«Смертельные акции»

Фридрих Евсеевич Незнанский

Серия "ГОСПОДИН АДВОКАТ"

Смертельные акции

(2002)

Сначала я принял ее за русалку. Приглядевшись получше, я решил, что такое, пожалуй, может только присниться. И только как следует насладившись этим зрелищем, я понял, что таких идеальных форм в повседневной жизни не существует и, скорее всего, передо мной фотомодель. Ну сами посудите, мог ли я с самого начала прийти к правильному выводу после целого дня, проведенного на жарком пляже? К тому же если незнакомка появилась в лучах уже начавшего склоняться к закату южного солнца, в блеске волн. Длинные светлые волосы, умопомрачительная фигура, купальник из какой-то странной блестящей ткани, напоминающей серебристую рыбью чешую... Конечно, участки тела, покрытые этой "чешуей", были настолько незначительны, что ими можно было легко пренебречь, но общую атмосферу этот купальник создавал...

Девушка сверкала и переливалась в солнечных лучах, и, даже выйдя из моря, она так грациозно шла по не слишком чистому в конце дня песку черноморского пляжа, что казалось, для нее не представляет никакого труда переход из водной стихии в воздушную. В сущности, очевидно, так оно и было.

Из-под зонтиков донеслись изумленные вздохи. Мужчины, присутствующие на пляже, все как один, будто повинуясь неслышной команде, повернули головы в сторону вышедшей из воды "русалки". Если бы их взгляды обладали какой-то энергией, то в девушке неминуемо было бы проделано множество дырочек. Впрочем, недовольные спутницы большинства мужчин мигом пресекли это бесплатное представление. Хотя осталось немало зрителей, которым ничто и никто не мешал наслаждаться этим зрелищем.

Среди этих счастливцев оказался и я, Юрий Гордеев, адвокат московской юридической консультации номер 10. Думаете, люди моей профессии только и делают, что сидят в пыльных кабинетах, перебирая разные малоинтересные бумажки и копаясь в бесчисленных юридических статьях и параграфах? Как бы не так! Не исключаю, конечно, что существуют и такие канцелярские крысы. Но я люблю отдохнуть от трудов праведных. Например, под южным солнцем. Погреться, позагорать. Правда, такая возможность представляется не всегда. Скажу прямо: очень редко такое случается. Но тут мне повезло. Впрочем, расскажу об этом немного погодя. Сейчас все мое внимание было сосредоточено (или сконцентрировано - как вам будет угодно) на изумительной незнакомке, вышедшей из морской пены. Думаю, Афродита, как известно тоже имеющая некоторое отношение к этой самой пене, обязательно позавидовала бы незнакомке. Причем самой черной завистью.

"Русалка", разумеется не обращая ни малейшего внимания на устремленные на нее взгляды не менее чем двухсот пар глаз, скрылась в кабинке для переодевания, тем самым давая возможность окружающей публике вдоволь пофантазировать. Впрочем, глядеть на металлические листы с облупившейся масляной краской, из которых была сооружена раздевалка, совсем неинтересно, поэтому многие через секунду забыли о необыкновенном зрелище... Только не я. Сегодня утром я прилетел в Ялту с твердым намерением, кроме всего прочего, отдохнуть как следует. Это "как следует" отнюдь не предполагает походы на пляж, в рестораны и так далее в гордом одиночестве. Поэтому, созерцая причудливые узоры из облупившейся краски, я прикидывал, как бы умудриться познакомиться с этой русалкой.

Очевидно, вы думаете, что я прилетел сюда только развлекаться? Как бы не так! Не бывает у меня чистого отдыха. И если бы два дня назад Генрих Розанов, заведующий нашей юридической консультацией не вызвал меня в свой кабинет, то я так и сидел бы в Москве.

- Тебе сколько лет, Юра? - спросил Генрих с места в карьер.

Я ответил.

- Ну что же, - задумчиво почесал заведующий свой седой затылок, конечно, уже не мальчик.

- Спасибо.

- ...Но и не совсем древний.

Я опять поблагодарил.

- Ну в общем-то... - заключил Генрих Розанов, критически оглядывая меня с головы до ног, - можно сказать, молодой еще...

- У вас есть в отношении меня какие-то планы? - поинтересовался я. Уж не женить ли меня собрались?

- Ах да, ты ж еще и холостой... Это хорошо, - думая о чем-то своем, отозвался Розанов, - очень даже хорошо.

- Тут я с вами согласен, - вставил я, - очень меня устраивает мой нынешний статус.

- Чего? - не понял Розанов.

- Весьма, - говорю, - доволен я тем, что не женат.

- А-а... Понимаю. У тебя есть неотложные дела?

Я чуть нахмурил лоб, изобразив интенсивную мыслительную деятельность. Собственно говоря, думать особенно было не о чем. Никаких важных дел у меня не намечалось. Так, по мелочам, что в общем-то весьма характерно для летнего периода. Лето - худшее время для адвоката. Клиенты разъезжаются в отпуска, отложив все судебные тяжбы на более грустные времена года - осень и зиму. Соответственно, защищать некого и не от кого. Поэтому те адвокаты, кто успел заработать до начала лета, тоже отправляются в отпуска. А те, кто не успел, те опоздали...

К большому сожалению, я чаще всего оказываюсь среди последних.

Итак, я, напустив на себя важный вид, подумал, а потом ответил:

- Да вроде неотложных дел у меня сейчас нет. А что? Хотите что-нибудь предложить?

Розанов пропустил мой вопрос мимо ушей, еще раз оценивающе оглядел с головы до ног и наконец кивнул:

- Хорошо! - Розанов вынул из папки какие-то буклеты и протянул их мне: - Пожалуй, ты, Гордеев, самый подходящий кандидат.

Я с некоторой опаской взял бумажки.

- Кандидат? И куда, интересно, вы прочите мою кандидатуру? поинтересовался я, заглядывая в бумажки.

Розанов нетерпеливо замахал руками:

- Потом посмотришь. Короче говоря, так. В Ялте намечается симпозиум молодых адвокатов СНГ. Неплохо, верно? Летом, в Крыму...

- Да, - подтвердил я, - очень даже хорошо. Для тех, кто в нем будет участвовать.

Генрих Розанов улыбнулся и вытянул в мою сторону свой указательный палец:

- Вот ты, Гордеев, и поедешь. Ты у нас самый молодой. Кому же еще ехать, как не тебе?

Неожиданное предложение, ничего не скажешь... Особенно учитывая количество людей, которые тоже были бы не прочь отправиться в Ялту в разгар лета.

- Интересно, за какие такие заслуги ваш покорный слуга удостоился такого подарка?

- Ни за какие... - чуть помрачнел Розанов. - Это место освободилось совершенно случайно.

Он замолк, а я не стал продолжать расспросы. Розанов был знаком буквально со всеми московскими адвокатами, а со многими из них состоял в родстве. Какие-то там племянники, зятья, невестки, о которых я слыхал краем уха. Очевидно, у кого-то не заладилось с этой волшебной поездкой... Ну что ж, бывает. Главное, что благодаря этому я наконец-то получу возможность полноценно отдохнуть! Подумать только, несколько дней в Ялте, летом! У моря, под лучами южного солнца.

- Имей в виду, Гордеев, - разумеется, Генрих Розанов не преминул разбавить это радостное известие водой, - на тебя возлагается обязанность участвовать в работе симпозиума.

- И в чем должно заключаться это участие?

- Ты должен будешь сделать доклад.

- Хм... А тема уже известна?

- Там, - Розанов сделал жест в сторону бумаг, которые я держал в руках, - там все сказано. Не думаю, что для тебя это будет сложно. К тому же...

- К тому же, - весело отозвался я, - вряд ли участники этого симпозиума будут слишком уж внимательно слушать доклады в конференц-залах.

Розанов кивнул:

- Да... И к тому же там есть готовые материалы для доклада. Но ты все же не расслабляйся. Билеты и командировочные получишь в бухгалтерии. Счастливого пути.

Честно говоря, я не могу сказать, что обожаю морские курорты. Организованный отдых вообще навевает на меня грусть. Гостиницы, полные народа, пляжи, на которых негде яблоку упасть, не очень чистый песок, море, на поверхности которого плавает разный мусор... Куда лучше поехать в какое-нибудь дикое местечко, где не ступала нога человека, разбить палатку, развести костер... Эх, мечты, мечты... Уж не помню, когда мне удалось последний раз вот так выбраться из Москвы.

Но выбирать не приходится. Как говорится, дают - бери, бьют - беги. Предложение Генриха Афанасьевича было очень приятным, тем более что, хоть в прошлом году мне и довелось выбраться к морю, большого удовольствия мне это не принесло.

Вот так я совершенно неожиданно для самого себя оказался в Ялте в самый разгар курортного сезона. Наша контора оплатила проезд и командировочные, устроители симпозиума - проживание в гостинице... Короче говоря, судьба расщедрилась на замечательный подарок.

Приехав в Ялту, уладив все формальности с проживанием, получив необходимые аккредитации, я натянул плавки и отправился на пляж, где подставил свое мускулистое, хоть и несколько бледноватое, тело жарким солнечным лучам.

Как известно, в загаре главное - это система. Если ты хочешь провести дни у моря нормально, с удовольствием, не сидя в душном гостиничном номере, обмазанный кефиром с ног до головы, нужно соблюдать определенный режим. Десять минут на животе, десять минут на спине. Столько же с боков. В этом случае тело приобретает ровный коричневый оттенок и на тебя до самой зимы будут с завистью смотреть сослуживцы и сослуживицы, те, кому не так повезло с отдыхом у моря... Однако, изголодавшись по солнечным лучам, я, конечно, немного переборщил, и, хоть пока что на пляже это не совсем ощущалось, я предвидел, что под конец дня спину будет немного жечь. Ну и пусть.

Кроме того, завидев "русалку", выходящую из моря, я вообще забыл обо всем и в первую очередь - о температурном режиме. Что поделаешь - все мы падки на красоту, особенно когда она облечена в такие замечательные формы.

Итак, я продолжал созерцать обшарпанный бок кабинки для переодевания, по ходу дела соображая, как бы мне с ней познакомиться.

Это только кажется, что знакомство с девушкой очень простая наука. На самом деле, нет грустнее зрелища, когда представитель сильного пола подваливает к такой вот волшебнице, уныло мыча что-нибудь банальное вроде "Девушка, можно с вами познакомиться?" или недосягаемое по идиотизму "Вы не знаете, который час?" (особенно если на его собственном запястье красуется массивный хронометр). Как печально наблюдать за угасанием огоньков в женских глазах, которые иллюстрируют ее внутренний вздох - что-то типа: "Ну вот, еще один, уже семьдесят пятый за сегодня, интересуется временем... Нет, пожалуй, все-таки семьдесят шестой". Ну ясно, многие клюют и на такое. Многие уже, видно, перестали ждать каких-либо других вопросов, - ну нельзя же перестать знакомиться только на том основании, что у встречных мужчин напрочь отсутствует фантазия? И девушка обреченно отвечает, что, дескать, да, можно познакомиться, а времени сейчас полшестого...

Грустно, господа. Потому что если бы кто-то увидел хоть раз, как загораются огоньки в женских глазах (ну конечно, если она не законченная дура), когда вы знакомитесь с ней действительно оригинально, с выдумкой, то он бы напрочь стер из своей памяти банальные просьбы разрешить познакомиться и требования проинформировать о времени... Я, конечно, не призываю исполнять тройное сальто-мортале перед каждой девушкой, с которой хотите познакомиться (разве что вы еще учитесь в средней школе), иногда все это бывает очень просто, и вместе с тем... Ну, короче говоря, вы сейчас сами все увидите. Я собираюсь показать класс!

Между тем мой правый бок, кверху которым я лежал, созерцая все происходящее вокруг, начал потихоньку поджариваться. Южное солнце горячо даже во второй половине дня. Я перевернулся на живот, а потом и вовсе сел на своей подстилке. Не люблю, знаете ли, эти пляжные топчаны...

Девушки не было, хотя времени прошло достаточно, чтобы переодеться. Странно. Что, скажите на милость, можно столько времени делать в раздевалке? Я потер глаза, потом еще раз внимательно осмотрел кабинку... Как вы думаете, что я углядел в проеме между стенкой кабинки и песком? Две мощные ступни как минимум сорок третьего размера с явно выраженными мозолями и подагрическими шишками! Эти лапы точно не могли принадлежать моей красавице (уж простите, двадцатиминутное наблюдение за кабинкой, кажется, дает мне право ее так называть), просто по определению не могли. Через минуту мои опасения подтвердились: из кабинки появился низенький мужичок с объемистым животиком, веселый, жизнерадостный, облаченный в веселенькие плавки и аккуратно держащий одежду под мышкой. Выйдя из кабинки, он заторопился к сидящей на топчане матроне, вокруг которой вились несколько разновозрастных детишек.

"Русалка" превратилась в отца семейства, прибывшего на отдых. Это что же, сказка продолжается? Ну уж нет! Я, Юрий Гордеев, реалист по природе. Не верю во всякие там метаморфозы, превращения, телепатию, телекинез и телепортацию. Даже гороскопы наводят на меня сон... Что же произошло?

А вот что. Пока я, как последний лопух, поджаривался на солнце, моя "русалка" просто-напросто вышла с другой стороны. Эта кабинка была особой формы, представляющей собой два причудливо изогнутых листа раскрашенного металла на ножках. Если посмотреть сверху (хотя кому в голову придет такая идея?), эта кабинка напомнит две вписанные друг в дружку запятые, или, если угодно, буддийский символ "инь-ян". Следовательно, войдя с одной стороны, можно беспрепятственно выйти с другой. Что красотка и сделала. А пока я лежал на боку, проем снизу, по которому, собственно, и узнают, занята кабинка или нет, находился вне моего поля зрения.

Обидно! Такой облом в первый же день. Конечно, если приглядеться, пляж был полон красоток, гостиница с ее ресторанами и барами наверняка тоже, кроме того, среди адвокатов, а значит - и участников симпозиума, на который я прибыл, тоже попадаются симпатичные особы женского пола... Но во мне уже разыгрался этакий охотничий азарт. Лань, газель, куропатка лихо смылась, а я так и не успел сделать ни одного выстрела! Ну куда это годится?

Я поднялся со своей подстилки и посмотрел вокруг. Пляж был заполнен народом - разглядеть среди разноцветных пятен очертания незнакомки было совершенно невозможно. Ну что тут поделаешь? В расстроенных чувствах я собрал свои манатки и пошел в гостиницу. В конце концов, нужно все-таки отдохнуть - завтра мне предстояло провести несколько часов на заседаниях симпозиума. Неприятно, но что делать? Не надо забывать, что я сюда не только развлекаться прибыл.

Шагая по нагретому песку, я размышлял о том, что еще нужно написать доклад, о котором просил Розанов и который был назначен на третий день симпозиума. Уверен, что к тому времени все "молодые адвокаты" разбредутся по пляжам и барам и слушать меня останутся от силы человек пять. Ну посудите сами, кому интересно сидеть в душном зале и внимать моим умозаключениям по поводу "Совершенствования контактов адвокатуры с подзащитными на первоначальных этапах следствия" - именно так звучала тема моего доклада. Замечу, что эту тему выбрал не я...

Короче говоря, скукота. Но жаловаться я не собирался, отнюдь! Ведь находился на юге, у моря - одно это вселяло радость и оптимизм.

По пути мне попался небольшой бар, устроенный прямо на песке. Маленький павильончик из плетеной лозы приткнулся на краю пляжа - сразу за ним начинался асфальт. В горле у меня пересохло, и я решил зайти.

Правильно я сделал или нет - судить не мне. Потому что если бы я не зашел, то обязательно дошел бы до гостиницы, а значит, не произошло бы множества событий, начало которым положил этот мой с виду совершенно безобидный шаг - я зашел в бар, чтобы выпить чего-нибудь холодного.

Я подошел к стойке и тут увидел ее. Да-да, ту самую "русалку", которая вышла из воды и бесследно пропала из раздевалки. Теперь она была одета в легкое светлое платье, подчеркивающее ее удивительную фигуру. Она сидела на высоком табурете, у ног лежала пляжная сумка. На плече у красавицы висела еще одна сумка - прямоугольная, довольно объемистая. Больше всего она походила на футляр для какого-нибудь прибора...

Увидев неожиданно исчезнувшую, а затем точно так же появившуюся девушку, я, разумеется, снова почувствовал охотничий инстинкт. Глупо было бы отказываться от подарка судьбы, который, правда, чуть не был той же самой судьбою отнят.

Девушка сидела одна, что само по себе нехарактерно для курорта. Вокруг нее не вились ни горячие южные парни, ни такие же горячие северные... Даже разомлевший от жары бармен не обращал особого внимания на клиентку. Дело, очевидно, заключалось в том, что она зашла в бар буквально минуты за три до меня. Перед ней стоял стакан с чем-то оранжевым, в котором еще не успели подтаять кубики льда. Я тут же почувствовал нестерпимую жажду.

Помнится, я обещал показать класс, как надо знакомиться с девушками. Конечно, я несколько разомлел на солнце, но обычно чувство импровизации мне не изменяет. Впрочем, как всякому настоящему мачо, к числу коих я себя и причисляю.

Я двинулся к стойке бара, совершенно не задумываясь о том, с каким именно вопросом к ней обращусь. Просто уселся на соседний табурет, улыбнулся и произнес как бы между прочим:

- Как дела?

Красотка оторвалась от созерцания собственного стакана и повернула ко мне голову. В ее взгляде не было ни малейшего интереса к моей личности и вообще ко всему, что происходит вокруг. Хотя отторжения я не почувствовал. Уже хорошо. В ответ на мой вопросительный взгляд, выражающий неподдельное желание действительно выяснить, как у нее дела, она равнодушно ответила:

- А что?

- Вот провожу социологический опрос. Выясняю, как дела у самых красивых девушек на пляже.

Она смерила меня взглядом огромных выразительных глаз и не удостоила ответом. Отхлебнула из запотевшего стакана и вынула кошелек. Судя по всему, у нее немалый опыт по части отшивания всяческих приставал. Самый лучший способ в самом начале пресечь все попытки познакомиться - это холодность и равнодушие. Взгляд девушки был так же холоден, как лед в ее бокале.

Оставив на стойке купюру, она слезла с табурета и легкой, грациозной походкой направилась к выходу из бара, не забыв прихватить пляжную сумку. Ремень прямоугольного футляра чуть оттягивал ее плечо. Это свидетельствовало о том, что в футляре находится нечто довольно тяжелое.

Конечно, я не остался в баре. Если уж мне в голову что-то втемяшилось, то я обязательно доведу это до конца - надеюсь, это все уже усвоили? К тому же девчонка действительно была классная, и не записать в свой актив ее я уже не мог. Из чувства самоуважения не мог. Это равнодушие, которое она проявила к моей персоне, еще больше подстегнуло желание познакомиться с ней поближе. Я немного посидел на табурете, впрочем краем глаза следя за ее силуэтом в открытой двери бара, а потом встал и направился за ней.

Девушка ненадолго зашла в индивидуальную раздевалку (где, очевидно, и хранились ее пожитки) и вышла уже в другом купальнике - закрытом и с виду плотном. На шее висел довольно большой оранжевый предмет, при внимательном изучении оказавшийся влагонепроницаемым боксом для фотоаппарата. Видно, красотка решила заняться подводной фотосъемкой. Под мышкой у нее находился надутый оранжевый матрас. Она направилась к морю и через некоторое время уже покачивалась на волнах в некотором отдалении от берега.

Ну что же, еще раз искупаться и я не прочь. Тем более ради такой благородной цели. Быстро стянув с себя шорты и бросив их на подстилку (закрытый пляж принадлежал отелю, в котором я поселился, поэтому я не слишком боялся за сохранность своих вещей), быстро вошел в воду. На секунду мной овладело блаженство, которое, впрочем, испытывает каждый, войдя в теплую воду. Хорошо! Лечь бы на спину и плыть, поддерживаемый ласковыми волнами. Покачиваться вверх и вниз, благо волнение не слишком сильное. Но нет! Нужно плыть. Ориентир - оранжевый матрас.

Я оттолкнулся от дна и поплыл, мощными движениями загребая воду. Пожалуй, даже профессиональный пловец позавидует. Неудивительно - довольно частое посещение бассейна в "Олимпийском" дало о себе знать.

Через минуту я настиг покачивающийся на волнах матрас и ухватился за его мокрый бок. Девушка лежала на спине и читала книжку в яркой обложке. Увидев рядом с собой какое-то движение, повернула голову. Разумеется, она сразу узнала меня и посмотрела таким взглядом, что мне сделалось немного не по себе.

- Снова вы... - равнодушным голосом произнесла она и вернулась к своей книжке.

- Надеюсь, я вам не помешаю?

- Если не будете хвататься за матрас, то нет, - ответила она, не отрываясь от чтения, - ну и конечно, если помолчите.

- Вы дали обет молчания? - поинтересовался я, наслаждаясь сразу несколькими вещами - морем, воздухом и близостью прекрасной незнакомки.

Мой вопрос она проигнорировала, лишь вздохнув.

- Что читаете?

- Книгу, - отрезала она.

- Какую? - не отставал я.

- Хорошую, - заявила красавица, поглядев на часы. Было около пяти, солнце уже грело не так сильно, но вода температурой напоминала кипяченое молоко.

Некоторое время я молча бултыхался рядом с матрасом, перебирая в уме всевозможные варианты продолжения разговора. Красотка оказалась не такой податливой, как я ожидал. Тут нужен особый подход. А с этими особыми подходами вечно проблема. В самый нужный момент они куда-то улетучиваются. Ну спишем это на усталость после перелета из Москвы и пьянящее воздействие морского воздуха.

Она снова глянула на часы и повернула ко мне голову:

- Вы еще долго будете здесь торчать?

- Это зависит от вас.

- В каком смысле?

- В самом прямом. Если отплывете в другое место, то и я с этого сразу уберусь.

Несколько секунд она обдумывала смысл моей фразы (коего в ней было немного) и наконец догадалась:

- Вы решили меня преследовать?

- Нет! Как вы могли такое подумать?

- Тогда что? - На лице ее появилось недоумение.

- Я решил вас сопровождать. Согласитесь, это большая разница.

Девица фыркнула и спрятала книжку в непромокаемое отделение своего фотографического бокса. Кстати, вот о чем нужно было спрашивать! Как это я сразу не сообразил!

- Оставьте в покое мой матрас. И вообще, я не нуждаюсь ни в чьем сопровождении...

- А этот участок моря - ваша собственность?

- Да, - дерзко глядя мне в глаза, ответила она.

Я засмеялся.

- В чем дело? Что вас так насмешило?

- Ничего. Просто если именно вы владеете этим морем, то мне несказанно повезло.

- Почему?

Тут что-то вдалеке привлекло внимание девушки. Она нахмурилась, кинула взгляд на свой бокс и наклонилась ко мне:

- Хорошо. Я с вами встречусь, липучка. Вечером, в ресторане гостиницы. А теперь убирайтесь отсюда.

- Во сколько? - уточнил я.

- В восемь. Уходите. - Она волновалась - это было заметно по тому, как она хмурит лоб. Черт возьми, даже это она делала просто очаровательно.

- Скажите хотя бы, как вас зовут, прекрасная незнакомка.

- Марина, - чуть не выкрикнула она, - уходите, прошу вас.

- Почему? - недоуменно сказал я, - меня, например, зовут Юра. Давайте побеседуем, познакомимся побли...

Знаете, что она сделала в следующий момент? Неожиданно схватила меня за волосы и окунула в воду. Глотнув морской воды, отплевываясь, я только через пару минут очухался. Матрас был уже метрах в двадцати от меня. А между мной и красоткой проплывала довольно большая парусная яхта, которую я не заметил за разговорами. Теперь надо было отплыть подальше от нее, чтобы не удариться о борт. Когда яхта проплыла мимо, матрас куда-то подевался. Некоторое время я вглядывался в водную гладь, но моя "русалка" исчезла. Вот это номер! Даже если она утонула, матрас должен был остаться на поверхности. Ломая голову над этой загадкой, я вылез на берег, натянул шорты и отправился в гостиницу, чтобы хоть немного отдохнуть. Все-таки у меня оставалась призрачная надежда, что назначенное на восемь вечера рандеву состоится.

Но, разумеется, это были напрасные надежды. Никого я в ресторане не обнаружил. Вернувшись в свой номер, я завалился спать, чтобы с утра принять участие в симпозиуме, о котором, честно говоря, у меня до сих пор было очень смутное и неопределенное представление.

...Все получилось, как я и предвидел. С утра все "молодые адвокаты" собрались в большом конференц-зале, одетые совершенно не по сезону в строгие двойки. Конечно, в зале работали мощные кондиционеры, но это не спасало. Всем хотелось по полной программе использовать шанс в самый разгар курортного сезона оказаться здесь, да еще совершенно бесплатно. Поэтому и выступающие и слушатели были рассеянными. Говорили о каких-то сложных юридических проблемах, в которых я не слишком-то разбираюсь. Теория - это, знаете ли, не для меня. Я больше практик. Поэтому доклад, который я должен был прочитать, немного беспокоил меня, несмотря на то что Розанов выдал мне все необходимые материалы.

Через час объявили перерыв и все вышли в просторный вестибюль. В углу имелся небольшой магазинчик крымских вин. Если уж я тут оказался, глупо не попробовать все блага, которые предоставляет этот благословенный край. Тем более знающие люди советовали покупать вина именно в магазинах при хороших гостиницах - так легче избежать подделок. Я направился в магазинчик. У стойки с коллекционными винами находилось несколько человек. Один силуэт показался мне знакомым. Я подошел поближе. Знаете, кого я увидел?

Давешнюю "русалку"!

Вот это встреча! Правда, теперь она выглядела очень строго - в темной юбке и дорогой блузке, волосы были собраны на затылке, нос украшали очки в изящной оправе. Однако я узнал ее сразу. И, разумеется, немедленно подошел.

Девушка, судя по всему, совершенно не разбиралась в винах. Она сосредоточенно изучала этикетки, ставила бутылки обратно, затем как-то растерянно осматривала другие...

- На вашем месте, я бы выбрал вот это... - подал я голос.

Она повернула голову и, увидев меня, улыбнулась. Честно говоря, я ожидал такого же отторжения, как и вчера...

- Да-да, именно это, - продолжал я, вынимая бутылку из деревянного гнезда. - "Черный доктор" урожая 1991 года. Я слышал, это был очень удачный урожай.

Разумеется, я не имел ни малейшего представления, каким был на самом деле урожай этого знаменательного года, но какая разница, когда тебе нужно произвести впечатление?

- Правда? - опять улыбнулась она.

Я кивнул с видом опытного дегустатора вин:

- Да. В том году наблюдалась сильная солнечная активность. Это придало урожаю винограда необычайно тонкий вкус. Что, разумеется, благотворно повлияло на букет вина... Кстати, здравствуйте.

- Добрый день, - сказала она, - мы с вами, кажется, вчера расстались не очень...

- Да, - подтвердил я, переводя взгляд с запыленной бутылки на нее, - и я не привык, чтобы меня неожиданно окунали головой в море. Даже такие симпатичные девушки, как ты!

Вчера я был не в лучшей форме. А сегодня должен взять реванш.

Она снова улыбнулась:

- Надеюсь, вы не будете мне мстить за вчерашнее?

- Как это - не буду? Разумеется, буду.

- И как вы собираетесь это делать?

- Очень просто. Я умыкну тебя из этого скучного места.

- Если честно, - доверительно наклонившись ко мне, сообщила она, - я сама об этом мечтаю.

- Но это лишь первая часть мщения... - загадочно подмигнул я.

- А-а, - протянула она, - а что же будет потом?

- А это ты сама увидишь, Марина. Кстати, ко мне тоже можно обращаться запросто, на "ты".

- Хорошо... Значит, вы... ты предлагаешь вот это вино?

- Именно это. Я тебя угощу этим вином. Это и будет второй частью моего мщения.

Тон у меня был уверенный и, главное, не оставляющий ни малейшего сомнения в том, что я совершу то, что вознамерился. Я взял бутылку и вынул из кармана бумажник. Сколько стоила бутылка этого вина, уточнять не стану. Просто потому что мне все равно не поверят. А если и поверят, то решат, что ваш покорный слуга сошел с ума. Но прошу поверить мне на слово - в данной ситуации игра стоила свеч.

- Ну что же, - сказала она, - я согласна. Но оставляю за собой право выбрать место, где мы будем его пить. Договорились?

- Договорились, - легкомысленно согласился я. Если б мне знать, какие события последуют за этим...

- Мы пойдем в парк.

Я кивнул.

- Только мне нужно переодеться. Я же не могу гулять по городу в таком виде.

- Мне тоже нужно сделать то же самое, - отозвался я.

Да, в строгом деловом костюме можно было находиться исключительно в кондиционированном помещении гостиницы.

- Тогда встречаемся тут через двадцать минут?

- Надеюсь, мне не придется бессмысленно ждать, как вчера, в ресторане?

Марина хихикнула:

- Честное слово, я не могла...

- Хорошо. Кто старое помянет, тому глаз вон... Через двадцать минут встречаемся тут, в холле...

На этот раз она не обманула. Переодевшись в легкое летнее платье, она уже ждала, когда я спустился в холл. Я взял с собой сумку-термос, чтобы вино не нагрелось, и два бокала. Марина же несла довольно объемистый прямоугольный кофр.

- А это что? - спросил я, указывая на кофр.

- Фотокамера. И принадлежности.

- А-а, я помню. Ты вчера тоже была с фотоаппаратом.

- Да... Я на досуге занимаюсь фотографией.

- Неужели у моего коллеги адвоката бывает досуг?

- Сколько угодно, - рассмеялась она.

Мы вышли из гостиницы и направились к морю.

- Мало клиентов?

- Я специализируюсь на защите авторского права. Ну и сам понимаешь, у нас в стране это понятие не очень развито. Вот и приходится подрабатывать.

- Значит, для тебя работа адвокатом нечто вроде хобби? Или же хобби все-таки фотография?

- Трудно сказать. Я вообще любую деятельность воспринимаю как хобби...

Вот так, болтая о разной ерунде, мы добрались до парка у моря, где расположились в тени на одной из свободных скамеек. Марина тут же вынула свой фотоаппарат, стала снимать морской пейзаж, расстилающийся внизу. Потом мы пили вино (оно действительно оказалось просто замечательным), потом зашли в какое-то кафе... День близился к концу, и я решил, что пора активизировать свои действия, тем более, кажется, Марина была совсем не прочь.

- Давай погуляем вон по той аллее? - сказала она, указывая в дальний угол парка.

Я, честно говоря, без особого энтузиазма отправился за ней. Тем более, как мне показалось, Марина была чем-то озабочена, хоть и пыталась это скрыть. Мы гуляли по аллее, с которой открывался вид на весь парк. Марина время от времени щелкала фотоаппаратом...

Аллея заканчивалась широкой тропой, которая поднималась по склону небольшого холма.

- А все-таки куда ты вчера скрылась, когда появилась яхта? - спросил я. Ответа не последовало. Я обернулся. Девушка исчезла...

Вот те раз! Интересно, куда она могла подеваться? Еще минуту назад она была здесь.

Я огляделся... Марина как сквозь землю провалилась. Зато по аллее в мою сторону двигались два здоровых мужика, лица которых выражали твердую решимость. Кроме того, они как-то странно глядели на меня. Интересно...

Они подошли ко мне и встали так, чтобы отрезать оба пути - вверх по аллее и вниз.

- Где она? - спросил один, явно главный.

- Кто? - недоуменно поинтересовался я.

- Не надо шлангом прикидываться. Это тебе мой совет. Где чувиха, я спрашиваю?

Что я мог ответить, если сам не знал, куда подевалась Марина. Однако я и не собирался отвечать на странные вопросы незнакомых, да еще и агрессивных мужиков.

- А вам какое дело? - ответил я довольно вызывающе.

- Значит, есть дело. Значит, она убежала и аппаратуру свою прихватила? Да? - допытывался он.

Честно говоря, самым правильным было согласиться. Марина действительно, судя по всему, убежала, прихватив свой кофр.

- ...А тебя, значит, разбираться оставила. Что ж, тем лучше. Мы у тебя все и выясним, что да как.

- Мы с вами на брудершафт вроде не пили, - заметил я, - так что прошу на "вы".

Мужики переглянулись. Судя по всему, их разозлил не мой тон, а непонятное слово "брудершафт", которое я употребил. Старший криво улыбнулся и поднял руку. Ну остроты реакции мне не занимать, я сразу отошел чуть назад и сгруппировался...

- Витя, смотри, вот сумка какая-то, - подал голос второй, - может, это и есть ее аппараты?

Странно, что я с самого начала не заметил Маринин кофр, который лежал в траве. Я потянулся к нему, но второй мужик меня опередил.

- Да, - сказал он, открывая кофр, - вот аппарат.

- Тебе повезло, - произнес Витя, - мы тебя не тронем. А сумку возьмем.

- Ну нет, - твердо сказал я, - так не пойдет. Сумку я вам не отдам. Что вам надо?

Они как-то странно улыбнулись.

- Либо ты лопух, либо действительно не в курсе, - процедил сквозь зубы Витя, - чеши-ка отсюда подобру-поздорову...

В их поведении была какая-то странная уверенность. Я же почти ничего не понимал. Но, с другой стороны, отступить просто так не мог. Я шагнул ко второму мужику и схватил ремень сумки. В тот же миг в миллиметре от моего носа просвистел кулак. Я еле успел увернуться и снизу ударил в челюсть второго. Тот от неожиданности разжал руку. Кофр оказался у меня. Но в ту же секунду я ощутил страшный удар по шее. Очевидно, тот, кого звали Витя, бил ребром ладони. И бил, надо сказать, мастерски. Я согнулся в три погибели и получил пару сильнейших ударов в живот.

- Слушай, - сказал Витя, - этак мы тебя и убить можем. Может, не надо?

Я распрямился прямо как пружина и неожиданно нанес ему серию ударов в нос, челюсть и солнечное сплетение. Витя упал в траву, но тут же подоспела подмога в лице второго мужика. Он несколько раз ударил мне по ребрам, подставил подножку, и в конце концов я оказался на траве, прижатый сильными руками Вити, который к тому времени уже очухался.

- Ну все. Лежи. Отдыхай. Кости размял - и хватит. А мы пошли. И не вздумай бежать за нами... Хотя, думаю, быстро ты уже не побежишь.

Они хихикнули и двинулись прочь, унося с собой кофр Марины. Я попытался встать. Это получилось не слишком хорошо. Ребра ломило, почки ныли... И, что самое главное, я ничегошеньки не понимал. Только было какое-то смутное чувство, что правда в данном случае не на моей стороне...

Да, нечего сказать, хорошее начало летнего отдыха.

Когда я доковылял до гостиницы, почти совсем стемнело. После того как хулиганы (я совсем не был уверен, что это были именно хулиганы) удалились, я еще немного подождал Марину. Но безрезультатно. Девушка как сквозь землю провалилась.

Первым делом я ощупал тело. Вроде все цело. Конечно, на ребрах имелось несколько синяков, но в общем состояние можно признать удовлетворительным. Главное - никаких видимых повреждений. Судя по всему, мужички оказались профессионалами в этой области.

Совсем иначе можно было оценить мое моральное состояние. Сами посудите: девушка исчезла, кофр отняли, да еще и побили. И что самое главное, я совершенно не понимал, что к чему. Конечно, между исчезновением Марины и появлением хулиганов была какая-то связь. Да и повышенный интерес, который они испытывали к фотографической аппаратуре Марины, о чем-то говорил... Только вот о чем конкретно? Этого я не знал и не мог знать.

И, что самое главное, не хотел. В конце концов, я прибыл сюда, чтобы отдохнуть. И попадать в историю совершенно не входило в мои планы. Историй у меня и так хватает... Ну неужели я не могу просто расслабиться, забыть о преступлениях, наказаниях, судах и так далее?

Я принял душ, выкурил пару сигарет, стоя на балконе и глядя на море. Было уже довольно поздно, я решил, что на сегодня развлечений достаточно, и лег спать.

Едва моя голова коснулась подушки и я уже начал было проваливаться в мир сновидений, именно в этот момент раздался стук в дверь. Стучали не слишком настойчиво и громко, скорее осторожно.

Я, не зажигая свет, босиком протопал к двери, щелкнул ключом. На пороге стояла Марина. Не дожидаясь приглашения, она шагнула внутрь и закрыла за собой дверь.

- Привет, - пробормотал я, со сна не совсем ясно воспринимая происходящее.

- Тсс... - послышалось совсем рядом, буквально в нескольких сантиметрах от моего уха. Затем я почувствовал горячее дыхание и губы, чуть прикоснувшиеся к щеке. - Ничего не говори, - прошептала она.

Я нащупал ее руку и повел в комнату. Здесь, в скупых лучах уличных фонарей, отблески которых проникали в большое, почти во всю стену, окно, моя новая знакомая выглядела еще более обольстительно, чем днем. Она быстрым движением расстегнула свое легкое платье, которое соскользнуло на ковер.

Вы думаете, я стал у нее допытываться о непонятном конфликте на аллее приморского парка? Как бы не так. Ваш покорный слуга моментально забыл и о хулиганах, и о собственных телесных повреждениях.

В городе Сочи - темные ночи... В сущности, любой южный город может похвастаться абсолютно темными ночами, и тому факту, что в известной поговорке повезло именно городу Сочи, мы обязаны исключительно удачной рифме. Могу засвидетельствовать - в Ялте ночи ничуть не менее темные, чем в Сочи. А может быть, даже более.

Однако любая ночь, даже самая темная и бурная, имеет печальное свойство рано или поздно кончаться. Подсознательно, даже во время сна, я наблюдал этот процесс. Вначале было совсем темно. Затем сквозь тьму стал пробиваться красный свет. Темно-красный, потом посветлее, он превращался в ярко-алый, иногда розовел, потом даже стал отдавать желтизной. Глаза понемногу начало резать. Я чувствовал жару, которая постепенно становилась все более невыносимой.

Наконец я понял, что больше не вынесу, и открыл глаза.

Темная прохладная ночь давно закончилась, не оставив после себя и следа. Наступил яркий и жаркий южный день. Я лежал поперек кровати на матрасе (простыня жалким комком ютилась где-то в углу кровати), и солнце шпарило прямо мне в глаза. Я недовольно поморщился и с усилием откатился в тень.

В почках чуть заныло, и я сразу вспомнил вчерашние события. Я, как вы, наверное, сами понимаете, не успел расспросить Марину. Кажется, теперь самое время...

Я огляделся. Потом прислушался. Никаких признаков моей "русалки" я не обнаружил. В комнате ее не было. Из ванной не доносилось никаких звуков. На спинке стула не висела одежда, а на полу не было женской обуви. Я приподнялся на локте, но это не принесло никакой новой информации. Зато ребра уже, кажется, не болели. На мне все заживает быстрее, чем на ящерице.

Вскочив с кровати, я отправился в ванную. И здесь не обнаружилось ни малейших признаков Марины - ни забытой губной помады, ни расчески с облачком светлых волос. Осмотр туалета также не принес ничего нового. Вывод напрашивался сам собой: она снова бесследно исчезла. Кажется, я уже начал привыкать к этому...

Я принял душ, привел себя в порядок и вспомнил, что именно сегодня должен делать доклад на симпозиуме. Ничего не попишешь - за все в этой жизни приходится платить. Хотя этот доклад, кажется, был совсем небольшой платой за несколько дней замечательного отдыха в разгар летнего сезона.

Отдыха? Ну можно и так сказать. Но пока что меня окружали сплошные загадки. Постоянно пропадающая Марина, странный случай вчера... Я чувствовал, что принимаю участие в какой-то игре, правил которой мне не объяснили. Не успели или не захотели...

Взглянув на часы, я убедился, что мой доклад начинается ровно через двадцать минут. И к этому времени я должен чистым, бодрым и элегантно одетым оказаться в конференц-зале. Следовало поторопиться...

Когда я выходил из номера, взгляд мой упал на край сумки, выглядывающий из стенного шкафа. Сумка явно мне не принадлежала. Я отодвинул дверцу, открыл "молнию" сумки... там лежал фотоаппарат. Значит, скорее всего, сумка принадлежит Марине. Зачем она ее здесь оставила, думать было некогда. Я закрыл шкаф и вышел из номера.

Как ни странно, доклад прошел успешно. Мне даже аплодировали. И хотя народу в зале было мало, я остался доволен своим выступлением.

Конечно, речи других ораторов я слушать не стал, а пошел в свой номер. Здесь меня ждал сюрприз.

- Нет, нет, нет... Милочка, вы по-русски понимаете? - непрерывно затягиваясь длинной темно-коричневой сигаретой, говорила видная бизнес-вумен лет сорока с пышной копной волос цвета ржавчины. Женщина сидела за обширным офисным столом, заваленным большими черно-белыми и цветными фотоотпечатками.

- Ну может быть... - мямлила молоденькая симпатичная девица в такой короткой юбке, что ее бесконечные ноги, казалось, росли прямо из шеи, все-таки...

- Никаких "может быть", - лениво отвечала женщина за столом, сортируя отпечатки на несколько стопок по одной ей известному принципу. - Никаких "все-таки". Вам ясно было сказано: вы не соответствуете. Было сказано?

Девушка разглядывала свои длинные ногти, покрытые свежим слоем бледно-розового лака.

- Было сказано? - чуть громче повторила женщина за столом.

- Да... - еле слышно отозвалась девушка. - Было...

- Ну вот! - пожала плечами бизнес-вумен. - Какие могут быть еще разговоры?

- А может, я похудею... Или поправлюсь... Ну или прическу сменю?.. продолжала канючить девушка, теребя в руках микроскопическую сумочку с известной всему миру эмблемой "Шанели". Под мышкой у девушки находилась неестественно толстая папка. На белой этикетке, наклеенной на обложку, нетвердым, почти ученическим почерком было начертано: "Кузнецова Маша".

- Послушайте! - закипая, воскликнула женщина, яростно давя в пепельнице окурок. - У нас знаете сколько таких, как вы, приходит каждый день? Сотни! Тысячи! Еще раз говорю: мы в ваших услугах не нуждаемся. Вы не прошли кастинг. Какие еще могут быть вопросы?

Девушка несколько раз всхлипнула, ее лицо стало ярко-алым, как пионерский галстук, который, впрочем, судя по возрасту, ей носить уже не довелось. Она делала титанические усилия, чтобы не заплакать. Слезы для женщины влекут за собой множество мелких неприятностей - растекшаяся тушь, покрасневшие глаза, опухшие веки... А для фотомодели, коей она собиралась стать, эти мелочи вообще приобретали катастрофическое значение.

- А может быть, следующий кастинг? Может, я его пройду? - с безумной надеждой в голосе говорила девушка.

Женщина за столом внимательно посмотрела на просительницу и, чуть смягчившись, сказала:

- Послушайте, милочка. Следующий кастинг, возможно, будет через месяц. А возможно, и через два. Точная дата еще не назначена. Поезжайте домой, в родной... - она скосила глаза, заглянув в лежащую перед ней анкету, - ...в свой родной Воронеж, живите себе спокойно. Звоните время от времени. Может быть, и появится надобность в вашем типаже. А сейчас, извините, ничего не могу сделать. Не я решаю...

- Тогда оставьте мое портфолио... - протянула девушка папку.

- Нет, - покачала головой женщина, твердо отстраняя папку ладонью, вот когда приедете, тогда и привезете снова свое портфолио. А у нас их просто девать некуда.

Она показала на большой шкаф, который буквально ломился от папок, подобных той, что держала в руках девушка. Рядом со шкафом, прямо на полу, высились несколько грозящих обрушиться стопок, состоящих из все тех же портфолио... Из некоторых торчали углы фотографий - чьи-то руки, фрагменты ног, сегменты лиц, части причесок...

- Так что забирайте, оно вам еще понадобится, - изобразив на лице подобие улыбки, сказала женщина и снова принялась сортировать фотоотпечатки.

- А если, - не отставала девушка, - я обращусь прямо к... Борису Максимовичу...

Имя-отчество было произнесено почти шепотом, с благоговением и страхом.

Лицо женщины за столом мгновенно приобрело медальные очертания.

- А вот этого вам никто сделать не позволит! - выдохнула она. - Ишь чего захотела! Да вас тут каждый день по сто штук ходит. А Борис Максимович должен творить...

Последнее слово она произнесла и вовсе как молитву - нараспев и с осознанием собственной причастности к этому действу...

Надо сказать, на девушку этот тон произвел впечатление. Она снова опустила глаза, как-то поникла... Очевидно, на этот эффект и рассчитывала сидящая за столом непреклонная бизнес-вумен.

- Ну я пошла... - обреченно сказала девушка.

- Идите-идите... Желаю всех благ...

Девушка повернулась и мелкими шагами направилась к двери. Ей явно не хотелось уходить... Она с удовольствием бы осталась здесь, в модельном агентстве "Максима", в любом качестве. Хоть уборщицей, хоть кем-нибудь. Но... Таких, как она, действительно было полно. Стоило выйти в коридор, чтобы убедиться в этом. Девушки все как на подбор - стройные, длинноногие, красивые... Стриженые и длинноволосые, блондинки и брюнетки. Они сидели, стояли, курили у окна, обменивались редкими, ничего не значащими фразами. Каждая видела в любой из своих подруг конкурентку. Каждая из них ненавидела всех вместе и по отдельности. И с радостью бы поставила ножку, разорвала бы платье а то и расцарапала лицо... Люди, работающие в модельном бизнесе, знают сотни таких историй...

Сквозь стеклянную дверь девушка видела всех своих конкуренток. Она взялась за ручку и чуть повернула ее. На ее лице отразилось страдание. Выйти в коридор значило принять условия, смешаться с бесчисленной толпой девушек, у которых уже все было определено - некоторые получили работу в "Максиме", а вместе с ней контракты, деньги, бесчисленных поклонников, в конце концов тот шанс, о котором каждый человек мечтает с детства. И который далеко не каждому дается.

Конечно, среди тех, кто стоял в коридоре, было немало и таких, которым, как и Маше Кузнецовой, было отказано. Вот слиться с этими девушками она и опасалась. Это означало конец - возвращение в родной Воронеж, ежедневное ожидание звонков, писем, телеграмм из агентства "Максима". А звонков запросто могло и не последовать. Никогда.

Поэтому Маша Кузнецова и медлила, взявшись за дверную ручку.

Внезапно по коридору как будто пронеслась волна. Девушки повернули головы в одну сторону и сразу же преобразились. Только что на их лицах можно было увидеть самые разные выражения. Теперь все, как одна, ослепительно и чуть смущенно улыбнулись. Выпрямились и инстинктивно приняли самую выигрышную позу - спина прямая, подбородок поднят, глаза независимо смотрят вперед, руки свободно струятся вдоль тела, повторяя его изгибы... По коридору пронесся шепоток, который, впрочем, в звукоизолированном помещении, в котором все еще находилась Маша, был не слышен.

Все это произошло в долю секунды. В следующий момент Маша увидела причину этого оживления в коридоре.

Высокий худощавый, довольно молодой человек двигался между девушками, не обращая ни малейшего внимания на их кивки. Огненно-рыжий венчик волос окаймлял его блестящий череп. На лице темнела бородка-эспаньолка. Нос венчали модные небольшие прямоугольные очки без оправы. Человек был одет в яркую рубашку с коротким рукавом и простые джинсы, что диссонировало с пышными нарядами девушек. Только одна деталь роднила его с ними - большая пухлая папка, которую он нес под мышкой.

Все без исключения знали этого человека. Борис Максимович Размахов, создатель и владелец агентства "Максима", один из самых известных московских рекламных фотографов.

Увидев Размахова, Маша будто окаменела. Она только и успела, что шагнуть в сторону, когда человек рывком растворил дверь у нее перед носом и буквально ворвался в офисное помещение.

- Лена! - закричал Борис Размахов, обращаясь к бизнес-вумен за столом. - Только быстро! Заказ очень срочный!

Лена сразу поднялась, тоже испуганно поглядывая на вошедшего.

- Да, Борис Максимович, - произнесла она, - я слушаю.

- Руки, руки... Шеи... - пробормотал тот. - Очень срочно... Это заказ от "Росал". Сейчас доставят бриллианты... К завтрашнему дню все должно быть готово. Лена, вызывай девиц. Кто у нас там с красивыми руками и шеей?

- Я сейчас, быстро... нужно звонить... - пролепетала Лена, хватаясь одной рукой за коробку с картотекой, а другой за телефонную трубку.

- Ну нет! - раздраженно буркнул Размахов. - Говорю же тебе - времени нет, - через пять минут привезут бриллиантов на полмиллиона баксов.

Он раздраженно глянул на часы.

- Даже через три минуты! У меня всего три часа. Понимаешь? Потом их увезут. Выставка в Париже...

- Сейчас... Сейчас... - суетилась Лена, судорожно перелистывая большую телефонную книгу. - Тут есть у меня на примете...

- Пока позвонишь, пока они соберутся... - хмурился Размахов. - Знаю я этих баб, будут собираться триста лет... Краситься, блин... Им же не объяснишь, что нужны только шея и руки.

Он прошелся по комнате:

- Да, кстати, почему у тебя в коридоре столько девиц? Это кто такие?

- Они пришли узнать результаты кастинга...

- Ну и что? - грозно сдвинул брови Размахов. - Узнали?

- Я объявила еще час назад.

- Ну и пусть катятся... На хрена они тут нужны? Давай побыстрее очисти коридор. Сейчас тут омоновцев будет больше, чем девиц. Быстро!

Лену будто ветром сдуло из-за стола. Она выбежала в коридор и почти без труда вытолкала девиц за дверь.

Маша Кузнецова наблюдала за происходящим из-за шкафа, куда она юркнула, когда в комнату ворвался Размахов. Присутствие короля рекламы подействовало на нее точно так, как и на всех остальных претенденток на громкое звание фотомодели, - то есть ее практически парализовало. Она не могла двинуться с места. К тому же из-за открытой двери ее почти не было видно.

Размахов положил свою папку на стол, налил в стакан минеральной воды, залпом выпил. Потом постоял в задумчивости несколько минут и громко рыгнул.

- Все. Выпроводила. - Лена вошла в комнату и села за свой стол.

- Ты мне вот что скажи, - произнес Размахов, наливая в стакан остатки воды из бутылки, - тут есть кто-нибудь из девочек?

Лена виновато покачала головой:

- Нет, Борис Максимович, все разошлись. Никаких съемок намечено не было.

- Херово... - заключил Размахов. - Кого, интересно, я снимать буду? Не тебя же! Стара уже, мать...

Он рассмеялся, указав пальцем на руки Лены. Та вежливо хихикнула, хотя ей явно не понравилась шутка шефа.

- И не себя... - продолжал шутить Размахов, поднимая и критически разглядывая собственные волосатые руки. - Хотя... Можно выдать за новое направление в рекламе ювелирных изделий... Только вот заказчик будет недоволен. Как думаешь, Ленок?

Та кивнула.

- Ну а что будем делать, Борис Максимович? Звонить девочкам?

- Так... - рассеянно помассировав виски, пробормотал Размахов. - Тут ведь должна была Марина подгрести. Я, собственно, на нее рассчитывал.

Лена покачала головой:

- Никакой информации от нее не поступало.

- Хм... Это плохо. Можно, конечно, ограничиться бархатом и разные там хреновины расставить... - задумчиво говорил Размахов. - Но не будет того эффекта. Ничто не может заменить живую женщину в качестве натуры... Ну вот что, Лена, ты что хочешь делай, а модель найди. Но чтобы шея и руки первый класс.

В коридоре раздались тяжелые шаги нескольких пар ног. Звук шагов сопровождался лязгом и звяканьем металлических предметов.

- А вот и брюлики! - улыбнулся Размахов.

Через секунду в дверном проеме появились несколько громадных фигур в камуфляжной форме. Омоновцы были вооружены автоматами, лица их выражали непреклонную решимость. Один из них нес средних размеров металлический чемоданчик, прикованный наручниками к его запястью.

- Без опозданий! - похвалил Размахов. - Вот это точность, это я понимаю. Нам бы так.

- Стараемся... - улыбнулся омоновец с чемоданом.

- Давайте бумаги, или что там у вас.

Омоновец дал Размахову подписать бумаги, после чего отстегнул браслет наручников.

- Это единственный вход? - поинтересовался он.

- Нет, есть еще выход во двор.

- Нам приказано блокировать все входы и выходы на время съемок. Для того чтобы исключить всякие случайности. Понимаете?

Размахов кивнул:

- Конечно. Так и нам будет спокойнее. Лена вам покажет все входы и выходы. Можете занимать круговую оборону.

Лена вместе с омоновцами вышла из комнаты. У дверей остались стоять двое из них.

- Сейчас посмотрим, что там в чемодане... - Размахов, сверившись с одной из бумажек, набрал код, щелкнул замками и открыл чемодан. Вынув из него красивую бархатную коробочку, он поднял ее крышку и извлек из футляра необычайной красоты бриллиантовое колье. Лучики, отражающиеся от бесчисленных граней больших и маленьких бриллиантов, будто бы наполнили комнату живым светом. Размахов с восхищением смотрел на колье. Даже омоновцы, казалось, были поражены увиденным. - Да, это вещь! - негромко произнес Размахов, рассматривая колье со всех сторон, перекладывая его из одной ладони в другую, заставляя его играть в свете настольной лампы.

За спиной Размахова чуть скрипнула дверь. Он тут же обернулся. Омоновцы заученными до автоматизма движениями скинули автоматы с плеч и щелкнули затворами.

В углу, за дверью, стояла Маша Кузнецова. Все это время она старалась не производить ни звука, однако какая женщина устоит, когда в нескольких шагах от нее находится блестящее бриллиантовое колье?! Она попыталась выглянуть из-за распахнутой двери, не удержала ее и тем самым обнаружила свое присутствие.

- Эт-то еще что за явление? - строго спросил Размахов. Омоновцы, видя, что перед ними не бандит, а всего лишь худенькая девушка с большими испуганными глазами, усмехнулись и опустили свои автоматы.

Размахов, не выпуская из рук колье, подошел к Маше:

- Ты кто?

- Ма-ш-ша... - пролепетала она.

- Что за Маша?

- Я тут... Я проходила кастинг...

- А! Ну и как? Прошла?

- Не-ет... - трагически прошептала Маша.

Размахов понимающе кивнул:

- Ясно... А почему спряталась за дверью?

- Я случайно... - Несмотря на то что с ней разговаривал король рекламы, одно имя которого приводило с состояние священного трепета всех без исключения претенденток на место в агентстве "Максима", Маша не сводила глаз с колье. Очень уж оно было красивое.

- Что значит - случайно? Тебе известно, что за случайно бьют отчаянно? - насмешливо поинтересовался Размахов.

Маша засопела, не сводя глаз с колье. Размахов, проследив ее взгляд, чуть помахал сверкающими бриллиантами у нее перед носом.

- Нравится?

- Угу... - чуть слышно прошептала Маша и кивнула.

В комнату вошла Лена.

- Ну все, Борис Максимович, охрану расставили, можно... - Тут она заметила Машу и тотчас угрожающе сложила руки на груди: - А ты тут почему?! Я же тебе сказала! А ну!..

Ее рука вытянулась в направлении выхода, указательный палец с длинным ухоженным ногтем был похож на диковинное колющее орудие.

- Постой, постой, Ленок... - задумчиво произнес Размахов. - Ты мне скажи, кто-нибудь из девчонок нашелся?

