«Спасайте, кто может!»

Виктор ПРОНИН

СПАСАЙТЕ, КТО МОЖЕТ!

Нефедов игриво открывает дверь кабинета Засыпкиной, подмигивает стоящим за его спиной конвойным и только после этого входит. Хмыкает, трет ладонью нос, удовлетворенный тем вниманием, которое ему оказывается последнее время. Даже сам прокурор Павел Михайлович Кокухин здесь, тоже пожаловал.

- Можно сесть? - ухмыляется Нефедов. Он уже знает, что ему грозит самое большее десять лет заключения, поскольку в момент совершения преступления не достиг восемнадцати лет.

- Садитесь, Нефедов.

- Спасибо. Вы очень любезны. - Сел, закинул ногу за ногу, осмотрелся. Да! - вспомнил он. - А что с моими шмотками? Где они? Там же все фирменное... Не пропадут?

- За десять лет они выйдут из моды, - заметил Кокухин.

- Вы думаете? - Нефедов, видимо, впервые осознал, что такое десять лет.

- Наверняка, - заверил Павел Михайлович.

К тому же, они окажутся малы. Вам будет под тридцать. Вы станете взрослым, крупным мужчиной.

- Спасибо, - нахмурившись, ответил Нефедов. - Тогда пусть отдадут шмотки матери. Продаст - все-таки деньги.

- Думаете, купят?

С руками оторвут! - заверил Нефедов, развеселившись. - А если еще узнают, чьи шмотки... Большие деньги можно выручить.

- Думаете, штанишки в крови дороже стоят?

- Наверняка!

- Не будем торопиться. Сейчас ваши вещи - вещественные доказательства.

Допросы продолжались не один день. Выяснялись самые незначительные детали жизни Нефедова на протяжении последних месяцев. Несколько раз выезжали на пепелище, где он охотно рассказывал, как кого ударил, чем, что при этом произошло.

- Зря, конечно, самому дороже обошлось, - однажды бросил Нефедов.

А как-то долго выслушивал вопрос Галины Анатольевны Засыпкиной, молча смотрел на нее и улыбка все шире расползалась по его лицу.

- Эх, Галина Анатольевна, не знаете вы жизни!

- Да? - следователь была несколько ошарашена. - Я не знаю жизни или ее изнанки?

- Да бросьте! И с изнанки жизнь остается жизнью. Если бы вы видели, как нас обслуживали в ресторане на Киевском вокзале! А в гостинице "Россия"...

- Это откуда вас в вытрезвитель поволокли?

- Чего это поволокли? - оскорбился Нефедов.

- Ну, как же... Поскольку сами вы не в состоянии были передвигать ноги, да и все съеденное, выпитое из вас, простите, лилось, как из помойного ведра...

- Это уже другое дело, - отмахнулся Нефедов от неприятных воспоминаний.

Галина Анатольевна Засыпкина потом признавалась себе, что он, в общем-то, был прав. Действительно, ее знание жизни, хотя, казалось бы, тоже насмотрелась всякого, и его знания - несопоставимы. В свои неполные восемнадцать он через столько прошел, через столько переступил, столько растоптал... И все это называется знанием жизни, жизненным опытом. Оказывается, и этим можно гордиться, и это годится для самоутверждения.

А потом появился документ следующего содержания:

"В действиях Нефедова Юрия Сергеевича содержится состав преступления, предусмотренный статьей 102 УК (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах), однако, "принимая во внимание, что Нефедов Ю. С, является несовершеннолетним, а расследование этой категории дел производится следователями органов МВД, руководствуясь статьей 126 У ПК, направить материалы уголовного дела в УВД Калужского облисполкома".

Так дело оказалось у следователя Калужского УВД Соцковой Надежды Петровны. Молодая женщина, не достающая Нефедову и до плеча, рядом с ним кажется совсем маленькой. А тот поначалу капризничал, не нравилось снова отвечать на вопросы, которые ему казались уже исчерпанными. В конце концов Надежда Петровна сумела переломить его.

Пока шли допросы, пока уточнялись детали преступления и дело готовилось в суд, родители Нефедова не теряли времени даром. Обходили все места, где по разным поводам появлялся Нефедов и собирали справки о том, какой он хороший был, как всем нравился, каким очаровательным юношей запомнился жителям городка; На заводе, где он проболтался с месяц, написали: замечаний не имел. Справка из домоуправления: замечаний не имел. Справка из милиции: медвытрезвителем не задерживался. Характеристика из школы:

"По характеру добрый, отзывчивый, вежлив со старшими (кстати, все убитые были гораздо старше его). Участвовал в конкурсах песни, в смотрах художественной самодеятельности, в субботниках и воскресниках по уборке школьной территории. За хорошую работу объявлена благодарность директором школы".

