«Выход на бис (Black Box - N)»

Леонид Влодавец

Выход на бис (Black Box N)

Я и не знал...

(Вместо пролога)

- Не надо! Я все скажу! Все! - коротко стриженный, здоровенный, с претензиями на качка тридцатилетний мужик дрожал, как осиновый лист, прикованный наручниками к столбу.

И было отчего. Перед ним, в земляном полу сарая, зияла глубокая яма-колодец. Пока пустая. Но рядом, в точно такой же, почти доверху залитой еще не застывшим бетоном, судорожно подергивались две босые человеческие ступни. Это были последние судороги, секунда - и все кончилось. Пальцы застыли скрюченными.

- Заливай, Бето! - произнес голос невидимого человека. Парень в строительной робе и подшлемнике включил насос, и жидкий бетон зашмякал в яму, из которой торчали пятки. Минута - и яма заполнилась по края, поверх пяток налилось сантиметров двадцать.

- Ну, что ты хотел сказать, дорогой? - спросил невидимый.

- А-з-з... - промычал пленник.

- Успокойся, успокойся! Мужчиной небось себя считаешь. Дайте ему водички. Буль-буль-буль! Полегче стало?

- Спа-асибо... - Зубы брякали о края граненого стакана.

- Так кто вам аванс заплатил?

- Сема С-сызранский...

- И он тебе сказал, что надо убрать мужика, который на фото? Он или нет, сука?! - Звонкая плюха по щеке.

- О-он... - кивнул прикованный, переставая заикаться. - Пустите! Я и так много сказал!

- Много, много. А может, еще одну фамилию забыл? Может, в яме припомнишь, а? Чего башкой мотаешь, козел? Страшно? Понятно... Пластырь на морду! Перцовый! Так. А теперь отстегните его - и в яму. Головой вверх, в наручниках. Шланг! Насос!

Вновь с противным жидко-дерьмовым звуком захлюпал бетон.

- Стоп! Пока только по колено.

- Давайте третьего! К столбу!

Приволокли еще одного с заклеенным пластырем ртом. Пристегнули.

- Здорово, Киборг! - сказал по-прежнему невидимый. - Значит, решил дела поправить, так? А о здоровье не подумал. Вот и надорвался. Видишь, как твои корешки загибаются? Одному, считай, что повезло - пары минут не мучился. Второму похуже придется. Дольше помирать станет. Ну а с тобой вообще хреново. У тебя смерть ужасная будет. Мне так приказали, понимаешь? Чтоб у тех, кто останется, голова нормально работала. Ты можешь все что угодно рассказывать, себя не спасешь. Был бы ты железный, как тот Робокоп, шансы выжить еще имел бы. Но увы...

- М-м-м-м! - промычал в это время тот, кого уже по колени залили бетоном. Понимал, что последний шанс выжить упустить нельзя.

- А-а, - удивился невидимый, - ты еще живой? Сказать хочешь? Отлепите-ка пластырь, должно быть, товарищ какие-то интересные подробности вспомнил. Или, может, все-таки ты, Киборг, скажешь? А? Может, вспомнишь, где Сызранский?

- Вспомню! Вспомню! - истерически крикнул пристегнутый к столбу.

- Хорошо. Покажешь, как туда проехать, поблажку дадим. Но сперва посмотришь, как твой второй друг на отдых уходит. Заслуженный... Бето, бетон!

Вновь заурчал и захлюпал насос, послышалось отвратительное шмяканье. Бурое месиво залило человека в яме до пояса, потом - по грудь, затем - по плечи, по шею. Густая каша из цемента, песка и гравия поднялась до заклеенного рта, забурлили пузырьки около носа, в отчаянной, но совершенно бессмысленной борьбе за жизнь тело задергалось в искусственной трясине, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, но вместо него глотая бетон...

- Какие проблемы, начальник? - Голый, весь в наколках и жирных складках бугай, ошарашенно моргая, сидел на краю кровати, вытянув руки вверх. На него смотрели четыре ствола. Две растрепанные, в размазанном макияже молодые шлюшки, сжавшись в комок, юркнули под простынки.

- К стене! - Бугая хлестнули дубинкой по спине, дали ботинком под копчик, приложили лбом о стену. - Стоять! Ноги шире плеч!

- Постановление-то есть? - взвыл бугай, на спине которого наискось набухала багровая полоса.

- Молчать! Мордой в стену, не двигаться! - И - еще дубьем, с другой стороны. Дуло крепко вдавилось в лысеющий затылок.

- А понятые? - Ответом был крепкий удар по почкам. Бугай охнул и выматерился.

Один из тех четверых в сером камуфляже, что ворвались в комнату, сорвал простыню с проституток и рявкнул, хотя и фальцетом:

- Марш в ванну, курвы! Бегом! - Перепуганные девки, вовремя вспомнив о стыде, позакрывали титьки ладошками и, согнувшись, словно бы от рези в животе, шмыгнули в коридор. Серый камуфляжник распахнул дверь ванной комнаты, тычками в спину затолкал туда шлюх и запер задвижку.

- Одеться-то дайте! - простонал татуированный. - У меня ж пушки в заднице нет. Да и вообще нет у меня ее. В завязке я, бля буду. Не мучайся, командир. Ошиблись вы, братки, не того ищете.

- Заткнись, Сема! Сейчас оденешься. - Один из "серых" двумя пальцами противоножевой перчатки брезгливо взялся за валявшиеся на простыне трусы и бросил их владельцу. Потом швырнул майку. Внимательно ощупав брюки и рубашку, а еще круче того - пиджак и стоптанные ботинки, тоже вернул хозяину.

- Наручники! - Щелкнули браслетки. - Пластырь на морду!

Пошел! Живо!

Когда Сему тащили вниз по узкой лестнице пятиэтажки без лифта, он дрыгался и мычал. Кто-то из жильцов, встревоженный шумом, поглядел в "глазок".

- Что там? - с замиранием сердца спросила жена бдительного обывателя.

- Да бандита этого забрали, из двадцать пятой квартиры. Слава богу, милиция еще работает, оказывается...

На улице Сему втолкнули в фургончик-"уазку" без опознавательных знаков. Он думал, что его в тюрьму везут...

... И очень удивился, когда его высадили у недостроенного склада. С крышей, но без пола.

- Стоять, падла! И не вякай. Вопрос один: кто дал заказ Киборгу и его чуханам? Быстро!

- Не знаю ничего.

- При нем повторишь?

- Не знаю такого.

- Киборга сюда.

Фонарь ярко посветил в Семину морду.

- Кто это? - спросили у Киборга.

- Сема Сызранский.

- Уверен?

- Как Бог свят!

- Врет он, козел гнусный. Знать не знаю.

- Кто врет?

- Киборг...

- Ты ж говорил, что не знаешь такого? Может, это наш подставной был? Колись, Сема! Иначе по-хорошему не умрешь, понял?

- Братаны, век воли не видать, в завязке я. Отродясь мокрух не робил. Тем более на заказ.

- Но Киборга знаешь?

- Может, и знаю, а может, и обознался... Уй!

Его стали с двух сторон лупасить дубинками. По спине, по животу, по ногам - по чем ни попадя, ему только голову удалось закрыть...

- Забьете! - взвывал Сызранский. - Печенки у меня отбитые... Пацаны, пожалейте! Вас же самих засудят, погоны снимут...

- Стоп. - Сему перестали мутузить. - Ты думаешь, что мы менты?

Сема охнул сильнее, чем от боли.

- Хана... - сказал он обреченно. - Как же я не усек?

- А куда б ты на хрен делся? Короче, если знаешь, кто заказ до тебя довел, умрешь не больно. Если же хотя бы краем уха слышал, кто за всю эту нитку тянул, поживешь.

- Не выйдет. От тех будет не хуже.

- Ты соображал, на что шел?

- На деньги. С меня Равалпинди должок потребовал.

- И ты думал, что с такими лохами, как Киборг, заработать сможешь?

- Мне три куска надо было, всего ничего. Как раз бы рассчитался. Равалпинди я с аванса отдал, а потом мне по фигу, что эти недоделки наработают. Заказчик знает, как их найти. Он, правда, сам в таких делах порядочный лох.

- А не боялся, что он с тебя спросит, а не с них?

- Россия большая. Ушел бы. Равалпинди обещал пристроить к месту, если должок верну.

- Ладно. Равалпинди - это твоя проблема. Будешь отдавать исходного заказчика или нет?

- Командир, я сейчас дурной, могу не то выбрать. Дай подумать, а?

- Нет. Или говоришь исходного и получаешь право пожить, или умираешь точно так, как сейчас сдохнет Киборг.

Киборг заверещал, но ему дали по голове дубинкой и оглоушили. Уже лежащему в отключке запечатали рот пластырем и пристегнули к столбу.

Один из камуфляжников выдернул штурмовой нож и распорол на Киборге штаны, двое других подтащили к нему резиновый шланг со стальным наконечником...

- Запускай! - прозвучала команда. Заработал компрессор, которым приводят в действие отбойные молотки, струя воздуха под сильным давлением ворвалась во внутренности Киборга, разрывая их в клочья...

- Все скажу! - завизжал белый как мел Сема. - Можете убивать, только не так... Соловьев заказывал, Антон Борисович. Сына за сына.

- Вот и молодец. Хорошо, что сказал. А с чего это вдруг Равалпинди должок вспомнил?

- За кордон намыливается, по-моему... В Азию куда-то, к родне.

- Интересно. А я и не знал...

Часть I. ВЫХОД НА БИС

Кто я?

Внешний мир - пока я не уверился в этом окончательно - был не слишком просторной комнатой. Точнее, палатой. Слева было окно, из которою лился свет, справа - стена голубого цвета, прямо - узкая стена с дверью. Еще был стеклянный шкаф со склянками и инструментами. Пахло чем-то медицинским. Сзади меня что-то тихо гудело, жужжало и изредка попискивало. Но увидеть, что там находится, я не мог. Потому что не мог ни приподняться, ни голову поднять, ни даже просто повернуть ее чуть в сторону.

Впереди просматривалось что-то вытянутое и белое. Это было то, что прилагалось к моей голове. То есть туловище, ноги и руки. У меня должно было быть одно туловище и по две штуки ног и рук. Это я помнил. Но сколько было сейчас, не знал. Потому что не ощущал пока ничего. И даже в том, что у меня есть голова, немного сомневался. Голова - это я тоже помнил! - имеет свойство болеть, чесаться, ощущать подушку или что-нибудь еще, что под нее подложено. А то, откуда я глядел и слышал, ничего не чувствовало. Правда, думало, кажется.

Еще должна была быть шея. Если она есть, то, значит, я существую как целое. Но рук я не чувствую. Помню только, что они были. А есть ли они сейчас? Может, их и нет вовсе?

Может, меня нет, а все это происходит в загробном мире? Правда, для того, чтоб попасть в загробный мир, надо было сперва помереть от чего-то. А отчего я мог помереть?

Застрелить могли. Зарезать могли. Утопить могли, да сам по себе мог утонуть. Акулы могли сожрать. Мог разбиться, когда куда-то падал или прыгал с парашютом. Так и не припомню, чтоб он раскрылся. И тем более - был он у меня, этот парашют, или нет.

В поле зрения появилось нечто движущееся и белое. Человек. У него-то были руки, ноги и туловище. Даже голова со всеми причиндалами. Что это человек, а не ангел, я догадался сразу: ангелам выдают униформу без пуговиц, у них не предусмотрены головные уборы в виде белых шапочек, и самое главное - ангелам положено иметь за спиной крылья. А этот смахивал на врача.

Когда медик приблизился, я обнаружил, что в палате находится еще кто-то. Женщина, медсестра. Она появилась откуда-то сзади и подошла к врачу, и я услышал...

- Он открыл глаза, - доложила сестра. Она говорила по-испански.

- Очень хорошо, - кивнул врач, посмотрел куда-то за мою спину. Туда, где гудело, жужжало и попискивало.

- Пульс участился, - прокомментировала сестра, - теперь почти 55 в минуту. Еще три часа назад было не более двадцати.

- Я вижу, - произнес врач. - Произносил что-нибудь?

- Нет, только открыл глаза и поморгал.

- Он слышит нас? Вы проверяли реакцию? - поинтересовался врач.

- Нет, доктор.

- Интересно, понимает ли он по-испански?

- Вы слышите нас, сеньор? - спросила медсестра. - Если слышите, то закройте глаза.

Я подчинился и опустил веки.

- Еще раз, пожалуйста! - потребовал доктор. Должно быть, он думал, будто это случайное совпадение. Пришлось еще раз моргнуть.

- Вы меня понимаете? Если "да", то закройте только правый глаз, если "нет" - то левый.

Я закрыл правый глаз и, похоже, окончательно, убедил лекаря в том, что все слышу и понимаю.

- Можете что-нибудь сказать? - спросил доктор. Конечно, можно было бы сказать, если б язык ворочался, но я ограничился тем, что зажмурил левый глаз.

- Прекрасно, - произнес врач, как будто был очень доволен тем, что я не умею говорить. - Теперь я вам кое-что расскажу, а вы будете в нужных местах отвечать глазами "да" или "нет". Вы правильно меня поняли?

Я подмигнул правым глазом. Доктор начал:

- Сейчас вы находитесь в клинике "Сан-Николас", на острове Гран-Кальмаро. Сегодня 12 сентября 1996 года. В клинику вы поступили 24 августа 1994 года в коматозном состоянии. Вы меня понимаете?

Конечно, я понял не все. Не потому, что слова попались незнакомые. Мне даже было откуда-то известно, какое состояние называют коматозным. Где-то сохранилось воспоминание, что я в нем уже бывал. То есть мозги не работали, а сердце тюкало. Не понял я двух вещей. Первое: почему "большой кальмар" считается островом. Второе: что было до 12 сентября 1996 года или 24 августа 1994-го? Немножко сомневался и в том, правильно ли понимаю слово "год". Хотя точно знал, что между 1996-м и 1994-м - разница в два года.

Тем не менее, правый глаз у меня закрылся. Как сказать, что я понял, но не все, доктор не объяснял.

- Я, - для убедительности лекарь ткнул себя пальцем в грудь, - ваш лечащий врач, доктор Херардо Энрикес, а это сестра Пилар Эчеверрия. Все поняли, сеньор?

Тут все было ясно, и правый глаз уверенно закрылся.

- Отлично! - доктор Херардо похвалил меня за понятливость. - Надо думать, что с этого дня ваше состояние начнет улучшаться. Самое главное, чтобы восстановилась ваша речь, тогда нам будет легче судить о вашем состоянии. Вы меня понимаете? Врачу надо знать, что болит у пациента.

Это я понимал. Хотя у меня ничего не болело. Совершенно. Потому что, кроме носа, глаз и ушей, я вообще ничего не чувствовал. Даже не очень был уверен, что у меня все в комплекте. Шею и ту не ощущал.

Но я поверил доктору Херардо насчет того, что главное - восстановить речь. Потому что мне очень хотелось задать самый простой вопрос: "Доктор, вы знаете, кто я?"

Память вернула мне дикую чушь, если бы ее превратить в видеообразы, клипмейкеры всех времен и народов удавились бы от зависти.

Доктор с медсестрой отошли подальше от моего ложа, должно быть, чтобы поговорить на тему, что со мной делать. В принципе как они меня будут лечить и от чего, меня особенно не волновало. Если б язык ворочался, тогда можно было полюбопытствовать, сколько мне еще тут лежать, и так далее. Хотя они наверняка точного ответа не дали бы, но зато мог бы прикинуть, насколько все хреново.

Я задремал, врач ушел, а сестра принесла чашку с бульоном. Именно с этого бульона началось "возрождение моей личности".

Сестра стала осторожно, по чайной ложечке, вливать этот бульон мне в рот. При этом, чтоб я ненароком не захлебнулся, она приподняла мою голову, и я сразу ощутил, что у меня есть шея, а также затылок, потому что прикосновение пальцев сеньориты Пилар пришлись именно на эти части тела. А поскольку шея крепилась одним концом к затылку, а другим концом к позвоночнику - да простят мне специалисты издевательство над анатомией! - то я очень быстро начал чувствовать спину, лопатки, плечи и прочие элементы конструкции.

Пока я глотал бульон, мне удалось обнаружить, что язык у меня никуда не делся и даже, может быть, начнет ворочаться. Для начала этот самый язык почуял вкус бульона. Потом, отогревшись и отмокнув, действительно пошевелился. Но сказать ничего не смог, потому что забыл, как это делается.

Когда вечером появился доктор Энрикес, я, не отдавая себе отчета, спросил:

- Кто я?

Первый диалог

Сеньор доктор к этому вопросу был явно не готов.

- Он говорил до этого? - Энрикес обратил свой взор на сестру Сусану, которая перепугалась так, будто только тем и занималась, что обучала меня говорить по-испански.

- Нет, сеньор доктор. Он только шевелился, - пролепетала бедняжка.

- Невероятно! - вырвалось у доктора. - После двух лет пребывания в коме восстановление речи в течение первых суток! Надо бы посмотреть, описывались ли такие случаи в литературе...

- Кто я, доктор? - Мне было наплевать, описывались такие случаи раньше или нет. А вот знать, кто я такой, представляло для меня проблему насущную. Поэтому напомнить о себе повторно я счел нелишним.

- Кто вы? - переспросил Энрикес с легкой задумчивостью. Именно после этой задумчивой паузы мне стало ясно, что с тем же успехом я мог поинтересоваться о себе у подушки или кровати. - А вы сами о себе ничего не помните, сеньор?

- Ничего, - выдавилось из меня.

- Совсем ничего? - удивился Энрикес.

- Да, - ответил я.

- Хорошо, - сказал доктор Херардо, - вы помните что-нибудь из того, что я вам рассказал днем?

- Помню, - ответил я. - Вы говорили, что я поступил сюда 24 августа 1994 года. А сегодня 12 сентября 1996 года. Как я к вам попал? - Язык мой очень быстро обретал былую спортивную форму, и даже мозги ему не очень мешали.

Лекарь опять задумался. Мне показалось, что он либо не знает, что соврать, либо размышляет над тем, что мне можно говорить, а что нельзя.

- К сожалению, - произнес доктор, - мы сами знаем о вас немного. 23 августа 1994 года вы были обнаружены на отмели у северо-восточной оконечности острова...

- Какого? - перебил я.

- Гран-Кальмаро, естественно. Вам это что-нибудь говорит?

- Это Атлантический океан?

- Да. Более конкретно - Карибское море.

- Кто меня обнаружил?

- В полицию позвонил сеньор, пожелавший остаться неизвестным. Сообщил, что на отмели метрах в пятидесяти от берега лежит труп. Полиция прибыла туда через полчаса вместе с медицинским экспертом, который должен был...

Доктор замялся, видимо, опасаясь повредить моему психологическому состоянию, но я, поскольку уже ощущал себя живым, сам произнес то, что он произнести стеснялся:

- ... констатировать смерть и произвести осмотр трупа.

- Да, именно так, - подтвердил Энрикес, - но оказалось, что у вас прослушивается сердцебиение и дыхание. Несмотря на полное отсутствие сознания и каких-либо реакций на внешние раздражители. Поэтому полиция приняла решение доставить вас в нашу клинику. Это прекрасное лечебное учреждение, и - что особенно важно - лечение у нас абсолютно бесплатное. Наша клиника является составной частью университета "Сент-Николас де Гран-Кальмаро". Мы не только занимаемся лечебной практикой, но и ведем научную работу.

Само собой, что бесплатность медицинского обслуживания я как-то пропустил мимо ушей - чисто рефлекторно, но вот когда услышал о научной работе, то почти сразу же понял: то, что меня два года держали тут бесплатно, наверняка связано с какой-нибудь монографией или диссертацией на тему о коматозном состоянии.

- А какое-нибудь расследование проводилось? - спросил я. - На тему того, как я угодил на ваш остров?

- Не знаю. Вероятно, полиция изучала этот вопрос, но нас не информировала. Более того, нас обязали сообщить, когда вы придете в себя и сможете разговаривать. В течение первых двух или трех месяцев они регулярно звонили в клинику и справлялись о вашем самочувствии, но затем, видимо, решили, что вы ...

Деликатный доктор опять замялся.

- Решили, что я так и не приду в сознание? - подсказал я снова.

- Да, вероятно, так. Впрочем, они, по-моему, не имеют оснований считать, что вы стали жертвой преступления. У вас не было каких-либо серьезных ран и иных травматических повреждений, которые свидетельствовали бы о том, что вы подверглись нападению.

- А документов при мне никаких не было? - спросил я это больше для проформы.

- Разумеется, нет. Вас обнаружили в одних плавках. Может быть, теперь вы позволите мне задать несколько вопросов?

- Попробуйте, - ответил я.

- По вашему произношению, весьма характерному, надо сказать, я могу предполагать, что вы уроженец острова Хайди. Это совсем недалеко отсюда. Вам говорит что-нибудь название Хайди?

Хайди... Да, это кое-что говорило. Слово, как электрический импульс, пронеслось по очередной цепочке каких-то реле, замыкателей, проводочков и моторчиков. Эти моторчики закрутились, завертелись, потащили через мою память какие-то полустершиеся видения и картинки.

Промелькнули названия: Сан-Исидро, Лос-Панчос, высота 234,7, мыс Педро Жестокого, горы Сьерра-Агриббенья, Гуэскаде Вест-Индия, Касаде Эспирито Санто, еще чего-то... Потом имена зазвенели одно другого звончей: генералиссимус Педро Лопес, Хуан Антонио Кабальерос (Капитан), Чарльз Чаплин Спенсер (Китаец Чарли), Эстелла Рамос Роса (Элизабет Стил, или просто Киска), команданте или даже "хенераль" Альберто Вердуго (он же бывший ночной сторож из Лос-Панчоса). Потом припомнились имена менее громкие, но более приятные для воспоминаний: Мэри Грин, Синди Уайт, Марсела Родригес, Соледад (по последнему муху тоже Родригес)... Анхель... Голова явно не справлялась со всем обилием информации, которая выплеснулась наружу.

В этом последнем имени я почти сразу уловил особую близость к своей персоне. Еще чуть-чуть - и мне стало ясно: да, одно время это было мое имя. Но было ли оно действительно моим или всего лишь псевдонимом, это требовало уточнения. Ниточка, протянувшаяся от этого имени, повела вглубь, в самое начало, к рождению и крещению...

- Да, - ответил я, - может быть... Но я не могу вспомнить, где я там жил.

- Вам не следует перенапрягать память, - посоветовал врач. - То, что вы сегодня заговорили, это нечто неслыханное. Отдохните, постарайтесь не перегружать интеллект...

Я прикрыл глаза. Мозг стал мыслить быстрее, но в нем возникала прямолинейность, примитивизм и поспешность, свойственная подросткам. Я уже точно знал свой возраст: мне четырнадцать. Еще через пару секунд я был полностью уверен в том, что меня зовут Майк Атвуд. И в своем американском гражданстве абсолютно не сомневался, и в том, как я прожил свои четырнадцать лет, кто мои родители и где я нахожусь в настоящее время...

Дурацкий сон № 1 неизвестно кого.

Досада

Я сидел на мягком сиденье автобуса, взбиравшегося в гору по извилистой дороге, бегущей по лесистому склону. Со мной - мои соученики: Дуг Бэрон, Дэн Мурилъо, Салли Мур, Лэйн Платт и еще двадцать четыре человека. Все эти ребята и девчонки не являлись моими врагами, хотя и настоящих друзей среди них было немного.

Но настроение у меня было не самое лучшее.

Это очень тошное чувство, когда ждешь-ждешь интересного и увлекательного события, а вместо этого получается черт знает что. А все от того, что вместо одного учителя на долгожданную экскурсию с нами поехал другой.

Мы почти полгода слушали рассказы Кристофера Конноли о предстоящей в начале летних каникул поездке в Пещеру Сатаны. Крис был в ней раз десять, но так и не прошел всю до конца.

Мистер Конноли преподавал географию и занимался спелеологией. С ним в пещере было бы намного интереснее, чем с занудной и скучной физичкой Тиной Уильяме. Еще бы! Ведь он обещал, что поведет нас в ту часть пещеры, которую обычным экскурсантам не показывают. Он собирался взять с собой отнюдь не всех, а лишь тех, кто будет назубок знать курс географии и сможет сдать не самые простые тесты по технике спелеологии.

Но за один день до поездки, тренируясь на скале, Крис неудачно соскочил с веревочной лестницы и вывихнул ногу. Травма была пустяковая, но в намеченный день он поехать не смог. Переносить экскурсию было уже поздно. Школьный совет, который оплачивал поездку, не хотел платить неустойку. А вместо Криса решили отправить мисс Уильяме, длинную очкастую физичку, которая первый год работала в нашей школе и никакой спелеологией в жизни не занималась.

Автобус довольно долго полз в гору по длинной дороге-серпантину. Все жевали конфеты, пускали пузыри из жвачки, хрустели кукурузой и чипсами, прикладывались к жестяным банкам с кока-колой. Тина Уильяме через каждые полчаса напоминала, что мусор надо складывать в контейнер и не прилеплять жвачку к окнам или к затылкам сидящих впереди девчонок. Никто и не собирался этого делать, но назойливость учительницы очень надоедала. Мой приятель Дуг Бэрон пробормотал:

- Если она не заткнется, я плюну жвачкой ей в рожу. У меня были похожие мысли. Конечно, плевать в физичку мы не стали. У этой дылды была очень тяжелая рука. Когда Дэн Мурилъо в ответ на какое-то замечание не очень громко обозвал ее шлюхой, она одним подзатыльником выкинула его из класса.

Наконец мы доехали. Автобус припарковался на стоянку, где стояло уже четыре десятка таких же школьных и туристических автобусов с эмблемами различных компаний. Номера были самые разнообразные - минимум из пяти близлежащих штатов, из Нью-Йорка и даже из Калифорнии. Еще больше разнились номера легковых машин. Там, по-моему, даже канадские и мексиканские номера просматривались.

К нам в автобус лез парень в белой каске с лампочкой, как у шахтеров, и голубом комбинезоне, на спине которого были нашиты светоотражатели - катафоты. Он улыбался во весь рот и говорил без умолку:

- Привет, я Тэд Джуровски! Компания "Пещера Сатаны" приветствует вас и желает приятной прогулки! Слабонервных нет? Никто не сомневается в Господе, который охраняет нас от нечистого? Тогда вперед, и да поможет нам Бог!

Тэд Джуровски повел нас к приземистому зданию с огромной вывеской: "Пещера Сатаны", на ходу рассказывая о том, что нам предстоит сделать перед тем, как спуститься в пещеру. Оказалось, что нам надо получить такие же каски, как у Тэда, и надеть светоотражающие безрукавки. Попутно он поведал, что аккумулятор при экономной работе может питать лампу на каске в течение сорока восьми часов, и тут же попросил, чтоб мы не торопились включать свои лампы. Успел он спросить у мисс Уильяме, сколько с ней приехало учеников, и предложил ей контролировать наше количество, чтоб никто не отбился и не потерялся.

Нас расставили в колонну по двое, впереди встал Тэд, а Тина Уильяме заняла место в хвосте. Мы с Дугом оказались где-то в середине. Таким порядком наша команда подошла к паре дверей, разделенных невысоким деревянным барьерчиком.

- Леди и джентльмены! - сообщил Тэд. - Мы спустимся на глубину сорок футов под поверхностью горы, на высоту примерно тысяча двести футов над уровнем моря. Сейчас в этом комфортабельном вагончике мы совершим увлекательное путешествие по Пещере Сатаны. В пути у нас будет четыре коротких и одна длинная остановка. Прошу занимать места!

Неприятный визит

Хотя Майк Атвуд был очень раздосадован, его детская досада была ничто по сравнению с той, что испытал я (по-прежнему неизвестно кто), когда одним толчком был выброшен из этого дурацкого сна в суровую больничную реальность.

Во-первых, побыть четырнадцатилетним пацаном и поглядеть на мир его любопытными глазами хотелось подольше. Когда-то я не знал, как это приятно быть сопляком и стремиться к романтике типа индейских рисунков доколумбовой эпохи или следов посещения Земли инопланетянами. Взрослому, особенно современному, в большинстве случаев романтики не надо. Или надо, но только по телевизору. Поглядеть на чужие приключения приятно, можно даже вообразить, будто это ты лазишь по пещерам или джунглям, поругать персонаж за то, что он слишком долго целуется с возлюбленной, когда к нему со спины уже подходят головорезы.

Во-вторых, досадно было, что история малыша Майка оборвалась в самом начале. Ведь ясно же: в пещере произошло что-то интересное. Со мной произошло? Или все это фантазия? Нет, слишком уж похоже на реальность. Судя по одежкам Майка и его одноклассников, маркам машин и дизайну помещений, действие происходило довольно давно. Лет 25 - 30 назад. Где-то, на прикид, вторая половина 60-х годов. Хиппи, "Битлз" и "Роллинг стоунз" в расцвете сил, у одной девахи, помнится, был на курточке значок: "Остановите войну во Вьетнаме!" Откуда я все это знаю? Ясно, что мне не четырнадцать, как Майку Атвуду, но и не полсотни ведь, поменьше. А сколько именно? Хрен его знает...

Наконец, в-третьих, во сне я не валялся парализованным на койке, а нормально ходил, сидел, прыгал и кидался жвачкой...

Меня побеспокоили, должно быть, потому, что сомневались, не отбросил ли я, наконец, копыта. Вокруг меня скопилось человек десять врачей и сестер, которые усердно пытались делать мне непрямой массаж сердца и прижимали к моей морде кислородную маску. Надо сказать, то, что я открыл глаза, их приятно удивило. Я с удовольствием глотнул кислорода и совершенно неожиданно ощутил, что у меня есть возможность сесть. Непроизвольно я оттолкнулся локтями и... сел на кровати. Лекари только ахнули, шарахнувшись от меня так, будто я уже был полуразложившимся трупом. Доктор Энрикес выпучил глаза, будто ему между веками по спичке вставили. Сусана и Пилар побелели, несмотря на свою креольскую смуглоту.

- Немедленно уложите! - завопил Херардо. - Это судорога!

- Какая судорога, сеньор доктор, - обиделся я, - уж и сесть нельзя, что ли?

Надо сказать, что от моего вчерашнего помирающего голоса ни шиша не осталось. Я сказал это очень громко, уверенно и твердо. Просто рявкнул, если быть точнее.

Все оторопели. Черноусый толстяк, важно засунув руки в карманы белого халата, посмотрел на меня сквозь массивные очки. Потом он взял меня за запястье и стал щупать пульс, глядя куда-то за мою спину. Я тоже наконец-то сумел повернуть шею и поглядеть в ту сторону. Там, на стеллажах, стояли приборы. На экране одного из них электронный луч выписывал мою кардиограмму. Примерно через секунду прибор издавал писк, и на экране появлялся очередной пик. Мне лично казалось, что беспокоиться за мою сердечную деятельность не стоит.

Толстяк, похоже, был в явном недоумении.

- Нет, прибор не врет! - изрек он. - Пульс у него - 60 ударов в минуту.

- Но ведь была фибрилляция! - пискнул Энрикес. - Вы не будете этого отрицать, профессор!

- Была... - задумчиво ответил усач, потирая пятый подбородок. - И исчезла в течение двух секунд. Больной в сознании...

- Совершенно верно, - поддакнул я, - в здравом уме и трезвой памяти.

- Не ощущаете головокружения? - поинтересовался вынырнувший из-за спины толстого профессора маленький седовласый сеньорчик - вылитый доктор Айболит.

- Нет, - ответил я, - по-моему, у меня даже температура нормальная.

- Очень может быть, - улыбнулся Дулитл, - наверно, вам было бы интересно узнать, что пять минут назад она у вас была 35,2.

Мне это было действительно очень интересно. Правда, я не помнил, какая температура считается нормальной. Насчет того, что она у меня нормальная, я сделал вывод только потому, что не чуял ни жара, ни озноба.

- Профессор Кеведо, - сказал толстяк, по-тараканьи пошевелив усами, - а вам не кажется, что все это попахивает мистификацией?

- Я тоже склонен так считать, коллега! - улыбнулся Айболит. - Правда, если допустить, что больной может симулировать кому или фибрилляцию сердца...

- Их можно симулировать электронными средствами на приборах, - не поняв тонкого юмора профессора Кеведо, прорычал усач, потрясая брюхом.

- Мадонна! - взвыл доктор Херардо. - Сеньор Мендоса, вы понимаете, в чем вы меня обвиняете? Это оскорбление! Я в суд подам! Здесь минимум семь свидетелей! Это публичное оскорбление!

- Коллеги, - примирительно произнес профессор Кеведо, - не будем проявлять далеко идущую горячность. Предлагаю перейти ко мне в кабинет.

Светила выкатились из палаты, за ними все остальные, кроме сонной Сусаны, видимо, полностью похоронившей в душе мечту смениться с дежурства, и свеженькая, отоспавшаяся Пилар.

Конечно, остался и я: дико захотелось пожрать.

- Поесть мне, конечно, не разрешат? - Сам Агнец Божий не спросил бы смиренней.

- Боюсь, что пока нет, сеньор, - ответила Пилар. - Вероятно, позже, когда профессора выяснят причины таких резких изменений в вашем состоянии, они смогут определить и рацион питания...

- Не помереть бы до этого, - проворчал я. Пилар поняла это буквально, и на ее мордашке появилось очень озабоченное выражение.

- Вам бы все-таки стоило прилечь, - сказала она. - Не искушайте судьбу.

Я улегся и стал терпеливо ждать.

Когда в дверях, наконец, появился Кеведо со своей свитой, я решил, что более удобного случая попросить пищи не представится.

- Извините, - произнес я с некоторой застенчивостью, - мне очень хочется есть.

- Серьезно? - спросил Кеведо, разом повеселев. - А чего бы вам хотелось?

Вопрос был провокационный, потому что я лично сожрал бы сейчас что угодно, хоть ананас в шампанском, хоть брюкву с картофельными очистками. Желудок отчего-то я был в этом твердо уверен - переварил бы сейчас и филе из молодого жакараре, и игуану под тараканьим соусом. Но на всякий случай я все-таки ответил:

- Мяса. Очень хочу мяса.

Кеведо посмотрел на меня внимательно, услышал, как бурчит в пустом животе, и сказал:

- Что ж, постараемся вас накормить.

Профессора, обменявшись малопонятными латинскими фразами, удалились вместе с доктором Херардо, а сестру Сусану наконец-то отпустили домой. Осталась Пилар, которая позвонила по телефону на кухню, и через двадцать минут мне притащили чашку бульона, а также нечто похожее на паровые котлетки, которыми кормят годовалых младенцев. Само собой, после обеда меня потянуло в сон, и я, едва сомкнув глаза, без особо длинного и утомительного переходного периода очутился там, где прервался "дурацкий сон № 1", то есть в Пещере Сатаны, куда четырнадцатилетний мальчик по имени Майк Атвуд приехал на экскурсию со школьными товарищами и учительницей физики Тиной Уильяме...

Дурацкий сон № 2 неизвестно кого.

Пещера

...Минут пять мы ехали по туннелю и видели только бетонированные своды да лампы, мелькавшие через равные промежутки времени. Наш гид, Тэд Джуровски, сидел рядом с машинистом и кашлял, проверяя микрофон. Мисс Уильяме восседала на заднем сиденье с выражением величайшей скуки на лице.

- Леди и джентльмены, - сказал Тэд, посмотрев на часы, - сейчас наш вагон выйдет из туннеля, и мы окажемся в гроте "Колоннада". Протяженность грота двести пять ярдов, высота свода - тридцать три фута...

Как раз в этот момент вагончик стал замедлять ход и уже на черепашьей скорости выполз из обреза бетонной трубы. В таком темпе он и полз, пока Тэд Джуровски заполаскивал нам мозги:

- Как видите, по обе стороны дороги наблюдаются сверкающие колонны. Всего их шестнадцать - по восемь слева и справа. Это гигантские сросшиеся сталактиты и сталагмиты. Напоминаю для тех, кто этого не знает: огромные "сосульки" из известняка, свисающие с потолка, называются сталактитами, а под ними, там, куда капает известковая вода, постепенно образуются грибообразные натеки, называемые сталагмитами...

- Знаем, - буркнул себе под нос Дуг Бэрон.

Конечно, здесь, в гроте, какой-то светотехник очень профессионально разместил лампы, которые толково подсвечивали "колоннаду". Под лучами светильников мокрые колонны поблескивали и даже сверкали радужными красками. Все было красиво, но не более того. Вагон вновь въехал в туннель и прибавил скорость. Тэд опять взялся за микрофон:

- Мы приближаемся к гораздо более крупному гроту, который носит название "Пляска Дьяволов".

Вагончик остановился в середине грота. Тэд встал и сказал:

- Сейчас, леди и джентльмены, мы выйдем на крышу вагона. Предупреждаю еще раз, что кричать, шуметь и иным образом сотрясать воздух не рекомендуется. Сталактиты могут от этого оборваться, и красоте пещеры может быть нанесен урон. В прошлом наша компания два раза выставляла иски нарушителям наших правил и оба раза выигрывала дела. Мне не хотелось бы, чтобы вы сделали своих родителей беднее на десять-пятнадцать тысяч долларов.

- Простите, сэр, - вежливо спросил Дуг Бэрон, - а если эта штука (он показал рукой на ближайший сталактит) сорвется мне на голову, когда я буду стоять на крыше вагона? Насколько беднее станет ваша компания?

- Об этом можете не беспокоиться, - уверил Тэд. - Когда мы выйдем на крышу вагона, над нами развернется прозрачная крыша из мощного бронестекла, выдерживающего прямое попадание 20-миллиметрового снаряда. Она достаточно прозрачна, чтобы вы могли полюбоваться потолком, но при этом способна защитить вас от падения самого крупного сталактита, который имеется в этом гроте... Никто больше не боится?

Дуг, отвернувшись от гида, скорчил рожу. Он хотел приколоться, а вышло так, будто он перетрусил. Девчонки презрительно посмотрели на Дуга. Конечно, никто не стал говорить, что ему страшно.

- Итак, леди и джентльмены, - вполголоса сказал Тэд, - отсюда, с высоты в восемь футов, вы видите как бы круглый зал, заполненный призрачными фигурами окаменевших демонов. Может быть, вы думаете, что они окаменели навеки? О, вы жестоко ошибаетесь! Вставьте в уши ваши слуховые аппараты, и вы услышите музыку...

Все дружно завозились с касками и наушниками. Я вставил в уши пахнущие дезинфекцией пластмассовые штуковины, но поначалу ничего не услышал.

- Внимание, - таинственно прозвучал в наушниках голос Тэда, - слабонервным рекомендую спуститься вниз, пока еще не началось... Смотрите, они оживают! "Пляска Дьяволов" начинается!

- "One! Two! Three! Five, seven о'clock Rock!" - заорал прямо в уши Элвис Пресли, который небось Тэду и его тридцатилетним сверстникам из руководства компании казался непреходящим верхом совершенства. На нас он в другой обстановке впечатления не произвел бы, но вкупе с тем, что стало происходить со сталагмитами, стоявшими по обе стороны вагончика, рок-н-ролл нас просто потряс.

Поначалу мне даже показалось, будто я схожу с ума. Сталагмиты, всего несколько секунд назад смирно стоявшие там, где Бог поставил, внезапно ожили и принялись извиваться как змеи, вертеться, крутиться и даже приседать в какой-то воистину дьявольской пляске, под аккомпанемент старика Элвиса. При этом они еще и меняли свой цвет, то краснели, то зеленели, то синели, то золотились... Лишь через пару минут я догадался, что все дело в освещении. Накал верхних ламп убавили, а с боков включили, как в цирке, малозаметные прожектора с узкими колеблющимися лучами и цветными светофильтрами. Тени от сталагмитов стали бегать по неподвижным столбам, а лучи высвечивать то одно, то другое место - вот и получилось, будто сталагмиты ожили и заплясали рок-н-ролл. Да и музыка тоже создавала нужный эффект.

- Спустя три минуты мы окажемся в фантастически прекрасном месте, интригующе рассказывал Джуровски. - Мы попадем в грот, где на ум приходят любимые сказки детства. Итак, "Грот Сказок"!

Одна из стен этого грота чем-то напоминала рыцарский замок. Натеки на стене расположились так, что при желании можно было углядеть в них зубцы, башни, стрельчатые окна и бойницы, даже что-то вроде подъемного моста. По другую сторону стояла куча сталагмитов, в которых опять-таки при большом желании и хорошей фантазии кто-то мог признать рыцарей, троллей, колдунов, гоблинов, а под потолком соответствующим образом освещенные сталактиты образовали нечто похожее на трехглавого дракона. Те, у кого были фото- и кинокамеры, стали усердно снимать.

Поехали дальше.

- Еще немного, леди и джентльмены, - сообщил Тэд, - и мы прибудем в "Грот Венеры". Для тех, у кого чувство прекрасного хорошо развито, это незабываемое зрелище...

Меня этот грот попросту разочаровал. Во-первых, он был намного меньше предыдущих, а во-вторых, тот здоровенный сталагмит, который торчал посреди него, принять за женскую фигуру мог только человек, сдвинутый на почве секса. Если обнаженный бюст этой самой Венеры еще кое-как угадывался, то все остальное было больше похоже на расколотый пень. Однако именно здесь Тэд сделал очередную остановку и вытащил нас на крышу, откуда мы пять минут любовались этим чудовищем.

Вагончик проехал несколько гротов, в которых не было ничего примечательного. Первые впечатления уже стерлись, хотелось чего-то новенького, а то все эти сосульки, наросты и радужные блики от ламп уже здорово приелись.

- Река, которую мы переехали, называется Стикс, по имени одной изрек подземного царства мертвых в античной мифологии, - продолжал Тэд. - Проделав сложный путь в толще скал, впадает в большое подземное озеро, к которому мы подъедем через пять минут. Оно называется "Море Плутона" и расположено в самом большом гроте Пещеры Сатаны. Там мы сделаем часовую остановку, во время которой предусмотрена прогулка по озеру на подземном катере, ленч, небольшая пешая экскурсия в "Тронный зал Сатаны", фотография на память у подножия "Трона Сатаны" и приобретение сувениров. Затем мы вернемся в вагончик и завершим наше путешествие.

Потом нас высадили на ровной площадке, освещенной пока лишь скопищем наших неярких фонариков. Позже, когда осмотрелись, выяснилось, что наша площадка расположена в довольно большом по размерам гроте, на скальном уступе высотой в десять футов, и окружена таким же парапетом, как кольцевая галерея в "Колодце Вельзевула". А перед нами расстилалась густая тьма, в которой просматривались какие-то смутно-неясные очертания чего-то циклопического.

- Итак, леди и джентльмены, - зловещим голосом произнес Тэд, - мы находимся у подножия "Трона Сатаны". Соберите в комок ваши нервы, всех, у кого они слабоваты, ждет не простое испытание! Итак, ужаснитесь! Властитель Зла приветствует вас!

На ногах

Я проснулся с чувством досады. Причем на сей раз, меня никто не пытался реанимировать. Во всяком случае, когда я открыл глаза, то не увидел толпы лекарей, которая орудовала вокруг меня перед прошлым пробуждением.

Было светло, работал кондиционер, в палате царила приятная прохлада. Никто не бегал, не орал, не паниковал. На месте дежурной сестры сидела какая-то сеньора, которой Сусана и Пилар годились в дочери. Строгая, очкастая и... явно белая. Более того, она не была похожа на латиноамериканку вообще. А вот за жительницу США она вполне сошла бы. Немного аскетичную для своих почти пятидесяти (вообще-то ей могло быть и за шестьдесят), но аккуратную и не превратившуюся, как многие пожилые медсестры, в "синий чулок".

Поначалу я ее лицо не сумел разглядеть. Сеньора, как и ее предшественницы, между делом любила почитать.

Я себя чувствовал неплохо. И даже больше, чем неплохо - отлично себя чувствовал. А потому как-то рефлекторно взял да и слез с кровати. И встал на ноги как ни в чем не бывало. В простынку только завернулся, поскольку на мне ни клочка одежды не было.

Сестра разом бросила свою поваренную книгу, выскочила из-за столика и подбежала ко мне. Вставая, я оборвал все проводки датчиков, которыми был подключен к приборам.

- О Боже! - вскричала сеньора по-испански. - Осторожнее! - При этом она нажала кнопку вызова на специальной браслетке, потому что уже через пару минут прибежал встрепанный доктор Энрикес, а следом за ним - профессора Кеведо и Мендоса.

- Так я и думал! - почти торжествующе воскликнул профессор Кеведо. - Он уже на ногах!

- Мистификация... - пробубнил усач Мендоса. - Такого не может быть!

- Все может быть, - возразил Кеведо. - Надо только правильно понять причины и не подозревать друг друга в нечестности.

Энрикес мрачно поглядел на меня, словно бы я ему в душу наплевал или хотя бы в суп.

- Я вас не понимаю, профессор Кеведо... - пробормотал он.

- Все просто. У нашего пациента не было никаких травм, никаких поражений центральной нервной системы. Он... хм!.. просто забыл кое-что.

- Забыл? - выпучил глаза Мендоса. - Как это "забыл"?

- Очень просто. У него были заблокированы двигательные центры мозга. Возможно, спонтанно, возможно, целенаправленно. Грубо говоря, он потерял память о том, как двигаться. И частично - о том, как дышать.

- Вы сказали "целенаправленно"? - переспросил Энрикес.

- Именно так... С помощью каких-либо препаратов, аналогичных тем, что разрабатывались на Хайди во времена Хорхе дель Браво. Вполне возможно предположить такое.

- Это несколько фантастично... - пророкотал Мендоса. - Есть ли такие препараты сейчас? Да и были они вообще? Рейнальдо Мендеса и Хайме Рохаса уже не спросишь. А в литературе ничего подобного не описывается.

- Как раз это понятнее всего...

Я бы с удовольствием послушал эти разглагольствования, но мне очень хотелось отыскать туалет. Поэтому я позволил себе перебить ученых мужей.

- Сеньоры, мне бы по естественной надобности... Меня услышали и сопроводили. После того как мне стало совсем легко, доктора взялись за меня всерьез. Меня, несмотря на мое желание ходить самостоятельно, посадили в инвалидную коляску (предварительно выдав трусы и больничную пижаму), затем покатили по клинике - показывать различным специалистам. Всей последовательности путешествия по этажам и коридорам, кабинетам и процедурным, а также всех тех мероприятий, которые они надо мной проводили, я не запомнил. Почти в каждом кабинете меня подключали к разным приборам, снимали какие-то характеристики, чего-то спрашивали... Брали какие-то анализы.

До чего именно сеньоры додумались, я не уловил, потому что слушал их вполуха, а понимал еще меньше. Спрашивали они в основном то, что я и сам с удовольствием о себе узнал бы, как меня зовут, где родился, женат или нет, не употреблял ли наркотики, не было ли в роду алкоголиков или психически больных? На эти вопросы я не мог ответить "да" или "нет" и отвечал: "Не знаю!" Поскольку на идиота я не походил, эскулапы нежно улыбались и говорили, что понимают мой юмор, а затем вкрадчиво убеждали, что сообщение этих данных о себе ничем мне не угрожает.

Конечно, в моей голове по сравнению с позавчерашним днем кое-что уже пришло в божеский вид. Например, я припомнил, что родился 5 мая 1962 года. И это было совершенно точно, никакому опровержению не подлежало. Но меня спрашивали не о том, когда я родился, а о том, где я родился. Я знал, когда родился, но не знал где. Правда, точно знал, что могу быть только русским, хайдийцем или янки. То есть не могу быть ни австралийцем, ни японцем, ни австрало-японцем Китайцем Чарли. И представителем всех прочих наций, народностей, этносов или субэтносов быть не должен.

Значительно сузился и круг имен, фамилий и отчеств, которые могли в принципе мне принадлежать. Я четко представлял себе, что могу выбирать только между Николаем Ивановичем Коротковым, Ричардом Стенли Брауном, Анхелем Родригесом, Дмитрием Сергеевичем Бариновым, Майклом Атвудом и Анхелем Рамосом. Довольно близко к этому избранному кругу имен стояло и имя Сесара Мендеса. Все прочие имена мне ничего не говорили.

Тем не менее, перечислять лекарям все подходящие имена я не торопился. Потому что нутром чувствовал какую-то опасность. Картинки, которые мне являлись в беспамятстве, были слишком конкретные, чтобы быть простым бредом. Постепенно начинавшие шевелиться и приходить в форму мозги подсказывали, что в этих картинках не так уж мало реального. Правда, последние дурацкие сны, в которых я был мальчиком Майком Атвудом, или, если более правильно, Эттвудом, казались наиболее удаленными от меня настоящего. Во-первых, поскольку я точно помнил дату своего рождения и был убежден, что она подлинная, то не мог быть четырнадцатилетним во второй половине 60-х годов. Мне могло быть максимум вдвое меньше, да и то если действие происходило в 1969 году. Однако в моей памяти периодически возникали картинки из времен вьетнамской войны. Кто-то, Браун или Атвуд, принимал в ней участие и видел все не телевизионными, а своими собственными глазами. Кому-то из них довелось получить тяжелейшую контузию, когда вьетконговцы обстреливали авиабазу Дананг из тяжелых минометов. Кого-то из них едва не облила напалмом своя же авиация. Кто-то из них вытаскивал из джунглей, через залитый водой лес и болото, раненного при неудачном вертолетном десанте лейтенанта Дональда Салливэна. Все это, правда, вспоминалось обрывками, но явно от первого лица.

Откуда-то я знал и то, что много лет спустя имел отношение к смерти Салливэна. Но как это произошло, понятия не имел.

Наконец меня прикатили на место. То есть в ту самую палату, где я, условно говоря, пришел в себя. Случилось это уже после обеда, так как меня по ходу катания свозили на кормежку.

На дежурство уселась Пилар, которая убеждала меня, что надо лежать, ибо истинная картина моего здоровья неизвестна. Я лично был с ней не согласен, но Пилар пообещала, что ежели я буду ходить без разрешения, то она вынуждена будет позвать санитаров, и они меня зафиксируют. Поскольку я не знал, в какой весовой категории выступают эти санитары, а сам не ощущал достаточно сил, чтобы вести серьезные разговоры, то решил согласиться и улегся на место. Конечно, меня тут же подключили к датчикам, хотя мне они были совершенно не нужны. Впрочем, особо протестовать мне не хотелось. В конце концов, после обеда и всяких утомительных процедур, связанных с обследованием, отдохнуть следовало.

Заодно я стал с усердием, достойным лучшего применения, разбираться в ворохе всяких явных и неявных фактов, переполнявших мою бедную башку.

В самом начале я попробовал разделить эту кашу на несколько групп, в каждую из которых включить только факты, бесспорно относящиеся к одному из тех шести человек, с коими я себя отождествлял. Это была муторная работа. Проще всего оказалось с Майком Атвудом. Почти все, что относилось к нему, я знал из двух "дурацких снов", увиденных прошлой и позапрошлой ночью. То есть нескольких смутных воспоминаний о школьной жизни и очень ярких, почти кинематографических картинок экскурсии в Пещеру Сатаны. Исключение составляли "вьетнамские" обрывки, которые тоже вроде бы относились к биографии Атвуда.

Впрочем, они могли относиться и к биографии Брауна. Вьетнам был явно неким общим местом в их биографии. Но вряд ли Браун и Атвуд были в это время одним и тем же лицом. Браун был морским пехотинцем, и именно он - в этом я уже не сомневался! - получил медаль "Пурпурное сердце" за спасение своего ротного командира. Именно он был в 1972 году произведен в капралы. И кличка Капрал тоже принадлежала ему. И в Анголе, и в Южной Родезии тоже воевал он.

То, что Анхель Родригес и Анхель Рамос - одна и та же фигура, я догадался быстро. И то, что с этими типами связано в моей памяти только то, что относится к Хайди и Гран-Кальмаро, а все остальное никак не затрагивается, я тоже уловил.

Из этого моя дурная башка сделала очень трезвый и правильный вывод: вне Хайди эти имена ничего не значат. Это псевдонимы, которыми пользовались другие. Круг претендентов на мое реальное "я" сузился до четырех человек. И теперь я мог выбирать лишь из двух возможных нацпринадлежностей: я либо русский, либо американец. Хотя вообще-то русский по крови вполне мог стать американцем или родиться в США. Обратный вариант маловероятен, хотя чего в нашем мире не бывает...

Неизвестно, сколько времени мне пришлось бы еще идентифицировать собственную личность, если бы в палате не появились сеньора Вальдес в сопровождении Кеведо и Энрикес и две дамы. Одна - невысокая, полненькая, крепенькая креолка лет тридцати пяти. Лицо ее показалось мне до ужаса знакомым.

- Дикки! - завопила она, едва переступив порог, и так рванулась вперед, что чуть не сшибла старичка Кеведо. Энрикес сам шарахнулся в сторону, а сеньора Вальдес, пользуясь своей габаритностью, очень ловко тормознула Пилар, которая поспешила спасти своего подопечного, то есть меня, от излишне эмоциональной визитерши.

Так или иначе, но толстенькая смуглявочка, к которой я определенно когда-то имел отношение, видимо, очень близкое, добежала до моего изголовья и, не тратя времени на долгие объяснения, стала обнимать и целовать. И тут в какой-то момент, когда прядь вьющихся черных волос скользнула по моей щеке, мгновенно в мозгу возникло воспоминание: маленькая каюта на яхте "Дороти", тропическая ночь и океан за иллюминатором... Марсела Родригес! То есть теперь, видимо, Марсела Браун...

От этого имени и воспоминания о точно таком же прикосновении точно таких же волос у меня в мозгу начался некий лавинообразный процесс. Там, выражаясь иносказательно, словно бы защелкали какие-то реле. Они, эти самые "реле", с огромной быстротой, почти мгновенно соединили воедино всю распавшуюся связь времен.

Более того, в эту общую "сеть" подключилось и кое-что новое. Пока я еще не четко определял, что именно, но подсознательно понимал, раньше, до потери памяти, я этого не ведал.

- Марселита! - пробормотал я в ухо толстушке, которая, конечно, не могла бы теперь бороться за звание первой вице-мисс Хайди и не была бы удостоена чести спать с суперпалачом Хорхе дель Браво. Но зато именно она была вполне законной супругой мистера Ричарда Стенли Брауна, владельца "Cooper shipping industries", вполне солидной судостроительной компании, выпускающей катера и яхты для любителей отдыха на воде, матерью его шестерых детей - трех мальчиков и трех девочек.

Я моментально вспомнил, что меня двадцать лет называли Николаем Ивановичем Коротковым, который считался сиротой-детдомовцем и был призван в Советскую Армию защищать передовые рубежи Варшавского Договора на земле ГДР. Но по случайному стечению, как говорится, роковых обстоятельств, совершенно без умысла изменить Родине, перебрался в "бундесовку" по подземному туннелю, оставшемуся со времен предыдущей Великой Германии. Потом очутился в лапах каких-то таинственных штатников, пересадивших в меня сознание погибшего при парашютном прыжке все того же Ричарда Брауна. Да так ловко, что я даже не ощутил по-настоящему сам момент перехода. После этого я прожил целый год как Браун и был заброшен на остров Хайди, чтобы совершить там лжекоммунистический переворот в интересах мафиозной команды Чалмерса - Хорсфилда - Дэрка, мечтавшей заполучить секреты некоего фонда О'Брайенов с баснословными 37 миллиардами долларов, а также технологию производства препарата "Зомби-7", превращающего людей в покорных, сверхвыносливых и сверхсильных биороботов. И с Марселой Родригес познакомился, хоть и при весьма дурацких обстоятельствах, именно я, а не тот Браун, тело которого гнило в земле к тому времени уже целый год...

Да, я вспомнил все это. И про все, что было дальше, вспомнил, и про перстни Аль-Мохадов с их невероятными свойствами, и про то, как благодаря этим перстням исчез "Боинг-737" с немалым числом пассажиров, послом США на Хайди, очень многими знакомыми мне людьми, бутылью с готовым "Зомби-7" и красными папками, в которых было написано, как его делать. А потом я при неясных обстоятельствах угодил в клинику доктора Брайта, где в течение месяца пребывал в коме, а потом точно так же, как сейчас, в последние дни приходил в чувство. И тогда во мне одновременно были я-Короткова и я-Брауна. Пока не налетел с бандой камуфлированных молодцов Умберто Сарториус - Сергей Сорокин, не увез меня на свою любимую Оклахомщину и не забрал от меня мистера Брауна. То есть переписал его на некий "искусственный носитель" - мне представилось нечто вроде CD-ROM, а позже пересадил в полупустую башку ветерана вьетнамской войны, потерявшего память от тяжелой контузии (теперь-то я знал, кого шандарахнуло во время обстрела Дананга!) и внешне очень похожего на Брауна. Вот этот-то тип, то есть бывший мальчик Майк Атвуд с пересаженной памятью своего ровесника и соратника по Вьетнаму, и стал законным мужем Марселы Родригес. При этом я-Брауна сознавало, что с ним произошло. Правда, он был убежден, что единственный хозяин своего нового "костюмчика". Он даже не знал, как звали его прежнего владельца.

Я все это вспомнил и жутко удивился. Удивился тому, что Марсела Браун меня признала за своего мужа. Где-то из архивов памяти вынырнуло фото, показанное мне Сорокиным тринадцать лет назад. Майкл Атвуд был похож на меня так, как Хрущев на Карла Маркса. Не в смысле того, что он был лысый и безбородый, а я бородатый и патлатый, а просто ни хрена не похож. На настоящего Брауна - этого я вообще плохо себе представлял - он, кажется, был похож, а на меня - нет.

Само собой, что справляться об этом у Марселы, которая целовала меня с превеликим усердием, мне было неудобно. Опять же сестрица Пилар и сеньора Вальдес, глядя на эмоциональный взрыв, устроенный Марселой, уже утирали слезы умиления, как русские бабы при просмотре мексиканских телесериалов. Да и профессор Кеведо с доктором Энрикесом снисходительно улыбались. Все-таки им было приятно узнать, что они лечили не абы кого, без имени и фамилии, а вполне приличного, женатого человека, не бомжа и не алиментщика. Опять же одета Марсела была вполне прилично, хотя и по-курортному. Им засветила возможность содрать кое-какие благотворительные бабки. То ли просто так, то ли при посредстве Лауры Вальдес. Хотя, конечно, эта горластая такие комиссионные заломит, что только держись...

- Так, - сказала Марсела грозным голосом, оторвавшись от меня. - Позвольте мне узнать, сеньоры, в каком состоянии находится мой супруг?

- Вы знаете, сеньора... - промямлил Энрикес, поглядывая на профессора Кеведо, в задумчивости теребившего свою айболитовскую эспаньолку. Он, как видно, размышлял над тем, что по-научному называется "дилеммой": то ли соврать, что состояние у меня хреновое, и тем самым приплюсовать к бюджету клиники кое-какие дополнительные поступления на продолжение моего лечения, то ли соврать, что я уже вполне здоров, и стребовать кое-какие бабки за то, что не уморили до смерти. В конце концов, профессор нашел соломоново решение:

- Состояние нашего пациента, сеньора Браун, неустойчивое. Оно характеризуется весьма значительными скачками. Вчера в работе сердца внезапно проявились весьма серьезные аномалии. Настолько серьезные, не буду скрывать, что мы опасались летального исхода. Причем причины эти аномалий мы до сих пор не выяснили. Затем эти аномалии столь же внезапно прекратились, и состояние больного резко улучшилось. Это улучшение совершенно неадекватно нормальной картине послекоматозной реабилитации. Ваш муж - медицинский феномен. Единственное объяснение мы обнаружили на томограмме головного мозга, но это требует длительного и всестороннего изучения...

Марсела наморщила свой прелестный носик. С ним, в отличие от располневших и даже чуточку обрюзгших щечек, время ничего не сделало.

- Вы можете вкратце объяснить, что вы там углядели, на этой самой томограмме? - Голосок у нее звучал очень круто. По-барски.

Это самое определение - "по-барски" - прозвучав в моем мозгу по-русски, зацепило еще одну принадлежавшую мне фамилию - Баринов - и раскрутило новый виток воспоминаний, которые вихрем пронеслись в моей башке. Оно стало той ниточкой, на которую, словно шарики бус, нанизались события и факты, еще не пришедшие в систему.

После того как из моей головы изъяли я-Брауна и я снова стал осознавать себя Коротковым, меня вернули в Союз и познакомили с Сергеем Сергеевичем Бариновым, которому, как позже выяснилось, я доводился родным сыном. Родная мать оставила меня в коляске без присмотра, а цыганка Груша из табора, которым командовал бывший танкист Красной Армии Анатолий Степанович Бахмаченко, обладатель одного из перстней Аль-Мохадов, сперва выкрала меня оттуда, а затем бросила на скамейке в зале ожидания, спасаясь от милицейской облавы. В результате я попал в детдом и на двадцать лет превратился в Короткова. И лишь после того, как я успел побывать Брауном и Родригесом, наконец, обрел настоящее имя, фамилию и отчество, став Дмитрием Сергеевичем Бариновым.

Дальше все вспоминалось совсем лихо. У меня обнаружился младший брат Мишка, неплохой малый, хотя и порядочный разгильдяи, если не выразиться покрепче. Мы одновременно женились на сестрах-близнецах Ленке и Зинке Чебаковых, которые родили нам по паре двойняшек. Ленка - Кольку и Катьку, а Зинка - Сережку и Ирку. Мишка занялся имитацией бизнеса, прикрывавшего помаленьку очень и очень крутые дела, проворачиваемые бывшим генерал-майором КГБ Сергеем Сергеевичем Бариновым, которого близкие друзья с моей легкой руки именовали Чудо-юдом. А мне достались не шибко приятные дела: похищения людей, допросы с пристрастием, а затем "утилизация" с помощью подходящей для того кочегарки...

Обо всем этом я вспоминал не больше тех пяти секунд, которые понадобились Кеведо на то, чтобы ответить Марселе:

- На томограмме мозга, сеньора Браун, просматривается небольшое новообразование, природу которого мы пока не знаем. В течение тех двух лет, которые ваш супруг провел у нас в клинике, это новообразование не увеличивалось, но нет никаких гарантий, что оно не проявит себя в ближайшее время.

- Мне все ясно, - решительно произнесла Марсела. - Могу я сегодня же забрать моего мужа из вашего заведения?

- Я бы не рекомендовал вам этого делать, - вступил в разговор Херардо Энрикес. - Как лечащий врач, я настаиваю на том, чтобы сеньор Браун находился у нас в клинике.

Да уж, испугался молодой лекарь, что его диссер накроется медным тазом.

- Я плохо осведомлена о вашем законодательстве, - произнесла Марсела с такой важностью, какой в юности не проявляла, несмотря на свою близость к высшей элите Хайдийской хунты, - но в цивилизованных странах родственники могут забрать пациента из больницы, если считают, что смогут обеспечить ему более квалифицированную медицинскую помощь.

Ух ты, моя цыпочка! Какая умненькая и сурьезненькая! А самое главное, за тринадцать лет проживания в Штатах, в Оклахомской области и прочих субъектах ихней Федерации, успела набраться такого понта, что диву даешься. Ведь родилась ты, можно сказать, в соседней деревне - в Сан-Исидро, на Боливаро-Норте в припортовом районе Мануэль-Костелло. И братцем у тебя был крутой докер Анхель Родригес, успешно сочетавший в себе качества профсоюзного лидера и "лейтенанта" мафии, доброго друга старого пирата Бернардо Вальекаса, по кличке Сифилитик... Да и сама ты начинала, извини меня, с "девушки по вызову". А теперь леди, да и только.

Самое ужасное, что в этот самый момент я подумал о ней как о своей жене. То есть о той гражданке, с которой связан брачными узами. Сразу после этого я начал по аналогии припоминать все подобные случаи. Первый раз я женился, как позже выяснилось, на милашке Соледад, королеве хайдийских пиратов, которой патронировал сам Хорхе дель Браво и даже не запрещал ей готовить кушанья из человечины по старым караибским рецептам. От этого брака родилась колумбийская компания "Rodriguez AnSo incorporated", которая благодаря мудрому руководству генерального менеджера товарища Даниэля Перальты и примкнувшего к нему Бернардо-Сифилитика схавала на корню семь восьмых хайдийской недвижимости, а потом продала по сходной цене, но, видимо, с наваром какому-то эмиратскому шейху. Во всяком случае, что-то такое на эту тему мне помнилось. Поскольку Соледад исчезла вместе с "Боингом-737", Элизабет Стил по прозвищу Киска, Биргит Андерсон по кличке Сан, Луизой Чанг по кличке Мун, Элеонорой Мвамбо по кличке Стар, Джерри Купером-младшим, Мэри Грин и Синди Уайт, а также еще кучей пассажиров, этот брак был признан недействительным. Потом я вполне нормальным образом женился на Хрюшке Чебаковой (еще не зная, что до того был женат и вполне официально был зарегистрирован в мэрии Лос-Панчоса). Как ни странно, моя память не сохранила номера свидетельства о браке с гражданкой Чебаковой, а вот серию и номер хайдийского документа, оформлявшего мои отношения с Соледад, я помнил прекрасно: AD-X-R-7 №012390. Не помнил я и реквизитов свидетельства о разводе с гражданкой Бариновой Е.И., но то, что таковое было и мне его показывал Чудо-юдо, - знал. Наконец, я сохранил в памяти еще один брак, в значительной степени фиктивный, но зато с большим приданым. Он был зарегистрирован опять же на Хайди, но уже в мэрии Сан-Исидро, между хайдийцем Анхелем Родригесом и американкой Викторией Мэллори. А эта самая мисс Мэллори являлась по совместительству носителем двух "я": беспутной бабы Кармелы О'Брайен, угробленной по ходу экспериментов доктором Джоном Брайтом, а затем пересаженной в пустопорожнюю башку наследницы тридцати семи миллиардов долларов и железной спецназовки Танечки Кармелюк, которая в свое время застрелилась по старым советским рецептам, дабы не сдаться живой, и тем напакостила неприятелю. Но застрелилась плохо, некачественно, пожалела свою чернявую головку и личико, жутко похожее на лицо беспробудной дурочки Вик Мэллори. В результате ее "я" было списано и помещено на новый носитель. Так мне это помнилось, по крайней мере, хотя в вопросе о содержании мозгов Тани-Кармелы-Вик и ее биографии у меня была только та информация, которую мне продиктовал Чудо-юдо устами "виртуальной Тани" через три "дурацких сна", да то немногое, что я узнал при прямых контактах с этой невероятной дамой.

Итак, судя по всему, я был четырежды женат. При этом одна жена была официально признана умершей (Соледад), с одной я был официально разведен (Ленка). О том, как могли развиваться события в плане семейных уз с сеньорой или миссис Викторией Родригес (Таней), я мог только догадываться. А вот Марсела, которая доводилась покойному Анхелю Родригесу родной сестрой и законной женой мистеру Брауну, была тут, рядышком.

Мои мысли опять поплыли вокруг того, как же это Марсела сумела так обознаться? Я хорошо помнил физиономию нового Брауна, с которым виделся на Хайди два года назад. Нет, нет и нет! Мы были ни чуточки не похожи. К тому же я видел фотографию, по которой меня опознавала в клинике сеньора Вальдес. Да, на ней был изображен двадцатилетний сопляк Колька Коротков, всецело убежденный в том, что является тридцатилетним, немало понюхавшим пороху профессиональным наемником, бывшим фермерским сыном Ричардом Стенли Брауном, давным-давно пославшим свое католическое семейство к едрене фене и добровольно отправившимся во Вьетнам на поиски приключений. Конечно, это фото относилось уже не к Вьетнаму, а к Хайди. Точнее, снято оно было на яхте "Дороти", где милашка Соледад дурачила Джералда Купера-старшего, демонстрируя ему "таинственного мафиози" Анхеля Родригеса в белом костюме, с приклеенными усами и в темных очках. Но шрамик от осколка стекла на щеке оставался. Его я заполучил в перестрелке с дорожной полицией Лопеса, когда мы с Марселой - вот этой самой толстушечкой, которая тогда была очаровательной и гибкой, как лоза! - спасались с асиенды "Лопес-23". Тогда нам пришлось по уши искупаться в канализационной трубе, угнать розовую "Тойоту", перебить кучу полицейских, захватить вертолет и увернуться от атак хайдийских истребителей. Конечно, все эти подвиги совершал Браун, который имел и опыт, и хладнокровие, и выучку, не чета срочнику Короткову. Но Браун, строго говоря, был лишь американским "программным обеспечением", которое приводило в действие советский мозг, приказы которого, в свою очередь, исполняли руки-ноги и прочие органы десантника Кольки.

Морда-то была моя. Она и сейчас более-менее похожа, хотя последующие тринадцать лет жизни произвели на ней кое-какие перемены. Получается, что Марсела, знавшая меня с мозгами Брауна, затем с легкостью признала Брауна в шкуре Атвуда, а теперь опять увидела мою морду и завопила от радости: "Дикки!"

Разгадкой этого непостоянства одной из "законных" супруг я занимался те несколько минут, когда продолжалась полемика вокруг вопроса о моем изъятии из клиники Гран-Кальмарского университета. К сути ее я не прислушивался, если и слышал что-то, то краем уха. Базар вели в основном Марсела и Энрикес, а сеньора Вальдес и профессор Кеведо лишь изредка вякали кое-что в поддержку аргументов сторон. Само собой, что благотворительница заступалась за клиентку, а директор клиники за своего ординатора или кем он там ему доводился. Марсела вопила, что уровень развития медицины на Гран-Кальмаро в подметки не годится североамериканскому, и обеспечить мне правильное лечение и уход в условиях какого-то задрипанного островишки здешние лекари не смогут. Что же касается Энрикеса, то тот утверждал, будто новым врачам, даже суперспециалистам, ни хрена не разобраться в том, что со мной происходит, и без консультаций с ним, лечащим врачом, который два года жизни угробил на возню с коматозником и изучил меня до последнего винтика в черепной коробке, штатовские мудрецы меня просто угробят. Конечно, мужичок напрашивался на долгосрочную, причем оплаченную Марселой командировку в США, и профессор Кеведо его вполне поддерживал. Сеньора Вальдес не очень к месту, но очень вовремя вспомнила о том, как при одном из прошлогодних посещений клиники, в геронтологическом отделении - тут, видать, и такое было - на нее свалился крупнокалиберный таракан, рассказала о том, как лишь благодаря ее энергичным действиям удалось ликвидировать грандиозную помойку на заднем дворе клиники, где, как она утверждала, даже отпиленные руки-ноги валялись, само собой, не забыла и истории с вывозом бесхозных тел на Акулью отмель - словом, вылила на Айболита-Кеведо и его подчиненного пару тонн первосортного дерьма. Повторяю, все эти вопли и ругань я слушал краем уха.

Мне все-таки удалось ухватить за хвост верное направление размышлений. Этим хвостиком оказалось слово "опознаватель", всплывшее из замшелых глубин памяти. Сначала я вспомнил один из "дурацких снов", который увидел, уже превратившись в Баринова. "Видеозапись" этого сна, как выяснилось, чуть-чуть поблекла, но вполне сохранилась. Именно из этого "сна", который хранился в моем мозговом архиве под названием "Хеппи-энд для Брауна", я узнал о некоторых обстоятельствах исчезновения самолета с Киской & С°, о гипотезе профессора Милтона Роджерса насчет образования "особой цепи" из Сан, Мун и Стар, которая прокрутила какую-то "дыру" в пространстве и времени, наконец, о самых обычных обстоятельствах жизни мистера Брауна в шкуре Атвуда и его законной супруги. В этом "дурацком сне" я-Баринов на какое-то время опять стал Брауном. Там было много всякого, но самым интересным на данный момент оказался отрывок, где прозвучало следующее, не то высказанное, не то подуманное Брауном:

"Я сперва немного удивился тому, что Марсела так легко признала меня. Ведь я был совсем не похож на того, которого она знала. Однако некоторое время спустя я вспомнил об "опознавателе", с помощью которого меня - таким, как я был на Хайди, - признали бы даже родители. Вероятно, его перепрограммировали в обратном направлении, и у Марселы не было никаких сомнений..."

Тут же припомнился и другой источник, где тоже упоминалось об "опознавателе". Это был диалог между господами Джонатаном Хорсфилдом и Грэгом Чалмерсом. Надо сказать, что я лично ни сам по себе, ни в качестве Брауна разговора этого не слышал. Откуда он вообще взялся в моей памяти, я понятия не имел. Знал только примерное время появления: лето 1983 года, клиника доктора Брайта, куда я угодил после "Атлантической премьеры" и где всего лишь месяц провалялся в коме. Тогда мы с Брауном мирно сосуществовали в одной черепушке, вели дружеские беседы, а тело толком не знало, кто им управляет, и соблюдало нейтралитет, пребывая в подобии паралича. Кто подсунул в нашу общую голову "фонограмму" этого диалога, можно было только догадываться. Либо это был Сарториус-Сорокин, он же Главный камуфляжник, либо две медсестры из клиники Брайта, которые, как впоследствии выяснилось, работали на Сарториуса. А может, был и еще какой-либо товарищ, решивший нас "просветить", но из скромности пожелавший остаться неизвестным. Был даже такой, вполне допустимый вариант, что это была акция Чудо-юда. Но в принципе особо доверять этому источнику не следовало. Он мог быть и чистой воды самоделкой, продуктом деятельности двух "я" на одном носителе.

Тем не менее, дословная, прямо-таки магнитофонная, запись беседы Хорсфилда с Чалмерсом вполне сохранилась. Там содержалось много любопытного, но на данный момент меня больше всего интересовал тот отрывок, где непосредственно говорилось об "опознавателе".

"...Всем, кто когда-либо виделся с Брауном, мы перенесли в мозг закодированный "спящий" опознаватель..." - именно так сообщил Хорсфилд Чалмерсу.

"Так-таки каждому?" - с явным недоверием переспросил тот.

И действительно, утверждение Хорсфилда у любого могло вызвать сомнения. Наверняка Браун за тридцать лет жизни виделся не с одной тысячей людей, причем даже сам не знал, кто его видел, а кто нет. Поэтому Хорсфилд тут же поправился и внес уточнение:

"Во всяком случае, всем родственникам, которых мы выявили, а также друзьям детства, то есть тем, кто помнит его достаточно хорошо. Так вот. До тех пор, пока они не увидят его в новом обличье, они будут держать в памяти образ настоящего Брауна. Как только кто-либо из них воочию столкнется с Коротковым, то тут же опознает в нем Брауна. Это сделано только для подстраховки, на случай, если новый Браун для чего-либо здесь понадобится. В любой момент мы сможем снять этот опознаватель, и тогда никто из них не признает Короткова-Брауна".

Таким образом, с грехом пополам объяснение поведению Марселины я нашел. Хотя понятия не имел ни о том, что собой представляет этот самый "опознаватель", ни о технологии его перенесения в мозги родных и друзей Брауна, ни о том, как именно его могут "снять в любой момент". Были и другие темные места в этом деле. Например, шестеро детишек, которых Браун-Атвуд от высокого уровня жизни выстругал Марселе, - самому старшему, Кэвину, поди-ка уже двенадцатый год шел. Это я вычислил по данным "Хеппи-энда для Брауна", где говорилось, что Марсела забеременела в первый год их совместного житья и потом ей это так понравилось, что она стала приносить ежегодно по ребенку, причем в четные годы рожала девчонок, а в нечетные - мальчишек. Но первенцем Браун-Атвуд называл Кэвина. Первым годом их супружеской жизни был 1983-й, 1984-й, в нечетном 1983-м они не успели бы родить мальчишку (если, конечно, он не был зачат еще Хорхе дель Браво), а 1984-й был четным. Стало быть, их первый сынишка должен был появиться на свет в начале 1985 года. То есть Кэвину уже больше чем одиннадцать с половиной. Это вполне солидный возраст, когда мальчик уже может заметить, что ему привели не того папу. Впрочем, и остальные дети, рождавшиеся в 1986-м, 1987-м, 1988-м, 1989-м и 1990 годах - самой младшей девчушке, стало быть, уже шесть исполнилось, - вряд ли не смогли бы определить, кто есть who. Да и насчет Марселы я малость сомневался. Она ведь захомутала Брауна-Атвуда уже после того, как накрылся звездным флагом и океанской глубиной мистер Джонатан Уильям Хорсфилд, а Грэг Чалмерс и Джон Брайт угодили в ежовые рукавицы, одетые на чистые руки, которыми управляли холодная голова и горячее сердце товарища Сорокина-Сарториуса. Куда улетучился доктор Брайт, я не знал, но вот то, что Грэг Чалмерс, президент компании "G & К", всего через несколько дней после моего возвращения в СССР был найден мертвым в багажнике собственного лимузина, мне было известно. Отсюда мораль секрет "опознавателя" угодил в те же "чистые руки".

А раз так, не стоит ли за пышной Марселиной спинкой призрак Главного камуфляжника?

Нет, моей бедной башке явно требовался отдых. Глаза начали слипаться, и я уже не смог дослушать перебранку между Марселой, Лаурой Вальдес, профессором Кеведо и доктором Энрикесом. Их голоса меня не тревожили, а лишь убаюкивали, становились все глуше и глуше... Меня снова потащило во тьму Пещеры Сатаны, туда, где я был четырнадцатилетним Майком Атвудом.

Как и в прошлый раз, новый "дурацкий сон" начался без долгой раскачки. Я-Атвуд сразу же очутился на смотровой площадке грота "Трон Сатаны". Все, о чем размышлял Баринов, лежа на койке в клинике "Сент-Николас", осталось где-то далеко-далеко в ином мире, ушло в глубины памяти, словно бы стерлось начисто (хотя это было вовсе не так!). Никаких "опознавателей", никаких жен, ни Сарториуса с Чудо-юдом для меня уже не существовало. Я лишь удивлялся тому, что учительница Тина Уильямс отчего-то не подгоняет меня вперед, не торопит уходить с площадки...

Дурацкий сон № 3 Дмитрия Баринова.

Проклятая сумочка

Нет, мисс Уильяме никуда не провалилась, и Сатана ее не уволок. Она была тут же, на площадке, всего в трех ярдах от меня, но смотрела совсем в другую сторону, и луч света с ее каски шарил по пустынной площадке. Неужели ей тоже захотелось еще раз пощекотать себе нервы и бесплатно полюбоваться этим зловещим шоу?

- Мисс Уильямс, - позвал я, - мы же отстанем от ребят!

- Я потеряла сумочку, - проворчала она. - А ты почему не пошел со всеми?

Но в этот самый момент, когда я уже готовился выслушивать нотацию, с тайным желанием, чтобы мисс Уильяме увлеклась воспитательной работой и проругалась до начала нового сеанса, луч света с моей каски неожиданно высветил на площадке сумочку.

- Вот же она, мэм! - сказал я, подбежал к сумочке и, подобрав, отдал Тине.

- Спасибо, Майк! - Учительница торопливо открыла сумку и принялась просматривать, все ли на месте.

- Давайте не пойдем догонять наших, мисс Уильяме, - предложил я. - Мы ведь отстали. Еще и вправду заблудимся. Дождемся, когда подойдет следующая группа, а потом уйдем с ними...

Мисс Уильяме, усердно копавшаяся в своей сумке, разом прекратила это занятие и заторопилась.

- Вот еще! - возразила она. - Дай руку, и немедленно идем догонять группу! Меня уволят, если узнают, что я оставила детей без присмотра.

Вообще-то я давно считал, что все женщины - дуры. К тому же мне казалось, будто я уже вышел из возраста, когда меня надо водить за ручку, словно младенца. Но противиться Тине Уильямс было трудно - я ей едва доставал макушкой до плеча. Поэтому она сцапала меня за руку и прямо-таки потащила за собой в проход, куда несколько минут назад удалился шедший последним Дуг Бэрон.

Поначалу особых волнений я не испытывал. Впереди слышались голоса, виднелись отсветы фонариков. Неприятно было, конечно, что тащат за руку, как пятилетнего.

Тина шагала так быстро, что я с трудом за ней поспевал.

В это время в наушниках послышался голос Тэда:

- Мисс Уильяме, вы следите за хвостом колонны? Никто не отстал?

- Нет, нет! - поспешно ответила физичка, у которой, оказывается, был микрофон и передатчик в каске. - Все в порядке.

Но после одного из поворотов я заметил, что голоса ребят не слышны и отсветов фонарей больше не видно. И в наушниках, кроме треска, ничего не звучало. Ничего, кроме света двух наших ламп и мокрых камней со всех сторон, я не видел. Но мисс Уильяме, похоже, еще не понимала, что мы сбились с дороги, и, не сбавляя скорости, тащила меня за руку.

- Послушайте, мэм, - проныл я, - по-моему, мы не туда идем! Не обращая внимания на мой лепет, Тина потащила меня в какой-то очередной поворот. Световое пятно от лампы выхватило из темноты продолговатый и острый выступ, торчащий над головой.

- Мы здесь не шли, мисс Уильямс! - завопил я. - Скажите по радио Тэду, что мы отстали!

- Не болтай чепухи! - обрубила она. - Мы идем как надо! И мы прошли тем же курсом еще ярдов двадцать, прежде чем уперлись в тупик.

- Ну теперь-то вы поняли? - простонал я. - Мы заблудились!

- Не ной! - непреклонно проворчала учительница. - Подумаешь, чуть-чуть ошиблись. Немного не туда свернули. И она подтолкнула меня в обратном направлении.

Лишь протащив меня еще ярдов тридцать вниз по туннелю, она заволновалась:

- Мистер Джуровски, мы, кажется, заблудились! Конечно, он ее не услышал. Радиоволны в этом лабиринте гасли и глохли, уж она-то, как физик, должна была это знать. Тем не менее, упрямая дура еще минут десять повторяла свои вызовы в пустоту. Потом, когда ей это надоело, она опять набралась решимости и потащила меня в прежнем направлении. То есть вниз по широкому коридору.

- Этот ход, несомненно, промыт водой, - утверждала Тина, должно быть, чтобы подбодрить самое себя, - сейчас мы идем по сухому, но весной тут, должно быть, бежит ручей. Наверняка он где-то впадает в Стикс или в Море Плутона. Если мы выйдем к реке, то так или иначе выберемся!

- О, - с радостью вскричала через какое-то время мисс Уильяме, - я чувствую, что здесь заметно сырее! По-моему, мы приближаемся к воде!

Действительно, к воде мы вышли довольно быстро. Наклонный туннель уперся в подземную речку. Шум ее был совсем негромкий, она имела относительно спокойное течение. Текла она по довольно просторному руслу, но свод этого туннеля был намного ниже, чем у того, из которого мы только что вышли. Тина решительно повела меня вдоль берега, по уступу шириной не больше, чем полтора-два фута. Конечно, она пошла вниз по течению, должно быть, предполагая, что таким образом мы выйдем к озеру.

Еще через два десятка ярдов стало заметно, что уступ с нашей стороны туннеля просто-напросто исчезает. На другой стороне реки он оставался, но туда еще надо было перебираться.

Тина посмотрела вперед, потом на другой берег речки, после этого на камни, вокруг которых журчала вода и, обтекая их, неслась куда-то в бесконечную черноту туннеля.

- Посвети своей лампой на камни, - велела она, - я попробую перейти на тот берег. Как только я перейду, то начну светить себе, а ты перейдешь следом за мной.

В общем, она поставила ногу на один камень и шагнула на него с берега. Потом перенесла ногу на второй камень, опять шагнула. Сумочка, та самая, из-за которой мы отстали от группы, висела у нее на плече. Если б я был на ее месте, то перед тем, как переходить речку по камням, повесил бы сумку наискосок, чтоб ремень цеплялся за шею. Но она и здесь оказалась недальновидной.

Речка была шириной всего в семь-восемь футов, не больше. В отсветах фонаря мисс Уильямс я заметил чуть впереди, на том берегу, небольшую площадку и какую-то очередную дыру в скале. Мне даже померещилось, будто там, в той дыре, мигнул свет. Как-то непроизвольно я повернул голову в ту сторону и убрал свет своей лампы с третьего камня, на который собралась перебраться учительница.

- Ой! - взвизгнула она, испуганно дернулась, не видя, куда поставить ногу. При этом ремешок сумочки соскользнул с плеча, а сама сумочка шлепнулась в воду. Физичка сдуру попыталась ее подхватить, качнулась вправо, а ее нога, обутая в кроссовку, при этом не нашла опоры. Бултых!

Не знаю, что на меня нашло, но, увидев, как быстрое течение подхватывает визжащую от ужаса училку и уносит в темноту, я прыгнул за ней...

Взят под контроль

Из этого дурацкого сна я вылетел мгновенно, поскольку испытал замечательное освежающее действие подземной воды с температурой около десяти градусов по Цельсию. Нет, все-таки приятно иногда расстаться с чужим отрочеством и оказаться самим собой, 34-летним, хотя и лежащим на больничной койке. Ведь при пробуждении тебя ожидают не сырость и сквозняки подземного царства, а теплынь и кондиционированно-свежий воздух университетской клиники. Чуть-чуть, правда, отдающий больничным ароматом.

Судя по всему, медикам удалось меня отстоять, в смысле не отдать Марселе. Я даже догадался, что какую-то роль в этом сыграл "дурацкий сон", потому что заботливая Марсела, видать, не решилась беспокоить меня, спящего, и отложила похищение на более поздний срок. В палате, однако, у входной двери, появились мордастые ребятки в удивительно знакомой униформе. Нет, это были не московские омоновцы в асфальтовом камуфляже и не муниципалы в синих кепочках а-ля русская вспомогательная полиция при немецких оккупантах. Но униформу эту я раньше видел, хотя и давно. Память сбросила, выражаясь по-компьютерному, все впечатления от похождений Майка Атвуда и по-деловому закопошилась в своих архивах. И хоть не сразу, но докопалась: такую форму носили охранники виллы Куперов, которая располагалась где-то здесь, на Гран-Кальмаро. На самой вилле, в том самом розовом особняке, заделанном под испанскую колониальную архитектуру, мне бывать не доводилось. Тогда, тринадцать лет назад, яхта "Дороти" после бурных событий у острова Сан-Фернандо на несколько часов зашла в прилагавшийся к этой вилле частный порт. Мне припомнилась живописная бухта, разделенная каменным молом на "чистую" - для господского купания и "нечистую" - для стоянки хозяйского флота - половины. Вспомнился пирс, где стояли незабвенная яхта "Дороти", декоративный парусник "Си Игл", вооруженный зенитками сухогруз "Айк", переделанный из боевого фрегата, и целая куча мелких прогулочных суденышек. А на пирсе впечатляюще смотрелись мордоворотики в серой униформе с "магнумами" в открытых кобурах.

Вот такие появились теперь и у меня в палате. После недолгих логических рассуждений я допер, что раз покойный - хотя в этом я чуточку сомневался Браун-Атвуд стал совладельцем компании Куперов, а позже и контрольный пакет выкупил, то вполне мог прибрать к рукам и бесхозную гран-кальмарскую недвижимость. То есть весьма возможно, что она со всеми прибамбасами (в том числе и с охраной) теперь записана на Марселу. Поэтому мордоворотики приглядывают тут за моей безопасностью. И ежели профессору Кеведо с подручными от большой тоски по маме захочется меня спровадить на Акулью отмель, а сеньора Лаура сумела убедить Марселу, что такая опасность вполне реальна, то данные мальчики должны защищать меня, не щадя живота. По-научному это называется "взять ситуацию под контроль".

Кроме мордоворотов, мой покой берегла сестра Сусана. Она, бедняжка, не без опаски поглядывала на гориллоподобных мулатов, вполне способных при желании поиграть ею в пляжный волейбол. Но судя по всему, эти самые малыши были отменно вышколены и знали, что на службе положено, а что нет. Конечно, если б им отдала такой приказ миссис Браун, они бы не только в волейбол, а и в футбол сыграли любым человеком. Потому как приказ.

Но самого главного "слона" я спервоначалу и не приметил. Оказывается, в двух шагах от моей койки была установлена комфортабельная раскладушка с водяным матрасиком, на котором мирно посапывала Марсела. Вокруг раскладушки была развернута старинного образца китайская ширма из бамбуковых лучинок и зеленого шелка с вышитыми гладью ало-золотистыми языкатыми драконами. Ширма стояла буквой "L", должно быть, чтоб охранники не наблюдали хозяйку в неглиже. Зато с раскладушки очень хорошо просматривались дежурный стол, где печально кемарила сестра Сусана, и, само собой разумеется, моя койка. В общем, ситуация была взята под двойной контроль.

Едва я зашевелился, как Марсела тут же проснулась - скорее всего, она и не спала вовсе, а придремывала. Пружинисто вскочила, показав мне немножко своей приятной и аппетитной смуглявости, а затем быстренько влезла в узковатые белые брючки и безрукавочку. Бедняжка все еще не могла привыкнуть к своим новым объемам.

- Доброе утро! - сказала она, ослепив меня, увы, уже не собственными, а фарфоровыми зубками. - Как спалось, Анхелито?

- Прелестно, - ответил я, соображая, с чего это она меня опять в Анхеля перекрещивает. Впрочем, "Анхелито" можно было перевести и просто как "ангелочек", а такое обращение от любящей супруги было вполне терпимо.

- Хочешь кушать? - заботливо спросила Марсела и, не успел я утвердительно кивнуть, выдернула из-под своей подушки маленький сотовый телефон.

- Что будешь есть? - справилась она.

- Я не знаю, - пришлось пробормотать, - что мне можно, а что нельзя...

- Доктор Энрикес сказал, что объективных противопоказаний он не видит. У тебя все в порядке с пищеварительным трактом, печенью и даже почками. Разве что с крепким кофе просил не экспериментировать. Правда, он взял с меня расписку, что за все нарушения режима, существующего в клинике, которые могут повредить твоему самочувствию, я беру ответственность на себя.

Меня это очень утешило, и я сказал.

- Ну, если так, то я не отказался бы от хорошей отбивной с жареной картошкой...

- О'кей! - Марсела ухватилась за телефон и голосом, не терпящим возражений, стала раздавать ЦУ насчет моего кормления. Я даже запомнить не успел все, что она приказала доставить.

- Через четверть часа все будет здесь, - доложила Марсела.

- Так быстро? - удивился я, но она этого словно бы и не услышала. Ее заботили, как я понял, совсем другие проблемы.

- Сегодня я тебя вытащу отсюда! - клятвенно пообещала Марсела. - Какие сволочи эти докторишки! Они, видишь ли, потребовали, чтобы твоя личность была установлена через американского консула, который должен проверить твое гражданство, установить законность твоего выезда из Штатов и учинить еще целую кучу формальностей, от которых у меня голова кругом идет. Мой адвокат сеньор Ховельянос уже начал мучиться со всем этим...

- Ховельянос? - услышал я знакомую фамилию. - Харамильо?

- Ты его знаешь? - удивилась Марсела. - Я ведь наняла его всего два месяца назад.

- По-моему, он раньше был адвокатом у некоей Эухении Дорадо, которая занималась астрологией, предсказаниями и прочим шарлатанством.

- Совершенно верно! Я и забыла, что ты посещал эту старушенцию. Так вот, с тех пор, как она пропала - утверждают, что ее похитили колумбийские мафиози, ее дело перешло к дону Ибаньесу...

- Он же Доминго Косой, - припомнил я удивительно легко.

- Друзья его так и называют, - улыбнулась Марсела. - Ховельянос у него проработал полтора года, а потом уволился. Не сошелся характером с главным юрисконсультом фирмы...

- Не сеньором Салинасом, случайно? - И это имя выпрыгнуло из памяти без особых проблем.

- Естественно. Ну а мне, поскольку я всерьез решила заняться твоим поиском, нужен был юрист, хорошо знающий местную обстановку и законы. Я ведь на Хайди не была целую вечность. С самой революции. А тут все так изменилось, ужас! Раньше тысяча песо считалась огромной взяткой, а сейчас тысяча долларов устроит разве что какого-нибудь клерка.

- Тебе что, пришлось давать взятки?

- Конечно, в некоторых случаях пришлось. С тех пор, как президент Соррилья проиграл выборы 1994 года, и республиканская национальная партия оказалась в заднице, пришедшие к власти демократы так обнаглели...

- Понятно, - вздохнул я, - демократы, известное дело... Я почуял, что на меня пахнуло историей. Надо было срочно вспоминать, что мы с Чудо-юдом и компанией провернули на Хайди в августе 1994-го. Марсела тут была плохой помощницей. Она ведь искала законного мужа, а не покойного брата. Совпадение моей личности с обоими гражданами было чревато неприятностями, которые надо было хорошенько предугадать. Но лезть к Марселе с дурацкими вопросами насчет того, не было ли у нее каких-либо сложностей по линии родного братца Анхеля Родригеса, представлялось несвоевременным. Поэтому я решил сперва заслушать отчетный доклад Марселы, а уж потом вспоминать все остальное - и желательно не вслух.

Слава Богу, Марсела так жаждала пересказать мне героическую историю своих розысков, что даже не стала задавать вопросов насчет того, при каких обстоятельствах я потерялся.

- Боже мой, - вздохнула она, - два года! Целая вечность! Если б ты только знал, как я переживала! А как страдали дети! Папа сказал, что уезжает на две недели по делам, а на самом деле не появляется ни через месяц, ни через два...

- Так получилось, - сказал я как можно более виноватым тоном. Хотя точно знал, что я лично перед Марселой ни в чем не виноват. А вот перед настоящей супругой, перед Хрюшкой Чебаковой, чем-то очень серьезно провинился. Правда, пока еще не очень вспомнил, чем именно. Слишком много всего в памяти закрутилось, и давнего, и недавнего, и дальнего, и ближнего.

- Сначала я отправила запрос в наше консульство на Ямайке. Ведь ты же уехал туда, верно?

Я молча кивнул, хотя на Ямайке последний раз был проездом все в том же 1983 году, когда пересаживался с грузового "С-130" на пассажирский "Боинг-737". Именно оттуда мы полетели на одном самолете, я и Марсела. А вот Киска и все прочие - на том, что потом пропал. Что делал на Ямайке Браун-Атвуд, моя память не сохранила. Даже представления не имел, был он там на самом деле или нет.

- И знаешь, какой ответ они мне дали? - с явным возмущением произнесла Марсела. - Эти чиновники заявили, что ты туда вообще не приезжал.

В это я был готов поверить. Я-то точно на Ямайке не был в то время.

- Тогда я отправилась в госдепартамент и стала уточнять, куда ты выехал. Оказалось, что в Никарагуа. Туда поехали наши представители, которые уточнили: да, ты там был. Но в начале июля уехал в Италию.

Вот те на! Это уж совсем лихо. Нет, Италию совершенно не помню, никогда не был.

- В Италии у нас свое представительство. Там никто тебя не видел и понятия не имел, что ты был в этой стране.

Резонно. Я насчет этого представительства тоже понятия не имел.

- Пришлось обратиться в частное сыскное агентство и искать тебя по внешним приметам, так как кто-то предположил, что ты мог проживать в Италии под чужим именем. Они мне и доложили, что в начале августа ты выехал на Хайди. При этом утверждали, будто ты был замечен среди группы сельскохозяйственных рабочих из Восточной Европы и Азии, нанятых неким Феликсом Феррерой, владельцем того самого участка земли, на котором стояла асиенда "Лопес-23".

- Та, где мы познакомились... - вздохнул я, вспомнив, как гулял по маисовому полю, где брат-близнец диктатора Лопеса пытался поиметь Марселу в экзотической обстановке. Очень запомнилась дикая перестрелка в спальне, когда выдохшаяся, но еще горяченькая пуля шлепнулась мне за шиворот. Как меня тогда не угробили в "окопе" из кресел и пуфиков, самым прочным элементом которого была мраморная крышка ночного столика? Может, потому, что я строчил оттуда, сидя верхом на Марселе, завернутой в простыню и напустившей от страха лужу? Эх, были ж когда-то времена!

- Да-да! Наше консульство на Хайди ничего о тебе не знало. В МИД Хайди моему представителю тоже толком ничего не объяснили. Сказали, что на Хайди ежегодно приезжает пять-шесть тысяч сезонников, причем им разрешен въезд без виз. Приглашающий сезонников землевладелец просто представляет список нанятых работников, по которому они въезжают на остров, предъявив любой документ с фотографией, удостоверяющий личность. Мне было непонятно, зачем тебе было ехать на Хайди с сезонниками? Тем более что ни в одном списке Ричарда Брауна не значилось. Но потом один из чиновников проговорился, что в августе 1994 года силы безопасности Хайди обнаружили на асиенде Феликса Ферреры базу не то каких-то экстремистов, не то наркоторговцев и разгромили ее. Несколько человек было арестовано, а большая часть террористов перебита. Конечно, я очень переживала. Я же знала, что в свое время ты был партизаном, и подумала, что, может быть, тебе опять захотелось устроить революцию...

Она сказала это таким голоском, каким несчастные жены вылечившихся алкашей говорят о том, что их мужья не удержались и опять хлебнули спиртного.

Я скромно промолчал. О том, как развивалась партизанская борьба вокруг "Зомби-7" и фонда О'Брайенов и об участии в этом Брауна-Атвуда, мне было кое-что известно. То, что Браун был на подхвате у Сарториуса, я тоже знал. И еще знал о том, что Сарториус при неясных обстоятельствах убрал Брауна-Атвуда. То есть того, кого искала Марсела "по внешним приметам". А нашла меня! Очень интересно, как?

- В общем, никто не знал, был ты на Хайди или тебя с кем-то перепутали. Но потом мне пришло в голову, что ты мог назваться именем моего брата. И я предложила тем ребятам поискать Анхеля Родригеса. Вот тут-то и началось... Один из тех, кто тебя искал, был сбит грузовиком на улице, по которой проходит максимум одна машина в час. Второй, который никогда не отличался особым пристрастием к вину, напился до чертиков и выпал из окна отеля в Сан-Исидро. После этого команда, которой я заказала это расследование, попросту отказалась работать. Они вернули аванс и выплатили неустойку, потому что им пообещали свернуть шею, если они не прекратят интересоваться, куда делся Родригес.

Вот это меня уже не в шутку заинтересовало. Хотя я и не очень понимал, кому это понадобилось скрывать меня от Марселы. По идее, если б кто-то из заинтересованных сторон знал, где я и что я собой представляю, то наверняка постарался бы прибрать меня под свое крылышко. Таких сторон я знал три. Первая - родная, то есть Чудо-юдо, отец родной. Вторая - Сарториус, третья "джикеи". Если я действительно нахожусь на Гран-Кальмаро, а не в Колумбии или, скажем, в Абхазии - я ж еще ни разу на улицу не выходил, да и толком в окна не смотрел, - то это означает, что никто из тех, кому я мог бы понадобиться, до меня еще не добрался.

Конечно, попадись я в лапы "джикеям", они бы меня не оставили на Гран-Кальмаро. Недоделанный сенатор Дэрк вряд ли смог воскреснуть, после того как я провентилировал ему спину из автомата. Но ведь свято место пусто не бывает. Еще какой-нибудь гад или гаденыш в Майами или еще где-то найдется. Во всяком случае, эти ребята, даже потеряв поддержку правительства, - это, кстати, было вовсе не обязательно, - так просто не отвяжутся ни от "Зомби-7", ни от фонда О'Брайенов. Заполучив меня, они приобрели бы хороший рычаг воздействия на Чудо-юдо.

Сарториус тоже уволок бы меня отсюда. Либо в Оклахому, либо в какую-нибудь сибирскую шахту, заброшенную со сталинских времен, вроде той, куда я попадал после полета в Нижнелыжье, примерно за месяц до поездки на Хайди. Но с ним разговор пошел бы по-иному. Насколько мне помнится, именно с ним было связано что-то очень неприятное в моей жизни, каким-то боком касавшееся Ленки. То есть моей единственной настоящей жены, матери моих поросюшек, Хрюшки Чебаковой, Великой и Премудрой Хавроньи. Чем и как касалось, хрен знает, мозг пока еще не докопался, не припомнил все в точности. Надо же, блин, помню то, что было не со мной, и не помню, что было со мной! А ведь самые последние воспоминания о втором пребывании на Хайди могли бы объяснить, отчего я оказался на прибрежной отмели в пятидесяти метрах от берега Гран-Кальмаро. Ничего связного по этому поводу в голову не приходило. Каша. Только парашют, голова, торчащая из воды, огонек самолета в ночном небе и огоньки парохода в ночном море. И все. Более-менее связные воспоминания кончались на перестрелке и драке с "джикеями" в "Бронированном трупе". Там, между прочим, должен был, если верить тому, что я об этом помнил, произойти ядерный взрыв. И мне, и Тане-Кармеле-Вик предстояло испариться. Мы были не в эпицентре, а прямо в центре взрыва. Но я жив. Кажется...

Ладно, замнем для ясности. Согласимся на том, что ни одной из двух вышеперечисленных соперничающих команд не было никакого серьезного резона оставлять меня на Гран-Кальмаро без присмотра.

Потому что, если б до меня добралась третья контора, то есть родной папаша, то наверняка я бы уже давно был вывезен в Россию и сидел бы сейчас с Ленкой во "дворце Чудо-юда"...

Стало быть, кроме хитромудрой Марселы, которая искала одну рожу, а нашла совсем другую, никто меня найти не смог. Тем не менее, видишь ли, Марселиных подручных культурно "мочили" одного за другим, дабы они не добрались до Анхеля Родригеса. Очень непонятно. Пришлось слушать дальше, что еще поведает счастливая супруга.

- Когда эти частные детективы, - продолжала Марсела, - наложили полные штаны и отказались со мной сотрудничать, у меня руки опустились. Но потом я подумала: поеду на Хайди сама. Или найду тебя, или пусть убивают.

У меня даже слеза на глаз навернулась, когда я услышал это заявление. Каково бедняжке будет узнать, что ее настоящий муж по-настоящему погиб, а у меня и без нее две жены. Правда, неизвестно где.

- В общем, этим летом, без двух месяцев два года спустя, как ты пропал, я поехала на Хайди. Взяла только пять человек... - Тут Марсела посмотрела в сторону столика, где сидела сестра Сусана, с интересом прислушивавшаяся к разговору.

- Выйди отсюда! - приказала ей Марсела. - Нечего тут уши развешивать!

- Я должна... - пролепетала Сусана, должно быть, собираясь сказать, что она тут не просто сидит и слушает, а исполняет свои обязанности, но с Марселой были шутки плохи.

- Выведите ее, мальчики! - По этой команде один из детинушек тяжелой поступью медведя-шатуна начал приближаться к сестре, и та, не дожидаясь, пока ее возьмут за шкирку и выкинут, добровольно выскользнула за дверь. В этом ей не препятствовали.

- Вот так! - с удовлетворением произнесла Марсела. - Как это я ее не заметила, черт побери? Сидит себе, как мышь, и на ус мотает!

- Да могла бы и не выгонять, - сказал я беспечно, - все равно она уже много узнала...

- Ничего не много, - возразила Марсела, - самое интересное начинается только сейчас. Итак, я приехала на Хайди. И знаешь, что произошло? Меня тут же арестовали.

- За что? - Я не в шутку удивился.

- Мне предъявили сразу два обвинения. С одной стороны, в сотрудничестве с ведомством Хорхе дель Браво, а с другой - в совершении военных преступлений во время революции и гражданской войны 1983 года.

- Не понял... И то и то сразу?

- Вот именно! Вот что значит демократы у власти! Им и фашисты, и коммунисты поперек горла.

- Но ведь в 1984 году, когда выбрали президентом дона Соррилью, была объявлена амнистия всем участникам революции и гражданской войны?

- Конечно. Было такое постановление Национального собрания. Кстати сказать, оно на обе стороны распространялось, потому что бывших генералов Лопеса, которых сразу после десанта на остров нашей (американская гражданка Марсела произнесла это слово с особым удовольствием) морской пехоты превратили в Комитет национального примирения, а потом в переходное правительство, демократы стали обвинять в нарушениях прав человека, применении внесудебных преследований и пыток, незаконных казнях и так далее. Они ведь известные сволочи, демократы эти. Дон Соррилья, как мне говорили, не хотел этих разборок и, опираясь на большинство в Национальном собрании, протащил через него Постановление об амнистии. Тогда у Республиканской национальной партии было 34 места из 50, а у Демократической - только одиннадцать. К тому же Соррилью поддержали коммунисты во главе с Альфонсо Гутьерресом, который приехал помирать на родину из СССР, а у них было два мандата, и Националистический альянс из бывших лопесистов со своими тремя депутатами...

- Ты прямо историк-политолог! - произнес я восхищенно. Да, бывшая супершлюха высшей категории катастрофически быстро прогрессировала.

- Посидишь трое суток в хайдийской тюрьме - не такого ума наберешься! проворчала Марсела. - Согласно Постановлению об амнистии 1984 года, и повстанцы, и лопесисты не подлежали судебному преследованию и не ограничивались в гражданских правах. Была, правда, инструкция Президента, не помню за каким номером, о порядке исполнения данного постановления. Там был параграф, если не соврать, пятый, где говорилось, что амнистии не подлежат лица, совершившие в ходе восстания такие преступления, как убийства военнопленных, заложников, невооруженного гражданского населения, а также грабежи, мародерства, изнасилования лиц обоего пола и еще что-то. Пока Соррилья был Президентом, этот самый пятый параграф никого особенно не волновал, потому что половина членов правящей Республиканской национальной партии участвовала в войне на стороне лопесистов, а половина - на стороне народных социалистов. А преступления, не подпадающие под амнистию, среди тех и других совершал каждый второй. Не дураки ж они были сами против себя дела раскручивать, верно?

- Верно, - согласился я.

- Ну вот, а в 1994 году, после того как Республиканская национальная партия пролетела на парламентских выборах, демократы получили там аж 38 мест. Новый парламент объявил, что ввиду полной коррумпированности исполнительной власти он назначает досрочные президентские выборы. Соррилья и их, естественно, проиграл, а потому теперь на Хайди Президент - демократ. Дон Фелипе Морено, может быть, слышал?

- А с чего это республиканцы так подкачали?

- Как раз в то время, как ты пропал, на Хайди произошел грандиозный скандал из-за компании "ANSO Limited". Тогда обнаружилось, что Бернардо Сифилитик - ты его должен помнить, мы всадили ему две пули в задницу! запродал семь восьмых острова колумбийской компании "Rodriguez AnSo incorporated". Оказывается, эта сучка Соледад, пока мы сидели у нее в плену, оформила с тобой брак и создала эту самую колумбийскую компанию!

- Знаешь, милая, - осторожно перебил я ее, - ты все-таки не отвлекайся и расскажи о том, за что тебя посадили... А то мы куда-то в сторону уклонились...

- Сейчас, - сказала Марсела, но в это время появились двое парней, которые притащили заказанный для меня завтрак. Чего там только не было! Ребятки установили специальную спинку, чтоб я мог есть полулежа, и пристроили на койке специальный столик, застелив его крахмальной салфеткой. Мне на шею тоже повязали какой-то шикарный слюнявчик. Марселе принесли раскладной столик, который она приставила к моей койке. Отбивная с картошкой, апельсиновый сок, хлеб, кофе, бананы, гоявы, мороженое - тут и на обед, пожалуй, хватило бы. Быстро и молча все расставив, мальцы убрались, а Марсела продолжила свое повествование, так сказать, без отрыва от потребления.

- Представь себе, демократы решили пересмотреть и Постановление 1984 года, и президентскую инструкцию о порядке его исполнения, - объясняла она, усердно ворочая челюстями. - Во-первых, они реанимировали тот самый параграф 5, который раньше практически не применялся. Но как! Теперь уголовное дело по обвинению в преступлениях, перечисленных в этом параграфе, возбуждалось не по конкретному событию, а по заявлению потерпевшего или свидетеля.

- Не понял, - пробормотал я, на время перестав жевать.

- При Соррилье работала специальная комиссия по расследованию военных преступлений.

- А что демократы придумали?

- Ха! Они эту комиссию упразднили, но оставили весь собранный ею материал. Теперь всякий, кто считает себя потерпевшим от той или другой стороны, может подать заявление и указать конкретного виновника. Дескать, так и так: вот этот тип меня в 1983 году ограбил или убил моего брата. Остров-то маленький, найти тех, кто тут остался, ничего не стоит. А те, кто убегал, уже вернулись. Вот и начали восстанавливать справедливость. Конечно, все по-демократически. То есть расстреливать или там вешать - ни-ни! Но могут, при доказанном убийстве, присудить пожизненное. Мародерство - лет пять, грабеж - до десяти, изнасилование - до двадцати. Ну и прочее там разное. Но можно не сидеть, если выплатить компенсацию потерпевшему и соответствующий сбор в казну. Даже такса утверждена...

- Ты мне общий порядок не объясняй, - посоветовал я, - ты про себя поясни.

- Один старый козел, бывший полковник Ла Корунья, которого Лопес посадил за разглашение военной тайны, решил, что был отправлен за решетку по моему доносу. А я, ей-Богу, ничего не доносила. Хорхе его арестовал и отдал под суд. Полковника разжаловали и осудили на двадцать лет каторги с конфискацией имущества.

- Солидно... - заметил я.

- Тогда шутить не любили. До революции Ла Корунья отсидел только три года, потом Киска его выпустила. Этот козел все последующие годы требовал вернуть себе отобранную собственность. Но ему ни черта не возвращали, потому что по закону 1984 года возвращалась только собственность, отобранная народными социалистами. А демократы, когда пришли к власти, стали требовать, чтобы все случаи нарушения неприкосновенности частной собственности были расследованы. В общем, он добился того, что ему вернули то, что отобрали. Тогда же этот сукин сын отыскал в архивах свое дело, и его адвокат посоветовал ему подать на меня в суд. Это одно обвинение.

- А второе?

- Второе еще краше. Помнишь, как мы с тобой удирали с очистной станции?

- Примерно, - сказал я, соображая, какие преступления, не подпадающие под Постановление об амнистии, мы тогда совершили.

- Помнишь, мы угнали розовую "Тойоту"?

- Отлично, но ведь это я ее утонял.

- Само собой, но меня обвинили в соучастии.

- Ну, и как же тебе удалось выбраться?

- Исключительно благодаря Харамильо Ховельяносу и одному моему старому-престарому знакомому из министерства безопасности.

- Это еще кто? - Не могу сказать, что ревнивые интонации у меня получились очень убедительно.

- Не беспокойся, - приятно улыбнулась Марсела, - он был импотентом еще при Лопесе.

- И ты взялась за мои поиски?

- Конечно. Дело в том, что благодаря адвокату Ховельяносу я смогла встретиться с сеньором Доминго Ибаньесом и уладить те недоразумения, которые возникли из-за частных детективов, которых я посылала на остров до этого. Оказывается, они полезли в какие-то экономические дела, не имеющие к тебе никакого отношения. Этим был обеспокоен и сеньор Ибаньес, и некий шейх Абу Рустем, который является очень важной фигурой на острове. Ему принадлежит большая часть здешней недвижимости и земельных угодий.

- Из Эмиратов? - спросил я, припоминая, что Чудо-юдо вроде бы через нашего колумбийского генменеджера Даниэля Перальту загнал Хайди "каким-то богатым фраерам из неведомо каких Эмиратов".

- Ты знаешь, я в этих арабах не разбираюсь. К тому же этого самого Абу Рустема я в глаза не видала и ни с кем из его конторы не встречалась. Просто Ибаньес сейчас некоторым образом представляет на острове интересы Абу Рустема. Наверно, Доминго не хотелось, чтоб кто-то совался в их дела. Он же "старый морской койот", лучший друг Бернардо Сифилитика. Но мы смогли все уладить. Когда Ибаньес узнал, что мы ищем не моего брата, а Ричарда Брауна, он успокоился. Наверно, потому, что был убежден в твоей смерти.

- Это почему же?

- Потому что он рассказал мне, как виделся с Брауном на бывшей асиенде "Лопес-23". Они с Салинасом приезжали туда на трехсторонние переговоры. Кроме них, там была Эухения Дорадо с молодым русским по имени Деметрио Баринов, а также тогдашний владелец асиенды Феликс Феррера, итало-американец Умберто Сарториус и ты.

Объяснять Марселе, что "молодой русский" - это и был я, а Браун был именно Брауном, мне показалось нескромным.

- Да, это верно. Была такая встреча.

- А потом, как утверждал Ибаньес, на асиенду налетели хайдийские коммандос. Сам Доминго пытался бежать на вертолете, но был тяжело ранен в обе ноги и схвачен. Его положили в тюремную больницу и обвинили в уклонении от уплаты налогов, незаконной торговле наркотиками и организации трех убийств. Там же на асиенде был задержан адвокат Ховельянос, но того продержали только сутки и к вечеру отпустили с извинениями. Именно он сумел через полтора месяца добиться освобождения Ибаньеса под залог. Но ни Ховельянос, ни Ибаньес с тех пор Брауна не видели. Они только помнили, что Браун с группой боевиков вступил в бой с коммандос, и были почти на сто процентов убеждены в твоей гибели.

- Да, - сказал я неопределенно, - было отчего...

- Конечно, я очень расстроилась. И отправилась к своему старому знакомому из службы безопасности. Милый старичок пообещал мне уточнить, что делали коммандос на асиенде Ферреры. Но при этом он еще раз поинтересовался досье на Анхеля Родригеса-Рамоса. Все документы и фотографии оттуда исчезли. Компьютерная версия досье тоже была стерта. Но зато в библиотеке службы безопасности обнаружилась газета "Диарио де Сан-Исидро" от августа 1994 года, где была вот эта фотография. Старичок снял ксерокопию с этой фотографии, потом я велела своим ребятам сделать с нее фотокопии и хорошенько припрятать негатив...

Я к этому времени наконец-то сумел наесться. Не уверен, что нормальный больной, питавшийся до того только бульоном, выжил бы после того, как столько слопал. Но я-то был ненормальный. Поэтому я не помер, а просто почувствовал усталость. Желудок взялся переваривать все проглоченное и сказал голове:

"Отдохни, хозяйка!" Сначала мне захотелось закрыть глаза, но потом голос Марселы стал куда-то удаляться и потерялся. Вроде бы я и чувствовал какое-то время, что нахожусь в кровати, в умеренно-прохладной палате, где минимум двадцать два градуса тепла, и, само собой, не по Фаренгейту. Но потом, несмотря на то, что внутри было полно пищи и, по идее, я никак не мог начать замерзать, я ощутил мокрый холод. Меня тащила подземная река в Пещере Сатаны.

Дурацкий сон № 4 Дмитрия Баринова.

Без пяти минут покойники

Вода была не просто холодная - она была ледяная! Даже в кроссовках, джинсах, носках и теплом трико, надетом под джинсы, я ощутил ее стужу. Если я сразу не утонул, то лишь благодаря куртке-безрукавке, полученной от щедрот компании при входе в пещеру. Оказалось, что она при попадании в воду автоматически надувается и превращается в спасательный жилет. В результате я погрузился в воду только по пояс и утонуть дальше не мог. Вообще-то плавать я умел и в теплой воде смог бы проплыть даже километр, но скорее всего в подземной реке меня очень скоро схватила бы судорога.

Можно было поблагодарить и тех парней, которые сконструировали каску, лампу и источник питания. Они были хорошо герметизированы, вода в них не попала. Луч света из моей лампы по-прежнему светил на стены и своды, обточенные потоком воды, который многие годы несся по этому туннелю.

Я уже понимал, и с каждым мгновением все отчетливее, что мы без пяти минут покойники.

Я слыхал, что в такой холодной воде сердце может остановиться просто так.

Оставалась одна надежда: вдруг где-нибудь покажется какой-нибудь уступ или расселина, чтоб, уцепившись за них, можно было вылезти. Но ничего похожего не попадалось. Туннель был похож на искусственную трубу овального сечения, только без стыков и с не очень гладкими стенками.

Река стала плавно поворачивать. Мисс Уильямс вынесло к стене, и она попыталась ухватиться за небольшой выступ, хотя толку от этого не было никакого. Задержаться она задержалась, но вылезать все равно было некуда. Правда, за это время меня подтащило к ней, и я сумел ухватиться за ее локоть.

Тина отцепилась от выступа, и дальше мы поплыли уже вместе.

- По-моему, течение стало медленнее, - пробормотала она. - Нас вынесет в озеро?

Я тоже хотел бы помечтать. Но течение вовсе не замедлилось. Потолок стал выше, это точно, но зато на нем стали просматриваться трещины.

Где-то над нашими головами послышался жуткий треск. Несколько небольших, но острых камней плюхнулись в воду впереди и позади нас, а какой-то обломок в четверть фунта весом крепко тюкнул по моей каске, так, что я аж под воду ушел, но, слава Богу, ненадолго и даже воды не нахлебался, потому что Тина меня выдернула на воздух. Отчетливо видно было, как огромная глыба начинает опускаться к воде.

- Ты что? - испугалась мисс Уильяме, задрала голову и тут же заорала от испуга. Наверно, и у нее было то же ощущение бессилия и полного ничтожества перед силами природы. Через секунду-другую нас должно было расплющить. Мне уже казалось, будто глыба начала опускаться впереди нас.

- Боже, не оставь нас! - завопила Тина. Наверно, Он ее услышал. Нас протащило под трещиной и успело унести футов на двадцать вперед, вниз по течению, прежде чем многотонная каменная масса с грохотом, гулом, треском и плеском рухнула в воду.

Когда я пришел в себя, то обнаружил, что сижу верхом на мокром камне, отплевываясь от попавшего в рот песка, а в двух шагах от меня, тоже на камне, сидит живая и здоровая Тина Уильяме со своей чертовой сумочкой через плечо не утопила-таки! - и растерянно хлопает глазами, ничего не понимая. Я тоже ничего не понимал. Прежде всего, куда исчезла вода.

Глубокая река будто испарилась. Вместо нее остался широкий туннель, дно которого было завалено валунами, булыжниками и галькой, между которыми тихо и вроде бы совсем безобидно журчал тоненький, хотя и быстрый ручеек.

Там, откуда он тек - свет фонарика туда еле доставал, - громоздился завал, через который и сочилась вода.

- Боже мой! - встрепенулась физичка, как видно, что-то сообразив. Быстрее пошли отсюда!

Как на грех, уклон, на который мы поднимались, выровнялся. Нас снова настигла вода. Через пять минут мы шли уже по щиколотку в воде, через десять по колено. Течения не было, видимо, впереди опять был уклон вверх.

Еще через десять минут вода дошла до пояса, но ход сильно сузился, и теперь по нему удобнее было плыть, чем идти. И промежуток между водой и сводом сужался катастрофически быстро.

- Боже мой! - простонала Тина. Мы увидели в свете ламп, что впереди, всего в пяти ярдах от нас, свод и поверхность воды смыкаются. Пока мы туда доплыли, вода поднялась еще дюймов на десять.

- Там - свет! Снимай куртку, набирай воздух - и поплыли!

Как она меня выдернула из куртки, не помню. Помню, что воздуху я набрал, помню, что зажмурился и окунулся с головой в холоднющую воду.

Мы плавали посреди небольшого овального озерца, которое постепенно поднималось вверх по наклонному туннелю с уклоном небось больше тридцати градусов. Но поднималось медленнее, чем мы могли взбираться по этому уклону. А самое главное - там, куда вел наклонный туннель, маячил свет.

Мы двинулись к источнику света. Свет исходил от приземистого бетонного сооружения, располагавшегося ярдах в пятидесяти от берега озера и напоминавшего небольшой авиационный ангар полукруглого сечения. В торце его, обращенном к озеру, виднелись ворота, над которыми горели два небольших прожектора, освещавших небольшую ровную площадку, кажется, даже заасфальтированную.

Нечего и говорить, что мы с мисс Уильяме поспешили, собрав все оставшиеся силы. Выбрались на берег, потащились к ангару.

Неожиданно распахнулась дверца, проделанная в одной из створок ворот ангара, и на площадку, где мы находились, выскочил человек. Грохот фонтана заглушил скрип дверцы, и этого человека мы увидели только тогда, когда он стремглав помчался к озеру. Окликнуть его мы не успели, а он нас попросту не заметил. Думаю, что он не остановился бы, даже если бы увидел нас. Слишком озабоченный у него был вид. Огромными прыжками он скакал с камня на камень к берегу, к самому краешку "миски".

- Господи! Куда же он?! - испуганно пробормотала Тина.

Незнакомец добежал до берега, ухватился за какую-то веревку и принялся вытягивать из озера что-то к ней привязанное. Он стоял на коленях нагнувшись и упрямо выбирал веревку, хотя рядом с ним то и дело плюхались камни, вышвыриваемые буйным фонтаном.

