«Гончаров и стервятники»

Михаил ПЕТРОВ

ГОНЧАРОВ И СТЕРВЯТНИКИ

Он пришел под вечер, деликатно тренькнул звонком и терпеливо ждал, пока я открою. Но наученный последним нападением, я набросил цепочку и долго рассматривал гостя через глазок в двери. Впрочем, его вполне приличный вид меня успокоил. Такие не бьют в темном подъезде бывшего мента ржавым шкворнем по башке. Еще какое-то время помедлив, я открыл.

- Кто нужен?

- Константин Иванович здесь живет? - осведомился гость, неназойливо заглядывая в дверь.

- И что из этого следует?

- Мне он очень нужен.

Боком, по-птичьи, он перепрыгнул порог и оказался нос к носу со мной в ярко освещенной передней. Видимо, он волновался, не зная, с чего и как начать, стоя в прихожей в мокром плаще, с каплями дождя на бородке. А я смотрел с интересом, выжидая, что он предпримет.

Тогда он снял большие очки и мокрыми пальцами размазал по стеклам муть.

- Мне бы Константина Ивановича... очень нужно.

- Это будет дорого стоить.

- Как?.. Сколько?.. - ошарашенно водрузил он на нос запотевшие окуляры.

Было ему лет тридцать - тридцать пять. А росту - выше среднего. Худощав, с прямым носом и высоким лбом. Вполне симпатичный молодой человек.

- Раздевайтесь, проходите, - наконец сжалился я и прошлепал на кухню. Пока гость раздевался, я с сожалением убрал со стола "Столичную" и разрешил ему войти.

Кухня у меня три на два: больше двух не собираться! Но мне хватает, а на остальных плевать.

Незваный гость вошел, вытирая с физиономии капли и растерянно озираясь.

- Сюда, пожалуйста, - кивнул я на табурет. - С кем имею... и по какому поводу?

- Кротов Борис Андреевич, - представился он, осторожно усаживаясь напротив. - Я - геолог, был в поле, и вот неделю назад - телеграмма.

Он протянул мятый бланк, и я прочел: "Срочно приезжай, отец умер. Валя".

- Хорошо, то есть плохо, но при чем я, какова тут моя роль?

- Да не умер он, - сглотнув ком в горле, просипел Борис Андреевич, убили его.

Я пожал плечами, давая понять своему гостю, что сожалею, но даже и в этом случае помочь не смогу.

-- Помогите, Богом молю, найдите эту сволочь.

- Простите, молодой человек, но я уже не работаю в органах, выгнан как профнепригодный. Так что пользы вам я не принесу. Обращайтесь к ним, сообщите, обоснуйте ваши подозрения по поводу убийства отца, напишите заявление и...

- Да нет же! - вскричал он, схватил мою сигарету и жадно затянулся. Они разговаривать не хотят; врач установил инсульт, и все долбят как дятлы: инсульт, инсульт.

- Но если не доверяете милиции, есть частные сыскные бюро, обращайтесь туда, а у меня, извините, теперь хобби другое.

- Какое? - В его глазах мелькнула надежда.

- Да хоть бы это.

Я неторопливо вытащил "Столичную" и аккуратной струйкой налил треть стакана.

- Всего вам доброго, молодой человек.

Бултыхнув водку, я скривил рожу и выжидательно смотрел на гостя. Он встал, чтобы уйти, но замешкался.

- Ведь вам это хобби дорого стоит? - с надеждой спросил он.

- Не дешево, не дешево...

- И с деньгами у вас, видимо, прострел? - Он поглядел на старенький холодильник и обшарпанный буфет. - А я вас не за так прошу. Все будет оплачено, принимая во внимание и аванс.

С деньгами у меня действительно было скверно, собственно, как всегда. И его слова в какой-то степени заинтересовали меня. Я плеснул чуток в свой стакан, подвинул его гостю и коротко бросил:

- Рассказывайте.

Он выпил, не закусывая, и облизал губы.

- Месяц назад в составе геологической экспедиции я уехал в западносибирскую тайгу на изыскание. Дома оставался один отец, мама умерла три года назад. И что самое непонятное и странное в этой истории - смерть отца наступила в день смерти матери: шестого августа, только тремя годами позже. Это один из фактов, заставивших меня усомниться в естественной смерти отца.

Говорил он связно, я не перебивал, лишь подвинул ему сигареты. Кивком он поблагодарил меня, закурил.

- По субботам к нам приходит Люба подметать квартиру. И в эту субботу она явилась, как всегда, к девяти часам. Ключей от квартиры у нее нет, а на звонки никто не отвечал. Отец из дому выходил очень редко - больные ноги. Подождав около часа, Люба всполошилась и вызвала милицию. Те, приехав, взломали дверь и увидели лежащего на полу в конце коридора мертвого отца. Врач констатировал смерть от инсульта. Причем удар случился, когда отец был на ногах, а падая, он ударился затылком об угол стоящего там трюмо. Нашли отца в луже крови... Вот и все, что я могу рассказать. Вызвали меня, но пока я добирался, его похоронили.

Я внимательно посмотрел на этого явного шизо - какую, собственно, помощь могу оказать я. Или он хочет, чтобы я призвал к ответу Господа Бога, инкриминировав ему папин инсульт и одновременно все смерти Бориных пращуров? Я уже хотел ему об этом сообщить, когда гость торопливо, боясь, что я ему помешаю, добавил:

- Семьдесят царских червонцев пропало, дедовское наследство.

- Вы в милицию об этом заявили?

- Конечно, с самого начала.

- А они?

- А они? Они ответили, что, должно быть, покойный заранее распорядился наследством, то есть еще при жизни кому-то их передал.

- А может быть, так оно и есть?

Парень отрицательно покачал головой, отлил из моей бутылки в стакан, выпил.

- Нет, он не был альтруистом. Мне же постоянно говорил: "Борис, эти червонцы твои". Я один у него был. Вот один и остался.

- М-да, почему же милиция так категорична?

- Не нашли никаких следов пребывания посторонних, да еще задвижка была изнутри закрыта.

- Что?!

- Задвижка, такая плоская, она изнутри была закрыта.

- Задвижка закрыта, следов пребывания посторонних нет... Слушайте, зачем вы пришли?

- Мне кажется, что отца убили. Докажите мне, именно вы, что нет, и я поверю.

Борис Андреевич Кротов явно хотел передать мне какую-то часть своих рублей. И не нужно было ему отказывать в этом.

- Какова сумма оплаты?

- Ну, я не знаю... На первых порах в виде аванса могу предложить тысяч восемьдесят - сто, а если найдете убийцу и похищенные червонцы, то еще десять процентов от найденной суммы.

Эфемерные дедушкины червонцы меня грели не больше сегодняшнего дождя, а вот аванс в сто тысяч за доказательство естественной смерти его бати был весьма привлекателен.

- Ладно, - кивнул я, соглашаясь, - завтра с утра займусь, если вы за ночь не передумаете.

- Не передумаю. А почему бы не начать сегодня? - спросил он, неуверенно поднимаясь.

- Это уж позвольте решать мне.

- Ваш аванс могу вручить сейчас.

- Не вижу необходимости брать деньги на ночь. До завтра. Ваш адрес?

- Я за вами заеду. Когда можно?

- Часов в восемь. Но адрес все же оставьте, вдруг вас ночью грохнут, дурно пошутил я, а гость не понял, сухо кивнул, сообщил адрес и ушел в дождь...

* * *

Дом наш на четверть милицейский. В свое время была развернута массовая кампания по борьбе с преступностью - вот тогда-то многим и перепали квартиры во вновь выстроенном доме. Я как был в тапочках и трико, так и спустился на первый этаж и позвонил в Юркину дверь. Юрка открыл сразу и, пропуская меня, отстранился, но я отказался, знаками приглашая подняться наверх - ко мне. Он согласно кивнул, дав понять, что сейчас будет.

Этот язык глухонемых появился у нас неделю назад, когда Юркина фурия женушка - накрыла нас за распитием спиртных напитков. Злобно-радостно улыбаясь, она шла на меня, выпятив свой неимоверных размеров бюст, и шипела:

- Мало, что тебя выперли, так ты Юрку за собой утащить хочешь! Пойду завтра к начальнику, слышишь, и чтоб вони твоей водочной больше в этом доме не было... - Тут она захлебнулась то ли эмоциями, то ли слюной. - В ЛТП, в ЛТП пора тебя отправить!

Схватив суженую в охапку, Юрка уволок ее из кухни, и до сего времени мы не виделись. И вот теперь он пришел, смущенный и виноватый.

- Ты, Кот, не обращай внимания, женщина все же.

Хотелось возразить, но я сдержался.

У каждого свое счастье. У Юрки - его супруга, у меня - пес Студент дворового происхождения. Поэтому, не обсуждая подробностей характера его Эллы, я начал по сути:

- Юра, что там за старичок скопытился? Ты в курсе?

- А чего там быть в курсе? Иконников выезжал, инсульт или инфаркт, вот старичок концы и отдал. Как сам живешь-то?

- Да нормально. Выпить хочешь?

Юра отчаянно замотал головой:

- Ни в коем случае, ты же знаешь... Да ты и сам полечился бы в наркологии - и назад.

- Нет, Юра, пусть начальник лечится. В психушке.

- Да-а... Ну, я пойду.

- Давай, привет семье.

* * *

Через полчаса я сидел на кухне у Иконникова. И пил чай с пирожками. Пирожки были вкусные, а жена, Тамара Ивановна, не очень агрессивная, скорее даже наоборот, как-то сочувствующе глядела на меня, подкладывая самые лучшие куски. А старший инспектор угрозыска Николай Николаевич Иконников, задумчиво дуя в разломанный пирожок, говорил:

- Да оно, конечно, инсульт, как говорится, хватил кондратий, ну и, конечно, затылком он шваркнулся, да аккурат о ребро трюмо. Все так, ну и задвижка изнутри закрыта, конечно, а как же? Все как положено, Константин Иванович. Только... Не знаю даже... как сказать... Личико старичка мне не по нутру пришлось... Как бы это передать? В общем, гримаса у него была страшная какая-то, вроде как черта он увидел. Не знаю, может, инсульт его так скривил, говорят, бывает...

Что касается времени смерти, то это, в изложении Иконникова, случилось примерно от двадцати четырех до часа. Одет старик был в зеленую полосатую пижаму. Лежал как раз вдоль коридора, ногами к входной двери, голова повернута в сторону спальни и обращена к выходу.

- Зрелище, я тебе скажу, Константин Иванович, запоминающееся, но я бы его видеть больше не хотел. Старик был в тапочках без задников, но при падении ни один не слетел. Пижама тоже была в порядке, аккуратно так дедуля улегся, как на параде. Все три замка в норме, никаких следов отмычек. На момент взлома двери были закрыты на два замка и щеколду. Ключи висели на специальном крючочке. Да ты, наверное, сам уже в курсе, раз так заинтересовался.

Я что-то уклончиво промямлил и подумал вслух:

- Интересно, зачем на дверях три замка и задвижка? Чушь какая-то.

- Три замка, задвижка и дверная цепь, - уточнил Николай. - А дело в том, что там двойная двустворчатая дверь. На первой накладной замок и цепочка, на второй два замка - накладной и внутренний - и задвижка, которая была закрыта. Сынок приехал, червонцы какие-то требует. Вот какие дела. Давай еще чаю.

Ушел я от Иконникова через час, набухший чаем и пирожками, как коровья титька молоком.

Дело, похоже, поворачивалось другой стороной, не так, как мне хотелось бы. "Думай, Федя, думай", - приказывал я сытому уму. Что-то здесь не так. "Еда была хорошая, - ответили мне мои мозги. - Поспать надо". Задвижка закрыта, у хозяина инсульт, а у клиента сто тысяч, которые надо забрать и не морочить ни себя, ни его.

* * *

Студент, сидя на кухне, отчаянно колотил хвостом по полу и преданно глядел то на холодильник, то на меня, всем видом показывая готовность к ужину.

Появился он у меня полгода назад, когда, вернувшись из командировки, я не нашел ни вещей, ни жены, назло мне забравшей даже ненавистного кота Колумба. Ну да ладно. Намочив в молоке кусок хлеба, я передал его псу на закуску, а сам лег. Надо было проанализировать ситуацию.

Ровно в восемь я погрузился в мягкое кресло бледно-голубой "Волги", которая, ласково урча, мягко пошла утренним, уже просохшим проспектом. За рулем сидел Борис Андреевич Кротов, новый ее хозяин.

- Забыл вчера вас спросить, - невинно начал я. - Папа на какой ниве потел?

- Партработник, выгнанный за ненужностью эпохой, - хмыкнул он, чуть поворачивая ко мне бороду. - Но какое это имеет значение? Человека убили...

- Или умер сам, - перебил я.

- Или умер сам, - неохотно согласился Кротов и переменил тему: - Меня, как видите, не грохнули.

- А что, были предпосылки?

- Да нет, звонок какой-то непонятный был. Ночью, в первом часу. Я трубку снял - абонент положил. Может, бабы? У меня их тут, знаете ли, множество осталось.

- Зачем звонить?

- То есть?

- Зачем звонить? Чтобы положить трубку?

"Волга" повернула в старый квартал, остановилась возле трехэтажного дома старой постройки, недавно отреставрированного.

- Этаж? - спросил я, оглядывая фасад.

- Третий, - усмехнулся Борис. - Отец не любил людей над собой.

- Ничего, теперь подо всеми.

Я разглядывал крышу, прикидывая возможность проникновения в окно; пожалуй, оно исключалось, во всяком случае это было чертовски трудно.

- Какие ваши окна?

- Здесь только два кухонных и два из моей комнаты, самые крайние слева. Ну, пойдемте.

* * *

В доме был единственный подъезд. Широченная лестница, когда-то застланная ковровой дорожкой, удобно и плавно поднимаясь, привела нас на третий этаж.

Слева обитая изящной выделки искусственной кожей дверь была помечена цифрой "5". Возле нее и манипулировал с ключами Борис. Но лестница не кончалась третьим этажом, чуть сузившись, она змеилась выше. Я решил подняться на пару ступенек.

- Да чердак там, Константин Иванович, барахло разное. Заходите.

Он наконец справился с замками, щелкнувшими винтовочными хлопками.

Естественно, прежде всего я остановил свое внимание на дверях и замках. Двери были дубовые и пострадали не сильно, а вот замки... Я неодобрительно пощелкал по ним пальцами - новеньким, в масле, - и, вытирая руки, вопросительно посмотрел на хозяина.

- Да, Константин Иванович, пришлось вот замки менять. Оба накладных.

- Кто взламывал?

- Говорят, участковый с нашим сантехником. У него в подвале резиденция, могу позвать.

Я ничего не ответил, дергая задвижку-засов открытой двери. Она была кое-как выправлена и ходила с трудом.

- Раньше тоже туго работала?

- Да нет, легко. Ригель был сильно погнут, а запорная планка вообще отлетела. Это я сам кое-как распрямил.

- Отвертку, - бросил я, злясь на Бориса и бывших коллег.

Аккуратно вывинтив шурупы, я передал задвижку хозяину.

- Иди, дорогой, к своему сантехнику, пусть отобьет ее по линейке на совесть, пообещай ему пузырь.

Кротов ушел, а я с интересом оглядел дверь и отправился гулять по квартире. Надо сказать, что Борин папа имел вкус и понимал толк в жизни. Квартира была трехкомнатная, из просторного то ли коридора, то ли вестибюля первая дверь налево вела в комнату Бориса. Это я понял по фотографиям голых баб и электронным японским цацкам. А прямо напротив нее находилась стеклянная дверь в общую комнату, или, как принято выражаться, в зал. Да, старичок был сибаритом. По моей прикидке, зал был квадратов тридцати. И его целиком устилал диковинный длинноворсый ковер, на котором выкрутасами гнутых ног ампирилась белая с золотом антикварная мебель.

Дальше, в глубине необъятной прихожей, двери вели налево - в кухню, ванную и уборную, отделанную лучше, чем моя квартирка. Своих клиентов я вполне мог принимать здесь, и они бы не обиделись. Кухня тоже представляла собой выставку товаров народного потребления: самые разные бытовые электроприборы, чинно высясь на отведенных им местах, царили здесь. Они презрительно сверкали на меня яркими праздничными расцветками блестящих эмалей. А запах! Это был запах кухни, но не той кухни моих знакомых, где не поймешь, то ли лук перебивает запах рыбы, то ли наоборот. Здесь сливались два аромата - кофе и лимона. Направо находилась опочивальня хозяина. Я думал, что эти самые балдахины над кроватью уже отменили, ан нет. В алькове стояла этаким фрегатом на возвышении огромная двуспальная кровать, ныне, увы, потерявшая своего капитана. А в конце прихожей, между спальней и кухней, расположилось пресловутое трюмо, очевидно, последняя мебель, которой воспользовался хозяин, и то не по назначению. Как и кровать, оно было выполнено в стиле барокко, являясь несокрушимым монументом памяти изготовившего его краснодеревщика, издалека протянувшего руку к жизни простого советского трудящегося.

Что же получается? Если счесть рассказ Иконникова истиной, а у меня нет основания ему не верить, то тело партайгеноссе лежало параллельно прихожей и перпендикулярно входу в санузлы. Значит, старик явно не помышлял туда заходить.

Входные двери оставались приоткрытыми. Наконец они распахнулись, впустив Бориса и классически похмельную физиономию здешнего домашнего слесаря, при знакомстве назвавшего себя Эдуардом - "можно просто Эдик", разрешил он. Бугаю было лет тридцать или около того. В руках он бережно сжимал выправленную задвижку, словно чек на получение похмелки.

- Счас я ее, Андреич, в момент прихреначу.

- Не надо, - прервал я благие намерения столярно-слесарного бога. - Я сам.

И, выдрав из трясущихся рук щеколду, осторожно вставил шурупы в старые отверстия и кое-как закрепил ее под презрительную усмешку спеца.

- Андреич, он лажу гонит, - авторитетно сообщил слесарь. - Ее раз пни - вылетит на хрен.

- Эдинька, иди займись с хозяином утренней поправкой организма, потом ты мне понадобишься.

Когда он радостно удалился, подталкивая Бориса на кухню, я открыл его сантехнический портфель и нашел то, что нужно, - моток крепких ниток. Привязав конец к кольцу задвижки, я вышел на площадку, захлопнул дверь и осторожно потянул за нитку. Задвижка с той стороны мягко вошла в запорную планку, а я оказался перед закрытой дверью.

Тренькнул тихонько звонок, открылась дверь, и возбужденный Борис схватил меня за плечо.

- Вот видите, можно закрыть снаружи? Я так и думал.

- Можно, - согласился я, - только как отцепить и вытащить нитку потом, при закрытой двери? Ладно, у тебя альпинистов знакомых нет?

- Вроде нет, геологи есть. Константин Иванович, чтобы завязать такой узел, не обязательно быть альпинистом. - Он тут же довольно сноровисто завязал его и, отдернув ленивый конец, мигом развязал. - Вы думаете, узел был именно такой?

- Ничего я не думаю, - недовольно проворчал я, - единственное, что могу сказать: задвижку таким образом закрыть можно. Где старые замки?

- У Эдика. Эдуард, иди сюда.

Послышалось недовольное ворчание котяры, у которого отбирают мясо.

- Чего?

Ей-богу, сантехник-стервец закусывал балыком! Я пальцем поманил его.

- Эдик, тебе не обязательно жрать севрюгу, все равно ведь не ощущаешь вкуса. Где старые замки?

- Да они сломанные, я их выбросил. Хлам-то собирать. Ригели погнутые. Дрянь ржавая.

По тому, как живописно Эдик говорил, я понял: темнит. Я потрепал его за ухо до треска, а когда он притворно запищал, ласково спросил:

- Эдинька, где замки, которые ты снял с дверей квартиры дяди Бори?

Стоя в позе наказанной цирковой болонки, он наконец правдиво, по-пионерски, ответил:

- В соседнем доме, в третьей квартире один, а второй у мента. Да их же милиция смотрела, сказали, что отмычки не применялись.

- Двоечник ты, Эдя, а еще балык жрешь. Какие замки были? - спросил я, отпуская его разбухшее ухо.

- Да такие же точно, как эти. Я специально выбирал, чтоб лишний раз дверь не долбить. Точь-в-точь накладные, цилиндровые. А врезной - тот вообще не трогал, на него не было закрыто, он и остался целым.

- Как были закрыты двери? Кто вскрывал?

- Да я вскрывал. Сначала наружную, я ее фомкой отдавил сколько мог, потом монтажку вставил, потом еще одну, приналег, она затрещала, ну я ее и вывернул. Она только на защелку замка была закрыта, цепочка так просто висела, она и целая, глядите.

Сварная на стыках, добротная вороненая цепочка действительно была не тронута.

- Дальше.

- Ну, то же самое и с другой дверью, только тут я не выворачивал, а саданул плечом, погнул ригель замка, а задвижку вообще изуродовал, планка в конец коридора прямо к упокойному отлетела. Ну и этот замок только защелкнут был, без проворотов...

Наблюдательности сантехника я позавидовал.

- Хорошо, Эдик, а ты-то вошел в квартиру?

- Да, вот досюда. - Он показал расстояние метра два от входа. - Дальше меня менты не пустили.

- Ты видел, как лежал труп?

- Ну да.

- Как?

- Ну как... как? Лежал на спине.

- Покажи, ложись так же.

- Да ты что? Ладно... сейчас.

Он покорно лег, чуть согнув вывернутую левую ногу в колене, а головой устроившись на бордюрчике основания трюмо.

- Вот так он лежал, а лицо у него было - жуть, вот такое!

Эдик вытаращил правый глаз, прикрыл левый, скривил рот и прикусил кончик языка.

На секунду замер, давая мне время зафиксировать. Бориса передернуло.

- Кончайте, пойдемте на кухню.

Я же говорил, что этот "санузел" жрал балык, так оно и было. Прозрачные ломти осетрины лежали на разделочной доске, искромсанные равнодушной рукой.

Сделав аккуратный бутерброд, я выпил протянутую Борисом водку, с наслаждением вдыхая копченость, спросил:

- А скажи, Эдик, кровь под головой была?

- Было немного, но не сильно.

- Спасибо, ты свободен, закрепи только задвижку.

- Это я в момент. - Разочарованный, он поплелся в переднюю, тяжело потрескивая паркетом.

- Ну что же, Борис Андреевич, - переключил я внимание на хозяина, буду заниматься этим делом, если вы не передумали.

Он отрицательно замотал головой.

- Если вы не передумали, - повторил я, - и согласны помогать мне, ничего не скрывая.

Кротов кивнул утвердительно, а к нам уже спешил Эдуард, проделавший работу в срок и на "отлично".

- Борис Андреевич, налейте ему стаканчик. Пусть выпьет и оставит нас одних. Правда, Эдик?

Но одуревшего мастера то ли гордость обуяла, то ли алкоголь взыграл. Он замахал кулаками, хрипло восклицая:

- Ты, падла, ты кто такой, чтоб в чужом доме командовать? Да мы тебя с Андреичем сейчас!

Он ухватил меня за волосы и потащил из кухни по коридору, явно к выходу и явно для того, чтобы выбросить вон. Изловчившись, я заехал ему локтем в солнечное сплетение, и, кажется, заехал удачно. Впрочем, раздумывать было некогда, и я поставил точку ребром ладони в основание его пустого черепа. Он отключился тут же. Раскинув в стороны длинные босые ноги и привалившись к стене, Эдик походил на праздничного индюка перед зажаркой.

- Слушай-ка, Борис Андреевич, а кто тебе меня рекомендовал? поинтересовался я, любовно и нежно разглядывая свой локон, выдранный безжалостной рукой сантехника.

- Яков Михайлович, знакомый отца.

- Да, хорош рекомендатель. Еще не сидит? Да не волнуйся, очухается твой сантехник. Покажи-ка мне, где папаня хранил наследие проклятого царя.

Борис кивнул и открыл стеклянную дверь в зал. Подойдя к книжному шкафу, он вытащил объемистый фолиант, протянул мне. Дорогой переплет тисненой кожи и медные накладные уголки приятной тяжестью легли в руки.

Борис включил свет, и я заржал громко и откровенно, до слез, до колик. Золотым тиснением по нежно-белой телячьей коже было выдавлено: "Капитал", том 2", а вверху - "Карл Маркс". Старик явно не жаловался на отсутствие юмора.

- Там задняя обложка полая, щель с внутренней стороны...

- А старик у тебя хохмач был, удумал, надо же.

- Это товарищ по работе ему подарил, специально для червонцев.

- Что? Кто-то еще о них знал?

- Конечно, после смерти мамы он особенно не скрывал. А вот она очень боялась, иногда по ночам не спала, отдать в фонд государства просила. Отец только посмеивался. Ну а после смерти мамы тут преферанс часто собирался, с работы двое мужиков и Валя, референт отца и...

- Что - и?

- Ну, его женщина, что ли.

- Ну - и?

- Ну и выпьют, бывало, понемногу. За вечер вчетвером от силы бутылку коньяку. Больше развлекались. В жмурки играли, в фанты. Еще одна приходила. Бывший секретарь отца, Нина. Красивая, стерва, она, по-моему, с ними со всеми... Я однажды поздно пришел, так она у меня в постели... голенькая. Я ее выпроводил, потом, правда, сожалел, но другого случая не представилось. "Куй железо, пока горячо". Не знаю, как остальные, но вот эти четверо знали о монетах точно. Отец им показывал. Один из них, Степан Ильич Князев, эту книжку-шкатулку и подарил, целевым, так сказать, назначением. Отец вообще любил такие подарки-безделушки. Весь этот фарфор - дареный.

