«Прокурор по вызову»

Фридрих Евсеевич Незнанский

Серия "МАРШ ТУРЕЦКОГО"

Прокурор по вызову

(1999)

Кто заказал проститутку?!

Вчера утром в своей пятикомнатной квартире в Воскресенске выстрелом из снайперской винтовки была убита Светлана Парамоновна Калашникова. Двадцати шести лет, одинокая, безработная.

Смертельный выстрел был произведен с крыши девятиэтажного здания, расположенного в соседнем квартале, примерно в пятистах метрах от дома, в котором проживала Калашникова. Это пока единственный факт, достоверно установленный следствием. И вполне вероятно - последний.

Чьи деньги украл питерский хакер?!

Сотрудниками налоговой полиции Санкт-Петербурга задержан временно безработный Игорь К., которому инкриминируют хищение 2 000 000 долларов из "Кредитного банка" г. Женевы. Причем деньги были сняты не "с миру по нитке", а с одного конкретного "русского" счета.

Любопытно, что пострадавший владелец так и не объявился, предпочитая, очевидно, потерять 2 000 000 долларов, нежели иметь дело со швейцарской полицией.

И теперь задержанного хакера, вероятно, придется отпустить, так как ему можно вменить в вину только использование нелицензионного программного обеспечения.

Что делать???

Призрак коммунизма бродит теперь только по Корее. Иногда заглядывая на Кубу...

Как вернуть его в Россию? Чем заманить? Что посулить неприкаянному?

Мнения разделились. Одни говорят - деньги. Вторые - тело. Третьи вечный покой и вечную память.

А вместе с мнениями разделились и верующие в него...

Из газет

Турецкий. 4 апреля, воскресенье. 22.10

Лидочка немного успокоилась, но разговор упорно не клеился, - совершив пару безуспешных попыток завязать дискуссию о погоде, Турецкий молча уставился в окно. Таксист слушал по радио новости и язвил в адрес дикторши.

"После ряда публикаций в СМИ генеральный прокурор Владимир Замятин подписал постановление о проведении обыска в офисе охранного агентства "Вулкан", якобы занимавшегося прослушиванием телефонных переговоров и слежкой за высокопоставленными российскими чиновниками, политиками и крупными финансистами. По некоторым сведениям, "Вулкан" имеет в своем арсенале сверхсовременную шпионскую технику, которой могут позавидовать официальные спецслужбы".

- О-о-о... - иронично тянул таксист.

"Так, в наделавшей около месяца назад много шума статье "Всероссийская паутина", напечатанной в "Московском комсомольце", анонимный автор утверждал, что "Вулкан" прослушивает и при помощи суперкомпьютера стенографирует все переговоры по мобильным телефонам на территории нашей страны, а также переговоры по линиям правительственной связи. Кстати, упомянутый суперкомпьютер, по словам автора, вывезен из США в обход установленных ограничений на экспорт новейших компьютерных технологий, что само по себе является уникальным случаем в истории технического шпионажа.

По некоторым данным, "Вулкан" также имел практически неограниченный доступ к совершенно секретной информации, хранящейся в ФСБ и МВД".

- Дерьмо ваше ФСБ! - распалялся таксист. - От Конторы одно здание осталось. Прослушивают их... Скоро будут по пьяни углы обделывать!

"В распространенном сегодня заявлении пресс-центра Генеральной прокуратуры сообщается, что в результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий установлена причастность "Вулкана" к незаконному наблюдению за семьей президента и рядом видных российских общественных деятелей. Генеральным прокурором подписано постановление о возбуждении против руководителей "Вулкана" уголовного дела по признакам статей 137 и 138 УК РФ (нарушение неприкосновенности частной жизни и нарушение тайны переписки, телефонных переговоров).

Руководитель пресс-центра Генпрокуратуры Олег Сытник в интервью нашему корреспонденту, сославшись на необходимость соблюдения тайны следствия, отказался комментировать сведения о финансировании деятельности "Вулкана" Вилли Сосновским и связь вчерашних событий с проведенным на прошлой неделе обыском в московском представительстве фирмы "Универсал газ трэйдинг", контрольный пакет акций которой принадлежит господину Сосновскому".

- Мужик, конечно, полное говно - но его уважаю! Нажухал родное государство на половину бабок и жив до сих пор!

"В свою очередь, в президентской пресс-службе нам сообщили, что публикации, послужившие основанием для проверок Генпрокуратуры, были включены в обзор прессы, который ежедневно готовится для президента. Однако пока ничего не известно о его реакции по этому поводу.

Сегодня поздно ночью Вилли Сосновский возвращается из Белграда, где, согласно информации РИА "Новости", он вел переговоры с югославским руководством о льготных поставках сжиженного газа и нефтепродуктов в эту страну для обеспечения гуманитарных нужд. По возвращении Сосновского в Москву, возможно, следует ожидать нового поворота в деле "Вулкана"..."

Такси остановилось у новой восемнадцатиэтажки.

- Я тебя провожу. - Турецкий выбрался из машины и помог выйти Лидочке. - Похвастаешься своим гнездышком. - О том, что Лидочка с родителями больше не живет, он знал, но в гостях у нее, понятное дело, не был. - Асфальт тут на грязь клали или на снег? - живо интересовался Турецкий, шагая по колдобистому темному дворику. - А фонари только по праздникам включают?

Лидочка на его бодрые замечания не реагировала, сосредоточенно всматриваясь в темноту двора.

Дверь подъезда резко распахнулась прямо у них перед носом, Лидочка вздрогнула и невольно прижалась к Турецкому. Из подъезда выскочил стремительный хмурый мужик с авоськой и, буркнув "здрасть...", убежал в ночь. Лидочка сделала вид, что просто оступилась - бетон на ступеньках крыльца, конечно, уже успел раскрошиться, - только Турецкий в это не очень поверил.

Поднялись на пятый этаж.

- Ты не против, если я тут похозяйничаю? - Турецкий прошел прямо на кухню и взялся заваривать чай.

Лидочка безучастно наблюдала за его деятельностью.

Обнаружив в холодильнике початую бутылку "Белого аиста", Турецкий щедро плеснул себе и хозяйке. Изумительный букет коньяка с бергамотом приятно щекотал ноздри. Почему-то захотелось есть.

- Вы хоть успели поужинать до того? - как бы невзначай поинтересовался Турецкий. Неплохо было бы подкрепиться парой бутербродов, но Лидочке есть не хотелось, и он решил отложить подкрепление до возвращения домой. Расскажешь, что случилось?

- Ничего не случилось. - Она медленно прихлебывала чай, глядя мимо Турецкого.

- Лидка! - взорвался он. - Ну ты на себя посмотри: ревешь, руки дрожат, от соседей шарахаешься. И ты мне будешь говорить, что ничего не случилось? Если это, конечно, дела амурные, ради бога - разбирайся сама. Хотя стоило бы этому надутому уроду популярно объяснить, как себя вести с хорошенькими девушками...

- Не амурные.

- Хорошо. Уже гораздо проще. Чего же он от тебя хочет? Может, денег? Ты у него деньги не занимала?

- Нет. - Она снова была готова расплакаться.

Разговор нужно было прекращать, но и оставлять девушку одну в таком состоянии не хотелось.

- Может, Косте позвонить?

- Александр Борисович, - Лидочка умоляюще посмотрела на Турецкого, только отцу не нужно ничего говорить, хорошо?! У меня все нормально, я со всем разберусь, просто сегодня как-то сразу все... Это пройдет, все можно как-то уладить.

- Ладно, попей чайку - и спать. Но завтра я заеду и ты мне все-таки объяснишь. А то придется мне допросить с пристрастием твоего знакомого. Номер его колымаги я запомнил, мы в два счета выясним, кто он, и устроим наглецу допрос третьей степени...

По мере того как Турецкий рисовал перспективы розыскных мероприятий, лицо Лидочки вытягивалось и серело.

- Завтра, - выдавила она, - давайте поговорим завтра.

Отходя от двери, Турецкий услышал, как Лидочка закрылась на два замка и набросила цепочку.

Турецкий. 5 апреля, понедельник. 7.40

Сегодня Турецкий явился на работу на час раньше обычного, надеясь подремать на любимом диванчике часок-другой. Всю ночь дражайшая супруга развлекала его страшными догадками о том, что такого ужасного могло случиться с Лидочкой, и договорилась до того, что у Кости Меркулова скоро появится внучок-негритенок, папаша которого продал Лидочку за долги в гарем зимбабвийского князька. Турецкого оригинальные версии жены откровенно нервировали, но и закрывать тему было опасно - не выговорись Ирина Генриховна с ним, обязательно потянет ее поговорить с кем-то еще. В результате спал он часа полтора, не больше.

Однако оказалось, что в ранние птахи записались сегодня чуть ли не все служители Немезиды. В коридорах Генпрокуратуры было непривычно многолюдно. Народ бегал из кабинета в кабинет. Пока Турецкий поднимался на свой этаж, его несколько раз остановили на лестнице, интересуясь, не смотрел ли он ночью телевизор. Группа коллег, человек десять, курила у открытого окна, что-то оживленно обсуждая.

- Сан Борисыч! Телик ночью не смотрел? - снова окликнул кто-то Турецкого.

- Я по ночам сплю или... работаю. Случилось что?

- А хрен его знает.

Может, опять путч какой-нибудь, подумал Турецкий, заваривая кофе. Спать почему-то перехотелось. А ведь весной еще путчей не было. Непорядок.

Ровно в девять селектор голосом секретарши генерального сообщил, что Турецкого вызывают на ковер. Точно путч, решил он. Причем все уже сдались, признались и покаялись, а теперь просто протоколы заполнять людей не хватает.

Генеральный прокурор Замятин с серо-зеленым лицом хлестал минералку "Ессентуки-17" и жадно курил. От "доброго утра" Турецкого его просто передернуло:

- Постыдился бы!

- А в чем, собственно...

- Думаешь, из-за кого мы здесь собрались?!

Турецкий вопросительно взглянул на Меркулова, сидевшего за приставным столиком. Тот уныло кивнул - из-за тебя, мол.

Значит, не путч.

Турецкий быстренько перебрал в уме свои изыскания за последние несколько дней, но ничего экстраординарного вроде не случалось и не затевалось. На нем, правда, висело безнадежное дело о коррупции в Минтопэнерго, и генеральный недавно намекнул, что его (дело) надо побыстрее закрывать. Турецкий, естественно, сделал вид, что не понял, и продолжал копать по инерции, со свойственным опытным ищейкам автоматизмом, абсолютно не веря при этом в успех. Но вызвали его наверняка не из-за этого. Чтобы прикрыть дело по-тихому, не нужно устраивать показательный разнос с приглашением Меркулова.

- Был звонок из администрации президента, - с нажимом объяснил Замятин. - И меня очень попросили указать некоторым работникам Генеральной прокуратуры на их неадекватное поведение, порочащее авторитет серьезной организации, в которой они изволят служить. Теперь понятно?!

- Ну... в общих чертах. Хотя, конечно...

- Хватит ваньку валять, Турецкий! - рявкнул генеральный так, что даже закашлялся. Он отхлебнул еще минералки и продолжил, чуть сбавив громкость: - Вчера в ресторане "Россини" сотрудник администрации президента Аркадий Антонович Братишко ужинал с девушкой, никого не трогал, никому не мешал. Вы без всякой видимой причины вдруг взялись приставать к его девушке, оскорбили его в ее присутствии... действием! Нецензурно хамили. Нанесли человеку огромный моральный ущерб и увезли девушку на такси в неизвестном направлении... Я все правильно излагаю? Теперь припоминаете свои подвиги? Или вам дословно изложить, какие слова и с какими интонациями вы произносили в адрес уважаемого и, заметьте, трезвого на тот момент человека?

Турецкий просто опешил от такой наглости. Это он, значит, нецензурно хамил? Оскорблял действием и наносил моральный ущерб?!

- И не надо мне говорить, что вы не знали, кто он такой, - пресек его попытку возразить генеральный. - Во-первых, вы неоднократно бывали в администрации президента, я правильно понимаю? И могли бы запомнить тамошних сотрудников хотя бы в лицо. А во-вторых, работнику Генпрокуратуры, тем более следователю по особо важным делам, вообще негоже напиваться до поросячьего визга в общественном месте. Не умеете пить - сидите дома! Замятин с отвращением посмотрел на свой стакан, но сделал еще глоток.

Турецкий поставил бы сто к одному, что и сам генеральный вчера здорово выпил - и цвет лица, и неуместная в такую погоду жажда о чем-то да говорят понимающему человеку. А Замятин между тем, почувствовав прилив новых сил, забегал по кабинету, энергично разрубая кулаком воздух перед собой:

- Я уже устал повторять, что пьянство, хамство, а тем более рукоприкладство несовместимы с прокурорским мундиром! Вообще аморальное поведение в любых его проявлениях должно караться самым жестоким образом. И если бы не ваши, Александр Борисович, былые заслуги и не заступничество Константина Дмитрича, - быть бы вам завтра же на бирже труда!

Беготня генерального окончательно вымотала, он упал в кресло и прикрыл ладонями лицо, чтобы не видеть больше осрамившегося "важняка", а может, опостылевшую минералку.

- Немедленно напишите подробный рапорт, в котором не забудьте пару раз упомянуть о том, как вы глубоко раскаиваетесь. А кроме того, перед Братишко вам придется извиниться лично. Для начала можно попробовать по телефону. И не дай бог, - Замятин из последних сил трахнул кулаком по столу, - до меня еще раз дойдет информация подобного рода! Пеняйте на себя. Все. Свободны.

- Она хоть того стоила? - поинтересовался Меркулов, когда они вышли из кабинета Замятина.

- Стоила, - буркнул Турецкий. - А козлу этому я в следующий раз и правда морду набью. Гаденыш, ответить, как нормальный мужик, он, значит, не мог, а ябедничать научился. Молокосос хренов!

- Ты только в рапорте не пиши про то, что в следующий раз будет, ладно? - усмехнулся Меркулов. - И про молокососов и гаденышей тоже пока, пожалуй, не стоит.

- Ладно, не буду.

Войдя в кабинет, Турецкий в сердцах пнул ногой стул для посетителей, подумал и выплеснул в горшок с кактусом остатки остывшего кофе. Кактус возмущенно передернул иглами - захотелось пнуть и его, но Турецкий сдержался.

В первый раз, что ли! Да пропади оно все пропадом! Вам хочется рапорт - получите. Он включил компьютер и принялся писать.

"Вчера, в неслужебное время, находясь с супругой (Турецкой И. Г.) в ресторане "Россини" и выйдя в вестибюль покурить и подышать свежим воздухом, я имел неосторожность приблизиться к сотруднику администрации президента Братишко (о том, что данный гражданин носит фамилию Братишко и работает в администрации президента, определить в тот момент не представлялось возможным). Спутница упомянутого господина Братишко была расстроена и явно порывалась уйти, но он ее насильно удерживал. Возможно, он был пьян, а возможно, просто не умеет вести себя с женщинами. Я помог девушке одеться и вызвал для нее такси. При этом, возможно, я и ответил на его бессвязные реплики с угрозами в мой адрес и в адрес его же спутницы..."

Турецкий перечитал написанное. Конечно, Братишко козел, и на место его поставить надо. И это даже нетрудно будет сделать, если прямо сейчас сбегать собрать свидетельские показания с дедка из гардероба, гетеру опять же можно найти. Только стоит ли огород городить? Таких уродов ни рапортом, ни свидетельскими показаниями не проймешь и не ударишь. И врать он не разучится, и ябедничать не перестанет, а вот факт присутствия там Лидочки может всплыть, и нужно ли это - непонятно. К тому же Костя наверняка обидится. И даже в морду Братишко этому уродскому заехать нельзя, по той же самой причине. Досада какая...

Турецкий стер все, кроме начала первой фразы - удобная все же штука компьютер, сколько бумаги экономится.

"Вчера, в неслужебное время, находясь с супругой (Турецкой И. Г.) в ресторане "Россини" и выпив бокал несвежего коньяка "Юбилейный", я почувствовал легкое недомогание и не могу восстановить в точности дальнейшие события.

Я глубоко раскаиваюсь, если за вышеуказанный период я невольно нанес кому-либо какой-либо моральный ущерб".

Так уже лучше, и Лидочку можно не упоминать, но слишком коротко. Чем бы разбавить? Тосты, что ли, вспомнить вчерашние и указать, после какого поплохело?

Отчаянно захотелось пива.

Турецкий потянулся к телефону - позвонить Грязнову да плюнуть пока на этот чертов рапорт. Но Слава оказался проворнее - аппарат зазвенел буквально в руках у Турецкого.

- Ты телевизор смотришь? - Чувствовалось, что Грязнов доволен.

- Я рапорт покаянный начальству пишу.

- А это как раз про твое начальство. Шестой канал.

Турецкий включил телевизор.

Шестой канал показывал нечто похожее на любительское кино. Среди каких-то пальм и кактусов в кадушках голый мужик бегал за двумя голыми девками, причем девки пьяно повизгивали и хихикали. Потом вся троица танцевала канкан. Мужик Турецкому кого-то напоминал, но кого именно, Турецкий сообразить не мог, камера почему-то все время снимала его со спины или сбоку. Дальше мужик полез на какое-то возвышение и начал что-то говорить, но слов было не разобрать. Девки замерли перед ним, одна - с пионерским салютом, другая - с "рот-фронтом". Мужик соскочил вниз и, видно, напоролся задницей или еще каким местом на кактус, потому что заорал благим матом. Мат, несмотря на хреновость записи, был легко узнаваемым, членораздельным и изощренным. Девки с хохотом взялись поливать пострадавшего водкой.

На этом любительское кино обрывалось.

"...Копии видеозаписи, отрывки из которой вы только что видели, по нашим сведениям, переданы во все телекомпании столицы, а также в администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, - без выражения сообщил ведущий новостей. - Мы пока воздержимся от комментариев, вы видели то, что вы видели. Напомню только, что Закон о средствах массовой информации содержит пункт, в котором говорится, что видеоматериалы, снятые скрытой камерой, могут быть продемонстрированы в случае их явной общественной важности. А видеозапись с участием человека, который очень похож на генпрокурора, представляется нам достаточно общественно важной".

Ну и ну!

Картина Репина "Приплыли", хмыкнул Турецкий. То-то голый мужик до боли кого-то напоминал. А кто-то не далее как час назад распинался о несовместимости прокурорского мундира с аморалкой, пьяными дебошами и прочим безобразием.

Турецкий вырубил звук, но совсем выключать телевизор не стал. Ясно, что одним видеосеансом дело не кончится. Сейчас все начнут реагировать, комментировать, выражать мнения. А вот с рапортом можно и даже нужно пока погодить.

Мысли "важняка" опять вернулись к Братишко. Как его там... Аркадий Антонович. А. А., значит.

- А-а, - с натугой повторил Турецкий и довольно ухмыльнулся. Звучные инициалы, полностью отражающие всю его сраную сущность.

Только что ему нужно от Лидочки и ему ли это нужно? Может, он для каких-то своих боссов старается? Может, они через Лидочку планируют как-то давить на Костю?

Начались "Криминальные новости", которые, естественно, тоже пожелали принять участие в раздувании скандала. Эти, правда, пленку крутить не стали. Когда на экране возник пресс-секретарь президента, Турецкий увеличил громкость.

"...Глава государства и премьер-министр едины во мнении, что нечистоплотность и политиканство не совместимы с высокой должностью генерального прокурора. Борьбу с преступностью могут вести только морально незапятнанные люди..."

Зазвонил телефон. Меркулов попросил срочно зайти, и, не дослушав пламенную речь пресс-секретаря, Турецкий побрел к начальству.

- Рапорт написал? - устало поинтересовался Меркулов.

- А кому он теперь нужен?

- Тебе нужен и Братишко нужен, мне нужен, наконец...

- Да ладно, - отмахнулся Турецкий, - распечатаю, чего ты завелся?

- Значит, так, Замятина отстранили. Временно. Будет расследование. И тебе в нем отводится не последняя роль. Нужно выяснить быстро и без лишнего шума, кто, где, когда снял эту пленку, кто монтировал, где полная запись, короче, все насчет кассеты.

- А почему без шума, расследование же официальное?

- Потому что нынче модно стало взыскивать убытки за нанесение морального ущерба, и каждый, кого ты о чем-либо спросишь, может решить, что ты его неизвестно в чем подозреваешь, а значит, пора тащить тебя в суд. Кроме того, ты представляешь, сколько политики в это дело намешано?

- Представляю.

- Да ни черта ты не представляешь! Копия у нас тоже есть. Сейчас пленка у экспертов, они увеличат изображение, покадрово распечатают, короче, сделают все, что смогут, но ты на это особо не рассчитывай...

- А сам Замятин сказал что-нибудь?

- Ничего. Уехал на дачу, просил беспокоить только в экстренных случаях.

- Остальные дела, как я понимаю, на фиг? Минтопэнерго и прочее...

- Не на фиг, но Замятин прежде всего.

Турецкий. 5 апреля, понедельник. 19.40

- Спиннинг - лучший подарок для настоящего мужчины. Всего триста пятьдесят долларов, а удовольствия на миллион. - Суетливый продавец с хитрыми глазами совал в руки Турецкому удилище. - Вы только подержите его в руках, и вы влюбитесь на всю жизнь...

Лидочка просила приехать к восьми и соблюсти все меры предосторожности, вот Турецкий и начал усиленно их соблюдать. Добрался на такси за двадцать минут до назначенного времени, отпустил машину за квартал до нужного дома и, чтобы проверить, не торчит ли кто-нибудь подозрительный под Лидочкиными окнами, зашел в рыболовный магазинчик, удачно расположенный на противоположной стороне улицы.

- Конечно, кто-то предпочитает охоту, "Вепрь" или "Сайга" - это тоже солидный подарок, но кровопролитие? Я же вижу, вы интеллигентный человек, зачем убивать несчастных животных? Другое дело рыбалка - тонкая интеллектуальная игра. Противник скрыт в мутной глубине, он думает, что хитрее и умнее вас, но вот он заглатывает наживку и уже бьется в ваших руках... Вы любите шпионские романы? Это чем-то похоже. Вы резидент, шпион или наоборот, как вам больше нравится...

Штирлиц-2, усмехнулся про себя Турецкий, с той только разницей, что там разговор шел о птицах, а здесь о рыбе. Свет у Лидочки горел. На подоконнике не было ни развесистой герани, ни тридцати трех утюгов. Плейшнеры не падали из окон, и у подъезда было абсолютно пусто. А продавец, уже наверняка сообразивший, что ничего Турецкий у него не купит, все продолжал болтать.

- Вы насытились победой, вы торжествуете, теперь самое время проявить великодушие. Вы можете отпустить пленника и начать охоту сначала. А скажите, можно ли отпустить медведя с простреленной головой? Вот! Лучшего подарка вы не найдете...

- А почему вы решили, что я выбираю подарок? - поинтересовался Турецкий.

- Извините великодушно, вы, конечно, интеллигентный человек, но вы не рыбак.

И не шпион, добавил про себя Турецкий и, поплотнее запахнув воротник куртки, решительно направился к Лидочкиному подъезду.

В подъезде было темно. Не то чтобы как у негра... но лифт не работал, и ступеньки пришлось искать на ощупь.

Преодолев первый пролет, Турецкий наконец поймал ритм, перестал вытягивать руки перед собой, чтобы случайно на что-то не напороться, и немного расслабился. Второй пролет дался уже намного легче. Но тут "важняк" кожей ощутил, что он в подъезде не один.

Выше был еще кто-то, этот кто-то также ощупью спускался по лестнице, а теперь вдруг остановился и... дышит. Желая убедиться, что это не его же собственное разгулявшееся воображение играет с ним злые шутки, Турецкий задержал дыхание. Звук не исчез. Тот, который стоял наверху, дышал по-прежнему. Тяжело, надрывно, со всхлипами. Чтобы так дышать, нужно было пробежать как минимум километра три по пересеченной местности с полной выкладкой или иметь килограммов сто тридцать весу.

А может, он тоже боится? Услышал шаги в темноте и испугался.

Турецкий потянулся за зажигалкой. Пусть он увидит, что идет нормальный интеллигентный человек, что бояться нечего. Не нужно возвращаться назад в квартиру за бейсбольной битой или обрезком водопроводной трубы...

Если, конечно, это не хитрый трюк. Щелчок зажигалки, хлопок - и пуля между глаз. Печальный финал матерого следователя. Но не стоять же тут вечно!

Вместо зажигалки Турецкий достал ПМ.

А тот наверху, которому тоже осточертело ждать, сорвался с места и понесся вниз. Странный цокот, как будто подков, по бетону ступенек и все то же тяжелое и хриплое, но стремительно приближающееся дыхание. Собака?

Банзай! Турецкий рванулся навстречу.

В кромешной темноте мелькнули два огромных красных глаза, и тупой удар впечатал "важняка" затылком в чью-то дверь. ПМ отлетел в сторону.

Собака-убийца.

Натасканная на людей, перекусывающая глотку вместе с шейными позвонками. Такому обойму в пузо - и то будет мало. Турецкий задыхался под волосатой тушей, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. А зверь не торопился вершить свое черное дело, забавляясь с жертвой, как кот с полузадушенной мышкой.

Где-то наверху хлопнула дверь, и в проеме лестницы мелькнул луч фонарика.

- Боб!

У Турецкого уже темнело в глазах от отсутствия воздуха.

- Боб!

Кто-то чертовски медленно и неуверенно спускался.

- Ах ты свинья! А ну встань с дяди немедленно!!!

Мокрый шершавый язык прошелся по лицу "важняка", сбил кепку и защекотал ухо. Нехотя, покряхтывая и обиженно сопя, убивец поднялся и отошел в сторону.

- Извините его, пожалуйста, он такой балованный, - оправдывалась девочка лет десяти, любовно поглаживая свое волосатое страшилище.

Турецкий судорожно глотал кислород.

- Ой, а это вы потеряли? - Девочка подняла пистолет и прицелилась в голову Боба. - Я тебя сейчас, плохая собака!

- Нет!!! - Турецкий еле успел клацнуть предохранителем, до того как девочка нажала на курок.

- А вы не бандит? - подозрительно поинтересовалась девочка.

- Милиционер, - отрезал Турецкий и через две ступеньки пошагал наверх.

- Мы с Бобом уважаем милиционеров, - донеслось вслед.

Инара. 1967 год

- Сегодня вы вступаете в большую кипучую жизнь, перед вами горизонты новых побед и новых свершений, вам строить светлое коммунистическое будущее нашей необъятной родины, крепить мир и международную солидарность... Толстая директриса школы осторожно смахивала пот с обильно наштукатуренного лица.

Выпускники слушали ее в жаркой, пропахшей краской тишине свежеотремонтированного актового зала - кто-то перешептываясь о своем, кто-то безудержно улыбаясь, кто-то даже украдкой вытирая слезы.

- Сегодня мы чествуем вас, выпускники 1967 года! Сегодня мы гордимся...

Инаре было скучно. Скучно и досадно слушать весь этот восторженный вздор, и особенно странно звучала эта речь из уст пожилой усталой директрисы. Вот в этом же розовом, давно не модном платье с аляповатыми желтыми тюльпанами на рахитичных серых ножках она встречала их первоклашками и, наверное, многих до них. И скольких еще проводит она в том же платье в "большую кипучую" жизнь, повторяя одни и те же слова, которые звучат скорее как панихида то ли по их детству, то ли по ее, директрисиной, жизни.

Школа для Инары была тюрьмой, постылой обязанностью и никому не нужной рутиной, и конечно же прощание с ней было праздником. Только отметить его хотелось не здесь, не так и не с этими людьми.

Девчонки в классе Инару Филиппову не любили, считали гордячкой и за глаза звали фифой. И потому, что она была красивее всех, и потому, что держалась всегда чуть покровительственно со всеми девчонками и надменно со всеми мальчишками, и, главное, потому, что, несмотря на весьма посредственные успехи в учебе, учителя всегда относились к ней более снисходительно, чем к остальным. Отец Инары был светилом советской медицины, хирургом с мировым именем, профессором и прочая, и прочая, и прочая... Естественно, ни на какие родительские собрания он не ходил, а видя в аттестатах дочери преимущественно тройки, относился к этому спокойно - главное, чтобы человек был хороший, а аттестат - это формальность, не более.

Мать Инары погибла в автомобильной катастрофе, когда Инаре было всего три года. Смерть жены была первой и единственной неудачей профессора Филиппова, ее он спасти не смог и, как бы замаливая тот грех, с тех пор работал как заведенный, оперировал по шесть-восемь часов в день, постоянно пропадал в командировках; в газетах, не только в местных, но и центральных, периодически появлялись статьи о том, как он спас от неминуемой смерти то какого-то выдающегося деятеля кубинской революции, то видного партийца из Вьетнама, Чехословакии или ГДР, или о том, что его доклад на международной конференции поднял на новую ступень авторитет советской науки.

Инару в школу подвозила служебная машина, у Инары было шелковое белье из Парижа, сапожки из Австрии и длиннющая беличья шуба - невиданная по тем временам роскошь, которую не могли себе позволить ни девчонки в классе, ни их мамы, ни учителя. Дома у Инары ели с саксонского фарфора, серебряными вилками и имели отдельные приборы для мяса и рыбы. А редких и хороших книг у ее отца было больше, чем "макулатуры" в школьной библиотеке. И еще она здорово рисовала портреты задумчивых мужчин и женщин и таких же задумчивых детей, как бы проникших в суть вещей и как бы познавших вселенскую скорбь. Все это определяло Инару как существо из другой галактики, к которому естественно испытывать ксенофобию.

Зато мальчишки Инару обожали и боготворили. К концу школы рейтинг-лист ее поклонников возглавляла тройка закадычных друзей: Серега Бармин, Мурад Оласаев и Вовка Замятин. Каждый из них втайне надеялся, что она предпочтет именно его, а Инара надеялась, что в ее жизни появится наконец кто-то взрослый и настоящий.

- ...Комсомольские стройки и суровые таежные просторы, новые открытия, целина и вечная мерзлота, океанские дали и космические высоты ждут вас, ребята, ваши возмужавшие плечи...

Активист и боксер-перворазрядник Сергей - большой, нескладный, с перебитым носом и стальной коронкой на верхнем левом резце - и смуглый красавец Мурад, с орлиным профилем и широкими смоляными вразлет бровями, похожий скорее на грузина, чем на казаха, сидели по обе стороны от Инары и ловили каждое слово. Им действительно представлялось, что вот уже завтра они пойдут покорять все вышеперечисленное. А комсорг школы и круглый отличник Володя с внешностью романтических героев Грина, а может Островского (Николая Алексеевича, конечно), даже согласно кивал в такт директрисиным призывам и лозунгам.

Слово взял представитель районо:

- Золотая медаль за выдающиеся успехи в учебе вручается Замятину Владимиру...

Розовея от удовольствия, Володя взлетел на сцену и галантно склонил голову, принимая заветную коробочку. Ответного слова от него никто не требовал, но он все же пообещал чего-то там не уронить, чего-то пронести через бури и невзгоды, чего-то не забыть и чего-то передать дальше.

В отличие, скажем, от олимпийских, школьные медали на шее носить не принято, но Володя был на этот счет другого мнения и быстренько прикрепил к награде заботливо припасенную красную ленточку - чтобы все видели, а коробочку бережно спрятал в карман.

- Дай поносить, - толкал в бок Володю Мурад.

- Лениться надо было меньше, такую же заработал бы, - все еще млея от удовольствия, философствовал Володя, однако медаль дал. Не поносить, конечно, но подержаться.

- Неужели вся золотая? - удивлялся Сергей, отобрав цацку у Мурада и взвешивая на ладони.

- Черта с два! В лучшем случае позолоченная, - тянул Мурад награду обратно. - Надо на зуб попробовать.

- Лучше в серную кислоту опустить.

- Нет, в царскую водку...

- Умники! - возмутился Володя. - Дайте Инаре посмотреть.

- Красиво, - улыбнулась Инара. - Поздравляю.

- Надо обмыть, - заявил Сергей.

- И сегодня же, - поддержал Мурад.

Пока они забавлялись с медалью, суровый мужик с шефствующего над школой Уралмаша быстренько вручил путевки в жизнь (в заводское ПТУ) наиболее толстолобым выпускникам, и начался торжественный концерт. Снисходительно послушали, вяло поаплодировали, предвкушая самое интересное - бал.

Но и бал оказался каким-то скучным. Под пару школьных вальсов в исполнении магнитофона Инара успела потанцевать со всеми одноклассниками и даже с учителем физкультуры. Троица "официальных" поклонников ревниво наблюдала из-за стола, попивая теплое ситро и ковыряя приготовленные родителями салаты и закуски.

- Давайте сбежим? - предложила Инара, которой торжество надоело окончательно.

- Гениально! - восхитился Мурад. - Исчезаем по одному.

- Встречаемся через полчаса на остановке - и в лес, - окончательно оформил идею Володя.

- А с тебя, медалист, причитается, - напомнил Сергей.

Мурад пришел не через полчаса, а через час, но даже не собирался извиняться. Судя по отсутствию праздничного костюма, который сменился обычным, повседневным, и наличию туго набитого рюкзака, он успел заскочить домой.

- Икра, хрусталь, шампанское, - с гордостью похлопал он по своей поклаже, - а также набор для праздничного фейерверка.

Почти час тряслись в автобусе, потом еще полчаса топали пешком. В результате искать идеальную поляну уже не было никаких сил. Остановились на первой попавшейся, давно обжитой любителями пикников, о чем свидетельствовали старые кострища, но на удивление чистой. За кустами шиповника в поздних сумерках блестела речка и безудержно орали лягушки.

Вдруг забыв про усталость, друзья весело бросились таскать дрова, разожгли костер. Все зверски проголодались, жалели о несъеденных салатах и с нетерпением поглядывали на рюкзак Мурада. А он демонстративно медленно развязывал тесемки. Потом, как фокусник, одними пальцами извлек тонкое одеяло и, встряхнув, расстелил его у ног Инары. За одеялом последовала скатерть из куска клеенки, старые газеты и топорик, в которых уже не было нужды - костер давно горел, фонарик, транзисторный приемник, нож, штопор, салфетки, соль, спички и еще целая куча никому не нужных туристских причиндалов.

- Ну! А хрусталь-икра-шампанское?!

- Маэстро, туш! - скомандовал Мурад и сам же, перекрикивая лягушек, этот туш изобразил: - Тру-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту...

На скатерти появились граненые стаканы, бутерброды с колбасой, варенная в мундирах картошка и две бутылки ркацители.

- А для настоящих мужчин... блэнд кубинос сигарос, у отца стащил. - Он торжественно выложил в центр импровизированного стола одинокую толстенную сигару в алюминиевом футляре.

- Для настоящих мужчин... водка "Столичная". - Володя достал из кармана бутылку и, ловко сковырнув крышку, разлил по трем стаканам, а Инаре налил вина.

- Медаль топи, - распорядился Мурад.

Володя осторожно опустил в жидкость свое сокровище и поднял стакан:

- За будущее!

Бутерброды закончились быстро, а за ними и подпеченная в костре картошка, дососали даже горькую и вонючую с непривычки кубинскую сигару, и Сергей с Володей недвусмысленно поглядывали на рюкзак, в котором явно еще что-то осталось, причем довольно большое.

- А теперь фейерверк! - развеял призрачные надежды товарищей Мурад, вынув газетный сверток, в котором оказались несколько растолстевшие учебники. - Я их проселитровал, - объяснил он негнущиеся страницы и покоробленность знакомых обложек - "Алгебры", "Химии" и "Биологии".

Книги отправились в костер и вначале долго не желали загораться, а потом вдруг вспыхнули ослепительно ярким пламенем, рассыпая в ночь снопы оранжевых трескучих искр.

- Представляете, люди, я вот прямо только что стихи сочинил, - сообщил несколько захмелевший Сергей.

Смеясь, встречаем мы рассвет

И новой жизни шлем привет.

Родная школа позади,

И коммунизм впереди.

- Скажем прямо, не Евтушенко, - хмыкнул Володя.

- Кстати, - подхватил Мурад, - есть рифмы для продолжения этого эпического творения: комсомольцы - добровольцы, любовь - кровь, коммунизм ленинизм, бойцы - леденцы...

- Отцы - огурцы... - поддержал Володя.

- Да идите вы со своей критикой! - отмахнулся Сергей, а потом, вдруг вскочив на ноги, обежал поляну и, вернувшись с жиденьким букетом одуванчиков, упал перед Инарой на колени: - Инара, выходи за меня замуж, будешь моей музой, а я твоей. Ты будешь писать картины, а я стихи о любви. И пусть тогда эти злопыхатели подавятся слюной от черной зависти к нашим творческим успехам.

- Инара Руслановна! - оттолкнул Сергея Мурад, тоже бухнувшись на колени. - Вам не по пути с этим доморощенным лириком, будьте моей женой.

- Да плюнь ты на них! - Володя подсел сзади и жарко зашептал ей на ухо: - Смотри - я! Умный, красивый, перспективный...

- Еще и скромный, - откликнулся Сергей.

- Ага, и еще у него медаль есть, - добавил Мурад, - наступит голод, он ее продаст и накормит тысяч пять народу, а ему за это еще одну медаль дадут, правда поменьше, он и ее потом продаст, если голод наступит. И так до бесконечности.

- Выбирай, Инара. А то мы тут сейчас дуэль устроим...

- Не дуэль, а триэль, вас же трое. - С реки потянуло холодом, и Инара зябко повела плечами. - Холодно, мальчики.

Как по команде три пиджака сорвались с хозяйских плеч. Володя оказался проворнее всех и первым набросил свой пиджак Инаре на плечи, но Сергей с Мурадом, не смущаясь, накинули свои пиджаки сверху его.

- Так будешь выбирать? - не отставал Володя.

- Не буду.

- Может быть, ей всех милей королевич Елисей? - хмыкнул Мурад.

- Какой-такой Елисей?! - возмутился Сергей. - Покажите мне этого Елисея.

- Мальчики, солнце встает. - Инара поднялась, чтобы лучше видеть выползающий из-за верхушек дальних сосен солнечный диск.

- Правда, похоже на медаль? - восхищенно спросил Володя, осторожно обнимая Инару за плечи.

- Нет, - усмехнулась Инара. - Это медаль может быть похожа на солнце, а солнце ни на что не похоже. Солнце - это солнце.

- Первое солнце свободы! - провозгласил Сергей. - Здравствуй.

- А давайте поклянемся, что бы ни случилось, всегда быть вместе, предложил Володя.

- А чем мы скрепим эту пошлую клятву? - поинтересовался Мурад. Кровью?

- Нет. - Володя вынул любимый финский нож и ловко вырезал на стволе молоденького еще дуба: В.З. С.Б. М.О. И.Ф. - ВВ.

- И что такое ВВ? - не понял Мурад.

- Всегда вместе.

Турецкий. 5 апреля, понедельник. 20.20

- Кофе будете? - Сегодня Лидочка выглядела вполне спокойной.

- Кофе потом. - Турецкий сейчас с гораздо большим удовольствием выпил бы коньяку. Он был зол на себя и за дурацкую конспирацию, и за то, что не смог справиться с лохматым чучелом. Но злиться по большому счету бесполезно и даже неразумно, потому злость быстро нашла себе более подходящий объект, и им, естественно, оказался Братишко. Если б не этот гаденыш, не было бы ни утреннего клистира от генерального, ни этого пса. А интуиция подсказывала, что сейчас он узнает о нем очередную гадость.

"Важняк" придирчиво оглядел себя в зеркале и, не найдя на одежде вопиющих следов недавней схватки, прошел в комнату.

- Рассказывай.

- Знаете, Александр Борисович, я подумала и решила, что сама со всем справлюсь. Спасибо за вчерашнее...

- Не получится. - Турецкий демонстративно плюхнулся в кресло и сложил на груди руки. - У меня теперь в этом деле личная заинтересованность. Мне благодаря твоему Братишко сегодня клистир вставили...

- Вам?! - вдруг испугалась Лидочка.

- Мне. Пришла пора империи нанести ответный удар, а чтобы он попал в цель, империя желает знать все.

- Хорошо. - Она вздохнула, как показалось Турецкому, с облегчением и уселась на диван, поджав ноги. - Только я начну не с Братишко... Начну с Шестова...

Взглядом испросив разрешения, Турецкий закурил.

- Шестов - это кто?

- Шестов был моим непосредственным начальником...

- Извини, что снова перебиваю, но давай еще более сначала. Я, собственно, вообще о твоей взрослой жизни ничего не знаю. Костя молчит как хомяк, хоть приветы передает?

- Передает, - усмехнулась Лидочка.

- Ну и замечательно. Про то, что ты у нас дипломированный юрист, я знаю, а дальше хотя бы в общих чертах изложи, пожалуйста.

- В общих чертах. Примерно полгода назад я выиграла сумасшедший конкурс на замещение вакантной должности юриста в солидной и уважаемой фирме "Данко". Из тридцати претендентов выбрали меня, естественно, я себя зауважала, возгордилась, собеседования действительно были толковые, думала, сейчас начнется интересная работа. Как бы не так. Было всего одно нетривиальное дело: мы не могли получить экспортную лицензию, но в итоге обошлись без моей помощи. Насколько я понимаю, наш гендиректор отстегнул сколько положено - и сразу все решилось.

Хм, хм, подумал Турецкий. Экспортную лицензию?!

- А так, - продолжала она, - обычная рутина: договоры, договоры, договоры... типовые, как под копирку, пару исков в суд, ничего выдающегося, платят, правда, щедро. Причем откуда берутся средства - мне лично не ясно. Судя по тем документам, с которыми я работала, годовой оборот фирмы сравним с месячной зарплатой всех сотрудников, и при этом еще постоянно идут большие отчисления в общественные фонды, на благотворительность...

- А чем торгуете?

- Нефтью преимущественно.

- Круто.

- Может быть, - пожала плечами Лидочка, - только я этой нефти в глаза не видела, и, по-моему, никто не видел, но это, наверное, не важно. Может, все-таки кофе выпьете?

- Выпью, только про Шестова расскажи, и сразу пойдем пить кофе.

- Шестов погиб. Десять дней назад. И вот после его смерти-то все и началось.

- Стоп. - Турецкий загасил сигарету и достал записную книжку.- С этого места очень подробно. Как погиб, что началось? С датами и фамилиями.

- Леонид Макарович... это Шестов, был главным юрисконсультом, начальником юридического отдела, соответственно моим шефом. Двадцать шестого марта, в пятницу, он позвонил на работу, сказал, что болен и не придет. А вечером перезвонил снова и попросил меня привезти ему на дачу некоторые документы...

- Какие?

- Договоры на поставку все той же нефти. Он сказал, что поработает с бумагами в субботу. Естественно, я их привезла. Мы попили чаю, поболтали и расстались около десяти вечера. Дача у Шестова в Веледниково по Рижскому шоссе. Добралась я оттуда домой уже после полуночи, а в субботу позвонила Тая - это секретарша Фурманова, а Фурманов Глеб Евгеньевич - наш гендиректор, и сказала, что на даче у Шестова был пожар и он погиб...

- Так! - прервал Турецкий. - Документы были как-то связаны с той экспортной лицензией? И кому Фурманов давал взятку? Кому-нибудь... кому-нибудь в Минтопэнерго? - осторожно подсказал он.

Лидочка скептически покачала головой:

- Не знаю, не обязательно...

- Хорошо, хорошо, - махнул рукой Турецкий, - я в курсе.

- В курсе чего?

- Того, что кушать хотят не только в Минтопе, а еще и в таможенном комитете и прочих славных организациях. Скажи лучше, когда случился пожар?

- В том-то и дело, что до полуночи.

- И документы сгорели?

- Вы быстро соображаете, - невесело усмехнулась Лидочка.

- Тебя кто-нибудь допрашивал по этому поводу?

- Если вы имеете в виду милицию, то нет. Дело прекратили производством, видимо, сразу же, списав как несчастный случай. Но кое-кто оказался дотошнее милиции...

- Братишко?

- Да, этот домогается каких-то подробностей нашей последней встречи с шефом и, похоже, подозревает меня в краже этих злополучных документов. Но, главное, не он один. Некие темные личности требуют еще раз стащить бумаги...

- Что значит "темные личности"?

- Два мордоворота, один Андрей, другой Леша, фамилии мне не известны, род занятий тоже. Очевидно, чьи-то "шестерки", но я совершенно не представляю чьи. Так вот, они требуют добыть другие бумаги из сейфа Шестова, а заодно выдать им коммерческую информацию, которой я даже не обладаю. Причем ссылаются на то, что Шестову они заплатили, и заплатили много, речь шла о шестидесяти тысячах долларов, а он якобы поделился со мной. И разумеется, все поголовно угрожают повесить на меня смерть шефа.

- И с отцом ты обсуждать это не желаешь?

- Не желаю.

Турецкий поднялся.

- Ладно, пойдем пить кофе.

Пока Лидочка накрывала на стол, Турецкий обдумывал услышанное. Как она, интересно, собиралась сама с этим справляться? Сбежать собиралась, сигануть с балкона или натравить на уродов милицию? Да в гробу они ее видали, милицию.

- "Темные личности" и Братишко - независимые конторы или они вместе, как думаешь?

- Думаю, независимые.

- А Братишко к вашей фирме какое имеет отношение?

- Да, собственно, никакого. Он вроде как приятель или сын приятеля Фурманова, забегал иногда поболтать...

- А с тобой он на какой почве?..

- В один из своих набегов он вдруг как бы ко мне неровно задышал. Пару раз мы вместе поужинали. И все.

Турецкий потер затылок. Десять дней, блин! Сколько времени потеряли. Не хотела отца впутывать, мне бы рассказала или Грязнову. А теперь, чтобы все с этим пожаром прояснить, в лучшем случае еще неделя понадобится, а фирму проверить - и того больше. Станут ли "темные личности" ждать?

- Сильно на тебя жмут?

- Аркадий не очень, а эти двое прессингуют конкретно.

По дороге домой Турецкий решил, что нужно проверить, была ли смерть Лидочкиного шефа, вопреки ее утверждению, каким-то боком связана с делом о коррупции в Минтопэнерго, и заодно сочинял историю Лидочки для супруги, разумеется ничего общего не имеющую с действительностью. Долго и упорно перебирал всякие варианты и в результате остановился на самом банальном, но зато близком по духу впечатлительной Ирины Генриховны: ухажер Лидочки оказался отцом многодетного семейства, которое собирался ради нее бросить, но она, узнав про это, послала ухажера к черту, а он за ней бегает и устраивает сцены.

Редкая ахинея, конечно, но зато и Лидочка предстает в выгодном свете и подробностей не потребуется - кто же о таких глубоко интимных вещах станет рассказывать хоть и с детства знакомому, но по большому счету чужому человеку.

Турецкий про себя повторил печальную повесть несколько раз, чтобы потом не сбиться и не запутаться, но Ирину уже, оказывается, занимали другие проблемы. Она сидела, сосредоточенно уткнувшись в экран телевизора, и взволнованно грызла печенье.

- Саша, иди скорее, объясни, он это или не он! - Снова крутили пикантные кадры. - Я уже ничего не понимаю, как бы он, а пробую мысленно надеть на него мундир или костюм - как бы и не он...

- А поужинать можно? - Смотреть на эту порнографию Турецкому не хотелось, а в предчувствии того, что только этим кино он и будет заниматься в ближайшее время, не хотелось вдвойне.

- Котлеты на печке, только жевать приходи сюда, будешь комментировать.

Пока Турецкий разогрел котлеты, комментировать ему стало уже нечего ролик-то всего на три минуты, к тому же комментировать взялся профессиональный комментатор. Ведущий еженедельной аналитической программы новостей Хмуренко, который в будние дни на экране появлялся крайне редко, сегодня счел своим долгом высказаться:

"Нашим корреспондентам не удалось сегодня встретиться с временно отстраненным от должности генпрокурора Владимиром Замятиным, который в данный момент пребывает в доме отдыха "Архангельское", расположенном в пятнадцати километрах от Москвы по Калужскому шоссе. Территория дома отдыха охраняется сотрудниками милиции, которые не позволили нашей съемочной группе проехать внутрь, а телефонные звонки туда остаются без ответа. Но "Независимая газета" опубликовала следующее высказывание Замятина по поводу разразившегося сегодня скандала: "Материалы, связанные с моей личной жизнью, добыты преступным путем с грубым нарушением закона. Ничего противозаконного я не делал".

- Его правда отстранили? - удивлялась Ирина. - А кого назначили? Костю?

- Не Костю, дай послушать спокойно.

- Можно подумать, для тебя это новости... - обиделась супруга, но ненадолго замолчала.

"Напомним, что назначение Владимира Замятина на пост генерального прокурора многими в свое время было воспринято с удовлетворением, если не сказать с восторгом. Замятин устроил всех представителей регионов и все политические группы, представленные в Совете Федерации. Наконец-то Генпрокуратуру возглавил человек, не связанный ни со столичной тусовкой, ни с мафиозными структурами, ни с олигархами, - обыкновенный доктор юридических наук, специалист в области государственного и конституционного права. "Человек из нутра прокуратуры, причем не следственно-надзорного нутра, где все и варилось, а из института по изучению причин преступности, где всякое варево не только пробовалось, но и обсуждалось" - так оценил назначение тогдашний председатель Совета Федерации.

Сразу после своего назначения, на встрече с председателем правительства, Владимир Замятин в качестве своего первого шага в должности генерального прокурора назвал оздоровление морально-психологической атмосферы в органах прокуратуры. В качестве второго - усиление правозащитного потенциала прокуратуры, активизацию ее функций по борьбе с преступностью путем усиления надзора за органами дознания и следствия, а также за оперативно-розыскной деятельностью. Третьим шагом, как полагал Замятин, должно было стать принятие мер для усиления кадров прокуратуры..."

- Саш, объясни, зачем он нам все это рассказывает? Все подробностей ждут: кто, где, с кем, когда...

- И сколько раз?

- И это тоже интересно, а он про фракции, может, лучше фильм посмотрим?

- Ир, будь человеком, завари чаю, - взмолился Турецкий.

"...Не секрет, что своим назначением Замятин во многом обязан известному российскому предпринимателю Вилли Сосновскому, который и представил Замятина президенту. Однако буквально в последние дни Замятин поручил возбудить несколько уголовных дел о финансовых злоупотреблениях, поводом для чего послужили материалы СМИ. И фигурируют в этих делах компании, имеющие непосредственное отношение к Сосновскому! Дальнейшее развитие событий пока непредсказуемо. Будут ли продолжены следственные мероприятия?"

Хмуренко натужно сглотнул слюну и, заглянув в бумажку, уставился в камеру. Видимо, сейчас должен был последовать какой-то сюжет, но что-то у них там не сложилось, и Хмуренко, извинившись, сменил тему:

"Сегодня состоялся пленум ЦК КПРФ, на котором обсуждалась стратегия объединения левых сил в преддверии парламентских выборов. Видимо, в целях объединения и консолидации из состава ЦК с треском были исключены два видных коммунистических деятеля.

Вместе с моими коллегами мы готовим серию передач под общим названием "Болезнь левизны, или Левые болеют расколом". Первую часть смотрите в нашей еженедельной аналитической программе. В репортажах наших корреспондентов, архивных материалах и интервью с людьми изнутри и снаружи сущность КПРФ, деньги КПСС и теневые спонсоры коммунистов..."

Хмуренко. 6 апреля. 10.40

- ...С 1972 по 1985 год работал старшим научным сотрудником в ведомственном НИИ Генпрокуратуры по изучению причин преступности, с 1985 по 1991-й - заместителем прокурора Москвы, в сентябре 1991-го благополучно вернулся назад в свой НИИ и был его директором до 1997 года. В институте, в 1972-1985 годах, завел дружбу с Виктором Ильичевым: работали вместе, доктор юридических наук Ильичев даже был свидетелем у него на свадьбе.

- Александр Сергеевич! Все, это понятно, ля-ля-фа-фа, тылы-былы. Тот, кому интересно, биографию уже прочел. А я - проштудировал. Про то, что Ильичев был у него шафером, допустим, нигде не упоминается. Но это же туфта все. Вопрос: поддерживали они отношения до последнего времени или нет и какую роль сыграл Ильичев и коммунисты вообще в продвижении Замятина на должность генпрокурора? Закулисную имеется в виду.

Хмуренко разлил кофе и подвинул молодому коллеге.

- Тебя, уважаемый Михаил батькович, не интересно жизни учить, поскольку ты сильно умный. Понятия не имею, здоровались они или нет с 1985-го по 1997-й, нужно проверить. При назначении Замятина Ильичев в Думе ратовал за него, аж из кожи вон лез, но сам Замятин на это реагировал сдержанно. Есть архивные пленки, обязательно подними, я тоже пересмотрю.

- Ладно, ладно, Александр Сергеевич, я все сделаю. Но вы же понимаете, и я понимаю: в верхнем слое ничего не наскребешь. Нужно вычислить круг знакомств Замятина в 80-е - начале 90-х, если брать достаточно близкие, получится не больше полусотни человек, ну пусть сто, далее: кто из них имеет тесные связи с КПРФ? Этих уже можно по пальцам пересчитать и, наконец, выяснить, с кем из них он встречался за неделю-две-три до своего назначения. Всплывет что-нибудь интересное - тогда все, считайте, ему каюк. За дело берутся профессионалы, и выкристаллизовывается самоочевидная схема: коммунисты продвинули на пост генпрокурора своего человека, он играет роль троянского коня в президентском лагере. Втерся в доверие к президенту и его окружению, а спустя год начал под них копать, опираясь на поддержку коммунистов в Думе и Совете Федераций.

- Для чего?

- Программа максимум - добиться импичмента, программа минимум правительственный кризис и полная дискредитация исполнительной власти. И между делом - выбивание из финансовых структур пожертвования в партийную кассу. Что и требовалось доказать.

- Не это требовалось доказать, - сказал Хмуренко недовольно, с расстановкой. - И не так! Кто-то проверит сто человек... То есть я должен дать заказ конторе типа "Вулкан", а потом за дело берутся профессионалы Миша Лепешкин.

- Но я же все равно не смогу сам!

- Не сам. Ты в команде работаешь. Но своего маленького ЦРУ у меня нет. И дело даже не в этом. Что ты собираешься инкриминировать коммунистам? Что их ставленник взялся вывести на чистую воду "темные делишки антинародного режима"? Тогда сразу напрашивается вывод: кто организовал компромат на него, кому это выгодно?

- Я вас умоляю, Александр Сергеевич! Мы не в эфире! Кто организовал компромат?! Это и ребенку понятно.

- Значит, так. "Русское радио" слушаешь иногда? "Не учи отца, и баста!" Понятно трехлетнему ребенку? А нужно сделать так, чтобы академик не смог разобраться. Перед тобой стоит четкое задание: разработать концептуальный план серии передач про Замятина, в которой показать его связь не просто с голыми девками, а с расколом коммунистического блока. И времени у тебя до вечера. Все, иди думай пока! Мне на одиннадцать назначено к ба-альшому начальству.

- Замечательно, - пробурчал себе под нос Лепешкин. - Есть только две проблемы: где взять раскол и куда упрятать живот Сосновского, чтоб из-за каждого угла не выпирал.

Хмуренко, услыхав его слова, резко обернулся:

- Опять за свое?! Запомни, я с тобой эту тему снова обсуждать не намерен! Найди полмиллиарда баксов, открывай собственный канал и делай что хочешь. Давай, полный вперед!

- Я б с удовольствием, осталось найти полмиллиарда.

- Женись на внучке Сосновского.

- Она еще несовершеннолетняя.

- Значит, на дочери!

- Петр Витальевич еще не освободился! - надменно сообщила строгая секретарша, когда он вошел в приемную.

От ее диванно-пружинного голоска Хмуренко поморщился. Шефом скрипучей секретарши был заместитель начальника отдела информационных программ. Хмуренко его терпеть не мог и обычно в упор не замечал, проходил мимо не здороваясь. Но в данном случае уклониться от встречи не представлялось возможным: начальник отдела был в отпуске и Петр Витальевич временно исполнял обязанности. Сам он, кстати, всегда и всем улыбался, тому же Хмуренко, потрясая при этом заплывшими щеками и тремя подбородками.

Ожидание получилось основательным. Поймав на себе в определенный момент усмехающийся взгляд секретарши: сидишь, дескать, ну-ну, он достал блокнот и принялся делать пометки. Он нарисовал схематического Замятина, раскинувшего руки в стороны, и стал пришпиливать его к распятию булавками, снабженными бирками: "видеозапись", "кредит хозупр. генпр." и т. д. Схема эта не имела отношения к разработке плана кампании, который они обсуждали с Мишей Лепешкиным. План на самом деле был давно составлен, уныл и бесперспективен. А возиться с Лепешкиным приходилось, поскольку он, во-первых, приходился ему, Хмуренко, дальним родственником и, во-вторых, пацан был, безусловно, талантлив. И, естественно, упрям, как положено молодому гению: всегда желал заниматься лишь тем, что выстрадал лично, поэтому к каждому серьезному заданию его приходилось подводить.

Когда на генпрокуроре не осталось от булавок живого места, на столе у секретарши в очередной раз зазвонил телефон. Шеф, догадался Хмуренко по изменившемуся выражению ее лица.

- Александр Сергеевич, проходите. Петр Витальевич ждет вас, подтвердила она его предположение.

Оказывается, он все это время сидел у себя в кабинете один! И занимался чем-то архиважным. Настолько, что надо было его, Хмуренко, томить полчаса в приемной.

- Здравствуйте, Петр Витальевич. - Хмуренко поздоровался первым, как будто именно он был хозяином кабинета, продолжая бушевать внутри себя и не слишком скрывая это. - Не стану вас долго задерживать, дела, я понимаю...

- Да-да, конечно, - как ни в чем не бывало деловито подхватил Петр Витальевич, - давайте сразу к делу. Я был на совете акционеров... Вы же знаете, что сегодня был совет акционеров?

- Да, за новостями слежу.

- Так вот, сегодня Вилли Геннадиевич был собственной персоной. И в открытую вас защищал. В наблюдательном совете кое-кто прямо жаром пышет против вас и говорил очень нелицеприятные вещи. Я не буду называть по имени-отчеству, вы, наверное, сами догадываетесь. И не он один, хочу вас предупредить, - вы же понимаете, какая там обстановка, и как они стремятся сожрать любого порядочного журналиста. Я, между прочим, тоже взял слово и выступил в вашу поддержку, чтобы вы не подумали... От нашего лица, от журналистской братии. - Петр Витальевич замолчал, очевидно ожидая благодарности, но Хмуренко с профессионально отработанным выражением глубокой заинтересованности молча смотрел ему в глаза... От журналистской братии! Засранец. За всю жизнь не напечатал ни единой строчки и не сказал ни слова в эфире. А в поддержку выступил! Герой России! Осмелился Сосновскому прилюдно лизнуть задницу... - Так вот. По поводу, значит, вашего цикла передач, который вы заявили в субботнем эфире. На всякий случай напишите сейчас заявление об отпуске по состоянию здоровья, если понадобится мы его потом обнародуем, чтобы не выглядело... Ни с вашей, ни с моей стороны...

- Спасибо, Петр Витальевич. Я абсолютно здоров!

- Но тогда в случае чего я же не смогу вас выручить! Вам надо заручиться... Ну большей, нежели моя, поддержкой, вы же понимаете. В общем, Александр Сергеевич, если мне навяжут решение о вашем увольнении, я вынужден буду его подписать. Поймите...

- Я все понимаю! - Хмуренко встал. - Если вы помните, я сам не так давно сидел на вашем месте, пока не было принято решение о моем очередном увольнении. Считайте, что вы меня предупредили.

Миша Лепешкин трудился за компьютером, оседлав кресло задом наперед, и, свесив руки через спинку, быстро и сосредоточенно нажимал на клавиши. Было видно, что он дозрел. Рядом с ним пристроилась первая помощница Хмуренко - Лада Рябец, она рассеянно поглядывала на экран и нетерпеливо теребила сумочку.

- Команда в сборе! - удовлетворенно сказал Хмуренко, заливая в кофеварку три чашки. - Начинаем мозговой штурм. Слово господину Лепешкину.

- Сорок секунд, - отозвался Миша. - Как большое начальство?

- Как обычно, с полными штанами.

- А, - сообразил Лепешкин. - Нас опять типа закрывают!

- Александр Сергеевич, материал, - перебила Лада.

- Хорошо, как раз сейчас и обсудим! - ответил Хмуренко, улыбаясь.

Но Лада не поддержала, по обыкновению, его благодушного тона, покачала указательным пальцем и скосила глаза на Лепешкина. Хмуренко удивленно уставился на нее.

- Так, Миша! Обеденный перерыв! У нас с Ладушкой интимный разговор.

Когда дверь за Лепешкиным закрылась, Лада извлекла из сумочки диктофон.

- Что тут у тебя?

- Александр Сергеевич, бомба! Ильичева подкармливают нефтедолларами.

- Откуда кассета?

- Из лесу, вестимо. От одного знакомого из "Прим-ТВ". Дал всего на час, или мы покупаем, или он отдает своим. Потом подробности, давайте слушать.

"Ильичев. ...некстати Глеб Евгеньевич.

Глеб Евгеньевич. А теперь представьте, как это для меня некстати! Человек погиб, документы сгорели! Я уже не говорю о том, что надежного человека не найти - их же вообще выпускать перестали, конвейер сломался... А что я буду делать, если они просто порвут контракт и скажут, что впервые меня видят?

Ильичев. Глеб, перестаньте. Вы же не с "новыми русскими" имеете дело. Если бы они так поступали - жили бы в дерьме, как мы.

Глеб Евгеньевич. Мы - это кто? (Смеется.)

Ильичев. Народ. (Долго смеется.) Ты ж понимаешь, момент какой и международная обстановка... (Снова смеется.)

Глеб Евгеньевич. Международная обстановка такая, Виктор Тимофеевич. Я попросил оплату пока приостановить. На всякий случай. Они, конечно, страшно удивились: как так, нефть поставил, а от денег отказывается?!

Ильичев. И что теперь?

Глеб Евгеньевич. Ну я форсировать оплату пока не хотел, но раз вы настаиваете. Я думаю, если за десять дней ничего не случилось, значит, уже, скорее всего, ничего и не будет. Вот... На вашем счету деньги будут послезавтра к середине дня.

Ильичев. На каком именно?

Глеб Евгеньевич. Это как пожелаете, Виктор Тимофеевич, форма оплаты в удобном для вас месте! Вы больше море любите или Альпы?

Ильичев. Я порядок люблю. Вы обдумали мою просьбу?

Глеб Евгеньевич. Да. Я думаю, что дополнительные два миллиона - не проблема. Но не завтра, конечно, - к Первомаю..."

Лада выключила диктофон.

- По существу, все. Дальше они полчаса анекдоты рассказывают.

- И сколько твой знакомый просит?

- По-скромному, Александр Сергеевич, двадцать тысяч.

- Берем. Скажи ему, что деньги получит завтра.

- А...

- Завтра, завтра, ты что, мне не доверяешь? Или он тебе не доверяет? Давай подробно, все, что знаешь: кто такой Глеб Евгеньевич, почему им заинтересовалось "Прим-ТВ" и так далее.

- Про Глеба Евгеньевича ничего не знаю, но постараюсь узнать. А "Прим-ТВ" водило Ильичева. Как раз мой знакомый этим и занимался.

- И что ты обо всем этом думаешь?

- Вы имеете виду, не фальшивка ли? Нет. Он сам записывал разговор, с этой стороны все чисто. Другое дело: Ильичев мог заметить слежку, подумал, что это люди Сосновского, и специально устроил спектакль - позволил себя записать. В общем, нужно очень осторожно все проверить, убедиться, что нет подвоха.

- Лада! Я тебя не узнаю! - Хмуренко сорвался с места и стал вышагивать по кабинету. - Ты как Мишка рассуждаешь, но ему простительно - он вчерашний студент, а ты работаешь на телевидении, слава богу, уже пять лет! Ты хочешь, наконец, свой канал, хочешь быть заместителем генерального директора? Или хочешь, чтобы всякое дерьмо вроде Петра Витальевича пинало меня как шавку, а тебя и вообще не замечало?! Ты скандала боишься?!

- Я все поняла, Александр Сергеевич! Не надо нервничать.

- А я спокоен. Это я тебя вразумляю. Если все поняла, скажи: почему этот Глеб Евгеньевич отстегивает копеечку Ильичеву?

- Ну, скорее всего, кто-то из коммунистических губернаторов обеспечивает ему крышу.

- Вполне вероятно, но скучно! Другой вариант давай, неужели не видишь?!

- Ну... деньги КПСС... Ильичев через Глеба Евгеньевича их понемногу отмывает?

- Да! Да!!!

- Но это же фигня наверняка, утка от начала до конца...

- Плевать! Так даже лучше. Не убьют, по крайней мере.

Турецкий. 6 апреля. 9.10

- Был бы он честный человек, его бы уже давно пристрелили! безапелляционно заявил Вячеслав Иванович.

- Нас же с тобой не пристрелили пока? - мягко возразил Турецкий. - Или мы не честные?

- Во-первых, неоднократно пытались, а во-вторых, мы же не генеральные прокуроры. Пока.

Турецкий с утра первым делом заехал к Грязнову, хотел поговорить о Лидочке, запрячь старого товарища - работы же море, а сроку наверняка не больше недели. Заодно можно было бы и грязновского племянника Дениса ангажировать. Короче, ситуация требовала совместного осмысления и творческого обсуждения.

Но Вячеслава Ивановича всецело занимало грехопадение генпрокурора, он жаждал высказаться, чем и занимался с большим успехом, только изредка позволяя Турецкому вставить слово.

- Нормальный мужик на его месте давно бы уже подал в отставку или позвал журналистов и сказал: ребята, моя личная жизнь никого не касается. Да, это я там на той кассете, да, признаюсь, дурак был, впредь обещаю поумнеть. С Клинтона пример берет? И я не я, и хата не моя. Можно подумать, он первый! Сунулся в мировое сообщество - перенимай передовой опыт. Вон Мейджер, когда на него такое же повесить пытались, что сделал? Вышел и сказал: личная жизнь, граждане, не может быть мерилом служебного соответствия, да я так стресс снимаю! Или тот же Нетаньяху в аналогичной ситуации, тоже молодец мужик...

- Слава, за что ты меня агитируешь? - недоумевал Турецкий. - Может, мне тоже созвать журналистов, рассказать, как и с кем я Ирке изменял, объяснить, что у нас в Генпрокуратуре это обычное явление и Замятин просто решил не отрываться от коллектива?

- Давай действуй, - кивнул Грязнов. - Может, он тебе спасибо скажет. Суть в том, Саша, что ты стоишь на совершенно неправильной позиции и думаешь, или делаешь вид, что думаешь, что все нормально. Вот и этой своей пресс-конференцией и расследованием своим ты собираешься Замятина защищать, выгораживать, а его топтать надо грязными сапогами. Он сидит себе тихонечко в своей норке и ждет, когда такие, как ты, его отмажут, а ты рад стараться.

- Слава... - попытался возразить Турецкий, но Грязнов не позволил.

- Так, может, еще кто-то надеялся, что генпрокурор в России не последний урод, а теперь уже никто не надеется. Все уже всё поняли: дерьмовым компроматом его можно принудить к чему угодно. Потребуют от него отставки - пожалуйста, дерьма сколько угодно, просто не востребовано пока. А он ждет. Как бы не ошибиться, не рассердить кого-нибудь.

- Ну ладно, - смирился Турецкий. - То, что Замятин трус и где-то в чем-то подлец, ты мне доказал, хотя доказывать, собственно, и не требовалось. Конечно, хорошо бы было, если б генпрокурор у нас оказался эдакий былинный богатырь Арнольд Шварценеггер или, еще лучше, герой типа короля Артура - сильный, смелый, умный, справедливый и патологически честный. Но таких наверх не пускают. Я тебе сказал, что люблю его? Уважаю? Готов за него жопу рвать на немецкий крест?

- Не сказал, - согласился Грязнов, - хотя...

- Подожди! - прервал Турецкий. - Он что, лично меня попросил, в приватной беседе, раскопать, кто и зачем это кино снял? Нет. Идет официальное расследование, санкционированное президентом, и я просто делаю свою работу, никого не пытаясь выгораживать или, наоборот, топить. Да, я его не люблю, но порнуху про него компилировать - это тоже не метод. Как же, голую задницу его вся страна увидела! Да ты же сам только что говорил: голая задница во весь экран еще не повод кричать о продажности. Тем более задница в окружении обыкновенных шлюх, а не каких-то там криминальных или мафиозных задниц. Чтобы заявлять о продажности, нужен более веский повод, и у меня лично его нет.

Грязнов поднялся и, опершись руками о стол, навис над Турецким:

- А у меня есть!

- Серьезно? - Турецкий тоже поднялся и тоже оперся о стол.

- Серьезно. Ты работал по делу Русского резервного банка?

- Нет.

- Вот.

- Что "вот"? - Турецкий махнул рукой, сел и достал сигареты. - В Генпрокуратуре не один я работаю...

- Не в том дело. - Грязнов резво сделал круг по кабинету и снова навис над приятелем. - Таких, как ты, к этому расследованию вообще не подпускали!

- Отчего это?

- Оттого, что такие, как ты, могли бы что-нибудь откопать и рот им потом заткнуть одной премией или звездочкой на погон было бы затруднительно. Тут работали люди мягкие, податливые, с пониманием. Пластилиновые вороны. И наработали...

- У тебя если банк, значит, обязательно супостаты. Может, там и нечего было откапывать?