В общем, он своего добился. То есть вытащил на берег какую-то небольшую продолговатую коробку черного цвета. Но в тот момент, когда он уже собирался взять коробку в руки, камень размером с пивную банку долбанул его по каске. Каска выдержала, но парня здорово оглушило. Он явно потерял ориентировку, пошатнулся и сделал шаг назад, к озеру. А тут из чрева пещеры вылетела новая порция камней. Острый, плоский кусок породы размером со сковороду с силой треснулся о валун, разлетелся на части, и один из осколков крепко ударил человека в лицо. Он взмахнул руками, кажется, крикнул, но за шумом воды мы не услышали этого вопля. Не удержавшись, бедняга спиной вперед полетел в озеро, бушевавшее не хуже, чем "Колодец Вельзевула". Вода там поднялась уже до краев "миски", и теперь в гул фонтана вплелся еще и рев воды, низвергавшейся в трещину на противоположной стороне грота. Именно так должно быть, и поддерживался постоянный уровень воды в озере.

Мне сразу стало ясно, что человек, упавший в этот водоворот, уцелеть не сумеет. К тому же я так обессилел, что не мог сдвинуться с места. Но мисс Уильяме, завизжав от ужаса, тем не менее бросилась к озеру. Оказывается, у нее был еще порох в пороховницах. А я даже визжать не смог. Мог только смотреть за тем, как физичка прыгает по камням и добегает до берега. Вокруг нее сыпались здоровенные камни, гораздо больше тех, что сшибли в озеро того человека. Но сумасбродка - как ее еще назовешь? - скакала то вправо, то влево, словно бы заранее зная, в каком месте упадет следующий булыжник. Побегав так с минуту и убедившись, что несчастный исчез в водовороте. Тина нагнулась и подняла то, что пропавший человек достал из воды. Пригибаясь, как солдат под обстрелом это только увеличивало шанс получить камнем по спине, - Тина кое-как добежала со своим тяжелым грузом на площадку. Сюда камни не долетали.

- Ужас! - простонала она. - Он погиб на наших глазах! И я ничем не могла помочь, ничем!

Впрочем, на истерику она, как видно, была неспособна. Мисс Уильямс опустила свою ношу на асфальт. Коробка, похоже, была сделана из какой-то твердой и очень прочной пластмассы, похожей на эбонит по цвету, но не такой хрупкой. На торце у коробки (ее и ящиком назвать можно) имелось металлическое кольцо, к которому был привязан обрывок капроновой веревки. Должно быть, погибший парень, вытащив ящик на берег, обрезал веревку, чтоб не запутаться при возвращении...

Ясно, что ящик был кому-то очень нужен, раз этот человек не побоялся погибнуть, лишь бы его достать.

- Надо идти туда! - я указал на ворота ангара. - Надо позвать других...

Вдруг, как мне показалось, послышались человеческие голоса...

Осложнения

Голоса, как оказалось, доносились до меня уже из яви. На этот раз сон заканчивался постепенно, не спеша. Еще вертелись в мозгу картинки пережитого Майком Атвудом, а перед глазами уже маячили белые халаты профессоров Кеведо и Мендосы, доктора Энрикеса да передник пожилой медсестры, имени которой я то ли не помнил, то ли забыл. Кроме того, из-за их спин то и дело высовывалась озабоченная и даже испуганная мордашка Марселы. Явно у всей публики были серьезные страхи за мое здоровье.

Мне, конечно, было немного холодно, особенно ногам. Но чем больше я осознавал, что купался в холодной воде и бродил по сырым пещерам лишь в дурацком сне, к тому же доставшемся мне в наследство от Майкла Атвуда в качестве бесплатного приложения к Марселе и ее шестерым детям, тем быстрее согревался.

- Фантастика, - пробормотал сам профессор Кеведо, смотря, очевидно, на экран прибора, отмечавшего биение моего сердца, но при этом дедовским способом подсчитывая пульс. - У него опять восстановился пульс.

- Профессор! - воскликнул я. - Вы мне ничего не вкололи?

- Ничего, - ответил Айболит, - мы просто не знали, что с вами делать. У вас в течение вчерашнего вечера и ночи наблюдались совершенно сумасшедшие скачки пульса, давления, температуры тела, причем совершенно вне всякой медицинской логики. И энцефалограмма невероятная. Правда, слава Богу, это убедило вашу жену в том, что забирать вас отсюда рановато. Она наконец-то соизволила убедиться в том, что вы нетранспортабельны. Представляете, что будет, если очередной приступ застанет вас в самолете?

- Течение вашей болезни, сеньор Браун - это научная сенсация, - пробасил Мендоса. - Мы дали об этом случае сообщение в Интернет и пригласили всех специалистов провести компьютерный консилиум. Возможно, что кто-либо из них приедет сюда и проконсультирует нас.

Я только крякнул. Ну и подсуропили мне гран-кальмарские эскулапы! В Интернет, видишь ли, полезли, международные консилиумы устраивать собрались. Это было очень неприятным осложнением. Сообщение по Интернету могло угодить и к "джикеям", и к Сарториусу, и еще к кому-нибудь, незапланированному, но от этого не менее опасному. Правда, по этому же каналу информация могла добраться и до Чудо-юда. Хотя, прямо скажем, я еще не был уверен в том, что он меня примет с распростертыми объятиями. Потому что уже вспомнил, как пару лет назад я взялся играть в Павлика Морозова. Я ведь нажимал ту кнопку, которая должна была взорвать самолет...

Все, что произошло в последние дни - или в последний день? - второго пребывания на Хайди, представлялось самым путаным и непонятным. Я прекрасно помнил события, происходившие в 1983 году, но то, что было в августе 1994 года, никак не могло выстроиться в систему. То, как Таня-Кармела-Вик и ее, так сказать, "биомать" Бетти Мэллори кинули меня и премьер-субофисиаля Убеду со товарищи, кое-как восстановилось. Вспомнил и то, как перепиливал наручники в ванной, и то, как расстрелял недоделанного сенатора Дэрка, и то, как зарезал его приятеля. Потом было смутное воспоминание о том, что вроде бы заколол Тане и себе препарат "Зомби-7". Дальше был провал. Воспоминания начинались с падения в воду, из которой вместо Тани вылезала Ленка. И вроде бы мы с ней ничего такого на Хайди не делали, никуда не лазали, честно отдыхали, загорали и купались. Потом вдруг появлялся Чудо-юдо, который сажал нас в замызганный "Судзуки-самурай" и вез в аэропорт Сан-Исидро, причем по дороге к нам привязался "Ларедо". Этого "Ларедо" Чудо-юдо изрешетил из "бизона-2" и спровадил под откос. Потом мы нахалом улетели из Сан-Исидро на "Гольфстриме". И точно помню, что с нами был компьютер типа "ноутбук", в котором хранились секреты "фонда О'Брайенов".

Но вот дальше повеяло мистикой. То, что пришло ко мне от Сарториуса и Брауна-Атвуда, по идее было фантастикой. Во всяком случае, картинка с плазменным тороидом, вылетающим из взорванной шахты и перехваченным Сорокиным с помощью генератора вихревых электромагнитных полей (ГВЭПа), превращением тороида в "морковки", оплетенные голубоватой "сетью", была явно позаимствована из фантастического фильма или компьютерной игры с виртуальной реальностью. Но никаких иных объяснений тому, как нам с Таней удалось выбраться наверх из 500-метровой шахты, в которой к тому же был запущен часовой механизм или таймер для подрыва ядерного заряда, не было. Неясно было и то, как окончил свой путь Браун-Атвуд. Во всяком случае, сведений об этом я в своей башке не нашел.

Потом начинался полный ералаш и бестолковщина, характерная, между прочим, для тех переходов от естественной реальности к искусственной. Мешанина образов и картинок, дурацких и квазилогических выводов заканчивалась явлением Главного камуфляжника. Сорокин явился из кромешной тьмы и сказав:

"У тебя есть шанс. Я специально передал тебе в голову память Брауна. К сожалению, он оказался слишком привязан к своему классу. Его больше нет, но есть ты. Этот самолет не долетит до Барранкильи. Баринов думает, что Перальта ему предан, но на самом деле он готовит неприятную шутку для всех вас. Самолет будет взорван, едва Перальта покинет его на парашюте-тандеме вместе с Сесаром Мендесом. Ему нужен только секрет "Зомби-7" и миллиарды О'Брайенов. Сперва его люди расстреляют вас из автоматов, потом Перальта заберет компьютер и выпрыгнет через хвостовой люк. Сделай это раньше него. Парашют в туалете, в шкафчике номер три. Там же маленький пульт с двумя кнопками. Нажмешь черную пол туалета вместе с тобой провалится, нажмешь красную - взорвешь самолет. Впрочем, он все равно взорвется, потому что в кейсе ноутбука заложена мина. Мне хочется, чтобы ты остался жив. Можешь спасти еще одного человека, но это не должен быть твой отец или Сесар Мендес. Мина в ноутбуке может взорваться уже сейчас. У нее есть кратный взрыватель, который срабатывает на третьем включении источников питания. Торопись. Станешь думать слишком долго, окажешься далеко от основных путей, которыми ходят торговые суда. Но если выпрыгнешь ровно через пять минут, то пробудешь в океане совсем недолго..."

Потом я подошел к супруге. К своей настоящей и единственной Ленке-Хрюшке, и решил спасти ее. Именно ее, потому что больше никого не хотел спасать. Ни Эухению Дорадо, ни Лусию Рохас, ни Таню-Кармелу-Вик, ни Перальту. И уж конечно, не "запрещенных" Сорокиным Чудо-юда и Сесара Мендеса.

Да, точно! Мы прошли с Ленкой в самолетный туалет. Никто не обратил на это внимания. Наверно, думали, что мы решили разыграть сценку из какой-то серии фильма "Эммануэль". И в шкафчике с цифрой "3" действительно лежали парашют-тандем и пульт с двумя кнопками. Я надел парашют на себя, а спереди пристегнул к себе Ленку. Но нажал я не черную, а красную кнопку! Почему? Ведь я знал, что это смерть. Но почему тогда я жив? Выходит, что самолет, который должен был взорваться, не взорвался. Или, может быть, взорвался, но только позже? Скажем, если красная кнопка просто включала часовой механизм? Но тогда выходит, что Чудо-юдо погиб. И я, как тот самый Павлик Морозов, поднял руку на отца родного?

Нет, что-то не связалось. Самолет улетел. Его огонек скрылся за горизонтом или растворился в темноте тропического неба. А мы с Ленкой в это время еще спускались по спирали на своем двухместном куполе, и перепуганная Хавронья о чем-то спрашивала, явно ничего не понимая. Еще бы, ведь мы собирались приводниться в океан, где была сплошная тьма, и огоньки какого-то судна маячили так далеко...

Что было дальше? Вспоминались голова на воде, огоньки судна, не то удаляющиеся, не то приближающиеся, то вообще исчезающие за высокими, но пологими гребнями волн. Кажется, насчет акул была чистой воды фантазия. Они вынырнули из какого-то другого "фильма".

От моих размышлений меня оторвала Марсела.

- Дикки! Очнись, Дикки! - должно быть, пока я прикидывал, что и как, глаза у меня закрылись, а потому она решила, будто я потерял сознание.

- Я в порядке, - пришлось успокоить ее и упустить тот хвостик, который мог бы мне помочь до конца разобраться и уточнить прошлое.

Профессора и доктор Энрикес удалились. Осталась лишь пожилая сестра, Марсела и охранники.

- Мне бы поесть, - скромно попросил я.

- Профессор Кеведо сказал, что тебя нельзя было кормить тем, чем вчера, дипломатично произнесла Марсела. - Я так напугалась! У тебя то сердцебиения начинались, то вообще...

- Что вообще?

- Ну, почти останавливалось... Медики говорят, что это следствие перегрузки пищеварительного тракта.

- Они меня действительно ничем не кололи?

- Нет, они сами не знали, что делать. Только приготовят один шприц, а у тебя уже все поменялось. Стояли и таращили глаза. А этот самый Мендоса с усами утверждал, что все дело в мозгу. Даже предлагал, по-моему, сделать какую-то операцию.

- Что-о? На мозге? - Тут я перепугался по-настоящему. Конечно, сразу вспомнилось, что чертовы лекари сделали томограмму и увидели некое "новообразование". То есть мою любимую микросхему, от которой я никакого вреда не испытывал, а вот пользы приобрел немало. Я представил, как усатый детина начнет распиливать мне черепушку и полезет в мозги с каким-нибудь "струментом" выковыривать то, что принял за опухоль. На фиг, на фиг!

- Ты, помнится, меня забрать отсюда хотела? - сурово спросил я.

- Хотела, - промямлила Марсела, - но теперь боюсь...

- Забирай! - прошипел я, косясь на сестру, подозрительно навострившую уши. - Забирай, пока они меня не угробили! Нечего им у меня в мозгах копаться! Прямо сейчас забирай!

- Страшно, - произнесла эта дура, - я боюсь, что ты...

- Здесь я помру в два раза быстрее! Или меня полным идиотом сделают.

- Но ведь еще вопрос с консулом не урегулирован. - Законопослушная американская гражданка меня явно выводила из себя. - Нас могут арестовать за нарушение здешних въездных правил. У тебя ведь нет ни паспорта, ни визы. Если бы был хотя бы американский паспорт, то все было бы в порядке. Тут существует правило, что американцы могут въезжать на остров без виз на срок до трех месяцев...

- А в консульство ты обращалась?

- Я же сказала: этим занимается Ховельянос. Он был у консула, но там какие-то осложнения. Пока ты являешься больным и признан нетранспортабельным, гран-кальмарская полиция не может выдворить тебя с острова. Ты попал сюда при форс-мажорных обстоятельствах и пользуешься защитой закона как недееспособное лицо. Сразу после того, как ты будешь признан здоровым, тебе надо будет подтвердить свое гражданство. Иначе тебя вышлют, но при этом сначала посадят и будут выяснять, какое государство готово тебя принять.

- Ну и порядочки! - проворчал я.

- А ты что хотел? В Америку и так понаехало всякой дряни, - Креолочка явно считала себя коренной жительницей континента. - Одних арабов чуть ли не миллион. Вон Абу Рустем уже остров купил, завгра еще какой-нибудь шейх припрется... В конце концов, порядок есть порядок. Неужели ты думаешь, что твое гражданство не будет подтверждено?

Вот как раз в этом я очень сомневался. Если у господ из госдепартамента где-то лежали документы мистера Брауна, то достаточно было сравнить его фотографию с моей мордой, чтобы отказать мне в подтверждении гражданства.

Очень кстати в дверь постучали, и появился собственной персоной сеньор Харамильо Ховельянос. В кремовом костюмчике, дымчатых очках с позолоченной оправой и атташе-кейсом из натурального крокодила. Может быть, это был уже не тот кейс, который я два года назад видел в Горном шале, когда он служил у Эухении Дорадо, но бляха-монограмма на нем была все того же фасона: "Jaramillo Jovellanos, advocate". Надо сказать, что, войдя в палату и поприветствовав кивками почтительно пропустивших его охранников, он был не на шутку удивлен тем, что увидел на больничной койке не совсем того человека, которого предполагал увидеть.

- Миссис Браун, - произнес он с должным тактом, - мне бы хотелось переговорить с вами о делах, которые не требуют широкой огласки. Может быть, нам стоит найти более удобное помещение?

- Зачем же, - возразила Марсела, - надеюсь, сестра Тина не будет в претензии, если мы ее попросим выйти?

- Тина? - переспросил я, глянув на пожилую медсестру, и вспомнил, что уже слышал, как ее зовут. Но теперь, когда мне стало хорошо видно ее лицо, черты его показались мне более чем знакомыми. И не потому, что однажды я ее мельком видел. А потому, что уже четыре раза, засыпая, оказывался в ее обществе. Там, в Пещере Сатаны, где переживал все события, давным-давно пережитые уже несуществующим Майком Атвудом. Конечно, очкастая и длинная, но совсем юная (с моей нынешней точки зрения), белобрысая и упрямая учительница физики, благодаря которой Майк испытал массу неприятностей - одно купание в подземной речке чего стоило! - имела весьма отдаленное сходство с сухопарой медсестрой, явно перевалившей за полтинник. Но все-таки это сходство было, и я успел его разглядеть, прежде чем сестра удалилась, сказав на прощание строгую фразу по-английски:

- Я надеюсь, что мое отсутствие не скажется неблагоприятно на состоянии больного. Позовите меня, если будет необходимо.

Харамильо, когда настаивал на конфиденциальности беседы, явно имел в виду не сестру. Он посмотрел на меня, давая понять Марселе, что есть еще один лишний товарищ.

- Познакомьтесь, сеньор Ховельянос, это мой муж, Ричард Браун. - Марсела перешла на родной язык.

- Странно... - несколько удивившись, пробормотал Харамильо. - Неужели? Я представлял себе его несколько иначе.

- У вас есть какие-то сомнения? - насупилась Марсела.

- Видите ли, я имел честь встречаться с вашим супругом на бывшей асиенде "Лопес-23" и боюсь, что сейчас вижу совсем другого человека. Правда, я его тоже видел в позапрошлом году у нас на Хайди. Но внешне они совсем не похожи...

- Какая ерунда, сеньор Ховельянос. Неужели вы, видевший моего мужа один-два раза, лучше запомнили его, нежели я, прожившая с ним тринадцать лет?

- Конечно, конечно, - с батрацкой покорностью произнес адвокат, - но боюсь все-таки, что госдепартамент США вряд ли идентифицирует личность этого человека с мистером Ричардом Брауном. Пока окончательного, официального ответа из консульства я не получил, но боюсь, что мы просто обратились не по адресу. Вам следовало обратиться за подтверждением в консульства Колумбии или России.

- Колумбии? России? - Марселочка выпучила глазки. - При чем здесь эти бандитские страны?

- Я бы не давал таких резких оценок, - поморщился Харамильо, - но у меня есть достаточно точные сведения, что сеньор, которого вы признаете своим супругом, на самом деле является либо гражданином Колумбии Анхелем Родригесом, либо, что еще более вероятно, гражданином России Дмитрием Бариновым. В августе 1994 года он въехал на Хайди по российскому паспорту, но впоследствии у него обнаружилось еще и колумбийское гражданство. Президент Соррилья, который до сих пор находится под следствием по обвинению в коррупции и злоупотреблении властью, насколько мне известно, оформил для сеньора Родригеса и хайдийское гражданство. Не знаю, хотя это не поздно уточнить, аннулировал ли МИД Хайди паспорт, выданный в 1994 году, но то, что в прокуратуре республики лежит дело о нарушении правил воздушного движения, возбужденное против владельца личного самолета "Гольфстрим" хайдийского гражданина Анхеля Родригеса, это точно.

- Чего? - не выдержал я, малость не въехав в ситуацию. - Какое нарушение правил полетов?

- Я не вдавался в тонкости вопроса, - улыбнулся Ховельянос, - но вам и вашему пилоту инкриминируется взлет с аэродрома Сан-Исидро без получения установленного разрешения. По хайдийскому законодательству это наказывается тюремным заключением на срок от трех до пяти лет с конфискацией воздушного судна или выплатой штрафа в размере полной стоимости воздушного судна. Ордера на ваш арест прокуратурой выписаны, но ни вы, ни пилот не арестованы. Идет переписка с МИД и прокуратурой Колумбии, но пока никакого решения не принято...

- Все это очень странно, сеньор Ховельянос. То, что мой супруг в некоторых случаях выступал под именем моего покойного брата, для меня не новость. Был даже случай, когда он выступал в качестве гражданского мужа команданте Эстеллы Рамос...

Надо же! А я-то, когда перебирал в памяти все случаи своего бракоделия, про Киску и не вспомнил.

- А о его женитьбе на сеньоре Соледад, ныне пропавшей без вести, вы тоже осведомлены?

- Так же, как и о том, что она пропала вместе с Эстеллой Рамос, - не моргнув глазом произнесла Марсела.

- Но у данного господина, - ухмыльнулся Харамильо, - было еще две супруги, не считая вас. С одной он официально разведен - это Елена Баринова. - Сукин сын даже произнес имя и фамилию без акцента. - А с другой, в девичестве Викторией Мэллори, он и сейчас состоит в законном браке.

- Какая чушь! - прошипела Марсела, но я подумал, что меня ждут серьезные неприятности. - Я знаю, что Дикки всегда имел большое сердце, но ни одна гадина, которой посчастливилось с ним переспать, не может предъявить на него больше прав, чем я.

Бедняжка, конечно, ошибалась, но я не удержался от того, чтобы не поцеловать ей руку. В благодарность за теплые слова обо мне и легкое самоотвержение.

Наверно, Ховельянос продолжал бы пакостить нашему дружному семейству, но тут обстановка, как это часто бывало в моей биографии, изменилась кардинальным образом.

За дверью послышалась какая-то отчаянная возня, шум явно мордобойных ударов и ругань, - то есть весьма нехарактерные для больницы звуки. Нечто подобное я уже однажды переживал, когда Сарториус налетел на клинику Джона Брайта. Охранники, стоявшие у двери внутри палаты, выдернули из кобур "магнумы".

Честно сказать, я не почувствовал от всего этого прилива сил и энергии. Напротив, мне очень захотелось убраться отсюда куда-нибудь подальше, например, в тундру какую-нибудь, где нет таких проблем.

Дверь вышибли дяденьки в синих куртках и кепочках бейсбольного образца. На вид они были не намного мощнее Марселиных охранничков, но сделали их очень быстро и профессионально. Правда, те не решились стрелять и правильно поступили, потому что тогда бы их не просто пошвыряли носом в пол, но изрешетили бы в клочья. Еще хуже было бы, если бы эти профессионалы невзначай и мне свинца накидали. Я от недостатка тяжелых металлов в организме никогда не страдал.

Охранники не стреляли и не оказывали сопротивления по одной простой причине. На спинах вломившихся молодцов яркой краской было написано "La polizia". Стало быть, они валяли охранников не от скуки и желания кого-нибудь отоварить, а в силу государственной необходимости. Из этого можно было сделать утешительный вывод, что ежели меня и заберут, то культурно и без мордобоя.

- Не двигаться! - Детины приставили стволы автоматов к затылкам распластавшихся на полу охранников. Какой-то тип салфеткой подобрал с пола "магнумы", выбитые из рук охранников, и сунул их в полиэтиленовый пакет, как будто это были орудия преступления.

- Сеньора Марсела Браун? - спросил появившийся в комнате седой мужик в распахнутом пиджаке.

- Да-а, - пробормотала та.

- Я комиссар полиции Ксавьер Онейда. Предъявите документы, пожалуйста.

Марсела полезла в сумочку, достала паспорт и протянула его комиссару Онейде. Тот поглядел, полистал, а затем объявил сугубо официальным тоном:

- Вы задержаны по подозрению в причастности к с свершению уголовного преступления. Прошу следовать за мной.

- Какое преступление? - совершенно обалдело с просила Марсела.

- Это я объясню вам в управлении, - ответил Онейда. - Не вынуждайте меня применять силу.

- Я адвокат сеньоры Браун! - веско выступил вперед Ховельянос. - И имею право знать, в чем подозревается моя клиентка.

- В таком случае вы можете проехать с нами и присутствовать при допросе.

- Я должен оповестить об этом консульство США.

- Мы предоставим вам такую возможность. - Комиссар Онейда выглядел вполне респектабельно. Я даже позавидовал Марселе. Черт его знает, какая публика за мной приедет...

- А охрана? - обиженно спросила Марсела. - Вы им тоже собираетесь предъявить обвинения?

- Пока речь идет только о задержании, - сказал комиссар, - если ваша непричастность будет установлена, мы всех отпустим.

- Но у меня здесь больной муж! - вспомнила Марсела.

- Вы оставляете его в клинике, а не под забором. С ним все будет в порядке. Мы поставили в известность профессора Кеведо.

Охранников вывели дяди с надписями "La polizia", Марсела и Ховельянос вышли сами в сопровождении Онейды.

Вошла очень довольная собой сестра Тина. По-моему, ее очень устраивало, что полиция забрала Марселу и ее подручных.

- Сейчас вам принесут завтрак, - сообщила она. - Конечно, такого изобилия, которое едва не стоило вам жизни, я обещать не могу, но это питание вполне соответствует вашему состоянию.

- У меня к вам один вопрос, сеньора, - решился я. - Вы всю жизнь работаете медсестрой?

- Нет, - ответила она, - только последние три года.

- А до этого?

- До этого я десять лет была домохозяйкой.

Поскольку поверить, что ей еще нет тридцати, мне было трудно, я задал еще один вопрос:

- Мне почему-то кажется, что вам доводилось преподавать в школе.

- Да, я преподавала физику. Сразу после окончания университета.

Так! Похоже, все подтверждается.

- Простите, а ваша фамилия не Уильямс?

Сестра Тина посмотрела на меня внимательно, словно бы пытаясь припомнить мою физиономию.

- Да, моя девичья фамилия Уильямс. А сейчас я ношу фамилию своего покойного мужа, Мэлтворд. Кристина Эннабел Мэлтворд, если быть совсем точной. А почему вы подумали, что моя фамилия Уильямс?

- Дело в том, - произнес я, - что у моего знакомого, Майкла Атвуда, физику в школе преподавала мисс Тина Уильямс...

- Вы были знакомы с Майком? - На лице миссис Мэлтворд появилась грустная, ностальгическая улыбка. - Это был большой фантазер и романтик... Позвольте, но он ведь, кажется, погиб во Вьетнаме? А вы, по-моему, в те годы были еще совсем ребенком.

- Он не погиб во Вьетнаме, - ответил я, - он получил сильную контузию и полностью потерял память, почти так же, как я в недавнее время. Потом она частично восстановилась.

- Удивительно, - в некотором смущении произнесла Тина. - Он жив?

- Нет. - Мне пришлось печально помотать головой. - Он умер два года назад.

- Печально... Наверно, от последствий контузии?

- Вероятно, они тоже сказались, - вздохнул я. - Но я не врач и не видел официального заключения. Он много рассказывал мне о том, как вы с ним заблудились в Пещере Сатаны...

Миссис Мэлтворд на какую-то секунду стала выглядеть встревоженной, а потом усмехнулась:

- Это была его любимая фантазия.

Тут уж я удивился.

- Фантазия? То есть он всю эту историю просто придумал?

- Конечно. Четырнадцатилетние подростки часто фантазируют на подобные темы. Наверно, и вы, когда были в этом возрасте, мечтали о приключениях и робинзонадах.

- Но ведь я-то видел его уже взрослым. В такие годы редко помнят о том, что придумывали в отрочестве. А если и помнят, то не любят пересказывать посторонним.

- Ну, это не вам судить. Вы сами еще достаточно молоды, чтобы знать, как ведут себя те, кому за сорок. А то, что в зрелости некоторые мужчины страдают от недостатка подвигов, совершенных в молодости, вам известно? Точно так же, как женщины с вполне благополучной биографией страдают оттого, что всю жизнь не совершали никаких безумств и мирно прожили с одним-единственным законным мужем, которому даже не изменили ни разу. Конечно, не все, но многие. Так хочется поразить воображение молодого собеседника рассказами о своих приключениях, а рассказывать не о чем. Вот и приходится вспоминать то, что когда-то пригрезилось в юности.

- Атвуд все-таки повоевал во Вьетнаме, - заметил я, - наверно, там у него было достаточно приключений, чтобы рассказать о них. А он предпочел рассказать какую-то выдуманную историю...

- Человеческая психология многогранна. Бывает и такое, когда о реальных и даже действительно увлекательных приключениях вспоминать не хочется, а придуманные греют душу.

Тут появилась какая-то незнакомая сестра, которая прикатила столик с больничной пищей, и беседу пришлось прервать. Миссис Мэлтворд занялась заполнением каких-то бумажек, а я едой. Меня после подкормки сперва повело в туалет, а потом потянуло в сон. Надо сказать, что этому сну я предался с удовольствием, ибо уже почти не сомневался: меня ждет продолжение сериала "Тина и Майк в Пещере Сатаны". Причем само по себе было интересно, что теперь я уже знал точно: в этой, по словам Тины, придуманной истории действуют вполне реальные люди. А раз так, то, может быть, вовсе не все, что я увижу, есть продукт буйной отроческой фантазии.

Ко мне, сытому и умиротворенному, вернулись ощущения сырого холода и смертельной усталости, голода и страха...

Дурацкий сон № 5 дмитрия Баринова.

Подземный дом

...Дверь оказалась запертой, но на связке нашелся ключ и от нее. Сразу за дверью обнаружилась крутая лестница, подниматься по которой на посиневших от холода ногах было очень тяжело. Не знаю, как бы я сумел взобраться, если бы Тина не поддерживала меня за плечо. Сама она тоже пошатывалась и цеплялась за перила. Но все-таки мы добрались до верхней площадки, где на кафельном полу лежал коврик для вытирания ног, а дальше была застекленная дверь. Тут ключ не понадобился, должно быть, хозяева считали, что ее запирать не нужно. Мы очутились в маленьком холле, где на вешалке висело несколько курток и комбинезонов, стояли резиновые сапоги с длинными голенищами, несколько пар нечищеных рабочих ботинок и домашние туфли.

- Эй, кто-нибудь! - позвала Тина. Я не мог держаться на ногах и плюхнулся в кресло, стоявшее в углу холла. С одежды стекло далеко не все, меня била мелкая дрожь.

(По-видимому, я-Майк на какое-то время потерял сознание. Мне, Баринову, после этого привиделось еще несколько не связанных по времени и месту отрывков.)

...Мисс Уильямс стаскивала с меня мокрую одежду. Это происходило в ванной. Она окунула меня в теплую воду, которая показалась мне кипятком. Еще было много мыла, которое лезло в глаза и щипало. Потом она вытащила меня из ванной, завернула в полотенце и опять стала растирать, хотя мне стало жарко. Была струя горячего воздуха из фена... (Обрыв памяти.)

...Тина несла меня на руках, как младенца, закутанного в целую кучу тряпок... (Обрыв памяти.)

...Она вливала мне в рот из ложки что-то спиртное, от которого мне стало еще жарче... (Обрыв памяти.)

...Сатана сидел на троне и, потрясая сумочкой Тины, во всю глотку кричал голосом нашего школьного директора: "Вы уволены, мисс Уильяме!" Вокруг него бесновались черти, исполняя "Пляску дьяволов" из одноименного грота. Один из чертей отделился от толпы и подскочил ко мне, потрясая какой-то бумажкой, светившейся зеленоватым сиянием. У него было лицо Тэда Джуровски: "Будьте добры, мистер Атвуд, передайте своим родителям счет за поиски, которые нам пришлось проводить по вашей вине! Вы облегчили их карман на сто тысяч долларов! И пусть они вас хорошенько высекут!" Сатана, восседавший на своем троне, злорадно захохотал, черти заверещали и завыли. Откуда-то посыпались огромные камни, очень похожие на тот ящик, который Тина притащила в ангар...

(Это было любопытное ощущение довольно редкого явления - сна во сне. При том, что первичный сон воспринимался как полная явь, в том, что вторичный сон есть только сон-кошмар и ничего больше, у меня-Атвуда не было ни малейшего сомнения. Видимо, это объяснялось тем, что разум Атвуда уже осознал этот факт. Поэтому леденящая жуть, которую испытывал, видя этот сон, мальчишка-Атвуд, была в значительной степени разбавлена самоиронией зрелого Атвуда, вспоминавшего свой детский страх. Напугавшийся четырнадцатилетний Майк Атвуд сразу же проснулся, а я-Баринов из искусственной реальности не вышел.)

...Я очнулся под теплым одеялом, на сухой и свежей простыне. Было темно, но не так, как в пещере, потому что на столике вблизи моей кровати светился розовый фаянсовый ночник с шелковым абажуром. У противоположной стены находилась еще одна кровать, где, судя по лежащим на столике очкам, спала мисс Уильяме. С нее чуть-чуть сползло одеяло, и было видно ее округлое незагорелое плечо, а также соломенная копна волос, разметанных по подушке.

Комната походила на дешевый гостиничный номер, какие бывают в мотелях. Кроме двух кроватей и столика с ночником, тут были еще тумбочка с телефоном и два кресла. На стене висело небольшое зеркало. А вот окон не имелось, но воздух был сухой, теплый и свежий, должно быть, тут работала хорошая вентиляция.

Спал я, как выяснилось, совсем голышом, видно, мисс Уильяме, стянув с меня мокрую одежду, куда-то ее повесила сушиться. Мне стало немного стыдно, что учительнице пришлось обращаться со мной, как с младенцем, но, с другой стороны, то, что я не чувствовал никакого недомогания и даже не простудился, похоже, было ее заслугой. Оказывается, она вовсе не такая дура, как я думал раньше.

Под одеялом было тепло и уютно. Можно было валяться и дальше, но мне очень захотелось в туалет. Для того, чтоб туда сходить, нужно было обязательно вылезти из кровати, а кроме того, знать, где этот туалет находится. В комнате была только одна дверь, всего в трех шагах от моей кровати, но я не знал, что за ней расположено. Я вообще плохо представлял себе, где нахожусь. Даже не знал, поднялись мы на поверхность земли или все еще находимся в пещере. Поскольку окна в комнате не было, второе было вероятнее. Я решил потерпеть. Может, придет кто-то и принесет одежду. Но никто не шел. Терпеть, как известно, до бесконечности нельзя. Мне показалось, что можно на все наплевать и вылезти, лишь бы пузырь не лопнул. Но тут заворочалась мисс Уильямс, и вылезать я не решился.

Оказывается, она тоже спала совсем голышом. Пока она спала, закутавшись в одеяло, я видел только плечо и волосы, но тут она вздумала повернуться на спину, и одеяло сползло у нее с груди. Глаз она не открывала, должно быть, все еще продолжала спать, а потому отругать меня за то, что я подсматриваю, не могла. На всякий случай я накрылся с головой, но оставил небольшую щелочку для воздуха.

Без очков Тина Уильяме выглядела менее противно, ее даже можно было назвать симпатичной. Но я разглядывал не лицо. Плечи и руки, лежавшие поверх одеяла, меня тоже особо не интересовали. А большие белые титьки, которые у нее случайно выползли наружу, меня словно примагнитили. Несколько раз пытался зажмуриться, чтоб их не видеть, но глаза упрямо открывались и пялились, пялились, пялились...

Мисс Уильямс потянулась, зевнула, открыла глаза и села в кровати, скосив глаза в мою сторону. Конечно, разглядеть амбразуру, которую я устроил в одеяле, она не смогла, тем более без очков. Очков она надевать не стала, просто прислушалась к моему дыханию, доносившемуся из-под одеяла. Во-первых, она, я думаю, проверяла, не помер ли я случайно, а уж во-вторых, - сплю я или нет. Конечно, я постарался дышать так, чтоб она думала, будто я сплю без задних ног. Мне это было очень трудно, но я старался.

Тина убедилась, что я жив и крепко сплю. А потому решила, что стесняться нечего, и вылезла из-под одеяла совсем. Мне удалось увидеть ее гладкий животик, длиннющие, но вовсе не худые ноги, а также - правда, всего на несколько секунд! - нечто мохнатенькое под животом. Когда она проскочила мимо меня к двери, я успел разглядеть и гибкую, красиво выгнутую спину с большой родинкой на левой лопатке, а также белую крутую попку. Почему-то особенный интерес у меня вызвала глубокая ложбина между чуть колыхавшимися из стороны в сторону половинками...

Тина скрылась за дверью, и спустя несколько секунд я услышал характерное журчание. Теперь я знал, что туалет совсем близко. Когда она вышла, то я успел еще немного поглядеть на то, что было спереди.

Мисс Уильяме улеглась на прежнее место, закуталась в одеяло так, что из-под него было видно только затылок, и отвернулась к стене. Странно, но после того как я увидел голой свою учительницу, мне показалось вовсе не стыдным вылезти из-под одеяла и пробежаться в туалет. Спереди у меня все еще торчало, поэтому я постарался не поворачиваться этим в сторону мисс Уильямс.

Сразу за дверью обнаружился небольшой тамбур, где было четыре двери. Направо была ванная, должно быть, та самая, где Тина меня отогревала, налево туалет. Прямо находился выход в холл, который я тоже успел запомнить. В холл я не выходил, а только высунул нос, потому что там могли быть люди, которым я не хотел бы показаться в голом виде. Но там никого не было.

Сделав нужное дело в туалете, я зашел в ванную, где обнаружил свою одежду, висевшую на трубе, по которой текла теплая вода. Но одеваться мне почему-то не захотелось. Я только надел трусы и вернулся в комнату, где быстренько юркнул обратно под одеяло. Там было тепло, уютно, и, хотя спать мне уже почти не хотелось, я опять укрылся с головой, но оставил малюсенькую щелочку. Так, на всякий случай, вдруг Тина опять вылезет из-под одеяла? Я чуточку стыдился своего поведения, понимал, что так поступать неприлично, но уж очень это было интересно...

Конечно, я лежал тихо и старался ровно дышать, изображая спящего.

А вот мисс Уильяме не прикидывалась спящей. Что-то ей мешало. Она то и дело ворочалась, перекладываясь с одного бока на другой, со спины - на живот. Изредка она тяжело вздыхала, будто у нее что-то болело.

В комнате было не холодно, но вовсе и не жарко. Поэтому я очень удивился, когда Тина отбросила одеяло с груди, будто ощущала какую-то тропическую духоту.

- Майк! - позвала она шепотом. - Ты спишь, Майк?

Я испугался и не ответил. Конечно, если ее сиськи, озаренные красноватым ночником, так и бросаются в глаза, то лучше не отвечать. Если она поймет, что я подсматриваю, то наверняка заругается. Да еще и по роже нахлестать может.

Она опять тяжело вздохнула и подложила ладони под груди. С какой-то странной полуулыбкой, зажмурившись и откинув голову назад. Тина плавно провела ладонями по своим мячикам снизу вверх, потом сверху вниз, приподняла их сосками вверх, подтянула к лицу и нагнув голову, лизнула языком сперва один, потом другой... Я даже забыл, что надо ровно дышать, и попросту затаил дыхание. А мисс Уильямс в это время уже елозила губами по соскам. И дыхание у нее стало шумным и частым.

- М-м-м! - зло промычала она, отпуская груди и отшвырнула одеяло с ног, отпихнув его пятками. Теперь она мне была видна вся, совершенно вся. Ее ладони снова поползли по грудям, перебрались на живот, Тина несколько раз погладила его, покружила вокруг пупка, а потом, перелегла набок, подогнула колени и просунув руки между ляжек, стала потирать их подушечками пальцев. Должно быть, ей и это надоело, потому что она разъяренно тряхнула головой, отбрасывая волосы, наползшие на лицо.

Вновь улегшись на спину и подложив под себя подушки, она развела подогнутые колени в стороны. Лицо ее приобрело безумное, странное выражение не то тяжкой муки, не то отчаянного азарта. Обе ее руки спустились вниз, туда, где были курчавые волосики, и стали там не то почесывать, не то шевелить что-то... А потом я увидел, как она засовывает себе туда, в эту мохнатую щелку, аж сразу два указательных пальца и начинает жадно тереть ими нечто спрятанное там, внутри...

И тут какая-то шерстинка с одеяла попала мне в нос. У меня отчаянно защекотало в ноздре... А-апчхи!

Тина инстинктивно отдернула руки и свела вместе колени, но закрываться одеялом не стала.

- Майк... Ты не спишь? Я знаю, что ты не спишь... Ты все видел, да?

- Н-нет... - пробормотал я, ощущая, как начинают гореть уши.

- Значит, видел... Ну и пусть...

- Вам плохо? - конечно, я понимал кое-что, но мне было стыдно произнести что-то другое.

- Да, - тяжело дыша, прошептала Тина и облизнула губы языком, - мне очень плохо... Но ты можешь мне помочь... Иди ко мне...

- Мне стыдно... - пролепетал я еле слышно, потому что ощущал жуткий стыд, страх и не верил своим ушам. - Вы совсем без всего...

- Иди, иди... - еще раз настойчиво позвала мисс Уильямс. - Это ничего. Тут нет никого, кроме нас, тут можно делать все, что хочешь... Ну, скорее!

Я осторожно вылез и неуверенно сделал несколько шагов от своей кровати к ее. Трусы спереди топорщились, и мне пришлось сложить ладони "лодочкой", чтобы это не было слишком заметно.

- Ну, ближе, ближе дурачок... - жарко прошелестели ее губы, а у меня аж в висках застучало, и жар пошел по всему телу. Но шаг, который надо было сделать, я все-таки сделал.

Тина села на край постели, взяла меня за запястья, отвела их в стороны, а потом отпустив одну руку, быстро сдернула с меня трусы и хихикнула каким-то нервным смешком:

- Не прячься... Ты, оказывается, совсем большой парень! Слова "большой парень" относились, конечно, не ко мне в целом, а только к тому, что было спереди. Этот "парень" едва ли не лопался от возбуждения. Я кое-что о нем уже знал. Например, о том, что может быть, если взять его в хорошие руки. Однако обо всем остальном у меня были только смутные представления.

- Ну! Что же ты? - нетерпеливо прошипела Тина. - Не знаешь, что делать дальше?

- Знаю, но плохо... - промямлил я.

Тина звонко расхохоталась. Я никогда не слышал, чтоб она так смеялась. От этого мне как-то сразу стало ясно, что она не такая уж и взрослая. Просто очень большая девчонка. К тому же озорная и довольно бесстыжая.

- Ничего, - шепнула Тина, протягивая ко мне свои длинные и ласковые руки, - я же твоя учительница. Научу!

Мне стало невыразимо хорошо и стыдно одновременно, когда Тина плавно провела ладонями по моей спине и притянула меня к себе. При этом ее большущие, гладкие и горячие ноги широко распахнулись. Теперь я стоял между мягкими, возбуждающе-греющими и чуть-чуть дрожащими от нетерпения ляжками. Ночник очень хорошо высвечивал то таинственное, мохнатое, немного влажное, состоящее из каких-то алых и розовых складочек с заметной черной щелочкой посередине... Ничего такого я еще не видел ни на каких картинках.

Но посмотреть как следует мне не удалось, потому что Тина меня не на просмотр приглашала. Она охватила меня руками и рывком втащила на кровать, одновременно укладываясь вдоль нее.

- Иди ко мне, рыбка... Поплавай... - по два пальца с обеих сторон уцепились за мою любимую игрушку и спихнули с нее шкурку, которой у меня уже не было бы, родись я не Майклом, а Мухаммедом или, допустим, Моше. А потом этот момент я запомнил на всю жизнь! - к нежной и гладкой кожице пухлого "грибочка" (сразу вспомнилась пещера с таким сталагмитом!) колюче прикоснулись волосики... Тина, наверно, балуясь, легонько потерла "грибок" о липкие, маслянистые складочки, а потом всунула его в мокрое, жаркое, скользкое... Сразу после этого она крепко надавила мне на попу, и от этого "грибочек" въехал совсем глубоко, на всю длину.

- Как тебе там? - прошептала Тина. - Нравится?

- Очень... - это было все, что я мог сказать. Потому что ничего более приятного в жизни еще не испытывал. Прежде всего - от того, что пипка попала в то самое место, о котором я только мечтал, тайком рассматривая его устройство в анатомических атласах и на картинках, которые приносили в школу Дэн Мурильо и Дуг Бэрон. Ну, может быть, немного размышлял о том, как это место выглядит, скажем, у Салли Мур или каких-нибудь других девчонок. Правда, когда-то, в самом раннем детстве, я видел, что девочки писают не так, как мальчики. Но с тех пор прошло очень много времени, и то, что я увидел у Тины, было совсем другим.

Но было и еще одно, очень интересное и просто замечательное место - груди. Впервые я видел их так близко, буквально перед самым носом. И никто не требовал, чтоб я не смотрел на них, на эти большущие коричневые соски, на липкую и поблескивавшую от выступившего пота кожу... Никто не шлепнул меня по рукам и не отвесил оплеуху, когда я, совершенно неожиданно для самого себя, с легким страхом в душе притронулся сперва к одному зыбкому и теплому шарику, а потом к другому. После этого, осмелев, просунул ладони под них и погладил ими нос...

- Хорошо! Очень хорошо! - поощрила Тина. - Так, как надо, baby!

Вообще-то мне уже не нравилось, когда меня так называли. Но у Тины это слово прозвучало так, что я понял: будь на моем месте настоящий, здоровенный мужик, она его бы тоже назвала baby.

Но услышав это слово, я отчего-то решил подыграть. Раз я бэби, то могу пососать титечку. Поскольку я не очень помнил, как это у меня получалось во младенчестве, а молочные зубы у меня уже поменялись, то, наверно, сделал Тине больно. Она легонько дернулась, отчего сидевшая у нее внутри "игрушка" испытала восхитительное, жгучее и нежное трение.

- Толкайся, толкайся, baby! - жадно прошипела Тина. - Fuck те! Push me! Better! Stronger! Deeply!

Не знаю, все ли у меня получалось правильно, но, по-моему, Тине было лучше со мной, чем с собственными пальцами. Я очень быстро понял, что надо делать и как надо толкаться, чтобы не выскочить из норки.

- So! So, baby! Stronger! Так! Сильнее! - взвизгивала Тина уже не тихим шепотом, а во весь голос. То, что слово "fuck" у нее вырывалось чуть ли не через каждую секунду, будоражило меня и приводило в бесстыдный восторг.

Упершись пятками в простыню, она стала упруго отталкиваться от кровати. Руки ее крепко обвили меня и прижали к влажной и липкой коже. Ляжки время от времени судорожно стискивали мне бока; живот, бедра, попа - все у нее билось и ходило ходуном.

- Oh, God! - завизжала она, сдавив меня так, что у меня хрустнули бедренные суставы. - А-а-а-а!

Там, у нее внутри, где все еще бесилась моя пипка, продолжая свое сладкое трение, произошло что-то, о чем я вообще понятия не имел. Нечто горячее, не кипяток, конечно, но очень теплое, плеснуло прямо на шляпку "грибка", и от этого он стал ездить совсем легко, как по маслу.

Тина чуточку расслабилась, и в то время, как я продолжал ее трахать, какое-то время лежала неподвижно, только гладила меня по спине и ниже да еще по голове и щекам. У меня уже не было никакого страха перед ней. То, что это большое и созревшее тело предоставлено мне в полное распоряжение, заставляло меня испытывать дикий восторг. Да, ради этого стоило переживать все страхи в пещере! Пусть теперь Дэн Мурильо врет с три короба - я в два счета поймаю его на вранье. Потому что у меня все было на самом деле! На самом деле! Да! Да! Да!

Я разошелся вовсю. Собрав все силы, стал толкаться так бешено, как будто хотел продолбить Тину насквозь. И пипка стала чуять, как в ней загорается огонек, словно в бикфордовом шнуре. Сильнее, сильнее, еще сильнее! И вспыхнуло!

- Прелестно! - пробормотала Тина, расслабленно целуя меня в щеки, лоб, глаза, потирая груди о мое лицо. - Ты маленький монстр! Я люблю тебя!

По-моему, мы так и заснули, не расцепившись. Тина только сумела дотянуться до одеяла, лежавшего у задней спинки кровати, и укрыть им наши вспотевшие тела... (Обрыв памяти.)

Очнулся я уже на своей кровати, куда меня, наверно, перенесла Тина. Сама она умиротворенно посапывала. Должно быть, тоже утомилась. Но я никакой усталости не чувствовал. Только очень есть хотелось. Поэтому я решил прежде всего поискать здесь, в подземном доме, какую-нибудь еду. Или, если сюда уже пришли здешние служащие, спросить, как выбраться наверх.

Но для начала я отправился в ванную, где сушилась одежда.

Одежда просохла, и я не долго думая напялил ее на себя, хотя, конечно, ее, может быть, надо было сперва погладить. Кроссовки тоже высохли, и я втиснул в них ноги.

Возвращаться в комнату я не стал, мне было интересно осмотреть место, где мы находились. Для этого я вышел в холл. Входную застекленную дверь я узнал сразу. Была еще одна дверь, за которой оказалась маленькая кухня с электроплитой. Я здорово хотел есть и решил, что здешние хозяева не убьют меня, если я стащу из шкафа три крекера. Потом я решил спуститься по лестнице и поглядеть, что делается в туннеле.

А там ничего не делалось. Свет горел все так же, вполнакала, дверь в воротах склада была заперта, а ключи от нее висели на связке, которую Тина забыла в замочной скважине двери, выводящей в туннель. Я понимал: неизвестно, сколько мы проспали, может, и не так долго, но все-таки мне показалось странным, что к нам сюда никто не заявился. Конечно, не думаю, чтобы кто-то мог подумать, будто мы сюда забредем.

Когда я вернулся обратно, то из двери жилой комнаты вышла уже одетая Тина. Мне казалось, будто она начнет ругаться из-за того, что я куда-то пошел без спроса, но она улыбнулась и очень заботливо поинтересовалась:

- Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, мэм, - ответил я, - только есть хочется.

- Это прекрасно. Я вчера очень боялась, что ты простудишься, Мне тоже хочется есть. Но мы с тобой находимся в чужом доме, не спросясь хозяев. Поэтому, может быть, не стоит слишком тут распоряжаться.

- Тут же есть телефон, - сказал я. - Может быть, вы позвоните и скажете, что мы здесь?

- Телефон не работает. Я пыталась позвонить еще вчера, когда уложила тебя спать. И сегодня пыталась, но ничего не получилось.

- Интересно, - пробормотал я, - телефон не работает, и никто не приходит его чинить...

- Ну, я думаю, что нам просто следует подождать. Я ведь не знаю, когда мы пришли сюда и когда легли спать. Может быть, еще слишком рано.

- Интересно, как там наш класс? - спросил я.

- Не напоминай мне об этом! - раздраженно отмахнулась мисс Уильяме. - Меня наверняка уволят. Господи, я вела себя как дура! Следила за порядком и сама потерялась... Срам!

- Да что вы! - В принципе я был с ней согласен, но почему-то не хотел огорчать. - Вы вели себя так храбро, что просто ужас.

- Если б я тебя послушалась, - призналась Тина, - то мы бы не попали бы сюда вовсе, а мирно провели бы ночь каждый у себя дома. Точнее, наверно, еще спали бы, потому что сейчас по моим часам пять утра. Они водонепроницаемые и не остановились.

- А вы уверены, что это пять утра, а не пять вечера? - спросил я.

- Не думаю, - неуверенно произнесла Тина. - В пять вечера тут, наверно, кто-нибудь был бы...

- Ну, тогда надо подождать еще часа три, не меньше. Это не страшно. Можно считать, что все хорошо кончилось.

- Я буду считать, что все хорошо кончилось, только тогда, когда передам тебя родителям... Господи! Ведь все произошло из-за какой-то дурацкой сумочки! Когда все кончится, я повешу ее на видном месте, чтоб она напоминала мне, куда ведет упрямство.

- Да, - сказал я, - это будет классный сувенир!

- У меня там лежали водительские права, - пояснила Тина. - Жалко было бы их потерять. Восстановить их стоило бы большой волокиты. Слава Богу, что я догадалась запаять их в полиэтилен, а то их размочило бы водой.

Мы спустились вниз, открыли дверь и вышли в туннель. В ангаре тоже ничего не изменилось - в глубине стоял ящик.

Мы осмотрели его. Ни гвоздей, ни винтов, ни петель, ни замков на нем не было. Только кольцо на торце, прицепленное к небольшому выступу с дыркой. Мы подняли ящик, ничего внутри не забрякало и даже не зашуршало. Но он был явно не пустой, в нем было верных семьдесят фунтов веса. Кроме того, было непонятно, из чего он сделан. На эбонит этот материал походил только с виду. Но был явно более прочный. Однако это был и не металл, покрашенный черной эмалью, потому что не было металлического звука, когда я пощелкал по нему ногтем.

Мы донесли ящик до холла.

- По-моему, - сказала Тина, - оттуда пахнет бензином. Может быть, это гараж? А вот этот ключ на связке, похоже, от зажигания, - прикинула Тина. Давай сядем на машину. Ведь эта дорога, скорее всего, ведет на свежий воздух. Я думаю, мы сумеем объяснить охранникам на выезде из туннеля, в какую историю влипли.

Мы опять вернулись в ангар. На связке нашелся и ключ от ворот, и ключ от машины. В боксе стоял "Форд-эскорт" 1967 года. В баке было пять галлонов бензина, и этого, наверно, с избытком хватило бы, чтоб доехать до выезда из этой чертовой горы.

Мисс Уильямс села за руль, ловко выехала из бокса. Мы сумели отпереть внешние ворота ангара и затем покатили по асфальтированному туннелю.

Впрочем, проехали мы не более мили. Дорога уперлась в мощную бетонную стену с тяжелыми стальными воротами...

Пожар

Я проснулся почти мгновенно. Меня хлопала по щекам сестра Сусана.

- Проснитесь! - кричала она. - Ради Бога проснитесь!

- Что случилось?

- Вы можете идти? - спросила Сусана вместо ответа.

- Наверно, - предположил я и, чтобы не быть голословным, свесил ноги с кровати. Только после этого я сообразил, что на мне даже трусов нет и здесь, в натуральной яви, я проснулся не менее голым, чем Майк Атвуд в липовой.

- Халат! Возьмите халат! - Сусана подала мне нечто махровое, у которого я сумел отыскать рукава и затянуть пояс. Нос отчетливо чуял запах гари. За окном была ночь, но багровые отсветы зарева были хорошо заметны на стеклах.

- Это пожар? - спросил я.

Сусана кивнула и сказала:

- Обопритесь на меня! Я помогу вам сойти вниз. Наверно, я мог бы вполне обойтись без поддержки, ноги меня вполне прилично держали, я думаю, что не только ходить, но и бегать смогли бы, но разве не приятно обнимать наяву очень симпатичную девушку после того, как видел во сне такие соблазнительные вещи, причем глазами еще не шибко сведущего, но очень заинтересованного подростка?

Больница гудела, как роящийся улей, и суетилась, как разворошенный или, что более точно, - подожженный муравейник. У лифтов сгрудились каталки и кресла с неходячими, толпа тех, кто мог передвигаться самостоятельно, двигалась к лестнице. Тут были всякие типы из разных отделений: топали на костылях и с тросточками перебинтованные пациенты травматологии, прижимая к животам бутылки с резиновыми трубками, ковыляли прооперированные почечники, шаркали ногами сморщенные, как сушеные грибы, престарелые пациенты геронтологии. Кому-то помогали сестры и сиделки, а кто-то шел сам. Мне стало стыдно. Я-то был почти здоровый, а тут доходяг полно.

- Сусана, я сам дойду, вы лучше вон той старушке помогите.

- У них свои сестры, - заявил ангел милосердия, - а я отвечаю за вас.

- Я вполне здоров, я сам могу помочь кому угодно. Поток больных - наверно, около сотни человек - запрудил лестницу, и двигаться по ней можно было только очень медленно. Тот, кто соорудил это семиэтажное здание клиники, явно не рассчитывал, что оно может загореться. Само собой, конечно, что он не знал, наверно, сколько народа будет лечиться в полубесплатной университетской клинике имени местного Николы Угодника.

Кое-как мы спустились вниз и выбрались из здания. Клиника, как я наконец-то узнал, располагалась на краю просторного тропического парка, окружавшего здание университета. Горело где-то на пятом этаже. Асфальтированная площадка для стоянки автомашин напротив главного входа в клинику была забита людьми и техникой. Полицейские, свирепо покрикивая, требовали от владельцев автомобилей срочно убрать их, чтобы они не мешали пожарным. Врачи, сестры, санитары распихивали тяжелобольных по каретам "скорой помощи", которые развозили их по всяким прочим медучреждениям. Кроме того, врачи и сестры, имевшие собственные автомобили, тоже увозили с собой по три-четыре пациента. Но толпа не убывала, потому что из дверей клиники выходили десятки людей.

Пожарные уже подогнали уйму машин, раскатали рукава, подвезли раздвижную лестницу и бодро заливали огонь из брандспойтов. Однако если в тот момент, когда я вышел из здания клиники, языки пламени вылетали только из четырех окон, то к тому моменту, как сестра Сусана провела меня через толпу и усадила на складной стульчик рядом со старичками и старушками, полыхало уже восемь.

Сусана куда-то испарилась. Я размышлял, не удрать ли отсюда, пока вокруг этот бардак. Если б я знал, как пройти в российское консульство или посольство, то, наверно, удрал бы. Даже в одном халате на голое тело. В темноте не очень заметно. Но куда идти, я просто не знал.

Долго сидеть мне не пришлось. Неподалеку остановилась машина, из которой выскочила сестра Сусана и подбежала ко мне.

- Сеньор Браун, прошу вас, садитесь сюда!

В машине было человек пять в больничных халатах, а за рулем какой-то парень в рубашке с короткими рукавами. Я полез в дверь, мне помогли сесть в середину заднего сиденья.

- Поехали, доктор! - сказал кто-то, сидевший рядом с водителем. Автомобиль тронулся с места и, лавируя среди эвакуированных больных, не спеша покатил к воротам. Там пришлось постоять, пока выезжали другие машины. Оказывается, у ворот располагался регистратор, который о чем-то справлялся у водителей и что-то им выдавал.

Когда очередь дошла до нашей машины, регистратор спросил:

- Какое отделение?

- Общая терапия, - ответил наш врач-водитель, - шесть человек, все мужчины.

- Больница "Сан-Хуан Непомусено", получите шесть бланков.

Врач-водитель взял у регистратора шесть разграфленных листочков и небрежно сунул их в бардачок. Сзади загудели, поторапливая, и наш драндулет выкатился из парка.

Сначала, минут пять-десять, автомобиль ехал в одной колонне с выехавшими ранее. Дорога была узкая, двухрядная, и пятнадцать машин растянулись в длинную кавалькаду. Похоже, мы должны были сначала совершить путешествие по объездной дороге вокруг университета, а уж затем выбраться на авениду, выводящую в город. Так оно и вышло.

Окна автомобиля были открыты, встречный поток воздуха, почти не пахнущий бензином, освежал и радовал после больничного эфирно-хлораминового духа. Я уж давно не видел ни настоящего неба, ни звезд, ни деревьев. И запаха океана, который тут был под боком, тоже давненько не нюхал.

Здесь, как и на Хайди, было свое кольцевое шоссе вокруг острова. Именно на него мы и собирались выехать.

Зарево от горящей клиники заметно подсвечивало темно-лиловое небо. Машины одна за одной поворачивали на четырехлепестковую развязку, сначала проезжали в туннель, проделанный под высокой насыпью, а потом по спиральному витку выкатывали наверх и устремлялись по шикарной, ярко освещенной шестирядке в направлении городских огней, видневшихся километрах в двух-трех от университета. Надо думать, это был деловой центр здешней столицы Сьюдад-Гран-Кальмаро. По бокам сквозь густую растительность просвечивали ярко освещенные виллы, поблескивали подсвеченные цветными прожекторами фонтаны и бассейны с плещущимися купальщиками, мерцали гирлянды разноцветных лампочек и фонариков. До нас долетали звуки музыки, хохот, веселые выкрики, хлопки петард и даже открываемых бутылок с шампанским. Буржуазия продолжала разлагаться.

Меня ничуть не удивило, что три машины перестроились в правый ряд и свернули направо на следующей развязке. Потом еще пара штук вывернула по лепестку на узкое шоссе, уводившее куда-то влево. Ясно было, что клиника "Сент-Николас" распихивала своих больных куда попало.

В Сьюдад-Гран-Кальмаро, точнее, в ту его часть, которая была похожа на город, въехало всего пять машин, остальные рассредоточились.

По сравнению с Сан-Исидро здесь было меньше претензий и больше уюта. Небоскребов было мало, всего три или четыре башни светили в ночном небе красными маячками. Рекламами глаза особо не слепили, только в самом центре, который мы объехали по эстакаде. Ехали спокойно, держали меньше шестидесяти в час. "Скорой" в нашей колонне не было, но я думаю, если бы и была, мигалку включать она не стала бы. Судя по всему, больные, ехавшие в больницу "Сан-Хуан Непомусено", не нуждались в срочной госпитализации. Во всяком случае, те, что сидели в одной машине со мной, не производили впечатления умирающих.

Наша машина замыкала пятерку. Те, что шли впереди, дружно стали поворачивать направо, а наша, однако, продолжала двигаться прямо. Мы выкатили на площадь с круговым движением, описали полукруг и свернули на пустынную, довольно узкую улицу, спускавшуюся под гору.

Пожалуй, именно тут я в первый раз подумал, что мне не очень нравится это путешествие, и у меня появились кое-какие сомнения. Во время прошлого пребывания на Гран-Кальмаро я даже на берег не сходил и, кроме виллы Куперов, - да и то с борта яхты! - так ничего и не посмотрел. Поэтому я и понятия не имел, где находится больница, в которую нас решили перевезти из клиники "Сан-Николас", и уж тем более не догадывался, по какому маршруту туда надо ехать.

С улицы, на которой нам не попалось ни одной встречной машины, автомобиль свернул на другую, сплошь застроенную мелкими, не первой свежести домишками. От этих домишек потянуло чем-то очень знакомым, хотя и не шибко приятным. Нищетой потянуло.

Потом домишки кончились, мелькнули ворота с эмблемой "Кока-колы", бетонный забор, исписанный неприличными словами типа: "Patria o'muerte!" или "Viva Fidel!" За забором в ночи проглядывали контуры каких-то производственных помещений. Из ворот выехал мотороллер с открытым кузовом, заполненным упаковками с красными банками. Похоже, это была фабрика по производству символа американского империализма.

Но вот рекламный щит, прикрепленный к забору, меня очень сильно расстроил. Под аршинными буквами "COCA-COLA" на нем имелась скромная, но очень неприятная надпись:"G & К. Official distributor for Grand-Calmaro".

He то чтобы я ожидал, будто вот-вот из-за ближайшего угла выйдет призрак убиенного мной мистера Дэрка или утопленного у острова Сан-Фернандо мистера Хорсфилда. Хотя скажем прямо, чем дальше мы углублялись в эту гран-кальмарскую промзону, тем больше у меня появлялось подозрений, что тут водятся привидения. Какой-то не то накурившийся, не то наколовшийся тип неопределенной расы проорал вслед нашей машине бессвязную абракадабру, после чего выпал в осадок, должно быть, его кайф поймал. В темноте и черт мог привидеться.

Пронзая ночь дальним светом, машина свернула в совершенно темный и очень узкий проулок между двумя бетонными заборами с колючей проволокой поверху, ограждавшими не то склады, не то мастерские. Проехав по этому проулку метров сто, автомобиль остановился.

- Спасибо, доктор! - вежливо произнес мужик, что сидел рядом с врачом-водителем. Я только успел подумать, что мы явно приехали не в больницу, как послышался короткий и слабый хлопок: "Дут!" Сработали из чего-то бесшумного. Доктор, которого таким образом "поблагодарил" его сосед, дернулся и обмяк, откинув голову на сиденье. В ту же секунду две пары крепких рук, которым я - в нынешней, больничном, варианте - вовсе не мог сопротивляться, крепко сцапали меня за локти. Я даже не успел спросить, в чем дело, когда чья-то неароматная ладонь заклеила мне рот пластырем, а те, что ухватились за мои руки, быстренько защелкнули у меня на запястьях браслеты наручников. Холодные и очень неудобные для долгого ношения.

Такие случаи со мной бывали, поэтому можно было предположить, что сейчас мне и мешок на голову наденут. Однако не надели. Должно быть, им было наплевать, увижу я что-то лишнее или нет. А такое наплевательство - я ведь, между прочим, уже свидетель по убийству - допустимо лишь в отношении покойников.

В машине меня долго не продержали - выдернули на свежий воздух и быстренько поволокли по проулку между бетонными заборами. Наверно, если бы кто-то это увидел со стороны, то здорово повеселился бы. Пять человек в бледно-голубых больничных халатах тащат шестого, одетого так же, но с залепленным ртом и в наручниках. Готовый заголовок: "Психи перешли на самообслуживание". Правда, я думаю, что если бы какой-то товарищ попытался слепить фото, то получил бы за него пулю в лобешник, а не Гран-при на "Интерпресс-фото". К тому же на самой выгодной точке для съемки - на заборах было слишком много колючей проволоки.

Конечно, я не думал о всяких фотохудожественных нюансах. У меня было одно, но очень дурацкое ощущение: влип не за понюх табаку. Кому и зачем я понадобился, наплевать. Ясно, что не Чудо-юду и не Марселе. Конечно, это мог быть и Сарториус, но то, что дело происходило вблизи "джикеевского" предприятия, все-таки заставляло думать, что здесь не обошлось без "официального дистрибьютера". Заводик, где ребята, пришедшие на смену Грэгу Чалмерсу и Дэрку (не помню его имени-отчества), разбавляли кока-коловский концентрат местной водичкой и разливали в фирменные бутылки, был подходящим местом для того, чтоб свести счеты с мерзопакостным Димкой Бариновым. Вообще, кое-какую вину перед компанией, торгующей прохладительными напитками, я ощущал. Испохабил своей незапланированной самодеятельностью "Атлантическую премьеру" - при помощи "подводной медведицы" Мэри Грин утопил подлодку с мистером Хорсфилдом и золотишком на борту, - хотя я только спасал шкуру и выполнял все мудрые указания компаньеры Киски, сеньоры Соледад и других великих людей. Напакостил в Москве, опять же из соображений собственной безопасности, когда - ей-Богу, не помню, как! - угробил Белогорского с Салливэном и доставил Чудо-юду Танечку. Ну и, конечно, насвинячил два года назад, когда застрелил Дэрка. В приличном обществе такое не прощается. Правда, какие репрессивные меры может применить ко мне "G & К", я мог только догадываться. Родной УК был как-то проще. Там выше вышки ничего не предусматривалось: пуля в башку - и никаких проблем. Конечно, с нынешними гуманными правилами можно и упрятать на пожизненное, а это похуже. Гнить лет тридцать, а при особо благом расположении судьбы сорок, мне лично было западло.

Что же касается "джикеев", то они, как истинно западные люди, были свободны в выборе. Кроме того, в их распоряжении было много современной техники, с помощью которой тривиальное убийство можно было превратить в поэму садизма. Увы, я не был мазохистом и был всей душой против того, чтобы изведать в натуре столь утонченное наслаждение. Но сделать я ничего не мог. И рыпаться не пытался, силенки у меня в наличии не было. Вряд ли, даже вырвавшись, я смог бы пробежать в хорошем темпе хотя бы стометровку. Да и вырваться мне, конечно, не удалось бы. Стал бы упираться - морду бы набили, а на это мне лично было жалко тратить драгоценное время. Пусть уж тащат куда-нибудь побыстрее.

Проулок закончился бетонной загородкой и узкой, довольно крутой лестницей. А впереди, скорее внизу, мерно рокотали, накатываясь на берег, небольшие волны. У крохотного слабо освещенного пирса, метров на пятьдесят выступавшего в тесную бухту, покачивался на волнах остроносый скоростной катер. Когда меня потянули вниз по лестнице, я как-то сразу догадался, что мне предстоит небольшая морская прогулка. Возможно, на Акулью отмель, которую мне обещала, но так и не успела показать милашка Соледад? Все последующие тринадцать лет жизни я не имел случая пожалеть о том, что не познакомился с этой достопримечательностью здешней природы.

Как я и ожидал, меня стащили с лестницы и поволокли к катеру. Пока это происходило, мои мозги успели определить, хоть и в общих чертах, как похитители провернули свою пакостную задумку.

Не иначе, как сестра Сусана работала на них. Если она не сама организовала пожар на пятом этаже, то это смогли сделать при ее помощи. От нее потребовалось спереть несколько больничных халатов, например, в прачечной, а затем передать их где-нибудь в тенистом университетском парке членам этой самой "группы захвата". Ведь днем небось к больным приезжала родня, и те, кто мог, прогуливались с родственниками по парку. Протащить все, что необходимо для поджога, ребята могли в сумках с "домашними гостинцами". Вряд ли охрана или медперсонал сразу смогли бы выделить этих детинушек среди многих десятков больных. Точно так же врачу одного из отделений можно было соврать, будто они из другого, а врачу из другого, что из третьего. В лучшем случае им сказали бы: "Идите в свои палаты!" - и все. А когда наконец заполыхало и началась эвакуация, они влезли в первую попавшуюся машину и "убедили" врача-водителя подъехать ко мне, конечно, по наводке все той же паскуды Сусаны. Ну, дальше им оставалось только миновать регистратора и спокойно ехать куда следует. Врач-водитель стал ненужным - и его шлепнули.

Два парня, подобрав полы халатов, ловко перепрыгнули на корму катера, а остальные трое ловко передали им меня. После этого я получил несколько ускоряющих передвижение тычков в спину и очутился под палубой катера. Последним тычком меня впихнули в шкаф площадью примерно в половину квадратного метра, а шириной и высотой в метр. Сидеть в нем было не очень удобно, а стоять вообще невозможно. Железную дверцу заперли снаружи, как раз в то время, когда корпус катера дрогнул и завибрировал - включили мотор. Команд "Отдать носовой!" и "Отдать кормовой!" я, конечно, не услышал, но то, как двигатель перевели с малых оборотов на полный ход, ощутил.

Само собой, никто мне не стал объяснять, куда меня везут и зачем. Дверца была прочная, наручники надежные. В дверце было просверлено десятка два отверстий, так что шкаф, очевидно, не предназначался для удушения. Из всего этого следовало, что рыпаться нет смысла, а надо покориться судьбе и ждать.

Катер, видимо, вышел из бухты и несся вперед, подпрыгивая на волнах. Странно, но то ли от излишнего волнения, то ли от усталости меня сморило. И я опять, в шестой раз, переместился на двадцать восемь лет назад, в прошлое Майка Атвуда и Тины Уильяме. Точно в тот момент, на котором оборвался предыдущий сон. "Форд-эскорт" 1967 года остановился в асфальтированном туннеле, перед мощной бетонной стеной с тяжелыми стальными воротами...

Часть II. ГОЛОВОРЕЗЫ

Дурацкий сон № б Дмитрия Баринова.

Потоп

...У закрытых ворот не было ни охранников, ни полицейских, и неясно было, кто их нам откроет. Вероятно, они опускались сверху по специальным пазам. Или, может быть, поднимались снизу. Во всяком случае, сейчас они были закрыты. Из труб, вделанных в нижнюю часть стены, тугими струями лилась вода и с журчанием уносилась по бетонным кюветам в ту сторону, откуда мы приехали.

- Неужели здесь нет никакой кнопки? - сама у себя спросила мисс Уильямс.

Мы вылезли из машины и стали осматривать стену, ворота и ближние к ним тюбинги туннеля. Увы, никаких кнопок, пультов, выключателей или рубильников мы не нашли. Да и вообще ворота показались мне какими-то странными. Они явно строились с расчетом на герметичность. Но из пазов тоненькими струйками сочилась вода. Тина тоже это заметила и сильно изменилась в лице.

- Господи! - пробормотала она. - Вот это сюрприз! Поехали назад!

Мы вновь забрались в машину. Мисс Уильяме сказала:

- Там, за стеной, вода. Это аварийные ворота, на случай прорыва воды.

Когда мы подъехали к ангару, кюветы были переполнены доверху и вода начинала растекаться по асфальту.

- Боже мой! - вскричала мисс Уильямс. - Неужели?!

Я еще не понял, что ее так напугало, когда она полным ходом помчалась в другой конец ангара. Мне пришлось ее догонять.

В ангаре на полу уже был слой воды. Тина нервно вставила ключ в замок, отперла дверь, и шум сифона, слышавшийся из-за двери глуховато, прямо-таки ударил по ушам.

Фонтан бил могучей струёй. Вода не уходила из пещеры. Как видно, сток озера забило камнями, выброшенными из сифона, и теперь вода медленно, но неуклонно затопляла грот.

- Мисс Уильямс, - спросил я, - мы влипли?

- Не болтай! - проворчала она. - Вчера нам было в сто раз хуже, но выкрутились.

И Тина решительно направилась к двери одного из опечатанных боксов.

- Вы хотите сломать печать? - удивился я. - Но ведь это будет взлом?

- Да, - ответила она, - любой суд поймет, что мы были в опасном положении.

- Но зачем нам ломать печать? Что вы там собираетесь искать?

- Послушай, - раздраженно заявила Тина, - судя по скорости, с какой прибывает вода, минимум через пять часов она поднимется на шесть футов и вода дойдет до уровня пола подземного дома...

Это пока еще ничего не объясняло, и я рискнул перебить учительницу:

- Но боксы-то при чем?

- А при том, что там может быть что-то съестное. Возможно, нам придется просидеть здесь очень долго. Неделю или даже две. А может, и больше. Если мы сдохнем с голоду в двух шагах от контейнера с едой, это будет совсем идиотизмом.

- А если вода поднимется выше, чем на шесть футов? Скажем, до потолка?

- Тогда мы утонем, и, может быть, довольно быстро. А вот. мучиться от голода нам, может быть, придется очень долго. Так что лучше рискнуть и вскрыть.

Я только пожал плечами. Мне было известно, что посягать на чужую собственность - это грех, который к тому же карается законом. И не знал, найдутся ли у моего отца деньги на приличного адвоката. Правда, я толком не знал, подлежу ли я освобождению от уголовной ответственности как лицо, подчиненное мисс Уильямс и обязанное исполнять ее приказания, или считаюсь независимым субъектом, а потому должен буду проходить как соучастник кражи.

Так или иначе, протестовать было поздно. Тина быстро сорвала печать - я даже не успел разглядеть фирменный знак - и, подобрав ключ, открыла ворота бокса. Внутри было темно, но свет, как выяснилось, еще включался. Внутри бокса устроены стеллажи, на которых размещено огромное количество картонных ящиков. Судя по наклейкам, в ящиках находились банки с кетчупом. Ящики размещались на четырех ярусах, по десять в ряд, в пять рядов.

- Если питаться только этим, мы сможем прожить тут целый год, - заметила Тина. Я промолчал, хотя был уверен, что, питаясь одним кетчупом, сдохну максимум через два дня.

- Может, тут не только кетчуп? - предположил я. Вытащив ящик из первого ряда, мы открыли его. Там действительно был кетчуп. Мне так хотелось, чтобы во втором ряду находились хотя бы сосиски с бобами! Но и во втором ряду тоже был ящик с кетчупом, хотя этикетка от него отклеилась, и надежда увидеть что-нибудь более съедобное теплилась лишь до того момента, пока мы его не открыли. Правда, были еще и третий, и четвертый, и пятый ряд, но мы хорошо видели, что все ящики похожи один на другой, и вряд ли в них найдется что-нибудь, кроме кетчупа.

Тогда мы заперли этот бокс и открыли следующий, по той же стороне ангара. Увы, здесь тоже обнаружились картонные ящики с кетчуповыми этикетками. Закрыли дверь и пошли к третьему. Там повторилась та же история. В четвертом боксе находился гараж для "Форд-эскорта", и мы перешли на противоположную. Напротив гаража опять обнаружился кетчуп. Я подумал, что фирма, которая арендовала этот ангар у Пещеры Сатаны, должно быть, здорово затоварилась своим кетчупом. Кетчупа, который мы обнаружили, было бы достаточно, чтобы покрыть им все потребности штата на целый год.

В боксе с цифрой "4" (все боксы на правой стороне, если стоять спиной к воротам, выводящим в туннель, имели четные номера) мы опять нашли ящики с кетчупом. Снова сняли ящик из первого ряда, вскрыли - кетчуп. Вытащили ящик из второго ряда - то же самое. В третьем ряду опять попался ящик с отклеившейся этикеткой, и я - без особой надежды на успех - решил вытащить и его. Сделать это было непросто, пришлось ложиться на живот и вытягивать ящик, крепко зажатый с боков другими. У меня это не получилось. К тому же мне показалось, что этот ящик немного тяжелее предыдущих.

- Не мучайся, - посоветовала мисс Уильяме, - вряд ли там найдется что-нибудь, кроме кетчупа.

- По-моему, в нем что-то другое, - сообщил я, - все предыдущие были легче, а кроме того, в нем ничего не брякает.

Тина всунула голову в проем и пощупала ящик. Попка, туго обтянутая джинсами, очень интересно торчала из стеллажа, и я вспомнил, как она выглядит без одежды. Поразмышлять по этому дурацкому поводу мне долго не пришлось. Мисс Уильямс, бормоча проклятия, красная от натуги все-таки выдернула ящик наружу. Поставив его поверх первых двух, мы разорвали заклейку...

- Мука? - спросил я, увидев, что весь ящик доверху забит прозрачными полиэтиленовыми пакетами, заполненными мелким белым порошком. Тина покачала головой. На лице ее отразились нешуточная тревога и даже испуг.

- Н-нет, - пробормотала она нетвердым голосом, - это не мука. По-моему, это наркотики. Героин или кокаин - не знаю, я в них не разбираюсь. Но мне кажется, что простую муку или крахмал не стали бы прятать в ящик из-под кетчупа. Да и не хранят их в полиэтилене...

Наркотики! Мне стало не по себе. Здесь, в пещере, под видом мирных торговцев кетчупом устроили свой тайный склад наркобароны! Чего-чего, а детективов и боевиков, где копы гонялись за наркодельцами, я посмотрел немало и в кино, и по телевидению. А тут наяву. Но за свой товар киношные гангстеры беспощадно стреляли и взрывали друг друга, убивали свидетелей и конкурентов. Черт его знает, не пожалуют ли они сюда? Тогда нам даже утонуть не удастся, не то что умереть от голода...

- Я поняла, - сказала учительница, - здесь, наверно, везде так: в первых двух рядах стоят для маскировки ящики с кетчупом, а в остальных - ящики с наркотиками. Если это так, то тут их на миллионы долларов.

Мне было плевать, на какую сумму здесь запрятали наркотиков. Но в том, что теперь нам светило много неприятностей, я был уверен. Даже при самом благополучном исходе наших приключений здесь от осложнений наверху нам не отвертеться. И не угадаешь, откуда ждать напастей. Если мы сразу же все расскажем администрации компании, а она, допустим, в доле у гангстеров, то нам не жить. Если мы промолчим здесь и заявим прямо в полицию, то можем нарваться на подкупленного полицейского (про таких я тоже знал из фильмов), и он выдаст нас банде. Наконец, если мы вообще будем молчать как рыбы, это тоже не гарантирует жизнь. Сорванные печати, вскрытые ящики - они за полчаса узнают, кто у них похозяйничал, и в два счета нас найдут.

- Надо положить все на место и запереть, - предложил я.

- Нет, решительно возразила Тина, - надо глянуть в оставшиеся боксы. Мы должны помочь полиции и ФБР уничтожить этих отравителей!

Меня утешило только одно. Если туннель действительно затопило, то в ближайшие часы к нам никто не проберется. А спорить с упрямой училкой было бесполезно.

В боксе номер шесть мы сразу полезли в третий ряд ящиков и не ошиблись: там тоже лежал порошок. А вот в восьмом боксе мы не увидели знакомых стеллажей. Должно быть, здесь было подсобное помещение и гараж для поломоечной машины, которая до сих пор стояла в коридоре ангара.

- Понятно, почему они старались поддерживать такую чистоту и мыть тут полы, - заметила Тина. - Пакет мог порваться, порошок просыпаться, и если бы пришли полицейские с собаками, то могли бы найти наркотики по запаху. А эти бандиты заправляли поломоечную машину моющими средствами с ароматическими добавками, которые отбивали у собак чутьё.

"Мисс Нат Пинкертон!" - подумал я со злостью. Следствие, видишь ли, взялась вести! Лучше бы помозговала над тем, как нам спасти свои шкуры. У меня на этот счет никаких здравых мыслей не было. По-моему, все было намного безнадежней, чем тогда, когда мы шли по освободившемуся от воды руслу подземной реки и ждали, что сзади вот-вот прорвет завал.

Один ящик с кетчупом мы все-таки прихватили с собой. Хоть какая-то еда. После этого мы заперли ангар и вернулись в подземный дом, здорово промочив ноги. Пока мы искали съестное, вода на полу ангара поднялась дюйма на три.

Затащив кетчуп на кухню, мы осмотрели все кухонные шкафы. Оказалось, что в нашем распоряжении полторы бутылки бренди - одну, открытую, мы уже опробовали. Кроме того, имелась банка растворимого кофе, два лимона, около фунта различных конфет в вазочке, банка джема и три пачки крекера. Все это не очень сочеталось с кетчупом. В холодильнике, который обнаружился на кухне, лежало полфунта засохшего сыра и больше ничего. Ни унции мяса, ни корочки хлеба.

Пришлось выпить по чашечке кофе и съесть по два крекера, смазанных кетчупом и присыпанных тертым сыром. Червячка мы заморили, но сытостью я бы свое состояние не назвал.

- Может быть, все-таки телефон починили? - с затаенной надеждой произнесла Тина, покончив с едой.

Я в это время еще не допил кофе, потому что очень хотел растянуть удовольствие, а потому не пошел следом за ней. Внезапно из комнаты донесся звон разбитого стекла и вскрик мисс Уильямс, скорее удивленный, чем испуганный.

Когда я прибежал туда, то увидел, что висевшее на стене зеркало упало и разбилось на мелкие кусочки. А Тина с удивлением смотрела на дверцу небольшого шкафчика, вделанного в стену. Зеркало прикрывало тайник.

- Я нечаянно зацепила его плечом, - пояснила мисс Уильямс, указывая на обломки зеркала. - Мне казалось, будто оно накрепко привинчено к стене, а оказывается, шурупы легко выдергиваются...

- Наверно, там лежит что-нибудь ценное, - предположил я. - Может, даже золото.

- Нет, скорее всего золото у них в черном ящике, - ответила с иронией Тина, - а тут - бриллианты!

Она стала подбирать ключи к замку, но найти на доставшейся нам связке что-либо подходящее ей не удавалось.

Пока она этим занималась, я решил подключить телефон. Дело в том, что, шарахнувшись от падающего зеркала, мисс Уильямс выдернула телефонную вилку из розетки. Мне подумалось, что телефон мог не работать из-за плохого контакта, и решил осмотреть розетку и вилку. Вилка была в порядке, а вот розетка оказалась необычной. В нее была встроена малюсенькая кнопочка. Конечно, мне стало интересно, и я ее нажал.

Тут же послышался громкий щелчок, и дверца шкафчика-тайника открылась. Тина едва не получила этой дверцей по физиономии и испуганно вскрикнула, отскакивая.

- Это я нажал...

- Если ядерная война до сих пор не началась, то потому, что около пусковых кнопок сидят взрослые мужчины, - глубокомысленно произнесла мисс Уильямс. - А если б эта кнопка что-нибудь взорвала?

Я недоуменно развел руками. Вообще-то я понимал, что между гангстерами и камикадзе есть существенные различия, и предположить, что торговцы наркотиками могли заминировать свой склад, мог только псих.

Но вслух я, конечно, говорить не стал, потому что мне очень хотелось поглядеть, что спрятано в шкафчике.

Однако в это самое время со стороны входа в подземный дом долетел мощный гул, даже стены завибрировали. Мы выскочили в холл, потом на площадку лестницы. То, что мы увидели, повергло нас в ужас. По лестнице быстро поднималась вода, прорывавшаяся из туннеля в щели между стальной дверью и дверным проемом.

- В комнату! - испуганно закричала Тина. - Назад! В это время где-то замкнуло провода. Нас не убило, хотя мы стояли в мокром. Но свет погас тут же. Мы оказались в кромешной тьме и ощутили, как прибывающая вода, победоносно клокоча, вливается в наше убежище...

Похищенный

Не знаю, как бы ломали голову над скачками моего пульса и давления уважаемые профессора Кеведо и Мендоса, как бы сходил с ума доктор Энрикес, но, слава Богу, их этой ночью со мной не было. Иначе боюсь, что гран-кальмарская медицинская наука понесла бы тяжелую утрату. Кого-нибудь из этой славной троицы наверняка хватила бы кондрашка.

Я проснулся тогда, когда меня выдернули из шкафа и поставили на ноги, а потом довольно быстро усадили на диванчик в тесной каютке. Прямо передо мной сидел один из тех типов, которые, переодевшись больными, выкрали меня из клиники "Сан-Николас". Он пристально рассматривал меня, словно бы прикидывая, не ошибся ли, не утащил ли кого-то не того.

- Клянусь Пресвятой Девой - он почти не дышал! - сообщил один из тех двоих, что уселись по бокам от меня.

- Он просто дрых, - сказал первый, который, должно быть, командовал этой компанией.

Рот у меня был заклеен, и подтвердить его точку зрения я мог только кивком головы. Слава Богу, что у хайдийцев - а я их запросто отличал по говору даже от гран-кальмарцев и уже понимал, Что меня похитили "землячки" из района Мануэль-Костелло, - покачивание головой сверху вниз означало утвердительный ответ, а не отрицательный, как у болгар.

- Не бойся, - ободряюще произнес главарь, - мы увезли тебя не для того, чтобы открутить голову. Она нам очень нужна, это верно, но в живом состоянии. Ты что-то хочешь сказать?

- Угу, - промычал я. Большего пластырь не позволил.

- Хуанито, сними с него заклейку. В открытом море он может орать сколько угодно.

Парень бесцеремонно содрал пластырь с моего рта, прихватив с собой немного моей щетины. Я облизал губы и сказал:

- Интересно, на кой черт я вам сдался? В кармане у меня ни шиша, даже самих карманов нету. Если вы думаете, что за меня выкуп дадут, то надо еще поискать такого осла. А в голове - если я вас правильно понял, вам оттуда что-то нужно? - у меня сплошная каша, я и сам в ней не могу разобраться.

- Насчет своих карманов, чико, ты можешь не беспокоиться. Мы по мелочевке не работаем. - Основной присмолил сигару и пыхнул мне в физию целой тучей дыма. - А насчет выкупа, тут ты не прав. Мы еще аукцион проведем за право тебя выкупить. Со стартовой ценой в миллион баксов. И будь покоен, ребята будут набавлять, пока не надорвутся. То, что в твоей башке, нужно им, поэтому мне лично в ней разбираться не придется. Конечно, я предлагал свои услуги. У меня есть специалисты, у которых даже телеграфные столбы рассказывают все, что требуется. Я, видишь ли, долго проработал в конторе у Хорхе дель Браво, там эту науку всерьез изучали. Но сведущие люди сказали, что если я сам начну заниматься извлечением из тебя информации, то могу все испортить. Говорят, что это не тот клинический случай.

- Правильно говорят, - подтвердил я, хотя понятия не имел, о чем речь. Во всяком случае, ежели ты попытаешься кинуть кого-то из тех, с кем будешь торговаться, то я тебе не завидую.

- Ты меня только не пугай, ладно? - убедительно попросил основной, опять пустив в меня струю дыма. - У меня здесь, между прочим, на этом самом катере, находится младший брат Арнальдо и Алонсо, - Адриан Чинчилья. А ты прикончил их. Мне очень трудно удержать мальчика от желания отомстить.

- Кэ Барбаро! - сказал я. - Ей-Богу, мне бы в жизни не пришлось этого делать, если бы сеньору Вальекасу не захотелось пощекотать мне нервы. На первый раз он отделался простреленной задницей, а второй случай привел к летальному исходу.

- Не думай, Родригес, что в этот раз тебе опять повезет. И придерживай язык. А то я все-таки разрешу ребятам тебя слегка попинать, голову они постараются не трогать.

- Извините, сеньор, - улыбнулся я. - Мне не хотелось бы, чтоб ваши покупатели получили дефектный товар. А то если ваши ребятки начнут махать ногами или руками, никто не помешает мне подставить голову под удар или тюкнуться ею о какую-нибудь железку, благо их тут полным-полно. А поскольку я примерно знаю, кто может мной заинтересоваться, то думаю, что они за свои деньги захотят получить именно то, что заказывали, а не придурка или труп ходячий. Ну, о простом трупе я вообще молчу. Во всех описанных случаях вам выдернут ноги из задницы (в жаргоне Боливаро-Норте такой идиомы не было, я просто перевел на испанский известное российское выражение).

Должно быть, у основного было богатое воображение. Он представил себе, как происходит выдирание ног из задницы, и явно поостыл. С русским бандитом такой номер, само собой, не прошел бы, поскольку наш человек, особливо если под градусом, может спокойно положить большой "струмент с прибором" на все коммерческие интересы и рациональные аргументы - лишь бы душу отвести и отметелить кого-нибудь. А в здешних местах, поскольку мирное развитие капитализма за прошедшие тринадцать лет после Кискиной революции больше не прерывалось, бандюги помаленьку научились управлять эмоциями и любить деньжата больше, чем старинные обычаи. Соответственно здесь уже стали понимать, что резать людей просто так, без прямой коммерческой выгоды, могут только кретины и недоумки. Если уж "мочить", так не ради стопесовой бумажки или бутылки текилы.

Короче говоря, мужик успокоился, и те, которые плотно придерживали меня за локти, видя, что в его настроении произошли перемены, тоже немного ослабили хватку.

- Мне нравится, как ты себя ведешь, - сказал основной. - Недаром наш босс велел стеречь тебя как зеницу ока.

- Он по-прежнему носит кличку Косой? - спросил я. - Или уже переименован в Хромого?

На роже основного опять появилось выражение некоей оторопелости, и я понял, что достаточно точно угадал, кто стоял за похитителями.

- Это тебя не касается! - рявкнул основной. - Не выводи меня из себя, чико!

- Мучча грасиас, сеньор! - сказал я смиренно. - Я все понял и лишних вопросов задавать не буду.

Основной опять смягчился и произнес заинтересованно:

- Послушай, я хорошо знал настоящего Анхеля Родригеса. И у меня дурацкое ощущение, что ты - это он. Если б я не видел, как он лежал мертвым в морге Министерства безопасности, где я тогда работал, то мог бы поверить россказням, будто он выздоровел, сбежал на Кубу, сделал пластическую операцию, вернулся на Хайди с революционерами и женился на Эстелле Рамос Росе.

- Польщен.

- Но мне, знаешь ли, доложили, что ты русский.

- Наверно, не ошиблись, раз доложили.

- Что-то не верится. Морда, конечно, совсем не похожа на Анхеля, но на русского ты тоже не похож.

- Моя прапрабабка была чеченкой, - очень кстати припомнил я информацию, которую получил пару лет назад, сидя в "джикейской" тюрьме. Правда, точных сведений, к какой из кавказских национальностей принадлежала прапрабабка Анастасия-Асият (или Хасият), у меня не было. Но я подумал, что для хайдийского головореза это не суть важно.

И ошибся. Он посмотрел на меня как-то по-иному.

- Это серьезно?

- Что? - не понял я.

- Что твоя прапрабабка была чеченкой?

- Да, по крайней мере, мне так говорили.

Он сильно помрачнел. Мне даже показалось, будто у него от волнения немного задергалось веко. Конечно, я был далек от мысли, что он вообще знает про чеченцев хоть что-нибудь. Сказать по правде, я и сам мало общался с ними. Чудо-юду они дороги не переходили ни в Москве, ни в других странах и регионах. Очень может быть, что у него были с ними дружеские, вполне товарищеские отношения. Во всяком случае, создавалось такое впечатление. Контора, согласно слухам, циркулировавшим по Москве, была серьезная и влиятельная, а потому требовавшая к себе уважительного отношения. Но я, на два года выбыв из игры, еще не знал о последних событиях на Северном Кавказе. И тем более не догадывался, что о них знают на Хайди.

- Значит, у тебя там есть родственники? - спросил похититель.

- Возможно, - ответил я, соблюдая осторожность. Первая мысль, которая посетила мой мозг по этому поводу, предполагала, будто основной решил послать кавказцам приглашение на "аукцион" по поводу моего выкупа. Но уже через пару секунд я понял: у верного "лейтенанта" из гвардейской бригады "морских койотов" элементарно заиграло очко. Поэтому появилась возможность серьезно повлиять на ситуацию, хотя и с риском пойти на блеф.

- Они могут узнать, где ты? - скромно поинтересовался "койот".

- Не знаю, - произнес я с задумчивостью, которую мне иногда удавалось неплохо играть. Сразу сказать: "В два счета узнают!" было рискованно. Этот бугай просечет фишку. Дескать, что ж они тебя два года найти не могли, а тут вдруг в момент найдут? Уж лучше дать ему повод помучиться в неизвестности. Чи найдугь, чи не найдуть...

Это сработало неплохо. Подручный Доминго Косого сильно призадумался. Небось уже слышал где-нибудь насчет того, что "Восток - дело тонкое!".

- Я слышал, - сказал он с настороженностью, явно превосходящей разумные пределы, - что чеченцы разбили русские войска и заставили их уйти из Чечни.

- Очень может быть, - согласился я, не особо в это поверив. При этом я даже немного переиграл, изобразив полное равнодушие. На самом деле я был жутко удивлен. Не тем, что чеченцы разбили Российскую Армию, я б не удивился, даже если б ее чукчи разбили - после пяти лет полного разгильдяйства и, выражаясь по-сталински, вредительства. Удивился я тому, что покуда я в коме валялся, на моей прекрасной родине опять какие-то мордобития начались. Я ведь только помнил, что там какие-то ребята против Дудаева выступали. И вроде бы даже его маленько поприжали. Но насчет того, что там российские войска ворочались, - не слышал.

Поэтому через пару секунд я позволил себе спросить:

- А что там вообще сейчас происходит? Может, вы в курсе, я два года был без памяти и поотстал от жизни...

- Ну я, конечно, за этими вашими делами в Европе специально не следил, но уж больно было занятно, что такая супердержава и не могла справиться с маленьким народом. Два года без малого воевали. У нас тут изредка CNN показывала, как там воюют. А вот неделю назад генерал Льебеда подписал там русскую капитуляцию.

- Кто? - переспросил я, не разобрав фамилию подписанта.

- Льебеда или Льебед, - пожал плечами "койот", - я точно не помню.

- Лебедь, что ли? - удивился я, на сей раз и вовсе не пряча изумления.

- О'кей, Ле Бед! - кивнул хайдиец. - Он признал поражение и вывел войска из Чечни.

Это для меня тоже было непонятно. Я привык, что Лебедь сидит себе в Приднестровье и мешает тамошним придуркам выпускать друг другу кишки. "Не иначе как его на Северо-Кавказский округ поставили", - прикинул я. Но, конечно, вслух сказал следующее:

- Самый толковый генерал у русских. Если его разбили чеченцы - это сенсация!

Фраза, которую я в обычной обстановке произнес бы если и не с глубоким прискорбием, то уж точно с досадой, прозвучала у меня вполне бодренько. Даже чувствовалось некоторое удовлетворение ситуацией. Чуть-чуть. Возможно, оттого, что я не поверил в это известие. Слишком уж невероятные вещи сообщил товарищ. Мне, бывшему десантнику Короткову, никак не верилось, что ВДВ-ный генерал-лейтенант Лебедь может проиграть войну авиационному генерал-майору Дудаеву. Разве что стратегическая авиация с ядерными бомбами перекинулась к Джохару Мусаевичу? Аллаху акбар!

Последняя фраза как-то непроизвольно, хотя и невнятно произнеслась вслух. Не знаю, понял ли ее "койот", но решил, должно быть, что я очень рад и готов завизжать от восторга.

- Не думаю, что они придут за тобой! - прошипел он, пытаясь успокоить самого себя. - Да, ты прав: я работаю на Косого. Можешь меня звать сеньор Фьерро.

- Не Мартин случайно? - хмыкнул я. Отсюда до Аргентины было далеконько, и тамошнего национального героя в Карибском море могли не знать, но "койот" утвердительно кивнул:

- Да, можешь называть меня так, я не обижусь. И не надейся, что Хан д'Арбиес вышлет за тобой самолет с коммандос. Он тебя просто не найдет.

- Хан д'Арбиес? - Мне, конечно, понятно было, что сеньор Фьерро опять пытается произнести со слуха чужестранную фамилию. - Это кто?

- Это ваш чеченский президент, - сказал он, - вместо Дудайоса. Русские, кажется, убили Дудайоса, вместо него президентом стал Хан д'Арбиес. Хуанито, сходи в гальюн, там должна быть позавчерашняя "Диарио де Сан-Исидро". Найди, что там пишут про Чечню.

Насчет "Дудайоса" я все понял. Насчет "хана" вполне допустимо, что таковой в Чечне мог объявиться. Но чтоб у него была при этом испанская или французская фамилия, это, извините, дудки.

Слава Богу, обрывок "Диарио де Сан-Исидро" был еще не использован по назначению, и Хуанито принес его только чуть-чуть помятым. Правда, отрывок про Чечню был маленький, и понять, что там происходит, по двум строчкам никто не сумел бы. Но слова "Prezidente Jandarbiev" я все-таки разобрал. Любой испанец прочел бы "j", как русское "х". Оттуда и взялся "хан", а остальное придумал глуховатый сеньор Фьерро.

- Нашего президента зовут Яндарбиев, - произнес я как можно более внятно. Произнес просто потому, чтоб сеньор Мартин Фьерро знал, как правильно произносится эта фамилия. Но он понял это скрытое выражение недовольства. И как-то подсознательно ощутил опасение, что самолет с чеченскими коммандос, может быть, уже на подлете.

В глазах у него - могу ошибаться, конечно! - прочитывалось желание поскорее от меня отделаться. Или сдать кому-то с рук на руки, или - что проще - спихнуть с катера в воду. Не было такого, в глаза не видел. Зная, что в приэкваториальной зоне встречаются люди с темпераментом, не уступающим кавказскому, отчего вероятность принятия импульсивного решения может быть довольно высокой, я спросил, чтоб успокоить сеньора Фьерро:

- А господин Абу Рустем знает о предпринятой вами акции? Мартин - или как его там? - опупел в крайней степени. Должно быть, он слыхивал это имя, но под большим секретом. О том, что я мог узнать это шибко секретное имя от Марселы, он явно не думал. И, похоже, именно после этого опасность вылететь за борт окончательно перестала мне угрожать.

Хотя бы потому, что с палубы спустился парень и сказал:

- Мы на месте.

Фьерро мотнул головой, мои молчаливые соседи по диванчику потянули меня наверх.

Приятно было вдохнуть предрассветной свежести, морского воздуха, ощутить эдакую бодрящую прохладу (я все еще был в больничном халате на голое тело). Катерок сбросил обороты до минимума и, неторопливо постукивая мотором, входил в узенькую горловину совсем маленькой бухточки. Там и четырех метров по ширине не было, а катеришко по мидель-шпангоуту пару метров имел. Вокруг были скалы и камушки, о которые даже на небольшой волне можно было хорошо почесаться днищем, да и винт сорвать было очень удобно. Но рулевой четко знал здешний фарватер и, хотя ему пришлось пройти метров двести по очень извилистому проливчику, нежно перекладывая штурвал с борта на борт, пролез в бухточку успешно. Батюшки-светы!

Место очень знакомым показалось, просто до ужаса знакомым. Только вот побывал я тут впервые не два года назад и даже не тринадцать. А ужас как давно. В 1654 году!

Нет, я не тронулся умом, и крыша у меня никуда не поехала. Хотя объяви я о своих мыслях товарищу Фьерро, он подумал бы, что все именно так и обстоит. Или подумал, будто я хочу психом прикинуться. Профессор Кеведо & С°, обрадовавшись, что я начал молоть ерунду, решил бы, что единственный шанс спасти пациента - это убрать у него из башки непонятное затемнение. Что он для этой цели использовал бы, не знаю, но догадываюсь: моей микросхеме не понравились бы ни лазер, ни скальпель, ни кухонный ножик. Скорее всего, схему угробили бы вместе со мной, а в лучшем случае привели меня в состояние самого натурального кретинизма.

Конечно, я не стал никому ничего сообщать. Да, именно здесь, на сравнительно маленьком необитаемом острове, побывал негритенок Мануэль, купленный английским капитаном О'Брайеном на Хайди. После боя фрегата О'Брайена с двумя голландскими кораблями Мануэлю удалось спастись на шлюпке вместе с сеньорой Мерседес-Консуэлой де Костелло-д'Оро и ее служанкой Роситой. Негритенок, ставший впоследствии мужем Роситы и дальним предком Ричарда Брауна-настоящего. Эпизоды жизни Мануэля, Мерседес и О'Брайена передались мне через генетическую память. Правда, память эта кое в чем врала. О'Брайен называл остров Сан-Фернандо. Но на настоящем Сан-Фернандо я тоже бывал и не перепутал бы его ни с каким другим.

Дурдом, ё-мое! Поведать об этом всерьез ученым мужам, составившим свои представления на основании современных научных данных? Мигом нащупают синдром или манию, поставят диагноз - и кранты. Запросто положат и будут лечить от всей правды.

Именно от правды. То есть от того, что врезалось в память и передалось через дюжину поколений О'Брайенов и Бариновых. Как - неизвестно, почему тоже, но передалось. Ведь действительно, я, никогда здесь наяву не бывавший, стал узнавать те места, которые помнил лишь по видениям распаковавшегося в моем мозгу "архивированного файла" генетической памяти.

Конечно, тут многое изменилось. И скалы поменяли форму, и деревья поредели, и рельеф вокруг бухты сгладился. Но дом, построенный некогда родственником доньи Мерседес, несомненно не раз отремонтированный и подновленный, был все тот же.

Точнее, это был небольшой замок, обнесенный шестиметровой зубчатой стеной из тесаных камней с четырьмя башенками по углам. Там, где когда-то были джунгли, сгоревшие после обстрела из пушек, располагался просторный парк, где просматривались теннисные корты и просторная площадка для гольфа с припаркованными на ночь электромобилями. Парк занимал почти пол-острова, почти всю территорию, расположенную в котловине-кальдере древнего, давным-давно потухшего, разрушившегося и заросшего растительностью вулкана. На реке, впадавшей в бухточку, была возведена мини-ГЭС, питавшая электроэнергией это старинное пиратское гнездо.

Теперь, конечно, времена изменились. Когда наш катер, пройдя двести извилистых метров пролива, подошел к выходу в бухту, дорогу ему преградила железобетонная конструкция, на мой непросвещенный взгляд, вполне способная выдержать прямое попадание из танковой пушки, землетрясение в 8 баллов по шкале Рихтера и небольшую волну цунами. Оказывается, силу приливов и отливов здешние товарищи тоже использовали для получения электроэнергии на халяву. А заодно капитально перекрыли ход в бухту и от чужих катеров, и от мини-подлодок, и от боевых пловцов. Для своего катера сделали шикарную кран-балку, с помощью которой попросту переносили его из пролива в бухту и ставили с воды на воду. Что ей, блин, 25 тонн?

У нас на такой бетонной дуре непременно написали бы лозунг. Например: "Енисей покорен!", или "Планы партии - планы народа!", или даже в стихах: "Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики!". Здешние были проще, написали сурово, но внятно: "NO ENTER! PRIVATE PROPERTY! ARMED REACTION!" Короче: чужие, валите все на хрен, пока стрелять не начали.

Когда ребятки застроповали катер и кран-балка потянула его вверх, у меня немного дух захватило. На двадцать метров в воздух подняли, тросики, конечно, стальные, надежные, но все-таки... Падать пришлось бы на бетонный откос плотины или на окрестные скалы, а с такой высоты, наверное, очень больно. Но нас перенесли просто изящно, не раскачав при повороте стрелы, и мягко приводнили, особо не плюхнув. Зато, пока ехали по воздуху, я сумел поглядеть и на бухту, и на парк, и на дом, и на речку с высоты чаечьего полета. Благо, уже почти совсем рассвело.

Катер быстро пересек бухту и подошел к уютному причалу, где дремали с десяток небольших спортивных яхт и моторных лодок, предназначенных, я думаю, лишь для прогулок по этой самой частной бухте. На пирсе позевывали - небось всю ночь пробдили! - два крупных, супертяжного вида дяденьки с пистолет-пулеметами "CALICO", висевшими под мышкой на ремешках. Фьерро первым соскочил на пирс, затем мои сопровождающие довольно аккуратно выгрузили меня.

- Босс спит, - явно завидуя хозяину, произнес один из парней, охранявших пирс. - Как ему передали, что вы подошли к плотине, так он перестал паниковать, успокоился и решил вздремнуть. А до этого всю ночь не спал, переживал очень.

- Дело того стоит, - важно заметил Фьерро и пошагал с пирса. Меня повели следом. Пахло тут - обалдеть! Рай, да и только. Хотя, конечно, обитателей здешних я бы к ангельской породе не отнес.

По асфальтированной лестнице мы поднялись с причала на обрыв, где очутились на аллее, обсаженной симпатичными деревцами и ровно подстриженными кустиками. Не длинной, метров с полсотни. В конце аллеи оказался забор из металлической сетки, приваренной к стальным рамам, и раздвижные ворота, около которых дежурили пареньки вроде тех, что на пирсе. Фьерро они поприветствовали кивками, не сказав ни слова, и пропустили нас за забор. Тут аллея расходилась в двух направлениях параллельно ограде. Мы свернули направо.

Замок, сооруженный некогда непутевым дядюшкой доньи Мерседес, стоял на небольшой возвышенности, и его стены хорошо просматривались в просветы между листвой. Птички щебетали, перепархивали через дорожку. Встретился совсем мирного вида мужичок в майке, легком комбинезоне и бейсболке, который усердно поливал из шланга большую клумбу. На нас он постарался не смотреть и специально повернулся спиной, чтобы не видеть, как кого-то по этим райским кущам водят в наручниках. Ручаюсь, что если бы я чего сказать попробовал, так он бы и уши заткнул: "Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу!"

К замку мы не пошли, а свернули в аллею-тупичок, закончившуюся бетонным забором, ограждавшим площадку примерно 10х10 метров. Посреди нее стоял одноэтажный домишко. Неприятно смотрелась только спираль Бруно поверху забора. Кроме того, едва мы подошли к этому сооружению, как загавкало сразу несколько псов. И явно не тойтерьерчиков, а малость покрупнее. В стальную калитку здесь ворот не было - нас пропустил улыбчивый усатый сеньор, коптивший небо сигарой.

- Это новый постоялец? - спросил он, ткнув в меня пальцем.

- Именно, - кивнул Фьерро. - Поручаю его тебе, Игнасио.

В тесном дворике на меня ласково оскалили клыки шесть немецких овчарок. Естественно, такой добрый хозяин, как Игнасио, не мог ограничивать собачью свободу, и все зверье было на беспривязном содержании, ну и, конечно, без намордников.

- Здесь есть все, что нужно для хорошего отдыха, - сообщил Игнасио, открывая дверь в домик, - туалет с унитазом, душ с горячей водой и койка, чтобы отоспаться всласть. Чем тебя тут будут кормить и когда - не мое дело. Можешь загорать во дворе, но не ближе, чем в метре от забора. Там по траве прокрашена белая полоса. Заступишь за нее одной ногой - собаки зарычат, переступишь обеими - схватят. Подружиться с ними нельзя, попробуешь прикармливать или называть их по именам - покусают. Не бери в руки ни камней, ни палок, не выноси во двор табуреты - тут же познакомишься с клыками. Ну, и, конечно, не спорь со мной и не ругайся, не говоря о том, чтобы поднять на меня руку. Раздерут в клочья.

- Вот этого нам не надо, - недовольным тоном предупредил собачника Фьерро. - Он нам нужен живой и только живой, так что предупреди собачек, чтобы они были поаккуратней. Чтобы брали за пятки, а не за глотку. Понял? Иначе босс тебя самого на цепь посадит.

- Я постараюсь, - поспешил поправиться Игнасио, - выше икр брать не будут.

Перспектива была приятная. Одно спасибо, сняли наручники. Фьерро удалился вместе со своими бойцами, а я плюхнулся на койку, расположенную в комнатке размером с вагонное купе. Окошка в ней не было, но имелся вентилятор. Он монотонно и вкрадчиво урчал, напоминая, что я маленько не выспался. Я позевал-позевал да и заснул на радость собаководу, который мог спокойно заняться своими четвероногими друзьями.

Ему-то было хорошо, а мне не очень. Вместо того, чтобы нормально отдохнуть от неприятностей, пережитых наяву, пришлось возвращаться в кошмар Полутьма комнаты, куда меня поселили головорезы Косого, как-то незаметно перешла в кромешный мрак обесточенного подземелья, а прохлада, навеваемая вентилятором, - в ледяной холод подземной воды, затопляющей подземный дом...

Дурацкий сон № 7 Дмитрия Баринова.

К свету

Она хлынула потоком, эта вода. Я и пикнуть не успел, как она залила меня по шею, а затем подняла почти к самому потолку холла. Наверно, я не догадался бы об этом, если бы, барахтаясь, не задел рукой за светильник, привинченный к стене. Потому что темень была совершенно непроглядная. Но поскольку я сразу нащупал стену и понял, что держусь рукой за бра, которое было прикреплено примерно в семи футах от пола, то смог представить себе уровень воды. Потолок находился на высоте в десять футов, стало быть, вода оставила мне (я еще не знал, куда делась мисс Уильямс) чуть больше трех футов, но в том, что она быстро поднимается и скоро воздуха не останется вовсе, я был совершенно уверен. Спасения я не ждал. И молился - если это можно назвать молитвой, потому что я ни одного слова не мог припомнить' - только о спасении души. Мне отчего-то показалось, будто в этой пещере и впрямь орудует Сатана...

Внезапно в дальнем от меня углу затопленного холла вспыхнул свет. Загорелась лампочка на каске. Я помнил, что мы с Тиной садились в автомобиль без касок и склад тоже обшаривали с непокрытыми головами. На секунду даже появилась радостная мысль: может быть, это спасатели?

Но оказалось, что лампочка зажглась на каске Тины. Учительница плавала в трех ярдах от меня, держась одной рукой за верх вешалки, а другой - за деревянный стул, всплывший кверху ножками. При свете лампы стало видно, что вода уже затопила все дверные проемы, и от поверхности воды до потолка осталось всего полтора фута. То самое бра, за которое я уцепился, почти совсем скрылось в воде. А на поверхности плавали разные предметы, всплывшие с пола.

- Майк! - крикнула мисс Уильямс, высветив меня своей лампой. Держись! Я сейчас подплыву к тебе.

Она действительно поплыла в мою сторону, расталкивая все плавающие предметы. Один из них в результате оказался почти рядом со мной. Как ни странно, он был не деревянный и не пластмассовый. Сперва мне показалось, будто это какая-то жестяная коробка, но чуть позже, когда Тина, а вместе с ней и свет приблизились ко мне, я увидел, что это тяжеленный черный ящик. Вот уж не думал, что эта тяжеленная штуковина всплывет! Он был, пожалуй, намного тяжелее ящика с кетчупом. Но кетчуп не всплыл, а этот плавает. Я нащупал кольцо, приделанное к торцу ящика, и продел в него палец. Потом потянул ящик к себе и почувствовал, что он не тяжелее пакета с молоком.

В этот момент подплыла мисс Уильяме.

- Держись! Держись, ради Бога! - пробормотала она. - Бог нам поможет!

В это я не верил совершенно.

- Надо попробовать выплыть отсюда в туннель. - Она явно молола чушь, потому что я прекрасно помнил - свод автомобильного туннеля был намного ниже, чем пол холла. Если вода залилась сюда и добралась почти до потолка, то в туннеле ловить нечего. Там вода уже давно заполнила все до самого верха. А проплыть отсюда через ангар в грот нам не удастся - не хватит воздуха.

- Там может быть больше воздуха, - продолжала Тина. - Там мы сможем продержаться. Нас найдут и спасут!

Но по тому, что она не торопила меня нырять и перебираться в туннель, я понял, что она болтает, чтобы меня утешить и не дать совсем упасть духом. Она тоже понимала, что мы погибаем, но не хотела, чтоб и я потерял надежду... Чудачка! Наверно, думала, что я грудной младенец.

Холод воды вытаскивал из меня жизнь даже быстрее, чем сама вода, подступавшая к потолку. Теперь и фута до потолка уже не оставалось. Оторвать руку от бра я не мог, хотя это пора было сделать: бра было на целый фут под водой, продолжая за него цепляться, я мог захлебнуться.

Мне казалось, что лучше, если все произойдет быстрее... Но когда вода уже касалась моих губ, я все же сумел отцепиться от светильника и держался теперь только за ящик. Одной рукой - за кольцо, другой - просто так, за холодный бок. Тина плавала рядом, держась за стул. Она явно теряла силы.

- Господи, спаси нас! - лепетала она, уже не заикаясь о том, чтобы нырять и выплывать через туннель.

У меня не было сил говорить. Мне только очень сильно, так сильно, что дальше некуда, захотелось вырваться отсюда, из этой мокрой преисподней на свежий воздух. И чтоб Тина тоже спаслась, хоть она была во всем виновата. Очень захотелось, потому что макушка коснулась потолка и стало ясно: жить осталось даже не пять минут, а много меньше. И тут произошло нечто совершенно невероятное.

Вспышка! Ярчайшая, будто от взрыва атомной бомбы, про которую нам рассказывала Тина, вспышка ослепила меня на несколько секунд. Была даже мысль, что это и есть смерть... (Обрыв памяти.)

Небо голубое и чистое - ни облачка. (Я-Баринов в этот момент даже подумал, что сон кончился.) Надо мной жужжал шмель или пчела, а с боков поднимались стебли высокой травы. Я зажмурил глаза, открыл их опять. Нет, небо не исчезло, не появился опять потолок подземного дома и черная вода. Может, все это пригрезилось? Нет, одежда была мокрая, хотя солнце, гревшее вовсю, немного подсушило ее. А на пальце правой руки ощущалось кольцо...

Я сел. Огляделся. Да, я находился на небольшой полянке, между сосен, росших на склоне горы. И рядом со мной лежал тот самый черный ящик с кольцом на торцевой стенке, через которое был продет указательный палец правой руки.

В десяти ярдах от меня лежала мисс Уильямс. Она была жива и опиралась на локти, крутила головой, будто боксер, получивший нокаутирующий удар и не понимающий, как очутился на полу.

- Боже мой! - воскликнула она. - Мы живы!

А я сомневался. Может быть, мы умерли и перешли в иной мир? Но тут с небес донесся свист турбин. "Боинг-707", судя по раскраске хвоста относившийся к компании "Пан Америкэн", рассекая небесную синь, прошел над горой и исчез из виду. Вряд ли в Раю нужны самолеты. Нет, мы явно были на Земле.

Я встал, отцепился от ящика, пощупал руки-ноги - все цело, ничего не болело. Тина тоже встала, посмотрела по сторонам и увидела ящик.

- Он тоже здесь? - удивилась она.

- Да, - сказал я. - Я же плавал, держась за него.

- Плавал? - Она поглядела на меня как на идиота. - Ты не ошибся? В нем верных семьдесят фунтов веса.

- Я это точно помню, мэм. И сам удивлялся. Но он действительно плавал, если бы не он, я бы утонул.

Тина подошла к ящику и подцепила его пальцем за кольцо.

- Не может такого быть, - сказала она, - я не могу его оторвать от земли. Такая штука должна была тебя утопить.

- Но он плавал! - упрямо произнес я. - Может, вы еще скажете, что мы вообще в пещере не были?

- Нет, не скажу. Мы там были. Вот и одежда мокрая. Кстати, неплохо было бы, если б она высохла, а то мы простудимся...

И опять сверкнула вспышка!

На сей раз я быстро открыл глаза. Ничего вокруг не изменилось,

мисс Уильямс стояла на том же месте, и палец у нее был продет через кольцо на торцевой стенке черного ящика. Ни огня, ни дыма нигде не было видно, но мне стало заметно теплее и комфортнее. Уже через секунду, ощупав одежду, я понял отчего.

- Все высохло! - вскрикнула Тина. - Одежда сухая, будто ее жарили на солнце часов пять, а потом еще и утюгом прогладили!

- Это ящик! - неожиданно догадался я. - Он исполняет желания! Как в сказке!

- Не может быть... - пробормотала мисс Уильяме, отшатываясь от ящика, словно от гремучей змеи.

Мне захотелось проверить. В то время как мисс Уильяме с дурацким выражением оторопело стояла в стороне, должно быть, размышляя, как данное явление согласуется с теорией относительности Эйнштейна, я подошел к ящику и потребовал:

- Хочу, чтоб здесь появился "Кадиллак"!

Нет, ничего не получилось. Никакой вспышки не последовало, и "Кадиллак" не появился. Я даже украдкой на небо глянул, думая, что, может, увижу, как этот "Кадиллак" оттуда падает, но там, кроме солнца, ничего не было.

- Не надо придумывать глупости, Майк, - снисходительно усмехнулась Тина, чудес не бывает...

- Но ведь мы были в пещере! - вскричал я. - Еще и полчаса не прошло. За это время наша одежда не успела бы просохнуть. Мисс Уильямс задумчиво посмотрела на ящик.

- Вспомни, пожалуйста, все, что можешь. Самые последние мгновения в пещере.

Я даже лоб наморщил, припоминая:

- Там вода уже у потолка была. Я держался за ящик...

- Как ты держался? - перебила Тина. - Покажи! - Мне пришлось просунуть в кольцо палец одной руки и обхватить ящик другой. Мисс Уильямс задумчиво поглядела и сказала:

- Когда мне захотелось, чтоб одежда была сухая, я держалась только за кольцо...

В этот момент мне тоже пришла в голову эта идея. И я почти сразу же подумал, что если б я не орал: "Хочу "Кадиллак!", стоя рядом с ящиком, а представил себе такую машину, просунув палец в кольцо, то...

Бац! Вспышка полоснула по глазам!

Я еще не успел открыть их, когда услышал испуганно-восхищенный голос Тины:

- Боже мой! Дьявольщина какая-то!

Ну, вот он, этот "Кадиллак", стоит посреди полянки. Появился. Только отсюда на нем никуда не уедешь. Дороги-то нет. Сосны стоят плотно, и на такой длинной машине, как эта, да еще и по горному склону между ними не продерешься. Но факт есть факт. "Кадиллак" появился из ничего! Настоящее чудо!

Тина со страхом подошла к автомобилю. По-моему, она даже принюхивалась к нему, не пахнет ли серой? Черный лак, хромированный металл отделки. Блеск! Американская мечта на четырех колесах. Престиж и имидж! Я помнил, как целый час глазел на такой, когда был с отцом в автосалоне мистера Логана. Наверно, Логан выставил "Кадиллак" ради престижа. На такую покупку у нас в городе вряд ли нашелся бы желающий. Это прожорливый крокодил, который за месяц слопает целую цистерну бензина. Да и гараж у нас такой, что капот этой дылды будет торчать на воздухе. Но все-таки шикарно было бы подкатить к школе на такой штуке! Самому сидеть сзади, перед баром и цветным телевизором, а за руль посадить какого-нибудь здоровенного детину в фуражке. Чтоб он, остановившись, открыл правую заднюю дверь и сказал: "Прошу вас, сэр!"

Хорошо, что к этому времени я уже не держался за кольцо. Мне все так живо представилось, что наверняка черный ящик реализовал бы мои фантазии.

Тина тем временем открыла переднюю дверцу, осторожно села за руль, дотронулась до баранки - почти, как до змеи, ей-Богу! - и нажала клаксон. Бибикнуло.

- Он с полными баками, - сообщила она. - Хоть сейчас можно ехать. Только куда?

До нее тоже дошло, что выехать с этой полянки невозможно. Но я сразу подумал, что если эта черная штука - почему-то мне захотелось придумать ей какое-нибудь название - вытащила нас из затопленной пещеры, то она же, наверное, сможет нас и домой доставить вместе с "Кадиллаком". Я втащил ящик на сиденье, уселся рядом с мисс Уильяме и продел палец в кольцо... Вспышка!

Самое интересное, что я не очень точно представлял себе, куда надо перемещаться. Сначала захотелось прямо к нашему дому, потом к школе, чтоб похвастать "Кадиллаком", затем на площадку салона. Видимо, эта чертова сила, которая сидела в ящике, все-таки выполнила последнее желание.

Конечно, днем тут никого не было. Ни машин, ни людей. Тина посмотрела на меня и на ящик, а затем пробормотала:

- Это страшная штука! Она может... ВСЕ!

- Ну и что, разве это плохо? - удивился я.

- Понимаешь, этот черный ящик может принести и пользу, и вред. Представь себе, что кто-то, обидевшись на весь мир, пожелает Конца Света?

- На кой черт человеку, у которого в руках этот ящик, желать Конца Света? - удивился я. - Это же как джинн из арабской сказки. Хочешь - дворец выстроит, хочешь - автомобиль подарит.

- Ты лучше убери руку от кольца! - строго сказала Тина. - У людей, пресыщенных богатством и властью, появляются самые идиотские желания. Неожиданные, непонятные, нелогичные. Император Нерон Рим сжег. Калигула своего коня провозгласил сенатором. А в нашем сумасшедшем мире кому-нибудь захочется атомную войну устроить.

Я отдернул руку от ящика. Действительно, иногда мне хотелось, чтоб началась атомная война. Например, в те дни, когда я шел в школу, не выучив уроков. Правда, теперь, наверно, ничего такого не надо. Можно за один день сделаться профессором всех наук.

- Но почему вы думаете, мисс Уильямс, - обиженно сказал я, - что мне захочется устроить атомную войну или там Конец Света? Я же не идиот.

- А ты уверен, что этот ящик непременно останется у тебя? Ты представляешь себе, что будет, если хоть кто-то узнает, что черный ящик у нас? На нас начнут охотиться.

Мне стало страшно.

- Но ведь если мы его выбросим, - произнес я, - кто-то может его подобрать? И сдуру наделает таких дел, от которых с ума сойдешь!

Тина задумалась. Как видно, ей это тоже не понравилось бы.

