«Чудовище»

Соколов Михаил

ЧУДОВИЩЕ

ЧАСТЬ 1

ПРИБЫТИЕ

ГЛАВА 1

НОВЫЙ СОТРУДНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ

На пристани меня ждали. Сине-розовый катер, импортно-округлый и словно бы облитый фарфоровой глазурью, тихонько ворчал водометным движком, ожидая момента, когда люди позволят ему сорваться с места и лихо пролететь над поверхностью воды... Однако я сразу высмотрел несколько весельных лодок, узнал, какая принадлежит хозяину, и потребовал её. Решительно пресек препирательство со смотрителем, ещё раз сверил по собственной карте местонахождение усадьбы Курагиных, отвязался, сел в лодку и с наслаждением сделал первый гребок.

Собственно, почему это я должен поддаваться плохому настроению, когда кругом такая благодать: подводный мир, покрытый ряской, упавшими листьями и желтыми кувшинками, вместе с роящимися в глубине холодными пружинками рыб уходит за корму, там и сям на глади водохранилища застыли лодки с рыбаками, и уже я сам достаю свой портативный японский спиннинг-телескоп, отпускаю метров на двадцать блесну и вновь гребу, ожидая (и надеясь!) в любой миг ощутить ступней, прижавшей ручку удилища к борту, резкие судороги пойманной рыбы.

Я прибыл в этот городок (на мой взгляд, скорее поселок) два часа назад и первым делом, сверяясь с адресом, нашел офис, где мне надлежало отметиться, прежде чем явиться пред светлые очи моего нового хозяина, коего я ещё лично не видел, но облик представлял по частым фотографиям в газетах.

Офис располагался в приятном двухэтажном домике, изначально деревянном, но недавно обшитом финским пластиком "под кирпич". Я припарковал свой "жигуль" на стоянке недалеко от крыльца, запер его, подошел к двери и, игнорируя жужжащую телекамеру, бесцеремонно обозревавшую меня сверху донизу, нажал кнопку наружного домофона.

- Вы к кому? - полюбопытствовали изнутри.

- Мне нужен Арбатов. Я новый сотрудник службы безопасности. Дверь, щелкнув, немедленно впустила меня. Вышедшая навстречу подтянутая красотка увлекла меня за своей танцующей попкой куда-то по лестнице вниз, подвела к тяжелой коричневой двери, постучала карандашиком, прочирикала что-то и быстро исчезла. Мне уже открывал высокий жирный кабан с сигаретой в углу рта, красный и потный, словно только что вырвался из бани или бордельного номера.

- Фролов? - спросил он и тут же продолжил, помахивая грязной

ладонью: - Я не здороваюсь, руки в дерьме, а ты заходи, можешь

подключаться.

Я вошел.

Большая комната без каких бы то ни было окон освещалась одной настольной лампой, в данный момент светившей в лицо сидящему на стуле Синице, то есть Валере Синицыну, если точнее. Я узнал его сразу, хотя не видел уже год, как раз с момента его увольнения из органов, - я имею в виду МВД, РУОП - региональное управление по борьбе с организованной преступностью, где я смог продержаться на год дольше.

С Синицей я никогда особенно не был близок. Он юрко сновал где-то между всеми, часто, признаться, раздражая ушлостью и умением выискивать выгодные дела. А уволился, помнится, в частную фирму, нам казалось, на условиях сказочных, а теперь я сам пребываю в сходном положении и вижу перед собой, надо понимать, реальный результат новой карьеры своего бывшего коллеги. И, возможно, моей тоже.

- Зови меня Аркадием, - между тем сообщил потный вышибала, радушно

впустивший меня в экзекуторскую.

- Знакомьтесь, - продолжал он, кивая на двух других парней, лениво

полулежавших в креслах у стены, - Серега и Павел.

Оба кивком подтвердили свои имена и продолжали каждый свое занятие: один чистил ногти складным ножом, другой рассматривал потолок. Аркадий повернулся к Синицыну и добродушно хмыкнул:

- Ну что мне с тобой делать? Признавайся, - предложил он. - И нам

работы меньше.

Он наклонился к лицу Валеры, которое и лицом можно было назвать с трудом, так славно поработали над ним: перебитый нос, осколки перепачканных кровью зубов, косой, смирившийся с пытками взгляд, сейчас видящий что-то свое, конечно, из нетронутого прошлого.

Аркадий поскользнулся на слизи и крови, размазанной по линолеуму и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула. Большой, торжествующий зад его, туго обтянутый мягкой шерстью брюк, выставился так удобно, что у меня застучало где-то в левом виске от неистового желания дать ему пинка!..

Мне не нравился Аркадий. Мне не нравились его подручные у стены. Мне не нравился этот офис. Но больше всего мне не нравилась моя роль в этом едва начавшемся спектакле. Роль, которую я добровольно согласился играть.

Аркадий вдруг быстро дернулся, послышался чавкающий, приправленный хрустом звук, и Синица вместе со стулом шмякнулся об пол, сухо треснувшись затылком.

Аркадий рассматривал колено.

- Паскуда! Штаны кровью испачкал, - посетовал он.

- В холодной воде замочишь, и все будет тип-топ. - Названный Павлом парень сумел опустить сросшийся было с потолком взгляд.

- Без тебя знаю, не впервой, - огрызнулся Аркадий.

- А мне говорили, что с новыми стиральными порошками можно и в горячей воде, - возразил Сергей, любуясь вычищенными ногтями на вытянутой для лучшего обозрения левой руке.

- Будто я сам буду стирать, - сказал Аркадий и ударил ногой в ухо слабо шевелящегося на полу Валеру.

Я вдруг ясно понял, что надежды на новую работу, новую благополучную жизнь оказались фикцией. "Ничего у меня не выйдет", - холодно подумал я. Пессимизм то и дело ахлестывал душу с того момента, как мне предложили написать заявление об уходе по собственному желанию, а ещё раньше - когда ребята оттащили меня от начальника нашего отдела полковника Мухоморова, которому я разбил нос и ещё кое-что!.. Я, конечно, не жалел, почти не жалел, да и отделался легко, в конце концов дело не завели, замяли дело, даже вот порекомендовали на работу с баснословной зарплатой в пять кусков "зеленых" в месяц... И теперь все срывается!..

Как же я ненавижу всех этих Аркадиев, всех этих потных, липких, жирных ублюдков, pаспухших от сала, накачанных мышц и долларов, оторыми с ними щедро делится пришедшая к власти старая-новая мразь!

Разумеется, я понимал, почему передо мной с ходу устроили "показательные выступления". На всякий случай меня хотели предупредить, показать, что может произойти и со мной, если я не смогу угодить своим новым хозяевам. Вот пример, мол, посмотри и заранее знай свое место.

Я постучал пальцем по плечу Аркадия. Он повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

- Ну-ка, парень, подними, - я кивнул на Валеру Синицына, - и приведи его в порядок.

На розовом гладком лице Аркадия уже проявилось - ещё не доверчивое, ещё неверящее в удачу - торжество. Как мне все было понятно! Его импровизированный трюк по проверке нового работника на вшивость великолепно удался.

Я медленно подвигал челюстями, набирая побольше слюны, и сплюнул на пол, стараясь попасть на его туфли.

- Ах ты, легашок! - ласково пропел Аркадий и радостно оглянулся на своих мужичков, немедленно забывших о своих прежних занятиях и на всякий случай подобравших под кресла ноги. Готовились вскочить, что ли?

- За это можешь получить, - особенно не конкретизируя, за что именно, сказал я. - Выполняй что приказано! И если с его головы упадет ещё хоть волос, лично ты ещё сможешь радоваться, когда будешь в таком виде, как он сейчас.

На успех своих слов я не рассчитывал, и, судя по застывшим лицам Сергея и Павла, так разговаривать с Аркадием ещё не осмеливался никто значит, был он неучен и подл. Да и знаю я этот тип, добрый лишь к собственным рабам, а также любовницам и любовникам - словом, к тем, кого он безусловно подмял. Всех остальных приходилось избивать, как вот

Валеру, дабы никто не догадался, что внутри бесстрашной туши помещается заячье, с детства не тренированное сердце.

А у меня оно тренированное. И потому не заячье.

Аркадий засопел, потянулся ко мне левой рукой, а правую будто случайно уже отводил назад. И чувствовалось, как разгорается с нестерпимым чувством предвкушения его радость: сейчас ввинтит оба горба набитого тренировками кулака в ненавистную рожу!..

Мою, конечно.

Когда я пригнулся, макушку мне обдал ветерок, а туша моего противника уже провалилась вслед молниеносному (хоть и пустому!) удару. Я коротко воткнул оба своих кулака ему в ребра и печень, а когда он упал, решил соблюсти формальную справедливость и стукнул (как и он незадолго до того Валеру) ботинком по челюсти, с удовольствием чувствуя, как крошатся его зубы.

- Сидеть! - рявкнул я на начавших шевелиться Сергея и Павла и, распахнув полу куртки, продемонстрировал пистолет в кобуре.

Они поняли. Да и вид ритмично стонущего Аркадия помог им прочистить мозги.

- А ну-ка соедините меня с Курагиным, - приказал я, и, поколебавшись, к телефону подошел Сергей.

Он все так же нерешительно смотрел на меня, и когда тыкал пальцем в кнопки телефона, и когда просил кого-то подозвать шефа.

- Михаил Семенович! Это Сергей Елисеев говорит. Тут к нам прибыл Фролов... - Он слушал то, что ему стала сообщать трубка, а потом попытался вставить свое:

- Да, конечно, но понимаете... Он здесь и слишком настаивает, чтобы поговорить с вами, даже очень слишком. Аркадий не в состоянии... Да, все из-за этого.

Послушав ещё немного, он протянул трубку мне. Чувствовалось, что в этот момент даже учиненный мною беспорядок не так заботил его, как всплывшее в трубке недоразумение... Что тут скажешь, босс!

Я взял трубку.

- Иван Сергеевич? - услышал я глуховатый властный голос и помимо воли немедленно вытянулся по стойке "смирно". Я попытался расслабиться, ещё не зная, стоит ли бороться с благоприобретенными формальными рефлексами, такими естественными на государственной службе. Мне вообще все здесь ещё было непонятно. И как вести себя, я ещё не знал, а это тоже оскорбляло.

- Да, - сказал я.

- Благополучно добрались? - спросил он и, не пытаясь дождаться ответа, продолжил:

- На пристани вас ждет катер. На машине ехать не стоит, крюк километров в тридцать. Напрямик, по воде - пять-шесть километров, и вы на месте. Передайте Аркадию...

- Я бы хотел, чтобы вы распорядились отпустить Синицына, - решительно прервал я его и немедленно почувствовал, как из позиции "смирно" встал в положение "вольно". Все равно из моей новой службы ничего не выйдет, так что хоть и в рамках, но пойду ва-банк.

Телефон молчал несколько секунд.

- Передайте, пожалуйста, трубку Арбатову, - наконец произнес Курагин.

Я с легким злорадством пояснил, что это невозможно.

- Видите ли, в настоящий момент он не в состоянии разговаривать. Переволновался от встречи со мной.

Курагин ещё немного помолчал.

- Хорошо. Я вас жду. - И положил трубку.

Я тоже положил трубку и обвел взглядом помещение. Аркадий все ещё возился на скользком полу рядом с отключившимся Синицыным. В воздухе стоял кислый запах крови и блевотины. Валеру, видимо, обрабатывали основательно и давно: он много раз побывал на полу. Сергей и Павел с сомнением смотрели на меня. Я властно приказал:

- Синицына привести в порядок, и чтоб сегодня же доставили к Курагину. Здесь тоже все убрать, развели, понимаешь, гестапо!

- Всё, свободны! - добавил я, чтобы доставить себе удовольствие.

Я повернулся и вышел, уже не видя, как мои собственные сложности со стойками "смирно-вольно" перешли к ним.

Куколка, встретившая меня у входа, сидела в открытой светлой каморке и изучала монитор компьютера.

- Уже закончили? - спросила она, личиком и грудками нацелившись точнехонько в меня.

- Да, радость моя, пора, шеф ждет не дождется.

Девица похлопала ресницами, внимательно всматриваясь в меня, и может быть, моя возможная близость к боссу повлияла - осветилась улыбкой.

- Вас ждет Курагин?

- Да, милочка, ждет с нетерпением.

- Вы на машине или озером?

- Наверное, озером.

- А вам объяснили, как добраться до водной станции?

- Нет, но я надеюсь, вы меня проводите.

- Конечно, только скажу Аркадию.

- Что бы вы ему сейчас ни говорили, он все равно не услышит, милочка.

- Ах нет! Я всегда...

- Аркадий плохо себя чувствует, - мягко сказал я.

- Как это? Что с ним?

- Ничего особенного. Просто из него слегка вышибли дух.

Я взял её под руки, помог подняться и вежливо, но решительно повлек к выходу.

- К тому же мой рабочий день уже кончился, а я даже на обед не ходила, - вдруг сообщила она, словно бы оправдываясь передо мной.

Я немедленно использовал её слова в качестве повода пригласить в ближайшее кафе, куда мы и зашли. Ее звали Лена, Елена Соловьева, ей было двадцать лет, и она не слишком жаловала Аркадия. После двух коктейлей она со смешком поведала мне о том, о чем я и так догадывался: Аркадий был и вел себя совершеннейшим козлом, постоянно

норовя залезть ей под юбку, а она не такая. Если бы не сносная зарплата, она тут же ушла бы, а так приходится терпеть его слюни. Кроме того, по её мнению, тот, кто имел глупость избить Арбатова, не жилец на этом свете.

- У нас тут по ночам темно, а пуля может вылететь из любого куста. Жуткое дело! - проговорила она, суеверно стуча по пластиковой ножке стола.

- Бог не выдаст, свинья не съест, - оптимистично заявил я и добавил: Кто знает, может, я его сам завтра уволю. Как к нему относится хозяин?

Она не поняла моего вопроса, а скорее всего, отношений между Курагиным и Аркадием особых и не было. Какие могут быть отношения между хозяином и наемником, не особенно приближенным к тому же?

- Но что тут вообще происходит? - спросил я, наконец спохватившись.

- А зачем это вам? Вы-то что здесь потеряли?

- Во-первых, мне здесь начинает нравиться, - я сказал это так, чтобы она безусловно поняла, кто мне здесь конкретно нравится. - А во-вторых, я же сказал, что буду, наверное, здесь работать. Курагин пригласил меня возглавить службу его личной безопасности. Так что я интересуюсь уже, так сказать, по долгу.

- А-а-а! - протянула она. - А я-то!.. Меня, значит, используют.

- Кто? - не понял я.

- Да вы. Я было подумала, что понравилась вам. Такой симпатичный мужчина, только увидел и сразу стал ухаживать. А вы просто пользуетесь служебным положением.

- Крошка!..

- Молчу, молчу, - игриво усмехнулась она и отпила уже из третьего коктейльного стакана. Спиртное подействовало: настроение у неё было приподнятое и легкомысленное. - Вы что, не знаете? Разве вы не из-за этого приехали?

- Из-за чего этого?

- Как же!.. Вчера пропала невестка Курагина, жена Григория.

- Подожди. Невестка?.. Раз невестка, то Григорий - сын Курагина?

- Это уж точно, родная кровь.

- А откуда столько иронии?

- Вот познакомитесь с ними со всеми, поймете.

- Ну хорошо, - продолжил я, - а при чем тут Валера Синицын?

- Вы что, его раньше знали?

- Общались по работе. Он, правда, больше прессой занимался, коммуникабельный такой от природы.

- Вот за это его и повязали. Словно больше некого подозревать.

- Да, - подумав, вздохнул я. - Гадюшник здесь у вас.

- Самый настоящий, - с жаром подхватила Лена. - Одна Иришка стоящий человек, да и та пропала. Ой! - спохватилась она. - Вы меня не выдадите? А то меня вмиг прогонят. Где я ещё смогу столько подзаработать? Да и у нас тут скука, хоть пропадай. Жаль, что я не могу с вами поехать, мне ещё к подруге заскочить надо. Я ведь рядом с усадьбой Курагиных живу. Будем соседями.

- Тогда я тебя, лапочка, найду.

- Я сама вас найду, - усмехнулась она и добавила: - Так вы меня не выдадите на счет семейства хозяина?

- Буду нем как рыба, - заверил я её и откланялся, предварительно узнав путь наводную станцию. На часах было семнадцать сорок пять, а мне ещё предстоял крутой разговор с Курагиным.

ГЛАВА 2

ИЗ КРЕПОСТНЫХ ИЛИ ВОЛЬНЫЙ?

Я почувствовал ногой резкое дерганье лески, но оказалось, что это ложная тревога: я слишком близко подвел лодку к прибрежному тростнику, и блесна раз-другой ударилась о подводные стебли.

Было тихо. Лодка с сухим шорохом резала гладкую, словно пузырем выгнутую к небу водную гладь, мышцы втянулись в работу, по небу, согласно вечернему ранжиру, строились облака: те, что побелее и побледнее, плавали в вышине, а те, что гуще и насыщеннее цветом, сползали на закат и прессовались сине-бордовыми слоями над темными зубцами верхушек далекого леса.

Тут леску и рвануло; я судорожно прижал спиннинг ногой, бросил весла, забыл обо всем, потерял зрение и только где-то на краю сознания трещало катушка сопротивлялась сходу лески.

Рыба тяжело дергала, я то отпускал длину лески, то подтягивал рыбу ближе и с пересохшим от волнения ртом прикидывал: никак не меньше семи килограммов, и суеверно отмахивался - лишь бы не сорвалась, взвесим потом.

В какой-то момент, отчаявшись порвать леску, рыба - это, конечно, была щука - свечой взвилась в небо, застыла метрах в двух от маслянистой водной глади и затрясла головой, надеясь вместе с брызгами избавиться от злой наживки.

Не удалось. Я подтянул наконец рыбу к борту - бревно бревном! - сунул пальцы в острые жабры и, радуясь порезам, потому что теперь из-за острых шипов руки не упустят добычу, втянул сильное хлесткое тело в лодку.

Да, никак не меньше пяти-шести килограммов.

Я полюбовался добычей, отстраненно перекатывая где-то на периферии сознания камешки некогда взрослыми людьми внушенных мыслей: ненужный улов надо отпускать, - но генетическая охотничья жадность восторжествовала, и я просто решил больше не ловить.

Ну все, отвлекаться дальше не имело смысла. Я свернул и убрал в чехол спиннинг и вновь сел за весла. Судя по карте, вон за тем островом я смогу увидеть дом Курагина.

Но тут с шумом и гулом из-за острова вылетел зеленый сторожевой катер. То, что сторожевой, мог бы и дурак догадаться, увидев турели спаренных пулеметов на верху рубки и небольшую ракетную установку на носу.

Катер, усиленно завывая дизелем, лихо подскочил к моей лодке, поднял волну, едва не перехлестнувшую через борт, и кто-то из команды уже рявкал в мегафон:

- Приказываю остановиться! Суши весла!

Удивленный такой милой встречей, я повиновался. Катер остановился возле моей лодки, но мотор, конечно, не заглушили. Матрос или кто-то там из команды схватился за протянутое мною весло, а вышедший офицер (с золотом горевшей кокардой на фуражке, но точно в таком же камуфляжном комбинезоне, что и матрос) потребовал у меня документы.

Недоумевая, я протянул свое так и не сданное удостоверение офицера СОБРа, чем вызвал к себе ещё большее недоверие.

- Здесь запретная зона. Прошу повернуть назад! - заявил золотококардник.

И тут я догадался сообщить, что плыву по приглашению Курагина Михаила Семеновича. Мое сообщение было встречено откровенно недоверчиво. Меня ещё раз смерили взглядом, поколебались, подумали, и мужик, молотящий под пограничника, ушел к себе в каюту рубки. Через пару минут молчаливого ожидания (матрос отчужденно держался за весло и разглядывал мою щуку) на солнце вновь сверкнуло золотом, мне вернули

удостоверение и пожелали счастливого пути.

Я поблагодарил и поплыл за остров. Зеленый лесной беспорядок вдруг упорядочился, мелькнула и прочно у самой воды установилась черная, чугунная на вид ограда, сквозь которую в самую воду тянулись длинные ветви быстрорастущих ив.

В небольшой бухточке рядом с желтым клочком песчаного пляжа на твердых толстых бревнах стоял причал, и, пришвартованный к нему, дремал двойной (в настоящий и отраженный в воде) катер советской, прочной конструкции и две аналогичные моей пластмассовые прибалтийского отлива лодки.

Прежде чем идти заводить, возможно быстротечное, знакомство, я решил ещё раз провести рекогносцировку владений Курагина, ибо помнил свое плебейское удивление, когда мне перечислили составные элементы "участка" хозяина: трехэтажный особняк классического стиля с колоннами по фронтону, где количество помещений примерно одинаково делилось между правым, левым крылом и средней частью - по пятьдесят

комнат, кажется. Все это великолепие было сооружено на вершине холма, полого спускающегося к пристани, а за домом вроде бы беспорядочно, но на самом деле, конечно, с не улавливаемой ещё мною закономерностью располагались конюшня с десятком верховых лошадей, гараж с втрое большим поселением машин, скотный двор, амбар, а на северной околице плана несколько домов с кратким пояснением "деревня".

Все это чудное многообразие форм и содержаний было объединено Михаилом Семеновичем Курагиным, банкиром, одним из богатейших людей страны, и располагалось на участке в сто пятьдесят гектаров, заботливо обнесенном только что виденной мною железной, оградой, дабы служить (как мелкая россыпь остреньких изумрудов дополняет сияющее великолепие бриллианта в перстне) достойным обрамлением выдающемуся человеку.

"Конечно, не уживусь", - весело подумал я, отлично представив себя овеянного славой славянина в позе почтительного приветствия.

Я расхохотался на всю бухту, вспугнув шумно взлетевшую невдалеке пару уток, причем одна оказалась селезнем, возглавившим бегство.

Я вспомнил, как, служа в армии, был однажды заброшен приказом в гарнизонный клуб, где хозяйничал озверевший от лесной глухомани лейтенант, заместитель командира бригады по культурной части. Служба этого лейтенанта, тянувщаяся в тоскливом ожидании хоть каких-нибудь перемен к лучшему, была так скучна, что заполнять её приходилось собственными импровизациями. Каждое утро в накинутой на плечи на манер бурки шинели, лейтенант величественно являл себя народу, не глядя, сбрасывал с плеч шинель на услужливые руки и рявкал: "Здорово, орлы!" Шеренга орлов из его собственного подразделения нестройно отвечала, величая лейтенанта полковником, и сонно поворачивалась, уже нагибаясь, чтобы подставить лоснящиеся зады. Все пять-шесть орлов получали несильный пинок командирского сапога, и на этом ритуал субординационного приветствия заканчивался. Все ещё почесываясь от ночных пролежней и привычно не замечая барской причуды, рядовые шли кипятить чайник и осторожно намекали такому же молодому, как и сами, командиру, что неплохо, мол, сбегать в сельпо на предмет опохмелиться.

И я вновь рассмеялся, вспомнив, как забавляла меня тогда эта сцена и как охотно позировали все, когда я решил однажды запечатлеть утреннее действо на пленку, и только летеха попросил меня не фотографировать лицо. Неужто и здесь, у Курагина, через время и годы, естественным образом трансформировавшись, требуются подобные чудачества? Если иметь в виду пограничный катер, то ничего исключать нельзя.

Выстроившиеся зелено-серые зады рядовых медленно растаяли в памяти, и вместо них возникли передо мной ряды колышков на причале, к одному из которых я и привязал лодку. Взяв рыбу и сумку, по извилистой, покрытой гравием дороге я стал подниматься к вершине холма.

Уже здесь чувствовались руки садовников. Трава была ровно подстрижена, дикая поросль безжалостно выпалывалась, дерева стояли там, где эстетика и хозяйская воля позволяли им находиться. Проходя мимо большого сарая недалеко от пристани, я услышал голоса внутри, но так никого и не увидел.

Охрана если и была, то научилась надежно прятаться.

Когда я поднялся наконец на прибрежный холм, передо мной возник большой скрытый со стороны воды парк, в самом центре которого располагался огромный краснокирпичный трехэтажный дом.

Зеленая черепичная крыша, трубы, в сей момент не дымящие, ажурное черное литье решеток на окнах, гигантские дубовые двери - от всего этого пахнуло древним ароматом беспомощной роскоши. Именно ароматом, потому что ни в доме, ни в окружающих его аллеях, дальних строениях (конюшни? гаражи?) - во всем комплексе усадьбы не чувствовалось обычной в наше время прямой и крикливой безвкусицы, а только страстное желание через внешнее суметь возвысить и себя.

Чушь собачья! Я выбросил из головы ненужную философию, навеянную, видимо, тяжестью только что пойманной щуки, и ещё раз осмотрелся.

Слишком много деревьев, слишком много беседок, причудливо подстриженных кустов, каких-то фонтанов, ручьев, карликовых мостков. Люди были и в достаточно большом количестве, сновали туда-сюда бесцельно, на мой сторонний взгляд. Собак я не увидел и тут же подумал, что при таком размахе жизни и таком многолюдстве охранные

собаки бесполезны.

Рядом, на самой высокой точке этого холма располагался небольшой домик. Обзор отсюда был хорош, и я сразу предположил, что здесь находится пункт охраны. Я заглянул в окно, заметил сквозь пыльное стекло сумрачное движение и только тогда шагнул в открытую дверь. Комната, застеленная одеялом кровать, диван у другой стены, стол с

электрочайником "Тефаль", тарелки с остатками еды, включенный телевизор с бесконечно поющим Кобзоном...

Трое парней в камуфляже молча воззрились на меня. Вероятно, это и был пост охраны, иначе зачем им было здесь торчать. Но я не заметил никакого сигнального устройства, кроме телефонов, выглядывающих из их нагрудных карманов. Значит, связь с домом

осуще твляется по сотовому и радиотелефонам.

Я осматривался так тщательно не столько по привычке, сколько потому, что не мог предсказать результата предстоящей беседы с Курагиным. К тому же мне ещё не было отказано от места.

Мужики, в свою очередь, осматривали меня. Но вопрос одного из них, наконец прозвучавший, меня, признаюсь, удивил:

- Ты из крепостных или вольный?

Во всяком случае, договор с Курагиным ещё не подписан. Значит, по всем признакам - вольный.

- Чего молчишь? Язык проглотил?

- Да нет, не проглотил.

- И то хорошо. Кто такой? Как звать?

- Звать? Владимир Потанин. Хозяин вот свежей рыбки захотел.

Мой ответ их удовлетворил.

- Ладно, иди, а то к ужину не успеют приготовить.

Выйдя из домика и уже сделав несколько шагов по дорожке, ведущей к особняку, я вдруг отчетливо почувствовал на себе чей-то взгляд. Не из дома и не сзади... откуда-то сбоку... Всем хребтом я ощутил волнующий холодок.

Я повернулся. В нескольких сотнях метров, в стороне, на голой вершине холма чернела пустая недостроенная церковь. Красные солнечные лучи, пробившие брешь в плотных слоях облаков, просвечивали верхний незащищенный остов, но купол уже оделся желтой медью, и висел между толстых балок большой колокол. Я нерешительно сделал шаг в ту сторону, но вдруг почувствовал, что сторонний взгляд пропал.

Я ещё немного постоял, всматриваясь в церковь, но ощущение слежки, знакомое мне ещё с Чечни, не повторилось. Тогда я возобновил свое движение к дому.

Перед главным входом в особняк был асфальтированный подъезд для автомашин. Отсюда же асфальтовая дорога шла через весь участок и вливалась, вероятно, в ту, которая и делала пресловутый тридцатикилометровый зигзаг от города.

Мне навстречу попадались люди, они равнодушно оглядывали меня и с любопытством - мою рыбу. Когда я подошел к дому, из-за угла вынырнул парень примерно моих лет, может, немного моложе. Одет он был, как одеваются в Москве представители среднего класса: темные брюки, белая рубашка, пестрый галстук. Он подозрительно оглядел меня,

заметил щуку, з интересованно взвесил её взглядом, но тут же вернулся к

моему лицу.

- Вы кто?

Владимир Гусинский - вновь почему-то выбрал я имя банкира. Наверное, из-за их близости к Курагину.

- Вот щуку для Михал Семеныча несу, - сказал я, для пущей убедительности потрясая рукой.

- А-а-а! - протянул парень. - К Марье Ивановне. - Все его подозрения враз испарились. Он указал широким жестом куда-то за свою спину. Проходите сюда. Дверь а кухню с той стороны.

Я пошел, куда было указано, и действительно вскоре углядел крыльцо и дверь. Дверь была не заперта, а лишь слегка приоткрыта. Я надавил кнопку звонка и стал ждать.

По дорожке за моей спиной прошли два паренька, на вид лет по шестнадцати, и тот, что улыбался круглым лицом, посоветовал не ждать, а убегать вместе со щукой. Я не последовал его провокационному совету, и через пару секунд полная полированная от спелости матрона лет пятидесяти широко распахнула дверь и мило улыбнулась.

- Щука для господина Курагина! - с чувством продекламировал я.

- Проходите, проходите, пожалуйста, - сказала женщина. - Что-то я вас раньше не видела. Давайте вашу щуку. Что это хозяину захотелось свежепойманной рыбки, мне он ничего не говорил. Вы когда поймали? Ой, она ещё живая! С вами уже расплатились или вы так, в подарок? Как же мне её приготовить? Как вы думаете, может, сделать фаршированную щуку по-польски?

- Сделайте по-польски, - посоветовал я.

Повариха, - а это была повариха, - находилась уже вся в работе и со мной не церемонилась.

- Вы ещё здесь будете или сразу домой?

- Задержусь, - сказал я.

- А как вас зовут? - спросила она и пояснила: - Если хозяин спросит.

- Геннадий Зюганов.

- Ну а я пойду, - мелко приседая в нетерпении, сказала она.

- Конечно, конечно, идите.

- А вы, если что, можете подождать здесь. - Она открыла дверь в какую-то комнату. - Вам что-нибудь предложить? Кофе, чай?

- Нет, спасибо.

- Тогда я пошла, - удаляясь, сказала повариха, а я шагнул через порог в предложенное мне помещение.

ГЛАВА 3

ЛЮДИ ИНОГО КРУГА

Здесь уже действительно жили богато. Я осмотрелся. Да... Деньги, при коммунистах прятавшиеся неизвестно где, сейчас расползлись по таким вот кричащим от роскоши щелям. Мебель, возможно, антикварная или сделанная под антиквариат, я не разбираюсь. Для меня все эти гнутые, ажурно-резные ножки-спинки исходят из прошлых эпох, далеких и во времени, и в пространстве.

Однако, судя по тому, как легко мне удалось проникнуть в дом, охраны здесь вообще никакой не было. Все это как-то не вязалось с вчерашним похищением. Или теперь уже некого охранять?

Как только женщина ушла, я возобновил свою экскурсию. Следующая дверь привела меня в огромный зал, словно бы извлеченный из какого-нибудь дворянского гнезда, но, судя по лакированному блеску всюду, изготовления наисовременнейшего: инкрустированный сложными узорами паркет сиял и кое-где (зависело от ракурса) отражал балюстраду, по периметру второго этажа ограждающую балконную галерею. Прибавить сюда ещё искрящуюся хрустальную люстру, сейчас, правда, дремлющую, так как

свет проникал сквозь огромные окна с поднятыми французскими шторами. В общем, одного этого зала было достаточно, чтобы окончательно убедить скептически настроенного посетителя в безусловных достоинствах хозяина дома, потому что только достойный во всех отношениях человек может владеть таким богатством...

"Уж не завидую ли я?" - подумалось мне мимоходом, и я ухмыльнулся. Пол гулко и сухо озвучивал мои шаги. Я подошел к окну и с некоторой высоты всмотрелся в пейзаж: сереющее к ночи водохранилище, часть парка методически облагораживаемого садовниками, маленький красно-синий трактор, сейчас сияющий, и все та же ажурная от стропил колокольня церкви.

Услышав шаги, я оглянулся. Двое мужчин в рабочих халатах и со стремянкой, проходя мимо, поздоровались со мной. Я ещё раз убедился, что охраной здесь и не пахло.

Я открыл ближайшую дверь. В длинном залоподобном помещении трудились несколько человек: трое мужчин полировали натертый мастикой паркет, размашисто скользя огромными матерчатыми ботинками-поплавками, причем иллюзия водного пространства подкреплялась их зеркальным отражением; ещё две женщины тряпками на длинных палках снимали невидимую пыль с узорной резьбы деревянного потолка.

На меня не обратили внимания. Я прошел вдоль стены. Слева была приоткрытая дверь, за нею маленький коридорчик. Войдя внутрь, я с одной стороны увидел проход в широкий вестибюль центрального входа, а с другой нашел за стеклом, судя по толщине и цвету, непробиваемым, троих охранников в форме. Перед ними светились несколько мониторов,

развертывающих картинки внутренности дворца и пространство у входа. Охрана в составе двух человек дулась в карты с компьютером, а один читал книжку, по-американски закинув ноги на стол. Именно этот книгочей смог оторвать взгляд от книги, чтобы заметить меня и, не вставая, протянуть руку в сторону, кажется, кнопки на пульте перед столом. Откуда-то сверху немедленно и грозно раздалось:

- Вы к кому?

- На кухню, - смиренно и с готовностью подчиниться сказал я, поражаясь то ли своей наглости, то ли тому, что на здешней кухне тусуются люди, одетые в приличные, на мой взгляд, костюмы.

- Марья Ивановна просила зайти насчет рыбки. Кажется, щука понадобилась?.. Не знаю...

- Это с другой стороны, - сразу потерял ко мне интерес парень и тут же вернулся к книжке. - Можете и здесь пройти. Сейчас выйдете, повернете направо, пройдете два зала, там спросите... - Тут его палец дотянулся до кнопки переговорного устройства, и я лишь по краткому шевелению губ в конце фразы понял, что это он сам себя пресек за ненадобностью...

Я повернулся и пошел обратно.

В зале терли зеркальный (цветами и узорами блестевший) паркет. Я прошел к вырастающей прямо из середины помещения и широко, полого поднимающейся на второй этаж чугунной лестнице со знакомым по советским временам толстым, прижатым прутьями к ступеням ковром. Паркетная площадка второго этажа словно палуба обрамляла пролет с четырех сторон, а наверху высился стеклянный свод и цветное зеленое небо.

Новая дверь. Я очутился в зале ещё больших размеров, чем вестибюль внизу. Вдоль стен, прямо под развешанным всюду холодным оружием, стояли средневековые рыцари в черных, желтых и серебряных латах. Медь и серебро доспехов отсвечивали последними лучами так и не скрывшегося до сих пор за лесом солнца. Зал был битком набит холодным оружием всех времен и народов. Я увидел и австралийские бумеранги, и африканские копья, и арабские клинки вперемежку с модными ныне японскими мечами.

Все это красовалось на стенах, но посередине было холодно и пусто. Какие-то мальчишки, в ступоре застывшие перед саблями на стене, воровато оглянулись на меня и побежали прочь. Пора было, однако, прекращать мою импровизированную инспекцию.

Выйдя из этого могильника рыцарской доблести, я оказался в коридоре, огибающем это крыло здания. Было тихо. Где-то играла музыка. Я пошел на звук и остановился у резной двери. В этот момент дверь открылась, и вместе с голосом Киркорова на меня чуть не упала высокая умопомрачительная блондинка. А может быть, и нет. Я просто не знаю точного термина. Сейчас её волосы пылали словно факел в ночи - ярко-красным

огнем.

Женщин я ощущаю всем нутром, так что сразу оценил класс: точеные ножки, сногсшибательные бедра, холеное личико... которое в данный момент рассерженно возрилось на меня. Кстати, это её не портило. Я вообще считаю, что женщины прекрасны во всех проявлениях: и когда сердятся, и когда радуются, и когда ненавидят... Они такие забавные!..

- Кто вы такой? И что вы здесь делаете? - резко бросила она.

- Заблудился, - честно признался я. - Ищу Михаила Семеновича, а у вас такой большой дом.

- А вы кто?

- Новый начальник службы безопасности. Буду вас охранять, многозначительно добавил я.

- Конкретно меня? - невольно улыбнулась она.

- Если это доставит вам удовольствие, - ухмыльнулся и я.

- У меня имеется множество других способов доставить себе удовольствие, - вызывающе сообщила она и смерила меня взглядом.

Осмотр удовлетворил красотку и, по-моему, улучшил её настроение.

- Пойдемте, я провожу вас, - сказала она и, повернувшись, поплыла по коридору. Я последовал за ней, утопая в шлейфе тоже умопомрачительных духов.

У одной из дверей, по бокам дверного проема, стояли два бугая в трещавших по швам пиджачках. Видимо, они так и выросли в них, а сейчас не снимали, дабы если не работой, так хоть видом своим поражать окружающих. Оба мужика сделали собачье движение ко мне, но женщина взмахом руки остановила их.

- Со мной, - сказала она, но скучающие церберы были рады развлечению. Один протянул руку:

- Документы!..

Подумав, я протянул свое прежнее удостоверение, которое было тщательно изучено. Женщина нервно переминалась рядом. И первой не выдержала она:

- Посмотрели и довольно. Я же сказала, что он со мной.

Ребята переглянулись и вернули мне ксиву, причем один - ход мыслей был виден на его лице и в быстро пресеченном движении плеч - хотел было сам войти в дверь, возможно, предупредить о моем приходе, что я, конечно же, мысленно одобрил бы. Им, видимо, давно не устраивали нагоняй. Но парень уже передумал идти докладывать о каком-то там менте...

Женщина открыла дверь и, пропустив меня вперед, вошла следом. Зал был типично каминным, насколько я вообще представляю такого рода помещения. Во всяком случае, в большом камине действительно пылал огонь, пожирая даже не поленья, а короткие бревна...

Надо сказать, что обстановка дома мне не нравилась. Я говорю не об интерьере - тут все было безупречно. Нет, сыграло роль нечто неуловимое, атмосфера, может быть, а скорее всего мое личное плебейское неприятие роскоши. Было во всем виденном мною нечто искусственное, бутафорское. Нечто от впечатления, которое возникает при взгляде на обряженного в костюм-тройку и к тому же курящего шимпанзе: и курит с удовольствием, и вилкой пользуется, и ловок, но... не то.

Я ухмыльнулся - во мне говорил вчерашний легавый.

Мужчина лет пятидесяти пяти, моложавый, с легким восточным налетом в чертах лица, характерным для московских русских (и очень нравящимся женщинам), сидел в кресле и смотрел на огонь. На диване у стены располагались два парня, отодвинутые друг от друга неприязнью или ссорой. Уже начало темнеть, окна почти во всю стену были зашторены, и

только в не прикрытых материей уголках, по-вечернему синело.

Все трое составляли некий необозначенный центр, вокруг которого и двигались остальные. Народу было ещё человек шесть-семь, но народ этот, казалось, служил фоном: тихо шелестели голоса, потрескивали дрова в камине, кто-то наливал в бокал из бутылки, одной из многих, стоявших на сервировочном столике...

На шум наших шагов трое мужчин повернули головы и уставились на меня. Взгляды были какие-то одинаковые: читались в них вопрос, надежда и одновременно странная отстраненность, будто бы, объединенные одним чувством, мысли они имели разные.

Откуда-то возник ещё один охранник. И, судя по его присутствию здесь, а главное, по совсем уж невообразимым буграм чудовищных мышц, то и дело натягивающих материю очень даже приличного костюма, я догадался, что вижу перед собой предшественника или своего возможного заместителя. Он быстро двинулся ко мне, запнулся, оглянулся на босса и замер в боевой готовности.

- Дядя! Это к вам. Молодой человек говорит, что он из службы безопасности, - громко сказала приведшая меня женщина.

Что-то мелькнуло в лице пожилого и погасло. Он с новым выражением, в котором исчез интерес, осмотрел меня и кивнул.

- Иван Сергеевич?

Я подтвердил и подошел ближе. Бугристый парень отступил в тень. Девушка села в кресло рядом с Курагиным (это был, конечно, он). Мне сесть не предложили, и это не очень-то понравилось.

- Что там у вас произошло с Арбатовым? - немного погодя спросил Курагин. Он, видимо, с усилием искал тему для разговора, совсем неинтересного ему сейчас.

- Ничего особенного. Он плохо себя вел, мне пришлось поставить его на место.

Все вновь посмотрели на меня. Взгляд девушки мне понравился.

- Вы превысили свои полномочия, - сказал Курагин.

- Нет, - решительно ответил я и, так как стоять мне надоело, сел в свободное кресло.

Курагин покосился на меня, но ничего не сказал. Он спокойно продолжил:

- Может статься, я не смогу взять вас на работу. Вы проявили, - он замолчал, равнодушно подыскивая слова, - излишнюю инициативу.

- А мне плевать, - буркнул я и ухмыльнулся, глядя на их лица, тут же вновь повернувшиеся ко мне.

Сказать по правде, мне надоело играть роль не нужного никому статиста. И хотя я понимал, что мысли всех (кроме женщины) заняты похищением их родственницы, но равнодушие, с каким меня встретили, откровенно меня задело. Признаться, я рассчитывал сразу же очутиться в центре событий, в окружении почтительно-восхищенных взглядов... Шутка. Но все равно это равнодушие задело. Как-никак я был не последний человек в

СОБРе.

- Мне плевать, - с чувством повторил я, вытащил пачку сигарет и закурил. Так как никто не пошевелился, чтобы распорядиться на счет пепельницы, я решил стряхивать пепел на ковер.

- А вот на что мне совсем не плевать, так это на моего старого друга Валеру Синицына, которого ваши псы по вашему же приказу измордовали до неузнаваемости. Я понимаю, у вас пропал член семьи, но почему виноват крайний?

Я сделал эффектную паузу. Все молча смотрели на меня, никто не прервал, и я продолжил:

- Я привык иметь дело с мотивами преступлений и людьми, причастными к делу. Зная Синицына, я не только отвергаю его причастность к исчезновению вашей родственницы (на самом деле я ничего не отвергал), но считаю, что любой из вас - вот хотя бы он - имеет больше причин желать такого поворота событий. - Я ткнул пальцем в одного из мужиков на диване, в того, что был постарше, лет двадцати восьми, как и я.

Я заметил нечто болезненное в его худощавом лице, смотревшем на меня большими темными глазами как-то неопределенно, так что даже трудно было понять, на меня ли он вообще смотрит, а не куда-то дальше в собственные мысли.

Оказалось, все же на меня. Не успел я вымолвить свое предположение, на котором, конечно же, не собирался настаивать, как данный субъект с диким ревом метнулся в мою сторону, чуть не захватив меня врасплох.

Я успел лягнуть его в щиколотку, отчего, потеряв равновесие, парень стал падать прямо на меня. Когда его физиономия оказалась рядом, я наотмашь изо всех сил дал ему по зубам тыльной стороной ладони, тем самым изменив траекторию его полета и заставив

грохнулся где-то за моим креслом.

Я сам себе нравился в этот момент, потому что даже не уронил сигарету. А девица смотрела на меня уже с восхищением. Мне терять было нечего.

Обращаясь ко всем, я сказал:

- Если у кого-нибудь появились схожие намерения, пусть не теряет зря силы. Это может плохо кончиться.

Второй парень поднялся с дивана и сделал шаг по направлению ко мне. Был он достаточно высок, строен и в меру белобрыс. В отличие от первого буяна, был осторожен на вид. Чувствовалось, что он привык вначале думать, а потом делать. Вскочил же он из-за молодого порыва, тут же взнузданного рассудком.

Иное дело Курагин. Тот даже и не думал вставать, лишь внимательно проследил за пируэтом старшего сына (я пришел к выводу, что оба мужичка и есть его сыновья), выслушал мою тираду, даже заметил подъем второго, младшего, но не проявил ни к чему интереса. Я решил, что хладнокровие младшего уже отмечено, оценено и за него не боятся.

- Откуда вы узнали, что у нас кого-то похитили? - неожиданно спросил Курагин. Глуховатый властный голос его мгновенно установил тишину.

Я удивился вслух:

- Я же сыщик. Зачем бы вы меня брали, если бы я не был лучшим? А кроме того, о похищении уже знает вся округа.

Я обвел глазами помещение. Все молчали. Я решил закончить прерванную было нападением на меня мысль. Но прежде щелчком послал окурок в огонь камина и вытащил следующую сигарету. Закуривая, я выпустил густую струю дыма. И тут же начал говорить:

- Помнится, однажды мы прибыли по вызову. Сосед услышал шум драки, что-то еще... А в указанной квартире муж с женой уже висели в петлях. Жену не спасли, а муж был ещё тепленький, откачали. Так что же оказалось? - Я обвел взглядом своих молчаливых слушателей и, не дождавшись реплик, продолжил: - Муж ради любовницы повесил родную жену, позвонил в милицию, а когда увидел наши подъезжающие машины, залез в петлю сам. Только самому было неудобно связывать себе руки. Да и не

учел, что мы определяем номер звонивших нам абонентов.

Я попытался выпустить дым колечками, уселся поудобнее. Огонь камина, повернутые ко мне лица. Старший сынок, коему я врезал по сусалам, поднялся и добрел до дивана. Никто не пытался заговорить или прервать, и меня понесло:

- А то еще, помню, женился один на вдове с ребенком. Любовь и все такое. Мужчина хоть куда, а дочка четырнадцати лет. Так эта дочка вместе с этим мужиком задумала покончить с мамой, потому что и тут любовь, и там любовь.

- Отец! - вдруг гневно воскликнул старший, но Курагин и на этот раз остановил его порыв, прервав мои разглагольствования:

- Ирина Константиновна не вышла к ужину. И потом её так и не нашли, хотя обыскали дом и окрестности, - спокойно доложил Курагин. - В доме живут члены семьи, все родственники. Они вне подозрений. Оставался Синицын Валерий Федорович, тем более, что именно он отвечал за безопасность в этом доме. Я попросил Арбатова подключиться к расследованию. Возможно, я был неправ.

- Вы приказали ему избивать Синицына до полусмерти или это ненаказуемая инициатива подчиненного? - спросил я, пристально глядя ему в глаза.

- Я сожалею о своем решении, - резко отчеканил Курагин и отвернулся к огню. - Кроме того, Синицына сейчас уже должны привести. Я имел беседу по телефону с Арбатовым уже после того, как вы отплыли сюда. Мне пришлось подтвердить ваш приказ в отношении Синицына.

- Почему? - с внезапным любопытством поинтересовался я.

- В тот момент вы фактически уже возглавляли мою службу безопасности. Нельзя давать подчиненным повод сомневаться в весомости распоряжений руководителя такого ранга.

- Да? - сказал я, чтобы что-то сказать. К его словам действительно нечего было добавить. Но я нашелся. - Ваша служба безопасности, кстати, дышит на ладан. А точнее, её вообще нет. Я, посторонний человек, совершенно спокойно вошел в дом, произвел осмотр, поговорил с некоторыми людьми и не вызвал ни у кого ни малейшего подозрения. Я ещё удивляюсь, что не похитили вас всех.

- Разве Синицын не из вашей конторы? - осведомился Курагин.

- Он работал в пресс-центре и мало сталкивался с оперативной работой, - пояснил я, мысленно соображая, не слишком ли я топлю своего коллегу.

"Нет, - решил я. - Все равно Валера здесь не задержится. Его избиение - подтверждение тому. Человек склонен ненавидеть тех, кому он сделал зло. И наоборот. Так что карьера Синицына в частном бизнесе, увы, дала трещину".

- Отец! - хотел ещё что-то сказать старший сынок, и вновь папаша прервал его жестом.

- Раз вы такой специалист, что вы посоветовали бы мне в данной ситуации?

- В милицию сообщили о похищении?

- Нет.

- Почему? - удивился я, подсчитывая, сколько потеряно времени.

Курагин всем телом повернулся в мою сторону, осмотрел меня и так же шумно отвернулся.

- У нас это не принято.

- У нас?.. Что не принято?

- Говоря "у нас", я имею в виду определенный круг людей. У нас не принято посвящать в свои дела милицию.

Странно. Мне это было не совсем понятно, но в чужой монастырь, как всем известно, со своим уставом не лезут. Курагин вновь покосился на меня и ещё раз снизошел:

- Если вы здесь все же задержитесь, то тогда поймете. Я сам должен держать руку на пульсе...

- Я понимаю так, что вы хотите поручить мне поиски Ирины...

- Константиновны. Может быть. А может быть, и нет. Я просто советуюсь.

- А я по субботам не подаю, - злорадно сообщил я.

- Сколько вы хотите?

- За что?

Он помолчал, и было заметно, как на скулах его играли желваки. Однако он не вспылил, чему я, честно говоря, удивился. Человек такого, будем говорить, своеобразного типа!.. Здесь угадывалось искреннее чувство... хотя, может быть, не к пропавшей невестке, а скорее всего к сыну. Ничего странного нет.

- За то, чтобы вы нашли жену моего сына и сделали это как можно быстрее.

- Пять кусков в месяц, как мне уже говорили, а после того, как я найду Ирину Константиновну, еще... - я замолчал, подыскивая оптимальную цифру, и, вспомнив вдруг об обстановочке этого дворца, о приеме, оказанном мне, брякнул, сам испугавшись своей наглости: - сто кусков "зеленых".

- Отец! - На этот раз вскочили оба отпрыска, а красотка тихонько и уважительно присвистнула.

- Вы наглый тип, господин Фролов, но я принимаю ваши условия. Хотелось бы надеяться, что ваше пребывание здесь не будет пустой тратой времени, как это произошло в случае с Синицыным.

- Нанимая меня, вы, надеюсь, внимательно изучили факты моей биографии?

Он бросил на меня взгляд, который словно бы говорил: "Что ты ещё за птица, чтобы я лично вникал в твою биографию?". И произнес:

- Буду признателен, если вы вкратце напомните.

- Извольте, - в тон, ерничая на радостях, сказал я. - Я буду краток. Итак, армия, юрфак, РУОП, потом Главное управление, СОБР, командировки в Чечню, правительственные награды. Семнадцать преступников, убитых лично мной при оказании сопротивления. Семерых взял холодным оружием, а попросту - зарезал.

Я подумал: не добавить ли что-нибудь еще? А пока впитывал лишь тяжелый восторг на хищной мордашке племянницы. Мне вообще удалось убедительно произнести свой спич. Тем более все в нем было правдой. Против ожидания, лица парней не выражали иронического скептицизма. Впрочем, старший из братьев на себе проверил тяжесть моей десницы. Хватит, однако.

Курагин заговорил первым:

- Я полагаю, вы можете приступить к работе немедленно.

- Почему бы и нет? Завтра я представлю вам список необходимого охранного оборудования.

- Зачем?! - недоуменно воскликнул Курагин.

- Затем, чтобы Ирина Константиновна была первой и последней жертвой похищения.

- Хорошо, вам виднее, - согласился он.

- Это уж точно, - нагло ухмыльнувшись, подтвердил я. И тут же спросил: - Когда, точнее, вы обнаружили исчезновение вашей невестки?

- Вчера перед ужином. Обычно мы ужинаем все вместе. Но Григорий задержался в Москве, Ирина в этот день с ним не поехала, осталась дома. К ужину она не вышла. Это оказалось всем подозрительным. Даже если бы она была больна, она могла хотя бы позвонить, предупредить, как-то сообщить. Это обязательно.

- Почему? Она вас... боялась?

- Боялась? Меня?... - Курагин впервые вышел из себя и, как бы ища поддержки, оглядел всех по очереди.

Что-то в их лицах показалось мне странным. Я не мог понять: смущение, улыбка какая-то, размягчение черт, словно бы вспомнили известное только им, что-то очень хорошее, личное, не нуждающееся в разглашении.

Ладно, ещё разберусь, что у них за семейные тайны.

- Ирина Константиновна никого и ничего не боится. Никто и не посмеет причинить ей зло, - сказал Курагин и осекся, вспомнив, по какой причине он со мной разговаривает. Смешавшись, он быстро закончил. - Мы обыскали дом и парк и ничего не нашли.

- Мы?..

- Все присутствующие. Вскоре после начала поисков приехал Григорий. Мы искали до темноты. А ночью поиски продолжили наши люди. То есть те, кто здесь работает и живет, - пояснил он.

В этот момент наше натужное общение прервалось. Давешний парень в униформе банковского блюдолиза возник в дверях и, подкатившись к хозяину, что-то - шу-шу-шу - положил на ухо. Тот разрешающе махнул рукой.

- Синицына доставили, - пояснил Курагин и повернулся к двери.

Двери раскрылись шире и пропустили трех мужчин, связанных объятием среднего. У Валеры Синицына за прошедшие с последнего нашего свидания часы ещё больше изменилось обличье. Но страшные синяки и подсыхающие бурые корки на лице говорили о начале спокойной регенерации, то бишь заживления его ран.

Племянница Курагина с приглушенным вскриком подскочила в кресле, и я был ей за это признателен: приятно встретить там, где не ожидаешь, человеческую реакцию.

- Помогите ему добраться до его комнаты, - распорядился Курагин. - И проследите... ты, Николай, чтобы было все необходимое.

В камине оглушительно взорвались дрова, и все (кроме меня) невольно вздрогнули. Этот Николай, кивнувший после слов Курагина, был просто горой мяса. Недавно только перестал качаться, а возможно, все ещё продолжает. Жира у него не замечалось. Да и лицо худощавое. Значит, продолжает давать себе физические нагрузки. Еды-то здесь, чувствуется, навалом. А когда появляется много хорошей жратвы, мужики вмиг

расплываются. Это по телику даже видно: стоит какому-нибудь задохлику пролезть в элиту, то есть в правительство либо в сенаторы, как буквально через пару месяцев появляется уже такая ряшка, толще некуда. Николай, во всяком случае, выглядел не бледнее Шварценеггера в его лучшие годы.

Тройка удалилась, и заплетающиеся ноги Валеры, не поспевающие за его сопровождающими, изо всех сил имитировали шаги.

Я вдруг разозлился так, что потемнело в глазах. Переждав секунду-другую, пока каминный огонь вновь не запылал, я спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.

- А почему вы думаете, что Ирину Константиновну похитили? Может быть, она просто ушла, сбежала, наконец.

Я повернулся к Григорию.

- Какие у вас были отношения с женой? Вы ссорились?

Григорий, видимо, успокоившийся после знакомства со мной, мгновенно вспыхнул.

- Отец! - вновь воскликнул он, словно бы этим словом и исчерпывался весь его словарный запас.

- Я бы попросил вас, Иван Сергеевич, держать себя в рамках.

- Извините. Но мне необходимо узнать как можно больше об Ирине Константиновне. Кстати, опишите её, пожалуйста.

- Ей девятнадцать лет. Рост сто семьдесят сантиметров, черные волосы. Свои, некрашеные. Что еще?.. Глаза серые. Чрезвычайно коммуникабельна. Вызывает немедленную симпатию.

Последнее было мне не совсем понятно, но я решил не переспрашивать.

- Как она была одета?

- Когда её видели в последний раз, на ней были джинсы, темный свитер, белые кроссовки.

- Какая-нибудь фотография найдется?

- Разумеется... Не знаю. Григорий!..

- Да, конечно, - отозвался несчастный муж (скула его уже заплыла от прикосновения моих пальцев).

- Сходи, пожалуйста, принеси, - распорядился отец, и сынок хоть и нехотя, но подчинился.

Я откинулся в кресле, вытянул ноги и достал новую сигарету. Свет в зале был включен на половину мощности ламп, по замыслу это усиливало воздействие красок пламени; если бы было посветлее, ковер вокруг меня серебрился бы пеплом от моих сигарет. Плевать. Я вновь закурил.

- У вас много конкурентов в бизнесе? - спросил я Курагина.

Он озадаченно взглянул на меня, но это непонимание было мимолетным.

- Нет-нет. И почему тогда Ира? Скорее мои сыновья. А конкуренты... Разумеется, они есть, но те, которые способны преступить нормы... закона, вряд ли действовали бы так изощренно. Попытались бы убрать меня - и все.

- А шантаж?

- Я говорю, что такая изощренность редко встречается. Тем более что Ирина Константиновна появилась в нашей семье всего два месяца назад. К тому же она не нашего круга.

- Не понимаю, какая здесь связь? - заметил я.

Курагин взглянул на меня, потом скользнул взглядом по лицам окружающих, которые, казалось, поняли его прекрасно. Он, видимо, колебался...

- С позиций стороннего наблюдателя она не может являться идеальным средством шантажа. Видите ли, - он все же решил уточнить, улавливая мое сомнение, - если у людей нашего круга есть враги, то их можно пересчитать по пальцам. Никто не скрывается. Всё это люди определенного положения в обществе. И мы всё друг о друге знаем.

Шантаж возможен относительно кровных родственников. Ирина Константиновна ещё не успела закрепить свою связь с семьей, так сказать, кровно. Ну, вы понимаете...

- То есть, пока нет детей, она все ещё посторонний человек?

- Грубовато, но верно. Мы не можем позволить себе чувств, как простые люди. Слишком высоки ставки. Цена ошибки всегда одна: положение в обществе и жизнь.

Я видел по лицам присутствующих в зале, что они совершенно согласны с Курагиным. Лица комментировали его слова по-разному, но согласие наблюдалось у всех. Григорий, например, багрово сопел, возмущенно выкатив глаза. Младший братец Иван, напротив, сидел бледный, внешне спокойный, и только щель сжатых губ, прорезавшая его рот, выдавала скрытый накал непонятных мне эмоций. Катенька же нервно стреляла глазками, но, заметив мое внимание к себе, быстро улыбнулась, нервно облизнув язычком верхнюю губку. Другие пять одинаково солидных мужиков и девица, наверное, чья-то секретарша, благожелательно внимали боссу. От серьезности слов Курагина и от серьезности слушателей мне стало так противно, что дальше некуда.

- И не бывает исключений? - поинтересовался я.

- Отчего же?.. Но исключения, как мы знаем, всегда подтверждают правила. Руководствуются в жизни все-таки правилами, а не исключениями.

В этот момент вернулся Григорий и протянул мне фотографию.