- Откапывать действительно было уже нечего, все и без них откопали и принесли им на блюдечке с голубой каемочкой, пользуйтесь. Нашим ведомством все было отработано. Лично замминистра МВД Рощин курировал, хочешь с ним побеседовать, могу устроить. ГУБЭП планомерно всю финансовую деятельность этих Русских резервистов изучил, и выяснилось, что Русские резервы лежат в основном на Кипре. И совсем они уже не общерусские, а принадлежат конкретным россиянам братьям Оласаевым, как раз руководителям этого вот банка. Эти же Оласаевы обули Промимпорт, Росоружие, накосили "лимонов" двести пятьдесят. Баксов, разумеется. И ладно бы никто об этом не догадывался, но доказательства же были! Но вместо того чтобы отдыхать на нарах, наши герои живут себе припеваючи. А почему? Потому что Замятин лично дал указание это дело замять. В результате статьи изменили на совершенно плевые, Оласаевы превратились в "руководителей, допустивших должностную халатность", и обвинение так и не было никому предъявлено. А ты говоришь, повода нет считать Замятина продажным уродом.

- А Рощин этот твой на кого работает? - как бы невзначай поинтересовался Турецкий, но Грязнова вопрос почему-то взбесил:

- Ни на кого он не работает!

- Это вряд ли, - хмыкнул Турецкий. - С чего это вдруг заместителю министра МВД пришло в голову лично заняться каким-то там Резервным банком? Они ему кредит не дали на постройку дачи или проценты по срочному вкладу не выплатили?

- Ну, возможно, - нехотя уступил Грязнов, - без Сосновского и здесь не обошлось...

- Вот, а говоришь, ни на кого не работает. Слава, это большая и не наша война. Сосновский грызется с Оласаевыми, у него связей больше, он их топит, они огрызаются. Тогда он пытается топить Замятина... А может, все и не так, но разве в этом дело?!

- А в чем?

- В данном конкретном случае с порнухой Замятин - жертва, и он имеет право...

- Замечательно! - Грязнов надулся и уставился в окно. - Беги защищай своего бедного, несчастного, беззащитного, обнажившегося и облажавшегося шефа...

- Иди на фиг, Слава. Ты сегодня невменяем.

- Сам иди на фиг! - рявкнул Грязнов.

- Ну и пожалуйста. - Турецкий вышел, не стесняясь грохнув дверью.

Бред какой-то! Взрослый мужик, а завелся как вздорная баба. А про Лидочку в результате так и не поговорили. Ну и фиг с ним, сами как-нибудь разберемся.

Инара. 1971

Как все-таки глупо устроена жизнь...

Казалось бы, все есть: и красота, и талант, и деньги, и квартира, только счастья почему-то нет. Не в этом же суслике счастье?

Инара натянула одеяло до подбородка. Холодно. Не май месяц, как любят говорить на Урале. Не май - июнь, а все равно холодно.

Потревоженный Володя заворочался, что-то пробормотал и снова засопел, свернувшись калачиком.

Неужели вот это и есть судьба? Выйти замуж за такого вот комсомольца, спортсмена, активиста и, наверное, хорошего в общем деятеля, нарожать ему детей, штопать носки, жарить котлеты, пережевывать сплетни по телефону с такими же женами таких же в общем хороших и правильных мужей... Съездить раз в жизни в Болгарию на Золотые пески, а годам к пятидесяти растолстеть и дорасти до третьей леди области.

- Уф! - Володя сел, растирая лицо ладонями. - Который час?

- Пять.

- Утра или вечера?

- Вечера.

- Ну я еще три минуточки посплю... - И упал, засопел.

И так каждый раз. До того ему нужно выпить "для настроения", а на самом деле для храбрости, после - поспать, для восстановления сил. Одни и те же "солнышко", "лапочка", надрывные вздохи в самое ухо и скоропостижный финал.

И почему он? Пай-мальчик, тихоня, отличник и маменькин сынок, почему не Сергей, не Мурад? Тоже судьба? Фортуна? "Не боится повернуться задом, потому что подлостей не ждет". Это Сергей написал, все еще строчит стихи и в своей школе милиции первый и признанный поэт. "Нам везенья от нее не надо. Мы большой выносливый народ".

Народу, может быть, и не надо, а вот людям без него плохо.

Не появился принц, о котором мечталось в шестнадцать. Ни на белом коне, ни на белом "мерседесе" не приехал.

Все по-прежнему. Ничего за четыре года не изменилось, та же влюбленная троица: Володя, Сережа, Мурад, только замуж до сих пор лишь Сергей зовет.

А за Мурада, пожалуй, пошла бы. Рисковый стал Мурад, наглый, наверное, тем и интересен. Отец его по мелочам ворует, сидит на своем складе готовой продукции и тащит оттуда матценности. То ящик, то вагон. Посадят его рано или поздно. И Мурад выучится, займет заботливо приготовленное папой место и тоже станет воровать, и его тоже посадят. Но скорее поздно, чем рано, потому что он умный и наглый, а за наглость у нас уважают.

Бред, казалось бы, чушь полнейшая. Жизнь с вором, нет, даже не с вором - с расхитителем, но зато жизнь. Риск, страх, хоть какие-то чувства, эмоции, страсти. А с этим вот сусликом натуральное болото. Тягучее, зыбкое, бескрайнее болото.

Можно, конечно, бросить все, к чертовой матери, взять бритву, влезть в ванну... нет, скучно. Выйти из окна, а лучше с крыши, а еще лучше из самолета, чтобы хватило времени насладиться ощущениями.

- Вставай. - Инара потрясла Володю за плечо. - Скоро мама с работы придет, а сыночка дома нетути...

Он вскочил, поприседал, энергично размахивая руками, открыл наконец глаза:

- Какая мама? У меня на шесть собрание актива, - взялся натягивать разбросанную по всей комнате одежду, - черт, рубашка помялась, погладить бы?

- А ты надевай и побегай вокруг кровати, она от пота намокнет и распрямится, а потом польешь одеколоном...

Надел. Правда, бегать не стал. Застегнул пиджак на все пуговицы, повязал галстук - незаметно почти.

- Поесть ничего нет?

- Бананы в холодильнике.

- Не хочу бананов, как ты можешь питаться одними бананами?

- Люблю я их очень. - Она сладко потянулась под одеялом, раздумывая, принять душ сейчас или поваляться еще немного. Спешить некуда - отец опять в командировке, Сергей обещал зайти в восемь, можно и поваляться. - Активу от меня пламенный привет.

- Все шутишь? - Володя придирчиво поправил пробор перед зеркалом, полюбовался собой, понравился себе. - Кстати, у нас на факультете актовый зал ремонтировать собираются, ищут художника, нужно панно нарисовать во всю стену. Хочешь, я тебя порекомендую, нормально заработаешь. Изобразишь домны там, новостройки, пару ракет или ракету и спутник, книжек побольше, пшеницу можно, красиво будет. Ну и людей - человека четыре с хорошими такими лицами, ты же умеешь...

- Какое, скажи, отношение имеет ваша юриспруденция к домнам и спутникам?

- Но красиво же, а потом кто из нас художник, придумай что-нибудь другое: звезды, зверей, грибы-ягоды. Берешься или нет? С деканом разговаривать?

- Нет, Вова, не хочу...

- Я же просил, никогда не называй меня Вовой! - Обиделся, порозовел, кулаки сами собой сжались, лицо - чисто партизан на допросе. - Володя, Владимир, Замятин, наконец. Зови меня по фамилии, если...

- Я тоже неоднократно просила не приставать ко мне с дурацкими идеями о работе, учебе и прочих общественно-полезных занятиях.

- Но ты же неправильно живешь! - Все, началась дискуссия, хлебом не корми - дай подискутировать. Идею в массы! От каждого по способностям, каждому по труду! Все, как один, должны проникнуться и осознать. - Нельзя питаться только бананами и целыми днями валяться на диване, изредка пописывая картины, которые скорее похожи на иконы. Хочешь в диссиденты? Может, уйдешь в монастырь? Из училища тебя поперли, скажи спасибо, что из комсомола не исключили...

- Спасибо! От всего сердца! Низкий поклон вам, товарищи комсомольцы, что не изгнали из своих сплоченных рядов, не кинули на произвол судьбы, что бы я без вас делала?!

- Инара, я же о тебе беспокоюсь. Ты нарываешься на крупные неприятности, тебе нужно подумать и в корне изменить свою жизнь...

- Пошел вон.

Да, из художественного училища поперли, портреты не понравились, навевают, видите ли, упадническое настроение и способствуют культивированию чуждой нам религиозной идеологии. Да, Конституция СССР гарантирует право на труд, а кто этим правом не пользуется - тунеядец. Если ты не инвалид, должен или учиться или работать.

Должен - ради бога. Отец устроил медсестрой в районную поликлинику. По идее, нужно было бы отсиживать по восемь часов каждый день в регистратуре, глядя на калек и ипохондриков, и рано или поздно или научиться получать некое моральное удовлетворение от всего этого глубоко общественно-полезного труда, или просто свихнуться. Но, слава богу, охотников на жалкие восемьдесят рублей нашлось предостаточно, и на работе можно было только числиться, а трудился и получал деньги кто-то другой.

Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!

- Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен...

- До или после?

- Что?

- Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова... Глубже надо заталкивать идеологию.

- Зачем ты так?!

- Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.

Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.

Зазвонил телефон.

- Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я... меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще...

- Давай на завтра перенесем.

- Не надо на завтра, - взмолился Сергей, - у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?

- Что сделать?

- Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты... тебе...

- Конечно, хочу. Где встречаемся?

- Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо...

- Жди.

"Под Варежкой" - это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.

Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.

- Патроны? - поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.

- Мишени.

Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием "42-й километр". Зашли в лес, отыскали поляну побольше.

Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.

- Снимаем с предохранителя, - щелкнул собачкой, - целимся, - поднял руку, зажмурив один глаз, - пли!

Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.

- Теперь твоя очередь.

Пистолет оказался тяжелым и теплым.

- Огонь!

Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.

- Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! - завопил Сергей.

- Вижу. - Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.

- Давай вместе, - Сергей обнял ее сзади, - опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, - он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, - мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.

Пистолет, повторив Сережин "ба-бах", послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.

- Ура?

- Ура.

- Теперь сама попробуешь? - Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.

- Нет, давай еще вместе.

Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.

Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку - никак.

- Может, завтра еще попробуем?

- А ты завтра разве не с Вовиком?

- Я вообще больше не с Вовиком.

Сергей удивился и обрадовался одновременно:

- Поссорились?

- Разошлись, как в море корабли.

Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:

- Тогда, может, мне это... можно...

- Можно.

- А прямо сейчас?

- Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.

- Тогда я завтра... Ты же не шутишь? Все серьезно?

- Абсолютно.

- А может, заявление подадим, пока ты не передумала?

- Не будем торопиться, ладно?

- Молчу.

- А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.

Турецкий. 6 апреля. 10.00

На столе лежала записка: "Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя". Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной - тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?

Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.

- Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, - ответил ему незнакомый голос.

- Кто отдал приказ?! Вы что, не поняли?! - возмутился Турецкий. - Я Ту-рец-кий Александр Борисович. Это я веду следствие...

- Вам перезвонят. - На том конце повесили трубку.

Он подождал минуту, две, три. Телефон молчал.

- Что-то новенькое! - возмутился Турецкий вслух. - Заговор молчания!

В новостях показали тридцатисекундное интервью с Замятиным. Кто-то из особо заядлых телевизионщиков сумел-таки проникнуть в "Архангельское" и поймал отстраненного генпрокурора в дверях бильярдной. Корреспондент успел задать только один вопрос:

- Владимир Степанович, это вы засняты на известной пленке или просто человек похожий на вас?

- Следствие разберется! - гордо ответил Замятин.

После чего на оператора разъяренным коршуном налетел зазевавшийся на мгновение охранник, и камера резко ушла в небо.

Еще секунд пять показывали беспорядочное мелькание, сопровождающееся невнятными выкриками. Интересно, подумал Турецкий, почему они не вырезали последние кадры? Чтобы продемонстрировать собственный героизм или чтобы сюжет продлить?

Звонить экспертам он больше не стал, отправился лично. Чтобы пройти, пришлось предъявлять служебное удостоверение верзиле в бронежилете, в странном даже для спецназа облачении, черных очках и с короткоствольным автоматом. Пока верзила проверял каждую букву и ходил куда-то звонить, другой такой же держал Турецкого на мушке. Еще двое спецназовцев дежурили непосредственно в комнате, где работали эксперты.

- Ну что? - преувеличенно громко осведомился Турецкий. - Люди на его появление никак не реагировали.

- Заканчиваем уже, - после долгой паузы отозвался незнакомый Турецкому руководитель отдела НИИ криминалистики. - Окончательный результат будет часа через полтора. Если хотите - посмотрите черновик отчета. Он кивнул на свободный компьютер в противоположном углу длиннющего стола и запустил дискету, как шайбу.

"Изображение отснято портативной камерой, имеющей угол обзора порядка 140 градусов (вероятнее всего - 132,68 градуса), что позволяет точно указать единственно возможную для такой съемки ширину апертуры - 9,857 мм.

На стыках третьего, восьмого и десятого планов наблюдается микширование с захлестом в один, два и один кадр, соответственно. Видеоряд записан единым массивом, либо смонтирован линейным способом.

Материал представлен на видеокассете "Konica super SR E180" в формате VHS. Учитывая характерный данному типу пленки диапазон видеошумов (см. таблицу) и также предполагая, что исследуемый видеоряд является не более чем второй копией оригинала, представляется возможным заключить следующее:

1. Задний план, а также все остальные объекты окружения отсняты совместно с действующими лицами.

2. Вероятность искусственного вкрапления фона существует. Однако следует учесть активные движения персонажей и отсутствие характерной пикселизации контуров объектов, что позволяет исключить съемку в рир-проекции.

3. Оставшийся способ наложения возможно искусственного фона на первоначальный оригинал требует условий профессиональной студии и, безусловно, включает такие погрешности в исполнении, как нарушение фоновой тени контура объекта, дисбаланс температур цветов и т. д.

4. Применение фильтров, аналогичных размытию по Гауссу, может скрыть вышеописанные недостатки, однако способно ухудшить качество основного изображения. Скорее всего, к данному видеоряду подобные фильтры не применялись.

5. Более точные выводы возможны при наличии оригинала".

- Понятно в целом, а теперь я бы хотел услышать комментарий и по-русски, если можно, - сказал Турецкий, не обращаясь ни к кому конкретно.

Группа экспертов была явно составной, помимо сотрудников НИИ ФСБ, в нее были включены другие эксперты-криминалисты. Но за время совместной работы общего языка они не нашли, поэтому каждый держался особняком, да еще эти двухметровые мальчики с автоматами усугубляли и без того нервозную обстановку. А руководитель отдела НИИ, который, по идее, должен был давать пояснения Турецкому, по причине своей ведомственной принадлежности, кажется, имел глубоко в виду сотрудников Генпрокуратуры и вообще всех собравшихся, что в открытую и демонстрировал.

В конце концов, один из более или менее знакомых Турецкому эксперт из Минюста оторвался от стула и обратился к руководителю группы:

- Позвольте мне, если нет возражений. Моя часть уже готова. - Не дождавшись ответа, он повернулся к Турецкому: - Давайте выйдем в коридор, покурим.

- Значит, пленка подлинная, но это не оригинал, - сказал Турецкий, - я правильно понял?

- Да, - эксперт жадно затянулся, - представляете, с пяти часов не курил! В помещении запрещено, а выйти некогда было.

- Если это копия, то в какой мере можно быть уверенным, что оригинал не скомпилирован каким-то образом из фрагментов или не нарисован от начала до конца на компьютере?

- От начала до конца на компьютере?! - Эксперт усмехнулся. - Вы, как я гляжу, любитель современной русской литературы.

- Это что, принципиально невозможно? - Турецкий начал понемногу злиться. - Речь же идет не о проделках шаловливых школьников!

- Нет, конечно, не школьников. Но компьютерная графика здесь ни при чем, это мы установили совершенно определенно. Я сам, правда, специалист немного в другой области. В общем, не вдаваясь в подробности - слишком сложный фон. Компьютеру пришлось бы наряду с главными действующими лицами отрисовывать еще и каждую пальму с каждым листиком, все это на сквозняке, все колышется, отбрасывает сложные тени, поскольку источников света несколько. Неделю нужно обсчитывать на самом современном компьютере, и это только чтобы на глаз ничего не было заметно! А нарисовать так, чтобы аппаратное исследование обмануть, - исключено абсолютно.

- Хорошо, - кивнул Турецкий, - не совсем понятно, но убедительно. А как быть, например, с наложением фигур на фон?

- Наложение мы уже с вами отбросили - это все из области компьютерной графики. Те же проблемы: несовпадение с фоном по освещенности, затенению и так далее, при специальном исследовании сразу бросается в глаза. Даже если сделано самым тщательным образом - все равно имеются расчетные методики, они сразу выявляют подделку.

- Ну существуют же и другие виды монтажа, - упрямо продолжал настаивать Турецкий.

- Давайте так: если хотите знать все подробности, дождитесь официального заключения. А если просто, не залезая в дебри, как вы просили, тогда результаты можно свести к двум-трем фразам: представленная пленка является высококачественной, вероятнее всего первой копией оригинала. Оригинал был записан подряд без применения монтажа. Запись производилась стационарной миниатюрной широкоугольной камерой, установленной на высоте два с половиной метра и охватывающей помещение практически целиком. Такие камеры, как правило, не содержат записывающего устройства, они передают радиосигнал на небольшое расстояние, а он в свою очередь принимается стационарным приемником, снабженным необходимым оборудованием. То есть хозяин оранжереи мог и не знать, что его гостей снимают на видео. А мог и знать, это уже вам разбираться. Вот, собственно, все.

- А личность главного героя вы установили? Это Замятин?

- Тут уж я пас! - Эксперт вскинул руки вверх, стряхнув на Турецкого пепел с сигареты. - Простите!

- Как это вы пас?! - взвился Турецкий. - Вы что, этого не выясняли?!

- Почему не выясняли? Выясняли. Но его лицо крупным планом ни разу в кадр не попало. Так что достоверно ничего сказать нельзя. Может, у Замятина есть шрам от ягодицы до ягодицы, который, к счастью, невозможно скрыть? Тогда на пленке точно не он.

- Не знаю! -Турецкий не удержался и сорвался на крик: - Я ему задницу не разглядывал!

- Последний анекдот хотите? - спросил эксперт спокойно, не реагируя на крик Турецкого. - Сегодня в Кремле состоялась встреча человека, похожего на президента, с человеком, похожим на премьера.

- Не смешно. Где и когда производилась съемка, конечно, не установлено?!

- В стеклянной оранжерее в ночное время. Это, по-моему, и без экспертизы было ясно.

На телефонные переговоры с государственной службой охраны у Турецкого ушло более двух часов. Зная по опыту, что без предварительной договоренности на самом высшем уровне и без дюжины бумаг за подписью генпрокурора в конторы такого ранга лучше не соваться - для сбережения нервов, он никуда и не пошел. Окопался в собственном кабинете и методично долбил противника телефонными звонками: кто охранял генпрокурора Замятина? Вы не можете дать мне необходимую информацию? А кто может? И на этот вопрос у вас нет полномочий отвечать? А кто может их вам предоставить? И так далее до бесконечности. Периодически, когда ему надоедали пустые препирательства, он названивал Меркулову, но тщетно - Меркулова на месте не было, не было и вновь назначенного и. о. генпрокурора. Последний сегодня вообще до своего рабочего места пока не добрался, и в приемной ничего вразумительного Турецкому объяснить не смогли, а секретарша Меркулова, по-видимому, взяла отгул или больничный.

Отчаявшись добиться чего-нибудь путного от государственной службы охраны и не дождавшись давно обещанного акта экспертизы, хотя последний нужен был только для соблюдения формальностей - с экспертизой и так уже все ясно, - Турецкий отправился в буфет. Не столько перекусить, сколько послушать сплетни.

Говорили о Замятине. Все. Поголовно. Турецкого начала разбирать злоба. Идиотизм же, на самом деле! Форменный! Вся страна только об этом и судачит, все жаждут подробностей, а следствие стоит. Потому что большое начальство неизвестно где черти носят. Всего-то от них требуется - бумажку подписать!

Так и не купив ничего съедобного, он вернулся к себе. Телефон на столе разрывался.

- Я тебя ищу. - Это был Меркулов.

- Взаимно! Ты у себя?

- Да. Сейчас я должен...

- Нет уж! - оборвал его Турецкий. - Считай, что ты меня срочно вызвал, я уже иду. - Не дав Меркулову возразить, он повесил трубку и быстро вышел из кабинета.

- Что у тебя, излагай, только быстро, - сказал Меркулов, - через десять минут мне ехать в Кремль.

- Докладывать об успехах?

- Нет, на заседание комиссии по Замятину.

- Уже успели создать?! - Лицо Турецкого вытянулось в изумлении. Оперативно, ничего не скажешь! И чем она будет заниматься?

- Вот как раз и еду это обсуждать. А все утро решали: стоит комиссию создавать или не стоит. Что у тебя?

- Ничего! Мне нужны люди, которые охраняли, или до сих пор охраняют Замятина. И еще бумага, лучше много бумаг, с подписью нового и. о. генерального и печатью, чтобы тыкать всем в нос. И двое помощников, которые и будут тыкать всем в нос эти бумаги, бегать по городу и разговаривать с людьми.

- Все? - то ли серьезно, то ли с сарказмом поинтересовался Меркулов.

- Пока это обеспечь! - немедленно огрызнулся Турецкий. - Надо будет потребую еще, когда это я ради дела скромничал?

- Телохранителей Замятина я тебе постараюсь раздобыть сегодня же вечером, в крайнем случае, - завтра утром, а про оперов из МУРа, которых необходимо включить в твою группу, мог бы, кстати, договориться с Грязновым, не дожидаясь меня. Постановление о создании следственной группы оформлю завтра задним числом. Теперь все?

- Не все. Я его ненавижу. - Меркулов непонимающе посмотрел на Турецкого поверх очков. - Грязнова ненавижу, - пояснил Турецкий.

Меркулов хотел спросить еще что-то, но, взглянув на часы, молча снял трубку:

- Слава? Меркулов. Обеспечь, пожалуйста, нашему уважаемому Александру Борисовичу двух человек для рассмотрения дела особой государственной важности.

- Какие человеки нужны, отмазывать или расследовать?

Ехидные интонации в голосе Грязнова Турецкий прекрасно расслышал за пять шагов от телефона и сделал Меркулову знак: ну, что я говорил!

- Один такой, один такой, - ответил Меркулов.

Турецкий. 6 апреля. 16.00

Два человека от Грязнова прибыли буквально через пятнадцать минут после телефонного разговора с Меркуловым. Выделывается Славка, подумал Турецкий, вот противная морда! Интересно, что за личностей он мне подослал?

- Старший оперуполномоченный МУРа Ильин Владимир Александрович, представился первый, остановившись посреди кабинета, вытянув руки по швам и поедая Турецкого глазами.

Неужели Грязнов их как-то особо проинструктировал и наплел про меня черт-те что? Нет, хоть остатки совести должны же были у него сохраниться?! По крайней мере, много он насвистеть не мог, успокоил себя Турецкий, времени не было.

- Позняк Эдуард Генрихович, тоже старший оперуполномоченный и тоже из МУРа. - Этот сел без приглашения и покосился на коллегу.

Турецкий оглядел свою команду. Обоим было в районе тридцати. Вроде нормальные на вид оперы... Зря это я, начал он понемногу раскаиваться, не мог Славка подсунуть полных уродов.

- Садитесь, - кивнул Турецкий Ильину, - вы знакомы?

- Знакомы, - ответил Позняк.

- Что вам Грязнов про меня рассказал?! - неожиданно для самого себя спросил Турецкий.

Ильин опустил глаза и принялся разглядывать шнурки на туфлях.

- Да ничего практически, - опять ответил за обоих Позняк, - мы говорили меньше минуты.

- По-нят-но, - протянул Турецкий с таким видом, как будто ему и вправду было все понятно. - Переходим к делу. Надеюсь, занимательное кино про "человека, похожего на" смотрели?

Ильин и Позняк дружно закивали и заулыбались.

- Прекрасно. Нас интересует вся киногруппа: режиссер, оператор, ну и массовка тоже. Массовкой займемся в первую очередь.

- А продюсер? - с вызовом спросил Ильин. - Продюсер нас интересует?

- Повторяю: нас все интересуют, - невозмутимо ответил Турецкий. - Или по поводу продюсера есть оперативные соображения?

- Оперативных нет.

- Тогда слушайте первое задание: вам, Ильин... С вашего позволения я буду называть вас обоих по именам и на "ты" - для создания в группе обстановки доверия и взаимопонимания. Теперь о деле. Хотя допросами свидетелей и прочей следственной работой полагается заниматься мне, а вам оперативно-розыскной деятельностью, мы на этот раз изменим порядок, а заодно расширим ваши полномочия. В виде исключения. Поэтому тебе, Владимир, я поручаю допросить сотрудников охраны, работавших с Замятиным. Ясно?

- А как я их вызову?! - Ильин развел руками. - Я же им повестку по месту работы не пришлю!

- Это не твоя забота! Они сами к тебе придут! - резко сказал Турецкий и тут же мысленно обругал себя: полегче, полегче надо! - Можешь рассказывать анекдоты, материть высокое начальство, поить водкой - расходы потом возмещу, можешь устраивать провокации. В общем, тебе предоставляется полная свобода. Необходимо выяснить, как часто Замятин развлекался подобным образом, всегда в одной компании или у него их было несколько, с кем и где. Последнее особенно важно, место съемки до сих пор не установлено. Пусть замятинские охранники вспоминают, может, они сами были в той оранжерее, может, подъезжали и видели снаружи или от кого-то что-то слышали? Если есть другие соображения, как найти эту оранжерею, - сразу высказывайтесь.

Ильин с Позняком переглянулись.

- Нужно шалав найти, - предложил Позняк.

- Это отдельное задание, а другие идеи есть?

Идей не было, поэтому Турецкий продолжил:

- Тебе, Владимир, с охранниками все ясно?

- Пока все. Начну работать - тогда посмотрим.

Турецкий вырвал из блокнота два листка и раздал операм:

- Вот мой домашний и служебный телефоны. Если что - звонить в любое время дня и ночи, не стесняться. Теперь девочки. - Он повернулся к Позняку. - Надо понимать, это не первые попавшиеся шлюхи из подворотни. В отличие от "человека, похожего на Замятина", они на пленке получились узнаваемыми. Я попросил экспертов сделать максимально качественные фотографии, у них там компьютерная графическая станция, в общем, техническое обеспечение на высшем уровне. Со снимками проблем быть не должно. Ты, Эдуард...

- Можно просто Эдик, раз все равно по имени, - заметил, ухмыляясь, Позняк.

Славка точно какую-то гадость им сказал, мне назло, окончательно утвердился в своем подозрении Турецкий, вот паразит!

- Ты должен обстоятельно, но быстро прошерстить всех центровых проституток. Учти, они сами, если узнали коллег, будут молчать, как партизанки, больше работай с окружением.

- Да черта с два они их узнали, - впервые подал голос Ильин, - когда их по ящику крутили, каждой же приделали на пол-лица черную полоску, это только вы смотрели пленку без купюр.

- Не смотрел, - признался Турецкий, - только по телевизору вчера. Завтра с утра нужно внимательно посмотреть всем вместе и еще раз поговорить с экспертами. Может, появятся соображения по поводу места съемки. Если вопросов нет, на сегодня все.

Турецкий. 7 апреля. 8.10

В восемь утра Турецкий на служебной "Волге" выехал на охоту за гаишниками. Потому что в семь позвонила Лидочка и сказала, что ей в шесть позвонили "темные личности" и потребовали встречи в девять около сквера напротив бронетанковой академии.

Светиться перед "темными личностями" Турецкий пока не желал, а выяснить, кто они и на кого работают, нужно было оперативно.

Разумеется, закон подлости свирепствовал во-всю - и рыцари жезла, обычно гроздьями висящие на каждом углу, сегодня как повымерли. Конечно, погода не располагала к прогулкам на свежем воздухе - шел дождь со снегом и ветер опять же не стеснялся, - но долг перед отечеством должен же был хотя бы одного сподобить выйти на дежурство.

В 8.55, уже отчаявшись найти себе помощь в лице блюстителей порядка, Турецкий решил, что придется симулировать ДТП и косить под идиота, в конце концов машина служебная, как-нибудь родная контора оплатит мелкий ремонт. Но, подрулив к месту встречи, увидел мирно приткнувшуюся к тротуару гаишную "девятку" с одиноким скучающим старшиной за рулем.

В 8.58, когда из-за поворота показался Лидочкин "форд", старшина, придирчиво ознакомившись с корочкой Турецкого, выслушивал конфиденциальную просьбу:

- Нужны фамилии, причем не только водителя, но и пассажира, на кого зарегистрирована машина, если на фирму, то на какую, только по возможности так, чтобы все выглядело как обычная проверка.

- В случае сопротивления оружие применять? - поинтересовался старшина.

- Если проверка не вызовет у них подозрения, сопротивления не будет.

К "форду" причалил зеленый "опель", и широкоплечий детина с козлиной бородкой и стянутыми резинкой длинными рыжеватыми волосами пересел в "форд". Сквозь стекло можно было различить, как детина бурно жестикулирует, держа пальцы веером, а Лидочка молча кивает в ответ. Водитель, спутник бородатого, остался в машине.

- Давай, - попросил Турецкий.

Старшина подрулил к "опелю" "темных личностей", степенно обошел машину и многозначительно постучал жезлом по крыше. На лице у него крупными печатными буквами натурально было написано, что человек хочет кушать, а деньги дома забыл.

- Инспектор службы безопасности дорожного движения старшина Яшкин, предъявите документы на машину и права, пожалуйста.

Мордоворот небрежно сунул ему документы:

- А в чем дело, командир?

- Выйдите из машины, пожалуйста, и откройте капот.

Мордоворот нехотя повиновался, а его коллега в Лидочкиной машине поспешил закончить беседу и попер на гаишника:

- Командир, командир, мы что, скорость превысили, пока стояли?

- Не мешайте работать, товарищ. - Старшина с минуту изучал номер двигателя, после чего сурово попросил открыть багажник.

Лидочка проехала мимо гаишной "девятки", даже не взглянув на Турецкого.

Водитель "опеля", сложив руки на груди, насмешливо наблюдал за манипуляциями старшины с запаской и пустыми канистрами в багажнике, а бородатый приплясывал вокруг гаишника:

- Не выгорит тебе, командир. Чистая машина, и ничего мы не нарушили.

Старшина захлопнул крышку:

- Ваши документы тоже предъявите, пожалуйста.

- Да, пожалуйста! - Бородатый достал и раскрыл красную книжечку. - Еще что-нибудь?

- Можете ехать, - козырнул старшина, возвращая документы водителю.

- А не ехать можно? - заржал бородатый.

- Я бы попросил вас воздержаться от глупых шуток, - осадил его старшина.

- А в чем дело было? - примирительно поинтересовался водитель.

- Зеленый "опель-кадет" 1993 года сегодня ночью угнан как раз в этом районе. - Старшина козырнул еще раз и вернулся в машину. "Темные личности", оживленно беседуя, покатили к Танковому проезду.

- Водитель - Тихонов Андрей Николаевич, - доложил старшина Турецкому. - Второй - Свешников Алексей Георгиевич. Этот Свешников показал удостоверение общественного помощника депутата Государственной думы Ильичева. Это который коммунист?

- Точно, - подтвердил Турецкий.

- Машина зарегистрирована на фирму "Стинг". А они у вас по какому делу, если не секрет?

- Да это не они, ошибка вышла. - Турецкий, старательно изображая досаду и разочарование, пожал гаишнику руку. - Спасибо огромное, отрицательный результат - тоже, как говорится, результат.

Прямо из машины Турецкий по справочной выяснил номера телефонов общественной приемной Ильичева. Приятный женский голос в ответ на просьбу пригласить к телефону Тихонова или Свешникова объяснил, что эти товарищи работают по пятницам, но вопросы или пожелания можно высказать прямо сейчас. Пообещав подвезти свои пожелания в письменном виде в течение дня, Турецкий дал отбой.

Значит, скорее всего, корочки у "темных личностей" не липовые. А следовательно, на Лидочку давят коммунисты-ленинцы, которые наверняка состоят в некоторых отношениях с ее фирмой "Данко". Нефтедоллары, разумеется, - лакомый кусочек и либо они собираются от него откусить, либо уже откусили и теперь решили замести следы. Либо собираются затолкать этот кусочек в пасть кому-то из политических конкурентов, а потом на этом как-то сыграть. Непонятно только, почему сам Ильичев, например, не решает эти вопросы с директором "Данко" лично, а роет подкоп изнутри, шантажируя сотрудников.

Вероятность того, что Тихонов и Свешников действуют по собственной инициативе, а не от имени Ильичева, пожалуй, стремится к нулю. Это могло бы быть, если бы не Братишко. Братишко точно на кого-то шестерит. Слишком уж он нагл, чтобы не чувствовать за спиной кого-то большого и значимого. Только на кого он работает? На Вилли Сосновского, что ли?

Турецкий вдруг вспомнил Хмуренко с его анонсом цикла передач о грязных деньгах КПРФ, и ему стало нехорошо. Если "Данко" работает на казну коммунистов, а телевизионщики это раскопали, то будет скандал. И даже если прямо с экрана и не прозвучит: "Дочь заместителя генпрокурора по следствию отмывает грязные деньги компартии", то последствия тем не менее могут быть самыми непредсказуемыми.

Из "Данко" Лидочке надо уходить - это однозначно. Но первым делом необходимо выяснить, что же произошло с ее шефом.

Решив сегодня же поднять дело о пожаре на даче Шестова, Турецкий поехал на работу.

В одиннадцать явились прикомандированные грязновские оперы - Ильин и Позняк. Глядя на их постные физиономии, Турецкий понял, что результаты пока нулевые.

- Кто начнет? - поинтересовался он.

Начал Ильин:

- Насчет госохраны выяснилось, что они водили Замятина только на официальных мероприятиях, то есть их отрабатывать не имеет смысла. У нас же явно неофициальное мероприятие. А в личных поездках его сопровождали телохранители из частного охранного агентства.

Зазвонил телефон.

- Мы можем сейчас встретиться? - это была Лидочка.

- Давай в час на том же месте, где и утром?

- В час?

- Да, тебе прямо на сегодня ничего не задали?

- Нет.

Турецкий положил трубку.

- Так какого агентства?

- Агентство называется "Макаров", - продолжил Ильин. - У них довольно скромный офис на Лужнецкой, пятнадцать человек оперативников и столько же народу в конторе. Консультанты там всяческие, секретарши, менеджеры. Я был там сегодня. Естественно, сам Макаров - директор этой конторы - со мной вообще разговаривать не стал, а его восемнадцатый заместитель мягко послал меня подальше.

- Он отрицает, что их люди были с Замятиным в той оранжерее?

- Не совсем так. Категорически он ничего не заявлял. Но по его словам, сотрудники агентства после каждого задания пишут рапорт о проделанной работе, в котором описывают свои действия и докладывают о чрезвычайных обстоятельствах, если таковые имелись. Он эти рапорты читает, и если бы хоть в одном из них описывались события, хоть отдаленно напоминающие те, что на пленке, он бы помнил. Вот если бы мы точно сказали ему дату и время, а еще лучше место, а еще лучше доказали, что это именно Замятин, то тогда бы он поднял документы, посмотрел, был ли от Замятина заказ на эту дату, это время, это место. Выяснил, кто работал на этом задании, если, конечно, окажется, что заказ был. И только после этого, может быть, кто-то что-то и вспомнит более конкретное.

- То есть замкнутый круг, - хмыкнул Турецкий. - Нам от них нужно время и место, а им - от нас. А с сотрудниками тамошними поговорить не пробовал?

- Пробовал, конечно. Причем до того, как пошел к их начальству. По делу информации нет. Поболтали на общие темы. Увидел даже пару знакомых лиц - раньше в ОМОНе служили. Замятина они, оказывается, охраняли почти за бесплатно, ради рекламы. А теперь после скандала у них все клиенты разбежались. Естественно, начальство в трансе, они, похоже, собираются самораспуститься.

- С Замятиным что, все пятнадцать оперативников по очереди работали?

- Точной информации нет. Никто не подошел и не сказал: "Я этот человек", все кивали друг на друга и на отсутствующих товарищей. Есть четыре фамилии: Арбузов, Дивеев, Плотников, Эренбург. Эти хоть однажды, но охраняли Замятина. Тогда или не тогда - это еще вопрос. Можно вызвать их повесткой.

- Можно, - без энтузиазма согласился Турецкий, - только если они хотят в этом бизнесе еще поработать, ничего они нам не скажут, пока у нас нет свидетелей, чтобы их припереть. На пленку ни один из них не попал, а участников спектакля мы пока не нашли. Или нашли? - Он повернулся к Позняку.

- Не нашли, - подтвердил тот.

- А Замятин? Он что, не может объяснить, где и когда это все было?! возмутился Ильин. - Никто же не требует от него репортерам докладывать. Он же заинтересован, чтобы мы нашли шантажистов.

Турецкий жестом остановил молодого коллегу:

- Во-первых, его пока никто не шантажирует. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. А во-вторых, Замятин у нас большой знаток конституционного права, и он, разумеется, понимает, что пока не доказано, что на пленке именно он, никаких объяснений он давать не обязан. А возможно, это и не будет доказано. Тогда он еще подаст в суд за клевету и выиграет ба-а-альшие деньги.

- Даже если это все-таки он? - переспросил Ильин.

- Если это не будет доказано.

- Но можно ведь вызвать его в суд, и пусть под присягой скажет, что это не он.

- В качестве кого его вызвать в суд?

- Лучше бы, конечно, свидетелем по какому-нибудь связанному с этим делу, - размечтался Позняк. - Например, одна из его партнерш бы взяла и подала в суд на телевизионщиков.

- А что у нас с партнершами?

- Пока ничего. - Позняк открыл блокнот на чистой странице, видимо иллюстрируя полную безрезультатность поисков. - Девицы вряд ли с улицы - не ездил же он по Тверской?

- А если ездил?

- Это я тоже проверю, но скорее всего, это какое-нибудь эскортное агентство...

- А их в Москве много, - закончил мысль Турецкий.

- Точно, - кивнул Позняк. - Сотня официально зарегистрированных и вдвое больше полуподпольных.

- И сколько лет тебе понадобится, чтобы все их проверить?

- Года два, я думаю.

- Твои предложения?

- Я просмотрел муровскую картотеку, там наших дам нет.

- Когда успел?

- Ночью.

- Герой, - похвалил Турецкий, поглядывая на часы. Время еще было. Хотелось бы, конечно, поговорить с Лидочкой побыстрее, но нельзя же совсем пустить расследование про любимого шефа по боку.

Позняк, заметив интерес Турецкого к часам, тут же ускорился:

- Еще поговорил со спецами по проституткам, но они их тоже видят впервые. И это нормально, девицы сейчас обновляются со страшной скоростью. Хотя можно раздать фотографии в районные отделения, должен же их кто-то знать. По телевизору их, может, и не узнали, но у нас-то снимки четкие. И еще я в Интернете на одно объявление нарвался. Новая программа "Про это" будет называться "В постели с министром", они там приглашают девушек, которые соответственно имели интимные контакты с большими чиновниками. Как думаете, они нам дадут посмотреть заявки?

- Вот это да! Сомневаюсь, что наши захотят еще раз в телевизор, но насчет заявок можно попробовать устроить. - Турецкий потер виски, стимулируя работу мысли, и вынес свой вердикт: - Значит, так, охрану пока оставим в покое. Временно. Все силы на девочек. Насчет Интернета мысль была хорошая, можно продолжить: наверняка есть сайты этих эскортных агентств с каталогами. И не только эскортных.

- А может, спровоцируем их? - предложил Ильин.

- Как?

- Ну там же, в Интернете, есть конференция брачных объявлений с фотографиями. Дадим фотку одной, напишем чего-нибудь. Не она, так кто-то из ее знакомых нарвется. Кроме электронного адреса можно дать телефон. Вдруг она захочет поскандалить, тут мы ее и вычислим.

- Вперед! - позволил Турецкий. - Только на звонки женихов будешь отвечать сам. Дальше раздать снимки по отделениям нужно. Кроме того, возможно, девицы вообще не местные. Мы ведь не знаем, где снимали. А вдруг это было в том же "Архангельском" или вообще в Сочи? Тут нужно подумать, а пока давайте проверим столицу. И, пожалуй, придется объявить их в розыск, хотя и не хотелось.

- За что? - спросил Позняк.

- И почему не хотелось? - добавил Ильин.

- "За что", так вопрос не стоит - зачем? Чтобы найти. А найти мы их должны как можно скорее! - Турецкий встал из-за стола, Ильин с Позняком поднялись следом. - Кино про похожего человека посмотрите без меня, появятся соображения - докладывайте.

На встречу Турецкий все-таки опоздал, Лидочка заметно нервничала.

- Выяснили, кто они?

- Пойдем пройдемся, - предложил Турецкий.

Они добрели до ближайшей скамейки, но садиться не стали.

- Твои "темные личности" - подручные депутата Ильичева, знаешь такого?

Лидочка кивнула:

- Коммунист. Кажется лидер какой-то фракции.

- А на фирме у вас он никогда не появлялся?

- Нет. Я, во всяком случае, не знаю. Но с Фурмановым он знаком. На приеме - был какой-то театральный юбилей - я видела, как они мило беседовали. Хотя, конечно, на таких банкетах все друг друга знают.

- Что они сегодня от тебя хотели?

- Просили составить реестр договоров за последние полгода, всех, до каких смогу добраться, а они потом скажут, какие именно их интересуют. Снова говорили о деньгах, о том, что мне придется их вернуть, если сотрудничества у нас не получится, причем и свою часть, и часть Шестова, короче - всего шестьдесят тысяч. Может, осмысленно пойти к Фурманову и рассказать ему все? Пусть сам разбирается с Ильичевым.

- Может быть, но только после того, как мы разберемся с пожаром и пропажей документов.

Хмуренко. 7 апреля. 10.00

Он давил на всю железку и все равно опаздывал.

Хмуренко обещал Ладе Рябец привезти деньги за пленку еще час назад. После этого она уже трижды звонила по мобильному. Ее знакомый нервничал, скорей всего банально испугался, что Лада и Хмуренко решили его кинуть. Впрочем, Лада тоже нервничала.

Телефон опять пронзительно запищал. Опять Лада:

- Александр Сергеевич! Он окончательно рехнулся! Кричит, что пойдет сдаваться Ильичеву, если денег не будет через пять минут!

- Не через пять минут, а через пятнадцать! Он что, с Луны свалился? Думает, я двадцать тысяч в кошельке ношу на мелкие расходы? Или по городу на вертолете передвигаюсь? Через пятнадцать минут.

- Не двадцать тысяч, а двадцать пять, - напомнила Лада, - за то, что он при следующей встрече попытается установить, кто такой Глеб Евгеньевич.

- Я же тебе говорил, что у меня тридцать на всякий случай. - Хмуренко, держа руль одной рукой, отчаянно лавировал, стремясь проскочить на желтый свет, и чуть не протаранил идущий впереди вишневый "жигуленок-копейку", все, не звони больше.

На проспекте Мира образовалась пробка, и он, чертыхаясь, свернул во двор, следом за вишневым "жигулем", идущий сзади еще один "жигуль" белый - тоже свернул за ними. Во дворе лужи по колено (а может, по пояс, поди разбери), поэтому приходилось ползти со скоростью старой, хромой черепахи. Хмуренко начал нервничать: может, позвонить Ладе, чтобы успокоила своего придурка? Если он закатил ей истерику из-за часовой задержки с оплатой, пожалуй, он и вправду чокнутый, того и гляди, в самом деле побежит к Ильичеву каяться.

Хмуренко оглянулся назад, машины по проспекту Мира понемногу двигались, может, не стоило сворачивать?

Пассажир на переднем сиденье в белых "Жигулях" чуть не по пояс высунулся в окно и, размахивая руками, что-то закричал, по-видимому пытаясь привлечь внимание Хмуренко. Он притормозил и еще раз оглянулся, неужели колесо проколол?! Нет вроде. Мужик продолжал кричать и размахивать руками. Выглядел он достаточно странно: лет сорок - сорок пять, худой как жердь, небритый, в камуфляже с непонятной эмблемой. Их разделяло метров пятнадцать, и слов его из-за шума двигателя Хмуренко разобрать не мог. Еще один придурок, подумал он, но на всякий случай заглушил мотор и вылез из кабины.

Пассажир "Жигулей" открыл дверцу, схватил камень и запустил в Хмуренко, он едва успел увернуться. Следующий булыжник тут же с хрустом угодил в заднее стекло. Водитель "копейки" выскочил из машины следом за пассажиром, он был грузный и немолодой, в таком же камуфляже, с монтировкой в руках.

Придурки, подумал Хмуренко. Он прыгнул за руль, судорожно повернул ключ зажигания и дал полный газ. Его "вольво" рванул с места, как раненый тигр, но тут случилось непредвиденное: идущий впереди вишневый "жигуль" угодил правым передним колесом в яму, скрытую водой, осел набок и остановился. Хмуренко, продолжая давить на газ, резко крутанул руль влево, но машина не послушалась, "вольво" понесло юзом по глубокой жирной грязи прямо на "жигуль".

Удара он не почувствовал: сработала пневматическая подушка безопасности, но лязг и скрежет стоял такой, что уши заложило напрочь, как при контузии. Двигатель заглох. Он кое-как освободился от подушки. Первым, что он увидел, были двое мужиков в камуфляже, вознамерившиеся крушить лобовое стекло. Один по-прежнему сжимал в руках монтировку, другой, тот, что швырялся булыжниками, вооружился теперь метровым обрезком водопроводной трубы.

Стекло выдержало пять ударов, после чего безвольно прогнулось внутрь кабины. Нападающие, изрыгая нечленораздельные проклятия, приложились еще несколько раз изо всех сил, и стекло провалилось внутрь целиком, прямо Хмуренко на колени.

Водитель с монтировкой, на удивление легко для такой туши - добрых сто двадцать килограммов, - запрыгнул на искореженный после столкновения капот "вольво", оставив на металле еще одну крупную вмятину.

- Ну что, ублюдок, - заорал он, просунув голову в кабину, - как тебе раскол в компартии?! - Войдя в раж, он подпрыгнул несколько раз, колотя монтировкой по крыше и издавая страшный грохот, а затем, изловчившись, ударил вжавшегося в сиденье Хмуренко по лицу.

От удара опять заложило уши и потемнело в глазах.

- Это тебе, ублюдок, пока цветочки! - продолжал бесноваться толстяк, но Хмуренко слышал его с трудом, - будут еще и ягодки! Ты понял, урод?! Поменьше мели своим дерьмовым языком!

Он на прощание еще раз саданул по крыше и спрыгнул на землю.

Хмуренко пришел в себя оттого, что кто-то тряс его за плечо. В глазах по-прежнему было темно. Первым делом он нашарил бардачок и сунул руку внутрь. Деньги вроде целы. Он осторожно покрутил головой и поморгал. Вроде все нормально, а не видно ничего потому, что кровь из разбитого лба затекает в глаза. Хмуренко вытер лицо платком, а другим зажал рану.

Попробовал завестись, ничего не получилось.

- Глухо! Я смотрел. Придется техничку вызывать. - Через разбитое лобовое стекло на него смотрел старичок, видимо водитель вишневых "Жигулей". - Вам нужна помощь? Кажется, Александр Сергеевич?

- Да, Александр Сергеевич. Спасибо, помощь не нужна.

- А я, между прочим, Александр Сергеевич, член партии с одна тысяча девятьсот сорок третьего года! - Старик потряс жилистым кулаком. - И между прочим, вы разбили мою машину. Я иду вызывать милицию!

Хмуренко посмотрел на часы. Без сознания он был не больше минуты.

- Потом милицию! На сколько тысяч, по-вашему, я вас протаранил?

Старик зашевелил губами, подсчитывая убытки.

- На две. Долларов, - уточнил он.

- Какие доллары? - усмехнулся Хмуренко. - Вы же партиец с полувековым стажем!

- С вами научишься.

- Так, а сколько стоило это средство передвижения полчаса назад?

- Столько же: две тысячи.

Хмуренко недоверчиво посмотрел на древний, проржавевший местами кузов "копейки", но препираться не стал.

- Покупаю! - Он выгреб деньги из бардачка за пазуху и отсчитал две тысячи обалдевшему старику. - А теперь поехали в Останкино, побыстрее!

Турецкий. 7 апреля. 15.00

Турецкий уже в десятый, наверное, раз сверялся со схемой, нарисованной Лидочкой, - как найти дачу Шестова. Лидочка старалась, минут пять вычерчивала и подписывала все маломальские ориентиры на местности, и все без толку: туман. Съезд с Рижского шоссе на проселок он еще кое-как нашел, и то не без приключений. Сзади шла бежевая "пятерка", за рулем пацан лет двадцати, зазевался и чуть не долбанул служебную "Волгу" Турецкого в зад. "Там одна нормальная грунтовка, местами асфальтированная, остальные дороги - сплошные колдобины, не ошибетесь". Как же тут не ошибиться! Дождь, туман, полевые работы, на "нормальную грунтовку" трактора натащили столько грязи, что отличить ее от остальных проселков стало невозможно.

Он несколько раз сворачивал не туда, возвращался, увязал, скреб днищем о щебенку и за всю дорогу не встретил ни единого человека, как будто вымер целый район.

И все-таки ему повезло в итоге: добравшись до Веледникова и отыскав по плану центр села, он увидел участкового. Участковый загрузил в служебный "уазик" какую-то арматуру и, похоже, собирался отбыть далеко и надолго, опоздай Турецкий хоть на минуту, - считай, съездил зря.

- Генеральная прокуратура, - произнес он солидно и с достоинством, демонстрируя участковому удостоверение, - следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович.

Участковый был пенсионного возраста, человек старой закалки, но при словах "Генеральная прокуратура" не смог скрыть улыбки. От расспросов на тему "ну, как там поживает наш генеральный", правда, воздержался.

- Семенов, - представился он, козырнув, - Петр Семенович.

- Я по поводу пожара.

- А-а, там, где дачник сгорел. Езжайте следом, покажу.

Ехать пришлось минуты две. "Уазик" остановился возле металлических ворот. Они были заперты на висячий замок изнутри. Участок, небольшой, примерно четыре сотки, со стороны дороги был огорожен кирпичным забором, остальная часть периметра обнесена проволочной сеткой. Турецкий подергал калитку - тоже заперта.

Петр Семенович вышел из машины и стал рядом с Турецким.

- Загорелось ночью, примерно часов в одиннадцать или в половине двенадцатого. Видите выгоревшую раму? Это столовая. Есть еще маленькая комната и деревянная пристройка с той стороны дома - веранда. Вот эта веранда и сгорела, ну и столовая тоже. Там камин был. Он, Шестов то есть, с вечера подбросил дров и лег спать. Искра, видать, попала на ковер, и пошло-поехало. Собственно, в зале, где он спал, огня большого не было, он в дыму задохнулся, бедолага. - Семенов глубоко вздохнул, снял фуражку и вытер платком несуществующий пот на лысине.

- А кто огонь увидел, соседи?

- Да нет, не было никого из соседей, видите же, кругом дачи, а еще не сезон. Наши местные двое гуляли допоздна - женихались, вот они и заметили. Он полез в окно, она побежала за подмогой. Но уже поздно было, Шестов полчаса уж как задохнулся, - Семенов опять слегка подрагивающей рукой снял фуражку и протер сухую лысину, - я прибежал, а Емельянов, тот, что первым заметил и в окно полез, уже открыл дверь изнутри и вытащил его во двор. Я пощупал - не дышит.

- А почему вы думаете, что Шестов именно полчаса был мертв, а не десять минут и не час?

Участковый недоверчиво посмотрел на Турецкого, помолчал и, наконец, выдохнул:

- Шурин мой вел дело, Серега. Он следователь в райпрокуратуре. А живет здесь, в Веледникове.

Вот и замечательно, подумал Турецкий, все устроилось само собой. Не нужно подписывать никаких сомнительных бумажек, выяснять подробности через знакомых, не нужно делать полуофициальных телодвижений. А они на самом деле чреваты: или пронюхает какая-нибудь сволочь, работающая на Ильичева, а может, на кого-то другого, кто стоит за этим делом, или Меркулов заинтересуется, чем занимается "важняк" Турецкий, пока судьбоносное для всей России расследование топчется на месте.

Семенов проводил "важняка" к дому своего шурина, представил и собрался откланяться, но Турецкий уговорил его остаться - участковый, похоже, проникся к нему доверием, и это следовало по возможности использовать.

- А, собственно, рассказывать нечего, - пожал плечами районный следователь, - дело почти не расследовалось. Я вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела ввиду отсутствия события преступления. Или состава преступления. - Он посмотрел на Турецкого, потом на Семенова и добавил: - Вот и все, собственно. В полном соответствии с процессуальной формой.

Повисла пауза.

- Я, конечно, все понимаю, - первым прервал ее Турецкий, - вы меня впервые в жизни видите и, что я, простите, за хрен с бугра, не имеете понятия. Но все-таки как-никак следователь по особо важным делам, наверное, не полный идиот, вы как считаете? Зачем вы меня сюда пригласили, Петр Семенович? Просто для того, чтобы познакомить со своим родственником, который мне коллега?

Следователь опять посмотрел на участкового, а участковый на следователя, снова все замолчали.

- Хорошо, не хотите говорить - не надо, я ухожу. - Сказав это, Турецкий тем не менее остался сидеть. - Если вы настаиваете, чтобы я действовал исключительно официально, ну что ж...

- Да ладно тебе, Серега! - не выдержал Петр Семенович. - Ты же сам сто раз говорил, что районный прокурор - мудак. И не ты один, все это знают: вон уже до Москвы докатилось. Чего ты теперь его выгораживаешь?

- Ну приказал он мне вынести это постановление, - нехотя согласился следователь, - там не все чисто было. Пожар начался в столовой, где Шестов спал. Она отделена от веранды фанерной перегородкой. Перегородка сразу загорелась и от жара лопнула, поэтому огонь перекинулся на веранду, а столовая пострадала мало. И то в основном после того, как Емельянов... Вам Петр Семенович сказал, как пожар обнаружили?

- Да, - кивнул Турецкий, - про Емельянова я уже в курсе.

- Так вот, столовая выгорела большей частью после того, как он разбил окно - огонь сквозняком потянуло. Вскрытие провели сразу: у нас в морге в райбольнице холодильник сломался, поэтому провели судмедэкспертизу и отправили тело в Москву. Серьезных ожогов у Шестова не было, а угарного газа в крови - страшное дело. Хотя горела-то в основном веранда, и хорошо горела, как спичка, там и форточка была открыта. Емельянов, между прочим, тоже утверждает, что в комнате, когда он залез в окно, дыма было не очень много. В общем, нестыковка: угорел человек, а вроде не с чего было, и не пьян был, должен был проснуться, почувствовать, что бока подрумяниваются... Снотворного он не принимал, отравления не было, - продолжил следователь после паузы, - проверили все очень скрупулезно, раз такое дело непонятное. Травм, следов борьбы - ничего. Выходит, по голове его никто не стукнул. Непонятно, почему он не проснулся! Я ездил в Москву, хотел допросить родственников, знакомых. Родственников у него - только сестра, и та не в Москве живет, а в Казани. Соседи утверждают, что Шестов был здоров, на сердце не жаловался, короче, опять ничего. А на работу к нему я зайти не успел, позвонил в район доложить и получил ценное руководящее указание: отправляться в прокуратуру Москвы к следователю Соколову, вводить его в курс. С каких таких, спрашивается, материалы передали в прокуратуру Москвы, если человек погиб в нашем районе?! Может, обнаружилось что-то, связь с чем-то там еще? Так нет! В общем, нашел я этого Соколова, в двух словах все ему обсказал, договорились, что на следующий день он с самого утра приедет за материалами дела. Я вернулся, за пятнадцать минут подготовил все для передачи, следственного материала-то - с гулькин нос. А с утра Соколова нет, в обед нет, я звоню в Москву, на месте его тоже нет. А часа в три меня вызвал районный прокурор и прямо сказал, что ничего в Москву передавать не будем - дело прекращаем за отсутствием состава преступления. Я должен вынести соответствующее постановление.

- И вы больше ни с кем не встречались и никаких следственных действий не предпринимали? - уточнил Турецкий.

Следователь отрицательно покачал головой.

- Сестра его приезжала, - сказал участковый, - смотрела дом, я ее осторожно расспросил, но она ни сном ни духом. Уверена, что это несчастный случай. А вообще, как я понял, они общались редко, и она не в курсе, чем он занимался, сказала, что работал в солидной фирме и прилично зарабатывал.

- Когда это было?

- В субботу. Посмотрели дом, я ей отдал ключи от калитки и от ворот, с ней еще сосед Шестова был, чтобы машину в Москву отогнать, она сама водить не умеет.

- А после пожара какие-нибудь бумаги, документы в доме сохранились?

- Вещи Шестова на стуле висели рядом с диваном, - ответил участковый, - они не сгорели, там был кошелек, триста рублей, кредитные карточки, ключи от московской квартиры. А документы на машину в машине и лежали. Все, больше никаких бумаг не было. Разве что на веранде. Там могли дотла сгореть. Э-э-э... - Семенов замялся. - Понимаете, какая история. Пацаны вроде видели, как в субботу, на следующий день после пожара, к дому кто-то подъезжал. Два типа. Один здоровый, рыжий с бородкой и косичкой, второй за рулем сидел, не выходил, его не рассмотрели: в машине стекла затемненные. Тот, что с косичкой, стал заглядывать через забор, заметил пацанов, сделал вид, что вроде отлить вышел. Ну и все, справил нужду, и они укатили. Пацанам крепко доверять нельзя - там самому старшему десять лет. Я на всякий случай проходил мимо несколько раз и днем, и когда стемнело - все тихо, никто поблизости не крутится. А когда мы с сестрой Шестова вошли в дом, я сразу заметил: кто-то похозяйничал. Письменный стол в столовой передвинули, он почти не обгорел, выдвигали ящики, и много чего по мелочам. Но я-то запомнил, я вместе с дежурной группой все осматривал и последний из дома выходил. Может, кто из местных поработал, искал, чем поживиться, у нас тоже своих деятелей хватает. Сестре Шестова я ничего не сказал, да ей, правда, и не до того было: она только через порог - и скорей назад во двор. Так вот, в общем.

- Ну что ж, большое спасибо. - Турецкий, поднялся и стал прощаться. Вы люди опытные, но все-таки я должен напомнить: о нашем разговоре и вообще о моем визите никому ни слова. Если понадобится, я приглашу вас в Генпрокуратуру.

Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.

- Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять - начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.

- Кто ее видел? - спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.

- Одна наша пенсионерка.

- Опознать сможет?

- Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.

- Номер, марка машины?

Участковый махнул рукой:

- Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.

- Еще раз спасибо!

Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал - это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.

Ну и наконец - самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме "Данко", где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А "Данко" наверняка связана с Минтопэнерго - нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы - Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть - очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.

Хмуренко. 7 апреля. 20.30

- Александр Сергеевич! Очень рад, что вы согласились! Вы просто от виселицы меня спасли, от гильотины, можно сказать. - Петр Витальевич был еще любезнее, чем обычно, долго тряс руку своими потными маленькими ладошками, только что целоваться не лез.

- На что я согласился? - спросил Хмуренко, отстраняясь.

- Ну вы же приехали прямо к прямому эфиру. - Петр Витальевич возбужденно засмеялся. - Бросьте, Александр Сергеевич! Вы все понимаете. Если вам приятно это слушать, пожалуйста! Я скажу, все что вы хотите, разве мне жалко для вас?!

- Вы что, хотите, чтобы я вышел сейчас в эфир с аналитической программой?!! - Хмуренко от удивления растерялся и несколько секунд не мог сказать ни слова, беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба в аквариуме. - Да вы в своем уме, Петр Витальевич?! Что угодно ожидал от вас услышать, только не это! Программа же не смонтирована. Я представляю, как страшно далеки вы от всего этого, но вы же не первый день на телевидении!

- Да нет же! - Петр Витальевич замахал руками. - При чем здесь аналитическая программа? Ежедневный выпуск новостей.

- А я здесь при чем?! - еще больше удивился Хмуренко. - У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?

- Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.

Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:

- Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? - Он усмехнулся. - Тут возможны варианты.

- Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.

- А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.

- Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, - они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед - один ответ. Или вы все-таки боитесь?

- Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.

- Чего тут...

Хмуренко поднял руку вверх:

- Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.

- Три недели! - быстро сказал Петр Витальевич.

- Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.

- Включая нынешнюю!

- Да, черт с вами.

Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.

- Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? - спросил он уже другим голосом.

- Коммунисты приложились.

- Правда?!

- Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! - Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. - Я пошел гримироваться.

Турецкий. 7 апреля. 20.50

- Как служба? - иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.

- Костя, что ли, звонил? - заволновался он. - Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.

- Спроси лучше, сколько раз!

- Ну и сколько?

- А ты как думаешь?

- Не томи, говори давай! - разозлился Турецкий. - Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, - значит, что-то важное.

- Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут. Ты делом Замятина занимаешься?

Турецкий на секунду опешил:

- С чего ты взяла?

- Дедукция. Ты с Грязновым в муровских подвалах коньяк употреблял, или поддерживал ведомственную традицию: весь вечер был игрушкой темных сил? Ирина Генриховна принюхалась. - Понятно. Коньяком не пахнет.

- Что тебе понятно?! - Турецкий разозлился в этот раз не на шутку. Говори сейчас же, чего Меркулов хотел! Замятин... Дедукция у нее!

- Меркулов хотел, чтобы ты ознакомился с последними событиями, например телевизор посмотрел и сразу ему перезвонил.

- Погоди, Ир, объясни, пожалуйста, что стряслось? - попросил он примирительным тоном. - Война с Австралией?

- И ты еще говоришь, что на работе не в бирюльки играешь! - Ирина Генриховна всплеснула руками. - А после работы?! Точнее - вместо! Иди включай телевизор, новости начинаются. - Она ушла на кухню, хлопнув за собой дверью.

Новости вел Хмуренко. Лоб у него был заклеен пластырем. Горит на работе, усмехнулся про себя Турецкий. Хмуренко потрогал пластырь и стал зачитывать краткую сводку событий дня.

"...Генеральный прокурор Замятин, временно отстраненный от своих обязанностей два дня назад, подает в отставку.

Президент отставку принимает. Теперь, согласно Конституции, ее должен утвердить Совет Федерации.

Совет Федерации создает комиссию для расследования обстоятельств дела Замятина и договаривается о взаимодействии с созданной вчера аналогичной комиссией при Президенте России.

Государственная дума тоже создает комиссию по Замятину и объявляет о недоверии президентской комиссии.

Информационные агентства со ссылкой на источники в МВД сообщают, что охранное агентство "Вулкан" занималось тотальной слежкой за генпрокурором Замятиным по заказу Сосновского. Сосновский опровергает эти заявления.

Коммунистические молодчики в центре Москвы совершают нападение на тележурналиста. Тележурналист не боится угроз коммунистических молодчиков и заявляет об этом в эфире..."

Турецкий схватил телефон и набрал Меркулова.

- Я говорил с Ильиным и Позняком, - сказал Меркулов, пока Турецкий формулировал первую фразу. - Если тебе известно еще что-то, немедленно приезжай.

- Ничего мне пока неизвестно. Я их видел последний раз около часа дня.

- Я понял, что ты им не вполне доверяешь, раз отправился сам в неизвестном направлении. Это из-за твоей дурацкой ссоры с Грязновым?

- Да все нормально! У меня к ним нет никаких претензий. Пока по крайней мере.

- Прости, конечно, за мелочную опеку, ты можешь в таком случае объяснить, где был вечером?

- Нет. Нужно провести трафталогическую экспертизу.

- А-а-а, Ирина Генриховна рядом! - понимающе сказал Меркулов, услышав эту абракадабру.

- Да, - вдохновенно соврал Турецкий.

- Поэтому не можешь объяснить, где был?

- Да.

- Новости смотришь?

- Да.

- Зайдешь ко мне завтра прямо с утра.

- Зайду. Кстати, Костя, выплыли новые факты по Минтопэнерго. Нужно кое-что перепроверить.

- Лично?

- Там слишком много всего увязано. Дольше объяснять, чем сделать самому. И потом, Замятин на меня давил в связи с этим делом. Возможно, это как-то связано с нашей видеозаписью. Мне понадобится твое официальное указание.

- По-моему, ты стремишься обнаружить влияние лунного света на плотность рельсов. Ладно, зайди с утра. И приготовь свою бумагу, я подпишу.

Турецкий. 8 апреля. 8.00

С утра Меркулова на месте не оказалось, он был на совещании у нового и. о. генерального. Секретарша сказала Турецкому, что Константин Дмитриевич желал ему дальнейших успехов и просил никуда не уходить, не дождавшись его звонка.

Турецкий оказался в дурацком положении: раз Меркулов просил, значит, придется сидеть сложа руки, ждать его звонка, вместо того чтобы встретиться со следователем Соколовым из городской прокуратуры. А потом среди дня можно и не вырваться.

У Замятина всегда все не слава богу и не вовремя, сколько его знаю, с раздражением подумал Турецкий. Нашел момент в отставку подавать! Костя просидит на совещании до белых мух, это как пить дать, с учетом двух вчерашних парламентских комиссий.

Зазвонил телефон. Турецкий снял трубку.

- Меркулов. Специально сбежал на две минуты, чтобы тебе позвонить. Найди, пожалуйста, время и составь до конца дня план следственно-розыскных мероприятий по делу. Чем масштабнее, тем лучше. Абсолютная реалистичность от тебя не требуется. И выполнять его тебя никто не заставит, но бумага наверняка понадобится.

- А-а, Константин Дмитриевич! - произнес Турецкий с издевкой. - В Кремль поедешь с моей бумагой! Будешь руководству страны очки втирать. Кстати, мой документ у тебя на столе.

- Не паясничай. И потом, если руководство страны дает указание втереть себе очки, я обязан его выполнить. А по... Шестову, да? Я подписываю. Правда, не знаю зачем.

Соколов Турецкому не понравился с первого взгляда. Хотя явных поводов для этого он не дал, наоборот - демонстрировал максимальную готовность к сотрудничеству. Может, именно поэтому не понравился: слишком суетился.

- Дело решено было передать для расследования мне. Нужно было проверить, имел ли место умышленный поджог... Я подчеркиваю: все это подлежало проверке. Так вот, если он имел место, то совершил его человек, знавший Шестова. Вы согласны с этим, Александр Борисович?

- С чем согласен? - уточнил Турецкий. - С тем, что веледниковские жители не совершали поджога, или с тем, что это может служить основанием для передачи дела?

- А в Веледникове Шестов никого не знал, кроме соседей, возможно, но никого из них в тот день на даче не было, - продолжил Соколов, пропустив слова Турецкого мимо ушей. - Значит, корни преступления, еще раз подчеркиваю, если это было преступление, уходят в Москву.

- Логично, - кивнул Турецкий, - но мы прекрасно знаем, как работает наша система. Она не руководствуется логическими доводами и соображениями целесообразности. Следствие ведет тот орган, на территории которого совершено преступление. Дело передается другому органу, если есть основания для объединения его с другим делом.

Соколов пожал плечами:

- Вы мне лекцию хотите прочесть?

- Нет. Я хочу, чтобы вы мне помогли разобраться, почему дело Шестова, вопреки существующим нормам, решено было передать в Прокуратуру Москвы. Само собой, такое решение состояться не могло, несмотря на его осмысленность с практической точки зрения, в чем вы меня только что пытались убедить.

Соколов еще раз пожал плечами:

- Решение о передаче дела принимал не я, как вы понимаете. Меня вызвал начальник следственного управления Мосгорпрокуратуры и сказал: "Примешь дело по факту гибели гражданина Шестова". Я, конечно, поинтересовался, почему оно передано нам.

- И он сказал вам примерно то же, что вы мне только что изложили?

- Да.

- А о подоплеке вы не догадываетесь? Вы же говорили с районным следователем.

- У районного следователя мания преследования. У них там два тяжких преступления в год, наверное, на весь район. Убийство, тем более не бытовуха, - явление редкое. Он в это дело зубами вцепился. Вот вам и подоплека.

- Не понял! - удивился Турецкий. - Не вижу связи.

- Что тут непонятного, Александр Борисович?! - Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. - Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?

- Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, - сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. - А сейчас - спасибо за помощь.

Из машины Турецкий позвонил Лидочке:

- Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.

- Что-то случилось? - заволновалась Лидочка.

- Нет, не случилось, - поспешил он ее успокоить.

- Тогда почему такая срочность?

- Через двадцать минут, - Турецкий не стал вдаваться в подробности, жду.

Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел - Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.

Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.

- Конспирация? - поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.

Она кивнула.

- Вообще-то я не курю. Специально купила. - Она повертела в руках пачку "Парламента".

- Тогда угости. - Турецкий затянулся. - Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.

- За мной следят? - ужаснулась она.

- Не знаю, - признался Турецкий, - это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.

- Кого "их"?

- Пока точно не знаю.

- Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! - Лидочка заметно нервничала. - Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?

- Извини. Твои "темные личности" приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.

Лидочка молча закрыла лицо руками.

- Спокойствие! - Турецкий взял ее за руку. - Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?

- Нет.

- Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее - и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.

- Аркадий?!

- Не обязательно лично. - Турецкий усмехнулся. - Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?

- Нет! - Лидочка покачала головой. - Он точно знал, что я там была.

- Допустим. В таком случае его осведомленность - штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?

- Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.

- Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?

- Нет. Простая кожаная папка.

- И в ней хранились важные документы?! - удивился Турецкий. - Ты ее случайно уронишь, бумаги рассыплются, - он взмахнул руками, изображая разлетающиеся листы бумаги, - и контракт на миллион баксов сквозняком унесет в окно?!

- Не унесет! - Лидочка улыбнулась. - Папка была с застежкой.

- С металлической?

- С пластиковой. Вы считаете... - Лидочка запнулась.

- Погоди делать выводы. Сперва я хочу уяснить все детали. Вы смотрели документы в столовой или на веранде?