Во какого юношу судить собрались!

А в общем-то всю эту компанию можно назвать достаточно коротко: спасайте, кто может! И спасают, понимая бессмысленность, понимая бесполезность. Но уж очень настойчивы родители, как им отказать, у них такое горе, такое горе...

- А вам не страшно оставаться со мной в кабинете? - спрашивает тем временем Нефедов у Надежды Петровны.

- Почему мне должно быть страшно? - говорит следователь, отбрасывая со лба светлые волосы.

- Ну, в общем-то не обычного преступника допрашиваете, у вас такого не было, наверно, никогда и не будет... Я ведь могу с вами что угодно сделать. У вас там где-то кнопочка сигнальная, конвоиры набегут... Так я за несколько секунд с вами управлюсь, а. Надежда Петровна?

- Нет, Нефедов, все равно не страшно, - улыбается Соцкова.

- Что бы я с вами не сделал, что бы я вообще не натворил, до двадцать восьмого августа, когда мне восемнадцать исполнится, все равно больше десяти не дадут, а десять я уже заработал. До конца августа у меня руки развязаны. Надежда Петровна. Вы поосторожней со мной, повежливей, а то я и осерчать могу... - улыбчиво говорил Нефедов.

Надежда Петровна признается, что ей стало немного зябко, когда Нефедов сказал, что до конца августа может натворить все, что угодно. Он растопырил пальцы и так посмотрел на них, словно прикидывал, какую им еще работу дать. Потом посмотрел на Соцкову, ухмыльнулся. Теперь она знает, как ухмыляются убийцы - с какой-то своей мыслью, невнятной такой, еще не осознанной, почти ласковой.

- Ладно, Нефедов, - Сказала тогда следователь. - Расскажите, как все произошло.

- Интересно?

- Ничуть. Спрашиваю только потому, что обязана. Протокол требует.

- Вы, наверно, думаете, что я всех ухлопал? Ошибаетесь, только двоих. Дергачева и его жену. А кому нужен этот никудышный слесарь? Жена его тоже... Меня еще благодарить должны.

- За Жигунова тоже?

- Старика я не трогал. Там по пьянке получилась очень смешная история Дергачев приревновал к Жигунову свою беременную бабу. И ухлопал старика. Разволновался, выпить захотелось. А червивка кончилась. Но он знал, что бутылка есть у Свирина. А тот не отдает. Последняя бутылка, можно понять человека! Дергачев вырвал у него эту бутылку и - по темечку. А купил ее, между прочим, я! Мы со Свириным собирались идти к нему ночевать. Мне обидным показалось, что Дергачев так распорядился моей бутылкой... Ну и вроде того, что я сильнее оказался.

- Трезвее?

- Это само собой, - горделиво ответил Нефедов.

- И сильнее его жены?

- Лишний свидетель. Нельзя оставлять. Пришлось расстаться, - он шаловливо улыбнулся. - Зато и пожил месяц...

- Да, тут об этом подробно рассказано, - Надежда Петровна положила руку на пухлый том. - Сколько же вы тогда выпили?

- Ну как... Сначала Свирин купил шесть бутылок червивки, потом сходил и купил еще бутылку водки... Когда он пошел на третий заход, то принес четыре червивки и одну бутылку водки, а потом еще две водки. Но выпили мы не всю, потому что одну бутылку Дергачев разбил о голову Свирина. Ну и это... И Жигунов, и Дергачев к тому времени уже хороши были, а когда и выпили, конечно, того, расслабились. Пришлось мне с ними разобраться по-мужски.

- Оставьте! - прервала его Соцкова. - Ведь вы отчаянный трус. И сами это знаете. Эта болтовня - самое большое, что вы можете себе позволить. Вспомните, как вы метались по этому кабинету, когда проводилась очная ставка с сыном Жигунова!

Действительно, был такой случай. Когда решили провести очную ставку с Михаилом Жигуновым и устранить противоречия в показаниях, Нефедов пришел в ужас. Он обещал дать все показания, какие только требуются, лишь бы они не расходились с показаниями Жигунова и таким образом устранить саму возможность встречи.