- Вот что, - сказала мисс Уильямс. - Давай сюда ящик. Мы еще разок воспользуемся им. Попробуем перебраться в Хьюстон. У меня там работает однокурсник, Милтон Роджерс, очень серьезный физик, который, наверно, подскажет, что делать.

Она продела палец в кольцо... Вспышка!

Старый друг лучше новых двух

Я-Баринов открыл глаза с явным сожалением. У Майка Атвуда и его учительницы дела пошли на лад, хотя и самым фантастическим образом. Конечно, чего во сне не привидится, тем более если этот сон достался в наследство от товарища, заполучившего тяжелую контузию на вьетнамской войне. Черный ящик был похлеще, чем перстеньки Аль-Мохадов, с которыми у меня лично тоже связано много всяких фантастических воспоминаний. Но точно так же, как и перстеньки, этот ящик не существовал лишь как плод больного воображения. Особенно четко я понял это, когда прозвучала фамилия Милтона Роджерса.

Впервые я эту фамилию узнал от... Майкла Атвуда, в которого переселился Ричард Браун. Это он встретился с профессором в Хьюстоне. Именно Милтон Роджерс поведал ему свою полуфантастическую версию исчезновения "Боинга-737", на котором летели Киска и прочие. И этот самый Роджерс погиб в автомобильной катастрофе через два дня после встречи с Брауном-Атвудом. Странное совпадение?

Интересно, что же было дальше? Осталось легкое чувство досады, что сериал, который мне показывали во сне все последние дни, оборвался на самом интересном месте. К тому же в прошлых сериях Майку и Тине приходилось много хуже, чем мне наяву. Теперь ситуация поменялась. Они-то выкарабкались из своей Преисподней, а я, очень может быть, только-только подошел к ее порогу. Сейчас я, пожалуй, с удовольствием очутился бы на месте малыша Атвуда в затопленной пещере, имея под рукой чудесный ящик, исполняющий все желания. Реальность, в которую я вернулся, была похуже, хотя внешне и не была такой жуткой.

Разбудил меня собачник Игнасио. Он без особых церемоний тряхнул меня за плечо.

- Просыпайся! У тебя деловая встреча, сеньор Беспорточник! Тебе принесли выходной костюм.

Два здоровых мулата в черных очках, подпиравшие филенки узкой двери квадратными спинами, гнусно загоготали.

Одежду мне выдали, это точно. Майку, шорты и кроссовки на липучке. Шнурков, конечно, не доверили. Умелый человек ими и сам удавиться сумеет, и кого другого придавит. Майку отпустили драную, мечту московского панка. На ней когда-то была картинка, но сейчас - надо думать, лет двадцать спустя! - все вылиняло до неразличимости. И шорты выглядели, как после пулеметного обстрела. Ну, да что там! Дареному коню в зубы не смотрят.

Когда я оделся, мулат, тот, что повыше, приказал:

- Выходи. С тобой хочет поговорить босс. На всякий случай помолись о спасении души!

Молиться я, конечно, не стал. Во-первых, не умел, а во-вторых, не чуял надобности. Все-таки с Доминго Косым у меня в прошлом не было особых неприятностей.

Мулаты, должно быть, не очень надеясь на свои мышцы, пристроили мне на запястья браслетки. Чудаки, ей-Богу! Бежать от них мне было некуда - мы же на острове находились, и охранников с оружием тут было до фига.

Они повели меня не в замок, а в другую сторону. Мне это не понравилось. Черт его знает, не переборщил ли я сегодня ночью со своими россказнями? Напугал дуралея Фьерро своими мифическими "чеченскими родственниками", а он в свою очередь - Косого. Кто его знает, может, он уже набрал по спутниковой связи номерок и орет сейчас в трубку: "Это Джохар Мусаевич? Здравствуй, дорогой! Как не узнал, слушай?! Доминго Косой говорит..."

Нет, вроде бы Фьерро обмолвился, будто Дудаева убили. Ну и вообще, шуточки пора кончать, дело серьезное. Шлепнуть ведь могут. Просто со страху, чтоб не ввязываться в крупную разборку. Эх, отстал я от жизни за два года! Черт его знает, что теперь и как?

После пятиминутной прогулки по аллеям меня привели на теннисный корт. Там происходил занятный по форме матч между двумя приятно смуглявыми девицами, которые орудовали ракетками, будучи одетыми намного легче, чем положено в этом виде спорта. На них вообще ничего не было. Дядюшка Доминго в окружении группы товарищей наблюдал за состязанием из инвалидной коляски. Правый глаз у него аж из орбиты выпрыгивал. Был бы левый, тот тоже не удержался бы.

Мои конвоиры остановились перед калиткой, ведущей на корт, и ожидали команды. Должно быть, не решались о себе напомнить. Их узрел кто-то из окружения Косого, шепнул на ухо боссу, и тот объявил соревнования завершенными. Теннисистки подошли к Доминго, тот ласково пошлепал их по влажным попкам и прилепил на животики по зеленой бумажке. После этого девочки убежали в направлении бассейна, просматривавшегося за ближайшими кустами, а меня повели на аудиенцию к боссу.

- Сеньор Родригес! - Косой изобразил радушнейшую улыбку. - Боже мой, вот уж не чаял увидеться! Никак не думал, что вы окажетесь здесь, так близко.

- Что делать, дон Доминго, - сказал я, - такой вот поворот судьбы.

- Усадите его, ребятки! - велел Доминго. - Невежливо заставлять гостя стоять.

Мулаты подставили мне стульчик на металлических ножках, я уселся и мог продолжать беседу в более комфортных условиях, хотя и со скованными за спиной руками.

- Нет, я скажу тебе серьезно, парень, - ухмыльнулся сеньор Ибаньес, - мне и вправду очень приятно тебя видеть. После того как эти кретины-коммандос продырявили мне ходули и отволокли меня в тюремную больницу, где сдохнуть проще, чем поправиться, я думал: "Пресвятая Дева, спаси и помилуй того, кто вытащит меня оттуда!" Они - он обвел рукой почтительно склонившихся над ним помощников - уже сидели по камерам, ожидая как минимум по пять-десять лет за уклонение от уплаты налогов, а некоторые виселицы или пожизненного за пять-шесть убийств. История такого не знала, клянусь Христом! Мы, "морские койоты", после десяти лет благоденствия сели на нары! Президент Соррилья явно сходил с ума. И вдруг свобода, безопасность, извинения за незаконный арест! Еще более невероятное событие. До этого у нас на Хайди либо вообще не сажали, либо сажали так крепко, что уже не выпускали. А тут фантастика! И кому же, ребята, мы должны быть благодарны за все это?

Косой сделал небольшую, но очень эффектную паузу. Прав был, ё-мое, товарищ Шекспир: "Весь мир - театр, а люди в нем актеры!"

- А должны мы благодарить, - громогласно объявил Косой, - нашего дорогого Анхеля Родригеса Рамоса, то бишь Деметрио Баринова, который крепко тряханул за мошонку старого вонючку дона Хосе Соррилью.

"Койоты" изобразили бурные, но непродолжительные аплодисменты. Доминго поднял вверх волосатую пятерню и прекратил овацию.

- Однако все было бы совсем хорошо, - резко сменил тон Косой, - если б тот же самый Анхель вкупе со своим папашей и колумбийским воротилой Даниэлем Перальтой не запродали нас с потрохами этому чертову шейху Абу Рустему. Теперь все, что мы тут ворочаем, приходится делить с этим арабом. Все так хитро построено, что мы не можем ни перерегистрировать свой филиал "Rodriguez AnSo incorporated", ни продать его. Перальта остался генеральным менеджером и ворочает всеми делами из Барранкильи. Туда, конечно, таким скромным, а главное, очень доверчивым и простодушным ребятам, как нам, не добраться. А его Новый босс Абу Рустем вообще сюда носа не кажет из своих Эмиратов. Доверенность на ведение дел, которую я от него получил, составлял какой-то садист. Это я вам точно говорю, компаньерос, садист! Только извращенец мог так ограничить права управляющего филиалом, я не могу лишнего сентаво заработать. Это рабство, сеньоры, клянусь Христом!

"Койоты" мрачно насупились и посмотрели на меня устрашающими взглядами. Другой бы на моем месте подумал, что его сейчас резать будут, пасть порвут, моргалы выколют, а мне даже смешно стало. В Косом великий комик умер, на хрена его только в бандиты занесло? Это все проклятый тоталитарный строй, гадский лопесизм виноват. Искалечил, понимаешь, судьбу молодого дарования. Все-таки жалко, что у нас с Киской революция не получилась. Мы б Косого в лагерь посадили, он бы там среди зеков художественную самодеятельность организовал, может, даже народный театр. А потом, после перековки, получил бы звание народного артиста республики, как Георгий Жженов.

От этих дурацких размышлений - а чего еще делать, когда руки скованы? - я улыбнулся. По-моему, Косому это не очень понравилось. Он-то, наверно, припугнуть меня хотел, а я зубы скалю.

- Пока ходили слухи, что сеньор Родригес и его жена покончили жизнь самоубийством (роли опереточных злодеев Доминго играл бы просто классно!), все мы, "койоты", скорбели об этой тяжелой утрате. Многие полагали, что Анхеля замучила совесть. На этой совести много нехороших дел, за которые любого другого надо было бы нижней частью тела окунуть в серную кислоту, верхней - в негашеную известь, а то, что после этого останется, - смешать с дерьмом. Вспомним, ребята, кто изрешетил, как дуршлаг, несчастного больного старика Бернардо Вальекаса? Кто продолбил в упор башку Алонсо Чинчилье, а за много лет до этого - его брату Арнальдо? Кто провернул дырки в таких шикарных парнях, как Лучо Пеньяфьель, Бартоло Кинтана, Тимо Дьегес, Эрмило Тойа? Кто угробил в подземельях нашу восходящую звезду - юного Эктора Амадо и похитил его престарелую тетушку Эухению?

Тут я возмутился. Ну и паскудник же ты, дядя Доминго! Ладно, первые семь трупов могу взять на себя, хотя я лично предлагал Сифилитику разойтись по-хорошему и "замочил" всю кодлу только в пределах необходимой обороны, так же, как когда-то Арнальдо Чинчилью, которого давно крабы съели. Но Эктором Амадо меня попрекать? Или похищением Эухении Дорадо?

- Завязывай, Доминго, - сказал я на языке Мануэль-Костелло, - не пробивай народ на слезу. А то ты сейчас скажешь, что я тебе ноги прострелил и два года не даю им срастись как следует. Дедушка Сифилитик, между прочим, получил пули от Алонсо Чинчильи, и ты знаешь это не хуже меня. Я только чуть-чуть ему помог, направив дуло в нужную сторону. Что же касается братишек Арнальдо и Алонсо, то во всем виновата их дурацкая привычка попадаться под горячую руку. Предупредите об этом Адриана, он небось последний мужчина в доме остался. И вообще, пора прекращать эту комедию. Если охота была устраивать судилища, так шел бы учиться на юриста, а не на бандита. Не изображай, что ты обожал Эктора, как родного сына. Уж я-то знаю, как цапались "койотас сениорес" с "койотас хуниорес". Небось ты полчаса плясал ча-ча-ча, когда узнал о том, что его пристрелили ребята Сарториуса. Ну и, наконец, очень хорошо, что здесь нет Эухении Дорадо. Она темпераментная женщина и выцарапала бы тебе последний глаз, если б услышала, как ты обозвал ее "престарелой".

Получилось неплохо. Доминго хмыкнул:

- Да, тут я должен извиниться. Бабулька еще сексуальна. Но тем не менее невозможно отрицать, что насвинячил ты нам немало. Ненамного меньше, чем принес пользы. Если б ты уже был трупом, я бы, наверно, все простил, как завещал Христос, но ты живой и ведешь себя с обычной наглостью. Это понятно. Нам ничего не стоило бы "замочить" тебя на больничной койке. Передали бы Сусане нужную дозу лекарства, она бы запустила тебе его в вену, и проблема решилась бы без кровопролития. Но я потратил время и деньги для того, чтоб доставить тебя сюда живым. Поскольку ты не дурак, то догадываешься, что нужен мне живым. И ты прав.

- Тогда на кой черт ты канителишься? - проворчал я. - Деловой человек не стал бы устраивать шоу, а сразу перешел к делу. Мог бы тут же объяснить ситуацию: мол, Анхелито, напиши письмишко папочке, чтоб поговорил с этим Абу Рустемом или нажал на позвонок Перальте. А то, мол, совсем озверел Черный Абдулла (несмотря на то, что Ибаньес, конечно, никогда не видел "Белое солнце пустыни", я не удержался от соблазна помянуть Abdullah-Negro), без штанов оставил. Ну и, конечно, ежели вы, дон Серхио, не войдете в понимание нашего бедственного положения, то такого-то числа вышлем вам башку вашего сыночка ценной бандеролью. Само собой, что я такое письмишко напишу, и ты сможешь откатать его по факсу. Номер дам, по крайней мере тот, что был два года назад.

- Справедливо, - согласился Косой, - учтем твой мудрый совет. Мне бы, старому дураку, ни за что не догадаться...

Вот сукин сын! Еще издевается! После этой фразы Доминго я погрустнел.

Нет, пожалуй, у него не только на это наметки есть. Еще чего-то выторговывать будет. Что именно? Долю в фонде О'Брайенов? Может, секрет "Зомби-7"? Ну неужели этот дурак до такой наглости дойдет?

Я решил его припугнуть.

- Конечно, я попросить не откажусь. Мне жить хочется, и насчет серной кислоты для нижней части тела верно подмечено, и насчет негашеной извести для верхней неплохая задумка. Но это я. Отец - это другое дело. С ним надо очень аккуратно торговаться. Был, знаешь ли, случай, когда я сомневался, не подложил ли мне отец мину в багажник. Он меня так любит, что регулярно на смерть посылает. И ежели вдруг окажется, что ты за мою шкуру слишком большие суммы начнешь требовать, то он и отказать может. Конечно, наверно, всплакнет украдкой, если что, но и вас без поощрения не оставит. Говорят, что у нас сейчас сокращение ядерного арсенала идет. Так что если к вам сюда случайно залетит что-нибудь такое на сто килотонн - не обижайся! Шутка, конечно.

Доминго весело засмеялся.

- Всегда говорил, что ты славный парнишка! Я думаю, что ты будешь хихикать даже тогда, когда тебе проденут акулий крючок через нижнюю челюсть и провезут на буксире за катером.

Это была вполне реальная угроза, хотя и прошедшая со смешком. Сеньор Ибаньес запросто мог устроить мне такой аттракциончик. Акулу на живца половить, конечно, интересно. Несмотря на тропическое солнышко, у меня по спинке пробежал морозец. Но я улыбнулся, хотя Косой явно усек небольшое замешательство, отразившееся у меня на морде.

- Доминго, ты когда-нибудь спал с Соледад? - спросил я. Косой немного прибалдел, потому что не ожидал такого вопроса.

- Нет, - сказал он с неожиданной откровенностью, - тогда я был слишком непрезентабельным для такой сеньориты. У меня не было ни одной целой рубашки и не хватало денег даже на пуговицы для ширинки.

- Жаль, что тебе не привелось этого испытать, - заметил я. - Тогда бы ты знал, что такое "страшно", и не пытался бы меня испугать всякой ерундой.

Теперь заржал не только Косой, но и все прочие "койоты". Такой юморок тут любили. Если б, паче чаяния, сеньор Ибаньес сказал что-нибудь вроде: "Конечно, спал. Кто у нас не спал с этой сучкой?", то я придумал бы еще какой-нибудь прикол.

- А вообще-то, - сделав серьезное лицо, посоветовал я, - ты бы все-таки хорошенько подумал, как вести диалог с моим папашей. Если б ты сделал жест доброй воли и не стал ему угрожать, у тебя было бы больше шансов на успех.

- Понимаешь, чикито, - ухмыльнулся Косой, - кроме твоего папаши, есть еще кое-какие ребята, которым ты зачем-то очень нужен. Все они, конечно, могут предложить немалые деньги, а также целый пакет неплохих услуг. Могу сказать пока, что, не считая твоего папочки, существует четыре конторы, которые проявляют интерес к такому приобретению.

- Мне уже говорили, что ты решил провести нечто вроде аукциона.

- Правильно говорили. Товар, который пользуется спросом, растет в цене. Поэтому все, что ты слышал насчет серной кислоты, негашеной извести и морской прогулки на крючке, - просто дружеские шутки. Пока идет торговля, ни один волосок не упадет с твоей головы, благо у тебя она еще и не начинала лысеть. А если это случится, то с того, по чьей вине это произойдет, я просто сниму скальп и заставлю сожрать под соусом из собственного дерьма.

- Оригинально! - ухмыльнулся я.

- Конечно, конкурентам, которым мы предложим поучаствовать в "аукционе", сказал Доминго, - придется играть вслепую. Более того, некоторые, - например, Марсела Браун, - даже не подозревают, что у них куча соперников.

И ты дурачишь бедную девочку?

- Я? Дурачу? Обижаешь, ей-Богу! - состроил гримасу Ибаньес. - Эта бабенка сама кого хочешь одурачит. Она почти убедила меня, что ищет своего муженька Ричарда Брауна. Того самого парня, с которым мы последний раз виделись на бывшей асиенде "Лопес-23". Тот Браун уже два года как труп. Это я знаю точно, потому что капитан Гонсалес, который заведует полицией Лос-Панчоса, вызывал меня и показывал мне бренное тело. Конечно, Гонсалесу очень хотелось повесить это дело на моих ребят. Должно быть, проигрался в казино и хотел разжиться до получки. Ну, я чуть-чуть ему отстегнул по доброте душевной, хоть открутиться было без проблем. Брауна очень толково изрешетили из автомата в упор. Провалялся он к тому времени уже месяц, и от него осталось не много. Но все мы (тут Косой широким жестом обвел руками своих подручных) как раз в это время сидели в тюряге. Я думаю, что его пришил Сарториус. Поэтому мне было наплевать, где Марселита будет искать своего благоверного.

- Что ж ты не сказал ей, что его убили?

- Я ж тебе говорю: от него осталось очень мало. Гораздо больше костей, чем мяса. Если бы не остатки комбинезона, мне бы нипочем не опознать его. Там была кожаная заплата на рукаве, я ее еще на асиенде приметил. Но Гонсалесу, само собой, я не стал докладывать, потому что тогда он содрал бы с меня минимум пять тысяч песо. Раз знаешь, кто это, значит, ты и "замочил". Полицейская логика! С другой стороны, если на то пошло, скажешь Марселе, что видел труп, она побежит к Гонсалесу. Опять ему зацепка, чтобы содрать с меня отступного.

- А не мог быть в комбинезоне Брауна кто-то другой?

- И это могло быть. В конце концов, мне на этого Брауна было наплевать. Сдох он или не сдох, он это или не он - моя команда была ни при чем, это точно. Что бы там Марсела со своими холуями ни накопала, меня это не касалось. Опять же нехорошо отнимать у вдовы последнюю надежду. Но для порядка я приставил к ней Харамильо Ховельяноса, ты его знаешь, конечно. И выяснилось, что эта дрянь уже добралась до тебя и объявила, будто ты есть Ричард Браун. Пришлось сделать ей маленькую заподлянку.

- За что ее забрали?

- По подозрению в контрабанде наркотиков, конечно. Это проще всего устроить. Но сажать ее надолго я не собирался. Пару суток посидит, а потом дам команду, чтоб ее выпустили. Пусть честно участвует в торгах. В конце концов, мы все-таки нашли тебя первыми. А эта стервочка решила ухватить тебя забесплатно. Так дела не делают!

- Допустим, мне Марсела не особо нужна, - сказал я, отвечая откровенностью на откровенность. - Возиться с шестью чужими детьми, которые вряд ли признают во мне папочку, - удовольствие ниже среднего.

- Тем не менее, Анхель, ежели она предложит мне лучшие условия сделки, я продам тебя ей. Знаешь ли, "Cooper shipping industries" - приятное знакомство. Десять процентов акций я бы взял. Но твоя, так сказать, "супруга" прижимиста до ужаса.

- Надо думать, что это меня и спасет, - сказал я с надеждой. Доминго хихикнул.

- Познакомить тебя с другими претендентами? - заговорщицки произнес он. А то, возможно, тебе придется пожалеть об этих словах.

- Двух я назову тебе сам. Это Сарториус и "джикеи". Папашу мы уже считали, ладно. Но ты вроде бы говорил, что, кроме дона Серхио, было четыре конторы. Кого-то еще не назвал...

- Ты прав, как всегда. Сарториус, точнее, один парень от него, уже подал заявку на наш аукцион. Правда, пока все обрисовано очень расплывчато. "G & К", конечно, конкретнее, но там такие кайманы - честно скажу, что боюсь с ними работать.

- Ты бы мне про пятую контору рассказал...

Косой гнусненько ухмыльнулся и сказал:

- Контора как контора. "Le Prince adorable" называется. Зарегистрирована на Мартинике, миль пятьсот отсюда к северо-востоку. Имеет филиалы на Гаити, Гваделупе, Сен-Мартене и в Кайенне, то есть в Гвиане.

- Французской? - удивился я. - И что, им тоже нужен сеньор Родригес?

- Представь себе, нужен. И не просто нужен, а очень нужен.

- А чем она занимается, эта фирма?

- Всем. Продает, покупает...

- ...Вяжет веники и блины печет, - пробормотал я про себя, само собой, по-русски. Косой и ухом не повел.

- У этого "Принца", скажу напрямик, наиболее четкие предложения. И самые соблазнительные, если на то пошло. Но рассказывать тебе обо всех нюансах, наверно, еще рано. Ты и так сегодня узнал больше, чем достаточно. Мозги могут лопнуть от перегрузки.

- Спасибо за заботу. Мне тут все время в наручниках ходить придется? спросил я скромно.

- Нет, конечно, - вальяжно произнес сеньор Ибаньес, - сейчас тебя отведут к собачнику Игнасио, накормят обедом. Денька три поживешь там. Если будешь вести себя нормально, то переселю тебя в замок, сможешь спокойно ходить по территории парка. Но это потом. Должен же ты хоть чуточку ощутить неудобство. А то так понравится быть заложником, что уезжать не захочешь!

"Койоты" единодушно похихикали. Доминго кивком головы дал приказ, и мулаты, взяв меня под локотки, повели по аллее в направлении псарни.

- Каррамба! - проворчал тот, что был повыше, останавливаясь и задирая голову. - Опять летит!

- Ну и что? - беспечно произнес тот, что был пониже. - Этим гринго не прикажешь убраться. Они заплатили баксы и хотят пощекотать себе нервы.

- А щекочут нервы мне и хозяину! - раздраженно буркнул высокий. - Клянусь, когда-нибудь я возьму пулемет и шарахну по этой жужжалке!

Я тоже задрал голову. Над островом, на высоте не более ста метров, чуть накренясь, описывал круг моторный дельтаплан или дельталет, как их принято сейчас называть.

- Ладно, пошли, Эдуардо! - позвал меньший мулат. - Отведем этого молодца и сполоснемся в бассейне. С рыбками...

- Жди-ка, - мрачно отозвался длинный, - хорошо, если дадут пивка перехватить. Этот Мартин найдет нам работенку. Так что не раскатывай губы, Оскар.

Все так же, придерживая меня за локти скованных рук, Эдуарде и Оскар двинулись дальше. Моторное жужжание стало заметно громче.

- Смотри-ка, второй! - подивился Оскар, повернув голову. - Вышел из-за скал и идет за первым. Раньше они попарно не летали!

- На месте босса я бы распорядился пришить того козла, который устраивает эти полеты, - Эдуардо был явно настроен по-боевому. - В конце концов, это нарушает неприкосновенность частной собственности. Может, в суд подать.

- Воздушное пространство, - толково объяснил Оскар, - не может быть частной собственностью. Остров принадлежит хозяину, но воздух над ним хайдийский. А президент Морено не объявлял эту зону закрытой для полетов спортивных аппаратов.

Я порадовался юридической грамотности мулатов. Вот что значит жить в правовом государстве. Конечно, нашим бандитам похуже. Уголовный кодекс небось наизусть выучили, а вот с Гражданским пока нелады. И насчет Воздушного кодекса не очень соображают.

И тут жужжание дельталета внезапно оборвалось.

- Что он, заглох, что ли? - Эдуардо опять остановился, обернулся и задрал голову.

Я оборачиваться не стал. У меня не было желания любоваться полетами с наручниками на запястьях. Даже если у какого-то туриста-дельталетчика испортился мотор, и он собирается грохнуться на скалы или в море. Лишь бы не мне на голову.

Странным мне показалось лишь одно - то, что моторы заглохли сразу у двоих. Скорее они их просто выключили...

Дальше удивляться я не успел.

- А! - коротко вскрикнул Эдуардо, сильно дернул меня вправо и грузно повалился наземь. Ладонь его судорожно стиснула мой локоть, прямо-таки клещами вцепилась, и от этого рывка я тоже потерял равновесие. Оскар устоял, но ненадолго. Мое ухо услышало только неопределенный, шмякающий звук с вплетением легкого треска. В отличие от Эдуардо низкий мулат отпустил мой локоть и ничком рухнул на аллею. Я тоже шлепнулся, но на мягкое - на брюхо Эдуардо. Как раз крестцом, очень удобно, скованные руки я при этом придавил собственной спиной. Конечно, можно было попробовать встать, опираясь только на ноги, но для этого их надо было как следует подогнуть. Однако, поскольку я грохнулся поперек Эдуардо, подогнуть ноги мне мешал левый бок покойного.

В том, что оба конвоира повалились не от внезапного солнечного удара, я не сомневался. Само собой, что их жизнедеятельность прекратили с помощью чего-то очень бесшумного и точного. Даже не имея медицинского образования, можно было констатировать смерть. Головы обоих граждан провернули из очень крупного калибра, да так, что через выходное отверстие вылетела вся начинка черепной коробки - и "серое", и "белое вещество", понятно, вместе с кровянкой. Конечно, все эти вещества размазались по асфальтовой дорожке, причем всего в нескольких сантиметрах от моей рожи.

Нечего и говорить, что за пять секунд, в течение которых все произошло, я успел только испугаться. С ревом, задрав нос над моей физиономией, обдав меня вихрем горячего воздуха с запахом бензина, пылью и мозговыми ошметками, в раскаленную небесную синь рванулся дельталет.

Инстинктивно крутанувшись на месте, чтобы морду прикрыть, я перевалился на бок и увидел, что прямо на меня по аллее, едва не касаясь консолями подстриженных кустиков-шпалер, катит второй дельталет. Пискнул тормоз, аппарат остановился, и из него, будто черт из коробочки, выпрыгнул человек. Одним прыжком он оказался около меня, и последним, что я увидел, был аэрозольный баллончик, из которого прямо мне в нос пшикнула гадость, пахнущая не то духами, не то керосином, не то сиренью, не то черемухой.

Она, эта дрянь, тут же отправила меня в забытье. И, теряя сознание, я увидел отблеск вспышки, которой закончился прошлый сон...

Дурацкий сон № 8 Дмитрия Баринова.

Милтон Роджерс

...Когда я открыл глаза, то увидел, что наш "Кадиллак" стоит у тротуара, перед небольшим одноэтажным домом. Мисс Уильямс сидела за баранкой и оторопело переводила взгляд из стороны в сторону.

- Невероятно! - бормотала она. По-моему, Тина даже ущипнула себя за локоть, чтобы проверить, не грезится ли ей все это.

Потом она взяла себя в руки, подхватила черный ящик, на этот раз, как ни странно, он не показался ей тяжелым, и сказала:

- Вылезай! Мы на месте, только бы он был дома! У калитки, сваренной из стальных прутьев, она нажала кнопку звонка. Из дома вышла молодая женщина, помоложе мисс Уильяме. Рядом с ней трусил огромный мраморный дог. Он скалил на нас такие клыки, что мне стало не по себе.

- Здравствуйте, - сказала Тина, - вы миссис Роджерс?

- Да, - не очень приветливо ответила женщина, - что вам угодно?

- Я однокурсница мистера Роджерса, Тина Уильямс, учительница. А это мой ученик, Майк Атвуд. Нам необходимо встретиться с вашим мужем.

- Он назначал вам встречу? - пристально разглядывая нас и изредка скашивая глаза на "Кадиллак", спросила миссис Роджерс.

- К сожалению, нет. Но у нас есть для него сообщение чрезвычайной важности.

- Послушайте, Тина, - сказала молодая леди, - не надо меня обманывать. Вы находитесь в охраняемом поселке, куда никто, кроме постоянно проживающих, не допускается без приглашений. Тем более на автомобиле. Вы приехали слишком рано, я еще не уехала. Ручаюсь, что ваш любовник назначил вам встречу на два часа пополудни, а сейчас только без четверти два.

- Что вы говорите! - жутко возмутилась мисс Уильямс. - Откуда вы взяли, что он мой любовник?! И потом, по-моему, к любовникам не ездят в компании с несовершеннолетним мальчиком.

- Еще как ездят, - пакостно оскалившись, прошипела миссис Роджерс. - Среди этих ученых полно бисексуалов...

- По-моему, у вас что-то не в порядке с головой, - предположила мисс Уильямс, - или с какой-то противоположной частью тела. Извините...

Тина поставила черный ящик на тротуар у калитки.

- Я не разрешаю вам стоять здесь! - заявила ведьма из-за забора. Мраморный дог грозно зарычал.

- У вас нет на это права, - возразила Тина. - Ваша земля ограничена забором, а мы находимся на улице.

Я очень боялся собаки. Заборчик был невысокий, и если бы ведьма приказала своему зверю: "Фас!", то нам не поздоровилось бы.

Я заметил, что Тина все еще держится пальцем за кольцо черного ящика. Она ничего не сказала вслух, но что-то подумала - и сверкнула вспышка!

Я обалдел. Миссис Роджерс исчезла! На ее месте появилась собака, мраморная догиня. Ну прямо под пару кобелю! К тому же в самом подходящем для вязки состоянии. Само собой, что кобеля это очень заинтересовало. Бывшая миссис Роджерс с лаем бросилась спасаться от ухажера, впрочем, может, это она играть с ним начала. Собаки убежали куда-то за дом, а мисс Уильяме смущенно захихикала:

- Ей-Богу, я не знала, что может так получиться! Да, с ящиком лучше не шутить. Это была настоящая волшебная штука! Волшебная лампа Аладдина, исполняющая любое желание! Даже лучше. Не надо никаких заклинаний произносить, просто подумал - и готово. Только вот думать надо осторожно, а то еще сам во что-нибудь превратишься.

Тина в раздумье стояла перед калиткой. То ли она боялась, что собаки вернутся, то ли не хотела нарушать неприкосновенность частного жилища. Неизвестно, решилась бы она зайти во двор или нет, если бы не подкатил автомобиль Милтона Роджерса. Это оказался рослый светловолосый парень, одетый в потертые джинсы и темную майку с голубой пятиконечной звездой - эмблемой футбольного клуба "Далласские ковбои". Честно сказать, он и впрямь был больше похож на ковбоя, чем на ученого.

- Не верю своим глазам, - воскликнул он. - Это ты. Тина?

- Да, это я, - ответила мисс Уильямс. - У нас очень срочное дело!

- Не иначе, как твой ученик изобрел вечный двигатель? - усмехнулся Роджерс. - Ну, ладно, проходите.

Он впустил нас в калитку и решил помочь Тине - взял ящик и потащил его под мышкой.

- Черт побери! - сказал он. - Как вы это дотащили? В гостиной он усадил нас на диван и угостил кока-колой. Наверно, ему очень хотелось расспросить Тину о том, как у нее дела, но она ему и рта раскрыть не дала.

- Вот эта штука, - сказала мисс Уильямс, продевая палец через кольцо. - И вот что она может.

Вспышка! Посередине столика, стоявшего перед диваном, возник букет роз в хрустальной вазе.

Мистер Роджерс, как мне показалось, особо не удивился. Почти сразу же он ухватился за вазу и цветы. Постучал ногтем по хрусталю, понюхал и даже, по-моему, надкусил один из лепестков, сунул палец в воду, налитую в вазу.

- Он может ВСЕ, - сообщила Тина. - Видел "Кадиллак" около дома?

- Да. И не подумал, что ты на нем приехала...

- Мы не приехали. Мы переместились в пространстве. В течение нескольких долей секунды. С его помощью можно превратить человека в собаку. Возможно, наоборот...

Я про себя подумал, как любопытно будет мистеру Роджерсу узнать, что первой в мире женщиной, превратившейся в собаку, стала его жена. Но тут в окошко, находившееся как раз за спиной мистера Роджерса, я увидел, что мраморные доги неплохо нашли общий язык и кобель лижет своей неожиданной подруге подхвостье.

Поэтому я порадовался, что мистер Роджерс не смотрит в окно.

- Это что-то фантастическое, - произнесла Тина, - понимаешь, Милтон?

- Если оно существует, значит, не фантастическое. Ясно, что эту чудо-коробку сделал не твой ученик. И ты, наверно, не конструировала ее, раз обратилась ко мне. Ты не забыла, что я занимаюсь всего лишь исследованиями магнитосферы?

- Нет, не забыла. Но эта вещь внеземного происхождения. Почти наверняка.

- Где ты ее нашла?

- В Пещере Сатаны. Знаешь такую?

- Понятия не имею. Никогда не интересовался пещерами. Как она туда попала, ты тоже не знаешь, разумеется?

- Знаю. Ее принесли туда торговцы наркотиками...

- Еще интереснее. Ты общаешься с такой публикой?

- Мы с Майком отстали от гида и группы, потом упали в подземную речку и попали в грот, где наркоторговцы устроили свою базу. Но в это время произошел обвал и подземное наводнение. Этот грот затопило и...

- Я чувствую, что ты немного не в форме, - перебил Роджерс. - Наверно, вы с малышом немало пережили под землей. Поэтому вам лучше отдохнуть. А я сейчас отвезу эту штуку одному генералу, который найдет для нее безопасное место. Здесь слишком много глаз, которые могут увидеть лишнее. Или нет... Везти на автомобиле долго и небезопасно. Я лучше сам проверю ее свойство перемещаться в пространстве. Значит, надо продеть палец в кольцо, верно?

- Да. А затем надо загадать желание, устно или про себя. Вспышки не последовало, потому что мистер Роджерс повернул голову и увидел за окошком двух мраморных догов.

- Откуда взялась эта красавица? - удивленно пробормотал он. - Неужели кто-то в поселке обзавелся... Черт побери, я с него сдеру плату за щенков!

Увлекшись собачьими делами, он отпустил кольцо ящика. Он его точно отпустил! Я помню! Но вспышка, ярчайшая, затмевающая солнце, все-таки сверкнула. Такая, что я потерял способность видеть. Но грохот, чудовищной силы удар в грудь и нестерпимый жар я ощущал несколько минут. Потом все чувства отключились...

Нечаянная радость

Я-Баринов вылетел из этого сна в секунду. Пробыл я там недолго, но уж очень страшно он закончился. Было полное впечатление, что Майк Атвуд и все прочие угодили под ядерный удар, хотя я, слава Богу, в натуре его не испытывал.

Открыв глаза, я убедился, что нахожусь на заднем сиденье двухместного дельталета, то есть, видимо, там, куда меня запихнул похититель, опрыскав парализантом. Аппарат, судя по всему, совершил удачную посадку на палубу какого-то плавсредства. Или был поднят туда с воды. Несколькими минутами позже, когда два проворных молодца в майках и шортах отстегнули ремни и выдернули меня из дельталета, я успел заметить, что у него комбинированное шасси. Второй дельталет, видимо, тот, с которого были убиты мои конвоиры, все еще находился в воздухе, его жужжание слышалось неподалеку.

Оглядевшись по сторонам, я успел заметить, что судно, на которое меня доставили, относительно небольшое. Нет, на такую палубу дельталет не посадить. Его подняли туда грузовой стрелой и, как я понял, намеревались быстро разобрать. Второй дельталет заходил на посадку, пытаясь приводниться метрах в двадцати от корабля.

Меня вели, а точнее, волокли очень быстро. И молча, не обмениваясь репликами. Понять по внешности, чьи это хлопцы, я не мог. Но даже если бы они говорили, я вряд ли сумел бы составить полное представление о своих похитителях.

С верхней палубы меня спустили по трапу вниз, провели по короткому коридорчику и втолкнули в каютку с наглухо задраенным иллюминатором; штормовая крышка с внешней стороны борта была не просто завинчена на барашки, но аж заварена. Небось это помещение предназначалось для приема таких гостей, как я.

Полной тьмы не было. В нижней части двери было устроено небольшое вентиляционное окошко, прикрытое стальными пластинами с вертикальными прорезями. Оттуда и шел свет. Поэтому удалось разглядеть койку и откидной столик, привинченный к стене. Кубатура была не очень: два метра от потолка до пола, два с половиной - от иллюминатора до двери и полтора - от стены с койкой до стены со столиком. На стене у двери обнаружился выключатель, но включать было нечего, так как осветительный плафон на потолке был снят, а провода обрезаны. Порадовало только то, что в этой каюте работала вентиляция, так что приготовлять меня в тушеном виде местные жители, видимо, не собирались. Если бы вентиляции не было, то каютка, расположенная под верхней палубой, превратилась бы в качественную духовку, а я соответственно - в жаркое.

Не могу сказать, чтобы условия, созданные вторыми похитителями, были покомфортнее тех, что собирались мне предоставить "койоты". На псарне у Игнасио было как-то приятнее. Правда, там были зубастые овчарки, но зато гораздо просторнее, воздух посвежее, даже псиной не очень воняло. Кроме того, там с меня все-таки сняли наручники. А здесь оставили. Я даже думать не хотел, что придется делать, ежели вдруг приспичит, а около двери каюты не будет товарища уполномоченного, чтобы сопровождать меня в местный гальюн. Спасибо Косому за то, что он не успел меня накормить.

Но выбора у меня не было, я присел на койку, а потом даже прилег на бок. Кому это понадобилось устраивать такое лихое и дерзкое похищение? Причем очень уж быстро эти ребята сумели обнаружить мое местопребывание. Хотя Косой клялся и божился, что меня на островке никто не найдет. А вот хрен тебе, нашли за несколько часов. Только поспать немного успел да побеседовать со старым знакомым. Неужели сеньор Ибаньес так лопухнулся? Конечно, тут возможны варианты...

Первый вариант самый простой. Кто-то из "койотов", скорее всего из тех, что два года назад возлагали надежды на Эктора Амадо и лишь после его смерти скрепя сердце поцеловали Косого в задницу, решил заняться своим бизнесом. Он сообщил кому-то из участников предстоящего аукциона о местонахождении "товара", то бишь меня. А затем, сидя где-нибудь на лавочке в парке, навел дельталетчиков-налетчиков при помощи УКВ-рации.

Вариант посложнее мог быть, как ни странно, организован самим Доминго. Возможно, что денежки, которые предлагала за мою персону одна из пяти "контор", согласно обычаям "койотов" требовалось поделить между руководящим составом и ответственными исполнителями по коэффициенту трудового участия (КТУ, если кто забыл советские времена). Допустим, что лично Косому от этой суммы полагалось 50 процентов, а прочим господам остальная половина. Но делиться не хотелось, потому Косой предложил покупателям немного ускорить процесс покупки и провернул всю операцию так, что заработал не только 100 процентов суммы, но еще и премию за экономию рабочего времени. Да, я позабыл о великом и мудром шейхе Абу Рустеме из неведомо каких Эмиратов! Вероятно, с ним тоже пришлось бы делиться, а этого, конечно, сеньор Ибаньес и вовсе не жаждал.

Третий вариант основывался на том, что кто-то из сведущих людей начал работать с моей милой микросхемой. Правда, не очень ясно, почему это не было сделано раньше. Возможно, конечно, что эта хреновина на два года отключилась и не работала, а потом по какой-то причине опять врубилась. Правда, я сам не знал, как именно она передает информацию, на какой, фигурально выражаясь, "волне", и вообще плохо представлял себе ее принцип действия, но догадывался, что Сарториус или Чудо могли оснастить ее чем-то вроде "радиомаячка", с помощью которого меня легко отыскать на этой планете и, возможно, в ее окрестностях. Пока я лежал в отключке, помогая Энрикесу писать диссер о коматозном состоянии, схемка тоже отдыхала, а когда очухался, начала попискивать-постукивать, и любители похищать приличных людей стали слетаться со всех сторон, как мухи на дерьмо.

В первых двух вариантах могли участвовать все пять конкурентов, которым нужна была моя персона. То есть Марсела (я отчего-то засомневался, что ее привлекали одни лишь романтические чувства), Чудо-юдо, Сарториус, "G & К" и совершенно темная для меня лошадка "Prince adorable". Из третьего варианта можно было исключить - да и то условно - одну лишь Марселу.

Пока я мыслил, на судне происходила какая-то бурная деятельность, должно быть, поднимали на борт второй дельталет, снимали с него крылья и убирали оба аппарата с палубы. Все это время до меня доносились невнятные голоса, лязг железяк, урчание лебедок, плеск воды и еще нечто подобное. Затем гулко разнеслось ворчанье электробрашпиля и грохот якорь-цепи. Одновременно врубились на холостой ход дизеля, корпус судна задрожал, потом перекинули усилие на гребные валы, добавили оборотов, дрожание исчезло, не иначе, куда-то поехали.

Как следует рассмотреть судно мне не дали, в морском деле я смыслил не больно много, поэтому прикинуть, на какую посудину меня затащили, было сложно. Небось настоящий мореман, бросив пару взглядов на палубу и надстройки лоханки, уже определил бы, где она построена, к какому классу и типу судов относится, сколько в ней регистровых тонн, когда спущена на воду, сколько народа на ней плавает и скоро ли эта штука потонет. Последнее меня очень волновало, поскольку на мой сухопутный взгляд - еще раз подчеркну, очень поверхностный! вмятин, потрескавшейся и облупившейся краски, всяческой грязи, копоти и ржавчины здесь было предостаточно. Увидев что-нибудь похожее на российском речном сухогрузе, ползущем по Москве-реке у Крымского моста, я бы особо не беспокоился: начнет тонуть, глядишь, и успеет пришвартоваться у Парка культуры или на другом берегу, у Минобороны. Но тут, извините. Атлантический океан все-таки. Места, чтоб утонуть, вполне хватит. Опять же циклоны-ураганы случаются. Я на Сан-Фернандо в хорошо защищенной от ветров лагуне любовался, как такой ветерок гуляет, джунгли гнет, как травку. Неприятно!

Успокаивало, правда, что, пока был наверху, погода была вроде бы приличная. Во всяком случае, дельталеты вполне спокойно летали. Конечно, никаких опознавательных знаков на них не имелось. Кормовой флаг судна я тоже не смог увидеть, потому что его от меня загораживала кормовая надстройка с трубой.

Чудо-юдо из списка похитителей, наверно, следовало бы исключить. Даже если бы он, допустим, не стал привлекать своих ребят, а действовал через каких-либо посредников типа Перальты, то поместил бы меня в более приличное место. Сорокин-Сарториус тоже мог бы обойтись со мной поласковей. Марсела, если б это было делом ее рук, уж и вовсе не стала бы сажать в каталажку. Она бы меня, наверно, в хорошую каютку пристроила да и сама прибежала бы поскорее. Так что тут скорее всего орудуют либо "джикеи", либо этот неизвестный хрен с горы, "Принс адорабль". Принц он или князь, будущее покажет. Но чего от него ждать, вот в чем вопрос? С "джикеями" все ясно: им нужен фонд О'Брайенов, если его Чудо-юдо еще не растрепал начисто, "Зомби-7" со всеми прибамбасами и, наверно, перстни Аль-Мохадов, если они не исчезли после того, как мы с Кармелой ими воспользовались. И если они, конечно, вообще существуют как физический объект, а не как устойчивая галлюцинация.

Тут я, как-то по аналогии, стал припоминать свой личный устойчивый сон из восьми серий. Если с самого начала он смотрелся, как вполне реальные воспоминания Майка Атвуда, то с момента обнаружения "черного ящика" и особенно после обнаружения его невероятных свойств началась явная фантасмагория. Правда, слишком четко обрисованная, чтобы представляться полным бредом, но и к реальности имевшая очень малое отношение. Поди-ка, разберись, что он увидел наяву, а что нарисовалось у него в башке после тяжелой контузии. Завершающие "кадры" 8-й серии, совсем еще свеженькие, час назад увиденные, подсказывали, что малыш Атвуд, возможно, включил в нее впечатления, полученные гораздо позже, при обстреле Дананга вьетнамцами. Чем его там шандарахнуло, неизвестно, но и вспышка, и грохот, и ударная волна, и ожог - все это могло иметь место. Появление из ничего "Кадиллака" вполне могло всунуться из какого-нибудь киноили телефильма, увиденного либо в детстве, либо позже. Перенесение через пространство, превращение двуногой сучки в четвероногую оттуда же.

Но ведь существует же реальная Тина Уильямс, ныне медсестра Кристина Эннабел Мэлтворд, которая действительно обучала физике четырнадцатилетнего Майка Атвуда. Это реальный факт. Сейчас ей за полсотни, а в 1968 году не было и тридцати. Она явно встревожилась, когда я соврал, будто Майк рассказывал мне о том, как заблудился вместе с учительницей в Пещере Сатаны. "Это была его любимая фантазия..." - сказала миссис Мэлтворд. Но откуда она о ней узнала? Неужели Майк, придумав эту сказочку, тут же полез ее рассказывать любимой учительнице? Или, может быть, одноклассникам рассказал, чтобы те на веки вечные сочли его хвастунишкой-врунишкой? Нет, таким дураком Майк, согласно тому, что я о нем теперь знал, не выглядел. Напротив, он был очень практичным, даже прагматичным подростком. И многое из того, что я видел в снах его глазами, наверняка существовало наяву. Жаль, что я не успел поспрошать эту самую постаревшую Тину! Наверняка можно было бы кое-что уточнить...

За дверью послышались шаги. Звякнули ключи, щелкнул замок. Дверь распахнулась. Едва я успел сесть на койке, как вошли два дяди, похоже, те же самые, что привели меня в эту камеру, и, взяв под локти, вывели в коридор. Конечно, я не упрямился и не упирался. Расстрела, я, по-моему, еще не заслужил, стало быть, кому-то захотелось со мной побалакать. Навряд ли меня увозили на дельталете только с тем, чтоб "замочить" в более комфортных условиях. Конечно, могут попасться всякие собеседники. Некоторые имеют обыкновение запястья сигаретами жечь или ногти паяльником плавить...

Поежился, припомнив, каково было клиентам. Самому делать такое неприятно, особенно если кто-то шибко визжит, а уж представить себе, как тебя подобным образом обрабатывают, и вовсе тошно. Если разговор пойдет в таком духе, мало приятного.

Миновали несколько дверей, свернули в какой-то поперечный переход, поднялись по трапу в кормовую надстройку. Здесь, должно быть, размещались каюты для приличных людей, даже коврики в коридоре просматривались, вообще было почище.

Перед дверью одной из кают конвоиры остановились и вежливо постучали согнутым пальцем. Ясно, что к начальству привели. Ну, это хорошо. Начальство редко само всерьез допрашивает, обычно предпочитает, чтоб подчиненные об чужие морды пачкались. Хорхе дель Браво до этого дела был охоч, ну, так он к старой формации принадлежал.

- Антрэ! Входите! - отозвались из-за двери. Французы! Темная-претемная лошадка "Prince adorable".

Меня завели в просторную, раза в три побольше моей, каюту. Не скажешь, что сильно богатую, но чистенькую. Диванчик, письменный стол, кресла. Окно большое, светлое.

За столом сидел средних лет лысоватый господин в очень чистой рубашке и легких брюках. А в кресле скромно устроилась пышная, полная блондинка в светлом ситцевом платье.

Вообще-то я после пары часов сидения в темноте и недолгого путешествия по корабельным переходам еще немного щурился от яркого света, тем более что в этой каюте солнца было хоть отбавляй. Но хотелось лысоватого разглядеть. Он ведь тут главный, это ясно. А на блондинку, сидевшую в сторонке, к тому же спиной к свету, я и не поглядел как следует. И зря, потому что уже через пару секунд услышал отчаянный визг:

- Дима-а-а!

А еще через секунду у меня на шее повисло некое ароматное, в меру надушенное французской парфюмерией и подрумянившееся на тропическом солнышке разумное парнокопытное. То есть Хавронья Премудрая, она же Хрюшка Чебакова, она же российская гражданка Баринова Елена Ивановна, 1965 года рождения, русская, ранее не судимая.

То есть если отбросить все нюансы, моя единственная и неповторимая законная супруга.

Без наручников

Конечно, ради приличия Хрюшку надо было обнять и как следует к себе притиснуть. Хотя бы для того, чтоб она меня на пол не сшибла. Не иначе, поросятина, еще чуточку в весе прибыла. Или я ослабел, что скорее всего. Но попробуйте обнимите кого-нибудь, когда руки за спиной и скованы в районе запястий. Фиг чего получится. Можно было только почмокать губами да потереться о Хрюшкины щечки суровой щетиной. Последний раз меня брили не то три, не то четыре дня назад.

- Два года! - бормотала Хавронья, которой, по-видимому, щетина совершенно не мешала. - Два года!

Краем глаза я увидел, что лысоватый босс весело улыбнулся и сказал нечто по-французски. Между испанским и французским разница, может быть, даже поменьше, чем между русским и польским, но я не очень врубился, потому что слишком уж балдел от возникновения Хрюшки. Конвоиры тем временем, не оттаскивая меня от Ленки, сумели расстегнуть браслетки, а я тут же облапил гнусную поросятину, а заодно, для страховки, посмотрел на шею. Нет, родинки не было, значит, это не Зинуля, не дубликат и первый заместитель моей жены по общим вопросам, а самая натуральная Ленка.

Пока мы лизались, умиляя босса, конвоиры тихо испарились. Не думаю, чтоб они ушли шибко далеко, скорее всего остались за дверью. Босс не мешал нам обниматься, ждал пару минут. Когда мы оторвались друг от дружки и, прямо-таки светясь от счастья, отошли на шаг, чтоб получше рассмотреть свои мокрые от слез физии, босс напомнил о своем существовании.

- Господин Баринов, - сказал он по-русски почти без акцента. - Я понимаю, что вы два года не виделись со своей женой, и безусловно не намерен препятствовать вашей встрече после долгой разлуки. Не стану отнимать у вас драгоценное время, но очень прошу вас уделить мне десять-пятнадцать минут. Присаживайтесь, сильвуплэ!

Первое, что я из этой речуги расчухал, так это то, что данный господин скорее всего происходит из беглоэмигрантов, которых мировая буржуазия регулярно импортировала из России. Этот дяденька, вероятно, принадлежал к потомкам первой волны. Сам он, конечно, родился уже во Франции, но по-русски его учила говорить бабушка, осуществившая драп сперва от Питера до Новороссийска, потом от Новороссийска до Севастополя, далее от Севастополя до Константинополя... В общем, пока не добежали "до городу Парижу".

Присел я, конечно, рядом с Ленкой. Эйфория от того, что Хрюшка жива-здорова, уже начала ослабевать. Мне захотелось узнать, а что она собственно делает тут, в логове белой контры? И как она сюда попала в конце концов?

- Позвольте представиться, - с торжественностью в голосе и благородным грассированием произнес босс, - князь Валери Куракин, лё вис-президан ет директёр ен шеф де компани коммерсиаль "Принс адорабль". Мы занимаемся поставками в Европу тропических фруктов, пряностей, ароматических добавок и растительного фармацевтического сырья.

"Понятно, - отметил я про себя, - стало быть, вы, господин Куракин, маленько баловали народ наркотой, а теперь решили составить конкуренцию "G & К". Не иначе, где-то про "Зомби-7" узнали. Не от вас ли, мадам Хавронья?"

Конечно, вслух я ничего спрашивать не стал, даже на Хрюшку не стал глядеть с подозрением, чтобы не задергалась и не портила общего кайфа от этой встречи.

- Мы получили информацию, - продолжал князь Куракин, - что вы захвачены в качестве заложника бандой некоего Доминго Ибаньеса. Обращаться в полицию Хайди и Гран-Кальмаро, как объяснили наши эксперты, бессмысленно и может лишь принести вам вред. Поэтому подразделение нашей службы безопасности провело собственную весьма успешную операцию по вашему освобождению. С санкции Президента Республики Хайди Антонио Морено.

- Простите, - поинтересовался я, - как это может быть? Полиция Хайди коррумпирована, и в нее бессмысленно обращаться, а Президент дает санкцию иностранцам на проведение боевой операции на собственной территории?

- Се ля ви! - ответил Куракин, и я понял без перевода. Полиция коррумпирована, а Президент еще коррумпированней. Отсыпь такому маленько - он тебе и не на такие дела санкцию выдаст.

- Значит, меня хотели освободить? - спросил я. - Но почему тогда так долго не снимали наручники? И парализантом поливать зачем?

- Это досадное недоразумение, Дмитрий Сергеевич! Разумеется, наши люди, выполнявшие операцию, должны были действовать быстро и, разумеется, не имели времени что-либо вам объяснять. Ну а здесь они поместили вас в изоляцию только потому, что каюту для вас и вашей супруги еще не успели приготовить.

"Ладно тебе, дяденька, мозги детям заполаскивать! - опять же про себя съехидничал я. - Просто тебе надо было показать, что у вас есть и кнут, и пряник. Дескать, будешь хорошо себя вести - будешь жить в приличной каюте с женой. Будешь хамить - сядешь в уже известную душегубку. Возможно, с выключенным вентилятором".

- Прошу меня извинить за причиненные вам неудобства, - расшаркался принс Куракин. - Надеюсь, что завтра, когда вы отдохнете от всех треволнений и ощутите себя свободным человеком, мы сможем поговорить несколько подробнее. А пока я препоручаю вас вашей очаровательной Елене Ивановне и более не задерживаю...

Хрюшка быстро подхватила меня под руку и повлекла в коридор. Оказалось, что каюта, которую князь-батюшка выделил нам для семейного счастья, находится совсем неподалеку. Само собой, что в сравнении с той конурой, где я сидел поначалу, это был рай земной. В каюте был раздвижной диванчик, на котором, если раздвинуть, двоих можно было уложить рядом, а не только в два этажа. Тут был даже санузел: душ, туалет и умывальник, скомпонованные на площади в два квадратных метра. Наконец, тут можно было пожрать по-нормальному, то есть сидя, а не лежа, потому что имелся стол и два кресла. Жрать, кстати, уже принесли. Правда, ничего горячего, конечно, не было. Салаты, бутерброды, фрукты и соки. Еще было сухое белое вино. Может, под тропическую погоду оно было и неплохо, но я-то почти сутки не ел.

Особливо приятно съелись бутерброды с ветчиной и холодной телятиной, само собой, сырком тоже не побрезговал. Хлеб был нарезан даже не просто по-русски, а по-чебаковски, то есть толстыми ломтищами в два пальца толщиной. Салаты я слопал так быстро, что даже не запомнил, из чего они были сделаны. Может, там и лягушки были или улитки, не распробовал. Хрюшка, конечно, тоже кушала, но больше молола языком, тем более что я сам был не против узнать, как она дошла до жизни такой и нет ли у нее каких-то выходов на Чудо-юдо.

- Надо же, - произнесла она, подперев ладошками щеки, в тот момент, когда я откусил первый кусок бутерброда и метнул в пасть первую столовую ложку салата, - все, как во сне! Сидишь, ешь - и живой, будто никуда не пропадал.

- Я и не пропадал, - прожевывая один кусок и тут же отхватывая второй, сказал голодающий. - Это ты пропала. Хоть бы рассказала, ради смеху, где тебя черти носили?

- Главный черт - это вы, сеньор Волчара. Сидела в самолете, никого не трогала, даже дремать начала. Вдруг подходит бывший вполне законный супруг, с которым меня его родный папа из соображений высшей политики развел, и тащит в самолетный туалет. Глаза бешеные, пышут жаром, сам явно не в себе. Ну, думаю, трахнуть собрался. Конечно, другая бы спорить стала, но я службу знаю...

- Это я помню.

- Прекрасно. И вот, когда я, рабыня вашего высочества - до величества ты еще не дослужился, - уже морально готовилась хотя бы проснуться ради исполнения своего интернационального супружеского долга, гнусный Волчара достает из-под унитаза парашют!

- Не надо ля-ля! Парашют был просто в шкафчике номер три. А это вовсе не под унитазом, а намного левее.

- Великолепная память! Но на фига мне парашют? У тебя с этим воспоминания молодости связаны, я понимаю, но я-то, мирное животное, к тому же в одной маечке и тощих-претощих брючках. Слава Богу, хоть на ногах кроссовки были, а не босоножки.

- Вот эти детали не помню, хоть убей.

- Надо бы убить, да жалко. Другого такого обормота не найдешь. Кушай, кушай! Аппетит-то волчий! Продолжаю излагать.

- Я кушаю и слушаю.

- Так вот. Волчище пристегнул себе к пузу бедную Хрюшечку, нажал какую-то кнопку - и р-раз! - падаем. Ужас! Потом - хлоп! Летим. Самолет от нас улетает, мигалкой помигивает, а внизу-то океан. И огонечки далеко-далеко светятся. Километров за сто. А у меня, дуры, в голове одно: сейчас упадем, и нас акулы съедят.

- Здравое, кстати, рассуждение, - заметил я.

- У меня-то здравое, да у тебя-то его не было. Мне бы надо было еще в самолете заорать: "Держите его, у него крыша поехала!" А я постеснялась, не сообразила. Привыкла, что все в твоей башке знаю и понимаю. Уж кому-кому, а мне-то надо было понять, что после того, как человек две предельные однократные дозы "Зомби-7" за раз себе вколол, с ним может все что угодно приключиться.

- А я точно вкалывал?

- Вкалывал, вкалывал. Тебе это сам Чудо-юдо объяснял. Предельная однократная доза исчисляется из расчета 1 миллилитр на 100 килограммов веса. А ты забурил два кубика при тогдашнем весе в 86 кило. Танечке бедной вообще два с половиной вкатил, а у нее всего 64 кило было. Но почему-то не померли, я это даже сейчас не понимаю. Ладно, это дело прошлое. В общем, долетели мы до воды и плюхнулись. Первым делом ты меня отстегнул и приказал отплывать подальше, чтобы не запутаться в стропах. Но в это самое время ветер поднялся. Или порыв налетел, может. А купол еще не совсем погас, он только прилег к воде. Ветер его надул, как парус, и тебя потащило за ним. Далеко унесло или нет, не знаю. Темнота ведь, луна за облаками, звезд нет - страх Божий! Вот с тех пор я тебя и не видела. С того самого момента.

- Ладно, - сказал я, хотя многого из того, что сообщила Хрюшка, припомнить не смог. - Рассказывай, что с тобой дальше было и как ты на этой французской посудине очутилась.

- Ну, поплавала немного в воде. Благо не холодно, градусов двадцать пять водичка. Замерзать стала только к утру. Орала, конечно, тебя звала, вообще кого-нибудь. Отдыхала на воде. Немного ревела, кажется. Потом огоньки появились, когда уже светало, с темной стороны. Подошел катер, знаешь, такой, с большими удилищами на корме. Там была семья - отец, мать, две дочки взрослых и сынок лет десяти. Янки. Очень симпатичные, вежливые, приятные. Кофе с ромом дали, накормили, обсушили.

- Ну а то, что я там где-то поблизости плавал, вам было, конечно, по фигу? - Хотел пошутить, но получилось очень серьезно, и Хавронья насупилась.

- Нет, что ты! Мы искали. Я их заставила три раза по полторы мили пройти. Не нашли... А потом, знаешь ли, они сказали, Что лучше тебя не искать. "It's the Sharks bank, lady!"

- To есть выходит, мы с тобой прямехонько на Акулью отмель сели?

- В том-то и дело, что так. Нам просто повезло. Акулы уже покушали и спать легли. Или телевизор смотреть засели... Но зато их потом столько крутилось жуть! Все море в треугольниках. Там неглубоко, вода совсем теплая, много всякой живности. Рыбки помельче косяками ходят, рыбы побольше их лопают, а этих - акулы. В общем, я как подумала...

- Можешь не объяснять, - вздохнул я. Хрюшка, которая только что старательно изображала полное отсутствие переживаний, хлюпнула носом и заплакала. Конечно, уткнув мордашку в мое плечо и промочив горючими слезами линялую майку, полученную мною от щедрот Доминго Косого.

Пока Хрюшка всхлипывала, я осторожно поглаживал ее по спинке, по белобрысой гривке, по ушкам и плечикам. В еде, конечно, пришлось сделать перерыв, но зато голова начала быстренько-быстренько вспоминать...

Да, я видел этот самый катер. И огоньки видел и даже голову Хавроньи, торчащую из воды. До меня от них было метров триста, не меньше. Но Ленка оказалась прямо по курсу катера, а я в стороне. Причем пока эти янки вытаскивали ее из воды, растирали полотенцем и поили кофе с ромом, катер удрейфовал еще метров на триста к северо-востоку, и я остался у них далеко за кормой, на фоне темной юго-западной части горизонта. А орать у меня уже глотки не было. Конечно, я попытался эти триста метров проплыть, но катер врубил движок и очень быстро ушел от меня за полторы мили... Догнать я его не сумел бы, даже если бы, подобно Спасителю, умел бегать кроссы по морю аки посуху. И как раз в это время первый треугольный спинной плавник появился примерно в полсотне метров от меня. Потом еще три. И стали они вокруг меня ходить кругами, точнее, по сужающейся спирали.

Тут мне стало так страшно, что, я думаю, все последующие неприятности с памятью начались именно отсюда. Мне сначала очень захотелось умереть. По крайней мере успеть захлебнуться и пойти на дно раньше, чем одна из тварей оттяпает мне руки-ноги, а другие начнут рвать куски из туловища вместе с кишками, ребрами, лопатками, позвоночником...

Но помереть я, как назло, не мог. Даже от разрыва сердца со страху - и то не получалось. В голове носилась всякая чушь. То хотелось иметь в руках "АПС" (автомат подводной стрельбы), чтобы всадить в акул смертобойные пули-гвозди. То мечтал о гранате, которую можно швырнуть в акул и глушануть их так, что они всплывут кверху пузами. Но ни черта у меня не было, кроме обкусанных ногтей да порядком потрескавшихся зубов. Даже пришла тогда в голову совершенно несвоевременная мысль. О том, что всех сволочей-экологов (которые, дай им волю, загнали бы всех людей назад в каменный век, на деревья или в пещеры, лишь бы окружающую среду не портили) надо бы по разу вот так же бросить в море к акулам. Или дать им возможность перезимовать в сибирской тайге без топора и спичек. Или побегать по лесу от стаи тамошних "санитаров"-волков. Чтоб поняли, насколько беззащитен и беспомощен человек, если у него под рукой нет кое-каких, безусловно, вредных для живой природы достижений цивилизации.

И еще мне очень хотелось, чтобы в эту чистую, прозрачную воду вылилось двести или триста тонн мазута, бензина, серной кислоты или иприта, наконец. Черт с ним, с морем, лишь бы меня не сожрали, не включили, так сказать, в естественный круговорот органики. От химических ожогов, может, и вылечат, а вот от акульих зубов - нет. Но у Господа Бога не было под рукой продукции Большой химии, небось он передал это дело в ведение Сатаны. Ни кислотный дождь из туч не пролился, ни нефтяной фонтан из моря не ударил. А вот акулы - твари Божьи, между прочим! - все сужали и сужали витки спирали.

Когда они обогнули меня на расстоянии пяти, самое большее шести метров, я понял: на следующем витке сожрут. Даже померещилось, что кто-то из этих акул уже готовится к атаке. И в этот момент произошло что-то невероятное. Но что именно - не помнил. Дальше был полный, совершенно непроглядный провал в памяти. Вплоть до пробуждения в клинике "Сан-Николас".

Все, что запомнилось, я пересказал Хрюшке. Наверно, не очень связно, но более-менее доходчиво. Поросятина даже реветь перестала. Пошмыгав носом, промокнула глазенки моей майкой - туши на них не было, майка не стала намного грязней - и очень заинтересованно произнесла:

- Стресс! Это был макростресс! Скорее всего с мощным выбросом биоэнергии. И, возможно, остатки "Зомби-7", которые у тебя в организме оставались, дали какую-то реакцию.

- Что такое стресс, это я краем уха слышал. Макростресс - это значит "очень большой стресс". Насчет биоэнергии - много чего треплют, но что это такое, я так и не усек.

- Не один ты. Если я буду тебе долго объяснять, что это такое, то ты перестанешь кушать и не сможешь набрать нужного числа калорий. А нам с тобой они очень понадобятся...

Ленка сделала такую рожицу, что понять намек было нетрудно. Но вот в том, что ее очень ясные надежды сбудутся, я лично немного сомневался. И не потому, что сил в себе не чувствовал, а потому что голова как-то на это благое дело не настроилась. Слишком уж интересно было узнать, что же Ленка делала дальше.

- Ладно, - сказал я, плавно отодвигая Хавронью и возвращаясь к пожиранию холодных закусок. - Давай-ка выкладывай, как ты два года без мужа существовала. С того момента, как у американцев на катере очутилась. Ужас ведь как интересно: без' денег, без паспорта, в волчьем мире капитализма...

- Понятно, гражданин начальник. Вас интересует, как я Родине изменяла и с кем?

- Ну, насчет Родины - это слишком общее понятие. Насчет мужа - уже интереснее.

- А я свободный человек, - напомнила Чебакова, - нас с тобой развели, между прочим. Ты, насколько я помню, даже успел с Вик Мэллори расписаться. То есть с пакостницей Танькой. Какие проблемы?

Поросятина разозлилась. Надо было успокоить парнокопытную, пока она мне по лбу не заехала и не наговорила лишних гадостей.

- Это приятно, - заметил я. - Со свободной женщиной можно и роман закрутить... Но все-таки ты расскажи, свободная женщина, как ты попала в команду принца Куракина и на кой хрен ему нужен рядовой паратрупер Коротков.

- До Куракина еще дойдет. Боулдеры - те самые янки, что меня подобрали, довезли меня до Гран-Кальмаро. Они там брали катер напрокат, и вообще им пора было домой возвращаться. А я пошла в посольство России. Но не дошла...

- Как это "не дошла"?

- Потому что мне страшно стало. Я ведь не знала, с чего ты из самолета выпрыгнул. По-моему, когда мы падали, ты даже бормотнул что-то такое: мол, сейчас рванет! Но он не рванул, это точно. Они до Барранкильи долетели. А раз так, думаю, то Чудо-юдо на тебя мог сильно обидеться. Сунешься домой, а там на неприятности нарвешься.

- Ну, и куда ж ты делась? И вообще, как тебя там не забрали? Без визы, без паспорта?

- Ну, во-первых, на Гран-Кальмаро на каждом шагу паспорт не спрашивают. На самолет спрашивают, даже на местных линиях, типа Гран-Кальмаро - Сан-Исидро, без паспорта не посадят. И если с багажом, то без досмотра не пропустят. На рейсовый теплоход - тоже. А с яхт из порта пропускают без проблем, если ни чемодана, ни больших сумок не тащишь. Они все насчет наркотиков интересуются. Ну, наверно, еще насчет оружия. Когда меня через контроль проводили, полицейский просто спросил у папы Боулдера, который числился капитаном арендуемой яхты: "Сколько с вами людей, сэр?" Он спокойно так говорит: "Пятеро. Моя жена, трое детей и гувернантка". Я за гувернантку сошла.

- Ну а потом, конечно, ты к ним в гувернантки нанялась?

- Нет, к ним не нанялась. У них на это денег не было. А вот устроиться они помогли. Там, на Гран-Кальмаро, у них очень богатый знакомый обитал. Вилла на двух гектарах, яхты, пять автомобилей, вертолет, самолет. Он там почти постоянно проживал, с родной фирмой через спутник связь поддерживал. Жена, пятеро детей. Очень Россией интересовался. Боулдер, перед тем как в Штаты возвращаться, побывал у него в гостях и рассказал, что выловил на Акульей отмели русскую, которая лучше его самого по-английски говорит. А этот миллионер, Табберт, обрадовался: дескать, хочу, чтобы у меня детишки немножко русский язык выучили. Дал визитку Боулдеру, а тот передал мне. Мол, раздумаешь в свое посольство идти, загляни по этому адресу. Вот я и пошла к Табберту вместо посольства.

- И он тебя на птичьих правах устроил?

- Он мне сделал вид на жительство, контракт на три месяца. По двести баксов в неделю. На здешние деньги не так и мало. А я сдуру и говорю: "Хотите, мистер Табберт, чтоб в течение этих трех месяцев ваши дети стали говорить по-русски и по-испански, как на родном языке?" Он, конечно, сказал, что был бы не против, но не понимает, как это возможно. Дал мне "Pentium-pro", еще кое-что из оборудования, я старые чудо-юдовские программки, по которым еще мы с Зинулей обучались, чуть-чуть модернизировала. Детишки очень толковые оказались. Полный успех. Он, конечно, был дико доволен, выписал мне премию в пять тыщ и... уволил. Поскольку считал, что больше я его ребят ничему хорошему научить не могу. Но при этом дал рекомендательное письмо на Мартинику, к Куракину. Там русскому языку особо учить никого не надо было, но зато английский и испанский требовались. У него две симпатичные княжны растут Анастасия и Елизавета. А я, пока их обучала, методику обучения французскому разработала и теперь вполне прилично говорю. Но самое главное, Куракин мне французский паспорт сумел сделать.

- С мартиникской пропиской?

- Издеваешься? Завидно, что теперь я - француженка?

- Пардон, мадам, эскюзе муа.

- Между прочим, мадемуазель... - ухмыльнулась Хрюшка. - Элен Шевалье.

- А Морис Шевалье тебе кем доводится? Дядюшкой? Иди троюродным кузеном?

- Никем, - полушутя нахмурилась самопровозглашенная мадемуазель. - Просто я переделала "барина" в "шевалье". Ты учти, мне ведь не хотелось светиться. Никто никаких запросов в МИД России не посылал, все делалось в тихом семейном кругу.

- Ну-ну, мадемуазель-этуаль... - сказал я с интонациями Отелло. - "В обыкновенном шведском городе Стокгольме жила обыкновенная шведская семья..."

- Уй-й, - пакостным голосом пропищала Хрюшка, - ревнует! Волчища заревновал!

- Ага, - подтвердил я, - кстати, помнишь, как Отелло с Дездемоной разобрался?

- Задушил, - уверенно ответила Хавронья, с готовностью подставляя шею, и я обнаружил, что второй подбородок у нее просматривается даже при откинутой голове.

- Деревня ты малограмотная, а не мамзель! - сообщил я. - Ему ее душить надоело, и он применил холодное оружие. Баалшим кынжалом немножко зарэзал!

- А у тебя есть большой кинжал? - заинтересованно спросила Хрюшка, демонстративно опустив глаза на мои шорты.

- "Кинжал хорош для того, у кого он есть, - процитировал я Черного Абдуллу из "Белого солнца пустыни". - И горе тому, у кого его не окажется в нужную минуту".

- Кушай, кушай, пожалуйста! - Ленка сделала губки бантиком. - А то кинжала в нужную минуту не окажется. Конечно, может быть, главная толкушка найдется... Для самообороны.

- Не помню, куда положил, - сообщил я, демонстративно обведя каюту внимательным взглядом. - Как всегда, закатилась куда-нибудь.

- Ладно, кушай, а я тебя буду немножко успокаивать. Может быть, легче будет толкушку найти...

- "Расскажи, расскажи, бродяга..." Про Боулдера, про Табберта, про Куракина... И про остальных, если можно.

- Хорошо, - необидчиво, с хитрецой в голосе произнесла поросятина. Начнем с Боулдера. Дядечке Тиму пятьдесят четыре года, супружнице Донне сорок восемь, оба спортивные, поджарые, любят друг друга до безумия. Вместе тридцать два года, расписались на семь лет позже, чем жить начали. Старшей дочке, Флой, двадцать семь, младшей, Мод, двадцать четыре, Джейку десять. Никого из пятерых охмурить не успела, хотя очень старалась. В гувернантки не взяли.

- Допустим, - произнес я тоном Великого Инквизитора. - Но ведь к Табберту взяли? Стало быть, кого-то охмурила, по логике вещей.

- Табберту, - горько вздохнула Хрюшка, - я была совсем не нужна, потому что он, строго говоря, настоящий "голубой".

- Чего-о?! А пятеро детей? А жена? - недоверчиво спросил я.

- Это для маскировки, - ухмыльнулась Ленка. - Там все дело - в наследстве. Его папаша, мистер Рональд Табберт, когда оставлял сыночку Джеку свои трудовые капиталы, в завещании оговорил, что если Джек не женится и не заведет пятерых детей, то наследства не получит. Поскольку дедушка Рональд был в какой-то мере человек отсталый, то постеснялся оговорить в завещании самое главное - то есть то, что Джеку пора прекращать свои содомские грехи. А Джек, посоветовавшись с адвокатом, поступил просто. Сдал свою семенную жидкость на заморозку, женился на даме, которая обожала только секс с дамами, но была не против иметь детей, а потом ее, извиняюсь, как корову, ежегодно осеменяли. Во всяком случае, мне так Люк рассказывал.

- А это еще кто? - грозно спросил я. Ничуточки Хрюшку я не заревновал, кстати. Два года при таком темпераменте и в таком бойком возрасте впустую провести?! Тем более что мужа скорее всего акулы съели... Но бабам очень нравится, когда их ревнуют. Надо же сделать человеку приятное - вот я и решил Отелло сыграть.

- Люк - это такой негр, который днем был телохранителем, а по ночам хозяину небольшой чик-чик делал.

- И тебе тоже?

- Куда там! Там пролетариату туго живется. Все соки из него буржуазия жмет. На все сто процентов эксплуатирует.

- А хозяйка? - зловеще спросил я.

- Она во мне мужское начало нашла! - гордо объявила Хрюшка. Представляешь? Конечно, если б ты мне свою толкушку в аренду сдал, что-нибудь и вышло бы... Но ты ж ее с собой забрал. Облом получился. Поэтому, скажу по секрету, меня и выгнали.

- А я-то думал, что тебя хозяйка к хозяину приревновала... - сказал я тоном человека, обманутого в лучших чувствах.

- Куда там! - вздохнула Хрюшка. - Это ж буржуи, у них все не как у людей.

- Понятно. А принц Куракин, конечно, скотоложцем оказался?

- Нет, он почти нормальный, но импотент.

- Ему же не больше пятидесяти. Рановато, однако.

- Что делать, жизнь такая. В свое время товарищ князь ядерными проблемами занимался. Вместе с дядюшкой Джека Табберта, кстати. Тот, говорят, был вполне приличным ученым. Но погиб во цвете сил при аварии на какой-то сверхсекретной установке. Правда, Куракин тогда с ним уже не работал. Он еще раньше облучился, бросил физику и занялся бизнесом по фруктовой линии.

- Что ж он так, - хмыкнул я, - на витаминах сидел и не восстановился?

- Кое-что восстановил. Он был лысый, как коленка, а теперь вот немножко оброс. Но все остальное - ноль.

- А откуда же княжны взялись, эти самые Анастасия и Елизавета?

- Так он пятнадцать лет назад еще вполне нормальным был. Когда их делал. Они близняшки, как мы с Зинулькой.

- А жена?

- Есть. Очень хорошо себя чувствует. Гуляет, конечно, но скромно, без скандалов, незаметно так. Во всяком случае, для детей.

- Так что ты, - сочувственно вздохнул я, - прожила два года исключительно в посте и молитвах о спасении моей грешной души.

- Замнем для ясности? - предложила Хрюшка. - А то это так неинтересно, так скучно, пошло и противно, что даже тошно.

- Правильно. Лучше расскажи, как вы меня искать стали и почему.

- Видишь ли, Куракин внутри своей конторы имеет подразделение, которое занимается психотропными препаратами. И нацелен примерно в том же направлении, что "джикеи".

- А с "джикеями" он не связан?

- Мне не говорили. Но то, что я - бывшая невестка Баринова, он знает. И в общем, был бы не против наладить с ним сотрудничество. Но первыми тебя обнаружили все-таки не мы, а "койоты". У них были свои люди в полиции Гран-Кальмаро. То, что ты попал в клинику Кеведо, "койоты" узнали буквально в тот же день. Правда, для начала с них содрали взятку за то, что они не станут информировать о находке хайдийские власти. Думали, что они тебя пытались утопить, но почему-то не сумели. Но "койотов" всего сутки, как выпустили на свободу. Потом там начался новый скандал в связи с тем, что "Rodriguez AnSo incorporated" была вместе с островом продана Абу Рустему, после этого на выборах провалился Соррилья и власть перешла к демократам Морено. Фактически он полностью контролируется "койотами" и шагу не может сделать без санкции Косого. Но до тебя никому дела не было. Потому что ты был в коме, и все считали, что ты из нее не выйдешь.

Тем не менее "койоты" решили сохранить все в секрете. Полиция Гран-Кальмаро периодически интересовалась твоим самочувствием, но в последнее время - очень редко. Косой, само собой, ни лекарям, ни полицейским твоего имени сообщать не стал. И постарался, чтоб никто не смог тебя опознать. Лишних убрал, нужных заставил молчать.

Поэтому никто тебя здесь, на Гран-Кальмаро, и не искал. Я толком, конечно, не знаю, кто что думал, но, по-моему, "джикеи" были вообще в неведении о том, что мы прыгнули из самолета. А когда узнали, то решили, что тебя акулы съели. И никто ни за что не поверил бы, что ты смог проплыть тридцать пять миль почти семьдесят километров, между прочим! - от Акульей отмели до Гран-Кальмаро. Ты в курсе, что тебя нашли в пятидесяти метрах от берега? На отмели, которая обнажается при отливе.

- Да, я в курсе. Но кроме "джикеев", были еще две команды, которые точно знали, что мы спрыгнули с самолета.

- Верно. Чудо-юдо думал, что тебя похитил Сарториус. Мне так кажется. Наверно, он считал, будто тебя надо искать не на Антильских островах, а в Оклахоме. Привык ведь, что Сарториусу все операции удаются. Ан что-то не сложилось. То ли нас не в ту сторону ветром унесло, то ли Сергей Николаевич со своим катером или подлодкой в нужную точку вовремя не прибыл. Так что винить нашего папочку в том, что он не попытался нас искать в океане или на островах, некорректно. Он же не знал, что Сарториусу не удалось нас захватить.

- Но Сарториус-то знал. Кстати, я помню, что он предложил мне через микросхему выбор из двух кнопок. Нажимаем одну - выпрыгиваем, нажимаем другую - взрываемся вместе с самолетом. По-моему, я все-таки нажал ту, которая взрывала. Потому что не хотел жить. А у тебя получается, будто он наверняка знал, что мы выпрыгнем. Кроме того, он ведь передал мне, что Перальта хочет взорвать самолет и выпрыгнуть в тандеме с Мендесом. Парашют был именно там, где указал Сарториус. И еще он говорил о бомбе в ноутбуке. А самолет не взорвался. Ты знаешь, почему?

- Догадываюсь. Думаю, что никакого взрыва Перальта не готовил. Сарториус просто-напросто тебя надул. Ты еще не отошел от воздействия "Зомби-7" и был чрезвычайно суггестивным субъектом. То есть легко поддающимся внушению. Я, конечно, не знаю всего того, что тебе господин Сорокин наболтал через микросхему, но догадываюсь, в каком направлении. Мы должны были выпрыгнуть именно вдвоем. Потому что ты - сейф, в котором хранится информация, а я - ключ от этого сейфа.

Фейерверк

Это сообщение меня не очень удивило. Само собой, я догадывался, что меня разыскивают не из чисто спортивного интереса. Но все-таки любопытно было знать, какую информацию собираются изъять из моей совсем дурной головы. Тем более что сам я при всех стараниях не мог припомнить ничего такого, что бы заставило столь большое число фирм заняться моими поисками. Тем более что два года назад они не проявляли подобной активности и не спешили к Доминго Косому с выгодными предложениями. Правда, тогда, возможно, на приобретение полутрупа, который мог вот-вот превратиться в совершенного мертвеца, желающих не было.

- И что же, простите за нескромность, в этом "сейфе" лежит? поинтересовался я, постучав пальцем по собственному виску. Звук получился очень характерный, с намеком на полную пустоту.

- Лежит там все то, за чем вы с папочкой и всеми-присными охотились в августе - сентябре 1994 года, - с полной уверенностью, будто уже досконально перелопатила мои мозги, сообщила Хрюшка. - Все, что было в ноутбуке Тимоти О'Брайена, плюс все, что мне удалось считать с памяти Сесара Мендеса. Улавливаешь?

- Понятно. Стало быть, ты все это запихнула мне в башку?

- Да, только с другой кодировкой.

- А зачем? - более глупого вопроса я б, наверно, задать не смог.

- Чтоб ни одна стерва, кроме меня лично, в твою башку не лазила, ухмыльнулась Хавронья Премудрая. - Мне ведь очень не хотелось, чтобы Чудо-юдо меня отодвинул куда-нибудь. Поэтому каждый, кто без моей санкции попытается нашарить файлы, которые я загрузила, то начисто их сотрет. Чудо-юдо был предупрежден тогда же. Чтоб не вздумал сам шуровать, без спросу лезть. Я ведь не забыла, что он тебя на Танечке женил. То есть на фонде О'Брайенов. Тут все здорово связано.

- Но ведь компьютер у него остался?

- Остался. Только в нем была бомба, как ты помнишь. Срабатывала на третьем включении. А при попытке переписать на другой компьютер активизировался вирус, который мог бы стереть все к чертовой матери. Так что товарищ Сорокин тоже подстраховался. А я рискнула использовать для перезаписи ГВЭП с переходником. В общем, переписала все напрямую из компьютера в мозг. Ну а после этого скопировала память Сесара Мендеса.

- Так он сейчас у меня весь заархивирован? - возмутился я. - У меня там и так целая толпа народа...

- Ой, господи, скажите на милость, какие мы нежные! - проворчала Хавронья. - Потерпишь! Это ж все в архивированном виде, нераспакованное, закодированное. Места много не заняло.

- А если оно как-нибудь само собой вскроется? У меня башка не лопнет?

- Не лопнет. Не воображай, что у тебя от этого мозги распухнут или ума прибавится.

- Стало быть, компьютер О'Брайена Чудо-юдо выбросил, и теперь я за него работаю?

- Да, но у Сарториуса есть свой компьютер, в котором записано то же самое. Только на другом машинном языке. Правда, у него нет Тани-Кармелы-Вик. Она единственная наследница. Без нее вся информация о фонде теряет ценность. А без тебя теряет ценность наличие Тани у Чудо-юда. На хрен нужна наследница, которая не знает, что наследует.

- Чего ж тогда Сарториус меня с тобой прыгать заставил? Ему надо было, наверно, одну Кармелу загипнотизировать.

- А память Сесара? С секретами производства "Зомби-7" и наработками по "Зомби-8"?

- "Зомби-8"? Ничего об этом не слышал...

- Я тоже толком не знаю, кроме того, что этот препарат уже синтезирован Чудо-юдом, и того, что этот препарат влияет на наследственность. То есть у прошедших курс инъекций из восьми доз рождается потомство настолько же управляемое, насколько управляем человек, получивший семь доз "Зомби-7".

- Значит, Чудо-юдо уже не нуждается во всех этих рецептах? Тем более что у него ведь и сам Сесар имеется.

- В апреле этого года Мендес-младший погиб. Сарториус пытался его похитить, но неудачно. Подробности мне не сообщали. Так что теперь все замыкается на тебя.

- Ужас какой! - вздохнул я, доедая последний бутерброд и облизывая ложку от остатков салата.

- Слопал? - порадовалась Хрюшка. - Сытый Волчара не кусается?

- Не-а, - сказал я, - сытый волк спать хочет. "Баю-бай, должны все люди ночью спать..."

- Рановато, - хмыкнула Ленка, - но, наверно, можно. Только я думаю, что тебя надо сначала отмыть и переодеть.

- Здрассте! Сперва накормили, а потом с полным пузом - под душ? Можно так просто, прямо на полу, подрыхать? Вон коврик есть...

- Нет! Иди под душ, а я принесу тебе одежку. А то на бомжа похож, даже крысами воняет.

- Не крысами, а собаками. Меня Косой в собачнике поселил.

- Все равно. Шагом марш под душ! Не забудь одежду снять. Пока я не без удовольствия отмывался от больнично-псиных запахов, то немного поразмыслил. Ясно, что Хавронья прекрасно понимала всю ситуацию, но меня информировала очень дозировано. Чтоб знал ровно столько, сколько разрешил принц Куракин. Приятно, конечно, осознавать, что хранишь столько тайн и полезных сведений. Причем благодаря заботливой супруге не знаешь ни одной из них. Все тамошние мегабайты в прессованном виде запрятаны в голове, и даже случайно я не могу проболтаться об их содержании.

С другой стороны, никто не мог гарантировать, что, два года провалявшись без памяти, я до сих пор никак в ней не разобрался именно потому, что мои мозги были перегружены. Может быть, какие-то важные функции попросту отключились, чтобы дать возможность мозгу как-то перестроиться, перегруппироваться и разместить в моей голове еще одного постояльца. Правда, Сесар Мендес особо себя не проявлял. Но черт его знает, вдруг двинет кто-нибудь меня по башке и из нокаута я встану уже Сесаром, не знающим даже русского языка?! Совсем другим человеком, который будет шарахаться от Хрюшки, сохнуть по Лусии Рохас, которая по близорукости этого не замечает, и преданно, по-сыновнему, любить тетушку Эухению Дорадо. Но мне лично мое доминантное я-Короткова-Баринова вовсе не надоело.

Ленка появилась минут через пятнадцать. То есть когда я уже вышел из душа в каюту, освежившийся и намотавший набедренную повязку из махрового полотенца.

- Ложись, подремли чуть-чуть, - Велела она, указывая на койку. - А я тоже освежусь...

Слабенький я все-таки оказался. Вроде бы только и делал сегодня, что спал: на катере дрых, на псарне, на дельталете. Правда, всюду понемножку. Однако на голодный желудок сон какой-то не такой получался. А тут другое дело. Кроме того, простынки свежие, подушечки приятные. Заснул бы без задних ног.

Но, конечно, меня не за этим приглашали. Когда глаза уже почти что закрывались, а на все тело находило приятное оцепенение, справа привалилось нечто мягкое, влажное и ароматное.

- Сачкануть решил, чудовище? - Мятный запах какой-то жвачки волной прокатился по лицу. Ленка почесалась носиком о щеку, языком лизнула мое ухо. Ты если что, не мучайся, - прошептала Хавронья, - не переживай. Ну, потерялась толкушка, ну и что? Найдется. Ты только обними меня и дыши рядышком. Мне уже хорошо.

Врет, конечно, свинюшка. Или я ничего в бабах не понимаю.

- Слушай, - спросил я, - ты ж, наверно, можешь, это самое, нагипнотизировать чего-нибудь?

- Могу, - вполне серьезно сказала она. - Но не хочу. Это будет совсем не то. Тебе это не надо. Ты меня любишь?

- Вроде бы так. Но уж очень разморило...

- Лежи и дыши и, ничего больше не надо. - От этого шепоточка сон начал отступать, и захотелось провести небольшую инвентаризацию разного Хрюшкиного имущества. Конечно, подробной описи у меня не было. Но основные элементы я наизусть знал.

Начал проверять с головы. С мордашки, ресничек, ушек, ротика. Все это было на месте и никуда не делось. Поэтому, коснувшись краешками губ гладеньких щечек, притронувшись ими к полузакрытым Ленкиным векам, чуточку ущипнув нежные мочки и осторожно скользнув от носика к подбородку, я успокоился. В том смысле, что мне стало глубоко плевать на то, кто за мной охотится и зачем. Убить вроде бы никто пока не обещал, и на том спасибо. Такой пакости можно ждать только от Сарториуса, да и то если он действительно решил предотвратить применение препаратов "Зомби", а не прибрать их к рукам.

На фига себе голову забивать? Все равно будет то, что будет.

А Хавронья - это приятно. Гладкая, чуточку жирненькая, ароматная и свеженькая. И почувствовать под ладонями эту теплую, нежную кожу, погладить ее, пощекотать, немножко потискать, небольно пощипать было просто восхитительно.

- Мы шевелимся? - прошептала Ленка. - Есть порох в пороховнице?

- Порох есть, только стрелять не из чего, - доложил я. - Пока...

- Ничего... - проурчала Хавронья, наползая на меня сбоку всем своим жарким, понемногу влажнеющим и становящимся скользким телом. Интересно, почему даже не очень большая женщина, оказавшись поверх мужика, кажется такой огромной? Прямо как в том анекдоте: "Неужели это все мне одному?"

В общем, разогреть меня оказалось не так уж трудно. Я покрепче ухватился за мягкие бока, прижал к себе это сокровище, весом около пяти пудов, и стал понемножку вспоминать о своих мужских достоинствах, преимуществах и привилегиях.

Фейерверк получился, прямо фейерверк! Ленка как будто взорвалась. Я, прожив с ней десяток лет, ничего подобного не помнил. Действительно можно было подумать, что она напостилась в этой области и теперь внезапно получила возможность оторваться на всю катушку.

- Задушу-у-у! - рычало взбесившееся животное и пару раз вполне ощутимо царапнуло, но ровно настолько, чтоб мне захотелось перевернуть Ленку на спину и ввалиться между жадными, липучими ляжками. "Главная толкушка", возникнув из небытия, тут же сама нашла дорогу и въехала туда, где ее ждали...

По-моему, для человека, два года не жившего (не в смысле половой жизни, а вообще), у меня получилось неплохо. Но сил израсходовалось многовато. Позже я даже подумал, что, наверно, мог бы помереть от усердия. Аналогичным способом отдал концы вождь гуннов Аттила, переоценивший свою силушку в перезрелом возрасте. То, что со мной этого не случилось, великая удача. Наверно, удачей можно считать и то, что Ленка по ходу буйства ничего мне не отломала и не отвинтила. Оторвавшись от размякшей скользко-взмыленной красотули, я сполз на простыню и заснул почти мгновенно.

Я никак не ожидал, что после такой физзарядки увижу что-нибудь во сне. По идее люди, проскочившие живыми через такую непосильную нагрузку, спят как убитые и мозг у них полностью отключается. Но мой многосерийный сон продолжился...

Дурацкий сон № 9 Дмитрия Баринова.

После катастрофы

Первое, что увиделось, - сизо-черное, полностью затянутое дымом и пылью низкое небо. Казалось, что оно медленно оседает на меня, будто свод пещеры. Однако было светло. Оранжево-алое, рыжее, багровое пламя было везде, со всех сторон, я ощущал его жар, жадно хватая глоткой ту жуткую смесь газов и аэрозолей, которую язык не поворачивался назвать воздухом. Я не мог поднять головы и видел только то, что мог увидеть, подняв, опустив или скосив глаза. Подняв глаза, я видел клубящееся и оседающее небо, скосив влево или вправо, смотрел на обступивший меня огонь. Опустив взгляд, я ужасался тому, что произошло с моим телом.

Поперек меня лежала огромная, тяжелая балка. Но я не чувствовал боли. Наверно, потому что позвоночник был сломан. Боль шла только от кожи верхней части тела - от лица, плеч, груди, живота. Это была адская боль от ожогов. Слава Богу, я не видел лица, только почерневший, изменивший привычный вид нос просматривался в поле зрения. Ушей и волос, возможно, у меня не было вообще, как и левой руки, от кисти до локтя превратившейся в головешку. Не видел я и ног, но видел живот и грудь. Клочья обугленной и тлеющей одежды, огромные желто-белые волдыри, почерневшее мясо...

Дом Милтона Роджерса был снесен до основания, а то, что могло гореть, полыхало. Скашивая глаза влево или вправо, я видел, что вокруг сплошное море огня. Горел весь поселок, дома, деревья, автомобили. И "Кадиллак", на котором мы с Тиной перенеслись сюда по воле черного ящика, смятый в гармошку и переброшенный с чудовищной силой через улицу, тоже пылал. На горящем дереве, разом потерявшем всю листву, висело нечто похожее на корзинку. Лишь через пару минут я понял, что вижу часть скелета человека - обугленную грудную клетку.

Я видел воочию истинный ад, поднявшийся на поверхность земли, и заживо испытывал адовы муки. Смерть не торопилась освобождать меня от них. Я кричал, но не слышал своего голоса - то ли от того, что оглох, то ли от того, что горло мое не могло издать ни звука. Да если бы и могло, то услышать мой зов и помочь мне никто не мог.

Я отчетливо понимал это. Как и то, что происшедшее не есть последствие землетрясения, короткого замыкания сети или взрыва газовой плиты. Это был ядерный взрыв. Началась война, в которой человечество будет полностью уничтожено. Возможно, что сейчас на всей земле остались только трупы и умирающие в муках. Та самая ситуация, когда "живые завидуют мертвым".

Мисс Уильямс и мистера Роджерса, а также одну из собак испепелило полностью, предварительно расплющив о что-то тяжелое. Я мог опознать, где она, а где он, только по несгоревшим обрывкам одежды на превратившемся в уголь теле.

Именно им я сейчас и завидовал. А во мне жизнь еще теплилась, и каждая секунда продолжения земного бытия стоила мне диких мук. Нечего и говорить, что я молился Господу поскорее отделить мою душу от тела. Но Он явно не торопился. Чем Человечество прогневило Его, было мне неизвестно, но Бог явно обрушил на него свой гнев.

Справа от меня, на расстоянии вытянутой руки, лежал не помятый, не пробитый и не обгорелый, хотя и черный ящик. Тот самый, из-за которого мы очутились здесь, у Милтона Роджерса, и попали под ядерный удар русских; в том, что, кроме них, никто не решился бы нанести ядерный удар по Хьюстону, я не сомневался.

Не знаю, сколько времени я пролежал, прежде чем додумался дотянуться до него. Может, час, а может, всего пять минут. Слишком сильной была боль, слишком мучителен был для меня каждый вдох и каждое движение. Я действовал лишь по наитию, а не по разуму. Может быть, это и была помощь Божья.

Первая попытка дотянуться до кольца на торце ящика не удалась. Я потерял сознание от острой боли во всем теле, едва попробовал пошевелить рукой. (Обрыв памяти.)

Очнулся от того, что почувствовал жар. Балка, лежавшая поперек моего тела, уже пылала. Видимо, горели и мои ноги, но я этого не ощущал. Боль ощущалась только выше пояса. Но с черным ящиком ничего не произошло. Он не горел, не плавился и даже не нагревался. Я вновь потянулся к нему, ухватился за край, перевернул с боку на бок, сперва один раз, потом другой. После этого развернул ящик так, что смог подцепить кольцо обожженным до волдырей пальцем.

Произнести что-либо вслух я не мог. Потому что дар речи меня уже покинул. Так же, как ранее слух. Глаза тоже отказывались видеть, боль дошла до какого-то запредельного порога, когда мозг, переполненный мукой, должен был вот-вот отключиться. Однако все, что еще было во мне живого, воспротивилось наваливающейся смерти, сжалось в упругий комок жизни и беззвучно послало неведомым силам мольбу о спасении моего жалкого существа. Кто им внял? Бог или Дьявол? Или некая третья сила, несверхъестественная по природе?

Но это меня не волновало. Я только увидел вспышку, и зрение отказало мне... (Обрыв памяти.)

Свет солнца ударил в глаза, едва они открылись. Я стоял на тротуаре у калитки дома Милтона Роджерса. Совершенно целого и невредимого. Сам я тоже был цел и невредим. Одежда - целехонька, только кое-где оборвалась, когда я в пещере был.

И мисс Уильяме стояла рядом, собираясь нажать кнопку звонка. А "Кадиллак" как ни в чем не бывало поблескивал черным лаком и хромированной сталью. Черный ящик рядом со мной.

Самое непонятное было в том, что Тина полагала, что пришла сюда в первый раз. У нее не было того удивления на лице, которое, наверное, было написано у меня на физиономии. По-моему, она была убеждена в том, что мы только что вылезли из "Кадиллака" и подошли к калитке.

Из дома вышла молодая женщина, которую я тут же узнал.

Это была миссис Роджерс. Та самая, которую Тина в прошлый раз превратила в собаку. И точно так же, как в прошлый раз, рядом с ней трусил огромный мраморный дог. Он скалил клыки и вывешивал на сторону длинный алый язык.

Она подошла к калитке и немного настороженно спросила:

- Здравствуйте, что вам угодно?

Вот тут и началась разница между той и этой встречей. В тот раз первой заговорила Тина. В этот - миссис Роджерс.

- Простите, вы миссис Роджерс? - вопросом на вопрос ответила мисс Уильямс.

- Да, хотя меня можно звать просто Клара, если вы не официальное лицо.

- Нет, я однокурсница вашего супруга. Тина Уильямс, если вам это что-нибудь говорит.

- Ах, Тина! - Клара Роджерс прореагировала совсем не так, как в прошлый раз. - Милтон мне много о вас рассказывал. Что ж, заходите, пожалуйста. Мистер Роджерс должен вот-вот приехать.

Когда мы с Тиной вошли, опасливо поглядывая на собаку, миссис Роджерс сказала:

- Не бойтесь, Тим не кусается. Очень добрый пес. Видите, он уже готов вас лизнуть?

- Мы не стесним вас, Клара? - деликатно спросила Тина.

- Что вы, что вы! - заулыбалась миссис Роджерс. - Я очень скучаю, сидя дома. В течение последних нескольких лет сюда никто из его друзей не приезжал. Знаете ли, NASA неохотно выдает разрешения на посещения этого поселка частными лицами. Даже с приглашениями.

- Да, да... - поспешила кивнуть Тина, и я подумал, что она очень опасается того, что Клара попросит предъявить это приглашение.

- А кто этот симпатичный юноша? - спросила миссис Роджерс, глядя на меня. - Вероятно, ваш младший братец?

- Нет, это мой ученик. Его зовут Майк Атвуд.

- Боже мой! Прошу меня извинить. Вы очень похожи, это правда. Поставьте вашу коробку сюда, - Клара показала на свободное место рядом с диваном. Тем самым, на котором мы сидели в прошлый раз. Только почему-то у него была другая обивка... Да, точно! Тот был бордовый, а этот - лиловый. И вообще, пристально поглядев на расположение предметов в гостиной, я увидел еще немало расхождений. Прямо как на тех картинках в журналах: "Найдите двенадцать различий". Конечно, я не настолько долго был тут в прошлый раз, чтобы разглядеть все детали. Но все-таки запомнил, что на декоративном камине стояли другие часы. И гардины были хоть и такого же цвета, но с другим рисунком.

Пока мы сидели в гостиной, я пытался сообразить, что произошло. Я не сомневался в том, что мы уже были здесь. Только миссис Роджерс вела себя по-иному. Она предложила нам чай, никаких сумасшедших обвинений насчет того, что Тина - любовница мистера Роджерса, не делала. И даже то, что она разрешила называть себя Кларой, тоже говорило о том, что у этой миссис Роджерс совсем не такой характер, как у той.

До ведь каких-то пять минут назад происходило нечто ужасное. Все пылало, я задыхался, раздавленный упавшей на меня балкой, от Тины оставался лишь скелет, обугленный до черноты. И от мистера Роджерса - тоже. Я это помнил, я это видел! Время вернулось вспять? Но тогда примерно через полчаса опять должен произойти взрыв. И я опять окажусь под горящей балкой, не чувствуя ног, но ощущая страшную боль в обгорелом теле, увижу волдыри и язвы на своем теле? Господи, избавь меня от этого!

За окном послышался шум подъехавшей машины, лязг отпираемых ворот, снова шум машины, въезжающей в гараж.

Затем появился сам Милтон Роджерс. Одет он был точно так же, в майку с эмблемой "Далласских ковбоев" и джинсы. Но на руке у него были совсем другие часы, не из белого, а из желтого металла.

Как раз в это время Клара и Тина взялись разливать чай.

- О, у нас гости! - удивленно произнес он. - Я и не знал, что вы подруги...

- Просто ты мне так много о ней рассказывал, - произнесла Клара, - что нам легко было найти общий язык.

- Но ведь это ты пригласила ее сюда? - удивился мистер Роджерс.

- Не-ет... - пробормотала Клара.

- Милтон, - заторопилась мисс Уильямс, - надо внести уточнения. Никто нас сюда не приглашал. Мы с Майком попали сюда совершенно необычным способом.

- Вас привез кто-нибудь из больших боссов? - предположил Роджерс. - Не на том ли "Кадиллаке", что припаркован неподалеку?

- Нет. Это действительно наш "Кадиллак", но мы не приехали на нем, а переместились в пространстве. Это почти фантастическая история. То есть просто невероятная...

- Майк, - вежливо спросила Клара Роджерс, - это правда?

- Да, - сказал я, - чистая правда, мэм. Этот ящик каким-то образом может выполнять желания. Любые! Прямо как джинн из арабской сказки.

Супруги переглянулись. Наверно, они были уже не рады тому, что пустили в дом сумасшедших.

- И вы можете это продемонстрировать? - усмехнулся Милтон Роджерс.

- Да, - сказала Тина.

Она продела палец в кольцо и громко, отчетливо произнесла:

- Пусть появится букет из семи алых роз в хрустальной вазе! Вспышка! Розы появились точно там же, как и в прошлый раз. Роджерс и в этот раз повел себя аналогично прошлому: постучал ногтем по хрусталю, понюхал и попробовал лепесток розы на вкус, обмакнул палец в воду.

- Фантастика! - воскликнула Клара ошеломленно. - Этого не может быть... Может, это гипноз? Устойчивая групповая галлюцинация?

- Я думаю, что это реальный объект, - задумчиво покачал головой ее муж. Но нужны сложные исследования, чтобы понять, как это получается. Что он еще может, этот ящик?

- ВСЕ! - ответил я.

- Именно так, - кивнула Тина. - Если бы ты видел своими глазами то, что видели мы с Майком, сказал бы то же самое.

После этой фразы разговор пошел точь-в-точь, как в первый раз. Милтон Роджерс задумчиво почесывал щетину на подбородке.

- Это что-то фантастическое, - произнесла Тина, - понимаешь, Милтон?

- Если оно существует, значит, не фантастическое. Ясно, что эту чудо-коробку сделал не твой ученик. И ты, наверно, не конструировала ее, если обратилась ко мне. Ты не забыла, что я занимаюсь всего лишь исследованиями магнитосферы?

- Нет, не забыла. Но эта вещь внеземного происхождения. Почти наверняка.

- Где ты ее нашла?

- В Пещере Сатаны. Знаешь такую?

- Понятия не имею. Никогда не интересовался пещерами. Как она туда попала, ты тоже не знаешь, разумеется?

- Знаю. Ее принесли туда торговцы наркотиками...

- Еще интереснее. Ты общаешься с такой публикой?

- Мы с Майком отстали от гида и группы, потом упали в подземную речку и попали в грот, где наркоторговцы устроили свою базу. Но в это время произошел обвал и подземное наводнение. Этот грот затопило и...

- Я чувствую, что ты немного не в форме, - перебил Роджерс. - Наверно, вы с малышом немало пережили под землей. Вам лучше отдохнуть. А я сейчас отвезу эту штуку одному генералу, который найдет для нее безопасное место. Здесь слишком много глаз, которые могут увидеть лишнее. Или нет... Везти на автомобиле - долго и опасно. Я лучше сам проверю ее свойство перемещаться в пространстве. Значит, надо продеть палец в кольцо, верно?

- Да. А затем надо пожелать - устно или про себя - то, что тебе требуется.

Пока шел этот разговор, я нервно поглядывал в окно. Именно после этих слов Роджерс увидел дога и догиню, а еще через пять минут произошел ядерный взрыв, который испепелил весь городок, а может, не только его. Неужели, все еще раз повторится? И тут меня вдруг осенило.

- Мистер Роджерс! - спросил я. - У вас все в порядке на работе?

- Не очень, - сознался он, - сегодня мне пригрозили увольнением. По мнению начальства, я слишком много времени уделяю исследованиям, которые интересны только для меня самого.

- Вы очень злы на тех боссов, которые это утверждают?

- Не могу сказать, что я пожелал им спокойно дожить до завтра.

- Тогда, сэр, я бы вас попросил не трогать кольцо. Эта штука может устроить Апокалипсис!

- Он прав, Милтон! - воскликнула Клара. - У тебя накапливаются неконтролируемые эмоции. Если они станут управлять черным ящиком, то ты можешь причинить непоправимый вред всему Человечеству...

Роджерс не просто убрал руку, а отдернул ее, будто от раскаленного железа.

- Черт побери, - пробормотал он, - мне действительно полезла в голову всякая чушь. Подумал, что было бы неплохо, если бы началась большая заваруха. Тогда бы никому не было обидно. И нам бы не пришлось думать, куда отсюда переезжать, если меня выгонят.

- Сэр, - воскликнул я, потому что думал, будто точно знаю, отчего в прошлый раз произошла катастрофа, - однажды так уже было. Почти так, как сейчас.

- Что ты мелешь? - удивленно произнесла Тина. - Когда?

- Мисс Уильямс, мы с вами здесь второй раз! Вы можете думать, что я свихнулся, но мы уже были здесь. Только все происходило по-другому. Миссис Роджерс встретила нас очень сердито и не хотела пускать. Вы на нее рассердились и превратили ее в собаку. Потом приехал мистер Роджерс, и мы пили кока-колу. А вы, мисс Уильямс, точно так же рассказывали ему о том, как мы нашли ящик. Потом вы, мистер Роджерс, увидели вашего дога и другую собаку, которая на самом деле была ваша жена...

- Бедный мальчик! - сердобольно воскликнула Клара Роджерс. - Это можно понять... С такими нагрузками ни одна психика не справится! Надо вызвать врача!

- Погоди, - остановил ее Роджерс, - по-моему, надо дослушать.

- Я не сумасшедший, честное слово! - еще раз повторил я, хотя прекрасно знал, что все идиоты считают себя нормальными людьми, даже угодив в психиатрическую больницу. - Все это было на самом деле. Вы, мистер Роджерс, сначала посмотрели, как играют собаки, потом сказали, что надо будет стребовать щенков или еще что-то такое, а потом...

Тут я отчетливо вспомнил, что руку от кольца он и тогда убрал, а потому моя версия причин катастрофы никуда не годится.

- Ну, и что было потом? - нетерпеливо спросил Милтон Роджерс.

- По-моему, - выдохнул я, - началась атомная война. Мы все погибли, то есть вы совсем, а я не совсем. А ящик остался. Я зацепился пальцем за кольцо и захотел, чтоб все стало, как раньше...

- Милтон, по-моему, у него бред. Он простудился, наверно, в этой пещере... - произнесла Тина. - Надо смерить температуру...

- Нет, - сказал мистер Роджерс, положив мне руку на лоб, - у него нормальная температура. И на психа он не похож. Все это вполне могло быть, мы же видели возникновение ниоткуда этого букета. Вот он, стоит себе... Парень нормальным образом реагируем на материальные воздействия. Хрусталь звенит, вода смачивает палец, лепестки роз пахнут и имеют свойственный им вкус. Ты не запомнил время, в которое произошла катастрофа?

- Нет, сэр. Но это было...

- Я тебе верю, Майк. Конечно, с точки зрения устоявшихся физических представлений все, что уже произошло на наших глазах, - бред сумасшедшего. Этот ящик либо порождение сверхъестественных сил, которым вообще никакие земные законы не писаны, либо продукт научной деятельности совершенно реальной сверхвысокоразвитой цивилизации, которая открыла такие физические свойства материи, которые нам еще неизвестны и станут известны, может быть, через тысячу лет...

- Не спорю, - сказала Тина, - я могу, хотя и очень смутно, представить себе, что это некий, условно говоря, генератор, который, скажем, способен извлекать из пространства рассеянные в нем элементарные частицы, каким-то образом комбинировать из них атомы, соединять в молекулы нужных веществ, а потом выстраивать из них предметы. Могу допустить, что этот же прибор может, скажем, разбив на атомы или элементарные частицы какой-то физический объект, перебрасывать его за сотни или тысячи километров, а затем восстанавливать в прежнем виде. Могу допустить, что ящик может разогнать нас до скорости света, и время для нас замедлится, вследствие чего мы можем оказаться в будущем. Но вернуться по времени назад? Не представляю себе, как это возможно...

- Я тоже не очень представляю себе. Однако утверждать на этой основе, что это невозможно вообще, некорректно, - Милтон Роджерс опять почесал щетину. Потому, что мы все: и физики, и философы, и обыватели толком не знаем, что такое время. Единственно, пожалуй, что мы научились делать, так это его измерять. Принимая за время промежуток между какими-то событиями, делим его на условные единицы, а потом используем для измерения протяженности каких-либо процессов. А о природе времени мы по сей день ничего не знаем, одни догадки да гипотезы.

- Но мы точно знаем, что время необратимо! - сказала Тина.

- По каким признакам? - улыбнулся Роджерс. - Только по характеру процессов, развивающихся во времени. Например, я зажигаю спичку и знаю, что через минуту или чуть меньше она сгорит. То есть она сгорит за то время, что минутная стрелка часов на моей руке опишет полный круг. Можно перевести стрелку часов на один круг назад. Можно. А теперь представь себе, что кто-то неизвестным нам способом может восстановить сгоревшую спичку. Не изготовить заново, а восстановить, улавливаете разницу?

- Да-да! - воскликнула Тина. - Я понимаю!

- Иными словами, для того, чтобы вернуться назад по времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор, - Роджерс похлопал ладонью по черному ящику, - способен, как ты сама предположила, "разбивать" материальные объекты на элементарные частицы и затем "собирать" их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу.

- Неужели это возможно? - ошеломленно пробормотала Клара. - В мире происходит одновременно бесчисленное множество процессов, их только Бог может прекратить или возвратить к началу...

- Тем не менее, если вот эта штука, - мистер Роджерс опять похлопал по черному ящику, - знает некий общий принцип деструктурации и реструктурации, то ей ничего не стоит за доли секунды все вернуть на круги своя.

- Извините, мистер Роджерс, - сказал я, - но мне кажется, что тут все не так просто. Я точно помню, что мы попали под атомный взрыв или что-то в этом роде. А вы и все остальные - нет. Ваша жена наверняка не помнит, что ее превращали в собаку. Но я-то помню! Кроме того, мне кажется, будто кое-что здесь, в вашей гостиной, выглядит не так, как в первый раз. То есть эта штука не просто все восстанавливает, как было. Вот, например, я точно помню, что диван, на котором я сейчас сижу, имел бордовую обивку, а сейчас он лиловый. И на гардинах у вас были не красные цветочки, а красные вишенки. И часы на камине не совсем такие...

- Прямо как в сказке, - улыбнулся Милтон. - Пришел ребенок и сказал: "А король-то голый!" Действительно, если бы все просто возвращалось к исходной точке, то мы бы не помнили о том, что уже встречались... Верно подмечено, малыш!

- По-моему, сэр, - добавил я, - то, что я помню, а вы не помните, объясняется одним: тогда, в прошлый раз, когда был взрыв, вы все сгорели начисто, а я оставался живым, хотя и перекалеченным.

- Как страшно это слышать! - всплеснула руками Клара Роджерс. - Неужели это было в действительности?

- Кажется, я начинаю понимать... - с заметной неуверенностью произнес мистер Роджерс. - Помнишь, Клара, как мы едва не поссорились, когда выбирали диван для гостиной? Тебе очень хотелось купить лиловый, а мне действительно больше нравился бордовый.

- Да-да! - воскликнула миссис Роджерс. - Именно так. Я даже сказала, кажется, что у тебя совсем нет вкуса.

- А я, если помнишь, после этого улыбнулся и согласился купить лиловый... Помнишь?

- Конечно, помню.

- Так вот, я тогда был очень сильно обижен. Но не показал виду. После того, как ты произнесла все это насчет отсутствия вкуса, мне захотелось крикнуть: "Ты безмозглая дура, которая живет на мои деньги, да еще и пытается мной командовать! Я покупаю бордовый - и точка!"

- Господи, неужели ты был способен на такое? - ужаснулась Клара. - Из-за ерунды?

- Понимаешь, у меня в тот момент был выбор: согласиться с тобой или настоять на своем. Я выбрал согласие - и появился лиловый диван. Но мог бы настоять на своем, и тогда здесь бы стоял диван с бордовой обивкой.

- Теперь мне тоже кое-что ясно, - вмешалась Тина. - Существует несколько параллельных потоков времени. Возможно, их бесконечное множество. И каждый раз, оказавшись перед какой-то альтернативой, мы как бы сворачиваем в тот или иной поток. Вы помирились - и события пошли по одной цепочке. Поругались бы и цепь событий была бы совсем иная.

- Но неужели начало ядерной войны зависело от цвета вашего дивана? спросил я. - Или от того, поругались вы с вашей женой или нет?

- Напрямую, наверное, нет, - задумчиво произнес мистер Роджерс, - но во времени переплетается и взаимодействует столько разных событий и факторов, что все может быть...

- Милтон, - взволнованно произнесла миссис Роджерс, - а ты помнишь ту историю с датчиком, который вы конструировали для какого-то спутника? Помнишь, ты еще сказал, будто это очень опасная игрушка?

Мистер Роджерс потер лоб.

- Да, это действительно была опасная штука. Это происходило шесть лет назад, после того, когда к нам поступили материалы испытаний над островом Джонстон в 1962 году. Тогда в ионосфере, практически в космосе, взорвали ядерную боеголовку. Одной из целей проекта было подавление радиолокационной сети русской противовоздушной обороны с помощью мощной магнитной бури. Но у кого-то из Пентагона возникло опасение, что русские могут применить точно такой же ход для подавления наших локаторов. И тогда нам предложили разработать систему мгновенного реагирования. То есть такую систему, которая будет приводить в боеготовность и запускать наши стратегические ракеты при обнаружении в околоземном пространстве мощных электромагнитных импульсов, сопутствующих ядерному взрыву. Нам было поручено разработать спутниковый датчик. Так вот когда мы начали над ним работать, то выяснилось, что очень сложно заставить его отличать естественные явления в магнитосфере от взрывных. Офицер, курировавший нашу программу, был простой парень, который считал, что выстрелить первым всегда полезно, даже если противник и не собирался в тебя стрелять. Мне долго пришлось убеждать и его, и других, что надо сделать датчик более селективным. В общем, это получилось, но могло бы и не получиться...

- А ты помнишь, что стало решающим обстоятельством? - спросила Клара. Эти часы на камине...

- Да, пожалуй. Если бы ты настояла, и мы купили часы с рыцарями, с настоящей позолотой, то я бы не стал спорить с Таббертом. Потому что хотел бы одолжить у него пятьсот долларов, которых мне не хватало. Но ты отказалась приобретать эту дорогую безделушку, а я смог поговорить с Таббертом именно так, как следовало, и он меня понял. Его позиция по поводу конструкции датчика стала решающей. Мы разработали новый вариант, который не мог случайно объявить ядерную тревогу.

- Точно, - воскликнул я, в тот раз у вас были часы с рыцарями!

- Мне говорили, что это настоящие часы XVIII века, - вздохнула Клара. Вообще-то мне их было очень жалко...

- Выходит, что, купив эти часы, мы в том, параллельном, потоке времени сделали шаг к ядерной войне, - сказал Милтон Роджерс. - Невероятно, но факт!

Тина Уильямс поежилась, будто ее окунули в холодную воду.

- Это очень страшно. Значит, где-то там, в другом времени, мы уже все мертвы?

Все погрустнели. А мне сразу припомнилось то, что было там. И стало почему-то очень холодно...

Бой в неглиже

Сон на сей раз прекратился как-то неторопливо, в режиме угасания. Я обнаружил, что холод ощущал уже наяву, так как стекло окна каюты было отодвинуто, и оттуда сифонил прохладный ветерок. За окном была темень, чуть подсвеченная судовыми огнями. Судно шло солидным ходом, против ветра, поэтому и дуло здорово. Кроме того, сбоку не было Хрюшки.

Она, как выяснилось, далеко не ушла, просто бегала в туалет. Даже не одеваясь, голышом. Поеживаясь, подошла к окошку, задвинула стекло, а затем поспешила ко мне под бочок.

- Не спишь, гнусный Волчище? Небось, поросятины захотелось? - прошептало ненасытное парнокопытное.

Я отрицательно мотнул головой:

- Нет, просто выспался. Слишком рано заснул, еще засветло. А сейчас сколько времени, кстати?

- Пять минут второго, - зевнула Ленка, - самое оно: спать да спать. Или баловаться. Но ты, хоть и выспался, баловаться не настроен. Что делать будем?

- Может, заснуть попробуем? - предложил я.

- Пойдем, прогуляемся по палубе? Свежий воздух... Может, чувства пробудятся?

- Ага, - с сомнением произнес я, - на холодке разогреюсь.

- На вот халатик, - сказала Хрюшка. - Плавок и майки при таком теплом халате вполне достаточно.

Действительно, халат оказался вполне надежной защитой от ветерка, поскольку был шелковый и на ватной подбивке. В Средней Азии в таких зимой ходят. Шлепанцы Ленка тоже дала теплые. Сама отважно нарядилась в махровый. Морская душа, черт побери!

- А нам разрешат среди ночи по палубе гулять? - спросил я. - Хозяева в претензии не будут?

- Ну, если ты соберешься спустить шлюпку, наверно, будут ругаться. Рассадят нас по разным каютам. Тебя, само собой, поселят в ту, где ты сидел до обеда. Если вздумаешь прыгать за борт, тоже рады не будут. Но ты же не идиот, я думаю.

- Нет, конечно, меня в прошлый раз акулы почему-то не съели, но я как-то по новой им в пасть не собираюсь.

Вышли в коридор, где горел дежурный свет. Там, конечно, обнаружился приятных размеров мальчик, у которого под мышкой висела открытая кобура с "береттой". Он, должно быть, не больно понимал, зачем его поставили на пост, и лениво позевывал, прогуливаясь по коридору. Когда мы появились в коридоре, боец подтянулся и, пропустив нас мимо себя, последовал за нами метрах в трех-четырех.

Мне лично это было по фигу, а вот Ленка сказала:

- Во обалдуи, сторожа приставили. Можно подумать, что мы вдвоем сиганем в море.

- С парашютом же прыгнули... А тут и до воды лететь ближе, и падать мягче.

Обняв Хрюшку за теплый бочок, я двинулся с ней поближе к вольному воздуху. Охранник последовал за нами, соблюдая дистанцию.

- Как этот пароход называется, кстати? - спросил я, когда мы очутились на шлюпочной палубе и подошли к ограждению, чуть в стороне от шлюпбалок.

- "Торро д'Антильяс", бывший "Хенераль Альберто Вердуго". Сухогруз. Приписан к Сан-Исидро, флаг хайдийский. Но зафрахтован Куракиным.

- И что, он на сухогрузе тропические фрукты возит?

- Ну, вообще-то на нем есть рефрижераторная установка, так что тонн триста фруктов он увезет за рейс. Но сам понимаешь, мне не больно про все эти дела докладывают. Он может и не одни фрукты возить.

- А ты сама давно на нем катаешься?

- Нет, конечно. Как только нашарили твою микросхему. Пока ты был коматозником, она не работала, а потом застучала вовсю.

- Стало быть, теперь ее и все остальные слышать могут?

- Да. Чудо-юдо, Сарториус и "джикеи" наверняка. Если бы они еще знали, что она теперь на другом диапазоне работает, то уже давно были бы здесь. Но они не знают, думают, что она отключилась, поломалась и так далее. А это я, Мальчиш-Плохиш, подлую измену сотворила.

- Довольна, как слониха. Может, я к папе очень хочу, а ты не пускаешь?

- И не пущу. Папа мне заподлянок понаделал по линии этой жуткой Танечки.

- А детишек родных тебе повидать не хотелось бы? - спросил я. - Конечно, Зинуля их там не оставит без ласки. У деда тоже, наверно, деньжата не на исходе. Но мама-то их где? Неужели за два года так ничего и не пробудилось?

- Знаешь, Димочка, - это обращение ничего хорошего не сулило, и я понял, что зацепил Хрюшку за живое. - Не тебе бы об этом вякать! Ты сам-то много ими занимался? Ты много о них думал?!

- Ну, извини, я не хотел...

- Хотел не хотел, а выпросил. Ты все делал, как твой папочка велел. Если б мы с Зинкой были ему не нужны как рабочая сила, он бы не приказал вам с Мишкой на нас жениться. И потом все под диктовку Чудо-юда. И ни слова против!

- А ты сама-то могла бы ему возражать? - озлился я.

- Сколько раз возражала! Сам должен помнить, сколько у нас с ним было споров по научной части...

- По научной, может быть, а по чисто деловой ему никто из тех, кто еще жив и здоров, не возражал. Если он принимает решение, то всякий, кто идет вразрез, может заказывать гроб. И учти, сейчас ты, прямо скажем, ему не больно помогаешь.