- В столовой. Мы, собственно, ничего не смотрели. Леонид Макарович собирался работать утром в субботу. Выпили чаю, поболтали, и я уехала. Во время разговора он держал папку на коленях и периодически машинально перелистывал страницы. А когда пошел меня провожать - оставил ее на веранде.

- Но он бы не бросил ее на веранде на ночь, как ты считаешь? А спал он, похоже, крепко, если не проснулся, когда начался пожар.

Лидочка пожала плечами:

- Вы имеете в виду, не опасался ли он, что их похитят? Нет, не опасался, это я могу сказать точно. Не знаю, как чутко спал Леонид Макарович, но Джек бы вора не проспал.

- Джек?! Джек - это собака?!

- Да, овчарка, очень умная. То есть умный. Шестов его любил страшно.

- Интересно, что он делал во время пожара?

- Убежал, наверное, со двора. Через забор перепрыгнуть он не мог, значит, под проволочную сетку подрылся. Хотя нет. Шестов говорил, что специально сетку на полметра в землю углубил, причем не в землю даже, а в специальный шлак. Во-первых, он колючий, во-вторых, сетка не так ржавеет. Тогда через забор.

- Секундочку, секундочку! Почему ты мне раньше про собаку ничего не рассказала? - спросил Турецкий укоризненно.

- Ну откуда же я могла знать, Александр Борисович, что это важно?

- Ладно, - сказал Турецкий с досадой, - не будем препираться. Значит, Шестов выпускал на ночь собаку во двор?

- Не совсем так. Он во входной двери сделал для Джека дверцу. Джек сам, когда хотел, выходил во двор, когда хотел, заходил в дом.

- На веранду?

- Да, вход в дом через веранду.

- И Джек до того ни разу со двора не убегал?

- Не знаю, Александр Борисович, вроде не убегал... - Лидочка посмотрела на Турецкого с нескрываемым страхом. - Вы считаете, что это было убийство?!

- Ничего я пока не считаю, успокойся, пожалуйста. Еще - Шестов топил камин?

- Да, топил.

- А окна все были закрыты?

- Он же грипповал - конечно, были закрыты.

- Надо обязательно узнать, что случилось с Джеком. Я сегодня постараюсь поговорить с сестрой Шестова, если она еще в Москве.

- А я поговорю со Скрыпником, - сказала Лидочка.

- Кто такой Скрыпник?

- Он у нас в "Данко" эксперт по всем вопросам. Кроме того, он старый знакомый Шестова, они живут в одном дворе, вдобавок он еще и собачник.

- Лучше я с ним поговорю, не надо тебе лишний раз акцентировать свою причастность к пропаже документов. - Турецкий замолчал, стараясь сообразить, как лучше распорядиться временем. Теперь еще этот Скрыпник! Времени не хватает катастрофически. Нужно обязательно съездить осмотреть место пожара. Когда, спрашивается?!

- Простите, пожалуйста, Александр Борисович, - Лидочка поднялась и озабоченно посмотрела на часы, - мне нужно возвращаться на работу.

- Да, - кивнул Турецкий рассеянно, - вечером я обязательно позвоню или зайду.

Времени не хватает! Ни на что не хватает, думал он, глядя, как удаляется Лидочка.

Когда она отошла метров на пятьдесят, с одной из лавочек поднялся молодой человек и зашагал вслед за ней... Турецкому его лицо показалось знакомым...

Точно! Водитель бежевой "пятерки"!!!

Который чуть не врезался в него на повороте с Рижского шоссе в сторону Веледникова.

Турецкий поднялся и не спеша направился к машине. До офиса "Данко" примерно пять минут ходу, нагнать Лидочку и ее соглядатая ничего не стоит, так что пусть немного оторвутся. Однако, сделав несколько шагов, он передумал. Скорей всего, парень следит за ним, а не за Лидочкой. Раз он увязался за ней, значит, не знает, что она работает поблизости, возможно, вообще ничего про нее не знает.

Кретин, обругал себя Турецкий. Старый маразматик! Притащил за собой хвост. И кого, главное?! Олуха, юнца желторотого. Надо его спугнуть. Турецкий развернулся и, не скрываясь больше, чуть не бегом кинулся следом за Лидочкой. Парень его заметил, задергался, видимо соображая: разоблачил его Турецкий или просто забыл что-то сказать своей знакомой. В итоге он струхнул: свернул с аллеи и припустил, не оглядываясь, в сторону перекрестка Красноказарменной улицы и Краснокурсантского проезда.

Турецкий подождал, пока он скроется из виду, и нагнал Лидочку:

- За тобой только что следил один тип. Высокий, худой, лет двадцати двадцати трех, светлый, кучерявый, лицо круглое, растительности еще мало, бреется, наверное, два раза в неделю...

- Тот, что на скамейке сидел, когда я проходила мимо? - спросила Лидочка.

- Ты его заметила?! Запомнила?

- Да. Узнаю, если увижу.

- Молодец, замечательно! - обрадовался Турецкий. - Он непрофессионал. Сейчас он дал деру и, судя по всему, потерял нас из виду. Но на всякий случай не иди прямо в офис, зайди в пару магазинов, посмотри через витрину, не объявился ли опять. Он, скорее всего, на машине, у него бежевая "пятерка".

- А про машину вы откуда знаете? Он уже следил за мной?

- Не бери в голову, - ответил Турецкий, еще раз мысленно обложив себя последними словами. - Все, до вечера, я тоже опаздываю на работу.

Турецкий. 8 апреля. 10.30

Возвратившись после встречи с Лидочкой, Турецкий застал под своей дверью Эдика Позняка, весело болтающего с маленьким сухоньким мужичком пенсионного возраста.

- Вот это и есть самый главный следователь, - махнул он в сторону подошедшего Турецкого. - Он вас непременно выслушает.

Мужичок поднялся и, расправив шикарные буденновские усищи, клацнул каблуками:

- Косых Федор Федорович, старший лейтенант артиллерии в отставке.

На поношенном сером пиджаке посетителя дружно звякнули две медали "За отвагу".

- Вы по какому вопросу? - поинтересовался Турецкий, пропуская гостя в кабинет.

- Я свидетель, - многозначительным шепотом сообщил тот, - желаю поделиться конфиденциальной информацией со следствием.

- Помочь? - справился Позняк.

- Иди работай, - захлопнул дверь у него перед носом Турецкий.

- Так, свидетель чего, простите?

- Свидетель той самой омерзительной оргии.

Наконец-то!

- Хотите кофе? - Боясь спугнуть удачу, Турецкий не спешил набрасываться на долгожданного очевидца так осточертевших уже событий.

- Кофе я не пью, простите, как вас по имени-отчеству?

- Александр Борисович, извините, что не представился...

- Так вот, Александр Борисович, кофе я не пью, но вот чай уважаю и, честно признаться, волнуюсь, а потому если у вас есть чай, то я бы выпил.

- Конечно, есть. - Турецкий заглянул в стол и убедился, что пакетики "седого графа Дилмаха" - покупал год назад, не меньше, а на работе чай почему-то не пьется, только кофе - все еще валяются среди бумаг. Курите, - подвинул к свидетелю пепельницу.

Косых достал кисет и трубку и взялся ее набивать.

- Я что хочу сказать, - как-то нерешительно начал он, - я сразу признаюсь, что смотрел на них в бинокль полчаса, не меньше. А они были голые, и вы можете подумать, что я какой-то маньяк или больной.

- Я ничего такого не подумаю, - пообещал Турецкий, подвигая посетителю стакан с чаем. - Разве вы могли бы назвать себя свидетелем, если бы не рассмотрели все во всех подробностях?

- Это точно, - обрадовался Косых. - Это вы правильно сказали. По правде говоря, я вначале больше на фейерверк смотрел. В 1953-м я в Китае служил, адъютантом у генерала Куликова. Китайцы его очень уважали, специалист был, таких теперь, наверное, нет. А на фейерверки китайцы мастера. Генерала однажды на карнавал пригласили, Новый год был и как бы конкурс: от каждой провинции мастер со своим фейерверком. Я тогда просто заболел. Учиться ходил к одному специалисту, Чан Лю его звали, он мне вначале даже порох красить не позволял, а когда мы до слоев дошли, там, знаете, каждая цветная фигура выкладывается в слой и отделяется специальной папиросной бумагой, генерала моего перевели во Владивосток. Так я и не овладел мастерством. Много потом пробовал сам и так и сяк. Но или у нас порох не такой, или еще что, а ничего у меня не получалось. - Он пососал погасшую трубку и вдруг спохватился: - Скажете, приперся старый хрен и болтает неизвестно о чем. Увлекся воспоминаниями, понимаете. Нам, старикам, простительно, но вы меня одергивайте, не стесняйтесь, договорились?

- Хорошо, - согласился чуть было не задремавший под монотонную речь Турецкий. - Так, значит, там на оргии был фейерверк?

- Был, - подтвердил Косых. - Причем настоящий, китайский. Не петарды дешевые, которые вон в ларьках лежат, а настоящий классический, многоцветный. Знаете, когда одновременно выстреливают несколько зарядов на разную высоту и потом последовательно разрываются, создавая орнамент...

- И, увидев фейерверк, вы что сделали? - прервал Турецкий очередное лирическое отступление, чувствуя, что иначе сейчас точно заснет.

- Я взял бинокль. Настоящий, артиллерийский, не театральный какой-нибудь. Вышел на балкон, но мне все равно не было видно, откуда стреляют, тогда я залез на крышу дома, там на крыше пятнадцатиметровая радиомачта, и оттуда уже увидел пусковые ракетницы и убедился, что стреляет действительно китаец - наши все-таки так и не научились ничему.

- То есть вы все видели не просто с крыши, а еще и с вышки?

- Да, с самой верхней точки. Там вообще-то закрыто, это же не просто железяка торчит: там ретрансляционное оборудование. Но у меня ключ, я подрабатываю - охраняю, чтобы пацанва и всякие радиолюбители не лазали.

- И где ваш дом находится? - поинтересовался Турецкий преувеличенно спокойно, хотя постоянные провалы Косых в лирику уже утомили.

- Дом-то? А в Садовниках, значит.

- А фейерверк где был?

- Через три дома от моего, там раньше спортивная база была, теперь частный клуб, народу мало, только крутые на "мерседесах". Подъехали, ворота автоматически открылись, и все, чем они там занимаются, никто не знает, только с моей радиомачты видно.

- И в бинокль вы рассмотрели все, что происходило в оранжерее?

- Нет, - возразил Косых, раскуривая в очередной раз погасшую трубку. То, что было в оранжерее, я не видел.

- Федор Федорович, - даже обиделся Турецкий, - но вы же сказали, что были свидетелем оргии?

- Совершенно справедливо, был.

- Но самой оргии не видели?

- Александр Борисович, вы меня не путайте. Я не видел того, что показывали по телевизору, но я видел, что они вытворяли во дворе. Во дворе есть бассейн с горячей водой, они вчетвером там бултыхались, коньяк пили прямо из горлышка и это, ну лапали друг друга за где придется. Я вначале только на фейерверк смотрел, опустил бинокль, увидел, что народ развлекается, и поднял сразу. Думаю, нехорошо подглядывать, я же не больной какой-нибудь. Женат сорок лет уже, дети у меня, внуки. С этим делом у меня все нормально. Смотрю, значит, дальше в небо и тут сообразил: батюшки! Это наш генпрокурор гуляет. Тут уж я не смог удержаться, смотрел до конца.

- Вы уверены, что гулял именно генпрокурор? - вклинился Турецкий.

- Уверен, конечно, я в бинокль его лицо видел как вот сейчас ваше. Двенадцатикратное же увеличение! У него же, значит, тоже жена, дети есть, наверно. Но не то обидно, Александр Борисович, жене изменить - с кем не бывает, красивая девка попадется - опомнишься только после. Меня другое обидело: он же государственный человек, примером должен быть для народа, тем более главный законник. А он как барин дореволюционный на заимке, только что вместо самогонки коньяк хлещет. Разложил девку на краю бассейна и порет, а сам матерится, орет. Простой мужик и то больше стыда имеет. И главное что? На государственные же деньги эта вся мерзость покупается. Я, знаете ли, Александр Борисович, по-другому воспитан, не могу я на такие вещи спокойно смотреть. Пусть там эти ваши историки липовые что угодно пишут, а в наше время прокуроры такого себе не позволяли.

Косых так разволновался, что потянулся в карман за валидолом.

- И вы решили поставить в известность органы? - спросил Турецкий, воспользовавшись паузой.

- Не сразу, каюсь. Но когда по телевизору все показали, а особенно когда он стал в молчанку играть, правильного из себя корчить, невинно пострадавшего, тут я понял, что молчать не должен. Может, он думает, что всех купил, и девок этих и охранников своих, да мало ли еще кто все это видел, потому что там был. Но меня купить не получится, мне его деньги ни к чему, тем более что и не его они, а государственные...

- Федор Федорович, когда именно вы это все наблюдали? День какой был, время, может быть, вспомните?

- Помню, конечно, тридцатого это все происходило, во вторник. А время - где-то в районе одиннадцати.

- Тридцатого марта?

- Да, во вторник. Я подумал еще: как же он после этого работать будет? А если он каждый день вот так? То-то у нас в стране порядка нет никакого, если даже генеральный прокурор себя блюсти не способен.

- Но того, что было в оранжерее, вы все-таки не видели, почему вы решили, что и снятые и виденные вами события происходили в одном и том же месте в тот же вечер?

- Вы мне, что ли, не верите? - удивился Косых.

- Верю, разумеется, - успокоил Турецкий, - просто пытаюсь все для себя уточнить и расставить по местам.

- Я это потому решил, Александр Борисович, что оранжерея эта, в которой снимали то, что потом показали, как раз около того бассейна стоит, значит, место и есть то самое. А еще я девок его узнал.

- Их же по телевизору с черными прямоугольниками на лицах показывали, - засомневался было Турецкий.

- Ну и что с того? Я же их целиком видел, целиком и узнал. По фигуре. Еще, скажем, у той, что светленькая, в телевизоре волосы в хвост были собранные, и в бассейне сначала так же было, а потом она намочилась и распустила их, а заколку в кусты зашвырнула - пьяная была.

- Извините, я на минуточку. - Турецкий выскочил из кабинета.

- Ну что, полезный дедуган? - Эдик Позняк все еще сидел под дверью.

- Ты что тут делаешь? - возмутился Турецкий.

- Я же посоветоваться пришел, может, мне в ботанический сад сходить?

- Сходи. А зачем?

- Пальмы, которые на пленке и кактусы не из фиников же выращивали, оранжерею должен был кто-то оформлять, обслуживать. Может быть, так на нее и выйдем.

- Давай вот что, - распорядился Турецкий, - найди десяток фотографий девушек от пятнадцати до двадцати пяти, туда же добавь наших красавиц - и мне на стол.

- Сегодня?

- Через пять минут. - Не обращая внимания на слабые возражения Позняка, Турецкий вернулся в кабинет.

- Федор Федорович, вы, кажется, сказали, что в бассейне плескалось четверо? То есть кроме Замятина и двух девушек был еще кто-то?

- Был, конечно. Мужик, чернявый такой. Грузин или, может, еврей, я на него сильно внимания не обращал. Вот "человека, похожего на Замятина" я смогу опознать уверенно. И положить конец спекуляциям! А того грузина нет. Развлекался он наравне с Замятиным, но я, понимаете, был так поражен видом голого генпрокурора, что его толком и не рассмотрел.

- Можно? - В кабинет заглянул сияющий Позняк.

- Заходи, - позволил Турецкий.

Позняк выложил на стол двенадцать фотографий девушек самой разнообразной внешности, включая негритянок и китаянок. Вернее, это были не совсем фотографии, то есть напечатаны они были не на фотобумаге, а на цветном принтере. Снимки девочек с кассеты Позняк тоже перепечатал.

- Федор Федорович, среди этих девушек вы узнаёте тех, которые были тогда в бассейне? - спросил Турецкий.

Косых надел очки и медленно пересмотрел все фотографии.

- Узнаю. Вот эта и эта, - он безошибочно указал нужные лица, - их же и в телевизоре показывали. А вот у этой, которая светленькая, с длинными волосами, на ноге внизу выше щиколотки татуировка есть - синий скорпион, такой чуть больше спичечного коробка размером.

- Все правильно, - кивнул Турецкий. - И тем не менее еще раз насчет четвертого, его лицо не показалось вам знакомым? Может, вы его раньше где-то видели, в газетах, например, или по телевизору?

- Не помню.

- Спасибо, Федор Федорович, вы нам очень помогли. Я бы попросил вас до окончания следствия ни с кем больше этой информацией не делиться, а я в свою очередь тоже гарантирую вам полную конфиденциальность.

Полчаса ушло на оформление протокола опознания.

Довольный визитом, Косых долго тряс руку Турецкого и на прощание обещал звонить, если вдруг вспомнится что-то еще.

- Ну? - Позняк еле дождался его ухода.

- Есть адрес оранжереи и дата съемки, - расплылся в довольной ухмылке Турецкий. - Ты где фотографии нашел?

- Секрет фирмы, - тоже довольно усмехнулся Позняк, но не выдержал и тут же поделился секретом. - По кабинетам побегал, смотрю: мужики в секс-тетрис режутся, а там библиотечка "жипегов" с тетками, самыми разнокалиберными. Я распечатал только тех, что поприличнее, а наших в сканер загнал, чтобы не отличались. Старичок и Замятина опознал также категорически?

- Опознал, но это только начало. Будем проверять оранжерею, а заодно и его показания. Где Ильин?

- Шлюхами занимается, согласно вашему приказу.

- Разыщи его. Шлюхи пока подождут. Поедем смотреть оранжерею.

Пока Позняк бегал за коллегой, Турецкий развил бешеную деятельность. Сообщил Меркулову о прорыве в деле и затребовал немедленно собрать группу экспертов, включая тех, кто работал с видеозаписью, и отделение ОМОНа для поддержки операции. Поднял данные на "частное предприятие "частный клуб "Ирбис", зарегистрированное по указанному Косых адресу. Владельцем клуба оказался Жадько Андрей Львович по кличке Шмидт, ранее неоднократно судимый. Последний срок - восемь лет, отбывал за вооруженное ограбление ювелирного магазина в 1984-м. Задержан с поличным на месте преступления. Срок отмотал полностью от звонка до звонка. Судимость снята в 1997-м. Клуб "Ирбис" зарегистрирован в ноябре 1992-го - через четыре месяца после освобождения Жадько. Интересно, откуда денежки, подумал Турецкий, если в ювелирном он тогда облажался? Выходит, Шмидт не владелец клуба, а скорее директор. Кто же тогда хозяин?

Уже с порога Турецкого вернул телефонный звонок.

- Все еще дуешься? - справился Грязнов.

- А ты мириться собрался?

- Ты вечером сильно занят? Зашел бы ко мне часиков в восемь, я тебя с одним полезным человеком познакомлю. Можешь прихватить чего-нибудь, хотя это не обязательно. Придешь?

- Что за человек?

- Придешь, увидишь.

Турецкий. 8 апреля. 14.30

Омоновский автобус стоял на служебной стоянке Генпрокуратуры, рядом с "Волгой" Турецкого. Омоновцы травили анекдоты. Рассказчика Турецкий не видел: остальные обступили его плотным кольцом.

- Прибегает соседка к Вовочкиной маме: "Ваш сынок с моими девочками в дочки-матери играет!" - "Скажите спасибо, что не в генерального прокурора!"

Все дружно загоготали.

- Давай еще, старшина!

- Все! Кончайте ржать, - громко сказал Турецкий, ему вдруг стало обидно за родную контору. - Поехали.

Клуб "Ирбис" был обнесен шестиметровым бетонным забором. Вход на территорию был только один - через автоматически открывающиеся ворота. Подъезд просматривался двумя видеокамерами.

Вереница машин остановилась примерно в трехстах метрах. Омоновцы высыпали из своего автобуса и, разбившись на группы, лихо перемахнули стену в трех местах.

- Быстро работают! - одобрительно сказал Позняк.

Омоновцы, может, и быстро работают, подумал Турецкий, а эксперты? Хорошо бы до полуночи разобраться.

Один из омоновцев поднялся на стену изнутри и помахал рукой.

- Двигаем! - скомандовал Турецкий. - Наша очередь.

Ворота отъехали. Турецкий как триумфатор, засунув одну руку в карман, в другой сжимая постановление на обыск, в сопровождении Ильина, Позняка, двух омоновцев и двух экспертов-криминалистов из ЭКУ ГУВД вошел на территорию клуба. Пятеро охранников лежали на земле лицом вниз, закинув руки за голову и расставив ноги в стороны. Омоновский старшина, Турецкий узнал его по голосу, их сноровисто обыскивал, непрерывно отвешивая пинки и выкрикивая матерные угрозы, чтобы не смели шевелиться.

Посреди площадки для парковки, в углу которой сиротливо приютился одинокий джип, стоял голый по пояс мужчина в тренировочных штанах, кроссовках, с полотенцем на голове, по-хозяйски уперев руки в бока. Омоновцы его игнорировали.

- Э-э-э! Э-э-э!!! Полегче, командир! - Замечание человека с голым торсом, видимо, относилось, к омоновскому старшине.

- Жадько? - на всякий случай удостоверился Турецкий. В папке была фотография пятнадцатилетней давности, но складывалось впечатление, что она сделана лет сто назад.

- Что за беспредел, начальник?! - Он нехотя, медленно повернулся в профиль.

- Жадько? - еще раз уточнил Турецкий.

- Ну!

- У меня постановление на обыск вашей богадельни. - Турецкий помахал бумагой у него перед носом, переложил ее в левую руку, а правую зябко засунул в карман. - Начнем с оранжереи, - добавил он, обращаясь к Ильину и Позняку. - Жадько, следуйте за нами.

Поскольку хозяин заведения повиноваться не спешил, омоновцы, сопровождавшие Турецкого, заломили ему руки и потащили чуть ли не волоком.

- Э-э-э! Начальник! Э-э-э!!!

Турецкий не реагировал. Сделав несколько шагов, он остановился и молча смотрел на открывшийся из-за угла бильярдной вход в оранжерею.

- Опоздали! - Позняк изверг семиэтажное ругательство. - Опоздали, Александр Борисович!

- Ладно, пойдем посмотрим, раз приехали.

В оранжерее шел полномасштабный ремонт. Полы были большей частью подняты, из-под них торчали хромированные радиаторы отопления. Турецкий почему-то подумал, что они похожи на внутренности космического монстра.

- Чужие, - пробурчал Позняк. - Ему в голову, похоже, пришла та же самая мысль.

Кактусы и пальмы были составлены около единственной в оранжерее каменной стены, на которой, судя по ракурсу съемки, и была закреплена камера. Покрытие со стены сбито до кирпича.

- Основательно потрудились! - Турецкий обернулся к Жадько. Тот стоял, согнувшись пополам: его по-прежнему держали два омоновца. В ответ он прохрипел что-то нечленораздельное. - Отпустите его! - приказал Турецкий.

- Евро уже был, - перешел на человеческий язык Жадько, - теперь евро-плюс.

- Надо обследовать каждый кактус, - предложил Позняк, - Замятин же на один накололся - я точно помню. Найдем следы крови - сделаем тест ДНК.

- Лучше из них сделать текилу, - выдвинул встречное предложение Ильин.

- Побреем кактусы "жилеттом", - подвел итог дискуссии Турецкий, колючки - на тест ДНК, мякоть - на текилу. Пойдем к бассейну, может, заколку найдем.

Вместе с операми и двумя экспертами Турецкий обшарил пространство в радиусе пятнадцати метров вокруг бассейна, лично заглянул под каждый кустик, но заколки, о которой говорил Косых, не нашел. Радиовышка его торчала примерно в сотне метров. Больше никаких строений из-за забора видно не было.

Со ста метров при двенадцатикратном увеличении - все равно что с восьми метров невооруженным глазом, прикинул Турецкий. Косых вполне мог разглядеть татуировку - скорпиона, и Замятина в мельчайших подробностях. Все сходится.

Бассейн наравне с оранжереей пребывал в состоянии капремонта: меняли облицовочную плитку.

- И здесь евро-плюс? - спросил Турецкий у Жадько, с кривой усмешкой наблюдавшего за их поисками.

- Евро-плюс, начальник, всюду евро-плюс! - подтвердил Жадько. - Может, в конторе теперь поищешь? Там тепло. А то, гляди, насморк подхватишь.

- Еще раз осмотрите бассейн и проверьте мусорники, - приказал Турецкий Ильину и Позняку, - может, найдется эта дурацкая заколка.

- А толк от нее какой?! - возмутился Позняк, поежившись. - Может, мы лучше в бильярдной поработаем?

- Здесь работай! Не найдете заколку - сгною! Тебя, Ильин, это тоже касается! - рявкнул Турецкий, вымещая зло на ни в чем не повинных операх. Жадько! В контору!

В конторе криминалисты перевернули все вверх дном. Жадько открыл рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на омоновцев, промолчал.

- Справились уже? - поинтересовался Турецкий у экспертов.

- Почти.

- Потом закончите. - Омоновцев Турецкий отослал следом за экспертами. - Итак, гражданин Жадько, - сказал он, усевшись за стол и отодвинув локтем пачку спортивных газет и журналов, освобождая место для бланка, - назовите свою фамилию, имя, отчество.

- Давайте по-хорошему, начальник, - сказал Жадько, - как вас по имени-отчеству?

- Александр Борисович.

- Давайте так, Александр Борисович, потом свою бумажку напишете. Я лично заеду к вам в МУР и все подпишу.

- Я не из МУРа, а из Генпрокуратуры, - поправил его Турецкий. - Вы куда-то спешите, Жадько?

- Да, спешу. За стройматериалами.

- Ушам своим не верю, - Турецкий усмехнулся и не спеша достал пачку подаренного Лидочкой "Парламента", - Шмидт - директор стройки! Ладно, хотите по-хорошему - пожалуйста! Расскажите, где вы находились и чем занимались 30 марта с 18 до 24 часов?

- Сидел там, где вы сейчас, смотрел "НТВ-футбол".

- Все время, шесть часов подряд?

- Нет. Около одиннадцати вышел во двор, опробовал фейерверк, специально из Китая выписал.

- Сами запускали или китайский инструктор помогал?

- Сам. Могу продемонстрировать, если хотите.

- В клубе были в тот вечер посетители?

- Нет.

- Когда вы начали ремонт?

- Три дня назад.

- Понятно. - Турецкий подошел к окну и несколько минут молча наблюдал, как Ильин с Позняком перерывают содержимое мусорного бака, высыпав его на многометровый кусок полиэтилена, позаимствованный в ремонтируемой оранжерее. - Про ремонт верю, - сказал он, возвращаясь за стол, - в остальном вы, Жадько, безбожно врете. У меня есть доказательства, что вечером 30 марта в клубе находились двое известных вам людей в сопровождении двух проституток. А в оранжерее была установлена телекамера, и с ее помощью заснят документальный фильм про "человека, похожего на генпрокурора Замятина", показанный недавно по телевидению. Так что давайте еще раз с самого начала.

- Нет у вас доказательств, Александр Борисович, не лепите горбатого. Если бы они у вас были, вы бы допрашивали меня не здесь и не так. И то, что я с вами сейчас разговариваю, - чисто акт доброй воли. Или думаете, я вас смертельно опасаюсь?

- Смертельно боятся, Жадько, опасаются - слегка.

- Короче. Я давно уже чист. У меня законный бизнес. Мои ребята все мои показания подтвердят. Устройте мне очную ставку с вашим генпрокурором. Пусть скажет, что я вру, что был он здесь 30 марта со шлюхами. Ну как, слабо?!

- Гражданин Жадько, вы задержаны, - сказал Турецкий, не желая больше терять время на бессмысленный допрос, и вышел на улицу.

- Нашли? - спросил он, подойдя к Ильину с Позняком.

- Нет, не нашли, - ответил Ильин.

- Будете гноить? - поинтересовался Позняк.

- Хорош в мусоре ковыряться. Езжайте в Генпрокуратуру, - приказал Турецкий, оставив реплику Позняка без ответа, - и начинайте допрашивать сотрудников клуба. Здесь пусть криминалисты заканчивают. Только сначала найдите полный список работников. Я скоро присоединюсь.

Турецкий. 8 апреля. 16.40

Сестра Шестова оказалась до крайности тощей, даже изможденной, платье на ней болталось мешком, из выреза выпирали крупные ключицы. Никакого даже намека на щеки, губы тоже практически отсутствовали. Естественно, никакого макияжа, зализанные, скрученные в дульку на затылке волосы и в довершение большие чисто мужские очки с толстыми стеклами. Но при всей своей внешней несуразности она была болтлива и жизнерадостна, а визиту Турецкого даже обрадовалась:

- Сижу одна в четырех стенах, ни родственников, ни знакомых, и поговорить не с кем. Уехала бы, вот только чудище на мою голову. Усыпить жалко, с собой брать - некуда, да и не умею я с собаками ладить. - Чудище лежало под столом и тяжело вздыхало, глядя на Турецкого печальными глазами. - Не ест, не пьет, скулит по ночам, гулять вывела, на всех кидается, что мне с ним делать, ума не приложу. Соседу хотела отдать, собачник тоже и с Леней вместе работал...

- Сосед, это Скрыпник?

- Да, кажется. Яков Тимофеевич, а на фамилии у меня память плохая. Я ведь не продавать собиралась, так отдать, еще и приплатила бы. Не чужой человек, Джек его знает, но он не захотел. И понятно: у него своих двое. Вы случайно не подскажете приют для собак хороший, чтобы их там не мучили? Или, может, вам собачка нужна?

- Мне нужны ключи от дачи. Вы оттуда увозили что-нибудь?

- Да там и увозить нечего. Ценного там ничего не было, телевизор один - и тот оплавился.

- А документы, бумаги, какие-то личные вещи?

- Бумаги, если и были, сгорели, наверное. Тут с Лениной работы парень приходил про бумаги спрашивал, так я ему то же самое сказала...

- Какой парень? - насторожился Турецкий.

- Он назвался, но я, честно говоря, не запомнила, - извиняющимся тоном залепетала Шестова, - вежливый, молодой, с косичкой. Сказал, что Леня какую-то работу не закончил и они там теперь без этого страдают. Попросился посмотреть бумаги, забрал два или три листика, потом еще в компьютере поискал.

- А что искал в компьютере, вы не обратили внимания?

- Почему, обратила, я сразу сказала, что рыться в бумагах позволю только в моем присутствии. Он выбрал все файлы от двадцатого марта и позже. Потом поискал среди них, файлы со словом "резюме", два списал на дискету, а с жесткого диска стер. Сказал, что это секретная информация. Да не смотрите вы так удивленно. Как это - деревня деревней, а в компьютерах разбирается?! Я хоть и в деревне, но библиотекарь.

- А больше этот парень ни о чем не спрашивал?

Странно, почему Свешников (а это наверняка был он) не поинтересовался деньгами? Все-таки шестьдесят тысяч. На дороге такая сумма не валяется. И поскольку Шестов должен был, по идее, поделиться с сотрудниками, деньги он, очевидно, получил наличными.

- Нет, - пожала плечами Шестова, - а о чем должен был? Вы думаете, он не с работы?

- С работы, наверное, успокойтесь, - пришлось заверить Турецкому. Если бы грабитель, разве он двумя-тремя бумажками и файлами ограничился бы? Наверное, что-то более ценное есть? Деньги, например.

- Да какие деньги? - махнула она рукой, вздыхая. - Леня, конечно, неплохо зарабатывал, но миллионером не был. Поесть любил хорошо, одеться, машину нужно содержать: ремонт, бензин, - собака у него, дача, путешествовать любил: зимой за границу на лыжах покататься, летом за границу позагорать, вот все деньги и разлетелись, ну и мне помогал...

Ключи от дачи Турецкий получил, а также изъял винчестер из шестовского компьютера - спецы из ТО расковыряют. Сестра то ли по простоте душевной, то ли из каких-то иных соображений даже не поинтересовалась, какого черта нужно еще милиции, если гибель Шестова признана несчастным случаем. Наоборот, выражала полную готовность к сотрудничеству и даже помогала Турецкому курочить компьютер.

Остался открытым вопрос с деньгами. Почему Свешников их не потребовал? Или потребовал и Шестова отдала, но побоялась рассказать? Или они их поделили? А может, и не было никаких шестидесяти тысяч?

Скрыпника Турецкий подловил у его подъезда, когда тот возвращался после трудового дня, нагруженный какими-то многочисленными пакетами.

- Яков Тимофеевич? Скрыпник? - Махнув у него перед носом корочкой, настолько стремительно, чтобы нельзя было прочитать "Генеральная" при слове "прокуратура", Турецкий сразу взял быка за рога: - Шестов меня интересует. Дело зачем-то распорядились возобновить.

Скрыпник собирался было остановиться разговаривать у лавочки, но Турецкий уже распахивал перед ним дверь, поддерживал пакеты, которые никак в нее не проходили, подталкивал самого Скрыпника.

- Дело там, конечно, ясное - несчастный случай, - не умолкал он и в лифте, изо всех сил разыгрывая недалекого, но рьяного следователя, - но вы же понимаете, сказано доследовать, будем доследовать. Теперь вот придется все по второму кругу выяснять. Говорят же: о покойнике или хорошо, или ничего, только это не про нас. Нам определиться надо: пожар этот на даче случился под действием, так сказать, стихийных сил природы или же налицо факт преступной халатности со стороны покойника, повлекший за собой его смерть.

Скрыпник не Шестова и даже не следователь Соколов. Лучше усыпить его бдительность, пусть остается в неведении, что делом заинтересовалась Генеральная прокуратура. Лидочка говорила, что он великий аналитик, комбинатор и эксперт по всем вопросам, - значит, не идиот. Потому идиота решил изображать Турецкий. Даже если Скрыпник потом расскажет о разговоре на работе, пусть никого это не пугает.

Два ротвейлера Скрыпника встретили Турецкого злобным рычанием и не сводили с него глаз все время, пока Скрыпник разбирал покупки и выкладывал продукты в холодильник. В кабинет они, слава богу, не пошли, и "важняк" вздохнул с облегчением. Слишком много в Лидочкином деле собак.

- Так что именно вас интересует? - снисходительно поинтересовался Скрыпник, усадив Турецкого в кресло и усевшись за необъятным письменным столом.

- Все меня интересует. - Турецкий добавил глупости во взгляд и наглости в позу. - Злоупотреблял Шестов спиртным? Мог он, скажем, уснуть с сигаретой, а до того самогоном ковер облить, чтобы все вдруг загорелось? Или может быть, он пиротехникой увлекался, петарды для фейерверков изготавливал? Разложил порох у камина сушиться и уснул, а? Как вам версия? А может быть, он держал в доме крупные деньги или драгоценности? Не знаете? О самоубийстве мы, между прочим, как-то раньше не думали. А ведь сколько случаев самосожжения было и фанатики всякие и прочие. У него так, чисто случайно не было повода с жизнью попрощаться? Может, женщина или на работе неприятности? Или долги?

- Вы закончили с версиями?

Турецкий поскреб в затылке:

- Ну пока да.

- Тогда послушайте меня. - Скрыпник откинулся в кресле и сложил руки на груди. - Шестов был образованный интеллигентный человек, достаточно зарабатывающий, чтобы не пить самогон, и не настолько большой оригинал, чтобы поливать самогоном ковры, тем более что ковра на даче у него не было. Среди его хобби я не припомню и увлечений пиротехникой. Он предпочитал менее экзотическую рыбалку. Самоубийство я бы тоже исключил. Самоубийство для малодушных и отчаявшихся, Шестов таким не был. Никакие женщины, неприятности или долги не могут служить поводом для лишения себя жизни. Но если допустить, хотя, повторяю, это совершенно невероятно, что Шестов решил умереть, то он выбрал бы более быстрый и более эффективный способ. Пулю, например, или снотворное. Я уже говорил, что он не был оригиналом, не был он и мазохистом.

Турецкий выбрался из кресла и побродил по кабинету, как бы переваривая все вышесказанное.

- А вы, я смотрю, подводной охотой увлекаетесь? - остановился он у стены, увешанной фотографиями Скрыпника в акваланге в обществе дельфинов, кораллов, экзотических надутых рыбок и прочей живности явно тропических вод.

- Нет, подводным плаванием.

- А это что за палка у вас в руках?! - "Важняк" ткнул пальцем в снимок с какими-то селедками.

- Гарпун.

- Вот видите, а говорите, не охота! Мы все замечаем, работа у нас такая. - Он снова поскреб в затылке. - Значит, все-таки стихийные силы природы?

- Убили Шестова, - подсказал Скрыпник.

- Да?

- Вам решать, вы же следователь.

Турецкий. 8 апреля. 20.00

- Ну и где твой полезный человек? - прямо с порога спросил Турецкий, вручая Грязнову бутылку "Белого аиста".

- Священнодействует, - шепотом ответил Грязнов.

На кухне невысокий брюнет лет тридцати пяти с вьющимися до плеч волосами и трехдневной щетиной, в тельняшке-безрукавке и фартуке укладывал на решетку свеженанизанные шашлыки. Его пиджак, рубашка и галстук висели на спинке стула. Стол был уже накрыт, причем не в грязновских примитивистских традициях, а как в лучших домах: со скатертью, салфетками и разной посудой для коньяка и воды. Даже двузубые вилочки для лимона присутствовали.

- Арбузов Ростислав Всеволодович, можно Славик, однако, чтобы не путать со мной, лучше Ростик, - представил полезного человека Грязнов. Турецкий Александр Борисович.

Арбузов, тщательно вытерев руку о фартук, протянул ее Турецкому:

- Много о вас слышал.

- Были времена, - продолжил Грязнов, придирчиво наблюдая, как гость задвигает решетку с шампурами в духовку и регулирует температуру, - когда Ростислав Всеволодович работал в МУРе, был грозой бандитов и отщепенцев, а теперь трудится не покладая рук в охранном агентстве.

- Ну, "трудится" - это громко сказано, - смутился Арбузов. - Возимся помаленьку.

- Что ж в МУР не возвращаешься, если по труду соскучился?

Арбузов неопределенно хмыкнул и, сняв фартук, облачился в деловой костюм, даже галстук повязал:

- Прошу к столу.

- Да, начнем, пожалуй. - Грязнов привычным движением свернул пробку и виртуозно, практически не глядя, разлил первые по пятьдесят. - За встречу.

Выпили, закусили лимончиком, Арбузов запил "спрайтом".

- Что-то я смотрю, Ростик, ты совсем квалификацию потерял в своей секьюрити, коньяк "спрайтом" запиваешь. - Грязнов плеснул еще по пятьдесят.

- "Макаров"? - справился Турецкий, вспомнив, что Ильин называл фамилию Арбузова в списке людей, которые хотя бы раз охраняли Замятина.

- Чего? - не понял Грязнов.

- Ваше агентство, Ростислав, называется "Макаров"?

- "Макаров", - улыбнулся Арбузов, - слышали про такое?

- Слышал. Ваши люди охраняли Замятина. И вы лично в том числе.

- Да-с.

- Шаман! - восхитился Грязнов. - За это надо выпить.

- За шаманство или за Замятина? - уточнил Турецкий.

- Я за шаманство, а ты как хочешь.

Выпили.

- Значит, вы решили в неофициальной обстановке посвятить меня в тайны, которые не пожелали открыть моему, а на самом деле Славкиному человеку?

- Почему вы так думаете? - удивился Арбузов.

- Вячеслав Иванович, разругавшийся со мной в дым и явно не изменивший своей позиции, вдруг идет на примирение, - взялся объяснять и без того очевидные вещи Турецкий, - приглашает в гости, поит коньяком, в присутствии старого знакомого, который совершенно случайно оказывается замешанным в деле, которое я сейчас расследую. Как я по-вашему должен был это расценить?

- Александр Борисович, я вас уверяю, что не я был инициатором этой вечеринки.

- Точно не он, - подтвердил Грязнов. - Ты что-то в последнее время какой-то мнительный стал. Просто встретились вот с Ростиком на улице случайно, выпили пива, потрепались, и мне пришла в голову мысль: а почему бы ему не пообщаться с тобой?

- Случайно?

- Случайно.

- Шашлык готов, граждане сыщики, - оборвав зарождающиеся дебаты, сообщил Арбузов.

Шашлык оказался феноменальным. Из молодой свининки, отлично промаринованный и в меру прожаренный. На какое-то время установилась пауза, нарушаемая только хрустом челюстей.

Обглодав по шампуру, довольно и сыто закурили. Обстановка как-то сама собой разрядилась.

- Хорошо сидим, - заметил Грязнов, разливая коньяк. - Дай бог, не последний раз.

Выпили.

- Так что там с Замятиным у вас было? - спросил Турецкий, про себя решив ни в какие словесные баталии сегодня больше не вступать. Но раз уж пришел, почему бы и не выслушать человека.

- Ничего особенного, - пожал плечами Арбузов. - Не хуже других клиент. Я с ним только два раза работал.

- И в ту ночь тоже?

- Какую "ту"?

- В которую кино снимали.

- Видите ли, Александр Борисович, дело в том...

- В чем? - перебил Турецкий. - В том, что рискуете потерять хлебное место, сказав что-то лишнее? Мы уже выяснили и дату, и время, и место съемки. И не далее как завтра начнем допрашивать и вас, и ваших коллег в официальном порядке.

- Вы неправильно меня поняли. Место потерять я совершенно не боюсь. После скандала Замятин не постеснялся заявить во всеуслышание, что именно мы, наше агентство во всем виновато, что нас можно купить за три копейки. И раньше-то нормальной работы было мало, а сейчас знаете чем я занят? Какое у меня боевое задание? Мажора в институт сопровождаю. Он на парах сидит, и я рядышком, книжки за ним таскаю, от бабенок его отбиваюсь. Круто? - Арбузов щелкнул зажигалкой и нервно затянулся. - Ну был я на этой базе, где оранжерея, в которой камера стояла. Но откуда я знаю, тогда это было или не тогда? Может, он туда каждый день ездит, не я же снимал.

- Скажем, в конце марта вы его обслуживали?

- Обслуживал? Это вы точно сказали "обслуживал". Блевотину за ним из машины выгребать или его самого на руках домой затаскивать - это именно так и называется. Не охрана и сопровождение, а именно обслуживание.

- Да или нет?

- Да.

- Какого числа?

- Двадцать шестого и тридцатого.

- И тридцатого как раз гуляли в оранжерее?

- Да.

- Мужики, что вы тут форменный допрос устроили, - возмутился Грязнов. - Давайте выпьем, что ли? - Он наполнил стаканы. - За корпоративность и сотрудничество.

- И чтоб второй раз не вставать - за дам, - рассмеявшись, добавил Арбузов.

- Кстати о дамах, - закусив остывшим шашлыком, продолжил "общение" Турецкий. - Кто такие и как мне их отыскать?

- Не знаю, - глядя на Турецкого широко открытыми, честными глазами, ответил Арбузов.

- Ладно, спасибо за угощение. - Турецкий поднялся. - Меня жена дома ждет. Повестку, Ростислав, вам принесут завтра утром.

- Что ты психуешь, как беременная школьница? - Грязнов усадил товарища на место и придвинул поближе тарелку. - Если говорит человек "не знаю", значит, не знает. Я лично ему верю и тебе советую. Мы тебя что, вербовать сюда пригласили?

- Правда, Александр Борисович, - поддержал Арбузов, - хотите повесткой, пусть будет повестка, только ничего нового я вам и в прокуратуре не расскажу. Не знаю я этих девочек. Мы тридцатого забрали Замятина из дома где-то около девяти вечера и поехали на базу. Без девочек. Девочки прибыли заранее. Но, как вы понимаете, у них там был интим, и присутствия охраны не требовалось. Мы сидели в бильярдной, кофе пили, шары катали. Еще там фейерверк был. На фейерверк мы, конечно, вышли, вдруг снаряд неразорвавшийся на голову патрону свалится, нужно же будет ему первую помощь оказывать. Тогда я, конечно, девочек видел издалека, но это и все. Кто они, откуда, понятия не имею. Ту, которая светленькая на пленке, Замятин называл Светой.

- А до того он с ними не встречался?

- В мои дежурства - нет.

- Ладно, - махнул рукой Турецкий, - хоть про мужика расскажи, который с Замятиным гулял.

- Какого мужика?

- Достал ты, Ростислав! Только не говори, что мужика кавказской внешности с Замятиным в бассейне не было. Или ты его не заметил?

- А вы этого имели в виду! - хлопнул себя по лбу Арбузов. - Вы будете смеяться, но его я не видел, только голос слышал. Он за фейерверком из бассейна наблюдал, а от бильярдной его кусты заслоняют. Замятин с девицами скакал, как горный козел, а тот второй - плавал.

Махнув внеочередные пятьдесят граммов, Турецкий схватился за сигареты:

- Я на балкон выйду, надо подышать свежим воздухом.

- Какой балкон, зима на дворе, там дверь заклеена! - возмутился Грязнов.

- Весна уже, - заметил Турецкий.

Грязнов сокрушенно качал головой, глядя, как Турецкий отдирает скотч, закрывавший свистящие сквозняком щели, и пошел за ним. Арбузов остался курить на кухне.

- Ты зачем меня позвал? - вполголоса спросил Турецкий, выбравшись наконец на лоджию и плотно прикрыв дверь за Грязновым.

- Мириться.

- А этого зачем притащил?

- За тем же.

- Зачем "за тем же"?

- В прошлый раз, Саня, ты пытался меня убедить, что Замятин хоть и дерьмо, но в хорошем смысле этого слова, а Ростик тебе - лишнее доказательство, что дерьмометр там аж зашкаливает.

- Угу.

- Что ты угукаешь? - взвился Грязнов. - Я тебе свидетеля нашел, а ты еще чем-то недоволен!

- На фига мне такой свидетель, который ничего не видел, ничего не знает? Что мне ему - медаль дать за то, что он подтвердил, что мне и без него известно?

- На что ты, собственно, злишься? На то, что я тебя позвал? Или на то, что ты таким классным сыщиком оказался, что все сам раскопал и до всего сам додумался?

- Не лезь в это дело, Слава. Я сам как-нибудь разберусь.

- Ну и разбирайся!

- Ну и разберусь!

С Арбузовым Турецкий прощаться не стал. Кто еще из охранников был в ту ночь рядом с оранжереей, выяснится утром. Может, остальные окажутся менее скользкими и беспамятными.

А Славке определенно или жениться надо, или зверя себе какого-нибудь завести - хоть хомяка. Совсем невменяемый. И о Лидочке, конечно, опять не поговорили.

Хмуренко. 8 апреля. 23.30

Отправляясь на встречу, Хмуренко принял все меры предосторожности, по крайней мере все те, которые пришли в голову за полтора часа, что были у него на сборы. В кармане куртки лежал газовый пистолет, в рукаве пристегнутый двумя полосками скотча разводной ключ, под потолком машины укреплена миниатюрная видеокамера, в бардачке диктофон, включающийся на звук, в кармане еще один диктофон, под днищем машины - маячок, сигнал которого распространяется на два километра. Если встреча - очередная хитрая ловушка, устроенная коммунистами, в этот раз им это даром не пройдет. Просто застрелить его они не решатся, такой скандал им не нужен, да и какой смысл было устраивать встречу на безлюдном шоссе ночью - подкараулили бы в подъезде, у гаража, да мало ли где. А если они снова желают повторить избиение невинных младенцев - обломаются, он сумеет за себя постоять.

Но интуиция подсказывала, что никакие это не коммунисты, а реальная возможность заполучить сенсационный материал. Хмуренко еще раз прослушал пленку с записью телефонного звонка. Неизвестный позвонил в начале одиннадцатого в монтажную и, сообщив, что у него есть важная информация, которая обязательно заинтересует видного журналиста Хмуренко, попросил его к телефону. Поскольку ни с кем другим он беседовать не желал. Неуклюжие попытки Миши Лепешкина хоть что-то выведать, похоже, его только разозлили, и, не отбери Хмуренко вовремя трубку, кто знает, возможно, информация уплыла бы к конкурентам.

- Я слышал, вы ведете собственное расследование замятинского скандала? - Голос был приглушенным, как если бы незнакомец прикрывал трубку носовым платком или просто рукой.

- Возможно.

- Вас интересует, кто организовал съемку?

- Конечно. Но это, наверное, не телефонный разговор, может быть, вы подъедете и мы спокойно обо всем побеседуем?

- Нет, если вы заинтересованы, подъехать придется вам. Я не желаю рисковать.

- Куда и когда?

- В двенадцать. Примерно в двадцати километрах от кольцевой по Варшавскому шоссе есть рекламный щит "Nike. Just do it" с негром в белых кроссовках. Проедете еще сто метров, остановитесь, помигаете фарами, выключите их, выйдите из машины и идите вперед.

- Как я вас узнаю?

- А вы думаете, там будет толпа гуляющих?

Хмуренко проехал мимо приткнувшегося у обочины бежевого "жигуленка", значит, до места встречи метров пятьсот. Миша Лепешкин, призванный подстраховать в случае чего, помахал ему рукой, но Хмуренко даже не посмотрел в его сторону. Миша понадобится, только если Хмуренко не проедет обратно или не позвонит до половины первого. Тогда вперед: искать, спасать и т. п.

Рекламный щит был виден издалека и хорошо освещен, но машин рядом не наблюдалось. Хмуренко, как было условлено, проехал чуть дальше, помигал фарами, выключил их. Посидел минуту, всматриваясь в темноту, но ничего подозрительного не заметил. Во всяком случае, ватага коммунистов с булыжниками и кольями из кустов не выпрыгнула. Включил камеру и осторожно, неторопливо вышел из машины.

Совершенно некстати начался мерзкий мелкий дождик. Зонт он с собой не взял, а натягивать капюшон не решился - это уменьшит угол обзора, что рискованно в такой ситуации. Хмуренко насчитал восемьдесят девять шагов, когда луч фонарика уперся ему в спину; как и откуда подошел незнакомец, он так и не заметил.

- Медленно повернитесь, - распорядился тот же голос, что и по телефону.

Хмуренко повиновался, прикрыв рукой глаза от яркого света. Незнакомец, убедившись, что перед ним тот, кого он ждал, выключил фонарь.

- Давайте сойдем с дороги.

Он был невысокий, в длинном плаще с поднятым воротником и в широкополой шляпе, скрывающей верхнюю половину лица, хотя это было лишним в такой темноте Хмуренко все равно бы его не рассмотрел. Он курил, и это окончательно убедило Хмуренко, что избиения сегодня не будет.

Отошли под деревья. С дороги их теперь можно было заметить только по огоньку сигареты, зато дождь здесь не так доставал: деревья, даже голые, кое-как от него защищали.

- Как мне вас называть?

- Иван Иванович или Сидор Сидорович, а хотите - Васей, мне все равно.

- Хорошо, Иван Иванович, я вас слушаю.

Хмуренко тоже закурил, надеясь в свете зажигалки увидеть хоть что-то, но Иван Иванович разгадал этот нехитрый трюк и вовремя отвернулся.

- Вы записываете разговор?

- А вы против?

- Нет, только пускать запись в эфир, не изменив голос, не стоит, могут быть нехорошие последствия.

- Какие?

- Неприятности у меня, а потом и у вас.

- Я это учту, - пообещал Хмуренко. - Но пока вы еще ничего такого, что может вызвать неприятности, мне не рассказали. Если я все понял правильно, вы точно знаете, кто стоит за акцией против Замятина.

- Знаю.

- И кто же?

- Замятин.

- Замятин сам снял кино о себе и сам передал его на телевидение? недоверчиво переспросил Хмуренко, уже предчувствуя, что действительно нарвался на сенсацию.

- Да.

- Зачем?

- Чтобы уйти быстро и красиво.

- Я все еще не совсем понимаю.

- А вам самому не приходило в голову, почему на той пленке он то задом, то боком, то в плохо освещенном углу? - Иван Иванович прислонился спиной к дереву и спрятал руки в карманы плаща. - Запись же высококачественная, девицы, например, хорошо получились. А Замятин как будто знал, где установлена камера. И вообще, сцена хорошо продумана и отрепетирована. У зрителя она вызывает скорее смех, чем брезгливость, отвращение и тем более возмущение. Ну, выпил человек, ну загулял даже, страна такая, традиции такие: все пьют без меры и часто буйны во хмелю. Поматерился чуть-чуть - это опять демонстрирует близость к низам, к народу. На пьедестал влез - карикатура на демагогов политиков. Особенно на коммунистов, конечно, но это тоже хорошо, это уже не совсем для народа, это для тех, кто способен прочувствовать аллегорию. Он ведь даже жене в кадре не изменил, обвинить его не в чем. Тем более что даже непонятно, его ли обвинять. Скорее всего, было снято даже несколько дублей и выбран самый удачный. Вряд ли так хорошо получилось с первого раза.

- Звучит убедительно. - Хмуренко проверил, работает ли диктофон в кармане. Тот мелко вибрировал, только бы хватило пленки. - Но вы не объяснили, зачем ему это понадобилось.

- Замятин настолько обнаглел в последнее время, что требовал деньги со всех и за все. Он, конечно, прекращал дела на реальных казнокрадов и мошенников. Но по любому поводу за любую прокурорскую проверку, любое расследование, даже тогда, когда проверяемые были чисты как первый снег, все равно сдирал круглые суммы. Его неизбежно посадили бы за взятки, причем очень скоро. А так он же еще и жертва. Теперь можно заявлять, что он, мол, боролся с коррупцией, не жалея живота своего, и почти уже совсем разоблаченные им негодяи в бессильной злобе, не имея возможности обвинить его в чем-то серьезном, топорно сработали компромат. Он, мол, конечно, уйдет, но уйдет героем.

- У вас есть доказательства? - спросил Хмуренко.

- Если вы имеете в виду другие видеопробы Замятина, нет. И фамилии людей, которые ему платили просто за то, что он генпрокурор, я вам тоже называть не буду.

И не надо, подумал Хмуренко, это и так бомба, с таким репортажем рейтинг программы может подскочить на добрый десяток пунктов. А в совокупности с тем, что Миша Лепешкин снял днем, - на все двадцать. Еще заполучить бы этого Ивана Иваныча в эфир.

- Я сам найду конкретные факты, - предложил Хмуренко, - вы сможете озвучить их в кадре? Полная анонимность гарантируется, ни лицо, ни голос никто не узнает...

- Зачем вам я? - удивился Иван Иванович.

- Если речь идет о деньгах, только скажите сколько?

Иван Иванович продолжал ломаться:

- Хотите эффектов - переоденьте и загримируйте своего человека.

- Сколько? - настаивал Хмуренко.

- Извините, закурить не найдется? - Миша Лепешкин, неумело изображая подвыпившего прохожего, остановился, пошатываясь, в двух шагах.

Черт! Он бы еще спросил, как пройти в библиотеку. Хмуренко готов был удушить его собственными руками. Придурок!

- Счастливо оставаться, - усмехнулся Иван Иванович и пошел в глубь леса.

- Так сколько? - крикнул ему вслед Хмуренко.

- Я вам еще позвоню.

- Какого черта ты приперся?! - Отпихнув незадачливого помощника, Хмуренко пошагал на дорогу.

- Так время же, - оправдывался Миша, - без пятнадцати уже, а было сказано связь в половине первого. Позвонили бы. Я думал, труп уже найду или еще хуже...

- Что, интересно, может быть хуже?

Миша, конечно, ни в чем не виноват, действительно действовал, как договорились, но обидно же. Позвонит ли этот Иван Иванович? Чего он еще не рассказал? Что мог бы узнать за приличное вознаграждение? Неясно. А главное, неясно, кто он такой.

- Так я все испортил? - продолжал казниться Миша.

Не ответив, Хмуренко сел в машину и, развернувшись на пустой трассе, погнал в Москву. Миша пусть помучается, а с Иваном Иванычем все-таки получилось нехорошо.

То есть в данном конкретном случае все нормально. Материала, который он выдал, хватит на хороший сюжет. И без свидетеля в кадре можно обойтись, но если он что-то знает о Замятине, даже не что-то, а многое, то наверняка он и о других фигурах и фигурках тоже неплохо осведомлен. Лучше бы он позвонил и взял деньги. Можно было бы рассчитывать на дальнейшее сотрудничество. Скандал с генпрокурором не первый и не последний.

Но кто он, интересно? Сторож? Вышибала? Подсобный рабочий - случайный свидетель съемок?

Маловероятно. Такой бы вначале оговорил сумму и потребовал деньги вперед.

Работник Генпрокуратуры? Один из обобранных Замятиным бизнесменов?

Он достаточно молод, но не слишком - судя по голосу, от двадцати пяти до сорока. Пахло от него хорошей туалетной водой и хорошими сигаретами, но это по нынешним временам могут позволить себе многие. Ушел ночью в лес, тоже ни о чем не говорит, - может, у него в кармане автомат или машина стоит в двадцати метрах. Говорил хорошо, связно, как по бумажке, - привык толкать речи или вызубрил все заранее, а если вызубрил, то сам ли написал текст? Главное, почему он так боялся показать лицо? В кадре это понятно, но сейчас? А! Возможно, они уже когда-то пересекались? Но голос совершенно незнакомый. Или его лицо известно всей стране?

Последняя надежда заполучить портрет Ивана Ивановича рухнула, когда Хмуренко просмотрел пленку из камеры, которая работала в машине, пока они беседовали. Иван Иванович к машине не подходил и сквозь лобовое стекло внутренность ее не рассматривал. Его нечеткая фигура лишь едва мелькнула на дороге, потом свет фонарика, и все.

Турецкий. 9 апреля. 05.35

Скоро совсем свихнусь!

Турецкий проснулся в холодном поту. Всю ночь его мучил многосерийный кошмар, главными героями которого были Замятин и Лидочка. Они чудесным образом объединились против "важняка", пытаясь всеми мыслимыми способами сжить его со свету. В последнем эпизоде Турецкий горел в шестовской даче, а Лидочка, Замятин, Грязнов, Хмуренко, мужик с грузинской внешностью, Арбузов и еще какие-то темные личности наступали со всех сторон, не давая ему возможности выскочить. Как в "Ночи живых мертвецов", с той только разницей, что лица у них были не полуразложившиеся, а нормальные. Круг все сужался и сужался. Увидев на своей лодыжке татуировку в виде синего скорпиона, он понял, что пришла смерть, и проснулся.

На часах было 5.35, но пытаться заснуть снова Турецкий не стал. Поднялся осторожно, стараясь не разбудить супругу, пошлепал на кухню варить кофе. В квартире было нестерпимо жарко - такое впечатление, что за последние дни отопительного сезона коммунальники решили на радостях сжечь все, что наэкономили за зиму. Или Сосновский старается: отпустил населению газ на халяву, стремится повысить свой рейтинг. Турецкий открыл настежь окно, закурил, прихлебывая любимый "Чибо".

Голова гудела как с перепоя. Он наполнил себе ванну и погрузился в слегка прохладную воду, запасшись свежей и не очень прессой - газет не читал уже дня три. И, как выяснилось, не зря. Акулы пера без устали препарировали скандал с генпрокурором. Мнения, разумеется, высказывались самые разные, но Замятин, похоже, линию поведения выбрал абсолютно верную защитников у него было намного больше чем обвинителей.

"Подсуден ли генеральный?!" - жирно-черным заголовком на первой полосе спрашивал сам себя известный адвокат и сам же себе авторитетно отвечал: нет, граждане, даже не надейтесь. "...Ведь в 21-й статье Конституции России говорится о том, что достоинство личности охраняется государством, и ничто не может быть основанием для умаления достоинства. А генеральный прокурор такой же гражданин, как и другие. И его тоже защищает Конституция и государство... А 24-я статья Конституции гласит, что сбор, хранение и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускается... А 51-я статья закона о СМИ запрещает журналистам распространять информацию, порочащую граждан, в частности в связи с их профессиональной деятельностью... А в цивилизованном мире любые документы, добытые неконституционным путем, не могут быть предметом публичного обсуждения..."

Может, в цивилизованном обществе и не могут, а у нас - очень даже. Турецкий отшвырнул подмокшую газету и взялся за другую, - и там Замятина не забыли.

"Кому же тогда верить???"

"Генпрокурора "сдали" свои - люди, которым он неограниченно доверял... Авторитетные эксперты единодушны: съемка велась скрытой камерой, замаскированной в элементах отделки помещения. Съемку проводили профессионалы".

"Жене Замятина будет над чем посмеяться!"

"...Близкая подруга семьи Замятиных Инара Филиппова заявила нашему корреспонденту:

- Я знаю Володю сорок лет. Это просто не он! Это не может быть он, хотя, надо признать, внешне этот мужчина чем-то на него похож. И не надо жалеть его жену. Посмотрев пленку, она наверняка просто расхохоталась".

Повезло ему с женой, однако. Интересно, если бы Ирке такое показать, она бы тоже ухохатывалась?

На закуску Турецкий оставил "Московский комсомолец", и тот, как всегда, не подвел, оказался на высоте, в авангарде передовой революционной мысли:

"Похожие на генпрокура, отзовитесь!"

"Московский комсомолец" объявляет конкурс двойников Замятина. Победители получат уникальную возможность поучаствовать в следственном эксперименте. Вас ждут красивые девушки, скрытая камера и бездна острых ощущений..."

Телефонный звонок разрушил такую реальную, словно живую иллюзию: голозадый генпрокурор занимает место в ряду своих голозадых двойников, а компетентная комиссия из супер- и топ-моделей решает, кто же из них был на пленке.

Кое-как завернувшись в полотенце, Турецкий поскакал к телефону, соображая, кто бы это мог быть, в шесть утра-то. Не иначе Славка развлекается.

- Не спишь? - Это был Меркулов.

- А ты?

- Как раз собирался ложиться.

- Что, следуя примеру шефа, по девочкам бегал?

- Заседал, - вздохнул Меркулов. - Тебя сегодня вызовут на думскую комиссию по Замятину. В общем, я тебя прошу вести себя скромно, на скандалы не нарываться и от комментариев воздерживаться. Надувай щеки с умным видом и помалкивай.

- А если по делу спросят?

- А по делу - особенно.

Вызвали не одного Турецкого. Комиссия хотела поговорить с сотрудниками Генпрокуратуры на предмет выяснения профессиональных качеств господина Замятина. В кулуарах Думы гуляли как минимум человек шесть его коллег. Всех пригласили на девять утра, но уже полчаса мурыжили первого. Если так пойдет и дальше, торчать тут придется до конца рабочего дня.

С утра он заглянул в Генпрокуратуру, но поговорить с Ильиным и Позняком не получилось. Они всю ночь отсыпались после утомительного дня, заполненного допросами свидетелей.

Отпущенный наконец заседателями Бакланов, такой же "важняк", как и Турецкий, прислонясь спиной к стене и утирая обильно струящийся по лицу пот, порекомендовал коллегам:

- Запасайтесь красными фонарями, - и, видя, что не все его понимают, объяснил: - Был как-то у мужика жуткий понос. Что он, бедняга, только не делал: и всех врачей обошел, и знахарей с народными целителями, - не помогает, и все тут. И кто-то ему посоветовал, что, мол, есть некий дед Макар, лечит все что хочешь. Мужик приходит к нему, объясняет проблему, тот и говорит: "Снимай штаны и наклоняйся". А сам берет красный фонарь и начинает им размахивать перед задним местом мужика. Мужик не выдерживает и говорит: "А что, разве это поможет?" - "Поможет, еще как поможет. Это и поезда останавливает".

- А кого из "комиссаров" лечить?

- Да всех! Особенно Ильичева.

Следующего томили уже всего минут двадцать. Турецкого вызвали третьим.

Одиннадцать человек за длинным столом обратили на него мало внимания, занимаясь каждый своим делом. Не дожидаясь особого приглашения, Турецкий уселся в единственное свободное кресло напротив председателя - сонного "агрария" в больших очках.

- Турецкий Александр Борисович, - провозгласила секретарь комиссии, старший следователь по особо важным делам.

- Вы знаете, чем занимается наша комиссия? - вопросила, оторвавшись от бумаг, суровая дама от "Женщин России". - Вы можете сейчас сделать заявление, рассказать нам о каких-либо фактах, которые прольют дополнительный свет на проблему. Мы вас внимательно слушаем.

Турецкий, как и просил Меркулов, надул щеки и промолчал.

- Давно работаете с Замятиным? - весело поинтересовался Ильичев и ответил до того, как Турецкий сдулся. - Давно. Скольких генеральных вы пережили? Многих? Многих. Признайтесь, возникали ли у вас сомнения в высоком профессионализме и глубокой порядочности Замятина до этого неумело инспирированного скандала? Не возникали. - С Ильичевым даже щеки надувать не нужно было, он на реакцию Турецкого вообще не смотрел. Хотя для кого он разыгрывал эту беседу с самим собой, тоже было не понятно. Члены комиссии, которые это уже, очевидно, дважды слышали и уже устали от этого, на третий раз просто абстрагировались, занялись своими бумагами, газетами, калькуляторами, хорошо хоть не бутербродами. - Расскажите нам, как вы представляете Замятина-человека? Открытый, честный, бескомпромиссный, надежный товарищ, да? Или подлый, беспринципный негодяй без всяких понятий о морали и нравственности, нет? А Замятина-прокурора? Прекрасный юрист, правовед, профессионал высочайшего класса, да? Или выскочка, карьерист, прожектер, нет? Как вы относитесь к событиям? Правильно, с возмущением.

Словесного поноса Ильичева, без горячей поддержки коллег, хватило на этот раз только на четыре минуты. Коллеги же, оказывается, его полностью поддерживали, только выражали свою любовь к Замятину не так бурно.

- Вы ведете расследование по инциденту с видеозаписью? - в той же манере справилась, заранее зная ответ, дама от "Яблока".

- И ничто пока не указывает на то, что на пленке снят именно Замятин, - авторитетно заявил мордатый мужик от ЛДПР.

- И не будет указывать, - воскликнул отдышавшийся Ильичев, - поскольку всем здравомыслящим россиянам и так понятно, что жалкие режиссерские потуги клипмейкеров от коррупционеров не приведут ни к чему, кроме их же собственного разоблачения.

Закончил представление председатель:

- Хочется поблагодарить вас, Александр Борисович, за занятую вами принципиальную позицию и решимость отстаивать истину, не останавливаясь ни перед чем.

- Спасибо. - Это было единственное слово, произнесенное Турецким в ходе дачи показаний комиссии.

Интересно было бы взглянуть, как выглядит протокол.

Замятин. 1971

Остывающие угли чуть слышно потрескивали. Так уютно, спокойно- будто ничего особенного не случилось. Может, все обойдется? В который раз вспыхивала надежда.

Неужели теперь конец всему?! Учеба, карьера... Как же это?.. Страшно, зябко - безмерно одиноко!

Что Сереге? Ему теперь все равно, - Замятин смотрел на тело, лежащее шагах в четырех от костра.

Было тихо.

Было жалко...

Кого? Нет, не Бармина, может, даже не себя! Жалко жизни, грядущей безнадежно, чего-то еще - чего же, елки зеленые?!

Сознание запуталось в мельтешении образов - может, хмель еще не выветрился, может, просто страшно.

Инара... Зачем я в нее втемяшился?! Неужто мало других, - ведь только позови... Ха!!! Даже звать не надо, - вон на курсе каждая вторая готова хоть... Дурак!!!

Инара во время драки забилась куда-то в темень. Ни единым звуком она не выказывала своего испуга и теперь.

Тихо. Зачем же так тихо?! Почему?.. Тихо и глупо... Что делать? Ведь должен быть какой-то выход... Не верю!

Бежать? Куда?! Нет... Но ведь я же не хотел! Я не... Ведь не я его убил!!! Не только я...

- Вовка, ты как? - послышался голос Мурада.

Замятин со стоном поднялся. Все болело - Бармин здорово его отделал, к тому же наконец начали проявляться абстинентные симптомы - понятно, последствия таких запоев не в силах уничтожить никакой стресс.

- Слышь, Вовчик... Чего молчишь?

Владимир повернулся. Оласаев сидел на корточках, устремив взгляд под ноги.

- Зачем ты его? - глухо спросил Замятин.

Мурад тяжело поднял голову:

- Я? Вовчик, не я, - мы... Зачем мы его, а? Зачем ты его ударил?!

- Мурад, н-но... - Слова потерялись. Ухнул куда-то под ноги желудок, сбилось дыхание.

- Что, Вова? - Это уже звучало язвительно. - Боишься? Да, это дело нужное. Даже необходимое, я бы сказал...

- А ты что?! - Замятин был близок к истерике. - Ты не боишься?! Ты что, ты на меня валишь?! Да?! Ты же его добил!!!

- Остынь, - холодно сказал Мурад. - Ну я...

- Зачем? Зачем ты это сделал?!

Оласаев усмехнулся:

- Если б не сделал, тогда он бы тебя сделал, - устало поднялся. - А по правде - хрен его знает, - вздохнул, замолчал надолго. - Грустно как-то, Вовка... Давай-ка лучше покурим!

Замятин извлек из кармана рубахи мятую, скрученную пачку. Каким-то чудом сигареты уцелели - ни одна даже не надломилась.

- Как же быть? - спросил с надеждой.

- Не знаю, - снова усмехнулся Мурад. - Давай будем думать. Ты же у нас юрист...

Думать... Что тут думать? Кранты - и так понятно!

- Групповуха это зовется, если не ошибаюсь, - вздохнул.- Так что нам теперь светит по полной программе... Так? Или не так?

- Так, - обреченно подтвердил Замятин. - Могут повесить умышленное. Так что...

И снова тишина. На сей раз уже спокойная, ласковая даже. Если б только никогда она не кончалась...

Еще далеко до утра. Но оно придет. Оно придет! А потом...