На серванте, на полках, в книжных шкафах - везде, где только можно, стояли, сидели, лежали тончайшей работы фарфоровые изделия: от крохотных, не более двух-трех сантиметров, собачек, обезьян, Чио-Чио-сан до крупных пастухов и пастушек. А на верхней крышке белого вычурного пианино важно сидел большущий английский бульдог, охраняя покой и благополучие кротовского дома.

- Борис Андреевич, а когда эти люди последний раз были здесь?

- Ну, по Валиным словам, как раз за шесть часов до кончины папы, на поминках матери. Сама-то она не пришла. - Он усмехнулся. - Моральный фактор сдержал.

Щелкнули замки входных дверей. Я выглянул в прихожую. Эдуард удалился по-английски.

- Ну и где я могу найти этих господ? - возвращаясь к прерванному разговору, поинтересовался я.

- Посмотрим в его телефонной книжке. Так, вот Князев, а вот и Чистов. Но только здесь адреса не указаны, одни телефоны.

- Пойдет, - согласился я и на это. - А как найти его девочек?

- Ну, Валин телефон и адрес я знаю, приходилось бывать. А через нее и на Нину выйти недолго. Вам записать?

Я согласился.

- Борис, скажите, а вообще-то как у отца было со здоровьем?

- Ну как? Гипертоник он был, это верно, но сильных приступов никогда не было.

- Моя бабушка тоже умерла только один раз, и я...

Резкий звонок не дал развить мою глубокую философскую мысль. Борис пошел открывать, а я обнаружил бар и, выбрав красивую бутылку с понятной на всех языках пометкой "40", извлек ее на свет. Налив в серебряный стаканчик, продегустировал. Оказалось, очень даже ничего. И я совсем было решился повторить, когда открылась дверь и хозяин втолкнул в комнату высокую загорелую девицу, обтянутую синими джинсами и такой же курткой. Она была бы красива, если б не какая-то запущенность физиономии и волос. Косметика отсутствовала, взамен нее нос покрывала белая шелуха обгоревшей кожи, а морщины от солнца явно старили девчонку.

- Знакомьтесь: Ольга, моя жена, - представил он. - А это Константин Иванович, сыщик и очень хороший мужик. Вы пока общайтесь, а я приготовлю себе ванну.

Она оказалась не настоящей женой, а только предполагаемой, потому что там, в тайге, они обо всем договорились, да рядом не было ни загса, ни церкви. Но я понял, что сие обстоятельство не помешало их физической близости. Оле - практикантке - было не более двадцати двух лет от роду, стало быть, по возрасту она как нельзя лучше подходила Борису, уже перевалившему тридцатилетний рубеж.

В свою очередь Ольга вежливо поинтересовалась, кто я и чем занимаюсь, почему изгнан из органов; получив исчерпывающие ответы, она дернула облупленным носиком и побежала на призывно-торжествующий клич самца. "Наверное, наполнил ванну и сейчас будет оттирать ее многогрешное тело", меланхолично подумал я, потягивая из своей рюмки не то ром, не то коньяк, да и какая, впрочем, разница.

Процесс омовения явно затянулся, и золоченые амуры на часах-ампир стрелами настойчиво указали мне на двенадцать часов.

Я решительно убрал бутылку, прошел в коридор и уже возился с обувью в передней, когда дверь ванной открылась, выпуская очистившуюся от походной пыли пару. Без очков, в плавках, с мокрой бородой, Кротов был похож на ильфо-петровского Лоханкина, тайком ворующего кус мяса. Ольга, завернутая в банный халат, еще не осознав новой роли хозяйки, казалась растерянной. Как я понял, она была впервые в этом доме: девушка нерешительно прошла в комнату Бориса и осторожно прикрыла дверь.

- Ну вот что, Борис Андреевич, поскольку я взялся за это дело, мне нужен обусловленный аванс.

- Ну да, конечно. Сколько?

- Извините. - Я резко открыл дверь, собираясь уйти.

- Да что вы, ну конечно, ведь мы договорились.

Он упрыгал в родительскую комнату и приволок десять десятитысячных купюр, а я протянул ему заранее приготовленную расписку, заметив при этом, что юридической силы она не имеет.

- Да зачем же? Не надо, - отказывался Борис, бережно складывая бумажку вдвое.

Здесь-то и влетела в открытую дверь эта птичка. Она повисла на худой геологической шее и приникла к мокрой волосатой Бориной груди, оставляя на ней ярко-бордовые полосы губной помады.

Примерно представляя, что последует дальше, я, тактично попрощавшись, вышел.

Уже открывая тугую парадную дверь, я услышал за спиной громкий шепот:

- Иваныч, сюда спустись, разговор есть.

Плохо освещенные ступени вели вниз, в подвал. Там горела тусклая лампочка, освещая тучную фигуру Эдуарда.

- Что за тайна у дитя подземелья? - спросил я, спускаясь.

- Пойдем, Иваныч, ко мне. Ой, что покажу.

"Голубь решил проучить меня посредством друзей или чего-нибудь тяжелого", - подумал я, вежливо отказавшись от любезного предложения. Боком я начал уже подниматься к выходу, держа слесаря в поле зрения, но он, отгадав мои сокровенные мысли, молитвенно сложил ручищи и страстно зашипел:

- Иваныч, ты не подумай чего, штука важная. А за то извиняй, дурак я пьяный. Ей-богу, вот, гляди.

Он сунул мне мятую фотографию. На ней была изображена довольно миловидная женщина примерно лет тридцати. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло и исчезло, оставив непонятное смутное чувство.

- Это мать Бориса, - пояснил Эдик. - На чердаке нашел, возле трупа того бомжа. А дома у Бориса я не хотел говорить, чтоб, значит, не расстраивался он.

- Ну давай, веди в свою конуру.

В биндюжке стоял верстак, старый, но работающий телевизор и кем-то выброшенный диван. При свете мощной лампы я еще раз разглядел фотографию. Конечно же нос и глаза как у Бориса, а остальное сын, очевидно, унаследовал от отца.

- Ну, рассказывай, - разрешил я Эдику, устраиваясь между диванными пружинами.

Он как-то сразу поскучнел и замялся, но вдруг, обнаглев, выпалил:

- На Западе за сведения платят.

- Эдя, - парировал я мягко, - мы же не на Западе, мы на Востоке. А как чудно я тебя трахнул по черепу, прелесть. Эх, - выдохнул я, привставая.

- Только попробуй еще, - завизжал он, выхватывая разводной ключ. - Я с тобой как с человеком, а ты... Был мент, ментом и остался.

- О-о-о, а откуда такие сведения?

- От верблюда. - Он умолк, как подавился.

- Ну? - Я давно заметил начатую бутылку под верстаком и теперь сделал вид, что нагибаюсь за ней. Это отвлекло его внимание, и через секунду гаечный ключ со свистом влетел в стену, а сантехник, кряхтя от боли, с рукой, взятой мной на излом, отбивал лбом поклоны.

- Видишь, Эдинька, что бывает, когда не слушают старших? Что ты хотел сказать дяденьке?

- Мент поганый, - просипел он и взвизгнул от боли. - Отпусти, все расскажу.

- И дядю Костю не шарахнешь тупым твердым предметом по голове?

- Не шарахну.

- И будешь сидеть тихо и скромно? Как девушка на выданье?

- Ага. - Он сел к верстаку, обхватив руками колени, всем своим видом показывая покорность и готовность ответить на любые, самые неприятные и каверзные вопросы. - Иваныч, а может, по сто? - Он кивнул под верстак.

- Потом, Эдик. Рассказывай.

- Да что тут рассказывать? На третьем этаже, в шестой квартире, потолок промокать стал. Он-то давно промокает, да у меня все руки не доходят. А тут в понедельник ко мне Эрнст Львович пришел, Христом Богом молит: "Сделай что-нибудь. На рояль с потолка капать начало". Ну понятно, пожалел старика, даже деньги сначала не хотел брать. Прихватил я свой ридикюль с ключами, поперся наверх. На площадке перед входом на чердак остановился, по карманам шарю, ищу ключ - там замок амбарный, навесной. Тут мне запах послышался, тухлятиной тянет. Неужто, думаю, Кротов из пятой квартиры так завонял? Его как раз с утра из морга доставили после вскрытия. Потом смотрю, а дверь-то чердачная не заперта, замок висит, а пробой из косяка выдран. Я дверь дернул, и тут мне этот запах в нос шибанул. Я, Иваныч, на запахи-то не очень реагирую, а тут прореагировал прямо на площадку. Однако, думаю, надо глянуть - что к чему. Платочек керосином смочил, прижал к носу и зашел. Там темно, но мертвяка я тут же увидел: он сразу, в метре от входа, в пыли лежал, раздутый весь. А фотография эта у самого входа была. Я ее и подобрал. Участкового позвал, а фотку не отдал мало ли что, думаю. Борьке и так не сладко, а еще по этому делу таскать будут.

- А что за труп? Знакомый?

- Да нет, бомжик какой-то, не наш, залетный. Своих-то я знаю, до осени тут Сашка с Натальей Александровной жили. Они спокойные, у них и ключ от чердака был, не безобразничали. А по осени, как в Ташкент подались, так с концами, может, уже так же, как этот... Ясное дело: житьишко у них не сладкое.

Я вытащил пятисотенную бумажку.

- Это тебе за информацию, но на чердак нужно взглянуть. Проводи.

- Да иди сам. Зачем я нужен? Вверх по лестнице - и упрешься в зеленую дверь. Вот тебе ключ, а у меня дел полно. Да и ходить туда настроения нет.

Он протянул ключ и взамен ловко выдернул купюру.

Стараясь не привлекать внимания, я поднялся на площадку перед чердачным входом. Обычная стандартная площадка - два на четыре метра, как на всех этажах. Только в стене находилась одна дверь - непосредственный выход. По обеим сторонам составлена старая мебель. Справа - огромный неуклюжий буфет и обитый металлическими полосами сундук. Слева - какие-то тумбочки, разнокалиберные стулья и унитаз. За стенкой буфета и фронтальной стеной чердака из грязного тряпья было сложено лежбище, и ширина всей норы что-то порядка полуметра. На самом чердаке интересного ничего обнаружить не удалось, если не считать уймы разнокалиберных следов - свидетельство недавнего людского пребывания.

Отдав ключ, я вышел на улицу, толком не зная, что предпринять дальше. Следовало обойти всех кротовских друзей, поговорить с участковым, пообедать и позвонить Ленке, моей приходящей не то жене, не то любовнице. Щурясь на солнце, я стоял как буриданов осел, никого не трогая и общаясь исключительно с самим собой.

Едва не сбив меня с ног, мимо промчался пацан, прижимая к себе сверток. За ним по-слоновьи топал пузан лет пятидесяти, в мятой милицейской рубашке и в таких же жеваных штанах.

- Все равно знаю! - орал он вслед убегающему, безнадежно отставая. Все равно знаю, где ты живешь.

- Тогда зачем об этом говорить? - приветливо спросил я, незаметно подключаясь к неспешному бегу участкового.

- Да откуда я знаю? - тяжело отдуваясь, выдохнул он. - Костюм спортивный с прилавка увел, сволочь, у кавказца.

- Так тот, наверное, и не заметил.

- Ага, не заметил. Так завопил, что транспорт остановился. А вы кто будете? - совсем уже останавливаясь, поинтересовался он.

- Константин Иванович Гончаров.

- И что вам, гражданин Гончаров, нужно от капитана Бабича?

- Поговорить.

- Тогда идем ко мне в участок.

- Может, лучше в столовую? Я еще не обедал.

- А я в столовых не питаюсь. Финансы, знаете ли, не позволяют. Мы недавно переехали, беженцы вроде, с этого самого Кавказа. Видеть этих самых кавказцев не могу: они там в грош нас не ставят и здесь хозяева. Я пацанчика-то нарочно не словил.

Мы присели на скамейку посреди двора, закурили, и, подумав, что вступление можно считать завершенным, я кивнул на кротовский дом:

- Говорят, оттуда недавно два трупа вынесли?

- Было дело.

- Убийство или как?

- А вот это, гражданин Гончаров, дело пятое. И вводить вас в курс дела мне не позволено. Кто вы, собственно, такой?

Пришлось выложить свою не совсем кристальную биографию. И напомнить о моем последнем нашумевшем деле, из-за которого я стал безработным. Он, очевидно, что-то слышал об этом, потому что сразу как-то подобрел и даже зауважал.

- Так вы тот самый? Молодец, молодец. Я тоже когда-то начинал следователем, да там нашему брату ходу не дают. Ладно. Кому нужно чужое горе? У вас у самих проблем полон рот. Что по старику, то это, конечно, инсульт, хватил удар, а когда падал, добил себя окончательно. Гримасы у таких на лице часто бывают.

- А что по бомжу?

- Здесь налицо убийство необычное. Мало того, что ему скрутили шею, будто куренку, еще и в пояснице переломили хребет. Заметь, не палкой или ломом перешибли, а аккуратно переломили, будто спичку. Следов не было. Наверное, убийца его оформил на площадке, а на чердак только закинул, сам в пыль не наступая. Взломал дверь и зашвырнул труп подальше.

- А что известно об убитом?

- А ничего, никаких документов у него не было. На момент убийства был трезв, наколки отсутствуют. Одет был в брюки финского производства, очевидно костюмные, очень грязные, но не обтрепанные. Серая рубашка тоже грязная и тоже новая. В карманах брюк расческа, носовой платок и сто с лишним рублей в кармане сорочки. Смерть наступила с шестого на седьмое, ночью, так же, как у старика Кротова. Никто его не знает, и таковой в розыске не значится. Вот и все, Константин Иванович, что я могу рассказать. Если что-то будет нужно, найдете. Мой опорный пункт в соседнем дворе.

Я на прощанье крепко пожал ему руку со словами, что все образуется, наладится и мы прорвемся. Он устало и безнадежно махнул рукой и тяжело пошел к мини-рынку наводить порядок среди кавказцев.

Деловито и точно желудок сообщил, что уже шестнадцать часов по местному времени, это подтвердили и часы. Протиснувшись в троллейбус, я поехал к Ленке на работу. В кабак мы, конечно, не пойдем, но домашнюю пирушку устроим.

* * *

Пока Елена на кухне звякала тарелками, стучала ножом и вслух размышляла о моем неумении и нежелании устроить нормальный семейный быт, я, подтащив к тахте телефон, аккуратно набрал первый номер. Степан Ильич Князев, бывший заместитель Кротова, а теперь президент какой-то сложной фирмы по взаимосвязям. В ответ на мою просьбу пригласить "самого" бесстрастный вежливый голос ответил, что это невозможно, и так же любезно предложил изложить суть вопроса и сообщить свои координаты. Если же Степан Ильич сочтет нужным со мной поговорить, заключила секретарша, то нас непременно соединят. Я обозвал секретаршу ехидной и бросил трубку.

- Ты меня, милый? - ласково спросила Ленка, появляясь в дверях с батончиком недорезанной колбасы. - Или у тебя еще есть знакомая девушка?

- Нет, пока ты одна справляешься с возложенными на тебя функциями. И вообще, не морочь мне голову. Я хочу есть, и если через полчаса едоба не будет готова, то уснешь сегодня непорочной, как Орлеанская дева.

Второй звонок был результативней. Глеб Андреевич Чистов совершенно отошел от дел и был рад каждому собеседнику. А рассказать о таком прекрасном человеке, как Андрей Семенович Кротов, - это его долг. Мы договорились пообщаться у него на даче; на выезде из города должна меня подобрать серая "Волга" с тонированными стеклами в 9.00.

И в третью квартиру я вошел телефонным звонком. После второго гудка грудное контральто сообщило, что меня слушают.

- Мне бы Валентину э-э-э... - заблеял я, разыгрывая смущение.

- Александровну, - спокойно уточнило контральто.

- Да, да, Александровну, - с бурным восторгом подтвердил я.

- Я вас слушаю.

- Я бы хотел с вами встретиться.

- Похвально. Если бы я не знала, что вы - Гончаров, то ситуация, согласитесь, складывалась бы довольно пикантная. Но мы сегодня разговаривали с Борисом, так что я в курсе. Когда вам удобно?

- Если возможно, завтра, после обеда.

- Где?

- Если не возражаете, то у вас дома. Но вы не подумайте, я мальчик воспитанный, и ничего такого...

Резкое "хорошо" прервало мою дурацкую тираду, непонятно как из меня выскочившую. Холодный голос назвал адрес и время. В 14.00 я должен посетить Валентину Александровну, бывшего референта, бывшего секретаря, по совместительству приходившуюся шефу и любовницей.

На этот раз я осторожно положил трубку, кляня себя за развязность. На сегодня все.

Поглубже забравшись на тахту, я на восточный манер скрестил ноги и, хлопнув в ладоши, позвал:

- Гейша, давай вина, мяса, женщин и выключай свет.

- Подождешь. А зачем, Кот, тебе женщины? - с удовольствием ехидничала Елена. - Ну вино и мясо - понятно, ты алкоголик и обжора - и в этой области специалист. Но женщины! Что ты с ними будешь делать? Дай тебе пять наложниц - ты ж сбежишь...

Это было последнее, что она сказала в моем доме в этот вечер.

* * *

К назначенному вчера месту встречи частник доставил меня с опозданием в десять минут. Но "Волга" стояла, и стекла были черны. Толстяк лежал поодаль в траве и промывал свои кишки пепси-колой. Вовремя наплевав на всех, мужик ушел на покой. Несмотря на полноту, в нем еще чувствовалась энергия, которую теперь он хотел истратить только на себя.

Увидев меня, он резво вскочил, подобрав с земли желто-красный плед, и с хохотом представился:

- Глеб Андреевич. - А стрельнув на меня памятливым глазом, закончил: Ваш покорный слуга. Как жизнь, Гончаров?

Я несколько опешил, но потом и сам вспомнил, неожиданно глупо спросил:

- Это вы?

- Это я, сказал пес из-под кровати, ничего не вспоминай, будем говорить о Кротове.

До дачи было пятнадцать километров асфальта и три - проселочной дороги. А на пятом я спросил:

- Как такой лимузин оторвал, Глеб Андреевич?

Он ощупывал серую дорогу желтыми глазами.

- Как? А ты не знаешь?

- Догадываюсь.

- Вот и догадывайся.

- А все-таки?

- Ты что, журналист? Я тебя за другого держал.

- Батенька, я ведь не Трезор, чтобы меня держать.

- Ты, милок, хуже. Ты - гиена, жрущая падаль, в азарте сожравшая свою же собственную лапу. Ты, котик, вспомни, какие ты проникновенные речи подчиненным задвигал. Патриотизм, коммунизм, ленинизм... А теперь что?

- Я ушел из органов, - эффектно и хлестко пошел я козырем.

- Не ушел ты, - протянул он бесцветно, спокойно. - Тебя другая гиена съела - Артемов. И повод был - твоя пьянка.

"Волга" шла на скорости, легко оставляя за собой тяжесть пережитого. Но за рулем сидел водитель, не желающий расставаться с грузом прошлого.

- Эта "Волга", - продолжил Чистов, блеснув клинком глаз, - ворованная. Ты просил об этом рассказать? Расскажу. Взята за полцены, как брак. Дома у меня масса таких вещей. Есть дача, сейчас ты ее увидишь. Был спецпаек, на котором я выгадывал сотню рублей в месяц. И любовница была, куда эти деньги уходили. Все как полагается. Но мы были мужиками. Не все, правда, как выяснилось. Когда пришла пора гасить наши кредиты, многие оказались несостоятельными.

Я не про идею говорю. Она эфемерна. Говорю о сущности и начале. Это не скучная философия. У человека - министр ты или вор - должен быть хребет. Чуть слабее, чуть сильнее, но он должен быть, чтобы на нем могли удержаться - семья, близкие, наконец, общество. - Он откашлялся и досадливо сплюнул за окно. - Пойми, если ты что-то имеешь в штанах и это отличие делает тебя мужиком, ты и должен им быть всегда. Это - кредо. Потеряв его, ты - никто. Евнух. Я все всем могу простить, кроме продажности.

Дачка оказалась средненькой, ординарной, каких сотни. Одноэтажная, правда с мансардой, и выглядела она очень мило на фоне яблоневых деревьев, малиновых кустарников и прочей ползучей зелени.

Впечатление портил дальний угол участка, где все еще шли строительные работы. Видимо, возводилась примета респектабельности - банька. Ее кирпичные стены были уже наполовину подняты.

Пригласив меня в дом, хозяин спросил:

- Чай пить будем?

- Хотелось бы к делу, - сухо сказал я.

- Ну что ж, тогда переодевайтесь, Гончаров.

Хохотнув, он кинул мне задрипанные, заляпанные джинсы и похожую на них ковбойскую рубашку.

- Помогать мне будете, раствор месить, кирпич подавать. Я ведь теперь все сам, помощники испарились.

- А вы неправильно понимаете момент, Глеб Андреевич. - Я почти доброжелательно улыбнулся. - Кончилось все, и помогать вам я не буду.

- Хозяин - барин. Боюсь, что в этом случае разговор наш не состоится, у меня время строго ограничено, и жертвовать им ради болтовни, знаете ли, не хочется. - Он почти гостеприимно улыбнулся и, кивнув крупной головой, дал понять, что разговор наш, не начавшись, окончен.

- Привыкли на чужом горбу в рай, - ворчал я, переодеваясь, захребетники.

- Отрицательные эмоции сокращают жизнь, молодой человек. Вы думаете, сегодняшние хозяева лучше?

- Ничего я не думаю. Пойдемте.

Довольно утомительно - размешивать цемент с песком и водой, ковыряя лопатой в гнутом корыте, а потом подавать раствор и кирпичи наверх, к стоящему там бывшему руководителю. Это занятие мне надоело в самом его начале, но Чистов заговорил, и я, внимательно слушая, постепенно втянулся в однообразный ритм.

- Андрей Семеныч, шестьдесят лет, друг и соратник по работе, в меру честный. Сам ничего не хапал, но если предлагали, не отказывался, но рвачом, повторяю, не был. Как и у всякого нормального человека, были друзья и были враги. Причем друзей больше, гораздо больше.

Он говорил спокойно, размеренно и основательно, в паузах между кладкой кирпича укладывая слова так же добросовестно, как и стену.

- К людям был внимателен или хотел казаться таковым - тут сказать трудно, но в день рождения даже уборщице преподносил какой-нибудь пустяк. Несмотря на это, был жадноват при личном раскладе. Проигрывая в преферанс, очень переживал, даже сердился. Любил хохмы. - Глеб Андреевич хохотнул. - Я как-то на неделю в район уезжал, а он от моего имени двум десяткам сотрудников пригласительные на юбилей разослал. Я в шесть приехал, а гости к семи собираются у ресторана, зал у метрдотеля требуют, моим именем грозят. Пришлось срочно банкет организовывать. Что еще? По работе бульдог, точку зрения отстоит, вцепится - не отпустит.

- А как у него с гипертонией и ишемией отношения складывались?

- Да тут особой дружбы не было. Последние полгода они о себе давали знать. Не так чтобы очень настойчиво, но звоночки были. Я его предупреждал, просил даже пойти на разрыв с Валентиной, да куда там: седина в бороду бес в ребро. А тут еще в последний месяц перед кончиной раз в два-три дня телефонный звонок. Женский голос всегда одну и ту же фразу с укором произносил: "Забыл ты меня, Андрейка. Совсем забыл". Потом плач, скорее даже всхлипывание, и зуммер. Голос ему вроде немного знакомый был, но кто это, откуда - не знал. По старой дружбе пытались засечь на телефонной станции, но не смогли: звонили всегда из разных автоматов. А "Андрейкой" его лишь жена называла. Извелся мужик, только Валентина его немного успокаивала да наши стариковские компашки. Любили мы подурачиться или у него дома, или у Степана в бане. Тоже наш был, да понемногу отходить от нас начал. Бизнесмен хренов, без бани меня скоро оставит, - опять хохотнул Глеб Андреевич, - свою вот строить приходится. Пошевеливайся, милок.

Закидывая на козлы ведро раствора, я невзначай плюхнул и на хозяина.

- Расскажите-ка подробней о последней встрече, - словно не замечая своей маленькой пакости, попросил я, задирая голову.

- А последняя наша встреча была...

Смачный шматок раствора, сорвавшись с мастерка, залепил мне всю физиономию.

- Виноват, - бесстрастно прозвучало извинение, - шестого августа сего... Куда же вы? Душ за домом.

"Если так пойдет дальше, то останется невзначай уронить козлы вместе с хозяином", - думал я, отмывая с лица ядовитую жгучую пакость и выплевывая ее изо рта.

- А из вас, надо прямо сказать, хреновый каменщик получается. Неаккуратно работаете, - как можно любезнее сказал я, возвращаясь на место.

- Что же делать, батенька, пока только азы постигаем. Извините уж, не намеренно вышло.

Хозяин издевался открыто и с удовольствием. Представься ему еще такой же случай, он опрокинул бы на меня ведро этой дерьмовой каши. Но я уселся поодаль на пустую лейку, в недосягаемости от его шуточек, и закурил какую-то импортную дрянь.

- Дорогие курите. Дела, значит, в гору?

- Не все же вам "герцеговинами" дымить. Откурили свое, дайте нам. Помните арию Германна: "Сегодня ты, а завтра я..."

- Во-во, а потом старушку завалил, графинюшку.

- Ага, как вашего партайгеноссе, кондратий хватил.

Он застыл с кирпичом на весу, воткнул в меня шило глаз, потом уставился на раствор и, не глядя на меня, осевшим вдруг голосом сказал:

- Не вижу тут аналогии. Вы что же, думаете, его... Да нет, чушь это, Борькины измышления, и все.