Девушка в джинсах, кроссовках и свитере сидела верхом на лошади и, подбоченясь, сверху вниз смеялась в объектив. Лицо округлое, губы полные, румяные. Глаза?.. Глаза, может быть, и серые, но из-за густых ресниц кажутся темными. И было в ней что-то такое... Я не мог найти слово. Она была не просто красива, не просто изящна и мила.

В её лице светилось что-то особенно ласковое и нежное.

- Вы давно были знакомы с вашей женой? Я имею в виду до свадьбы? вежливо обратился я к Григорию.

Он угрюмо оглядел меня погасшими глазами (один заплывал все сильнее) и все же ответил:

- Недели три.

- А кто-нибудь из вашей семьи был с ней знаком раньше?

- А тебе зачем? - тут же взбрыкнул он.

- Григорий! - Окрик отца усмирил сына.

- Нет, никто не был знаком. Все познакомились с Ириной перед нашей свадьбой.

- Очень хорошо, - сказал я, думая о том, что было бы интересно увидеть воочию эту диву девятнадцати лет от роду. Надеюсь, мне это удастся.

Я ещё раз взглянул на фотографию. На лице девушки играла сдержанная радость. Не конкретно в легкой улыбке, тронувшей её полные губы, даже не в блестящих глазах, во всем её существе, казалось, затаился, готовый вырваться - дай только повод, - смех. Повода не было, и лицо Ирины пока только светилось от избытка переполнявших её чувств.

Я с трудом оторвался от фотографии. Я понимал, что помимо воли начинаю заинтересовываться этим делом. Хотя, если признаться, умопомрачительная сумма оклада плюс ко всему вообще в голове не укладывающийся размер гонорара за возвращение девчонки настраивали меня на легкомысленный лад. Во все это было невозможно поверить... Впрочем, что я теряю?

Открылась дверь в коридор, и вошел величественный старец лет семидесяти, одетый буквально в камзол. Или ливрею.

- Ужин подан! - провозгласил он.

- Кто это? - удивился я. - Вы мне не говорили...

- Совсем упустил из виду. Это наш мажордом, Семен Макариевич. Раньше он работал в Кремле, но, как выяснилось, я плачу больше.

- Не может быть! - Я попытался скрыть легкую издевку.

- Может. Вы, надеюсь, будете с нами ужинать?

- Всенепременно.

И ужин не обманул моих ожиданий.

Препровождаемые мажордомом, все вошли в столовую, где уже горели вдоль стен электрические канделябры, а на столах - такие же подсвечники. В чулках и лакированных туфлях, разноцветные, одной масти с мажордомом, стоял вдоль стены десяток лакеев, и напряжение предстартового ожидания застыло на их лицах. Еще незнакомые мне коллеги

хозяина - пожилые мужчины с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами и твердыми движениями - сели на стороне Курагина. Молодежь (к которой присоединился и я) расселась напротив. В довершение атмосферы на длинных танцующих лапах проплыл гигантский пегий дог, тут же с тяжким шумом рухнувший у стула крестного отца. Но окрашивающий все мое восприятие здоровый смешливый скептицизм был взнуздан; присутствующие равнодушно не замечали привычного тем самым уже естественно

возносились на более высокую ступеньку нашей социальной постперестроечной лестницы.

И за ужином (кратким и совершенно безмолвным, благо абсолютно вышколенные лакеи четко и вовремя меняли, по знаку мажордома, блюда) я уже всерьез стал высчитывать, сколько времени необходимо для волшебного обращения смешных и наивных нововведений в ритуал, от одного лицезрения которого сжимается восторгом обывательское сердце.

Чем больше, тем лучше. Это как старое вино: столетия лишь повышают цену...

Однако я был рад, когда вместе со всеми смог встать из-за стола и объявить, что мне пора заняться делом.

- Если не секрет, что вы намерены предпринять?

- Не секрет. Буду вместе с вами ждать звонка похитителей. Если я не ошибаюсь, ещё никто не звонил?

- Нет.

- Значит, уже пора. Сутки - достаточно большой срок. А как только позвонят, я за них и возьмусь. Если только её и в самом деле похитили.

Со стороны потерянного мужа я услышал свирепое дыхание, но взгляд Курагина, брошенный на меня, был равнодушным: его мало интересовало мнение подчиненного (а я уже был подчиненным), лишь бы работа шла эффективно.

- Вы не верите, что Ирину Константиновну похитили?

- Я не знаю, как обстояло дело. Могло произойти что угодно. Более определенно скажу, когда услышу требования похитителей.

Дог, сочно, с железным лязгом челюстей заглатывавший за ужином бросаемые с барского стола куски мяса, тяжело встал и, обретя воздушную легкость, затанцевал к двери.

Курагин отвернулся к сыновьям. Бросив на меня влажный загадочный взор, вышла из столовой Катерина, и, на минуту оставленный без надзора хозяйских глаз, я имел возможность рассмотреть - от матерчатых помпонов на туфлях до глубоких морщин значительного лица - этого бутафорского мажордома. Последний раз я встречался с ним лет пять назад, когда мимоходом зацепил его в операции с фальшивыми банковскими

авизо. Тогда под именем отца Георгия он хлопотал о льготной регистрации церковного банка. Липового, конечно.

ГЛАВА 4

МАЖОРДОМ

- Что вам будет угодно? - с высокомерной учтивостью спросил меня мажорджом, когда я, приблизившись, принялся изучать его словно одну из резных деревянных колонн, с архитектурной и художественной точностью расставленных по пространству столовой и, как и сам мажордом, выполнявших две функции: возбуждать эстетический восторг и представать столпами, на которых в буквальном и переносном смысле держалось проходящее здесь действие. Больше всего меня занимали причудливо украшенные и повсюду прикрепленные пуговки из "желтого металла", как пишут у нас в протоколах, а также кружевное жабо, белоснежно и пенно обрамлявшее вежливо застывшее, не узнававшее меня лицо.

- Я бы хотел попросить вас показать мне дом. Надеюсь, вы мне не откажете... Семен Макариевич?

- Извольте.

- Вы поразительно напоминаете мне одного знакомого батюшку, продолжал я изящно и непринужденно болтать, позволяя между тем вести себя по коридорам, галереям, залам... Никогда не понимал (да и не имел случая познать практически) удовольствия жить в музее, а здешний дворец, заполненный резьбой, полировкой, антиквариатом и разными завитушками, чрезвычайно и совершенно напоминал мне музей.

Пропустив меня в дверях очередного помещения, оказавшегося уютной, но без мебельных излишков комнатой, Семен Макариевич зашел сам, запер за собой дверь и величественно указал на кресло:

- Не соблаговолите ли присесть?

- Соблаговолю, - согласился я, плюхнулся в кресло и полез за сигаретой в карман. - У тебя, надеюсь, найдется пепельница?

Высоко поднятые брови и высокомерно брошенный взгляд ясно указывали на неуместность фамильярности. Я просто наслаждался его манерами.

- А я-то, глупый, предполагал, что ты переквалифицируешься в управдомы.

- Что ж, - солидно признал Семен Макариевич, - работники коммунальных служб в наше время входят в категорию самых обеспеченных граждан России.

- Так уж и самых? А банкиры, газовики, нефтяные магнаты, наконец?

- Я думал, мы говорим о населении, а не об элите.

- А-а-а! - понял я. - Ты, значит, себя к населению не относишь?

Молчание.

- Дай-ка пепельницу! - распорядился я, закуривая сигарету.

Выпустив струю дыма, я с интересом продолжал допрос:

- Мажордом, выходит, временная ступень лестницы, ведущей к элите?

- Кто знает, кто знает, - с достоинством проговорил Семен Макариевич. - А вы-то как здесь оказались? Операция внедрения или тоже прокладываете тропинку из массы в элиту?

- Пути Господни неисповедимы, отец Георгий, - со вздохом ответил я. И тут же спросил: - А ты что предпочел бы?

- Меня это не касается. Умный человек, как вы знаете, должен жить по-обезьяньи: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

- Ну мне-то можно сказать. И почему по-обезьяньи?

- Статуэтка есть такая знаменитая из трех обезьян: одна закрывает глаза, другая - уши, а третья - рот.

- Понял. Тогда запомни: с органами правопорядка мои пути относительно разошлись.

- Относительно? Оригинально!.. - У него очень выразительно поднялись брови, выражая крайнюю степень - в данном случае иронического - удивления.

- А чем я здесь намерен заняться? - парировал я.

- Понятно.

- А раз понятно, то выкладывай: что ты здесь делаешь? Кто и зачем похитил девушку? И что здесь вообще за гадюшник?

Семен Макариевич, он же отец Георгий, откинулся в кресле и изучающе посмотрел на меня.

- Хочу предупредить, уважаемый Иван Сергеевич, что вы выбрали неверный тон. Если вы предполагаете, что изменение имени подвесит меня на крючок, то вы глубоко ошибаетесь. Я здесь просто для того, чтобы немного и легко подзаработать. Без всякой нервотрепки. За мной нет никакого криминала. И если вы не дурак, то вам следует изменить тон. Я с дураками дела не имел и впредь иметь не собираюсь.

Логика его показалась мне забавной. Кроме того, попыткой поставить меня на место он заявил о своем более или менее прочном положении. И наконец, действительно, с чего это я решил развлечься по-дешевке?

- Все, все, забыто, - сказал я. - Но кто же введет меня в курс происходящего, если не старый знакомый?

- Со своей стороны, я даже рад помочь, - немедленно пошел на попятный Сергей Макариевич.

Он открыл коробку на столике рядом с собой, извлек оттуда сигару и протянул мне, предлагая угоститься. Я отказался. Он откусил кончик, выплюнул его и прикурил сигару. Выдыхая дым, весело произнес:

- Должен сказать, что я после пропажи Ирочки нахожусь в полном недоумении. Ведь что интересно: если присмотреться, здесь такой бардак, что и самого легко украсть.

- Самого? - спросил я скорее по протокольной привычке.

- Я имею в виду Михаила Семеновича. Хотя его-то незачем красть. Если похищать, то лучше обормота Григория или умника Ивана. Они сыновья, за них можно требовать любую сумму. А Ирочка?.. Ее же никто не знает. Даже если наводчик в доме... Нет, на такую... - он замялся, движением губ помогая себе подыскать слово и нашел, - на такого ангелочка разве поднимется у кого-нибудь рука?

- Уже поднялась, - заметил я. - Что-то вы не то говорите, уважаемый Семен Макариевич. Это в наше-то время не поднимется! Она что, ангел во плоти?

- Ей-богу, ангел. Истинный крест кладу, ангел во плоти.

- Ладно, оставим эту вашу церковную лексику. Что ещё занимательного? Действительно ли Курагин так богат? Какие у него отношения с сыновьями?

- Богат, сильно богат. Насколько точно не знаю. Но, сами посудите, Иван Сергеевич, у него же нефтеперерабатывающий завод. И часть газовой кормушки им тоже контролируется. А банки?..

- Да? Мне тогда непонятны две вещи: почему здесь так мало охраны? И почему Курагин ещё живой?

- Везет, наверное. Хотя вот Ирочка пропала. Ударили по самому больному. Думаю, пропади Иван или Григорий и то было бы не так огорчительно.

- Для кого огорчительно? Для тебя, что ли? Нет, все-таки странно, из-за какой-то почти посторонней девицы?..

- Вы её не знаете, - с сожалением затряс головой Семен Макариевич. Когда узнаете, не будете так говорить.

- Ладно. И последнее: как у Курагина с сыновьями? И есть ли у него жена? И где она?

- С сыновьями отношения так себе. Он же из старой гвардии, при коммунистах сидел как цеховик. Это сейчас он у власти, депутат Госдумы, ещё там чего-то. А тогда спалился на подпольных фабриках по пошиву джинсовых изделий под заграницу. Ну, как водится. Так что дети выросли, считай, без отца. И с женой он успел развестись, хотя и продолжает содержать её. Она сейчас где-то по парижам мотается.

- Ты давно уже здесь? Много успел разузнать, как погляжу.

- Э-э-э! Иван Сергеевич! - насмешливо протянул он. - Это древнее барское заблуждение, что слуги ничего не видят и не понимают. Как раз слуги понимают больше, чем сами хозяева. Так-то вот.

- Расскажи подробнее все, что знаешь о семье, о сыновьях и об этой племяннице.

Семен Макариевич откинулся в кресле, держа на отлете руку с сигарой. Прицелившись округлым ртом куда-то в угол потолка, он выпустил густую струю дыма.

- Начну со старшего, Григория. Очень нервный и легко возбудимый субъект. Когда хозяин окончательно утвердился и вызвал к себе сыновей, Григорий нахрапом попробовал оторвать собственный кусок пирога. Одна кровь, что там ни говори. Но хозяин посильнее оказался, ещё бы. Ни-ни.

Семен Макариевич покачал головой.

- А может, так и надо? Григорий - голова горячая, сначала делает, потом думает. Это вам не младший сынок, не Иван. Тот себе на уме. Я думаю, вначале Иван тоже хотел просить у отца долю, но посмотрел, чем все кончилось у Григория, и не стал трепыхаться. Все время молчит. О чем он думает, никто не знает. Самые опасные люди эти молчуны. До появления Ириши Михал Семенович наследником объявлял Григория.

- До появления Ирины?.. - удивился я.

- Буен, ни в чем удержу нет, - продолжал следовать своим мыслям Семен Макариевич. - Дошло до того, что старший стал публично ревновать к брату. Ладно бы только к брату, а то и к отцу!..

- А повод был? Знаете, нет дыма без огня...

- Да как!.. - Семен Макариевич возмущенно раздулся. - Да как можно такое предположить! Девушка воспитанная, добрая, вежливая, наконец. Мы-то, челядь, не в счет, мы не соперники, к нам ревновать нельзя. А вот отец, брат, партнеры хозяина по бизнесу - это другое дело. Григорий - порох, искры достаточно - и он уже пылает. Если это считать поводом, то Ирише и поздороваться ни с кем нельзя.

- Ладно, уяснил. Значит, отношения старшего сына и отца последнее время подпортились.

- Не то чтобы очень. Все равно Григорий считается наследником. У Ивана нет этого самого огонька. Он бухгалтер, а Григорий все-таки боец. Палец в рот не клади. Перебесится и заменит Михал Семеновича. Главное, готов за свое драться до последнего. А может, хозяин его специально заводит? - вдруг предположил Семен

Макариевич. - Может, он на Григория смотрит как на себя молодого? Он как-то говорил...

- Мог Иван похитить Ирину, чтобы отомстить брату? Особой привязанности между братьями, как я заметил, не наблюдается?

- Нет-нет-нет! Привязанности, конечно, нет, но похищать Иришу!.. Нет, кто с ней познакомится ближе, у того рука не поднимется.

- А признайтесь, Семен Макариевич, вы, как я погляжу, что-то больно увлечены Ириной Константиновной.

- Увлечен! Да я её как дочь!.. Как отец!.. Да я посмотрю на вас, уважаемый Иван Сергеевич, что вы скажете, когда Ириша вернется. Господи, спаси и сохрани!

- Я старик, - горячо и укоризненно продолжал он, - но не стыжусь сказать, что, если бы у меня была дочь, я бы хотел именно такую. Стыдно, молодой человек! Стыдно!

- Что стыдно? - рассмеялся я. - Эка вы разгорячились, уважаемый Семен Макариевич. Ладно, молчу, молчу. Будем с вами вместе ожидать возвращения вашей принцессы.

- И наконец, - решил я закруглить нашу беседу, - что вы можете сказать о племяннице Екатерине?

- Что? Ничего особенного. У Курагина были брат и сестра. Катерина дочка сестры. Узнала по телевизору, что дядя стал олигархом, как теперь говорят, и примчалась. Шустрая девица. Уже шестой месяц живет, хлеб жует. Надеется тоже что-нибудь получить. Да и сытно здесь, не в пример жизни в её родном Иванове.

- Так, а где брат Курагина?

- Брат? Брат неизвестно где.

Семен Макариевич издал мелкий смешок и махнул рукой. Что-то в нем ещё оставалось от батюшки - может быть, немужские, скорее среднего рода телодвижения. Он продолжал хихикать, то ли отмахиваясь, то ли мелко крестясь:

- Убит Константин Семенович, царство ему небесное, которого он, конечно же, не сподобится. Чем-то он провинился перед друзьями-товарищами, и на честной сходке воров в законе его и приговорили. Вот судьба! философски отвлекся разговорчивый мажордом, - один брат богатейший миллионер, а второго залили бетоном в строительный блок - и ищи-свищи. Потом-то выяснили, на строительстве какого дома использовали этот

блок, но не разбирать же стены? И люди уже вселились. Я даже думаю... Впрочем, ничего я не думаю, - оборвал он сам себя. - Я вам как на духу, потому что имел уже удовольствие общаться с вами. Другим бы не рискнул рассказывать. А здесь ещё и племянник живет. Санек.

Имя это он произнес с изрядной долей сарказма и тут же замахал свободной рукой (в другой продолжал осторожно держать совсем не убывающую сигару).

- Разболтался я что-то. Старею, старею. Что там говорить, вы, Иван Сергеевич, человек умный, сыскарь известный, сами все узнаете. А я рюмочку пропущу и на покой. Если хозяин не позвонит, - добавил он.

- А ловко вы насчет ста кусков "зеленых" резанули, - проронил он уже мне вслед. - Не поверил бы, что можно так разговаривать с хозяином. Надо было больше просить, что для него какие-то сто тысяч долларов. Может, и правда дело серьезнее, чем кажется? - предположил он как бы про себя и себе же пояснил: - Между хозяином и Григорием... И Иришей...

ГЛАВА 5

КАТЕНЬКА БОИТСЯ ОДИНОЧЕСТВА

Я вышел, закрыл за собой дверь и по пустынному коридору направился в сторону каминного зала. Ковровая дорожка в центре пола заглушала мои шаги. Окна были уже плотно закрыты волнистыми шторами. Ярко горели настенные светильники. И, может быть, как следствие ремонтных работ чувствовался запах мастики, лака, клея...

Легкое постукивание донеслось из-за угла. Я не сразу смог сообразить, что это... Из-за поворота, двигаясь по свободному от ковра паркету у стены, скользкой тенью выплыл давешний черно-белый дог.

И Боже мой, какой же он был огромный! Не обращая на меня внимания, дог пронес на уровне моей груди влажно пахнувшую пасть (а ведь никто не скажет, что я маленького роста) и исчез за дверным проемом словно замковое привидение.

Стряхнув с себя легкое оцепенение, я двинулся дальше.

В каминном зале отсутствовали оба брата, а так компания сохранилась; кресла полукругом выстроились перед огнем, толстые мужи вальяжно покоились в них, и дымились сигары. Возле каждого кресла на длинной тонкой ножке стояли сверкающие словно полированное серебро напольные пепельницы. Банкиры важно стряхивали в их глубокие чаши пепел.

На диване, где раньше рассерженно обособлялись братья, сидели Катенька и та длинноногая девица, имя и назначение которой я не удосужился ещё выяснить.

Курагин заметил мое появление. Катенька сделала было гибкое движение мне навстречу, но голос дяди остановил её порыв.

- Что-нибудь выяснили? - сухо спросил он.

- Кое-что, - в тон ему ответил я. - У меня есть ещё пара вопросов.

- Наедине?

- Нет-нет, - остановил его я. Впрочем, Курагин и не думал вставать и уединяться со мной. Скорее наметки действия проявили его гости. "Конечно, подумал я, - он ведь хозяин в истинном смысле этого забытого было в России слова". Мне даже захотелось провести эксперимент и попросить о разговоре тет-а-тет. Думаю, все немедленно удалились бы. Я выбросил лишние мысли из головы.

- Михаил Семенович! Вы могли бы представить меня вашим гостям?

- Гостям? - Он вздернул начавшие седеть брови. - Хорошо. С моими наследниками вы уже знакомы. С Григорием даже очень близко. Иван - это мой второй и последний сын. Моя племянница Екатерина. С ней вы тоже, кажется, уже познакомились. Это все члены семьи Курагиных. Не считая Ирины Константиновны. А гости?.. Прошу.

Курагин не вставал. Обходя кресла, двигался я. Мне кивали, когда произносилось имя, но руки не протягивали, так что собственный статус я уяснил: где-то на уровне плюс-минус мажордома.

Первым был директор "Весус-банка" Григорий Аркадьевич, вторым генеральный директор РАО СС Борис Игоревич, третий - президент МОПС Андрей Абрамович, четвертый - генеральный директор РАО СД Семен Кириллович, пятым...

Мне, собственно, ничего не говорили эти МОПСы, банки и прочие СС и СД, поэтому я благополучно откладывая в памяти имена, ждал окончания процедуры представления.

А вот девица-референт Елена Аркадьевна с готовностью протянула мне узкую прохладную ладонь, чем вызвала нескрываемое недовольство Катеньки: её бровки нахмурились, губки едва заметно скривились, и в сторону была презрительно выдута струйка дыма...

Очень мне нравятся эти женские игры в "кошки-мышки"!

- Завтра мне будет нужен план дома и подробная карта всего вашего участка. Это возможно?

Курагин кивнул.

- И еще. Я понял, что все присутствующие сейчас были здесь и вчера, когда обнаружилось исчезновение Ирины Константиновны? Кто-нибудь уехал с того времени?

Курагин покачал головой, но вдруг нахмурился. Кое-кто из толстомясых молчунов бросил на него любопытный взгляд. Я насторожился.

- Есть ещё мой племянник. Он живет отдельно, недалеко отсюда. У него здесь свой дом.

Ага! Набор родственников пополнялся.

- Он никуда не уезжал сегодня? И вообще последние дни?

- Нет, это исключено. Он никуда не отлучается.

Я отметил энергичное "нет" Курагина и решил заняться этим племянником попозже.

- Ну что же. - Я посмотрел на часы: двадцать один сорок пять. - У меня пока все.

- Тогда обратитесь к мажордому, пусть он выделит вам комнату.

- Я распоряжусь, дядя, - поднялась со своего диванчика Катенька и, насмешливо оглядев меня, направилась к дверям.

- Очень хорошо, - уже вслед нам кивнул Курагин. - Очень хорошо.

Я вышел вслед за Катенькой, в который раз дивясь её точеным ножкам, волнующе исполняющим впереди меня какой-то диковинный танец. Громилы у дверей следили не за мной, а за местом, откуда росли её ножки, и я подумал, что таких церберов следует поскорее уволить... Чем я и займусь, если задержусь здесь.

Мы свернули за угол, и Катенька подождала, пока я поравняюсь с ней.

- Ну как, нравится? - с улыбкой спросила она.

- Еще бы, - с готовностью ответил я, после чего поинтересовался, что именно она имеет в виду.

- Конечно, дом. А вы о чем думали?

- О нем тоже.

Мы одновременно рассмеялись и некоторое время шли молча.

Свернув в какую-то галерею, мы по лестнице поднялись ещё на один пролет.

- Здесь нечто вроде мансарды. Проходите сюда, в эту дверь. Это будут ваши апартаменты. Советую принять их.

Мы вошли. Большая комната. Кресла, диваны, холодильник, ещё что-то не разглядел. Катенька тянула меня в другую дверь.

Это была спальня. Большая кровать, тумбочка, платяной шкаф, два кресла, столик. Огромное окно с балконной дверью, кремовые шторы, в тон мебельной полировки. Вполне прилично... Хотя какая мне разница: есть удобства, нет удобств, я старый солдат!..

- Подойдет?

- Вполне. А почему вы советуете мне именно эту... квартирку?

- А потому... - Она подошла вплотную ко мне, так что сквозь духи я ощутил аромат её кожи. - Потому, красавчик, что дверь моей спальни как раз напротив. И если я испугаюсь, то смогу рассчитывать на помощь такого сильного... мужчины.

- Чего же ты, крошка, можешь испугаться?

- Одиночества, - выдохнула она так томительно волнующе, что я немедленно протянул руку и привлек её к себе. Ее полный чувственный рот влажно впился в мои губы, и тут же сладкий язычок затрепетал во мне...

Прошло не знаю сколько времени, прежде чем мы смогли оторваться друг от друга.

- Черт возми! Ну ты и даешь!

- Это всего лишь разминка, - рассмеялся я.

- Значит, согласен?

- Что?

- Поселиться здесь.

- Конечно.

Я взглянул на часы.

- Пойду пройдусь, осмотрю окрестности.

- Может, пойдем вместе? - предложила Катенька.

- Успеем еще, крошка, - сказал я, бросил на кровать сумку и вышел из дверей уже своих аппартаментов. Чувство ориентировки меня не подвело, и я сразу, почти не плутая, спустился в вестибюль

Еще трое парней дежурили у входа.

Обо мне уже, как видно, знали. Кивками здороваясь со мной, все трое с ревнивым любопытством оглядели меня. Несколько секунд я позволил им изучать мою физиономию, и этого оказалось достаточно, чтобы сбить с них спесь. Кивнув им, в свою очередь, я вышел в парк.

Уже стемнело - час поздний для осени, - и все окрест было пронизано темным парным отдохновением. День был жарким: бабье лето колдует, наводит чары.

На черном звездном небе огромным серебряным блюдом сияет полированная луна. Редкие облака рваным светлеющим пухом скользят по Млечному Пути.

Снизу парк был освещен фонарями, мертвым неоновым светом, рассекающим кусты и деревья на черно-белые половины.

Прошел одинокий человек. В ближайшей клумбе громко шуршал еж.

Я свернул налево и по пройденному недавно маршруту двинулся к охранной сторожке на вершине прибрежного холма.

В домике горел свет, падавший узкой геометрической фигурой на траву у порога.

Не постучавшись, я вошел. Те же трое парней, что и раньше. Сидят за столом, обновленном свежей закуской. Бутылок не видно, но здоровый румянец на охранных ланитах заставил подозревать наличие спиртного.

- А, Владимир Потанин, - узнал меня самый памятливый и самый широкий из всех. - Мы тут вспоминали, где слышали твое имя? Ты случайно не родственник тому Потанину?

Он громко захохотал, самим вопросом освобождая смех из мощной груди. Я молча качался на носках у порога, потом, переждав смех, представился:

- Я ваш новый руководитель службы внутренней безопасности. Меня зовут Фролов Иван Сергеевич. Если кто сомневается, звоните в дом. И сразу. Потом я не потерплю разгильдяйства.

Мужики в общем-то поверили. Этот здоровый все-таки позвонил, спросил обо мне, выслушал ответ, после чего догадался встать и представить всех.

- Михаил Овчинников, Семен Федин и, - ткнув рукой себе в грудь, закончил он: - Виталий Буров.

- Вольно! - скомандовал я.

Подойдя к столу, я сел на свободный стул. Конечно, пахло спиртным, но я решил сейчас не замечать этого. Еще успею устроить им втык. Завтра, например.

- Садись! - кивнул я Бурову. - Я сегодня вхожу в курс дела, считай, ещё не принял назначения.

Ребята немного расслабились. Переглянулись. Буров спросил:

- Зачем было называться Потаниным?

- А чтобы проверить вашу бдительность.

- Ну и как?

- Дерьмовая у вас бдительность. Ну это ладно. Лучше скажите, где здесь живет племянник Курагина Александр? Или Санек?

Они переглянулись.

- Здесь недалеко. Пойдете по самой широкой аллее через парк, потом, не доходя крепостных, заметите - справа будут светиться окна. По вечерам он всегда дома. Найдете.

- О'кей. - Я кивнул, а потом все же спросил. - Почему крепостные?

- Потому что крепостные. Хозяин считается их барином, а они его крепостными. Кажется, так по договору, точно не знаем, - ответил Буров.

Я помолчал. Еще раз оглядел внутренность комнаты охранников. В отношении них я не заблуждался - балласт. Вернее, сейчас - балласт, раньше, возможно, были нормальные спецы. Спокойная сытая жизнь размягчает. И развращает.

- Ваши обязанности? - изменил я тон, и ребята подобрались.

- Следить за нарушением границ территории, совершать обход каждые полчаса, дежурить на пристани.

- Почему никого нет на пристани? - наугад спросил я и по виноватому молчанию заключил, что внизу действительно никого нет.

- А ну марш по местам! - негромко сказал я.

Они с натугой зашевелились, и я видел, что, возбужденные алкоголем и моей грубостью, ребята хотели бы подраться. Их удержало, вероятно, воспоминание о той сумме, которую им регулярно отчисляет бухгалтерия, да и незнание того, кто за мной стоит. Я же был в глубине души огорчен их благоразумием.

- Завтра буду с вами разбираться, - сказал я уже их спинам.

Я вышел вслед за ними и некоторое время сквозь высокое цвирканье ночного кузнечика, именуемого у нас почему-то цикадой, прислушивался к удаляющимся шагам парней.

Ночная свежесть оросила воздух. Неподвижно замерли резные листья на ветках деревьев.

Грунтовая дорога светло-серой лентой уходила вниз, скрываясь в петлях кустов.

Я пошел по широкой аллее через парк. Никого. Воздух насыщен ароматом цветов - кажется, душистого табака. Кузнечик все ещё поет, шаги мои едва слышны, и тут мимо, взвихрив воздух, проносится гигантская пегая тень - и снова нет никого, словно почудилось.

Я шел дальше.

Наверное, километрах в двух от особняка, на вершине пригорка, я смог заметить впереди зарево. Судя по множеству огней, это была деревня. Как сказали парни?.. Крепостные. Что за чушь! Я стал высматривать огни справа от дороги и, когда думал уже возвращаться, вдруг увидел среди деревьев три маленьких окошка треугольником: два внизу и ещё одно сверху.

Вероятно, то, что мне нужно.

ГЛАВА 6

ГНУСНЫЙ ПРИТОН

Сквозь дверь доносились звуки музыки. Я позвонил и некоторое время езрезультатно ожидал. Пришлось утопить кнопку звонка и трезвонить до тех пор, пока за дверью мой направленный внутрь слух не уловил шевеление.

Я ожидал, что мне откроет дверь кто угодно, но только не голая, совсем молоденькая девица, которая оглядела меня каким-то стеклянным взором и, повернув голову, крикнула:

- Эй! Санька! Это к тебе.

Не обращая больше на меня внимания, дева повернулась ко мне голым задом и, пошатываясь, удалилась в глубь комнаты. Я прикрыл за собой дверь и последовал за дамой.

Внутри царил страшный беспорядок. Одежда валялась не только на креслах, но и на полу. Телевизор завывал, демонстрируя какие-то яркие клипы. Было накурено, и, судя по запаху, курили не только табак.

В комнате не было никакого Саньки. Девица, стоя ко мне спиной, наклонилась над столиком с бутылками и что-то наливала в стаканы. Я бы дал ей лет шестнадцать.

Двигаясь словно автомат, она направилась ко мне. В одной руке она держала полный стакан, в другой - банку пива. Пиво молча протянула мне. Я принял из её рук банку потому, что побоялся показаться невежливым.

Я открыл банку и отпил половину. Мне действительно хотелось пить. Я допил пиво и собрался подойти к столику со спиртным, чтобы поставить банку, как вдруг что-то со страшным шумом налетело на меня сзади, и я почувствовал сильный удар кулаком в ухо.

Вся моя веселая расслабленность мгновенно улетучилась. Я повернулся в страшной ярости, так как не люблю, когда меня бьют без причины и, главное, исподтишка.

Передо мной, одетый точно так же, как и его подружка, а точнее, точно так же раздетый, предстал мускулистый паренек не ниже меня ростом и не менее, чем я, настроенный подраться.

Он так быстро выбросил ногу, целя мне вниз живота, что я едва успел подставить кулак. Кость голени, возможно, треснула, таким громким был удар, но на моего противника это не произвело никакого впечатления. Отнюдь, даже реакция его не замедлилась: я немедленно схлопотал удар по второму уху. Парень, чувствовалось, когда-то тренировался. Когда-то...

От следующего прямого левого я ушел уже легко и тут же мощно впечатал свой кулак в солнечное сплетение пацана. На этом драка закончилась.

Я остыл так же быстро, как перед этим взъярился. Парень, - а это был, по всей видимости, Александр, племянник Курагина, - успокоившись на время, лежал на ковре, судорожно хватая ртом воздух. Девица устроилась на диване, стеклянно и тупо наблюдала за нами.

- Что это с ним? - на всякий случай спросил я её, не ожидая, впрочем, ответа. И удивился, когда она довольно трезво ответила:

- Пьяный. Да и курил весь день. Вы его больше не бейте.

- Почему?

- Жалко, - просто ответила она.

Александр зашевелился на полу и попробовал подняться. Я помог ему встать и усадил в кресло. Заодно осмотрел голень: ссадина, небольшая вмятина, но кость цела. Парень крепкий, я сразу понял.

- Помоги ему одеться, - попросил я обнаженную подругу приходящего в себя героя и пояснил: - Голых мужиков могу видеть только в бане.

- А женщин? - тут же поинтересовалась девица.

- Женщин могу, но только совершеннолетних.

- Мне уже восемнадцать, - объявила она и, видя недоверчивое выражение моего лица, сдалась: - Ну почти восемнадцать.

Она помогла безмолвствующему Александру натянуть на чресла трусы и джинсы, взглянула на меня, сказала:

- Ладно, - и сама влезла в узкое и коротенькое платьице.

- Что тебе надо? - вдруг подал голос Александр. - Кто ты такой вообще?

- Я теперь охраняю твоего дядю. С сегодняшнего дня. Хожу вот, со всеми знакомлюсь. Ты хоть знаешь, что вчера пропала Ирина Константиновна, жена Григория?

- Ну знаю. А дальше что?

Я заметил, что соображал он вполне сносно. Некоторую его нервозность отнес к только что происшедшей драке. Еще приходилось удивляться, что после целого дня такого загула он способен к беседе.

- Я хотел бы с тобой поговорить кое о чем.

- Говори, - разрешил он.

- Меня зовут Фролов, Иван Сергеевич. Твой дядя хочет, чтобы я отыскал Ирину Константиновну. Что, по-твоему, произошло с нею?

- А мне откуда знать? Я не нанимался в ищейки. Ты нанялся, ты и следи за всеми.

- Не будешь отвечать, я оторву тебе уши и заставлю их сожрать, сосунок.

Он смерил меня взглядом, присмотрелся к выражению моего лица и чему-то поверил.

- Спрашивай.

- Когда ты видел Ирину Константиновну в последний раз?

- Ирку я видел часов в пять. Нет, в шесть. Она как раз шла на пляж купаться перед ужином.

- Почему ты решил, что она идет купаться?

- Она звала меня с собой.

- Ты пошел?

- Еще чего! Я и так чистый.

Я оценил его попытку пошутить и продолжил допрос:

- Она была одна?

- Одна.

- Почему?

- А почему нет?

- Сейчас я спрашиваю. Почему её никто не сопровождал?

- А чего ей было бояться? Она всего пару месяцев назад была свободным человеком, никого не боялась. Дура, что ли? Я и сам здесь только второй год после того, как отца убили. Никогда никого не боялся и бояться не собираюсь. Она тоже такая. И мой отец был такой же.

- Но отца твоего достали. И Ирина Константиновна пропала.

Не отвечая, он сполз с дивана и, прихрамыая, подошел к столику со спиртным. Открыл банку с пивом, высосал её всю, поискал что-то, нашел сигарету и закурил. Потом вернулся к дивану, сел и принялся рассматривать меня.

- Вас кто-нибудь видел, когда она приглашала тебя купаться?

- А если нет, ты будешь меня подозревать? - ехидно поинтересовался он.

Казалось, парень чувствовал себя все лучше. Я относил это за счет сигареты: судя по запаху, скорее всего марихуана.

- Вам что, делать нечего? - вдруг спросила внимательно слушавшая нас малолетняя любовница Александра. - Видел - не видел, похитил - не похитил. Санька, что ли, её своровал? Придумаете тоже!

- Помолчи! - довольно спокойно приказал ей Александр. - Не твоего ума дело.

- А мне-то что? - сказала она, поднялась и вышла, прихватив по пути банку пива.

Я подождал, пока она уйдет.

- Видел ты кого-нибудь подозрительного перед её исчезновением?

- Вечером, что ли? Нет, не видел. Я не смотрел по сторонам и её не видел, пока она сама меня не остановила, а то бы и её не заметил.

- Ты такой ненаблюдательный?

- Еще чего! Буду я по сторонам глазеть.

- Ладно. Может, знаешь, были у неё враги или недоброжелатели?

- У Ирки? Да у неё сроду врагов не было.

- А ты откуда знаешь? С ней же все тут знакомы были только два месяца.

Он замялся, но быстро нашелся:

- Она говорила. Когда она снова появится, сам убедишься. У неё только друзья. Чего беспокоиться? Все равно её отпустят в целости и сохранности. Или она их сама приведет, сагитирует. Нашел о ком беспокоиться. Ты лучше о себе побеспокойся. Будешь слишком людям досаждать вопросами, всякое может случиться.

- Ты мне угрожаешь? - спросил я, замечая, что какая-то мысль зажгла его отупевшее от сладостных излишеств лицо.

- Не... Слышь, а почему бы тебе не порасспрошать крепостных? Прямо сейчас. Сколько времени? Одиннадцать? Начало двенадцатого. Во! Там все равно ещё никто не спит. Гуляют, сволочи. Давай сходи. Они тут всё обо всех знают. Давай-давай!

- Не подгоняй. Я сам знаю, что мне делать. Сейчас я ещё тебя спрашиваю.

- Ну, спрашивай.

- В каких отношениях твой дядя с Григорием и Иваном?

- Что значит - в каких? Во дает! - Он хрипло засмеялся. - В каких могут быть отношениях папаша с детишками? Он ихний отец, а они его сыновья.

- Хватит идиотничать! Ты знаешь, что я имею в виду. Как они ладят между собой?

- Так бы и спрашивал. Нормально ладят. Будет возможность, они его голыми руками удавят. Особенно Ванечка. Гришенька, впрочем, тоже.

- Почему?

- Гришка из-за Ирки. К папочке ревнует. Он ко всем ревнует, но к папе особенно. Дядя, знаешь, до баб всегда охоч был. Был и есть. Вон Светка может порассказать, - махнул он рукой в сторону двери, за которой исчезла его подруга, и тут же заорал что есть силы:

- Светка!

Она выглянула на крик из-за двери:

- Чего тебе?

- Сколько раз тебя хозяин покрывал?

- Дурак!

- Да я серьезно.

- Охота тебе при посторонних...

- Он уже не посторонний. Он теперь наша госбезопасность. Так сколько?

- Два раза.

- Надо же! Я думал - больше.

- Больше Ленку Соловьеву, он к ней неровно дышит.

- Ладно, иди, - распорядился племянничек, и Светка исчезла.

- Так о чем это мы? - спросил он.

Не дожидаясь ответа, он встал, вернулся к бутылкам, плеснул что-то в стакан, повернулся.

- Будешь джин с тоником?

- Чистый стакан есть?

- Нет. А ты из банки.

- Ну давай.

Мне действительно из-за всей этой резкой смены впечатлений одного только вечера хотелось взбодриться. И, сказать по секрету, не чувствовал я себя на службе. Все было как-то страшно несерьезно, особенно после строгостей госслужбы.

Александр вернулся со стаканом для себя и банкой джина с тоником для меня.

Мы пригубили каждый свое. Он уже доброжелательно воззрился на меня.

- Спрашивай дальше, - махнул рукой.

- Давала Ирина Константиновна повод мужу для ревности?

- Эх, закрутил! В смысле - как у нас насчет этого?.. - Он двусмысленно подмигнул. - Нет, Ирка баба что надо! "Я мужу отдана и буду век ему верна". К ней просто все хорошо относятся.

- Послушать вас всех, так она не человек, а экспонат для выставки.

- Может, и так, - кивнул он. - Бывает и такое.

- Хорошо. Вернемся к Ивану. Что у него с отцом?

- Он второй. Вот и все дела.

- Не понял.

- Чего тут не понять? Гришка первенец и похож на дядю. Дядя любит его, а Ивана не очень. А Ванька хочет быть первым. Власть любит, - пояснил Александр.

Мне показалось, что для принципиально не наблюдательного, к тому же живущего на отшибе разгильдяя он слишком много видит и знает.

- А сам ты как относишься к своему дяде?

И вновь что-то мелькнуло в лице парня. Он отвел от меня взгляд.

- Как мне относиться к нему? После смерти отца мне была прямая дорога в зону. Я только драться и умел. Еще ларечников обирать. Михаил Семенович меня вытащил из Казани. Мать у меня умерла, братьев-сестер нет. Один я. Я и Михаил Семенович. Теперь он мне вместо отца. Я теперь все имею: деньги, девок - все, что ни пожелаю. Вот только за отца отомщу, и можно будет спокойно доживать оставшиеся дни.

- Ты знаешь, кто убил твоего отца?

- Знаю, - кивнул он. - Знаю, но не скажу. Пока сам не отомщу, никому не скажу.

- Ну хорошо, - вздохнул я. - Не говори.

Про себя я решил обязательно вернуться к этой проблеме. Но позже. Время терпит. Сейчас мне необходима информация непосредственно о людях, живущих здесь, в этой усадьбе.

- Кто такие эти крепостные? - спросил я, меняя тему беседы.

- Крепостные как крепостные. Вон Светка крепостная. Светка! - заорал он.

Светка показалась в дверях.

- Ты крепостная? - спросил Александр с ухмылкой.

- Крепостная.

- Сколько вам дядя за это отвалил?

- Мне лично всего пять кусков.

- А другим?

- Кому как. Старосте нашему, Петру Алексеевичу, кажется, тысяч пятнадцать.

- В месяц? - спросил я.

- Если бы!.. В год. Ничего, все равно больше нигде не заработаешь.

- Ну ладно, иди! - распорядился Александр.

- Михаил Семенович хоть им платит, - пояснил он. - Они сами не хотят уходить, работенка непыльная.

Я все равно ничего не понял. И мне вдруг расхотелось расспрашивать дальше. От спиртного, что ли? От легкой усталости? Может, от гнусной атмосферы этого полупритона-полужилища, но мне захотелось выйти вон.

"Еще успею допросить щенка", - решил я и поднялся.

- Ладно, развлекайся дальше. Мы ещё поговорим.

Он не ответил, и на пороге я оглянулся. Александр сидел на диване - в одной руке стакан с вином, в другой сигарета с травкой - и смотрел куда-то сквозь стену, куда я тут же и шагнул - в ночь.

ГЛАВА 7

КРЕПОСТНАЯ ДЕРЕВНЯ

Прохладно, покойно, чисто. И кузнечики поют. Луна, раскалившись, достигла предельной высоты, и все больше крупных, ярких звезд, и все отвеснее падает туманно-золотистый столп сияния в млечную зеркальность видимой и отсюда воды огромного озера. Тихо. Неподвижной аппликацией темнеют ажурные кроны деревьев, ставшие ещё менее реальными в этом дивном мире (еще днем была пыльная духота серокаменной Москвы!). И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, в который вплетаются ноты кузнецов, ещё чего-то страшно близкого... наполняет

меня, мир... и тут - легкое движение воздуха доносит чуждые звуки человеческого веселья - сзади, из дома Александра, и дальше, из деревни под странным названием - я словно просыпаюсь.

Оглядываюсь кругом и иду к деревне, удивляясь перепадам настроений, так не свойственным мне, и с каждым шагом ощущая, как привычная прежняя трезвость мыслей и чувств овладевает мной. И немного жалко чего-то... Но впереди уже слышны лай собак и лубочные звуки балалайки...

Деревня состояла из одной улицы, дома которой с двух сторон обступили дорогу. Я смутно насчитал домов двадцать, у некоторых окна были темны, но сгущение тьмы заставляло подозревать строение... На самом деле чувствовалось, домов было много больше. Фонарей, конечно, не наблюдалось. Один большой двухэтажный дом ярко освещался снаружи. Подойдя ближе, я прочитал вывеску, ступенчатым нэпмановским шрифтом сообщавшую случайному прохожему - "Посиделочная изба".

Между тем треньканье балалайки стало ближе, и вот показались гуляющие крепостные. Я отступил в тень ближайшего куста и стоял, пока шеренга нормально одетых мужчин и женщин не прошла мимо меня. Все лузгали семечки, один мужик бренчал на балалайке, кто-то насвистывал, но, чувствовалось, народ скучал.

Прошли. Явная карнавальность виденного озадачивала. Из посиделочной избы донесся накат звуков. Может, музыки, веселья. Я направился туда, дернул тяжелую деревянную дверь и вошел.

Помещение было обширным, тонущим в полумраке и сильно задымленным. Здесь не было резной поддельной под русскую старину мебели, с потолка не свисали фонари в железном кованом каркасе, не было и интимного пыльного света у каждого из столов - словом, всего того, что изредка встречается в провинциальных поселковых, претендующих на что-то оригинальное барах. На столах стояли закопченные керосиновые лампы, стены были покрыты голыми темными досками, какими-то ткаными панно и ковриками - я заметил изгиб лебединой шеи на голубом пруду... Дощатый пол не был лакирован, покрашен, даже не натерт; как раз наоборот - грязные, затоптанные половицы. Однако вдали, напротив входа, располагалась стойка бара с множеством разнокалиберных бутылок и бутылей. Оттуда же доносилась громкая музыка, и там же находился скучающий бармен.

Я насчитал двадцать два стола, по двенадцать с каждой стороны. Столы были уставлены различной снедью, на лавках сидели люди, а посреди широкого прохода между рядами танцевали несколько пар.

Явственно ощущалась атмосфера крепостной бутафории, но ежели махнуть сразу и не глядя пару стаканов водки, здесь можно было бы весело загулять.

Меня заметили; из группы танцующих отделилась и, на ходу приплясывая, подплыла ко мне девушка.

- Спляшем? - игриво повела она плечом.

Света было достаточно, чтобы я сразу узнал молоденькую секретаршу толстого Арбатова. Она меня тоже узнала почти сразу, но секундное замешательство тут же исчезло.

- Ой! Да это же!.. Какая встреча! Ванечка! - в восторге воскликнула она, забыв, конечно, что мы едва-едва и только сегодня успели познакомиться. - Не думала, не гадала! - Она уже тащила меня к другим танцующим, взвизгивая от восторга так, что взгляды и стоявших, и сидевших людей прилипли ко мне.

- Что это за кабак? - наклонившись к её уху, спросил я.

- Кабак! - крикнула она в ответ, то ли отвечая, то ли переспрашивая. Скорее первое. Выяснить я не успел, потому что в этот момент, второй раз за последний час, получил удар по уху.

Это переполнило чашу моего терпения; раздражение, злоба, переизбыток впечатлений этого вечера привели к тому, что я буквально взорвался, первым делом выстрелив ногой назад... очень удачно. Я пяткой попал в чью-то грудь и почувствовал хруст костей. Оглянулся - сметая на своем пути людей, столы и лавки, летел в угол здоровенный бугай, так круто поздоровавшийся со мной.

Пронзительно вопила Лена. Я разобрал: "Не трогайте его! Не трогайте его! Не трогайте!.." На меня полукругом надвигались мужчины: откормленные, здоровенные, человек шесть. Остальные, послабее, остались сидеть по лавкам, и лишь горели, радующиеся неожиданному развлечению, их глаза.

Лена попыталась тараном пробиться ко мне. Ее не глядя отшвырнули. Потом ближайший ко мне - толстый больше от мышц, чем от жира, - удивительно легко скользнул вперед, резко размахнулся и нанес страшный удар, нацеленный мне в челюсть...

Я резко нырнул ему под руку и коротким движением ударил толстяка под ребра. Он охнул и переломился пополам. В следующее мгновение я коленом размазал оплывшую от посиделок физиономию хулигана.

Они соблюдали очередность, а то бы мне пришлось совсем плохо. Может, им нравился сам процесс, может, им было просто скучно?

Следующий гладиатор был более жилистый, с длинными, подвязанными ремешком, но все равно развевающимися патлами. Я подошвой ботинка врезал ему по горлу. Он захрипел, забыв обо мне... Длинные волосы взметнулись... Я намотал их на кулак и секундой позже с хрустом обрушил голову бойца на струганую поверхность ближайшего стола. Они переменили тактику и теперь все вместе приближались ко мне

расслабленными вялыми шагами уверенных в конечном результате людей.

Музыку все ещё перекрывал пронзительный визг: это продолжала протестовать Лена. Как много здесь дыма, накурено... Они двигались словно зомби - тупо, уверенно, совершенно равнодушно... Мне все это переставало нравиться.

Еще один бросился ко мне, на ходу замахиваясь милицейской дубинкой. Я выбил её ногой, вероятно, повредив мужику кисть. Он завопил, попытался затормозить, но я пинком направил его к стойке бара, куда он и врезался со страшным грохотом.

И тут вдруг чувство невероятности происходящего враз овладело мной. Дело было не в драке - так уж выходит, что я всегда словно притягиваю чужие кулаки, - нет, другое, сама спутанная вневременная обстановка этой пещерной посиделочной избы, эти странные, иррационально рвущиеся в бой мужики, даже Лена, всего несколько часов назад встреченная мной в совершенно цивильной обстановке - все вместе

останавливало, заставляло устыдиться того злобного удовлетворения, с которым я принимал правила чужой игры.

Я вытащил свой "макаров", выстрелил в потолок - и лишь разжег пустоту в залитых водкой глазах. Однако, после того, как я всадил несколько пуль в половицы между невольно подпрыгивающими ногами мужиков, появились и стали понятны человеческие слова.

Вновь кричала Лена: "Не трогайте! Не трогайте его!"

И глухо раздавалось: "Ты чего, мужик? Спрячь пушку! С ума сошел? Палить вздумал!"

От одного из столов к нам направился совсем не боевого вида мужчина. Среднего роста, джинсы, клетчатая рубашка, однако очки и бородка под демократа заставляли подозревать в нем городские корни. Впрочем, я мало жил в деревнях.

Его заметили все и, на мой взгляд, обрадовались: Лена явно, бандюги не так заметно и лишь как поводу отступить.

- Петр Алексеевич! - вопила Лена. - Да что же это они?!

- Все, все! - жестами рассаживал крепостных староста (я вспомнил: о нем упоминала Света).

Указание подействовало; глухо ворча, все рассаживались по местам. Уцепившись за руку, на мне немедленно повисла Лена. Петр Алексеевич вежливо пригласил:

- Не присядете за мой стол?

Почему нет? Я спрятал пистолет в кобуру и вместе с девушкой направился за нашим миротворцем.

Инцидент действительно был исчерпан. Вокруг мирно и тихо загудело общее застолье, и, вновь, перекрывая фон голосов, стала слышна музыка. Несколько пар немедленно начали танцевать. Возле нашего стола возник буфетчик-бармен, пододвинул мне тарелку, на салфетке положил вилку и поставил стакан с чем-то темным, оказавшимся чистым виски. Я все равно отхлебнул, хотя всегда предпочитаю водку. Здесь же на столе в больших салатницах были соленые грибы, огурцы и прочая закусочная снедь. Я закусил.

- Если не ошибаюсь, - обратился ко мне Петр Алексеевич, - вы новый сотрудник дворни?

- Не понял. Дворни?..

- Это у меня такое условное разделение: здесь крепостная деревня, там основной двор. Так сказать, переношу терминологию по ассоциации: барин, челядь, опричники...

- А есть и опричники?

- А как же. Служба безопасности. Вы тоже, кстати, имеете к ней отношение? Лена говорила...

- Имею. Я назначен начальником службы безопасности.

- Вот-вот, я так и понял.

- Зато я, видимо, плохо что-то понимаю.

- Это ничего. Здесь народ быстро осваивается. Скоро и вы освоитесь.

За одним из столов, довольно далеко от нас, высоко и пронзительно запела женщина. Ей попытался подпеть глухой мужской голос. Пели, кажется, частушки. Слов все равно было не разобрать, я ориентировался на ритм. Женский голос был резкий, пронзительный, нереальный, смахивающий на кошачий вой при лунном свете. Через минуту, с окончанием куплета, наступила тишина. Я достал пачку сигарет и предложил всем. Взяла Лена и чья-то протянувшаяся из полумрака рука одного из соседей

по столу.

- Не курю, - вежливо отказался Петр Алексеевич.

Лена, не дожидаясь моей зажигалки, подержала кончик сигареты поверх стекла лампы, прикурила. Странный, очень странный эффект: прикуривать "Мальборо" от керосиновой лампы времен прошлого столетия.

- Не могли бы вы мне объяснить, что здесь вообще происходит? - глубоко затянувшись и выдохнув дым, спросил я.

- Да тут глупость!..

- Помолчи, Лена! - перебил её Петр Алексеевич и вновь обращаясь ко мне: - Неужели вы не знали, куда нанимались? Нырнули вниз головой в омут, а на счет глубины не поинтересовались? Или все-таки знали, да вам предложили хороший оклад?

- Какое вам дело? - грубо прервал я его насмешливые предположения. - Я намерен узнать, что тут творится, а не объяснять причины своего пребывания здесь. Если есть что сказать - говорите. Нет - я спрошу у других.

- Не обижайтесь. Все мы тут попали как кур в ощип, плывем, так сказать, в одной лодке. А я, кроме того, что здешний староста, ещё и директор районной школы. Недавно защитился в Москве, кандидат исторических наук. Не удивляйтесь.

- Так как же... как же вы тут позволяете!.. Почему на меня напали? Развлечений других нет? Ведь меня могли убить!

- Могли, почему нет. Это, если хотите, одно из преимуществ крепостного положения: можно делать все, что не противоречит воле хозяина. То есть, Михаила Семеновича Курагина.

- И убийство?

- Почему нет?

- А милиция, а тюрьма?

- Да полно вам, какая милиция? Какая тюрьма? В пределах ограды, которой Михаил Семенович обнес свои земли, действует своя юриспруденция, юриспруденция воли одного человека - Курагина.

- Чушь! - отмел я его восторженные словеса.

Приходилось мне и раньше слышать похожие разговоры, опыт есть. Вся наглость носителей подобного права испарялась немедленно, стоило возникнуть реальной угрозе увидеть мир в клеточку через тюремное окошко.

- За вас ещё тут никто не брался по-настоящему, - пояснил я.

- Во-первых, за нас. Вы уже так или иначе принадлежите к нашему сообществу. А во-вторых, глупо рассуждаете. Курагин лицо совершенно неприкасаемое. Вам бы следовало заранее собрать побольше информации. Мы здесь уже пятый год на положении крепостных, так что не только все разузнали, но и успели вжиться. И в образ, и в реалии.

- Не буду спорить. Просто разъясните мне, в чем тут суть? В чем смысл этого крепостничества?

- Охотно. Все присутствующие здесь, а также ещё человек сорок в свое время подписали с Курагиным договор, по которому он обязуется выплачивать нам раз в год определенную сумму денег в долларах США, за что мы добровольно становимся его крепостными людьми, а проще - рабами. Со всеми правами и обязанностями, которые имеют крепостные, в понимании Курагина. Мы - его собственность. Он владеет нами, нашей свободой, волей, жизнью, наконец. Здесь, кстати, имеется одна интересная деталь: владея нами, нашей волей, он одновременно отвечает и за наши

поступк . Так что, даже если бы мы сейчас вас убили, мы скорее всего избежали бы наказания. Может быть, нас наказали бы, если Курагин в вас сильно заинтересован. Но в таком случае без охраны вас бы к нам не пустили. К нам, как к диким зверям, ездят на экскурсию под хорошей охраной.

У меня мелькнула мысль... так, скорее подозрение. Я вдруг вспомнил заминку, хитроватое озарение, промелькнувшее на лице Александра, прежде чем он посоветовал мне идти сюда. Может быть?..

- Если бы кто-нибудь, пользуясь моим незнанием ваших... особенностей, направил меня к вам, мог этот кто-то предполагать, что я попаду в переплет?

- Конечно. А кого вы имеете в виду? - заинтересованно спросил Петр Алексеевич.

- Я имею в виду Александра, племянника Курагина.

- Вот гад! - неожиданно подала голос притихшая было Лена. - Сволочь гнилая!

- От этого наркомана всего можно ждать. Он уже давно и прочно сидит на игле. Знаете Николая Петухова, телохранителя Курагина? Такой здоровый как бык, мужик? - спросил меня Петр Алексеевич и увидев в ответ утвердительный кивок, пояснил: - Это Николай каждый день снабжает Александра очередной порцией героина. Согласно приказу хозяина.

- Ванечка! - ласково заглянула мне в глаза Лена. - Может, пойдем потанцуем? А потом ещё поговорим. Пойдем, а?

- Не могу, котенок! - рассеянно сказал я и допил принесенное мне буфетчиком виски.

Лена немедленно положила на мою тарелку грибов, протянула соленый огурец и пододвинула блюдо с холодным вареным мясом.

- Ешь, Ванечка, ешь!

Я надкусил огурец, поймал вилкой грибок.

- Александр сказал мне, что я смогу здесь узнать кое-что о похищении Ирины Константиновны, жены Григория Курагина. Михаил Семенович поручил мне её найти. А теперь я думаю, что Александр зачем-то просто хотел от меня избавиться. Хотя бы на время. Он же не знал, что я вооружен. Но зачем это ему нужно?

- Злобный живой труп, - охотно пояснил Петр Алексеевич.

Старосте было на вид лет тридцать пять - сорок. Чувствовалось, что он доволен собой, доволен своим рабским положением, доволен, наконец, тем, что может объяснять свежему человеку непонятные, чудовищные вещи.

- Санька уже живьем сгнил от своих доз. И сам это понимает, поэтому люто ненавидит весь мир, своих двоюродных братьев Григория и Ивана, а особенно своего дядю Михаила Семеновича, который и посадил его на иглу.

- Но зачем он это сделал? - удивился я.

- Затем, что легче угробить таким образом этого малолетнего бандита, чем сделать из него приличного человека.

- Скажете тоже! - возразила Лена. - Просто так получилось. Санька мне сам рассказывал.

- Много ты понимаешь, Ленок, - отмахнулся староста. - Я точно знаю.

В соседнем ряду столов кто-то громко и нечленораздельно заорал. Послышался звон посуды, еще.

- Да я вас всех!.. Я вас!.. - кричал мужик.

К нашему столу шустро подскочил один из парней, участвовавших в нападении на меня. Правда, из второго эшелона, чей черед так и не наступил.

- Петр Алексеевич! - вопросительно воззвал парень, и староста кивнул, соглашаясь.