- Сейчас, сейчас, Борис Максимович, я мигом, - испуганно заверещала Лена, бросаясь к столу.

- Ты погоди, - разглядывая Машу, сказал Размахов, - погоди...

Он взял Машу за руку и вывел на середину комнаты.

- Ну-ка давай на тебя посмотрим...

Размахов повернул колпак настольной лампы и направил ее на Машу.

- Мне-то только шея нужна. И руки...

Он приподнял ее подбородок, провел тыльной стороной ладони по длинной шее, ключицам, чуть отогнул ворот платья, потом взял Машину руку и внимательно осмотрел кисть и особенно пальцы.

- Ты откуда?

- Из Воронежа.

- Пальчики красивые... Мать домашней работой заниматься не заставляет? Стирать, там, воду из колодца носить...

- У нас дома водопровод... - чуть обидевшись, сказала Маша.

- А-а, ну да, да... Гляди, - Размахов взял Машу за обе руки и кивнул стоящей рядом Лене, - и ноготки целые, одинаковые. Свои, что самое главное. Не люблю эти потемкинские деревни...

Маша от этих слов даже чуть подняла голову. Ногти были ее гордостью. Сколько хлопот они ей доставляли! Какую осторожность нужно было соблюдать, чтобы, не дай бог, не сломать какой-нибудь из них, после чего со слезами пришлось бы стачивать и все остальные. Сколько всяких примочек, ванночек, витаминов было истрачено, сколько дорогущего лака! И вот результат! Сам Борис Размахов похвалил ее ногти. Ногти никому не известной воронежской девчонки.

Маша даже улыбнулась. Размахов, заметив это, чуть погладил ее ладони, а потом приложил к ее запястью колье. Бриллианты изумительно смотрелись на Машиной изящной руке.

- Смотри, - снова обращаясь к Лене, сказал король рекламы, - очень хорошо смотрится. Никак не хуже чем на профессионалках. А?

Лена неопределенно повела плечами. Ей не слишком нравилось, что проявившая своеволие и неизвестно как оказавшаяся в такой ответственный момент в офисе девчонка привлекла внимание самого шефа. Но, конечно, ничего возразить она не могла.

- Так! - Размахов отпустил Машины ладони, посерьезнел и, глянув на колье, положил его обратно в футляр. - Все, решено. Снимаем ее. Быстро на грим, через десять минут чтобы была в студии. Готовая!

Он подхватил чемодан, папку и, не оборачиваясь, скрылся за дверью.

Маша, ни жива ни мертва, повернулась к Лене. Та улыбалась, удивленно качая головой.

- Ну что же, повезло тебе, девочка... Ничего не скажешь, повезло. Ну ладно, пошли на грим.

Она взяла Машу за руку и повела в боковую дверь. Они оказались в светлой комнате, похожей на парикмахерскую.

- Вот, - сказала Лена, обращаясь к высокой женщине в небесно-голубом халате, - срочно подготовить к съемке. Шея, плечи, руки.

- Голову не трогать? - спросила та, придирчиво оглядывая Машу.

- Нет. Только волосы убери, чтобы не мешали. Через десять минут в студию.

- Хорошо.

Она поставила Машу перед огромным, почти в полстены, зеркалом и скомандовала:

- Снимай платье. Посмотрим, что нужно сделать... Ага, лифчика нет, это хорошо... А то бы пришлось срочно от линий, которые от бретелек остаются, избавляться. Покажи руки... Плечи... В общем-то работы немного... Припудрим, кое-что подкрасим... Лак на ногти положим...

Ровно через десять минут Маша стояла в студии перед Борисом Размаховым, освещенная лучами софитов. На столе, рядом с невысоким подиумом, были разложены бриллиантовые украшения. Сам Размахов стоял, скрестив руки на груди, и разглядывал Машу.

- Да ты руки опусти... Здесь все свои, - хохотнул он, - так, приступим. Сядь вот сюда... Начнем с колец...

Размахов поправил драпировку на столе и кресле, в котором сидела Маша, несколько минут ходил вокруг, выбирая удачный ракурс, потом поставил свет...

Примерно через час, когда съемка была в самом разгаре, в студию вошла девушка. В руках она держала довольно объемистую сумку.

- А-а, Марина! - закричал Борис Размахов, увидев ее. - Жду не дождусь... А тут, видишь, срочная съемка... Немного осталось, подожди...

Та, которую Размахов назвал Мариной, уселась в кресло в углу и стала наблюдать за его манипуляциями. Это была длинноволосая блондинка, которую обязательно назвали бы ослепительной, доведись ей участвовать в каком-нибудь шоу. Впрочем, скорее всего, ей уже доводилось, и не раз. Высокого роста, длинноногая, большеглазая, она так и просилась на какой-нибудь подиум или презентацию. Маша, едва увидев Марину, как-то сникла - от ее едва появившейся уверенности после комплиментов Размахова не осталось и следа.

Но фотограф не позволял ей расслабляться, отдавая короткие команды:

- Пальцы вытяни... Подбородок чуть вниз... Плечи распрями...

Марина курила, держа сигарету длинными красивыми пальцами.

Минут через двадцать все закончилось.

- Ну все, девочка, - улыбнулся Размахов, - можешь идти.

- А... Как же... Что же дальше? - спросила Маша.

- Дальше? - непонимающе поинтересовался Борис. - Что ты имеешь в виду? Деньги тебе выплатит Лена. Не бойся, не обидим. Получишь по высоким расценкам.

- Нет, а дальше? Что мне делать?

Размахов вопросительно и непонимающе смотрел на нее, потом обернулся к Марине:

- Может, я чего-то не понимаю? Что она от меня хочет?

Марина ослепительно улыбнулась:

- Ну какой же ты, Боря... Девочка интересуется перспективами дальнейшей работы. Неужели непонятно?

- А-а... - протянул Размахов. - Ну вот что, Маша, ты, говоришь, откуда приехала?

- Из Воронежа, - в третий раз за сегодняшний день со вздохом ответила Маша.

- Билет мы тебе оплатим. За счет фирмы. А потом вызовем, когда надобность возникнет. Идет?

Маша грустно кивнула:

- А портфолио?

- Нет, ты его возьми с собой... Пригодится. А адрес твой и данные остались после кастинга... Не волнуйся, ты хорошо поработала, и я тебя запомню, - улыбнулся Размахов, почти отечески потрепав ее по щеке.

Маша взяла со стола свою папку и скрылась за боковой дверью.

- Ничего девочка, - прокомментировала Марина, - шарму бы немного, ухода. Получилась бы куколка...

- А то ты не знаешь, что таких у нас полным-полно... А шарм с уходом в дефиците. Вот и пропадают на просторах родной страны такие вот бриллиантики, - ответил Размахов, щелкая замками чемодана, в который он аккуратно уложил бриллиантовые украшения.

- Я сейчас. Тут камешков на полмиллиона. - Небрежно помахав чемоданом, он вышел.

Через минуту Размахов снова вернулся в студию, подошел к небольшому пульту и выключил яркие осветительные приборы.

Студия погрузилась в полутьму, он подошел к Марине, внезапно обнял и припал к ее губам. Та в ответ обвила шею короля рекламы своими длинными загорелыми руками.

- Эх, - сказал Размахов через пару минут, отрываясь от Марины, пахнет морем от тебя. Завидую.

- А кто тебе мешает тоже съездить?

- Хм! А то ты не знаешь! Работать кто будет? - недовольно ответил Борис.

- Ну с твоими финансами вполне мог бы устроить отпуск. Хотя бы сейчас, летом, не сидеть в пыльной Москве.

- Нет... Не время. Я бы и тебя не отпустил, если бы не дело. Хорошо, что удалось совместить приятное с полезным. Загорела, отдохнула.

Размахов взял ее лицо в свои ладони и внимательно посмотрел в глаза.

- Не скучала там небось? Кого-нибудь обязательно подцепила?

Та отвела глаза:

- Ну что ты... Я же работала.

- Знаю я тебя. Но я не против. Если это не в ущерб делу.

- Не в ущерб, - ответила Марина, но как-то неуверенно.

Он взял ее под локоть и повел в угол студии, где находились небольшой холодильник, низкий журнальный столик, два кресла и диван.

- Джин?

- Да, и побольше льда. Умираю от жажды. Только с самолета.

- А что не позвонила перед вылетом?

Марина чуть нахмурилась:

- Времени не было. Все так внезапно получилось.

- Ну ладно, - сказал Борис, ставя перед ней полный стакан, с бултыхающимися кусочками льда, - рассказывай, как все прошло. Успешно?

Марина кивнула:

- В общем и целом - да. То, что задумывалось, сделала.

- Как клиент, - в глазах Размахова появилось нечто похожее на волнение, - не догадался? То есть не догадалась?

Марина поставила стакан на столик и опустила глаза:

- Знаешь, небольшая неприятность все-таки возникла...

Размахов буквально посерел, вскочил и схватился за голову:

- Я так и думал! Так и знал! Что-то серьезное?

- Да нет... Просто она меня засекла.

Размахов непечатно выругался.

- Но ты не волнуйся. Я все уладила... Почти...

- Что значит - почти? Ты знаешь, что если она хоть краем уха услышит мое имя...

Марина отрицательно покачала головой:

- Не услышит и не узнает. Я придумала легенду...

- Ну ладно, - чуть успокоился Размахов, - показывай.

Марина встала и подошла к столу, за которым ожидала окончания съемки. Взяла папку и положила перед Размаховым.

- Ничего не понимаю, - сказал он, взяв папку в руки, - почему здесь написано "Кузнецова Маша"?

- Какая Кузнецова?

- Ну вот, - показал Размахов.

Марина вырвала папку у него из рук и распахнула. На стол посыпались фотографии Маши в разных видах...

- Эта дура перепутала папки! - закричала Марина. - Унесла мою с собой!

Размахов встал и, ни слова не говоря, дал Марине увесистую оплеуху.

- Это ты дура и идиотка! Нечего раскидывать папки где попало!

Они выбежали из студии.

- Где она? - крикнул Размахов, подбегая к Лене, которая спокойно сидела за своим столом.

- Кто?

- Ну эта... Кузнецова Маша.

- Ушла. Я ей деньги заплатила, она и ушла. Очень довольная.

- Где она живет?

- В Воронеже.

- Да нет. Здесь, в Москве, где живет?

- Не знаю, - пожала плечами Лена, - я не интересовалась.

- Папка была с ней?

- Да. Она хотела ее оставить, но я запретила. У нас от этих портфолио уже не продохнуть...

Размахов произнес длинную тираду, почти сплошь состоящую из ругательств.

- Если не найдется папка, всех уволю! Под забором спать будете!

Лена и Марина испуганно переглянулись. Затем Марина взяла себя в руки, помассировала виски и произнесла одно слово:

- Билет.

Размахов глянул на нее:

- Точно! Когда она летит? Или едет?

- Я заказала билет на завтра... Она подойдет в кассу.

- Ничего не поделаешь, - заключил Размахов, - придется послать людей к кассам. Ты, - он ткнул пальцем в сторону Марины, - будешь вместе с ними дежурить. И чтобы Маша эта была доставлена сюда. Вместе с папкой.

Два часа в грохочущей металлической трубе - и вот за прямоугольными иллюминаторами "Боинга-737" уже не пожелтевшая от жары, чахлая травка аэропорта Симферополя, а вполне зеленый московский газон.

В салоне первого класса было почти пусто. Большие красные кресла, обитые натуральной кожей, более вежливые и предупредительные, чем в экономическом, стюардессы, приглушенный шум двигателей, море бесплатной выпивки - одним словом, авиакомпания "Аэротранс" вовсю старалась для пассажиров первого класса.

Самолет мягко коснулся резиновыми шинами ровного покрытия взлетно-посадочной полосы и, постепенно замедляя ход, покатил к белым, навевающим ностальгические воспоминания о шестидесятых годах шереметьевским терминалам. Пассажиры в широченном салоне смотрели в иллюминаторы на рябь поднимающегося от земли раскаленного воздуха, разомлевших от жары служителей аэропорта, и не верили, что через пять минут и им предстоит покинуть прохладный салон самолета и окунуться в одуряющее московское пекло.

- Наш самолет совершил посадку в столичном аэропорту Шереметьево-1. Температура в Москве - плюс двадцать девять градусов. Авиакомпания "Аэротранс" желает вам...

Как водится, сначала к выходу пригласили пассажиров первого класса. Собственно, их было совсем немного, всего-то человек шесть-семь. Они неторопливо поднялись из больших и удобных красных кресел и, не создавая давки, вышли из самолета. Последней на шереметьевский асфальт ступила женщина в темных очках и газовой косынке. Прямо перед ней вышли двое здоровенных парней, которые внимательно оглядели летное поле и лишь затем спустились по трапу.

"Актриса, наверное", - лениво подумала стоящая у трапа стюардесса, прежде чем одарить женщину своей дежурной улыбкой. Женщина рассеянно скользнула взглядом по миловидной стюардессе и застучала каблучками по трапу.

Выйдя из самолета, она направилась не к маленькому автобусу, который поджидал пассажиров, а к стоящему в небольшом отдалении серебристо-перламутровому "Ауди-8", стремительные очертания которого выглядели эффектно и элегантно даже рядом с самолетами. Юноша в безукоризненном костюме подхватил ее элегантный дорожный кофр и, доведя до машины, открыл дверцу. Один из охранников устроился на переднем сиденье, а второй направился к терминалу.

- Куда едем, Лариса Витальевна?

Женщина чуть помедлила, без всякого интереса глядя на гигантский белоснежный бок самолета, возвышающийся над машиной, потом кратко ответила:

- Домой.

Шофер кивнул и аккуратно вырулил на боковую дорожку, которая вела к выезду с летного поля аэропорта Шереметьево-1.

Сорок минут пути прошли в относительном молчании. Лишь раз Лариса вынула из сумочки сигарету и попросила у своего охранника огня. Тот щелкнул золотистой зажигалкой и, внимательно глядя на свою хозяйку, поднес короткий язычок пламени к ее сигарете.

В этом году Ларисе Машкиной должно было исполниться тридцать три года. Выражение "возраст Христа" трудно применить к женщине. Тут уместны другие эпитеты, самый безобидный из которых "взрослая". Да, Лариса Машкина была взрослой женщиной. Не только по возрасту, но и по жизненному опыту. И хотя тому положению, с которым она подходила к тридцатитрехлетнему рубежу, позавидовала бы большая часть женского населения России, сама Лариса придерживалась иного мнения. Абсолютно иного.

Лариса родилась в огромном восьмиэтажном доме на Пречистенке. Снаружи дом производил удивительное впечатление. Странноватые орнаменты в стиле ар-нуво, более известном под названием модерн, превращали обычный серый камень в нечто живое, движущееся, со множеством глаз, рук и даже щупалец. Высокое, прямоугольное строение, казалось, вот-вот снимется с места и побредет куда-нибудь... Небольшие панно из разноцветной плитки, там и сям разбросанные по фасаду, казались маленькой Ларисе окнами в какой-то иной мир.

Впрочем, в трех больших комнатах, где проживала семья Владимирских, тоже наблюдались остатки былого величия. Скромная советская люстра как сталактит спускалась из большой, в половину потолка розетки, украшенной причудливым орнаментом. Под многочисленными наслоениями масляной краски еще можно было различить рисунок фриза, украшавшего потолки. А в удивительных, неправильной формы окнах сохранились рамы, которые были вставлены еще девяносто лет назад, когда дом только строился. Кстати, эскизы рам утверждались непосредственно владельцем дома...

От маленькой Ларисы Владимирской (Машкиной она стала потом, значительно позднее), понятное дело, вначале скрывали тот факт, что этот замечательный дом строил ее прадед, действительный статский советник граф Владимирский. Скрывали также, что и ее дед был репрессирован, бабушка расстреляна, да и вообще, семья уцелела только потому, что отец вовремя женился на дочери известного партийного функционера. Этому борцу за социальное равенство странным образом льстило родство с потомком графской фамилии. Отличная квартира в доме на Пречистенке была подарком ко дню свадьбы...

Что, в общем-то, нельзя назвать удивительным, поскольку дом, в свое время объявленный памятником архитектуры, находился в ведении Хозяйственного управления ЦК и был населен не простыми людьми, а имеющими прямое отношение к сильным мира сего.

Лариса Владимирская росла, играла в просторном дворе с такими же, как она, чистенькими и воспитанными детишками, ходила в приличную школу с углубленным изучением английского языка. Училась она очень хорошо, можно сказать, увлеченно. Была комсомольской активисткой. Конечно, тягомотину отчетно-перевыборных собраний, жуткий формализм инструкций и выступлений она не любила. Но некий лихой и безалаберный дух, присутствующий везде, где есть молодые, ее привлекал... Она занималась спортом, ходила в спорткомплекс в Лужниках плавать, бегала на короткие дистанции. Даже брала какие-то кубки на спартакиадах. Кроме спортивных секций родители, которые были сторонниками гармоничного развития личности, отдали Ларису в музыкальную школу. Фортепьянные этюды давались ей с невероятным трудом сказывалась большая нагрузка... Но Лариса стиснув зубы еще и еще раз повторяла уроки - и в итоге закончила музшколу с отличием. Впрочем, с тех пор ненавистная череда белых и черных клавиш вызывала у нее такое отвращение, что больше Лариса никогда не села за фортепьяно...

Аристократическое происхождение, безусловно, отразилось на внешности Ларисы Владимирской. Высокая, светловолосая, с выразительными и вместе с тем нежными чертами лица, с породистым носом и волевым подбородком, она стала привлекать внимание мальчишек чуть ли не с шестого класса школы. Никогда у нее не было обычной для подростков и доставляющей массу хлопот проблемы - ни один юношеский угорь не испортил ее гладкой кожи. Занятия спортом сформировали из нее настоящую красавицу - с высокой грудью, не маленькой и не большой, тонкой талией, крепкими и длинными ногами. Ее естественная и гордая осанка могла вызвать зависть даже у манекенщиц Славы Зайцева.

Каждый из ее поклонников, круг которых отнюдь не ограничивался только одноклассниками, пытался привлечь ее внимание. Были испробованы все методы, доступные мальчишкам: и дерганье за косички, и показное бахвальство, и грубость, скрывающая застенчивость, - в общем, все, что имело некоторый успех у ее сверстниц. Но Лариса не обращала ровно никакого внимания на "героев", а если и обращала, то так находчиво и остроумно ставила их на место, что те моментально отставали и переключали свое внимание на другие объекты... Лариса больше любила интеллектуалов, тонкие натуры. Желательно при этом, чтобы те одновременно были бы спортсменами - высокими, сильными, решительными. Ясно, что таких находилось немного. Пожалуй, всего два-три мальчика из школы имели некоторый успех, однако дальше разговоров о литературе, музыке, поэзии и вообще о жизни - короче говоря, чисто дружеских, платонических отношений - дело не шло. Уже впереди маячил аттестат зрелости, уже многие подружки имели постоянных кавалеров, а Лариса вела себя так, как будто основное предназначение парней - это сопровождение во время прогулок по вечерней Москве, мелкие знаки внимания, открывание дверей в метро и так далее. Когда немногочисленные подруги Ларисы выражали свое недоумение, она только улыбалась. В этих улыбках подруги видели многозначительность и даже некоторое высокомерие. На самом деле все было не так. Пожалуй, Лариса и сама бы не смогла объяснить, что означают ее улыбки. Она чего-то ждала. Чего-то важного, что перевернет всю ее жизнь... Она знала, чувствовала, что до поры таящаяся в ней энергия, если ее пробудить, может вырваться наружу со страшной силой. Эта сила способна привести к катастрофе, если ее не направить в нужное русло. Как это сделать, Лариса пока не знала. И посоветовать ей было некому. Родители уделяли дочке ровно столько времени, сколько позволяли обстоятельства. Подруги сами вступили в пору юношеских метаний. Оставался один учитель - собственный опыт.

Лариса все больше времени проводила с дворовыми мальчишками. Участвовала в их затеях. Даже несколько раз дралась. Конечно, во дворе дома на Пречистенке не было настоящей шпаны, но со временем отношения в юношеской среде, как это всегда бывает, стали более жесткими. Неукротимая энергия рвалась наружу, и Ларисиных дружков уже не устраивали разговоры о литературе и совместное прослушивание магнитофонных записей. Однако всякая попытка перейти грань в отношениях заканчивалась хлесткими и сильными оплеухами, лишь озадачивающими парней, которые к тому времени уже поднакопили кое-какой опыт общения с противоположным полом.

Надо сказать, эти оплеухи озадачивали саму Ларису не меньше... Она как бы наблюдала себя со стороны, изучала, исследовала. И потихоньку училась. Постепенно у нее в голове стали складываться неровные и неясные контуры так долго чего-то ожидаемого.

"Ауди" проехал по Садовому кольцу и свернул на Пречистенку. Через несколько минут автомобиль уже въезжал во двор огромного дома с причудливыми узорами в стиле модерн на фасаде.

- Витя, возьми мой кофр, - сказала Лариса, давя в пепельнице окурок.

Телохранитель молниеносно выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Лариса изящно и неторопливо вышла из машины, рассеянно улыбнулась, проследив за взглядом телохранителя, который, не отрываясь, смотрел на ее точеные ноги под легкой короткой юбкой.

- Дырку протрешь, - шепнула она, сразу же глянув в сторону шофера - не услышал ли... Нет, тот смотрел в другую сторону и, кажется, не проявлял ни малейшего интереса к взаимоотношениям хозяйки и ее телохранителя.

Витя широко и немного смущенно улыбнулся в ответ на шутку Ларисы, аккуратно закрыл дверцу и, подхватив кофр, поспешил открыть перед ней дверь парадной. Они оказались в просторном холле. Рядом с дверью на стуле сидела старушка и вязала что-то из красного мохера.

- Здравствуйте, Анна Исидоровна, - улыбнулась Лариса.

- С возвращением тебя, Ларисочка! Как отдохнула? - улыбнулась привратница.

- Спасибо. Я вам гостинчик из Крыма привезла, вот багаж доставят, я вам преподнесу.

- Не стоит, не стоит, - замахала сухонькими руками старушка, хотя по ее улыбке было видно, что подарок ей будет очень приятен.

Надо же, думала Лариса, шагая к лифту, ведь я помню ее с раннего детства. И уже тогда она мне казалась старушкой. А ведь, наверное, есть люди, которым и я сейчас кажусь почти старой... Что же будет дальше?

Она глянула на пышущего здоровьем и силой Витю. Тот улыбнулся в ответ. Лариса отвела глаза.

Новый, недавно поставленный лифт неслышно поднял их на шестой этаж. Витя посторонился, пропуская хозяйку, они оказались на площадке. Тут имелась только одна дверь. Наследница графа Владимирского хоть и не вернула себе весь дом, но теперь занимала целый этаж.

Они оказались в большой прихожей. Лариса скинула босоножки и дальше пошла босиком. Телохранитель проводил ее взглядом, потом прошел по коридору и свернул в одну из комнат.

Лариса вошла в просторную гостиную и замерла на пороге. Уголки ее губ чуть приподнялись в невеселой улыбке, потом ее взгляд потух. Она вздохнула и вошла в комнату.

Здесь царил беспорядок. Низкий столик рядом с диваном нес на себе следы легкого романтического ужина - чуть увядшая алая роза в высокой вазе, пепельница, полная окурков, часть из которых в губной помаде, блюдо с остатками пирожных, недоеденные фрукты на тарелках, опрокинутый бокал один из двух... Почти пустая бутылка "Дом Периньон".

...А ничего не будет, продолжали течь в ее голове неспешные мысли, ровным счетом ничего не будет. Я так и буду уезжать, потом приезжать, видеть все это. Хотя, пожалуй, сама виновата, дура. Звонить вовремя надо, чтобы к моему приезду убрать успел.

Лариса прошла мимо столика, на несколько секунд остановилась возле окна, потом открыла боковую дверь. За ней располагалась библиотека. Лариса прошла мимо возвышающихся до самого потолка стеллажей с книгами, открыла еще одну дверь. Здесь находилась спальня. Необъятная кровать была не застелена. Скомканное постельное белье явно свидетельствовало о недавних бурных занятиях любовью. На полу валялся маленький кружевной лифчик. Лариса подобрала его и задумчиво осмотрела. Изящный предмет женского белья был не расстегнут, а разорван спереди. Лариса снова усмехнулась и бросила лифчик на пол.

- Лариса Витальевна, - послышался голос из дверного проема.

Она повернула голову. Витя успел скинуть пиджак, на белой рубашке кроме галстука чернела полоска кожи на плече и небольшая кобура под мышкой. Из кобуры выглядывала вороненая рукоятка пистолета Макарова.

Лариса невесело усмехнулась:

- Думаешь, тут установлено видеонаблюдение? Или "жучки"? Или еще что-нибудь?

Телохранитель смущенно пожал плечами:

- Кто его знает?

- Впрочем, ты прав. Ты прав, Витя, как всегда. Не стоит давать лишнего повода... Знаешь что...

Телохранитель вопросительно посмотрел на хозяйку.

- Наведи тут порядок. Не могу видеть всего этого. А я пока приму ванну.

Витя кивнул. Лариса прошла через спальню, направляясь к боковой двери. Но телохранитель, когда она оказалась рядом, преградил ей путь здоровенной, как шлагбаум, рукой. Потом обнял ее. В его объятиях Лариса смотрелась как воробей в гнезде орла. Она почти терялась. И смотрела теперь на своего телохранителя совсем по-другому, не как хозяйка...

- Не надо... Не надо, Витя... - шептала она. - Кто знает, может, и видео... И "жучки". Не надо.

Витя послушно опустил руки. Лариса скрылась за дверью в ванную.

Атмосфера в доме Владимирских была не то чтобы унылой, но какой-то невеселой. Родители с утра до вечера находились на работе, а придя домой, уединялись в своих углах. У отца имелся персональный кабинет, куда Ларисе вход был строго-настрого заказан (впрочем, она туда и не стремилась, поскольку ничего интересного в отцовском кабинете все равно не было), мать работала за небольшим секретером в гостиной. Приготовив ужин (обычно это были полуфабрикаты из столовой Моссовета), мать писала, иногда печатала на машинке. Потом они собирались за столом, смотрели по телевизору традиционную программу "Время".

Скучно...

Лариса вначале много читала, потом это ей надоело. Сентиментальность и мечтательность ей были несвойственны. Ей хотелось чего-то настоящего, реального. Скакать на мустанге, плавать на парусниках, выслеживать бандитов, а не читать об этом. Душа рвалась навстречу приключениям, которых с ее образованными и чистенькими друзьями и подругами практически не случалось. Как-то раз Лариса под Новый год, когда ей как раз исполнилось семнадцать, попыталась припомнить, что же знаменательного или просто запомнившегося случилось... Ну растянула ногу на катке. Собака принесла троих щенков. Летом обгорела на море, куда они ездили всей семьей. Осенью поставила фингал под глазом Олегу с седьмого этажа за то, что полез к ней целоваться во время танцев... Вот, собственно, и все. Все события. Скукота... События, которые показывали по телевизору в той же программе "Время", казались Ларисе важными, интересными и захватывающими. Ее же собственная жизнь представлялась серой, скучной и неинтересной.

Лариса хотела приключений, искала их. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет...

Даже в тихом московском центре иногда случались серьезные происшествия. Старушки, круглый год дежурившие на скамеечках во дворе, то и дело шушукались о каких-то дерзких и неуловимых хулиганах, которые третировали жителей окрестных домов. Кого-то раздели вечером, в пустом переулочке рядом с Пречистенкой, где-то ограбили квартиру, потом прямо в их дворе сняли с одной из машин колеса, а заодно прибрали к рукам и магнитофон... Причем так, шельмы, все ювелирно сделали, что заграничная дорогущая сигнализация даже не пискнула, не взвыла, хотя раньше от небольшого толчка будила весь дом.

Как это водится, немногочисленные факты тут же стали обрастать разными подробностями и сплетнями. Рассказывали, что орудует банда негров из числа студентов института имени Патриса Лумумбы. Вроде бы неграм в темноте проще маскироваться... Ходили слухи, что эта банда состоит из совершивших дерзкий побег из Бутырок заключенных. Что, наоборот, это шайка пацанов из рабочих районов... Как выяснилось, последнее более всего соответствовало истине.

Конечно, скоро эти разговоры дошли до ушей Ларисы Владимирской. Будоражащие душу разговоры поразили девушку. Конечно, она стала фантазировать. Мечтать, чтобы когда-нибудь встретиться с настоящим бандитом, который представал в ее фантазиях высоким, эффектным, благородным разбойником. Что-то среднее между Робин Гудом и капитаном Бладом...

Как ни странно, случай представился довольно скоро. И, как это часто бывает, совершенно неожиданно. В один прекрасный зимний день Лариса отправилась на день рождения к своей подруге Кате. Молодежная вечеринка проходила обычно, как проходят тысячи и тысячи других вечеринок, - ели салаты и жареную курицу, потом торт, затем слушали музыку и танцевали. Вкусного, очень популярного в ту пору алжирского сухого вина имелось в достаточном количестве.

Ларису пригласил танцевать странный тип. Очень некрасивый, коренастый, неприятный. Потом выяснилось, что он был экс-чемпионом по тяжелой атлетике. Чего именно чемпионом - Москвы, России, мира, - Лариса не выяснила. Да, в общем-то, это ее особенно не интересовало. "Штангист" - так с самого начала она про себя его окрестила, начал травить байки из частной жизни известных спортсменов. Сначала безобидные, потом становящиеся все больше и больше неприличными. Лариса вначале молчала, потом постепенно втянулась и стала комментировать эти истории, да так остроумно и задорно, что вся компания покатывалась со смеху. Надо сказать, у Ларисы это получалось совершенно непроизвольно. Она не специально это делала, чтобы задеть парня. Скорее всего, сработал какой-то чисто женский инстинкт, который требовал испытать нового знакомого. Надо сказать, спортсмен совершенно не растерялся и вместе со всей компанией смеялся... Но это было только начало. "Штангист" благодаря общему веселью освоился (да и вообще, вечеринка перешла в фазу медленных танцев и приглушенного света) и стал откровенно клеиться к Ларисе, и так беззастенчиво, что та, пожалуй, первый раз в жизни растерялась. Однако скоро взяла себя в руки и мягко поставила его на место. "Штангист" даже извинился, а потом вызвался проводить Ларису домой. Она милостиво согласилась, тем более что идти было минут пятнадцать пешком, а часы показывали далеко за полночь.

По дороге спортсмен продолжал рассказывать истории, даже взял Ларису за руку. Та не стала прятать ладони в карманы, справедливо рассудив, что до дому совсем недалеко и, пока кавалер будет раздумывать о своих дальнейших шагах, они уже будут около подъезда дома на Пречистенке.

Морозный воздух был прозрачным, под ногами похрустывал снег. И вдруг из переулка появились три темные фигуры в неприметных пальто и больших, по тогдашней моде, меховых шапках.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровался один из них. В этом "здравствуйте" было столько угрожающей энергии, что Лариса, несмотря на темноту, физически это ощутила. Лица его было не разобрать, но тембр голоса заставил ее, неожиданно для себя самой, внутренне задрожать...

- Так, вытряхиваем карманы. Деньги, ценности...

- Что? - спросил несколько дрогнувшим голосом ничего еще не понимающий "штангист".

- Попрошу без споров. Вы не на комсомольском собрании.

В руке у хулиганов блеснули тонкие лезвия ножей.

- Согласитесь, - продолжал главный, - лучше без кровопролития, особенно для дамы.

Темные глубокие глаза сверкнули в свете уличного фонаря. Лариса смотрела в них спокойно, даже твердо, но внутри у нее все трепетало. Она наконец-то поняла, почему Татьяна Ларина, лишь завидев Онегина, сразу же заявила, что "это он", и никто другой. Почему? Зачем? Все эти вопросы (как и ответы на них) отодвинулись на третий-четвертый план. Осталось лишь странное, до сих пор, пожалуй, неизведанное чувство.

Она сняла золотые сережки, которые родители подарили ей на шестнадцатилетие, и протянула хулигану. Тот открыл свою ладонь, она вложила сережки в его руку, при этом обхватив ее ладонями. В этот момент все вокруг как будто перестало существовать для Ларисы. Она смело смотрела прямо в глаза хулигану, а тот делал то же самое... Рядом раздавались звуки какой-то возни ("штангист", понятное дело, решил побороться за свое имущество), а Лариса и бандит все так же смотрели друг на друга. "Барышня и хулиган", вспомнила она.

- Вы не возьмете их, - вдруг совершенно неожиданно для самой себя произнесла Лариса. Произнесла твердо, но при этом как-то странно, с незнакомыми интонациями. Она сжала ладони.

Хулиган чуть улыбнулся, дотронулся свободной рукой до ее подбородка и повернул к снопу света, исходящему от фонаря.

- Вы в этом уверены? - спросил он.

Она кивнула.

- Серый, пора, - донесся откуда-то из другой галактики голос одного из его подельщиков, - мы тут его немного того...

- Чего - того? - недовольно повернулся Серый.

- Если и встанет, то лечиться долго будет, - ответил бандит, указывая на не подающее признаки жизни огромное тело "штангиста" на снегу.

- Ладно, уходим, - сказал он, снова поворачивая голову к Ларисе.

- А эта? - с сомнением сказал хулиган. - Заложит ведь...

- Заложишь? - спросил Серый, все так же придерживая ее подбородок.

- Нет, - покачала головой она.

- Тогда прогуляемся... - постановил Серый, и они быстро направились в боковой темный переулок. Лариса последовала за ними, как будто именно этого она и ждала всю жизнь - убегать с места преступления вместе с бандой уличных грабителей.

Остановились они только минут через десять, когда, пройдя кривыми темными переулками, дошли до Москвы-реки. Там, под тусклым светом грязной лампочки, качающейся на ветру, хулиганы, поглядывая в ее сторону, поделили добычу, причем Серому досталась львиная доля.

- Разбегаемся, - сказал он, засовывая в карман импортные часы "штангиста", его кошелек и Ларисины сережки.

- Добавить бы надо... - осторожно, будто прощупывая почву, сказал один из хулиганов.

- Мертвого осла уши, - очевидно сам не понимая этого, процитировал Серый, - давайте-давайте, а то метро закроется. Счастливо.

Двое тут же скрылись в переулке. Серый же повернулся к Ларисе. Она внимательно разглядела его лицо. Узкое, бугристое, с выраженными скулами и подбородком. Крупный нос, романтическая небритость на щеках. Длинная цыплячья шея, частично замотанная шарфом.

- Значит, говоришь, не возьму сережки?

Лариса утвердительно кивнула.

- Почему?

- Потому что... - Она протянула руку и погладила его по жесткой щетине на щеке. А потом, опять же совершенно неожиданно для себя, быстро поцеловала прямо в губы. И сразу отстранилась с таким видом, будто ничего ровным счетом не произошло.

- Так, - голос его чуть дрогнул, она это очень хорошо почувствовала, ну что же, это стоит того.

И Серый, хохотнув, достал из кармана золотые сережки, протянул их Ларисе.

Но та покачала головой:

- Думаешь, я из-за сережек с вами пошла?

Он опять очень внимательно посмотрел ей в глаза. И снова кривовато усмехнулся:

- Пошли, провожу тебя до дому.

И сунул сережки ей в руку.

Они шли молча. Лариса все ждала, когда он заговорит. И дождалась.

- А ты молодец, - наконец произнес бандит, - не испугалась.

- А я вообще непугливая.

- Да-а, - насмешливо протянул тот. - Ну а если я тебя приглашу... в кино, например?

Судя по всему, Серый был ненамного старше Ларисы. Ну от силы года на два-три.

- Приду.

- Правда?

- Правда.

- Ну смотри... Давай завтра в шесть у "Ударника".

- Завтра не могу. Никак. Занятия.

- Тогда послезавтра?

- Да, послезавтра смогу, пожалуй... А какой фильм?

- Не знаю... - совершенно искренне пожал плечами Серый. - А какая разница?

Лариса перехватила его озорной взгляд и улыбнулась в ответ:

- А и вправду никакой... Хорошо, послезавтра в шесть у "Ударника".

Тот кивнул:

- Договорились.

- А как тебя зовут?

- Сергеем... Но вообще-то меня все называют Серым.

- А я буду - Сергеем, - заявила Лариса.

- Ладно, - кивнул он. - А тебя как зовут?

- Лариса.

- Ну вот и познакомились...

Они дошли до дома на Пречистенке и расстались. Сквозь мутное стекло подъездной двери Лариса видела, что он стоит и смотрит ей вслед...

Целый день Лариса провела как на иголках. Она укладывала волосы так и сяк, боролась с некстати выскочившим на лбу прыщом, подбирала платье. Мать несколько раз обращала внимание на необычно оживленную дочку, даже поинтересовалась, в чем дело.

- Ничего особенного, - с показным равнодушием ответила Лариса, - скоро Лидка устраивает вечеринку...

"Интересно, как бы она отреагировала, если бы я ей сказала, что иду на свидание с бандитом, который едва не ограбил меня на улице, а его приятели всадили нож в парня, который меня провожал..."

Но мать не стала продолжать расспросы (она вообще этим не отличалась) и опять уткнулась в свои рукописи.

Иногда Ларисе хотелось, чтобы родители уделяли ей больше внимания. Чтобы отец, как все нормальные отцы, учил бы ее, допустим, мастерить воздушных змеев и скворечники, а мать живо интересовалась бы ее личной жизнью... Чтобы спрашивала про знакомых, про мальчиков, про переживания. Чтобы можно было уткнуться ей в плечо и поплакать - просто так, без причины. Всего этого Лариса была лишена. Однако, достигнув более зрелого возраста, она поняла, что нет худа без добра. Взрослея почти без родительского внимания, она научилась сама принимать решения, сама отвечать за свои поступки. Затем, во взрослой жизни, это ей очень пригодилось...

Лариса подошла к кинотеатру "Ударник" ровно к шести. Она всегда считала, что опаздывать неприлично, даже женщине. Высокую фигуру Сергея она увидела издалека. Тот стоял в дорогой дубленке (Лариса догадывалась, что ее он купил не на заработанные деньги), несмотря на мороз, без головного убора, курил и посматривал в сторону Ленинки, со стороны которой и должна была появиться Лариса.

- А вот и я, - подошла Лариса к нему со спины.

Сергей обернулся и невольно залюбовался ею. Вчерашние хлопоты не прошли даром - Лариса выглядела отменно.

- Красивая... - одобрительно кивнул он.

- Называется, оценил, - рассмеялась Лариса, а вслед за ней и Сергей. Они смеялись так, будто были знакомы сто лет. Это ощущение не прошло и тогда, когда в зале потушили свет и стали показывать какой-то вялый отечественный боевик... Лариса сразу уткнулась в плечо Сергею и так просидела весь фильм. То есть не весь - в какой-то момент Сергей повернулся к ней и жадно припал к губам. Целовался он умело - решительно, дерзко и вместе с тем нежно. У Ларисы все поплыло перед глазами, и, даже когда Сергей снова повернулся к экрану, она долго не могла открыть глаз...

Они все не могли расстаться, стояли, смотрели друг на друга и молча держались за руки.

- Когда мы встретимся?

- Послезавтра, - подумав, ответила Лариса.

- А завтра как?

- Нет, завтра не получится...

- Ясно. Я у тебя удовольствие через день, - усмехнулся Сергей.

- Пока что... Пока... - прошептала она так, что он сразу не понял, обещает она или же прощается...

Через день все, чего она так ждала с нетерпением и страхом, произошло быстро и стремительно. Встретились у метро "Парк культуры".

- Привет!

- Привет. Куда пойдем?

- К тебе, - выпалила Лариса.

К счастью, Сергей и бровью не повел. Конечно, вряд ли он ожидал такое, но выдержки у него хватило... И за это Лариса была ему благодарна.

- Тогда стоит взять тачку.

Они перешли по подземному переходу на другую сторону Садового кольца, он быстро остановил желтый таксомотор.

- В Черкизово, - сказал Сергей, и они поехали.

Ехали молча. Машина плутала по странным улочкам среди глухих заводских заборов и одно-двухэтажных обшарпанных домиков. Наконец Сергей коротко бросил водителю:

- Здесь.

Они вышли у какого-то страшно запущенного строения. Вошли в темный подъезд, почти на ощупь поднялись на третий этаж. Оказались в длинном коридоре, где пахло вчерашним борщом, мокрым бельем и паленой резиной. Лариса и раньше бывала в коммуналках, но в центре они были как-то почище... Тут же из комнат выглядывали пропитые рожи в синяках, испуганные женские лица, по коридору прошел древний старичок в нечистой голубой майке...

В конце концов они дошли до обитой рваным дерматином двери. Сергей отпер ее:

- Заходи!

В комнате, неожиданно для Ларисы, было довольно уютно. Удобная широкая тахта, шикарная стереосистема, пушистый ковер на полу. Большой телевизор, два удобных кресла в углу... Ларисе не хотелось думать о том, что многие вещи здесь были крадеными. Она и не думала.

- Чай, кофе? Виски, коньяк, шампанское? - перечислял Сергей.

Вместо ответа она подошла к нему, поднялась на цыпочки и прошептала на ухо:

- Ты...

Дальше она не помнила. В голове остался круговорот из объятий, поцелуев, обрывков нежных слов...

А потом в дверь постучали. Сергей сразу напрягся, сел. Лариса машинально укрылась простыней...

- Серый, открывай. Милиция.

И снова застучали, теперь кулаком... Сергей повернул голову к Ларисе, негромко сказал:

- Одевайся.

Потом подумал, взял со стола сигарету, краем глаза наблюдая за одевающейся девушкой, добавил:

- Вот и все. Отгулял.

Затем был обыск, расспросы, допросы... Конечно, следователь быстро отпустил Ларису - ее непричастность к художествам Сергея не вызывала сомнений. Но нервы помотал изрядно. И хуже всего было, что история вышла наружу. Узнали не только родители, но и в школе. О золотой медали, которую прочили круглой отличнице Ларисе Владимирской, можно было забыть... Масла в огонь подлил еще и раненый "штангист", который вышел из больницы и конечно же рассказал всем историю об уличном ограблении...

Но Лариса не горевала. Она добилась своего. Хоть краешком, хоть чуть-чуть, но все же прикоснулась к настоящей жизни. За короткое время, которое прошло с той памятной встречи на темной улице, она повзрослела.

К тому же Сергей вышел из тюрьмы уже через год, по амнистии.

В ванной ее ждал еще один сюрприз. Обширная, кажется, из настоящего мрамора ванна была наполнена остывшей и грязной водой странного розоватого цвета. На поверхности воды плавала ярко-красная крышечка от губной помады, какая-то промокшая кружевная тряпочка и обрывки каких-то бумажек. На большом зеркале губной помадой было выведено: "М+М". Лицо Ларисы выразило отвращение, однако делать было нечего, и она принялась наводить порядок. Спустила воду в ванне (на дне обнаружилось еще несколько различных предметов), собрала мусор, стерла надпись на зеркале. Ополоснула ванну, потом наполнила ее водой с густой пеной, наконец разделась и погрузилась в ароматные белоснежные хлопья.

Лезвием по вене, думала она, - чик, и готово... Хотя нет, обязательно найдет Витя. Спасет. Он же у меня супермен, на все способен. Может на руках отнести в Склифосовского. Хм, усмехнулась про себя Лариса, почему это "у меня". Он молодой, совсем молодой. Влюбился в хозяйку, ну и что? Сегодня влюбился, завтра разлюбил. А я... Я так и буду возвращаться в пустую квартиру со следами вчерашнего разгула. Волшебной сказки, как в кино с Кевином Костнером, не получится... Сказки вообще в жизни не случаются...

Она расслабилась и лежала в теплой ванне. Даже, кажется, немного задремала.

Прошло примерно полчаса. Лариса приняла душ, накинула мохнатый халат и вышла из ванной. В спальне уже не наблюдалось следов разгула. Постель была аккуратно застелена, а ковер вычищен.

Молодец Виктор, думала Лариса, вытирая полотенцем волосы, все у него так споро получается, быстро, хорошо. И в работе, и в чем угодно. В постели он нежный, хоть и немного торопливый. Но что поделаешь - возраст. Двадцать два года. Только из армии. Совсем еще зеленый. А ведь, если задуматься, я всего на одиннадцать лет старше. Всего лишь на одиннадцать. А такая пропасть. И в возрасте, и в социальном положении. Хотя, наверное, положение тут главное. Недаром он все время норовит назвать меня по имени-отчеству. Вначале это меня как-то обижало, теперь привыкла... В конце концов, это ведь я плачу ему зарплату. И делать мне даже самые незначительные подарки смешно... Хотя почему плачу я? Зарплату ему платит Миша. Миша Машкин... Даже смешно иногда становится, что я его называю так запросто - Миша...

Она встряхнула чуть влажными волосами, переоделась в легкое домашнее платье и вышла из спальни. В гостиной теперь тоже царил порядок. Только розу Витя не стал выбрасывать, просто поставил вазочку в центре столика. Кстати, где он?

Лариса прошла по комнатам, заглянула в кухню. Телохранителя не было нигде.

Может, вышел куда-нибудь, за сигаретами например? Хотя какие сигареты, он же не курит. Он же спортсмен. Лариса вспомнила загорелое и мускулистое тело своего телохранителя, и у нее по коже уже почти привычно пробежали мурашки. Красивый, черт. Сильный, красивый и надежный. Уж я-то знаю. Я научилась разбираться в людях.

Она снова зашла на кухню, сделала себе пару бутербродов, достала из холодильника ананасовый сок. Внезапно ей показалось, что тут, на кухне, что-то не так. Что-то было иначе, чем всегда. Каким-то седьмым или восьмым чувством она уловила некоторое беспокойство. Это несколько озадачило Ларису. Она снова внимательно оглядела кухню. Потом еще раз. И только с третьего раза она поняла, в чем дело.

Дверца кладовки была чуть приоткрыта. Совсем немного. Но этого было достаточно, чтобы разглядеть нечто, что находилось за этой дверцей. Черный уголок ткани. Не надо обладать дедуктивными способностями, чтобы догадаться - это край брюк.

Интересно, подумала Лариса, откуда брюки в кладовке. Там обычно хранятся разные хозяйственные принадлежности - швабра, тряпки, стиральные порошки, всякие чистящие средства.

Она додумывала уже по пути к кладовке. Протянув руку, Лариса широко раскрыла дверь. И тут в глазах ее помутилось.

За дверью, в неестественной позе с вывернутыми назад руками, лежал Михаил Машкин. Тот самый, которого в газетах любили называть "серым кардиналом российского бизнеса". Тот самый, благодаря браку с которым Лариса получила новую фамилию...

Из конференц-зала, где делал доклад, я сразу спустился в свой номер. Здесь меня ждал сюрприз...

Дверь в мой номер была не заперта. Это меня поначалу не удивило открыть дверь могли горничные, уборщицы и так далее. Но я ошибся. Никаких гостиничных служителей здесь не обнаружилось.

Зато в одном из кресел у окна сидела женщина. Весьма эффектная блондинка с большими глазами и выразительными чертами лица. На вид ей было лет тридцать.

Везет мне здесь на блондинок, однако! Появляются неизвестно откуда... Хотя у меня было такое ощущение, что эту я уже где-то видел.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровался я. Хоть незваный гость и хуже татарина, но это не отменяет правил приличий.

- Добрый день, - кивнула она, продолжая курить. Я машинально обратил внимание, что в пепельнице уже имелось четыре раздавленных окурка. Женщина докуривала пятую сигарету. Значит... Я отсутствовал примерно полтора часа. Сигарету выкуривают в среднем за десять минут. Значит, как минимум час назад она появилась здесь, в моем номере.

Я сел на диван и вопросительно уставился на нее. Однако женщина молчала.

- Простите, - решил я нарушить тишину, - чем обязан?

Она повернула голову:

- Где она?

- Кто? - поинтересовался я.

- Ваша подружка.

- Вы имеете в виду...

- Да-да! - нетерпеливо сказала она. - Я имею в виду именно ее. Как мне удалось выяснить, ее зовут Марина.

Нет, это пляжное знакомство мне дорого обойдется, вот увидите.

- Не знаю... - пожал я плечами. Как вы понимаете, это было чистейшей правдой - я действительно не знал, где в данный момент находится Марина.

Незнакомка внимательно посмотрела мне в глаза.

- Мне известно, что ночь она провела именно здесь! - Она взмахнула рукой с сигаретой, обводя мой номер.

- Позвольте, но почему я должен отчитываться перед вами в своей личной жизни? - возмутился я.

Она не ответила, только сделала несколько неторопливых затяжек, глядя в сторону. Потом снова подняла глаза на меня:

- Вы помните вчерашний инцидент?

- Вчерашний?

- Да, в парке.

- Помню.

Конечно же я помнил - ребра ныли до сих пор. А еще я вспомнил вот что - когда мы гуляли с Мариной по парку, перед нами маячили три фигуры две мужские и одна женская. Конечно, я заметил их боковым зрением: все мое внимание было поглощено Мариной. Но теперь я вспомнил... Двое мужчин - это, конечно, те самые, что потом подошли ко мне. А женщина - вот эта самая блондинка, что сейчас сидит в моем кресле и задает странные и даже нескромные вопросы...

- Так вот, - продолжала она, - я бы не хотела, чтобы с вами повторилось нечто подобное.

- Вы мне угрожаете?

Она кивнула:

- Именно так.

- Но могу я в конце концов узнать, в чем дело? Почему вас и ваших головорезов интересует Марина? И при чем здесь я?

Она рассмеялась:

- При чем здесь вы? А кто еще должен знать, по-вашему, где находится эта... - Она словно бы хотела выругаться, но сдержалась, проглотила слово, которое вот-вот должно было сорваться с ее языка.

- Так, - рассердился я, - вы врываетесь ко мне в номер в мое отсутствие, курите тут и еще задаете странные вопросы, на которые я почему-то, по вашему мнению, должен отвечать. Могу я узнать, с кем имею честь разговаривать?

Она замялась, будто бы решая про себя какой-то вопрос. Понятно какой сообщать мне свое имя или нет. В конце концов она пришла к решению:

- Это неважно. Достаточно того, что я знаю вас. Кроме того, я знаю, что вы познакомились с Мариной совсем недавно. Здесь, в Ялте. Это так?

- Ну допустим.

- А следовательно, не знаете, зачем она сюда прибыла, с какой целью.

- Почему это? Прекрасно знаю. Она мой коллега - адвокат. Приехала на симпозиум.

Женщина рассмеялась:

- Это неправда.

- И кто же она, по-вашему?

- Она не адвокат... - повторила блондинка.

- С какой стати я должен вам верить?

- Потому что... Потому что... Хорошо, я вам все расскажу. Но поймите, мне нужно только одно - знать, где в данный момент находится Марина. Я вам расскажу, но хотелось бы попросить, чтобы подробности этого разговора остались между нами. Обещаете?

Я отрицательно покачал головой:

- Не могу обещать. А вдруг вы мне собираетесь рассказать нечто такое, что я обязан буду предать огласке?

Она улыбнулась:

- Ничего не скажешь, настоящий адвокат. В отличие от вашей Марины... Ну ладно, я не собираюсь раскрывать вам государственных тайн. Все, что я расскажу, касается исключительно меня. Ну и... еще одного человека. Поэтому прошу вас сохранить все это в тайне.

Тут я обратил внимание, что та сумка, которую я обнаружил перед выходом из номера, теперь лежит на полу у ног женщины. Причем "молния" раскрыта, некоторые фотопринадлежности лежат рядом, прямо на полу.

- Это вы вытащили сумку из моего шкафа?

Она кивнула:

- Я. Вернее, мои телохранители. Когда я вам расскажу, в чем дело, вы обязательно простите это нахальство. Поверьте.

Ее голос был таким спокойным и уверенным, что я не стал обострять. Конечно, в девяноста девяти случаях из ста я бы просто вышвырнул из номера человека, который посмел мало того что войти без разрешения, но еще и обыскать мои шкафы. Однако тут, очевидно, произошел тот единственный случай, когда следовало сначала выслушать, а потом думать, как действовать дальше.

- Понимаете, - продолжала она, - ваша случайная знакомая прибыла сюда совсем не на симпозиум.

- А зачем?

- Она просто-напросто папарацци. Понимаете? Это слово в последнее время часто употребляют в связи со смертью принцессы Дианы, но фотографы, которые специализируются на съемке известных людей, существуют и у нас.

- Сомневаюсь, что здесь это приносит большие деньги, - вставил я, но, допустим, что вы правы. Марина - папарацци. Ну и что?

- И она приехала сюда, чтобы снимать меня.

- Вас? Следовательно, вы актриса или известная певица? Но я, честно говоря, простите, не узнаю...

- Нет, я не певица. Я всего лишь жена известного бизнесмена Михаила Машкина.

Вот это новость. Жена самого Машкина. Президента корпорации "Росал", которая держала в руках весь экспорт алмазного сырья из России. Ходили слухи, что Михаил Машкин входит в десятку самых богатых людей в России. Я несколько раз видел его по телевизору. Он, кажется, старался не светиться. Когда видел камеру, прикрывал лицо рукой. Кроме того, некоторые политические обозреватели отмечали удивительную способность Машкина выпутываться из любых скандалов, связанных с его именем. Да, про Машкина вообще мало что было известно.

И вот передо мной сидела жена этого алмазного короля.

- Ну что ж, тогда давайте познакомимся. Меня зовут Юрий. Юрий Гордеев.

- Лариса, - протянула она руку.

Я пожал длинные прохладные пальцы.

- Итак, вы утверждаете, что Марина приехала сюда совсем не на симпозиум?

- Да. Она здесь исключительно для того, чтобы получить снимки, которые бы меня компрометировали.

- Вы хотите сказать, что она подсматривает за вами, когда вы принимаете ванну? Или готовитесь ко сну?

Лариса Машкина покачала головой:

- Понимаете, я здесь не одна...

- Ясно... Вы приехали в Ялту, чтобы провести время с любовником.

Она поморщилась:

- Ну зачем же так в лоб... Но в принципе вы правы.

- Простите, я привык называть вещи своими именами. Значит, Марина охотилась за вами, чтобы получить снимки. А интересно, куда бы потом пошли эти снимки? На страницы желтой прессы? Были бы показаны вашему мужу?

Лариса пожала плечами:

- Не знаю. Дело в том, что я только тут заметила слежку.

- И предприняли какие-то шаги, чтобы разузнать, кто за вами следит, где она живет, круг ее знакомств? В который вхожу и я.

- Да. А теперь скажите мне: вы знаете, где она находится? Или нет?

- Скажу вам со всей откровенностью. Я действительно не знаю, где сейчас Марина. Она вообще имеет некоторую особенность неожиданно исчезать. Как, например, вчера, в парке.

Лариса невесело улыбнулась. Я почему-то почувствовал доверие к этой женщине. Вся ее внешность к этому располагала. Конечно, внешность женщины в подавляющем большинстве случаев обманчива, но мне казалось, что ей можно верить.

- А эта сумка... - спросила Лариса, - она к вам пришла с ней вчера?

Я пожал плечами:

- Не помню. Очевидно, да. Иначе как бы она оказалась здесь?

- В фотоаппаратах не обнаружилось пленки. И кстати, в том кофре, что вчера забрали мои телохранители, тоже.

- Это неудивительно. Прежде всего папарацци должен, вероятно, позаботиться о сохранности пленки.

- Но то, что она бросает фотокамеры, которые стоят немалых денег, говорит о многом.

- О чем?