Замятин знал, что такое следствие. Представлял он себе и то, с чем придется столкнуться в той, нет, теперь уже реально в этой жизни. Грядущее не предусматривало исполнения честолюбивых замыслов, не предусматривало оно даже просто сытой, спокойной жизни, пусть исполненной тупейшей рутины, но свободной! В какой-то мере... Зато обещало оно унижения, бессонницу, постоянно растущую ненависть к себе же... Вездесущую жестокость, подлость, стерегущую под каждым камнем, которых не счесть на этом пути без цели и надежд. Все это представилось разом, внезапно и отчетливо - единым объемлющим образом, какой вряд ли способен возникнуть при ином стечении обстоятельств. И ведь что странно - этот образ не блистал новизной, - нет, это не было идеей, ни даже откровением. Это являлось знанием! Обычная, совсем несложная логика. Доступное всем и всякому, но всеми же отодвигаемое на задний план знание, тлеющее потихоньку на фоне привычной серости будней.

Чур, поминать... пока не коснется лично!

Замятин не был философом и никогда не задумывался об истоках, питающих болота человеческого общества. Не думал он об этом и теперь, оступившись и по горло увязнув в упомянутой трясине. Оно и понятно - в подобной ситуации человеку должно быть лишь эгоистом. И только в подобных напряженностью потрясения ситуациях человеку дано перерождаться духовно. В том смысле, которого всегда искали философы. Который извечно лелеяло искусство.

Бывают в жизни у каждого такие минуты, жестокие или счастливо мягкие... Когда идиоту способно родиться гением, подлецу - обрести благородство, старику - обернуться младенцем, печальному - возрадоваться, трусу - стать героем, безутешному - найти забвение, а любимым - вспомнить о вечности!

Либо... все совсем наоборот.

Владимир что-то такое почувствовал. Всего лишь на миг, может, и того меньше. Почувствовал... И тут же отбросил прочь, как отбрасывают летнюю паутину, случайно налетевшую на лицо, - с неприятием, в последующую секунду напрочь забывая о происшествии.

Человеку, не свыкшемуся с горем, не подобает испытывать такого рода эмоции, и уж тем более - сметь решаться на столь авантюрные перерождения.

Кто знает, о чем думал теперь Мурад. Вполне вероятно, с ним могло случиться нечто сходное с описанным выше. Творческого склада, обожающий всякие авантюры, он мог и сейчас выкинуть что-нибудь непредсказуемое. Замятин, несмотря на недалекость суждений, сумел додуматься до этого. Потому еще мог на что-то надеяться. Ибо собственные планы "спасения души" годились разве что на сюжет для детектива.

- Мальчики, что теперь будет? - несмелый, но, показалось Замятину, отнюдь не испуганный голос Инары.

- А как ты думаешь? - исподлобья посмотрел на нее Оласаев.

Инара смутилась. С любопытством взглянула туда, где лежало тело Бармина. Складывалось впечатление, будто для нее привычны подобные ситуации, во всяком случае, Замятин не ожидал такого спокойствия.

- Неужели нельзя ничего придумать?

- Ну придумывай! - крикнул Владимир.

- Зачем вы так?

- Как "так"?! - снова проснулась злоба. - А ты будто не понимаешь! На фига было вертеть хвостом? Или вам нравится стравливать нас, как собак?! Вы от этого просто млеете! Сучки вы все!!! Ведь, какую ни возьми, у каждой натура шлюхи!!!

- Володя...- Ее тон был мягок, но не взгляд.

- Что "Володя"?! - распалялся Замятин. - Еще не известно, кто виноват больше!!!

Теперь Инара смотрела презрительно. Но произнести что-либо пока не решалась.

- Если бы не ты... - с горечью бросил. Хотелось высказаться, вылить накопившуюся неудовлетворенность, но слова вдруг закончились.

- В чем-то он прав, - подал голос Оласаев, невесело хмыкнув.

- Вы с ума сошли?! Не я же его ножом ударила!

- Да, это Вовкина заслуга...

- Ну конечно! - В голосе откуда-то прорезались визгливые нотки. Замятин сам себе стал неприятен. На это, впрочем, некогда было обращать внимание.- А из-за чего все началось?! Вам это ведомо? И потом... Мурад, ты же его добил!!! Ты! Зачем ты ввязался? Может, как-то и обошлось бы...

- Да перестань ты ныть! - обрезал его Оласаев. - Что ты предлагаешь? Давай в темпе, ночь скоро кончится!

- Ну... Ты скажи сначала, - согласен, что все-таки ты его убил?

Мурад вдруг расхохотался:

- Сволочная у тебя все же душонка, Вовчик...

Замятин не обратил на реплику внимания.

- Да, я его первым ударил. Но он потом еще жил... И вообще, наверняка рана не была опасной. А когда ты его ткнул, он сразу упал и потом даже не пошевелился...

- Он правильно рассуждает, Мурад,- внезапно поддержала Замятина Инара. - На тебе больше вины, и следствие наверняка решит так же.

- Ну хорошо, - согласился Оласаев. - А какая, собственно, разница, кто виноват больше. Ответ держать все равно будем вместе... Ты, конечно, не в счет, - кивнул Инаре.

- Разница есть, - вступил Замятин. - Ты же знаешь, что за преступление, совершенное группой, полагается больший срок, чем если бы то же самое натворил одиночка. Тем более группе с успехом можно вменить умышленное, если вообще не заранее спланированное... А одиночка... он вполне может надеяться на смягчающие обстоятельства...

- Короче, ты предлагаешь повесить его смерть на меня?

- Н-ну... - выдавил Замятин. - Мурад, ты же подумай...

- Ха! М-да, комсорг, ты далеко мог бы пойти!

- Мурад, но правда ведь... - снова подала голос Инара. - Вам надо решить, кто возьмет на себя все. Так будет наиболее разумно.

Оласаев вздохнул, чему-то ухмыльнулся. Закурил.

- Я могу сказать, что он первый начал, - снова сказала она. - Ударил Володю... Ну из-за меня, наверное... Допустим, у нас отношения с Володей, а Сергей напился, что-то ему взбрело в голову, ну и... Дальше - как на самом деле было... А?

Оласаев молчал. Замятин тоже не решался ничего сказать. Его вполне устраивал такой поворот событий. Если б только Мурад согласился... В противном случае...

Ну нет!

Замятин решил, что ни в коем случае не будет отвечать за все в одиночку. Эмоции противились логике. Собственной же логике! Бесспорно, одиночку могут и пожалеть, могут и... Нет, убийство - штука серьезная. Но все равно, один скорее снова выйдет на свободу, чем если за то же самое отвечать вдвоем. Нет! Все равно - нет! Это не для него! Во всяком случае, если уж падать, то вместе...

- А ты, Вовка, хотел бы выйти чистым, - полуспросил-полуутвердил Оласаев. - Как же, у тебя институт, общественная нагрузка... Ты у нас чистюля, активист!

- Я не смогу так, как предложил тебе. - Замятин почувствовал, что у него начала дергаться бровь. - Не могу, Мурад! - Помимо воли тон становился все более плаксивым.

- А я, значит, могу?! Мне это должно нравиться?!

- Нет, ну... Ты... Ты сильнее, наверное... И потом, ну правда же, ты его зарезал!!!

- Замолчи, - отмахнулся Оласаев. - Он бы тебя пристрелил. Может, и меня потом заодно... Да, Вовчик, будешь ты мне должен по самый гроб! Да и потом вряд ли расплатишься!

- Мурад, ты же понимаешь... - Замятин не знал, как себя вести. Внутри все горело. И, несмотря на пережитое, вдруг выскочила откуда-то из глубин его расшатанной психики гаденькая такая, склизкая радость. Наверное, пронесло!!!

- Про пистолет надо сказать, - вспомнил Мурад. - Это тоже лучше ты скажешь, - посмотрел на Инару. - Что еще?

- Надо бы поспешить, - несмело напомнил Владимир. - Труп остывает. Могут спросить, почему сразу не пришли... А так - больше будет на правду похоже.

Оласаев снова закурил. Теперь - видимо, расслабившись. Решение принято, ничего уж не изменишь и не придумаешь.

Замятин думал, что, если действительно пронесет, отныне станет вести наипримернейший образ жизни. Самый жесткий распорядок! Никаких пьянок! Только учеба, только карьера!!! Надо суметь стать настоящим человеком! Большим человеком! Большим людям плевать на такие ситуации... А Инара все-таки умница. Не ожидал, никак не ожидал! Радость звучала торжественным ритмом, - добился-таки!!! Да, такие женщины выбирают сильнейших!

- Ладно. - Тяжелый голос Оласаева разом срезал ликующую симфонию. Вздох. Щелчок - огонек сигареты дугой прорезал темень. Мурад тут же закурил следующую. - Пошли сдаваться, что ли...

Турецкий. 9 апреля. 11.20

- Со шмидтовскими быками полный голяк! - Позняк взял слово, не дожидаясь приглашения. - Они отрепетировали показания. Тридцатого вечером в клубе никого не было, около одиннадцати Жадько устроил фейерверк, больше ничего заслуживающего внимания не происходило. Шаг влево, шаг вправо - не знаю, не видел, не помню. Массовый склероз.

- Во второй раз мы их пока не вызывали, - потягиваясь, сказал Ильин. Может, на очной ставке с макаровцами расколются.

- Ща! Разбежались! На сто рублей спорим?

- Ты же не отдашь. - Ильин зевнул.

- Кончайте базар! - повысил голос Турецкий. - Что у нас есть на них? Оружие нашли?

- Нашли! - Позняк нервно расхохотался. - Я такого еще в жизни не видел. Вот где кино и немцы!

- Там целый арсенал, - пояснил Ильин, - оформлен как частная коллекция. Каждый ствол якобы представляет собой историческую ценность. Тот именной, тот редкий экспериментальный образец, тот пристреливал лично Макаров или Ворошилов. Главное - бумаги все в порядке. С печатями Министерства культуры!

- Получить в Министерстве культуры разрешение на хранение оружия - это круто, - согласился Турецкий. - А кто владелец коллекции по документам?

- Коллекция - собственность клуба.

- Гениально! А владелец клуба - Жадько. Ладно, кроме его самого и его быков кто-то еще в клубе работает? Не братва же полы в оранжерее моет и кактусы поливает.

- Не братва, - сказал Ильин, - четыре пенсионерки из окрестных домов. У одной племянник отбывает срок за нанесение тяжких телесных, она у них главная. По их словам, они всегда прибираются утром. Что там, в этом "Ирбисе", ночами происходит - можно только догадываться. Если клиенты до утра засиживаются, поломоек, ясное дело, не пускают, пока народ не разъедется. А Жадько старухи эти боятся до потери памяти. Толку от них еще меньше, чем от быков.

- То есть все врут безбожно и ответственности за дачу ложных показаний не боятся. По крайней мере, гораздо меньше, чем за дачу правдивых, - подвел итог Турецкий.- Чего и следовало ожидать. Кто допрашивал Арбузова?

- Я. - Позняк поднял руку.

- В двух словах показания и твои выводы. Протокол я потом почитаю. Кстати, я с Арбузовым вчера беседовал в неофициальной обстановке. Интересно будет сравнить наши впечатления.

- Тридцатого, около девяти, - начал Позняк, - они с Эренбургом заехали за Замятиным домой и сопроводили его в клуб "Ирбис". Охрана пропустила их просто открыла ворота, когда они подъехали, никто к ним даже не вышел.

- Стоп! Почему их пропустили, не проверив? Они были в машине Замятина?

- Нет, на своей - на макаровской. Замятин позвонил по мобильному телефону и сказал, что они через минуту подъезжают.

- Хорошо, дальше.

- Они поставили машину на стоянку, Замятин вышел, а Арбузов с Эренбургом сразу отправились в бильярдную.

- Еще раз стоп! Кто-то должен был встречать Замятина, а кто-то - его охранников, не могли же их бросить на произвол судьбы посреди двора!

- Арбузов уверяет, что никто их не встречал. Замятин сразу отправился в оранжерею, видимо, знал, что его там ждут. А бильярдная была открыта - в предыдущий раз, когда Арбузов сопровождал Замятина в "Ирбис", он тоже весь вечер безвылазно проторчал в бильярдной.

- И в первый раз была та же самая история? Их никто не встречал, он никого не видел?!

- Да. Замятин сам объяснил ему, где следует ждать.

- Хорошо, вернемся к вечеру тридцатого. Когда они подъехали, сколько машин было на стоянке?

- Две. Джип Жадько, который мы вчера видели, и лимузин. Номер он, конечно, не запомнил.

- А китайца, который занимался фейерверком, он запомнил?

- Нет. Говорит, возился какой-то неприметный человечек маленького роста. Они с Эренбургом на фейерверк смотрели, а не на него.

- Еще что-нибудь интересное он рассказал?

- Ирбисовских охранников во время фейерверка они не видели. Это как раз похоже на правду: от дверей бильярдной пятачок перед воротами, где стояла охрана, не просматривается. Второго гостя, который развлекался вместе с Замятиным, якобы тоже. Самого Замятина и девиц - мельком. Часов в двенадцать они приняли теплого генпрокурора на борт. Пока везли домой, он совсем раскис и самостоятельно передвигаться уже не мог, пришлось доставить его до дверей квартиры. Все.

- Ну и как ты оцениваешь его показания?

- Сплошное вранье за редким исключением. Но врет он профессионально: без дополнительных улик не подкопаешься, а где их взять?! И нагло. Уверен, что у нас до него руки не дойдут. И у самого наверняка есть волосатая лапа.

- Есть, - подтвердил Турецкий, невесело усмехнувшись.

- Кто?

- С Арбузовым ясно. Что показал Эренбург? - обратился Турецкий к Ильину, не удостоив Позняка ответом. Как бы там ни было, не стоит порочить честное Славкино имя в глазах подчиненных.

- То же самое, слово в слово. С той лишь разницей, что Эренбург был в "Ирбисе" впервые.

- А с кем в паре работал Арбузов в предыдущий раз?

- Сам, - ответил Позняк.

- И в бильярд играл сам с собой?

- Да.

- И лимузин на стоянке был тот же самый, и больше никаких машин, и, несмотря на это, он не удосужился запомнить номер?

- Точно.

- Ну что ж, Арбузов и Эренбург тоже показания отрепетировали. Если они говорят правду - про бильярд я имею в виду, - уточнил Турецкий, - это значит, что Замятин гулял вместе с хозяином заведения. Поскольку владелец лимузина был без охраны.

- То есть Шмидт на кого-то шестерит?! - выпалили Ильин и Позняк хором.

- Выходит, шестерит. Или состоит в особо доверительных отношениях.

- Ну что ж, коли так, картина, по моему, совершенно ясна, - заявил Позняк, - вы позволите, Александр Борисович, сделать резюме?

- Валяй, - кивнул Турецкий, - а ты, Вова, свари пока кофе.

- Резюме. Независимо от того, к каким выводам придет экспертиза: сможет она подтвердить, что кино снималось в оранжерее "Ирбиса", или не сможет из-за ремонта, - мы имеем цепь улик, которые доказывают, что тридцатого сентября Замятин был там с двумя проститутками и еще одним не установленным пока гражданином. Причем заметьте: не "человек похожий на Замятина", а именно Замятин с проститутками, похожими на тех, которые были показаны по телевидению. Это подтверждается, с одной стороны, показаниями Арбузова и Эренбурга: они сопровождали в "Ирбис" генпрокурора, а не "человека, похожего на...". И с другой - показаниями Косых. Он хорошо рассмотрел тех самых проституток в том самом месте, в то самое время в обществе генпрокурора. Ну а то, что это был Замятин, мы уже установили. Все просто, как дважды два. Техническую экспертизу пленки по большому счету можно вообще не делать.

- Дальше?

- Дальше, несколько сложнее. Совершенно очевидно, что видеозапись сделал Жадько, причем не по собственной инициативе, а по заданию своего хозяина, с которым Замятин вместе развлекался. Я подумал: не мог Замятин водить дружбу с кем-то из шмидтовских дружков, это должен быть человек более крупного калибра. Значит, он, в свою очередь, не может быть закадычным приятелем Шмидта и пользоваться по старой дружбе услугами его быков. Выходит, Шмидт действительно на него шестерит. Вопрос: как все это доказать? Замятин-то наверняка понимает, чьих это рук дело, но отомстить не хочет - боится. Или надеется на чью-то поддержку, черт его разберет! Насчет расклада сил в высших сферах - я полный ноль. Но нам его самостоятельные шаги невыгодны - это совершенно ясно. Если он опять окажется на коне первым делом нас сожрет. Точнее - вас, Александр Борисович. Мы с Вовой для него не пешки даже - так, мелкие насекомые, микробы. Поэтому его надо как можно быстрее припереть к стенке и склонить к сотрудничеству со следствием. Тут вам, Александр Борисович, и карты в руки.

- Все сказал? - спросил Турецкий, методично прихлебывая кофе.

- Все.

- Пей - остынет. И слушай меня. Ты, Эдик, как я погляжу, метишь прямо на место Грязнова? Или сразу в министры внутренних дел?

- А по-вашему, я должен до пенсии в операх ходить?! - Позняк скорчил презрительную мину.

- Если будешь пыжиться и стараться прыгнуть выше головы, до пенсии не дослужишь. - Турецкий одни махом проглотил полчашки. - Ты сам только что сказал, кто ты для Замятина. Микроб, вредное насекомое. Ужалить можешь, если изловчишься и найдешь слабое место. А припереть к стенке и склонить к сотрудничеству ты даже бабульку не смог, которая у Жадько пыль с кактусов стирает.

- И что мы делать теперь будем? - с вызовом спросил Позняк. - Наложим полные штаны и станем нюхать да помалкивать?

- Вовсе нет. Все как обычно: доложим о результатах по инстанции и будем работать дальше. Ты, Эдик, занимаешься китайцем, ты, Вова, дожимаешь проституток. Я работаю с Жадько. Это предварительный план, если не поступит ценных руководящих указаний. Все, идите пока отсыпайтесь.

Турецкий. 9 апреля. 12.00

Информацию, добытую Ильиным и Позняком, Турецкий пересказывал Меркулову целых полтора часа. Виной всему телефоны, Меркулов в определенный момент устал поднимать трубку и включил режим селектора. Иногда полезно писать подробные рапорты, тысячу и один раз успел подумать Турецкий, пока он добрался до некоторых соображений по делу Замятина.

- Что-то ты бледный какой-то, - сказал Меркулов, прикрывая микрофон рукой.

Турецкий театрально закатил глаза, вывалил язык и красноречиво указал на телефон.

- Давай выйдем в коридор, а то сейчас тебя стошнит прямо на мой стол.

Они удобно устроились на подоконнике, и, если бы все проходящие не здоровались с Меркуловым, обстановку можно было бы назвать деловой.

- Я думаю, что Жадько и его команда будут идти в отказ до конца. Турецкий нашарил у себя за спиной банку из-под кофе, приспособленную под общественную пепельницу и, пользуясь случаем, закурил. В кабинете Меркулова все форточки были закрыты: он был простужен, а кондиционер с зимы не расчехлен, поэтому Турецкий курить постеснялся. - Можно их продержать положенные трое суток и выпустить, а можно промурыжить еще недели две. Но толку - ты сам понимаешь. Если хоть один из них заговорит, он не жилец, и они все это прекрасно знают. По крайней мере, если не будут приняты особые меры. Но я что-то не вижу, чтобы кто-то здорово суетился.

- А эксперты?

- А что "эксперты"?! Они выполнили свою работу. Защита свидетелей предполагается? Черта с два.

- Прости, что перебиваю, но давай покороче, - озабоченно сказал Меркулов, - цигель не ждет! - кивнул он в сторону кабинета. - А я тебе должен еще новость сообщить.

- Если покороче, Замятин говорил, пусть следствие разберется, кто там на пленке? Говорил. Следствие разобралось. Я думаю нужно вызвать его и допросить как свидетеля, который организовал съемку, с кем он в "Ирбисе" отдыхал. А потом допросить этого нехорошего дядю и предъявить обвинение в изготовлении порнографии. И все, дело можно передавать в суд.

- Все правильно. Но Замятин, получив повестку за твоей или моей подписью, выкинет ее в мусорное ведро. А новый и. о. ее не подпишет, пока не получит указания из Кремля. А Кремль такого указания не даст, пока там не созреет мнение. Поэтому забудь пока о допросе Замятина и ищи проституток и китайца. Если ты их вовремя найдешь, может, это на что-то и повлияет. Даже скорее всего повлияет. Содержание большой политики уяснил?

- В пределах моего малого разумения, - проворчал Турецкий. - А что за новость?

- Раскрываю государственную тайну. На последнем заседании замятинской комиссии представитель пресс-службы президента зачитал разгромную аналитическую записку по деятельности Генпрокуратуры в целом и по расследованию дела Замятина в частности. Так, старший следователь по особо важным делам Турецкий А. Б. - знаешь такого? - будучи не в состоянии справиться с возложенными на него обязанностями, пытался путем угроз склонить следователя прокуратуры Москвы Соколова к фабрикации документов и даче ложных показаний. И резолюция президента, цитирую: "Таких мудаков гнать из органов прокуратуры коленом под жопу". Догадываешься, откуда ветер дует?

- Замятины приходят и уходят, - сказал Турецкий, выдержав эффектную паузу, - а висяки остаются. Старые дела у меня никто не забирал. Соколов занимался трупом, который связан с Минтопэнерго, которое, как я тебе уже объяснял, может быть связано и с Замятиным. Кстати, постановление на этот счет ты сам же мне вчера и подписал.

- Ну-ну... - покачал головой Меркулов.

Инара. Сентябрь 1971

- Стойте!

- Ну что еще?! - недовольно воскликнул Замятин. - Не можешь одна с трупом посидеть?

- Нельзя вот так просто пойти и сдаться. - Инара была в отчаянии. Даже не от смерти Сергея. С этой потерей она уже успела свыкнуться. Но сейчас она рисковала потерять всех троих и, может быть, даже пойти соучастницей. Что вы скажете в милиции?

- Мы же вроде договорились? - Мурад прислонился к дереву и закурил. Которую уже за последний час: десятую, пятнадцатую?

- О чем вы договорились? Мурад! Ты же не хочешь сесть на десять лет? Володя! Подумай, на что ты его толкаешь?

- Какие десять? Какие десять??? - возмутился Замятин. - За превышение пределов необходимой обороны до двух лет.

- Да?! Две ножевые раны у Сергея, а у Мурада ни одной царапины, кто поверит, что это самооборона?

- Не поверят, - мрачно согласился Мурад.

- Значит... - запнулся было Замятин, но быстро нашелся: - Значит, случайное убийство по неосторожности, неумышленное, без отягчающих обстоятельств... Тоже немного дадут.

- Сколько?

- Ну пять... плюс-минус два.

- С двумя ранами и в случайное не поверят! - Инара готова была удушить его собственными руками. Если бы только это чему-нибудь помогло. Слизняк! Мог бы, должен был бы взять все на себя. Ведь сам во всем виноват, сам заварил эту кашу, сам первый ударил. И кроме того, просто за то, что он такой правильный, активист и общественник, ему скостили бы срок как минимум вдвое, может быть, вообще отделался бы условным.

- А может, спрячем тело? - Замятин, кажется, готов был разрыдаться. Скажем, не было его с нами. Не знаем, не видели.

- Идиот! - крикнула Инара. - А таксист? А следы крови? Выстрел тоже мог кто-то слышать. И потом, где ты его спрячешь? Закопаешь? Или понесем до реки и утопим? Его будут искать. Родные, милиция. Милиция будет искать старательно, потому что он был одним из них и мог оказаться жертвой настоящих бандитов. И они его все-таки найдут, а когда найдут, станут искать нож, и кто-нибудь вспомнит о твоем, ты же его всегда с собой таскаешь. Что ты им скажешь? Потерял? Не поверят. И ты сядешь уже не на два и даже не на десять лет, потому что это уже убийство с отягчающими, или как там у вас это называется. И мы тоже сядем, как соучастники...

- Перестань! Замолчи!!! - Он был жалок, сел на землю обхватил голову руками, заткнул уши. - Замолчи!

Мурад слил остатки портвейна в стакан и протянул Замятину:

- Давай, Вовчик, взбодрись. Нам сейчас твоя голова нужна чистой и светлой. Ты же у нас правовед и знаток процессуальных законов, ты должен все придумать.

Замятин жадно высосал вино, взял сигарету, но прикурить не смог - руки дрожали, и спички ломались одна за другой.

- Я, кажется, знаю, - воскликнул Мурад. - Значит, так: Серега напился и полез на Вовчика с кулаками, из ревности понятное дело. Потом ему показалось мало кулаков, он достал пистолет, тут я пырнул его в спину. Он развернулся, пальнул в меня, но чудом не попал, и я добил его ножом в грудь.

- Не пойдет. - Замятин взял наконец себя в руки. Появилась способность думать. - Ранение в спину было смертельным, и это определит любая экспертиза. После него он уже не мог поворачиваться, стрелять и ждать, пока ты его добьешь.

- Тогда давай так: он напился, полез на меня с пистолетом, выстрелил, но не попал, я метнул в него нож, у него упал пистолет, и нож тоже выпал, он наклонился, чтобы поднять пистолет. Тогда я понял, что он меня убьет, подобрал нож и вонзил ему в спину. Ага?

- И так не годится. По ране можно определить метали нож, или кололи им, или резали. Там угол входа, всякие пояски обтирания...

- И Володя не вписывается со своими синяками, - добавила Инара.

- Еще очень важно, кто где стоял и кто что делал. Если мы с тобой, например, стояли рядом, можно объяснить, как ты, защищая меня, ударил его в грудь, а если он оказался между нами, то понятно, почему ты бил его в спину. Нужно придумать и заучить схему наших передвижений.

- А синяк от твоего ботинка у Сереги на лбу будет виден? - спросил Мурад.

- Будет, - кивнул Замятин, - и это тоже надо учесть.

Он потер виски и теперь уже уверенно закурил.

- Значит, слушай, Мурад, и запоминай. Инару любил ты, а она тебя. Мурад хотел было возразить, но Замятин жестом его остановил: - Иначе у нас ничего не получится. Итак, отношения были у вас, а Серега ужасно ревновал. Он напился, начал скандалить, потом полез в драку. Вы примерно равны по силам, поэтому он, видя, что явного перевеса у него нет (а побить тебя он очень хотел), в бешенстве схватился за пистолет. Ты, понимая, что он выстрелит... или даже лучше после неудачного выстрела кинулся на него с ножом и ранил в грудь. Но ранение было поверхностным, и нож выпал. Он ударил тебя пистолетом по голове, ты упал. Но ему было мало, он собирался тебя добить, в смысле в тебя еще раз выстрелить. Но я повис у него на плечах. Он повернулся и начал методично меня избивать. Исхитрившись, я саданул его ногой в лицо, он от этого окончательно обезумел и застрелил бы меня, но тут ты ударил его ножом в спину.

- Ты красиво выглядишь, - хмыкнул Мурад. - Друг, спасая жизнь друга, рисковал своей не задумываясь.

- Зато эта схема все объясняет. И ты, кстати, тоже не полный урод при таком раскладе...

- А на самом деле полный?

- Ну, Мурад, не надо придираться к словам. Пожалуйста. Я нервничаю, ты нервничаешь, мы все на пределе. Если в целом ты согласен, давай обсосем детали.

- Ну давай обсосем.

- Нож мой, но им открывали консервы, поэтому он просто лежал на земле, и ты за него схватился как за первое попавшееся орудие защиты. Была бы под рукой палка или лопата, схватился бы за палку или лопату. Но по случайности под рукой оказался нож. Алкоголя в крови у Сереги много, табельное оружие он потащил на природу непонятно зачем - это работает против него. Теперь нужно придумать и заучить его оскорбления в твой адрес и в адрес Инары, нас будут допрашивать отдельно, и мы должны говорить одно и то же.

- Да ладно, - почему-то смутился Мурад, - ну оскорбления и оскорбления. И так понятно.

- Не понятно, - настаивал Замятин. - Оскорбления должны быть такие, чтобы было ясно сразу: смолчать в ответ на такое нормальный человек не может. Серега был мент, значит, об иронии и тонких намеках нужно забыть.

- Ну матерился он.

- Как именно?

- Как все.

- Слова, выражения, конкретно, - потребовал Замятин.

- Сам придумывай.

- Хорошо. Инара, можешь закрыть уши, если хочешь, конечно. - Он снова чувствовал себя на коне. Лидер, вожак молодежи, умелый организатор культурно-массового мероприятия. - Думаю, он назвал тебя пидором. Или лучше гондоном. Нет, все-таки пидором. И поскольку ты у нас осетин, пусть будет узкоглазый пидор или черножопый. С Инары хватит бляди...

Он как будто издевался. Вкладывал в уста Сергея слова, которые тот никогда бы не решился произнести. Мурад готов был взорваться в любую секунду, и, возможно, случилась бы еще одна драка и еще один труп. Но Замятин, уловив настроение, тут же исправился:

- А меня он как раз обозвал гондоном, причем комсомолистским и долбоебом. Теперь занимаем свои места и пройдем все шаг за шагом несколько раз, чтобы хорошенько запомнить.

Они топтались вокруг тела Сергея, воспроизводя придуманные удары, падения и прыжки, пока наконец не заучили все наизусть.

- А я что в это время делала? - спросила Инара. - Сидела и смотрела, как вы друг друга калечите?

- Ну в принципе так оно и было, - ехидно заметил Замятин. - Но ментам лучше сказать, что Серега тебе первой начал угрожать и даже дал пощечину или ты ему и ты, короче, убежала в лес. Хотела позвать на помощь, а вокруг темно, страшно, ты вернулась, а уже все. Поздно.

- А когда он меня пистолетом по голове ударил, что даже ссадины не осталось? - поинтересовался Мурад.

- Должна была остаться, нужно тебя ударить.

- Ну так ударь.

- Я не могу. - Замятин покосился на пистолет, лежавший около тела Сергея, и отступил на шаг назад. - Я не могу ударить человека...

- А Серега, значит, был не человек? - возмутился Мурад. - Его ты мог ударить?!

Замятин опять мгновенно скис и сник:

- Нет, пусть лучше Инара! Она все равно ни черта не делает. Пусть она.

- Сволочь! - Мурад схватил его за грудки и слегка приподнял. - Я тебе твою схему сейчас в задницу засуну! Вместе лес пилить поедем. Будешь там комсоргом колонии и первым петухом в бараке. Хочешь? - Он отшвырнул Замятина и, развернувшись, пошагал прочь. - Ариведерчи.

- Ну подожди, Мурад. - Замятин достал платок и, обмотав им руку, осторожно поднял пистолет. - Я попробую.

Мурад остановился, подождал, пока Замятин подойдет, наклонил голову:

- В глаз не попади.

Замятин, держа пистолет за ствол, стукнул его по лбу, даже не оцарапав кожу.

- Сильнее, - потребовал Мурад.

Замятин повторил попытку, но с тем же результатом.

Мурад отобрал у него пистолет и, презрительно сплюнув, ударил себя сам. Тонкая струйка крови потекла из-под волос к брови.

- Верни на место, - распорядился он, отдавая оружие. Потом, измазав лицо и одежду землей, разорвал куртку. - Теперь уже точно пошли сдаваться.

Турецкий. 9 апреля. 15.30

По дороге в Веледниково Турецкий регулярно поглядывал в зеркало заднего вида, но бежевая "пятерка" так и не появилась. Если повезет, участковый с шурином сегодня тоже не станут гулять вокруг пожарища и путаться под ногами.

Машину Турецкий загнал во двор, подальше от посторонних глаз, а обследование территории начал с ворот и забора. Периметр нигде не нарушен, замки на калитке и воротах не взламывали, грязных следов шин на бетонной дорожке как минимум три-четыре комплекта, без экспертов-криминалистов разобраться, кто и когда подъезжал, невозможно.

Теперь дом.

Внутри деревянный, снаружи обложенный кирпичом, веранда полностью деревянная, наверняка построен еще при социализме. Гигантоманией Шестов, похоже, не страдал, мог бы снести и построить трехэтажный дворец, но не снес и не построил.

Веранда выгорела солидно, от обеденного стола остался черный скелет, в холодильнике сгорело все, что могло сгореть, и он просто развалился на части, электроплитка обуглилась, дверь, рамы и потолок грозили обрушиться в любой момент. Войти здесь Турецкий не решился, хватит с этой дачи и одного трупа.

Он обошел дом. Боковые стены глухие, на задней - два окна. Одно разбито и распахнуто настежь, под ним деревянный ящик. Видимо, через это окно Емельянов, или как его там, вытаскивал уже мертвого Шестова. Турецкий примерился и понял, что с одним ящиком, не испачкавшись, в комнату не влезть. И так уже руки в саже, а на ботинках целые платформы из грязи. Он подкатил к подоконнику железную бочку, поскольку ничего лучшего найти не смог, и, приспособив ящик в качестве ступеньки, стал карабкаться наверх.

Конечно же бочка зашаталась в самый неподходящий момент. Турецкий схватился за воздух, но поймал свисающий с крыши антенный кабель. Кабель оборвался и свалился "важняку" на голову. Испугавшись, что за кабелем последует антенна, он кубарем влетел в комнату и в результате измазался как черт.

В комнате, конечно, царил разгром, но вызван он был не столько пожаром, сколько его тушителями. Пол с грязными потеками (Скрыпник был прав, ковра действительно нет), все еще сырые обои. Диван, на котором умер Шестов, совершенно не пострадал, и вообще, мебель хоть и испачкана, но в большинстве своем цела. Турецкий планомерно обследовал стены, письменный стол и доски пола - никаких тайников. Заглянул в шкаф: куртка, туфли, резиновые сапоги, удочка в чехле, тоже никаких секретов. На шкафу комнатная антенна. Зачем тогда та, что на крыше? В телевизор вставлена именно комнатная. Втащил кабель внутрь сквозь дырочку в раме, обрезан аккуратно, зачем тогда заброшен на крышу? Если антенной не пользовались, убрали бы совсем. Или это местные пожарники оборвали, а потом обратно закинули?

Собственно, значения никакого это не имеет. У каждого свои заезды, захотел - обрезал, захотел - сочленил. Человек волен поступать, как пожелает, в отличие, скажем, от огня, который должен сообразовываться с элементарными физическими законами.

А местный огонь вел себя весьма странно. Судя по степени обугленности, первым в комнате загорелось кресло, стоявшее у камина. Потом огонь перекинулся через журнальный столик, на фанерную перегородку, отделяющую комнату от веранды, и пошел гулять там. В противоположном направлении он двигался не так решительно, прошелся по поверхности. Через второе кресло и телевизор на подоконник, потом на портьеры, дальше - преодолев метра два на смежную стену, у которой стоял диван, немного подпортил обои, облизал картину и все, тут его и взялись тушить.

В одном участковый прав: к подоконнику огонь устремился подхваченный сквозняком, после того как Емельянов высадил окно. А вот случился ли пожар от искры, попавшей на кресло у камина? Или это был поджог и веранда загорелась не после столовой, а одновременно с ней? И потому выгорела практически дотла?

Но, согласно акту судебно-медицинской экспертизы, снотворное в крови Шестова не обнаружено, дырка в голове - тоже. Неужели он не проснулся, пока кто-то шатался по дому и планомерно все поджигал? Или этот кто-то все время держал его под дулом пистолета?

А что в это время делала собака?

И как поджигатель проник в дом?

Конечно, Шестова могли задушить подушкой, а потом все поджечь, но в легких-то было полно угарного газа. Короче, вопросов море, а ответов - ни одного. Не верится только, что это мог быть просто несчастный случай.

И опять же документы. Сгорели они или нет? В доме вообще нет ни одной бумажки, даже газет нет.

Турецкий попробовал представить себе, как все было.

Шестов проводил Лидочку, закрыл калитку на засов, ворота на замке, собака бегает по двору. Шестов возвращается в дом. Работать он, скорее всего, не собирался, он же болен, и у него два выходных впереди на изучение документов, кроме того, слишком быстро после Лидочкиного отъезда начался пожар. Короче, он ложится спать. Куда же он дел бумаги? Сейфа в доме нет, есть стол... Наверное, положил в стол или на стол, может, конечно, и под подушку, но вряд ли.

Мог оставить на веранде?

Очень аккуратный, судя по всему, человек, не оригинал и не мазохист, оставляет важные бумаги на веранде, где бродит собака - пусть и очень умная, но все же способная их случайно уронить, испачкать, разбросать? Пожалуй, это исключено. Значит, папка была в комнате. Но стол только слегка подкоптился с одного угла, каминная полка обложена плиткой и на ней явно ничего не горело, журнальный столик - вообще цел. Значит, документы могли быть только на подоконнике или в сгоревшем кресле. И все равно не верится, что кожаная папка с сотней листов сгорела бесследно!

Турецкий вылез на улицу и обошел двор. Маленький сарайчик: лопата, грабли, ведро, в углу обгоревший свитер - наверное, собака утащила с пожарища на память о хозяине. Ничего примечательного и, естественно, нет черной кожаной папки.

Антенна на крыше здоровая, больше, чем у всех соседей, и смотрит в другую сторону, такая свалилась бы на голову - точно мало не показалось бы. Чердака нет, крыша плоская, от шальной мысли слазить еще и туда Турецкий мгновенно отказался.

Таким образом, возможные варианты развития событий:

1. Человек, хорошо знакомый собаке, перелезает через забор, открывает калитку, выпускает собаку на улицу, возможно, имея дубликаты ключей, входит в дом или проползает через собачий лаз, устраивает пожар, забирает документы, выходит, снова перелезает через забор и спокойно уезжает.

2. Маньяк-поджигатель усыпляет собаку, перелезает через забор, выбрасывает ее за калитку, через форточки закидывает в дом несколько пакетиков с зажигательной смесью и удаляется наблюдать за пожаром издалека.

3. Шаровая молния вылезает из розетки и начинает гулять по комнатам, испепеляя все, чего касается. Шестов, может, и просыпается, но боится пошевелиться, теряет сознание и умирает.

И только третий вариант объясняет пассивность хозяина дачи. В первом злодею Шестова пришлось бы оглушать, связывать или, например, гипнотизировать. А во втором его лежание на диване вообще никак нельзя было обеспечить, и форточки были закрыты: Шестов грипповал, - и не понятно, куда делись документы.

Шестов мог лежать на диване, когда все вокруг горело, только если был мертв еще до пожара, но умер он, отравившись угарным газом, именно при пожаре, потому что отсутствуют признаки насильственной смерти.

Бред какой-то!

Турецкий. 9 апреля. 20.20

Турецкий остановился за квартал от Лидочкиного дома и, не выходя из машины, набрал ее номер.

- Я на секунду, поделиться последними новостями.

- У меня тоже новости, - сказала Лидочка, и по ее голосу он понял, что новости не из приятных. Отнюдь. - Вы скоро? Особый китайский чай с травами будете? Ему полчаса завариваться.

- Нет. Я подъеду через двадцать минут. Спускайся, прогуляемся немного. - Раз способна думать про китайский чай с травами, - значит, все не так плохо, решил Турецкий. Или держится из последних сил. Ладно, если наступил полный аллес, пойду к Грязнову за помощью. Не для себя же, в конце концов, стараюсь.

Он оставил служебную "Волгу" в безлюдном месте - авось не сопрут за полчаса, - и, проверив несколько раз, нет ли хвоста, через проходной подъезд, который заприметил в первый визит, вышел во двор неподалеку от Лидочкиного подъезда. Вся эта процедура заняла около пяти минут. Если Лидочкин телефон прослушивается, кто-то должен появиться под ее окнами. Турецкий выбрал самую темную скамейку, закурил и стал ждать. Во дворе было темно и практически пусто: компания тинейджеров, несколько старушек, никого вызывающего подозрения.

Лидочка появилась точно в назначенный срок и принялась нервно прохаживаться взад-вперед. Турецкий подождал для очистки совести еще пару минут - все спокойно. Видимо, парень на бежевой "пятерке" - самодеятельный лопух и прослушивание телефонов ему не по зубам. И про Лидочку он, слава богу, ничего не знает. Непонятно, правда, кого он представляет, но это не беда. Рано или поздно он попадется, тогда и поговорим...

- Я думала, вы на машине, Александр Борисович, - удивилась Лидочка, или это была военная хитрость на случай слежки?

- Заглохла, - Турецкий беспечно махнул рукой, не желая дополнительно сгущать краски, - оставил на дороге. Там хоть прохожих попросить можно, чтобы подтолкнули... С Шестовым все непонятно. Не похоже на убийство, но документы, скорее всего, похищены, а не сгорели. Или он их кому-то передал, сразу после твоего отъезда, а потом уже случился пожар.

- Слишком странное стечение обстоятельств, - покачала головой Лидочка. - Кому он мог их передать и зачем? Какой-то таинственной третьей стороне: не Аркадию Братишко и не Ильичеву? Или как раз Аркадию? Нет. Это объясняет, откуда он знал, что я привезла документы Шестову. Но тогда он знал бы и всю подноготную. И даже после внезапной смерти Леонида Макаровича не стал бы от меня ничего домогаться. Наоборот - помалкивал бы, чтобы не привлекать к себе лишних подозрений. А третья сторона? - Лидочка опять покачала головой. - Нет, очень сомнительно, Александр Борисович.

- Браво, - похвалил Турецкий Лидочку, - блестящий пример дедукции. Тогда еще одна версия: пожар произошел случайно, а документы Шестов положил в ящик письменного стола, там же лежали и шестьдесят тысяч долларов, полученные им от Тихонова и Свешникова. Кто-то из тушивших пожар спер и деньги, и документы, справедливо рассудив, что шестьдесят тысяч баксов не хранят вместе с макулатурой. А Братишко подозревает, что ты замешана в этой истории.

- Откуда ему вообще столько обо всем известно?! - Вопрос был обращен в пустоту, и голос у Лидочки дрожал.

Хотел бы я знать, подумал Турецкий, но тут же поспешил ее успокоить:

- Сам Шестов его и посвятил, другого объяснения я не вижу.

Однако его рассудительный тон Лидочку ничуть не обманул.

- Вы верите, что все так просто, Александр Борисович?! Я не маленькая, и с дедукцией у меня все в порядке, вы сами только что признали. Не надо меня обманывать.

- Не знаю, - вздохнул Турецкий. - Если честно: не нравится мне этот пожар, не нравятся мне эти документы, мне вообще ни черта в этой истории не нравится! А что у тебя за новости?

- Тихонов сегодня поджидал меня прямо на стоянке "Данко". Дал три дня сроку, чтобы раздобыть интересующие их документы. Сказал, что это последнее предупреждение: если я не принесу бумаги, меня могут убрать. И он не способен будет этому воспрепятствовать, хотя лично он мне симпатизирует.

- Ты думаешь, он это серьезно?

- Про "симпатизирует" или про "убрать"? - усмехнулась Лидочка.

- Про последнее!

- Думаю, что нет, почти уверена. Но все равно рисковать не хотелось бы.

Турецкий. 9 апреля. 21.00

- Пап, опять Хмуренко в новостях, что-то интересное будет, - с восторгом сообщила Нинка.

За развитием скандала с генпрокурором в семье Турецкого следили с особым вниманием. Ирина Генриховна, как супруга "особы, приближенной к...", регулярно читала газеты и не пропускала ни одного выпуска новостей. Особенно ей полюбился Хмуренко "за то, что ничего не боится и никому не прислуживает".

Сегодня Хмуренко сиял как самовар и с трудом сдерживал торжествующую ухмылку.

"Прорыв в расследовании инцидента с временно не исполняющим обязанности генерального прокурора Замятиным. - Он прокашлялся и сделал многозначительную паузу. - Приятно констатировать тот факт, что есть еще в России честные люди. И не перевелись еще в Генпрокуратуре честные следователи, способные их выслушать и адекватно прореагировать на услышанное. Восьмого апреля в Генпрокуратуру обратился скромный пенсионер, ставший случайным свидетелем оргии с участием генерального прокурора..."

На экране мелькнул моментальный снимок Косых. Лицо ему, конечно, размазали, но узнать его при желании было можно, Турецкий, во всяком случае, узнал. Причем снимок был сделан не возле Генпрокуратуры, а на крыльце пятиэтажного дома. Очевидно, того самого, в котором он живет, работает и откуда все и видел. Дальше пошло кино: омоновцы перелезают через забор "Ирбиса", омоновцы открывают ворота, на заднем плане маячит полураздетый Жадько, Турецкий в позе триумфатора над распростертыми на земле охранниками клуба, оранжерея издалека; потом более поздние события: персонал "Ирбиса" загружают в автобус, Ильин и Позняк отъезжают следом, повизгивая сиренами. Снято было паршиво, камера все время кренилась, дрожала и теряла фокус, оператор, видимо, сидел на крыше соседнего дома или на дереве за забором.

- Ну, козел! - кинул тапком в телевизор Турецкий.

- Что ты ругаешься? - возмутилась Ирина Генриховна. - Когда бы это еще тебя по телевизору показали? Смотри, как здорово, ты такой деловой.

- Точно, пап, ты как полководец Жуков, - поддержала Нинка.

А Хмуренко продолжал заливаться соловьем:

"Следствие, до того топтавшееся на месте из-за откровенного саботажа со стороны Замятина, получило новое направление развития. В тот же день с участием бойцов ОМОНа была проведена блестящая операция по задержанию руководства и сотрудников частного спортивно-оздоровительного клуба "Ирбис". Как вы уже догадались, под крышей этого клуба любили отдохнуть и развлечься не последние граждане нашей страны. Именно на территории "Ирбиса" находится та самая оранжерея, где были сняты кадры из жизни "человека, похожего на генерального прокурора". Остается лишь один вопрос: есть ли у честных людей шанс завершить это дело? Позволят ли им? Обещаю, что мы в своих передачах обязательно продолжим эту тему. Напомню, что на завтра назначено выступление Замятина на заседании Совета Федерации. Сенаторы должны утвердить отставку генерального прокурора, уже подписанную президентом".

- Урод, кретин, козел вонючий! - Турецкий в остервенении пинал ногами диван, хотя, конечно, с большим удовольствием топтал бы сейчас Хмуренко лично.

- Ну что ты ругаешься при ребенке?! - возмущалась Ирина. - Разве про тебя что-то плохое сказали?

- Да ладно, мама, разве это папа ругается, вот у нас мальчики...

- Марш уроки делать! - одновременно завопили Турецкий с Ириной.

Турецкий решительно направился к холодильнику за порцией успокоительного, но не дошел - зазвонил телефон.

- Сан Борисыч, вы телевизор смотрите?! - захлебываясь, проорал Позняк.

- Смотрю, мать его.

- И что?

- Ничего! - Турецкий с трудом сдержался, чтобы не выматериться. - Кто проболтался?! Ты или твой напарник? Откуда у этих уродов информация?

- Зря вы так, - обиделся Позняк, - можно подумать, кроме нас, некому было.

- Ну извини, - сделал вид, что смягчился, Турецкий.

- Я вот что хотел, Сан Борисыч, может, на всякий случай к Косых охрану приставить? Мало ли чего. Хотя бы от журналистов отбиваться, их же наверняка толпа набежит его доставать.

- Где я тебе найду охрану среди ночи?

- Ну я могу пока подежурить. Ильина вытащу. Как вы на это смотрите?

- Положительно. Только не нужно Косых объяснять ничего, я сам завтра с ним поговорю.

Не успел Турецкий повесить трубку, телефон зазвонил снова.

- Ты мне не хочешь объяснить, что происходит? - ехидно поинтересовался Меркулов. - Или это стратегическая тайна?

- Завтра, - пообещал Турецкий и дал отбой. А напрасно, телефон зазвонил опять.

- Снимаю шляпу! - Это уже был Грязнов. - С омоновцами это ты круто! Уважаю.

- Иди в задницу, Слава.

- Скромничаешь? Зря. Что теперь наш генеральный экс... то есть секс-прокурор скажет, а?

Турецкий швырнул трубку, так что аппарат, жалобно звякнув, треснул, но тут же самым невероятным образом затрезвонил вновь.

- Не ожидал, - грустно сказал экс-секс-прокурор. - От кого другого - я бы еще понял, но от вас не ожидал.

На дальнейшие звонки Турецкий отвечать не собирался, а телефон, разумеется, не умолкал. Он сходил на кухню, но вместо коньяка из холодильника достал с полки нож.

Ирина Генриховна закрыла аппарат грудью и сама взяла трубку:

- Соединяют с Хмуренко.

- С кем?!!!

- Александр Борисович? Ну как вам сюжет?

- Ах ты мудак! - Турецкий полоснул по проводу так, что посыпались искры. - Если хоть что-то в этом доме еще зазвонит, я буду стрелять!

Турецкий. 10 апреля. 10.00

В начале восьмого Турецкий, не заглянув домой, приехал из Садовников в Генпрокуратуру, заперся в кабинете в надежде поспать пару часов, но заснуть так и не смог. Около десяти ему надоело валяться, он встал и включил телевизор потише, чтобы не было слышно из-за двери - мало ли кого черт принесет, и в нетерпении стал ждать начала трансляции из Совета Федерации. Разговаривать ни с кем не хотелось. Ильина и Позняка он предупредил, чтобы стучали долго и настойчиво. Телефон бы отключить, подумал он, или шнур обрезать, как дома. Всех - на фиг! В этот момент телефон зазвонил.

- Чем занимаешься? - поинтересовался Меркулов.

С момента смерти Косых они не общались. Турецкий, чувствуя вину, понимал, что и это дело ему придется принимать к своему производству. Уж слишком тугим становился узел вокруг дела Замятина. Но сам инициировать разговор не решился бы, хотя мог еще с утра зайти к Меркулову. Тот уже с семи часов наверняка был на месте.

- Телевизор хотел посмотреть, - ответил он после долгой паузы.

- Поднимайся ко мне. Вместе посмотрим.

Это облегчало задачу. Вот и повод решить вопрос о Косых.

Когда Турецкий вошел в кабинет Меркулова, Замятин на экране поднялся на трибуну, разложил бумаги и с победным видом оглядел зал.

- На лицо посмотри, - сказал Меркулов, не отрывая взгляда от экрана, что-то будет.

- Что? - живо спросил Турецкий, обрадовавшись, что начальство не завело с ходу разговора о гибели Косых. Может, вообще пропустит?

- Свидетель погиб, вот что.

- А ему, по-твоему, доложили? И он от этого довольный как слон?

- Доложили, - Меркулов уверенно кивнул, - скажи спасибо, если через два дня его частные охранники не откажутся от показаний и не заявят, что на них было оказано давление.

- Думаешь, Замятин с помощью Хмуренко... - Турецкий запнулся, не в силах доформулировать мысль - никак не мог решить, кто из них большая сволочь.

- Не думаю, - также уверенно покачал головой Меркулов, - ты посмотри на зал!

Камера прошлась по залу заседаний. Большая часть депутатов аплодировала Замятину как народному герою. Человек двадцать из полутора с лишним сотен демонстрировали по этому поводу свое явное неодобрение.

- Явный перевес на стороне органов прокуратуры, - прокомментировал Турецкий, - если ему сейчас доставить тех двух телок, он бы их трахнул на бис в прямом эфире.

- Не шуми, - попросил Меркулов (Замятин уже начал речь), - давай послушаем.

"...В последнее время деятельность Генеральной прокуратуры стала встречать ожесточенное сопротивление со стороны некоторых крупных государственных чиновников, могущественных финансовых структур, отдельных представителей спецслужб и других правоохранительных органов, а также части депутатов. Я имею в виду проправительственно и пропрезидентски настроенных политиков в Государственной думе и Совете Федерации..."

Под одобрительный гул Замятин пригубил воды.

- Уточнил! Чтобы не обиделись! - Турецкий закурил, потом, спохватившись, хотел погасить сигарету, но Меркулов махнул рукой: кури, мол.

- С первой минуты пошел на открытую конфронтацию с президентом, констатировал он. - Кончится тем, что попросится назад, вот увидишь.

- Не попросится. Что он, мальчишка с грязной попой? Вчера подал в отставку, сегодня передумал! Облает всех, кого надо, и уйдет с помпой. Может, не с первого захода - так больше треска.

"...Очень многие хотят моей отставки и ждут ее как манны небесной. В первую очередь это касается людей, нажившихся на незаконной приватизации, людей, создавших финансовые империи при государственной поддержке, а теперь бессовестно обманывающих государство, не желающих платить налоги и утаивающих сверхприбыли, подающих липовые документы о многомиллиардных убытках. Дошло до того, что экспорт природного газа стал якобы убыточным! При этом олигархи, не особенно маскируясь, вкладывают средства в создание собственных незаконных спецслужб, одно дело охранного агентства "Вулкан" чего стоит! Этим людям моя деятельность на посту генерального прокурора острый нож в сердце..."

- Скорее - колючка в задницу. - Турецкий злобно усмехнулся. - Нужно подкинуть Хмуренко идею устроить очную дискуссию между Замятиным и Сосновским. Может, они его нечаянно в пылу дискуссии стукнут тяжелым тупым предметом по голове.

"...Удалось посеять недопонимание между мной и президентом. В первое время он оказывал мне существенную помощь. Но в определенный момент она прекратилась и начали циркулировать слухи о моей неизбежной скорой отставке..."

Турецкий резко встал из кресла, будто его вышвырнуло пружиной.

- Пойду, пожалуй, выйду на пять минут в коридор. Не то я сам сейчас запущу в телевизор тяжелым тупым предметом! А когда вернусь, попрошу тебя, Костя, и этого Косых тоже повесить на меня.

Вместо пяти минут он ходил тридцать пять. Заглянул к себе: не ждет ли кто под дверями, прошелся по этажам, выкурил полпачки, снова зашел к себе, включил кофеварку, потом передумал и вернулся в кабинет Меркулова.

Меркулов сидел в прежней позе и продолжал внимательно слушать выступление Замятина.

"...Я не совершал никаких противозаконных действий. А вот известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, снята преступным путем с грубым нарушением закона..."

- Вот урод! - Турецкий аж подпрыгнул в кресле. - Плевать ему, что все уже установлено, опять "человек, похожий на"! Он думает, что все будут молчать, блюсти тайну следствия?!

"...Заявление об отставке я подал, подвергшись серьезному нажиму. Если вы окажете мне доверие, я готов вернуться к работе, чтобы довести до конца расследование уголовных дел против коррумпированных чиновников в Кремле и в Доме правительства. У меня есть конкретные доказательства и факты по этим делам, с которыми я хотел бы вас ознакомить. Для этого я просил бы объявить перерыв и после провести закрытое заседание..."

Меркулов молча подошел к сейфу и достал початую бутылку коньяка. Накапал себе несколько капель, остальное вылил Турецкому в стакан.

- Экономь нервы. И востри лыжи.

- Может, лучше весла сушить? - Турецкий воспринял слова Меркулова как шутку, но тот, похоже, был абсолютно серьезен.

- Предстоит тебе ехать в Швейцарию. Я так думаю. Где же еще президент, правительство и Сосновский могут прятать миллиарды? А дело Косых забирай себе, я распоряжусь.

Для начала Турецкий поехал в Садовники, но Ильина с Позняком не застал, опоздал буквально на десять минут. Во дворе столпилось огромное количество народа - суббота, все дома. Похоже, собрались жители изо всех соседних домов.

Разминулся с операми, нужно хоть уборщиц из "Ирбиса" передопросить, решил Турецкий.

Разыскать с ходу удалось только бригадиршу, остальные уборщицы, по словам соседей, вместе отправились то ли на базар, то ли еще куда-то.

С бригадиршей разговора не получилось, Турецкий даже представиться не успел.

- Двадцать тысяч приноси, тогда поговорим! - перебила его бабулька и повернулась к Турецкому спиной.

- Зачем вам двадцать тысяч? - спросил Турецкий, заходя к ней с лица. Вам мало платят в "Ирбисе"?

- Не твое дело, душегуб! - Она опять отвернулась. - Двадцать тысяч мне на похороны. И все равно слова тебе не скажу, хоть сажай меня, хоть режь! И никто не скажет, не сумлевайся!

Он все же усомнился и решил дождаться остальных. Можно было, конечно, не теряя времени, заняться Тихоновым, Свешниковым и Ильичевым, но их Турецкий отложил на вечер. Вечером Меркулов отправится заседать в свою комиссию и никто не будет его дергать.

Бабульки уборщицы вскоре вернулись, но, допрошенные по отдельности, повторили одно и то же: "Пошел ты..."

К себе Турецкий приехал в начале второго. Ильина и Позняка по-прежнему не было. Позвонила секретарша Меркулова:

- Александр Борисович, Константин Дмитриевич у генерального на совещании, просил вас никуда не уезжать и дождаться его звонка, примерно с двух до трех. А сейчас включайте телевизор. Будет интервью президента по поводу решения Совета Федерации.

- Не утвердили отставку?

- Не утвердили. Но указ о временном отстранении от должности остается в силе.

- Хорошо, спасибо, сейчас буду смотреть. - Он повесил трубку и добавил вслух: - Просто поражаюсь Косте! Как он может часами все это спокойно слушать?!

Большой телевизионный день, усмехнулся Турецкий уже про себя и включил ящик. Появилась заставка: "Эксклюзивное интервью Президента России телекомпании "CNN". У телевизионщиков, видать, что-то не заладилось. Начало интервью не показали, картинка возникла неожиданно, а спустя несколько секунд посреди фразы президента появился звук.

"...антигосуда-а-арственную позицию. Только так я это расцениваю".

Корреспондент:

"По нашим сведениям на закрытом заседании Совета Федерации Владимир Замятин обнародовал сведения о крупной взятке, переданной владельцем одной из швейцарских строительных компаний управляющему делами президента, а также о ваших личных счетах и счетах вашей дочери в швейцарских банках. Как вы можете прокомментировать эти заявления Замятина?"

Президент:

"У вас, я вижу, хорошо информированные источники. Надо будет как-нибудь с ними разобраться..."

Принял сто граммов для храбрости, решил Турецкий по тому, как президент улыбнулся и по тону, с которым он произнес последнюю реплику. А может, и двести.

"...Это тщательно спланированная провокация! Замятин вступил в преступный сговор с Генеральной прокуратурой!"

Возникла пауза. Турецкого начал разбирать смех, ясно, что президент имел в виду не Генпрокуратуру, а Совет Федерации. Интересно, как он теперь будет выпутываться?

Корреспондент:

"Что именно вы имеете в виду, господин президент?"

Пауза.

"Генеральную прокуратуру Швейцарии! Это международный преступный сговор, понимаешь!"

Турецкий чуть не съехал со стула. Корреспондент задал очередной вопрос, но Турецкий его не расслышал: звук был выведен на минимум с утра, и телефонный звонок его заглушил.

- Вырвался на две минуты, - произнес Меркулов фразу, ставшую за последние дни сакраментальной. - Выдаю очередную государственную тайну: Замятин на закрытом заседании Совета Федерации...

- Сообщил о швейцарских счетах президента и членов его семьи, а также взятках в управлении делами президента, - продолжил Турецкий.

- Откуда знаешь? - поинтересовался слегка ошарашенный Меркулов. - Или, пока мы заседали, кто-то уже успел раструбить на всю страну?

- На весь мир, - поправил Турецкий, - но это фигня! Президент минуту назад в интервью CNN в прямом эфире оговорился и назвал Совет Федерации Генеральной прокуратурой.

- Ну и что? С кем не бывает.

- Но и это фигня! Вместо того чтобы поправиться, он сделал вид, что так и надо, и получилось, что Замятин "вступил в преступный, понимаешь, сговор" со швейцарской Генеральной прокуратурой.

Меркулов длинно и витиевато выругался.

- Повтори, пожалуйста, - попросил Турецкий, - хочу запомнить.

Но Меркулов на этот раз выругался коротко и бросил трубку.

Кто-то со страшной силой забарабанил в дверь.

- Тише там! - крикнул Турецкий. - Иду!

Но за дверью его не услышали и продолжали колотить.

- Дырку в голове пробьешь. - Турецкий впустил в кабинет Позняка.

Голова и вправду шумела от бессонной ночи и пол-литровой чашки кофе, которую он проглотил под интервью президента. Махнуть бы еще коньячку со старым другом, ностальгически подумал Турецкий. Нужно со Славкой как-нибудь помириться. А то и выпить не с кем, и с Лидочкиными уродами приходится самому разбираться. Придется Ильина или Позняка подключать. Пожалуй, лучше Ильина - он покладистее. Задумавшись, Турецкий пропустил какую-то фразу, сказанную Позняком.

- Что ты говоришь?

- Вы же сами просили стучать долго и настойчиво.

- А-а. Есть результаты по Косых? Теперь это наше дело. Меркулов распорядился.

- Очень хорошо. Соседка с первого этажа показала, что вчера примерно в десять вечера к ней постучалась незнакомая женщина, якобы из совета ветеранов. Сказала, что составляет списки на материальную помощь ко Дню Победы. Интересовалась, есть ли в подъезде ветераны войны и военные пенсионеры.

- Ну и?

- Соседка ей ответила, что ветеранов нет, а военный пенсионер есть один - Косых.

- Что эта соседка собой представляет?

- Пожилая женщина, лет пятидесяти пяти, школьная учительница, - пожал плечами Позняк, - а что вас смущает?

- И она пускает в квартиру незнакомого человека в десять часов вечера, после того как днем прямо через дорогу омоновцы накрыли базу преступной группировки и это показали в новостях на всю страну?

- А, вот что вы имеете в виду. У нее муж был дома и двое взрослых сыновей.

- Ладно. Она рассмотрела ту женщину, словесный портрет можно будет оставить?

- Попытаемся. Я ее привез, будете допрашивать или сразу отправить в Экспертно-криминалистическое управление гормилиции?

- Отправляй, - ответил Турецкий, - чем раньше будет готов портрет, тем лучше. Что она еще рассказала?

- Ничего.

- А ее муж и сыновья эту женщину видели?

- Нет, соседка разговаривала с ней в прихожей. Не больше двух минут.

- Понятно. Что-нибудь еще откопали?

- У меня все. Может, Вовка взял след, но это вряд ли. Он занимается хромым гражданином в ботинках сорок третьего размера, но, насколько я знаю, безрезультатно, никто его не видел. Он скоро сам подойдет, доложит.

- Хорошо, отправляй свидетельницу к художнику и на сегодня можешь быть свободен.

Ильин появился буквально через минуту после ухода Позняка.

- Нашел хромого? - спросил Турецкий без всякой надежды.

- Нет, с хромым глухо, как в танке. Зато я нашел проститутку по имени Света, у которой на ноге татуировка - синий скорпион.

- Где?!

- В Воскресенской горбольнице в морге. Она там уже неделю загорает, с третьего числа. Застрелена в собственной квартире выстрелом из снайперской винтовки с расстояния чуть ли не в полкилометра. У меня есть фоторобот подозреваемого.

- Ну-ка, ну-ка! - Турецкий вырвал у Ильина из рук ксерокопию. Небритый мужик лет тридцати. Черты лица весьма расплывчаты. С таким портретом далеко не уедешь. - А как ты вообще на нее напоролся? - спросил Турецкий, возвращая Ильину фоторобот.

- Сводки о неопознанных женских трупах по Москве и области я уже поднимал, но ее в них не было, они там, в Воскресенске, вообще охренели только вчера передали данные! И то, что у них труп, объявленный седьмого числа в розыск, тоже не заметили. Может, надеялись висяк каким-то образом сплавить в Москву? Но это еще не самое интересное. Вот посмотрите! - Ильин извлек из папки газету. - Оказывается, "Московский комсомолец" еще четвертого апреля, на следующий день после убийства, тиснул про это статью.

"Кто заказал проститутку?

Вчера утром в своей пятикомнатной квартире в Воскресенске выстрелом из снайперской винтовки была убита Светлана Парамоновна Калашникова. Двадцати шести лет, одинокая, безработная.

Смертельный выстрел был произведен с крыши девятиэтажного здания, расположенного в соседнем квартале, примерно в пятистах метрах от дома, в котором проживала Калашникова. Это пока единственный факт, достоверно установленный следствием. И вполне вероятно - последний.

Впрочем, установить его не составляло особого труда. Пуля, поразив жертву навылет, застряла в стене. Соединив отверстия в стене и в оконном стекле прямой, воскресенские пинкертоны легко определили, где располагался снайпер (других строений, кроме упомянутой девятиэтажки, в нужном направлении, на их счастье, просто не оказалось). Ответить на вопрос, кто именно стрелял и кто заказал безработную, будет несравненно сложнее.

Работал, безусловно, профессионал самого высокого уровня. А они, как известно, не работают задаром, и даже в наше смутное время задерживать зарплату киллерам как-то не принято. При минимальном тарифе примерно 5000 у. е. за вызов получаем, что его вознаграждение равно пособию по безработице за 50 лет упорного ничегонеделания. Таким образом, официальный доход Калашниковой никак не мог явиться причиной посягательств на ее жизнь.

Имеется еще, правда, квартира стоимостью 55-60 тыс. у. е., в новом престижном доме по улице Хлебникова, 9, приобретенная покойной около года назад. Здесь самое место поставить многоточие или ряд вопросительных знаков. Доподлинно известно (со слов приходящей экономки) лишь то, что в Воскресенске Калашникова действительно не работала. Появлялась наездами, где она проводила большую часть времени и чем зарабатывала на жизнь, остается загадкой. Хотя правдоподобных предположений на сей счет не так уж много. А если точнее - всего одно: профессия погибшей - древнейшая, причем добилась она в ней, судя по всему, значительных успехов, а место работы, вероятнее всего, столица.

Что касается неразрешимых загадок, то ими для местных правоохранительных органов остаются и семь заказных убийств, произошедших в Воскресенске за последние полгода. Для города с населением чуть более 80 тыс. жителей - цифра, согласитесь, весьма солидная. Но это не самая впечатляющая статистика. Из семи жертв заказных убийств пятеро проживали как раз в доме по улице Хлебникова, 9, население которого не превышает 40 человек. Иными словами, за последние полгода от руки киллера погиб каждый пятый взрослый житель престижного дома".

- Вот что, Вова, езжай прямо сейчас в Воскресенск и ставь всех на уши, - сказал Турецкий, дочитав статью.

- Так суббота же, - попытался робко возразить Ильин, - к тому же вечер.

- Самый подходящий момент ставить на уши охреневших бездельников и лоботрясов. Представляешь: ты подкатываешь на служебной "Волге" Генпрокуратуры к горотделу, а там все уже подняты по тревоге и во главе с начальником построены на крыльце для получения втыка. Шучу. В общем, давай двигай! Пока будешь ехать, втык им уже передадут.

Хмуренко. 10 апреля. 15.30

Под дверями кабинета сотрудника администрации президента Братишко ожидали пять человек. Все страшно спешили, поминутно поглядывали на часы, перебирали листы бумаги в своих папках и не произносили ни слова, как будто были друг с другом незнакомы. Хмуренко тоже видел их впервые, по крайней мере, никого не помнил. Его, разумеется, знали все, но, слава богу, с разговорами не лезли.

Спросить, что ли, кто крайний, с раздражением подумал он. И торчать здесь неохота, и не отойдешь. Народ у нас всюду, в любой очереди, одинаковый: что в Кремле, что в какой-нибудь дерьмовой забегаловке. Отойдешь, потом скажут: "Вас здесь не стояло!"

Он хотел прошмыгнуть одновременно со следующим посетителем, но толстозадый господин с "дипломатом" бесцеремонно оттер его плечом и захлопнул дверь перед самым носом. Остальные недоброжелательно покосились в его сторону, и первый в очереди прекратил вальяжно курсировать по коридору, заняв позицию у самой двери.

На каких уродов я работаю, подумал Хмуренко. Кому, в конце концов, нужно делать вид, что президент не ляпнул в очередной раз чушь, а сказал что-то глубокомысленное? Им или мне?! Мне как раз в сто раз проще и в сто раз полезней для рейтинга уделать его по полной программе. Кому вообще, по большому счету, нужно изображать, что он соображает на порядок лучше, чем говорит? И главное, кто кроме меня умеет это делать так, чтобы блевать не хотелось?!

Хмуренко все-таки протиснулся в кабинет вместе со следующим посетителем.

- Александр Сергеевич! - Братишко сделал вид, что ужасно рад его визиту, не ожидал и приятно удивлен. - Подождите, пожалуйста...

- Я посижу, - кивнул Хмуренко и быстро плюхнулся на стул возле двери, пока Братишко, чего доброго, не добавил: "В коридоре".

Пообщавшись полушепотом минут пятнадцать с посетителем, Братишко его выпроводил и занялся наконец Хмуренко.

- Это что-то, Александр Сергеевич! Это что-то! Давно такого не было. Со времен идеи образования союзного государства с Югославией.

- Есть идеи? - спросил Хмуренко, демонстративно поглядывая на часы, он прождал в общей сложности около часа и теперь действительно опаздывал.

Братишко не успел ответить: одновременно зазвонили сразу три телефона. Несколько секунд он колебался, какому отдать предпочтение, и выбрал зеленый.

- Ты что, первый раз в жизни компьютер видишь?! - закричал он в трубку, похоже не дослушав собеседника. - Если забыл, как называется фирма, но помнишь, как зовут руководителя, в Интернете находишь справочник предприятий СНГ, - он произнес по буквам название сайта, - вводишь имя и нажимаешь кнопку поиск! - Он швырнул трубку. - Никто ни хрена работать не умеет!

- Где в Интернете справочник предприятий СНГ? - переспросил Хмуренко.

Братишко еще раз произнес по буквам. Хмуренко записал адрес в блокнот.

- Спасибо! Так как насчет идей?

- Идея следующая: допустим, управляющий какого-нибудь швейцарского банка, где есть русские вклады, проворовался и дал взятку генеральным прокурорам Швейцарии и России, чтобы те возбудили дела против владельцев счетов. Все довольны: счета заморожены, вкладчики арестованы. Но генпрокурорам надо еще и прославиться, а Замятину - нагадить президенту. И опять все гениально раскладывается: управляющий банка дает нужные показания, а может, и фальсифицирует банковские документы. Скандал готов, покруче Моникагейта. Генпрокуроры начинают громкое расследование. Вести его можно долго. А там или ишак сдохнет...