- Не пугай, я пуганая. О том, что мне надо себя обезопасить, я еще два года назад догадалась. И сейчас знаю, что мне назад хода нет. Детей он не тронет, а мне жить не даст.

Ленка замолчала, а я прижался к ней поплотнее, чтоб не злилась. Постояли, помолчали, поглядели на океан для успокоения.

Качки почти не чувствовалось, волны только чуть-чуть бултыхали по бортам, немного бурлили, расшибаясь о носовую бульбу. "Торро д'Антильяс" явно шел налегке, сидел высоко. Вряд ли на нем были даже те триста тонн фруктов, про которые Ленка поминала. Огоньки корабля высвечивали темную воду, бежали рядом с бортом золотистыми змейками и струйками.

Могучий гул машин "Антильского быка" заглушал прочие звуки. А они, как оказалось, играли немаловажную роль в дальнейшем развитии событий.

В небе мерцали звезды, светила луна. Океан тоже немного светился, планктон гулял. Однако ночь все-таки была густая, тропическая. И хотя по палубам и надстройкам, кроме нас с Ленкой, прохаживалось несколько вахтенных матросов и охранников, разглядеть всего, что творилось в ночи, им было явно не под силу.

Откуда взялись три резиновые моторные лодки, выскочившие, словно камни-голыши, брошенные пацаненком, ума не приложу. То ли держались в темноте за кормой, пользуясь тем, что мощные машины "Торро д'Антильяс" заглушали звук их моторов, то ли их сбросили с какого-нибудь незаметного летающего объекта, то ли через торпедный аппарат подлодки выпустили (даже я знал, что это невозможно!), в общем, хрен поймешь. Однако факт есть факт: две лодки, подскакивая на гребнях волн - оттуда и пришло сравнение с камнями-голышами, выскочили по правому борту, а еще одна - по левому. Я не понял толком, чего от них можно ждать, когда в море засверкали многочисленные оранжевые вспышки. С лодок замолотили автоматические гранатометы.

- Ложись! - как ни странно, но эту команду подал не я, а Ленка. Разленился, вишь ты, господин Баринов, потерял форму. Но упал вовремя. Потому что если бы пара гранат, которая шмякнулась в надстройку, прошуршав над нашими головами, угодила кому-то в лобешник, мало не показалось бы. Даром что эти гранаты были не осколочные, а химические, причем заряженные не настоящей отравой, а чем-то слезоточивым. Правда, поначалу я этого не знал и, увидев при свете ламп расползающиеся по кораблю газовые облака, порядком запаниковал. Конечно, я давным-давно позабыл предельно допустимые концентрации всяких там VX, заринов и зоманов, но хорошо помнил, что сдохнуть от них можно за несколько секунд. Сколько всего этих гранат выпустили - не считал, но догадывался, что их не пожалели.

- Тикаем! - успел крикнуть я, пока газовые облачка еще не заклубились на уровне голов. Хрюшка оказалась очень понятливой, и мы рванули вверх по трапу в надстройку. До чего вовремя - обалдеть! Едва я перескочил через комингс, захлопнул за собой тяжеленькую дверцу с маленьким иллюминатором и повернул рычаг, наглухо задраивающий выход, как новая порция гранат захлопала совсем рядом.

- Лезем выше! Натечет газу - сдохнем!

Ленке это долго объяснять не пришлось. Пока мы перебегали по лестницам внутри надстройки, стремясь улизнуть от газа, расползающегося по палубам, грохнуло еще несколько выстрелов, но уже сопровождавшихся не разрывами гранат, а каким-то бряканьем и лязгом. Потом мне показалось, стихли моторы лодок, хотя их жужжания за гулом машин не слышалось.

Мы уже пробежали несколько трапов до той палубы, где находилась наша каюта, когда снизу, у двери, через которую мы вбежали в надстройку, грохнул небольшой взрыв и что-то с лязгом повалилось на палубу. Глуховато простучало несколько автоматных очередей. Кто-то заорал, было несколько коротких вскриков, стонов, долетел надрывный кашель, сдавленная ругань.

В коридоре появился князь Куракин, с ним десяток мужиков, одетых в шорты или плавки, заспанных, но при пистолетах и автоматах.

- Быстро в каюту! - заорал он хорошим командным голосом. - Не высовывайтесь! Это нападение!

Чтоб мы не слишком медлили с исполнением приказа, два головореза энергично "помогли" нам влететь в каюту. Вообще за такую "помощь" я обычно морды бью, поскольку не переношу пинков в зад даже кроссовкой, но против автомата не попрешь... Влетели как миленькие.

Куракин проорал что-то по-французски, я не усек что, но, судя по реакции Хрюшки, явно нечто не очень выгодное для нас.

- Уи, мон принс! - полушутя ответил чернобородый и очень загорелый мужик с русалкой, вытатуированной на здоровенном бицепсе. Я это понял. У второго, который остался с нами в каюте, были черные усы и длинные волосы, стянутые в пучок, плюс черная бандана на голове с вполне понятной надписью "Mega Death". На грудных мышцах у этого товарища было наколото целое панно с черепом, костями, кинжалами и змеями. Кинжалы и змеи, не говоря уж о черепах и русалках, будучи нарисованными, меня лично не волновали. А вот то, что у этих борцов за денежные знаки имелись вполне солидные спецназовские пистолеты-пулеметы "хеклер-кох", а на кожаных ремнях, продернутых через шорты, висели кобуры с "магнумами", немного беспокоило. Вполне могло случиться так, что князь распорядился не отдавать нас живьем. Истинно русская черта, исконная, можно сказать: сам не гам, и другому не дам!

Надо сказать, что я даже начал жалеть о нашем бегстве с палубы. В конце концов, кто бы на сей раз ни собрался похищать меня и Ленку, нас взяли бы живьем. Конечно, я перепугался газовых гранат. Но это от дури. Надо было сразу догадаться, что никакими VX здесь работать не будут. Именно из того расчета, чтобы не потравить насмерть. Даже скромный CS и тот не применяли бы, чтоб не рисковать. Небось побаловались чем-нибудь вроде слезоточивой "черемухи-7". Конечно, от этого баловства кое-кому зачихалось, закашлялось. Слезки из глаз потекли, бо-бо стало. Тут с лодочек бахнули из линеметов, загарпунили этого самого "Антильского быка" и пошли на самый настоящий абордаж. Тех, кто пытался сквозь слезы пострелять, положили без особых хлопот, а тех, кто особо не дрыгался, просто скрутили в колбаску и оставили отдыхать. Впрочем, могли, наверно, и всех почикать для простоты. А то еще отдышится, развяжется кто-нибудь, неприятности начнутся...

Внизу, где-то на уровне шлюпочной палубы или чуть выше, уже в надстройке, началась ожесточенная пальба. Наши сторожа напряженно прислушивались к трескотне автоматов и пистолетным выстрелам, а также всяким прочим грохотам и бряканьям, которые могли издавать, в частности, трупы, сваливающиеся по железным ступенькам трапов. Но мне лично казалось, что эти ребята слишком сосредоточили свое внимание на двери, приоткрыв ее и поглядывая через щель в коридор. Будь я их начальником, я бы приказал одному приглядывать за окном. Что же касается нас с Ленкой, то наиболее приятным местом с точки зрения безопасности был каютный санузел. В нем не имелось окон, а дверь хоть и была деревянной, не могла угодить под прямую очередь ни со стороны выхода в коридор, ни со стороны окна.

Поэтому, воспользовавшись тем, что подручные Куракина уставились в дверь и убеждены, что мы никуда не денемся - и вполне резонно! - я утянул Ленку в санузел и задвинул за собой засов. Только после этого из каюты послышалась ругань, на которую Ленка тоже ответила несколькими словами, и охранники попритихли.

- Об чем лай? - скромно поинтересовался я.

- Куракин приказал им нас защищать, а не конвоировать. Они развыступались, что, мол, должны за нами наблюдать все время.

- А насчет того, чтобы ликвидировать нас при угрозе захвата противником, он ничего им не завещал?

- Ты по-французски понимаешь? - заподозрила Хавронья.

- Нет, я просто русскую логику понимаю. А Куракин, хоть и офранцузился за истекший период с 1917 года, все равно генетически наш. Хрен с ней, со столицей, лишь бы Москву французам не отдать.

Как уже говорилось, данный совмещенный санузел имел площадь в два квадратных метра. На одном из этих квадратных метров располагалась душевая кабина с умывальником и зеркалом, а на другой - унитаз и биде со всякими причиндалами. Меня лично очень заинтересовала крышка сливного бачка. Однажды в "джикейской" тюрьме на Хайди тяжелая фаянсовая крышка пригодилась для дела - я вмочил этим "струментом" по хрупкому черепу одного из бойцов несостоявшегося сенатора Дэрка и унаследовал от него, помнится, не то "узи", не то "М-16А2"...

Сейчас, к сожалению, вышел облом. И бачок, и крышка были сработаны из легкой пластмассы. Так что убить ими что-либо крупнее таракана представлялось проблематичным.

Через две двери пальба слышалась послабее. Видать, штурмовой напор немного ослаб. Голоса наших защитников из каюты обменялись, как мне показалось по интонациям, оптимистическими репликами.

Я бы на их месте не спешил. Тем более какие-то шуршания и шебаршения происходили с внешней стороны надстройки. Но само собой, любители пострелять на эти шумы не обратили внимания. И зря!

Звон разбитого стекла и длиннющая, от всей души болезной, автоматная очередь подтвердили мои наихудшие опасения. Сам я, слава Богу, воспринимал побоище только на слух, присев в компании струхнувшей не меньше меня Елены где-то в районе унитаза. По первой прикидке, боец взобрался по скобам на самый верх надстройки, привязал капроновую веревку к какой-нибудь подходящей хреновине, пристегнулся к ней альпинистским карабином и аккуратно, стараясь не стучать подметками по стене надстройки, съехал на уровень окна. Потом вышиб его каблуком и начал поливать все, что было внутри, щедрыми очередями. Шибко крутым и наколотым осталось только истошно визжать и дрыгаться, пока пули выдирали из них клочья мяса вместе с фрагментами татуировок, размазывая эти неаппетитные ошметки по стенам каюты. Но не долго, секунд десять всего лишь. После этого боец вышиб из окна остатки стекляшек, чтобы не порезать что-нибудь нужное в хозяйстве, и влез в каюту. Не очень шумно, но слышно было. Вообще-то мне стало ясно, что господа или товарищи, которые учинили этот налет по всем правилам абордажного искусства, явно не заботятся о соблюдении тишины. При современном развитии бесшумного оружия можно было и поберечь нервы граждан. В конце концов, ребята Куракина, среди бела дня похищая меня из лап Доминго Косого - ей-Богу, уж лучше я бы у него на псарне остался! - обошлись без большого шума и треска. Тихо чпокнули Эдуардо и Оскара, "примочили" меня парализантом, сунули в дельталет и увезли сюда. А эти новые претенденты на содержимое моих мозгов жутко любят цирковые эффекты.

Судя по легкому бряканью, в окно влезал еще один. Меня заинтересовал практический вопрос. А именно: знают ли эти вооруженные и очень опасные граждане, что в каюте находимся мы с Хрюшкой, то есть цель их весьма небезопасной операции? Или же им это окошко просто понравилось своими размерами и удобным расположением? Если они в первую очередь рассчитывают обойти с тыла тех, кто задержал их коллег на лестнице, то могут и проскочить мимо туалета, - дай Бог, правда, чтобы для страховки нам гранату не кинули! Но надежда эта быстро растаяла.

- Он здесь, - шепотом произнес кто-то по-английски. - В туалете! Индикатор зашкаливает.

- Поговори с ним, я прикрою со стороны коридора. По-моему, сейчас здесь будут гости.

- Мистер Баринов! - Тот, что был оснащен индикатором, постучал по двери стволом автомата. - Мы знаем, что вы здесь. Если вы вооружены, отдайте оружие и выходите.

Но тут громко затарахтело в коридоре, из комнаты ответили двумя очередями, кто-то совсем недалеко вскрикнул.

- Shit! Дерьмо! - прошипел один из налетчиков. Стало тихо, внизу слышались только осторожные шаги, стрельбы больше не было. Шуршала карманная рация. Ее владелец больше не обращался ко мне, похоже, у него появились другие проблемы. Скрипнула кнопка, шуршание прекратилось.

- Питон, Питон, ответьте Мамбе.

Эти позывные нагнали на меня жуткую тоску. Запахло канализацией и подземными горизонтами "Горного шале". Неужели "джикеи" не могли за два года придумать что-нибудь новое? Впрочем, они все-таки придумали индикатор, который, должно быть, очень четко пеленгует работу моей микросхемы и вопреки предположениям самодовольной Хавроньи наводит на меня группу захвата.

- Мамба, я - Питон, - отозвались из эфира. - Где вы?

- На месте. Объект локализован, обеспечьте безопасный вывод. Как поняли?

- Понял отлично. Коридор до лестницы свободен. Оппоненты площадкой выше. Будете ждать очистки?

- Сколько времени просите?

- Десять минут.

- Работайте, жду доклада. Как поняли?

- Все понял. Доклад будет.

- Конец связи.

Питон с Мамбой своими переговорами прояснили ситуацию. "Джикеи" загнали французов выше ярусом, но оттуда, должно быть, простреливался трап. Теперь Питон просил десять минут на то, чтобы ликвидировать это неудобное обстоятельство, а Мамба, надо думать, за это время намеревалась достать меня с Ленкой из санузла. Уже через секунду прозвучала фраза, убедившая меня в том, что все обстоит именно так.

- Мистер Баринов, - вежливо позвали из-за двери. - Вам и вашей жене ничего не угрожает. Вы сами знаете, что нужны нам живыми. Выходите, и мы доставим вас в безопасное место...

Но тут в каюте оглушительно грохнуло. Дверь, соединяющую каюту с санузлом, сорвало с петель воздушной волной и с грохотом шибануло о раковину умывальника и зеркало. Осколки фаянса и стекла градом посыпались на пол, несколько кафельных плиток разлетелись на куски. Нас с Ленкой не задело, но сшибло на пол и слегка оглушило. Слава Богу, что мы не подходили к двери.

Как ни странно, но если я и вырубился от взрыва, то не больше, чем на пару секунд. Голова слегка гудела, в ушах звенело, во рту было солоно, но не от крови. Я сидел на полу, а в десяти сантиметрах от моей пятки лежал автомат, похожий на укороченную "М-16", знакомый мне по стычкам в "Бронированном трупе". "Джикей", одетый в черное трико, черную вязаную шлем-маску с прорезями для глаз, носа и рта, а также бронежилет (естественно, тоже черный), валялся поверх выбитой двери. Броник прикрыл его грудь от осколков, но, к сожалению, осколков у этой гранаты оказалось до фига. Пара штук пошли ниже пояса, и о своем мужском достоинстве "джикею", наверно, пришлось бы намертво позабыть. Но судьба была к нему милостива, бедняга об этой потере так и не узнал, поскольку еще один осколок долбанул его прямиком в лобешник.

Толком не придя в себя, я инстинктивно схватил автомат. Хотя не очень точно знал, смогу ли я из него выстрелить и, что важнее, нужно ли мне стрелять вообще.

Пыль, поднятая гранатным взрывом, не успела осесть, когда послышался некий дикий визг, отдаленно напоминающий знаменитое "ки-я!", и какой-то козел вломился в каюту из коридора. Недолго думая подручный Куракина открыл огонь, но не по мне, а по "джикеям", валявшимся на полу. Того, который лежал в каюте, я не видел, а потому не знал, подавал он признаки жизни или нет, стонов по крайней мере, слышно не было. А вот того, что лежал у нас в санузле, по моему разумению, долбить уже не было смысла. Тем более что при этом можно было запросто зацепить и нас с Ленкой. Самое удивительное, что в этот момент я, как ни странно, думал, будто застрелить нас в планы этого бойца не входит.

Увы, я сильно ошибся! Но слава Богу, это мне и Ленке сошло с рук.

- N'est tire pas! S'est Elene! He стреляйте! Я - Елена! - заверещала "француженка", и будь фортуна более вредной, нам бы после этого хана настала. Потому что мужик в шортах и черной кожаной безрукавке с заклепками влетел в санузел с одной целью - пришить нас на месте, а потом сказать, что так и было. Но его подвела любовь к длинным очередям. Все, что было в магазине, он уже распродал покойным "джикеям", а как раз на меня и Ленку не хватило. Надо было видеть его рожу, когда инструмент издал пустопорожний щелчок. Я не мог позволить промедление, смерти подобное - в буквальном смысле! - и нажал на спуск "джикейского" трофея. Господина в шортах и безрукавке проковыряло в пяти местах, и он со своим пустым "хеклер-кохом", слегка подпрыгнув и взвизгнув нечто нечленораздельное, но уже похожее не на "ки-я!", а на "мон дье!", шмякнулся поперек дохлого "джикея". На кафеле за его стеной появилось несколько выбоин, а по уцелевшим плиткам расплескалась кровища.

Ленка на сей раз даже не завизжала, а только икнула.

- Сиди! - сказал я ей, хотя она никуда идти не порывалась, а совсем напротив - забилась в угол и мелко дрожала. Я тоже дрожал, но не так сильно. Все-таки два года никого не убивал, немного потерял форму. Пока успокаивался и унимал дрожь, прислушался: в каюте стояла гробовая тишина, а наверху перестреливались короткими и одиночными.

- Мамба, Питон вызывает Мамбу! - запищала рация. Поскольку никто не отозвался, я рискнул перешагнуть через "джикея" и "куракинца".

В каюте лежало три жмурика. Те два "куракинских", которых "джикеи" расстреляли через окошко, и "джикей" с рацией. Двери в коридор не было, гранатный взрыв и ее сорвал с петель. За окошком просматривалась капроновая веревка, свисавшая вниз. В общем, все, как я и предполагал. В коридорах и на трапах надстройки было слишком шумно, чтоб туда соваться. Веревка к себе так и манила. Но у меня были сомнения насчет альпинистской подготовки Хавроньи. Правда, падать было не так уж высоко, метра четыре, не больше, но на железную палубу, где легко было плюхнуться на какую-нибудь, выражаясь по-морскому, "дельную вещь".

- Мамба, ответьте! Мамба, я - Питон, ответьте! - хрюкал "джикей". Очевидно, напрямую добежать до каюты Питону опять что-то мешало. Возможно, кто-то из "куракинцев", вроде того, что долбанул из подствольника по нашей каюте, еще был жив и, спрятавшись в какой-то каюте, ограничивал им свободу передвижения.

Грешен, у меня на какую-то секунду появилось мелкохулиганское желание подобрать рацию, нажать кнопку передачи и сказать что-нибудь приятное для "джикеев". Например: "Питон, я - Объект, Мамба накрылась медным тазом, жду указаний, куда выходить". Самое интересное при этом было бы, если бы я дословно перевел выражение "медным тазом" на английский язык. То-то бы "джикейщики" головы поломали!

Однако я предпочел не хулиганить, а ободрать с трупов боезапас. В дополнение к "джикейскому" штурмовому автомату я прибрал один "хеклер-кох", к которому набралось три магазина, и опоясался ремнем, снятым с одного из "куракинцев". Видуха от этого - ремень поверх ватного шелкового халата! - у меня получилась шикарная. Не то доблестный воин революционного монгольского хана Хатан-батора Максаржава, выступающий в поход против контрреволюционной банды барона Унгерна фон Штернберга, не то наоборот, контрреволюционный китайский мандарин, собирающийся воевать против Народно-освободительной армии Китая. Но на поясе была кобура с 15-зарядной автоматической "Береттой 92 СБФ", а также какой-то солидный штурмовой ножик. Кроме того, из-за пояса другого убиенного я выдернул небольшую гранатку. Он ее накрыл пузом, и потому при взрыве эта хреновина поленилась детонировать.

Копошился я не очень долго - минуты три, но при этом поглядывал на дверной проем. Само собой, с опаской: вдруг еще, кто гранатой плюнется? Но вся возня шла где-то далеко. Нервный Питон перестал вызывать Мамбу. То ли в горле пересохло, то ли не до того стало.

Ленка осторожненько выползла из туалета, подобрав до колен полы своего махрового халатика, чтоб не замараться в луже, которая натекла на пол душевой.

- Бр-р! - передернулась она, шарахаясь от покромсанных осколками трупов. Мясокомбинат какой-то!

- Слезешь по веревке? - спросил я.

- Попробую, - отозвалась Хавронья. - Ты нашел индикатор?

- И не искал...

- Ищи! - она мне, прямо как овчарке, приказала. - Если не найдешь, они нас через пару минут сцапают.

Времени у нас было не вагон. Я вообще не знал, как выглядит этот самый индикатор. Мне почему-то думалось, что он размером с японский видеоплейер. На самом деле это оказалась игрушка размером с пейджер. Ленка нашла ее и сунула в карман своего халата.

- Смотри за дверью, но из нее не высовывайся! - порекомендовал я. Дело в том, что мне захотелось поглядеть в окно.

Нельзя сказать, что "джикеи" добросовестно очистили все от стекла, кое-какие кусочки пришлось самому выдернуть. Порезаться не сумел, и на том спасибо.

Внизу никаких постов не наблюдалось. Но зато наблюдались трупы. И у меня, строго говоря, был неплохой шанс к ним присоединиться. К счастью, я вовремя заметил багрово-красный лучик лазерного прицела, который приглядывался к окну другой каюты. Снайпер устроился на полубаке и спокойно, без суеты, клал всех чужих, пытавшихся вылезти из окон надстройки. Я присел, скрывшись в каюте, и посмотрел, как ползет по потолку каюты маленькое красное пятнышко. За это время я подумал, что выбираться через окно в наряде мандарина или цирика слишком рискованно. Но было занятно поглядеть, пальнет ли снайпер по "джикею".

- Как там коридор? - спросил я. Оказывается, Хрюшка уже вооружилась здоровенным "магнумом", который я позабыл снять с "куракинца", и готова была грохнуть в любую цель, которой не повезет появиться в коридоре.

Убедившись, что "граница на замке", я не без брезгливости поднял за ремень одного из "джикеев", подтянул его к окну и высунул по пояс в проем. Снайпер тут же вновь перевел свой лучик на наше окно. Я подергал жмура за ноги, чтоб он "пошевелился". От полубака до надстройки было метров с полсотни, поэтому разглядеть, в каком состоянии находится "джикеи", одетый в черное трико и маску, было сложненько, тем более что я его показывал не больше минуты. Красный лучик скользнул по черной ткани на плечах покойного, и произошло маленькое чудо. На ней ярко мигнули буквы: "G & К". Как только лазер ушел в сторону, буквы исчезли.

- Быстро переодевайся в это! - прошипел я Ленке, указывая на ниндзевое одеяние "джикея".

- Да оно же все в крови!

Я понял, что мне легче будет пристрелить ее, чем заставить переодеться. Пришлось сделать это самому, понятно, без удовольствия и с осторожностью, то есть сидя на полу, в "мертвой зоне". Пропотелое и липкое от крови, вонючее убиенный напоследок слегка облегчился, - это обмундирование было явно не для брезгливых. Кроме того, не было никакой гарантии, что "джикейский" снайперюга не рассек моего прикола с трупом, показанным в окно. Увидит, что я вылезаю, и долбанет. С полста метров при лазерном прицеле - это не фокус. Но, может, конечно, и пожалеть. Продырявит ногу и свистнет рации Питона: мол, принимайте, ребята.

С другой стороны, надо ведь не только самому слезть, но и Хрюшку вытащить. Переодеваться она не хочет, да и вообще неясно, как эта поросятина в своем халатике будет спускаться.

В это время опять зашуршала рация.

- Кобра, я - Питон, ответьте! - стало быть, теперь ему другая гадина понадобилась. Слава Богу, что на той же рабочей частоте можно было послушать.

- Питон, я - Кобра, слышу вас.

- Кобра, Мамба не отвечает. Что там в окна видно?

- Кто-то показывался, похоже, какие-то проблемы с выводом. Был гранатный взрыв и несколько очередей.

- Кобра, ты уверен, что это они в окно показывались?

- Они. От лазера не прятались, марка светилась.

- Почему тогда на вызовы не отвечают?

- Я ж говорю: граната взрывалась. Рацию могло повредить.

- Что они делали, когда высовывались?

- Кажется, пробовали веревку. Сейчас опять убрались. Я думаю, ждут, что вы им коридор откроете.

- Попробуй поморзить им светом.

- Опасно, несколько окон не прочищены. Особенно на верхнем ярусе. Наверно, поэтому и Мамба не выходит.

- Коридора пока нет. В нижнем ярусе тоже не зачищенные остались. У нас два средних яруса, а у этих низ и верх. Еще пара очень хорошо сидит в коридоре, между нами и Мамбой. Был бы газ, прошли бы чисто, а у нас и так без трех четыре. Как понял?

- Нормально. Питон, они нас не декодируют?

- Похоже, нет. Если Мамба начнет выходить к тебе, дай знать. Как понял?

- Понял отлично.

- И прикрывай их, по возможности, от верха и низа сразу.

- Понял, окосею, но прикрою.

- Конец связи, бай-бай, беби.

Нет, чужая рация, настроенная на рабочую частоту и с декодером, полезнейшая вещь. Снайперюга - это он был Кобра - вкупе с Питоном, которого "куракинцы" зажали между двумя этажами, обменялись полезной информацией. Меня, правда, немного интересовало, что происходит на корме, где в кормовой надстройке находились рулевая и штурманская, а также радиорубка. Внизу тоже должны были находиться кое-какие люди, всякие там механики и дизелисты-электрики. Но судя по тому, что судно, не сбавляя хода, не рыская и не меняя курс на 180 градусов, продолжало куда-то двигаться, проблем с этими товарищами не было.

У меня проблемы были. И главная состояла вовсе не в выборе между "вылезать" или "не вылезать". Хотя это, конечно, была действительно серьезная проблема, поскольку, как выяснилось, кроме Кобры - о ней разговор особый! пошабашить нас могут и "не зачищенные" сотрудники князя Куракина, сидящие и выше, и ниже ярусом. Увидят, как я вылезаю в "джикейском" наряде, палить не постесняются. Правда, их может отвлечь активность Питона, который, допустим, попробует атаковать вверх и вниз. У Питона положение, мягко говоря, хреновое. Говоря по-русски, его зажали с трех сторон. Во всяком случае, по его собственным словам. Конечно, они могли и брехать, если догадывались, что их кто-то подслушивает. Очень занятно прозвучала фраза "без трех четыре". Это могло быть условным знаком, согласно которому, скажем, надо было все сказанное понимать совсем наоборот. Или не все, а что-нибудь конкретное. Вместе с тем очень уж доверчивой, вопреки своему гадскому характеру, выглядела Кобра. Главной проблемой было другое.

Дело в том, что надо было придумать для себя стратегическую цель. В идеале все было просто: дождаться, кто кого, и поступить в распоряжение победителя. Обеим сторонам я нужен живым, Ленка тоже. Однако гостеприимным "куракинцам" очень не хотелось отдавать меня живым. И в том, что они меня пристрелят, можно было не сомневаться. Причем, как показал опыт с убиенным в санузле, пристрелить могут не только в самом безвыходном положении, но и просто ради спортивного интереса. Какого Аллаха молить за то, что патроны у мужика в безрукавке скончались раньше, а не позже? Хотя, казалось бы, "джикеев" он уже положил на грунт и мог потребовать с князя бутылку за наше освобождение. Нет же, падла, лезет с пушкой к беззащитным людям. Ведь мог "джикейский" автомат тоже оказаться пустым? Мог. Тогда бы трупом, наверно, был я. Конечно, это бы избавило от дальнейших неприятностей и излишнего перенапряжения мозгов, но и от всех прелестей жизни тоже. Одна такая прелесть в махровом халате сейчас приглядывала за коридором.

Куракинский приказ: "Живым не отдавать!" был вполне понятен. И ждать, что у "джикеев" в аналогичных обстоятельствах проявится человеколюбие, взыграет гуманизм или хотя бы совесть пробудится, не приходилось. Конечно, наследники Чалмерса и Дэрка менее эмоциональны, чем эти самые "белофранцузы". Они пристрелят, пожалуй, только если действительно почувствуют, что живым меня утащить не сумеют. Но зато пристрелят обязательно и очень качественно. Это прагматический подход к делу. Поскольку все, что касается Фонда О'Брайенов и секретов препаратов "зомби", было когда-то придумано людьми, то рано или поздно до этого можно будет докопаться и без помощи моей башки. Но дарить эту башку конкурентам за просто так, зачем же? Это же огромная фора и в финансировании, и в самом объеме исследований. Ан нет, мусью принс, получите-ка вы ваших землячков в дохлом виде. Тогда все будут в равных условиях, а незыблемый принцип свободы конкуренции будет соблюден от и до. Штатовская деловитость и размах, конечно, дадут преимущество производителям прохладительных напитков.

Так что просто дожидаться чьей-то победы было не шибко с руки. Это чревато не минимумом риска, а максимумом.

Но добровольно принимать чью-либо сторону и открывать боевые действия против кого-то из противников не хотелось. Князь Куракин неплохо относился к Ленке, а насчет его импотенции я справки не видал, так что надо с пониманием к делу подходить. Но ведь именно его сотрудник чуть не сделал из нас решето, за что и поплатился. То есть я лично уже выступил в роли помощника этих чертовых "прохладителей". Хотя никто из них не объявлял, что очередь из автомата, которую я два года назад всадил в Дэрка, уже по-христиански прощена. Взять меня живым они не откажутся, распечатать мои мозги с помощью Ленкиных шифров тоже, но после того, как брать из моей башки станет нечего, они ее обязательно расшибут.

В общем, никаких гарантий жизни в случае попадания в чьи-то лапы мы не имели.

Сам собой напрашивался вывод, что желательно никому не попадаться и, следуя заветам покойного Великого Вождя Ким Ир Сена, "опираться на собственные силы". То есть необходимо каким-то образом удрать отсюда. Только вот куда и как, надо было долго думать. А самое главное - на чем, потому что по морю аки по суху меня бегать не обучали.

Конечно, будь тут перстеньки Аль-Мохадов или черный ящик Майка Атвуда, можно было провернуть что-нибудь трансцендентное. Но, во-первых, ничего из этого оборудования у меня не было, а во-вторых, я не шибко верил в то, что эти вещички действительно могут переносить людей через пространство-время. То, что было понапихано в мою память, нуждалось в серьезнейшей проверке.

Конечно, на самом деле я размышлял над всеми делами не очень долго. У меня просто времени на это не было. Я для себя определил стратегическую цель удрать с корабля, но придумать, как это сделать и что делать, если мне это почему-либо удастся, не успел.

В коридоре жадно затарахтело сразу несколько автоматов. Ну, блин, цивилизация! То ли патронов до фига, то ли ума ни хрена нет. Такое ощущение, что запас у каждого по полтонны. А ведь уже долгонько долбятся!

После того как пара пулек рикошетом залетела в нашу каюту, я понял, что надо все-таки попробовать драпануть через окно. Наверно, потому, что у меня появилось нехорошее впечатление о каких-то серьезных изменениях в обстановке. Мне показалось, что к кому-то подошло свежее подкрепление, и оно, возможно, приведет к полной победе этой стороны, а стало быть, к тому, что проигравшая нас уничтожит. Вряд ли первыми вбегут к нам победители, а не побежденные, а нам удастся перестрелять побежденных раньше, чем они нас перестреляют.

- Я вылезу первым, повисну на веревке, а ты обнимешь меня за талию, поняла? Веревку руками не цапай! Ладони сожжешь!

От покойного "джикея" мне досталась пара замечательных противоножевых перчаток, и за свои ладони я не беспокоился.

Гораздо больше я беспокоился, чтоб меня не застрелили. Эту пакость мог проделать Кобра, то есть снайперюга с полубака. Или "куракинцы" из верхнего и нижнего ярусов. Или какой-нибудь гад мог прорваться к нашей каюте как раз в тот момент, когда мы будем болтаться перед окошком, и завалит нас одной пулей.

Кобра кусаться не стал. Он даже не навел на меня свой лазерный лучик. Должно быть, ограничился тем, что увидел знакомую одежку. Я дотянулся руками до веревки, умудрился не зацепиться автоматами за проем окна и, оттолкнувшись "джикейской" обувкой, прыгнул, обхватывая веревку ногами. Конечно, немного брякнул оружием о стальную стенку надстройки. Более-менее погасив раскачку веревки, я чуть-чуть, на полметра, подтянулся вверх, и теплые лапки Хавроньи крепко сцапали меня за поясницу.

- Ой-й! - тихо пискнуло бедное животное, когда я, откачнувшись вместе с веревкой, буквально выдернул Хрюшку из окошка. Самое главное, попа благополучно проскочила! Если б она застряла, не знаю, что получилось бы.

- Ноги поджимай! - прошипел я Ленке, скользнув вниз по веревке. Ш-ш-ших! Бух! Приземлились! Хавронью я почти тут же отковырнул, чтоб не сковывала, и, дернув за руку, оттянул в темноту, в какое-то углубление за пожарным щитом, вполне похожее на мертвое пространство.

- Питон, я - Кобра! Мамба выходит. Один вышел, вынес девку. Укрылись у пожарного щита.

- Прикрывай! Жди, пока не выведут парня! Он важнее! Понял? Все это пищало у меня в кармане, а потому не слишком громко, чтоб снайпер с полсотни метров мог услышать свой собственный треп с Питоном.

- Пусть уходят на лодку правого борта! Там безопаснее. Дай в ту сторону трассер! - распорядился Питон. - Если через три минуты парня не выведут, работай по третьему! Как понял?

- Понял отлично.

Тихо хлопнул выстрел, и одиночный трассер просверкал метрах в двух над нами. Притираясь к стенке надстройки, поскольку сразу из двух окон протарахтели очереди в направлении полубака, мы выбежали на правый борт. Глянув в сторону кормы, я увидел, что до ближайшей лодки совсем недалеко. У кормовой надстройки пришвартовались сразу две лодки, с обоих бортов, ведь их экипажам предстояло захватить радиорубку, машинное отделение и рулевую рубку. А у средней надстройки была только одна. И около нее никого не было, кроме парня в черном, который, укрывшись за лебедкой, держал на прицеле ту дверь, через которую мы с Хрюшкой убежали в надстройку после газовой атаки.

Не знаю, давали ему какой-нибудь там пароль или еще что, но только нас он ни о чем не спрашивал. Может, его Питон уже по радио предупредил, что Мамба выводит объекты.

В лодку, которая трепыхалась у борта, словно камбала на крючке, мы слезали по шторм-трапу, свисавшему с борта. Когда я сказал насчет камбалы на крючке, то не сильно преувеличил. Лодка действительно держалась на крючке, точнее, на четырехзубой "кошке", заброшенной по ходу абордажа. К "кошке" был привязан капроновый трос, а другой конец закреплен на металлическом кольце в носовой части лодки. Поскольку судно шло, не сбавляя хода, то волны, расходившиеся от бортов, порядочно дергали лодку, и слезть в нее по шторм-трапу, тоже качавшемуся из стороны в сторону, было не так-то просто. Тем более что в самой лодке никто не оставался, а потому не мог придержать веревочную лестницу.

В "джикейской" обувке по деревянным ступенькам штормтрапа я лично спустился с некоторым перетрухом, потому что в тот самый момент, когда уже собрался прыгать в лодку, резиновую посуду отвело от борта на полтора метра. Мог бы не рассчитать и искупнуться, да еще и булькнуть со своими железяками за спиной. Под винтами такой бандуры, как "Торро д'Антильяс", я бы враз превратился в мясной фарш, даже если бы не успел вовремя захлебнуться.

Но я остановился, дождался, пока лодка подошла ближе, и прыгнул. Не было уверенности в том, что я ее не переверну, но этого не случилось. После этого я уцепился за низ шторм-трапа и застабилизировал его. Как ни странно, Ленка слезла хоть и с повизгиванием, но вполне благополучно.

- Сиди у мотора, а я попробую отвязать лодку...

Наверху продолжалась стрельба, слышались какая-то возня и вопли. Возможно, дело дошло до рукопашной. Тот боец, что сопроводил нас к шторм-трапу, убрался от борта. Самое оно!

Конечно, разбираться с морским узлом, капроновым и мокрым, проще всего ножиком. Что я и сделал, перепилив скользкие волоконца. Посуду сразу потянуло вдоль борта, пронесло мимо второй лодки, тоже прицепленной к судну с помощью "кошки", и вынесло за корму "Торро д'Антильяс".

Я перебрался поближе к мотору, а Хрюшка перелезла на середину. "Торро д'Антильяс" уже оторвался от нас метров на сто, когда я открыл бензопровод и дернул за тросик этой мощной подвесной машины. Как видно, механизм еще не успел остыть и завелся, как говорили в старину, "с пол-оборота". Я ухватился за рулевую ручку, и лодка с приличной скоростью понесла нас в темноту, прочь от сухогруза, "куракинцев" и "джикеев". Только вот куда?

На курсе "Хрен знает куда"

В астрономии экваториальной области я не волок ни уха ни рыла. Браун, возможно, волок или капитан О'Брайен, царствие им обоим небесное. Но у меня лично, то есть у Короткова-Баринова, ни черта из этой науки в памяти не осталось. То ли заархивировалось где-то, то ли вообще стерлось начисто. Возможно, где-нибудь в родных широтах, под Москвой, например, я углядел бы в небе знакомые "ковшики", нашел бы Полярную звезду и решил, что знаю, где находится север. После чего прислушался к шуму и пошел бы в направлении ближайшей электрички.

Насчет Южного полушария я краем уха слышал, что у них заместо Полярной звезды должен быть некий Южный Крест. Но как он выглядит, представления не имел. В принципе любые четыре звезды, не вытянутые в одну линию, можно принять за крест, а тут звезд было до фига и больше. Кроме того, отсюда было слишком далеко до Антарктиды, и мне почему-то казалось, будто и Южный Крест здесь не углядишь. Оставалось ждать утра и определять, где восток.

Я догадывался, что "джикеи" вряд ли плыли на своих лодочках от самой Флориды или из Нью-Орлеана. Скорее всего ребяток на чем-то подвезли. Может, на таком же сухогрузе, может, на подлодке, а может, на авианосце. Ведь бродит же тут где-то 1-й флот США. Черт его знает, какие теперь у "джикеев" отношения с правительством? Может, нашли себе нового Хорсфилда? Но могло быть и так, что "джикеи" имели базу на каком-нибудь из островов. И доставить их поближе к цели мог, скажем, вертолет или пара вертолетов.

С рассветом увеличивались не только шансы определиться по солнцу, но и нарваться на "джикеев". Впрочем, и на всяких прочих тоже.

Кроме неприятностей, которые сулила встреча со знакомой публикой "джикеями", "койотами" и "куракинцами", могли возникнуть проблемы и с появлением какого-либо патрульного корабля. От Хайди и Гран-Кальмаро, как мне представлялось, мы уплыли далеко, но если "Торро д'Антильяс" шел на северо-восток, к Мартинике, где островов больше и стоят они гуще, то тут могли появиться и французы, и англичане, и голландцы, и всякие там самостийники с Сан-Висенто и Гренадин, Антигуа и Барбуды, Тринидада и Тобаго. С оружием и без документов мы были желанной находкой для любой полиции или спецслужбы. Конечно, можно тут же заявить о своем российском гражданстве и дожидаться, пока прилетит Чудо-юдо. Несомненно, это наилучший выход. Хотя и мне, и Ленке предстоял с ним очень непростой разговор с весьма непредсказуемым завершением. Такие фокусы, как попытка взорваться вместе с отцом родным (мой грех) и сотрудничество с Куракиным (Ленкин грех), без поощрения не останутся. Это может свестись к мертвой посадке за забор Дворца Чудо-юда или заточению в Центре трансцендентных методов обучения (ЦТМО) на срок от трех до пяти лет (или больше), а может привести и к летальному исходу. Разумеется, после изъятия из моей башки всех общечеловеческих ценностей.

Но кроме разных неприятностей, связанных с задержанием, в конце концов, оружие и всякие ненужные вещи, типа "джикейского" обмундирования, индикатора, настроенного на поиск г-на Баринова, и рации, можно было утопить, нам угрожали и самые обычные сложности, которые поджидают слабо разбирающихся в навигации людей, плывущих на резиновой лодке по Карибскому морю.

Например, мог подняться ветерок, который легко перевернул бы лодочку и вытряхнул нас непосредственно в водичку. Причем на хорошем волнении я в этих водах еще не купался, а потому не знал, какой из валов меня утопит, девятый или первый. Кроме того, путешествовать, не имея точного представления даже о странах света, не говоря о том, где именно наша лодка находится, означало возможность заплутать. А тут, извините, не Подмосковье, на шоссе не проголосуешь, к электричке не выйдешь. Да и бензином не заправишься.

Насчет бензина я меры принял. То есть попросту заглушил мотор, едва мы отошли на милю от уползающего в темноту "Антильского быка". Скоро огни его совсем потерялись из виду, и мы с Ленкой остались наедине со звездами и, разумеется, с океаном. Хоть он и был Атлантический, но на наше счастье пока тихий.

- Ну, и что дальше? - спросила Хрюшка с явным недовольством в голосе.

Бабы тем и отличаются от нормальных людей, что не стесняются вслух задавать дурацкие вопросы. Хоть бы порадовалась, что ее выволокли из-под огня! Нет, не успели смыться с корабля, как она начала ворчать. Я даже обиделся немного, но решил промолчать. Что взять с этой поросятины гнусной?

- Ты хоть знаешь, куда ехать? - не унималось бедное животное. Матом ее обложить, что ли? Но я ограничился тем, что сказал:

- До утра подождем... Сейчас все равно ни черта не разглядишь. Даже если тут какой-нибудь островишко в двух шагах произрастает.

Ленка помолчала-помолчала, а потом выдала:

- У меня ведь там и паспорт, и деньги, и одежда остались... - И всхлипнула.

- Явишься в наше поселковое отделение милиции, - сказал я скучным голосом юрисконсульта, - напишешь заявление об утере. Выдадут новый паспорт, на имя Бариновой. А то это твое Шевалье какой-то швалью отдает.

- Так оно и есть, кстати, - шмыгнула носом кандидат филологических наук, "шваль" в русском языке появилось после войны 1812 года. Две версии происхождения слышала. Первая такая, что отступающие французы искали по деревням лошадей. Одни, чтобы драпать побыстрее, а другие, чтобы сожрать. Лошадь по-французски "шеваль", а наших всех мародеров стали называть "шваль". Вторая версия, что пленные французы говорили конвоировавшим их конным казакам: "Шевалье!"

- Это тебе, конечно, князь Куракин рассказал? - поддел я. - А по-моему, все это не так. В царской армии были полковые швальни, где солдатикам шили обмундирование. Туда, само собой, набирали тех, кто к строевой не годился. Вот их-то и называли "швалью".

- Балдежник вы, мистер Баринов, - проворчала Хрюшка. - И на кой черт я за вас замуж выходила? Была бы сейчас продавщицей в промтоварном магазине, как завещал товарищ Чебаков. Пила бы в меру, в меру воровала, в меру погуливала, и ничего такого...

- Чего?

- А вот этого. Прыжков с парашютом к акулам в пасть. Или прогулок на лодке курсом "хрен знает куда"... Может, у тебя крыша поехала, а?

- Может быть. Всякая "крыша" должна регулярно наезжать, а то уважать перестанут, - сказал я, сам удивляясь, как мы можем всякую околесицу нести в то время, когда о Боге нужно думать. Истинно, "мы - советские люди"...

Лодка, между прочим, куда-то дрейфовала. Не может предмет, плавающий в море, стоять на одном месте. Его всегда куда-то тащит, либо ветер, либо волна, либо течение. Так, в 1654 году шлюпка с негритенком Мануэлем, доньей Мерседес и горничной Роситой придрейфовала к острову, на котором сеньор Доминго Ибаньес, он же Косой, устроил себе дачный участок. Правда, надо думать, что "Торро д'Антильяс" со своими пустыми трюмами и хорошим ходом увез нас достаточно далеко от этих мест. Не скажешь, что этому стоит радоваться. Косой вряд ли был бы очень сердит на меня за то, что я вернулся, да еще и не один, а с такой ценной дамой, как Елена. Пожалуй, он даже поблагодарил бы меня и наверняка поместил в каком-нибудь более приличном месте, чем псарня. Кроме того, он не стал бы продавать нас Куракину или другим представителям "Принс Адорабль" в наказание за разбойное нападение. Да и вообще я думаю, что князю отныне надо будет держаться подальше от хайдийских берегов и от Карибского бассейна в целом. Кирпич на голову, гадюка в кровати, пол-литра метанола, подкрашенная ромом, наконец, просто пуля хорошего калибра - вот что его теперь ждет в этом районе земного шара. Впрочем, и в других местах тоже. Даже в Париже или Усть-Пиндюринске.

Правда, для того, чтобы туда добраться, ему еще нужно будет как-то разобраться с "джикеями". Хотя бы с теми, что сейчас орудуют на корабле. "Торро д'Антильяс" сейчас напоминал плавучую банку, наполненную ядовитыми пауками. Идеальным вариантом - для меня, конечно! - было бы общее утопление всего кагала, скажем, в результате какого-нибудь взрыва или торпедирования, но я понимал, что этим мечтам, скорее всего, сбыться не суждено. Кто-то должен был перестрелять своих противников раньше, чем они перестреляют его соратников. В лодке "джикеев", которая нам досталась, могло поместиться человек десять. Лодок было три, стало быть, на судно их высадилось десятка три. А на "Торро д'Антильяс" небось плыла сотня людей. Так что "джикеи" в принципе должны были кончиться раньше. Хотя, как стрелять, конечно... Кроме того, "джикеи" могли и не дождаться того момента, а пробиться к своим лодкам и удрать. Это было бы очень неприятно, потому что, удирая, они вполне могли в темноте наткнуться на нас. Если приближение "Торро д'Антильяс" мы вряд ли проморгаем, одно урчание его машин было слышно за пару миль, то лодки с моторами так легко не расслышишь.

Ленка вытащила из кармана своего халата плоскую коробочку и принялась ее ощупывать в темноте.

- Интересно, - пробормотала она, - как же они запихнули индикатор в такой объем?

- А что, наш, отечественный, в комнату не помещается? - полушутя спросил я.

- Ну, допустим, существует ли наш, российский, я просто не знаю. А французский в комнату помещается. И даже в атташе-кейс влезает. Но этот совсем миниатюрный... Дай Бог выбраться, разберусь.

- В добрый час, - поехидничал я. Однако задумался. У "джикеев" такая штука есть. У французов - хоть и размером с чемодан, но тоже имеется. Чудо-юдо в принципе запросто может сляпать не хуже, а Сарториус тем более. Так что, сколько ни бегай, найдут. Знать бы, как выключается эта микросхема... А то уж очень паршиво, когда собственный мозг на тебя стучит и постоянно докладывает всему цивилизованному миру, что, мол, есть такой Дмитрий Сергеевич Баринов и торчит, как шпала, посреди Атлантического океана. Прийдите и володейте, так сказать.

- Слушай, - спросил я у Премудрой Хавроньи, - а нельзя как-нибудь вырубить мою схемку? Ту, что в голове?

- Можно, - прохрюкало животное, - только вместе с тобой. Дать тебе по башке чем потяжелее, и нет проблем. Пока ты лежал в коме, схема молчала. Когда ты засыпал, тоже. Но как только энергетика мозга набирает определенный уровень, схема начинает работать. Сперва помаленьку, потом все мощнее.

- А какой это "определенный" уровень?

- Этого я не знаю. У тех схем, которые мы с Чудо-юдом поставили Зейнаб и Винь, совсем другие параметры. Мы их хорошо знаем. А вот у твоей и Танькиной, черт поймет. Это Сорокин делал. На основе кристаллов другого вещества. Я предлагала твоему папочке удалить ее у Татьяны, но он сказал, что это опасно. Теперь-то он, конечно, ни в жисть не согласится в ней ковыряться. Наследница! Любимая невестушка!

- Завязывай, - нежно попросил я. - А то выпросишь какую-нибудь пакость. Неужели даже здесь ревностью исходишь?

- Исхожу. Потому что ты вредный и гнусный Волчище. Бабник!

- Неправда. Просто я не могу отказать женщинам, которые очень долго выпрашивают. Зинулю я вообще бы пальцем не тронул, если бы не твои распоряжения. Марьяшку надо жалеть, она жертва геноцида. А Танечка - просто несчастный случай на производстве.

- Марселу, Соледад, Мэри, Синди, Мануэлу Морено ты, конечно, уже не помнишь...

- Если б ты в моей башке не копалась, то и не знала бы про них ничего. Мануэла - чудовище.

- Все они чудовища. А самое главное - ты. Потому что сын Чудо-юда. Чудик-юдик.

- Спасибо, что хоть по-немецки не назвала, "вундер-юде" каким-нибудь.

- Кто тебя знает? У вас там столько кровей намешано. То ли дело я истинно р-русская.

- Если татар с чухонцами в роду не было. "Чебак" - точно татарское слово. Ну, тюркское наверняка.

- Это рыба такая. Правда, никогда не ела, но знаю, что есть. Мне захотелось спать. Возможно, у микросхемы совесть пробудилась, а может, просто умотался боец Коротков. Если бы не беспокоило наличие в море акул, бандитов и воды, в которой случайно утонуть можно, то можно было бы и дрыхануть от души. Ведь я все-таки шибко ослабел после двух лет отдыха. А тут и лазать, и стрелять, и немножко бегать пришлось. Можно и утомиться слегка.

Не знаю, отчего утомилась Хрюшка, но она, усевшись рядышком, взяла да и засопела. Конечно, ей проще. Мужик под боком, акулам, судя по всему, не по зубам, раз прошлый раз есть не стали, ни одной посторонней бабы поблизости не просматривается, а бандитов он завсегда одной левой разгонит. В воде ее мужик не тонет - известно, из какого материала сделан. Отчего не поспать спокойно и с ощущением полной личной безопасности?

Ричард Браун когда-то завидовал тому, что не родился бабой. Его, по-моему, то есть ее, кстати о птичках, собирались Кармелой назвать. Даже, помнится, рассуждал о том, что мужику приходится вертеться, дрыгаться, рисковать, чтоб выбиться в люди, а бабе надо всего ничего: замуж выйти как следует. Например, за президента или хотя бы за мэра какого-нибудь. Или за миллионера, что по нынешним временам не возбраняется.

Бороться со сном - тяжкое дело. И неблагодарное, кстати, поскольку здоровью во вред. Но я честно боролся, упорно, до тех пор, пока не заснул.

Засыпал я как-то постепенно, некоторое время ощущая, что нахожусь в лодке, которая славно покачивалась, словно колыбелька. Но потом ощущение это потерялось, зато начали мелькать картинки из прошлой жизни Майка Атвуда, точь-в-точь как в телесериалах, когда вместе с титрами показывают отрывки из предыдущих серий. Я увидел кусочек из поездки в автобусе, пару секунд из спуска в пещеру под командой Тэда Джуровски, несколько па из танца Дьяволов, "Море Плутона", "Колодец Вельзевула", "Трон Сатаны", блуждание по лабиринту, падение в реку, затопление подземного дома, таинственный прорыв на поверхность, перемещение в дом Милтона Роджерса, спасение из огня и, наконец, повторный приход в дом Роджерсов и разговор о параллельных потоках времени. А в конце этого разговора, в тот момент, когда мисс Уильямс догадалась, что где-то в параллельном времени мы все погибли от ядерного взрыва, мне отчего-то стало очень холодно...

Дурацкий сон № 10 Дмитрия Баринова.

Пришельцы

Холод, который почувствовал не только я, но и все остальные участники беседы, то есть Тина Уильяме и семейство Роджерсов, был вызван не тем, что на улице похолодало и в дом потянуло сквозняком. Нет, на улице по-прежнему было тепло, и никакой сквозняк по комнатам не гулял. Это был внутренний холод, который исходил откуда-то из мозга и распространялся по всему организму. Моя душа или что там вместо нее убеждала тело, будто ей холодно, тогда как тело никакого физического холода совершенно не ощущало. Наверняка то же самое чуяли и все остальные, потому что ежились от холода с недоуменными выражениями лиц. Милтон Роджерс, например, ни слова не говоря, подошел к окну и опустил раму, хотя оттуда совершенно не дуло.

- Тебе тоже холодно, Милтон? - удивленно спросила Клара Роджерс. А Тина подошла к термометру, висевшему на стене, и, видимо, очень удивилась тому, что спиртовой столбик не упал хотя бы до 20° F1. Но на нем значилась вполне комнатная температура.

- Странно, - пробормотала Тина, - я думала, что это только меня знобит. Мы ведь могли простудиться в пещере...

- А вдруг это какая-то болезнь? - напугалась миссис Роджерс. - Помните, как исследователи пирамид в Египте умерли от "проклятия фараонов"? Может, этот ваш ящик заразный или что-нибудь излучает?

Мне показалось, что сейчас начнется скандал, но он не успел начаться. Потому что произошло нечто совершенно неожиданное.

Было еще светло, электричество в доме не горело. Света, что попадал в комнату из окон, вполне хватало. Однако в тот самый момент, когда миссис Роджерс начала выступать насчет того, что ящик что-то излучает, стало жутко темно. Так темно, как может быть только в том случае, когда глухой, безлунной и беззвездной ночью внезапно отключается свет не только во всем доме, но и во всем городе. Но ведь электричество не горело! А это означало, что если что-то и отключилось, то не меньше, чем Солнце.

- Господи! - донесся из темноты испуганный вскрик Клары. - Что это?!

Меня обуял страх. Конечно, было от чего испугаться. Но обычно самый сильный страх бывает только в самом начале чего-то непонятного и опасного. Позже он начинает ослабевать, по мере того как человек осваивается в непривычной обстановке. В свое время об этом мне говорил Крис Конноли, когда рассказывал о переживаниях людей, впервые попавших в пещеру. В Пещере Сатаны я и сам ощущал справедливость его утверждений. Но сейчас, хотя мы вроде бы по-прежнему находились в гостиной у Роджерсов и не проваливались на тысячу футов под землю, страх усиливался. С каждой минутой и даже с каждой секундой. Наверно, потому что обстановка менялась очень быстро, и приспособиться к ней мой разум никак не успевал.

Какое-то время я думал, что опять произошла мировая катастрофа из-за того, что Роджерсы, допустим, купили не тот холодильник или покрасили стены не в те цвета. Мне сразу же захотелось найти в темноте черный ящик и попросить, чтоб он перекинул всю нашу компанию в какой-либо более благополучный поток времени. Но темень была настолько беспросветная, что я полностью потерял ориентировку. Если в первые несколько секунд я еще помнил, хотя бы приблизительно, как располагалась мебель в гостиной и где кто из нас четверых находился, то несколько мгновений спустя я перестал не только помнить, что было справа, а что слева, но даже и верх с низом мог перепутать. По-моему, на пару минут вообще исчезло тяготение, и я болтался в пространстве, как астронавт в состоянии невесомости. Кроме того, мне показалось, будто пространство, в котором я сшивался, уже не ограничено стенами гостиной в доме Роджерсов. Само собой, звуковых ориентиров не было. После суматошного вопля миссис Роджерс на какое-то время наступила абсолютная гробовая тишина. Кажется, я тоже пытался выкрикнуть что-то бессвязное, но не услышал своего голоса. Возможно, потому, что вокруг меня не было воздуха, вообще ничего не было. Никаких предметов, никаких ограничителей пространства. То есть за обступившей меня непроглядной тьмой скрывалась некая бесконечность, космическая пустота, быть может...

Это ощущение продлилось минут пять, не дольше. Тьма позади и с боков осталась прежней, а вот впереди, то есть там, куда я смотрел, появилось какое-то странное, непривычного оттенка, зеленоватое свечение. Сперва это была просто небольшая светящаяся точка, окутанная полупрозрачным и зыбким ореольчиком. Не больше теннисного мяча, наверно. Но ореольчик этот стал быстро расширяться и одновременно становиться все ярче и ярче. А точка, находившаяся в центре этого зеленоватого мерцающего сфероида, постепенно превращалась в нечто похожее на свернувшегося в клубок и растопырившего иглы ежа. Этот еж светился намного ярче, чем окружающий его ореол. Он тоже быстро рос в размерах, и я не мог понять, отчего это происходит: то ли сам еж увеличивается, оставаясь на том же расстоянии от меня, то ли это я, подчиняясь неведомой силе, приближаюсь к нему с очень большой скоростью. По размерам зеленый еж был сперва с маленького ежонка, потом со взрослого ежищу, наконец, стал огромным, как мяч, которым играют цирковые слоны. Уже можно было различить, что иглы у него не торчат постоянно на одних и тех же местах, а постоянно то втягиваются, то выбрасываются. И вообще эти иглы, похоже, были не твердыми предметами, а чем-то вроде больших искр или маленьких молний.

Когда до этого ежа осталось не больше двух ярдов, и какая-нибудь из игл вот-вот меня проткнет или испепелит, я совсем передрейфил. Но я ни крикнуть не мог, ни заплакать, ни пошевелить рукой или ногой. Ледяной холод словно бы сковал меня, превратил в статую, хотя я ощущал учащенное биение сердца, а голова, пусть сбивчиво и панически, но пыталась осмыслить происходящее.

И тут еж вместе с его ореолом стали быстро вытягиваться по вертикали. Сначала получилось что-то вроде огромной дыни, потом кабачка, затем длинного огурца или кактуса. Более всего он был похож на кактус, поскольку у него еще сохранялись "иглы".

Ореол стал сжиматься, а сам кактус расширяться, причем в середине зеленоватой искрящейся фигуры возникло продолговатое темное пятно. Оно сначала было совсем бесформенным и маленьким, но потом стало быстро увеличиваться в размерах и обретать контуры человеческой фигуры Одновременно и кактус, и сближавшийся с ним ореол стали изменять очертания, теперь напоминая по форме человеческие фигуры. За минуту все три контура совместились, и передо мной возникло черное, безликое, но с головой, руками и ногами человекообразное существо ростом эдак в девять с половиной футов. По контуру фигуры по-прежнему мерцали "иголочки"-искорки, но совсем маленькие, похожие на те, что проскакивают между контактами, по которым идет ток от слабой батарейки, только не голубого, а зеленоватого цвета.

"Инопланетянин!" - сверкнуло у меня в голове.

Вообще-то я давно хотел встретиться с пришельцами. Даже втайне мечтал, что найду в каком-нибудь неисследованном гроте следы их пребывания в Пещере Сатаны. Самое удивительное, что черный ящик мне поначалу вовсе не казался чем-то неземным. А ведь похоже, что именно за ним прибыл посланец иного мира. Только почему-то без летающей тарелки, о которых столько пишут и рассуждают. Впрочем, черт их знает, нужны ли им тарелки, если у них есть такая штука, как черный ящик, способный не только перебросить человека из одного места в другое за одну секунду, но даже из одного потока времени в другой...

Страх, хотя ничего ужасного пока не произошло, переполнял меня с головы до пят. Верзила, почти вдвое выше меня ростом, безликий и безволосый, абсолютно черный - скафандр это или его собственная шкура, я определить не мог - стоял, уперев руки в бока. Никаких звуков он не издавал, только искорки, мерцавшие по контурам его фигуры, слегка потрескивали. Я даже не знал, видит ли он меня или нет, а если видит, то чем - ничего похожего на глаза у него на голове не просматривалось. Но все-таки мне было легче увидеть такого пришельца, чем тех, которых рисовали в комиксах, то есть всяких там жутких осьминогов и шестиглазов. А так что-то вроде здоровенного манекена.

Спустя еще несколько секунд зеленоватое сияние, исходившее от черной фигуры, стало ярче. При этом, правда, искорки, потрескивавшие на ней, не стали длиннее, но зато я обнаружил, что по левую руку от меня стоит мисс Уильямс, а по правую - Роджерсы.

Я наконец-то рискнул посмотреть себе под ноги и обнаружил, что ни земли, ни пола нет. Мы стояли на пустоте, но никуда не проваливались. У всех были испуганные, ничего не понимающие лица. Не уверен, что вокруг нас был воздух, а не вакуум, потому что Клара все время открывала рот, пытаясь что-то сказать, но ничего слышно не было. И при этом мы были живы и несомненно чем-то дышали!

Холод, исходивший изнутри нас, все еще ощущался, но уже меньше, его парализующее, сковывающее действие ослабело. Я даже почувствовал, что могу повернуть голову. Едва я это осуществил, как в ужасе отвернулся: там, за нашей спиной, стояло множество таких же фигур, как та, что высилась спереди. Но и это было не последним сюрпризом. Когда я повернул голову и поглядел на первого пришельца, то увидел, что немного позади него стоят плечом к плечу точно такие же. А поглядев вправо и влево, я убедился, что мы окружены сплошным кольцом из девятифутовых одинаковых безликих фигур, испускающих зеленые искорки.

Неожиданно включился в работу мой нос, который до этого ничего не чуял. И запах, который он уловил, был не самый приятный. Несло сероводородом, словно от тухлого яйца. Но не столь сильно, чтобы можно было задохнуться. Джерри Каррачиола, с которым я имел несчастье проживать в летнем лагере, умел подпортить воздух и покрепче.

В следующую секунду я чуть не умер от страха. Потому что услышал Голос. Низкий, тяжелый, раскатистый бас. При этом ни у одного из пришельцев не прорезался рот на морде, не изменилась поза. Но я отчего-то не сомневался, что говорит тот, главный, стоящий непосредственно перед нами. Больше всего поразило, что он заговорил не на каком-то неизвестном науке языке, а на английском. Только голос звучал не в ушах, а прямо в мозгу. Телепатия!

- Следуйте за мной, леди и джентльмены!

Я даже подумал, что следующей фразой будет что-нибудь вроде: "Welcome to Hell!" - "Добро пожаловать в Ад!"

Но верзила просто двинулся мимо нас, бесшумно переставляя огромные ноги. Даже Милтон Роджерс, который имел рост далеко за шесть футов, мог бы спокойно пройти под вытянутой рукой этого великана. Все остальные перестроились в две шеренги, и мы гуськом пошли следом за главным верзилой между двумя стенами из мрачных фигур. Страх и полное безволие сковали меня. Что эти громилы с нами сделают? Посадят в клетку и увезут в зоопарк? Будут эксперименты проводить, как на кроликах или мышах?

Но сделать ничего нельзя. Слишком уж это высокая цивилизация. Хотя бы по росту.

Совершенно неожиданно я обнаружил, что строй инопланетян исчез, остался только тот, что шагал впереди. А вокруг нас возникла из ничего полупрозрачная голубоватая труба, свитая из голубоватых "нитей", очень похожих на электрические искры, только невероятно длинных и закрученных в спираль.

Где-то далеко впереди эта витая труба упиралась в некое оранжево-алое сверкающее сооружение, очень похожее на летающую тарелку, висевшую посреди абсолютной черноты, где никаких звезд и планет не наблюдалось. А труба понемногу сужалась. Мне даже показалось, что верзила сейчас вынужден будет согнуться. Но я не угадал, он не согнулся, а полетел головой вперед. Следом за ним полетел Милтон Роджерс, потом - его жена, потом - я, а позади всех - Тина Уильямс. Причем летели мы не прямо, а по спирали, точно следуя по направлению витков голубых "нитей". У меня закружилась голова, и я только успел подумать, что мы вот-вот расшибемся о летающую тарелку.

Но этого не произошло. Верзила-инопланетянин, не сбавляя скорости, вкрутился в борт тарелки и исчез в нем. Точно так же ввинтились в тарелку и Роджерсы. И я, когда до меня дошла очередь, никакого удара или толчка не ощутил, только в глазах что-то сверкнуло, хоть я их и зажмурил.

Открыв глаза, я обнаружил, что мы, все четверо, находимся в странной полукруглой комнате. То есть одна стена была плоская, а другая полукругом, и в комнате было только два угла. Вдоль полукруглой стены располагались четыре кресла, похожих не то на самолетные, не то на зубоврачебные. На плоской стене находился какой-то черный куб с ребром примерно в один фут. В креслах сидели мы, земляне, а под черным кубом стоял, положив на него руки, гигант инопланетянин. Он не поворачивал никаких выключателей, не нажимал кнопок, да на кубе ничего и не было. Откуда-то из середины обращенной к нам грани куба выбросились четыре тонкие голубые "нити" или луча, которые стали быстро закручиваться в тонкую спираль.

Эти лучи потянулись к нам, сидящим в креслах. Мне стало страшно, но поделать я ничего не мог. Всем остальным тоже было страшно, на лицах даже что-то предсмертное читалось, небось думали, как и я, что их сейчас убьют этими самыми лучами.

Но тут что-то произошло. Один из лучей, как раз тот, что тянулся ко мне, вдруг погас. Остальные благополучно дотянулись до Милтона, Клары и Тины. Тут лучи, смахивающие на завитые в спираль телефонные шнуры, разделились на множество тоненьких нитей-лучиков и за несколько секунд как бы оплели головы моих спутников. Сразу после этого с их лиц исчезло выражение тоски и страха. Они обрели спокойствие, а у Тины даже появилась улыбка на лице.

А вот инопланетянин, державшийся руками за куб, стал вести себя не так уверенно. Похоже, его техника повела себя как-то не так. Должно быть, что-то испортилось.

Гигант убрал руки от куба, но три луча продолжали работать, а четвертый так и не появился. Инопланетянин вошел в плоскую стену так, будто она была сделана из тумана, и исчез.

Конечно, я попробовал вылезти из кресла, но мне не удалось. Вроде бы я не был к нему пристегнут ремнями, или привязан веревками, или прикован цепью, но оторваться от сиденья не мог.

Верзила вышел из стены так же легко, как и вошел в нее. Он опять положил обе ладони на бока черного куба, но четвертый луч все равно не появился. Тогда гигант растопырил огромные пятерни, и я с ужасом увидел, как прямо на моих глазах тела Тины, Клары и Милтона теряют свою форму и превращаются в ослепительно яркие продолговатые штуки - не то сигары, не то морковки, оплетенные голубоватой сеткой маленьких молний, постепенно скручивающихся в спиралевидные трубы. Такие же по виду, как та, через которую мы вошли на тарелку, только гораздо меньшего диаметра.

Кресла опустели, а витые трубы, в которых находились три светившиеся, как расплавленная сталь, морковки, стали вытягиваться, а затем упираться в полукруглую стену. Видимо, они прошли и сквозь нее, а потом и вовсе вылетели куда-нибудь в космос, но этого я, конечно, не видел. Зато хорошо запомнил, как после того, как инопланетянин сжал кулаки, морковки в трубах засверкали еще ярче и со страшной скоростью унеслись по своим трубам неведомо куда. Мне захотелось завизжать и заплакать, потому что я думал, будто все трое погибли. Но я не мог этого сделать, так же, как не мог подняться.

Верзила поджал два пальца, и две трубы исчезли, а одна стала сужаться, пока не превратилась в телефонный шнур. Потом этот шнур потянулся к моему лбу... Внутренне я орал дурным голосом, но ни звука издать не мог.

В тот момент, когда голубая трубка-шнур не дошла до моей головы самую малость, с верзилой-инопланетянином стало происходить что-то непонятное. Он убрал руки от куба и тут же стал терять свою человекоподобную форму, сжимаясь сперва в кактус, а потом в ежа. В это самое время полукруглая стена содрогнулась от мощного удара извне. По-моему, я успел заметить трещину, которая на ней появилась, или даже пролом. И оттуда по направлению к ежу, ощетинившемуся зелеными иглами, полетели ярко-белые, сверкающие штуковины, напоминающие не то швейцарские кресты, не то знаки плюс. А в ответ, со стороны ежа, к дыре понеслись зеленые иглы. Кресты сталкивались с иглами, вспыхивали маленькие, но ослепительно яркие вспышки, будто сюда ворвалась сотня фоторепортеров.

Я уже понял, что это перестрелка или даже целый космический бой. Мне было страшно: вдруг попадут в меня? Но покамест мне вреда ни от плюсов, ни от игл не было, они поражали только друг друга. С кем перестреливается еж, мне было не видно, я боялся, как бы тут еще один монстр не появился.

Но тут позади ежа лопнула плоская стена, и из нее выпал черный куб, а следом за ним из образовавшейся квадратной дыры в комнату влетело некое плотное бесформенное облако, из которого вылетело сразу пять белых крестов. Одновременно два креста вылетели из дыры в полукруглой стене. Еж выпустил сразу много игл, но один из крестов ударил прямо в него. Я ожидал, что произойдет какой-нибудь взрыв, и в ужасе зажмурился, но через пару секунд, поскольку взрыва не случилось, открыл глаза.

Ни ежа, ни облака не было, ни кресты, ни иглы больше не летали. А самое удивительное - я обрел способность двигаться, смог сойти с кресла и сделать несколько шагов по помещению, где происходила схватка. Конечно, вылезать я боялся, потому что понимал, что с космической тарелки все равно никуда не убежишь, а попасть под огонь передравшихся между собой цивилизаций я не хотел.

Поэтому, сделав несколько шагов туда-сюда по комнате, убедившись, что проходить через эти стены я не смогу так же легко, как великан, а пролом в полукруглой стене для меня слишком узок, я вернулся в кресло. Посидел в нем минут пять, прислушиваясь. Всюду была тишина.

Тогда я испугался, что инопланетяне перестреляли друг друга, и я остался где-то в космосе один-одинешенек. Управлять тарелкой я, конечно, не смогу, а у них тут и поесть, наверно, нечего.

На сей раз я подошел к дыре, которая образовалась после того, как вывалился куб. Я приставил куб к плоской стене, с опаской встал на него ногами и осторожно заглянул в дыру.

На той стороне оказалась точно такая же полукруглая комната, только кресел не было. Вместо них стояло несколько больших и маленьких черных ящиков. Все они были сделаны из того же материала, что и наш, то есть тот, который мы нашли в Пещере Сатаны. Но кольцо на торцевой стенке было только у одного. Не знаю, был ли это тот же самый ящик или какой-то другой, но я сразу понял: это мой шанс спастись. Я просунул палец в кольцо... Вспышка!

Акт из мелодрамы

Куда на этот раз унесло бедняжку Майка, мне предстояло узнать только в следующей серии. Я-то проснулся на своем месте, на корме "джикейской" резиновой лодки, почти рядом с подвесным мотором. Солнышко стояло уже высоко. Хавронья сидела на скамейке и с интересом копалась в пакетах с аварийным запасом, на которые мы прошлой ночью не обратили внимания. Горизонт был девственно чист на все триста шестьдесят градусов. Ни дымка, ни паруса, ни каких-либо признаков близкой земли. Живи как хочешь. В воздухе обстановка тоже спокойная, никто не гудит и не летает, даже птиц не видно.

- С добрым утром! - поприветствовала меня Премудрая.

Ивану-царевичу, конечно, было проще. Его Василиса спать укладывала со словами: "Утро вечера мудренее!", а затем, пока бедолага, получивший очередное сумасбродное задание руководства, дрых без задних ног, она в ночную смену ударными темпами и намного раньше графика выполняла поставленную задачу. Мне же досталась хоть и Премудрая, но Хавронья, которая, в отличие от Василисы, чаще создавала проблемы, чем их решала.

Сегодня, правда, Ленка заслуживала всяческих похвал. Она обнаружила среди аварийного запаса "джикеев" кое-что из жратвы, а потому могла предложить мне галеты, напоминающие по кондиции собачий корм "Педигри Пал", и полбанки тушенки (вторую половину сама слопала). Запивать пришлось водой из пластиковой бутылки без этикетки.

Тем не менее червячка заморили. Теперь было самое время определять направление дальнейшего движения. Правда, для этого надо было сначала определить свои координаты, свериться с картой, а потом еще выяснить, хватит ли бензина в баке подвесного мотора или для спокойствия лучше двигаться на веслах.

Я начал с последнего - что было проще всего. По самой грубой прикидке, горючего в баке осталось не более чем на две-три мили. Море вокруг просматривалось на гораздо большее расстояние, поэтому о моторе надо было пока забыть. Он мог пригодиться в том случае, если бы пришлось срочно догонять какое-нибудь невнимательное судно.

В аварийном запасе у "джикеев", как ни странно, не нашлось ни секстанта, ни карты. Народ они современный, на хрена им такая архаика. Карта - в памяти ноутбука, а к ноутбуку можно подключить какую-нибудь маленькую игрушку, дающую данные с навигационного спутника. Но ничего такого в нашей лодке не имелось. Скорее всего это имущество везли те, кто захватывал кормовую надстройку "Торро д'Антильяс", на случай, если французы сдуру поломают корабельную навигационную аппаратуру. А для группы захвата, то есть Питона с Мамбой и Коброй, которых привезла наша посуда, наличие такой аппаратуры было излишне. Чтобы не убежали, бросив командира на произвол судьбы, и не поделили ту премию, которая была обещана за отлов господ Бариновых, на десять частей вместо тридцати.

Так или иначе, но никаких старинных или современных приборов для определения местоположения судна у нас не было, карты не было тоже. Оставалось плыть по старым приметам. Запад - где закат, восток - где восход. На восток было плыть надежнее, потому что мимо гряды Малых Антильских островов проехать трудно. Конечно, было небольшое опасение, что "Торро д'Антильяс" уже прошел через один из проливов между стоящими цепочкой островами и следовал к Мартинике, огибая Антилы с востока. Тогда наше путешествие "Nach Osten" (к востоку) могло завершиться на берегах Африки. Насчет этого я хорошо знал с детства: "Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна!", хотя так далеко мы на "джикейских" запасах, пожалуй, не уплыли бы...

Весла в лодке были, аж три пары, ветра почти не наблюдалось, и мы, подняв мотор в горизонтальное положение, чтобы он нами не рулил, и, усевшись на две передние скамеечки, очень мило погребли в направлении солнышка. Черную шкуру, снятую с "джикея" я утопил по приказу Хрюшки, поскольку от этой униформы по-прежнему воняло, а Хавронья была животным деликатным. Она перед тем, как оставить меня в плавках, а себя в купальнике - махровый халат не самое удобное одеяние для занятий народной греблей, - намазала меня неким кремом против обгорания, найденным в аварийном запасе. То же самое было повелено сделать и с ней. Мазать Хрюшку было, конечно, очень приятно, да и дух от крема поначалу показался неплохим. Однако Хавронья от всяких неуместных нежностей отказалась, и я понял, что она вступила в командование нашим безымянным резиновым плавсредством.

Час или полтора мы провели в занятиях гребным спортом. В смеси с потом запах крема дал неплохое амбре, лишь чуть-чуть уступающее духану от "джикейского" мундира. Я бы с удовольствием искупался, если бы это была какая-нибудь речка в средней полосе, где крокодилы не водятся. Само собой, я не крокодилов боялся, а акул. Прямых признаков, что они тут есть, то есть плавников, поблизости заметно не было. Но ведь эти заразы могут и под поверхностью воды гулять, не всплывая, так сказать, на "перископную глубину".

Гребли мы молча, не переговариваясь. Должно быть, обоим было ясно, что не так-то это просто - плыть по океану в резиновой лодке. Хотя тут и густонаселенное место, и полно народу эти воды бороздит, а также летает над ними, но вовсе не обязательно, чтобы мы быстро кого-нибудь встретили.

Правда, весьма возможно, что нас уже вовсю разыскивают те, кто вчера упустил: и "джикеи", и "куракинцы", и "койоты". У первых двух команд есть явное преимущество - индикаторы, засекающие работу моей микросхемки. Вообще странно, что они до сих пор еще до нас не добрались. А то, может, как в старинной песне у Высоцкого: "Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела"? Взорвали, скажем, весь "Торро д'Антильяс" с потрохами, и никто не спасся...

Это была приятная мысль, но очаровываться ею не стоило. Даже, пожалуй, надо было бы пожалеть, если произошло что-нибудь похожее. В конце концов, без индикатора нас трудно найти. Разве что повезет, допустим, "койотам". О Сарториусе и Чудо-юде я даже старался не думать. С первым встречаться попросту не хотелось. Если он действительно решил противостоять замыслам Чудо-юда и всех прочих, желающих весь мир зазомбировать, то наверняка меня грохнет. К Чудо-юду, в общем, и хотелось, и не хотелось. Конечно, у него мне было бы спокойнее всего, но уж больно стыдно будет сознаваться, что два года назад я решил поиграть в Павлика Морозова...

- Хорошо бы выбраться на какой-нибудь островок, - нарушила молчание Ленка. - И желательно - необитаемый!

- Теперь, подруга, таких нет. Если где не обитают, то, значит, там и обитать нельзя.

Действительно, перспектива высадиться на скалистое лишенное пресной воды местечко не больно приятная. На лодке, конечно, похуже, но не намного. Кроме того, от таких скал и островков приличные суда держатся на расстоянии, поскольку вокруг них мели и камни.

Но Хрюшке, конечно, очень хотелось развить эту тему.

- Ну вот, и помечтать нельзя... Так приятно было бы пожить, как Робинзон, вдали от цивилизации и всяких там бандитов.

- И сколько бы мы так выдержали?

- Без бандитов я могу сколько угодно выдержать.

- А без ванной?

- Тут море теплое.

- А без парикмахерской? - еще ехиднее спросил я.

- Какой ты все-таки гнусный, Волчище! Не можешь даже пофантазировать немножко для любимой жены.

- Немножко могу: вон корабль какой-то появился... Я действительно фантазировал, потому что наугад указал пальцем куда-то себе за спину. А Хавронья, как ни странно, не поленилась повернуться лицом в ту сторону и округлила свои глазенки.

- Идет! Господи, идет! - воскликнула она и, выхватив из аварийного пакета одноразовую ракетницу, послала в небеса оранжевый искрящий шарик с дымным хвостом.

- Ты чего, сдурела? - Я ошалело обернулся и увидел, что небольшое плохо различимое суденышко действительно появилось в восточном секторе горизонта там, куда мы гребли.

- По-моему, не заметил он твоей ракеты. Дымового факела нет?

Пока Хрюшка искала дым, я успел найти не менее полезную штуковину морской бинокль. Глянув в эту мощную штуковину, узнал силуэт кораблика. Он мне был даже очень знаком... Особенно вертолет на корме.

"Дороти"! У нее, по-моему, систер-шипа не было. Если, конечно, бывшая компания Куперов не построила копию.

Пш-ш-ш! Дымовой факел в руках Ленки зашипел, и клубы бурого дыма повалили в небо. Яхта сбавила ход. Заметили! Интересно, чья же это теперь посудина? Прошлый раз принадлежала Эухении Дорадо, но если Чудо-юдо увез Эухению в Россию, то теперь яхта может быть либо у "койотов", либо... Даже не придумаешь, у кого.

- Вертолет! Вертолет взлетает! - восторженно завопила Хрюшка. Это было видно невооруженным глазом.

Я ее поросячьей радости особо не разделял. "Койоты", если это они, вообще-то могут и по-грубому обойтись. Например, оттрахать коллективно такую белобрысую пышечку. Если, конечно, Косой им это дело не ограничил.

Вертолетик, как мне показалось, был поновее, чем тот, на котором летала Синди, но таких же габаритов - не больше, чем на четыре места. Меньше, чем через пять минут он появился над нами и завис на высоте пяти-шести метров над лодкой. Винт его обдувал нас весьма свежим ветерком, я даже забыл на несколько минут, что нахожусь в тропиках. Дядя в черной безрукавке и шортах, бейсболке и темных очках, отодвинув дверцу, проорал по-английски:

- Вам нужна помощь?

- Yes! - заорала Ленка, а я только кивнул. Дядя без долгих расспросов сбросил трос с крюком и пояснил сквозь рокот мотора:

- Цепляйте за носовое кольцо!

Я дотянулся до троса, выбрал слабину и зацепил за кольцо. Летчик поднял вверх большой палец и ловко потянул нашу посудину вперед. Получилось, само собой, побыстрее, чем своим ходом, даже, пожалуй, слишком быстро. Пилот попер со скоростью далеко за сто километров в час, и лодка помчалась вперед, как глиссер, вставший на редан. Как ни странно, этот лихой вертолетчик не только не оторвал кольцо, но даже не опрокинул нас, хотя кое-какие позывы к тому ощущались. Особо крутой маневр мужик совершил на подходе к "Дороти" (это точно была она - я название успел прочитать). Так вот, в тот момент, когда мне показалось, что этот ас с разгону шибанет нас о стальной борт яхты, - а эффект был бы вполне сравним с наездом мотоциклиста на танк! - дядя уверенно заложил виражик вправо метрах в ста от "Дороти", соответственно накренив лодочку градусов на тридцать, и тем самым нас притормозил. Хрюшка завизжала, я успел сказать слово "блин", а летун ловко отстегнул буксир и повел свою стрекозу дописывать окружность, чтобы сесть на посадочный круг яхты. Нас по инерции с угасающей скоростью все-таки дотащило до самого борта и не очень сильно о него тюкнуло.

Тут же с борта яхты высунулись два длинных багра, которыми загорелые пареньки зацепили нашу лодку за мотор и носовое кольцо. Затем свесился шторм-трап, по которому первой взобралась Ленка. Следом, ничего не забирая из лодки, вылез я.

На палубе меня ожидал приятный сюрприз, чреватый весьма серьезными осложнениями. В окружении четырех квадратных телохранителей - налысо бритых а-ля Майк Тайсон, усатых и бородатых чернокожих общим весом в полтонны - с очаровательно растрепавшимися волосами на ветерке, поднятом усевшимся на корму вертолетом, стояла Марсела Браун. На лице ее читалось нечто весьма суровое, и черные глазенки аж сверкали от негодования. Куда там всяким мексиканским сериалам! Это была страсть ярой собственницы, а отнюдь не романтической влюбленной. Она еще не смотрела на меня, потому что всецело вперила взгляд в Ленку и как бы царапала им физиономию невесть откуда взявшейся соперницы, которая осмелилась кататься на резиновой лодке в компании с ее, Марселы Браун, законным мужем.

Ленка, естественно, этого взгляда не пропустила и смело подняла вверх ответный, стальной и прочный, как уральская броня. Прицельный, бронебойный взгляд суровой русской бабы, как бы скромно намекающий, что его обладательница может и коня на скаку остановить, и в горящую избу войти, и пошвырять с борта в океан всех этих телохранителей, мать их растуды, вместе с их черномазой хозяйкой, ее мать распротуды трижды! Потому что не хрена мартышке антильской национальности сверкать зенками, а тем более пялить их на законного мужа Бариновой Елены Ивановны, 1965 года рождения, р-р-русской, пр-р-равославной, ранее состоявшей в ВЛКСМ.

Гнусный многоженец, грязный развратник, аморальный тип, изменник, вредитель, гадский гад и прочая, прочая, прочая, то есть сеньор-мистер-господин-товарищ Родригес-Браун-Баринов-Коротков (можно и в другом порядке перечислить), подумал, что все-таки в будущем надо как-нибудь выбрать время и перейти в ислам. Даже если для этого придется кое-чем пожертвовать. Тогда можно было бы спокойно оформить три брака по законам шариата и жить где-нибудь в Абу-Даби или Бахрейне. Даже еще одну жену можно нанять, лишь бы финансы позволяли. Если об этой шальной мысли я рискнул бы хоть что-нибудь вякнуть, меня немедленно спихнули бы за борт. Кто конкретно судить не берусь, обе были на это способны.

Я очень пожалел, что Марсела наловчилась болтать по-английски, да и в ее команде, судя по всему, в основном были американцы. Помнится, когда я был Брауном и резвился на этой самой яхте с четырьмя розочками сразу, незнание английского Марселой, а испанского - Мэри и Синди немало мне помогало. А вот с Соледад, знавшей оба языка, жить было сложно. Правда, был еще родной русский, которого тут могли и вовсе не знать. Вот на это и надо было надеяться. Но эмоции у Хавроньи были иной раз непредсказуемые...

На корме яхты трепыхался звездно-полосатый флаг. В прошлый раз, когда мы с Ленкой захватили ее, прибрав в заложники Эухению Дорадо, Лусию Рохас и Сесара Мендеса, там был хайдийский сине-бело-зеленый триколор. Так что я находился на территории, за захват которой мне мог намылить шею сам президент Клинтон.

Впрочем, захватывать яхту мне было нечем. Оружие я оставил в лодке, которую мальчики из команды "Дороти" уже подняли на палубу. Ясно, впрочем, что даже если бы я вылез на палубу при автоматах, то надолго они бы у меня не задержались. У тех четверых, что стояли вокруг Марселы, были отличные пистолеты и револьверы, а ближе к корме стоял молодец с мощным помповым ружьем. Из такой штуки он с одного залпа вышибет мозги и мне, и Ленке. В общем, надо поменьше конфликтовать, ибо здесь, во владениях Марселы, содержимое моих мозгов мало кого интересовало. Но как объяснишь это Ленке? Осторожность у Хавроньи чаще всего проявлялась уже после того, как что-нибудь случалось.

Поэтому пришлось идти на минимум риска.

Я проскочил мимо Ленки, все еще пытавшейся напугать Марселу взглядом, и, осторожно отодвигая ее с дороги, прошептал:

- Запомни: ты говоришь только по-русски! Ничего не понимаешь и ничему не удивляешься!

После этого я протянул руки к Марселе и жадно, не без настоящего удовольствия, кстати, облапил ароматную, хотя, как уже однажды отмечалось, несколько располневшую креолочку. Именно так, как истосковавшийся за два года разлуки любимый муж может обнять мать своих шестерых детей.

- Марселита! - прошептал я в кофейное ушко с увесистой сережкой. - Святая Дева привела меня к тебе!

Великий пролетарский рахмат тебе, дорогой и незабвенный католик Браун! Очень приятно иметь подходящие религиозные убеждения на все случаи жизни.

Но тут произошло то, чего я при всей своей осведомленности никак не ожидал. Из носового салона послышался галдеж детских голосов и топот шести пар разнокалиберных ног. Я не успел даже испугаться как следует. На верхнюю палубу, оттирая меня от ошеломленной Ленки, с визгом выскочило "приятно-смуглявое" - вечный поклон Макарушке Нагульнову за это слово! "племя младое, незнакомое" (и тут без реверанса классику не обойдешься!), а именно шесть граждан США 1985-1990 годов рождения. И не просто выскочило, а еще и заорало:

- Па!

Это был нокаут. Оставалось только падать и ждать, когда вынесут. Дети меня узнали! Хотя я лично их никогда не видел. Только знал, что самого старшего зовут Кэвин. Двух прочих парней и трех девчонок я по именам не знал. Но они-то ни секунды не сомневались, что перед ними их родитель. Настоящий Браун (который не Атвуд), а через него и я, откуда-то знал, что примерно так ведут себя детеныши опоссума, которые ездят на своем папе и на чужом тоже.

Облепившие меня со всех сторон поросюки и поросюшки визжали от восторга и чмокали, куда только доставали. Самые большие подсадили самых маленьких, средние сами вползли мне на руки и на шею.

- Вы его задавите! - перепугалась Марсела. - Кэвин! Дороти! Вы же большие! Папа долго болел, разве вы не знаете? Он совсем слабенький! Энджел, не садись ему на шею! Ты весишь уже пятьдесят фунтов!

Конечно, оттащить их сразу не удалось. Но благодаря командам Марселы я кое-как начал узнавать имена всех этих kids (малышей). Самую большую девчонку, стало быть, зовут, как нашу яхту. Вот этого, самого младшего из мужиков, пятилетнего бойца весом в пятьдесят фунтов, оседлавшего мою шею, назвали в честь покойного брательника мамочки.

- Сейра! - Рассвирепевшая Марсела сдернула с меня среднюю неполнозубую мартышку и дала ей шлепка. - Майк! Милли!

Смешно, но среднего они назвали реальным именем отца - Майка Атвуда, хотя даже сам Атвуд считал себя Брауном... А вот четырехлетняя куколка - истинный ангелочек, в отличие от Энджела - носила имя милой бабушки Милдред.

Среди общего беснования малышни мне удалось бросить два-три взгляда на Ленку. Нет, такая женщина вряд ли могла бы остановить коня, сбегать в горящую избу, расшвырять телохранителей. Сказать, что она была удивлена, изумлена и оторопела, - значит, ничего не сказать. У нее на лице было написано столько всякого противоречивого, что свихнуться можно, прежде чем разберешься. Да, она была зла как ведьма, что на меня лезет целая куча явно чужих детей, а я не упираюсь и даже пытаюсь их гладить, пошлепывать и целовать. Но при всем этом ее как бабу не могло не растрогать столь бурное проявление детских чувств. Ведь она-то хорошо знала, что настоящий папа этих деток никогда к ним не явится... Но самое главное - Ленка вспомнила, что у нее самой имеется двое ребятишек, которые находятся более чем за пять тысяч километров отсюда. И она их тоже два года не видела. В общем, Хавронья Премудрая хлопала мокрыми глазками, и пара слезинок покатилась у нее по щекам.

Это было таким подарком! Прежде всего, конечно, для малограмотной и ни черта не понимающей в сложностях и загадках русской души Марселы. Она ожидала увидеть презрительно-снисходительную улыбочку, которую непременно изобразила бы дама с западным воспитанием, или ярую злость, так и пышущую сверхжгучим латиноамериканским перцем. А тут слезы - верный признак слабости. И поскольку Марсела была лет на пять постарше Ленки, то решила быть снисходительной к девушке. Бесцеремонно разогнав малышню - минимум слов и максимум шлепков! она подцепила меня под руку и подвела к Ленке.

- Что же ты меня не познакомишь, Анхелито? У тебя была такая очаровательная спутница...

- Ее зовут Елена, она русская. - Это было все, что успела придумать моя голова. Следующей фразой должна была стать уже откровенная ложь: "Она совершенно не понимает ни по-английски, ни по-испански". Но соврать я не успел, и, может быть, это было к лучшему.

- Так это ее фамилия Баринова? - произнес с каютной палубы знакомый, хотя и не очень приятный голос.

Харамильо Ховельянос! Опять он тут как тут!

- О, сеньор адвокат! - воскликнул я. - Вы тоже любите морские прогулки?

Я бы с большим удовольствием спросил у адвоката, не любит ли он морские купания. Даже если бы он ответил отрицательно, выкинуть его за борт у меня хватило бы и сил, и совести. Но, к сожалению, изменить ничего уже было нельзя.

Тем более что сеньора Баринова тут же раскололась и мило протарахтела по-испански:

- Да, именно так, я - Елена Баринова, бывшая жена вашего нынешнего мужа. И я действительно русская.

Представляю, чего стоило Хрюшке произнести это самое слово - бывшая! На какую самоотверженность она должна была пойти, черт побери! Только с чего бы это она? Меня, что ли, подзуживает? Или замышляет что-то? Мы ведь, если по большому счету, нынче из разных команд... Сам я, правда, еще не знаю, к какой принадлежу, но она-то на службе у князя Куракина состоит.

А Харамильо еще шпильку ввернул:

- Два года назад они фиктивно разошлись для того, чтобы сеньор Баринов мог вступить в брак с мисс Викторией Мэллори, наследницей колоссального состояния.

Да, вот и делай людям добро после этого! Как мы вдвоем с охранником Раулем тащили этого полусдохшего адвоката под обстрелом коммандос, окруживших асиенду Феликса Ферреры! Чуть сами не погибли... Хотя... Черт его знает! Если бы мы тогда его сразу бросили, то могли бы погибнуть, пожалуй. Очень вовремя он тогда зацепился ногой за корень. Мы втроем грохнулись, а пулеметная очередь пришлась в спину негру-телохранителю, который прикрывал собой Доминго Косого. Кроме того, в засаду, которая ждала нас у вертолета, первым прибежал Косой, который и по сей день не выбрался из инвалидной коляски. Так что мелкие неприятности, которые доставлял адвокат, очень часто оборачивались положительными последствиями.

- Давайте спустимся вниз, - предложила Марсела тоном радушнейшей хозяйки. - Тут слишком жарко, солнце печет... Джек, ведите яхту на Гран-Кальмаро.

Парень в синей бейсболке с вышитым изображением американского стервятника, держащего в когтях якорь, и с надписью "CAP" ("Капитан") козырнул и принялся отдавать распоряжения. На яхте, судя по первой прикидке, было не меньше двадцати крепких ребят, которые состояли и охранниками, и матросами. Можно было предположить, что Марсела направлялась в погоню за "Торро д'Антильяс", дабы разобраться с ним по-свойски. Оружия у них было полно. Ясно, что гран-кальмарская береговая охрана и ВМС были оплачены и смотрели на это дело сквозь пальцы.

- Мама! - подскочил Кэвин. - Ты обещала, что нас покатают на вертолете! Пусть Гил отвезет нас на виллу, и мы не будем мешать тебе целоваться с папой!

- Гил, - устало приказала миссис Браун вертолетчику, - сначала отвезешь Рози и самых маленьких, потом всех остальных.

- Брать не больше троих за один раз, мэм?

- Да, разумеется. И будьте осторожны... Рози!

Откуда-то выскочила негритюшка лет двадцати, а то и меньше, с прической под голландского футболиста Рууда Гуллита (у него, по данным японской разведки, отец был родом из Суринама - меньше чем в тыще морских миль отсюда, если напрямик).

- Рози, ты почему не смотришь за детьми?

- Я помогала Сильвии и сеньоре Лауре Вальдес, - пропищала пухлая чернушечка. - Они готовят какое-то особенное мороженое.

- Твое дело, малышка, - наставительно произнесла Марсела, - заниматься детьми, а не принюхиваться к мороженому. Сейчас с Энджелой и Милли сядете в вертолет и полетите домой. И упаси Бог, если мне скажут, что ты опять крутилась на кухне! Уволю! Не забудь накормить детей. Они, конечно, будут упираться, но ты должна быть тверже.

Раздав все ЦУ, Марсела неожиданно для меня взяла под ручку Ленку.

- Пойдемте, Элен, я покажу вам нашу яхту.

- Я здесь бывала, миссис Браун. Два года назад нас катала на этой яхте сеньора Эухения Дорадо.

- О, - усмехнулась Марсела, - эта гадалка совершенно запустила яхту и все тут испохабила. А мы восстановили ее почти такой же, как тогда, когда мы ходили на ней с Мэри и Синди. Конечно, поставили новые компьютеры, более мощные дизели, поменяли вертолет.

- А "Аквамарин"? - Это уже я поинтересовался.

- Построили заново. Форма осталась почти такой же, а начинка посовременнее.

Пристроившись за спинами дам (напоминаю, что я был в одних плавках, Марсела - в шортиках, явно страдавших от перегрузки, и коротенькой безрукавочке, завязанной узелком в районе титек, а Ленка - в купальничке, явно рассчитанном на французскую фигурку и тоже работавшем на пределе возможностей), я проследовал на каютную палубу. Охрана Марселы осталась наверху, но, пока мы спускались, прямо-таки слюнявила Хрюшкины телеса липкими взглядами. Даже при том, что за время пребывания на всяких там Мартиниках свежеиспеченная мадемуазель подмосковного производства прилично загорела, она все-таки смотрелась белым человеком. Тем более что волосья у нее на здешнем солнышке дошли до лимонно-золотистого оттенка.

- Я думаю, что вам не помешает принять душ, - деликатно сообщила Марсела Ленке, открывая перед ней дверь каюты, где в свое время проживали "лесбиянки" Синди и Мэри. - Во что переодеться, найдете вон в том шкафчике. И постарайтесь не опоздать к ленчу. Сегодня у нас будет великолепное мороженое.

Ленка приняла эти наставления с тем же энтузиазмом, с каким Россия рекомендации Международного валютного фонда. Хреново, унизительно, но что сделаешь?

Едва за Ленкой закрылась дверь, как Марсела прошептала мне на ухо:

- Тебе тоже надо отмыться, греховодник! И я сама сделаю это!

Не знаю, смог бы я чего-нибудь, не жравши-то, но проверять это дело экспериментально, слава Аллаху, не пришлось.

Тю-лю-лю-лю!

Я мысленно поблагодарил изобретателей спутниковых телефонов. Аппаратик запищал прямо из чехольчика на пояске Марселиных шортов.

- Алло! - отозвалась хозяйка "Cooper shipping industries". - Хай, Энди! У тебя опять проблемы? Хорошо, я даю тебе три минуты, можешь излагать суть. Так... Приятно слышать. Какой осел это сделал? Гнать в шею и вычесть стоимость этой партии. Энди, я не предлагаю вариантов. Это окончательное решение. О'кей, я позвоню тебе через десять минут.

Конечно, я немного боялся, что ей захочется посвятить эти десять минут мне. Но экс-проститутка высшего качества уже не могла отвлечься от своего крутого бизнеса.

- К сожалению, - проворчала она, - мне надо немного поработать. Ты еще не забыл, где тут наша каюта?

- Нет, - сказал я, указывая на дверь, за которой у нас все произошло в первый раз. Там же, однако, все в первый раз получилось и с Соледад. И с обеими вместе там тоже было в первый раз.

- Правильно, - порадовалась Марсела, а я подумал, что Ленке через хлипкие переборки это отлично слышно.

Я зашел в родную каюту. Да, постаралась Марселочка! При Эухении два года назад все было тут зачухано. А теперь в меру уютно, в меру шикарно, прибрано, начищено... Порядок, одним словом.

Марсела открыла модернизированный гардероб, вытащила ворох одежды и сказала:

- Выбирай. Смокинг тебе вряд ли понадобится, у нас тут принято обедать в шортах и рубашках. Тобой я займусь после ленча, а сейчас у меня срочное дело.

И она убежала, оставив меня наедине с душем и со смятением в душе.

Душ в каюте был тоже осовременен, облагорожен и оборудован по высшему классу. Попади я к Марселе в одиночестве, он бы меня сильно порадовал, и я бы просто полоскался под ним без всяких скучных размышлений. Но поскольку впереди просматривались кое-какие сложности и неприятности, связанные с тем, что на "Дороти" собрались две дамы, убежденные в том, что все законные права на меня принадлежат именно им, причем не обеим вместе, а каждой в отдельности, пришлось размышлять.

И не только поэтому. Микросхема, незримо и неслышимо пищавшая из моего мозга, словно магнитом притягивала к себе головорезов. "Джикеи", "куракинцы", "сорокинцы", отец родной - этих хватит, чтобы потерять покой и сон. А ведь есть еще обиженный французами Доминго Косой. И некий заморский шейх Абу Рустем, который теперь, как я понял, владелец Хайди. Есть старый знакомый, бывший рыботорговец Фелипе Морено, дослужившийся до президента Хайди, которому подчиняются напрямую всякие там "тигры", "пантеры", "ягуары" и "леопарды". Да и подводные пловцы у них - славные профессионалы, к тому же вооруженные всякими дарами российского ВПК, которыми тут приторговывали покойные соратники Сорокина. И все это может быть привлечено к моей поимке.

Такие прохиндеи, как дон Фелипе, вполне безопасны, если не облечены властью и не имеют под рукой подходящей банды. Тогда они часами готовы страдать о бедном хайдийском народе, которому не по карману фарфоровые зубы или маринованные анчоусы. Или жаловаться на произвол лопесистов, отбирающих водительские права, а могут и на коммунистов, которые поят их водой из унитаза.

Но если у них есть власть и стволы, готовые всласть пострелять за эту власть, такая публика перестает быть безвредной. Она в тысячу раз опаснее любого идейного коммуниста или фашиста. Потому что для тех получение власти лишь необходимый этап в программе преобразований. Что-то сделают по дури, что-то по-умному и даже могут принести кое-какую пользу. Но Фелипе Морено, Хосе Соррилья и иже с ними берут власть только ради нее самой. И ни для чего более. Грубо говоря, для того, чтобы разрешать или запрещать, собирать и распределять деньги, провертывать за счет казны свои личные делишки и принимать парады.

Поэтому Морено тоже может оказаться активным фактором в борьбе за содержимое моих мозгов.

В общем, куды ни кинь - всюду клин. Как всегда, ничего не сумев толком придумать, я решил: пусть события сами собой развиваются, а там посмотрим.

Выбравшись из душа с ощущением свежести, я выбрал себе шорты. Это был свежак, а не наследство от мистера Брауна-Атвуда. В полиэтилене, с бирочками. Плавки тоже подобрал неплохие. Тут их уйма была: хошь бери красные революционные, хошь голубые - демократические, хошь зеленые - экологически чистые... Рубашка тоже нашлась. Я причесался, побрился, напшикав на морду пены из баллончика с надписью "Gillette. Shaving foam" (значит, пена для бритья). Погляделся в зеркало и подумал, что теперь самое главное - выжить. Чтобы бабы на куски не разорвали - жуть, до чего себе, родимому, понравился!

В этот самый момент вернулась деловая Марсела. И не одна, а в компании с просыхающей, то есть сушащей свою гриву, мадемуазель Шевалье.

- О, я так вспотела! - произнесла миссис Браун. - Сумасшедший день! Поскучайте без меня, я схожу в душ...

И поскольку супруге, каковой она себя считала, нечего было стесняться законного мужа, Марсела скоренько сбросила свои тряпочки и, повиливая умопомрачительной попкой, величаво скрылась за полупрозрачной дверцей.

- Сколько ей лет? - спросила Ленка, естественно, на родном языке.

- По-моему, тридцать пять или чуть больше. Самое удивительное, что, когда я был Брауном, Марсела казалась мне совсем девочкой. А ведь на самом деле она была старше меня.

- Ничего тут нет удивительного. В восемьдесят третьем Брауну было уже за тридцать, и он не замечал, что сидит в шкуре сопливого юнца, которому еще и двадцати одного не было.

- Было. Мне и по коротковским, и по бариновским документам в мае 1983 года уже исполнилось двадцать один. Только по коротковским 3 мая, а по бариновским - 5-го.

- Она у тебя самая первая была?

- Самая первая, наверно, не она, а Киска. Во время подготовки к десанту на Хайди. Но это было так, в порядке ее служебных обязанностей. К тому же я был все-таки Брауном, который еще во Вьетнаме целомудрие потерял. Ему это было все равно что в туалет сходить по-маленькому. Второй, конечно, если Морено не врет, была жуткая супертолстуха Мануэла...

- Сифилитик тебя, помнится, в извращенцы зачислил в связи с этим делом, съехидничала Хрюшка. - "Господи! Да ты, наверно, извращенец, компаньеро!"

Цитату из покойного Бернардо Вальекаса она произнесла его сиплым басом.

- Клево! - одобрил я. - Так вот, Марсела была третьей.

- Четвертой - Мэри, пятой - Синди, шестой - Соледад... - загибала пальчики Хавронья. - И все это в течение недели с небольшим...

- Зато потом, когда я опять стал Коротковым, ничего такого не было...

- Мы с Зинкой, Марьяшка, Танечка, чтоб ей пусто было... Паскудник ты, Волчара, - резюмировала Ленка. - Вот сейчас увидел эту прости господи после долгой разлуки в голом виде и рассопелся.

- Ну, не то чтобы очень... - возразил я. - Мне ее, если откровенно, всегда было очень жалко. Патологически. Она ж, в общем, несчастная баба. Думаешь, ей было весело, когда она со здешними монстрами кувыркалась? Лишнее сболтнула башку открутят, чего-то не доложишь кому следует - тот же результат. Может, она и любила меня-Брауна, а ей Сергей Николаевич Сорокин вместо меня Майка Атвуда подсунул. Она и не заметила. Шестерых детишек родила, фигурку испортила, а Сарториус ее муженька завез сюда и, грубо говоря, укантовал во имя идеалов мировой революции. Теперь, я чувствую, он опять все перепрограммировал, и она с детишками чужого дядю за отца семейства принимает... Играют нами, понимаешь?

- Ладно, - сказала Ленка, - я твою филантропию и политические устремления через шорты вижу. И похабства в своем присутствии не допущу. Всеми силами и средствами.

- Ты хочешь, чтобы она тебя за борт выкинула? - спросил я без обиняков. Видела, какие у нее хлопцы на судне?

- Не выкинет, потерпит.

- Учти, она за секретами О'Брайенов и технологиями "Зомби" не гоняется. Ей начхать на все мировые проблемы, лишь бы ее детишкам было хорошо, а у нее мужик был под боком.

- У нее мужиков и без тебя - хи-хи! - полон рот!

- Тем не менее то, что для всяких прочих контор главная ценность, для нее ноль без палочки. В том числе и твой код, которым никто, кроме тебя, не может воспользоваться. Так что, если будешь хамить, она с тобой ничуточки не посчитается.

- Посчитается. У меня ведь есть еще один код. Знаешь, от чего?

- Представить себе не могу...

- А зря! Мог бы догадаться, что от тебя требуется Марселе больше всего.

- Ну, допустим, возвращение в семью... - предположил я, уже начиная догадываться, куда нацелен удар "всех сил и средств" Премудрой Хавроньи.

- Это, как говорится, формально-юридическая сторона дела, хотя и немаловажная. Но на фига ей, скажем, мужик, у которого главная толкушка потерялась?

- Ты это всерьез?

- Абсолютно. Я просто выключу у тебя все мужские способности. Одно только слово: де-ро-гейшн, и ты, Волчище, как мужик - пустое место. Могу даже сказать код, которым все обратно включается: то-ле-ранс.

- И не боишься, что я это слово Марселе продам?

- Не-а! Ни ты сам, ни Марсела, никто, кроме меня, эту кодировку не снимет. Потому что все рассчитано исключительно на мой голос и ни на чей больше.

Блеф или нет? Этот вопрос меня вдруг несказанно взволновал. Хрюшка становилась очень серьезным зверем. И теперь надо было поразмыслить над тем, не приведет ли эта акция к тому, что Марсела нас обоих отвезет на Акулью отмель.

Но тут из душа, закутавшись в полотенце, вышла наша гостеприимная хозяюшка.

Унижение и терпимость

Именно так надо было понимать кодовые словечки "derogation2" и "tolerance3". Свинтусятина не случайно выбрала их для осуществления своего пакостного замысла. Дескать, будешь облизываться на свое давнее увлечение потерпишь унижение, а поведешь себя хорошо - проявлю терпимость...

Бедняжка Марсела, еще не знавшая, что ее лучшие надежды и чувства взяты под безжалостный прицел, попросила:

- Милый, протри мне спинку...

Наверно, это было бы очень приятно сделать пять минут назад или чуть раньше. Теперь я делал это примерно с тем же энтузиазмом, с каким бы промывал керосином закопченные детали мотоциклетного двигателя. А вредное парнокопытное, храня на лице нейтрально-невинную гримасу, скромно посматривало в иллюминатор.

Марсела явно не добилась от своей демонстрации того впечатления, на которое надеялась.

- Ты, как видно, очень устал, - промолвила миссис Браун. - Вялый какой-то, сонный... Ну ничего, сейчас подкрепишься, отдохнешь - и станешь человеком.

Хрюшка едва удержалась от тихого "хи-хи", но при этом слегка кашлянула. Марсела не обратила на это внимания.

Одевшись и причесавшись, хозяйка проводила нас в носовой салон, где нас дожидались к ленчу.

Там особых трансформаций я не углядел. Впрочем, наверно, мебель все-таки заменили.

За столом уже присутствовали нынешний капитан "Дороти" Джек, адвокат Ховельянос, глава благотворительного фонда "Изумруд" Лаура Вальдес и еще одна дама неизвестного назначения, явно англосаксонского типа. Поскольку в беседе между Марселой и Рози я краем уха услышал имя какой-то Сильвии, то догадался, что это она и есть. Все прочие, то есть охрана и матросы, в это изысканное общество допущены не были.

За столом я угодил точно в середину между Марселой и Ленкой. Уже это было бы занятно, если бы не проклятое слово "derogation", которое, словно холодный штормовой ветер, задувало все и всяческие вольные мысли. Оно выползало из недр организма, как скользкая отвратительная гадюка. Я даже физически ощущал омерзение от этого слова, будто от прикосновения к какой-то дряни. Подозреваю, что Премудрая Хавронья ввинтила мне все эти образы в память, и кодовое слово тут же возбуждало те участки мозга, которые их хранили. Но что еще более подло - "derogation" все время вертелось у меня в голове, словно навязчивая мелодия. Ленка сидела и лопала, даже не глядя на меня, а голосок ее настырно произносил внутри моего мозга это самое английское слово, но с подчеркнуто утрированным русским акцентом - у Хавроньи такого не было даже во времена обучения по методике Чудо-юда.

- Де-ро-гейшн... Де-ро-гейшн... - словно игла звукоснимателя застряла на старинной грампластинке. Я озлился, но супротив нейролингвистики не попрешь, тем более что противодействовать подобным пакостям меня не учили.

Я не обращал внимания на то, что ел и пил. Даже мороженое, изготовленное Лаурой и Сильвией по каким-то спецрецептам, не оценил. Потому что осознание своего бессилия в очень любимой мне сфере жизни жутко вредило восприятию и всяких прочих радостей бытия.

Конечно, первой умной мыслью была догадка о том, что можно попробовать отделаться от вредоносного слова, если начать произносить полезное слово "tolerance". Но ничего не получалось. Как только я пытался хотя бы мысленно подобраться к этому слову, как из недр мозга начинали косяками всплывать многие десятки слов на буквы "т" и "t", которые совершенно сбивали меня с толку, а такое, казалось бы, простое слово намертво забывалось. A "derogation", напротив, начинало звучать "громче" и повторяться с меньшим интервалом, на манер того, как в доброе старое время работал автоответчик центральной железнодорожной справочной: "Ждите ответа... Ждите ответа... Ждите ответа..." После трех или четырех попыток прорваться к "tolerance", я ощутил вполне отчетливую головную боль и понял, что от подобных лобовых атак чего доброго крыша поедет.

Марсела, очевидно, заметила, что со мной творится неладное, и заботливо спросила:

- Тебе нездоровится?

- Голова побаливает, - соврал я, потому что едва я перестал забивать башку тщетными попытками прорваться к слову "tolerance", как головная боль прекратилась.

- Может быть, дать таблетку? - услужливо предложила дама, которую я вычислил как Сильвию.

- Это Сильвия, - нежно произнесла Марсела тоном любящей сестры. - Она у меня и врач, и кулинар, и секретарь, и лучшая подруга. Тебе понравилось мороженое?

- Оно было восхитительно, - ответил я. - Неповторимый вкус!

Это была трудная задача - изобразить восхищение сквозь боль, хотя не было ни того, ни другого.

- Так дать вам таблеточку? - повторила Сильвия.

- Нет, спасибо, - сказал я, поскольку страсть как не любил никаких лекарств. К тому же мне отчего-то всегда казалось, что, приняв таблетку от головной боли, когда голова на самом деле не болит, можно себе эту боль устроить.

- Лучше сделай ему массаж головы, - посоветовала Марсела. - У нее это прекрасно получается! Она совершенно избавила меня от мигрени.

Вообще говоря, от массажа, сделанного такой цыпочкой, как Сильвия, я бы не отказался. И сам бы ей массаж сделать не постеснялся. Гибкая, хрупкая, с очень заметной талией, длинными ножками, плавными и не угловатыми бедрами, а также коротко стриженными золотистыми волосиками, даже посветлее, чем у Хрюшки. Но какой тут массаж, когда в голове сплошное "derogation". И как только мое объективное мнение о Сильвии созрело в той части моего мозга, которая еще что-то соображала, "derogation" зазвучало с интенсивностью коротких гудков в телефонной трубке. От этого точно можно было свихнуться.

Надо отметить, что в течение всего ленча никто не задавал никаких вопросов. Действительно, если бы я выловил в океане лодочку с людьми, то хотя бы поинтересовался, зачем так далеко кататься они уехали. Даже если бы не знал столь близко кое-кого из путешественников. Но все было глухо как в танке. Такое ощущение было, будто мы с Ленкой уже месячишко проболтались в океане на "Дороти", после завтрака уехали кататься на резиновой моторке, а к ленчу вернулись. Дескать, обычная морская прогулочка по теплому морю в хорошую погоду. Впрочем, даже мне самому все ночные и утренние страхи казались чушью. В конце концов, если бы не этот пакостный трюк Премудрой Хавроньи, здесь было бы почти прекрасно.

А поросятина, злодейски ухмыляясь, - что, правда, только я замечал, осторожненько прикоснулась к моему бедру своим мягким, нежным, гладеньким... Динь! "Tolerance" прозвенело хрусталем и тут же испарилось, потому что Ленка ножку свою отодвинула.

- Да, тебе, Дикки, надо отдохнуть... - произнесла Марсела. - Сильвия, поразвлекай пока нашу гостью. А я позабочусь, чтобы мистер Браун отдохнул как следует.

Хавронья скромно улыбнулась и произнесла.

- Я тоже порядочно устала.

- О, пойдемте, я вас устрою. - Сильвия опять проявила большую услужливость.

Ленка встала из-за стола и, не удостоив меня каким-либо взглядом - даже презрительного пожалела! - удалилась с достоинством государыни императрицы,

- Идем, идем... - поторопила меня Марсела.

Мы с ней пошли в нескольких шагах позади Ленки и Сильвии. Хрюшечка ни одного раза не оглянулась. Как будто не слышала моих шагов и теплого воркования Марселиты:

- Уж я-то тебя вылечу...

В этом я очень сомневался.

Когда мы очутились в родной каюте, где тринадцать лет назад происходило столько интересного, у меня стало скучное, прямо-таки постное выражение лица. Наверно, со стороны я выглядел полным кретином.

- Садись, - сказала Марсела, указывая мне на кровать. - Настало время поговорить. Сначала я расскажу тебе, что я знаю, а потом ты расскажешь все, что мне будет интересно узнать. Но, разумеется, очень откровенно. Идет?

- Идет, - почти с радостью согласился я. Деловой разговор - это еще куда ни шло. А вот к исполнению супружеского долга я был совершенно не готов.

- Так вот. Когда эти скоты гран-кальмарцы во главе с комиссаром Ксавьером Онейдой повязали меня и моих людей, я сразу поняла, что тебе угрожает опасность. Потому что догадывалась, кто подстроил эту пакость. Конечно, сажать нас в тюрьму надолго никто не собирался. Им просто ума не хватило придумать серьезную причину для ареста. Поэтому они нас задержали до десяти часов вечера, посадили в камеры и через каждый час требовали сознаться в контрабанде наркотиков. Прекрасно знали, что наш консул уехал на рыбалку, а когда Харамильо, справившись в консульстве, где находится их шеф, отправился в порт, его задержали за нарушение правил дорожного движения. Можешь мне не говорить, что тебя похитили люди Косого, я и так понимаю, что никто другой не сумел бы выкинуть такой штуки. Но рассказать, как они тебя увезли и где держали, ты должен.

Я решил не мелочиться и рассказал не только про "койотов", но и про то, как меня похитили французы, среди которых оказалась Ленка, и про то, как на "Торро д'Антильяс" напали "джикеи". Мне казалось, что версия о простом киднеппинге ради получения выкупа будет вполне достаточной для Марселы.

Однако моя крошка с 1983 года значительно поумнела и приобрела жизненный опыт. Отделаться всякой туфтой от нее было нельзя.

- Ховельянос рассказал мне, что видел другого Брауна. Того, которого убили на Хайди два года назад. И утверждает, что видел вас рядом. Тебя и его. Я до сих пор ему не верю. Потому что помню: здесь, на "Дороти", был ты. И в аэропорт Майами я прилетела с тобой.

- Браун никогда не называл себя во сне Николаем?

- Нет. Но иногда произносил чисто русские фразы. И особенно часто я слышала слово "detdom". Что это такое?

- Сиротский приют в России, - ответил я. - Семнадцать с лишним лет в таких прожил.

- Но здесь был ты, - упрямо произнесла Марсела. - И по острову Хайди я бегала с тобой. И здесь, вот на этом самом месте, ты стал моим... Между прочим, это единственная кровать, которую я не заменила после того, как купила эту яхту.

- Да, здесь был я, но в голове у меня жил Браун, понимаешь?

- Мне наплевать, кем ты себя называешь и как твое настоящее имя, понимаешь? Я все эти годы любила человека, с которым выплыла из канализации, упала в океан на вертолете и которого мне приятно было иметь даже одновременно с Соледад.

- Но ты родила шесть детей от того, другого Брауна. Точнее, третьего, потому что самого первого ни тот, с кем вы делали этих младенцев, ни я никогда не видели в натуре.

- Мне на все это плевать. Я вижу вот эту царапинку на твоей щеке и вспоминаю, как спасла тебе жизнь. Помнишь? Пуля попала в стекло, а второй раз выстрелить тот полицейский уже не успел... Я застрелила его случайно. Зажмурив глаза от страха...

Марсела явно распалялась. Любой нормальный мужик, наслушавшись всех этих ностальгических воспоминаний, увидев, как Марсела, произнося последнюю фразу, расслабленно опускает веки, а потом еще и кладет голову на мое плечо, притягивает к себе лапками, уже лопался бы от нетерпения. Мне ничего было не надо. Я даже поцеловать ее толком не мог. Как только подумал, что надо ответить на нежность Марселиты, тут же ощутил зловещее шипение слова "derogation". Оно вновь зазудело, пригрозив головной болью.

- Ты любишь ее? - отстранившись от меня, пробормотала Марсела. - Или это так же, как с Соледад, Мэри и Синди? Просто от полноты чувств?

- Люблю, - сознался я. - У нас с ней двое детишек. Она мне самая настоящая жена. И мы с ней тоже немало пережили.

- Но вы ведь в разводе. Фиктивно ты женат на совсем друтой Мне Ховельянос даже ксерокопии документов с заверенным официальным переводом показывал. И свидетельства о разводе Бариновых и о женитьбе Анхеля Родригеса на Вик Мэллори.

- Где он их раскопал, интересно? - проворчал я. - Он кто, практикующий адвокат или частный детектив? Лицензии, между прочим, должны соответствовать содержанию деятельности.

- Он защищает мои интересы, - веско произнесла Марсела. - У него есть допуск ко многим хранилищам документов и компьютерным базам данных. Но я думаю, что... Что с тобой? Тебе хуже?

Наверно, у меня на физиономии отразились какие-то странные процессы, закрутившиеся в черепушке после того, как Марсела выговорила слово "pass-key", которое можно понять и как "допуск", и как "отмычка". Хотя мне лично было наплевать на то, что Харамильо Ховельянос имеет возможность лазить по всем государственным хранилищам и ксерокопировать там документы о семейном положении сеньора Родригеса, мистера Брауна и господина Баринова, слово "pass-key" зазвякало у меня в мозгах с интервалом в две секунды и... начисто подавило проклятое "derogation"! Поскольку я, естественно, автоматически переводил "pass-key" на русский как "допуск", то английское и русское слова объединились в пару. Первое по звучанию напоминало тихое звяканье ключика, второе - негромкий щелчок открываемого отмычкой или ключом замка. "Пасс-ки" "допуск"... "Пасс-ки" - "допуск".

- Что с тобой? - не на шутку запаниковала Марсела. - Я сейчас Сильвию позову!

Она выскочила из каюты, пересекла коридор, и до меня долетел голос кого-то из охранников:

- Если вы ищете Сильвию, мэм, то она уже ушла отсюда.

- Куда ушла?

- Наверх, мэм. Ее позвала миссис Вальдес.

Я услышал, как лязгнула дверь тамбура, а затем босоножки Марселы застучали подметками по трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Оставшись в одиночестве, я прилег на кровать. "Derogation" было подавлено. Но "pass-key" - "допуск" надоедало не меньше. Как будто все время стоишь перед каким-то постом и мрачный охранник спрашивает у тебя: "Пропуск!" Допуск-пропуск... Допуск-припуск... Стоп! Ведь по-русски "допуск" - не только разрешение на пользование какими-то документами, но и допустимая точность обработки какого-либо материала. Металла, например. Говорят же про хорошего слесаря или токаря: "Работает с микронным допуском". А по-английски этот самый технический термин - "допуск" - будет именоваться... "tolerance"!

Пакостный секрет гнусного парнокопытного был раскрыт. Хрустальное, пробуждающее силы и интерес к жизни словечко победно зазвенело у меня в мозгу. Организм выходил из угнетенного состояния, обретая самостийность и незалежность. Ну и, конечно, как всегда в таких случаях, его обуяла святая жажда мести к бывшим угнетателям. Мне на полном серьезе захотелось наказать вредную Хрюшку, которая воспользовалась служебным положением в личных целях. Оставалось только ждать, когда появится Марсела.

Да здравствует свобода!

Прождал я не больше пяти минут. В коридоре послышались быстрые шаги, и в каюту прямо-таки вбежали с озабоченным видом и хозяйка, и ее лейб-медикесса. Последняя тащила с собой чемоданчик по типу того, с которыми выезжают врачи "скорой помощи".

Я мог бы встретить их с самым бодрым видом и доложить, что жив-здоров, чувствую себя нормально и готов выполнить любое задание любой партии и любого правительства. Но тогда у Марселы могло появиться ощущение, что я зловредный симулянт. И поскольку Марсела (в молодости по крайней мере), несмотря на свою основную профессию, была ужас какая ревнивая, ее могла охватить подозрительность с непредсказуемыми последствиями.