- О том, что за снимки ей платят очень много, - вздохнула Лариса, - а вот кто это делает, я не знаю. Хотя очень бы желала... Я знаю, вы абсолютно ни при чем в этой истории. Осуждать вас за то, что познакомились с красивой, сексапильной девицей, я не собираюсь. Но, мне кажется, она вас использовала в своих интересах. Вы уже пострадали вчера... Кстати, надеюсь, мои ребята вас не слишком сильно отделали?

- Нет, что вы... - мужественно произнес я. - Так, слегка...

Она кивнула и улыбнулась:

- А могло быть и хуже... Короче, думаю, что я вас убедила в том, что ваша знакомая занимается, мягко говоря, не слишком достойной деятельностью. И поэтому, попрошу вас, когда она появится, позвонить мне.

- Ну вы слишком многого требуете. Неужели нормальный мужчина станет доносить на женщину, которую... с которой...

- С которой спит, - подсказала Лариса с легкой ухмылкой.

- Да... Если даже она трижды преступница.

- Конечно... Это, безусловно, так. Но все-таки, - сказала она, поднимаясь с кресла, - имейте в виду то, что я вам рассказала.

- Хорошо.

- Вот моя визитка.

На прощанье я вручил ей и свою визитку, и Лариса Машкина удалилась.

Марина больше не появилась в моем номере. Да и вообще, я ее не видел. Следующий день я провел на пляже, приобретая красивый загар. А потом сел в самолет и улетел в Москву. Если не считать некоторых повреждений, которые мне нанесли телохранители Ларисы Машкиной, краткий отдых на Черном море можно считать удавшимся.

Прошло дня три-четыре. Я вышел на работу и втянулся в обычный ритм жизни. Постепенно мое крымское приключение стало выветриваться из памяти. Конечно, я время от времени вспоминал Марину. Правда, с неприятным чувством - мне казалось (а скорее всего, так и было), что она меня просто использовала в качестве прикрытия.

И вот спустя несколько дней после моего возвращения из Ялты раздался телефонный звонок.

- Здравствуйте, - послышался женский голос в трубке, - это говорит Лариса Машкина.

- Здравствуйте... - ответил я. - Как вы меня нашли?

- Вы же сами дали мне свою визитку.

- А, вспомнил. Очень приятно, что вы позвонили.

Не знаю почему, но мне это было действительно приятно.

- Спасибо. Я к вам по делу.

- Слушаю.

- Вчера был убит мой муж.

Я так и сел. Машкин убит... В это было трудно поверить.

- Я ничего не слышал.

- Вы, очевидно, не смотрите телевизор.

- Да, вчера не включал.

Вчера было воскресенье, и я целый день провел в блаженном ничегонеделании. Читал книжки, дремал...

- Об этом сообщали по всем каналам...

- Я хочу выразить вам свое искреннее сочувствие и соболе...

- Благодарю, - оборвала она мою формальную тираду, - вы мне нужны.

- Для чего?

- Мне нужна ваша помощь как адвоката. Приезжайте прямо сейчас. Если, конечно, вы не заняты.

Я был свободен.

По дороге я пытался привести свои мысли в порядок. Звонок Ларисы был настолько неожиданным, внезапным, что просто выбил меня из колеи. Тем более что у меня до сих пор в голове не укладывалось, что убили не кого-нибудь, а самого Михаила Машкина. Конечно, убийство человека такого ранга в нашей стране последнее время не редкость. С завидным постоянством у нас то и дело стреляют какую-нибудь важную персону. Не помогают ни десятки быков-телохранителей, ни бронированные автомобили, ни высокие заборы, которыми обнесены их роскошные особняки.

Вот пришел черед и Михаила Машкина. Его недвусмысленно называли еще и "хозяином" алмазного рынка. И не зря. О нем мало что было известно. Блестящий ученый, член-корреспондент многих академий, автор статей по геологии алмазных разработок... Который во время неразберихи 1991 - 1993 годов, не будь дурак, вовремя сообразил, что в стране буквально на земле валяются деньги. Нужно только не полениться и поднять их. Он, конечно, обратил пристальное внимание на собственную отрасль. И в конце концов практически приватизировал ее. Такое редко случается, чтобы человек совмещал и талант ученого, и недюжинную хозяйственную сметку, и потрясающий нюх бизнесмена. Машкин совмещал... Это позволило ему сначала стать одним из ведущих ученых, затем войти в число самых успешных российских бизнесменов, а потом... Потом оказаться в собственной квартире с дыркой во лбу. Ну или с несколькими - подробностей я еще не знал.

Интересно, какая помощь понадобилась Ларисе?

Я включил радио и понажимал кнопки настройки.

"...Был найден женой мертвым в собственной квартире. Источник в Следственном управлении Генеральной прокуратуры сообщил, что Михаил Машкин был убит одним выстрелом в упор. Пуля попала в мозг и нанесла несовместимые с жизнью увечья. По мнению экспертов, такой способ убийства несвойствен для профессиональных наемных убийц. Кроме того, об этом может свидетельствовать и тот факт, что не найдено оружие, из которого был произведен выстрел. Все это наводит на мысль о случайном характере убийства известного бизнесмена. Те же источники утверждают, что не исключена возможность попадания в круг подозреваемых в убийстве жены Михаила Машкина Ларисы..."

Знаем мы эти туманные намеки. Раз говорят о том, что "не исключена возможность" попадания Ларисы в круг подозреваемых, - значит, это и есть самая что ни на есть рабочая версия.

Больше я решил не забивать себе голову. Разберемся на месте.

Между тем я подъехал к огромному дому на Пречистенке. С трудом припарковал машину в узком переулке, который был до отказа забит шикарными иномарками людей, которые приехали сюда, чтобы проститься с Машкиным. И это, очевидно, только самые близкие, ведь прощание должно было состояться в другом месте, которое бы вместило всех желающих.

Мой "жигуленок", который я в очередной раз одолжил у отца, жалко смотрелся рядом с черными полированными боками "мерседесов", "БМВ" и "ауди". Я по узкому тротуару добрался до подъезда и поднялся на нужный этаж.

Дверь открыл очень серьезный широкоплечий человек в черном костюме, очевидно охранник.

- Я адвокат Юрий Гордеев. К Ларисе Витальевне.

Охранник молча кивнул, пропустил меня внутрь и указал рукой в глубь квартиры.

Интересно, придет ли время, когда и я стану миллионером? Наверное, это время никогда не настанет. И скорее всего, до самого скончания века не будет у меня такой квартиры, как у покойного Михаила Машкина. На фоне моих серьезных проблем с жилищем посещать такие дворцы вредно для самочувствия... Я даже приблизительно не смог представить размеров квартиры Михаила Машкина. По обе стороны широченного коридора было столько дверей, что все это напоминало скорее коммуналку. Однако хозяин здесь был всего один... Коридор же сворачивал, потом снова сворачивал, потом уходил куда-то вдаль. У меня создалось впечатление, что я огибаю большой зал. Так и вышло. Из комнаты в комнату ходили какие-то люди, преимущественно одетые в темное и с озабоченными лицами.

У одной из дверей стоял еще один охранник, он тоже спросил мое имя и даже заглянул в какой-то список. И только затем пропустил меня внутрь. Ничего не поделаешь - Машкин был слишком значимой личностью...

Гостиная размерами была никак не меньше среднего спортивного зала. Окна в дальнем торце казались очень маленькими, а до людей, стоящих и сидевших у противоположной стены, на первый взгляд идти нужно было не меньше нескольких минут.

Конечно, если бы не печальный повод, собравший здесь всех присутствующих, это могло в равной степени напомнить и торжественный прием, и любое другое важное событие.

Диваны, стулья и кресла стояли по всему периметру гостиной. На них сидели женщины в темных платьях, на фоне которых контрастно смотрелись белые кисти рук и белоснежные платки. Некоторые плакали. Мужчины, все как один в черных костюмах, стояли и с безучастным видом смотрели в сторону одного из диванов, на котором сидела Лариса Машкина. Она не плакала, не теребила в руках платок. Она только растерянно поглядывала по сторонам, как бы не совсем понимая, что на самом деле здесь происходит. На своем веку я не раз видел вдов и вдовцов, которые совсем недавно потеряли спутника жизни, - вдов, конечно, больше. Как это ни странно, в эти минуты, я имею в виду похороны и поминки, они, случается, хотят скрыть свои настоящие чувства, но это обычно выходит плохо. И всегда видно человека, который равнодушен к смерти близкого или даже где-то внутри рад этому. И который скорбит по-настоящему.

Лариса Машкина не притворялась. Она не рыдала, не рвала на себе волосы, не голосила, она просто не могла поверить, что ее муж, еще вчера удачливый бизнесмен, ученый, лежит мертвый в шикарном дубовом гробу с тяжелой откидной крышкой на шелковых подушках...

Я не спеша подошел к Ларисе. Она, сразу заметив меня, подняла голову. Кажется, даже с какой-то сумасшедшей надеждой.

- Здравствуйте, Лариса.

Конечно, я прибавил несколько ничего не значащих фраз соболезнования. Хотя какое, к черту, соболезнование...

- Да, - перебила меня она, - я очень рада.

"Рада". Все-таки интеллигентному человеку никогда не изменяет выдержка. А Лариса, безусловно, была типичной интеллигенткой.

Она сделала знак, чтобы я нагнулся.

- Мне нужно с вами поговорить. Это необходимо сделать как можно быстрее.

- Я все понимаю. И постараюсь вам помочь по мере сил.

Я отошел к двери. Через несколько минут она встала и сделала приглашающий жест по направлению к одной из боковых дверей. Я последовал за ней.

Родители Ларисы вполне признавали право дочери на выбор спутника жизни. Они не слишком много времени уделяли ее воспитанию и поэтому были готовы принять любой выбор своей дочери. Это оказалось ошибкой... И супруги Владимирские осознали это, когда Лариса впервые привела в дом на Пречистенке своего избранника.

- Знакомьтесь, это Сергей.

Глазам родителей Ларисы предстал высокий, худой, похожий на Дон Кихота парнишка лет девятнадцати-двадцати с коротким жестким ежиком черных волос на голове, удивительно колючими глазами водянисто-серого цвета, постоянно полуприкрытыми веками, оттопыренными ушами и белым шрамом на шее. Когда Сергей заговорил, то, кроме всего прочего, изумленным взорам родителей открылась беззубая верхняя челюсть, посередине которой одиноко торчал изогнутый металлический штырь - жалкий остаток моста.

Знакомство прошло нормально. Сергей односложно отвечал на вопросы, лишнего не болтал, но отец и мать Ларисы почему-то терялись под взглядом его стальных глаз. И сразу отводили глаза.

Конечно, после того как Сергей откланялся, родители постарались поговорить с дочерью. Однако на все тактичные замечания родителей Лариса отвечала одним: "Я его люблю". И возразить на это было нечего. Особенно после того, как Лариса на всякий пожарный подкрепила свою аргументацию известием о том, что она беременна. Что, впрочем, не было ложью - об этом тогда еще не знала и сама Лариса...

Это было только начало. Супругам Владимирским стало совсем худо, когда выяснилось, например, что Сергей нигде не работает, имеет судимость, оказался наркоманом с многолетним стажем, что деньги появляются у него неизвестно откуда...

История оказалась банальной. Небанальным стал конец...

Но все по порядку.

Через год Лариса родила. Сын оказался на удивление здоровым и крепким. Втайне она надеялась, что рождение ребенка как-то образумит Сергея. Ей, конечно, уже до смерти надоели шумные компании в их небольшой квартирке, которую снимали на деньги родителей, эмалированные плошки с черным вонючим варевом, использованные шприцы, невыветривающийся запах анаши на кухне. Сама она не собиралась пробовать наркотики и до сих пор удивлялась, как это ее любимый не может обойтись без них. Но, считала она, каждый человек волен делать то, что считает нужным. Она любила мужа, и все остальное было неважно.

Однако со временем даже ангельский характер Ларисы не выдержал. До тех пор пока все художества Сергея касались лично ее, все было ничего. С большим трудом дающиеся занятия в инязе, беспокойная дремота на первых двухчасовках после бессонных ночей - это она еще могла вынести. Но когда от выходок отца стал страдать маленький Паша, она начала возмущаться. Сергей поначалу не обращал внимания на просьбы жены образумиться и перестать вести антиобщественный образ жизни, потом стал злиться и жаловаться дружкам на скандалистку жену. Те, конечно, понимающе кивали, грея алюминиевые ложки на пламени газовых конфорок.

Все закончилось скоро и закономерным образом. Как-то Лариса пошла за продуктами. Ее не было всего три часа. Когда она вернулась домой, ее поразила необычная тишина.

Войдя в комнату, она застала знакомую картину: Сергей валялся на диване, двое приятелей дремали в креслах. Маленький Паша тоже не подавал голоса. Лариса подошла к кроватке и обомлела. Сын сжимал в ручонках грязную эмалированную плошку с остатками приготовленной наркоты. Черная капля стекала из угла рта ребенка.

Скорее всего, он захотел пить, дотянулся до стоящей на столе плошки и выпил ядовитую гадость. Для его организма доза оказалась смертельной. Сын был мертв...

Лариса не зарыдала, не заголосила и не стала рвать на себе волосы. Она взяла на руки остывающее тельце сына и пошла на кухню. Там она открыла все вентили газовой плиты, потом зажгла в комнате свечку, вышла из квартиры и заперла дверь на все замки.

Она действовала автоматически, подчиняясь первобытному материнскому инстинкту, по которому убийца твоего ребенка должен умереть от твоих рук.

Газеты потом много писали об этом страшном взрыве. От ударной волны обвалился целый подъезд дома. Кроме Сергея и его дружков погибло пять человек. Да, гнев матери, мстящей за своего ребенка, бывает страшен...

В информационных сообщениях потом говорили еще и о пропавших без вести. Среди них называлась Лариса Владимирская.

Она не пошла к родителям. Почему Лариса не вернулась домой? На этот вопрос она не могла потом ответить. Повинуясь какому-то животному страху, она, с мертвым ребенком на руках, поехала на их дачу в Аксиньино, закопала трупик в дальнем углу участка. Затем сняла с книжки свои сбережения, купила билет в Тарту (там у нее была подруга) и в тот же день уехала.

Пассажир поезда, как бы он ни хотел остаться один, всегда находится на людях. В купе четыре человека, в тамбуре постоянно находятся сменяющие друг друга курильщики, туалет надолго не займешь... А Ларисе так хотелось побыть одной.

Наверное, она, совершая какие-то необъяснимые на первый взгляд поступки, все-таки находилась под покровительством высших сил. Ведь если бы она осталась одна, в Москве, неизвестно что могло произойти, какие отчаянные мысли могли прийти в ее голову. Она села в поезд, где ненадолго, на время пути, люди становятся более участливыми и отзывчивыми. А именно участие ей было нужно сейчас.

Колеса мерно постукивали, проводник уже второй раз обносил пассажиров чаем в тяжелых подстаканниках. Лариса сидела возле окна и невидящими глазами следила за мелькающими за мутным стеклом редкими огоньками. Чай давно остыл, она к нему даже не притронулась. Кроме Ларисы в купе находилась влюбленная парочка, занятая исключительно друг другом, и военный. В звездочках на погонах Лариса не разбиралась, да и не до того ей было. Хотя и отметила где-то внутри, совершенно неосознанно, волевой подбородок, широкие скулы, добрые серые глаза и низкий, привыкший руководить голос.

Она долго не могла уснуть. Постукивание колес, обычно так быстро убаюкивающее, на этот раз не действовало. Лариса лежала с открытыми глазами, и в светлых полосах, пробегающих по стенам тесного купе, ей чудились маленький Паша и Сергей. Маленькое безжизненное тельце и валяющаяся на диване фигура. Они были похожи... Потом их место заняли страшные фигуры неизвестных существ, темных чудовищ и хвостатых уродов. Был момент, когда крик испуга, уже готовый вырваться изо рта, она буквально на лету поймала и затолкала обратно, сохранив тем самым спокойный сон соседей.

И в этой кошмарной полудреме в ее мозгу вдруг ясно и отчетливо появилась мысль: ее жизнь сегодня потеряла всякий смысл и, чем раньше она прекратится, тем лучше. Мысль набирала объем и постепенно заполнила ее всю. Из декларации она превращалась в призыв к действию, а потом и в приказ. Лариса уже не могла сопротивляться, она тихо встала, сунула ноги в туфли, отодвинула дверь купе и выскользнула наружу.

План стоял у нее перед глазами, как будто был по пунктам продиктован ей кем-то услужливым и заботливым. Ей так и казалось, незнакомый, но доверительный голос нашептывает на ухо. Встань. Выйди в коридор. Теперь иди направо. Именно направо. Одна дверь, вторая. Теперь ты в тамбуре. Здесь никого. Теперь нажми на ручку левой двери. Нажми и сильно потяни на себя...

Дверь не поддалась. Тогда Лариса, подчиняясь маниакальному желанию покончить все счеты с прошлым, пошла в другой вагон, во второй, в третий... Третий вагон был спальным. Она прошла по мягким коврам, открыла дверь в тамбур.

Здесь находились трое. Два молодых широкоплечих мужика и еще один, постарше, одетый в яркий спортивный костюм. Он курил, неторопливо наблюдая в необычно чистое стекло за ночными огоньками.

Лариса без всякого интереса посмотрела на них и прошла дальше, в тамбур следующего вагона.

Наконец ей повезло. Ручка двери повернулась...

Поток холодного воздуха ударил Ларисе в лицо. У нее почти перехватило дыхание, а между тем ласковый внутренний голос шептал: "Прыгай, прыгай, там будет хорошо и спокойно".

Она подошла к краю металлической ступени, взялась за холодные ручки по сторонам двери, сильно оттолкнулась и...

Сначала ей показалось, что она зацепилась за что-то воротником рубашки. Горло больно сдавило. Оторвалась и отлетела пуговица. Потом она почувствовала чьи-то руки, держащие ее за воротник и талию. Лариса обернулась и увидела мужчину в спортивном костюме, который стоял рядом. Сильные руки двух парней держали ее как пушинку над пробегающей внизу серой насыпью.

- Не надо, - тихо проговорил мужчина. Его голос прозвучал будто с другого конца света. Хотя, может быть, виной тому был шум колес, доносящийся из распахнутой двери вагона.

Лариса посмотрела в его добрые глаза и вдруг поняла, какую несусветную глупость могла совершить только что. Комок подкатил к горлу, слезы брызнули из глаз, и она потеряла сознание...

Через полгода они поженились. Лариса взяла фамилию мужа - Машкина. Она была счастлива: не каждой выпадает счастье выйти замуж за известного ученого (Машкин тогда еще только начинал заниматься бизнесом), да еще за того, который спас твою жизнь. Михаил оказался настоящим мужчиной, каких можно встретить крайне редко. Он был умен, красив, силен... Лариса могла перечислять его достоинства очень долго. Их хватило бы на целую армию.

Надо сказать, Михаил спас Ларису еще раз, когда они вернулись в Москву после недели, проведенной в Тарту (Машкин ехал туда развеяться - к старому приятелю), их встретила заплаканная мать и встревоженный отец. Следователь, расследующий причины взрыва, начал подозревать пропавшую без вести, а потом неожиданно объявившуюся Ларису. Михаил уже знал все подробности того страшного дня и, не мешкая, сам пошел к следователю. Лариса почти не волновалась. Она была уверена, что теперь, после того как ее защитником стал Михаил Машкин, не может случиться ничего плохого. Просто не может, и все.

Годы шли нескончаемой чередой. Ларисе казалось, их пролетело очень много, а между тем всего лишь восемь лет она состояла в браке с Машкиным. Тоже, конечно, срок...

Он давно уже вплотную занялся бизнесом, стал одним из самых богатых людей России. Постепенно он отдалился от нее - Лариса думала, что по причине общей нехватки времени, а не потому, что появилась другая женщина. У Михаила, как и у других бизнесменов, любовь была покупная, на раз... Лариса не ревновала, она жалела своего мужа. Хотя каждый раз, когда она находила пятна от помады или другие следы времяпрепровождения Машкина, ее охватывало чувство брезгливости.

Она уговорила мужа переехать в дом на Пречистенке - он купил целый этаж, и апартаменты Машкиных мало напоминали ту квартирку, в которой выросла Лариса. Впрочем, ей уже практически ничто не напоминало о прошлом.

В последний год у нее в жизни появился Родин. Интересный, умный, нежный... Но тоже страшно занятый, как и муж. Поэтому, когда Лариса заметила горячие взгляды своего телохранителя, она только внутренне пожала плечами: "Почему бы и нет?"

Лариса отвела меня в одну из боковых комнат:

- Вы, очевидно, уже знаете о слухах, которые ходят?

- О вашей возможной причастности к убийству?

- Да. Я думаю, все это неспроста... Им нужен стрелочник, на роль которого больше всего подхожу я.

- Кому это - им?

- Врагам Михаила.

Я улыбнулся:

- Судя по всему, у него врагов было гораздо больше, чем друзей.

- Это так, - согласно кивнула Лариса, - но сейчас у меня одна задача: доказать свою невиновность. И я надеюсь, вы мне в этом поможете.

- Почему я? Кажется, у вас есть возможность нанять гораздо более опытных адвокатов. Вплоть до самых высокооплачиваемых.

- Верно. Я уже обратилась к ним. И надеюсь, они добьются, что меня не станут содержать под стражей.

- А что, уже были попытки вас задержать? - изумился я.

- Да. Я узнала, через третьих лиц конечно, что в Генпрокуратуре выписан ордер на мой арест. Кроме того, уже идут допросы свидетелей.

- И кто же свидетели, интересно?

- Мой шофер и телохранители, - сказала она, и я заметил, как глаза ее потемнели. Только не разобрался от чего - от гнева, от грусти...

- Ясно. И что же вы хотите от меня?

- Мне нужно доказать, что все время я провела в Ялте. Вы должны найти одного человека. Это Родин. Григорий Родин. Заместитель Михаила.

- Это тот, с кем вы были в Крыму?

Лариса кивнула:

- Я не могу его найти. Меня уже потихоньку лишают свободы перемещения и сообщения с внешним миром - вот, скажем, отключили мобильные телефоны почему-то... Да и машины, которые фактически принадлежали фирме, во дворе не дежурят.

- Но вы пока что можете свободно перемещаться.

- Да, могу. Но думаю, едва закончатся похороны, уже не смогу.

- Если вам мерой пресечения будет избрана подписка о невыезде, то никто не сможет запретить вам передвигаться по городу.

- Я сама буду ограничивать свои перемещения. Мало ли какие провокации мне захотят устроить. Поэтому я буду действовать через вас. Тем более что кроме личного знакомства с вами у меня есть еще и рекомендация следователя, который будет вести дело об убийстве Михаила.

- Кто это? - спросил я, хотя уже знал ответ. Кто у нас обычно ведет самые запутанные и громкие дела?

- Его фамилия Турецкий. Он очень хорошо отзывался о вас.

- Да, мы давние друзья. Я его прекрасно знаю. И поэтому уверен, что он обязательно найдет истинного убийцу. Так что вы не беспокойтесь.

- Он сказал, что, если вы найдете Родина и тот выступит свидетелем, будет доказано мое алиби. Дело можно будет считать решенным. Конечно, мое, личное дело... Найти убийцу Михаила еще только предстоит.

Мне показалось, что она не слишком горюет по поводу гибели собственного мужа. Впрочем, это понятно: если ты проводишь время с любовником, муж обязательно отодвигается на второй план.

- Ну что ж, хорошо. Я возьмусь за это дело. Нам нужно будет составить договор, подписать все необходимые бумаги...

Она кивнула, потом подошла к одному из шкафчиков, отперла его и достала довольно толстую пачку денег.

- У вас наверняка будут расходы. Деньги в данной ситуации самое последнее, о чем нужно думать. Возьмите.

Я взял пачку и положил ее в карман, мельком глянув на цифру на банковской обертке. Пять тысяч долларов.

- Это не аванс. Его вручу позже, когда получу возможность добраться до своего счета. Приступайте немедленно, пожалуйста.

- Хорошо. А теперь вы мне сообщите всю необходимую информацию касательно Родина...

В начале второго я подъехал к метро "Университет" и немного замешкался, отыскивая глазами дом с рекламным щитом Мострансагентства на фасаде - ориентир, подсказанный Ларисой Машкиной.

Добротная сталинская девятиэтажка стояла прямо напротив куполообразной станции метрополитена, - через дорогу, торцом к проспекту. Весь фасад первого этажа, как водится, занимали витрины гастронома и роскошного мебельного салона. Между ними зияла арка.

Въехать во двор стоило немалых усилий, но в итоге я с этим справился.

Приличный московский двор с обязательными зелеными насаждениями в виде старых, корявых кленов и детскими грибами-беседками. Массивные металлические двери подъездов закрываются на кодовый замок.

Мой "жигуленок" сиротливо приткнулся во дворе огромного сталинского дома среди сверкающих полировкой иномарок. Но иногда мелькали родные "Жигули" и "Волги". Вот она где, принадлежность к классу властей предержащих! А они еще спрашивают, откуда берутся революционеры! Вот так посмотришь на всю эту роскошь - и волей-неволей в голову полезут разные мысли.

Я подошел к нужному подъезду и набрал код.

- Кто там? - раздался из динамика громкий мальчишеский голос.

- Двадцать первая квартира? Родины? Это адвокат Юрий Гордеев. Мне нужно с вами поговорить.

В замке что-то лязгнуло, и дверь отворилась.

Поднявшись на второй этаж, я остановился перед крепкой металлической дверью двадцать первой квартиры. Она была приоткрыта. Ступив через порог, я свернул за угол и столкнулся в коридоре с невысоким худощавым пареньком, выходившим в этот момент из ванной.

- А, это вы, - кивнул он. - Здравствуйте. Проходите.

- Вы, кажется, Саша? - уточнил я.

- Нет, я Сергей, - ответил парень, нервно дернув плечом. Проходите, - сказал он, открывая застекленную дверь гостиной и пропуская меня вперед. - Саша сейчас в институте, раньше пяти не вернется. У него сессия, сегодня сдает экзамен.

Гостиная представляла собой роскошную просторную комнату, с наборным паркетом, дорогой мебелью и большой хрустальной люстрой. Если бы не книги, которые громоздились на стеллажах от пола до потолка, - эту комнату можно было бы принять за жилище "новых русских". Книги, пианино, несколько картин на стенах свидетельствовали о том, что здесь живут люди, которым не чужда культура.

- Мне надо задать пару вопросов вашему отцу. Где он?

- Его нет, - пожал плечами парень.

- А где он?

- Не знаю.

- На работе?

Тот отрицательно покачал головой:

- Он еще не приехал из Крыма.

Вот те раз! Интересно, стоит ли сказать ему, что несколько дней назад отец вернулся?

- Сколько тебе лет? - спросил я после некоторого размышления.

- А что? - сразу дернулся он.

- Вот что, давай сразу договоримся, я задаю вопросы, а ты стараешься на них отвечать. Понятно?

Сергей криво усмехнулся:

- Понятно... Как в кино - "Вопросы здесь буду задавать я..." Извините, спрашивайте... Да, сколько мне лет? Шестнадцать.

- Учишься?

- Да, двести тридцать шестая школа, десятый класс. Бэ.

- Что?

- Класс десятый "Б", - объяснил тот.

Я не стал это записывать.

- Брат?..

- Второй курс медицинского института.

- Теперь все по порядку. Да, давай сразу по именам. Где отец работает?

- В компании "Росал".

- Год рождения?..

- Чей, мой? - удивился Сергей.

- Отца год рождения.

Мальчишка задумался.

- Не помню, - сказал он в конце концов, пожав плечами.

- Ну лет ему сколько?

Сергей опять надолго задумался.

- Вообще-то он довольно старый, - пробормотал он, морща лоб. - Лет пятьдесят уже есть... Наверное.

- Мать?..

- Таисия Павловна, - приободрившись, продолжил Сергей.

- Значит, они в разводе? - полувопросительно-полуутвердительно сросил я. - Кто от кого уходил?

- Отец от матери.

- Почему?

- Кажется, у него появилась другая... То есть мы не знаем, но так думаем...

- Когда это произошло?

- Два года назад.

- И вы остались с отцом?

- Да.

- А как мать относилась к тому, что отец уходит?

- Плохо, - буркнул он.

- А родителям в последнее время никто не угрожал? Звонки странные по телефону были?

Сергей отрицательно покачал головой.

- А с матерью вы видитесь?

- Она умерла год назад...

- Ясно, - смущенно закашлялся я, - а у отца была... Ну был у него кто-то после матери?

- Не знаю, - отрезал паренек, и я понял, что больше он ничего говорить не намерен.

Ну что же, видимо, тут о Родине я ничего не узнаю. Придется продолжить поиски.

Входя в офис компании "Росал", я думал, что оказался в дурацком положении человека, который сам не знает, что ищет. Не было никакой гарантии, что, во-первых, со мной здесь кто-нибудь вообще станет разговаривать, а во-вторых, что, поставив на уши руководство и знакомых Родина и распустив таким образом слух о его исчезновении, через пару часов я нос к носу не столкнусь с объявившимся "свидетелем защиты", который в это время преспокойно оттягивался где-нибудь на даче у знакомых... Выступить в роли паникера-идиота мне, сами понимаете, не хотелось.

И в то же время шестое чувство подсказывало мне, что с этим Родиным что-то не так.

Оставив Сергею свои координаты, я вышел из квартиры с ощущением, будто все равно забыл о чем-то спросить. Это так и вертелось на языке, но придумать, что бы такое я мог упустить, - так и не сумел. Из-за этого и в фирму приехал злой и какой-то несобранный.

Излишне и говорить, что компания "Росал" находилась в центре города, причем занимала большое стеклянное здание с модной пирамидкой на крыше. Такие пирамидки то и дело увидишь на офисных зданиях. Интересно, что находится в этих пирамидках?

Первым делом я решил встретиться с Матвеевым, про которого Лариса говорила, что он близко общался с Родиным.

Но, столкнувшись на вахте с бурным сопротивлением бабки-вахтерши, под прикрытием двух вооруженных омоновцев не желавшей впустить меня в здание ни под каким видом, я решил, что, по идее, вахтер - единственный, кто в любом случае должен был видеть Родина, если он входил или выходил в ближайшие дни из здания.

- Скажите-ка, бабуля, - обратился я к карге, когда уже дозвонился куда-то наверх, в отдел пропусков, и мне после долгих расспросов пообещали через пару минут принести заветную бумажку. Таким образом, мир с вахтершей был установлен и теперь оставалось втереться к ней в доверие. Я угостил бабусю случайно оказавшейся у меня в кармане шоколадкой, после чего та немного подобрела. Даже омоновцы опустили автоматы и присели на мягкий диван, стоящий в холле. В центре холла находился круглый журчащий фонтан, распространяющий вокруг замечательную прохладу. Впрочем, очевидно, тут работали мощные кондиционеры. - Скажите-ка, бабуля, вы часто дежурите?

- Неделю через неделю.

- А последние пять дней?

- Я дежурила, - без особой любезности в голосе ответила вахтерша, лакомясь шоколадкой. - А что тебе надо? Кто входит, кто выходит? Шпиенов ловишь?

Я так и не понял, как следует расценивать ее слова - как неверие в существование "шпиенов" или как сомнение в лично моих способностях их ловить. Старушка услышала, что я адвокат, и, видно, решила, что это все равно что сыщик.

- Знаете Родина?

- Конечно, - откусывая вставной челюстью шоколад, ответила она, культурный такой, интеллигентный. Всегда поздоровается, когда проходит, на Восьмое марта поздравил... Положительный человек, ничего не скажу.

- А вспомните, в ближайшие дни он мимо вас проходил?

- Проходил, - ни секунды не раздумывая, сказала бабка.

- Точно проходил?

- Ты что думаешь, я слепая, что ли? Раз говорю, значит, видела, обиделась вахтерша.

В мои планы не входило ее гневить. Но, согласитесь, ответ старухи меня озадачил.

- А что, он каждый день проходит?

- А как же? Работает он, не последний человек в нашем учреждении.

- Но когда вы его видели?

- А в субботу и видела. В субботу я сижу до восьми вечера. Все уже расходились, когда он вошел. Тут у нас в обычные дни полно народу, а по субботам, да еще вечером, - мало. Вот и замечаешь всех, кто проходит. А вон и твой пропуск прибыл, - прибавила она, принимая из рук вышедшей из лифта и подошедшей к ним молоденькой девушки белый листок пропуска. - Иди уже.

- Это вы к Юрию Борисовичу? - спросила она, окинув меня равнодушным взглядом. - Гордеев? Идемте, я вас провожу.

Девушка провела меня по лабиринту светлых, внутренних коридоров.

- Подождите здесь. Юрий Борисович сейчас освободится.

Я не стал садиться в предложенное кресло, а прошелся взад-вперед. Здесь было более жарко, чем в холле.

Девушка вышла из кабинета, села за большой офисный стол с компьютером и, отгородившись от меня папкой с документами, закурила.

Томиться пришлось недолго. Вскоре за белой пластиковой дверью послышались голоса и шаги и Матвеев появился на пороге, провожая предыдущего посетителя. Он широко улыбался и дружески тряс на прощание его руку, одновременно держа ее за кисть и за предплечье, как каратист, который намеревается перекинуть противника через плечо.

- Очень, очень рад, Борис Анатольевич... Всегда заходите... Всегда поможем. Не стесняйтесь, как только что - сразу ко мне. Обсудим всем миром, как говорится...

Едва утомленный бурными прощальными толчками посетитель ретировался, Матвеев с усталым видом повернулся ко мне.

- Это адвокат Гордеев, - подала голос секретарша, - я вам докладывала.

- Вы по поводу... - он сделал вопросительную паузу.

- Родина.

- А, да! Мне же сказали. Проходите. Алла Борисовна, пять минут меня ни для кого не будет... Ходят тут всякие, не знаю зачем, - весело подмигнул он мне.

Поскольку других посетителей не наблюдалось, я понял, что уничижительная фраза относилась к неизвестному мне Борису Анатольевичу.

- Слушаю вас! - с другим уже лицом повернулся Матвеев ко мне, когда мы оказались в его обширном, светлом кабинете. - Что случилось?

- Да пока еще неизвестно. Возможно, что ничего... - уклончиво ответил я и тут же понял, что допустил тактическую ошибку. Услышав слово "ничего", Матвеев насторожился и напрягся, явно отталкиваясь от противоположного. Вот если бы я прямо с порога объявил: случилось страшное, - он бы и бровью не повел, уверенный, что в конце концов речь пойдет о мелкой аварии.

Конечно, можно бы теперь, на ходу, попробовать придумать безобидную причину своего появления, но я понял, что момент упущен - теперь любая мелочь могла только усилить подозрения Матвеева. Нет, все-таки статус адвоката не слишком подходит для поисков пропавшего человека. Гораздо лучше, когда у тебя в руках корочки Генеральной прокуратуры.

- Я вас внимательно слушаю, - повторил Матвеев, понижая голос, как заговорщик. - Что-то случилось? - В его тоне читался намек, что он не только предчувствует, но и почти догадывается, что именно могло произойти.

- Я разыскиваю Родина.

Я решил, что безобиднее всего в данный момент выглядит реальная версия.

- Родина? - поднял брови тот. - А почему его нужно разыскивать?

- Потому что дома он не появляется.

- Хм... Но я его видел...

- Да? Когда?

Он чуть задумался.

- Знаете, скажите, а я обязан давать вам объяснения? Тем более после того, что произошло?

- К сожалению, именно это и привело меня сюда... Я защищаю интересы Ларисы Машкиной, которая, как вы знаете, обвиняется в убийстве собственного мужа.

Матвеев, с довольным видом человека, которому все стало ясно, откинулся на спинку стула и задумался.

- Да, - наконец сказал он, - честно говоря, я в это не верю... Хотя факты, факты... Как пишут в газетах. Разве что-нибудь можно сделать против фактов?

Я кивнул:

- Да, против фактов ничего сделать нельзя. Когда они есть. Но, насколько я знаю, никаких фактов пока что нет...

Матвеев развел руками.

- Извините, у кого я могу узнать, был на месте Родин в субботу или нет? - настаивал я.

Матвеев отвел глаза и принялся изучать настольную лампу. Я понял, что он взвешивает, насколько выгодно будет сообщить мне правду...

- Мне сказали, что в субботу все рано расходятся. Его мог никто не видеть, - продолжил я.

- Ну, - с сомнением протянул Матвеев, - даже если так, то установить, был он в фирме или не был, очень просто... По пропускам. Один момент, я должен позвонить. - Саша, зайди ко мне. И прихвати журнал... Да...

Спустя несколько минут в кабинет вошел тщедушный человек. Голову его, круглую как глобус, покрывали не нормальные, как у взрослого мужчины, волосы, а жидкий пушок неопределенного цвета.

- Иванов, - представился тот, протягивая холодную потную ладонь. Только недолго, прошу вас, я работаю... срочная работа...

- Только пара вопросов. Вы видели в субботу Родина?

- Нет, - быстро ответил тот. - Не видел.

- Вы не знаете, он вообще приходил на работу?

- Это легко проверить. Вот журнал.

Он полистал толстую книгу:

- Нет, его не было.

Матвеев повернулся ко мне и развел руками: мол, сделал все что мог, а теперь до свиданья.

- Можно еще вопрос?

Матвеев отпустил сотрудника и вопросительно уставился на меня.

- Понимаете, дело в том, что необходимо срочно разыскать Родина. Я знаю, что вы тесно общались с ним. Подскажите, где его можно найти? Это очень важно, поверьте. Может, кто-то из сотрудников? Может, у него были близкие знакомые? Или же связи...

- Ну насчет "тесного общения", это вы слишком...

- Ну а все-таки.

Матвеев снова глубоко задумался. Но потом кивнул:

- Хорошо. Поднимитесь в нашу библиотеку. Там есть некая Дина. Если кто и знает о Родине, то только она.

Молодец, однако, этот Родин! Везде у него женщины.

В большой библиотеке лениво листала какой-то модный журнал очаровательная курносая малышка лет двадцати пяти. Заслышав шаги, она сразу подняла голову, мило улыбнулась, отложила журнал в сторону и изящным жестом наманикюренных пальчиков поправила волосы.

- Чем могу помочь? Вы у нас впервые?

- Да, - неопределенно ответил я, не решив еще, стоит или нет прикинуться каким-нибудь местным кадром.

Вдруг, узнав, что я адвокат, девчонка пошлет подальше и откажется говорить?

- Работаете над чем-то? - помогла библиотекарша.

- Д-да.

- По какой тематике?

- Вообще-то я вам соврал, - пошел я ва-банк, непринужденно склоняясь над девушкой. - А вас Дина зовут?

- Да, а что?

- Я адвокат. Меня зовут Юрий. Юрий Гордеев. Вот пришел специально познакомиться с вами.

Девушка, польщенная и приятно удивленная, засмеялась.

- А меня зовут Таня, - довольная произведенным эффектом, она снизошла до объяснений. - Дина работает завтра.

Я почувствовал к ней симпатию. Через пять минут мы уже болтали как приятели.

- Нет, я в субботу Родина здесь не видела. Сюда, во всяком случае, он не заходил. Но вы можете позвонить Дине, узнать у нее...

Она многозначительно повела бровью.

- У них ведь было... что-то? - поинтересовался я.

- Ну-у... - протянула симпатичная библиотекарша.

- Ясно...

- Я все это рассказываю потому, что Дина и сама не делала тайны из их отношений...

Я поболтал с Таней еще минут двадцать, но в принципе больше ничего не узнал. Позвонил из библиотеки Дине (телефон дала Таня), но ее номер не отвечал.

Обменявшись с Таней телефонами и условившись, что она позвонит, если вдруг завтра Дина не выйдет на работу или вдруг объявится Родин, я откланялся.

Все-таки приезжал Родин в фирму или нет? Его никто не видел. Вахтерша, правда, утверждает, что видела, но ее словам я не очень-то верил. Карга вполне могла перепутать.

- А что, бабуля, в среду днем вы тоже тут дежурили? - спросил я как бы невзначай, сдавая пропуск и получая от вахтерши обратно свое удостоверение.

- Ну, - кивнула она.

- А в четверг и пятницу отдыхали?

- Так точно.

"Так точно"! Ясно, что ты, старая ведьма, перепутала среду с субботой.

Оставалось только узнать, прилетел ли Родин в Шереметьево или нет.

Было уже половина шестого, когда я доехал до Шереметьева-1.

Через несколько минут я уже знал, что Родин совершенно точно прилетел в субботу. Следующим рейсом после Ларисы.

Ясное дело, ехал он на своей машине. Скорее всего, она ждала его на стоянке. Я позвонил Матвееву и выяснил, что Родин не пользовался служебным автомобилем и сам водил машину. Черный "ниссан-патрол".

Дина Трифонова жила в небольшой двухкомнатной квартире недалеко от МГУ. Район хороший, да и от работы недалеко. Сюда она въехала около года назад, когда путем сложных ухищрений им с Герой удалось обменять полученную вскоре после свадьбы квартиру. Как они тогда, четыре года назад, были рады своему везению, с каким сожалением смотрели на своих бесквартирных сослуживцев...

Как обычно по воскресеньям, Дина позволяла себе поваляться в постели часиков до двенадцати. То есть просыпалась она как и в будни - ровно в восемь, но не вскакивала как угорелая и не мчалась на работу, наскоро проглотив бутерброд, а нежилась в кровати, время от времени забываясь дремой, мечтала, вспоминала свою прошлую жизнь с мужем. И, надо сказать, каждый раз приходила к выводу, что теперь она живет гор-раздо лучше. Гор-раздо.

Ну посудите сами. Во-первых, никаких грязных носков по углам. Во-вторых, бардака в квартире нет и быть не может - Дина была очень аккуратна и чистоплотна, в отличие от Геры. В-третьих, сама себе хозяйка хочу, не готовлю обед, хочу - готовлю. Хочу - смотрю по телевизору "Санта-Барбару", а захочу - выключу. И никаких новостей и футбола!

Хорошо еще, что Гера оказался не совсем законченным негодяем (как все мужики... ну почти все) и взял на себя все хлопоты, связанные с обменом и переездом, а потом не донимал телефонными звонками с предложением "начать все сначала". Хорошо, что квартира ей досталась прекрасная - в сталинском доме, с высокими потолками и огромной кухней. Хорошо, что они не завели детей...

"У меня в жизни все замечательно! - подумала Дина и сразу же вспомнила о пропаже Григория. - Конечно, если бы он сейчас пришел сюда, ко мне, было бы еще лучше..."

Вздохнув, она посмотрела на часы. Было уже пять минут первого.

"Пора вставать!"

Она решительно отбросила одеяло, скинула розовую, с кружевным воротничком ночнушку, сунула ноги в мохнатые тапочки с мордочками Микки Маусов (подарок Гриши) и, поежившись, отправилась в ванную с твердым намерением принять контрастный душ.

Однако, как всегда оказавшись под горячими струями, Дина сочла мысль о том, чтобы включить холодную воду, кощунственной и, погревшись еще минут пять, закрыла воду вовсе и сняла с вешалки голубое банное полотенце.

Увидев собственное отражение в большом зеркале, висящем над раковиной, она придирчиво оглядела свое тело, еще довольно упругую грудь, намечающийся, но пока еще плоский живот, чуть раздавшиеся, но еще достаточно узкие бедра.

"Не мешало бы, конечно, сбросить пару килограммчиков... А вообще-то я и так красивая. Определенно у меня в жизни все очень хорошо".

Насухо вытершись, Дина надела темно-синий махровый халат и пошла на кухню. Там она заварила кофе, сделала пару тостов, неторопливо и со вкусом поджарила яичницу-глазунью.

Не успела она приступить к завтраку, как в дверь позвонили.

"Ура! - чуть не закричала Дина. - Наконец-то!"

Дина с Герой познакомились на туристической базе у подножия Эльбруса. Она попала туда случайно - просто за компанию. На лыжах Дина держалась с трудом, горы вызывали у нее страх, и от предложений совершить хотя бы символическое восхождение она решительно отказывалась. Чем еще можно заниматься на турбазе? Ребята из ее компании с утра уходили кататься на лыжах, а Дина бесцельно слонялась по окрестностям, дышала горным воздухом, загорала на специальной площадке. А иногда садилась на подъемник и совершала небольшое путешествие на вершину горного склона, на котором выделывали невероятные пируэты лыжники. Пожалуй, наблюдать за несущимися в облаках вылетающих из-под лыж миллионов искрящихся снежинок, искусно и красиво обходящими флажки на бешеной скорости спортсменами Дине нравилось больше всего. Особенно она любила, когда лыжник после спуска, весь в снегу, сняв перчатку, поднимет защитную маску и, отряхивая усы, глянет наверх, где стоят восхищенные зрители. Это было здорово! Спортсмены казались такими красавцами!

Подруги, приехавшие с ней, все время советовали познакомиться с кем-нибудь, "чтобы отдых был более полноценным". Но Дина вела себя довольно скромно, к тому же лыжники в ярких костюмах по большей части с гордым и неприступным видом проходили мимо, закинув на плечо свои сногсшибательные импортные лыжи. А местных жителей, которые во множестве сидели в кафе и ресторанах и приставали ко всем без исключения проходящим мимо девушкам, она побаивалась.

Когда в кресло подъемника рядом с ней вскочил высокий белобрысый парень в оранжевом костюме и завел непринужденный разговор, у Дины сильно забилось сердце. О чем они говорили, она запомнила плохо. Единственное, что осталось в памяти, это что она ни с того ни с сего заявила, что неплохо держится на лыжах. Конечно, по прибытии на вершину Гера (а это был он) предложил ей прокатиться. Когда он, стоя на коленях, надевал на ее ноги свои ботинки и застегивал многочисленные замки, чтобы те стали ей впору, она чувствовала себя наверху блаженства. От ее нового знакомого исходила такая уверенность и спокойствие, что Дина, подойдя к краю склона и даже не успев оценить свои силы, бесстрашно ринулась вниз.

Окончилось все это конечно же плачевно. Дина врезалась в дерево, сломала ключицу, бедро и получила сотрясение мозга. В полубессознательном состоянии ее отправили ближайшим самолетом в Москву, где она сразу же оказалась в Склифе, в гипсе с головы до ног.

Однако Дине недолго пришлось горевать по поводу своей несчастной судьбы. Ровно через неделю в палате появился непостижимым образом разыскавший ее Гера с огромным букетом роз.

Дальше все развивалось как в сказке: Гера носил ей в больницу шоколад и апельсины, возил в коляске на прогулки, не оставлял ни на минуту, когда Дина начала вставать. Он оказался заботливым и нежным. Он был большим и сильным. Он работал над научной диссертацией. Поэтому неудивительно, что она по уши влюбилась в Геру.

Короче говоря, через месяц после выхода Дины из больницы они поженились.

Положительно, Дине повезло. У них не было проблем ни с деньгами, ни с жилплощадью. В Институте ядерных исследований, где работал Гера, платили хорошо, и она даже решила уйти из библиотеки, где работала после окончания историко-архивного института.

Все было хорошо. Дина с удовольствием занималась домашним хозяйством, создавала уют, встречала мужа вкусными обедами и ходила на цыпочках, когда он работал в своем кабинете. Она уже подумывала о ребенке и время от времени покупала простынки, чепчики и слюнявчики трогательных цветов и размеров.

Все закончилось неожиданно и очень быстро.

Осенью Геру неожиданно отправили в командировку.

"Я не могу тебе сказать, куда еду. Это государственная тайна", произнес он и, подхватив свою дорожную сумку, ушел. Дина успела разглядеть в окно, что за ним приехал коричневый военный "уазик".

А дней через десять в газетах появились сообщения о крупной аварии где-то в Сибири. Вроде бы случилась катастрофа на прииске, принадлежащем компании "Росал". Потом позвонил Гера и сказал, чтобы она не волновалась, что его вызвали как специалиста, он ликвидирует последствия аварии - и приедет примерно через месяц.

Вернулся Гера только к концу зимы. Какой-то вымотанный, погрустневший и вялый. Он почти ничего не рассказывал, много спал и не ходил на работу ему дали долгосрочный отпуск.

Сначала Дина не могла поверить, что у него лейкемия. Внешне Гера изменился мало, если не считать выпавших волос и постоянной бледности. Но Дина знала о его болезни больше, чем все остальные. Гера больше не мог исполнять своих супружеских обязанностей.

Врачи успокаивали их, говорили, что он легко отделался, что многие ликвидировавшие последствия аварии находятся совершенно в безнадежном состоянии... Но Дине не было легче от этих разговоров. Все надежды на счастливую семью рухнули.

Поначалу она пыталась занять себя работой, даже устроилась в библиотеку фирмы "Росал", где работал Гера. Строила серьезные планы взять ребенка из детдома. А вслед за тем сначала потихоньку, а потом все увереннее стала ходить на сторону.

Вначале она сошлась со своим старым однокурсником, полуспившимся поэтом. Затем был небольшой, но бурный роман с директором кладбища, который водил Дину по дорогим ресторанам и снимал специально для встреч с ней номера в гостиницах. Потом появился Григорий Родин.

Он часто заходил в библиотеку заглянуть в какой-нибудь справочник. Дина нередко ловила на себе его взгляды. А потом он совершенно внезапно подарил ей флакон французских духов. Это было так неожиданно и вместе с тем изящно, что она решилась...

Этого Гера выдержать уже не смог. Они развелись, разменяли квартиру, и Дина стала вести жизнь свободной одинокой женщины...

Дина метнулась в прихожую и распахнула дверь.

Но это был не Григорий. На пороге стоял высокий человек крупного телосложения в светлой рубашке и летних брюках.

- Ой, - воскликнула Дина и поплотнее запахнула халат.

- Не пугайтесь, - беспечно сказал я, - вы ведь Диана Викторовна?

- Да... - растерянно сказала Дина.

- Я хотел бы с вами поговорить. - Я улыбнулся. - Адвокат Гордеев, Юрий Петрович.

- Приятно... Очень... У меня в комнате беспорядок... - промямлила она, теребя пояс халата, - пройдите, пожалуйста, на кухню.

- Простите за ранний визит... - ответил я и проследовал в указанном направлении.

Дина шла за мной.

- Вы собирались завтракать? - спросил я, указав на остывающие на столе яичницу и кофе.

Она кивнула.

- Продолжайте. Не буду вам мешать.

- Может, тоже желаете?

- Нет, спасибо. Я завтракал.

- Тогда кофе.

- Вот от кофе не откажусь.

Дина была совсем не дурна собой. Только по сравнению с Ларисой сильно проигрывала. Однако о вкусах, как говорится, не спорят. Это же не мои любовницы, а Григория Родина...

- Итак, Диана Викторовна...

- Можно просто Дина.

- Спасибо... Вам, наверное, известно о недавнем убийстве Машкина?

- Да, конечно, - ответила Дина, чуть не подавившись куском яичницы. Об этом только и говорят. И в фирме, и по телевизору...

- Мне бы хотелось вам задать несколько вопросов в связи с этим.

- Мне? - удивилась Дина. - А вы уверены, что пришли по адресу? Я с Машкиным практически не была связана. И потом, следователь уже был на фирме...

- Мои вопросы будут связаны не непосредственно с Машкиным. Дело в том, что я защищаю интересы его жены, Ларисы.

- Ее, кажется, собираются обвинить в убийстве...

- Да. И для того чтобы доказать ее алиби, я должен разыскать Григория Родина.

- Интересно, кто вам успел наболтать, что у нас с Григорием были отношения? - бесстрашно поинтересовалась Дина.

Впрочем, почему бы и нет? Женщина она свободная, делает что хочет. С какой стати ей скрывать свои романы. Тем более наверняка связь с Родиным ей льстит... Только вот интересно, знает ли она, что Родин был в Крыму не один, а с Ларисой Машкиной?

- Поверьте, сплетни в этой ситуации интересуют меня меньше всего. И все вопросы, которые я вам собираюсь задать, связаны исключительно с моим делом...

- Ну хорошо. Задавайте свои вопросы.

- Когда вы виделись с Родиным последний раз?

- В субботу, двенадцатого числа.

Я чуть не подпрыгнул на диванчике. В день приезда? Очень интересно...

- А вы ничего не путаете?

- Нет. Я очень хорошо запомнила. В этот день он вернулся из заграничной командировки.

Честно говоря, такого поворота я не ожидал. Значит, старая карга, привратница, могла и не перепутать...

- Вы помните, Диана Викторовна, во сколько он к вам пришел?

- Помню. Примерно в четыре.

К приезду Григория Дина с утра приготовила грибное рагу, сделала его любимый салат с маринованными патиссонами, фаршированные перцы и корейскую морковь. Зажарила купленную загодя курицу. Поставила в морозилку шампанское. Потом долго плескалась в ванне с ароматной солью, гладила свое самое нарядное платье, красила губы и реснички. И все-таки, когда раздался долгожданный звонок в дверь, она еще не успела причесаться и сделать маникюр.

Едва Родин успел переступить порог, Дина повисла у него на шее. От Григория, как, впрочем, и всегда, пахло хорошим табаком, дорогим одеколоном и еще чем-то непонятным, неуловимым, но очень шикарным!

- Какой у тебя замечательный одеколон!

- "Ямамото", - небрежно произнес Григорий.

- Что ты? - не поняла Дина.

- Я - ничего, - засмеялся Родин, - эх ты, тундра! "Ямамото" - это название одеколона.

- Японский, что ли?

- Умничка, - потрепал ее по щеке Родин и прошел в гостиную.

Усадив Григория за стол, Дина торжественно принесла из кухни шампанское, с которым еще пришлось помучиться: пробка никак не хотела вылетать.

- А у меня есть для тебя подарочек! - вспомнил Родин, когда бутылка была уже наполовину опустошена.

Он вышел в прихожую, где стояла его сумка, и вернулся, держа в руках сверток.

Разорвав хрустящую бумагу, Дина захлопала в ладоши от восторга. Еще бы, там была замечательная кожаная куртка, о какой Дина давно мечтала!

- Гриша, ты просто прелесть!

Дина чмокнула Григория в щеку и побежала в ванную, к зеркалу, примерять подарок.

Вернувшись через минуту, она стала кружиться по комнате, демонстрируя, как отлично сидит на ней куртка.

Родин не мог не залюбоваться ею - мягкая лайка плотно облегала фигуру Дины, делая ее еще более изящной.

- Иди ко мне! - сказал он.

- Не пойду, - игриво ответила Дина.

Родин встал с дивана и попытался поймать ее. Она вырвалась и отбежала в другой конец комнаты. Григорий бросился за ней.

Через несколько минут игры в кошки-мышки они упали на кровать, предусмотрительно застеленную Диной свежим, только из прачечной, бельем...

- Ну как там в Крыму, Гриша? - спросила Дина через полчаса, когда они наконец решили отдохнуть от ласк.

Родин прикурил от стоящей на тумбочке большой пепельницы с зажигалкой в виде океанского лайнера и, с удовольствием выдохнув дым, ответил:

- В Крыму? Ничего особенного. Все как всегда. Пляжи забиты бледными телами, море мутное, медузы...

- Не обжегся?

- А как же? Обжегся, конечно. Вот посмотри.

Он продемонстрировал небольшую красноту на боку.

- Бедненький! - Дина тотчас покрыла ожог поцелуями.

- А симпозиум тоже какой-то вялый был...

И он замолчал.

- Гриша, - снова начала Дина, - я каждый раз замечаю, что ты приезжаешь из командировок какой-то напряженный, даже тревожный. Почему это?

Родин тяжело вздохнул:

- Все в порядке, любимая. В командировки ведь ездят работать, а не отдыхать...

- Даже в Крым?