- Очень хорошо. Но в таком виде я это озвучить не могу: обвинения против генпрокуроров весомые и конкретные, а основания для них слишком зыбкие. Какой-то гипотетический управляющий банка. Если я выйду с этим в эфир, будет только хуже - скандал разгорится еще сильнее. Надо же хотя бы отмыть факт! А до эфира всего несколько часов.

- Считайте, что он уже отмыт. Через двадцать минут информация появится в Рейтер без указания на источник. Можете ссылаться на Рейтер.

Хмуренко бегом добрался до машины, звонить Ладе ни из Кремля, ни с улицы он не решился: вокруг было полно народу, и каждый третий, узнав его, оборачивался.

- Садись за компьютер, бегом! - распорядился он, не ответив на ее вопрос о том, как съездил в Кремль.

- Сижу уже, - она громко постучала по клавишам, чтобы было слышно в трубке, - что дальше?

- Забирайся в Интернет, войди в справочник предприятий СНГ, - он назвал адрес сервера, - и ищи Глеба Евгеньевича. Ну? Нашла?! - спросил он через несколько секунд.

- Не так быстро, справочник еще не загрузился. И кроме того, словосочетания всякие бестолковые поисковые системы обычно не находят.

- А как же быть? - растерялся Хмуренко.

- Нужно искать "Глеба", а потом в результатах поиска - "Евгеньевича".

- Что ж ты раньше не додумалась в Интернете порыться, раз ты такая умная?

- Это Миша у нас умный, но вы сами приказали ничего ему не рассказывать. Между прочим, если помните, я предлагала его подключить, а вы отказались. И как выяснилось - правильно сделали.

- Куда он там встрял? - спросил Хмуренко раздраженно. - В такой момент не хватало еще сопли кому-то подтирать!

- Свидетеля по делу Замятина убили, Миша попался следователю под горячую руку, получил по голове и раскололся. Выложил все, что знал. Сейчас в Склифосовского с сотрясением мозга.

- Погоди, ему что, этот шизанутый Турецкий по котелку съездил?

- Да. Вернее, Миша пытался сбежать, а он подставил ему подножку, и Миша грохнулся головой об асфальт. Так он, во всяком случае, говорит.

- Раз говорит, - значит жить будет, - уверенно сказал Хмуренко. - Что с Глебом Евгеньевичем?

- По Москве одно предприятие: ООО "Данко", генеральный директор Фурманов Глеб Евгеньевич, основные виды деятельности: экспортные поставки нефти и нефтепродуктов...

- Звони! Я не отключаюсь.

Через минуту Лада доложила:

- Сегодня работают. Ехать к ним или нужна моя помощь к сегодняшнему эфиру?

- Не нужна. Скажи своему знакомому из "Прим-ТВ", чтобы возвращал пять тысяч сдачи за Глеба Евгеньевича.

Инара. Сентябрь 1971

- У вас было время подумать. Вы ничего не хотите добавить или, может быть, изменить в своих показаниях?

Пятый уже допрос... Предыдущие были похожи друг на друга как две капли воды. На этот раз что-то новенькое. То ли следователю надоело задавать одни и те же вопросы и выслушивать одни и те же ответы, то ли обнаружились какие-то новые обстоятельства.

- Нет.

- А зря. - Следователь покрутил в пальцах карандаш, постучал им по столу, по папке с делом, минуту помолчал, пристально глядя на Инару. Замятин повел себя более благоразумно. Он свои показания изменил - знаете, дружба дружбой, а за содеянное отвечать нужно по всей строгости закона.

Инара смотрела в окно. Лицо следователя было непримечательным, и, кроме того, он постоянно пытался перехватить ее взгляд.

- Мне нечего добавить.

- Значит... - Следователь полистал папку и процитировал из протокола предыдущего допроса: - "Бармин оскорбил вас нецензурной бранью, ударил по лицу, и вы убежали в лес в надежде отыскать другую группу туристов или, может быть, местных жителей, чтобы позвать на помощь". Правильно?

- Да.

- И практически всю драку вы пропустили?

- Да, я вернулась, когда Сергей, то есть Бармин, был уже мертв.

- Но начало драки вы все-таки видели?

- Я уже говорила: да, видела.

- "Бармин начал первым"...

- Да, он слишком много выпил.

Следователь захлопнул папку, обошел стол и уселся на краешек стола перед Инарой.

- Мы допрашивали его родственников и сослуживцев. - Тон его изменился, стал каким-то вкрадчивым или, наоборот, ироничным. - Мы вообще проделали большую работу.

- Я догадываюсь.

- Так вот, его мать и еще старший лейтенант Новоселов, его сослуживец, однозначно утверждают, что Бармин примерно за неделю до смерти говорил, что собирается жениться. - Следователь выдержал эффектную паузу: Догадываетесь на ком?

Вот вам и новые обстоятельства, усмехнулась про себя Инара и, глядя следователю прямо в глаза, ответила:

- Нет.

- Своей будущей супругой он называл вас, Инара Руслановна. Вы это можете как-то объяснить?

Инара пожала плечами с совершенно равнодушным лицом.

- Видимо, у него просто разыгралось воображение.

- То есть вы не встречались?

- Мы учились в одном классе, дружили в школе. Естественно, мы встречались.

- Нет, я имел в виду: ухаживал ли за вами Бармин, делал предложение выйти за него замуж, давали вы ему повод делать такие предложения?

Инара сыграла непонимание и обиду:

- Никаких предложений он мне не делал, а если собирался, то я об этом не знаю.

- А если бы сделал, что бы вы ответили? - хитро прищурившись, справился следователь.

- Какое это имеет значение?

- Может, и никакого. - Он встал со стола и вернулся на свое обычное место: - Но мне интересно.

- Отказала бы.

- Из-за Оласаева?

- Из-за Оласаева.

- А Замятин?

- Что "Замятин"?

- Замятин никаких чувств к вам не испытывал?

Неужели этот кретин исповедовался на допросе? Интересно, что он мог сказать. "Бармин с Оласаевым сохли по Инаре, а она без меня жить не могла, хотя на всякие там ухаживания у меня из-за огромной общественной нагрузки времени совершенно не остается". Так, что ли?

- Я не понимаю, а это какое отношение имеет к смерти Бармина и к следствию? - устало произнесла Инара.

- Может, и никакого, - как бы согласился следователь, - а может, и самое непосредственное. Позвольте уж мне решать. Итак, я спросил о Замятине.

Инара терпеливо объяснила:

- Замятин также мой одноклассник. Возможно, в школе они все по очереди за мной ухаживали, но это были чисто детские увлечения, которые давно прошли. На момент гибели Сергея ничего, кроме обычных приятельских отношений, меня ни с Замятиным, ни с Барминым не связывало.

- Понимаете, Инара, - он в очередной раз сменил тон, теперь уже на задушевно-отеческий, - это преступление во многом отличается от других. Вот, скажем, пьяный водитель сбил пешехода, рецидивист ограбил склад и убил сторожа, хулиганы напились и избили прохожего - все это насильственные преступления. Но расследуемое нами, в отличие от них, требует скрупулезного учета психологии участников. Любовный треугольник - это одно, четырехугольник - совсем другое, просто пара влюбленных без всяких желающих ее разбить - это совсем уже третье. Вот, например, Бармин, который, по его словам, вас любил и даже собирался на вас жениться, а по вашим словам, не давал никакого повода даже заподозрить его в каких-то чувствах. Я, девочка, много видел и влюбленных, и ревнивцев. - Он тяжко вздохнул и окончательно перешел на "ты". - Не верю я, что ты ничего не знала. Женщины всегда такое чувствуют. А если знала, чувствовала, почему не остановила его в самом начале? Раз он любил тебя, значит, послушался бы. И может, все были бы живы. Ты говоришь, испугалась. Предположим, но почему побежала в лес за какими-то незнакомыми людьми? Вас, в конце концов, было трое, даже самого невменяемого могли бы скрутить, связать и сдать в милицию. Могли же?

- Не знаю. Сергей сам был милиционером.

- Вот, правильно! - почему-то обрадовался следователь. - И хорошим, между прочим, оперативником, и начальство, и товарищи по службе отзываются о нем только положительно. Утверждают, что не мог он ударить девушку, даже незнакомую, даже при задержании, когда бывали поводы. И говорят, что не смог бы застрелить кого-нибудь, тем более друга, даже мысли такой не допускают!

- Но он же был пьян, - резонно возразила Инара.

- Да, - опять как бы согласился следователь. - Выпил, по утверждению Замятина, бутылку портвейна и два стакана водки. Так вот, судебно-медицинской экспертизой установлено, что водку он не пил, а вина выпил совсем немного, явно недостаточно, чтобы потерять над собой контроль.

- В чем вы пытаетесь меня убедить?

- Ни в чем. - Он засунул папку в стол, давая понять, что его дальнейшая речь не для протокола. - Я призываю тебя еще раз подумать над своими показаниями. Не нужно слепо выгораживать Оласаева только потому, что у вас были какие-то отношения. Я тебе вот что скажу. Следствием версия о самообороне не подтверждается, не выдерживает эта версия критики. А дальше думай сама.

- О чем?

- О себе, об Оласаеве, о покойном Бармине. Обвинять тебя в лжесвидетельстве я не намерен. Замятин уперся и твердит, что тебя там не было, других свидетелей у нас нет. Но ты все же подумай, может, ты все-таки что-то видела. И это совсем не обязательно навредит Оласаеву, может, наоборот, поможет.

- Я видела только то, о чем вам уже рассказала.

- Хорошо, - сдался следователь. - Завтра похороны, пойдешь, наверное. Но если что-то надумаешь, приходи. Если нет, дело мы скоро передадим в суд.

Следователю она не поверила, решила, просто пугает. Нарвался на жареный факт: как же, любовный треугольник. Только как это меняет картину преступления? А никак. Они все предусмотрели и все учли. Не могла просто так рухнуть версия о самообороне. Если только Замятин не испугался и не наплел чего-то невообразимого. Но пугаться ему, кажется, было нечего.

И все-таки она пошла к нему домой, пила кагор, слушала истории про улиток и раковины и уверения в том, что ничего фатального не происходит.

А на похоронах стало ясно, что все-таки происходит.

Шел дождь, но милиции было больше чем грязи. И когда седовласый милицейский полковник влез на холмик и, гневно потрясая фуражкой, произнес пламенную речь, Инара поняла: будет просто удивительно, если Мураду не дадут высшую меру.

- Сергей служил в органах внутренних дел всего год, но за этот год он проявил себя как смелый, решительный, стойкий и вместе с тем скромный боец. Его уважало командование, его любили товарищи, - плевался слюной оратор. Его жизнь безвременно оборвал предательский удар в спину. Каждый из нас, выходя на боевое дежурство, не знает, вернется ли домой, потому что не перевелись еще в нашей прекрасной стране бандиты и отщепенцы. Но принять предательскую смерть от человека, который звался тебе другом, обидно, товарищи. Обидно и больно! Спи спокойно, дорогой товарищ. Суровая кара постигнет твоего убийцу. Он не уйдет от возмездия. В наших сердцах и в нашей памяти ты останешься навсегда.

Кто-кто, а этот седой полковник доподлинно знаком с результатами расследования, и если бы речь шла о пьяном дебоше, инициатором которого был Бармин, он бы говорил иначе. Они бы вообще сюда не пришли.

А вот Замятин и на самом деле не пришел. Хотя прекрасный повод толкнуть речугу, покрасоваться перед толпой.

Значит, все правда. Значит, следователь вытащил из Замятина все что хотел. Сергея таки сделают мучеником и безвинно пострадавшим. Теперь будет показательный процесс, Мурада объявят чудовищем и дадут максимальный срок.

Мать Сергея не плакала, смотрела то на сына, то на Инару, и Инаре от этих взглядов было не по себе. Конечно, Сергей рассказывал матери о своих планах, наверняка говорил и о ней. Не мог не говорить. Наверное, его мать теперь ее ненавидит. И, наверное, она права. А может, и нет. Инара не могла разобраться в своих чувствах. Она сама порой себя ненавидела.

Стоять там больше не было сил, и Инара ушла до окончания гражданской панихиды. Пойти и рассказать следователю все, как было на самом деле? Изменит ли это что-нибудь? Мурад уже стал козлом отпущения, и ему уже не помочь. Сдать Замятина? И что? Козлов отпущения станет двое.

В прокуратуру она не пошла.

Пошла домой и не успела закрыть дверь, как в нее постучали. На пороге стоял мрачный смуглый черноволосый незнакомый мужчина.

- Ты Инара? Я брат Мурада, Владлен. Нужно поговорить.

Инара впустила его в квартиру, проводила в столовую.

- Мне следователь сказал, что ты была его невестой.

- Мурада?

- Ну не следователя же! - не рассмеялся, обиделся.

- Нет, не была. - Только этого не хватало. Придуманный жених, теперь еще придуманные родственники. - Это для следствия Мурад так сказал, чтобы объяснить драку. Мы дружили еще со школы...

- Значит, ждать его ты не будешь?

Инара пожала плечами. Как-то над этим не задумывалась. Наверное, нет. Хотя, с другой стороны, если два года... За Замятина замуж она не собиралась, больше претендентов нет. Может, и стала бы ждать, если была бы уверена, что ему это нужно.

- Я из Москвы приехал, - понуро рассказывал Владлен. - Отец позвонил, я сразу все бросил. Адвоката ему нашли, самого лучшего. Как думаешь, можно его вытащить?

- Не знаю.

- Я Мурада как брата люблю, жизнь за него отдам, понимаешь?

Она согласно кивнула. Хотя как, интересно, по-другому можно любить брата?

- Пусть ты ему и не невеста, скажи на суде, что он не виноват.

- Меня не спросят, меня там не было... - Наверное, нехорошо лгать, но говорить правду нет смысла. Он ни за что не поймет, почему именно Мурад тащит воз обвинений один за всех. - Я ничего не видела.

- Ты все равно скажи! - потребовал Оласаев. - А этот ваш отличник Замятин, он все правильно скажет?

- Не знаю. - Инара устала от этой тягостной атмосферы, вначале похороны, потом этот гость. - Зачем вы пришли?

- Потому что я за брата боюсь. Адвокат говорит, не будет большого срока, а я не верю, адвокату лишь бы деньги платили. Ты мне скажи, что ему будет, ты же со следователем больше разговаривала, что он говорит?

- Ничего не говорит. Говорит, все решит суд.

- А на самом деле у него невеста была?

- Не знаю.

- Отец хотел с тобой говорить, пойдешь?

- Нет. Мне нечего ему сказать.

- Тогда я ухожу, - поднялся, подошел вплотную, заглянул в глаза, только запомни, о чем я тебя просил. Помоги Мураду. Пожалуйста.

Турецкий. 10 апреля. 15.35

Не успел уйти Ильин, позвонила Лидочка.

- Александр Борисович, у меня сногсшибательная новость: документы на месте!

- Сгоревшие? - уточнил Турецкий.

- Вот именно. Я взялась на всякий случай составлять реестр и обнаружила.

- И как давно они там? И они ли это?

- На девяносто девять процентов - они. Но еще вчера утром их там не было, я уверена.

- А папка?

- Не знаю, эта ли папка, а таких похожих у нас очень много.

- Ты откуда вообще звонишь и почему в субботу на работе?

- Не волнуйтесь, из автомата, а в субботу у нас рабочий день. Что мне теперь делать?

- Работать, раз рабочий день. Братишко не появлялся?

- Вчера и сегодня - нет. Значит, это кто-то из наших?

- Я сегодня зайду к вам в контору, я тебя не знаю, ты меня не знаешь, а еще лучше симулируй грипп и иди домой.

- Зачем?

- Надо. Будем устраивать провокацию.

По большому счету, провокации устраивать поздно. Документы на месте, единственно для того, чтобы заставить злодеев поверить, что Шестов что-то опасное для них хранил в домашнем компьютере, и посмотреть, кто придет к нему, вернее, к его сестре в гости.

Турецкий вспомнил про винчестер Шестова и позвонил компьютерщикам.

- Файлы восстановились не полностью, - безо всякого энтузиазма сообщил главный компьютерный спец, - кроме того, они были защищены паролем, а это двойное раскодирование: вначале на низком уровне нужно собирать из кусочков закодированный текст, который еще даже и не текст, а бессвязный набор символов, а потом из этого набора извлекать обрывки текста. Это длительная процедура, и без разрешения исполняющего обязанности генерального мы не можем бросить на это все силы...

- Когда?

- Еще дня три понадобится, если вообще что-то получится.

- А ящик пива заменяет такое разрешение?

- Нет, - потеплел голосом компьютерный спец. - Но сокращает сроки примерно вдвое.

Пора Лидочке от этих нефтяников уходить куда-нибудь в более спокойное место. Разбираться со всеми их махинациями, отношениями внутри себя и с внешним миром можно до скончания века. А "темных личностей" и Братишко надо поставить на место раз и навсегда.

Кражу документов ей теперь не пришьют, а чтобы обвинить ее в смерти Шестова, нужны мотивы и улики. Идеальный мотив - деньги, они же могут оказаться и уликой.

И эти деньги надо найти.

В 17.10 Турецкий вошел в шикарный офис "Данко" на улице Энергетической. Предъявлять свое удостоверение вахтеру с автоматом он не стал сознательно, сообщил, что пришел к Скрыпнику.

У Скрыпника в субботу тоже был рабочий день. Он вышел на проходную, даже не попросив позвонившего ему охранника уточнить, кто именно к нему пришел. Фразы "к вам пришли" оказалось достаточно, чтобы побудить его оставить свои дела.

- Товарищ из прокуратуры, - многозначительно шепнул Скрыпник охраннику, увлекая Турецкого в недра фирмы.

На работе Скрыпник был более гостеприимен, чем дома. Проводил Турецкого в небольшой, но обставленный дорогой мебелью личный кабинет, предложил чаю и сигары.

- Как я понял, вы еще не закончили следствие?

- Нет, сам бы рад, - шумно прихлебывая чай, пожаловался Турецкий, - но надо же разобраться.

- В чем? - удивился Скрыпник. - Вы как будто уже пришли к выводу относительно вмешательства стихийных сил природы?

- Прийти-то пришел, но вот в чем загвоздка, понимаете. Стихийные силы природы они ведь на то и стихийные - напакостили один раз и успокоились. А у нас что?!

- Что?

- У нас какие-то темные личности бродят, рыскают вокруг дачи покойного, говорят, что они с работы, то есть отсюда. А когда доходит до объяснений: фамилии, должности, в каких отношениях с Шестовым состояли по службе, они вдруг сбегают.

Скрыпник был снисходителен, объяснил туповатому следователю то, что и так было, по его мнению, очевидно:

- Возможно, это обыкновенные мародеры. Дача пуста, хотели поживиться тем, что не догорело, а насчет работы придумали, просто не нашли лучшего объяснения для своего интереса.

- Как у вас все просто! - возмутился Турецкий. - А домой к нему они тоже мародерствовать приходили? Квартира не пустая, в ней сестра Шестова сейчас находится. Откуда они вообще адрес узнали? Зачем мародерам в бумаги его заглядывать? Они еще в компьютере желали покопаться. Какие-то слишком нетипичные у нас мародеры вырисовываются.

- Что вы от меня-то хотите? - вздохнул Скрыпник.

- Содействия следствию.

- А именно?

- Фирма, я смотрю, у вас солидная, - Турецкий забыл, что ни разу еще не чесал в затылке за весь разговор, и почесал, - отрывать людей от работы мне неловко, а разъяснить все для себя нужно непременно. Вот вы бы поспрашивали, или, может, вы и так знаете: кто из ваших сотрудников на пожарище ездил и к сестре покойного ходил. Если найдутся такие люди, честно признаются, зачем им это понадобилось, и окажется, что к пожару это никак не относится, значит, на том и поставим точку.

- А если не найдутся?

- Значит, будем принимать меры.

- Какие, простите, меры? - переспросил Скрыпник.

- Соответствующие, - веско заявил Турецкий.

Выйдя от Скрыпника, он наткнулся в холле на двух мило и громко беседующих дам. Прекрасное настроение от удачно сыгранной роли тут же улетучилось и уступило место безудержному бешенству - одну из дам он узнал. Это была Лада Рябец - репортерша, не раз светившаяся в программах Хмуренко.

Вторая - видимо, секретарша гендиректора этой конторы, размахивала ручками в кольцах и оживленно жаловалась:

- ...О чем вы говорите, какая Швейцария? Шеф меня однажды в Нефтекамск взял. Зимой! Это был такой ужас. А в Швейцарию он только сам. Представляете, сколько это стоит?

- А сколько вы на благотворительность отчисляете! Я слышала, даже финансировали строительство детского дома...

- Да кого мы только не финансируем...

- Мне нужно постановление на арест Хмуренко, - заявил Турецкий с порога, ногой распахнув дверь кабинета Меркулова.

- За что? - вопросительно ухмыльнулся Константин Дмитриевич, глядя на "важняка" поверх очков.

- Он достал!!!

- С такой формулировкой и выписывать ордер?

- Выписывай с какой хочешь. Например, подстрекательство к убийству свидетеля или соучастие в убийстве.

- Может, ты присядешь? - предложил Меркулов.

- Зачем?

- Успокойся и объясни не торопясь, что, собственно, произошло за последние несколько часов?

- Не за последние несколько, а вообще. Он возомнил о себе черт знает что! Таких надо бить по рукам, а лучше по морде! А еще лучше - убивать!

- Но утром ты санкции не требовал, хотя это было бы понятно: удар из-за смерти важнейшего свидетеля. А сейчас, когда ты, наоборот, должен был бы окончательно успокоиться, ты вдруг рвешь и мечешь. Нелогично.

- "Логично", "нелогично", - отмахнулся Турецкий, - туфта это все! Не будет постановления о взятии под стражу, я его и так задержу на семьдесят два часа, пусть посидит в каталажке, поизучает преступный мир изнутри.

- Рассказывай, не ломайся, как он тебе в этот раз напакостил?

- Не буду! - Турецкий встал и направился к выходу.

- Александр Борисович! - остановил его Меркулов. - Извольте ответить на поставленный вопрос.

- Не изволю!

- Почему?

- Потому что вам же, Константин Дмитриевич, так будет лучше.

- Ты хорошо подумал?

- Угу.

- Значит, так. Хмуренко задерживать я тебе запрещаю и вообще запрещаю вступать с ним в какие-либо контакты. Когда надумаешь поделиться своими проблемами, ты знаешь, где меня найти.

Черт! Может, это я невменяемый, подумал Турецкий, все-таки громко хлопнув дверью. Со Славкой разругался, теперь Костю обидел.

Турецкий. 10 апреля. 21.00

Увидев, что Турецкий собирается смотреть новости, Ирина Генриховна выключила телевизор.

- Сейчас Хмуренко будет - аналитическая программа, - напомнила она и добавила неожиданно: - Давай лучше съезди к Грязнову в гости.

- Я с ним поссорился, - ответил Турецкий и снова включил телевизор, но, едва он отошел на шаг, Ирина Генриховна резво выдернула шнур из розетки и спрятала его за спину.

- Ну сходи тогда пройдись, пива купи.

- Не хочу я пива! - возмущенно ответил Турецкий. - Я хочу смотреть новости.

- Опять с ножом будешь на телефон кидаться?

- Не буду, - пообещал Турецкий, - наверное.

- Нет уж! Сам не хочешь пива - пойди мне купи!

- Ну, Ир, кончай дурить, пожалуйста, - заискивающе произнес Турецкий, - если хочешь попробовать, что такое пиво, я после новостей за ним схожу. И мусор вынесу. - Увидев, что Ирина Генриховна дала слабину и заколебалась, он добавил последний аргумент: - И посуду помою!

- И не будешь выражаться при ребенке, и починишь телефон.

Ирина Генриховна вставила штепсель обратно в розетку и уселась рядом. Но пока они препирались, Хмуренко успел зачитать краткий анонс сюжетов и Турецкий так и не узнал, собирается он прямо сейчас выдать информацию про "Данко" или подождет до следующей субботы.

Начал Хмуренко с утреннего выступления Замятина на Совете Федерации, саркастически комментируя каждую его реплику.

"Итак, Замятин, цитирую: "...Не совершал никаких противоправных действий, но известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, - по утверждению Владимира Степановича, - снята преступным путем с грубым нарушением закона". Конец цитаты. До сегодняшнего дня я полагал, что в совершенстве владею русским языком, но теперь понял, что заблуждался. Умению генпрокурора жонглировать словами может позавидовать не только скромный журналист Александр Сергеевич Хмуренко, но и великий поэт Александр Сергеевич Пушкин".

Турецкий взглянул на часы: программа шла около восьми минут. Такими темпами наш современный Александр Сергеевич, пожалуй, не успеет добраться до "Данко", еще президентское интервью на добрых десять минут потянет. Он нервно провел рукой по затылку и почувствовал, что вспотел от напряжения. Так можно и инфаркт к пятидесяти годам заработать, подумал Турецкий, нужно кому-нибудь позвонить и узнать, собирался Хмуренко сдавать "Данко" или нет. А кому позвонить?! Не Лидочке же: Ирка может услышать.

Хмуренко тем временем закруглился с речью Замятина и принялся за коммунистов.

"Самые радикально настроенные лидеры коммунистического толка в открытую заявляют, что Замятин не оправдал доверия народа. То есть коммунистов, протолкнувших его в 1997-м на пост генпрокурора. Однако назначение Замятина на самом деле является едва ли не самой успешной многоходовой политической комбинацией коммунистов за последние годы. Замятин, вероятнее всего помимо собственной воли, сыграл роль коммунистического троянского коня в системе исполнительной власти. Сюжет действительно очень напоминает гомеровский. Целое десятилетие с момента распада Союза Кремль безуспешно осаждается законодателями-коммунистами. Но отсутствие единства, постоянная борьба за лидерство и взаимные обиды вносят раскол в лагерь левых и не позволяют им добиться успеха в открытом сражении. Если как следует над этим задуматься, становится очевидно, что Замятин был "подарен" коммунистами Кремлю в расчете на громкую отставку. Не утвердив его отставку два-три раза, Совет Федерации спровоцирует кризис президентской вертикали власти, а Дума запустит процедуру импичмента".

Ты будешь про "Данко" говорить или нет, чуть не выкрикнул Турецкий, не в силах больше слушать логические построения Хмуренко, ежесекундно ожидая, когда же начнется. Он потянулся за сигаретами, но, опомнившись, засунул пачку в карман - по стародавнему соглашению с Ириной Генриховной дома он курил только на кухне.

- Ир, свари чаю, пожалуйста, или кофе.

- Потом, - отмахнулась Ирина Генриховна, слушавшая Хмуренко как завороженная.

- Потом будет самое интересное, - пообещал Турецкий.

- Ладно. Так чаю или кофе?

- Не важно. И того и другого.

"...Не первый случай в истории мирового коммунистического движения. Схема предельно проста: человека обвязывают взрывчаткой и бросают под танк. Разумеется, обещают всемерное содействие, чтобы не подорвался раньше времени. Для тех, кому аналогии с Гомером и Вергилием кажутся чересчур далекими, в нашей программе более свежие исторические параллели. Мы предлагаем вам короткие сюжеты об окончании политической карьеры Анастаса Ивановича Микояна и Николая Ивановича Рыжкова..."

Турецкий все-таки вышел на кухню и закурил.

- Заваришь сам, раз пришел, - тут же сказала Ирина Генриховна, - я пошла смотреть.

Но он не докурил, бросил почти целую сигарету в мусорное ведро, поставил чашки на поднос и вернулся в столовую.

"Сенсационное обвинение в адрес генпрокуроров России из Швейцарии, прозвучавшее сегодня в интервью президента телекомпании CNN и успевшее за несколько часов вызвать недоуменную реакцию многих известных политических деятелей и серьезных аналитиков, - произнося слова "серьезных аналитиков", Хмуренко издевательски улыбнулся, - получило неожиданное подтверждение. Агентство Рейтер распространило информацию..."

Оставшиеся двадцать минут до конца программы Хмуренко строил самые невообразимые версии о всемирном прокурорско-коммунистическом заговоре.

Турецкий слушал его, скрестив пальцы на руках, сжав до боли зубы и насылая на телевизор пассы. Зная манеру Хмуренко ввернуть что-нибудь эдакое в заключительной фразе, он ждал, что тот брякнет-таки про "Данко". Только когда дали рекламу про тетю Асю, он поверил, что пронесло.

- Я за пивом! - объявил Турецкий, но, потоптавшись минуту в прихожей, разулся, вернулся на кухню и полез в холодильник. - Пиво как-нибудь в другой раз, - пояснил он Ирине Генриховне, - сейчас надо коньячку.

Инара. Ноябрь 1971

Отец предложил Инаре не ходить в суд.

- Тебя ведь не будут допрашивать? Зачем лишний раз нервничать?

Инара действительно переживала. И не смогла бы, наверное, четко ответить: за Мурада или за себя. Тягостная хандра не отпускала сутками, ничего не хотелось. На допросы ее больше не вызывали, Замятин не появлялся, даже брат Мурада больше не приходил. Она дни напролет лежала на диване с книжкой, по пять раз перечитывая каждую страницу и все равно не запоминая прочитанного.

Следствие завершили ударными темпами. Могли бы волынить и месяц и полгода, но уложились в двухмесячный срок. Суд назначили на пятнадцатое октября - сороковой день со дня смерти Бармина, отложив рассмотрение нескольких дел. Процесс обещал быть громким.

- Давай я устрою тебе больничный, а еще лучше организуем путевку в санаторий, куда-нибудь в Крым, - предлагал отец. - Отдохнешь, все забудется.

Но Инара все-таки пошла.

Похудевший, осунувшийся Мурад смотрел под ноги и, даже когда ему задавали вопросы, не поднимал глаз. Наверняка так посоветовал адвокат, чтобы раскаяние выглядело натуральнее. Его немногочисленные родственники сидели в углу зала, и вокруг них само собой образовалось кольцо отчуждения из пустых стульев. Инара пожалела, что не послушалась отца, - ей пришлось сесть с ними, она же объявила себя невестой обвиняемого. Мать Сергея снова смотрела на нее долгим тяжелым взглядом, не с ненавистью, скорее с презрением.

Замятина снова не было. Или его держали в комнате для свидетелей, или не будут допрашивать в первый день, и он решил не приходить. Зато, как и на кладбище, было много коллег Сергея - и в форме и в штатском.

Вначале допросили участкового из Кашина, которого они тогда разбудили и который первым из представителей власти увидел труп. Потом вызывали по очереди оперативников, экспертов... Народные заседатели с жадным любопытством поглощали подробности, народ в зале безмолвствовал, судья благообразный мужик с шикарной седой шевелюрой - все заседание листал папку с делом.

Последним в первый день для дачи показаний пригласили таксиста, который подтвердил, что на момент приезда в Кашино, то есть всего за полтора часа до гибели, Бармин был трезв и вел себя вполне вменяемо. После этого объявили перерыв до завтра, и выходивший народ оживленно шептался, что завтра-то и начнется самое интересное.

Самое интересное началось, когда свидетельское место занял Замятин серьезный, подтянутый, с комсомольским значком.

Прокурор, опершись ладонями на стол и слегка покачиваясь, выдержал паузу, ожидая, пока в зале установится полная тишина, а народные заседатели оторвутся от своих бумаг и сконцентрируют на нем свое внимание. Только после этого он начал допрос:

- На следствии вы, Замятин, вначале показали, что Бармин был зачинщиком драки?

- Да.

- И выстрелил первым. Выстрелил, целясь в Оласаева, так?

- Да, я так говорил.

- Вы изменили свои показания?

- Да.

- Почему?

- Потому что это неправда. - Замятин отвечал с гордо поднятой головой, четко и громко, правда избегая при этом смотреть на зал и особенно на скамью подсудимых.

- Обращаю внимание суда, что свидетель Замятин изменил свои показания до того, как следствие получило результаты судебно-баллистической экспертизы, поэтому обвинение сочло целесообразным не предъявлять Замятину обвинения в лжесвидетельстве. - Прокурор глотнул воды и сурово взглянул на Мурада. - Пуля, обнаруженная на месте преступления, по заключению баллистической экспертизы, действительно выпущена из пистолета ТТ, то есть из оружия Бармина. Но место ее расположения и отсутствие деформации позволяют с уверенностью утверждать, что Бармин стрелял в воздух, то есть производил предупредительный выстрел. В свете этого показания Оласаева на предварительном следствии о прямой угрозе его жизни представляются ложными. И картина преступления выглядит следующим образом: Бармин воспользовался пистолетом только для устрашения Оласаева и не имел намерения его убивать. В пользу этого утверждения говорит и тот факт, что он нанес Оласаеву удар по голове рукояткой пистолета и характер травмы Оласаева однозначно свидетельствует: пистолет человек, наносивший удар, держал за ствол, а при таком положении оружия говорить о намерении застрелить нельзя... И фактически участники драки меняются ролями. На самом деле Бармин защищался. После первого удара ножом он вынул пистолет, но не для того, чтобы стрелять. Он предложил Оласаеву бросить нож, тот не послушался, тогда Бармин использовал пистолет как холодное оружие, то есть ударил им Оласаева, защищаясь от ножа, но, когда и это не подействовало, он сделал предупредительный выстрел в воздух, а Оласаев добил раненого Бармина ударом ножа в спину.

Прокурор снова выпил воды и отвернулся от Мурада, удовлетворенно хмыкнув.

- Ответьте, Замятин, кто первым начал ссору? - спросил председательствующий.

- Бармин.

- А драку?

- Оласаев.

- То есть, если бы Оласаев не взялся за нож, драки бы не было?

- Нет.

- У Оласаева было достаточно оснований, чтобы начать драку?

- Я не знаю.

- Объясните более подробно суду, что же произошло.

- Все зависит от характера человека. Я бы не махал кулаками, тем более ножом, а попробовал бы поговорить.

После этой реплики по залу пронесся гул то ли одобрения, то ли возмущения и судья вынужден был призвать всех к порядку.

- Вы утверждаете, что Оласаев первым нанес удар ножом Бармину?

- Да.

- И Бармин после этого все-таки стрелял в воздух?

- Да.

- Подсудимый Оласаев пытался склонить вас к даче ложных показаний?

- Да.

- Угрожал ли он вам физической расправой?

- Да.

Замятин, так и не взглянув ни разу на Мурада, ретировался через боковую дверь. После судебного следствия начались прения сторон. Первым выступил с обвинительной речью прокурор - государственный обвинитель.

- В данном случае мы имеем дело с хладнокровным умышленным убийством. Подсудимый сознательно добил человека, которого называл своим другом, добил предательским ударом в спину. А после, испугавшись, попытался пустить следствие по ложному следу, давая заведомо ложные показания и запугивая свидетелей. Учитывая все вышесказанное, обвинение требует для подсудимого Оласаева Мурада Ильясовича максимального срока, предусмотренного статьей 103 УК РСФСР.

Адвокат говорил долго и неубедительно. Слишком тонко намекал на цепь трагических случайностей в виде оказавшихся на месте преступления ножа и пистолета, пытался убедить судей, что Мурад обладает горячим темпераментом и действовал в состоянии аффекта, то есть убийство не стоит называть умышленным. И под конец совершенно упадническим тоном попросил суд учесть, что подсудимый никогда ранее не привлекался к уголовной ответственности и глубоко раскаивается в содеянном.

- Обвиняемый Оласаев, - скрипучим голосом вопросил судья, - признаете ли вы себя виновным в умышленном убийстве Бармина?

- Да. Признаю.

В последнем слове подсудимый кратко повторил свои прежние показания и просил о снисхождении.

Матери Мурада стало дурно, и ее вывели из зала.

Судьи удалились в совещательную комнату и совещались ровно два часа. Скорее всего, приговор был согласован заранее, и судьи просто соблюли минимум приличий.

Мурад выслушал приговор, так и не подняв головы.

- Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Оласаев Мурад Ильясович признается виновным в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств гражданина Бармина Сергея Николаевича по статье 103 УК РСФСР. Суд определил меру наказания подсудимому Оласаеву в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием срока наказания в колонии усиленного режима.

Хмуренко. 10 апреля. 22.10

В кабинете горел свет, дверь была распахнута настежь, а на пороге валялись смятые бумажки. Ребята в камуфляже поработали, мелькнула у Хмуренко мысль. Нет, чушь собачья, как они могли сюда пробраться? Или это наш "честный следователь"? Неужели ему так легко и быстро дали санкцию на обыск? Или это он в порядке частной инициативы? Хмуренко надоело задавать себе вопросы, и он, сжав кулаки, смело шагнул через порог.

Ни ребят в камуфляже, ни следователя Турецкого в кабинете не было, и вообще, все было цело и невредимо, все находилось на своих обычных местах, за исключением Лады. Лада сидела за столом Миши Лепешкина, навалившись на него грудью, вытянув руки, так что пальцы свисали с противоположного края стола, и один за другим пускала бумажные самолетики. Их у нее был заготовлен целый ворох. Ногой она катала под столом пустую пластиковую двухлитровку боржоми.

- А-а-а, Александр Сергеевич! - пьяно протянула она. - Тяжело без тренировки! Фух! Как эфир?

Хмуренко обалдело на нее уставился. За все годы совместной работы он впервые видел Ладу в таком откровенно свинском состоянии.

- Давай я тебя домой отвезу, - предложил он.

- Нет. Сперва доклад о проделанных успехах.

- На каком поприще?

- Журналис-с-стко-расследовательном. Расследователь-ском. Я сейчас.

Лада, шатаясь, вышла за дверь и через пять минут вернулась, умывшись, в значительно лучшей форме. Увидев, что с ней, возможно, удастся поговорить серьезно, Хмуренко сел в свое кресло и спросил:

- Ты в "Данко" попала на банкет?

- Нет. Я сама устроила эксклюзивный банкет для Таи. Тая - секретарша Глеба Евгеньевича. Для начала я представилась главой благотворительного фонда. Якобы пришла склонять Фурманова к пожертвованиям. Потом слово за слово выяснила, что она его слегка так недолюбливает. Ну и наплела историю, что сама три года проработала секретаршей генерального в солидной фирме, что он был мудак, совсем меня достал, что я ушла, хлопнув дверью, а теперь открыла свое дело - фонд и счастлива до безумия. Потом затащила эту Таю в кабак. Пол-литра бананового ликера пришлось в нее влить! А он, между прочим, сорок градусов! А ростом она на полголовы меньше меня и весит, наверное, килограммов шестьдесят максимум. В итоге рассказала, конечно. Все. Кто на фирме чем занимается, откуда и куда идут деньги и как она потеряла невинность - страшно интересно!

- Давай ее интимную жизнь оставим пока в стороне. - Хмуренко, воспользовавшись паузой, перехватил инициативу. Обрушившийся на него поток сознания слегка утомил, и он засомневался, правильно ли поступил, не отложив разговор с Ладой до завтра.

- Правильно, - согласилась Лада, - Тая, она вообще-то такая дура!

- Что ты выяснила про деньги?

- Она, по сути, ничего не знает. - Лада потрясла головой, подошла к окну, приложила лоб к холодному стеклу, постояла так с минуту и продолжила: - "Данко" занимается торговым посредничеством при экспорте нефтепродуктов. От налогов уклоняются обычным способом: заключают договор с иностранным партнером, прибыль - копеечная. Потом керосин там или мазут по дороге в порт якобы перекупает другая фирма-посредник, прибыль у "Данко" опять копеечная. Эта другая фирма продает мазут тому же самому иностранному партнеру уже по разумной цене, хотя и несколько ниже мировой. На самом деле второй фирмы-посредника в природе не существует, она каждый раз новая. "Данко" с каждого рубля прибыли проводит по документам копейку, исправно платит с этой копейки налоги и неплохо себя чувствует.

- Понятно, понятно, - Хмуренко нетерпеливо заерзал в кресле, - ты же сама сказала: схема обычная. Подавляющее большинство частных фирм в России так работают, почему, спрашивается, никогда не можем налоги собрать. При чем здесь Ильичев?

- При том, что даже с учетом всех шахеров-махеров не получается отстегивать ему по миллиону-другому в месяц. Они за год в лучшем случае миллионов пять намоют. Это вам не Сосновский с его миллиардами. И, кроме того, Фурманов регулярно пропадает в Швейцарии. Зачем, никто не знает. Контракт из-за границы привез только один раз, и тот мизерный. Про Ильичева Тая, разумеется, не в курсе. В общем, мнение у меня сложилось такое: либо Ильичев действительно имеет доступ к пресловутым деньгам КПСС, но ограниченный, и вынужден подсасывать их понемногу, используя "Данко", как прикрытие. Либо "Данко", наоборот, используется для вывоза за рубеж теневого капитала, к которому имеют отношение коммунисты, а Ильичев, вступив в сговор с Фурмановым, разворовывает партийную кассу. Второе мне кажется более вероятным.

- Хорошо, да не очень! - сказал Хмуренко, видя, что Лада практически протрезвела и способна рассуждать логически. Сначала казалось, что все просто: Ильичев гребет деньги и не особо задумывается о том, чтобы заметать следы. А источник финансирования ему найти довольно трудно. Дают - скажи спасибо! Если какой-то репортер из заштатного "Прим-ТВ" смог его записать, мы с его пленкой сможем все это легко раскрутить. Или сконструировать так, как сочтем нужным, и никто не сможет убедительно отпереться. А выходит, у них сложная система веревочек! В общем, слишком замысловато для Ильичева, на самом деле он болван и всегда действует в лоб. Надо порыться как следует вокруг этого "Данко" здесь в Москве и в Швейцарии, иначе можно крепко влипнуть. Я уже начинаю сомневаться: не подсунул ли нам твой знакомый вульгарную дезу, чтобы заработать двадцать пять тысяч баксов?

- Не подсунул. - Лада улыбнулась и заговорщически подмигнула шефу. - Я еще не сказала вам самого интересного. В "Данко" я наткнулась на следователя Генпрокуратуры. Угадайте, на кого именно?

- На Турецкого?! Что он там делал?!

- Понятия не имею. Во всяком случае, ни с Таей, ни с Фурмановым он не общался. Может, пришел инкогнито и что-то вынюхивал?

- А он тебя не узнал, или кто-нибудь другой, та же Тая?- вдруг спохватился Хмуренко. - Ты же у нас телезвезда?

- Не думаю. К Турецкому я сразу повернулась спиной, Тая новости наверняка не смотрит, а чтобы кто-то взглянул мельком и узнал - не думаю, телезвезда у нас вы.

Турецкий. 11 апреля. 9.00

Ирина Генриховна с Ниночкой по поводу первого теплого выходного дня отправились гулять по набережной, а Турецкий, вынужденный выполнять данное накануне обещание, остался чинить телефон.

В аппарате звонок работал через раз и звук то появлялся, то исчезал. Разобрав все до последнего винтика, Турецкий обнаружил причины: оборванный контакт и сломанное пластмассовое крепление рычага. Контакт он кое-как припаял, но клея в доме не нашлось. В поисках "Момента" он выгреб на пол в прихожую все содержимое кладовки и нашел-таки искомый тюбик, но тот, как назло, оказался абсолютно засохшим.

Турецкий решил с горя выйти за пивом и заодно поискать клей, может, в каком-то из ларьков удастся разжиться. Убирать хлам на место он не стал: Ирина с Нинкой собирались вернуться часа через два, не раньше. Можно успеть и пива выпить, и с телефоном закончить и прибрать.

От этих радужных мыслей его оторвал короткий звонок в дверь.

- Иду! - закричал Турецкий сдавленным голосом, как будто действительно идет черт знает откуда, лихорадочно заталкивая в кладовку наиболее неприглядное.

- Прошу прощения, Александр Борисович, - сказал Ильин, войдя в квартиру и скромно остановившись у порога, - целый час вам звоню, у вас все время занято.

- А я как раз выйти собирался: нужно клей купить. - Турецкий выпроводил Ильина на лестничную клетку, забросил в ящик с инструментом разводной ключ и, навалившись на дверь кладовой, закрыл ее, утрамбовав все, что валялось на полу.

- По убийству Калашниковой эти долбаные воскресенцы не продвинулись ни на шаг, только зря съездил, - сказал Ильин, когда они спустились во двор. Можно было за пять минут все по телефону выяснить.

В тоне его Турецкий почувствовал упрек за испорченный субботний вечер. Незаметно для Ильина он переключил часы в режим секундомера и спросил:

- Поконкретнее давай, что у них есть? Что ты мог выяснить за пять минут по телефону?

- Сделан фоторобот подозреваемого, тот, что я вам вчера показывал. Подозреваемого видели несколько человек, когда он входил в подъезд. Среднего роста, небритый, на нем была спецовка, вязаная шапка на глаза, лицо черное, как у негра, - все в мазуте, на плече здоровенная сумка, из нее торчали моток кабеля и инструменты. Толком его, ясное дело, никто не разглядел, поэтому и фоторобот такой хреновый. По киллеру - все. Теперь что касается самой Калашниковой. Родственников нет: мать проживала в Звенигороде, умерла три года назад, отец не известен. По словам знакомых матери, Калашникова после школы уехала в Москву. Работала в частной фирме то ли секретарем, то ли бухгалтером. В Воскресенске знакомых не имела, с соседями отношений не поддерживала, общалась только с экономкой - Серебро Луизой Гавриловной. Она убирает в том доме в нескольких квартирах. Эта Луиза Гавриловна утверждает, что Калашникова появлялась изредка - не чаще двух-трех раз в месяц, гостей у нее ни разу не было, - короче, отдыхать приезжала. О себе никогда ничего не рассказывала. Осмотрел квартиру. Необжитая, шмоток практически нет, ни бумаг, ни документов, ни записной книжки, ни хрена! Выводы: в Воскресенске нам ловить нечего. Появились у Калашниковой свободные деньги, она и решила вложить их в недвижимость. Почему не в Москве, тоже более или менее понятно - устроила себе тайное лежбище. В общем, нужно брать за задницу Замятина, тут я с Эдиком согласен на сто процентов. Пусть колется, с кем гулял в "Ирбисе" тридцатого. Найдем вторую шалаву, если ее до тех пор не шлепнут, и выясним, кто и кому проболтался про квартиру Калашниковой в Воскресенске. Наверняка о ней знали максимум одна-две ее ближайшие подруги.

- Замятина взять за задницу не получится, я уточнял, - Турецкий театрально развел руками, - во-первых, его задница слишком высоко сидит, во-вторых, она слишком скользкая. Зато у меня возникло несколько вопросов. Ты говоришь, в квартире Калашниковой не нашли никаких документов, знакомых в Воскресенске у нее нет, как же в таком случае установили ее личность?

- Ну паспорт при ней был. Но и только.

- А прописана она, значит, в Звенигороде, в квартире матери?

- Точно.

- Ладно. Допустим, эта ниточка оборвалась. Калашникова приезжала в Воскресенск на своей машине?

- Нет. Машины у нее вроде бы не было. Приезжала на электричке.

- На электричке?! Ты в своем уме?! При ее бабках она, по-твоему, стала бы толкаться в электричке?

- Может, на тачке, но не до самого дома. К дому она всегда подходила пешком, это установлено.

- Конспираторша, мать ее! - Турецкий в сердцах сплюнул. - Все равно нужно разыскать того, кто ее подвозил в Воскресенск.

- Где его теперь найдешь? - уныло возразил Ильин.

- "Где", "где"! В Москве! И за пять минут ты бы ничего не выяснил по телефону. Смотри! - Турецкий предъявил ему секундомер, отсчитавший больше четверти часа.

Ильин, обидевшись, замолчал, а у Турецкого кончились вопросы, поэтому минут пять они шли молча. Закончив обход ближайших ларьков и так и не найдя клея, Турецкий купил вместо него шесть бутылок пива: себе и Ильину, потом, подумав, взял еще одну: вдруг в лесу кто-то сдохнет и Ирина Генриховна пожелает присоединиться. И еще банку соленых орешков, хотя и считал это баловством.

- Пойдем! - скомандовал он, - отказы не принимаются, будем продолжать оперативное совещание.

- А оперативных данных хватит? - кисло усмехнулся Ильин, которого перспектива сидения у Турецкого на кухне, похоже, не слишком прельщала. Да, чуть не забыл! У Калашниковой нашли две фотографии, на одной мать, на другой она сама, очевидно с подругой.

- Фотография сделана в Москве на улице? - с надеждой спросил Турецкий.

- Вы думали, они сфотографировались на работе? Увы, к сожалению, в квартире. Вот, - полез он за пазуху.

Турецкий взглянул на фотографию и замер на месте. Подругой Светы Калашниковой оказалась сногсшибательная фемина, клеившая его неделю назад в ресторане "Россини". А чтобы вычислить ее, теперь нужно только найти прокуроршу с соседнего столика, которая с феминой лобызалась как ближайшая подруга.

- Александр Борисович, вы ее знаете? - заволновался Ильин, заметив у Турецкого заинтересованность в глазах. - Откуда?!

- Встречал как-то.

- Где?!

- Места нужно знать!

Турецкий бегом помчался домой и, только забежав на кухню, вспомнил, что телефон лежит в руинах и, собственно, поэтому он выходил на улицу.

- Скотчем нужно, - посоветовал Ильин, выглядывая из-за плеча, - дайте попробую. - С грехом пополам он скрепил лопнувшую пластмассу и, подгоняемый нетерпеливым сопением Турецкого, торопливо закрутил все винтики. Работает! Скотч вообще величайшее изобретение человечества после колеса.

Турецкий набрал Меркулова:

- Костя! Я надыбал свидетеля по делу Замятина. Двадцать пять тридцать лет, прокурорский работник, но не из Генпрокуратуры. Скорее она из городской или областной прокуратуры. Третьего числа принимала участие в обыске в офисе "Вулкана". Сейчас дам команду своим орлам отыскать эту даму.

Ильин, пока Турецкий говорил, откупорил бутылку:

- Держите пиво, Александр Борисович.

Меркулов, видимо, услышав про пиво, ответил недовольно:

- Ты следователь, а не я. Я могу лишь дать команду о содействии твоему розыску.

-Я сейчас еду в ресторан "Россини", попытаюсь выйти на нее. А ты, Костя, узнай через управление кадров - кто такая эта дама.

Турецкому повезло. Официант был тот же, что и в прошлое воскресенье.

- Знаете ее? - спросил Турецкий сурово, заранее исключая малейшую возможность отрицательного ответа.

Официант повертел снимок в руках.

- Какую?

- Желательно обеих.

- Вот эту, - официант ткнул пальцем в Калашникову, - не знаю, но лицо знакомо. Кажется, по телевизору видел, она телеведущая?

- Вроде того. -Турецкий усмехнулся. - А вторую?

- Заходила несколько раз.

- Как часто, с кем, когда в последний раз?

- Не помню. - Официант закатил глаза, наморщил лоб, и прищелкнул языком: - Нет. Крутая телка, потому и узнал. Хотя, по-моему, шлюха. Как-то раз отстегнула пятьдесят баксов чаевых. Нет, больше ничего припомнить не могу.

- А кто может?

- Ну поспрашивайте у швейцара там, у оркестра... Не знаю.

- Понятно. - Турецкий отпустил официанта и, когда тот отошел, произнес вслух, обращаясь скорее в пространство, чем к Ильину: - Вот оно, значит, что. В прошлый раз он перед ней расстилался в расчете еще на один полтинник... Пошли в вестибюль, позвоним Меркулову, может, он уже все узнал в управлении кадров.

Меркулов действительно все узнал:

- Ольга Борц, следователь Тверской межрайонной прокуратуры, записывай телефон и адрес. И еще могу тебя обрадовать: только что говорил с нашим новым и. о. Дело по проверке фактов, изложенных в речи Замятина, в части, касающейся швейцарских счетов президента и сотрудников президентской администрации, решено передать сам догадываешься кому. Так что завтра вылетаешь в Швейцарию, вопрос уже практически согласован.

- Что значит завтра?! - закричал в трубку Турецкий, не обращая внимания на окружающих. - Можно подумать, Швейцария куда-то денется до послезавтра. Мне нужно разобраться в новом деле.

- Дело возбуждаю я по фактам и передаю тебе. Ты объединяешь его с тем, что в твоем производстве. Материалов пока тоже никаких нет. Встретишься с представителями швейцарской Генпрокуратуры, они вручат тебе материалы, тогда ты и разберешься в новом деле.

- Проходите, будем пить чай. - Борц, предупрежденная Турецким о визите, встретила их с Ильиным в своей квартире во всеоружии: приоделась, накрасилась и даже выставила в прихожую две пары мужских тапочек.

Ильин расплылся в улыбке и начал произносить витиеватое приветствие, протискиваясь мимо застывшего в дверях Турецкого, но последний поймал его за локоть и оттеснил назад.

- Узнаёте эту женщину? - Турецкий сунул Борц фотографию под самый нос.

- Это Яна Кузнецова, моя школьная подруга. Мы шесть или семь лет не виделись, а неделю назад встретились в ресторане.

- Где она живет, знаете?

- Да, на Симоновском валу.

- А вторую женщину узнаёте?

- Нет. А-а-а! Это та, что с Замятиным по телевизору трахалась?!

- Пошли! - скомандовал Турецкий Ильину и, повернувшись к Борц, добавил: - Надеюсь вас не нужно предупреждать. Никому ни слова.

- Господи, да вся страна видела!

- И тем не менее! - Не пожелав вступать в долгие объяснения, Турецкий буркнул: - До свидания, - и сбежал по лестнице.

Кузнецова долго не открывала, минут десять, не меньше, но Турецкий, слыша в глубине квартиры шум, продолжал настойчиво звонить. Наконец шум переместился в прихожую.

- Ресторан "Россини", прошлое воскресенье, - напомнил он громко и, приблизившись к глазку вплотную, натужно улыбнулся.

Дверь открылась. Она узнала Турецкого, выключила миниатюрный пылесос и улыбнулась в ответ:

- Проходите! Как вы меня нашли? В "Россини" меня никто не знает...

- Искать - моя профессия, мадам, - сказал Турецкий утробным голосом, высоко подняв брови. Импровизация оказалась удачной.

- Инспектор Трэнтон, - в тон ему ответила Кузнецова.

- Вот именно! Старший следователь по особо важным делам Турецкий, Генеральная прокуратура. Меня интересуют три маленьких вопроса. Кто сдал киллеру адрес Калашниковой в Воскресенске, личность самого киллера, а также личность коллеги Калашниковой, работавшей с ней в паре тридцатого марта в клубе "Ирбис". Телерепортаж об этом вы, надеюсь, видели.

Увидев, что Кузнецова изменилась в лице, Ильин быстро захлопнул дверь и, крепко взяв ее за руки, предупредил:

- Без глупостей.

- Хорошо, хорошо, отпустите! - Кузнецова прошла в комнату плюхнулась на диван размером с половину футбольного поля и закурила, глубоко запрокинув голову и выпуская дым причудливыми кольцами.

- Очень красиво, - нетерпеливо заметил Турецкий, подождав до половины сигареты, - я бы даже сказал, очень сексуально. Но мы торопимся. И вам я посоветовал бы поторопиться с ответами.

- Про Светкину воскресенскую квартиру в первый раз слышу, - быстро заговорила Кузнецова. - Как ее убили? Хоть не мучили? Она страшно боли боялась...

- Нет, снайпер работал. Продолжайте.

- В "Ирбисе" они с Русей Лагуш трудились, меня не брали. - Она усмехнулась невесело и раздавила окурок в пепельнице с таким выражением, как будто свернула голову мелкому зверьку. - Конкуренции опасались... Ну и слава богу! Как показали их по телику - они первым делом перегрызлись, а потом ударились в бега. Светка куда как умнее была - и то не убереглась. А Руся заявилась наверняка к тетке и заперлась в чулане, думает, никто ее там не найдет!

- А где ее тетка живет?

- Здесь, в соседнем доме.

- Хорошо, последний вопрос, - Турецкий перешел почти на приятельский тон, - кто был с ними тридцатого, кроме Замятина? Кто вообще в "Ирбисе" бывал, они вам рассказывали?

- Нет. Тайна фирмы. А может, Шмидт пригрозил им, что почикает, если протреплются.

- А вы знаете Шмидта?

- Что значит "знаю"! Его пол-Москвы знает. Лично мы не представлены.

- А как Калашникова и Лагуш на него вышли?

- Вышли! - Кузнецова фыркнула. - Подцепил их, наверное, однажды. Ну и оценил по достоинству.

- Понятно. Вы свободны завтра в первой половине дня?

- Есть деловые предложения?

- Есть. Подъедете в Генеральную прокуратуру, оформим протокол допроса. А сейчас проводите нас к Лагуш.

- Нет!

- Да. Вы же сами сказали, что она заперлась в чулане, никому не открывает и вообще у нее одна извилина. Вот вы ей мягко, по-женски объясните, что чем подробнее она нам все расскажет, тем живее будет. Можете разобрать пример с Калашниковой для убедительности.

Хмуренко. 11 апреля. 14.00

- Гм-гм. Вот что значит Европа. Не успели прилететь, уже кашель прошел, - сказал Хмуренко довольно.

С самого утра он охрип, говорить мог только шепотом, и то с превеликим трудом. Поэтому ни в Шереметьеве, ни в самолете он не перекинулся с Ладой и оператором ни словом, только красноречивым жестом указал на простуженное горло. Оператор, правда, сам был редкостным молчуном, а с Ладой поговорить было необходимо.

- Поздравляю, Александр Сергеевич, с исцелением главного органа. Лада вертелась как заводная. - Швейцария мне заранее нравится. Где Веня? Он нас встречает? Вообще я жажду инструкций. Мы едем или ждем кого-то?

Вениамин Легенький (для коллег просто Веня), сотрудник центральноевропейского бюро ОРТ, ждал их у выхода из аэропорта. Хмуренко вчера предупредил его о своем прилете и попросил организовать несколько встреч.

- Куда едем? - справился Веня. - К коммунисту, в офис, в "BenOil" или вначале в гостиницу?

- Давай к коммунисту, - поразмыслив, решил Хмуренко. - Нужна колоритная зарисовочка "по ленинским местам".

- Есть такая, - ответил Веня, - давным-давно зачем-то снимали, тогда не понадобилась, теперь в архиве пылится. Все как надо: улочки, скверики, даже ресторан "Одеон", в котором сиживал дедушка Ленин, будучи еще не дедушкой. Коммунист, как вы и просили, старейший.

- А самый молодой? - хихикнула Лада. - Или он всего один в двух лицах? Когда они самораспустились, я забыла?

- Тебя еще на свете не было, - ухмыльнулся Хмуренко.

Старейший коммунист оказался очень показательным - седовласый мужичина с изрезанным морщинами лицом и огромными руками. Типичный швейцарский пролетарий, у которого собственный двухэтажный дом, две машины и приличный счет в банке. Хмуренко, глядя на него, даже сочинил афоризм: "Франция, в представлении русских, культурная страна - там даже извозчики говорят по-французски, а Швейцария - богатая страна - там у каждого счет в швейцарском банке".

Беседовала с ним Лада на паршивом английском, правда, у коммуниста английский был не лучше. Но свое отношение к коммунизму и компартии он, наверное, смог бы выразить и на пальцах: на фиг это кому надо!

Беседовали они на лавочке в парке, а Хмуренко с Легеньким устроились на соседней лавочке, и Веня пока рассказывал, что удалось выяснить о поездках в Швейцарию Ильичева.

- Официально за последние четыре года он бывал здесь всего однажды, за более ранний период просто нет сведений. В составе делегации Думы в апреле прошлого года делился опытом с местным Национальным советом. Еще раз приезжал лечиться, что-то у него было с почками, предположительно его здесь прооперировали, но точно я не знаю. Это было еще раньше, в июле девяносто седьмого. Если он и приезжал сюда еще, например отдыхать или по личным делам, я не в курсе.

- А куда ходил, что делал, бывал ли в банке, не является ли учредителем какой-нибудь фирмы, такие сведения есть?

- Честно говоря, нет. Специально мы за ним не следили. А о банковских счетах сейчас вообще опасно спрашивать у местных. Сплошная паранойя, молчат как рыбы, а если настаиваешь, тут же берут в оборот и сами норовят что-нибудь выведать. По поводу замятинских заявлений о русских счетах наша Генпрокуратура высылает сюда свою делегацию. Насколько мне известно, командирован следователь по особо важным делам Турецкий.

- Серьезно? - удивился Хмуренко.

- Серьезно. Генпрокуратура Швейцарии распространила сегодня пресс-бюллетень, обещают в ближайшие дни совместное заявление.

Лада мило распрощалась со старейшим коммунистом и уселась рядом с Хмуренко:

- Александр Сергеевич, может, пора подкрепиться? Хочу настоящего швейцарского горячего шоколада.

- Съешь чизбургер, - отмахнулся Хмуренко. - Он с настоящим швейцарским сыром. Мы едем в "BenOil".

Совместными усилиями - Хмуренко через знакомых в налоговой полиции в Москве и Веня через местную налоговку - вычислили швейцарского партнера "Данко". Им оказалась маленькая фирмочка "BenOil", офис которой находился в Женеве. Сотрудников в "BenOil" было всего пятеро, включая генерального директора, и занимались они, как выяснил Веня, сходивший уже в фирму на разведку, преимущественно перекладыванием бумаг с места на место.

С гендиректором Францем Ульрихом Хмуренко беседовал сам, Ладе не доверил. К сожалению, в лицо его в Швейцарии не знали, но Хмуренко сразу начал с того, что он самый популярный в России журналист. Ульрих поверил и, кажется, был польщен.

- Россия - прекрасная страна! - Ульрих был отдаленно похож на Луи де Фюнеса и, когда говорил (и даже когда слушал), размахивал руками и в такт взмахам поднимал и опускал брови... - Богатая полезными ископаемыми. Русская нефть, русский газ - это же Клондайк!

- А русская мафия?

- Да. Для мафии в России - тоже Клондайк.

- И вы не боитесь иметь дело с русскими?

- Мы же не имеем дел с мафией! - темпераментно запротестовал господин Ульрих. - Да, в России проблемы, у вас там честно работать трудно, но мы свои дела ведем честно. Наши партнеры - цивилизованные люди. У нас прекрасный взаимовыгодный бизнес!

- И ваши партнеры никогда не делали вам непристойных предложений? Как вы на них отвечаете и как вы боретесь с собой, когда от вас требуют, скажем, давать взятки?

- Предложения такие, конечно, были. Но с теми, кто их делает, мы не работаем! - Ульрих возбужденно замахал руками под самым носом Хмуренко. Мы ведем дела только с солидными компаниями! И если они комбинируют что-то с налогами, то только там, у вас. И это трудности вашего переходного периода.

- Да, нам досталось тяжелое наследие от коммунистов, - Хмуренко ввернул заранее подготовленную тираду, которая должна была перевести разговор в нужную плоскость, - и коммунисты не дают нам двигаться дальше по пути мировой цивилизации. Когда они приезжают в Европу, то изображают из себя цивилизованных политиков, а возвращаясь в Россию, призывают народ к российскому бунту. Кровавому и бессмысленному. Любят они, кстати, бывать и в Женеве, в ленинских местах. Вот Ильичев, например...

- Коммунистами я не интересуюсь, - быстро ответил Ульрих.

- А еще многие наши телезрители считают, что с нами, русскими, могут за границей иметь дело только те предприятия, которые нашими же русскими и созданы. Это весьма распространенное мнение. Как вы его прокомментируете?

- В нашей фирме работают только коренные швейцарцы, и создавалась она еще в прошлом веке. Но если, конечно, предположить, что русская мафия существовала уже тогда и финансировала швейцарские предприятия с таким дальним прицелом... Мне кажется, вы относитесь к своим соотечественникам с большей нелюбовью, чем мы, иностранцы. Я вам скажу по секрету, что наши немецкие партнеры ведут себя не корректнее русских. Мы вначале на самом деле боялись сотрудничать с русскими, вы правы, был такой страх. Но мы уже пять лет вместе на мировом рынке...

Минут через пять восторженный треп Ульриха Хмуренко осточертел, минут через десять он стал прощаться и еще через десять наконец смог уйти.

И кто-то еще говорит о швейцарской сдержанности! Так или иначе, выяснить, откуда растут ноги у этого Ульриха и его фирмы, не получилось, и в лоб вряд ли получится. Нужно поговорить с Турецким и предложить ему сотрудничество, в конце концов, это и в его интересах. А заодно неплохо бы ему объяснить, что в смерти Косых он, Хмуренко, виноват не больше других.

- Веня, у меня к тебе огромная просьба, - сказал Хмуренко, усаживаясь в машину, - можешь побродить за Турецким, пока он будет здесь? Очень хочется узнавать о его успехах вовремя.

Турецкий. 11 апреля. 14.00

- Опоздали вы! Смылася Руся! - заявила ее тетка, презрительно оглядывая Яну и подтянувшихся следом Турецкого с Ильиным.

- Когда? - выступил вперед Турецкий.

- Вчерась ночью.

- Почему она сбежала?

- А вы ее спросите! Неделю в чулане просидела, велела никому не открывать. Замучила совсем: соседку в квартиру не пусти, сама никуда не ходи. Ревела в три ручья, что убьют ее. Небось не была бы такой лярвой... Короче, ищите ее сами, можете чулан обследовать, милости прошу!

- Может, ей кто-нибудь звонил или за ней кто-то заехал? - попытался добиться подробностей Турецкий.

- Не-а. Сорвалась посреди ночи как полоумная, вещи похватала - и бегом. Я в окно посмотрела: не ждал ее никто. Чухнула по улице в сторону Крутицкого, - видать, на метро. А метро-то уже, чай, не работало.

- Как думаете, где может быть сейчас ваша племянница? - продолжал настаивать Турецкий. - Лучше вам все нам рассказать, в ее же интересах.

- Да почем я знаю! Вон спросите у подруги ее боевой! - Яна в ответ одарила бабку обворожительной улыбкой, от чего у той едва не случился припадок. - Чулан будете смотреть или нет?! А ты проваливай отсюда, потаскуха, а то ноги повыдергаю!

- Ну что, Александр Борисович, вернемся к вам и продолжим оперативное совещание? - поинтересовался Ильин, когда они сели в машину. - Пять бутылок еще осталось.

- Сам справлюсь, - махнул рукой Турецкий.

- Тогда по домам? - обрадовался Ильин.

- Нет. Сейчас съездим кое-куда, я тебя познакомлю с одной девушкой. До моего возвращения из Швейцарии с ней ничего не должно случиться. И не вздумай никому проболтаться, даже Эдику Позняку - голову отвинчу! И скажу, что так и было.

...В подъезде кто-то бурно выяснял отношения. Оказалось, что это Лидочка, приоткрыв дверь на длину цепочки, беседует с Братишко. Вернее, беседовал преимущественно он и исключительно на повышенных тонах.

- А, защитнички объявились!

- Вова, спусти этого господина с лестницы, пожалуйста, - попросил Турецкий.

Ильин шагнул к Братишко, но тот, проворно отпрыгнув назад, замахал руками.

- Осторожнее, молодой человек, ваш старший товарищ не объяснил вам, с кем вы имеете дело. Он же ваш старший товарищ? Конечно, по вашему не обезображенному интеллектом лицу я отчетливо вижу, что вы тоже работник органов. Так вот, молодой человек, я сотрудник администрации президента, он помахал у Ильина перед носом красивой корочкой с тисненным золотом двуглавым орлом, - и, если не хотите закончить карьеру, убирая сортиры, лучше стойте тихонько, а еще лучше - пойдите покурить на улицу.

Ильин в нерешительности остановился.

- Аркадий, прекрати балаган немедленно! - возмутилась Лидочка. - И убирайся!

За соседней дверью кто-то завозился, интересуясь.

- Защитника ты себе, Лидия, выбрала трусливого, - ехидно заметил Братишко. - Видишь, сам уже обжегся, молодого подставляет. Что, Турецкий, страшно? Я вас предупреждал, что со мной лучше не связываться.

Турецкий молча отодвинул Ильина и, взяв Братишко за шиворот, подтащил к ступенькам и пнул ногой под зад. Сотрудник администрации президента как мячик скатился вниз и врезался в стену.

- А за этот беспредел, Турецкий, ты ответишь по полной программе! брызгая слюной, пообещал Братишко, суетливо отряхиваясь.

- Всенепременно, - хмыкнул Турецкий. - И не забудь след от ботинка на заднице сфотографировать, а то как докажешь, что был беспредел? Нас впустишь?.. - повернулся он к Лидочке, не слушая многоэтажных эпитетов в свой адрес, которыми щедро сыпал Братишко, спускаясь вниз.

Лидочка впустила их в квартиру:

- Вы вовремя.

- Что этот урод хотел?

Лидочка покосилась на Ильина.

- Ну он детально осведомлен о вашем вчерашнем визите в наш офис, сказал, что вы пытались кое-кого сделать идиотом, только они вас раскусили. Угрожал опять, но, хуже всего, обещал, что, цитирую: "устроит подлянку отцу".

- То есть про отца он тоже в курсе?

- Выходит, так, - вздохнула Лидочка.

- И с моим вчерашним собеседником они, значит, в одном лагере.

- Да.

- Простите, я вас не представил, - спохватился Турецкий. - Владимир, Лидия. Лидия, Владимир. Я завтра отбываю в солнечную Швейцарию, и в мое отсутствие Вова за тобой присмотрит, хорошо?

- Хорошо.

Турецкий ободряюще похлопал Ильина по плечу:

- Предлагаю тебе остаться и помочь девушке сломать ногу, а заодно поближе познакомитесь.

- Что, простите, помочь сделать?!

- Сломать ногу, - повторил Турецкий. - Нужно, чтобы у нее появился хороший повод не ходить на работу. Не просто бюллетень про сопли, а серьезная травма, например перелом ноги, а лучше двух, чтобы у ее начальства не возникло желания подарить ей костыли и все-таки призвать на службу.

- Сан Борисович, можно вас на минутку. - Так ничего и не понявший Ильин потащил Турецкого в коридор. - Она у нас кто, подозреваемая или свидетель?

- Никто. Она вообще не по этому делу. Все, что я тебе там про голову говорил, что отвинчу и тому подобное, забудь. Охранять девушку я тебе не приказываю, а прошу. Личная просьба, понимаешь, нижайшая, но откажешься - я обижусь. Плевать на службу и личную жизнь не обязательно, просто держи на контроле, созванивайтесь, например, каждые два часа.