Парень метнулся к столу с буяном, там ещё что-то разбилось... и вновь воцарилась тишина. Усмиритель с помощником уже отволакивали безвольно повисшее у них на руках тело к выходу.

- Может, у вас есть какие-нибудь догадки об исчезновении Ирины Константиновны? Может быть, кто-нибудь что-то видел?

- Никто из нас ничего не видел, - весело доложил совершенно вошедший в образ старосты Петр Алексеевич. - Вообще припомните пословицу: меньше будешь знать - дольше проживешь. Вы лучше, Иван... Сергеевич, водочки выпейте и вот мясом закусите. У нас тут полное изобилие, мы всем довольны. Ничего не хотим знать. И в Юрьев день, двадцать шестого ноября, за все эти годы так никто и не ушел отсюда.

- Юрьев день? У вас есть Юрьев день?

- Ну а как же! Какие же мы без Юрьева дня крепостные? Все как у людей. В договоре четко прописано, что, ежели в Юрьев день подписавшая сторона, то есть крепостной человек такой-то, не уйдет, договор пролонгируется ещё на год на прежних условиях.

- Так чего же вы тут торчите? - не выдержал я.

- А вы? - немедленно спросил Петр Алексеевич.

Он взял из темноты бутылку и налил мне, потом себе. Довольное упитанное лицо его лоснилось.

- Лучше выпьем. За знакомство. Остальное вы со временем поймете. Вон Леночка вам все объяснит. Почему, Ленок, ты не уходишь в Юрьев день?

- А куда мне идти? На панель? Здесь мне деньги идут, ещё и работу дают. Нет, где я ещё такое найду? Вот и знакомство хорошее можно завести, многозначительно поглядела она на меня. - Давай, Ванечка, выпьем.

- Вот это лучше! Вот это славно! - напутствовал нас староста.

Я не протестовал, и мы выпили. Похрустев огурцом, я возвратился к своим мыслям.

- Не может быть, чтобы человек просто так исчез и никто не заметил. Вас же тут не так уж и много. Наверняка знаете друг друга в лицо. Мне бы хоть какую-нибудь зацепочку.

- Никого мы не видели, ничего не слышали, - равнодушно проговорил Петр Алексеевич.

Он лег бородой на сложенные домиком пальцы и продолжал что-то жевать, отчего лицо его подпрыгивало с каждым движением челюстей.

- А неймется, - продолжил он, - сходи к церкви.

- Петр Алексеевич! - выкрикнула Лена. - Это ночью-то!

- А что? Обзор оттуда хороший. Если на колокольню влезть, то даже сейчас - благо луна как фонарь светит, - можно оглядеться. Если кто незнакомый и встречается у нас, то это из строителей. Всех остальных мы хорошо знаем.

- Петр Алексеевич! - не успокаивалась Лена. - Кто же ночью туда пойдет?

А меня вдруг разобрало любопытство. Ни хитроватое подталкивание старосты, ни даже испуг Лены подействовали - я вспомнил странное ощущение по прибытии сюда, ощущение пристального взгляда, упорного давления неведомого любопытства...

- Я, пожалуй, пойду, - сказал я. - Засиделся в гостях, пора и честь знать.

- Ваня! - просительно сказала Лена. - Ну куда ты пойдешь? Может, останешься? Поздно уже.

- У нас люди гостеприимные, - кивал Петр Алексеевич. - Хотите оставайтесь. Комната найдется.

- Нет, пойду, - решительно отказался я и, обрывая нити, слабо тянувшие меня назад, к Лене, простился и вышел.

ГЛАВА 8

МЕЖДУ НЕБОМ И ПРЕИСПОДНЕЙ

Выйдя из деревни, я пошел обратно по дороге, мысленно соображая, есть ли ответвление, тропинка к стройке? Скоро на самом деле справа вильнула белесая в лунных лучах грунтовая лента, на которую я и свернул.

Через некоторое время кустарник и отдельные группы деревьев отступили назад, и я оказался один среди небольших холмов, с вершин которых - стоило задержаться на травяной макушке холма - видел вдали и стропила колокольни, и озерную гладь. Месяц был от меня довольно далеко над водохранилищем, и в его зыбком свете и в мерцающем, дрожащем блеске воды белел тихо проплывающий прогулочный катер,

казавшийся пустым, однако едва слышно доносилась музыка, были освещены похожие на неподвижные золотые глаза иллюминаторы, и все отражалось в воде струистыми золотыми столбами - катер словно стоял на них. Боже мой, как это было невыразимо прекрасно! И внезапно я пожалел, что не остался с Леной, но тут же приструнил себя: не отвлекайся, церковь близко.

Церковь действительно была близко, она вырастала, вонзаясь луковичным куполом в звездное небо. И я не чувствовал сейчас ничего тревожного. Моя проверенная, в боях испытанная интуиция молчала.

Приблизившись, я огляделся: деревянный строительный забор, широко раскрытые ворота, в которые я и вошел, кирпичные стены, прорезанные луковичными окошками на уровне второго этажа, темный, не завешенный дверью провал входа - все было как-то казенно, скучно, словно строили в Бибиревском районе Москвы. Все пространство этого ещё не освященного места пестрело геометрией светотени от углов строительных блоков, кирпичных куч, деревянных балок. Ветерок стих. Я подошел к входу и прислушался. В темной прохладной глубине звякнуло, мелькнуло что-то

светлое и вдруг с бешеной быстротой огромной серой тенью понеслось на меня - я шарахнулся в сторону, ладонь уже сжимала рукоять пистолета, сердце рванулось и замерло... Сильно задев меня каменным плечом, пронесся и скрылся курагинский дог. Но сердце все ещё билось у горла. И так, с постепенно успокаивающимся сердцем,

ухмыляясь сам себе, я двинулся дальше.

Внутри было темнее, чем я ожидал. Но скоро глаза освоились, и мрак засеребрился отраженным лунным светом. Сквозь ажурные переплетения балок, сквозь амбразуру окон, сквозь незаделанные трещины-щели внезапно полилось сияние. Я догадался, что скрытый до этого облаком месяц засветил в полную силу.

Железная лестница, обвивая прикрепленный у стены столб, вела на самый верх, к колокольне. Свод ещё и не думали возводить, а остов уже сложили. Я решил подняться, благо напутствие старосты касательно обзора сверху запомнилось. Начну с этого.

Железные ступени озвучивали мои шаги; я поднялся до уровня третьего-четвертого этажа, пока не достиг цели. Еще снизу я разглядел, что настил на поперечные балки положен лишь у стен. В квадратные прорехи, видимо, втаскивали колокола, самый большой из которых был метра полтора в поперечнике.

Я выбрался наверх.

Петр Алексеевич не соврал: вид сверху был изумительный. Я бегло осмотрел настил: какие-то ящики в рост человека, сварочный аппарат, доски, штабель арматуры, бухты веревок, концы которых тянулись к языкам колоколов.

И тишина...

Я всматривался в ночь. Совсем близко сиял огнями и отраженным лунным светом курагинский дом. Кусты, дорожки, беседки и маленькие мостки сада казались игрушечными, волшебными... Все пространство этого рукотворного парка узорно пестрело в прозрачной тьме. А дальше, дальше огромное водное пространство, мерцающее звездами и сияющим диском месяца...

Я услышал скрип настила, но очарование ночи и, главное, усвоенное к тому моменту спиртное сделали свое дело: прежде чем я успел повернуться (рука уже выхватывала пистолет из кобуры), затаившийся за моей спиной призрак толкнул меня в спину, и, размахивая руками для обретения равновесия, я сделал шаг вперед, споткнулся, попал ногой в бухту веревки, запутался ступней, потерял опору и... уже летел вниз.

Я не задел лестницу, потому что толчок выбросил меня к центру, но, летя вниз, я ещё пытался сообразить: расплескаюсь о бетонный пол или воткнусь в груду кирпичей?..

Перспектива в обоих случаях малоприятная. Меня вдруг так дернуло за ступню, что одновременно с проклятием, выплеснувшимся из глубин моей души, возникло и утвердилось понимание: жив! Не упал! Повис...

Я действительно висел между небом и землей. Вернее, между землей и куполом колокольни; Перед тем как спилотировать вниз, моя нога как-то очень ловко умудрилась попасть в веревочную петлю. Другой конец веревки был, к счастью, закреплен, поэтому я и повис, не долетев вниз самой малости: метров двух.

- Ну что там? Готов? - услышал я голос с небес, и ему ответил другой (как полагается при таком символическом раскладе) из темной преисподней подо мной:

- Висит, сволочь!

- Сделай что-нибудь, а то ангельское отродье не простит нам!

Нетрудно было догадаться, что разговор шел обо мне. Пистолет я, конечно, потерял. Ничего, обойдется. Сложившись пополам, я рывком подтянулся к веревочной петле. Как всегда бывает в таких случаях, петля невообразимо запуталась плюс ещё натяжение моего стокилограммового тела.

- Сейчас, сейчас я его!.. - отозвалось снизу.

Я перехватил веревку рукой выше ступни и, подтянувшись, пытался распутать ослабленный узел. Внизу что-то громко копошилось. Узел поддавался...

- Сейчас я его!.. А ты спускайся, чего там торчишь!

Снизу подо мой что-то со свистом и уханьем разрезало воздух. Вероятно, нижний компаньон пытался достать меня, размахивая каким-нибудь ломом. Тут мне удалось ослабить петлю, ещё немного, еще... Изворачиваясь по-кошачьи, ногами вниз, я падал... Не успев развернуться, врезался в мужика внизу, ударился плечом (пространство недостроенного храма огласилось богомерзкими проклятиями), скользнул ниже и тут уже основательно приложился головой к кирпичам.

К счастью, мужик своим телом смягчил падение, и я не потерял сознание. На меня навалилось тяжелое тело, со всех сторон посыпались удары. Я пустил в ход локти, зубы, даже ногти - мое отуманенное неудачным приземлением сознании лишало сил весь организм.

Вдруг количество сыпавшихся на меня ударов удвоилось. Послышался другой голос.

Присоединился успевший спуститься второй подельник. Я ухитрился засунуть кому-то два пальца в рот и рванул, почувствовав, как щека нападавшего разорвалась до самого уха.

В общем, стало весело. И как дополнение ко всему - что-то тяжко обрушилось на мой череп, и мне было уже не больно; я даже перестал отвечать на удары, которые к тому же делались все слабее, слабее, пока не прекратились вовсе.

Мне было неудобно, что-то тяжелое и твердое билось о мои ноги... и по бокам, по спине... Свет не возвращался, я вспомнил, что сейчас ночь... И как же пыльно! Я чихнул.

- Ожил, сволочь. Слышь, чихает.

Послышался нечленораздельный возглас. Трение и толчки подо мной прекратились.

- Чем это он тебя? У, падла!

Я почувствовал удар по ребрам. Видимо, говоривший в сердцах ударил ногой.

- Ладно, потащили. Надо побыстрее разделаться с этим ублюдком, а потом вернемся в подвал. Девочка заждалась, - кряхтя от натуги проговорил мужик.

Меня вновь тащили, и я вдруг - словно подняли занавес - осознал свое незавидное положение. Пока я был в беспамятстве, меня успели упаковать в мешок (то-то я задыхался от неизвестно какой пыли: цемент? земля?), а то твердое, что грозило разбить голень и ступни, было просто камнем или бетонным обломком.

Нетрудно было предположить, чем закончится это малоприятное путешествие.

- Какой, гад, тяжелый! Ничего, - сопя от натуги, продолжал говорун, ничего, быстрее ко дну пойдет.

- Мужики! - решил я подать голос. - Мужики! Вы чего это на меня окрысились? Отпустили бы? Я вас не видел, вы - меня.

Движение прекратилось. Второй, тот, кому я порвал пасть, с каким-то рыком, в котором ярость все-таки позволяла разобрать слова, проговорил:

- Ты, ты!.. Тварь! Он ещё вякает!..

Тут вновь заработали ноги, и мне стало больно.

- Хватит! Нет времени. Берись, и потащим.

Видимо, я очнулся уже к концу пути, ибо в этот момент, хрипя от усилий, носильщики перекатывали меня в лодку, закачавшуюся подо мной. Я понял, что скоро наступит развязка...

Прозвучал тихий смешок.

- Эй! Ублюдок! - прошептал первый совсем близко от меня. - Я знаю тут рядом место метров пятнадцать глубиной. Хорошая тебе будет могила, с русалками ознакомишься.

Я так и представил его перед собой: длинного, худого, почему-то лысого, с белесыми ресницами и бровями. Меня охватила такая ярость, такая!..

- Слушайте, вы, оба! Думаете, все так и кончится? Я вас с того света достану! Я с вас шкуру спущу!

- Говори, говори. Только потише, а то мы тебя ломиком приложим. Нам шум ни к чему.

Послышался плеск воды, весла рывком сдвинули лодку. Мой здоровый палач (второй из-за раны лишь временами постанывал), греб и тихо веселился:

- И зачем тебя именно сейчас понесло в церковь? Судьба. Пришел бы на час позже, был бы здоров и весел. А так с русалками женихаться придется. Кажется, здесь, - оборвал он сам себя. - Да, здесь.

- Помоги! - приказал он напарнику и все продолжал бормотать... Молитву над тобой мы читать не будем не приучены. Тебе уж самому придется помолиться - говорят, помогает.

И его гнусная надмогильная речь оборвалась на полуфразе... Я погружался все быстрее... Вода просачивалась в мешок, холодная, страшная...

ГЛАВА 9

СПАСЕНИЕ

Умирать я не собирался, это совершенно точно. На случай подобных передряг я всегда имею одну маленькую штучку, закрепленную в отвороте брюк. А именно: половинку лезвия от безопасной бритвы. Этому нехитрому фокусу я научился в командировках в Чечне, подсказали бравые ветераны, а однажды помогло и мне. С тех пор я уверился в пользе сего предмета и ношу его постоянно...

Пока я возился с выковыриванием лезвия, мешок вместе со мной погружался. И когда заложило уши, я сообразил, что хмырь, бросивший меня в воду, не солгал: было здесь больше десяти метров глубины. Я сглотнул пару раз, хлопком ликвидируя боль в ушах, и тут наконец достал лезвие.

Перед погружением, зная, что меня ожидает, я пытался дышать глубже, чтобы насытить кровь кислородом, однако, как мне казалось, насыщал легкие лишь пылью.

Воздуха мне уже не хватало. Но вот материя поддалась - это был обычный джутовый мешок, я резал изо всех сил... Вроде можно... Пролез.

Грудь ходила ходуном от нестерпимого желания вдохнуть. Счастье, что меня не привязали к камню. Лезвием я бы не справился, понадобился бы нож... Как хочется вдохнуть!

Уже ничего не соображая, с черными, почему-то горящими пятнами в глазах я вынырнул...

Я дышал, дышал!..

- Что это? - совсем рядом спросил знакомый голос. И тут же: - Ты слышал? Плеснуло.

Лодку я увидел. Она была метрах в пятидесяти. Но в тихий вечер по воде голоса далеко разносятся. Второй прошамкал в ответ.

- Да, наверное, сом. Жаль, нельзя половить. Может, как-нибудь вырвемся. Сому-то надолго хватит этого обормота. - И он тихо засмеялся.

Я слышал их так, будто они были метрах в трех.

Наконец я отдышался и, особенно не торопясь, брассом поплыл за лодкой. Настроение у меня улучшалось с каждым гребком, самочувствие тоже. Месяц все ещё прятался за случайной тучкой, зеркальных отсветов не наблюдалось, меня не могли заметить.

Я плыл и представлял, что я сделаю с ними, с обоими, когда доберусь... Я вспомнил, что они говорили о подвале. Вот там, и накрою. Подвал, видимо. в церкви.

Вода освежила, плыть было приятно. А до берега всего-ничего, метров сто пятьдесят. Яма действительно находилась поблизости.

Вдруг меня осенило. Я даже приостановился. Они же говорили о какой-то девчонке. Я поплыл быстрее.

И опоздал.

Когда я достиг берега, - причем мне приходилось соблюдать элементарную осторожность, приглушая всплески воды плавностью гребков, этих двоих и след простыл. Хорошо еще, что, особенно не осторожничая, бандиты взяли лодку на причале, а не из каких-то там кустов. Я сориентировался и побежал по той дороге, по которой несколько часов назад поднимался к усадьбе.

Церковь находилась гораздо левее, так что в призрачном свете подглядывающего за нами месяца я высматривал дорогу или тропинку к храму. Нашел было, и минут пять бежал по ней, но это оказалась тропинка к беседке, уютно притаившейся в кустах. Я попробовал продраться сквозь кусты высокие, спутанные, с длинными

царапающимся ветвями - и вскоре оставил эту затею.

Время шло, и, кажется, я заблудился. Вернувшись на основную дорогу, я пустился бежать по ней, а заметив следующую боковую тропинку, кстати, более похожую на дорогу, нежели первая снова рискнул.

На этот раз повезло.

Наконец я добрался.

Месяц в тот же миг выглянул в провал облаков и ничем не приглушенным платиновым светом залил строительную площадку и саму церковь. И тут же, как недавно мусорное нагромождение строительных материалов, развалив воздух на черно-белые куски светотени, заполнил площадь и само здание волшебным и одновременно непередаваемо тревожным чувством.

Впрочем, я не мешкал; сейчас меня ничто не могло остановить, уж очень завели меня эти бандюги.

В церковь я вошел, вооруженный короткой арматурной палкой (пистолет

мой, конечно, забрали), и был готов к любым неожиданностям.

Было тихо. Нет, где-то в глубине - действительно в глубине! послышались неясные звуки. Ориентируясь на них, я двинулся индейской походкой, носком туфли нащупывая препятствия. Некоторое время я шел совсем вслепую, но затем - отсветы ли через прорехи настила вверху помогли или привыкли глаза к мраку? - кое-что стал различать. А главное - становились слышнее и звуки, время от времени раздававшиеся. Скорее всего неясная речь, отдельные фразы, перемежавшиеся паузами.

Потом темное сгущение передо мной, почти посередине зала, как мне показалось, материализовалось в большой квадратный люк. Метра два на два. Я нащупал концы деревянной лестницы и, заткнув арматурину за пояс, стал спускаться.

Лестница была сшита из толстых досок, почти брусов и капитально укреплена. И все равно через пару секунд я ощутил дрожь, отдачу лестницы на чужое движение.

Видимо, человек стал подниматься снизу одновременно со мной и первые ступени (с моей и с его стороны), прочно выдерживая нас, не дали ничего заподозрить...

Ухватившись за перекладину руками, я стремительно бросил тело вниз. И попал. Сам я, конечно, удержался, а тот, другой, сбитый ударом моих ступней, с коротким воплем рухнул вниз. Я как можно быстрее спустился тоже.

Сбитый мною бандит уже поднялся на ноги и темной массой ринулся на меня. Я мельком заметил слабое свечение, контуром очерчивающее дверной проем за спиной

моего противника. Свет был настолько слабый, что скорее напоминал ионизацию воздуха, фосфорическое мерцание моего нет, чужого страха. Но в этом подземном свечении я успел разглядеть летящую ко мне темноту, перехватил что-то... руку и, почувствовав рычаг, бросил противника всем телом о совсем близкую стену.

Мужик с мясным всхлипом влип в нее, да там и остался. Мне некогда было выяснять, что с ним приключилось, главное движения с этой стороны больше не наблюдалось.

Все происходило так быстро...

Я метнулся к неясному свечению за дверным проемом. Быстро заглянул и тут же убрал голову. Ничего опасного. У дальней стены длинной комнаты, среди нагромождения строительного мусора, стояли две фигуры, и в одной из них я определенно узнал женщину. Слабый фонарик жидко подсвечивал потолок, но после мрака и этого света было более чем достаточно.

Мужик возился возле женщины, что-то звякало... На шум моего появления он обернулся и, на ходу вытаскивая что-то из кармана, - наверное, мой же пистолет, скотина! - бросился ко мне.

Я оказался быстрее, и носок моей туфли врезался во что-то твердое... Пистолет с металлическим лязгом отрекошетил от стены... Мужик завопил, как поросенок под ножом мясника, и в этот момент, споткнувшись, я навзничь рухнул на неровный от мусора пол. Что-то твердое долбануло в позвоночник... Как больно!

Бандюга, перестав орать, уже прыгал на меня. Я сумел перехватить его кисть, вывернул её от себя и отбросил обмякшее тело в сторону...

Мужик не шевелился. Я вскочил на ноги, вытащил забытую было арматурину и приготовился к дальнейшей схватке. На всякий случай. Судя по всему, и этот террорист оказался неудачником.

Я ногой перевернул тело. Сзади меня раздался приглушенный возглас: женщина, сидевшая, как-то неестественно изогнувшись, с ужасом смотрела в нашу сторону. Видимо, за время плена (я был уверен, что это Ирина) глаза её привыкли к темноте. Во всяком случае, как и я, она сразу заметила торчащую из груди своего похитителя рукоять ножа.

"Да, неудачно он прыгнул", - мысленно резюмировал я.

На всякий случай я пощупал сонную артерию, дабы труп неожиданно не напал на меня (такое тоже бывает), констатировал смерть и повернулся к Ирине.

Оказывается, она была в наручниках, цепочкой пропущенных через скобу, вбитую в стене на уровне груди. Сидеть ей приходилось с поднятыми вверх руками, чем и объяснялась неестественность её позы.

- Кто вы? - испуганно спросила она.

- Не беспокойтесь, все кончено. Я новый сотрудник Михаила Семеновича. Он поручил мне отыскать вас.

- Ох! - вырвалось у нее. - Я так испугалась! - И она заплакала почти беззвучно, тихонько всхлипывая.

Ее плач подстегнул мои усилия, но арматурина, засунутая под скобу, тут же согнулась. Я поискал ломик, нашел что-то толстое и железное, вставил в скобу и рванул.

Заскрежетало. Я вложил в рывок все силы и с тягучим прерывистым скрипом вырвал-таки скобу из стены.

Я взял фонарик из длинной бочки, заполненной то ли цементом, то ли мелом, и посветил в лицо Ирины. Она взглянула на меня. Испуганное, перепачканное пылью личико... "Бедняжка", - подумал я и, наклоняясь, чтобы помочь ей подняться, заметил краем глаза, как что-то блеснуло у её ног. Да, повезло: я поднял ключик от наручников, оброненный одним из покойников.

Когда я освободил руки Ирины, силы её покинули. Сказалась реакция на освобождение. Она почти упала мне на грудь, обхватила руками шею... И заплакала.

- Ничего, девочка, все позади, - прошептал я.

Однако надо было выбираться. Обойдя упокоенного мужика, мы прошли в другой зал. Я осторожно вел её, старательно обходя препятствия: мусор, стройматериалы... Фонарик давал достаточно света.

Странно, но первый бандюга все ещё торчал у стены. Любопытно. Проходя мимо, я посветил ему в лицо.

Бывает же!.. Плашмя обрушив его на стену, я насадил негодяя на одну из опалубных арматур, сантиметров на пятнадцать торчащих из стены по всему периметру. Прут проткнул глазницу, и, словно пришпиленная к подушечке козявка, мужик остался торчать здесь, пока его труп не снимут пришедшие строители. До этого, конечно, не дойдет - я пришлю людей раньше.

Увидев погибшего, Ира, отшатнулась ко мне.

- Боже мой! - прошептала она.

Мне так хотелось курить, что за одну затяжку я, кажется, отдал бы все свои сто кусков гонорара. Но увы... И словно следя за ходом моих мыслей, Ирина сказала:

- Вы весь мокрый.

Еще бы. На мне не было сухой нитки, сигареты, естественно, превратились в кашу. Голос её уже не дрожал. Видимо, она справилась с собой.

- Вас здесь держали все время?

- Все время.

- А как же рабочие?

- Вчера же была суббота. У них выходной. Сегодня воскресенье. Если я не путаю... Так болит голова...

Мы между тем сумели (я поддерживал её, как мог) преодолеть лестницу и уже выходили из церкви.

Ничего здесь не изменилось. Только месяц висел над самыми верхушками деревьев, удлиняя чернильные тени.

И мы словно влюбленные пошли к дому по залитой лунными лучами дорожке с чувством глубокого удовлетворения, как говорят в подобныхобстоятельствах. Во всяком случае, с моей стороны.

- Так что же произошло?

- Когда? Вчера?

- Да.

- Когда меня похитили?

- А что ещё произошло вчера?

- Да, разумеется, это я ещё плохо соображаю.

- Так что же произошло?

- Я пошла на пляж искупаться перед ужином, и вначале все было нормально...

- Вы ходите без охраны? - перебил я её.

- Охраны? Конечно, без. Зачем мне охрана? - сказала она и тут же спохватилась: - Ох, ну и дурочка же я! Теперь вижу, что охрана действительно нужна.

- Ну и что произошло?

- Ничего особенного. Я уже хотела раздеваться, как вдруг появились двое мужчин и - так глупо! - попросили закурить.

- Почему глупо? Вы не курите?

- Нет, обычно не курю. А жаль, мне сейчас не помешала бы сигарета.

- Мне тоже, - заметил я и засмеялся.

Она покосилась на мой мокрый костюм и ничего не сказала.

- Что же дальше? Мне приходится тянуть вас за язычок, - упрекнул я её.

Она ещё раз улыбнулась. Ярко блеснули в лунном свете её зубки.

- Мне закрыли рот и нос тряпкой, я вдохнула - и все. Как в кино. Потом очнулась в подвале уже прикованной.

- С вами что-нибудь... сделали?

Она взглянула на меня:

- А, вы об этом?.. Нет, меня не изнасиловали. Они вроде оказались неплохими людьми, обращались довольно вежливо.

- Вы меня рассмешили, - сказал я и осклабился. - Хорошие люди не крадут других хороших людей. Кроме того, лично я во время короткого общения с этими хорошими людьми не обнаружил у них никаких положительных качеств.

- Все-таки жалко их. Я думаю, если бы они не боялись своего босса, они бы меня отпустили.

- Вы так уверены?

- Наверное. Мне ещё никто ничего плохого не делал.

- А похищение?

- Они же меня не знали.

- Значит, это вам я обязан горячим, да и холодным (я вспомнил свое глубинное купание) общением с ними.

- Как так?

- Эти ваши дамские любезники не на вас, так на мне решили отыграться.

- Ох, надеюсь, вам не очень досталось?

- Как видите, им больше, - ухмыльнулся я.

Она покачала головой.

- Мне надо бы радоваться, тем более что у вас не было выбора, но мне их все-таки жалко. Люди все хорошие, плохими людей делают обстоятельства.

- Вы философ. А я не признаю философию, после некоторых рассуждений иной раз жить не хочется.

- Какой вы!.. - сказала она и вновь улыбнулась. - Нет, правда, если бы не Ангелочек...

- Ангелочек? Это кто? Или что?..

- Кто? Это их босс, они его так называли.

Я решил запомнить эту кличку. Мне она ничего не говорила.

- Ну, а вы давно работаете на Михаила Семеновича? Я вас раньше не видела.

- С сегодняшнего вечера.

Она присвистнула и даже приостановилась.

- Вот это да! И вот так сразу нашли?

- Нашел, потому что искал.

- Я... я рада, что Михаил Семенович взял вас именно сегодня. Как мне повезло!

Я рассмеялся. Я начинал понимать, почему к ней все так хорошо относились. У людей разные таланты, но этот самый редкий - вызывать к себе симпатию, лишь выявляя у других все самое хорошее.

Впрочем, здесь я могу и ошибиться. Посмотрим.

Мы подошли к цветнику, разбитому перед домом. Месяц совсем низко завис над зубчатыми верхушками деревьев и все ещё сиял так, что рыбьим блеском блестела крыша дома, а рядом лучисто мерцали Иринины глаза.

- Вот я и дома, - вздохнула она.

ГЛАВА 10

ПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ

Дверь была закрыта. Я от души пнул её ногой, но Ирина, мягко потеснив меня, уже нажимала кнопку звонка, не замеченного мной.

Мы подождали, потом за дверью кто-то грубо заорал, я ответил, Ира назвала грубияна по имени, и после секундного замешательства виденный уже мною охранник-книгочей предстал перед нами, буквально разинув рот.

- Ира!.. Ирина Константиновна!

- Давай-давай, пропускай. И звони хозяину. Шевелись! - приказал я.

- Может, не надо? - скромно сказала Ира. - Пусть спят, уже поздно.

- Ничего, выспятся.

Пока мы поднимались на второй этаж, спящий дом оживал словно в волшебной сказке при появлении принцессы: свет, говор, возгласы.

Первый, кто заключил спасенную мною принцессу в объятия, был сам король. Я и это отметил в памяти, как и то, с какой неохотой Курагин передавал её законному мужу, то бишь Григорию. Даже лицо Ивана светилось неподдельной радостью, так что многое из того, что мне сегодня довелось выслушать от других лиц, вполне могло оказаться правдой.

Стало шумновато. Мы стояли в коридоре, и я был неприятно поражен количеством незнакомых лиц. Большая часть (те, кто особенно не вмешиваясь, с умилением на лицах жались по стенам и в отдалении) принадлежала к числу так называемой челяди. Был тут и Семен Макариевич, не преминувший незаметно подмигнуть мне. Стоял он, запахнувшись в роскошный китайский халат с драконами, и с идущим ему ночным, как я думал, канувшим в Лету, колпаком.

Я решил показаться на глаза Курагину. Меня не очень-то замечали, а ведь я был как-никак первой скрипкой в этом шумном оркестре.

- Ирина Константиновна хочет отдохнуть.

Курагин заметил-таки меня. Пристально посмотрел и кивнул. Но тут же (видимо, передумав) протянул руку:

- Благодарю вас. Утром зайдите, пожалуйста, ко мне в восемь часов.

Он обернулся ко всем.

- Всех прошу разойтись по апартаментам.

Было ещё одно дело, и как-никак хотелось мне плюнуть на все и завалиться спать, но...

Я тронул Курагина за плечо.

- Мне нужна ваша помощь.

Он внимательно взглянул на меня, и в каком-то озарении - возможно, сыграла роль усталость, возможно, слишком быстрое включение в здешнюю жизнь, вызвавшее интуитивный посыл, - я понял, что он оценивает меня: не зарывается ли, мол, холоп, удачей возвышая себя до фамильярности с хозяином? Это было глупо, но мне так показалось.

- Да, - тут же сказал он и предложил, указывая на дверь каминного зала: - Сюда, пожалуйста.

Мы вошли втроем, ибо за нами немедленно скользнул бугристый от мускулов телохранитель Николай. Я подумал, что он здесь кстати.

- Дело в том, что, пока я освобождал Ирину Константиновну, похитители оказали мне сопротивление. Понимаете?..

- Нет, - резко отозвался Курагин.

Я подумал, что действительно объясняюсь не совсем ясно.

- В общем, оба случайно погибли. Мне нужна помощь. Я не думаю, что целесообразно оставлять их в подвале церкви.

- Церкви?

- Да, Ирину Константиновну прятали там.

Курагин досадливо покачал головой. Потом взглянул на Николая, внимательно слушавшего наш разговор.

- Как же мы не подумали?

- Но ведь там постоянно рабочие.

- Вчера была суббота, сегодня воскресенье. А сторожей там, конечно же, не выставляют. Или я не прав? - вмешался я.

- Да, - подтвердил Курагин. - Охрана наблюдает лишь за жилым сектором.

- Так что делать с трупами? Оставить их в церкви до утра или?..

- Николай! Будь добр, помоги Ивану Сергеевичу. Распорядись. Да, и позвони Федотову в участок... в отделение милиции. Пусть он все оформит как следует. Несчастный случай там... что-нибудь.

- Я же должен... - попробовал было возразить Николай, но Курагин махнул рукой.

- Ничего со мной не случится. Действуй.

Николай действовал быстро и толково. Взял двух ребят из охраны, а когда мы шли к церкви, на ходу связавшись по мобильному телефону с отделением милиции, коротко приказал в трубку:

- Майора Федотова!

Пока мы шли - привычный путь становился все короче по мере того, как я осваивал его за время пребывания здесь, - Николай успел вызвать наряд милиции и выслушать мой крайне лаконичный пересказ событий, разумеется, касающийся только церкви.

Ребята прихватили фонарики, и три ярких луча света скрестились сначала на поставленном у стены мужике, потом на другом, лежащем, из груди которого торчала рукоять ножа. Света было достаточно, так что я заметил, как Николай быстро взглянул на меня; остальные тоже не остались равнодушными. Особенно впечатлила всех смерть вертикального трупа (как пишут в протоколах "смерть трупа", мешая материальное состояние с потусторонним). Когда с чавкающим хлюпаньем мы отдирали его от штыря, тут же лакированно заблестевшего среди пыльных собратьев, утыкавших всю стену по периметру, один из парней не выдержал и с судорожным вздохом спросил:

- Как же это вы его?..

- Просто, - ухмыльнулся я. - Руками.

Они с непередаваемым выражением посмотрели на меня и засуетились, перетаскивая тело ближе ко второму мертвецу.

Хотя времени с того момента, как я прикончил обоих, прошло совсем мало, мне показалось - всему виной подвальная затхлость, а может, усталость, дающая простор впечатлительности, - что легкий дух мертвечины уже витал в воздухе.

Вскоре прибыли милицейские машины, неожиданно шикарные на мой взгляд: "Мерседес" и джип "Чирроки". Из "мерса" выполз молодой, но толстый как бочка майор. Он важно выслушал пояснения Николая и наконец резюмировал:

- Все ясно. Мы заберем их. Тела, думаю, вам не нужны? Завтра или послезавтра заеду, и кто-нибудь подпишет протокол.

Он ещё раз огляделся, вытащил пачку сигарет (мне сразу вновь нестерпимо захотелось курить) и предложил всем. Николай вытащил свои. Я взял у него. Мне не понравился, честно говоря, этот ожиревший майор, сразу же сменивший тон, когда с

официальной частью было покончено:

- Как поживает Михаил Семенович?

- Хорошо поживает, - кивнул Николай. - Он о вас помнит. Когда протокол завезете, мы решим, что и как.

Майор довольно хихикнул.

- Для Михаила Семеновича мы всегда готовы...

На что он был готов, не было уточнено. И так все было ясно.

- Николай! - сказал я, выдохнув дым в сторону майора. - Пойду спать. Устал.

- Иди, конечно. Мы сами тут управимся, - согласился он.

И я ушел.

По дороге к дому в той нетронутой тишине, которую хранила ночь (даже ветерок окончательно стих), я ощущал покой и радость. Непонятно почему сгинула усталость. И как же хорошо дышалось!

У входа в дом стоял книгочей, почтительно приоткрывший мне дверь. Я кивнул и на этот раз беспрепятственно, по пустынным, но все ещё ярко освещенным коридорам поднялся на третий этаж.

Дверь в мои, как говорили Курагин, апартаменты была незаперта. Но внутри на дверной ручке болтался ключ с брелоком. Я закрыл дверь на замок, включил свет, ещё раз оглядел гостиную. На журнальном столике в углу комнаты лежали блок сигарет, стационарная зажигалка в виде руки с факелом и стояла пепельница. Очень предусмотрительно. Я заглянул и в холодильник. Продуктов не было, если не считать пакетиков с орешками и прочей закусочной мелочью. Зато был полный набор бутылок, начиная с пива и кончая виски.

Я взял бутылку пива, поискал, чем открыть, но не нашел. Пришлось открывать о пробку другой бутылки.

Пива мне как раз и не хватало. Я вылакал всю бутылку. Стало ещё лучше. Пошел в ванную, разделся, пристроил кобуру с утерянным и вновь обретенным пистолетом на полочку под зеркалом. И полез под горячий душ.

Если у меня и оставались признаки усталости, то они были смыты горячими струями. Не одеваясь, я прошел в гостиную. На ходу вытершись, бросил полотенце в кресло. Со столика взял пачку "Мальборо". Достал сигарету, прикурил от казенно-литой

зажигалки и глубоко затянулся

Это ли не кайф! И все за один вечер!

Итак, что я имею?

Возможно, я закрепился на должности начальника службы безопасности в этом курагинском вертепе. Возможно, я одним махом заработал сто кусков "зеленых". А это уже греет. Какие ещё плюсы? Спас девчонку. Это тоже неплохо, если даже не учитывать лично меня касающиеся результаты.

Минусы тоже существуют. Во-первых, чем глубже я погружаюсь в это дворянско-банкирское хозяйство, тем меньше понимаю, откуда исходитреальная угроза семье Курагина. Вернее, угроза, надо понимать, присутствует везде. Взять одну крепостную деревню! На месте этих крепостных я бы затаил лютую ненависть к хозяину. Впрочем, люди на земле разные. Во-вторых, по большому счету, угроза может исходить от каждого из Курагиных в отдельности. Все они любят Ирину - это несомненно, но разве любовь сильнее ненависти? Совершенно не удивился бы, если бы Ирину использовал в качестве разменной монеты даже и сам Курагин. Слабое место здесь в том, что мои

умозаключения строятся на чужих рассказах, а не на собственных наблюдениях.

Я подошел к холодильнику, открыл дверцу, подумал и извлек бутылку джина и банку с тоником. Глазами пошарил по комнате и нашел собрание различного рода сосудов для питья в стеклянном подобии буфета. Выбрал стакан, плеснул джина и долил доверху тоником. После душа да для поднятия тонуса - это самое лучшее и самое легкое пойло.

Но я отвлекся. Итак, самый выпуклый подозреваемый (если продолжать семейную линию) - Иван, потому что он якобы точно ненавидит Григория как любимчика и мужа прелестной Ирины. Ненавидит и своего отца, отодвинувшего его, Ивана, на второй план. Григорий скорее всего жертва. Его пока не будем учитывать. Есть ещё сам Курагин. Этот тоже как-то слишком пылко любит свою невестку.

Еще этот племянничек-наркоман, изгнанный из общего рая на периферию, где он, правда, совсем не теряется, а живет как свинья, то есть в полное свое удовольствие.

От джина с тоником в голове у меня посветлело, но эта ясность вдруг родила мысль неожиданно трезвую: а не пойти ли мне почивать? Утро вечера, как говорят, мудренее.

На стеклянном буфете стоял электронный будильник в виде башни или спутника со шлейфом. Громко тикала секундная стрелка. Я поставил звонок на семь часов утра, захватил свой недопитый стакан и, как был голый (в зубах дымящаяся сигарета), открыл дверь спальни и вошел в темноту.

На самом деле здесь было совсем не темно, потому что шторы были раздвинуты и месяц продолжал светить. Поставив будильник на тумбочку у кровати, я подошел к окну, нашарил задвижку, распахнул створки и так застыл на пару мгновений, неожиданно пораженный красотой открывающегося из окна вида: подстриженные в виде зверей и птиц кусты, неровные зубья темнеющего леса вдали... бледное, млечно-зеркальное и молчаливое озеро, церквушка, возле которой видна какая-то мотыльковая суета (еще не закончили работу опера), и луковичный купол, словно пытающийся

возне тись в синюю черноту неба с тихо плывущим облаком, везде белым, а возле

невысокой луны голубым...

Тут мое восторженное настроение, навеянное, разумеется, выпитым за вечер спиртным, было неожиданно нарушено. Позади меня раздался мелодичный женский голос:

- Голый ты мне больше нравишься. Геракл... нет, Аполлон. Точно, Аполлон.

И Катенька (это была, конечно, она) торжествующе засмеялась, отчего её дивные холмики грудей затрепетали под лунными лучами.

"Почему бы и нет? - подумал я. - По большому счету, после того, как меня вынудили уйти из органов, во мне что-то сломалось... А может быть, появилось? Свобода?..."

Я едва успел поставить стакан и бросить в окно сигарету - светлячок полетел! - как тут же оказался в постели. Нас обоих захлестнула страсть. Катенька была вся мягкая и по-звериному гибкая, она мгновенно завела меня так, что, когда наконец мы стали засыпать, я, прислушиваясь к бешеным ударам своего сердца, порадовался, что все ещё жив.

ГЛАВА 11

ДОЛЛАРЫ ПРИЯТНО ДЕРЖАТЬ В РУКАХ

Катеньку не разбудил тонкий зуммер будильника. Я осторожно освободился от её сонных, но цепких объятий, нажал кнопку выключения, чтобы прервать трезвон, и поправил на ней одеяло.

В голове продолжало звенеть, и страшно хотелось опохмелиться. Тряхнув головой, я пошел в ванную комнату. Там же в шкафчике выбрал купальный халат самого большого размера, но все равно руки у меня торчали из рукавов, словно у неухоженного подростка.

Мой костюм пришел в некоторую негодность. Его следовало отдать в чистку и хорошенько прогладить. У себя в сумке я отыскал джинсы и рубашку. Подумал и взял блокнот для записей. Терпеть не могу ходить безоружным, но в рубашке, без пиджака с пистолетом в наплечной кобуре естественно чувствуешь себя лишь среди своих... которые уже не мои, отметил я. Пистолет я оставил в сумке, а сумку задвинул поглубже в шкаф.

Зашел в спальню и некоторое время смотрел на безмятежно спящую Катеньку. "Устала", - подумал я и ухмыльнулся. Решил не будить. Если что, сама сориентируется: она здесь дома.

Уже поворачиваясь, застыл, пораженный мыслью: а не оправдывалась ли её активность по отношению ко мне расчетом сойтись соследователем поближе? Ненавижу, когда меня используют. Сама мысль об этом приводит меня в ярость.

"Да нет, - тут же решил я, - какой ей резон? Григорий и Иван недосягаемы для неё по причине родственных уз. Если только тут кроется расчет на то, что с исчезновением Ирины симпатии старшего Курагина повернутся на единственную молодую женщину в семье". Но эти мои предположения - я не обольщался - были шиты белыми нитками.

Глядя на безмятежное личико Катеньки, я вновь ухмыльнулся. Знала бы она, о чем я сейчас думаю! Может, правда, каким-то экстрасенсорным образом она уже в курсе и видит сейчас волшебные сны, в которых я... Ох! Сейчас бы бутылочку пивка из холодильника!.. Холодного пивка, чтобы охладило, прояснило непроспавшиеся мозги!

Я вышел и спустился в столовую. Здесь никого не было. Стерильно пустой зал, длинный, сияющий отраженным светом стол, за которым вчера ужинали всей бандой. В дверь слева от меня вошла молоденькая заспанная девица в белом передничке, какие носят официантки, и, не глядя по сторонам, пошлепала по прямой линии на меня. Я вспомнил, как Петр Алексеевич, он же крепостной староста (подумать только: крепостной!), называл здешний обслуживающий персонал челядью. Эта "челядинка" была такой же непроспавшейся, как и я, уставшей и вообще...

Когда она прошла, я ущипнул её за попку. Она, встрепенувшись, резво оглянулась, одним невероятно быстрым взглядом оценила мои непритязательные шмотки, занесла меня если не в состав той же челяди, то, может, и гораздо ниже и развернулась как пружинка, чтобы влепить мне от души за наглость... Но тут наконец-то разглядела мой хоть и помятый, но мужественный лик и мгновенно проснулась.

Не понимаю, что находят во мне женщины?

- Дорогуша! - нежно произнес я. - Не подскажешь, как найти повариху, несравненную Марию Ивановну?

Подтянувшаяся, расцветшая, полная энергии дорогуша была согласна вести меня за собой не только к Марии Ивановне, но и дальше - я догадывался, куда, жаль, обстоятельства не располагали.

- Минутку, - прощебетала она у двери, сквозь которую пробивались густые волны аппетитных блюд, едва не вызвавшие у меня тошноту. Зашла внутрь, а вскоре появилась и сама румяная повариха.

- О-о-о! Николай Михайлович! Вы остались у нас?

- Да, Мария Ивановна, остался. И хочу вам сказать, что вчера за ужином, - я лихорадочно пытался вспомнить, видел ли я там на столе щуку? ваша фаршированная щука была просто великолепна.

- Так вы гость хозяина? - всплеснула руками польщенная Мария Ивановна, и я понял, что щука была.

- Не так гость, как работник. Я теперь, уважаемая Мария Ивановна, начальник службы безопасности хозяина, - со значением пояснил я и добавил: - Надеюсь, мы с вами подружимся.

- Геннадий...

- О нет, Мария Ивановна, чтобы не было недоразумений, сразу сообщаю, что меня зовут Фролов Иван Сергеевич.

- Но как же?..

- Конспирация, - без улыбки проронил я, чем совершенно озадачил добрейшую повариху.

Дабы вывести её из ступора, я попросил:

- У меня к вам просьба. Не могли бы вы угостить меня чашечкой кофе? Михаил Семенович ждет меня... - я посмотрел на часы, - уже через двадцать пять минут, а я ещё не проснулся.

- Конечно, конечно. Проходите вот сюда. Я сама принесу. Сейчас.

Я вошел в маленькую комнату с овальным совещательным столом из черного пластика и шестью офисными креслами. А на стене в рамке висела схема всего дворца под скромной надписью: "Схема эвакуации людей и обслуживающего персонала в случае пожара". Сочинивший эту надпись был, конечно, шутником, к какому бы разряду он себя ни относил.

Я немедленно извлек блокнот из кармана джинсов. Схема мне очень помогла, и, пока Мария Ивановна, запыхавшись, не принесла мне кофе, я уже начал свои записи.

- Какой вы, однако... ловелас. Зинка вон едва у меня чашку не вырвала, хотела сама принести. И что это вы с ней сделали такое?

- Могу сказать, - ответил я, догадавшись, что Зинка - это и есть сонная официантка. - Я её пробудил к жизни.

Было без десяти восемь, когда я вчерне закончил список оборудования и нарисовал приблизительную схему расположения телекамер. Все это я хотел сейчас же передать Курагину. Поблагодарив за кофе и спросив путь к кабинету Курагина, я-таки получил в проводницы пробужденную Зину, которая быстро довела меня до места. Указав на двух громил у двери, она попрощалась:

- Надеюсь, мы ещё много раз увидимся. А вам вон в ту дверь, где эти двое.

- Спасибо, дорогуша! - заставил я её снова взбодриться, а сам направился к указанной двери.

Было без двух минут восемь. Люблю точность.

Я козырнул двум сторожам и, постучавшись, вошел в кабинет. Они не сделали попытки задержать меня, из чего я заключил, что меня снетерпением ожидают.

Кабинет Курагина внутри не тянул на служебный. Оно и понятно, учитывая его местонахождение. Здесь все создавалось для удобства владельц ,

для удобства и расслабления. Не знаю, можно ли работать в кабин те, где

нога не могла ступить, не попав на что-то мягкое, а глаз то и дело упирался в ковры, оружие на стенах, картины с разными старинными натюрмортами и тому подобное.

Перед массивным нежно-розовым резным столом Курагина на полу лежала огромная шкура медведя, и эту шкуру как раз попирали ноги самого хозяина, спешащего ко мне с протянутой рукой.

- Доброе утро, Иван Сергеевич. Доброе утро.

Он оглядел меня, мои джинсы и помятую рубашку, и брови его весело поднялись.

- Ну и видик у вас... свободный, - усмехнулся он.

Был здесь ещё и навороченный мышцами Николай, но он тихо сидел в кресле у стены. Меня разозлила усмешка Курагина, но я постарался не показать вида.

- Я не думал, что здесь Букингемский дворец, - сухо отозвался я.

- Что вы, что вы! У нас свободно... кому положено.

Я отметил это "кому положено".

- Хочу напомнить, что мой костюм пришел в негодность не потому, что я развлекался в борделе, а потому, что выполнял ваше поручение, - немедленно уточнил я.

Курагин посмотрел на меня, нахмурился.

- Да, вы правы. Но должен вам сказать, Иван Сергеевич, что человек удивительно быстро привыкает к некоторым вещам, а от некоторых так же быстро отвыкает. Прошу меня извинить.

- Пожалуйста. Хотя я не совсем вас понял.

- Недоразумение. Я уже давно привык к тому, что одежда появляется сама собой. Поэтому принял ваш вид за демонстрацию.

Он вернулся к столу и нажал кнопку селектора. Вошел парень, встреченный мною вчера одним из первых. Я ещё представился ему как Владимир Гусинский. Курагин что-то тихо сказал, тот обмерил меня взглядом.

- Какой у вас рост? - спросил меня Курагин.

Недоумевая, я ответил:

- Сто девяносто два.

- А вес? Это тоже необходимо для портных.

- Сто пять килограммов.

- Ого! А вы не выглядите... упитанным.

- А я и не упитанный. Я тренированный, - с тайным тщеславием, присущим любому спортсмену, ответил я.

Курагин вновь повернулся к парню.

- Все?

Тот кивнул и исчез.

- Вечером вам доставят гардероб. И, будьте уверены, он вам подойдет. Итак, на чем мы остановились? Да. - Он взял со стола блокнот, оказавшийся чековой книжкой. - Я могу выписать вам чек в банк на предъявителя или вы предпочитаете наличными? Может, открыть вам счет в банке? Чуть не забыл! Я же теперь миллионер. Сто тысяч долларов - приятно звучит для слуха бедного человека, привыкшего тянуть лямку за две-три тысячи родных рублей.

- Лучше наличными, - сказал я, не совсем понимая, что я буду с ними делать. Но очень хотелось подержать такую сумму в руках.

Курагин кивнул Николаю, и на этот раз он вышел.

Мы сели в кресла по бокам журнального столика у стены с масляными грудами мяса и птицы, чуть не падающими на наши головы состаринного натюрморта.

- Курите? - спросил Курагин, протягивая мне неизменные здесь сигареты "Мальборо". Но я отказался, объяснив, что предпочитаю "Кэмел", к которому пристрастился ещё в Чечне. Курагин понимающе кивнул.

- Теперь рассказывайте, я хочу знать все подробности.

Когда я закончил свой рассказ, он спросил:

- Не понимаю. Это выше моего понимания.

- Не понимаете?..

- Ладно церковь, там все время столпотворение, туда могли не удосужиться заглянуть. Но зачем было похищать именно Ирину Константиновну?

- Из-за вас, конечно.

- Из-за меня?!

- Ну, из-за ваших денег.

Я достал свой листок из кармана, развернул и протянул ему.

- Вот список необходимого оборудования, которое следует немедленно, прямо сегодня, доставить сюда.

Курагин недоуменно взглянул, пробежал глазами.

- Мне это ничего не говорит.

- Это телекамеры, датчики, "жучки" и прочая мелочь. На обороте - схема примерных мест установки.

- Хорошо. Конечно. Но ведь этим должны заниматься вы.

- Разумеется, - подтвердил я. - Но меня даже не успели представить подчиненным. Я не знаю всех сотрудников. Я никого и ничего здесь не знаю.

- Успокойтесь, Иван Сергеевич. Вас, конечно же представят сотрудникам. Сегодня же. В крайнем случае, завтра. Пока вы входите в курс дела, знакомьтесь с домом, людьми, строениями. Сейчас у меня уже нет времени, я через десять минут, - он взглянул на часы, - должен вылететь в Москву.

Вошел Николай с маленьким кейсом "дипломатом". Подошел к Курагину, кивнул и протянул ему "дипломат".

- Вот ваши деньги. У вас в спальне - как, впрочем, и у всех - на стене должен быть морской пейзаж. Если отодвинуть картину, то за ней будет встроенный сейф. Буквенный шифр. Сейчас он открыт. Вы можете хранить деньги там. Наберите слово, только не забудьте его, а то придется взламывать.

Я взял портфель и чинно поблагодарил.

Курагин усмехнулся. Николай кашлянул.

- Ну вот, - сказал Курагин, глядя сквозь меня, - научились быть точными.

Я не понял, что он имел в виду, но тут же услышал слабый, все усиливавшийся гул мотора. Я не смог по звуку определить марку вертолета наверное, не отечественный. На отечественных я сам имел возможность учиться летать.

- Оборудование ваше, если считаете необходимым, доставят сегодня же. Вы четко все обозначили? Специалист поймет?

- Конечно, - обозлился я, а он вновь едва заметно усмехнулся.

- Ну все. Вечером я буду здесь. Прошу заходить в любое время. Если я понадоблюсь в Москве, мой телефон к вашим услугам. Или лучше так.

Он взял со стола мобильный телефон и протянул мне.

- Пусть этот будет вашим. И вот моя карточка с номерами телефонов.Звоните.

Он спешил и выпроваживал меня. Хозяин. Все же я не удержался. Уже уходя, повернулся у двери.

- Михаил Семенович, зачем вам эта комедия с крепостными?

Мгновение он смотрел на меня, как мне показалось, оценивающе. Нехорошо смотрел. Словно взрослый, к которому подросток пристал с интимным вопросом, и тот не знает, послать ли пацана подальше или все-таки просветить.

- Я вам, Иван Сергеевич, расскажу в следующий раз. Если вам ещё будет интересно.

И со все той же усмешкой, в которой многоопытное превосходство, он вышел следом за мной вместе с Николаем. Я пропустил их вперед и последовал за обоими, казалось, тут же забывшими о моем существовании. Они уже, чувствовалось, были в Москве или по крайнеймере за домом возле обоих вертолетов, где на лужайке уже стояли представленные мне вчера генеральные директора, словно размноженная тень Курагина.

ГЛАВА 12

ФИЕСТА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Один из вертолетов басовито рокотал мотором, изображая всем своим видом прыгучую готовность взлететь (что и произошло, едва Курагин с сыновьями и Николаем скрылись внутри), а второй - гораздо больше размером, - понуро свесив лопасти, предавался дремоте, тут же нарушенной. Капиталисты один за другим вошли в железное чрево, винт с визгом тронулся; сверху возник призрачный стрекозиный круг, аэродинамические струи подхватили ставшую невесомой машину, подняли, взвесили и, плавно разгоняя, уже направили к в центру двенадцатимиллионного мегаполиса, то бишь Москвы.

Я зевнул и осмотрелся. Насколько я помнил, это длинное строение и есть конюшни. Мне немедленно захотелось к лошадям, даже почудился запах конского пота, тихое всхрапывание здоровающегося животного...

Я ещё раз зевнул - сказывалось недосыпание, и, отбрасывая туфлей крупные камешки гравия, которым с этой стороны дома были посыпаны дорожки, пошел, помахивая чемоданчиком, вокруг дома.

Ранняя осень. Начало сентября. Воздух дымится утренней свежестью. Небо легкое и такое просторное и глубокое!.. Солнце сверкает сбоку, а выше и немного правее, едва шевеля крыльями, лениво парит коршун.

Я обошел дом. Здесь уже привычно радовала мой взор подсиненная чистым небом водная гладь. Высился в небе купол колокольни, горящий на солнце уже нанесенной позолотой. Со стороны крепостной деревни косо возносились в небо жидкие дымы, и там же что-то нестерпимо поблескивало, словно солнечный зайчик или линза бинокля. Время от времени громко щелкал камешек на дороге, даже громче, чем следовало бы...

Я застыл на мгновение - в стене дома в трех метрах от меня раскололся очередной кирпич. Я бросил взгляд назад: три-четыре выбитых кирпича с размеренностью метронома отмечали мой путь.

Следующий кирпич треснул, когда я уже лежал на земле. Еще бы помедлил чуть-чуть - и все: по неподвижной цели этот никудышний стрелок в меня бы попал.

Приподнявшись, я, не разгибаясь, метнулся к входной двери. Вероятно, увидев в оптический прицел мой маневр и сообразив, что обнаружен, этот горе-снайпер перестал жечь патроны; во всяком случае, новыми кирпичными повреждениями путь мой отмечен не был.

Дверь была открыта. Я заскочил внутрь и кинулся к стеклянному вольеру. Смутно знакомый охранник встревоженно подался вперед.

- Бинокль есть? - быстро потребовал я.

Он медлил.

- Бинокль или оптический прицел! Да быстрее соображай, в меня только что стреляли, хочу посмотреть отсюда.

- Вы Фролов?

- Да, черт побери! Так есть или нет?

Решившись наконец, парень откинулся в кресле назад и, не вставая, достал из ящика стола бинокль. Помня расположение комнат, я опрометью (стараясь не ударить о стены мой драгоценный чемоданчик) кинулся на второй этаж в каминный зал - сейчас пустой, - окна которого как раз смотрели в нужную сторону.

Следующие несколько минут я внимательнейшим образом просматривал засеченный мною участок, откуда и блестела оптика неопытного убийцы. Что в меня стрелял дилетант, было бесспорно, но легче от этого не становилось: круг подозреваемых безмерно расширялся.

Ничего не обнаружив, кроме зарослей кустарника и невысоких подрастающих деревьев, я прекратил свой визуальный сыск. Спустился вниз, отдал бинокль.

- Что-нибудь обнаружили? - спросил охранник.

- Нет, - признался я. - Он уже смылся.

- Кто это был, как вы думаете? - вежливо спросил парень.

- Во всяком случае, это не след из моей прошлой жизни. Кому-то я не понравился уже здесь.

Парень захихикал.

- Еще бы! Вы же вчера полдеревни перекалечили. Уже легенды слагают.

Я был, конечно, польщен его сдержанным восхищением, но виду не подал.

- Да ладно уж, - скромно сказал я. - Просто немного повздорили.

- Да, - покачал головой парень, - за работу здесь, это правда, хорошо платят - факт, но дурдом. Это тоже факт.

Кивнув на прощание, я ушел. Надо было пристроить деньги. Катеньки в моих апартаментах уже не было. Я нашел на стене морской пейзаж, закрепленный с боковой стороны на двух петлях, и открыл сейф, как форточку. Деньги, извлеченные из кейса,

я с удовольствием пересчитал. Ровно сто тысяч долларов. И настоящие, вот что приятно. Сунул их в сейф вместе с "дипломатом". Подумал над словом. Ничего не приходило в голову. Набрал слово "доллары". Не хватало одной буквы. Я набрал букву "х", что, конечно же, означало, "хорошо". Захлопнул сейф. Все. С этим делом покончено. Я вышел из номера и запер дверь на ключ.

Мне хотелось повидать Иру. Настроение у меня было странное. Я не мог забыть стрельбу, так как ещё не попадал в ситуацию, когда расстрел представителя власти (по большому счету я был и всегда, вероятно, останусь представителем этой самой власти) не только не вызывал вселенского переполоха, но и представлялся делом обыденным, касающимся лишь этого представителя. Мне, судя по всему, предлагалось без промедления принять новые правила игры, которые, правда, в смысле выигрыша - я чувствовал! сулили баснословную выгоду, а в смысле...

