«Небо в алмазах»

Анатолий Галкин Небо в алмазах

Пролог

Он чувствовал необычное возбуждение, бодрость, прилив сил. Сегодня он, ювелир Пауль Ван Гольд, начинает борьбу, которая спасет мир и обогатит его. Но о последнем, о крупной выгоде для себя он старался не думать. После пятидесяти лет приходят мысли о вечном. Хочется помочь человечеству просто так. Бесплатно. Бескорыстно!

Магазин ювелира располагался в самом центре Амстердама на улице под названием Дамрак. И это не потому, что так захотелось хозяину, а потому, что так надо для успешного бизнеса.

С утра до ночи на главной торговой улице Дамрак суетились толпы разноязыких туристов. Всё вокруг пестрило рекламой, всё кричало и вопило, зазывая покупателя. Хорошо зная русский язык, Пауль для себя сократил название улицы, убрав две первые буквы – Мрак.

Ювелир не любил этот «бразильский карнавал». Он с детства не любил суматохи. Он родился и до пятнадцати лет жил в спокойном солидном городе Минске. Только это было давно. За сорок лет мальчик Паша Гольдман с улицы Кольцова стал настоящим голландцем. Ни имя свое, ни фамилию он почти не изменил, а лишь подправил, сделал привычней для их иностранного уха. И действительно: многим ли отличается Пауль Ван Гольд от Павла Гольдмана…

Ювелир прошел через свой магазин и поднялся в офис. Никто из его сотрудников не знал, что из кабинета шефа есть еще один выход. Потайная дверь скрывалась за узким книжным шкафом и вела в квартирку соседнего дома. А из нее можно было спуститься в подъезд, выводящий на тихую улочку.

В этой шикарно обставленной квартире Пауль встречался с теми, кто не хотел светиться в самом дорогом ювелирном магазине Амстердама.

Сегодня был именно такой случай. Ван Гольд пригласил человека, который должен стать его правой рукой, его основным оружием при спасении человечества.

Ювелир был до смешного суеверен. Сейчас он загадал, что все завершится отлично, если Винсент придет вовремя. Или опоздает не более чем на три минуты.

Выложив перед собой точные часы, Ван Гольд уставился на дверь.

Звонок прозвучал ровно в полдень. Секунда в секунду…

Все началось две недели назад…

Жизнь хорошо потрепала Ван Гольда. Алмазный бизнес – не игрушки. Вокруг него кучковались всякие проходимцы. От мелких жуликов, сбывающих стразы из горного хрусталя, до самой натуральной мафии со всеми ее прибамбасами.

Ювелир имел крепкие нервы и тонкую интуицию. Но две недели назад вдруг все это полетело к черту. Всегда спокойный внутренний голос начал паниковать и вопить о грозящей катастрофе. И не только для него, как для ведущего специалиста по дорогим блестящим камушкам. Беда надвигалась на всех, на Амстердам, на Европу, на весь мир…

Две недели назад усталый Пауль Ван Гольд завершив трудовой день, направлялся в свою квартиру. Этот путь он всегда проделывал пешком. Велосипед он не любил, а жители центральной части Амстердама с давних пор не уважали двигатели внутреннего сгорания. Автомобиль здесь был таким инородным телом, как телега на Тверской.

Господин Ван Гольд уже давно не испытывал стрессов. Когда он заработал свой десятый миллион, возникло состояние уверенности и безоблачного счастья. Он поднялся над мутным водоворотом алмазного рынка и спокойно плыл вперед, как белый пароход среди акул и пиратских лодочек. И дело не в деньгах и даже не в их количестве. Не такое уж большое у него состояние! Не хватит и на одного футболиста для хорошего европейского клуба. Дело было в другом. Ювелир понял, что в своем деле стал последней инстанцией. Крупный бриллиант могли оценивать у десяти специалистов, но после вердикта самого Пауля Ван Гольда к другим уже не обращались. Бесполезно и даже неприлично!

Уверенность в своем превосходстве грела душу. Понятно, что удачливый ювелир не прыгал от радости, но постоянно испытывал «чувство глубокого удовлетворения». Эта фраза из далекого минского детства часто всплывала в памяти.

Именно в таком вот удовлетворенном состоянии две недели назад он возвращался с работы.

Пауль шел вдоль одного из каналов. Эти старинные оборонительные сооружения кольцами расходились от центра города. Как и в Москве. Только в Первопрестольной строили стены и земляные валы, а здесь копали, отводя лишнюю воду.

Его квартира была в большом доме, но имела отдельный вход с улицы. Не дворец – всего-то шесть комнат, но для одинокого ювелира и приходящей служанки вполне достаточно.

К его крыльцу вели пять гранитных ступеней. Позеленевший навес, чугунная решетка, дубовая дверь – все это новое, но в деталях повторявшее старинную работу.

Уже на первом этаже Ван Гольд уловил непривычный запах. Слегка тянуло табачищем, а в этом доме не курили ни при каких обстоятельствах.

Пауль понимал, что это мелочь. Могло ветром занести с соседнего балкона. Но раньше такого не было, и это порождало тревогу. Поднимаясь по лестнице, ювелир чувствовал, как нарастает страх.

Перед входом в кабинет он замер, пытаясь успокоиться, и рывком распахнул дверь.

В большой комнате сидели двое. Один прямо напротив в любимом кресле хозяина, а второй, страхующий, у двери.

Очевидно, они ждали испуга, попытки к бегству или дурацких вопросов типа: «Как вы здесь оказались?»

Они ждали, но не дождались… В свои пятьдесят лет Ван Гольд имел крепкую спортивную фигуру. Расправив плечи, он уверенным шагом пересек кабинет, подошел к бару, открыл его и небрежно бросил через плечо:

– Что будите пить, господа? Виски, коньяк?

– Водку!

Ответил тот, что сидел в кресле. Стало ясно, что он главный, а тот, что у двери так, шестерка на подстраховке.

И главное – стало ясно, что это русские.

Странное дело, но Пауль сразу об этом подумал. Еще до упоминания национального напитка. Несмотря на то, что оба налетчика были в безукоризненной одежде. И лица, и прически были у них на первый взгляд среднеевропейские. Возможно, их выдавали глаза: настороженные, виноватые, завистливые.

Нет, это невозможно объяснить. Как из тысяч лиц человек узнает того, кого видел давно и мельком. Ведь всё у всех похоже: носик, ротик, оборотик. Но глаз замечает, а мозг анализирует мельчайшие отклонения в каждой физиономии… Так и здесь. По каким-то неуловимым признакам Пауль сразу решил, что перед ним русские. И не ошибся!

– Мы будем пить водку, профессор… Но не сразу, а когда заключим договор.

– Я совсем не профессор. Возможно, вы ошиблись квартирой?

– Вы Пауль Ван Гольд?

– Я.

– Значит мы к вам… А про профессора – это я так. В том смысле, что вы главный спец в своем деле. Нам намекнули, что и для фирмы «Де Бирс» вы в авторитете… Опять же, только с вами можно на русском базарить. А то у нас с этим делом плохо. Федор вообще к языкам не способный, а я немецкий знаю, но не очень. Слов двадцать-тридцать. Как говорится, хальт и хенде хох.

При последних словах Федор, тот, что сидел у двери, встрепенулся и напрягся. Очевидно, что у него были все-таки способности к языкам. Даже без перевода он вспомнил, что в старых фильмах про войну при этих словах начинались потасовки, побеги, стрельба.

Интуиция пока не давала Ван Гольду тревожных сигналов. Не очень приятно, когда к тебе в дом врываются двое козлов из русской мафии. Но все говорило о том, что они вломились с мирной миссией. Он им нужен! Не побитый и обозленный, а как специалист, как профессор по алмазам.

Пауль разместился в кресле напротив основного переговорщика. При этом молчаливый Федор остался за спиной. Небезопасно, ну и пусть! Резонно показать налетчикам, что он их не боится. Пусть поймут, что пора расслабиться и переходить к делу.

– Мое имя вы, уважаемый, знаете. Федора вы мне представили. А вас, простите, как звать-величать?

Ювелир с явным удовольствием говорил на русском языке. За последние тридцать лет он больше читал. И не современные детективы, а классику от Пушкина до Чехова. Вероятно, из-за этого в его речи появлялись старорежимные обороты.

Пауза длилась недолго, но томительно. Чувствовалось, что незнакомец не планировал представляться. Он сдвинул брови к переносице и нервно перебирал по столу пальцами, на которых неприятно краснели шрамы – следы недавно выведенных татуировок… Наконец он решился:

– Виктором меня зовут.

– Очень приятно. Знатное имя. Переводится как победитель… И какова цель вашего визита, Виктор?

Пауль Ван Гольд совершенно успокоился. Он понимал, что перед ним сидели бандиты. И если не совсем мафия, то весьма крутые ребята. Но вся их крутизна осталась там, в каких-нибудь Люберцах или в Подольске. Здесь они были явно не в своей тарелке.

Одним словом, ювелир понял, что бить его не будут.

А Виктор вместо ответа вытащил из внутреннего кармана толстую перьевую ручку, разобрал корпус и высыпал на стол три прозрачных фасолины.

Взяв одну из них, Пауль совершенно успокоился. Сразу стало ясно, что это не стекляшки. И даже не кристаллы горного хрусталя. Это прозрачные искусственные камни, выращенные в каком-нибудь еще живом российском НИИ.

Понятно, что Ван Гольд знал о фианитах. Не то слово! Он пропустил через свои руки тысячи таких камушков. По структуре это алмаз и при хорошей огранке для большинства потребителей он сверкает как натуральный бриллиант. Но глаз даже среднего ювелира по преломлению света может безошибочно отличить подделку. А не очень сложные анализы делают это наверняка.

В данном случае сама форма камней кричала, что это выращенные кристаллы. Однозначно!

Все так, но что-то смущало ювелира. Прежде всего, размеры. Еще никому не удавалось получить такие крупные фианиты или их аналоги. А еще интуиция шептала, что и нутро этих камней не такое, как он себе решил.

– Я так понимаю, Виктор, что вы хотите продать эти камни? Смею заметить – это выращенные кристаллы. Вы, надеюсь, об этом знаете?

– Знаем.

– Они, конечно, ценятся, но на порядок дешевле природных алмазов.

– Да не хотим мы их продавать! Не про бабки базар. У меня дома ведро таких стекляшек. Вся фишка в том, что это…ноу-хау.

– Простите, Виктор, это в каком смысле?

– В прямом… Есть у нас один ботаник. Он за месяц бочку этих камушков может наклепать. Мы его чуть прижали, и он раскололся. Говорит, что это не то, что раньше. Это, мол, алмазы в натуре. Говорит, что сам изобрел способ… Ноу-хау, одним словом.

Пауль взял лупу, подошел к окну и в лучах заходящего солнца еще раз взглянул на кристаллы… А чем черт не шутит! Сидит где-нибудь в Туле или в Дубне современный Левша и ломает законы физики. Немцу нужна инструкция, а эти творят через авось… Гениальность не в уме, а в душе. А у русских эта штука широка, глубока и сумбурна.

– Я понял вас, Виктор. Пока ничего не могу сказать, но сам срочно сделаю огранку этих камней, проведу оценку и попрошу других специалистов…

– Только, Паша, без лишнего трепа! Ни слова о нас и о нашем ботанике… И без финтов! У нас в этом Амстердаме всё схвачено.

– Я понял, Виктор. Это ваша коммерческая тайна, а тайны я умею хранить… Завтра же я начну работать. Сделаю перстень и еще что-нибудь. Но если все эксперты определят, что это искусственные алмазы?

– Тогда мы удавим своего ботаника. А если ты нас, Паша, обманешь, то удавим тебя… Ты водки обещал, господин Гольдман. Наливай! И не боись. Если все сложится, то через год мы купим с потрохами весь этот Амстердам. А тебя сделаем губернатором…

Две недели пролетели для Ван Гольда как кошмарный сон. Три перстня с большими бриллиантами-горошинами прошли все возможные экспертизы. По срочному заказу Пауля восемь его коллег обсасывали камни со всех сторон, щупали, смотрели под микроскопом, просвечивали лазером, прослушивали ультразвуком, делали спектральный анализ. Все сходились в одном – это бриллианты чистейшей воды. Спорили только о происхождении алмазных приисков. Где добыто такое чудо? Намибия, Урал, Якутия?

Коллеги расспрашивали Ван Гольда, но не очень настойчиво. В их среде лишнее любопытство не поощрялось. Очень часто ювелиры хранили не свои тайны.

Но и сам Пауль ничего не знал о месте рождения алмазов. Он знал главное – их не нашли. Их сделали! А где… Где, где? В Вологде! Или в Туле, Рязани, Мытищах. В Караганде, в конце концов…

Звонок Винсента раздался ровно в полдень. Секунда в секунду!

Пауль бросился открывать дверь. Беседа предстояла нешуточная. Рискованный разговор. На карту ставилась Мировая Экономическая Система. Ее стабильность или ее крах…

Почему Ван Гольд выбрал Винсента? По наитию и по трезвому расчету… Хороший ювелир – всегда психолог. Любой покупатель, любой клиент при виде кучи золотых побрякушек, опьяненный блеском бриллиантов, раскрывается, как под гипнозом. Все нутро вылезает наружу. Жадность, благородство, глупость, жуликоватость. Долгие годы, наблюдая за этим душевным стриптизом, поневоле станешь психологом.

Почему выбор пал на Винсента? По многим причинам!

Пауль знал этого шустрого парня почти два года. Возраст Винсента определить было трудно – где-то от тридцати до сорока. Деловитый, честный трудяга, который постоянно проживал в Москве, а в Амстердаме бывал наездами. Пять, а то и десять раз в году. И каждый его приезд начинался с визита к Ван Гольду. Он приезжал с подарками и с постоянной улыбкой. Как к отцу родному!

Пауль понимал, что Винсент имеет и прямую выгоду от встреч с ним. Но деловые вопросы решались ненавязчиво, мимоходом, а на первый план выходило духовное, почти родственное общение… Своих детей у Пауля не было, а Винсент так подходил на место сына.

Винсент вошел в кабинет со своей неизменной улыбкой. Это было его приметой, его отличительной чертой. Он улыбался всегда, независимо от своего настроения и темы разговора. Но это не была маска теледиктора или ухмылка шута. Он излучал добродушие и искреннюю любовь ко всем.

– Я так волнуюсь, господин Ван Гольд. Когда вы приглашали меня, у вас был очень взволнованный голос.

– Я очень прошу, Винсент, с сегодняшнего дня называй меня по имени. Просто Пауль. Договорились?

– Конечно, Пауль. Я очень ценю нашу дружбу.

– А я отношусь к тебе как к сыну… Но это лирика. Я готов доверить тебе огромную тайну. Только поклянись, что…

– Клянусь!

– Отлично, Винсент. Я коротко опишу тебе суть дела, а потом подробности… Ко мне приходили двое русских. Молодые, крепкие ребята с бандитскими лицами. Они привезли три алмаза. Очевидно, что искусственные, но все эксперты подтверждают их натуральность. И я в том числе, хотя я-то наверняка знаю, что они выращенные.

– И кто их сделал? Какой-нибудь институт в Москве?

– Нет, Винсент! Это ученый-одиночка. Причем не физик, а ботаник.

– Не может быть!

– Точно, Винсент. Я и сам был удивлен. Но когда бандиты пришли во второй раз, я попытался уточнить специальность изобретателя. Виктор четко сказал, что деталей не знает, но этот человек ботаник.

– Понятно… Ваш русский язык, Пауль, очень устарел. Ботаниками сейчас называют школьных зубрил, отличников в толстых очках. Да и студентов или ученых, которых ничего кроме науки не интересует. Так что этот тип может быть и физиком, и геологом, но для них он ботаник… А много народа знает об этом изобретении?

– Очень мало! Они проговорились, что их всего трое. Один сторожил ботаника, а двое приехали ко мне. И еще есть женщина, которая будет перевозить алмазы.

– Куда?

– Из России ко мне… Они готовы расширить производство и завалить этими камнями всю Европу, весь мир. Ты представляешь, Винсент, что произойдет?

Винсент ответил не сразу. Он встал и подошел к окну. Там внизу шумела торговая улица Дамарк. За туристами гонялись торгаши-коробейники, сплошь лица кавказской национальности: турки, алжирцы, ливанцы. Даже их затронет предстоящая катастрофа. Но это мелочь. Этой мелюзге нечего терять, кроме богатых покупателей… Пострадают страны, фирмы и лица, которые держат свои сбережения в драгоценностях. Начнется паника, хаос, валютная лихорадка и череда разорений, банкротств, самоубийств. А в первую очередь ураган накроет таких, как Ван Гольд – ювелиров.

Это будет та самая мутная вода, в которой никто рыбку не поймает…

– Я все понял, Пауль. Теперь давайте подробности… Кто эта женщина, что будет перевозить алмазы?

– Она гид турфирмы. Зовут ее Ольга. Ольга Сергеевна Сытина. Через неделю она привезет партию в десять штук. Через месяц еще столько же… Мне это дорого стоило, но я узнал, что Ольга уже в Европе. Их автобус сейчас в Брюсселе. Завтра утром они в Париже. Потом Кельн, Антверпен и в конце к нам… Лети в Париж, Винсент. С твоей улыбкой ты все от неё узнаешь… Через Ольгу выходишь на бандитов. Через них на ботаника. И о каждом шаге информируешь меня. Вместе решим, как предотвратить катастрофу. Можно перекупить ботаника и украсть его. Можно получить всю документацию, а самого изобретателя устранить… Но это в крайнем случае! Я не терплю крови.

Глава 1

Человек ко всему привыкает. Даже к коммунальной квартире. Особенно, если она в огромном старом доме в центре легендарного Арбата. Если при этом ты творческая личность, то к тебе приходит вдохновение только от мысли, что когда-то в стародавние времена по соседним переулочкам толпами бродили великие люди… Верочка Заботина была актрисой. Не звездой, не на первых ролях, но и не в массовке. После окончания Щуки ее пригласили сразу в три театра, но нигде не давали жилья. Два директора с жаром обещали квартиру, а третий прямо сказал, что никто ей ничего не даст, не те времена! Но помочь заработать на квартиру этот третий обещал. Вот к этому честному директору, вернее, к главному режиссеру маленького театра Верочка и пошла работать.

Семен Маркович не обманул. Он всем своим актерам давал подработать. Понятно, что не без пользы для себя, но все достаточно честно.

За пять лет Верочка на новогодних елках переиграла весь зверинец. Была она зайчиком, была ежиком, щенком, слоненком, один раз Чебурашкой и трижды Бабой Ягой…Зимний праздник для актера самый денежный, но он, к сожалению, он только раз в году. В том смысле, что не более двадцати дней: конец декабря и начало января. В остальное время режиссер пропихивал сборные выездные концерты для новых русских. Это была такая мешанина из дикого юмора, фривольных опереточных плясок и душещипательных блатных песенок под гитару. Это мало кому из актеров нравилось, но уж больно щедро платили заказчики.

Фактически деньги на квартиру дала Верочке реклама. Всего-то три ролика: про пиво, про мазь для гладкой кожи и про колготки. Но после них уже можно было выбирать: или хорошая «однушка», где-то в Митино на Куличках, или комнатка в квартире на Арбате.

Все решил романтический пустяк: из окошка своей будущей обители Вера увидела домик, где Пушкин и его Натали провели первую брачную ночь. Все сомнения сразу были отброшены. На второй план отошли и задымленная кухня с нагромождением шкафчиков, плит, холодильников, и громкая многодетная семья за стеной, и график посещения ванной, и будущий сосед-алкоголик, собирающий у себя компании единомышленников. Это все суета. А домик, где любил Пушкин главнее всего. Пушкин – он и в Африке Пушкин. Он наше все!

Так думала Верочка пять лет назад. В чем-то она ошибалась. Но комнатку свою за это время обустроила и полюбила. А с соседями ладила и не ругалась. Так было до событий, которые начались месяц назад.

Субботним утром их коммуналку посетил шустрый малый, который заявил, что он риэлтор и поэтому хочет всех осчастливить. Риэлтор со звучным именем Аркадий сообщил, что есть покупатель на их квартиру, а значит всем будет куплено жилье. Понятно, что не хоромы, что не в Центре, но в любом случае отдельная чистенькая квартира со своим личным туалетом. И все обитатели Арбатской слободки радостно согласились. Все, кроме Веры. Ей просто нравился вид из ее окна, и она не хотела ничего менять. При этом она активно не возражала, а ее молчание приняли за согласие. С этого все и началось…

Актеры просыпаются поздно. Около десяти утра кто-то нетерпеливо забарабанил в ее дверь. Вставать не хотелось, но другого выхода не было – в коридоре назревал скандал.

Накинув халатик, Верочка подошла к двери, обреченно посмотрела на нее и открыла. В тесном полутемном пространстве столпились все соседи. За ними виднелся ехидный риэлтор Аркадий. Всем своим видом он показывал, что в схватку ввязываться не намерен, но в победе уверен.

И действительно – настроение у обитателей коммуналки было боевое. Они пока сдерживались, пропуская вперед выбранного переговорщика – умудренного жизнью и лагерным сроком Бориса Израилевича.

– Вы, уважаемая Верочка, нам такую подлянку устроили, что все мы тут в полном кошмаре. Лично я все нервы себе истрепал. Вы, Вера, аферистка и фуфлыжница!

– Зря вы так, Борис Израилевич. Я ничего такого нечестного не делала. Просто я не хочу отсюда уезжать.

– Нет, вы посмотрите на нее! Она не хочет. Все хотят, а она не хочет! А мы должны при тебе оставаться? Ты понимаешь, дура, что покупатель берет всю квартиру. И Аркадий уже начал работать. Вася наш уже переехал в Зюзино. Все, процесс пошел. И ты на пути его не становись! А то мы тебе такой рай в шалаше устроим…

Эта последняя фраза была, вероятно, сигналом, после которого все стали орать и угрожающе размахивать конечностями. Из всего крика Верочка поняла, что, если она не согласится переехать в какое-нибудь Бутово, то ей грозит масса неприятностей. Самое понятное это «цемент в ее кастрюлю» и перекрытие доступа в туалет. Остальные угрозы и пожелания более страшные, но менее выполнимые. На уровне – «чтоб тебе пусто было».

Верочка собралась заплакать, но передумала. Она поняла, что именно этого они и ждут от нее – ждут слабости, раскаяния и полной сдачи позиций. Особенно ей было неприятно, что ее слезы увидит красавчик Аркадий. Он, конечно, не в ее вкусе, но все же мужчина и близок по возрасту, где-то недалеко за тридцать.

Собрав остатки деликатности, Верочка пробормотала: «Простите, я очень занята сейчас» и закрыла дверь. Не захлопнула перед мордами соседей, а с милой улыбкой прикрыла, как нормальный интеллигентный человек. Столь неожиданная реакция Верочки ошеломила соседей, и они временно приумолкли…

Вера Заботина была занята в трех спектаклях. Сегодня был не ее день. Но именно сегодня Семен Маркович проводил генеральную репетицию нового спектакля, который вполне мог стать шедевром. И впервые Верочке светила главная роль. Практически она уже была у нее в кармане. Второй на эту роль пробовалась Марианна, но все видели, что Машка откровенно халтурит. И это вообще не ее роль. Нельзя играть нежное создание с такими наглыми глазами.

Репетиция прошла блестяще. Утренняя склока только пошла Верочке на пользу. По ходу действия героиня много переживала, жаловалась на судьбу и даже рыдала. И стоило только Вере представить соседские лица, то слезы лились сами собой. Она плакала в натуре. В том смысле, что играла она очень натурально. Даже гениально. Но…

Семен Маркович в общих словах похвалил всех и сообщил, что по некоторым актерам и, особенно, по актрисам у него есть сомнения. Одним словом, состав на премьеру он обещал обнародовать завтра.

Верочка уже собиралась уходить, когда возле гримерки ее заловил взволнованный режиссер:

– Вот что, Верунчик, ты зайди ко мне в кабинет через полчасика. Ровно в пять. Обсудим твои перспективы…Если все хорошо пройдет, то сразу отметим твое назначение на роль. А это для тебя трамплин в известность. После этой роли ты у нас звездой станешь… Зайдешь?

– Зайду.

– Вот и хорошо. Только никому о нашей встрече говорить не надо… Уверен, что все у нас будет хорошо.

Верочка не была невинной девочкой и прекрасно поняла намек Семена Марковича. Но она очень надеялась, что все обойдется, что все закончится на уровне страстных обещаний. Ну, коленку погладит, потискает чуть-чуть, в щечку поцелует и все. И откроет ей дорогу к звездам…Но Верочка очень ошибалась. Плохо она знала мужчин. Да и откуда? За всю жизнь не больше пяти страстных, но очень кратковременных романов. И кроме последнего все актеры, а по ним душу мужскую не понять. У артистов душа, как слоеный пирог – часть от папы с мамой, что-то из детства, а основная начинка от ролей, от других людей, от чужих переживаний, чужой жизни, любви, смерти.

Последний роман Верочки оказался самым продолжительным. Он длился почти четыре месяца. Лев Бармин был чиновником среднего уровня. Достаточно молодой, ласковый, с приятными манерами и квартирой в Центре. Вера очень надеялась, что их отношения будут развиваться до логического конца. Но тут-то и возникла загвоздка. На самом приятном моменте все застопорилось, зависло.

Все лето они встречались еженедельно по средам и субботам. Сначала шла прогулка, потом ужин со свечами, два-три медленных танца и постель. А по утру – чашечка кофе и нежное прощание. Все не просто хорошо или отлично, а просто волшебно. Но с каждой встречей романтическое волшебство стало надоедать. Сама Вера не могла первой начать разговор о любви, а тем более о свадьбе-женитьбе. Не то у нее воспитание. А Бармин ловко уклонялся от серьезных вопросов. Чиновники это хорошо умеют: ни да, ни нет не говорить, ничего не обещать, но оставлять о себе самое приятное впечатление. Конечно, Верочке было приятно слышать постоянное воркование своего любимого Льва: «У тебя очень красивые глаза. Они бездонные. Хочется нырнуть в них и раствориться навсегда. Мне так хорошо с тобой…» Красиво сказано! Чистый Шекспир. Но Верочке очень хотелось услышать другое, попроще, но самое важное: «Я тебя люблю. Давай поженимся».

Актриса Заботина не была невинной девушкой, но она была очень романтической женщиной, доверчивой и наивной. Она верила, что скоро ее Левушка соберется с духом и купит обручальные кольца. Она надеялась, что добрый лысеющий режиссер не будет сегодня настаивать на близости как плате за главную роль. Она же не продажная женщина. Тем более, что сегодня среда – день свидания с её любимым Львом…

В глазах режиссера Вера увидела нетерпеливое предвкушение. Он смотрел на нее буквально как кот на сметану. Да и в том, как быстро была заперта дверь кабинета, был явный намек. Прямая и явная угроза.

На приставном столике стояло шампанское, пара фужеров и начатая коробка конфет. Но Семен Маркович решил повременить с банкетом. Он сразу увлек гостью на диван, усадил ее в дальний угол и сам устроился рядышком, прижимаясь и воркуя. Он действительно не говорил, а томно шептал, играя страсть. Впрочем, и без игры он очень хотел ее тела. И чем больше замечал ее нежелание, тем больше хотел…Жажда нас одолевает именно в тот момент, когда нам не дают пить.

– За столько лет, Верочка, мы в первый раз наедине. Ты почему ко мне раньше не приходила?

– Так вы, Семен Маркович, все время заняты были. То вы с Наденькой, то с Марианной.

– Ревнуешь! Это хорошо, значит и в тебе страсть проснулась…Но за столько лет могла выкроить пару часиков и поговорить по душам, поблагодарить. Я же столько для тебя сделал.

– А я добро помню, Семен Маркович. И благодарила много раз.

– Но это все на словах. Теперь, Верочка, пора к делу переходить.

И крепкая рука режиссера легла на колено актрисы, прошлась по бедру и застыла на ремне джинсов. Он никогда не любил женщин в брюках. Очень много мороки. Но сегодня выбирать не приходилось.

Верочка не ожидала, что все будет развиваться так стремительно. Она думала, Семен Маркович, как опытный ловелас, начнет с прелюдии, будет уговаривать, соблазнять. В ходе шутливого разговора можно было отговориться, отделаться поцелуями в щечку, наобещать на будущее с три короба. Но этот лысый маньяк полез на нее как лось.

Это уже переходило все границы. Еще час назад она допускала, что сможет любимому режиссеру кое-что позволить. Не все, но многое. А сейчас ей стало скучно и противно. Если бы не новая роль, она дала бы в лоб этому гнусному старикану. Врезала и сказала бы при этом пару ласковых слов. Но очень хочется сыграть, получить известность, стать звездой. Вот и приходится выкручиваться.

– Вы такой стремительный, Семен Маркович. Вы меня просто ошеломили.

– Так я этого и хотел.

– Но у вас же жена такая милая.

– Жена дома. И она… для других целей. Не надо разговоров, Верочка, давай к делу.

– Но сегодня я не очень готова. Мне не хочется…

– А роль главную тебе хочется?

– Хочется.

– Так вот, если не будешь послушной, я роль Марианне отдам. Она давно говорит, что ты народ против меня настраиваешь, козни всякие строишь…Ты пойми, Верочка, что это театр. У него вековые традиции. Режиссер всегда имел право первой ночи.

– Так вы вроде феодала, а я ваша крепостная актриса?

– Что-то вроде того. А ты раньше об этом не слышала?

– Слышала, но не верила. Думала, что сплетни про вас распускают… Но хоть я и крепостная, но встать мне все равно надо. В джинсах такие дела не делаются.

Семен Маркович довольно улыбнулся и подвинулся, выпуская Веру на свободу. Он поверил ей безоговорочно. До сих пор ни одна актриса ему не отказала. Так почему будет кочевряжиться эта – не самая красивая и без крутого спонсора.

Выскочив на середину кабинета, Верочка оценила обстановку. Ключ на краю письменного стола. Не далеко, но и не близко. Надо протискиваться мимо шкафов, отодвигая стулья. А потом дрожащими руками надо будет попасть в замочную скважину… Нет, не годится. Семен успеет ее перехватить. Начнется борьба, возможны даже увечья, если ей придется царапаться или применить удар коленом ниже пояса. И вот тогда ей точно не видать новой роли. Надо попытаться превратить все в шутку. Отшутиться и пообещать вечную любовь, но в следующий раз.

Верочка схватила с приставного столика бутылку шампанского и, потрясая ей над головой, торжествующе закричала:

– Сначала будем пить! Так положено. Сперва банкет, а потом свадьба.

– Какая свадьба? Ты, Верочка, время не тяни. Быстренько пообщаемся ко всеобщему удовольствию и разбежимся. Тебе к премьере надо готовиться, а у меня спектакль через час…Не зли меня!

Семен Маркович встал и начал угрожающе надвигаться на свою жертву.

Последняя для Веры попытка превратить все в милый флирт получилась немного истерической:

– Ой, Семен Маркович, я вас боюсь. Вы мужчина темпераментный, но не будете же вы меня насиловать. Мне приходится защищаться.

Считая это шуткой, Верочка направила на приближающегося режиссера горлышко бутылки и стала отворачивать проволочку…Почти все современное шампанское невозможно вскрыть. Пробки не хотят не только вылетать, но и вытаскиваться. А это было теплым, разболтанным, а главное – настоящим. Неудачливый любовник не поскупился!

Выстрел прогрел неожиданно, и Вера не промахнулась. Трудно не попасть с двух метров. Пробка ударила не в бровь, не в глаз, а чуть пониже – в верхнюю часть щеки. Самое удачное место для мощного синяка под глазом.

Из бутылки стала вырываться пенная струя, и это очень развеселило Верочку. Она вспомнила спортсменов-победителей, которые на пьедестале поливают друг друга шампанским. И она начала поливать режиссера. Сначала лысину, потом ладонь, прикрывающую подбитый глаз, потом толстую шею, потом ниже, еще ниже…

Только выбегая из театра, она поняла, что у нее теперь нет и новой роли, и работы вообще. И комнатки на Арбате тоже не будет. Теперь у нее остался только один он, ее Левушка…

* * *

Сегодня первый раз, провожая домой, он вел ее не по широким улицам, а по переулочкам и проходным дворам. Он объяснил это тем, что боится встретить ее мужа. Не за себя боится, а за нее. А еще он намекнул, что по дороге в пустынных московских двориках они смогут обниматься и целоваться до последних минут свидания… Он видел, что ей это понравилось. А какой женщине не нравится, когда ее хотят?