- Даже в эту заграницу.

- Значит, отношения у вас были достаточно близкие?

- Ну-у... - Дина взяла тарелку с недоеденной яичницей, встала из-за стола и повернулась спиной, чтобы скрыть свои уже начинающие приобретать пурпурный оттенок щеки. - В общем, да. Хотя мне казалось, что в последнее время он как-то стал отдаляться от меня.

Немудрено, подумал я, но, ясно, ничего вслух не сказал.

- Хотите еще? - вдруг выпалила она.

- С удовольствием. Значит, больше вы его не видели?

Она отрицательно покачала головой.

Пока Дина снова наливала в кофеварку воду, насыпала кофе и зажигала плиту, она немного успокоилась. В конце концов, она не совершала никакого преступления.

И все-таки Дина не выдержала моего пристального взгляда и опустила голову. В уголках ее глаз появились предательские слезинки.

- Не расстраивайтесь. Все нормально. - Я накрыл ее руку своей ладонью.

И действительно, почувствовав мою ладонь, Дина взяла себя в руки, утерла слезы и даже кокетливо поправила волосы.

- Скажите, обычно вы встречались здесь, в вашей квартире?

- Да.

Вдруг она подумала о чем-то, повернула ко мне голову:

- А почему вы не поговорите с самим Григорием?

- Понимаете, я не могу его разыскать.

- Его нет дома?

Я отрицательно покачал головой:

- И на работе его не видели.

Дина вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Мне никак не удавалось ее успокоить. Пробовал и ласковые уговоры, и покрикивания - ничего не помогало. Мне хотелось плюнуть и уйти, но делать это было нельзя - слишком уж важные сведения она могла сообщить. Честно говоря, я надеялся выудить еще что-нибудь. И что самое главное - выяснить наконец местонахождение Григория Родина.

Небольшая лужица слез на белом пластиковом покрытии кухонного стола росла с поразительной быстротой. В конце концов я подошел к крану, набрал стакан воды, намочил пальцы и неожиданно брызнул на нее. Дина вздрогнула и разом умолкла, как будто ее выключили.

- Вот и хорошо...

Успокоившись, Дина побежала в ванную, где долго умывалась, чихала, всхлипывала и сопела.

- Значит, больше вы его не видели? - повторил я, когда она вернулась.

- Нет.

- И по телефону не говорили?

- Нет.

- А может быть, вы знаете телефоны или адреса его знакомых, друзей?

- Не знаю.

- Хорошо. Я пойду. Вот вам мой телефон. Если вдруг что-нибудь вспомните или узнаете, прошу незамедлительно сообщить.

Дина кивнула и взяла мою визитную карточку.

- Скажите, - тихо произнесла она, - он жив? Он найдется?

Что я ей мог ответить? Я и сам ничего не знал.

Я вернулся домой уже под вечер.

Итак, что мы имеем? Вырисовывалась странная картина. Родин исчез, однако успел побывать на работе, где его засекла старуха-привратница, а потом еще и у любовницы.

Нормальные люди, вернувшись из командировки (хотя это командировкой назвать было трудно), идут домой и отдыхают, а не шляются целый день по городу. Можно еще было понять, что Родин поехал на работу - там у него нашлись бы какие-то дела. Но зачем он потащился к любовнице? Из одних объятий в другие... Неужели он такой половой гигант?

Мой друг и учитель, следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Александр Турецкий тут обязательно бы заявил, что пахнет криминалом. Действительно, куда мог подеваться крупный чиновник, юрист большой корпорации, заместитель самого Машкина?

Дина говорила, что ее связь с Родиным стала последней каплей, после которой они разошлись с бывшим мужем... А тот работал в той же "Росал". Какой бы неправдоподобной ни казалась эта версия, стоило прощупать.

Всю свою жизнь Гера Трифонов мечтал о славе. И всю жизнь проклятая судьба держала его в тени.

Все началось еще с детсадовского возраста. Целый месяц маленький Гера учил "Мойдодыра", чтобы прочитать его на детском утреннике. Он представлял, как выступит со сцены, все будут долго аплодировать, а потом подарят ему что-нибудь замечательное, - например, конструктор. Но все вышло иначе. Когда подошла его очередь читать стихи, оказалось, что утренник должен заканчиваться. Так что присутствующим не довелось оценить декламаторские способности Геры.

Так с тех пор и повелось. Гера делал все, чтобы его заметили, но везло другим - тем, кто для этого палец о палец не ударил. Гера весь вечер зубрил параграф - к доске вызывали кого-то другого. Гера накачал мышцы, достал невообразимые клеши, научился играть на гитаре - а дворовые девчонки табунчиком бегали за Костылем из соседнего подъезда, который только и умел, что рассказывать анекдоты, а потом ржать как жеребец. Гера посылал свои стихи в журнал "Юность" - но печатали других, на его взгляд гораздо менее талантливых. Он поступил в МИФИ, куда конкурс был двадцать человек на место - а все родственники восхищались его двоюродным братом, которого устроил во ВГИК друг семьи - известный кинорежиссер Ованесян.

Геру спасало только одно - его характер. Он был неисправимым оптимистом и каждую свою неудачу рассматривал как закономерный исход. Значит, что-то не учел, недодумал, если так получилось. Видимо, надо попытаться еще раз...

Когда после окончания института Геру направили в Институт ядерных исследований, он думал, что настал его час. Вот тут-то он развернется!

Но все получилось иначе. Гера придумывал блестящие проекты, месяцами работал над ними, проводил опыты и готовил статьи. А вся слава доставалась заведующему сектором, под руководством которого работал Гера. Причем получалось все само собой: тот, конечно, некоторым образом принимал участие в работе - хотя бы организацией опытов. И он имел право ставить свою фамилию на титульном листе реферата. Но, так как по алфавиту она должна была идти первой, то на нее и обращали внимание. Кроме того, перед фамилией шефа всегда стояла весьма полновесная добавка - "член-корреспондент АН СССР". Все были уверены, что Гера Трифонов лишь ассистировал. Было от чего пасть духом! Но он не сдавался. Его талантливые идеи все-таки время от времени замечали.

Тотальное невезение Геры продолжалось много лет. И вот как-то раз он отправился в горы. Конечно, курортные девушки не обращали на него никакого внимания, несмотря на то что он прекрасно катался на лыжах и мог съехать со склона не хуже иного члена олимпийской сборной. Однажды он сел на подъемник рядом с симпатичной девушкой. Они разговорились, и Гера уже думал, что фортуна повернулась к нему лицом, когда девушка через десять минут врезалась на лыжах в дерево и здорово расшиблась.

И тут Гера не на шутку рассердился. Он ударил кулаком по столу, собрал вещички и на следующий день улетел в Москву, с твердым намерением обмануть свою горемычную планиду.

Он обладал минимумом информации о своей мимолетной знакомой. Ее звали Дина, она работала в библиотеке. Небольшого роста, симпатичная... Прямо скажем, негусто. Однако это не смутило Геру. Он решительно взялся за поиски.

Вначале он обзванивал все библиотеки, которых в телефонном справочнике оказалось уйма. Примерно через неделю, когда он уже дошел до "Научно-технических и специальных", его вдруг посетила гениальная мысль. Раз она сильно разбилась, - значит, лежит в больнице. В какую больницу отправляют с переломами и травмами? Конечно же в Склифосовского!

Очень скоро он разыскал Дину. Через два месяца они поженились.

А потом его взяли на работу в компанию "Росал". С деньгами стало полегче...

Гера уже было подумал, что в его жизни началась следующая полоса светлая, когда его послали в Сибирь, где на одном из приисков, принадлежащих компании, случилась авария и откуда он вернулся неизлечимо больным.

Он прекрасно понимал Дину, когда она начала приходить домой поздно ночью, навеселе, пахнущая табаком, шампанским и чужими мужчинами. И после того как врачи поставили окончательный диагноз, Гера решил развестись.

"Зачем мучиться обоим, - рассудил он, - пусть хотя бы у нее останется шанс".

Мне открыл высокий худощавый человек с совершенно голым черепом, оттопыренными ушами и необычайно живым и проницательным взглядом из-за толстых стекол массивных роговых очков.

- Добрый день. Вы ко мне?

- Да.

- Заходите, пожалуйста.

В квартире Трифонова, как и в доме любого другого ученого, царил беспорядок. Видимо, с того времени, когда они разошлись с женой, он не удосужился обзавестись мебелью. По углам комнаты стояли связки книг, одежда была развешана на гвоздях, вбитых в покрытые потемневшими обоями стены, и только на большом письменном столе посреди комнаты царил порядок - на нем стояла печатная машинка и две стопки бумаги - чистой и покрытой четкими машинописными строчками.

- Вот работаю над диссертацией, - проследив мой взгляд, сказал Трифонов.

- И что, продвигается?

- Понемножку, - улыбнулся Гера, - через пару месяцев собираюсь сдавать в ученый совет.

- Значит, скоро станете доктором?

Трифонов застенчиво пожал плечами.

- Посмотрим...

Тут он, видимо, осознал, что уже несколько минут разговаривает с совершенно незнакомым человеком, и осведомился:

- А вы, собственно, по какому делу?

Я предъявил ему свое удостоверение:

- Адвокат Гордеев. Юрий Петрович.

Как ни странно, Трифонов ничуть не удивился, а даже обрадовался.

- Вы от Дины?

- Ну в некотором роде... А как, интересно, вы догадались?

- У меня жизнь теперь довольно однообразная и неинтересная. Опыты записи, записи - опыты. С юриспруденцией ничто меня не связывает. Поэтому ваше появление может объяснить только какой-то внешний фактор. Но ведь и внешних факторов у меня в жизни немного. Только вот бывшая жена... подробно и логично объяснил он.

- Что ж, исчерпывающий ответ, - улыбнулся я.

- Работа такая, - пожал плечами Гера, - наука требует логики.

Он внимательно поглядел на меня:

- Очевидно, ваш визит как-то связан с убийством Машкина.

- Да, верно. Но только косвенным образом.

- Хорошо. Проходите.

Трифонов пригласил меня на кухню.

- У меня есть просто замечательный чай. Один приятель из Англии привез. Настоящий "Дарджилинг"!

Чай оказался действительно великолепным. Да и Трифонов, честно говоря, показался мне очень симпатичным человеком. Однако надо было приступать к делу.

- Скажите, Георгий Ильич...

- Пожалуйста, называйте меня просто Гера.

- Хорошо. Вспомните, когда вы последний раз видели Родина.

- Родина? - удивленно переспросил Гера. - Ну, пожалуй, еще до его отъезда в командировку.

- А именно?

- В начале прошлой недели. Или в конце позапрошлой, точно не помню.

- Понятно...

Судя по всему, Трифонов был сильным соперником, которого очень легко было спугнуть (если, конечно, он что-то знал), поэтому я решил начать издалека:

- Какие у вас отношения с бывшей женой?

Гера улыбнулся:

- Это допрос? Если нет, то я не буду отвечать на этот вопрос.

- Какой может быть допрос? Я ведь не следователь, адвокат... В принципе вы можете и не отвечать на мои вопросы.

- Так кого вы защищаете?

- Вдову Машкина. Ее, как вы, наверное, знаете, обвиняют в убийстве мужа.

- Понятно... А я тут при чем?

- Понимаете, я разыскиваю Родина. И никак не могу его найти. Расспрашиваю всех, кто может хоть что-то знать о нем.

- Понятно... - повторил Трифонов. - С Диной у нас нормальные отношения. Так или иначе мы встречаемся на работе, - например, я иногда захожу в библиотеку за справочниками, как вы понимаете, каждый раз я обращаюсь к ней. Мы с ней расстались мирно, поэтому никаких эксцессов не происходит. Я на нее зла не держу и никогда не держал. И она, смею надеяться, тоже. По-моему, это все, что я могу сказать о моих отношениях с Диной.

- Вы разошлись с ней, потому что она состояла в связи с Родиным?

Гера отрицательно покачал головой:

- Нет. Поверьте мне, это правда. Просто эта связь совпала по времени с моим окончательным диагнозом. Я думаю, что не имею морального права удерживать ее, когда совершенно ясно, что полноценной семьи у нас быть не может.

Он опустил голову и замолчал.

- Ну а с Машкиным вы конфликтовали?

- Практически нет. Конечно, раньше у нас были кое-какие стычки, без которых, как вы понимаете, не могут обойтись сотрудники... Тем более...

Тут он резко осекся.

- Тем более?.. - настойчиво повторил я.

Гера Трифонов помедлил минуту, а потом поднял глаза и начал:

- Ну что ж... Я вам скажу. Машкин, конечно, очень хороший ученый. В качестве бизнесмена он меня не интересует: я в этом мало что понимаю. Но ученый он талантливый. Работоспособный. Я многому у него научился. И не сетую на судьбу, что слава и почет за мои работы часто доставались ему. Только ему. Дело в том, что у него есть одна черта, которая, надо сказать, очень распространена среди ученых. Я называю это "синдромом Лопе де Вега". Вы знаете, наверное, что этот драматург за свою жизнь написал огромное количество пьес. Сюжеты приходили ему в голову по пятьдесят штук на день. Вопрос был только в том, чтобы их обработать и записать. А наука не слишком-то отличается от литературы. Здесь тоже самое главное - это идея. И кому она раньше придет в голову, тот и первооткрыватель. И вот тут-то начинают вмешиваться другие - коллеги, начальники. Ведь идея в науке зачастую настолько проста, что каждый раз, читая чужую статью, думаешь: "Эх, ну надо же, как это мне в голову не пришло". А иногда бывают случаи, когда тебя эта самая идея посетила год или два назад, и если бы ты не поленился и записал ее, то тогда она точно совершила бы переворот в науке... Хочется локти кусать от обиды в таких случаях. Ну вы понимаете, я покусаю-покусаю, да и чем-нибудь другим займусь. Сделать-то ничего нельзя. Но есть люди, которые могут в такой ситуации что-то изменить.

- Например, непосредственный начальник? - вставил я.

- Да. Начальник всегда начальник. Что на лесопилке, что в НИИ. Я ведь раньше в НИИ работал, это потом мне предложили место в "Росал". Начальнику обязательно нужно постоянно подтверждать собственную значимость. Тут и вступает в действие "синдром Лопе де Вега". Человек постепенно начинает думать, что все идеи, которые высказывают его подчиненные, - его собственные. Ему всего мало. Он хочет быть автором как можно большего числа работ. Причем я не хочу сказать, что Машкин приписывал себе плоды чужого труда, нет. Просто... в науке самое главное - это именно оригинальная идея. А она часто ему не принадлежала.

- Понятно. А Родин, значит, всячески помогал своему шефу?

- Родин, несмотря на молодость, очень сильный юрист. Думаю, во многих случаях именно юридическая помощь Родина позволяла Машкину выбираться из затруднительных ситуаций. И поэтому он стал заместителем Машкина.

- Ну что же, спасибо за откровенность, Георгий Ильич...

- Можно просто Гера, - снова сказал Трифонов.

- Хорошо. Искренность, Гера, хороша, только когда она откровенна во всем, и лишается смысла, если избирательна. Вот и сейчас, вы можете мне помочь, но почему-то не хотите этого сделать.

Трифонов снял свои очки, и начал протирать стекла специально предназначенной для этого суконкой. Без очков он выглядел очень беззащитным.

- Что вы имеете в виду? - спросил он наконец.

- А вы не догадываетесь?

- Нет.

- Когда вы последний раз видели Родина?

- Я вам уже говорил - в начале прошлой недели.

- А в субботу?

Гера, прищурившись, смотрел на меня, как будто желал пробуравить взглядом черепную коробку и посмотреть, о чем думает его нежданный гость. Наконец он с размаху хлопнул себя ладонью по лбу:

- Я вижу, от вас ничего не утаишь. Ну ладно, тут уж ничего не поделаешь.

Он встал из-за стола и вышел из кухни.

Все-таки опыт следователя часто мне пригождается. Вот и сейчас внезапность нападения обезоружила противника. И он раскрыл свои карты. Вы спросите: а если бы Гера не был в субботу в фирме и не видел бы Родина? Что ж, я бы просто извинился, и все... В любом случае я ничего не теряю.

Через минуту Гера вернулся.

- Вот, - он шлепнул о стол объемистой папкой, - это то, зачем мы встречались в субботу с Родиным.

Честно говоря, содержимое папки меня несколько разочаровало. Сплошные таблицы и графики. Минимум текста, и тот на немецком языке.

- Что это?

- Вы не поверите, но в этой папке содержится три года моей жизни. Вам непонятно? Объясню. Для того чтобы обосновать некоторые утверждения в моей диссертации, нужно сделать тысячи замеров, сделать вычисления, построить графики и так далее. Но в свое время Машкин делал нужные замеры. Вернее, конечно, не он сам, а по его поручению... Что, в общем-то, неважно. Короче говоря, все нужные мне замеры и вычисления уже сделаны. Они содержатся именно в этой папке.

- И почему Родин прямо из аэропорта сломя голову поехал в офис? Откуда такая спешка?

- Я... - Гера замялся, - я пошел в четверг к Машкину. И объяснил, что, если он не предоставит мне эти расчеты, я предам огласке некоторые факты, касающиеся его научной карьеры. Вот и все. Он легко согласился, ответил, что готов отдать мне свои расчеты. Но сделать это сможет только после возвращения Родина. Очевидно, он ему позвонил - и тот прямо из аэропорта поехал в офис.

- Интересно, почему без Родина это было невозможно?

- Очень просто. Родин, как заместитель Машкина, занимался всеми текущими делами, в том числе и архивами. Поэтому только он имел доступ к личным картотекам Машкина, без которых эту папку было не найти. Естественно, Машкина все эти мелочи не интересовали.

- Расскажите, что было в субботу.

- Я знал, что Родин должен вернуться в субботу и, скорее всего, заехать сразу в институт, чтобы извлечь из архивов эту папку. Я пришел на работу с утра, встретился с Родиным, взял папку, и все. Мы, в общем-то, и не разговаривали. Понимаете, он ведь знал о моих отношениях с Диной... А я знаю о его, Родина, отношениях с ней же. Поэтому трудно требовать от нас нежной дружбы.

- Вы взяли папку, и все?

Гера кивнул.

- Я думаю, вы чем-то серьезным пригрозили Машкину, что он потребовал от своего заместителя моментально выдать вам папку...

- Поверьте, это касалось только научной карьеры, которую Машкин сделал... ну, скажем так, не слишком честно. Финансов это не касалось - я, разумеется, не обладаю такой информацией. Хотя слухи о том, что через компанию проходит гигантское количество неучтенных алмазов, ходят. И давно.

- Ну об этом даже в газетах пишут, - заметил я, - думаю, Машкин не испугался бы раскрытия некоторых махинаций. Каждому ясно, что в крупнейшей компании, которая занимается вывозом за границу алмазов, без махинаций не обойтись...

Гера рассеянно покачивал в руках чашку с недопитым чаем.

- Нельзя сказать, что он испугался. Наоборот, сказал, что сам бы отдал мне эти расчеты, если бы знал, что они мне так нужны. Ведь он, как всякий дальновидный человек, понимает, что я могу ему пригодиться. Поймите, у меня рак. Осталось очень мало времени. Болезнь прогрессирует, скоро могут пойти метастазы в кровь. Я просто не имею права тратить три года на чисто техническую работу.

- Да, я понимаю. И последний вопрос. Вас уже допрашивал следователь?

- Нет, - покачал головой Гера, - но я все выложу ему как на духу. Какой смысл скрывать? Тем более я ни в чем не виноват.

Маша Кузнецова шла по улице, прижимая к груди папку, не слишком обращая внимание на то, что делалось вокруг. Опомнилась она только тогда, когда почувствовала сильный удар в плечо, - обернувшись, увидела спину стремительно удаляющегося парня в темно-синей футболке. Столичные кавалеры не спешили ее обхаживать. Вздохнув, она переложила кошелек с новообретенным гонораром в модную сумочку, за которую в свое время пришлось выложить кругленькую сумму - ничего не поделаешь, имидж (который есть всё, согласно намертво застревающему в мозгах рекламному лозунгу), в отличие от жажды (которая есть ничто), играл в жизни начинающих моделей решающую роль. Бесполезную папку с резюме Маша поудобнее перехватила локтем и двинулась дальше, к шумным центральным московским улицам, судорожно сжимая в руках сумочку.

Мысли Машу одолевали самые разные, и, несмотря на столь стремительное знакомство с влиятельным законодателем мод, среди них превалировали грустные. Всегда грустно, когда на пути к мечте сталкиваешься с непреодолимыми препятствиями.

Чувствуя себя самостоятельной и взрослой, Маша разменяла десять долларов из полученного гонорара в ближайшем обменном пункте и внезапно решилась зайти в Макдоналдс, чтобы, во-первых, по укоренившейся с детства привычке заесть огорчение чем-то вкусным, а во-вторых, наедине с собой обдумать создавшееся положение. На любое другое кафе у нее уже не хватило бы смелости, да и денег было все-таки жалко.

В дневные часы зал был почти пуст. Несколько обеспеченных родителей вывели детей полакомиться вредными и тяжелыми для желудка американскими яствами, да еще несколько пар разного возраста сидело за столиками. Маше было неудобно оттого, что вот у нее никакой пары-то и нет, и вообще, как ей казалось, в ней с первого взгляда можно было заметить неудачницу. В довершение всего Маша, заказав у скучной девицы в форменной красной блузке и с вымученной фирменной улыбкой на лице комплексный "хэппи-мил", получила в придачу к нему игрушку под названием "разбитое сердце". Синее тряпичное чудовище в форме сердца, если его уронить на пол, издавало мелодичный звон, напоминая о несбывшихся надеждах и разбитых мечтах...

За стеклянными стенами общепита катили нарядные глянцевые машины, куда-то толпами спешили хорошо одетые москвичи, все, как один, с суровыми, напряженными лицами. Изнывали от жары столичные милиционеры, и грустно поник головой бронзовый памятник поэту, про которого Маше было хорошо известно еще со школы, что он - "наше всё".

Отец Маши, Василий Степанович Кузнецов, с матерью Настасьей Павловной держали земельный участок с огородом и домом в одной из недалеких от города деревень. Семейство регулярно выбиралось сюда на лето, на выходные. Предки Кузнецовых жили когда-то в этой деревне, и до сих пор еще сохранились древние старики и старухи, которые называли их прежней родовой фамилией Чухнины. Бабушку Маша в живых уже не застала, но дом хранил следы ее присутствия, старого деревенского быта - деревянные крашеные сундуки, беленую печь, погреб кирпичной кладки... Мать без конца и с удовольствием солила, варила и мариновала все, что можно было закатать на зиму в банки. Отец же делать что-либо руками не любил, хоть и умел. Если матери при помощи льстивых уговоров, переходящих в яростные скандалы, удавалось убедить отца взять инструмент, любая работа спорилась. С тех пор Маша, наблюдая за отцом, получила твердое убеждение, что настоящий мужчина должен уметь чинить, строить и мастерить без помощи вызванных на дом дорогостоящих специалистов.

Семья у них была ничего, крепкая и более-менее дружелюбная, но самая простая и небогатая. Конечно, высокого образования и воспитания родители дать дочерям не могли, и те росли на улице, как трава. Обе девочки отличались от собственных родителей гораздо большим интеллектуальным потенциалом.

Старшая, Светлана, успела уже кое-что испытать на собственной шкуре к тому времени, как Маша подросла. Например, не очень удачно выйти замуж, потому она стала главной советчицей Маши и ее старшей подругой. Таким образом, в опасном возрасте многих неприятностей Маше удалось избежать. Светлана же давала сестре книги, которые рекомендовали ей педагоги в институте гуманитарной направленности, и исподволь внушала сестре мысль, что нужно получать образование и "рвать отсюда когти". Для этого существовала такая вещь, как шанс. Шанс - это удача, постучавшаяся к тебе в дверь по независящим от тебя причинам. Его нужно было ждать, ловить и не упускать, и в этой борьбе за выживание годились все средства.

Поначалу мать и отец Кузнецовы работали "на производстве" - на авиационном заводе, а проработав верой и правдой лет двадцать, попали под сокращение кадров. Сперва родители по-простому решили проблему: ушли в запой, потом отец потихоньку стал шоферить, мать по-прежнему возилась на даче, но выпивать не перестала, чем вызывала у сестер серьезное беспокойство... Признаться в том, что нуждается в квалифицированной помощи, мать не хотела даже самой себе, и потому среди череды мирных дней нет-нет да и возникали неожиданные, хоть и прогнозируемые, вполне безобразные сцены. От этих сцен Маша убегала из дома, предпочитая отсиживаться у сестры. Светлана жила отдельно, с мужем и маленьким ребенком, Машиной племянницей. Сама Маша подрабатывала тем, что по наводке сестры сидела с маленькими детьми, по знакомым, за небольшие по сравнению с затрачиваемыми силами деньги. Детей Маша в принципе любила, а ухаживать за ними натренировалась еще на племяннице, но постепенно от такой работы любому иметь собственных детей расхочется... А хотелось Маше, когда по вечерам она лежала в маленькой отдельной комнате и слушала, как в комнате родителей бормочет телевизор, вырваться изо всей этой среды, совершенно поменять свою жизнь. Благо и средство к этому было: Машина внешность. Это открылось ей внезапно, когда один из ее хозяев, небедный, в общем, человек, имеющий молодую жену и очаровательного белокурого малыша, стал настойчиво ухаживать за Машей, даже сравнивал Машу с Синди Кроуфорд, причем не в пользу последней. От места, конечно, пришлось со скандалом отказаться, но мысль о карьере фотомодели уже занозой засела в Машиной голове, сперва казалась нелепостью, но в принципе, подумала Маша, почему бы и нет? Ведь, по большому счету, больше она ничего и не умела... Кто-то ведь становится фотомоделями, не в инкубаторах же их выращивают, таких красивых и хорошо накрашенных? Таким образом, мечта оказалась не более утопичной, чем у подруг - выйти замуж за иностранца и уехать на постоянное место жительства в Канаду...

Сколько сил было потрачено на подготовку к недельной поездке в Москву! Сколько времени (и почти все накопленные средства) отняли водные процедуры, массаж, припарки, примочки, дорогое белье, чулки, модная стрижка... Хорошо и удобно следить за собой, когда у тебя муж - "новый русский" и тебя на собственной машине перевозят из сауны в салон красоты. А ты попробуй то же с минимальными средствами и в домашних условиях! Тут Маша поняла, что хотел сказать поэт словами "быть женщиной - тяжелый труд". И ведь счастье было так возможно! Если бы не проклятая Машина невезучесть.

Маша, начитавшись дешевых и многочисленных американских книг по психологии с убедительными названиями "Как добиться успеха", "Как решить проблему", "Как стать знаменитым" и так далее, хорошо усвоила, что удачу в жизни можно притянуть успешным видом и верой в собственные силы. Вот Маша и старалась изо всех сил. Не то чтобы это совсем не получалось. Но получалось как-то наполовину. Вот хотя бы Размахов. Другая бы из такого курьеза карьеру себе сделала. Надо мне было его соблазнить, подумала Маша. Хотя там была эта блондинка, Марина, с горечью вспомнила она. Вот такие никогда не теряются, у них всегда все схвачено.

Ну денег заплатили. Это, конечно, большой плюс. Ну а дальше? Ох, как не хотелось возвращаться домой несолоно хлебавши, только вдохнув воздух московской жизни... Просто хоть на панель выходи, чтобы остаться.

Вздохнув еще раз, Маша, слегка посоловевшая от еды, встала и поехала на метро в Ховрино, где она на время своего пребывания в Москве остановилась у дальней родственницы, тети Кати.

На следующий день Маша, прямо с утра распрощавшись с родственницей, отправилась бродить по городу. Несколько часов до отхода поезда хотелось провести с максимальной приятностью, прощаясь со столицей. Вещей у нее было немного, один чемодан, и тот небольшой, и практически никаких неприятностей он ей не доставлял. И чего, собственно, мне в Воронеже не сидится, спросила Маша саму себя. Прекрасный, между прочим, город. Спокойный...

Выходя из дома, Маша, подчиняясь какому-то древнему инстинкту, спрятала в ванной комнате за чашечку кружевного бюстгальтера несколько бумажек из давешнего гонорара. Совершив это малокультурное действие, она сама покраснела, но поделать с собой ничего не могла: сказались, видимо, гены бережливых и недоверчивых крестьянских предков. Хранить всю сумму в одном месте Маша просто побоялась. Тем более что предстояло одинокое путешествие в поезде, а до того - в наполненном жуликами, бандитами и бомжами Московском метро. Такое представление о нем сложилось у Маши после просмотра телепередач, посвященных криминальным новостям. Кроме того, здесь время от времени взрывались бомбы, так что поездка представлялась мероприятием со всех сторон рискованным и опасным. Маша слышала про то, как ловко жулики режут сумки у ничего не подозревающих граждан. За свое же нехитрое хранилище Маша была спокойна, так как вряд ли вор смог бы подобраться к нему незаметно, без Машиного ведома.

Красную площадь Маша посетила за время своего краткого пребывания в Москве уже неоднократно, и она ей очень понравилась, несмотря на банальность и заезженность символа. Понравилась брусчатка, хоть и неудобно было ковылять по ней на каблуках, а Маша, оставаясь верной своему представлению о внешнем виде привлекательной женщины, с каблуков никогда не слезала - они делали ногу стройнее, как бы приподнимали Машу над толпой, и она шла, старательно изображая летящую походку и принимая на себя частые заинтересованные взгляды мужчин. Позолоченные двуглавые орлы на башенках ей не понравились - вид у них был какой-то откормленный и неприятный, как у грифов, которых Маша наблюдала в зоопарке. Казалось, вот-вот слетят они со своих спиц, чтобы полакомиться мертвечинкой... Мавзолей пугал мрачностью он словно затаился на обочине красивой площади, замышляя что-то темное, нехорошее. Под стать двуглавым "грифам".

Она сфотографировалась на память с ряженым под стрельца мужчиной, державшим бутафорскую алебарду и сильно потевшим в застегнутом на все пуговицы ярко-алом камзоле. А потом направилась в ГУМ - надо было привезти домой что-нибудь московское. Магазин совершенно соответствовал Машиным представлениям о Европе: все блестящее, дорогое, чистое. По его галереям можно было гулять как по улицам. Здесь находилось такое количество разнообразных товаров, что можно было долго ощупывать, примерять, рассматривать, обсуждать с продавцами всякие цацки, прежде чем купить самую малость. Себе Маша приобрела бусы, отцу - чай в шикарном тисненом кожаном мешочке, матери шелковый платок, и всем вместе - развесных шоколадных конфет. В подземный магазин на Манежной площади уже не пошла - а то не удержишься, нечего деньги зря тратить. Купила мороженое и отправилась в кассы.

Марина, нервничая, с самого утра прохаживалась вдоль касс Казанского вокзала. Обещанные Размаховым ребята дежурили тут же, вызывая нездоровое любопытство одинаковой одеждой и столь же одинаковыми лицами с тяжелой нижней челюстью. Еще пара таких ребят должна была в это время прохлаждаться на Павелецком. Марина как раз вышла покурить на улицу. Ну и где, спрашивается, эта дрянная девчонка? До каких пор ее прикажете здесь ждать?!.. Ах, какой неприятный прокол с ней вышел! Теперь стой здесь, словно девочка на побегушках, как в те времена, когда она работала в переходном возрасте помощником режиссера на "Мосфильме"... Стыдно было тогда, потому что ничего из себя не представляющие толстые, но знаменитые дядьки позволяли себе командовать ею, посылать ее, девушку, в магазин за выпивкой и закуской... Про себя она их презирала. И вот теперь, злилась Марина, она снова позволяет собой командовать, разыгрывает из себя помощницу шпиона, торчит на душном, вонючем вокзале, на который по собственному почину никогда бы и не заглянула. Город перестраивался, но вокзалы и общественные сортиры (так же, впрочем, как и поликлиники и милицейские посты) по-прежнему ощутимо напоминали о совке. Советское же время ненавидела Марина всей душой...

И ты еще, мымра очкастая, вконец свирепея, подумала Марина о размаховской секретарше, не могла билет с доставкой заказать, все норовит поменьше телодвижений делать, когда это лично ее не касается... Ну где эта провинциалка сопливая, пора бы ей уже появиться!..

Два милиционера выволакивали из здания вокзала старую бомжиху в сильном подпитии. Марине стало плохо: таких бытовых сцен она всегда тщательно старалась избегать. В очередной раз посетила ее мысль об отъезде за границу. Уж очень трудно деловой женщине в России пробиваться. Без мужчины - практически невозможно. Только за его широкой спиной. Уж так ведутся здесь дела - будь ты хоть умницей-разумницей с тремя высшими образованиями и собственным капиталом - нужна крыша. И пусть он знает в два раза меньше тебя, мало что может сам и вообще тютя - традиционно к мужчине больше доверия... Все Маринины подруги в голос утверждали то же самое. Вот и пришлось связываться с этим Размаховым...

А что Размахов? При Марининой внешности это не предел. В голове роились совсем другие фамилии. Гуччи, Москино и Джанфранко Ферре...

Маша вышла на Комсомольской площади. Тетка научила ее, что, если не хочешь стоять долго в очереди, билет можно получить прямо здесь, в главной кассе. Якобы не все знают или предпочитают покупать билеты непосредственно при нужном вокзале.

На самом деле очередь все равно выстроилась немаленькая. Маша вздохнула, но встала в нее - кто его знает, что еще там на других вокзалах...

Еще когда Маша только выходила из метро, цепкий взгляд милиционера, стоящего наверху эскалатора, выхватил ее из толпы.

- Ваши документы, пожалуйста, - произнес страж порядка, нисколько не обращая внимания на ее женские чары.

Затем, отведя Машу в сторонку, принялся изучать ее паспорт так, словно сильно сомневался, что это именно она изображена на фотографии.

- Откуда приехали? - спросил он со скучающим видом.

- Из Воронежа... - Маша заискивающе улыбнулась. - А в чем дело?..

- Что тут? - подсуетился другой какой-то тип, в засаленной рубашке и с белыми нехорошими глазами. Судя по тому, как он обращался к милиционеру, он тоже имел отношение к органам. Шпик в штатском?

- Такой паспорт я и сам могу сделать, - сказал он, проведя пальцем по фотографии.

Маше совсем не понравилось, что какой-то гражданский тип мнет и рассматривает ее паспорт, но возразить она не решилась.

- Похожи вы, девушка. - Многозначительно произнес милиционер. Понимаете? Похожи...

После чего, несмотря на таинственную "похожесть" Маши, милиционер вернул ей документы и задумчивым взглядом вновь уставился в проходящий сплошной поток граждан.

И что не так, недоумевала Маша, поднимаясь к выходу, чем я не москвичка? И на кого я, позвольте, похожа? На чеченского террориста? Нет-нет, прочь отсюда, наверх.

Очередь в кассу, как ни странно, занимала ползала. Видимо, всем срочно понадобилось на юг. Пришлось стоять, да еще на каблуках, отчего с утра не знавшие отдыха ноги стали гудеть как органные трубы. Прямо к окошку, минуя очередь, состоявшую из бабок с тюками и мужчин в куртках из кожзаменителя, подойти, как всегда, постеснялась.

- А что, девушка, который час? - вальяжно осведомился молодой человек с серыми глазами, пристраиваясь за Машей в конец очереди. От скуки она разговорилась с незнакомцем и даже довольно скоро начала, по дурной провинциальной привычке, жаловаться на собственную жизнь. Как обычно, приврала - рассказала, что ждет парня из армии, а парень тот служит в Чечне и лежит в госпитале с простреленной ногой, и она сильно скучает, а по ночам проливает слезы. Сероглазый согласно кивал, выражал сочувствие, однако никакой инициативы к продолжению знакомства проявить так и не посмел. Все хлопал своими задумчивыми серыми глазками, несмело улыбался. Маша внутренне вздохнула, в который раз подивившись нерешительности иных мужчин, а к тому времени и очередь подошла...

Само получение билета в кассе не заняло и двух минут.

- Купейных нет, - свысока отозвалась кассирша. - Плацкарт будете брать?

Отойдя от окошечка, Маша поставила чемоданчик и стала рассматривать билет на предмет того, какое место в поезде предоставила ей судьба верхнее или нижнее, рядом с туалетом или нет? Результаты исследования ее полностью удовлетворили - верхняя полка, что, когда едешь с незнакомыми людьми, очень важно: сидя внизу, пришлось бы много общаться.

Когда Маша подняла глаза от билета, чемоданчика с деньгами и документами возле ноги уже не было.

Проснулся Павел сегодня поздно, довольно помятый после вчерашней попойки: было выпито много плохого пива, над бильярдным столом в третьесортном кабаке плавали клубы табачного дыма, а официантки были все в коротких юбочках и, по позднему времени, сильно бледны. Кабак, судя по обстановке, изо всех сил стремился уйти как можно дальше от советской столовой, но до гордого наименования "бар" так и не дотянул. Кормили здесь из рук вон плохо, но тем не менее довольно дорого. В середине ночи Павел ухитрился подраться с каким-то господином в хорошем костюме и с толстой сигарой, но в совершенно старых, рваных носках, которые стали видны, когда господин заложил ногу на ногу. Дешевый понт Павел совершенно не выносил. Ночь могла бы закончиться в милиции, но местный охранник рассудил по-своему и без разговоров выставил скандалиста за дверь, содрав с Павла оставшиеся деньги за причиненный ущерб.

Подойдя к зеркалу, Павел скривился при виде собственной помятой рожи. Несмотря на то что ему только-только исполнилось тридцать, на макушке его уже красовалась в обрамлении сизых волос заметная лысина. Что еще? Подбородок скошен, нос курносый, глаза опять же серые - типичный, мля, портрет жителя средней полосы.

Ну хорошо, пусть не орел, но кое-что Павел умел очень даже хорошо: соблюдать собственные интересы и выживать в большом мегаполисе. Он, конечно, был, прямо скажем, мелкой сошкой, но с таким подбородком в начальники и не полезешь. Не поймут. Тут влияние на людей надо иметь, эту, как ее, мля, харизму. А харизма у Павла была, смотри выше, так себе. Окружающим он внушал легкое отвращение, но так ему самому было удобнее: никто и связываться с тобой не будет - неохота... Живи себе, дыши в две дырочки... Дела делай да субординацию соблюдай.

Однако пора на работу, решил Павел, не резон навара лишаться из-за каждой плохо проведенной ночи. По-своему он был человек работящий, к профессии своей темной относящийся с симпатией... Главное - ни тебе в офисе сидеть не надо, ни тебе к девяти утра на работу, ни тебе идентификационных номеров для налоговой службы... Павел платил свои собственные налоги.

Поймал тачку - и через час был уже на родной площади вокзальной, центральной... Павел хорошо себя чувствовал в этом городе. Он ощущал себя с ним как одно целое. Особенно ему пришлась по вкусу полукриминальная атмосфера последних лет. Он представлял себе город как место, полное опасностей, джунгли, по которым с ножом в руке пробирается он, неустрашимый герой, всегда готовый к отпору, прямо как в любимых им западных боевиках.

Из достижений западной цивилизации Павел более всего уважал видео, джин и бильярд. Жил он после смерти матери один, в маленькой вонючей квартире в Химках, чем был весьма доволен. Одинокой жизнью он пресытиться еще не успел, да и не с его образом жизни жену заводить...

Девушку эту Павел заметил еще со спины. Вот это ноги, мля, как у Синди Кроуфорд!

Никогда такие девушки Павла не любили. Разве что за деньги, но те были поразвязней, а эта, сразу видно, приличная, вот и взгляд какой-то коровий. Павел даже раздражился. Жила небось всю жизнь у мамочки с папочкой за пазухой, под крылышком. (У самого мать скончалась пару лет назад, а до того совершенно измотала его своими жалобами, впав в почти полную беспомощность. Ей надо было перетирать на терке пищу, надо было доволакивать ее до туалета... Эх, вспоминать неохота. А по ночам доводила его прямо-таки до сумасшествия своими беспрерывными стонами.) Ну ничего, у Павла на таких чистеньких есть управа.

Павел пристроился к девушке сзади в конец очереди, принюхиваясь к аромату ее духов. Нет, не бедная, это точно. Вон маникюр какой - ничего, поди, руками не делает. Цепочка на шее золотая... Да, цыпа, ты попала. Щас Павел тебя осмотрит со всех сторон и поймет, какой ему от тебя толк будет. Это доставляло Павлу немалое удовольствие - определять клиента, что он за человек, на чем проколоться может... Доморощенная психология, такая, которой на собственной шкуре обучаешься - она точнее остальных наук будет.

Тут девушка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. От неожиданности Павел выпалил, что пришло в голову:

- Который час?..

- Половина третьего... - улыбнулась ему девушка.

И чего, спрашивается, улыбается? Прокол. Надо было промолчать. А тут она сразу затянула разговор за жизнь. Про какого-то парня своего липового, который в госпитале валяется... Павел ее почти не слушал, но все равно устал. Известно, как женщины это умеют - раскроют рот, и понеслась...

Ну все понятно. Залетная птичка, ищущая счастья в столице нашей родины. Павел задумался над тем, где бы ее поаккуратнее подкараулить. Пока он думал, девушка отошла от кассы, чемодан свой, как специально, подальше отставила, а сама уткнулась в билет - тоже мне, поэма в прозе. Легче не бывает. Тьфу, даже противно.

Ну а Павел, не будь дурак, поднял и пошел. Никто и не заметил. Главное в этом деле - уверенность.

Павел стремительными шагами удалялся от здания вокзала, ловко маневрируя в толпе. Его рука крепко сжимала ручку Машиного чемодана.

Свернув в один из закоулков, в котором было темно и припахивало мочой, Павел без труда раскрыл чемодан и обшарил его содержимое. Чутье его еще ни разу не подводило: на дне чемодана он обнаружил тонкий сверток с приличной суммой денег. Белобрысая лохушка как будто специально его для Павла приготовила, еще и положила на видное место, вот только подарочной ленточкой забыла перевязать... При мысли об этом Павел хмыкнул. Более ничего интересного, кроме, конечно, документов, Павел в чемодане не обнаружил. Было тонкое женское белье, шелковые блузки, последний номер женского журнала, российский вариант иностранного издания... Еще была какая-то белая папка, но в ней ничего полезного не оказалось - просто эротические фотографии средней руки. Павел видал и покруче. И кто мог догадаться, что эту скромницу интересуют такие вещи? Может, стоило с ней просто познакомиться, время провести? Так или иначе, благодаря ей сегодня можно было больше не работать. Павел зашвырнул папку в ближайший мусорник, просто так, из вредности, а документы спрятал во внутренний карман: он знал, кому их можно толкануть. Лишний стольник грина еще никому не помешал... Вот и все, дело сделано...

Вышел из подворотни прогулочным шагом, сунув руки в карманы, и, насвистывая, направил свои стопы по улице, в конце которой, он знал, есть бар, в котором можно, прислонившись к стойке, выпить любезного его сердцу джина с тоником.

Прождавшая Машу у билетных касс не один час, пока не миновали все разумные сроки и ушли все более-менее подходящие поезда, Марина, стараясь не впадать в истерику, ехала на пойманном у вокзала моторе в контору. Привокзальный водила заломил какую-то несусветную цену, но Марине в данный момент на это было совершенно наплевать. Она нервно курила, выставив руку в окно. В последние дни все было против нее, а к неудачам она не привыкла. Вот и теперь машина, в которой она намеревалась как можно быстрее добраться до Размахова, со всего размаха (вот дурной каламбур) въехала в бампер иномарки. Бампер отвалился прямо на дорогу, и Маринин водила вылез объясняться с суровыми потерпевшими... В результате по времени выходило, что быстрее было бы добраться пешком.

Лучшая защита - нападение, потому свое появление в кабинете Размахова Марина решила в случае чего начать со скандала.

Борис сидел за столом мрачный и развлекался тем, что выуживал из Интернета анекдоты с бородой. Наткнувшись на анекдот про начальника, выбрасывающего в мусорную корзину ровно половину стопки резюме, приговаривая: "Неудачники нам не нужны", он вздрогнул и взглянул на часы. Что там у них происходит, где эта женщина?!

В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась Марина, злющая, как черт. Борис понял, что неприятности продолжаются.

- Упустили? - спросил он.

- Ты бы еще на Северный полюс меня отправил!.. - возмутилась Марина заранее приготовленной в такси фразой. - Не было ее ни на каком вокзале! Ты вообще знаешь, сколько в Москве вокзалов?! Лучше бы секретарше своей сказал, чтобы билет в другой раз с доставкой заказывала! Никаких проблем бы не было!

- Папки с вещдоками не надо разбрасывать где попало, - парировал Размахов.

- А я и не разбрасывала! Нечего с улицы девчонок брать!

- Вот я у тебя забыл спросить, откуда мне девчонок брать.

- Да! - крикнула Марина, потому как сказать больше было нечего.

Размахов встал и подошел к Марине.

- Я все понимаю. Но негативы! Негативы зачем надо было хранить вместе с отпечатками! - загремел он.

Марина тут же сникла.

- А может, вы ее пропустили?.. - предположил Размахов, но, увидев, какой цвет приняло при этих словах лицо Марины, махнул рукой.

Приходилось приниматься за дело самому.

Размахов предпринял следующие решительные действия. Он встал, вышел из-за стола на середину комнаты и разразился длинной матерной тирадой. Ругался он долго и изощренно, так что опешившая Марина только дивилась, где это интеллигентный, даже, в известном смысле, утонченный человек мог набрать такой богатый нецензурный лексикон. Отведя душу, Размахов потер руки и сказал, глядя на Марину, тоном, не терпящим возражений:

- Значит, так... Едем в этот, как его, на хрен, Воронеж. Хорошо хоть, адрес нам остался... На машине. Только заправиться надо не забыть, а то в провинции хрен достанешь бензину!.. Ты едешь со мной. Так что собирайся, любимая... Медового месяца, правда, не обещаю...

...Нет, не жалел Размахов свою машину, и жизнь свою тоже не жалел. Ну и черт бы с ним, но Марине лично своей жизни было жалко.

Он лихо маневрировал из ряда в ряд, подсекал, превышал скорость... Оно конечно понятно - нервничает человек. С другой стороны, при такой технике вождения имеешь все шансы либо очнуться в больнице, либо иметь долгий, полюбовный разговор с гибэдэдэшниками. Хотя они заботили Размахова меньше всего.

По обе стороны дороги уже вовсю светили фонари да всплывали время от времени подсвеченные рекламные табло, то призывающие воспользоваться шампунем от перхоти, то предлагающие купить натяжные потолки.

По Москве, впрочем, ехать было гораздо страшнее, по сравнению с загородными трассами, поскольку большинство водителей, подобно Борису, особенной учтивостью и соблюдением правил не отличалось. У Марины возникло устойчивое ощущение, что она участвует в игре в машинки капризных мальчишек. Борис горячился, сигналил, мигал фарами и делал неприличные жесты как водителям, так и редким пешеходам. Вздохнув, Марина закрыла глаза (сделав то, что она называла "техникой страуса", - в тех случаях, когда от нее уже ничего не зависело, она старалась, как советовали в одной статье про изнасилование, "расслабиться и постараться получить удовольствие") и предалась собственным мрачным размышлениям тридцатилетней незамужней женщины.

История получалась со всех сторон неприятная. Мало того что деньги, которые причитались бы ей в том случае, если бы снимки были доставлены клиенту вовремя, Марина уже успела подсчитать и распределить (вот тебе наука, не дели шкуру неубитого медведя), так ведь эта история бросала тень на репутацию Марины как папарацци вообще, подвергала сомнению ее, так сказать, профессиональный статус. Проблемы с карьерой всегда вышибали Марину из колеи больше, чем неприятности в личной жизни. Мужчин в ее жизни могло случиться еще много, учитывая деньги, навыки и внешние данные. А карьерная лестница берется уступ за уступом... Тяжело и долго.

От долгого пребывания в машине у Марины сильно затекла спина. Она успела несколько раз подремать, но Борис все время ее будил и требовал сверяться с картой.

- Не забывай, - твердил он, - это ты во всем виновата. Если бы ты ответственно относилась к делу...

- Надо было убрать папку в сейф, как только я ее тебе отдала. Я не могу уследить сразу за всем, что происходит вокруг меня!..

- Просто ты проецируешь на окружающее тебя пространство тот бардак, который имеешь у себя в голове.

Марина много раз уже слышала эти стандартные объяснения, выводящие в качестве причин любого несчастья женскую логику в целом и особенности женского характера - в частности.

Какой-то особо нервный водитель вот уже двадцать минут сигналил им, требуя немедленно пропустить его вперед. Размахов почему-то не желал, норовя быть всюду первым.

- Да пусти ты его, - проговорила соскучившаяся наконец Марина, - мало ли куда человек опаздывает. Может, жена у него рожает, может, дело срочное, а ты-то куда несешься? Разве что на собственные похороны...

Через некоторое время Размахов, играя в великодушие, пропустил сигналившего вперед, и они наконец поехали спокойно.

Бывают люди, которые водят машину расслабленно, травят при этом байки и анекдоты, посматривают на соседа и вообще активно поддерживают разговор. Бывают люди, полностью сосредоточивающиеся на дороге, - вцепятся в руль и на твои реплики не реагируют... И то, и другое, понимала Марина, крайне опасно. Лучший вариант - когда шутка до человека за рулем доходит с опозданием в несколько секунд. Эта мобильная, быстро меняющая объекты внимания психика оптимальна для принятия решений на дороге. К сожалению Марины, Размахов к последнему типу явно не принадлежал...

Размахов в это время витал мыслями где-то далеко. Вспоминал почему-то собственное детство, прошедшее тоже в провинции. Припомнил свою первую любовь, одноклассницу, которую, чтобы она ему отдалась, обещал прокатить на первой собственной машине, когда он ее купит... Размахову вдруг захотелось найти ее и данное обещание исполнить. Обычно подобной сентиментальностью он не отличался, это был верный признак плохого настроения и самочувствия. Впрочем, неудивительно: привыкший с детства преуспевать, сын удачливых и небедных родителей, он считал, что все должно даваться ему легко и без усилий, а малейшая неудача способна была надолго выбить его из седла.

Впереди на дороге образовался затор. Миновав его, Марина и Размахов увидели, что знакомая им машина сигналившего водителя попала в аварию: вся передняя ее часть оказалась смята. Стараясь не смотреть в ту сторону, Размахов проехал мимо и уже до самого Воронежа вел себя смирно.

- Ну что ты там изучаешь? - спросил Размахов у Марины, склонившейся над развернутой, изрядно потертой картой местности.

В машине было полутемно. Несколько часов они ехали с неизменной скоростью, и эта монотонность выводила Размахова из себя. Этак можно было и заснуть за рулем. Марина же не проявляла желания общаться, все время отмалчивалась и даже смотрела как-то в сторону, в окошко, на пролетающий за ним посредственный среднерусский пейзаж.

- Ты свернул не в ту сторону, - сказала нехотя Марина, вздохнув. Она по опыту знала, что спорить или делать Размахову замечания - занятие неблагодарное и бесполезное. Он отличался особым упрямством уверенного в себе, преуспевающего человека, и предостеречь его от ошибок было невозможно; оставалось обреченно наблюдать, когда свершится все самое страшное, а потом ждать, пока он сам же из этой ситуации не найдет выхода, причем на всем протяжении инцидента необходимо было делать вид, что все нормально. Вот и сейчас Марина сложила карту, засунула ее обратно в бардачок и приготовилась изображать, что плутание в темноте по сомнительного качества дорогам, а также подпрыгивание на ухабах и кочках довольно приятное времяпрепровождение, и вообще, все имеет свои положительные стороны. Например, подпрыгивание до потолка приятно веселит и прогоняет дурные мысли, одновременно положительно воздействуя на органы пищеварения. Марина опять пришла в дурное настроение, чувствуя, что жизнь вообще в целом, как феномен, изрядно-таки ей надоела. Довольно бессмысленная штука... Все бы ничего, но постоянно приходится иметь дело с людьми. Это крайне тяжело. Доставляет массу беспокойства, а главное - не устаешь удивляться полному отсутствию мыслительных способностей у двух третей народонаселения. Вот и сейчас Размахов остановил машину, достал убранную Мариной карту и, подозрительно на нее поглядывая, углубился в изучение. Хмыкнув, сложил карту и поехал дальше. Марина обреченно глядела в окно, вцепившись в кресло. Жизнь надо менять, в очередной раз за сегодняшний день подумала она. Партнера надо менять...

Краем глаза Размахов наблюдал за этой красивой, сидящей рядом с ним женщиной. Не понимал он ее. Никогда не понимал. Вот она потянулась к сумочке на заднем сиденье, дорогой сумочке из кожи рептилии, красиво изогнувшись, щелкнула замочком и выпрямилась с сигаретой в одной руке и зажигалкой в другой. Сигареты длинные и тонкие, зажигалка серебряная, в форме боба. Любит хорошие вещи. Шикарно затянулась, приоткрыла окно. Теперь сидит вся окутанная дымом, загадочная, неизвестно про что думающая. И все это - не обращая ни малейшего внимания на Размахова, словно он был ее шофером, а она - возвращающейся домой со светского раута аристократкой.

Размахов обеспокоенно заерзал. Не нравилось ему Маринино молчание. Было оно подозрительно. Это было молчание со знаком минус. Смутно догадывался, что если Марина и думала в это время про него, то нелицеприятно. За время их продолжительного романа он научился различать молчание Марины. Она была самой красивой изо всех молчаливых и задумчивых женщин, встретившихся ему на жизненном пути. Раньше она молчала нежно, грустно, иногда она молчала бездумно, плавая в удовольствии, а в последнее время она молчала все больше агрессивно... Погружаясь в морскую пучину своих мыслей, Марина становилась абсолютно чужая, словно с другой планеты, и проблемы, которые занимали ее, Размахову, наверное, даже и не снились, и поучаствовать в этих думах он никак не мог - вот что обидно. Молчащая женщина - это настоящее несчастье. Любой самый самоуверенный мужчина свою самоуверенность в присутствии такой подрастеряет и съежится. При условии, конечно, что она достаточно красива... Она задумалась, она предоставлена самой себе, она вышла из-под контроля. Это тревожно и опасно. Она может додуматься до чего угодно, - например, до того, что она прекрасная принцесса, а ты рядом с ней как минимум свинопас, а то и полная свинья... Вот и приходится постоянно задавать вопросы: о чем ты, милая, думаешь? А она не отвечает, да еще и смотрит на тебя презрительно: мол, дурак, что ли? И иногда отвечает с улыбкой: о тебе. И ведь видно, что все врет... Между тем твои мысли, когда ты молчишь, ее совершенно не интересуют. Она без них прекрасно обходится или просто видит тебя насквозь? Или скучен ты ей настолько? А может, подумал Размахов, просто прикидывает, куда ей лучше сходить завтра - в массажный салон или в парикмахерскую. Черт этих женщин поймет! Уж лучше бы, как все, щебетала. Тоже, конечно, в дороге не радость...