- А от кого охранять?

- От этого, которого ты видел...

- Он на самом деле советник президента?

- Он пешка, черный пиаровец, наябедничать, правда, может, но не более того. Да, есть еще двое: Тихонов и Свешников - эти у нас тоже советники, но депутата Госдумы, один просто мордатый, а второй мордатый с косичкой. И по возможности разбирайся сам, привлекать коллег крайне нежелательно.

- Из-за папы?

- Точно.

- А кто у нас папа?

Турецкий колебался некоторое время, но все же ответил.

- Меркулов Константин Дмитриевич. Услышал? А теперь забудь.

- Он не в курсе?

- Нет, и не дай бог тебе его в это посвятить. Каждому, кто будет к ней приставать, бей морду, не задумываясь, можешь даже применить оружие, но только в крайнем случае, конечно. Если что, вали все на меня: я приказал, а ты приказы не обсуждаешь.

Инара. Январь 1973

- Я уезжаю через два дня, может, увидимся?

Замятин позвонил неожиданно среди ночи. После суда они не общались целый год. Встречались несколько раз на улице, здоровались, и все. Видеть его Инаре не хотелось, воспоминания были слишком отвратительные. Он вел себя просто мерзко. И хотя, наверное, так было нужно, более того, она ведь знала, что так будет, - все равно не думала, что будет настолько "так".

- Это обязательно?

- Пожалуйста, Инара. Я завтра зайду вечером, хорошо?

- Хорошо.

Он пришел с огромным букетом, стоял потупив глаза и ждал, что она его пригласит в дом. Она не пригласила. Вышла на площадку и захлопнула дверь.

- Поговорим лучше на улице.

Сидеть в пустой квартире один на один было невыносимо. Вообще разговор этот был не нужен, зачем согласилась, непонятно.

Они бродили по центру, Инара специально выбирала места, где больше народу, Замятин трепался о погоде, о лете, о небе, - короче, нес всякую чушь. Инара отвечала односложно и невпопад.

- Давай все-таки сядем, - увлек он ее на темную скамейку.

"А Мурад уже сидит", - вертелось на языке, наслушалась в милицейских коридорах крылатых фраз. Но не сказала - вульгарно и пошло.

- Меня пригласили в Москву в аспирантуру, работать буду младшим научным сотрудником в НИИ прокуратуры, - сказал Замятин.

- Поздравляю.

- Спасибо, но я пришел не для того, чтобы похвастать.

- А для чего?

- Хочу, чтобы ты поехала со мной.

- Спасибо, мне и здесь неплохо.

- Инара, я люблю тебя, любил и буду любить всегда. Мы уедем, забудем весь этот кошмар, мне обещали вначале комнату, потом квартиру...

- Я это уже когда-то слышала.

- Что?

- Помнишь, после выпускного ты тоже клялся в вечной любви и дружбе. А потом тем же ножом, которым вырезал на дереве наши имена, зарезал Сергея. Чего стоят твои клятвы, Вова?

Он промолчал, сделал вид, что не заметил, хотя по-прежнему не выносил, когда его называли Вовой.

- Но это ведь совсем другое дело. Подумай, Москва - это перспективы, это большие возможности.

- И о перспективах я тоже уже слышала.

- Но ты ведь любила меня и, я уверен, не перестала. Да, мы тогда поссорились. Я был не прав, ты была не права. Но нам было хорошо вместе. В общем, я не хочу городить банальности, оправдываться и объяснять каждую мелочь, давай начнем все с чистого листа.

- Начинай лучше сам, лист будет еще чище.

Она встала и ушла, не оглядываясь, а он не бросился ее догонять.

Через месяц пришло из Москвы первое письмо. О любви он уже не писал, но по-прежнему звал в столицу. Она не ответила, но письма приходили с завидной регулярностью: одно в неделю.

В декабре умер отец. Инфаркт свалил профессора Филиппова прямо у операционного стола. Замятин примчался в Свердловск и вел себя так, как будто умер его отец, а не ее. Стоял рядом с Инарой на кладбище с вдохновенно-скорбным лицом, распоряжался на поминках, даже написал пламенный некролог в "Уральский комсомолец".

Конечно, Инара была ему благодарна, но благодарность, разумеется, не могла воскресить любовь, которой никогда не было. И все-таки, когда он зашел попрощаться и снова предложил поехать с ним, хотя бы не насовсем, как бы в гости, посмотреть Москву, сменить обстановку, развеяться, она согласилась.

Москва показалась ей убогой: грязная каша на тротуарах вместо шикарных уральских снегов, десятиметровая Вовина комнатушка в коммунальной квартире вместо огромной четырехкомнатной квартиры, затурканный народ в каких-то бесконечных очередях, даже сердце родины - Красная площадь - и та была тесной и унылой.

Новый, 1973 год они встречали на чьей-то подмосковной даче в огромной и странной компании, где Замятин был знаком с одним человеком, а Инара не знала вообще никого.

Оказалось, Вовик старался ради нее - собравшиеся были сплошь представителями столичной богемы: начинающие авангардистские поэты, альтернативные художники, революционные скульпторы, воинствующие пацифисты-хиппи, бездарные, но зато дети актеров и писателей, подпольные рок-музыканты, был даже один американский органист без органа.

Не было традиционного стола с шампанским и салатом оливье, не было телевизора, а было четыре ящика водки и холодильник, забитый апельсинами и бананами. Замятин полушутя-полусерьезно предупредил, что вызовет на дуэль всякого, с кем Инара станет флиртовать, танцевать или просто разговаривать, но потом загадочным образом куда-то испарился, фактически предоставив ей полную свободу действий.

На втором этаже магнитофон орал Высоцкого, под которого даже кто-то умудрялся танцевать, на веранде перепившие музыканты вызывали дух Эрнесто Че Гевары. Когда пробило двенадцать, спириты бросили свое дурацкое занятие и исполнили вольную фантазию, в которой с трудом угадывался Гимн Советского Союза.

Тогда Инара и познакомилась с Георгием. Он был странный: толстый, с тремя небритыми подбородками, зато с наголо стриженной головой и глазками-щелочками, в растянувшемся, разорванном на вороте свитере, протертых до дыр джинсах и кедах. Но при этом он не был хиппи, от него хорошо пахло дорогим одеколоном, и он не пил водку, как все, а прихлебывал бренди из сепаратной пол-литровой плоской фирменной бутылочки.

- Я слышал, вы пишете хорошие иконы? - Он подошел первым и протянул Инаре очищенный банан.

- От кого слышали? - Инара поискала взглядом Замятина, но его прижала в углу юная авангардистская поэтесса и самозабвенно читала ему на ухо свои эротические стихи.

- А я бы написал вас. "Девушка, откусывающая банан" - это вам не банальная "Девочка с персиками". Вот мужчине с бананом мне всегда хочется предложить нож и вилку...

- Поклоняетесь Фрейду?

- Нет, я никому не поклоняюсь, но старина Зигмунд во многом прав. Я художник, скорее маляр, а по профессии дворник.

Они застолбили маленький диванчик в углу и болтали о Рублеве, Тарковском и маркизе де Саде. Георгий был такой страшный на вид, что Вовик даже не ревновал. Он пил водку со своим приятелем Ильичевым, который их сюда и привел, потом они поймали американского органиста и устроили громкий диспут о преимуществах советского образа жизни над западным.

- Этот пылкий правовед ваш жених? - поинтересовался Георгий.

- Знакомый, - ответила Инара.

Через два дня она встретила Георгия на улице. И прошла бы мимо, если бы он ее не окликнул. Ничего от хиппи в его внешности не осталось распахнутая коричневая дубленка, под которой костюм-тройка, галстук, белоснежная рубашка, пушистый мохеровый шарф. Даже лысина прикрыта пыжиковой шапкой.

- Тогда я отдыхал, а сегодня - на работе, - смеясь, объяснил он метаморфозы в своем внешнем облике. - Вы никуда особо не спешите? Хотите, я покажу вам свою мастерскую?

Инара не спешила. Она просто гуляла, прощаясь с Москвой. Вовик оказался не прав, думая, что она, однажды увидев, влюбится в этот город навсегда. Ей хотелось вернуться домой или, может быть, просто оказаться подальше от Замятина.

Георгий усадил Инару в белую "Волгу", и они покатили вдоль Страстного бульвара.

- Вон в том доме живет полусумасшедший старичок, у которого можно достать любой самиздат, - рассказывал Георгий, одной рукой держа руль, а второй оживленно жестикулируя, - а в подвале этого билдинга собираются поэты-авангардисты, а в этом квартале я работаю дворником. Если захотите, я покажу вам настоящее чрево Москвы...

Мастерская Георгия занимала две комнаты в новенькой четырехкомнатном кооперативе в Измайлове. Во всей квартире, кроме двух мольбертов, на одном из которых стояла прикрытая полотном рама, холодильника и дивана не было больше ничего.

- Квартиру купил недавно, еще не успел обустроить, - объяснил Георгий царившее вокруг запустение.

- На зарплату дворника купили? - поинтересовалась Инара.

- У нас в стране у всех равные возможности, - рассмеялся Георгий, - и у дворников в том числе.

В холодильнике было шампанское и немного сыра.

- Выпьем за знакомство? - предложил Георгий.

- Почему бы и нет.

Выпили за знакомство, потом за здоровье, потом за будущее.

- Мои родители живут в маленьком заштатном городишке, - рассказывал Георгий. - И я мог бы там жить, пошел бы инженером на кирпичный завод, зарабатывал бы сто пятьдесят с премией, социалистически соревновался, к пятидесяти получил бы квартиру.

Инара спрашивала себя, зачем он ее пригласил, и думала о том, что, в конце концов, это не имеет значения. Он не бубнил о любви с первого взгляда, не пытался лезть с объятьями и поцелуями, не просил денег и ни разу не произнес слова "перспектива", которое так любил Вовик и все его нынешние знакомые и коллеги по НИИ прокуратуры.

И все-таки зачем? От шампанского слегка кружилась голова, слова Георгия пролетали мимо ушей.

Когда вторая бутылка шампанского закончилась, Георгий не пошел за третьей, а подошел к мольберту и откинул полотно с рамы:

- Нравится?

Инара подошла поближе. Со старой, но прекрасно сохранившейся или свежеотреставрированной иконы на нее смотрели грустные глаза святого Николая. Когда-то она видела точно такую же икону в Пскове или в Новгороде, еще в детстве.

- Нравится.

- А хотите попробовать?

- Попробовать что? - не поняла Инара.

- Попробовать себя в качестве иконописца семнадцатого века.

- Зачем?

- Если вас интересуют идейные соображения, - чтобы овладеть секретами старых мастеров, постичь и донести до их и наших потомков красоту и загадочность древнерусской души, а если материальные - у меня есть покупатель.

Она не ответила ни "да" ни "нет" и на следующий день уехала в Свердловск. Но оказалось, что и там ей совершенно нечего делать. Огромная квартира, которую она так любила, оказалась ведомственной, и после смерти отца нашелся другой знаменитый профессор, живущий, как выяснилось, в "совершенно нечеловеческих" условиях. Ей дали однокомнатную малометражку в новом каком-то недоделанном доме, где все текло, скрипело и свистело сквозняками, и предложили очередь на кооператив. Мебель, книги, вещи в большинстве своем пришлось продать - и пятая их часть не поместилась бы в ее новом "скворечнике". Конечно, отец оставил несколько тысяч на книжке, но теперь, когда не на кого было оглядываться и некого было опасаться, на Инару начали давить всякие представители милиции, общественности и комсомола, нужно было идти работать, а куда идти, не имея нормальной специальности?

Месяц она воевала с коммунальными службами, добиваясь ремонта, вяло искала работу и отмахивалась от общественных деятелей. Потом плюнула на все и за три дня написала "Святую Троицу" в манере новгородской школы.

Турецкий. 12 апреля. 8.30

Турецкий, Грязнов и зам министра внутренних дел Рощин сидели в пустом буфете VIP-зала Шереметьева-2. Пили минералку. Грязнов позвонил Турецкому накануне и попытался ангажировать на сегодняшний вечер на какой-то муровский сабантуй, обещая организовать разговор по душам с Арбузовым. Разговаривать с Арбузовым по душам Турецкому откровенно не хотелось, командировка в Швейцарию оказалась как нельзя кстати. Но Грязнов не унимался и сказал, что в таком случае устроит ему обещанную неделю назад встречу с Рощиным, который "за две минуты на пальцах объяснит, какое Замятин дерьмо и с чем его едят". Так уж совпало, что Рощин в этот день тоже летел в загранкомандировку - в Польшу. Его рейс был на час позже. Грязнов уговорил его приехать заранее, и теперь они втроем пили минералку. Их лица были тронуты печатью государственных забот. Привезенный Грязновым коньяк бесполезно прозябал у Турецкого в "дипломате".

- По Русскому резервному банку Замятин фактически развалил следствие, - заявил Рощин после очередного грязновского намека, что неплохо бы перейти к делу. До того он увлекательно рассказывал о нелегальной эмиграции и судьбоносной международной конференции по этой проблеме, на которой он будет представлять Россию.

- Вячеслав Иванович ввел меня в курс. -Турецкий кивнул солидно и с достоинством. - Но меня интересуют счета сотрудников администрации президента в швейцарских банках.

- Я нарисую схему по Русскому резервному, чтобы вам было проще понять суть дела.

Похоже, он не слушает при разговоре собеседника, если тот не является его прямым начальником, подумал Турецкий. Или просто чувствует себя не в своей тарелке, не знает, как со мной разговаривать. Напустил на себя официоз на всякий случай. Хотя сам я тоже хорош. "Меня интересуют счета сотрудников администрации президента в швейцарских банках" - чушь собачья! Все это понимают - и Рощин в том числе. Кто мне позволит до чего-нибудь докопаться?! Тут нужна международная аудиторская фирма с тысячами сотрудников и незапятнанной репутацией, собирающаяся вращаться в этом бизнесе еще лет сто - двести. Чтобы у нее не было соблазна ради сиюминутной выгоды, даже очень крупной, навсегда свою репутацию похерить. И то! Наверняка не дадут ее проверки однозначного результата. Скажут: нам-то не показали, нас туда не допустили, поэтому мы ничего с уверенностью утверждать не можем, но, возможно, что-то где-то нечисто. Короче, пошло оно все к черту! Положено для порядку слетать в Швейцарию - слетаю. Не на северный полюс, в конце концов, посылают. Что действительно меня интересует, так это кто снимал кино про Замятина. А то один труп, другой, изначальная цель расследования как-то отошла на второй план. А спросят именно за нее. И видимо, достаточно скоро.

- Вот полюбуйтесь, - Рощин протянул Турецкому исчерченную салфетку, прервав вольный поток его сознания, - что сделали в Русском резервном банке с облигациями внутреннего валютного займа за 1996 год. Весь доход перевели на Кипр по подложным договорам. Заказали на тридцать миллионов долларов работ по покраске облаков. Если бы не Замятин - поехали бы Оласаевы лес пилить как миленькие. Тем более младшему - не впервой. А зачем нужен был Генпрокуратуре кредит на восемьдесят один миллиард старых рублей кредит под девяносто процентов годовых? Паркет менять? А проценты из каких средств возвращать?

- С учетом инфляции процент значительно ниже, - авторитетно заметил Турецкий.

- А зачем тогда валютный кредит на двадцать пять миллионов долларов под пятьдесят процентов?

- Да-да, зачем?! - вмешался помалкивавший до того Грязнов, видя, что Турецкий не проявляет должного энтузиазма.

- Кредитами занимается хозуправление, - возразил Турецкий, сохраняя дипломатическую выдержку.

- Хорошо, а как быть с десятками уголовных дел по финансовым нарушениям, которыми занимался непосредственно генеральный, а не хозуправление? Разве только в Русском резервном банке у нас казнокрады сидят? Сейчас я покажу вам схему по Машиноэкспорту. - Рощин принялся расчерчивать новую салфетку. В этот момент объявили посадку на рейс до Женевы. Рощин торопливо дочертил схему и вручил Турецкому: - Желаю вам удачи, Александр Борисович. А по поводу швейцарских счетов, про которые достоверно известно Замятину, одно могу вам сказать. Это счета самого Замятина.

Рощин извинился, попрощался и удалился якобы по важным делам.

- С пониманием человек, - уважительно отозвался о нем Грязнов, - хотя и непьющий. Доставай быстренько по сто граммов на дорожку.

Турецкий. 12 апреля. 11.00

Из самолета Турецкий позвонил Реддвею. Традиционного подарка для приятеля - предмета русского быта - на этот раз он с собой не прихватил: просто не до того было. Решил, что совершит в Женеве экскурсию по ленинским местам и отковыряет для реддвеевской коллекции какой-нибудь всемирно-исторический булыжник. Вообще-то от Женевы до баварского курорта Гармиш-Партенкирхена далековато, на полдня не сбежишь, но ему наверняка придется нанести визит в Лозанну - в Генеральную прокуратуру Швейцарии. Оттуда можно попробовать вырваться. Или устроить встречу на Эльбе. Хотя чушь это все, конечно. Реддвей дальше дверей своего кабинета встречать его не отправится. Ну и бог с ним, и в кабинете, как показывает опыт, можно неплохо посидеть.

Турецкий так замечтался, что пропустил момент соединения и опомнился, только когда секретарша второй раз представилась и переспросила, кто звонит. Из головы, как назло, повылетали все английские слова, и он с трудом, краснея от натуги, объяснил ей, кто он такой и по какому вопросу беспокоит Реддвея. Но самое худшее было не это. Секретарша ответила, что мистер Реддвей в Соединенных Штатах и не вернется в Гармиш-Партенкирхен как минимум в течение недели.

- Облом, - с выражением произнес Турецкий, обращаясь к проходившей мимо стюардессе.

Она его не поняла и стала по-немецки, а затем по-французски предлагать ему свою помощь. Он ее тоже не понял.

В аэропорту его встретил представительного вида господин по имени Франсуа Бурбаки, хорошо говоривший не только по-английски, но и по-русски.

- Вы первый раз в Швейцарии, господин Турецкий? - поинтересовался он после обмена приветствиями.

- Я уже давно ничего не делаю впервые, - ответил Турецкий глубокомысленно.

Господин Бурбаки усадил Турецкого в собственный "ситроен". Он оказался очень разговорчивым и к делу переходить явно не спешил.

- Я могу показать вам Женеву, но с гораздо большим удовольствием покажу Лозанну. Женеву терпеть не могу, если честно. Женевцы мнят о себе бог знает что, и, главное, иностранцы первым делом ломятся сюда. Можно подумать, наша страна начинается Женевой и Женевой заканчивается. Вы хотите сперва заехать в гостиницу, а потом в местную прокуратуру или наоборот?

- Огласите, пожалуйста, программу моего пребывания, тогда решим.

- Подозрительные счета, о которых говорил господин Замятин, размещены в трех банках здесь, в Женеве. Мы провели предварительное разбирательство и можем ознакомить вас с некоторыми материалами. Но мы предполагали, что вы захотите допросить некоторых свидетелей лично, господин Турецкий. Только я умоляю вас, не всех поголовно! Тогда нам придется застрять здесь на месяц. Вы можете себе представить, что значит торчать в Женеве целый месяц?! И вы до сих пор не сказали, куда мы едем вначале.

- А мы остановимся в одном отеле?

- Да. Я имею указание лично от госпожи генерального прокурора повсюду вас сопровождать. Так куда мы едем?

- Все равно.

- Тогда, с вашего позволения, мы сегодня вообще не поедем в прокуратуру. Я изложу вам основные результаты за ужином. Вы предпочитаете ужинать в отеле или желаете совершить вылазку в город?

- Вылазку. А результаты лучше изложите сейчас - я не хочу вас утомлять прогулкой по Женеве.

- Но госпожа генеральный прокурор...

- Не беспокойтесь, я хорошо ориентируюсь. - Увидев, что господин Бурбаки обиделся, Турецкий тут же добавил: - В Лозанне я обязательно попрошу вас быть моим гидом.

- Самое интересное, на мой взгляд, - тут же оттаял Бурбаки, - дело о хищении вашим хакером примерно двух миллионов долларов из Кредитного банка. У нас много о нем писали. У вас, я думаю, тоже. У нас им сразу занялась Генпрокуратура в сотрудничестве с вашей, еще при господине Замятине, до его временного отстранения. Вы работали по этому делу?

- Нет. - Бурбаки удивился, и Турецкий счел нужным пояснить: - Я работаю по делу самого Замятина. Поэтому мне поручили расследовать также обвинения Замятина в адрес кремлевских чиновников, высказанные им в Думе.

- Как же вы в одиночку можете возглавлять сразу два таких огромных дела?! - несказанно изумился Бурбаки.

Турецкий хотел его поправить, что он не возглавляет расследования, а непосредственно их ведет, но передумал. Все равно не поверит, а так звучит солиднее.

- Понимаете, господин Бурбаки, это очень надежный и притом недоказуемый способ давления на следствие со стороны моего руководства. Если в определенный момент мне захотят перекрыть кислород, то подсунут гору материала, требующего проверки, и не выделят людей. И в одиночку я просто захлебнусь в нем.

Бурбаки несколько раз открывал и закрывал рот, не зная, о чем полюбопытствовать в первую очередь и наконец спросил:

- И каковы ваши успехи на сегодняшний день?

- Переменные.

- Понятно. Так вы знакомились с материалами по хищению из Кредитного банка?

- В самых общих чертах.

- Пока истинных владельцев счета установить не удалось. Ясно только, что через него отмывали деньги. Мы поспорили с коллегами: разделились на две группы. Одни настаивают, что это деньги одного из ваших мафиози "авторитетов", а другие - что Центробанка. У вас в Центральном банке якобы разворовывают кредит МВФ. Я, лично, за мафию. А господин Замятин утверждает, что это деньги вашего президента или управляющего делами его администрации.

- Еще мнения есть? - поинтересовался Турецкий с некоторой долей иронии, но Бурбаки ее не уловил, - возможно, из-за неидеального английского произношения собеседника.

- Да! Я просмотрел сводку сообщений информационных агентств, пока ждал вас в аэропорту. Господин Сосновский в своем интервью заявил, что это деньги коммунистов, а господин Ильичев - что господина Сосновского. Оба утверждают, что у них есть доказательства. Очень интересно! Один из них наверняка беззастенчиво лжет.

- Оба, - уверенно сказал Турецкий.

Бурбаки неожиданно заложил крутой вираж:

- Прошу прощения. Я передумал: все-таки надо заехать в офис. Вам до завтрашнего утра следует войти в курс.

Турецкий. 13 апреля. 12.40

Отсыпаясь после ночного бдения над документами, он проснулся за полдень.

Бурбаки уже не было в его номере. Он оставил у портье записку, в которой извинялся четыре раза за непредвиденные обстоятельства, которые заставляют его "бросить дорогого коллегу", и рекомендовал сегодня съездить на экскурсию.

Гладко выбритый, Турецкий спустился в холл гостиницы и прошел к стойке проката автомобилей.

- Доброе утро, - приветствовал его клерк на швейцарском немецком.

- Привет, - ответил Турецкий по-английски. - Могу я нанять автомобиль?

- Да, сэр, конечно. На какой срок вам требуется машина?

"Хороший вопрос. На час? На день? А может быть, на месяц или два?"

- Точно не знаю.

- Будьте любезны, заполните вот эти бумаги.

Турецкий расплатился за машину наличными. Сперва озадаченное лицо клерка мигом приняло добродушно-услужливое выражение.

В приподнятом настроении он вышел из отеля. Машина оказалась красным "фольксвагеном-гольф". Турецкий повернул ключ зажигания и плавно вдавил педаль газа. "Фольксваген" бесшумно тронулся с места. Так же бесшумно вырулил со стоянки и покатил вслед за ним серый "опель".

Турецкий не спеша ехал по тихим, ухоженным улицам с нависающими с обеих сторон старинными каменными домами постройки восемнадцатого века. Выкрашенные в зеленый цвет трамваи невольно рождали ассоциацию с американской валютой. Впрочем, вздор. При чем тут американцы?! Прохожие беспечно, неторопливо передвигались по мощенным булыжником тротуарам. Во всем царило спокойствие и покой, недоступная москвичам размеренность, бессуетность жизни.

Швейцария определенно нравилась Турецкому. Он чувствовал себя расслабленно и беззаботно - давно забытое состояние, - как будто попал на другую планету или в другое измерение, где время протекает медленно, почти неощутимо.

На вывеске бюро компании было написано: "Саншайн турз". Турецкий отыскал невдалеке место для парковки и направился к большим стеклянным дверям, толкнул их. Его приветствовал веселый мелодичный звон.

Серый "опель" проехал мимо и остановился в сорока метрах на другой стороне улицы.

Турецкий пробыл в бюро не более пятнадцати минут. Когда он выходил, мужчина с ничем не примечательной внешностью, сидевший в "опеле" рядом с водителем, взял трубку сотового телефона. Бросив пару коротких фраз, он отключился.

Тем временем Турецкий забрался в свой автомобиль, и красный "гольф" двинулся в сторону Талтштрассе, откуда уходили туристические автобусы. Серый "опель" последовал в том же направлении.

Пять минут спустя к бюро компании "Саншайн турз" подкатил бежевый "Мерседес-190". Из него легко выпорхнула молодая женщина и застучала каблучками к стеклянной двери.

- Простите, пожалуйста, - обратилась она к клерку, стоявшему за стойкой для обслуживания туристов и сейчас явно скучающему. - Только что у вас побывал мой муж. Мы немного повздорили в отеле, и, я полагаю, он решил отправиться развеяться на экскурсию. Мне бы хотелось знать, какой маршрут он предпочел, чтобы успеть догнать его и... вы сами понимаете, помириться. - Она изобразила виновато-просящую улыбку.

Клерк, уже немолодой седеющий мужчина, понимающе кивнул.

- Это дневной маршрут, мадам. С 13.30 до 18.00. Он охватывает подножие Альп и даже поднимается в них. Очень живописный маршрут. - Клерк говорил с гордостью за свою компанию и как бы приглашал мадам последовать примеру своего мужа и пуститься, отбросив все, в это путешествие.

- Автобус останавливается где-нибудь?

- Только в Утенфорде, на обед - с 15.00 до 15.45. Там великолепный ресторанчик для туристов.

- И возвращается точно по расписанию? - Посетительница явно не спешила уходить.

- Что вы, у нас очень жесткое расписание, - заверил клерк. - Мы гордимся эффективностью своей работы.

- Не сомневаюсь.

- Ваш супруг выбрал один из самых лучших и увлекательных маршрутов, продолжал клерк, переходя на доверительный тон. - Жители Утенфорда неоднократно наблюдали НЛО. Местные старожилы могут об этом рассказать много интересного. Ваш муж интересуется НЛО?

Женщина передернула плечами:

- Он интересуется всем неизвестным и загадочным.

- Вот видите, он правильно избрал маршрут.

- Я и не сомневаюсь. - Посетительница повернулась к выходу: - Попробую его догнать. Благодарю за помощь.

- Счастливо, мадам.

Женщина вернулась в "мерседес", уселась на место водителя. Угрюмый сосед вопросительно на нее посмотрел. Она лишь слегка качнула головой и прошептала:

- Все о'кей.

Машина тронулась с места и покатила туда, откуда приехала. Угрюмый мужчина набрал номер на сотовом телефоне.

Турецкий удобно расположился в автобусе "Ивеко", рассчитанном на четырнадцать пассажиров. Салон был наполовину пуст. Турецкий оказался девятым и последним туристом, желающим в этот день совершить экскурсию. Он был как никогда доволен собой и навязанным ему Бурбаки решением. Автобус мягко бежал в направлении Альп.

Двигаясь на юг, они проехали небольшие холмы, и начали подниматься в величественные Альпы. Здесь миновали Адлисвил, Лангнау, Хаузен и другие безымянные деревушки с домиками, какие изображают на цветных почтовых открытках. Турецкий наслаждался мирными, безмятежными видами и старался всеми силами гнать назойливо пробивающуюся мысль о дне завтрашнем, с его заботами и проблемами. За окном проплывали волшебные пейзажи, а заснеженные, гладкие вершины гор просто отбрасывали все проблемы на сто, а то и двести лет назад.

В Утенфорде автобус сделал остановку на обед, и туристы дружно проследовали в местный ресторанчик. Турецкий заказал фирменный луковый суп, салат, ростбиф и апельсиновый сок. От крепких напитков решил героически воздержаться. Хотелось просто дышать и трезво наслаждаться жизнью. Что может быть прекраснее чистого альпийского воздуха?

Он уединился в углу за столиком, покрытым, как, впрочем, и все остальные, белоснежной с ручной вышивкой скатертью. На притормозивший у ресторана серый "опель" и вошедших в зал совершенно одинаковых, неприметных наружностью мужчин не обратил никакого внимания.

После обеда, ровно в 15.45, "Ивеко" тронулся в дальнейший путь, предусмотренный маршрутом. Сытые и довольные пассажиры, развалившись на своих местах, тихо переговаривались или молча, как Турецкий, смотрели в окно. Он нисколько не сомневался, что этот день уже удался.

Водитель "опеля" и его сосед не спеша доели обед и спустя пятнадцать минут поехали в обратном направлении, словно гнали сюда машину исключительно ради фирменного ресторанчика Утенфорда.

- Вы верите во все эти рассказы про НЛО, якобы регулярно посещающих эту местность? - спрашивала пожилая полная немка своего соседа.

- Байки для детей, - отвечал тот лениво, даже не глядя в ее сторону.

- А меня все эти истории очень даже занимают, - не унималась дама.

- У фрау повышенный интерес к паранормальным явлениям: пришельцы из космоса, из потустороннего мира, привидения, гномы? - Голос мужчины звучал язвительно.

- Нет, скорее ко всему таинственному и необъяснимому, - не замечая его издевки, протянула немка.

- Выписывайте научно-популярные журналы.

- Я так и делаю.

Турецкому стало скучно. Уж его эта таинственность и загадочность достала дальше некуда. И на тебе. Даже тут напоминают об этом. Ну не парадокс! Хотя чему, собственно, удивляться. Мир построен на сплошных вопросах и попытках найти на них ответы. В любой области, не исключая, а может в первую очередь, и его - правовую.

За окном мелькали сосны и ели, сплошной стеной стелившиеся по склонам Альп.

В город автобус вернулся точно по расписанию, в 18.00. Турецкий без труда отыскал на полупустой стоянке свой автомобиль и повел его назад к отелю. Серый "опель", дремавший в стороне, ожил и тенью последовал за ним.

В жидком транспортном потоке машины следовали на приличной дистанции друг от друга. Потеряться здесь было практически невозможно. Турецкий подумал, что закрой он глаза, и тогда смог бы уверенно и без риска для жизни вести автомобиль. Вспомнились запруженные галдящими машинами разных мастей московские трассы, улицы, переулки - все, где только можно проехать на четырех колесах. Еще припомнился собственный доходяга "жигуленок". Тихо, едва слышно урчащий "гольф" с непривычки даже начал убаюкивать.

Не доезжая трехсот метров до отеля, он затормозил у какого-то кафе. Времени еще было предостаточно, тем более что до появления Бурбаки спешить особо было некуда. А Франсуа обещал появиться только к девяти вечера. "Фольксваген" послушно вздохнул и успокоился, и Турецкий, прихватив сигареты, отправился в заведение.

В этот раз "опель" нагло пристроился вплотную сзади. Его передний бампер едва не касался бампера "гольфа".

Спустя считанные минуты сюда же подкатил бежевый "мерседес" и припарковался перед машиной Турецкого, в метре от нее. Таким образом, оставалось совсем небольшое пространство, чтобы вырулить на дорогу, но даже водителю-асу потребовалось бы сдать немного назад. "Опель" напрочь лишал такого маневра.

Из прибывшего "мерседеса", со стороны шофера, появилась молодая женщина. Следом за ней выбрался наружу ее спутник, взял даму под руку. И они прошествовали в кафе, в котором совсем недавно скрылся Турецкий. Мужчина заметно припадал на левую ногу. По всей видимости, она у него была короче, во всяком случае, он слегка опирался на деревянную трость.

Парочка заняла столик рядом с выходом и, в отличие от сиротливой чашки кофе Турецкого, сидевшего в противоположном углу, заказала кроме кофе бутерброды с сыром и минеральную воду. Дама сделала глоток из стакана с минералкой и откусила бутерброд. Ее спутник ни к чему не притронулся.

Помещение было небольшим, уютным, отделанным в современном стиле, что нисколько не вязалось с самим старинным домом, где оно находилось, да и со всей атмосферой города.

Турецкий не спеша пил кофе и листал путеводитель по Швейцарии, запоминал названия населенных пунктов, улиц, дорог или же вспоминал уже знакомые. В последнем случае он лишний раз убеждался, что день не прошел даром. Две пары пытливых глаз осторожно за ним наблюдали.

- Желаете что-нибудь еще? - вежливо поинтересовался официант.

- Нет, спасибо. - Турецкий не собирался рассиживаться тут до первых петухов.

Завтра следовало чувствовать себя бодрым, выспавшимся. День обещал быть напряженным и долгим. Он отдавал себе в этом полный отчет, но и сразу возвращаться в отель не хотелось. На пять, на двадцать минут продлить приятное, спокойное безделье.

Когда все же Турецкий расплатился и прошел к выходу, женщина достала из сумочки телефон, непринужденно набрала номер и, бросив одну лишь фразу, убрала трубку обратно. Мужчина между тем подзывал официанта, чтобы расплатиться.

Все это происходило уже за спиной Турецкого, а немногочисленные посетители были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на вещи в общем-то обычные.

Оказавшись на улице, Турецкий в первую очередь отметил неудобное положение, в каком оказалась его машина. "Гольф" стоял зажатым с двух сторон. В подпиравшем его сзади сером "опеле" сидели двое, и Турецкий решительно направился к "опелю", чтобы попросить водителя сдать назад. Словно угадывая его намерение, боковое стекло со стороны пассажира поползло вниз.

Темнеть только начинало. Уличные фонари еще не зажглись, и в надвигающемся сумраке зловеще сверкнул срез удлиненного глушителем ствола.

Турецкий среагировал мгновенно. За долю секунды до выстрела он уже падал на тротуар.

Глухой хлопок, и стеклянная дверь, находившаяся позади него, зашлась в истеричном звоне. Одинокие прохожие шарахнулись в стороны. Кто-то громко закричал. Турецкий еще не успел извлечь из наплечной кобуры пистолет, когда в десяти сантиметрах от его головы в камень впился вжикнувший, словно оса, кусочек свинца. Турецкий лежа выстрелил два раза подряд. Пули продырявили полуопущенное стекло и исчезли в салоне "опеля".

Водитель резко дал задний ход и стал выруливать на дорогу.

Турецкий прицелился в колесо и вдавил спусковой крючок. Выстрел заглушила пронзительная полицейская сирена. Турецкий нажал на спуск еще раз.

"Опель" выскочил на обочину дороги со спущенным задним правым. Прямо на него, мигая синими огнями сирены, неслась полицейская машина. Водитель "опеля" круто заложил влево, пытаясь развернуться и уйти, но автомобиль уже не был так послушен. "Опель" опрокинулся набок и заскользил к противоположной стороне улицы. По дороге он стал на крышу и, не сбавляя скорости, впечатался в массивный фонарный столб, который наверняка простоял здесь никак не меньше двух столетий.

Турецкий зажмурился, представил, во что превратились водитель и пассажир, если последний был еще до этого жив. "Опель" напоминал гармошку.

Поднявшись на колени, Турецкий огляделся. Из-за угла выезжала вторая патрульная машина. Она еще только начинала тормозить, а из нее уже выскакивали полицейские.

Параллельно с ней выкатывалась старенькая "трешка" "БМВ", из которой, высунув полтуловища, кто-то снимал происходящее на видеокамеру. Его водитель, которого не было видно, возбужденно орал по-русски ужасно знакомым голосом:

- Давай, Веня, давай!!!

Да это же Хмуренко, сообразил Турецкий. Быть не может! Хотя почему бы нет!

Сзади, совсем рядом, один за другим раздались выстрелы. Один из полицейских упал. Одновременно что-то с силой опустилось Турецкому на голову. Тупая боль штопором вонзилась в мозг. Падая, Турецкий все же успел повернуться. Незнакомый мужчина нависал сверху с занесенной для удара тяжелой тростью. За его спиной стояла молодая женщина с маленьким дамским пистолетом, опущенным в землю.

Струйка крови набежала Турецкому на глаза, и он провалился в темноту.

Дальнейшие события проходили мимо него. Он не видел, как, не успев ударить повторно и размозжить ему череп, неуклюже взмахнул руками и повалился на землю незнакомец. Как, отбросив далеко в сторону пистолет, скрылась, игнорируя свой "мерседес", в проходном подъезде женщина. Как на носилках его вкатили в фургон "скорой помощи" и мчали в ближайшую больницу.

- Папа, папа! Догоняй!

Ниночка звонко смеялась, стремительно уходя от Турецкого на лыжах.

Они мчались по заснеженным Альпам, ловко объезжая ели, и все неслись, неслись вниз. Снег искрился, слепил, и не было видно конца этому белому океану, разметавшемуся во все стороны на многие десятки, а может, и на сотни километров.

- Какой ты неуклюжий, па! - Ниночка обернулась, демонстрируя раскрасневшееся и счастливое лицо.

Турецкому стало стыдно... и обидно. Его родная, единственная дочь над ним смеется. Над ним, "важняком" Генпрокуратуры России. Уже чуть ли не ветераном и живой легендой следствия и сыска, грозой преступного мира.

Он до боли в суставах сжал лыжные палки, с силой оттолкнулся раз, потом еще раз, еще и еще.

Они выскочили на плоское плато почти одновременно. Виртуозно описав полукруг, Ниночка остановилась, расплылась в широкой улыбке.

- И все же я первая, первая! Я тебя обогнала! - тараторила она.

- Ну хорошо, согласен - обогнала, - сдался Турецкий, любуясь дочерью и одновременно испытывая непреодолимое желание отшлепать ее.

Ниночка попереминалась с ноги на ногу и неожиданно серьезно спросила:

- Пап, а ты все еще любишь маму?

От такого взрослого вопроса Турецкий едва не упал в сугроб. Издав нечленораздельное мычание, он все же разлепил губы:

- Что за глупый вопрос? И вообще, ты это к чему? - Предчувствуя какой-то подвох, он с подозрением уставился на дочь.

- Да так. - Ниночка непринужденно махнула рукой и совершила вокруг него небольшой круг почета. - Красивая женщина, в расцвете сил и здоровья. Можно сказать, почти одинокая.

- Как это "одинокая"? - не понял Турецкий.

- Папа! - Ниночка перестала описывать вокруг него круги, остановилась, прямо и лукаво заглянув в глаза. - А как часто ты бываешь дома? А когда последний раз дарил маме цветы?

Чего-чего, а такого разговора, да еще на отдыхе в горах, Турецкий не ожидал. И с кем?! С дочерью! Она его будет жизни учить.

Турецкий принял стойку для атаки и перешел в наступление:

- Маму я люблю.

- Не видно, - парировала Ниночка.

- У меня много работы, - продолжал он, уже не зная, то ли наступает, то ли оправдывается. - Понимаешь, у нас, у взрослых, своя жизнь. И мы иногда не принадлежим сами себе. А насчет цветов и знаков внимания мы с мамой как-нибудь разберемся сами.

- Я, между прочим, тоже уже взрослая. Ты и не заметил? - Ниночка легко оттолкнулась и на одной ноге заскользила в грациозном пируэте. - И имею в нашей семье право голоса.

Турецкий остолбенел. А ведь действительно, когда она успела вырасти?

- Ты все бегаешь за своими бандитами, а на нас с мамой у тебя времени нет, - рассуждала вслух девочка, продолжая скользить по широкой дуге.

"И как это у нее получается?" - подумал Турецкий, а вслух сказал:

- Но вот приехали же отдыхать. Да и раньше ездили.

- И как часто это было? - задела за живое Ниночка, поменяла ногу, приняла стойку "ласточка" и стала приближаться.

Турецкий отступил и все же сел в сугроб. Он не на шутку рассердился.

- Взрослые сами решают - что, где и когда, - раздраженно выпалил он.

Ниночка затормозила в полуметре от него и пристально посмотрела сверху вниз.

- А у нас вы когда-нибудь спрашиваете?

И, словно в ответ на ее вопрос, над ними раздалось мощное непрерывное жужжание. Оба одновременно подняли головы.

Вертолет без опознавательных знаков завис огромной серой стрекозой и медленно опускался. Из распахнутой боковой двери выглядывал Грязнов.

- Привет, дядя Слава! - Ниночка помахала ему рукавичкой.

Грязнов пытался знаками что-то объяснить Турецкому. Указал на него, потом ткнул в грудь себя, резанул ребром ладони по горлу и сымитировал удар кулаком по макушке.

Из этого набора жестов Турецкий понял только одно, что Слава прилетел по его душу и никакие отговорки не принимаются, иначе каюк обоим. Причем лететь надо срочно. Он растерянно посмотрел на дочь.

- Я же тебе говорила - все этим и закончится, - спокойно и даже, как показалось Турецкому, равнодушно произнесла она.

Турецкий сбросил лыжи, освободился от палок.

- Отвезешь на базу?

- Куда ж я денусь? Что передать маме?

Турецкий уже поднимался по выброшенной лестнице, крикнул:

- Я скоро. Не волнуйтесь.

- Знаем мы твое скоро. - Ниночка уже развернулась и, подхватив его снаряжение, быстро удалялась. - Можешь не спешить.

Последние слова были для него ударом ниже пояса. Язык прилип к небу.

- Оревуар, сыщики, - эхом донесся до Турецкого смеющийся голос дочери. Рев моторов заглушил его и все остальные звуки, кроме крика Грязнова в самое ухо:

- Саня, тебя срочно вызывают. У нас ЧП!

Турецкий не обращал на него никакого внимания. Он весь сосредоточился на том, что происходило внизу. Вертолет взмыл в небо и полетел курсом, параллельным тому, каким следовала Ниночка.

- Слава! - Турецкого охватил ужас, он сжал плечо товарища и протянул вниз руку. - Она погибнет?!

Грязнов проследил в указанном направлении. Маленькая черная фигурка мчалась прямо на ущелье, незаметное с земли, но прекрасно видимое с воздуха. До темной, разрезающей снег полосы оставалось не более километра.

Турецкий ринулся к выходу.

- Ты куда? - Грязнов попытался его удержать, схватил за локти, сжал.

- Пусти, я еще успею ее перехватить! Ирина мне никогда не простит! Да и я себе...

Он вырвался и решительно шагнул вперед.

- Разобьешься. Парашют хоть возьми. - Грязнов понял, что останавливать Турецкого бесполезно.

- Да пошел ты со своим рюкзаком.

Турецкий нырнул в голубое, бездонное небо... и запарил. Широко раскинув руки, он мчался в воздушных потоках, но недостаточно быстро, не так, как было нужно. Его швыряло вверх-вниз. А следовало бы только вниз, вниз.

Маленькая фигурка уже подбиралась к краю пропасти.

И тут внезапно Турецкий сообразил, что ему нужно сделать. Он соединил ноги, вытянул вдоль туловища и крепко прижал к нему руки... и реактивным снарядом ринулся к земле.

Ниночка увидела разверзшуюся перед ней пропасть в последний момент. Она даже не успела испугаться. Лыжи оторвались от прочной опоры и увлекли ее вперед. Она громко рассмеялась, принимая все это за удивительную игру, и, только когда начала падать, поняла, что вовсе это и не игра, а что-то страшное и ужасное.

И вновь она не успела испугаться. Чьи-то сильные руки подхватили ее и понесли к противоположному краю, к твердой, надежной почве. Ниночка задрала голову:

- Пап, как ты быстро вернулся. - На ее пушистых ресницах прыгали маленькие белые снежинки.

Ниночка прижалась к груди Турецкого и тихонько заплакала...

Он открыл глаза и долго не мог понять, где же Ниночка, вертолет, Грязнов. Почему его оставили в этой белой снежной пустыне одного. Чье-то лицо, похожее на хорошенькую инопланетянку, склонилось над ним и доброжелательно произнесло:

- Как вы себя чувствуете, господин Турецки? Меня зовут Беата. Сейчас я позову доктора Райцингера...

Сознание начало постепенно возвращаться. Память посылала первые крохотные импульсы. Турецкий огляделся. Пошевелил забинтованной головой.

Н-да. Так превосходно начинался день. А закончился больничной койкой. Привет, Швейцария.

Через два года Инара переехала из маленькой комнатушки в просторную трехкомнатную квартиру в Черемушках, купила "Москвич" последней модели, Георгий устроил ее уборщицей в какой-то НИИ, при этом она даже не знала толком, где этот НИИ находится, и естественно ничего там не убирала.

Техникой она овладела быстро. Георгий достал множество альбомов и толковых монографий с подробным описанием процесса иконописи. Правда, вся литература была посвящена исключительно крестьянской иконописи Палеха, Мстёры и Холуя, но покупателям по большому счету было все равно - они жаждали русской старины, и они ее получали.

Сосновую или липовую сухую доску покрывали алебастровым грунтом левкасом или загрунтованной тканью - паволокой, а само изображение наносилось на грунт темперой, минеральными красками. Расходными материалами занимался Георгий, где он их доставал, Инара понятия не имела, но любые ее пожелания насчет красок, кистей, образцов для копирования и прочего исполнялись беспрекословно.

Сверху изображение покрывали слоем олифы. Теоретически олифа хорошо проявляет цвет и прекрасно предохраняет икону от повреждений. Но олифа обладает свойством со временем темнеть, и за 70 - 100 лет она темнеет настолько, что почти совсем скрывает находящуюся под ней живопись. Поэтому Георгий предложил сразу покрывать иконы черной олифой, дальше "произведения искусства" подвергали нагреванию, охлаждению, снова нагреванию - и так до тех пор, пока икона не покрывалась сеточкой трещин. В таком виде ее уже можно было предлагать иностранцам - любителям русской экзотики, выдавая за найденную на деревенских чердаках реликвию прошлого, а то и позапрошлого века. И покупателей оказалось предостаточно.

Однажды январским вечером вдруг заглянул в гости Замятин. С цветами и шампанским. Ни о чем не расспрашивал, не упрекал, что забыла его, что за два года ни разу не дала о себе знать, правда, не преминул похвастаться своими успехами и опять же перспективами. Посидели, довольно мило поболтали. Замятин как бы вскользь упомянул, что до сих пор не женился, и вообще, на амурных фронтах у него затишье.

Чем Инара зарабатывала на жизнь, он наверняка догадывался, Георгий по-прежнему любил отдохнуть в обществе молодых авангардистов, там же постоянно вертелся закадычный дружок Замятина Ильичев, так что до Вовика наверняка дошли слухи об успехах Инары. Вообще-то Замятину как прокурорскому работнику какие-либо связи, даже на уровне простого знакомства, с фарцовщицей и спекулянткой были категорически противопоказаны. Но он тем не менее, однажды так неожиданно появившись, стал заходить все чаще и чаще, приглашал в театр, просто погулять, иногда приводил Ильичева, но чаще приходил один. О больших и чистых чувствах разговоров больше не было, свадьба выглядела бы нонсенсом, но Замятин все чаще оставался у Инары на ночь. И они занимались любовью без особой любви, может быть, по старой памяти, а может быть, потому, что оба к своим двадцати пяти так и не нашли ничего лучшего.

Четырнадцатого февраля Замятин защитил кандидатскую диссертацию. Был шумный банкет человек на сто. Он целую неделю уговаривал Инару прийти, а потом не подошел к ней даже когда все хвалебные речи в его адрес были уже сказаны, и все ответные задолизательные ритуалы им исполнены. Ее встретил Ильичев и усадил в самом конце стола, извинившись за непредвиденные обстоятельства. Какие именно, он не сказал.

Естественно, сидеть на банкете весь вечер Инара не стала. А у дверей квартиры ее ждали двое в штатском, которые вежливо попросили спуститься с ними в машину для выяснения некоторых обстоятельств.

Инара только гадала: те "непредвиденные обстоятельства", о которых говорил Ильичев, и эти "некоторые обстоятельства" - одни и те же, или это просто случайное совпадение.

Первого февраля она встретилась с туристом из ФРГ Куртом. Георгий сказал, что Курт интересуется их продукцией, но сам он с ним встретиться не может. Почему не может, он не объяснил. Сказал только, что именно нужно предлагать, и дал телефон.

Уже тогда Инаре показалось, что дело нечисто - выгодных клиентов Георгий всегда обрабатывал сам. Но Курт оказался очень милым и щедрым, купил две большие иконы, никаких справок из музеев, удостоверяющих подлинность и возраст икон, не попросил. И вообще складывалось впечатление, что он прекрасно осознает, что покупает не предметы русской старины, а качественные подделки.

Деньги поделили как всегда: Георгию шестьдесят процентов, Инаре сорок. Прошло две недели, все было спокойно, и вдруг мальчики с наганчиками и "выяснение обстоятельств".

Ее привезли на Петровку, 38, усадили на скамейке в коридоре и велели ждать. Никто ее не сторожил, минут двадцать вообще никто ею не интересовался, несмотря на поздний час, мимо сновали какие-то люди. Можно было просто встать и уйти, только, наверное, без отметки в пропуске из здания ее бы не выпустили.

Наконец появилась озабоченная мужеподобная дама лет тридцати или около того и пригласила Инару в кабинет.

- Меня зовут Елена Владимировна Пирогова, я следователь Следственного управления. Вы задержаны по делу, возбужденному в связи с поступившим в органы милиции заявлением гражданина ФРГ Курта Гроссмайера. Вышеупомянутый гражданин ФРГ выдвинул против вас обвинение в мошенничестве и предоставил вещественные доказательства этого мошенничества. Это я к тому рассказываю, чтобы вы сразу себе уяснили, что отпираться бесполезно. К мошенничеству можно присовокупить еще спекуляцию произведениями искусства, незаконные валютные операции и еще целый букет не менее весомых обвинений. Вам очень повезло, что вашим делом занимаются МУР и Следственное управление главка московской милиции, а не КГБ, который обычно все дела с иностранцами держит на контроле. Так что я вам советую подумать и оказать всяческую помощь следствию, это в ваших же интересах.

Следовательша Елена Владимировна, видимо, воображала себя суровой, но справедливой помазанницей Правосудия и, несмотря на то что была ниже Инары как минимум на голову, умудрялась смотреть на нее свысока.

Кроме анкетных данных на первом допросе у Инары ничего не спросили и отправили ночевать в камеру следственного изолятора на Петровке, 38, с напутствием подумать, и подумать как следует.

Думать особенно было не о чем. Ни от незаконных валютных операций, ни от спекуляции произведениями искусства откреститься наверняка не получится. А вот мошенничество они не докажут. Инару мучил вопрос: загребли ли вместе с ней Георгия? И если нет, то станет ли он суетиться, искать адвокатов, уговаривать Курта забрать заявление и вообще что-либо предпринять или предпочтет залечь на дно и переждать, а потом найдет себе другого партнера?

Начались бесконечные допросы. Только на этот раз ей пришлось выступать не в роли свидетеля, а в роли обвиняемой. Следователей было двое, сменяя друг друга, они спрашивали об одном и том же, давно зная ответы на все вопросы. Напарник Пироговой, правда, выполнял скорее роль статиста, а Елена Владимировна рвала и метала, не уставая напоминать Инаре, что такие, как она, должны бы собираться в стаи и, как лемминги, топиться в море, поскольку своим существованием на этой земле они позорят род человеческий, паразитируя на его тяге к прекрасному.

Турецкий. 13 апреля. 16.55

Швейцарская больница Турецкому, разумеется, понравилась. Одноместная палата с телефоном, телевизором, убаюкивающего цвета обои на стенах, матовое бестеневое освещение, голубенькие простыни, веселенькие елочки за окном, правда, за елочками высоченный забор, несколько портящий пейзаж, но так далеко можно не смотреть. Тем более что есть на что поглазеть прямо в палате.

Вот хорошенькая медсестра Беата сидит на краешке его постели, держит за руку и участливо смотрит большими доверчивыми глазами. Бедняжка изо всех сил старается облегчить его страдания, разделить его боль. Пока она вот так сидит - еще ничего. Но когда она подходит к окну и становится видно, что под ее халатом нет ничего, кроме исчезающе-маленьких символических трусиков, страдания больного усиливаются многократно.

Ночью дежурила другая сестра - Мишель тоже очень даже хорошенькая.

Утром заходил доктор Райцингер. Поговорили о мафии. Доктор отлично владел английским.

- На мой взгляд, - сказал он, - в России не может быть мафии в классическом смысле этого слова вроде итальянской коза ностра, китайских триад или японских якудза. По крайней мере, не может быть "русской" мафии, о которой у нас постоянно трубят в последнее время. Мафия - это семейно-клановое предприятие. А русские в этом плане вполне цивилизованный народ: клановые традиции вами забыты тысячу лет назад. Сила мафии в том, что для мафиози верность клану стоит превыше всего в их шкале жизненных ценностей. Если они родственники - это естественно. А в любом другом случае, наоборот, принципиально невозможно. Шайка, даже и очень большая, не может быть сплоченной. При умелом ведении дел можно часть бандитов подкупить, пообещав отпущение грехов, а остальных перессорить. Они сами друг друга перережут.

- Вы, я вижу, глубоко изучили вопрос. - Турецкому не хотелось вступать в дискуссию с доктором, хотелось остаться наедине с Беатой.

- А вы, похоже, со мной не согласны?

"У него что, два больных в отделении и не с кем поговорить? Или я стал местной русской знаменитостью?"

- Видите ли, доктор, - Турецкий попытался показать своим тоном, что эта тема ему неприятна, - кто-то из древних сказал, что если бы большинство населения жило воровством, то честность преследовалась бы как уголовное преступление. Вот мы примерно к такой ситуации и движемся.

Доктор Райцингер рассмеялся и похлопал Турецкого по плечу:

- Значит, вы настоящий герой, мистер Турецки! Жить вы будете, не волнуйтесь. Но несколько дней строгого постельного режима вам не помешают.

Едва дверь за доктором закрылась, Турецкий принялся за Беату. Но оказалось, что она совершенно не понимает по-английски. Равно как и он по-французски или по-итальянски. Дальше "о'кей" и "си-си, сеньор" разговор никак не мог продвинуться. К тому же Беата стала нервничать, видимо подозревая, что пациенту плохо, но он, как истинный герой не желает ей в этом признаваться, и поминутно предлагала вызвать доктора Райцингера. В итоге Турецкий мысленно обозвал себя старым козлом и заигрывания прекратил. Чтобы лежать было не так скучно, он воспользовался возможностью на халяву звонить куда угодно и набрал Лидочку:

- Ну что у нас плохого?

- Сижу дома, болею. Всем это страшно интересно и подозрительно. Звонил Свешников, интересовался, как скоро я их порадую. Я думала, думала и сказала ему про Братишко. Что работать на них не могу, потому что вот Братишко и Скрыпник мешают и подозревают и тоже чего-то требуют. Истерика получилась высшей пробы. Он, похоже, искренне пожалел, что приходится иметь дело с женщиной, тем более психопаткой. Долго меня успокаивал и сказал, что с противниками разберется. Потом позвонил Братишко и поинтересовался, уж не вы ли мне ногу сломали. Вообще у меня сложилось впечатление, что о моей страшной болезни знает половина Москвы. Ну и, будучи последовательной в своих начинаниях, я рассказала ему про Тихонова, Свешникова и Ильичева.

- А он?

- Он, похоже, не испугался и тоже пообещал все проблемы прорешать. Было это утром, теперь сижу смотрю телевизор, а вдруг передадут репортаж о криминальной разборке, в которой погибли два общественных помощника депутата Госдумы и один сотрудник администрации президента. Пока не передают. Очень хочется, чтобы они между собой перегрызлись, а меня оставили в покое... Да! Братишко наконец сформулировал, чего конкретно он от меня добивался. Своими невнятными и многозначительными намеками он, оказывается, пытался вынудить меня рассказать ему, чем в последние дни занимался Шестов и каковы были его успехи в этом занятии. Самое интересное, что теперь ему уже, похоже, все известно, но отставать от меня он не желает.

Некоторое время Турецкий молчал, взвешивая за и против, правильно ли поступила Лидочка, пойдя ва-банк. Не придя к определенному мнению, проворчал недовольно:

- Надо было сначала со мной посоветоваться.

- Как бы я с вами посоветовалась, если вы ранены и неизвестно насколько застряли в Швейцарии? - возразила Лидочка недоуменно. - Простите, Александр Борисович, я не спросила, как вы себя чувствуете.

- Нормально, завтра-послезавтра выпишусь. Погоди! - заволновался Турецкий. - Ильин рассказал или...

- Вчера по телевизору передавали, - подтвердила она его худшие опасения, - Хмуренко делал репортаж с места происшествия в ночном выпуске новостей.

Звонить Ирине Генриховне в музыкальную школу он не захотел, решил, что позвонит вечером домой, а по возвращении сделает с Хмуренко что-то страшное.

Хмуренко. 13 апреля. 19.50

Хмуренко вернулся в Москву за час до вечернего выпуска новостей. Тексты комментариев по швейцарским событиям он написал в самолете. Жаль, что не удалось снять самого покушения, но пока хватит и пленки с реакцией швейцарской общественности. О том, что сегодняшние вечерние новости будет вести именно он, согласовал по телефону из самолета.

В монтажной его ждал Миша Лепешкин, довольный, как слон.

- Иван Иванович звонил, - сообщил Миша.

- Ты почему не в больнице?

- Удрал, - отмахнулся Лепешкин. - Вы поняли, о чем я? Иван Иванович звонил.

- Понял. И ты, конечно, полез к нему со своей любовью и все испортил.

- Да чтобы я! - Миша истово перекрестился и для пущей убедительности еще постучал по дереву. - Он даже не назвался, но я его по голосу вычислил и попросил перезвонить.

- А номер, с которого он звонил, записал?

- Определелитель не сработал - или он из автомата, или у него антиопределитель. Но он перезвонит, обязательно. Если уж решился, значит, решился.

Как бы в подтверждение Мишиных слов, зазвонил телефон. Хмуренко пропустил два гудка и, убедившись, что определитель и в этот раз не сработал, поднял трубку:

- Хмуренко.

- Александр Сергеевич, это Иван Иванович. Я подумал над вашим предложением и решил его принять.

- Сколько?

- Не по телефону. Я вам сообщу завтра, где мы сможем поговорить, и сам выберу место, где будем снимать.

- Пять минут до эфира, - постучал по часам Лепешкин.

- Иду. - Хмуренко еще немного послушал короткие гудки, которые сейчас звучали как музыка. Настроение сразу подскочило на десять пунктов. - Как наш рейтинг?

- Вырос после сюжета с омоновцами, а вчера опять немного упал.

- Ничего, после Ивана Иваныча - взлетит как "челленджер", - пообещал Хмуренко, убегая в студию.

- Десять секунд до эфира, - скомандовал оператор.

Хмуренко отмахнулся от гримерши, пытавшейся запудрить ссадины на его лице, и уставился в камеру... Три, пятнадцать, поехали!

"Здравствуйте. Вчера в Женеве на рю дез Альп у отеля "Терминюс" было совершено покушение на старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры России Александра Турецкого. Швейцарская полиция не сомневается, что в этом преступлении просматривается русский след.

Префект полиции в Женеве отказался комментировать детали расследования. В Генеральной прокуратуре России с нами также отказались обсуждать эту тему. Александр Турецкий находится сейчас в частной клинике в живописном месте на берегу Женевского озера, и, хотя врачи уверяют, что угроза его жизни миновала, нашей съемочной группе не разрешили даже приблизиться к лечебному корпусу, где расположена его палата. На вопрос, кто оплачивает лечение российского следователя в столь дорогой клинике, нам ответили: Генпрокуратура России. Возникает закономерный вопрос: а не спрятали ли Турецкого за высоким забором сознательно? Ведь не только нашей съемочной группе, но и нашим швейцарским коллегам, и репортерам из CNN тоже было отказано в интервью, по словам администрации клиники даже швейцарская полиция пока не допускается к раненому. Мы попробуем поднять этот занавес молчания. Мы попробуем разобраться, почему сотрудник Генпрокуратуры стал мишенью убийцы..."

Дали сюжет. Седой полицейский явно предпенсионного возраста. Он возмущен, он держится за кобуру, и оператор фиксирует на несколько секунд его руку на рукоятке пистолета.

Полицейский:

"Швейцария - маленькая страна! Раньше это была еще и спокойная страна, а сейчас полицейские в Швейцарии гибнут почти так же часто, как и в США. Я работаю полицейским, мне нравится моя работа, но мне не нравится, когда русские, американцы или ирландцы начинают выяснять свои отношения на нашей территории. Мы всегда держали нейтралитет, наша земля всегда была местом, где враги могут собраться, как под защитой храма, и решить свои проблемы в ходе переговоров. Нужно, чтобы так и было".

Бармен за стойкой. Он только что протирал бокал и теперь, жестикулируя, размахивает тряпкой:

"Моя жена всегда говорила мне, что Россия - самая мафиозная страна, что Италия или Америка просто младенцы по сравнению с новой Россией. Я ей не верил, мы здесь очень уважали Горбачева и Ельцина. А теперь я начинаю ей верить. Но не понимаю, почему, если у вас там раздолье для мафии, ваши гангстеры приезжают убивать в Швейцарию?"

Дама бальзаковского возраста в кокетливой шляпке:

"Я любила гулять по рю дез Альп поздним вечером, при свете фонарей. Теперь я боюсь. Сегодня я приехала домой на такси и попросила таксиста подождать, пока я войду в дом. Я думаю, мне придется приобрести пистолет. Эти русские бандиты совсем распоясались".

Тинейджер с плейером:

"Этот русский прокурор - молодец, крутой!"

Камера снова переключилась на Хмуренко.

"Я был там, на рю дез Альп, и могу без преувеличения сказать, что киллеры не собирались стрелять по стеклам, чтобы напугать Турецкого, он должен был умереть, замолчать навсегда. И только счастливый случай и вмешательство швейцарской полиции помешали этому сбыться.

Но чем же не угодил Александр Турецкий? И кому именно не угодил?

Турецкий ведет расследование скандала с генпрокурором Замятиным и вылетел в Швейцарию для проверки сведений о номерных счетах в швейцарских банках, на которых, если верить заявлению Замятина в Совете Федерации, лежат грязные миллионы Сосновского, президента и его семьи.

И кто-то схватится за первую же версию: Турецкий нашел счета и его поэтому нужно убить. Но я лишний раз хочу напомнить, что счет в банке - это не клад, зарытый в пустыне. Клад может найти один человек, а о счете, если он найден, знает целая армия банковских служащих и швейцарских полицейских, и гибель Турецкого не остановила бы снежный ком, уже несущийся с вершин Альп на головы российских миллионеров. Им понадобилось бы отстрелять сотни людей, так или иначе узнавших и предположительно имевших возможность узнать о существовании счетов и именах их владельцев. То есть в данном случае покушение на следователя Генпрокуратуры выглядит как жест отчаяния.

Мы полагаем, что дело вовсе не в счетах, дело в самом Александре Турецком - человеке принципиальном и неспособном на компромиссы со своей совестью. Давайте на минуту представим себе, что Александр Турецкий обнаружил следующие факты: его бывший шеф, генпрокурор Замятин, оказался элементарным вором и взяточником; эпизод на той скандально известной кассете не единичный, а всего лишь один из многих десятков, если не сотен, и это обычная практика Замятина - получать подарки от заинтересованных лиц в виде девочек по вызову, причем очень дорогих девочек. Давайте представим себя на месте Александра Турецкого в такой ситуации. Как вы думаете, позволят ли ему довести это дело до логического конца? И что должен чувствовать честный человек, если на него давят многочисленные начальники, которые тоже не без греха и намекают, что выявленные факты не имеют непосредственного отношения к следствию? Как он должен поступить?

Закрыть на все глаза и уподобиться таким, как Замятин, тем самым сохранив честное имя своего бывшего шефа? Или обивать пороги инстанций в надежде, что не он один в России честный человек? Я думаю, есть лучшее решение этой проблемы.

Я приглашаю от имени всех вас, зрителей нашего канала, Александра Турецкого к нам в студию. Я знаю: он готов рассказать вам о том, что творится в святая святых - Генеральной прокуратуре России. И я могу дать вам гарантию, что, после того как результаты расследования станут достоянием миллионов россиян, уже никто не сможет что-то там замять, запутать, спустить на тормозах. Потому что мы все будем следить за их действиями.

В ближайшей аналитической программе - новые факты, проливающие свет на фигуру Замятина и скандал вокруг видеопленки.

Вернемся к событиям в России..."

Турецкий. 14 апреля. 10.00

Доктор Райцингер появился, как только Турецкий закончил завтракать.

- Мистер Турецки, вы можете быть свободны. Дальнейшее пребывание в клинике не способно более улучшить ваше здоровье. - Доктор был чрезвычайно сух и сдержан, от вчерашней сердечности не осталось и следа.

А было бы неплохо поваляться еще пару деньков, поближе познакомиться с Беатой. Хотя, если командировка затянется, наверняка можно будет найти повод и продолжить знакомство в другом месте. Например, в каком-нибудь уютном баре неподалеку, потом можно пригласить девушку в гости или напроситься к ней, а там как разложится.

Бурбаки любезно прислал за Турецким машину - лимузин с тонированными, наверняка пуленепробиваемыми стеклами. Шофер - молоденький офицер швейцарской национальной гвардии в парадной форме с аксельбантами - был сама предупредительность: замер у дверцы в полупоклоне, объяснил, как воспользоваться баром, кондиционером и сотовым телефоном. Отдал честь, осторожно прихлопывая дверцу. Чествуют как героя, подумал Турецкий, может, еще медаль дадут "За исключительное мужество".

Тяжелые ворота клиники бесшумно отъехали в сторону, и толпа журналистов с камерами рванулась навстречу лимузину, но шофер, отчаянно сигналя, промчался мимо. Ну и правильно.

Лимузин доставил Турецкого к офису Бурбаки, шофер снова отдал честь, клацнул каблуками придержал дверцу. Правда, транспаранта "Wellcome, mr. Turetsky!" на крыльце не было, девочки в кокошниках с хлебом-солью не встречали, да и самого Бурбаки на месте не оказалось.

Нехорошо заставлять ждать героя, обиделся Турецкий, десять минут просидев в обществе хорошенькой, но какой-то замороженной секретарши. Хотя, впрочем, может, он медаль полирует.

Бурбаки появился только через семнадцать минут, озабоченный, предельно официальный, руку пожал вяло и неохотно, пропустил в кабинет.

- Как ваше здоровье?

- Спасибо, нормально, - усмехнулся Турецкий. - Готов к дальнейшим подвигам.

Бурбаки не улыбнулся в ответ, сложил руки как школьник и, глядя куда-то поверх головы Турецкого, заявил:

- Я, пожалуй, выражу мнение всех моих коллег и мнение генерального прокурора Швейцарии, вам следует отправиться домой и как следует залечить раны.

- Еще раз спасибо, я прекрасно себя чувствую.

- И тем не менее, - произнес швейцарец с нажимом, - ваше дальнейшее пребывание в Женеве является нежелательным.

- Можно конкретнее? - попросил Турецкий. - Вы что, принципиально не имеете дел с ранеными, или как я должен понимать ваши намеки?

- Нет, ваше ранение здесь ни при чем или почти ни при чем, - ответил Бурбаки, демонстративно глядя мимо Турецкого. - Но мы в нашем ведомстве не желаем иметь дело с чиновниками, которые зарабатывают себе дешевый авторитет, выбалтывая журналистам конфиденциальную или непроверенную информацию, добытую в ходе расследования и до его завершения. Мы связывались с вашим московским начальством и согласовали вопрос вашего отзыва и замены вас другим следователем, более лояльным к нашим порядкам.

- А теперь еще более конкретно, - начал наконец заводиться Турецкий, если можно! Каким журналистам и какую информацию я, по-вашему, выболтал? Я что-то пропустил, пока лечился?

Бурбаки встал и широким жестом указал на дверь:

- Извините у меня очень мало времени и очень много работы. Могу только заметить, что генеральный прокурор Швейцарии считает Владимира Замятина честным человеком и профессионалом своего дела, и ваше предполагаемое выступление по телевидению с сенсационным разоблачением Замятина и его так называемых грязных дел было воспринято нами как откровенное оскорбление не только в его адрес, но и в наш адрес также. Авиабилет для вас заказан, вы можете забрать его в аэропорту, самолет через четыре часа.

Что за бред?! Какие выступления, какие разоблачения?! Турецкий ни черта не понимал. Препираться с швейцарцем и требовать подробностей он не захотел, но, выйдя из офиса, из первого же автомата позвонил Меркулову:

- Костя, ты мне объяснишь, что происходит?

- Ты возвращаешься в Москву. - Меркулов тоже был отвратительно официален. Мог бы, между прочим, здоровьем поинтересоваться.

- Это я уже понял. Я только не понял почему, что там у вас случилось?

- Это у вас случилось. А у нас это только обсуждается.

- Да объяснишь ты мне наконец толком?! - взорвался Турецкий. - Здешние нахамили и на фиг послали, теперь ты дуешься. Расскажи, в конце концов, чем я всем не угодил?

- А ты не в курсе?

- Был бы в курсе - не спрашивал бы.

- Хмуренко вчера...

- Хмуренко?!! - завопил Турецкий.

- Да, Хмуренко вчера расписывал твои подвиги, в том смысле что он чуть ли не спас тебе жизнь. А ты в благодарность или по каким-то иным соображениям обещал ему развернутое интервью и еще обещал прямо на миллионную аудиторию подтвердить, что Замятин... нехороший человек.

- И ты поверил?