Для решения вопроса у него оставалось не больше недели. Дело можно было сделать или сегодня, или через день, или, в крайнем случае, через пять дней в понедельник.

Он уже получил от нее все, что хотел. Еще тогда, в Париже он ни на минуту не сомневался в успехе. К тридцати пяти годам он совершенно уверовал в свою неотразимость. Было в его облике нечто демоническое. Гордо расправленные плечи, постоянная улыбка, загадочный и чуть игривый взгляд. И не только это. Еще и уверенность в себе, щедрость, завораживающий голос и умение говорить то, что хочет слышать сейчас именно эта женщина…

Ольга сдалась на третий день. Она отправила всю группу на самостоятельную прогулку по Парижу. Сделала она это за обедом в гостиничном ресторане. И он, сидящий за отдельным столиком, должен был слышать, что туристы могут из города звонить ей в номер, где она весь вечер будет готовиться к завтрашней поездке в Версаль.

Сначала она боялась, что он придет. Потом хотела, чтоб он пришел. А через час испугалась, что он не придет… Но он пришел. С огромным букетом парижских гвоздик, с бутылкой Мадам Клико и с коробочкой дорогущих конфет.

Ольга была готова к стремительному развитию сюжета, но улыбчивый ювелир по имени Арсений оказался скромнягой. Больше часа они потягивали шампанское, болтали о всяких пустяках, соревновались в комплиментах друг другу. И за все это время он не только не покусился на ее женскую честь, но не сделал даже попытки робкого поцелуя.

В какой-то момент ей стало страшно, что она не интересует его, как женщина. От этой дикой мысли в голове начался сумбур и от обиды она заплакала.

Только после этого Арсений приблизился к ней, приласкал, растер ладонью ее слезы, поднял и понес к кровати…

Сегодня у него был с собой нож, а это не самая удачная штука. Опыта в этих делах у него нет. Да и рука может дрогнуть. С первого удара не получится проблему решить. А это лишняя кровь, возможные улики, да и вообще как-то неприятно, грязно…Надо непременно добыть пистолет. И еще надо организовать алиби. Об их связи никто не знает, но если шустрый сыщик выйдет на него, то алиби не помешает. Надо только подобрать крепкое, железное алиби…

В одном из проходных дворов их чуть не сбила молодая женщина, которая стремительно выскочила из служебного входа маленького театра.

– Милый, ты посмотри на нее. Растрепанная лахудра, а шампанским за версту разит.

– Так она из театрального подъезда выбежала. Там сплошь одна богема. А у них так принято.

Он успел обратить внимание, что ошампаненная девушка взволнована, но не пьяна. И что она совсем не лахудра, а лохматая милая простушка очень похожая на его спутницу…А еще он понял, что место для акции надо найти на задворках, где нет подъездов, из которых выбегают лишние свидетели…А время должно быть ночное. Не семь вечера, а десять, когда стемнеет.

– Ты о чем сейчас думаешь, милый?

– О тебе.

– Посмотри, какая романтичная лавочка там за кустами.

Они сели и, закрытые от чужих глаз, долго целовались. Он подумал, что это самое удобное место для акции. За деревьями их не видно из окон соседних домов. И рядом ни одного подъезда, откуда может выскочить кто угодно. И с шампанским и без…Он так подумал, но сказал совсем другое:

– Я понял, дорогая, как надо целоваться.

– Как?

– Как в первый и последний раз.

– Ну, как в первый у тебя уже не получится. Попробуй как в последний раз. Как перед смертью.

– Попробую. Но не сегодня…

* * *

Комплексы есть у всех. Они очень разные. Бывают маленькие и смешные. Бывают грозные и злые. И почти никто не оценивает свои заскоки, не сознается в них.

У господина Чуркина все началось много лет назад, когда молоденький пухленький Вася был направлен в стройбат служить Родине. Он выглядел настолько болезненным и хрупким, что местные деды опасались брать его в оборот. Сначала жалели, потом посмеивались, потом шутили и, наконец, дошутились. Трое дедов заволокли его на склад и под непрерывный смех совершили с ним то, что часто происходит в лагерях или тюремных камерах. Но там все происходит по понятиям, только тех опускают, кто крупно провинился перед народом. А тут просто для куража, для удовольствия от своего всевластия.

Это случилось с ним всего один раз, и он даже не заметил, как сломался. Наоборот, ему показалось, что с того момента он стал более сильным, более мужественным. Он страстно ждал того времени, когда сам станет дедом. В первый же день он соберет кодлу, и они затащат на склад самого слабенького салагу. А на следующий день другого. Потом еще, еще, еще…

Так бы оно и было, но зловредным мечтаниям рядового Чуркина не суждено было сбыться. Не сложилось у Васи! К концу первого года службы его комиссовали по болезни. И он вернулся в Москву со сдвигом по фазе, с комплексом дедовщины. Ему все время хотелось найти кого-нибудь слабее себя и унизить, поиздеваться. И сделать это побольнее, пусть даже не тем способом, как с ним тогда на складе…

Поиск объектов для травли стал для Василия не развлечением, а потребностью. Без этого он становился раздражительным и смурным, как алкоголик без очередного стакана.

В первое время мальчики для битья находились с трудом. Но после сорока лет Вася стал оперяться и постепенно превратился в господина Чуркина. Бизнес он выбрал прибыльный, хотя и не очень в нем разбирался. Василий Иванович начал торговать ювелиркой. Сначала держал лавочку, потом магазинчик, а сейчас он стал хозяином сети бутиков в центре Москвы. Появились и свои клиенты, которые при виде красивой вещицы спрашивали не «Сколько стоит?», а «Сколько платить?»

Но больше всего Чуркина радовало то, что у него появилось более сотни подчиненных, а значит зависимых от него людей, каждый из которых периодически получал от грозного шефа свою порцию страха и нервотрепки…Бывали еще и временные подчиненные, как этот риэлтор Аркадий. Сладкий красавчик. Ему бы цветочную фамилию, а он – Зверев. Ему бы мышей ловить, а он опять с Арбатской квартирой затягивает.

Аркадий стоял перед хозяином кабинета с понурой головой. Вся сцена напоминала картину, где царь Петр допрашивает своего провинившегося сына, царевича Алексея. Только вот располневший и низенький Вася Чуркин не очень походил на монарха. Но его кабинет по роскоши вполне соответствовал царскому, а риэлтор мог сойти за непутевого Петровича.

– Молчишь, Аркадий? Нечего сказать? Это уже хорошо. Значит понимаешь, что виноват. Значит понимаешь, что после одного моего слова ты не только денег не получишь, но вообще вылетишь из своей уютной конторы. С волчьим билетом вылетишь! Уж я постараюсь…Ты когда должен отселение завершить?

– Через неделю.

– А у тебя там конь валялся?

– Не валялся…Вернее, не в полной мере. Одного я уже отселил. Остальные посмотрели предложенные квартиры и согласны выехать.

– Все?

– Почти все. Только одна артистка носом крутит.

– Квартира не подходит? Маленькая? Или далеко предложил?

– Да она дура и вообще не хочет никуда ехать! Вернее, согласна, но чтоб здесь на Арбате и чтоб тот же вид из окна был. А где я такой вариант срочно найду?

– Странно…А что у нее там за окном?

– Да ерунда там, Василий Иванович. Там двухэтажка неприметная. Эта артистка говорит, что в том домике Пушкин первый раз свою жену…использовал. Брачная ночь у них была.

– Ну и что? Мало ли кто кого и где…Но ты меня заинтриговал. Мне теперь только эта квартира нужна. Буду гостям из окна тот домик показывать. Пусть обзавидуются…Значит так, Аркаша. Убивать тебя за задержку я пока не буду. Но ты срочно убери эту артистку. Доплату предложи к квартире, уговори, обмани, напугай…Эта арбатская хата мне теперь позарез нужна…А как у Пушкина жену звали?

– Не помню, Василий Иванович. Мне артистка говорила, но я забыл.

– Серый ты, Аркадий! И кого только в риэлторы набирают…

После ухода риэлтора Василий продолжал мечтать об арбатской квартире…Кабинет у него был действительно царский. Продавая ювелирку, Чуркин счел необходимым применить соответствующую отделку. Офис его сверкал от золотых загогулинок, зеленел малахитом и горел всеми цветами янтаря. Но больше всего он ценил свою комнату отдыха при кабинете. У всех других в ней был стандартный набор для фуршетов: столик, кресла, сервант, бар, холодильник. А у Василия Ивановича это помещение называлось канареечной комнатой. Не в честь обжитых новыми русскими Канарских островов, а в честь проживавшей там птички.

Канареек Чуркин полюбил давно и всей душой. От них одних он не ждал подвоха и подлости. Сколько человека ни корми, он все равно может тебе гадость сделать. А этот желтый комочек – невинное создание. Тварь божья!

Вероятно, все в природе стремится себя уравновесить. Злость Чуркина на людей требовала какого-нибудь объекта для доброты. Тут и подвернулся ему желтый воробей с далеких островов. Правда, поют эти птички действительно громко и ярко, но не душевно. Как-то по-испански. Нашего соловья кенар не перепоет…

Чуркин обошел все клетки, пошептался с каждой птахой, плюхнулся в кресло и закрыл глаза…Канареечную комнату на Арбате он сделает именно в той комнате, откуда есть хитрый вид на дом поэта. То, что Пушкин гений, Чуркин знал еще с детства, но сейчас его многое смущало. Зачем сам себя под пулю подставил, если ты такой умный? Из-за чего? Точно Василий не помнил. Если в карты проигрался, то это причина серьезная. А если жена рога наставила, то нечего беситься. Выгнал бы ее, а тому парню морду набил…Но в любом случае – жалко поэта. Гений! Он и в наше время мог бы хорошо устроиться. На стихах сейчас бабок не срубишь, но стал бы детективы писать. Имя раскрученное, мог бы и Маринину по тиражам обогнать…

* * *

Должность Льва Николаевича Бармина была не очень высокой, но доходной. В своем Округе он определял дома в аварийном состоянии и передавал их частным фирмам для реконструкции. В бумагах все выглядело правильно, но опытный чиновник хорошо знал, что объект у Чистых прудов ценится в три раза дороже, чем такой же почти рядом, но с видом на рельсы и шпалы у Трех вокзалов… Дальнейшее было делом техники. Из желающих получить лакомый кусочек выбиралась самая щедрая фирма и начинались долгие переговоры. Не прямые, а иносказательные. Ни одна сторона не употребляла слов типа «откат, деньги, взятка». Но все понимали по умолчанию, по жестам, по взглядам. Все цифры писались на бумажках, которые сразу сжигались.

Одним словом, Лев Бармин не был бедным человеком. Скорее – наоборот. У него были почти все атрибуты современного богача. Не было особняка в Лондоне и яхты, но был счет в Швейцарском банке, часы от Картье и любовница-актриса. Правда, в последнем его смущала некая условность. Для полновесной любовницы нужна жена, каковой у Бармина не было.

Верочка Заботина устраивала тридцатипятилетнего холостяка во всех отношениях. Он даже любил ее! Но это как человек, а как чиновник…В этом и была маленькая трагедия Бармина. Он не мог себе позволить оставаться на той же ступеньке служебной лестнице. Он должен был двигаться вверх. И не один шажок в пять-семь лет, а на ступеньку ежегодно. А если повезет, то и на две-три!

Бармину повезло…Месяц назад один фирмач в дополнение ко взятке пригласил Льва на дачный банкет. А там был не кто-нибудь, а министр. И был он не с кем-нибудь, а с дочерью лет под тридцать. Она ни разу не была замужем, но в ее взгляде читалось, что она очень этого хочет. А взгляд ее был устремлен исключительно на красавчика по фамилии Бармин.

Их быстренько представили друг другу и хозяин потащил молодую парочку на осмотр беседки в самом дальнем и безлюдном углу огромного участка. Сам фирмач, вдруг вспомнив о делах, моментально испарился, попросив Бармина доставить министерскую дочку к столу, но не раньше, чем через час.

Беседку как будто специально создавали для тайных свиданий. Она была открыта только к обрывистому берегу реки, а попасть в этот уютный уголок можно лишь по лесенке со скрипучими ступеньками.

Бармин понимал, что их познакомили и поместили в этот загон не случайно. Возможно, что министр предварительно проверил послужной список чиновника, собрал о нем отзывы и счел его достойным этого знакомства. Или даже чего-нибудь большего!

Оставшись наедине с Елизаветой Туркиной взволнованный Лев никак не мог начать разговор. Он злился на фирмача, что тот прошил все белыми нитками. Бедная Лиза может понять, что ее пытаются сосватать. Девочка застесняется, замкнется, да и убежит к папе с мамой.

С реки тянуло прохладой. Лизавета села на удобную глубокую скамейку и поманила к себе Бармина. На первых ее фразах Лев уловил, что она сразу перешла на «ты», чего он никак не мог позволить себе с министерской дочкой.

– Садись поближе и обними…Да не так, а покрепче. Холодно здесь что-то…А ты и правда симпатичный. Мне отец твою фотографию показывал, но в ксерокопии. Там ты больше на чеченца похож.

– Лиза, а зачем ваш папа вам меня показывал?

– Для сведения. Есть, говорит, перспективный парень. При случае он мог бы и агентство возглавить.

– При каком случае?

– При удобном… Ты, Лев, правда не врубаешься или Ваньку валяешь? Мне отец сказал, что ты хваткий. Так давай, действуй!

– В каком смысле?

– В прямом…Производи на меня впечатление, быстренько клейся, соблазняй и все такое…Послушай, Лев, а ты не голубой?

– С чего это вы взяли, Лиза?

– Так отец сказал, что это очень подозрительно. Ну, что ты до тридцати пяти ни разу не женился и что ни разу ни с кем не был замечен…Да и сейчас, я смотрю, ведешь себя слишком робко. Все условия созданы, а ты на меня не западаешь.

– Вы, Лиза, передайте папа, что насчет голубизны он зря сомневается. Я очень даже наоборот…А на вас, Лиза, я сразу запал. И вот сейчас продолжаю западать. Все глубже и глубже…

Последние слова Бармин произнес с чувством и проникновенно. Красиво сказал! И не только потому, что рядом сидела перспектива его служебного взлета. Елизавета и без этого была очень даже ничего. И так она страстно прижималась. А на последних его словах зажмурилась и развернула лицо губами вперед…Выбора она ему не оставляла. Обижать ее было нельзя. Папа мог как приподнять его на несколько ступенек, так и опустить…

Они целовались долго. Бармин даже стал бояться, что ей захочется большего, но вдруг она отвалилась и удовлетворенно хмыкнула:

– Теперь я точно вижу, что ты не голубой. Так на меня набросился. Папа правильно про тебя сказал – решительный и энергичный. А вначале таким робким казался.

– Я боялся, что ты неправильно поймешь…Ты же не была замужем.

– Ой, так ты меня за девушку принял? Умора! Да, была я замужем. Целых три раза. Только без регистрации.

– А почему так?

– Отец не разрешал. Теперь я понимаю, что правильно делал. Первый мой алкоголиком стал. Второй – спортсмен, а последний и того хуже – артист.

– И из какого театра этот артист? Это я так, для любопытства.

– Он из «Глобуса». Герой-любовник по фамилии Фрадкин…Ты только не ревнуй, Лева. И морду ему не бей…Ты вообще ревнивый?

– Очень!

– Это хорошо. Люблю, когда страсти бурлят!

Услышав имя Фрадкина и название театра, Бармин чуть было не рассмеялся. Этот герой играл в одном спектакле с Верочкой Заботиной. Мало того, по ходу действия у него был страстный поцелуй с Верочкиной героиней, а значит и с ней тоже… Буквально с неделю назад Лев Николаевич устроил по этому поводу если не скандал, то уж точно сцену ревности с легкой истерикой. А сейчас ситуация выглядела просто водевильной.

– Я, Лизочка, очень ревнивый, но ты-то молодец. Очень послушная дочь. Всех неугодных сразу отвергла.

– Они все ненадежные. Отец прямо сказал, что нужен человек, кому он доверяет, кого будет наверх продвигать, кому можно все нажитое оставить.

– А я такой?

– На первый взгляд – да. Но я же еще мало тебя знаю. Всего час…Завтра родители в Испанию летят, так ты приходи к нам послезавтра. Поближе узнаем друг друга…

Уже при первом знакомстве Бармин хорошо понял Елизавету, почувствовал ее характер. Он и раньше встречал таких и они всегда ему не нравились. Не было в них деликатности, не было утонченной женской души. Все очень грубо, прямолинейно, нахраписто. Но те, другие, не были министерскими дочками…

Весь следующий день Лев Николаевич убеждал себя в том, что вполне может забыть Верочку и полюбить ту, которую он должен полюбить. Любые возражения типа «Сердцу не прикажешь» он категорически перебивал народной мудростью: «Любовь – дело наживное! Стерпится – слюбится».

Направляясь с огромным букетом в министерскую квартиру, Бармин предполагал, что его визит к Елизавете закончится постелью. Но он ошибался. С нее все началось…

А через две недели было то, что раньше называли помолвкой. Было радостное лицо Лизы, благословение ее родителей, скупые слезы будущей тещи и напутствие министра, будущего тестя. В конце торжества он увел Льва в свой кабинет и там наобещал такое, что Бармин даже и ожидать не мог. В эту ночь он долго не мог заснуть от восторга и радужных перспектив.

Неизбежное расставание с Верой Бармин откладывал и откладывал. Каждый раз ему хотелось провести с ней еще одну, последнюю ночь. Но за ней следовала самая последняя, потом еще одна.

Была и другая причина такой нерешительности Бармина. Он очень боялся скандала. Вдруг актриса Заботина взбунтуется, начнет качать права и все это дойдет до министра Туркина…Надо как-то объяснить все Вере, умаслить ее, уговорить. Денег ей дать, в конце концов!

Для последнего разговора Лев приготовил десять тысяч баксов в банковской упаковке…А будет этот разговор сегодня! Дальше тянуть невозможно – свадьба на носу…Нет, не сегодня, а завтра утром. Серьезные разговоры нельзя затевать на ночь глядя.

* * *

Выбегая из театра, Верочка надеялась, что не все потеряно. Все, что произошло, это не трагедия, а хороший повод для открытого разговора с Левушкой. Он все поймет, он пожалеет ее и позовет замуж. Она подумает минутку и согласится. И тогда можно гордо уйти из театра и даже громко хлопнуть дверью перед носом похотливого Семена Марковича. Перед его носом и подбитым глазом… Комнатку на Арбате можно продать. И соседи порадуются, и красавчик Аркадий будет доволен. А на эти деньги можно с Левушкой в свадебное путешествие. В круиз вокруг Европы. И обязательно на огромном белом пароходе…Но это, если он позовет замуж. А если не решится? Или вообще не хочет жениться…Нет, такого не может быть!

Верочка сразу решила, что обо всех своих бедах она скажет утром. Левушка так трепетно относится к сексу, что неправильно его волновать до того. А уж утром, когда она принесет ему кофе в постель, она расплачется и поведает о своих бедах… До утра надо терпеть и вжиться в роль счастливой женщины. Дело знакомое. Все по системе Станиславского.

Утром у обоих были необычно взволнованные лица. Каждый ждал момента для начала разговора.

Верочка не выдержала, расплакалась и торопливо выложила все. И об Арбате, на котором ей уже не жить, и про новую роль, которая накрылась медным тазом, и о поползновениях театрального гения, и о летящей в него пробке…

– Ты, Вера, так неосторожна. Ты же могла его покалечить. Вплоть до уголовного дела… Ты точно ему глаз не выбила?

– Нет, глаз у него целый. Только синяк под ним огромный…Синяк это ерунда. Он заживет. А вот я все потеряла, Левушка. Все, кроме тебя.

Она замолчала и стала выдерживать паузу. Это были самые напряженные секунды ее жизни. Вот сейчас он посмотрит на нее своим добрым, ласковым взглядом, ободрит, скажет о своей любви и позовет…

– Неудачно так все складывается. Все на тебя именно сегодня навалилось. А я, Верочка, планировал очень важный разговор.

– Я очень рада. Слушаю тебя, Левушка.

– Боюсь, что скажу сейчас не совсем то, что ты хочешь услышать… Я уже не мальчик. В моем возрасте и на более высоких должностях сидят. А я застрял. И вот у меня появился шанс резко рвануть вверх… Короче, я полюбил другую женщину.

– Что? Я не совсем поняла. Ты о должности своей говорил, а потом… Полюбил другую? А как же я?

– Я действительно говорю очень сумбурно. Волнуюсь… Мне с тобой было очень хорошо. Возможно, ни с кем больше так не будет. Но это все для души, для удовольствия. А работа, она для жизни нужна. И вот по жизни я выбрал не тебя, а другую…Сама подумай, Верочка, что ты мне можешь дать?

– Любовь…

– Нет, мы просто на разных языках говорим! Любовь, это важно но это дело наживное. Раньше я любил тебя, а теперь люблю другую. Потом еще кого-нибудь полюблю. А вот случая стать начальником департамента у меня может не быть никогда.

– Ты, Левушка, первый раз сказал, что любил меня. Раньше ты об этом молчал.

– А чего теперь скрывать. Дело-то прошлое… Я так рад, Вера, у тебя нет истерики. Значит ты все понимаешь и согласна со мной… Я вот тут тебе деньги приготовил. Тебе же трудно будет сейчас без работы. И без меня… Возьми, здесь десять тысяч.

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом и стала торопливо одеваться. Еще час назад она могла и голая перед ним стоять. Но тогда это был свой, родной, ближе некуда. И вдруг стал чужой, посторонний мужчина, перед которым неудобно даже в халатике… Он зря похвалил ее насчет истерики. Она была на грани…

А он в это время старался понять: берет она деньги или нет…Если берет, то жалко. Не берет – опасно.

На всякий случай он засунул банковскую упаковку в ее сумочку, но она этого и не заметила. Она вообще выглядела очень рассеянной. Ушла и даже не поцеловала на прощание. Обиделась, может быть…

Верочке удалось пробраться в свою комнату незамеченной соседями. Только здесь, вытряхивая из сумки все свое, привезенное с квартиры господина Бармина, она обнаружила пачку долларов. Это были очень обидные деньги. Практически – плата за любовь.

В красивом порыве актриса Заботина распахнула окно, сорвала с долларовой пачки полоски банковской упаковки, распушила купюры, размахнулась и замерла… Был бы перед ней зрительный зал, она бы непременно швырнула эти грязные деньги. Но проводить такую сцену без публики смешно, глупо и расточительно.

Тут ей на глаза попалась резинка, купюры сами собой сложились и были перетянуты в пачку не хуже банковской.

А еще Верочка вспомнила о своей мечте: надолго уехать из суетной Москвы и поселиться в маленьком домике на берегу Оки. Где-нибудь около Коломны.

Мечта эта тянулась за ней из детства, но никогда не была так реальна. Раньше перед ней все время стояла какая-нибудь цель: поступить в театральный, закончить его, накопить на квартиру, получить роль в театре, выйти замуж за этого бездушного Льва… Сейчас все эти цели испарились, а новых еще не появилось. Ни одной, кроме домика на Оке. И эта увесистая пачка американских денег придавала этой идее вполне реальные черты.

Сборы были недолги…Через час Верочка сидела в электричке, которая шла до Коломны.

* * *

Сегодня он опять провожал ее, но без нервозности. Завтра Ольга едет с туристами в Европу. Значит у него есть время подготовиться к акции… Так удачно, что у него в голове засело это красивое слово: не убийство, а акция.

Теперь все можно делать без суеты и спешки.

Алиби он себе почти подготовил. Заказал на три дня гостиничный номер в Суздале. Туда он часто ездил по делам. Теперь надо заехать пораньше, засветиться, в день икс смотаться на машине в Москву, провести акцию и к ночи вернуться в старинный русский город.

Пистолет у него тоже почти в кармане. Трудности будут, но небольшие.

А место акции он выбрал давно. Это глухой двор рядом с переулком Сивцев Вражек. В первый момент он испугался столь странного названия. Хорошее ли место для акции? Что-то в этом имени свистящее, что-то вражеское. Но потом он сообразил, что сивый это, возможно, старый, седой и глупый, как тот сивый мерин. А от второго слова просто отлетела когда-то первая буква «О». И из страшного названия получилось простое: Старый Овражек. Вполне подходящее место для того, что он задумал.

– Дорогой, давай пойдем в тот дворик. Там чудесная лавочка в глубине двора за деревьями. Помнишь, мы на ней целовались?

– Конечно помню. И, правда – замечательная лавочка. Пойдем…

Это он так сказал ей. А подумал он совсем другое: «Дура ты, дура! Куда тебя тянет? Именно на этой лавочке через неделю я тебя убью»…

– Я в тебя влюбилась не с первого раза. Знаешь когда?

– Знаю! Со второго раза.

– Да. Сразу как ты назвал свое имя. Арсений – это так волшебно звучит… А француженкам или голландкам тоже нравилось твое имя?

– Не знаю… Для них я был Винсент.

Глава 2

Электричка долго пробиралась по большой Москве. И справа, и слева тянулись городские кварталы. Пусть не их фасады, пусть оно были вдали, за гаражами, складами и посадками тополей, но от этого ощущение города не пропадало.

Только через час за окнами замелькали дачные домики, поля и настоящий лес. Верочка давно не видела такого натурального соснового бора с подлеском из рябины и непонятных кустов с красноватыми листьями.

В суматошной московской жизни забывается, что где-то есть тишина, нарушаемая только неведомыми птичками и кузнечиками, что есть огромные пространства без асфальта… Верочка за все эти годы раз двадцать покидала Москву. Но все это были гастрольные поездки по соседним городам. До места добирались в галдящих автобусах, забитых театральными костюмами и прочим реквизитом. Тут уж не до леса за окном, не до птичек.

В какой-то момент Верочке показалось, что она покинула Москву навсегда. Не на неделю, не на месяц, не на год, а навечно!

И эта мысль ее не расстроила, а обрадовала. В столице не осталось никого, с кем ей хотелось бы общаться постоянно. Было много приятелей, но не было друзей. Был любимый человек, но только до сегодняшнего утра…

Садясь в электричку, Верочка решила проявить характер и приказала себе не вспоминать о гражданине Бармине. Кто он такой, в самом деле? Симпатичная внешность, но не более того. Что еще? Достаточно богатый? Так не в деньгах счастье… А в чем счастье?

Весь путь до Коломны Верочка думала об этом. Не о Бармине, а о его недостатках, которых она раньше не видела потому, что была влюблена. А теперь она разлюбила, и розовые очки слетели с глаз. Теперь она точно видит, что ее Лев – он вовсе не лев, а нашкодивший котенок.

Несколько месяцев назад он присосался к ней потому, что она постоянно его гладила и кормила сладкой сметаной. И этот котяра мурлыкал и делал вид, что любит навсегда. Но тут появилась другая со связкой свежих окуньков. Достаточный для кота повод сменить хозяйку! Просто Бармин любил не женщину, а то, что она может ему дать. А это уже не любовь. Так любят свою квартиру, свой мягкий диван, свой холодильник, набитый пивом… Всё! Надо наплевать на него и забыть!

Когда она найдет себе домик на берегу Оки, она не будет все время сидеть у печи, да на огороде… Верочка собиралась писать книги. А что? У нее немаленький жизненный опыт. Она может писать и про студенческие годы, про дрязги в московской коммуналке, об артистической среде, о предательстве, любви, сексе… Да, вот с последним в деревне будет плохо. Очевидно, что теперь этого у нее не будет ни с кем и никогда… Жаль, с Левушкой было так хорошо, лучше всех… Правда, сравнивать ей было особенно не с чем. Более ранние эпизоды были настолько мимолетны и сумбурны, что Верочка не успевала ничего прочувствовать. А вот с Левушкой было хорошо… Вот черт! Опять этот негодяй в голову лезет. Наплевать и забыть!

Верочка стала думать, как она найдет подходящий дом для жилья. Надо на привокзальной площади в Коломне найти или старушек с плакатиками на груди, или шустрого местного риэлтора. Она не сама это придумала. Как-то говорила Бармину о своей мечте пожить под Коломной на берегу Оки, и они даже собирались поехать в те места на недельку. Вот тогда Левушка начал строить планы про вокзал, про риэлтора, сдающего пустующие избушки у реки… Черт! Все мысли заклинились на этом аморальном типе. Немедленно надо наплевать и забыть…

* * *

Квартира на Арбате очень была нужна Чуркину. Его волновала даже небольшая задержка с отселением. А тут и вовсе неопределенный затык, который раздражал и злил. Но тот самый пунктик в характере Василия, который преследовал его всю жизнь, напоминал о возне своих мучителей в полутемном складе и требовал мщения, так вот этот заскок находил в сегодняшней ситуации и приятные моменты.

Чуркин с восторгом смотрел на сутулую фигуру риэлтора Аркадия Зверева. Еще две недели назад этот франт, этот красавчик имел стройную фигуру и нахальные глаза. Сейчас он ждет, что заказчик будет макать его мордой в дерьмо, а потом всего размажет по стенке. Боится и правильно делает. Надо только не спешить. Надо подольше поиздеваться, покуражиться, а потом бы бросить его лицом вниз на вонючие мешки в углу овощного склада.

– Ну и как наши дела, Аркаша? Все ли ты сделал, что обещал?

– Не все получилось, Василий Иванович. Маленькая загвоздка.

– Маленькая? И какой у нее рост?

– У кого?

– У загвоздки, Аркаша…Я тебя про актрису спрашиваю, балбес! Про ее приметы, явки, пароли…Где она? Ты еще двоих на мои деньги отселил, а без нее весь проект летит коту под хвост. Я что, с соседкой буду жить? Ты меня решил в коммуналку поселить?

– Это временная задержка, Василий Иванович. Найду я актрису. Никуда она не денется.

– От тебя, Аркаша, любая убежит! Ты олух. У меня огромное желание тебя опустить на самое дно, но ты мне пока нужен… На поиски артистки даю пять дней. И работать будешь под присмотром.

Пока Чуркин вызывал какого-то Петю Колпакова, униженный риэлтор стоял с понурой головой. А что он мог еще сделать? Возражать или оправдываться – это самоубийство. Вздорный Чуркин мог не просто нажаловаться руководству риэлторской фирмы, а устроить Аркадию волчий билет. Это такая казнь для карьеры. Увольняют тебя и вносят в черный список. При каждой последующей попытке получить место в солидной фирме нарываешься на полный отлуп, а чаще на вежливый отказ с ехидной ухмылкой. Дальше – только подаваться в челноки и торговать шмотками… Гордость у Аркаши была, но маленькая и очень послушная. В нужный момент она затихала, замолкала и засыпала.

Вошедший в кабинет Колпаков оказался тридцатилетним парнем с мощными габаритами. Не Геракл, но около того.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что этот громила имеет кличку Малыш. Совсем недавно он был ментом, но неудачно попался на взятке. Неудачно потому, что взяточка была мелкая. А еще потому, что время оказалось неудачным – перед выборами политики решили изобразить чистку рядов в милиции. И капитан Колпаков оказался козлом отпущения. Полковник при увольнении так ему и сказал: «Козел ты, Петя. Не мог на месяц притихнуть? Другие и побольше тебя берут, но уловили остроту момента и ждут, когда этот театр закончится»…

Пересказывая эту историю, Чуркин испытывал явное наслаждение. Он мог спокойно называть этого недавнего капитана козлом. А еще было приятно показать, что этот грозный оперативник теперь в его власти и подчиняется любым приказам.

– Ты, Малыш, не в помощь идешь к Аркадию. Он тупица, а ты, хоть и бывший, но капитан. Значит ты старший… Пять дней вам даю на все. Найти актрису и любыми методами заставить подписать документы. Я столько в эту квартиру вложил, что заднего пути уже нет… Вся ответственность на тебе, Аркадий. Малыш, он – охранник. Ему бы только зубы дробить и взятки сшибать…

Сразу после выхода из офиса в соседнем скверике компаньоны провели первое совещание.