- Теперь уже и мои. Больно уж много совпадений и странностей. Да и золото исчезло. А оно, как известно, растворяется только в царской водке. Вы знали, что у него червонцы были?

- Знал. - Он потер грязной рукой щеку и сел на козлы.

- И когда вы видели монеты в последний раз?

- Да года два назад или около того.

- При каких обстоятельствах?

- При торжественном перезахоронении клада. Князев ему тогда новый тайник подарил - "Капитал" Карла Маркса с двойным дном. Кротов по этому случаю устроил домашний фуршет...

Сказав это, он вдруг насупился. Вскочил с козел. И зло сказал:

- Все, Гончаров, у нас с тобой или вообще не будет разговора, или будет долгий. Я предпочитаю первое. - Чистов спрыгнул с деревянного настила, подошел ко мне, бесцеремонно вытащил из моей ковбойки сигареты и неумело прикурил. - Пойду помоюсь и подумаю, а ты ступай в домик, в холодильнике водка, колбаса - найдешь. Сорви штук пять помидоров, хлеб в машине. - Он стянул рабочие штаны, майку, кивнул мне и, лоснясь ухоженным телом, исчез за брезентовой занавеской душа.

Немного, совсем немного узнал я о Кротове от его сподвижника, но и эта информация внесла в мои нестройные мысли полную сумятицу. Пытаясь навести в них какой-то порядок, я машинально организовывал закусь.

Первое, самое непонятное: если принять за аксиому жадность старика, а я в этом не сомневался, то почему чуть ли не весь миллионный город знает о червонцах? Ведь это полный абсурд. Такие люди даже на дыбе не раскалываются. Повидали. Приходилось во времена оны, а тут... Ведь покойный Андрей Семенович, по рассказам очевидцев, как помнится, был себе на уме. Балагур - да, хохмил - согласен, но умел помолчать старикан, любил козырным тузом "ша" поставить.

А сынок Борик иную картину рисует. Делишки. "Думай, Федя, думай, что-то тут не так". Незаметно для себя я наладил стаканчик водки и уже собрался выпить, как вдруг вспомнил, что сейчас нельзя. С сожалением отставил стакан, брезгливо продолжая ковыряться в памяти.

Итак, кроме семьи, о кладе знали по крайней мере трое. А эти трое, перенося информацию по городу, возрастают в геометрической прогрессии. Да ладно бы просто знали, а то ведь устроили помпезное перезахоронение клада, чего не делал даже легендарный капитан Блейк.

Для чего это потребовалось Кротову? Пока не знаю, но, судя по всему, очень было нужно. Эдакая демонстрация. Черт знает что! Больше не могу. Тупик.

- Да, Гончаров, кулинар из тебя посредственный, - критически осматривая стол и вытираясь мохнатым полотенцем, протянул Чистов. - Кто же так ветчину режет? С такими кусками и мясорубка не справится.

- Видите ли, Глеб Андреевич, это специально для вас. Вы ведь всегда любили куски побольше да пожирнее. Так что извольте - воспоминания былых счастливых дней.

- Нет, Костя, мы тоненькие ломтики кушали, не то что нынешние.

Он набросил на плечи халат и жестом пригласил гостя к столу.

- Так вот что, Константин Иванович. - Пристально глядя на меня, хозяин наполнил рюмки. - Говорить я буду, но только о том, что сочту нужным. - Он как-то нервно хохотнул. - Тебя, сдается, Борька нанял на роль Шерлока Холмса? Дебил недоделанный...

- Что это вы так? Рассердились вдруг.

- Делом надо было заниматься, а не скакать по лесам да горам козлом. Что он имеет? Зарплату? Ну нет - то, что отец оставил ему, придурку. Ну, поехали...

С удовольствием мало пьющего, но любящего эту процедуру человека он выпил и взглянул на мою отставленную рюмку.

- Свят, свят, свят. - Захрустев огурцом, Чистов перекрестился. Гончаров, что с тобой? Может, тварь какая укусила?

- А я потом. Сначала вас послушаю, выводы сделаю, алиби ваше проверю.

Он согласно закивал, с удовольствием прожевывая сухую колбасу.

- Где вы были с двадцати трех до двух часов в ту ночь?

- В заднице. Устраивает? И если ты, сопля четырехзвездочная, будешь дальше со мной в этом тоне разговаривать, то вылетишь отсюда как пробка из бутылки шампанского.

Я понял, что тон взял не совсем верный, и рассмеялся, проглатывая родимую.

- Что вы, Глеб Андреевич, это я так, поиграл. Я же теперь никто. Как и вы, впрочем. Мы - нули, но даже два нуля - все равно один хрен: ноль.

- Спиноза долбаный. Спрашивай. - Он смягчился от водки и моего отступления.

- Глеб Андреевич, а как происходила церемония перезахоронения клада?

- Это рассказать я могу. Явились мы к нему часиков этак в пять в воскресенье. Князев уже пришел с этим самым тайником. Стол был готов. У него всегда он хорош, а тут прямо царский. Он включил марш из "Аиды". Помнишь, та-та-та-та, - прогундосил Чистов. - Сели за стол. Помню, рюмахи он поставил большие будто споить нас хотел. Выпили, потом еще. Начнем, говорит, а непосвященных прошу удалиться - это он Ирину имел в виду.

- Какую еще Ирину? - Я насторожился.

- Борькину девку. И Борис вышел следом за ней. Неудобно одну оставлять.

- А кто остался?

- Я, Князев, он сам и Валентина. Они уже в открытую тогда гуляли. Хотя и ссорились, как в тот вечер. Церемонию скомкали, кое-как довели до конца. В начале седьмого разбрелись.

- Глеб Андреевич, вы видели, как старик складывал монеты в шкатулку Маркса?

- Да я же говорю, его трясло. Он совал их в щель, а дальше они скатывались и как-то так фиксировались, что не звенели. Хитрая штука.

- А куда вы пошли потом?

- Гончаров, опять за свое? Утомил, братец. Давай ступай, уже половина первого, а в два тебя Валентина ждет, поторопиться надо. Пока до города доберешься.

- Доложили?

- Ну да, друзья все же. Бывай. Шмотки только мои сними.

- А не подарите?

- Ну, если в знак особого расположения, забирай.

Обалдев, он смотрел, как я аккуратно заворачиваю в газету грязное тряпье. А когда я оделся и, бережно прижав сверток к груди, направился к выходу, он не выдержал:

- И давно у тебя маразмы начались?

- С детства.

- Ну-ну.

* * *

Валентина Александровна Белова занимала скромную трехкомнатную квартирку на пятом этаже в типовой девятиэтажке.

"Совсем старикан не заботился о своем друге и соратнике", - думал я, нажимая кнопку звонка и выслушивая порцию из Бетховена в ответ.

Насладившись одной музыкальной фразой семь раз кряду, я понял, что референт меня абсолютно не ждет, а возможно, и вовсе отсутствует.

Спустившись вниз в основательно загаженном лифте и принюхиваясь к сигаретному дыму, я подумал, что совсем не дурно было бы осмотреть логово волчицы в ее отсутствие, тем более что два замка, это логово охраняющие, особой трудности не представляли. Все свое я ношу с собой, и хозяйке не придется, как сыну убиенного любовника, ставить новые запоры. Снова поднявшись на пятый этаж, я для подстраховки еще несколько раз выслушал "Элизу" и принялся ковырять в замках отмычкой. Запоры капитулировали через несколько минут. Призрачной мышкой я скользнул в образовавшуюся щель и мягко прикрыл дверь, судорожно соображая, что говорить хозяйке, если она дома, да, может быть, и не одна.

Валентина Александровна была дома и, как я понял, одна, потому что лежала она посреди комнаты абсолютно голая и мертвая. Лежала в большой комнате, почти у входа, лежала на боку, пристально глядя на меня. И первое, что бросилось в глаза, - это неестественность позы - какая-то перекрученная, с резко запрокинутой к спине головой. Единственной одеждой умершей служил кляп из ночной рубашки, для крепости стянутой черными колготками. По телу черными пятнами шли ожоги, а в квартире явственно чувствовался запах горелого мяса и царил полнейший разгром. Видимо, искали второпях, но яростно, обшаривая все досконально. Выброшено и разорвано было все, что можно. Из пакетов высыпана мука, рассыпаны крупы, макароны и даже большая коробка спичек. В спальне вспороты теплые одеяла и подушки, а в кабинетике кучей навалены выдранные из обложек книги. Орудия пыток находились недалеко от убитой. Японский утюг с почерневшей подошвой и кипятильник. Судя по площади ожогов, подонки измывались над ней долго. Так что более детально осматривать несчастную не хотелось. Замки и двери, как и у Кротова, были в порядке, а значит, Валентина впустила убийц добровольно, как знакомых. Или же они, имея ключи, открыли дверь сами, потому как внутренних запоров на дверях не было, да и все ключи отсутствовали.

В спальне горел торшер; можно было предположить, что убили женщину ночью, возможно, под утро.

Искали дотошно, а потому мне здесь делать было нечего. Или они уже нашли то, что искали, или искомого не было вовсе.

Я вытер платком дверные ручки, уничтожая свои, а возможно, и преступников следы, тихо вышел и так же беззвучно прикрыл за собой дверь.

"Интересно, видел ли кто меня здесь?" - думал я, забираясь двумя этажами выше, чтобы затем спуститься в лифте. Что бы и как бы ни было, но коллег нужно поставить в известность. В трехстах метрах от дома Валентины, в скверике, я сел на скамейку, пытаясь обдумать расклад событий.

Что мы имеем? Имеем три трупа. Один - бомжа, жившего на чердаке дома старика. Два других - самого старика и его любовницы. Причем два убийства бомжа и Валентины - совершены аналогичным способом, и, надо заметить, способом неординарным. Орудовал сильный зверь. И циничный. Что дальше? У Кротова пропали монеты, а у Валентины проводится подробнейший обыск. Не надо быть слишком умным, чтобы понять: искали те самые червонцы, о которых наверняка знали, кроме старика, четверо - Валентина, Чистов, Князев и Борис. Валентины нет, как нет старика и бомжа.

Допустим, старика ухлопала Валентина, забрала его пиастры, и об этом пронюхали друзья и соратники, которые в свою очередь кончили подругу. Но тогда при чем бомжик? Кто он такой? Возможно, не случайно он оказался в моем поле зрения. И еще, откуда это смутное неудовлетворение, словно разгадка рядом, протяни руку и возьми, а я тычусь слепым котенком? Нужно искать бомжиху и первым делом сообщить о моей сегодняшней находке.

Я подозвал упоенно жующего жвачку невдалеке от меня пацана и выложил свою просьбу. За пачку импортных сигарет парень согласился выполнить мое задание, правда, плату потребовал вперед.

Возле "комка" мы остановились, и я, стараясь сфокусировать его внимание на самых дешевых сигаретах, заметил:

- Отечественные-то лучше будут.

- Пусть мне хуже будет, - парировал сообразительный парнишка и сунул грязный палец в витринное стекло. - Вот они.

Я крякнул и, сдерживая желание дать ему затрещину, купил пачку "Мальборо". Потом, чтобы гаденыш не удрал с удачным трофеем, я ухватил его холодную цыплячью лапку и затащил в телефонную будку. Быстро набрал знакомый номер и, услышав голос дежурного, передал трубку пацаненку, а тот разыграл все, как по нотам.

- Дяденька, - запищал он, - тута тетку замочили, ага, Солнечный проспект. - Он назвал адрес. - Все, дяденька.

Я резко нажал на рычаг и похлопал по плечу:

- Молодец, далеко пойдешь, если менты не остановят. А вообще спасибо.

- Да нет, тут спасибом не отделаешься. - Он резко оттолкнул меня и, выскочив из будки, встал на безопасном расстоянии. - Гони бабки, сука, а то ментам сдам, мокрушник.

Такого оверштага я не ожидал.

- Да ты что, мальчик? Да разве мог бы я тебя просить, если бы...

- Утухни. Кидай сюда десять штук, и я тебя не видел, а то заору. Оставь бабки на телефоне и... - Змееныш грязно выругался.

Входить в контакт с милицией, даже дружественной, мне было пока совершенно ни к чему. Но чтобы вот так примитивно и открыто быть ограбленным десятилетним шантажистом в центре города и среди бела дня? В этом было что-то мерзкое.

- Недоносок менингитный, - прошипел я, выкинув на асфальт требуемую сумму, и, не мешкая, вскочил в кабину зазевавшегося левака, выдохнув: Вперед.

* * *

Все больше переставая мне нравиться, это дело принимало дурной оборот, и на три "жмурика" сто тысяч моего гонорара не тянули. Ситуация усложнилась, а мы так не договаривались. Я ехал к Борису, чтобы отказаться от возложенной на меня миссии и вернуть оставшиеся от аванса деньги. Заходить к нему желания не было. Я расплатился с частником и вызвал Бориса по телефону.

Он явился вскоре, сел напротив на скамейку доминошников, тревожно и вопросительно глядя на меня через сильные линзы.

- Борис Андреевич, - начал я издалека, не зная еще, как подойти поближе, - как вы относились к своей э-э-э... мачехе, Валентине Александровне?

- Что значит "относился"? - Испуганные зверьки его глаз заметались за окулярами.

- А это значит, что примерно часов пятнадцать назад ее отправили на свидание с вашим папой. А еще это значит, что я пришел расторгнуть наш договор и отдать те бабки, что не успел истратить.

Кротов-младший тупо глядел на меня, силясь сосредоточиться, а когда наконец мозги его встали на место, отчаянно замотал головой:

- Нет, нет. Доводите до конца, тем более теперь, когда ясно, что отец был убит. Вы просто не имеете права отказаться. Это же не по-человечески. Господи, Валентина... Я ее не очень любил. Но все же... Кто ответит за ее смерть?

- Простите, но оснований для беспокойства не нахожу. Милиция в известность поставлена. Она и займется.

- Но это ведь не помешает вам работать параллельно? И тем более наша договоренность. Я могу заплатить еще сколько-то... пока не знаю, но доплачу. Помогите.

Я отрицательно мотнул головой. Мужик внушал симпатию и невольно вызывал сочувствие. Но это еще не было поводом лезть в опасную переделку.

- Борис, я тебе советую продумать линию поведения у следователя. Тебя непременно вызовут или просто приедут сами, так что о своей нелюбви к Валентине особенно не распространяйся. Это все, что я могу тебе посоветовать.

- А откуда вы знаете, что она мертва? - с вызовом спросил он.

- Видел собственными глазами, а потом инкогнито сообщил об этом куда надо, - необдуманно выпалил я.

- В таком случае вы ее и убили. Тем более накануне вы договорились о встрече. Вы понимаете меня?

Я хорошо его понимал. Его желание найти убийцу родителя было столь велико, что он решился на такую гадость. Но парень сразу же одумался.

- Извините, ради Бога, что-то занесло меня. Но прошу, продолжайте искать эту сволочь. А насколько в моих силах, я помогу вам.

И я согласился, в чем потом очень раскаивался, но слово было сказано.

- Ладно, попробуем. Расскажи-ка мне, кто был вхож в дом Валентины.

- Насколько я знаю, немногие. Прежде всего отец, ее племянница Ирина, ну и два этих жука - Князев да Чистов. Я заходил несколько раз.

- А может, это ты ее и замочил? Мотивы есть. Месть или поиски червонцев.

Он усмехнулся, закусив желтыми зубами клок бороды.

- Нет, Константин Иванович, мимо, - зло хлестнул меня взглядом.

Обозлился и я.

- Слушай, или ты мне помогаешь, как только что проникновенно клялся, или я бросаю это дело и отправляюсь смотреть по телику "Просто Марию-Изауру".

Он скис, потом тихо, но внятно повторил:

- Нет, Константин Иванович, мимо. Хотя и мне приходила эта мысль поискать "рыжики" у нее. Да, действительно, я ее не особо любил, но пойти на убийство по складу своего характера не смог бы.

- Какую ценность представляли монеты?

Он немного задумался.

- Тут ведь точно не скажешь, сколько их было. Мама в свое время, лет пять тому назад, говорила, что сотня или около того наберется. Но отец потихоньку-помаленьку начал их утаскивать. Это потом уж, после маминой смерти. Немного, насколько я понял по его намекам, где-то штук двадцать тридцать. Ну, я пожурил его как-то, и он прекратил.

- Вы сами когда видели монеты?

- С год примерно, как раз перед тем, как отец перестал их таскать. Торжественно мне заявил, что клад будет надежно перепрятан. Но слова не сдержал. Еще четыре или пять штук подарил Валентине на день рождения, примерно в то же время.

- И все же, по вашей прикидке, какова их реальная ценность - этих пусть семидесяти монет?

- Если считать по сорок тысяч за грамм червонного золота, то получаем четыреста тысяч за монету, умножаем на семьдесят, и результат составит двадцать восемь "лимонов". Как видите, для меня это состояние. И если вы его вернете, то вам будет выплачен гонорар из расчета десяти процентов, то есть два-три "лимона".

Я поморщился от бредовой идеи и вернул его на землю:

- Расскажите подробнее и точнее о ключах. Я имею в виду квартирных. Своих и Валентининых.

- У нас было три связки: одна отцовская, другая моя, а третья мамина. Она находилась у Валентины, и сейчас тоже должна быть там, по крайней мере, вчера она мне предложила их забрать вместе с комплектом новых. А на кой ляд они нужны? Замки-то новые, кроме нижнего, внутреннего. Может, только из-за него? Так Эдик всю связку увел, сам вчера рассказал. - Борис ухмыльнулся. Тоже ведь слесарный бизнес.

Он протянул мне сигарету, и я, машинально взяв ее, прикурил. Едко завоняло резиновой мятой, а пальцы обожгло кипятком. А Борис протянул следующую сигарету, с довольным смешком поясняя:

- Ее, Константин Иванович, не курить, жевать надобно.

- Боря, а когда этот водопроводный хрен поменял замки? - спросил я, старательно сдирая с пальцев налипшие жвачные сопли.

- Точно не знаю. Вроде сразу, как отца увезли в морг. Но можно спросить. Он сейчас во второй квартире, устанавливает смеситель из четвертой. По воскресеньям работает, трудяга.

- Позови, - согласился я и добавил: - Забирай Ольгу, заводи машину и куда-нибудь поедем. Вам сегодня дома оставаться не следует. Подожди, остановил я его опять. - Пока Ольги твоей ненаглядной нет, расскажи, что за бабец тебя посетила в прошлый раз. Ну та, рыжая ведьмочка, птичка-невеличка.

- А, эта, - безразлично протянул геолог. - Это, Константин Иванович, моя самая долгая и перманентная любовь. Завалилась, дуреха, не знала еще, что женатый я уже человек, а значит, и степенный. - Он с достоинством огладил бороду и, вдруг подмигнув, заржал.

- Ты не отвлекайся, не отвлекайся, продолжай.

- А что тут продолжать? Тут кончать надо. - Он опять, довольный, заржал. - Когда ты вышел, она у меня на шее висела. За тобой-то дверь закрылась, а Ольгина открылась, и налицо была немая сцена классического треугольника.

Одна: "Да как ты мог?", а другая: "Да как ты посмела?" И через меня нокаутировать пытаются друг друга. Я, как и положено самцу, развел их по углам.

- А эта Ирина была в большой комнате возле книжного шкафа? - перебил я вопросом.

- Да. - Он удивленно заглох. - А ты... а вы откуда знаете?

- Ничего я не знаю, - опять перебил я. - Иди, Боря, делай, как я сказал.

* * *

Чует мое сердце: сегодня предстоит работа, а времени пятый час, а эта Ирина, невесть откуда взявшаяся, мне не нравилась, впрочем, как и Чистов, и Князев. Да еще этот бомжик. Он, как заноза при неосторожном движении, давал о себе знать.

Из подъезда высунулась подозрительно мятая рожа водопроводчика. Я поощрительно улыбнулся, всем своим видом давая понять, что лучше и желаннее его собеседника нет.

- Здравствуй, мой бедный Эдик Филимонов! - приветствовал я его совсем уж лучезарной улыбкой.

Сантехник обиделся, сообщив, что его фамилия Константинов и посему я в некотором роде его тезка.

Константа - величина постоянная, что и подтверждал устоявшийся дальнобойный перегар.

- А скажи-ка мне, тезка, ты когда у Кротова новые замки врезал?

- Похмелиться бы, - зафантазировал он, осторожно косясь на меня.

- В чем же дело? Или дорога на гастроном занята уже неприятелем?

- Бабок нет, - с обреченным сожалением выплюнул он слюнявый охнарь и тяжело, как лось в загоне, вздохнул.

- А чего, Эдик, неужели перестановка смесителей местами не изменила твоего финансового положения?

- Да вот дали. - Он с готовностью показал "штуку". - А куда с ней? Может, Иваныч, добавишь? Да ко мне в биндюжку. Мне баба сегодня на обед котлеты дала, три штуки, два яйца, помидоры. А хлеб я куплю.

Я вежливо поблагодарил за любезное, идущее от сердца предложение и протянул ему тысячу.

- Повествуй, Эдинька.

- Ну вот. Как старикана на труповозке увезли, тут евойная баба прибежала с ключами. Я-то не знал, что у нее дубликаты от всех замков, а то бы и дверь ломать не пришлось. Она мне и деньги на новые замки дала, чтобы я в хозмаг сбегал. Я и побежал.

- Когда уходил, кто оставался в квартире?

- Ну кто, участковый, еще с ним какие-то менты приехали, Валентина эта самая и Люба, уборщица.

- А когда вернулся?

- Когда вернулся, менты собирались уже уходить, оставались Люба и Валентина, та мне и за работу уплатила. И еще были эти его дружки старые. Один здоровый такой, розовый, как свинья. А второй длинный, чернявый, помоложе, он ухилял раньше, когда я только в подъезд заходил.

- Понял, Эдик. А этот чернявый, в чем он был одет? Что нес в руках?

- Ну, в руках вроде "дипломат" был, а одет в черный костюм.

- А розовый как выглядел?

- Тоже в черном костюме, а в руках не помню что было. Да вы у Валентины этой спросите или у Любы - она через улицу в розовом доме живет, пятнадцатая квартира.

- Спасибо, Эдик. Хочешь еще заработать?

- Конечно хочу, - ну точно как Буратино у поля дураков, ответил он.

- Тогда сегодня ночью осторожно посмотри, кто зайдет в подъезд и будет звонить или открывать квартиру Кротова. Если сможешь, останься на ночь. Только очень осторожно. Это будет стоить червонец. Согласен?

- Нет проблем, шеф. Бабки принесешь к десяти?

- Нет проблем! Кому ты отдал ключи от новых замков?

- Всего их было шесть штук: три для одного и три для другого. Как вставил, все отдал Валентине, а она при мне два комплекта отдала соседке на случай Бориного приезда.

- Ну ладно, будь осторожен! Я хлопнул его по плечу. Потом, уже усаживаясь в подошедшую машину, добавил:

- Ни во что не вмешивайся и не высовывайся, тебя не должно быть видно. - Оглядываясь, я долго еще видел его неуклюжую, медвежью фигуру в виде знака вопроса.

- Куда, Иваныч? - выруливая со двора, спросил Борис.

- Вы куда-нибудь к друзьям или на дачу. У вас далеко дача?

- Так нет ее, отобрали. Власть переменилась - накрылась дача.

- Тогда к друзьям, и желательно до утра.

- Это можно. Ольга, сегодня будем гулять. А вас куда?

- А меня-то, меня к птичке-невеличке, к Ирине, значит. Дома она сейчас?

- Сейчас пять. Должна быть дома. Она на работу к шести тридцати ходит.

Заметив, что Ольга насторожила ушки, я перебросил магнитофонные вопли на задние колонки, вполне деморализовав молодую жену.

- Борис, что она из себя представляет?

Он неопределенно мотнул бородой.

- Ира, Ирочка... племянница Валентины. Девочка с апломбом, но без предрассудков. А вы что же, на нее думаете?

- Я на всех думаю. Даже на вас, пока не докажу сам себе, что это не так. На всех думаю, но ничего пока не придумал. Ключи от квартиры вы как получили? - закончил я вопросом.

- Лично в руки от соседки, два комплекта. Третий был у Валентины. Когда тело привезли домой, там постоянно кто-то был, а привезли его девятого, в понедельник. До этого дня квартира, по рассказам Валентины, стояла закрытая.

- Говорили вы с Валентиной по поводу исчезновения монет?

- Да, и неоднократно. Из ее рассказов я понял, что она появилась в квартире, когда тело отца вывозили для вскрытия. Там уже были Люба, Эдик и человек пять из милиции. Вроде соседка робко топталась в дверях, а потом явились Чистов и Князев. Улучив момент, Валентина проверила томик-шкатулку, но, по ее словам, даже на ощупь она была пуста. Так что если верить ей, то получается, что деньги унес убийца. Собственно, из-за этого и умертвили отца.

- Борис, а если не верить, то как?

- А тогда получается, что убила и забрала деньги Валентина, а потом кто-то из знающих про их существование убил ее. Это могли быть Чистов или Князев.

- Или Ирина.

- Или Ирина, - подумав, согласился Борис. - Но вряд ли. Она про них точно не знала. Во время так называемого перезахоронения ее, а с ней и меня, выгнали из комнаты. Но выгнали в шутку, будто бы дурачась. Так что воочию я эти монеты видел только до перезахоронения. А потом только подойдешь, прикинешь "Капитал" в руке и удовлетворенно заурчишь. Вытащить червонцы из тайника - процесс довольно сложный и долгий. Они там хитро фиксировались. Отец говорил, с полчаса надо вынимать. Так что реально убийцей Валентины могут быть Князев или Чистов. Я их одинаково недолюбливаю.