- В чем дело, Нефедов? - не поняла вначале Соцкова. - Чего вы разволновались? Я задам вам несколько вопросов, вы ответите, подпишите... Не бойтесь Жигунова, не может он так просто убить вас. В этом нет ничего страшного.

- Он меня убьет! Вы понимаете, только увидит меня, сразу бросится и убьет за своего отца!

- Ну, Нефедов, успокойтесь... Вы же на голову - Не убьет, так по морде даст!

- По чьей? - не удержалась Надежда Петровна.

- По моей, по чьей же еще!

- Ну, это не такое уж страшное наказание за то, что вы сделали с его отцом, а?

- Да! Вам Хорошо говорить!

Вот такие неожиданные превращения. Отчаянный убийца оказывается не менее отчаянным трусом. Пришлось в кабинет ввести конвоиров, которые как бы обеспечили безопасность Нефедова. А Жигунов, кстати, провел очную ставку очень достойно. Ответил на вопросы, подписал показания и ушел, не взглянув на Нефедова. А тот лишь тогда и пришел в себя.

- Надо же, - как-то обронила Соцкова, - ведь вы, Нефедов, еще совсем молоды...

- Что вы! - воскликнул тот искренне. - Это только с виду.

Хотя по закону он назывался несовершеннолетним, в деле есть доказательства, что уже с шестнадцати лет у него был серьезный опыт взрослой жизни - опыт насильника, пьяницы, дебошира, грабителя. И не сходившая с его губ шаловливая улыбка на самом деле прикрывала другую ухмылку, жесткую и безжалостную.

Дело Нефедова попало к Надежде Петровне Соцковой, когда преступник уже был задержан. Поэтому при подготовке его к судебному процессу, ей предоставилась нечастая возможность больше внимания уделить внутреннему миру Нефедова, попытаться понять, что же произошло девятого марта в доме Жигунова.

В его рассказе больше всего поражает циничная откровенность. Обычно преступники лукавят, стараются убедить всех в собственном раскаянии. Этот же, понимая, что никакое раскаяние ему ничего не даст, претендовал на некую исключительность. Он терял самообладание, когда Надежда Петровна отказывалась видеть в нем и в его преступлении какие-то особые качества сильной личности.

- С моей стороны, это не было приемом, вовсе нет, - говорит Соцкова. - Он и в самом деле был самоуверенным, нагловатым, недалеким парнем, с ограниченным пониманием о жизни, о событиях, которые происходят вокруг, о самом себе. Кто-то когда-то сказал ему, что он красивый. Наверно, у каждого бывают случаи, когда любящий человек говорит нам, что мы красивы. Это приятно, это воодушевляет, придает силы, но Нефедова же просто заклинило! Все свои заключения, доводы он обосновывал именно тем, что он красив. Согласитесь, чтобы так думать, чтобы так вести себя, действительно нужно быть.., слегка глуповатым. Будь он поумнее, поглубже духовно, он и жил бы иначе.

Недалекий, обыватель, готовый в каждом встречном видеть виновника своей никчемности. В этом я вижу причину преступления. Ну, и конечно; напились они там до озверения. Но что показательно - не пустились в пляс, не запели, в хохот не ударились... А Нефедов, тот за молоток схватился. Врет, перекладывая часть вины на других'. Он один все сделал. Потому и Михаила Жигунова так боялся во время очной ставки.

- Знаете, - говорит Надежда Петровна Соцкова, - как бывает. И дело в суд подготовлено, вроде неплохо, все прошло гладко, доказательства признаны убедительными, а в душе пусто. Чувствуешь, что прошлась по поверхности, расследовала и доказала только внешнюю сторону событий. Не удалось коснуться человеческой души... Досадно. А бывает, охватывает тепло, иначе не скажешь когда работа сделана хорошо. И, кажется, что день прошел не зря, и предыдущие дни освещены сегодняшней радостью, сегодняшним теплом согреты... Ты видишь, что человек, который до того ни о чем не задумывался, даже о себе никогда не думал всерьез, уходит из кабинета озадаченный, растревоженный. Он начинает осознавать такую до того неведомую ему вещь, как честь. Не обидчивость, а именно гордость. Уходит, понимая, что не только за бутылку червивки можно любить человека и ненавидеть. Нефедов, проникнувшись доверием, как-то предложил - поехали, говорит. Надежда Петровна, Москву покажу, вы такой Москвы никогда не видели. Представляю, что бы он мне показал... А у меня своя Москва, и я не хочу другой, у меня своя Калуга, и я не уверена, что есть Калуга интереснее моей.