– Послушайте, Малыш. Я так и не понял, кто из нас главный?

– Ты, Аркаша.

– Но Чуркин сказал, что вы капитан, старший по званию и все такое…

– Значит я главный.

– Но Чуркин еще сказал, что вся ответственность на мне.

– Значит ты главный… Не волнуйся, Аркаша. Это у нашего шефа манера такая. Он хочет нас обоих поиметь. Чуркин – барин. И любит, чтоб вокруг были виноватые холопы, которых можно за чубы оттаскать. Он при этом в экстаз входит… А еще он не верит, что мы актрисулю найдем.

– Но мы ее найдем?

– Не таких находили… Вот что, Аркадий, ты на машине?

– Естественно.

– Едем в театр и начнем первые допросы. Работаем на пару – ты добрый следователь, а я злой.

– Поясните, Малыш, что мне делать конкретно.

– Не выкать мне и не называть на людях Малышом. Ты мне приятное сделай, обращайся просто: «Товарищ майор».

* * *

Верочке попалась деревня со смешным названием Раково. Смех был в том, что, по словам рыжего местного риэлтора, раньше, при царизме это было село под названием Дураково. Большевики убрали две первые буквы, и народ стал разбегаться. Постепенно, прямо как раки начали пятиться и расползаться из этой глуши.

Именно эта деревня была выбрана не из-за хитрого названия. Рыжий парень сообщил Вере, Что изба в Раково сдается со всем скарбом. Все вещи были не в идеальном состоянии, но они были. Все, от иконы, мебели и посуды до лампочки и пачки старых газет.

Но и не это самое главное. Рыжий сказал, что в соседнем доме недавно поселилась москвичка с грустными глазами:

– Вот вы актриса. На Арбате живете. И все у вас должно быть в порядке. А она в такую передрягу попала: квартиру жулики отняли, с работы выгнали и еще муж ушел к другой…

Верочка сразу поняла, что в Раково у нее будет настоящая подруга по несчастью. Даже по трем…

Так оно и случилось. У Наташи Горенко были действительно большие и грустные глаза. Но не всегда.

Пока они суетились, устраивая Верочку, взгляд у Наташи был заботливый и грустный. Когда за ужином она коротко сообщила о своих бедах, то глаза стали взволнованными, колючими, но все равно грустными. И даже одинокая слеза покатилась по щеке.

Но поздним вечером растопилась банька и они азартно вениками сметали с распаренных тел все далекие московские заморочки. И все смыли… Глаза у Наташи стали игривые, томные и уж совсем не грустные. Она в медленном танце кругами прошлась по просторной баньке и засмеялась:

– Да гори оно все синим пламенем… Ты посмотри на нас, Верунчик. Хороши бабы? В самом соку! И что, не сможем мы себе жизнь устроить? Да вся Москва у наших ног будет. Вот только отдохнем немного, перезимуем здесь и по весне – в столицу… А давай сейчас сбегаем на Оку. Прямо вот так, как русалки.

– Светло еще.

– А кто увидит? Здесь из аборигенов один дед и две старухи. Они за забор носа не кажут. У них на троих всего пять зубов… Побежали!

И Наташа выскочила из бани, уверенная, что Верочка последует за ней. А у той просто не было другого выхода…

До Оки было всего метров двести. Сначала по тропинке вдоль покосившихся заборов и безлюдных домов. Потом с обрывчика вниз и по заливному лугу к прибрежным камышам.

Догнать Наталью так и не удалось. Она бежала свободно и красиво. А Вера чувствовала, что стесняется, что старается пригнуться, сгорбиться. И руками она не размахивала, а прикрывала ими все что можно…

* * *

До начала спектакля оставались минуты, но в кассе аншлага не было. Билеты продавались, и даже можно было выбрать.

Малыш взял два самых дешевых. Смотреть на режиссерский шедевр Семена Турищева они не собирались. Им был нужен он сам…

Семен Маркович хорошо понимал, что сегодняшняя пьеска идет на публике уже в двадцатый раз и ничего изменить нельзя. Артисты видят, что с каждым разом народа в зале не прибавляется, а потому не стоит выкладываться… Все это он знал, но по инерции перед открытием занавеса разыгрывал творческий экстаз. Он собрал почти всех исполнителей и рассыпал упреки за вялость отсутствие полета души.

Малыш ввалился в кабинет со вторым звонком. Аркадий тоже был при нем, но где-то сзади, робко выглядывая из-за плеча.

Бывший опер протиснулся в центр, вытащил красную книжицу, помахал ею и заорал:

– Спокойно, граждане. Уголовный розыск. Всем, кроме гражданина режиссера, покинуть помещение… Быстренько все вон! Вам на сцену пора. И пока будете там лицедействовать, подумайте, куда вы дели актрису Заботину…

Артисты послушно потащились на выход. Тем более что подоспел третий звонок, и главным героям пора было входить в образ.

Семен Маркович на минуту оцепенел. У него, как и у любого нормального человека было много грехов, но этот громила из уголовки намекнул, что дело связано со стервой Заботиной. Если она заявила об изнасиловании, то дудки! Он ничегошеньки сделать не успел, да еще получил за это в глаз… Но если она самоубилась и записку против него оставила…

Режиссер покрылся холодным потом. Он понимал, что сейчас не то время, и Верка не кисейная барышня, но голову корежила мысль о записке со словами: «… в смерти моей прошу винить Семена…»

Первый вопрос громилы только подтвердил его опасения:

– Когда вы в последний раз общались с Заботиной?

– Я с ней не общался. Я только намекнул ей на возможность общения… А почему вы у нее об этом не спросите? Где она?

– Вопросы здесь задаю я! Вы ее обидели?

– Ни в коем случае! Это она мне глаз подбила. Вот тут, посмотрите, сквозь грим синяк светится. Я совершенно не виноват.

– Вину не я определяю, а суд… Если быстро найдем Заботину, то суда можно избежать. У кого она может скрываться?

– Я не знаю, товарищ…

– Майор! Майор Колпаков… А кто может знать о ее личной жизни? Кто ее подруги?

– Это театр, товарищ майор. Здесь подруг не бывает. Они все соперницы.

– А приятельница какая-нибудь. Не из актрис, а так.

– Есть! Гримерша наша. Оксана, не помню фамилию…

Семен Маркович даже подпрыгнул от радости, как будто мысль о тихой одинокой гримерше решала все проблемы. Вот сейчас этот грозный грузный майор возьмется за Оксану и отпустит бедного режиссера на все стороны… Телефон в гримерке не отвечал. И тогда на ноги были подняты все, находящиеся в театре. Все, кроме зрителей и играющих актеров… Испуганную гримершу Бабину притащили через две минуты.

С Оксаной разговор был не такой жесткий. Режиссера надо было ошеломить, а эта женщина и без того была в нервном состоянии. Но отвечала гримерша довольно четко:

– Знать я, конечно, не знаю, но предполагаю, что Верочка у своего любимого человека прячется.

– У любовника?

– Нет, что вы такое говорите. Верочка не такая. Он ей почти жених. Даже ближе – почти муж.

– А как этого «почти мужа» зовут? Вы случайно не знаете?

– Знаю. Мне Верочка часто о нем говорила. А зовут его Левушка.

– Лев, значит… А адреса Левушки у вас случайно нет?

– Адреса нет… Но есть домашний телефон. Вера дала мне его так, на всякий случай. Вдруг театр сгорит, когда она у Левушки ночует… Вот и телефон, и фамилия его – Бармин Лев Николаевич.

* * *

Городской человек привыкает к огромному потоку информации. С самого утра всё вокруг начинает вещать, сообщать, уговаривать. Бедному обывателю промывают мозги и беспрестанно в них грузят, грузят… Но это там, в городе. А здесь в деревне Раково телевизоров не было. Из печатного слова – три десятка пожелтевших газет десятилетней давности и две книги про пионерское детство. Рекламы на улице тоже не было. И собеседников минимум: один у Верочки и один у Наташи.

Вот в этих условиях уже через три дня они знали друг о друге больше, чем каждая сама о себе.

Родители Наташи Горенко приехали в Москву учиться. Получив дипломы, они зацепились за столицу и стали вкалывать, доказывая, что достойны быть москвичами. Сначала им давали грамоты, потом премии и, наконец, расщедрились на квартирку. Вот тут-то уже не совсем молодые специалисты вплотную занялись деторождением.

Ребенок получился поздний, любимый и единственный. После рождения Наташи родители сбавили темп в работе. А тут еще подналетели смутные времена. Одним словом, семья Горенко ютилась в малогабаритной однокомнатной.

До какого-то момента это было не так важно. В тесноте, да не в обиде. Но когда дочке стукнуло двадцать пять, а все потенциальные женихи отваливались, посетив их хоромы, родители-пенсионеры собрали вещички и укатили на свой кубанский хутор. И не зря! Почти сразу появился он, тот, которого Наташа ждала всю жизнь. Ну, это она тогда так о нем думала. Ошибалась!

Нет, по началу все было, как на последних страницах любовных романов. Было объяснение в любви, потом предложение, помолвка, свадьба, медовый месяц… Муж занимался каким-то непонятным и очень мелким бизнесом, в который надо было все время вкладывать деньги и ждать отдачи.

Наташа была так счастлива, что не замечала, как муж продал свою машину, потом гараж, мебель из своей квартиры и, наконец, саму квартиру. Все это было не одномоментно и вроде бы как временно. В интересах бизнеса!

В последний год Наташа подписала несколько бумажек, которые ей подсунул муж. И вскоре была продана ее родная однокомнатная квартирка, полученная ее родителями за ударный труд. Муж со слезами на глазах уверял, что это временно, в интересах бизнеса… А еще он сказал, что, пока у них нет своего угла, то лучше пожить отдельно. Временно! В интересах сохранения семьи.

Только тут Наталья начала суетиться и довольно быстро выяснила, что ее благоверный врал ей все время. Его бизнес – игра в казино. И долгов у него выше крыши. Но главное – у него и до нее были жены. И они тоже остались без квартир… После развода Наташа возненавидела если не весь мир, то уж сильную его половину точно.

– Ты, Верочка, не представляешь, какая у меня на них злость.

– На кого?

– На мужиков. На всех! Мстить буду до конца жизни. Уничтожать их надо. Если не физически, то морально. Каждого встречного попытаюсь увлечь, довести до экстаза, а потом предать… Это так больно, когда предают. Ты, Верочка, не представляешь, как это больно.

– Это я-то не представляю? Лев меня не хуже твоего предал. Только я надеюсь, что не все мужчины такие, как нам попались.

– Права ты, Верочка. Не все! Из тысячи найдется один нормальный. Такое исключение только подтверждает общее правило… И возраст у нас уже критический. Тридцатник! Наши мужики, которые нормальные, уже давно переженились… Пойдем на двор. Помогу тебе дрова рубить. Скоро ночи холодные пойдут. Чем печь топить будешь?

* * *

Еще в театре Аркадий понял, что без Малыша он не продвинулся бы ни на шаг. Раньше он думал, что у риэлтора и опера родственные профессии. И тот, и другой заставляют людей делать то, что те не хотят. Но риэлтор неделями кружит вокруг клиента, убеждая его дешево продать свою квартиру или дорого купить чужую. А оперу надо все и сразу. Напор, натиск и наглость…

Из театра они не сразу бросились на квартиру Бармина. Для начала Малыш куда-то позвонил и по номеру телефона узнал адрес этой самой квартиры. Потом они приблизились к дому, и Малыш начал проводить разведку, называя ее таинственным термином «установка». Он кружил вокруг подъезда, подходил ко всем лавочкам во дворе, заглянул и на площадку, где детские грибочки.

Аркадий ходил следом, но не сразу понял, что опытный опер ищет ни кого-нибудь, а старушек, у которых в глазах доверчивость и жажда общения. Такие все знают и готовы выложить любую информацию за спасибо.

Малыш со слезой в голосе пересказывал бабусям историю о пропавшей сестре, которую соблазнил коварный Лев из двадцать пятой квартиры.

Методика у Малыша была отработана идеально, и через час они с Аркадием знали все и в подробностях. Если выделить самое главное из того, что поведали разные старушки, картинка получалась интересная:

– Ходила сюда твоя сестра. Не часто, но два раза в неделю… Мы сразу поняли, что это пустые хлопоты. Этому хмырю не такая нужна. Твою сестру Верой звали? Вот она и верила. А мужикам только дай послабление… Короче, проворонила твоя сестра этого льва. Но пусть не жалеет. Последний месяц этот стервец еще одну завел. И принимал он их попеременно. Значит – через день. В молодом возрасте сил на это хватает. Хотя и не у всех… Твоя сестра пешком от него ходила, а эта новая на дорогущей машине катается. Нынче рыночные отношения – все покупается! У какой денег больше, та и мужика получше может выбрать… Уже неделю твоей сеструхи не было видно. А эта фифочка ходит. И даже промеж себя что-то о свадьбе говорили… Так она и сейчас у него.

Информация была важная, но не самая приятная. Вот если бы бабульки сообщили, что у Бармина сейчас не фифочка, а Верочка…

Звонить в дверь двадцать пятой квартиры пришлось долго. Малыш даже не выдержал и несколько раз долбанул кулаком. Разбить стальную громадину было невозможно, но грохот получился солидный. Вскоре щелкнул замок, и дверь приоткрылась на ширину цепочки.

Малыш даже обрадовался, что есть, где продемонстрировать силу. Он рванул дверь на себя, и цепь разорвалась и разлетелась, разбрасывая вокруг шурупы и другие железяки.

В коридоре стоял испуганный человек в белом и пушистом халате. Сейчас он совсем не был похож на льва, но это был Лев Бармин собственной персоной.

От страха Лев застыл, и Малышу пришлось грудью впихнуть его вглубь квартиры.

Аркадий вошел последним. Он заметно возбудился, осмелел и, схватив Льва за отвороты халата, крикнул ему в левое ухо: «Уголовный розыск! Проводим обыск… Молчать и не каких возражений!» Но послушный Бармин и без того молчал…

Малыш не собирался обыскивать квартиру, но не стал противоречить напарнику. Пришлось обходить все комнаты. В той, которая была спальней, обнаружилась та, которую старушки назвали фифочкой. Она сидела в центре широкой кровати, натягивая простынку поближе к груди.

Поскольку обыск затеял Аркадий, он попытался начать допрос:

– Попрошу ваши документы! Вы задержаны… Ваше имя, фамилия…

– Меня зовут Елизавета… Можно просто Лиза.

Аркадий хотел еще что-то спросить, но вдруг заметил, что задержанная на него даже и не смотрит. Она уставилась на Малыша, который стоял у кровати во весь свой рост и расправлял и без того широкие плечи.

Пауза затянулась. Да и Аркадий не знал, как дальше проводить допрос, о чем ему спрашивать эту женщину… В голову приходили исключительно идиотские вопросы: «Что вы здесь делали? Почему вы голая? Где та, которая была до вас?»

Но больше всего возмущало невнимание Елизаветы к лицу, проводящему допрос. Она смотрела на другого мужчину. Ее руки, держащие простынку, от волнения дрожали и опускались все ниже и ниже… Никакого стыда в людях не осталось! И никакого почтения к милиции!

Аркадий умоляюще посмотрел на Малыша, прося разрядить обстановку. Тот все понял и разрядил:

– Значит так! Вы, капитан, продолжайте здесь, а я пойду на кухню и допрошу гражданина Бармина.

Лев уже немного отошел от шока. Грехов перед законом у него не было. Кроме взяток. Но за взятки так не берут. Тут надо на месте, с поличным и с понятыми.

Первые же вопросы «товарища майора Колпакова» его совсем успокоили. Стало ясно, что милиция ищет Верку, пропади она пропадом… Лев размяк и готов был расколоться, но он действительно не знал, где она. Если ее нет в театре, нет в комнатке на Арбате и нет в его квартире, то ее вообще нет в Москве. А если ее нет в Москве, то она где?

Бармин торопливо пересказывал Малышу детали своих встреч с актрисой, и вдруг его осенило:

– Я все понял, товарищ майор! Она мечтала бросить все и поселиться в домике у Оки. У нее сейчас жизненная трагедия и она захочет именно там пережить душевную боль.

– Какая у нее трагедия?

– Так я же ее бросил и женюсь на другой. Кстати, майор, я вас очень прошу не сообщать моей невесте об этой актрисе. Она вообще ничего не знает… Обещаете?

– Я-то обещаю, но капитан у меня очень говорливый… Пойдемте в спальню, остановим его.

Аркадий стоял лицом к стене… Он так и не провел никакого допроса. Единственное, что он успел сказать за это время: «Оденьтесь. Я отвернусь».

Действительно, он же не мог с ней серьезно разговаривать, когда она возлежит под простыней, которая так подчеркивает все, что отвлекает от работы… И он отвернулся к стене, только потом заметив, что на ней большое зеркало.

Елизавета, конечно, понимала, что он ее видит, но не отошла в сторонку, где можно все делать не отражаясь. Наоборот, она одевалась медленно, со вкусом… И он мог бы зажмуриться, но не стал этого делать. Хотел, да не смог.

Когда Малыш с Барминым вошли в спальню, Лиза была уже при полном параде, а Аркадий как провинившийся школьник все еще стоял лицом к стене.

Малыш сделал вид, что не понял мизансцены:

– Вы еще не начали допрос, капитан? Вот и хорошо. Тут дело тонкое, а вы могли лишнее выболтать. Лиза у нас невеста и ей незачем знать про Веру Заботину. И про то, что Бармин до последней недели крутил любовь с актрисой, а потом предал ее. Элементарно бросил и решил жениться на богатенькой…

* * *

Это только кажется, что для отдыха нужна полная тишина, покой и созерцание природы. Нам хорошо там, где мы привыкли.

Только первые дни пустынная деревня умиляла Верочку. Еще и неделя не прошла, а ей, привыкшей к уличному гаму, к толчее и тысячам встречных глаз, вдруг стало неуютно.

В середине дня, сама не зная зачем, Вера пошла на дальнюю окраину деревеньки Раково, где обитали оставшиеся еще местные жители. Ей просто захотелось познакомиться, увидеть новые лица, услышать новые голоса. За пять дней она успела подружиться с Натальей, даже полюбить ее. Они с таким удовольствием раскрывали друг другу душу, что почувствовали себя роднее самых близких родственников.

Но во всем нужна мера. Вчера вечером Верочка почувствовала, что очередная исповедь ее утомляет. Наташин голос стал даже раздражать. И только потому, что он был за эти дни единственным.

Вера специально не сказала подруге о своем походе. До вечера надо от нее отдохнуть, а потом опять можно будет со смаком трепаться за жизнь.

Имя у старика было подходящее. Деревенское имя – Макар. Возможно, и отчество было такое же исконное, от земли, но узнать его так и не удалось. Старик упорно убеждал: «Зови меня, дочка, попросту – дед Макар. Мы, Верочка, люди простые и к отчествам не привыкшие».

Было непонятно, откуда он узнал ее имя. Но это было первое и самое маленькое удивление при разговоре со стариком. Вскоре Верочке стало казаться, что он знает все. О ней, о других людях, о стране.

– Глаза у тебя, дочка, очень печальные. Уныние в них глубокое, кручина. Или жених тебя недавно бросил?

– Я сама его бросила! А откуда вы про это знаете?

– Чувствую… Вот ты не удивляешься, как старики про погоду точно говорят? Вернее, чем всякие ученые. Думаешь, что у них кости ноют и оттого они дождь чуют? Вот и не так. Я погоду чую не костями, не телом, а мозгами. Что-то в голове само выстраивается и приходит нужная мысль… Да не в погоде дело. Я вот про тебя все знаю. Пустым человеком был твой жених. И не жених он вовсе. Ты сама про него так думала, а он даже про любовь ни разу не сказал. Ведь так?

– Все так, дед Макар!

– Он тебя использовал так, для телесного удовольствия. Но ты об этом не жалей. Ты теперь битая и цена твоя, как у двух небитых… Скоро встретишь ты дельного человека. Настоящего, без фальши. Сначала его детей приласкаешь, а потом и своих от него заведешь.

– А почему у него дети? У него жена была? А зовут его как?

– Ишь ты, шустрая какая! Имя ей подавай. Хорошо, хоть адрес не спросила… Я же не депутат какой, чтоб сочинять. Чего не знаю, о том не говорю. Я уж что говорю, то точно будет…

Дед Макар случайно сказал о депутатах. Ни одного из них он в глаза не видел. Да и слышал о них по своему старенькому приемнику не часто. Там все больше музыку передавали. Дерганную и с глупыми словами… Но он этих людей чувствовал. Как и всех других. Как и всю Россию, страну, где все не через то место делается.

Неуемный мы народ. Все хотим сотворить нечто особенное и на полную катушку. Уж если врагов ищем, то полстраны в Сибирь загоним. Если воруем, то от души. Но когда любим или дружим, то уж в полном ослеплении. И последние штаны готовы отдать, и последний огурец разрезать… Нет, другим нас не понять. И как, если мы сами себя понять не можем. Говорим, что русские долго запрягают. Правильно! Но это если на работу ехать. А если к бабам или за водкой? Вот и разберись тут…

Устав от мыслей за всю державу дед Макар взглянул на притихшую Веру.

– Ты поспеши, дочка, к своей избе. Гости к тебе должны приехать.

– Это он?

– Кто?

– Ну, тот, о котором вы говорили. С детьми и без жены.

– Нет, Вера, это не он. Но без разговора с этими гостями ты своего не встретишь.

– Вы это точно знаете, дед Макар?

– Не знаю, а чувствую… А еще я чую, что будут они тебя уговаривать сделать то, что ты не хочешь. Так ты не поддавайся. Стой на своем!

Улица в Раково была одна, но не прямая, а с поворотами и пригорками.

Верочке очень хотелось верить в то, что сказал дед Макар. Но сомнения одолевали, превращая все в добрую стариковскую шутку. За последним поворотом, взобравшись на последний пригорок, она поверила окончательно: около ее избы стояла машина. Значит, к ней приехали гости. Значит и все остальное правда!

На дворе за столом около кустов сирени сидели трое. Двоих Верочка знала. Это Наташа и риэлтор Аркадий. Третьим был огромный, но совсем не страшный мужчина. У него были добрые и смущенные глаза.

Взглянув на подругу, Верочка удивилась выражению ее лица. Взгляд с поволокой, томно надутые губы с блуждающей улыбкой. Да и жесты были какие-то жеманные, как у старой девы, которую знакомят с потенциальным женихом. Актриса Заботина так бы и играла подобный персонаж. Но от Натальи она просто не ожидала подобных гримас. Плохо она ее знала. Да и что узнаешь за пять дней. Они и ста грамм соли вместе не съели, а по слухам необходим пуд.

Разговор начал Аркадий. Всё очень дружелюбно и миролюбиво:

– Мы к вам приехали, Верочка, для очень важного разговора. Исключительно в ваших интересах.

– Слушаю вас.

– Обстоятельства так сложились, что вы должны переехать с Арбата. Очень для вас выгодно. Мы и квартиру вам купим, и перевезем, и банкет устроим…

– Это вы серьезно, Аркадий? Вы считаете, что я должна? Так вот – никому и ничего я не должна! Я остаюсь жить на Арбате, в своей комнате.

– А вот Наташенька нам сказала, что вы решили в этой избе остаться навечно. Я имею ввиду – на постоянное место жительства.

– А хоть бы и так! Но комнату на Арбате я не продам.

Весь дальнейший разговор шел по кругу. Ничего нового, но стороны говорили все громче, настойчивей и злее.

Может быть, больше других волновалась Наташа. Она в разговор не вмешивалась, но про себя ругала Верочку за нервозность, вспыльчивость. Это просто хамство, так разговаривать с симпатичными ребятами. Она и сама говорила Вере, что мужчины сволочи, но не все же. Есть очень даже ничего. Особенно этот, огромный, который сидит рядом и боится взглянуть на нее. Но и не надо глядеть. И говорить ничего не надо. Наташа и так его чувствовала. От него исходила добрая, ласковая энергия. От этого становилось жарко, кружилась голова и хотелось чего-то сумасшедшего… А тут Верка со своим упрямством. Ослиха! Перед мужчинами можно поартачиться, но не целый же час. И мягче надо, женственней, капризней…

Улучив момент, когда спорщики выдохлись, Наташа пригласила всех в избу на чай с пирогами. Понятно, что она приглашала к себе, но дом Веры был ближе, туда и пошли.

Сразу же началась приятная суета. Из сундука была извлечена скатерть, на столе появилась разнокалиберная посуда и кое-что из деревенских припасов.

Пока на крыльце вскипал самовар, Наташе удалось утащить Малыша в свой дом: «Помогите мне, Петя. У меня там на верхней полке баночка с вареньем… И вообще – эту парочку лучше оставить наедине. Без нас Верочка не будет так упрямиться. Она же актриса, на публику работает».

Варенье у Наташи было и в кухонном столе, но одна баночка и вправду попала на самую верхнюю полку. Достать ее можно было только со стула. Он был в доме единственный и такой шаткий, что просьба подстраховать слабую женщину выглядела вполне естественной.

Наталья долго копалась наверху, пошатывалась и чуть не падала, но скромный Колпаков делал совсем не то, что ей хотелось. Он деликатно, как в бальном танце, чуть прикасался руками к ее талии. А по ситуации мог бы и надежней страховать. Обхватил бы, да и прижался всем телом… Вот плохо, когда мужик – нахал. Но когда наоборот, то тоже бывает обидно…

Застолье проходило в теплой и дружеской обстановке. Аркадий нервозно шутил, но ни разу не вспомнил о комнатке на Арбате. Как будто не за этим он сюда приехал. Как будто не ждет его в Москве злой Чуркин.

Правда, как опытный опер, Малыш заметил, что риэлтор излишне суетится и торопится. Ну не мог он спешить в Москву не сделав еще несколько попыток уломать актрису. И сам Колпаков еще не приступал к делу. Не хотелось, но он мог бы поугрожать, намекнуть на возможное физическое воздействие. Но раз Аркаша потянул на себя одеяло, то пусть и укрывается… И Аркадий солировал:

– Хорошо у вас, но мы, пожалуй, поедем. Скоро вечер, а нам с Петром еще три часа до города пилить… А вы, Верочка, в Москву скоро собираетесь?

– Не скоро. Через год или два. Я хочу книгу написать. Мне тишина нужна и покой.

– А не захочется в столицу?

– Зачем? Нам с Наташей и здесь хорошо.

– А вещи, что на Арбате остались?

– Пропади они пропадом! Все, что нам надо, мы и в Коломне купим.

Они не меньше пяти километров ползли по раздолбанной дороге, выбираясь из забытой всеми деревеньки Раково. Только ощутив под колесами асфальт, Малыш задал вопрос, который давно крутился в его голове:

– Ты что это, Аркаша, так заторопился? Тебе решать, но могли бы еще над клиенткой поработать. Что такое произошло, пока я с девушкой варенье искал? У тебя родился гениальный план?

– Да! Не знаю, какой он гениальный, но вполне реальный… Останови машину!

Малыш подчинился, хотя мог бы и послать осмелевшего риэлтора. Просто стало действительно любопытно, с чего это тот так расхрабрился.

Машина сошла с дороги, прокатилась по поляне и замерла у березовой рощи.

Аркадий молча подошел к багажнику и извлек оттуда широченный пластиковый пакет. В нем был кейс. В кейсе – женская сумочка. А в ней, кроме кучи ненужных мелочей, было действительно нечто важное. Это паспорт на имя гражданки Веры Заботиной, ключи от арбатской квартиры и документы о покупке той самой комнаты, из-за которой вся суматоха.

Малыш еще не сообразил, как риэлтор собирается использовать свою добычу, но было ясно, что тут могут быть комбинации. Ругать Аркадия он не стал, а так, чуть-чуть постращал:

– Теперь ты под статьей ходишь, Аркаша. Кража в чистом виде. И у кого? Девушка тебя накормить собралась. В погреб, должно быть, побежала. А ты, как дешевый воришка…

– Ты не прав, Петр. Это не кража. Я боялся, что здесь деньги. Тогда оно, конечно, было бы нехорошо… А так – это просто изъятие документов.

– Мне как-то один карманник то же самое сказал. Я, говорит, не украл, а произвел изъятие кошелька… Ты что дальше-то думаешь делать с этим барахлом?

– Думаю срочно использовать!

– Как?

– Думаю, надо найти очень похожую женщину, которая по паспорту актрисы продаст комнату. Можно так?

– Можно, Аркадий. Но не нужно… Ты должен сопровождать продажу и значит ясно, что ты все это и организовал. Актриса приедет через год или два и закатит Чуркину скандал. С кого тот голову снимать будет?

– С нас.

– С тебя, Аркаша! Я к этому времени могу уехать из Москвы. Брошу все и отправлюсь в деревню Раково.

– Тебя что, Наташа приглашала?

– Не конкретно, но намеки делала… Так вот, Аркаша! Есть у меня вариант спасения твоей шкуры. Только дорого это будет стоить…

* * *

Сегодня для него был страшный день. Он знал, что обязательно сделает то, что он называл акцией. Он был уверен в полной для себя безопасности. И место выбрано удачно, и время, и оружие он достал очень хитрым способом, и алиби его безупречно. Никто его не заподозрит, не найдет, не поймает. Но страшно было по другой причине. В голове вдруг начало возникать странное и совершенно непривычное для него сочетание слов – божья кара.

Буквально до вчерашнего дня он думал о религии, как об уходящей натуре, как об элементе старины, наряду с былинами, шаманами и сарафанами. Разве может мыслящий человек серьезно воспринимать историю мира от Адама до наших дней. В эту сказку не помещается не только динозавр, но и неандерталец в шкуре. И другим народам там места нет: куда деть индейцев, чукчей, китайцев. Всё, якобы, сотворилось на клочке земли около Мертвого моря. Никакой логики!

Одним словом – бога для него не было. И необходимости в нем не было: грешил он мало и редко. Но вчера ночью, в суздальской гостинице ему приснился настоящий ад. Тот самый, со сковородками и истопниками в образе чертей. Его встретил там огромный седой мужик с голосом прокурора. Заявив, что убийство есть смертный грех, он схватил очередного подсудимого и швырнул на раскаленный чугунный диск…

Понятно, что это был лишь дурацкий сон, но седой старик возник в голове и утром за завтраком. А когда машина неслась к Москве, то этот проповедник появился на заднем сиденье и нашептывал в правое ухо. Вел религиозную пропаганду:

– Это правильно, что ты разумом не можешь бога понять. Его только сердцем можно прочувствовать… Представь, будто ты оказался среди затерянного племени. У папуасов. И вот ты им рассказал про телевизор. Что произойдет? Многие тебе не поверят. В их уровень знаний этот ящик не вписывается. А другие просто поверят тебе и будут правы… Так и с богом. Кто верит, тот и прав!

Старик говорил еще много, но так и не убедил. Перед самой Москвой удалось его совсем прогнать. Времени для душевных терзаний не оставалось. Впереди куча дел – добыть пистолет, встретиться с ней, пообщаться, проводить, доведя до глухого двора в переулке Сивцев Вражек… Акция состоится при любой погоде.

В последний раз он привел ее на свою квартиру. Была уверенность, что ни раньше, ни сейчас ее никто здесь не видел. Она всегда проскальзывала, как серая мышка. Зато в спальне она расправляла плечи, готовясь стать яркой желанной любовницей.

Так было и на этот раз… Она была удивительно хороша! Можно было смотреть и смотреть. Но сегодня глаз утыкался в одну точку, туда, где сходились ее груди. Чуть-чуть пониже… Он точно знал, что стрелять будет сюда. Это наверняка…

– Дорогая, нам пора. Я еще хочу проводить тебя. И как всегда хоть десять минут посидим на той лавочке.

– Обязательно, Арсений… Странно. Здесь у тебя мы можем целоваться сколько угодно, но в глухом дворе на Сивцевом Вражке все не так. Там романтично и радостно… Я никогда не забуду эту лавочку.

– Я тоже не забуду. Уж это точно… Послушай, Ольга, а ты в бога веришь?

– Верю! Это он подарил мне тебя… С мужем мне всегда было неуютно. А с тобой мы как две половинки. Я буду любить тебя до самой смерти.