- Хорошо, Борис, линию ты выстроил убедительную, я и сам хочу такую иметь в загашнике, но приклей-ка ты сюда убиенного бомжика, и я ставлю тебе пузырь портвейна.

- А случайный свидетель? Увидел то, что не должен был увидеть, и они ему сломали хребетину.

- Хорошо это все, Боря, но где-то рядом. Скажи, была ли такая необходимость у Валентины?

- Какая?

- Лишить старика жизни.

- Не знаю.

- А я, Боренька, знаю, что нет, не было. Они не расписаны. Это значит, что при мертвом старике она никто. И на его имущество претендовать не может. А убить, чтобы забрать монетки?.. Не думаю. Баба она неглупая, цену себе знала и прекрасно понимала, что убийство очень часто расследуется по горячим следам и подозрение сразу падет на нее, как на наиболее близкого человека, имеющего корысть. Как они относились друг к другу?

Борис недовольно щипнул бороду, останавливаясь:

- Приехали. А относились они друг к другу хорошо. Отец ее любил. Хреновины всякие покупал. Даже вот монет несколько презентовал, а при его обжорстве это кое-что значит. А она платила ему уважением. Шутка ли - из зачуханной секретарши пробиться в референты и получить трехкомнатную квартиру? Да, вы правы, не было у нее резона убивать отца. Да и плакала она, мне кажется, не понарошку.

Я кивнул, соглашаясь, и спросил:

- А Ирина?

- Да что Ирина? Здесь она живет. Крайний левый подъезд, второй этаж, дверь прямо. Театральное общежитие. Она в театре работает гримершей. Квартира на двух хозяев. Приходила к нам иногда, не часто, раз в неделю, в основном мы с ней у Валентины кувыркались. - Он опасливо закосил на Ольгу. - Вообще-то отцу нравилось, когда она приходила. Старался какую-нибудь безделицу ей подарить. Помаду, духи недорогие. За задницу иногда щипал, не сексуально - так, для куража больше, для хохмы. Не знаю что и думать. А может быть, бомжа-то убили совсем по другому делу, а мы пытаемся найти взаимосвязь?

Я молча вытащил фотографию его матери и показал, не давая вскрыть полиэтиленовую обложку.

- Это нашли на чердаке возле мертвого бродяги. - Потом спрятал фото и, хлопнув дверцей, вышел, оставляя побелевшего мужика с его будущей женой и нахлынувшей волной адреналина.

* * *

Я усмехнулся: прямая дверь второго этажа, как у Бориса, обозначалась жетончиком "5". Дверь была обшарпанна и неприятна, как старая театральная декорация. Пробуя левой рукой двухдневную щетину, правой я вдавил металлический стерженек звонка и тут же, получив удар током, громко и нецензурно выругался. В ответ из-за двери послышался довольный гогот, а немного погодя она открылась, явив мне тощенького паренька в грязноватой майке и не то в трусах, не то в шортах. Все в нем радостно гоготало: тощая цыплячья грудь, цыплячьи же синеватые колени, даже рыжий фокстерьерский хохолок.

- Долбануло... гы-гы-гу. У нас всех незнакомых долбит. Гы-гы. А уже долбанутые потом в дверь казанком, гы-гы-гы, стучат.

- Я тебе сейчас казанком в лоб постучу, - пообещал я, бесцеремонно отталкивая его и проходя в прихожую сомнительной чистоты. - Как фамилия? рявкнул я, обжигая его тупым и всезнающим милицейским взглядом.

Перестав гыкать, весельчак тоненько пропищал:

- Васин.

- Точно. А отчество?

- Василий Иванович, а чё?

- Отвечать! Год рождения?

- Семьдесят четвертый...

- Точно. Я ваш новый участковый. Собирайтесь. Вы обвиняетесь в поджоге женского отделения бани номер четыре по проспекту Советскому. При себе иметь туалетные принадлежности и одну смену белья. Быстро!

Всякая шутка должна иметь предел. Но это я понял, кажется, поздновато. Сначала затряслись худые мальчишкины коленки, крупно и громко стукаясь друг о дружку. А дальше было хуже: его расширенные голубые глаза закатились, и Василий Иванович нежно-согласной девушкой повалился на меня. Я едва успел поймать его. Приподняв, на руках внес в первую же открытую дверь и там бережно уложил на раскладушку, застеленную солдатским одеялом. Быстро притащив из кухни стакан холодной воды, я окатил ею пацана. А когда он открыл испуганно-непонимающие глаза и попытался что-то сказать, я опередил его:

- Спокойно, брат Василий, пошутил я, понимать надо. Актер я ваш новый. Зашел вот посмотреть, каковы жилищные условия. Ничего вроде, приемлемые.

Я всегда считал, что хуже моей конуры быть ничего не может. Но такое убожество я увидел впервые, если, конечно, не считать убежищ бомжей и алкашей.

Комната была, правда, чистой и состояла, собственно, из четырех предметов мебели: раскладушки, старого, под какой-то стиль, рваного театрального кресла, фанерного столика и телевизора "Рекорд", который по всем законам физики и археологии работать уже не мог. Но он работал, что-то говорил и даже показывал. Вместо штор стекла прикрывали театральные афиши, а одежда висела прямо на стене, на вбитых по такому случаю гвоздиках.

Василий Иванович понемногу приходил в себя, и я поинтересовался его местом в театральном искусстве. Оно оказалось шоферское, за баранкой грузовика для перевозки декораций или других хозяйственных дел.

- А что, брат Василий, соседнюю хоромину тоже ты занимаешь?

- Не-е-е, Ирина живет, мастер по гриму.

- Гримерша, что ли?

- Ну да, только она не любит, когда ее так называют. Вредная. Покусывая ноготь, он думал, стоит ли говорить дальше, наконец, решившись, вздохнул: - Красивая!

- Трахаешь?

- Кого? - Опять его глаза стали испуганными.

- Ну эту... Ирину.

- Да вы что? Нет, что вы!

- А где она?

- Не знаю. Носится где-то.

- Подожду ее, познакомлюсь.

- Да она может поздно вернуться.

- Выгоняешь?

- Сидите ждите, места не жалко.

- Добро!

Помолчали. Потом я артистично всплеснул руками:

- Слушай, отец Василий, а ведь я сегодня не жрал совсем. А по рыгаловкам надоело. Будь другом, притащи чего-нибудь. - Я протянул очередную Борькину десятку. - А заодно и "Столичной", мы с тобой здесь и оформим, и закусим. Можно?

Через пять минут, прихватив авоську, Васин исчез. Я, подойдя к гримершиной комнате, громко постучался, прислушиваясь. Было тихо, и я уже смело открыл дверь, легко отомкнув английский замок.

Птичка-невеличка жила совсем не хило! Из двух комнат квартиры ей принадлежала большая. Чувствовалась здесь рука Бориса или какого-то другого "спонсора".

Не считая электроники, "мебеля" ее по нынешним ценам тянули на пару "лимонов", не меньше. Что касается выстроившихся в ряд "японцев", тут я вообще профан, но, должно быть, стоили они поболее.

Начал я с маленького изящного туалетного столика, святая святых всех девочек, особенно такого плана. Приходилось работать очень осторожно: перчаток я не взял, а оставлять следы не хотелось. Девочка была из интересующего меня круга, и не дай Бог с ней что-то случится.

В первом ящике столика находились всяческие кремы, мази, помады, коробка актерского грима. В общем, всякое макияжное фуфло. Второй также представлял небольшой интерес: здесь было примерно то же, что и в первом, только с более интимным уклоном. Я хотел бессовестно изъять пачку диковинных презервативов, но пожалел юного соседа Василия, которому хозяйка непременно представила бы иск.

Третий ящичек оказался куда завлекательней. В нем содержались документы, безмолвные и бескомпромиссные констататоры прожитого. Ирина Михайловна Вольская родилась во Владимире. Школу закончила там же. Училась неплохо: три балла только по русскому и английскому. Спортсменка. Каратэ. За общагу платит регулярно. Студенческий билет учащейся Ярославского театрального училища сроком действия от 1984-го до 1985-го дальше был пуст. Сберегательная книжка с суммой двести пятнадцать тысяч восемьсот сорок пять рублей. Фотография немолодого толстого актера, кстати мною почитаемого, с надписью: "Хитренькой киске от толстого глупого кота" - дата и подпись. Свидетельство об окончании курсов парикмахеров, там же вкладыш с присвоением звания лучшего мастера на смотре юных "брадобреев".

Я уже собрался переходить к миниатюрной стенке, когда в замочную скважину входной двери воткнули ключ. Два прыжка - и я уже в театральном кресле внимательно разглядываю снежный экран Васькиного антикварного телевизора.

- Вот.

Он гордо поставил драную авоську на фанерный качнувшийся столик и протянул мне сдачу.

- Восемь тысяч двадцать рублей. Тысяча двести - водка, семьсот рублей - полкило колбасы, восемьдесят за хлеб, и, вы извините, я взял сигареты, самые дешевые...

- Да заткнись ты, - не выдержал я. Я давно заметил: скрупулезно честными с деньгами бывают только кассиры, отъявленные мошенники или такие, как он, забитые жизнью, всегда сидящие на мели. Изгоняя острую жалость к нему, я зло прикрикнул: - А дешевле не мог купить, Божий ты человек? Ее ж пить нельзя, это ведь дихлофосацетоновая смесь!

Глаза Василия Ивановича подозрительно быстро наполнялись туманом, а я всегда не любил плачущих детей: у меня стискивает тогда желудок и хочется завыть по-собачьи.

- Ладно, тащи инструмент.

Василий поплелся на кухню, а я, забросив сдачу под одеяло, накромсал хлеб и серо-розовую колбасную массу. Нахлюпав водку в несуразные чашки, я спросил:

- А ты приехал-то откуда?

- Из Кузино, - произнес он с гордостью.

Это мне мало что говорило, но я принял информацию.

- И давно?

- Полгода будет.

- И сразу устроился в театр?

- Не, сначала курсы шоферов окончил, на работу чтобы устроиться.

- А давно квартиру оторвал?

- А как в театр устроился - больше месяца будет.

- Ну давай, Чапаев, дерзай. - Я поднял надтреснутую чашку, предлагая присоединиться.

Он неумело, как монахиня при грехопадении, вылил половину водки на грудь и, вылупив голубые зенки, закашлялся.

- А в армию по состоянию здоровья не взяли? - когда он очухался, поинтересовался я.

- Не, у меня сестра малая на иждивении и бабка. Отсрочку дали. Я им уже и аванс выслал.

Про себя я грустно подумал, что наши доблестные вооруженные силы не много потеряли, лишившись такой кадровой единицы. И направил разговор в нужное русло:

- А что же ты, брат Василий, соседку-то красивую не трахаешь?

- Да вы что? Нельзя.

- Что значит - нельзя? Если хочется, так можно.

- Гена убьет. Он недавно, когда я ее посуду мыл, подошел сзади, за ухо меня повернул и говорит: "Ты, соколик, кастрюли мой, можешь даже трусы ее стирать, а если что удумаешь, замочу, как белую лебедь". Я очень тогда испугался!

Василек начал пьянеть, и нужно было торопиться.

- Василек, а вчера когда Ирина с работы пришла? Одна или с Геной?

- А вас как зовут? Пьем, а не знаем, как вас зовут.

- Я-то, Василек, знаю, что зовут меня Константином Ивановичем. Так когда?

- Я не знаю. Я вчера после работы к тетке зашел. Пока то да се - тетка меня ночевать оставила.

Парень пьянел. Мне некогда было пускаться в его семейный экскурс, и я перебил:

- А в прошлую пятницу ты был дома?

- В пятницу? Это же шестого, мне первую зарплату дали за полмесяца, так я купил колбасы, чаю!..

- Ближе к делу, Василий Иванович.

- Ну и в пять, как сегодня, дома уже. Ирина была дома, а потом на спектакль ушла. Да-да, я хорошо помню, она ушла на спектакль и тут же вернулась, спросила из коридора: "Васятка, который час?" Часы, говорит, оставила в комнате, не хочется двери отмыкать. Ну, я глянул на будильник и говорю: "Шесть часов". Она мне: "Ну пока" - и убежала. На спектакль.

У меня к тем событиям в пятницу появился нездоровый интерес.

- Давай, давай, Васятка, не теряй темп, рассказывай!

- А зачем это вам?

Припутала деревня. И поделом, так мне, старому козлу, и надо. Совсем нюх потерял.

- Да муж я ее бывший, сбежала от меня баба, один пацана воспитываю думаешь, сахар? - напрашивался я на сочувствие к доброму шоферу.

- Да, трудно! Бабка-то наша тоже одна двоих поднимала, трудно. Ну вот, Ирина в шесть ушла, я колбасу поджарил, с чаем поел и лег телевизор смотреть, да сразу и заснул - наелся сильно, разморило. А проснулся оттого, что она в дверь постучала. "Вот, - говорит, - Васятка, я пирожных тебе принесла. Сколько времени сейчас?" А чего спрашивать, когда в телевизоре стрелки на часах десять показывают? Смех. Новости, значит, начались. Пальцем ей в экран тычу. "Ой, - говорит, - десять уже. У меня сегодня праздник, Васятка, будем петь-плясать всю ночь. Ты спи - не обращай внимания. Выпить хочешь?" А я говорю: "Нет, гуляйте, мне не мешаете". Я вообще-то не пью. Она ушла. Да, вот еще, говорит: "Нас трое, мы шебутные, Генка особенно, да и мы со Светкой можем в чем мать родила появиться. А я бы, мальчик мой, не хотела, чтобы ты все это видел". Потом погладила меня, поцеловала и вышла.

Он остановился.

- Ну, сначала там потихоньку было, а часам к одиннадцати началось. Такая гулянка разыгралась, что соседи сначала в потолок стучать начали, а потом и в дверь. Они открыли, извинялись долго, а потом потише стали. А уже к двенадцати музыку поубавили, только разговаривали громко и смеялись как-то, ну... как баба с мужиком смеются. Потом ко мне эта пришла... ну, подружка ихняя. Голая, с бутылкой шампанского и конфетой. Сначала не понял, что она голая, у меня только экран светился, а она как свет включит. Мамочки, но я одеяло на голову натянул, ничего не соображу.

Парня и теперь затрясло. В виде успокаивающего я выдал ему двадцать капель гнуснейшего пойла, не забыв и себя. Он выпил, и подталкивать в разговоре его уже не приходилось: он все переживал заново.

- Ну вот, я укрылся с головой, и страшно мне, и хочется посмотреть, а она в хрустальный стакан наливает шампанское, пьет и говорит: "За тебя, мальчик мой!" Тут я выглянул немного, и опять как по глазам ударило. Я девок-то в бане подглядывал, а тут по-другому все: не в щелку, а как в кино. Я вот сейчас глаза закрою и все как есть вижу. Высокая. Волосы такие каштановые, до титек. Она стакан на столик поставила, ко мне нагибается. Я опять спрятался, а она сверху ложится, посмеивается тихонько. Одеяло понемногу стаскивает, говорит что-то ласковое и целовать меня начала, за ухо кусает, титьками острыми по носу, губам. А меня всего корчит, и такое чувство, будто не со мной все происходит. И стыдно стало, хоть под раскладушку залезай. Она меня гладит и шепчет тихо: "Не волнуйся, мальчик". Потом повела меня в ванную. Мне стыдно. Думаю, вдруг Ирина выйдет или этот Гена. А подружка смеется: "Ничего, они сами такие же, голенькие".

- А у Ирины тихо было?

- Да нет, смеялись они, наверное надо мной. Два раза Светка к ним бегала, звали ее прямо на весь дом: "Светка, Светка, сюда. Быстро, Светка! Хватит там, Светка". А потом тихо вроде стало. Светка мне говорит: "Уснули, наверное. Есть хочу. Пойдем на кухню, чего-нибудь найдем в Иркином холодильнике". А у меня самого там колбаса лежит. "Идем", - отвечаю. Стал одеваться, а она мне: "Так идем. Там все равно никого нет". А я с ней уже как дурак стал, так и попер нагишом. А на кухне эти, голые - Гена и Ирина. Он меня увидел, заржал. Я убежать хотел, Светка не пускает, смеются все. Я тогда фартук Иринин на срам накинул и стою посреди кухни. Мне б сквозь землю провалиться.

Но тут Ирина и говорит: "Отпустим пацана, ему рано вставать. Если чего захочет, к нам зайдет". Я ушел, но заснуть уже не смог. Надел шорты, постучался к ним. Зашел, говорю: "Свет, можно тебя?" А она недовольная... А я...

- Василий Иванович, а ты когда зашел, что там было?

- Ну, полутемно, маленькая такая лампочка на ножке у дивана. Гена храпел у стенки, Ирина лежала с краю, не спала, а Света в раздвижном кресле. Между ними столик с пустыми бутылками и едой. Накурено страсть как! Магнитофон был... Утром-то Ирина и говорит: "Никому ни слова, ты ведь мужик". Ой, - парень обалдело посмотрел на меня, - а я рассказываю... Что теперь будет...

- Спи спокойно, эта тайна умрет со мной. Ну ладно, Василий Иванович, вижу я, что не вытащить мне Ирины из этого омута... Ты уж не говори ей о моем приходе!

Я потряс его руку и вышел в прохладу вечера, только теперь понимая, как устал. И эта версия, похоже, провалилась. Правда, что-то было здесь невкусно или, наоборот, очень вкусно! Думать уже не хотелось. Почти восемь, а мне предстояло нанести еще один визит.

"Может, по телефону?" - спросил я себя с надеждой, но понял, что со мной попросту не станут разговаривать.

* * *

Уже не пьянки ради - для поднятия тонуса хотя бы на час - я зашел в кабак, на ходу отметив, что если раньше регулярно его навещал, то последние два года это стало мне не по зарплате.

Народу было мало и, наверное, все свои: чувствовался этакий налаженный семейный быт. Меня восприняли как бродячего кобеля, по глупости зашедшего в Третьяковскую галерею.

А мне было все равно. Откинувшись в кресле и вытянув ноги во всю их уставшую длину, я закрыл глаза, пытаясь сделать какие-то выводы из сегодняшних посещений.

А выводы, выскакивая из мозговых извилин, сразу становились такими же извилистыми, сплетаясь и запутываясь в черный клубок, который становился все больше и больше, пока наконец не закрыл мое сознание.

Меня трясли за плечо, и пришлось открыть глаза.

- Господин э-э-э... господин э-э-э...

- Генерал, - помог я бедняге официанту.

- Что желаете, господин генерал? - нисколько не смутился он.

- Господин генерал желают, чтобы ты, любезный, пришел сюда через две минуты с бутылкой нормального коньяка, пачкой хороших отечественных сигарет и куском колбасы. Шевелись, братец.

Он пришел через три минуты. Все было выполнено так, как я просил.

Я рассчитывал уложиться в десять тысяч, но ошибся ровно в два раза.

- Господин генерал, у нас правило: непостоянные клиенты рассчитываются сразу!

"Чувырло, помноженное на этикет, - это кошмарно, да, кошмарно", подумал я, выкидывая на стол два "куска". С первой же хорошей рюмахи меня кисло повело, а вторая наконец справилась с поставленной перед ней задачей.

Я ожил. Быстро сожрав пережаренный кусок колбасы, захватив сигареты и коньяк, я поспешно вышел из чужого мутного царства.

Новый четырехэтажный дом стоял в центре. Нужная квартира была на втором этаже. Меня туда и впустил сам хозяин.

- Глеб Андреевич, покорнейше прошу прощения.

- Что вам нужно?

- На огонек к вам, по коньячку, так сказать.

- Уходите, я занят. И не собираюсь отвечать на ваши вопросы.

Я, вроде бы пытаясь открыть замок, пробормотал:

- Да я не спрашивать, а рассказать вам хотел.

- Не надо, идите! - Он распахнул передо мной дверь.

- Прощайте, может, в последний раз видимся! Уже Валентину убили.

- Что за херню ты, Гончаров, опять несешь?

- А мы что, будем разговаривать на лестничной площадке? Тогда будьте добры, прикажите сюда два стула.

- Не фиглярствуй, заходи. У меня, между прочим, разуваются! Человек я простой, не аристократ. Прислуги не держу.

- Не думал, что такие квартиры у нас еще строят, - заметил я, проходя за ним в кабинет.

- Не про вашу честь, - отрезал он, указывая на кожаное кресло. - Что ты там молол?

- А вы еще не знаете? - Я прекрасно понимал, что, пока не наберут нужных сведений, его не тронут, но надо было этого кита поводить за нос. Странно, странно, ну да ладно. Вы мне с утра чего-то недосказали; я подумал, может, сейчас, прикинув инструмент к носу, вы мне тихонько обо всем и доложите. А?

- Что с Валентиной? Где она?

Я посмотрел на часы:

- Теперь-то девять. Уже, наверное, в морге, после вскрытия. А жалко, красивая была баба.

- Да говори ты толком! Не морочь мне голову.

- Так, Глеб Андреевич, надо бы по маленькой.

Широким жестом я приоткрыл полу пиджака, показывая початую бутылку коньяку.

- Обнаглел! - Он выскочил в бесконечность своей квартиры, а я с интересом оглядел стан наших бывших идейных поводырей. И надо сказать, стан мне понравился, и даже больше кротовского: несло от него этакой перспективой в будущее, в даль светлую. Модерново, но основательно, и похоже, это обиталище отбирать не спешили. Оно действительно: квартира есть неприкосновенный очаг. А дачи в глаза бросаются разному грибному люду, если не огорожены, конечно. - Рассказывай! - Глеб Андреевич из принесенной собственной бутылки наполнил два стограммовых хрустальных бочонка с красивой позолотой по рискам.

- А почему не мой пьем? Боитесь отравы? Так ведь изгнанных королей не травят. Кому они нужны?

- Да не поэтому. Неси домой. Хоть раз твоя баба нормальный коньяк попробует, голь перекатная. Как бы я раньше-то тебя... да ты б за версту тогда этот дом обходил, пацан. А твой начальник... - Чистов скрипнул зубами.

- Бывший, - вставил я.

- Ну да, вот уж гнида так гнида. Как ему самого себя не стыдно! Как это, у Достоевского, что ли: "Знаю, что подл, знаю, что низок, тем и горжусь". Мразь отменная.

- Я солидарен с вами в этом вопросе. Так выпьем же за наше совпадение.

- Давай, Гончаров.

Мы опрокинули, и хозяин кивнул на бильярд:

- Пойдем, надеру.

Я взял кий и разбил заготовленную пирамиду.

В левую, дальнюю от меня лузу влетел шар. Первый, он оказался и последним, потому что второй мой удар был холостым, а больше бить мне не пришлось. Игра длилась две минуты.

- Салага, попробуй еще.

- Нет, хватит пока.

- Ну, кури и рассказывай.

- Значит, так. После вашего хлебосольства я отправился, как вы были информированы, к Валентине Александровне Беловой. На звонок мне не ответили, и я толкнул дверь. Просто так, заметьте, не взламывал, просто толкнул. А вообще-то, Глеб Андреевич, я бы хотел помыть руки. Где у вас ванная комната? Я буду мыть руки, а вы меня слушать.

- Не надо в ванную, я вырублю сейчас.

- Один микрофон вырубите, а сколько их у вас, о которых вы знаете, и сколько, о которых не знаете. Для меня это не страшно, а вот вам неприятности обеспечены, если разговор наш состоится.

- Убедил, пойдем на воздух.

В кресле было так хорошо и удобно, что я с трудом приказал себе опять топать по улице.

- Когда я вошел, труп вашей знакомой лежал в большой комнате лицом как раз к двери. Она была совершенно голой, а во рту торчал прочный кляп. Ее пытали утюгом и кипятильником, мне думается, пытали долго и безжалостно. Подонков, судя по всему, было не меньше двух. Обгоревшая кожа была почти по всему телу, можно было бы умереть просто от боли, но в конце садисты сломали и хребет. Зачем вы это сделали?

- Оставь, Гончаров, свои шутки. И не бери, как у вас говорится, на понт. А дело скверное.

Чистов уже был не такой, как утром. Игривая энергия его истощилась, он выглядел уставшим и старым.

- А дело скверное, - повторил однотонно, видимо прикидывая какой-то шаг.

Немного отстав, я не мешал ему принять решение, наверное трудное. Наконец он спросил:

- А если я больше ничего вам не скажу?

- Тогда они доберутся и до вас, если, конечно, это не вы убили Валентину. Ну а если вы, то до вас рано или поздно доберется любимый вами Артемов. Как видите, куда ни кинь, всюду клин: ведь если вы не виноваты, тем более будет неприятно ощутить в заднице раскаленный кипятильник. А я уверяю вас, они ни перед чем не остановятся, будут искать червонцы до конца... У Валентины они их не нашли, судя по полнейшему бедламу в квартире. Ушли неудовлетворенными. Кто у них остается теперь на очереди?

- Кто? - Он испуганно присел.

- Вы и Князев. Это в том случае, если Князев к этой истории не причастен и золотишко увела Валентина или кто-то сторонний. Ну а если здесь замешан он сам, то...

- То что?

- То остается один человек, и этот человек - вы, Глеб Андреевич Чистов.

Он сжался и растерянно заморгал.

- Давайте подумаем. Три посторонних человека знали о стариковских "рыжиках". Как и откуда, мы разберемся позже. И вот старика грохнули, червонцы, естественно, пропали. В первую очередь подозрение падает на друзей и бывших коллег, к тому же знавших о "сундуке" Кротова. А это Чистов, Князев, Белова. Но и Беловой вскоре сворачивают шею. И сворачивает, заметьте, кто-то из знакомых, потому как людям посторонним так поздно дверь она бы не открыла. Кстати, когда вы с ней разговаривали?

- Э-э-э, часов в десять с минутами.