Впрочем умирать я пока не собирался.

Однако неожиданность этого открытия, то есть своего места в этой совершенно новой жизни, потрясла меня сильнее, чем я думал. И с таким вот настроением, совершенно теряясь в догадках о личности стрелявшего, я постучал в дверь к Ирине Константиновне Курагиной.

- Кто там? - прозвучал мелодичный голосок.

- Иван Сергеевич Фролов, - ответил я.

Дверь помолчала и вдруг быстро распахнулась.

Сказать, что я был удивлен, значило ничего не сказать. Хотя... нет, я действительно был поражен происшедшей с ней переменой. Я уже видел её. И на фотографии и воочию. Но фотография и обстоятельства прежней встречи - это одно... Она была в темном платье, и бордовый цвет бархата и нитка гранатовых бус на матовой гладкой коже её шеи - все вместе таило такую особенную прелесть, что я невольно поразился.

Я не мог понять, что же в ней особенно привлекало. Её черные волосы были уложены в прическу, которая не бросалась в глаза, - взгляд притягивали лишь своевольные курчавые спиральки, может быть, специально выпущенные на висках и затылке. И самое главное я ничего не мог на ней выделить; все её убранство было тем,

чем и должны быть одежда и украшения, - незаметным обрамлением изящной, прелестной, удивительно красивой женщины. Она секунду-другую всматривалась в меня и за мою спину - страстно, нетерпеливо, высокомерно, словно ожидала увидеть со мной кого-то.

- Это вы? - пролепетала она. - Я не ожидала...

В другой обстановке я бы мигом заподозрил что-то неладное, но здешние сумасшедшие обстоятельства уже сдвинули мое восприятие. Ее замешательство я косвенным образом наложил на собственные недавние прыжки под пулями. Бог мой, у каждого найдутся причины ждать кого-то другого... и смущаться от появления нежданного визитера.

- Входите, пожалуйста, Иван Сергеевич. Я так рада!

- Я не вовремя? - спросил я.

- Что вы, что вы! - запротестовала она, взмахивая руками. - Если я кого и рада видеть, то это вас. Вас в первую очередь. Пожалуйста, заходите.

Я вошел. Мы прошли одну комнату и, оказавшись в другой, гораздо более просторной, сели - я в предложенное кресло, она на диванчик.

Я уже начал привыкать к повсеместной обыденности роскоши, но здесь эта роскошь была небрежной. Разумеется, убирала не она, этим здесь занимались другие, но некоторый беспорядок привносился уже потом, после уборки: чашка на столе, халатик, затаившийся на ручке кресла, мужские спортивные брюки, спозшие с дивана на пол... Ирина жила здесь с мужем.

Она порывисто встала и подошла к встроенному в стену бару - по замыслу, закрытому большой картиной Левитана (волны, ветер, буря), но сейчас распахнутому настежь, - взяла стакан, плеснула одного, другого и протянула мне.

Вновь джин с тоником. Что же, я рад.

Я достал пачку сигарет и взглядом попросил разрешения курить. Ирина потянулась сама, взяла себе сигарету и ожидала, пока я не поднес ей огня.

После первого глотка коктейля и первой глубокой затяжки мне необычайно полегчало. Да и с Ириной было легко.

- Вы ожидали кого-то другого? - будто бы невзначай спросил я.

- Да нет, с чего вы взяли? - Она вспыхнула.

- Во всяком случае, вы единственный, кого я здесь желала бы видеть.

- А Григорий?

- Но он же сейчас в Москве, - недоуменно сказала она.

Я не понял, что она имела в виду и вообще была ли логика в её словах, но решил промолчать.

Она встала и взяла у меня из рук пустой стакан.

- Так же или покрепче?

- Так же. Не хочу с утра устраивать перебор.

- Ничего с вами не станется. Вы такой большой.

В соседней комнате играла музыка, через нежнейшую кисею паутинных занавесок матово светило солнце. Было хорошо, покойно.

- Расскажите мне ещё раз все, что с вами произошло. И, пожалуйста, подробнее, если нетрудно.

Она было замялась, но неожиданно легко стала рассказывать.

Нового Ирина не сказала ничего. Когда она закончила, я спросил, что ей может говорить кличка Ангелочек?

- Нет, ничего не говорит. Так мои похитители называли своего предводителя.

- Вы его видели?

- Конечно, нет. Он организатор, как я поняла, он и не должен был находиться здесь.

Мимо окна шумно пронеслась птица. Ирина помолчала и сказала:

- Это так ужасно, когда находишься во власти другого... других людей!.. Когда ты превращаешься в чужую вещь!

- С вами ведь ничего не произошло... плохого?

- Вы уже вчера спрашивали. Нет, ничего не произошло.

Опять повисло молчание.

- А вы знаете, я тоже как-то раз был похищен. Правда, мой плен длился не

сутки, а целых три месяца. Это было уже после окончания войны, когда подросли молодые чеченские волки, не знающие ничего, кроме насилия, и не умеющие ничего, кроме как воевать.

Перед моим мысленным взором промелькнули те страшные три месяца и молодые бородатые лица воинов ислама с торжествующей усмешкой в глазах, потому что они радовались унижению врага. Но хуже всего, страшнее всего была равнодушная пустота в большинстве глаз. Для этих последних я ни в коем случае не был одушевленным существом - в лучшем случае двуногим скотом, которого можно очень выгодно продать. Я именно тогда понял вычитанное раньше из книг, какой ужас вызывал во время Отечественной войны добросовестный немецкий солдат, отсчитывающий приказанное количество людей для расстрела - не больше и не меньше. Уже в Чечне я осознал, что цивилизация - лишь фиговый листок, прикрывающий зверя. Большого, сильного, спокойного, уверенного в себе и, главное, не имеющего национальности зверя.

- Как же вам удалось спастись? - услышал я её участливый голос и только тогда очнулся от воспоминаний.

Насмешливые, полные превосходства лица врагов медленно растаяли, и милое сочувствующее лицо Ирины реально заменило призрачный кошмар.

- Это долгая история, и когда-нибудь я вам обязательно все расскажу, пообещал я.

Я закурил новую сигарету.

- Налить еще? - спросила она, кивая на мой стакан.

- Нет, достаточно, - поблагодарил я.

- Вы знаете, я так рада, что это вы зашли ко мне, - вдруг сказала она.

- Из чего я заключаю, - незамедлительно произнес я, - что мог прийти кто-то еще. Григорий?

- Нет, что вы! - возразила она и повторила: - Он же в Москве.

Молчание, музыка, ласковое солнце. Я выдохнул несколько дымных колец в воздух.

- Три месяца назад - всего три месяца! - я встретила Гришу.

Я не сразу понял, что она рассказывает мне историю своего замужества. Ирина запиналась, пропуская целые куски, но суть была ясна.

Крым. Чудесные дни, теплые и полные неги, солнце, окутанное дымкой, и слабый ветерок, колеблющий дремотный воздух. Полупустые пляжи, устало умирающие среди лиловых теней долин.

Григорий ворвался в её сон, взорвал, взвихрил, унес под венец, дальше, пред жадные очи Курагина-отца, со дня свадьбы не выпускавшего её из виду. И на днях, примерно неделю назад, он осмелился сделать ей невозможное предложение!..

Она безнадежно заплакала, даже не пытаясь скрыть слезы. Смотрела перед собой, а слезы катились по её щекам, капали на платье.

Это было невыносимо! Я терпеть не могу, когда плачет женщина!

Я встал, подошел к ней, погладил по плечу.

- Не надо. Хватит! Лучше выпейте.

Отошел к окну. Снаружи было ясно, солнечно. Я взглянул на часы: девять двадцать восемь. Захотелось есть.

- Все. Минутная слабость. Простите меня, разнюнилась, - услышал я за спиной и повернулся.

Ирина вышла в соседнюю комнату и крикнула оттуда:

- Подождите минутку. Я сейчас выйду.

Вышла она минуты через три. От слез не осталось и следа. Она была весела и оживленна. Может быть, чуть-чуть слишком, но это было понятно.

- Знаете что, Иван? Можно, я буду называть вас так? Хорошо? А меня зовите Ирой. Вы уже завтракали? Нет? У меня предложение: пойдемте завтракать вместе.

Мы спустились в столовую, где у входа в своем наряде мажордома величественным кивком нас приветствовал Семен Макариевич. В столовой было прохладно, чисто. Длинный стол заставлен сверкающими приборами. Солнечные квадраты распластались на цветочно-узорном рисунке паркета и медленно переползали, непрерывно следуя за солнцем. Тихо. Изредка слышно было неясное слово, которым перебрасывались лакеи у стен, да скользили шаги разносчиков.

Кроме нас с Ириной, никого не было. Мы сели рядом. Вышколенный лакей позволил мне самому пододвинуть стул Ирине. Я поймал себя на мысли, что сам понемногу (и естественно) схожу с ума в этой обстановке. Однако была во всех этих тонкостях странная прелесть.

Мне принесли жареной ветчины, яйца, салат, сыр причем, учитывая мои габариты, в двойном исполнении. Ирине подсунули какую-то кашку.

Едва мы принялись завтракать, открылась дверь и вошла Катенька. Увидев нас, она на мгновение застыла. Глаза её перебегали с моего лица на Иринино и обратно. Улыбнувшись, она подошла к нам.

- Здравствуй, Ириша! Привет, милый!

Она поцеловала меня и села с моей стороны. Ирина посмотрела на меня, на Катеньку и ничего не сказала.

- Как выспался, милый? - спросила Катенька.

Мне показалось, что она намеренно демонстрировала наши новые отношения, но, честно говоря, ничего не имел против.

- Хорошо. А ты?

- Я немного не доспала. Но чувствую себя очень хорошо. - Она сладко потянулась. - Хочешь пива, милый? У тебя такой аппетит.

Она кивнула ближайшему лакею:

- Пива, пожалуйста.

Я посмотрел лакею в лицо. Парень поймал мой взгляд, но в его глазах я не прочел ничего, кроме готовности исполнить приказ.

"Может, так и надо?" - подумал я.

От пива, впрочем, не отказался. Еще раз должен отметить, что здешняя служба, исключая некоторые нюансы вроде вчерашних, начинала представляться мне этаким санаторным сибаритством. Нечто похожее я испытывал в юности на спортивных сборах, когда нас - банду малолетних бойцов - вот так же на убой откармливали, давали отсыпаться, правда, и гоняли до седьмого пота, но в охотку - ощущение праздника осталось до сих пор.

Когда мы уже заканчивали свой неторопливый завтрак, в зал вошел, как я теперь выяснил, здешний секретарь Курагина - тот самый парень, которого я встретил вчера, когда шел с щукой к дому. Он был в своей неизменной банковской упаковке. Ярко поблескивала заколка для галстука.

- Андрюша! - приветливо встретила его Катенька.

- Что-нибудь случилось?

- Нет, Екатерина Владимировна. Ничего серьезного. Я к господину Фролову.

- Что такое? - отозвался я.

- Звонил Арбатов. Ваш заказ будет доставлен в ближайшие полчаса.

Я взглянул на часы: десять сорок. Оперативно здесь работают, надо отметить. Когда я передал список Курагину? Минут пятнадцать девятого. Да, вот что делают деньги! Имеются в виду настоящие деньги.

- Неужели все привезут?

- Все, что заказывали. Желательно вам самому принять. Оборудование доставят техники. Вы должны распорядиться, где все установить.

- Очень хорошо.

Ирина и Катенька молча смотрели на меня. Я развел руками:

- Дела... Надеюсь, вы не обидитесь, если я вас покину?

Ирина улыбнулась. Катенька поправила мне воротничок. Андрей, помедлив секунду, ушел. А мы ещё выпили кофе с мороженым, а потом выкурили по сигарете.

Фиеста моего нового назначения продолжалась.

ГЛАВА 13

ЖИТЕЛЬ КАРТОЧНОГО ДОМИКА

Мы представляли собой колоритную группу. Возглавлял шествие (словно флагманский корабль эскадру) я, за мной с блокнотом двигался Андрей, рядом с ним шел мажордом Семен Макариевич, своим золотом расшитым костюмчиком заставляя всех пятерых техников раскрывать время от времени рты от удивления. Конечно, обслуживая элиту, они видели многое, поэтому скоро оправились, но, усердно внимая моим указаниям, изредка, не в силах удержаться, поглядывали на уверенно держащийся на плаву обломок прошлого.

Начали мы с фронтального участка парка. Слабых мест здесь было более чем достаточно. Я вслух выразил сожаление, что нельзя обнести дом глухой оградой метров пять высотой. Со мной серьезно согласились.Отец Георгий, он же Семен Макариевич, ещё и поддакнул:

- И заодно удалить всех жильцов.

- Опиум для народа! - малопонятно обронил я, выбирая семь точек, где, замаскированные звериными кустами (один кустик в виде жирафа мне особенно приглянулся), могли отлично поместиться телекамеры. Техники согласились, что отсюда должны хорошо обозреваться все пути подхода к дому. Обзорные поля будут частично накладываться друг на друга и, таким образом, исключается наличие слепых точек. Изображения будут приниматься в двух местах: в помещении охраны внутри

дома и в домике над спуском к причалу.

Мы некоторое время пережидали, пока техники, моментально перешедшие на свое виртуально-тарабарское наречие, в недолгом споре между собой не пришли к единому мнению. После этого переместились в особняк.

Дом, рассматриваемый с новой точки зрения, произвел угнетающее впечатление. Все попритихли. Ясно было, что каждый мог свободно проникнуть с любой стороны прямо в центр дома. Необходимо было поставить решетки на все окна без исключения.

В конце концов выяснилось, что все обстоит не так уж плохо. Большие стекла первого этажа оказались бронированными, двери - особо укрепленными, с металлическими вставками. Надо было просто поставить новую систему сигнализации - и все.

Мы расположились в большой переговорной комнате. Разложили на круглом пластиковом столе карту дома, принесенную Семеном Макариевичем, и обсудили места установки внутренних телекамер. Обзор должен был охватывать двери и подходы к дверям всех членов правящей семьи.

И последнее, о чем я распорядился, - это установить в спальнях каждого члена семьи кнопку сигнала тревоги, связанную с охранным помещением внутри дома.

Техники, получив указание, умчались к своему грузовому "Мерседесу". Семен Макариевич и Андрей все ещё разглядывали план дома.

- С вашим приходом сюда, уважаемый Иван Сергеевич, я вдруг почувствовал себя на осадном положении, - заметил наш мажордом.

Андрей согласно кивнул.

- А может, дать отбой? - вкрадчиво спросил я. - А Курагину скажем, что, мол, посовещались и решили... А? А если что-нибудь там с Ириной или ещё с кем случится, так это дело житейское. Зачем, мол, заранее нервы портить? Как? Согласны?

- Я молчу, - примирительно поднял ладони кверху Семен Макариевич. И добавил, глядя куда-то вдаль: - Может, пора уже линять отсюда?

Андрей быстро посмотрел на него, потом на меня. Ничего не сказал.

Семен Макариевич уже у дверей оглянулся, с сожалением и бессилием покачал головой:

- Что тут поделаешь? Платят ведь так прилично...

Он вышел. А я вдруг подумал, что так и не расспросил его толком, как он оказался здесь на должности управляющего.

Оставив Андрея разбираться с картой, я вышел и успел ещё заметить мелькнувший за углом красный башмак с помпончиком.

Догнал его на лестнице.

- Семен Макариевич, вы к себе?

- Да уж. Набегался тут с вами. Кофе хочу попить.

- Не угостите?

- Милости прошу.

- Вот и славно. Хочу вас попросить, Семен Макариевич, составить мне полный список, где кто проживает. С номерами комнат... Хотя здесь я что-то номеров на дверях не видел.

- Правильно. Здесь, извините, дом. Дом с большой буквы, а не отель какой-нибудь пятизвездочный. Здесь усадьба!

- Ладно, ладно. Тогда попрошу план комнат с точными указаниями и фамилиями их обитателей.

- Это можно.

Мы дошли до его двери.

- Прошу вас, - с достоинством пропустил он меня вперед.

Усадив меня, он набрал воды в чайник "Тефаль", и, пока готовил чашки, вода уже вскипела.

- Я, каюсь, привык к растворимому. Не возражаете?

- Ну что вы, Семен Макариевич.

Я вытащил пачку сигарет.

- Вам не предлагаю. Вы будете курить сигару? Или возьмете?

- Нет уж, - отрезал он. - С возрастом начинаешь ценить привычки.

Открыв коробку с сигарами, он достал недокуренную половину и чиркнул зажигалкой. Я прикурил от своей.

Глотнув кофе, я сказал:

- А теперь, уважаемый Семен Макариевич, я хотел бы послушать более подробный рассказ о том, как вы здесь оказались.

- Я же вам уже рассказывал, - удивился он. - Но если хотите...

- Курагин упоминал, что перехватил вас в Кремле, но вы вчера не говорили об этом.

- Хорошо, расскажу.

Он откинулся в кресле и так же, как вчера, нацелившись округлившимся ртом в дальний угол потолка, попытался выдуть кольца дыма. Как и вчера, кольца ползли размытые, жидкие, быстро теряющие форму.

- Помните, когда мы с вами столкнулись, я регистрировал банк. Думал к обоюдной выгоде пристроиться под крышу канцелярии патриарха. Я рассчитывал на льготных условиях зарегистрироваться под малый капитал. Банкиров уже тогда начали отстреливать, а сюда, я думал, никакая братва не сунется: все-таки патриарх. В общем, рыскал я тогда по всей Москве в поисках недостающих двух-трех миллиардов рублей (цены были другие, помните?). Меня и вывели на Курагина.

Он ещё больше развалился в своем кресле, вытянул ноги в вязаных трикотажных синих чулках и этих бесподобных красных башмаках, которые носил столь привычно ловко. Не заботясь уже о кольцах погружаясь в сладостные воспоминания, выдул толстую струю дыма.

- Целая операция была. Мошенников тогда расплодилось ужас сколько. А страсть Михаила Семеновича ко всяким дворцовым игрушкам-финтифлюшкам уже тогда была известна. В Кремль пройти было элементарно. Были бы деньги, Спасскую башню продали бы, не задумываясь. Одели меня примерно так же, как и сейчас, представили всекремлевским мажордомом, документики выписали все чин чином. Я должен был перед тем, как примут Курагина (не знаю, по каким-таким делам), успеть поводить его

вроде экскурсовода, ну и закинуть удочку насчет регистрационного капитала православного банка.

Он покачал головой.

- Все было, конечно, шито белыми нитками. Но это сейчас так кажется. А тогда, знаете, было доступно все. Человек мог быть с утра нищим, а к вечеру уже переводил в Швейцарию сотни миллионов баксов. Ей-богу! А какой был массовый падеж нашего брата!.. Не знаю. Поводил я Курагина по вечным дворцовым залам и думаю: чего я, мол, лезу? Все равно когда-нибудь уберут меня как агнца. И даже не на заклание, а так, под забор, в какую-нибудь канаву. Я ведь всегда сам по себе, ни к

какой бандитской группировке не относился.

Он оживился, повернулся ко мне.

- Бог все-таки есть. Услышал меня, мысли мои, впервые искренние, уловил. Курагин мне тут и предложил идти к нему мажордомом. Не обидит и все такое. Я на следующий день позвонил ему и согласился. Я здесь уже несколько лет и заработал достаточно, чтобы спокойно дожить свою жизнь бестолковую. Я ведь по профессии астроном, уважаемый Иван Сергеевич. Черт меня дернул сначала астрологией бедным людям мозги затуманивать, а потом... Нет, все.

Слушая его самовосхваления - а чем ещё это было, как не попыткой похвастаться? - я, однако, уверился, что Семен Макариевич, он же отец Георгий и так далее, вряд ли замешан в похищении Ирины. Эту страницу можно спокойно перевернуть, дело закрыто.

Я допил кофе, потушил окурок в пепельнице и вышел, оставив за дверью жителя карточного домика, в шутовском наряде с блестками счастливо встречающего старость.

ГЛАВА 14

ХОЧЕШЬ ЖИТЬ - ГОТОВЬСЯ К БЕГСТВУ

Я все-таки ещё раз вернулся к нему. Вернулся, чтобы спросить, где поместили Валеру Синицына? Оказалось, ему с самого начала выделили квартиру? номер? (не знаю уж, как называть, в общем, апартаменты) - в левом крыле, недалеко от хозяев, где в основном и проживал обслуживающий персонал.

Еще раз напомнив, чтобы для меня к вечеру была готова схема расположения комнат с именами жильцов, я покинул наконец Семена Макариевича.

Дверь, за которой жил Валера, я нашел быстро. На всякий случай тихо постучал. Если он спит, я не хотел его тревожить. Он не отозвался. Для очистки совести я нажал на дверную ручку. Дверь приоткрылась. Либо он не запирался, либо ему вчера не хватило сил запереть дверь.

Я вошел.

Расположение комнат и обстановка здесь были примерно такие же, как и у меня: буфет, холодильник, диван, кресла. С одной стороны ванная комната, с другой - дверь в спальню.

Я заглянул в спальню. Валера, укрытый простыней до самого подбородка, лежал с закрытыми глазами. Спал.

Я подошел ближе. За ночь его лицо посинело, местами позеленело и к тому же опухло.

Вид его был ужасен. Я с дикой злобой вспомнил Арбатова: Валера как-никак был моим коллегой. Хоть и бывшим. Забывшись, я засопел от ярости и возмущения.

- Кто? Не надо! Кто здесь?!

Моя несдержанность привлекла внимание. Валера сел в кровати и пытался разглядеть меня сквозь заплывшие щели век.

- Это я, Фролов.

- Фролов?!

- Я, я. Все нормально, лежи.

Я почти насильно стал укладывать Валеру. Несмотря на его лихорадочное сопротивление, мне это удалось, хотя попытки вскочить повторялись. Его состояние я бы охарактеризовал как некоторое психическое расстройство и почти пожалел, что пришел и нарушил хоть и болезненный, но покой.

- Да что это с тобой?! Все кончено, не трепыхайся! - вскричал я в сердцах.

- Как кончено? - Мой возглас встревожил Синицу ещё больше. - Ты с ними?! Мы же друзья, Старый! Ты же не продашь меня?

Мне все это стало надоедать. Да и не были мы с ним никогда друзьями. А кличка Старый, хоть и была моей, но уж не Синице так ко мне обращаться. Только ребятам, пережившим со мной те дни, когда я вынужден был отрастить бороду и внезапно приобрел вид почтенный, что не стоило мне умственных усилий - так сказать, мудрость авансом, как пошутил наш командир группы майор Никифоров, невзлюбивший меня тогда за излишнюю самостоятельность.

А кличка прилипла, хотя я и не любил её и позволял обращаться так ко мне лишь близким, к числу которых, повторяю, Синица не относился.

- Успокойся! Никто тебя продавать не станет. По счетам уплачено, добавил я, имея в виду Арбатова и мой с ним тогдашний мужской разговор.

Но я ещё больше подлил масла в огонь.

- Уплачено! - закричал Синица. - Так вот какой ты друг! И тебе заплатили!

- Ваня! Иван! - вдруг переменил он тон и голосом, уже заискивающим и приятельским, прокричал: - Иван! Ты же не позволишь за тридцать сребреников упрятать меня в могилу?! Мы же коллеги, мы же менты! Ты не позволишь!

Его истерика стала положительно раздражать меня. Объясняя его поведение последствиями жестокого избиения, я сам тем не менее начинал заводиться. Ну побили, ну хорошо побили. На следующий день мужик должен встряхнуться и быть готовым самому набить морду... Валеркино же аморфное состояние ничего, кроме брезгливости, во мне не вызывало.

- Успокойся! Если не успокоишься, я сейчас же уйду.

- Все, все! Я спокоен. Все. Только не бросай меня одного. - Он лихорадочно пытался ухватить мою ладонь, чем окончательно взбесил меня. Но я старательно не показывал виду.

- Объясни наконец, чего ты так трепыхаешься? Я говорил тебе, что больше никто тебя пальцем не тронет. Ты мне не веришь?

- Верю! Тебе верю. Тогда помоги мне убраться отсюда. Сейчас же! Ты новый человек, они за тебя ещё не взялись.

Было смешно и страшно видеть, как в безумном волнении исказилась его физиономия, когда он старался усилиями лицевых мускулов расширить донельзя

суженные поля обзора. Мешали запекшиеся корки крови и отеки. И внезапно я подумал, не является ли причиной моей скрытой неприязни к нему тот факт, что извивается предо мной именно Синица, которого я, признаюсь, никогда особенно не любил? Если бы это был другой мой товарищ вроде Сереги Лаптева, друга моего

старинного, я бы отнесся ко всему серьезнее.

- Хорошо, - сказал я. - Сейчас мы поедем на станцию, я посажу тебя на электричку до Москвы, а там гуляй, никто тебя не сыщет.

- Сыскать и там сыщут, да уж я постараюсь не даться им в руки.

- Слушай! - Внезапно меня осенила интересная мысль. - А не замешан ли ты в похищении Ирины?

- С ума сошел?! - Он отмахнулся так, что я немедленно отбросил все подозрения. - Я же твержу тебе, что это страшные люди. Они все могут, они преступили черту.

- Кого ты имеешь в виду?

- Курагиных. Кого же еще? - удивленно переспросил он.

- Ты хочешь сказать, что Ирину Курагину похитили по приказу одного из них? Либо отца, либо сыновей?

- При чем тут Ирина? Сдалась тебе Ирка! Какая разница, кто там её похищал! Ты лучше о себе подумай.

Я подумал. Я подумал, что зря теряю время, беседуя с сумасшедшим, потому и решил больше не перечить. А Валера уже, откинув простыню, неловко встал и тянулся к брюкам, небрежно брошенным рядом на стул. Одежда его выглядела даже хуже моей утренней.

- У тебя есть ещё что-нибудь из одежды? - спросил я.

- Конечно, они мне выписали полный гардероб. Посмотри в шкафу.

Насчет гардероба меня кольнуло: я вспомнил утренний приказ Курагина заказать мне комплекты одежды. "Чушь собачья!" - решил я. Выбрал из висевших костюмов, на мой взгляд, самый лучший и дорогой и швырнул ему на постель. Внизу шкафа было несколько пар туфель. Я и здесь выбрал самую шикарную на вид пару. И подумал, что если Синица хочет слинять, то это его дело. А мое дело - действительно, помочь, раз это мне ничего не стоит.

Я подал туфли Валере. Он торопливо одевался.

- А деньги у тебя есть? - спросил я.

Его лицо исказилось гримасой, но последующий смешок дал понять, что это была ухмылка.

- Чего-чего, а денег здесь хватает. Ограбили страну, деньги уже не считают.

Он встал, подошел к креслу, вцепился в спинку и что-то рванул. Спинка аккуратно распалась на две половинки. Валера извлек из открывшегося нутра несколько толстых пачек долларов и стал рассовывать их по карманам. Вдруг задумчиво посмотрел на меня.

- А может, дернешь со мной? Давай пополам, по-честному. Мне не жалко.

- Не говори чепухи. Я тебе помогаю потому, что мы оба офицеры, потому что вместе тянули лямку на службе. Сам знаешь!..

- Я знаю, что ты друг. Сейчас я убедился в этом.

- Ладно, сиди здесь, а я пойду...

- Ты куда? - тут же испугался он. - Что ты собираешься делать?

- Заткнись! Сиди и жди! - раздраженно приказал я. - Мне нужна машина. Пойду попрошу у Екатерины.

- У этой суки?! Да она тут же позвонит Курагину, и нас дальше парка не выпустят. У меня своя машина, вот ключ. Пошли сразу, сейчас. У меня и от гаражей ключ. Никому ничего не надо говорить.

Я уже устал от тех двадцати минут, которые провел с ним. Мне хотелось побыстрее покончить со всем этим безумием.

Мы вышли, причем Синица пытался вести себя, как в плохих шпионских фильмах: прятался в дверных нишах, за углы, приникал к стенам. Одним словом, глупо, глупее нельзя.

Ладно. Если нас и видели, то внимания не обращали. Мы прошли через заднюю кухонную дверь. "Очень символично, - подумал я. - Вчера я инкогнито проникал сюда, а сегодня Валера этим путем бежит отсюда".

Ладно, у меня уже трещала голова.

Потом мы шли к гаражу, и он ежился, словно чувствовал спиной прицел. И с видимым облегчением выдохнул, когда мы достигли цели.

Охрана присутствовала и здесь. В лице трех мужиков, один из которых играл вчера на компьютере у главного входа усадьбы. Я отметил, что дежурства здесь, вероятно, меняются по графику: сегодня здесь, завтра в другом месте.

Никто нам, конечно же, не пытался препятствовать. Мы сели в новенький "Вольво". Меня было кольнуло слабое подозрение: не угоняем ли мы хозяйскую машину? Но Валера, словно прочитав мои мысли, попросил достать из бардачка права и документы на машину.

- Я их здесь специально держал эти дни. На всякий случай.

- Так ты заранее замыслил слинять?

- А то!.. - подтвердил он.

За руль он меня не пустил. Кроме того, чувствовал он себя, наверное, не так уж плохо. Я уступил. Тем более что ехать ему до Москвы все равно одному.

- Довезешь меня до Грибоедовского плеса, а дальше поедешь один. Я там у твоего любимого Арбатова свой "жигуль" оставил.

- Со мной, значит, не хочешь драпануть?

- Повременю.

- Смотри, чтобы не было поздно.

По дороге он вновь излил накопившуюся желчь на всю семейку Курагиных.

Нового я ничего не услышал. Это же говорили и другие, но только Синица добавлял экспрессии (вполне понятной): Курагин - паук, безжалостный и хитрый, Григорий - волчара и убийца, отца родного кончит, если потребуется, Иван - потенциальный отравитель и инквизитор, иезуит паршивый, Александр наркоман, педераст и вообще извращенец, Катенька спит и видит, с кем бы потрахаться и отхватить себе кусок

дядюшкиных капиталов. Даже Ирина что-то уж больно тиха, добра и ласкова, наверное, тварь ещё та, если вышла замуж за Григория. Такое вот вольное и приглаженное резюме его достаточно страстной речи.

- Знаешь что?.. раз ты мне не веришь, найди здешнего деревенского старосту, Петра Алексеевича. Знаком, говоришь? Еще лучше. Мужик он непростой,

директор школы по совместительству. Он имеет зуб на Курагина и кое-что знает. Кое-какие намеки были. Ты его порасспрошай получше. Я вот не хотел этим заниматься, идиот. И ещё тебе совет: держи машину наготове. Если что, легче будет удирать.

- Ладно, - не стал я спорить. - Буду держать.

- И запомни, - не мог он остановиться, - Курагин не человек. Вернее, мы для него не люди. Он считает себя всемогущим, сверхчеловеком. Мы для него пыль под ногами.

- Да слышал я это все, - отмахнулся я. - Нашел сверхчеловека, в самом себе разобраться не может.

Тут мы и приехали. В поселке Синица вновь ощутил себя в стане врагов и с облегчением высадил меня.

- Не передумал? Останешься? Ну давай.

И, шелестя шинами колес, машина Синицына исчезла за поворотом.

ГЛАВА 15

ИНТЕРЕСНЫЙ ФОКУС

МАЙОРА ФЕДОТОВА

Несмотря на то, что Синица высадил меня не у конторы Арбатова (что было понятно, учитывая его стрессовое восприятие здешней действительности), сориентировался я быстро. Вдоль улицы я уловил совершено голубое сияние водохранилища (день был с утра безоблачным), там же серела бетонная коробка так называемого речного вокзала; путь мне был ясен.

Было ещё одно дело, которое я решил по пути исполнить и - на ловца и зверь бежит, - издали уловил на пустой проезжей части дороги истошно сигналящий черный "Джип" со знакомой с ночи мигалкой.

На мою поднятую руку машина вначале не среагировала. Вид мой был, конечно, не соответствующий представлению блюстителей порядка о внешности начальства - я ведь с утра так и не переоделся, не во что было, - но проехав уже, машина, на всякий случай вильнув к обочине, остановилась.

Никто не вышел, там ждали моего приближения. Я открыл заднюю дверцу и плюхнулся на пустое сиденье. Впереди, возле водителя, сидел сержант с автоматом. Ни водитель, ни сопровождающий мне не были знакомы.

- Мужики, давайте к майору Федотову.

- А ты кто такой? - грузно повернулся ко мне сержант, невзначай нацелившись дулом автомата мне в район живота.

- Кто я такой, сержант, тебе доложит твой майор, если много будешь задавать вопросов. Ну все, времени нет. Давай, паря, трогай, - сказал я водителю.

Они почли за лучшее не выяснять далее, кто я такой. Однако сопроводили до кабинета Федотова, дабы, ежели я окажусь проходимцем и мелкой сошкой, отыграться за собственное молчаливое унижение.

Им это не удалось.

Встречен я был с большим уважением и радостью. Рядовые улетели, словно пташки, майор, даже не спрашивая, достал бутылку армянского коньяка (пятнадцать лет выдержки, пояснил тут же) и с шоколадкой уже разложил на столе натюрморт, через который чокался.

- Убери, майор, - с тайным злорадством сказал я. - На службе не пью.

- Понял, - быстро среагировал Федотов. - Сам держу только для гостей.

Так я ему и поверил. Рожа скоро треснет от воздержания.

Бутылка была убрана. Майор повернулся от сейфа, где держал и снедь.

- А я тут выяснил личность ваших крестников, капитан.

- И кто же?

- Небезызвестные личности. Андрей Степанович Блюмберг и Петр Владимирович Куницин. Оба жители Екатеринбурга. Еще неделю назад сидели дома, занимались мелким рэкетом - бомбили владельцев коммерческих ларьков и вдруг раз - и к нам. Жаль, конечно, что нельзя их допросить, тут уж вы, капитан, малость перестарались, к сожалению.

- Немного, подтвердил я, и майор, засмеялся, как заржал, словно я невесть как удачно прошутил.

- Ну ничего, - успокоившись, продолжил майор. - Раз дело сорвалось, кто-нибудь ещё должен появиться. Тут либо вы, либо мы, но должны сработать.

- А так значит, больше ничего нет?

- Ничего. Осталась только протокольная подпись. Мы оформили все как разборку между двумя мелкими бандитами. Так вас устроит?

- Меня то устроит. А если дело выплывет?

- Как это выплывет? - не понял он.

- Ну мало ли... - сказал я.

Майор несколько мгновеий смотрел на меня. Потом что-то мигнуло в его глазах.

- Я же не учел, что вы, в общем-то, ещё и не начали рабоать на Курагина.

Он ещё раз посмотрел на меня и, видимо, что-то окончательно уяснил для себя. Во всяком случае, сомнение исчезло из его глаз. Он открыл сейф и, покопавшись, извлек листок с фамилиями, именами и отчествами людей. Напротив стояли и телефоны.

- Хочешь, капитан, фокус покажу?

Он, почему-то, перешел на "ты". Что-то в моих словах позволило ему это.

- Что за фокус?

- Выбирай любую фамилию из списка. Хоть не всех, но многих знать должен. Этот список мне Курагин передал. Уже давно. На случай вот таких, как с тобой, происшествий. Смотри, смотри в лист.

По мере прочтения я, честно говоря, обалдевал. Из МВД тут, правда, были одни замы. Из прокуратуры тоже. Несколько фамилий я просто не знал, хотя где-то слышал, наверное, по телевизору.

- Выбирай, выбирай.

- Зачем.

- Я же сказал, фокус покажу.

Ну что же. Я ткнул пальцем в перечень генералов МВД и попал на того, кого и захотел выбрать.

- Дальше что? - спросил я.

Майор, не отвечая, с повадками Деда Мороза, развязывающего перед детворой мешок с подарками, подтянул к себе телефон и стал набирать номер, стоявший против фамилии.

- Семен Семенович? - радостно запел он, когда его соединили. - Семен Семенович! Это майор Федоров вас беспокоит. Из Тургеневского плеса. Ну как же, как же. Михаил Семенович здоров, вашими молитвами.

Он подмигнул мне.

- Я вот чего звоню. Хочу пригласить на охоту. Кабанов развелось видимо-невидимо. Все как и прошлый раз. И порыбачите, и постреляете.

Да, Семен Семенович. Тут такое дело. Появились тут у нас двое гастролеров из Екатеринбурга и устроили между собой разборочку. Ну, как и бывает в таких случаях. Летальный исходец, точно. Мы их оформили, конечно... да, да... Ну что вы, вашими молитвами. Какое беспокойство... Так когда вас ждать? Я сообщу, конечно... Ну до скорого.

И майор Федотов положил трубку.

- Ну как?

- Хороший фокус, - сказал я, стараясь, чтобы лицо мое ничего не выражало. Хотя мне очень хотелось выразить. Хотя бы словами. Однако я просто стал прощаться.

- Мне пора, майор. Протокол надо подписать, или как?

Федотов мигнул.

- Лучше я завтра подъеду. Надо кое-какие вопросы заодно решить. Понимаете, капитан?

Я в принципе понял. И не стал задерживаться, к черту! Ведь мне ещё надо было забрать свой "Жигуль". Да и навестить Лену, что одно и было приятно, надо признать.

ГЛАВА 16

НАКАРКАЛ, СКОТИНА

Машина стояла на месте. Я и был уверен, что найду её в целости и сохранности, но где-то внутри, все-таки, шевелилось сомнение: а ну как Арбатов в вердцах нацарапает короткое слово гвоздем на капоте? Я заранее решил, что с него станется и был, даже, готов... Мой настрой, к счастью не понадобился.

Телекамера все так же жужжала, тупо смеряя меня своим электронным взглядом. Но на этот раз полный круг оптической манипуляции камере завершить не дали: на полпути её остановили, дверь с щелчком открылась, навстречу застучали каблучки, а следом - едва не выпрыгнув из туфелек и платьица, - уже висела на мне Ленка.

- Привет, рыбка! - - поздоровался я.

Судя по приему и быстрым поцелуям, которыми она здоровалась со мной, девочка окончательно влюбилась. И я бы оказался невежливым, если бы не ответил ей, тем более, что пухлые влажные губки тянулись, тянулись...

Она с трудом перевела дух, когда я оторвался от нее. Встреча с Леной меня настолько же взбодрила, насколько посещение майора Федотова перед этим, привело в упадок. Да и черт с ними со всеми начальниками! Если им так уж хочется продаваться - это их дело. Мы, все же, простые сыскари, наше мнение никто не спрашивает, нас просто гоняют, как собак...

- Ты кончила? - вдруг жирный голос Арбатова прервал мои мысли. Лена все ещё обнимала меня за шею, но глаза и фигурка уже собирались в кучку, как у побитой собаченки.

Надо же!

- В моем присутствии, - назидательно начал я, - ты, собака, пенёк недопиленный, должен держать свою пасть на замке. Открывать её можешь, когда я тебя спрашиваю. Отвечать коротко: да и нет. Все понял?

Я расслабленно, с лагерной кошачьей неотвратимостью приближался к нему, замечая, как хозяйская злоба в глазах сменяется надломом. Иногда бывает приятно закончить схватку вот так вот, не прилагая физических усилий, одним напором всеотрицающего наглого безумия. Но сейчас мне не этого хотелось.

Накопленное с утра раздражение требовало разрядки. Аркадий просто удачно мне попался.

- Ты понял? - прогундосил я. - Нет, понял?

Конечно, он понял, я видел по глазам. Не признавался только, падла. Я головой резко упал ему в морду, с удовольствием услыхав хруст... как оказалось носа.

Аркадий ракетой улетел куда-то внутрь коридора. Возникшим Сергею и Павлу я коротко приказал:

- Убрать!

Они кинулись исполнять, а я уже поворачивался к Лене, радостно вцепившейся мне в руку.

- Пошли к тебе, поболтаем. А этот больше к тебе лезть не будет, крошка.

Долго я у неё не сидел. Так, недолго. Я обещал вечерком непременно заглянуть к ней. Я найду её в "Посиделосной избе", они там всегда по вечерам сидят, скушно, Курагин телевизоры запретил, чтобы поменьше отвлекались от крепостного быта, вот все и собираются, уже привыкли.

Я её поцеловал на прощанье и вышел, так никого больше не встретив.

Садясь в машину, подумал, что надо вплотную заняться Аркашкой. Что у него за контора? Чем занимается? Насколько полезен и нужен Курагину? Вообще. Теперь то он мне не простит ни за что. Я можно сказать, разбил сосуд его уверенности в жизни и так далее.

Я уже ехал. На ходу вытащил сигарету из пачки, нажал кнопку электрозажигалки и, когда она выскочила из гнезда, прикурил. Окошко открыл, выставил локоть наружу и удобнее примостив лицо навстречу теплому ветру, небрежно отдался быстрой езде.

Настроение у меня стало хорошее, а все потому, что ярко светило солнце, что где-то в вышине звонко орал жаворонок, а на синем-синем полуденном небе, застыли, словно подвешенные на невидимой нитке, два белоснежных ватных облака.

Я взглянул на часы: второй час, тринадцать сорок пять. Мимо проносились дома, замелькали кусты, подстриженные ради невысоких частно-личных стожков поля, все быстро полетело мимо, назад... И как все это увлекательно, какую радость излучает мир, когда заведен и движется каруселью! Жгучее солнце пробралось к углу окна и вдруг облило мне лицо. Неспешно работая толстыми ногами в коричневых чулках выросла впереди пожилая старуха на велосипеде. И тут же превратилась в дюймовочку в зеркале заднего вида. Деревья появлялись группками, пропадали и вдруг пошли сплошными рядами, в просветах которых - нет, нет, да вспыхнет, заблестит солнечной небесной синью поверхность рукотворного моря. Потом слева вновь пошли поля, пригорки и на одном из холмов, словно пластилиновые скульптурки застыли в разных позах коровы и барашки, за которыми надзирала издали прелестная пастушка в большой воздушной шляпке, защищающей от солнца; и как всегда на дороге, когда вот так мчишься, до того, кажется мне прелестной, полной такой, созданной лишь для меня очаровательной красоты, - что, кажется, вот бы остановиться и - туда, навсегда, кудесница моя... - но вдалеке уже показался небольшой узкий мосток через глубокую быструю речушку, а дальше, сразу же темнел настоящий лес, скрывающий поворот, и опять прозевал свое дорожное счастье.

Скоро буду на месте. Впереди что-то натужно ревело, - большой грузовик? Он мог быть близко, поворот от моста скрывал дорогу уже метров через тридцать, совсем рядом. Я надавил на газ, стремясь побыстрее одолеть мост и тут впереди увидел вылетевший из-за деревьев черный, какой-то ржавый на вид "Краз"... свирепо метнувшийся ко мне. Я надавил на тормозную педаль, крикнул сквозь стекло!.. Одновременно произошло много вещей: мой "Жигуль", запнувшись, юзом полз вперед, столбики по краям со стеклянным звуком отлетали прочь, дверца слева сама собой распахивалась, я готовился выскочить, а впереди, крепко пригнувшись к рулю, яростно высматривал меня водитель "Краза"... Тут я и выпрыгнул; ветер... меня обожгло холодом... боясь, что машины свалятся вслед за мной в речку, я изо всех сил греб под водой по течению, дальше, дальше, сколько хватало воздуха! А сверху било, грохотало, я чувствовал в воде тяжкие удары, а вынырнув наконец, не поверил своим глазам. Моей машины вообще не было видно. Вздыбленный "Краз", давал возможность реально предположить исход столкновения. Но не это, не это!.. Высунувшийся из открытой дверцы водитель самозабвенно палил в мою сторону из автомата "Калашникова".

Я тут же ушел в глубину, метнулся к ближайшему берегу, завяз в тростнике, сорвал ломкий стволик и в безумной спешке искал в кармане складной нож. Я же был совсем рядом от моста, я слышал грузный шум все ближе и ближе - сумасшедший водила взглядом и короткими очередями пытался нащупать меня... Я срезал трубку тростника сантиметров сорок и тут же погрузился навзничь. Сквозь прозрачную воду я видел светлое небо, мутное, текучее. Потом тростник раздвинулся, солнце возникло и тут же затмилось темным силуэтом... в сторону которого я, уповая на неожиданность, стремительно выпрыгнул.

Что ж, и на этот раз инстинкт меня спас; вслепую. наткнувшись на автомат, я другой рукой вцепился в одежду, и мой отчаянный убийца уже летел в воду, откуда я, до безумия осатанев, его уже не выпустил.

Живого. Мертвого потом выволок.

Так же светило солнце. Чистая синяя вода резво бежала мимо, а чуть ниже - из-за быстрой ряби растекался лишь светло-серый контур, - отражалось одно из двух до сих пор привязанных облаков. На другой стороне, на холме, густо, словно мехом покрытом травой, одиноко высился дуб великан. И все это: солнце, вода, журчанье воды, облако, дуб на холме - отозвалось во мне таким счастьем, такой согласованной прелестью всех частей, что я мог бы вот так лежать и лежать, наслаждаясь ощущением даже мокрой одежды: ведь я же жил! я был жив!

Однако, пора было возвращаться к житейским мелочам. Повесив на плечо автомат, я сзватил другой рукой утопленника за лодыжку и поволок за собой к мосту.

То, что издали только предполагалось, вблизи предстало во всей неприглядной красе: моя бедная машинка, покрытая тяжестью одиннадцатитонного "Краза", расплющилась, словно лягушка под дорожным катком. Ну, почти так. Во всяком случае, восстановлению подлежать не могла - таков был мой вердикт.

Чудом просунув руку в бардачок, я пошарил ладонью, ничего не нашел, вспомнил, что права в нагрудном кармане рубашки и задумался на мгновение, не умея сразу сообразить, что делать дальше?

Я все ещё держал труп за ногу. Бросил. Полез в кабину "Краза", повернул ключ зажигания, оставленный в гнезде и на задней передаче медленно сполз с груды вишневого металлолома, ещё совсем новой машиной купленного полгода назад. Немного жаль, что так вышло.

Остановив самосвал, я осмотрел кабину. В бардачке - пусто. На сиденье рядом с водительским креслом лежал мобильный телефон. А где же мой телефон? Ну да, найдешь теперь: либо в "Жигулях", либо на дне речки. Я не мог вспомнить...

Телефон! Нажал кнопку повтора и стал ждать. На том конце невидимой линии связи кто-то спросил:

- Жук, ты? Все нормально? Тоже не трепыхался?

- Ага, - подтвердил я.

- Что ага? Говори толком.

- Не трепызался. Ты где?

- С ума спятил? Слушай, а что у тебя с голосом? Жук, ты?

Вдруг связь резко прервалась, Я выглянул из окна. Жук, запрокинув голову, прощался с наконец-то тронувшимсися в путь облаками.

Набрав номер секретаря Курагина, номер, запомнившийся мне ещё в Москве.

- Здравствуйте. Вы позвонили по телефону секретариата фонда "Созвездия". Извините, никого нет у телефона. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка.

- Черт побери! - выругался я. - Где вас там носит?

- А вам кого надо? - вдруг отозвался живой голос, обрадовавший, однако, меня.

- Это Фролов, - представился я. - Кто со мной говорит? Андрей?

- Да, - подтвердил голос.

- Андрей! Дай ка мне телефон майора Федотова. На дороге, понимаешь, застрял.

- Может нашими силами?

- Он, я чую, тоже не чужой. Я тут просто ближе к нему. Давай, а то времени нет.

Андрей продиктовал. Я набрал номер. Попал на самого майора.

- Ало! Это Николай Петрович?

- Да, - лаконично подтвердил тот. - Майор Федотов у телефона.

- Это Фролов, - сказал я.

- Так скоро? - весело удивился он. - Что там у вас еще? А то мне Арбатов позвонил, то да сё. Сами понимаете.

- У вас тут движение шибко интенсивное. Я с "Кразом" столкнулся. Надо бы приехать. Я на мосту, как к усадьбе ехать.

- С "Кразом"? - оторопело переспросил Федотов. - У вас же "Восьмерка"? "Жигули"?

- Ну да, - раздраженно подтвердил я. - Была восьмерка, теперь нету. И надо опознать тело.

- Чьё? Вы же один ехали!

- Один, - раздражался я его непонятливости. - Конечно, один.

- Так чье тело?

- Водителя самосвала, - с расстановкой, как малому ребенку, произнес я.

- Но "Краз"!.. Ждите, еду, - быстро сказал он и отключился.

Минут через пятнадцать прибыли в том же составе, что и вчера ночью: впереди "Мерс", за ним - "Джип-Чироки".

Майор вылез, молча осмотрел меня, мою уже просто сырую одежду, автомат на плече. Подошел к трупу, наклонился, заглянул в лицо. Отдуваясь, выпрямился и колыхаясь нутром, подошел ко мне.

- Ну ты и даешь! Третий за несколько часов.

Он взглянул на мой раздавленный "Жигуленок". Покачал головой.

- Что будешь с металлоломом делать?

- Не знаю, - ответил я. - Выброшу.

- И то. Теперь новую купишь. Наша какая помощь нужна?

Я непонимающе взглянул на него, на мертвое тело. Он проследил мой взгляд и усмехнулся.

- Это Жук. Жуков Константин. Крепостной Курагина. Он не в нашей юрисдикции. Считай его официально нет. Тебя могу подбросить. Этого отвезем, поможем. Пусть ваши его хоронят.

Он вновь усмехнулся, полез в карман и вытащил сигареты. Предложил мне, потом щелкнул зажигалкой. Я с наслаждением затянулся, выпустил дым.

- Ничего, - успокаивающе сказал майор. - Еще привыкнешь, ещё не то будет.

Накаркал, скотина.

ГЛАВА 17

МНЕ ТАКАЯ ЖИЗНЬ НРАВИТСЯ

Я сел в кабину "Краза". Перед тем, как отъехать, двое из прибывших с майором сержантов, закинув автоматы за спину, взялись за руки-ноги ещё расслабленного Жука и мерно раскачав, ожесточенно ухнули на счете три. Труп, однако, едва зацепился за высокий борт (многие, конечно, знают, что тела умерших становятся много тяжелее веса живого материала), ребята тычками забили его внутрь. Ну и ладно.

Впереди ехал "Мерседес", за ним - я, а замыкал кавалькаду "Джип". По молчаливому согласию (никто не спросил, а я не высунулся) автомат Жука был оставлен мне. У меня же атавистическая страсть к оружию. Мне всегда было трудно расставаться с трофейным оружием, а тут - уже второй день! - глупое ощущение вседозволенности и какой-то даже абстрактности здешнего бытия, позволяли совершенно немыслимые ранее поступки.

Возле дворца Курагина "Мерседес" было притормозил, но тут же, коротко просигналив, продолжил путь. Так шумно и эффектно мы въехали на единственную улицу деревушки и остановились напротив "Посиделочной избы".

На шум и требовательный гудок "Мерседеса" стали выползать обитатели: мужчины, женщины, дети. Дети! Я впервые заметил здесь детей. Было их двое-трое-пятеро, мало, в общем. Старшему мальчику лет семь. Значит, здесь тоже плодились и размножались. Интересно, дети тоже получают статус крепостных? Или им уготована другая профессия?

В костюме свободного модного покроя откуда-то из соседнего палисадника вышел староста. Полы легкого широкого пиджака развевал ветер.

- Петр Алексеевич, наше вам! - приветствовал его майор.

- И вам того же, - равнодушно ответил староста.

- А вы почему не в школе? - весело спросил Федотов.

- Телевизор надо смотреть.

- Как телевизор? У вас же нет телевизоров? - озабоченно спросил Федотов.

- Зато в школе есть.

- Что-нибудь случилось? Мой-то Серега в школе или где?

- Уж не в школе, точно. Мы с сегодняшнего дня присоединилсись к Всероссийской забастовке учителей. Зарплату учителям не платят.

- Это вам то не платят? Да вы тут...

- Нам может и платят. Только мы не сатрапы, и в знак солидарности присоединились ко всем голодным учителям.

- Это что же, мой оболдуй учиться не будет?

- Временно, - успокоил его староста-директор.

- Временно!.. Я вот хозяину пожалуюсь, он вас прикажет выпороть, тогда узнаете, как бастовать.

- А я вашего бандита оставлю на второй год.

Эту равнодушную, в общем-то, перебранку прервал я.

- Петр Алексеевич, привет. Мы тут Жука вашего привезли.

- А этот что натворил?

- Натворил? А что он обычно творил?

Это что у вас за форма спряжения? Он что, уже в прошлом?

Я подивился его быстрой реакции, но подтвердил.

- Утонул. Но прежде зачем-то хотел убить меня. А утром кто-то отсюда стрелял в меня из винтовки с оптическим прицелом.

- Как?! Еще что-то было? - заинтересовался Федотов.

- Было, было... Меня не было, - отмахнулся Петр Алексеевич. - Я с утра в школе был, забастовку организовывал.

- Нет, это интересно, Иван Сергеевич, просветите, - настаивал Федотов.

Я в двух словах просветил. Майор качал головой: надо же!

Я обнял Петра Алексеевича за плечи.

- В общем так, уважаемый учитель.

Он попытался стряхнуть мою руку, не смог. Брезгливо смирился.

- В общем так, - продолжал я, - или вы все рассказываете, что тут у вас творится в вашем крепостном борделе, или я вас тут всех самолично высеку.

- С вас станется, с сатрапов, - согласился он и добавил. - Вечером приходите. Нет, лучше завтра. Хотя можно и сегодня, только попозже. Жук преставился, хлопот сегодня много, тризну надо успеть организовать.

- Что за тризну?

- О русская земля!.. - укоризненно воскликнул он, но пояснил. - Ладно, похороны надо организовать. Чего ему лежать зря. Вон как тепло, ещё протухнет.

У меня как-то сразу не стало приготовленных заранее слов. Его равнодушный цинизм перебил даже мой, благоприобретенный.

Ему удалось сбросить мою руку. Я смотрел, как он уже отдавал приказания мужикам, и те лезли в кузов "Краза", примериваясь, как лучше опустить тело.

Федотов с обоими сержантами стояли в сторонке. Я ощутил свою чуждость. Почему?

Подошел к Федотову.

- Пойду, - сказал я. - Четвертый час. Скоро хозяин прилетит.

- Счастливо, Иван Сергеевич. - попрощался со мной майор. И пожелал вслед. - И постарайтесь без новых трупов.

- Уходите? - спросил проходя мимо Петр Алексеевич. - Вечером не забудьте, попозже.

- Эй! - крикнул я вслед. - А "Краз" чей?

- "Краз"? А Бог его знает. Наверное, Жукова. Все время за его домом стоял.

Я ушел пешком.

Возле Курагинского дома, прямо напротив главного входа, стояли два "Ягуара". Серебрянный и красный. Я слвшал, одна из самых дорогих машин.

- Чьи это "Ягуары" у входа - спросил я охрану.

- Наследников, - получил я лаконичный ответ.

- Наследников?

- Дмитрий и Иван приехали. Обычно они на вертолете с отцом летают, а сегодня, вот, на своих колесах? Здесь от Москвы часа два езды, а на таких колесах и за час можно добраться. Если живым доберешься, - добавил он про себя, но я услышал.

На мой Калашников никто не обратил внимания. Я прямиком направился к себе. Техники размножились за эти часы и крутились по всем обговоренным местам. Кое-где уже жужжали камеры, реагируя на движения снующих людей.

Я открыл дверь ключом, прошел в спальню. На кровати лежала моя сумка. Все содержимое - вымытое, выглаженное - было аккуратно разложены поверх покрывала. Сверху трусов лежала кобура с моим пистолетом.

Я тупо разглядывал все это.

Подошел к шкафу. Гардероб был полон. В буквальном смысле. На вешалках висели - пять, шесть, нет, семь костюмов самого недоступного качества. Внизу - тоже семь пар - туфли. На полочках - сверху донизу - новое белье в пакетах: рубашки, сорочки... Я оглянулся на кровать. Места что ли не хватило? Для пистолета видно тоже.

Ладно. Я бросил автомат в кресло и, на ходу раздеваясь (гномы все равно подберут, выстирают и выгладят), пошел в ванную комнату.

Я принял горячий душ, смывая грязь, тину, пот и страх. Накинул халат (вдруг гномы появятся и при мне) и пошел облачаться в новые шмотки.

Через полчаса в большом зеркале спального трюмо стоял уже не я. Все было точно отлито по мне. Я дивился. Я был очарован. Морда только страшна, ну да не мне судить, а женщины (главные наши зеркала!) смотрят, к счастью, не глазами.

Я прошел в гостинную. В холодильнике запасы были пополнены. Я взял бутылку пива. Сверху лежала открывалка. Я сел в кресло. Рядом на столике лежал журнал. Потягивая глотками пиво, я рассматривал большую фотографию Ирины Курагиной на обложке. До чего красивая женщина! Нашел страницу со статьей о ней. Собственно, статья была больше о Михаиле Семеновиче. Ирина подавалась в качестве драгоценности, которую опытные глаза Курагиных отыскали в людском море, обогрели, отшлифовали и преврали в бриллиант неслыханной ценности. Она, оказывается, сразу же после свадебного путешествия стала активно помогать мужу в работе и незаметно превратилась в доверенного секретаря-референта всех Курагиных. Не исключая и главу корпорации Курагина Михаила Сергеевича. В общем, совершенство во всех отношениях.

Я отложил журнал, допил пиво, и мне стало совсем хорошо.

Посмотрел на часы: половина пятого. Точнее, шестнадцать тридцать семь. Последние сутки тянутся бесконечно. Нет, время летит, как стрела, лишь густо нанизывая события, словно шашлык на шампур. Это пиво подействовало. Мне, впрочем, такая жизнь в глубине души нравится.

ГЛАВА 18

СИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ВСЁ

До ужина, назначенного на семь часов, время было. И время это я провел с пользой, тщательно инспектируя все, что успели сработать техники. Как я и приказывал, внешние телекамеры были тщательно замаскированы внутри зеленых зверюшек, что делало их почти незаметными, а обзор давали неплохой.

В доме тоже все потихоньку заканчивалось. А вот в центре слежения (комнаты охраны при главном входе и в долине перед спуском к причалу) значительно прибавилось мониторов. И не только по числу камер, - были экраны перекрестно-собирательного назначения, отчего демонстрировали, хоть и страшно искаженные изображения, но большого обзора, вроде как в автомобильных зеркалах.