– Не сомневаюсь… Пойдем, Ольга. Нам надо спешить. Вдруг лавочка будет занята. Придется искать другое место.

* * *

Малыш мог бы свалить все на Аркадия и не помогать ему. Он вообще собирался бросить Чуркина и найти себе работу менее холуйскую. И в ментах он не был свободен, но там все в одинаковом положении. У каждого начальника был свой начальник. Значит, было и понимание: сейчас я тебя вызвал на ковер, а завтра мне будут фитиль вставлять.

В работе на хозяина ощущалось совсем другое, унизительное состояние. Тем более, что у Чуркина были явные проблемы с психикой. Озлобленность сверх меры, мстительность и, что самое противное, удовольствие от чужой боли. Вот это и заставляло бывшего мента Петра Колпакова помогать непутевому риэлтору. Тот мог загнать ситуацию в такой глубокий тупик, что Чуркин в ярости оторвал бы ему ноги, а упрямой актрисе голову.

Образ безногого Аркадия не очень волновал Малыша, а вот Верочку без головы видеть совсем не хотелось. А еще он понял, что больше всего боится за Наташу, которая в этой разборке могла оказаться лишним свидетелем. А таких обычно убирают.

Малыш никак не мог понять, почему он запал на эту девушку с вареньем. Все в ней было, как у других: и лицо, и одежда, и душа… Вот с душой он засомневался. В ее глазах была покорность и надежда. Но не рабская покорность, не постоянное «Чего изволите, мой господин?» Здесь виделась спокойная готовность всегда находиться за мужчиной, за мужем… И надежда в ее взгляде была особенной. Все в ее положении хотят богатого и приличного мужа, свадьбы с подарками, удовольствий и развлечений. Наташа ждала, так ему казалось, совсем другого. Она надеялась на любовь и взаимное обожание.

И еще одно крепко зацепило Малыша. Там, в пустой хате при долгих поисках никому не нужной банки вишневого варенья молодая женщина делала ему явные намеки. Наталья, что вполне естественно, хотела мужской ласки. И не чьей-нибудь, а его ласки… Она хотела, а он не дал! Она отдавалась, а он, подлец, не взял…

За годы милицейской службы у Малыша накопилось много друзей. Многие могли бы помочь в этом деле, но он выбрал Шурика Сухова. Он сам так представился в первый день своей службы, и вот уже десять лет никто не назвал его иначе. Ни Александром, ни Сашей – Шурик и все тут.

– Просьба у меня к тебе, Шурик. Непыльную работку хочу предложить.

– Я тебя знаю, Малыш. Если непыльное дело, то наверняка мокрое.

– Сухое! По крайней мере – для нас с тобой. Сухое, но денежное.

– Намёк понял. Тогда об этом не здесь, не в Управлении. Здесь у нас чистые руки… Давай за час до полуночи в кабаке «Под мухой». И друга своего бери. Аркадий, как я понимаю, заказчик? Пусть угощает в знак аванса…

Шурику, конечно, не было безразлично, за что получать деньги. Но он доверял Малышу. Тот, хоть и бывший, но свой. Он должен знать возможности и понимать внутреннюю этику. Это оборотни – беспредельщики. А честный мент знает допустимый уровень боковой работы. И цену за нее знает.

Малыш помнил этот кабак. В свое время он сам назначал здесь встречи. И даже один раз проводил задержание… Заведение с таким названием было шумным, дымным и пьяным. Это был не ресторан, а именно кабак.

Аркадий и в приличные рестораны по ночам не ходил, а здесь совсем сник. Он сделал заказ по полной программе, но в разговоре участия не принимал.

– И что это вы от меня хотите, господа гражданские?

– Нам, Шурик, нужен сущий пустяк. Нам нужен труп.

– Не понял!

– Нам, Шурик, нужны твои связи в моргах. Найди нам свеженькое тело молодой женщины лет на тридцать. И главное – неопознанный труп.

– Зачем он вам. Я некрофилам не помогаю.

– Дурацкие у тебя шутки, Шурик… Одна дамочка уехала далеко, но забыла переоформить свою клетушку на Арбате. А у нас все ее документы. Соседи готовы опознать в твоем трупе ту самую, которая уехала… Врубился?

– Так я не полный дурак… Но она же вернется? И тогда начнется пьеса «Живой труп». Я прав, Малыш?

– Но это будет очень нескоро. Все быльем порастет. Да и с нас какой спрос? Соседи с испугу неправильно опознали. Ошибочка вышла… Берешься, Шурик? Две штуки баксов на дороге не валяются.

Шурик сразу понял, что согласится. Нигде никакой опасности не проглядывалось. И торговаться грешно – дело пустяковое за такие деньги. Но условия игры требовали от него глубоких раздумий. Да и как раз подлетел парнишка с подносом в костюме полового. Он услужливо разложил закуски и наполнил рюмки ледяной водкой.

Они успели поднять, но пили под трель мобильника. Шурик хотел не отвечать, однако уж больно настойчив был звонок.

Разговор короткий, невнятный и явно неприятный. Шурик дал отбой и сразу налил еще по рюмке:

– Для меня это последняя. Огнестрел нарисовался. И кроме меня некому. Все, гады, попрятались.

– Ранение или убийство?

– Трупешник.

– Кто убит? Не тяни, Шурик.

– Женщина.

– Возраст?

– Около тридцати.

– Где?

– Недалеко. Двор на Сивцевом Вражке. Прямо там, на лавочке.

– Она одна была?

– Кто знает. Когда нашли, то никого рядом не было… Жалко от такого стола отходить.

– Так мы не навсегда… Аркадий, сбегай и расплатись. Скажи, что мы через час вернемся. Скажи, что нас на стрелку вызвали – тогда все в порядке будет…

Лавочка была за высокими кустами, и свет фар к ней почти не проникал. А подогнать машину поближе мешали кирпичные тумбы да кособокие чугунные ограды. Криминалист и два сержанта работали при фонариках.

Женщина сидела ровно, будто выстрел пригвоздил ее к лавочке. Если бы не кровавое пятно в центре груди, то ее можно было принять за любительницу ночных прогулок. Устала, присела, откинула голову и устремила взгляд в ночное небо.

Криминалиста, возможно, тоже оторвали от стола или от кровати. Вид у него явно недовольный:

– У меня, Шурик, добыча небольшая. Есть гильза и пуля в спинке лавочки. Медики ее уберут, и буду доску выпиливать.

– А отпечатков нет?

– Откуда? Здесь и следов нет. Ее собачник нашел с догом. И оба вокруг поплясали.

– Кроме собачника свидетелей нет?

– Откуда? Выстрел в упор, звук слабенький, а двор пустынный. Одно название, что центр Москвы… Ты, Шурик, сумку ее возьми. Там наверняка все ее документы. Хоть устанавливать не придется…

Пару раз взвизгнула сирена, и во двор начала протискиваться машина с красным крестом.

Шурик сдернул с плеча убитой сумочку и подошел к Малышу:

– Ну, как тебе убитая? Похожа на вашу сбежавшую?

– Похожа.

– Тогда отнеси сумочку в свою машину. Не при фонариках же ее потрошить. Я пойду медика встречу… Есть среди экспертов один зануда. Если он, то наверняка прожектор потребует.

Около своей машины Малыш взял у Аркадия его кейс, вытащил оттуда украденную сумочку актрисы Заботиной и бросил ее на заднее сиденье. А в кейс была упрятана сумочка, еще хранившая тепло недавно убитой женщины.

Шурик появился минут через двадцать. Довольный и ожидающий продолжения банкета.

– Эксперт попался просто прелесть. Сквозное, говорит, в сердце, и осматривать тут нечего. Время убийства – час назад. Сейчас ее увезут, и мы можем к столу. А пока давайте сумочку убитой потрясем… Стоп! Мне показалось, что она была коричневая и с ремешком.

– Тебе показалось, Шурик. Она черная с двумя ручками.

– А про два куска баксов мне тоже показалось? Я их сейчас получу? Или будем коричневую сумку искать?

– Прямо за горло берешь, Шурик… Аркадий, выдай нужную сумму!

Деньги были в купюрах по двадцать долларов. Увесистая пачка, перетянутая резинкой. Очень хотелось пересчитать, но Шурик проявил доверие. Он только пролистал, вытащил из середины деньгу и похрустел ей.

– Порядок! Теперь посмотрим, кого сегодня убили? Так, гражданка Заботина Вера Михайловна. И правда, похожа… Но за вами еще опознание. И хватит о делах. Поехали в кабак. Ты готов, Малыш?

– Я-то готов. Но боюсь, что Аркадий аппетит потерял.

– С чего это? Из-за убийства что ли? Вот невидаль какая. Из-за каждого трупа аппетит терять – голодным помрешь.

Глава 3

Любил ли Семен Маркович свою жену? Скорее нет, чем да. Но так он мог ответить только себе, только в откровенных размышлениях. В остальных случаях положительный ответ не вызывал сомнений. И действительно – четверть века непрерывного семейного стажа! Это что, как не любовь? Он даже ни разу не пугал жену возможным разводом, хотя искушения были. Несколько раз молоденькие актрисы пытались его увести. А однажды он даже был готов к разрыву семейных уз. Но ведь выскользнул из ловушки и не заставил жену нервничать. Что это, если не любовь?

Правда, он не хуже других знал, что постоянно и со вкусом изменяет жене. Но он же творческий человек! Как бы он учил актеров правде жизни, если бы не знал эту жизнь с разных сторон и с разными партнершами?

Не он один! Мог бы Шекспир сочинить про своего ревнивого негра, если бы ему самому какая-нибудь дамочка не наставила рога… Можно себе представить, как Вильяму хотелось задушить изменщицу. А он вместо того написал пьеску. От души сочинил! Вот и получился шедевр, хит для всех времен и народов… Вывод: творческая личность должна на себе все перепробовать. Нельзя изобразить подлость, если ты сам светлый и лохматый. Так же и с воровством, предательством, жаждой убийства. Вот с самим убийством сложнее – опасно. В тюрьму не хочется.

Для Семена Марковича было еще одно оправдание по части измен жене. Никогда он не приводил любовниц домой, даже если спальня была пуста, а жена отдыхала на югах. Приходилось выкручиваться, но супружескую постель он ни разу не осквернил. Он понимал, что это святое!

Но последние годы именно спальня начала его нервировать… Жене его было всего сорок пять. Тот самый возраст, когда баба ягодка опять. И она, не очень активная в молодые годы, вдруг раззадорилась. А Семен-то не мальчик, его на всех не хватало.

Вот и сегодня утром жена начала ворочаться, ворковать и обнимать с определенным смыслом.

– Только не сегодня, дорогая. Ты же знаешь, что у нас в театре трагедия. У меня и голова, и все остальное в трауре.

– А точно, что это Заботина? Неделю ее нигде не было, и вдруг убита недалеко от театра… Ужас! Убита прямо на скамейке, да еще в глухом дворе.

– Я тоже надеюсь, что это не она. Но документы найдены. Сумочка, а в ней паспорт и все такое прочее… И не приставай ты ко мне со своими нежностями. Меня сегодня в морг пригласили. Труп опознать. Мертвое женское тело! А тебе только одно и надо…

Режиссер свернул на Хользунов переулок и поехал к Пироговке. Он очень боялся увидеть возле морга того хама, того громилу, который терзал его в театре. И не зря!

Тот, кто назывался майор Колпаков, ждал около зеленых ворот и выглядел очень сурово. Он буквально вытащил Семена Марковича из машины и поволок в скверик возле Педагогического института.

Режиссер с тоской посмотрел на толпу студенточек. Все они были веселы. Все курили, галдели и принимали соблазнительные позы. Они просто жили и радовались молодости, не вспоминая, что рядом морг, а значит смерть… И тут Семен Турищев понял коварный замысел майора. «Он что-то от меня хочет. Ему надо расшатать мои нервы и внезапно нанести удар… Удачная мизансцена! Так совместить трагизм и счастье… Все девчонки хороши, особенно те две, что в теле. Не люблю худышек. Они, как диетическая еда без капли жира и приправ. Паровые котлетки!»

Малыш не мог знать, что творится в голове Семена Марковича, но инстинкт опера что-то ему подсказал:

– Что, режиссер, высматриваем очередную жертву?

– В каком смысле?

– В прямом! Актриса Заботина на вашей совести. Вы ее пытались изнасиловать, она вам подбила глаз, убежала, а через неделю находят ее труп. Что это – месть обиженного? Вы улавливаете логику моей мысли?

– Но я не виноват!

– А я и не говорю, что вы виноваты. Я говорю, что могу доказать, что вы виноваты. Могу, но не буду. Если вы ее опознаете, то выстрел можно приписать хулиганам. Но если не опознаете, то придется копать на всю катушку… Кстати, вы дома не хранили пистолет?

– Пистолет? Нет… Так это вы меня на пушку берете? Не надо, я и так уже все понял… А что, она совсем на себя не похожа?

– Не очень, но похожа. И не волнуйтесь, Семен Маркович, вы не один там будите. Там еще два ее соседа по коммуналке.

– А они ее опознают?

– Они то опознают, но если вы соскочите, то пойдут очные ставки, допросы, обыски. Вам оно надо?

– Я все понял, товарищ майор. Я уже заранее вижу, что там она. Считайте, что я уже ее опознал. Никаких сомнений!

* * *

Из города многим кажется, что в деревне просто райская жизнь, что там вечное лето. Верочка тоже об этом мечтала, но сразу увидела, что заблуждалась, что это не совсем так. А через месяц сельской жизни она поняла, что это совсем не так.

Приближалась осень, и отсутствие привычных удобств начинало утомлять.

С холодной водой было проще всего. Колодец в двадцати метрах от дома – бросай вниз ведро на цепи, крути ворот и тащи до хаты.

Когда топилась печь, то и с горячей водой не было сложностей. Но огромная русская печь жрала столько дров, что становилось грустно. Зимой-то ее надо будет топить два или три раза. А дней холодных в году около двухсот. Если все это перемножить, то возникала огромная цифра. И это столько поленьев надо на один дом. А на две избы так и вообще – в два раза больше!

Наташа сама предложила зимовать одним домом и жить именно в ее избе. Тут и печь в бане не коптит, и над колодцем навес, а значит, после ночных снегопадов не надо будет сугробы разгребать…

Было и еще одно, самое главное преимущество совместной жизни. Еще не зима, а каждой из женщин было неприятно оставаться одной в ночи. Не страшно, но скучно и неуютно. Некомфортно!

Днем они постоянно говорили о жизни: пилили дрова и говорили, кололи дрова и говорили, таскали дрова и говорили. Но в этой суматохе можно лишь информацию передавать. Для душевного разговора о чем-нибудь сокровенном нужен уют и полумрак.

Переезд занял час. Еще три часа Верочка искала свою сумочку с документами. Она точно помнила, что собирала ее в Москве, в своей арбатской комнатке. Вся ее дальнейшая судьба была туманна, как и весь тот нервозный день.

Наташа предложила испытанный прием: временно забыть о пропавшей вещи, а перед сном спокойно проговорить все возможные версии.

Забыть о сумочке не удалось, но, уже погасив свет, они попытались еще раз разложить все по полочкам.

– Вспомни, Верочка, где ты ее видела в последний раз? Ты могла ее оставить в своей комнате на Арбате?

– Могла. Сумочка на столе лежала. Я в нее впихнула паспорт, другие документы, ключи… А дальше не помню. Могла дверь захлопнуть, убежать, а сумка так на столе и лежит.

– Отлично! У нас уже есть первая версия… Теперь, Верочка, вспоминай весь свой путь в Раково. На вокзале могли сумку украсть?

– Конечно, могли! И маклер, который меня сюда поселил. И случайный прохожий. И Аркадий с Петром. Все могли!

– Вот здесь ты Вера ошибаешься. Про других не знаю, а Петя украсть не мог. Он не такой человек.

– А какой он?

– Надежный! А еще честный, добрый и сильный.

– Ты что, Наташка, влюбилась?

– Вот еще! Я всех мужиков ненавижу… Всех, кроме него.

* * *

Похороны «актрисы» прошли тихо. Ни журналистов, ни близких родственников, которых у Веры просто не было.

По своим каналам Семен Маркович выбил место на Ваганьковском кладбище и из денег театра заказал закрытый гроб.

Та, что в гробу, была и вправду похожа на Веру Заботину, но не настолько, чтоб никто из актерской братии не заметил подмену.

Дрожащим голосом режиссер произнес прощальную речь. Потом хорошо поставленным басом выступил трагик. Потом невнятно поплакала гример Оксана Бабина. И всё! Побросали в могилу комья глины и поспешили в театр. Предстоял спектакль. А после него – поминки.

Во всей этой истории только одно радовало Семена Марковича. Если похоронили другую, то значит Заботина жива. А значит, он непричастен к ее смерти.

Это радовало, а все остальное пугало.

Вера говорила ему, что ее пытаются выдавить из арбатской квартиры. Надо бы узнать, кто будущий хозяин этой элитной жилплощади и предупредить его. Можно при встрече, а можно и анонимно…

* * *

Так получилось, что Ван Гольд не сразу приступил к обработке последней партии алмазов, привезенных Ольгой. Он начал работать только через неделю…

Это была третья встреча Пауля с Ольгой. Он распустил павлиний хвост, рассыпался в комплиментах, угощал устрицами и другой местной экзотикой. А она сияла и вообще имела вид абсолютно счастливой женщины.

Ван Гольд понимал, что радость в ее глазах не из-за него и не из-за устриц. Тут не обошлось без цепких рук Винсента. Но Ольга о нем не говорила, а Пауль делал вид, что ни о чем таком не знает.

На последних переговорах с Виктором ювелиру удалось убедить его не форсировать события и не расширять производство немедленно. Они договорились ежемесячно удваивать поставки. Если так, то к Рождеству Ольга привезла бы более трехсот камней.

Такого наплыва двадцатикаратных бриллиантов рынок не выдержит. Он задрожит, зашатается и через месяц рухнет.

Но время Пауль выиграл. Винсент должен спешить, но может не торопиться.

Ван Гольд открыл сейф и выложил перед Ольгой доллары. Десять тугих упаковок.

В ответ она игриво отвернулась, расстегнула джинсы и из каких-то потайных карманов извлекла два пакетика. В каждом по десять прозрачных фасолин. Таких же, как и раньше.

Обмен произошел! Ольга сгребла сто тысяч баксов в рюкзачок и поспешила к своим туристам, а Пауль смахнул алмазы в шкатулку. До лучших времен. Но времена пришли не просто худшие, а хуже некуда.

Через неделю, начав огранку первого камня, Ван Гольд занервничал. Он не хотел верить, но по преломлению света в первой грани стало ясно, что это не алмаз… Дальнейшие анализы подтвердили – все двадцать камней из горного хрусталя. И все изумительно, ювелирно обработаны под те искусственные алмазы.

Пауль встречал любые виды фальшивок. Но подделок под выращенные кристаллы не попадалось. Такого никому в голову не могло придти! Это нонсенс!

Дрожащими руками ювелир с трудом набрал на телефоне длинный номер:

– Винсент, у меня катастрофа. Последние двадцать камней оказались хрустальной фальшивкой. Не могу понять, что произошло и на каком этапе… Виктору я сообщу, а ты присмотри за Ольгой. Она может оказаться крайней, а жаль… Ты береги ее, Винсент.

* * *

Начало разговора не предвещало ничего хорошего. Уж слишком хорошо Малыш знал характер своего шефа. Если Чуркин в начале разговора улыбается, то в конце жди не просто разноса, а бури с громом и молниями.

Чуркин не сел в свое огромное кресло, а медленно ходил за ним вдоль стены. Пять шагов туда, пять обратно. Как крыса в клетке. Двигался он мягкими шагами, чуть согнувшись, держа короткие ручки перед собой.

– Я доволен, Малыш. Утром меня очень порадовал Аркадий. Принес все документы на квартиру и сказал, что там уже начали ремонт… Может Аркаша работать, если его припугнуть!

Малыш невнятно поддакнул, пожал плечами и добродушно улыбнулся. Жесты настолько неопределенные, что могли пониматься как угодно.

– Вот я и говорю, Малыш, что повезло вам с этой актрисой. Где она сейчас?

– Так она на кладбище! Убита кем-то. Потом похоронена.

– А у меня другие сведения. Доброжелатель сообщил, актриса жива, а там, в земле совсем другая… Это так!?

– Не может быть, Василий Иванович! Я, конечно, в лицо эту актрису не знал, но при убитой были документы на имя Веры Заботиной. А потом ее знакомые в морге опознали.

– Документы! Опознание! Я что, не знаю ваших ментовских штучек? Я не лох… Значит так, Малыш. Я уверен, что ты знаешь, где она. Сам завел дело в тупик. Теперь действуй.

– Как?

– Кардинально.

– Это как?

– Умерла, так умерла… Возьми у Брагина неучтенный ствол и действуй.

– Брагин не даст без вашей записки.

Чуркин, наконец, сел за стол, черканул на большом листе несколько слов и протянул его Малышу, бывшему оперу Петру Колпакову. Потом он как-то сразу уткнулся в бумаги, показывая, что аудиенция закончена.

Уже в дверях Петр услышал прощальный привет шефа:

– Неделю тебе даю, Малыш. Иначе придется другим разбираться. И с ней, и с тобой…

Перед тем, как взять у начальника охраны Брагина пистолет, Колпаков заскочил в бухгалтерию, потрепался с девочками и между делом ксерокопировал записку Чуркина. Никаких планов у него пока не было, но бумажка эта могла когда-нибудь пригодиться…

В отделе кадров сидел настоящий кадровик – шестидесятилетний сухарь в толстых очках.

Петр захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Это озадачило кадровика, но не испугало.

– Что вы хотите, товарищ Колпаков?

– Хочу срочно уволиться.

– Пишите заявление. Я отнесу Чуркину и через две недели…

– Вы не поняли. Я срочно хочу.

– Без резолюции начальства не могу.

– Так есть у меня резолюция.

Петр неторопливо вытащил «Вальтер», только что полученный у Брагина. Осторожно передернул затвор и направил ствол на кадровика. Старик поправил очки, поглядел на черную дырочку в стволе и констатировал:

– Резолюция разборчивая… Что в трудовой книжке будем писать?

– Пиши – по собственному желанию. Так оно и есть… А Чуркину передай, что уволился, мол, Колпаков и просил его не беспокоить. Опасно для жизни!

Уходя, Петр выдернул телефонный провод и на всякий случай запер кабинет снаружи. Он понимал, что это лишнее. Кадровик был спокоен потому, что все делал по инструкции. А его неписаные правила гласили: если на тебя наставили «Вальтер», то надо выполнить все требования, проводить налетчика, выждать десять минут и только после этого поднимать шум.

… Через десять минут бывший опер, бывший охранник ювелирной фирмы господина Чуркина был уже в метро. А если ты смешался с подземной толпой, то ищи ветра в поле…

* * *

В городе никогда нет такой тишины. Даже глубокой ночью где-то вдали со скрипом тормозит запоздавший лихач, ухают двери лифта в соседнем подъезде, журчит вода в трубах. Все это и многое другое сливается в характерный городской звон, который после полуночи лишь притихает, но никогда не исчезает.

А в деревне Раково тишина обволакивала. В первые дни ушам чего-то не хватало. Казалось, что на них ватные подушки. Но потом приходила привычка, а за ней блаженство и радость от тишины…

До зимы было еще далеко, но вечерами стало прохладно и Вера стала вспоминать о любимых свитерах и куртке, оставленной в комнатке на Арбате.

У Наташи была запасная телогрейка и другие вещи. Всё несуразное, но достаточно теплое. И возможно, Вера не поехала бы в Москву, но оказалось, что без документов жить очень неуютно. Даже здесь, в богом забытой деревеньке Раково, которая – бывшее Дураково…

Завтра утром Верочка должна была десять верст пилить до ближайшего автобуса, который ходил по собственному расписанию. А оно менялось ежедневно.

Понятно, что восстановление документов займет не одну неделю. Даже если подмазать нужных чиновников. А значит, предстояла недолгая, но разлука.

Прощальное застолье по набору продуктов не отличалось разнообразием, но все было разложено по тарелочкам с ресторанным шиком. На дышащую паром картошку выложены полоски жареного бекона, желтизну квашеной капусты оттеняли брусочки свеклы и зелень витиевато порезанных соленых огурчиков.

Но торжественность столу придавала бутылка вина – адской смеси из яблочного сока, меда и самогона от деда Макара.

Разговор шел веселый. Поездка в Москву не предвещала больших сложностей. Если документы не остались в арбатской квартире, то придется идти в милицию, писать заявление об утере паспорта, улыбаться, раздавать взятки и ждать. Все это долго, но не опасно.

Когда выключили свет и разлеглись по кроватям – спать не хотелось. Шутливые разговоры, ожидание разлуки и доза самогона – все это вместе создало романтическое настроение. Захотелось излить душу, поговорить о самом главном, но так откровенно, как на исповеди. Рассказать то, что от самой себя скрываешь.

– Знаешь, Верка, я вот тебе все время говорю, что мужиков ненавижу. Так ты мне не верь.

– А я и не верю.

– И правильно! Так хочется настоящей любви. Чтоб семья, муж, дети… И ласки хочется! Не секса дубового, а нежности, слов всяких, поцелуев… Вера, а ты когда первый раз поцеловалась?

– По нынешним временам не очень-то и рано. Сразу после десятого класса. В первые дни каникул… Рассказать?

– Да… Только ты, Вера, не подумай, что я из простого любопытства.

– Я понимаю… Так вот, собрались мы всем классом после экзаменов в поход с ночевкой. Но пошли всего двенадцать человек. Остальных родители не пустили… Двенадцать. Шесть ребят и нас шестеро. Четыре палатки. Две бутылки легкого вина. Танцы у костра.

– Все по парам?

– Да, но пары образовались прямо там. До этого никто ни с кем крепко не дружил. Просто – одноклассники.

– А твой? Ну, с кем ты, Вера, танцевала?

– Его звали Игорь. В школе он, конечно, посматривал на меня, но не больше. Никаких знаков внимания. За косы не дергал, портфель домой не таскал… Начало лета было просто жарким, и в полночь кто-то предложил купаться в реке. Плескались, смеялись, а Игорь предложил мне переплыть на другой берег. Похоже, что в темноте и суматохе никто и не заметил, как мы исчезли… Переплыли, выбрались, прошлись немного. Он сначала взял меня за руку, потом за плечо, обнял, прижал к себе… Это не было поцелуем. Мы прижались губами, даже не разжимая их. Но сколько лет прошло, а эту секунду я так ярко помню. Как вспышка какая-то! И радость – такая добрая, светлая.

– Знаю, Верочка! У меня в первый момент тоже так было. И вспышка и всё такое. Но уже через пять минут все пошло наперекосяк. Он стал делать то, что мне тогда еще не хотелось… А у вас с Игорем дальше что-то было?

– И да, и нет… Я толком не помню, как мы сели на траву. Потом легли, и он оказался на мне. Что-то шептал, целовал щеки, виски, дрожал весь, а потом вскрикнул, обмяк и лег рядом.

– Так значит, у вас всё было!?

– Ничего не значит! Он в плавках был, а я в закрытом купальнике. Как были, так и остались… Игорь сразу таким стеснительным стал, таким виноватым.

– И вы больше не целовались?

– Нет. Переплыли назад, разошлись по палаткам, а утром он боялся смотреть мне в глаза. Такой жалкий был, стеснительный… А потом он с родителями куда-то уехал.

– Завидую я тебе, Верочка. Так романтично у тебя. А я даже ничего вспомнить не могу. Всё было, но всё как-то не так…

Наталья вдруг встала, в темноте прошлепала босыми ногами к окну и распахнула его. В избу ворвался прохладный ночной воздух и свет тысяч звезд.

В городе небо не такое. Оно всегда светлое. Там не то, что Туманность Андромеды, там и Большой Медведицы не найдешь.

Романтичное звездное небо совсем растревожило душу. Наташке стало жалко себя. Стало обидно, что ничего у неё еще толком не было. Стало страшно, что этого не будет никогда.

Она высунулась в окно, выбросила вверх руки и как второсортный трагик заорала:

– Скучно так жить! Счастья хочу! Любви хочу!!

Потом она быстро закрыла окно и обратилась в темный угол, где лежала Вера:

– Позвони Аркадию! Пусть он устроит тебе встречу с Петром, который Малыш.

– И что я ему скажу?

– Напомни обо мне. Намекни, что я одна в деревне. Вспоминаю его, скучаю… Нет, так прямо нельзя! Я же ему не навязываюсь… Ты, Верочка, сама слова найдешь. Ты что угодно ему говори, но только сделай так, чтоб он приехал…

* * *

Арсений очень боялся, что после убийства начнется паника, душевные терзания на манер Раскольникова.

Ничего подобного! Возникло удовлетворение, что очередной этап плана выполнен. Но впереди не менее сложные задачи. Надо работать, работать и еще раз работать!

Теперь у него были деньги. Те сто тысяч баксов, что Ольге вручил Пауль Ван Гольд, они теперь были у него. Мало, но на первый этап плана достаточно.

А еще у него были двадцать алмазов, которые Ольга должна была передать Паулю… Она сама предложила Арсению изготовить фальшивки, копии из горного хрусталя. Очень умная была женщина.

Арсений договорился о покупке дома в Красково. Мощное кирпичное сооружение больше походило на совхозную контору или на склад. Поэтому-то и продавалась эта недвижимость не так дорого. Основное в цене – земля, участок в десять соток, обнесенный высоченным забором.

В доме уже трудились рабочие, нанятые Арсением. Их задачей было оборудовать всего одну большую комнату: стальная дверь, плотные решетки на окнах, умывальник, туалет… Про себя Арсений называл это помещение – тюрьма для ботаника.

Второй задачей было провести огранку алмазов. Надо еще найти для двадцати крупных бриллиантов подходящую оправу и пристроить их по гораздо большей цене, чем те сто тысяч, которые Ольга привезла из Амстердама… Очень смелая была женщина.

Третья, и самая важная задача – не допустить вывоза ботаника. Если Виктор с компанией запаникует и сбежит вместе с ученым в Сибирь, то вообще всё пропало. Напрасны все жертвы, включая Ольгу… Очень страстная была женщина.

* * *

От метро Вера пошла пешком. Сначала по бульварам, а потом углубилась в череду арбатских переулков.

Она не заметила, но очень соскучилась по городу. Здесь она была в своем мире. В деревне – в гостях, а здесь дома.

Подъезд не изменился. Лифт с трудом и со скрипом поднял ее наверх. Дверь в квартиру оказалась открытой. В коридоре – ведра с краской, пачки с плиткой, мешки с цементом…

Сумочки с документами в ее комнате не было. Там вообще ничего не было. Ни кровати, ни шкафа, ни ее любимых свитеров, ни даже куцего фикуса на окне.

Знакомыми оставались только стены. Обои на них были еще со времен первых пятилеток. Во времена освоения космоса хозяева подклеили новые, но не везде, а только там, где не было шкафов и ковров. Последнюю лепту в настенное творчество внесла сама Вера – часть пространства занимали театральные афиши с ее участием и фотографии.

Пять минут Вера стояла в центре своей комнаты как памятник. И голова ее была как из бронзы. В том смысле, что в ней не рождалось ни одной мысли, ни одной эмоции.

Только подойдя к окну и увидев дом, где прошла первая брачная ночь Пушкина и Натали, Верочка начала что-то понимать. А, поняв, заплакала.

Раз за эти недели всех выселили и начали ремонт, значит на нового хозяина оформлена вся квартира. Продано все, включая и ее комнату. Когда, как, кем – это все другие вопросы. Сейчас она даже поставить их не может. Кто будет слушать ее, беспаспортную?

Взгляд Верочки скользнул по фотографиям на стене. Там было множество знакомых, коллег по театру, но почти не было друзей. Не было тех, кто бросил бы все свои дела и стал помогать ей.

Гримерша Оксана – это верная подруга, но она ничего не может. Ни связей, ни напора… Лев Бармин – этот может, но он отрезанный ломоть. Они разошлись напрочь, хотя и не поссорились. Может обратиться к нему? Уж очень повод очевидный.