- Вот видите. Теперь получается несколько версий. По порядку. Первая: убила старика и забрала деньги Валентина, но кто-то из вас двоих, зная о кладе, попросил поделиться добычей. Она не согласилась, и ее не стало. Подозреваемые - Князев, Чистов. Вторая: кто-то из вас двоих ухлопал Кротова, но денег в тайнике не нашел. Убийца думал, что их взяла Валентина или что он их ей подарил. Старается пыткой ими завладеть. Заметая следы, убивает. Подозреваемые - Князев, Чистов. Третья (она шаткая, но возможная): убили старика посторонние люди. Но денег опять-таки не нашли. Что им остается? Искать их у близких к старику людей. Ближе всех к нему была Валентина. Они об этом знали и посетили ее первой. Результат вам известен. Очередь за... А теперь еще чуток терпения, бедный мой Глеб Андреевич. Как вы думаете, кого они посетят следующего: вас или Князева, окруженного охранниками-мордоворотами?

И напоследок, на закусь, так сказать. Вернемся ко второй версии. Один из вас, Чистов или Князев, не найдя денег у Валентины, как вы думаете, какие предпримет действия? Я так думаю, он попробует найти ее сообщника из своего круга, а круг-то узкий...

Это была ловушка на понт, потому что этих самых версий у меня самого было штук десять, они дрались друг с другом, перемешивались, двоились, складывались в моей бедной голове, надо мной же измываясь. Но ловушка сработала. Человек сломался.

- Я вам все расскажу, Константин Иванович, все, что знаю, как на духу.

За полчаса, что я ему нес галиматью, крепкие его щечки подряблели и бульдожьими бурлами опустились вниз.

- Сейчас я, Господи, да надо ж было сразу рассказать. Дайте коньяку глотну, знобит что-то.

Я протянул ему коньяк и, не удержавшись, сказал:

- У бабы моей пайку изо рта рвешь, Глеб Андреевич. Портвейну не пробовала, не по-христиански, - ныл я, пока его организм всасывал мой коньяк вовнутрь. - Могли бы глоточек оставить, - проводил я глазами траекторию полета пустого пузыря.

- Ничего, ничего, Константин Иванович, найдем еще. Спрашивай.

- Давайте сначала. Как вы, Князев, Белова и Чистов, узнали о существовании монет?

- А-а-а, дело было так. Сразу после смерти жены, мы еще в силе были, засобирался наш любимый Андрей Семенович посетить гниющие капиталистические страны. Ну собрался и собрался. Поехал. Горе у человека, понимать надо. Гнил он там больше месяца, а примерно через пару недель ко мне товарищ ваш приходит. Не буду называть кто, да это роли не играет. Ну так вот, является он ко мне с папочкой фактов не очень приятных, из которых следует, что гражданин Кротов месяц назад через посредника имел контакт с зубным техником Шмеерзоном (это условная фамилия), причем не у нас, а в небольшом городе Кислопотово (это тоже условно), но все же регионально и административно находящемся в нашей компетенции. Так вот, из этой папочки следовало, что гражданин Шмеерзон незаконно скупил, а гражданин Кротов тоже незаконно продал пять царских червонцев, являющихся достоянием государства. Чушь, конечно, абсурд, деньги эти, мне сдается, действительно кротовские, фамильные, а поди докажи, что не верблюд. Посадить бы и тогда не посадили, а вот ссадить с креслица - это уж точно.

Одних моих связей, естественно, было мало, пришлось подключить Князя, он тогда за царя оставался. Ну, вдвоем-то мы водицу замутили и концы в лице Шмеерзона спрятали в зону. Рифма. Причем на суде этот Шейлок клятвенно заверял, что возвел напраслину на такого уважаемого и кристально честного человека, коим является Андрей Семенович Кротов. За что и получил смехотворно маленький срок и довольно комфортабельные нары.

Вот, собственно, такая получилась завязка. А папочку ту мы заполучили со всеми потрохами и радостно ждали возвращения нашего любимого Андрея Семеновича. По его приезде мы с Князем вприпрыжку, обгоняя друг друга, помчались в кабинет к спасенному товарищу и, перебивая друг друга, с удовольствием изложили настоящий факт. Но был тут один любопытный момент, и я попытаюсь рассказать о нем подробнее.

Мы проходили возле "комка" с открытой форточкой, заткнутой мощной жующей мордой продавца.

- Дай вот это. - Чистов указал на импортную водку нашего производства и ореховый батончик.

Морда приоткрыла узкую щель, ухватила бабки, обменяв их на товар. Меня уже качало от переутомления, хоть растягивайся тут же на асфальте. Пятнадцать часов на ногах, толком ничего не ел, только пил.

- Пойдем туда. - Чистов указал на дверь школы. - Я тут все знаю, после войны ее заканчивал.

Мы прошли во двор, потом между сараями, вдоль кирпичного забора и наконец попали на освещенный лампочками пятачок, замкнутый забором и стенами сараев. Я огляделся, не понимая его назначения. Чистов словно понял мои мысли, объяснил:

- Был фонарь, потом построили забор, вот он и оказался по эту сторону. Здесь алкаши собираются. Они и перегоревшие лампочки меняют. Я тут по вечерам в сумерках иногда бывал, вещи всякие про себя слушал. Явишься с водкой, заведешь мужиков на тему высокого руководства, сидишь и слушаешь. Иногда так достанут!

Ну что ж... вернемся к интересному моменту... Сидим мы все трое в кабинете у Кротова. Он-то сразу суть ухватил, но виду не подал. Докладывать, говорит, будете в 12.00, два часа мне на разбор личной корреспонденции.

Мы сели на приступок стены, и Чистов скрутил "Смирнову" голову. Протянул мне:

- Вперед.

Я глотнул из горлышка и откусил развернутый батончик, думая о том, что два подозреваемых уже отпадают. Остается пробить Князева и смутную тень бомжа. В одном или другом случае результат уже маячил. У Ирины жестко-сексуальное алиби. А Чистов боится визита Князева. Еще, правда, есть несколько туманных вариантов, но настолько хлипких, что о них думать не стоит.

- Так что у вас за тонкости с Кротовым получились? - напомнил я.

Старик отдышался, отплевался и закусил остатком батончика.

- Явились мы к назначенному часу к вождю и уже подробно рассказали ему суть дела. Очень оно старику не понравилось. Как свежий сыр, капельками пота покрылся. А Князь его успокаивает, мол, замяли дело: "Спокойно спи, дорогой товарищ, ты это заслужил". Только вот, говорит Князь, за хлопоты нам с Глебом Андреевичем по десять таких же кругляшков подарить не мешает. Бедняга аж серым стал. Что и говорить, жадноват был вождь. Нету, говорит, у меня ничего и не было никогда, чушь все и детский лепет. Да еще заявить в милицию грозил за вымогательство. Я-то сижу, мне стыдно вроде: у своего же товарища из глотки выдираем. А Степан неумолим. Улыбочка, помню, тогда на его физии была прегаденькая. Такого на жалость не возьмешь. Глеб Андреевич, говорит, будьте так добры, дайте "дело". У меня все заготовлено, все по сценарию. Подаю папку, Князь открывает нужную страницу, зачитывает: "Показание задержанного за скупку валюты и драгметаллов гражданина Шмеерзона".

Совсем тут наш Андрей Семеныч раскис. Лапку дрожащую к папке тянет. А эта сволочь, Князь, грубо так, по-жлобски, ребром ладони ему по руке хлоп. Пошел, говорит, это стоит двадцать червонцев. Прямо как Остап Бендер с Корейко. "Нет у меня, Степа, столько. Сколько я для тебя сделал, вспомни". А тот свое: по десять червонцев, мол, выкладывай, а иначе папочка будет не там, где ее взяли, а двумя-тремя этажами ниже. Старик наш плакать удумал. Степан в селектор запретил кого бы то ни было в кабинет пускать. Я вообще уйти хотел, противно, поднялся было, да Князь с полуулыбочкой: попробуй, мол, так же слезки закапают.

Кротов валидол уже кушать начал, плачет. А Князев спокойно ждет, пока друг его успокоится. И он успокоился. Ладно, говорит, отдам; ты-то, Степан, сволочь, понятно, а вот от тебя, Глеб, я не ожидал! Давай папку. А тут вдруг дверь настежь - врывается Валентина Александровна. Вылетела она из той двери, что за спиной Кротова, знаете, такой незаметный вход в спально-гастрономические апартаменты. Вылетела как безумная. Нет, орет, ни за что в жизни, Андрей, ни копейки этим волкам. Сама, мол, все улажу, с моими связями да с моим положением. "Заткнись, сука, - это негромко, но четко сказал Князь, все так же улыбаясь. - Твои связи оборвутся уже сегодня, а положение будет на уровне банной массажистки. Это я тебе обещаю. А теперь пошла отсюда в свою секретутскую!"

Тут старик побелел, и голова у него задергалась. Говорю Степану: кончай, вдруг окочурится? А он мне: ничего, и без него червонцы найдем. Я уже не на шутку испугался, хотел "скорую" вызывать. Но Андрей очухался. Давай, говорит, папку, завтра принесу монеты.

Князь отдал папку. Соглашается: "Хорошо, завтра и оригинал получишь, это ксерокопия". Думаю, сейчас старик аккурат в рай полетит, а он, видимо, в руки себя взял, тоже улыбается: "И сколько же ты, подлец, копий сделал?" - "На наш век хватит. Для вас главное оригинал, а он один. Копию я себе тоже одну оставлю, чтоб вы, значит, не взбрыкнули".

Ну вот и все. Монеты Андрей на второй день не принес. Тогда ему Князев сказал, что завтра он должен будет принести уже двадцать два червонца. На следующий день мы их получили... Поздно уже, пойдем, Гончаров. Допивай.

Я отрицательно замотал головой. Еще одно дело нужно было провернуть сейчас, несмотря на позднее время.

- Тогда забери. - Он протянул на четверть неполную бутылку, которая удобно легла в мой нагрудный карман. - Пойдем, уже одиннадцать.

На ощупь выходили мы из школьного лабиринта, а когда вышли на свет, Чистов подал мне руку:

- Желаю тебе удачи, Константин Иванович. Найди поскорее эту тварь, всем будет спокойней.

- Вы бы сегодня-завтра парней каких при себе держали покруче. Должен, подлюга, вылезти.

- А есть такие. Соседей-то сам выбирал. И ты уж извини, Гончаров, козырь люблю в конце, у старика научился. Монеты-то были фальшивые!

- Как?!

- Фальшивые - это значит ненастоящие.

- Это я понимаю. Зачем же вы с Князевым взяли фальшивые?

- Нет, те, за компромат, были настоящие. Вот одна из них. - Он подкинул щелчком, и в открытую ладонь тяжело шлепнулся красноватый золотой телец. Я невольно протянул руку. - И вас тянет, - рассмеялся Чистов. - "И людская кровь рекой по клинку течет булата". Люди гибнут за металл. Данные мне одиннадцать кругляшков были настоящими, как и у Князя. А вот во время позднейшего театрализованного представления с захоронением клада фигурировал уже фальшивый реквизит.

- И об этом все знали?

- Не думаю. Я-то до нелегкой работы слуги народа был съемщиком золота на большом уральском руднике. Так что я его за версту чую. А Князев... Он, по-моему, в детском саду уже был секретарем всесоюзного ленинского коммунистического союза детей. Ха, как это будет? ВЛКСД. Так вот, он в золоте ни хрена не соображает. Помните, я рассказывал, что старик обронил монеты на край паласа и одна стукнулась о пол?

Так вот, уже по звуку я понял, что это, как говорят музыканты, лажа, а когда я поднял одну, передавая побелевшему трясущемуся старику, то наверняка знал, что монеты фальшивые. Изготовлены они были скорее всего из алюминия или близкого по характеристикам сплава, ну а потом анодированы или, в лучшем случае, позолочены. Зачем это было нужно Кротову, и до сих пор остается для меня загадкой. - Чистов усмехнулся. - Теперь мы можем только предположить. Может, чтобы глубже спрятать натуральное? Очевидно, боялся нас или наших сотрудников. Теперь я рассказал все.

Мы помолчали.

- А зачем тебе мои рваные штаны? - задал Глеб Андреевич последний вопрос. И, не дожидаясь ответа, он щелчком отправил ко мне червонец: Держите монетку.

Я едва успел поймать и подумал, что это провокация.

- Не бойтесь, это не провокация. Пусть монета поможет вам найти убийцу, пусть будет моим авансом за успешную работу.

- Наутро после убийства старика что было у вас в руках, Чистов?

- Кейс, а что?

- А у Князева?

- Тоже.

- Он мог вытащить монеты?

- Исключено. На это потребовалось бы полчаса, не меньше. Система возврата у "Капитала" сложная.

По белому туннелю фонарей он ушел в ночь.

Улицы были совершенно пусты. Я уселся на бульварную скамейку, слушая монотонное шипение собственных мозгов. Попытался анализировать, но скоро понял бесполезность этого занятия, а потому, глотнув чистовского "презента", вышел на дорогу в надежде поймать редкую теперь тачку.

Уже сидя в машине, я подумал, что хорошо сделал, отослав Бориса с его еще не женой от греха подальше. Ведь мог же он, не найдя "рыжиков" у Валентины, попробовать поискать их у Кротова-сына. Хорошо было бы переговорить с уборщицей Любой, но в полночь подобные визиты не разумны. На душе было неспокойно, и чем ближе я подъезжал к дому, тем становилось тревожней. Наконец я не выдержал:

- Мужик, давай-ка по этой улице направо.

- А вы уверены?

- Абсолютно. Что за вопрос?

- Что я мужик?

Водитель чуть повернулся ко мне, и тут я сразу понял, что это совсем даже не мужик, а наоборот - телка. А ведь я смотрел на нее, когда говорил адрес. Я извинился и назвал новые ориентиры. И даже попытался ее обаять, но как-то устало и неактивно. Моя измученная полухмельная физиономия с двухдневной щетиной на лирический лад ее не настраивала. И когда я приложился губами к губам "Смирнова", она категорически заявила:

- Не пейте в машине. Муж психует, если перегар остается.

А я все же успел сделать хороший глоток и попросил остановиться.

* * *

Окна были темны.

Тишина на лестнице мне не понравилась сразу. Ни шороха, ни движения. Где Эдик? Вообще-то он мог уйти домой или нажраться в подвале. Но на всякий случай поднимался я осторожно. Подъезд тускло освещался двумя межэтажными лампочками, заключенными в новые плафоны. Вплоть до третьего этажа было тихо. Так же осторожно я прошел на чердачную площадку, освещенную и вовсе едва-едва. Дом был старый, толстостенный, с двойными дубовыми дверями. Ни звука, ни скрипа - тишина. Зажег спичку, осматривая логово за буфетом, где нашел стяжку для волос из велосипедной камеры. После меня здесь никого не было. И тут я увидел... На последней ступеньке, у решетки перил, стояла бутылка. Зажег вторую - и чуть не застонал от боли и отчаяния. Бутылка была отпита наполовину. Стакан, стоявший рядом, был на треть полон, а на куске газеты лежали два яйца, котлета и помидор.

Проклиная себя и чуть не плача, я втыкал серию ключей в гнезда замков, мало уже беспокоясь, что меня могут увидеть, страшась только одного и уже зная, что увижу там, внутри, за проклятой этой дверью. Выключатель был справа, я с остервенением искал его, и вот я увидел.

Эдик лежал прямо у моих ног в диагональ прихожей, головой к Борькиной комнате. Лежал на правом боку, закрыв большими руками лицо, словно плакал, а из левого, чуть выше подмышки, чуть-чуть под углом торчала светлая лакированная ручка стамески. Чуть дальше, в метре с правой стороны, был отброшен разводной гаечный ключ, не оправдавший себя в последнюю критическую минуту.

Я закрыл входные двери и тут только понял, что реву, как институтка, и тем более мне были ненавистны звери, устроившие это: убийство было подлым. Я уже видел такие позы убитых, с такими же закрытыми ладонями лицами. Обычно один из убийц прыскает в лицо жертвы слезоточивый газ, и, когда тот инстинктивно закрывается, второй подонок уже совершенно спокойно убивает беззащитного. Без риска и наверняка, как на бойне. Я чувствовал, как дергаются мои пальцы от ненависти и беспомощности: вот сейчас, сию минуту задушить, разодрать без суда и следствия этих равнодушных жвачных, по ошибке засунутых в человечье тело.

Надо было исчезать, помочь ему я уже не мог. У Борьки будут проблемы, по милициям затаскают как пить дать. Аккуратненько же я работаю: три трупа, причем Эдик на моей совести.

Я обошел все комнаты. Везде был порядок. И только в кухонном коридорчике обратил внимание на четкие следы. Они были тем более видимы, что отпечатаны известью на темном линолеуме. Наследили двое: мужчина и женщина. В голове уже зарождалась нелепая мысль, но я ее вовремя отбросил. Борис проделать это не мог. Да и Эдику не было резона, оставив недопитую водку, идти на хозяина с гаечным ключом. Осторожно я прошел на кухню, отметив про себя, что туфли придется выбросить. А там до сих пор стоял туман из извести и штукатурки. От правой стены разделочный стол был отодвинут и площадью в два квадратных метра снята штукатурка вместе с кафелем, причем до самой кирпичной кладки.

Теперь-то ясно: клад был замурован, и старик демонстрировал захоронение именно поэтому. И Эдик пришел потому, что услышал звуки долбежки. И дернуло же его. Я осматривал крупные куски штукатурки, и удивление мое росло. А когда осмотрел, то понял, что вообще ничего не понимаю. Толщина оштукатуренного слоя была сантиметра два-три. И запрятать туда червонцы в упаковке было невозможно. Значит, замуровали вразброс, но ни одного круглого оттиска не было, ни целого, ни хотя бы десятой части.

Открыв холодильник, я отломил кусок колбасы (извини меня, Борис) и тут же, запивая водкой, съел. Потом осторожно, словно боясь разбудить мертвого, обошел Эдика и выскользнул за дверь, теперь уже осторожно. От подъезда налево шли элитные гаражи, и третий был кротовский. Я с сожалением оглядывал сложный замок, сладить с которым был не в силах, когда послышался шепот:

- Константин Иванович, вы?

"Залетел!" - пронзила мысль, но шепот повторился, и я узнал Бориса. Он осторожно вылез из щели между гаражами.

- А мы подъехали, свет на кухне. Я тогда машину отогнал подальше - и сюда. Понаблюдать. Как дела?

- Дела очень плохи. Пойдем к Ольге, там все расскажу. Слушай, она у тебя не припадочная, как у нее с нервами?

- Не жалуюсь. Крепкая дева.

Я завалился на заднее сиденье и, чуть не засыпая, начал инструктаж с предисловия:

- Ребята, положение сложилось скверное. И от того, как вы будете себя вести, зависит все остальное - я имею в виду наше дальнейшее расследование. Поэтому слушайте меня внимательно. Первым делом, как войдете в квартиру, не наступите на труп.

- Что?! - Это они пискнули в унисон, но пока еще чисто автоматически, а дойдет до них позднее.

- Да, труп Эдика Константинова. Не перебивайте, попробую все рассказать.

Как мог связно, я вкратце передал им почти все события, произошедшие со мной за это время. В конце от себя поздравил их с сегодняшним отсутствием.

- Теперь, Борис, основное: сейчас вам нужно подняться в квартиру как ни в чем не бывало. И там, впервые увидев мертвого, вызвать милицию. До ее приезда тебе, Борис, нужно несколько раз пройти от двери до кухни, там немного потоптаться. Вроде за водой или еще за чем. Ваши друзья смогут подтвердить, что вы были у них? Много было народу?

- Да нет. Они да мы. Еще, правда, соседи заглядывали.

- Соседи - это хорошо. Теперь так, Боренька. Я, кажется, унюхал зверя этого. Но он страшный. И может случиться, следующим нарочным к твоему отцу окажусь я, поэтому дома меня не ищи. Если что-то серьезное, позвони вот по этому телефону, а если срочно, то... то так и скажи: срочно - я тебя сам найду. Учти, сейчас тебя затаскают. Рассказывай все, что считаешь нужным, по возможности обходя мою персону. А если атака будет сильна, то расскажи, как я пришел к тебе и наотрез отказался. Нет, погоди, скажи и это сразу. Если уж совсем станет хреново, звони Глебу Андреевичу. Он поможет. Ну а теперь снимай свои штиблеты в обмен на мои сандалии. Серьезно, Борис, я там наследил, что нежелательно.

Переобувшись, я пошлепал в большеватой для меня Борисовой обуви домой, справедливо полагая, что сегодня убийцы уже спят. Дома, не раздеваясь, лишь удовлетворенно оглядев себя в зеркале, я долакал водку и отключился.

* * *

В шесть утра, еще вчера задуманное время, я оторвал головную боль от подушки, автоматически пошел было в ванную, но вовремя вспомнил, что мне этого делать не стоит.

Голыми руками мне Князя не взять, должны быть четкие доказательства. А у меня он все время находился сзади, как будто от третьего лица. И трудно, чертовски трудно вытащить его на первый план. Подойдя к зеркалу, с удовольствием отметил, что рожа весьма соответствует моей предстоящей роли. Надо признать, добился я этого без особых усилий. Вот только прическа подводила: аккуратно-короткая, она диссонировала с рожей и поставленной задачей. Но приходилось мириться. Обрить наголо - очень броско и заметно, а сделать патлы длиннее за пять минут не получалось. Ладно.

Я прошел на кухню, первой сигаретой приводя мозги в порядок.

Уткнув черную пипку носа в драный уплотнитель холодильника, Студент, глядя на меня снизу вверх, закатил черные сливы глаз на манер рыбы камбалы. Молча и некрикливо он осуждал меня, хотя, помнится, ночью перед сном я ему что-то давал пожевать.

Но на лирику времени не оставалось. И в темпе переодевшись в чистовский дачный костюмчик и прихватив украденную у Василия Ивановича авоську с тремя пустыми бутылками, я сбежал вниз и тихонько, чтобы не проснулась его ведьма, тренькнул в Юркину дверь. Он открыл, озадаченно глядя на "козырные" джинсы и такую же рубашку.

- Потом, Юра, потом, некогда. Сейчас я на пару дней исчезаю. Ты меня не видел, корми песика и пока ни о чем не спрашивай. - Сунув ему ключи, я решительно закрыл дверь с другой стороны.

* * *

Утро было замечательное. И если бы не перепой и Борькины проблемы, можно было бы вспомнить какого-нибудь Фета. Так думал я, подходя к кротовскому району. На расстоянии трехсот метров я включился в работу, методично и придирчиво осматривая газоны и кусты сквера, неуклонно, однако, двигаясь по заданному азимуту, в то же время боковым зрением наблюдая дислокацию двух или трех бродяжек, занимающихся аналогичным промыслом.

Первой моей наживой оказалась заляпанная клейкая бутылка из-под вина. Она трогательно высунула мне голову из кустарника живой изгороди. Я закинул ее к товаркам в авоську и с превосходством предводителя банды поглядел на конкурентов. Но у одного типа, со злобным взглядом хорька, их было по меньшей мере штук десять, и он в ответ лишь хрюкнул презрительно. А другому до меня вообще дела не было. Глубокомысленно и задумчиво шел он каким-то одному ему ведомым зигзагом и находил эти сволочные пузыри как грибы после дождя. Он внимательно разглядывал очередную находку, потом задирал кверху подбородок, о чем-то сосредоточенно думая или просчитывая денежную сумму, затем, плавно опустив тару в большую спортивную сумку, шел совершать зигзаг дальше. Я прозвал его Гамлетом, размышляющим - быть или не быть... Шишковатился старый большой рюкзак.

А злобный хорек, как я его нарек сразу же, тем временем увел у меня из-под носа бутылку из-под "Пшеничной"; хрустально чистая, она бессильно лежала у меня под носом в трех шагах. Я уже был готов ее поднять, когда с шипением ястреба тот налетел и унес ее в своих когтях, буквально чиркнув по мне курткой.

Теперь я понял, чего мне не хватало. Мне не хватало их запаха. Стойкого, едкого запаха мочи, пота, перегара и каких-то характерных нечистот.

- Отдай пузырь, хорек, - не выдержал я такого хамства.

- А ты вообще линяй отсюда. - Хорек присел, словно готовясь к прыжку. - Это наше место, мы с поэтом его уже год обслуживаем. Понял?

Похоже, что они-то мне и нужны. Я продолжал завязывать узелок:

- Да уж год... Здесь Сашка с Натальей Александровной работали, еще весной.

- Не знаешь, так не ври. Они как в Ташкент по осени слиняли, так и сгинули. Мотай отсюда, а то получишь - родная мама не узнает.

Вот такая содержательная у нас вышла беседа ранним солнечным утром на городском газоне у дома Кротова. Не знаю как собеседнику, а мне она понравилась. Сразу попасть в яблочко удается не часто. Поэтому я, стремясь снивелировать конфликт, протянул ему пачку сигарет.

Пытаясь выщипнуть сигаретину из полной еще пачки, хорек умудрился их перещупать все и был очень удивлен, когда я предложил:

- Да бери все.

- А сам что сосать будешь?

- Да есть еще. Вчера наварился с России-матушки.

- А-а-а, молчу. Вопросы - это дело прокурора. Принимал вчера? - Он сочувственно покачал головой.

- А что, видно?

- Еще бы, рожа як гарный бурак.

- Да, подлечиться бы не мешало.

Он удрученно чмокнул губами.

- Ломбард только в десять открывается, еще два часа терпеть. Эй, галстук, сколько на твоих "котлах"? - окликнул он случайного прохожего.

- Что? - не понял тот, останавливаясь.

- Натикало сколько, спрашиваю.