Работу я похвалил, в ведомости расписался, подмахнул и акт приема работы. С тем грузовичок, битком набитый мастерами охранного дела, удалился восвояси. Я же ещё с час, не меньше, отрабатывал с нашей охраной методику непрерывного наблюдения. Кроме того, по очереди гонял их по комнатам, где были установлены кнопки сигнала тревоги, дабы проверить их надежность.

Последнее, на счет чего я распорядился (для чего пришлось привлечь Андрея-секретаря) выдать всему обслуживающему персоналу спецпропуск с цветной фотографией, по которому и должен осуществляться вход-выход из всех дверей.

Наконец, ужин.

Разумеется, я предпочел бы увильнуть от этого торжественного мероприятия. Вид лакеев во главе с важным мажордомом вызывал во мне противоречивое чувство; что бы там ни ощущали сами участники маскарада, некоторые затраты нервной энергии никак не компенсировались их обществом. Катеньку, правда, увидеть было приятно, но это я вполне мог бы сделать и в другом, так сказать, месте.

Ладно. Мысли скользнули по периферии сознания и погасли, а я уже подходил к дверям столового зала, где и столкнулся - счастливое предзнаменование! - с Катенькой. Новый облик, приятно радовавший меня последние два часа, восхитил мою подружку. В зеркале её восхищенно раскрытых глаз я увидел себя таким, каким, конечно же, не увижу в зеркалах фабрично-заводского производства. И энергия её удивления, переплавленная сразу в порыв едва сдерживаемый, чуть не заставила её потащить меня в место, противоположное от столовой, в состояние горизонтальное... Она сдержалась, стиснув зубы от веселого отчаяния... и мы уже чинно входили в зал.

Задернутые плотные шторы отсекли сереющий вечер, а люстры, настенные светильники и канцелярия наполнили большой зал желтоватым светом; попытка вместе с пестрой яркостью ливрей и прочей мишурой - привлечь в каждодневный ритуал недоступную другим праздничную атмосферу.

А мне все сразу стало нравится. В стороне солидно кучковались представленные мне вчера дирктора всех этих РАО СС, СД и прочих МОПСов. Все ждали Курагина и не садились за стол, на который я, едва взглянув, обомлел. Вчера, может быть, было не до разглядывания, но сегодня все великолепие убранства бросалось в глаза: посередине возлежал огромный осетр, густо убранный зеленью, здоровенная щука, сом, форель и прочие речные и морские рыбы были в изобилие разбросаны там и сям по всему пространству огромного стола. Видать, сегодня был рыбный день: пар из множества супниц, соусниц и прочих объемистых сосудов пробивался и разносился окрест. В общем, пора было Курагину явиться.

Что и произошло буквально через пару минут. Сначало возникло движение среди кучки черных, солидно-лаковых, словно жуки, директоров, потом скрипнула дверь, мажордом жезлом стукнул о пол и зычно провозгласил:

- Кушать подано! Просим всех к столу!

После чего все - вслед за Курагиным, сыновьями и Николаем, - начали рассаживаться.

Я заметил хмурое выражение лица Курагина. Дмитрий имел лицо по обыкновению угрюмое, и раздражительнось, даже злоба, играли желваками его скул. Даже Иван, по обыкновению следящий за своим лицом, не мог скрыть некторую озабоченность. Что-то произошло между ними? подумал я. Однако, никто не обращал внимание; возможность ссоры здесь - явление нередкое, привычное... а кроме того, меня уже манил осетр.

Катенька весело поглядывала на меня, лакеи разливали вино в бокалы, потом в тарелки - уху, с желтыми кружочками жира и невозможным ароматом: началось. Было бесподобно вкусно и через некоторое время, весело подбадриваемый Катенькой, я самовольно вспорол осетра, вырезав два приличных куска - себе и соседке. И все в молчании, прерываемой скрипом паркета под бутафорскими башмаками лакеев, да железным лязгом челюстей тут же материализовавшегося хозяйского дога.

- Так что же нам делать прикажите с нашими активами? - вдруг нарушил тишину голос Курагина.

Среди черных жукообразных директоров волной прошелестело оживление.

- У вас какие-нибудь особые предложения? - спросил один, кажется это был Григорий Аркадьевич, президент банка.

- В том-то и дело, что нет никаких предложений. Мы давно уже исчерпали запас идей, коллеги. А те, что работают на нас, относятся к вчерашнего дню. Вы же сами отлично знаете, Григорий Аркадьевич, что активы нашей группы позволяют осуществлять операции любого масштаба. Перед нашей валютной экспансией не устоит ни Франция, ни Англия, ни Германия. Вопрос в другом.

- Да, Михаил Семенович, - вмешался другой, имя которого я так и не мог вспомнить, - вопрос, конечно, в другом: нужно ли это нам? И не лучше ли обратить наше внимание на Юго-Восточную Азию? Здесь, правда, могут возникнуть непредвиденные последствия...

- Вы что имеете ввиду?

- Если мы неши несколько десятков миллиардов долларов выбросим сразу на Азиатский рынок, это ударит и по Японии, в первую очередь по её экспорту. Понимаете? Тут же волна может пойти к Соединенным Штатам. Россия, Бог с ней, здесь уже мертвая зона,нас этот регион не должен волновать...

- Я с вами, коллега, не согласен, - (этого я тоже вспомнил: Борис Николаевич, директор чего-то там не знаю чего), - но российские сырьевые ресурсы принадлежат нам, мертвой зоной Россию назвать нельзя.

- Вы же отлично понимаете, что я имел ввиду, - уже горячился Григорий Аркадьевич. - Я о перспективах развития, понимать надо. Волна кризиса может обогнуть земной шар и ударить по нашему, в первую очередь банковскому, ничем не обеспеченному капиталу.

- Может поэтому нам и следует первыми начать атаку, - вдруг сказал Курагин. - Ведь обязательно кто-нибудь да опередит. Вы посмотрите, что творится в мировой банковской системе, образно говоря,, это воздушный шарик, который может лопнуть от случайного укола. Может быть, действительно, опередить всех и первыми сделать укол? Первые всегда в выигрыше.

Я слушал, не забывая усердно трудиться челюстями. Осетр был изумителен. Ел я его последний раз в Чечне, где он дешев до безобразия (Каспийсая мафия!) и, признаться, я уже стал забывать его вкус. Катенька восхищенно поощряла мой аппетит, видно надеялась этим вознаградить себя в иное время. Я был не против.

Однако, то, что говорили эти дяди - хоть я и не понимал полностью что, - вызывало неприятное ощущение. Прожевав очередной кусок студенистого мяса, я спросил:

- Правильно ли я понял, что вы считаете Россию безнадежным покойником? Что лучше куда-то выбросить деньги, чем вкладывать в нашу экономику?

За столом наступило тишина. Только возле стола продолжал громко чавкать дог. Даже лакеи замерли у стен, забывшись, пристально всматривались в господ.

- Иван Сергеевич! - нарушил молчание Курагин. - Должен сказать, что вы отлично взялись за дело. Я ознакомился, ваша система безопасности будет гораздо эффективнее прежней.

- Иными счовами, - ухмыльнулся я, - не лезь в вопросы, которые не понимаешь.

- А вот Иван мне сегодня одну дельную мысль сказал. Ванька! - вдруг тихим голосом, взвинченным от клокочущего раздражения, вмешался Дмитрий. Сказать?

- Ничего я такого важного не говорил. Я высказал мысль, что воля отдельного человека решает все. И если воля достаточно сильна, то, даже, если действие противоречит менталитету общества, в конце концов побеждает этот отдельный сильный человек.

- Иными словами, если наш новый начальник безопасности решит силой заставить слушать себя и свои вопросы, он сразу становится более умным и более понимающим обстановку, чем все мы, - решительно и злобно пояснил Дмитрий.

Мне уже становилось интересно. Я подцепил последний кусок осетра с тарелки, привычно уже протянул бокал за спину, куда немедленно кто-то налил сухого белого вина и, откинувшись на спинку стула, приготовился слушать.

- Не только в области бизнесса, - так же злобно, но ещё более громко продолжил Дмитрий. - Здесь и так все ясно. Ясно после того, как небольшая группа людей, к которым принадлежим между прочим и мы, победила, выдоила и обескровила мировую державу. Я имею ввиду Россию, конечно. Здесь сила воли безусловно приоритетна.

- Может хватит? - попытался прервать его Курагин.

Но Дмитрия, судя по всему, остановить уже было нельзя. Сидящие за столом спокойно продолжали трапезу. Лакеи, застыв у стен, не пропускали ни слова. Я поймал напряженный взгляд Семена Макариевича, мажордома нашего, тут же просигналившего мне движением бровей: внимание, мол!

- Нет, не хватит! - крикнул вдруг Дмитрий. - Воля может творить всё. Можно заставить умирать по несколько миллионов человек, не платя зарплаты и пенсии. И оставаться с чистой совестью? Можно. Если захотеть, можно уничтожить все население Земли, оставить только один, ну два, отсилы, народа. И совесть не будет мучить, потому что воля, желание выше всего. Я прав, потому что я хочу!

- Дмитрий! - крикнул Курагин, но куда там, сынок закусил удила.

- Если один человек, старик, объявит себя молодым, то его воля, конечно же, позволит ему иметь молодых жен, даже если придется отнять их у родственников.

- Заткнись, ублюдок! - крикнул вконец выведенный из себя Курагин, и Дмитрий, сказавший, видно все, что хотел сказать, внезапно смолк.

- Дмитрий хочет публично выяснить интересный, но на мой взгляд неразрешимый вопрос, - вежливо улыбаясь стал пояснять Иван. - Вопрос в том, существует ли предел победительной воли? Никто ведь у нас не верит в такую чушь, как Бог, религия. Значит, с этой стороны возмездие не ожидается. Твой сын, папа, и мой брат был всем доволен и не думал ни о каких геноцидах русского народа, пока чужая воля, против которой он бессилен, не захотела отобрать у него его кровное.

- А хоть бы и так, Ванька! Тебе то что? Тоже клеишься, да? Я вижу, я все вижу!

- Зачем мне клеиться? Мне нужно только моё, - тихо и убежденно проговорил Иван.

- Михаил Семенович! Уже поздно. Если я не нужен, то я хотел бы вас покинуть, - проговорил, вдруг, Григорий Аркадьевич.

- Да, конечно. Завтра с утра встретимся в Москве. Или созвонимся. Может останешься, кофе выпьем?

Тут зашевелились все черные жуки и стали прощаться. Нам, домочадцам, некуда было торопиться. Мы остались за столом, конечно. Курагин пошел проводить гостей. Отсутствовал недолго Я с аппетитом накинулся на котлеты из семги, жалея, что желудок не резиновый. Катенька тревожно шарила по сторонам глазками, но мне неизменно улыбалась. Улыбался и Иван. Но тихо и самому себе. Это заметил Дмитрий, в упор не видящицй меня. Бросил вилку на тарелку, чуть не разбил.

- Ну чего, чего лыбишься? Думаешь, подставил? Думаешь, теперь в любимчики выбьешься? Да не нужно это мне было никогда. Захочу, завтра же уеду.

- Молчать! - закричал показавшийся в дверях Курагин Он услышал последние слова сына. - Ты уедешь, когда я позволю. Свободы воли ему захотелось. А раньше времени не лезь, не лезь!

Я впервые за эти сутки видел его вышедшим из себя. Он побагровел.

- Ты почему один ужинать явился? Ты почему Ирину оставил? Так я тебе и поверю, что она плохо себя чувствует. Если и плохо, то из-за тебя. Если других способов не знаешь, чтобы удержать жену возле себя, то какой ты муж?! Амеба! - выкрикнул он с презрением. - Надо же, сыновей породил! Один слабак, женский подкаблучник, другой - мелкий интриган.

- А ты какой отец?! - закричал Дмитрий.

Катенька уже, сама не замечая, держалась за мою руку. Впрочем, уходить не собиралась. Я тоже. Лакеи с Семеном Макариевичем застыли у стен; как бы то ни было, им уходить тоже нельзя. Даже чавканье прекратилось В какой-то момент раздалось было оттуда, со стороны Курагинсского стула, тяжелое гулкое рычание, - словно камни перекатывались, - но смолкло; тяжело поднявшись, пегий дог тенью проплыл к выходу. Не вытерпел свары, ухмыльнулся я про себя.

- Какой ты отец, если жену у родного сына хочешь отобрать?! - весь в гневе дрожал Дмитрий. - Она меня любит, она мне верна! Она плачет, когда рассказывает, как ты ей предлагаешь меня бросить!

- Дмитрий! - закричал вдруг Курагин таким голосом, что я, так или иначе, уловил, что помогло ему стать миллиардером. - Дмитрий! Ты у меня дождешься! Я тебя!..

- Что? Что? - завопил и Дмитрий.

Иван между тем тихонько улыбался своей тарелке. Катенька завороженно смотрела на дядю и двоюродного брата. Николай, забыв вилку в огромном кулаке, гнул её пальцами, словно пластилиновую. Конечно, серебро - не нержавейка, но тоже металл. Сильный мужик.

Однако, пора было мне вмешаться. Не потому, что сочувствовал кому-нибудь. Нет. Но, как-никак, я отвечаю за безопасность всех живущих здесь. Правда, до сих пор без договора. Должность моя все ещё оставалась на словах.

- Михаил Семенович! Вы хотели после ужина представить мне моих подчиненных. Не мешает и договор подписать. А то, согласитесь, я вроде бы на правах гостя здесь живу.

Курагин, Дмитрий, Иван, Николай, Катенька, даже лакеи, забывшие о том, что им и смотреть то нельзя - все уставились на меня. Я наслаждался паузой и с ухмылкой обвел зрителей глазами.

- Согласитесь, это даже как-то странно, - с веселым недоумением сказал я.

Мое заявление (вернее смысл его) с трудом пробилось сквозь дикую ярость двух родственных хищников. Шерсть - я словно бы видел! - медленно опадала на их загривках. Дмитрий почувствовал, что кажется, перегнул палку. Курагин тоже ощутил неуместность своих эмоций. В общем, я разрядил обстановку. Чего и добивался.

- Вы поужинали? - глухо спросил меня Курагин.

- И очень плотно, - подтвердил я. - Осетр был великолепен. А что говорить об уже!..

- Тогда пройдемте ко мне в кабинет.

- Охотно, - продолжая свой легкий треп, я уже поднимался из стола

ГЛАВА 19

НЕ ВЫДЕРЖАЛ И СДОХ

Поднялись все, но к нам присоединился только Николай. В кабинете Курагин кивком усадив меня, продолжил нервно ходить. Николай незаметно сел в сторонке. Курагин нажал кнопку селектора. Вошел Андрей.

- Кофе и бутылку конька.

Андрей кивнул и проговорил:

- Вы просили напомнить подписать бумаги. Референт ждет у меня.

Курагин кивнул. Адрей вышел и сразу вошел обратно, неся поднос с тремя дымящимися паром чашками кофе, бутылкой конька и тремя рюмками. Такое было ощущение, что кофе разлито только что; отлично здесь вымуштрован личный состав. Андрей на ходу ловко поставил на стол к Курагину чашку, бутылку конька и рюмку. Остальное - нам: кофе и пустую рюмку мне, кофе и пустую рюмку - Николаю. Застыл в ожидании.

Его неспешное скольжение приковывало взгляд, а теперь, когда он застыл, вдруг обнаружился у дверей и референт.

Референт был постарше Курагина, полный, в костюме и при галстуке. И однако, что-то... да нет, просто старый покрой приличного, в общем-то костюма, а главное - испуганная бледность, желание выглядеть уверенно и достойно - все выдавало священный трепет старого чиновника перед высоким выше некуда! - начальством, случайно приблизившим...

- Ну что вы там торчите! - рявкнул Курагин и злобно отвернулся. Давайте, где подписать?

У референта от ужаса и исполнительности чуть не подкосились ноги, но, дрогнув, как-то вынесли к столу. Раскрыв принесенную папку, он подавал лист... неприятно, с мелким треском дрожащий. Курагин смотрел на этот лист и узнаваемая злоба холодно плескалась в его глазах.

Я подумал, что могу руку дать на отсечение, что Курагни ещё до конца процедуры подписывания не выдержит лицезрения страха подобного рода: неприятно, мерзко, стыдно за такого вот пугливого , а чаще всего сам не понимаешь, почему хочется убрать такого с глаз долой: кто же любит больных и убогих.

Я глотнул кофе и, достав сигарету, закурил. Николай без выражения посмотрел на дым, выдыхаемый мною. У меня же было такое ощущение, что мне позволительно вести себя легко, свободно, раскованно.

Я хорошо поел (осетрина была выше всяких похвал), кофе был замечательный, и удовольствие от сигареты, и чужое огорчение тех, кто распущенностью собственных желаний доставляет себе и ближним волнение...

Я с удовольствием ждал продолжение спектакля... тут же продолжившегося.

Курагин поставил последнюю подпись. Референт поспешил забрать листок и опрокинул чашку кофе на только что подписанную бумажку.

Я подобрался.

- Господин Курагин! - дребезжащий тенорок референта.

- Черт побери!

- Господин Курагин!

- Черт!.. Николай! Быстро!

Николай громадой навис над референтом.

- Пятьдесят!.. Нет, сто розг!

Андрей громко зашептал на ухо Курагину:

- Это же... в списке крепостных... укомплектованы... не числиться.

- Так внесите! За что я тебе плачу, обормот!

- Выполнять! - рявкнул Курагин Николаю и отвернулся.

Чиновник - полный старый мальчик, стоял обмерев, потому что ещё не понял, что произошло. Что-то неправильное, это точно, но что? Ведь каких трудов, каких унижений стоило найти место!.. Это притом, что и молодые не всегда, а тут, по сокращению, пенсионный возраст... Жена, дети, внуки... Внучка учится во Франции. Скоро подрастет и внучек, Андрюша, дети не потянут учебу второго... Андрюша хочет в Америку... Деньги, деньги, деньги...

Николай легко тащил за ворот пиджака, почти приподнял; ноги старого мальчика как-то передвигались по полу - одна, вторая, одна, вторая...

- А ведь хуже всего, что Дмитрий неправ, - сквозь зубы цедил слова Курагин. - Религия? Да, чушь! Нет Бога. Вернее, может что-то там и есть, но оно, это что-то, не вмешивается в область воли, действия и ощущения человека, когда он сталкивается с результатом действий. Вы меня понимаете?

Я неопределенно помахал в воздухе рукой с сигаретой, давая ему возможнсть самому ответить на свой вопрос. Я особенно и понимать не хотел, честно говоря. Очень уж меня поразил эпизод с чиновником только что.

- На самом деле все просто, - зло усмехнулся Курагин. - Вот вы вчера убили двух человек, сегодня - ещё одного. Вас что, мучает совесть? Да не поверю. Вот у вас лицо какое сытое и довольное жизнью. Да и кто вам эти ... покойники?

Я вынужден был с ним согласиться в глубине души, хотя и не понимал, к чему он клонит.

- И количество тут не при чём. Если бы вам пришлось убить сто тысяч, миллион таких вот ублюдков, вы бы тоже не испытывали угрызения совести.

Он прошелся по медвежьей шкуре, задумался. Взял бутылку и налил в два пузатых бокала: себе и мне. Один протянул мне.

- Вы сегодня спрашивали, зачем я затеял весь этот цирк с крепостными? Могу ответить: по двум причинам. Первая, может главная, приятно ощутить себя полноправным хозяином других людей. Согласных подчиняться. Достаточно было приказать выпороть наиболее рьяных... или вот, как этого с кофе, олуха, выпороли, так и дело пошло. Ни малейших недоразумений. Ты и ты, сегодня у вас свадьба. И что думаете, женятся. А вот ты и ты - сегодня развод. Розводятся. И детей делают. Новых крепостных. А вторая причина... он повернулся ко мне, прищурился, изучал. - А вторая, хотел убедиться, до каких глубин может добровольно пасть человек. Мои крепостные - это уже не люди. Ну, в том смысле, как мы это понимаем. Вот вы... Нет, всех тут перестреляете, но не позволите никому и никогда бить вас розгами. А мои крепостные согласны. И ведь не дебилы, какие-нибудь. Староста у меня кандидат исторических наук, диссертацию здесь о проблемах рабства написал. Я, кстати, потом приказал перевести и послал в Кембридж. Мой староста даже вызов получил на симпозиум. И ездил, и докладывал и диплом получил. Я его выпорол по приезду, чтобы не слишком гордился. Ничего, утерся.

- Ну разве можно этих людишек назвать людьми?! - злобно выкрикнул он. - Способности, звания, должности - все напускное. Внутри - дрянь, раб, вор, трус и хапуга. Почему я здесь, наверху, а они все ко мне приезжают? Не хотите Кузбас? Не хотите Никелевый комбинат? Может алмазы Якутии вместе с республикой Саха впридачу? И карман поджставляют, бездонный... Всех пороть!.. розгами!..

Он прошелся по кабинету, успокаивался.

- А знаете почему все так? Почему мы... россияне, превратились в такое? Потому что мы давно и крепко ненавидим друг друга. Вот раньше какая-никакая, была религия, общий, где-то, Бог. А сейчас? У одних мировой пролетариат, у других - мировой бизнес, а у третих мафиозный интернационал. Хорошо еще, что осталась у каждого семья, у некоторых - круг друзей. Нас создали для жизни в племени и лишь в в членах племени мы видим людей. Всех остальных без зазрения совести можно отправить на тот свет. Так и бывает, если не боишься ввозмездия от общества. Друзья и семья - вот племя современного человека. Если твой друг становится врагом - он уже не человек. И если член семьи становится врагом - он тоже не человек, изгой. Маленькое усилие - и его тоже, как и всех посторонних нелюдей можно убить без зазрения совести.

Я насторожился. Признаться, не хотелось даже слушать эту его галиматью. Отвлекся, потягивая коньячок и куря сигарету. Но и сквозь мое благодушие сумел пробиться смысл его последних слов.

- Вы серьезно?

Он не слушал. Он рассуждал.

- Я ещё молод. Мне нет и шестидесяти. Может я всю жизнь искал человека... Детей можно ещё родить, детей много можно родить. Дмитрий и Иван - они что, единственные? Да мне всегда стоило только свистнуть!.. Да и без этого, что мне до их желания?.. Я проверял много раз и не испытываю ничего к множеству своих так называемых потомков.

- Но он же ваш сын! - невольно взволновался я.

Курагин повернулся и внимательно всмотрелся в меня.

- О чем и толкую. С одной стороны, то, что я никогда не имел, но, возможно, могу иметь. Стоит лишь сделать усилие воли. А с другой стороны, сыновья, которые медленно выходят из моего племени... Счастье всей моей жизни и то, к чему я перестаю иметь отношение.

- Как это можно переставать иметь отношение к своим сыновьям?!

Курагин очнулся, услышав мои слова и вновь испытывающе посмотрел на меня. Потом повернулся и подошел к столу, откуда извлек папку. Раскрыл вытащил листки.

- Вот договор. Читайте. Если вас устраивают условия, то подписывайте.

Я просмотрел - договор между Курагиным... как главой фирмы "Фонд Созвездие" и Фроловым Иваном Сергеевичем, физическим лицом... на должность Начальника службы безопасности, месячный оклад двадцать тысяч долларов США... на год с последующим пролонгированием...

Что?! Я вернулся к тексту: двадцать тысяч долларов! Это вместо пяти!

Курагин смотрел на меня.

- Ну как, устраивает?

- Что я буду должен делать?

- Как что? Охранять. В договоре укказано.

Я вновь перечитал. Действительно, обеспечивать охрану поместья и членов Курагинской семьи. Персонала тоже. В случае одностороннего расторжения договора, я обязан заплатить неустойку в размере месячного оклада. Ничего страшного.

- Почему вы не подписываете?

- Почему вы мне начислили такой оклад?

- Знаете, сколько получает Николай, мой персональный телохранитель?

- Нет.

- Тридцать тысяч в месяц. А ведь это не он, а вы нашли Ирину Константиновну. Знаете, если бы вы запросили не сто, а пятьсот тысяч, я бы заплатил.

- Серьезно?

- Я никогда не шучу в таких вопросах. Подписывайте.

Я подписал. Хотя что-то вызывало сомнение. Ладно, чушь!

- Вот и хорошо, - Курагин взял один экземпляр договора и спрятал в сейф. Помедлил и вынул из папки ещё один листок.

- Посмотрите. Это протокол дорожного происшествия. ДТП, как сейчас говорят. К сожалению, есть жертвы.

Со все усиливающимся сомнением, я взял листок. И только когда прочел почти весь, смысл стал доходить...

Сухо и обстоятельно сообщалось, что сегодня в двенадцать тридцать в результате столкновения иномарки "Вольво" с самосвалом "Краз" отечественного производства, погиб гражданин Синицин Валерий Федорович. Наезд совершен по вине водителя "Краза" Фролова Ивана Сергеевича, находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения. И так далее и тому подобное. Свидетели... подпись. Майор Федотов тоже подписал.

Я посмотрел на Курагина, скомкал протокол в кулаке.

- Копия, - пояснил он. - Оригиналу пока, конечно, ходу не дадим. Нам нужны ценные и преданные кадры.

- Зачем? - хрипло спросил я. В горле у меня пересохло. Это заметил и Курагин.

Он подошел с бутылкой и подлил мне коньяка.

- Не дергайтесь, Иван Сергеевич. Выслушайте и поймите, как это разумно.

- Слушаю. Только недолго. Мне ещё надо собрать вещи, чтобы успеть сегодня уехать.

- Совсем глупо. Вы хотите, чтобы вся наша милиция, вместе с бывшими вашими товарищами бросились вас ловить? Если у вас хватит глупости уйти, вам гарантированы десять-пятнадцать лет строгого режима. Кроме того, из зоны вы уже не выйдете, потому что и года не проживете. Ваши кулаки вам не помогут, это вы должны уяснить.

- Но зачем? Зачем?..

- Я принимаю вас в свое племя. Вы мне подходите. И мне нужны гарантии, что вы не уйдете, когда вам заблагорассудится.

- Но вы сами делаете из меня врага.

- Глупости. Я вам плачу. Хорошо плачу. И поверьте, двадцать тысяч долларов только начало. Уже к концу года ваш оклад удвоится, утроится. Вы же умный человек.

- Для вас, наверное, люди давно превратились в шахматные фигуры, - с горечью процедил я. - Как глупо!

- Очень умно, - возразил Курагин. - Вы потом поймете. Кстати, Николай у меня работает на тех же условиях. А среди наемного персонала у меня нет надежнее человека.

- Что я должен буду делать?

- Ничего. Как вы не можете поверить! Охрана, только и всего. Охрана от тех, кто стал или может стать моим врагом.

- Включая и ваших сыновей?

- А разве они мне уже угражают? Вот если бы вы сумели доказать, что Ирину Константиновну похители по приказу Дмитрия...

- Как это? - не понял я. - И вы это серьезно?

- Если вы проанализируете ситуацию, то не будете так скептически настроены. Именно Дмитрий мог бы пойти на это. Подумайте сами: этим он отдаляет Ирину Константиновну от меня, а её. естественно, от меня. И кроме того, вносит смуту.

- Не знаю. Пока что у меня на примете более реальный ваш враг.

Прерывая нашу, с позволения сказать, беседу, тенью вплыл Николай. Поражаюсь просто, как легко и неслышно несет он свою тушу. На мой взгляд, у него одних мышц килограммов сто двадцать пять. Не меньше.

- Ну что такое?

- Некоторые осложнения, Михаил Семенович.

- Какие ещё там могут быть осложнения?

- Не вынес розг. Я вам уже говорил, что надо палками. Палок больше можно выдержать. А розги - хуже нет. А этот ещё и старый был, сердце плохое.

- Значит, не выдержал, сдох, говоришь.

- Не выдержал.

- Хорошо. Займись сейчас же. Придумай что-нибудь. Семье передай соболезнование и тридцать тысяч долларов. Больше не надо. Если будут возникать, задавать вопросы, узнай там, какие трудности. У этих людишек обязательно какие-нибудь трудности. Всё. Иди.

Николай (огромный, как медведь) выслушал, моргнул, повернулся на каблуках и исчез. Даже дуновение воздуха не наблюдалось.

- Вот такие дела, - повернулся Курагин. - Вы говорили... - он пытался вспомнить. - Да, у меня есть враг. И кто же это?

- Я знаю только кличку. Ангел. Или Ангелочек. О нем упоминали похитители Ирины Константиновны.

- Как вы сказали? Ангелочек?!

Я повторил. Его голос был едва слышен:

- Ангелочек... нет, не может быть.

Словно в трансе он подошел к креслу и упал в него. Взгляд его невидяще уперся в стену, но через некоторое время на его скулах вздулись желваки, он вытаращил глаза, заскрипел зубами и сильно задышал через нос; налицо были все признаки ярости. И тут его зубы обнажились в зверином оскале.

- Тварь! - прорычал он. - Мерзкий, прогнивший ублюдок! Провел-таки меня!..

- Кто провел? Кого вы имеете ввиду?

До него вдруг дошло, что он не один.

- Убирайся отсюда! Ты сейчас не нужен!

Я разозлился до темноты в глазах. Во рту у меня сразу возник неприятный привкус.

- Да пошел ты!.. Тоже мне, сверхчеловек! Ладно, если понадоблюсь, я у себя.

Конечно, кроме слов мне нечего ему было противопоставить. Так что я лихо допил коньяк, сунул в рот сигарету, прикурил и расхлябанно вышел. Но Курагин, как я увидел, оглянувшись у входа, не заметил всех этих лихих маневров: сидел в кресле, ломал руки, скрежетал зубами, вращал глазами никого и ничего не видел.

ГЛАВА 20

В ЗВЕРИНОЙ СТАЕ

ВЫЖИВАЕТ ТОЛЬКО ЗВЕРЬ

Я прикрыл дверь за собой и в задумчивости - сигарета в зубах, руки в карманах брюк, - покачивался на пятках. Оба охранника вопросительно поглядывали на меня. Слышали, конечно, шум нашего спокойного разговора.

Я медленно пошел бродить по дому, обдумывая и сам ужин, и разговор с Курагиным наедине. Здесь попахивало. И запах этот исходил от Курагина Михаила Семеновича.

Я не заметил, как очутился в оружейном зале. Пустые рыцари все так же подпирали стены. И всё так же у мечей застыли двое мальчишек, вновь быстро испарившихся при виде меня. Странно, откуда здесь дети? Я почувствовал раздражение; я здесь уже сутки, я подписал договор о найме на работу, я уже, казалось бы, нахожусь в гуще событий этого дома и семьи Курагиных, но так и не смог уцепиться в руль. Точнее говоря, не я руковожу событиями, а события руководят мной. Как же иначе, если даже я околачивающихся здесь пацанов не знаю!

Я подошел к окну. Белые шелковые шторы были приспущенны и синеющий вечерний воздух за окном уже не просачивался в зал. Здесь давно включили свет, а снаружи было ещё светло. Легко, словно жеребец, пробежал дог. Как же его зовут? подумал я и вновь отвлекся: ну что за семейка! что за нравы!

Сзади распахнулась дверь, кто-то громко ступая, сделал несколько шагов. Я оглянулся. Это был Дмитрий. Он увидел меня и быстро подошел.

- Где отец? - грубо спросил он.

Я смерил его взглядом и хотел уже отвернуться, но вдруг представил себя на его месте (отец хочет и считает своим правом отобрать жену у сына!), хотел было пожалеть, но не смог. Ухмыльнулся. Нет, на его месте даже мысленно мне себя трудно представить.

Моя усмешка взоравала недоноска:

- Что ты лыбишься?! Что ты лыбишься, холоп?!

Нашел слово. Он даже не смог меня разозлить.

- Пошел к черту, барин! - я все же отвернулся.

Он потоптался за моей спиной. Я услышал, как он повернулся, чтобы уйти. Будь на моем месте другой, он бы меня ударил. Все они одним миром мазаны.

Я повернул голову. Он шел к дверям.

- Подожди! - окликнул я его. - Я только что оставил его в кабинете.

Дмитрий повернулся.

- Я заходил, его нет. Ушел только что.

- Зачем он тебе? - спросил я, не подумав, что уж мне то, постороннему, чего выяснять? Я подумал вдруг, что если он искренне привязан к своей Ирине, то положение его незавидное. Не то, чтобы я его жалел - мне своих забот хватало, но уж очень жалкая и нелепая даже роль ему выпала.

Несмотря на формальную наглость вопроса, Дмитрий на этот раз сдержался. Я ещё раз отметил: допекло.

- Ты же был на ужине. Катька жене все выболтала. Мы хотим уехать. Ирина сказала, что тебе я могу доверять.

Ну это другое дело. Этому хлыщу я особенно помогать не был расположен. Но Ириной он меня купил. Что бы это ему не стоило.

Но куда же мог уйти Курагин?

- Вы где-нибудь ещё искали? - спросил я.

- Конечно. Нигде нет. Николай тоже не знает.

Я вытащил из кармана телефон и быстро набрал номер охранного помещения. Трубку взяли.

- Это Фролов. Где Курагин? Его сын ищет.

- Только что пробегал.

- Пробегал? - удивился я.

- Да. Пробегал. Нам самим странным показалось. Потом сел в авто Ивана и уехал.

- Куда он мог на ночь глядя? Вы проследили, в каком направлении он уехал?

- Да. Поехал в сторону крепостных. Потом вышел за пределы визуального наблюдения.

Они имели ввиду наблюдение с помощью новых телекамер. Осваиваются, одобрил я их мысленно. И отключил телефон.

- Он поехал к крепостным.

- Зачем? - поразился Дмитрий. - Один или с кем-нибудь?

- Я понял, что один.

- Но зачем? О чем ты говорили с ним?

Я вспомнил, в каком бешенстве я оставил Курагина.

- Мы говорили об Ангеле.

- О ком? - вскричал Дмитрий.

- Об Ангеле, Ангелке, Ангелочке. Это тот, кто организовал похищение Ирины Константиновны.

- Иру похитил Ангелочек? Идиотизм какой-то! Как мог Ангелочек?.. - он вдруг замолчал.

- Вы знаете, кто это? - быстро спросил я.

Дмитрий смотрел на меня невидящим взором, словно его молния поразила, как говорят в таких случаях.

- Ах вот оно что!..

- Да что тут, черт побери! делается? - вскричал я.

Он, не слушая, бормотал.

- Ну конечно. Побежал к этому ублюдку. Вот тварь! Сам, наверное, организовал. Ну я ему покажу!

Дмитрий вспыхнул, дико огляделся и вдруг подбежав к стене, вырвал из ножен какой-то короткий меч, холоднор блеснувшей полированным лезвием.

- Эй! Куда ты? С ума сошел?

- Это не я сошел. Это мой папаша с ума сходит, - пробегая мимо, крикнул он.

Я не знал, что делать? Может найти Николая?

Я позвонил Андрею. Тот сразу ответил и сообщил, что Николай уехал в Москву. Я позвонил вниз охране. Дмитрий только что сел в свой красный "Ягуар" и был таков. В какую сторону? Точно, точно. И этот к крепостным.

Нет, не к крепостным. Я вспомнил, как орал Курагин: "прогнивший ублюдок!" Скоре всего, Санька.

Я ещё раз позвонил Андрею. Попросил телефон племянника Курагина Александра. Андрей быстро продиктовал номер. Никто не отвечал. Я поставил на повтор, а сам уже бежал вниз.

Как неудобно без машины! Я вспомнил свою "Восьмерочку", сегодня беспомощно раздавленную одиннадцатитонным "Кразом". До Саньки, правда, совсем близко. Не успею запыхаться, подумал я и побежал стайерским аллюром.

Потом я вдруг остановился, как вкопанный. Как пахнет свежескошенной травой! Кто-то косил недавно. И зачем я бегу? Неужели инстинкт ищейки? Я ещё раз отметил, как же изменился я буквально за сутки. Раньше такие вопросы не могли бы возникнуть. Раньше я работал, потому что так было надо. Я гонялся за преступниками, потому что находился по другую сторону баррикад. И не было никаких сомений.

Я продолжал идти к дому Александра, наркомана и пьяницы, но мысли, совершенно, вроде, неуместные в данной ситуации, продолжали грысть мой мозг. Кто такой Курагин, как не суперпреступник? Финансовый вор, один из тех, кто ограбил нашу страну. Один из тех, кто навязал России законы - О! Мы, сыскари, знаем это получше обывателей! - которые направлены против кого угодно, но защищают крупномасштабных воров. Закон превратился в орудие их личной защиты. Я вспомнил, до какой степени доходила наша злоба, когда мы, опера, вынуждены были признавать собственное ничтожество и неприкасаемость этих равнодушных столпов общества!

А Дмитрий! От лося - лосенок, от свиньи - поросенок. Я чуть было не повернул назад. Вспомнил, как только что меня буквально и грубо поймал на крючок Курагин старший. Сначала подкинул наживку - двадцать тысяч долларов, неплохо! - а потом подцепил на крючок. Это чтобы не трепыхался, в случае чего.

И все-таки, я понял, зачем мне нужно было продолжать делать свое дело. Не долг. Здесь это понятно, исключалось полностью. В звериной стае выживает только зверь. Тот, кто сильнее, быстрее, коварнее. Мне нет нужды быть нападающей стороной, но активно обороняться - это по мне.

Да, это по мне!

И так здорово решив эту нравственно-этическую проблему, я продолжил свой путь, быстро одолев оставшиеся триста-четыреста метров до дома Саньки.

Напротив входа стоял серебирстый "Ягуар" Ивана Курагина. Машины Дмитрия нигде не было. И никаких признаков жизни. Если не считать музыку, которая так же, как и вчера оглушала и дом и окрестности. Хорошо. Не надо следить за тишиной.

Я заглянул в окно - шторы. Подкрался к дверям. Пистолет незаметно оказался в моей руке. Снял предохранитель. Дверь была приоткрыта, но не заперта. Она открылась, едва я нажал на ручку.

Я распахнул дверь и одним прыжком оказался у стены. Грохот музыки. Включенный телевизор с какой-то порнухой, вчерашний беспорядок. Санька с неестественным изломом тела, перегнувшийся на диване. И голый, как вчера. Видимо, это его обычная манера существования.

И ещё одно: знакомая уже по легкой седине, но все ещё очень черная голова Курагина, сидевшего в кресле ко мне спиной.

Я выжидал. Чего? Инстинкт подсказывал мне, что кроме этих двоих здесь никого нет. Я не чувствовал ни малейшего движения. Самого Курагина я не видел, лишь макушка торчала; я водил стволом по сторонам, Санька слабо вздохнул - живой.

Отклеившись от стены, я возобновил движение. Готов был побиться об заклад, что здесь что-то произошло.

Если бы спорил, то выиграл. Подкрадывался я зря. Курагин меня даже не заметил. Он уже икого не мог заметить. Сидел, словно младенец, с подвязанным до самого горла слюнявшиком. Только слюнявчиком служил, уже, впрочем, совсем иссякший, широкий поток его собственной крови; горло моего нового босса было вскрыто от уха до уха.

ЧАСТЬ 2

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

ГЛАВА 21

БЕДНЫЙ ЙОРИК

Было двадцать сорок три. Я вышел за дверь. Спрятал пистолет в кобуру. Воздух по-сумеречному тяжелел. Мелькнуло меж кустов что-то белое; я вздрогнул. Медленно, напрягаясь каждым мускулом огромного тела, из кустов вышел дог. Напряженно, лишь изредка мимолетно поглядывая на меня, потянулся к дверям. И вдруг - словно лопнула невидимая нить, против воли тянувшая его вперед - отшатнулся, гигантскими прыжками унесся в сиреневую муть леса.

Убийство. Либо я принес сюда несчастье (сначала - похищение, теперь убийство), либо судьба, пожалев, освободила меня от сытного, но кабального договора.

Страшная картина!.. Даже спустя годы, когда многое изменилось, - даже теперь я слегка замираю, вызывая из памяти, - как память кошмара! - вид безжалостно зарезанного Курагина. Человек, только час назад обсуждавший судьбу планеты, который волен был изменить по желанию, по прихоти финансовую политику страны... находит свой конец таким непозволительно вульгарным образом.

Я вернулся и бегло осмотрел место происшествия, то бишь, комнату. Я не нашел орудие убийства, но, судя по исполнению, оно было острое, как бритва, а убийца обладал умением, может быть силой, не просто выпустить кровь и душу, но почти отделить голову от тела; все держалось на одних шейных позвонках и только.

Александр был жив, нетронут и пребывал в иных мирах. А попросту - был в безнадежном наркотическом отрубе. Его, конечно, можно сразу исключать; несмотря на свою прежнюю тренированность, ему не хватило бы сил так чисто исполнить убийство дяди. Если это ему и было когда-нибудь нужно.

И вертелось в голове, не давала покоя мысль о Дмитрии... Широкое, уверенное движение выходящего из ножен меча, страшный его порыв!..

Но я не видел и не слышал его машину. Я ничего не нашел кроме двух трупов: живого и мертвого, племянника и дяди.

Я вынул свой телефон и набрал номер секретаря.

- Андрей, ты? Это Фролов. Где Николай? Не знаешь... Ладно. Я в доме племянника Курагина, Александра. Здесь же и сам Михаил Семенович. Мертвый. Не прерывай. Да, убит. Несколько минут назад, кровь только начала сворачиваться. Давай, свяжись с кем надо, а я буду здесь ждать.

Я сел в кресло напротив мертвеца. Телевизор я уже выключил, и оказалось, он был единственным источником музыкальной какофонии. И в этом безмолвии, мысли мои, подгоняемые смертельной тишиной Курагинского успокоения, вместо того, чтобы заняться делом - дедуктивными изысканиями возможного убийцы, - потекли по пути мне ранее неведомому: я впервые осознал равнодушное величие смерти, крушение мира, обвал, вселенский взрыв небытия. Не будет уже ни попыток - как это они называли? - валютной экспансии, не будет банков, не будет сверхнакоплений, не будет он владеть женщиной, которую полюбил из-за гордыни, сверхсвободы, не будет ничего потому, что того, кого хотят наказать Боги, они лишают разума.

И вот то, что я давно подозревал, - бессмысленность мира, - стала мне очевидна. И косвенным образом, через этот, с распущенным горлом труп, я почувствовал вдруг невероятную свободу, - вот она-то и была знаком бессмысленности, потому что от неё попахивало могилой. Курагин захотел всего, добился всего и бессмысленно утонул в ровной тьме, в черном бархатном сне, где вместе с ним навеки уснут его страсти, желания, любовь... И самое странное, что никогда ранее смерть другого человека не повергала меня в такой транс безысходности: уж очень был велик контраст между прижизненным его могуществом и мерзостью кончины...

На этом мои рассуждения были прерваны. За окнами послышались звуки моторов - один, другой... еще. Ворвался Андрей, за ним майор Федотов, в белом халате врач, ещё какие-то люди, младшие милицейские чины, потом ещё и еще... И вскоре здесь было не продохнуть.

Я вышел на крыльцо, вдохнул свежего сиреневого воздуха, и в голове стало проясняться. Мне тут же захотелось выпить пива. А когда где-то совсем рядом, громко и скрипуче заорала какая-то вечерняя тварь, козодой, наверное, я уже повернул, дабы исполнить свое желание, как бы оно ни находилось в диссонансе с чужой трагедией, но тут путь мне преградил майор Федотов.

- Капитан! - строго сказал он. - Вам придется ответить на некоторые вопросы.

Я почувствовал, как изменился тон, которым он уже осмеливался говорить со мной. Что-то там в его тупой башке прокрутилось, отчего меня заранее списали. Черт с ним!

- Минутку, майор! Я сейчас вернусь.

Не люблю, когда мне мешают удовлетворить свои потребности.

Я вернулся через минуту. Он стоял с блокнотом. Было ещё достаточно светло, чтобы видеть написанное.

- Жажда замучила, майор. Не хотите ли пива? - сказал я, помахивая банкой. - Я и для вас прихватил.

- Я не пью при исполнении.

- Ну как хотите, - равнодушно сказал я. - А я выпью.

Я открыл банку и сделал глоток. И странно, общение с этим тупым бурдюком меня волшебным образом взбодрило, и мысли о бренности бытия (так мне несвойственные!) упорхнули, словно ночные бабочки.

- Итак, майор?...

Федотов записал время прибытия и краткое описание места происшествия, которое знал, как оказалось, лучше меня. Затем снял с меня показания.

- После возвращения с работы и за ужином, Курагин был в плохом настроении.

- ...господин Курагин пререкался с сыном Дмитрием Михайловичем Курагиным, - записывал майор.

- После ужина, в кабинете, наедине, Курагин Михаил Семенович, из беседы со мной, узнал...

- Минутку, капитан. Наедине с кем?

- Мы с ним были вдвоем, и я рассказал Курагину, как звали организатора похищения его невестки, Ирины Константиновны Курагиной.

- И как звали?

- Кличка Ангел.

Федотов пожевал губами:

- Ангел, Ангел. Не слышал. Что было дальше?

- Дальше он разволновался, я ушел, встретил Дмитрия, который искал отца и...

- И что?

Я подумал, стоит ли рассказывать Федотову о Дмитрии, о мече? Решил, мне какое дело? Пусть сам выпутывается.

- Я рассказал Дмитрию об Ангеле, и он убежал.

- Просто так взял и убежал?

- Нет, майор, - злорадно сказал я, - не просто.

Я достал пачку сигарет, вытащил одну, зажал губами, прикурил. Майор нетерпеливо ждал. Я выдохнул дым ему в лицо.

- Нет, майор. Сначала он сорвал со стены меч, и с этим мечом убежал.

- Как с мечом?! - я увидел, зажглись глазки майора, лихорадочно оценивавшего стоимость нежданной информации. Мне стало даже жаль его: он как-то упустил из виду опасность того, чего спешно замышлял.

- ... сорвал меч со стены...

Федотов ещё не понял, что со смертью отца, Дмитрий, если верить слухам, автоматически становится его главным наследником. Хотя?.. Ладно, посмотрим.

Пока что Федотов торопился записать мои последине влова.

- Подожди, капитан, через сколько времени ты добежал сюда?

- Минут через десять-пятнадцать.

- Десять минут... времени вполне достатчно, - бормотал он про себя.

- Достаточно для чего? - осведомился я, продолжая густо выпускать дым в его сторону.

- Для чего? - повторил он рассеянно мой вопрос и тут же спросил сам. Значит, когда вы прибыли сюда, орудия преступления здесь не было?

- Совершенно точно, майор, - подтвердил я. - Ничего похожего.

- Господин Курагин приехал сюда на машине?

- Да. Вот на этом серебристом "Ягуаре", который принадлежит Ивану Курагину.

- Все ясно. Пока можете быть свободны, капитан. И мне, надеюсь, не надо вас предупреждать, что вы никуда не должны уезжать. Завтра дадите подписку о невыезде.

Тон его был сух, деловит и официален. Передо мной было воплощение стража закона. Мне не было даже противно, забавно, может быть.

- Слушаюсь, майор.

Между тем подъехал микроавтобус. Из него полезли санитары с носилками и какие-то типы. Один из них подвесил на себя лампы и стал все подряд снимать на видеокамеру. Сначала снаружи, потом вошел в дом.

Я отшварнул выпитую банку пива. На меня никто не обращал внимания. Окурок погас в пальцах. Его тоже отбросил. Заглянул в открытую дверь. Двое из приехавших в микроавтобусе, опыляли все порошком для снятия отпечатков пальцев. Александр был уложен удобнее и прикрыт одеялом. Возле него присел белый халат и слушал его через стетоскоп или как там он уних называется.

Подъехала ещё одна машина. На этот раз "Ауди". Оттуда медленно выпрастались два черных директора из замов Курагина. Оглядевшись поверх кинувшейся к ним толпишки во главе с Федотовым, поймали мой взгляд, сдержано кивнули и, раздвигая всех своим рассеянным невниманием, пошли к дому. Это были, ещё не успевшие убраться директора неизвестно там чего (одним из них был Борис Игоревич, директор РАО СС).

Я ещё решил подождать здесь. Посмотрел на часы - двадцать один час двенадцать минут. Я уже почти час здесь. В кармане пиджака что-то тяжело билось. Еще одна банка пива, от которой отказался Федотов. Черт с ним! Я дернул за колечко, отлил пену. Вновь закурил. Из дома вышел Борил Игоревич, огляделся, подошел ко мне. Покосился на пиво, но ничего не сказал. Вынул пачку сигарет, прикурил от своей зажигалки.

- Это вы его обнаружили, Иван Сергеевич?

- Да, час назад.

- Я так понимаю, что смерть наступила незадолго до вашего прибытия.

- Точно. Я не успел совсем немного.

Он помолчал, провожая взглядом пролетающую ворону (щух-шух-шух...), вздохнул.

- Красиво здесь. Я даже завидовал... покойному.

Он затянулся сигаретой, выдохнул дым.

- Мы завтра устраиваем здесь... небольшое совещание. Скорее, совет директоров. Не могли бы вы подготовить подробный доклад о событиях последних суток? Насколько я могу догадываться, вы уже подписали договор о приеме на работу?

Он снизу вверх бросил на меня внимательный цепкий взгляд и отвернулся. Было ему лет пятьдесят, в черных как смоль бровях я заметил седину. Хорошая еда, отсутствие спорта и диет налили его тело плотной здоровой мощью, причем расширялся он больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. Черный, с иголочки, костюм незаметно сливался с густеющими сумерками, заставляя совершенно отдельно гореть красный широкий гаслтук на белом полотне рубашки. И сразу чувствовалось то, что при Курагине стушевывалось: человек передо мной стоял сильный, властный, привыкший неспешно манипулировать всем и всеми: деньгами, обстоятельствами, людьми...

- Понимаете, Иван Сергеевич, нам кажется, что взгляд и мнение человека нового, но за столь короткое время сумевшего... так войти в обстоятельства... здешнего положения, был бы нам всем очень полезен. Предстоит принять несколько очень важных решений.

- Ну как, сможете?

Я подтвердил.

- Вот и прекрасно, - сказал он, протягивая мне руку. - Тогда до завтра. Я думаю, мы примем вас здесь, в зале заседаний, часов в десять утра. До свидания.

И его достаточно крепкое, уверенное пожатие моей руки, косвенным образом странно подействовало на меня: так действовало на нас, пацанов, беглое замечание тренера - мимолетное, малозначимое для него самого, - но от которого надолго портилось настроение: провинился.

Я отбросил уже вторую банку пива, опустошенную только что.

И ухмыльнулся.

Меня только что второй раз за последний час отшлепали. Борис Игоревич тоже был уверен, что сделал это достаточно искусно. Я наказан, поставлен на место и завтра готов вилять хвостом перед высоким собранием черных генералов, вершителей планетарных судеб...

Я закурил, чуть не содрогаясь от злобы. А ведь мы уже знаем одного такого вершителя. Вон он, сидит перед видеокамерой, давая последнее, заключительное интервью. Второе будет давать червям, бедный Йорик.

К черту! решил я. И зашагал прочь. У меня ещё есть дела сегодня.

ГЛАВА 22

ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ

И верно. У них своя свадьба, у нас своя. Точнее сказать, все наоборот. У них свои покойники, у нас свои. Я вовремя вспомнил о приглашении старосты заглянуть попозже вечерком.

Шел я вольно, дышалось легко и вдруг я, с внезапным облегчением, решил, что пребывание мое здесь, хоть и переходит все границы... вернее, хоть и сами эти границы время от времени начинают трещать под напором такой фантасмагории, что расскажи вот так сразу, скажем, подполковнику Мухоморову, которому я - Боже мой! неделю назад всего, а как давно! вмазал по мордасам, расскажи все как есть, не поверит, честный блюдолиз.

А мне весело. Я иду, дышиться легко. В полуясном мраке тут и там горят, обвитые сумерками, невысокие рябины, все остальное чернеет, только сверху необъятно синеет теплое сентябрьское небо, завешанное резными ветвями придорожных деревьев.

И мне хорошо. А ещё я с удовольствием ожидаю встречи с симпатичной Леной, которая, конечно же, ждет меня.

И это хорошо!

Впереди краснел воздух, но по сгущавшемуся окрест мраку, я догадался, что это не вечерняя зорька, предвещавшая назавтра ветреный день, а нечто другое, рукотворное. И верно; стоило выйти на крепостную улицу, как зарево за домами заставило заподозрить огонь.

Встреченный тут же парень на мой вопрос, где староста? спокойно мотнул головой на свет.

Я обошел "Посиделочную избу", впервые темную и негостеприимную и тут, на большой поляне, на которой раньше не был, нашел всех.

Длинный ряд столов вмещал человек сто пятьдесят, не меньше. Густо разложенную снедь освещали керосиновые лампы. Немного в стороне над ямами с углем, на вертеле, целиком, жарились баран и теленок. Может, не баран, а свинья, больно толстый баран. А дальше за столами, откуда и шел красный жар, сильно горели шесть огромных, разложенных по кругу костров, освещая центральную поленицу, высоко вздымающую - я присмотрелся и не поверил глазам! - украшенный венками гроб.

Меня заметили и уже звали. Сорвавшись с места, ко мне бежала Лена, обняла, отступила, оглядела ясными, горящими, словно звездочки, очами; в ушах блестели сережки, на шее - ожерелье, а пуще - от радости или ранее принятого по случаю похорон - горели румянцем щеки.

А костры разгорались все жарче, все выше вбивали в темное небо трепещущие языки пламени; сумасшедшая атмосфера этой языческой тризны начинала захватывать меня.

К нам шел Петр Алексеевич в директорском костюме и галстуке. Издали протягивал наполненный стакан. Я взял - водка.

- Вот, закусите и гостем будете, Иван Сергеевич.

Я взял в другую руку бутерброд с черной икрой. И не стал отказываться. Медленно выпил все двести грамм, с достоинством занюхал икрой, откусил.

- Просим к столу.

Мне освободили место рядом со старостой. Потеснились и для Лены, она обязательно хотела сесть рядом со мной.

Сели. Сильно, высоко горели костры. Темными, казалось, громадами высились позади избы. Огромный огненный месяц стал в это время медленно вырезываться из соседней крыши. Еще половина его была во мраке, а уже весь мир был потоплен в каком-то торжественном свете. И там, где был полный мрак, куда не доставал свет от костров, задвигались тени.

Водка хорошо пошла. Как говорил мой армейский приятель Миша Васьянов, словно Божки босичком по жилочкам пробежали.

- Раз, два, три. Проверка, - на всю поляну и дальше загрохотал голос Петра Алексеевича, пробующего микрофон.

- Друзья! Прошу наполнить бокалы. Мы собрались здесь по печальному поводу. Мы провожаем в последний путь нашего товарища крепостного раба Курагина и раба Божьего Жукова Константина Анатольевича, который усоп, как и жил, а жил, как и все мы: безобразно, подло, пьяно. Но не осуждать его мы собрались, а проводить в последний путь. Да и нет у нас таких прав, осуждать его. Жил он как умел. И как умел боролся и с собой и рабством. Все мы, сидящие здесь, потому и сидим здесь, что знаем: человек слаб и если нашел теплое место в голодном и холодном мире, не имеет сил просто так расстаться с теплом и сытостью. В меру своих слабых сил Жуков Константин Анатольевич, как и все мы, подтачивал устои нашего рабства буквальным выполнением условий договора с хозяином. И если требовалось убить - убивал, если требовалось обмануть - обманывал, потому что раб - безгрешен, и все грехи раба падают на совесть хозяина.

Лена подсовывала мне граненую стопку с водкой. Я взглянул в небо: холодно, ярко горели звезды, а Млечный путь - тяжелый. бесконечный, казалось ляжет сейчас, раздавит, размажет, разобьет весь этот мир на осколки.

- Так выпьем же за безгрешного человека, за честного и исполнительного крепостного раба Жукова Константина Анатольевича! - закончил речь Староста.

Все громко поднялись и выпили. И я выпил, потому что входил во вкус. Всего. Наскоро закусил квашеной капусткой, потому что Петр Алексеевич вновь стучал пальцем по микрофону.

- Прошу внимания. Еще не все.

Друзья! Еще раз прошу наполнить ваши бокалы, потому что, так получилось, мы собрались здесь и по событию радостному. Не знаю, как теперь повернется наша Судьба, но наконец-то исполнилось общее горячее желание, то, чего мы и боялись больше всего, и желали: не выдержав тяжести грехов, оборвалась нить жизни отца и хозяина нашего Курагина Михаила Семеновича. Это по его прихоти и по нашей, дремлющей до поры до времени подлости, стали мы его рабами. И вот наступил долгожданный и страшный миг. Ужасная смерть настигла хозяина. Так выпьем же и за бедную душу раба Божьего Курагина Михаила Семеновича, потому что быть ей вечно в аду и не видеть ей больше никогда света и радости.

Все вновь поднялись и выпили.

Тут был кем-то дан знак, кто-то побежал к кострам, человека три. С горящими головешками подступили к полянице, где в тепле и свете поджидал святого таинства гроб. Подожгли.

И не пожалели, как видно, бензина; пахнуло, пламя с гудением взвилось, завертелось, забилось и ровно, мощно устремилось к небу, звездам, месяцу...

Э-э-э-х! Меня тоже начало пробирать эта языческая атмосфера. Кроме того, хотя и недавно ел за ужином, от водки проснулся аппетит. Внимательная Лена быстро придвинала ко мне блюдо с целым поросенком, которому я решительно отсек голову.

Тут вдруг, одним ударом разрубая тишину, грянула музыка. Выбирал репертуар, как видно, староста. Сначала пошла и долгое время гремела соборная классика, что-то органное, торжественное, уносилось ввысь, к звездам вместе с безгрешной душой убиенного мною Жука.

Ах, как было величественно! И как же вкусен был поросенок!.

Кто-то, прервав музыку, коротко сообщил, что желающие выступить в праздничной схватке, могут собраться справа от костров. Мне тут же стало любопытно. Стол зашевелился; то там, то здесь бодро выползали к месту схода мужики. Набралось человек двадцать пять. Все молодые, здоровые. В некоторых я узнал вчерашних нападавщих. Мне захотелось туда, но меня не пустила Лена.