Только сейчас Верочка поняла Наталью. Поняла, о чем та кричала в звездное небо над деревней Раково. Ей хотелось любви не в смысле фаты и марша Мендельсона, не в смысле ласковых речей и интимных телодвижений. Наташке, как и любой женщине, нужно надежное мужское плечо, нужна забота, опора, каменная стена, за которую можно спрятаться. И этот ее громила, которого издевательски называют Малыш, вот он из такой породы. То-то Наталья на него и запала…

До дома Бармина можно было дойти пешком. Верочка шла, еще не понимая, что идет к нему. Кто он ей? Когда-то она считала Левушку своим мужем. Пусть гражданским, но мужем. А оказалось, это не так. Он даже и женихом не был. Так кем он был? Любовником? Нет, этот термин для замужних женщин применяется… Сожителем? Слишком грубо. Бой френдом? Слишком молодежно. Сексуальным партнером? Вот это ближе всего! Только он не партнер, а халявщик…

Чем ближе она подходила к дому Бармина, тем с большей силой разгоралась утихшая было обида и злость. Страстно захотелось сотворить ему какую-нибудь пакость. Рассорить бы его с этой богатой разлучницей. Расстроить их свадьбу.

С мыслями о гнусной женитьбе Бармина Вера проскочила скверик, за которым начинался его дом.

Подъезд, где жил ее бывший партнер, был окружен сверкающими черными машинами. Но это не ФСБ с обыском. Вокруг дорогих иномарок толпились особи обоего пола, В нарядах, с цветами и многозначительными улыбками.

Совершенно машинально Верочка влилась в эту пеструю толпу. После огородных и прочих деревенских работ в Раково она выглядела белой вороной в группе свадебной элиты. Даже не белой, а какой-то серой и взлохмаченной.

Она не хотела подслушивать, но две дамы неопределенного возраста говорили слишком отчетливо. Не уши же затыкать, в конце концов!

– Лизка опять в своем репертуаре. У нормальных людей жених должен за невестой заезжать, а у этой всё через то самое место. Да еще не ко времени. Будущий муж еще не обут, не одет.

– Нет, Маришка, ты не права. В действиях Елизаветы есть глубокий смысл. Обычно жених берет невесту, а тут она его забирает. Да при этом еще сама его оденет, причешет, платочек чистый в карман положит… Это сигнал на будущую жизнь. Она сразу показала – кто в доме хозяин.

– Возможно, ты и права. Парень на больших деньгах женится. Но противно ждать, пока Лизка своему Льву сопли утирает.

Вера хотела сказать этим фифочкам, что её Левушка совсем не такой. Он благородный, гордый, честный.

Одумалась она быстро. Сначала Верочка вспомнила, что Бармин уже давно не её Левушка. Да и по остальным позициям дамы были правы. Он жадный и мягкотелый предатель. Сволочь он, Лев Бармин!

Решительно войдя в знакомый подъезд, артистка Заботина села в знакомый лифт и поднялась наверх. На площадку со знакомой дверью, которая была полуоткрыта. В любую другую квартиру Верочка не вошла бы без приглашения. Но это почти её семейное гнездышко. Она многократно ночевала здесь и вообще – жила полноценной жизнью.

В коридоре никто не толпился, и в кухне никого не было. Приглушенные голоса слышались только из спальни.

Верочка пошла на звук. Она еще не знала зачем, но пошла.

Крепко скроенная невеста стояла спиной и повязывала Бармину галстук.

До сих пор Верочка только думала, что она переживала чувство ревности. Она ошибалась! Одно дело знать об удачливой сопернице, а другое – видеть, как чужая баба в фате копошится у шеи твоего бывшего любимого! И где? Возле той кровати, на которой он…

Бармин вообще не ожидал увидеть Веру сегодня. Тем более он не ожидал увидеть её с таким лицом. Он отшатнулся и сдавленный галстуком захрипел. В его взгляде отразился ужас, и Елизавете пришлось повернуться к двери.

– Это кто такая? Я тебя, Бармин, спрашиваю! Ты знаешь эту вокзальную шлюху?

– Нет! Не совсем… Пойми, Лизочка, я её знаю, но не в том смысле. Вернее – не до самого конца.

– До какого конца, Бармин? С тобой все ясно… Не дрожите так, милая. Давайте знакомиться. Вы кто такая?

– Я – артистка.

– Так, понятно! Вы Вера?

– Да.

– Вера Злобина?

– Нет. Вера Заботина.

– Это совершенно неважно. Мне о вас следователь говорил. Майор или полковник… А вы действительно встречались с моим женихом?

– Да!

– И в этой спальне вы бывали?

– Да!

– И что вы тут делали?

– Бедная Лиза… Вам рассказать или показать? Левушка, раздевайся. Невеста просит нас продемонстрировать…

Верочка хорошо понимала, что последняя её фраза – хамство чистой воды. Но удержаться она не могла… Она никогда не была базарной бабой. И злой она не была. Она была заботливой, доброй, нежной. Но сейчас она мстила, и это приятно грело душу.

Ей было смешно смотреть, как побледневшая невеста подошла к кровати и развернулась, чтоб поудобней упасть в обморок. Но, раздумав, Елизавета решила вмазать жениху пощечину. Однако, Лев прыгнул и присел так низко, что тяжелая женская рука просвистела над его головой и сшибла высокую хрустальную вазу с белоснежными розами.

Сорвав с себя фату, Лиза плакала и кричала. В потоке неприличных слов встречалось и осмысленное: «Не будет никакой свадьбы! Папа узнает, он тебя в порошок сотрет. Не завидую тебе, Бармин. Ты нищим сдохнешь под забором».

Кульминация спектакля удалась! Верочке только и оставалось завершить свою роль, уходя под аплодисменты зрителей, под крики «Бис»! Для этого нужна хлесткая финальная фраза. В театре ее так и называют – бисовка.

– Счастливо оставаться, господа… Ты, Лиза, можешь забирать этого шкодливого кота. Такое барахло мне не нужно!

Внизу счастливую невесту с женихом нервно ожидала элита общества. Только пробравшись сквозь них Верочка поняла, что ей стыдно… Вдруг Лева с Лизой любят друг друга. Вдруг они станут хорошими и проживут долгую счастливую жизнь. И как они будут вспоминать свой первый день? Это всё из-за зависти. У самой корова сдохла, так пусть и у соседки загнется… Что, отомстила, положила камень на душу и довольна?

Верочка долго размышляла и все-таки решила, что стоит вернуться и извиниться. Стоит сказать, что она желает им счастья, что сама она злая стерва и всё такое…

Но второе пришествие Веры не состоялось. Она опоздала. Толпа возле подъезда загудела, и на крыльце появились молодожены, без пяти минут. Они излучали счастье и сияли, как блины перед Пасхой.

Кто-то заорал стандартное «Горько», и сладкая парочка забабахала такой поцелуй, что удостоились аплодисментов. В восторге были все, кроме Верочки. На неё опять накатила волна ревности. И не волна, а шторм. Девятый вал!

Испугавшись за себя, актриса бежала…

Только на Арбате, недалеко от своего, теперь уже бывшего дома Вера вспомнила, что шла к Бармину, как к важному чиновнику. Шла просить за свою комнатку. Надеялась на помощь или сочувствие…

Теперь не на кого надеяться… А театр! Как же она могла забыть про свой родной храм искусств! Про Семена Марковича Турищева. Нет, они, конечно, расстались не друзьями, но главреж – мужик отходчивый. И синяк под глазом у нег должен был зажить.

Верочка убедила себя, что без Семена Марковича никак нельзя. Они вместе пойдут в милицию, он её опознает, и тогда ей выдадут новый паспорт. Только так!

Она решила зайти в театр не с главного, а со служебного входа. Её же никто не увольнял. И где-то в театре лежит трудовая книжка – единственный её реальный документ.

Верочка не торопилась. Она знала, что сейчас в театре самый разгар репетиции. А когда Семен Маркович в творческом экстазе, то не стоит его тревожить. Хуже будет!

Она обогнула здание театра и вошла во внутренний дворик… Последний раз Верочка была здесь около месяца назад. Тогда после скандала с Семеном, вся мокрая от шампанского она бежала за помощью к Левушке. Сейчас же после скандала с Левушкой она шла за помощью к Семену… Так всё изменчиво в этом мире. Ну, просто кошмар!

Верочка с тревогой приоткрыла дверь в служебный коридорчик. Вглубине на месте вахтера сидела малознакомая женская фигура. Старушка была из новеньких. Они виделись мельком и не больше двух раз. Жаль, но подслеповатая сторожиха могла и не запомнить Веру.

Уже в коридоре начал кружить голову знакомый запах кулис. Он такой своеобразный и такой одинаковый во всех театрах. Цирковой запах – здесь все понятно. А чем пахнет сцена? Влажными досками, красками декораций, гримом, пылью бархатных кресел? Никто не знает, но настоящий театрал пьянеет от этого аромата…

Верочка зажмурилась, вошла и всей грудью вдохнула воздух храма Мельпомены.

Открыв глаза, она замерла и уставилась на доску объявлений. Вахтерша задавала невнятные вопросы, но Верочка ничего не слышала. Она читала собственный некролог под собственной фотографией в траурной рамочке.

С одной стороны – это шок, а с другой… Ей было очень приятно читать про себя такие милые слова. Она и талантливая актриса, и восходящая звезда, и красивая, добрая, отзывчивая женщина. А еще приятно, что её образ навсегда сохранится в сердцах всего коллектива.

Наконец до Веры дошел монотонный вопрос сторожихи:

– Вы что, знали эту?

– Кого?

– Ну, эту Заботину, покойницу нашу.

– Знала…Обидно! Фотография здесь не самая лучшая.

– Так ей-то, Заботиной, все равно. Закопали и забыли.

– Как закопали?!

– Обыкновенно. На кладбище. Ты что, не знаешь, как людей хоронят? Правда, всё в спешке было. Как раз в моё дежурство. Сначала сообщили, что она на лавочке застреленная. Потом милиция прискакала и нашего Семена Марковича в морг увезла.

– В морг?

– На опознание. Так положено… А потом срочно, говорят, хороните… Ты, милая, сходи к ней. А-то и на девять дней её никто не навестил. Сразу покойницу забыли… Вот у меня в журнале адресок её могилки.

* * *

Перед бегством из Москвы Петр Колпаков успел навестить Аркадия. Надо было решить два вопроса. Первое – забрать у риэлтора его старенькую Ладу. Второе – запутать следы.

– Ты, Аркаша, все вали на меня. Это я Заботину искал. А ты квартиру расселял и ни в какое Раково не ездил.

– Почему?

– Потому, что если Чуркин узнает правду, он сначала Веру убьет, потом тебя, потом меня с Наташей. Тебе это надо?

– Все понял! Не был я ни в каком Раково, и знать о нем ничего не знаю. Это ты Заботину нашел, сумку украл и к трупу подкинул. А где ты её нашел, я не знаю.

– Молодец, Аркаша, все на лету хватаешь…

Чем ближе была деревенька Раково, тем у Колпакова больше было уверенности, что все он делает правильно. Далась ему эта Москва! И воздух там грязный и женщины избалованные… В Раково, для Наташи он будет действительно единственным. Не для красивого словца, а потому, что в округе других просто нет.

Колпаков с трудом вспоминал конкретные черты Наташи. За последние дни он столько думал о ней, что в воображении она была яркой русской красавицей. И характер был добрый, покладистый, любящий. Но это всё у той, которую он себе выдумал. А настоящую он просто не знал. Не успел узнать.

При всем своем ментовском характере Петр был стеснителен с женщинами. Понятно, что не со всеми. С преступницами или свидетельницами – нормальные деловые отношения. Если какая знакомая развлечься хочет – нет проблем. Но как только появлялась претендентка на руку и сердце, Колпаков робел, как подросток.

Без явного повода он бы ни за что не поехал к Наташе. А так – деловой визит. Надо предупредить Веру и вывести ее из-под удара. И только заодно пообщаться с той, которая…

Когда на горизонте появилось богом забытое Раково, Колпаков подумал о ночлеге. В избе у Веры нельзя, у Наташи – тем более. Придется найти заброшенный сарайчик.

Лада подкатила к калитке. Петр просигналил, и уже через минуту все его планы насчет сарайчика полетели к черту.

Наталья выскочила в невообразимом деревенском наряде. Она застыла на пять секунд, раскинула руки и бросилась к Колпакову… Он едва успевал отвечать на ее поцелуи и с опаской поглядывал на избу, где жила Вера.

Говорить они начали только минут через десять.

– Скажи, Петя, это Верочка тебе сказала?

– О чем?

– О том, что я жду тебя, что скучаю.

– Нет. А где она?

– В Москве. Она документы потеряла и поехала разбираться.

Колпаков понял, что ситуация сложнее, чем он ожидал. Но она не критическая. В квартире ремонт и Вера первым делом обратится к Аркадию. Надо позвонить – пусть он предупредит ее об осторожности. Пусть она возвращается в Раково. Сам Колпаков понимал, что в ближайшую неделю выехать в Москву не сможет. Ну, не получится и всё тут!

– Петя, я сейчас баньку нам истоплю.

– Хорошо… Но мне надо отъехать на двадцать минут. Вон на ту горку и обратно.

– Зачем?

– В Москву позвонить. Отсюда сотовый не берет, а там нормально.

– Понятно. Только я, Петя, с тобой поеду. Одного не отпущу.

– Почему?

– Боюсь, что уедешь и не вернешься.

– Глупышка. Я же сам приехал. Насовсем… А где ты меня спать положишь?

– В этой избе. Вера ко мне переселилась. У меня теперь две кровати, только они в разных углах стоят.

– А мы их сдвинем!

* * *

Его бизнес шел успешно. Не было резких взлетов, но не было и падений. Устойчивое движение вперед и вверх.

Многие хвалили его. Но он-то знал, что основная заслуга принадлежит его родителям. Отец наградил фамилией, а мать, настоящая югославка – именем, приятным для славянского уха.

Милан Другов! Как звучит? Слышится – милый друг…

Теперь представьте, что человек с таким именем и фамилией возглавляет туристическое агентство, сам принимает клиентов и улыбается им евроулыбкой. И дело сделано! Гость оставит деньги здесь, а не пойдет в другую фирму, где директором какой-нибудь Злобан Вражич.

За долгие годы работы в турбюро Милан вжился в образ простодушного и честного добряка. Он со всеми жил мирно и опасности обходили его стороной.

Понятно, что он не заметил красной девятки, которая приклеилась к нему у самого Турбюро и сопровождала через всю Москву.

Слежка была нахальной и грубой. Профессионалы так не работают. Такую демонстративную форму они называют – «дышать в ухо». Её применяют только тогда, когда наружка специально хочет себя расшифровать перед объектом.

Ничего этого Милан Другов не знал, и знать не хотел. Такие игрушки не для него и его законопослушной фирмы.

На пустынном участке шоссе девятка стала обгонять машину Милана. Потом она начала сдвигаться вправо, подрезая Другова, заставляя его прижаться к обочине и остановиться.

Не успевший еще испугаться Милан притормозил, но в последний момент заметил правый поворот на проселочную дорогу. Он удачно вписался в него, а девятка проскочила дальше по шоссе.

Другов помчался по узкой дорожке. Справа лес, слева лес. Потом начались складские помещения, заборы, свалки. В конце пути – безлюдная стройка. Тупик!

Березки в фундаментах говорили о том, что строителей здесь не было лет пять-семь.

Милану удалось развернуться, но в этот момент выезд со стройки перекрыла знакомая красная девятка. Из неё вышли или даже вылетели двое в спортивных костюмах…

Опыта общения с братками у смирного шефа Турбюро не было. Другов имел, разумеется, крышу. Но это были очень симпатичные ребята. Они никогда не ходили в спортивных костюмах. Угрожали всего один раз и при этом не делали из пальцев козу… Эти же двое сразу не понравились Милану. Насупленные какие-то. И подходили вразвалочку, как пьяные моряки или боксеры.

– Ты что это, козел, делаешь? Бегать от нас вздумал?

– Что вы хотите. Я вас не понял, господа.

– Сейчас поймешь!

Один из «спортсменов» выбросил вперед руку. В лицо Милану брызнула едкая струя. Он жалобно вскрикнул и прикрыл глаза руками. И сразу же на его руках оказались наручники.

Из-за рези в глазах Милан не видел, что с ним делают. Но он догадался – его заволокли в один из фундаментов, освободили от браслетов, усадили перед чем-то круглым и опять защелкнули наручники. Теперь он сидел на груде битого кирпича, обнимая толстенную трубу. Сидел и плакал. Этого можно было не стесняться – слезы сами текли из воспаленных глаз.

Минуту назад он успел рассмотреть нападавших. Один из них был главный, и Милан назвал его Тузом. Второй так – Шестерка.

Переговоры начал Туз:

– Оклемался, начальник? Мы не хотели силу применять, но ты первый начал. Убегать стал, Федора разозлил. Правда, Федя?

Шестерка мрачно кивнул и вытащил солидный нож. Не для дела, а так – попугать.

– Вот и Федя согласен. Зря ты убегал!

– Я не убегал. Мне просто срочно понадобилось…

– Ладно, начальник, проехали… Твоя фамилия Другов? Мы не ошиблись?

– Да, я – Милан Другов.

– Отлично… Ольга Сытина твоя сотрудница?

– Моя… Только она вдруг исчезла. Привезла группу из Европы, сдала отчет, а на следующий день прибегает ее муж Алексей Юрьевич, очень приятный человек…

– Мужем мы еще займемся… Ольга где? Ты знал, Другов, что она для нас камушки в Амстердам возила?

– Какие камушки?

– Значит, не знал. Но теперь знаешь. И в любом раскладе – соучастник! Три выхода у тебя: или менты тебя на зону посадят, или мы на перо, или станешь богаче богатого. Выбирай! Но если заложишь нас – я сам тебя вот в этом самом месте закопаю. Клянусь! А Федор мне поможет. Правда, Федя?

Шестерка опять кивнул и еще раз поиграл ножичком. Так, для подтверждения своей кровожадности… А Туз продолжал вербовку:

– Вот и Федя согласен… Так что, Другов, помогать нам будешь? Или будем по-другому разговаривать?

Еще недавно счастливый Милан Другов бросил прощальный взгляд на всю свою безупречную жизнь, посмотрел на кинжал в руках Федора-шестерки, взглянул на свои наручники и прошептал:

– Согласен…

– Не понял. Давай-ка, друг, громко и бодро.

– Согласен я! Буду вам помогать… А какой у меня другой выход.

– Верно… Сними с него наручники, Федя. Теперь это наш человек. Кореш!

* * *

Верочка стояла около своей могилы. Холмик, куцый венок от коллег по театру, два десятка поломанных гвоздик и её фото – точно такое же, как и на стене около вахтерши. Да еще воткнутая в глину табличка с ее фамилией, инициалами и датами рождения и смерти.

В первых цифрах Вера не сомневалась. Свой день рождения она ещё помнила. Но в дате смерти была, очевидно, ошибка. Наверняка – ошибка! Вот она я – Вера Заботина, живая и здоровая…

То, что её якобы похоронили, Верочка поняла еще там, за служебным входом театра. Но одно дело услышать, а другое – тупо стоять и смотреть на собственное похоронное фото. Лично твоя физиономия на могильном холмике в грязи и в траурной рамке… У актрисы началось то, что в народе называют колотун. Дрожало все, что могло дрожать: пятки, коленки, бедра, плечи, уши. А внутри, где-то около пупка образовался тугой жгут, который тянул на себя все жилы.

Она стояла сгорбленная и трепещущая. Такая несчастная, что проходящий мимо пенсионер учтиво спросил:

– Вам нехорошо? Чем-нибудь помочь?

Верочка испуганно оглянулась, и взгляд её упал на мобильник в руке мужчины.

– Да! Мне нужно срочно позвонить… Пожалуйста.

Пенсионер был прижимистый, но не скряга. С тяжелым вздохом он протянул телефон.

Верочка набрала номер риэлтора:

– Аркадий? Это я, Вера Заботина. Надо срочно встретиться.…Да, я в Москве. Я жду вас около своей могилы…

На последних её словах пенсионер сосредоточился, уточнил имя и фамилию усопшей, взглянул в лицо Верочки, а потом на могильное фото… Понятно, что и у него начался колотун. Он хотел сразу бежать, но его сотовый был не из дешевых. Жаба оказалась сильнее страха.

Улучив момент, мужчина вырвал аппарат из рук Веры и, ускоряя шаг, бросился к выходу. Через десять метров пенсионер уже бежал, постоянно оглядываясь и размахивая сотовым. Правая рука, в которой был телефон, двигалась не хаотично, а в определенном порядке: ко лбу, к животу, к правому плечу, к левому, а потом еще и еще раз…

Верочка ждала Аркадия сорок минут. За это время успокоилась и даже подготовила гневную речь. Но запыхавшийся риэлтор опередил её:

– Я вас искал, Вера Михайловна. Вам грозит опасность, но я вас спасу.

– Какая еще опасность? После того, как вы меня похоронили, мне уже ничего не страшно. А вот вам надо бояться! Я вас вызвала, чтоб отвести в милицию.

– Я так и думал… Вы меня, Верочка, совсем не понимаете. Мне-то можно в милицию, а вот вам нельзя.

– Почему?

– Объясняю популярно… Сейчас милиция ищет убийцу…

– Как, убийцу!?

– А вот так, Верочка! Та, которая здесь вместо вас лежит, была застрелена ночью на лавочке. А возле свежего трупа валялась сумочка с документами на имя Заботиной Веры… Представьте: вы заявились в милицию и сообщили, что вы не убиты, а очень даже живы, но вот только сумочку около трупа потеряли…

– Я, Аркадий, ничего не теряла. У меня ее украли, а потом подбросили… на место убийства.

– Вот вы этот детский лепет будете на следствии сообщать. А они вас будут прессовать.

– Это как?

– Вы, Верочка, для них – основной и очень удобный подозреваемый. И они будут показания из вас выбивать… Посадят вас в камеру с бабами нетрадиционной ориентации. Или почки отобьют на допросах. А кормить будут только селедкой крепкого посола… И все это будет продолжаться до тех пор, пока вы не сознаетесь.

– Но я же не виновата…

– Не виновата, но сознаетесь! Год на селедке просидите и сознаетесь… Правда есть другой выход.

– Какой?

– У меня, Верочка, совершенно случайно оказалась сумочка той женщины, которая вот тут вместо вас лежит. Вам надо взять её паспорт, получить от меня круглую сумму за вашу комнату, уехать в какой-нибудь Бердичев, поступить в тамошний театр, соблазнить местного олигарха и жить припеваючи. Согласны?

– Я не знаю…

– Решайте, Вера! Или на зоне с отбитыми почками, или на Канарах с олигархом.

Верочка поняла, что совсем запуталась… Возможно, это сам Аркадий украл её сумочку. Возможно – он подбросил её к трупу несчастной. Даже возможно, что он и сам убил. Но в остальном-то он прав! Ей нельзя сейчас к ментам. Там тоже есть порядочные люди. Но их не больше, чем осетров в Москве-реке. Остальные же, нормальные следователи будут непременно на неё давить, будут прессовать и кормить селедкой. Фу, какая гадость!

Аркадий за время этих размышлений вытащил из кейса женскую сумочку, достал оттуда паспорт и с тревогой протянул его Вере.

Она взяла документ и развернула его там, где была фотография… На Верочку смотрела девушка её возраста.

Как профессиональная актриса, Вера сразу поняла, что немного грима, смена прически, и никто не отличит её и ту, которая…

– Аркадий, а сколько я получу за комнату?

– Двадцать тысяч. Это хорошие деньги, Верочка… И вещи все ваши я аккуратно на склад перевез. Даже посуду с кухни. Можно забирать.

– Хорошо, Аркадий! Убедил… Я готова ехать в Бердичев… А как меня теперь зовут? Итак, я – Сытина Ольга Сергеевна.

Верочка пролистала все странички паспорта и впервые за этот трудный день улыбнулась:

– Теперь у меня и дети есть. Двое – Ванечка десяти лет и первоклассница Машенька. Двое – Иван, да Марья… И муж есть. Алексей Юрьевич… Лёша.

Глава 4

Арсению очень хотелось отдохнуть. Не месяц, не недельку, а хотя бы день или часть дня. Он мечтал прогуляться по центру Москвы, закрутить мимолетный роман с провинциалочкой… Он мог бы выбрать для этого вечерок. Но для флирта нужна легкость и свободная голова. Не в смысле, что пустая, а такая вся беспечная, беззаботная и устремленная к радости взаимного общения. С тяжелой головой много не нафлиртуешь…

Еще по дороге из Амстердама у Арсения начал созревать план самостоятельных действий. Даже раньше. Уже прощаясь с Ван Гольдом, он знал, что не будет плясать под дудку этого недоумка.

Понятно, что старик Пауль – первоклассный ювелир, эксперт и всё такое. Но зачем же, напав на золотую жилу, думать о стабильности мирового рынка. О себе надо думать, а не разводить сантименты!

Это и была основная идея плана. Надо устранить всех, кто знает о новых алмазных россыпях. Всех, кроме двух человек – блаженного изобретателя по кличке «Ботаник» и, естественно, самого Арсения.

Уже по пути из Амстердама в Москву этот куцый план начал дробиться на разделы, пункты, подпункты. И всё это Арсений удерживал в голове, не доверяя ни бумаге, ни компьютеру…

Адрес, где держали Ботаника, Арсений узнал еще от Ольги. На следующее утро он отправился в Подмосковную Балашиху и два часа колесил по городу в поисках Кленовой улицы. Можно было бы и спросить у местных старушек, но их стоило бояться. Очень опасный народец! От нечего делать они непременно запомнят красавчика-москвича, который что-то вынюхивает в их любимом городе. А когда на Кленовой улице произойдет то, что предписано планом, то они всё вспомнят: от цвета его глаз до номера машины.

Дом на Кленовой стоял очень удобно – на самом отшибе. С одной стороны свалка старой техники, с другой – спуск к болотистому ручью.

Арсений спрятал машину на пустыре за рощицей и решил просто пройти мимо дома, обойти его, если это возможно. Легкая разведка. На первый раз этого вполне достаточно.

Говорят, что одна из наших проблем – дороги. Но тропинки в России тоже ни к черту!

Дорожка около забора была вся в выбоинах, колдобинах и ухабах. Когда-то её пытались ровнять, засыпав строительным мусором. Хотели сделать как лучше! Но от этого из земли проросли листы жести и пруты арматуры.

Арсений шел как по минному полю, во все глаза глядя под ноги, и лишь искоса поглядывая на забор.

Высокая глухая калитка открылась перед ним неожиданно. И так же неожиданно перед ним появилась она – сорокалетняя женщина с лицом учительницы младших классов.

Они почти столкнулись, уступая друг другу дорогу. В ходе этих вежливых телодвижений их глаза встретились. Всего-то на несколько секунд, но каждый прочел в этом взгляде очень важное. И оба ошиблись.

Арсений выглядел ошарашенным. Взгляд его был взволнованный и немного обалдевший. Она хорошо помнила, что в кино именно так изображают любовь с первого взгляда… А почему бы и нет? Чем она недостойна такой долгожданной встречи?

В её же взгляде Арсений прочел настороженность и подозрительность. Она оценивала его и изучала с головы до ног. И она, несомненно, связана с бандитом Виктором и его бригадой. А значит их несколько больше. Их, свидетелей, которых предстоит убрать…

Второй раз Кленовую улицу Арсений посетил через неделю, после окончательного решения вопроса с Ольгой.

Он специально надел легкий спортивный костюм – решил изображать дачника, который на свалке ищет нужную деталь. Это позволяло без подозрений проторчать около нужного дома и час, и два, и три. Более того – Арсений смог вскарабкаться на пирамиду из ржавых тракторов и катушек от толстого кабеля. С этой точки он видел сам дом, участок вокруг него и всех входящих-выходящих.

Она, та, которая учительница, вошла в дом в десять утра. На этот раз у неё на голове волосы были игриво уложены. Платье было поярче, и она вообще выглядела помоложе и пособлазнительней. Картину портили только тяжелые сумки. По две в каждой руке.

Женщина пробыла в доме не более двух часов. Когда она выходила, Арсения, который затаился в кабине бывшего трактора, посетила здравая мысль. Эта мадам могла быть просто приходящей кухаркой, прачкой, уборщицей. Одним словом – домработницей при трех бандитах и Ботанике.

А если так, то она могла быть не при делах. Знает она много, но в общем и целом. До алмазов её, очевидно, и на дух не допускают.

А если так, то её надо увлечь, привлечь и завербовать!

Радуясь хорошей мысли и еще одному пункту своего плана, Арсений выкатился из своего укрытия и бросился в погоню.

Женщина почувствовала его за спиной. Но не оглянулась. Она догадалась, кто её догоняет. Конечно он! А кто же еще?

Её походка сразу стала волнистой. Ноги она пыталась ставить на одну линию, как модели на подиуме. Но очень мешали колдобины на тропинке. Для сохранения равновесия приходилось неприлично вилять задом.

Погоня длилась недолго. На соседней улице она остановилась перед калиткой, за которой была обычная деревенская изба… Женщина замедлила шаг, замерла, а когда поняла, что Арсений стоит за спиной, резко обернулась:

– Вы зачем меня преследуете?

– Случайно… Оно само собой получилось.

– Я так и думала! Еще в первую нашу встречу поняла, что я вам понравилась. Но это еще не повод провожать меня домой и надеяться, что я приглашу вас надолго. Разве что на чай… Вы чаю хотите?

– Чаю хочу.

– Заходите… Но только чай и ничего больше. Обещаете?

– Клянусь… Меня Арсением зовут. А вас?

– Меня – Надеждой … Вы извините, Сеня, что я вот так прямо. Может быть, вы и не влюблены в меня вовсе. И ничего от меня не хотите…

– Нет, Надя, вы не ошиблись. Влюблен и хочу.

Войдя в дом, Арсений обрадовался своей интуиции. Множество книг на полках и стопки школьных тетрадей на письменном столе… Подойдя ближе, он еще раз обрадовался – на обложках корявенький почерк учеников второго класса.

– Вы учительница, Надя?

– Да. Вот уже пятнадцать лет. Направили по распределению, дали вот этот домик, так и живу.

– Одна?

– Одна.

– А муж?

– Не было мужа.

– А друзья?

– Вы о любовниках? И их не было.

– Почему? Вы такая симпатичная. Даже красивая.

– Почему? Может быть потому, Арсений, что я всю жизнь вас ждала…

Надежда посмотрела на него таким преданным, таким чистым взглядом, что Арсению стало жалко её и особенно себя. Понятно, что в какой-то момент эту старую деву придется устранить. Но для неё-то на этом всё и кончится. А ему придется всю жизнь страдать, замаливать грехи…

– Надя, а вот тот дом, где мы впервые встретились… Ты что там делала?

– Я там подрабатываю уже три месяца. Пустяки – еду приготовить, убрать. Ты же представляешь, какая зарплата у нас, учителей.

– Да, понимаю… А кто там живет?

– Ты, Сеня, только не ревнуй. Там четверо мужчин. Но они на меня почти и не смотрят.

– Голубые, что ли?

– Не думаю.… Один, тот, что постарше, он всё в подвале работает. А другие уезжают и приезжают. Не знаю, чем они занимаются.

– Все трое уезжают?

– Нет. Один из них всегда остается. Чаще – Сергей. Но иногда Федя или Виктор… Мне даже показалось, что они все Илью стерегут. Ну, чтоб тот из подвала не выходил и побольше работал.

– Так ты говоришь, Настя, что того, который в подвале, Ильей зовут?

– Да, Илья Ильич Ромашкин. Я с ним почти не общалась. Он лет на пять меня постарше… Он смешной такой. Весь в своей науке. Ты знаешь, Сеня, как таких ребят в школе дразнят?

– Ботаниками?

– Точно!

К этому времени Арсений уже точно знал, что использует романтическую учительницу на всю катушку. Её и сейчас можно было брать голыми руками. Но ей предстояло слишком сложное задание, и он решил закрепить её преданность еще чем-то, кроме постели. Например, страхом или любовью к Родине. Патриотизм, он, иногда, держит посильнее секса…

Вечером Арсений заглянул к своему старому приятелю. Бывший ювелир и гравер Иван Бубнов занимался не совсем легальным бизнесом. Даже больше – абсолютно нелегальным!