И, переварив ответ, хорек уныло заворчал:

- Восемь, восемь. Без тебя вижу, что восемь. Канай дальше. - И, уже уныло апеллируя ко мне, констатировал: - Восемь часов.

- Ну и что?

- Так ломбард открывается в десять, "меха" заложить надо. - Он кивнул на сумку с пустыми бутылками.

- Потом сдашь. У меня бабки есть. Где только бухнем? Я ведь, кроме Натальи Александровны да Сашки, никого здесь не знаю.

- Найдем, - лаконично ответил скунс, он же хорек. - Поэт, завязывай, на сегодня все. Корешок вот угощает. Тебя как звать-то?

- Костя.

- Кот, значит. А это - поэт, а меня можно просто Коля. Что брать-то будем?

- Сначала дойдем, а потом посмотрим, выберем.

- Нет, надо здесь решить. Если у тебя много бабок, то в эту сторону. Там дешевая водяра в "комке". А если мало, то магазин в другой стороне, но до него топать надо.

Все это время поэт отчужденно стоял в стороне, в разговор не вмешиваясь, будто его он и не касался вовсе. Стоял и сосредоточенно разглядывал небольшую стайку голубей. Как все произошло, я не заметил. Откуда в его руках взялся этот сложенный обруч наподобие сачка, остается только догадываться. Но четыре глупые птицы уже бились в сетке, навсегда лишенные свободы и, должно быть, жизни.

- Пойдем, что ли, - поторопил я хорька, чтоб не присутствовать при отрывании безмозглых голубиных голов.

- Догоняй, мы на "хлопушке" будем, дома ощипаем, - распорядился хорек, стараясь не отстать. - Ну вот и пожрать сегодня будет. Я с поэтом нормально живу, он у меня трудолюбивый и послушный.

Мне начинала надоедать его болтовня. Хотелось скорее получить информацию об убитом бомже и его подруге. Но форсировать события было опасно. Бродяжка мог замкнуться.

- Вот здесь они жили, наверху.

Мы проходили мимо дома Кротова, и я вроде случайно вспомнил о его чердачных жильцах.

- Было дело. Да только как в конце сентября в Ташкент отвалили, так и с концами. Синяк один знакомый оттуда говорит, что там их не встречал. А ты откуда их знаешь?

- Было дело, - многозначительно ответил я, оценивающе глядя на хорька, словно взвешивая, стоит ли доверять ему нашу тайну, но в нужный момент он перебил меня:

- Это ваши дела, мне ни к чему. Пришли уже. Бери сам угощение.

Я взял две бутылки дешевой водки в стиле Василия Ивановича Васина, и мы, поджидая появившегося вдали поэта, закурили.

- А куда пойдем-то? - повторил я дурацкий вопрос.

- Куда надо, - отрезал хорек.

Теперь, когда водка была куплена и покоилась в его замызганной куртке, он опять стал деловит и дерзок.

- Да пошевеливайся ты, - подстегнул он Гамлета, и мы уже втроем продолжали путь. У меня было ощущение, что играю впустую, бездарно пропивая Борькины деньги и время.

- Короче, чижики, мне с вами не по пути.

- Да ты что, Кот, в натуре, гусей погнал! Скоро придем. - Хорек для убедительности махнул рукой. - Только придется деду Андрею грамм сто пятьдесят отмерить.

Наши три весьма подозрительные фигуры, украдкой преодолев широкий двор инфекционной больницы, углубились в лабиринты хозяйственных построек.

Миновав многочисленные повороты, наконец спустились в подвал гудящей котельной.

"Чудеса, - подумалось мне, - август месяц, а они уголь жгут".

Гефестом оказался маленький кривой старичок, дед Андрей, который без лишних слов достал из добротного письменного стола четыре стакана, уже совсем не пропускающих света. Был он по пояс гол и лишен растительности, зато весь исколот интереснейшими сюжетными полотнами в стиле не то Глазунова, не то Васнецова.

С кучи тряпья, брошенного на широкой панцирной кровати, он согнал даму, велев ощипать принесенную поэтом дичь, потом вытащил луковицу и двумя точными ударами разделил ее на четыре части.

"Когда же эта прелюдия закончится?" - злился я и, торопя события, налил Божьей братии по полному стакану, по-рыцарски уступая свой даме. Синюшка взяла его, жеманно отставив трясущийся мизинец, и выпила, кокетливо улыбаясь мне беззубым ртом. Я за неимением стаканов приложился к бутылке.

- Так что, чижики, искать Саню, значит, не стоит?

- Да ты чё, в натуре, не веришь мне? Скажи ему, батя.

Богатыри, упыри и русалки утвердительно закивали, а молчавший до сих пор мечтательный птицелов, словно проснувшись, изрек:

- Да, это так, а жаль. Наташа была очень чутким человеком. Мне с ними хорошо жилось. Можно было часами рассказывать свою жизнь, они слушали - не то что эти... Николай, иди еще принеси выпить.

- На какие шиши? Пузыри не сдали.

- У тебя есть, а ты мне должен.

- Чё? Да ты знаешь, чьи это бабки?

Этот семейный инцидент мне был совсем не интересен, и я вытащил еще пять штучек, прекращая начинающийся скандал.

- Жаль! - Я попытался вернуть разговор в первоначальную колею. - Когда я здесь был, всегда у них ночевал. Пойду сегодня один. Чердак я хорошо знаю.

- Иди, иди, если хочешь, чтобы тебе холку от головы отломили. Там одного придурка с неделю назад оформили. - Хорек злорадно захихикал, словно в том, что убили незнакомого или мало ему знакомого человека, он находил какую-то радость или удовлетворение. - Так ты вторым, может, будешь. А ты не мент, случаем?

Остренькие глазки его забегали. Они словно впились в меня, что-то вспоминая и взвешивая.

- Ты, Колян, иди да поесть чего-нибудь захвати. Хлеба обязательно. Гамлет подождал, пока его напарник скроется, потом продолжил прерванную мысль: - Хорошие люди были. Вы не подумайте, не все одинаковы внутри, как одинаково мы выглядим внешне.

Я насторожился. Это обращение на "вы" было очень пикантно. Оно обозначало, что либо Гамлет знал меня, либо из него еще не выбили этическую суть.

- А чего это ты так со мной - на "вы"?

- "Привычка свыше нам дана", - процитировал он из "Онегина", и я облегченно вздохнул, опять закидывая удочку:

- Конечно. А кого это замочили?

- Я его мало знал. Да и жил он там недолго, месяца два-три, может быть. Первое время вообще был одет довольно прилично. Таких хомяк почему-то "галстуками" зовет. Я думал, просто он в этом доме живет, не на чердаке, естественно, в квартире, но с каждым разом сей господин становился все более и более жалок, сидел, как правило, на скамейке, недалеко от того места, где нынче состоялось наше знакомство. Сидел, вперив отсутствующий взгляд в собственные колени, и думал. Я знаю эти невеселые думы. Через такие же сам когда-то прошел. Меня раздражало в нем то, что никаких попыток заработать на пропитание он не предпринимал.

- Извини, брат, - перебил я бомжа, - сейчас должен вернуться твой кореш. Что-то не катит он мне, давай схиляем. Кафешку я одну тут знал, посидим, кишки набьем, жахнем коньяку. Как ты?

- Я-то за, но ты ж бабки давал.

- Хрен с ними. Вот батяня с хорьком, с хомяком значит, и оприходуют их за наше здоровье, и дама им поможет. Лады? Как, батяня?

- Главное, чтоб все путем было, без обиды.

Мы раскланялись и уже через двадцать минут сидели в блевотной забегаловке с ресторанными ценами.

Деньги Бориса кончались незаметно и быстро, как юность.

И тем не менее я взял бутылку обещанного коньяка и к нему того-сего закусить.

- Чокаются "по первой", - напомнил я о прерванной истории.

Вылив в себя коньячный суррогат, он продолжил:

- Так вот, он просто сидел, не желая шевельнуть пальцем, чтобы набить себе брюхо. Однажды я не выдержал, подсел к нему. Почему, говорю, вы сиднем сидите, с голоду ведь умереть можно. Он посмотрел на меня глазами голубя, знающего, что ему скрутят шею, и безучастно согласился: "Можно". - "Вы сколько дней не ели?" - "Не знаю", - говорит. А я смотрю, тусклые его глаза в запавших глазницах жить даже не хотят, а еще ведь молодой, сорока нет. Я бутылки сдал, помню, немного тогда было, купил кое-каких продуктов и назад. Он как сидел, так и сидит. Насилу я его накормил. Равнодушный ко всему и ко всем. И к себе тоже. На вопросы не отвечает, так, отмахивается да отнекивается. Но документы при нем, целая пачка. Думаю, пропадет мужик, сам себя уже приготовил к этому, а жаль. Симпатичный он какой-то был интеллигент, причем настоящий, не из приготовленных на скорую руку. Изящество проглядывало сквозь мятый костюм и грязную рубашку. Предложил я ему свой кров - это где вы сегодня были. Отказался. Вообще уже можно было сказать, что человек умер.

А тут однажды под вечер встречаю похмельную Инку. Подлечи, говорит, по гроб жизни обязана буду. Купил я бормотухи, идем назад мимо его скамейки сидит. Пойдемте, говорю, с нами пить чудесный солнечный портвейн, импорт из ближнего зарубежья.

И вы знаете, тут он впервые пошел. Шел сзади шагах в трех. Несмело, робко пошел. Там во дворе одного из домов есть трансформаторная будка, почти вплотную притиснута к ограде детского сада, вот в этой щели мы и засели. Выпили этот портвейн, сидим с Инкой, общих знакомых бродяжек вспоминаем, смотрим, а он плачет. Молча. Слезы катятся и катятся из открытых глаз. Инка с ним рядом сидела на приступке, я к ним боком на корточках, научился уже.

Он невесело улыбнулся:

- Можно еще?

Я разлил остатки.

- Упокой его душу.

Он опрокинул стакан.

- Какая ж это должна быть сволочь, чтоб поднять руку на Сережу? Его звали Сергеем. Так, на чем я... да... Инка сидела рядом с ним плечом к плечу. А когда она увидела, что с мужиком делается, как рванула к нему. Обняла и осторожно так положила его голову к себе на колени. Я контролирую наш разговор и прекрасно понимаю, как со стороны, должно быть, смешна и убога любовь бродяжек. И там, в уютных трехкомнатных квартирах, с позиции финской супружеской кровати, она представляется чем-то вроде собачьей вязки. Да Бог им судья. Она обняла его и заплакала сама, может быть, это были пьяные слезы - для меня разница небольшая. Важно, что человек понял, стал следить за собой. А вы знаете, как это трудно в нашей ситуации? Стала и Инка распутываться со своими старыми связями. "Так и встретились два одиночества".

- А где ее найти?

- Так куда-то ушла!

- А куда ушла?

- Откуда пришла.

- Найти можно?

- Не советую. Из вас Шарапов никудышный.

- Не понял.

- И не надо.

- Темнишь!

Он засмеялся:

- Уж если вас хомяк на первой стометровке расколол, а дед Андрей только посмеивался, из-за водяры вам подыгрывая, то уверяю, с теми ребятами вам не удастся встать даже на старт.

Я сидел обделанный с ног до головы, причем обделанный своими собственными руками.

- А все же, как ее найти?

- Послушайте, это уже выходит за пределы моих возможностей.

- А может, это они и грохнули Сергея этого самого в порыве ревности или блатной мести?

- Нет, я же сказал. Инка с ними договорилась. А они в отличие от других слово держат.

- И все же, как мне найти ее? Кстати, как она выглядит?

- Красивая, если не с похмелья. А вообще, вы помните актрису Светличную? Очень похожа, если не отправляется бродяжничать. А когда она пьет, то начинается...

Я подошел близко-близко к человеку, который видел убийц перед самой кульминацией, и, как баран на ворота, налетел лбом на бетонный забор чьей-то этики. И это было обидно.

- Не пропивается? - поддержал я затухающий разговор.

- Ну да, когда пропивается, то похожа на ординарную бомжиху и может быть даже одета в фуфайку, вот как та, в углу.

Синюшка в телогрейке, из-за пазухи наклонив бутылку, наливала водку, смешивая с компотом, потом, поболтав эту смесь, с отвращением выпила и подалась восвояси, шлепая большими спадающими калошами.

- А вы-то как сами докатились до жизни такой? - поинтересовался я.

- А вы мне показались умнее, - ответил он, вставая, потом, немного подумав, добавил: - Эта область и мной самим мало еще изучена. Прощайте. Если найдете Сережиного убийцу, все мы вам будем благодарны, даже хомяк!

- Постойте. Как же все-таки...

- Т-с-с, - прижал он длинный указательный палец к губам. - "Тише, мыши, кот на крыше!" - И пошел к выходу, выглянул в открытую дверь, осмотрелся и вернулся ко мне. - Где найти Инку?

- Да.

- Инка сейчас стояла вот в этом углу и пила водку с компотом, а засим - оревуар!

Опрометью, чуть не сбивая входящих с ног, я вылетел из рыгаловки, китайским болванчиком озираясь вокруг. Инки и след простыл. Но у входа стоял юный предприниматель, перепродавал сигареты и водку.

- Где эта сто восьмая? Ну сейчас из кафе вышла, куда она подалась?

- Да вроде туда. - Парень неопределенно махнул влево вдоль улицы.

И я рванул легкой рысью в этом направлении.

Засек я ее уже у арки, у входа во двор, куда она и свернула.

Держась на расстоянии, я проследовал за ней. У входа в подвал углового дома она, потоптавшись и убедившись, что за ней не наблюдают, юркнула вниз. Переждав некоторое время, я спустился за ней, в черноту и затхлость подвальной пыли. На третьей спичке наконец обнаружил разбитый выключатель и, рискуя быть шарахнутым током, кое-как его замкнул. Слабомощная лампочка, через силу справляясь с толстым слоем пыли, освещала подземелье. Эта же пыль толстым ковром расстилалась под ногами. Хаотично, как в негритянском гетто, там и сям были сколочены сараи и сарайчики, цифровыми табличками указывая на свою причастность к той или иной квартире. Разобраться в этом абстрактном лабиринте с первого раза было невозможно. Я стоял и прислушивался, болезненно и не без основания предполагая, что, возможно, прислушиваются и ко мне.

Лампочка освещала только центр. Дальше по периферии из многочисленных коридорных проходов глядела тьма. Здесь запросто можно было схлопотать по кумполу, если не хуже. Я стоял, не зная, что предпринять. Идеальным сейчас предметом был бы фонарик, но его, увы, не было и не предвиделось. Мысленно перекрестившись, чиркая спичку за спичкой, я шагнул в центральный, самый большой проход, но через три или четыре метра он разделился на два поменьше, диаметрально расположенных друг к другу. Бессистемно блуждать здесь было бессмысленно, тем более что искомый мною объект мог за это время исчезнуть, у меня не было гарантии, что не навсегда. А время поджимало, и нужно было ставить наконец точку на всей этой истории.

- Инна, ты где? - послал я в никуда идиотский вопрос, постаравшись, чтоб голос мой звучал задушевно и доброжелательно. Молчание было гробовое. - Инна, я не мент, я просто Гончаров, твой друг и друг поэта. Хочу тебе помочь.

С таким же успехом я мог бы говорить это столбу.

- Не хочешь, как хочешь. - Я протопал к кружочку выключателя и, вырубив свет, грохнул входной дверью, коварно имитируя свой уход.

Ждать пришлось около получаса. Наконец-то слева послышался пока неясный еще шорох; осторожные шаги, легкие и уверенные, приближались к выходу. Когда, по моему мнению, они подошли вплотную, я схватил темноту и, почувствовав одежду, крепко сгреб ее обеими руками.

Отчаянно, как висельная кошка, она отбивалась от меня, тихо и яростно, не проронив ни звука. Удержать ее не было никакой возможности, а когда она укусила меня, а может даже откусила кусок плеча, я наугад сверху вниз опустил кулак. И как я понял, попал точно в цель. Ее тело обмякло, и я осторожно опустил бомжиху в подвальную пыль. Сознание она не теряла. Включив свет, я сразу встретился с ее глазами. Они были огромные, голубые, в красных алкогольных прожилках. Вообще физиономия была красивая. Но наверное, еще год-два - и от нее ничего не останется.

- Этюд с картины Васнецова "Серый волк на Василисе Прекрасной". Вставай, подруга. Зови в свои хоромы.

Я помог ей подняться, но в гости звать к себе она не спешила.

- Пойдем отсюда. - Она решительно двинулась к выходу. - Могут прийти, - пояснила, останавливаясь, - и тогда тебя могут пощелкать по носу.

Я двинулся за ней, все еще держа за локоть. Так мы и появились на свет Божий, под руку выкатившись из подвала. Хорошо, что нас не видела моя бывшая жена. Для нее это было бы морем удовольствия.

- Пойдем отсюда скорее.

- Куда?

- Не знаю, но здесь нельзя. Опохмели.

Я согласно кивнул и, вспомнив чистовскую явку за школой, повернул туда. Дорогой мы молчали, хотя мне не терпелось начать опрос прямо на ходу. Но она еще не была готова. В прохладе чистовской резиденции я удобно расположился, зажав бутылку между колен и разложив горячие чебуреки у ног. Открыв бутылку, я предложил ее даме радушным жестом. Инна сноровисто вскинула бутылку и запросто уничтожила добрую треть. Наготове я держал сочащийся горячий чебурек, моя дама поблагодарила кивком и выкусила в середине дырку.

- Что тебе из-под меня надо?

Никогда не видел, чтобы чебуреки ели с середины. Странная дама.

- А расскажи-ка ты мне, друг Инесса, и как можно подробнее, о Сергее, о его жизни и смерти.

Наверное, такая реакция бывает у людей, когда им сзади втыкают шило. Она дернулась и, перестав жевать, открыла рот, показывая плохо прожеванный чебуречный центр. Потом отчаянно замотала головой:

- Не знаю, ничего не знаю. Никакого Сергея не видела!

- А мне казалось, что ты его любила, - попробовал я надавить на чувствительные ее струны. И она разревелась, размазывая по лицу подвальную пыль. Бродяжка натурально плакала. - А кто он такой? - спросил я жестко и строго, по-милицейски, надеясь этим прекратить начинающуюся истерику.

- Сережа Бартов. Из Фрунзе. - Она всхлипывала все реже и реже. - А вы правда не мент?

- Правда. Выгнали меня недавно.

Она, кажется, поверила. Почему-то когда я говорю, что меня выгнали из органов, все охотно и сразу этому верят.

- А зачем вам все это ворошить? Да и боюсь я их. Ну, этих двоих, которые Сережу убили.

- Вот, чтобы не бояться, их нужно поймать. Я тебе могу сказать, только между нами: они, кроме Сергея твоего, еще троих убили. Теперь понимаешь, как это важно?

Она кивнула и присела рядом.

- Мы с ним недолго прожили, месяца два всего. Хотели отсюда уехать на Север, там наняться на работу, квартиру получить. Уже и денег порядочно подкопили. У меня-то с документами порядок, а у него только паспорт остался.

- Как он здесь оказался?

- Приехал на работу устраиваться. Там его сократили. Работала одна жена. А у него двое детей. На шее у жены сидеть не хотел. Рассказывал, что забрал последние деньги и поехал сюда устраиваться. Знакомый тут у него живет или дальний родственник. Шишкой когда-то большой был. А тут его в поезде грабанули, чемодан с деньгами и документами увели. Остался в чем был. Хорошо еще, паспорт в нагрудном кармане лежал.

- А где он?

- У меня. - Она порылась в глубине одежек и достала паспорт. - У меня все было: и документы наши, и деньги.

- Почему же он домой не возвратился?

- Совестливый он. Не хотел обузой домой возвращаться. Мы думали, начнем работать, он половину денег домой пересылать будет. Да вот как вышло.

Я взял аккуратно обернутый паспорт. Убитый оказался Сергеем Владимировичем Бартовым, тридцати пяти лет от роду.

- Инна, этот паспорт сегодня же отдай в милицию. Перешли на худой конец. Продолжай.

- Что продолжать? Лучше его людей не встречала. Родственник этот его хреновым оказался. Указал Сергею, где Бог и где порог. Так и скитался он месяц, пока мы не встретились. Он-то совсем не пил, а с ним и я отвыкать от этой гадости стала. Не могу... - Она застонала, негромко, протяжно, где-то в глубине души. - Как его вспомню и пойму, что его нет, жить не хочется. Дайте еще...

- Расскажи, как все было.

- Зачем вам это все? Зачем?

- Дело в том, что один из убитых - отец моего товарища, и я должен найти убийцу.

- Не знаю, смогу ли все вспомнить. Я все время прогоняла из памяти ту ночь. А то с ума можно сойти.

- Попробуй, Инна.

- Эта ночь с шестого на седьмое пришлась, если я верно помню, на субботу с пятницы. Днем неплохо заработали: помогали кавказцам на рынке разгружать и сортировать овощи и фрукты. Закончили рано. Посидели в парке, купили кое-какой жратвы, а "домой", на чердак, еще рано было идти. Дождались наконец темноты и отправились на ночлег. Часов уже за десять было. Ночлег мы себе на чердачной площадке устроили, там за шкафом вдвоем и спали валетом. Хорошо было, тепло. Сели ужинать в полутьме, снизу, с третьего этажа, лампочка свет немного давала. Я еду разложила там же, за буфетом. А тут хватилась, забыли купить сигарет. Сергей тут же за ними ушел.

Я сижу, слышу, кто-то осторожно поднимается уже на уровне второго этажа. Потом вдруг на третьем погас свет, а шаги все выше и выше. Кого, думаю, нелегкая несет. Шаги мягкие, но массивные. На последнем пролете, который уже к нам ведет, зажгли электрический фонарик.

Думаю, дело недоброе затевается, притаилась, как мышь, еще глубже в свою нору забилась, дохнуть боюсь. А пришедший повел фонариком и выключил его, на верхнюю ступеньку сел. Чего-то ждет.

Минуты через две-три дверь подъезда открылась, тихо так, только пружина тренькнула. Шаги легкие, быстрые, тоже на чердак. Фонарик мигнул дважды, и женский голос спросил: "Ну как?" - "Порядок", - ответил тот, кто пришел первым. "Уже одиннадцать. Пора". - "Пора так пора", - ответил мужик и чем-то зашебуршал, вроде полиэтиленовым мешком. Тут баба говорит: "Посвети". Он включил фонарик, тут я ее увидела. Лет около тридцати, рыжая, волосы длинные. Хорошо сложенная, крепкая вся. Рост небольшой, даже можно сказать, очень небольшой. Там у буфета задняя стенка проломана, хорошо видно. А мужика я не разглядела. Он на нее все светил. Поняла только, что здоровенный детина.

Начала она доставать какие-то баночки, все это на буфете расставляет. Потом разделась до комбинации. Платье другое надела, смешное, такие уже лет двадцать - тридцать не носят. Не пойму, зачем это все. Интересно.

Девка эта зеркало вытащила, велела парню держать и на нее фонариком светить. Напялила парик, волосы под него свои спрятала и заколками закрепила. Парик с такой короткой стрижкой, черный. Стала гримом мазаться. Фотографию еще вытащила. Мужик в одной руке зеркало и фотографию держит, а в другой фонарик.

И вот тут-то Сергей мой, слышу, возвращается. Господи, кто мог подумать, что так все получится! Я б на весь подъезд заорала. Он тихо всегда ходил, осторожно. Но эти двое тоже услышали, замерли. Фонарик детина выключил, а Сергей беспечно идет себе. Свет не включает. Я ни жива ни мертва сижу, боюсь шевельнуться, потом... потом возня была короткая. - Инна затряслась в истерике. Я протянул ей остатки водки, и она, смешивая ее со слезами, выпила. - Сейчас я, сейчас... Сережа вскрикнул, так негромко, как котенок мяукнул, и, наверное, упал. Я тогда не знала, что он уже мертвый. Тут баба зашипела: "Что ты сделал?" А он отвечает: "Зачем свидетель?" И тогда я еще не поняла страшного. Ну а потом заскрипели гвозди - мужик пробой от замка отдирал, на чердак Сережу закинул. После баба докрасилась, домазалась, сказала: "Ну, с Богом". И пошла вниз. А мужик остался ждать. Слышу, звонит в пятую квартиру: "Это я пришла, Андрейка, открывай". Потом дверь захлопнулась и ничего больше слышно не было.

Вернулась она скоро. Все, говорит, порядок. Он ей: "Где ружье?" - "В порядке, - отвечает. - На месте. Сегодня его брать опасно, а завтра-послезавтра в суматохе заберу". Мужик не соглашается. Забирай, говорит, сейчас. "С ума сошел. Я уже дверь захлопнула". Так, ругаясь, она переоделась, и они ушли. Я вылезла, бегом на чердак, а Сережа мертвый. Как полоумная, ничего толком не соображая, с горем пополам я собрала вещи и убежала оттуда навсегда. Когда его в понедельник выносили, я издали смотрела. Тогда же и про жильца пятой квартиры узнала.

Я достал фотографию матери Бориса.

- Тебе знакома эта женщина?

Инна в ужасе отшатнулась, закрыв руками лицо:

- Это она. Уберите.

* * *

О-ля-ля. Дело поворачивалось в другую сторону, не менее, впрочем, скверную. Машины не желали останавливаться; равнодушно обдавая выхлопом, они на скорости проносились мимо. А спешил я очень. Страшно мне не хотелось еще одного трупа. В понедельник в театре выходной - это я знал по доброму старому времени, когда меня выводили в свет.

Ветряной мельницей я размахивал уже на середине дороги. И наконец-то, дай Бог ему здоровья, остановился медицинский "Москвич".