- Что ты там не видел? - храбро сказала она, уцепившись за мой локоть. - Ты им вчера и так показал!

В знак примерения, погладила меня по щеке.

- Сегодня ты мне здоровым нужен.

А вокруг все волновалось; изредка, даже заглушая (постепенно нисходящие к вкусам масс) аккорды музыки, доносились вакхические восклицания, бравурный смех и как будто даже шум потасовки. Но это, скорее всего, неподелили дамы, ибо те, у кого чесались кулаки, уже разделились на два противостоящих друг другу фронта, и медленно, казалось по знаку флейты или скрипок - все как-то смешивалось! - уже сближались шаг за шагом.

Сблизились. Я забыл про поросенка; шум, треск, вопли, гиканье, звон небесных литавр. Так было здорово!

Не выдержав, я стряхнул Ленку и ринулся в гущу схватки. Хрясть! Звон! Бах! Зубы вылетали, как орешки (чужие), чей-то живот, ребра, куда я ввинчивал кулак!... Мне вновь крепко съездили по правому многострадальному ещё со вчерашнего дня уху... Клубки тел внезапно откатились в сторону, я оказался один и опомнился: что я такое делаю?!

И все равно, дух мой был возбужден и радостен!

Вернулся к столу. Петр Алексеевич, кивал мне стаканом:

- Приятно было взору. Вы страшный боец!

А?.. Что?! Догадался наконец, что это он про меня. Кто-то сунул мне в руку стопку водки. Я выпил. Отошло.

- Да, с детства люблю, - сказала я Петру Алексеевичу.

Появилась Лена и принесла на блюде гусенка. Извлекла из чрева уже зажаренной свиньи. Мы поделили по-братски. Внутри гусенка был цыпленок, в цыпленке - дольки антоновских яблок и зелень.

А вкус!.. Вкус не поддавался описанию, и я понял, что крепостным быть хорошо.

К столу возвращались побытые, но радостные бойцы. Всем миром затерли кому надо кровь, перевязали битые раны.

- Потом в урну пепел соберем и похороним на нашем крепостном кладбище, - шептал мне на ухо Петр Алексеевич.

- Грибочков возьми, салату, - все обхаживала меня Лена с другой стороны.

Я выпил кружку пива, неведомо как оказавшуюся передо мной и выпрямился, оттолкнувшись грудью от стола. Даже мой могучий организм уже не принимал этих явств. А веселье, поводом к которому послужило печальное событие, почему-то не печалившее никого, все разгоралось. Гремела музыка, но и сквозь неё, гул и хаос чудных неясных звуков волнами неслись поверх нас. Шум, мелодия, мычанье, рев, стук, пение - все сливалось в какую-то нестройную нервную какофонию. Кто оставался сидеть, кто вскакивал, кто пускался в пляс, кто махал кулаками, не остыв ещё от потешной схватки на поле. И догорали костры, последними сполохами пламени окрашивая багрянцем лица пирующих, керосиновые лампы освещали полусъеденные блюда, но сверху лилось и лилось лунное сияние, серебристый свет, и воздух! чуден и прохладно-душен. Прекрасная ночь! Чудная ночь! Лена положила голову мне на плечо, я обнял её за талию. Рядом лоснились демократические щеки старосты, а в бородке засели крошки.

Как хорошо!

Мне хотелось двигаться, размять ноги; я сам не заметил, как мы перенеслись из-за стола на кулачную поляну, слегка утоптанную недавними быстрыми маневрами ратников. Музыка все гремела, казалось, звездный клавесин подыгрывал нам. Чудная ночь! Мы танцевали, плыли с Леной над травой, по Млечному пути...

Мы возвращаемся к столу. Лена куда-то исчезает. Мне суют в руку рюмку, в другую - кусок колбасы, я уже не хочу ни того ни другого, но пью и закусываю, и горячо клянусь!.. В чем клянусь?.. Какая разница!

- Пойдем, мой хороший. Пойдем! - тянет меня куда-то Лена. А со всех сторон доброжелательно напуствуют:

- С легким паром! Счастливо!

По тропе мы спускаемся к озеру и вдруг, действительно, - спрятанная среди высоких деревьев обнаружилась бревенчатая баня. Зашли. Сухой жар опутал ещё в прдбаннике. Я сел на лавку, но Лена торопила, протягивала простыню. Раздевшись, из приличия я остался в плавках. Я объяснил это Лене, и она рассмеялась:

- Пошли в парилку, сэр.

Несколько раз плескали кислым квасом на раскаленные угли. Хотелось просто сидеть, продлевая миг, но Лена уже подступала с вениками и больно хлестала, выбивая из меня праздничный дурман.

Выбила. Когда стало невмоготу, мы выскочили в предбанник, за дверь и, спрыгнув с настила, оказались по поясь в воде озера. И пошли дальше, окунаясь с головой, поплыли прямо по лунной дорожке, среди серебристых лунных брызг. Слов нет, чтобы передать!..

И еще. Когда вернулись и уже входили в дверь, я оглянулся; огромная корявая сосна, нагнувшись к воде, низко опустила ветку, так что немного застилала мне обзор. И эти черные сосновые иглы на фоне млечного серебра и запах смолы, и аромат ночной воды, и подновленная после парилки и купания нега внутри - все так поразили меня, что и смерть Курагина, и черные директора, и дикость разлагающегося всевластия внутри железной ограды этого сто пятидесяти гектарного нуворишного заповедника - все отошло на второй план... Какая же чудная ночь!

Этим, конечно, не закончилось.

Потом Лена привела меня к себе в избу. Во дворе нас вежливо обнюхала мелкая собака. Я выпил бутылку пива, потому что после бани хотелось пить.

Все уже стихло. Музыка смолкла. Людей сморила усталось и выпитое спиртное. Мы не зажигали свет. Сквозь открытое окно лунные лучи падали оконным контуром на пол. В углу перед иконкой горела лампада. Пахло горящим маслом и ещё чем-то незнакомым, пряным.

Вошла из соседней комнаты Лена в халате, подошла к широкой постели и отбросила простыню. А следом упал на пол халат... Ее тело было симфонией первобытной красоты во всех видах и в любой проекции...

И всю ночь - всю! - её крики не давали уснуть дворовым псам; один, другой, - вся деревня выла и стонала, взволнованная, как и мы.

И это тоже было хорошо!

ГЛАВА 23

АГЕНТУРНЫЕ СПРАВКИ

Утром голова была тяжелая и мутная, как круглый запущенный аквариум, если уместно такое сравнение. Во всяком случае, точно также, как мои мысли, лениво всплывают из зеленой глубины чудовищно искаженные рыбы и столкнувшись с действительнотью (представленной стеклом), тонут в тине. Я думал: а не послать ли всё далеко-далеко, как можно дальше? Со смертью Курагина мои обязательства с ним разорваны, что мне ещё надо?

И потом: не захватить ли с собой Лену? (она выглядела сытой, счастливой и довольной, даже на работу не думала собираться), благо честно заработанные деньги у нас есть. Может махнуть куда-нибудь на Канары, подальше от всего нашего извращенного безумного бытия?

Лена, юркой ящеркой снуя туда-сюда (у меня болела голова даже следить за ней) приготовила мне какое-то питье, где основной частью был рассол, а спиртного не было ни капли, успела выгладить мне костюм, начистила туфли, помогла одеться и, когда я взглянул на себя в зеркало, удивился: слкгка утомленное от забот, осунувшееся от тяжких дум, но довольно свежее, смотрело на меня русское исполнение Лунгрема.

Вот что значит несоответсвие внешности внутреннему миру. Я сунул в кобуру пистолет. Во внутреннем кармане что-то хрустнуло. Я вытащил сложенные листки. Развернул. Мелкая машинопись. Ксерокс, судя по напылению краски по углам.

- Что это? - спросил я Лену.

- Не помнишь? Это тебе вчера Петр Алексеевич дал. Ты хотел сегодня внимательнее прочесть.

Я посмотрел начало: "Из агентурного сообщения агента "Росомаха".

При выполнеии основного задания источником были установлены дружеские отношения с Александром Курагиным, сыном интересующего нас объекта. Знакомство состоялось в казанском ресторане "Тамерлан" при следующих обстоятельствах. Александр, находясь за столом в компании подростков, подошел к соседнему столику и устроил ссору с Тимуром по кличке Пес, человеком Арсана. Александр требовал отпустить танцевать с ним спутницу Тимура, местную проститутку Марию. Тимур в грубой форме посоветовал Александру не лезть к взрослым девушкам, пока не подрастет, а до тех пор удовлетворяться самостоятельно. Александр пообещал вывести Пса и его друзей, включая Арсана, на городскую свалку и там их сжечь. В ответ Тимур (Пес) вытащил пружинный нож и приставил к горлу Александра со словами: тебе, твоему папаше и его умному братцу здесь не жить никогда. Тогда мой человек по кличке Штангист подошел по моей команде к Тимуру и, отобрав у него нож, отрезал указательный палец для устрашения.

Инцидент был исчерпан. Мы с Александром, который выглядел очень возбужденным, познакомились и отправилсь к нему домой, где проживал его отец, Константин Семенович Курагин и дядя, Михаил Семенович Курагин.

Дома Александр устроил скандал, требуя от отца и дяди немедленно ехать к Арсану и расправиться с ним и его людьми, а Тимура облить бензином и сжечь. Дядя, Михаил Семенович Курагин, по кличке Аксакал, предостерег Александра: опасно вести такие разговоры даже в кругу друзей и родственников: стены тоже слышат.

Одновременно сообщаю, что сведения относительно характера деятельности братьев Курагина, подтвердились. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, как известно, ими был закуплен на средства общака по остаточной цене за триста тысяч рублей комплекс детского сада "Орлёнок", куда входили пять спальных корпусов, столовая, и клуб. Комплекс огорожен кирпичной стеной, что благоприяствовало охране. Интеллектуальное руководство проекта осуществлял Аксакал (Михаил Семенович Курагин), брат вора в законе Хана (Константин Семенович Курагин). Люди Хана занялись похищением девушек и молодых женщин репродуктивного возраста. Количесто женщин по непроверенным данным достигало от трехсот до пятисот. Женщин разместили в спальных корпусах, после чего все насильственно забеременели. Несогласные с установленными правилами и нормами бизнесса женщины были ликвидированы. Одновременно нащупывались каналы сбыта младенцев за рубеж для продажи иностранцам. Уже через три года доходы от предприятия настолько возросли, что это позволило группировке братьев занять одно из ведущих мест в преступной среде Казани.

В настоящее время между братьями Курагинами существуют разногласия по поводу тактики и стратегии совместного бизнесса. Хан предпочитает опираться на воровской закон, Аксакал хочет переходить к легальному бизнессу и, одновременно, идти во властные структуры. Так Аксакал зарегистрировал свою кандидатуру на выборы в городской совет города Казань. Выборы состоятся в следующем месяце."

Я с трудом оторвался. На часах было девять двадцать пять. Мне уже пора было идти на встречу с бойцами финансового и промышелнного фронта. Хотя немного времени ещё было, тем более, что и читать оставалось всего ничего: два-три листка.

"Из сообщения агента "Перевертыш".

К источнику обратился мужчина около двадцати пяти лет, назвался Юрием и, передав привет от Коромысла, сообщил, что готовится расправа над вором в законе Ханом. Расправу готовит брат Хана, Михаил Курагин, депутат Государственной думы Российской Федерации, проживающий в городе Москва. Причина: недовольство тем, что Хан своей деятельностью компрометирует достаточно высокое положение Михаила Курагина.

Курагин Михаил Семенович в настоящее время входит в десятку самых богатых людей России. Родственная связь с братом (Ханом) может скомпрометировать его в во мнении финансовых и деловых партнеров как в стране, так и зарубежом.

Юрий объяснил, что эти сведения сообщает из солидарности с теми, кто придерживается старых воровских порядков и не терпит беспредельщиков.

Приметы Юрия: возраст двадцать пять-двадцать восемь лет, рост выше ста девяносто сантиметров, лицо круглое, нос сломан, передние резцы из желтого металла, телосложение атлетическое. На правой руке, на среднем пальце печатка из желтого металла.

Примечание оперработника: "Юрий", судя по всему, - это Виктор Гарбузов."

"СПРАВКА

об обстоятельствах убийства вора в законе Хана

(Курагин Константин Семеновича)

31 июля 1995 года в особняке купца Вихрева по улице Павла Корчагина, состоялся воровской сход, где кроме Хана присутствовали такие авторитеты как Удавка, Казачок, Черный, Дедушка, Сосо и Скот. А также представители Аксакала, проживающего постоянно в Москве. Представители Аксакала заранее разослали по Уралу и Сибири "ксивы", что Хан - "гад" и давно изменил преступному миру. Хан на сходе давил авторитетом, доказывая, что "гад" и "перевертыш" - это его брат Аксакал.

После схода Хан предупредил по телефону своих телохранителей, чтобы были готовы его встречать и вышел во двор особняка. Там стояли машины прибывших на сход авторитетов. Когда Хан проходил мимо автомобиля марки "Уаз", оттуда выскочили четыре человека и открыли прицельный огонь из автоматического оружия с глушителями. Хан попытался бежать, но был смертельно ранен, а затем добит контрольными выстрелами в голову. Нападавшие сели в автомобиль и скрылись в неизвестном направлении.

На всю операцию убийцам потребовалось чуть больше минуты и от пятидесяти до восьмидесяти патронов.

По настоянию представителей Аксакала, труп Хана здесь же, во дворе особняка положили в деревянный ящик и залили раствором бетона. Через два дня, после того, как бетон застыл, представители Аксакала убезли блок с трупом и похоронили. Место захоронения пока неизвестно."

Да, справочки ещё те! Интересно, по каким таким каналам Петру Алексеевичу удалось добыть данную, судя по всему, ведомственную информацию. И я предполагаю даже к какому ведомству принадлежат авторы этих справок. Ну да ладно, примем к сведению.

Пора, однако, было идти. Я поцеловал сияющую Лену и отправился в путь. Дорогой стал гораздо лучше себя чувствовать. А пришел уже достаточно свежим.

ГЛАВА 24

ДМИТРИЙ ГЛАВНЫЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

За ночь их прибавилось. Когда я, препровождаемый озабоченным Андреем (он на рубашку одел пиджак, наверное, из-за траура) подошел к двери конференц-зала, рядом толпилось безобразное количество чужого народа. Все, правда, как из инкубатора. У всех, словно бы на груди табличка: охранная овчарка из боевого питомника. Одним словом, нас остановили и потребовали документы. Андрей в веселом отчаянии всплеснул руками, но полез во внутренний карман (откуда-то сразу высунулся ствол, метко нацеленный Андрюше между глаз) Показал и я.

- Оружие!

У секретаря не оказлось и газового балончика, а вот мой "макаров" безжалостно изъяли. Командовал невысокий мужик, сухой и с морозом в физиономии, навеки ставшей суровой от постоянной готовности отдавать приказы; я заключил, что, скорее всего, его турнули из ВДВ или спецназа.

Ладно, не стал спорить. В своре было не менее тридцати голов волкодавов. Пусть потешаться.

Я вошел в большой зал. Напротив насчитал тринадцать силуэтов. Директора сидели с одной стороны длинного стола спиной к окнам, лицом ко мне, отчего в первое мгновение и лиц толком не разобрал.

А вот меня посадили на стул, посередине комнаты, дабы каждый мог тщательнейшим образом ознакомиться с моей реакцией. Не знаю, что они там могли увидеть, но я моментально вскипел.

- Общий всем привет! - сказал я, устраиваясь поудобнее. Они зашевелились. Борис Игоревич открыл было рот, но тут его прервали. Дверь за моей спиной распахнулась и, рассыпая отборные ругательства, в зал ворвался Иван. Я решил, что слухи о его иезуитской сдержанности несколько преувеличены. Впрочем, у него, как оказалось, была важная причина кипятиться.

Иван остановился чуть впереди меня и злобно оглядел черный ряд смокингов перед собой.

- Это что же вы тут делаете? Отец убит, вы и обрадовались! Деньги наши, контрольный пакет акций всех предприятий - наш, Курагинский, а вы тут узурпацию развели. Большинство из вас могут вылететь из своих кресел в тут же секунду, как мы этого захотим. Я или Дмитрий Михайлович. Осмелели, отца нет! Зачем вы тут собрались?

Борис Игоревич ответил за всех.

- Вы зря так волнуетесь, уважаемый Иван Михайлович. Никто не собирается узурпировать вашу власть. Просто мы, так сказать, по горячим следам хотим разобраться... в обстоятельствах смерти вашего отца. А ваши полномочия и полномочия вашего брата мы на ближайшем собрании акционеров утвердим. Вы предоставите все документы, банковские реквизиты, и не будет никаких проблем.

Я видел, Иван хотел что-то сказать, но сдержался. Молча обвел вглядом всех, оглянулся на меня.

- Очень хорошо, - наконец сказал он. - Но меня следовало бы тоже позвать. Я буду присутствовать.

- Прекрасно. Присоединяйтесь, - пригласил Борис Игоревич.

Он помолчал, собираясь с мыслями, прерванными бурным появлением Ивана и вновь обратился ко мне:

- Господин Фролов! Мы пригласили вас, чтобы выслушать мнение компетентного специалиста в связи с тем, что произошло за последние дни.

- Мнение мое может и компетентное, но я здесь всего третий день... Да, третий день, вторые сутки. Я прибыл сюда позавчера вечером и вряд ли смогу много прояснить.

- Мы иного мнения. Вы здесь, как сами утверждаете, только вторые сутки, а в вашем активе уже освобождение похищенной жены Дмитрия Михайловича Курагина, обезвреживание двух бандитов. Еще одного, который пытался убить вас. Вы подписали договор-найма с покойным господином Курагиным. Мы знаем о милицейском протоколе, который свидетельстует, что вы виновны в гибели своего бывшего колеги Синицина Валерия Федоровича. Протокол составлен по форме. Это все, что касается вас.

- Протокол фальшивый, - решительно сказал я.

- Возможно. Но сейчас нас интересует лишь один вопрос, кто убил господина Курагина?

- А не лучше ли вызвать оперативную группу? Можно подключить ФСБ, наконец. Делом об убийстве должны заниматься профессионалы.

- Мы не хотим, и ни в коем случае не допустим утечки информации на сторону. Поэтому, у нас к вам предложение. Мы хотели бы, чтобы вы всецело занялись расследованием убийства господина Курагина. Мы заинтересованы, чтобы как можно меньше людей имело к этому отношения.

- Но почему?

- Бизнесс, - коротко ответил Борис Игоревич. - Вы же знаете, как много строится на стабильности и авторитете.

- Не знаю.

- Что? Ах, да... Официальная версия, тем не менее - инфаркт миокарда.

- Кстати, - переключился он. - Нашли машину Дмитрия Курагина.

- Да? И где? - заинтересовался я.

- На Кольцевой. Разбита вдребезги. Водитель с места происшествия скрылся. Работники ГИБДД по номеру определил хозяина машины и позвонили сюда.

- А Дмитрий?

- Дмитрия не могут найти.

- Вы полагаете, что это он?

Я машинально полез в карман, вытащил пачку сигарет, зажал одну губами. Мне никто ничего не сказал, да если бы и сказал, мне было бы наплевать. Закурил. Кто-то на столе подвинул в мою сторону пепельницу. Я встал, подошел, взял пепельницу и вернулся к стулу.

- Надо найти Дмитрия, - сказал я. - Сейчас он плючевая фигура.

- Поясните, пожалуйста.

Я ещё раз пересказал все, начиная с момента прибытия в поселок "Тургеневский плес". Они внимательно слушали и не произнесли ни слова, пока я не замолчал.

- Что вы об этом думаете? - спросил Борис Игоревич. Ему, видно, как председательствующему, доверили беседу со мной. Остальные молчали и слушали.

- Пока ничего.

- Можно ли предположить, что похищение жены Дмитрия Курагина, убийство господина Курагина, Михаила Семеновича, и исчезновение Дмитрия связаны между собой?

Я затянулся сигаретой, глядя в окно поверх их темных голов.

- Даже не знаю... пока. Всё, начиная с похищения совершилось как-то... непрофессионально. Ирину... Константиновну почти сутки держали здесь, рядом. Никаких требований за это время предъявлено не было. Вполне возможно, наводчик живет здесь же, в усадьбе. И я бы не хотел, чтобы без доказательств, без фактов подозрение падала на людей.

- На кого, к примеру.

- Дмитрий.

Кое - кто из темных босов зашевелился. Некоторые закурили. Один звякнул стаканом, наливая воду.

- Дмитрий Курагин по указанию отца и раньше его заменял, а сей час становится формальным наследником дела. Многи детали операции знал только он и Михаил Семенович, - пояснил Борис Игоревич.

- Поэтому, если похищена Ирина Константиновна, убийство господина Курагина и исчезновение Дмитрия Курагина связано, то, скорее всего, речь идет о шантаже.

- Что вы имеете ввиду?

- Одна из версий, имеющих право на существование, что это семейное дело. В таком случае, дело не безнадежное. Семейные дела раскрыаются довольно легко. Меня больше волнует другой поворот: что если всё напрямсую, - как это чаще всего и бывает, - напрямую связано с бизнессом, с деньгами.

Я обвел глазами все темные фигуры.

- В таком случае любой из вас, коллег Курагина, может оказаться замешанным. И ваши конкуренты, если такие имеются (а они имеются, я думаю) и вообще, круг возможных подозреваемых расширяется настолько, что дела мне представляется совершено безнадежным. Я имею ввиду свои возможности.

- Мы вас понимаем, - сказал Борис Игоревич и подвинул в мою сторону стопку бумаг. - Здесь показания всех, кто был в доме вчера вечером. Расхождений, как будто, нет. Никто в то время не выходил из дома, значит, из домашних ни у кого не было возможности убить господина Курагина. Исключая Дмитрия. Мы ещё не опрашивали деревню. Большинство, как нам доложили, пока еще... не в состоянии отвечать на вопросы. Да вы в курсе, Иван Сергеевич.

Я кивнул, соглашаясь. И сразу спросил:

- Александр Курагин, племянник Михаила Семеновича, уже очнулся?

- Да. Но он ничего не помнит. Возмите копии протоколов и ознакомтесь. Я думаю, мы поняли друг друга: вы продолжаете расследование внутри колонии и, естесственно, внутри семьи. Мы, по возможности, будем параллельно думать над другими версиями.

- И еще, - он было замолчал. Оглянулся по сторонам, словно искал одобрения. - Вы должны помнить, что отвечаете за утечку информации. Все, что вы узнаете, должно оставаться в границах семьи. И ни в коем случае об этом не должны узнать ни милиция, ни иные силовые структуры.

- О/кей, - согласился я, подошел к столу, сгреб копии протоколов и пошел к выходу. У двери обернулся.

- У меня ещё один вопрос. Не по теме.

- Спрашивайте.

- Что означает эти ваши абривиатуры: РАО СС и РАО СД?

Я злорадно насладился недолгим молчанием. Потом Борис Игоревич ответил:

- Российское Акционерное Общество Содействия Спорту и Российское Акционерное Общество Счастливое Детство.

- Я что-то такое и предполагал, - сказал я и вышел.

Настроение у меня отчего-то стало гораздо лучше.

ГЛАВА 25

ДМИТРИЙ НАШЕЛСЯ

Я получил по выходу свой пистолет, спустился вниз, вышел из дома. Огляделся. У входа стояло множество машин. Только моей не было. Разбитой. Впрочем, здесь были одни иномарки. Извлек из кармана телефон и позвонил секретарю.

- Андрей! Это Фролов. Кто здесь заведует автопарком? Мне нужна машина.

Андрей думал несколько секунд.

- Я не знаю... В гараже есть две машины, которым пользовался только Михаил Семенович. Красный пятидверный "Ленд-Ровер" и синий "Вольво" универсал. Ими уже недели две-три не пользовались. Я думаю, сейчас не до них. Я позвоню, скажу техникам, чтобы вывели из гаража. Вам какую?

- Давай "Ленд-Ровер". Я как раз к гаражу иду.

Я шел к гаражу на ходу просматривая захваченные протоколы. Информации было мало. Показания каждого занимали едва четверть страницы. Я пересчитал количество листков: пятьдесят четыре. Отчеты всех, включая двух, не успевших уехать вчера директоров: Бориса Игоревича и Григория Аркадьевича. Я просматривал выборочно. Лишь Ирина утверждала, что уже легла в постель, потому что до сих пор плохо себя чувствовала. Это разумеется.

Возле распахнутых ворот гаража толпились техники-механики.

- Вы Фролов? - спросил один и, получив мой утрердительный ответ, крикнул в темноту гаража:

- Лешка! Давай!

Мы посторонились. Выехал красный "Ленд-Ровер", притормозил. Из окошка выглянул Лешка, озабоченно сообщил:

- Что-то не нравится, трещит зараза. Я тут прокачусь, кружок вокруг клубмы сделаю...

Наверное, Курагин подбирал добросовестный персонал. Или дрессировал уже имеющихся. Мы смотрели, как "Ленд-Ровер" покатил по гравию. Метрах в тридцати лихо развернулся вокруг клумбы и взорвался. Мы оцепенело наблюдали, как сверкая, дождем вылетел фонтан осколков, выгнулась крыша, огонь, повалил дым...

Последующие полчаса все здесь было запружено народом. Зеваки из обслуги, а ещё больше приехавших с магнатами телохранителей. В общем, недостатка в спецах не было, и все машины в гараже на всякий случай обследовали. Начали с "Вольво" - я уверенно указал на него и не ошибся (ума большого не надо было!). Коробочка с зарядом (эквивалентно ста грамм тротила, уверенно заявил суровый, но розовощекий спец) нашлась под днищем примерно в том же месте, где рвануло "Ленд-Ровер". Лешку не спасли, куда там. Ему оторвало ноги, а когда вынимали - ещё живой обрубок тянул за собой и внутренности.

Но я сразу же собразил, что целились не в меня и, так же как и Лешка, я мог оказаться случайной жертвой в этой, пока совершенно непонятной мне игре. Однако, меня стало уже угнетать обстановочка; боевые действия, пускай случайно сконцентрировавшиеся в последнее время вокруг меня, взрывом машины выбили мое благодушно-санаторное настроение.

Очищенный от смерти "Джип" я немедленно конфисковал. Оъехав в сторону, я остановился и сидел за рулем, наблюдая и не видя остаточную суету перед гаражом. Похищение, убийство, исчезновение, взрыв, направленный из прошлого против уже ничего не боящегося Курагина.

Я, кстати, тут же взял в оборот механиков, выявляя, кто имел доступ к машинам. Да все имели доступ, кому не лень. К Курагинским машинам допускалась только охрана. Кроме того, беглый осмотр каждый день осуществлял Николай. Правда, под днище он не заглядывал. Они, механики, тоже. Все равно последние недели две Курагин не ездил на этих машинах.

Необходимо было найти Дмитрия. Слишком много улик (пусть и косвенных) работали против него. Я вспомнил, что вчера видел Ивана среди первых прибывших на мой звонок из дома Саньки. Это сразу после того, как я нашел тело Курагина. Ивана я как-то упустил. Я порылся в протоколах допроса. Ужинал, отдыхал, разговаривал с охраной у главного входа.

Я завел матор и подрулил к дому. За стеклом возле мониторов сидела знакомая мне троица из домика над причалом. Я вошел к ним. Ребята встрепенулись. Я поздоровался.

- Мужики! Вы когда заступили?

Оказалось вчера в шесть часов вечера. Отлично. Я спросил об Иване Курагине. Отвечал мне - я вспомнил, его звали Буров Виталий, самый здоровый среди них, - старший смены. Иван выходил вчера. Да, незадолго до появления Курагина старшего. Иван побеседовал с охраной. Ни о чем, просто... о погоде, кажется. Потом пошел к своему "Ягуару", что-то там делал. Их машины рядом стояли. "Ягуар" Дмитрия даже загораживал обзор. Нет, на мониторах Ивана не было видно. Возможно, в машине сидел. Потом выбежал Курагин старший, сел в "Ягуар" Ивана и уехал.

- А Иван с ним, что-ли, укатил?

Нет, этого они не помнят. Потом, после тревоги, уже целыми толпами народ шел. Ивана видели, но потом. Тогда?.. нет, не берутся утверждать

Я посоветовал быть бдительнее. Механика только что подорвали, мало ли?

Я уже освоился с расположением комнат. Благо Семен Макариевич дал мне достаточно подробный план. Дверь Ивана Курагина нашел быстро. На мой стук никто не отозвался. Не было, значит, никого.

Обратно шел мимо двери Ирины и Дмитрия. Неприятно кольнуло: подумал, что надо зайти... муж куда-то пропал, а она ещё и от прошлых приключений, наверное, не отошла.

Я притормозил у её двери; в сомнении замешкался. Вдруг её дверь открылась и оттуда - весь внимание к хозяйке (я слышал её чистый ласковый голос, благодаривший за что-то) - выплыл спиной Николай Петухов. Закрыв дверь, повернулся и увидел меня. Непривычно было видеть на его, прямо скажем, неженственном лице, странно мягкую улыбку,.. тут же пропавшую, впрочем. Он холодно разглядывал меня. Потом я заметил мысль в его суровых чертах.

- Доброе утро! - сказал он и протянул мне руку. Я пожал его ладонь. У меня самого рука не маленькая, но тут природа постаралась. И этой самой лапищей, продолжая нейтральный обмен репликами, он начал медленно сдавливать мне ладонь.

- Что это там громыхнуло?

- Да вот, хотел Курагинский "Ленд-Ровер" взять, а он взорвался.

- "Ленд-Ровер"? А ты почему жив?

- За руль сел механик. Алексей. Умер почти сразу.

- Очень жаль.

Рука моя была словно в тисках, и это мне не нравилось. Мне это не нравилось потому, что я до безумия не люблю такие дешевые приемы завоевания авторитета. Он, наверняка предполагал, что сильнее меня. В одежде я не произвожу особо мощного впечатления. Он с такой силой сдавливал мне кисть, что у другого бы давно хрустнули кости.

- Вот, хотел к Ивану зайти, - говорю я, начиная и сам потихоньку отвечать на его усилия.

Николай улыбался, я видел, как крепкие желтые зубы бывшенго Курагинского телохранителя (не уберегшего тело, кстати) недобро скалятся. То ли он хотел поиздеваться надо мной (за что?) то ли предупредить (опять же, о чем?!) не вышло... Первым сдался. Секунду-лругую мелькала мысль сломать пальцы, но ощущение победы смягчило: я отпустил его руку.

Тряхнув рукой, Николай засмеялся:

- А хорошо у вас в "Собре" дрессируют, силенки есть.

И пошел прочь. Все же не хотел бы я с ним схватиться всерьез. Ладно рука, кисть у меня с детства железная, это от Бога, но в мощи тела он явно превосходил. Наверное.

Я к Ирине не зашел. У меня появилась другая мысль: надо решить вопрс с Санькой.

К дому его я подъехал через несколько минут. И словно не было вчерашних событий: хоть и двенадцатый час дня, но музыка как обычно рвалась из всех щелей.

Я нажал кнопку звонка и давил на нее, пока дверь не открыли. Александр был в джинсах, майке, но - уступка своему обычному нудизму, - босиком. Хорошо, однако, что одет, а то я уже начал привыкать к его натуральному виду.

- Ты один?

Он что-то ответил и по движению губ я догадался, что он переспрашивает. Как всегда орала музыка. Видимо, привычное общение его с посетителями исключало просто беседу.

Я обошел его, вошел в прибранную (!) комнату и выключил видео и телевизор.

- Ты чего? Чего надо? - не рассчитав тишины, громко заорал Санек.

Я повернулся и молча оглядел его.

- Выкладывай!

- Чего выкладывать? Ничего не помню. В отрубе был.

- Что в отрубе был помнишь?

- Ничего не помню. Раз не помню, значит в отрубе был. Мне дозу принесли, я ширнулся.

- Кто принес?

- Я Светку посылал к Петуху. Он ей передал.

- Петух - это Николай Петухов, что ли?

- Ну да, Петух, Петухов, один черт.

- А теперь, щенок, соберись с мыслями и отвечай, как на духу. Иначе я из тебя точно душу вытрясу...

- Пошел отсюда, лягаш вонючий! - прервал он меня не дав возвести конструкцию угрозы.

Я отвесил ему звонкую оплеуху. Саньку перенесло к дивану, уложило, но, кажется, не подействовало; выражение лица осталось прежним, хотя смысл речей изменился тут же.

- Ну что тебе ещё надо? Ходят тут... С утра допрашивают.

- Ты сейчас один?

- Один.

- А где Света?

- Домой пошла. У них из-за смерти кормильца с утра митинги идут.

- Ладно. Отвечай! Кто такой Ангелок или Ангелочек?

- А не пошел бы ты!.. - немедленно попытался он вернуться к привычной интонации.

Я, помахивая ладонью на отлете, стал приближаться.

- Ладно, скажу, - согласился он. - Так в детстве звали моего папашу. Ангелочек. Детское прозвище. В семье так звали, он же младший был, а дядя старший. Старший и умный. Папаша был ангелочком, а дядя был умный.

Я не ожидал. Логика моих креминальных построений рушилась. Краеугольный камень оказался фикцией и все строение рассыпалось, как карточный домик.

Во-первых, он не мог быть организатором покушения, потому что давно труп. Если верить, конечно...

- А где твой отец? - спросил я.

- Во дает! Там же где и дядюшка, - без смеха затрясся Санек, ехидно наблюдая за моей растерянностью.

Нет, что-то тут было не то. И в этом отсутствии логики, скорее всего и была, так сказать, зарыта собака.

Но я ни черта не понимал!

И как же он был мне противен!

- Ты знаешь, по чьему приказу убит твой отец?

- Я же говорил, что знаю.

- Это ты убил своего дядю? - быстро спросил я.

Санька хитро погрозил мне пальцем. И промолчал.

- Ну так как?

- Нет, не я.

- Ты знал, что это Михаил Семенович отдал приказ убить твоего отца?

Он смотрел на меня и что-то пытался сообразить. Наверное, взвешивал "за и против". Наверное, пытался сообразить, чем я могу ему быть опасным? Эти мысли, судя по всему, требовали таких невосполнимых для него затрат энергии, что он сдался, махнул рукой, встал и заковылял к никогда не пустеющему столику.

Вернулся с пивом и сигаретой.

- Если ты думаешь, что это я пришил дядюшку, то ошибаешься. Я был в отрубе.

- Иван был здесь?

- Я был в отрубе.

- А Дмитрий?

- Я был в отрубе.

Ну и черт с тобой, ублюдок. Я встал и вышел за дверь. Подойдя к машине, открыл дверцу и сел внутрь.

Машина стояла в тени огромной липы. Солнце едва пробивалось сквозь ветки, лишь легкий ветерок с разбегу шевелил листву, и тогда пятнистый горячий свет пробегал по капоту, доставая сквозь ветровое стекло и мои колени.

Я опустил стекло дверцы и курил, стараясь ни о чем не думать. Посещение Александра оставило неприятный осадок. Я не понимал, почему? Конечно, не только потому, что здесь вчера убили Курагина. Гнусный дом, гнусный хозяин.

Я посмотрел на часы. Двенадцать двадцать семь. Я вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Лена предлагала утром, но я смотреть не мог на еду. А вот сейчас засосало под ложечкой.

Решил съездить в деревню, благо сам находился рядом. Но прежде позвонил Андрею и взял номер телефона Николая. У того, разумеется, тоже был мобильный. Позвонил.

- Ало! Это Николай? Фролов звонит.

- Давно не общались? - пошутил он. - Что тебе?

- Я хотел спросить... Александр говорил, что ты его снабжаешь наркотой.

- А тебе зачем? Тоже требуется? Ничего не выйдет, мне хозяин приказал выдавать только племяннику.

- Я знаю. У меня к тебе просьба. Ты сегодня уже передавал ему зелье?

- Нет еще.

- Не мог бы попридержать? Я сам хотел бы ему передать.

- Вообще-то... Ладно. Наплевать мне на него. Особенно теперь. Давай. Я пока в доме. Еще час-два буду.

Я отключил телефон, убрал. Где-то рядом свистели, перекликались иволги. Большая темная бабочка села на ветровое стекло. Послышался легкий топот и рядом резко всеми четырьмя лапами затормозил хозяйский дог (надо, все же, узнать, как его зовут); быстро мотнул тяжеленной головой, скользнул мокрыми губами по высунувшейся в окно руке, больно задел мизинец твердым клыком - поздоровался, - и уже скользил прочь, словно белое пятнистое привидение.

Я завел мотор и стронул машину с места. Ангелочек. Сообщение Александра вернуло меня к истокам моего расследования. Неспешно продвигаясь по тенистой дороге, я думал об этом Ангеле. Ангелочек, фигурирующий в похищении Ирины, конечно, никак не мог быть усопшим братом Курагина. Если только Сергей Семенович Курагин действительно умер, как утверждают все. И непонятно реакция Михаила Семеновича на эту кличку. Что заставило его прийти в такую ярость? Почему он озлился на племянника? Жаль, что теперь его уже не спросишь. Что-то скрывает Семен, я чую. Придется, конечно придется с ним ещё раз побеседовать.

Собирая все факты вместе, я не мог найти в них смысла. Курагина могли убить три человека: Дмитрий, погнавшийся за ним с мечом, Иван, который вполне мог поехать с отцом на машине, и сам наш наркоман. Известно ведь, как легко наркоману со стажем прикинуться находящимся в кайфе. Он мог дождаться, когда Дмитрий и Иван уберуться (отец мог их отослать) и перерезать дяде горло. Бритвой, например, это сделать очень даже легко. Спрятать орудие убийства ещё легче, не в городской квартире живет, в лесу. А повод убить тоже был. Повод у всех был. Все ненавидели Михаила Семеновича Курагина в меру своих сил и способностей. Дмитрий ревновал к жене, Иван злобился, что отец отдает в делах предпочтение старшему (хотя я лично этого не понимал, на мой взгляд Иван более рассудочен). Поводов много. Конечно, все эти поводы не настолько весомы, чтобы убивать отца, но ведь и я не Курагин, слава Богу. Надо пожить среди больших денег и большой власти, чтобы понять их безусловную ценность. Слава Богу, что мне этого не дано. Насмотрелся на службе, чем это кончается: буквально сводки с театра военных действий: трупы, трупы, трупы...

Бормоча ругательства, я, забывшись, надавил на газ. Машина, взревев, прыгнула вперед, едва не угодив в огромную придорожную лужу. Не хватало только завязнуть. Правда "Вольво" машина надежная, хорошая машина, ну да и наши русские дороги славятся в веках.

Я чувствовал, что похищение Ирины (сам факт присутствия этого Ангела, говорил сам за себя) и смерть Курагина связаны между собой. Однако, если похищение нужно готовить, то убийство Михаила Семеновича произошло спонтанно: внезапно и грубо. Подобное может совершить бытовой алкоголик или... Да, здесь отлично подходит Санек. Но бритва? Если убийство задумано любящими сыновьями, то, кроме ревности, мотивом могли бы служить деньги. И Дмитрий, и Иван были в курсе всех дел (или почти всех) отца, поэтому сразу могли бы влиться в систему его бизнесса. Недаром Иван на утреннем допросе так горячился. Да, убить могли за все что угодно.

Впереди показалась деревня. Я выругался. А крепостные? Вчера я убедился, насколько сильно они, мягко говоря, не любили хозяина. И я их отлично понимаю. Недолгое знакомство с Курагиным могло уничтожить всякую к нему симпатию. Хотя уважение он вызывал, это не отнять. Однако, узнай я, что Курагина убил староста, или моя Ленка, я не знаю, как бы поступил сам.

Я поехал прямо к дому Лены. Заглушил мотор возле калитки палисадника. Вышел, хлопнул дверцей, запирать не стал. Когда вошел в калитку, навстречу выскочила свеженькая, сияющая Ленка в шортах с бахромой и с такими свежими точеными ножками, что в тот же миг понял, как бы поступил, узнай я в ней убийцу Курагина. Впрочем, я был уверен, что она не замешана.

Лена словно ждала меня. На столе мигом очутились тарелка окрошки, салат "аливье", соленые грибы, вчерашний поросенок, подогретое тушеное мясо - все, разумеется, со вчерашнего стола, но от этого не менее вкусное. А когда я хлопнул сто пятьдесят из запотевшего холодного стакана, мне этот обед вмиг стал и вкуснее и милее.

А Лена, подперев подбородок кулачком, готовая сорваться с места по любому моему желанию, молча смотрела на меня. Сама она есть не хотела, сыта была. Чтобы просто так не сидеть, оторвала крылышко ципленка и стала жевать, больше наслаждаясь (я чувствовал, видел!) моим аппетитом.

Я предпочел запить все великолепие бутылкой пива. Благо, пиво было на здешней территории всех сортов и поставлялось централизовано на кухню главного корпуса, откуда неведомыми путями распространялось повсюду.

В этот момент зазвонил телефон в кармане. Я извлек аппарат.

- Ало! Иван Сергеевич? Это Андрей Куликов говорит.

- Да, слушаю, - благодушно отозвался я. - Чем порадуешь?

- Дмитрий нашелся.

От моей благодушной расслабленности не осталось и следа.

- Где?

- В Боткинской больнице.

- Что с ним? Как он там оказался?

- Его подобрали на улице не так уж далеко от места аварии. Ни документов, ни денег - ничего. Кто-то наверное, ограбить успел. Недавно очнулся в реанимации, и просил позвонить жене. Они со мной связались.

- Кто-нибудь ещё знает?

- Ирина Константиновна. Я ей сразу сообщил. Она хотела сразу ехать, но её Иван Михайлович отговорил.

- Он тоже знает?

- Да, он был в её апартаментах, когда я звонил. Он и Николай Петухов. Николай тоже не советовал сейчас ехать. В больнице сказали, что состояние ещё тяжелое. Может к вечеру будет лучше. Советовали завтра приехать.

- Прекрасно! А я сейчас съезжу.

Лена уловила только то, что я уезжаю. Поскучнела, погруснела. Я выяснил у Андрея номер корпуса и палаты, где возвращали к жизни теперь уже старшего Курагина и нажал кнопку сброса.

Конечно, чувствовал я себя хорошо. Сто пятьдесят грамм водки, бутылка пива - это кое-что. Но для другого. Мой могучий организм не заметил такой дозы, тем более, что поел я очень плотно.

- Да и что со мной может случиться? - успокаивал я Лену, целуя надутые губки. - Вечером буду, - вмиг развеселил её.

И уже спешил:

- Пока, крошка! Обязательно буду.

ГЛАВА 24

ДМИТРИЙ НАШЕЛСЯ И ТУТ ЖЕ УШЕЛ

Ружье из первого акта может пальнуть и незаряженное. Выпитые мной сто пятьдесят грамм были действительно чепухой. Но даже без оных все произошло так же.

А случилось сие на мосту через железнодорожные пути где-то, по-моему, между тридцатым и сороковым километрах от МКАД. Я шел во втором ряду и, что интересно, и машин было немного. В противном случае заваруха была бы ещё та. Скорость тоже была в пределах: восемьдесят, может немного больше. И тут, - словно рок, второй день преследующий меня, - со встречных полос свернул и, вписываясь в интервал между бетонных бардюров разделяющих середину моста, ринулся ко мне грузовик "Зил". Лоб в лоб.

Это было уже слишком! И если вчерашний инцидент с "Кразом" можно было бы посчитать случайностью (лично я не настолько для этого наивен), то повторение настораживало всерьез.

Хотя, чего не бывает на свете. Не со мной, а вообще.

Выпитое за обедом никак не повлияло на мои реакции; я резко отвернул вправо. Этот хмырь - водитель грузовика, словно бы пытаясь увильнуть, свернул туда же, то есть влево. Я завернул руль ещё круче. "Зил" уперся в зад моего универсала и так, удвоенным снарядом, мы врезались в бетонный блок ограждения моста.

Говоря мы, я имею ввиду себя. "Зил" - машина солидная, железная, не чета легковой жкестянки, которая немедленно смялась в гармошку. Мне казалось, я видел все, словно при замедленой съемке, когда - медленно, медленно! - вылетев через ветровое стекло (кстати, подушка безопасности не сработала), я проплывал и над капотом, и над бетонным ограждением, выдержавшим, к моему удивлению, сдвоенный удар наших сцепленных машин, и зависал над игрушечными нитками рельсовых путей, по которым - немного сбоку от отвеса моего падения, - шел гремящий грузовой состав.

Медленно паря над землею, я ещё разглядел уголь в бункере одного вагона, потом штабель легковых машин, потом...

Вообще-то, я не верю и никогда не верил в свою смерть и считаю, что личное бессмертие возможно; просто мы уходим в иной мир от усталости, когда тупая убежденность окружающих нас в неизбежность конца пересиливает желание жить... но это, надеюсь, наступит нескоро; выбросив руки в стороны, я зацепился за толстый медный провод, несущий жизнь электровозу, а людям быстрое пламенное небытие.

Ничего подобного. Сведения из учебников физики об африканских обезьянах, которые любят висеть на высоковольтных проводах, обрывая их умноженной тяжестью всего стада, оказались истинными: я, раскачиваясь, как очень большой примат, висел на проводе и был жив.

Снизу уже стучали рельсы, и я понял, что прыгать преждевременно. Глядя под ноги, я ждал появления электровоза, чтобы успеть спрыгнуть до приближения электрических дуг, слизывающих энергию. Здесь, я подозреваю, контакт дуг мог закоротить и меня, слизнув вместе с током и мою жизнь. Состав толкали задними вагонами вперед, так что локомотив, к счастью, так и не показался. Сначала прошел вагон с неизменным углем, потом две цистерны. На их округлые тела я не рискнул спрыгнуть. А вот следующий вагон с обвязкой высокого штабеля досок показался мне более привлекательным. Я разжал пальцы и без труда приземлился.

Состав подавали медленно, я не ходу сполз к автосцепке и спрыгнул в сторону насыпи.

И удивительно, когда я посмотрел вверх, на мост - Боже мой! как же высоко! - я не заметил толп народа, выглядывавших сверху моё растерзанное падением тело. Только тут до меня стало доходить, что скорость протекания события, показавшегося мне столь долгим, на самом деле состояло из нескольких мгновений, даже совокупная длительность которых ещё не заставила обратить на себя внимание ни участников ДТП, ни, тем более, зевак. В общем, мое падение и не заметили.

И к лучшему.

К счастью, я даже телефон не потерял. Я быстро позвонил Андрею, сказал, что потерял машину, объяснил где. Посмотрел на часы: четырнадцать часов двенадцать минут. Сказал, что жду на мосту. Пусть водитель, которого Андрей пошлет, притормозит на середине моста или около разбитого "Вольво". Я подсяду. Всё.

Машина пришла через сорок минут. Это был "Форд", внедорожник, но какой! Здоровенный белый, увитый толстыми железными трубами с грузовой платформой сзади и кабины на четыре места. И не смотря на свои размеры, это, все-таки. была легковушка. Его Курагин выписал два года назад для путешествий, ни одно из которых так и не состоялось. Так что машина была новая и готовая к испытаниям с моей стороны.

Последнее со смехом поведал мне Николай, к моему крайнему удивлению оказавшийся на водительском месте.

- Сам поведешь, или мне доверишь?

- Давай уж ты, - согласился я. - Хватит мне пока приключений.

Мы проехали мимо разбитого "Вольво", намертво сцепившегося с "Зилом". В кабине грузовика никого не было, ветровое стекло - цело, водитель, скорее всего, жив, и я тут же рассказал Николаю о своем беспримерном полете. Я все ещё не совсем пришел в себя, во всяком случае, не осознавал пережитое. Однако, осознавать и не следовало; мое глубокое убеждение - немедленно забывать о всех боевых неурядицах. А то никаких нервов не хватит.

Я шумно хохотал, расписывая в деталях все происшествие, как летел, как висел, как прыгал. Но Николай не смеялся: он странно поглядывал на меня и даже потом, высунувшись в окошко, оглянулся на мост, видимо, зрением пытаясь материализовать мой рассказ.

Без двадцати пять, мы вьезжали на территорию Боткинской больницы, где быстро нашли нужный нам корпус. Недостаток средств. Обшарпанные корпуса. Тенистые аллеи. Поломанные деревянные скамейки. Мы поднялись на второй этаж, где я за ушко поймал хорошенькую сестричку. Она показала нам, как пройти в реанимационное отделение, даже сама проводила.

Удивительно, но там был и охранник. Мужик лет сорока пяти в камуфляжной форме смерил нас взглядом, документы не потребовал, указал на дверь палаты метрах в тридцати, куда как раз въезжала со столиком на колесиках и с колбой капельницы на штативе очень издали похожая на Катеньку медсестра. Волосы у неё горели тем же ярко-красным цветом, что и у Катеньки.

Охрана попросила нас подождать, пока медсестра не закончит процедуру. Минут пятнадцать. Ваш пациент уже лучше себя чувствует. Завтра его из реанимации выпишут.

Прекрасно! Мы сели на стулья.

Красноволосая медсестра вышла минут через десять. Она посмотрела в нашу сторону (конечно, и близко это грубоватое создание не напоминало милую моему сердцу Катеньку) и крикнула неожиданно фальцетом:

- Еще десять минут.

Она повернулась и быстро покатила коляску перед собой. Потом свернула за угол и скрылась.

Десять, так десять.

Десять минут мы не выдержали, но минут пять ещё сидели. Переглянулись, посмотрели на часы и встали.

- Все, мужик, мы пойдем.

Наша обоюдная решимостьа, подкрепленная авторитетом роста и прущей во все стороны мышечной массой Николая, не позволили охране воспрепятствовать нам. Мы дошли до дверей палаты и вошли.

В комнате стояли две койки, причем одна, аккуратно застеленная, пустовала. Как и всюду в этой больнице, ощущался недостаток средств. Линолиумный пол был протерт кое-где, особенно четко были заметны следы от колесиков каталок и столиков с капельницами. Кстати, похожий на недавно уехавший с красноголовой сестрой столик стоял у другой койки и от повисшего на штативе балона шел к руке Дмитрия шланг капельницы. Он лежал в больничной пежаме, старенькой и застиранной и с ужасом таращился на нас своими широко открытыми глазами. Дмитрий был мертв и не скрывал этого.

Нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Не сговариваясь, повернулись и, успев только крикнуть охраннику, чтобы вызвал врача (это уже, конечно, было лишним, входило в условия похоронного ритуала, и не имело отношения к миру живых) и кинулись в сторону, где за углом недавно исчезла процедурная медсестра.

Ее мы не обнаружили. А вот брошенный посреди коридора столик, чуть не свалил Николая. Мы, все же, сбежали вниз по лестнице, выскочили из бокового подъезда и стояли, беспомощно озирая окрестности и двух замерших старушек на лавочке, которые с испугом наблюдали за нами: двое больших мужчин одинаково молча держащихся за сердце (старушкам так и дано было никогда понять, что не сердце болело, а одинаково были мы готовы выхватить пистолеты из наплечных кобур).

Не понадобилось. Старушки сообщили, что здесь была машина, иностранная, черная. Потом вышла медсестра, села в машину и уехала.

И нам пришлось удовольствоваться этим.

Еще некоторое время мы, словно всполошившиеся петухи в поисках сбежавшей курочки, метались по аллеям на нашем гигантском "Форде". Но скоро уяснили, что иномарок черного цвета был здесь навалом ("Боткинская" давно превратилась в место зализывания ран братвы со всех окраин СНГ, где врачей никогда и не было, а был всегда твердый прейскурант цен на дипломы медвузов), а внутри тех, мимо которых проезжали огненные волосы не пылали.

Еще полчаса пришлось потратить на объяснения с врачами. Мы выяснили, что медсестры с рыжими крашенными волосами в кадрах не числится, что охрана не обязана знать в лицо медперсонал - это не входит в сферу их обязанностей и что, судя по классическому запаху миндаля, Дмитрий Михайлович Курагин отравлен производным какого-нибудь цианида.

Мы с Николаем дали показания прибывшей опергруппе, подписали протокол, и старший группы - чернявый маленький капитан - отпустил нас.

За руль сел я. Настроение было гнусное. Не потому, что было жаль Дмитрия. Век бы его не видел и не расстроился бы, но давно уже забытое ощущение, что со мной не считаются - так оно и было, по большому счету, просто выводило из себя.

Душно. Последние дни стояла жара, и сейчас, ближе к вечеру, пыльная каменная духота прокаленного воздуха угнетала. Сухая листва деревьев едва трепыхалась от случайных дуновений сонного ветерка. Мы молчали всю дорогу. Мотор ровно ревел, машина прекрасно слушалась руля, я опустил стекло, и воздух кое-как освежал. Мне хотелось выпить пива, но я твердо решил не дергать тигра за усы и освежить глотку лишь по приезду.

ГЛАВА 25

КАТЕНЬКА ИМЕЕТ АЛИБИ

Было девятнадцать пятьдесят, когда я припарковал машину у главного входа. Прежде чем выйти, я вытащил сигареты, предложил Николаю (он отказался), закурил.

- Здесь уже, наверное, знают, - предположил я.

- Наверное.

- Ну что, вместе пойдем, или мне одному сходить? - спросил я.

- Давай вместе, - сказал он. - Если её нет, хотя бы обыск сделаем.

- Думаешь, она ещё не успела приехать?

- Почему? - не согласился он. - Мы же ещё с протоколами задержались.

Дом сиял огнями. Количество машин у входа, оживление в окнах и на аллеях. Казалось, не траур настиг здание, а предкарнавальное ожидание. Да и кому горевать?..

- Заглянем по дороге к Ирине Константиновне. Мало ли? Надо подбодрить, уже конечно, позвонили, - предложил я.

Николай, искоса посмотрев на меня, согласился.

- Надо бы.

Мы вышли из машины. Уже стемнело. Свежий сиреневый воздух был наполнен прохладой. Насколько же хорошо летом вдали от Москвы. Первые, ещё бледные звезды. Пролетели, громко каркая, вороны.

- Пошли.

Мы проходили мимо аквариума охраны, когда нас окликнули. Вернее, Николая.

- Вас тут ожидают, - сказал Буров, старший смены.

Оказалось, Николая дожидалась Света. Прекрасно.

- Меня Александр прислал.

- Ты Света иди, - сказал я ей. - Передай ему, что я лично занесу. Я сегодня в деревне буду, так что по дороге и занесу.

- Лучше мне передайте. Его уже крутить начинает. Заначек ему не из чего делать.

- Иди, Света, иди. Сегодня сам принесу. Иди.

Она повернулась и нерешительно пошла прочь.

Николай молча протягивал пакетик.

- Этого хватит? Или завтрашний тоже возьмешь?

- Ну давай. Завтра с утра и вторую порцию передам.

Мы поднялись на второй этаж и перешли в хозяйское крыло. Остановились возле двери, где теперь будет жить одна Ирина. Я постучал.

Кого мы не ожидали уведеть!.. дверь открылась: огненно-рыжие волосы обрамляли просиявшее при виде меня лицо - Катенька.

- Это ты! О, и Николай. Заходите.

Мы с Николаем переглянулись и в его взгляде я прочитал тревожное сомнение.

- Что же вы стоите, такое горе!

Вошли.

А нам навстречу уже спешила Ирина.

- Иван! Николай! - она потянулась к нам обоим, схватила наши руки, прижала к груди. - Ну как же так! Что произошло? Нам звонили из больницы, сказали муж умер и всё... Потом из милиции звонили... Что произошло?

Николай взглянул на меня. Его... мужественное лицо выражало нежность и участие. Наверное, природа, создавая его, не подразумевала выражать тонкость чувств, во всяком случае, неподдельное сочувствие делало его почти безобразным.

Но не для Иры, которая в горе своем, смотрела, конечно, вглубь.

Каюсь, несмотря на свое горячее желание сочувствовать ей, мною всецело владела мысль допросить Катеньку. Азарт погони уже овладел мной. Я знал, что если бы не авария, сценарий которой был сочинен тем же автором, кто вчера направил на меня "Краз". Только на этот раз был другой грузовик, более манёвренный и скоростной. И если бы не эта задержка с обезьянним полетом и прочими тарзаньими выходками, я бы успел и, возможно, спас Дмитрия.

Так что я с большой охотой сдал Ирину на руки Николаю.

- Извини, Ира, мне так жаль! Я тебя оставлю пока с Николаем, он все знает.

Ира непонимающе проводила меня взглядом, в котором затаилась тревога и боль. Я отошел к Катеньке. Она наливала в высокий стакан мартини, чем-то разбавила.

- Так что там произошло? - шепотом спросила она меня и, протянув руку, поправила мне волосы. - Почему ты вчера не пришел ночевать? Загулял? ласково улыбнулась она, продолжая делать коктейли.

- Так получилось, - ответил я, невольно любуясь линиями её прерасного тела. Одета она была в шерстяное платье таджикского покроя, которое, словно чулок ножку, тесно обливало её сверху донизу. Так что любое движение сопровождалось соблазнительной игрой мускулов или чем-то там еще, что у женщин имеется.

Соблазн - соблазном, но я вспомнил, что медсестра, так ловко отправившая Дмитрия на тот свет, была в брюках. Я ясно вспомнил широкие темные штанины, выглядывавшие из под халата и тапочки... Нет, на счет тапочек боюсь... нет, не помню. Но в платье она не была - это точно. Переодеться, правда, минутное дело. У неё же была фора не менее получаса.

- Ты где была последние три часа?

- Уж не стал ли ты меня ревновать? - улыбнулась она и лукаво улыбнулась. Но так, чтобы Ирина не углядела. - Буду только рада.

- И все-таки?

- Где? - она наморщила беломраморный лобик. - У себя. Я плохо себя чувствовала. Потом позвонила Ира, и я пошла к ней. Вот здесь и сижу.

- Значит, пока ты была у себя, тебя никто не видел и подтвердить твое алиби не смогут?

- Алиби? - удивленно выгнув бровки, взглянула она на меня, - Зачем мне алиби?

- Понимаешь, Дмитрия отравила какая-то медсестра.

- Какой ужас! Но я не понимаю...

- Она была в халате, лица и одежды не разглядели, а вот волосы спрятать было нельзя: волосы были выкрашены точно в такой же цвет, как и у тебя, котенок.