Поэтому я предпочел не подниматься с постели и еще чуть-чуть поимитировать хреновое самочувствие. Пусть немного полечат, если для этого, конечно, им не понадобится делать уколы или клизмы. Всего остального из медицинской практики я не боялся. Кроме операций без наркоза, конечно.

- Как ты себя чувствуешь, Анхелито? - Марсела подошла к моему изголовью. Я привела к тебе врача. Сильвия поставит тебя на ноги, будь спокоен!

- Мне уже становится лучше, - сказал я, постаравшись, чтобы голос прозвучал чуть-чуть тверже, чем у умирающего. - С тобой мне было бы хорошо даже на краю могилы...

- Господь с тобой, - замахала руками Марсела, - что ты говоришь! У тебя просто переутомление. Сейчас Сильвия тебя выслушает, даст лекарство, мы приедем на виллу, и там ты окончательно поправишься.

Сильвия начала с того, что заставила меня поднять рубаху и стала выслушивать через фонендоскоп по известной схеме "дышите - не дышите". Не знаю, что она там услышала. Мне лично отчего-то показалось, что Сильвия в большей степени "играет в больницу", как маленькая девочка или опытная проститутка из какого-нибудь борделя, замаскированного под лечебно-оздоровительное учреждение. Но ее маленькие ручки с аккуратно опиленными и украшенными перламутрово-розовым лаком ноготками своими легонькими прикосновениями к моей груди и спине приятно тревожили кожу. И я поймал себя на мысли, что мне будет очень жаль, если Марсела, убедившись, что я "поправился", выгонит это воздушное создание из каюты.

- Вам надо прилечь, - ангельским голоском заявила Сильвия, - мне надо проверить ваш пульс.

- Можешь присесть на кровать, - сказала Марсела, указывая на свободную площадь рядом с моей подушкой.

Сильвия осторожно опустила свою аккуратную попочку, туго обтянутую бежевыми шортами, на выделенную ей территорию и взялась обеими лапками за мое правое запястье. При этом она посматривала на свои маленькие, но, кажется, золотые часики и чуть-чуть шевелила губками, как будто и вправду считала пульс.

При этом мой локоть она уложила поперек своих коленей. Вряд ли это соответствовало новейшим методикам измерения пульса. Точно так же, как и легкое прижатие кисти моей руки к розовой маечке, причем как раз там, где эта маечка прикрывала довольно крупные выпуклые формы. Скорее всего с медицинской точки зрения эти действия были совершенно не обязательными, а то и вовсе неправильными. Но, как мне показалось, Марсела совершенно не обратила на них внимания. То ли оттого, что была слишком озабочена состоянием моего здоровья, то ли оттого, что все они были ею самою и санкционированы. Так или иначе, но поведение лейб-медикессы не могло не отразиться на моем самочувствии.

- Пульс немного учащенный, - доложила Сильвия Марселе, - но хорошего наполнения.

Насчет наполнения она была права, и то, что кровь у меня очень весело забегала по жилам, соответствовало действительности.

- Голова не болит? - спросила Марсела, тоже присаживаясь ко мне на койку, причем так, что ее коленки соприкоснулись с коленками Сильвии.

- Кажется, нет, - произнес я немного более крепким голосом, чем прежде.

- Температуры у тебя нет? - Мягкая, сильно надушенная ладошка Марселы улеглась мне на лоб. Лоб был явно намного прохладнее, чем эта милая лапка. И немудрено: кровь уже устремилась совсем в другое место.

Не убирая руки с моего лба, Марсела скинула с ног босоножки и, пропустив мою правую руку через свою подмышку, прилегла ко мне на грудь. Будь я настоящим больным, то, может быть, и возмутился бы, но поскольку я был стопроцентным симулянтом, то протестовать не стал. Уж больно много всяких приятных округлостей и сдобностей ко мне прижалось, и чуять их нежную близость было приятно даже через ткань одежды, которой, впрочем, было немного.

- Я чувствую, что нам скоро совсем полегчает... - Шепоток Марселы сопровождался осторожным рукоположением на мои шорты. Там все было более чем в порядке. Надевая их час назад, я прикидывал, что они мне тютелька в тютельку, а теперь ощущал явную тесноту. Когда же Марселина лапка бережно погладила через ткань все, что в этих местах находилось, а потом, перескочив мне на живот, пролезла под рубашку, чтобы слегка пощекотать кожу, я только мурлыкнул от удовольствия.

Тремя средними пальцами левой руки я дотянулся до Марселиного ушка, прикоснулся к большущей сережке, тронул мочку, через которую она была продета, и услышал поощрительный шепот:

- Надо же... Ты не забыл о том, что мне всегда нравилось...

Вот тут она была не права. Я, по-моему, никогда об этом не слышал. Я даже не помнил, носила она какие-нибудь серьги в те времена, когда мы с ней развлекались в этой самой каюте. Помню, что у "стриженой медведицы" Мэри Грин были сережки с синими камушками, а какие у Марселы, убей Бог, запамятовал. Впрочем, она могла сообщить о том, что ее возбуждает. Майку Атвуду, а думать, что посвятила в эту тайну меня.

Моя левая рука, потеребив Марселино ушко, занялась довольно сложной задачей - попыталась распутать узел, которым, как уже упоминалось, была стянута на груди ее легкая безрукавка. Конечно, удобнее было призвать на помощь и правую руку, но та, будто не ведая, о том, что делает левая, работала по своему плану.

Эта самая правая рука, воспользовавшись тем, что Сильвия перестала щупать пульс и вместо этого осторожно гладила ладошкой затылок своего пациента, проникла в промежуток между коленками лейб-медикессы. И это не встретило серьезных возражений. Напротив, правая ладонь Сильвии поощрительно потерла костяшки пальцев, воровато шурующих у нее между ляжками. Моей ладони там, прямо скажем, очень нравилось: кожа была гладенькая, теплая, слегка влажная, а под ней прощупывалась в меру упругая и в меру нежная плоть. Исследовав то, что не было прикрыто шортиками, мои пальцы дотянулись до металлической петельки, расстегивающей "молнию", и стали нежно тянуть ее вниз. А пальчики Сильвии только чуть-чуть погладили мою ладонь мягкими подушечками, даже не попытавшись остановить предерзостную акцию.

Точно так же, как Марсела отнюдь не собиралась прогонять мою левую руку, возившуюся с узлом. Она прекрасно видела, что Сильвия гладит меня по голове, но мешать не пыталась. К тому же ей, наверно, стало жарко, потому что она, убрав свою руку с моего лба, не только ускорила процесс развязывания узла, но и в два счета скинула с себя безрукавочку. Там, правда, вопреки прикидкам, оказался еще и купальник, но с его застежкой я разобрался в буквальном смысле одной левой.

Бюст не портили даже небольшие складочки, которых когда-то, на вилле "Лопес-23", где я впервые увидел Марселу голенькой до пояса, конечно же, не было. Но надо было признать, что и кожа, и форма, и упругость оставались в основном на прежнем, очень высоком уровне.

Освободившись от верхней части одежды, Марсела вновь прилегла на бочок, но моя рубаха в застегнутом состоянии ее уже не устраивала. Пальчики обеих ручек стали ловко расстегивать одну пуговку за другой...

Между тем моей правой руке удалось осторожно раскрыть "молнию" на шортах Сильвии и пробраться через прореху к тонким и очень ласковым на ощупь трусикам. Само собой, что и это не вызвало никаких возражений. Правда, откуда-то сверху на мою ладонь опустилась ладошка Сильвии, но вовсе не затем, чтобы шлепнуть меня по руке или хотя бы отодвинуть мою руку от прорехи. Нет, ладошка появилась для того, чтобы покрепче прижать мои пальцы к тонкой ткани трусиков и нежному животику, который под ними прощупывался. А потом проворная ручка Сильвии услужливо расстегнула верхнюю пуговку на ее шортах... Это позволило мне забраться за резинку трусиков и чуть-чуть поворошить волосики. Дотянуться дальше и, главное, глубже я не сумел, поэтому Сильвия, которая, должно быть, вовсе не боялась вызвать негативную реакцию своей нанимательницы, чуточку приподняв попку, спустила с нее до колен и шорты, и трусики.

- Ты не слишком торопишься? - спросила Марсела, впрочем, довольно благодушным тоном. - Иди-ка для начала запри дверь в каюту...

Сильвия послушно встала, отчего ее шорты и трусики просто-напросто съехали вниз до лодыжек. Лейб-медикесса изящно переступила через них, и я смог посмотреть, хотя и через плечо Марселы, на то, как элегантно покачиваются из стороны в сторону абрикосового цвета половиночки с молочно-белым треугольным отпечатком трусиков.

Марсела, конечно, этот взгляд заметила, но никакого недовольства на ее лице не отразилось. Куда там!

- Нравится? - заговорщицки прошептала владелица "Cooper shipping industries". - Чудо-девочка! Какие ножки стройненькие, правда? И умеет такие штучки - диву даешься...

Голос, которым Марсела рекламировала свою служащую, вполне подошел бы владелице борделя. Я, конечно, никогда не забывал, что Марсела в молодости была весьма дорогой хайдийской шлюхой и по таксе, утвержденной, должно быть, Хорхе дель Браво, стоила аж до семисот долларов за ночь. Так что я выслушал, несомненно, профессиональную оценку.

Сильвия повернула защелку замка и пошла обратно. Естественно, что при этом она стала хорошо видна спереди и, чтобы усилить впечатление, сбросила с себя маечку и треугольнички, обозначавшие бюстгальтер. Выпуклые, некрупные, но очень кругленькие грудки и приятный, аккуратный животик прямо-таки ласкали глаз. Но самой любопытной деталькой было, конечно, пространство пониже пупочка. Из волосиков, которым там полагалось быть, путем фигурного бритья был сооружен некий гребешок, обрамлявший края самой главной щелочки. Эдакий "ирокезик", какими когда-то щеголяли панки. Только у тех такие штуки были на головах. Посередине гребень, а с краев все сбрито наголо.

- Симпатичная, верно? - мурлыкнула Марсела. - Клянусь, что ты успеешь и посмотреть, и потрогать. Но ты ведь и меня, бедную старушку, не должен забывать...

Расстегнув все четыре пуговки на моей рубахе, "бедная старушка" мягко распахнула ее и прилегла мне на грудь. Голенькая и грациозная Сильвия проскользнула к изголовью, забралась на кровать, приподняв подушку и уложив ее себе на ноги вместе с моей головой. В то время, как Марсела, шумно и учащенно дыша, елозила по моей груди своими ласковыми и пышущими жаром сдобными булочками, ее помощница, в очередной раз проявив услужливость, плавно вытянула из-под моей спины рубаху и сбросила ее с кровати на кресло. А потом осторожные и баловные ладошки Сильвии стали почти невесомо, но волнующе скользить по моим плечам, прокатываться пониже, туда, где Марсела, жадно посапывая, совершала вращательные движения бюстом. При этом, как мне показалось, любвеобильной Сильвии было, пожалуй, одинаково приятно гладить и мои плечи, и Марселины груди. А та, в свою очередь, поймав эти шаловливые, издающие тонкий клубничный аромат пальчики, прижала их сперва к своим губам, потом к моим...

- Наша маленькая фея... - елейно прошелестела Марсела. - Не правда ли, без нее было бы скучнее?

Я балдел. Слов не было - не выговаривались. Кондиционер создавал в каюте умеренную прохладу, но мне становилось все жарче и жарче.

Марсела приподнялась, встала с кровати и демонстративно медленно по-моему, впрочем, кое-какие объективные обстоятельства тоже мешали ей действовать быстрее - спустила шорты и трусики. Подбоченясь и поставив ноги несколько шире плеч, она немного полюбовалась собой и произнесла.

- Ну, хватит играть больного, Анхелито! Вспомни, каким мужчиной ты был когда-то!

Да, игру в умирающего надо было заканчивать, поскольку все что надо было в полной боевой готовности и передержка была ни к чему. Я пружинисто соскочил со своего "смертного одра". Маленькая фея вспорхнула следом за мной, приготовившись, видимо, оказывать медицинскую помощь.

Вплотную подойдя к тяжко дышащей, плавящейся от внутреннего жара Марселе, я обнял ее гладкие тяжеленькие телеса и припал ртом к пухлым, влажным и сладковатым губкам. В этот момент Сильвия обняла меня сзади и ловкими пальчиками ухватилась за последние остатки одежды, которые держали в неволе то, что по терминологии семейства Бариновых именовалось "главной толкушкой". Ж-жик! - распахнулась "молния". Чик! - расстегнулась пуговка Ш-ших! - шорты и плавки очутились на полу, а ладошки Сильвии нежно-пренежно, осторожно-преосторожно сцапали все, что в результате этого очутилось на воле. И тихонечко так, неназойливо стали шебаршиться там, между нашими с Марселой животами. Грудки маленькой феи истомно потерлись о мои лопатки, животик погладил пониже спины, а "ирокезик" волнующе пощекотал.

Да здравствует свобода! Несмотря на все прочие случаи жизни, которые в основном переживались не мной лично, а Брауном, посаженным в мою шкуру, такого бесстыдства, которое на меня накатило, я что-то не припомню. Даже мысль о том, что Ленка сейчас находится всего в десяти шагах отсюда по прямой, в каюте напротив, меня не могло остановить. Сама, зараза, виновата. Надо мужиков естеством, а не колдовством держать.

Поэтому я с чувством глубокой нравственной правоты повлек Марселу, а заодно с ней и Сильвию, цепко державшуюся за мой инструментарий, к постели. Как-то непроизвольно я перешел с английского на родной Марселин жаргон района Мануэль-Костелло, потому что он лучше других подходил к такого рода ситуациям. Да и Марселу этот специфический диалект будоражил крепче, поскольку напоминал о временах бурной юности. В русском переводе получился бы сплошной мат с небольшими вкраплениями нормативной лексики, к тому же часть фраз даже испано-язычной публикой могла быть понята неправильно или произвести не то впечатление, которое следует. Например, если даже хайдийке, но уроженке другого района Сан-Исидро кто-либо, сверкая глазами и тяжко сопя, пообещает. "Я проткну тебя от задницы до горла, распорю брюхо и выгрызу из него всю требуху!", то она скорее всего завопит. "Караул, насилуют! Полиция, держите маньяка!" или что-то в этом роде. А вот если ту же устрашающую фразу услышит уроженка Мануэль-Костелло с улицы Боливаро-Норте, разумеется, из уст своего земляка, то у нее тут же учащенно забьется сердечко и охватит его не страх, а предвкушение умопомрачительных любовных безумств. Такая вот штука лингвистика.

Да и вообще, если сказать по правде, руками и губами (языком, впрочем, тоже) я действовал в основном молча. Хоть и говорят, что женщина любит ушами, но это относится прежде всего к тем, кто только что познакомился. У нас с Марселой знакомство было давнее, поэтому тут всякие звуковые раздражители играли роль второстепенную.

- Я так ждала этого! - шептала Марсела через каждые полторы секунды, пока мы добирались до кровати. - Я отгрызу тебе петуха!

Само собой, что и это была гипербола.

Я прямо-таки вмял ладони в ее пышную спину, скользнул ими книзу, туда, где просматривалась зыбкая, в складочках, талия, потом докатился до большущих прохладных половинок. Потом переехал вверх к плечам, выскользнул из подмышек, подхватил на ладони объемистые гладкие шары. То, что было ближе к промежутку, загорело побольше, до шоколадного оттенка, то, что чаще укрывалось под верхней частью купальника, - только до цвета кофе с молоком.

Пока я облизывал языком и пощипывал губами эти самые шарики - по калибру чуть-чуть поменьше тех, которыми в кегельбане орудуют, - Марсела, ухватив меня за бока, выпятив и без того полненький живот, вращала бедрами. Сопя и мыча, она терлась пузечком о мой перед, точнее - о тот инструментарий, который оказался в цепких лапках беленькой феи.

Конечно, громадное большинство баб, как известно, предпочитает в половой жизни обходиться без ассистенток. Кстати, иметь по два-три мужика сразу, как Танечка Кармелюк (она же Вик Мэллори), вообще-то мечтает не так уж много дур, как кажется.

Да и сама Марсела в юности не была поклонницей многоместного секса. Во всяком случае, она не очень приветствовала появление Соледад, которая буквально по нахалке влезла к нам в постель. И хотя все, что потом произошло, она вряд ли вспоминала с отвращением, ей, как мне казалось, пришлось принять навязанную раскладку только из страха.

Однако, видно, времена изменились, характеры тоже. То ли присутствие рядышком совсем молодой бабенки заставляло ее самое быть поактивнее, то ли вообще начали всякие там инстинкты нездоровые проявляться - фиг знает.

Дотанцевав па-де-труа до койки, Марсела отшвырнула одеяло и привольно развалилась на простыне. У стеночки пристроилась Сильвия, которая улеглась на бочок и заняла совсем мало места. Я перебрался через откинутое в сторону Марселино бедро и в принципе считал, что можно начинать. Но тут ангельский голосок Сильвии заставил меня остановиться.

- Позвольте мне надеть на вас вот это...

Само собой, "вот это" оказалось ароматным французским презервативом с клубничным запахом. К тому же нежного розового, цвета. Марсела, улыбаясь, посматривала на то, как ассистентка накатывает средство защиты на прибор. Профессионально получалось, будто она лет сорок проработала на курсах по борьбе со СПИДом.

- Ну вот, - застенчиво улыбнулась феечка, - теперь, если можно, я помогу вам его ввести...

В принципе я был не против такого сервиса, но зачем девочке надрываться? Сам бы справился, не забыл как-никак, но Марсела, уже расслабленно раскинувшаяся в ожидании, приподняла голову и пробормотала:

- Доставь ей и мне это удовольствие...

Мне ругаться не хотелось. Даже было интересно, как у Сильвии это получится. Наша лейб-медикесса быстро, Как прыткая ящерица, вскочила на хозяйкин живот, взяла меня, мягко говоря, за самый корешок и плавно, не доставляя боли, потянула вперед. Другой бы, может, и упирался, а я мужик Покладистый. Особого восторга от того, что одна баба вставила мою хреновину другой, я не испытал. Но ситуация, конечно, любопытная.

После первых толчков Марсела сделала глубокомысленный вывод:

- Ты совсем не изменился!

Интересно, по сравнению с кем? С Коротковым-Брауном или с Брауном-Атвудом? И самое главное - каким местом она это определила? Хе-хе!

Со своей стороны, конечно, если быть до конца откровенным, я не смог бы ответить Марселе аналогичным комплиментом. Изменилась она, и даже очень. В чем-то к лучшему, а в чем-то наоборот.

Сразу надо предупредить, что мое мнение, конечно, на абсолютную объективность не претендовало. Потому как судил я и рядил со своей колокольни. С позиций человека, который вернулся к бабе, с которой последний раз трахался тринадцать лет назад. При этом я был тогда не самим собой, а Брауном - матерым мужиком, прошедшим огонь, воду и публичные дома Сайгона, Кейптауна и Солсбери, не считая родных американских городов. С этой точки зрения Марсела, будучи в реальности немного постарше целомудренного, хотя и довольно крепкого парня Кольки Короткова, казалась Дику Брауну воплощением юной свежести. При том даже, что он имел информацию о ее профессии.

Да, Марсела была тогда юная, хрупкая, гибкая и очень подвижная в постели. Озорно смеялась, смешно сердилась, темпераментно ругалась и была жутко глупенькой во всех вопросах внешней и внутренней политики. Иногда трусила, иногда являла чудеса храбрости и очень надеялась на мудрость старика Брауна. Надо думать, и любила его тоже. Именно его - почувствуйте разницу! Коротков проснулся внутри родной черепушки только тогда, когда вся "Атлантическая премьера" уже накрылась медным тазом. И слава Богу, потому что иначе бы его, сопляка несчастного, сожрали бы тут в два счета. Но даже если бы и обошлось все, то вряд ли он сумел бы найти общий язык с этой дорогой и знающей себе цену девкой.

Конечно, теперь на Марселе было намного мягче лежать. Но... все-таки масса - мера инерции. И в физическом, и в социальном плане. Была маленькая девчонка, стала большая леди. Прибавила в весе и физически, и в обществе. Хотя, конечно, наверно, от физического веса пыталась избавиться, а общественный вес до гибели Брауна-Атвуда был ей не особо нужен. А вот теперь...

Вроде бы уже вся горела, пыхтела, сопела, а теперь лежит без реакции. Надо ж хоть чем-то ответить на мое усердие. Вроде бы и мокро внутри, хоть и не разберешь через резину в смазке... Может, на основе конкуренции чего-то поменяется? Я оставил Марселу в покое и без долгих размышлений подтянул к себе послушную Сильвию.

- Правильно, - услышал я тихое одобрение хозяйки, - ты сделал то, что нужно.

Кому? Мне или ей? Ну, тут мне было некогда разбираться, уж очень трепетна и податлива была эта молодушка. Установить ее на коленки и локоточки, взяться за бедра и - тык снизу! У-ау! Вот это игрушка!

- А-а... А-а... А-а... - запела маленькая фея, выгнув шейку. Она, очаровательно прогнувшись в талии, стала ужас как интенсивно толкаться попкой, очень отчаянно, бесстыдно и азартно. Конечно, я тоже не сачковал и вовсю шлепал животом по ее гладеньким половинкам. Само собой, от такой партнерши не заскучаешь, и времени на всякие воспоминания и размышления уже не хватало.

Интерес к жизни как-то повысился, я сам себе показался молоденьким и стал забывать о том, что еще недели не прошло, как я из комы вышел. Если, конечно, это действительно была настоящая кома, а не какое-то иное состояние, которому медики еще не придумали названия.

- Йя! Йя! Йя! Йа-йа-йа-йа-а! - с быстро нарастающим темпом завизжала Сильвия. - Йа-а-а-а!

Феечка расслабленно нырнула вперед, и я решил ее отпустить. После того, как я довел до кондиции эту шибко горяченькую девочку, мне было в принципе наплевать на Марселу, кончит она сегодня или нет, лишь бы эта ведьмочка-феечка меня раньше времени не выдоила. Но еще по ходу траханья с Сильвией краем глаза я все-таки увидел, что Марселу этот процесс не оставляет равнодушным. Не в смысле того, что она ревнует или сердится. Нет, она прямо-таки любовалась всем этим делом со стороны, положив ладони на низ живота и усердно поглаживая ими то ляжки, то мохнатое место между ногами. Надо думать, она не хотела совсем остывать.

- Я опять к тебе... - Марсела на сей раз потянулась ко мне жадно, жарко обхватила руками и ногами. И когда "толкушка" довольно грубо воткнулась куда следует - на сей раз уже без помощи Сильвии! - миссис Браун так заходила ходуном, что все мои предположения о том, что она утратила прежнюю лихость, разом были опровергнуты. Нет, Марсела просто хотела удовольствие растянуть. В этом-то и отличие ее высокого и зрелого профессионализма от пылкой романтики Сильвии. Девочка пшикнула и сгорела, а бывалая леди только разогрелась.

Хорошо, что каютная кровать была крепко привинчена к полу, да и вообще сконструирована с расчетом на всякие там бортовые и килевые качки. А то вообще поломали бы мы ее на хрен. Шибко уж мощными получились все эти колебательные и возвратно-поступательные движения. Ну, известно, масса - мера инерции. Сдвинуть трудно, а как попрет - не остановишь. Три раза Марсела окатила меня тепленьким и так при этом стонала, что я даже боялся, не прибежит ли охрана спасать хозяйку от супостата. Но охрана не прибежала - должно быть, все понимала. Так что и мне дали возможность спокойно дойти до финиша.

- Уф-ф! - только и выдохнул я, устало скатившись с Марселы в промежуток между ней и Сильвией. Феечка, как видно, еще переживала свой собственный фейерверк и в наших делах не участвовала.

Только тут, когда наступили приятная усталость и расслабление, меня клюнула неприятная мыслишка. Партнерши так орали, что не услышать их через коридор и две двери было просто невозможно. Мне лично все было по фигу, если бы не Ленка. Злая идея наказать Хрюшку за самоуправство уже не казалась мне слишком симпатичной и не поднимала меня в собственных глазах. Нет, я не очень сожалел о своем поступке и не шибко каялся в своих грехах, но предпочел бы, чтобы Хавронья о моих хулиганствах не знала.

- Мы не слишком шумели? - осторожно поинтересовался я.

- Здесь хорошо вышколенный персонал, - благодушно ответила Марсела. - Нас не станут беспокоить.

- Если вы смущаетесь той дамы, которая в каюте напротив, - догадалась Сильвия, - то можете не беспокоиться. Она проспит до утра.

- Вы в этом уверены, Сильвия?

- Абсолютно. Я дала ей умеренную дозу снотворного. Еще за ленчем.

- Это я ей приказала, - сообщила Марсела, - на тот случай, если ты еще не выбрал, с кем остаться.

Я немного успокоился. Раздражитель был снят, приятная усталость стала постепенно переходить в сонливость. Само собой, что момента окончательного погружения в сон я не уловил, но довольно быстро, еще не заснув полностью, стал ощущать, что меня вновь уносит в мир, где то ли выдумывал, то ли переживал в натуре свои чудеса четырнадцатилетний Майк Атвуд.

ДДурацкий сон № 11 Дмитрия Баринова.

Странное возвращение

На сей раз после вспышки я долго не мог открыть глаза. После предыдущих вспышек зрение возвращалось ко мне через пять-десять секунд. А в этот раз прошло уже несколько минут, но зрение не возвращалось. Мне даже показалось, будто я ослеп навсегда.

Но зрение все-таки вернулось. И не как-нибудь постепенно, а словно бы его кто-то выключателем включил. Поначалу, увидев окружавшее меня, я не поверил своим глазам.

Нет, не потому, что попал в космос на инопланетном корабле, не потому, что угодил на неведомую планету или перелетел в далекое будущее. Я просто очутился у себя дома.

Именно дома, на Земле, в США, в нашем штате, в нашем городе и в нашем доме. Там, где я всю жизнь прожил с родителями. Правда, почему-то черный ящик перенес меня не в мою комнату, а в мастерскую, которую мой отец оборудовал в подвале, рядом с гаражом. Точнее, я оказался в кладовке, отделенной от мастерской тонкой кирпичной перегородкой с фанерной дверью. В этой кладовке вдоль стен были сделаны стеллажи, на них отец хранил краски, лаки, кисти, пакеты с цементом, плитки, рулоны обоев, обрезки досок, гвозди и прочие материалы, которые могли понадобиться для ремонта или иных работ по дому.

Рядом со мной стоял все тот же черный ящик. В том, что именно он перенес меня сюда с "летающей тарелки", я ни на секунду не усомнился. Он чуточку изменился. То ли немного сузился, то ли вытянулся. Но это был он, и ничто другое в мире я с этим ящиком никогда не спутал бы.

Конечно, когда я понял, что мне не чудится и я действительно нахожусь дома, то очень обрадовался. Черт побери, какая же радость будет для моих родителей! Они ведь наверняка с ума сходят от горя! Да они уже за одно то, что я появился живым, подарят мне что-нибудь стоящее... А как мне будут завидовать все ребята! Только вот поверят ли они, что я был на корабле у инопланетян? А почему бы и нет! Ведь я привез с собой черный ящик! Ящик, который может исполнять ЛЮБЫЕ желания! Можно и без всяких родителей обзавестись чем хочешь: хоть "Кадиллаком", хоть "Роллс-Ройсом", хоть яхтой или даже собственным самолетом... Обалдеть! С этим ящиком мы можем стать миллиардерами, самыми богатыми в мире! Но пока его надо куда-нибудь спрятать. Иначе его могут украсть. Да и родителям лучше не показывать. А то чего доброго заберут и отдадут в распоряжение федерального правительства. Истинные патриоты Америки!

Я прикинул, что лучше всего спрятать ящик на нижнем ярусе стеллажей, там, где лежали главным образом ненужные вещи, за которыми отец не полезет и через год. Я распихал в стороны старье, затолкнул ящик в самый дальний угол и снова завалил все хламом - на это потребовалось минут десять.

- Майк! - Голос отца прозвучал как гром среди ясного неба. - Долго тебя еще ждать? Неужели для того, чтобы принести четыре шурупа, надо возиться целый час! Ты меня задерживаешь!

Яне поверил собственным ушам. Что это значит?

А значит это, что никто мне особенно и не обрадуется, потому что убеждены, что я ни в какой пещере не пропадал.

Конечно, я тут же подумал о параллельном потоке времени, про который говорил мистер Роджерс. Если бы я уже не возвращался однажды в буквальном смысле с того света, то, возможно, удивился бы еще больше и ни черта не смог бы понять. Но после того, как я узнал, что из-за покупки дивана с обивкой другого цвета или более дорогих по цене каминных часов может начаться ядерная война, и побывал в этом варианте будущего, мое удивление было на порядок меньше.

Больше того, я уже через минуту припомнил, в каком моменте прошлого сейчас нахожусь. Было это две недели назад, когда я еще был убежден, что в Пещеру Сатаны мы поедем с Крисом Конноли, а о Тине Уильяме знал только то, что она занудная физичка.

Отец, помнится, решил починить какой-то верстак у себя в мастерской и заставил меня ему помогать. Конечно, делать что-то всерьез он мне не разрешал, но постоянно посылал за чем-нибудь, что было в двух шагах от него. Одним словом, подай то, принеси это. И был момент, когда ему понадобились четыре шурупа.

Выходит, отец посылал меня за какими-то шурупами, и, если учесть его привычку все преувеличивать и проявлять нетерпение, то не больше, чем четверть часа назад. Ему и пять минут иногда кажутся часом. Стало быть, он думает, что там, в кладовке, тот самый я, который еще не бывал ни в Пещере Сатаны, ни на инопланетном звездолете. И это значит, что он ни на грош не поверит ни одному моему слову, если, конечно, я не покажу ему черный ящик.

- Майк, - еще более нервно произнес отец, - долго тебя ждать, черт побери?!

Я вспомнил, что тогда - в первой жизни, наверно, если можно так сказать, шурупы, которые я принес отцу, оказались слишком маленькими. Он отругал меня, сходил за шурупами сам, и только после этого я достоверно узнал, какого размера шурупы ему нужны.

Поэтому на сей раз я выбрал именно те шурупы и вышел из кладовки.

- Вот, я их нашел, папа!

- Молодец, - похвалил он, - если бы ты их не искал так долго. Неужели нужно было возиться полчаса?

Да, он действительно ремонтировал верстак. Тот самый, что две недели назад. Конечно, этих двух недель для него еще не прошло. Но выходит, поездка в Пещеру Сатаны еще впереди? Что же тогда получится? Мы опять потеряемся с мисс Уильяме, опять едва не погибнем в подземной реке, опять выйдем в подземный дом, опять найдем черный ящик? А потом, пережив ядерную войну, вернемся к мистеру Роджерсу, попадем в плен к инопланетянам? И, спасшись от них, я вновь окажусь в кладовке, а потом все закрутится по новому кругу?

Или же в этом потоке времени все будет совсем по-другому?

Первый шаг к тому, чтобы повторения не было, я уже сделал: принес отцу те длинные шурупы, которые ему были нужны.

- Возьми отвертку, два шурупа и вкручивай вот в эти отверстия, распорядился отец, - а я буду привинчивать вторую боковину.

Этого тоже в прошлый раз не было. Тогда я только стоял и смотрел, а все шурупы отец вкрутил сам. Интересно, как же все повернется дальше?

С шурупами я благополучно справился. Отец посмотрел на мою работу и показал большой палец: о'кей!

- Конечно, в четырнадцать лет ты мог бы делать работенку и посложнее, заметил он, - но, может быть, начнешь с этого. В твои годы я дня не мог провести без того, чтобы не смастерить что-нибудь. Мужчина должен уметь работать руками вне зависимости от того, чем он занимается на работе. Это придает уверенности, что, если дела пойдут хуже, ты найдешь себе дело. Даже если ты сумеешь поступить в университет и стать "пи-эйч-ди" (Philosophy doctor), это не значит, что в жизни тебе не придется быть столяром или автослесарем. Я тоже не родился тем, кем стал...

Вот это все было точно так же, как и в первый раз. Хотя, как мне показалось, тон его нравоучений сегодня был намного мягче. И, пожалуй, он с большим благодушием воспринимал мир. Наверно, потому, что в прошлый раз он думал, что его сын сущая бестолочь, раз не может сразу сообразить, какие шурупы нужны для того, чтобы отремонтировать верстак.

Припоминая, что было дальше, я помог отцу переставить отремонтированный верстак на его законное место. В этом смысле ничего не изменилось. Потом он велел мне идти мыть руки. Точно так же, как и в первый раз, мы закончили работу как раз к обеду. И блюда за обедом были такие же, и мама была одета в то же самое платье. Правда, в мороженом мне досталось не семь клубничин, а девять.

Разговоры за обедом велись примерно те же, но мне, конечно, было трудно вспомнить всякие мелочи. Две недели назад каникулы еще не начинались, и мать с отцом упорно убеждали меня, что мне надо хорошо закончить учебный год. Как и в прошлый раз, мне не давали раскрыть рот, но тем не менее, я слушал и не возражал, потому что мне надо было понять, как у меня обстоят дела в школе. Слава Богу, согласно тому, что я услышал, у меня не было серьезного ухудшения. Конечно, ругались из-за физики, но ситуация явно была не хуже, чем в прежнем потоке времени.

Все было бы хорошо, если бы я, желая уверить родителей в своем усердии, не сказал в конце концов:

- Папа, я же себе не враг! Крис Конноли не возьмет меня в Пещеру Сатаны, если я буду иметь плохие оценки!

- Какой Крис Конноли? - удивился отец. - Он же в прошлом году сорвался со скалы и погиб. Что ты говоришь, Майк?

Мама посмотрела на меня встревожено.

Я быстро сообразил, что родители могут потащить меня к психоаналитику.

- Ты в порядке, Майк? - спросила мама самым спокойным голосом, изобразить который ей стоило немалых усилий. - Ты не устал?

Мне показалось, что лучше будет, если я отвечу на вопрос матери, проигнорировав то, что спрашивал отец.

- Нет, мама, я не устал, у меня все в порядке.

- Но ты только что упомянул о Крисе Конноли, - сказал отец. - Откуда ты его знаешь?

- Он же преподавал у нас географию... - пробормотал я, уже чувствуя, что говорю чушь.

- Что ты мелешь? - Отец выпучил глаза. - Какая география? У вас все время преподавал географию мистер Тэд Джуровски. А Крис Конноли - вожак этих наркоманов-хиппи, которые устроили акцию протеста против войны во Вьетнаме. Они залезли на пятисотфутовую скалу и вывесили на ней лозунги. А Крис от ЛСД-25 совсем одурел и решил, будто может летать. Вот и свалился. Но я понятия не имел, что ты был с ним знаком. Признайся, ты куришь траву?

- Н-нет, - пробормотал я. Наверно, это получилось так жалко и так испуганно, что мой отец тут же убедился в полной правоте своих предположений.

- Куришь или нет? - взревел он, соскочив с места, и схватил меня за шиворот.

- Билли! - испуганно вскрикнула мама. - Ты его задушишь! Я тоже насчет этого беспокоился, но сказать ничего не мог. Тут отец внезапно отпустил меня и сказал:

- Нет, марихуаной не пахнет... Может быть, ты жрал какие-нибудь таблетки? Говори!

- Ничего я не ел! - завопил я.

- Врешь! - заорал отец. - Теперь я понимаю, что ты полчаса делал в кладовке! Ты сперва разыскивал свои таблетки, потом принимал их, а потом прятал.

- Неправда! - завизжал я.

- Успокойтесь, мальчики! - замахала руками мама. - Неужели тебе не надоело всех подозревать. Билли? Ты можешь хотя бы дома не быть полицейским?

Теперь уже я обалдел от известия о том, что мой отец - полицейский. В той жизни, из которой я, по-видимому, навсегда ушел, он содержал небольшой магазин.

- Папа! - сказал я. - Разве ты не бизнесмен?

- Я пятнадцать лет работаю в полиции! Ты еще не родился, когда я уже там работал! - В глазах отца ярость уже сменялась беспокойством. - Что с тобой? Ведь до обеда все было нормально...

- Да я и сейчас нормальный, папа! Только если я расскажу всю правду, ты подумаешь, что я сумасшедший.

Тут меня осенило: покажу родителям черный ящик! Пусть даже они и отберут его у меня, но зато будут знать, что я не вру.

- Пойдемте! Я покажу вам, что прятал в кладовке... Родители последовали за мной.

В кладовке я тут же полез на нижний ярус стеллажей, раскопал кучу хлама и вытащил ящик.

- Вот, - сказал я. - Видите?

- По-моему, это корпус от старого аккумулятора, - произнес отец.

Мама поглядела внимательнее и сказала:

- Нет, Билли, это что-то другое. Она закупорена со всех сторон.

- Если просунуть палец в кольцо... - начал объяснять я, поставил ящик на попа и похолодел... Никакого кольца там, где оно всегда находилось, не было. Нет, оно не отвалилось. Если бы кольцо отвалилось, то остались бы пазы, в которых оно держалось. Или хотя бы след от них. Но на торце ящика не было ничего, лишь гладкая, не то металлическая, не то пластмассовая поверхность.

- Какое кольцо, Майк? - удивилась мама. - Где ты его видишь?

- Оно было здесь. - Я ткнул пальцем в пустое место. - И если просунуть в него палец, то можно было просить чего угодно и исполнялось любое желание...

- Это такая игра? - спросила мама, видимо, считая, что мне семь лет.

- Нет, это не игра, мама! Этот ящик действительно исполнял желания, иначе бы я не увиделся с вами никогда...

Отец тем временем вертел в руках ящик. На его лице отразилось недоумение.

- Странная штука! С какой свалки ты ее притащил, Майк? Не то металл, не то пластмасса... Непохоже, чтобы эта штука была литой, но и швов не видно.

- Ее сделали инопланетяне с "летающей тарелки"! - выпалил я, хорошо понимая, что выгляжу идиотом.

- У него бред. Билли... растерянно пробормотала мама. - Может быть, вызвать врача?

- Нет, подожди, - сказал отец, пощелкав ногтем по ящику. - Готов держать пари, что ни один инженер не скажет, из чего эта штука сделана. Может, попробовать ее вскрыть?

- Ничего не получится, папа, - предупредил я.

- Посмотрим. У меня есть чем проверить эту дрянь на прочность.

- Осторожнее, Билли! - заволновалась мама. - Может быть, это взрывается?

- Не волнуйся. Я просто попробую поцарапать ее алмазом. Мы пошли в мастерскую. Отец вытащил из ящика с инструментами алмазный стеклорез и провел им по одной из стенок ящика. Раз, другой, третий, каждый раз с большей силой нажимая на инструмент.

- Да... - протянул он. - Похоже, тут что-то сверхтвердое. А ну-ка, попробуем с ружейным маслом...

Он налил на поверхность ящика несколько капель из масленки, после чего снова попробовал поцарапать неподатливый материал. Ничего из этого, конечно, не вышло.

Отец поставил передо мной табурет и сказал:

- Садись. Рассказывай все, что ты хотел рассказать. Мы не будем тебя перебивать...

- Дэдди! Мамми! - пробормотал я. - После того, что я уже знаю, мне кажется, что вы ни черта не поймете. Тина Уильяме вам известна?

- Ну, это же твоя учительница физики! - удивленно сказала мама.

- Слава Богу, а то я уж думал, будто она в этой жизни стала воровкой или еще кем-то похуже... - произнес я обрадовано.

- Как ты сказал? - переспросил отец. - В этой жизни? А что, была какая-то другая?

- Да, папа! Понимаешь, мы жили в этом же доме, и ты, и я, и мама - все мы были такими же, но многое было совсем не так. Крис Конноли был учителем географии в нашей школе, а Тэд Джуровски работал гидом в Пещере Сатаны. А ты, папа, был вовсе не полицейским, а содержал магазин на Балтимор-роуд.

- Хм... - удивленно произнес отец. - Вообще-то когда я вернулся из армии в сорок восьмом, то хотел его купить. Но у меня не хватило денег. Конечно, мне тогда предлагали хорошую сумму, но уж слишком грязные были деньги... Я немного поработал руками, а потом нашел место в полиции. Теперь я уже лейтенант.

- А я кем была в той жизни? - спросила мама.

- Домохозяйкой, - ответил я.

- Для меня нет альтернатив, - вздохнула миссис Атвуд. - Извини, что перебила.

- Значит, говоришь, мистер Джуровски работал гидом в какой-то пещере? Никогда не слышал такого названия - Пещера Сатаны. Это где, в Апалачах?

- Нет, это совсем недалеко отсюда. Одна компания превратила эту пещеру в туристический центр.

- В наших горах? Я наверняка бы знал. Да и весь город тоже. Ни Пещеры Сатаны, ни Пещеры Дьявола в наших горах нет. И уж во всяком случае, нет туристического центра.

- Вот видишь, а в той жизни такая пещера была, и в ней создали туристический центр. Там показывали гроты, подземное море, "Колодец Вельзевула", "Трон Сатаны". И нас повезли туда на экскурсию. Крис Конноли тот, тамошний, - сначала хотел взять только самых лучших учеников по географии и тех, кто смог сдать тесты по спелеологии. Но потом он на тренировке сломал ногу и поехать не смог. И поэтому поехал весь класс с Тиной Уильямс. Она все время боялась, что кто-нибудь потеряется, а на самом деле потерялась сама. Правда, вместе со мной. Мы там упали в подземную реку, она нас унесла куда-то далеко. А потом был обвал, но нас не убило, и мы по сухому руслу прошли в грот, где стоял подземный склад торговцев наркотиками. В нем было несколько боксов размером раза в три больше, чем наша кладовка, и стояли картонные ящики с кетчупом в банках. В первых двух рядах был кетчуп, а в остальных порошок в пакетах - не то кокаин, не то героин...

- Стоп! - сказал лейтенант Атвуд. - Кетчуп! Вот оно что!

- Папа, это же было в той жизни, - напомнил я.

- Неважно, сынок. Кое-что могло происходить и в этой, Ладно, продолжай, пожалуйста.

- Так вот, там, под землей, у наркоторговцев был сторож, который прятал в озере ящик. Но после того, как река пробила завал, вода стала фонтаном бить в озеро, и оттуда полетели камни. А этот охранник упал в озеро и утонул. Тина Уильямс утащила ящик, и мы принесли его в подземный дом. Но тут все стало затоплять водой. Мы бы утонули, если бы я случайно не зацепился за кольцо ящика и не подумал, что очень хочу быть на поверхности земли. Иное вместе с мисс Уильямс вынесло наверх. Только вспышка - бац! - и мы вместо пещеры оказались в лесу. Потом захотели, чтобы одежда высохла, потом - чтобы появился "Кадиллак", такой, как мы видели в салоне у мистера Логана...

Я очень торопился, чтобы успеть рассказать все, прежде чем отец или мать окончательно убедятся в том, что я свихнулся. Но, как ни странно, хотя мой сбивчивый рассказ действительно очень напоминал бред сумасшедшего, отец прислушивался к нему со все большим интересом. Вероятно, это потому, что теперь он был полицейским и умел разбираться в том, кто псих, а кто нет.

- Логана? - переспросил отец. - Значит, в той жизни Логан содержит автосалон? Там ему повезло больше. Сейчас он работает клерком в автосалоне Тима Бэрона. Мы там с тобой действительно были и рассматривали "Кадиллак" 1969 года.

Мне было приятно узнать, что отец моего дружка Дуга владеет автосалоном, а не работает рекламным агентом, но я не стал останавливаться и продолжил рассказ:

- "Кадиллак" появился, но мы на нем не поехали, а попросили ящик, чтобы он перебросил нас прямо сюда. Мы попали на площадку автосалона, и тут мисс Уильямс решила, что надо отправиться к ее приятелю Милтону Роджерсу, который работает в NASA, и показать ему этот ящик. И мы перелетели прямо туда. Сначала нас встретила очень злая миссис Роджерс, которая подумала, будто мисс Уильяме - любовница ее мужа. Тогда мисс Уильямс приказала ящику, чтобы он превратил миссис Роджерс в собаку. Потом приехал сам Роджерс и стал смотреть ящик, но как раз в это время началась ядерная война и почти всех убило, кроме меня. Но я дотянулся до ящика, и он перебросил меня в другой поток времени, туда, где война не должна была начаться. Зато туда прилетели инопланетяне. Огромные, ростом в десять футов, черные и искрящиеся. Они утащили нас на "летающую тарелку" и там превратили всех, кроме меня, в какие-то светящиеся морковки...

После этих слов я посмотрел на родителей. Если бы мне кто-нибудь начал нести подобный вздор, я бы точно позвонил по телефону скорой психиатрической помощи. У матери такое намерение уже вовсю просматривалось, но отец был весь внимание. Судя по всему, он вовсе не считал мои россказни полным идиотизмом.

- Ну и как же ты оттуда выбрался? - спросил он на полном серьезе.

- На этих инопланетян напали другие. Они стали стрелять друг в друга иглами и крестами. Потом все куда-то исчезли, и я остался один. Тогда я нашел этот ящик, продел палец в кольцо и захотел очутиться дома. А потом оказался у нас в кладовке и услышал, как ты меня зовешь. Вот и все.

- Боже мой! - воскликнула мама. - Я все поняла! Билли, мы с тобой родили вундеркинда! Если записать все фантазии Майка, то получится фантастическая повесть. По ней в Голливуде снимут фильм, и мы получим миллион долларов!

- Это не фантазия, - перебил ее восторги отец. У него было очень серьезное лицо.

- Ты хочешь сказать, что все эти чудеса из сказок были на самом деле? По-моему, отцовскому заявлению мать изумилась даже больше, чем тому, что я наговорил.

- Этого я пока не знаю, - загадочно ответил отец, - но то, что три незнакомых человека разного возраста рассказывают похожие вещи, я не могу воспринимать как вранье.

- А что, разве еще кто-то видел инопланетян? - удивилась мама.

- Две недели назад наши ребята задержали некоего Боба Ламберта, безработного, который в нетрезвом виде учинил драку в баре. Когда стали разбираться, в чем причина побоища, Ламберт заявил, что рассказывал собутыльникам о том, что видел на пустыре у заброшенной лесопилки каких-то типов ростом в десять футов. Те подняли его на смех, а Ламберт завелся, ударил кого-то по морде, и началась потасовка. Конечно, никто не мог поручиться, что Ламберт не врет о причинах драки, но при опросе свидетелей оказалось, что он действительно молол какую-то чушь про пришельцев, и драка началась после того, как над ним посмеялись. Я не очень хорошо помню, что там написано в показаниях Ламберта, но он вполне подробно описал тех, кого он видел. Мы тогда подумали, что ему спьяну могли и черти померещиться. Но вот что приключилось на прошлой неделе. Нам сообщили, что в соседнем штате угнана машина и угонщик может появиться в нашем графстве. Автомобиль нашли, причем парень, которого задержали, утверждал, будто угнал машину, спасаясь от инопланетян. Он тоже говорил про десять футов роста, про искры зеленого цвета, про какие-то голубые лучи. По его словам, его друга таким лучом втянули в "летающую тарелку". При этом вроде бы этот второй парень превратился не то в светящуюся сигару, не то в сосиску. Но потом пропавший нашелся и ничего не подтвердил. По его словам, он всю ночь проспал и никуда не выходил из дома. Угонщика увезли в его штат, и сейчас он там сидит под следствием, поэтому что было дальше, я не знаю. И вот то же самое я слышу от родного сына. Это все неспроста...

- И что ты думаешь делать?

Отец только хмыкнул.

- Ты меня торопишь. Так просто такие вопросы не решаются. Мне не хотелось бы угодить в отставку по причине психического расстройства. Если я начну убеждать начальство, что речь идет об инопланетянах, мне обеспечено как минимум направление на психиатрическую комиссию. По-моему, надо просто предложить кому-то из чиновников сравнить показания Боба Ламберта, того парня из соседнего штата и твои. Ну а потом показать ящик.

- Неужели ты думаешь. Билли, что кто-то будет этим всерьез заниматься? нахмурилась мама.

- Конечно, шансов мало. Главное - ящик. Им могут заинтересоваться. Хотя бы только тем, из чего он сделан. Это может и промышленников заинтересовать, и военных.

- И шпионов тоже, - встревожено сказала мама. Отец утвердительно кивнул.

- Ты права. Если все, что говорил Майк, - правда, то владелец этой штуки может стать Богом.

- Мне страшно. Билли, - испуганно произнесла мама.

Мне тоже стало отчего-то очень страшно. Почти как тогда, когда в доме у мистера Роджерса вдруг стало темно, а потом появились пришельцы. Почему-то я вдруг понял: они возвращаются, приближаются к нам неведомо откуда. Наверняка этот вроде бы беспричинный страх ощутил и отец. Но ни он, ни мать еще не знали ничего о том, что означает этот страх, а я знал. Эх, будь на ящике кольцо, я бы знал, что делать!

Тем не менее, я все-таки ухватился за ящик двумя руками: одной - за одну длинную грань, другой - за противоположную. И ощутил, что ящик быстро нагревается! Именно в этот момент мне очень сильно захотелось, чтобы на ящике было кольцо.

И тут произошло то, чего я не ожидал. Точно в середине торцевой стенки ящика твердая поверхность неизвестного материала вдруг выпучилась в виде небольшого непрозрачного пузыря, который стал быстро раздуваться и превратился сперва в полусферу, а потом в сферу диаметром примерно в один дюйм. Еще через пару секунд сфера стала менять форму, сплющиваться и, в конце концов, превратилась в хорошо знакомое мне кольцо, продетое через цапфы.

Конечно, я тут же просунул палец через кольцо и пожелал, чтобы пришельцы не смогли прорваться на Землю. Может быть, я просто пожелал, чтобы исчез страх. Не знаю, мне трудно было оценить свои действия и мысли, потому что на все это я потратил десять секунд, не больше.

Вспышка! Она была очень яркой, но на сей раз я не потерял зрения даже на пару мгновений. Только в сам момент вспышки зажмурился, а потом тут же открыл глаза.

Мать и отец недоуменно переглядывались, вокруг ничего не изменилось. Скорее всего, в окружающих домах вспышку, происшедшую у нас в мастерской, никто не заметил, а если и заметил, то принял ее за искру электросварки. Но страх исчез, и я отчего-то был убежден, что теперь никакие инопланетяне - ни те, что стреляли зелеными иглами, ни те, что стреляли белыми крестами, - уже не появятся.

- Это... он сработал? - произнес отец, поморгав глазами и увидев, что я держу ящик за кольцо, просунув в него палец.

- Да, - пробормотал я, еле ворочая языком от удивления. Удивился я, конечно, не тому, что ящик сработал, и даже не тому, что мне удалось восстановить на нем кольцо. Удивился я тому, насколько ящик уменьшился в размерах. Теперь его и ящиком было трудно назвать. Предмет, вписывающийся в объем 10х5х5 дюймов, проще, наверно, назвать коробкой. Вообще-то мне и раньше казалось, что ящик способен немного увеличиваться и уменьшаться, но сейчас это уже явно не казалось, а было фактом.

- Он стал совсем маленьким, - произнесла мама. Теперь это шкатулочка какая-то...

- Что ты ему приказал? - спросил отец.

- Мне показалось, что всем нам стало жутко. Так было, когда там, в той жизни, появились инопланетяне. Вот я и захотел, чтобы они не смогли сюда прийти...

- Ты думаешь, он выполнил твой приказ?

- Не знаю, это трудно проверить.

- Но он действительно выполняет желания или только пускает вспышки?

- Раньше выполнял, а выполнит ли теперь - не знаю... Но можно попросить его сделать что-нибудь. Такое, чтобы было сразу видно, получилось или нет.

- Хорошо. Прикажи ему, чтобы здесь появилась бутылка "White Horse".

Вспышка! Виски появилось как раз на том верстаке, который мы отремонтировали перед обедом. Отец отвернул пробку и жадно сделал несколько глотков прямо из горлышка.

- Настоящее! - констатировал он. - Черт побери, Волшебная лампа Аладдина в наших руках!

- Может быть, попросить хотя бы десять тысяч долларов? - предложила мама. А то если ты будешь все время просить виски, эта лампа не принесет нам счастья.

Отец почесал лоб и сказал:

- Надо немедленно отвезти ящик губернатору штата, минуя промежуточные инстанции.

- Но ведь сегодня выходной. В канцелярии губернатора вряд ли есть кто-то, кроме дежурных чиновников, - напомнила мама.

- Я думаю, если они увидят то, что только что увидел я, то найдут его на дне моря или Большого Каньона.

Каюсь, но в этот момент я растерялся и не подсказал отцу, что ему надо просто просунуть палец в кольцо и попросить у коробки, чтобы она перенесла его прямо в столицу штата. Но он уже схватил коробку под мышку и перебежал в гараж.

- Билли! - взволнованно крикнула мама. - Осторожнее в дороге, до города два часа езды!

Я подбежал к автомобилю в тот момент, когда отец уже завел мотор.

- Оставайся с мамой! - велел он.

- Нет! - закричал я. - Ты многого еще не знаешь, мне надо ехать с тобой!

- Хорошо. - Он не стал упираться и позволил мне сесть на заднее сиденье.

- Ради Бога, осторожнее! - еще раз напомнила мама, когда мы выезжали из ворот...

Часть III. БОЛЬШАЯ ЭСТАФЕТА

Снова Гран-Кальмаро

Господин Баринов (он же Родригес, Рамос, Коротков, Браун и прочая, прочая, прочая) проснулся в гордом одиночестве. Похоже, партнерши не дождались его пробуждения и сбежали.

Я особо не тосковал. Меня больше интересовало, где мы находимся и почему я не слышу шума дизелей.

Оказалось, что для получения ответа на эти вопросы достаточно выглянуть в окно. "Дороти", должно быть, еще прошлой ночью или даже вечером ошвартовалась в бухте, приватизированной некогда еще мистером Джералдом Купером-старшим.

Бухта эта, как мне помнилось, была поделена молом на две части: купальную и портовую. Купальной зоны в мой иллюминатор видно не было, а вот портовую я сразу узнал. Правда, в прошлый раз "Дороти" стояла у среднего пирса, а в этот раз причалила у того, что ближе к молу. Два остальных из окна каюты просматривались очень неплохо. У ближнего стояло несколько маломерных катеров и спортивных яхт, у дальнего виднелся романтический силуэт двухмачтовой яхты "Си Игл4" с вооружением старинной бригантины, а также двух аппаратов на воздушной подушке. Утреннее солнце обрызгало легкой позолотой глянцевитую тропическую зелень, через которую просвечивали аккуратные дорожки, лестницы, фонтаны... Высунув голову в окно и посмотрев вдоль корпуса яхты, я увидел розовый особняк в стиле испанской колониальной архитектуры на склоне холма, похожего на мохнатого великана, сидящего по-турецки. Теперь, стало быть, все это перешло к Марселе и... Майку Атвуду. Нечего разевать рот на чужой каравай. Хватит того, что мне и так из фонда О'Брайенов кое-что причитается, если, конечно, Чудо-юдо не лишил меня наследства за аморальное поведение. Опять же из средств за продажу "Rodriguez AnSo incorporated" шейху Абу Рустему тоже какие-то бабки должны быть...

Размечтавшись о том, что и за что мне следует, я как-то упустил из виду все сложности жизни, и на некоторое время она мне показалась совсем прекрасной. Зато когда я о них вспомнил, мне ненадолго захотелось стать обладателем такой коробочки, какой пользовался Майк Атвуд. Хотя бы для того, чтобы заказать себе бутылку водки и, выжрав ее, не думать о всяких там "джикеях", "койотах", "куракинцах", "сорокинцах", "чудо-юдовцах", которые могли быть уже на подходе или на подлете к Марселиной вилле. Но еще больше мне не хотелось думать о грядущих разборках с Еленой Ивановной - то было вообще страшнее атомной войны.

Поэтому утро я начал с душа. Надо было смыть все грехи, счистить, ликвидировать, и как можно скорее. Однако оттереть от кожи смешанный аромат Марселы и Сильвии мне не удалось. Может быть, окружающие его и не почуяли бы, но я все время ощущал. Правда, почти на уровне обонятельного глюка.

Говорят, что, когда кажется, надо креститься. Я уже знал, что народная мудрость в данном случае обычная злая ирония. Если совесть нечиста, любое крещение, перекрещивание, стучание головой об пол, целование крестов и икон и все иные ритуальные действа помогают улучшить морально-психическое состояние даже меньше, чем мертвому припарки.

Одевшись, я вышел из каюты и тут же был встречен одним из охранников, флегматично жевавшим жвачку.

- Леди приказала проводить вас в дом, как только вы проснетесь, сэр, доложил он.

- О'кей, - кивнул я, - провожай. Кстати, дама из каюты напротив уже проснулась?

- Она уже на берегу, сэр.

Ну хоть тут один повод для волнения был снят. Было у меня сомнение насчет слов Сильвии, которая говорила, что дала Ленке снотворное. Кто ее знает, могли ведь и не снотворное дать, а что покрепче. Впрочем, кое-какой холодок все-таки оставался. Этот "Майк Тайсон" из охраны и приврать мог по приказу хозяйки.

В общем, в сопровождении бугая я вышел на палубу и спустился по трапу на пирс. Экипаж яхты помаленьку наводил марафет на своем судне - кто палубу драил, кто копался в механизмах. Словом, ребята были заняты делом, но тем не менее, когда я проходил мимо, все принимали вертикальное положение и приветствовали:

- Доброе утро, сэр!

Уже удаляясь от яхты, я немного поразмышлял над этими приветствиями. То ли Марсела набрала себе в экипаж совершенно новую публику, которая никогда в жизни не видела Брауна-Атвуда, то ли все эти ребята тоже были загипнотизированы. Короче, видели перед собой не меня, а прежнего босса.

Впрочем, могло быть и так, что этим исполнителям было начхать, кому служить, лишь бы зарплату платили вовремя. И уж тем более их мало волновало, какого хахаля завела на сей раз хозяюшка.

По прямой до розового особняка было не так уж и далеко - каких-нибудь метров двести. Я бы с удовольствием прошелся пешком по лестницам через балюстрады с фонтанчиками, но, должно быть, охрана получила указание таких прогулок не допускать. Может быть, опасались, что в воздухе появятся дельталеты Куракина. Поэтому сопровождающий подвел меня к закрытому и, по-моему, бронированному лимузину, в котором зевали еще два бойца в униформе, с кобурами на поясе и столь же крупный по размерам темнокожий шофер в белой рубашке с коротким рукавом, в белой фуражке и при галстуке.

- Прошу вас, сэр! - Парни открыли передо мной заднюю дверцу этого, по-русски говоря, "членовоза" и, когда я устроился на заднем сиденье, быстренько попрыгали на свои места согласно боевому расписанию. Шофер прокатил нас по S-образной дорожке длиной километра в полтора - на автомобиле, как известно, и семь верст не крюк.

Эта поездка была недолгой, но познавательной. Например, на меня произвели должное впечатление замеченные мною охраннички, прогуливавшиеся по округе с собачками и рациями. В одном месте, на травянистом откосе у поворота дороги, мое внимание привлек весьма малозаметный бугорок. Ручаться за то, что там не пряталась скрытая огневая точка для снайпера, пулеметчика или гранатометчика, я бы не стал. Похожую хреновину я усмотрел и поблизости от другого изгиба дороги, только нацелена она была, должно быть, в противоположную сторону. Марсела, видимо, всерьез готовилась к обороне, и думается, что ее беспокоили не хилые гран-кальмарские рэкетиры, а кто-то посерьезнее.

Лимузин, как говорится, "без замечаний" доехал до ворот подземного гаража, которые перед ним предупредительно открыли, и, заехав внутрь, подкатил к лифту. Основной сопровождающий отворил дверцу, выпустил меня из машины. У лифта дежурила смугленькая цыпочка, изобразившая самую обворожительную улыбку, которую могла позволить себе за здешнее жалованье. Прочая охрана осталась у лимузина, а основной поехал со мной и цыпочкой на лифте.

На втором этаже верзила сперва вышел сам, потом дозволил выйти мне небось опасался, что супостат может поджидать в холле. Цыпочка что-то пролепетала вслед, но я не разобрал, что именно.

Конечно, тут было малость пошикарнее, чем в нашем чудо-юдовском особняке. Все-таки Сергей Сергеевич был советским уроженцем и от этого маленько утилитаристом. В смысле того, что шибко большую роскошь допускал только там, куда ходили посторонние люди. Была у него в центральном подъезде "зона приемов", куда заезжали кое-какие отечественные и импортные граждане, господа и бывшие товарищи. Там и мебеля стояли под антиквариат, и картины висели, и бронзовые светильники имелись. Во всех прочих местах оборудование было попроще, на средний класс, что называется, типовое. А излишества, сказали нам, ежели хотите, сынули, можете ставить за свой счет. Само собой, что брательник делал кое-какие потуги, ежели не получал пендалей от Зинки, а я даже и не порывался. Конечно, иногда Хрюшка о чем-нибудь эдаком мечтала, но едва я начинал думать, что это в принципе можно купить, как она тут же наступала на горло собственной песне и запрещала мне думать о приобретении "всякой ерунды".

У Марселы, а скорее всего, еще и у Куперов лишних денег было до хрена и больше. Пока я со своим "выводным" топал по анфиладам, увешанным, возможно, даже подлинниками разных известных художников, форматами иной раз 3х4 метра, с багетами, на которые по полкило позолоты ушло, мне все время приходили в голову разные мысли насчет справедливости большевистских идей об экспроприации экспроприаторов. Конечно, надеяться на то, что гран-кальмарские пролетариат и крестьянство всерьез возьмутся за это дело, я не мог. Да и вообще, у самого себя, если так можно выразиться, воровать как-то западло. Но все-таки где-то внутри организма сидела вполне достойная для экс-комсомольца Короткова идея о том, что надо бы тут музей открыть или картинную галерею. Чтобы гран-кальмарский пролетариат в свободное от курортного обслуживания гостей острова и розлива кока-колы из концентратов, поставляемых разными там "джикеями", время мог приобщиться к достижениям мировой художественной культуры. Я толком не знал, чем здешнее крестьянство занимается, но, наверно, и ему не мешало бы поглядеть, хотя бы для общего развития.

Помимо всяких предметов буржуазной роскоши, нам изредка встречались и представители угнетенного класса, то бишь уборщицы, горничные и полотеры, которые вовсю вкалывали, поддерживая порядочек, наводя всюду шик, блеск и глянец. Публика была молодая, не старше тридцати пяти, самое большее - сорока лет. Конечно, будь я на самом деле мистером Брауном, давно бы дал ряд ценных указаний, поставил конкретные задачи и сделал замечания по поводу отдельных недостатков. Тем более что интенсивность работы трудящихся при моем приближении резко возрастала, а затем заметно снижалась. Наверно, если бы я тоном бывалого миллионера, примерно таким, как два года назад на переговорах с президентом Соррильей, задумчиво произнес, что размышляю относительно сокращения численности обслуживающего персонала, то трудовые массы запыхтели бы быстрее. Насчет объявления забастовки, а также иного обострения классовой борьбы у них была кишка тонка. Эксплуатируй сколько хошь.

Так или иначе, но я лично вмешиваться в эти дела не собирался. Ежели у Марселы есть лишние бабки, чтобы содержать всю эту шатию-братию, пусть содержит. В конце концов, создает рабочие места, облегчает положение наемных работников.

Конвоир привел меня в так называемую "малую столовую", предназначенную для принятия пищи в узком семейном кругу. Я оказался в гордом одиночестве за столом, рассчитанным на двенадцать человек. Все остальные давным-давно позавтракали.

Однако откуда ни возьмись, появились два бравых молодчика-официанта и с реактивной скоростью начали выставлять на стол снедь, которую, по их мнению, я мог сожрать за завтраком. В принципе на отсутствие аппетита мне жаловаться не стоило. Как-никак я вчера успел съесть только ленч, а на обед и ужин меня не будили. Видать, сердобольная Марсела решила дать мне отоспаться и сегодня. Поэтому вакуум, образовавшийся в желудке после девятнадцати часов сна, нуждался в заполнении.

Но сметать все, что выставляли молодчики, оказалось не так-то легко. Пришлось проявить волю и выдержку, упорство и настойчивость в достижении поставленной цели. Они поставят - а я съем, они поставят - а я съем! В конце концов, порции были маленькие, поэтому надорваться и лопнуть я не успел, но отяжелел изрядно. Молодцы тоже припотели, возможно, даже по полкило в весе потеряли. Но победа все-таки осталась за мной. Я даже позволил себе маленько поиздеваться. Припомнил, как Соледад обучала меня крутым нравам, и мрачно произнес:

- И это все?

Оба молодца задрожали как осиновые листочки. В глазах прочитался просто панический ужас: "Достукались! Уволит без выходного пособия! И на бирже труда местов нет..." Я даже пожалел эксплуатируемых и лениво зевнул, не дожидаясь, пока кто-нибудь из них успеет собраться с мыслями и сказать что-нибудь вроде: "Не извольте беспокоиться, ваше степенство, мы мигом-с!"

- Спасибо, можете убирать посуду.

Ребята, ей-Богу, точно родились заново. А я встал из-за стола и тяжело пошагал к выходу из столовой. Конвоир, который скромно дожидался меня у двери, сидя на диванчике, тут же вскочил и доложил:

- Миссис Браун просила вас зайти к ней и приказала мне проводить вас, сэр.

Это было очень мило со стороны Марселы, потому как, где ее искать в этом домище, я, конечно, не знал. Правда, у меня не имелось четкого убеждения в том, что я очень нуждаюсь в этой встрече. Я даже не знал, о чем мне с ней говорить.

Но куда денешься? Все равно следовало прогуляться, дабы утрясти содержимое брюха. Пошли.

Марсела обнаружилась во внутреннем дворе особняка. Там было оборудовано нечто вроде сквера с аккуратно подстриженной растительностью, большими деревьями, которые обеспечивали необходимую тень, и с бассейном, куда можно было при желании нырнуть. Тут же имелись два небольших фонтанчика, создававших приятную прохладу, но при этом не повышавших и без того высокий уровень влажности.

Компания была сугубо избранная. Кроме самой миссис Браун и ее лейб-медикессы-конфидентки Сильвии, в шезлонгах обнаружились благотворительница Лаура Вальдес и... мадемуазель Элен Шевалье, нацепившая на нос темные очки и смотревшая на всех так, будто ей каждая из близлежащих дам была должна минимум по миллиону долларов, а счетчик уже вовсю капал. Из мужиков, разумеется, присутствовали Харамильо Ховельянос, капитан "Дороти" Джек и вертолетчик Гил. Фамилий последних двух товарищей я не знал и спрашивать не собирался, но скромно предполагал, что они тут представляют "силовые структуры" Марселиной конторы.

В мое отсутствие, как мне показалось, разговоров о деле не велось. Во всяком случае, моряк и летчик ощущали большую скуку от великосветской беседы. Харамильо, напротив, был очень рад потрепаться. По-моему, его ужас как заинтриговало наличие сразу двух жен мистера-сеньора-господина Брауна-Родригеса-Баринова в одной и той же географической точке земного шара, и он, сидя между Марселой и Ленкой, активно рассуждал о современной практике международного бракоразводного процесса.

Тема, возможно, была и актуальная, но Марсела слушала эту юридическую лекцию лишь потому, что больше слушать было нечего. Ленка слушала довольно внимательно, хотя, как я понял по отдельным репликам, интерес проявляла чисто теоретический.

Как только я подошел к беседующей публике, Марсела сделала легкий жест рукой, и Ховельянос тут же заткнулся. Более того, он поспешно уступил мне свое место и перебрался на плетеный стульчик.

- Я уже хотела поторопить тебя, дорогой, - произнесла Марсела. - К сожалению, у нас очень мало времени. Оставаться здесь, как мне стало ясно, очень опасно. Правда, эту информацию я получила лишь час назад, когда побеседовала с мисс Элен. Как я понимаю, у нас сейчас очень много влиятельных и хорошо вооруженных противников.

- Да, - сказала Хрюшка, - сейчас их по меньшей мере три. Я не очень хорошо представляю, какими возможностями располагаете вы, но имею почти полное представление о том, какие возможности утех, кто будет стремиться заполучить в свои руки... мистера Брауна и меня. Я уже рассказывала здесь, отчего мы вызвали такой интерес у всей этой публики. И надеюсь, что все поняли, насколько этот интерес серьезен. Думаю, миссис Браун уже поняла, что любая из трех группировок может пойти на все, лишь бы завладеть тем, что находится в наших головах. Им вполне по плечу, а о моральных ограничениях я уже не упоминаю, совершить вооруженное нападение на виллу. Или натравить на вас гран-кальмарскую полицию, спецподразделения по борьбе с наркобизнесом или даже армейский спецназ. В принципе может быть даже спровоцирована война между Хайди и Гран-Кальмаро. Ради одной цели - взять живыми меня и Брауна. Все остальные им не нужны, поэтому никого, кроме нас, они щадить не станут.

- Это так, - подтвердил я. - Поэтому, у тебя, Марсела, есть всего два более или менее приемлемых выхода из положения. Но оба, впрочем, без особой гарантии на успех. Точнее, на сохранение жизни. Первый выход - в кратчайшие сроки перевезти нас отсюда подальше и... забыть о нашем существовании. При этом, конечно, от тебя сразу не отстанут.

- Не только не отстанут, - добавила Хрюшка, - но и сделают объектом охоты. Потому что вы станете человеком, который слишком много знает. И они захотят, чтобы вы поделились с ними своими знаниями.

Вообще-то я не очень понял, почему Ленка, когда говорила о тех группировках, которые могут за нами погнаться, насчитала только три. Ну, допустим, "койоты", которые вообще ничего не знают толком, зачем и почему прочей публике нужно достать Бариновых. А кроме того, они не имеют индикатора, засекающего работу микросхемы. Хотя, вполне может быть, что прямо тут, на этой самой вилле, у них есть агентура, которая уже доложила о том, что мы с Ленкой тут находимся. Что же касается "джикеев", "куракинцев", "сорокинцев" и "чудо-юдовцев", то все они имели четкое представление, зачем им нужны бывшие супруги Бариновы, и индикаторами они все, по нашим же с Ленкой прикидкам, были оснащены. Так что группировок было все-таки пять. Но Марселе я вчера перечислил только "койотов", "джикеев" и "куракинцев". То есть тех, кто уже делал попытки захвата. Я-то не стал сообщать о том, что есть еще Сорокин и отец родной, исключительно из тех соображений, что с ними мне было бы легче найти контакт. Правда, Сорокин мог не принять во внимание то обстоятельство, что я выполнил его приказ, а Чудо-юдо мог очень обидеться именно за то, что я подчинился Сорокину. За этот прыжок с парашютом еще предстояло ответить. Сейчас, после того, как я "и от бабушки ушел, и от дедушки ушел", можно было и Чудо-юду с покаянием в ножки кинуться. Правда, Ленке там, если по большому счету, места не было. За дружбу с французами ее явно не похвалят. Да и вообще вакантное место невестки было уже занято.

Шестая группировка меня уже сцапала. И я еще не знал толком, насколько Марсела обо всем осведомлена. Да и уверенности не было, что за ее спинкой не прячется сам Умберто Сарториус. Слишком уж ловко у нее все получилось. Вышла несчастная супруга покататься на яхте и безо всяких предварительных договоренностей оказалась именно в той точке, куда без каких-либо навигационных приборов выбралась резиновая лодка с ее незабвенным, хотя и не покойным мужем. А может, прямо спросить об этом? Нет, рановато. Пока еще не тот уровень доверия. Я решил, однако, пустить пробный шар.

- Есть и второй выход, - сказал я, - но тоже ничего не гарантирует, особенно жизни. Тебе надо передать нас одной из группировок. Соответственно после этого кто-то из оставшихся с носом может тебе отомстить. Но шансы на то, что им после этого будет не до тебя, все-таки есть.

- А какая из группировок вас больше всего устраивает? - полушутя поинтересовалась Марсела.

- К сожалению, из тех, что уже себя проявили, никакая, - ответила за меня Ленка. - Но очень может быть, что из тех, которые не проявили себя, какая-то и устроит...

Ох, Хавроньюшка, я точно козел поганый! Такую умную бабу менять на черт-те что! Ведь как точно угадала мои мысли, скажи на милость!.. Или просто прочитала, как это делали Сарториус и Чудо-юдо?

От этой мысли стало худо. Нет, не потому, что Хавронья могла дознаться насчет моих вчерашних подвигов, она это и так уже небось вычислила. Но вот если, не дай Бог, она все читает и кого-то осведомляет - неприятно. Ведь черт его знает, что они все за эти два года понакручивали? Какие тут альянсы и мезальянсы за прошедший период сформировались? Может, Ленка давно в доле у Марселы, а я, дурак, все ушами шевелю, умного изображаю? А что, если Куракин из-за кустиков появится?

Марсела между тем, сделав необычно умную мордочку, что-то соображала. Размышляла то ли над тем, какая из группировок себя еще не проявила, то ли над тем, кого из кустов выпустить. Во всяком случае, мне так казалось.

- Сегодня утром, - сказала она, несколько более сдержанно, чем я ожидал, пришел факс от мистера Абу Рустема. Неизвестно, по каким каналам он узнал о том, что мистер и миссис Бариновы находятся у меня на вилле, тем более что факс пришел из Абу-Даби. Я, конечно, проведу проверку, чтобы выяснить, не было ли обычной утечки информации, но после того, как Элен сообщила о том, что мистер Баринов сам по себе является как бы маячком для тех, кого он интересует, это станет лишь профилактическим шагом.

То, что Марсела стала именовать меня мистером Бариновым, могло означать какие-то серьезные перемены в ситуации.

- Ты показала индикатор? - спросил я у Ленки по-русски.

- Конечно. Это классная штука, прямо скажем. Хочешь поглядеть?

- Да я уже видел...

- Ни хрена ты не видел! Смотри, как он работает... Прошу прощения, миссис Браун, вы уже видели, как работает индикатор, а сам носитель микросхемы еще незнаком с этим прибором. - Последнюю фразу Хрюшка произнесла по-английски.

Марсела кивнула в знак того, что не сердится.

Коробочку, которую мы затрофеили у "джикеев", я видел только ночью, в темноте, и не имел времени, чтобы рассмотреть ее как следует. Запомнил только, что она была размером с пейджер. Сейчас, при свете, сходство с пейджером было еще больше. Только вместо табло, где у пейджера появляется текст, был небольшой экранчик, на котором серыми контурами была нарисована маленькая карта полушарий в развертке. Примитивно так, в самых общих чертах. В уголке карты была мигающая надпись:

"Makro level5". А в районе Карибского моря светилась малюсенькая красная точка. Она, как я понял, изображала меня, то есть мою стучащую микросхему. Вокруг красной точки был обрисован маленький прямоугольничек с надписью "Middle level6". Сбоку от экранчика находилось несколько кнопочек. Ленка нажала на одну из них с веселой надписью "target", то есть "цель". Картинка исчезла, а вместо нее появились строчки букв и цифр.

- Это точные координаты мистера Брауна, - пояснила Ленка, - на этом уровне - до одной угловой секунды. Высота над уровнем моря - 210 футов. Скорость перемещения?.. Он сидит в кресле, азимут соответственно - "absent7". А вот сейчас я начинаю увеличивать уровень разрешения. Видал, сосун? Вошь энд гоу8!

Англоязычная публика, может, и видела эту рекламу, но русского юмора не поняла. Я, конечно, хмыкнул, но тут же впился взглядом в экранчик. После того, как Ленка нажала на кнопку "level", надпись "Makro level" сменилась на "Middle level", а маленький прямоугольничек расширился до размеров экрана. На нем возникли контуры островов Хайди, Сан-Фернандо и Гран-Кальмаро, а также нескольких других помельче. Красная точка теперь находилась на западном побережье Гран-Кальмаро, рядом с вполне узнаваемым абрисом бухты, на берегах которой располагалась вилла. Возник и новый прямоугольничек с надписью "Micro level".

После второго нажатия на "level" весь экранчик занял контурный план виллы, и красная точка светилась в центре внутреннего двора. Казалось бы, куда уж дальше, но вокруг точки опять был прямоугольничек с надписью "Nano level". Когда Ленка еще раз нажала кнопку, появились контуры той самой площадочки, где мы сидели, прямоугольнички и кружочки, обозначающие стулья, кресла и шезлонги. Даже листва деревьев, укрывавшая нас от солнца, была каким-то пунктирчиком помечена. Хрюшка нажала кнопку с надписью "projection9", и после первого нажатия мы, увидели свои контуры уже, как говорится, с фронта. Повторное нажатие показало вид слева, третье - вид с тыла, четвертое - вид справа.

Установив вновь фронтальную проекцию, мадемуазель Шевалье попросила:

- Мистер Браун, поднимите правую руку.

Я повиновался и увидел, что фигурка, на голове которой светилась красная точка, тоже подняла правую руку.

- Встаньте! - И фигурка выпрямилась.

- Сделайте пару шагов...

Когда я исполнил и эту команду, Ленка подошла ко мне и показала картинку и во фронтальной проекции, и в виде сверху. Две фигурки, обозначавшие меня и ее, переместились от шезлонгов именно туда, где стояли оригиналы.

- Это еще не все, - вздохнула Ленка, - вот тут есть еще одна кнопочка "sound10", то есть в принципе можно слышать все, что мы тут говорим. Но звуковой канал блокирован. Это, должно быть, еще Сергей Сергеевич постарался. Есть также маленький разъем, обозначенный надписью "M-exit". Подозреваю, что если к этому прибору подключить специальную аппаратуру, то можно и мысли читать.

- Мистер Баринов-старший проявил здравую предусмотрительность, - похвалила Марсела. - Теперь я могу сказать, что прибор, которым мы пользовались для вашего поиска, намного более примитивный и громоздкий.

Она щелкнула пальцами, как кастаньетой - я сразу вспомнил Соледад, у которой это получалось еще эффектнее, - и из кустов вышел парень с толстеньким кейсом, который в России одно время именовали "президент". Может, оттого, что президенты в таких ядерные кнопки таскают, а может, просто потому, что подразумевается - "атташе" должен быть завсегда тоньше "президента".

Парень открыл крышку, показал эту машину Хавронье Премудрой, не делая никаких комментариев. Внешне было очень похоже на обычный ноутбук. Хавронья с ученым видом поглядела, понажимала что-то и сказала:

- Да, миссис Браун, вас надо поздравить. Пользуясь такой аппаратурой, вы сумели опередить "джикеев" - это успех! Не подскажете, кто вам всучил этот прибор из вчерашнего дня?

- Позвольте мне пока умолчать об этом.

Я, конечно, вспомнил, что Хрюшка трепанула, будто у французов есть такой прибор, который едва в чемодан влезает. Но ни додумать до конца, ни вякнуть что-либо, слава Богу, не успел. Запиликал мобильный телефон, висевший в футляре на пояске Марселиных бермуд.

- Алло! Да, я. Рада вас приветствовать, консул. Да, конечно, я прекрасно себя чувствую и с удовольствием отдохнула бы здесь еще. Но, увы, дела. Так... Это очень неприятно слышать. Ага... Все это вполне серьезно? Ну что ж, очень жаль... Да, у сеньора Ибаньеса бывают странные идеи. Вы гарантируете, что осложнений не будет? Конечно, доверяю. Как там с паспортами? Вы просто молодец, сэр. Нет проблем, всегда готова оказать и вам услугу. Где она сейчас стоит, ваша красавица? Двухвальный привод? Весь редуктор сменим за ту же цену. Вы же наш постоянный клиент... Благодарю вас, сэр. До встречи!

Марсела убрала телефон и сказала.

- Придется поторопиться. Чертовы "койоты" тоже в курсе дела. Вероятно, через Абу Рустема. Я ведь не успела сказать самого главного. Абу Рустем сообщил, что очень хотел бы видеть у себя в гостях мистера и миссис Бариновых. Сегодня на Гран-Кальмаро прилетает его самолет. Там же говорилось что-то о непреложных законах восточного гостеприимства и о том, что я его кровно обижу, если не выполню его просьбу. Так вот, консул сообщил, что прокуратура Гран-Кальмаро возбуждает против меня уголовное дело по обвинению в контрабанде наркотиков. Постановление об аресте уже лежит в папке на столе у прокурора республики. Конечно, все это инспирировано "койотами". Если в 16.30 Бариновы не сядут в самолет, присланный Абу Рустемом, сюда прибудет вся гран-кальмарская полиция. А также, как мне думается, и группа "койотов", которые будут действовать под прикрытием полицейских. Сейчас уже 13.55. Консул оформил все выездные документы на мистера и миссис Бариновых как на лиц, которым предоставлен статус беженцев. Ближайший рейс до Майами - 17.00, это нам не подходит. Что там еще есть, Сильвия?

Феечка вытащила из футлярчика электронную записную книжку и стала нажимать кнопочки, вызывая из памяти книжки расписание самолетов.

- Ну, что там? - нетерпеливо спросила Марсела.

- Есть рейс на Пуэрто-Рико, - доложила Сильвия. - Вылет в 14.20. Но это какой-то тихоходный гидроплан, который прибывает в Сан-Хуан только к полуночи.

- Тут по прямой каких-нибудь триста миль, - удивилась Марсела, - на катере быстрее доедешь...

- Это круизный самолет, мэм! - вмешался вертолетчик Гил. - "Каталина эйрлайнс". Они по дороге до Пуэрто-Рико делают пять или шесть посадок на разных островишках, где пассажиры час-другой купаются и загорают. Билеты довольно дорогие, в двадцатиместной машине редко бывает больше половины пассажиров.

- Заказывай билеты, Сильвия! - приказала Марсела. - Где твоя стрекоза, Гил?

- На "Дороти", мэм. Перегнать сюда?

- Нет, не будем тратить на это время. Анхелито, Элен, - Марсела опять назвала меня именем своего покойного брата, - сейчас вы поедете с Кеннетом, Джеком и Гилом на "Дороти", оттуда на вертолете до гидроаэропорта. Там вас ждут билеты и документы. Там же получишь "American express" на мелкие расходы. И вот еще... - Она выдернула откуда-то визитную карточку. - На Пуэрто-Рико найдешь офис "Cooper shipping industries" - он есть в телефонных справочниках, - и там тебе объяснят, что делать дальше.

Вертолетные страсти

Поцеловать Марселу я успел, даже пару раз, уже не думая, что по этому поводу скажет Хрюшка. Более того, я даже как-то позабыл, что еще утром ни в какие Пуэрто-Рики не собирался. Лишь сидя рядом с Хрюшкой в лимузине, который на бешеной скорости мчался к стоянке "Дороти" по S-образной дороге, я вдруг подумал, что в США у меня в десять раз больше шансов попасть в лапы "джикеев" и, по меньшей мере, столько же шансов достаться Сарториусу.

Лимузин въехал прямо на пирс. Джек, Гил и Кеннет выскочили первыми, остальные телохранители - следом за нами. Джек - хоть он и был совсем не похож на моего московского, два года как покойного, корефана, но все-таки имя что-то хорошее напоминало - тут же разобрался у себя на борту, и лифт поднял из кормового ангара вертолетик Гила. Кроме пилота и нас с Ленкой, в аппарат загрузился Кеннет с пистолетом-пулеметом "ингрем". Когда вертолет снялся с кормы "Дороти", часики на его приборной доске показывали 14.07.

- Успеваем? - спросил я у Гила.

- По времени да, - ответил он немного странно. - Через пять минут будем на месте, если...

Справа, откуда-то из-за горы, вынырнул старый, но от этого не менее опасный стрекотун-"ирокез" с надписью "La polizia" на желто-зелено-белом борту. Он имел двигатель помощнее, чем у нас, и понесся наперерез, чтобы отсечь нас от гидроаэропорта.

- Борт 34-12, - загундосили с "ирокеза", - вы взлетели без разрешения центральной диспетчерской Гран-Кальмаро! Немедленно разворачивайтесь и следуйте за мной!

- Они нас ждали, - зло произнес Гил. - Что будем делать, сэр? А то у него, между прочим, пулемет 12,7 на борту.

- Им не дадут приказа бить на поражение, - неуверенно произнес я. - Мы им нужны только живыми.

- Значит, они будут нас притирать к земле, - прикинул Гил. - Или к воде, что еще лучше.

"Ирокез" по короткой дуге приблизился к нам с правого борта, а затем, уравняв скорость и высоту, словно бы повис в двадцати метрах от нас.

- 34-12, следуйте за мной! - захрюкал динамик. - Курс 210! Посадка аэропорт Гран-Кальмаро! Выполняйте! Иначе применю оружие!

- Вот козлы! - это произнесла Ленка по-русски. Левая бортовая дверь "ирокеза" была отодвинута, точь-в-точь так, как в свое время делалось у нас во Вьетнаме - все время, блин, говорю, "у нас", хотя там воевали Браун и Атвуд, а вовсе не я! И там, в просторном проеме этой двери, просматривались трое или четверо бойцов в бронежилетах, защитных шлемах с забралами и автоматами "узи", калибра 9 мм.

- Уходи влево! - приказал пилоту Кеннет, укладывая "ингрем" на колени.

- Куда влево? - огрызнулся Гил. - Нас в гору влепит! Да, действительно, тут особо не повертишься. Справа словно приклеенный висел "ирокез", пилот которого, отлично видимый через боковое стекло кабины, все время поворачивал большой палец книзу - мол, садись, братан, и не рыпайся. А слева, скобкой охватывая просторную седловину, тянулся невысокий горный хребет метров двести-триста в высоту. А у нас после того, как мы перевалили горку, отделяющую бухту от этой седловины, было всего метров полтораста высоты. Даже если бы Гил потянул влево с набором, то все равно впаялся бы в скалы наверху хребта. Его и так-то за счет одной центробежной силы, поскольку он сейчас шел по дуге, должно было вынести к этим скалам. Правда, не впритык, а примерно в сотне метров от ближайших утесов, но и это пощекотало бы нервы.

- 34-12, курс 210! - строго напомнили с "ирокеза". - Через десять секунд даю предупредительную очередь!

- Fuck you! - отозвался Гил, показывая пилоту "ирокеза" средний палец при четырех прижатых.

Как раз через десять секунд наступил тот самый крутой момент, когда наш вертолетик вытащило на минимальное расстояние к скалам. Я был, прямо скажем, оптимистом: расстояние это оказалось намного меньше сотни метров. Пилот "ирокеза" сообразил, что его машину при большей массе может и вовсе притиснуть к утесам, а потому немного сбросил обороты. Но ребята, которым было приказано дать предупредительную очередь перед кабиной нашего вертолета, открыли огонь как раз в момент этого маневра, потому что пилот им о своей задумке сообщить не успел.

Поскольку скорость нашей тарахтелки относительно "ирокеза" возросла, то трассы из "узи", нацеленные так, чтобы не зацепить кабину, пришлись аккурат по стеклам и крыше. Десяток свинцовых дурочек дождем пробарабанили по тонкому дюралю и наискось провернули паутинчатые дырки в правом стекле.

- А! - Кеннет подпрыгнул на сиденье впереди меня и обмяк, завалив голову набок, Гил ахнул, схватившись обеими руками за ручку управления, и каким-то невероятным усилием выровнял машину. Из его шеи, наискось пронзенной пулей, ручьем хлестала кровь. Он прохрипел что-то, захлебываясь и разбрызгивая алые капли, и повернул рычажок, включающий автопилот. Это было его последнее движение. После этого Гил ткнулся лицом в приборную доску.

Я в голос выматерился, Ленка тоже завизжала, но это мы просто так, с перепугу - ни ее, ни меня не зацепило.

Тем не менее, ничего хорошего для нас в этой ситуации не было. Вертолет зафиксировался на таком курсе, который минут через десять, от силы пятнадцать, мог вывести нас на горку, торчавшую километрах в тридцати отсюда. Но даже если б нам повезло, то сесть на автопилоте вертолетик не мог. Это ж не "Ка-50", который, говорят, ежели пилота ранили или убили, сам прилетает в исходную точку вылета и зависает в двух метрах над землей, чтобы его можно было поймать за шасси и усадить. Вранье это или правда, не знаю, краем уха слышал. Но тот вертолет, где мы находились, никуда возвращаться не собирался.

- 34-12, - загундосил динамик, - курс 210! Меняйте курс или будете сбиты!

Управлять вертолетами умел Браун. Правда, делал он это последний раз тринадцать лет назад, когда убегал с Марселой от хайдийских полицейских. Я что-то помнил, что-то нет, но делать было нечего. Надо было хотя бы подняться повыше, чтобы перескочить горку, которая неотвратимо надвигалась. Или повернуть от нее.

Короче, я должен был взять управление на себя. Только как это сделать? Труп Гила скорчился в кресле перед Ленкой, а передо мной громоздился стокилограммовый Кеннет, оттащить которого куда-либо было просто невозможно. Кабинка была такая тесная, что даже с живым человеком в ней было трудно разминуться, а уж с неповоротливым мертвецом - и вовсе никак. Оставалось одно - открыть дверцу и просто выпихнуть труп за борт. Жестоко, некультурно, но жить-то хочется...

Больше всего я боялся, чтобы правую дверцу, в которую попало несколько пуль, не заклинило. Но тут Бог был на моей стороне. Перегнувшись через плечо мертвеца, я дотянулся до рукоятки и сдвинул дверь на себя. В кабину ворвался крепкий, тугой поток встречного воздуха, который вообще-то в шортах и рубашке с коротким рукавом воспринимается как холоднющий ветер. У меня аж глаза заслезились, но все-таки я сумел воспользоваться тем, что Кеннет был не пристегнут, и выпихнул его из кабины. Правда, перед этим выдернул из его ладони "ингрем", а из кармана - радиотелефон. Лишь на какую-то секунду у меня возникло сомнение: а не живого ли выкидываю? Но подавить это сомнение оказалось легче легкого. До горы оставалось самое большее пять минут лету.

Задвинув правую дверцу, я услышал из динамика:

- 34-12, отвечайте! 34-12, отвечайте! Что у вас происходит? Можно подумать, что они не видели, как из кабины выбросили труп! Перебравшись на освободившееся место, я первым делом снял с головы Гила гарнитуру, но вступать в переговоры мне было некогда.

Сначала нужно было выдернуть ноги трупа из педалей управления, так как кроссовки Гила фиксировались на педалях эластичными ремешками - что-то типа "Нормы". Я минуту-полторы на этом потерял. После этого настала очередь двери. Вот тут-то и поджидал тот самый, что "подкрался незаметно". Я боялся за правую дверь, в которую несколько пуль попало, а заклинило левую. Одна-единственная девятимиллиметровая дрянь долетела, и надо ж ей было тюкнуть именно в замок! Вмяла, перекосила - дергай сколько хочешь, ни хрена не выйдет. На это бестолковое дерганье я угробил тридцать секунд.

- Правую! Правую открывай! - заорал я Ленке. Наверно, мне, дураку, не надо было ее торопить. Перетащил бы покойника, а уж потом бы выпихивал. Но разве тут сообразишь? Ленка рада стараться - открыла. Но вертолетик-то легонький, а мы на один борт навалили сразу все. И восемьдесят с небольшим моих, и без малого семьдесят Ленкиных, и полных девяносто Гила в убойном весе.

Машина - тут еще и поток воздуха свое аэродинамическое качество добавил дала правый крен градусов на тридцать. Гила, которому было на это глубоко плевать, повалило на меня, вовсе не хотевшего вылетать из открывшейся двери.

А почти пришлось. Во всяком случае, когда вертолет накренился, и мертвый Гил всей тушей навалился на меня, я успел только растопырить локти и повиснуть вниз головой над бездной в полтораста метров. Никогда так не висели? Молитесь Богу!

Я провисел секунд пятнадцать, не больше, но страху натерпелся на сто лет вперед. Локти трещали от боли, поскольку в них впились какие-то угловатые детали, плечевые суставы вот-вот должны были хрястнуть от непомерной нагрузки. Встречный воздух плюс вихри от ротора полировали мне рожу с нежностью наждачной бумаги. А кисти рук судорожно искали, за что бы ухватиться, но никак не находили. Ноги, придавленные трупом летчика, должно быть, и после смерти не хотевшего покидать свой вертолет, были беспомощны.

Наверно, я что-то орал, матерился и даже визжал, как поросенок - мне не стыдно! - но из-за рева двигателя Ленка этого могла не услышать. Особенно когда крен достиг максимума и мертвец, весь липкий от крови и холодного пота, скользнул вниз по моему лицу. Я едва пересилил себя и не убрал локти, хотя мне показалось, что кости уже трещат. Как раз в этот момент мертвая оскаленная рожа Гила наползла на мое лицо и уставилась на меня стеклянными неживыми глазами!

Ленка открутила меня от смерти. Только она, и больше никто, "ни Бог, ни царь и не герой", как пелось в одном популярном шлягере. Растерянность у нее кончилась в аккурат на пятнадцатой секунде, и она, издав какой-то звериный рык, рывком приподняла труп и спихнула его вниз, а затем, сцапав меня за рубашку, вдернула в кабину и задвинула дверь... Она же привела меня в чувство, поскольку еще пятнадцать секунд я мог только хлопать глазами и глубоко дышать, будто недостаточно свежего воздуха за бортом было!

- Делай что-нибудь, сволочь! - завизжала Ленка. - Убьемся же!

И долбанула меня кулаком по спине. У меня ухнуло что-то внутри, но зато это вывело меня из того полушокового состояния, в котором я пребывал. Я забрался на липкое от крови сиденье, всунул ноги в ремешки педалей, отключил автопилот.

Наверно, даже такому бывалому молодцу, как Ричард Браун, нужны были бы всякие вывозные-провозные, чтобы более или менее прилично управлять вертолетом. То, что начал выделывать я, состояло из сплошных предпосылок к летным происшествиям.

Во-первых, я дал полный газ и потянул ручку на себя. Вертолет задрал нос и попер вверх. Еще несколько секунд, и его завалило бы на ротор, после чего задача угробиться была бы выполнена с гарантией. Потом я столь же резко пихнул ручку от себя, да еще и завалив ее влево. Чуткая машинка едва не рассыпалась от такой крутизны и ушла в левый вираж со снижением. В том, что она с опаснейшим креном отвернула от какого-то утеса, едва не чиркнув поплавками по скале, исключительно ее заслуга, и больше ничья.

Я попробовал плавнее орудовать ручкой и, маленько сбросив обороты, выровнял аппарат где-то в полусотне метров от земли. Ежели бы тут была хоть какая-нибудь площадка, то я, наверно, сумел бы относительно безболезненно посадить вертолет, хотя даже с я-Брауном в мозгах никогда этого не делал. Тогда, с Марселой, мы просто плюхнулись в воду, израсходовав горючее, но очень удачно стали на три точки.

Однако сейчас внизу густо росли деревья. Они не позволили бы на них безнаказанно плюхаться. Вертолетик наверняка бы завалился, поломал ротор, сплющился в лепешку от падения с пятиметровой высоты, взорвался бы и спалил нас на угольки в горящем бензине.

Поэтому я опять прибавил газу, потянул вверх и вправо, но тут с ужасом увидел, что стремительно сближаюсь с полицейским вертолетом. Откуда он вывернулся, хрен знает, я его во время предыдущих маневров потерял из виду. Боюсь, что и полицейские тоже не поняли, куда я подевался, когда снизился до полусотни метров. И когда мой вертолетик, разогнавшись примерно до двухсот миль в час, понесся в ту самую точку, где вертолеты должны были долбануться друг о друга и превратиться в огненное облако, из которого летят металлические клочья, пилот "ирокеза" решил, что имеет дело с фанатиком.

Это, пожалуй, не сыграло бы для него роковой роли, если бы он еще сумел догадаться, что вертолетиком управляет дилетант, по сути дела в первый раз усевшийся на пилотское сиденье. Может быть, у него на это просто не хватило времени.

Поскольку полицейский пилот решил, будто неизвестный террорист, угонщик, воздушный пират или как там еще меня представили, разделавшись с более нормальными спутниками и повыбрасывав их из кабины, собрался идти на таран, он подумал, что моя главная цель - врубиться в его машину. Он и не подозревал, что я вовсе не собираюсь таранить, а, наоборот, очень хочу избежать столкновения, только не знаю, как это сделать.

Нога моя как-то непроизвольно стала искать педаль тормоза. Я словно бы забыл, что нахожусь не в автомобиле, а в вертолете, где педали имеют другое назначение. Глупее мог поступить только пилот, сидящий за рулем автомобиля и потянувший на себя баранку.

Полной последовательности своих действий я не смог бы объяснить никакой комиссии, даже трибуналу святой инквизиции. Во-первых, потому, что сделал несколько чисто инстинктивных движений, подсказанных вовсе не летным, а водительским опытом, а во-вторых, потому, что после всех этих фокусов машину закрутило вокруг оси несущего винта и к тому же с небольшим наклоном к плоскости горизонта. А это означало, что земля и небо, в направлении которых периодически поворачивались то кабина, то хвост вертолета, лично для меня и для Ленки, конечно, стали чем-то единым целым, крутящимся против часовой стрелки. Однако при этом вращении горизонтальный вектор тоже сохранился, и вращающаяся тарахтелка продолжала нестись в направлении полицейского вертолета. У пилота "ирокеза" при виде столь сумасшедшего зрелища сдали нервы. Он дал полный газ и, накренив вертолет вправо, просто шарахнулся от меня в сторону. Уже через секунду я услышал в эфире дикий вопль. "Ирокез" несся прямо на группу острых скал, торчавших из лесистого склона горы, словно обломки гнилого зуба из десны.

Опять же не помню, какими телодвижениями, ясно только, что совершенно несознательными, мне удалось остановить вращение вертолетика и заставить его забраться повыше. Несмотря на то, что в глазах у меня все еще мельтешило и вращалось, я все же сумел разглядеть, как двухлопастный ротор "ирокеза" рубанул по скале. С треском и звоном обломки лопастей швырнуло в сторону, вертолет развернуло и с лязгом грохнуло о скалу левым бортом. Бу-бух! Гул я хорошо расслышал даже через рев своего двигателя.

"Ирокез", чиркнув брюхом по базальту, отвесно скользнул вниз по скале на камни, глыбившиеся у ее подножия. Тарарах! Хвост отломился, бесформенная жестянка вместе с прихваченными по дороге камнями ломанулась вниз по лесистому склону, заваливая деревья и вминая в землю кусты. Потом еще раз увесисто бухнуло, над деревьями взметнулся оранжево-алый столб пламени, вспух и поднялся в небо буро-сизо-черный гриб дыма.

Разглядывать, что было дальше, у меня не было времени. Совершенно неожиданно я обнаружил, что нахожусь на подлете к тому самому гидроаэропорту, куда меня собирался доставить покойный Гил. С земли осторожно позвали:

- Гил, мы тебя ждем, где ты крутишься?

Я бы мог выматериться, но Марселины холуи меня бы вряд ли поняли, а кроме того, они не видели, что произошло за горой, хотя, возможно, и слышали грохот от падения "ирокеза".

Пришлось ограничиться тем, что сообщить:

- Это не Гил. Где мне садиться?

- Простите, сэр. Наша площадка на два градуса левее. Доверните и садитесь.

Не знаю, как у меня получилось, но я все-таки сообразил, что надо чуть-чуть скосить ротор назад, опустить хвостик и, выключив двигатель - это в памяти Брауна сохранилось, - опуститься на авторотации винта. Сели как по заказу - точно в центре посадочного круга, нарочно ни в жисть так не посадишь.

Только тут я догадался глянуть на часы, светившиеся на приборной доске. На них было 14.18, то есть весь наш, если можно так выразиться, "воздушный бой" продолжался всего одиннадцать минут! Мы еще на самолет не опоздали.

- Вы не ранены? - озабоченно спросил какой-то детина, подскочивший к нам с Ленкой, едва мы выползли из вертолета, отодвинув изрешеченную пулями правую дверцу.

Господи, Боже ты мой! Мы так изгваздались в кровище, будто в каждом из нас сидело по десять пуль. Но все эти пятна достались нам от Гила и Кеннета.

Кровавые тряпки, то есть рубашку и шорты, мы с Ленкой скинули за пару секунд. Нас тут же окатили теплой водой из ведра, чтобы смыть то, что налипло на кожу. Одевались мы уже на бегу, по дороге к катеру, фырчавшему мотором у пирса. В катер буквально скатились. Мотор взревел, и пока это мощное суденышко неслось к стоянке гидропланов, детина - имени его мне так и не сообщили спешно выдавал нам все причиндалы: документы, кредитки "American express", а также спортивную сумку, где лежала кое-какая дополнительная одежонка, полотенца и туалетные принадлежности.

- Опаздываем! - встревоженно пробормотал детина, но другой, сидевший за баранкой катера, не оборачиваясь бросил:

- Ерунда, мы оплатили ожидание до 14.40.

И точно, двухмоторный гидроплан "Каталина эйрлайнс" нас дожидался. Гран-кальмарские таможенник и полицейский, торчавшие у трапа, очень порадовались за наше скорое прибытие.

- Я только что получил указание задержать ваших людей, - сказал полицейский сопровождавшему нас детине.

- Сколько? - детина деловито полез в набрюшный кошелек.

- По пять, - уточнил таможенник.

- Идите в самолет! - сказал детина, и мы с Ленкой, предъявив билетики миловидной стюардессе-пуэрториканке, быстро перебежали в гидроплан по висящему над водой трапу.

- Все? - услышал я голос пилота.

- Все, все! - загомонило сразу несколько голосов с пирса.

- Убрать трап!

Пуэрториканка проводила нас в небольшой салон, где было всего пять рядов кресел, и указала наши места. В самолете, кроме нас, находилось еще с десяток пассажиров.

- Леди и джентльмены, "Каталина эйрлайнс" приветствует вас на борту нашего круизного самолета! - объявила стюардесса. - Просьба пристегнуть ремни и не курить...

Моторы взревели, гидроплан со скоростью хорошего катера начал выруливать на старт. Затем за окном засверкали брызги, поднятые рассекающими воду поплавками и взвихренные винтами, промелькнули берега бухты, а затем все это осталось внизу. Я только выдохнул: взлетели. Как-то сядем?

Перехват

Самолет набрал не шибко большую высоту - где-то около двух тысяч. После этого явилась стюардесса и доложила, что через пятнадцать минут мы совершим промежуточную посадку на острове Аристидес, где в полной мере сможем познать тот романтический мир, в котором пребывали первопоселенцы времен Колумба и т. д.

- Ну вот, и туристами наконец заделались, - произнес я, с ужасом вспоминая, что еще полчаса не прошло с того мгновения, когда мне пришлось висеть вниз головой над пропастью.

Ленка молча вытащила из сумки индикатор, поставила "Middle level", и я смог увидеть, как красная точка, обозначавшая меня, перемещается по экранчику в направлении на север от Гран-Кальмаро.

- Видишь, Волчище? Вот точно так же кто-то смотрит за нами. Конечно, твоя подружка все неплохо прикинула. Американский самолет захватить - это не слишком просто. Даже если у "джикеев" на это будет санкция от ЦРУ. Верно?

- Может быть, хотя, вероятно, эти самые "джикеи" вместе с нами сейчас летят. Или упорно ждут на первой же остановке. К тому же мы с тобой как-то не определились. Куда мы стремимся, чего боимся и вообще, зачем все это надо.

- Определяться надо было тогда, когда ты меня два года назад из самолета вытащил и в океан плюхнул. То есть ты тогда определился. Точнее, Сорокин за тебя решение принял. А надо было держаться за папину ручку. И доложить, что, мол, имеешь информацию от Главного камуфляжника о том-то и о том-то.

- Никто тебя под пистолетом в парашют не застегивал, - сказал я. - "Сама полюбила, никто не велел..."

- Вот именно. "Любовь зла, полюбишь и козла". Точнее, кота Паршивого. Можешь мне сказки не рассказывать - ты вчера с этой толстой развлекался. Не зря же мне снотворного сыпанули.

- А на фига ты меня закодировала, а? - зло проворчал я. - Сама так хрен знает с кем два года крутилась, а мне, видишь ли, "derogation"? Хитра ты, "мадемуазель Шевалье"!

- Поленилась просто. Можно было и покрепче запечатать. Одного себе простить не могу, что "tolerance" назвала. Понадеялась, что, мол, совсем дурак, не докопается.

- Между прочим, если бы ты не на свою кодировку надеялась, а на мою честность, так я бы к этим бабам и не полез.

- Их там что, много было? - поджала губы Ленка.

- Две, - сказал я, как было, но получилось, что похвастался.

- А вторая кто?

- Секретарша ее, Сильвия.

- Понятно.

Разговор не клеился. Я, между прочим, отчетливо понимал, что у Ленки теперь есть чем меня укорить. Если бы не она, полетел бы я вниз головой с высоты в полторы сотни метров. И хоть она, может быть, еще и не поняла этого, говорить с ней в прежнем ключе как-то язык не поворачивался. И совесть заедала, и язык хотелось прикусить, потому что подшучивать над человеком, который не дал тебе превратиться в мешок с костями, как-то неэтично.

Конечно, если бы Хрюшка начала колоть мне глаза своим мужеством и героизмом, выпендриваться и попрекать: я, мол, тебя спасла, а ты, гад, по бабам мотаешься, то мне, конечно, легче было бы хамить... Но она и словом не обмолвилась про свои заслуги, вот оттого мне стыдно и было. Я даже сам забыл, что иногда и мне доводилось выручать Ленку. Но это, в общем, сегодняшний случай не перекрывало.

Поскольку Ленка явно дала понять, что беседа закончена и возобновить ее удастся только в том случае, если ее величеству Хавронье Премудрой сие угодно будет, я занялся рассматриванием пассажиров. Немного из праздного любопытства, немного из практического интереса - так, серединка на половинку. В конце концов, "джикеи" или их агенты могли успеть проскочить на борт гидроплана, пока я осваивал технику пилотирования вертолета.

Для начала я точно сосчитал, сколько в салоне народу. Всего, считая меня и Ленку, в креслах восседали одиннадцать человек. Шесть женщин и пять мужчин. Соответственно без нас с Ленкой - пять и четыре.

Явной парой были только сухощавые, очень загорелые и подвижные, без умолку болтавшие дедуля и бабуля. Им было далеко за семьдесят, если не сказать под восемьдесят. У старичков такого возраста уже и правнуки, бывает, достигают совершеннолетия. Казалось бы, все что можно от жизни взято, надо Богу молиться, кефирчиком баловаться, совершать стометровые прогулки где-нибудь в умеренном климате, а в основном лежать на печи и дожидаться появления курносой дамы.

Ан нет, американские дедули и бабули очень не хотят стариться. Всю жизнь провертевшись как белка в колесе, наголодавшись, быть может, в юности, при "Великой депрессии", навоевавшись вволю с японцами, корейцами и, ежели кто не состарился, с вьетнамцами, накрутив кое-какие бабки, нажив домишко, машинку, детишек, которых надо искать по всему земному шару с внуками и правнуками, эти старички решили напоследок отвести душу. И, между прочим, очень может быть, что данные старички вовсе не прожили полвека в дружной семье, а, овдовев, каждый в отдельности пустился на поиски романтических приключений. Или даже сбежал от законных половин на старости лет.

Оставшиеся дамы и мужчины были одной компанией. То ли познакомились уже на Гран-Кальмаро, пока загорали на антильском солнышке, то ли прямо из Штатов в таком составе выехали. Судя по загару, недельку они уже пожарились, хотя, может, и просто успели за лето загореть.

Эта пятерка была примерно нашего с Ленкой возраста, то есть "те, кому за тридцать". Понять, кто кому кем доводится, было очень сложно. Еще труднее было разобраться с виду, какой у кого род занятий. Может, преподаватели колледжа или даже университета, а может, сутенеры с проститутками. Этих штатников, так просто, как наших, фиг различишь. Средний класс, так сказать. У нас на Руси при желании можно запросто по морде вычислить, что собой представляет тот или иной гражданин. Даже политические убеждения определить. Ну, конечно, и еще признаков куча, которые хорошо известны. У нас почти точно можно сказать, что если на ком Карден висит, стало быть, либо банкир, либо бандит. Бандиты обычно помордастее и цепки на шее носят пожирнее. А вот на учителе или профессоре, ежели они в государственном заведении вкалывают, будет пиджак от "Большевички" образца 1980 года. Или куртка производства КНР. Ежели кто-то на пиджаке ленточки от орденов СССР носит - стало быть, ветеран или отставник. В черной фуражечке с витым шнурком на околыше - значит, за Вольфовича. С газетой "Правда" под мышкой - стало быть, коммунист. Ну и так далее. Военнослужащего, мента или чекиста в штатском (если последние два не профессиональные оперы) прическа высвечивает - "скобочка". Лицо кавказской национальности тоже хорошо определяется, даже если кепки не носит. Шутка.

Мне лично было бы по фигу, какая у этих янки speciality11, если знать точно, что они не могут быть, скажем, "джикеями". Впрочем, они могли быть, например, и "сорокинцами" - у Сергея Николаевича вроде бы оклахомская прописка была. С Чудо-юдом было не все ясно, хотя я, честно скажу, уже мечтал о том, чтобы нарваться на его людей. Менее вероятно было появление французов и "койотов". Французы вряд ли стали бы маскироваться под американцев - так проще проколоться. А "койоты" вряд ли стали бы специально подбирать для работы белых людей, которых на Хайди и Гран-Кальмаро по большому счету маловато.

Особенно неприятное впечатление производили две большие сумки, которые лежали на полочках под потолком самолета. У бабки с дедом, как и у нас с Ленкой, были поменьше. А у этих - прямо как у русских "челноков". За товаром, что ли, на Гран-Кальмаро ездили? Сомнительно. А вот ежели им разрешили провезти кое-что из стреляющего, - при эдакой таможне, через которую нас с Ленкой спокойно пропустили, несмотря на приказ задержать, это не проблема, то они вполне могли завернуть самолет туда, куда им нужно. И продырявить мне руки-ноги, если я буду возражать. К сожалению, я не помнил, куда девался "ингрем" Кеннета. Скорее всего, все-таки он остался в вертолете. Так или иначе, кроме рук и ног, у меня ничего не было.

Но чем больше я глядел на эту веселую компанию, тем больше успокаивался. Во-первых, они сидели спиной к нам и почти не оборачивались. Все-таки могли бы успеть купить билеты раньше нас, если бы слышали, допустим, наши разговоры перед вылетом с виллы. Они, наверно, и купили их раньше нас, но все-таки сели впереди. То есть заняли не лучшую позицию. А во-вторых, в разговоре у этой публики не чувствовалось никакой демонстративности и фальши. Прежде всего потому, что говорили они негромко, но зато много хихикали. То есть вели себя довольно естественно.

Конечно, до конца я не успокоился, но здраво рассудил, что если буду всех подозревать, то раньше времени попаду в Кащенко. В конце концов, намного проще сцапать нас на каком-нибудь островке, где гидроплан должен был сделать промежуточную посадку. Пошли в лесок прогуляться - и не вернулись. Парализантом в рожу, мешок на голову, загрузить на резиновую лодку, а потом, как выражался мистер О'Генри, "в Западный Иллинойс на крупное дело".

Поэтому, когда стюардесса объявила, что гидроплан идет на посадку в лагуне острова Аристидес, я внутренне немножко напрягся. Хотя даже примерных наметок, что конкретно делать, если вдруг за нас возьмутся, у меня не было.

Островишко оказался совсем маленьким - около километра в длину. Гидроплан эффектно пролетел над неширокой песчаной косой, намытой волнами у входа в лагуну, и, выбросив из-под поплавков искрящиеся, отливающие радугой водяные "усы", приводнился. Прокатив нас через всю лагуну, самолет заглушил правый двигатель, развернулся, вырубил левый и закачался на волнах, которые сам же и поднял, потому что до посадки в лагуне было тише, чем в пруду. Потом борттехник или механик бултыхнул в воду самолетный якорь. А от берега к нам направился катер. Он отчалил от небольшой пристани в глубине лагуны. За пристанью сквозь тропическую растительность просвечивало небольшое здание.

Когда суденышко ловко подрулило к гидроплану, с катера прямо к выходному люку вытянули трап с поручнями, и стюардесса пригласила всех пассажиров перейти на катер.

- Леди и джентльмены, компания "Каталина эйрлайнс", капитан катера Дэн Паркхилл и гид Мэри Ловетт приглашают вас совершить морскую прогулку вокруг острова Аристид ее, служившего некогда тайной стоянкой для известного пирата Эванса...

Черт побери, знакомая фамилия! Когда-то я на Сан-Фернандо побывал в хранилище сокровищ, награбленных этим типом. А здесь небось доблестный работничек "ножа и топора" заправлялся пресной водичкой и бананами...

О судьбе сокровищ, которые были найдены на галеоне, затонувшем после битвы с Эвансом, так же, как и тех, что обнаружили фрицы при строительстве тайной базы для своих субмарин, у меня были самые смутные сведения. Помнится, что часть бочек была погружена бойцами Киски на сухогруз "Хенераль Альберто Вердуго" (ныне "Торро д'Антильяс"). Потом этот сухогруз был, кажется, захвачен во время американской интервенции на Хайди. Кто поднимал субмарину Хорсфилда, потопленную "Аквамарином" у выхода из подземной базы "Х-45", я понятия не имел. Но по очень невнятным сведениям, дошедшим до меня через Брауна-Атвуда, получалось, что ему кое-что заплатили. А поскольку он, отправляясь на Хайди, трудился на благо "G & К", то получалось, что сокровища приплыли к этой конторе.

Конечно, сейчас мне было не до воспоминаний. У меня было нехорошее ощущение, что вот тут-то, на катере, нас и сцапают.

Но все пошло по другому сценарию.

Мы расселись на лавочках, появилась бодрая поджарая Мэри Ловетг, которая сначала сообщила нам, какая у этого острова долгота и широта, длина и ширина, местоположение относительно других островов Карибского моря, рассказала о том, что остров имеет вулканическое происхождение, а также что на нем растет и обитает. Выяснилось, что на острове растет почти вся флора, характерная для Малых Антильских островов, живут пять видов ящериц и три вида змей, двадцать три вида птиц, а кроме того, сменный персонал компании в лице капитана катера, гида, фотографа и барменши, которые сменяются каждую неделю. Единственное здание на острове - то самое, что просвечивало, - именовалось "туристическим центром" и состояло из бара, где можно было хлебнуть прохладительного и горячительного, магазина сувениров, а также десяти двухместных номеров для пассажиров (в основном на случай, если будет нелетная погода и самолет вынужден будет застрять тут больше, чем на час, положенный по программе) и комнат для персонала.

Затем мисс Ловетт приступила к историческому очерку.

- Остров был открыт в 1656 году английским пиратом Джорджем Эвансом, который прославился тем, что ограбил около восьмидесяти испанских, французских, голландских, португальских и британских кораблей. Первоначально остров не получил какого-либо официального названия, поскольку Эванс держал его координаты в тайне и не наносил остров на судовые карты. Остров находился в стороне от основных путей, по которым шли испанские галеоны, курсировавшие между портами Испании, и ее владений в Южной Америке, а потому о нем стало известно только в конце XVII века, когда он был нанесен на карту испанцем Мартином Лопесом, который, перейдя на службу к королю Португалии, стал именоваться Мартиншем Лопешем...

"Тоже знакомая фамилия, кстати", - отметил я про себя, вспомнив, что так звали командира "Санта-Фернанды", того самого галеона с полуторастами бочками золота, что затонул после боя с Эвансом.

- Лопеш назвал открытую им необитаемую землю несколько пышно и несоразмерно - Каза ди Эшпириту Санту ет Санту Круш, то есть "Обитель Святого Духа и Святого Креста", отчего это название не привилось. Кроме того, ввиду своих малых размеров и удаленности от наиболее выгодных торговых путей остров не осваивался ни одной из великих морских держав. Португалия на него не претендовала. Формально его относили к владениям Испании, и он находился в подчинении у губернатора Хайди вместе с Гран-Кальмаро и рядом других мелких островков. Испанцы называли его просто Мартин. А греческое название Аристидес он получил уже в XIX веке, после испано-американской войны 1898 года. От малярии умер один из матросов американской канонерки, посланной поднять на острове "Stars & stripes" американский флаг, грек по происхождению, которого звали Алексис Аристидес. Могила его поддерживается в порядке, и мы ее посетим по окончании прогулки вокруг острова. Название по фамилии умершего матроса прижилось, и флаг США, как видите, по-прежнему реет над островом.

Дед, который, однако, выглядел достаточно молодо, чтобы быть ветераном испано-американской войны, подскочил на своем месте и выбросил вверх два пальца буквой "V". Должно быть, вспомнил, как выкидывал япошек с тех самых Филиппин, которые штатники схавали в 1898 году. Правда, дело было в другом океане и на полста без малого лет позже, но его прямо-таки переполняла национальная гордость.

Бабка тоже изобразила гордость за державу. Прочие, в том числе и мы с Хрюшкой, приняли к сведению.

Катер вышел из лагуны, проскочив по узкому проходу между дюнами песчаной косы и мысом, названия которого мисс Ловетт нам не сообщила. Вместо этого она рассказала о том, что в четырех милях от острова английские эсминцы 5 марта 1945 года потопили немецкую подводную лодку "U-314". Я вспомнил, что эта лодка, согласно посмертному письму гауптштурмфюрера Алоиза Эрлиха, увезла с объекта "Х-45" комиссию во главе с бригаденфюрером Хорстом Бернгардом и двумя экземплярами отчета об инвентаризации ценностей из клада Эванса. Но, согласно писанию Эрлиха, "U-314" была потоплена на траверзе Санто-Доминго. Украдкой посмотрев на экран индикатора, я прикинул, что отсюда до Санто-Доминго минимум пятьсот морских миль на северо-запад.

- Нацистская субмарина лежит на глубине около тридцати метров, - доложила мисс Ловетт. - С тех пор, как "морские котики" десять лет назад провели операцию по снятию с лодки взрывоопасных предметов, ее часто посещают любители-аквалангисты.

Все это было очень занятно. Я, правда, с "морскими котиками" - элитным спецназом ВМС США - был знаком только понаслышке, но что-то мне стало сомнительно, чтобы таких головорезов привлекли для опасной, но не очень соответствующей их квалификации работенки. И вообще, на фига с этой потопшей и проржавевшей бандуры что-то снимать? Рвануть все там же, на дне - и вся недолга.

Конечно, Мэри Ловетт могла и не помнить точно, когда проходило разминирование. То есть точно десять лет назад или, скажем, семь. Но мне, например, стало принципиально интересно это узнать. Потому что, если "котики" лазали на лодку в 1983 году, могли искать золото, а вот если в 1986-м, когда все золото уже прибрали и знали, что на "U-314" ничего не должно быть... Что тогда искали? Экземпляры отчета, предназначенные для Гитлера и Гиммлера? Но вряд ли они сохранились в морской воде лучше, чем третий экземпляр, который оставался у Эрлиха и был увезен Хорсфилдом на подлодке. Впрочем, я сам этого отчета и описи сокровищ как следует не рассматривал. И о том, куда он попал после того, как мы с Марселой выбежали из хранилища через подвал ООНовского домика на Сан-Фернандо, можно было только догадываться.

Непонятно было и то, отчего англичане не указали точно место потопления лодки, а перенесли его к Санто-Доминго. Правда, тут у Алоиза Эрлиха была важная отсылка: он говорил о данных радиоперехвата. Вряд ли англичане сразу же узнали номер лодки, которую утопили, и употребили его в радиопереговорах. Скорее всего, командир отряда эсминцев просто доложил по начальству, что на поверхности воды появилось солярное пятно, всплыли разные предметы, а посему он считал, что потоплена субмарина. А фрицы, как, впрочем, и наши, были горазды на всякие трюки. Ежели бомбежка глубинными уж очень сильно допекала, из торпедного аппарата выстреливали имитационный пакет, в состав которого входил разный мелкий, но плавучий хлам: деревяшки, газеты, обрывки одежды, пилотки, но самое главное - солярка и фекалии. То есть то самое, что в воде не тонет. При выстреле из аппарата получался неплохой воздушный пузырь, вроде бы вырвавшийся из корпуса лодки, пробитого попаданием бомбы, а солярка и все остальное плавучее дерьмо демонстрировало противнику: цель поражена, получайте премию за потопленную подлодку. Конечно, на этих приколах под конец войны мало кто попадался. Но в принципе, конечно, после применения имитации начинался период "тихих игр". Лодка ложилась на грунт, ежели глубина позволяла, и лежала там тихонечко, не позволяя личному составу ни чихнуть, ни... и так далее. А эсминцы или иные охотники за подводными лодками, в свою очередь, глушили двигатели и ложились в дрейф - ушли якобы. Тут все зависело от того, кто кого пересидит. Акустики слушали, а остальные не дышали...