Вихрем я влетел на второй этаж и, памятуя сволочной звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Молчание было полным и безнадежным. Я толкнул дверь на запоре. Торопясь, неаккуратно я совал отмычки, судорожно пытаясь провернуть цилиндрик. Наконец мне это удалось, и я тут же занялся вторым запором - на двери в комнату Ирины. Он уступил скорее. Японский двухкассетник стоял на старом месте. Суетясь, я врубал одну кассету за другой, а их было штук двадцать.

Я нашел то, что искал. Из динамика прорвался пьяный хохот, звон посуды, хмельной разговор, прорезался женский крик: "Светка, Светка, сюда. Быстро, Светка. Хватит там, Светка".

Я стоял над магнитофоном и думал, что глупости людской нет предела. Практически я мог бы все понять еще вчера, и Эдик был бы жив. Тупица. И начальство было тысячу раз право, вытурив меня с работы.

- Ну как? - хлыстом ударил вопрос. Через пьяные магнитофонные вопли я не расслышал звука открываемой двери и теперь был безоружен. В руках Ирина держала пистолет, дуло которого смотрело мне в глаза, обещая "райское наслаждение".

"Спокойно, Федя, не дергайся". Если эта тварь работает в театре, то можно с уверенностью сказать, что ее несбывшееся желание - артистическая карьера, а значит, что дрянь эта экспансивная и можно запросто получить пулю в глаз или, в лучшем случае, заряд "паралитика". Главное, Константин Иванович, не делать резких движений. До самого предела я растянул губы, выражая крайнюю радость от столь желанной встречи:

- Ирина, сколько лет... как я рад тебя видеть! Вот зашел. - Я осторожно приближался к ней.

- Заткнись, придурок. Стреляю. Сядь в кресло. Ну, быстро.

Как в замедленном кино, я прошел к креслу и осторожно опустился в него. Хозяйка тем временем вырубила фонограмму вымышленной гулянки и зло повела на меня черными дырками зрачков и пистолета.

- Вот и конец котенку.

- Это вы обо мне? - осведомился я.

- Нет. - Она грязно выругалась, а я вежливо спросил:

- Это что у вас, наследственное или благоприобретенное, издержки театрального воспитания?

- Заткнись, легавый. Где монеты?

Это означало, что светский разговор она продолжать не намерена и за меня сейчас возьмутся всерьез. Где-то рядом, должно быть, находится дублон.

- Какие монеты?

На всякий случай я еще раз попробовал прикинуться дураком. Она стояла у магнитофона, справа от меня. Дверь находилась слева. Этакий Бермудский треугольник, причем равносторонний. Я, она и дверь, за которой, кстати, мог быть небезызвестный Гена, который так мастерски ломает людям хребет.

- Царские.

- Ах царские! Так они вам уже не нужны. Пока мы тут с вами, мадам, вели интеллектуальную беседу, дом наверняка окружили, и в ваших интересах прекратить производство новых трупов. Ведь их пока четыре. И у вас есть еще шанс получить лет пятнадцать. Шанс, правда, небольшой, но есть. А если вы к тем четырем добавите еще и мой, то уверяю вас, перед вами открывается прямая и широкая дорога на вышак.

Девочка скисла. А я начал подгребать к двери.

- Что же теперь будет?

- Что заслужили. - Я был уже у самой двери и, повернувшись к ней спиной, потребовал у Ирины пистолет. И она уже протянула его мне, когда затылком я почувствовал убийцу, но оглянуться на него я все-таки не успел.

Сзади обрушилась гора. И эта гора начала подминать меня под себя, и я уже знал, что сейчас, выгнутый в перелом, мой позвоночник, сухо выстрелив, лопнет пополам, и на этом мое земное существование окончится. Еще раз перед глазами мелькнул потолок. В голове гулко ухнуло, и я поплыл в лодочке Харона.

* * *

Очнулся я оттого, что кто-то старательно хотел меня утопить. Шея и голова болели мучительно. Собственно, ни шеи, ни головы не было. Была вместо них большая трескучая боль. Но глаза открыть я мог. Из пелены тумана выплыла борода, а потом и ее хозяин. Стоя на коленях, Борис поливал мою бедную голову из кружки, и мерзкие холодные струйки стекали за шиворот и в подмышки. Судя по люстре, я находился в комнате Ирины. Со стоном я приподнялся, непонимающе глядя на Бориса:

- А ты как здесь очутился?

- Насколько я понимаю, по вашей просьбе.

- Чушь, я тебя сюда не звал.

- С полчаса назад позвонила Ирка. Сказала, что монеты нашлись и вы просите меня приехать. И именно сюда. Приезжаю, а вы, Константин Иванович, лежите натуральным трупом. Что прикажете делать?

Голова соображала плохо. Где-то в подсознании скреблась мысль: опять я что-то не то делаю, опять упустил главное.

- А она сама тебе позвонила?

- Ну да, и довольная такая, монеты ведь нашлись. А где они? Посмотреть охота.

- Болван ты, Боря. Быстрее за мной. Господи, ну конечно, они выманили его из квартиры, чтобы опять заняться поисками.

- Боря, гони домой и молчи, - распорядился я, плюхаясь на переднее сиденье. Уже отъезжая, я обратил внимание на два милицейских "уазика", подкативших к Ирининому подъезду. Хотя нет. Стоп. Не могут они поехать к Борису по двум причинам. Во-первых, обыск они уже произвели и даже вскрыли штукатурку. А во-вторых, после убийства Эдуарда там может быть милиция, и это они тоже учитывают.

Сегодня убийцы уже понимают, что и я, и, возможно, угро топчем им пятки, поэтому и опасны, гораздо опасней, чем вчера. Нет, у Бориса их быть не может. Но от мысли заполучить монеты они, видимо, не отказались.

- Боря, к Чистову, быстро!

- Но вы же...

- К Чистову. У тебя милиция была?

- Ага, и с утра опять обозначились. Повестку мне приволокли на 16.00, а уже 15.00. Успею ли?

- К Чистову - быстрее.

Если у них еще варят мозги, то, поняв, что ни у тетки, ни у Бориса червонцев нет, эта театральная дрянь сразу же вычислит двоих оставшихся: Князева и Чистова. До Князева у них коротковаты ручонки, а вот "розового поросенка" взять можно. Тем более, что сейчас он один, а на декоративное окружение его качков у меня лично надежда небольшая.

И все же у кого червонцы? У Князева? Но ведь есть еще два человека: или Чистов, лицемер и проныра, заставляет меня ему поверить, или сам Борис.

Что я про него знаю? Ровным счетом ничего. Поверил ему на слово, ничего при этом не проверив, когда он уехал, куда и когда приехал. Кто напал на меня из-за двери? Не он ли сам, хоть и долговязый, но силушка-то чувствуется.

- Ты как дверь у Ирины открыл?

- А она не закрыта была.

"Думай, Федя, думай". Почему они не покончили со мной, а ограничились только тем, что шмякнули меня, как селедку, головой о стенку?

Сплошные "почему" и ни одного "потому".

- Приехали. Тормози здесь, быстрее.

Я был уже на втором этаже, нетерпеливо нажимал кнопку звонка, знаками показывая Борису, чтобы поднялся выше, вышел из поля зрения глазка.

Тишина в квартире стояла гнетущая. Но это была тишина чьего-то присутствия. В глубине квартиры мне послышался глубокий вздох или стон. В общем, медлить нельзя. Замки были сложные, но дверь, слава Богу, довольно хлипкая, не кротовская.

Разбежавшись, я ударил ногой против замка. Что-то крякнуло. Со второго раза уступил второй замок. Борис стоял на старте, готовый нанести сокрушительный третий. На этажах защелкали запоры, народ укреплял бастионы. А лет пятнадцать назад сознательные соседи уже бы повязали нас.

Борис разбежался и в прыжке ударил всем телом. Это нас и спасло. Слетевшая с петель дверь добротно пришибла стоящую за ней Ирину. Пистолет отлетел в сторону, а она сама, очевидно, была оглушена.

Я прямым ходом бросился в кабинет. И вовремя. Теперь я увидел весь трудоемкий процесс перелома хребта воочию.

Верзила, коленом упираясь в чистовскую поясницу, прижимал согнутой правой рукой его затылок к заднице. С налета я саданул садиста ногой в ухо. Нормальный человек от такого удара долго и трудно заикается. Но этот орангутанг только недовольно выпустил жертву и пошел на меня - неотвратимо размеренно и как, вероятно, ходили динозавры периода мезозоя. С первым ударом я проскочил в глубь комнаты, к окну, и теперь был начисто отрезан от выхода этим гориллой, примеривавшимся, как лучше отправить меня к праотцам. Я вообще-то не силен в такого рода турнирах и по возможности стараюсь избегать их, но для этого мастодонта слова, очевидно, значения не имели, а если и имели, то такое же отвлеченное, как высшая математика.

- Давай, Боря! - купил я верзилу на детскую уловку и, когда он по-бычьи повернулся к двери, заехал ему по сопатке изо всей силушки, что покоилась в правой ноге. Из ноздрей черными фонтанчиками брызнула кровь, а парень, озверев, кинулся на меня, в прыжке выбросив правую руку. На меня летело сто пятьдесят килограммов смертоносного мяса.

В последнюю секунду я увернулся - и озверевшая туша торпедой воткнулась в стекло, окрашивая подоконник, паркет и стену в красно-багровые тона.

Он торчал из окна по пояс. Не мешкая ни секунды, я сильным ударом ноги пропихнул его задницу дальше - в кровавые клыки стекол. И когда его кроссовки, чуть зацепившись за подоконник, скрылись внизу, я перевел дух, надеясь, что бетон он примет головой.

Старинные кабинетные часы Глеба Андреевича Чистова сообщили, что произошло это в пятнадцать часов тридцать минут местного времени. А сам хозяин, невнятно гукая, все-таки сообщил, что жив.

Борис стоял в проеме кабинетной двери белый как мел. Я криво улыбнулся, а он затрясся.

- Константин... Константин Иванович, вы же убили его. Вы же убийца.

- Пошел ты! - не сдержался я. - В любом случае здесь было бы три трупа: твой, мой и вот этого гукающего дяди. И запомни, заруби себе на носу: он сам туда ушел, без моей помощи, понял?

Борис согласно кивнул.

Я осторожно выглянул в проем разбитого окна. Внизу собралось человек шесть, но подходить к телу никто не решался. Пока просто стояли, соизмеряя положение тела и расстояние до нашего окна, но милицию, очевидно, уже вызвали.

Отстраняясь от окна, я боковым зрением увидел, как к стоящему недалеко от подъезда красному "жигуленку" метнулась женская фигура. Я насторожился.

- Ключи! - заорал я, выворачивая Борисовы карманы. - Сбежала, сука, закончил я уже на лестнице. А вылетев из подъезда, увидел только красный хвост "шестерки" с включенным правым поворотом.

По закону свинства, первый ключ оказался не тот, и я чуть не сломал его, когда вытаскивал.

Со второй попытки я проник в машину, врубил двигатель и с правым поворотом вырвался со двора.

"Шестерка" оторвалась прилично, метров на триста - четыреста, и шла хорошо, обтекая попутные помехи. Двигалась она от центра и, наверное, к выезду из города. Удачно проскочив два светофора, она здорово вырвалась вперед, и я, игнорируя запрет третьего, пошел на красный свет, чудом увернувшись от мусоровоза. Дальше дорожное полотно расширялось до двухстороннего восьмиполосного проспекта, и тут кротовская "Волга" оказалась в своей стихии. Довольно урча, она шла, чуть покачивая бедрами.

Как я и думал, девочка рвалась вон из города. На трассе она осмелела, укрепив стрелку на отметке сто тридцать километров. Это меня не волновало. "Волга" могла больше. Я и стал подтягиваться.

Видимо, Ирина узнала машину, потому как, резко подрезав путь "Икарусу", "жигуленок" начал быстро уходить, а я едва не влетел в вонючий икарусовский зад. Но дальше дорога была относительно свободной, и я опять начал накрывать беглянку.

Теперь осталась чепуха - остановить "шестерку". А вот как это сделать, я не знал! Бить чужую машину? У меня не было денег заплатить даже за разбитое стекло. Загнать ее на обочину? Для этого надо ободрать все бока, а то и похуже. Ждать, пока у нее кончится бензин? У меня у самого полбака, и нет гарантии, что я не остановлюсь первым.

Для пробы я обошел ее, сигналя остановку. Но с таким же успехом я мог сигналить близлетящим крикливым воронам...

Так мы шли несколько километров, вихляя по шоссе, шарахаясь от тяжелых машин, заставляя легкие шарахаться от нас. Нужно что-то предпринять, и я решился. Обойдя ее в очередной раз, я подрезал и притормозил, с удовлетворением отметив, что она врюхалась в мой багажник по уши. Оторвавшись снова, я через несколько километров заметил долгожданный пар под капотом "жигуленка". Теперь оставалось немного: ждать, пока заклинит двигатель. И тут Ирина свернула на правый проселок, который я пролетел раньше. Задним ходом я сдал до проселка и опять начал преследование. Пар из ее машины валил, как из паровоза, и все закончилось гораздо быстрее, чем я думал. Из-за паровой завесы она не заметила кучу не разровненной еще щебенки на обочине и с размаху влетела в нее.

Когда я подошел к машине, девица ревела и материлась, запершись изнутри. В свободно болтающемся багажнике я нашел массивный баллонный ключ и не спеша, аккуратно выбил боковое стекло "жигуленка" - с ее стороны. И немедленно в меня полетел плевок. Вытерев с ковбойки белый сгусток, я попытался изнутри открыть дверцу. И тут осатаневшая баба меня укусила, точнее, она откусывала часть моего предплечья старательно и целеустремленно. Тогда свободной рукой я взял ее за волосы и стукнул затылком о край дверцы. Зубы наконец отпустили мою руку, и я, открыв машину, вытащил эту тварь на дорогу, дотянул до "Волги" и там накрепко привязал к переднему пассажирскому сиденью.

Очнулась она минут через десять. Все это время я отдыхал на заднем автомобильном диване, прикидывая, какие вопросы и в каком порядке следует задавать.

Но сначала я вернулся к "жигуленку", внимательно обследовал бардачок и защитный козырек от солнца, но никаких документов не обнаружил. Лишь на заднем сиденье лежала дамская сумка. Основательно обследовав ее, я обнаружил четыре золотых червонца, как близнецы похожих на тот, что мне передал Чистов, газовый баллончик, две связки ключей и всевозможные женские безделушки.

Вернувшись, я закурил. Сидел и раздумывал, не слишком ли сильно я трахнул даму головой о дверцу. Тронув саднящее плечо, подумал, что как раз в меру.

В нашу сторону с шоссе повернул колесный трактор с тележкой. Это было явно ни к чему, и, запустив двигатель, я выбрался на трассу. Проехав в сторону города около двух километров, я свернул на грунтовую дорогу и углубился по ней до березовой рощи. Краем глаза я заметил, что тварь очнулась. Загнав машину в тень, я резко ткнул пассажирку большим пальцем под ложечку. Она взвилась от боли, открытым ртом ловила неподатливый воздух, а потом заревела белугой:

- Помогите!

- Заткнись, сука.

Решив, что увертюру можно считать оконченной, я сгреб ее за волосы, повернул к себе и, внимательно-ласково глядя ей в глаза, почти вежливо попросил:

- Заткни рот, или я тебя здесь закопаю, благо никого нет.

Она затихла, затравленно глядя на меня. А я, переместившись на заднее сиденье, накинул ей на шею длинный конец опутывавшего ее нейлонового шнура и захлестнул под подбородком петлей. Она забилась в беззвучном ужасе, а потом взмолилась, торопливо глотая слова и слезы:

- Не надо... Не надо... - Голос ее вдруг ушел вниз, куда-то на контроктаву: - Я все расскажу, пощади-и-и-те...

Я опять перебрался вперед, немного отпустил удавку, и Ирина без сил откинулась на подголовник:

- Дайте покурить.

Я зажег сигарету и сунул ей в губы. Подождав немного, выбросил бычок в окно.

- Я жду. Все подробно и по порядку. С самого начала.

Она закрыла глаза, собираясь с мыслями, и зашелестела бесцветным и равнодушным голосом:

- А начало было давно, так давно, что и вспомнить трудно. С Борькой я встречаюсь уже лет пять: еще при жизни матери. Она меня любила. Даже как-то невесткой назвала. А я, дура, уши развесила. Прошло полгода, и разлюбил меня "миленок". Другую нашел. Потом еще и еще, потом опять со мной. Так что мы с ним раз пять заново знакомились.

И с каждым разом я себя больше и больше ненавидела за то, что опять безвольно иду на повторение этой связи. Ненависть к себе росла, злоба к Борису, но то была бессильная злоба, потому что реально отомстить ему я не могла: он был обеспечен, всегда при деньгах, всегда при друзьях. Блистал остроумием и эрудицией. Я же - вечная неудачница с дырявым кошельком, без роду и племени. Бедная родственница такой же безродной Валентины. Борьке некого трахать - мне в театр звонит. Я лечу на крыльях, презирая себя и ненавидя его.

Когда у меня появилась мысль о преступлении? Сказать трудно. Конкретной и ясной она стала месяц назад. Но к этому все шло постепенно. Начнем с того, что года два назад, просматривая кротовский семейный альбом, я поразилась своим сходством с молодой Борькиной матерью. Было достаточно двух-трех деталей, нескольких штрихов - и можно было играть роль.

Смеясь, я хотела продемонстрировать это Борису. И вот тогда впервые какое-то смутное чувство остановило меня. Как если бы в картах желание удержать козырь. Я абсолютно тогда ничего не планировала, не предполагала. Так, смолчала, и все. Но это был первый неясный толчок.

Год назад, при этом дурацком перезахоронении монет, я узнала, что у Кротовых есть деньги, и немалые. Ну есть и есть. Мне-то что! Хотя, отослав Бориса на кухню, достаточно хорошо видела сквозь матовое стекло и неплотно прикрытую дверь, куда были помещены червонцы. Но и тогда никакой мысли завладеть ими у меня не было.

Появилась она с месяц назад, когда Борька снюхался с практиканткой и дал мне полный отвод. Да и я к этому времени другая стала, уже полгода Генка продавал меня иностранцам за баксы, еще и сам пользовался, скот. Он не выживет? - Она тревожно передернулась.

- Не должен, - ответил я не вполне уверенно. - Продолжай.

- Борис уехал в тайгу, а я рассказала обо всем Генке.

Я хорошо имитирую голоса, мечтала стать актрисой. Так вот, раз в два-три дня я звонила Андрею Семеновичу и, подражая голосу его жены, говорила всегда одну и ту же фразу: "Забыл ты меня, Андрейка, совсем забыл". Я чувствовала по его голосу, что он на грани приступа, ну а про его гипертонию и ишемическую болезнь я знала хорошо. И знала я, когда придется ставить на старике точку, я поставлю ее аккуратно.

Фотографию Нины Алексеевны (так ее звали) я выкрала давно, и теперь по вечерам, после работы, я часто гримировалась, совершенно копируя оригинал. Генка тем временем досконально изучил подъезд и чердачную площадку. Платье шила сама, ориентируясь по ее фотографиям и журналам мод шестидесятых годов.

В общем, все было готово, кроме алиби, а без него соваться в эту авантюру было безумием. Помог опять-таки театр. Сцены застолья за кулисами разыгрывались именно так, под фонограмму. И этого пачкуна-соседа подселили мне как нельзя кстати. Оставалось одно: найти звукооператора из людей не очень щепетильных, а у нас в них недостатка нет. За пятьдесят баксов спектакль отлично провела знакомая путанка.

В день годовщины смерти Нины Алексеевны мы пришли в дом Кротова.

Да! Первая накладка случилась на чердаке. Надо же было там оказаться этому мужчине. Бедняга. Я не желала его смерти; больше того, хотела отменить весь спектакль, но этот мясник распорядился по-своему. Тогда до меня начало доходить, что ввязалась я в жуткую историю.

- Ты не ввязалась, тварь поганая, ты организовала.

- Пусть будет по-вашему. Мне ничего не оставалось, как заканчивать начатое, иначе бы и со мной он проделал то же, что и с бомжом. Я подошла к кротовской двери и позвонила. Свет был заранее выключен, и видеть меня в глазок старик не мог. У него оставалась только одна возможность ориентация на голос. А голосом я владею.

На его вопрос ответила: "Открой, Андрейка".

Он открыл. Я улыбнулась, протянула к нему руку и сказала фразу, которую репетировала уже сотни раз: "Ну вот я и пришла, Андрейка". Старик рухнул на пол. Мертвая гримаса исказила лицо, но был жив один глаз, и он не хотел умирать. Старик пытался что-то сказать.

Аккуратной точки у меня не получилось, а получилась вторая накладка. Меня охватила злость к этому человеку. Я подтащила его поближе к трюмо и с размаху толкнула на выступавшее ребро.

Потом прошла в комнату и открыла тайник. Монеты были на месте, это чувствовалось по весу. Но сразу брать их я не хотела по двум причинам. Во-первых, надо замаскировать убийство под естественную смерть, а во-вторых, я не хотела делиться с Геннадием. А забрать монеты я могла позже, в любой момент, когда в доме будет много народу и подозрение распределится на всех.

Генка моим доводам поверил с трудом. Но все же нужно было делиться. С ним шутки плохи.

В понедельник я отправилась на похороны убитого мною человека... Покойный лежал в большой комнате, словно находился в почетном карауле возле своего сокровища. Улучив минуту, я выхватила "Капитал" и чуть не заорала. Тайник был пуст. Он был легок, как обычный том такого формата. Сунув его назад, я обернулась. Покойный, казалось, улыбался ехидно и грозил пальцем скрещенных рук. Сославшись на плохое самочувствие, я тут же ушла. Генка в этот день чуть не убил меня. Отвез на своей машине на озеро и там пытал. Он бы и убил, не пожалел, но для него это значило навсегда расстаться с монетами.

Потом я четыре дня не могла ходить. И только на пятый встала и пошла к Борису, чтобы хоть что-то прояснить насчет золотых монет. Но они исчезли бесследно. Тогда мы с вами и встретились в первый раз. Жаль, что не в последний.

- А кто звонил Борису по ночам?

- Гена. Создавал психическое напряжение.

- Дальше.

- Дальше совсем плохо. Развяжите, курить хочу.

Я помог ей вытащить правую руку. Ирина жадно затянулась несколько раз, проглатывая дым.

- Дальше... Дальше нужно было искать пропавшие деньги, иначе Генка пообещал меня грохнуть. И грохнул бы, я не сомневаюсь. Ох, если вы действительно отправили его на тот свет.

- Не я, а он сам, и заруби это себе на носу.

- Ну да. Так вот, монеты нужно было искать. Их могли взять или тетка, или два дружка Кротова-старшего. Дружков я исключала, потому что опустошить копилку было делом не скорым, а они за все время были в квартире только раз, и то мимоходом.

Оставалась Валентина. К ней мы явились ночью с субботы на воскресенье, позавчера. Я открыла своим ключом. Тетка спала, только спросила, кто пришел. Я ответила: "Спи, все свои". Мы прошли на кухню. Выпили коньяку и отправились в спальню. Там Генка включил свет и содрал с нее одеяло. Она закричала, ничего не понимая. Тогда он сдавил ей горло и сказал, чтобы она отдала монеты, которые утащила у Кротова.

Валентина ответила, что не знает, где они, и что сама хотела бы это узнать.

Наотмашь, тыльной стороной ладони я влепил пощечину этой твари, имеющей несчастье называться женщиной.

- Я же ее пальцем не трогала и Генку отговаривала, а вы... вы... так...

- Заткнись! Дальше!

- Он ее долго мучил, а мне велел смотреть. Она только вскрикивала негромко и все твердила, что не знает, где деньги. Говорила, что их не было уже в первый день, когда она решила проверить "Капитал". Ну, связали мы ее и начали обыск. Все перевернули вверх дном, а найти ничего не можем. Совсем отчаялись. И тут в баночке с кремом, я там шпилькой ковыряла, нахожу золотой. Тут Генка вообще озверел. Стал утюгом ей спину прижигать, живот она рассказала, где еще три штуки. Одна была в электророзетке, под крышкой, а две другие - в поролоне диванных подушек. Говорила, что это подарок самого Кротова, а других она никогда в руках не держала. Просила нас: "Пощадите!" Потом рассказала, что монеты замуровала под кафелем на кротовской кухне, пока никого не было. Генка был доволен, и у нее вроде отлегло, думала, что оставят ее в покое. А Генка говорит: "Ну вот и умница, ну вот и хорошо", а сам убил ее...

- Дальше!

- Ночевали у меня, а с обеда уже караулили во дворе, когда Борис со своей женой уедет из дому. Вас там видели и этого дурачка, что потом к нам вперся.

Я сжал пальцы, чтобы не ударить ее снова; знал, если ударю хоть раз, то не сдержусь.

- Дальше!

- Вы уехали в пять часов. Мы еще подождали минут пятнадцать, тут верзила куда-то потопал.

- А если бы Борис никуда не уехал, то что?

- Тогда бы мы ночью все равно пришли. Дверь я открыла ключом, что забрала у тетки. Сразу же принялись долбить этот угол, стамески мы принесли с собой. Долбили, кафель отдирали, а ничего нет. Около часа так провозились, и тут я поняла, что тетка действительно ничего не знала. А сюда указала просто потому, что больше не в силах была терпеть боль. Соврала, думала, мы оставим ее. Похоже, Генка это тоже понял. Он смотрел на меня тяжелым взглядом. Я подумала: сейчас и меня так же, как тетку.