Нет, у него была маленькая фирмочка с вывеской, секретаршей и отчетами в налоговой инспекции. Она сводила концы с концами, но никакого дохода не давала.

Формально контора Вани Бубнова изготовляла для народа бланки, штампы, печати. Заказов было мало, и в свободное от работы время Иван для проверенных людей клепал разнообразные документы – от водительских прав до депутатских удостоверений. Он мог бы сляпать и ксиву под Президента, но заявок пока не было.

Арсения удивило одно обстоятельство. Оно даже насторожило – уже поздний вечер, а Бубнов в своем офисе и ни в одном глазу.

– Не узнаю тебя, Иван. Почему до сих пор трезвый? Женился?

– Не дай бог!

– Или закодировался?

– Опять не угадал, Арсюша. Я завязал по собственному желанию. По велению души.

– Раньше твоя душа горела и жаждала.

– Она не знала, Арсюша, других удовольствий. Не знала, что мир прекрасен… Мы с тобой два года не виделись? Так за это время я успел пять раз в Европе побывать. Как у меня большие деньги появились, так меня на высокое искусство потянуло. Париж, замки Луары, Неаполь и всякое такое прочее.

– А искусство только трезвым дается?

– Именно так, Арсюша… В первый приезд в Париж я выпил как обычно и в Лувр. Стою перед шедевром Леонардо и чувствую себя полным дерьмом. А на следующий день протрезвел и бегом в тот же зал. Не поверишь – такое по мне благолепие разлилось. Тут же поклялся завязать.

– Завязал?

– Не совсем. Я сейчас как английский лорд: рюмочку виски или бокал красного. И не каждый день, а так, изредка… Ты говори, Арсюша, какая нужда тебя ко мне привела. Ты же очень практичный и без повода не зашел бы.

Арсений объяснял долго и путано. Придуманная им версия казалась очень складной, но при изложении её вслух он сам почувствовал, что обильно развешивает лапшу на уши.

Одно хорошо – Иван привык к подобным заказам. Сотни братков бродили по Москве с его фальшивками. Он предпочитал меньше знать, чтоб дольше жить.

– Итак, Арсюша, я уже забыл все твое словоблудие. Мне нужно только то, что мне нужно для работы. Да и это я сразу же забуду… Значит, ты хочешь стать полковником? Жирновато для тебя. Возрастом не вышел. Предлагаю присвоить тебе подполковника.

– Согласен.

– По должности – начальник отдела по борьбе с чем-нибудь. С оргпреступностью, например.

– Согласен.

– Из установочных данных изменим лишь фамилию. И ту чуть-чуть. Был ты Хреков, а станешь Храпов.

– Согласен.

– Завтра достану тебе форму для фото. А послезавтра сдаю работу.

– Согласен.

– Тогда гони штуку баксов… Как всё просто стало, Арсюша! Десять зеленых американских бумажек, и ты подполковник ФСБ.

* * *

Верочка никогда не бывала на этой знаменитой улице. Почему-то ей казалось, что там только старенькие купеческие дома. Три тополя и дюжина двухэтажных особнячков. Но она ошибалась. Близость к центру Москвы сделала землю на Плющихе золотой, и тут появились солидные десятиэтажки новых купцов.

Еще раз, взглянув в паспорт, Вера улыбнулась. Да и как она могла подумать об особнячке, если в документе четко стояло, что эта Ольга Сытина прописана в квартире сорок пять. Не поместится столько дверей в маленьком домике.

Она начала привыкать к своему новому имени. Актрисы умеют быстро вживаться в образ. Правда, у неё не было почти никаких исходных данных. Только сумочка той самой Ольги. Но и это не так мало.

В куче совершенно бесполезных мелочей Верочка раскопала две помятые детские фотографии. Это могли быть только они – Иван да Марья, дети этой несчастной Ольги.

Долго вглядываясь в детские лица, Верочка заплакала. Не громко, не навзрыд, а так – слезы сами потекли из глаз без всяких актерских ухищрений. Да и для кого играть? Зрителей вокруг не было. Одни прохожие…

Детей было действительно жалко. Если Ольга Сытина похоронена тайно и под чужим для неё именем, то и муж, и дети не считают её мертвой. Для них она просто пропала. Ушла куда-то и исчезла. Они ждут её, надеются, прислушиваются к любому шороху за дверью. А в это время какая-то бывшая лицедейка, стоя перед их окнами, грубо копается в сумочке их убитой матери.

Верочке стало стыдно за себя. Захотелось бросить всё и убежать куда-нибудь. Но не в дом своего детства, не в студенческую общагу и даже не в арбатскую квартиру, а туда, в домик на Оке. В деревню, где всё понятно, чисто, честно.

Но если она сделает это, то никто не узнает об убийстве, никто не найдет убийцу, а её, Ольгу Сытину долгие годы будут ждать и дети, и муж.

Кстати о муже – Верочка сразу заметила, что его фото в сумочке не было. Это ни о чем не говорило, но настораживало. Вот она, Вера, несколько месяцев таскала с собой физиономию Левушки. Пока любила – таскала. И только в деревне сожгла. В первом же костре!

От мужа в сумочке была только визитная карточка. Директор какой-то фирмы «Веста» Сытин Алексей Юрьевич. Пара офисных телефонов, факс, номер сотового и всё.

Несколько часов назад, почти сразу, после того как она рассталась с Аркадием, Верочка поехала в район Арбата и купила себе мобильник. В большом магазине пришлось при оформлении предъявить паспорт. Это был некий переломный момент, после которого она немножко почувствовала себя Ольгой Сытиной.

Вера долго стояла в сквере, сжимая в левой руке визитную карточку, а в правой – новенький сотовый телефон. Наконец решилась.

– Алексей Юрьевич? Меня зовут Вера. Я актриса, но не в этом дело. Я могу рассказать вам что-то важное о вашей жене… Я здесь рядышком, в сквере у памятника Толстому… Конечно, я никуда не уйду. Я жду вас. Но как же дети одни останутся? Это не страшно?

Верочка сразу поняла, что это он! Не по внешности, которую она, понятно, не представляла. По взгляду! Глаза были трепетные, мятущиеся, полные надежды… Она с отвращением отбросила от себя холодную актерскую заметку о том, что именно так надо играть человека, любящего и потерявшего жену…

– Вы Вера? Вы только сразу мне скажите – она жива?

– Я не могу сразу. Я должна вас к этому подготовить.

– Она умерла?

– Да, но похоронили её в очень хорошем месте. Такая уютная могилка. Только надпись на ней другая. Там моё имя, а я живая… Но она там, а я здесь.

Верочка вдруг почувствовала, что ноги её стали ватными, коленки – дрожащими, а сама она стала валиться на землю. Обморока еще не было, но было явное полуобморочное состояние… Какую глупость она говорила! Не подготовила и сразу про могилу, про похороны… Дура!

Сытин успел подхватить её и с трудом дотащил до ближайшей скамейки.

– Главное я понял. Спасибо, Вера. Я вижу, как вам трудно было это сказать… Я, конечно, был к этому готов, но всё же надежда теплилась… Как умерла Ольга?

– Её убили… Застрелили на лавочке. Недалеко отсюда, в районе Сивцева Вражка.

– Убийцу схватили?

– Нет.

– Его ищут?

– Наверно нет… Они-то думают, что это меня застрелили, и ищут того, который меня… А того, который Ольгу, они не ищут… А может они и вообще никого не ищут.

– Так, Вера! Давайте помолчим пять минут, успокоимся, а потом вы мне расскажете все по порядку. Договорились?

Верочка рассказывала долго и подробно. Обо всём! О своей комнатке на Арбате, о режиссере в шампанском, о деревне, о Наташке, о приезде Малыша с Аркадием. Обо всем, кроме Левушки. Да и какой он уже Левушка? Кошка облезлая. С Сытиным его даже и сравнивать нельзя. Конечно, внешне Лев мог бы поспорить и даже победить Алексея. Но это показушная красота. Не красота, а красивость. Чистый павлин – хвост веером, а поет как козел.

Сытин несколько старше, но это и хорошо. Не толстый, а плотноватый. Умное лицо с залысинами. Глаза добрые и грустные. Конечно грустные – в такое-то время… Верочка продолжала рассказывать, а все эти глупые рассуждения шли помимо её воли. Шли где-то на втором плане. Не на основной сцене, а за кулисами.

– Вот собственно и все, Алексей… А я чуть было не уехала к морю. Ведь всерьез думала об этом!

– Не жалеете?

– Ни в коем случае! Я же могла такую глупость совершить… Не глупость – подлость.

– Не бойтесь, Верочка, подлость бы у вас не получилась. Тут особый талант нужен. Это не по вашей части… Теперь серьезно. В милицию нам никак нельзя. Тут ваш Аркадий прав. Затаскают за милую душу. А настоящий убийца растворится за это время.

– Но вы же мне сразу поверили.

– Я, Вера, очень доверчивый. А менты формалисты… Вот вы сегодня мобильник по паспорту Ольги купили. Для меня этот факт за вас говорит, а для суда – против вас.

– Как, для суда?

– До него, надеюсь, не дойдет. Особенно, если мы с вами настоящего убийцу найдем. Готовы помогать?

– Конечно! А что я должна делать?

– На сегодня надо познакомиться с детьми и сразу уложить их спать. Это просто – раз десять прикрикнуть на них и заснут… И ничего, Вера, не бойтесь. У меня четырехкомнатная квартира. Спать будете в моём кабинете.

* * *

Счастье длилось недолго. Всего семь дней. Но это было восхитительное время. Медовая неделя!

На них некому было смотреть со стороны. Но если кто посмотрел бы, то ничего бы и не заметил. И Колпаков, и Наташка просто занимались хозяйственными делами. Шла подготовка к зиме. Они готовили дрова, утепляли все, что возможно, конопатили, замазывали, красили.

Не со стороны на них надо было глядеть, а в глаза. У обоих они искрились, горели обожанием и радостью жизни.

Они нашли основу любви – искренность.

Петр только однажды вспомнил свою первую жену. И впервые не с обидой, а со злостью…

Перед уходом в армию Колпаков просто не замечал игривую соседку Милу, девочку-подростка. А когда он вернулся, девушке было уже восемнадцать.

Конечно, она ему нравилась. Но ровно настолько, насколько и все остальные. Его просто влекло к женскому телу. Хотелось заглядывать в их глаза, ощущать запах длинных кудрявых волос, прижиматься ко всем пышным округлостям… А вот с этим у Милы было все в порядке.

Как-то она встретила Петра в подъезде и пригласила в свою квартиру: «Музыку послушаем, потанцуем…Я совсем одна. Родители на две недели к морю уехали».

Окна в квартире были зашторены. На столе свечи и бутылка вина под названием «Свадебное».

Колпаков чувствовал, что он ведомый в этой игре, но так даже интересней. Он же может в любой момент остановиться, сказать этой малявке что-нибудь назидательное и уйти домой.

Под тост о дружбе они осушили по паре бокалов. Потом долго танцевали, всё теснее прижимаясь друг к другу. Потом целовались… В какой-то момент Мила взяла его ладонь и приложила к своей груди. И всё! Первокурсник Высшей школы милиции Петр Колпаков поплыл… Молодые гормоны устроили такую пляску в его голове и во всём теле, что дальнейшее он помнил плохо. Кажется, они еще танцевали и при этом потихоньку перемещались в спальню родителей. Кажется, по дороге Мила снимала какие-то вещи с себя и с него. И всё это делалось молча, в страсти и впопыхах.

В самый последний момент, когда они уже лежали на кровати, и когда до самого главного оставались секунды, Мила произнесла: «Подожди! У меня это впервые. Я это хочу отдать только будущему мужу… Петенька, пообещай, что женишься».

Час назад он и не думал на ней жениться. Тело соблазнительное, но характер не в его вкусе. Да и не знал он её толком! Не полюбил пока…

Но это было час назад. Тогда он мог рассуждать. А сейчас голова горела в восторженном сумбуре. Его как бы подвели к воротам рая, приоткрыли их и притормозили. Скажи только пару простых слов и входи… Он не вытерпел и прошептал: «Конечно женюсь. Обязательно женюсь. Обещаю».

Свадьбу назначили через месяц. В день, который назначила Мила… Потом пошла жизнь, которую она планировала на месяцы вперед. Но она не только все расписывала, но добивалась исполнения. Когда жесткостью, когда хитростью, когда лаской.

Мила бывала ласковой, но при необходимости. Всё это без доброты, без искренности, без блеска в глазах…

Вот уж чего, а этого самого блеска у Наташки было через край! И ни капли актерской позы, ни мыслей о штампе в паспорте…

Но такой она была лишь неделю.

Еще с утра Наталья предупредила, что будет стирать и перетряхнет барахлишко из огромной сумки, привезенной Петром из Москвы. Пока он таскал воду и растапливал баню, она сортировала рубахи, свитера, трусы… Это совсем новые вещи, это старое, но чистое, а это явно не первой свежести.

На самом дне сумки, завернутый в воскресный номер «МК», лежал он… Нет, если бы это был родной наш «Макаров», то можно было подумать, что это служебное оружие Колпакова. Бывшее служебное. Сувенир от ментовских времен.

Но на вороненой железяке ясными немецкими буквами было написано – «Вальтер».

Мало того – рядом лежал бумажник, в котором была пачка американской валюты и фотография артистки Заботиной. А на обороте адрес её квартиры на Арбате.

Только одно объяснение лезло в голову. И оно было страшным: её Петя Колпаков – наёмный киллер, нанятый для убийства Верочки. Уж очень она кому-то насолила в Москве, а Петеньку заставили… Или купили за эти поганые доллары!

Наташка заметалась по комнате. Надо было срочно придумать три вещи. Первое – спрятать пистолет. Далее – сделать это так, чтоб он и не думал его искать. А главное – попытаться узнать правду.

На первое дело не понадобилось и минуты. «Вальтер» уютно устроился на дне корзины с луком.

Со вторым пришлось повозиться… По размеру и весу на роль пистолета подошла отломанная ручка от кочерги. Правда, вместо ствола к ней пришлось примотать ржавый гаечный ключ. Всё это очень похоже на «Вальтер». Особенно после того, как вся конструкция была завернута в лист того самого воскресного «МК».

Не таясь, Наташа вышла во двор и приблизилась к колодцу.

Через минуту из бани выскочил Колпаков… Она не позволила ему подойти ближе, чем на три метра:

– Стоять! Не подходи ко мне… Вы узнаёте эту вещь, гражданин Колпаков?

– Да. Это мой «Вальтер».

– И зачем он?

– Зачем пистолет? Стрелять.

– В кого? Может быть сначала в Верочку, а потом в меня… Молчите? Значит я угадала! Но, нет. Я не позволю! Больше это страшное оружие никому не принесет вреда.

Последняя фраза была хороша! И произнесена она была с пафосом, с надрывом. Чистый финал трагедии! Шекспир отдыхает!

Но финальной точкой стало самое важное в этом спектакле. Покрутив перед Колпаковым свертком с воскресным «МК» она швырнула его в колодец.

Петр даже не дернулся. Бесполезно! Он знал, что там в глубине: пять метров до воды, три метра мутноватой жидкости и метр ила. Прощай оружие!

Но оказалось, что и это еще не финал трагедии.

Вскрикнув и закатив глаза Наталья бросилась в сторону Оки. Она бежала широко, размахивая руками и срывая с себя ненужные уже предметы одежды.

Мизансцена была такая – женщина, оскорбленная в лучших чувствах, бежит топиться. Но она не торопится, она ждет, пока её догонит любимый…

Петр догнал заплаканную Натали через сто метров. До Оки было еще очень далеко.

– Ты что, за киллера меня приняла? Вот дура!

– Ну, вот! Ты впервые меня оскорбил.

– Так это я ласково.

– Ласково – дурочка или дурёха. А дура – это констатация факта.

– Нет, Наташка, ты у меня умная… Верочке действительно грозит опасность. И пистолет этот был для неё. Я его взял и убежал к тебе.

– Навсегда убежал?

– Навсегда… Я Аркадию звонил. Он встречался с Верочкой и отправил её куда-то к морю. Не-то в Бердянск, не-то в Бердичев… Боюсь, что она никуда не поехала. Надо бы мне в Москву. Найти её и привезти сюда.

– Завтра же поезжай… Петя, а я не сразу тебе поверила. Как увидела пистолет – засомневалась в тебе.

– Ну и дурёха… Пойдем-ка мы в баню.

– Стирать?

– И стирать тоже…

* * *

В Балашихе, в доме учительницы младших классов Арсений ночевал уже в третий раз. Большого удовольствия он от этого не испытывал, но это был один из элементов его плана. Хочешь, не хочешь, а надо выполнять.

За эти дни и ночи Надежда рассказала очень много важного о доме на Кленовой улице. Теперь Арсений знал состав, внешний вид и примерный вес подвального оборудования, на котором работал ботаник Ромашкин. Всё это свободно уместится в «Газели».

В своем новом доме в Красково Арсений успел устроить точно такой же подвал. Даже лучше – с туалетом, душем и маленькой кухней. А это значит, что ботаника по имени Илья Ромашкин можно будет надолго запирать и оставлять одного.

Еще Надежда рассказывала об обстановке в том доме, о частых отлучках Виктора с Федором. Она, конечно, говорила не только об этом. Большей частью ему приходилось слушать всякие глупости о её долгожданном счастье, о том, что он её первый и единственный, о том, что она будет любить его до самой смерти… В последнем она была права. Завтра утром Виктор с Федором опять собирались уехать, и поэтому Арсений прикатил в Балашиху на «Газели». Всё, наступал час икс! Завтра он совершит новую акцию.

Детективы Арсений читал и понимал значение таких слов, как вербовка, подписка о неразглашении. Вот это всё он решил оставить до завтра. Утро вечера мудренее! Пока Надежда помогала ему как любовница. А завтра станет секретным сотрудником ФСБ. Сексотом! Или агентом, что тоже красиво…

Надежда уже заканчивала готовить завтрак, когда он позвал её… Арсений сидел за столом, на котором не было ничего, кроме листа бумаги и авторучки.

– Садись, Надежда. Садись и внимательно прочти это удостоверение.

– Хорошо… Ой, ты что, Сеня, подполковник? Тебе так форма идет. Ужас, как интересно.

– Не только интересно, но и важно… Понимаешь, Надя, в том доме, где ты подрабатываешь, живут нехорошие люди. И сегодня мы с тобой их ликвидируем.

– Как?

– Я дам тебе два порошка. Когда те двое уедут, ты приготовишь чай. Только не перепутай: первый порошок для охранника, а второй для ученого. Как они выпьют – звони мне и открывай ворота. Всё! Просто до неприличности.

– А ты меня после этого не бросишь?

– Наоборот, Надя! Наши отношения станут только крепче.

– А те двое не умрут?

– Ни в коем случае. Особенно Ромашкин. Он мне живой нужен. Выпьет чайку и заснет сном младенца.

– Тогда я согласна.

– Вот и хорошо, Надежда. Пиши расписку.

– О чем?

– О неразглашении. С этого момента ты будешь тайным агентом ФСБ… Пиши так: Я, Малькова Надежда, обязуюсь…

* * *

Утром, отправив детей в школу, они поехали на кладбище.

Только тут Верочка поняла, что Сытин необыкновенно держался последние двенадцать часов. С того самого момента, как она сообщила ему правду, он не впал в транс или в истерику. И при ней, и при детях Алексей был суров, но спокоен. И только здесь, оставшись у могилы в одиночестве, он сгорбился, задрожал.

Верочка наблюдала за ним издалека и не могла понять – то ли Сытин плачет, то ли шепчет что-то… Она поймала себя на том, что ей завидно. Идиотизм полный! Но кто из мужчин будет вот так же шептать над её холмиком? Режиссер Семен Маркович? Или Лев Бармин? Ха-ха! Левушка и при ней живой нашел ей замену. А уж в таком случае он за день бы её забыл. За час!

Возвращались молча. Кладбище и так не располагает к светским беседам, но тут еще Сытин старался успокоиться и не демонстрировать свой дрожащий голос. И не смотрел он на Верочку по той же причине – пытался просушить покрасневшие глаза.

Уже за оградой, подойдя к своей машине, он приободрился.

– Верочка, вы вчера предлагали свою помощь. Не раздумали? Не так всё это просто.

– Я на всё согласна… Милиция нам убийцу не найдет. А одному вам не справиться.

– Да, пожалуй… Только не подумайте, Вера, что я отомстить хочу. Нужна правда и справедливость. Без этого душа будет не на месте.

– Конечно, Алексей, это будет не месть, а возмездие…

Они ехали в Центр и по решительным действиям Сытина было видно, что он настроен на борьбу. Вот только ни одной версии у него не рождалось. Легко разматывать клубок, когда ухватился за нить! А тут ни одного кончика не торчит. Ухватиться не за что…

– Нам надо, Верочка, для начала придумать версии и разложить их по полочкам. Я слышал, что сыщики всегда с этого начинают.

– Согласна!

– Я буду рассуждать, а вы меня поправляйте.

– Договорились!

– В личной жизни мы ничего не накопаем. Злых любовниц у меня не было…

– А добрых?

– Никаких не было… У Ольги ничего и быть не могло. Она была кристально чистая женщина.

Сытин запнулся, притормозил у обочины, вышел и схватился за сигарету… Вера хотела ему возразить. Хотела сообщить, что и она верила в кристально честного Левушку. А этот кот оказался свиньей. Нет – дикобразом в павлиньих перьях!

Впрочем, возможно Сытин и прав. Она же не знала эту Ольгу. Среди женщин очень много верных жен. Вот она, Верочка, ни за что бы не изменила Алексею. Даже и мысли бы такой не возникло.

Сытин справился с волнением и снова сел за руль:

– Все версии из личной жизни даже не рассматриваем… Что еще может быть?

– Наследство.

– Исключено! Ни у Ольги, ни у меня нет богатых родственников. Всё наше имущество на меня записано… Нет, это не версия.

– А если со мной что-нибудь связано, с комнатой на Арбате, с Аркадием. Как у него сумочка оказалась?

– Ты права, Верочка. Связь есть, но не по убийству. Этот твой жук Аркадий подкупил ментов и подменил сумочки уже после убийства. Иначе бы он не светился и не передавал тебе вещи Ольги… Но это всё надо проверять.

– Положим на полочку?

– Да. Слабенькая, но версия… Что еще? Думай, Вера, думай!

– Хулиганство. Или ограбление.

– Ни то, ни другое. Я сумочку вчера просмотрел – всё на месте. И деньги, и кредитные карточки. Всё, кроме моей фотографии. Она её всегда носила с собой. Показывала мне, говорила, что я всегда рядом.

Голос Сытина задрожал. Он опять притормозил, вышел и закурил.

Верочка, конечно, жалела Ольгу Сытину, но как-то так, в общих чертах. Она её не знала, не видела ни разу и представляла исключительно как жену Алексея. А вот его было жалко до слёз. Крепкий мужик, а как убивается. Покажи такое в театре – раскритикуют. Скажут, что несовременно, наигрыш, излишняя сентиментальность, достоевщина.

На этот раз Сытин пришел в себя быстрее и выглядел более решительным.

– Основная версия связана с работой Ольги. Турбюро – это клоака. Ты представь, Вера, эти регулярные поездки в Париж и Амстердам. Там же всё что угодно могло быть.

– Что например?

– Считай, Вера… Наркотики – это раз. Контрабанда – два. Шпионаж – три. Могли быть и какие-нибудь тайны мадридского двора.

– Я придумала, Алексей! Что, если нам ловить на живца? Достанем в театре парики и всё такое. Я гримируюсь под Ольгу. Распускаем слух, что она погуляла и вернулась. И всё! Сидим и ловим.

– Не понял…

– Заказчик решит, что киллер ошибся и направит его убивать во второй раз.

– Опасно, Вера. Я не пойду на это.

– Ничего опасного. Днём он не решится, а ночью мы будем его ждать. Оглушим молотком, свяжем и расколем…

Сытин уже несколько раз бывал в этом кабинете, но никогда не видел столько бравых ментов. В четырехместной комнате скопилось не меньше десятка людей в погонах.

Тренированный глаз сразу определил бы повод столпотворения. Намечался легкий милицейский банкет. Или кто-то звание получил, или родился, или женился. А может, и развелся. Было бы желание выпить, а повод найдется.

Знакомый капитан Мосин, тот который принимал заявление и, якобы, искал Ольгу, заметил Алексея сразу и попытался выпроводить незваного гостя:

– Не нашлась пока ваша жена, господин Сытин. Ищем! Позвоните завтра. Или лучше через недельку-другую.

– Да я вас обрадовать хочу, товарищ Мосин. Нашлась моя Оля. Сама вернулась. Говорит, что к подружке зашла и задержалась.

– На три недели?

– Да, долго её не было. Но счастье, что пришла… Спасибо вам, капитан, за напрасные хлопоты.

– С вас причитается.

– Естественно! Я с этим и пришел.

Сытин протиснулся к столу капитана Мосина и положил на него купюру. Бумажка была одинокая, но это были сто долларов.

Несмотря на общий шум, все заметили маневр Алексея и уставились на стол капитана… Понятно, что при таком раскладе Мосин не решится зажилить сотню, и намечавшийся скудный банкет может перейти в шикарную пьянку.

А Сытин уже пятился к двери:

– Это не взятка, товарищ капитан. Сувенирчик от всей души. Я же понимаю, что ваша служба и опасна, и трудна…

– А может и вы с нами…

– Нет, нет! Я к жене.

Уже у двери его взял за рукав пожилой майор:

– Ты вот что, Сытин. Когда поймешь, что жена не у подружки ночевала, ты руки не распускай. Проучи, но без мордобоя. Мне на участке лишние скандалы не нужны… Раз к тебе вернулась, то ты гордись. Она другого попробовала, а все к тебе пришла. Значит ты победитель.

… К концу рабочего дня, уже на закате банкета к Мосину подкатился Шурик Сухов:

– А когда эта Ольга Сытина пропала? Вроде как три недели назад? А это не в тот день, когда я на труп актрисы выезжал?

– Откуда я помню. Я дело завел и больше не раскрывал.

– А фото этой бабы в деле есть?

– Отстань, Шурик. Конечно, есть фото. Без него какой розыск? Никакого… Мне теперь это дело без надобности. Бери его, Шурик, и изучай. Но завтра. А сегодня – гуляем! Наливай!

* * *

Театр начинается с вешалки. Но это для зрителя. А для актера он начинается с вахтерши, сидящей за дверью служебного входа.

Был в театре «Глобус» и еще один выход. Его называли – грузовой. При всяких гастролях и выездах на новогодние ёлки сюда можно было подогнать автобус, загрузить в него инструменты, декорации, костюмы, а потом впихнуть актеров.

Не многие из артистов знали секрет грузового входа. Дело в том, что тяжелая дверь запиралась массивным амбарным замком. Тот висел на чугунных петлях, которые штырями крепились к стене. Так вот эти штыри можно было вынуть двумя пальчиками, войти в театр, а потом сделать все, как оно и было.

Те единицы, кто знал об этом, не торопились кричать и требовать ремонта. Они просто пользовались удобной волшебной дверью. Проводили поклонниц прямо в свои гримерки, убегали со спектаклей до финальных поклонов и вообще – делали всё, что запрещал строгий Семен Маркович.

Конечно, и грим, и парики можно было бы и купить. Времена нынче лихие: деньги-товар-деньги. Алексей так и предлагал. Но Верочка запала на грабёж с легким взломом.

Это была её месть. Не театру, а исключительно двум персонам – лично Семену Марковичу и злодейке Марианне, которая целый год мутила воду вокруг Верочки.

Они пошли на дело в час ночи. Раньше нельзя. Театр – заведение богемное. После каждого спектакля находятся поводы для пирушек со снятием стресса. Актерам трудно войти в образ, но еще труднее выйти из него. Тут без стакана не обойдешься.

Верочка хорошо знала, что пить начнут еще под финальные аплодисменты зрителей. Потом будут кучковаться по двум-трем гримеркам. А закончится всё в полночь, когда сонная вахтерша начнет греметь ключами и всех выпроваживать, грозя пожаловаться самому Семену Марковичу… К половине первого сторожиха запрет все двери и отправится в свою коморку у служебного входа. А в час она уже будет спать непробудным сном.

Алексей явно волновался. Он шел грабить всего во второй раз в жизни. Первое его преступление было групповым и сопровождалось трагедией. Убийством!

Лет двадцать назад в летнюю ночь группа молоденьких солдат выползла из палаточного городка и совершила марш-бросок к колхозному свинарнику… Сытина до сих пор преследует предсмертный визг несчастной свинки. Нет, в ту ночь Алексей вместе со всеми веселился и жадно ел жаренное на костре свежайшее мясо… Хорошо бы на этот раз обошлось без трупов!

На первом этапе грабеж проходил по плану. Они проникли в театр и по темным служебным коридорам проскользнули к столику вахтерши, над которым тускло горел ночник. Из открытой двери коморки доносилось сладкое похрапывание.

Верочка сняла с доски несколько нужных ключей и в последний момент сорвала со стены свой некролог с траурной фотографией.

Еще один свой портрет она сняла в фойе театра. Это было большое фото в деревянной рамке и под стеклом.

Первым делом они вскрыли кабинет Семена Марковича. Подложив подушки, Вера взгромоздила на диван свой портрет, тот, который из фойе. Её лицо было точно на том месте, как и тогда, в тот момент, когда режиссер её сексуально домогался… Если этот хам первым войдет в свой кабинет, то эффект будет страшным!

Потом они открыли гримерку Марианны. Порывшись в её столике, Верочка поняла, что не ошиблась. Не так давно она разорилась на фирменный ящичек с французским гримом. Все вокруг обзавидовались, но теперь эта вещица была в столе Марианны. Хорошенький сюжет! Эта стерва решила все приватизировать – расположение главрежа, роль Верочки, а теперь еще и её любимый грим в лакированной деревянной коробочке. Не бывать этому!

Верочка не крала – она забрала своё. А на место шкатулки с театральной косметикой лег некролог об артистке Заботиной.

Посмотрев на все это, Вера не удовлетворилась. Измазав руку красным гримом, она приложила кровавую ладошку к тексту под своей траурной фотографией. Теперь красиво! И с налетом мистики.

В последней комнате пришлось повозиться. Это была костюмерная и одновременно реквизитная. И на полу, и на полках были свалены вещицы из разных спектаклей: посуда, оружие, картины в рамах и масса безделушек. Нужные им вещи находились в дальнем углу за двумя стеллажами с театральными костюмами. Поскольку впереди предстоял не маленький бой, а большая битва – было решено запастись разнообразными париками, усами, бородами. Непонятно пока для чего, но пригодится.

Когда уже сумки были набиты награбленным, послышались шаги и скрип открываемой двери.

Алексей присел, увлекая за собой Верочку, а потом лег, обняв её и прижав к полу. Делал он это машинально, но была в его жестах какая-то нежность. Или ей так показалось.

Можно было порадоваться – вошли не бравые ребята, не милиция. В костюмерную заглянула сонная вахтерша. Она невнятно чертыхалась и добродушно ругала себя. Что-то вроде: «Вот дура старая! Вроде и закрывала дверь, а ключ в замке оставила. И свет не погасила. Совсем склероз».

Сторожиха поворчала, погасила свет, заперла дверь снаружи и унесла ключ… Катастрофа! Костюмерная располагалась в полуподвале и окон не имела. Дверь сломать можно, но это грохот, звонок вахтерши в милицию, погоня, захват, тюрьма, суд, лагерь… Не очень-то этого хочется!

Верочка боялась пошевелиться. Они все еще лежали на полу, и Алексей так приятно обнимал её за плечи.

Темнота была полная, а зажигать свет рискованно. Сытин сел, покопался в карманах и на несколько секунд осветил окрестности огоньком зажигалки.

– Что будем делать, Вера? Сдаваться или прорываться.

– Ни то, ни другое. В восемь утра уборщица откроет все двери, пойдет греть воду и трепаться с вахтершей. Тогда и убежим. А пока спать.

– Неудобно как-то.

– Почему это. Найдем сейчас по паре шуб от Дедов Морозов, завернемся и самое милое дело.

– Я не в этом смысле.

– Алексей, вы меня стесняетесь? Не надо. Я не стану к вам приставать… Ну и вы постарайтесь. В этом театре один уже пытался до меня добраться и в глаз получил.