- Нет, но швейцарцы поверили, и вообще, дыма без огня не бывает, под пулями ты мог наобещать ему чего угодно, или он настолько нагл, чтобы выдавать в эфир абсолютную бредятину?

- Я его убью, - пообещал Турецкий, вешая трубку.

К сожалению, убивать мыслью на расстоянии Турецкий еще не научился. Пока нужно было хотя бы как-то убить время до самолета. Строя ужасные планы чудовищной мести осточертевшему журналисту, Турецкий забрел в бар, выпил "два двойных коньяка" и почувствовал себя несколько лучше.

Погода была великолепная, намного теплее, чем в Москве, солнце, никакой грязи, до вылета оставалось еще почти три часа. Турецкий хотел сходить в зоопарк, но потом передумал и решил пройтись по ленинским местам.

Таксист, узнавший Турецкого по фотографиям в газетах, попросил автограф и, всю дорогу болтая, довез его до парка Монрепо. Где-то здесь, на рю де Лозанн, проживал товарищ Ленин. Правда, отковырять булыжник в районе, сплошь застроенном дипломатическими особняками, не рискуя снова столкнуться со швейцарской полицией, было затруднительно.

В парке оранжевая машина прибирала аллеи, засасывая пыль и мелкий мусор, как гигантский пылесос, и гудела она на удивление не громче пылесоса. Турецкий так заинтересовался, что взялся расспрашивать рабочего, который управлял агрегатом. Увы, тот в принципе понимал, но совсем не говорил по-английски, и ничего, кроме "компрессор" и "давление", Турецкий из его французской скороговорки не разобрал.

И тут ему пришло в голову, что если бы убийцы подогнали к шестовской даче такой вот бесшумный агрегат с компрессором и запустили его не на всос, а на выдох, то через какую-нибудь дырочку можно было бы очень быстро закачать полную комнату угарного газа.

Замятин. Март 1976

В загсе было все как обычно, как всегда бывает в загсе по субботам. Одни вышли, другие зашли, третьи подъехали за полчаса и прождали час. Потому что как раз полчаса отводится на одну брачащуюся пару и ровно на полчаса расписанная заранее очередь опаздывает. Загс, как и всякое социалистическое производство, пробуксовывает: он в состоянии ежесубботне пропустить через свои жернова на одну семью меньше, чем нужно по плану, поэтому все участвующие в процессе испытывают неудобства. Незначительные. Но многочисленные.

У Замятина обнаружилась дополнительная трудность - невеста. Подъехали, как все нормальные люди, за полчаса. Наиболее активные гости тут же стали выскакивать на мороз разминать конечности и заскакивать обратно в машины греться, наиболее солидные покидали машины на минуту-другую, чтобы покурить и перекинуться парой слов с другими солидными гостями, все прочие подражали либо одним, либо другим. А невесту колотил озноб, она сидела на заднем сиденье министерской "Волги", поддерживаемая женихом и свидетельницей, покрывшись фиолетовыми пятнами, и задыхалась.

Сидевший на переднем сиденье Ильичев, он был свидетелем, развернулся задом-наперед и, размахивая внушительным букетом роз, рассказывал ей один за другим свадебные анекдоты. Складывалось впечатление, что он основательно подготовился к роли шафера и выучил их штук сто. Никто не смеялся. Неразговорчивый пожилой водитель чувствовал себя неловко, не оборачиваясь, смотрел в боковое стекло на проезжавшие мимо машины. Выйти он не мог: не парадно одет и холод собачий, а обстановка, без того приближенная к шизофренической, в его присутствии становилась невыносимой абсолютно.

Замятин несколько раз пытался спасти положение, но ласковые и энергичные его увещевания только испортили дело: Алена Пирогова отстранилась от жениха как от прокаженного, измяв подружке наряд и вдавив ее в дверцу. А когда он попытался, вытащить ее на свежий воздух, чтобы с ней не случился припадок, она намертво вцепилась в спинку переднего сиденья и расцарапала ему в кровь руку. В конце концов, Замятин не выдержал и вышел подышать один. Ильичев выскочил следом:

- Да, Владимир! Угораздило тебя... Чтоб невеста настолько стеснялась показаться публике. Ладно, жди, я мигом! - Он умчался в хвост длиннющего эскорта и вернулся рысью с четвертушкой армянского коньяка за пазухой: Помогай!

Совместными усилиями они влили Алене в рот полбутылки, она, правда, тут же выплюнула все это на них и себе на платье.

- Фу, гадость!

Но дрожать все-таки перестала. Остаток времени до начала церемонии нервничать было уже некогда: все впятером, вместе с водителем, смывали водкой коньячное пятно со свадебного платья и сушили его под струей горячего воздуха над печкой.

Саму церемонию Замятин вынес мужественно, как контуженый боевой командир стремительное наступление: ничего не слышал, ничего не понимал, но постоянно был впереди всех. Невеста и свидетели выглядели еще хуже. Церемониймейстер, похоже, к такому положению вещей привыкла. Когда Замятин судорожно напялил невесте свое кольцо, годное ей разве что на большой палец, и она его обронила, ведущая ловко поймала его у самой земли и вручила по назначению.

Цветы на бюсте Ленина тоже никак не желали держаться, Замятин возлагал их трижды. Но когда молодым велели поклониться родителям, все вышло как нельзя лучше. Пирогов-папа изобразил отца жениха.

Из-за этого момента Замятин накануне сильно переживал: своих родителей он на свадьбу не пригласил.

Гости одобрительно загудели, потянулись с букетами, жали руки, хлопали по плечу, лезли обниматься, поздравляли, желали чего-то. Наконец ни у жениха с невестой, ни у свидетелей не осталось рук для приема цветов. Замятин, свалив кому-то свою охапку, подхватил невесту на руки. Алена, похоже, ко всему прочему боялась высоты, но активно сопротивляться при всем честном народе не решилась, только предупредила ожесточенным, испуганным шепотом, что, если Замятин ее уронит, она ему никогда не простит. Он не нашелся что ответить и благополучно вынес ее за порог загса. Официальная часть, ко всеобщему великому облегчению, закончилась.

Свадебный кортеж растянулся на двести метров. Впереди неслись два мотоциклиста-гаишника в белых шлемах с белыми портупеями, дальше черная "Волга" с молодоженами и полным багажником цветов, черная "Волга" Алениного отца, "Волги" гостей, "Волги", "Волги", "Волги", и замыкали процессию милицейские "бобики", увешанные воздушными шариками.

Алена неожиданно объявила, что возложить цветы следует не куда-то там, а к памятнику Дзержинскому на Лубянке.

- Да не получится! - впервые подал голос шофер. - Там движение такое! Даже одной машине не остановиться. Кто фотографировать будет?

Алена тем не менее настояла. Кортеж отстал. Экс-Пирогова перемахнула через свежий сугроб, на сей раз отказав супругу в праве нести ее на руках. Розы легли на пьедестал Железного Феликса. Ильичев продекламировал:

Феликс Эдмундович в парке гулял

Наденьку Крупскую там поджидал.

Прямо в затылок вонзился кирпич

Метко кидает Владимир Ильич!

- Думаешь, нас не фотографируют и не пишут? - саркастически, но с некоторой опаской спросил Замятин.

- Здесь не пишут, чтоб самих себя по ошибке не записать, - весело, но тоже с опаской возразил Ильичев. - Идея! Поехали к другому Дзержинскому на Красную площадь, там можно обалденный снимок сделать - в елках.

Поехали на Красную площадь. Сфотографировались. Потом гуляли. Гуляли от души в двух шагах от Красной площади - в ресторане гостиницы "Москва". Первым напился Ильичев. Произнес три длинных витиеватых тоста на кавказский манер, их он, видимо, тоже разучил заранее, и пошел опрокидывать одну за другой. Громче всех орал "горько!" и "халтурщики, чмок давай!".

Когда Замятин вышел покурить, Ильичев поймал его и увлек в укромное место. Держался на ногах он нетвердо, рассуждал без комплексов, но еще вполне здраво. Рассказал еще один свадебный анекдот, похабный, но наконец-то смешной, а потом спросил, схватив Замятина за рукав:

- Вова! Только без обид. На кой хрен ты на ней женился?!

- Что за идиотский вопрос? Это что, уникальный случай в мировой практике? - Замятин стряхнул руку Ильичева с рукава, но тот немедленно поймал его за лацкан:

- Да ты познакомился с ней две недели назад! За такое время даже нельзя понять, что залетели. Это из-за твоей Инары? Чего удивленную физиономию корчишь? Думаешь, никто не знает, что Алена ведет ее дело?

- Я тебя прошу, - Замятин постарался придать голосу максимальную твердость и убедительность, - про Инару не трепись! Понял?! Ты ее тоже, между прочим, неплохо знал.

- Намного хуже тебя, - не унимался Ильичев. - Слушай, а когда вы заявление подали? Хоть неделя прошла? Почему не ждали месяц, как все нормальные люди? Сам постарался, или папа сработал, испугался, что ты передумаешь?

- Не задалбывай, пожалуйста, - взмолился Замятин, не зная, как закончить этот разговор. Но Ильичев не собирался так просто его отпускать, насильно угостил сигаретой и полез с новыми вопросами:

- Ты с папой уже общался? Как он вообще на твои перспективы смотрит?

- Не знаю! Я с ним виделся всего дважды, не считая сегодняшнего дня. Один раз был представлен в течение получаса, пили кофе и говорили про погоду на Урале, а второй раз я был приглашен на семейный ужин, пили чай и обсуждали погоду в Москве. Все, я пошел. Надо молодую жену развлекать.

- Понял. Последний вопрос, и все, могила! - смилостивился Ильичев и даже убрал руки. - Так Инара или папа?

- Алена. - Замятин чуть ли не бегом вернулся в зал, пока Ильичев не передумал.

Развеселить молодую жену разговорами не получилось, поэтому Замятин принялся наливать ей шампанское. Поначалу она притрагивалась к бокалу только для виду, но после тоста за равноправие женщин, когда ему удалось влить в нее немного водки, дело пошло проще. Алена раскраснелась, оживилась и в основном стала соответствовать роли свежеиспеченной супруги. Когда она вышла, Замятин содрал с себя галстук и, не дожидаясь тоста, бухнул себе полный до краев стакан коньяка (до того он практически не пил - только подливал жене).

Но и тут ему не дали спокойно выпить. Двое коллег из института, уже абсолютно никакие, с трудом поддерживая друг друга, повисли у него на плечах и зашептали каждый в свое ухо:

- Вова! На хрена ты на ней женился?!

Замятин подскочил и, лихо фехтуя двумя чайными ложками, погнал их на место.

- Знаете, что д'Артаньян говорил? Я дерусь, потому что я дерусь! А я женюсь, потому что я женюсь!

Когда он вернулся, стакана коньяка на месте не оказалось. Поднялся Пирогов-папа взял его за плечо:

- Пойдем, покурим.

Они забрели в тот самый уголок, где Замятин час назад беседовал с Ильичевым.

- Давай знакомиться, мы же как-никак родственники. - Пирогов угостил его настоящими американскими "Мальборо". - Чем ты вообще собираешься заниматься в жизни, Владимир?

Замятин в ответ улыбнулся широкой, открытой улыбкой:

- Давайте как-нибудь в другой раз на эту тему. Мы же теперь родственники. Времени хватит.

- Хорошо... А ты можешь четко сформулировать, хотя бы для себя, зачем ты женился?

Замятин улыбнулся еще более широко и открыто:

- Семья - главное в человеке. Если есть семья, значит, есть сердцевина, ядро...

Когда все напились до нужной кондиции, начались танцы. Алена, под давлением мужа приняв как следует, временами спотыкалась, но не обращала на это внимания. Она вообще перестала обращать внимание на окружающих.

- Вова, скажи честно, почему ты на мне женился? Почему никто до тебя по-настоящему не обращал на меня внимания? Только не рассказывай, какая я красивая, все равно не поверю.

- Бестолковая ты! - Замятин почти непринужденно рассмеялся. - Душа в человеке главное, а в жене - особенно. Красоту в темноте не видно.

Несколько минут они танцевали молча.

- А почему ты все-таки своих родителей не пригласил? Все скоропостижно, конечно, им далеко, я понимаю. Но ведь у них сын женится! Не хорошо как-то, неудобно.

- Съездим в отпуск в Свердловск, - пообещал Замятин и подумал, если бы еще отец с матерью стали домогаться, зачем он женился, точно бы рехнулся!

Турецкий. 14 апреля. 19.10

В аэропорту Турецкого встречал Ильин:

- Меркулов приказал доставить вас к нему на доклад, но если вы плохо себя чувствуете, то можно доклад отложить до завтра.

- Нормально я себя чувствую, - отмахнулся Турецкий. - Доложимся и съездим с тобой прогуляемся. Надо закрыть одного человечка. На семьдесят два часа.

- Не Хмуренко случайно? - поинтересовался Ильин. - Я тут его послушал про то, как на вас покушались, даже слеза прошибла. Так трогательно звучало...

- Не произноси при мне эту фамилию, а то я сейчас начну рвать и метать!

Задержать Турецкий собирался Скрыпника. В самолете он сообразил, что Шестова мог убить только Скрыпник. Теперь он точно знал, как именно, но пока не был уверен за что. Хотя и об этом догадывался.

Расспросить Ильина о Лидочке Турецкому не удалось - в машине их ждал Позняк, который при появлении Турецкого сразу похвастался:

- Мы китайца нашли. Того самого, который пускал фейерверк. Зовут Ли Хуа, настоящий китаец из Китая, по-русски два слова знает: "здравствуйте" и "давай", - беседовали через переводчика, такого же китайца, но тот уже целых сто, а может, и двести слов выучил. Этот Ли Хуа телевизор не смотрит, поскольку ни черта не понимает, Замятина и его собутыльника опознать не берется или боится, говорит, все русские на одно лицо. Зато китаец видел фургон с антенной, обычная беленькая "Газель", только с принимающей антенной на крыше. К сожалению, номера он не запомнил. - Позняк сунул Турецкому протокол допроса Ли Хуа. Турецкому сейчас было не до того, но демонстрировать подчиненным прохладное отношение к делу было бы педагогически неверно, и Турецкий всю дорогу до прокуратуры читал длиннющий протокол допроса свидетеля, суть которого Позняк уже изложил своими словами.

И по дороге до кабинета Позняк продолжал доклад о "проделанных успехах":

- Почти нашлась Руся Лагуш. Мы прошерстили всех ее знакомых и постоянных клиентов, не сегодня завтра возьмем. Она, конечно, прячется, но трудиться в поте лица продолжает, надеемся взять прямо тепленькой...

- Я к Меркулову зайду, можно? - насмешливо поинтересовался Турецкий, видя, что конца докладу Позняка не видно.

- Да я уже почти закончил. Помните, по убийству Косых мы делали фоторобот тетки, которая ходила по дому якобы от совета ветеранов? Так вот, очень похожий фоторобот делали у нас в МУРе. Было заказное убийство банкира, кстати до сих пор не раскрытое, так вот там тоже засветилась женщина, которая под видом представительницы фонда "Общественное мнение" обходила квартиры и задавала дурацкие вопросы.

- Теперь я могу идти?

- Ну ладно, я потом дорасскажу, - обиделся Позняк.

Зазвонил телефон.

- Ну и где ящик пива? - фыркнула трубка голосом главного компьютерного спеца из ТО.

- Вечером. В крайнем случае завтра, - вдохновенно пообещал Турецкий. Раскодировали?

- Все, что смогли.

- Зачитать можете?

- Единственное мало-мальски связное предложение выглядит так: "Черный нал лишний раз прокручивался, при этом терялась известная его часть", ну и еще всякие обрывки. Вам это о чем-то говорит?

- Дык елы-палы! Я все понял еще два часа назад.

Турецкий все-таки добрался до Меркулова и застал начальство гоняющим чаи и раскладывающим компьютерный пасьянс.

- Что, нас уже от всего отстранили?

- Нас нет, а вот тебя могут, и. о. сегодня со мной беседовал и жаждал подробностей о твоей фронтовой дружбе с Хмуренко. Так что придется тебе написать развернутый рапорт и аргументировано доказать, что это ложь и провокация.

Зазвонил городской телефон, Меркулов снял трубку и некоторое время молча слушал. Турецкий наблюдал, как он постепенно багровеет от злости.

- А больше вам ничего не нужно?! - рявкнул Меркулов и собирался бросить трубку, но не бросил. - Кто вам дал мой телефон? Понятно. А вы? Скрыпник?

Турецкий рванулся к трубке:

- Дай! Дай я поговорю.

Меркулов сопротивлялся, но Турецкий все-таки отобрал трубку. Меркулов включил громкую связь.

- Скрыпник?! Это Турецкий.

- А, и вы там?! - нервно заржал Скрыпник. - Я требую двух снайперов, бронированную машину, два билета на самолет до Никосии и никакой милиции!

- Где вы и что произошло?

- Со мной ваша девочка со сломанной ножкой, и, если вы не гарантируете мне безопасность, я проломлю ей голову.

- Я гарантирую вам безопасность, где вы находитесь?

- А ваш дражайший шеф?

- И он. Он тоже гарантирует.

- И двух снайперов.

- Зачем вам снайперы и где вы, черт возьми?!

- У вас есть мобильный телефон?

- Есть.

Меркулов метнул по столу Турецкому свой сотовый.

- Номер?

Турецкий продиктовал номер.

- Вы, Турецкий, один плюс два снайпера в бронированной машине ровно в 20.00 подъедете на угол Живописной и Берзарина, это в Щукине, я вам перезвоню. И не забудьте о билетах.

- Яков Тимофеевич! Скрыпник! Твою мать!!! - Турецкий бросил трубку, из которой раздавались только короткие гудки.

- Что происходит? - спросил Меркулов, из багрового став бледно-зеленым.

- У одного Лидочкиного сослуживца поехала крыша. Позвони в гараж, пусть мне дадут какой-нибудь драндулет, похожий на бронированный. И еще мне нужны три рации.

- Я поеду с тобой, - заявил Меркулов.

- Не поедешь, - отрезал Турецкий. - Выпей нитроглицерин и закажи эти чертовы билеты.

- Саша, объясни, пожалуйста, что случилось, - устало попросил Меркулов.

- Потом, Костя, потом. - Турецкий выскочил из кабинета Меркулова и через три ступеньки понесся к себе.

Ильин с Позняком резались в карманные шахматы и оживленно трепались.

- Оружие, запасные обоймы, два "дипломата" и на выход быстро! скомандовал Турецкий.

- Война началась? - ухмыльнулся Позняк.

- А "дипломаты" зачем? - поинтересовался Ильин.

- Разговорчики! - рявкнул Турецкий, выдергивая из сейфа свой ПМ и две запасные обоймы.

В гараже им выдали черный "мерседес" с тонированными стеклами. Турецкий уселся за руль, скомандовав Ильину, Позняку прыгать на заднее сиденье.

- Вова, доложи, что происходило с Лидочкой за последние три дня.

- Так это у нее война? - сообразил Ильин.

- Кто такая Лидочка? - справился Позняк. - И почему я об этом...

- Помолчи, Эдик, - оборвал Турецкий.

- В воскресенье мы "сломали ногу"...

- Одну?

- Да, левую. Я сбегал в аптеку за гипсовыми бинтами, упаковали лодыжку, один мой знакомый из травмпункта выписал справку. В понедельник ничего не происходило, она сидела дома, никто ее не навещал, никто, кроме меня, не звонил. Во вторник ей звонили и те двое, и тот, которого вы тогда с лестницы спустили, это было утром. Но они только звонками и ограничились. Потом вы ей звонили. А сегодня утром тоже все было нормально, и в два часа дня, а дальше вы прилетели, но мы в принципе собирались созвониться еще в пять. Кстати, а которого из трех мы едем убивать?

- Четвертого.

В 20.01 запищал сотовый.

- Вы один? - спросил Скрыпник.

- Нет, со снайперами.

- Хорошо. Теперь сворачивайте направо, доезжайте до угла Академика Бочарова.

В 20.07 Скрыпник потребовал ехать к станции метро "Щукинская", в 20.15 - до угла Маршала Бирюзова и Народного Ополчения, в 20.20 - до пересечения улицы Расплетина и Маршала Конева, и в 20.35, бесцельно поездив по кругу, Турецкий вернулся фактически на исходную позицию - на угол улиц Максимова и Берзарина.

Скрыпник снова вышел на связь:

- Пусть ваши люди поднимутся на крышу дома номер девять, там есть прожектор. Пусть встанут так, чтобы я их видел, и без фокусов, Турецкий, я ее убью, если что.

- Поднимайтесь на крышу, встаньте перед прожектором и помашите "дипломатами", нужно понять, откуда он может вас видеть, а заодно разобраться, кого вы должны оттуда замочить, - распорядился Турецкий, дав отбой.

- Мы вообще никого не сможем, - засомневался Ильин. - С крыши из пистолета - это фантастика.

- Он думает, что вы снайперы.

Через несколько минут пискнул телефон:

- Хорошо, я их вижу. Прямо перед ними во дворе за забором две мишени. Снять нужно обоих одновременно. Как только я увижу трупы, будем говорить дальше.

- А кто эти двое? - спросил Турецкий, хотя уже начинал догадываться, кто это мог быть.

- Дружки вашей Меркуловой, коммуняки поганые, - подтвердил догадки Турецкого Скрыпник.

Через две минуты затрещала рация.

- "Гнездо", "Гнездо"! Я "Орел", - заговорил Позняк. - "Орел" вызывает "Гнездо"! Мы поднялись.

- Заткнись! Давно стоите?

- Секунды две.

Ясно, значит, Скрыпник блефует. Ни хрена он не видит.

- Что внизу?

- Ваш "мерс" стоит у глухой стены - это забор по периметру спорткомплекса, с другой стороны есть арка, в которую можно въехать. Два жлоба с большими пистолетами бродят вокруг маленького домика с одной железной дверью и двумя зарешеченными окнами. Их мы и должны снять?

- Да. Что значит "с большими пистолетами"?

- Стволы длинные, сто процентов с глушаками.

- Спускайтесь. Бегом!

Опять телефон, на этот раз Меркулов:

- Ну?

- Все под контролем, я сам перезвоню.

Турецкий вылез из машины, Ильин, Позняк, запыхавшись, выскочили из подъезда.

- Окон у этого домика на нашу сторону нет?

- Нет.

Снова пискнул телефон:

- Турецкий! Я не вижу трупов!

- Терпение. Они винтовки собирают, сейчас будут трупы. - Дал отбой. Короче, нужно перелезть через забор и аккуратно повязать тех двоих. Ясно?

- Ясно. Стрелять нельзя?

- Нельзя.

Какой-то дедок с болонкой направлялся прямо к ним, но, увидев, как Ильин с Позняком карабкаются на забор, схватив собачку под мышку, дал деру.

Турецкий полез следом. Забор был невысокий, достаточно было, подпрыгнув, схватиться руками за верх и, подтянувшись, перевалиться на ту сторону. Ни битых стекол, ни колючей проволоки наверху не было. Но Турецкий чуть не сорвался вниз, когда над самой головой просвистела одинокая пуля Свешников, пока его оседлывал Ильин, успел пальнуть в пространство и едва не угодил в Турецкого.

К счастью, схватка была бесшумной и закончилась в пользу профессионалов.

Скрыпник нервничал:

- Где трупы, Турецкий?!

- Есть трупы. Вам их просто не видно.

- Хорошо, я вам верю, - согласился он с неохотой. - Потому что если вы лжете, вам же будет хуже. Отпускайте снайперов. Садитесь в машину, езжайте вдоль забора, пока не наткнетесь на арку, заезжайте во двор - и по центральной аллее прямо до упора. Слева от вас будет отдельное каменное строение. Подгоните машину задней дверцей прямо к железной двери. И повторяю: без фокусов!

Пришлось перелезать обратно. Железная дверь выглядела слишком внушительно, чтобы пробовать ее штурмовать. Турецкий объехал квартал и, следуя указаниям Скрыпника, поставил машину у входа в домик.

Помощники депутата Тихонов и Свешников в наручниках, с носовыми платками во рту лежали под стеной. Ильин, Позняк стояли рядом, держа их на мушке.

- Подъехали? - тут же позвонил Скрыпник. - Выйдите из машины и подтащите трупы к окну, я хочу их видеть.

Ильин саданул рукояткой пистолета Свешникова по затылку и, схватив за шиворот, подтащил к окну, положив на спину, чтобы Скрыпник не увидел наручников.

- Второй тоже есть! - крикнул в окно. - Тащить?

- Я вам верю, - крикнул из окна Скрыпник. - Снайперы ушли?

- Да.

- Садитесь в машину и откройте заднюю дверцу. Мы выходим.

Ильин отключил Тихонова и отошел за угол, Позняк залег в кустах у забора.

Дверь открылась. Появилась вначале Лидочка, хромая на загипсованную ногу. Из-за ее плеча осторожно выглядывал Скрыпник. Турецкий распахнул заднюю дверцу. Скрыпник сделал еще шаг, и в этот момент Тихонов издал протяжный стон и дернул ногой.

- Сволочь! - рявкнул Скрыпник и занес над головой Лидочки монтировку.

Выскочивший из-за угла Ильин не успел. Позняк выстрелил из кустов. Скрыпник, выронив монтировку, осел на землю.

- Ну и зачем ты это сделал? - спросил Турецкий.

- А что, надо было стоять и смотреть?! - возмутился Позняк.

- Во-первых, по ногам надо было стрелять, а во-вторых, ты лежал, а не стоял, тем более по ногам удобней было.

- Я и целился по ногам.

- Только попал в лоб, - вздохнул Турецкий. - И обратился к уже пришедшим в себя Свешникову и Тихонову: - Значит, так, господа общественные помощники, как вы уже успели заметить, у вас труп. А у нас ваши пистолеты с глушителями и качественными отпечатками. Причем выстрел сделан из пистолета товарища Свешникова. - Турецкий выдержал паузу, давая возможность Тихонову и Свешникову осознать ситуацию. - Внимание, а сейчас я проявлю чудеса всепрощения. Вова, сними с них браслеты. - Ильин, до сего момента утешавший Лидочку в машине, с явной неохотой выбрался и расстегнул наручники. Сейчас вы пойдете к своему Ильичеву, скажете, что Скрыпник трагически погиб, и можете существовать себе дальше. Но если еще раз приблизитесь к этой девушке, - Турецкий ткнул пальцем в Лидочку, - сами или посредством своих товарищей... или ее имя будет упомянуто всуе, тут же в уголовном деле об убийстве Скрыпника появляется в качестве улик ваше оружие. Все понятно?

Общественные помощники синхронно кивнули.

- Последний вопрос: так что там с шестьюдесятью тысячами, которые вам кто-то должен?

- Не было их, - буркнул Тихонов. - Мы ее на понт брали.

- Свободны.

Тихонов и Свешников резво потрусили к своему "опелю", пока Турецкий не передумал.

- А на фиг вообще надо с трупом мудрить? - обратил на себя внимание Позняк. - Вызовем бригаду, расскажем, как все было. Этих вы, конечно, зря отпустили, и тем не менее при захвате заложника, видя, что этому заложнику угрожает прямая опасность, я мог стрелять. Никто слова не скажет.

- Я скажу, - отрезал Турецкий. - Никакого заложника тут не было. Проверь пистолет.

Позняк, обиженно сопя, изучил оружие:

- Обычный ПМ, номер спилен.

- Ну и отлично. Звони Грязнову, скажи, завалил матерого преступника. Турецкий подал Позняку сотовый и, пока тот разыскивал Грязнова и докладывал о своих сомнительных успехах, занялся наконец Лидочкой.

Физически она не пострадала, но понервничала, конечно, сильно.

- Давай, Вова, отвези девушку домой, - распорядился Турецкий. - Гостей не принимать, кроме меня, конечно, и родителя. Кстати, о родителе, забыл совсем.

Он отобрал обратно сотовый и позвонил Меркулову:

- Костя? Все нормально, она с Ильиным едет домой, подъезжай туда, я подтянусь попозже.

Турецкий жадно закурил и пожалел, что нет возможности прямо сейчас пропустить пятьдесят коньяка или хотя бы чашку кофе.

- Ладно, Эдик, запоминай: убитый Скрыпник Яков Тимофеевич, сотрудник ООО "Данко", - подозреваемый в убийстве Шестова Леонида Макаровича. Я заинтересовался гибелью Шестова в связи с расследуемым мною делом о коррупции в Минтопэнерго. Обстоятельства смерти Шестова расследовала городская прокуратура Москвы - следователь Соколов, который по указанию свыше прекратил дело. Я его возобновил. Соколов о том, что Скрыпник подозреваемый, наверняка не догадывался. Но это не важно. Я путем несложных логических выкладок вышел на подозреваемого. А тебя, Эдик, попросил помочь мне с ним поговорить и в случае необходимости задержать. Он на разговор не пошел, попытался скрыться, мы его преследовали, он оказал сопротивление, выстрелил в тебя, завязалась драка, и ты застрелил его из его же пистолета. Запомнил?

Пока Турецкий рассказывал, Позняк тщательно вытер рукоятку ПМ, приложил к ней руку Скрыпника, а потом свою.

- А он на самом деле убил Шестова или это вы только что придумали?

- На самом деле.

Дорассказать Турецкий не успел - приехал Грязнов с дежурной оперативно-следственной группой из ГУВД.

- Кого вы тут еще замочили, на ночь глядя, - ворчал и кряхтел Вячеслав Иванович. - Не могли до утра подождать. Я только новости сел посмотреть, там Хмуренко опять Замятина стебает, а тут матерые рецидивисты, трупы, никакой личной жизни...

- Слава, не брюзжи, - попросил Турецкий.

- Ага, конечно, мы сами с усами, нам такие Грязновы и даром не нать, и с деньгами не нать?! А как труп, так давай, Слава, трудись, да? - Всласть наворчавшись, Грязнов вынул из кармана фляжку и протянул Турецкому. - На, хлебни, сам небось не допер на убийство прихватить, а на улице, между прочим, плюс два. Так кого вы тут порешили?

Позняк с фотографической точностью повторил инструкции Турецкого.

- Ну так если он есть убийца, зачем было меня вызывать?

- Затем, что он пока не убийца, а подозреваемый, причем в деле, которое официально прекращено, - объяснил Турецкий. - В общем, я тебя прошу, когда на Эдика начнут давить и спрашивать, насколько правомочной была его стрельба, чтобы ты за него заступился, дал заключение о правомерности его действий.

- А больше ты мне ничего не хочешь рассказать? - справился Грязнов, недоверчиво и подозрительно разглядывая Турецкого.

- Могу посвятить в подробности преступления, в совершении которого я подозревал убитого, - с честным лицом заявил Турецкий. - Шестов сгорел в своей даче ночью. Прокуратура района (все это имело место в деревне Веледниково), а потом и прокуратура города признала пожар и смерть Шестова несчастным случаем. Но была одна закавыка: при слабеньком в принципе пожаре и небольшом количестве дыма Шестов умер во сне от отравления угарным газом. Реально его убил вот этот вот хладный труп, Скрыпник. Отравил угарным газом. Напустил в дырочку в раме из аквалангистского баллона. Потом вошел в дом, устроил поджог и уехал. Если бы пожар обнаружили чуть позже, доказать убийство было бы невозможно.

- А мотив?

- Это слишком сложно, Слава. Скажем так, финансовые злоупотребления Скрыпника на службе стали достоянием Шестова, и тот собирался его разоблачить. - Турецкий посмотрел на часы и ужаснулся: - Давайте вы тут сами заканчивайте, а я побежал.

- Э-э! Куда?! Что значит "побежал"?! - возмутился Грязнов.

- Слава, я только сегодня из Женевы, я три дня жену не видел, я ранен, наконец, мне постельный режим врачи прописали.

Поехал Турецкий, разумеется, не к жене. Меркулов добрался до Лидочкиной квартиры всего минут за пять до него, так что ничего интересного Турецкий не пропустил.

Инара. Март 1976

- Мы наконец получили результаты искусствоведческой экспертизы икон, которые вы продали Гроссмайеру. Можете ознакомиться. Экспертизой установлено, что иконы ваши - мазня, так что мошенничество можно считать доказанным. Читайте. Вашу мазню вы продали по цене произведения искусства.

- Спасибо, я догадываюсь, что там написано, - отказалась Инара.

- Не желаете, я вам зачитаю. Та картина, которую вы пытались выдать... - Пирогова полистала акт и насмешливо процитировала: - "За "список" с "Богоматери Владимирской", выполненной в стиле "Умиление", то есть Богоматерь с младенцем на руках и датированный началом девятнадцатого века, является безусловно талантливой, но, вне всякого сомнения, современной работой". К сожалению, для экспертизы пришлось прибегнуть к услугам музейных работников и реставраторов, которые, в отличие от наших экспертов, не могут обойтись без лирических отступлений. Вторая проданная вами картина, тоже Дева Мария с младенцем на руках, "так называемая "Одигитрия", или "Путеводительница", Богоматерь изображена в фронтальной, торжественной позе, правая рука поднята в жесте моления, обращенном к сыну...". И тоже талантливая, но подделка.

Пирогова спрятала акт обратно в папку.

- При обыске у вас обнаружены другие неоконченные работы, и все сплошь Богородицы. "Богоматерь Казанская", "Богоматерь Тихвинская", "Богоматерь Оранта", "Богоматерь Знамение"... Вы что, специализируетесь на женских образах? С себя пишете?..

Следствие тянется уже три недели. Теперь Инару на допросы стали вызывать реже, раз в два, а то и три дня. Следствие, видимо, близится к концу.

- Вели вы себя, Филиппова, можно сказать, достойно. Сообщников не выдали. Собираетесь предстать перед судом в гордом одиночестве?

- Не было у меня никаких сообщников. Я все делала сама...

- Сами рисовали, сами продавали?! - ухмыльнулась Пирогова. - Неужели вы думаете, мы в это верим? Приехала такая себе талантливая во всех отношениях девочка из далекого Свердловска, ни родственников, ни знакомых, ни связей в Москве, и вдруг на пустом месте обросла знакомствами, клиентурой... Вы сами-то верите, что такое возможно?

- Сообщников у меня не было, - упрямо повторила Инара.

- Ладно, облегчу ваши моральные страдания. О Яшине Георгии Константиновиче мы давно все знаем. Ваш Георгий вот уже лет пять плодотворно трудится на ГБ, пишет доносы на иностранцев, потому мы его и не трогаем. А с вами незадача вышла: немец заявление написал, а ГБ осведомители в данный момент не нужны, или, может быть, вы им на роль осведомителя не подходите, так что придется вам отвечать по всей строгости закона...

Значит, помощи ждать неоткуда. Георгий на адвокатов тратиться не будет - рискует сам попасть в немилость и загреметь на лесоповал. Замятин, конечно, тоже рисковать не станет - у него перспективы, ему мараться нельзя.

Почему-то вдруг вспомнилось, что брат Мурада Владлен где-то в Москве и, кажется, неплохо устроился. Он бы, наверное, мог постараться для "невесты" брата. Только как и где его искать, и вообще, глупости это все.

Полоса удач кончилась. Но ведь по большому счету сразу было понятно, что она не может длиться вечно. В конце концов, в колонии тоже можно стенгазеты рисовать, транспаранты писать типа "На свободу с чистой совестью".

На целых десять дней Инару оставили в покое. Что ж, значит, оформляют последние бумажки, потом ознакомление с материалами дела, и еще неизвестно, сколько ждать суда. Соседки по камере говорят, что можно месяц проторчать в СИЗО, а можно и полгода.

Ознакомление с делом состоялось утром в понедельник. Инара еще подумала, что с понедельника обычно начинают новую жизнь.

А Пирогова внешне вдруг радикально преобразилась - накрасилась, сменила селедочного цвета и покроя костюм на вполне человеческого вида платье, которое, правда, сидело на ней отвратительно. Но самое главное, как бы невзначай, сознательно демонстрировала свеженькое обручальное колечко.

Кому могло прийти в голову жениться на такой уродине, удивлялась про себя Инара.

- Вот что, Инара. - Пирогова вместе со стулом перебралась поближе к Инаре и продолжила чуть ли не задушевным тоном: - Ничего личного между нами не было. Я делала свою работу, по мере сил стараясь относиться к вам справедливо и объективно. Так что держать зла на меня не стоит...

Оказывается, перемены затронули не только внешний облик Елены Владимировны, но и внутренний ее мир. Неужели замужество на нее так повлияло, удивлялась Инара, кончилось женоненавистничество?

- Сегодня мы с вами беседуем, я надеюсь, в последний раз. Вам очень крупно повезло. Курт Гроссмайер изменил свои показания, долго оправдывался перед моим начальством и извинялся за причинение вам вреда. Мне содержание этой беседы не известно, но известен результат. Есть распоряжение отпустить вас на все четыре стороны и прекратить уголовное дело против вас. Но предварительно провести беседу с вами, сказали, просто необходимо.

А как же результаты искусствоведческой экспертизы?!

Инара все еще не верила своим ушам.

Так не бывает!

Как же валюта, найденная у нее дома, недописанные иконы и записная книжка с фамилиями иностранных туристов? Это тоже все забыто и прощено? Может, и валюту вернут?

- О чем я должна с вами поговорить, думаю, вы догадываетесь, - тем же задушевным полуироническим тоном продолжала Пирогова. - Если вы не смените род деятельности и у вас снова возникнут конфликты с иностранцами, так легко вы уже не отделаетесь. Так что советую вам подумать и найти себе достойное занятие. В конце концов, талантливые художники стране нужны. Вот, собственно, и все.

- И вы меня даже не станете вербовать?! - Инара была просто в шоке все происходящее находилось за рамками ее понимания.

- Зачем? - осклабилась Пирогова. - Мы же только что договорились, что к иностранцам вы ни ногой. А во всех прочих отраслях хозяйства трудятся нормальные советские честные люди, и шпионить там не за кем. Вот постановление об освобождении вас из-под стражи. Ознакомьтесь и распишитесь.

Содержание документа так и не дошло до сознания Инары. Первое, что она увидела, - подпись внизу документа: "Пирогова-Замятина".

Инара долго смотрела на эту подпись, соображая, сколько в Москве Замятиных? Десятки, сотни, тысячи? Или это все же тот самый единственный и неповторимый Вова?

Целый день Инара бродила по квартире как лунатик. Перекладывала с места на место разбросанные при обыске вещи. Раз пять ходила в душ, пытаясь смыть с себя запах камеры, но он, похоже, засел в голове, а оттуда смыть его было трудно.

Вечером пришел Замятин, с остервенением отодрал от двери сургучную печать - Инара о ней забыла, шнурок разрезала, а печать так и осталась висеть.

- Как ты? - Обнял, прижал к мокрому плащу, на улице, наверное, дождь.

- Нормально.

Инара отстранилась, взглянула на его правую руку. На ней сверкало обручальное кольцо.

- Да. - Замятин уныло вздохнул. - Пришлось жениться. Давай чайку попьем?

Инара поставила чайник. Замятин достал из сумки колбасу и хлеб:

- Вот привыкаю к семейной жизни, в магазин ходил... Ничего, еще раз схожу. - Взялся мастерить бутерброды.

- Значит, самопожертвование? - спросила Инара.

- А что мне оставалось? - пожал плечами. - Не мог же я тебя бросить после всего, что у нас было? Ты бы не вынесла ужасов колонии. Не мог я этого допустить. А она сразу прямо мне заявила: вначале свадьба, а уже потом просьбы.

Инара уселась, глядя в окно, действительно дождь.

- И какой ответной жертвы ты ждешь от меня?

- Перестань. - Сел рядом, взял за руки. - Ничего я от тебя не жду. Тебе надо отдохнуть от этого кошмара, а потом мы спокойно подумаем, как тебе жить дальше. Надеюсь, у тебя нет желания снова оказаться в каталажке?

- Не знаю.

- Что значит "не знаю"? Тебе там понравилось?

- Зачем ты это сделал? - заглянула в глаза, он их не отвел - честные, открытые, в глубине ничего, кроме сочувствия.

- Что значит "зачем"?

- Что ты заладил: "что значит", "что значит"? - вырвала руки, спрятала в карманы брюк. - Ты ведь никогда и ничего не делаешь, не видя реальных перспектив от содеянного. Хочешь перевести на меня свой долг чести? Ты должен Мураду, я должна тебе - ты выпадаешь как промежуточное звено, так? Переводишь стрелки? Только Мурада ты предал, а я тебя нет. Я о помощи не просила...

- Что ты городишь? - возмутился. - Какие стрелки?!

- Значит, все безвозмездно?! Засунул шею в ярмо, связал себя печатью с уродливой дурой и ничегошеньки не хочешь взамен?!

- Хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Инара! Я не могу без тебя, понимаешь? Жениться на тебе я не смог бы, но я хочу быть с тобой всегда. И ради этого готов жениться на ком угодно.

- Забавно звучит, - усмехнулась Инара. - Женился, чтобы быть с тобой, а как же жена?

- Ты же сама сказала: она уродливая дура. Ей нужен был муж, штамп в паспорте, а мне нужна была ты. Хотя, конечно, она не дура, с ней можно и даже приятно поговорить, но в остальном ты права. А семья - это не только разговоры. Семья - это семья.

- Иди домой, Вова, - устало попросила Инара. - А то все магазины закроются и мадам Замятина останется без колбасы.

В восемь утра Инара проснулась оттого, что кто-то кулаками колотил в дверь. Неужели милиция? Передумали отпускать? Или Замятин обиделся и снова натравил свою Пирогову?

Колотила все же не милиция - Георгий с какими-то двумя бабульками.

- Привет. Это Ивановна и Романовна, мои коллеги по дворницкому цеху, они тут наведут порядок, а мы пока пойдем погуляем.

На улице опять шел дождь, Георгий раскрыл огромный зонт и взял Инару под руку. Медленно побрели вокруг квартала.

- Я знаю, что ты подумала, когда тебя взяли, - сказал Георгий. - Ты подумала, что я тебя подставил, да? Это не совсем так. Меня действительно предупредили, что Курта пасут и с ним лучше не встречаться. Но ты, в общем, ничем не рисковала... то есть я тогда так думал. Всех нас рано или поздно берут за жабры, таков порядок. Беседуют, пугают, дают подписать бумажку о сотрудничестве с органами и отпускают с миром. А дальше уже твое дело доносить или не доносить, но по опыту знаю, что хоть иногда стучать нужно, чтобы спокойно спать. Иногда нужно и деньгами поделиться, а иногда они сами платят, как повезет. О том, что у столичной милиции месячник по борьбе со спекуляцией, я не знал и, что тебя будут обрабатывать не в ГБ, тоже не знал. Извини.

- Почему меня все-таки отпустили? - спросила Инара.

- Потому что я дал Курту, дал майору из милицейского Следственного управления, он еще поделился с полковником, всего четыре штуки "зеленых". Но ты не бери в голову, ты мне ничего не должна. План по арестованным спекулянтам они и без тебя выполнили, так что проблем особых не было.

- Спасибо, Георгий.

И кто же из них врет? Георгий или Вовик? Или они спасали ее параллельно и независимо друг от друга? Спросить Курта или майора с полковником, получали ли они взятки, увы, не получится, допросить Пирогову-Замятину - тоже. Остается не забивать себе голову, а верить в то, что дело закрыто надежно. Навсегда.

Когда они вернулись, квартира сияла чистотой. Георгий, выдав бабушкам по десятке, спровадил их, достал из пакета традиционное шампанское.

- Все хорошо, что хорошо кончается.

- А что дальше? - спросила Инара. - Переходим на нелегальное положение и продолжаем?

- Наоборот, легализуемся. Я уже подыскал тебе место в реставрационной мастерской, хватит ходить в уборщицах. Люди там понятливые, вопросов задавать не будут. И еще я подумал, а не купить ли тебе диплом искусствоведа?

Турецкий. 14 апреля. 22.20

Ильин отпоил Лидочку валерьянкой, накормил снотворным и уложил в постель, но при появлении Меркулова поспешил ретироваться.

Меркулов сидел на кухне, массировал грудь и хмуро молчал в ожидании, пока Турецкий сам все объяснит. А Турецкий возился с чаем, делал бутерброды, шуровал в холодильнике и ждал, что первым заговорит Меркулов, отвечать на конкретные вопросы все-таки проще, чем излагать длинную и запутанную историю, почему он взвалил на себя дело Шестова.

Сколько бы они еще играли в молчанку, неизвестно, но, разбуженная возней Турецкого, на кухню прихромала Лидочка:

- Извини, пап...

Она была такая виноватая, такая бедная, такая несчастная, что Турецкий, будь он на месте Меркулова, давно бы уже все простил, растаял и бросился ее утешать.

- Ну я же уже не маленькая девочка, стыдно бегать плакаться к тебе по любому поводу...

- А к нему не стыдно? - проворчал Меркулов все еще сурово.

- Да ладно тебе, Костя, - вступился за Лидочку Турецкий. - Во-первых, она за мной не бегала, я сам в это дело влез, сперва случайно, а во-вторых, все уже кончилось, мы победили, а победителей не судят.

- Я все-таки хотел бы узнать подробности, - настаивал Меркулов.

Турецкий, стараясь быть максимально кратким и опуская все несущественные подробности, рассказал о встрече с Лидочкой в ресторане, о смерти Шестова, о "Данко", коммунистах-ильичевцах, пропавших и впоследствии найденных документах, Скрыпнике, следователе Соколове и Братишко. Но даже в сжатом изложении история заняла не менее получаса. Вспотевший от напряжения Турецкий сделал перерыв на чай, и у Меркулова появилась возможность вставить слово:

- Значит, вы за моей спиной занимались дурацкой самодеятельностью?

- Ну, если хочешь, назовем это так. Хотя на самом деле я честно расследовал факты коррупции в Минтопэнерго - убийство начальника юридического отдела крупной фирмы, которая торгует нефтью, согласись, оно могло быть связано с фактами коррупции...

- Зубы-то мне не заговаривай. А если бы...

- Все, Костя, - прервал Турецкий, - не было никакого "если бы" и не будет.

- А этот Скрыпник, что с ним?

- Позняк его застрелил. Грязнов там все уладит, ильичевцев я застращал до смерти, Лидия из "Данко" уйдет по собственному желанию...

- Уже ушла, - сказала Лидочка.

- Когда это ты успела? - удивился Турецкий.

- В понедельник подала заявление, Фурманов его тут же подписал, решил, что у меня сложный перелом, а юристы, которые по полгода на больничном сидят, ему не нужны.

- А что у тебя на самом деле с ногой, - спросил Меркулов.

- Камуфляж, - объяснил Турецкий. - Моя идея.

- Гордишься?

- А почему бы и нет. До сегодняшнего вечера я все держал под контролем и собирался, между прочим, во время разговора с тобой просить санкцию на его арест, потому что уже допер, как и за что он убил Шестова.

- Ай-лю-лю! - вмешалась Лидочка. - Значит, это все-таки было убийство? Хотя, конечно, если убийца - Скрыпник, тогда понятно, почему исчез Джек. Он знал Скрыпника, позволил ему перелезть во двор, не лаял. А потом Скрыпник мог его просто выпустить на улицу и запереть калитку. И документы унес он, а после вернул на место. Но как он проник в дом? Почему Шестов не проснулся?

- Потому что был мертв, - ответил Турецкий. - Скрыпник, видимо, приезжал туда накануне, осмотрелся, обрезал на крыше антенный кабель, короче, все подготовил. А в день убийства привез баллоны с угарным газом, он же у нас аквалангист. Действительно, выгнал на улицу собаку, убедился, что Шестов спит, затолкал кабель в комнату и через образовавшуюся дырочку напустил полную комнату газа. Шестов умер. Только потом он вломился в дом (а может, у него были ключи), забрал документы и устроил пожар. Документы, я так полагаю, он вернул не совсем те, то есть пытался что-то замять, а когда понял, что смерть Шестова его проблем не решила, собрался удрать на Кипр. Правда, доподлинно я пока не знаю, сколько чего и у кого он украл...

- Зато я знаю, - воскликнула Лидочка. - Можно только мне кофе, а то у меня от снотворного голова кружится.

Турецкий взялся варить кофе.

- Дело в том, что "Данко" являлась соучредителем международной торгово-посреднической фир-мы в офшорной зоне, на Кипре. Фактическим владельцем и генеральным директором дочерней компании был Фурманов. Подписывая липовые договора сам с собой, он мог перенаправлять финансовые потоки по собственному усмотрению, скрывая прибыль и уклоняясь от налогов. Конечно, рядовые сотрудники о существовании дочерней фирмы не подозревали, но Шестов знал.

Схема деятельности "Данко" выглядела примерно так: вначале Фурманов покупает нефть (мазут, керосин), скажем, по 90 долларов за тонну при мировой цене, скажем, 120 долларов. И продает иностранному партнеру по 91 доллару. По дороге в порт к нефтетерминалу каждый раз неожиданно находится российский покупатель - фирма "ХХХ" (для каждой сделки новая), который перекупает товар по 91,1 доллара, а договор с иностранным партнером "Данко" якобы разрывает. Дальше "ХХХ" продает иностранному партнеру, тому же самому, товар, скажем, по 110 долларов и самоликвидируется, не заплатив налоги. Договоров между "ХХХ" и иностранным партнером я не видела, и Шестов не видел, но 109 - 111 долларов - характерная цена для подобного рода сделок.

На самом деле фирма "ХХХ" существовала только на бумаге, а контракт от ее имени заключал Фурманов. До этого момента схема самоочевидна, действительно, все экспортеры на территории СНГ только так и работают.

Иностранный партнер переводит 110 долларов на счет дочерней фирмы "Данко" на Кипре. Фурманов переводит на счет "Данко" 91,1 доллара. Таким образом, официальная прибыль "Данко" - 91,1 минус 90 - равна 1,1 доллара. Оставшиеся на счету дочерней компании 18,9 доллара Фурманов делит между собой, крышами и сотрудниками "Данко".

Когда Шестов по заданию коммунистов начал проверять иностранных партнеров "Данко", он выяснил, и я следом за ним, что иностранный партнер переводит свои 110 долларов не непосредственно на счет дочерней фирмы, а через ряд промежуточных счетов одному из нескольких иностранных посредников "YYY-1", "YYY-2", "YYY-3". И только энный "YYY" переводит 110 долларов филиалу "Данко".

Спрашивается: зачем нужно это лишнее звено? По идее, совсем не нужно, если только дополнительно не прокручивать деньги на этих дополнительных счетах, зарабатывая проценты. А вот сегодня в немного экстремальных условиях выяснилось, что владельцем игреков является Скрыпник. То есть он не просто был в курсе всего, что происходило в "Данко" изнутри, но и контролировал все его черные финансы. И, кроме того, еще умудрялся делать деньги из воздуха.

- Кстати об экстремальных условиях, - напомнил Турецкий, - ты еще не рассказала, как тебя угораздило вляпаться.

- Что рассказывать, купилась как идиотка, похромала с ним беседовать.

- Со Скрыпником?

- Да. Только не надо на меня так смотреть, я сама понимаю, что вела себя глупо. Но Скрыпник ведь не Аркадий, он воспитанный пожилой человек, я же не думала, что он окончательно свихнулся. Он позвонил, сказал, что понял, почему погиб Шестов, сказал, что во всем виноваты коммунисты, что нужно пойти в милицию и все рассказать, но он находится в очень щекотливой ситуации и, поскольку я все равно оказалась в это замешанной, хочет со мной посоветоваться. Мне было неудобно послать его подальше. Кроме того, я рассчитывала выяснить одну-две детали, которых мне недоставало, чтобы самой понять, за что убили Шестова.

- А хотя бы позвонить ты не могла?

- Я пробовала, но у вас было занято, а Володи по тем телефонам, которые он оставил, не было. К тому же Скрыпник предложил, казалось бы, совершенно безопасный вариант. Мы должны были встретиться прямо под моим подъездом, разговаривать на улице, кругом люди ходят, я не думала, что мне что-то может угрожать.

- Ну-ну, - скептически хмыкнул Турецкий.

- Он приехал, ничего толком не рассказал и в лоб предложил мне деньги. Сто тысяч долларов, если я буду правильно вести себя с коммунистами.

- Что значит "правильно"?

- А вот этого он как раз объяснить и не успел. Потому что легки на помине появились сами коммунисты. Их машина въехала во двор, Скрыпника моментально переклинило, он схватил меня в охапку и затолкал в свою машину. Я пыталась сопротивляться, но с загипсованной ногой у меня не очень получилось. Он почему-то решил, что это я их вызвала и, значит, пока я с ним, он в относительной безопасности. Но я их, разумеется, не вызывала, и даже документов они от меня так и не добились. Откуда они узнали, что им нужен именно Скрыпник, не представляю.

- Они файлы раскодировали с шестовского компьютера, - пояснил Турецкий, - и там все прочитали. Но хакеры у них похуже наших, раз так долго возились.

- А-ааа... Но я-то ничего про файлы не знала, а Скрыпник вытащил монтировку и стал угрожать и требовать объяснений. Потом выяснилось, что у коммунистов пистолеты, и они даже пару раз в нас пальнули. Мы мотались по городу, пытались оторваться, но их "опель" как приклеился. Тогда Скрыпник заехал на тот спорткомплекс, и мы заперлись в компрессорной, у него был ключ.

- Какое он имеет отношение к этому спорткомплексу?

- Он же аквалангист, до сих пор занимается, и там в бассейне они тренируются. За то, что они его очищают под водой, им позволяют там тренироваться бесплатно. Да, а коммунисты пытались нас из компрессорной выкурить, вначале камнями разбили стекла, а потом забрасывали в окна горящие тряпки, какую-то нестерпимо вонючую, чадящую резину. Убивать его они не собирались, говорили, что пришли экспроприировать экспроприатора и он им должен добровольно отдать три украденных миллиона или они будут его долго и больно мучить. Поскольку мы оказались в мышеловке, Скрыпник решил, что раз я во всем виновата, то теперь мне надо жестоко отмстить. Номера телефона я ему не давала, честное слово, он его сам откуда-то узнал. Ну а дальше вы в курсе.

- У меня от ваших историй уже голова лопается, - пожаловался Меркулов. - Пойдем лучше ночные новости посмотрим. Хмуренко, кажется, еще подарок нам приготовил, обещал сенсационное интервью.

В ожидании новостей пили кофе под финал дешевой мелодрамы. Главный герой под душераздирающую музыку минут пять ехал на "альфа-ромео" фиг знает куда. Потом развернулся и поехал обратно. Разбил и "альфу", и "ромео", поскользнулся на крыльце, чуть не навернулся на лестнице, протаранил лбом дверь и таки упал, но уже перед ней (видимо, главной героиней) на колени. Она самозабвенно и пронзительно посмотрела на него зареванными глазами, и они поехали на море на ее машине.

Лидочка долго хохотала.

- Нам бы их проблемы! - возмутился Турецкий.

- Саша, а ты уверен, что интервью будет не с тобой? - подозрительно поинтересовался Меркулов.

- Да иди ты, - отмахнулся Турецкий, но ему вдруг стало не по себе - от Хмуренко можно ждать чего угодно.

Наконец кончилась реклама и пошли новости.

"Здравствуйте, - как всегда многозначительно сказал Хмуренко и посмотрел прямо на Турецкого. - Новый поворот в деле Замятина. Эксклюзивное интервью только для зрителей нашего канала согласился дать сотрудник ФСБ, имеющий абсолютно достоверную информацию о том, кто и зачем снял порнофильм с участием человека, похожего на генпрокурора".

Дали сюжет. В темной комнате на фоне занавешенного окна - человек. Лица не разобрать абсолютно. Мало того что освещение очень слабое, лицо дополнительно размазали, голос тоже какой-то нечеловеческий - явно убрали высокие частоты. Внизу экрана заставочка "сотрудник ФСБ РФ", но с таким же успехом там можно было написать "президент Нигерии" или "папа римский".

"Частный клуб "Ирбис" находится у нас в разработке уже давно. Были обоснованные подозрения, что под его крышей проходят так называемые сходняки криминальных "авторитетов". Но тридцатого марта этого года в "Ирбисе" снималось кино..."

"Что, с режиссером, оператором, массовкой? - отрепетированно удивился Хмуренко. - Все как положено?"

"С режиссером, оператором, актерами, но без массовки. В главной роли снялся генеральный прокурор..."

"Простите, генеральный прокурор или все-таки человек, похожий на генерального прокурора?"

"Генеральный прокурор".

"А кто режиссировал этот проект века?"

"Генеральный прокурор".

"То есть он и снимался и снимал, так?"

"Да, было снято несколько дублей, из которых потом был выбран самый удачный - тот, в котором генеральный прокурор меньше всего похож на себя и больше похож на человека, похожего на генерального прокурора".

"И зачем на ваш взгляд это было нужно?"

"Я не стал бы об этом говорить, поскольку мы не занимались этим непосредственно и у меня нет доказательств, дело ведет Генеральная прокуратура..."

"А доказательства того, что Замятин сам спровоцировал банный скандал?"

"Да, такие доказательства есть - магнитофонная запись его режиссерского дебюта".

Снова Хмуренко в студии:

"Мы рассчитываем, что магнитофонную запись, о которой говорил только что сотрудник ФСБ, вы тоже услышите в наших ближайших передачах. А пока попробуем представить себе, что могло толкнуть человека, занимающего столь высокий пост, на подобную провокацию? Есть поговорка: из двух зол выбирают меньшее. А не был ли порноскандал меньшим злом?

Генеральный прокурор сознательно обрекает себя на шумную отставку. Зачем? Например, чтобы уйти вовремя, не вызывая подозрений и ненужных слухов.

Если генеральный прокурор подает в отставку просто так, без повода, а потом вдруг выясняется, что он замечен в дружбе с крупными мафиози, что он брал взятки, что он за определенную мзду прекращал дела на вышеупомянутых мафиози, что скажут об этом в Кремле, Совете Федерации и в той же Генеральной прокуратуре? Скажут: ушел, потому что испугался.

А при наличии такого изумительного компромата, как умело срежиссированный порнофильм, всем сразу становится понятно: идет травля честного человека и даже если потом всплывают факты злоупотреблений, генеральный прокурор всегда может заявить, что это очередные очернительские происки коррупционеров, с которыми он так долго, но безуспешно боролся.

По некоторым сведениям Замятин собирается подать в суд на изготовителей порнофильма и в случае, если таковые изготовители будут найдены, надеется этот суд выиграть. В свете вышеизложенного сделать это будет весьма проблематично.

Но раз он все равно решил обратиться в суд, теперь у него велик соблазн выдвинуть обвинение против нашего телеканала.

Если господин Замятин полагает, что за правду о нем ему, Замятину, надо платить, то я готов это сделать. Сегодня мною создан общественный фонд "В поддержку чести генерального прокурора Замятина". Я же сделал первый взнос в размере одного рубля. И призываю всех наших телезрителей поддержать мое начинание".

- Ну что скажешь? - спросил Меркулов.

- Это не я, - побожился Турецкий. - Комплекция не та, и вообще.

- Я не про то, я про этого якобы фээсбэшника.

- А! Так я тебе давно говорил, что Хмуренко достал! Что надо было его еще после Косых арестовать. Теперь требуй от руководства канала, чтобы Хмуренко нам своего свидетеля сдал. И еще: вызвал бы ты завтра этого Соколова из Прокуратуры Москвы для логического завершения сегодняшних мероприятий.

Хмуренко. 15 апреля. 10.10

- Две бомбы, Александр Сергеевич! - завопил Миша Лепешкин. - За два часа, пока вас не было, две атомные бомбы! Скорее бегите договариваться про девятичасовой эфир!

Он не подпрыгнул до потолка только потому, что не мог делать резких движений.

- Что такое? Президент подал в отставку? И назначил Ильичева премьером?

- Да, примерно! Пока вы с большим успехом заседали и обменивались мнениями с коллегами на совещании у нашего глубокоуважаемого гендиректора, Совет Федерации на своем утреннем заседании принял обращение к президенту с предложением немедленно отменить указ о временном отстранении Замятина. Или самому временно сдать полномочия на время расследования дела о его счетах в швейцарских банках и коррупции в президентской администрации! А в Думе, как только об этом узнали, объявили перерыв, а сразу после перерыва решили начать обсуждение импичмента, не откладывая до двадцать пятого.

- А президент?

- Выступил с телеобращением к "дорогим россиянам", - Лепешкин довольно удачно сымитировал президентские интонации, - сказал, что о Думе он всегда был хренового мнения, а от Совфеда такого западла не ждал. Но все равно ложил и на тех, и на других, согласно Конституции. Я пытался дозвониться до наших корреспондентов в Думе, но там полный абзац: в пресс-центре все телефоны заняты, во фракциях всюду занято, и Лада, как назло, по мобильному не отвечает.

- Как это "не отвечает"?

- А попробуйте сами! "Связь с абонентом временно отсутствует..." Или застряла в железном лифте, или в Думе. А там, конечно, сразу десять тысяч человек народу из одной точки пытаются базарить по мобильникам. Заглюкали весь диапазон. Да! Что же вы стоите?! Надо скорее договариваться про вечерний эфир, а я пока буду названивать Ладе и в Думу.

Хмуренко скривился и махнул рукой:

- Запомни, Миша, я за всякими засранцами типа Петра Витальевича не бегаю. Понадоблюсь - сами прибегут.

- А если не прибегут?

- Значит, не судьба. Не обломится нам сегодня вечерний эфир, выпрашивай не выпрашивай.

- Но вы представляете, насколько рейтинг...

В этот момент зазвонил телефон.

- Да! - ответил Хмуренко и, недослушав Петра Витальевича, дал отбой. Все, уважаемый Михаил Михайлович. Новости наши, и не надо было ни за кем бегать. - Несколько секунд он переминался с ноги на ногу, стремительно соображая, как поступить: куда идти самому, а куда отправить помощников. Значит, так: я сейчас посылаю нашу бригаду в Думу, а ты, как временно кабинетный работник, вызванивай Ладу, и все думские фракции по очереди бери за жабры. Всем предлагай двухминутное интервью в новостях, но не в прямом эфире - перетопчутся; сразу договаривайся, где записать, и не позже половины восьмого - нужно успеть смонтировать. Следи за всеми сообщениями и звони мне каждые полчаса - держи в курсе. Появится Лада, пусть немедленно свяжется со мной, если я не отвечаю, значит, пусть едет в Генпрокуратуру, добивается у и. о. генерального интервью по поводу возвращения Замятина на работу. Я сам - в Кремль, в пресс-службу президента. Вопросы есть?

- Есть. Что значит "все фракции"? А если какой-нибудь Ильичев станет набиваться на интервью?

- Не станет. А если вдруг изъявит желание, ради бога, соглашайся. Уделаем его по полной программе. Да, когда устанешь звонить, пиши текст по Думе и Совету Федерации. Только без своих любимых закидонов, пожалуйста. Мне сегодня редактировать некогда, буду читать с листа прямо в эфире. Упирай на коммунистический заговор и на то, что простой коммунистический избиратель капээрэфовские аппаратные интриги не понимает и не поддерживает. И про раскол не забудь. Действуй!

Братишко он на месте не застал, зато подоспел к заявлению пресс-секретаря президента. Объявили, что оно состоится через две минуты. Потом через десять минут. Несколько раз в кармане пищал мобильный телефон, но разговаривать в переполненном помещении было неудобно, а выходить в коридор тактически неверно - изрядно потолкавшись, он занял место напротив трибуны и не хотел его лишиться.

Очередной раз перенесли заявление пресс-секретаря, еще на пять минут. Хмуренко обратил внимание, что большинство коллег поглядывают на него с явным любопытством, тем не менее никто не пытается завести разговор. Он начал подозревать, что здесь что-то не так, наконец к нему протиснулся корреспондент "Эха Москвы" и пригласил на завтра в прямой эфир. Хмуренко ответил, что не знает пока своего завтрашнего расписания и перезвонит в студию позже.

Заявление было коротким и аморфным. Очевидно, его десять раз перекроили, исходя из каких-то высших соображений, и в итоге вымарали всю содержательную часть. Суть сводилась к тому, что президент собирается работать с представителями Совета Федерации, чтобы убедить их в правильности занятой им жесткой позиции по отношению к Замятину.

- Прошу вопросы, - сказал пресс-секретарь.

Хмуренко, по праву наиболее маститого, и расположившегося ближе всех к трибуне, получил слово первым.

- Как президент расценивает информацию о том, что порноскандал вокруг своего имени Замятин инспирировал лично с целью отвести внимание от более серьезных правонарушений и получить индульгенцию Совета Федерации?

- Как вы знаете, при президенте создана весьма представительная специальная комиссия, занимающаяся рассмотрением дела Замятина. Но пока результаты ее работы не оглашаются.

Попка ты безмозглый, с раздражением подумал Хмуренко. Ну и черт с тобой! Тем лучше я буду смотреться на твоем фоне. А эту пресс-конференцию сегодня прокрутят по всем каналам. Не дожидаясь окончания мероприятия, он стал проталкиваться к выходу.

В кармане опять запищал мобильный телефон.

- Миша?

- Угадали. Еще две атомных бомбы. С какой начать, с первой или со второй?

- Душевное состояние собеседника, Миша, настоящий журналист должен чувствовать. Давай без предисловий!

- Замятин подал на вас в суд за оскорбление чести и достоинства.

- Почем у него честь?

- Дорогая. Миллион рублей. Но это еще бомбочка. Интерфакс только что выплюнул сообщение. Слушайте! "В 11.37 в Интернете на сайте polit.ru обнародована информация о причастности Замятина, Ильичева и Русского резервного банка к продаже новейших систем вооружений чеченским и таджикским экстремистам. Анонимный автор ссылается на результаты аудиторской проверки государственной компании Росоружие и данные расследования по делу о хищении бюджетного кредита Росоружию руководителями Русского кредитного банка Владленом и Мурадом Оласаевыми. По прямому указанию генпрокурора Замятина Оласаевы были исключены из числа обвиняемых, статьи обвинения их подчиненным изменены на менее тяжкие, а в настоящий момент дело прекращено без предъявления кому-либо обвинений. Около года назад Росоружие отказалось от услуг Сбербанка из-за высоких тарифов и регулярных задержек платежей. Конкурс на обслуживание расчетного счета Росоружия был проведен с грубыми нарушениями и выигран Русским резервным банком благодаря активному лоббированию его интересов со стороны Замятина, а также комиссии Государственной думы по безопасности, возглавляемой депутатом Ильичевым. При посредничестве Русского резервного банка Росоружие продало несколько крупных партий портативных зенитно-ракетных комплексов "игла", значительно превосходящих американские "стингеры" по тактико-техническим данным. Согласно документам, покупателями выступали военные ведомства Чехии, Венгрии, Бразилии и ряда других стран. Реальными же покупателями, по утверждению автора сообщения, являлись исламские боевики в Чечне и Таджикистане. Значительная часть сумм от этих сделок не дошла до Росоружия, а осела на счетах контролируемых Оласаевыми компаний в офшорной зоне на Кипре. По-видимому, чрезмерная жадность Оласаевых и послужила причиной для аудиторской проверки Росоружия и последующего возбуждения уголовного дела. Через московскую фирму "Данко", также имеющую на Кипре дочернюю компанию, деньги переводились лично Ильичеву. Анонимный автор также утверждает, что в распоряжении ФСБ и МВД имеются видеозаписи нескольких встреч Ильичева с гендиректором "Данко" Фурмановым, в ходе которых последний передавал Ильичеву значительные суммы наличными. Имеется также исчерпывающая информация о счетах Ильичева в кипрских и швейцарских банках, на которые поступали деньги от "Данко". Номера счетов приводятся. Приводится также служебная переписка ГУБЭП с кипрской налоговой полицией, из которой явствует, что связь Русского резервного банка и "Данко" с нелегальной торговлей оружием доказана со всей очевидностью. Однако в связи с противодействием Генпрокурора России Замятина делу не дается законный ход, поэтому МВД обратилось к кипрским властям с просьбой временно держать эту информацию в тайне и не предпринимать никаких действий против компаний, принадлежащих Оласаевым и Фурманову..." - Лепешкин перевел дух. - Ну как бомба, Александр Сергеевич?! Водородная? Сто мегатонн? Или лажовая? Обида какая: до эфира новостей не поспеют ни опровержения, ни подтверждения.

Ошибаешься, Миша, успеют, подумал Хмуренко, но вслух ничего не сказал. Такую бомбу мог изготовить только один человек - Сосновский, больше просто некому в этой стране. А он на холостые заряды силы тратить не станет.

- Александр Сергеевич! Вы меня слышите? - заволновался Миша.

- Да.

- Лада нашлась. Я передал ей ваше указание, она сидит в Генпрокуратуре, караулит господина и. о. Дума обсуждает импичмент, заседание закрытое. Договорился про интервью с НДР на полвосьмого. Вроде все.

- Хорошо, я пока в Кремле. - Хмуренко отключил телефон, развернулся и зашагал по направлению к кабинету Братишко.

Турецкий. 15 апреля. 13.10

Все утро Турецкий просидел над рапортом для и. о. генерального, пытаясь протокольно-литературным языком выразить, что Хмуренко есть гад и любой мало-мальски порядочный человек ни за какие деньги не согласится иметь с ним дело, а он, Турецкий, человек порядочный. А значит, все, что там Хмуренко насчет него обещал миллионам телезрителей, есть грязная инсинуация.

Литературным языком не получалось.

От этого чудовищно утомительного занятия Турецкого отвлек счастливый Позняк.

- Ну что, отмазал тебя Грязнов? - поинтересовался Турецкий.

- Не понадобилось. - Позняк плюхнулся на стул и расплылся в довольной ухмылке. - В общем, я быстренько провел кое-какие следственные мероприятия, и все подтвердилось. Действительно, примерно месяц назад в этой же самой компрессорной был неописуемый случай. Скрыпник ночью заправлял баллоны угарным газом, и сторож это дело видел. Скрыпник ему наплел с три короба, и сторож про все давно забыл, а когда начали спрашивать, вспомнил.

- А откуда сторож знает, что это угарный газ, а не кислород и не воздух?