Размахов обладал по части женщин весьма обширным, существенным опытом, несмотря на совершенно нерасполагающую внешность. И дело, как он догадывался, было тут вовсе не в деньгах, а в характере. Во-первых, у Размахова с детства были комплексы. Да-да. И они сослужили ему хорошую службу. Благодаря деньгам и солидному общественному положению мамы и папы маленький Боря не чувствовал себя плебеем или изгоем. А благодаря тому, что жили они сначала в провинции, он не стал таким, как номенклатурные дети, богатым и бездумным идиотом, который ничего не делает оттого, что у него и так уже все есть. Размахов был примерно посередине общественной лестницы, вниз смотрел с презрением, будучи почему-то уверен, что каждый человек сам хозяин и творец собственной судьбы и, если у него нет денег, он или дурак, или лентяй, маргинал - в общем, и не достоин даже жалости, ибо свою собственную драгоценную жизнь не ценит и устроить не умеет... Наверх же он смотрел пристально, выбирая, кем ему стать, прикидывая, как именно подняться. Но без благоговения... Кроме того, он был наделен врожденной хитростью, изворотливостью. У него был талант интригана. Он умел поворачивать события в свою пользу. Умел просчитывать...

- Приехали, - сказала Марина, стукнувшись лбом о стекло. В голосе ее звучала злоба. Размахов попереключал передачи, подергался туда-сюда машина завязла. Вышел посмотреть. Они хитро застряли в какой-то дурацкой выбоине грунтовой дороги, колеса прокручивались, и своими силами выбраться было, по-видимому, невозможно... Сидеть с молчаливо торжествующей Мариной в машине, дожидаться у моря погоды не было смысла - Размахов махнул рукой и поплелся тормозить какую-нибудь машину с добросердечным водителем.

Придя в школу в первый день, маленький Боря затаился в уголке класса, огляделся вокруг и понял: придется тяжело. Со временем это подтвердилось: девочки любили красивых и удачливых мальчиков. Красивым он сам себя сделать не мог, и, значит, ему предстояло трудиться в поте лица, приобретая могущие привлечь девочек достоинства. То, что без девочек он в жизни не обойдется, Размахов понял сразу: его темперамент начал мучить его довольно рано. Возможно, тут были виноваты грузинские предки...

Очень рано Боря стал самостоятельным. Это было правильно, выгодно, это была стратегия. Тем более что самостоятельность могла со временем стать еще одним качеством, привлекающим девочек. В этом смысле он выгодно отличался от девяноста девяти процентов мужского населения России, не взрослеющего до седых волос, предпочитающего с материнских шей пересаживаться на женины... Размахов умел все делать сам. Умел находить работу, еще учась в школе. Умел принимать решения. Умел действовать. Учился профессионально водить машину. Приобрел диплом массажиста. Никогда не сидел без денег. Играл на бирже. Занимался плаванием, теннисом, карате. Кроме того, читал много книг по психологии и социальной философии. Это помогало ему и в карьерном росте, и в личной жизни. Он гордился приобретенным умением определять сущность человека через пять минут беседы с ним. По прошествии этого времени Размахов уже мог предсказывать поступки или слова человека и соответственно заранее выстраивать свою линию поведения. Это напоминало игру в шахматы.

Такие особенности характера изрядно сказались на размаховской внешности: профиль его даже для нефизиогномиста мог быть указанием на характер владельца - капризный, упрямый. Слегка ленивый. Победитель. Ни в чем себе не отказывает. Нижняя челюсть тяжелая - любитель мирских удовольствий. Нос, правда, был мягковат и загибался вниз, но подбородок выдавался вперед и имел квадратную форму, а верхняя губа была вздернута.

Наполеоновские комплексы Размахова принуждали его к постоянному действию и противодействию. Он постоянно чего-то добивался. Ему должно было удаваться все на свете. Все у него должно было быть самое лучшее. Он должен был блистать и жить приятно. Депрессий у него никогда не бывало - это неконструктивно. Пить он не пил, расслаблялся исключительно при помощи секса. Он был несколько старше молодого энергичного поколения предпринимателей, но абсолютно вписался в него, перенял все их повадки, замашки, стиль жизни. В наше время модно быть здоровым и богатым. А также неглупым...

Поскольку давалось ему в жизни все достаточно легко, то если Размахова постигала случайная неудача, он впадал в ступор. В эти редкие моменты знакомые могли видеть его грустным. (Марина, например, явно испытывала удовольствие, видя Размахова захандрившим, и старалась как можно дольше продержать его в этом состоянии - при помощи критических замечаний. Видимо, при его постоянной самоуверенности и заносчивости она начинала ощущать себя недостаточно комфортно, а может, сама любила руководить...) Потом для Размахова наставал период "бури и натиска" - он напрягал все силы и целеустремленно шел в выбранном направлении, пока препятствие не обрушивалось, не выдержав давления. Размахов не торопился, это было главное, ждать победы он мог сколь угодно долго. Примерно такую тактику пришлось ему применить для взятия крепости под названием Марина, тогда, несколько лет назад. Система в который раз оправдала себя, и красавица Марина сдалась. Сдалась, не успев подумать, вообразить последствия своего поступка, просчитать на холодную голову. Трудно быть умной женщиной: эмоции все-таки частенько брали верх над рассудком... Однако, придя в себя, Марина поняла, что ничего, собственно, не теряет, даже приобретает - Размахов приложил много усилий, чтобы ее именно в этом убедить. И она решила остаться... Конечно, Размахов понимал, что Марина его просто-напросто не любит. Понимал и то, что и в будущем, сколь угодно отдаленном, у него не было никаких шансов на взаимность. Зато отношения их были крепкими, основанными на многочисленных расчетах, постоянно производимых обеими хитрыми сторонами, и на партнерстве. Они были необходимы друг другу.

Марина, устав ждать, вышла из машины размяться. Вскоре возле нее притормозила белая "Нива", оттуда вылезли Размахов и водитель "Нивы", принялись ходить вокруг, разводить руками, заглядывать под днище и сыпать терминами - изображать типичный мужской разговор. Наконец проблема была решена при помощи троса. Размахов, спросив дорогу у водителя, развернулся и поехал в обратную сторону. Марина так ничего на это и не сказала. Размахов даже забеспокоился - обычно в таких ситуациях без скандала не обходилось... Надо было срочно что-то предпринять, чтобы сердце сердившейся на него женщины смягчилось. Размахов положил успокаивающим движением руку на Маринину ногу в чулке, чуть сжал. Марина поняла этот жест в том смысле, что Размахов просит прощения. Что ж, сегодня она еще была готова его ему дать...

- Руль лучше держи, - посоветовала она ему не слишком суровым тоном, снимая его руку со своей коленки.

Размахов вновь обрел хорошее настроение и, для того чтобы больше не слушать молчание, потянулся к приемнику и включил радио. Попсовые песенки довольно приятно скрашивали скучную дорогу.

...В карьере Размахову помогала его крайняя неразборчивость. Он любил сравнивать себя с мелким хищником, вроде гиены, которая может питаться чем угодно и ничем не брезгует. Такое сравнение вовсе не казалось ему обидным. В юности он видел когда-то в Таллинском зоопарке гиен - у них оказались чрезвычайно серьезные, сообразительные морды, похожие на человеческие. Они собирались у решетки клетки, три гиены, и смотрели на Размахова внимательно, решая для себя, что он за человек. Возможно, им тоже для этого требовалось не более пяти минут... Они просто использовали на полную катушку врожденные способности в борьбе за выживание. Мало ли что они не родились львами. Они и так справятся...

Женщин Размахов покорял по-разному, в основном - играя на чувствительных струнах женской натуры, старательно изображая из себя порядочного человека. В сущности, от порядочного человека он в отношениях с женщинами ничем и не отличался - разве что тем, что в своих поступках руководствовался соображениями высшей пользы, а не указаниями совести. Зачем, считал Размахов, плевать в тот колодец, из которого пьешь? Вести себя порядочно было гораздо более выгодно, это всегда окупается. В ответ женщины раскрывались, и если была бы возможность подвести баланс и точно все рассчитать, оказалось бы, что отдают они в целом гораздо больше, чем получают. Кроме того, Размахов, несмотря ни на что, к женщинам относился скорее с благоговением, - возможно, из благодарности за то удовольствие, которое они способны были ему доставить... Он имел о них несколько наивное и преувеличенное представление - был сторонником того мужского лагеря, который исповедует теорию: женщина была создана позже мужчины, следовательно, она совершеннее, так как на мужчине впервые были опробованы новые технологии. (Остальные мужчины принадлежали к лагерю "молчи, женщина, твое место на кухне".) В постели Размахов всегда предпочитал доставлять удовольствие своим партнершам, нежели получать его самому; это и было для него главным удовольствием и даже предметом гордости. Потому и с женщинами отношения всегда, даже и после разлуки, оставались у Размахова душевные...

Однако при этом Размахов отдавал предпочтение определенному типу женщин: они должны были обладать третьим размером бюста, зелеными глазами, рыжими волосами и страстью к экспериментаторству. При этом наличие мозгов не являлось необходимым фактором. Но и полное их отсутствие не поощрялось... Обычно к тому же все эти женщины были чуть старше Размахова. Это было интересно, от них он мог чему-то научиться. А непрерывное самосовершенствование входило в размаховскую программу.

Однажды у Размахова был довольно негативный юношеский опыт, в санатории он познакомился с девушкой, которая показалась ему странной - она явно воображала себя актрисой, ей очень нравилось Бориса дразнить, шокировать. Поначалу его это привлекло - было экзотично и приятно. Со временем же переросло в настоящий тяжелый кошмар. С тех пор Размахов решил встречаться только с теми женщинами, которые вели себя с ним совершенно адекватно... А если уж совсем честно, то он был просто немного трусоват.

Таким образом, связь с умной и загадочной Мариной, не предусмотренная жизненным размаховским кодексом, совершенно выбивала его из колеи, лишала его существование приятной стабильности, к которой он с детства тяготел.

Зачем была нужна ему именно Марина - он не знал. Вероятно, по привычке приобретать все самое лучшее. Поскольку Марина к тому же работала на него, то есть принадлежала к кругу его интересов, была маняще близка, потенциально достижима - он не мог не попробовать... Однако, добившись ее внимания, он не получил обычного удовлетворения от хорошо провернутой интриги. Марина постоянно ускользала от Размахова, ее приходилось завоевывать снова и снова, что не давало интересу угаснуть. Марина была вызовом размаховским возможностям. Он время от времени чувствовал, что Марина умнее или опытнее его. Однако она была с ним. Как в рекламе пива: "Это моя рука - это ее рука"... Что было нужно Марине от Размахова? задумывался иногда он. Вероятно, деньги. В первую очередь. Внимание, восхищение. Кроме того, наличие мужчины стабилизировало жизнь. К тому же Размахов способен был доставить Марине удовольствие, а это не так часто встречается, как можно было подумать... Что ж, все это он готов был ей предоставить. Взамен же на этот раз не получал ничего. Ну почти ничего. Близость с Мариной не сделала их по-настоящему близкими, и понять ее он так и не смог. До сих пор он не знал, как она отреагирует на ту или иную ситуацию, и боялся. Боялся выглядеть глупым, боялся не то сказать... При этом Марина не была истерична, ненормальна, непредсказуема из-за нелогичности. Просто она жила по каким-то своим законам, которые Размахов так и не вычислил. Чем он являлся для нее, какое место занимал в ее жизни? Что в нем нравилось Марине? Что было неприемлемо? Он не знал ничего и впервые в жизни испытывал неуверенность. Это было чрезвычайно неприятно. Надо было что-то делать, как-то выходить из сложившейся ситуации. Проще всего, казалось бы, было расстаться с Мариной и обрести покой, заведя роман с какой-нибудь провинциальной дурочкой, которая будет смотреть на Размахова большими глазами. Пополнить образовавшийся дефицит самоуважения... Но расстаться с Мариной - значило одновременно проиграть. Нет. Он должен, должен был узнать ее, понять, взять верх - ну а потом можно будет и оставить, забыть, как решенную задачу...

- Хочешь есть? - спросил Марину Размахов заботливо.

При дороге рядом с заправочной станцией сияло заведение Макдоналдса. "Выросли как грибы эти иностранные забегаловки, удивительно, как они прижились... - размышляла Марина, пока они стояли в небольшой очереди из трех машин к окошку выдачи, - что-то есть в этом свидетельствующее о наивном характере нации. В сущности, Макдоналдс - детское удовольствие..." Марина его не любила. Берегла свою модельную фигуру, цвет лица и во всех случаях предпочитала суши-бар "Якитория". Но, конечно, смешно было и мечтать о том, чтобы сырая рыба пользовалась в народе такой же популярностью, что и булка с котлетой, а изящные японские забегаловки распространились бы и на загородные трассы... Столько эстетов в этой стране не наберется.

Подъехав к окошку, Размахов заказал на себя и на Марину все, что счел нужным, все, что любил сам, не уточнив у нее, что будет она, - забыл, как обычно. Марина увидела и в этом очередное подтверждение тому, что как мужчина Размахов совершенно "не орел". С привычной брезгливостью она наблюдала за тем, как пакет с оставшимся от еды мусором Размахов ничтоже сумняшеся выставляет прямо на проезжую часть, не дав себе труда дойти до урны. С такими замашками "не комильфо" Марина мирилась всегда с особым трудом, а у Размахова их было не счесть. Для ее аристократической натуры уже одно то, что мужчина свободно отходит по естественным надобностям за киоск в центре города, было шоком. Ну и что, что туалетов в Москве мало. Мы же цивилизованные люди! Марина хотела, чтобы все, кто ее окружает, были цивилизованными людьми. Не промахивались мимо урн, например, не пренебрегали маникюром, ходили бы в чистых ботинках в любую слякоть... Умели бы красиво завязывать галстук. Пользоваться ножом при еде. Пропускать женщину вперед где надо, а вовсе не при выходе из общественного транспорта... Не дарили бы цветов в целлофане... И многое прочее. Марина, конечно, тоже была в этом смысле неидеальна. Но за окружающими все зорко подмечала...

Марину терзало, что Размахов, как она считала, был нелучшей ее партией из возможных. Он был промежуточным этапом на пути к достойной жизни. В качестве подпорки он был почти идеален. Все мужчины, встречающиеся на ее пути, считала Марина, - это что-то вроде приспособлений для шлифования и огранки алмаза, каковым она сама и являлась. В общении с ними она обретала опыт, знания - бесценные вещи, не купишь их ни за какие деньги! Приобретается собственной шкурой. При помощи правильно подобранной последовательности смены мужчин Марина формировала собственную личность. Главное было - вовремя уловить момент, когда связь уже переставала быть выгодной, засечь самое начало этого неприятного процесса; вскоре любое общение вместо энергии для движения вперед становится обузой, путами, камнем, тянущим в болото. Рано или поздно она бросала всех. Иногда бросали ее, но гораздо реже. Она не расстраивалась - в итоге это всегда оказывалось выгодно. Как говорила ее старая бабушка: "Если у тебя хороший муж, брось его! Следующий будет еще лучше. Если у тебя плохой муж - держись его, следующий будет еще хуже..." Мужчин мудрая Марина выбирала только представительных, если можно так сказать - отборных, так что каждый последующий был в чем-то лучше предыдущего. Но, к сожалению, каждый раз она убеждалась, что недостатки рода человеческого, особенно мужской его половины, совершенно неисчислимы и куда разнообразней, чем достоинства...

В случае с Размаховым Марина очень боялась пропустить момент, когда пора будет делать ноги. Он устраивал ее по многим пунктам. Это беспокоило. Рождалась привычка - все-таки Марина была женщиной, привыкала к людям быстро, тем более к тем, которые относились к ней преувеличенно хорошо... Потому время от времени Марина оглядывала себя с ног до головы, искренне удивляясь: что я, такая красивая и умная, во всех смыслах интересная женщина, делаю рядом с этим плюгавым, непривлекательным, сомнительным человеком? И именно в этот момент ушлый Размахов, шестым чувством улавливая Маринины колебания, становился неуемно заботливым и насколько возможно милым. Марина таяла. Уход отодвигался.

Дорога, дорога... Полжизни проводишь в дороге, думал Размахов. Я ведь уже не мальчик... Пора бы осесть, заняться чем-то приличным, представительным. Чтобы людям не стыдно было рассказать... А что, подумал он. Раскрутится в итоге мое модельное агентство - и буду я солидный человек. Женюсь... Хорошо бы, например, жениться на Марине... Только боязно. Во-первых, не пойдет. Независимость любит. Даже странно для женщины... И потом, очень умная. Так и будет Размахову неуютно. Не будет она окружать его вниманием, пироги с вязигой печь... Зато в обществе выгодно с ней показаться. Вот я какой, маленький да удаленький, какую шикарную женщину заполучил, у вас такой нет и не будет... Ну а если изменит, бросит? Засмеют же... М-да, проблема.

А ведь я влюбился, с ужасом подумал Размахов. Как пить дать влюбился... Себе что ж врать-то.

Он посмотрел на Марину. Она, устав от долгой дороги, соснула, откинув голову на спинку сиденья. Шея у нее была прекрасная - длинная, белая. Размахов вздохнул. Сиди, как дурак, любуйся... Ни тебе нежности, ни простоты - он же не мальчик, в книжные страсти играть. Тяжеловато в таком возрасте... А покоя с ней не будет, это точно. И что за дрянь эта красота, подумал Размахов, и к чему она сдалась людям? Одни ведь неприятности обладать ею нельзя, хоть и в руках держишь, а все мало кажется и не твоя она... Неужели все дело в инстинкте размножения, скажем? И красота - просто здоровый вид? Да быть того не может... А если и так, все же грустно. Грустно... Влюбился. Теперь терпи, Размахов.

С нежностью посмотрев на Марину, Размахов аккуратно положил ее голову себе на плечо. Марина, вздохнув, пошевелилась во сне. О господи, подумал Размахов, скоро же мы приедем?..

Езды оставалось часа три.

Воронеж оказался красивым, спокойным городом, вовсе не таким маленьким, как представляла себе Марина. Они не спеша проехали по проспекту Революции, главной улице города, на котором гордо возвышалась единственная в городе сталинская высотка, так называемая ЮВЖД. От печки танцевать было удобнее, но все равно они потратили еще довольно много времени, колеся по улочкам и выискивая Машин дом.

Маша Кузнецова в этот момент, приняв душ, сидела над утренней чашкой кофе и сокрушалась об утерянном вместе с остальным содержимым чемодана бюстгальтере от Нины Риччи.

В дверь позвонили каким-то чужим звонком: обычно Маша могла узнать, кто из обитателей квартиры явился домой. Немного удивившись раннему визиту, Маша пошла открывать, решив, что это, наверное, дворник опять пришел ругаться по поводу мусоропровода.

Марина и Размахов вышли из машины, поднялись на третий этаж зачуханного панельного дома и позвонили в обозначенную в адресе дверь. Размахов держал в руках папку с Машиным портфолио, хотя объяснить внятно, зачем он его потащил с собой, наверняка не смог бы.

Дверь квартиры им открыла сама Маша, одетая в домашний халатик, и Размахову показалось, что она сейчас упадет в обморок. Он на всякий случай обаятельно улыбнулся и протянул вместо "здрасте" Маше ее папку.

- Вот... - сказал он. - Мне кажется, что это ваше...

Маша смотрела на него как на привидение. На мгновение ей показалось, что Размахов примчался подписывать с ней многомиллионный контракт. Эту шальную мысль быстро сменила следующая: Размахов приехал потому, что польстился на Машины молодые прелести. Но и эту мысль пришлось отбросить, так как за спиной Размахова маячила та самая шикарная блондинка из студии.

Увидев, как дрожит чашка в Машиной руке, Размахов тут только понял, какое впечатление должно было произвести его неожиданное появление на пороге девушки, не прошедшей кастинг и живущей, мягко говоря, не в соседнем дворе. На минуту он даже смутился. Хотя, подумал он с профессиональным цинизмом, неизвестно, чего от нее ждать, может, она сама все это специально устроила, чтобы лишний раз напомнить о себе. И не такие случаи бывали...

- Здравствуйте!.. - подала наконец голос Маша, прервав затянувшуюся театральную паузу. - Здравствуйте, Борис Максимович! - добавила она, твердо помня из прочитанных книг по карьерному росту, что люди очень любят слышать собственное имя.

- Мы зайдем? - Размахов и Марина, перешагнув порог, зашли в коридор, оглядываясь по сторонам. В квартире ощутимо пованивало кошками, обои были старые, местами вытертые добела.

- Проходите! - продолжила Маша свою роль гостеприимной хозяйки.

Прошли на кухню. Мельком Размахов отметил горку грязной посуды в раковине.

- Хотите чаю? - предложила Маша.

Размахов сел на стул и объяснил ей цель своего визита.

- Вот так, - закончил он. - В этой папке были очень важные документы, так что нам необходимо срочно ее получить. Кстати, ты в нее не заглядывала?

И тут его ждал сюрприз. Машины глаза неожиданно наполнились слезами, подбородок задрожал.

- Борис Максимович... - прошептала она, - у меня нет... нет вашей папки!..

- То есть как?! - громче, чем надо, воскликнул Размахов, и Маша шарахнулась от него к стенке. Лицо Марины приобрело безнадежно-отчаянное выражение.

- Все украли! И... и деньги! - выговорила Маша и тут, не выдержав, разрыдалась. - Там вещи были... дорогие... Я к вам на показ хотела съездить... Я у знакомых заняла!..

- О черт! - только и сказала Марина и, отойдя к окну, закурила, предоставляя Размахову самому разбираться с рыдающей девушкой.

Вконец запутавшаяся в хитросплетениях судьбы, Маша поила гостей на кухне чаем, догадываясь, что карьеру модели, во всяком случае с помощью этого агентства, ей сделать уже не удастся. Размахов, конечно, на словах ее жалел, обещал помнить о ней и сразу вызвать, как только представится подходящий случай, и даже кое с кем ее познакомить, но, после того что она натворила, Маше в его добрую волю верилось с трудом.

...Выйдя из подъезда, Размахов вздохнул и потянулся. Вовсю шпарило солнце, тело было ватным, глаза болели: давала себя знать тяжелая ночь.

- Что ты предлагаешь? - спросил он у Марины. - Каковы будут дальнейшие действия?

- Предлагаю провести время до отъезда с пользой. Денежки нам все равно улыбнулись... Я предлагаю о проблемах подумать в Москве. Например, раз уж мы здесь, - Марина принялась листать путеводитель, - можем посетить, например, музей военно-морского флота, музей Крамского, музей Дурова, отца-основателя цирковой династии Дуровых... Ну знаешь, дрессировщики?

- Дуры вы, - передразнил ее Размахов. Лучше снять номер в отеле, сказал он, решив смириться с ударом судьбы, - я бы сейчас в кровать завалился часика на четыре.

- У человека карьера летит к черту, - вздохнула Марина, - а вам только бы в кровать завалиться... Все вы, мужики, одинаковые.

Возвращались они в полном молчании. Помириться с Мариной они так и не успели, несмотря на краткий и какой-то нервный секс, произошедший между ними в гостиничном номере лучшей местной гостиницы. Наоборот, они словно дулись теперь друг на друга за что-то и старательно смотрели в разные стороны. Хуже всего было то, что размаховское лирическое настроение не улетучилось. Это значило, что придется совершать какие-то поступки, которые никакой выгоды лично Размахову не принесут. Например, навестить родителей, сделать Марине предложение или пожертвовать деньги на ремонт храма.

Сегодня утром я проснулся от странного внутреннего толчка: словно что-то подбросило меня на диване, заставило открыть глаза, странным холодом пробежало по коже. Никогда не испытывал раньше подобных состояний. Будучи по натуре человеком серьезным, хотя и веселым, я считал себя до мозга костей материалистом: никакие там внутренние голоса, ни подозрения, ни предчувствия не могли сравниться с силой моего разума, умением логически выстроить ситуацию, рационально ее разложить. Так я всегда считал. И когда мне говорили о всяких там пришельцах, экстрасенсах-кудесниках, я смеялся в душе. Настоящий адвокат всегда должен слушать только голос разума, даже если что-то внутри...

Я сел на диване. Было около семи утра. То самое "что-то внутри" не давало мне покоя. И тут я вспомнил... Я вспомнил все, что происходило сегодня ночью.

Небольшая река текла слева направо. По обеим сторонам реки стояли люди. Их лиц не было видно. Постепенно становилось все темнее и темнее. Внезапно на реке появился плот, не управляемый никем, он плыл против течения. На плоту под темным покрывалом лежали двое. Один - совершенно очевидный покойник. В ногах у него горела свеча. Он должен был что-то важное сообщить второму, который лежал рядом и ждал. Ждал какой-то страшной тайны.

Вторым был я.

На протяжении всего сна я пытался разглядеть лицо покойника. Сгустившаяся темнота мешала мне. Казалось, вот-вот, секунда - и он повернет ко мне свое лицо и тогда я узнаю... Покойник повернул голову. Я узнал его.

Конечно, это был сон. Но никогда прежде я не испытывал подобного состояния обостренной ясности, сверхреальности происходящего. Это был сон. Но в ту секунду я готов был биться об заклад, что все это действительно со мной происходило. Но я совершенно забыл, кто был этот покойник. Все усилия вспомнить ни к чему не приводили. Чувствуя, что меня начинает трясти, я решил взять себя в руки.

- Так. Срочно принять холодный душ и выпить чашку кофе, - приказал я сам себе вслух.

Обжигающий ледяной душ подействовал: на какое-то время в моей душе не осталось ни страхов, ни предчувствий, ни смятения, одна только ясность. Теперь чашка кофе и - работа.

Нет ничего вкуснее хорошо сваренного кофе. Особенно если добавить в него в самом начале приготовления немножко черного молотого перца. Совсем чуть-чуть. На кончике ножа. Так я и сделал. Чувствуя, как тепло разливается по всему телу, весьма довольный собой, я отпивал кофе маленькими глотками и обдумывал сегодняшние дела. Нужно будет позвонить Турецкому, встретиться с Ларисой Машкиной (про себя я отметил, что эта мысль доставила мне удовольствие).

Внезапно в моей памяти снова возник ночной кошмар.

Вдруг я понял, кто этот человек... Алмазный король Михаил Машкин. На мгновение мне стало страшно... темнота начинала сгущаться, покойник повернул ко мне голову...

Снова захотелось под холодный душ. И пожалуй, еще кофе. Но только перца побольше. Мысли путались в моей голове, наскакивали друг на друга, не успевая превращаться в осознанные решения: срочно принять меры собственной безопасности... еще раз встретиться с Ларисой... Если бы у меня был сонник, я бы, наверное, попытался растолковать эзотерический смысл своего сна. Река... Плот... Покойник... Свеча... Да, собственно, и так все ясно: пережитые события последних дней оказались слишком впечатляющими для моей разомлевшей под ялтинским солнцем психики. Плюс к этому наверняка добавились смутные образы просмотренных одновременно нескольких телефильмов. Переключаюсь с одного канала на другой я довольно часто, пытаясь отследить несколько действий сразу. Кстати, очень полезное упражнение для адвоката. Вот только не помню, чтобы во вчерашних фильмах были плоты, свечи и покойники... Скорее всего, это просто обрывки детских воспоминаний. Ненавижу эту психологию. Нет ничего хуже самокопания, попытки понять, что, как и почему происходит в твоей душе. Это просто душевный онанизм какой-то. Я всегда так считал, нимало не сомневаясь в справедливости собственных мыслей, и всегда с некоторой неприязнью относился ко всяким там психоаналитикам, причисляя их к рангу экстрасенсов. Жуликов, одним словом. Но вот настал в моей жизни момент, который заставил призадуматься, а не пора ли мне самому... Раздумывая таким образом, я сварил себе еще кофе, вышел с чашкой на балкон.

Неожиданно мое внимание привлекла ситуация, не имеющая к моим размышлениям никакого отношения, но заставившая меня взглянуть на некоторые вещи иначе.

На перекрестке подрабатывали мальчишки: мыли стекла у остановившихся на светофоре машин. Небольшие купюры (с балкона я не мог разглядеть какие) из рук водителей переходили в карманы замызганных штанишек пацанов, едва успевающих за короткое время меняющего глаза светофора сделать (и, судя по тому, что им платили, хорошо) свою работу. В одной из машин я увидел за рулем женщину, лицо которой показалось мне знакомым. Пока я вглядывался в это лицо, мальчишки успели вымыть стекла, но вместо положенной платы дама эффектно сложила комбинацию из трех пальцев и нажала на газ. Очевидно, нечасто сталкиваясь с подобным поведением клиентов, тем более клиенток, провожая глазами уезжающую машину, мальчишки застыли в изумлении. Я, признаться, тоже был удивлен. Но другим: те же волосы, контур лица... Цвет глаз я, правда, не разглядел... Удивительно, как иногда люди бывают похожи друг на друга. Конечно, это не она. Лариса Машкина ездит с шофером, да и не способна она на такое поведение.

Я вернулся в комнату. Страшная догадка крутилась в моей голове, разрушая запланированные на сегодняшний день встречи и заставляя отказаться от принятых раньше решений. А что, если Лариса виновна в смерти своего мужа? Почему бы, собственно, и нет? Что ей мешало, находясь на отдыхе в Ялте, на один день слетать домой или, что гораздо проще, заказать убийство собственного мужа? Мотивов могло быть сколько угодно: измены, ложь, деньги, наконец...

В таком случае многое становилось понятным: и то, что именно она обнаружила труп мужа, и ее потрясающее самообладание во время разговоров со мной, и те пять тысяч долларов, которые она дала мне в качестве предаванса.

"Покупка адвоката? Не значит ли это, что меня купили?" Я улыбнулся от нелепости этой мысли. Я понял, что столь же нелепо и предположение о вине Ларисы. Но как адвокат я должен был иметь эту версию в виду и прежде всего проверить свою подзащитную. И только потом думать, как и от чего ее защищать. Но как проверить? И как защищать? Где взять алиби?.. Лариса была в Ялте с любовником, который бесследно исчез.

Допустим. Но больше всего меня настораживало, что труп обнаружила Лариса, оставшись одна, в собственной квартире, неплохо, кстати, охраняемой...

Нет, только не это! Эти глаза не могут врать. Эта женщина не может быть убийцей. Но что я могу привести в доказательство, кроме собственных симпатий к Машкиной?

Я прошелся по комнате. Неожиданно в моей голове появились другие мысли. Лариса и вправду была мне очень симпатична. Пытаясь вернуть себе рабочее настроение, я решил позвонить Турецкому. В ту же секунду в моей квартире раздался звонок.

- Слушаю, - я снял трубку, - алло, перезвоните, вас не слышно...

Почему-то подумалось, что звонила Лариса. Точнее захотелось, чтобы она позвонила. Удивительная женщина! Между прочим, ничем не хуже Марины. Ну разве что чуть-чуть. Размышляя таким образом, я пытался дозвониться Турецкому. Ну вот, наконец свободно.

- Турецкий слушает.

- Нужно поговорить, Александр Борисович.

- Давай. Я сейчас в городе. Можно встретиться в кафе на Тверской. В двенадцать.

Всегда точен, всегда аккуратен, всегда лаконичен. Признаться, я завидовал Турецкому, его способности понимать и чувствовать одновременно (что у меня никак не получалось), его редкому сочетанию силы и мягкости.

Я оделся, не спеша вышел из дому. У подъезда щебетали две девушки. Я невольно прислушался.

- Евгеша меня на велосипеде катал, в затылок возбужденно сопел: "Приходи ко мне вечером, мать у меня в ночную..."

- Ну а ты?

- Вот еще! А он потом с крыши цветы на балкон бросал, по телефону часами ерунду плел, а после... в подъезде на стене грязные слова писал...

- Сволочь.

- Не говори. Ну пока.

- Пока.

Девчонки заметили, что я прислушался к их разговору, смутились, одна поспешила скрыться в подъезде, другая свернула за угол. Мне стало немного не по себе, возникло ощущение, будто я без разрешения прочитал страницу из чужого дневника. Кстати, тоже полезное занятие для адвоката: подслушивать чужие реплики, читать жесты. Все пригодится. Собранный из случайных черточек прохожих, из реплик соседей, из собственных мыслей, наконец, когда-нибудь должен был сложиться в моем сознании образ преступника, убившего человека, жену которого я должен был защищать.

До двенадцати оставалось полтора часа. Я решил приехать раньше. Прогуляться по Тверской... Привести в порядок мысли... А мысли, признаться, были самые разные.

Может, имеет смысл взять Ларису под стражу, тем самым защитив ее от покушения, которое наверняка произойдет в ближайшее время? Или стоит просто установить за ней наблюдение, что в случае ее вины даст возможность найти ее сообщников, а то и вовсе узнать, чьим сообщником является сама Лариса?

Так или иначе, это как-то отразится на ее поведении, и тогда мой опыт подскажет мне, как вести себя с ней и чем подтолкнуть ее к откровенному разговору.

Покусывая эскимо, я брел по тротуару. До встречи с Турецким оставалось еще немного времени.

Пьяный дворник сметал мусор то в одну, то в другую сторону, то в одну, то в другую...

- Обниму коня, напою жену, - негромким пьяным тенором пропел дворник и добавил, - пардон, - неожиданно оказавшись прямо передо мной. Я не понял, к чему относилось его "пардон": то ли к отредактированной им песне, то ли ко мне, явно не испытывающему к нему симпатии.

Коснувшись метлой моих ног, дворник шагнул в сторону - и снова мусор то в одну, то в другую сторону. Прохожие улыбались, поглядывая на него: небритый, нечесаный дворник скорее походил на бомжа, чем на блюстителя чистоты и порядка. Меня всегда удивляло это непонятное снисходительное отношение русского человека к пьяным людям. Словно к маленьким детям, все можно простить, потому что причина уважительная - выпил.

Где-то в глубине двора прозвенел школьный звонок. Пестрая толпа детей высыпала на тротуар, садились в припаркованные авто, самые разные - от "Жигулей" до "мерседеса", уезжали. Немногие отправлялись пешком.

Краем глаза отметив столь яркую перемену сегодняшней жизни, я снова углубился в свои мысли. Кому может быть выгодно убийство алмазного короля? Скорее всего, тому, кто сам собирается занять его место. Вполне возможно, сразу два места - и короля, и супруга. Нужно как можно скорее допросить любовника Машкиной - Родина. Вряд ли убил именно он, но в том, что Родин имеет к убийству какое-то отношение, я почему-то не сомневался.

Пронзительный детский визг заставил меня вынырнуть из собственных мыслей. На тротуаре неподалеку от школы явно что-то происходило. Толпа зевак становилась все больше. Я решил к ним присоединиться.

Увиденное потрясло меня. На тротуаре бился в судороге мальчик, на вид ему было лет семь-восемь. Поразила реакция окруживших ребенка людей: они не то что не пытались помочь ему, но как-то с интересом наблюдали за тем, что будет дальше. Не зная, как поступают в данных случаях, я подумал, что нужно вызвать "скорую". Оказалось, что я произнес это вслух.

- Не надо "скорую". - Сквозь толпу зевак пробирался пьяный дворник.

Отобрав у стоящего рядом опешившего малыша (одноклассник, наверное) бутылку газировки, дворник вылил ее себе на руки, наклонился над лежащим на тротуаре ребенком, разжал ему челюсти и что-то сделал. Что именно, я не успел понять. Толпа охнула. Ребенок успокоился.

- Все в порядке, - сказал дворник и ушел в толпу.

Женщина в белом халате склонилась над мальчиком, щупала пульс, жестом показывала собравшимся вокруг ребенка: "Расходитесь". Мальчик открыл глаза.

- Наша медсестра, - сказал детский голос за моей спиной.

Я посмотрел на часы: было без десяти двенадцать. Вот уж действительно, душа человеческая - потемки. Никогда не знаешь, чего от кого можно ожидать. Тот, кому так хочется верить, вполне может оказаться преступником, а дворник с лицом убийцы на моих глазах спасает чью-то жизнь.

Незаметно для себя я приблизился к кафе. Турецкий подошел через минуту. Обменялись традиционными приветствиями, заказали по чашке кофе, я задал вопрос, ради которого приехал.

- Александр Борисович, есть ли доказательства алиби Ларисы? Точнее, могу ли я быть уверен, что она...

- Не убийца, - продолжил мою мысль Александр Борисович. - На данный момент следствия эта версия нами рассматривается. И доказательств того, что она не причастна к этому убийству, нет. Пока что, во всяком случае, нет.

- Вы имеете в виду, что нет доказательств ее причастности?

- Как раз они есть.

- Но когда убили Машкина, Лариса была в Ялте. И не одна.

Турецкий словно читал мои мысли:

- А что мешало ей слетать оттуда на денек-другой к нелюбимому мужу. Подчеркиваю: к нелюбимому, потому что она была в Ялте, как ты выражаешься, "не одна", или, в конце концов, заказать его убийство?

- Интересно, как бы отнесся любимый к ее исчезновению? - попытался съязвить я.

- Это не вопрос. Женщина может найти тысячу способов, чтобы заставить мужчину поверить в то, что ей в данный момент выгодно.

- Такая женщина не может врать, - не выдержал я.

- А как насчет любовника? Неужели Машкин был в курсе? Хотя мне лично тоже хочется верить ей. Но наши собственные пристрастия и интересы или даже симпатии к преступникам или подзащитным не могут быть основанием для принятия официальных решений.

Я с удивлением посмотрел на Турецкого. Мне даже показалось, что я не сразу понял, что имеет в виду Александр Борисович.

- Поэтому в данном случае, - продолжал Турецкий, - мне ничего не остается сделать, как избрать в качестве меры пресечения взятие под стражу...

- Но она не виновата, - возмутился я, - это же ясно как...

- Кому ясно?

- Мне.

- А мне не ясно. Мне нужны доказательства. Если в ближайшее время не найдут любовника, а главное - он не подтвердит, что был в Ялте с Ларисой Машкиной, значит, алиби нет.

- Но я там был!

- С ней?! - насмешливо поинтересовался Турецкий.

Признаться, такого вопроса я не ожидал. При всем моем уважении к Турецкому подобная неделикатность просто обидела меня. Пока я сидел и думал, стоит ли мне демонстрировать свою обиду, Александр Борисович смягчился:

- Извини, но ты с таким восторгом говоришь о ней, что... Ну не буду, не буду травить твое бедное сердце, тем более что оно, судя по всему, неровно дышит в сторону твоей подзащитной.

Я решил снова обидеться. Конечно, Турецкий был прав. Но нельзя же так в лоб. С некоторых пор я мысленно сравнивал Марину с Ларисой, отдавая себе отчет в том, что эти женщины равны и по красоте, и по уму, и по силе. Марина была притягательней. Лариса - интересней. И если бы в Ялте Лариса оказалась одна и я встретил ее, вполне возможно...

- Конечно, если ты хочешь любой ценой отстоять Машкину, - продолжал рассматривать меня Турецкий, - то можешь выступить в роли свидетеля, заявив, что в Ялте с женой алмазного короля был ты.

- За дачу ложных показаний... - промямлил я.

- Я никогда не сомневался в вас, Юрий Петрович, - Турецкий явно издевался надо мной, - однако сегодня вы, признаться, не в самой лучшей форме, - произнес он, допивая кофе, - а Машкину все-таки придется задержать, ты уж извини, Юра.

- Я не понимаю, Александр Борисович, - начал я как можно тверже и строже, - по-моему, я не давал никаких оснований...

- А я и не брал никаких оснований, - Турецкий подмигнул мне, - ты ее адвокат, и, должен сказать, хороший адвокат, твоя прямая обязанность защищать ее права. Что ты, собственно, и делаешь. Извини, я на минуту. Турецкий поднялся из-за столика.

"Удивительный человек, - подумал я, глядя ему вслед, - добрый и одновременно жесткий, до такой степени чувствующий движение мысли собеседника, я бы даже сказал, предчувствующий его. Интересно, это касается только меня? Неужели я открытая книга? Хотя в отношениях с женщинами действительно слабоват, что уж тут греха таить. Из-за них, точнее, из-за своего отношения к ним постоянно попадаю в неожиданные ситуации, причем далеко не в выигрышной роли. Даже адвокатом я стал из-за них..."

Воспользовавшись отсутствием Турецкого, я всецело отдался воспоминаниям.

Был разгар лета. Ночь набирала полную силу, только под акациями оставалась приятная прохлада. Тихо-тихо. Никого. Серой тенью прошел по двору кот, растворился в тени акаций.

В ту ночь мне не спалось, услышав, как хлопнула дверь на лестничной площадке (она жила по соседству), я узнал ее шаги. Стараясь остаться незамеченным, я шел за ней, а теперь стоял в темном подъезде, не решаясь покинуть своего убежища. Она села на лавочку, закурила. На ней был атласный халатик, бывший когда-то ярким, теперь выгоревший и полинявший. Духота и ей не давала спать. Казалось, что в тени акаций прохладней. Прислонившись спиной к дереву, она глубоко затянулась.

Я влюбился в нее с прошлого года, мне, тринадцатилетнему мальчишке, она, самая красивая десятиклассница, казалась недосягаемой мечтой. Мечтой всей моей жизни.

Наверное, я случайно скрипнул дверью, потому что она обернулась в мою сторону, всматриваясь в темноту, и увидев меня, равнодушно сказала:

- А, это ты? Привет.

- Привет. - Я опустился на лавочку рядом с ней.

- Почему не спишь?

- Весь день загорал на крыше. Сгорел. Совсем. Папа в соседней комнате храпит. Холодильник как затрясется весь, и молочные бутылки в нем звякают так, что спать невозможно... - Почувствовав, что несу чушь, я замолчал.

Она, улыбаясь, смотрела на меня, дотронулась до моих сгоревших плеч:

- Больно?

Я неопределенно мотнул головой.

- Пойдем ко мне, у меня есть средство, наивернейшее от ожогов, неожиданно с женской властностью в голосе сказала она.

- Еще чего! - Я сам не понимал, что говорю.

- Пойдем-пойдем, - она приобняла меня за плечи, - средство наивернейшее...

Мы встречались год. Она говорила мне, что хочет выйти замуж за адвоката. Потом мы переехали в другой район. Она вышла замуж за учителя физкультуры. А я в конце концов стал адвокатом.

Воспоминания вихрем пронеслись в моей голове. Прошла минута.

Турецкий вышел из туалетной комнаты, судя по всему, ему позвонили, я скорее догадался, чем услышал: стайка девчонок приземлилась за соседним столиком. Турецкий достал сотовый, кивнул мне.

Девчонки за соседним столиком весело трещали:

- А я кем в прошлой жизни была? Актрисой?

- Тут не сказано.

- А ты кем была?

- Мужчиной, циркачом, а до этого птицей.

- Если лебедушкой, ничего еще, а вот если вороной...

Девчонки развлекались:

- А Ленка Коновалова из соседнего подъезда, помнишь? Так она курицей была. Я просчитала.

- Так она и сейчас курица...

Я рассмеялся вместе с девчонками. Как любил говаривать один мой институтский преподаватель: "Нюхайте воздух! В том, что происходит вокруг вас, и находятся необходимые вам доказательства, детали, нюансы, из которых складывается ваша будущая работа". И я нюхал. Правда, не всегда в целях поиска доказательств. Чаще просто в свое удовольствие.

"Интересно, сколько им лет? Четырнадцать? Пятнадцать?" - думал я, слушая милую девчачью болтовню:

- А помните нашу старую учительницу? У нее еще кот был. Так он к овчарке из соседнего двора клеился. Ухаживал. Сам ей по колено, а туда же...

К столику подходил Александр Борисович. По выражению его лица я понял - что-то случилось.

- Убили, - сказал он.

- Кого? - одними губами спросил я.

- Родина, - странным, глухим голосом произнес Турецкий.

Времени на раздумья не было. Нужно было как можно скорее оказаться на месте происшествия.

Оставив на столе деньги, мы поднялись из-за столика и вышли из кафе.

Грязная, неуютная крыша Казанского вокзала нависала над толпившимися на перроне людьми тяжелыми металлическими конструкциями, сквозь которые кое-где проглядывало неприветливое московское небо. Почему-то казалось, что все это вот-вот должно обрушиться: и металлические конструкции, и вокзальные стены, и небо, взорваться или пролиться грозовым дождем. Природа словно чувствовала состояние Алены, невысокой угловатой провинциальной девушки, потерявшейся в этой огромной вокзальной толпе: сквозь огромные железные балки, нависшие над перроном, начинали накрапывать одна за другой крупные мутные капли. Москва не приняла Алену: на актерский факультет в ГИТИС, куда она пыталась поступить, ее не взяли, сказали: мол, полное отсутствие жизненного опыта и творческих способностей. Да и откуда жизненный опыт в семнадцать лет? Что касается творческих способностей, Алена не смогла сымпровизировать этюд под названием "У меня украли кошелек". Алена растерялась: специально плакать она не умела. Ей предложили другое задание: решить сцену обнаружения трупа. И снова - ни тебе жизненного опыта, ни фантазии.

Алена возвращалась обратно в Таганрог. "Зачем на перроне такая крыша? От дождя, что ли?" - недоумевала она, раздраженно протискиваясь сквозь толпу не то туркменов, не то казахов, натыкаясь на сваленные ими в кучи грязные тюки. Алена чувствовала себя среди этих людей чужой и лишней. Ей даже стало казаться, что ее обходят стороной, словно боясь испачкаться. На самом деле, конечно, это она сторонилась и этих людей, и их вещей. И даже самого этого ужасно неэстетичного здания. Безуспешно поискав глазами кассы или хотя бы справочное, Алена решила обратиться к носильщику:

- Скажите, пожалуйста...

- Червонец, - отрезал тот, и смерив ее взглядом, добавил: - Два.

- Что? - не поняла Алена.

- Пару червонцев гони, лапуль, скажу, что хочешь, - усмехнулся носильщик, показав гнилые зубы.

Девушка снова огляделась: табло с надписью "Прибытие поездов", "Отправление", милиция, зал ожидания... Касс дальнего следования на вокзале не было видно. Алена открыла сумку, вытащила кошелек.

- Что ищешь, красавица? - тронул ее за локоть туркмен, внешний вид которого красноречиво говорил об отсутствии определенного места жительства.

- Кассы, - ответила Алена и поморщилась: от туркмена плохо пахло.

- Туда иди, - махнул рукой туркмен и неожиданно бросился наутек.

- Убью, - раздалось у нее за спиной, - сука.

Алена оглянулась, носильщик с ненавистью смотрел куда-то мимо нее. Заметив ее взгляд, снова показал свои зубы:

- Не бойся, это я не тебе.

- А я и не боюсь, - равнодушно пожала плечами Алена, положила кошелек в сумку и двинулась в указанном туркменом направлении.

- А зря, лапуль, - донеслось ей вслед.

Кассовый зал был органической частью Казанского вокзала, тот же тяжелый запах, отсутствие справочных и указателей, грязь и множество окошек, над каждым из которых значился номер: 25, 26, 27...

Очереди у окон сливались и перетекали друг в друга. Определить, куда ведет какая из них и где она заканчивается, было совершенно невозможно.

- Двадцать восьмое, - прошептала Алена, - а где же Таганрог?

- Таганрог везде, лапуль, - сказал ей прямо в ухо показавшийся знакомым голос.

Она оглянулась. Носильщик ухмылялся.

- Ты не думай, я это... пошутил.

- Это вы насчет червонцев? - догадалась Алена.

- Это я насчет "зря", лапуль, - повторил за девушкой ее интонацию носильщик и попытался взять у нее сумку: - Помогу давай.

- Мне не тяжело. - Алена выдернула из рук носильщика сумку. - Кто последний?

- Ты первая. - Носильщик протиснулся к кассе, отодвигая стоящих у долгожданного окошка первых очередников. Очередь угрожающе зашумела. Работники вокзала обслуживаются вне очереди, - не терпящим возражения тоном заявил носильщик и подмигнул кассирше: - Здравствуй, Оленька.

- Число, город, номер поезда. - Пятидесятилетняя Оленька на секунду оторвалась от компьютера, заметила носильщика. - Привет.

- Щас.

Через секунду у кассы, держа в одной руке сумку, в другой кошелек, стояла Алена, оберегаемая носильщиком от напора возмущенной очереди. Их пытались оттеснить в сторону. Алена чувствовала горячее дыхание носильщика, его несвежий запах. Глубокое отвращение к этому человеку боролось в ней с просыпающимся чувством благодарности к нему же. Очередь напирала.

- До Таганрога. Сегодня. Любой. Сколько? Что? - Не расслышав ответ кассирши, Алена достала из кошелька двести рублей, отдала деньги в кассу.

- Паспорт.

Где же он? В сумке? Нет. Да, кажется, в кармане. Кошелек. Сумка. Дышать совершенно нечем. "Боже мой, когда же все это кончится?" - думала Алена, пряча кошелек в сумку, ставя ее на пол, протягивая в окошко паспорт.

- Ждите.

Очередь прижала ее к самому окну. Почувствовав, что ее больше не оберегают от этой неуправляемой, дикой толпы, Алена испугалась. Огляделась. Носильщика не было. Не было и сумки, и кошелька, и еще массы мелких столичных радостей: свертков, коробочек и флакончиков, купленных ею по дороге на вокзал для своих любимых таганрожцев.

- Где он?

- Кто? - Кассирша подняла на Алену удивленные глаза.

- Работник вокзала, который меня сюда... Ведь вы же его знаете... Он вас по имени называл... - взмолилась девушка.

- Мало ли кто меня по имени называет, - искренне возмутилась кассирша. - У меня вон! Смотри, - она показала на табличку, красовавшуюся на компьютере: "Кассир - Ольга Попова".

- Что же мне теперь...

Алена не договорила, комок сдерживаемых слез подступил к горлу. За окном начинался дождь. "Хорошо, что я купила водоустойчивую тушь", - где-то глубоко в сознании несостоявшейся актрисы мелькнула спасительная мысль. И Алена заплакала.

Из компьютера с характерным звуком вышел Аленин билет.

- Следующий. Число, город, номер поезда, - словно издалека донесся голос кассирши, - девушка, отойди, ты мешаешь.

Кто-то из стоящих в очереди сунул Алене в руку паспорт и билет, ее оттеснили в сторону. События уходящего дня навалились одно на другое, угрожающе нависли, словно эти металлические балки вокзального дебаркадера, с проглядывающим сквозь них тяжелым грустным небом.

Слишком много неудач обрушилось сразу на угловатые плечи Алены. Так долго она еще никогда не плакала.

"Надо будет запомнить это состояние", - думала Алена, размазывая по щекам слезы и представляя себя, рыдающую, на сцене перед экзаменационной комиссией... Глаза чуть приоткрыты... Дыхание неровное... Нижняя губа прикушена... Алена достала из кармана складную расческу-щетку с вмонтированным в нее маленьким зеркальцем, посмотрелась в него: вот так! И заревела пуще прежнего. Больше всего ее обижало то, что никто не обращал на нее никакого внимания. Люди толкались, ругались, целовались.

"Они, наверное, считают, что меня кто-то бросил", - думала Алена, поглядывая на целующуюся рядом парочку.

Иногда парочка выразительно оборачивалась в ее сторону: нельзя ли, мол, потише, типа "вы мешаете" - и продолжала заниматься своим делом.

Плакать Алене надоело. Она снова посмотрелась в расческу-зеркало, потрогала распухший нос: "Наконец-то у меня появились настоящие переживания. Свой жизненный опыт. Теперь я сумею заплакать, если мне на экзамене скажут: "Представьте себе, что у вас украли кошелек".

Алена спрятала зеркало в карман, нащупала паспорт с билетом.

Ахнула: до отправления поезда оставалось десять минут.

Поезд "Москва - Адлер" стоял на первом пути.

- Залэзай. - Проводник ярко выраженной кавказской внешности протянул Алене руку.

- Я до Таганрога, - зачем-то ответила Алена на незаданный проводником вопрос.

Место оказалось в первом купе. Приложив все свои силы, Алена с трудом открыла покосившуюся, с ржавой ручкой дверь купе. На полу стоял чемодан. Семьдесят на девяносто. Застегнутый на "молнию": с левого бока снизу-вверх, по верху, сверху вниз и до конца правого бока. Яркий, клетчатый, красная клетка - побольше, а в ней - зеленая, маленькая.

"Когда я была маленькая, родители с таким чемоданом в Польшу за шмотками ездили", - вспомнила Алена, усаживаясь на свою полку поудобнее. Не получалось поудобнее: мешал чемодан. Алена попыталась отодвинуть его. Никак.

"Кирпичи там, что ли?" - удивилась она: чемодан не сдвинулся ни на сантиметр. Алена выглянула из купе: никого. Она забралась с ногами на полку и, упираясь спиной в стену, толкнула чемодан. Чемодан упал, заняв весь пол Алениного купе.

"Не по чемодану же мне ходить", - подумала Алена и ойкнула, заметив, как из чемодана потекла тонкая красная струйка.

"Томатный соус. Чужой. Разбила!" - ужаснулась Алена.

Поезд тронулся. Хозяин чемодана так и не появился. Коврик под чемоданом на полу купе постепенно пропитывался красной жидкостью.

"Продолжается накопление жизненного опыта", - догадалась Алена и отправилась искать проводника. На месте его не оказалось. В тамбуре тоже. Постояв какое-то время около купе для проводников, Алена решила действовать самостоятельно: открыть чемодан, выбросить разбитые банки, почистить ставший красным коврик.

Ржавая "молния" чемодана поддалась легко: правый бок, верх, левый бок...

- А-а-а-а-а!.. - пронесся по поезду дикий девичий визг, отдаваясь эхом из вагона в вагон, стремясь по шпалам назад, к тяжелым металлическим конструкциям неуютного Казанского вокзала.

- Ничего не понимаю. - Я сел в машину Турецкого и захлопнул за собой дверь. - В купе. В чемодане. А вы уверены, что это Родин? Было опознание?

- В кармане брюк найдено водительское удостоверение на имя Родина.

- Настоящее?

- Проверили.

- Зачем они его оставили? - ни к кому не обращаясь, сказал я.

- Вот и я об этом думаю, - счел нужным ответить Турецкий.

- И кто - они? - автоматически прозвучал мой второй вопрос.

- Именно это нам с тобой и предстоит выяснить, Юра. Такое ощущение, что преступник сопровождает нас в этом деле. Опережает наши мысли, лишая очередных свидетелей, разыскиваемых нами.

Мы с Турецким переглянулись. Мелькнувшая у обоих мысль показалась абсурдной. Да нет, конечно! Никто из наших сотрудников...

- А кто нашел?

- Девчонка, несет какой-то бред: разбила соус, не нашла проводника, открыла чемодан.

Турецкому было не по себе.

Я чувствовал, он готов принять какое-то важное решение, но почему-то медлит. И мне показалось, что сейчас он задаст вопрос... Вообще, я заметил, что после событий сегодняшней ночи с этим дурацким сном мне слишком многое стало казаться.

"Да... - думал я, - надо же, что какая-то чушь, просто сон может изменить человека, тем более меня. Нужно взять себя в руки, поменьше чувствовать, побольше мыслить".

Именно так бы я и сделал, если бы Турецкий не задал мне тот самый вопрос, о котором я только что подумал:

- А что, если у нас утечка информации?

Я резко возражал. Подозревать друг друга было не в моих правилах.

- Может быть, кто-нибудь из доброжелателей Ларисы слишком откровенен с ней, вот он и выдает ей наши планы. Возможно, из самых добрых побуждений, стараясь помочь и ей, и следствию. А она во-время принимает меры...

Я молчал. Конечно, Турецкий был прав. Я пытался узнать у Ларисы местонахождение Родина. Возможно, даже говорил ей о том, что мы его ищем. Ох уж эта моя доверчивость, стоит только человеку, особенно женщине, понравиться мне, как я готов открыть перед ней все свои мысли, а если она очень красива, то и все планы.

Наконец-то вокзал. В душе я радовался тому, что сложный разговор был закончен. Тогда я не предполагал, что Турецкий через некоторое время снова вернется к этому разговору.

На перроне нас ждала неожиданность: толпа корреспондентов с фотоаппаратами, видеокамерами.