Она широко раскрытыми глазами смотрела на меня. В её взгляде я читал и недоверие, замешанное на удивлении, и обиду, даже насмешка проглядывала. Внезапно она громко, нервно рассмеялась. Ира вздрогнула. Они с Николаем оглянулись.

- Прости, Иринка. Но наш герой, наша защита и охрана обвиняет меня в смерти твоего мужа.

- Ваня! - укоризненно воскликнула Ира.

- Ты подумай, я похожа на медсестру, которая, оказывается, убила твоего мужа! - она похоже, истерично, рассмеялась.

- Иван! Как бы она могла? Нам же сказали, что Дмитрий скончался часов в пять или около того.

- В семнадцать ноль пять.

- Как бы Катенька могла за полчаса незаметно сюда добраться? Я позвонила ей сразу же. Правда, Катя?

- Как ты можешь, Иван? - укоризненно повторила Ира.

Я взглянул на Николая. Он пожал плечами: кто-то другой.

Катенька роздала всем по стакану, и мы выпили. Я так понимаю, помянули усопшего. После этого я ушел к себе.

Я медленно шел по паркетно-ковровым коридорам. Интересно, следуя какой логике в некоторых местах была ковровая дорожка, а в других - нет? По лестнице поднялся на третий этаж. В пролете, между вторым и третьим этажами вместо окон была большая витражная панель. Как в старых Домах культуры и Домах пионеров. Только тема витражной картины здесь была какая-то бессовская: то ли сатиры, то ли черти вместе с русалками или просто голыми девами прыгали вокруг высокого костра, цветом языков пламени напомнивших мне волосы Катеньки. И ещё кое-кого. Сюжет мне что-то напомнил. Я ухмыльнулся; конечно, что-то вроде танцоров Матисса. Только здесь стиллизацией не пахло: тела дам были даже излишне реалистичны.

Я подошел к своей двери, вытащил ключ, открыл. У входа включил свет. Огляделся. Ничего не изменилось: диван, столик, кресла, холодильник. При взгляде на холодильник, захотелось хлебнуть чего-нибудь покрепче. Я заглянул внутрь, подумал, взял водочки, налил треть стакана и без изысков долил томатным соком. Еще и ложечкой помешал.

Хоть я и не ужинал, есть не хотелось. Лена хорошо накормила в обед. Я сел в кресло, разорвал пакетик с орешками и стал думать. Мне ещё понадобилось пару коктейлей и пакет орешков, потому что процесс думания всегда требует подзарядки. Кстати, ничего не надумал.

Не давала мне покоя одна мысль... нет, скорее оттенок мысли, слабое ощущение, что я занимаюсь всем, чем угодно, но только не результативным делом. Даже для самого себя было трудно сформулировать, но, действительно, что я здесь ищу? Казалось бы просто ответить: убийцу Михаила Семеновича Курагина и теперь, вот, его сына, Дмитрия Михайловича Курагина. Допустим, отца убил Дмитрий. Очень хорошо: возмездие наступило и сынок пал от яда Немезиды. Теперь другой вопрос: кто убил сына? Сегодня утром я видел тринадцать черных вершителей судеб, тринадцать директров чего-то там, каждый из которых мог быть заказчиком любого убийства, и бороться с которым можно было только таким же способом: делать заказ со своей стороны. "Закон - это я!" - универсальная формула для человека, достигшего определенной степени финансового и политического могущества. Насколько я успел убедиться, большинство из партнеров Курагина, не говоря уже о покойниках были депутатами Государственной Думы, входили в списки каких-то партий. Как и Иван, которого лично я не могу не подозревать: никто не убедил меня, что он не был в своем "Ягуаре" вместе с отцом, после чего Михаил Семенович и был убит. А если это сделал кто-то из крепостных? Уже за все то хорошее: за порки, за искоринение самоуважения, за благовоспитанное ощущение своего полного ничтожества - за всё это любой имел право прикончить хозяина. Потому что на территории этих ста пятидесяти гектаров есть только один закон, который гласит: "Закон - это я!" И только ради Ирины можно попытаться найти убийцу её мужа, только ради нее. Хотя по большому счету, быть женой такого!.. Как может быть хорошим человек, если он представляет почти безграничную власть, если он сам - власть? И главное, если он с детства не воспитывался у власти? Все это чушь и дерьмо про исключения. Исключений не бывает. Это новая мифология победителей, не больше.

Я плеснул себе ещё водки в стакан. Мои рассуждения нравились мне своей стройностью. Но не выводами. Потому что выводы касались лично меня. Ведь все относительно. Подумав об этом, я прошел в спальню и открыл сейф. Деньги были на месте. Вновь закрыв сейф, вернулся к холодильнику. Как я понял за эти два-три дня, положение моё, лично моё, просто странное. То, что я подписал контракт не дает мне ничего. Во всяком случае, профсоюз не заступится, когда меня вышвырнут отсюда. А вышвыривать будут - я уже убедился, - ногами вперед. Все эти однообразные покушения с грузовиками только цветочки. Стрельба тоже, скорее всего, была предупреждением. Чтобы не проявлял прыть.

Вывод такой: со мной просто, по большому счету, не знают, что делать? Никто не знает.

ГЛАВА 26

ПОПЫТКА ЗАХОРОНЕНИЯ

Я посмотрел на часы: двадцать два сорок пять. Вон уже сколько времени! Я прошел в спальню и на столе разложил план дома, который дал мне Семен Макариевич. Несколько минут я изучал схему, вспоминал, где расположены телекамеры и угол их обзора.

Вышел и запер двери в свои апартаменты (первый раз в жизни жил в апартаментах!). Сначала я спустился вниз, в комнату охраны и некотрое время сверял виденное на мониторах с сображениями своей слишком веселой головы (натощак перед делом пить надо было меньше, не расчитал!). Вроде все сходилось.

Потребовал ключи от всех дверей. Я надеялся, что отдадут безропотно: все же, формально, я продолжаю быть их начальником.

- У нас только универсальный, - сказал Буров.

- Давай универсальный.

Буров открыл шкафчик, снял с гвоздика длинный, с частыми зазубринками ключ и передал мне.

Народу в коридорах не было. Народ сидел по собственным норам или в гостях друг у друга. В административном крыле даже свет был слегка притушен. Я зашел со стороны кабинета Андрея. Здесь не было телекамер.

Открыл дверь и вошел внутрь. Включил свет. Письменный стол, напольный сейф, несколько стульев, журнальный столик, ковер на полу, цветная репродукция на стене, какой-то пейзаж. Две двери.

Заглянул в одну дверь - туалет, в другую - небольшой коридорчик в конце которого тяжелая порьера. Я прошел туда и отодвинул толстую ткань новая дверь. Открыл. Оказалось - то, что надо. А надо было мне дверь в кабинет Курагина.

Я включил свет. В главном коридоре свет горел, так что охрана ничего заметить не могла. Целью моей был встроенный в стену сейф, который, как я слышал, собирались попытаться открыть завтра. Никто не знал кодовое слово, и я слышал, как сокрушался сегодня Иван в беседе с Борисом Игоревичем. Открыть за день так и смогли, а вот у меня была одна идейка.

Я человек здесь новый, мне все тут бросается в глаза, и для меня Курагин ещё не успел стать незыблемым столпом. Я увидел в нем просто старого, похотливого кота, который свои гаремные возможности ещё пытается оправдать философским базисом (гнилым, как и многое здесь).

Шанс был, конечно, ничтожный, но попытаться я был должен. Буквенный шифр состоял из восьми знаков.

Я не колеблясь набрал слово: "Ириночка". Замок щелкнул, я открыл дверь.

Старый, похотливый, слюнявый козел! Я так и представил, как наедине, весь изнывая от сладострастия, он каждый день набирает сладкое слово...

Я не собирался ничего брать чужого. Мне нужно было только моё фальшивый протокол об убийстве Синицина Валеры. Я резонно предполагал, что оригинал протокола должен храниться пока здесь, - времени убрать его куда-либо у Курагина уже не было.

Так и оказалось. Я закурил и полюбовался на оба экземпляра. Свернул в трубочку и поджег от зажигалки. Пепел развеял в пепельнице.

День завершился очень удачно. На всякий случай я взял его копию договора-найма. Кто знает, как здесь поставлена работа с собственными служащими. А ну как мне придет мысль дать дёру.

Я просмотрел остальные бумаги. В основном были здесь договоры с разными фирмами и государственными предприятиями. С нашими и иностранными. Были там листки с банковскими реквизитами: номера счетов, сейфов, названия банков, шифры, коды и прочая дребедень. Конечно, я глуп и другой бы на моем месте с алчной радостью ухватился бы за эти драгоценные листки. Судя по всему, именно здесь содержалась информация о личном состоянии Курагиных. Повторяю, я глуп, поэтому предпочитаю надеяться дожить до преклонных лет. И больше всего на свете я люблю рыбалку, кстати. На удочку.

Так что, сложил я все в одну стопку и собрался уже положить в сейф, как вдруг услышал слабый звук со стороны секретарского кабинета из которого я и прибыл сюда. Пистолет прыгнул мне в руку, я подошел к двери и прислушался. Всё было тихо. Может быть послышалось? Я распахнул прикрытую дверь; портьера тяжело свисала с потолка, закрывая коридорчик. Пистолетом, я медленно отодвинул одну половину шторы и заглянул. Портьера... нет, потолок, перекрытие, весь дом внезапно обрушился мне на голову, что-то ярко вспыхнуло (наверное, от удара!), свет погас и наступила тьма.

Долго ли? коротко ли?.. Я почувствовал, как кто-то трясет меня, пытается приподнять. Голова моя лежала на чем-то мягком, кто-то гладил мне щеки, лоб, наконец стали слышны звуки, я пытался различить слова, но узнал только голос.

И как металлические пылинки, высыпаемые на магнитную пластинку, мгновенно собираются в стройный рисунок, так и восприятие мое упорядочивалось; я лежал на полу Курагинского кабинета, голова моя покоилась на мягких ножках, а надо мной склонилось встревоженное личико Ирины.

Наружная дверь кабинета была открыта. У всех членов семьи Курагина были универсальные ключи, один из которых и открыл дверь Ире, когда, проходя мимо, услышала здесь какой-то грохот и нашла меня на полу. Я оказался таким тяжелым - ни поднять, ни оттащить, - хорошо еще, что стал подавать признаки жизни, она сумела только положить голову на колени...

А голова моя гудела. Над левым виском запеклась кровь. Удар был нанесен "тяжелым тупым предметом" и едва не проломил мне башку. Я попытался встать, и у меня получилось. Встряхнувшись, я почувствовал себя лучше и уже мог осмысленно оглядеться.

Пистолет валялся тут же, и я его подобрал. Сейф был открыт, бумаг нигде не было, бумаги пропали. За портьерой уже никто не прятался. Мы прошли коридорчик и попали в кабинет Андрея Куликова, где увидели Ивана Курагина. Он лежал на полу и был без сознания, как недавно и я. Рядом с ним валялся молоток, которым, вероятно, нас и глушанули. Хорошо, черепа целы.

Я поднял его и усадил в кресло. Признаков жизни (кроме мерного дыхания и ровного биения сердца) он не подавал. Я похлопал его по щекам., стукнул сильнее. Ирина вскрикнула:

- Ой! Ему же больно!

Я успокоил её, сейчас ему не больно. Иван открыл бессмысленные глаза. В отличие от меня, кто-то стукнул его по темечку. Именно там прощупывалась влажная шишка. В общем, попались мы с ним одинаково.

Иван ещё раз открыл глаза, искра разума сверкнула в их глубине, он пробормотал:

- Где? Где документы?

Увы, бумаг нигде не было. Иван вновь отключился. Ира позвонила по телефону. Оказалось, зваонила она Николаю.

- Коля! Мы в кабинете Андрея Куликова. Напали на Ивана и... Фролова.

Она запнулась на идентичности наших имен. Николай, видимо, уже впешил на помощь. И достаточно быстро: через пару минут его громадная фигура потеснила нас.

Я предложил просто донести Ивана домой, то есть к нему в комнаты. Ира хотела вызвать врача. Как оказалось, здесь, в доме жил и свой врач. Раз так, почему и не вызвать? Вдвоем с Николаем мы подхватили Ивана и понесли. Благо, весил он немного. А в пути он почти пришел в себя. Настолько пришел, что, когда мы занесли его (Ира открыла дверь своим ключом) и увидели на столе небрежно брошенный ярко-красный парик, то одновременно поняли: Мы с Николаем - кто был убийцей Дмитрия, Иван - что маскировака его разгадана.

Все последовавшее далее было для меня неожиданным. Надо сказать, что работа оперативным работником приучила меня к типовым реакциям: в сходных ситуациях люди реагируют одинаково. От Ивана, неожиданно разоблаченного, я мог ожидать чего угодно, но не того, что произошло.

Он оглядел всех нас, криво усмехнулся, подошел к столу, взял парик и, о чем-то думая, покрутил на пальце. Взглянул на меня, Николая, Иру и вдруг приказал:

- Арестуй его!

Я не сразу сообразил, даже увидев в руке Николая пистолет.

- Извини, старик, - сказал он, залезая мне в кобуру за оружием. Извини, ничего личного, я на службе.

- Иван! Что ты делаешь? - вскричала Ира. - Зачем же его?!

- А что он делал в кабинете отца? Что ему там понадобилось? И где бумаги? Где банковские реквизиты? Обыщи его, Николай!

Тот прохлопал мои бока, вытащил из бокового кармана бумаги: мой с Курагиным договор-найма и копии справок, переданные мне Петром Алексеевичем, которые я с утра носил с собой.

Николай просмотрел договор, подал Ивану. Взглянул на копии агентурных донесений, замер, вчитываясь. Посмотрел на меня, отдал Ивану. Тот начал читать и тут же взвыл от ярости. Видимо, бумажки лишили его обычной невозмутимости.

- Так ты шпик? Ира! Казачок засланый, посмотри!

Ира посмотрела, неуверенно предположила:

- Ну и что? Мало ли? А я ему верю.

- Ты всем веришь. Может твое похищение его рук дело?

Я решил вмешаться.

- Не говори чепухи! Ее похители, когда меня ещё здесь не было. А вот то, что ты убил брата, это уже доказано. Николай свидетель.

- Доказано то, что ты дурак! - жестко заявил Иван. - Дурак, потому что надеешься, что меня может кто-нибудь тронуть.

Тут наконец-то вскрикнула Ирина, до которой только сейчас дошли мои слова.

- Ваня! Ты убил Диму? - она вложила в свой крик все, что чувствовала.

И странно, Иван Курагин (конечно, он был влюблен в нее) немедленно принялся оправдываться. Он ничуть не был обескуражен: он надеялся найти слова.

- Ира! Ты же знаешь: или он или я. Он же сам тебе говорил. Все равно этим бы кончилось.

Я лично вообще перестал что-либо понимать. И нечеловеческая логика, и чудовищное мировоззрение этого семейства меня ошеломила.

- Николай! - сказал я. - Советую задержать Ивана Курагина. Может он и отца убил? Это же преступник!

Все трое - Иван, Николай, Ира, - молча посмотрели на меня. Мои слова словно бы помогли им отвлечься от мучавшей их темы.

- Так, Николай! Бери его и веди в подвал! Колодец, конечно, знаешь? Туда его.

- Ваня! Не надо! - вскричала Ира.

Иван не обратил внимания.

- Возьми ещё кого-нибудь. Здоровый, сволочь. Ты не улыбайся, мне тут ваших спарингов не надо! Чтобы без сучка, без задоринки! Тебе ясно? Он только мешаться здесь будет.

- Ясно, - ответил Николай, все ещё с ироничной улыбочкой поглядывавший на меня.

- Тогда действуй!

Николай уже звонил кому-то. Через минуту-другую явился Буров с напарником, Михаилом Овчинниковым и автоматами "Узи". Меня повели.

Подвала в плане, переданным мне Семеном Макариевичсем, не было. Однако, дверь под основной лестницей, поднимающейся из вестибюля, оказалась не кладовкой, а предверием ада. Это я уже подключаю личную оценку. Потому что не заблуждался я нисколько в собсвенном будущем, и кое-какие наблюдения, невольно проведенные мной за эти двое суток, убедили: уголовное дело против меня заводиться не будет.

Мы прошли по коридору, спустились по лестнице на один пролет и попали в громадные, с теряющимися в полутьме сводчатыми потолками, подвалы. Колонны, совокупленные с арочными перекрытиями потолочных сегментов, намекали на что-то средневековое. Даже тусклые настенные лампы, выполненные в виде чадящих факелов не могли вызвать у меня оптимизма, и я уже начал жалеть, что не попытался обезоружить Николая, когда он был ещё один (Иван Курагин, естесственно, за бойца не считался).

Так, думая каждый о своем, мы прошли к маленькой комнатке, даже, скорее, квадратной нише, метров трех в глубину и темным полом; нише, потому что комната подразумевает наличие четырех стен, а здесь одна стена - к нам - отсутствовала. Мне приказали повернуться и стать на пороге. Я выполнил приказ. Из-за спины потянуло страшной вонью.

- Шаг назад! - скомандовал Николай.

Я оглянулся все же,но тут кто-то (может быть сам Виталий Буров, да) ударил меня ногой в живот. Опытный наемник уже не раз (наверное) проделывал подобное. Я подумал об этом вскоре.

Потеряв равновесие, я падал. И падал долго, ожидая болезненного удара об пол.

Ничего подобного.

Глубина колодца - а это был колодец, сложенный из стандартных бетонных колец, - состовляла метров пять-шесть. И я не ударился об пол; я мягко погрузился во что-то мокрое, липкое и ужасно, омерзительно вонючее. Такую вонь я ощущал лишь на войне и то однажды. Тогда... Да что там, сейчас я просто задыхался. А сверху светили фонарики: мои палачи хотели насладиться безвозвратной определенностью моего положения. То есть, безвыходностью моего отчаяния.

Свет фонариков осветил то месиво, в котором я сейчас пребывал. Все прежние, сброшенные до меня тела составляли мне опору. Все давно и недавно мертвое. И скользила их плоть под ногами, чавкала, - скользила и расползалась подо мной...

- Ну как ты там? Хорошее соседство? Тут и крепостные тоже есть.

Они не дождались ответа. Я лишь выблевал съеденное за день, добавив новый нюанс в ту гамму запахов, что испарялось сквозь меня.

Тут сверху лязгнуло и стало так темно, что это отрезвило... Мой зашкалившийся от неожиданности мозг смог вновь взять на себя бразды правления. Я немедленно уперся ногами и плечами в стены и пополз вверх, по сантиметру передвигая подошвы туфель и елозя лопатками по жесткому бетону. Ничего трудного в этом не было, занятие для подростков. Только дети и подростки полегче, а взрослому, особенно такому тяжелому, как я, приходилось не в пример больше прилагать сил. Подошвы, потоптавшись в содержимом внизу, скользили. В какой-то момент я едва не грохнулся обратно вниз. Но удержался. Тонкая ткань костюма и рубашки не спасала от шероховатостей бетона, и скоро вся впина покрылась многочисленными ссадинами и царапинами от ерзания по камню. Чем дальше, тем сильнее. И больнее. Я чувствовал, как спина стала кровоточить. И все же, я продвигался вверх, от напряжения закрыв глаза. Я не хотел смотреть вверх, не хотел высчитывать смутные метры до спасения, не знал, сколько одолел, и потому неожиданный толчок в лоб заставил меня содрогнуться от неожиданности... нога соскользнула, я попытался выправиться... но ужо летел вниз, обратно в гниющее месиво похороненных до меня.

Такое ужасное отчаяние!

Ну что же! Я готов был вновь попытаться. Вверху, мои привыкшие к полутьме глаза, различили редкую решетку. Железную, конечно.Это от неё я ударился... рогами. Шутка. Рогов ещё не отрастил. У себя, во всяком случае.

Я вновь уперся ногами и спиной в стены колодца. Вот тут-то вода и полилась. Сначала редкие капли, потом все гуще, и вот уже журчит поток. Вот почему под ногами (куда я изо всех сил старался не смотреть!) все было такое мокрое и рыхлое.

Вода! По колено, по пояс... Как отвратительно!.. Что-то всплыло... Хуже нет!.. Я поклялся, что если выживу (чудеса, однако, бывают, редко, но бывают!) я жестоко отомщу ублюдкам!

Как же все было мерзко!

Вода была нормальной температуры, и если бы не наполнение, превратившее её в суп, ощущение прохлады было бы приятно. Вместе с потоком я, словно поплавок в бачке унитаза (мое окружение вызывало только подобные сравнения), поднимался все выше и выше.

Я надеялся... Не знаю, на что я надеялся, но решетка, как оказалось, не прикрывала колодец заподлицо с полом, а располагалась ниже. Наверное, чтобы не дать возможность, высунув нос, оттягивать быструю смерть. Вот он, воздух, несколько сантиметров - руки проходят, ощущают, - но нос не может дотянуться. Подобный прием существовал у вешателей, у современных тоже. Современные используют пружинящие электрокабели, дабы в полной мере насладиться мучением казнимых; кабели пружинят, носки ног достают землю, жертве кажется, что есть надежда...

Да, смех и только!

Решетка слеплена - проще не бывает. Прут согнут по окружности колодца, несколько растопыре внутри, приварены параллельно. И ещё один поперечный, чтобы сохранить жесткость конструкции.

Я уже был под водой и, уперев ступни в один прут, сгибами локтей зацепив другой, я изо всех сил разрывал свою смерть... Красные звезды в глазах,.. что-то трескалось, срывалось... я переступил и тянул, тянул!.. Ни воздуха, ни сил!.. А когда уже почти ничего не соображал - грудь - ходуном, сердце - в горле! - протиснулся куда-то,.. сквозь скрежет, сквозь боль!.. глотнул...

Я вылез! Я дышал! Я был спасен!

ГЛАВА 27

НОЧНАЯ ЖИЗНЬ

Потом я осмотрел решетку. Халтурное исполнение: сварщики едва капнули металлом, наживили, дабы держалось, не более.

А мне повезло! Как тут не верить в счастливую звезду?!

Я чувствовал: раз заговорил о счастье, то начинаю приходить в себя.

И пора.

Следя за мониторами вместе с работниками охраны, я никогда не видел картинок из подвала. Могли, правда, от меня скрыть. Но это вряд ли. Тем не менее, в подвале я избегал освещенных мест. Ключ не потрелся. На ключ Николай просто не обратил внимания.

И тут возникли проблемы, на которую я, прежде находясь в простительной эйфории освобождения, как-то не обращал внимание: купание не помогло и от меня дурно пахло. В коридоре от меня могло идти волны предпреждения всех и каждого. Пришлось скинуть пиджак и брюки. Разумеется и туфли. Остался в одних трусах А босиком шлепать даже удобнее.

Ладно. Все равно я не был намерен кому бы то ни было показываться на глаза.

Выскочил за дверь. Тихо. Быстро и бесшумно метнулся вверх по лестнице. Второй этаж. Выше. Витраж с бесами и бесихами. Где-то шаги. Я замер. Показалось. Дальше. Моя дверь... открылась... Я щелкнул за собой замком.

Первым делом бросился к сумке, небрежно задвинутой в шкаф. Автомат Калашникова на месте. Времени, разумеется, нет, но я все равно неработоспособен, пока не вымоюсь.

Горячий душ смыл с меня всю ту мерзость, которой я, казалось, пропитался насквозь. А вместе с ней я смыл и усталость, если таковая и была: адреналин кипел в моей крови.

После душа насухо вытерся и прошел в спальню. В шкафу открылся ряд новеньких костюмов. Словно салон мод. Нет, с некоторых пор я решил не пачкаться морально). Вытащил из сумки свои старые джинсы, рубашку, кроссовки. Пистолет сунул за пояс (кобура я захватил из подвала, но она была размокшая, кислая и вонючая), автомат - на плечо. Что еще?

Я прошел к холодильнику, налил полстакана водки, вылил залпом, запил глотком пива. Ну всё. Готов к боевым будням.

И надо же! Чуть не забыл основное... Я вернулся в спальню и открыл сейф. Кейс-атташе радовал глаз. И деньги были на месте. Вот теперь всё.

Одного человека я все-таки,встретил на своем пути вниз. И это, к счатью, была Зинка, та сонная официантка, которую я два дня назад... (Боже мой! всего два дня!) столь эффективно пробуждал.

- Ой! Какое счастье мне привалило!.. Нежданно, негадано!..

Но я спешил, о чем на ходу и сообщил. Она разочаровано смотрела мне вслед. А мне теперь, действителшьно, следовало поспешить. Мои командирские часы ещё двигали стрелками: первый час ночи, ноль двадцать пять.

И конечно, расправившись со мной, охрана словно сбросила груз забот и обязанностей: Буров сидел у компьютера, оба его напарника - Овчинников и Федин - приклеились с боков.

Я осторожно вошел, но за какой-то громкой игрой они мое появление не заметили, паскуды.

На экране шел воздушный бой, и Буров азартно рулил.

- Как, интересно? - вежливо спросил я.

- Так, ничего, - ответил Буров, бросил на меня взгляд, вернулся к штурвалу, и вдруг спина его окаменела.

- Медленно, медленно!.. - сказал я. - Будете дергаться, на пулю нарветесь, пацаны.

Они не стали дергаться. Стояли передо мной, как истуканы. У Бурова от удивления и страха глаза грозили выскочить из орбит. А рот открылся. Ему в рот я сунул ствол "макарова" и с хрустом повертел туда-сюда. Сюда и туда. Паскуда!

Потом я стукнул его рукоятью пистолета в висок, и он, словно мешок с... песком, рухнул мне под ноги.

- Руки за голову! приказал я двум оставшимся бойцам.

Я видел, сопротивляться они не собирались. Пистолет я сунул за поясл, развернул их лицом друг к другу, положил ладони им на затылок и - благо были они на голову ниже меня - так хрястнул их лбами, что не удивился бы, увидев их черепа треснувшими, как астраханские арбузы. Обошлось.

Я уложил всех троих на пол, прихватил "Узи" у Бурова, а также прекрасный нож в ножнах (тут же повесил на пояс), пару гранат, обнаруженных случайно, чью-то кобуру взамен моей, скисшей в приключениях и поспешил прочь.

А ночь!.. Что-то тяжелое, предгрозовое, словно моя буйная решимость довести все до конца; сизые тучи надвигались фронтом, успев захватить почти весь небосклон, а точно напротив месяца оставлен просвет, и узкий луч серебряного столба упирался в воду, где сияющий, дрожал посреди мрака небесного и земного.

Ветер ударил в лицо... свежо. Среди многих машин стоял и белый "Форд". Я подошел, открыл дверцу. Ключ был в гнезде. Мотор тихо заурчал, и я медленно отъехал.

Машина не привлекла внимание, и очень скоро я вдавил педаль газа до упора. Грозно рыча трехстами пятьюдесятью лошадиными силами, я мчался сквозь ночь. Хорошо, дорога была мне знакома. Я ходил здесь и пешком, ездил и на машинах. У деревни я притормозил, снизил скорость и громкость езды до шороха шин и, как и днем, подрулил к палисаднику Лены.

Свет горел в окнах. Я вышел из машины и двинулся в сторону дома. Проходя мимо окон, стукнул в стекло. Лена тут же выскочила за дверь и стояла, слепо лупая глазками, пока я не вступил в полосу вырвавшегося за ней света.

- Ванечка! - едва успела запеть она, но я резво закрыл ей рот своими губами.

- Тихо, котенок!

Времени не было. Быстро объяснил мигом притихшей Лене смысл событий, вручил свой драгоценный дипломат, накрепко запомнил адрес её родителей, довел до "Форда", подсадил, решительно пресек попытки сопротивления, и вот уже стою один я на дороге, и везде темно, тучи опустили небеса, ветер все путался и бился в листве и ветках - с шумом, стоном, треском сучьев...

Я смотрел вслед отдаляющимся огонькам машины и думал, сумеет ли она справиться с "Узи", как уверяла, и как бы было хорошо, если это умение ей не пригодилось.

Ну ладно, пора.

Я ещё хотел зайти к Саньке. Мне нужно было удостовериться, действительно ли Санька был готов вчера вечером, или это было мудрой маскировкой сообразительного наркомана? Вообще, сегодняшняя ночь обещала быть длинной и до предела насыщенной событиями.

По темной дороге, почти ощупью - ноги сами, по твердости грунта, определяли путь, - я шел к дому Саньки. Сверху сильно шумело; ветер заставлял гнуться деревья. И тут вдруг я услышал звуки... ни на что не похожие звуки. Сначала мне показалось, это мой "Форд", сбившись с дороги, застрял в колдобине и натужно ревет, рычит, хрипит - полный набор звуков обезумевшей от бессилия машины.

Я немедленно свернул туда, в направлени непонятном. По мере продвижения - уже буквально ощупью, - я начал сомневаться в правильности своей догадки: было что-то натурально страшное в этих лесных воплях. Я крепче сжал рукоять автомата и передернул затвор - мало ли?

И все громче, громче впереди: вполне человеческая ярость, ужас, боль!.. Я вышел на поляну - смутно, черно открылось передо мной широкое, мрачное пространство... и что-то перекатывалось: близко, метров десять, ближе... огромное, визжащее, рыкающее...

Вновь одна из туч опередила другие, вырвалась в ночной небесной гонке и разорвала строй. Месяц ослепительно и сухо пролился вниз, напылив на каждый листок блестящую амальгаму... Метрах в пяти-шести, потеряв связь с миром и меня увлекая за собой, не на жизнь, а на смерть схватились два зверя: я видел огромные, изогнутые клыки кабана, мощно, словно гусеничный танк, крутящегося по оси и клыком - снизу вверх - норовившего разорвать черно-белую нацисткую тень дога, намертво прилипшего где-то с недоступного бока.

Я застал, фактически, конец. Вепрь сдавал: огромные клыки дога терзали могучее тело кабана и, видимо, порвали нужную жилу; последовал ещё один вопль, - натужный, страшный, полный обреченной ярости! - и затих; только утробное смолкающее рычание победителя.

Завороженный этой дивной, припудренной месяцем яростью, колдовской силой страсти, воли, смерти, я чуть не забыл кто я? зачем я здесь? куда шел?.. Все внутри трепетало от восторга, зрелище чужой, неподдельно настоящей жизни, завораживало. Я переступил с ноги на ногу; сухо, словно выстрел, треснул сучок... Дог оставил свою жертву, мотнул в мою сторону тяжелой головой, мгновенно вскочил, всматриваясь... и вдруг оказался рядом; близко приблизил окровавленную морду к моему лицу (пахнуло зверем, сыростью, нутряным хищным духом!) всмотрелся, узнал, видимо, и вдруг грудью, головой - не знаю, - вполне по человечески подтолкнул: иди, мол, мужик, не твое, не мешай.

Я повернулся и пошел. У входа в лесную тьму оглянулся (дог уже был возле добычи); в этот миг небо задернуло полог туч, ударил ветер, со скрипом застонали деревья, но я успел поймать последнее мгновение: светящаяся трава, черный вепрь с серебрянной щетиной на хребте, а над ним, весь из живого серебра победитель, все ещё смотревший мне вслед.

Я вернулся к дороге, шел дальше. Волнение, трепетная зависть (к кому? к чему?), напряжение каждой мышцы... мне хотелось сейчас оказаться рядом с Ленкой, мчаться на нашем "Форде" сквозь ночь, ветер, будрю... вперед! Жить хотелось!

Все усиливающиеся сквозь угрюмый шум леса звуки музыки сбили мое настроение. Что мечтать? Вот разберусь здесь и нагоню мою девочку, и полечу с ней сквозь ночь и ветер.

Свет в окнах, рев динамиков, веселье преисподней!

Я дернул дверь: опять не заперто. Вошел.

На ковре, освещенные красно-синими телевизионными сполохами, открыто занимались (чуть не сказал любовью!)... нет!.. да, Арбатов с Санькой!

Ну просто нет уже моих сил! Я сходу пальнул в потолок и, как пойманные с поличным кошки, они параллельно скосили на меня глаза.

Аркашка вскочил и от страха и замешательства - как был голый, - полез прямо на меня... Мерзость какая!

Ну почему? почему вы такие?! Почему вы не как люди?!

Уж я отвел душу! Санька в страхе забился в угол, натянул на себя какой-то половичок, а Арбатова я отметелил, отвел душу. И как есть, в униформе последнего занятия, пинками сопроводил в ночь.

Зараза!

В доме включил свет, вырубил телевизор с голубой порнухой, приказал Саньке одеться (тот как крыса метнулся к шмоткам, стал торопливо натягивать... свои? Аркашкины?). Сейчас буду допрашивать. В общем-то, момент истины.

- А ну, мразь, как на духу: кто зарезал Курагина Михаила Семеновича?

Он ответил немедленно:

- Иван.

- Чем?

- Мечом.

- Дмитрий тоже присутстивовал, или его уже не было?

- Был.

- Куда Дмитрий делся? Почему он ушел? Говори подробнее! Что мне за язык тебя тянуть?!

- Димка только угрожал отцу, кричал, что тот Ирку хочет забрать. А потом Иван появился, вырвал меч и тут же ударил отцу по шее. Димка онемел, а потом удрал.

- А ты?

- А что я? Я этого и хотел. Я Ивана давно подбивал... Он знал: либо он, либо я сам пришью... Михаила Семеновича.

- Тебе-то что?

- Мне-то как раз и что. Это он, тварь, меня не иглу посадил. Я ещё дураком был, сейчас умный. Когда поздно, все умные. Он говорил, что все ширяются, уговаривал на пару попробовать. Мол, и отец тоже регулярно кайф ловил. Я и ширнулся. А он себе глюкозу влил. Потом мне сам рассказывал. Приходил с дозой, меня уже крутить начинало, а он рассказывает.

- За что это он тебя так ненавидел?

- Он моего отца, брата своего убил. Ну и меня зодно... Говорил, что линия породы у нас гнилая, чисто бандитская. Он, видите ли, чистенький, а мы бандиты. Сам он всегда брезговал руками работать. Как же, мозговой центр, а мы с батей мразь чернорабочая. Не хотел Михаил Семенович начинать свою банковскую биографию с такими родственниками. Он батю приказал в бетон закатать, а меня взял к себе. Я его раз по кумполу врезал, когда отец ещё жив был. Вот он и отомстил.

- А почему Иван?

Тут Санька неожиданно захихикал. Мерзкое, надо сказать, представлял зрелище: всколоченный, липкий даже на расстоянии, из угла рта текло, запах стоял!.. ещё тот запах стоял. И вот это полуживотное, полумертвец хихикал хитро и злобно.

- Ну?

- Наш гениальный Михаил Семенович не понял, что как раз Иван и есть его копия. Не Дмитрий, а Иван. Иван все рассчитал, все забрал в свои руки, а Дмитрий - так, вывезет. Куда ему, если он из-за жены на всех кидаться начал. Теперь Ирка за Ивана пойдет, куда ей деваться. А Иван тоже дурак, неожиданно заявил он и захихикал ещё более мерзко.

ГЛАВА 28

ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ

Он ещё кое-что мне успел рассказать, что я не успел переварить, потому что в этот момент с шумом, отчаянием, бешенным дыханием в дом ворвалась Катенька.

- Они уже едут!

Не замечая Саньки, упала мне на руки.

- Едут! Я бежала... думала... не успею!.. Арбатов, Федотов... с автоматами...

Она чуть-чуть не успела, потому что секунду спустя вокруг дома уже ревели машины. Потом фары со всех сторон зажгли окна дома и, усиленный мегафоном голос майора Федотова надсадно заорал:

- Выходи, капитан! Без глупостей, а то пулями посечем.

Я лихорадочно искал выход. Хотя, не рисковать же Катенькой?

- Майор! Сейчас выходим. Не стреляй!

- Катя! Идите с Санькой к двери, откроете и сразу кричите, что это вы. Все поняла?

- А ты? Ванечка!

- Я попробую улизнуть. А то опять в яму какую-нибудь бросят.

- Капитан! Время кончается!

- Всё, идите! - приказал я, а сам бросился вглубь дома.

Дверь в ванную комнату, туалет, спальня. В окнах везде слепили фары. Я выскочил в гостинную. Катенька, оглядываясь на меня, открывала дверь. Она не боялась, она не хотела оставлять меня.

И тут началось. Катенька крикнула:

- Не стреляйте!

Но открытая дверь послужила сигналом, и они ударили со всех сторон и из всех стволов. Видимо, Иван распорядился. иначе они не осмелились бы так палить из-за Саньки.

Я не подумал, надо было предупредить о Катеньке!

Сам я мгновенно оказался на полу. Лежал, инстинктивно закрывая голову руками. Не от пуль, конечно, от щепок, осколков камня. У двери по стене сползала на пол Катенька... лицо, грудь... безнадежно! Санька, отброшенный прямым попаданием крупнокалиберной пули, расплостался по полу.

Они там с ума посходили! Или уже были сумасшедшими?! А я только сейчас осознал.

Я полз в ванную комнату, куда же еще. Я слышал, гулко - минимум два! били крупнокалиберные стволы. Пулеметы привезли. Боялись, сволочи!

Я перевалился внутрь ванны. Хорошо, не пластмассовая, а чугунная. Видимо, здесь где-то покупали. А то был бы мне конец. Гулко звенел металл от прямых попаданий. Страшно?

Нет, душила злоба.

Потом стрельба стала стихать. Кромешная тьма. Все провода перебили. Я слышал отдельные голоса. Из-за запыленного штукатурной взвесью воздуха, нестерпимо хотелось чихнуть. Я и чихнул, зажав нос пальцами. Беззвучно.

Что-то кричали у входа - обнаружили тела. Потом в приоткрытой двери появились отблески фонарей. Я медленно встал. Большое кресло стояло посреди комнаты. Я осторжно переступил в такт приближающимся шагам, нащупал кресло, присел за него. Тут же луч фонарика мазнул по стенам, моему креслу, уперся в ванну. Голос майора Федотова:

- Иди посмотри дальше, а я в ванную загляну. Может купается, шустрик?

Смешок. Кто-то двинулся дальше. Федотов, тщательно подметая лучом фонаря перед собой, подошел к ванне, заглянул.

- Куда же делся? - задумчиво прошептал он.

- Да здесь я, - так же шепотом проговорил я, зажимая ему рот ладонью. Другой рукой приставил лезвие ножа к горлу, слегка прижал.

- Дернешься, горло перережу. Понял? Кивни.

Он судорожно задергал головой. Чисто дятел.

- Сейчас тебе рот открою. Будешь орать?

Такие же судорожные движения, но горизонтально направленные. Понимает. Я отвел ладонь от рта. Не закричит.

- Давай оружие. Медленно.

Он протянул за спину автомат "Калашникова". Я повесил его себе на шею и, не отводя лезвия от его глотки, быстро ощупал: граната в кармане, пистолет в кобуре, запасные обоймы. Все это я забрал. И вовремя.

- Майор! Ты где?

Скорее всего голос Арбатова. Сволочь! Мало ему сегодня досталось!

- Отвечай что-нибудь! - приказал я.

- Здесь... - чуть не поперхнулся он, но справился. - Здесь, в ванне. Нашел что-нибудь?

- Тоже никого. Не мог же он смысться? Что будем делать?

Лично я не знал, сразу признаюсь. Но что-то делать было надо.

- Сколько вас сейчас в доме? - спросил я ему в ухо.

- Пятеро, - тихо ответил он.

- А всего сколько?

- Девять.

- Пусть все выходят к твоей машине. Командуй.

- Все на выход! - громко закричал майор. - К моей машине. Его здесь нет.

Я собрался ударить майора рукояткой его же пистолета. Череп выдержал бы, я был уверен. И до недавнего времени я относился к нему, хоть и с презрением, но достаточно снисходительно. Но убийство Катеньки?!

С легким скрипом я перерезал ему горло. Кровь булькала, хрипело в бронхах. Я опустил тело на пол.

- Чего это ты тут делаешь? - вдруг раздался совсем рядом голос Арбатова.

В меня уперся яркий свет фонаря.

- Да ты!.. Ах ты!..

Что-то звякнуло. Очевидно он судорожно направлял на меня и ствол. Времени на раздумье не оставалось. Я выбросил во мрак над слпящим кругом света руку с норжом... и попал. Лезвие мягко, с тихим всхлипом вошло... падающий фонарь осветил - в горло. Он, забыв об автомате, схватилсся ладонью за мою кисть с ножом. Все равно - труп. Я повернул лезвие, чтобы ускорить процесс... Он падал.

Быстро осмотрел умирающее тело. Еще граната. Запасной рожок. Лежащий на полу фонарик высветил дернувшиеся ноги - словно затухающее сознание, ещё надеясь убежать, давало последнюю команду.

Ладно. Человек он был плохой, сам лез на рожон. Как и Федотов. Если бы не лезли, не нарвались. А горевать по ним я не буду.

С такой скромной эпитафией, я уже пробирался в сторону от входа. В окнах стекол не осталось, разумеется. Но фары слепили ещё пуще. Мне ничего не оставалось, как надеяться на свою счастливую звезду. Должны же они, черт их дери! послушаться команды командира и уйти к месту сбора.

Я неторопясь вылез в окно и, прикрываясь рукой, словно закрываясь от яркого света, побрел к машине.

Мое удивление был безмерно, когда, уже за пределами ослепляющего света фар, кто-то спокойно спросил из темноты:

- Ну что, так и не нашли?

Этот кто-то меня не знал, или был новичком, или был жителем "Тургеневского плеса", рядовым милиционером.

- Ты чего здесь делаешь? - грозно спросил я. - Федотов всем приказал собираться к его машине.

- Да я-то что? Я же водила...

- Водила не водила, давай, двигай! - поторопил я.

Он ушел. Я дождался, пока он завернет за угол, сел в его "Уазик" (мотор даже не был заглушен) и медленно отъехал.

Я отъехал от дома, ожидая вдогонку рой свинца, но нет, выстрелов не последовало, никто не всполошился. Я вдавил педаль газа до упора и поехал мимо скопления фигур у одной из машин. На ходу выдернул чеку у гранаты и бросил в самую самую толпу. Зачем оставлять в тылу убийц. Они уже определились; не ты их, они тебя точно достанут.

Да, мне хотелось уехать. Уехать вслед за Леной. Не видеть больше этого Курагинского питомника, государства в государстве, где царят собственные законы, где ценность человеческой жизни перестала быть мерилом всего. Но хуже нет неоплаченных счетов. Куда бы ты не убежал, неоплаченный счет все равно и всегда тебя настигнет. Так лучше сразу... Я так думаю!

Конечно, в доме уже все на ногах. И все трое охранников, с которыми я начал свой ночной вояж, тоже пробуждены и с понятными мне эмоциями продолжают коротать часы дежурства. Вряд ли меня просто так пропустят. И войти в дом как-нибудь иначе не удастся; сам я профессионально позаботился об этом. Даже окно не выдавишь, чтобы не заголосила электроника.

Мысль кружилась у меня в голове, как ночные мотыльки возле язычка пламени и так же бесполезно сгорали. Я не знал, что делать? И теолько проезжая мимо высоких окон нижнего зала приемов, меня осенило: а собственно почему я боюсь трезвона? Я уже достаточно нашумел этой ночью, так что небольшой шумовой эффект только скрасит мое появление.

И с этим мудрым решением я ещё поддал газу, развернулся по дорожкам сада - меня уже заметили на мониторах! - выскочил на прямую, перпендикулярную окнам и, все увеличивая скорость, помчался к цели.

Окна понравившегося мне зала были не менее трех метров высоты, доходили до пола, заменяли собой стену и своей полуторасантиметровой толщиной представляли достаточную преграду для вора, экстремиста-любителя и вообще любого тихого идиота. "Уазик" же со звоном, треском и сотрясением основ сумел протаранить пару прозрачных сегментов, ворвался внутрь, раздавил несколько кресел и, уткнувшись носом в диван, остановился.

Я уже бежал к двери. Открывать универсальным ключем (я его сберег до сих пор!) времени не было. На ходу, всем своим сто килограммовым весом я вынес двери в коридор, оставил их, естесственно, там, а сам, свернув налево, скоро оказался на лестнице вверх.

Из дверей выглядывали испуганные лица, но при виде огромного, мрачного, увешанного всевозможным оружием, мужика, пугались; двери мышеловки дремотного покоя - захлопывались вновь, ключи несколько раз проворачивались и иллюзия защещенности позволяла перевести дух.

Какие только глупые мысли не роятся в голове! Навстречу мне бежал чудовищно широкий автоматчик, по звериному ловко ускользая от возможных траекторий обстрела. Я вскинул автомат. Мужик немедленно вскинул свой автомат. Вот черт! Зеркало! Чуть не пальнул в свое отражение.

И я даже успел захохотать на бегу: весело, черт побери!

На самом деле ничего веселого не было. В краткие мгновения прояснения, когда реальность, словно скрытая реклама, начинала давить из нутра, я понимал, как мне необходимо убраться отсюда поскорее. Но тут же русская надежда на "авось" толкнула меня вперед.

Второй этаж. Я побежал в сторону левого крыла, где жили Иван и раньше жил сам Михаил Семенович. Успел одолеть метров тридцать, как вдруг впереди из арочного проема, символизирующего ворота в хозяйскую половину, стали выскакивать пестро-зеленые молодцы. Человек шесть-семь. Откуда здесь столько бойцов?

Выскакивая, мужики немедленно открывали огонь, и если бы я все время не скакал, как заяц, на всякий случай путая чужой прицел, быть бы мне немедленно нашпигованным свинцом.

Не отвечая на выстрелы, я всем весом рухнул на ближайшую дверь, высадил замок и влетел в типовую квартирку, или по здешнему - апартаменты.

Темно, свет горел в спальне. Я мгновенно высунул голову в коридор, спрятался; свинцовый ливень прогремел впустую. Я же успел запечатлеть на внутренностях век: десяток камуфляжных бойцов, нацеленные в меня автоматы, сотрясенье стволов...

Настоящая война! Удивленно мелькнула мысль: я до сих пор не мог осознать масштабы происхождящего здесь. За эти три дня я видел... Хотя что я мог видеть? А та легкость, с которой Федотов (майор милиции Федотов!) отдал приказ стрелять на поражение, хотя знал, что погибнет и родственник Курагина. Катеньку они могли и не услышать. Или не понять, что это её голос. Может быть.

Воспоминине о Катеньке ожгло нежданной болью. И яростью. Я быстро сорвал с пояса гранату, выдернул чеку, бросил в коридор в сторону нападавших.

Не дожидаясь взрыва, метнулся в спальню - сумасшедшие глаза из под простыни, тут же скрывшиеся... (под собственные веки? одеяло?). Окно в решетках, на зарешеченная балконная дверь открыта вместе с навешанным железом. Я выскочил наружу.

Свистел ветер, внизу шумели деревья, тучи оттягивали небо вниз - и темно, темно... Только окна взвихренного дома светились в ночи. Нет, в стороне деревни разгоралось какое-то зарево... мне было не до внешних подробностей.

Сверху нависал ещё один балкон. Я встал на перила, дотянулся до каменной балюстрады, зацепился, рывком бросил тело вверх.

Черт побери! Сплошные решетки и на окнах, и на балконной двери. Я изо всех сил рванул узорное железо; железо выдержало. Сам себя загнал в тупик. Что делать?

Сверху нависал козырек крыши, покрытой гладкой черепицей. Как тут влезть, обязательно соскользнешь!

Мои рассуждения длились мгновения. Казалось, ещё продолжал греметь взрыв моей гранаты, но мне чудилось, - я вечно торчу на этом мертвом балконе.

Я вскочил на перила. Следующий балкон лепился метрах в двадцати. Окна все в решетках: и темные и горящие светом... Я схватился за ближайшую решетку, перелез, потом скользнул к следующему окну. Словно муха, нет, скорее, паук или большой обезьян - кому как нравится; я резво полз по стене. Оказалось дело не такое уж трудное.

Балкон. Тоже темный, наглухо запечатанный. Вот черт! И тут надо же! рядом водосточная труба, которую я немедленно с животной страстью обнял. Труба загудела. Я не сразу понял отчего? Только когда рядом посыпалась кирпичная крошка, осознал, чтоб вновь стал мишенью. Это подстегнуло. Я мгновенно взлетел на крышу, на четвереньках побежал к ближайшей вентиляционной будке.

Стрельба, взрывы, погоня, убийства - все это подейстовало на меня странно: я вновь ощутил себя на войне. Удивительно, как быстро меняешь психологию, стоит лишь окунуться в те... проклятые реалии.

Я, через выбитое ногой оконце, протиснулся на чердак. Здесь было пыльно и темно. Растопырив пальцы перед собой и все время спотыкаясь о какие-то трубы, выступы, я продолжал продвигаться вперед. Или назад? Кромешная тьма! И лучик света впереди.

Это оказалась дверь с дыркой от гвоздя. В тонком остром луче света плясали пылинки. Для меня это, словно, лучик надежды. Ручки на двери не было. Была замочная скважина. Я понял, зачем таскаю с собой универсальный ключ. Как удачно!

Дверь со скрипом открылась. Бетонный пролет два на два метра, ступени уходящей вниз лестницы. Какой-то тайный или запасной выход. Спустился вниз. Второй этаж. Еще одна дверь. Осторожно открыл. Очень темно. Издалека доносились приглушенные крики. Я щелкнул зажигалкой. Слабый желтенький язычок пламени испуганно дернулся: откуда-то дуло. Я находился в какой-то большой комнате. Прошел вдоль стены, пока не увидел выключатель. Включил свет. Это была бильярдная. Посреди комнаты, на ковре, в ворсе которого могла спрятаться крыса, стоял огромный бильярд. На стене, в специальной стойке вертикально располагались кии. Там же - шары, мелки и прочие атрибуты игры А вот у другой стены комнаты было нечто, что заинтересовало меня гораздо больше: стойка бара, сейчас, разумеется, пустовавшая. И ряд разноцветных бутылок.

Прислушиваясь к утробному шуму бестолковой военной суеты где-то в глубинах здания, я машинально отмечал усиление и ослабление звуков; точно также волны океанского прибоя доносят до ночного любителя стихийных всплесков природы: звуки приближение волн или начало отлива. Пока мои противники, видимо, искали меня совсем не там, где я сейчас на самом деле и вполне сносно пребываю. Я щедро плеснул себе джин в стакан, добавил тоник, отхлебнул изрядную порцию и закурил.

Конечно, мне следовало брать ноги в руки и давать деру. Это было бы разумно. Тем более, что ничего я здесь не потерял: честно заработанные деньги спас (они теперь в надежном месте), Ленку сумел ловко направить отсюда. Чего ещё желать? Если окружная милиция не блокируют все входы и выходы отсюда, моя крошка будет в полной безопасности. Оставалось, вроде бы несущественое и даже меня не касающееся: прояснить роль Ивана Курагина во всем происходящем безобразии и, главное, - вырвать из его лап Иру. И вот это последнее и было главной причиной моего здесь присутсвия. Может это и глупо, но я бы никогда не простил себе, если бы из-за моей лени, бездействия и страхов ей смогли бы испортить жизнь.

Вот такой я есть глупый мужик. И ничего тут не поделаешь.

Ладно, хватит. Я взбодрился, выкурил сигарету. После чего, проверил боевое снаряжение. "Калашников", два полных рожка к нему, пистолет с запасной обоймой, прекрасный, реквизированный у Бурова Виталия (как он там?) нож, три гранаты. Живем!

Я подошел к двери и со всеми возможными предосторожностями открыл. Увидел знакомый коридор. Приоткрыл створку шире и место определилось: рядом должен быть кабинет Курагина, а дальше - главная лестница.

Я услышал, как кто-то идет по коридору. Этот кто-то шел с той стороны, которая была для меня закрыта створкой двери. Мое ожидание закончилось неожиданно: последовал толчок в приоткрытую дверь, чуть не влепивший мне шишку в лоб и таким образом устранивший обнаруженный беспорядок; мужик продолжал спокойно идти дальше. Камуфляжная спина. Ну да, из местной армии беспредельщиков.

Неслышно подскочив к бойцу, я быстро зажал ему рот и уже утаскивал в бильярдную. Дело на шесть секунд, как говорили у нас в отряде.

Мужика я чуть не придушил: ненароком зажал и нос, и рот. Пойдя по проторенному вместе с майором Федотовым пути, я, прежде чем освободить, повертел перед глазами пленника хищным лезвием ножа и добился своего; когда отпустил, мысль позвать подельников просто не пришла ему в голову.

В последующей беседе я выяснил, что в доме всего пятнадцать бойцов. Что вместе с майором Федоровым, прибыли от дома Александра ещё семь человек. Что Иван Курагин и Федотов отдали приказ уничтожить меня, и это дело нескольких минут: здание уже планомерно прочесывается.

- Где Ирина Курагина?

- Где? Как где? С Иваном Михайловичем.

- А Иван... Михайлович где?

- Был у себя, сейчас возможно ушел.

Честно говоря, я не представлял, что мне делать? Конечно, надо было отыскать Ивана и Ирину. Что же еще, как не это? Но как?

Ладно, разберусь.

Языка я не стал кончать (хоть это и противно всем правилам ведения боевых действий в тылу врага), просто стукнул, как обычно, по черепу, чем на ближайшие полчаса дезактивировал его, так сказать, активное сознание. Мысль переодеться я отбросил; парень был не моего размера. Накинул его куртку на всякий случай и был готов.

Итак, у Курагинской армии двадцать один рядовых бойцов, один военноначальник (дерьмовый) - это сам Иван Курагин и одна спорная фигура Николай Петухов. Будем ориентироваться на двадцать два человека. И на возможных доброхотов, любителей из обслуги.

Я вышел за дверь и, пригибаясь на всякий случай, побежал в сторону глухого шума облавы, методично начавшейся с левого крыла. Возле арки, где я взорвал гранату, ковровая дорожка была залита кровью. Есть надежда, что количество моих врагов ещё сократилось.

Впереди, метрах в тридцати, из двери комнаты вышел мужик, заметил меня и сразу же выпустил длинную очередь. Но попал в него все-таки я. Он упал; немедленно из всех дверей в меня, буквально, полился поток свинца.

Я прижался к стене за проемом арки в недосягаемости от их пуль. И когда над моей головой что-то чиркнуло о стену, удивился. И тут же задело по плечу. Мерзавцы! Сзади бежали трое. Их я снял одной очередью Не совсем. Прикрывшись телами товарищей, один из них продолжал стрелять.

Я привстал из положения лежа и бросил гранату. Взрыв сотряс здание. Внезапно погас свет. Я бросил оставшуюся гранату в сторону основной банды. И, дождавшись взрыва, побежал в темноту.

Возможно, я проскочил несколько дверей, за которыми лежали стрелки. Однако, теперь, в темноте, положение сторон изменилось: я их не видел, но и они не могли определить, кто здесь свой, а кто чужой.

Я должен был воспользоваться ситуацией. На ощупь нашел ближайшую дверь.

- Есть тут кто? - спросил наудачу.

- А ты кто? - спросил незнакомый голос.

- Федин, Семен. Не узнаешь? - ответил я и вновь пригнулся - кто знает, может Федин был здесь?

Нет. Зашевелился и другой угол.

- Где он там?

- А черт его знает, - ответил я, понимая, что спрашивают обо мне. Я шагнул к первому собеседнику, нащупал голову и, наивно надеясь кашлем замаскировать нападение, ударил рукоятью пистолета. Нож мгновенно не убивает, всегда можно успеть нажать на спусковой крючок, поэтому я и старался оглушить.

- Что там? Мишка, кто здесь?

- Я, - с досадой отозвался я, - кашель замучил.

Во всей этой войне, если не брать во внимание конечный смертельный результат, было что-то дилетанское.

Этот второй, все же, выстрелил. Перед тем, как погрузиться в собственную тьму, он успел выстрелом разорвать тьму окружающую.

Кто-то сразу выстрелил совсем рядом. Но не здесь, может в коридоре, может в соседней комнате. Нервы не выдержали, наверное.

Я отправился на поиски новых врагов. Мне казалось, я начинаю различать двери... одна, вторая и тогда понял, что медленно-медленно начинают краснеть нити накаливания в светильниках на стенах; надо было торопиться.

В следующую дверь влетел одним прыжком. Здесь было три человека, а глаза мои уже кое-что видели. Я срезал их одной очередью, быстро сменил рожок, выглянул в коридор - никого! Обыскал мертвецов и только у одного нашел гранату.

В коридоре было уже светло. Светло по сравнению с той тьмой, в которой только что протекала битва. И тихо, словно свет означал перемирие, начало чего-то, хоть в какой-то степени, разумного.

Я медленно потек между дверей, - прислушиваясь, приглядываясь, - и в этом сомнительном коридоре, в пыльных этих красноватых сумерках от так и не накалившихся в полную силу ламп, были стотни мелких затаившихся тварей, но только один человек - я.

Даже тусклые светильники продолжавшие пульсировать; красноватый свет то грозил погаснуть, то ненадолго собирался с силами и все для того, чтобы вновь погрузить все в мерцающую тьму - зарница собственного производства. У меня промок левый рукав; пустячная царапина обильно кровоточила. Почему-то стало холодно спине.

Вдруг из одной из дверей выстрелили. И сразу прозвучал ответный выстрел напротив. Казалось, происходит дуэль по дикому, по западному, где правила ограничивались лишь маркой оружия и преступлением было стрелять из винтовки по владельцу револьвера. В данном случае, все было о/кей, и пули, просвистевшие мимо моих ушей, были обе автоматными.

Раз, два! мои ответные гранаты уже летели в гостеприимные двери, нестерпимый соблазн ожидания; я прыгнул вперед, чтобы случайным осколком из дверей не задело...

"Неужели всё?" - подумал я, когда после сдвоенного грома наконец-то наступила тишина. Впереди маячил поворот - там находились двери хозяйских апартаментов, - и хотя свет был таким же тусклым, мерцающим, как и здесь, та часть коридора казалась просветом в ночи, изумительной иллюминцией, счастливой лучезарной областью, куда ещё не добралась пыльная, трупная суета. Я медленно отступил, вертясь вместе с автоматом на любой случайный звук, который больше был, наверное, плодом воображения - никто на меня не нападал.