Я сам про эти дела читал в какой-то книжке. Но вполне мог поверить, что немцы, отлежавшись на грунте, дождались, когда эсминцы свалили, и всплыли. Там, на траверзе Санто-Доминго. Однако с чего это фрицы поперлись не в родной рейх, а в обратном направлении? Пятьсот миль прошли, даже наверняка с гаком. Отсюда какие-нибудь полсотни миль до объекта "Х-45". Если предположить, что их маленько подбили, то вполне возможно, что подводные орлы "Reichsmarine" сообразили, что им даже в братскую, но нейтральную Испанию не допереть, не говоря уж о Балтийском море, - дело-то ведь в марте 1945-го было. У немцев уже не было баз ни во Франции, ни в Италии, ни в Голландии или Дании. Да и в Северной Германии осталось совсем немножко побережья. Наши тогда, кажется, вовсю за Кенигсберг принялись, Данциг и всякое прочее.

В общем, фрицы решили прятаться на Сан-Фернандо. Там, куда пришла 15 апреля 1945 года - как сейчас помню, блин! - подлодка "U-315". Такая хорошенькая пришла, что краше в гроб кладут. Само собой, что на обратный рейс она уже не годилась, потому я и нашел ее там, в эллинге, дырявую и ржавую.

Память быстренько ворошила давным-давно прочитанное предсмертное письмо Эрлиха. Четко всплыла фраза: "7 марта рейхсфюрер приказал ждать прибытия лодки "U-315", на которую надлежало погрузить все ценности и эвакуировать их с объекта "Х-45"..." Стало быть, из-за того, что лодка пришла покореженная и негодная для продолжения плавания, эвакуацию ценностей отменили. К тому же эвакуировать их в рейх в условиях начавшейся битвы за Берлин было бессмысленно. Но личный состав с базы куда-то ушел. Во-первых, на чем? Браун об этом особо не задумывался - некогда было. Ему золотишко глаза слепило. Я нынче ничего другого не мог придумать, кроме того, что на базе была еще какая-то лодка. Или даже две. С грехом пополам в две субмарины можно было втиснуть в дополнение к экипажу роту. Хотя оружия на базе было примерно на батальон, можно предположить, что туда не успели завезти полный штат. Но чтобы вывезти драгоценности, места не было. Золотишко вместе с Алоизом Эрлихом завалили и заминировали, а солдат и офицеров вывезли. Куда? На помощь сражающемуся Берлину? Сомнительно. Одной ротой Жукова и Конева уже не остановишь, а жить-то хочется. До Японии они вряд ли могли бы добраться. Топлива не хватило бы. Почти все страны Латинской Америки числились в состоянии войны с Германией. Правда, негласно давали немцам убежище.

Но это, конечно, не очень принципиально. Ну смылись эсэсманы, и ладно. А вот почему англичане, если они догнали и потопили "U-314" здесь, у острова Аристидес, все же записали ее как потопленную 7 марта? Тогдашние лодки вообще-то были не шибко скоростными. Это сейчас, говорят, у лодок в подводном положении скорость больше, чем в надводном. А тогда все было наоборот. Но в надводном положении не больно побегаешь, когда все кишмя кишит самолетами и кораблями противника. Стало быть, "U-314", выбравшись из своей липовой могилы у побережья Доминиканской Республики, уползала на юго-восток самое большее десятиузловым ходом - в среднем, если удавалось ночкой подняться или установкой "шнорхель" воспользоваться, чтобы, не всплывая, идти под дизелями. А раз так, то ей пришлось пилить к месту настоящего успокоения минимум пятьдесят часов. Двое суток с гаком. То есть утопить ее в этом районе могли не ранее, чем 10 марта. А экскурсовод говорит 7-го. Лажа-с!

Тут могло быть два варианта. Первый - самый простой. Правда, он, конечно, весьма отдавал русским духом, но для россиянина был вполне удобоварим. Скажем, командиры эсминцев, купившись на старый трюк с дерьмом и соляркой, доложили по начальству: "Пришел, увидел, утопил!" А начальство как раз готовило бумаги для отсылки Его Королевскому Величеству Эдуарду V... Или VI, хрен вспомнишь! Короче, готовили бумаги на награждение всякими там Банями и Подвязками12! Ну, чтобы лишний раз не мучиться, решили дописать и тех, кто "отличился" у Санто-Доминго. Вписали, отослали, Его Величество Эдик шлепнул Большую Королевскую печать (я сразу вспомнил "Принца и Нищего"; как Том Кенти этой печатью орехи колол). Значит, шлепнул он печать, начертал собственноручно: "Быть по сему" или что там положено. Короче, сочинили указ, что капитан такого-то ранга мистер Такой-то за потопление 7 марта 1945 года подводной лодки противника награждается орденом Подвязки и отныне именуется "сэр Такой-то". А потом, допустим, 10 марта или даже 11-го какой-нибудь другой командир докладывает, что ущучил подлодку в районе Аристидеса. На сей раз все точно - покойница лежит на грунте в выпотрошенном состоянии и не дрыгается. Но указ-то уже Эдиком подписан. Сэр Такой-то на обращение "мистер" уже не отвечает. Само собой, что на фрицевскую лодку лезут водолазы, находят бортжурнал или еще что-нибудь, смотрят рубочный номер, узнают, что он "U-314", и по-быстрому пишут представление на мистера Растакого-то, чтобы и ему обидно не было. Одному Подвязку и другому Подвязку - никому не обидно, оба теперь могут сэрить.

Второй вариант был посложнее. К примеру, англичане могли утопить "U-314" не 7, а 5 марта. То есть не "после", а "до" объявленного срока. То есть они заловили подлодку в тот же день, как она вылезла из подземно-подводного логова и через пять часов добралась до Аристидеса. А потом по каким-то соображениям, возможно, надеясь на то, что их сообщение будет перехвачено, сообщили о том, что утопили лодку 7 марта на траверзе Санто-Доминго. То есть там, куда она вовсе не доходила. Сразу напрашивался вывод: немцы не должны были знать, что "U-314" была потоплена у Аристидеса, допустим, потому, что это могло засветить британского агента в немецком тылу. Соответственно, Аристидес был не просто островишком, мимо которого пролегал курс лодки, а каким-то важным пунктом на маршруте ее путешествия в рейх. "U-314" должна была обязательно появиться у Аристидеса, и англичане об этом узнали. Более того, они должны были точно знать и время прибытия лодки в район острова, и место ее всплытия. Тогда задача ее угробить становилась элементарной. Разумеется, все эти сведения можно было добыть только агентурным путем. И скорее всего такой агент у них имелся либо на самой базе "Х-45", где он должен был занимать весьма солидный пост, либо где-то в Берлине, под крылышком у рейхсфюрера Гиммлера или хотя бы гросс-адмирала Деница. Вот от него-то и отводило глаза сообщение о потоплении лодки "на траверзе Санто-Доминго".

Вторая версия меня заинтересовала. Хотя у меня не было никаких реальных сведений, кроме тех, что сохранила память из письма Алоиза Эрлиха, Браун видел там, в хранилище, и другие документы, но не мог перевести их, потому что не знал немецкого языка, и прочел только то, что было написано по-английски. Тем не менее и они давали пищу для размышлений. Тем более что лекция мисс Ловетт о красотах и достопримечательностях острова была жуть какая скучная, а на меня и Ленку покамест никто не покушался. Если кто и восхищался болтовней этой леди, то разве что бабка с дедом, да и то, по-моему, из вежливости.

Поэтому весь остаток морской прогулки я продолжал раздумывать.

Итак, предположим, что англичане не просто случайно наткнулись на немецкую субмарину, а ловили специально "U-314" и поддежурили ее именно там, где она должна была появиться. Неужели His Majesty Ships, то бишь корабли его величества, всего лишь получили задачу не допустить вывоза в рейх двух экземпляров отчета и описи сокровищ?

Сомнительно. Скорее всего, они должны были перехватить кого-то или что-то. Этот кто-то или что-то, а может, кто-то вместе с чем-то должен был, по немецкому плану, погрузиться на подлодку и следовать в рейх. Насчет того, что нашелся бы такой партайгеноссе, который исключительно из патриотических побуждений, а не в порядке партийной дисциплины поперся бы из мирной Южной Америки в уже полуразрушенный Берлин - я не очень прикидывал, но допускал, что, конечно, мог и найтись. Кто? Супершпион-резидент? Ежели он не был раскрыт, то его не в рейх надо тащить, а оставить на месте до лучших времен. А ежели раскрыт, то его надо не в разбитый рейх волочь, а куда-нибудь к нейтралам. Какой-нибудь научный гений, обещавший фюреру за две недели склепать атомную бомбу? Тоже нет. Гении (если они настоящие гении, а не просто психи), как правило, предлагают свои услуги странам со стабильным уровнем жизни и устойчивой валютой, ну и уж, конечно, стабильным политически. Псих, конечно, вполне мог возмечтать о спасении Германии, и ему от отчаяния даже мог поверить фюрер, так как он иной раз верил всяким астрологам, магам, колдунам и иным экстрасенсам-шарлатанам. Но тогда англичане его не стали бы перехватывать. Лишний псих в рейхе им был бы выгоден.

Так что, пожалуй, "кто-то", если он не вез с собой "что-то", причем не какой-либо прожект на бумаге, а готовую "вещь", для англичан ценности не представлял. Может, нацики действительно сляпали где-нибудь в джунглях Амазонки атомную бомбу? Но поверить в это мог, как говорилось в одном советском фильме, "только самый глупый дурак". Я-то, несмотря на все изъяны интеллекта, к таковым еще не относился. Ни в джунглях Амазонки, ни в Андах, ни в пампасах не укрыть ни Лос-Аламос, ни Харуэлл, ни Арзамас-16. Ежели б фрицы чего-нибудь такое замастырили, то хотя бы обломки ихней ядерной индустрии обнаружили бы уже в 60-е годы, едва появились спутники-шпионы.

Химическое оружие? На хрен оно немцам? Они и без того его напроизводили сверх головы, но пустить в дело не решились. Потому что тогда бы их взялись поливать в три струи, и проблема выживания германской нации стала бы неразрешимой.

Бактериологическое? Это оружие хорошо применять по глубоким тылам противника, а не против тех, кто Берлин штурмует. Сам от своей чумы и сдохнешь.

Получалось, что все самые мощные хлопушки, придуманные человеком в XX столетии, как-то не укладывались в этот случай. Но все же, если по большому счету, в рейх, стиснутый союзниками, могли везти только некое супероружие. Валюту, золотишко, драгоценности в те дни из Германии вывозили и прятали в нейтральных банках. Технические идеи тоже скорее экспортировали.

Нет, немцам нужно было что-то такое, чтобы, как говаривал Адольф Алоизович, "победить без пяти двенадцать". И ведь надеялся он на что-то, упирался рогом. Шлепнулся только тогда, когда по рейхсканцелярии почти в упор стреляли.

Даже атомная бомба такого эффекта не дала бы. Если бы была только одна, конечно. Нет, тут нужно было что-то другое... Такое, чтобы р-раз - и вдрызг!

И тут я ни с того ни с сего вспомнил про черный ящик, который присутствовал в моих дурацких снах, отражавших не то реальные события, не то полубредовые фантазии Майка Атвуда. Вот такая хреновина могла бы Гитлеру подсобить. Взялся за колечко, чик! - и нету союзников, еврейский вопрос окончательно решен, с цыганами все ясно, на земле сплошной "орднунг унд дисциплин13", зиг хайль!

Да, конечно, от такой фигулины Адик не отказался бы. Но вот в чем вопрос. Если бы кто-то имел подобную хреновину в личном пользовании, то на хрен ему отдавать ее Гитлеру? Такая вещь нужна самому, а не фюреру, который к тому же наверняка ликвидирует услужливого гражданина. В конце концов, обладатель черного ящика, имей он убеждения Адольфа Алоизовича, мог без проблем стать фюрером, даже не сочинив "Майн кампф". Палец в кольцо - и массы у твоих ног. Шагом марш! - хоть куда пойдут, что хошь соорудят или, наоборот, поломают.

Поэтому, как мне показалось, товарищ, располагавший черным ящиком, скорее всего ни шиша не знал о том, как его приводить в действие.

Не знаю, куда бы я еще улетел, развивая свои фантазии и громоздя домыслы на домыслы, если бы Ленка не дернула меня за рукав и не сказала.

- Ты что, спишь, что ли, Волчара? Вылазь, приехали...

Катер подошел к пристани, и мисс Ловетт объявила, что сейчас мы сходим на могилу Алексиса Аристидеса, где можно будет сфотографироваться, потом зайдем в бар и магазин сувениров, а затем нас вернут на борт гидроплана.

Могилка бедного матросика оказалась очень симпатичной, с мраморным крестом православного образца, установленным на пирамидально ступенчатом основании и обнесенным загородкой из цепей и ядер. На горизонтальной плите было написано. "Alexis Aristides. 1876-1898 AD. USS "Silverstown". "AD" означало "Anno Domini" - "Лето Господне", a "USS" - "United States Ship", т. е. "Корабль Соединенных Штатов". На фоне этого памятника нас заснял местный фотограф и тут же выдал каждому по картинке.

В баре нас угостили местным фирменным коктейлем "Аристидес", который обошелся в два доллара пятьдесят центов, а затем барменша, перебежав вдоль стойки, перескочила в сувенирный магазин, прилавок которого примыкал перпендикулярно к стойке бара.

Конечно, мне лично были не нужны ни гребень из морской черепахи, лежбище которых нам показывали во время морской прогулки, ни заспиртованная жарарака, ни вставная челюсть акулы. Но, дабы не выделяться из публики, я приобрел Ленке гребешок, а себе отдельно взятый акулий зуб на плетеном шнурке - на шее носить.

Затем нас сопроводили в самолет, и стюардесса объявила, что следующая посадка будет через час на островке Сан-Мигель, где нам будет предоставлено полтора часа на купание и загорание.

После этого гидроплан поднял якорь, запустил моторы и, вырулив помаленьку на удобную для разбега позицию, понесся в направлении песчаной косы. Фр-рр! Взлетели.

Старички из Оклахомы

Описав кружок над островом, чтобы мы могли полюбоваться им с высоты птичьего полета, самолет забрался на пару тысяч метров и лег на курс. Судя по всему, мы теперь летели почти строго на север.

Поскольку на сей раз полет должен был продлиться Целый час, дед с бабкой решили с нами познакомиться.

- Ну, как вам понравилось? - спросила старушка у Ленки.

- Впечатляюще! - бодренько отозвалась Хрюшка. - Настоящий рай земной!

- А вашему спутнику?

- Безусловно! - кивнул я. - Особенно могила!

- Ты прав, сынок! - вмешался дед. - Черт побери, интересно, сколько будет стоить на этом острове участок для захоронения? Представляешь, Сибил, как здорово было бы лежать здесь? Я так завидую этому греку!

- Господи, Стиви, какие дурацкие мысли приходят тебе в голову! всплеснула руками бабушка Сибил. - Могила, захоронение... У тебя давление 120 на 75, не у всех молодых такое бывает! И не порти настроение этим детям.

- Простите, сэр, мы не представились, - сказала Ленка, - меня зовут Элен, а это мой муж Дмитриос.

Когда мы начинали свой суперкруиз в 1994 году, то сперва прилетели в Лондон, где трудились вместе с семейством Стюартов, выходцами из пролетарских слоев, но носившими "королевскую" фамилию и "королевские" имена - Генри и Нэнси (Нэнси - уменьшительное от Анны, нечто вроде нашей Нюшки). Так вот миссис Стюарт упорно именовала меня Дмитриосом, хотя Генри довольно четко говорил Dmitry. Ехидная Хрюшка подхватила почин Нэнси и допекала меня этим "Дмитриосом" до самого отлета на Хайди. Потом у нее это прошло - на Хайди шутить оказалось некогда. А теперь, вишь ты, вспомнила. Из этого получилось недопонимание.

- Так вы - грек?! - тут же просекла фишку бабка Сибил. - Наверно, вы родственник покойного Аристидеса?

- Нет, - ответил я, - я не родственник. Просто турист, как и вы.

- Сибил, - рассмеялся дед Стив, - неужели родственник ограничился бы тем, что постоял у могилы предка? И потом с чего ты взяла, что он грек?

- Вот именно, - сказал я, - мы с женой - русские.

- Русские? - И бабка, и дед удивились до обалдения. - Здесь?

- Совершенно верно, - подтвердила Ленка. - Мы из России.

- Первый раз вижу русских, - сказал дед Стив. - А мы с Сибил из Оклахомы. Знаете, где это?

Ленка стыдливо примолкла, а я как-то небрежно выдал:

- По-моему, там, где всегда, между Техасом и Канзасом.

- О'кей! Ты угадал, парень! - Развеселился дед. - А где ты так научился говорить по-нашему? По-моему, ты все-таки шутишь. Этот кукурузный говорок мне слишком знаком. Слишком отдает Средним Западом. А у твоей жены выговор, как у луизианки. Может, ты скажешь хоть слово по-русски?

- Во, блин, - произнесла Ленка на родном подмосковном, - что значит с французами пообщаться! Луизианкой обозвали.

- Это действительно русский язык? - спросила Сибил. - Может, вы опять шутите?

- Сразу видно, сэр, что во вторую мировую вы воевали не в Европе, заметил я. - Наверно, были бы на Эльбе, так сразу бы поверили, что Элен говорит по-русски.

- Да, это точно, я морской летчик, мне нечего было делать на Эльбе, кивнул дед Стив, - я ведь воевал здесь, можно сказать, совсем рядом. И даже летал над этим островом. Кстати, это я навел англичан на ту лодку, про которую рассказывала мисс Ловетт. Девчонка маленько приврала, дело было не 7-го, а 5-го марта...

- А может, это вам память немного изменяет? - спросил я как можно спокойнее, хотя дедовские слова подтверждали то, что мне удалось предположить от скуки.

- Мне-то? - Дед усмехнулся. - Конечно, я уже не первой свежести, парень, и мне восемьдесят три года от роду, но день, когда родился во второй раз, запомнить просто. Это было точно 5 марта, а не 7-го. Я взлетел с Виргинских островов на "эвенджере". Это такой одномоторный торпедоносец, чтобы тебе было понятно. Мне приказали выйти в этот район, так как, по данным разведки, милях в пяти южнее Аристидеса должна была появиться и всплыть нацистская субмарина. А английские эсминцы - их было два - прятались севернее острова. Причем что любопытно, наши точно знали, когда эта лодка появится. С точностью до пяти минут. Я сделал только два круга и уже на третьем круге заметил лодку, идущую на перископной глубине. Если бы у меня была торпеда, я бы сам с ней разделался. Но вместо торпеды мне навесили дополнительный бак с горючим на случай, если придется долго барражировать. Поэтому я тогда ограничился только тем, что дал условный сигнал на эсминцы. Они выскочили на лодку с двух сторон, причем как раз в тот момент, когда она поднялась на поверхность. И двумя залпами ее накрыли. Там взорвался боезапас. Можете мне поверить - с нее никто не спасся.

- А с вами-то что случилось, сэр? - спросил я. - Вас что, подбили?

- Какое там! - проворчал дед Стив. - Весь бой продолжался двадцать секунд. Эти немцы даже рта раскрыть не успели, не то что навести орудия. Эсминцы расстреляли лодку в упор двумя залпами с десяти кабельтовых. От нее только клочья полетели. А у меня просто был лодырь-механик, который плохо подготовил машину к вылету. Решил, что масла достаточно, не проверил, сколько его в картере. Масла не хватило, трущиеся части разогрелись, пошла деформация, и мотор заглох. Пришлось прыгать в воду с двухсот метров. Парашют еле-еле успел раскрыться. К тому же ветром меня понесло прямо туда, где только что затонула лодка. Там после взрыва по воде растеклось горящее топливо. И меня несло прямо на огонь! Если бы я не сбросил с себя надувную лодку, то угодил бы в пламя. Это было очень страшно, малыш. Тогда мне было примерно столько, сколько тебе, и я вовсе не собирался здесь помирать. От пламени я сумел отлететь, а вот с акулами чуть было не познакомился. Вот это был страх!

- О, Стиви, - запротестовала Сибил, - не продолжай, у меня пульс учащается!

- Ерунда! - хмыкнул дед. - Вот тогда у меня пульс участился, это точно! Представляешь, солярка чадит на воде, а дым загораживает меня от эсминцев. Все эти королевские задницы целых полчаса не могли меня найти, хотя были совсем рядом! А вот акулы нашли почти сразу, потому что услышали запах немецкой дохлятины. На моих глазах две твари разодрали какой-то труп. В десяти ярдах от меня! Каждая зверюга была по четыре метра в длину. Одна цапнула мертвеца за ноги, другая - за голову. Хлоп! - и осталась только середина, надкусанная с двух сторон. Они уже были готовы повернуться ко мне. Я молился и чертыхался, готов был дьяволу душу продать, и мне не стыдно в этом сознаться! Но тут мне подвернулся под руку какой-то буек или канистра, не помню точно, что именно... Черная такая штука, я даже не понял, из металла она или из пластмассы. Но плавала хорошо, довольно легкая по весу. Помню только, что с одной стороны было какое-то кольцо, в которое можно было продеть палец. И вот когда эти гадины уже нацелились на меня, я от отчаяния замахнулся на них этим буйком... или как его там. И заорал: "Прочь! Прочь! Пошли прочь, твари!" И что ты думаешь? Обе людоедки развернулись на сто восемьдесят градусов и, как торпеды, понеслись от меня в разные стороны! Хотя, если бы мне и удалось огреть их этой штукой, то они бы этого не заметили. Вот чудеса, верно?

- Да, это точно чудо... - У меня в мозгу пронеслась, как секундное видение, картинка моей собственной встречи с акулами. Той самой, о финале которой я до сих пор не имел представления. Но дольше секунды не продержалась, ибо я отчетливо понял, что старик Стив держал в руках то, что Майк Атвуд называл Black Box, то есть черный ящик или черную коробку.

- Сколько ни рассказывал эту историю, - заметил дед Стив, - никто не верит. Я и сам иногда не верю. Правда, тут вот что могло быть. Когда я замахивался, то от страха зажмурился. Акулы ведь были рядом. И через веки, помнится, мигнул яркий свет, вроде бы вспышка магния. Ты такой молодой, что наверняка не помнишь, как раньше фотографы пользовались магнием вместо блицев.

- Только слышал, - кивнул я.

- А вот англичане, которые вытащили меня через пять минут, тоже эту вспышку видели. И где-то рядом со мной, между прочим. По этой вспышке, которую было видно даже сквозь дым, они меня и нашли. Морячки думали, что я дал сигнал каким-то световым патроном. А потом, когда узнали насчет этого буйка, то предполагали, будто в нем был какой-то осветительный заряд. Вот он-то и мог отпугнуть акул.

- Интересно, - произнес я, - а что ж, они не могли рассмотреть этот "буек" и разобраться, что к чему?

- Да кому до него дело было! Я, едва увидел английскую шлюпку, поплыл к ней изо всех сил. Конечно, бросил его. И само собой, не вспоминал о нем до тех пор, пока не успокоился. У меня был сильный стресс, пока мне не выдали стакан рома на эсминце. Я еле соображал и почти не мог говорить. Трясся и стучал зубами. Так что все улеглось в голове только после того, как я проспал часов пять. А к этому времени эсминцы уже добрались до Плимута...

- Далековато, - удивился я и подумал, что все-таки у деда с памятью неважно. Но Стив только усмехнулся:

- Ты думал, что они меня в Англию увезли? Нет. Это не тот Плимут. Милях в семидесяти от Гваделупы есть английский остров Монтсеррат, так там свой Плимут. Там меня посадили на "Каталину" и отвезли на базу. А что сталось с той штуковиной, которая меня выручила, я не знаю. Англичане ее не вытащили, это точно. А я за это дело получил "Пурпурное сердце".

- Ох, как ты любишь хвастаться, Стиви! - покачала головой Сибил.

- Ну, если бы я был хвастуном, то рассказал эту историю не сейчас, а на катере, когда эта девочка рассказывала о потоплении лодки. Для нее это что-то совсем давнишнее, вроде войны за независимость или еще чего-нибудь из истории времен Колумба. Она же про это прочитала в какой-нибудь книжке, которую, может быть, в свою очередь, писал парень, родившийся через десять лет после войны. Он читал документы, сочинявшиеся в штабах, мемуары генералов и адмиралов, каждый из которых старался приписать себе все заслуги. А тут у нас по сравнению с Северным морем или с Тихим океаном была не война, а курорт. Поэтому обсасывали каждый мелкий успех вроде утопления этой подлодки. Нет, я-то не хвастаю, я рассказываю, как было.

- Все равно, - настырно произнесла бабка, - не люблю я, когда ты вспоминаешь эту войну. Когда мне сообщили, что твой самолет не вернулся, я была в шоке. И даже не поверила, когда оказалось, что ты даже не ранен. Во время войны всегда легче веришь плохим вестям, чем хорошим.

- Тогда я хотел застрелить того, кто поторопился отправить извещение, заметил старик. - Мне казалось, что из-за этого идиота произойдет что-нибудь ужасное...

- Вот и оставим эту тему. Тем более что куда интереснее просто поговорить с людьми из другой страны. Мы ведь очень мало знаем, что такое Россия...

- Мы уже два года, как оттуда уехали, - сообщила Ленка. - Сами ничего не знаем.

- Два года? И вас не интересовало, что у вас творится дома?

- Дима очень тяжело болел, - Хрюшка сделала скорбное личико. - Он много месяцев провел в коме...

- Боже мой! - ахнула старушка, и дед досадливо поморщился.

Мне стало ясно, что бабушка Сибил страсть как любит поговорить о болезнях, врачах, лекарствах и нетрадиционных методах лечения. А дед, в отличие от нее, по-моему, предпочитал побыстрее помереть, лишь бы не попасть в лапы эскулапов. Мне, которому удалось из этих лап вырваться - да и то с помощью ребят Доминго Косого, вспоминать о медицине было тошно.

Поэтому мы поступили проще. Ленка пересела к бабке и начала с ней беседовать на свою любимую тему. А словоохотливый дед, которому, должно быть, давно хотелось поговорить с умным человеком, начал мне рассказывать свою биографию, начиная с рождения, историю своего знакомства с бабкой - они шестьдесят один год жили вместе, обалдеть! - а также о том, чем сейчас занимаются их дети, внуки и правнуки. Попутно дед рассказал и о трех своих братьях, двух сестрах, десяти или пятнадцати племянниках и еще какой-то родне, которая, я уж не помню, кем ему доводилась.

Звали его, если полностью, Стивен Джефферсон Смит. Всю его биографию и сведения о родственниках я бы ни за какие коврижки не запомнил. У меня башка и так трещала от всяких нужных и ненужных сведений. Утряслось только, что мистер Смит был коренной оклахомец, папаша его фермерствовал, а сыновья и дочки с малых лет вкалывали. В годы "Великой депрессии" все накрылось медным тазом, семейство разъехалось кто куда. Смит перекантовался по разным временным работам почти до самой войны, повкалывал и строителем, и грузчиком, и мусорщиком, и шофером, а потом пристроился механиком к какому-то пилоту, который опрыскивал фермерские поля ядохимикатами. В 1935 году женился на Сибил, которая с тех пор держалась за ним как пришитая. С Божьей и хозяйской помощью Смит научился летать, задним числом получил диплом и даже хотел купить самолет, чтобы начать собственное дело, но тут его призвали во флот, отправили в авиашколу и за несколько месяцев сделали из него второго лейтенанта авиации ВМС. Всю войну он гонялся за немецкими лодками в Карибском море, налетал нужное число вылетов на "Авиационную медаль", а за разыскание подлодки "U-314", как уже говорилось, получил "Пурпурное сердце". В 1946 году его уволили за ненадобностью, и он вернулся в сельхозавиапию. Так и пылил себе аж до 65 лет. За это время выстроил домишко, выплатил за него кредит, накопил кой-каких деньжат и вложил что-то в акции - в общем, обеспечил старость.

Конечно, деду очень импонировало, что я его внимательно слушаю и не перебиваю, но вместе с тем и не засыпаю под эти словоизлияния. Это всем дедам в мире нравится. Они понимают, что книга их жизни, в общем и целом дописана до конца, осталось сочинить еще несколько строчек, завершить труд словами: "В Бозе почил...", указать точную дату и поставить точку. Но перелистать странички, вспомнить былое - приятно. Особенно если есть что.

Стюардесса по ходу дела прикатила прохладительное. Я почти автоматически взял банку пива "Carlsberg" (оно мне по жизни везде лезло на глаза), а дед баночку холодненькой "Lemon-Vodka" производства, как ни странно, питерской фабрики "Балтика". Какими путями отечественный продукт сюда закатился, Бог его знает.

Откушав напиток, мистер Смит сделал комплимент, сказав, что русская водка была и остается лучшей в мире. Я позволил себе согласиться, но ограничился пивком.

Так, за мирными беседами, часок и пролетел. Ей-Богу, напряженность и подозрительность, которые мучили меня в полете от Гран-Кальмаро до Аристидеса, а потом и на самом Аристидесе, понемногу сходили на нет. Мне стало казаться, что мы с Ленкой и впрямь беззаботные туристы, такие же, как чета Смитов или пятерка молодых людей и девиц. Впрочем, в отношении последних я немного ошибался. На Сан-Мигеле им предстояла работа. То есть деятельность, за которую деньги платят.

Линда Атвуд

Сан-Мигель оказался совсем маленьким островком. Раза в полтора он уступал даже Аристидесу. Такой себе песчаный серпик, выпуклой стороной на северо-восток, а вогнутой - на юго-запад. Метров с полсотни в самом широком месте. По сути, это была большая дюна, но некрутая и невысокая - до десяти метров. По склонам и гребню наросли пальмы и иная зелень, а у подошвы расстилались неширокие, но длинные песчаные пляжи. Песок был лишь немного желтее, чем сахарный.

Тут никаких примет цивилизации не было. Гидроплан приводнился с вогнутой стороны "полумесяца", подрулил к самому берегу и прочно въехал поплавками в песок.

- Леди и джентльмены! - объявила стюардесса. - "Каталина эйрлайнс" приглашает вас на очаровательный уединенный пляж острова Сан-Мигель. На острове нет опасных для жизни и здоровья насекомых и пресмыкающихся, но при обнаружении поблизости животных, которые покажутся вам опасными, обращайтесь к экипажу. Мы будем находиться около самолета. Рекомендуем избрать для купания ближайшие к гидроплану участки побережья, не отплывать дальше, чем на сто ярдов от берега и не проводить слишком много времени с непокрытой головой. Желаю приятного купания и ровного загара!

Первыми, подхватив свои здоровенные сумки, к выходу двинулись оба парня, следом за ними девицы, потом мы с Хрюшкой, а затем семейство Смит. Дед и бабка нацепили панамки, взяли какой-то рюкзачок, имевшийся у них в хозяйстве.

Спускались на берег по маленькой лесенке прямо из люка на песок. Я поглядел на компанию, выбравшуюся раньше нас, и в мою душу опять закралась подозрительность. Чего они потащили? А самое главное, ребята, словно бы не слышав рекомендаций стюардессы, поперлись вверх по склону дюны и явно намеревались купаться на "выпуклой" стороне острова.

Купаться ли?

Я как подумал, что ребятишки вернутся из-за деревьев при оружии, объявят публике, что самолет захвачен, и, скрутив нас с Ленкой, увезут хрен знает куда, так все мое желание искупаться пропало. Ленка тоже посмотрела им вслед, но уже тогда, когда последняя по счету деваха скрылась за кустами.

- Не стоит ходить туда, сэр, - напомнила стюардесса, заметив, что мы с Хрюшкой посматриваем на кусты. - Конечно, мы не можем вам запрещать купаться, где вам угодно, но с той стороны глубина гораздо ближе, всего в двадцати ярдах от берега, и волнение моря гораздо сильнее. Наконец, сейчас уже почти пять часов пополудни, и солнце стоит невысоко. Тень от деревьев скоро закроет почти весь пляж, а здесь, с нашей стороны, солнце будет в течение всего этого часа. Напоминаю, что компания не несет ответственности по претензиям пассажиров и их родственников, если туристы не выполняют рекомендаций экипажа.

- Спасибо, леди, - кивнул я, - мы будем купаться здесь, под вашим зорким оком.

- Не строй бабе глазки, - нежно улыбнувшись пуэрториканочке, сказала Ленка по-русски и потянула меня от самолета.

- Элен, - позвала бабка Сибил, - извините мне мой старческий склероз, но я кое-чего не поняла в вашем рассказе...

- Что именно? - Хрюшка дождалась, пока Смиты спустятся из самолета, и, подойдя к бабке, взяла ее под ручку.

- Вы мне рассказывали про психологическое упражнение, помогающее улучшить пищеварение...

Дед вздохнул и проворчал:

- По-моему, это никогда не кончится... Психологическое упражнение, чтобы желудок лучше варил! И чтобы запоров не было. Идиотизм! Я-то знаю, откуда все это идет. Старуха совсем сдурела после того, как побывала на приеме в клинике мистера Сарториуса.

- Это кто такой? - спросил я с видом полного простофили.

- Шарлатан какой-то, а может быть, даже мафиози. Богатый итальянец - это всегда подозрительно. Он содержит психиатрическую клинику для очень состоятельных людей. Среди его клиентов немало таких тузов, что только держись. У богатых тоже рождаются кретины, да и сходят они с ума, спиваются или становятся наркоманами не хуже, чем бедные. Конечно, все держится в большой тайне, потому что никто из влиятельных фигур не хочет огласки своих проблем с мозгами. И никому неохота, чтобы по телевизору заявили, что у такого-то воротилы сын наркоман, а дочь - алкоголичка. Наверно, там и всякого другого хватает. А потому в этой клинике лежат люди, которые платят от тысячи долларов и больше только за один день пребывания. Этот Сарториус гребет сумасшедшие деньги. Ну а для здоровых, но мнительных дур вроде Сибил он устроил при клинике центр психоанализа и психотерапии. Там их избавляют от всех болезней, которые они себе придумали, а заодно и от лишних баксов.

- Стиви, не говори о том, в чем ничего не понимаешь! - обернулась бабка. Сарториус - научный гений, и это признаю не только я.

- Ты его хоть видела? - усмехнулся мистер Смит. - Нет, каждый раз тебя принимали разные помощники и подручные, а сам, профессор был в очередной поездке. А это всегда сомнительное дело, когда руководитель такого заведения, которое ворочает немалыми миллионами, не показывается публике. Тем более, что рекламу делают ему, а лечат совсем другие.

- Ну и что? У него прекрасные ученики и последователи, которые применяют его опыт на практике, а сам он занимается научными исследованиями, консультирует за рубежом. Нормальный образ жизни для ученого...

Я понял, что Сергей Николаевич прилично потрудился и, ежели бы захотел, бабки давно бы выбрали его сенатором или губернатором Оклахомы. Бабки - они и в Штатах бабки и в прямом, и в переносном смысле.

Пока дед с бабкой препирались, мы с Ленкой от них потихоньку отвалили и решили окунуться в водичку.

- "Рубашка и шорты лежат на песке, безумец плывет по опасной реке!" процитировал я стихотворение, знакомое с детства, правда, четко не помня, кто его сочинил: Михалков, Маршак или Агния Барто. Ну и, кроме того, там говорилось про "трусы и рубашку", а я, в отличие от африканского пионера Фомы, до такого нудизма еще не дошел. Я вообще-то не очень стеснительный, но бабки с дедом смущался. Народ традиционных взглядов, уроженцы начала века.

Ленка тоже хотела бы позагорать "без", но не решалась. Кроме того, у нее была еще какая-то мелкая проблема.

- Мне в туалет надо, - пробурчала она. - По-крупному.

- Начинается, - вздохнул я. - Помнишь, как в Касабланке де Лос-Панчос чуть не влипли из-за этого? Нет бы в самолете сходить, так дождалась, пока отошли от гидроплана на сто метров и купаться собрались. Чего глазками лупаешь? Иди в кустики.

- Там змеи. Я боюсь.

- Нет там змей. Сказала же стюардесса. Но Хрюшка сделала такую рожицу, что я понял: придется сопровождать.

- Решили прогуляться? - понимающе хмыкнул Стив Смит, когда мы прошли мимо них с бабкой и двинулись вверх по склону.

- Да, - сказал я, - мне еще нельзя подолгу лежать на солнце.

Конечно, оханья и писка по мере подъема на дюну было немало. Ленка чуть не каждый корень, торчащий из песка среди негустых травинок, принимала за змеюку. Конечно, она вовсе не была трусихой и в большей степени кривлялась, чем пугалась. Просто ей хотелось, чтобы мы опять стали Волком и Хрюшкой, а не разозленными друг на друга кусачими существами...

Уже выбравшись наверх и оказавшись среди пальм, нагнувшихся в сторону "вогнутого" берега острова, я услышал голоса, доносившиеся с "выпуклой" стороны.

Конечно, мне захотелось глянуть и на то, чем занимаются те пятеро, что перебрались на другую сторону острова. Поэтому, устроив Хрюшку на небольшом, но явно безопасном пятачке, с трех сторон окруженном кустами, я отошел от нее на несколько шагов и чуть спустился вниз по склону по небольшой ложбинке. Затем потихоньку раздвинул кустики и посмотрел...

Все пятеро находились метрах в двадцати от меня. Они копошились, разбираясь в содержимом своих сумок. Но, конечно, меня вовсе не разочаровало то, что из сумок не были извлечены автоматы и прочее смертоубийственное оборудование. Самым похожим на оружие предметом была большая профессиональная видеокамера, которой можно было работать и с рук, и со штатива. Чуть позже я увидел и еще одну, поменьше. Разговоры пятерки долетали до моих ушей вполне отчетливо. Никто из этих ребят не старался говорить тихо.

- Март, куда ты положил сценарий?

- Вот он, забери.

- Закладку не перекладывал?

- Нет. Ты же сказала, что мы отснимем только одну сцену, да и то если за час успеем.

- Правильно. Пройдем быстренько все, что здесь можно успеть. Значит, первая картинка: Кэсси и Венди, обнявшись, идут по пляжу с рюкзачками за спиной. Это снимаю я. В это время Март с Тимом идут наверх и снимают картинку, когда Март подглядывает из-за кустов. Потом девочки раздеваются, лезут в воду, и я это снимаю.

- Все это можно в другом месте отснять, - сказал Март. - А здесь надо успеть потрахаться, пока солнце не ушло.

- Точно, - сказала коротко стриженная девица - Кэсси или Венди, я пока не понял. - Давайте побыстрее, а то сейчас эти семейные пары приползут и будут пялиться, а Тим опять занервничает...

- Да-да, Венди права! - закивала вторая. - Трах нужно делать побыстрее, а заставки - если останется время. Не упрямься, Линда, мы больше времени потеряем на споры!

- Уговорили, - согласилась Линда, которая, видимо, была в этой компании самой главной. - Потом замучаемся монтировать, но, раз вам не терпится, разогревайтесь...

Мне уже было понятно, что ребята приехали сюда снимать порнушку. Само собой, экзотика, море, солнце, пальмы, песочек... Никакой опасности они собой не представляли, и можно было не беспокоиться, что они похитят нас и увезут куда-нибудь не туда. Конечно, можно было полюбоваться на то, как снимают порнофильм, но с двадцати метров никаких пикантных деталей не углядишь. Был бы один - куда ни шло. Но раз уж приехал в Тулу со своим самоваром, то надо соблюдать определенные границы. Тем более что источник этих границ ухе облегчил свою совесть и позвал.

- Волчара! Я уже всё...

Я сделал несколько шагов наверх и нашел Хрюшку довольной и счастливой.

- Ну, ты где ходишь-то? - спросила Премудрая. - За этими порнушниками подсматриваешь?

- Я просто посмотрел, что эти ребята делают. А то сцапают нас за здорово живешь - и поминай как звали. Я их вообще-то за "джикеев" принял.

- Пинкертон, - хмыкнула Ленка. - Надо было лучше слушать, о чем они на катере трепались, когда мы были на Аристидесе. Я уже знаю, как ихнюю главную зовут - Линда Атвуд. Она продюсер, сценарист, режиссер и оператор. А все прочие - актеры, так сказать. Ей, между прочим, уже за сорок, но ничего, еще приятно смотрится и трахается у них в каких-то сценах.

- Это ты все краем уха услышала? - недоверчиво спросил я.

- Почему? Я их тоже на заметку взяла, не один ты такой подозрительный. И не вполуха слушала, а сразу в оба. Пока ты мечтал и воспоминаниям предавался. Ни хрена не видел, ни хрена не слышал, а потом становится в позу великого сыщика, подсматривает и так далее. А тут все простенько и со вкусом.

- Ты с ней случайно контракт еще не подписала? На съемку?

- Нет, не предложила. Баб у них и так хватает. А вот ты, конечно, так и мечтаешь...

- Нет, не мечтаю, - вздохнул я. - Но познакомиться нам с ними, наверно, стоит. Мне мордаха этой Линды кого-то напоминает... Знакомую, может быть.

- Ладно. Покамест пошли купаться. Там будет видно, зачем она тебе нужна.

Дед и бабка, пока мы прогуливались, разлеглись на надувных матрацах, устроившись головами в тень, а остальное выставив на солнышко. Между головами супругов стоял какой-то электронный прибор, который каждые пять минут испускал некую звенящую музычку, после чего Смиты дружно переворачивались со спины на живот или в обратном направлении. Наверняка этот режим был заведен бабкой.

Никогда я не задумывался о старости. Наверно, потому что дожить до нее для меня было почти неразрешимой проблемой. Даже правильнее будет сказать, что для меня не было проблемой не дожить до старости. Все-таки тридцать четыре - это только мне самому кажется возрастом. Деду Смиту было уже полсотни, когда я только-только родился. Он и Брауну настоящему, и Майку Атвуду мог быть дедом. Сколько он еще жить будет? И сколько лет рядом с ним будет эта смешная бабулька Сибил, которая так любит лечиться?

Я попытался представить себе, как будет выглядеть в этом возрасте Ленка. Никак не получалось. Слишком уж близко был оригинал, то есть живая, беленькая, подсмугленная здешним солнышком Хрюшка Чебакова, пышная, гладкая, с прямой спинкой и длинными, хотя и полноватыми ножками. Нет, она вряд ли будет когда-либо костистой, морщинистой, высушенной, будто вобла. Скорее всего располнеет еще больше и будет эдакой бочечкой. Ну а про себя и думать не хотелось. Уж очень все будет прискорбно выглядеть.

Короче, я порадовался, что состарюсь еще хрен знает когда, а пока могу хоть в море искупаться. Без разных дурных мыслей в голове.

Мы поплавали от души, побултыхались. Вода была чистенькая, на дне песочек, глубина небольшая. Акул и какой-либо иной гадости не наблюдалось. Вылезли только через полчаса, наверно, но не потому, что уже накупались до посинения (в такой воде сутки проплавать можно, пока мерзнуть начнешь). Просто, разыгравшись, я очень деловито ухватил Хрюшку за бока, но противное животное меня отпихнуло и пропыхтело:

- Ты что? Тут и летчики, и бабка с дедом... Обалдел, что ли?

- Я от тебя всегда балдею... Но под водой же не видно?

- Ты еще скажи, что тут муть сплошная. Нас за двадцать метров видно. Если охота лягушками заняться, пошли в кусты, как все приличные люди.

Вот и пришлось вылезать. Хрюшке хорошо, у нее все ее "чуйства" внутрях, а у меня их не больно спрячешь - плавки узкие. "Дульный тормоз" из-под резинки на свет Божий высунулся. Поэтому пришлось мне выбираться из воды бочком, спиной к Смитам. Тем более что у старичков в будильнике какая-то новая музыка заиграла и они собрались в водичку. Бабка, конечно, хотела Ленку спросить о чем-то, может быть, опять из области медицины, но я постарался как можно скорее утащить поросятину наверх, только подхватил одежду и полотенца - мол, мы переодеваться пошли.

Быстренько взбежав туда, где росли пальмочки и кустики, мы обнаружили, что найти такое место, чтобы устроиться с удобствами по всем правилам, не так-то просто. Там, где были ровные песчаные площадочки, где Хрюшка могла завалиться на спину, ей казалось, что все слишком открыто для обозрения, а там, где были кустики, из-под песка торчали корни. В конце концов, мне это надоело, и я установил капризное животное на четвереньки.

- Толкушку не потерял? - поинтересовалось парнокопытное, согласно старинному обычаю, в то самое время, как я расчехлял орудие.

- Никак нет, васокродь! А лягушки не высыпались?

- На месте, на месте, никуда не делись... - промурлыкала Хавронья, упершись в песок ладошками и коленками. - Так и шебуршатся, так и шебуршатся...

Последняя фраза сопровождалась нежными придыханиями и легким поповерчением. Сразу после этого я подал команду.

- Заряжай! - И толкушка поехала к лягушкам.

- "Влупил он нашей Елочке по самый корешок..." - пропела Хрюшка, опускаясь на локти, нагибая голову и свешивая на мордочку мокрую, немного слипшуюся от морской воды и трепаную гриву.

Когда-то, в самый первый раз, когда мы с братцем Мишкой поимели Ленку и Зинку, дело было под Новый год. Естественно, что страдалицы, отойдя от первых восторгов по поводу того, что ленточки перерезаны и поездам открыт путь по туннелям, немного загрустили. Как-никак до двадцати лет без малого хранили и лелеяли, а тут так быстро и резко пустили в эксплуатацию. И мы с Мишкой спели им в утешение песню про Елочку и Зиночку с некоторыми модернизациями. После этого я долго называл Елену Елочкой, а Хрюшкой она стала только после того, как мы с Мишкой окончательно разыграли на спичках, кому на ком жениться, и сыграли свадьбы. Но песенку про Елочку Ленка не забывала. Особенно ту самую фразу.

Я приступил к делу. Работа была, конечно, хорошо знакомая и делалась в охотку. Тем более что это дело углубляло процесс нормализации отношений. Ну а экзотическая обстановка - пальмы, песочек, справа и слева морская голубизна придавала всему этому безобразию очень пикантный вкус. Само собой, в такое время нет возможности глядеть по сторонам. Уж очень сосредоточиваешься на основном занятии.

И поэтому я попросту не заметил, как и когда к нам подобралась Линда Атвуд со своей телекамерой. Ленка ее не видела, потому что жмурилась и вообще никуда не глядела, сладко охая и нежно матюкаясь, а я увидел лишь тогда, когда порнушница, обнаглев, высунулась из-за куста. Она была одета только в трусики, а все остальное, должно быть, забыла на берегу. Я не хотел поднимать скандал и молча скорчил свирепую рожу. Линда, так же молча, подняла вверх большой палец - видно, эта гримаса ей понравилась, а потом состроив глазки, поднесла палец к губам: дескать, не выдавай меня!

Я неопределенно мотнул головой. Мне никакие съемки не нравились, и показывать свою рожу, не говоря уже о других частях тела, мне не очень хотелось. Хватит того, что на Аристидесе сфотографировались. А теперь еще на сотнях, может быть, тысячах видеокассет растиражируется мое времяпрепровождение. Правда, с женой, но все-таки как-то неловко. Не дай Бог кассета в Россию угодит, попадет там к каким-нибудь знакомым людям. Засмеют ведь на хрен! Тем более что на камере стояла мощная оптика, и с той точки, где устроилась Линда, в кадр могли попасть кое-какие детали крупным планом. Правда, не морда, но все-таки...

Чтобы не отвлекаться, я прибавил скорости, и Хрюшка, которая уже хорошо прогрелась, запыхтела, стала яростно толкаться задницей и скрести песок пальцами. Про то, что нас пишут на видео, я мигом забыл. Уж очень все весело пошло.

- Ой-й, бедные лягушечки-и-и! - взвыла Ленка, сотрясаясь сладкой дрожью. Еще! Еще! У-у-у-ух!

Но в это время нахалка Линда каким-то образом незаметно переползла на новую позицию и внезапно появилась прямо перед Хрюшкой, чтобы крупно снять ее физиономию в самый приятный момент. Это Линда сумела. Но вот убраться, прежде чем Хавронья откроет глаза, она не успела.

Я и охнуть не успел, как Ленка вырвалась у меня из рук и, зарычав как волчиха, ринулась на операторшу:

- You-u, stinky bitch! Сука вонючая! Убью на фиг! Линда шарахнулась от нее, оступилась и, выронив камеру, шлепнулась спиной на землю.

- Help me! На помощь! - заорала она во всю глотку. Я как подумал, что будет, если сейчас сюда прибегут все мужики, которые есть на этом острове, а заодно и все бабы, так меня враз тоска одолела.

Пришлось сцапать Хрюшку за талию и вместе с ней опрокинуться на спину.

- Пусти! - рычало взбесившееся парнокопытное. - Я ей морду раздеру!

- Уймись! - прошипел я. - Ты что, хочешь, чтобы нас тут повязали и сдали в полицию на Пуэрто-Рико? Мы ведь с беженскими документами, ты не забыла?

Все-таки Хавронья не зря носила звание Премудрой. Она сообразила все в два счета и перестроилась за мгновение.

- Ха-ха-ха-ха! - очень заливисто и очень натурально захохотала она. Прошу прощения, Линда, это была маленькая шутка! Я ничего не имею против этой съемки.

Линда похлопала глазищами, в которых еще пару секунд стоял самый натуральный ужас, потом нерешительно улыбнулась.

- Вы так здорово сыграли ярость... Извините, я подошла, не представившись, но меня впечатлила ваша страсть... Может быть, вы сможете продолжить? Вот сейчас, когда ваш мужчина обхватил вас сзади, а сам лежит на спине, может получиться эффектный кадр! Хотите заработать двести баксов?

- На двоих? - прищурилась Хрюшка. - Может, на каждого?

- О'кей! Ну, согласны? Ваш парень еще не устал, как я вижу... Дело в том, что в момент этой беседы я лежал спиной на песчаной кочке, упираясь пятками в какой-то корень, и все еще обхватывал Хрюшку обеими руками в районе титек. А поскольку ноги Ленка положила по обе стороны от моих, то Линда действительно могла видеть, что я еще не устал. Струмент, правда, находился на воздухе, но прикасался к Ленкиной мохнушке.

- Ладно, - сказала Хрюшка, - согласны.

- Тогда, если можно, - ласково улыбнулась Линда, - я буду вам немножко подсказывать, что мне нужно для фильма. Сейчас я возьму камеру... А вы введете эту штуку.

Как раз в тот момент, когда Атвуд подняла камеру и нацелилась на самое главное Хрюшкино место, Ленка сцапала струмент, погладила его ладошкой по головке и запихнула к лягушкам. Линда показала колечко из большого и указательного пальцев - о'кей!

Мы принялись толочь лягушек, а Линда ходила вокруг с камерой и подавала всякие ЦУ, типа какую ногу отодвинуть, а какую поправить, какую из Ленкиных грудок погладить, какой рукой ей пупик почесать...

Где-то через минуту или две послышался топот, и к нашей полянке подбежали Март и Тим, а следом Кэсси и Венди.

- Мы уж думали, что на тебя старики напали! - сказал Март. - А ты, оказывается, решила еще одну сценку доснять...

- Да-да! - отозвалась Линда, не отрываясь от камеры. - Иначе вас не вытащить из воды. Идите собирайте вещи. Уже двадцать минут до отлета осталось...

В общем, они ушли, а мы продолжили. Хрюшка, как ни странно, от сознания, что ее писюшку с дополнительным вложением увидят миллионы любителей порнухи, разыгралась вовсю и так запрыгала, что я даже подумал: материальные стимулы действуют! Ее активность и на Линду произвела впечатление. Наша операторша то и дело сдавленно вздыхала, ласково поглаживала себя по голой груди, по ляжкам, даже в трусики к себе залезала и чего-то там шевелила. В общем, у нее тоже было горячее желание трахнуться. Кстати, может быть, это ее пыхтение и возбуждение, в свою очередь, Ленку заводили. А мне, как назло, не удавалось сосредоточиться. Хрюшка за десять минут раза три кончила, а я - ни тпру, ни ну.

- Хватит, - пропыхтела Ленка, - я уже устала. Завязывай!

- Если б висел, - буркнул я, - так завязал бы. Линда не поняла этих фраз, произнесенных по-русски, и сказала:

- Надо заканчивать побыстрее. Можем задержать самолет, а это неприятно.

- Я - пас, - сказала Ленка. - Мне не нужны мозоли на этом месте.

Она слезла с меня и, отдуваясь, уселась на песке.

- Но мы же не можем так закончить! - прошипела Линда. Ее била легкая дрожь, и я понял, что именно ей хочется закончить. В это время подбежал Март.

- Пилот сказал, что будет ждать не больше получаса. У него график, и его оштрафуют за опоздание.

- Бери камеру и снимай! - рявкнула Линда, рывком сдергивая с себя трусы и прыгая на меня.

Сумасшествие, блин! А Ленка хоть бы хрен. Никакого возмущения, никаких визгов, писков. Мол, подбирай после меня, с него не убудет, хреновина не измылится... И от этого меня взяла такая, условно говоря, спортивная злость, что я, не дав Линде сделать и пары приседаний, вертанул ее на обе лопатки и в таком темпе пробежал финишную прямую, что баба завизжала как резаная. Но хладнокровия и режиссерства не потеряла.

- В лицо, брызни в лицо! - потребовала Линда. Ну, кто смотрел порнуху, тот знает, что у них такое чуть не в каждом фильме повторяется. Фантазии, что ли, не хватает или трудящиеся требуют, чтобы весь процесс показывали. Короче, я успел выпрыгнуть, перескользнуть к Линде на грудь и уже вручную наплескать ей на рожу, чего просила. А Ленка аж улыбнулась при этом!

- Успеваем! - сказал по-деловому Март. - Как раз остаток кассеты дописал. Еще ополоснуться успеете...

"Не думай о секундах свысока..."

Я отошел как следует от этого бардака только в самолете. Как в тумане помню, что мы втроем, то есть я, Ленка и Линда, окунались в воду голышом, смывая пот, песок и прочее. Как одевались, почти не помню, потому что делалось это не то на ходу, не то на бегу. Мы торопились и в результате успели сесть в гидроплан даже раньше намеченного срока, ни на секунду не задержав его отправления.

Когда самолет поднялся в воздух, стюардесса объявила, что через полчаса мы произведем посадку на острове Роса-Негро, где нам предстоит ознакомиться с колонией морских черепах. Я порадовался, узнав, что на черепах мы потратим не больше получаса.

Бабка с дедом задремали еще до того, как самолет пошел на взлет. Мы с Ленкой, поскольку влезли в самолет вместе с Линдой, оказались поблизости от нее. Больше всего меня поразило поведение Ленки. Я думал, что она, выйдя из своего кайфа, начнет дуться как мышь на крупу. Или вообще объявит, что отныне наш фиктивный развод превращается в фактический. Ну, а уж в самом крайнем случае пустится в ехидные размышления. Ни фига подобного!

С ней явно что-то стряслось, если иметь в виду ее психическое состояние. Что именно, я понять не мог. Это была явно не та баба, с которой я вылезал из самолета на Сан-Мигеле.

Нет, внешне, конечно, она почти не изменилась. Но у прежней Ленки не было такого странного взгляда, которым она смотрела то на Линду, то на меня. В нем не было ни злости, ни желания отомстить. Было что-то другое, совсем неожиданное. Какая-то нежность или восхищение просматривались, но сказать с уверенностью, что именно они, я не решился бы. Одно мог сказать точно: Ленка переваривает что-то в мире своих эмоций. Может быть, там, в этой душе, такой вроде бы близкой и уже неплохо изученной, происходила какая-то борьба, исход которой мог быть самым непредсказуемым.

Линда тоже вела себя как-то не так. Впрочем, эту даму я совершенно не знал и, как она себя ведет в таких случаях, какой только что имел место, понятия не имел. Но мне представлялось очень и очень странным, что Линда, которой, казалось бы, в порнушном мире должны были привить довольно простой взгляд на вещи, духовно явно раздвоилась.

С одной стороны, это была цинично-прагматичная, рассудительная и довольно хладнокровная дама, которая делала денежки в довольно пакостной и аморальной сфере бизнеса. Той, в которой законные рамочки перескочить совсем нетрудно, а уж завязнуть в теплых отношениях с мафией - и подавно. Больше того, поскольку она, ничего нигде не записывая, просто из рук в руки отдала нам четыреста баксов наличными, а потом, немного подумав, выложила еще сотню, ничего не объясняя, я понял, что ежели бухгалтерия у нее и ведется, то такая, которая существует только для налоговых инспекторов.

Но по идее такой дамочке было бы все по фигу после того, как она уплатила за услуги своим "одноразовым актерам". Конечно, она на нас сэкономила. Но это не повод, чтобы заводить дружбу или вообще проявлять интерес к попутчикам, которым ты, скажем так, с общечеловеческой точки зрения, подложила свинью. Наоборот, надо было сразу же после "расчета" отойти к своей команде и сделать вид, будто ничего не было. Ан нет! Линда, выдав деньги, уселась впереди нас на свободное кресло и не спешила пересаживаться к своим ребятам. Те время от времени с явным удивлением посматривали на свою руководительницу, хмыкали, но ничего не говорили.

Сначала минут пять Линда просто сидела в кресле спиной к нам и молчала. Потом она повернула голову и поглядела на нас в промежуток между креслами. Впечатление было, что она немного выпила или укололась. Потому что такой любвеобильный и немного безумный блеск в глазах у совсем трезвых людей никогда не встречается. Через десять секунд она отвернулась, как бы устыдившись, но потом вновь поглядела. Глазищи у нее были большущие, темные, даже гипнотизирующие. Но таких не бывает у сорокалетних деятельниц из порнобизнеса. То есть по идее не должно было быть.

А тут я еще Ленкин взгляд перехватил. Мне даже на секунду подумалось, что кто-то незаметно вколол им какой-нибудь "зомби" и внушил что-то непонятное. По крайней мере, для меня.

Все это создавало повод для беспокойства. Я лично хорошо помнил, как меня минимум дважды (а максимум - раз пять, не считая всяких "дурацких снов") погружали в искусственную реальность, причем я даже не успевал определить, когда истинная явь начинала превращаться в обманку, придуманную то ли Сарториусом, то ли Чудо-юдом, то ли хрен знает кем. Может быть, сейчас что-нибудь похожее начинается с Ленкой, а эта порно-леди обрабатывала нас не видеокамерой, а каким-нибудь портативным ГВЭПом - генератором вихревых электромагнитных полей вроде того, что мне демонстрировал Чудо-юдо после моей расправы с Белогорским и Салливэном. Правда, я до сих пор в этом сомневаюсь...

Тем не менее, пока паниковать не стоило. Ничего особо вредного ни в Линдином, ни в Хрюшкином состоянии еще не обнаруживалось. Правда, потом, когда обнаружится, может быть поздно, но я все же решил не торопить события. К тому же я вспомнил, что фамилия Линды - Атвуд. И хотя этих Атвудов в США, Великобритании, Канаде, Австралии и иных местах полным-полна коробушка, что-то мне подсказывало, что какой-то родней Майку она может доводиться. Может быть, она была чуть-чуть похожа на его мать.

Но разговор все-таки начала она:

- Может быть, нам стоит познакомиться? Я уже заплатила вам за то, что вы меня трахнули, но покамест не знаю, как вас зовут. И вашу милую мне тоже хотелось бы узнать по имени. Заметьте, я не удивилась, что вы знаете, как меня зовут.

Английский язык потерял местоимение второго лица единственного числа в незапамятные времена. Поэтому универсальное "you" можно переводить на русский и как "ты", и как "вы". Соответственно какой-либо нравственной проблемы перехода на "ты" тоже не существует. Как хочешь, так и понимай. Ясно, что в то время, как я ее поливал, Линда скорее была со мной на "ты", а сейчас ее "you" по построению фразы и интонациям явно переводилось как "вы".

- Называйте нас Диком и Элен, не ошибетесь, - ответил я. Линда влезла коленями на самолетное кресло и, подложив локти под подбородок, вновь посмотрела своим странным взглядом на меня, а потом на Ленку.

- Мне кажется, что я схожу с ума, - произнесла порнушница. - Я делала это тысячи раз, но ничего похожего не ощущала. Вы это можете понять, Дик?

Я не любил комплиментов по части своих мужских достоинств, которые произносились другими дамами в присутствии моей жены. Правда, тут была особая ситуация. Не успел я открыть рот, как вместо меня ответила Ленка:

- Я вас понимаю, Линда. У меня такое же ощущение, хотя сначала мне хотелось вас убить. Во мне что-то перевернулось. А он, - конечно, это был Big Bad Wolf, то есть я, - он этого не понимает. И не может понять. Потому что он самодовольный болван, как все мужчины.

- Мне это точно не понять. - Я упираться не стал.

- Но вы должны хотя бы знать, - заявила Линда, - что между нами возникли новые отношения. Не знаю, сколько они продлятся, может быть, только до Пуэрто-Рико, но мне хотелось бы, чтобы они сохранялись подольше. Это очень серьезно.

- Я тоже так думаю, - произнесла Ленка. Мне захотелось отвлечь дам от этих сложностей, потому что меня интересовало совсем другое.

- Линда, - спросил я, - у вас не было в родне Майклов?

- Был, - сказала она, - моего кузена звали Майк. Это сын родной сестры моей мамы. А вы что, его знали?

- Я не уверен, Атвудов много и Майклов среди них хватает. Сколько ему лет?

- Сейчас было бы сорок пять.

Ответ не совсем совпадал с моими прикидками. Мне почему-то втемяшилось, что действие моих снов происходило в 1968 году, а Майку было в это время 14. Стало быть, он был 1954 года рождения и сейчас ему было бы только 42. Вряд ли он сумел бы попасть во Вьетнам до 1972 года. Но если ему было бы сейчас 45, тогда он с 1951 года, и 14 лет ему было в 1965-м. Во Вьетнам он явно успевал, но тут я вспомнил, что Милтон Роджерс рассказывал о том, как в 1962 году в космосе над островом Джонстон была взорвана ядерная бомба, сказал, что это было шесть лет назад. То есть получалось, что насчет 1968 года мне не просто втемяшилось. Тем не менее я все-таки спросил:

- Он был во Вьетнаме?

Линда погрустнела.

- Майк там пропал без вести.

- В каком году?

- Вы что-то про него знаете?

- Может быть, и не про него, а про другого Майка Атвуда. Так когда он пропал?

- В 1970-м или 1971-м, я точно не помню. Он служил на авиабазе и пропал после того, как ее обстреляли вьетконговцы.

- Не в Дананге?

- Кажется, там. У меня плохая память на все эти названия.

- Жаль, - заметил я, - что вы не помните. Дело в том, что я знавал одного Атвуда, который рассказывал, будто нашел волшебный ящик в какой-то там Пещере Сатаны...

- ...И ящик якобы исполнял все желания? - грустно улыбнулась Линда.

- Да, что-то вроде этого...

- Это наш Майк. Только вот когда же вы с ним могли видеться? Ведь вам где-то чуть-чуть за тридцать, не так ли? Вряд ли вы моложе его меньше чем на десять лет?

- Мне почти тридцать пять, - сказал я, слегка прибавив.

- Но ведь вы не могли воевать во Вьетнаме. А до призыва в армию он жил вместе с нами. После того как его отца убили гангстеры, а мать умерла от инфаркта. Так что всех, с кем он общался в нашем городе, я знала. И наверняка бы вспомнила вас, хотя точно знаю, что он не общался с маленькими мальчиками.

- Так его родители умерли? - переспросил я.

- Да, это была ужасная трагедия. Его отец был лейтенантом полиции и сильно прижал торговцев наркотиками. Ему оставалось совсем немного, и он смог бы найти основания для ареста очень крупного босса. Но в полиции кто-то осведомлял мафию, и с Биллом Атвудом решили покончить. Когда Билл с Майком поехали в другой город по каким-то делам, на ночной дороге их ударил тяжелый грузовик. Весь удар пришелся по водительскому месту, где за рулем сидел дядя Билл. А Майк получил тяжелое сотрясение мозга и долго болел. У его матери было больное сердце, и оно не выдержало такого потрясения. Когда Майк поправился, он все время рассказывал какие-то странные истории про то, как он заблудился в пещере вместе со своей учительницей физики...

- Тиной Уильяме?

- Да-да, именно вместе с ней.

- Кстати, она сейчас работает медсестрой в клинике университета "Сан-Николас" на Гран-Кальмаро. Вы могли бы там с ней встретиться.

- Мы, с Божьей помощью, все здоровы, - усмехнулась Линда, - и нам незачем обращаться в клинику. Но Тина Уильямс, когда ей поведали о россказнях Майка, конечно, сказала, что все это фантазия. В общем, около двух лет Майка считали не вполне нормальным. Он рассказывал и о каких-то пришельцах, и о перемещениях во времени, и о том, что его отец в прошлой жизни был бизнесменом. Его показали психиатру, но тот сделал вывод, что все дело лишь в гиперразвитой фантазии подростка, увлечении его литературой в стиле fantasy и science fiction. Так что Майк благополучно закончил школу и позже уже не надоедал нам своими рассказами о том, как он прямо из инопланетного корабля попал в гараж своего отца... Но все-таки где же вы с ним встречались?

- Мой отец, - я сам удивился тому, как быстро придумал, чего соврать, был офицером на базе в Дананге (Браун в Дананге бывал не раз, и я не боялся вопросов относительно того, где там что находится). А мы с матерью приехали его навестить. Поскольку моим родителям хотелось немного побыть наедине, отец поручил одному из солдат присмотреть за мной. Вот это и был Майк Атвуд, который рассказал мне массу интересного. Конечно, я догадывался, что он привирает, но все равно слушал его с удовольствием. Особенно про волшебный ящик, выполняющий все желания. Который может преподнести в подарок новенький "Кадиллак" или остановить время.

- Да, - кивнула Линда, - это он любил рассказывать.

- Что-то вы совсем загрустили, - сказала Ленка, - нашли общих, но, увы, покойных знакомых... Может, перемените тему?

- Вы правы... - вздохнула Линда. - Элен, вы сердитесь на меня?

- Сержусь, - отозвалась Хрюшка, - вы говорите с ним, хотя мне бы очень хотелось побеседовать с вами.

Она это сказала таким тоном, что я почувствовал себя третьим лишним. Правда, из самолета я выпрыгивать не собирался, да и вряд ли это получилось бы так удачно, как в прошлый раз, поскольку теперь у меня не было парашюта. К тому же самолет уже шел на посадку.

Черепахи на Роса-Негро действительно были, и, возможно, на них стоило бы посмотреть, если бы я был просто туристом, не отягощенным разными заботами. Но дело обстояло совсем иначе. Мне не хотелось отставать от Ленки, которая совершенно неожиданно выскочила из самолета вместе с Линдой, не обратив внимания на то, что супруг остался без присмотра. В то время как почтеннейшая публика отправилась смотреть черепах, эти две красавицы юркнули в лесок. И хотя вполне могло оказаться, что им просто приспичило по малой нужде, я после некоторых сомнений поперся за ними. Конечно, это было нескромно, но в целях безопасности мое присутствие представлялось необходимым. Все-таки я подозревал Линду в неискренности.

На самом деле все было проще. Проскочив за вытянутый заросший низкими пальмами и не очень густыми кустами мыс, дамы оказались на берегу небольшого заливчика, окаймленного песчаным пляжиком. Ни самолета, ни пассажиров отсюда видно не было - и наоборот. Последнее обстоятельство жутко устраивало Ленку и Линду.

Я не стал выходить из-за кустов. Вообще-то надо было сразу уйти, хотя бы после того, как Линда обняла Хрюшку и поцеловала в губы, а потом они торопливо стали раздевать друг друга... Моя жена - и такое! Впрочем, провести два года в разлуке кое-что значит. К тому же с французским паспортом и среди всяких извращенцев. Тут и впрямь может кое-что сдвинуться в психике.

Остался я по самой низменной и похабной причине - посмотреть захотелось. Конечно, повидал я всякого, и в натуре, и по видео, но тут было нечто особое. Как-никак одно дело - глазеть на то, как лижутся бабы в фильме "Калигула" - я даже фамилий актрис не запомнил - и совсем другое дело, когда одна из участниц безобразия не просто знакомая баба, а в некотором роде моя вторая половина. И мать моих детей, между прочим.

Не знаю, стал бы я спокойно глазеть, если бы Ленка решила позабавиться с посторонним мужиком. Наверно, нет. Но тут была какая-то дурацкая занятность. Тем более что еще и часа не прошло, как я трахнул обеих участниц всей этой катавасии.

Вот в первую очередь от этого обстоятельства я и оказался небрезгливым, усидчивым зрителем. И не только усидчивым.

Мне отчего-то казалось, что Ленка в этой парочке окажется ведомой. До сих пор она проявляла себя исключительно нормальной бабой, и вся ее энергичная порывистость была направлена на то, чтобы проявлять активность под мужиком или на мужике, но так или иначе по-бабски. Во всяком случае, порнушницу, которая, как мне представлялось, прошла огонь, воду и медные трубы, гораздо легче было представить себе в качестве "коблихи". А вот хрен вы угадали, гражданин начальник!

Именно Ленка, которая была покрупнее и поматерее своей партнерши, несмотря на то, что Линда была на десять лет старше ее, повела себя на манер парня. То-то миссис Табберт, у которой Хрюшка подвизалась в гувернантках, находила в ней "мужское начало"! Не знаю уж, может, это начало еще там и проявилось, просто Ленка поскромничала рассказать все как было, но только здесь-то, на пляжике, я воочию увидел, на что она способна.

Сперва Хавронья притянула к себе Линду, и они, тесно прилипнув друг к другу, стали целоваться, тереться животами и титьками, тискать друг друга коленками, лизать друг другу плечи. Потом повалились на песок и с нежностью, достойной лучшего применения, взялись гладить друг дружку, перекатываться по песку, пощупывать мохнатые места, просовывать в них пальчики, сперва по одному, потом по два, а после чуть ли не по всей пятерне. При этом они так рычали и выли, стонали и охали, что с ума можно было сойти.

От всего этого на меня тоже начало находить, мягко говоря, нездоровое возбуждение. Мне отчетливо захотелось присоединиться к этой компании, хотя еще за пару минут до этого я собирался уйти.

Я как-то не обратил внимания на то, что рядом с возлюбленными валялся некий продолговатый предмет. Очевидно, его бросили на песок еще до того, как начались поцелуи. Этот предмет был завернут в розовую бумагу и запаян в полиэтилен. Когда Линда, на несколько секунд прервав игру, дотянулась до этого предмета и разорвала упаковку, то на меня нашел балдеж. Это была модель пениса с двумя головками. Судя по всему, сделанная из латекса. Посередине этого высокохудожественного инструмента была даже мошонка изображена из того же материала, должно быть, чтобы впечатление не портить. Вся эта искусственная хреновина была телесного цвета и смотрелась очень натурально.

Линда передала ее Хрюшке, и та без долгих размышлений запихнула ее себе в аккурат "по самый помидор". Свела ноги вместе и... почти превратилась в мужика. Такому прибору позавидуешь!

Ну а потом Линда, сладко потянувшись, раскинулась в позе морской звезды, и Хрюшка улеглась на нее. Ну блин! Тут можно было только диву даваться. Сто лет будешь думать, ревновать или не ревновать. Ведь не твою жену трахают, а она трахает... Свихнуться можно.

Ленка сопела, Линда охала, а я сидел как дурак, испытывая горячий комсомольский порыв выскочить и пристроиться с какой-нибудь стороны. Загвоздка была в том, что все штатные места были заняты и пристраиваться надо было, как выражаются ученые люди, орально или анально. Но Хрюшке это обычно не нравилось, и она позволяла такие дела крайне редко, только под хорошим "наркозом". Насчет Линды я не знал, но догадывался что с этим делом у нее может быть без затруднений. Тем не менее, выскакивать из-за кустов и с криком "ки-я" набрасываться на баб было как-то стремно.

Какие-то секунды отделяли меня от этого прыжка. Может, пять, а может, десять. Недаром говорится в известной песне, что о секундах свысока думать не надо. Если бы я выскочил, то скорее всего оказался бы в очень неприятной ситуации и невыгодном положении. Но спасло меня от этой неприятности именно то, что я не выскочил. И еще одно. Привычка оглядываться, прежде чем делать шаг вперед, на открытое место. То ли она у меня самого выработалась, то ли от Брауна после его вьетнамско-ангольско-зимбабвийских похождений осталась. Открытое место всегда опасно, ежели воюешь и знаешь, что враг где-то рядом. Но оно в тыщу раз опаснее, когда никакой войны нет и никакого врага не ждешь.

И я, в общем-то, не ждал врага. То есть не то чтобы совсем не ждал, но после того как благополучно проехал два острова, немного подрасслабился. Туристом себя ощутил, плейбоем каким-то, мать его за ногу! А оглянулся, можно сказать, без всякой задней мысли, машинально.

Но очень вовремя.

Как раз в тот момент, когда я, прячась в кустах, повернул, башку и поглядел в просвет в листве, там мелькнула пятнистая фигура. Даже в этот момент, однако, я еще не сильно встревожился. Правда, на борту самолета никаких камуфляжников не было, но черт его знает, может, на этом острове какой-нибудь егерь обитает, следящий за тем, чтобы черепах не воровали и не пускали на супчик. И даже обнаружив, что гражданин в камуфляже вооружен - чем именно, с первого раза я не рассмотрел, - еще не совсем обеспокоился. Егерь может быть и с винтарем - браконьеров, скажем, гонять или лишнее поголовье отстреливать.

Тем не менее, после того, как я эту камуфляжку увидел, никакой прыжок уже не мог состояться. То, чем занимались Линда с Хрюшкой, меня перестало интересовать целиком и полностью. Мне не понравилось бы влезать в эту кучу малу даже на глазах у мирного егеря.

Следом за первым между деревьями промелькнул второй, потом третий и четвертый. Шли хорошо, почти беззвучно. Профессионалы. Нет, на участников месячника по борьбе с браконьерством они не походили. А вот на коммандос очень даже. Хотя времени на то, чтобы как следует разглядеть их, они мне не дали, но кое-какие важные детали я все-таки зафиксировал. Прежде всего оружие. У этих ребят были точно такие же автоматы, как у "джикеев", атаковавших "Торро д'Антильяс". Конечно, эти инструменты могли оказаться у кого угодно, даже у тех же французов, ежели они, скажем, полностью покрошили "джикеев" и прибрали их вещички.

Конечно, могло оказаться и так, что какое-нибудь спецподразделение США проводило здесь плановые тактические занятия по теме "Действия разведгруппы на тропическом острове" (ежели такая тема в ихнем расписании имеется). Но мне не хотелось думать о хорошем. Меня гораздо больше беспокоило то, что меня сейчас обнаружат и лишат свободы. Это как минимум. Те, кому нужны мои мозги, будут брать живьем. Но вот Сергей Николаевич Сорокин, если это, упаси Господь, его бойцы, просто выведет меня в расход, как завещал ему Феликс Эдмундович. Ради светлого будущего человечества. Неясны были и последствия появления здесь людей отца родного. Тут чего хошь дожидайся: может, отеческого поцелуя в лобик, может, пули в то же место, наконец, можно было дождаться и того и другого - последовательность неважна.

Поле зрения через прореху в листве было узкое. Пятнистые больше не показывались. Я растопырил уши как локаторы и пытался хотя бы расслышать, в каком направлении пошли коммандос. А вот хрен расслышишь, когда Ленка с Линдой, балдея от своего извращенства, вопят и пищат, будто их сразу дюжина мужиков имеет.

То, что подкрадываться надо незаметно, хорошо известно грамотным людям. Впрочем, объектом этого самого, по счастью, оказался не я. Камуфляжники, вышли, выражаясь по-военному, "на рубеж кустов" малость левее, чем находился я. Всего в десяти шагах, но левее. Их действительно было четверо. Меня они не заметили, пожалуй, только потому, что я вовремя отодвинул за куст ногу. Причем сделал это не совсем бесшумно, и головорезы не услышали меня только потому, что в этот момент Линда испустила очередной стон.

Сжавшись в комок за кустом, я потерял возможность видеть молодцов, но зато на какое-то время обрел возможность их слышать. Все-таки не дышать они не могли. Да и шаги теперь звучали отчетливо. Например, я даже сумел расчухать, что один из них остался на месте, двое подались дальше влево, а четвертый попер прямо в мою сторону. Видимо, господа решили замкнуть пляжик в полукольцо.

Очень мне это не понравилось. В голове промелькнула трезвая мысль: может, не стоит рыпаться? Ведь шансов на то, что я нужен живым, достаточно много. Сейчас выйдет мужик, обнаружит, наведет пушку для страховки - можно спокойно поднять "хенде хох" и не испытывать угрызений совести. В конце концов, вся ответственность за потерю бдительности лежит не на мне.

В общем, эта здравая мысль не покидала меня почти до того самого момента, пока камуфлированный деятель не подошел вплотную к моему кусту. Именно в этот миг появилась другая мысль, отличавшаяся большей дальновидностью, но и более шальная, поскольку грозила резко отрицательными изменениями в состоянии моего здоровья. Дальновидность заключалась в том, что я очень отчетливо понял: моя башка нужна ненадолго. Выкачают из нее все - и расшибут. Кашку слопал - чашку об пол. И Ленке, кстати, жить дадут ровно столько, сколько она будет расшифровывать кодировку моей памяти.

От всего этого мне очень захотелось жить и желательно на свободе. Именно поэтому я, еще не очень соображая, что буду делать дальше, выбросил вперед левую ногу. Выбросил я ее как раз вовремя, в тот самый миг, когда камуфляжник раздвигал кусты. Само собой, при этом он маленько прижмурился, дабы не мазнуть веткой по глазам. Чисто инстинктивно. А под ноги как-то не поглядел...

В общем, он запнулся кроссовкой за мою голень и с треском вывалился из кустов, на пару секунд потеряв ориентировку. Это было как раз то, что доктор прописал. Метнувшись к нему, я оседлал пятнистому спину, цапнул правой рукой за подбородок, левой за затылок и рывком крутанул эту стриженую башку. Очень сильно, даже не думал, что так получится. У мужика в шее чего-то хрупнуло, и он почти сразу обмяк. Второй, остававшийся в десяти шагах, услышал возню, но стрелять на звук, разумеется, не стал. Через кусты хрен что поймешь - можно и своего завалить. Тут у меня было явное преимущество.

Сцапав автомат камуфлированного господина (а может, и товарища - фиг его знает!), я еще раз убедился, что уже держал в руках точно такую же машинку. Совсем недавно - на "Торро д'Антильяс", где уложил одного из "куракинцев". Тот козел, который был в десяти шагах, вместо того чтоб плюхнуться наземь и разобраться, что к чему, ломанулся на помощь гражданину со свернутой шеей. "Сам погибай, а товарища выручай!" - это мы, конечно, тоже проходили, но у того, кто затрещал кустами, все получилось уж очень по-дурацки. Я нажал спуск, еще не видя, в кого стреляю. Автомат издал тихое "ду-ду-ду" - глушак, надо отметить, был классный! - и торопыга, проскочив по инерции через куст, завалился на спину. Упал он не шибко удачно для меня, потому что подмял под себя ветки. Я понял, что надо успеть откатиться в сторону. Успел! Очень кстати поблизости оказалось солидное, толстое дерево, через которое, как я надеялся, пули меня не достанут. Я залег за ним. Ответное "ду-ду-ду" пришлось как раз в то место, с которого мне удалось убраться. Поскольку все запасные магазины и автомат убиенного остались в полутора метрах от меня, а это место отлично простреливалось через просвет в кустах, образовавшийся от падения неудачливого спасателя, я решил воздержаться от быстрого ответа. Рассчитывать, что "пуля виноватого найдет", было нескромно. Мне и так повезло больше, чем следовало.

Тактику тех двух, что скрывались в кустах, предугадать было нетрудно. Кто-то должен был оставаться на месте и прижимать меня к земле, а другой по идее должен был меня обойти. Все-таки возможностей, чтобы скрытно маневрировать, у них, одетых в камуфляжки, было побольше, чем у меня в светлой рубашке.

Рубашка навела меня на дурацкую идею. Я подумал, что мне стоит ее снять. Во-первых, кожа у меня существенно темнее, чем рубашка, и не будет так светиться через просветы в листве. А во-вторых, можно было слегка приколоться.

Прикол состоял в том, что я, прячась за деревом, осторожно вылез из рубашки и, надев ее на ветку с рогулькой, валявшуюся поблизости, выставил напоказ. "Ду-ду!" - ветку рвануло из рук, а в рубашке появились четыре дырки две на груди и две на спине. Примерно столько же приобрел бы и я, если бы сам высунулся в рубашке. Очень кстати, хотя и совершенно непроизвольно, я выкрикнул при этом что-то вроде: "Оп-ля!" или "Ой, бля!" После этого уронил рубашку и произвел легко шуршание, шмякнув животом по песку.

Конечно, наивно было полагать, будто кто-то на это купится. Но ведь купились же! И крепко!

Минуты три было относительно тихо, если не считать тех шумов, которые производили Ленка и Линда. Судя по всему, на шум в кустах они внимания не обратили - слишком были собой заняты. Слух у меня достаточно обострился, и я надеялся услышать, ежели кто поползет или полезет в обход. Но вместо этого услышал тихую ругань:

- Ты его уложил, идиот!

- Я целил выше... Посмотри на индикатор, точка есть - значит, он цел.

- Это ничего не значит. Во-первых, он может быть смертельно ранен и умереть через час или даже через сутки, а во-вторых, микросхема будет функционировать в режиме маячка еще трое суток.

Голоса, которые мне удалось различить, говорили по-английски, больше того - по-американски. "Джикеи", больше некому. Марселины американцы вряд ли стали бы меня перехватывать, "койоты" общаются по-испански, "куракинцы" по-французски, "чудо-юдовцы" и "сорокинцы" - по-русски. Может, я и примитивно рассуждал, но угадал точно. По крайней мере уже через пять минут я в этом убедился.

Не знаю, дышал ли я все эти пять минут или задерживал дыхание, но они меня не услышали. А я слышал, как они сопят. Даже несмотря на то, что Линда с Ленкой никак не могли уняться.

- Надо его осмотреть, - прошептал тот, что рассказывал о моей микросхеме. - Может быть, он жив.

- Давай лучше проверим. Надо пострелять над ним, чтобы он не смог вскочить.

- Нет. Нам надо сказать, что ему ничего не грозит.

- Попробуй! - с сомнением произнес напарник.

- Эй! Мистер Баринов! Вам нечего бояться. Компания "G & К" поручила нам доставить вас в безопасное место.

Само собой, отзываться я не собирался. С пляжа в это время донеслись бултыхи - бабоньки с визгом бросились в воду и, похоже, поплыли. Неужели они ни черта не слышали?

- Вы живы, мистер Баринов?

Не знаю, кой черт дернул меня застонать. Можно ведь было и дошутиться с этими друзьями... Но ведь везет дуракам, ей-Богу, везет!

Эти бараны встали и пошли! Проверять, застрелили они меня или нет! Такого подарка даже к столетию не делают. Хоть бы с двух сторон заходили, лохи! Нет же, гуськом двинулись. Прямо под очередь! Правда, сперва полоснули по кустам, в дерево попали, но только кору отсекли немножко. А я своего не упустил. Дал точно по мозгам. Обоим.

Один повалился молча, другой заорал - коротко, но громко.

- Ой, что это? - услышал я голос Линды.

- Обезьяна, должно быть, - отозвалась Хрюшка. Я чуть не заржал, несмотря на всю серьезность момента.

Серьезность момента состояла в том, что, помимо тех четырех, что уже лежали горкой поблизости от моего куста, здесь могли оказаться какие-нибудь еще, резервные, запасные, неучтенные. А сгоряча, при виде четырех ухайдаканных, они могли и позабыть про инструкции. Замочили бы только так, в пределах необходимой обороны или при попытке к бегству.

Поэтому я, наплевав на то, что бабы - глухие тетери, раз не могли расслышать ни выстрелов, ни криков, выждал приличное время, вертя глазами и ушами на все триста шестьдесят градусов. Дождался я, однако, не подхода резервов к "джикеям", а появления со стороны пляжа милых дам, которые в полном восторге от общения друг с другом, беспечно обнявшись и тихонько щебеча, прошли мимо меня и четырех трупов, даже не повернув головы. Я аж обалдел!

Когда они благополучно миновали меня, лишь чуть-чуть скрытого кустами с этой стороны, я не стал напоминать о себе. Мне показалось, что будет удобнее, если я потихоньку пойду позади них. Ежели кто-то поджидает нас по дороге к гидроплану, то пусть сперва выскочит на них. Ленку они, если что, не убьют, а порнушницу-разлучницу, если честно, я и сам бы пристрелил, если бы мне не надо было благополучно сесть в самолет.

Перед тем как пойти следом за влюбленными дурами, я снял с одного из бойцов чистенький ремень с малогабаритным короткоствольным револьвером и приспособил его на талию, прямо на голое тело. После этого подтянул шорты и надел дырявую рубашку навыпуск. Впрочем, дырки были не такие уж заметные. Была надежда сесть в самолет и протащить с собой пушку. Конечно, я не против был бы прихватить с собой и автомат, но чтобы его спрятать, мне понадобился бы плащ, а в тропиках он выглядел так же уместно, как пляжный ансамбль посреди заснеженной тундры.

Впрочем, автомат я решил не бросать до самого последнего момента. То есть до тех пор, пока будет возможность тащить его незаметно для публики.

Каких-либо неприятностей по пути к самолету не встретилось. Я старался не выпускать дам из поля зрения. Обмен поцелуями и поглаживаниями между ними продолжался почти до самого трапа. Мне удалось дойти с автоматом почти до кромки растительности, и лишь там я решился выкинуть автомат в кусты. Когда влезал в самолет, я немного беспокоился, не засекут ли мой пистолет под шортами и рубахой, но стюардесса совершенно не интересовалась этим.

Ленка с Линдой уселись на наши с Хрюшкой места. Меня для них не существовало. Лишь через пять или даже десять минут после взлета с Роса-Негро Ленка спросила немного фальшивым голоском:

- Ну, как тебе понравились черепахи?

Хоть бы поинтересовалась, зараза, отчего у меня рубашка в двух местах прострелена, а я тем не менее жив... Срамотища!

Цап-царап!

На дурацкий вопрос я отвечать не стал. Мне вообще-то хотелось ткнуть Хрюшку носом в дерьмо, высказать ей все, что я о ней думаю, а также о возможности хорошенько отшлепать по попе. Не из садистских побуждений, а исключительно в плане воспитательной работы. Но ничего этого я делать не стал. Потому что притомился. Но заснуть - мне очень хотелось посмотреть продолжение приключений Майка Атвуда - не удалось. Слишком недолго продолжался на сей раз полет.

Стюардесса объявила, что мы через десять минут приводнимся в государстве Сент-Китс и Невис, в стольном граде Бакстере. Исключительно для того, чтобы пожрать. Мне показалось неприятным, что наше путешествие будет проходить через столицу. Небось таможня пожалует, а у меня пушка... На фига только брал! Впрочем, пуэрториканка сказала, что на Сент-Китсе можно все вещи оставить в самолете, за их сохранность несет ответственность компания.

На всякий случай, если таможня и полиция захотят пошмонать самолет, я принял меры предосторожности. Пользуясь тем, что рядом со мной было пустое кресло, а Ленка и Линда глядели только друг на друга и ворковали проникновенными голосочками, я втихаря снял ремень с кобурой и запихнул все снаряжение вместе с пушкой под чехол пустого сиденья, находившегося впереди моего, ближнего к иллюминатору.

Но волновался я зря. Все сошло благополучно. Нас действительно встретили какие-то люди в форме, но похоже, что они находились тут только для порядка. Потом был микроавтобус, в котором нас отвезли в ресторан, где мы слопали нечто океаническое из рыбы, креветок, риса и сверхкислого лимонного сока. Кто-то из знатоков, кажется, Тим, пояснил, что блюдо, строго говоря, не то чилийское, не то перуанское и здесь его вообще готовить не умеют. Впрочем, мне лично показалось, что сожрать это можно.

Потом мы полетели дальше. Солнце висело уже очень низко, и, когда мы совершили пятую посадку на островке Дельмира, окончательно скрылось за горизонтом.

Вот тут-то, где никак не ожидалось облома, ибо намечалось всего лишь посмотреть какой-то небольшой водопадик, подсвеченный разноцветными прожекторами, нас и ждали.

К трапу подкатил катер с весьма солидными мужчинами и дамой строгого вида. Прожектор на рубке осветил люк и через минуту гости появились в салоне.

- Леди и джентльмены! - произнесла стюардесса. - Мы находимся вблизи территории военной базы Соединенных Штатов. Самолет подлежит проверке службой безопасности. Просьба приготовить документы и личные вещи для досмотра.

Народ полез за паспортами, бабка с дедом закопошились, Линда покинула Ленку и побежала на свое место. Порнушников досмотрели без проблем, хотя, как мне казалось, к ним могли быть вопросы. На деда с бабкой и вовсе внимания не обратили.

Когда мы с Ленкой подали свои бумаги, они только краем глаза глянули на карточки.

- Мистер Баринов, миссис Баринова, ваши документы нуждаются в дополнительной проверке. Прошу вас пройти на катер.

Про револьвер и кобуру никто не спрашивал. Поэтому мы с Ленкой спокойненько, дабы не обострять ситуацию, двинулись за дядями и тетей. Тетя, конечно, пристроилась к Ленке.

По трапу мы сошли на катер. Нас нежно подтолкнули в каюту, мощный мотор взревел, и посудина понеслась прочь от самолета.

- Простите, сэр, - обратился я к тому, который повелел нам пройти на катер. - Разве для того, чтобы тщательно проверить документы, необходимо увозить нас?

- Заткнись, Барин! - это было сказано так четко и так по-русски, что я сразу сник. Тем более что "сэр" поднес к моему носу хорошенькое дуло калибром 11,43.

Два паренька в который раз на этой неделе украсили мои запястья наручниками. С Ленкой в одиночку справилась могучая тетя.

Для "куракинцев" русский выговор был слишком чистым. Чудо-юдо, даже если бы захотел меня прикончить, не стал бы обращаться со мной так круто. Сарториус! Больше некому!

Радоваться этому обстоятельству, а также тому, что я влип дешевее некуда, у меня не было желания. Сарториус был как раз тем человеком, которому моя голова была бы интереснее в простреленном виде. Его мне надо было бояться так, как буржую - вчк.

Но Сарториуса среди прибравших меня молодцов не было. Ни одной знакомой рожи тоже не проглядывалось. Тетя была совсем не похожа на Танечку Кармелюк.

Пока катер мчал куда-то в темноту, я пытался маленько себя утешить. В конце концов, при нынешней международной обстановке все может быть. Могли, например, ФБР и ФСБ сгарбузовать совместную группу, которой было поручено отследить и отловить пакостного бандюгу Короткова-Брауна-Баринова-Родригеса и т.д.

Конечно, утешение было слабое. Вряд ли у ФБР против меня больше доказательств, чем у ФСБ. Так что судить меня потащили бы в Россию со всеми возможными дурными последствиями. Произойти такое могло бы только в одном случае - если бы Чудо-юдо потерял свою экономическую и юридическую силу. Потому что во всех других случаях - я был абсолютно уверен в этом! - он не остановился бы перед применением ядерного оружия (если оно у него, конечно, было), но заставил бы правоохранительные органы России передать ему блудного сына и невестку с непредсказуемым характером.

Но ежели Чудо-юдо и впрямь вышел в тираж, тут мне ничего хорошего на Родине не светило. Считаться с такой возможностью было необходимо. Россия, как известно, не меняясь по сути, любит смену фигур и вывесок, а потому ничего нереального в том, что его влияние могло упасть, не было. Мало ли какие комбинации были разыграны в верхах, какие интриги прокручены и какие людишки государевы в опалу ушли, а какие, наоборот, возбухли. Соответственно, если были среди "опавших" "чудо-юдовские", то не будет у него прежней силы, пока он вновь не найдет канала к верхушке, а на это иногда годы нужны. В такое трудное время ему придется думать лишь о том, чтобы сохранить репутацию, не нарваться на компромат, который на него собирают. И наверняка наличие сынули с темным прошлым ему вовсе ни к чему окажется...

Не очень утешало и предположение, что Чудо-юдо, может быть, благодаря превратностям судьбы уже перебрался из своего загородного дворца в Лефортово. Даже если я окажусь в лапах тех, кому захочется иметь против него живого свидетеля, много шансов дожить хотя бы до суда у меня не будет, да и у Ленки тоже. Потому что крутых людей, которые когда-то где-то и зачем-то контачили с Чудо-юдом, куча. Одни захотят помочь, другие просто будут себя ограждать от неприятных вызовов в прокуратуру. Кончится все плохо. Но если даже те ребята, которые, выражаясь языком игроков в русские шашки, сумеют запереть Чудо-юдо в "сортир", исхитрятся - другого слова не подберешь! - сохранить нас с Ленкой живыми до суда, то приговор нам ничего хорошего не сулит. Мне уж точно. Конечно, все эпизоды просто не раскопают. Даже, наверно, пятую часть. Особенно за последние, так сказать, "послеавгустовские" годы, когда мы работали особенно четко и профессионально. Например, многие из тех, что исчезли и по сей день безуспешно разыскивались. Ибо их пепел, смешанный с молотым шлаком, уже давно служил дорожным покрытием для московских улиц. А те, кто их туда спровадил, молчать и не попадаться умели. Конечно, пока я тут два года давил матрац в клинике доктора Кеведо, там, в Москве, мог кто-то проколоться. И раньше такое бывало, не всегда везло, а тот, кто прокалывался, тоже уходил в кочегарку. Но все-таки за истекший период всякое могло случиться. А потом, если уж совсем откровенно, то дела более ранние, навороченные еще в перестроечный период, когда мы не все умели, плохо соображали и не все предусматривали, были едва-едва "снежком присыпаны". Раскопать их при большом желании ни хрена не стоило. Конечно, сейчас они лежали себе на дальних полочках, давным-давно закрытые и забытые, но лежали, и кто-то мог до них добраться когда-нибудь.

Даже если бы удалось доказать пару-тройку случаев, где мне светило амплуа "организатора" по 102-й, и еще два-три, в которых можно было сделать меня основным исполнителем, вышак мне светил как маяк со всей исторической неизбежностью.

В общем, от всех этих "утешений" мне стало казаться, что попасть в лапы товарища Сорокина не так уж и плохо. В принципе у него было много возможностей меня прикончить, но он этого не сделал. То, что два года назад мы с Хрюшкой не взорвались, а просто шлепнулись в океан на парашюте, наводило на размышление, что он не собирался нас уничтожать. Если, конечно, самолет уцелел по причине дефекта взрывного устройства, не был своевременно разминирован Чудо-юдом или Перальтой, на которого Сарториус, заполаскивая мне мозги через микросхему, взваливал вину за эту диверсию.

Оставалось ждать и трюхать в катере по морям, по волнам. Судя по всему, мы не крутились около острова, а перли куда-то в открытое море. Катер ощутимо подпрыгивал, по маленьким наглухо завинченным иллюминаторам хлестали брызги.

Никто не заговаривал, не задавал вопросов. Болтунов в этой конторе, в отличие от приблатненных "койотов", не держали. Ленка тоже благоразумно рта не раскрывала, сидела, как мокрая клуша, видимо, еще не переварив резкое изменение обстановки.

Я еще разок попытался утешиться: а вдруг это нас натуральные штатники захапали? Конечно, "заткнись. Барин!" было произнесено по-русски, и человек, сказавший эту фразу, вряд ли был уроженцем Брайтон-бич. Но он мог быть и сотрудником спецслужб, который тщательно выучил язык вероятного противника (скажем, по тем же методикам, по каким Чудо-юдо научил сестер Чебаковых английскому и испанскому). Или нашим родным, завербованным-перевербованным.

Вещички наши они, конечно, прибрали. Вывернули сумку, но там ничего интересного не было. Я опасался, что стюардесса или кто там еще могли подсмотреть, как я прятал пистолет, однако его с гидроплана не сняли. "Ингрема", слава Богу, тоже не было, он все-таки остался в вертолете. Но, по-моему, ребята и не надеялись найти там микрофотоаппараты, шифроблокноты и еще что-нибудь эдакое шпионское. Но индикатор, лежавший у Ленки в кармане шортов, конечно, вытащили. Конкретно это сделала тетя, которая сидела справа от Ленки, пристегнувшись к ней наручниками. Приборчик молча поглядел дядя, который был за старшего, но особенно не удивился. Во всяком случае, справляться у нас, что это за хреновина, не стал. Это наводило на мысль, что нас все же ухватили "джикеи", но тут же вставал вопрос: на хрена "джикеям" тогда было высаживать четверку ныне покойных бойцов на Роса-Негро? Ведь тут, на Дельмиро, как ни странно, все получилось тихо и без жертв.

Прошел час, может быть, полтора. Мотор катера застучал пореже, на малых оборотах. Через иллюминаторы по-прежнему ни черта не просматривалось, но я сердцем чуял, что мы приближаемся либо к кораблю, либо к берегу. Последнее было более вероятно, потому что с корабля наверняка доносились бы какие-нибудь специфические звуки типа плеска волн о металлические борта, урчания двигателей на холостом ходу, скрипа блоков, талей и прочего боцманского хозяйства.

Мотор катера вырубился, и некоторое время слышалось только журчание воды по бортам да слабый гул волн, где-то вдалеке накатывавших на берег. Еще через минутку под днищем зашуршал и заскрипел песочек, катер вздрогнул и остановился.

Тот, кого я счел начальником, жестом показал, что всем надо подниматься с мест и топать наверх. Нас с Ленкой взяли под белы ручки и вывели на нос катера, откуда уже была положена сходня, а потом по этой сходне аккуратно свели на песок темного, освещенного только фарой катера пляжа. Островок был, судя по всему, необитаемый, а потому очень пригодный для того, чтобы граждане, которым незачем продолжать свою вредную жизнь, навеки тут успокоились. И у меня, скажем так, сложилось отчетливое впечатление, что вот-вот из прибрежных зарослей появится Сергей Сорокин, после чего с выражением прочитает приговор: "Именем мировой революции..."

Тогда будет без толку кричать: "Я требую адвоката! Где суд, прокурор, присяжные?!" Не помогут ни покаяние, ни попытка объяснить свое поведение общей неблагоприятной обстановкой в обществе, тяжелым детством, недостатком витаминов и родительской ласки... Это будет всем по фигу, потому что с врагами надо быть беспощадным. Когда враг не сдается - его уничтожают. И если сдается - тоже уничтожают, чтобы никому обидно не было.

Но, может быть, проще было привязать нам к ногам по камешку и спровадить в воду прямо с катера? Нынче ведь и на необитаемых островах свидетели попадаются. И уже завтра какие-нибудь любители морского туризма могут случайно выкопать трупы. Идиотизм, конечно, но ведь не станешь объяснять ребятам, что гораздо проще нас утопить, что можно на этом пару патронов сэкономить...

Нас повели в глубь островка. Молча, но быстро, подталкивая вперед. Ленку ее тетя прямо-таки волокла за собой на браслетке. Шли по какой-то неприметной тропке. Всего с нами было пять сопровождающих - четыре мужика и тетка. Оружие было в кобурах, но вынуть они его могли очень быстро. Немного успокаивало то, что никакой лопаты не проглядывало, но они ведь могли и раньше позаботиться привести к уже готовой могилке...

Шедший впереди дядя трижды нажал кнопку фонарика. В ответ из темноты тоже трижды мигнул свет. "Ну вот, - подумалось мне, - вот и привели к могилке".

Но это было не так. Нас привели на площадку, где стоял в темноте небольшой вертолет. Я, правда, не спешил испускать вздох облегчения. Во-первых, этот вертолет мог быть предназначен вовсе не для нас. В том смысле, что нас могли прихлопнуть, а сами улететь. Во-вторых, на вертолете нас можно было увезти отсюда на сто километров, швырнуть без парашюта с километровой высоты - мы бы с гарантией расшиблись о воду.

Вертолет чихнул, засвистел и стал с нарастающей силой раскручивать ротор. Это был "Белл". На таком или похожем меня два года назад эвакуировали с поста ГАИ после того, как я раздобыл для Чудо-юда перстеньки с плюсами и Таню Кармелюк в довесок.

Нас быстро подсадили и впихнули в отодвинутую дверцу, усадили на сиденья. Когда отстегнулись сопровождающие и перецепили наручники на подлокотники, я даже не успел углядеть.

Свет в кабине не зажигали, только где-то за кабиной мигал проблесковый огонь. За окном была чернота, даже понять, на какой высоте летим, было невозможно. А уж куда - тем более. На борту, кроме нас и пилота, оказалось еще двое, но это были уже не те люди, что привезли нас на катере. Похоже, что на этом этапе нас передали с рук на руки, как эстафетную палочку.

Говорить в присутствии посторонних не хотелось. Здешние хозяева тоже помалкивали. Насчет сброса в океан с тысячи метров кое-какие мыслишки изредка пробегали, но все меньше и меньше. По-моему, все можно было сделать гораздо проще, не тратя горючего. Вертолет, даже такой экономичный, как "Белл", все-таки жрет порядочно.

Летели около часа. Помнится, я уже начал дремать, когда в окошке показался какой-то город, освещенный многочисленными огнями, а потом пунктирные огоньки взлетных полос. Пилот вел переговоры с диспетчером, выясняя, на какой круг ему садиться. Одновременно один из новых сопровождающих вел разговор с кем-то по радиотелефону. Похоже, сообщал, куда подавать транспорт.

Вертолет пошел на посадку. Едва он коснулся посадочного круга, как оба сопровождающих встали, отстегнули Ленку от кресла и, откатив дверь, передали ее тем, кто подкатил к вертолету на фургончике с открытой задней дверцей.

Я сразу вспомнил, как меня когда-то вывозил из Штатов Сарториус, и нашел много общего. Похожего даже.

Конечно, за то время, что меня перекидывали из вертолета в фургончик, у меня не было времени проводить аналогии. Но уже тогда, когда дверца захлопнулась и машина помчалась куда-то по аэродрому - сопровождающие опять поменялись! - я даже позволил себе предположить, что фургончик привезет нас в грузовой отсек транспортного самолета.

Так оно и вышло. Уже через три минуты фургон замедлил движение и на малой скорости поехал вверх по чему-то металлическому. Ясно - по аппарели. В свое время, когда Кольку Короткова привезли на самолет, ему сделали усыпляющий укол. Может, и это опять повторится?

На сей раз не повторилось. Нас вывели в грузовой отсек, едва закрылась аппарель. Ничего не объясняя, разумеется, повели в сторону пилотской кабины. Самолет был небольшой, кроме нашего фургончика, стояли еще два таких же, новеньких, должно быть, свежеприобретенных.

Впереди грузового отсека обнаружился маленький пассажирский салон. Туда нас провели в очередной раз поменявшиеся конвоиры. Среднего роста, поджарые, одетые в темные комбинезоны с капюшонами, они не выглядели так внушительно, как предыдущие, но ощущалось, что и с этими шутить не надо. Их рожи разглядеть было трудно, в грузовом отсеке горело только несколько тусклых дежурных лампочек, а в пассажирском салончике и вовсе мрачно, полная темень. Окна были замазаны, свет не горел. При этом никто из сопровождающих, как уже стало традицией, ничего не говорил, ни о чем не спрашивал, ни о чем не предупреждал. Нас просто опять пристегнули к креслам и ремнями, и наручниками.

Послышался нарастающий звенящий гул, самолет порулил куда-то, потом разогнался, оторвал нос от земли, нас слегка вдавило в кресла. Взлетели!

Само собой, интересоваться насчет того, где будем садиться, мне показалось неудобным. Гораздо более существенный вопрос задала Ленка:

- Мне в туалет нужно!

Один из сопровождающих, ничего не говоря, отстегнул Ленкину руку от подлокотника и прицепил свободную браслетку к своему запястью. Затем расстегнул ремень кресла и повел Хрюшку за собой.

- Боитесь, что ли, что из самолета выпрыгну? - сердито проворчала Премудрая. - Может, над горшком на ручках подержите?

Хавронья последнюю фразу произнесла по-русски, очень надеясь, что ее не поймут.

- Надо будет - подержим, - ответил конвоир женским голосом и тоже по-русски. Хрюшка успокоилась и уже без вопросов отправилась по делам в пристегнутом состоянии. Когда она с приставленной к ней дамой вернулась, меня тоже сводили до ветру тем же образом. После этого я ощутил какое-то успокоение и усталость. Денек, который не назовешь самым легким в моей жизни, наконец-то завершился.

Я думал, что после всех этих полетов, перестрелок, морских прогулок и трахов буду спать, как труп. И вообще-то не думал, что посмотрю во сне то, о чем уже знал со слов Линды Атвуд. Но душа ее кузена вновь стала моим "я"...

Дурацкий сон №12 Дмитрия Баринова.

Пропажа

- Зря я взял тебя с собой, Майк... - задумчиво произнес отец, когда автомобиль уже отъехал почти на двадцать миль от нашего городка.

- Почему, па? - обиделся я, думая, что он скажет что-нибудь вроде: "Тебе пора спать, малыш!"

- Потому что у нас появился "хвост", - сказал отец, озабоченно вглядываясь в зеркало заднего вида. - Почти от самого города за нами идет "Шевроле", хотя давно мог бы нас обогнать. Не отстает, не сворачивает, держится в трехстах ярдах. Я прибавляю скорость - он прибавляет, я сбавляю - и он сбавляет. Не знаю, может быть, у меня мания преследования началась...

- Папа, - сказал я, - может быть, попробовать использовать ящик? Он нас в два счета донесет куда нужно.

- Черт возьми, это мысль! - отец еще раз глянул в зеркало. - Действуй!

Я перегнулся через спинку сиденья и взял в руки коробку. Вот черт, кольца опять не было! На сей раз я удивился меньше, потому что знал - или думал, что знаю! - как надо действовать. Black box был по-прежнему маленьким. Я положил руки на две противоположные длинные грани коробки и стал думать о том, чтобы появилось кольцо. Почти так же, как час назад дома. Я даже стал представлять себе, как в середине торцевой стенки ящика выпучивается непрозрачный пузырь, который раздувается, превращается в сферу, потом сплющивается и становится кольцом, продетым сквозь цапфы.

Поначалу все было так, как в прошлый раз. Ящик стал нагреваться. Но очень медленно, во всяком случае, намного медленнее, чем тогда, дома. При этом, как мне показалось, коробка начала сжиматься.

- Ну что? - нетерпеливо спросил отец, не оборачиваясь.

- Кольцо опять пропало! - пробормотал я. - Я пробую его вытащить.

- Давай быстрее! Дальше начинается неприятный участок - десять миль по горной трассе. Если бы я хотел отделаться от лейтенанта Атвуда, то устроил бы западню где-нибудь там.

Я продолжал держаться за ящик ладонями. Он чуть-чуть нагрелся, но, похоже, не собирался превышать эту температуру. А обе торцевые стенки и не думали вспучиваться.

- Не выходит? - спросил отец.

- Нет! - ответил я. - Там что-то испортилось, наверное...

- Батарейки сели? - без особого веселья усмехнулся отец. - Что же мы будем показывать губернатору, а?

- Но ты же видел, он работал. Ты даже выпил виски, которое...

- Да, я все видел. Но показать будет нечего.

- Нет, он же греется! Я положил руки на бока, и ящик нагревается! Может быть, еще что-то получится... Попробую положить руки на большие грани.

- Пробуй, пробуй... - рассеянно кивнул отец, прибавляя скорость.

Я действительно попробовал переложить руки на длинные грани. На какое-то время мне показалось, что дело пойдет лучше. Во всяком случае, едва я поменял положение рук, как коробка начала разогреваться, причем заметно быстрее, чем раньше. Мне показалось, что в торцевой стенке коробки вроде бы даже начала появляться выпуклость. Но...

Этот самый разогрев пошел не просто быстро, а очень быстро. Не прошло и пяти минут, как я вынужден был отпустить обе руки от ящика. Потому что иначе бы на ладонях у меня появились волдыри. Я попытался перехватить коробку так, как держал сначала, но не смог. Она накалилась со всех сторон. И продолжала греться даже после того, как я уронил ее на сиденье. От матерчатого чехла пошел запах паленого, такой, как тогда, когда забывают выключить электроутюг без терморегулятора и оставляют его на ткани...

- Папа! - закричал я. - Она разогревается! Сейчас сиденье загорится!

- Не говори ерунды! - пробормотал он. - Не работает коробка, ну и ладно. Сейчас надо о другом думать...

Дорога сворачивала влево, огибая высокий холм. Справа за мелькавшими в лучах фар столбиками ограждения просматривался довольно крутой откос, а дальше - каменистый склон с редкими кустами. Такой же склон накатывал на дорогу слева. Там, выше нас, тянулась еще одна дорога, и по ней катил тяжелый грузовик. Слишком быстро катил.

- Надо успеть! - выкрикнул отец. - Те, сзади, скорости тоже прибавили!

А чехол сиденья уже дымился! Я втянул ноги на сиденье и попытался подошвами отпихнуть ящик ближе к дверце. Жар, исходивший от него, я почувствовал даже через обувь. Когда кроссовки прикоснулись к поверхности ящика, послышалось шипение и вонь от горящей резины заполнила сарай. Но я сумел придвинуть ящик почти к самой дверце. На какое-то время я перестал смотреть по сторонам, потому что, сняв куртку, пытался захлопать ею тлеющий чехол.

- Выкидывай ее к чертовой матери! - заорал отец, глядя куда-то влево.

- Остановись! - взмолился я.

- Нельзя! - рявкнул он. - На ходу выкидывай!

Сиденье затлело и там, куда я передвинул ящик. Чтобы не обжечься, я слез с сиденья, повернулся спиной по ходу автомобиля и осторожно потянулся к рукоятке, открывающей правую заднюю дверь. Я думал, что смогу распахнуть ее, а потом подогнуть ногу и вытолкнуть ящик из автомобиля. Но этому плану не суждено было сбыться. Я успел только взяться за ручку дверцы и оглянуться на отца, всей тяжестью тела давившего на акселератор. Впереди пересекались две дороги - наша и та, верхняя, по которой мчался грузовик. Точнее, другая дорога соединялась с нашей. Я понимал, что отец стремится проскочить перекресток прежде, чем туда выкатит этот самый грузовичище. Наверно, если бы он не засомневался в исходе этой гонки, то успел бы опередить грузовик и проскочить перед его капотом примерно в семи-десяти ярдах. Но он засомневался и чуть-чуть сбавил газ. Крик ужаса вырвался у меня из груди, когда я увидел мощный бампер грузовика совсем рядом. Скрип тормозов и звон разбитых стекол были последними звуками, которые я успел услышать... (Обрыв памяти.)

...Открыв глаза, наверно, минут через пять, может быть, через десять, я долго не мог увидеть ничего, кроме темного неба, немногочисленных звезд и красноватых отсветов пламени, полыхавшего где-то поблизости.

Какое-то время, наверно, я ничего не слышал. Потому что мне казалось, будто вокруг стоит абсолютная тишина. Звуки стали проникать в мою голову через пять минут. Первыми из них стали шуршащие по траве и камням шаги нескольких пар ног и слова:

- Он ехал не один, Грэг. С ним был мальчишка. Нельзя оставлять...

- Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном.

- Мы прихватили эту коробку, босс, - вмешался кто-то третий. - Не знаю, что там внутри, но думаю, есть смысл поглядеть.

- Забирай и сматывайся побыстрее. Полиция должна появиться через десять минут... (Обрыв памяти.)

(Остаток "дурацкого сна" состоял из нескольких не связанных между собой обрывков, несомненно, пережитого Майклом Атвудом, но уже в другие времена и периоды жизни.)

...Пятнадцатилетняя Линда Атвуд, худенькая и веселая, катила на велосипеде рядом со мной.

- Майк, расскажи, как ты видел пришельцев...

- Мне надоело рассказывать. Все думают, будто я псих.

- Но это было или не было?

- Я думаю, что было. А что другие думают, мне наплевать. Доктор сказал, что я нормальный. И на том спасибо. По крайней мере, я смогу поступить в армию и поехать во Вьетнам.

- Зачем тебе туда? Все говорят, что война скоро кончится. Столько уже убито!.. Солдаты, которые оттуда возвращаются, похожи на сумасшедших.

- Я уже почти псих, мне не повредит.

- Смотри-ка, мисс Уильяме идет со своим женихом. Аж из Техаса приехал. Его зовут Джек Мэлтворд. Его отец - фермер, а младший брат - владелец сосисочной. Представляешь? А сам он работает в NASA. Правда, это лихая карьера?

- Откуда только вы, девчонки, все это знаете? - подивился я.

- Потому что любим сплетничать! - хихикнула Линда. - Значит, у нее все-таки есть друзья в NASA?

- Наверно... Раз замуж собирается.

Я набрался наглости и притормозил. Линда тоже.

- Здравствуйте, мисс Уильямс! - сказал я.

- Здравствуйте... Это мои ученики, Джек. Майк Атвуд и его младшая сестра Линда.

- Очень приятно. Майк, вероятно, уже почти бакалавр, не так ли? - спросил Мэлтворд.

- Да, - ответила за меня будущая миссис Мэлтворд. - Я думаю, правда, что он найдет себя в литературе. Когда-нибудь из него вырастет новый Уэллс или Брэдбери.

- Он что, пишет фантастические рассказы? - улыбнулся Джек.

- Нет, он только придумывает, а записать их ему лень, - сказала Линда, стрельнув глазками в Джека.

- Да, я придумываю. Говорят, что скоро свихнусь на этой почве. Иногда приходят в голову самые идиотские имена и фамилии. Например, я придумал такого профессора Милтона Роджерса из NASA...

- Милтона? Да ведь это наш с Тиной однокурсник. Мы с ним работаем вместе... - удивился Мэлтворд.

- А мисс Уильяме утверждает, что никогда не слышала такого имени... сказал я, прищурясъ. - И утверждает, что не знает Клару Роджерс...

- Вот уж не сказал бы, - усмехнулся Джек, - в прошлом году мы вчетвером ездили на Багамы... Может быть, ты сама когда-нибудь рассказала, Тина? А потом позабыла?

- Значит, такие люди существуют, мисс Уильямс? - спросил я.

- Да, они существуют, Майк, - неохотно подтвердила Тина.

- Но вы утверждали, что их не существует в природе!

- Майк, я боюсь за твой рассудок! - воскликнула она. - И за свой тоже. У меня тоже бывают моменты, когда я начинаю думать, что ты рассказываешь не просто свои фантазии, а что-то иное. Но мне не хочется, чтобы меня уволили с работы, как душевнобольную... Ведь если я решусь подтвердить хоть что-то из твоих слов, то меня сочтут психически больной.

- Тем не менее, вы что-то помните? - спросил я как следователь. - И вы врали, только чтоб вас не посчитали психованной?

- Так нельзя разговаривать с учительницей, - вежливо заметил Мэлтворд. Может быть, можно задать этот вопрос в иной форме? Ну-ка извинись немедленно, паренек, и впредь никогда не говори так со старшими.

- Извините его, мисс Уильямс! - вступила в разговор Линда. - Вы же знаете, у Майка было сотрясение мозга... Нам пора, Майк, извинись перед мисс Уильямс! (Обрыв памяти.)

...Мины прилетали из черной тропической ночи. Они рушились откуда-то сверху на бетонные плиты летного поля, с грохотом рвались, взметывая огненно-дымные веера и оглашая окрестности кошачьим воем разлетающихся осколков. Мне надо было добежать до щели и укрыться. И тут мина накрыла большой транспортный вертолет "Чинук". Она попала куда-то в левый, дальний от меня борт, под передний ротор, и завалила машину набок еще до того, как разорвалась. Этот разрыв разломил "Чинук" пополам, топливо из пробитых баков огненными потоками хлынуло на бетон, клубы черного дыма, подсвеченного огнем до бурого оттенка, повалили в залиловевшее от зарева небо. Пылающий ручей покатился поперек направления моего бега, отрезая меня от той спасительной щели, где я всегда укрывался при обстрелах. Мне пришлось бежать вправо, проскакивать через линейку, где стояли десять зачехленных "Ирокезов". Следующая мина, которую вьетконговцы послали, явно ориентируясь по зареву, угодила в крайний вертолет, находившийся ярдах в пятидесяти правее меня. Я успел упасть еще до того, как нарастающий свист приближающейся мины оборвался ударом и взрывом "Ирокеза". Этот стоял с пустыми баками, поэтому не загорелся, а лишь разлетелся на куски. Когда я вскочил, то горючее, растекшееся от пылающего "Чинука", было всего в двух шагах от моих подметок.

Бегом! Я вскочил и промчался между двумя невредимыми "Ирокезами", спрыгнул с бетонного покрытия вертолетной площадки и, пробежав еще пару шагов, соскочил в щель. Вход в нее был обложен мешками с песком, а дальше по узкому ровику я пробрался в укрытие, сооруженное из нескольких бетонных колец, на три фута прикрытых земляной обсыпкой и тремя слоями мешков с песком.

Там уже сидели несколько человек. Они сопели и молились. Многим не верилось, что это укрытие может выдержать удар мины калибром 120 мм. Разглядеть в кромешной тьме рожи было невозможно, но ощущался странный, непривычный, не солдатский запах. Хорошей сигары, дорогого одеколона и дезодоранта. Среди нас, аэродромных крыс, пропахших керосином и смазкой, был явно кто-то чужой.

Очень скоро он подал голос. Оказалось, что этот тип сидит рядом со мной. Между нами был только его чемодан или кейс - одним словом, что-то угловатое.

- Это надолго, парни? - Тот, кто говорил, не хотел, чтобы мы подумали, будто он трусит, но кое-какая дрожь в его голосе слышалась. И голос этот был мне знаком. Может быть, показалось?

- Минут на двадцать, - сказал оружейник Том Паркер. - сейчас артиллеристы начнут отвечать, и они заткнутся. Первый раз в нашей дыре, сэр?

- Нет, - ответил тот, - я уже был здесь год назад. Но под обстрел попал впервые.

- Если бы я был штатским, то на сто миль не приблизился бы к этому болоту, - заметил приборист Ури Сильверстоун. - Вы журналист или чиновник?

- Нет, у меня тут кое-какой бизнес.

Я почти точно вспомнил, где слышал этот голос. И мне было трудно, очень трудно сдерживать себя. Потому что... Нет, рано. Ошибиться могу.

Послышался близкий грохот орудийного залпа.

- Сегодня они работают быстрее, - заметил Том. - Толи им координаты выдали раньше, то ли просто быстрее прибежали к пушкам. Минут через десять заткнут глотку Вьетконгу.

Тем не менее новая порция мин прилетела. Одна из них грохнула совсем близко, и сквозь стыки бетонных колец посыпалась земля.

- Ого! - Ури поежился. - А я как раз сегодня мыл шею.

- Ничего, тебе не помешает сделать это еще разок, - хмыкнул Том, - и вообще таким, как ты, мыться надо почаще. И мыть не только шею, но и задницу.

- Что ты сказал, нигер?

- Я сказал, что ты еврейская вонючка, Ури. И если ты не попросишь прощения за "Нигера", то я выкину тебя отсюда, как котенка. Пусть "чарли" выпустят из тебя кишки.

- Ты черный ублюдок, fuck your mouth!

Через секунду началась драка, потому что Том действительно попытался выпихнуть Ури из убежища, а тот пнул его ногой по коленке. Том был сильнее и ответил крепким ударом. Ури вылетел из-под прикрытия бетонных колец в открытую часть траншеи, но при этом как клещ вцепился в рубашку Тома и утянул его за собой. Негр навалился на Ури и стал дубасить его по роже. Но тут послышался сверлящий уши невероятно громкий свист мины... (Обрыв памяти.)

Очнулся я на траве, в двадцати ярдах от развороченного убежища. Стрельбы больше не слышалось. Зарево все еще стояло над базой, и клубы дыма застилали звезды. Где-то уже слышались команды, крики, ругань, стоны... На моей груди лежала черная кисть руки с запястьем и часами, которые, как ни странно, мирно тикали. Часы я узнал, как, впрочем, и руку - они принадлежали Тому. А в четырех шагах от меня валялся распахнутый чемодан. Среди каких-то тряпок чернело нечто прямоугольное... Black Box!

Я с трудом поднялся на ноги и дотянулся до чемодана, вынул из него коробку. Стоять было трудно, голова кружилась, и я сел на траву. Да, теперь я мог не сомневаться. Тот, кого я так и не разглядел, но чей голос услышал, дважды встречался на моем пути. Это он произнес несколько лет назад: "Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном..." Его подручный произнес имя Грэг, а потом назвал его "боссом". Значит, это был тот, что организовал убийство отца.

И еще одним подтверждением этому была черная коробка.

Размеры у нее остались прежними, но, по-моему, она стала тяжелее. Впрочем, я уже не помнил точно и мог ошибаться. Но вот материал, из которого был сделан Black Box, я прекрасно помнил на ощупь. Его нельзя было ни с чем перепутать.

Кольца не было. Я хорошо помнил, как этот ящик подвел нас с отцом. Все эти годы, прошедшие с того дня, мне не раз доводилось думать над тем, что тогда произошло. И самое правдоподобное объяснение "забастовки" ящика состояло в том, что полушутя предположил отец: "Батарейки сели..."