* * *

Милиции Аркадий боялся всегда. Еще с раннего детства. Бабушка постаралась – она даже кашу внуку впихивала под угрозой: «Ешь! А-то придет милиционер и заберет тебя».

Но реально с людьми в серой форме Аркаша стал встречаться, когда стал автомобилистом. Тут он понял, что менты гораздо охотней забирают не тебя самого, а твои деньги…

Звонку от Шурика Сухова можно было не удивляться. Хватка у того парня была крепкой. Аркадий ожидал, что мент напомнит о себе и при случае выставит счет за молчание. Небольшой – двести или максимум триста баксов… При встречи Сухов озвучил сумму в пятьсот долларов:

– Понимаешь, Аркаша, с Петьки Колпакова я бы больше запросил. Это же его была идея с подменой документов? А сейчас мы влипли. То есть – вы влипли. Я же готов продать информацию, которая вас спасет.

– Какую информацию?

– Сначала деньги, Аркаша, а потом стулья.

– А как же я могу знать, что эти сведения стоят так дорого?

– Дорого? Тут твоя жизнь на кону стоит, а ты торгуешься. Стыдно, Аркаша.

После такого заявления ничего не оставалось, как вытащить бумажник… У Аркадия были значительные суммы на непредвиденные расходы. На себя он тратил только то, что получал от Чуркина. Но был еще приварок, разница между заявленной ценой квартиры и реальной. Вот и Вере Заботиной он отдал гораздо меньшую сумму, чем получил за её комнатку… Эти неучтенные денежки Аркадий называл Стабилизационным фондом и тратил на всякие непредвиденные авантюры.

– Хорошо, товарищ Сухов. Я согласен. Держите пятьсот долларов… Но если информация будет малозначимой, я заберу деньги назад.

– Хотел бы я на это посмотреть… Не бойся, Аркаша, не обману! Значит так. Тебе имя Ольга Сытина ни о чем не говорит?

– Как вам сказать…

– Ладно, не будем в прятки играть. Сытин, её муж подал заявление о пропаже Ольги. Утречком, на следующий день после того, как она была застрелена на лавочке в Сивцевом Вражке. Она! А не актриса Заботина… Где актёрка я не знаю, но вот только вчера к нам приходил сам Сытин и забрал свое заявление. Нашлась, говорит, моя жена Оленька.

– Не может быть!

– Сам знаю, что не может быть, но факт на лице. Я хоть и пьяный вчера был… Так мы и пили на деньги Сытина. Он банкет нам закатил на радостях, что жена вернулась.

– Странно. Надо выяснять.

– Вот и выясняй, Аркаша. Я, если что узнаю, то сразу позвоню. Готовь деньги!

* * *

В Турбюро, где работала жена, Сытин бывал несколько раз. Но всё случайно, мимоходом. Сейчас же предстояла операция «Ловушка».

Возможно, что убийца никак не связан с этой фирмой, и капкан останется пуст. Но и отрицательный результат – это результат. Тогда надо будет ловить в другом месте.

Удивительно, но сотрудницы Турбюро его сразу узнали. Он никого из них не помнил, а девушки сразу защебетали:

– Мы так переживаем, Алексей Юрьевич. Просто ужас какой-то! Но никаких страшных известий нет? Мы верим, что Оленька найдется…

– Она нашлась! Вчера пришла. Погуляла немножко и вернулась… Это просто счастье! Я так рад.

Алексей ожидал, что именно такое заявление и его глуповатый вид вызовут шок. Так оно и случилось. Все, кто находился в холе, замолкли и застыли в тех позах, в которых услышали странную новость. Но ненадолго. Женское любопытство пересилило.

– Алексей Юрьевич, а Ольга не говорила, где жила эти дни?

– Говорила, но я не запомнил. Какая сейчас разница! Она сказала, что сравнила и поняла, как ей было хорошо со мной.

– А с кем она вас сравнивала? С Олегом?

– С каким Олегом?

– Со студентом… Но она с ним давно встречалась и не собиралась, чтоб насовсем.

– Нет, девочки, про студента я ничего не слышал.

– Тогда это тот ювелир, с которым она в Париже познакомилась. Она так его скрывала, что мы даже имени его не знаем. Но о его горячности слышали… Так Ольга к нему от вас убежала?

Тут для Сытина наступило время застыть в шоке… В таких конторах подружки всегда любят злословить. Не могла же Ольга вот так с одним, потом с другим… Врут подлые девки!

– Это вы, милые девушки, сами у неё спросите. А мне на это наплевать. Я не ревнивый.

– А почему она не пришла?

– Боится, что вы от неё какую-то вещь потребуете. Просила не говорить, что она её на даче спрятала… А вообще-то она пришла. Вон под окнами бродит.

Вся последняя тирада и была ловушкой. Но в явном виде на неё никто не среагировал. Восприняли только последнее и бросились к окнам.

С высоты третьего этажа всё было как на ладони. Верочка вышагивала по бровке, по бордюру, который в Питере смешно называют поребриком. На ней было любимое платье Ольги, любимые туфли, та самая сумочка, а еще парик, успешно конфискованный в театре «Глобус».

Кто-то из девиц раскрыл окно и издал приветственный возглас. Загримированная Верочка обернулась на крик, встрепенулась, замахала рукой, раздаривая всем улыбки.

Не зря репетировали! Театр удался. Ни одна из близких знакомых Ольги не почуяла подмены. Нельзя только допустить, чтоб кто-то спустился вниз.

– Девушки, а как поживает ваш шеф, господин Другов?

– Милан у себя в кабинете. Цветёт и пахнет!

– Я загляну к нему на пять минут, а потом сообщу вам нечто интересное. Вы пока скопируйте списки последних туристов Ольги. Так, чтоб с адресами и телефонами. Можно?

– Сделаем, Алексей Юрьевич… Только парижского дружка там не будет. Он не в её группе был. Они случайно познакомились, и такая у них любовь закрутилась… Вы только не обижайтесь, Алексей. Сами сказали, что вы не ревнивый.

Злые девушки и про Милана Другова сказали неправду. В последние дни он завял. Совсем не цвел, а если и пах, то это был запах страха. Он готов был на всё, что угодно, только бы не встречаться больше с теми бандитами.

А Виктор это чувствовал и дразнил. За эти дни он уже три раза появлялся на глаза. Вот вчера вечером – случайная встреча возле дома Милана. Понятно, какая она «случайная»! Это прямая и явная угроза… И этот бандитский Виктор при встрече ехидно и мерзко улыбнулся. Но в ответ на это получил от Другова не менее многозначительную улыбку. Правда, Милан хотел вложить в нее сарказм и презрение, а получилось не так. Он выдавил из себя гримасу виноватого пса – страх и полное подчинение.

Ну что они от него хотят? Как он найдет Ольгу Сытину? Капитан Мосин сказал, что её ищет вся московская милиция, а результатов ноль.

Неделю назад Другов нанял группу частных сыщиков. Эти ребята вообще работают так, что дым валит. А результатов ноль.

Посетитель показался Милану знакомым. Точно, это муж той самой Ольги. Они встречались под Новый год на корпоративной вечеринке.

– Рад вас видеть, господин Сытин. В том смысле, что очень сочувствую. Сопереживаю!

– И я очень рад… В том смысле, что моя Оленька вернулась.

Сытин подробно пересказал душещипательный сюжет о нечаянной измене жены и её счастливом возвращении. Потом подвел Другова к окну и продемонстрировал вещественное доказательство.

Верочка стояла теперь перед окнами шефа, лучезарно улыбалась и посылала воздушные поцелуи.

– Мы решили уволиться, господин Другов.

– Как?

– Немедленно и без выходного пособия. Напишите приказик, отдайте трудовую книжку и привет.

– Но пусть она сама поднимется.

– Не хочет, Милан. Боится кого-то… Она запретила мне говорить. Но вам-то можно?

– Мне можно!

– Срочно едем с ней на дачу. Это секрет, Милан. Она там что-то спрятала и теперь сама хочет залечь на дно… У вас есть адресок нашего коттеджа?

– Есть.

– Так вы его никому не давайте.

После ухода Сытина у шефа Туристического бюро началась нервная дрожь. Сначала в руках, потом в коленках, а затем и во всех других частях тела.

Вот она – удача! Сама в руки лезет. Как зверь на охотника бежит. Только бы не упустить… Позвонить Виктору и дело с концом! Но это мелко. Это не будет финальной точкой. Бандиты придумают для него другую работу. Так он навсегда погрязнет в криминальной среде.

Нет, надо самому захватить Ольгу, найти то, что она прячет и тогда уже торговаться с Виктором. Надо продавать не сырье, а готовый продукт!

Самому её не захватить… Но за какие подвиги он платит деньги частным детективам? За то, что из них дым идет? А результаты приходится самому добывать! Вот пусть эти сыщики потаскают каштаны из огня. Пусть возьмут Ольгу и доставят к нему… Кто платит деньги, тот и девушку получает.

* * *

Арсений ждал, нисколько не сомневаясь, что учительница сработает на пятерку. Надежда предана ему, как божеству. И за что? За сущий пустяк… Это для неё огромное счастье – впервые почувствовать себя женщиной. А ему что? Любопытно, но не больше…

Она позвонила через час и шепотом сообщила, что всё готово, что люди спят, а ворота открыты.

Уже через пять минут Арсений на невзрачной «Газели» подкатил к дому на Кленовой улице.

Надежда встречала на крыльце. Она была возбуждена и суетлива. Почти как в ту первую ночь.

– Надюша, ты ничего не перепутала?

– Нет. Все, как ты говорил. Оба заснули. Только Сергей очень крепко. Я даже пульс пыталась прощупать – не нашла.

– Так и должно быть… Веди в подвал.

Внизу перед металлической дверью стоял стол, на котором лежали опрокинутый стакан и вихрастая голова охранника. Очевидно, это и был Сергей, который без пульса.

Арсений обыскал еще тепленькое тело, извлек пистолет и переложил его в свой карман. От греха подальше! Серега, понятно, не в кого уже больше не выстрелит, но так надежней.

Дверь в камеру самородка Ильи Ромашкина была приоткрыта.

Ботаник оказался щупленьким сорокапятилетним очкариком. Он лежал на кровати и тихонько посапывал. Жив! Не то, что некоторые.

В самой секретной лаборатории царил творческий хаос. На полу и на столиках – железные коробки, баки, баллоны. Всё это соединено проводками и трубочками. А на рабочем столе стеллаж с приборами, куча книг и тетрадок.

Арсений сбегал наверх и принес два чемодана.

– Ты, Наденька, грузи сюда книги и рукописи. Место останется – приборчики. А я буду таскать, что покрупнее.

Они работали около часа. Наконец в подвале осталась только мебель. А еще тряпки, посуда и спящий изобретатель.

– Давай, Наденька, завернем его в одеяло, поднимем наверх и примостим в кузове. Я там для него местечко заначил.

– А Сергея тоже понесем?

– Нет, дорогая, Серёженька здесь останется.

У Ромашкина вся тяжесть была в голове. Щуплый на вид, но увесистый.

Вынос тела проходил трудно. Стеснительная Надежда, которой досталась нижняя часть ученого, никак не могла ухватить его покрепче. Она в своей жизни только одного мужчину обнимала. И вот теперь при нем, при первом, она должна вдруг браться за другого. Верх неприличия!

От неуклюжей стеснительности Надежды зад ученого дважды выпадал из её рук и ударялся о ступени. Но это Арсения не очень волновало. Сам он тащил тело за плечи, придерживая золотую голову Ромашкина. Алмазную голову!

Задняя дверь «Газели» закрылась с трудом, прижимая изобретателя к чемоданам.

– Послушай, Надюша, а у Виктора не было сейфа?

– Нет. Но у него есть железный ящик. Он его цепью к трубе пристегивает.

Порывшись в своих инструментах, Арсений выбрал пилу и маленький загнутый ломик.

Он был ювелир, и работа с фомкой не его профиль. Амбарный замок не поддался. Пришлось пилить трубу.

В какой-то момент на Арсения со свистом брызнула холодная вода, но пыл его не остудила. Он пилил с остервенением, и вскоре труба выгнулась, треснула и разломилась.

– Я этот сундучок отнесу в машину. А ты, Надежда иди в подвал. Ты мне там нужна.

Усталый и мокрый он стоял у стола с Сергеем. Отсюда была видна открытая дверь и центральная часть подвала. Надежда Малькова была внутри и где-то сбоку.

– Наденька, подойди поближе, чтоб я тебя видел… Еще шаг в сторону. Вот так, хорошо. Стой и не двигайся.

Он достал пистолет, передернул затвор, прицелился и выстрелил… За секунду, пока Надя еще стояла и удивленно смотрела на свою первую любовь, Арсений определил, что не ошибся. Пуля вошла точно между грудей.

Пистолет он протер своим носовым платком и аккуратно вложил в еще мягкую руку Сергея. Лица парня Арсений так и не увидел. А зачем?

Теперь – уезжать! Но перед этим еще один, последний и завершающий пункт плана.

Арсений вытер руки и вынул из внутреннего кармана фотографию улыбающегося мужчины. На обороте три слова и подпись: «Твой Алеша».

Идея родилась сама собой, когда в последний день он увидел в сумочке Ольги фото её мужа. Разыграл ревность, потребовал отдать – не дала. Пришлось изъять уже после акции.

Арсений подошел к Надежде и, стараясь не смотреть на замершее лицо, засунул фото Сытина в верхний карман рабочего халата.

Хорошо сделано! Край фотографии завлекательно торчит, и его нельзя не заметить. Кто бы не искал убийцу – найдут.

Глава 5

За те два дня, что Вера была знакома с Сытиным, она даже не интересовалась его профессией. Не в смысле диплома, а то, чем он занимается, чем деньги зарабатывает.

По визитной карточке она знала, что Алексей – Генеральный директор какой-то фирмы «Веста». Но в наши времена это ни о чем не говорило. В его конторе могло быть и три сотрудника, и три тысячи… И что он делает в своей «Весте», шубы продает или колбасу коптит?

Об этом Верочка узнала почти сразу после бегства из Туристического бюро Милана Другова.

Именно – бегства! Алексей гнал машину по переулочкам, петляя и оглядываясь. Погони не было, но странный шеф Турбюро знал и домашний адрес Сытиных, и дорогу к даче.

Верочка не заметила, как они заехали во дворик пятиэтажного строения, напоминающего старую школу. У двери на медной доске читалось – НПО «Веста».

Сытин выскочил из машины и, убегая, сообщил Вере:

– Я на десять минут. Надо передать заму все дела и захватить технику.

Вернулся он с чемоданчиком, забросил его в багажник, заскочил в машину и рванул, набирая скорость.

– Алексей, а что за технику ты взял?

– Это всё наша продукция. Видеокамеры, микрофоны маленькие.

– Жучки?

– Именно они… Только это секрет. Мы их не для продажи делаем.

– А нам они зачем?

– Для поиска убийцы… Мы сегодня на даче ночевать будем. Соорудим ловушку и будем ждать. Это не опасно и даже интересно.

Домой, на Плющиху, они заскочили на пять минут. В очередной раз Сытин попросил соседку забрать детей из школы и приютить у себя до утра. Попросил и щедро оплатил её услугу.

По дороге до дачи молчали. Верочка решила, что мудрый Сытин планирует детали ловушки для убийцы. А Алексей думал о другом.

То, что сообщили ему подружки Ольги, никак не вязалось с её кристально чистым образом. А что такого они сказали? Мол, был у неё какой-то студент. В каком плане? Они же не произнесли слово – любовник. Нет! Это мог быть знакомый, практикант, дальний родственник. Наконец – ухажер, которого Ольга не прогоняла из жалости, но и ничего ему не позволяла. А в такой ситуации понятно, почему она мужу не говорила о студенте – из врожденной деликатности… Всё сходится.

Теперь о дружке из Парижа. Опять же, он приятель, а не любовник. И откуда всё это известно, если она его скрывала? С её слов! А Ольга была игривая и веселая. Могла всё выдумать. Наверняка, придумала! Он-то сам что этим девкам наговорил про неё! И как только язык к нёбу не присох.

От этих мыслей Алексею стало легко на душе. Всё стало на свои места. Он – ворчливый мужик, а она чиста и невинна. Всё, как раньше… только без Ольги.

При Вере ни разу не было произнесено слово – коттедж. Дача и дача. Но на самом деле это был огромный участок с различными строениями. Двухэтажный дом красного кирпича, баня из неотесанного сруба, летняя кухня с верандой и прочие мелочи – парники, гараж, сарай и колодец под навесом.

Сытин был уверен, что ловушка захлопнется в полночь или около того. Плохие люди идут на дело в сумерках. Значит, пока светло – надо подготовить капканы.

Вера готова была помогать, но Алексей отправил её на кухню. И вот здесь ей действительно стало плохо. Между ключицами возник огромный ком, который давил во все стороны. В глазах защипало, и слезы полились сами собой.

А что, было ей приятно, когда она увидела свой некролог? А на кладбище у могилы со своим именем? А каково было видеть дрожащего Сытина?

Но тогда что-то держало её. Разумом-то она понимала, что её фото в траурной рамке – ошибка. Она точно знала, что она жива.

А здесь она поплыла. Кругом миски, ложки, поварешки. Все это – мир другой женщины. Еще недавно её руки касались всех этих предметов. Всё крутилось, кипело и бурлило. Ольга была здесь хозяйкой и царицей. А что сейчас? Она не просто в земле, а еще и под табличкой с чужим именем, с именем той, которая хозяйничает на её кухне. Кошмар какой-то! Фантасмагория! И дневной, и ночной дозор сразу. Оба в одной бутылке… Смешать, но не взбалтывать.

Верочка грязным кухонным полотенцем зажала рот. Алеша не должен слышать её рыданий. Если ей так невыносимо больно, то каково же ему.

А Сытину было если не хорошо, то нормально. Он с головой ушел в работу. Уж полночь близится, а не все камеры установлены, не все микрофоны спрятаны.

Он метался между кабинетом, калиткой, спальней и чердаком бани. Последний штрих на лужайке. Подальше от дома уложена куча торфа, в неё влита канистра бензина, сверху хворост и доски. А внутрь, под весь этот мусор – коробочка, обращенная к бане…

Ужинали они впопыхах. Враг не дремлет! Он может заявиться в любой момент. А то, что он прибудет, Алексей не сомневался. Почему? Интуиция! Уж очень позорно дрожали ручки у уважаемого Милана Другова. Слабак он. Выдал себя с потрохами.

– У меня всё готово, Верочка. Быстренько завершаем и на пост. Мы с тобой идем в баню.

– Куда?

– В баню. Вернее, на чердак бани. Туда секретный вход и бандиты его не найдут.

– Бандиты? Ты же говорил – убийца. Их что, Алексей, много будет?

– Один будет точно. Но может быть и пять. Или десять… Свет не выключаем. Оставляем всё, как есть… А ты, Вера, вкусно готовишь. Ольга это дело не любила. Я такую кухню ей устроил, посуды накупил – ни к чему не притронулась. Только колбаса и всяческий готовый фаст-фуд. Макдональдс!

В бане Сытин предложил Вере осмотреть потолок и найти люк. Невозможно! Балочка к балочке, палочка к палочке.

Довольный Алексей притащил лестницу, приставил её в углу, поднялся наверх и откинул крышку люка:

– Прошу за мной, мадам. Здесь и заночуем.

– А бандиты?

– Вот, если они появятся, нам не до сна будет… Только выключи свет, Верочка. Я фонариком посвечу.

Когда она забралась, Сытин втянул лестницу, захлопнул люк и запер его.

При тусклом свете фонарика на чердаке было вполне уютно. Вера только не поняла, было ли так всегда или за эти часы Алексей постарался и сгреб обычный чердачный скарб в дальний угол.

Здесь же, перед маленьким оконцем лежали рядышком два матраца. А перед ними как в сказке – ноутбук. И это не всё – справа поднос, на котором термос, чашки и пакеты с печеньем.

В полный рост на чердаке не встать. Можно только сидеть или лежать на пузе, вглядываясь в светящиеся окна дома, в калитку и дорогу за ней…

Они расположились на матрацах в полной темноте. Лежали совсем рядышком. Алексей вполне мог протянуть руку и дотронуться до её плеча. Не грубо приставать, а чуть обнять, приободрить… Верочка вспомнила, как вчера в костюмерной он обхватил её и с силой прижал к полу. Это было хорошо! Но вчера-то шальная вахтерша дала повод. А сейчас? Разве то, что она смертельно боится, не повод? Она, как новобранец, ждущий атаки противника. Тут не до плеча надо дотрагиваться, а обнять покрепче, прижать к себе.

В какой-то момент Верочке стало стыдно. О чем она думает? Вот стерва! Всего три дня прошло, как человек узнал о смерти любимой жены. Он страдает, а тебе только одно и надо. Могла бы годик подождать. Или хоть месяц…

Бандиты приехали неожиданно, в ноль тридцать. Две машины на малой скорости подкрались к воротам и замерли.

Сытин включил ноутбук, поиграл с кнопками, и на экране возникла площадка перед калиткой. Номер одной из машин удалось увеличить. Другая встала боком к камере. Зато из неё, из серой Хонды с водительского места вышел он – Милан Другов.

Всего на площадке перед калиткой собралось пять человек и среди них одна девушка.

Контролировать звук можно было только через наушники. Алексей нацепил их и прислушался.

Налетчики работали молча. Микрофон передавал лишь скрежет ломаемого замка… Сытин порадовался, что все остальные двери оставил открытыми.

Группа захвата ворвалась в дом, и Алексей стал переключать экран. Вот они в гостиной, на кухне, в кабинете. Вот ворвались в спальню. Кровать была расстелена, а морды у бандитов были растеряны. Они бросились во двор, проверили туалет, заглянули в сарай, осмотрели баню и вернулись в дом, в кабинет.

Для Веры звук был недоступен, и Сытину пришлось комментировать.

– Они полные лохи. Совершенно не знают, что делать… Они, Верочка, хотели тебя захватить. То есть Ольгу, конечно. Эти ребята на Другова работают, но не он главный. Им надо было тебя захватить и передать какому-то Виктору… Решили искать то, что спрятала Ольга.

– А что она спрятала?

– Ничего! Это я Милану подбросил утку, что Ольга спрятала что-то на даче… Впрочем, они говорят, что надо искать камушки, а еще сто тысяч баксов. Ничего не понимаю! Или она на самом деле что-то спрятала?

Бандиты разбрелись по комнатам и начали обыск. Не обыск, а шмон! Из ящиков и с полок всё летело на пол. Всё ломалось, давилось, рвалось!

Сытин терпел, но не больше минуты. Он взял в руки пульт, направил на кучу мусора, что на лужайке.

Внутри кучи что-то взорвалось, и сразу же вспыхнул торф, пропитанный бензином. А следом – сухой хворост и гора толстых досок.

Второй шаг – Сытин взял сотовый и позвонил пожарным. На уровне среднего актера он изобразил панику, представился соседом и назвал адрес.

Налетчики продолжали свой шабаш. Сытин заметно нервничал и Вера попыталась его отвлечь:

– Алексей, а зачем ты сказал, что сосед звонит? Пожарники не определят по номеру сотового.

– Обижаешь! Забыла, где я работаю? Этот номер определится, но его хозяин слишком большой человек.

– Президент?

– Чуть пониже.

– И еще, Алексей, как бы сделать фото этих типов.

– Забыла, где я работаю? Увеличим все морды и отпечатаем.

– А прослушать все их разговоры можно будет?

– Конечно, Верочка. Или ты забыла, где я работаю? У меня идет многоканальная запись. Все их ходы записаны.

– Понятно. Контора пишет…

При первом вое пожарных машин Милан Другов со своей командой вылетел из дома и бросился к воротам. В суматохе они успели развернуть и увести свои иномарки вглубь ночного поселка.

Сытин включил фонарик, открыл люк и спустил лестницу.

Они уже сидели у костра, когда на лужайку ворвались бравые брандмейстеры.

– Вы хозяин?

– Я.

– Так что, костер будем тушить?

– Зачем? Мы сейчас с женой шашлычок будем жарить.

– А почему ночью?

– Проголодались.

– Понятно. Ложный вызов! Придется платить.

– Я вас вызывал?

– Не вы, но ваш сосед.

– Вот к нему и обращайтесь… Я, дорогая, пошел за шампурами. А вы, господа, освободите частную собственность.

* * *

При виде двух трупов в подвале Федор не сразу всё понял. Он вообще туго соображал. Раньше он любил поразмышлять. Но ему крепко вдолбили, что он шестерка и рожден выполнять, а не думать.

А Виктор вдруг замер, прислонясь к дверному косяку. Внешне он был спокоен, но внутри кипел, как шекспировский герой в самый пик трагедии. Как Отелло, который получил все улики, включая платок, вышитый цветами земляники. Ему так же хотелось кого-нибудь задушить.

Два трупа в доме… На повариху Надежду можно было наплевать. Нет, её жалко, но не очень. А Сергея жаль! Хотя тоже не очень. Вот о сундучке с валютой и запасом камушков можно пожалеть. Это удар под самый дых! Это, конечно, драма. Но не трагедия. Ботаник – вот трагедия! Вот он золотой запас, который сперли. Он был бы дойной коровой на всю жизнь. Украли курицу, несущую бриллиантовые яйца. Кто это сделал? Найти бы паскуду. Но не задушить, как тот мавр, а разорвать. Четвертовать на сто кусков!

– И что ты молчишь, Федя? Работай! Ищи эту сволочь. Напакостил, так исправляй дело.

– А я тут причем?

– А кто мне Серёгу предложил? Охранничек фиговый. Пьянь…

– Не надо так, Виктор, о покойнике. Он погиб на боевом посту. И пил он только чай. Вон стакан стоит.

Подтверждая свои слова, Федор подошел к столу, протянул над трупом руку, схватил остатки чая, понюхал и приготовился отпить.

В прыжке Виктор выбил стакан из рук Федора, схватил его за грудки и начал трясти. Чуть было не задушил.

– Ты что, совсем идиот? Думаешь, в Серёгу стреляли? Или по башке били? Нет! Его отравили. Вот этим самым чаем.

– Так он же стрелял?

– Стрелял… Начал отключаться, понял, кто его траванул, и пульнул в неё.

– Складно… А наш Ботаник сам ушел?

– Да, сложил все приборы в карман, перекусил цепь у сундучка и пошел… Дурак ты, Федя. Повариха, как и ты – шестерка. Есть еще кто-то с машиной. Один или двое.

– Или трое!

– Возможно… Пойди обыщи Надежду. Только не лапай везде. Карманы выверни и всё.

При всей своей грубости и жестокости Виктор был сентиментален. Особенно в отношении трупов. Он всегда вспоминал, что из них вылетает душа и крутится где-то рядом. А где душа, там ангелы и еще что-то святое и чистое.

Обыск дал результаты из двух пунктов. Пыльная тряпка и фото улыбчивого мужика.

Тряпку Виктор сразу отшвырнул в лицо тупому Федору, а фотографию взял. На обороте был довольно глупый текст: «Я тебя люблю. Алексей». Ни фамилии, ни адреса, ни телефона.

– Ладно, Федор, не обижайся. За дело получил… Ты этого мужика не видел?

– Видел.

– Где?

– Так возле дома Ольги… Как она исчезла, ты направил меня сторожить. Я три дня торчал у её подъезда. Так этот мужик постоянно входил и выходил. По пять раз в день.

– Он один выходил?

– Утром с детьми.

– Ну, ты и тормоз, Федя… Мальчику десять, а девочке семь?

– Да.

– Еще не дошло? Ты не тормоз, ты – два тормоза… Как мужа Ольги зовут?

– Алексей Сытин.

– Понял теперь? На фото он и есть… Ольга перед ним раскололась, и они решили нас кинуть. Сытин закадрил повариху, подарил ей фотку и уговорил отравить Сергея… Не грусти, Федя. Скоро все вернем. А поймаем Ольгу, я её три дня пытать буду. Всеми извращенными способами.

Ночью они отвезли оба тела на картофельное поле. После недавней уборки урожая земля была рыхлая и копалась хорошо.

Яму метровой глубины Федор выкопал за час. Виктор страховал, стоя возле кучи свежей ботвы.

Холмик делать не стали. Лишнюю землю Федя разбросал и все это прикрыли картофельными стеблями.

Через пару недель здесь поработал культиватор, перемалывая комья земли и подгнившую ботву. А в октябре всё поле засеяли озимой пшеницей.

Сергея никто не искал. Кому он нужен?

А Надежду искала завуч – класс остался без учителя. Но школе повезло. Замена нашлась быстро.

* * *

Сытин и Верочка очень устали за эту ночь. Пожарные машины уехали только в третьем часу. Хмурые брандмейстеры немного позлились и сделали попытку найти соседа, который их вызвал. Но они быстро поняли, что посреди ночи это им не светит.

Сразу после их убытия Алексей загасил костер и отвел Верочку в комнату сына. Там была уютная и вполне полноразмерная кровать. И обыск здесь еще не успели начать.

Сам Сытин лег в кабинете на пухлом диване из серой кожи… А почему не в спальне? Почему не на привычном месте?

Эти вопросы Вера успела задать себе, прежде чем провалилась в глубокий сон. Она даже успела ответить… Общая с Ольгой спальня – это для него святое. Столько сладких воспоминаний. Ну, не может он там спать один. И Веру туда положить не может. И вместе пока не может. Пока не может…

Утром за завтраком заговорили о главном. О детях.

– Я очень боюсь, Алексей. Во всех американских фильмах в таких случаях бандиты берут в заложники детей… Если так будет, я загримируюсь под Ольгу, а ты меня на них обменяешь.

– Типун тебе на язык… Извини, Вера. Давай срочно заканчивать и в машину. Заедем домой, соберем вещи и в школу.

– А дальше что?

– Пока не знаю…

– А я знаю! Помнишь я тебе рассказывала про свой домик на Оке. Там сейчас Наталья осталась. Завезем туда детей. Она с удовольствием с ними останется… Мы же быстро с этими гадами разберемся?

– Мы постараемся… Поехали, Вера.

Свой красный Опель Сытин поставил прямо у подъезда. Мотор глушить не стал.

Когда собирали чемоданы, он несколько раз подходил к окну и через щель в шторах осматривал улицу. И не зря!

– Всё, Верочка! Мы опоздали. Стоит, подлец.

– Кто?

– Знал бы я! Но я его уже видел много раз. Как только Ольга исчезла, он встал на этом месте и дней пять стоял. Теперь ясно, что он её караулил…

– Что делать будем?

– Не знаю. Если он один, то не так страшно. Но вчера их пятеро было.

– Я знаю, что делать! Не зря же мы театр грабили. Где наш грим и парики… Играем этюд: Я – отрывная шалава, а ты мой шнурок, предок. Отец или лучше дед.

Вера разворотила все шкафы в поисках подходящего реквизита. Для себя взяла юбочку из плюша, топик и рыжий парик. А для своего непутевого деда – обвислые тренировочные штаны, желтые сандалии и выцветшую рубашку защитного цвета.

– Алексей, откуда у тебя военная форма?

– Служил.

– Ты офицер?

– Капитан запаса. Но я не строевой. После института шесть лет в Москве просидел. Электронику настраивал… Давно это было.

– Надевай рубаху. На неё пиджак серенький, а сверху усы и седой парик. Только всё клеить придется.

Верочка вышла первой. Это была разведка. Где-то в недрах её пышной груди Алексей спрятал включенный мобильник. Еще на лестнице она пропела куплет из «Мурки». Сытин промурлыкал продолжение. Порядок – связь работала!

Верочка вышла из подъезда неторопливо, развязной, вихляющей походкой. Осмотрелась и поправила юбку. Не подтянула её, а спустила до самых соблазнительных мест.

Федор не мог этого не заметить. Он замер, выпучил глаза и приоткрыл рот. Пора! Вера подплыла к нему и проворковала:

– Закурить не найдется?

– Да хоть всю пачку бери. Для такой ничего не жалко.

– Давай пачку. Вечером отдам, если зайдешь. Я одна буду. Сейчас деда на дачу спроважу – и свободна. Вон балкон на втором этаже. Запомни! Так зайдешь?