- Щас расскажу. Я поинтересовался у дипломированных химиков, как можно получить угарный газ. Оказывается, это не так просто. В идеале надо накалять, например, мел под давлением и без воздуха, где-то после тысячи градусов попрет СО, то есть угарный газ.

- А просто из выхлопа нельзя его набрать?

- В том-то и дело, что нельзя. Там вагон всяких соединений, а как раз СО мало, если просто выхлопами травить, будет вонять и никаких баллонов не хватит, чтобы целую комнату наполнить в нужной концентрации. Но Скрыпник как раз выхлопными газами и пользовался. Только он их обогащал, представляете? Из выхлопной трубы запустил шланг в бочку с водой, а бочка, значит, с крышкой и двумя дырками. В воде углекислота растворяется, а СО собирается над водой. Он его загонял в компрессор, прессовал, в смысле сжижал, и - в баллоны. Сторож эту конструкцию с машиной и бочкой видел, а Скрыпник сказал, что проводит эксперимент для глубоководного ныряния в Черном море, где полно сероводорода.

Замигала лампочка на селекторе.

- У Константина Дмитрича следователь Соколов, - сообщила секретарша Меркулова, - и Константин Дмитрич просил вас случайно заглянуть к нему минут через десять.

Турецкий удовлетворенно хмыкнул и запустил секундомер.

- А где Ильин?

- Ловит Русю. Мне присоединяться или есть другие боевые задания?

- Присоединяйся, - позволил Турецкий.

Выкурив сигарету и на одном дыхании закончив злополучный рапорт, Турецкий "совершенно случайно" заглянул к Меркулову.

- ...Ваша преступная халатность едва не стоила жизни молодому сотруднику МУРа. Я полагаю, это основание для возбуждения в отношении вас дисциплинарного расследования... А, Сан Борисыч, заходи.

Соколов сидел как оплеванный. Ничего, в следующий раз он всяких Братишко и на порог не пустит. Если его самого, конечно, не вытурят из прокуратуры.

- Александр Борисович, тут товарищ Соколов недоумевает, почему Генеральная прокуратура вдруг заинтересовалась таким рядовым преступлением, как убийство какого-то Шестова, причем совершенным где-то в далеком Веледникове. Объясните ему, пожалуйста.

Что ж ты делаешь!!! - отчаянно сигнализировал бровями Турецкий. Мол, что я ему буду объяснять?! Но Меркулов сознательно не обращал на его сигнализацию никакого внимания. Пришлось хоть что-то сказать.

- Ну... дело об убийстве Шестова связано с тем, что расследую я, многозначительно надул щеки Турецкий. - Но разглашать этот факт не в интересах следствия...

- Вы газеты читаете, Соколов? Телевизор смотрите? - иронично поинтересовался Меркулов. - Советую почитать и посмотреть. Совершите над собой небольшое усилие и подумайте, чьи имена сегодня упоминаются в связи с фирмой, в которой трудился Шестов и его убийца Скрыпник. Все, идите.

- Какие газеты, Костя, какой телевизор? На фиг ты меня подставлял? возмутился Турецкий, когда Соколов поспешно удалился.

- Я тебя не подставлял, - усмехнулся Меркулов, - просто хотел, чтобы ты тоже почувствовал, как оно бывает, когда все вокруг всё знают, а ты один сидишь как болван...

- Опустился до мелких пакостей?

- Нет, доставил себе маленькое удовольствие. А насчет газет и телевизора я не зря его носом тыкал. Вечером разразится.

- Опять Хмуренко? Добрался-таки и до "Данко"?

- Не Хмуренко. Влезь в Интернет, там, на polit.ru новый скандал: через "Данко" и Резервный банк Оласаевых Ильичев якобы отмывал деньги от продажи оружия террористам, а Замятин их всех отмазывал.

- И кто это раскопал?

- Неуловимые мстители, - хмыкнул Меркулов.

- Сосновский, что ли?

- По размаху и безупречности подачи информации это на него очень похоже. Там все вплоть до номеров счетов. У меня вообще сложилось впечатление, что он это не раскопал, а сам, так или иначе, сконструировал.

- Контролировал "Данко" изнутри? - предположил Турецкий. - Точно, а шпионом был Скрыпник, который не только наблюдал, но и приворовывал. Как мы, однако, вовремя Лидочку оттуда выдернули, я прямо себя зауважал.

- Ну-ну, - буркнул Меркулов. - Дай бог, чтобы для нее эта эпопея действительно закончилась.

- А Хмуренко прижучили насчет свидетеля? - поинтересовался Турецкий.

- Нет. Руководство канала за него горой стоит. Упирают на то, что мы с ФСБ должны разбираться, а не с журналистами. Они, мол, не виноваты, что в стране силовики не могут друг с другом договориться.

Замятин. 15 апреля. 21.45

Он сильно озяб. День выдался не по-весеннему холодный и сырой. Ко всему, к вечеру пошел мелкий дождь. Прокурор укутался в плед в кресле напротив самолично растопленного камина и боролся с грустными мыслями: выпить граммов пятьдесят коньяка или воздержаться. В последнее время у него начала пошаливать печень. Пришлось принимать "карсил", что категорически исключало потребление любых доз спиртного, даже пива, иначе весь двадцатичетырехдневный курс лечения летел коту под хвост.

Поборовшись с самим собой еще какое-то время, Замятин подавил желание согреться коньяком, здраво рассудив, что здоровье дороже мимолетных побуждений, и негромко позвал:

- Будь добра, чая погорячее с лимоном.

Из кухни донесся мягкий женский голос:

- Володя, потерпи минуточку. Сейчас вскипит чайник.

Замятин поправил на ногах плед, поплотнее запахнулся. Равнодушно оглядел просторную гостиную.

Прислугу он сегодня отпустил. В доме с ним была только Она. Она приехала не так давно. Но обретенное уединение не принесло ожидаемого покоя и отдыха. Висела гнетущая тишина и выползающее из нее чувство нереального, чужого мира. Впрочем, своим этот мир никогда и не был.

Соседи по отдыху в "Архангельском" все сплошь были высокопоставленными государственными чиновниками. Не важно, военным или гражданским был хозяин, все дачи походили друг на друга как близнецы. Сперва Замятина удивляла некоторая внешняя и внутренняя необжитость, а кое-где даже запущенность многих домов. Но когда он и сам получил в личное распоряжение такой вот служебный загородный коттеджик, все стало предельно ясно.

Сегодня он особенно остро чувствовал, что никогда не был здесь хозяином, а так, временно прописанным жильцом. Сменится власть, и завтра-послезавтра тебя выселят. Так к чему благоустраивать жилье, которое могут отнять так же легко, как и давали. Ни к чему.

Женщины, правда, пытались создать домашний уют традиционными женскими средствами. Но казенный дух, въевшийся сюда за многие годы, не выветривался и незримо, но ощутимо присутствовал.

Нет одного хозяина - нет и порядка. Так и в многострадальной России. Все ее рвут, пинают, пользуются, а позаботиться некому. Нет одного и настоящего. Потому и бардак, потому и запустение.

Такие невеселые мысли одолевали Замятина, а скверная погода и разболевшаяся печень только поливали масла в огонь.

Из кухни донесся характерный свист. В отношении быта прокурор был консервативен и за городом. Все эти новомодные импортные электрические чайники не признавал. Обычный чайник со свистком оставался неизменным и единственно допустимым в процессе приготовления древнего напитка. Замятин считал себя чайным гурманом и его, чая, великолепным знатоком. Минимум шесть-семь сортов у него всегда было под рукой. К кофе, как человек немолодой, относился сдержанно, хотя тоже любил.

Она появилась бесшумно, как тень. Поставила на журнальный столик поднос с чаем и печеньем.

- Скоро будет готов ужин.

Замятин лишь молча кивнул. Он был глубоко погружен в себя.

Женщина так же бесшумно исчезла на кухне.

Его начала раздражать тишина, нарушаемая лишь слабыми звуками, доносящимися из комнаты, где она хозяйничала, предусмотрительно заперев дверь. Незаметно в руке оказался пульт дистанционного управления, и темный экран "Филипса" ожил яркими красками.

Замятин принялся беспорядочно переключать программы. Новостей нигде не было. Мыльные оперы и сериалы сменялись американскими боевиками и какими-то бестолковыми развлекательными передачами. Вот мелькнули кадры хроники. Палец прокурора повис в воздухе. Канал "Культура" крутил историко-документальный фильм о Второй мировой войне. Опять же американский.

Авиация вермахта бомбила и расстреливала морские караваны союзников, направлявшиеся с военной и другой помощью в Советский Союз. А вот союзники уже преодолели Ла-Манш и высаживаются под ураганным огнем немцев в Западной Европе. Начинается их победоносно-освободительное шествие.

"Посмотришь, послушаешь, - рассуждал Замятин, - и можно подумать, что это они выиграли войну. А мы так, сбоку припека, мелкий, незначительный эпизод. Ну, может, и не совсем незначительный, но уж не решающий, это точно".

Он опять переключил канал. НТВ+ транслировал ожесточенный поединок на корте для игры в большой теннис. Два молодых парня пинали ракетками туда-сюда желтый мячик, приседали, подпрыгивали, стремительно бросались в сторону.

Замятин не раз слышал советы коллег по работе и высокопоставленных знакомых чиновников заняться этим ставшим в последнее время популярным в Кремле спортом. Говорили, очень полезен для поддержания здоровья, особенно нормальной физической формы. А как определить этот критерий - "нормальная"? Или если президент пытается играть, подражая заграничным аристократам, дипломатам и т. д. и т. п., то и все должны вооружиться ракетками и скакать вдоль сетки? Замятин представлял себя в теннисной форме выпрыгивающим с ракеткой в руках на корте. И невольно улыбнулся. Нет. Этот спорт не для него. И не только из-за возраста. Противно было облачаться, как все, в теннисную оболочку, ставшую уже чуть ли не обязательной в кулуарах власти и больших денег. А ведь многие с радостью променяли бы ракетку на удочку или велотренажер. Ан нет. Положение обязывает.

Замятину захотелось сплюнуть, он вдруг вспомнил, где находится, беспомощно огляделся и ограничился переключением канала. Определенно, кроме "Времени", "Дорожного патруля" и "Петровки, 38", смотреть нечего. Но до этих передач еще далеко. Он выключил телевизор. Трюк с уходом от действительности при помощи телевидения с треском провалился.

Березовые поленья в камине догорали, рассыпаясь оранжевыми, моргающими глазами угольков. Просторная гостиная освещалась пляшущим неровным светом живого огня, источавшего тепло и уют, и слабым, пробивающимся из-за неплотно прикрытых штор светом дня уходящего. Еще одного дня, забиравшего отпущенный на Земле срок и приближавшего к естественному биологическому концу.

Замятин вдруг подумал, что окружающие его старинные, но добротные вещи - массивный дубовый стол у противоположной стены, кресло-качалка, в котором он находился, и даже бронзовая статуэтка бегущей рысью лошади на камине - переживут еще не одного хозяина. Останутся, возможно, здесь даже на своих прежних местах. И станут свидетелями новых жизней, точнее, приходов и уходов. Интересно получается: предметы, которые создает человек, могут существовать долгие годы, а то и века, а сам человек - вот он был, и его нет. Хорошо, если оставил после себя что-то стоящее, что помнят. А если, кроме могильной плиты, ничего? И ведь таких большинство. В любом случае материально он уже не существует. А бронзовая лошадка будет неподвижно бежать по камину еще неизвестно сколько времени.

Зазвонил телефон.

- Я возьму, - раздался ее голос, словно из потустороннего мира, и ее тень скользнула в соседнюю, служившую кабинетом комнату.

Замятина всегда восхищала ее способность бесшумно перемещаться, делать свое присутствие незаметным, угадывать внутренним женским чутьем его настроение. Наверное, за это более всего он и ценил ее сейчас и был ей благодарен.

- Подойди к телефону, тебя, - донеслось до него сквозь плотный ворох мыслей.

Нехотя, с беззвучным скрипом Замятин выбрался из-под пледа и прошел в свой рабочий кабинет.

Она предусмотрительно оставила его одного.

Некоторое время он молча слушал собеседника на другом конце провода. Лицо его начало вытягиваться, а кустистые брови поползли вверх. Потом они упали вниз и сошлись на переносице. На лбу обозначились жесткие складки.

- Благодарю за звонок, - резко бросил Замятин и швырнул трубку на аппарат. Не попал. Ну и черт с ней.

Вернулся в гостиную, под теплый плед и к теплому камину, с бесповоротно испорченным настроением.

- Нашел время, когда звонить, засранец, - выругался он, устраиваясь опять в кресле и заворачиваясь в плед.

Из кухни показалась женская голова.

- Что-то случилось?

- Нет-нет, все в порядке, - поспешил заверить ее Замятин. - Не беспокойся. Пустяки. - И добавил уже сам себе: - Действительно, пустяки. Чего это я?

Он стал успокаиваться, даже почувствовал, что его клонит в сон. По телу разливалось умиротворяющее тепло. Но оно не задерживалось, а как-то странно уходило все в ноги и из кончиков пальцев - в пол. Замятин начал мерзнуть. По телу пробежал сперва мелкий, а затем все более усиливающийся озноб. Вернулось неприятное чувство от звонка, толчками запульсировало внизу живота, пробиваясь к мозгу.

В камине тлела исходящая паром зола. Надо было разворошить ее, выгрести наружу еще дышащие жаром красные угольки. И согреться. Подставить им холодеющие руки, лицо, тело.

Замятин решительно поднялся и сделал шаг. Все существо его пронзила неимоверная слабость; вяло, безвольно повисли руки. Он с трудом сделал еще шаг, еще. Ноги едва слушались.

Прошла целая вечность, прежде чем он добрался до камина, обеими руками оперся об него. Теперь оставалось только поднять тонкую чугунную кочергу и немного поорудовать ею в кучке золы. Замятин почувствовал, что начинает задыхаться. Он уже совсем окоченел. Да что же это за наваждение такое?

Замятин нагнулся, потянулся за кочергой. Перед глазами все поплыло; белые, голубые, розовые пятна заплясали в стремительном хороводе. Закружилась голова. И сразу же горло словно сдавило железными клещами, лишая доступа воздуха. Последним усилием он разомкнул рот и закричал.

- Ин... И-а... - Из горла вырвался едва уловимый хрип.

Турецкий. 16 апреля. 16.30

Только бы Славка был на месте. Рекс-пекс-фекс, пробормотал Турецкий обращаясь к телефону. Заклинание подействовало.

- Слава! Мне нужен Арбузов. Срочно, немедленно, прямо сейчас. Не вздумай говорить, что не знаешь, где его найти!

- Как что-то нужно, так всегда Слава, - усмехнулся в трубку Грязнов. Пляши давай, тогда скажу, где его искать.

- Иди в задницу! Где?

- Дома. Можешь ехать хоть сейчас.

- Поехали вместе. Ты должен обязательно поприсутствовать. И организуй свою группу захвата, так лучше будет.

- На фиг группу захвата! Ты еще штурмовой отряд прихвати, как в Садовниках, и телевидение пригласи! Своими силами как-нибудь обойдемся. Славка ехать не отказывается - хороший признак, подумал Турецкий, не напирает, что Арбузов - свой мужик и чтобы я от него отвалил. Видимо, что-то у них произошло. - Чего молчишь? - подал голос Грязнов. - Поехали, сам кричал: срочно!

- Ты, конечно, крутой господин, и я тоже крутой господин, но хочу тебе напомнить, что мы с тобой без пяти минут старые пердуны. А он - действующий телохранитель. И я собираюсь в дружеской неформальной обстановке предъявить ему обвинение в убийстве. Поэтому пусть на всякий случай будет группа захвата. Если ты за него ручаешься, они могут под окнами в машине покурить.

- И кого ты на него повесить собрался? - поинтересовался Грязнов. Особого недоверия Турецкий в его голое не почувствовал.

- Калашникову - проститутку из "Ирбиса". Выдвигайся, по дороге расскажу подробно.

По дороге рассказать ничего не получилось: Арбузов жил в Ермолаевском переулке, в минуте езды от Петровки, 38.

- Ну, рассказывай, - потребовал Грязнов, приказав водителю остановиться за сто метров от арбузовского подъезда. - Потом я тебе кое-что расскажу.

- В "Ирбисе" в тот вечер, когда снимали кино, был фейерверк, если ты помнишь. Устраивал его специалист - китаец. Китайца мы нашли, и он показал, что видел поблизости фургон, похожий на его собственный, с антенной на крыше типа спутниковой. А вторая проститутка - Лагуш - только что проболталась: у Замятина-де было двое охранников, хотя она их, по идее, видеть не могла. Наличие фургона уже само по себе наводит на мысль, что запись сделал Арбузов: остальным не понадобилось бы городить огород, записывающее оборудование можно было разместить за стенкой.

- А почему не второй охранник и не тот деятель, который был с Замятиным? Между прочим, в кадре его не было. Ты, кстати, выяснил, кто он такой?

- Нет, руки не дошли. Но у меня полное ощущение, что реальный хозяин "Ирбиса" он, а не Шмидт. Второй охранник был там первый раз. Но это, собственно, не важно. Я Лагуш дожал: она подтвердила, что Калашникова что-то видела, и собиралась шантажировать Арбузова.

- Так-так... А я хотел тебя удивить. Секретный мужик, который позавчера в новостях Хмуренко грузил, что Замятин сам про себя порнуху снимал, - наш Ростик. Арбузов.

- С чего ты взял?

- Был один момент во время интервью. У него пейджер запищал. Слышно плохо, но я попросил видеозапись и сегодня несколько раз прослушал у экспертов в ЭКУ. А Ростик мне несколько дней назад как раз хвастал: его мажор подогнал ему супер-пуперный пейджер со ста двадцатью мелодиями и еще ста двадцатью прибамбасами. Новейшая модель, неделя как появились в продаже. Теперь понятно, зачем он старался...

- А мне ни хрена не понятно! - возразил Турецкий запальчиво. - Какого он полез на всю страну светиться, если на нем труп висит?! Он что, идиот?! Думает, я верю всему, что Хмуренко ляпнет? Значит, он на кого-то работает. Вообще хорош языками молоть! Зачем мы сюда приехали?! Поднимаемся к нему и обо всем спросим.

Турецкий. 16 апреля. 16.45

- А, проходите-проходите, я только что кофе поставил. - Арбузов был само радушие, свежеумытый мужественный профиль, улыбка сияет, трехдневная щетина лоснится, видимо после стрижки, можно выпускать на подиум. - Ну проходите! Чего вы в дверях столпились? Вам кофе с коньяком?

- Разговор серьезный, поэтому лучше коньяк отдельно, - сказал Турецкий, проталкивая Грязнова вперед.

Арбузов налил по сто граммов. Турецкий тут же проглотил одним махом, заставив остальных присоединиться без произнесения неуместных в данной ситуации тостов.

- Мы вот по какому вопросу, Ростислав Всеволодович, - начал Турецкий монотонно и официально, видя, что Грязнов не торопится взять разговор в свои руки. - Я должен арестовать вас по обвинению в убийстве Калашниковой Светланы Парамоновны третьего апреля сего года в городе Воскресенске Московской области... - Арбузов слушал абсолютно спокойно, а Грязнов по-прежнему угрюмо молчал, - ...поэтому налейте еще по пятьдесят граммов, закончил свою мысль Турецкий.

Выпили. Грязнов не грохнул рюмку об стол и не сказал ничего.

- Но, - продолжил Турецкий, выразительно взглянув на Грязнова, - как говорил старина Мюллер, все было бы просто и неинтересно, если бы не! Грязнов таки бухнул ладонью об стол так, что подпрыгнула бутылка и рюмки скатились на ковер. Но промолчал. - Если бы не было телеинтервью с Хмуренко.

- Кофе готов, - спохватился Арбузов и убежал на кухню. - Нельзя ли в двух словах, - поинтересовался он, возвратившись с подносом, - на чем строятся ваши обвинения?

- На показаниях Русланы Лагуш о том, что Калашникова вас шантажировала, и на опознании вас свидетелями в Воскресенске. Они видели, как вы под видом электромонтера вошли в дом, с крыши которого была застрелена Калашникова. Если в двух словах.

- Но вы же понимаете, что это, по большому счету, туфта, Александр Борисович? - Турецкий попытался возразить, но Арбузов, энергично выставил вперед ладонь: - Секундочку! Дайте мне договорить! Я же не сказал, что собираюсь идти в несознанку. Но тем не менее вы должны признать, что обвиняете меня, основываясь на показаниях проститутки, которым грош цена и от которых она откажется, стоит ее только об этом как следует попросить. А воскресенцы, если им предъявить пять небритых мужиков моего возраста, роста и комплекции, ни в жизнь меня не опознают. То есть у вас против меня фактически ничего нет. Но, несмотря на это, я согласен признать свою вину. При определенных условиях. Если вас такая постановка вопроса устраивает, у нас есть предмет для обсуждения.

- Эх, Ростислав! - вздохнул Грязнов и налил себе коньяку.

- Устраивает, - кивнул Арбузову Турецкий, уже не обращая на Грязнова внимания. Он откинулся в кресле поудобнее, сцепил руки и впился в Арбузова взглядом. Арбузов продолжал вести себя как ни в чем не бывало. - Вы рассказываете все, что меня интересует, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы дожили до суда, и вообще, прожили как можно дольше. Вас ведь эта в проблема в первую очередь беспокоит?

- Беспокоит. Не то слово! - хмыкнул Арбузов.

- Тогда давайте по порядку: кто приказал вам заснять сексуальные подвиги Замятина, кто был с Замятиным тридцатого марта в "Ирбисе", кто убил свидетеля Косых, который видел в бинокль все, что происходило в бассейне, зачем вы подсунули дезинформацию Хмуренко и чего вы в настоящий момент опасаетесь больше, чем обвинения в предумышленном убийстве? А также имеющие отношение к делу моменты, которые я не упомянул. Кроме убийства Калашниковой, о нем поговорим отдельно.

- Кино про Замятина мне заказал человек Сосновского.

- Откуда вы знаете, что это был человек Сосновского? - моментально переспросил Турецкий. - Он так и представился?

- Нет, он вообще никак не представлялся. Но я видел его раньше, он работает, точнее, на тот момент работал в "Вулкане", то есть на Сосновского. А наш "Макаров" трудился на Оласаева. Всей предыстории я не знаю: меня, как вы понимаете, в глобальные задачи никто не посвящал. Насколько я понимаю, Замятин с Мурадом Оласаевым связан давно, они чуть ли не друзья детства. Генпрокурором он стал с подачи Сосновского, а потом, когда уселся крепко, завел или возобновил приятельские отношения с Ильичевым. А Ильичев с Сосновским, как кошка с собакой. Соответственно у Сосновского с Замятиным дружба пошла врозь, Сосновский начал под него копать через "Вулкан". А Оласаев стал собирать компромат на Сосновского и на "Вулкан" с нашей помощью. Подробностей я, к вашему сожалению, сообщить не могу - меня с полгода как задвинули на черную работу с мелким клиентом. Какая-то сволочь на меня настучала, и мне перестали доверять.

- С мелким клиентом! - Турецкий фыркнул недовольно и потянулся к буфету за новой рюмкой. - А как же Замятин? Он тоже мелкий клиент?!

- А что "Замятин"?! В "Ирбис" его свозить?! Все равно что к Оласаеву на дачу. Это на самом деле утонченное издевательство.

- Так. Значит, "Ирбис" принадлежит Оласаеву, равно как и "Макаров". Турецкий нацедил себе в рюмку остатки и с сожалением посмотрел на пустую бутылку. - Которому из двух, кстати?

- А хрен их поймешь! С Замятиным на пару отдыхал Мурад. - Арбузов убрал пустую бутылку со стола. - Надо еще за одной сходить... - Он взглянул на Грязнова и достал с полки деньги: - Пошли кого-нибудь из своих.

Возникла заминка, и Турецкому пришлось вмешаться:

- Давай, Слава, организуй. Итак, Ростислав, что именно попросил вас сделать человек из "Вулкана"?

- Заснять оргию Замятина и Оласаева в "Ирбисе". Дал мне портативную видеокамеру, сказал, чтобы я предупредил, когда Замятин туда поедет, они подгонят специальную машину с оборудованием для записи телесигнала.

- Выходит, вы сделали только полдела: Оласаев в кадр не попал. Или все-таки попал, но эту пленку придержали?

- Нет, он весь вечер в бассейне пробултыхался. Но вулканщика и один Замятин устроил.

- И сколько он вам обещал?

Арбузов проигнорировал вопрос.

- Хорошо, не будем рыться в чужом кармане. Почему он не подкупил кого-нибудь из шмидтовских братков? Или уборщиц? Тем вообще было проще простого установить в оранжерее "жучок".

- Понятия не имею. Может, опасался, что они струсят и расколются? Все выложат Шмидту, а тот автоматически Оласаеву. Между прочим, мне камеру установить тоже было нечего делать. Левой ногой. Замятин с компанией постоянно шлялись из открытого бассейна в оранжерею. От бильярдной до оранжереи семь секунд бегом. Если бы этой суке Калашниковой не ударила спьяну моча в голову... Кактус ей в бассейне какого-то хрена понадобился!

При упоминании о Калашниковой Грязнов в очередной раз поморщился и в очередной раз промолчал. Вообще его мимике мог бы сейчас позавидовать любой лицедей.

- А напарник ваш был в курсе? - Турецкий продолжал гипнотизировать Арбузова, уставившись на него, как удав на кролика.

- Нет. - Арбузов тоже продолжал гнуть свою линию: делал вид, что ничего особенного не произошло. Обычный деловой разговор в дружеской обстановке.

- Хорошо, перейдем к Косых. Кто, по-вашему, его убил и зачем?

- Оласаев, больше некому. Он, как я понял, опознать Оласаева не успел? Или не смог?

- Не успел. Кому Оласаев заказал убийство? Кому-то из ваших, из "Макарова"?

- Не знаю, - Арбузов пожал плечами, - не обязательно. Возможно, для мокрых дел у него особый штат.

- Понятно. Теперь самое интересное: Хмуренко. Кому принадлежала идея его использовать, с кем вы обсуждали детали и так далее, максимально подробно.

В это время в дверь постучали. Грязнов пошел открывать и вернулся с бутылкой коньяка. Разлили.

- Ничего интересного, - ответил Арбузов, с удовольствием выпив. Коньяк действительно был стоящий, Турецкий и Грязнов тоже оценили. - Позвонил все тот же тип из "Вулкана", утром восьмого, сказал, что необходимо срочно встретиться. Встретились. Нужно связаться с Хмуренко, телефон он мне дал, договориться про встречу, обставить ее всеми необходимыми предосторожностями для большей убедительности и, не называясь разумеется, сообщить информацию о том, что Замятин снимал кино сам про себя. Ну, раз нужно, - значит, нужно, какие проблемы!

- И что Хмуренко?

- Заглотил. С ходу.

- А почему тут же не выложил в эфире?

- Побоялся, наверно. У него же никаких доказательств не было. Он от меня сразу стал требовать, чтобы я дал интервью. Но я такого задания не получал, поэтому ответил, что свяжусь с ним еще раз. Доложил вулканисту. Он сказал, что все хорошо и что интервью нужно согласовать. В следующий раз позвонил четырнадцатого. Передал инструкции: как представиться и что говорить. Интервью вы видели. С Хмуренко все, собственно.

- Этого вулканиста нужно срочно найти! - Турецкий рывком поднялся из кресла. - С Калашниковой разберемся потом. Поехали!

- Не надо никуда ехать, садитесь, - махнул рукой Арбузов, - я вчера сел ему на хвост. Уже несколько раз пытался, но он сильно прыткий, все время уходил. В 23.15 он подъехал к дому. Нежинская, 2. Возле подъезда в его машину выстрелили из гранатомета.

- Ты стрелявшего рассмотрел?! - наконец вмешался в разговор Грязнов.

- Нет. Там темень хоть глаз выколи. Видел, что стрелял мужик. Преследовать его я не стал: ствола при себе не было. Машину не разглядел, даже марку.

- Телефон давай! - Грязнов набрал номер и затребовал вчерашнюю сводку по городу. - Глухо, - сообщил он, выслушав доклад дежурного, - свидетелей нет. Гранатомет брошен на месте преступления. Убитый - Максимов Юрий Кондратьевич, действительно сотрудник охранного агентства "Вулкан". Но на работе уже почти месяц не появлялся - был в отпуске. Короче, стопроцентный висяк.

- Раз такое дело, - сказал Турецкий, нехотя усаживаясь обратно в кресло, - давайте разберемся во всем до конца.

- Не с чем уже разбираться, - ответил Арбузов, - Калашникова мне позвонила на работу на следующий день - тридцать первого марта. Не знаю, как ей удалось меня вычислить, может, Замятин помог, может, Оласаев, - не важно. Потребовала пятьдесят тысяч в течение трех дней, иначе сдаст меня Оласаеву. Я ей сразу сказал, что у меня таких денег нет, но она меня послала. Звонила она из ресторана "Цахкадзор" - номер я засек по автоопределителю. Я живо туда. Вижу: она садится на частника. Доехала по Рязанскому проспекту до кольцевой, а там тормознула фургон до Воскресенска. Второго числа позвонила снова, сказала что послезавтра, четвертого последний срок, если денег не будет, она меня закладывает. Я ей опять: нет у меня таких денег, а она: не колышет, мол, хочешь жить - достанешь. Сказала, чтобы я садился на электричку до Раменского, деньги положил в рюкзак и косил под придурка. По пути ко мне подойдет человек и угостит яблоком. После этого я должен выбросить рюкзак в окно. Короче, я понял, что бабу переклинило и договориться с ней не получится, если не получит денег точно меня сдаст, и все, мне крышка. Ну что делать, пошел купил у чеченов драгуновку с оптическим прицелом за полторы тысячи баксов, третьего с утра поехал в Воскресенск, забрался на девятиэтажку...

- Понятно. И если бы Максимова вчера не грохнули, продолжали бы вы, Ростислав, жить с чистой совестью. А так вы решили, что Сосновский убирает тех, кто знает лишнее, и лучше вам поскорее сделать признание и пересидеть смутные времена в одиночке на Петровке, у дражайшего Вячеслава Ивановича за пазухой. Все, пойдемте!

Турецкий решительно встал и первым вышел в прихожую. Арбузов легко выпрыгнул из кресла и последовал за ним. Последним поднялся Грязнов.

- Эх, Ростик, Ростик, - покачал он головой, обреченно вздохнул, махнул рукой безнадежно и, уходя, прихватил со стола бутылку коньяка.

Турецкий. 16 апреля. 19.30

- Нет, ну как он мог! - каждые минут пять вздыхал Грязнов и снова погружался в прострацию.

Ехать с Турецким в прокуратуру отмечать завершение очередного этапа следствия он отказался. Ушел не прощаясь - переживать в одиночестве.

В приемной Турецкого все еще томилась Руся Лагуш с окончательно выдохшимся Позняком.

- Убийца Калашниковой только что арестован, - сообщил ей Турецкий.

- Так я вам и поверила! Я домой хочу! Вы обещали отпустить меня домой!!!

- Только один вопрос, и сразу отпущу.

Турецкий порылся во вчерашних газетах... В "Московском комсомольце" были фотографии всех фигурантов по скандалу с "Данко".

- Вот этот был с Замятиным в "Ирбисе"? - Турецкий ткнул пальцем в снимок Мурада Оласаева. - Его он называл Толстым и Худым? Или вот этого? ткнул в фотографию Владлена.

- Кого вы первым показали! Все?! Я! Хочу! Домой!!!

Свидетель дала торжественное обещание жить только у тетки, и Турецкий ее отпустил.

- А нам с Ильиным что делать? - спросил Позняк.

- Поступаете обратно в распоряжение Грязнова.

Турецкий собирался прямо сегодня затребовать у Меркулова ордер на арест Оласаева, но Меркулова на месте не оказалось.

Видя, что добраться до дому до начала вечерних новостей не получится, Турецкий решил посмотреть их в кабинете.

Хмуренко, конечно, не упустил возможности продемонстрировать собственную историческую роль.

Он был в траурном костюме и с траурным выражением лица.

"Вчера скончался Генеральный прокурор Российской Федерации Владимир Замятин. Смерть наступила в результате гипертонического криза с обширным кровоизлиянием в мозг. Верившие в его честность искренне скорбят вместе с семьей покойного. Неверившие ненадолго прекратили обсуждать порноскандал. Потому что о покойнике не принято говорить плохо и потому что разразился новый скандал, который оказался еще громче предыдущего. И в нем тоже не обошлось без Замятина.

Фракция коммунистов против фракции коммунистов.

На сообщения о швейцарских миллионах Ильичева, появившиеся вчера в средствах массовой информации, его коллеги по партии прореагировали только сегодня. До экстренного заседания политбюро КПРФ, на котором была выработана оценка действий не самого рядового члена партии, они отмалчивались, видимо опасаясь пойти вразрез с генеральной линией.

Однако выработанная генеральная линия не явилась для членов фракции ни догмой, ни руководством к действию. Среди КПРФ согласия нет.

Лидер коммунистов заявил сегодня журналистам: Ильичев ни в чем не виновен, пока его вина не признана судом".

Дали картинку: лидер КПРФ в окружении журналистов.

"До решения суда это все слухи, сплетни и клевета, направленные на инспирирование раскола в лагере оппозиции. - Вертикальная морщина посреди обширного лба сегодня глубже, чем обычно, губы в презрительной усмешке. Вы все, наверное, догадываетесь, кто стоит за этим скандалом. Господин Сосновский желает отвлечь внимание правоохранительных органов от собственных грязных делишек и фактов коррупции в президентской семье и в президентском окружении. А излюбленный прием такого рода дельцов, как давно известно, - это ушат помоев на головы честных людей. Пока они отмываются, им якобы не до него. Не выйдет, господин Сосновский! Народ прекрасно понимает, кто в нынешней России виновник всех народных бед".

"Другой видный деятель компартии был более осторожен в высказываниях, - прокомментировал Хмуренко за кадром, а в кадре всплыла блестящая яйцеобразная лысина "другого видного деятеля". - Думаю, Ильичев потерял бдительность. Деньги даже на самые благие начинания должны быть заработаны честным трудом, а подачки от сомнительных фирм и организаций нам не нужны. Я думаю, Ильичеву стоит пересмотреть некоторые свои позиции и впредь не повторять былых ошибок. Зато радикальное крыло левых не скрывало своего отношения к коммерческой деятельности Ильичева".

"Мы за трудовую Россию! - долбил кулаком воздух коммунист-радикал. Наши лозунги: непримиримая борьба с антинародным режимом во всех его проявлениях! Ильичев стал отщепенцем и больше недостоин носить звание коммуниста! Мы боремся за народ и для народа. В наших рядах нет места сомнительным дельцам, обогащающимся на крови наших солдат в горячих точках!"

"Генеральный директор оскандалившейся фирмы "Данко" в настоящий момент пребывает в Швейцарии. Но нашим корреспондентам удалось встретиться с его адвокатом".

"Ваш подзащитный намерен вернуться в Москву или будет просить политического убежища где-нибудь в Штатах?"

"Постановления на арест Глеба Фурманова я не видел, поэтому говорить о том, что он скрывается от правосудия, неправомочно. Генеральная прокуратура пока не спешит возбуждать уголовное дело, факты, появившиеся в СМИ, проверяются, и результаты этой проверки мне не известны".

"Но Фурманов не отрицает своего сотрудничества с Ильичевым?"

"Если небольшие пожертвования в фонд помощи ветеранам Афганистана и Чечни, который основал Ильичев, можно назвать сотрудничеством, то не отрицает".

"Что значит "небольшие"? О каких суммах идет речь?

"Пока без комментариев".

Сам виновник торжества Ильичев был предельно краток.

"Моя так называемая связь с "Данко"? Конечно, это чистейшей воды провокация. Я бы на месте нашей Генеральной прокуратуры возбудил дело против господина Сосновского и обвинил его в смерти Владимира Замятина. У честного человека не выдержало сердце от чудовищной клеветы, которую нагромоздил господин новорусский миллиардер".

Представители других фракций тоже не остались в стороне и дали свою оценку событиям.

Лидер "Яблока" не упустил возможности пофилософствовать:

"Пока мы живем в стране, где правоохранительные органы узнают о совершенных преступлениях из газет, у нас все будут красть. Человек вообще подвержен слабостям и порокам, особенно когда верит в свою безнаказанность. А Ильичев тоже человек".

На экране возник колоритно расхристанный лидер ЛДПР:

"Конечно, Ильичев брал, а Замятин его покрывал! Откуда у коммунистов деньги?! Кто им их даст добровольно?! Ни один нормальный предприниматель на километр к ним не подойдет. От них за версту разит национализацией и экспроприацией! Кому они нужны со своими нафталиновыми лозунгами?! Они и вымогают! Обещают что-то пролоббировать в Думе. А в результате?! Пшик! Пустой звук!"

Снова Хмуренко в студии:

"Мы провели опрос общественного мнения. Жителям десяти областей России задавались два вопроса. Вопрос первый: верите ли вы, что коммунисты обворовывают народ и берут взятки?

"Да" ответили семьдесят процентов опрошенных, "нет" - восемнадцать процентов, двенадцать процентов затрудняются ответить определенно.

Вопрос второй: верите ли вы, что президент и его семья обворовывают народ и берут взятки?

"Да" ответили двадцать один процент опрошенных, "нет" - шестьдесят восемь процентов, одиннадцати процентам все равно, их проблемы коррупции в Кремле волнуют меньше всего.

Всего в опросе участвовало три тысячи человек. И в том и в другом случае поверили в честность коммунистов и не поверили в честность президента около двадцати процентов опрошенных. Это в основном люди старше пятидесяти и жители наиболее бедных, депрессивных регионов, в наименьшей степени затронутых экономическими преобразованиями.

Надо признать, наш избиратель пока далек от политической зрелости и холодного расчета в оценке политических лидеров. Коммунистов в России все еще любят. Немногие, но любят. Любят беззаветно, несмотря ни на что, не внимая доводам разума. Любят потому, что они тоже как бы бедные и как бы чем-то обделенные. Согласитесь, если посмотреть на публичные выступления наших главных коммунистов, складывается впечатление, что этим людям не хватает в жизни самого главного. Пенсионерам у нас не хватает денег на хлеб и внимания властей. Они видят страдающих за народ коммунистических депутатов в Думе и на митингах и невольно проецируют на них свои проблемы. Они думают, что лидерам коммунистов не хватает того же, что и им самим. Я полагаю, коммунистические лидеры это понимают и извлекут урок из скандала с Ильичевым. Они должны во что бы то ни стало сохранять имидж бедных и обездоленных. Если вдруг выяснится, что они на самом деле хорошо зарабатывают, защищая бедных и обездоленных, это будет единственная измена, которую народ им не простит".

Турецкий. 17 апреля. 9.00

- Костя, ты должен санкционировать арест Оласаева Мурада Ильясовича. На основании показаний свидетеля Арбузова я намерен предъявить ему обвинение в убийстве Косых. А заодно хочу допросить его по делу Замятина. Турецкий подал Меркулову протокол допроса Арбузова.

- Все? - лукаво усмехнулся Меркулов, даже не взглянув на бумаги. Больше у тебя к нему вопросов нет?

- Есть, но уже личного характера. А чего это ты так хитро жмуришься, я опять что-то пропустил? Замочили уже Оласаева?

- Нет, жив пока. Так что там за вопросы личного характера?

- Есть у меня смутные подозрения, что это он и меня заказал. Может, боялся, что Замятин нам по-тихому сдал его с потрохами и я его счета раскопаю, а может, просто желал отвлечь внимание мировой общественности. Особенно хорошо было бы, если бы меня тогда вместе с каким-нибудь швейцарским коллегой уделали. Все бы кричали про мировой мафиозный сговор. Так что насчет санкции?

- Постановление о заключении под стражу Оласаева перед тобой. Согласен: санкционирую арест Мурада Ильясовича. А у Владлена Ильясовича отобрана подписка о невыезде.

- Не мешало бы и его арестовать.

- Поступила информация о том, - сказал Меркулов, - что это он заказал тебя в Швейцарии. Там взяли жену киллера, она дала показания...

- А киллер что, жене обо всем докладывал? Они вечерами садились пить чай, и он в подробностях, значит, где, кого и из чего?

- Сам почитай, - Меркулов протянул Турецкому факсовую распечатку, уже переведенную на русский язык.

"Вилкова. Убить следователя Турецкого приказал Мурад Оласаев, член совета директоров московского Резервного банка.

Следователь. Мурад Оласаев лично?

Вилкова. Да. Он сказал, что Турецкий должен быть мертв, до того как успеет что-либо сделать в Швейцарии. Мы летели с Турецким одним рейсом, и в принципе Вилков мог прямо в самолете от него избавиться. Но Оласаев хотел, чтобы убийство выглядело как заказное и было совершено на территории Швейцарии.

Следователь. Где вы взяли оружие? Привезли с собой из Москвы?

Вилкова. Нет. У Оласаева вилла под Лозанной. Там Вилкову выдали все, что было нужно.

Следователь. Вы присутствовали при разговоре Вилкова с Оласаевым?

Вилкова. Нет.

Следователь. То есть вы не можете свидетельствовать в суде против Оласаева.

Вилкова. Мне и не нужно. Вилков прекрасно понимал, что киллеры не выходят на пенсию, их обычно убивают после того, как они уже не могут выполнять заказы. Поэтому он всегда записывал разговоры с заказчиком на диктофон, и все пленки хранятся в банковском сейфе здесь, в Женеве. Он говорил, что при такой страховке ему ничего не страшно, и собирался, когда придет время, дать Оласаеву кое-что прослушать.

Следователь. Вы принимали участие в заказных убийствах, которые совершал ваш муж?

Вилкова. Нет. Но я практически всегда была рядом. Это опасная работа, всякое могло случиться. И случилось.

Следователь. Скольких человек убил Вилков?

Вилкова. Шесть, может, семь.

Следователь. И всех по приказу Оласаева?

Вилкова. Да".

- А где пленки? - справился Турецкий. - Они на самом деле существуют?

- Существуют. Они там наслушаются, тогда пришлют.

- А эта Вилкова? Ее нам выдавать думают?

- Пока нет. При аресте сопротивления она не оказывала, на допросах рассказала все, что от нее хотели, ведет себя образцово, всячески с ними сотрудничает, короче, поскольку последнее преступление было совершено на территории Швейцарии, они нам ее выдавать не хотят без очень веских причин. Собственно, это, видимо, была ее цена за откровенность - она им все, что знает, а они ей - швейцарскую тюрьму с цветным телевизором в камере.

- И сколько ей дадут за соучастие? Лет двадцать?

- Думаю, они вообще сойдутся на недоносительстве и выпустят из тюрьмы. Она оружия никогда в руках не держала, и вообще, представляешь, какая эффектная история для присяжных: женщина от безумной любви готова идти за мужем на гильотину, потому что не может его перевоспитать. Она там, кажется, еще и беременна. Доказали виновность Оласаева в ряде преступлений. А поскольку ты проходишь потерпевшим по делу, расследование этого дела я поручу другому сотруднику.

- А фотография этой Вилковой имеется? И еще мне нужны антропометрические данные на ее убиенного супруга? Хочется выяснить, не была ли его левая нога чуть-чуть короче правой.

- Фотографии есть. - Меркулов выдал Турецкому полицейские снимки анфас и в профиль с номером. - С длиной ног сложнее.

- Значит, так, Костя, - сказал Турецкий полминуты спустя, - фоторобот этой бабы фигурирует у меня по делу Косых, а Позняк говорил еще об одном висяке, который на них болтается, там банкира какого-то убили, что ли. Так что нужно срочно слать швейцарцам встречные материалы. Пусть она им все подробности про Косых выложит. Но лучше бы, конечно, ее сюда к нам переправить: на шесть висяков меньше станет в стране, а то и на все семь. Если что, мы ей и тут суд присяжных организуем, пусть очаровывает. Но давай, Костя, закончим с Замятиным.

- Вскрытие, на котором настояла его жена, показало, что его отравили. Уже есть результаты по яду. Редкая экзотическая вещь, когда-то разрабатывался в лабораториях ГБ, но в серию не пошел. Яд был на телефонной трубке. Эксперты даже нашли остатки, правда действует он недолго, поэтому больше жертв нет.

Замятин умер в "Архангельском". Жена была дома в Москве, с девочками он временно не встречался, весь день просидел один. А вечером незадолго до убийства у него была гостья, некто Инара Филиппова. Он звонил на КПП особой зоны, заказывал ей пропуск и на проходную санатория - просил пропустить ее машину на территорию. Пробыла она там недолго, а через час после ее ухода Замятина нашли, но было уже поздно.

- Эта Инара Филиппова ему кто? Я помню, в газете что-то такое читал. Она называлась, кажется, другом семьи и утверждала, что Замятин не мог быть на кассете?

- Я ее пару раз видел на всяких торжественных мероприятиях. Ходили слухи, что она замятинская первая любовь, насколько этому можно верить, я не знаю. Гораздо интереснее то, что в одном из филиалов Швейцарского банка таки обнаружен счет Ильичева, на котором около пятнадцати миллионов долларов и счет Инары Филипповой с семью миллионами. Так вот, вопрос: что мне в свете этого делать?

- Искать убийцу Замятина, Саша.

Поиск убийцы Турецкий начал со звонка Грязнову с приглашением на вечер - распить оставшуюся от Арбузова бутылку и тем самым восстановить дружеские отношения в полном объеме.

- Не могу сегодня, суббота, а дел по горло, - ответил Грязнов извиняющимся тоном. - Давай завтра?

- Завтра так завтра. И верни, пожалуйста, во временное пользование Ильина и Позняка. Причем срочно.

- Вот жук ты стал! С этого бы и начал.

Ильину и Позняку Турецкий дал короткое указание:

- Необходимо задержать по подозрению в убийстве гражданина Замятина гражданку Филиппову Инару Руслановну и препроводить ко мне в кабинет для допроса. Один - к ней домой в Нововаганьковский переулок, другой - в офис: художественный салон "Шаганэ" на Страстном бульваре. Справитесь в одиночку или нужна помощь?

- Смотря кто она такая, - выразил Позняк общее с Ильиным мнение, леди-босс мафии? Какое отношение она имеет к Замятину?

- Она владелица художественного салона. Вроде бы друг семьи. Задержите - будут и подробности. Ну так справитесь?

- Да.

Ильин с Позняком отправились на поиски Филипповой, а Турецкий заказал в Екатеринбурге, в главке УВД, разработку на Оласаева, а в первом спецотделе МВД данные на Оласаева и Филиппову об их судимостях.

В первом спецотделе значилось, что Филиппова Инара Руслановна в 1973 году задерживалась в Москве по подозрению в мошенничестве и незаконной торговле предметами искусства. Дело прекращено: потерпевший, гражданин ФРГ, изменил показания. Все это в прошлом, сейчас Филиппова - законопослушная гражданка. Если бы убийство произошло шестнадцатого или пятнадцатого поздно ночью, и она его, скажем, зарезала или застрелила, и было бы им лет на десять меньше, можно было бы допустить, что мы имеем дело с убийством из ревности. Филиппова посмотрела передачу "Про это" и решила, что ее возлюбленный "смерти повинен"...

Турецкий еще некоторое время фантазировал на тему Филипповой и Замятина, убеждая себя, что лучшего занятия на данный момент не найти. Наконец ему принесли из МУРа рапорты охраны и протоколы допросов свидетелей из "Архангельского". Они умещались на нескольких машинописных страничках. И заключение химико-биологической экспертизы яда на десяти страницах. Первыми шли данные с КПП правительственной зоны.

"...Автомобиль "форд-эскорт" номерной знак 188 "МОП", водитель Филиппова Инара Руслановна, пассажиров нет. Въехала на охраняемую территорию в 20.04 с целью посещения дома отдыха "Архангельское". Выехала в 22.10. Пропуск выписан по указанию Генерального прокурора РФ, находящегося в "Архангельском" на отдыхе. По его просьбе сразу после пересечения Филипповой периметра ему было сообщено об этом по телефону..."

Про то, что Замятин был временно отстранен от должности и мог давать указания разве что собственной собаке, ребята на КПП как бы не в курсе. Дежурившее на КПП в самом "Архангельском" были еще лаконичнее: "Прибыла в 20.16, покинула территорию в 22.02".

Значит, от КПП правительственной зоны до "Архангельского" она доехала за двенадцать минут, а обратно - в полтора раза быстрее, за восемь. В обоих случаях было одинаково темно. Выходит, назад Филиппова жала на всю железку. Уносила ноги.

Турецкий перешел к показаниям охранника Замятина. По предъявленной фотографии он Филиппову опознал.

"...Ранее я с ней знаком не был. Владимир Степанович вышел встречать ее на улицу. По тому, как они приветствовали друг друга, можно сделать вывод, что Замятин и Филиппова - давние знакомые. После этого Владимир Степанович проводил гостью к себе. С этого момента я его не видел. Я находился на улице поблизости от занимаемого им дома и разговора слышать не мог. Тем не менее могу утверждать со всей определенностью, что ни криков, ни звуков борьбы не было, я бы их услышал непременно. Филиппова вышла от Владимира Степановича около десяти часов вечера, точное время я не запомнил, села в машину и отъехала в сторону проходной.

Вопрос сотрудника МУРа:

"Кто посещал Замятина в его номере пятнадцатого числа".

Ответ:

"Точно сказать не могу. Но начиная с 17.00 других гостей, кроме Филипповой, у него не было. Я постоянно находился рядом с его коттеджем".

Вопрос:

"Вы сами заходили в номер после 17.00 и до того момента, когда обнаружили труп?"

Ответ:

"Да. Около 18.30 я заходил, чтобы вернуть книгу, которую брал у Владимира Степановича. В этот момент он разговаривал по телефону с женой".

Вопрос:

"Как вы обнаружили тело?"

Ответ:

"В хорошую погоду Владимир Степанович всегда совершал прогулку с 22.30 до 23.00. Поскольку до 23.00 он не вышел, я решил заглянуть и проверить, все ли в порядке. Он лежал возле камина без признаков жизни. Телефонная трубка была снята. Я убедился, что пульс отсутствует, и немедленно поднял тревогу. Ни к каким предметам в комнате я не прикасался".

Вопрос:

"Может ли кто-нибудь подтвердить, что к Замятину не входили с момента ухода Филипповой до 23.01?"

Ответ:

"С 21.30 до 22.30 мы играли в шахматы с моим напарником в беседке, примерно в десяти метрах от крыльца. При этом присутствовало еще несколько человек".

Турецкий бегло просмотрел результаты экспертизы. Смерть наступила в промежуток с 21.50 до 22.10. Яд был нанесен на телефонную трубку и обладал мгновенным действием.

Все указывает на мадам Филиппову.

Позвонил Меркулов:

- Ты Оласаева готов допрашивать?

- Да.

- Ну жди тогда. Скоро доставят.

Турецкий. 17 апреля. 15.00

Было обеденное время, Оласаев выглядел на удивление хорошо. Жировой запас позволял ему не обедать, наверное, недели две, а может, и три. Турецкий засомневался, выдержит ли подследственного стул. Стул жалобно заскрипел, но устоял на ножках.

- Гражданин Оласаев, - сказал Турецкий, - вы признаёте, что являетесь организатором убийства Косых?

- А кто такой Косых? - Оласаев смерил Турецкого таким взглядом, как будто он был надоедливой мухой, забившейся в недоступное место и, пользуясь временной безнаказанностью, жужжащей в свое удовольствие.

- Я говорю о человеке, который оказался очевидцем вашей вечеринки в "Ирбисе" тридцатого марта сего года.

- Впервые слышу эту фамилию.

- То есть не признаёте?

- Нет, конечно.

- Мы располагаем магнитофонной записью вашего разговора с киллером по фамилии Вилков, в этой беседе вы совершенно конкретно просили его разобраться со старичком, который вас видел и может опознать.

- Поздравляю, у вас замечательные доказательства. А на этой пленке есть произнесенные мною слова "убить", "застрелить", "задушить", "утопить" или еще какие-нибудь однозначно свидетельствующие, что "разобраться" не значит поговорить по душам или предложить сотрудничество? Видите ли, если даже вам удастся доказать, что на той пленке мой голос, то, во-первых, вы ни за что не докажете, что я приказывал убивать, а во-вторых, пленка не будет доказательством в суде. Так что поищите более веские аргументы, прежде чем мы начнем разговаривать о каких-то косых, хромых и прочих. Могу вам по секрету рассказать, что ваш коллега, который давеча пытался повесить на меня другой заказ, обломался по тем же причинам. И организацию убийства следователя Турецкого, то есть вас, вы мне тоже не пришьете. И вашу фамилию я услышал впервые от него, а до того даже не подозревал о вашем существовании. Хотите, можете устроить мне очную ставку с вашим киллером, пусть он мне в глаза скажет, что я ему приказывал и за что платил.

- Я бы не был на вашем месте столь оптимистичен. - Турецкий долго и ожесточенно смотрел на Оласаева, изо всех сил сжимая пальцами ручку, чтобы унять раздражение от его наглой, и не без основания, физиономии. - Кроме магнитофонных записей, гражданин Оласаев, есть еще показания Вилковой, которая была соучастницей убийств, совершенных ее мужем по вашему указанию. Вы в курсе?

- Да. - Оласаев презрительно усмехнулся.

- В совокупности это достаточно веские доказательства. Суд, если вам с вашим адвокатом не удастся совершить чего-то экстраординарного, накрутит вам на полную катушку: пятнадцать лет, а то и пожизненное.

- Посмотрим! - Оласаев усмехнулся еще более презрительно.

- Посмотрим. Что вы можете сказать об убийстве Замятина?

- Вы и его собираетесь на меня навесить? - захохотал Оласаев. - Не тужьтесь, не выйдет. Замятина убила Инара, и правильно сделала.

- Инара Филиппова?

- Инара Филиппова. Ей нужно было это сделать еще лет двадцать назад. Хотите, расскажу вам очень поучительную душещипательную историю? - Оласаев попытался поудобнее устроиться на стуле, отчего тот снова жалобно заскрипел. - Давным-давно в городе Свердловске жили и дружили три товарища. И все трое любили одну девушку, прямо как у Ремарка, правда? Один из них погиб, только в отличие от Ремарка убили его не какие-то там ребята, а его же друзья, он, впрочем, и сам был виноват. В результате из двоих оставшихся один все свалил на второго, остался чистеньким и, в конце концов, дослужился до генпрокурора. Естественно, девушка автоматически досталась ему, поскольку второй сел. И надолго. Но девушку наш чистенький не любил, не ценил, а просто и банально использовал. В конце концов (поздновато, правда, через двадцать пять лет) ей это надоело, и она прикончила его, раздавила как таракана. Он и был натуральным тараканом.

- Вы забыли про второго, который отсидел, набрался в колонии опыта и, вернувшись, наверняка напомнил "чистенькому", кому он обязан своим положением. Этот второй, "грязненький", стал "чистенького" тоже банально использовать, а когда пришла беда, откуда не ждали, использовал по назначению не в меру пылкие чувства той самой девушки, которая теперь уже бабушка.

- Нет, гражданин следователь, сказочник из вас получился бы, конечно, отменный, но в нашей истории не было ничего подобного. У девушки и без чьих-либо добрых советов было достаточно оснований покончить с давним другом. Он ее подставил. Он держал на ее счете свои деньги, заработанные, естественно, преступным путем. Ради него, будучи уверенной, что он ее любит... все это, конечно, странно звучит, если вспомнить, что речь идет о людях, которым уже пятьдесят, но не важно. Ради него лично она еще готова была рисковать. Но когда выяснилось, что он регулярно просит ее снимать со счета... с ее, заметьте, счета деньги, которые потом тратит на своих не в меру обнаглевших любовниц, тут она, конечно, не выдержала. Так что вы имеете классическое убийство из ревности.

- Очень интересно, гражданин Оласаев. И откуда, позвольте полюбопытствовать, у вас столь обширные сведения по убийству Замятина, к которому вы, если верить вашим словам, тоже не имеете никакого отношения?

- Не тоже, а просто не имею. Жизненный опыт.

- А по поводу местонахождения гражданки Филипповой ваш жизненный опыт вам ничего не подсказывает?

- Нет.

В этот момент в дверь постучал Позняк. Турецкий подошел к нему и поинтересовался вполголоса:

- Глухо?

- Глухо, - кивнул Позняк.

- Я так и понял.

- То есть с арестом пока глухо. Филиппова вчера утром вылетела в Грецию. А найти ее в Греции - раз плюнуть, вопрос: захотят ли греки ее выдать. Может, у нее там двадцать адвокатов, и все схвачено.

- Думаю, и найти ее будет не раз плюнуть, - пробурчал Турецкий себе под нос, - уж больно легко Оласаев про нее колется. Ладно, это уже не наши проблемы. Все, на сегодня вы с Ильиным свободны.

Турецкий вернулся на место.

- Так когда, гражданин Оласаев, вы встречались с Филипповой в последний раз?

- Примерно две недели назад, точнее - четвертого числа, в воскресенье. У Инары в салоне. Чтобы вы лишний раз не спрашивали, Замятина я в последний раз видел там же и тогда же. Мы втроем сидели. Традиция у нас такая. Инара как бы хозяйка, собирает старых друзей.

- И из разговора Филипповой с Замятиным вы вынесли убеждение, что она собирается его убить?

- Нет, гражданин Турецкий. Это убеждение, как я уже сказал, я вынес из жизненного опыта. А что такое жизненный опыт, я вам объяснять не собираюсь. И вообще, вы мне надоели.

- Взаимно. - Турецкий вызвал конвоира. - Можете везти арестованного в следственный изолятор.

Турецкий. 18 апреля. 10.00

- Ну что? У тебя? - Турецкий повернулся к Ирине Генриховне спиной, чтобы не действовала ему на нервы своими укоряющими взглядами. Объяснять ей, что предстоящая пьянка с Грязновым не проходная, а, наоборот, весьма ответственная, он не хотел, полагая это ниже своего достоинства.

- Нет. - Грязнов замялся. Турецкий уже подумал, что он сейчас снова откажется. - Давай лучше у тебя в кабинете. У меня в другой раз.

- Ты, что ли, неделю посуду не мыл и стесняешься меня на порог пустить? - удивился Турецкий.

- Ну... Короче, встретимся - объясню...

- Так что там у тебя? - продолжил Турецкий прерванный диалог полчаса спустя, на пороге своего кабинета. Грязнов уже его ждал.

- Последний раз мы пили у меня с Ростиком, - Грязнов скривился, как от неспелого лимона, - что-то как-то мне... Не хочу! Давай с ним разберемся и забудем, а в следующий раз посидим у меня - обновим.

- Окропим святой водой, - согласился Турецкий. - Если ты стал таким суеверным, начнем с арбузовской бутылки. Или ты ее сбросил с Останкинской телебашни на головы беспечных москвичей?

- А говоришь еще, что я суеверный. Разливай.

Выпили. Грязнов крякнул для виду, принял позу, удобную для философствования, и произнес академическим тоном:

- Понимаешь, Саша! Ростик был классный мужик. Но шибко умный, или, правильнее сказать, - ушлый. И в МУРе он всегда умел крутиться, и взяток как бы не брал, и задницу особо никому не лизал, но квартиру получил без очереди в престижном районе, и тачку, еще в советские времена, и какие-то ведомственные гаражные кооперативы, профсоюзные путевки, и везде был свой человек! - После первой же длинной фразы профессорствовать Грязнову надоело, возможно коньяк подействовал. Он порозовел лицом и принялся говорить быстро, бурно жестикулируя. - Короче, когда он увидел, что за ту же работу... Как бы за ту же работу! Можно получать вдесятеро больше сразу ушел. Не подумай только, что я его за это осуждаю. Не за это! Ушел и ушел, его дело. Если бы жадность фраера не сгубила, остался бы классным мужиком. Я тебя уверяю: сто процентов, мог он сбить цену, отстегнуть этой Калашниковой тысяч двадцать "зеленых", наверняка они у него были, припугнул бы как следует - и был бы чист. Продолжал бы развозить генпрокуроров по шлюхам, и косить бабки. Но не захотел - пожадничал! А раз пожадничал получай 105, часть 2, пункт "к": убийство с целью сокрытия другого преступления, от восьми лет и до вышки! Поскольку мораторий на исполнение смертных приговоров - до пожизненного. И не стану я суетиться, чтобы дали ему по минимуму - восемь лет. Пусть себе крутого адвоката нанимает на сэкономленные бабки.

- Что-то я в его восемь лет слабо верю. - Турецкий закусил губу и задумался. - Вообще мне мое везение перестает нравиться. Лагуш раскололась с ходу - ладно, это еще в порядке вещей. У нее от страха мозги не работали. А на самом деле у нее совсем мозгов нет, в принципе. Но Арбузов твой...

- Погоди! - Грязнов налил и тут же выпил на скорую руку. - Погоди! Ты хочешь сказать, на нем еще мокрые дела висят? Тогда давай выкладывай все подробно.

- Не это я хочу сказать. Он признание нам пропел как по нотам, и мы оба развесили уши, я от радости, ты с тоски. А если как следует призадуматься - в его показаниях нестыковка на нестыковке. Почему Сосновский начал убирать исполнителей не сразу, не тридцатого числа, а две недели спустя?

- Ха! Сосновский! Ты думаешь, что постиг масштабность его замысла? Он же не просто кино про Замятина снимал, чтобы его уйти. Смотри: сначала он запускает порнуху на телевидение, Замятина временно отстраняют. Потом он посылает Ростика к Хмуренко, чтобы тот готовил общественное мнение: глядите, граждане россияне, Замятин не только по шлюхам шастает, но и берет взятки в особо крупных, столько уже набрал, что больше не лезет, и по-тихому уйти не получается. И, наконец, в решающий момент достает козырного туза: Оласаевы продают оружие террористам, а Замятин с Ильичевым их покрывают.

- Понятно все, - Турецкий замахал руками. - Я что, по-твоему, тупее паровоза? Я спорю с тем, что Сосновский умеет считать дальше, чем на ход вперед? Если он не убрал исполнителей сразу, значит, и не собирался! А к Хмуренко он мог кого угодно заслать, не обязательно Арбузова.

- Я уже вообще ни хрена не понимаю! - Грязнов от волнения пролил коньяк мимо рюмки. - Ты хочешь сказать, что вулканолога Максимова убрали не по приказу Сосновского, а Калашникову пришил не Ростик?!

- Давай по порядку. Калашникову пришил Ростик. Но обвинение держится только на его признании. И он это прекрасно понимает, помнишь, что он сказал? Стоит кому-нибудь настращать Лагуш, а она уже напугана до смерти, найти похожих на него кадров для опознания, и все - считай, против него ничего нет. Так что сидеть ему не восемь лет, а максимум до суда. На суде он заявит, что оговорил себя под давлением каких-то абстрактных мафиози, хорошо, если не под давлением следствия, и может быть свободен.

- А зачем он тогда вообще сознавался?!

- Вот! Тут мы переходим к первой части твоего предыдущего вопроса, кто убил Максимова? Я вижу только один ответ. - Турецкий замолчал, дожидаясь, пока Грязнов разольет остатки.

- Ну?! Не томи.

- Не нукай. Давай отвлечемся на минуту. Ты говорил, что Арбузов бескорыстно любил деньги. Говорил?

- Говорил.

- А теперь скажи мне, ты бы на его месте, получив деньги от Сосновского, не выложил бы все Замятину или еще лучше - Оласаеву за дополнительное вознаграждение? Не возражай сразу, подумай. Арбузов у нас не только жадный товарищ, но и ушлый - это твои собственные слова. А раз ушлый - значит рисковый.

- Ну допустим. Зачем ему было сознаваться в убийстве Калашниковой?

- Затем, что Оласаевы сидят в глубокой заднице, в первую очередь Мурад. И чтобы из нее выбраться, ему необходимо договориться с Сосновским. Для этого нужно иметь на руках хоть какой-нибудь козырь. Он отстегивает Арбузову десять - двадцать - пятьдесят тысяч, для Оласаева - копейки, и Ростик соглашается сделать признание и посидеть месяц в одиночке. А раз он чистосердечно во всем признался, значит, мы автоматически верим всем его словам. В том числе и про Сосновского, и про Максимова. А Максимов на самом деле жив: когда машина разлетелась на кусочки, никто фрагменты тела наверняка не собирал, друг к другу не прикладывал и опознания не делал. Оласаев его купил и держит про запас как решающий аргумент против Сосновского. И Замятина тоже убрал Оласаев руками Инары Филипповой, откуда у нее секретный яд из лабораторий ГБ? А он мог достать - при его связях с Росоружием. Он это и не особо скрывает, надеется, что Сосновский оценит. В общем, они крепко держат друг друга за задницу, и я думаю, скоро договорятся.

- Ну ты нагородил! - Грязнов рассмеялся. - Бог с ним, с Сосновским. Неужели Ростик выложил Оласаеву, что пришил Калашникову? Ты в своем уме?

- Тут, конечно, момент темный, - согласился Турецкий, - может, Оласаев сам допер, может, Арбузов в какой-то момент испугался, что я дожму это дело, и попросил Оласаева помочь ему обеспечить алиби.

- Ладно, исключительно для очистки совести. - Грязнов достал из кармана записную книжку и принялся дозваниваться до судмедэксперта, производившего вскрытие Максимова.

- Давай, давай, - подзадорил его Турецкий, - пока не выяснишь, вторую не начнем. А я пока бутерброды сварганю.

Грязнов терзал телефон больше получаса, с каждой минутой наливаясь краской все сильнее и сильнее. Турецкий, глядя на его страдания, несколько раз собирался нарушить собственное обещание и почать вторую бутылку, но всякий раз себя одергивал: если позволить ему расслабиться, данных по Максимову придется ждать до завтра. Наконец Грязнов дозвонился до нужного эксперта.

- Как "не проверяли"?!! - От крика Грязнова Турецкий дернулся и чуть не уронил все хозяйство со стола. - Уроды! - Грязнов вырвал у Турецкого бутылку. Потом позвонил своему заму Яковлеву и отдал распоряжение.

Турецкий включил телевизор, и вторую бутылку они прикончили под идиотский гангстерский боевик. Когда дали финальную рекламу, позвонил заместитель начальника МУРа Яковлев. Турецкий отдал трубку Грязнову, а сам поднял на параллельном аппарате.

- Это не Максимов, Вячеслав Иванович. У Максимова была родинка на правом плече, я проверил по имеющемуся описанию. Кто это, пока не понятно. Дактилоскопию провести не смогли - конечности сильно обуглены. Будем работать дальше. Но снятие пальцевых отпечатков в данном случае - вопрос не одного часа, поэтому, с вашего позволения, я откладываю его до завтра.

Грязнов ничего не ответил и повесил трубку.

- Ну, давай, Сан Борисыч, если ты такой пророк, шамань дальше. Что сбудется в жизни со мною?

В дверь постучали.

- Кто там? - крикнул Турецкий.

Грязнов сделал страшные глаза и зашипел:

- Гони на фиг! Как раз дважды налить осталось.

- Начальство, - отозвался из-за двери Меркулов.

Турецкий пошел открывать.

- По какому поводу гуляем? - поинтересовался Меркулов, морщась то ли от густого табачного дыма, то ли от перегара.

- Миримся, - угрюмо ответил Грязнов.

- Угу, - подтвердил Турецкий, распахивая окно.

- Спешу довести до вашего сведения, что гражданина Оласаева выпустили из-под стражи по состоянию здоровья. Только что наше генеральное и. о. подписало постановление об изменении меры пресечения. Тебе, Саня, сейчас сообщат об этом официально.

Грязнов пьяно усмехнулся и развел руками:

- Оно-то конечно, потому что что ж...

- Все-таки договорились, - хмыкнул Турецкий.

Хмуренко. Суббота. 15.00

- Александр Сергеевич! Как вы расцениваете решение суда?

- "Московский комсомолец". Господин Хмуренко! У вас есть миллион рублей или штраф за вас вдове господина Замятина заплатит телекомпания?

- Журнал "Итоги". Правда ли, что вы подали заявление об увольнении и собираетесь открыть свой собственный телеканал?

- Давайте не все сразу, пожалуйста. Правда, что я хотел бы открыть собственный телеканал, неправда, что у меня есть на это деньги. Неправда, что телекомпания будет платить за меня штраф. Неправда, что решение суда было справедливым и беспристрастным. Я буду его обжаловать в установленном порядке.

- Вы уверены, что Московский городской суд примет более справедливое решение?

- Нет. Не уверен.

- Если вам не удастся обжаловать сегодняшнее решение и оно останется в силе, вы сможете выплатить штраф из своего фонда в поддержку чести Замятина? На его счету достаточно средств?

- Если мне придется платить штраф, то к тому моменту будет достаточно. Все, до свидания, большое всем спасибо.

- Господин Хмуренко! Господин Хмуренко! Почему вы больше не появляетесь в эфире в будние дни?

- Все, прошу меня извинить, хотите знать подробности - смотрите сегодня вечером аналитическую программу.

Протолкавшись к своей машине, Хмуренко рванул с места и, отъехав настолько, чтобы здание суда скрылось из виду - за последние дни оно стало его раздражать, позвонил Ладе:

- Ты наконец связалась с пресс-службой президента? Есть комментарии по Чечне?

- Нет, у них там полный бардак, никто ничего не знает. Лучше позвоните сами. Мои соболезнования по поводу суда.

- Будешь издеваться - выпорю!

Он набрал номер Братишко:

- Добрый день, Хмуренко.

- Какой Хмуренко? - ответил незнакомый голос. - Аналитическая... э-э-э... Александр Сергеевич?

- Да! Я могу поговорить с Аркадием Антоновичем?

- Господин Братишко уволен.

- За что, если не секрет?

- Только никаких ссылок на меня.

- Разумеется!

- За тезисы для президентского интервью CNN десятого апреля. Заговор генпрокуроров России и Швейцарии. Помните? Вроде бы президент хотел его в тот же день погнать, но потом решил выждать, чтобы не давать повода для беспочвенных слухов.