К тому времени, когда я кончил школу, мне было многое ясно. То, что этот ящик содержит внутри, конечно, я и не мечтал распознать. Но мне стал ясен принцип его работы. Он был способен черпать из пространства рассеянную в нем энергию, а также элементарные частицы и в невероятно короткие сроки комбинировать из них атомы и молекулы. Затем Black Box из этих атомов и молекул выстраивал материальные объекты из любых веществ и любой формы. Причем делал это, получая не только устную, но и мысленную команду. Он мог осуществить и обратный процесс, "рассыпав" на элементарные частицы любую вещь или существо. Конечно, все это я запомнил из рассуждений Милтона Роджерса. Мне почти дословно запомнились его теоретические построения:

"Иными словами, для того чтобы вернуться назад во времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор способен "разбивать" материальные объекты на элементарные частицы и затем "собирать" их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу".

Я прекрасно помнил и то, как испытал страх, когда, уже находясь в отчем доме, подсознательно ощутил приближение пришельцев и пожелал, чтобы эта угроза миновала. Некоторое время я думал, что Black Box просто снял у меня чувство страха. Но на самом деле могло выйти иное. Черному ящику пришлось затратить какие-нибудь жуткие гигаджоули космической энергии, чтобы каким-то путем отразить нашествие инопланетян! И от этого он даже уменьшился в размерах до 10х5х5 дюймов. Потом его энергии еще хватило на то, чтобы создать для моего отца бутылку виски. Но когда я собрался попросить ящик перенести нас с отцом на десятки миль от того места, где мы находились, да еще и вместе с автомобилем, он сказал: "Нет!" И отказался выпускать кольцо. Вероятно, у него была какая-то система "fool proof" - "защиты от дурака", которая вынудила разогреться его поверхность и заставила меня отпустить руки. Может быть, это спасло меня от гибели, а может быть - и весь мир от катастрофы...

Но как он попал сюда, во Вьетнам? То, что этот мистер Грэг, босс наркоторговцев, за которым скорее всего и охотился отец, появился в Дананге, особого удивления не вызывало. Правда, в Сайгоне или Шолоне его фигура выглядела бы более естественной. Но если у него были друзья и партнеры среди старших офицеров и генералов, то изумляться не стоило. Но вот зачем он потащил во Вьетнам этот ящик? Неужели научился им пользоваться? Нет, вряд ли. Тогда весь мир уже узнал бы о невероятном взлете нового супербогача. Или о какой-нибудь чудовищной катастрофе планетарного масштаба. Мафиози редко любят мелочитъся.

Но ничего такого не было. Война во Вьетнаме оставалась самым главным, о чем писали газеты. Никто не слышал ни о каких чудесах, кроме обычных сплетен о "летающих тарелках". Кроме того, умей Грэг обращаться с ящиком, он бы уже нашел способ прекратить и обстрел, и всю войну сразу.

И тогда мне пришла в голову мысль, что скорее всего он повез Black Box во Вьетнам именно потому, что хотел найти здесь кого-то, кто мог бы помочь ему разобраться с ящиком.

Я сидел спиной к зареву и успел увидеть две длинные тени, отброшенные фигурами, возникшими у меня за спиной. И ничего больше... (Обрыв памяти.)

Мне было очень смешно. И так хорошо, как никогда не бывало раньше. Потому что мне сделали укол, от которого крысы и змеи перестали выпрыгивать из всех углов, а черные пауки больше не падали на меня с потолка. Они опутывали меня паутиной, и я задыхался. Теперь все кончилось, проклятый потолок исчез, и я смог видеть черное небо и много-много зеленых звездочек. Они не просто висели на небе, а перебегали, кружились, плясали. А иногда они выстраивались в шеренги и колонны, появлялись звезды-сержанты, звезды-офицеры, звезды-генералы и начинали командовать. И я был счастлив, потому что знал: одна из этих звездочек - мой дом. Мне хотелось петь, но я ни одной песни не помнил с самого начала, а петь с конца мне запретили под страхом военно-полевого суда. Правда, мне уже сказали, что я произведен в чин кретина, но не объяснили, насколько это выше генерала. И еще признали, что я умный, только не знаю, как меня зовут. Я знал, но забыл, потому что пропал без вести. Пока меня не найдут, всю жизнь не буду знать, как мое имя. А что такое "имя"? Правда, смешно? (Обрыв памяти.)

Черный ящик! Он пришел! Я его вижу! Но почему он в белом халате? Не хочу! Они опять сделают укол! Мне это не надо! Пустите! Не пойду! Я не хочу вспоминать, кто я. Не хочу! (Обрыв памяти.)

Парашют! Почему он не раскрывается? Да его просто нет! Проклятый Суинг не дотянулся! Я падаю! Падаю! Пада-а-ю-ю

Так дотянулся он или нет? Я ведь живой. Не разбился. И голова не болит. Я - Ричард Стенали Браун, мне чуть меньше тридцати одного года. Прекрасно помню все, что было со мной, и даже знаю что... (На этом месте сон прервался. То ли я просто крепче заснул то ли, наоборот, в этот момент проснулся. Так или иначе, но ничего иного из "Дурацкого сна № 12" я не запомнил.)

Часть IV. САПОГ В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ

На финише перелета

Проснулся я в дурном настроении. Слишком похож был минувший дурацкий сон (особенно его последние фрагменты) на ту бредятину, которой была забита моя башка во время выхода из комы. Воспоминание об этом совсем недавнем моем состоянии и привело к тому, что, очнувшись, я ощутил какую-то похмельную Тяжесть во всем организме. Может, дело усугублялось еще и тем, что проснулся я не сам, а меня разбудили, бесцеремонно тряхнув за плечо. Хорошо, хоть по мордам не нахлопали.

Ленку, должно быть, разбудили раньше меня, потому что, когда я продрал глаза, она тут же сообщила:

- Прилетели! На земле стоим.

Больше ни ей, ни мне ничего сказать не дали. Приемы были известные и очень хорошо знакомые: пластырь на рот, мешок на голову, стяжку мешка слегка затянули, только чуть-чуть свободнее, чем требовалось для удушения, и потащили. Судя по всему, запихнули в тот же автофургончик, на котором привезли в самолет. Зажужжали моторчики, открывающие аппарель. Кто-то, хлопнув дверцей, уселся на водительское место и задом подал машину на бетон. Потом, резко вывернув баранку, дал полный газ. Все это я ощущал только по звукам да еще по мотаниям из стороны в сторону при поворотах и торможениях.

Мотались так минут пятнадцать, пока не услышали знакомый клекот вертолетного движка. Лязгнула, открываясь, задняя дверь фургона, пахнуло бензином, меня сцапали сразу двое, ухватив под мышки и за ноги, после чего перетащили из фургона в вертолет и толкнули на сиденье. Где-то сбоку плюхнулась и Ленка - я услышал ее мычание.

Вертолет затарахтел интенсивнее, потянул вверх и довольно круто. Это я понял по тому, что желудок словно бы опустился вниз. Куда еще потащат? Или, может быть, на этот раз все-таки сбросят? Эта веселая мыслишка вопреки логике как-то проскальзывала в сознании, хотя мне казалось, что такой романтик, который, имея возможность прихлопнуть двух мелких людишек еще вчера, повез их хрен знает куда, не характерен для нашего столетия.

На сей раз полет длился не больше десяти минут. После этого тарахтелка плавно пошла на посадку. Когда заметно снизились - это я тоже по внутренним органам определил, - звук двигателя изменился. Появилось что-то вроде эха, рокот отражался не то от гор, не то от каменных стен.

Особо не церемонились и здесь. Не снимая мешков, взяли под руки и выволокли из вертолета на свежий воздух. Потом даже не повели, а потащили куда-то сперва по твердому и шероховатому бетону, потом - по твердому и гладкому мрамору, наконец, - по мягкому ковру. Послышалось гудение, щелчки нас подтолкнули вперед. Я сразу понял, что нас привели в лифт, ощутив характерное покачивание пола.

В лифте мы поднимались не очень долго и, как мне показалось, не слишком быстро. Поэтому я предположил, что лифт увез нас не выше, чем на третий, максимум четвертый этаж.

Кабина остановилась, нас с Ленкой вывели на какое-то мягкое ковровое покрытие. По крайней мере, подошвы его таким ощущали и шагов почти не было слышно.

По этому самому покрытию нас отконвоировали дальше. Путь этот для человека с мешком на голове показался очень запутанным. Сначала вроде бы прошли шагов десять вперед, потом свернули куда-то вправо, после этого поднялись по лестнице на двадцать ступенек вверх. Сделали еще пятнадцать шагов вперед, перешли на какую-то наклонную плоскость... Короче, "три шаги направо, три шаги налево, шаг уперод и два - назад". Затем нас усадили на мягкий диван и... удалились. Правда, на смену тем, кто ушел, тут же явились другие. Конечно, я и Ленка сумели только почуять движение воздуха, смену запахов, дыхания, кряхтения и лишь в самой малой степени расслышать звуки шагов.

Ни одного слова при этом произнесено не было. Я даже прикинул, что, может быть, нас глухонемые похитили... Так, из общей привычки к хохмам.

Минут пять мы просидели на диване, а потом нас взяли под ручки и повели куда-то вперед. Кто-то открыл перед нами двери, нас опять обвеяло прохладным воздухом. Послышалось журчание воды, но не такое, как в унитазе, а как в фонтане. Сквозь ткань мешка долетел аромат цветов. Конвоиры вновь усадили нас на диван, но с более мягкой обивкой. Затем, оставаясь где-то за спинкой этого дивана, сняли с наших голов мешки. Однако разглядеть особо много не удалось. В большой комнате или небольшом зале - как хошь считай! - было темно, как у негра за пазухой.

Потом настала очередь расклеивания ртов. Пластыри отлепили довольно гуманно, скорее всего потому, что они еще не успели как следует присохнуть. После этого в лица нам направили яркие лампы и, пока мы жмурились, освободили от наручников. Правда, не сразу, а только после того, как некая значительная в здешних местах личность разглядела наши физиономии. Я лично так и не сумел рассмотреть тех товарищей, которые занимались нашей "предпродажной подготовкой", поскольку они испарились еще до того, как в зале потухли лампы, слепившие мне глаза, и зажегся нормальный верхний свет.

Когда это произошло, я не поверил своим глазам. Точнее, в общем-то, поверил, но первая мысль была, что я угодил в съемочный павильон, где снимается некий костюмный фильм про Аладдина и его волшебную лампу. Или, допустим, нечто на сюжет из "Тысяча и одной ночи". Во всяком случае, окружающая обстановка и вся отделка интерьера - за исключением электрических люстр, наверное, - были явно позаимствованы из дворца Гаруна аль-Рашида. Вторая мысль, клюнувшая меня в темечко, заставила решить, будто меня опять погрузили в искусственную реальность, разархивировав какой-то "файл" генетической памяти, доставшийся мне через прапрабабку Хасият-Анастасию. Конечно, это была сущая лажа, ибо моя чеченская (кстати, она могла быть и дагестанской) прапрабабушка вряд ли когда-нибудь видела такие интерьеры даже во сне. Горы, ущелья, сакли и медные кувшины - это все совсем из другой оперы. Здесь, в зале, куда нас с Ленкой привели, чуялся дорогостоящий арабский колорит. Даже если я и не знал тонких различий между архитектурой стран Ближнего и Среднего Востока, то мог точно сказать, что граждане, одетые в белые бурнусы, - это арабы.

Именно такой гражданин в бурнусе, чернобородый, смуглолицый, судя по всему, невысокий ростом, но очень массивный, восседал на возвышении из подушек, разумеется, скрестив ноги по-турецки. В руках он набожно перебирал четки, лицо являло собой пример сосредоточенности и обращенности внутрь себя. Единственными современными элементами в его облике были темные очки на носу, а также сотовый телефон и пейджер в кожаных чехлах, лежавшие рядом с ним на подушках. А в остальном - ни дать ни взять, восточный владыка времен Арабского халифата. К таким товарищам обычно прилагались серебряные кальяны, балдахины, опахалыцики с мухобойками, несколько советников-визирей, стража с мечами и красавицы с замотанными лицами и открытыми пупками. Ну еще какой-нибудь звездочет, как в фильме про Ходжу Насреддина.

Тут все было попроще. Опахалыцики не требовались ввиду того, что в зале работал кондиционер, а кроме того, имелось два небольших фонтанчика. Наш диван и лежбище гостеприимного хозяина располагались как раз между этими увлажнителями воздуха. Посередине, на равном расстоянии от дивана и лежбища, стоял резной столик с инкрустированной столешницей, похожий на здоровенный восьмигранный барабан. Никаких танцовщиц, наложниц, визирей, звездочетов и евнухов, конечно, и в помине не было, кальяна и балдахина тоже, а стражу представляли четыре плечистых усатых молодца в отлично сшитых костюмах. На мордах у них были черные очки, а под пиджаками какое-нибудь более или менее современное оружие и радиостанции.

Мне стало ясно: шейх Абу Рустем, который обещался прислать за нами на Гран-Кальмаро личный самолет, счел за кровную обиду то, что мы не приняли его приглашения, а потому его верные аскеры, нукеры или джигиты - хрен его знает, как они тут называются! - доставили нас пред его светлые очи. Только один Аллах знал, какие оргвыводы мог сделать товарищ шейх. Я лично не очень точно знал, какими правами пользуются современные шейхи, но вполне допускал, что он может распорядиться и насчет посажения на кол, и насчет сдирания шкуры с живого, а по минимуму - и насчет отсечения головы. Восток - дело тонкое.

Конечно, для меня оставалось загадкой, как мы будем общаться с Абу Рустемом, ежели он, скажем, по-английски ни бум-бум. Ни один из четырех молодцов-телохранителей, на мой взгляд, иностранными языками не владел. Морды были слишком простые. Впрочем, шейхи бывают и с оксфордскими дипломами, и с лумумбовскими... Тем не менее я никак не ожидал услышать тех первых слов, которые прозвучали в зале из уст гостеприимного хозяина:

- Димон, хорош моргать! Протри глаза, биомать! Нет, я бы не очень удивился, если бы гражданин шейх на относительно чистом русском языке сказал что-нибудь типа: "Я очень рад приветствовать вас, господин Баринов, в стенах моего дома". Может, и тому, что шейх матюки загибает, не изумился бы. У нас в Союзе их за месяц даже папуасы выучивают. Но вот голос, которым были произнесены две эти фразы, меня поразил до глубины души. Этот голос я, несомненно, слышал. Правда, последний раз слышал давно, но слышал. И вспомнив, кому этот голос принадлежал, обалдел еще больше.

- Не узнаешь, что ли? - Шейх раскатил улыбочку, как у Буратино - рот до ушей, а затем стащил черные очки со своей морды лица.

Диагноз подтвердился. Несмотря на шикарную шейховскую бородищу, бурнус и прочее снаряжение, по голосу и верхней части лица я убедился, что великий и мудрый Абу Рустем ибн хрен знает кто (как его по паспорту зовут, я не знал и не интересовался), дуновением вызывающий бурю (возможно, в пустыне) и сиянием затмевающий солнце в его полуденном блеске, это всего лишь мой давнишний и хороший приятель, экс-вице-чемпион чего-то по классической (прежде французской, а ныне греко-римской) борьбе, самый опытный и хитрый из всех чудо-юдовских "бригадиров"...

- Кубик-Рубик... - пробормотал я голосом человека, сильно ударенного по мозгам большим и пыльным мешком.

- Иншалла! - развел руками уроженец солнечного Ташкента, в котором собственно узбекской крови было примерно двадцать пять процентов, а остальное доливали русские, украинцы и крымские татары. Однако при бороде и в бурнусе он смотрелся, как родной.

Ленка Кубика не знала и хлопала глазенками еще более ошалело, чем я. Во всяком случае, она явно не знала, что сказать и как относиться к этому русскоговорящему арабу.

Честно говоря, и я не знал, как относиться. Кубик, так же, как и убитый Танечкой Джек, всегда был на прямой связи с моим родителем. Что его заставило перебраться в эти самые Эмираты? И вообще, работает он на Чудо-юдо или сам на себя?

Но задавать дурацкие вопросы я не спешил. Прежде всего потому, что четко знал: у Кубика есть неотъемлемое право на них не отвечать.

- Тесен мир, верно? - ухмыльнулся Кубик. - Берут тебя за шкирман на Малых Антильских (наименование островов он произнес небрежно, как название улицы Малой Спасской или Малой Пироговской), волокут сутки вдоль тропика, сажают на Шардже - и вот встречаемся... Только если бы ты мозгами раскинул, а не устраивал гонки, мы бы пораньше встретились. А то ваш батя мне все мозги перепилил: "Уволю на хрен без выходного отверстия!" Обидно, клянусь! - Тут Абу Рустем классно изобразил товарища Саахова из "Кавказской пленницы".

- Это он так шутит, - сказал я неуверенно.

- Ты только мне не рассказывай, как он шутит, - оскалился "шейх". - Ладно. Про дела успеется. Вы, наверно, жрать хотите? Вам как, русское или экзотическое?

- "И то и другое, и можно без хлеба..." - теперь уже я процитировал "Винни-Пуха".

- Зачем без хлеба? - улыбнулся Кубик. - Не в пустыне живем как-никак. У меня тут своя пекаренка есть, только для внутренних нужд, так мне тут и ржаной испекут, и бородинский, и рижский, и лаваш, и чурек, и лепешку, и бублики с маком...

- Мак у тебя тоже, конечно, свой, - опасно поехидничал я.

- Не смешно, - ответил Абу Рустем. - Короче, доктор. Сейчас будем кушать. Сделаю вам маленький дастарханчик во имя пролетарского интернационализма.

После этого он лихо прогортанил что-то по-арабски в сотовый телефон.

- Через полчаса все сделают, - пояснил Кубик, закрывая крышечку телефона. - В общем, пока, чтобы занять время, даю краткую информацию. Сегодня, ближе к вечеру, прилетает Сергей Сергеевич. Очень жаждет вас увидеть. Не знаю точно, зачем, то ли конфетку хочет дать, то ли попу надрать, но мне приказано удерживать вас всеми силами и средствами, не жалея крови и самой жизни.

- Ну да, - хмыкнул я, - у меня жуткое желание обратно на Хайди вернуться. Очень соскучился по Доминго Косому.

- Лопух он, - проворчал Кубик, как видно, вспомнив что-то неприятное, лох натуральный. Французов проспал, гаденыш. Это я бы еще простил. Но он же еще и меня за нос водить собрался! Аукциончик, видишь ли, наметил, коз-зел!

- А я-то думал, что это господин Абу Рустем его научил... Вообще в народе говорят, что в кругу друзей хлебалом лучше, не щелкать. Сказав эту фразу, я заметил, что по бородатой роже корешка пошли волны легкого смятения.

- Ты чего, в натуре? - пробормотал Кубик. - Ты мне это не шей, командир. Я еще жить хочу.

- А я и не шью. Просто мне казалось, что этот аукциончик Чудо-юдо решил наладить, чтобы маленько подразжиться.

- Да что ты! - несколько успокоившись, заторопился "шейх". - Сергей Сергеевич приказал, чтобы Косой, если ему удастся найти кого-то из вас, тут же передал мне без всяких условий. Но этот паскудник решил поиграть. Короче, пора его наказать.

- Хорошо подумал? - вмешалась Ленка. - Если ты уберешь Доминго, то добавишь Чудо-юду подозрений против себя.

- Ну вы меня, ребята, за мальчика держите. Без санкции начальства такие дела не делают. В общем, не беспокойтесь за меня, ладно? Каждый должен за себя отчитываться. Верно, мадемуазель Шевалье?

- Верно. Только я-то все про себя могу четко и ясно доложить. Димуля тоже. А как ты, не знаю.

- Вообще-то, - скромно напомнил Кубик-Рубик, - вы все-таки в гостях. Вот эти бойцы, - он легонько мотнул головой в сторону своих истуканов, - и так удивляются, что вы, Елена Ивановна, здесь сидите и чего-то говорите. Хорошо еще, что они по-русски ни хрена не понимают. У нас тут, между прочим, шариатские, исламские обычаи действуют. Дам положено на женской половине принимать и исключительно силами женского личного состава. Так что давайте поменьше шпилек вкручивать.

- Согласен, - сказал я, - не будем. В это время затюлюкал телефончик Кубика. Он взял его, прислушался, чего-то покаркал и сказал:

- Завтрак готов. Пошли, гости дорогие...

"Отче наш, иже еси на небесех..."

Конечно, насчет дастархана Кубик выражался фигурально. Но столик для завтрака он ничего сообразил. Из приемного зала с фонтанами мы перешли в соседнюю, относительно небольшую комнатку, вроде отдельного кабинета в ресторане. Охрану оставили за дверями, уселись по-русски за стол и покушали. Само собой, без свиного, поскольку "шейху" не положено, но баранину они здорово выполнили. Не знаю, правда, по-арабски, по-узбекски или вообще по-русски, но я лично две порции погрузил. Хрюшка тоже капитально поработала челюстями. Нарушение обычаев Абу Рустем допустил только по части коньячка, которого мы хлопнули по три рюмахи. При этом Кубик объяснил, что Коран запрещает пить вино, а про коньяк там ничего не сказано. Кроме того, шайтан, как утверждает народная мудрость, сидит в первой капле вина. Если эту первую каплю выплеснуть, продукт становится идеологически чистым.

Так или иначе, но коньячок подействовал на общее благо. С Кубиком в состоянии легкого подпития общаться было очень приятно. Во-первых, он мог без умолку болтать про что-либо забавное, абсолютно не затрагивая серьезных проблем, и никоим образом не выводил разговор на "производственные темы". Мы четыре часа проболтали, но я, хотя и не старался, честно скажем, так и не узнал, по какой причине Кубик-Рубик покинул первопрестольную, где он содержал для вида приятный и душевный ресторанчик-погребок. Ну и уж, конечно, не узнал я о том, откуда он взял такие бабки, чтобы устроиться в арабские шейхи. Пожалуй, единственное, что он позволил себе рассказать, да и то мимоходом, так это о том, что за полтора месяца он выучил арабский, турецкий и курдский языки под руководством Чудо-юда. Это мне в принципе было и без него ясно. В Москве Кубик говорил исключительно по-русски, лишь изредка, но, думается, больше для понта, вставляя в речь отдельные узбекские словечки.

В том, что в шейхи его намылили по команде Чудо-юда, я особо не сомневался. Теперь мне отчетливо стало ясно, что операция с продажей 7/8 острова Хайди "богатым фраерам из каких-то там Эмиратов" была со стороны Сергея Сергеевича и Перальты каким-то грандиозным надувательством, при помощи которого моя любимая Барранкилья (отродясь там не бывал!) "отмыла" от кокаиновой пыли с десяток миллионов долларов. Сделка была явно насквозь фиктивная, но "Rodriguez AnSo incorporated" и ее дружный трудовой коллектив, возглавляемый генменеджером товарищем Даниэлем Перальтой, явно напрашивались на награждение переходящим трехцветным знаменем. Кубик же потребовался в качестве реального физического лица, которое подписало договор купли-продажи, хотя от тех "зеленых лимонов", которые поступили на счета барранкильской корпорации якобы из его кармана, он и хвоста не видал. Уровень жизни, конечно, ему создали, небось познакомили со всеми здешними эмирами и шейхами, выделили вышки, с которых нефтедоллары помаленьку капают, для отмазки. А в основном крутят через него бабки. Работа опасная, если при этом впадать в борзоту. Я лично бы не взялся, хотя мне и не предлагали. Меня просто сунули в президенты "Rodriguez AnSo inc." и сказали, прямо как у Высоцкого: "Играй, паскуда, пой, пока не удавили!" Ладно, это дело прошлое...

Вторым обстоятельством, которое делало общение с Кубиком до ужаса приятным, была его политическая подкованность, хотя сам он никогда в политику не лез и даже в КПСС не состоял, помнится. Но он очень толково сумел разъяснить, что творится в России-матушке, доложил, что президент серьезно болен, но его все равно опять выбрали, пояснил, как протекала война в Чечне, как Грозный взяли и обратно отдали. Понятно, что про Лебедя, Коржакова и Чубайса тоже растолковал. Ну и вообще про то, как события развиваются. Приятно было послушать, как будто дома побывал. Кубик, конечно, сидя здесь, на бережку Персидского залива или Ормузского пролива - я в это так и не врубился, - знал тоже не все, и самые последние, горячие новости до него не всегда вовремя добирались. Но тем не менее чувствовалось, за обстановкой он следил.

В общем, посидели хорошо, потрепались. Самый лакомый кусочек беседы - про то, как ему тут четыре жены оформили, - Кубик приберегал напоследок. Когда он начал рассказывать про своих дам и про то, как с ними общается, мы с Ленкой вообще полегли в отключку и, фигурально выражаясь, "кипятком писали". Но дослушать, к сожалению, не удалось, потому что зазвонил сотовый и Кубику доложили, что на подлете вертолет с Чудо-юдом.

- Так, - сказал Кубик, посерьезнев, - сидите здесь и не рыпайтесь. Я сам встречу, а там как Аллах укажет. Если надо куда сходить, тут все рядом - вон дверца. А на выход - не суйтесь. Ребята суровые, могут по неграмотности и шарахнуть. Слово шейха - закон, уловили? С голоду не помрете, тут еще много осталось. Пока!

Кубик уторопыжил куда-то своей обычной походочкой.

- Во блин! - проворчала Ленка, - Сиди и жди, что папочка придумает...

- Тебе ясно сказали: "На все воля Аллаха!" - напомнил я, вроде бы успокаивая Хрюшку, но вместе с тем испытывая сильный мандраж.

Неприятно ждать встречи с человеком, который, доводясь тебе родным отцом, прекрасно знает, что ты два года назад нажимал красную кнопочку с намерением взорвать самолет, а самому вывалиться. Некрасиво получилось. Конечно, учитывая то, что Ленка закодировала мне в башке массу интересного и без нее это никто оттуда не достанет, нас с ней сразу не пристукнут. Но потом, когда достанут, что сделают? Опять же Аллах знает, что именно. Правда, где-то есть Танечка, она же Вик Мэллори, у которой, по выражению Хрюшки, "тридцать семь миллиардов под юбкой" и на которой меня вроде бы два года назад женили. Но как женили, так и развести могут. В конце концов, у бати еще один сын имеется, и ради общего дела можно, например, Зинулю перевести в разряд разведенок.

У Хрюшки тоже проблем до фига. Особенно по французской линии. Что там она без отцовской санкции Куракину разгласила и какие от этого могут быть последствия - неизвестно. И если ей самой, может быть, кажется, будто она свято хранила военную и государственную, а главное, семейную тайну, то есть считает себя чистой и непорочной, то у Сергея Сергеевича может быть на этот счет совсем другое мнение. Скажем, такое, что Премудрой Хавронье за ее поведение следует ноги выдернуть и спички вставить...

Так что минут двадцать, прошедшие с момента ухода Кубика, мы просидели в грустном молчании, нарушая тишину лишь жеванием того, что еще осталось на столе. Тихонько, без тостов, еще по паре раз приложились к французскому коньяку, которым нас потчевал "шейх", и тем поддержали упадающий жизненный тонус.

Шум вертолета, который приземлялся где-то во дворе виллы или дворца какой статус имело заведение Кубика, мы не знали, - до нас долетел через окна. Но окна эти располагались в данной комнате аж у самого потолка, метрах в трех над полом, и выглянуть в них мы не могли. После того, как гул двигателя притих, стало ясно, что до появления Отца родного осталось всего ничего.

Прежде чем он появился, в комнату, где мы дожидались своей участи, вошло пятеро пронырливых слуг арабской национальности, которые с реактивной скоростью взялись собирать все со стола, стряхивать крошки, подметать и иным образом наводить порядок. Одновременно, не обращая внимания на меня и Ленку, двое других молодцов стали расставлять на столе чистую посуду.

Едва они смылись, как послышались тяжелые командорские шаги. Еще задолго до того, как дверь распахнули на обе створки, я уже понял: идет Хозяин. Отче наш, так сказать. А "шейх" при таком раскладе смотрелся как обычный шнырь-"шестерка". Приятно сознавать, что персона, перед которой все в струнку тянутся, - твой батя. Но ждать волеизъявления такой персоны по своему персональному делу - удовольствие ниже среднего. Несмотря на все родственные чувства. Он сразу увидел нас с Ленкой, но ничуточки не изменился в лице. А оно, лицо это, выглядело мрачновато. Ничего хорошего, как мне показалось, такое появление не предвещало.

Когда двери за спиной Чудо-юда торжественно затворили, он неторопливо прошел на председательское место во главе стола. За завтраком там восседал в кресле Кубик-Рубик. На сей раз "шейх" скромно уселся на стульчик.

Вообще-то Сергей Сергеевич мог бы и заметить, что за столом присутствуют его сын и невестка - родители его внуков. Но он даже не смотрел на нас. Словно бы мы не пропадали где-то два года, не мучили его неизвестностью и не заставили потратить на наш отлов огромное количество сил, энергии и денег. Впечатление было такое, будто нас вообще никогда не существовало в природе. Эти же фигуры, сидящие совсем близко от него за столом, вообще не люди, а какие-то компьютерные, виртуальные и анимированные образы, выведенные в объемную голографическую размерность. Выключите лазер и компьютер - исчезнут без следа к чертовой матери.

Нет, туг не отеческим ремешком пахло, а чем-то похуже. Чудо-юдо заговорил с Кубиком по-арабски. Само собой, что для нас с Ленкой данный язык был натуральной абракадаброй и еще раз подчеркивал иллюзорность нашего существования. Когда, сидя с тобой за одним столом, говорят на непонятном для тебя языке, это всегда неприятно. Такое впечатление, что обговаривают, каким образом с тобой разделаться. Например, спихнуть с вертолета в Персидский залив или зарыть в песочек Аравийской пустыни до полного изжаривания. А может, для экзотики в нефтяной факел запузырят? Кубик-Рубик в Москве пользовался той же кочегаркой, что и я, только по другим дням. Стало быть, опыт есть, нервы не подведут... Хреновенько!

Мы с Ленкой сидели, как просватанные, только "горько" нам никто не кричал. Я положил ладонь на пухленькое запястьице Хрюшки и почуял, что пульсик у Премудрой не реже моего. Волновалась, сердешная. Она-то думала, что ей с ходу начнут вопросы задавать, готовилась отговариваться. Ан нет! Полное впечатление, что вопрос уже решен, приговор вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Все красноречие невостребованным осталось. А вякнуть что-то, перебить беседу двух "арабов" стремно.

Беседуя, Чудо-юдо не забывал подкреплять силы. Не спеша эдак, вальяжно, по-восточному. Нервы трепал, гадский гад!

Кубик перебирал по ходу дела свои четочки, кивал, мол: "Хоп майда, рахим, все ништяк будет!" Изредка, правда, косился на нас из-под темных очков, но что эти взгляды означали - хрен поймешь.

Минут пятнадцать прошло, прежде чем батя наконец обратил на нас свой многообещающий и очень суровый взгляд. Должно быть, последняя фраза, которую он сказал "шейху", означала что-нибудь типа: "Погуляй, Кубик, мне надо детишкам мозги вправить!", потому что Кубик приложил свою руку с пальцами, унизанную увесистыми перстнями (аль-мохадовских среди них не было), к груди и достаточно прытко удалился.

- Так, - сказал Чудо-юдо, поглядывая на нас из-под мохнатых бровей, живы, стало быть?

Очень нехорошо эта фраза прозвучала. В ней даже и намека не было на то, что наше присутствие на этом свете его устраивает. Скорее какое-то разочарование чуялось. Дескать, надо же, блин, выжили, сукины дети! Два года где-то носились, мозги пудрили, неизвестно с какими гадами общались, а теперь сидят тут, жрут, понимаешь, за счет арабского шейха эсэнговского производства. И того не ведают, что Отец родной весь мир перекопал, их доискиваясь.

- Да вроде бы живы, - подтвердил я, и в моем голосе прозвучала неуверенность в этом факте.

- Повезло, стало быть? - В этом вопросе Чудо-юда мне послышалась самая что ни на есть злоехидная ирония. - Рад за вас, голубочки мои...

Я очень беспокоился, а не двинет ли он меня попросту в морду? Конечно, это было лучше, чем нырнуть с вертолета в Индийский океан, но уж больно здоров он, Отче наш. С двухсоткилограммовой штангой на "ты". Если хорошо попадет калекой сделает, это точно.

- Дрожишь? - На каменном лице родителя появилась недобрая усмешка. Правильно, надо дрожать, когда отца подвел. Хотя и не так сильно, как твоя благоверная...

- Я? - Ленка словно бы ждала этого сурового мнения.

- Да-да, ты, невестушка. Тебя Боулдеры куда привезли? Не на Гран-Кальмаро случайно?

- Ну и что? - с неожиданной наглостью произнесла Хрюшка.

- И про наличие нашего посольства ты, конечно, не догадывалась? Тебе, видишь ли, захотелось на вольные хлеба. Что, дома плохо было?

Хрюшка насупилась, а потом рявкнула:

- Я боялась! Боялась, что мне придется за Диму отдуваться.

- Если б по-настоящему боялась, то помчалась бы в наше посольство и максимум через сутки была бы дома. А самое главное - я бы не маялся дурью, разыскивая вас с Димкой в Штатах и на Кубе.

- На Кубе? - удивился я.

- Сережа Сорокин мог тебя и в КНДР упрятать, и в Ливию, и к Саддаму Хусейну спровадить. Слава Богу, что я уже через три месяца сумел понять: он сам тебя ищет. Но если б эта... Слова не подберу! Если б она захотела, то я бы вас еще два года назад отыскал. И ты не провалялся бы без толку в этой гран-кальмарской клинике. Слава Богу, что эти коновалы типа Кеведо и Энрикеса тебя вообще не уморили. Да еще и вокруг много всего закрутилось...

На сей раз у Чудо-юда проскользнула в голосе досада. Мне почудилось, будто наше исчезновение наделало ему такую кучу неприятностей, что мы и представить себе не могли.

- Ну ладно, - вздохнул Чудо-юдо, - то, что ты нанялась к гомосеку Табберту, - сущая ерунда. А вот переход к этому белогвардейскому последышу...

Я не удивился, что бывший генерал-майор КГБ такие определения раздает, но вот для потомка трех поколений царских офицеров это странновато прозвучало. Впрочем, насколько я помнил, наш прямой предок Владимир Васильевич Баринов воевал за красных.

- А куда деваться было? В проститутки идти? - огрызнулась Хрюшка. - Меня же Табберт уволил! А у меня ни паспорта, ни вида на жительство - он на три месяца был, четко по контракту.

- Но наше посольство на Гран-Кальмаро от виллы Табберта всего в получасе ходьбы. А ты на Мартинику поперлась! Да еще и французское гражданство подцепила...

- Ничего, не помешает, это не сифилис.

- Ты думаешь, у нас в МИДе и ФСБ профаны сидят? У нас насчет двойного гражданства строго. Если ты - француженка, то уже не россиянка, уловила? Куракину проще, он тебя без паспорта прибрал. Но ты же, гражданка Шевалье, написала заявление по всей форме с просьбой предоставить политическое убежище. Написала или нет?

Последнюю фразу он произнес так, что можно было подумать - идет допрос с применением пыток. Дескать, колись, а то больно будет. Впрочем, Чудо-юдо наверняка все и так знал. Это он так воспитывал.

- Ну написала, - пробубнила Хрюшка. - Куракин сказал, что так проще...

- Точно, проще, - прошипел Чудо-юдо. - Тем более что ты еще и гражданства удостоилась в заморском департаменте Мартиника. Теперь, милая, ты не просто дура, а дипломатический скандал! Русские бандиты похитили несчастную французскую гражданку, ясно? Франция может требовать твоего возвращения по официальным каналам, и наша родная Россия, дабы не обидеть свою старую подружку, обязана будет тебя вернуть. Понятно? Это не Хайди, на французов не наплюешь. Но поскольку они уже докопались до того, что мы увезли в Россию Сесара Мендеса, Эухению Дорадо и Лусию Рохас - не через тебя ли, кстати? - то и насчет них осведомятся. Знаешь, сколько мне проблем прибавится?

- Откуда они узнают, что я здесь? - пискнула Ленка. - Они думают, что нас "джикеи" похитили!

- Не болтай ерунды! Сама ведь знаешь, что они имеют индикаторы. И после того как вы исчезли с "Торро д'Антильяс", они четко знали, где вас искать. Только чуть-чуть опоздали. "Джикеи" затопили их катер на подходе к Роса-Негро. Ну, а уж когда ты занялась бардаком с этой шлюхой...

Тут Чудо-юдо добавил ряд выражений, характерных не для кагэбэшных, а вэдэвэшных генералов.

- Димуля, слава Богу, бдительность проявил, - похвалил меня отец, отматерившись. - Если бы не он, "джикеи" уже к сегодняшнему утру все из вас вытащили бы.

- Не вытащили бы, - самоуверенно вякнула Хрюшка. - Не разобрались бы.

- Самое глупое, - Чудо-юдо посмотрел на Хавронью скорее с жалостью, чем с неприязнью, - это считать, что ты изобрела некий шифр, не поддающийся расшифровке. Да, "койотам", конечно, или французам твои задумки могут быть не по зубам. Марселе все это вообще по фигу, ей просто мужик нужен. Умберто вас просто угробил бы от души, чтобы все разом похоронить. Но он сейчас серьезно завяз и немного выбился из ритма. Иначе бы и для "джикеев" ничего не светило. Успел бы раньше всех, тем более что у него задача элементарная - шлепнуть вас по-быстрому и уйти. У "джикеев" сейчас появился новый суперкомпьютер с колоссальным быстродействием. Ему все твои кодировки, Елена, семечки, если не сказать грубее. Они за двадцать минут достали бы Димкины коды из твоей памяти, а еще через пару часов вынули бы все, что им надо, из его башки. После этого вас, как отработанный материал, можно было утилизировать без всякого сожаления. Понятно? Если бы Димочка не перестрелял их, как цыплят, на Роса-Негро, то от вас бы к утру и порошинки не осталось.

- Значит, ты принимал информацию с моей схемы? - спросил я, хотя и так знал, что по другим каналам Чудо-юдо не сумел бы узнать обо всем так быстро. Почему же ты на меня с помощью РНС не воздействовал? Тогда бы мы на Гран-Кальмаро спокойно поехали сдаваться Кубику. И не было бы всей этой возни с самолетами и вертолетами.

- Пробовал. А команды не проходят, - сказал Чудо-юдо. - Возможно, из-за Сорокина. Когда он, сукин сын, заставил тебя выпрыгнуть и Ленку утащить, то мог в приемном блоке какую-то гадость посадить. Возможно, некую вирусоподобную программу. То есть команда схемой принимается, но в мозг не поступает. Наверно, есть возможность от нее избавиться, но дистанционно это мне не удалось.

- Но тогда, наверно, Сарториус мог бы мне команды подавать. Он-то уж наверняка знал, что там мне подсадил.

- Ты посмотри вот на эту рожицу, - Чудо-юдо ткнул пальцем в Ленку, - и догадайся с трех раз, отчего она глазки опустила. Должно быть, там и ее программка сидит.

- Сидит, - сказала Ленка. - Она начисто исключает возможность дистанционного управления. Только я ее инсталлировала немного не так, как следовало, и программа пропустила тот блок команд, который пришел от Сарториуса, по поводу прыжка. Она их восприняла как дополняющие файлы. Команда на прыжок прошла, а кодирующая программа как бы соединилась с моей. Так что никто теперь Димочкой в одиночку управлять не сможет. Разве мы с Сергеем Николаевичем объединимся...

- Короче, - проворчал я, - наворотили у меня в башке черт-те чего и сами разобраться не можете. Вместо этого "маячок" надо было срочно заглушить. А то сейчас и сюда кто-нибудь проберется. Налетят, как мухи на дерьмо. Тут, между прочим. Ближний Восток. Палестинцы, афганцы, курды, "Моссад"...

- Правильно мыслишь, - одобрил Чудо-юдо с некоторой иронией, - только извини, с "маячком" ничего поделать нельзя. Разве если схему изъять. А это намного сложнее, чем ее поставить. Это ведь не печатная плата какая-нибудь. Там молекулярные связи с твоим серым веществом образовались, это уже не клеточный уровень, а гораздо глубже. То, что ты на томограмме видел, можно сравнить с изображением города Москвы, сфотографированного обычной репортерской камерой из космоса. Причем даже не с борта станции "Мир", а с "Аполлона", вышедшего на окололунную орбиту. А для того чтобы можно было схему как следует разглядеть и понять, что она теперь собой представляет, нужна электронная микроскопия.

- Не понял, - пробормотал я. - Что значит - теперь? Она что, изменяется как-то?

- Вот именно. Во-первых, эту схему тебе поставил Сарториус. Он первый рискнул, добился успеха, но деталей операции нам не сообщил. Мы даже не можем достаточно точно определить химический состав коллоидного раствора, который был тебе введен. Соответственно не очень точно знаем все нюансы взаимодействия этой "капельки" со средой, а там происходят какие-то процессы - это несомненно. Даже если самого Сарториуса спросить, он наверняка не знает. Во-вторых, сделал он это уже тринадцать лет назад. Не знаю, были у него еще какие-то спецсубъекты, но сейчас твоя схема самая старая на земле. Условно говоря, она уже "вросла" в твой мозг, никаких явлений, указывающих на ее отторжение, нет. По крайней мере, нам так кажется.

- Значит, вы еще и свойств ее толком не знаете? - зло пробормотал я.

- В общих чертах знаем, - успокоил отец. - Принципиально мы знаем, какой химический состав должен иметь коллоидный раствор, понимаем кинетику реакций. Нам известно, в какой участок мозга он должен быть введен и по каким основным направлениям формируются связи полужидкого кристалла. Откуда идет перенос ионов, обеспечивающий энергетику, тоже знаем. Даже разность потенциалов на внутриклеточных мембранах. То есть знаем все, что дает возможность практически работать с этой микросхемой. Но если о тех схемах, которые мы сами поставили известным тебе девицам Зейнаб и Винь, наши знания приближаются к ста процентам, то о ваших с Танечкой - только к шестидесяти. Даже сверхмикроскопические примеси или присадки могут на каком-то этапе дать существенную разницу и в характеристиках схем, и в их возможностях.

- Значит, я теперь буду вечной мишенью? - Это у меня прорвалось уже совсем безоглядно.

- С какой стати? - сказал Чудо-юдо. - У нас здесь, в подвалах у "нефтяного шейха", есть кое-какое оборудование. Очистим твою память от всего лишнего, и никому из гнусных супостатов ты больше не будешь нужен. Сначала, конечно, разберемся в том, что там твоя супружница накодировала, а потом спишем все на искусственный носитель и перекинем в Москву по спутниковой связи. Это все уже не проблемы...

- Но есть другие? - спросили мы с Хрюшкой почти одновременно.

- Есть, - мрачно ответил Чудо-юдо. И наше настроение, которое стало немного улучшаться, опять упало.

- И какие? - осмелился спросить я минуту спустя.

- Все те же, - сердито мотнул головой отец в сторону Хрюшки. - Ее французское гражданство, будь оно неладно! У меня и так на внутрироссийском уровне начиная с апреля этого года одни неприятности, а эта... Шевалье еще добавила. В общем, придется мне тебя, дорогая невестка разведенная, отдавать французам. Не бесплатно, но придется. Нет другого выхода.

- Но... - Это вырвалось у нас обоих, однако Чудо-юдо громко хлопнул огромной ладонью по столу, так, что задребезжала посуда.

- Никаких "но"! - рявкнул он. - Решение принято. У вас только одно право подчиняться. Уже достаточно самодеятельности насмотрелся!

Он выдернул из-под пиджака рацию, нажал кнопку, бросил пару слов по-арабски. Мы еще не успели ничего сообразить, как в комнату разом вломились четыре детины в темных очках, крепко сцапавших нас с Ленкой за локти.

- Не дрыгайтесь, - предупредил Чудо-юдо строгим тоном. - Ничего особенного с вами не случится. Если бы я не знал вашего дурного характера, мог бы и без силовых приемов обойтись. Но у нас и так много времени на разговоры ушло.

Шприц-тюбик в плечо - это было так знакомо... Я сперва как бы "поплыл", угодив без всякого физического удара в состояние грогги, а потом резко провалился в темноту.

Обмен и обман

Я абсолютно потерял чувство времени. Потому что забытье было настолько глубоким, что его вполне можно было считать "временной смертью". Никаких снов, видений, "компота" из картинок и ощущений не было. Несколько часов я вообще не существовал, но когда меня пробкой выбросило в жизнь, то показалось, будто с момента укола прошло не больше минуты.

Пробуждение было действительно очень быстрым. Тьма, со всех сторон окружавшая меня, стала красноватой. Это был свет ламп, пробивавшийся сквозь мои закрытые веки. Я сразу же обрел слух и услышал знакомый голос Чудо-юда:

- Все нормально, сейчас глаза откроет.

Я открыл. Первое ощущение - будто попал обратно в клинику "Сан-Николас" на Гран-Кальмаро. Больничная койка, датчики на теле, гудение приборов. Запах чего-то лекарственного, светло-голубые стены из плиток. Только в отличие от тогдашнего я сразу почуял, что могу командовать своими руками, ногами и всем прочим, что должно подчиняться хозяину тела.

- Ну, как самочувствие, Димуля? Все в порядке? - Кроме Чудо-юда, в палате - этому помещению такое название вполне подходило - находились еще двое, мужчина и женщина, явно мне незнакомые, в белых халатах.

Самочувствие совсем хреновым назвать было нельзя, но и бодрым тоже. Нечто среднее между сильным недосыпом и легким отходняком с небольшого бодуна. Голова тяжеловатая, но не болит, руки поламывает, но не трясет.

- Ничего, вроде пока не помер, - отозвался я.

- Не скромничай, - весело сказал Чудо-юдо, - объективные показатели у тебя приличные, просто я тебе чуть-чуть больше кубиков вкатил. Это не смертельно. Наоборот, должен чувствовать, что в голове полегчало. Прямо скажем, не пожалела тебя супруга, когда через ГВЭП с переходником информацию перекачивала. Если бы это случайно разархивировалось...

- Сдох бы на месте? - поинтересовался я.

- Вполне мог бы, - без особого юмора в голосе подтвердил отец. - Хотя вернее всего свихнулся бы. Произошло бы спонтанное микширование памяти, формирование композитного "я" со всеми печальными последствиями. Вроде того случая, когда Брайт нахалтурил и вы с Брауном одновременно сидели в одной черепушке, а периферическая нервная система не знала, чьи команды выполнять. Но здесь, наверно, еще хуже получилось бы. Все, что хочешь, вплоть до паралича дыхания. Точно предсказать не берусь. Но теперь тебе это не угрожает. Все полезное, но тебе лично ненужное, переписали, все лишнее стерли, все необходимое для тебя оставили. Ну-ка, ребята, снимайте с него датчики. Пусть разомнется.

- Интересно, - спросил я, - а те товарищи, которые за мной охотились, они что, от тебя по факсу циркуляры получат? Мол, граждане бандиты, прохиндеи и р-революционеры, в мозгах у Баринова Дмитрия Сергеевича отныне полная пустота и ветер гуляет, а потому, будьте любезны, не тратьте зря драгоценное время на его отлов! Так, что ли?

- Это тебя очень беспокоит? - усмехнулся Чудо-юдо. - Не переживай. Нам еще одно занятное дело придется обсудить.

- Насчет Ленки?

- Попозже узнаешь...

Мне стало ясно, что мужчина и женщина, которые в это время отцепляли от меня датчики, не имеют допуска к той теме, о которой должен был пойти разговор. Они скромно помалкивали и безмолвно удалились, едва я обрел относительную свободу.

Я уселся на койке по-турецки, почти как Леонов в роли Доцента из "Джентльменов удачи". Сергей Сергеевич занял место в поворотном кресле офисного стиля.

- Как ты думаешь, паренек, что было самое интересное в том материале, который мы у тебя из памяти вынули? - спросил он.

- Не знаю, - произнес я неуверенно, - это уж у кого какой интерес, извиняюсь. Одним, наверно, интересно насчет фонда О'Брайенов, другим технология "Зомби-7", а третьим - про то, как я с Марселой и се секретаршей трахался.

- А вот меня, представь себе, ни то, ни другое, ни даже третье особо не заинтересовало, - нахмурился Чудо-юдо. - Меня заинтересовало то, что у тебя в голове обнаружилась память Атвуда. То есть того парня, которого Сорокин в 1994 году ликвидировал. Во-первых, откуда она взялась? А во-вторых, почему ты, сукин сын, ничего о ней мне не сказал? Она ведь была полностью разархивирована. Ты двенадцать снов увидел, целый сериал с эпилогом. И сейчас все помнишь, мы в твоей башке оставили, хотя копию сняли и поместили для страховки на искусственный носитель.

- Ну ты и спрашиваешь! - произнес я озадаченно. - Откуда я знаю, что и почему в моей башке появляется? Такая она, вся из себя загадочная. Наверно, Сорокин перекачал как-то, вместе с теми командами, которые меня заставили из самолета прыгать. В архивированном виде. А отчего они, эти сны, распаковались, я примерно догадываюсь. От слова "Тина". Там, в клинике "Сан-Николас", работала медсестра Кристина Эннабел Мэлтворд, она же в девичестве Тина Уильяме. Если ты "сериал" поглядел, то знаешь, кто она такая. Ее там местные лекари тоже Тиной звали. Помянули ее как-то раз - вот и распаковались сны. Только, с моей точки зрения, там сущая ахинея, бред контуженого психа. Чего я тебе мозги загружать буду?

- Врешь, - нехорошо посмотрел на меня Чудо-юдо. - Зачем? Неужели думаешь, что меня обмануть можно?

- Господи, - пробормотал я чуть ли не плаксивым тоном. - Да на хрен мне тебе врать! Тем более что тебе самому проще в моих мозгах разобраться.

- Понимаешь, Димуля, - проникновенно произнес отец, - конечно, мне вся информация об этих снах поступила еще тогда, когда ты их видел. И я могу тебе сказать по этому поводу намного больше, чем ты мне. Но ты должен был рассказать мне о них сразу, еще за столом, понимаешь? Даже если бы это была действительно бредятина. Ты очень сильно навредил мне своим прыжком двухлетней давности. Намного больше, чем думаешь. У нас и сейчас все идет наперекосяк. Скажем так, все существование нашей конторы в России стоит под вопросом. А мне это очень неприятно, понимаешь? Я это дело всю жизнь сооружал. Если бы ты мне тогда, два года назад, сказал, что тебе в голову всякая ерунда лезет и Сарториус мозги пудрит, я бы его в два счета подавил. Но ты промолчал. И он тобой стал вертеть, как щенком на поводке! Ты выполнил ту команду, которая должна была нас всех уничтожить. Всех! А вы должны были с Ленкой к нему попасть. С фондом О'Брайена, с "Зомби-7", с "Зомби-8" и с памятью Майка Атвуда, между прочим, которая вовсе не бред сумасшедшего. Так что запомни раз и навсегда: о любом самом мало-мальски странном явлении в твоей голове докладывай незамедлительно.

- Но ведь ты и так через микросхему все узнаешь...

- Тут есть свои сложности, - покачал головой Чудо-юдо. - То, что приходит через микросхему, тоже надо проверять. Кроме того, информация в таком перепутанном виде приходит, что без поллитра не разберешься. Пока все цепочки мыслей переберешь - замучаешься. Да и достоверность полностью не гарантирована. Мало ли кто на этот канал настроится. В общем, без откровенности у нас в семье нельзя. Уловил?

- Так точно.

- Все это - только прелюдия. То, что пришло к тебе от Атвуда, - очень серьезно.

- Как скажешь...

- Не "как скажешь", а именно так. В 1986 году эта коробка была у нас, на территории СССР. Это я знаю точно.

- Как она туда попала, интересно?

- В принципе тебе это можно было бы и не говорить, но, поскольку ты уже порядком знаешь, могу сообщить. Ее захватили разведчики НФО ЮВ - Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, который американцы называли Вьетконгом. Под прикрытием минометного обстрела они проникли на территорию базы Дананг и должны были унести один из блоков противорадарной ракеты "Шрайк". Эта ракета очень досаждала ПВО Северного Вьетнама. Когда включали РЛС, эта дрянь наводилась прямо на антенну. А там, кстати, и наши ребята сидели. Были потери. Само собой, что по осколкам ракеты разобраться в ее устройстве оказалось туговато. Нашим структурам, естественно, заказали чертежи, гэрэушники взялись обеспечить натуру. Уточнили, где хранилище, подготовили вьетнамскую группу, согласовали. Конечно, самим вьетнамцам в этом деле было не разобраться, подключили одного нашего паренька. Все нормально сделали, стали отходить...

- ...И наткнулись на Атвуда с коробкой?

- Так точно. Отоварили его - оттуда у него и контузия, кстати! - и захватили Black Box. Никто не знал, что это такое, но решили прихватить. На всякий случай. У этих армейских есть такая привычка: нашел что незнакомое прибери. Вот и прибрали. Потом привезли в Союз и отдали под кураторство Комитета. Подключили нашу резидентуру, стали доискиваться и во Вьетнаме, и в США. Что за прибор, какая фирма выпускает, кто привез, есть ли аналоги... Столько народу этим делом загрузили - ужас! Параллельно экспертизы проводили. Были особые группы сформированы, особо проверенные люди, специалисты высшей пробы. Металлурги, химики, биологи, сварщики, приборостроители, ядерщики, взрывники, материаловеды. Гриф секретности - "особой важности". Держали ящик в одном из атомных центров. Режим - не приведи Господь! Семь дверей, изоляция, как у реактора, никаких контактов с родней за забором. Спецодежда - вплоть до трусов. Досмотр - до рентгена включительно.

- Ну и чего они там наизучали?

- По-разному. Ученые, если сказать мягко, так ни хрена и не добились. Сначала хотели изучить его, не вскрывая. Ни рентгеном, ни гамма-лучами, ни инфракрасными ничего не высвечивалось. Ультразвук ничего не дал. И вообще все иные методы интроскопии. После этого решили вскрыть. Применяли все, начиная с электродрели и зубила и кончая лазером большой мощности, - ни шиша. Поливали его маслами и эмульсиями, чтоб помягче стал, - и алмазные сверла гробили. Щелочами и кислотами обрабатывали, автогеном пытались прожечь, даже кумулятивной гранатой обстреливали - ноль эффекта.

А вот разведчики кое-что об этой штуке выяснили. Во-первых, вычислили, что парень, у которого забрали ящик, - приват Майкл Атвуд, во-вторых, узнали, что он после удара по голове потерял память и попал в психлечебницу. В-третьих, узнали, что ящик во Вьетнам привез некий коммерсант, Грэг Чалмерс. Официально он приезжал в часть, где служил муж его племянницы, первый лейтенант Реймонд Мэллори, пропавший без вести при налете на Северный Вьетнам - его тогда называли ДРВ, Демократическая Республика Вьетнам. Попутно он интересовался возможностями строительства в Южном Вьетнаме и Лаосе фабрик по производству сублимированных соков из тропических фруктов - что-то вроде нынешних "Zuko" и "Jupi". Но на самом деле - наши это знали, а ФБР и ЦРУ то ли не ведали, то ли глазки зажмуривали - Чалмерс интересовался возможностями производства наркосырья. Во время артналета на авиабазу он, как и Атвуд, был контужен, но относительно легко. После обстрела у него пропала какая-то металлическая коробка, как он утверждал, с образцами продукции. Грэг интересовался у военнослужащих, причем неоднократно в течение двух суток подряд и настойчиво, не находил ли кто металлический предмет размером 10х5х5 дюймов, то есть примерно такой, как в твоих снах.

- Это уже понятно, - кивнул я, - неясно только, за каким чертом она была привезена во Вьетнам?

- Не спеши, - сказал Чудо-юдо с легким раздражением. - Выяснили и это. Чалмерс контактировал во Вьетнаме с неким Нгуен Ван Линем. Но не с первым секретарем ЦК КПВ с такой же фамилией, а помещиком, владельцем плантации, на которой росла небезызвестная травка с запахом жасминового чая. То есть та, что получила название "зомби" и стала исходным сырьем для всех препаратов этой серии. У него было несколько встреч с Линем. Наши при посредстве классовых браточков попробовали этого Линя прибрать, но вьетнамские друзья перестарались и положили Линя наповал. Кроме того, американцы их маленько прищучили, выжгли плантацию напалмом. Но семена "зомби" все-таки к нам попали. И кое-какие документы Линя - тоже. В результате удалось установить кое-какие интересные факты. В частности, то, что Чалмерс познакомился с Линем через тогдашнего командира роты, где служил Ричард Браун...

- Помню Утенка Дональда... - И правда, Дональда Салливэна, которого Браун вытащил из болот дельты Меконга в мае 1971 года, я хорошо помнил. Тем более что в августе 1994 года, по непроверенным данным, его застрелил.

- Не сомневаюсь, - хмыкнул отец. - Но это так, к слову. В бумагах, изъятых у Линя, оказалось письмо Чалмерса, в котором тот уведомляет своего вьетнамского друга о приезде. Причем там говорилось насчет "одной вещи", по поводу которой Чалмерс хотел бы получить консультацию. В письме была точная дата приезда, и нет никаких сомнений, что речь шла именно о том визите Грэга во Вьетнам, когда он потерял коробку. Однако Чалмерс после двух дней безуспешных поисков коробки на авиабазе не стал встречаться с Линем, а вернулся в Штаты. Наши ребята сделали логический вывод, что "вещь" и "коробка" - это одно и то же и что главной целью этого, кстати, последнего визита Чалмерса во Вьетнам была "консультация" с Линем. А раз "коробка" исчезла, то и темы для разговора не было. Поскольку через некоторое время Линь был убит, а плантация сожжена, Чалмерс во Вьетнам больше не ездил. Правда, ему удалось найти контакт с нашей общей знакомой Эухенией Дорадо, которая вывезла мешочек семян в Штаты.

- Тоже помню.

- Ну и хорошо. Может, еще увидитесь. Она у нас теперь главный технолог по производству сырья. Но по теме "Зомби" у нас сегодня нет проблем. А вот насчет Black Box так сказать не могу...

- Между прочим, мне Эухения говорила, что лично знала этого Линя.

- Точно так, знала. И именно благодаря ей до определенной степени осведомлены о том, что Грэг Чалмерс так и не узнал от Линя.

- То есть что-то о происхождении ящика?

- Именно так. Правда, это мы узнали гораздо позже - практически уже сейчас. А в семидесятых те, кто занимался этим ящиком, только догадывались, да и то, откровенно сказать, молчали "в тряпочку". Потому что доложить высшему руководству, что с американской военной базы похищен "техногенный предмет внеземного происхождения" - в одном отчете экспертов такой термин употребили, - было как-то неловко. Если бы наши ребята тогда вышли на Эухению, может быть, и нашли нужные формулировки для обоснования. Ан нет, тогда на эту медсестру никто и внимания не обращал. А она уже в те годы знала, что Black Box имеет внеземное происхождение. Хотя и не видела его никогда в жизни, даже так, как ты, во сне.

- Интересно...

- Да-да, представь себе. Линь считал себя вполне культурным человеком, учился в Париже, был женат на филиппинке, прекрасно говорил не только по-французски, но и по-испански, и по-английски. Изучал историю своей провинции, фольклор, религиозные культы разных народностей и племен Вьетнама, в том числе добуддийские. А Эухения - этакая симпатичная смуглая молодушка, и с ней, наверно, даже без плотских вожделений пообщаться было приятно. Вот господин Линь и рассказывал ей всякие "преданья старины глубокой", а она на ус мотала, если можно так сказать. В частности, рассказал он ей некую полубыль-полулегенду о том, что у одного из племен имелся примерно до 1934 года таинственный "Растущий камень" в форме черного прямоугольного параллелепипеда. Якобы некогда, не то десять, не то двадцать веков назад. Силы Добра и Силы Зла вели в небе над Центральным плато ожесточенную битву. И некий знахарь, собиравший целебные травы, нашел на земле по окончании битвы черный камень необычно правильной формы. Маленький, не больше мыши. Знахарь решил, что такой камень может послужить украшением жилища, и оставил его у себя. Через какое-то время наблюдательный знахарь обнаружил увеличение размеров камня. Само собой, знахарь камень обожествил, диалектически связал его с происшедшим на его глазах воздушным боем и попытался с помощью этого Божьего дара установить нужные контакты...

Я молча усмехнулся. Припомнилось, как когда-то, давным-давно, отец в том же стиле рассказывал мне, Ленке и Зинке о происхождении религиозных культов у первобытных людей. Ностальгией какой-то повеяло, приятным прошлым.

- В общем, "камень", как оказалось, умел исполнять желания. С тех пор, само собой, в доме рис не переводился, много поколений жило счастливо столько лет, сколько не надоедало. Говорили, что если желаний было много, то камень замедлял свой рост или даже уменьшался. Ну а если люди от него не требовали лишнего, продолжал расти.

- Это мне знакомо... По снам.

- Приятная восточная сказочка по мотивам "Шагреневой кожи" господина Оноре де Бальзака. Эухения ее так и воспринимала до тех пор, пока Линь не сообщил ей, что сам лично в 1934 году, будучи десятилетним мальчиком, видел этот "камень". Как раз в это время в доме его деда останавливался некий француз, руководивший геологической экспедицией. Не знаю уж, как ей там Линь транскрибировал фамилию француза, Куок Ай Нинь или еще как-то, хотя при его языковых познаниях, между прочим, он мог и вполне правильно назвать, но Эухения запомнила

ее как Курракиньо...

- Куракин! - Дурак бы не догадался, да и то вряд ли. Я аж крякнул от удивления.

- Резонно. Хотя и не твой нынешний знакомый, а его отец. Василий Андреевич Куракин, возможно, даже действительно потомок княжеского рода. В общем, он принял этот "Растущий камень" за какой-то неизвестный науке минерал и увез в Париж. Докладывать о нем ученым коллегам Куракин-старший не спешил. Он намеревался устроить научную сенсацию и выступить с докладом аж во Французской академии наук, предварительно изучив все свойства данного "минерала" в лаборатории, которую оборудовал у себя дома. Само собой, он тщательно скрывал, где и каким образом нашел "камень", да и вообще ничего о нем не говорил. На следующий год он снова отправился в Индокитай, где погиб от змеиного укуса. Вероятно, он пытался найти месторождение таинственного "минерала".

- А его там не грохнули случайно?

- Нет, это никакого отношения к камню не имело. Роковая случайность, не более. С ним были два других геолога, охрана из солдат колониальной армии, какие-то чиновники... Все произошло на глазах десятка людей и было задокументировано. Но никто из его спутников не знал, что, помимо официального плана работ, у Куракина была еще одна цель. Про "камень" нигде и ничего не упоминалось.

После гибели Куракина-старшего его жена и сын, которому в 1935 году было всего четыре года, переехали в Германию, где обитал некто Николай Михайлович Воронцов, сын белого офицера, умершего в 1926 году. Николай Воронцов приехал в Германию совсем юным - он был 1909 года рождения. Воспитывался по-немецки, хотя и числился православным. С гитлеровцами сблизился очень рано, еще до их прихода к власти, где-то в 1929-1930 годах. Полагают, что на почве ярого антисемитизма. Он активно занимался нацистской пропагандой среди белоэмигрантов, упирая на норманнскую теорию происхождения русской государственности, общность исторических корней русской и германской династий, роль немцев в европеизации России и так далее. Особо много сторонников не нашел, но сумел зарекомендовать себя перед фашистами. Ему даже было разрешено носить фамилию с приставкой "фон" и называться граф Николас фон Воронцофф, хотя вообще-то гитлеровцы и своих аристократов не очень жаловали.

Вот за этого графа и вышла молодая вдова Василия Куракина в 1936 году. При этом она продала свой дом во Франции, а все движимое имущество перевезла в Берлин. В том числе и коллекцию минералов, среди которых находился в отдельном контейнере "Растущий камень". Любовь эта оказалась очень недолгой. Уже через год Куракина с сыном вернулись во Францию, почти сбежали, судя по всему, потому что большая часть их имущества и "камень" в том числе остались у фон Воронцоффа. Поскольку геологические коллекции Василия Куракина были собраны не только в Индокитае, но и в других заморских территориях Франции, очень хорошо описаны и снабжены подробными картами, германские спецслужбы, с которыми вовсю сотрудничал фон Воронцофф, проявили к ним интерес.

- И они попали к Алоизу Эрлиху?! - догадался я.

- Не сразу, - осадил мою поспешность Сергей Сергеевич. - Долгое время "камень" просто лежал вместе с другими образцами пород и минералов в одном из германских университетов. Его не спеша изучали, сверяли с другими данными, полученными из французских архивов в 1940 году. С прицелом на далекое будущее. Возможно, даже на случай возможной разборки с Японией после "окончательного разгрома еврейско-большевистских и плутократических сил". В 1941-1942 годах о практических вопросах не очень думали, поскольку Французский Индокитай был оккупирован японцами и делиться с ними информацией немцы не спешили. А позже, в 1943 году, стало вовсе не до того. Заинтересовались тогда, когда стали искать "Wunderwaffe" - "чудо-оружие". Немного позже заговорили о "Vergeltungswaffe" - "оружии возмездия". "Фау-1", "Фау-2"... И какой-то патриотически настроенный ученый, обнаруживший в коллекции Куракина минерал, на котором даже алмаз не оставлял царапин, написал доклад аж на имя самого фюрера, где скрупулезно описал "минерал" и предложил использовать его для изготовления бронебойных снарядов и сверхпрочной танковой брони. Его тут же забрали вместе с "камнем", дали лабораторию, штат сотрудников и, конечно, поставили плановое задание: дать данные о химсоставе и примерную технологию производства в течение полугода. Само собой, ученый-патриот ни хрена не сделал, был обвинен в саботаже и отправлен в KL - то бишь в концлагерь. А непонятную хреновину в начале 1944 года определили на подземный завод "Зигфрид", располагавшийся в горе под той самой войсковой частью, где тебе тридцать восемь лет спустя пришлось службу нести. Помнишь тетрадку, которую вы с Танечкой прибрали у цыгана Бахмаченко?

- Конечно.

- Там упоминалась лаборатория "V-5" ("Фау-5"), которая, как стало ясно из этой тетрадочки, никак не была связана с основной деятельностью завода "Зигфрид". Не забыл?

- Нет.

- Два года назад я еще не знал, чем занимался "Зигфрид" и чем занималась "V-5". Теперь, после того, как друзья обеспечили меня информацией, знаю. "Зигфрид" делал всего лишь детали для самолетов-снарядов "V-1" и ракет "V-2". А вот лаборатория "V-5", укрытая в недрах этой шарашки, занималась делами, которые секретились даже больше, чем работы по атомной бомбе.

- Ни фига себе!

- А вот представь себе. Дело в том, что Гитлер при всем своем отрицательном отношении к церквям был мистиком, провиденциалистом, верил в Fatum, рок, предначертание звезд и другую, грубо говоря, хиромантию. При нем всегда состояли какие-нибудь астрологи, предсказатели судеб, маги, экстрасенсы и прочие шарлатаны. Поначалу, как мне кажется, он просто развлекался, щекотал себе нервы и не относился к этому слишком серьезно. Но чем хуже ему приходилось по ходу войны, чем меньше надежд оставалось на ее успешное завершение, тем больше ему верилось в то, что его спасет некая сверхъестественная сила. Но в 1943 году, после тегеранской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля, он, хотя и продолжал хорохориться, не мог не понять, что спасти его может только чудо. С атомной бомбой у него явно не ладилось, ракетное оружие не возымело даже того психологического эффекта, на который он рассчитывал. И тогда фюрер решил в пожарном порядке приступить к созданию так называемого "трансцендентного оружия". То есть основанного на неких колдовских или магических принципах. Вот это и была программа "V-5".

- Чего с дурной головы не придумаешь! - подивился я.

- Не такая уж она у него была дурная. Во всяком случае, он подошел к делу с очень большой обстоятельностью. Ни Геринг, ни Геббельс, ни Гиммлер, ни Борман, то есть самые "верхние" ребята в рейхе, об этой программе не осведомлялись. Ее возглавил совсем скромный чин - оберштурмбанфюрер СС (подполковник) Хайнц Винклер. Он, правда, был старый член НСДАП, участвовал еще в капповском путче, но высоких постов не занимал. Гитлер его знал лично, но специально держал в тени. Винклер официально числился каким-то порученцем в аппарате Reichs Staatsicherheit Amt - Главного управления имперской безопасности или РСХА. Но основной его обязанностью был подбор и проверка оккультистов для фюрера. Об этом все тузы знали. У Винклера было право личного доклада фюреру, через голову Кальтенбруннера и самого Гиммлера. Санкцию на его арест мог дать только лично Адольф Алоизович. По непроверенным данным, Гиммлер был лично предупрежден Гитлером, что, если с Винклером произойдет несчастный случай, рейхсфюрер СС будет смещен и отдан под суд. То есть дяде Генриху было предписано охранять Винклера всеми возможными силами и средствами. Чуть ли не в сортир провожать под охраной, чтобы не дай Бог чего не стряслось. Вместе с тем Гитлер всегда принимал Винклера только с глазу на глаз, без посторонних. Судя по всему, программу "V-5" они разрабатывали только вдвоем, и всех деталей, кроме них, не знал никто.

Никакого документа с заглавием "Программа V-5" не было. Не то чтобы его не сохранилось - просто ничего не записывали. Но по косвенным данным видно, что состояла она из трех подготовительных этапов. Первый заключался, как у нас принято говорить, в подборе и расстановке кадров. То есть Винклер, у которого была обширная картотека с полными досье на всех специалистов по оккультным наукам в Германии и тех территориях, что оставались в руках немцев на конец 1943 года, начал фильтровать через крупное сито, отбирая, так сказать, настоящих самородков. Конечно, большая часть тех, кто проходил эту фильтрацию, отсеивалась. 99,9 процента из них были халтурщиками, шарлатанами или просто ловкими фокусниками. Но у 0,1 процента действительно были какие-то суперспособности и сверхзнания. А самое главное - это были люди эрудированные, которые имели представление о литературе по оккультным наукам, о рукописях, хранящихся в архивах и частных коллекциях. Сбор этих письменных источников стал вторым подготовительным этапом. Каждый из отобранных оккультистов, не вызывая особых подозрений, получил возможность скопировать нужные документы и отобрать в свое распоряжение те книги, которых не имел в личном владении. Это были всяческие пособия по черной и белой магии, медитации, левитации, телекинезу, парапсихологии, колдовству. Как древние, так и современные. Собиралось все, что было возможно раздобыть, как в Европе, так и в других частях света. И это в условиях войны, когда Германия была почти окружена. Тем не менее раздобыли немало. Хотя тоже 99,9 процента писаний были сущей ерундой и глупостью. Ну, и третий этап - сбор различных предметов с экстраординарными свойствами. Амулеты, магические кристаллы и так далее...

- Сумасшедший дом! - вздохнул я.

- Напротив, все логично. И делалось, могу заметить, с немецкой обстоятельностью, педантизмом и аккуратностью. Все это по инвентарным описям лаборатории "V-5" видно. Их, оказывается, НКГБ сумел обнаружить, так же, как и несколько отчетов, которые готовились для Винклера. Так вот, в этих описях значится Black Box. Под названием "Schwaizer prismatischer Stein". Номер 34 по описи. И перстни Аль-Мохадов тоже - "Arabische Goldringen mit mathematischen Zeichen".

- И Алоиз Эрлих это все изучал? - Мне опять захотелось поперед батька в пекло.

- Именно так. Эрлих был горным инженером по образованию и в СС попал только благодаря протекции Винклера, иначе быть бы ему саперным взводным на Восточном фронте. Но специалист он был, вероятно, очень неплохой. Причем весьма широкого профиля. Достаточно свободно ориентировался и в минералогии, и в цветной металлургии, а кроме того, весьма быстро стал разбираться во всяких оккультных делах, хотя, как можно догадываться, поначалу не очень во все это верил.

- Не верил - и работал? - удивился я.

- Понимаешь, тут, по-моему, проявляется национальный характер. На русского человека, если его принуждают к какому-то труду, если он чует, что занимается ерундой или просто лично для него неинтересным делом, бесполезно воздействовать кнутом или пряником. Бесполезно агитировать, взывать к совести, долгу, присяге, чести. Он будет работать плохо всегда, даже если ему будет грозить расстрел. Точно так же нельзя его особо приманить деньгами, а тем более орденами или почетными грамотами. С другой стороны, если русский будет одержим какой-то идеей, в которую он верит, если ему его работа нравится как хобби и он чувствует социальную значимость своего труда, он будет работать бесплатно или даже за свой счет. А у немцев не так. Там всегда был "Ordnung und Disziplin" - и при кайзерах, и при Гитлере, и при Хоннеккере, и при Коле. Идею придумывало государство, за нее держались несколько тысяч человек, находившихся у власти. Остальные подчинялись тем, кто по закону обязан был управлять. И все знали: мне платят - я обязан хорошо работать, не платят буду бастовать, но тоже строго по закону. А зачем работа делается, нужна она, не нужна или вовсе преступна - начхать. Контракт подписан, по контракту уплочено, должностные права и обязанности оговорены. В этих рамках - железная исполнительность. Приказано делать "Фау-2" - буду делать, приказано делать "Циклон-Б" - "Zum Befehl!". И будут работать "от" и "до", квалифицированно и профессионально. Конечно, это несколько утрированное представление о немцах, но в среднем дело обстоит именно так.

- Догадываюсь. В общем, Эрлих понял, что ежели его припахали к оккультизму, то надо применять свои научные знания к решению ненаучных проблем.

- Вот именно. Но слушай дальше, мне еще много надо объяснить, а время поджимает. Так вот, эти вышеперечисленные подготовительные работы велись в течение первого полугодия 1944 года. Но при этом параллельно уже шло изучение предметов, проявивших экстраординарные свойства, исследование всех отобранных после фильтрации субъектов с суперспособностями, группа историков и лингвистов мучилась с текстами книг и рукописей, поскольку немалая часть из них была написана шифрами и не меньшая - на разных экзотических языках типа халдейского, арамейского, санскрита, иврита. Причем историкам и переводчикам никто, разумеется, не объяснял, что они работают в чисто практических целях. Их никогда не собирали вместе, и о лаборатории "V-5" они ничего не знали.

20 июля 1944 года, как ты, наверно, слыхал, Гитлеру подложили бомбу, но он отделался контузией. Это еще больше укрепило его мистицизм, ему взбрело в голову, что Провидение хранит его и даст ему возможность победить "без пяти двенадцать".

И он стал еще интенсивнее подгонять Винклера. Фюрер был готов продать душу и призвать на помощь даже черта. Поэтому он потребовал сократить количество направлений исследований и сосредоточиться на тех, которые сулили наиболее кардинальные результаты.

- Сосредоточились, стало быть, на ящике и перстеньках?

- Нет, там было еще несколько идей, и даже более перспективных, с точки зрения Гитлера и Винклера. В частности, идея парализации и устрашения противника с помощью мыслеизлучений. Создание иллюзорных объектов, которые будут вводить неприятеля в заблуждение. Сейчас с помощью ГВЭП все это можно реализовать. Но, конечно, без всякой мистики. Кстати, перстеньки рассматривались только с точки зрения их иллюзорности. Другой ценности в них не видели.

- А откуда они взялись?

- Не догадываешься? Их предоставил хайдийский диктатор дон Хосе Лопес, папочка Педро Лопеса.

- Которые достались ему от дальнего предка - пирата, укравшего их у О'Брайена?

- Скорее всего так.

- Но ведь те перстни, которые были у любовниц Лопеса, пропали вместе с ними, Киской и "Боингом"? А "наши" Бахмаченко нашел на подземном заводе, то есть в лаборатории "V-5"...

- Все верно. Дело в том, что как раз в это время спешно достраивалась известная тебе тайная база подлодок - объект "Х-45". И строители, как ты знаешь, наткнулись на сокровища пирата Эванса. Гроссадмирал Дениц скрыл этот факт, по-видимому, намереваясь прибрать клад к рукам. Но после 20 июля 1944 года, когда в заговоре против Гитлера обнаружилось участие адмирала Канариса и ряда других чинов военной разведки, один из агентов абвера, пытаясь выкрутиться, сообщил гестаповцам, что Дениц, выражаясь по-блатному, кое-что заныкал. Наверно, рейхсфюрер запросто мог бы и гроссадмирала повесить на стальном ошейнике, но побоялся, что тогда морячки с "Х-45" могут расхватать золотишко и махнуть на лодках к нейтралам. Поэтому он предложил Деницу сделку: я тебя не трогаю, но пятьдесят процентов - мне. Решили, что Гиммлер пришлет на базу комиссию, официально примет сокровища, доложит фюреру, но в Германию их не довезет. А когда наступит финиш, денежки окажутся в удобном для них месте. Тут, конечно, я кое-что домыслил, но не думаю, что очень сильно.

- А перстеньки-то при чем? - понастырничал я, потому что многое из этой длинной преамбулы и сам знал. - Ну, короче, послали туда в составе комиссии Алоиза Эрлиха, ты это хотел сказать? Чтобы поглядеть, нет ли среди индейского барахла чего-нибудь трансцендентного.

- Правильно. - Папаша даже не обиделся. Но послали его туда не просто так, а с черным ящиком. Потому что за неделю до принятия этого решения Алоиз Эрлих сумел продублировать перстеньки с помощью Black Box.

- То есть он добрался до кольца?

- Неясно. Возможно, что, кроме кольца, есть еще один или несколько способов влияния на ящик. К сожалению, доклада о том, как именно удалось продублировать перстеньки, не обнаружилось. Может быть, его и вовсе не было, а может быть, его уничтожили. Но так или иначе, schwarzer Stem к этому имел непосредственное отношение. В "Книге выдачи предметов с экстраординарными свойствами" есть запись от 18 сентября 1944 года. Алоизу Эрлиху были выданы "на срок командировки" не только "schwarzer prismatischer Stein", но и перстни, причем было помечено: "original Satz", то бишь "оригинальный комплект". Стало быть, был еще и неоригинальный. Окончательно это подтверждается самой последней описью имущества лаборатории, где в разделе "Объекты исследований" около "Arabische Goldringen" значится: "Verdoppein Satz. SPS-gemacht". Нетрудно понять, что "SPS" - это "Schwarzer Prismatischer Stein". В общем, перстней стало восемь. Те, что были получены от Лопеса, поехали на Сан-Фернандо вместе с черным ящиком в багаже Алоиза Эрлиха.

- Интересно, а зачем их потащили на Малые Антильские острова? Тем более что уже открыли свойство ящика творить предметы из ничего. И, вероятно, уже догадались о его способности выполнять любые желания...

- Нет, они только продублировали перстни, и не более того. Возможно, что свойство дублировать какие-то объекты было обнаружено в ходе каких-то иных манипуляций, не похожих на те, что проделывали с ящиком Майк и Тина. Видимо, Эрлих не догадался, что ящик способен выполнить любое желание. Точнее, может быть, и догадался, но ящик отказался работать. Вспомни, какая ситуация была у Атвуда, когда он со своим отцом-полицейским пытался применить ящик против бандитов Чалмерса. Атвуд, по-моему, правильно понял причину: Black Box израсходовал слишком много энергии, когда Майк потребовал от него предотвратить появление инопланетян. Подозреваю, что для создания второго комплекта перстней Аль-Мохадов потребовалось не меньше.

- То есть, как выражался Уильям Атвуд, "батарейки сели"?

- Именно так. Наверно, при этом произошло уменьшение размеров ящика. Возможно, Эрлих тоже догадался, что со временем "SPS" придет в форму.

- Понятно... - произнес я. Мне припомнились и посмертное письмо Эрлиха, и россказни отставного пилота дедушки Стива Смита. Эрлих даже в предсмертном послании ничего не сообщил о перстнях и "черном призматическом камне". Хотя, безусловно, к моменту смерти их при нем уже не было. "Камень" - мне это стало окончательно ясно - был увезен на подлодке "U-314", а после ее потопления попал на некоторое время в руки потерпевшего аварию Смита. Почему Black Box решили вернуть в рейх? Потому что открыли секрет ящика, вот почему.

- Правильно! - подтвердил Чудо-юдо, хотя я вслух ничего не сказал. - Они открыли секрет ящика, но слишком рано, он еще не восстановил "силы". Поэтому он не мог помочь им сотворить что-нибудь глобальное. Например, выиграть войну. Возможно, они догадались, что через какое-то время ящик наберет энергопотенциал, и решили, не тратя времени даром, отослать его фюреру, чтобы тот, просунув палец в колечко, решил судьбу человечества. "Но разведка доложила точно..." "Интеллидженс сервис" веников не вяжет. Эсминцы действительно не случайно выскочили на лодку, а дожидались ее. И путаницу с датами и местами потопления устроили специально, чтобы не подставлять своего агента. Но в одном лопухнулись. Видимо, англичане считали, что раз "камень", то не может плавать в воде. Отсюда можно догадаться, что агент англичан не знал точно, как выглядит этот предмет. Поэтому-то англичане не очень интересовались тем, что плавало на поверхности воды. Они тщательнейшим образом провели подводный осмотр потопленной лодки, благо она лежала на небольшой глубине, но плавающий Black Box, которым к тому же воспользовался летчик Смит, не заметили.

- И коробка хрен знает сколько лет проплавала в океане?

- Скорее всего так. Потому что предмет это был поначалу совсем небольшой, его издали можно было принять за какой-нибудь маленький смоленый обрубок дерева, который мало кому захочется выуживать. Да и вообще моряки редко проявляют интерес к малоразмерным предметам, не похожим на плавучие мины. Мало ли какое дерьмо в воде плавает. Поэтому, как мне кажется, эту штуку, если кто и замечал, не удостаивали внимания. Предположительно, ее не трогали до тех пор, пока она не доросла хотя бы до размеров чемодана. Не думаю, что ее подобрали на какой-нибудь большой корабль. Навряд ли какой-либо торгаш, у которого каждый лишний час - неустойка, стал бы останавливаться из-за чемодана, плавающего в воде. Ясно же, что золота в таком быть не может, да и купюр тоже. Военные, если б его подобрали, тут же вызвали бы спецслужбы, минеров, радиотехников и так далее. Точно так же, как ни странно, поступили бы рыбаки, если бы затралили случайно. Контрабандисты, перевозящие наркоту, тоже не стали бы трогать. Мало ли что выловишь из воды - может, кто из друзей чего бросил, еще на разборку нарвешься или на счетчик встанешь, а может, выловишь оружие, и если попадешься полиции, лишнюю статью себе пришьешь. А вот яхтсмены-туристы скорее всего из чисто романтических побуждений, глядишь, и выловили бы. Правда, как выловили бы, так и выбросили бы обратно, если б не смогли открыть. В общем, думаю, что скорее всего коробку подобрали какие-то упрямые любители загадок. Ну а уж как-нибудь потом у них ее забрали гангстеры.

- Ладно, - сказал я, - это все прошлое. В 1986 году коробка была у нас, а куда потом делась?

- Дурацкая история, - помрачнел Чудо-юдо. - Кошмарный сон, прямо скажем. В апреле 1986-го, как ты знаешь, произошла чернобыльская авария. К работе по устранению последствий подключили атомный центр, где работали с ящиком. И руководство центра, которому надоело содержать у себя на территории людей, занимающихся посторонней тематикой, тут же пропихнуло наверх прошение, что в связи с увеличившимся объемом работы им нужны спецпомещения, оборудование и так далее. В общем, решили перевезти Black Box на один из дальних полигонов и там мучить дальше. Повезли военным бортом, под охраной, все честь по чести. Только вот не предусмотрели, что самолет может грохнуться в тайге. А он грохнулся. Десять комиссий разбирались, и все признали, что ни бомбы, ни "стингера", ни какой-либо иной диверсии не было. А была элементарная, но катастрофическая халатность, благодаря которой какая-то отвертка забытая или гайка незатянутая вызвала короткое замыкание в системе навигационного оборудования. Случайность! То, что погода как раз на этом маршруте испортилась, - тоже случайность. В облачность вошли, хотя буквально в двадцати километрах чистое небо было. Ну и то, что ветер их на сопку вынес, несомненная случайность. Только вот случилось - пятнадцати человек как не бывало. Но самая дурацкая случайность была в том, что неподалеку пробегали, как говорится, три особо опасных рецидивиста. Спрыгнули ребята с кичи и понеслись в направлении запада. А тут всего в двухстах метрах от них с неба подарок падает. Этой тройке досталось по автомату, по пистолету, по нескольку сухпаев, три тысячи советских рублей и наша родная коробка. Они, чудаки, подумали, будто в ней бриллианты запаяны. Надо сказать, что наши ее для страховки, чтобы супостат не разглядел, заварили со всех сторон трехмиллиметровой сталью. Поэтому ребята эти даже не заподозрили, что внутри стальной коробки что-то необычное. Им и вскрывать-то эту сталь было нечем. Не знали что, но прихватили. Как разведчики во Вьетнаме, по тому же принципу: вали кулем, потом разберем!

Торопились, потому что знали, вот-вот набегут поисковики, вертолеты будут шарить по распадкам. Дело было летом, с воздуха их искать оказалось не так уж и просто, это на снегу следы хорошо видны. К тому же МВД о побеге своих "клиентов" уведомлять не спешило. Наши узнали о том, что зеки могут появиться в районе гибели самолета только через двое суток после того, как они ушли оттуда. И хорошо ушли - к реке Собачки бедные след потеряли. А место еще то, река быстрая, сплавная, в долине на пять рукавов расходится. А они даром времени не теряли. На плоту, через пороги, сплыли до первой пристани, это километров шестьдесят ниже. Раздели кой-кого, правда, без "мокрого" обошлись. И на пароходе поднялись вверх, до железной дороги. В товарняке доехали до Омска, там их ждали свои ребята. Стволы смогли продать, тогда это хороших бабок стоило. Но коробку разрезать побоялись, толковые люди предложили им ее вообще выбросить, чтобы на радиацию не нарваться, - чернобыльский страх сказывался. Впрочем, двое из троих были москвичи и решили в Москву дернуть. Тут наши в общем не подкачали. Толково вместе с ментами вычислили хату, где беглые паспорта получили, и даже одного, местного, который в Москву не поехал, отловили. От него и узнали все подробности их предыдущего путешествия. Но поезд в прямом смысле ушел. Решили было тихо вести их до Москвы с пересменкой наружников. Потому что очень интересно было высветить, кто в Москве может даже радиоактивными материалами не побрезговать. Культурно вели, естественно. Сначала у них в купе парень с девушкой ехали, потом две бабушки старенькие, после муж с женой. Уже за Урал заехали, до Москвы не так много оставалось. Последняя смена должна была из двух девушек состоять. Которые, как говорится, без комплексов. Должны были немножко покрутить этих ребят, но не ложиться. Мол, в Москве получите.

- И опять дурацкая случайность? - усмехнулся я.

- Да, выглядело все как случайность. Наши подсадные девушки на вокзал ехали на оперативной машине, замаскированной под такси. На всякий случай вдруг подопечные на стоянке поезда выйдут на перрон покурить, а там площадь открытая, сразу видно, кто на чем приезжает. Такси вел оперативник, поторапливался, поезд всего десять минут стоял, выехали загодя. И тут - на тебе! Гаишник тормозит. Опер ему удостоверение к носу - КГБ СССР. А тот, вместо того, чтобы, как в прежние времена, под козырек и пропустить, говорит, что, мол, ксива ненадежная, фотография не похожа. Опер - матом. А тут ПМГ с автоматами подкатила. Как по заказу! Всех вяжут, что называется, в пучки, везут в горотдел ментуры и там три часа маринуют, причем связываться с облуправлением Комитета не дают. Пока наши подключились, пока разобрались поезд ушел. Девок в вертолет и на подходящую по времени станцию - догонять. Успели сесть, клиенты никуда не делись, лежат на полках. Девочки порадовались, решили, что утром познакомятся. Проснулись за три часа до столицы, стали будить, а они холодненькие...

- И коробки нет?

- Вот с тех пор ее и не видели. Кое-какой хвост, конечно, ухватили. Оказывается, на той самой станции, где должны были сесть наши, сели две совсем другие. Проводница клялась и божилась, что были с билетами. Ехали весело. Погуляли, попили с попутчиками, а потом выскочили в облцентре. Искали-искали толку чуть. Но зато неожиданно нашли того, кто этим девушкам заказывал ящик. Московский стукач подсказал, что ящик потребовался некоему Максудову Абдулвахиду Мирзоевичу по кличке Равалпинди. Он еще в семидесятых отсидел два срока за попытку нелегального перехода границы и незаконное хранение наркотиков, но по минимуму. Серьезно зацепить не смогли, а может, не хотели. На этот раз Равалпинди упекли на десятку, но... не по этому эпизоду. Он на себя взял 224-ю, а от истории с поездом отмазался. Мне-то сейчас ясно, что его менты хорошо прикрыли, которые нам этот прокол организовали. И стукача засветили. От него потом только голову нашли в мусорном баке.

- Так, короче, все с концами?

- Не совсем. Я так подробно тебе все рассказал, что ты небось подумал, будто я все с самого начала курировал и контролировал. Черта с два! Мне об этом ящике рассказали, представь себе, совсем недавно. Старичок один, полковник-ветеран, когда-то консультантом был у нас в Центре. Помирал прошлой зимой от рака. Он много знал, память была свеженькая. Я рискнул и списал портативным ГВЭПом подчистую. Вовремя успел. Двух дней после этого не промучился. Естественно, я сумел провести, как говорится, анализ и синтез. Найти Равалпинди трудов не составило. Ему еще полгода надо было досиживать, но я ему организовал условно-досрочное. Навел справочки. В Таджикистане, у него на родине, основных корешей "юрчики" ликвиднули как класс, а те, что остались, дернули в Афган. Некоторые даже дальше, в том числе и в город Равалпинди, Пакистан, где у Абдулвахида Мирзоевича, по слухам, какая-то родня обитала еще со времен басмачества. Я, если помнишь, на этом направлении немного работал, поэтому связочку вспомнил.

- Я думаю... - Мне было неприятно вспоминать то, что он натворил на "этом направлении". Сашка Терентьев, Миня, Костя, Толян, Андрюха Чижов... К гибели четырех последних я имел отношение. Хотя своими руками только Толяна положил, но и за других совесть мучила. - Ладно, проехали!

- Не шипи, - посоветовал Чудо-юдо, читая меня, как дисплей. - Жалко, что сейчас буденовки не носят! Говорят, через шишак пар стравливали, когда "разум возмущенный закипал".

- Куда там! У меня голова холодная, хотя я в кадрах вашего ведомства никогда не числился.

- И слава Богу! Давно бы спалился. Продолжаем разговор, как говорил товарищ Карлсон. Значит, Равалпинди домой ехать не светило. В Москве его конторку прикрыли и частично постреляли - товар ходовой, конкурентов не любят. Так что пришлось ему выбирать - или присоединиться к тем, кого убрали, или попробовать выжить, что называется, "с поражением в правах". То есть пойти к кому-то на поклон. Дальше начинаются дела текущие, о которых излишних подробностей я сообщать не буду, потому что тебе о них надо иметь строго дозированную информацию.

Я понял: сейчас речь пойдет о деле, на которое меня собирается послать Чудо-юдо. И при исполнении этого задания я, должно быть, могу попасться супостату живым, отчего лучше, чтоб я знал не больше того, что мне положено. Потому что если я расскажу вероятному противнику всякие "преданья старины глубокой", которые, кстати, противная сторона и сама уже, наверное, знает, то вреда особого не будет. А вот если в моей памяти будут более свежие вещи, то от этого в первую голову могут пострадать чудо-юдовские "источники". Кроме того, среди многочисленной трепологии, загруженной мне в башку Чудо-юдом, вполне могла быть скрыта деза, нужная для того, чтобы дезинформировать или дезориентировать неприятеля. Само собой, мне лично он, как всегда, не сказал, где правда, а где брехня. Я должен все воспринимать как правду. А если известное мне станет известно оппонентам, то это уж их дело разбираться, каким путем информация получена. И если, анализируя начинку моей черепушки, вредные граждане придут к мнению, что на них стучал, допустим, господин А, то это скорее всего будет значить, что Чудо-юдо специально выстроил фактики против него, а на самом деле стукачишкой оказался господин Б.

В общем, обмен информацией в нашем деле всегда содержит в себе обман.

Конкретика

- Опуская все, что тебе не надо знать, - продолжил Чудо-юдо, - могу сказать, что в настоящее время искомый предмет находится далековато. Если смотреть из Москвы, конечно. А отсюда - совсем недалеко, если по сибирским масштабам. В горнопустынной местности, поблизости от речки Гильменд, на территории, которую контролирует мой старый друг Ахмад-хан. Не путать с Ахмад-шахом и Ахмад-шахом Масудом. Ахмед-хан - фигура поскромнее и не любит большого шума. Двести пятьдесят человек, два миномета 120-миллиметровых, шесть 82-миллиметровых, две пушки 76-миллиметровых, пять "ПЗРК" "стингер" и десять ракет к ним, один "АГС-17", сорок "РПГ-7" и "РПГ-9", около полсотни "РПГ-18", три китайских ДШК на треногах, два "СГ-43", восемнадцать "ПК", тридцать два "РПК", десять китайских "РПД", до 300 стволов всего остального - "калаши" всех модификаций, наши и китайские, штатовские "М-14", "М-16", немецкие "МР-40", винтовки СВД, английские "ли-энфилъд" и "ли-метфорд" с оптикой и без, пистолетов вообще не меряно. Снарядов и мин в общей сумме пять тысяч, патронов всех калибров - полтора миллиона. Рации японские, "тамагава".

- Вообще-то с таким хозяйством можно и пошуметь, - заметил я, ощущая легкую нервную дрожь. Какими милыми и приятными людьми в этот момент показались мне "джикеи", "куракинцы", "сорокинцы" и прочие, а уж ребятки Доминго Косого и Марселы - вообще ангелами! А тут - жуткие духи. Фанаты, которых и заболтать нельзя. Тем более что языка я не знаю, и, судя по всему, Чудо-юдо не собирается меня ему обучать. Попадешь к этим бойцам ислама, и можно такие веселые развлечения испытать, что мало не покажется.

- Это верно, - кивнул Чудо-юдо. - Пошуметь Ахмад-хан может. Его даже нынешние тузы в покое оставили. Наши в свое время его так и не выковыряли из сопок. Три вертолета угробили, восемь единиц бронетехники, сорок три трупа положили. Пощипали, правда, Ахмада серьезно - только тех, кого они сами не подобрали, за девяносто перевалило. Да еще кишлачок под горячую руку разбултыхали с вертушек и минометами. Там за сотню всякого народа покрошили...

Мне от этих сообщений поплохело еще больше.

- Это так, для общего развития, - осклабился Чудо-юдо. - Теперь конкретно. Сам понимаешь, что могут наделать граждане с незаконченным начальным и дошкольным образованием, если неожиданно откроют, какие возможности скрыты в известном тебе ящичке. Тем более что Ахмад-хан по амбициям никакому шахиншаху не уступит. Пока он думает, что это всего лишь шкатулка, в которую запаяны бриллианты на двадцать миллионов долларов. Получил он ее позавчера. Этой ночью туда придет вертолет из Кандагара - забирать ящик. Ахмад сильно сомневается, надо ли его отдавать. Конечно, за попытку заныкать бриллианты могут и голову отрезать, но уж очень приятно разжиться на такую сумму, тем более что один вертолет - это еще не бригада спецназа. Можно просто грохнуть из "ДШК" или "стингером", сказать, что я не я и лошадь не моя, а куда ваша коробка делась знать не знаю. Да надо еще, чтобы нашелся такой ухарь, который рискнул бы к нему с вопросами лезть. Сейчас он просто один из перевалочных пунктов транспортировки веселого товара из "Серебряного полумесяца", и то пакистанские боссы его уважают. Перекроет дорожку - кошмарные убытки будут. Талибы за наркоту казнят, а Ахмада не трогают. Пока. У них на севере крутые дела, на востоке, под Кабулом. Но Ахмад знает, что добраться до него могут запросто. Чуть у кого-то руки развяжутся - снесут ему башку. Поэтому очень ему хочется сюда, к теплому морю. Так сказать, сапог пополоскать в Индийском океане...

- Хм! - вырвалось у меня.

- Конечно, великий и мудрый шейх Абу Рустем обещал ему свою протекцию. При условии некоторой дележки - двадцать процентов от содержимого коробки. Но сам понимаешь - стремно: среди шейхов всякие попадаются. Можно ведь и все взять, не ограничиваясь одной пятой. А хана потерять где-нибудь. Над Индийским океаном, например. Аравийское море или там Персидский залив - неважно, акулы приберут.

- Так что, мне именно так и действовать?

- Не спеши, еще не вечер. Я же сказал, покамест Ахмад-хан не сделал выбора. И выбор его имеет важное значение.

- Ну да, кому отдать ящик, а кому кишки на кинжал намотать... То ли тем, кто на вертолете прилетит, то ли нам. Кстати, а на чем добираться? На ишаках явно не успеем.

- Сегодня Абу Рустем отправляет в Кандагар груз гуманитарной помощи для талибов. Рис, мука, сахар, одеяла, рации, пулеметы, патроны... "Геркулес С-130". С него и выпрыгнете.

- Где? - Мне прыгать страсть, как не хотелось.

- Там скажут, - сказал Чудо-юдо уклончиво. - Пилоты сообщат, когда откроют аппарель. Вас будет пятеро. Ты единственный, кто знает, зачем именно летите.

- А остальные?

- Для поддержки штанов. Они там уже бывали, знают, что к чему. Выведут тебя к развалинам бывшего кишлака. Сейчас там никто не живет. Вода куда-то ушла. Наши поблизости одну пещерку обрабатывали, в которой духи устроились. Применили заряд объемного взрыва. Грохнули, и что-то в водоносных горизонтах нарушилось. Вода вниз ушла куда-то, и в этой части долины не только все арыки попересохли, но и колодцы в кишлаке пустые остались. В общем, в этом кишлаке вас будет ждать мужичок по имени Латиф. Пароль для Латифа будет знать только один парень, который пойдет на встречу в мечеть. Он с ним лично знаком.

- А если, допустим, этот парень на приземлении расшибется?

- Тогда пойдешь ты.

- Но Латиф меня не знает, и я его сто лет не видел...

- Имитируешь этого парня с помощью ГВЭП и пойдешь. А пароль у тебя в памяти возникнет сразу же, как только ты создашь на ГВЭП его имитационный видеообраз.

- ГВЭП, ГВЭП, - проворчал я. - Я о нем только слышал, даже в руках ни разу не держал...

Вместо ответа Чудо-юдо встал из-за стола и вытащил прочный кожаный футляр размером с сумку для видеокамеры. Дернув застежку-"молнию" и выложил из футляра прибор вроде видеокамеры. Похожий прибор я видел два года назад, после того как отец рассказывал мне, что на самом деле произошло на даче у Белогорского, где я вроде бы пострелял из зонта-револьвера и самого хозяина-экстрасенса, и Дональда Салливэна, корреспондента "Today review of Europe". Память ни черта не сохранила, потому что якобы была стерта с помощью ГВЭП - таинственного "генератора вихревых электромагнитных полей". С тех пор я много раз о нем слышал. Им запросто пользовались и Чудо-юдо, и Сорокин, и Ленка. Видимо, настал и мой черед.

- Знакомая штука? - спросил Чудо-юдо.

- Не очень, - честно ответил я.

- Пора знакомиться. Перед тобой ГВЭП-12п. То есть "генератор вихревых электромагнитных полей" 12-й модели, портативный. Прибор многоцелевого назначения. С его помощью можно вести коррекцию, запись и стирание памяти, контролировать поведение, создавать имитационные изображения, захватывать и перемещать физические тела массой до 120 килограммов, наносить поражение живой силе и технике противника на расстоянии до 1500 метров.

- Н-да... - пробормотал я, рассматривая прибор. - Фантастика какая-то...

- Ничего особо фантастического нет. Во всяком случае, это не перстни Аль-Мохадов и не Black Box, которые действуют вопреки всем известным физическим принципам. Здесь я лично мог бы разобрать и собрать все до последнего элемента и пояснить тебе, зачем нужна каждая из деталей. Но я этого делать не буду, потому что с тобой будет специалист по этой технике, которого зовут Вася. Это такой человек, который может этот прибор не только грамотно применять, но и в случае необходимости отремонтировать. Однако на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств поясняю, как им пользоваться.

- На уровне начинающих... - вставил я.

- Примерно так, - Чудо-юдо пододвинул прибор поближе. - Вот тут, снизу, отсек для инициирующих элементов питания. Два шестивольтовых аккумулятора. Ногтем отодвигаешь крышку, проверяешь, правильно ли они размещены. Для совсем забывчивых на обороте крышки оттиснута схемка, как устанавливать. Дальше. Тумблер "вкл"-"выкл", наверно, объяснять не надо. Ставишь в положение "вкл" слышишь тихое гудение, загорается красная лампочка. Если не загорается, значит, аккумуляторы сели.

- Спасибо, подсказал...

- Ты не хихикай, - сурово сказал Чудо-юдо, - а слушай и запоминай. От этой машинки зависит напрямую, вернетесь вы живые или мне придется ваши косточки у Ахмада выкупать. Слушай дальше. Вот тут, с правой стороны, имеется переключатель с пометкой "ЭР", что значит "энергетический режим". Это прорезь, по которой можно передвигать бегунок. Вдоль прорези белой риской нанесена небольшая шкала. Видишь? В середине "0", справа "+" и цифры 1,2,3, слева "-" и цифры 1,2,3. Перед началом работы бегунок переключателя должен стоять на нуле. Уловил?

- Ну, уловил, хотя и не очень усек, что значит "энергетический режим".

- Поясняю для дураков. При режиме "+" прибор набирает энергопотенциал, при режиме "-" - расходует его. А цифрами обозначаются уровни набора и расхода. В крайнем плюсовом положении, где цифра 3, энергопотенциал набирается максимально быстро, в крайнем минусовом - столь же быстро расходуется. Ясно?

- Так точно. А что это за рычажок "Р-А"?

- "Ручной - автоматический". Ставишь рычажок на "Р" - сам изменяешь энергетический режим с помощью бегунка, ставишь на "А" - прибор делает это по принципу предельных значений.

- Не понял...

- Если ты переберешь энергопотенциал, то можешь сжечь прибор. Если перерасходуешь - посадишь инициирующие источники питания, прибор работать не будет. Поскольку такой лопух, как ты, может не уследить, прибор сам переключается из плюсового режима в минусовый и обратно, если количество набранной или отданной энергии приближается к предельному значению. Детскому саду должно быть понятно.

- Стало быть, лучше все время на "А" держать переключатель?

- Иногда лучше, иногда нет. Давай лучше все по порядку. Откидываем вниз крышку задней панели. Здесь расположены основные органы управления ГВЭПом. Прежде всего вот этот круглый переключатель-верньер "Режим работы". На нем белая риска, вокруг - буквы, обозначающие режимы. Всего двенадцать букв, стало быть, и двенадцать режимов работы. Риску ставишь напротив буквы, надеюсь, поймешь?

- Алфавит изучал когда-то. Что они обозначают, буквы эти?

- Для начала обрати внимание на сектора. Сейчас риска стоит строго вертикально, в нейтральном положении. Все режимы работы в правом секторе проходят в режиме набора энергии, то есть в плюсовом, все режимы работы в левом секторе - в режиме расхода, то есть в минусовом. Запомни как дважды два. Ошибешься - можешь без башки остаться. Далее. Каждый из этих полукруглых секторов поделен еще на три части. Вот эти точки между каждыми двумя буквами. Они обозначают оптимальный уровень плюсового или минусового режима, то есть соответствуют цифрам 1, 2, 3 на шкале с бегунком. Не забыл?

- Вроде нет.

- Теперь объясняю, что означают буквы. Сначала правый, плюсовой сектор. Идем по часовой стрелке, сектор первого уровня, буква "С", режим работы считывающий. Прием энергии - минимальный. Когда применяется? Тогда, когда надо считать информацию непосредственно с мозга товарища, находящегося на расстоянии одного-двух метров, не более. Желательно, чтобы объект работы был обездвижен и не рыпался, а лучше всего - находился под наркозом. Запись считанной информации ведется либо на встроенный искусственный носитель, либо на внешний, который подключается к прибору кабелем вот через это гнездо, либо на естественный носитель с помощью вот этой головной гарнитуры. Вторая буква в секторе первого уровня - "П". Это значит - поисковый уровень. То есть с расстояния до тысячи метров можно как бы "просматривать" мысли противника. Причем можно автоматически, по заданным через головную гарнитуру видеообразам, отыскивать нужные объекты наблюдения.

- А как эти видеообразы задавать?

- Во-первых, по фотографии. Если наденешь на голову гарнитуру и будешь смотреть на фото, то к тебе в мозг загрузится видеообраз. Через гарнитуру его можно передать в ГВЭП и направить прибор, допустим, на толпу людей, стоящих в километре от тебя. У каждого из них свой внутренний видеообраз самого себя, плюс доминантное "я", ассоциирующееся с определенным именем. Все это дает постоянный сигнал в коре головного мозга, хотя сам человек может об этом не думать и, наоборот, именовать себя по-иному. И внешность может изменить. Тем не менее, с помощью ГВЭП ты его в течение пяти-шести минут можешь вычислить среди толпы в 10-15 тысяч человек. Вот на этом жидко-кристаллическом экранчике размером 4х4 см введенный видеообраз с именем доминантного "я" появляется в размытом виде и с мигающим крестиком на голове. Нажимаешь кнопку "фокусировка" и переходишь в режим "Н" - наблюдение. Это уже второй уровень. Крестик перестает мигать, фиксируется, и теперь вся информация с объекта считывается и записывается.

- Как в режиме "С"?

- Да, только поглощение энергии ГВЭПом при этом на порядок выше. Следующий режим, тоже на втором уровне энергопоглощения, обозначен буквой "Л" ликвидирующий. В таком режиме можно за десять-пятнадцать секунд полностью стереть с мозга своего клиента всю информацию. Он превратится в полного идиота, лишится памяти, сознания и психики, потеряет речь. Подержишь человека в таком режиме подольше, минуту-две - "клиент" сдохнет, поскольку лишатся энергетики все клетки, управляющие дыханием и мышечными сокращениями.

- И на каком расстоянии?

- Все та же тысяча метров. На меньшем расстоянии срок воздействия соответственно уменьшается. Со ста метров стираешь за секунду-полторы, убиваешь - за шесть-двенадцать метров.

- А третий уровень?

- "З" - означает "захват". С расстояния до ста метров можно захватывать и перемещать физические тела массой до 120 килограммов. Создается полый луч-заборник - эдакая голубоватая прозрачная труба, в нее втягивается объект и переносится к потребителю, то есть к нам.

Я вспомнил то, что видел глазами Брауна-Атвуда на кукурузном поле, когда мог со стороны наблюдать фантастическую картину захвата Сорокиным плазменного тороида и превращения его сперва в морковки, а потом в нас с Таней... И еще промелькнула сценка встречи Майка, Тины и четы Роджерсов с черными инопланетянами. Там их по такой же трубе передавали на борт "летающей тарелки". Да, чудны дела твои. Господи!

- Последний режим - "Д" - "деструктурация", - мрачно сказал Чудо-юдо. Режим очень серьезный и опасный. Без особой нужды им лучше не пользоваться. С расстояния в сотню метров в течение десяти секунд полностью разрушает энергетические связи на атомно-молекулярном уровне. Объект атаки, условно говоря, испаряется. Но ГВЭП-12п всю выделившуюся энергию принять не может. Автоматика сразу переключает прибор в минусовый режим, но больше пяти-шести раз не выдерживает и ломается. Поэтому на шестом-седьмом включении прибора надежнее работать бегунком вручную. Тут нужна большая сноровка и хорошее чувство времени. Примерно на одиннадцатой-двенадцатой секундах работы в режиме "Д" с отключенной автоматикой сброса в минус избыточная энергия, взятая ГВЭПом, переходит в тепло. Очень быстро. За доли секунды. Происходит солидный взрыв, начисто уничтожающий и прибор, и оператора, и вообще все в радиусе до ста метров.

- Приятно, - проворчал я, ощущая очередной прилив холода к душе.

- Переходим к минусовым режимам, - продолжил инструктаж Чудо-юдо, убирая риску верньера из плюсового сектора с буквами С, П, Н, Л, З и Д. - Идем теперь против часовой стрелки. "И" - информирующий режим. Можно передавать информацию прямо в память нужного абонента с расстояния полтора-два метра непосредственно в мозг, с расстояния до 1500 метров - через другой, совместимый с нашим, ГВЭП, включенный на режим считывания. "К" - "контроль поведения". С расстояния до тысячи метров можно внушать отдельному человеку или целой толпе стиль поведения. Одна волна вызовет апатию, другая - агрессивность, третья - панику, четвертая - эйфорию. Все, что попадет в 120-градусный сектор воздействия ГВЭП на этом расстоянии, будет либо сидеть без движения, ковыряя в носу, либо попрет с воплями "Аллах акбар!" громить что-нибудь в заданном оператором направлении, либо пустится наутек в холодном поту, либо будет ржать беспричинно, радуясь тому, что солнышко светит.

- Здорово! - порадовался я.

- Второй минусовой уровень. "У" - "управление личностью". С расстояния в тысячу метров можешь диктовать отдельному субъекту порядок действий, принятие решений, даже управлять его речью. На предельном расстоянии будут помехи и сбои, предупреждаю, но где-то на дистанции пятьсот-шестьсот метров работает безукоризненно. "Р" - "реноминация личности". Этот режим в необходимых случаях можно применять после "Л". Начисто стер прежнюю личность с естественного носителя и передал другую. Например, свою собственную.

- Чаще наоборот бывало...

- Нет, дорогой, полностью тебя еще не стирали. Было подавление доминантного "я" Короткова и замещение Брауном, но не более того. Тогда полностью стирать личность и окончательно заменять одну личность другой еще не умели. При полной чисто проведенной реноминации ты никогда и не вспомнил бы, что был когда-то Колькой. Но при этом вполне понимал бы, что естественный носитель у тебя другой. Идем дальше! Третий минусовый уровень, режим "В" "видеообразная имитация". Грубо говоря, ты показываешь противнику то, что хочешь, вместо того, что он должен видеть. Ты лезешь через забор, а часовой видит, как птичка через него перепархивает...

- Помню, ты мне что-то такое рассказывал по случаю с Белогорским.

- Именно это. Имитационную картинку можно держать примерно полчаса, потом переходить в плюсовой режим, энергии это жрет очень много. Наконец, режим "О" - "огневое поражение". Штука не менее сильная, чем режим "Д" в плюсовом секторе. Но и не менее опасная. Работает сильнее, чем лазер. Возникает узкий луч голубого цвета, который представляет собой примерно то же, что и луч-заборник, только спиральное вращение вихревых электромагнитных полей направлено не в сторону аппарата, а от него. Энергия не поглощается ГВЭПом из окружающего пространства, а выбрасывается из генератора в сторону цели. Неплохой эффект может быть, если применять попеременно режимы "О" и "Д". Деструктурировал объект, забрал энергию и тут же выстрелил. Один танк, допустим, разбил на атомы, другой сжег лучом. Но точно так же автоматика может подвести. На шестом-седьмом выстреле можешь как минимум посадить инициирующие источники питания, и придется аккумуляторы менять. Дадут тебе на это десять секунд или нет - неизвестно. Могут и пристрелить. Но может быть и хуже. Если инициирующие не сядут, а потребуется энергия для очередного выстрела, ГВЭП может ее взять из окружающего пространства, в частности, разбить своего стрелка на атомы и сам перейти в энергию. Так что после пятого выстрела уже сомневайся, стоит ли делать шестой.

- Да-а... - протянул я. - Ну и машинку вы мне вручаете, товарищ генерал!

- Тебе я ее разрешаю взять только в том случае, если с Васей что-то случится, - строго сказал отец. - А до того ГВЭП не трогай. Давать указания Васе по поводу его применения - можешь, но если он скажет "нет" - значит, нет. Если он сам тебе подскажет, что, мол, не худо бы употребить, - соглашайся.

- Понял. У меня, правда, еще один вопрос есть, не по устройству ГВЭПа, но тоже технический. Как я понял, у наших вероятных противников имеются индикаторы, по которым они с точностью до метра или даже точнее могут определять, где я, Дмитрий Баринов, со своей микросхемой нахожусь.

- Хорошее замечание! - похвалил Чудо-юдо. - Насчет этого теперь не беспокойся. Микросхему мы перенастроили, и она дает сигналы на иных частотах, пока неизвестных противнику. Искать они начнут не сразу, потому что вот здесь, на этой самой кровати, установлена имитирующая микросхема с периферией, которая будет докладывать неприятелю, что, мол, все нормально, товарищ Баринов вылеживается и никуда не улетел. Может быть, за эти сутки они и не расчухают нашего обмана. Еще вопросы?

- Где Ленка? - спросил я. - Ты ее, правда, французам отдал?

- А вот это, милый мой, тебя волновать не должно. Вернешься - узнаешь.

- Кстати, как возвращаться, ты еще не объяснил.

- Некогда уже, - сказал Чудо-юдо, - слишком долго проболтали. Надо было загрузить тебе всю информацию про ГВЭП напрямую, да уж больно хотелось с тобой поговорить напоследок... Сын все-таки.

- Да вроде при таком приборе мы должны всех как котят сделать... Не волнуйся.

- Как не волноваться, не чужой все-таки. Хоть и шпана детдомовская, а кровь-то не спрячешь, проскакивает. Поберечь бы тебя, а нельзя. Некоторые вещи с удовольствием бы сам сделал, но староват уже. А другого, кроме тебя, не пошлешь... Что же касается прибора, то ты не обольщайся. Как и всякое оружие, он хорош только против тех, у кого его нет. А там, к сожалению, могут появиться те, у кого есть свои ГВЭПы...

- Но все-таки не худо бы знать, как вернуться. Бросаешь невесть куда, а как обратно, и вовсе не говоришь.

- Узнаешь. Пошли, переодеваться будешь.

Рисковые хлопцы

"Геркулес С-130" пилотировали немногословные, строгие эмиратские арабы. Они твердо знали, что должны открыть аппарель в точке с такими-то координатами и закрыть ровно через пять минут после этого. За пять минут мы обязаны были вывалиться из самолета и освободить помещение. Но прежде чем должны были наступить эти пять минут, нам предстояло часика полтора пролететь в самолете. Над Персидским заливом, Ираном, южной частью Афганистана.

Самолет шел вполне законно, по трассе, никого не обижая, и его вроде бы никто обижать не желал. Ну подумаешь, добрый и богатый шейх послал голодающим детишкам десяток тонн риса, муки, сахара и другое. Ну а пулеметы для нищих, но истинно верующих исламских студентов и пара десятков ящиков с патронами - это мелочь. Таможня, должно быть, дала "добро" и на нашу погрузку. Почему бы не подбросить каких-то странных ребят, которым жить надоело? Лишь бы у нас, в Эмиратах, терроризмом не баловались, а в Афгане, где уже давным-давно воюют, пущай! Тем более, что ребята сойдут, не долетая до Кандагара.

Из экипажа с нами общался только один парень - бортинженер Фарид. Наверно, потому, что он единственный знал русский язык. Вопросов по существу он, конечно, не задавал, хотя мы бы на них и не ответили. И вообще, когда он появлялся в грузовом отсеке, где мы кемарили на мешках, старались помалкивать. Фарид ходил, проверял крепление груза, изредка справлялся:

"Как дела?" - и, получив ответ: "Нормально", удалялся. Правда, он успел нам за время полета рассказать, что когда-то учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации и очень хотел жениться на какой-то Оксане Аноприенко или Онуфриенко - это по его произношению было трудно понять. Но точно так же, как эта Оксана не захотела выходить за араба, так и мы на его КИИГА не купились. Никто с ним, беднягой, откровенничать не стал. Хотя очень может быть, что среди нас были и киевляне, и вообще украинцы.

Фамилий тех, кто вообще не знал, зачем летит, мне не сообщили. Чудо-юдо провел меня, переодетого и вооруженного, в подземный гараж, где я и увидел впервые будущих соратников.

- Коля, - так представил меня отец, и я понял, что теперь отзываться на "Диму" не имею права. - Он ваш командир. Со всеми полномочиями.

Я лично насчет своих полномочий был слабо осведомлен. Но, судя по вескости, с которой Чудо-юдо об этом заявил, они у меня были самые широкие, вплоть до расстрела, должно быть.

- Это Болт, - сказал Сергей Сергеевич, указывая на коренастого смуглого бойца, которому можно было по первому прикиду дать и чуть-чуть за тридцать, и полных сорок пять. - Он пойдет к Латифу.

- Понял, - ответил я.

- А это Вася. - Чудо-юдо показал мне воина, которого я здесь вряд ли надеялся увидеть. Если у Болта на лице читалось его бойцовское нутро - без всякого ГВЭПа, между прочим! - и можно было надеяться, что, даже замахнувшись на него, а не то что ударив, наверняка получишь в ответ по мордасам, то Вася был явно не от мира сего. Во всяком случае, не от того мира, в котором люди прыгают с парашютом в горно-пустынную местность, начиненную всякими пакостями. Вася производил впечатление человека, которого только что подняли с дивана, где он мирно почитывал что-нибудь лирическое, и сказали: "Ну-ка, вставай, сукин кот, сейчас мы тебя с парашютом выбросим! И попробуй отказаться - башку свернем!" Одет он был, как и все мы, в темный утепленный комбез, вязаную шлем-маску, прочные и легкие темно-коричневые кроссовки. Но если на других все сидело как родное, то Вася явно напялил амуницию в первый раз, да и то с чужой помощью. Мне даже показалось, что при такой подгонке экипировки для него даже в туалет сходить будет большой проблемой, не говоря уже о ночном передвижении по пустынным сопкам.

Два остальных воина тоже вызвали сомнение. Нет, у этих все было пригнано. И живость тела просматривалась. Но уж больно молоды. Афган, слава Аллаху, кончился в 1989 году, то есть семь лет назад с гаком. Этим же бойцам, по самому большому округлению, было максимум по двадцать. То есть по идее были они самыми настоящими срочниками, которые должны были в лучшем случае Чечни хлебнуть. Правда, может, одно другого и стоило, но ведь Чудо-юдо утверждал, будто все они бывали в Афгане. В тринадцать лет, что ли, сподобились? Не могет быть никак. Если Болт вполне мог там летехой или даже капитаном попылиться, то Ваня и Валет - так звали этих юношей - явно могли про Афган только в кино смотреть. Может, у них тоже личности реноминированы? Ведь я сам во Вьетнаме не бывал по молодости лет, а как Браун многое помню хорошо...

Для работы, рассчитанной, как я понял, не больше, чем на одни сутки, мы снарядились неплохо. Кроме ГВЭПа, на котором должен был работать Вася и о боевых возможностях коих - и прибора, и Васи - я мог только догадываться, у нас было в хозяйстве довольно много обычного стреляющего инвентаря. У меня лично имелось три ствола. "АКС-74" с подствольником, "ПП-90" и "ПСМ". Для подствольника было пять гранат, для автомата шесть магазинов в "лифчике", для "кобры" четыре в карманах и три магазина к "ПСМ". Ножичек с патроном в рукоятке я тоже не поленился взять.

У Болта было примерно то же, только гранат к подствольнику он взял целый десяток да еще пару обычных "лимонок" "Ф-1" прихватил.

На Васю навьючили ГВЭП, к которому, оказывается, еще тренога прилагалась, и он больше напоминал не то геодезиста, не то телеоператора. Для самообороны ему дали "АКС-74у", который довольно долго пришлось на Васе пристраивать, чтобы он его при прыжке не посеял. Да и все прочее он закрепил не больно умело, пришлось помучиться в самолете.

Молодежь, то есть Ваня и Валет, набарахлились тяжеловато. Я даже засомневался, потянут ли их купола. Оба поволокли с собой "ПК" и по паре коробок на сто пятьдесят патронов каждая. Плюс ночные прицелы к пулеметам, по четыре ручные гранаты и "ПП-90" с четырьмя магазинами. Конечно, я знал, что парашют раскрывается только в том случае, если вес парашютиста не меньше минимально допустимого, но догадывался и о том, что бывает, если вес превышает максимально допустимый. Успокоил Болт, сказавший уверенно: "Ништяк!" Я ему поверил.

Кроме оружия, взяли самую малость жратвы. По банке тушенки и по упаковке печенья неизвестно чьего производства. Взяли по санпакету и аптечке, хотя Болт мрачновато заметил:

- В таких делах "трехсотых" не бывает...