- Ничего не понимаю, - выходя из машины, сказал Турецкий, - информация распространяется быстрее, чем на месте происшествия оказываюсь я. Ты кому-нибудь звонил?

- Когда?! - Я был почти возмущен.

Слишком много подозрений обрушилось на меня за время сегодняшней встречи с Турецким. Ну нельзя же так: подозревать всех подряд!

- С той самой секунды, как вы сообщили мне о трупе, Александр Борисович, я не отходил от вас ни на минуту!

Мое раздражение продолжало накапливаться: мало того что Турецкий не доверяет мне, тут еще толпа зевак, сквозь которую не протолкнешься, долговязый чернявый корреспондент караулил вход в первый вагон злополучного поезда "Москва - Адлер". Заметив Турецкого, первым подскочил к нему:

- Что вы думаете об этом? Какова официальная версия?

Турецкий поморщился: он терпеть не мог таких вот журналистов. Отодвинув чернявого в сторону, Александр Борисович протиснулся в вагон, впустив меня, и закрыл дверь.

- Начинаем наш репортаж с Казанского вокзала, - донесся с перрона голос чернявого. - Сегодня здесь был обнаружен труп, удивительным образом упакованный в чемодан. Человек в чемодане, точнее, труп, бывший когда-то человеком, был сложен пополам, словно гуттаперчевая кукла. Думаю, что этот факт станет событием недели...

Проводник провел нас в купе:

- Сэйчас, - вышел из купе.

Зрелище было не из приятных. Изуродованное тело, каким-то странным образом действительно сложенное пополам, лежало в чемодане. Забившись в угол, на верхней полке сидела Алена и рыдала.

Вошел проводник, держа в руках два стакана чая. Я поежился: пить чай рядом с трупом!

- Я приказал ни к чему не прикасаться, - поспешил выслужиться проводник перед Турецким, - никому не двигаться с места. - И он кивнул в сторону девушки.

- Насчет последнего пункта вы погорячились, - холодно отрезал Турецкий, - можно было бы девушке подождать нас и в соседнем купе. - Вас как зовут?

- Алена, - прошептала девушка.

- Марш в соседнее купе! - скомандовал Алене проводник.

- Теперь-то зачем? - остановил ее Турецкий. - Начнем по порядку.

- Начинай ты, - кивнул Алене проводник.

- Нет уж, вы начинайте.

- А я? Чего я? Я вообще здесь ни при чем... - пытался отвертеться проводник.

- Откуда чемодан? - спросил проводника Турецкий.

- Какой чемодан? Откуда чемодан? Откуда я знаю, - начал мямлить проводник.

Турецкий перебил его:

- Вы будете четко и ясно отвечать на мои вопросы. В противном случае мне придется вас задержать. Хотя я думаю, задержать мне придется вас в любом случае. А теперь четко и ясно: откуда чемодан?

- Пришел Заза, принес чемодан, дал сто рублей, сказал, что в Адлере его заберут, дадут еще сто... Потом села она, не знаю зачем открыла чемодан, вот и все.

- Да, - всхлипнув, сказала Алена.

- Кто такой Заза? - уточнил Александр Борисович.

- Почем я знаю? - растерялся проводник, на его лице промелькнуло выражение мыслительного процесса. - Может, он и не Заза вовсе.

- А документы вы его видели? - уточнил я.

- Какие документы? - возмутился проводник. - Нам дают деньги, дают вещь, мы всегда так передаем...

Мы с Турецким переглянулись. Стало понятно, что ни в каком Адлере за чемоданом приходить не собирались. Зачем кому-то понадобилось отправлять труп в поезде? Я спросил об этом проводника. Некоторое время тот думал. В это время в купе вошло несколько человек: судмедэксперты, криминалисты.

Турецкий показал мне жестом: мол, если хочешь, то можешь идти - и одними губами: "Позвони".

Честно говоря, мне самому все это начинало надоедать, созерцание трупа вызывало смешанное чувство страха, интереса и омерзения. Прикидывающемуся дураком проводнику хотелось врезать. Слишком сложный в эмоциональном плане день окончательно расшатал мне нервы.

"Если я в ближайший час не приму холодный душ, не выпью кофе и не успокоюсь, то просто взорвусь или убью кого-нибудь. И тогда конец моей адвокатской карьере".

Разумеется, убивать я никого не собирался. И думал я обо всем этом с легким прищуром. В глубине души я считал себя хорошим адвокатом, вот только спокойствия и уравновешенности мне иной раз явно не хватает.

Проводник наконец созрел.

- Пошутили, - сказал он.

"Ничего себе, пошутили", - думал я, помогая слезть с верхней полки Алене.

- Ты в порядке? - спросил я ее. - Может, помочь чем-нибудь?

- У меня украли деньги и сумку, и еще я не поступила на актерский факультет, - пожаловалась мне Алена.

- Насчет актерского факультета я тебе ничем не могу помочь, а что касается денег, - я открыл бумажник, достал три сотни, протянул девушке. Хватит?

Алена кивнула, спрятала в карман деньги, смутилась.

Удивительно, какой чудодейственной силой обладают иногда деньги: только что рыдающая девушка мило улыбалась мне.

- Скажите, пожалуйста, - с некоторой наигранностью спросила она, - а могу ли я дать интервью?

Признаться, такого вопроса я не ожидал. С какой, собственно, стати? Ну разве что пытаясь спасти несостоявшуюся актерскую карьеру? Неожиданно для себя я согласился. Алена открыла дверь вагона, выпорхнула почти что прямо в объятия чернявого корреспондента.

Я шел по перрону к машине. Вдогонку мне неслась уже знакомая Аленина история.

Алена в окружении толпы зевак и пассажиров рассказывала, сгущая краски, свою историю... Работали камеры. С восхищением смотрел на нее чернявый корреспондент. Кажется, ее карьера наконец начиналась.

..."Странные существа женщины", - думал, переключая с одного на другой телеканалы и удивляясь той быстроте и легкости, с которой ужас и отчаяние сменяются в их душе восторгом, чуть ли не счастьем. Хотя, наверное, сильные эмоции сходны по своим проявлениям, поэтому им так легко - с минуса на плюс... Футбол, боевик, новости, вдруг на экране я узнал Алену. Надо же, прямой репортаж, я поймал себя на мысли, что совсем не слушаю ее слов, а просто рассматриваю Алену. "Надо было пригласить ее на ужин", - мелькнула вялая мысль. Вспомнилась Марина. Потом Лариса. А что, если Турецкий прав? Словно вторя моим мыслям, зазвонил телефон. Турецкий сообщал мне данные вскрытия: пули, обнаруженные в телах Родина и Машкина, идентичны. Мы обсудили случившееся. Даже если Лариса и виновна, то убивала не она. Это ясно. Тогда кто? Кто-то, кто подсиживал того и другого на работе? Может, Гера Трифонов? Тоже вряд ли. Тогда кто? Слишком уж много в этой истории темных пятен. Поняв, что прояснить события можно только одним путем - с помощью открытого сотрудничества, - я сделал первый шаг: рассказал Турецкому обо всем, что произошло в Ялте. Точнее, почти обо всем, включая свои ухаживания за Мариной, ее превращение в адвоката, странное исчезновение, визит ко мне Ларисы. Одно лишь я оставил в тайне: нашу с Мариной ночь.

Витя, Витенька - вот как называла его мама. Старушку маму Витя очень уважал, она прошла через многое в этой жизни и тем не менее смогла остаться хорошим человеком. Мама воспитала и его, и его младшего брата Васю одна, без отца. Была она родом из глухой деревеньки на Тамбовщине, необразованная баба. Застала времена колхозные, когда в деревнях жрать было нечего и отапливаться нечем, и они с матерью ходили на поле собирать колоски, и мать дрожала, как бы их кто не увидел. И холстину мать делала сама, колотила, отбеливала на солнце, пряжу пряла из дурно пахнущей овечьей шерсти. В церковь на причастие надо было идти в соседнее село, и мать снаряжала ее в дорогу, надевала все чистенькое, на ноги выдавала ботинки, и Галя шла, а уж обратно из церкви ботинки снимала и шла босиком - берегла.

Потом Галя, недоросток, служила сторожем при складе, выдали ей сапоги на два размера больше да ружье, а стрелять-то она и не умела. Зимой плохо ходишь туда-сюда, зуб на зуб не попадает, хорошо, рабочие в служебное помещение звали погреться... Потом и на заводе работала у станка... А замуж вышла за интеллигента московского, да только он пить сильно стал сразу, и мать его, свекровь, значит, Галю ненавидела и со света сживала. Зачем, мол, сын на необразованной такой женился. С ребятами совсем не помогала сидеть придет Галя с работы вечером, а они еще не обедавшие сидят, некормленые. Да, бывало, и нечего дать-то им. Муж потом к другой ушел, помоложе, пошикарнее. Приходилось деньги у подруг занимать - там рубль, тут рубль, и дети три дня сыты, цены-то не нынешние.

Жили они сперва в старом доме на Красной Пресне, после в Сокольниках, а потом и в Щукино переехали. Младший сын Вася женился, как только восемнадцать ему исполнилось, жил отдельно, двух детей заимел за это время - одного за другим, а старший никак. Главное - во всем парень положительный: и не курит, и не пьет (младший-то в отца пошел по этой части), и из себя видный, да и человек порядочный. Не везло ему с бабами. Вечно, еще с четырнадцати лет, интересовались им какие-то лахудры, прости господи. Видят, простой человек, нехитрый, неиспорченный - так и липли все, и каждой наперед испортить хотелось. Но мать вскоре немного успокоилась: Витя особенной тяги к женщинам не проявлял, больше с матерью дома отсиживался, да и сказывалось, знать, то, что она его еще мальчиком в церковь таскала. Тут как привыкнет человек с детства в церковь ходить, пока не испорчен еще взрослыми глупостями да сомнениями, пока он открыто все в сердце принимает, и дурное и хорошее, - и готово, всю жизнь теперь это воспоминание сладкое будет манить: полутемь, да батюшки в рясах, да чашечки золотые с горячей водой пополам с вином, да вкусная изюминка хлеба во рту, и свечи кругом...

Детство свое Витя помнил плохо, так, нескладными кусками. Как во дворе у них стояла голубятня, помнил, и голуби кругами летали над домами. Как с большим мальчиком подрался, брата младшего защищал. Позже-то у них отношения испортились. Женщина первая у него в четырнадцать лет появилась, когда на лето в лагерь с ребятами выезжал. А особенно запомнил ранние голодные годы, когда принесенное домой яблоко было событием, и время от времени денег не хватало на чай с хлебом. Про себя Витя решил, что вырастет и голодать больше не станет.

В армию Витя пошел в срок, отслужил, как положено. Только в армии и начал читать какие-то книги, русскую классику... Читал он их и удивлялся: и что за люди бывают на свете, и что за отношения? Но уроки из этих книжек извлекал свои, не школьные: что никогда сердце свое нельзя людям открывать - воспользуются, что никогда слабость свою нельзя показывать добьют, что никогда нельзя всю правду говорить, что-то надо и при себе держать. А если Витя решал чего-нибудь однажды, то потом уже крепко этого держался. Так и жил, с этими двумя принципами: не открываясь и соблюдая свою выгоду, но все это тайно. Никому о решениях своих не сообщал крестьянская жилка, себе на уме... Внешне-то он всегда людям нравился, лицо широкое, открытое, вел себя нормально: ласковый телятя, мол, двух маток сосет. За товарищей в казарме всегда заступался, популярность приобретал, хотя никаких особенных ужасов дедовщины у них не наблюдалось, так, мелкие стычки. В армии, как и везде, все от начальника зависит - командир сам человек хороший, и рядовые у него ничего себе; а с командиром части, Пал Палычем, Вите и вовсе повезло: тот был из тех же краев, что и Витя, - с Тамбовщины, и где можно было, делал Вите послабления.

Вернувшись из армии, Витя обнаружил, что брат его работает на телевидении, на мелкой технической должности, сильно пьет и денег почему-то особенно не зарабатывает, не хватало толком на то, чтобы его семью - жену с детьми - содержать; а у матери что - одна пенсия, и та только мыла купить... Наступила пора действовать самостоятельно, дорогу в жизни выбирать. Пройти он собирался ее набело, от шага к шагу, так что тут главное было - не ошибиться, на нужную карту поставить. Стал Витя соображать, что да как. То ли грузчиком на время наняться, то ли охранником в бар или ночной клуб... Ребята знакомые еще в сторожа звали, да в сторожа-то здоровому парню идти стыдно. Но тут крепко Вите повезло, видно, опять Бог сжалился над ним, да и вообще всю жизнь Витину из вида не упускал.

Бог для Вити был как Пал Палыч: особо не попустительствовал, но и не зажимал, да приглядывал, чтоб Витя не оступился по неумению или незнанию. Отношения Витя имел с ним свойские и строить их пытался на той же основе, что и с людьми: ты - мне, я - тебе. Известно ведь, что бесплатный сыр в мышеловке. Ты мне - хорошую службу, я тебе - свечку в церковь. Ты мне выгодную сделку, я тебе - мелочь нищим в метро. Ты мне хорошую работу, я тебе курить брошу. Ты мне любящую женщину, я тебе денег ей дам на ребенка, если что. Витя понимал, что зарываться тут нельзя. А то везение кончится. Да и сам-то по себе был он человек неплохой, и сердце у него лежало больше к поступкам порядочным, но это, он считал, было вроде хобби: пока не касается главного, можно быть хорошим, а как только эта порядочность во вред самому себе - извини-подвинься. Жизнь-то одна, и выживает сильнейший. Это и в природе каждый может наблюдать. Хорош был бы тигр, если б он думал о косуле, а не о собственном желудке!

Одним словом, однажды знакомый брата и собутыльник, на братовы деньги, судя по всему, и пивший, журналист телевизионный, сказал, что вот, мол, мои знакомые говорили, что у их знакомых есть такой большой человек, политик да бизнесмен, которому как раз телохранитель требуется. Хочешь, говорит, замолвлю за брата словечко? Ну а Витя человек представительный, подкачанный, специально обученный, можно сказать...

Устроили Вите встречу с самим Михаилом Машкиным. В то время его в лицо уже каждая собака знала, каждый день по телевизору в новостях показывали. Тот посмотрел на него, бицепс даже пощупал... Рекомендации, конечно, спрашивал, да какие у Вити рекомендации? Ну Машкин и сказал, что позвонит через неделю. Витя, честно говоря, и не надеялся, но вдруг звонит ему Машкин, как обещал. Я, говорит, тебя проверил по своим каналам, завтра можешь к работе приступать, ты у нас человек чистый, неангажированный. И адрес диктует. Только, говорит, сам понимаешь: все, что увидишь - ни одной живой душе... А то неприятность сделаем. А так тебе, говорит, хорошо у меня будет, я тебя не обижу.

Одним словом, взяли.

Вот так и приступил Витя к работе в доме с лепниной на карнизах, хотя и оказалось, что телохранителем он нанят не к самому Машкину, а к молодой его жене. Сперва стыдно показалось Вите, первые два дня, евнухом каким-то за чужой бабой таскаться, а потом ничего, пообвык. Женщину эту, подопечную его, звали Лариса, ничего такая из себя дама, в теле, и жила она шикарной жизнью. Свезло бабе. А Витя всегда при ней, и вроде бы и он этой шикарной жизнью живет: квартира во весь этаж, в комнатах заблудиться можно, холодильник набит, подходи, ешь-пей. В ресторанах разных бывать стал, и по службе, и сам по себе. Гарнитур приобрел. Завидный, одним словом, жених. Однако через некоторое время стал Витя недоволен: денег, показалось, мало откладывается, а всю жизнь в телохранителях не проходишь. Надо и о безбедной старости подумать...

И вот однажды подваливает к Вите на каком-то светском рауте козлик: бородка клинышком, плешь, а сам по себе ничего, молодой, в красной рубахе. Витя таких франтов очень не любил. Не голубой ли, думает, часом? И на всякий случай в кармане кулак сжимает. Но тот, однако ж, представился, втянул Витю в разговор. Нормальный мужик оказался, рекламист. Баб пообсуждали: с присутствующих перешли на признанные авторитеты типа Монро, а потом франт давай расписывать все прелести своего служебного положения: работаю, мол, в окружении бутончиков, могу хоть каждый день новую иметь... Ну способностями его Витя не очень заинтересовался. То да се, слово за слово, да и спрашивает он Витю: хочешь, мол, на меня работать? Витя сразу уши навострил. Ничего тебе не надо, говорит, делать, только время от времени сообщай, что у них (у Машкиных, значит) в счастливом семействе происходит, если будет о чем сообщать. Аванс, говорит, дам тебе, с девочками познакомлю. Ну Витя не дурак отказываться: он Машкину на верность не присягал. Деньги на дороге не валяются. Дает ему этот козлик свою визитную карточку, говорит: если будет что интересное, позвони, и простите за беспокойство. Борис его звали.

...Кроме мамы, телохранитель Витя любил бульдогов. Вернее, не всех бульдогов, а одного - Гошу, своего пса, которого с того аванса и приобрел. С детства мечтал собаку завести, да все не получалось, а тут пожалуйста, с деньгами-то, выходит, все можно. В крайнем случае, заплатишь знакомым, так они с псом и погуляют, и накормят, если Витя отсутствует. Прямо души он в этом псе не чаял. Известное дело, одиноко парню, друзей особо нет, школьные-то все давно разбрелись кто куда, пока Витя в армии трубил... Девушки опять же у него не было. Ну и матери тоже радость. Не одной в квартире целый день сидеть... Гоша был пес неглупый, а главное - схожий с Витей по характеру: поведения со всеми ровного, но фамильярностей в отношении себя не допускал; ввязаться мог в любую уличную драку, драл превосходящих его ростом и силою собак. Более же всего Витя удивлялся непонятной способности пса любить просто так, ни за что. Оно конечно, Витя его и кормил, и выгуливал по два часа, и ласкал - но Гоша любил Витю преданно и беззаветно вовсе не взамен оказываемых услуг, хоть бей его, Витя даже пробовал.

С некоторых пор Витя стал испытывать определенные чувства к Ларисе, жене хозяина... Ларису ему любить очень не нравилось - что это за любовь с замужней женщиной, да богатой, да еще если ты у нее на жалованье? Опять же не знаешь, с какой стороны ждать неприятностей. Со всех сторон, можно сказать, вилы: хозяйке не угодишь - плохо, хозяин застукает - еще того хуже... Так ведь не только работу можно потерять. Нет, решил Витя, наше дело сторона, смотреть можно, как в стриптиз-клубе, а трогать ни-ни... Вот он и смотрел. А для разрядки к девочкам стал ходить, которых ему Борис рекомендовал, - чтобы чистые были, без заразы.

Хозяйка Лариса за несколько лет замужества сильно переменилась - видел Витя их свадебный альбомчик. Была простая, не очень и симпатичная девчонка, мешки какие-то под глазами, килограммы лишние... Непонятно, как такой солидный, богатый человек, как Михаил Машкин, на такую ерундовую бабу польстился. В постели, что ли, хороша была? А тут в тепле отогрелась, конечно, бабенка: теперь обольстительная женщина, ножки как кегли, крепкие, белые, чулки шелковые, струящиеся, платья бюст обрисовывают, а бюст высокий, фигура как ваза: бока круглые, а талия тонкая... волосы цвета меда, лицо гладкое, руки ухоженные... И ни в жизнь Вите не разобрать, что из этого настоящее и какими способами вся эта красота достигается. Нет, Лариса, конечно, Витю не стеснялась, то маску себе при нем на лицо сделает, то комплекс упражнений по системе йогов - уж там такие позы надо принимать иногда, что и смотреть стыдно... И в бассейн он ее сопровождал, и на педикюр... Видел, можно сказать, во всех видах, разве что в ванной вместе не купался... Для молодого, здорового парня, изнуренного долгим одиночеством, вид молодой хозяйки в прозрачном домашнем халатике - пытка хуже не придумаешь. Но и так он долго продержался. Приметила его таки молодая хозяйка, как глаза у ней открылись: какой парень совсем рядом ходит, руку только протяни. И видно: уже давно на все готов, уговаривать долго не надо.

Сперва Витя, конечно, для порядку стеснялся, боялся мужа, значит, да все речи загибал, что правильно, что неправильно, пока бабенка сама не раззадорилась так, что удержу не стало; ну а программу эту избирательную, как только она за него как следует взялась, Витя враз свернул. Так оно надежнее будет, дольше протянется.

Жена бизнесмена в постели оказалась большой выдумщицей, очень неплохо Витя время с ней проводил. Теперь для этой красоты Ларисиной был он одна из главных составляющих, лучше любого массажа или там фитнес-клуба. Тем более когда муж свою жену не замечает. Она для него, решил Витя, как бульдог Гоша для меня, только, может, еще незначительнее. Домашнее животное вроде кошки - кормить надо, ухаживать надо, иногда она тебе ласку свою подарит, а в остальное время настоящий мужчина занят настоящими мужскими делами. А женщина скучает, силы ей некуда девать, на хороших-то харчах. Такой кусок только ленивый не подымет... Витя даже задумался - неужели Машкин не боится, молодого парня к жене приставил? А потом догадался, что тот, может, совсем и не против был бы. Сам-то он развлекался дай бог, так, чтоб жена не обижалась, он ей, может, Витю и подсунул. Обидно Вите стало от таких мыслей - что ж он, пешкой будет в чужой игре? Нет, не на того напал Машкин; стало быть, правильно Витя сделал, что предал его заранее. Кто успел, тот и съел... Честно сказать, у Вити кошки иногда на душе скребли, что он таким делом неприглядным занимается, доносит. Ну что я могу сделать, мысленно каясь, мысленно же спрашивал он у Ларисы. Ты пойми, не вечно же рассчитывать на милость господскую, надо самому делом обзаводиться, а Борис человек полезный. Ушлый. Как же мне с ним ссориться? Мне выгодно, и вам вреда никакого и обиды никакой...

Еще отличие было: бульдог Гоша жить без Вити не смог бы. А Лариса без своего мужа прекрасно бы прожила - ну может, беднее стала бы на пару миллионов. Хотя и тут нашелся бы кавалер какой-нибудь правительственный для этой светской львицы... Таким образом, Витя в этой структуре оказывался совершенно лишним, как одно из мимолетных увлечений... Что требовалось использовать на все сто. Ты мне - я тебе... Лекарств каких достать для матери или в поликлинику ближе к дому перевести...

Лариса вскоре от первого угара опомнилась и стала держать его на расстоянии. Одно дело, когда любовник на стороне, а другое - когда прямо в доме, Машкин же не дурак, не первый год на свете живет, сразу догадается... Зачем нужны, спрашивается, эти неприятности - слишком дорогая плата за удовольствие.

Тем более что вскоре появился еще один любовник у темпераментной хозяйки большого дома. И получил Витя отставку в этом смысле, хоть, он надеялся, и не окончательную. Парадокс Витиной службы заключался в том, что он сам и должен был Ларису к любовнику провожать. Хозяйка ему уже абсолютно доверять стала, и ходил он у нее в больших друзьях. Но на адвоката, любовника-то, Витя нарадоваться не мог, такой шанс тот ему предоставил. И при первом же случае позвонил Борису и сообщил, чем жена алмазного короля в свободное от супружеских обязанностей время занимается. Ну тут разом совсем другая жизнь пошла: Борис обрадовался, денег еще обещал, каждый день с Витей созванивался. И денежки аккуратно шли со всех сторон. В детстве фильм Витя такой видел - "Слуга двух господ" назывался...

Ну как случились все эти неприятности с убийствами, Витя, конечно, призадумался - а не он ли тому виной и не будет ли он иметь неприятности с законом. Ну чтобы перед Богом оправдаться, Витя денег на монастырь отвалил, а перед прокуратурой он чист был: мало ли, приглядывал за женой, с Борисом общался... Борис же ему о делах своих ничего не сообщал, в планы не посвящал, - стало быть, Витя и не соучастник в случае чего. С тем и успокоился.

Однако же интересная вырисовывалась картина: молодая вдовица с деньжищами прямо немереными. Над этим стоило подумать... Хоть и не верил Витя в собственную неотразимость, но позиции преданного слуги и друга сдавать не собирался. Не время.

После похорон Михаила Машкина Витя сопровождал Ларису Машкину на официальный банкет, заказанный по случаю поминок в гостинице "Рэдиссон-Славянская". Хотели было заказать в "Национале", чтобы было очень престижно, но Ларисе показалась эта идея вульгарной. Нельзя же отмечать смерть мужа с такой помпой!..

На поминках было очень неприятно - много чужого народу, журналисты, да еще остальные наследники Машкина, внебрачные дети, бывшие жены, сводные братья, все они вдруг вспомнили о своем родстве с покойным, и все они смотрели на Ларису с плохо скрываемым недружелюбием, гадая, сколько им достанется из капиталов, нажитых Машкиным. Наследникам, конечно, хотелось бы, чтобы именно Лариса оказалась убийцей собственного мужа и не получила бы в связи с этим ни гроша, и, если бы знали как, они бы с радостью сфабриковали и подкинули следствию парочку фальшивых улик.

Смерть мужа погрузила Ларису в состояние, схожее с летаргией, - горя она пока не чувствовала, ничего не чувствовала, сколько ни прислушивалась к себе, кроме того, что Михаил Машкин вдруг оказался каким-то образом выключен из ее жизни, абсолютно, полностью изъят, даже из воспоминаний. Лицо его она мгновенно забыла и теперь напряженно всматривалась в плохую фотографию с черной ленточкой на уголке, выставленную на всеобщее обозрение в фойе, - это было фото совершенно незнакомого ей человека. Возможно, что она за эти годы просто привыкла к его постоянным отлучкам, к жизни в пустой квартире. И тем не менее, несмотря на то что мужа она в принципе любила и всегда была ему благодарна, зародыш еще одного чувства шевельнулся в ней: свободна! Наконец-то свободна!.. Это, конечно, не была свобода от мужчин вообще, без них Лариса уже не могла и не хотела, она слишком привыкла к тому, что всегда можно спрятаться за чьей-то широкой спиной, да и темперамент не позволял. А все ее силы, вся самостоятельность уже были растрачены в молодости, во время тех трагических событий, о которых Лариса предпочитала никогда не вспоминать. От этого не помогали никакие самые дипломированные и высокооплачиваемые психотерапевты, ни хорошие условия жизни, ни занятия йогой. Где-то в глубине ее души навсегда притаился испуг, который делал для нее самостоятельное существование невозможным, словно мысль, совершая в голове Ларисы свои кульбиты, неизменно натыкалась в определенном месте на запрещающий сигнал и колючую проволоку. Лишь иногда во сне посещали ее кошмары, смутные, тягостные, - мертвый ребенок ей снился, болота фосфоресцирующие или будто в трясину ее затягивает, а внизу муж первый ее еще за ногу тянет... Потому и сладкая жизнь была ей иногда не в жизнь. Может, это была загнанная глубоко внутрь, но живая еще совесть, может, остатки нервного потрясения, но иногда - хоть в монастырь уходи. Навсегда с юности усвоила: принятые ею самой решения никогда до добра не доводят, и спасение может явиться только извне. Впрочем, Лариса отличалась более крепкими нервами, чем она сама о себе воображала. Ларису всегда спасал в критических ситуациях присущий ей эгоизм очень здорового и молодого существа.

Лариса любила тешить себя мыслями о самоубийстве, но все это были скорее истерические реакции, инфантильное желание обратить на себя внимание, отомстить "неразумным хазарам", в роли которых оказывались то ее муж, то родители, то знакомые мужчины, а то и она сама, такая беспомощная и такая взрослая, единственная, с кем она не могла справиться и от которой отделаться было невозможно. Но именно о смерти, о распаде материи она никогда всерьез не думала. Однажды она даже наглоталась таблеток, но муж, Машкин, который лежит теперь в узком полированном гробу в земле, тогда заметил вовремя, оттащил в ванную, заставил желудок вывернуть, потом в больницу отвез... Ругался, конечно, сильно, на очередной курс реабилитации записал...

Машкин вообще был таким человеком - он любил "носить бремена", взваливал на себя добровольно чужие проблемы, подбирал каких-то униженных и оскорбленных и всю жизнь их на себе тащил, хотя они, несмотря ни на какую помощь, все равно оставались униженными и оскорбленными, несчастными, потому что никак иначе не умели и вообще им это нравилось, и были они как гири на ногах у Машкина, и Лариса - одна из этих гирь. Такие гири цепляет на ноги скороход в сказке, чтобы ходить нормально, как все.

Много жизненной энергии было у Машкина, много силы, вот и искал он себе груз по плечу. Настоящий мужчина, не боящийся брать на себя ответственность. А где он сейчас, этот Машкин? И не присоединиться ли мне к нему, подумала Лариса в приступе психопатического веселья. Как в Древнем Египте, или где там, когда всех наложниц и рабов сиятельные мертвецы с собой забирали...

Сидя за поминальным столом, она словно отключилась от происходящего вокруг (а поминки к тому моменту уже перестали напоминать поминки, и перерастали в какой-то разнузданный разгул и веселье), думала почему-то не о муже, чье тело в гробу простояло у них дома около двух суток, неприятно припахивая, а о своем любовнике Родине, который тоже был мертв, убит... На мгновение она показалась себе героиней трагедии, роковой женщиной, несущей несчастье всем, кто с ней соприкасается. Это было необычное, но скорее приятное ощущение. Лицо Родина она вспомнить как следует тоже не могла, зато хорошо помнила его руки - большие, с грубой кожей на ладонях. Странно, подумала Лариса, я ведь совсем не любила его. А мужа? Мужа, наверное, любила. Почему же я не плачу, как порядочная вдова? Вот ведь каким удивительным образом разрешился весь конфликт с фотографиями!.. - подумала она. Как это все мелко, но вместе с тем какое облегчение.

Очень скоро она почувствовала себя нехорошо, возможно оттого, что мало спала, ничего почти не ела - не хотелось, - но зато выпила несколько рюмок водки на голодный желудок. Она сказала Вите, чтобы тот отвез ее домой. Второго телохранителя Лариса у дверей дома отпустила, а Витю оставила, причем без всякого заднего умысла - уж очень нехорошо ей было сейчас одной находиться в пустой квартире, да еще в такой, где произошло убийство. Кроме всего прочего, просто опасно.

Виктор ехал в машине рядом с Ларисой и чувствовал исходящий от нее легкий запах алкоголя, смешивающийся с густым ароматом духов. Грудь Ларисы не помещалась в лифе узкого черного платья и при неосторожном движении, казалось, могла вывалиться полностью. Витя почувствовал совершенно неуместное в данной ситуации возбуждение. Запах алкоголя от женщины обычно всегда был ему неприятен, но в случае с Ларисой, напротив, интриговал.

Хозяйка откинулась на сиденье и пыталась соснуть, но российские дороги не позволяли машине идти плавно, и голова Ларисы болталась в разные стороны, пока Витя не придвинулся и не подставил в качестве подушки, правда слегка жестковатой, собственное плечо.

Это путешествие домой вдвоем предоставляло ему прекрасный шанс, о котором он даже и не мечтал. И как скоро! Он в очередной раз горячо возблагодарил Бога, который так хорошо о нем заботился, что моментально исполнял самые смелые Витины мечты и фантазии. Витя, правда, слышал, что, когда мечты сбываются, человека постигает разочарование - как минимум, и крупные неприятности - как максимум, но Ты главное исполни, а с побочными эффектами я уж как-нибудь и сам разберусь.

Было уже довольно поздно, консьержка внизу дремала над вязанием. Витя вел Ларису по лестнице к лифту, уверенно приобняв за талию, а та, ослабев, еле шла, чувствуя, что у нее подгибаются колени. Нормально, думал Витя, перебрала с непривычки. Да и как не напиться, мужа, чай, похоронила.

Вошли в квартиру, не зажигая света в прихожей. Лариса сразу отправилась нетвердой походкой в спальню и рухнула на кровать, покрытую шелковым покрывалом, прямо как была - в одежде. Витя на всякий случай обошел квартиру, проверяя, все ли в порядке. Затем застыл на пороге спальни. Лариса, приоткрыв глаза, сонно на него посмотрела.

- Принеси мне воды! - помолчав, приказала она Вите. - И таблетку от головной боли!..

Витя послушно направился на кухню. Набрал прямо из-под крана, решив не возиться с водоочистителем. Авось не заметит. В ванной, из шкафчика, достал шипучий аспирин. Подумав, сам решил тоже принять - от похмелья хорошо помогает. Когда он вернулся со стаканом в руке, хозяйка переменила положение и лежала уже на животе, уткнувшись лицом в покрывало.

- Расстегни, голубчик, сил нет... - попросила она, имея в виду сложную, из мелких пуговичек застежку на спинке заграничного платья, и для ясности еще пальчиком потыкала.

Витя присел на кровать и расстегнул несколько верхних пуговичек.

- Угу, - промычала Лариса, а потом сказала словно бы с сожалением, повернув к нему отяжелевшую голову: - Один ты у меня остался, Витя... Или, может, бросить меня теперь хочешь? Да нет, - протянув руку, взъерошила Вите волосы, - ты меня теперь не бросишь, богатую-то вдову...

Вот запьянела-то баба, разговаривай с ней в таком состоянии... подумал Витя. Этак на полночи беседа может затянуться. Или уснет?

- Лариса Витальевна! - укоризненно возразил Витя. - За кого вы меня принимаете? Вы ведь меня знаете не первый год...

- Ладно, не обижайся... - махнула рукой хозяйка. - Знаю, что ты любишь меня. Ведь любишь? Любишь свою хозяйку.

- Люблю, - хмуро отозвался Витя. Иначе ответить нельзя было, а слово это Витя почему-то очень не любил. Не произносил его никогда, то есть по отношению к женщине, а так, в обычной речи - даже на каждом шагу произносил: люблю футбол, люблю кефир, водочку тоже люблю...

- Хорошо... - удовлетворенно вздохнула Лариса. Потянулась, как кошка. Мамочки, да она меня соблазняет, понял Витя и чуть не рассмеялся. И это после всего, что уже было? Редко удается обделать дело с такой приятностью. Чтобы обед сам в брюхо просился. Да еще и уговаривал... - А то, может, и замуж меня возьмешь? - не унималась Лариса. - Я теперь женщина свободная... молодая... привлекательная... Нравлюсь я тебе?

Витя изобразил своим лицом восхищение. Ну и что она так долго телится? Давно пора переходить к водным процедурам.

- Да нет, - помотала головой Лариса, - тебе помоложе кто-нибудь нужен. Какая-нибудь эдакая чистая, невинная девушка, и чтобы хозяйка хорошая, а?.. Ладно, вижу тебя насквозь, подумаешь, бином Ньютона... Сними с меня платье, жарко...

Витя осторожно, стараясь не касаться тела, стянул с хозяйки платье, затем колготы и теперь стоял, держа их в руках, не зная, что дальше - не взять ли инициативу в собственные руки? Нет, еще спугнешь. Влюбленный должен быть робок и застенчив. Думал он обычно тяжело и медленно, для осмысления создавшейся ситуации ему требовалось время. Яснее ясного, пока с Машкиной не снимут обвинение, он должен быть рядом, а вот что потом? Может, и впрямь жениться? То, что он вдруг оказался единоличный обладатель женщины Ларисы, казалось ему странно. А ведь на самом деле, невесело усмехнулся он, в подозреваемые-то надо было меня первым делом записывать. Убил враз и любовника и мужа... А сам втерся в доверие к богатой женщине, этаким утешителем, жиголо задрипанным... А ведь мама ее не примет, осознал Виктор с внезапной ясностью. Или потянуть с женитьбой годик-два? А как ее два года при себе удерживать-то? Нет, опомнится, уйдет, с сожалением решил Виктор.

С кровати донеслись странные звуки. Лариса, сдерживаясь, рыдала лицом в подушку, время от времени громко всхлипывая. Теперь она осталась в кружевном бюстгальтере и шелковой комбинации на лямочках. Витя устыдился собственных сомнений и робко погладил Ларисино голое вздрагивающее плечо. Это возымело неожиданное действие.

- Витя! - сразу же бурно отозвалась Лариса. - Помоги мне! Меня ведь в тюрьму посадят! Ты же не знаешь ничего, а у меня в жизни разные обстоятельства были!.. Нет, ты не подумай ничего такого... Но мало ли, чего не сделаешь в молодости... Только не заставляй меня рассказывать. Если они раскопают, то все!.. А я в тюрьме не смогу, правда! Я не привыкла! Я ведь с детства в хороших условиях!.. Ты хороший, а мне и надеяться больше не на кого... Обещай, что ты будешь меня защищать! Обещаешь?

- О чем разговор, Лариса Вит...

- И не зови меня больше никогда по имени-отчеству! Это, в конце концов, невежливо, - проворчала, уже успокаиваясь, Лариса. - Ты мне что, о возрасте моем хочешь напомнить?

- Хорошо, Лариса. Ну какой возраст, о чем вы говорите? Конечно, мои обязанности - во всем помогать вам. Я ведь ваш телохранитель.

- Только обязанности? И все? Ты будешь делать это только по обязанности?

- Да нет, не все. - Витя постарался смягчить голос. - Я от души. Я для вас все сделаю.

Лариса удовлетворенно вздохнула:

- Ну тогда иди сюда...

Вот теперь Витя ощутил полное удовлетворение, а потом вовсе перестал думать и сосредоточился на самом процессе...

Лежа под одеялом рядом с посапывающим во сне, как щенок, Витей, Лариса смотрела в потолок. В преданности Вити она теперь была уверена, так как постаралась закрепить ее всеми доступными ей способами. Мужчин, по мнению Ларисы, можно было брать на секс, для этого нужна только хорошая фигура, на жалость, для этого нужно уметь притвориться обиженной девочкой, на любовь для этого надо постоянно смотреть на него с обожанием. Этим вечером она использовала все три способа. Впрочем, безо всякого расчета Витя ей всегда нравился. Он казался ей надежным и спокойным, возможно, из-за своей фигуры. Широкие плечи, мускулы... Лариса протянула руку и погладила Витин бицепс. Подтянутый, послушный мальчик, новое поколение... Машкин в последние годы как-то расползся, не говоря уж о его любимой домашней одежде - мешковатых тренировочных брюках. Он принадлежал к людям старой закалки, не привыкшим следить за собой постоянно, хорошо и престижно одеваться он себя заставлял - для выходов в люди, сделок, светских мероприятий. Завел даже советчика - стилиста...

Она нащупала наконец какое-то воспоминание, связанное с ее совместной жизнью с Машкиным. Вернее, не нащупала, а само оно возникло, ни с того ни с сего, довольно случайное, незначительное - из ранней поры их знакомства.

Они, молодые тогда и красивые, сидели в небольшом, но дорогом кафе, и вокруг были сплошь красивые лица - золотая молодежь; создавалось ощущение, что красивыми бывают исключительно дети из богатых семей, в том же Макдоналдсе, например, лица были уже поплоше... Они пили обжигающий, крепкий кофе, сваренный по хитрому рецепту и названный тоже высокопарно и непонятно - "Дарк голд". Кругом заливались наперебой мелодичными частыми трелями, как соловьи, мобильные телефоны. Лариса тогда вспомнила, что давно не была за городом.

- Я, пожалуй, куплю тебе телефончик, - сказал Машкин.

- А если я его сломаю? - пококетничала Лариса (она имела особенность сверхъестественно быстро выводить из строя любую технику). - Что ты сделаешь? Будешь меня ругать?..

- Я куплю тебе новый, - спокойно сказал Машкин, и Ларису вдруг до кончиков пальцев пронизал восторг от того, что она поняла: ей открывают бессрочный кредит для всех ее желаний, причем абсолютно безвозмездный. Таким тоном это было сказано...

Нет, все-таки хорошо, что я не согласилась на ребенка, подумала Лариса несколько непоследовательно, потом повернулась на бок и тоже уснула.

...До завтрака Витя осуществил свою давнюю фантазию - искупался вместе с Ларисой в джакузи. Потом они, взявшись за руки, прошли по квартире и внимательно осмотрели и прощупали стены и прочие подходящие места на предмет скрытых камер. Камеры конечно же оказались чистейшей фантазией - до такой паранойи Михаил Машкин не доходил.

- У страха глаза велики, - смеялась Лариса.

- Послушай, - сказал Витя, выжимая сок из апельсинов, - я хочу задать тебе один вопрос.

Они расположились завтракать на огромной кухне, выложенной плиткой под мрамор. Такая облицовка создавала ощущение прохлады, что, конечно, было актуально скорее в жарких странах, так как зимой в Москве эта кухня выглядела просто угнетающе. То ли дизайнер Машкину подвернулся плохой, то ли у самого покойного не было вкуса.

- Конечно, дорогой, задавай... - кокетливо прощебетала Лариса и приняла соответствующую изящную позу.

- Мне бы не очень хотелось тебя тревожить... так скоро... Но время работает против нас.

- Я слушаю, в чем дело?.. - насторожилась Лариса.

- Ты что-нибудь знаешь о делах собственного мужа?

- Очень немного, - ответила, честно подумав, Лариса. - А что тебя интересует?..

- Ты слышала что-нибудь, какие-нибудь разговоры? Никогда Машкин не упоминал о сделках? Не хвастался?

- Да нет... вроде. Вот уж не думала, что тебя могут интересовать такие вещи, - подозрительно взглянула она на него.

- Ну, может, ты знаешь что-то про партию алмазов, вроде он должен был недавно ее получить?

- Послушай, дорогой, я не понимаю, зачем тебе это? Что ты от меня хочешь?.. Даже если бы я была в курсе... понимаешь, я не уверена, что рассказала бы тебе.

- Понятно... Ну-с, что там у нас на завтрак? - решил сменить тему Витя. Ничего, сама расколется, сама спрашивать начнет. Женщины - создания любопытные... - Я есть хочу! У меня аппетит зверский разыгрался - после такой-то ночи!..

- Ну можем бекон пожарить. С яичницей. Будет типичный английский завтрак...

Через полчаса, намазывая тост вареньем, Лариса не выдержала:

- Ты что-то говорил по поводу алмазов.

- Забудь.

- А в чем дело? Что-то случилось? Тебе что-то известно?

- Да это я так... кое-что слышал, слухи всякие на стороне про твоего мужа... Ну и решил проверить. Про акции "Росал"... Они должны были быть у твоего мужа.

- А, ну тут я тебе вряд ли смогу сказать что-то новое - это Родин делами фирмы занимался, акциями всякими и так далее. Они с Машкиным вдвоем ворочали... А я даже и не лезла. Я человек непосвященный.

- Ну хорошо, если муж тебе ничего не говорил, то, может, Родин?

- Фи! А если тебе непременно надо услышать, о чем мы говорили с Родиным... то вряд ли тебе будет приятно это слышать... у меня времени не было интересоваться ничем посторонним...

- Лариса... - решил перейти в наступление Витя. - Послушай. Ты мне веришь?

- Конечно, - сделала Лариса большие глаза, - ты же мой маленький птенчик!

- Подожди, давай "птенчика" оставим на потом. Ты должна мне рассказать все как на духу. Понимаешь? Это очень серьезно. Тебе могут грозить большие неприятности. Я пока не могу сказать какие. Для твоей же пользы - чем меньше ты будешь знать, тем в большей будешь безопасности. В этой истории замешаны сумасшедшие деньги. Я вчера обещал тебя защитить - так вот можешь считать, что я уже приступил к своим прямым обязанностям.

Лариса смотрела на него во все глаза, даже жевать забыла. Рот приоткрыт, надкусанный бутерброд в отставленной руке, на щеке след от варенья... Ну чего она из себя пятилетнюю корчит, с отвращением подумал Витя, и продолжил сеанс гипноза:

- Я очень хочу это сделать, очень хочу тебя защитить, но смогу что-то предпринять лишь при условии, что ты будешь полностью со мной откровенна.

- Но я ничего от тебя не скрывала, - удивилась Лариса. - Я действительно совершенно не в курсе. - И, решив сменить тему на более легкомысленную, осведомилась: - А "на потом" - это когда?

- Что? - не понял Витя.

- Ты просил оставить "птенчика" на потом". На когда?..

Ну вот, с грустью подумал Виктор, пресловутый темперамент женщин среднего возраста... Говорят, дальше будет еще хуже. Природа все-таки большая шутница, награждает потребностями именно тогда, когда отнимает возможности... Бедные женщины.

...Позже, лежа на диване, Лариса наблюдала за тем, как Виктор собирается. На глаза ей попались высовывающиеся из-под дивана тапочки мужа с загнутыми турецкими носами. Надо вещи разобрать, подумала она, все из шкафов вынести, одежду - на помойке все равно подберут, там каждый день кто-то копошится - район богатый. Раньше вот кошки копошились, теперь люди... Бумаги разобрать... Довольная тем, что нашла себе занятие на день, Лариса не протестовала против ухода Виктора, только тщательно замкнула за ним дверь.

Что ж, каждый зарабатывает как может, думал Виктор, спускаясь по лестнице. Это еще вопрос, сколько у вдовы останется денег и не придется ли ему подыскивать себе другое место... Все же личные отношения со служебными путать не хотелось. Левой рукой Витя крепко сжимал в кармане небольшой диктофон. Ему, конечно, не нравилось это очередное маленькое предательство, но не мог же он заботиться о чужой женщине больше, чем о себе?

Виктор отправился на назначенную встречу на метро. Свой неновый уже "фольксваген" он оставил дома. Можно было, конечно, взять такси, но Виктору хотелось прогуляться, подумать. Да и денег у него оставалось немного... Вот если дело выгорит, можно будет рассчитывать на неплохой гонорар. Кстати, подумать и о новой машине. Спускаясь на эскалаторе в метро, Виктор размечтался. Он давно уже подумывал о том, чтобы приобрести "мерседес". Не пошлый "шестисотый", а спортивный, стремительный... Который, стоил, кстати, дороже.

Нужный переход по закону подлости был закрыт, пришлось возвращаться на одну станцию назад и ехать в обход. И чего там можно столько времени ремонтировать?!.. Дюжие милиционеры с мегафоном стерегли тех, кто, несмотря на запрещающую проход табличку, упорно пытались пройти знакомым, нахоженным путем. Как муравьи, подумал Виктор.

Метро он не очень любил. Ни к чему, чтобы чужие люди обтирались о тебя боками. Разве что в детстве было интересно - в час пик ломится толпа народу, а ты маленький, зажмут тебя с двух сторон, а ты ноги подожмешь - и толпа тебя сама несет...

Виктор давно заметил - характер человека вполне можно определить по тому, как он ведет себя в метро. Одни прут напролом, как ледоколы, разрезая людскую массу, не обращая внимания на возмущенные и придушенные вопли ушибленных. Даже еще крепким словечком могут покрыть, обернувшись, обиженного. Другие, наоборот, дают себя затирать, всем место уступают, и в результате в вагон или на эскалатор попадают самыми последними. Виктор же пробирался в толпе аккуратно, протирался через нее, просачивался, как вода. Видел впереди просвет между телами - и тут же занимал его... И опять, сравнив собственную маневренность с поведением водителя на автостраде, обгоняющего, где возможно, соседние автомобили, перестраивающегося из ряда в ряд, он размечтался о плавно поворачивающемся руле в руках, кожаной обивке сидений...

Вышел на улицу, сделал несколько шагов по улице - и вот он уже возле "Максимы".

- Мне назначено, - кратко и по-деловому объявил Витя секретарше, после чего проследовал прямо в кабинет, представляя себе, как секретарша тут же, соскочив со стула, подбегает к двери и, приставив ухо, подслушивает... На всякий случай дверь прикрыл за собой плотнее.

На стенах кабинета красовались фото самых известных красавиц этого агентства, а также фотографии Размахова в обнимку со всякими знаменитостями.

Пыль в глаза пускает, усмехнулся Виктор. Ну нас-то этим не удивишь. Нам все эти знаменитости до лампочки, мы в тени предпочитаем, как-то спокойнее будет...

Борис Размахов поджидал гостя, на сей раз увлекшись простым и элементарным раскладыванием пасьянса. Пасьянс на редкость удачно складывался, что, видимо, было хорошим знаком.

- Достал? - спросил он вяло, кивнув пришедшему гостю.

- А то, - ответил Виктор с гордостью. - Я в этом смысле совсем как профессионал.

- А ты и есть профессионал, - любезно заметил Размахов, - ты мой лучший специалист. Ну давай послушаем...

Виктор достал из кармана диктофон, извлек кассету и по отдельности передал то и другое Размахову. Размахов, щелкнув крышкой магнитофона, вставил в него кассету. Зазвучал слегка искаженный, но вполне узнаваемый голос Ларисы.

Прослушав всю пленку, Размахов выключил магнитофон и некоторое время сидел молча, в раздумье.

- Ну что ж, молодец, - сказал он. - Получи свои... - И протянул заранее приготовленный конверт. - Можешь не пересчитывать.

Однако же Виктор тщательно пересчитал - и только после этого сунул конверт во внутренний карман куртки.

- Продолжай в том же духе, - посоветовал Размахов. - Как она вообще-то, ничего? - ухмыльнулся он.

Виктор насупился. Собственно, это было совершенно не размаховское дело.

- Ну ладно, ладно, - пошел на попятный Борис, подняв ладони вверх, как бы сдаваясь, - это для дела. Для дела! Так что держи марку.

- Постараюсь, - пообещал Виктор и откланялся. Надо было еще успеть заскочить домой, проведать мать, а по дороге закупить продуктов.

Небольшая река, напоминающая ну, скажем, Яузу. По обоим ее берегам люди. Их много. Лиц их не видно. По течению реки сами по себе плывут пластиковые одноместные лодки с маленьким пластиковым веслом каждая. Почему-то мне очень важно: поймать лодку и забраться в нее...

Я бегу по воде на середину реки к приближающейся пустой лодке. Глубина воды в реке - чуть повыше колена. Я это очень хорошо понимаю, ведь некоторые люди стоят в воде.

Я ловлю лодку, с трудом (почему-то) удерживаю ее, падаю на пластиковое сиденье.

Непонятно, каким образом у меня на коленях оказывается женщина. Она что-то говорит мне и смеется, слов ее я не слышу. Чувствую себя безмерно счастливым и абсолютно свободным...

Я пытаюсь грести веслом, нас несет по течению. Неожиданно звонит телефон.

"Откуда здесь телефон?" - четко осознаю эту мысль.

Телефон звонит громче, настойчивее. Осматриваю дно лодки. Снова звонок.

"У нее сотовый?" Оборачиваюсь к женщине.

Она смеется и... исчезает.

Нестерпимо, назойливо зазвонил телефон. Я проснулся.

- Да?

- Могу я поговорить с Юрием Петровичем? - подчеркнуто вежливо произнес старушечий голос.

- Я слушаю вас.

- Доброе утро, Юрий Петрович, надеюсь, не разбудила? - И не дожидаясь моего ответа, продолжила: - Вы знаете, мой муж, мой первый муж, был склонен к некоторой рисовке, к позе. Он не говорил, а высказывался. Сентенциями...

- Послушайте...

- Да-да, именно сентенциями...

- Вы меня с кем-то спутали. - Я почувствовал, что начинаю раздражаться.

Старушка задумалась.

- Вы Юрий Петрович Гордеев? - с надеждой в голосе спросила старушка.

- Да, но...

- Так вот, - старушка успокоилась, - мой первый муж не говорил, а высказывался. Представляете, сентенциями...

Я включил телевизор.

- ...Смешно. Сейчас смешно. А тогда я ужасно злилась. Иногда вспоминается кое-что... Ну, например, он говорил так: "Горение и гниение один химический процесс, только предмет гниет долго, внутри себя, не отдавая тепла окружающему миру. Горение же приносит пользу".

Первый канал, второй, третий, - я переключал каналы. Телефонную трубку положил на пол, поудобнее устроился в кресле.

"Мало ли, - думал я, - может, ей, бедной, дома и поговорить-то не с кем". Отключить старушку мне было почему-то неудобно.

К старым людям, особенно к старушкам, у меня всегда было странное отношение. Я испытывал к ним смешанное чувство вины и раздражения.

Раздражение оттого, что они бесконечно болтали, и еще от их внешнего вида: меня всегда неприятно удивляло, что женщины с некоторого возраста перестают следить за собой.

Ну а вину - от осознания неправоты своего раздражения. К этому еще примешивалось чувство страха: я видел в каждой старухе женщину и думал: "Неужели и та, которая сейчас моя, когда-нибудь будет такой?.." Старая женщина - это же так неэстетично.

Раздумывая таким образом, я продолжал переключать каналы: мультфильм, "Вести", какое-то старое советское кино, мексиканский сериал... Все прочитывается и просчитывается с первого кадра. Скучно. Надо будет придумать какое-нибудь новое развлечение. Я встал с кресла, прошелся по комнате.

Едва не наступив на телефонную трубку, вспомнил о старушке. Старушка все еще продолжала говорить:

- По молодости я считала, что он сам не горит...

О господи... Придерживая трубку возле уха, я сварил себе кофе, раздумывая о планах сегодняшнего дня, решил позвонить Турецкому. Голос старушки звучал фоном:

- Так вот, в той самой папке с фотографиями была и ваша визитная карточка. Я посмотрела и решила позвонить. А мой первый муж...

Стоп.

- В какой папке?

Ответ на этот вопрос я уже знал: конечно, в той самой, которую я ищу. Фотографии Марины. В это трудно было поверить, однако мысль о тех самых фотографиях первой пришла мне в голову.

- Там фотографии... Мужчины и женщины... Я подумала...

- Адрес? - быстро спросил я.

- Мы развелись двадцать два года назад, я не знаю, где он сейчас, заволновалась старушка.

- Кто?!

- Мой первый муж...

- Ваш адрес. Я приеду к вам за папкой с фотографиями.

Быстро получить адрес не получилось: бабушка все путала, сбивалась, в конце концов выяснилось, что она сейчас живет на даче, а своего адреса, точнее, адреса своей дачи не знает. Поговорив со старушкой еще минут пятнадцать, я выяснил, где находится ее дача, набросал даже план на листке бумаги.

- Я сейчас приеду.

Интересно, какая связь между мной, папкой, старушкой и ее первым мужем? Я ужаснулся, приготовившись к часовому монологу старушки. Разумеется, обо всем с самого начала.

"Мой первый муж был склонен к некоторой рисовке, к позе, он не говорил, а высказывался..."

Старый участок представлял собой довольно жалкое зрелище, которое вряд ли можно было назвать дачей. Все плодовые деревья были изъедены червями. Вдоль забора рос сорняк, я бы даже сказал, деревья сорняка, это было единственное, что росло на этом участке хорошо.

Дача была в полтора этажа: первый - в два окна, да покосившаяся дверь, второй - чердак с треснутым оконным стеклом. У входа в дом стояла азиатская каменная баба с маленькой головой и обвислой грудью, из тех, которые встречаются в степях Приазовья. Ее плечи и грудь покрылись зеленовато-серым мхом, у ног росли мелкие грибы-поганки.

- Смешно... Сейчас смешно, а тогда я ужасно на него злилась... Представляете?..

Я решил набраться терпения.

Вглядываясь в лицо каменной бабы, я невольно сравнил ее с Ривой Абрамовной. Именно так представилась старушка. Последняя явно выигрывала: коротко стриженная белая голова, морщинистое лицо, удивительно наивные блестящие глаза...

Папка уже была у меня в руках. В принципе я мог подняться и уйти, но что-то удерживало меня здесь. Старушка явно готовилась к моему приходу: накрасила морщинистые губы, нарумянила щеки...

Опять то самое смешанное чувство вины страха и раздражения.