Теперь за поворот, где нет разуеженной взрывом пыли, где ничего ещё не разрушено, - до этих замерших, затаившихся дверей, - теперь не так уж далеко до Ивана Курагина.

Я остановился напротив двери Ирины. А вдруг она здесь? И хоть и подозревал, что нарушить сейчас молчание оплошно, гибельно, даже, я все же стукнул в дверь.

- Кто там?

Голос Ирины, ясно и близко донесшийся из-за двери, поразил меня. Это как за оставшуюся мелочь покупаешь грошовый лотерейный билет и вдруг получаешь нежданный выигрышь: чудно, надо же!

Я ответил.

- Ваня! Это ты? - переспросила она.

- Я, Фролов, - уточнил на всякий случай, чтобы евольно не подменить собой Курагина Ивана.

Дверь щелкнула замком, со скрипом распахнулась. Ира, отступив на шаг, испуганно смотрела на меня, а рукой делала слабые, приглашающие жесты. Война, стрельба, взрывы - это не для женщин, подумал я.

Я вошел и, отмахом руки захлопывая за собой дверь, успел заметить прятавшуюся за створку тень... немедленно обрушившую мне на голову очередный обломок тьмы...

ГЛАВА 29

КОЕ-ЧТО ОБ ЭНТОМОЛОГИИ

Мне плеснули в лицо водой. Я чувствовал на щеках легкие удары. Потом в нос ударило так резко, таким удушливым нашатырем, что очнуться пришлось.

Я сидел в кресле в центре комнаты. Напротив меня с малюсеньким автоматом "Узи" в громадной руке, стоял Николай. Ствол был направлен мне в живот, так что расклад сил стал немедлено ясен. Тем более, что сам я был совершенно без оружия, а руки мои тесно обхватывали импортного производства браслеты: я был в наручниках. Голова у меня гудала. Я не припомню, чтобы меня так часто и так результативно били по голове. Это уже становится невыносимым.

С нашатырной ваткой в руке от меня отошла Ира, села в углу и застыла все с тем же выражением испуганного ожидания на лице. Иван Курагин резко отдавал приказания в телефон.

- Я же сказал прекратить! Все кончено. Соберите тела и снесите в холодильные камеры. Завтра, завтра. Никому ничего не сообщать. Жена? Жене Федотова скажите, что мы его послали в командировку. Передайте ей аванс тысяч десять-пятнадцать, - потом она сама успокоится. Что вы меня по пустякам отрываете! К утру чтобы был наведен порядок. Крепостных гоните! Какой пожар? Пусть все горит к чертовой матери. Предупредите, что все договора остаются в силе, а дома их отстроим. Гони всех сюда, пусть работают. Всё.

Он отбросил телефон в сторону и уставился на меня. Был злобно возбужден, лихорадочная энергия била в нем через край. Казалось, не Иван, казалось, передо мной сидит Дмитрий.

Да, Михаил Семенович здорово в сыновьях обмишурился, подумал я. Сам я тоже обмишурился. А ведь совсем недавно, только что, можно сказать, уже праздновал неуязвимую победу над Курагинами. Что же, все кончено?

- Ну что, доигрался? - язвительно спросил меня Иван. - А ты страшно живучий. Подумать только, из колодца выбрался! - он покачал головой, оглянулся на Иру, посмотрел на Николая, словно призывал их в свидетели своего удивления. - Нет, подумать только! Я уж теперь начинаю жалеть, что ты не будешь работать на меня.. А может, все-таки, будем? На тех же условиях, что и на папашку? Забудем прошлое, уставим общий лад... Как, согласен?

- Ты подонок и убийца! - с презрением сказал я. Некоторую гадливость я действительно испытывал.

Ирина встала, подошла к столу, взяла сигареты и зажигалку, вернулся на свое место. Иван весело засмеялся. Он смеялся все время, пока Ира зажигала сигарету и выпускала изо рта прозрачный голубой дым.

- А ты кто такой? Ты не убийца? Ты ещё хуже. Я убил ради бизнесса, ради дела, а ты просто так, чтобы себя потешить. Я ещё после тех двух трупов понял. Когда ты Ирининых похитителей кончил, я понял, кто ты есть такой.

- Это ты приказал похитить Ирину? - неожиданно спросил я.

- Вот еще! - он ни на секунду не удивился моему вопросу, просто отмел подозрение. - Я думал, это забавляется папашка. Мне Санька сказал.

- Ира! - обратился он к ней. - Главаря похитителей называли Ангелочком?

Она кивнула.

- Вот. Санька сказал, что так звали в детстве его отца. Моего родного дядю. Потом, конечно, забылось, но в семье помнили. Ангелочек, вот так. У папашки был извращенный умишко. Ему, наверное, нравилось с такими вот завихрениями дела делать: и Иру у Дмитрия отобрать, и над братом убиённым посмеясться.

- А Михаила Семеновича ты убил. Сапнька рассказл это уже мне.

- Ну убил, - легко согласился Иван. - Убил и не жалею. Не я, так он меня. Разницы вроде никакой, а для меня, согласись, большая.

Он усмехнулся. Черные курагинские глаза неподвижно, без смеха смотрели на меня. Я молча сулшал.

- Какое он имел право все передать Димке. Ему и так всё: и первенство, и Ира - всё. А когда бы Димка стал во главе всего, он что, меня терпел бы? Да на следующий день приказал бы утопить. В воде или бетоне. Знаю я. Нет, Ира, скажи, правда ведь?

Ирина молча кивнула. Сигарета в её руке едва заметно дрожала. Я видел, загнали девчонку в угол. Овечка среди волков, захотят - загрызут, не захоят - будет ещё жить. Тошно всё.

- А ты мне помог? - спросил вдруг меня Иван. - Ты так за всё активно взялся, так всех отвлек. Хочешь расскажу, как всё происходило?

Я не проронил ни слова. Иван секунду смотрел на меня, ожидая какого-нибудь ответа. Не дождался. Но, видимо, лихорадка победы, горячившая его кровь, сдалало желание поговорить нестерпимым. Это завтра он вновь замкнется, вновь станет самим собой, настоящим Курагиным; сегодня - дань торжеству.

- Папашка правильно рассчитал, что если похитят Ирину, тут такое начнется!.. Во-первых, он до поры до времени в целости сохраняет Иру (сволочь какая!), а во-вторых, Димка начнет зарываться, будет повод его убрать и так далее. Может быть, и я встряну. Я ведь тоже неравнодушен к Ире, - он бросил на неё взгляд, который заставил её вздрогнуть. Но он справился с собой и улыбнулся. И только влюбленный (Иван, судя по всему, и был им) не мог заметить то, что видел и я, и Николай: вымученная удыбкак, глубоко затаённый страх.

- Да, папашка предвидел, что здесь может начнётся такое поганое месиво, какое редко когда стряпают. А тут ты явился, не запылился. Раз, два - шум, треск! - парочка убитых, Ира на свободе, папашка в дураках. Ему бы тебя надо сразу кончить: пуля в затылок, груз к ногам - и в воду. А он, наверное, решил тебя приберечь для других дел. Мало ли? Потом узнал от тебя, что его похитители называли главаря "Ангелочком" и почему-то решил, что произошла утечка информации и Санька как-то связан с этим делом. Он думал, что Санька уже труп, живой труп, а тут такое дело! Санька, ведь, конечно, знал, что его отца в детстве Ангелочком звали. Мол, что-то запомнилось. Он и кинулся к Саньке разбираться. За ужиногм Димка завелся с папашкой. Мало показалось. Потом дальше решил продолжить, искал отца и встретил тебя. Ты ему выложил всё про Ангелочка, а он, зная эту историю, решил задачу правильно: понял, что это дело рук папашки. Горячий больно: схватил меч и тоже туда. Я на всякий случай дежурил у мониторов; если что, то буду первым в курсе событий. Вижу, папашка вниз побежал. Я бегом к машине и жду. Папашка выскочил, я тут, как тут - поехали...

Он уже увлекся. Он забыл о нас, его самого понесло. Ирина продолжала курить сигареты одну за другой. Мне тоже страшно хотелось закурить. Я, не обращая внимания на Ивана, обратился прямо к ней:

- Ира! Зажги мне сигарету.

Она молча встала и пошла ко мне. Иван заткнулся, молча ожидал. Ира сунула мне в губы сигарету и, поднеся пламя зажигалки, незаметно для Николая и Ивана, погладила меня по щеке. И тут у меня в голове что-то словно взорвалось. Эта мимолетная ласка, не имеющая отншения к теме - с позволения сказать! - беседы, вдруг ясно высветило мне все те натяжки и бьющиеся в глаза несуразности, которые выпирали и всё же были незаметны ни торжествующему Курагину, ни отстраненному Николаю.

Как же я раньше!.. Теперь я удвоил внимаие. Иван продолжил:

- У Саньки папашка не успел развернуться, как прибыл Димка. Димка сразу стал мечом махать...

- Дальше я знаю, - прервал его я. - Ты забрал меч у Дмитрия и убил отца.

Иван с неудовольствием взгляднул на мен.

- Я надеялся, что Димка решится. Момент-то какой! Что в нём папашка нашел? Кроме криков и нахрапа - пустое место. Я сам не знал, насколько пустое место. Извини Ира, но что делать, если это правда, - обернулся он к ней. И продолжил. - Увидел он, как я лихо владею мечом, побледнел, позеленел, выскочил за дверь, - в машину и погнал. Я, конечно, позвонил в Москву, чтобы перехватили, а он сам врезался по дороге в кого-то. И пропал. Как все совпало-то! Сумел с места аварии, в бессознательном, считай, состоянии, сбежать, в реанимацию без документов попасть - лучше некуда! Когда на следующий день из больницы позвонил, я сразу поехал туда. Чувствовал, что от тебя, охранника чертова, могут быть только неприятности. Поэтому приказал за тобой приглядывать. Но ты, вишь. какой живучий, через мост перелетел и ни царапины.

- А "Краз" ты тоже на меня направил?

- Нет, - удивленно отрекся он, - ума не приложу, кому ты ещё мог насолить. Так вот, я едва успел, когда вы с Николаем ввалились в больницу. У меня и было то на все про все полчаса. Но все удачно сложилось, халат сразу нашел, капельницу в какой-то палате отсоединил, больной хрыч и не почувствовал. Димка спал, я свой шприц в трубку его капельницы вколол и всё, он и не почувствовал. Моё лекарство ему сразу в вену пошло, а там сам понимаешь...

Рассказывая, он ещё больше воодушевлялся. Было так противно слушать, а ещё противнее - смотреть. Я увидел. что губы Иры тоже скривились едва заметной гадливой гримасой. На лице Николая я не мог прочесть ничего.

- В конце концов всё получилось, как надо, - продолжал в общем молчании Иван. - Единственный наследник - это теперь я. По завещанию папашка, правда, отписал все Димке, но он не успел вступить в права наследования. Теперь наследник я, и с Ирой мы как-нибудь найдем общий язык. Я думаю, - счастливо улыбнулся он, - Ира не откажется выйти за меня замуж. Заживем. Тем более, что в бизнессе мне Димка не чета.

Он замолчал и ликующее выражени сползло с его сумасшедшего лица. Нахмурился.

- Но вот кто забрал бумаги из сейфа? Какая сволочь?! Помнишь, - кивнул он мне. - ты сейф вскрыл? Я тогда, как увидел - обомлел. Слушай, а что там было за слово, любопытно? Я сколько раз пытался... Почему ты отгадал, а я нет? Видел, что-ли?

- Догадался.

- Ну что там было за слово? Ты же сразу убрал буквы, я не смог прочесть.

- Я как раз не убирал. Это кто-то третий. А там были слово "Ириночка".

При этих моих словах лица Ивана и Ирины одинаково заалели. Только Ира покраснела от стыда, а Иван от своей Курагинской ярости.

- Мерзкий старикашка! - скрипя зубами от злости, проговорил он. И вообще, выказывл ярость он удивительно по семейному: так же, как отец таращил глаза, скрипел зубами и сильно дышал через нос.

Фарс! Повторение всегда смахивает на фарс.

Тут он опомнился.

- Ну ладно, я тебя оглушил, когда ты с бумагами выползал. Но кто меня тем же макаром долбанул? Кому понадобилось?.. Ну если это дело рук Бориса.. Игоревича!.. Ну гад! Хозяин нашелся!

- Ладно, разбремся, - взял он себя в руки. - Работы много. Сегодня мы с тобой будем разбираться. Ишь ведь как накуролесил! И на что надеялся?

- Слушай! - оживился он. - Чего тебе вздумалось на меня бочку катить? Ты меня удивил. Учись у Николая. Ему дела нет до чужих семейных ссор. Вот он и жив и здоров, и дальше так будет продолжать. Но тебе какое дело? Ну кончил я Димку, ну папашку кончил. Тебе то что, дубина?!

Я не стал ему ничего отвечать. Объяснять что-либо таким все равно бесполезно. Я думал уже над тем, как мне выкрутиться из этого идиотского положения? Никогда я ещё не был так близок... А впрочем, как это не был? Еще как был! Не буду об этом думать!

- Все, хватит! - откинулся на спинку дивана Иван. - Поболтали и хватит. Николай! Где ты его хочешь кончить? В подвале?

- Если не возражаете, господин Курагин (Иван едва заметно улыбнулся), я бы хотел воспользоваться оружейным залом. Слишком он многих сегодня убил... вручную. Зарезал, - пояснил он. - Я бы хотел его также... таким же манером. Так гораздо интереснее.

- Да! - загорелся Иван. - Конечно. Я сам хочу посмотреть. Пошли, пошли!

- Вы?

- А что тут такого? Мне самому интересно. Ира? Ты может тоже хочешь? Пошли с нами.

Ира отрицательно покачала головой.

- Нет, я здесь останусь.

- Ну как хочешь.

Приближалась развязка. То, что этот сумасшедший ублюдок тоже захотел пойти, весьма снижало мои и так невысокие шансы. И оба были вооружены! А я скован наручниками.

В коридоре сновал народ. Я узнал кое-кого из челяди. Все занимались уборкой, мыли, что-то приколачивали, на скорую руку пдкрашивали. На нас особенно на меня! - бросали любопытные взгляды. Но не больше.

Мы дошли до оружейного зала. Вошли. Лампы уже свитили ярко, блестел паркет - переплетение цветочных узоров, восточные мотивы, - набранный из разных пород дерева. И блестели латы, украшенные рукояти сабель, длинные наконечники африканских ассегаев... один из которых Николай и снял со стены.

Он взвесил его на руке: двухметровое метательное копье казалось легким дротиком в его руках. Хорошо полированный наконечник в полметра длинной и сантиметров в семь шириной холодно и ярко блестел.

Николай сделал шаг к Ивану и бросил ему "Узи".

- Возьмите, а то мне мешать будет.

Глаза Ивыана хищно горели. И он и Николай наслаждались ситуацией, что, конечно же, нельзя было сказать обо мне. Я не знал, что делать. Одно я знал совершенно точно: умирать не хотелось!

- Вот и все! - сказал Николай и стал подкидывать в руке копье, примериваясь, как бросить. Иван, чтобы лучше было видно, сбоку, по стене, подбирался ко мне. Убийца и есть убийца! Я вспомнил его папашу, ловко перерезанное горло. Ну и семейка!

Я напряг все мышцы. Нервы, плоть моя превратились в струну, перетянутую ожиданием конца... Я намерен был бороться!

Николай резко отвел руку с копьем назад и тут же мгновенно метнул. Краем глаза я успел уловить растянувшуюся ленту наконечника; сам я тоже летел, но в сторону. Мы оба зависли в воздухе: я и ассегай.

Но окончание наших полетов было разным. Я с грохотом приземлился на блестящий, словно стекло, паркет. И такой же твердый. А копье?.. Копье мягко вошло в цель, не остановилось и, завершая инерцию полета, отбросило Ивана и пригвоздило к двери с такой силой, что он повис, словно редкое насекомое на булавке энтомолога.

ГЛАВА 30

АРЕНА ГЛАДИАТОРОВ

Лежа на полу, я видел, как ошеломленный болью и непониманием, Иван взглянул на торчащий из груди толстое, обшитое кожей древко, на Николая, настороженно следящего за хозяйской агонией. Тут понимание наконец снизошло: Иван поднял руку с "Узи", только что переданном ему Николаем, и... умер.

Ему почудилось, что он поднял руку, и нам с Николаем, напряженно следившим за процессом смерти, казалось... Ничего нам не казалось; голова немедленно поникла, ноги подогнулись, и стал обмякать труп Ивана.

В общем, доигрался, собака!

Ко мне подошел Николай. Был он без оружия, значит, немедленно убить меня не мог. Я приготовился ударить его ногами и, возможно, сбить на пол. Но он близко не подошел. Остановился метрах в трех и молча рассматривал меня. Я сначала сел, а потом, сохраняя равновесие, поднялся. Хорошо еще, что наручники скрепляли мои руки впереди, а не за спиной.

- Хочешь, я расскажу то, что не знал он? - Николай кивнул в сторону Курагина. Я посмотрел туда. Как, однако, быстро мертвец перестает походить на человека!

- И что же он не знал? - невольно спросил я.

- А то, что это я тебя с самого начала хотел отправить на тот свет.

- Но почему? - изумился я. - Я тебе ничего плохого не сделал. Я тебя вообще раньше не знал. Или знал?

- Нет, Бог миловал. Но зачем ты понадобился там, где я уже прочно застолбил место? Думаешь, это было просто сделать, стать личным телохранителем этого самодура? Этого подонка?!.

- Ты о Михаиле Семеновиче?

- О нем.

- Хорошего же ты мнения о своем бывшем хозяине, раб.

Я его хотел оскорбить, чтобы высести из равновесия. Наша смиренная беседа начинала меня тревожить: он откровенничал со мной, словно считал меня своим другом, или - что, конечно же, вернее, - мертвецом. Как раньше и другой Иван, начинающий уже пачкать паркет стекающей кровью и ещё кое-чем. Впрочем, смерть есть смерть, но запашок уже шел.

- Я не раб! - откликнулся Николай. - Вернее, уже не раб! Но ты мне мог помешать, я сразу почувствовал.

- Чем же?

- Ты либо стал бы его собакой, преданным шакалом, либо сам захотел бы оторвать свой кусок. Деньги здесь несчитанные. Один личный капитал, который сейчас, после этого (вновь кивок на покойного), перейдет к Ирине, составит больше миллиарда долларов. Пусть даже половину отберут, пусть две трети, и то за всю жизнь никогда не успеешь истратить.

- А тебе то что? Тебе какое дело?

- Какое? - он с сомнением взглянул на меня. - Ты что, дурак? Не видишь, Ире нужна опора...

- И этой опорой хочешь стать ты, - язвительно предположил я.

Он не отозвался на оскорбление. Он смотрел куда-то вдаль, сквозь стены, в собственные мысли. Потом встрепенулся, и затуманившийся было взгляд обрел ясность.

- Первый раз я приказал раздавить тебя "Кразом". Жук был моим человеком. Перед тем, как напасть на тебя, он успел прикончить твоего Синицина, потому что этого уже хотел Курагин. С Синициным получилось, с тобой - нет. Второй раз тебя спасла твоя прыть, когда тебя ужде давили "Зилом".

- А это по чьему приказу?

- Тут просто совпадение. Иван, уезжая, приказал следить, чтобы никто не пытался ехать в больницу. И всячески препятствовать этому. А ты сразу полетел туда. Так что здесь совпадение воли хозяина и моей.

- Сам ты собака! - сказал я. - Шакал и раб!

Он никак не отреагировал. Покачал головой.

- И пуля тебя не берет, и из аварий выскакиваешь целым, и из могильника в подвале как-то вылез!..

- А стрелял тоже ты?

- Арбатов стрелял. Аркадий. Я тут не при чём. Это Санька захотел. Саньке ты тоже сразу стал поперек горла. Здесь я, честно говоря, не успел разобраться в этой кутерьме. Его разозлило, что ты спас Иру. Я не понимаю. Он к ней хорошо относился. Теперь уже поздно выяснять. Кстати, что бы ты знал. Это я Ивана оглушил в кабинете Михаила Семеновича. И это я забрал документы. И знаешь, куда я их дел?

- Куда же ты их дел?

- Отдал Ире.

Я изумился по-настоящему.

- Так они у нее?

- Да. Она теперь наследница всего. И все счета теперь её. И номера сейфов. Завидная невеста, да?

- Ты и на это рассчитываешь? - не верил я.

Он промолчал. Тут меня осенило

- Так ты знал, что Иван едет убивать брата?

- Во всяком случае, догадывался.

- И не помешал?

- А зачем? Ты что, не понял? Мне нужна Ира.

Я смотрел на него во все глаза. Эта гора мяса тоже захотел!.. Хотя, чем он хуже?..

- А ты ей нужен?! Интересовался?

Он помрачнел. Потом взглянул на меня сверкающим взором.

- Никто не знает её лучше меня, - сказал он. - Она удивительная! Она красивая. Ее все любят. Вон и Дмитрий, волчара ещё тот, а не устоял. А ещё она слабая женщина, настоящая женщина!

Вот уж не думал услышать такое от этого динозавра! Глупо, конечно, почему бы и нет? Все мы смотрим на других через призму стереотипов. Николай здоровый, как носорог, значит и сердце у него выходит носорожье.

Я захохотал.

- Ты чего? - спросил он.

- Так. Не предполагал, что ты у нас такой влюбчивый.

- Думаешь, слепой? Думаешь, дурак? Да? Сам дурак! Ты что, не понимаешь: тот, кто выйдет живым отсюда, тот и получит Иру.

- Ты сумасшедший! Мне ничего не нужно. Ни Ира, ни её счета. Я сюда пришел сегодня, только чтобы убедиться в её безопасности.

- Вот! - он будто поймал меня на слове. - Вот поэтому я тебя и убью. Никто не откажется от такой женщины, да ещё с миллиардом впридачу.

Я ещё не терял надежду убедить его.

- А если я тебе дам честное слово, что сразу отсюда уберусь, как только ты отпустишь меня?

- Я тебе не могу поверить. Я людей знаю. Ты такой же, как все. Только ещё не понял сам.

- Идиот!

- Но я тебе даю шанс, - неожиданно сказал он, и я, примериваясь уже, как половчее лягнуть его ногой, встрепенулся.

- Какой?

- Помнишь, ты пережал мне руку.

- Ну?

- Никто раньше этого сделать не мог, - сказал он и замолчал.

- Ну? Всегда что-то происходит первый раз. Причем тут это?

- Я не могу тебя убить просто так. Я буду всегда думать, что ты мог оказаться сильнее.

- Ну? - как дурак все ещё не понимал я. И вдруг меня осенило: этот осёл страдает комплексом неполноценности! Кто бы мог подумать! А впрочем, все они, эти качки, так или иначе, недоделанные, раз им приходится собственной массой чего-то там компенсировать. Сумасшедший, однако!..

- Снимай наручники! - сказал я, протягивая ему руки.

Николай странно усмехаясь, полез в карман.

- Будем работать без правил, - сказал он. - Но с оружием.

- Давай, давай! - торопил его я. - С каким оружием?

Все ещё сохраняя свою усмешку на лице, он разомкнул мне браслеты. Я отшвырнул их, наконец-то ощутив реальное дуновение свободы. Надо только половчее оглушить эту скотину...

- С каким оружием?

Он отступил на шаг, вынул из карманов два ножа в ножнах и один уже протягивал мне рукояткой вперед.

- Бери, это твой.

Действительно, мой. То есть Бурова Виталия. Но это уже детали.

Он вдруг с такой стремительностью сделал выпад, что только долгие годы тренировок не позволили нашему поединку окончиться слишком скоро.

Я изогнулся в сторону и лезвие его ножа, метившее в сердце, только задело рубашку. Я тут же наудачу мазхнул рукой: клинок со свистом описал полукруг в сантиметре от горла Николая. Одновременно я схватил его правое запястье, затратив на это время и внимание; оказалось, он сумел сделать тоже.

Так мы стояли друг против друга, и у каждого перед носом маячил клинок. Теперь, вблизи, чувствуя его силу, я бы определил его вес килограмм в сто тридцать, не меньше. Он превосходил меня и в росте.. выше двух метров. На полголовы выше меня и килограммов на двадцать пять тяжелее. По внешним данным он превосходил меня совершенно.

Однако было ещё одно: я никогда не занимался чистым культуризмом, и мои мышцы, отшлифованные годами изнурительных тренировок на выносливость, не имели недостатков скоростного взращивания на спецпайках качков. Я подозревал, Николай шел по проторенному пути.

В течение нескольких минут, мы стояли друг против дроуга, напрягая все мышцы тела. Мы слегка раскачивались, сил расходовали много, дыхание становилось бурныим и прерывистым.

Так мы качались из стороны в сторону, словно танцоры на рассвете, израсходовавшие силы за долгую ночь плясок. Но тут медленно, медленно, руки Николая стали уступать моему нажиму и отклоняться все дальше назад, за спину. Глаза его удивленно расширились, и дыхание ещё больше участилось. От ужасного напряжения на шее выступили все жилы, а под кожей, покрывшейся крупными каплями пота, вздулись синие пульсирующие вены.

Внезапно он стал яростно вбивать колено правой ноги мне в ребра. Я не ожидал этого. Острая борль пронзила все мое тело. Теперь он попеременно бил обоими коленями. Я понял, что если мне не удастся сейчас же освободиться, то вскоре он переломает мне ребра.

Резким движением я сумел выкрутить из его пальцев свою правую руку. Я отлетел назад и упал. Однако я так быстро вскочил на ноги, что был готов вновь встретить его нападение Нас разделяло расстояние в несколько метров. Метнув нож, я бы мог его убить в ту же секунду. Но мне до сих пор не хотелось этого делать. Я не хотел убивать Николая. Несмотря ни на что, я так и не мог осознать ценность всей тот мешуры, ради которой здесь упоённо гибли люди.

Николай прыгнул ко мне и нанес удар. Клинок со свистом описал полукруг вблизи моего живота, немедленно втянувшегося. Я не остался в долгу и сделал ответный выпад, который также не достиг цели.

Потихоньку я начинал понимать серьезность своего положения. Я не хотел убивать Николая, его же единственной целью было покончить со мной.

Неравное положение. И я к тому же, начинал заводиться. Погибать просто так кому охота?!

Мне показалось, что он раскрылся, и я спешно нанес удар. Мой противник был готов к этому, и уклонившись в сторону, выбросил вперед левый кулак, попав мне в нос. И тут же взмахнул правой рукой.

Несмотря на ошеломляющую боль, я успел отпрянуть и лезвие ножа лишь самым кончиком полоснуло по животу. Кровь теплыми струйками потекла по животу.

Я начинал сатанеть. Николай бросился ко мне, уже торжествуя победу. Я быстро ударил его ногой в живот, остановил порыв и сразу перехватил его руку с ножом. Отшвырнув свой нож подальше, чтобы Николай ненароком не сумел им воспользоваться, я удобнее взялся за его кисть и локоть и потянул внутрь, чтобы он оказался как можно ниже. Он упал на колено; я удвоил усилие, выкручивая ему руку, и ожидая, что в конце концов, сломается его локтевой сустав.

Но я его недооценил. Внезапно, все его тело поддалось на мои усилия и, падая спиной на меня, локтем левой руки он так ударил меня в ухо, что чуть не оглушил. Меня отнесло его ударом на несколько метров. Но и он потерял свой нож, когда я ломал ему руку.

Николай, рыча от ярости, бросился ко мне и схватил меня за туловище. Мои руки оказались прижаты к телу. Он сжимал меня так, что мне показалось, что он не смертный боец, а одно из тех существ, которых рожают не женщины, а порождает чрево преисподней. Он стал давить все сильнее, и я понял, что если мне не удасться сейчас же освободиться, то вскоре он сломает мне хребет.

Я сжал кулаки, уперся ими в его ждивот и стал отталкивать свое тело. Хватка его стала ещё крепче. Я сделал шаг назад и изо всех сил рванул руки. Рванул вверх. Мои ладони оказались у его лица, я толкнул их под подбородок, прямо в горло, и дернул вверх.

Он отлетел назад. Любому другому этот резкий рывок сломал бы шею. Однако, Николаю это только прибавило ярости. Он вновь кинулся на меня. Я попытался повторить удар ногой в живот, но ему удалось перехватить мою ногу, вздернуть её вверх и ударить кулаком в пах.

Кулак, словно молот, попал мне в живот, но чуть выше цели. Иначе мне, понятное дело, было бы вообще невмоготу. Я ударил его ребром ладони по горлу. Он отпустил мою ногу и тогда я, пригнувшись, раскрутился на месте и со страшной силой зацепил голенью ему под колени. Ноги его взлетели вверх и он, всем своим громадным весом впечатался в стеклянный паркет.

Я подскочил к нему. Он уже приподнимался. Я локтем ударил его в переносицу, а затем, правым кулаком и весом всего тела, рухнул ему на живот. В печень.

Любого другого этот мой удар уж точно убил бы на месте. Но не этого мастодонта. Его спасли пласты мышц брюшного пресса. Он вновь поднимался. Я позволил ему встать и, пока реакция его не восстановилась, нанес удар ногой в челюсть.

Николай почти упал, но справился, коснувшись рукой пола. Я тоже выдыхаюсь, наверное. Удар, во всяком случае, уже не тот. Он попытался броситься на меня, но я успел отойти. Через мгновение я ударил его прямым левым, и, пока он пытался свхватить меня за левую руку, я нанес ему сильный удар правой рукой.

Меня злило и огорчало, что он не падает. Я сам смертельно устал. Мне хотелось прекратить этот затянувшийся поединок побыстрее. Ринувшись к нему, я некоторое время его просто избивал. Когда я прекратил, у него была рассечена правая бровь и сильно текла кровь.

А он не падал!

Я сделал ложный выпад правой и схватил его за руку. Затем нырнул вниз, подцепил его правую ногу под колено, поднял Николая на плечи и с размаха швырнул на паркет.

Сотрясся весь дом.

И снова он поднимался, как зомби.

Черт с тобой! решил я, повернулся и пошел к двери.

Остановился возле подсиненного Ивана. Ну и вонь! На поясе в кабуре торчал пистолет "Беретта". Я осторожно, чтобы не запачкаться кровью, вытащил его. Проверил: полная обойма. В стволе патрон. И - вот уж боец! укорил я мертвеца, - не поставлен на предохранитель.

Услышав сзади шум, оглянулся. Николай у противоположной стены, завершал замах топора. Движения его были медленные, плавные. Ручка топора сантиметров шестьдесят длинной, украшена чем-то белым, узором наверное. Лезвие полированное, как и все здесь, блестящее. И я медленно пытаюсь поднять ватную руку; словно сироп, густое желе, а не воздух. Опоздал, огромный топор уже летит. Я все-таки стреляю, стараясь сбить его на лету пулей. Промахиваюсь, кажется попадаю в Николая, потому что он начинает падать.

Топор уже совсем близко, и тут мне прихзодит в голову нагнуться. Я могу не успеть, но все-таки пытаюсь. Мы соревнуемся в скорости с топором, он уже рядом, но я успеваю.

Прошелестев над моим затылком, топор с мясницким чавканьем вонзается за моей спиной. Время немедленно возвращается в свои границы; я мгновенно поворачиваюсь и отскакиваю в сторону: не попав в меня, лезвие отрубило голову трупу.

А Николай наконец-то успокоился. Пуля попала ему в плечо, и это последнее сотрясение послало его в нокаут. Ничего, наука.

Но как же я устал! Открыв дверь с повисшем на ней обезглавленным уже мертвецом, я делаю несколько шагов по коридору... вижу уставившиеся на меня глаза... челядь и крепостные... чувствую, что земля вокруг меня начинает вертеться и внезапно наступает темнота...

ГЛАВА 31

ТЫ МОЙ ГЕРОЙ

Все последующее я помню смутно, как будто смотрю сквозь толстое зеленое стекло. Будто бы несли... нет, скорее, вели меня какие-то люди... горячая вода... склонившееся надо мной милое личико Иры... лучащиеся радостью глаза ее...

Впрочем, было ли это все так, не было - не знаю. Проснулся я у себя в спальне. Уже рассвело, и рядом в кресле спала Ира. Значит, ночные видения имели хоть в этом реальную почву.

Штора была отдернута, но кисейная паутина занавесок рассеивала розовые солнечные лучи. И только сквозь узоры тюлевого плетения горячими пятнышками просачивались солнечные зайчики. Один из них заполз Ире на щеку, пригрелся сам, согрел её и наконец пробудил.

Она открыла глаза, улыбнулась сама себе и вдруг, вспомнив все, быстро нашла меня взглядом. И знакомая радостная улыбка осветила её лицо, а лучащийся взгляд устремился ко мне.

Утро начиналось прекрасно. Я отдохнул. Легкая ломота в мышцах была даже приятна, а вспухшие части моего лица не мешали.

- Доброе утро! - ласково сказала Ира.

Она подошла и нежно коснулась моей руки. Легкие тени под глазами заставили меня поверить, что она всю ночь провела возле меня. Удивительно!

- Доброе утро! - ответил я и потянулся.

- Как ты себя чувствуешь, Ванечка?

- Прекрасно. А вот тебяе я доставил хлопот.

Я вспомнил обо всем... Об Иване... Ну и дела!

- Ты уже все знаешь?

- Всё, - она кивнула. Легкая морщинка легла между бровей.

- Николай? Как он?

- Ничего страшного. Врач сказал, что ранение не тяжелое.

- А ты его видела? - спросил я.

- Видела? - она нахмурилась, и тут же вновь прекрасные её глаза зажглись радостью. - Я была с тобой. Ты сумел всех победить. Ты герой! Ты мой герой! Я так хотела тебе это раньше сказать! Ты отдыхай, теперь все будет хорошо.

- Знаешь, как мы зделаем? Я пойду к себе, на часок прилягу. А может и нет, я тоже вроде незаметно отдохнула. Если будешь хорошо себя чувствовать, приходи. Сейчас половина воьмого... приходи часов в девять ко мне, и мы все решим.

Она пошла к дверям. На пороге спальни обернулась.

- Я буду ждать, - сказала она и вышла.

Я услышал, как щелкнул замок входной двери.

И я был озадачен, не скрою. Стихийный прилив любви ко мне со стороны женщины не редок, я наблюдал не раз. Многим нравится моя звериная суть: чем же ещё я мог привлекать дам? Но Ира?.. А впрочем, соображения имеются.

Чтобы не терять времени даром, я встал. Утро хорошее. Я вышел на балкон, как был в трусах.

Утро какое! Свежее, тихое... Я заметил желтизну отдельных крон - уже осень, середина сентября. Оттенки зелени: от летней, сочной, темно-зеленой до светло-салатного. А в промежутках - весь спектр.

Я глубоко вздохнул воздух, почувствовал такой аромат! - кажется запах опавшей листвы, яблок, свежести. Вдалеке на воде - маленький осколок паруса; кто-то с утра не вытерпел, вышел на воду. Воздух так чист, словно его вобще нет. И громко ссорятся вороны.

Легкий озноб на спине. Пойду приму душ.

После горячего душа завернулся в махровый халат и первым делом заглянул в холодильник. Подумал немного, больше советуясь с организмом, и выбрал бутылкку светлого пива. Сел в кресло у открытой балконной двери в спальне и попеременно делал глотки: то пиво, то свежего горьковатого воздуха утра. И качал головой, вспоминая бурный хоровод прошедших событий. Подумать только, прошло всего три дня! Уму непостижимо!

Страшно захотелось есть. Сейчас бы Ленкиной снеди - проглотил бы всё.

Пора было одеваться. Я огляделся, смутно представляя вид своих шмоток. Вчера так извозился! Ни джинсов, ни рубашки я не нашел. Пришлось обряжаться в один из костюмов, продолжавших висеть в шкафу. И ладно: холодная элегантность костюма хоть как-то компенсировала веселую помятость моей боевой физиономии.

На столе лежал пистолет "Беретта", из которого я подранил Николая. Несколько секунд я задумчиво разглядывал его, соображая, не взять ли с собой. Потом внезапно решил оставить - надоело. Бросил в сумку (там что-то ещё звякнуло), сумку сунул в шкаф и вышел.

Спустился в столовую. Там было пусто. Прошел на кухню. Румяная Мария Ивановна, с боязливой доброжелательностью, суетливо принесла мне половину курицы, холодного мяса, салаты. Потом кофе, сыр, масло, какие-то пирожки. Робко улыбнулась, когда я поблагодарил.

В комнате, где я завтракал, все также висела схема эвакуации при пожаре "людей и обслуживающего персонала". Я вновь подивился, как давно и недавно я здесь первый раз ел.

Потом вышел из дома, пройдя мимо стеклянного аквариума, где молча встрепенулись охранники. Кто? Я даже не посмотрел.

Как все тихо, неподвижно, свежо. Поднявшееся солнце озарило подстриженных зеленых зверюшек, среди которых - там и там - прятались телекамеры. Листочки густо покрыты росой, и казалось, под косыми ещё лучами солнца холодно горит лазурь. А дальше, на фоне лиловой голубизны, сияли редким и мелким золотом вершины белоствольных берез.

Не торопясь обошел дом. На площадке перед домом стояли два вертолета: тот, которым пользовался Курагин с сыновьями и маленький двухместный неизвестной мне марки. Мне нестерпимо захотелось взлететь. Два года назад на три месяца я застрял на Камчатке в лётном лагере вертолетчиков. У меня были свои проблемы, у них - свои. И делать было совершенно нечего, только медведей пугаться. Медведи были страшные, стоя на задних лапах достигали трех метров высоты и с любопытством заглядывали в пустые чердачные окошки брошенных домов. Не найдя ничего интересного, подцепляли лапой сруб, дом со скрипом наклонялся, морда лезла туда, а потом огромный толстый медвежий зад неторопливо удалялся в ближайший лес, чтобы вновь вернуться назавтра. Там же на досуге меня обучили летать на вертолете, и когда я сразу не разбился, уже доверяли машину не глядя: а пущай летает!.. А один из летчиков за эти месяцы обучил общую кошку Марфушку есть сырой лук и спорил с новичками, которые вначале начисто отвергали саму возможность... А кошка ела лук и плакала.

Помешать мне сейчас никто не може, подумал я. Подошел, открыл дверцу. Ключ зажигания торчал в гнезде. Я сел в пилотское кресло, пристегнулся включил мотор. Топливо было под завязку. Все о/кей. Винт над головой стал невидим. Я тронул ручку штурвала и медленно поднялся метров на двадцать. Сделал круг над полем. Ощущение полета как всегда непередаваемо! И к этому прибавлялось чувство свободы, которого я никогда в полной мере не испытывал.

Я посадил машину на старое место, дождался остановки винта и отключил мотор. Открыл дверцу, закурил. И вновь ощущение беспричинного счастья охватило меня. Так я сидел, смотрел на поле, деревья, проблески воды вдали между кустов, на жаворонка, вонзившегося высоко в небо... сидел, пока не докурил. Потом посмотрел на свои, упорно продолжавшие тикать часы. Восемь сорок два. Что оттягивать? Чем раньше поговорю с Ирой, тем лучше.

ГЛАВА 32

МЕСТЬ И НАГРАДА

Она, конечно же, не спала. Только переоделась в красное, очень идущее ей платье, с широкой, не поспевавшей вслед и путавшейся в ногах юбкой, когда она бросилась на мой стук к приоткрытой двери.

И не успел я войти, как она кинулась мне на шею, упала в мои объятия и стала осыпать лицо поцелуями.

Я сначала обнял её не сильно, но затем крепко объватил за плечи. Ее ресницы трепетали, словно крылышки у мотылька, а взметнувшиеся волосы щекотали мне щеки.

Я стал целовать её - сначала быстро, жадно, потом медленно, подолгу. Губы е раскрылись, по телу пробежала дрожь.

- Любимый! - выдохнула она изо рта в рот.

Прижав её к себе с такой силой, что её дрожь передалась и мне, я продолжал целовать её, пока она не высвободила голову и не спросила:

- Хочешь, мы сегодня же поженимся?

- Кто на самом деле "Ангелочек"?

Я почувствовал, как она вся напряглась, издала какой-то гортанный звук, отпрянула и широко раскрытыми глазами уставилась на меня. Ее серые глаза сверкали, в их колдовских глубинах можно было безнадежно пропасть.

- Ты же знаешь. Отец Александра, Константин Семенович Курагин.

- Нет, котенок. Сдается мне, что Ангелочек и ты - это одно лицо.

Она внимательно всмотрелась мне в лицо и засмеялась. Потом освободилась из моих объятий, отошла к окну и села в кресло.

- Что это тебе пришло в голову? Это же... не понимаю, - она попыталась рассмеяться и на этот раз ей удалось лучше.

- Охотно объясню. Понимаешь, котенок, когда я попал сюда и сразу окунулся в ваши события, я все не мог понять главного: кому и зачем понадобилось тебя похищать? Вчера Иван, конечно, все логично объяснил. Действительно, Михаил Семенович, похитив тебя, вполне мог и над братом последний раз посмеяться и спровоцировать синовей на действия. Но неужели с его деньгами и властью он не мог бы найти более простой и надежный путь? Насколько я его узнал за такое короткое время, для него не существовало преград в достижении цели. Тем более, моральных преград. Зачем ему было провоцировать ссоры, если он вполне мог приказать убить сыновей. Отцовских чувств - он сам мне признался - никогда ни к кому не испытывал. И все-таки это было логичное объяснение, и его вполне можно было бы принять. Но уж слишком во всем чувствовалась твоя тень. Во всем, что здесь происходило. В журнале писали, что ты сразу после медового месяца взялась помогать мужу в делах и так успешно, что тебе сам хозяин стал доверять. И тут же Михаил Семенович увлекается тобой как мужчина. Тем же грешен Иван Курагин. Здесь в поместье все тебя любят, Николай, вон, хотел стать твоей опорой.

- Это плохо? - приглушенным голосом спросила она.

- Что плохо?

- Что меня все любят?

- Конечно, нет. Но я лично ещё не встречал таких ангелочков, чтобы абсолютно все их любили.

Когда я назвал её ангелочком - случайно, конечно, - её глаза расширились. Она ничего не сказала, а я сделал вид, что не заметил её реакции. Я продолжил:

- Знаешь, где можно встретить таких людей, которые могут вызывать лишь любовь и уважение? Среди разведчиков. Я было заподозрил, что тебя могли внедрить в эту олигархическую семейку, но ты слишком молода, а профессионалов учат годами. Нет, в случае с тобой, это врожденное. Я имею ввиду твои способности нравится. Ты сознательно вела себя так, чтобы не только ни с кем не ссорится, но и заставить полюбить себя. И вчера меня осенило. Когда Иван тут рассказывал, Николай держал меня под прицелом автомата, а ты прикуривала мне сигарету. Просто кусочки мозаики сложились в картину. Я вспомнил почему-то, как твои похитители, когда везли меня топить, говорили, что Ангелочек уже, наверное, их ждет, гневается и вообще, она шкуры с них спустит в случае чего. Понимаешь?

- Продолжай, - спокойно сказала она. - Мне приятно видеть, как ты радуешься своим открытиям. И синяки тебя не портят. Ты выглядишь, как настоящий мужчина.

- А мне с тобой целоваться понравилось.

- Пожалуйста продолжай, - сказала она и улыбнулась.

Я был немного озадачен её реакцией. А ещё тем, что не мог вызвать в себе необходимого гнева и неприязни, которые должен испытывать каждый честный человек к любым преступникам. Все выходило как-то странно.

- Я вроде заканчиваю. Я вчера вспомнил, что Ангелочек, о котором говорили твои похитители, был женского пола. Они говорили - "она будет сердиться". Не он, а она. И вот вчера меня осенило, что на роль Ангелочка вполне подходишь ты. Что ты на это скажешь? От всего, что произошло здесь за эти дни выиграла только ты. И как выиграла! Ты теперь наследница всего имущества Курагиных. Ты владелица всех личных капиталов семьи, всех акций, счетов, предприятий, банков. Тебя, конечно, попытаются надуть, но учитывая выказанные тобой способности, всем этим черным директорам во главе с Борисом Игоревичем может ещё плохо придется.

Ира внезапно встала. Подошла ко мне вплотную и стала внимательно смотреть мне в глаза. На её лице, во всяком случае, я не мог заметить смущения, злости, досады. Может быть, легкое сожаление.

- Хорошо, - внезапно сказала она. - Я тебе все расскажу, если ты этого хочешь.

- Конечно, хочу.

Она взяла меня за руку и повела в соседнюю комнату. Здесь я ещё не был. Хотя эта большая гостиная была чем-то похожа на первую: ковер, только белый, полностью закрывал пол, на стенах серо-голубые обои, кремовые занавески и такого же цвета мебель. В большом кресле возле стеклянного столика с напитками и бокалами, сидел крепостной староста Петр Алексеевич Волков. Очевидно, он слышал наши объяснения; дверь была все время приоткрыта.

Очень интересно!

- Петр Алексеевич! - весело сказала Ира. - Ванечка отказывается брать меня в жены.

- Может ещё не все потеряно? - благообразное лицо демократа, директора школы и крепостного старосты расплылось в усмешке. - Может, когда он все узнает, он переменит к тебе отношение.

- Короче! - решительно прервал их я. Мне надоело слушать их веселые намеки. - Что вы хотите сказать?

- Дело в том, Ванечка, что я Курагина.

- Ну конечно, у тебя же фамилия мужа, - не понимал я.

- Нет, я Курагина по рождению.

Вид у меня, наверное, был здорово обалдевший, потому что Ира невольно рассмеялась. Усмехнулся и Петр Алексеевич.

- Да, я дочь Константина Семеновича Курагина и сводная сестра Александра. Константин Семенович не раз приезжал в Екатеринбург и там познакомился с моей матерью. А потом родилась я. Отец немедленно зарегистрировал меня на свою фамилию. Он меня очень любил и в детстве всегда называл Ангелочком. И жили мы хорошо, потому что для нас с матерью отец ничего не жалел. А когда он, все-таки, собрался жениться на моей маме, его убили. Все знали, кто это сделал. По чьему приказу. После этого у нас все кончилось: деньги, уважение окружающих, мое детство. И я поклялась отомстить убийце. Я поклялась, что воздам ему многократно. Я поклялась, что на земле будет только один представитель Курагиных - и этим представителем буду я. Исключая Александра, он мой брат и знал это. И помогал мне. Да, Ангелочек я. Я не знала, что отца в детстве тоже звали Ангелочком. Хотя он всегда был красивым. Теперь ты все знаешь. Ответь, можешь ты теперь осуждать меня?

У меня была такая муть в голове, что свои робкие ощущения даже не пытался воплотить в слова.

- Иван Сергеевич! Почему бы вам серьезно не обдумать предложение Ирины Константиновны? Мы это уже с ней обсудили и пришли к выводу, что вы будете идеальным супругом. К тому же, Ирина Константиновна к вам весьма и весьма неравнодушна.

- Это почему же? - невпопад спросил я, но он понял.

- Потому, что вы доказали свою жизнестойкость, отсюда и в дальнейшем за вас и вашу супругу можно будет не беспокоиться. Кроме того, вы не бизнессмен, значит, по-крупному воровать не будете.

- Спасибо, - поклонился я.

- Бросьте! - отмахнулся он в свою очередь. - Мы обсуждаем серьезнейшее дело. Вы будете иметь столько денег, сколько захотите. В разумных предела, конечно. Но и этих разумных пределов будет для вас больше, чем достаточно. Ирина Константиновна вас уважает, кроме того, вы ей действительно нравитесь, уж поверьте.

- Вы теперь за неё говорите?

- В какой-то мере. Я, если можно так сказать, её референт. По некоторым вопросам. Мы с ней заключили негласный договор, осноованный на ненависти к Михаилу Семеновичу Курагину. Я взялся ей всячески помогать в её борьбе. Именно через меня были выписаны люди, котрые должны были её похитить, и которых вы так неловко убили.

- Они меня сами хотели убить.

- Ну, ну, ну! - дело прошлое. Ну так как?

Его речь дала мне возможность опомниться. И туман в голове стал конденсироваться в мысли, столь же определенные, как и мое решение.

- Я вынужлен отклонить ваше лестное предложение.

- Ванечка! - немедленно откликнулась молчавшая до сих пор Ира. У неё даже слезки на ресницах заблестели.

- К сожалению, вынужден. Не потому, что у меня есть другая женщина. А в основном, из-зав денег. Я ведь сыскарь, дорогие мои, и все годы я подставлял свою голову под пули и удары тех, кто спятил от этих ваших денег. Все преступления в мире - из-за денег, и кто хоть раз поддался их власти, тот кончит, как все Курагины. Извини Ириша, но это мое твердое убеждение: человек и деньги, большие деньги, вместе не уживаются. Человек только выглядит человеком, а на самом деле это только внешность та же. И отношение к жизни другое и к людям. Главное, к людям. Не могу, дорогая. От Курагина я получил сто тысяч долларов. Для тебя сейчас это уже не деньги. Ты мне предлагаешь миллионы, и я тебе верю. Имея миллионы долларов можно купить виллы на разных морях и океанах, машины, яхты, самолеты. Можно жить до конца жизни ничего не делая. И если я приму это твое предложение, смогу ли я остаться самим собой, тем сыскарем, который ещё стоит перед тобой, или же мне придется стать Курагиным, а скорее всего, тенью Курагина. Я же русский, я же пью и рукавом занюхиваю, какой из меня миллионер?

Они внимательно слушали меня, напряженно думая о своем.

- Спасибо, котенок, но лучше я зарегистрирую на заработанные деньги частную сыскную фирму. Мне, знаешь, понравилось делать свою работу без всякого начальства. Повидал я на своем веку тупых командиров. Вы мне тут просто глаза открыли. Отправлюсь ка я отдохнуть, а там, через месячишко или два, займусь регистрацией. Мы, надеюсь, останемся друзьями. Я вам позвоню, как смогу. Ты, котенок, ещё мне клиентов будешь посылать. Правильно, детка?

Она кивнула и медленно отошла к окну. Шторы цвета слоновой кости тяжелыми складками лежали у её ног. Она прижалась к стеклу и посмотрела в окно, туда, где блестящей амальгамой поблескивали острия мелких волн водохранилища. Стояла неподвижно, резко контрастируя платьем со шторами. Руки безжизненно повисли. Постояв так с минуту, глубоко вздохнула и заговорила, стоя ко мне спиной.

- Не знаю... Мне очень жаль! Может ты и прав. Может то, что ты уходишь, это первая моя плата за победу и за те деньги, что я получу. Я буду рада, если ты позвонишь. Тебе нужна машина. Я распоряжусь, чтобы ты взял любую. Может, все-таки, возьмешь ещё денег? Мне, действительно, для тебя ничего не жаль.

- Я верю, - кивнул я. - Если не возражаешь, я приму от тебя подарок. Нет, нет, не деньги, - поспешил сказать я, увидев, как она с готовностью встрепенулась. - Не деньги и не машину. Я хочу взять тот двухместный вертолет, котрый внизу стоит на площадке. Красно-синий.

- Конечно бери! - махнула она рукой, и Петр Алексеевич самодовольно ухмыльнулся.

Все-таки им удалось почувствовать себя крезами. Или мне так показалось?

Напоследок я хотел было посоветовать ей зайти к Николаю. Вот уж кто мог бы стать опорой, атлантом, не меньше. Но передумал. Ирина не нуждается в советах. Еще чего!

ЭПИЛОГ

Я быстро вышел из её апартаментов и поднялся к себе. Взял свою сумку, из сейфа выгреб паспорт, водительские права и разрешение на ношение оружия. Кажется всё. Спустился в холл, не встретив никого знакомого. Прошел мимо охранников, так и не посмотрев, кто дежурит.

Утро в самом разгаре. В восторге от того, что ночная буря наконец кончилась, птицы как сумасшедшие прыгали по кустам и деревьям и распевали песни, умытые подсохшие листочки были зеленее весенних. Я быстро обошел дом и направился к вертолетам. Возле моего дежурил какой-то парень, вознамерившийся было заступить мне дорогу.

- Сюда нельзя!

- Можно, мальчик, можно, - весело сказал я, и он поверил, что мне можно, потому как вертолеты не воруют так открыто и с таким наглым видом, какой имел я.

Только я собрался садится в кабину, как вдруг мимо, непонятно по каким соображениям именно этой дорогой, пошли крепостные. Все молча глазели на меня и, проходя, поворачивали голову совершенно одинаково. А иные, в том числе и битые мною в "Посиделочной избе" при первом знакомстве, так кивали как доброму приятелю. В общем, это меня несколько задержало; я стоял и глазел на них, как и они на меня: впереди шли мужчины, а за ними крепостные бабы, а уж совсем последними - несколько штук детишек, успевших появиться на свет за время рабства. Наверное, этот исход совершился по причине пожара, случившегося ночью. Еще Иван Курагин, помниться, орал в телефон, чтобы все бросали и спешили в дом. Ночью они, конечно, не очень-то поспешили, а сейчас, вот, пришли. Наконец шествие закончилось, последний сопливый крепостной скрылся в задних дверях, открытых, наверное, по сему случаю, и меня, словно отпустило.

Я кинул сумку в кабину, взобрался сам, пристегнулся, как давеча рано утром, включил двигатель, раскрутил винт пропеллера, и скоро дом - барский, огромный, величественный, - стал усыхать и уменьшаться прямо на глазах.

Прежде чем покинуть место моего недолгого здесь пристанища, сделал я большой круг над окрестностями, обозревая виденное ранее лишь снизу: домик охраны, прилепившийся над насыпной грунтовой дорогой, стекавшей к пристани, саму пристань с несколькими лодками и двумя катерами - импортным, пестро-ярким, пластмассовым и нашим железным, серо-зеленым; гаражом, где моя душа, едва не принятая за Курагинскую, могла бы взлететь без всякого вертолета в чистом распаде тротилового заряда, но в последний момент место занял неведомый мне механик Лешка; конющня, куда я так и не успл заглянуть, и где храпят лошади, здороваясь с конюхами; ровные следы пепелищ на тех местах, где стояли крепостные избы, включая "Посиделочную избу" - все сожжены в запале перемен, и все готовы завтра же начать отстраиваться. Хватит, решаю я и, сверяясь с картой, направляю свой полет в сторону города Иваново, где меня ждет Ленка, откуда начнется наше с ней медовое путешествие. Вот уже и железная нитка ограды позади, блестит поверхность водохранилища, на дне которого некогда потоплено сто двадцать три деревни и семьдесят два поселка городского типа, лодочная станция при обществе рыболов с пустым причалом, потому что директор станции ещё пять лет назад под видом необходимой приватизации, распродал местным любителям все лодки, молодые леса, успевшие вырости на некогда колхозных полях, а на тех, где ещё сеют, вижу трудятся трактора, запахивающие в землю никому не нужный урожай моркови, свеклы, картошки, потому что бесконечные градоправители всегда имеют свою долю в привозимом из-за океана продуктах, автопоезда на дорогах, регулярно шмонаемые государственным и частным рекетом, фабрики и заводы, остановленные некогда за неконкурентоспособность и так вновь не открытые и километры, километры, километры без конца... Что у нас за страна такая, что вызывает во всем мире ненависть и страх?! И что мы за люди, если даже погибая, не верим в чужую ненависть и страх!..

- Черт побери! - ругаюсь я и словно выплескиваю всю злобу, внезапно оставлюящую меня. - Мне-то что?

Впереди у меня ещё часа два полета, погода прекрасная, солнце светит, какие-то птицы пытаются соревноваться со мной, а небо - бескрайнее, высокое! - и чем я выше поднимаюсь, тем бездоннее истончается синь, так что кажется именно там вверху бездна и если ещё немного подняться - можно рухнуть, утонуть в недоступной глубине!.. И отбросив все неприятное, временное, преходящее - как же иначе! - я чувствую такую радость, такое счастье!.. Я жив, я невредим, меня ждет чудная девушка, я молод, силен, умею и хочу работать: что ещё надо человеку, не обремененному грузом забот?.. Как хорошо, что я сумел вырваться из западни этих миллионов! Как хорошо!..

И все же, все же...

И лечу и думаю, что одно то, что я взял вертолет - машину прекрасную, быструю, легкую! - уже одно это, где-то в глубине души моей, рождает понимание не совсем приятное: кажется мне, что словно муха, кончиком крыла задевшая паутину, я уже трепыхаюсь, ловко пойманный. Или подобно птичке, сунувшей коготок куда не следует, я пропал. Потому что главное, сделать первый шаг, и те сто тысяч долларов, и этот вертолет, и последующие звонки Иришке, котенку, который, дай Бог ей здоровья, превратится со временем в кошечку, рысь, пантеру, нет, львицу, (если повезет и не сожрут акулы международного бизнесса) - все это может стать первым звеном на пути моего перерождения. И я, завязнув коготком, и только делая вид, что вырвался в свободный полет, буду звонить: "Привет котенок!" А потом, если вдруг постигну, что все позади, что сам я утерял единственную возможность жить по-человечески в нечеловеческой, нищей, больной, ограбленной стране, может быть тогда сниму предохранитель, поглубже засуну пистолет в рот - вся эта зависть обнищавшей, мертвой души разлетится к чертовой матери!

- Черт побери! - с чувством говорю я и газую на полную катушку.

Когда-нибудь... когда-нибудь, может быть, стану я другим, и так же как другие, буду со злобой посматривать на соседа, силой мысленной зависти сверля стены, и вместе с ним же подсчитывать накопленное. Буду я завистлив, черен и зол. Но пока же, пока я ещё могу сказать: "черт побери всё!" не грозит мне эта опасность. Пока я свободно лечу, лечу к моей Ленке, которая ждет меня, как же иначе! Я лечу и - нет! - может быть, просто бегу, оставляя позади себя страшую сказку, искалеченных людей, которые уже забыли, что значит быть нормальными людьми и превратились в монстров - все как один! - кунцкамера хозяев и слуг, где один стоит другого, лепрозорий законченной перестройки. И я думаю, может быть все не так уж страшно? может, пока всё у них остаётся за железной оградой есть надежда?.. Может быть. И кто знает?..

А пока я лечу, я все дальше и дальше от этих трех дней, и пока что я счастлив!

КОНЕЦ