Ему, специалисту, было виднее. Мне лично хотелось вернуться с нормальным здоровьем, но в случае чего представлялось более приятным сразу подохнуть, чем служить материалом для всяких азиатских упражнений Ахмад-хана и его публики.

Никто никаких вопросов насчет целей нашего полета не задавал. Даже Вася и молодежь. Вообще оба юноши - Ваня, и Валет - производили странное впечатление. Я еще не видел ребят такого возраста, которые могли бы спокойно и в полном молчании сидеть хотя бы полчаса. Конечно, меня и моих сверстников никогда не таскали на боевые десантирования, только на учебные, хотя и там вообще-то немало шансов хорошо приложиться о землю-матушку. Тем не менее, народец все время ерзал, дергался, матюкался, раздавал друг другу легкие тумаки, травил анекдотики и ржал. Начальники на нас, конечно, погавкивали, но не сильно. Что же касается этих двоих представителей "племени младого, незнакомого", то они сидели как пришитые, не меняясь в лице, равнодушные и молчаливые. То ли они были настолько уверены в себе, то ли, наоборот, уже давно поняли, что их на убой везут, - мне и то и другое попеременно чудилось. Болт показался мне наиболее подходящим мужиком для того, чтобы навести справки.

Я подсел к нему и спросил:

- Вы друг с другом знакомы?

- А на фига? - ответил он кратко. - Знаю, как тебя. Сегодня познакомился. Сергея знаю, он меня не раз в разные места отправлял, а этих - нет. Моя задача вас на Латифа вывести - и все.

- Но ведь по идее, надо знать, кто что может...

- Тебе надо - ты и знай.

- Нам там вместе не бутылку распивать придется, ты в курсе?

- Жалко, что не бутылку. Чуток не помешало бы.

- Но ведь я даже не знаю, прыгали они или нет...

- Ну и наплевать. Ты сам-то прыгал?

- Я-то да, а вот Вася...

- Бог поможет, приземлится живой.

- А пацаны?

- Так само. Думай за себя, спокойнее будет. Тебя поставили командовать, задачу дали, аванс выписали - работай. Хочешь - учи их всех, пока еще до места не долетели, а хочешь - на ручках спускай на землю. Думай!

Оставив в покое Болта, я пересел к Васе.

- Ты с парашютом прыгал? - спросил я напрямик.

- Нет, - ответил тот, - но это неважно. Не беспокойтесь, пожалуйста, у меня все получится.

- Не боитесь? - Голос у Васи был очень интеллигентный, и мне показалось неудобным называть его на "ты".

- Нет-нет, - рассеянно сказал Вася, - абсолютно нет. С этим тоже, как мне показалось, вести разговоры было бесполезно. Решил поспрошать пацанов.

- Какой раз прыгать будете? - спросил я.

- Тридцатый, - ответили они хором.

- Срочную отслужили?

- Нет, - снова дружно ответили бойцы. - Мы дезертиры. Запросто так сказали, хотя могли бы соврать и проверить я бы не смог.

- А сюда, в Афган, летали?

- Два раза. С другими командирами, - Они отвечали так, будто в них какой-то синхронизатор стоял.

- Зачем на этот раз летим, знаете?

- Нет. Нам это не говорят.

"Ну и народ попался!" - подумал я и сел на мешки. Ну и задача! Мало того, что народ друг друга не знает, не знает, зачем летит, так еще и сам командир толком не знает, где произойдет выброска, как получить от Ахмад-хана Black Box, сохранив свою шкуру, и как выбираться обратно. Но самое интересное, что всех прочих вообще ничто не волнует. Какого Аллаха спрашивать, чтобы вразумил?

За этими раздумьями меня и застал голос вошедшего в грузовой отсек Фарида.

- Прыгат будэмо, хлопцы? Точка.

- Открывай, - сказал я, хотя он и без меня открыл бы аппарель. - Проверить снаряжение!

Зазудели моторчики, дунуло холодочком.

- Болт - первый, Вася - второй, Ваня - третий, Валет - четвертый, я пятый. Первый, пошел!

- Как скажешь, начальник! - Болт с ледяным спокойствием шагнул в черноту, где никаких ориентиров не проглядывало. Может, тут какой горный пик всего в сотне метров под самолетом? Хрен разглядишь!

- Второй, пошел!

Вася явно неуклюже, но совершенно спокойно свалился в люк.

- Третий, пошел! Четвертый, пошел!

Юные дезертиры попрыгали друг за дружкой.

- Рисковые хлопцы! - сказал Фарид с легким уважением, когда я сделал шаг к люку.

Отделился я нормально, громада "С-130" уплыла куда-то вверх и за спину. Воздух в морду, палец на кольце... Раз, два, три, четыре, пять! Колечко! Вытяжной выскочил, купол потянуло... Чпок! Открылся. Полдела сделано, чтобы не убиться. Ветер куда-то ведет. Лишь бы не на скалу какую-нибудь. А как ее увидишь, блин? Темнотища! Ни луны, ни звезд, облака, должно быть, выше нас, но один хрен - земли-то не видно. Так и жди, что сейчас наискось приложит о какой-нибудь бульничек весом в десять тонн...

И тут, когда количество внутренних матюков явно подошло к предельному значению и мат неизбежно должен был вырваться наружу, в голове моей зазвучал спокойный и уверенный голос Чудо-юда:

- Нормально идете, не дрейфь! Включаю инфракрасный спектр!

В глазах у меня мигнула неяркая вспышка. Само собой, не такая ослепительная, какие сверкали у Майка Атвуда, когда срабатывал Black Box. Но зато вместо непроглядной тьмы я видел довольно четкие, хотя и зеленоватые, контуры ближних и дальних гор, реки, над которой в данный момент я проплывал, вися на стропах, а также четыре пузырька разного размера - купола парашютов, один за другим движущихся к земле, словно бы по невидимой наклонной плоскости. Головной, тот, что казался самым маленьким, чуть накренился и стал сворачивать влево. Болт, видимо, подтянул стропы и собрался входить в спираль. Следом за ним - будто всю жизнь прыгал! - плавно отвернул в спираль Вася.

- Ну что, нормально видишь? - спросил Чудо-юдо. - Отвечай голосом, я услышу.

- Да, вижу все нормально, прямо как в ПНВ, даже лучше немного. А вот как ты меня слышишь - не понимаю.

- Микросхему мы тебе подновили. Чувствуешь разницу?

- А Болт, Вася, пацаны? Они-то как видят? У них тоже схемы?

- Тоже. Только полностью мои. А у тебя - сорокинская, с капелькой моей добавки. Сережа теперь тобой управлять никогда не сможет, а я - в любое время и в любом месте. Подтяни левую группу строп, заходи в спираль...

Я повиновался. Парашют плавно поплыл влево, точно следуя за ближайшим ко мне парашютом Валета.

- Вас отлично сбросили, - сообщил Чудо-юдо. - Сядете примерно в двухстах метрах на север от заброшенного кишлака. Болт уже на глиссаде, видишь?

- Вижу, он второй виток спирали дописывает. Точно, третьего не надо будет.

Пузырек смялся. Болт, пробежавшись по земле, погасил купол. Следом уже накатывал Вася. Я думал, что его завалит, но он тоже сел четко. Ваня и Валет приземлились с интервалом в сорок секунд, как выражаются космонавты, "штатно". Оставалось только мне в грязь лицом не ударить. Нет, не ударил. Во-первых, грязи не было - земля оказалась сухой и хрустящей от мелких камешков, а во-вторых, садился я не вслепую, подобрал место поровнее.

Собирать народ пришлось недолго, потому что все приземлились в круге радиусом не больше полусотни метров. Отрадно было видеть, что никто ничего не потерял и не поломал.

- Парашюты понесем с собой, - сообщил Болт. - Закапывать нет смысла, лучше в кишлаке спрячем. Вон он, на холме торчит.

Бесформенные очертания, в которых можно было признать что угодно, кроме населенного пункта, обрисованные инфракрасным зрением не очень четко, действительно маячили на пологом холме.

- Дистанция - десять метров, - сказал Болт. - И строго за мной. Тут еще до хрена "итальянок" наставлено, а кто ставил - давно у Аллаха. У них корпус из пластмассы, металлоискатель не чует. Собаку надо, а где ж ее взять? Один загремит - нас через десять минут покосят. Вон на тех сопках, - он пальцем указал три точки, - у Ахмада сидят дежурные пулеметчики. Ночных прицелов у них нет, но могут ракетами осветить. Каждый метр пристрелян. Так что аккуратнее.

Пошли. Дорожка вообще-то нервировала, особенно после россказней Болта. К тому же на склоне, метрах в пятидесяти левее нас, обозначилась "бээмпэшка" с бестолково задранным стволом пушки, распахнутыми уже несколько лет люками кто-то все же успел выскочить! - и размотанной гусеницей. А совсем близко, по другую сторону от нашей тропки виднелась неглубокая осыпавшаяся воронка, рядом с которой валялась советская каска.

Тем не менее двести метров до первого дувала мы дошли, "не загремев", и следом за Болтом влезли в пролом, который проделал в дувале какой-то солидный снаряд.

- Значит, так, - прошептал Болт, когда мы подошли к нему. - Сейчас заходим в домишку, кладем парашюты под задницы и ждем меня. Кладов тут нет, все, что было приличного, еще наши потырили. Так что не ползайте зря, а то налетите на что-нибудь. Здесь, в общем, мин не ставили. Но есть снаряды неразорвавшиеся. Их хрен поймешь: одним можно в футбол играть - и ни фига не будет, на другой чихнешь погромче - звезданет. Так что лучше пока сидите здесь и глядите по сторонам. Опять же можете на змеюку наступить. Насчет кобры и гюрзы небось наслышаны. Все, мне пора в мечеть.

Домишко был сварганен из камней и глины, крепко спекшихся на солнце в прочный агломерат, но, как известно, нет таких крепостей, которые не смогли бы поломать большевики. Крышу снесли начисто, проломали дыры в стенах снарядами и кумулятивными гранатами. Но не зазря, не из одной любви к искусству. Похоже, что кто-то отсюда шарашил из "ПК", и на заметенном песком полу еще лежали поеденные зеленью гильзы, валялась большая переносная коробка, в десяти местах продырявленная пулями. Из песка торчал хвост поржавелой и покореженной пулеметной ленты, похожий на обглоданный спинной хребет большущей змеи. Настоящих змей не заметили - небось уползли от греха подальше.

Свалив растрепанные парашюты в кучу, мы уселись на них и стали ждать Болта, прислушиваясь к тому, что доносилось снаружи. Вроде было тихо, но очень тревожно. Расслабухи такая тишина не вызывала. То и дело что-то где-то шуршало, шелестело, тихонько поскрипывало. Один раз отчетливо грюкнуло. Мы повскакали с мест, глянули в окна и дыры - никого. Может, ящерица или какой-нибудь грызун вывалил из дувала расшатавшийся камешек.

Прождали минут двадцать. Наконец учуяли шаги. На всякий случай изготовились, но зря - вернулся Болт. И не один. С ним был низкорослый бородатый мужичок в блинообразной душманской шапочке, латаной поддевке не то из плохо выделанной кожи, не то из ощипанной овчины, надетой поверх грязной полотняной рубахи навыпуск. Драные камуфляжные штаны, заправленные в теплые китайские кроссовки, украшала здоровенная заплата из мешковины с надписью: "USSR. V/O Exportkhleb". За спиной у моджахеда торчал приклад старого "АК-47", на котором была прилеплена переводная картинка - красный кружок с вензелем "Coca-cola". Поверх поддевки висел "лифчик", набитый магазинами, на поясе кривой кинжал. Хороший мальчик, нечего сказать.

- Это Латиф, - представил Болт, и боец за ислам приятно ощерился. Из тридцати двух зубов, полагавшихся по штату, добрых двадцать пять уже вышли в расход. Окромя того, воин Аллаха, пожрав жирной баранинки, обычно вытирал руки о штаны и весь продуханился курдючным салом. Аромат - специфический!

- Привет, как дела, командор? - очень уверенно произнес Латиф.

- Нормально, - ответил я. - Салам алейкум, гражданин начальник!

- Зря стараешься, - хмыкнул Болт, - он окромя этой фразы ни хрена по-русски не знает и юмора не поймет. Говори, что надо, я ему переведу.

И тут опять началась непонятная моему разумению хренотень. То есть нечто похожее я уже испытывал два года назад на Хайди, когда в ранге президента "Rodriguez AnSo incorporated" встречался с президентом Хосе Соррильей. Тогда Чудо-юдо произнес моими устами убойную речь, заставившую дона Хосе поднять лапки кверху и не тянуть резину. Но тогда я четко осознавал, что говорю по-испански. Сейчас же я вроде бы говорил на родном русском языке, но с физического языка у меня одна за другой слетали пуштунские словеса, которых я никогда не знал и даже знать не хотел. В то же время у меня было полное впечатление, что Латиф говорит на чистом русском языке, по крайней мере на таком, какой я привык слышать в Москве. Хотя, судя по губам, Латиф говорил на пушту, и по идее я ни хрена не должен был бы понять. Офигительное впечатление! Болт, который думал, что, кроме него, никто по-здешнему не шпрехает, сидел с такой рожей, будто ему в задницу заползла гюрза и медленно двигалась по желудочно-кишечному тракту в направлении пищевода.

- Уважаемый Латиф, - сказал Чудо-юдо моими устами, - меня прислал сюда светлейший шейх Абу Рустем, который хотел бы передать свой привет и наилучшие пожелания достойному правоверному, истинному воину ислама, многоуважаемому Ахмад-хану. Мой господин Абу Рустем просил также передать, что если многоуважаемый Ахмад-хан не найдет времени, чтобы принять и выслушать меня, скромного посланника, то многие договоренности, достигнутые между ними, могут, к глубочайшему прискорбию, потерять всякую силу.

- Могу ли я, простой воин, узнать имя посланца светлейшего шейха? поинтересовался Латиф.

Я даже не успел подумать, что соврать, как Чудо-юдо уже выговорил за меня:

- Много ли значит имя простого слуги? Называйте меня Рахмон.

И, приложив руку к груди, я скромно наклонил голову.

- Великий воин Ахмад-хан предупреждал меня, что так будут звать посланца Абу Рустема, - улыбнулся Латиф. - И я готов проводить уважаемого Рахмона к моему начальнику. Но только одного и без оружия. Остальные должны остаться здесь и уповать на милость Аллаха, моля его о том, чтоб и переговоры завершились, к обоюдному удовольствию.

У меня, честно скажем, не было ровно никакой уверенности в том, что переговоры с Ахмад-ханом завершатся обоюдным удовольствием. Конечно, будь моя воля, я бы туда и не сунулся, не только "один и без оружия", но и со всеми вооруженными спутниками. Что такое пять человек против двухсот пятидесяти? Но я был себе не хозяин.

- Воля повелителя здешних мест священна для гостя, пришедшего с миром и добрыми намерениями. - Пришлось мне опять склонить голову. - Я готов следовать за вами, почтенный Латиф.

Разоружившись - только "ПСМ", припрятанный под мышкой за боковину броника, оставил, - я встал и показал, что готов идти в любом указанном Латифом направлении.

Латиф с повышенной учтивостью указал мне на выход: дескать, только после вас, уважаемый...

- Выходите вот через этот пролом в дувале, - сказал он, - а затем идите по улице между дувалами до поворота. К сожалению, я должен убедиться, не следуют ли ваши люди за нами. Я не сомневаюсь в вашей честности, уважаемый Рахмон, а лишь исполняю волю хана.

В то время как я шел по узенькой улочке, а вернее, тропочке между двумя трехметровыми дувалами, у меня не раз возникало нехорошее ощущение, что учтивый Латиф - явно не дехканин, хоть и шибко щербатый, - в конце концов, просто пристукнет меня, заведя в какой-нибудь тихий уголок этого мертвого глиняно-каменного лабиринта. Но до перекрестка одной улочки с другой, чуточку пошире, я дошел живым и невредимым. Здесь я остановился и дождался Латифа.

Один на один он перестал накручивать восточные витиеватости и заговорил попроще:

- У хана большие сложности, Рахмон. Талибы хотят, чтобы он признал их правительство и отрекся от присяги Раббани. Ему дали неделю на размышление. Только потому, что его дядя уже присягнул Омару. Ахмад должен сделать правильный выбор, верно?

- На все воля Аллаха! - сказал я так уверенно, будто с детства из мечети не вылезал. - Иногда маленькие люди помогают большим развеять их сомнения и выбрать правильный путь. Абу Рустем обещал Ахмаду свою помощь в обмен на небольшую услугу. Если Ахмад сомневается в честности Абу Рустема - пусть примет условия Талибана. Но боюсь, что очень скоро ему придется об этом пожалеть. Ахмад привык быть вольным человеком, признавая власть одного лишь Аллаха, а талибы либо заставят его стать послушным, либо убьют. Второе вернее, ибо Ахмад воин, а не льстец. И он понимает это лучше нас.

- Да, он сам так говорил. Для него подчиниться талибам - все равно что надеть ярмо и впрячься в плуг. Никогда, ни при Мохаммад-Закир-шахе, ни при Мохаммад Дауде, ни при Тараки, ни при Хафизулло Амине, ни при Бабраке, ни при Наджибе, ни при Раббани никто не устанавливал в наших местах иных законов, чем те, по которым жили наши предки. Инглизи принесли сюда машинган, но ушли, потеряв много людей. Шоурави привели танки, "град" и вертолеты, - много убили людей, много потеряли сами, но тоже ушли. Талибы не уйдут. Они убьют всех, пусть даже за одного нашего человека их погибнет сотня. Их много. Ахмад знает это и хочет спасти свой народ. Поэтому ему хочется подумать над тем, что предложил Омар.

- Ахмад-хан устал от битв, - сказал я так, будто вчерась перекуривал с Ахмадом на завалинке, и он мне лично душу открывал. - Ему пятьдесят восемь лет, он был шесть раз ранен, шурави убили двух его братьев, трех сыновей, его младшая жена умерла от раны после бомбежки. И это только ближайшие родственники, которых он потерял за последние годы...

Шайтан меня побери, если я знал хоть какие-нибудь подробности из жизни Ахмад-хана всего за пару секунд до того, как о них заговорил!

- И это правда, уважаемый, - закивал Латиф. - Ахмад-хан стареет. Он всего лишь человек, а Аллах не дарует вечную молодость в земной жизни.

- А потому его младший брат Хамид - последний оставшийся в живых из трех братьев Ахмад-хана - уверен, что его брату пора на покой. Ему только сорок два, он любим воинами, и если воины узнают, что Ахмад собирается покориться воле талибов, нарушив заветы предков... - мне не хотелось бы произносить печальных слов.

- Вы сказали, уважаемый, - задумчиво произнес Латиф, - что маленькие люди часто помогают большим развеять сомнения и выбрать правильный путь?

- Да, я сказал это.

- Но часто ли бывает так, что, помогая большим людям найти правильный путь, маленькие люди не ищут для себя своих маленьких выгод?

- Это справедливо, уважаемый Латиф, - степенно кивнул я, - большим людям свойственно искать больших выгод, а маленьким - маленьких. Большой человек может поступиться маленькой выгодой ради большой, а маленькому человеку поступиться нечем.

- Если бы маленькие люди знали, что большая выгода большого человека принесет им их маленькую выгоду, то с большим старанием помогали бы большому человеку найти правильный путь к его большой выгоде...

Теперь мне, Дмитрию Баринову, маленькому человеку-ретранслятору, стало ясно многое. Латифчик явно размышлял над тем, а что он лично будет иметь с успешной сделки между Абу Рустемом и Ахмад-ханом. Интересовался за комиссионные, как говорили когда-то в Одессе. Я, конечно, не знал, какие материальные интересы может иметь товарищ Латиф, но Чудо-юдо, видать, знал их как дважды два.

- Светлейший шейх Абу Рустем, - сказал я, вовремя посмотрев под ноги и аккуратно обойдя торчащий из почвы стабилизатор 82-миллиметровой мины, как-то раз вспоминал об одном маленьком человеке, которому было поручено ходить в Иран с караванами, доставшими оружие Ахмад-хану, а в обмен привозившими туда чаре и героин. Этот маленький человек искал своих маленьких выгод и регулярно утаивал небольшие суммы от продажи наркотиков. Дела ведь шли неофициально, без строгой бухгалтерии. В Иране с наркотиками боролись очень строго, цены были высокие - за риск, - и маленький человек, покупая ровно столько оружия, сколько требовалось Ахмад-хану, мог кое-что оставить себе на черный день. Но поскольку хранить эти денежки ни в Афганистане, где шла война, ни в Иране, где их в любой момент могли конфисковать, было нельзя, этот маленький человек нашел другого маленького человека, который создал в Бендер-Аббасе маленькую торговую фирму, а в Шардже, на другом берегу Персидского залива, открыл ее филиал. Конечно, время было неспокойное, то ирано-иракская война, то "Буря в пустыне", но бизнес есть бизнес. Через подставную фирму маленького иранского человека небольшие деньги маленького человека Ахмад-хана переплывали залив и ложились на банковский счет филиала в Шардже. Однако маленького иранского человека арестовали и расстреляли за торговлю наркотиками, а все его имущество конфисковали. В Бендер-Аббасе, естественно. А вот в Шардже филиал приобрел по дешевке Абу Рустем. И узнал, что маленький человек Ахмад-хана очень страдает оттого, что его последние полтора миллиона долларов оказались в чужих руках. Но как он будет рад, если узнает, что светлейший шейх не зарится на чужое добро и готов оказать маленькому человеку протекцию...

- О, почтенный! - покачал головой Латиф, которому (я лично уверен в этом!) за время моего повествования несколько раз приходила в голову идея перерезать мне глотку. - Я думаю, что если бы все это было правдой, то маленький человек сделал бы все от него зависящее, чтобы помочь Абу Рустему найти общий язык с Ахмад-ханом.

Ахмад-хан и другие

Я-то думал, что на встречу с Ахмад-ханом мне придется пилить часа три, куда-нибудь в горы, в пещеру типа такой, какая была в сказке про Али-Бабу и сорок разбойников. Но все оказалось намного проще. Попетляв по разрушенному кишлаку, мы прошли через давно отсутствующие ворота, которые, должно быть, вышибли танком вместе с частью дувала, и оказались в маленьком дворике очередного раздолбанного домишки. Казалось, что во дворе никого нет, и, не установи мне Чудо-юдо инфракрасное зрение - как это у него получается, интересно? - я бы в это запросто поверил. Но, поскольку людям и в темноте свойственно излучать тепло, мои глазки увидели два десятка вооруженных бойцов, расположившихся в темноте за развалинами разных построек. За нашими спинами в воротах никто не показывался, но кое-какой шорох за дувалом слышался.

- Спускаемся вот сюда, уважаемый, - гостеприимно пригласил Латиф, указывая на земляные ступеньки, уводящие куда-то под руины дома. Сердце мое опять екнуло. Запрут в зиндон или что тут имеется - вот и все переговоры. Обнадежило лишь то, что впереди брезжил красноватый свет. Чудо-юдо выключил за ненадобностью инфракрасное зрение, и я стал видеть все обычным образом.

Свет исходил от керосиновой лампы "летучая мышь" советского производства, висевшей на крюке под сводчатым потолком подвала. В этой подвальной комнатке площадью 2х2 метра проще было вести допрос с применением пыток, нежели деловые переговоры. Там находились два солидных мордастых моджахеда с "АКМами", которые вряд ли были высокими чинами. Скорее что-то вроде придворных гвардейцев.

Они сторожили небольшую дверцу, завешенную ковром с вытершимся ворсом. Должно быть, здесь, в "камере пыток", размещалась приемная-предбанник, а за маленькой дверцей располагался не то кабинет, не то тронный зал, и именно там восседал Ахмад-хан.

- Посидите здесь, уважаемый Рахмон, - скорее распорядился, чем попросил Латиф, пододвинув ко мне какой-то ящик. - Я должен сообщить о вас хану...

- Надеюсь, что он найдет время, возможность уделить время скромному слуге Абу Рустема, - вякнул я по инициативе Чудо-юда, хотя сам лично почему-то очень хотел, чтобы Ахмад-хан вообще не принял меня и сказал: "Гражданин Рахмон, ко мне люди на прием за две недели записываются. Давайте не будем нарушать общий порядок. Запишитесь в секретариате и приходите через две недели". Тогда я с чистым сердцем вернулся бы к Чудо-юду - если бы он, конечно, объяснил мне, как это сделать! - и сказал бы, что сделал все что можно, но бюрократы помешали...

Конечно, это была очередная хохма, родившаяся, как всегда, не от хорошей жизни, а от изрядного страха, который неистребимо сидел у меня в душе. Но тут вмешался Чудо-юдо:

- Так, опять шутить изволите, господин Баринов? Смотрите дошутитесь. Вертолет со спецгруппой "джикеев" уже вылетел из Кандагара. Максимум через полтора часа будет у вас, лучше рассчитывай на минимум, то есть на час. Но времени в целом гораздо меньше. Так что как следует соберись. Мне отвечай, не разжимая губ, внутренне, понял? Голос буду контролировать, но главное фиксируй глазами Ахмад-хана. Если за пять минут диалога тебя не убьют, Вася по твоей визуальной информации, которую я ему передам, сумеет точно настроить ГВЭП и начать работу в режиме "У", то есть управлять Ахмад-ханом. Вообще-то настроиться ему можно и быстрее, но сейчас дальность не позволяет. Надо подобраться на пятьсот метров для полной надежности, потому что у Ахмада очень сильная контрсуггестия, с предельной дистанции ее подавить нельзя. Подобраться будет не так просто, так что держись.

- Это они что, по сто метров в минуту будут проходить? - спросил я, не открывая рта, главным образом для того, чтобы проверить, как меня услышит Чудо-юдо.

- Ничего, тише поедут - дальше будут. То есть ближе к цели. Отец умолк. Я не сомневался, что он продолжает слушать и, вероятно, видеть все, что тут у нас происходит. Но в течение длительного, как мне показалось, времени Чудо-юдо никак не вмешивался. А я сидел на старом патронном ящике и думал, чего там Латиф может наговорить хану. Мне казалось, будто доложить о том, что товарищ Рахмон прибыл на переговоры, можно по самой длинной мере в течение пяти минут. Что он там, решил полностью взять на себя мою миссию? Может, он вообще выйдет оттуда с коробочкой, стоящей на блюдечке с голубой каемочкой? От этой дурацкой мысли на душе у меня немного потеплело, но лишь на сорок секунд, не больше. Потому что по прошествии этих сорока секунд Латиф вышел из дверцы, поклонился и сказал:

- Ахмад-хан желает видеть посланца Абу Рустема!

Звучало это не очень обнадеживающе. Правда, это было еще не; "А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!", но и не: "Униженно прошу почтить своим посещением!" Явно вопрос еще не был решен окончательно. А вертолет с "джикеями", поди-ка, уже пролетел немало километров. Ну, с Богом! То есть, бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!

За дверцей с ковром оказался еще один, промежуточный предбанник, где, скрестив мохнатые лапы на груди, стоял крупных размеров детина. Как только он отодвинулся, появилась возможность пройти еще в одну дверь. Вот там-то и был расстелен ковер, на котором типично по-восточному, скрестив колени, восседал круглолицый, чернобородый с проседью матерый дядя в американской камуфляжке, благородной зеленой чалме - небось был по совместительству хаджи каким-нибудь, метеорит целовать ходил в Каабе.

- Он, - беззвучно подсказал Чудо-юдо, который, должно быть, лично знал Ахмад-хана.

Я приложил руку к груди и поклонился.

- Да благословит Аллах мир и достаток в доме Ахмад-хана!

- Аллах милостив, все в руках его, - степенно ответил тот.

- Здоровы ли вы, благородный хан, ваши жены, дети и родственники?

- Благодарение Аллаху, здоровы.

- Светлейший шейх Абу Рустем ежедневно молит Аллаха о вашем благоденствии. И надеется, что предложения, с которыми он обращался к вам, найдут должный отклик.

- На все воля Аллаха. Если ему будет угодно, чтобы мы приняли предложения Абу Рустема, мы их примем. Но Аллах не запрещает людям сомневаться в выборе мирских решений.

- Будет ли мне позволено узнать, какие сомнения испытывает досточтимый хан в отношении предложений моего господина? Ахмад чуть пошевелил губами. Лицо его оставалось каменным и мрачноватым.

- Гарантии, - сказал он после минутной паузы, - вот что заставляет меня сомневаться, почтенный Рахмон. Какие у меня гарантии? Мир и отдохновение в чужой стране, обещанные твоим господином, могут оказаться миражем в пустыне. Уважаемый Абу Рустем предлагает мне восемьдесят процентов от того, что уже находится у меня в руках. Да, сейчас у меня сложное положение, и есть опасность, что люди, которые сейчас летят к нам на вертолете из Кандагара, недостаточно честны. Но они обещают мне, что, отдав им ту вещь, о которой мы оба знаем, я смогу наладить свои отношения с Талибаном, не пренебрегая своим достоинством и не нарушая заветов предков. И мне не придется вести жизнь изгнанника.

- Светлейший шейх понимает ваши опасения, уважаемый Ахмад-хан. Но те люди, что сейчас приближаются к нам по воздуху, как представляется моему господину Абу Рустему, лгут. По сути дела, они просто предлагают вам отдать им задаром вещь, стоящую двадцать миллионов долларов. Знает ли уважаемый хан, каким влиянием на талибов и их вождя Омара они пользуются? И есть ли у них вообще какое-либо влияние? Светлейший шейх полагает, что почтенный Ахмад-хан, известный своим прямодушием и привыкший судить о людях по себе (мне показалось, что Чудо-юдо явно льстит своему собеседнику), излишне доверился словам этих людей.

- Ахмад-хана, случалось, упрекали в подозрительности, - сказал властитель, - но еще ни разу - в доверчивости. Я не езжу в Кабул и даже в Кандагар, но хорошо знаю, что там происходит и чего стоят люди, которые послали вертолет.

- Тогда, вероятно, почтенному Ахмад-хану известно, что эти люди обращались с теми же предложениями к его младшему брату Хамиду?

Ахмад-хан помрачнел. Видать, с брательником он и впрямь не очень ладил.

- Клянусь Аллахом, - сказал он ужас как сурово, - что, если твоими устами была произнесена клевета, я пришлю твою голову Абу Рустему.

По моим скромным подсчетам, моя беседа с ханом продолжалась уже больше пяти минут. Пора бы Васе выйти на исходную и пустить в дело ГВЭП. Но его влияние никак не проявлялось. Либо что-то заело в аппарате, либо...

Несколько длинных пулеметных очередей разорвали гробовую тишину заброшенного кишлака.

"Нарвались!" - меня так дернуло, будто раскаленную проволоку протащили от уха до уха прямо через мозги. Но Чудо-юдо, контролировавший меня, тут же рявкнул где-то внутри моей головы:

- Не паникуй! Пока все идет в рамках предусмотренного. Ваня, Валет и Болт отвлекают душманье от Васи. Сейчас он ведет тебя в режиме "В", то есть дает внешнюю имитацию. Но картинку можно держать еще пять минут, не больше. Поэтому...

И вдруг голос Чудо-юда исчез. Так отрубается телефонная связь, если перерезать провод. Но тут-то не было никакого провода! И я понял: "джикеи", должно быть, уже на подлете и, возможно, уже запеленговали новые частоты моей микросхемы и перебили передачу Чудо-юда.

Но подумать об этом я успел лишь на какие-то мгновения, поскольку что-то опять мигнуло в глазах и сразу после этого лицо Ахмад-хана приобрело странное выражение. Он явно не понимал, что случилось.

- Шайтан! - вырвалось у него.

Хорошо, что у меня никогда не было привычки принимать желаемое за действительное. Более того, имелась определенная традиция думать о ситуации хуже, чем она есть на самом деле. Наверно, это меня и спасло в данный момент.

Изменение в лице Ахмад-хана и секундное замешательство были вызваны вовсе не тем, что Васин ГВЭП заработал в режиме "У", который требовал заметно меньшего расхода энергии, чем режим "В", и, перестав рисовать имитационную картинку, с малого расстояния принялся управлять поведением Ахмада. Если бы я в это поверил, то не успел бы воспользоваться маленькой форой, и меня замочили бы в кратчайшие сроки.

Но я не поверил. Хотя очень хотелось.

Наверно, не поверил потому, что мне показалось: обрыв связи с Чудо-юдом, который говорил за меня на языке пушту, - неудача фатальная. А потому надо действовать совсем безоглядно, желательно побыстрее.

Я выдернул ПСМ, укрытый под курткой и броником, как раз в тот момент, когда первый испуг от некоей трансформации, происшедшей со мной, у Ахмада уже прошел и он цапнул рукоять тяжелого автоматического "кольта", сдавленно прошипев:

- Шурави! Шайтан...

Теперь вся его лопотня была для меня сущей ахинеей, и, хотя он произнес не только эти два слова, я, кроме них, ни шиша не понял. И не собирался понимать, потому что сумел сковырнуть предохранитель всего на секунду раньше, чем Ахмад. Некогда, когда моя шкура с начинкой Брауна готовилась к первому путешествию на Хайди, Капитан поучал: "Ребята, всегда, если есть возможность, уходите с направления выстрела влево. Обязательно выиграете пару секунд, если противник держит пистолет правой рукой. Правая рука идет вправо медленнее, чем влево".

Так или иначе, но влепить свою 5,45 в прикрытую только камуфляжем мохнатую грудь Ахмада я успел несколько раньше, чем он смог послать по моему адресу свою 11,43.

- Ы-ых... - Хан хватанул воздух и плавно завалился на бок вместе с "кольтом".

Амбал, стороживший дверь в ближнем предбаннике, с силой толкнул дверь ногой и влетел в дверь, но не успел вскинуть "АКМ". Уж очень быстро я сумел отреагировать и нажать спуск. Аж два раза. Детину отшибло к стене и боком завалило поперек двери. Три метра я перелетел, как снаряд, - за секунду. Ухватился за приклад, выдернул автомат из лап убиенного и вовремя откатился из дверного проема, куда моджахеды из внешнего предбанника (должно быть, не очень соображая, что могут пригробить Ахмад-хана, если бы он был еще жив) без промедления начали шмалять. Туча пуль - эти бараны по полрожка лупанули в две очереди - влетела в дверь. От досок полетели щепки - у "АКМ", если кто не забыл, калибр 7,62, пули довольно крупные. Несколько штук впиявилось в тушу Ахмад-хана, а остальные пошли гулять от сводов и стен. Меня один звук рикошета бросил на пол, но тут следом за очередью караульщики - мать их за ногу - еще и гранату в ханские покои зафинделили. Нет, я бы таких козлов, если не сказать хуже, в охрану не взял!

Мне очень повезло, что гранату кинули торопливо, опасаясь налететь на ответ из комнаты. И очень хорошо, что я еще до этого освободил правую руку, запихнув в карман ПСМ, а автомат еще не успел взять. Иначе времени не хватило бы. Щелк! Это чеку выдернули и рычаг отпустили. Шмяк! Это граната шлепнулась на земляной пол и откатилась к моей морде. Цап! Фр-р! Пошла обратно, падла! Бу-бух!

Осколок или два искорками отметились на потолке, дверь, и без того изрешеченная пулями, слетела с петель и свалилась на труп амбала.

Но самое полезное, что сделала граната, а точнее, воздушная волна взрыва, - во всем подвале посшибало "летучие мыши", висевшие и в обоих предбанниках, и в "приемном зале".

Конечно, то, что лампы разбивались и разлившийся по полу керосин образовал горящие и чадящие лужи, нельзя было бы назвать положительным фактом, но зато изменение освещенности и перемещение света в нижнюю часть комнаты помогло мне увидеть то, чего я раньше не видел. Поскольку света от пылающего на полу керосина заметно прибыло, я увидел у стены, чуть сбоку от трупа Ахмад-хана, металлический предмет. Коробка! Прямоугольный параллелепипед квадратного сечения примерно 25х10х10 сантиметров. Black Box! Правда, коробка была явно не черной, а скорее ржаво-стальной. Но я помнил, что где-то в недрах советских "почтовых ящиков" коробку обварили со всех сторон трехмиллиметровой сталью. Неужели действительно она? А если нет?

Почему нет? Если бы меня хотели надуть, то хан не стал бы прятать ее за спиной, а наверняка выставил бы на видное место. И торговался бы только для вида, не упрямо. Видать, хан все-таки принес ее сюда. То ли потому, что боялся оставить под чужим присмотром, то ли потому, что собирался передать ее посланцу Абу Рустема, если бы тот дал ему нужные гарантии. Наверно, так бы оно и случилось, но технические неполадки все испортили.

Коробка стояла прямо напротив дверного проема, а я - справа от него, прижимаясь к стене. Всего ничего - трех метров не было. Но о том, что бывает с людьми, которые в этом подвале оказываются напротив двери, красноречиво напоминал труп Ахмад-хана, которому в дополнение к моей пульке впороли еще штуки четыре, причем одну очень эффектно - в самый центр лба. Коробка ему, естественно, уже была не нужна, но и мне были не нужны пули. Керосин, растекшийся по полу, мог сильно облегчить подручным хана эту работу.

Я уже подумывал, не попробовать ли подобраться к коробке вдоль стены, двигаясь влево по часовой стрелке, но тут сообразил, что проще будет дотянуться до ближнего левого угла ковра, на котором лежал труп хана, выдернуть ковер из-под жмурика и набросить на пламя. А уж потом в темноте действовать, то есть схватить коробку. Что делать дальше, я не знал, но думать на большее число ходов вперед у меня не было времени.

С ковром все получилось как надо. Держа наготове оружие и стараясь держаться поближе к стене, я, пятясь, переместился от дверного проема, а затем бросился на пол, левой рукой вцепился в угол ковра и сильно дернул на себя. Труп сполз на голый пол, а ковер, скользнув по керосиновой луже, мгновенно сбил пламя. Отсвет другой лужи, которая горела в ближнем предбаннике, бросал световое пятно лишь на метр вперед, не достигая стены, у которой лежала коробка. Вперед! Я метнулся к стене и ухватил левой рукой холодную шероховатую сталь, в которую был заварен Black Box. И тут же откатился назад к двери.

Вовремя! Кто-то затарахтел из автомата, и трассеры, просверкав из дверного проема, врезались в каменную стену и опять запрыгали по комнате, выписывая в полете самые немыслимые светящиеся траектории. Слава Аллаху, ни одна из этих траекторий не завершилась у меня в теле, но одна все-таки стукнула в нагрудник бронежилета, что соответствовало крепкому, но не способному сбить с ног удару кулаком - убойную силу она уже потеряла.

Я держал автомат, доставшийся от амбала, за пистолетную рукоятку, а левой рукой сжимал под мышкой коробку. По логике вещей, душманы должны были кинуть еще несколько гранат, от которых мне явно спасения не будет. Одну перехватить еще можно, но пару - не успеешь ни в жисть, если бросят одновременно. А могли от щедрот и штук пять наметать. Даже если осколком не зацепит, то воздушной волной по стене размажет или как минимум - оглоушит. Возьмут живого, теплого и могут сделать все, что Аллах на душу положит. При такой перспективе лучше, чтобы сразу убило. За своего любимого хана его осиротевшие народные массы могут меня на куски порвать.

Вывернув ствол автомата в проем двери, я отправил туда, гостеприимным хозяевам, несколько коротких очередей. Так, наугад, на кого Бог пошлет. По прикиду, мог попасть, если кто-то собирался бросить гранату в проем. Сам я, конечно, ничего не видел и ничего особо удачного от этой пальбы не ожидал.

Уже убрав руку с автоматом из дверного проема, я услышал визг рикошетов в ближнем предбаннике. Едва они стихнут - ко мне влетят гранаты. Так мне казалось, но вышло по-иному.

- О, алла-а! - жалобно взвыл кто-то после того, как очередное "мя-у-у!" завершилось коротким вязким шмяком. И тут же послышался знакомый металлический щелчок - чья-то рука отпустила спусковой рычаг гранаты. Но граната полетела не ко мне.

Должно быть, тот, кто выл, был рикошетом ранен в руку, державшую гранату с выдернутой чекой, или в другую часть тела. Изучать этот вопрос у меня не было времени. Но то, что за упокой души этого басурманина мне надо свечку ставить, - это точно.

Целый хор голосов заорал в диком испуге. Ровно через четыре секунды его перекрыл сперва один гранатный взрыв, а потом еще несколько. Воздушные волны как бы сдули пламя, и все погрузилось в абсолютный мрак.

Это был шанс! Если бы еще инфракрасное зрение вернулось!

Фиг оно вернулось, поскольку связи с Чудо-юдом не было, и как ее восстановить, я не знал. По голове, как по телефонной трубке, не постучишь больно, опять же все равно ни хрена не выстучишь.

А потому, закинув автомат за спину стволом вниз (так, чтобы можно было быстро подхватить его за цевье и выдернуть вперед через правую подмышку), покрепче зажав в левой подмышке Black Box и выхватив пистолет, я прыгнул в черноту дверного проема.

Никто меня там, в ближнем предбаннике, не тронул. Некому было. Сильно не повезло этим самым муд...жахедам. А мне, наоборот, сильно повезло. Когда они собрались всем колхозом забросать меня гранатами, а я с тоски популял наудачу, одна рикошетина пришлась в кого-то, кто выронил гранату себе под ноги. А у остальных тоже гранаты были на боевом взводе. Небось когда первая упала, кто-то бросился от нее, кто-то попробовал подхватить... Не успели. Их расшвыряло, оглушило, остальные гранаты тоже упали и покрошили своих хозяев. Это не мы такие, это жизнь такая: кому-то везет, кому-то нет. Сколько их там, в предбаннике, повалило - неизвестно, в такой темноте мне не подсчитать, да и некогда было статистикой заниматься. Больше беспокоило, чтобы кто-нибудь живым не остался или хотя бы раненым. А то лупанет тоже наудачу, и мне его удача боком выйдет...

Пару раз поскользнувшись на чем-то мягком и скользком, я все-таки допрыгал до двери, ведущей в дальний предбанник, туда, где я дожидался Латифа, сидя на патронном ящике, и еще надеялся, что все обойдется без стрельбы. Здесь прислушался.

Пальба слышалась не из дальнего далека. По-моему, она даже явно приближалась. Это было странновато. Если кто-то из моих товарищей по несчастью уцелел, то должен был по идее удирать куда подальше от кишлака, а не лезть к черту в пасть. Либо моджахеды очень аккуратно загоняли засветившихся бойцов в капкан, либо они сами, ошалев и потеряв ориентировку, прорывались абы куда...

В дальнем предбаннике было тихо, но какие-то перешептывания были слышны. Понять нельзя было ровным счетом ничего. Тю-тю, мой великолепный пушту!

Но тут в моем мозгу что-то включилось.

- Это Вася, - услышал я немного сонный голос оператора ГВЭП. - Небольшая поломка была. Потом еще поработал в режиме "Л" для подзарядки. Сейчас возобновляю режим "В". Увидишь вокруг себя пламя, двигайся вперед, проскакивай во двор, куда огонь - туда и ты.

- А я не сгорю?

- Не сгоришь, это ж видеоимитация...

Ни хрена себе имитация! Когда впереди, в проходе из ближнего предбанника в дальний и в самом дальнем предбаннике, забушевало нечто вроде газового фонтана и на меня жаром пахнуло, я усомнился было в безопасности этого дела. А уж вопли духов, с диким верещанием бросившихся наутек, были самые натуральные. Тем не менее, я все же переборол себя и кинулся вперед - прямо, можно сказать, в огонь. И сразу понял: да, это точно имитация. Было бы настоящее, так на мне бы одежда вспыхнула. А тут ничего похожего. Адский огонь от меня отодвинулся, я проскочил через дальний предбанник, где уже никого не было, и теперь все пламя было только на лестнице, где лизало пятки удирающим душманам.

Быстрее по земляным ступенькам из подвала! Выскочил! Ну и фейерверк устроил Вася! Стена крутящегося, клокочущего, жаркого пламени катилась вперед, к выходу со двора. Духи - от нее, я - за ней. Сшибая друг друга, бойцы Аллаха выскочили в ворота и понеслись по узкой кривой улочке между двумя дувалами, спасаясь от огненного вала. Я тоже выскочил на эту улочку и чуть было сдуру не помчался следом за басмачами, но тут откуда-то сзади послышался вполне живой голос Болта:

- Колька! Куда попер, блин?! Сюда давай! Я увидел, что он машет мне рукой из пролома всего в двадцати метрах от меня. Естественно, в стороне, противоположной той, в какую покатилось липовое пламя.

- Добыл? - спросил Болт, когда я проскочил в пролом.

- Кое-что есть. - Хвастаться не хотелось, потому что только сейчас мне вдруг опять взбрело в голову, что я, может быть, упер вовсе не ту коробку.

Вопли душманов, убегавших от имитационной картинки, слышались уже далеко. Стрельба тоже стихла. Болт протащил меня через какие-то развалины, потом мы не без мата и кряхтения протиснулись через два пролома подряд, спустились по лесенке на улочку-закоулочку, перескочили пересохшую канаву. Затем по-пластунски проползли в дыру, пробитую в нижней части дувала, и очутились во дворике, заваленном обломками раскуроченного дома.

- Сюда! - Болт указал на дыру в стене.

Из этой дыры торчал ствол ПК с установленным на нем ночным прицелом. У пулемета лежал Валет в четкой уставной позе, которую принимает пулеметчик на стрельбище после команды "Стой!" и перед командой "Разряжай!".

Посреди помещения на треноге стоял ГВЭП, около которого хлопотал Вася, а у пролома в противоположной стене лежал Ваня, тоже при пулемете с ночным прицелом.

- Все, - сказал Васе Болт. - Пришли, вырубай.

- Уже, - проворчал тот. - Нам надо отсюда уходить, и очень быстро. Вертолет этих "конкурентов" в трех километрах отсюда. У них ГВЭП работает в режиме считывания, но пока нас, похоже, не обнаружили. Если засекут - сделают, что хотят. Но засечь могут только в противоположном режиме...

- В смысле? - спросил я, подбирая с полу те части снаряжения, которые оставил ребятам, отправляясь на переговоры. - Что значит на противоположном?

- Если их ГВЭП работает в плюсовом режиме, то может засечь наш, если мы будем работать в минусовом. И наоборот. Я их работу определил раньше. Поэтому и перешел в режим "С".

- Ты уверен, что нас не засекли?

- Уверен. Они барражируют по кругу радиусом в три километра вокруг кишлака, источник поглощения энергии относительно слабый. Если бы они определили наше местоположение, то уже переключились бы на режим наблюдения.

- Долбануть ты их отсюда не можешь?

- Нет. Мощности не хватит.

- А они нас?

Вася пожал плечами и ответил:

- Пока нет.

- Сворачиваемся!

- Куда уходить будем? - спросил Болт.

То же самое я с удовольствием спросил бы у него, но тут у меня вдруг прорезалось в голове: Black Box! Наверняка Чудо-юдо имел в виду, что если мы его достанем, то нам никакие средства транспорта не будут нужны. Но ведь ящик в стальной упаковке, так просто не откупоришь...

- Ножовки нет? - спросил я.

- А во, на кинжале, не подойдет?

Умница, Болт! Взяв у него кинжал, где действительно имелась славная пилка, я вгрызся в стальной "чехол" коробки. Вспомнилось, как я такой же пилкой освобождался от наручников в "Бронированном трупе". Там было похреновее...

- Духи! - скорее сообщил, чем крикнул Ваня и тут же открыл огонь.

- У меня тоже, - спокойно отозвался Валет и тоже начал стрелять. А я только-только одно ребро надпилил.

По нашим руинам стали лупить с самых разных направлений. Воздух заполнился пороховой гарью и пылюкой, пули со свистом тюкали в и без того избитые стены, остатки потолка, мяукая летели в рикошет, сыпали на голову глиняную или цементную крошку...

Вот дурацкое положение! Все четверо, не исключая Васи, принялись строчить во все стороны, а я, забившись в угол, куда поменьше пули залетали, и, максимально прижавшись к полу, взялся допиливать. Конечно, трехмиллиметровая сталь - не броня, к тому же не закаленная, а мягкая - подавалась пилке легко. Но в темноте не так-то легко было делать ровные пропилы и находить эти пропилы, когда пилка из них выскакивала. А тут еще гранаты пошли рваться. Это Болт от души лупасил из подствольника.

Но ведь и эти, с той стороны, могли ответить тем же. И не только.

- Гранатомет! "АГС" тащат! - выкрикнул Вася. - Перевожу в "Д"!

Вспышка! Я, на секунду отвлекшись от своего пролетарского слесарного труда, увидел, как прямо из стены в короткую трубку-тубус, торчащую из ГВЭПа там, где у видеокамер находится объектив, ввинтилась голубоватая спиральная лента, словно бы сотканная из зыбких, явно электрического происхождения нитей.

- Шайтан! Алла! - завизжали десятки голосов. Огонь прекратился, будто его и не было. Зато послышалось нарастающее тарахтение вертолета.

- Засекли! - воскликнул Вася. - Эти, с вертолета!

- Дай! - Болт отпихнул Валета от пулемета, схватил "ПК" и выскочил во двор. Залаяли одна за одной длинные очереди. На стене в моем углу замелькали отсверки трассеров, уносившихся в небо.

- Псих! - заметил Вася, припадая к прибору. - Все равно лучше, чем у парней, не получится... Ваня, помоги!

- Есть! - Ваня четко вскочил, выбрался из-под прикрытия стен и застучал по вертолету из "ПК".

Мое непросвещенное ухо почти сразу услышало, что в трескотню двух наших пулеметов вплелись тяжелые басовитые звуки, долетавшие издалека: Ду-ду-ду-ду!

- "ДШК"! - восторженно заорал Болт, перекрикивая пальбу. - Духи из "ДШК" по вертолету садят! Так его, духари! Мочи!

Кажется, мне уже удалось к этому времени распилить стальную оболочку Black Box'a больше чем до половины и соединить все пропилы с разных граней в одно целое. В это время вертолет с ревом пронесся над нашими головами.

- Гоняйте! Гоняйте его! - завопил Вася. - А то возьмет нас в фокус!

- "Стингер" пошел! - воскликнул Болт. - Сейчас чуханут!

- Тепловые отстрелили, - доложил Ваня, - мимо пройдет.

- Во блин! - озлился Болт. - Как в наши вертушки, так сразу попадали, суки! Коробку давай, Валет!

- Нету больше, - отозвался тот, - обе ленты расстреляли.

- Васька! Достань его!

- Не выйдет, только если на втором заходе.

- Балаганов! - рявкнул Болт. - Ты, биомать, распилил эту фигню или нет?

- Нет еще, - отругнулся я.

- Пилите, Шура, пилите! Хотя на хрен это надо, я не знаю...

Сказать по правде, я тоже не знал, надо это или нет. Самое смешное, что я больше всего боялся: вот распилю эту фигулину, а из нее бриллианты посыплются или какие-нибудь монетки золотые. И тогда все прахом пойдет.

Тут из окна долетела одна голубая вспышка, вторая, третья!

- ГВЭПом бьет! - Вася подскочил к окошку. - Чередует режим "Д" и "О". "ДШК" на горках уничтожает.

- Еще "стингер" пустили... - отозвался со двора Болт. - Неужели и на этот раз ни хрена?

Сверкнула очередная голубая вспышка.

- Вот он, ваш "стингер", - хмыкнул Вася, подключив к своему ГВЭПу какую-то дополнительную хреновину, о которой мне Чудо-юдо не рассказывал, и, сосредоточенно орудуя какой-то рукояткой, пытался чего-то настроить.

- Блин! - У Болта вырвалось еще три-четыре дополнительных матюка. Наизобретали хреновин, головастики!

Должно быть, на него произвело нужное впечатление то, как "джикеи" расправились со "стингером". Я этого, к сожалению, не видел, но догадывался.

К тому же мои усилия наконец-то завершились успехом. Я окончательно пропилил сталь и теперь, помаленьку нажимая лезвием кинжала, стал стаскивать стальную шкуру с черной коробки. Я уже точно знал: там - Black Box. Черная гладкая поверхность, хорошо знакомая мне по снам, от прикосновения острой хорошо закаленной пилки, легко пилившей сталь, ничуть не пострадала. Ни царапины, ни бороздки, ни малейшей отметины. Она, та самая, жуткая коробка!

Я чуток поднажал и снял одну железяку, сдавил сапогами низ, дернул подалась легко! Вот она, коробка, в первозданном виде. Кольца не было. Как там, у Майка Атвуда, ладони на боковины положить надо? Стремно, ох, стремно!

- Второй заход! - заорал Болт. - Ванька, поливай их!

- Неэффективно, - спокойно ответил боец голосом хорошо воспитанного робота. - Цель не поражается этим калибром.

- Дай сюда, "не поражается"! - взревел Болт, проскакивая через помещение к Ване и отбирая у него пулемет.

- В ленте семьдесят два патрона, - доложил Ваня, отдав "ПК".

- Да клал я на это с прибором!..

- Куда ты?! - вскрикнул Вася вслед Болту. - Он тебя одним импульсом...

Но Болта остановить ничто разумное не могло.

- Во чувак! - проворчал Вася. - Побежал куда-то за дувал...

- Ты лучше ГВЭПом работай, комментатор! - заорал я. Мне надо было сосредоточиться, подумать о кольце, а эти козлы базар устроили! Греются боковины или не греются? Да еще и рокот вертолета накатывался неудержимо и неумолимо...

Но тут бешено залаял "ПК". Длинной, непрерывной очередью на все семьдесят два патрона, еще остававшиеся в ленте.

Клекот пулемета не оборвался, когда откуда-то сверху сверкнула вспышка. Но уже не голубоватого, а красного оттенка.

Бу-бух! - что-то гулко грохнуло где-то наверху, и в мерный рокот вертолета сразу ворвались какие-то хрюки.

- Попал! - с удивлением хмыкнул Вася. - Дурдом, ей-Богу!

Black Box нагревался. Если бы я мог как следует сосредоточиться! Но в голову то лезла мысль о том, что вот сейчас нас долбанут ГВЭПом, то начинало вспоминаться, как черные инопланетяне появились... Наконец, чаще всего думалось, что у ящика не хватит энергии, чтобы перебросить нас обратно в Эмираты.

А тут еще подшибленный вертолет начал сверкать голубыми вспышками за окном.

- Добей его, Вася! - заорал Болт, влетая в пролом с пулеметом, запинаясь о волочащуюся ленту и плюхаясь животом на пол. - Он там все в пыль расшибает, место расчищает для посадки!

- Не те векторы... - глубокомысленно произнес Вася. - Только засветимся, и все. Не отвлекай!

- Да он сейчас без всякой засветки нас лупанет!

Интеллектуальность Васи в боевой обстановке, как можно было заметить, заметно упала. Он просто-напросто послал Болта по известному адресу из трех букв, очень громко и профессионально.

- Ну, блин, интеллигенция! - порадовался Болт.

- Заткнись! - заорал Вася. - На нас наводит! Ага! Н-на, падла!

Сверканула вспышка, как от хорошего разряда молнии. Шара-рах! Гром с небес - да и только!

Мне еще несколько секунд казалось, что вот-вот вертолет грохнется нам на головы. Но выглянувший наружу Болт удивленно заорал:

- Хана дроческопу! Накрылся! Начисто! В этот момент его дернуло, швырнуло от пролома и повалило на пол. Лишь через секунду долетел дальний одиночный выстрел.

- Достали... - прохрипел Болт, выдохнув кровавые брызги. И обмяк.

- Помогите ему! - крикнул я Валету и Ване.

Те, до команды с равнодушием глядевшие на Болта, сорвались с места и подскочили к нему. Впрочем, тут же, повозившись, сказали в один голос, как у них это водилось:

- Мертв. Пулевое в сердце, 7,62 из "СВД".

Точно, роботы, а не мальчики... Пронзила поздняя догадка: "Зомби-7"! Если я сам не могу сосредоточиться, то могу приказать им. И выполнят в лучшем виде...

- Валет! - позвал я. - Возьми коробку, положи руки вот так, как я показываю, на противоположные длинные грани сосредоточь внимание на верхней торцевой грани.

- Принято, - коротко ответил тот, взял коробку, положил руки так, как я показал, и направил взгляд на верхнюю грань.

- Теперь представь себе, что на верхней грани возникает кольцо, через которое можно просунуть палец.

- Принято!

В-ви-и-у-у! - мерзейший по тонам визг приближающейся мины засверлил уши, как зуб бормашиной. Бух! Рвануло не так чтобы рядом, но и не совсем далеко.

- Не достать, - опечалился Вася, прикидывая по ГВЭПу, - бьют примерно с дистанции в три километра.

- Интересно, далеко от нас рвануло? - поинтересовался я.

- Мина 82 миллиметра, - доложил Ваня, развязывая рюкзак и доставая целую цинку с патронами. - Выстрел с азимута северо-восток, дистанция - 2800 метров. Разрыв - 75 метров от нашего расположения, азимут - северо-восток, 15 градусов. Недолет.

В-в-и-у-у! Бух! Нашу хибару тряхнуло заметно сильнее, с остатков потолка что-то посыпалось. Валет, даже не обратив внимания на то, что небольшой кусок штукатурки свалился ему на голову, - не знаю, как ему, а мне бы больно было продолжал греть Black Box. В темноте я не мог разобрать, получается у него что-нибудь или нет.

- Точка выстрела та же, разрыв 45 метров от нашего расположения, азимут юго-запад, 12. Перелет, - заявил наш добровольный звукометрист.

- А я наблюдателя засек, - похвастался Вася, - причем в зоне действия ГВЭПа. Перехожу в режим "У"...

- Есть кольцо! - доложил Валет, передавая мне ящик.

Не стоит говорить, как я волновался. Наверно, для Майка Атвуда, который ко всему относился как к сказке, это был бы не столь уж сильный мандраж.

Палец в кольцо... Нет, в "дурацких снах" все было как-то не так. Попроще. Должно быть, память Майка не сохранила мелких деталей, а может, стерла их за прошедшие двадцать восемь лет. Во-первых, он, должно быть, позабыл, что сразу после того, как палец соприкоснулся с кольцом, Black Box начинал слегка вибрировать и отчетливо гудеть. Почти как трансформатор. Во-вторых, палец в кольце ощущал на себе действие каких-то слабых токов, легкое покалывание и покусывание. Наконец, в-третьих, поверхность ящика явно излучала тепло, но не постоянно, а волнами. И я почти тут же сообразил, что частота этих волн настраивается по моему пульсу.

Надо было настроиться, собраться, чтобы дать именно то пожелание, которое надо. А у меня в голове откуда ни возьмись, появилось невиданное количество желаний. Об этом сны из жизни Майка Атвуда не рассказывали. Может быть, он действительно не испытывал этого переизбытка желаний, а может, помнил только то, которое реализовалось.

Как же все-таки сосредоточиться? У малыша Атвуда все проще получалось...

В-ви-ии-у-у! Вой мины был необычно громким, и в какую-то секунду я понял это "наша". Вспышка!

Инстинктивный выбор

Все-таки занятное это дело - переживать наяву то, что уже переживал во сне. Вроде бы точно сознаешь - явь, все материальное, все можно пощупать, все взаправду, даже понимаешь, что если тут убьют, то по-настоящему... Но вдруг вплетается что-то фантастическое, даже фантасмагорическое - и полное ощущение, что сейчас проснешься где-нибудь на койке в клинике Кеведо или в подмосковном чудо-юдовском ЦТМО. А потом тебе растолкуют: мол, на самом деле ни хрена подобного не было, тебе просто ввинтили в мозги виртуальную картинку, вкололи какое-нибудь "Зомби-6" и ты, не вылезая из кроватки, полюбовался на экзотику, пощекотал нервишки...

Несколько раз в своих снах, доставшихся от Майка Атвуда, я переживал "вспышки", сопровождавшие действие черной коробки. Иногда эти "вспышки" выбрасывали меня из сна в явь, где надо было жить своей жизнью, иногда оставляли во сне, где действие развивалось своим чередом. И быстро различить, где сон, а где реальность, удавалось отнюдь не всякий раз. Да и вообще смена обстановки, вызванная работой ящика, происходила настолько быстро, что воспринималась с трудом и требовала некоторого периода осознания. Но нынешний случай был уникален. До этого я переживал либо вспышки, переносившие меня из сна в сон, например, когда Майк Атвуд, помирая после ядерного удара, перескочил в другой поток времени, где оказался живым и здоровехоньким, либо вспышки, переносившие из сна в явь, - например, история с похищением Майка, Тины и Роджерсов инопланетянами и побег Атвуда с "летающей тарелки" с помощью похищенного оттуда черного ящика. Были случаи, когда сон начинался с состояния "после вспышки" - например, возвращение Майка в семью, живущую в другом потоке времени. Но еще ни разу я не переживал переноса из яви в явь. Чужая память и своя - разница огромная.

Первая мысль, посетившая мою башку после того, как закончился микропровал в памяти, была такая: "Почему я не слышал разрыва?" Свист стремительно приближающейся мины еще стоял в ушах. Если она не была инертной, начиненной песком, или не имела взрывателя, я обязательно должен был услышать ее разрыв. А я не услышал. Зато видел вспышку.

Была ли это вспышка следствием работы черного ящика или просто вспышкой от разрыва мины? Неясно. Разрыва я мог не слышать или не помнить по двум причинам: либо меня так глушануло этим самым разрывом, что начисто все отшибло, либо, когда мина разорвалась, меня унесло из этого района земного шара. Попозже меня вдруг пронзил третий, совсем уж неприятный вариант: а что, если вообще меня... того? Когда-то, помнится, в детдоме еще, на вечере, посвященном памяти павших в Великой Отечественной войне, я читал одно стихотворение, где были такие слова: "Я не слышал разрыва, я не видел той вспышки..." Рифмовалось это с чем-то вроде "и ни дна, ни покрышки", кажется. Вспышку-то я видел, а вот разрыва не слышал. Стихотворение я, конечно, уже не помнил, автора забыл и даже название мог перепутать, но вроде бы оно называлось "Я убит подо Ржевом". Ясно, что, хоть оно и писалось от первого лица, самого автора под Ржевом не убили, поэтому он мог и не очень точно представить себе, что происходит, когда человека убивает мина или там снаряд. И опять-таки этот товарищ, воспитанный в условиях доминирующего атеизма, мог как-то обойти вниманием тот гипотетический факт, что после, так сказать, "биологической смерти" естественной материальной основы может быть что-то еще, кроме темноты, тишины и прочего "ни дна, ни покрышки".

Глаза открывать было страшновато, хотя я понимал, что это можно и нужно сделать. Хотя бы для того, чтобы проверить, есть они у меня, эти глаза, или их, допустим, вышибло взрывом мины. Не могу сказать, что обнаружить отсутствие глаз или зрения было бы для меня приятной неожиданностью, но, пожалуй, я куда больше боялся увидеть ими некоторые картинки, которые сложились как-то спонтанно у меня в мозгу. Например, очень неприятно было бы увидеть склонившегося надо мной Васю, который скажет: "Вы только не волнуйтесь, но, по-моему, у вас обе ноги оторваны..." Или Ваню с Валетом, которые четко доложат: "Ваше положение безнадежно. Время доставки в стационар упущено. Исходя из соображений гуманности, приняли решение вас добить". Правда, никакой боли я не чувствовал, но хорошо знал, что это вовсе не показатель невредимости. Майку Атвуду, когда его при ядерном взрыве балкой перешибло, тоже больно не было, хотя у него тогда уже полтела сгорело. Кто-то мне говорил, что при сильном шоке боль не чувствуют. Очень весело, верно?

Но могло быть и похуже. Например, мои вполне уцелевшие и здоровые глаза могли увидеть живописную щербатую рожу Латифа и услышать веселенькое: "Привет! Как дела, командор? Сичас немножко кишка пускать будем!" Вдвойне обиднее, если тебя, целого и невредимого, сцапают бойцы покойного Ахмада (теперь у них небось уже Хамид в роли начальника утвердился) и начнут эту твою целость-невредимость нарушать. Восток - дело тонкое, но обычаи там ой какие суровые!

Впрочем, это все были вещи вполне реальные. К ним я при всей своей тьфу-тьфу! - везучести в общем и целом был готов морально. То есть знал, что с возможностью поиметь такие неприятности мне при моем образе жизни надо считаться всерьез. Но было и такое, что вызывало страх самой непознанностью.

Хрен знает, а вдруг перед глазами возникнет черный инопланетянин трехметрового роста или какой-нибудь "зеленый еж" с иголками-молниями? И скажет, к примеру, с легкой укоризной:

"А-а! Это ты, сукин сын, нашу коробку упер? Куда ты лезешь, лох, гуманоид, блин, недоразвитый? А ну, пошли на тарелку, поговорим, разберемся!" Смешно? А вот ни хрена смешного!..

Но самое страшное - это все-таки если я уже... ТАМ, КУДА ПРИДУТ ВСЕ. То есть там, откуда еще никто, по данным японской разведки, не возвращался. И соответственно, никто не мог рассказать, что именно и в какой последовательности там происходит. Как проводится селекция, подбор и расстановка кадров? Какие бывают меры поощрения и взыскания, как выглядят места расквартирования, допустим, или там заключения? Да и насчет внешнего облика тамошнего постоянного состава, прямо скажем, мнения разные...

В последние годы я насчет этого дела много думал и сомневался. Хотя в обществе, согласно сведениям средств массовой информации, вроде бы росло и ширилось духовное возрождение, практические дела заметной части этого общества были такие, будто они свято верили в то, что религия есть опиум для народа. Еще одна и тоже не самая малая часть общества считала, что, возможно, Бог и есть, а возможно, и нет, но, с точки зрения профилактики, лучше, совершив грешок, покаяться. По аналогии с тем случаем, когда трахнув какую-нибудь проститутку без индивидуальных средств защиты, спокойнее добежать до ночного кожвенпрофилактория и прививочку сделать. Сам, помнится, спихнув в кочегарку очередного гуманоида, иной раз шел во храм и ставил свечечку за упокой, прося Господа не вламывать мне, когда придет час, на всю катушку. Уж очень неприятно было видеть, как живой человек корчится на доске, прикрученный проволокой, как у него волосы сгорают и глаза лопаются... И невольно вспоминалось о том, какие меры применяют к нехорошим людям по приговору Божьего суда. Вечное прожаривание в адском пламени как-то не вдохновляло.

Грешен, но именно сейчас, пока я еще не открыл глаз, мне очень хотелось, чтобы религия все-таки оставалась опиумом, и больше ничем конкретным. И одновременно ужас как страшно было бы убедиться в обратном.

И все-таки надо было открывать глаза. Поднапрягшись, я это сделал.

Первая картинка ничего хорошего не предвещала. Похоже, что я все еще находился в руинах глинобитного домишки.

Интерьер, если такое слово можно употребить, поменялся не сильно. Разве что пролом в противоположной от меня стене расширился, а на земляном полу прибавилось глиняно-каменных обломков. Ваня и Валет сидели на этом полу в позе лотоса и не то занимались медитацией, не то отходили от контузии. Но в том, что они были живы, я был уверен. В том, что с Болтом все наоборот, тоже. Он лежал на том же месте, где его оставили Валет и Ваня, абсолютно не изменив позы.

Гораздо неприятнее было увидеть, что ГВЭП валяется на боку исковерканный и смятый. В него явно пришлось несколько осколков, которые пришлись и по штативу-треноге, и по самому аппарату. Возможно, один или два из этих осколков могли бы достать и меня, потому что летели они, должно быть, со стороны увеличившегося от близкого разрыва мины пролома в стене.

Еще один осколок, и немаленький, как мне кажется, не попал в меня по другой причине. Он достался оператору ГВЭПа в левое бедро, и Вася, серый от пыли и потери крови, без особого успеха пытался пережать сосуды закруткой.

- Ваня, помоги ему! - рявкнул я. - Чего сидишь, япона мать!

Ваня тут же сорвался с места, а Валет остался сидеть. Его команда не касалась, он и ухом не повел. Точно, "зомби"!

- Коля! - пробормотал раненый, и я даже не в первую секунду понял, что это он ко мне обращается, но потом вспомнил, что Чудо-юдо меня всей команде представил именно Колей. - Коля, они сейчас подойдут... Духи... Взорви ГВЭП! Нельзя, чтобы он им попал!

ГВЭП меня не больно беспокоил. Он был в таком состоянии, что его и сам Вася не сумел бы отремонтировать, не то что малограмотные душманы. А вот Black Box, естественно, целый и невредимый, стоял рядом со мной. Правда, опять без кольца. Снова убралось куда-то. Наверно, лимит энергии перебрали. Но он, если верить умненькому Майку Атвуду, набирает ее сам по себе не хуже ГВЭПа. И может, возобновив потенциал, стать очень опасным. Пользоваться им любой дурак сможет. Вот если эта штука достанется духам, тогда хреново будет...

- Валет! - Буддийски-нирваническая рожа зомбированного бойца выводила меня из себя. - Хрена сидишь! Глянь обстановку!

Валет встрепенулся, быстро раскрыл "ПП-90", подскочил к окну, молниеносно глянул и тут же доложил:

- Появление противника маловероятно. Мы на территории ОАЭ.

- Не понял... - пробормотал я.

- Объединных Арабских Эмиратов, - четко пояснил юный "зомби".

Нет, я знал, что ОАЭ именно так расшифровывается. Но насчет того, чтобы поверить, будто эта руина со всем содержимым тереместилась в пространстве на тысячу километров с гаком или чуть-чуть поменьше, - поверить не мог. Во всяком случае, вот так, прямо сразу и с ходу.

- С чего ты такие выводы сделал, братан? - спросил я сурово.

- Изменения в ландшафте, рельефе, растительности, температуре воздуха, высоте над уровнем моря! - отрапортовал Валет. - Наше расположение оцеплено людьми, не похожими на духов. Один из них - старший начальник, который представлял вам нашу группу.

- Когда ты только все разглядеть успел? - искренне изумился я, хотя, в общем-то, знал, что "зомби" не врут, если им это не приказывают. - Там же ночь, ни черта не видно... Да и смотрел ты совсем мало.

- 2,567 секунды, - не моргнув глазом уточнил Валет. - Глаза работают в инфракрасной части спектра.

Другой бы, неграмотный, на моем месте подумал, что пацан издевается. А я уже четко знал: не врет.

- Внимание! - Наконец-то прозвучал у меня в мозгу знакомый голос. Объявляю порядок выхода из здания. Все окна, двери и проломы взяты на прицел снайперами с ночной оптикой. При малейшем нарушении условий выхода огонь на поражение будет открыт без предупреждения. Выходить только через пролом, освещенный прожектором. Огнестрельное и холодное оружие, боеприпасы, средства связи и личные вещи оставить на месте. Куртки, ремни, бронежилеты и обувь снять. Карманы брюк вывернуть. Первым выходит Ваня с черным ящиком. Ящик он должен держать на ладонях вытянутых вперед рук. Вторым выходит Валет с ГВЭПом. ГВЭП держать за штатив, горизонтально перед грудью. Третьим выходит Болт, четвертым - Вася, пятым - Коля. При отказе выходить в этом порядке дом будет уничтожен ГВЭПом. Вопросы есть?

- Есть, - сказал я для верности вслух. - Ты что, офигел, батя, если не сказать хуже? В войнушку охота поиграть? Так съездил бы сам к духам, размялся!

- Выполняй как сказано, - сурово сказал Чудо-юдо. - Я не знаю точно, с кем говорю.

Тут до меня дошло, что он имеет все основания сомневаться. Конечно, если имитационную картинку, созданную ГВЭПом, он может распознать с помощью своего ГВЭПа, то Black Box может изобразить такую штуку, которая будет ему не по зубам. Правда, если бы зловредный обладатель черного ящика хотел, то мог бы давно истребить Чудо-юдо со всеми присными, и его ни снайперы не напугали бы, ни даже ГВЭПы. Но, возможно, у его обладателя не было на это нужного количества энергии, и злодей решился войти сперва в доверие к Чудо-юду, замаскировавшись под родного сынка... Может, я уж очень наивно все представлял, но иной логики в действиях папаши не находил.

В общем, понять строгость Чудо-юда я мог, но выполнить все условия никоим образом.

- Не могу я выходить, как ты приказываешь. Болт убит, Вася ранен в ногу. ГВЭП до того искорежен, что не поймешь, где штатив, где тубус.

- Тем не менее порядок выхода Вани и Валета будет такой же. Освещаю пролом прожектором, и если через минуту Валет не выйдет с черным ящиком и одетый так, как я приказал, ваша хибара будет уничтожена.

- Валет, - раздраженный папашиным упрямством, проворчал я, - куртку, ремни, бронежилеты, ботинки снять, карманы штанов вывернуть!

- Есть! - ответил тот и секунд за пятнадцать привел себя в тот товарный вид, которого требовал Чудо-юдо.

- Взять черный ящик на ладони торцами в бок, вытянуть руки и выйти в освещенный прожектором пролом! - Приказ звучал совершенно в духе этих юных "зомби".

- Есть! - торжественно ответил Валет.

Почти одновременно я услышал спокойный доклад Вани:

- На ногу раненого наложены жгут и повязка. Необходимо поместить его в госпиталь и сделать переливание крови.

- Спасибо, доктор! - не без иронии поблагодарил я. - А теперь продублировать действия Валета, только вместо черного ящика взять ГВЭП! Дождаться, пока Валет дойдет до прожектора, и после команды следовать тем же маршрутом.

- Есть! - ответил Ваня и тут же принялся раздеваться. Прожектор осветил дыру в стене, через которую ему надо было выходить, и парень потопал по световой дорожке вперед. Стараясь на всякий случай надолго не показываться в проломе, я все-таки попробовал поглядеть, что же там, вокруг нас. Далеко приглядываться было трудно, мешал мощный дуговой прожектор - киносъемочный юпитер. Да и вообще ситуация оказалась очень похожей на киношную. Наши руины вместе с полуметровой толщины слоем грунта, обрывавшимся в метре от стен, стояли на бетонированной вертолетной площадке во дворце Абу Рустема, то есть Кубика-Рубика. А вокруг нее, прячась за окружавшими площадку деревьями и кустами, сидели вооруженные охранники шейха.

Двигаясь точно по полосе света, Валет в конце концов дошел до прожектора, и я услышал на сей раз голосовую команду Чудо-юда:

- Ваня с ГВЭПом - вперед, марш!

Все повторилось с точностью до деталей. По-моему, убедившись, что Black Box у него в руках, а Васин ГВЭП раскурочен до неузнаваемости, Чудо-юдо успокоился.

- Можешь взять Васю на плечи и вынести. - Команда опять шла через мозг. И можешь идти как есть, ничего не снимая.

- Ну, чего? - спросил я Васю. - Совсем идти не можешь?

- Нет, - прошептал он, - не могу.

- За шею удержишься?

- Попробую...

Оказалось, однако, что он и так не может. Пришлось взвалить его на плечи а это все-таки семьдесят кило точно было - и пронести метров двадцать, при свете прожектора, не только слепящем глаза, но и немного жгущем лицо. Васю у меня приняли санитары, положили на носилки и понесли куда-то. Ко мне подошел Чудо-юдо, мрачноватый, будто все еще не верящий в то, что у нас все вроде бы получилось. Пусть и не без потерь, но получилось.

- Неужели ты действительно ЭТО привез? - спросил он как-то странно, с не характерной для него несобранностью.

- Раз привез, значит - ЭТО, - пробормотал я, ощущая, что язык еле-еле слушается.

- До сих пор не могу поверить... - Голос у отца дрожал. - Я, понимаешь, даже после просмотра твоих снов не верил, что такое существует. И теперь, если бы не увидел, как вы из вспышки появились, не поверил бы... Если бы еще "джикеи" мне связь не отрубили, может быть, легче сумел бы привыкнуть. Но так, автономно, не думал, что вы сумеете. Прости.

Он бормотал до ужаса не по-своему, не по-чудо-юдовски. Будь я не такой усталый и такой же подозрительный, как он сам, подумал бы тоже, что его подменили или какую-нибудь имитацию мне в мозги гонят.

- Болта прибери, - сказал я, чувствуя, что меня, пожалуй, тоже надо будет на руки брать.

- Приберем, - кивнул отец, - все приберем.

- Не слишком много народу на все это смотрит? - поинтересовался я, опираясь рукой о какое-то дерево на газоне за краем площадки.

- Нет, - ответил Чудо-юдо, - это не страшно. Сейчас включим ГВЭП, и вся память у ребят сотрется. Будут думать, что спали и даже во сне этого не видели.

- Ну и слава Богу! - У меня уже ноги подкашивались.

- Э-э. - Отец засек изменения в моем самочувствии. - Садись! Ты не ранен?

- Нет, кажется, хотя контузить могло... - ответил я, присаживаясь на какой-то складной стульчик, который мне пододвинули.

- Что там было?

- Можно потом?

- Можно. Но насчет контузии - лучше сразу.

- Мина разорвалась где-то близко. - Слова выдавливались из меня еле-еле. Ваську ранило, ГВЭП разбило. А я держался за кольцо черного ящика. Вспышка - и все. Здесь.

- Инстинктивно сделал выбор в момент острой угрозы... - не очень понятно для меня проговорил Сергей Сергеевич. - Слава Богу, что все так кончилось...

Вот тут-то от сознания, что эта сумасшедшая экспедиция завершилась, я и вырубился. Нервы сказали: стоп, нашему хозяину отдохнуть надо!

Обещанного три года ждут

Как меня перетаскивали с вертолетной площадки и каким образом я, в конце концов, оказался в той самой койке, откуда, в общем-то, и началась авантюра с черным ящиком, не помню. Мной, наверно, в течение остатка этой ночи, а также примерно до полудня можно было массу полезных дел переделать. Например, гвозди забивать или даже сваи, под колеса вместо досок подкладывать, на худой конец грецкие орехи колоть. Ни черта не почуял бы!

Меня никто не будил. Сам проснулся - от голода. И еще от желания сполоснуться где-нибудь, потому что дрых я на пустом тюфяке и подушке без наволочки, в том самом изгвазданном обмундировании и даже в кроссовках.

В голове вроде бы все устаканилось. По-моему, никакого сотрясения и контузии при взрыве мины я не получил. Голова не кружилась, меня не тошнило. Поэтому главным, если так можно выразиться, "недомоганием" было желание пожрать. Волчье...

Неожиданно я вспомнил о Хавронье. Конечно, пока шкура находилась под непрерывной угрозой, вспоминать о том, что у тебя есть кое-какие неполадки в семейной жизни, было неуместно. Но о том, что Чудо-юдо собирался отдать Хрюшку Куракину, я не забыл. Может, пугал просто? Больно много знает это ученое парнокопытное. Как-никак, за исключением последних двух лет, была его правой рукой во всех его научных занятиях. Даже если учесть, что за те два года, что ЦТМО обходился без услуг мадам Е. Бариновой, он мог значительно продвинуться вперед, передавать ее вновь на французскую фирму было опасно. "Принс адорабль", может, и послабее "G & К", но тоже способен доставить хлопот в этом мире. Или, может быть, Чудо-юдо какой-то альянс затевает? На базе фонда О'Брайенов, например. Теперь, когда Black Box уже в его могучих лапах, когда у него и перстни Аль-Мохадов, и все секреты "Зомби-7", он может и великодушие проявить. Предложить товарищам не маяться дурью и не ставить свою жизнь под угрозу, а тихо и мирно признать главенство Сергея Сергеевича - негласного покамест, но вполне реального властелина мира, Пантократора, Вседержителя и прочая, прочая, прочая. Потому что теперь ему, Отцу родному, достаточно будет свой августейший пальчик засунуть в колечко и сказать: "Быть по сему!" или "А по сему - не быть!" - И НИКТО на этой планете даже пикнуть не успеет, как уже все "будет по сему" или наоборот - по выбору Чудо-юда.

А сын такого начальника, естественно, сам себе не хозяин. Он, так сказать, наследный принц, надежда престола. Конечно, с кем спать, ему особо не регламентируют, но вот с кем в браке состоять - извините! Тут уж Befehl ist Befehl14. Приказано сдать на склад бывшую в употреблении гражданку Чебакову и получить вместо нее тоже бывшую в употреблении гражданку Кармелюк-Мэллори-О'Брайен - надо не рассуждать, а выполнять. Иначе очень худо может быть. Превратила же Тина Уильяме злую Клару Роджерс в собаку? Превратила. Конечно, это Майк Атвуд мог придумать, а потом сам в это поверить. Но ведь действительно ящик чудеса творит. Если бы не было переноса из Афгана сюда, я бы уже часов пять был покойником или сидел в зиндоне, наблюдая небо в крупную клетку. Стало быть, то, что я знал о черном ящике из снов, было правдой. Со всеми вытекающими последствиями. А то, что Чудо-юдо не привык свои глобальные планы менять по лирическим соображениям или многочисленным просьбам трудящихся, я знал хорошо. Сказал: "Женю!" - значит, женит. На миллиардах О'Брайенов, которые сосредоточены, по выражению Ленки, "под юбкой" у Танечки-Кармелы-Вик.

Но все-таки Хрюшку было жалко. Уж очень это было симпатичное, хотя иногда и очень вредное, свое домашнее животное. Опять-таки Колька и Катька ее очень любили и вряд ли захотят другую мамку признавать, тем более что Танечка, по моему скромному разумению, особой любви к детишкам вообще не выражала. Правда, должно быть, они за два года привыкли к Зинуле, но у той свои такие же есть. Впрочем, если вспомнить, как Марселины черномазики на меня насели, хотя я на ихнего папу очень мало походил, то можно представить себе, что Чудо-юдо этот вопрос может запросто утрясти. С помощью ГВЭПа, с помощью Black Вох'а, еще как-нибудь, но утрясет. И будут наши с Хрюшкой детишки обожать чужую тетю. Которая, кстати сказать, не раз и не два меня на мушке держала. И вообще, ни одного ребенка не родив, очень много народу отправила на тот свет.

Конечно, может быть, у Чудо-юда она временный кадр. Вступит во владение денежками, составит нужное завещание в пользу законного супруга, а потом преставится от чего-нибудь скоротечного. И Чудо-юдо, от щедрот своих царских, вернет мне мою Хрюшечку для дальнейшего прохождения службы. Только когда, простите за нескромность? Через год, через месяц? А может, лет через десять?

Я вообще-то человек покладистый. С очень разными бабами имел дело, начиная от простодушнейшей Марьяшки и кончая суперзлодейкой Соледад, если выстроить этот длинный ряд по степени возрастания пакостности. Конечно, с Танечкой мне будет не очень по себе, поскольку по этой градации она на втором месте, рядышком с Соледад стоит. Она ведь небось хорошо знает, зараза, что в семействе Бариновых ее миллиарды нужны, а не ее рябая мордашка. И потому очень даже может предпринять все от нее зависящее, чтоб эти миллиарды так просто не отдать и заодно продлить свою собственную жизнь. Поэтому очень это стремно, вступать в такой брак. Хотя, конечно, Чудо-юду виднее. К тому же, размышляя над всеми этими проблемами, я как-то уж очень традиционно мыслил. С трудом все-таки привыкаешь к тому, что существуют на свете такие приборы, как ГВЭП или Black Box. А для них все эти проблемы - семечки.

Это навело на следующую, вполне логичную мысль: раз семечки, так почему надо Хрюшку отдавать? Что, нельзя с помощью ящика разобраться с французами? Да с ним, ежели что, можно и Америку в Атлантиду превратить! Энергии, конечно, может не хватить, черт его знает, но в принципе - можно. Да и иные, обычные средства воздействия имеются. Грохнуть, например, того же князя. Или, ежели почему-то его жалко, шантажировать. Наверняка ведь Куракина и его подручных на каких-нибудь ихних французских статьях нетрудно подцепить, а взамен предложить отказаться от Хрюшки...

Поэтому я отчего-то поверил в то, что мои семейные дела будут утрясены без особых нервотрепов.

Именно в этом относительно радужном состоянии меня и застал Чудо-юдо, явившийся проведать родимого сыночка в сопровождении Кубика-Рубика и бородатого парня в белом халате, судя по всему, арабской национальности.

- Очухался? - весело прогудел Чудо-юдо. - Раздевайся, проведем медосмотр. А то мы вчера только внешне поглядели, вроде без лишних дырок приехал - и ладно. Сулейман около тебя всю ночь просидел, не смыкая глаз.

Арабский доктор кивнул и сказал по-русски почти без акцента:

- Сильное переутомление, ничего больше. Нервный стресс. Сейчас еще глядеть будем.

Доктор послушал, постукал, заставил посмотреть на молоточек, поглядел в глаза, проделал еще несколько самых обычных лекарских действий, не выходящих за пределы тех, что бывают, допустим, на призывных комиссиях, и сказал:

- Все нормально.

- Молодец, - похвалил Чудо-юдо, наблюдавший за этим медосмотром снисходительным взглядом профессора, принимающего зачет у субординатора. Иди, отдохни, Сулейманчик! Надеюсь, что милостивый шейх тебя не забудет.

Выпускник советского вуза скромно удалился. Кубик, ухмыльнувшись, сказал:

- Сколько ему выписать, Сергей Сергеевич?

- В пределах своих полномочий, естественно. Мы же договорились: все, что менее десяти тысяч баксов, можешь со мной не согласовывать. Я думаю, что полтыщи ему будет достаточно.

- Как скажете. Когда кандидат меднаук за сиделку работает, это многовато, по-моему.

- Ладно, не прижимайся. У тебя бухарских евреев в роду не было?

- Не, только крымские татары, - оскалился Кубик.

- Ну и славно. Значит, вот что, Курбанчик, распорядись, чтобы нашему труженику устроили хорошую помывку, а то от него на три версты душманским духом веет. Стрижку, бритье, массаж. Обеспечь ему одежку приличного человека, ну и, конечно, покорми. Нормально, чтобы он силы восстановил. Насчет организации отлета ты знаешь. Действуй!

Шейх побежал шестерить, а мы с Чудо-юдом остались тет-а-тет.

- Соскучился по России? - спросил папаша. - Ностальгия не мучит?

Вопрос был, конечно, интересный. Если, допустим, речь шла о лирике, то есть, о березках в золотом осеннем уборе, о морозце, снеге, которых еще ждать и ждать, или там о кремлевских куполах, то, пожалуй, немного соскучился. Если же иметь в виду всякие разборки, кочегарки, дожди, слякоть и вонищу, то не очень. Конечно, ребятишек неплохо было бы посмотреть, за пару лет они уже небось подросли прилично... Но как подумаешь, что опять будешь поглядывать на телеэкран, откуда тебе начнут вещать про всякие интриги и заварушки, а потом прикидывать, как оно отрыгнется на твоей личной безопасности и служебной деятельности, так вся эта ностальгия куда-то отпрыгивала и пряталась с ушами. Или, допустим, поразмышляешь, что придется там, в первопрестольной, повинуясь чудо-юдиным распоряжениям, дружески беседовать с разными монстрами, которых через мясорубку провернуть-то мало, так очень захочется оказаться на каком-нибудь тихоньком карибском островишке, куда даже гидропланы не летают.

В общем, ответил я не очень конкретно:

- Да как тебе сказать...

- Понятно, - ухмыльнулся Чудо-юдо. - Неохота, стало быть?

- Конечно, - осмелел я, - ты небось уже забыл, что в 1994 году нас с Хрюшкой в отпуск отправлял? Здоровье поправлять, нервы успокаивать, в море купаться и фрукту кушать... А что на самом деле вышло? Месяц по лондонским архивам, не отлипая от компьютеров, потом десять дней на Хайди с перестрелками и подземельями и всякими иными кошмарами, два года с хвостиком в коме и еще чуток всякого сумасшествия.

- Зато какая интересная жизнь! - хмыкнул Чудо-юдо. - Романтика!

- Да манал я эту романтику! У меня перед глазками Ахмад-хан еще маячит. И его людишки, знаешь ли, тоже такие, что для "ужастиков" вполне подходят.

- Очень тебя понимаю. Потому, кстати, и спрашивал насчет ностальгии. Раз ты еще не отдохнул как следует и в Москву тебя не тянет - прекрасно.

Я аж крякнул: куда еще? На Хайди опять, с Доминго Косым пообщаться? Или в Оклахому, под бочок к Марселе и Сарториусу? Ё-мое! Чего опять занадобилось? Вслух, конечно, я ничего не сказал, но Чудо-юдо, по своему обычаю, все и так прочитал, прямо с мозгов, как с листа.

- Не мандражируй, юноша. Ты, извиняюсь, не забыл, что у тебя законная жена есть?

- Это смотря какая, - проворчал я. - У меня их штуки четыре наберется, если не больше, и все, блин, законные. А самую настоящую законную ты уже, видишь ли, развел...

- Законная жена, Дон-Жуан ты наш недоделанный, у тебя, как и положено советскому человеку, всего одна. Правда, иностранная гражданка, бывшая мисс Виктория Мэллори. Помнишь такую?

- Рад бы забыть, да хрен получится.

- Приятно слышать. Про приданое этой дамы тоже, наверное, помнишь?

- Так, кое-что слыхивал, - съехидничал я внаглую.

- Ну и прекрасно. Вот и поедешь со своей молодухой в свадебное путешествие...

- На Антилы? - спросил я с явным подозрением.

- С какой стати? - улыбнулся Чудо-юдо. - Тебе они небось надоели за два года. В Европу поедешь, в тихую уютную Швейцарию. Слышал о такой?

- Ага. Там сплошные швейцары живут. Или Швейцеры. Может, даже Швейки.

- Ты сам-то под Швейка не очень коси. Дело ведь серьезное.

- То-то и оно. Хорошо, хоть не стал мне байки рассказывать, какие там красоты, горы, глетчеры, снежные трассы. Женевское озеро... Штирлиц поднял глаза с мостовой. Это были глаза профессора Плейшнера.

- Ничего, ничего, съездишь. Конечно, иногда придется и осторожность проявить, но в целом - никаких особо бурных событий не предвижу. Побываете в одном небольшом банке, заявите о своих правах на наследство, проведете кой-какие чисто канцелярские операции, а потом хоть в горы езжайте, хоть сыром объедайтесь. Не побеспокою - бородой клянусь!

- Слушай, бать, объясни ты мне, молодому дураку, на хрена это теперь нужно? Я ведь тебе черный ящик привез. Тебе теперь, как Аладдину с волшебной лампой, жить можно. Потер кольцо, загадал желание - и не фига делать...

Чудо-юдо раскатисто расхохотался. И так, как, наверно, надо было делать в детстве, потрепал меня по волосам.

- Ох, Димка, Димка! Клоун ты, ей-Богу! Волшебная лампа Аладдина...

- А что, нет, что ли?

- Маленько посложнее. Да, штучка нам досталась с большими возможностями, нечего сказать. Кажется, можно действовать по принципу "р-раз - и в дамки!". Но только иногда, даже заполучив себе такой инструмент, надо думать. Соображать то есть. Во-первых, достаточно четко выяснить хотя бы то, отчего у него кольцо вылезает и в каких случаях убирается. Во-вторых, изучить, хотя бы в общих чертах, каким образом эта штука энергию восполняет, как ее расходует, за какое время восполняет. Все это нужно только для того, чтобы им можно было, особо не вникая в устройство, пользоваться с достаточной уверенностью. Помнишь небось, как Майк Атвуд со своим папой погорел? Подвел их ящичек в самый нужный момент. Так что, прежде чем пустить в дело то, что ты раздобыл, надо очень хорошо потрудиться. А это, возможно, не одного года работа. Тем более что я в этом деле не специалист, и мне сейчас придется, не привлекая особого внимания, потихоньку собирать под свое крылышко ребятишек, кто еще жив, из той славной когорты, которая с этим ящиком когда-то работала. Искать, в каких глухих сейфах их отчеты захоронены. Думаешь, все это просто? И думаешь, на это никто внимания не обратит? Нет, брат, я пока еще только человек. Мне еще надо этот ящичек отсюда вывезти, желательно без потерь в живой силе и технике. Да и на Руси, если ушами хлопать, можно не только ящичек, но и башку отдать за бесплатно.

- Может, тебе и вовсе не возить ее отсюда?

- Посмотрим, это пока успеется.

- Ладно. Все это мне уже по фигу. С Ленкой можно увидеться?

- Нет. Она уже улетела. Еще вчера ночью.

- До того, как я к Ахмаду отправился?

- После.

- И прощаться не просилась?

- Нет. Она про твой отлет ничего не знала.

- Ох, батя!..

- Не злись, - примирительно произнес Чудо-юдо. - Сам понимаешь, что ничего я ей сказать не мог. К тому же, если на то пошло, особой необходимости в вашем прощании не было.

Эта фраза у него получилась как-то особенно загадочно. Я навострил уши и поглядел отцу в глаза. Но, конечно, фиг чего услышал и увидел. Это он умел чужие мысли читать, а до своих добираться никому не позволял.

- Слушай, - спросил я, - а эти пацанята, что со мной летали, Ваня и Валет, они что, зомбированы?

- Заметно? - усмехнулся Чудо-юдо. - Да, этим ребятам мы кое-что вкололи. Возможно, из таких солдат будут состоять армии будущего. Я вообще-то еще этой весной хотел большой эксперимент поставить, но не повезло. Обстановка изменилась. И вообще многое испортилось. Сесар погиб, установку нашу уничтожили. Но этой зимой, в крайнем случае будущей весной, попробуем еще раз. Установку наладим по новой. Данные у нас теперь есть.

- Ты действительно надумал "миром володеть"? - спросил я полушутя-полусерьезно.

- Не то чтобы совсем конкретно, - усмехнулся Чудо-юдо, - но кое-какие шаги в этом направлении делаем.

- А мне еще тогда, два года назад, казалось, будто у тебя все на мази.

- Знаешь, тогда мне тоже так казалось. Но мы, видишь ли, тогда еще знали о "Зомби-7" маловато. Да, сделал Рейнальдо Мендес препарат, разработал технологию - хреноватую, скажем прямо, - имел в голове неплохие наметки по восьмой модификации...

- Это что, "Зомби-8", что ли?

- Да, - кивнул отец, - именно так. В общем, Мендес был человек гениальный, это точно. Прорвался еще в конце семидесятых туда, куда рановато было лазить. И Рохас тоже намного раньше времени полез в мозг с микросхемами и прочим. Хотя человек был дрянной и подлый. Ни мы, ни штатники тогда еще не готовы были. И наверно, хорошо, что все эти дела в дрянной и нищей банановой республике раскопали, а не в сверхдержавах. Это же оружие, сам понял, какое.

- Куда там!..

- Так что заслуги товарищей Мендеса и Рохаса несомненные. Но, возвращаясь к вопросу о препаратах, надо заметить, что они изучались очень поспешно. Прежде всего потому, что Хорхе дель Браво интересовался только практическими результатами, а именно он имел право подгонять своих ученых. В конце концов, оба погибли, Хорхе тоже, а сведения о препаратах растащили и растеряли. Мы после твоих успехов 1994 года заполучили немного готового препарата и Сесара Мендеса с небрежно записанными и наспех расшифрованными сведениями по технологиям "Зомби-7" и "Зомби-8". Наверно, если бы ты не увез Ленку, нам бы проще было. Зинуля за сестрицей хвосты подчищала. Ну а потом еще немало работы было. В общем, мы сумели и "Зомби-7" получить, и "Зомби-8". Даже сделали свой аналог на синтетической основе - "препарат 331".

- Что значит - на синтетической?

- Ну "Зомби-8" мы изготовляем из травки "зомби", которую наш старый друг Даниэль Перальта выращивает в родной Колумбии и на Хайди, а "331-й" делаем из продуктов переработки отечественной древесины и нефтехимического синтеза. На всякий случай, сам понимаешь. У Перальты может головокружение от успехов начаться, если он подумает, будто без его травы нам никуда.

- А какая разница между "Зомби-7" и "Зомби-8"?

- Подробно объяснять долго, но могу сказать принципиальное: седьмая модификация при полном курсе из семи инъекций дает эффект пожизненный, восьмая - при восьми инъекциях генетически закрепленный.

- Ежели какая-то дура родит от вашего "клиента", то это будет такой же болван, как его папаня?

- Грубо, но это почти так. Лучше, если и мама, и папа получат по восемь уколов.

- А Валету и Ваньке вы что вкололи?

- Это тебя волновать не должно, - осклабился Чудо-юдо. - Они у тебя хорошо работали?

- Понимаешь, все время было ощущение, что это механизмы. Не задают вопросов, не говорят лишнего, исполняют все без разговоров... Не люди, одним словом.

- А как тебе Болт?

- О покойниках говорю только хорошее...

- Правильно, я и без тебя знаю, что он был парень не подарок. Но вот скажи, если бы тебе надо было опять лететь куда-то туда, тебе в команде хотелось бы иметь таких ребят, как Болт, или таких, как Ваня с Валетом?

- Черт его знает. По-моему, нужны и такие, и другие. Люди вообще должны быть разными.

- Правильно. Одни должны командовать, а другие - подчиняться. Но не в этом дело. Уколы получали все трое. И вот результат.

- Болту тоже вкалывали какой-то "Зомби"?

- Да, "семерку". "Родную", сделанную точно по технологии Мендеса из настоящей травки. Но ни хрена не вышло. А знаешь почему?

- Нет.

- Потому что Болт после двух лет Афгана и тяжелого ранения стал наркоманом. Кололся и морфием, и всякими самопальными вытяжками. Хрен знает что на себе попробовал. А потом, когда почуял, что доходит, обратился по объявлению в один из наших филиалов. У нас, знаешь ли, в последние годы появились пункты кодирования от всякой дури. Так вот его наши закодировали. Сами! То есть знали и как обратно раскодировать. Потом, после того как наши присмотрелись к нему, решили взять его в Центр. Под предлогом продолжения курса лечения и ускоренного обучения. Комплексная реабилитация, так сказать. И решили сделать его спецсубъектом. Так вот, выяснилось, что "Зомби-7" не действует на него вообще. Организм не усваивает, отторгает начисто. Несмотря на то, что его потом раскодировали от наркотиков.

- А парни?

- Здесь тоже не очень ясно. Мы им сделали по семь уколов из восьми: Ване "Зомби-8", а Валету - "331-й". Еще весной сделали. А они как вошли в состояние абсолютной управляемости, так и не вышли из него. Но есть и масса иных сложностей, которые надо изучать. Так что пока о всяких глобальных планах надо забыть. Надо изучать, думать, работать... Как говорится, обещанного три года ждут. А нам, может быть, десять лет ждать придется...

В это время появился Кубик-Рубик, который, широко улыбаясь, сообщил, что все готово и можно приступать к водным процедурам.

Суженая-ряженая

Да, Восток - дело тонкое. Не знаю, все ли у Кубика в хозяйстве стопроцентно соответствовало арабским обычаям и законам ислама, но баню его ребята организовали на высшем уровне, и массаж какие-то приятные девахи в купальничках сделали на совесть, безо всякого такого, но приятно. А уж подстригли, причесали и побрили и вовсе классно. Ни в жисть не скажешь, что вчерашней ночью с духами общался. Потом приодели. Правда, не в пошитое, а в готовое, но сидело клево. Может, и не так шикарно, как на Хайди, когда я с президентом Соррильей встречался, но прилично. В Москве, пожалуй, по такому прикиду и за "крутого" сойдешь.

После всех этих отделочных работ, наверно, меня можно было хоть на прием к эмиру вести.

На последнем этапе, то есть при подборе костюма, сам Кубик присутствовал. ЦУ раздавал так, что народец его пулей летал. В Москве его бойцы тоже слушались, но там он так не гавкал. То ли по-арабски звучало крепче, то ли просто здешний народ еще не разбалдел до такой степени, чтобы таких начальников посылать на хрен. В прежнем заведении Кубика его, конечно, не посылали, потому что дисциплину он держал. Но если бы он там вздумал плюхи раздавать за пустяки, то его могли бы и не понять. Наш человек если обижается по-настоящему, то в суд не подает. Ему проще замочить, чем адвокату заплатить.

Так или иначе, но Кубик трудами своих холуев остался доволен и пригласил меня на обед в то же помещение, где угощал нас с Хрюшкой перед прилетом Чудо-юды. Мне даже как-то грустно стало. В последний раз ее тут видел. Где она теперь, мадемуазель Шевалье? Долетела до Куракина или нет? А то, может, Чудо-юдо ее отдать-то отдал, да вот забыл предупредить, чтобы авиационных катастроф остерегалась? Ну, это вряд ли... А вот автомобильную подстроить по дороге из Орли - может. Хрен его, бородатого, знает! Может, и зря я о нем плохо думаю? Мы с Кубиком уселись за стол.

- Батя будет? - спросил я.

- Сейчас явится, - ухмыльнулся "шейх". - Начальство, сам понимаешь, не опаздывает, а задерживается.

- Жрать-то можно уже?

- Минут пять потерпи, а?

- Ладно, терплю. Но если сдохну, ты отвечаешь.

- Отвечу, отвечу... - Гражданин Абу Рустем явно что-то знал и аж лопался от восторга, что может меня маленько помурыжить. Ух, азият чертов!

Секрет оказался самый что ни на есть полишинельский. Открылась дверь, и галантный Чудо-юдо пропустил в столовую некую молодую даму. Глаза бы мои ее не видали!

Нет, не потому, что она была уж очень страшненькая. Даже вовсе нет, если точнее.

Наоборот, будь эта дама мне незнакома и не знай я про нее много-много самого разного, я бы, пожалуй, проявил к ней самый живой интерес. Правда, не сейчас, когда пребывал в расстройстве от разлуки с Хрюшкой, а как-нибудь в другой обстановке, в веселом настроении. Но, к сожалению, я об этой даме знал жутко много. Например, знал, что она может без всякого стыда и совести трахнуться сразу с тремя мужиками при солнечном свете и в присутствии двух баб. Знал, что она может с пятиста метров угодить в лоб человеку, мирно пьющему чай на балконе дачи. Или расстрелять шесть человек в упор из автомата. Или легким, незаметным ударом вырубить сильного и тренированного мужика, а потом пристегнуть его наручниками к водопроводной трубе.

Конечно, можно было о ней и приятное вспомнить. Например, что она на скрипке играет, причем очень даже неплохо. И готовить, не в пример Хрюшке, несмотря на свой холостой образ жизни, умеет. И все ее боевые навыки, если их применять не против меня, а наоборот, - вещь очень ценная. Наконец, будучи одним из участников той самой групповухи на полянке, я хорошо знал, какие страсти эта дама может учудить в области секса.

В общем, это была Таня-Кармела-Вик. Нынешняя гражданка Виктория Рэймондовна Баринова, надо полагать. Наследница тридцати семи миллиардов долларов с копейками и моя официальная жена, которая два года назад едва не замуровала меня в "Бронированном трупе".

Не, выглядела она на уровне. Ей сделали короткую стрижечку а-ля гарсон или как-то еще, короче - я такую когда-то видел в одном французском фильме. Мордочку очень солидно подштукатурили и, по-моему, даже убрали с нее все рябинки, морщинки, веснушки. В ушки вдели сережки с голубыми камушками боюсь, что с натуральными аквамаринами. Золото тоже, по-моему, не самоварное было. Платье ей выдали голубое, довольно свободное, с воланчиками на плечах и вырезом. Симпатичная, если чисто внешне. Не красавица экстра-класса, но и не замухрышка. Конечно, скрипичного футляра с винторезом у нее на сей раз не было, имелась только золотистых тонов сумочка на тонком ремешке, которую она положила на столик у двери.

При прошлых встречах она мне не часто улыбалась. А тут улыбнулась, тепло эдак, по-доброму. Будто у меня с ней был долгий-предолгий роман, о котором вспомнить приятно.

Тем не менее посмотрел я на нее мрачновато. Дескать, чего ты скалишься, Танюшка? Издеваешься, что ли? Ясно ведь небось и самой, что наш брак, если так можно выразиться, будет собой представлять. Как всегда, кто кого обдурит, кто кого подловит. У нас это получалось в прошлом с переменным успехом. И то, что твоя микросхема, если ее Чудо-юдо не заблокировал, стучит товарищу Сарториусу, я знаю. Надо было мне тебя оставить в горящем доме у Толяна, царствие ему небесное, чтоб ты вместе с ним на воздух взлетела, и проблем бы не было...

Странно, но похоже, что ей этот мой мрачный взгляд очень даже понравился. Мне показалось, что если бы я ей тоже приятную улыбочку состроил, то она бы насупилась.

- Здравствуйте! - услышал я знакомый полудетский голосок.

- Прошу простить великодушно, - пробасил Чудо-юдо, - наша единственная дама хотела выглядеть неотразимой. Задержалась...

- Зато как выглядит, а? - сказал Кубик-Рубик. Если бы я не знал, что он при моей экипировке присутствовал, то подумал бы, будто он лично подобрал Танечке это платье и прочие аксессуары.

- Это вашей супруге надо сказать спасибо, - скромненько, хлопнув ресничками, произнесла Танечка. - Зулайка просто прелесть, все так подобрала! Прямо как для сестрички...

- Наверно, очень обрадовалась, когда узнала, что ты на место пятой жены не претендуешь, - сказал я не очень вежливо.

Танечка не обиделась, она еще разок отпустила мне нежную улыбку. На месте Чудо-юды я бы на нее обратил внимание. Если эта красотуля начинает охмурять, то ничего хорошего не жди. В Швейцарии, между прочим, горы есть - Альпы называются. Так вот, как пелось в одной старой песне, "если на гору залезть и с нее кидаться, очень много шансов есть с жизнию расстаться". Сам я, конечно, с горы кидаться не стану - хрен дождется, но вот если меня кинут - вполне могу разбиться. И это только один, самый примитивный вариант. Кармела из "Чавэлы" может и по-другому кинуть. В переносном смысле. А ежели там поблизости, допустим, Сергей Николаевич Сарториус окажется с его боевым чекистским опытом, то я и пикнуть не успею...

В разговоре, который вели за столом господин Баринов-старший, шейх Абу Рустем и гражданка Кармелюк-О'Брайен-Мэллори-Баринова, я участия практически не принимал. Даже не потому, что мне в нем не хотелось участвовать, и не потому, что боялся внести нервозность в эту дипломатическую куртуазность. Просто жрать очень хотелось. В конце концов, все свои за столом. Мы с Кубиком, помнится, водяру хлестали из горла, занюхивая мануфактурой. И с Танечкой, удирая от хайдийских коммандос, на платформе тушенку штурмовым ножом открывали. Да и с батей всяких протокольно-этикетных сложностей за столом избегали. Поэтому я взял подходящую ложку и принялся метать ею пищу в пасть. Почти как салабон в армейской столовой, опасающийся, что вот-вот будет команда: "Закончить прием пищи! Р-рота - встать! Выходи строиться!" Что ложкой не загребалось, брал руками. Чудо-юдо, по-моему, на мой плебейский стиль поведения не смотрел. Уж очень любовался он новой невесткой. Небось этот самый, с бородой, который Саваоф, выломав у бедняги Адама ребро и вырастив из него Еву, точно так же любовался на дело рук своих. Вообще-то кое-кто на моем месте, возможно, и заревновал бы. Если бы, конечно, этому кое-кому данная суженая-ряженая не была настолько по фигу, как мне. Мне лично было бы даже проще, если бы Чудо-юдо сам на Танечке женился. Правда, у него вроде бы своя жена имеется, которая даже, кажется, меня когда-то родила, только вот сыном до сих пор не признает почему-то...

Откушали славно. Кубик-Рубик решил нас после трапезы выгулять. Показать свои шейховские владения. Слов нет, красиво он тут устроился. Гектара три его заведение занимало.

- Тут пустыня была, - рассказывал Кубик, будто он сам эту пустыню окультуривал, - ни черта не росло. А теперь - все в зелени. Финики растут, а вон там - даже бананы.

Чудо-юдо кивал, говорил, что все очень здорово сделано. Танечка про "Тысячу и одну ночь" вспоминала, ахала и восторгалась. Я помалкивал. Ясно ведь, что всю эту красоту - и изящные белые здания, в облике которых предпоследние писки западного модернизма семидесятых годов сливались с элементами арабской архитектуры времен Халифата, и бассейны с фонтанами, питавшиеся опресненной морской водой, и пышный парк с многочисленными цветниками, мраморными дорожками, фигурно подстриженными кустами вдоль аллей Кубик не создавал. Просто Чудо-юдо ему это купил. Небось какой-то настоящий шейх маленько прогорать стал или в Лас-Вегасе продулся, а может, во что похуже влип. А Чудо-юду надо было срочно пристроить своего человека в Эмиратах. Вот и сошлись миллионах на пяти, хотя тут, если поприкинуть, на все десять набежит. Остальные пять небось на "прописку" пошли. Ну, оформить там подданство, подмазать каких-нибудь спецов, которые обнаружат, что предки товарища Кубика ведут свою давнюю родословную от Гаруна аль-Рашида, халифа Омара или даже от самого Пророка.

В общем, стал тут Кубик чем-то вроде старшего сторожа при имуществе большого босса. Крутят через него что-то, перегоняют деньги, всякие шахер-махеры делают. Темный лес, и соваться в него даже мне не стоит.

По ходу экскурсии добрались до вертолетной площадки. Все было чисто, будто дома, который перенесся вместе с нами из брошенного кишлака, никогда тут не было. Не иначе Чудо-юдо прошелся ГВЭПом в режиме "Д". Полностью разметал все на атомы, чтобы и порошинки не осталось.

- Отсюда до моря совсем близко, - сообщил Кубик, - спустимся? Можно напрямик, через площадку, а там по лесенке...

Мне было как-то до фени - идти или не идти. Но Чудо-юдо, подцепив под руку Танечку, решительно направился через площадку. Кубик заторопыжил за ними, хотя в своих шейховских одеждах ему надо было ходить помедленнее, чтобы не запутаться. Я пошел следом, а за мной - задний эшелон охраны Кубика. Передний тоже где-то был, но маскировался, и его не было заметно.

Прямо от края площадки начиналась лесенка, узенькая, с тонкими металлическими перилами. Она и впрямь выводила к морскому берегу, на который плавно накатывали волны.

Переходя следом за Кубиком с вертолетной площадки на лесенку, я отчего-то поглядел под ноги. И очень удивился.

Там, где бордюрный камень вертолетной площадки смыкался под прямым углом с бордюрным камнем коротенькой дорожки, выводившей на лестницу, лежал сапог. Гнилой, рваный, истертый и потрескавшийся кирзач самого что ни на есть советского образца. Ничегошеньки странного в нем не было бы, если бы я нашел его на российской свалке или стройке, на крестьянском огороде под Вологдой или на дачной шестисоточной "фазенде" московского горожанина. Само собой, совсем никакого интереса не вызвал бы этот сапог, валяйся он у забора какой-нибудь российской воинской части.

Но тут, за пару тысяч километров от границ СНГ и еще подальше от российской границы, на чистеньком, без единой мусоринки газоне смотрелся этот сапог выходцем из иного мира.

- Чего нашел? - услышал я. Чудо-юдо остановился и обернулся. Таня тоже повернулась в мою сторону, а Кубик даже немного испугался.

- Надо же, - усмехнулся отец. - Вроде бы все ночью подмели, а это оставили...

- Думаешь, он вместе с нами прилетел? - спросил я.

- А откуда ж еще ему взяться? Не один год небось провалялся в том кишлаке. Может, там внутри и ступня осталась...

- Бр-р! - сказала Таня, поеживаясь. - Не шутите так, Сергей Сергеевич...

- Всяко может быть, - произнес отец. - Пошли к морю.

- Я сейчас дворника вызову, - засуетился Кубик, - отнесет на мусоросжигалку.

- Не надо, - возразил отец. - Идем!

- Так мне что, тащить его с собой? - поинтересовался я.

- Так точно. Тащи.

От сапога пахло какой-то гнилью. Мне временами казалось, что он вот-вот распадется на куски. К тому же налипло на нем немало всякой дряни, правда, уже окаменевшей за долгие годы.

Не очень приятно было нести эту штуку, будучи одетым в свеженький светлый костюм, и держать сапог недавно мытой рукой. Меня даже посетила мысль о том, что от этого старья можно заразиться какой-нибудь болезнью. Как только я об этом подумал, рука зачесалась и зазудела.

Тем не менее я донес его до моря. Мне было не очень понятно, но раз это нужно Чудо-юду - я исполнил.

Там, куда вывела лесенка, оказалась бухточка с пляжем, не таким шикарным, как у Марселы на Гран-Кальмаро, но тоже ухоженным и чистеньким. От большой воды бухточку отделял небольшой мол, поверху которого была проложена небольшая дорожка, должно быть, для тех, кто присматривал за створным знаком у входа.

Чудо-юдо решительно пошел туда, к створу. За ним и мы, все остальные. На маленькой круглой площадочке вокруг двухметрового обелиска с фонарем наверху Чудо-юдо взял у меня из рук сапог и спросил у Кубика, указывая на море:

- Это у вас что за вода?

- Галф, - ответил Кубик, - Персидский залив, в смысле.

- А от какого океана залив?

- От Индийского, по-моему, - неуверенно произнес "шейх", но не потому, что забыл школьный курс географии, а наоборот, потому, что не понимал, зачем Чудо-юдо задает вопросы с общеизвестными ответами.

- Стало быть, можно считать, что мы сейчас на берегу Индийского океана находимся?

- В принципе можно... - пожал плечами Кубик.

- Ясно. Так вот, дорогие товарищи, - торжественно произнес Чудо-юдо. Перед вами наш с вами родной, отечественный, солдатский сапог. Кто его носил, мы не знаем, но скорее всего человек этот на нашем свете отсутствует. Может, убыл "двухсотым" в Союз, может, его косточки и сейчас в афганской земле тлеют. А сапог вот, по воле Божьей, попал сюда. Давайте предадим его Индийскому океану. Как символ. Ну, а что это будет символизировать, пусть каждый сам подумает и для себя лично решит. Вслух можно не высказываться и даже лучше вообще помолчать.

Чудо-юдо размахнулся и метнул сапог метров на двадцать, в голубые пологие волны.

Мы постояли минуту молча, уважая пожелание Сергей Сергеевича, поскольку, видимо, для него лично этот странный ритуал, действительно имел какой-то смысл. Символический или мистический, политический или экономический - неясно.

Не знаю, кто и что для себя решил. Сам я ничего не решил. Я никого в Афганистан не посылал, там, можно считать, не был и никакой своей личной ответственности за тамошние дела не ощущал. Мне не довелось голосовать за Брежнева, который туда войска ввел, возможно, зря и по-дурацки, ни за Горбачева, который их оттуда вывел, наверняка зря и по-дурацки. Я вообще старался поменьше к политике прикасаться. Она еще грязнее, чем этот сапог...

Мы возвращались от створа, когда запищал пейджерфон Кубика. Он отозвался по-арабски, сказал несколько отрывистых фраз, а затем обратился к отцу:

- Сергей Сергеевич, компьютерная связь заработала...

- Понятно... - кивнул генерал. - Вы, молодые, маленько погуляйте еще, а мы пойдем. Не прощаюсь.

Они заторопились наверх, а мы с Танечкой остались у моря.

Разговаривать мне с ней не хотелось. О чем, скажите на милость? Вспоминать, как она меня возила по Подмосковью, прикованного к тентовой дуге "уазика"? Или о том, как я ей по морде съездил, чтобы завладеть ее пистолетом? А может, припомнить ей Кота, Джека и Толяна?

- Что ты такой насупленный, Дима? - спросила моя нареченная. - Не иначе я тебе не по сердцу пришлась?

- Издеваешься? - проворчал я.

- Не совсем. - Танечка улыбнулась еще более ласково, чем за обедом. - Мы ведь и впрямь с тобой не чужие. Такие прогулочки вместе проводили закачаешься. Говорят, совместно пережитое сближает. Или не так?

- Не знаю, - хмыкнул я возмущенно. - В "Бронированном трупе", по-моему, вы с мамочкой явно показали, что вам такой родственник не нужен.

- Да, может быть, но времена меняются. А кроме того, у нас ведь и более приятные моменты в жизни были...

- Это у Джека на лежке?

Она опять хитренько улыбнулась.

- Значит, я тебе все-таки небезразлична?

- У меня приказ: считать тебя своей женой. Буду выполнять, никуда не денусь.

- Значит, ты все это делаешь из чистой исполнительности?

- Я еще пока ничего не делаю. Просто хожу тут с тобой, поскольку Чудо-юдо приказал.

- Но делать-то будешь? - хихикнула Танечка.

- Это в смысле трахаться? Не знаю. С тобой, по-моему, у меня ничего не выйдет...

- А с этой, Хавроньей... или как ее там, у тебя бы вышло?

- Наверно, десять лет с лишним прожили...

- Ты ее сильно любишь? Только честно!

- Я просто люблю. Это качественный показатель, а не количественный. Нельзя любить сильнее или слабее. Или любишь, или не любишь - четко и ясно.

- Надо же, - ухмыльнулась Танечка, которая никогда не держалась так развязно, как сейчас. - А ты ей часто изменяешь?

- Случается, - честно сознался я, - но все равно люблю.

- Ты ей изменяешь - и любишь? Что-то не верится. Мне почему-то кажется, что ты, кроме себя самого, никого не любишь. Интересно, а вот если бы ты узнал, что она тебе изменяет, ты разлюбил бы ее?

- Не знаю. Смотря по какой причине изменяет.

- А ты по какой причине изменяешь?

- По разным, - проворчал я. - Иногда потому, что жалею какую-нибудь невезучую. Иногда - потому, что налетает такая, как ты, и показательное шоу устраивает. А иногда - оттого, что настроение хорошее и все в кайф идет.

- Понятно... - сказала Таня задумчиво. - Интересно, а что ты в ней больше любишь - душу или тело?

- Ну вы, гражданка Кармелюк, и вопросики закидываете! Я человека люблю, женского пола, под кодовым названием Хрюшка Чебакова. Есть ли вообще такой предмет, как душа, я не знаю. Чудо-юдо и сама Ленка предпочитают говорить: "доминантное "я". А тело... У нее и тело вполне приятное, нежное, ласковое, доброе такое...

- Вообще-то эти эпитеты скорее к духовному содержанию относятся.

- То-то и оно, что насчет духа и тела граница точно не установлена.

- Не все с тобой согласятся, наверно. Но я - соглашусь, пожалуй.

- Покладистая вы, оказывается, дорогая супруга.

- Да, представь себе. Послушай... - Тут Танечка сделала паузу, которая растянулась на целую минуту.

- Что "послушай"? - поторопил я ее. - Не придумала, чего спросить?

- Нет, почему, придумала. Только вот не решаюсь сказать. Не знаю, как ты отреагируешь.

- Ну ты-то к любой реакции готова. Один раз удалось мне тебя подловить на ферме у Толяна. И то собака погрызла. А ты меня всегда вырубала чисто. Охнуть не успевал.

- Да нет, я не думаю, что ты на меня с кулаками полезешь. А вот поверишь или нет, не знаю.

- Только, Танюша, - предупредил я, - если ты насчет любви с первого взгляда или там со второго, то лучше не надо. Не поверю, хотя моей персоне это, может быть, и очень лестно услышать. Ты вот говорила, что я только самого себя люблю, верно? Но, так может думать только тот, кто действительно только себя и любит. О других по себе судит.

- У-У-у! - протянула Таня. - Какое у нас самомнение! У тебя там нимб не сияет, святой ты наш, недомученик? Может быть, я тебе как раз, наоборот, не про любовь хотела сказать, а про то, что при первом удобном случае мозги из тебя вышибу?

- Не удивила. От тебя всего можно ждать...

Таня расхохоталась. Очень редко я слышал, чтоб она смеялась. Возможно, не слышал совсем. Нет, вроде бы слышал, но тот смех был почти истерический. А этот - нормальный, не вымученный.

- Дурак ты, Волчара, - произнесла она, и у меня сердце екнуло. - И я тоже дура. Взялась твою преданность проверять...

- Ты... Ты кто? - пробормотал я, уже зная ответ, но еще не позволяя себе в него поверить.

- Хрюшка я, точнее - Хавронья Премудрая в лягушачьей шкурке...

Нет, я еще не успел поверить в это до конца, когда сверху от вертолетной площадки послышался зычный голос Чудо-юды:

- Поднимайтесь наверх, голубки... Труба зовет!

1 0° по шкале Цельсия соответствует 325° по шкале Фаренгейта, а деление на шкале Цельсия равно 1,8 на шкале Фаренгейта. Соответственно 20°F соответствуют примерно -6,б6°С.(Примеч. автора.).

2 Отмена, умиление, унижение (англ.).

3 Допуск, терпимость (англ.).

4 Морской орел (англ ).

5 Макроуровень (англ.).

6 Средний уровень (англ.).

7 Отсутствует (англ.).

8 От "wash and go": мойся и иди (англ.).

9 Проекция (англ.).

10 Звук (англ.).

11 Профессия (англ.).

12 Имеются в виду орден Бани (один из высших орденов, учрежденный королем Георгом I) и орден Подвязки (учрежден Эдуардом III).

13 "Порядок и дисциплина" (нем.).

14 Приказ есть приказ (нем.).