Неожиданно я понял: это ее звездный час. За долгие годы одиночества она наконец-то стала для кого-то интересной, и этому человеку готова была рассказать всю свою жизнь.

Она здесь жила, на чердаке второго этажа, если только его можно было назвать вторым. Первый сдавала постояльцу.

- Жена выгнала, алкоголик, - вздыхала Рива Абрамовна, - а для меня, знаете ли, двести рублей - деньги.

Не первый раз встречаю подобное сочетание беспомощности и расчетливости, но не перестаю удивляться...

- По молодости я считала, что он сам не горит, подарил мне на день рождения вот эту бабу, а вскоре после этого мы развелись, я хотела ее выбросить, но не смогла сдвинуть с места...

Из обрывков воспоминаний, большинство из которых относились к первому мужу, через какое-то время мне удалось собрать целостную картину событий.

Рива Абрамовна уже давно проявляла интерес к одной из местных свалок, куда привозили мусор из города. Иногда там можно было найти очень даже неплохие вещи: часы, например, или книги. Да все что угодно. Потом продать, на вырученные деньги купить что-нибудь из еды. Продукты старушка не собирала ни на свалке, ни на рынках, считала себя интеллигентной женщиной. Отчасти она была права: дочь врачей, медсестра по образованию, она всю жизнь была человеком чистоплотным, даже брезгливым. Вот только жизнь так сложилась, что пришлось...

- Вы себе не представляете, какие удивительные вещи можно там обнаружить! - не переставала удивлять меня своими откровениями Рива Абрамовна. - Мой первый муж всегда говорил мне...

Хлопнула калитка. Я обернулся. По дорожке, протоптанной между неухоженными яблонями, шел мужчина, судя по внешнему виду, весьма потертый жизненными обстоятельствами. В одной руке у него был портфель, старый, с обтрепанными углами, в другой - пакет с проглядывающими сквозь прозрачный полиэтилен продуктами: хлеб, молоко, колбаса, поблескивало горлышко "Столичной".

- Мой постоялец, - с гордостью сказала старушка. - Для него-то я и взяла эту папку, думала, он человек молодой (постояльцу было лет пятьдесят), купит. А мне-то она, сами понимаете, зачем. - Рива Абрамовна кокетливо поправила коротко стриженные волосы. - Ну а лишний полтинник никогда не помешает...

Подумать только: какой-то полтинник за папку, которая на самом деле стоила... Я даже представить себе не мог, сколько могла бы стоить эта папка, точнее, те снимки, которые в ней находились.

Я открыл папку. Фотографии были сделаны хорошим фотографом, такое ощущение, что мужчина и женщина на снимках позировали: казалось, специально выставлен свет, продумана композиция. Я невольно залюбовался: Лариса обладала красивым телом...

Старушка проследила глазами за тем, как я разглядываю Ларису, вздохнула:

- Когда-то и я была такая. Мой первый муж обожал меня фотографировать. Вообще-то он был химик, но фотография была делом его жизни...

Постоялец уже давно прислушивался к нашему разговору. Он, не дойдя до дома, остановился перед каменной бабой, убирал какой-то мусор с ее плеч, очищал мох с груди, было заметно, что делает это для того, чтобы не входить в дом, а по возможности быть в курсе нашего разговора...

"Так, - сказал я сам себе, - нельзя начинать подозревать всех подряд только потому, что они случайно оказались свидетелями или участниками интересующих нас событий, иначе можно подозревать всех. В том числе и самого себя. Профессиональное недоверие..."

Неожиданно постоялец заговорил:

- Хорошо тебе, - он обращался к каменной бабе, - стоишь себе тут, а мне вот, пока набегаешься по городу в поисках хоть какого-нибудь сносного жилья, да еще дотрясешься сюда на электричке, да изведешь кучу нервов, пытаясь разделить имущество с женой...

- Что делает с мужчиной одиночество, - сочувственно вздохнула Рива Абрамовна и покачала головой. - До чего только доводят человека эти разводы... - По выражению ее лица я понял: собирается заплакать, но старушка, судя по всему, передумала. - Я тоже, как с пятым мужем разошлась, верите ли, сама с этой вот бабой разговаривала, мне ее подарил на день рождения мой первый муж... Вскоре после этого мы и развелись. Идите к нам, Николай Павлович. - Старушка поманила постояльца указательным пальцем. Чайку?

- Нет, - ответил постоялец и вошел в дом.

- Он всегда такой, не обращайте внимания, по ночам разговаривает сам с собой, иногда кричит... У меня-то окна открыты, жарко, а так я специально никогда не слушаю. Вчера он какую-то Люду во сне звал, жалобно так, знаете... Мой первый муж всегда говорил мне...

Испугавшись повторного монолога старушки о первом муже, я встал:

- Спасибо вам, Рива Абрамовна, если позволите, я пойду.

- Чайку? - засуетилась старушка.

Но я дальше слушать ее не мог. Попрощавшись, я ушел. По дороге на станцию включил мобильник, и тут же раздался телефонный звонок. Звонил Турецкий:

- Решил законспирироваться? Два часа не могу до тебя дозвониться, я уже начал беспокоиться за тебя.

- Со мной все в порядке. А вот что касается телефона, я просто не хотел, чтобы он зазвонил во время моего визита к Риве Абрамовне.

- Это еще что за персонаж?

- Случайный. Нашла на свалке папку с фотографиями. Ну я тебе эту свою историю в Ялте рассказывал. Соскучилась бабка по общению, не отпускала меня, рассказывая про каждого из своих мужей.

Возникла пауза. Зная Турецкого, я предположил, что он чем-то раздражен или обижен. Я решил тоже выдержать паузу.

- Почему же сразу не позвонил?

- У меня просто из головы вылетело. - Попытка оправдаться выглядела жалко. Да в конце концов, с какой стати я вообще должен оправдываться? Я делаю свое дело, он - свое.

- Хорошо. Давай встретимся, - сухо, сдержанно сказал Турецкий и отключился.

Мои же мысли были заняты другим - фотографиями. Пока я ждал электричку, а потом ехал в Москву, я разглядывал их. Одна за другой, фотографии воссоздавали целостную картину того, что происходило в Ялте.

...Раскаленный песок. Тень на песке от зонта. Она раскованная, свободная, влюбленная, он...

...На заднем плане вершина горы Ай-Петри. Небольшой участок скалы, за которой, судя по всему, обрыв. Восторг и обожание в глазах Ларисы, он...

...Гостиница. Разбросанные вещи. Кровать...

Честно говоря, я позавидовал Родину: столько новых ощущений, в таких красивых местах, с такой женщиной. Но... что-то настораживало меня в этих фотографиях... Всмотревшись повнимательней, я понял, что Родин.

Его странная напряженность, неестественность. На секунду меня поразила неожиданная догадка: он знал, что их фотографируют. Не может быть!.. Неужели Лариса так ошибалась? Хотя нет, причина в другом - он просто не любил ее. Когда женщина слишком любит, это вызывает раздражение. Я знал по себе. Вешается на шею, целует, обнимает, а ты с трудом сдерживаешься, чтобы не оттолкнуть...

Возможно, поэтому Марина и привлекла меня: своей неприступностью, своим безразличием ко мне, а теперь я изучаю тело другой женщины и ловлю себя на мысли: "Интересно, а если бы я был с ней все это время в Ялте, как бы я себя вел, какие бы у меня были глаза?"

Почти на каждой фотографии Лариса смотрела на Родина, а он - куда-то в сторону, скосив глаза, словно наблюдая за кем-то. Или просто в море. Или на скалы. Ее искренний горячий порыв вызывал в нем странную реакцию, казалось, он позволял себя обнимать.

...Ботанический сад. Поляна вся в цветах, сквозь которые скорее угадываются, чем различаются их обнаженные тела, но зато лица видны отчетливо: счастливое - ее и спокойное, чуть ли не холодное - его... Неужели она не замечала? Настолько была влюблена? Или просто хваталась за соломинку: хоть какая-то ласка, тепло, которых ей так не хватало...

У нее были удивительные глаза.

Лариса с фотографии смотрела на меня. Я вспомнил этот взгляд: когда она впервые появилась в Ялте в моем номере, потом еще несколько встреч...

Она смотрела на меня, словно прося о помощи. Я вспомнил о решении Турецкого "избрать мерой пресечения взятие под стражу". Ужаснулся: почему же я до сих пор ничего об этом не знаю? Я же должен защищать ее...

Я перебирал фотографии. Честно говоря, лицезреть интересующую тебя женщину в объятиях другого не самое приятное занятие. Наконец я успокоился.

В конце концов, это решение принял Турецкий, вот пусть он и проводит "взятие под стражу", но без меня. А я потом появлюсь, как настоящий мужчина, и спасу ее.

Машину, уезжая на дачу, я оставил на стоянке у вокзала. И теперь поехал в кафе, где мы договорились встретиться с Александром Борисовичем.

Турецкий уже ждал. Вместо приветствия я протянул ему папку. Александр Борисович углубился в нее. Я невольно улыбнулся: оказывается, не я один...

Турецкий строго посмотрел на меня:

- Ты уже обратил внимание на качество фотографий?

- Конечно, Александр Борисович.

Турецкий меня понял:

- Должностные обязанности иногда не позволяют относиться к людям так, как хотелось бы. С той теплотой и доверием, которые к ним испытываешь.

Я успокоился: значит, мир. Волнующий меня вопрос о задержании Ларисы я решил отложить: дружеские отношения должны укрепиться.

- Удивительно, - словно про себя произнес Турецкий.

- Качество фотографий действительно удивительное, - согласился я.

Турецкий улыбнулся, - казалось, просмотр фотографий вернул ему хорошее расположение духа. В общем-то, это неудивительно...

- Удивительно другое: что она в нем нашла?

Очевидно, мое лицо выразило недоумение. Точнее, я испытал легкий шок, неужели Турецкий рассматривает не ее, а его?

Александр Борисович словно прочел мои мысли:

- Не о том думаешь, Юра, - он рассмеялся, - посмотри внимательнее в эти глаза.

С фотографии холодно смотрели глаза Родина.

- Разве это глаза влюбленного мужчины?

- Я уже думал об этом.

- И к какому выводу ты пришел?

- Одно из двух, точнее, из трех, - я импровизировал, - либо она настолько влюблена, что слепа...

- Маловероятно, - перебил меня Турецкий.

- Либо он знал о том, что их снимают, и от этого у него скованность и напряжение, либо...

Турецкий продолжил за меня мысль, окончания которой, честно говоря, я сам не знал:

- Она чем-то обязана ему и вынуждена смириться с положением нелюбимой любовницы, извини за каламбур.

Я поморщился. При чем тут каламбур? Некоторое невнимание Турецкого к русскому языку всегда раздражало меня.

- Это не каламбур, - сказал я, - это оксюморон.

- Оксю - чего? - переспросил Турецкий.

Мы оба засмеялись. Все-таки смех сближает людей, так же как и чувства вины и страха. Я решил дать возможность Турецкому в одиночестве просмотреть фотографии, встал из-за стола, направился к стойке бара.

Здесь стоял изрядно подвыпивший мужик, казалось, он только меня и ждал.

- Привет, - сказал он.

- Привет. - Я пожал плечами.

- Чего нос-то воротишь, забыл, как я тебя вчера коньяком угощал? - В голосе мужика послышалась угроза. - А то гляди, напомню.

Я решил не связываться, просмотрев меню, заказал мороженое и кофе.

- Ну это ты зря, - сказал мужик. - Надо коньячок, как вчера. Заглотнешь рюмку-другую, и жизнь вроде лучше становится, а мужик? - Он подтолкнул меня под локоть. - Твоя очередь угощать.

Секунду подумав: дать ли ему по физиономии, чтобы отстал, или угостить коньяком, я остановил свой выбор на последнем.

- Налейте ему, - я кивнул официантке на мужика, - за мой счет.

Официантка укоризненно покачала головой, а я направился в туалетную комнату.

Мужик, выпив, икнул и оглядел кафе.

- Он, - сказал мужик, показывая на мужчину, сидящего в одиночестве за столиком, и направился к очередной жертве.

Турецкий рассматривал фотографии.

- Привет, - сказал мужик и сел рядом на свободный стул. - Чего нос-то воротишь, забыл, как я тебя вчера коньяком угощал?

Выйдя из туалетной комнаты, я увидел странную картину: около нашего с Турецким столика лежал мужик. Турецкий невозмутимо продолжал перебирать фотографии. Увидев меня, мужик начал отползать в сторону.

- Что произошло? - спросил я Турецкого.

- Ничего, - невозмутимо ответил Александр Борисович, - он хотел, чтобы я его угостил, вот я и угостил.

Меня всегда поражало умение Турецкого мгновенно решать любую проблему и при этом сохранять абсолютное спокойствие, действовать быстро и решительно. Я же всегда старался действовать мягко и деликатно, не люблю это слово, но в данном случае оно подходит - интеллигентно.

- Спасибо вам большое, - к столику подошла официантка, - он тут постоянно... Мы ничего не можем сделать...

Турецкий равнодушно пожал плечами: мол, что, собственно, я такого сделал? Ровным счетом ничего.

- А почему ты не спрашиваешь меня, взяли ли под стражу Машкину?

- Думаю, что не взяли, в противном случае меня бы уже известили об этом. Да вы и сами бы сказали.

- Мне нравится ход твоих рассуждений, - улыбнулся Турецкий. - Как ты думаешь почему?

- Скорее всего, нам и так известен каждый ее шаг, в каком-то смысле вы охраняете ее, ну а главное - продолжаете получать необходимую информацию. Я сказал просто так, оказалось, попал в десятку.

Турецкий смотрел на меня с удивлением.

- Да, - продолжил я. - Всеми делами фирмы и акциями занимался Родин. Это подтверждает твою версию о том, что он вполне мог знать и об этих фотографиях... - Именно поэтому...

Турецкий не дал мне закончить фразу.

- Его и убили. Теперь это ясно.

- Не все, - возразил я.

- Кто? И вариантов немного: те, у кого сейчас находятся акции и алмазы убитого Машкина.

- Остается только найти акции и алмазы? - заметил я.

- Всего лишь. - Турецкий задумался. - Непонятно, кому и зачем потребовались эти фотографии? Вряд ли они должны были предстать в качестве повода для шантажа перед Машкиным, потому что его уже не было.

Я догадался:

- Очевидно, эти фотографии имели своей целью заставить Ларису выполнять чьи-то требования. Но какой они имеют смысл, если ее муж уже мертв? Может, общественное мнение?

- Маловероятно. - Турецкий не привык оставлять ситуации неразгаданными. - Думаю, первоначальный план был таков: шантажировать Машкину, чтобы она заставила принять своего мужа какое-то решение, в противном случае фотографии должны были бы оказаться у ее мужа.

- Не думаю, что она была в курсе всех дел мужа. - Такое предположение показалось мне невероятным. - Лариса Машкина не тот человек, который способен на убийство.

Я замолчал. Турецкий сидел с таким видом, словно я ему ужасно надоел.

- Ты пойми, - сказал он наконец, - человек - это загадка, пропасть, свалка, все что угодно. Близкие, жизненные ценности, дружба, все приносится в жертву магическому слову "деньги". Женщина в этом плане гораздо слабее, чем мужчина, хотя я в принципе с тобой согласен: вряд ли это Лариса. Допускаю, что убийцы Родина и Машкина и те, кому потребовались эти фотографии, действовали отдельно. И мотивы у них были разные.

- Честно говоря, я ничего не понимаю. Единственное, в чем я убежден, что и убийства, и фотографии как-то связаны. И что вы собираетесь предпринять в этой ситуации, Александр Борисович?

- Юра, у меня к тебе большая просьба: взять на себя часть непосредственно моей работы, той, на которую у меня сейчас совершенно нет времени. - Он посмотрел мне в глаза, словно спрашивая: согласен? Очевидно, найдя в моих глазах положительный ответ, продолжил: - Нужно попытаться выяснить, можно ли каким-то образом найти автора фотографий.

- Это будет трудновато... Ведь я знаю ее только в лицо. И имя... Но имя, сами понимаете, можно придумать какое угодно.

- Списки участников симпозиума? - предположил Турецкий.

Я только махнул рукой.

- Хорошо, - после недолгого раздумья сказал Александр Борисович, будем действовать последовательно. Я думаю, можно будет найти эксперта, который окажет нам необходимую помощь.

Конечно, я был согласен.

Мне даже льстило, что сам Турецкий обращается ко мне как к коллеге за помощью. И разумеется, я готов был приложить все свои силы, весь свой ум (недаром я проделывал столько упражнений, переключая телеканалы), чтобы выполнить его просьбу.

Оставалось только найти криминалиста. Турецкий обещал помочь, просил вечером перезвонить.

Мне же в голову пришла неожиданная мысль... В конце концов, зачем терять время до вечера?

Старый участок на этот раз показался мне более привлекательным. Показалось даже, что и этот дом в полтора этажа, и покосившийся забор, и поломанная калитка, закрывающаяся на веревку, - все это была своего рода игра неисправимого, старого романтика-интеллигента, в свой собственный, ни на что не похожий мир. Вряд ли у кого-либо могло возникнуть желание просто зайти в этот дом в гости, не говоря уже о ворах, которым искать здесь было нечего.

В доме не было замков, входная дверь закрывалась так же, как и калитка: крючок да веревка изнутри.

В доме, судя по всему, никого не было. По крайней мере, мне навстречу никто не вышел.

"Куда могла подеваться старушка?" - думал я, обходя дом вокруг, раздвигая заросли сорняка.

Каменная баба стояла на том же месте, да и куда она могла деться? Я опустился перед ней на корточки:

- Стоишь? - спросил я.

- Оказывается, мой первый муж был прав, - раздался за моей спиной знакомый голос старушки, - невозможно равнодушно пройти мимо этого чудовища... Представляете, каждый, кто попадает в мой дом, считает своим долгом заговорить с ней.

Я решил не спорить, только улыбнулся в ответ.

- Чем обязана? Хотя нет, давайте сначала чайку, - засуетилась Рива Абрамовна.

Я успокоил ее, уверив, что только что выпил восемь стаканов чаю. Почему восемь? Я даже сам не знаю, просто к слову пришлось. Старуха восприняла это как нечто само собой разумеющееся.

- Ну как вам будет угодно, но обещайте мне, - она кокетливо поправила пушистые белые волосы, - что как только захотите чаю, мне об этом сообщите.

Я дал старушке честное слово и рассказал о цели своего визита:

- Вы говорили, что ваш первый муж был замечательным фотографом...

- Да-да-да, - перебила меня старушка, - но на самом деле он был химиком, а вообще всегда был склонен к некоторой рисовке, к позе, не говорил, а высказывался...

Я рассмеялся.

- Сентенциями, - подсказал я старушке.

- Сентенциями. - Она рассмеялась вместе со мной.

Казалось, из ее души вырвалось на свободу что-то долго хранимое, обветшалое, как весь этот сад, и всю жизнь мучившее ее.

Старушка смеялась искренне, от души. Ее смех, не соответствующий ее возрасту, звонкий и по-детски непосредственный, казалось, преображал все вокруг. Еще мгновение - и готов был зацвести яблоневый сад, стать на место покосившийся забор...

- Вы не поверите... - смеялась старушка и вытирала от смеха слезы.

- Не поверю, - мне стало вдруг легко, свободно, в эту минуту я сам готов был рассказать этой старушке про всех своих женщин и даже про тех, которые еще не были моими.

Я вспомнил о Машкиной. Наверное, это как-то отразилось в выражении моего лица.

- У вас что-то случилось? - испугалась Рива Абрамовна.

- Пока нет, но может случиться, и мне нужна ваша помощь...

Старушка приготовилась слушать.

- Вы говорили, что ваш первый муж был очень хорошим фотографом...

Я выдержал паузу.

- Дело в том, что мне нужна помощь эксперта. Фотографа, который бы разбирался в пленках, эмульсиях, фотопроцессах и тому подобном. Я помню, вы говорили о первом муже, который был профессионалом своего дела, вы не могли бы подсказать, где можно его найти.

Старушка задумалась. По ее лицу было видно, что она собирается сообщить мне что-то очень важное. Наконец, она решилась.

- Видите ли... Простите, как вас зовут, запамятовала?..

- Юрий Петрович.

- Юрий Петрович, - решительно сказала Рива Абрамовна, - я должна сообщить вам очень важную вещь, - она заговорщически приложила палец к губам, огляделась по сторонам, - дело в том, что мой муж занимается этим по сей день.

Я представил себе дряхлого седого старика и засомневался.

- Дело в том, что, - она смутилась, - он моложе меня на пятнадцать лет и сейчас, насколько я знаю, практикует всякие там...

Она помолчала.

- Я ведь слежу за ним. Да, всю жизнь. У меня было пять мужей, но это ничего не значит, я любила только его, поэтому всегда интересовалась, что он делает, где живет. Не сама, конечно, - она сделала лицо - сама невинность, - знаете, как у нас, всегда найдутся добрые люди, которые расскажут, кто, где, с кем...

Она помолчала.

- У него недавно жена умерла, - сказала, тихо вздохнув.

Такого поворота событий я не ожидал. Правда, немного сомневался в том, здорова ли Рива Абрамовна психически и не привезет ли она меня сейчас к такому же странному старику. Но вариантов не было. Я собирался тотчас ехать к нему.

- Сейчас я не готова, - категорически заявила Рива Абрамовна, - мне нужно сделать прическу, - она поправила волосы, - привести в порядок гардероб...

Я был готов ждать.

Рива Абрамовна стояла перед зеркалом, пыталась разгладить морщины на лице. Не получалось.

В зеркале отражался стоящий за ее спиной стол, плетеное кресло, разбросанные по всей комнате вещи. Одно за другим выбрасывались из шкафа платья, старомодные костюмы, нелепые шляпки, изъеденные молью платки. Шкаф уже был пуст.

Оглядев свое добро, старушка села на пол и заплакала.

Сгущались сумерки. Я ждал. Прошло минут сорок. В душе я проклинал себя за нелепую затею: что с того, что ее первый муж когда-то был фотографом? Да и словам старушки о том, что ее муж был "хороший фотограф", можно ли верить?

Прошло еще минут десять.

Наконец открылась дверь, вышла Рива Абрамовна, в той же одежде, без прически, с заплаканными глазами.

"Опять ждать?" - ужаснулся я.

- Простите меня, Юрий Петрович, - руки у нее дрожали, и я приготовился к самому худшему, - я не поеду.

- Но...

- Вы не волнуйтесь, - она перебила меня, - я дам вам его адрес, найти нетрудно, но я не поеду...

"Николай Михайлович Игнатов", - записывал я в блокноте данные хорошего, по словам старушки, фотографа, адрес, номер дома, квартира, вроде бы нет вопросов.

- Там найти нетрудно, - извиняющимся голосом говорила Рива Абрамовна. - Вы уж простите меня...

Я поблагодарил хозяйку, направился к калитке. Старушка окликнула меня:

- Только, пожалуйста, не говорите ему, что я дала вам его адрес...

Я пообещал.

Уставший и измученный, я добрался домой. Ехать сегодня к эксперту, тем более сомнительному, у меня просто не было сил. К тому же я надеялся, что скоро позвонит Турецкий и даст мне координаты настоящего эксперта.

Турецкий не заставил себя долго ждать.

- Юра, записывай. - Турецкий был краток.

Где-то я уже слышал этот адрес... Я не успел, вспомнить где, как Турецкий сказал:

- Зовут его Игнатов Николай Михайлович.

От неожиданности я едва не уронил трубку.

- Все, спасибо, я жду результатов. - Александр Борисович попрощался.

Я испытывал одновременно два чувства - радости от того, что человек, которого нашел я, оказался настоящим экспертом. И досады: ведь если бы я сказал Турецкому, что нашел эксперта и уж тем более успел съездить к нему, каким бы я чувствовал себя победителем!

Я решил ехать немедленно...

Дверь мне открыл невысокий мужчина лет шестидесяти. Не спросив, зачем я пожаловал к нему, предложил войти в квартиру.

"Наверное, привык к подобным визитам", - подумал я.

- Чай, кофе? - спросил меня Николай Михайлович.

- Спасибо.

- Спасибо - да или спасибо - нет? - уточнил он.

- Пока спасибо - нет, - решил соригинальничать я.

- Может, водки?

Я отрицательно покачал головой.

- Чем обязан? - Несмотря на мой отказ, хозяин из-под стола достал бутылку.

Пока я объяснял, в чем причина моего приезда, Николай Михайлович разлил в стопки водку, жестом пригласил присоединиться. Теперь уже отказываться было неудобно... Мы выпили.

- Если я вас правильно понял, вы хотите разобраться в эмульсиях и фотопленках?

- Откровенно говоря, нет, - ответил я, - мне бы хотелось, чтобы вы это сделали за меня, разумеется не бесплатно.

- Этого можно было бы и не говорить. - Николай Михайлович задумался. Я попробую вам помочь. Покажите-ка мне эти снимки.

Пока он просматривал фотографии, я поймал себя на том, что ревную. Причем какой-то странной ревностью. И в первый раз в жизни не свою женщину. Мне стало казаться, что Игнатов слишком внимательно рассматривает ее тело, я даже поймал себя на желании забрать у него эти фотографии, но вовремя сдержался.

- Первое, что вам предстоит сделать, - вернул мне фотографии эксперт, - выяснить, какие из лабораторий Москвы используют эту бумагу. Вам повезло. Это "Ильфорд суперхром", довольно редкая бумага. Она, должен вам сказать, стоит дорого, и весь наш поток фотоателье, как правило, на такой бумаге не работает.

- Как я могу это узнать?

- Через оптовую базу фотоматериалов. Их всего три. Если будут проблемы, попробую вам помочь.

Я поблагодарил Николая Михайловича и решил завтрашний день посвятить выполнению задания Турецкого.

Если бы я знал, с какими неожиданными препятствиями мне придется столкнуться!

Все началось с того, что мне просто отказались отвечать на вопросы.

Причина отказа была проста: таких данных не даем.

Вначале я звонил по телефону в три оптовые базы, потом ездил туда же, придумывая совершенно нелепые истории типа: моя жена ушла к другому, я нашел фотографии, сделанные им, теперь пытаюсь найти любимую женщину и вырвать ее из рук негодяя. Соперника я рисовал как гипнотизера, внушившего моей жене, что она должна быть с ним. Разумеется, не верили.

Тогда я решил прикинуться бандитом, но ни угрозы, ни деньги, ни просьбы - ничто не действовало.

Исчерпав всю свою фантазию, я решил отправиться за советом к Игнатову.

- Я знал, что вы вернетесь. - Мне показалось, что Игнатов обрадовался моему приходу. - Возникли проблемы?

Я изложил суть дела.

Игнатов налил водки и выпил не закусывая.

- Все очень просто, Юрий Петрович. Вам нужно просто заказать фотографии на точно такой же бумаге.

- Но если я пойду снова туда, мне никто не поверит, - возразил я.

- Разумеется, - быстро согласился фотограф-эксперт, - туда должен пойти другой человек, которому они могут поверить. Желательно разбирающийся во всех этих, как вы выражаетесь, эмульсиях, фотопленках и прочей ерунде.

- Где же я возьму такого человека? - устало спросил я.

- Давайте еще выпьем, - предложил Игнатов, - за успех нашего дела.

Мы выпили. Теперь я знал, кто будет этим подставным лицом, желающим заказать фотографии. Конечно, он, Игнатов.

"Потрясающий человек", - думал я, рассматривая предложенные фотографом собственные фото.

Вдруг одно из лиц на фотографии показалось мне знакомым. Это же лицо смотрело на меня с других снимков: молодая красивая блондинка еврейской внешности (крашеная, подумал я) лукаво улыбалась.

- Кто это?

- Моя первая жена, - с гордостью ответил Игнатов, - самая любимая из всех жен.

Я знал, что нужно делать дальше: устроить им встречу. Но потом. После того как Игнатов сделает все, о чем мы с ним договорились.

Предвкушая свидание, которое я собирался им устроить, я радовался, и был уверен, что сделаю доброе дело. Вот только один вопрос смущал меня: "А имею ли я право после стольких лет вмешиваться в жизнь этих людей? Да и хотят ли они быть вместе?"

Ответа на эти вопросы я не знал.

Игнатов обещал позвонить мне на следующий день и сообщить результаты посещения фотолабораторий.

Оставшись дома одна после ухода Вити, Лариса тотчас, не мешкая, приступила к активным действиям. Сперва она привела себя в порядок, сменила халатик на удобный спортивный фланелевый костюм, подкрутила горячей щеткой волосы и с питательной маской на лице устроилась на кухне попить кофе. Как всегда, после ряда косметических процедур она почувствовала себя гораздо увереннее; снова становилась хозяйкой собственной жизни, вполне деловой и современной женщиной, хоть и немного неповоротливой по утрам. Закурила сигаретку. Разбежавшиеся мысли принялись возвращаться одна за другой, выстраиваться в строгом порядке, чему сигарета и кофе немало способствовали. Как большинство женщин, Лариса была не в состоянии думать, когда надо было действовать. Поэтому, после того как все уже, собственно, происходило, ей оставалось озирать мысленным взором следы разрушений, причиненных собственными необдуманными поступками. Как бы то ни было, Лариса, как женщина все-таки скорее умная, была крепка задним умом. Вот и теперь, когда она осталась наедине с собой и ничто не мешало ей сосредоточиться, она подумала: а с чего, собственно, Витя спрашивал ее про алмазы?..

Вернее, не так - смутное подозрение закралось к Ларисе в душу еще утром, тогда, когда Витя ее расспрашивал. Потому она и не мешала его уходу, наоборот, обрадовалась, что можно будет все обмозговать в одиночестве, сориентироваться... Она и сама отправила бы Витю восвояси, да не хотела вызывать подозрений. Вчера, значит, боялась остаться одна, а сегодня вдруг гонит? Нет, Лариса была умнее, виду не подала, что ее Витины расспросы заинтриговали. Тем более что сама она нечто подобное слышала от мужа, но, конечно, Вите сообщать об этом не спешила. Надо же, "акции где?". Откуда он вообще что-то про них знает? Значит, подслушивал, раз даже ей подробности неизвестны? Телохранителю ничего подобного не полагалось знать по рангу. Да и какая ему с этих алмазов корысть? Неужели и вправду так о Ларисе заботится? Это, конечно, была бы сказка, но в сказки с хорошим концом Лариса уже давно не верила. Видимо, дело действительно темное, уголовное, и хорошо, что она, умница, верная своим принципам изображать с мужчинами дурочку и девочку, скрыла от Вити зародившиеся у нее подозрения. Пусть никто не знает, что у нее на уме есть еще что-то кроме личной жизни.

Михаил Машкин всегда и все тянул к себе в берлогу, все предпочитал контролировать сам, ничего не выпуская из поля зрения. Никому не доверял и Ларису пытался приучить к тому же.

"Эх ты, - сказала себе Лариса, - такая большая девочка, а развесила уши, обрадовалась молодому мальчику!" Обидно, конечно, что даже в зрелые годы ее все еще можно поймать на ласковое обращение... Как хитро провернул все, прямо как в кино - грамотно подошел к делу, секреты выпытывать стал после ночи любви. Спасибо, что не во время...

Ну да чего себя корить: Лариса под хмельком была. Вот и правду говорит поговорка: не пей, с пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага...

То, что Витя общался с какими-то потенциальными врагами, Лариса уже не сомневалась. Ей было нужно утешение - она его и получила, чего уж, а бесплатный сыр только в мышеловке...

Значит, пришла пора становиться на ноги самостоятельно. Раз на мужчин в этой жизни рассчитывать нельзя... Сколько в стране одиноких женщин - все могут, а ты что, хуже?

С этой минуты, решила Лариса, больше никому не позволит собой вертеть. И думать тоже научится, прежде чем рот раскрывать или действовать. Она теперь наследница огромного состояния, привлекательная молодая вдова, хоть и под судом и следствием, но собирается свои права на это наследство предъявить. И первым делом она, как маленькая хозяйка этого большого неуютного дома, перероет его сверху донизу и снизу доверху, учинит настоящий разгром, но до алмазов хоть треснет, а доберется. Что мое, то мое. А потом позвонит адвокату, и он поможет ей эти деньги так спрятать, что ни один Витя, вместе со всей своей тайной шайкой злопыхателей, ни за что не найдет.

Ободренная этим импровизированным аутотренингом, Лариса вскочила, быстро ополоснула лицо и, не теряя времени, ринулась в кабинет мужа.

При жизни Машкина она входила в кабинет редко - ничего особенно интересного там не было. Ну библиотека - да ведь не с развлекательной же литературой, не с детективами или женскими журналами - в последнее время Лариса признавала только легкое чтиво, - а с серьезными трудами по экономике, психологии на разных языках... Огромный дубовый письменный стол в стиле модерн - большие деньги плачены за реставрацию. Машкин имел собственное представление об образе и стиле жизни настоящего мужчины, и стол был похож на своего хозяина - такой же солидный, надежный, несовременный. Если бы Михаил был поплоше с точки зрения душевных качеств, подумала Лариса, проведя ладонью по полировке стола, он бы был сейчас жив. Куда ему тягаться с этими шустрыми молодыми людьми, которые в свои незрелые годы занимают такие посты, что страшно становится, - и понятно, что за этой карьерой стоит еще что-то кроме трудолюбия и подвижного ума, что-то поганое, и кажется, что сохранился только внешний облик, а людьми они быть давно уже перестали. Никогда у такого не угадаешь, о чем он думает или что сделать может в следующую минуту... Но если бы Машкин был таким, подумала Лариса, я бы с ним жить все равно не смогла. Так что, в сущности, никакой разницы, все равно одна, сама виновата...

На столе стоял "макинтош" с обтекаемым пластмассовым корпусом, но пароль для входа в компьютер Лариса не знала. Она, конечно, иногда сидела за ним - в игрушки играла или в Интернет заглядывала, на всякие женские сайты, - но Машкин всегда сам ее за компьютер сажал. К технике, как уже было упомянуто, Лариса относилась с большим недоверием и взломать компьютер даже и не мечтала. Тем более что "макинтош" был скорее данью современности - вряд ли подозрительный Машкин мог доверить своим, как он их называл, "хэ-папкам", действительно жизненно важную информацию.

Стояла на столе и фотография Ларисы под стеклом, в тяжелой рамке. Это уж как полагается... Машкин всегда строго соблюдал внешние приличия. Девочек домой не водить он, видите ли, не мог, а тут пожалуйста - законная жена во всей красе, и сам он прилежный семьянин. Другую фотографию, поменьше, Машкин брал с собой в командировки и устанавливал первым делом на прикроватной тумбочке.

На этой Лариса была красивая, смеющаяся, в светлой шляпке, с разлетевшимися волосами, а за спиной ее была видна белая пена водопада. Это они в медовый месяц ездили в кругосветное путешествие, в круиз на теплоходе. Бешеная была гонка... Бац - приехали, сходите на берег, извольте пробежаться за пару часов по всем местным красотам - отплываем... Сари он ей тогда купил - такая полоска ткани, обматываешь ее вокруг тела - и на пляж... Тогда на пароходе Лариса пристрастилась к коктейлям - уж очень вкусные, кажется, что некрепкие, а в голову сильно дает. Говорят, что от коктейлей быстрее спиваешься. Машкин тогда заметил, даже забеспокоился и пить ей вообще запретил, опасаясь женского алкоголизма, он, будучи прекрасно осведомлен о прошлом жены, понимал, что запить ей в принципе есть с чего. Провел с ней тогда беседу, сказал, что с любыми трудностями в жизни необходимо бороться, только это достойно человека. Преодолевай, говорит, себя. Долго потом за ней наблюдал, старался, правда, незаметно, но видно было, что беспокоился каждый раз, как Лариса в ресторане вино заказывала... Ладно...

Над входом в комнату висела картина - писанный маслом портрет Ларисы, только постарше. Знакомый художник, училище оканчивал, теперь модным считается среди московских нуворишей... Специально Машкин заказывал, художник приходил с месяц, рисовал, пытался даже подкатиться к Ларисе, но он ей тогда не понравился - высокий, тощий, нос крючком, ногти грязные... И портрет ей не понравился - грубая была, правду сказать, мазня; но Машкину как раз сошло. Что бы он в живописи когда понимал! Ему лишь бы на жену похоже было... Таким образом, две Ларисы смотрели друг на друга из углов кабинета - одна с фотографии и другая на портрете. На всякий случай Лариса подвинула к стене тяжелый стул, слегка поцарапав паркет, и, взгромоздившись на него, заглянула под раму картины - ничего там не было, ни потайного сейфа, ни клочка бумажки, только немного пыли. Хорошо. Что еще?

Бюро. Стояло в углу, крышка - пара фотографий машкинской родни, тусклая икона с неразборчивым изображением - Михаил привез из одной из поездок по городам и весям, так и не отдал освежить, не успел... Тут же как нехорошо - бронзовый чертик в малоприличной позе, еще и длинный нос показывает. Это откуда-то то ли из Африки, то ли с Кубы. Что называется, эклектика... Подаренная Машкиным Ларисе, любимой жене, коллекционная кукла. Стояла она почему-то здесь, в его кабинете, а не в их общей спальне. Видимо, Машкину кукла нравилась больше, чем Ларисе. Ее раздражали эти льняные кудри, лупоглазые глаза без единой мысли и уверенно-румяное личико. Да и что она, девочка, в куклы играть? Хорошо же муж к ней относился... Пожалуй, он ее все-таки немного идеализировал.

Лариса принялась выдвигать один за другим ящики бюро и тщательно перебирать сложенные в порядке бумажки, документы. Ничего похожего на акции не было. Утомившись, уселась с очередным ящиком на пол. Все, что казалось ей старым и ненужным, она, верная своему решению очистить квартиру, стала складывать в большую кучу на полу справа от себя - записки, письма, открытки, оплаченные телефонные счета за этот год и за прошлый: Машкин в этом смысле был просто маньяк - обожал все хранить, а вдруг понадобится? То, что теоретически могло понадобиться Ларисе, она складывала слева от себя, и эта кучка была совсем незначительной - ковчег своей новой жизни она воспоминаниями перегружать не собиралась. Несколько попавшихся фотографий, грамота за стрельбу из лука, ага, а вот это интересно - пухлая записная книжка. Так... ежедневник. Посмотрим: "Не забыть поздравить Л., уточнить дату ее рожд. - 3, 4?" Подлец, так и не запомнил, всегда путал. Бывают же такие люди... Не помнил без календаря с отмеченным красным фломастером датами даже дня рождения собственной матери. И уж подавно не помнил, сколько именно кому исполняется лет. С юбилеями всегда попадал впросак. Единственная дата, которую он помнил более-менее твердо, была дата взятия Бастилии. Били его, что ли, в школе, что он так хорошо ее запомнил, или с чем личным она у него ассоциировалась?.. Может, был тайно влюблен в учительницу?

Обстукав стены кабинета, Лариса переместилась в коридор. Так. Куда идти дальше? Гостиная... хоть она и заставлена, это совсем не то место, чтобы устраивать там потайные сейфы. Не хотелось бы ей, чтобы это была гостиная. Уж очень много предметов обстановки... Разве что, задумалась она, он подвесил алмазы на хрустальную люстру? "Где легче всего спрятать лист в лесу"...

Да нет, вряд ли, настолько у него фантазия бы не сработала - он же деловой человек... Да и люстру давно уже купили. На всякий случай Лариса, конечно, зашла в гостиную и осмотрела люстру. Пощелкала по подвескам. Люстра как люстра. А сколько пыли-то в доме, мамочка родная! Найдем алмазы - и за уборку.

Ну где же этот чертов тайник?! Где в своем доме Лариса, живущая тут восемь лет, могла его не заметить? Где она бывает редко, на что не обращает внимания? За платьями в стенном шкафу - не может быть. В ванной - тоже. Не говоря уж о кухне... Все-таки Лариса дело свое знала, и плохой хозяйкой ее никто не назовет - готовила она регулярно, вкусно, в рядок на полке стояли книги с рецептами блюд самых разных стран, хоть Машкин и не любил никаких изысков, а предпочитал простую пищу - картошечку там, огурчики, ломоть мяса, и без всяких хитрых соусов... Но перед гостями иногда блеснуть было надо. Какие они тогда с Машкиным пиры закатывали! Он, кстати, сам готовить умел прекрасно - плов, например, или шашлык. Ну это исконно мужское занятие, Лариса и не претендовала...

Забыв на время про логические заключения, Лариса решила действовать интуитивно. В детстве бабушка советовала ей, когда она потеряет какую-то вещь, представлять себе ее на голубом фоне, только во всех подробностях, и якобы сразу увидишь, где та лежит или кто ее у тебя украл. Однажды таким способом Лариса нашла закатившееся за плинтус колечко.

Лариса устроилась поудобнее в кресле и закрыла глаза. Итак, голубой фон. Только чистый и, главное, светлый, как небо в Ленинграде. Алмазы... Как они должны выглядеть? Видимо, такие ограненные блестящие камушки, которые рассыпаны по этому голубому небу, как звезды... Акции? Бог с ними, с акциями, кто их знает, как они выглядели...

Помедитировав таким образом минутку, Лариса ощутила непреодолимую тягу подойти к пианино. Несказанно удивилась этому, ведь со времени учебы в музыкальной школе, оставившей по себе сплошь неприятные воспоминания, за инструмент она так и не садилась, и стоял он в комнате, которая служила складом для непонадобившихся или не вписавшихся в обстановку других вещей. Когда-то Машкин предполагал, что здесь будет детская, но этому не суждено было сбыться.

Лариса встала и пошла в комнату. Пианино - прекрасный, старый инструмент, черный, украшенный резными завитушками, стоял у стены. Открыла крышку, попробовала - врет на полтона, но иначе настроить уже нельзя - дека треснет, старинный инструмент-то... Бросив взгляд на пол, Лариса заметила, что вокруг ножек пианино на паркете видны круговые царапины, как будто кто-то двигал инструмент туда-сюда. Похожая царапина была недавно оставлена стулом, подвинутым Ларисой в кабинете покойного мужа. Движимая все тем же инстинктом, главная составляющая которого была вовсе не жажда наживы, а элементарное любопытство, Лариса, приложив некоторое усилие, отодвинула пианино от стены - благо оно было на колесиках. И вот, старания ее были вознаграждены - она стоит перед небольшой дверкой, вмонтированной в стену, снабженной кодовым замком. Лариса взвизгнула от удовольствия и азарта и сбегала на кухню успокоить нервы глотком чего-нибудь освежающего.

Допингом ей послужил на этот раз мятный ликер. Вернувшись в комнату, Лариса постаралась взять себя в руки, ибо сделано было только полдела. Еще какое-то время ушло на рассматривание замка, который технически неграмотная Лариса боялась испортить своим неумелым прикосновением - и что тогда? Вызывай слесаря из ЖЭКа с автогеном наперевес? Никого просить о помощи не хотелось. Она должна была увидеть это без свидетелей. Положившись на то, что новичкам везет, она стала крутить диск и набирать цифры. Опробовала для начала взятие Бастилии, но ничего не произошло. Это Ларису несколько разочаровало. Еще не хватало в данных обстоятельствах, чтобы Машкин внезапно оказался непредсказуемым человеком. Набрав несколько дат, среди которых были: день рождения Машкина, его мамы, дата свадьбы Ларисы и Машкина, номер его автомобиля и день покупки (у Ларисы как раз память на цифры была прекрасная!), телефон бывшей пассии Машкина, рабочий телефон, домашний, номер паспорта и пару-тройку исторических дат, имевших большое значение для нашей страны, бывших, прямо надо сказать, поворотными пунктами в ее многострадальной судьбе. Лариса отчаялась и набрала дату своего рождения, как последнее, что пришло ей в голову. Это тоже не сработало. Лариса ушла в кабинет и вернулась с записной книжкой Машкина и, вертясь на винтовом стуле, принялась тщательно ее изучать. Ничто не наводило ее на новые догадки. Таким же образом Лариса исследовала ежедневник и уже намеревалась позвонить и все же потребовать помощи, как вдруг шальная мысль пришла ей в голову, и она сменила набранную в комбинации цифру 3 на четверку. Что-то в глубинах сейфа щелкнуло! Дверца его распахнулась...

- Опять перепутал! - с восторгом сказала Лариса. - Чучело мое...

Такой выбор шифра со стороны мужа необычайно ей польстил.

В сейфе аккуратненькими пачками лежали акции - а также плотный мешок, открыв который Лариса так и ахнула. Это были они, алмазы. Или бриллианты? Лариса плохо помнила разницу. Во всяком случае, эти были ограненные, часть из них без оправ, а часть - вделаны в прекрасные украшения. Какая женщина устоит перед таким зрелищем! Лариса опрометью бросилась к большому зеркалу в спальне, высыпала трясущимися руками побрякушки на подзеркальный столик и стала расстегивать свои золотые сережки.

- Супер, - сказал наконец Размахов, вынув сигарету изо рта. - Ты видал такое?

Они с Витей Диденко сидели перед несколькими небольшими экранами, наблюдая за суматошными Ларисиными действиями. Эти камеры благополучно и незаметно вмонтировал хитроумный Диденко, аккурат перед совместным с Ларисой завтраком.

- А голова у нее варит, - одобрительно отозвался Размахов. - Какая молодец девочка! Сама все нашла. Ты смотри, что делает! Давай покрасуйся, порадуй папочку...

Раскрасневшаяся Лариса, с головы до ног блестящая, отбрасывающая лучики света, поворачивалась перед зеркалом, была похожа на сказочную индийскую принцессу.

- Да, - одобрительно хмыкнул Размахов, - такого я даже на своих моделях не видел... А она ничего. - Он хитро посмотрел на хмурого, не отрывающего взгляд от экрана Витю. - А знаешь, у девочки просто нюх на камешки. С кем поведешься... Жена и муж, как говорится, одна плоть... Стоило бы ее потренировать немного, натаскать, знаешь, чтобы она нам алмазы отовсюду выковыривала... Ну как собак тренируют на наркотики... А свиней на трюфеля, кажется. Хотя последнего я не понимаю - они ж их вроде съедать должны?! Но это технические детали... А тренировать тебе отдадим, а? болтал Размахов, придя в приятное двигательно-речевое возбуждение от неожиданно нашедшегося богатства. - Ты ее трахать будешь, а иногда отказываться для острастки... Политика кнута и пряника. А? Как я придумал?.. - Размахов хохотнул и потер руки.

- Хватит глупости-то болтать, - мрачно отозвался Витя.

- Как же - хватит! Ничего не хватит, я только начал! А ты что такой снулый-то сидишь? Не рад, что ли? Алмазам не рад? Забрать только осталось. Вот этим ты и займешься...

- Да рад я... Рад... только вот...

- Мон шер! - вскричал Размахов в восторге. - Да вы влюблены! О! Я уважаю эти святые чувства. Давай поделим поровну - мне алмазы, тебе девочка?.. Она, правда, без побрякушек не так смотреться шикарно будет, ну ничего, ты ей на свои кровные купи. Ей понравится - смотри, как егозит, как уж на сковородке! О женщины! Так сходить с ума из-за блестящих камушков!.. Она, конечно, старовата, да ничего... Раз тебе нравится... Совет да любовь. Хотя я бы ее на твоем месте с такими деньгами - да за борт, в набежавшую волну... Ну что ж, о вкусах не спорят. Только смотри, если она про твою роль во всей этой истории узнает, какой ты рыцарь без страха и укропа на самом деле, вряд ли сможет ответить на твои чувства. Как ты думаешь? Я думаю, она обидится. Смеху будет!.. А? Может, рассказать?..

- Мне не нравится, когда со мной так разговаривают, - сказал Витя.

- Ах, подумайте! А ты случайно не забыл, кто тут начальник? осведомился Размахов, перестав улыбаться. - Ты потише у меня. Голос-то не повышай... А то можно и без языка остаться. Ну да ладно. Кто старое помянет... Не будем грызться над добычей. Мы же не стервятники... Хотя, может, и стервятники... Не успело еще его тело остыть... А? И где ж тот юный Гамлет, что сотрет нас с лица земли?.. Ладно, расслабься. Тебе причитается.

Размахов засопел, наклонившись к экрану и решая, как и когда удобнее забрать алмазы. Нетерпение подсказывало, что удобнее всего прямо сейчас...

Витя сидел и терзался, глядя на экран. Муки совести, все последнее время посещавшие Диденко то сильнее, то слабее, совершенно заглушали голос разума или хруст зеленой пачки, толстой даже на ощупь. Но теперь совесть решила взять реванш. С одной стороны, мыслил Витя, что ей сделается? И без алмазов проживет, баловство одно... С другой - все же женщина, слабое существо и Вите доверилась... Витя покраснел, вспоминая, какими ласками дарила его ночью Лариса. Опять же вдовица, существо несчастное, особо Богом, стало быть, оберегаемое...

Нет, не ждал ничего хорошего Витя от своего предательства. Надо было иметь смелость признаться самому себе: да, за это тебя, Витя, по головке не погладят. Выходило по всем космическим законам, что придется Вите за предательство отвечать перед Божьим судом, самым скорым, а значит - жди болезни, раковой опухоли, инфаркта, пули в темном переулке... И цена расплаты может оказаться чересчур великой. А ну как он, Витя, уже превысил кредит, отпущенный ему на беззаконные деяния? И не мог пока он представить, чем ему эту свою вину загладить. Разве что самому на себя в милицию донести или, скажем, Размахова шлепнуть?.. Гад он все-таки. Гада не жалко.

- А я ведь видел, - Витя вздрогнул, услышав голос Размахова, выведший его из раздумий, - как вы там со вдовой с утра кувыркались... Аккуратно ты камерки установил, хвалю. Точный расчет. Лучше, чем в кино... Записывай да на толкучке продавай, а? А грудь у нее какая? Это я тебе как специалист могу засвидетельствовать - знатная грудь. А скажи мне, как другу, по секрету: в рот она берет? А то я ведь не все видел, часть пропустил... Ну не дуйся. Тебе лично я только комплимент могу сделать. Снимаю шляпу. Высшая акробатика. Дело молодое... Но сложение у тебя! Не хочешь случайно в другом качестве поработать? Могу устроить. У меня среди богатых дам тоже много знакомых, а не только среди мужиков. Мода новая пошла, женщины все эмансипируются... Все молодых мальчиков хотят, а раз ты такой охотник, так и совместишь приятное с полезным...

Витя, обдумав сказанное, встал и, не говоря худого слова, съездил Размахову кулаком по лицу. Из-за неудобной позы промазал, кулак скользнул по скуле, заболели рассаженные костяшки пальцев. Не обратив на это внимания, Витя с мрачным огнем в глазах, пригнув голову, двинулся на Размахова, сгреб его за отвороты тонкой шелковой рубашки, так что полетели пуговицы и раздался звук разрываемой ткани. Только он собрался двинуть Размахова головой о стенку, как Размахов пискнул, дернулся, и Витя не успел опомниться, как в живот ему уткнулось дуло пистолета.

- В своем уме? - засипел Размахов. - Я тебя, как щенка... размажу... Пусти, сволочь, задушишь!..

Витя нехотя отпустил Размахова и стоял в стороне, играя желваками.

- Е-мое, какой ты нервный! - хихикнул Размахов, потирая шею. Посмотрите на него - вот борец за справедливость!.. Милый мой, что за сцены, что за эмоции! Ты уволен. Нервные срывы в нашей работе ни к чему... Можешь отправляться к своей шлюхе. И учти, я к тебе еще приду за сатисфакцией.

- Ну ты... - медленно закипая, прохрипел Витя.

- Что - я? Что - я?! Пошел вон! - вдруг истерично заорал Размахов.

В глазах у Вити потемнело, и он будто со стороны увидел, как его огромный, похожий на кувалду кулак, как в замедленной съемке, поднимается и летит. Летит, неудержимо приближаясь к лицу Размахова, которое из нагло-ухмыляющегося в доли секунды превратилось в жалкое и испуганное...

- Ты что? - еле выговорил Борис Размахов, когда спустя несколько секунд к нему вернулся дар речи. После того как Витин кулак пришел в соприкосновение с его скулой, он неожиданно оказался в углу комнаты, по ходу сбив пару стульев.

- Мозгляк! - нехотя произнес Витя. - Пидор!

Размахов встал на четвереньки, тряхнул головой, что, видимо, вызвало дополнительную боль, отчего он поморщился. Потом с трудом поднялся на ноги. Скула его постепенно становилась темно-фиолетовой.

- За пидора ответишь, - сказал он, на всякий случай держась подальше от Вити. Размахов очень гордился тем, что в среде деятелей рекламы, где весьма распространена нетрадиционная сексуальная ориентация, он сохранил интерес к женщинам...

Но Витя уже кубарем выкатился на улицу, в ярости от собственного бессилия пнув попавшуюся на глаза урну. Урна покатилась, громыхая, по мостовой, изрыгнув из своего нутра дорожку мусора.

Размахов, выпив воды и подергав головой, проверяя, все ли на месте, продолжил наблюдение. Настроение у него весьма испортилось после Витиного показательного выступления, и шутить он более не был склонен. Рубашку испортил, гад, в магазине на Тверской купленную, фирменную, любимую. И шея болит... Не говоря уж о скуле. Хорошо еще, хоть кость цела...

Лариса тем временем успела украшения с себя снять, упаковать все в чемодан, а чемодан засунуть за платья на верхнюю полку шкафа. Сама она, готовясь уходить, подкрашивалась у зеркала в прихожей.

"Куда это она собралась?" - удивился Размахов. Не теряя времени, решил тут же поехать и забрать в отсутствие хозяйки даром дававшиеся в руки ценности.

Борис Размахов ненавидел Машкина уже давно. Ни за что бы не сказал он о покойнике ни одного хорошего слова. Хотя, если вдуматься, Машкин был не так уж виноват. Причины размаховской неприязни, да еще настолько сильной, мог бы распутать разве что сам старик Фрейд, если бы, конечно, дожил до наших дней и взялся за такое неприятное дело. Тут были и зависть, и ревность, и раздражение - что-то вроде классовой ненависти плохого человека к не очень плохому, и много чего еще...

Борис свою карьеру начинал с того, что помимо фотосъемок поставлял аппетитных девочек различной масти городской элите. Девочки эти в прямом смысле слова проститутками не были, то есть не работали регулярно, и занимались не только модельным бизнесом. Просто Размахов умел отбирать среди претенденток подходящих, что теперь называется - "без комплексов", умел и уговаривать, и деньги девушкам платили хорошие. Отчего не съездить разок к известному человеку? Опять же и своя выгода была у девочек - блага им потом за хорошее поведение разные перепадали, да и, чем черт не шутит, может, и женится какой козел старый, депутат Госдумы, и будут девочки всю жизнь обеспечены... Некоторые постоянных клиентов имели, по нескольку раз в месяц ездили, долгосрочными любовницами становились. Это для них как стартовая площадка была. Тут уж кто как умел - тот так и пробивался, а возможности в подобном времяпрепровождении открывались немалые, дурой только быть не надо...

Аккурат в это время появилась у Размахова в конторе красавица Марина. Особенной щепетильностью в выборе средств не отличалась, зато была полна желания пробиться на самый верх. Так что с этой стороной проблем не намечалось. Была она просто создана для Михаила Машкина - Размахов сразу понял. Немного на жену его похожа, только получше. Размахов и подкатился с предложением... Свидание им устроил, все честь по чести. Предупредил Марину строго-настрого - ты мне его не потеряй, важный клиент. И Марина расстаралась, как по нотам разыграла - немного стыда, немного вульгарности, много пыла и фантазии - и Машкин совсем сомлел. На столе танцевала... Сливками обмазывалась, к коже потом вся пыль и шерсть с покрывал липла... В душе вместе мылись... Специальной едой, повышающей потенцию, его кормила... Три дня без передышки развлекались, пока жена по курортам ездила. Нормальная такая семейная жизнь... Машкин на третьи сутки едва жив был. Долго потом отходил. Стала Марина постоянной пассией Машкина. Ездила к нему регулярно, деньги Размахову привозила... Потом в отеле стали встречаться...