Только не на ту напал. В кармане куртки у меня лежал газовый баллончик, и я решила: еще один шаг, и я пускаю газ, но тут раздался звонок в дверь. Мы замерли, соображая, что делать дальше. Тихо подойдя к двери, я прислушалась.

Звонок повторился, и хриплый голос заявил: "Открывайте, чего притаились? Сейчас милицию вызову". Я вытащила баллончик, и Генка одобрительно кивнул, забирая его. Он встал за дверью, велев мне открывать. Я открыла. Верзила слесарь пер как на буфет. Он уже был во внутренних дверях, и в руке у него торчал здоровенный ключ.

"Кто такая, что тут делаешь? - И тут он узнал меня. - А как ты вошла?" - "Через дверь", - это ответил Генка и ударил газовой струей по глазам. Ну а дальше...

- Дальше я знаю, - прервал я, вырубая режим записи на магнитофоне. Дальше я сделаю то, что не успел сделать твой ублюдок, то есть убью тебя за четыре человеческие жизни, и это будет справедливо.

- Не имеешь права. - Она побелела. - Я должна рассказать всю правду на суде.

- Магнитофон все расскажет. - Я вытащил кассету и перебросил ее на заднее сиденье. - Что касается суда, то он уже состоялся, а теперь перейдем к исполнению.

Я блефовал, но она об этом не знала. Пусть почувствует, каково было ее тетке и троим мужикам. Я удобно взялся за удавку, для прочности намотав ее на кулак. Потом добродушно успокоил:

- Да ты не бойся, дуреха, не больно будет, не то что твоей тетке.

По салону пошел смрад. Она обгадилась. Успев подумать, что Борис Андреевич Кротов будет недоволен, я выскочил из салона, открыл настежь дверцы. Она вывалилась из кабины, как гнилой зуб изо рта.

- Приведи себя в порядок. Сейчас ты сделаешь заявление в милицию, расскажешь все, что услышал я.

Она торопливо и согласно закивала.

* * *

В дежурной части сидел знакомый офицер и при нашем появлении брезгливо сморщил нос, отодвигаясь.

- Что это от вас несет, Костя, никак обделались?

- Издержки производства, старина. Эта женщина хочет добровольно признаться в убийстве Кротова и своем соучастии еще в трех, вами, как я полагаю, не раскрытых. Привет.

- Постой, тебя Артемов ищет.

- Не сейчас. - Я поспешно выскочил за дверь, надеясь поскорее исчезнуть с глаз долой. Уже садясь в машину, увидел, как из подъехавшего только что "уазика" вываливается вся компания, так поспешно оставленная мною два часа назад. С ними были Артемов, два оперативника, эксперт и дежурный следователь. Я понял: уйти от них нет никакой возможности, и поплелся следом, прихватив магнитофонную кассету. Но мысли мои работали в одном направлении: как скорее от них отделаться. Выход был один - говорить правду. Я и рассказал правду, утаив только несколько малозначащих эпизодов, бросающих легкую тень на мой моральный облик.

- Закрыть бы тебя, - мечтательно сказал Артемов. - И видик у тебя подходящий.

- За что же? - Искренности моего удивления не было границ. - Да и разрешение нужно.

- А без разрешения - на пару суток, сортиры бы пока почистил, а то загажено все у нас...

- Хватит, - брезгливо и властно прервал его Чистов с монументально застывшей шеей. - Очищайтесь лучше сами. Мы свободны?

- Идите пока. Но подписку о невыезде оформите. У кого все-таки монеты? У тебя, Чистов?

- Не у тебя, а у вас. - Совсем не ворочая шеей, он повернулся всем корпусом и тяжело посмотрел на Артемова. - Оперился, птенчик? Вижу, оперился, а крылышки еще слабенькие, и щебет бестолковый.

И вновь тяжело развернув туловище, Чистов первым пошел к выходу.

- У кого монеты, у кого монеты? - язвительно продолжал он в машине. Сам прекрасно понимает, к кому надо обращаться, да кишка тонка. Хотя, с другой стороны, не мог Князев за те несколько минут, что находился в доме покойного, извлечь из тайника монеты.

Но я уже все знал и прикидывал, как бы артистичней вернуть им эту фальшивку.

Борис совсем расклеился при виде разбитой машины, а известие о фальшивом отцовском кладе тоже настроения не поднимало. По-моему, он не поверил и сейчас подозревал Чистова. Нужно было окончательно ставить на этом деле точку.

Фигуры я расставил так.

Чистова я подбросил домой. При этом я доходчиво вдолбил ему, что нужно говорить Князеву, если тот позвонит, а позвонить он должен. Потом, попивая у Бориса кофеек, который нам подливала собственными ручками его все еще не жена, я детально прогонял весь его предстоящий разговор с Князем.

- А может, зря все это, если монеты фальшивые, а убийца найден?

- Не зря, Боренька. Чистова надо отмыть от твоих подозрений. Но хуже от этой попытки не будет. А если она сработает, может, что-то прояснится насчет подлинных царских монет. Звони.

Еще раз прокрутив в голове предстоящий разговор, Борис наконец набрал номер.

- Але, будьте любезны, пригласите к телефону Степана Ильича. Да. Скажите, беспокоит Борис Кротов. Благодарю вас. Степан Ильич, добрый вечер. Узнали? Да вот решил позвонить. Ага, привалило мне. Да нет, клад отцовский все-таки нашел. Да нет. У Валентины отродясь его не было. Нет, нет. Убийц нашли. Двое их было. Ага. Нет, в стене на кухне. Убийцы искали, но надо было чуть правее. Все как есть. Да вы приезжайте. Все расскажу. Да. Сейчас и Чистову позвоню. Все соберемся. Сегодня ведь девять дней... Почему не надо? Ну хорошо. До встречи. Через час.

Борис положил трубку и вытер пот.

- Не знал, что это так сложно. Тяжелая это штука - провокация.

Мы молча выпили. И занялись делом. Обшарив все карманы старой одежды, Борис с не женой нашли около тридцати гривенников. Еще бы десяток. Но больше не было.

- Боря, в каждом уважающем себя доме существует копилка для мелочи. У меня, конечно, ее нет, но у вас должна быть.

- Копилка есть, да ее не открыть. Вон она. Отцу эту бульдожину из Германии вроде лет пять назад привезли. Саксонский фарфор, работа тончайшая. Отец тогда сказал, что разобьем ее только после того, как нашпигуем монетами до макушки. Да вот не получилось до макушки.

- Ладно, давай сколько есть!

Борис снял с полки пустой том Карла Маркса и старательно начинил его имеющимися монетами. Вес его увеличился, но разница удельного веса меди и золота чувствовалась даже моей неопытной рукой.

- Не пойдет, - категорично заявил я. - Олово или свинец есть?

- Вроде бы олово. В чулане посмотрю.

Он вернулся с круглой тяжелой колбаской металла, и мы, расплющив ее, воткнули в Марксово чрево. Получилось то, что надо.

Борис оценивающе взвесил "Капитал" и одобрительно хмыкнул:

- Тяжелее, чем был раньше. А ведь в принципе у семидесяти монет и вес должен быть семьсот граммов, если они золотые... Значит...

- Значит, украденные монеты золотыми не были, - продолжил я его умозаключение.

* * *

Со времени звонка Князю прошло полчаса, и можно было связываться с Чистовым. Я набрал его номер:

- Ну и что?

- Как говорится, зверь бежит, и прямо на ловца. - Чистов жирненько хохотнул. - Звонил, звонил мне Князюшка. Про здоровье все спрашивал. Очень, видите ли, его моя печень сегодня забеспокоила. Потом невзначай спросил, что я думаю по поводу исчезнувших денег. Ну я, как мы договорились, рассказал ему, что они фальшивые, что я об этом давно знал, попросил его припомнить, с каким звоном стукнулась монета об пол, когда упала с кротовского подноса, как побледнел старик, когда я ее поднял. Очень Князь огорчился. Пообещал навестить на днях.

- Отлично, - похвалил я его, подводя черту под разговором. - Глеб Андреевич, дальше, как договорились.

- Понял, - ответил он, заканчивая разговор.

- Так, други мои, сейчас, видимо, опальный князь явится, чтобы забрать клад убиенного. Боря, постарайся выглядеть скорбящим, но счастливым дураком, нашедшим наконец бабки. Тебе это нетрудно сыграть: они тебя за такого и считают. А вы, Оленька, совершенно одурев от счастья, с почтением смотрите в рот и тому, и другому. Сейчас идите, приготовьте чего-нибудь на стол. Ведь поминки.

Согласно кивнув, она ушла в теперь "свою" кибернетическую кухню с варварски разваленной стеной.

- А ты, Боря, все же свинья, - вспомнил я гримершу и первую ступень ее падения, толкнувшую на преступление. - Ладно. Об этом позже. Теперь о главном. Как будет Князев забирать эти монеты достоинством в две копейки, я пока не знаю. Может быть, сегодня не будет вовсе, но рано или поздно он на это пойдет в силу своей алчности. Нам с тобой надо быть готовыми к этому сразу же. С горизонта я пока исчезаю. В коридоре имеются чудесные антресоли: полагаю, там можно удобно устроиться. Дверь в комнату не закрывай. Я вмешаюсь, когда это будет необходимо. Ольге не давай много говорить. Князек этот покрепче убийц будет. - Я взглянул на часы с амурами, где стрелки прямым углом стояли на девяти. - Насыпь-ка по пятьдесят, и я отбываю в свои апартаменты.

Антресоли имели высоту под мой рост и метров двенадцать площадью. В них уместилась бы даже разложенная раскладушка, скромно прислоненная к стене, но на подобный комфорт я не решился, невзирая на всю свою усталость. Позволил себе присесть лишь на детские, еще, наверное, Борисовы, санки.

Плана действий у меня пока не было, поскольку я не знал, что предпримет Князев, один он придет или с дуболомами. Я сидел и тоскливо думал, что частным сыщикам из сказочного холмсовского мира дедукции жилось куда как лучше: сиди себе у камина или в оранжерее и соображай в безопасности, шевели извилинами своего мозга.

Не жизнь - малина. А если Князев придет с дуболомами, меня опять будут бить или убивать, а это совсем грустно. Опять я рискнул своей шкурой и ни хрена, кроме неприятностей, не заработал. А неприятности будут, потому что Артемов очень уж плотоядно на меня глядел. Борис Андреевич денег больше не даст или даст тысяч пятьдесят, вот все, что я поимею, представив смету расходов, короче - "Плохо жить на свете пионеру Пете".

Мысли текли скучно и уныло. Я уже ругал себя: на кой черт мне нужен этот спектакль по выявлению фальшивых монет, по обнаружению несостоявшегося вора или там мародера. Задачу свою я выполнил. Мог бы сейчас спать дома, думать, чем накормить верного кобеля Студента. А если бы позвонил, то мое ложе разделила бы Алена...

* * *

В дверь позвонили. Я встрепенулся, собрался, каменея напряженными нервами.

Возле навеса антресольной двери удачно светилась щель, дававшая обзор прямо на вход. Выключив свет, я припал к ней.

Открывал Борис. Даже со спины становилось ясно, что актер он никудышный. Взявшись открывать замки, долго возился, с дохлой улыбочкой кивнул мне, приглашая включиться в игру. А я уже включился в нее, как только звякнул звонок.

Хорошо, что Князев играл сам. Скорбный, он вошел в квартиру, поставил "дипломат" и отечески взял Кротова за плечи:

- Боря, поверь, я не меньше тебя убит и раздавлен безвременной кончиной твоего отца. Всем нам будет его не хватать. И все мы безмерно потрясены его преждевременным уходом. Но... Борис, все живое должно жить. Не нами это сказано, не нам это оспаривать.

"Вот сука, где же он так насобачился?" - восхитился я. Тем временем незапертая им дверь приоткрылась, и так долго ожидаемый мною дуболом интеллектуально вопросил:

- Чё, шеф?

Однако "шеф" на этот вопрос не прореагировал; взяв Бориса за плечи, он поинтересовался:

- Сегодня много будет друзей покойного?

На что Борька "козырнул", выдав заранее приготовленный ответ:

- Друзей-то не осталось: вы, Чистов да Валентина. Валентины уже нет... Вы об этом знаете?

- Слышал, - скорбно отозвался Князев.

- И еще Чистов, но он болеет, - сказал Борис.

- Да, я знаю, я заезжал за ним. - Еще более скорбно Князь наклонил голову. - Болен, сильно болен старик.

Если бы я час тому назад не видел эту розовощекую свинью, то поверил бы.

- Как это все скорбно, - закручинился Князь. - Стало быть, мы с тобой вдвоем?

- Нет, втроем. Моя жена, - представил Борис входящую Ольгу.

- Ах вот как... Вы - сама прелесть. Я рад за тебя, Борис. Значит, мы втроем сегодня почтим память Андрея Семеновича. - Неси-ка, - бросил своему дуболому, - неси розовый пакет, что на заднем сиденье лежит.

- А меня так и будете в передней держать? - не выдержал тот, выполнив приказание хозяина.

- Подождешь меня в машине, - приказал шеф.

Розовый пакет утащили в комнату, и моя связь с компанией оборвалась. Перед этим я видел, как пришел "крутой", передал пакет Ольге и, стараясь быть остроумным, сказал: "Шеф любит, чтоб сопротивлялась". Дверь закрылась. Ольга опечатала все цепочки, засовы, и я понял по рекогносцировке, что сегодня ничего в плане убиения молодой семьи предпринято не будет. Я с ходу растянулся на пыльном полу, можно было чуток расслабиться.

По моей инструкции свет в передней не выключали, и первой бабочкой, вылетевшей на этот свет через полчаса, был довольный Князюшка. Улыбаясь, он извлек из "дипломата" то, что я и предполагал, - титанический труд отца пролетариата.

По сияющей физиономии гостя я понял, что убивать он никого не собирается и что мои подопечные живы. Надо думать, он или уже усыпил этих олухов, или только собирается, а значит, можно не суетиться и ждать, чем все это кончится.

А кончилось все это через пару минут, когда я принял решение и Тарзаном прыгнул Князю на голову, одновременно выворачивая ему руку с фальшивым "Капиталом". Потом, применив простенький болевой прием, я вырубил его на какое-то время, стащил с него штаны вместе с элегантными плавками, великодушно оставив ему только носки. Конфискованные шмотки забросил на антресоли и отправился к молодым.

* * *

Голубки лежали рядом. Были они безусловно живы, но находились в бессознательном состоянии. Судя по резкому запаху, усыпил их Князь какой-то гадостью вроде эфира. На всякий случай я открыл окно и пошел разбираться с обожателем фальшивых монет, за которым того и гляди должны были явиться телохранители.

Бить я его больше не стал. Это было бы не по-джентльменски. Просто из найденной в ванной клизмы я резкими холодными струйками привел его в чувство. Он встал и, как бык на красное, пошел на меня и на Борькину видеокамеру.

- Степан Ильич, окститесь, - вежливо уговаривал я его, уворачивая видеокамеру от беспорядочных ударов, - голый ведь, а тут полная зала дам.

Кажется, до него дошло. Он удивленно посмотрел на свое отражение в трюмо. Чтобы не дать ему прийти в себя, я несильно, но резко ребром ладони стукнул ему по кадыку и просипел:

- Слушай, дядя, внимательно. Если ты каким-то знаком дашь знать своим мальчикам, что тебе сделали "ваву", то через пять минут здесь будет Артемов со своей свитой и ты загремишь у меня не только за грабеж, но и за изнасилование Ольги.

- Как это? - Понемногу он приходил в себя.

- А так, Князюшка, нас трое, а ты один. Устроим тебе статью за изнасилование в лучшем виде. Пальчики оближешь. И любой судмедэксперт это подтвердит. Усек?

Он молча кивнул, сглатывая слюну и закрывая ладонями преступный орган.

- А теперь марш в сортир и сиди там тихо, пока не позову.

Он поплелся, покорно и понуро, перекатывая мышцы стареющих уже ягодиц.

Хороши задвижки в старых квартирах - массивные и надежные даже на дверях уборной.

Как два китайских болванчика, хлопали ошалелыми глазенками молодые, сидя на полосатом паласе. Я сварил крепкий кофе и под однотонное поскуливание узника минут через двадцать отпоил хозяев.

На мой вопрос, что случилось, еще ошарашенные, они в один голос ответили:

- Oн стал открывать какую-то бутылку, появилось облачко, и больше мы ничего не помним.

"Какая-то бутылка" стояла на столе, и от нее действительно воняло больницей. Я рассказал им обо всем, что произошло за это время, пока они были во власти Морфея. Борис тут же ринулся выяснять отношения с новоиспеченным анестезиологом, а я, осторожно приоткрыв входную дверь, тихо, как и было обусловлено, свистнул. И так же осторожно с верхней площадки ко мне проскользнул Чистов, тревожно и вопросительно глядя на меня.

- Ну и как?

- Как планировали.

- И что?

- Он действительно заранее изготовил два тайника, один из которых берег до случая.

- А где он? Там его жлобы ждут.

- Плохо. А он сидит в сортире под арестом, без шляпы и штанов. Проходите в комнату, сейчас я его приведу, а то Борис там, чую, увлекся.

А Кротов-младший увлекся в самом деле, и мужиком оказался крепким. Одной рукой засунув голову оппонента, в общем-то не хилого, в унитаз, другой методично смывал из бачка воду. Князева задница дергалась, а горло булькало в унисон смываемой воде.

- Оставь, Борис. Иди и притащи его подштанники, они на антресолях.

Я с трудом оторвал его от жертвы и вытолкнул из уборной. Поставил Князя на ноги и, приведя в чувство, извинился:

- Простите, это не входило в мои планы. Больше это не повторится.

Затравленным волком Князь вжался в угол и сверкнул на нас взглядом, полным бессильной ненависти.

- Падлы, всех замочим.

- Ага, только сначала мы вас.

Он замолчал, тяжело сопя и прикидывая варианты, очевидно найдя правильное решение, умолк.

Я кинул ему принесенную одежду:

- Облачайтесь, Князь, и ждем вас в палаты.

* * *

Нас было пятеро: свидетель, потерпевшие и преступник, действовавший, не зная того, на той же параллели, что и убийцы. Четверо смотрели на меня в ожидании объяснения. В общих чертах они или знали, или догадывались о сценарии преступления, но более или менее четкой картины у них не было.

- Значится, так, - подражая знаменитым словам Жеглова, начал я. Перво-наперво начнем с Князева. Степан Ильич, думаю, что нам всем не хотелось бы доводить дело до усов милиции, а вам - так меньше всего. Так или нет?

Он кивнул, подозрительно оглядывая каждого из присутствующих. Потом молча кивнул еще раз.

- Так вот, перво-наперво вы сейчас из окошка кухни отошлете своих "былинных богатырей" восвояси.

Он отрицательно затряс головой:

- Чтобы здесь со мной что-нибудь сотворили? Мерзавцы, не купите.

- Купим, и еще как, дорогой ты наш Князюшка, не особенно чисто и даже, можно сказать, грязно, но купим. Могу рассказать как. Хотите? А дело выглядело так.

Сегодня после телефонного звонка Бориса вы узнаете, что найдены золотые монеты, которые вы уперли в день похорон вместе с тайником. В недоумении вы звоните Глебу Андреевичу Чистову, и он вам объясняет суть дела. Вы в шоке, проверяете стыренные вами монеты и после диагноза специалиста узнаете, что они фальшивые. Тогда вы решаете вновь подменить тайники, но теперь уже, как вам кажется, наверняка. Отвлекаясь, скажу вам, что там тоже фальшивка. Но вернемся к вашим баранам.

Час назад вы являетесь сюда и открываете бутылку с хлороформом или эфиром - точно не назову. Вот эта часть правды, которую вы совершили действительно.

А теперь та часть правды, которую мы предполагаем. Но впоследствии она может перейти в уверенность, если вы, конечно, будете себя плохо вести. Вот она, эта наша правда.

Усыпив хозяев и подменив тайники, не зная, что за вами наблюдают двое - Гончаров и Чистов, вы решаетесь совершить половой акт с хозяйкой дома Ольгой, которая в эту минуту приходила в себя. Ценой насилия и избиения вы совершаете половой акт с совершенно беззащитной женщиной. После чего вы преспокойно, как настоящий садист, отправляетесь в ванную, дабы смыть с себя следы крови вашей жертвы. И вот тут в незапертую в спешке дверь заходим мы с Глебом Андреевичем. Видя такое дело, я тут же хватаю случайно стоящую в передней видеокамеру и начинаю снимать вас. Вас, только что совершившего насилие, потерпевшую со следами крови и вырубленного вами ее несчастного мужа. Это творческая часть. Теперь техническая. Она короткая.

Вас мы вымажем Ольгиной кровью, а Ольгу - вашей спермой. При наличии заключения судмедэкспертизы, документальных съемок и показаний четырех человек, уверяю вас, ограбление с изнасилованием у вас уже в кармане. А с такой статьей да при вашем возрасте в зоне вы протянете совсем-совсем мало.

Князюшку развезло, великолепная волевая челюсть вместе с римским носом отплыла вниз, а я тем временем с удовольствием поставил точку:

- Тем более, Степан Ильич, вымогательством вы занимались давненько, еще когда путем шантажа вам из рук покойного Кротова удалось выудить десяток этих самых червонцев. Так я звоню Артемову?

- Не надо, я отсылаю своих.

- Вот и дело. А мы пока чего-нибудь выпьем. Да к видеокамере там не подходите, я уже все вытащил.

- Отправил, - сообщил он, возвращаясь. - Тем более, что настоящих "рыжиков" нет. Всех объегорил, старый... - Он умолк, зыркнув на Бориса.

- А как же все было? - спросил Борис, все еще не понимая главного: куда делось его "наследство"?

- Ну, история началась опять-таки с Князюшки. После приезда старика из-за границы. Уже тогда он решил, что завладеет всем. Это и предполагал старик. Поэтому устроил спектакль перезахоронения, заранее приготовив фальшивку. Все закончилось бы не так печально, не зайди на огонек Валентинина племянница Ирина. Случайно узнав о существовании этих червонцев, она долго готовилась к преступлению. И в день памяти матери Бориса "актриса" явилась к старику, загримированная под умершую жену. У Кротова случился удар или что-то в этом духе, но он оставался жив. Она прикончила его, стукнув головой о косяк. А чуть раньше на чердаке дружок Ирины убил бомжа, который стал случайным свидетелем ее театральных приготовлений. Проверив наличие монет в тайнике убитого старика, брать их с собой Ирина не стала, не желая делиться добычей с подельником. Она полагала, что в суматохе похорон или в другую удобную минуту спокойно унесет их. Но тут вышла накладка, потому как в историю вмешиваетесь вы. - Я повернулся к ошарашенному всем услышанным Князеву. - Под шумок первого прощания вы подменили Маркса, но не позаботились начинить томик хотя бы фальшивыми монетами.

Думая, что кражу совершила находившаяся в доме Валентина, преступники пытками принуждают ее к ложному признанию, после чего и убивают. Получив неверную информацию, из которой следовало, что деньги запрятаны все-таки в доме Кротова, убийцы в отсутствие хозяев проникают сюда вновь, но, разворотив всю стену, естественно, ничего не находят. На свою беду об их проникновении узнает Эдуард Константинов; пытаясь пресечь их действия, он нарывается на зверскую расправу. Ирина понимает, что информация, полученная от тетки под пытками, оказалась ложной. Уже в полубреду она действует дальше.

У нее теперь остается два возможных варианта получить золото. Она считает, что похитить его могли двое - это или Чистов, или Князев. Начинает она с первого, ну а дальше вы знаете. Вот и все.

- Все? А где деньги? Настоящие деньги? - подал голос Князев, который сбит с толку хитроумным шагом мертвого товарища.

- Не знаю, - отвечаю я, с бесстрастным видом наполняя рюмку "кристально чистой водкой".

- Жаль. Да, Кротов всегда любил до последнего оставлять на руках сильный козырь. Ну я, пожалуй, пойду. Гончаров, вы видеозапись-то отдайте.

- Нет, Князев, я тоже люблю оставлять за собой прикрытый тыл. А эта видеозапись гарантирует нашу безопасность. Идите. Пока молчите вы - молчим и мы.

Нас осталось четверо. Я предложил выпить за старика Кротова.

- Умницей все же оказался покойник, - выпив поминальную, заключил Чистов.

- Этого у него не отнимешь. - Борис вздохнул. - Жаль только, бабки растряс.

Я стоял, облокотившись на пианино, держа свою рюмку.

- Да, веселый старик, настоящий сказочник. Андерсен прямо. - С этими словами я, глотнув водки и неловко качнувшись, толкнул стоящую на фортепьяно бульдожину. Копилка грохнулась на пол.

Она брызнула осколками, выродив из своего собачьего нутра множество самых разных монет. Вот и пришел ее час.

* * *

Мне сразу захотелось спать, потому что я устал, а все остальное было неинтересно. Утонув в кресле, я наслаждался покоем, бродившей во мне хмельной волной и языческим поклонением мне, такому храброму и прозорливому. Первым заговорил Чистов:

- А как вы?.. Как вам?..

- А вы спросите у Бориса.

Борис беспомощно блеснул очками, дернув своей геологической бородкой.

- Эх, Борис! А я-то думал, что ты догадался, а самый тупой здесь Гончаров Константин Иванович.

Я встал, подвел их к книжному шкафу и молча ткнул пальцем в томик сказок Андерсена, на корешке которого был наклеен красный восклицательный знак.

- Пойдем, Глеб Андреевич, домой, пусть молодые полнее насладятся чудесной сказкой "Огниво". Кстати, Борис, там рукой отца может быть что-нибудь написано. Бывайте здоровы, живите богато.

- Погодите, Константин Иванович, а ваши десять процентов гонорара от найденного?

- Отдашь жене Эдика.