Только стал замечать Размахов, что она нервная какая-то становится после этих визитов... Ну он до времени внимания не обращал - ездит ведь, не жалуется... Тем более что клиентов он предупреждал - чтобы девочек не обижали, вроде полюбовного договора у них с ним было. Только тут проблема одна возникла неожиданно - Размахов заметил, что сам стал проявлять к Марине повышенное внимание. Интересоваться, в чем на работу пришла, какое у нее настроение. Размахову уже приятно было находиться рядом с ней. Старался задержать ее подольше, якобы по делу. Вызывал лишний раз. В суши-бар два раза приглашал. Домой на машине подвозил. Марина держалась с ним ровно, разговаривали они все более о посторонних вещах, о жизни, и оказалось, что Марина женщина очень интересная, с независимыми суждениями.

Что это со мной, удивлялся сам себе Размахов, старею я, что ли? Никогда раньше он с женщинами не разговаривал. Ощущение было новое, но приятное. Марина рассказывала ему кое-что о своей жизни, о прошлом. А главное - ей удалось разговорить самого Размахова, и он, выговорившись Марине, посоветовавшись с ней, испытывал всегда большое облегчение. Что-то было в ней такое...

Скоро Размахов привык каждый день после работы созваниваться с девушкой, жаловаться на неприятности или хвастать удачами. И тому и другому находил у Марины живейший отклик. Марина оказалась не только смышленой, но и чрезвычайно полезной в бизнесе. Ее увлечением была фотография. Она делала отличные снимки. Размахов придумал ее талантам новое применение: снабдил ее необходимой технической базой, и Марина стала подрабатывать как папарацци, а Размахов ее прикрывал. Несколько дел провернули таким образом с новой напарницей. Размахов убедился, что на Марину можно рассчитывать - девочка ловкая и не из пугливых. А через какое-то время и вовсе не удержался влюбился...

Опять же такой конфуз с Размаховым случился впервые. До того ни одна из девушек, работавших у него, возвышенных чувств у него не вызывала. Ну иногда с кем-нибудь переспать - это нормально, но чтобы влюбиться!.. Да и себе дороже. Размахов был человек хоть и деловой, но ревнивый. А чем ревновать, пусть лучше будет чужая да деньги приносит...

На Марину это правило не распространялось. Ну а Марина все не спешила ему навстречу объятия распахивать. Размахов уж думал: нравится ей этот Машкин, что ли? Как вдруг она является к нему и говорит, что к Машкину ездить больше не будет. И дрожит прямо вся от ярости. Ждет, видимо, что Размахов ей противоречить будет, и к отпору заранее готовится. Размахов посмотрел, а у нее под ключицей синяк. Ага, подумал... Допытался, что да как. Марина ему все рассказала, еще и расплакалась. Это уж оттого, что ее пожалели. Так оно всегда бывает с этими самостоятельными женщинами: без сочувствия прекрасно обходятся, а стоит только пожалеть - враз раскисают.

Свинья, сказала, твой Машкин! Попробовал бы с женой так себя вести. Обрадовался - за свои деньги! Никогда ничего запретного не пробовал, жизнь, что ли, ему пресной показалась?..

Так и выяснил Размахов, что клиент его давний - большой поклонник малораспространенных физических утех. Ну вначале он, рассказывала Марина, вроде ничего, побаивался, а в последнее время во вкус вошел, увлечется ничем уж не остановишь, и она, Марина, бояться стала. Машкину нравилось ее пугать, делать вид, что и жизни вполне лишить может, доведет дело до того, что Марина испугается по-настоящему, и отпустит, посмеивается. А кто его знает, когда он пошутить вздумает, а когда всерьез? Опасное дело. Ну как заиграется? А в последний раз и вовсе ножом уже грозил. А Размахову он запретил говорить, чем они занимаются.

Тут Размахов принялся Марину утешать. В благородство играть. Сказал, что пойдет к Машкину разбираться. Себя проклинал. Прощения просил... Естественно, все утешение постелью кончилось. Размахов был доволен. А к Машкину он ей запретил ходить пока - сам поехал объясняться, ласково так улыбался, чтобы тот ничего не заподозрил, сказал тому, что заболела Марина. Что-то по женской части...

У Марины Размахов тем временем выпытал и про Машкина, и про квартиру разные подробности. В голове его созрел план мести. То, что отомстит непременно, Размахов не сомневался. Обид он никогда никому не прощал. Не в его это было характере. Но и не лез сразу на обидчика с кулаками сказывались, видимо, азиатские предки, недаром у Размахова борода была клинышком. Однажды, в своем далеком провинциальном детстве, накричавшей на него библиотекарше он ничего не ответил, но через два года из странствий по югу привез целую банку термитов и тайком выпустил у соседки на задворках. Термиты довольно быстро подъели совсем новый, недавно отстроенный дом, и в конце концов он рухнул, хоть и не придавил никого... А с Бориски и взятки гладки - кто знал, кто видел?

На сей раз он был зол на Машкина, потому что тот спал с его, Размахова, желанной женщиной, злоупотребил его, Размахова, доверием, и испортил его бизнес, и даже угрожал самой жизни! А что для Размахова было ценнее собственной жизни?

Налицо была следующая ситуация: богатый бизнесмен, развлекающийся с девочками нетрадиционным способом, и молодая жена этого бизнесмена, страдающая от невнимания. Виделось в этой ситуации Размахову несколько путей развития: первый - отомстить Машкину через жену; второй - добыть компромат на самого Машкина; третий - шантажировать обе стороны.

И очень легко все в этом направлении стало складываться, как по маслу - Борис познакомился с телохранителем Машкина, тот оказался парень с придурью, но покладистый, на сектанта чем-то похож. Однако ж делу это не мешало... Регулярно стал Размахов получать от него информацию, заимев, таким образом, своего человека в стане врага. У жены Машкина вскоре выявился любовник, большой друг того же Машкина. Красивая картина, лучше не придумаешь. Для верности Размахов уговорил Марину съездить еще раз последний - к Машкину, но на сей раз с конкретным заданием достать на Машкина компромат... (Следы именно этой попойки и видела Лариса, вернувшаяся с юга несколько позже Марины.)

Компромат умница Марина доставила, да и вообще, с ней Машкин гораздо откровеннее был, чем с собственной женой. Но и того Размахову показалось мало. Не жилось ему с Машкиным на одной земле, совсем ему ревность и досада все дни отравили. А более всего допекало Размахова собственное перед Михаилом Машкиным бессилие. Безусловно, и прокуратура за Машкина будет, и с бандитами у того более тесные связи... Нельзя Размахову напрямую протест заявлять или сильно возмущаться. Ну нельзя так нельзя... Иначе сделаем. Мягкими лапками... Вот и приказал Вите, чокнутому телохранителю, убить этого самого Машкина. За большие деньги... Зачем он теперь Размахову был нужен? Слишком ценной информацией Размахов теперь обладал - в живых изо всех знающих про алмазы должен был остаться только один...

Размахов, конечно, не хотел убивать никого, но пришлось... Будущие барыши с алмазов соблазнили, пришлось ради такого дела рискнуть. А пока аванс Вите отвалил, тоже немаленький. Талантливый мальчик... От таких подальше держаться надо. Совершенно хладнокровный... Вот... Да и Марина, конечно, долго не раздумывает, действует решительно...

Размахов поежился, только сейчас увидев все детали того, что натворил. Вернее, той каши, которую заварил... А то, что заварил эту кашу не кто иной, как он, известный рекламный деятель Борис Размахов, не было никакого сомнения....

Ну а потом уж для ровного количества и любовника жены Машкина пришлось убрать. Ушлый был мужик, ни за что мимо него ценности бы не проскочили. Кто его разберет, что он там знает, что не знает? Тот же Диденко и сработал. Размахов, конечно, велел сперва повыспрашивать - но в подробности не вдавался, как именно Витя Родина выспрашивал, спать хотелось спокойно. А Витя и не сообщал. Сказал только: не раскололся, мол, гад, может, и не знал ничего. Так что зря он так взъерепенился сегодня, парень-то. Глубоко он с помощью Размахова увяз... Не ссориться бы ему с Размаховым... Оно конечно, может, и Размахову опасно с Витей было ссориться - кто его знает, что он выкинуть может, парень, ясно, с придурью. Но об этом полагалось подумать потом, сперва главное.

Размахов гнал машину как мог. В вечерний час везде на улицах Москвы встречались ему пробки. Наконец, сделав несколько противозаконных объездов по тротуару, выбрался на свободное место. Теперь только вперед!

Вот и знакомый дом. Размахов помнил, как привозил сюда девочек несколько лет назад - все разных, на один вечер, пока не появилась в их с Машкиным жизни Марина... Скрипнув зубами, вошел в подъезд, соврав консьержке про номер квартиры - список жильцов он и раньше знал... Поднялся на лифте на четвертый этаж, стараясь не шуметь, открыл одну за другой две массивные двери, ведущие в квартиру Машкина, заранее приготовленными ключами - снять дубликат за столько времени не было проблемой, Марина же и помогла в этом Размахову, еще до всей этой заварушки. Размахов всегда предпочитал все предусматривать, и ключи от всех квартир его богатых клиентов имелись у него в наличии.

Распахнув дверь, шагнул в темный коридор. Наконец-то он очутился в непосредственной близости от вожделенных сокровищ!.. Свет Размахов зажигать не стал - из осторожности. Нервы его были на пределе. Квартиру слабо освещал свет фонарей, попадавших сквозь жалюзи с улицы.

Неслышным шагом прошел по квартире, заглядывая в двери и узнавая виденное на экране. Привидений Размахов не боялся. Поворот... еще поворот... Отодвинув плавно отъехавшую под его рукой дверь встроенного шкафа в комнате, разобрал платья и достал плотно набитый чемоданчик. С таким он ездил в пионерский лагерь, умилился воспоминанию Размахов, точно так же тот был перетянут ремнями, кожаный такой был, с клетчатыми боками...

Размахов насторожился. Он услышал какой-то посторонний звук в тишине квартиры. Хлопнула решетчатая дверь лифта. Возможно, просто приехали соседи. Размахов почел за лучшее укрыться за дверью. И не зря: повернулся ключ в замке, и в квартиру вошла Лариса.

В коридоре зажегся свет. Размахов старался не дышать. Черт тебя принес, подумал он.

Поставив капающий зонтик на пол в прихожей - на улице начало накрапывать, - Лариса, цокая каблучками, прямо в обуви прошла в кухню, осторожно неся пакет с покупками: так, мелочь, молоко, десяток яиц, упаковка кофе... Собиралась отпраздновать собственный успех в поисках, испечь небольшой бисквит и посидеть наедине с собой и своими бриллиантовыми мечтами на кухне, когда стемнеет... Она была очень довольна, ее решение жить самостоятельно приносило первые результаты - вот она одна-одинешенька сходила в магазин, и ничего с ней не случилось. Проще надо жить!.. Правда, когда возвращалась домой, в лифт вместе с незнакомым пожилым мужчиной на всякий случай не вошла, подождала, пока освободится кабина. Наплевать, что стыдно, лишь бы целой остаться.

Прошла в комнату, сбросив по дороге туфли, зажгла свет, встала перед зеркалом шкафа и начала переодеваться, стаскивая промокшие вещи.

Размахов зажмурился, когда свет в комнате вспыхнул. Лариса прошла мимо, явно не одержимая манией преследования, не заглядывая ни в какие углы и даже что-то весело напевая. Принялась, стоя перед зеркалом, стаскивать платье через голову. Вот удобный момент, решил Размахов. Он поискал глазами и почти сразу нашел, что искал. Ах, эта удобная манера украшать комнаты массой пригодных для убийства финтифлюшек! Дождавшись, пока Лариса натянет платье на голову, он сделал несколько неслышных шагов к ней, держа в руке привезенного из очередных странствий по свету Михаилом Машкиным каменного божка. В это время Лариса, освободив лицо от складок платья, глянула в зеркало - увидела отражение мужчины, крадущегося к ней со спины с поднятой над головой рукой, - с еще большим ужасом всмотрелась в его лицо, поняв, что где-то его видела, вспомнила где - в телевизоре, журналах. Это же известный рекламист!.. И он хочет ее убить!

Поняла, что сходит с ума (все это в одну секунду, гораздо быстрее, чем можно было бы рассказать словами), и уже собралась истошно закричать, но тут Размахов достиг цели и, не занося руку слишком высоко, ударил Ларису Машкину божком по голове. Она сразу рухнула, только и успев застонать от боли...

Первым делом проверил, не повредил ли он ней череп. Убийства Размахов боялся. Одно дело - приказать кому-то, другое дело самому пачкать руки. Затем, как мог, оправил на Ларисе задравшееся платье и заметался в поисках веревок. Нашел несколько дорогих шелковых шарфов, поспешно засунул их в карман пальто, завернул в пальто покорное, неподвижное тело.

Но как ее вынести? Наверняка средь бела дня найдется множество людей, которые заметят и запомнят, как он тащит на себе безжизненное тело женщины. Закатать в ковер? Упаковать в чемодан?

Ответ пришел сам собой - надо переодеть Ларису в мужской костюм. Благо их после Машкина осталось много... Мужчина, который тащит на себе другого мужчину, вызывает гораздо меньше интереса. Не теряя времени, Размахов приступил к делу. Переодеть Ларису было делом нескольких минут. Размахов даже пожалел, что нужно было торопиться. В иных обстоятельствах он бы, пожалуй, продлил удовольствие.

Подхватив обмякшее тело Ларисы и чемоданчик, он поспешно выбрался из квартиры, не забыв прикрыть дверь. Запирать ее он не стал. Поминутно озираясь, заспешил вниз по лестнице. На втором этаже пристроил не приходящую в себя Ларису на подоконник и спустился посмотреть, что с консьержкой. Через парадный вход Ларису пронести было невозможно. На первом этаже на черной лестнице окно находилось не слишком высоко. К тому же оно выходило во двор. Перетащив Ларису к этому окну, Размахов распахнул его и осторожно спустил женщину за окно, придерживая за руки. Потом отпустил. Лариса мягко упала на кучу песка и так и осталась лежать, неуклюже подогнув ногу, раскинув руки... Посмотрев на безжизненное тело, Размахов бодрой походкой, стараясь по возможности ровнее держаться, прошел мимо консьержки, которая, впрочем, на него и не взглянула, и вышел из подъезда.

Обежав трусцой дом, Размахов поднял с земли Ларису. Во дворе, к счастью, никого не наблюдалось. Размахов поставил Ларису на ноги, отряхнул ее костюм. Потом обнял за талию, положил ее голову себе на плечо, и делая вид, что о чем-то с ней разговаривает, вывел ее на улицу и быстренько усадил в машину. Со стороны это должно было выглядеть так, что он ведет своего подвыпившего товарища домой. Конечно, не слишком похоже, но в принципе... Чего только на улице не случается! К тому же и Размахов, и его "приятель" одеты были вполне прилично. Сойдет... Кроме того, прохожих в переулке было очень мало. Большая удача. Только вот какая-то девчонка играет в классики... Да еще выпучила свои глазищи, когда они проходили мимо нее...

На сиденье Лариса сложилась, как тряпичная кукла, пополам.

Хлопнув дверцей, Размахов газанул с места, не оглядываясь. Обеспокоенно поглядывал на Ларису - не шевелится ли? С виска у Ларисы сбегала тонкая струйка крови. Пощупал пульс на шее - жива. Однако следовало принять меры безопасности.

Завернув на какой-то пустырь, Размахов остановил машину и, пыхтя от натуги, связал Ларисе руки и ноги захваченными цветастыми шарфами. Запихал ей в рот кляп, пожертвовав для этого собственным носовым платком, затем перетащил ее в багажник, укрыв сверху для верности брезентом.

Куда ее везти, думал он, выруливая обратно на трассу. Следовало бы сейчас затаиться, подождать, привести в порядок собственные нервы и обрести вновь способность логично мыслить и принимать решения. Пожалуй, знал он одно такое безопасное место. Отвезу-ка я ее пока на дачу, решил он. И что теперь с ней делать... Ах, черт, не было печали - как неаккуратно получилось...

Но ничего... В голове у Размахова роились разные мысли. И, вспомнив замечательное тело Ларисы, которое он успел разглядеть и на экране монитора и потом, ближе, когда переодевал ее в мужской костюм, он остановился на одной из этих мыслей. Подержу ее пока у себя, решил Размахов. Замочить всегда успею...

Приободрившись, он направил автомобиль прочь из города.

Я сидел на кухне и пил кофе.

Сегодня ночью мне опять снился страшный сон, даже не то чтобы страшный, скорее странный. Бояться было, собственно, нечего, где-то в глубине подсознания я был уверен, что это сон, и тем не менее впечатление было настолько сильным, что я, сидя за чашкой кофе, снова и снова прокручивал в голове события прошедшей ночи...

Мне снился ад. Он почему-то имел форму ГУМа: длинные светлые коридоры и павильоны по бокам. Заглядывая в павильоны, я бродил по коридорам один. В одном из павильонов я увидел мужчину. Он лежал на полу, в его груди, в районе сердца, виднелось отверстие, в которое посредством простой системы рычагов раз за разом погружался разъяренный огонек адского пламени. Входит - выходит... Входит - выходит... Человек на это никак не реагировал, но я почему-то знал, что эта пытка ему невыносима, и на каком-то волновом, энергетическом уровне слышал его стон.

Лицо этого человека я узнал. Это был Борис Размахов. Известный рекламный деятель, лицо которого то и дело мелькало на телеэкранах.

Послышались чьи-то шаги. Не желая никоим образом обнаружить свое присутствие, я скрылся за углом, оттуда по длинному коридору попал в другой павильон.

Там увидел следующее: человеку рубили голову, гильотина была не с веревкой, а с педалью, как у старых швейных машин. Я скорее не услышал, а почувствовал, как нож ударил по его шее... Потом еще один раз: голова с первого раза не отрубилась. Мне стало дурно, я двинулся к выходу. Выходя, услышал, как твердо упала на каменный пол срубленная голова.

Я побежал по ступенькам вниз, за мной следом катилась отрубленная голова, я уже почти видел ее. Наконец она настигла меня, очутившись передо мной. Я оторопел: эта голова было не что иное, как фотоаппарат размером с человеческую голову.

- Да, - сказал я сам себе, - нервное напряжение не самым благоприятным образом влияет на мое психическое состояние.

Впору начинать вести дневник. Кто знает, может, мои ночные кошмары станут для кого-то основой для написания романа. Эта мысль мне понравилась. Отныне я решил записывать свои сны.

Раздался телефонный звонок.

- Слушаю...

- Это Игнатов.

Наконец-то. Я вдруг понял, что, сидя на кухне и перебирая в памяти ночные кошмары, я просто ждал этого звонка, собираясь в зависимости от него организовать свой сегодняшний день.

- Я все узнал, - сказал Игнатов и многозначительно выдержал паузу.

- Внимательно вас слушаю. - Я постарался произнести это как можно сдержанней.

То, что поведал мне фотограф, превзошло все мои ожидания.

Седовласый, элегантно одетый мужчина вошел в лабораторию рекламного агентства "Максима" со служебного входа. Казалось, на его появление никто не обратил внимания. На самом же деле за ним наблюдали, и стоило ему сделать несколько шагов по коридору, как к нему подошла молоденькая девушка:

- Что вам угодно?

"Провинциалка. Далеко не фотомодель", - оглядев девушку, подумал мужчина и произнес:

- О, вы, вероятно, восходящая звезда агентства "Максима"?

- Пока нет, - смутилась девушка, - я секретарь-референт, - и спохватившись, добавила, стараясь говорить построже: - Простите, кто вы и что вам здесь нужно?

- Я всего лишь угасающая звезда отечественного фотобизнеса, которая зажигает на небосклоне современного искусства звезды начинающих фотомоделей.

Девушка улыбнулась. Приободрившись, Игнатов решил, что успех задуманного им дела уже обеспечен.

- Простите, как вас зовут?

- Ира.

- Удивительное имя. И какое лицо... Я занимаюсь фотографией тридцать лет, и я всегда мечтал... Позвольте-ка ваш профиль... Само совершенство! Это мой звездный час. Я уверен, что фотографии, которые я сделаю, если, конечно, вы не откажетесь, украсят обложку любого журнала. Знаете, Ира, я давно наблюдаю за вами, но, будучи человеком робким, не умею знакомиться на улице, верите, я не первый день иду за вами следом, вижу, как вы входите в дверь агентства, и не смею вас беспокоить, но сегодня я решился...

Используя свое удивительное умение со всеми быстро находить общий язык (в основном это касалось женщин), становиться через пару минут общения близким другом, Игнатов взял девушку под руку - еще пару профессиональных комплиментов и...

...Они сидели в кафе и ели мороженое. Он не переставал восхищаться чертами ее лица, фигурой, при этом ни намека на хоть какую бы то ни было личную заинтересованность!

- Я не встречал в своей жизни большего совершенства линий! - лукавил старый фотограф.

Хотя... Ему нравилась ее свежесть, наивность, непосредственность, он бы с удовольствием пригласил ее к себе в гости. Но понимал, что вряд ли это поможет делу.

"Да и вряд ли согласится она, - вздыхал про себя старый фотограф, - а ведь в ней действительно что-то есть, она даже чем-то похожа на мою первую жену..."

"Интерес нужно демонстрировать исключительно профессиональный", говорил себе Игнатов, стараясь следить за направлением своего взгляда.

Импровизация удавалась на славу, Ира расцветала на глазах, Игнатову даже начало казаться, что он искренне восхищен ею, он даже видел, как и в каком ракурсе ее нужно снимать, каков должен быть грим, какова поза...

- Подбородок приподнят, взгляд чуть вправо, волосы распущены, вот так...

Вскоре он знал все.

И о том, на какой бумаге печатают в агентстве фотографии.

И о том, какие используют эмульсии.

И о сроках, и о ценах, и о том, много ли у агентства постоянных клиентов.

- Постоянные клиенты в основном мужчины? - стараясь не показывать особенного интереса к задаваемому вопросу, словно вскользь, спросил Игнатов.

- В основном да, есть, правда, и женщина, - не придавая значения вопросу, отвечала Ира.

- Наверняка дурнушка?

Ира задумалась, было видно, что ей хотелось бы ответить положительно, но...

- Она фотомодель нашего агентства. Знаете, честно говоря, я сама удивилась, когда узнала, что Марина - наша фотомодель - делает фотографии, да еще и такие, вы себе не представляете, что это были за фотографии. Я очень удивилась, а Борис Максимович был так заинтересован в том, чтобы все это напечатали как можно скорее...

Спохватившись, Ира испуганно посмотрела на фотографа.

Он, казалось, не проявил к ее словам особого интереса, продолжал с удовольствием поглощать мороженое. Собственно, больше его ничего не интересовало. Сказав для приличия еще пару комплиментов, но уже не столь искрометных и неординарных, Игнатов для приличия предложил даме еще мороженого и, с радостью услышав: "Нет, спасибо", решил, что пришла пора прощаться.

Записав номер ее телефона и пообещав непременно пригласить на фотопробы, и как можно скорее, Игнатов вышел из кафе и тут же, прямо из автомата, позвонил мне.

- Спасибо вам большое, вы нам очень помогли, мне бы хотелось в выходные дни пригласить вас к себе в гости, кое с кем познакомить...

- С удовольствием, Юрий Петрович.

Я собирался устроить ему встречу с Ривой Абрамовной, первой женой, и его любимой фотомоделью. Я почему-то был уверен, что Игнатов давно хочет этой встречи, да и старушка тоже, как мне показалось, ждет этого момента всю жизнь...

Немного помечтав, я вернулся к делу. Итак, каковы результаты? Что ж, можно сказать, неплохие.

Итак, судя по описанию Игнатова, все сходилось. Марина работает на Бориса Размахова.

Снова судьба заставляет меня сталкиваться с этой женщиной. Как бы мне хотелось встречаться с ней при других обстоятельствах, задавать ей совсем другие вопросы...

Честно говоря, она серьезно ранила мое мужское самолюбие. Никогда раньше мне и в голову не могло прийти, что женщина может появиться у меня ночью только для того, чтобы спрятать в моем номере фотографии... Но все равно это была чудная ночь!

Мысленно пережив заново все события, связавшие меня с Мариной, и дойдя до фотографий, которые обнаружил в номере, я понял, что нужно делать. Непременно позвонить Размахову.

Выяснить номера его телефонов не составило особого труда.

Странным было то, что трубку никто не брал: ни дома, ни в кабинете Размахова на работе, ни на даче. Неожиданно мне в голову пришла мысль: "Что, если Ира не такая уж провинциалка... И если она тут же рассказала Размахову о том, что кто-то интересовался клиентурой, эмульсиями и качеством бумаги, то Размахов, разумеется, понял причину такого интереса и... в то время как я занимаюсь размышлениями, решил уничтожить последних свидетелей?.."

Я понял, что без помощи Турецкого мне никак не обойтись. К тому же мне было приятно сообщить ему последние новости, точнее, приятны не сами новости, а то, что раскопал их именно я. Что поделаешь, профессиональное самолюбие!

"Очевидно, я не уверен в себе, причины этой неуверенности, скорее всего, в моей не совсем удачно складывающейся личной жизни", - анализировал я самого себя, набирая номер телефона Александра Борисовича, стараясь аккуратно вести машину по вечно забитым московским улицам.

Телефон Турецкого был катастрофически занят. Я решил, не откладывая, ехать к нему в прокуратуру.

Остановившись на светофоре, я нервно поглядывал на часы, мне казалось, что светофор не переключается минут десять, тут раздался телефонный звонок. Звонил Турецкий.

- Какие новости, Юра?

- Битый час не могу до вас дозвониться, Александр Борисович, новостей столько, что даже не знаю, с чего начинать...

Вкратце я рассказал ему обо всем, что узнал, опуская подробности знакомства Игнатова с секретаршей Размахова.

Турецкий словно почувствовал, что я недоговариваю:

- Откуда он мог узнать, Юра, ты уверен, что Игнатов не придумал все это? Добыть такую информацию - дело не одного дня. Слишком уж быстро наш фотограф разгадал загадки, которые у нас вызывали сплошные затруднения.

Я рассказал все подробности. Включая и то, что никак не могу найти по телефону Размахова. Реакция Турецкого поразила меня. Я ожидал от него каких угодно указаний, но только не этого:

- Езжай к Ларисе, сейчас же, ты должен спасти ее, ей угрожает опасность! Она нуждается в твоей защите, Юра...

- По-моему, вначале нужно найти Размахова, - возразил я, решив проявить самостоятельность.

- Понимаешь, Юра, мне кажется, сейчас нужно посмотреть, на месте ли Лариса, - нетерпеливо сказал Турецкий, - так что езжай на Пречистенку!

Честно говоря, когда Турецкий выдает, прямо-таки как Шерлок Холмс, только начало и конец своих логических цепочек, они озадачивают. Вот и сейчас - что-то он там себе надумал, и мне было совершенно непонятно, зачем именно сейчас необходимо мчаться к Ларисе...

- Может, все-таки объясните, Александр Борисович?

Турецкий ответил:

- Юра, я тебя очень прошу. Сейчас не до объяснений. Скажу только, что мне нужна твоя помощь. И Ларисе Машкиной тоже. Буду рад, если окажусь неправ...

"Так бы сразу и сказал", - думал я, в то время как моя машина мчалась по направлению к Ларисиному дому. И не потому, что приказал Турецкий. Просто ей нужна помощь, а что может быть приятней для самолюбия мужчины, чем спасать женщину, к которой неравнодушен?

Неравнодушен? Пожалуй... Насколько может быть неравнодушен любой мужчина к женщине, которой нужна помощь...

Район Пречистенки мне нравился всегда. В душе я завидовал его жителям, даже тем, которые по сей день ютились в темных, закопченных, пропахших вчерашним борщом коммуналках. В одну из таких коммуналок я попал недавно по работе. Что меня поразило - так это потолок, точнее, ангел на потолке, заляпанный чем-то коричневым. Помню, хозяйка объяснила мне, что это сгущенка, да, именно сгущенка, которую поставили на плиту варить - и она взорвалась. С тех пор ангел стал наполовину коричневым. Об ассоциациях, которые возникали в связи с этим, умолчу. Слишком они печальные...

Я ехал по улочкам и не переставал удивляться.

Больше всего меня поражала в этом районе архитектура: классика соседствовала рядом с авангардом, а напротив, через узкий переулок строения в духе романтизма с элементами готики. Все-таки было в этом районе необъяснимое очарование! И дело тут не только в соседстве с храмом Христа Спасителя, не только в том, что это самое сердце, самый центр, где каждый дом - это история. Пожалуй, сами жители чем-то отличались от других москвичей. Они даже называли себя сами: "пречистенцы", говорили это с гордостью, словно имея отношение к чему-то сокровенному, одним лишь им доступному.

К числу таких жителей относилась и Лариса, хотя к ее ощущению примешивалось еще и знание своих корней, и положение в обществе, которое она занимала: еще бы, жена алмазного короля, да еще потомственная аристократка!

Я решил оставить машину у парадного подъезда, вдруг увидел, что весь асфальт перед домом расчерчен цветными мелками, и удивился: "Неужто это классики?"

Я считал, что современные девчонки интересуются чем угодно - куклами Барби, и так далее (честно говоря, я не слишком разбирался в том, чем интересуются современные девчонки), но только не классиками. А тут пожалуйста!

Неприметная тоненькая девчонка лет двенадцати - косица на затылке, острые коленки, руки за спиной - прыгала по расчерченным на асфальте клеточкам.

Я подумал, уж не сместилось ли время, настолько несовременной показалась мне игра девочки.

Девчонка заметила, что я за ней наблюдаю, выгнулась, руки за спиной сцепила, приподняла подбородок и снова: прыжок на разрисованный цветными мелками пятачок, глаза скосила в мою сторону: мол, вижу ли, розовая клеточка, вправо, влево, на носочек...

Я вышел из машины.

Набрал на панели рядом с дубовой входной дверью в подъезд номер квартиры Ларисы. Подождал, снова набрал.

Девчонка наблюдала за мной.

- Балериной будешь? - сам не знаю зачем, спросил я. Уж очень меня заинтересовала эта девочка, прыгающая вопреки всему - времени, моде - по нарисованным на асфальте клеточкам.

Девчонка загрустила:

- Не взяли, говорят, ноги кривые.

- Не переживай, возьмут, - посочувствовал я неудавшейся балерине и снова набрал номер квартиры.

Опять не отвечают. Я нервничал.

- А вы консьержке позвоните, - подсказала девчонка.

- Умница, - поблагодарил я и удивился: как же мне это самому не пришло в голову.

Секунды показались мне часами.

Из-за двери донеслась неторопливая поступь консьержки. Я бы даже сказал: величавая поступь. Еще бы, она же знает, в каком доме работает!

Дверь в квартиру Ларисы была открыта. Точнее, внешне она была прикрыта. Но опытному взгляду сразу было понятно: замок незаперт.

Я вошел, ожидая чего угодно: притаившегося за дверью убийцы, не успевшего покинуть дом, разбросанных по всей квартире вещей - следов обыска преступников в поисках необходимых им документов, наконец, трупа...

Которого, к счастью, не было. Не было и следов: ни обыска, ни насилия...

Не было в доме и самой хозяйки.

Вокруг царил порядок и какая-то нетронутость. Казалось, совсем еще недавно она проснулась, прошла в ванную...

Я осмотрел ванную. Капли воды на раковине еще не высохли, полотенце было влажным. Значит... Совсем недавно в квартире Машкиных кто-то был.

Несколько секунд я раздумывал: сначала - звонить Турецкому или прежде поговорить с консьержкой? Чтобы было о чем рассказать Александру Борисовичу в том случае, если он упрекнет меня в запоздалом приезде.

Я решил позвонить.

- Александр Борисович, у меня не очень хорошие новости. - Я собрался с духом и решил сказать сразу главное: - Ларисы в квартире нет.

- Еду. - Тон Турецкого не предвещал ничего хорошего...

Конечно, он был прав. Вполне возможно, что в то время, как я не спеша подъезжал к дому, ждал, пока подойдет консьержка, разговаривал с девчонкой, возможно, Ларису увезли. Но как? Ведь я находился у входа в дом, - значит, если и произошло что-то, то задолго до моего приезда.

Консьержка должна знать... Человек, который вошел в квартиру Ларисы, не мог не пройти мимо нее.

Консьержка ничего не знала.

- Проходило несколько незнакомых людей... Разве всех упомнишь? А Лариса Витальевна выходила. Видно, в магазин. А потом снова прошла. Села в лифт и поднялась на свой этаж.

Я вышел на улицу. Девчонка продолжала прыгать на одной ножке по клеточкам.

- Прогуливаешь?

- Болею, - ответила она задорно.

И опять: вправо, влево, на носочек.

- Здорово у тебя получается!

Девчонка усмехнулась, вытянула носочек, полукружье перед собой прочертила, казалось, мгновение - и взлетит, как бабочка.

- Ты знаешь Ларису Витальевну Машкину? - Я спросил просто так.

- А я вас видела тут... - сказала озорно, словно не один месяц шпионила за мной, - вы приезжали на похороны.

Я несколько растерялся. Девчонка же продолжала:

- Лариса Витальевна - наша соседка, и я видела, как вы к ней прошлый раз приезжали. А спрашиваете вы меня просто так, чтобы о чем-нибудь спросить.

Ну и детишки пошли!

- Ты права, - я решил быть откровенным, - действительно захотелось тебя о чем-нибудь спросить. Уж очень хорошо у тебя все это получается, - я показал рукой на расчерченные на асфальте классики.

- Стараюсь, - скорее не ответила, а чирикнула девчонка, - но вы ведь хотите что-то другое спросить?..

Я кивнул. Надо же, какими иногда проницательными бывают дети.

- Послушай, мне очень нужна твоя помощь. - Я присел рядом с девчонкой на корточки.

- Еще чего! Мне мама запретила разговаривать с незнакомыми мужчинами.

И опять: право, влево, на носочек...

- Возможно, человек находится в опасности. - Я решил говорить с ней, как со взрослой. - И от того, что ты знаешь, что ты видела, зависит, как скоро мы сможем ему, точнее, ей помочь...

Девчонка остановилась. Задумалась. Я продолжил:

- Послушай...

- Меня зовут Ева.

- Послушай, Ева. Ты не видела, как Лариса Витальевна выходила из дома?

Вздернув остренький носик, пичужка чуть подумала. А потом уверенно покачала головой:

- Нет, не видела.

- А ты давно тут играешь?

Она пожала плечами.

- Не помню, - чуть застенчиво ответила она.

- Ну примерно... Когда тебя мама отпустила...

- А-а... Ну по телевизору новости начались.

Так... Я посмотрел на часы. Половина четвертого. Новости, о которых говорит девочка, это наверняка трехчасовые. Значит, как минимум полчаса прошло с тех пор, как Лариса вернулась домой. Если верить консьержке... И при условии, конечно, что нет другого выхода. Во двор, например.

- А кто-нибудь еще выходил?

- Нужно подумать... - она ответила, как взрослая, - тетя Валя с собакой, Сережа в школу пошел, нет, больше я никого не видела. Хотя...

Это "хотя" стоило многого.

- Может, ты обратила внимание на что-то странное или подозрительное. Я понимал, что с девочками нужно разговаривать на каком-то другом языке, но не знал этого языка и потому говорил с ней, как со взрослой.

- Я, кажется, вспомнила... Я выбегала за хлебом и чуть-чуть поиграла...

Вот что рассказала девчонка: часа полтора назад из арки, которая вела во двор, вышли двое мужчин. Они шли очень тесно прижавшись друг к другу, похоже было, что они обнимались. Но как-то странно, словно один обнимал другого, а тот, другой, не хотел идти.

Девчонка как ни в чем не бывало прыгала на асфальте, не обращая на них никакого внимания.

Заметив ее, они остановились. Ей даже показалось, что один остановился и пристально смотрел на нее, а второй хотел уйти побыстрее, подтолкнул первого, они прошли мимо девчонки. Но что показалось ей странным, так это оставшийся в воздухе запах духов, который исходил от одного из них.

- Точно такими же духами пользовалась Лариса Витальевна, - заявила девочка.

- Ты уверена?

- Конечно. У моей мамы никогда не было таких духов, а я всегда мечтала, что у меня будут точно такие же, когда я вырасту. - Девочка вздохнула.

Дожидаясь приезда Турецкого, я выяснил, что Ева - грузинка по отцу, а мама ее - русская, коренная, пречистенская. Что квартира, в которой они живут, бывшая мастерская художников-скульпторов и что отцу ее дали всю эту мастерскую за какую-то там скульптуру, какую именно, Ева не помнила. Рассказала она мне и о том, что когда-то дом их имел черный ход, а теперь этот ход - огромное окно, от пола до потолка, - на кухне.

- Черный ход был только в вашей квартире? - спросил я Еву.

Она пожала плечами:

- У нас был, и у тети Вали тоже был, мы с ее Сережкой играли: бегали по крыше, куда выходили эти большие окна, и стучали друг другу в оконные стекла: мол, давай выходи.

- Через этот ход можно было выйти на крышу, - допытывался я у Евы, - а потом?

- Это же элементарно, - Ева поразилась моей недогадливости, - потом по водосточной трубе, ведь это всего лишь второй этаж, любой, даже Сережка, сможет!

Я вернулся в квартиру.

Все выглядело именно так: бывший черный ход - огромное окно на кухне выходил на крышу, попасть на которую не составило бы особого труда даже для ребенка. Скорее всего, некто вошел в квартиру именно этим путем. А вот вывести из дома Ларису обратно по трубе, очевидно, оказалось делом проблематичным. О том, что вторым мужчиной, которого приобнимал первый, была Лариса, я догадался, когда услышал про запах Ларисиных духов.

Получалась следующая картина: некто проник в дом через черный ход, заставил Ларису переодеться и спокойно вывел ее мимо консьержки через парадный подъезд.

Вот только ответа на вопросы, кто был этот второй, куда увезли Ларису, а главное, что мне теперь делать, я не знал.

К дому подъехал Турецкий. Глядя на выражение его лица, я приготовился к самому худшему.

Не глядя на меня, словно сквозь меня, он вошел в открытую дверь подъезда, по ступенькам бегом наверх. Я направился за ним.

Осмотр квартиры, как я и предполагал, ничего не дал. Сообщив Турецкому обо всем, что мне удалось узнать, я услышал в ответ несколько обвинений и упреков. Оказывается, это я не уберег Ларису, я был виноват во всем, едва ли не в том, что она вообще исчезла. Позже, анализируя ситуацию, я догадался, что тогда Турецкий не вполне доверял мне, мой нескрываемый интерес к Ларисе был тому причиной. Возможно, даже он думал, что это я спрятал ее, желая таким образом защитить от "меры пресечения - взятия под стражу".

Александр Борисович разозлился не на шутку:

- Я говорил, нужно взять ее под стражу?! Ты обещал защитить ее?! Грош цена твоим обещаниям! Тоже мне адвокат! Не понимаю, как я вообще мог слушать тебя, как мог доверять тебе?!

Этого я уже не мог вынести. Упреки, даже незаслуженные, - ладно. Обвинения в невнимательности к Ларисиной безопасности, даже в шутку, понимаю. Но говорить мне, точнее, кричать мне, что я плохой адвокат и что я не человек слова, кричать на меня при всех? Конечно, мы с Турецким старые друзья, но все же... Кажется, Александр Борисович сам понял, что чуть перегнул палку.

- Ну вот что, - сказал Турецкий смягчившись, - пойдем-ка выпьем кофейку и обмозгуем ситуацию.

Напряжение между нами тут же исчезло, через пару минут мы вместе решали, что нам делать дальше. Вариантов было немного. Конечно, нужно искать Ларису, выяснять, где находится человек, похитивший ее столь странным образом. Причем, возможно, это и есть тот самый директор фотолаборатории рекламного агентства "Максима" Борис Максимович Размахов.

- Ты уверен в этом? - спросил меня Турецкий.

- Посмотрите сами. Во-первых, девочка Ева достаточно подробно описала его, во-вторых, он пропал в тот самый момент, когда исчезла Лариса, отсюда можно сделать вывод, что...

- Их пропажи взаимосвязаны между собой, - окончил мою мысль Турецкий.

Но как найти Размахова, если ни один из его телефонов не отвечает? Вдруг я понял как.

- Что, если сканировать мобильный телефон Размахова, а по местонахождению его телефона мы сможем определить, где сейчас сам Борис Максимович.

- Мысль, конечно, гениальная, - одобрил Турецкий, - остается только сканировать телефон.

Я молчал. Как это делается, честно говоря, я понятия не имел.

- Кстати, - продолжил свою мысль Турецкий, - это мы можем поручить Денису Грязнову.

Как всегда, в сложных ситуациях, когда нужна была срочность, Турецкий пользовался услугами детективного агентства "Глория", хозяином которого был племянник старинного друга Александра Борисовича - начальника Московского уголовного розыска Вячеслава Грязнова. Собственно говоря, он и создал "Глорию", но затем передал бразды правления Денису...

- Конечно! Я помню, у него есть соответствующая аппаратура.

- Сейчас увидим выставку подслушивающей аппаратуры, - хохотнул Турецкий.

- Выставку не выставку, а экзотику мне лично очень хотелось бы увидеть, - пробормотал я.

- Обязательно увидишь, - пообещал Турецкий, - но не сейчас. Пока нас интересует только одно: как найти Размахова. Договорились?

Я кивнул. Разумеется, Турецкий прав. Как всегда.

Денис Грязнов встретил нас так, словно ждал нашего появления. Он действительно ждал, поскольку по дороге Турецкий позвонил в "Глорию" и предупредил его о цели нашего визита.

Сканирование телефона оказалось делом несложным. Мы выяснили, что Размахов в настоящее время находится у себя на даче.

- Все ясно, Горки-9, - сказал Денис Грязнов и, прощаясь с нами, пожелал нам удачи.

Дача Размахова представляла собой потрясающее зрелище. Трехэтажный дом, даже не дом, а дворец, замок, был окружен небольшим искусственным парком, в центре которого по прозрачной водной глади озера плавали белые лебеди.

- Ты гляди, любит лебедей, - сказал Турецкий.

Я промолчал. Честно говоря, мне было не до шуток.

"Куда мы едем? Что мы делаем?" От этих мыслей я приходил в некоторое замешательство, понимая, что раскидать охрану мы, конечно, сумеем, но затем придется все же отвечать за несанкционированное проникновение.

...Борис Размахов чувствовал себя превосходно. Еще бы, ему удалось провернуть потрясающую операцию. Все складывалось именно так, как он хотел, теперь все акции корпорации "Росал", партия алмазов - одним словом, все будущее принадлежало ему одному.

Борис налил себе виски. Подошел к зеркалу, дотронулся бокалом до своего отражения в зеркале, сказал:

- За тебя, - и подмигнул.

Тот, который в зеркале, тоже подмигнул. Борису понравилось это занятие, он налил еще:

- А теперь за меня.

Чокнулись. Выпили.

- А теперь... За нее...

Отражение в зеркале улыбнулось. Да так мерзко, что самому Размахову стало неприятно, и он отошел от зеркала.

Раздался какой-то звук, словно кто-то пытался открыть тяжелую дверь, но та не поддавалась. Борис поморщился. О том, что у него в подвале находится Лариса Машкина, не хотелось пока вспоминать... Пока...

Звук повторился, теперь громче. Размахов включил музыку на всю громкость, так что задрожали стены его дворца, закачалась люстра, - по крайней мере, так ему показалось.

- Вау, - сказал он и налил еще виски.

Неожиданно что-то на лужайке около дома привлекло его внимание. Как же он мог раньше не заметить? Где охрана? Кто это?

Два человека крадучись, от дерева к дереву, приближались к входной двери. У одного явно было оружие.

"Так... Пистолет - это плохо. Второй, судя по всему, лох", - определил для себя Размахов.

Первый что-то знаками говорил второму, показывая на входную дверь дома.

"Полминуты, пока они ее сломают, еще полминуты, поднимутся на второй этаж, - нет, не успею", - соображал Размахов.

Выбора не оставалось. Входная дверь, судя по звукам, сейчас не выдержит. Размахов заметался по дому: "Подвал? Нет. Запасный выход? Не успею. Ну не в шкаф же мне прятаться! Кто бы мог подумать, может, в ванной?"

Мы с Турецким без проблем перебрались через высокий забор дачи, вошли в дом. С охранниками не было проблем - их попросту не оказалось.

- У Размахова нет охраны, - шепнул мне Турецкий.

- Откуда вы знаете?

- Не держит. Я смотрел его досье. Ну, может, есть парочка телохранителей, но это так, для отвода глаз.

В доме никого не было. По крайней мере, мы никого не нашли. Правда, ощущение такое, будто только что кто-то был, все так же, как в квартире у Ларисы, казалось, минуту назад пили из этого бокала, умывались, даже не закрутили кран в ванной...

Невыносимо громко играла музыка.

Турецкий о чем-то спрашивал меня, по его губам я догадался, что он кричит, но все равно ничего не слышно.

- Откуда музыка? - скорее прочитал я по его губам, чем услышал.

Источника оглушающей музыки не было нигде. Ни на первом этаже, ни на втором, ни на третьем. Я отправился на кухню.

Внезапно все стихло. В кухню вошел Турецкий, в руках у него был маленький, словно игрушечный пульт, нажимая на кнопки, делал звук тише, чуть громче, еще тише, выключил совсем.

- Где же музыкальный центр, или что там... - спросил я.

Турецкий пожал плечами.

- Хрен его знает, - просто ответил он.

В наступившей тишине я внезапно услышал какие-то звуки, словно кто-то стучал в дверь. Вначале я подумал, что мне это показалось, что это музыка продолжает звучать у меня в ушах, но по выражению лица Турецкого понял, что он слышит то же самое.

Мы переглянулись и бросились вниз, туда, откуда были слышны эти звуки. Дверь в подвал оказалась заперта. Несколько усилий и... Мы увидели привязанную к стулу, с кляпом во рту Ларису, непонятно каким образом добравшуюся до двери. Я освободил ее, она настолько ослабела, что потеряла сознание. Я подхватил ее на руки и направился к выходу.

- Жива?

- Да.

- Ну что, сейчас главное обезвредить преступника. А если она жива, то о ней позаботится "скорая".

Я, честно говоря, не слишком обратил внимание на его слова, я спасал Ларису, до всего остального мне просто не было дела. Тут я услышал внизу звук отъезжающего автомобиля: воспользовавшись паузой, тем, что мы спускались в подвал, хозяин дачи бежал.

- Быстрей! - Турецкий рванулся к автомобилю, открыл дверцу. Помог мне положить на заднее сиденье Ларису...

Машины Размахова уже не было видно.

К счастью, дорога была одна - дача Размахова находилась в тупике. Турецкий изо всех сил жал на газ, казалось, мгновение - и мы взлетим... Вскоре из-за поворота показалась машина Размахова.

Мы уже почти настигали его. Размахов, видя, что уйти будет трудно, начал стрелять, и довольно метко. Несколько пуль уже пробили боковое стекло нашего автомобиля, я заслонял собой Ларису, которая тем временем пришла в себя и уже несколько раз пыталась приподняться с заднего сиденья, чтобы увидеть, что происходит.

Турецкий гнал машину, отстреливаясь, уворачиваясь от пуль, внезапно он резко свернул влево. Я понял: наперерез.

Нам повезло: лес, сквозь который мы мчались, был редким, еловый полуметровый молодняк хрустел под колесами, машину бросало, не до конца пришедшая в себя Лариса то и дело от очередного толчка билась головой о ручку дверцы.

Внезапно я увидел то, от чего пробежали мурашки по спине: впереди была трасса. Мы мчались на нее, судя по всему, должны были оказаться на встречной полосе...

Я уже не видел ни машины Размахова, ни лица Ларисы... Я закрыл лицо руками. Машину тряхнуло, мне показалось, что мы развернулись на 180, нет, на 360 градусов. Турецкому удалось каким-то чудом убрать машину со встречной полосы.

Слава богу, живы... Вот только где Размахов? Да вот же: в трех метрах от нас, перед нами. Выстрел прозвучал слишком громко: звякнуло боковое стекло, Турецкий взял влево. Снова выстрел.

- Почему вы не стреляете, Александр Борисович? - взмолился я.

- Нельзя, - едва слышно произнес Турецкий, - трасса.

По шоссе мчались машины. Турецкий был прав - его пули могли задеть ни в чем не повинных людей.

Александр Борисович вынул телефонную трубку, набрал номер:

- Слава! Срочно объяви перехват... Да, на Рублевке... Белый "мерседес", номерные знаки "б 578 д".

Я был поражен: Александр Борисович увидел номер размаховской машины, несмотря на нашу бешеную погоню.

- Ну вот, теперь можно не торопиться. Юра, помоги мне.

Он повернулся боком, и я увидел, что Турецкий ранен.

- Ерунда, - заметил он, спокойно глядя на кровавое пятно, расползающееся на рукаве его рубашки, - прошла по касательной. Царапина...

Через несколько минут я услышал привычный звук милицейской сирены и понял: все кончено, можно не торопиться.

Движение было перекрыто. Вскоре подъехала вызванная Александром Борисовичем "скорая"...

Эпилог

Ну не чудеса ли? Перед нами в наручниках сидел сам Борис Размахов, известный рекламный деятель, завсегдатай светских раутов, звезда телеэфира. И он же преступник, похитивший ценности Михаила Машкина, ранивший его вдову...

- Итак, Борис Максимович, - Турецкий, несмотря на то что его рука была забинтована повыше локтя, а на бинтах явственно проступало бурое пятно, выглядел бодрым и веселым, - итак, излишне и говорить, что только ваше признание может облегчить вину. Поэтому давайте-ка без выкрутасов.

- Адвоката, - негромко сказал Размахов.

Турецкий понимающе кивнул:

- Пожалуйста. Вот знакомьтесь, Юрий Петрович Гордеев, адвокат. Или вы хотите пригласить своего?

Размахов кивнул:

- Хочу.

- В таком случае, необходимо повременить. Обвинение будет выдвинуто уже сегодня. Так что вам следует подумать о том, чтобы добровольно сотрудничать со следствием. Понимаете, у вас все равно нет другого выхода. Пострадавшая налицо, ценности, которые вы выкрали из квартиры Машкина, тоже. У нас остался один нерешенный вопрос. Понимаете какой?

Размахов нахмурился, покраснел. Потом негромко произнес:

- Я не убивал.

Турецкий широко улыбнулся. Размахов посмотрел на него с изумлением. Казалось, Александр Борисович весьма рад словам Размахова.

- Ясное дело, Борис Максимович. Вы не убивали. Убивал кто-то другой. Я даже знаю, кто именно.

Размахов поднял удивленные глаза. Александр Борисович встал, обошел стол и наклонился к Боре Размахову.

- Витя Диденко, - произнес Турецкий.

- Нет, нет, нет! - почти закричал Размахов. - Я не знаю никакого Вити Диденко! Я не убивал! И понятия не имею, кто именно убил.

Турецкий укоризненно погрозил пальцем Размахову:

- Ай-яй-яй. Ну зачем вы так, Борис Максимович? У меня есть показания свидетелей. И не просто показания, а доказательства.

Вот это даже для меня было сюрпризом. С того дня, когда мы с Турецким совершили поездку в Горки, закончившуюся бешеной погоней по Рублевскому шоссе, прошло всего-то три дня. За эти три дня мы с Турецким не виделись. Я почти все время проводил в квартире у Ларисы Машкиной. Удар, который нанес ей Боря Размахов, оказался такой силы, что не только причинил сильнейшее сотрясение мозга, но и повредил черепную кость. Лариса отказалась от госпитализации - она сказала, что в больнице ей будет очень одиноко. Впрочем, никаких проблем не возникло. Буквально за полдня в одной из комнат квартиры на Пречистенке устроили настоящую больничную палату. Я очередной раз был поражен тому, как быстро решаются все проблемы, когда человек не испытывает трудностей с деньгами...

Оказалось, что Лариса была одинока не только в собственной семье, но и вообще в жизни. Романы и с Родиным, и со своим телохранителем она завела именно от одиночества. Но и эти связи оказались замешанными на деньгах - и Родин и Диденко пытались использовать Ларису как средство против Машкина.

Вот и случилось так, что я, ее адвокат, оказался единственным, кто ухаживал за Ларисой эти дни. Скажу честно - я делал это отнюдь не из-за денег. Хотя, разумеется, с того момента, как был пойман Размахов, обвинения против Ларисы были сняты.

Итак, Александр Борисович Турецкий располагал какими-то доказательствами вины Виктора Диденко. Сказал он об этом настолько уверенно, что я не сомневался: доказательства эти серьезные.

- Ну что, Размахов, - спросил Турецкий, - решайте. Скажете правду сейчас, или нам придется ее выуживать - имеет значение только для вас. Картина преступления, вернее, преступлений мне уже ясна. Так что решайте.

Размахов молчал.

- Ну ладно, - выждав несколько минут, произнес Турецкий, - дело ваше.

Он поднял телефонную трубку и сказал:

- Диденко в мой кабинет.

Размахов сник. Мне даже показалось, что в уголках его глаз появились слезы.

Через несколько минут в комнате появился Витя Диденко.

- Вы знакомы с этим человеком? - задал вопрос Турецкий.

Размахов только кивнул...

Оказалось, что буквально на следующий день после ареста Размахова Витя Диденко сам явился в милицию с повинной. Услышав в новостях об аресте Размахова, он решил, что его шеф ни за что не станет его выгораживать, и благоразумнее будет самому сознаться в содеянном - в том, что Размахов приказал ему убить Григория Родина, когда стало ясно, что он сможет обеспечить алиби Ларисы, которую рекламный деятель намеревался обвинить в убийстве мужа. Что же касается самого Михаила Машкина, то через некоторое время в его убийстве сознался сам Размахов.

- Хотя, - задумчиво сказал Турецкий, когда закончилась очная ставка, поверь мне, Размахов не способен на это...

- Так что, Диденко?

- Нет, конечно. В момент убийства Диденко находился в воздухе. Согласись, лучшего алиби, чем пассажиры авиарейса, которые могут тебя узнать, сыскать трудно.

- Но пистолет? Выстрелы в Машкина и Родина произведены из одного оружия.

Турецкий кивнул.

- Да. Но на оружии не обнаружено никаких отпечатков. Так что мы можем опираться только на признательные показания Бориса Размахова. А все остальное - догадки... Вспомни, что было написано на зеркале в ванной...

- На каком зеркале?

- В ванной квартиры Машкина. И Лариса и Диденко обратили внимание, что на зеркале, когда они приехали, имелась странная надпись - "М+М". Как ты думаешь, что означает второе "М"?

Он выразительно посмотрел на меня, и я понял, кого имеет в виду Александр Борисович.

Марину Щербинину мы так и не нашли. Только спустя много месяцев, листая какой-то журнал, я случайно увидел на фотографии знакомое лицо. Подпись под снимком гласила: "Русские проститутки на улицах Стамбула". Ошибки быть не могло - одна из девиц, стоящих на замусоренном тротуаре, была она. "Русалка", с которой я познакомился на пляже в Ялте...