– Хочется, но не знаю пока. Я тут фраера одного стерегу. Не знаешь такого?

Федор протянул ей фото Сытина. Верочка повертела карточку, перевернула, прочла надпись на обороте, и ей опять захотелось плакать… Актер может заплакать, когда не хочется, но надо. А вот когда хочется, то сдержаться значительно трудней. Надо жестко держаться за образ, не выходить из роли.

– А ты симпатичный парнишка. Тебя как зовут?

– Федя. А тебя?

– Мурка.

– Мария, что ли?

– Обижаешь! По паспорту я – Марго. А Мурка так, для своих… Знаю я этого типа, Федя. Наверху живет. У него недавно жена сбежала.

– А теперь?

– А теперь – назад прибежала… А вот и мой дед! И не забудь, Федя, вечером я одна. Приходи.

Седой Сытин с трудом волочил два чемодана. Верочка подскочила, сама открыла багажник и закинула вещи вглубь красного Опеля. При этом она просто нырнула в машину, задрав юбку выше пояса.

Сытин был бы неплохой актер. Он быстро оценил мизансцену и вошел в роль. Такого сочного шлепка но филейной части Верочка не ожидала. Вслед за этим раздался дрожащий старческий окрик: «Совсем девка совесть потеряла. Спрячь задницу! Мне за тебя от людей стыдно».

Вера выскользнула, юркнула в подъезд и принесла еще две объемистые сумки. При этом она все время перемигивалась с Федором и вертела задом. Посмотри, мол, как мне трудно с этим старым хреном. Полный отстой! Вот скину его, и оттянемся на всю катушку.

Тем временем Сытин ковылял поближе к баранке. С трудом взгромоздился на место водителя, втиснул под руль правую ногу и долго подтаскивал левую.

Федор с тоской проводил красный Опель. Проводил и облизнулся. Скорей бы появился этот Сытин со своей Ольгой. Их можно быстро скрутить, доставить Виктору и рвануть опять сюда, на Плющиху, где за балконом второго этажа живет она, его Мурка.

Федя был, конечно, тормозом, но не по этой части. Женский пол он любил. Особенно таких… Хороша девка. Обалдеть можно! И имя как песня. Мурка…

По дороге к школе Сытин сделал большой крюк и несколько раз проверялся, заезжая в проходные дворы. Хорошо, что в этих местах не водились гаишники. Права у него были, но фото в них резко расходилось с его теперешней физиономией.

Перед школой пришлось снять парик, снять грим, снять удобные треники. Все пришлось долго приводить в порядок.

Детей уговаривать долго не пришлось. Неожиданные каникулы – это радость! А домик на Оке – это счастье.

По дороге в Коломну Алексей проверялся еще пять раз. Не хватало еще к этой Наталье привезти хвост и этим подставить еще одну женщину.

Наташа ждала машину из Москвы. Она ждала Колпакова, который три дня назад уехал спасать Верочку.

Она ждала своего Петю, а у дома притормозил красный Опель. И с этого момента всё завертелось, закружилось и помчалось кувырком.

Комната для детей была, но её надо было вычистить, вымыть, снабдить мебелью и уютом. А вместе с этим топилась баня, грелся ужин и сообщались новости.

Но серьезный разговор начался лишь тогда, когда замученные дети заснули.

Наташка подошла к корзинке с луком, запустила в неё руку, вытащила «Вальтер» и положила его в центр стола.

– Вот, Верочка. Из этой штуки тебя могли убить. И поручили это Пете.

– Малышу?

– Да, Петру Колпакову.

– А кто поручил?

– Некто Чуркин. Ювелир.

– Так это тот, кто нашу квартиру купил.

– Да, Верочка. Все это из-за твоей комнаты на Арбате… Но Чуркин жестоко просчитался. Петя не киллер. Он не просто хороший человек, он самый лучший.

– Понятно, Наталья. Он принц на белом коне.

Сытин пока не принимал участия в разговоре. Ему, как мужчине, был более интересен пистолет… Ствол не чищен. Недавно из него стреляли – ощутим запах пороха и лука. Что еще? В магазине не хватает одного патрона. А в остальном приятная штучка. Удобная вещь. Маленькая и удаленькая.

– Извините, Наташа, а почему Колпаков не взял пистолет с собой?

– Ой, Леша, это цирк был! Он считает, что «Вальтер» в колодце. Я туда железку кинула, а он поверил.

– Не разозлился?

– Нет, он добрый. Он очень хороший. Поверьте мне, Леша.

– Я верю. Но пистолет, с вашего разрешения, заберу… Моему Ваньке десять. Он шустрый. Обязательно найдет эту пушку и начнет по мухам палить…

* * *

Напряжение нарастало с каждой неделей. Пауль регулярно получал информацию от своего агента. Винсент, тот который Арсений Хреков, сообщал, что все проблемы с гидом Ольгой урегулировал, что нашел Ботаника, что скоро нейтрализует Виктора и его друзей. Все это успокоительно, но невнятно.

Пауль Ван Гольд стал жалеть, что вручил судьбу мира этому непонятному авантюристу из России. Нет, мир, конечно, не перевернется, если его завалить алмазами по цене стекляшек. Мир не рухнет, но захромает, споткнется, а то и осядет на бок.

В какой-то момент Ван Гольд решил сам ехать в Россию. Он помнил, что за всеми иностранцами там следят чекисты. Поэтому так не хотелось ехать с паспортом подданного королевы Нидерландов.

Пауль дернулся в российское посольство, но там ему намекнули, что он когда-то уехал из Минска. Туда, мол, и обращайтесь. От этого стало страшно – все газеты трубили, что там, в Белой Руси царит жуткий тоталитарный режим.

И тогда законопослушный ювелир решился на авантюру. Через свои короткие связи в темных кругах Пауль вышел на господина Брюге. Тот держал конторку за блошиным рынком, рядом со старым мостом через Амстел. Промышлял этот тип изготовлением сувениров, включая паспорта всех стран и народов мира.

Ван Гольд успокаивал себя тем, что новый гражданин России будет не совсем липовый. Большая часть в новом документе будет правдой. И место рождения, и дата, и имя – Павел Исаакович Гольдман. Был такой человек! Вот только прописка у него теперь не амстердамская, а московская.

Господин Брюге был ювелир своего дела. Он делал фальшивую ксиву, но не липу, не барахло. Поэтому за свою работу он запросил кругленькую сумму, свободу творчества и три недели.

Срок для Пауля был слишком долгим. Они спорили, торговались и сошлись на двадцати днях.

* * *

Они уехали в Москву ранним утром. Планов было много, но пока ни один из них не утвердили.

Верочка предлагала поймать Милана Другова, припугнуть и выпотрошить. Но Сытин обвинил её в кровожадности. Это самый простой, самый очевидный вариант, но поспешный. А спешка при ловле убийцы не нужна. Спугнуть можно.

К своему офису осторожный Сытин не поехал. Он вызвал зама в соседний скверик и вручил ему свой ноутбук. Через час тот вернул технику и пачку фотографий. Там были увеличенные лица всех пятерых налетчиков на дачу. Их морды и рожи.

А еще зам установил номер одной из машин. Предположительно – серой Хонды. Хозяина этой иномарки, а еще той, на которой их сторожил Федор, узнают завтра, поскольку знакомый гаишник сейчас гуляет на свадьбе.

Верочке понравилось начало следствия. Теперь на каждого бандита можно завести досье, а это уже половина успеха. Процесс пошел!

– Я думаю, Алексей, что надо эти фото предъявлять всем, кто с этим делом связан.

– Кому это?

– Понятно, что Другову. Потом Аркадию, Семену Марковичу, ювелиру Чуркину.

– Вот удумала! Он же из-за квартиры на Арбате собирался тебя убить.

– Вот именно, Леша! Кто меня хотел, тот и Ольгу мог… Есть такое мнение, что все они в один клубок повязаны. Пойдем сегодня в театр. Припугнем Семена Марковича. Спросим, почему он мой труп опознал и кто на этих фото. Он всё скажет. Он трус. Уж я-то его знаю. Пойдем?

– Посмотрим.

– А еще, нам ночевать негде. А в театре Оксана, гримерша. Лучшая подруга моя. Кто-кто, а она меня не продаст… А у Оксаны двушка на Коньково. Пойдем в театр?

– Пойдем.

Перед театром почти не гримировались. Только Верочка нацепила рыжий парик и темные очки.

Аншлага не было. За пять минут до начала треть билетов не продана. Обидно даже за свой бывший театр.

Они вошли в фойе с первым звонком. Вера хорошо знала расклад. В зале большая толпа рассаживается, за сценой малая толпа готовится играть, а в директорском кабинете один Семен Маркович. И гримерка уже пустая.

На втором звонке Верочка схватила Сытина и потащила его в служебный коридор. Он здесь уже бывал. Три дня назад, ночью и в кромешной темноте.

Первым делом заглянули к Оксане Бабиной. Она закончила рабочий день и собиралась на выход.

Вера затащила в гримерку Алексея, закрыла дверь, сорвала парик и очки.

– Привет, Оксаночка.

– Ой!

– Это я. Живая и здоровая.

– Ой!

– Ты что это так побледнела. У тебя нашатырь есть?

– Ой!

– Да очнись ты! Я – Вера Заботина! Я – твоя подруга.

– Откуда ты?

– Оттуда… Потом все расскажу. Познакомься – Алексей, мой муж. Ты нас приютишь на ночь?

– Конечно… А ты правда оттуда?

– Даже не сомневайся. Нам только надо на пять минут к Семену заскочить. Пойдем, Леша.

В коридоре Верочка взяла Сытина за руку и жалобно посмотрела в глаза:

– У меня две просьбы, Алексей. Обещай выполнить.

– Постараюсь.

– Не обижайся, что я тебя мужем назвала. Это для дела. И врагов запутаем.

– Какие обиды. Даже приятно.

– И еще – дай мне пистолет. Я хочу его испуганные глаза увидеть.

– Бери. Но только осторожно. Затвор не передергивай.

Они вмести вошли в кабинет Главного режиссера. Сытин остался страховать у двери, а Вера медленно надвигалась на Семена Марковича. Тот сжался в кресле и дрожал. Взгляд бегал с её пылающих глаз на пистолет и обратно.

Для театрального эффекта Вера все-таки передернула затвор и загнала патрон в ствол.

Режиссер изредка смотрел боевики и знал, что в этом случае надо не раздражать нападающего, а подчиняться. Он медленно поднял руки, еще медленней встал с кресла и сделал шаг в сторону. Пусть она видит его в полный рост, Всего, включая дрожащие коленки.

Левой рукой Верочка вынула из кармана пачку фотографий, развернула их, как гадалка колоду карт, и эффектно бросила на стол. Фокус не удался! Карточки разлетелись и смешались. Пришлось подойти и расправить все шесть фото: пятеро нападавших на дачу и Федор у подъезда.

Теперь Вера и испуганный Семен стояли в двух шагах друг от друга. Сытин напрягся, но решил пока не делать резких движений. Как бы не было тут хуже. А что – патрон в патроннике, курок взведен, ствол смотрит в грудь, палец на спусковом крючке. Чуть дернется глупышка, чуть нажмет и – бах! Со всеми вытекающими последствиями.

Вера поймала на себе жалостливый взгляд своего бывшего шефа. Она усмехнулась и сверкнула очами, как ведьма из «Вия». Быстро ткнула пистолетом в кучу опознаваемых и вернула ствол на место.

– Что, Семен, доигрался? Думал, похоронил меня и концы в воду? Так нет, я к тебе с того света пришла.

– Понял.

– А не забыл, как я стреляю? Уж если пробка от шампанского под глаз влетела, то и пуля свое место найдет.

– Понял.

– А раз понял, то опознавай. Кого и где видел?

– Понял… Только я никого из них не видел. Вы скажите, кого надо опознать. Я готов подтвердить. Как тогда в морге…

Верочка явно растерялась. Она опустила «Вальтер» и именно в этот момент Семен Маркович вспомнил, что он мужчина и решил сыграть роль супермена.

Он с диким ревом бросился вперед и обеими руками схватился за ствол. Вера дернула руку на себя, покрепче сжала пистолет и, естественно, нажала на спусковой крючок.

Вслед за оглушительным звуком выстрела раздался звон вазы китайского фарфора, стоявшей на высоком серванте.

Затвор дернулся и больно ударил Семена по большому пальцу. От этого, а еще оттого, что мимо лба пролетела пуля и в нос шибануло пороховым газом – режиссер выпустил ствол.

От грохота и страха Верочка не просто освободилась от «Вальтера». Легким движением она его подбросила вверх, к потолку.

Семен Маркович никогда не был жонглером или вратарем. Но он умудрился оторваться от земли и в прыжке схватить за ствол ту гнусную штуку, которая еще минуту назад угрожала ему смертью.

Сытин быстро понял опасность – случайно пальнула дуреха Вера, а сейчас начнет стрелять дурак Семен. И уже прицельно, а не по вазам.

Алексей подскочил к супермену с шальными глазами. Тот даже не попытался переложить пистолет и взять его за рукоятку. Он размахивал стрелковым оружием, как молотком, как дубиной.

Защищая голову, пришлось левой рукой поставить блок, а правой ударить по кулаку с зажатым «Вальтером». И последний штрих – Сытин коленкой пихнул противника в пах.

Несчастный Семен полетел на диван, а пистолет-иномарка еще дальше – под диван.

Выстрел не могли не услышать… Сытин подскочил к Вере, взял её в охапку и потащил в коридор. Они успели заскочить в гримерку и сразу же послышался топот, визг и крики: «Кто стрелял? Что случилось?»

За минуту Верочка нацепила рыжий парик и очки. Приоткрыв дверь Оксана поняла, что все стремятся к двери начальника и никому нет дела до тех, кто рядом.

Сытин с Верой вышли вслед за гримершей, которая тоже заорала: «Что произошло? Я слышала выстрел».

За спиной Оксаны бочком, вдоль стены они выскользнули в холл, а через минуту сидели в красном Опеле и мчались в Коньково.

* * *

Милан Другов был не очень силен в бандитской терминологии. Знал, что это называется «феня». Но понимал лишь отдельные слова, которые запомнились из бульварной прессы и из проникновенных песен типа «Раз пошли на дело я и Рабинович».

Сейчас он шел по ночной Москве и совершенно не мог рассуждать. Мысли никак не могли расправиться в его голове. Она не реагировала ни на какие команды. Она зависла! Всё её пространство занимала лишь одна дрожащая мыслишка – «Меня чуть не пришили на бандитской разборке. Мог и маслину в лоб получить и перо в бок».

Милан шел на ватных ногах. Его сегодня не били, но всё тело ныло. И вообще всё было усталым и замученным – и лицо, и одежда, и душа, и мысли.

Как дошел он до жизни такой? Еще месяц назад он был бодрым бизнесменом средней руки. Не олигарх, но и не бомж. И вдруг стал блатной шестеркой. Даже пятеркой! Так, на подхвате у Виктора. Да кто он такой? Я его одной левой по стенке размажу…

Другов хорохорился и от этого еще больше становился противен сам себе. Он точно знал, что никого он не размажет. Из-за элементарного страха. Потому, что там, в преступном мире предателей неотвратимо карают – кусок рельса к ногам и в воду. А еще под асфальт закатывают.

От этих ужасов внутри заныло. Он увидел свободную скамейку и поплелся к ней. Ему, с его измученной душою хотелось на минуточку прилечь и отдохнуть.

Итак, что, собственно говоря, случилось?

Поздним вечером Милана подловил Федор и привез к шефу на ковер. С одной стороны это было признаком доверия. Виктор принимал его в Балашихе, в собственном особняке. Но с другой стороны Другов понимал, что увяз. Теперь он знает про этот дом! Как там у них? Хаза или малина?

Виктор заслушивал отчет нового кореша.

На первых порах Милану было, что сказать. Первое – найдена Ольга. Она сама подходила к офису. Значит она в Москве, жива и здорова. Второе – установлен контакт с ее мужем и получена информация, что Ольга что-то прятала на даче. И всё! Дальше ночной налет, провал и тупик.

– Вы поймите, Виктор, мы их чуть не взяли тепленькими.

– С чего так думаешь?

– Так чайник на кухне был именно такой!

– Какой?

– Тепленький! Значит, они были там и спрятались. Мы бы нашли их, всю бы дачу перерыли, но неудачное стечение обстоятельств. Кто мог ожидать пожарных среди ночи? Я прав, Виктор?

– Прав? Да они у нас в руках были, а ты, паскуда, упустил… А то, что от пожарных слиняли – одобряю. Нам лишний базар не в масть… А машина Сытина на месте была?

– Да, в гараже.

– Что за марка?

– Красный Опель.

И вот тут Федор проявил характерную для него глупость. Ему бы промолчать, а он по простоте душевной сообщил, что видел недавно такую машину. И не где-нибудь, а возле дома Сытиных.

– Это не та машина, Виктор. Ты не сомневайся! На ней старик с чемоданами уехал и моя знакомая – Мурка.

– Давно познакомился?

– Там же. Так, потрепались пару минут.

– Она на Ольгу не похожа?

– Есть что-то. Но Ольга черненькая и гид. А Мурка рыжая и шалава. Не, Виктор, разные они.

– А старик? Это не Сытин.

– Чуточку похож, но дряхлый весь. Он знаешь, как чемодан тащил?

И простодушный Федя схватил сумку и начал показывать. Он согнулся весь, ноги ковыляли, сумка волочилась. Наконец он понял простую вещь. Понял то, что другие, которые поумней, давно уже поняли. Уж если Федор мог так похоже изобразить старика, то для Сытина – как раз плюнуть об асфальт. А что стоит для Ольги нацепить рыжий парик и намазаться под шалаву?

В разговоре с Друговым Виктор держался. Но глупость с красным Опелем его достала. Более того – он представил, что Сытин с Ольгой на глазах у Федора поехали в то место, где трудолюбивый Ботаник ежедневно выдает продукцию в два-три камушка. Неделька, и лимон баксов.

И разразилась буря, трехэтажный ураган! Виктор грозил обоим. Он размахивал ножом, а потом достал и пистолет.

Ночная прохлада чуть успокоила Милана. Он начал соображать и планировать завтрашний день… Утром же надо направить своих сыщиков в две точки: к офису Сытина и к его дому на Плющихе. И искать не личности, которые гримируются, а красный Опель. На него парик не наденешь.

* * *

Милиция появилась, когда всё успокоилось. Актеры возбудимы, но отходчивы. И что волноваться из-за дурацкого выстрела. Талантливый наш Семен Маркович жив. Разбитый пальчик ему перевязали. Разбитую вазу смели в корзину, приговаривая: «К счастью».

Всё хорошо и вдруг менты. Какая сволочь их вызвала? И почему они так быстро приехали? Когда их надо, так их нет, а тут – здрасьте!

Шурик Сухов принюхался, осмотрелся и быстро обнаружил в стене над сервантом характерную дырочку. А значит это не петарда, не китайский пугач и не холостой выстрел. Стало быть – криминал!

– Значит так! Всем покинуть место преступления. Остается потерпевший и два свидетеля. Вы и вы.

Было любопытно, но актеры и другие служители Мельпомены вдруг вспомнили про зрителя. Спектакль-то продолжался, и все потянулись поближе к сцене.

Сержант охранял дверь, недовольный эксперт прикидывал, как извлечь пулю, не разворотив храм искусств, а Шурик приступил к допросу потерпевшего:

– Кто в вас стрелял?

– Это не совсем в меня, гражданин следователь. Оно так случайно получилось.

– Еще раз спрашиваю – кто стрелял?

– Вера Заботина, наша бывшая актриса.

– Свидетели, вы знаете эту Заботину?

– Да, мы её недавно хоронили. А Семен Маркович даже на опознание ходил.

Кто-кто, а Шурик Сухов тормозом не был. Он быстро всё вспомнил и всё сообразил. И своего приятеля Петьку Колпакова помянул непечатными словами, и его подельщика Аркашу. Одно хорошо – с кого-нибудь из этой сладкой парочки есть возможность сорвать премию. За вредность работы… А пока надо продолжать допрос. И натурально, как будто он ни сном, ни духом.

– Итак, гражданин Турищев, стреляла в вас или в вазу Вера Заботина, которую вы недавно хоронили. Так?

– Так.

– Вы предлагаете мне этот бред в протокол записать… Это у вас впервые? Или она к вам еще заходила? Я имею ввиду не до кладбища, а после.

– Заходила, товарищ следователь. Буквально три дня назад… Захожу я утром в свой кабинет…

– Во сколько? В протоколе нужно точное время.

– В час дня.

– И это утро?

– Для артиста – раннее утро! И не перебивайте меня… Прихожу я в кабинет, а на диване в углу, на куче тряпок – она. Вера Заботина.

– Вы не волнуйтесь, гражданин. Всё понятно: пришла и села на кучу тряпок… В тот день она только к вам приходила? До вас она где была?

– До меня она в холле весела.

Шурик слегка прибалдел. Он-то знал, что Заботина жива, но зачем ей в фойе висеть… Отойдя в дальний угол, он достал сотовый и набрал дежурного. Сухов старался говорить тихо, но в театре всегда хорошая акустика: «Послушай, Семен, вызови дежурного психиатра. У режиссера «Глобуса» крышу снесло. Покойницы к нему приходят, вазы бьют».

Только на последней фразе Шурик вспомнил, что китайский фарфор разбит пулей.

– А пистолетик-то где, Семен Маркович?

– Здесь он. Под диван закатился.

Сухов моментально принял боевую стойку. Он приказал свидетелям превратиться в понятых и двигать диван. Эксперт натянул белые перчатки и приготовил пакет. Сержант у двери на всякий случай обнажил свой «Макаров».

За диваном оказалось много вещей интересных и даже интимных. Самое невинное – старый номер «Плейбоя». Самое важное – «Вальтер» и стрелянная гильза.

– Первым делом ствол на пальчики проверим. Чьи там отпечатки, Семен Маркович?

– Вероятно, мои.

– Вот и хорошо. И нечего покойницу приплетать… Нынче, конечно, признание не есть царица доказательств, но в протокольчике так и запишем… Вы, гражданин режиссер, человек уважаемый и наручники пока надевать не будем. И позовите кто-нибудь плотника. Не эксперт же будет пулю из вашей стены выпиливать.

* * *

Для Оксаны воскрешение Верочки было чудом. Еще недавно она проводила её в мир иной, рыдала и потом почти каждый день вспоминала со слезами на глазах. И вдруг – новое пришествие Заботиной. А с каким блеском! Со стрельбой и с новым мужем на красном Опеле.

У Оксаны тоже был когда-то муж. Был и сплыл. От этой сволочи у неё осталась глупейшая фамилия – Бабина, а еще стандартная двушка в Коньково. И, конечно, кровать. Огромная, массивная, полная воспоминаний. На ней Оксана провела свою первую брачную ночь и еще три сотни ночей. Почти год.

А потом гражданин Бабин стал ночевать дома через раз и за месяц стушевался совсем. Исчез, даже не взяв развода.

В первое время Оксане очень хотелось разбить эту кровать. Раскромсать на мелкие щепочки. На тряпочки и пружинки. Но через год страсть поостыла, ярость улеглась и пришло трезвое решение. Мужья приходят и уходят, но зачем же мебель ломать. Авось и пригодится.

Пригодилась! Оксана с доброй завистью застелит заскучавшую кровать для Верочки и её симпатичного мужа. Отправит их спать, а сама ляжет в соседней комнате. Будет мечтать, прислушиваться и вспоминать, как оно бывает, когда всё хорошо.

Но это всё будет потом. Сначала вечерний чай, за которым Оксана должна услышать душещипательную историю о чудесном воскрешении и о вдруг появившемся муже.

Тут-то Верочка и осознала свою глупость. Алексей ехидно молчал, предложив ей сочинять дальше. Но она – человек творческий. Что ей стоит набросать вариант сценария – детектив с мелодрамой.

Получалась дикая смесь правды, полуправды и сказки. Так, в новой версии Верочка оказалась случайным свидетелем убийства. А Сытин её спас и увез на дачу, где во время налета бандитов у них вспыхнула любовь до гроба. И теперь они, якобы, муж и жена.

Всё остальное было лишь чуть приукрашено. И домогательства Семена, и пробка в глаз, и коварный Другов, и Федор у подъезда.

Оксана слушала зачарованно, воспринимая это, как мексиканскую сагу о бедной Вере.

Когда «молодожены» остались одни в комнате с огромной кроватью, Сытин одобрительно хмыкнул:

– Да ты писатель, Верочка. Сочинитель! Так ловко концы с концами сплела. Но уж больно нас с тобой смешно изобразила. Декамерон какой-то. Голубь и голубка в розовых цветочках.

– Ну, виновата я, Алексей. Тогда в театре сморозила я про мужа. Само выскочило. Решила, что так для конспирации полезней.

– Выскочило! Слово не воробей, выскочит – и лови ветра в поле. Ладно, проехали… Завтра попробуем поговорить с туристами, которых Ольга в Европу возила. Чувствую, что её убийство связано с поездками.

– Я тоже так думаю.

– Но работать будем порознь. Разделим списки, обзвоним и вперед… А теперь, Верочка, давай спать. Ты на кровать ложись, а я там в углу. На коврике.

Сытин долго искал старый кирпичный дом на Верхней Масловке. Уже по телефонному разговору он понял, что турист Гаев – странная личность. Голос глубокий, завораживающий. Такой бывает у гипнотизеров и священников. И иногда в рекламе на телевидении. Там, где хотят залезть в подсознание и развернуть вашу душу в нужном направлении.

Сумрачный подъезд, косые ступени, шаткие перила и массивная дверь позапрошлого века. Жители таких развалюх редко посещают Европу, где в каждом доме евроремонт.

И в своих подозрениях Сытин не ошибся. Комната Антона Ивановича представляла нечто с религиозным оттенком. Иконы, лампада, а под ними компьютер и кофеварка фирмы «Браун». И еще – на всех стенах книги. Адская смесь! От Донцовой до средневековых философов.

И хозяин – чистый поп, только в джинсовке. Главное в священниках не борода. Их выдают глаза. Они глубокие, добрые и потусторонние. Не пустые, не бездумные, а смотрящие на нас из другого, из лучшего мира. Как на рублевских иконах.

Хозяин усадил Сытина в мягкое кресло, сел рядом, заговорил тихо и вкрадчиво:

– Вы хотели об Ольге Сытиной поговорить? Вы кто ей будете, друг мой?

– Муж… Супруг бывший.

– Почему – бывший? С ней всё в порядке?

– Её убили. Застрелили в центре Москвы.

– Жаль… Царствие ей небесное.

– Вы, я вижу, священник. Как мне к вам обращаться?

– Антон Иванович. Я был священником. Был, да весь вышел. Уволился по собственному желанию.

– Почему?

– А я, милый Алексей Юрьевич, слишком много размышлять стал. Слепая вера и логика есть антиподы… Вот вы сколько знаете Евангелий?

– Четыре. От Матфея, от Луки, от Иоанна и еще от кого-то.

– От Марка… Но всего их было более тридцати. От Фомы, от Иуды и даже от Марии Магдалины. Где эти тексты? Оказывается, в четвертом веке не прошли цензуру Константина Великого. Он тогда еще язычником был и подбирал религию на свой вкус.

– Я этого не знал.

– А многие ли знают, милый вы мой? Единицы! А вы мне дайте эти тексты. Не хороните их в ватиканских подвалах. Я сам хочу познать, где в них ересь, а где промысел божий.

Сытин не забыл, что пришел сюда совсем не для религиозных бесед. Тем более – с оттенком богохульства. Но личность Антона Гаева его завораживала. Вещи он говорил крамольные, а голос был искренний, добрый, и глаза светились верой. Или это не так?

– Вы сами ушли из священников, Антон Иванович? Разуверились?

– В служителях церкви разуверился. А в бога я верую. Знаю, что ведет он меня по жизни, хранит и спасает… Я в Афгане с первых дней был. Боевой офицер, разведчик. И однажды наша группа попадает под минометный обстрел… Когда я очнулся, сразу увидел душмана, который улыбался и шел прямо на меня. Понимает, что я беспомощный и издевается… Впервые я о боге подумал. Клятвы давал, молился, как мог… До меня десять метров. Дух направляет автомат, делает еще шаг и взрыв.

– На мину наступил?

– Может быть. Но для меня это чудо… Кстати, мой опыт разведчика мне в Амстердаме пригодился. И это связано с нашим гидом Ольгой. Послушайте…

После осмотра музея бриллиантов последовала большая поездка по городу. Все как обычно – налево ратуша, направо каналы, налево Ван Гог, направо мадам Тюссо. Потом остановка на площади Дам, и три часа свободного времени.

Гаев и не собирался следить за Ольгой. Просто сработал цепкий глаз бывшего разведчика и синдром легавой. Раз от тебя убегают, то ты должен догнать и схватить.

А Ольга действительно волновалась и старалась ускользнуть от группы. Ни в Париже, ни в Брюсселе она этого не делала.

Три пожилые дамы, которые панически боялись потеряться в городе с Кварталом Красных Фонарей, так они чуть не держали гида за рукава. Но Ольга петляла, бегала по самым многолюдным магазинам и, наконец, оторвалась. Молодость победила! Она оторвалась от трех дам, но не от бывшего афганца.

Ольга обогнула Главный причал, проверилась и, поглядывая на часы, побрела по тихой улочке с непроизносимым названием из двадцати трех букв… Антон Иванович был почти рядом, он всё видел четко, но она его видеть не могла… Наш разведчик – самый скрытный в мире! Тем более, если он еще недавно имел духовный сан.

Очевидно, время встречи наступило, и Ольга юркнула в подъезд мрачного дома. Гаев заглянул туда через двадцать секунд и услышал, как хлопнула дверь на втором этаже.

Он поднялся чуть выше и замер в ожидании… Зачем он это делал? Он не знал. Но чувствовал, что это важно. Более важно, чем толкаться в шумных сувенирных лавках центра Амстердама.

Долго ждать не пришлось. Замок внизу щелкнул, дверь скрипнула и послышались голоса. Женский – Ольга, а мужской… Неизвестный говорил на чистом русском языке, но с непонятным акцентом. Смесь немецкого, еврейского и белорусского.

– Как вы провезете такую сумму? В том интимном месте, где вы везли камушки, сто тысяч не поместятся.

– А вы шутник, Пауль. Шалунишка… Мы на автобусе прямо до Москвы. Такие группы таможня не трогает. Да и тайничков в машине много.

– Жаль, Ольга, что вы не можете провести со мной хотя бы час. Вы просто прелесть… До следующей встречи. Привет Виктору. Да и Федору тоже… А магазин-то мой вы видели?

– Сейчас загляну.

Они распрощались, и дверь захлопнулась. Для Гаева провожать Ольгу не имело смысла. Всё важное уже произошло.

Бывший разведчик четко сориентировался и, обойдя квартал, вышел на торговую улицу Дамарк. На уровне того мрачного дома был шикарный ювелирный магазин. Уже не боясь столкнуться с Ольгой, Антон Иванович зашел… На колонне в центре зала – плакат. Пятидесятилетняя добродушная физиономия и три строки текста. С трудом разбирая английский, Гаев понял, что хозяин сего заведения приветствует своих покупателей. Но самое интересное – подпись под портретом. Имя хозяина – Пауль Ван Гольд.

– Вы понимаете, милый мой Алексей Юрьевич, что рассказал я вам это только по одной причине. Ольга не просто мертва, а её убили… Вы собираетесь найти убийцу и наказать его?

– А почему вы решили, что Ольга моя жена?

– Я запомнил вас, когда вы провожали группу. Вы привезли Ольгу на красном Опеле.

– Да.

– Вы смотрели на неё особым взглядом. Не брат, не любовник, а именно любящий муж… Так найдите душегуба и отомстите! Не всегда мы должны прощать обиды врагам нашим. Это правильно, когда око за око. Прости меня, господи, что спорю с тобой!

* * *

Илья Ромашкин приходил в себя долго. Очевидно, Арсений, его новый хозяин, переборщил с зельем. Снотворное надо было подбирать на кило живого веса. Но у изобретателя только мозгов было много, а рост и вес – значительно ниже среднего.

Когда в глазах прояснилось, он понял, что лежит в другой комнате. Тоже подвал, но с евроремонтом. Хотя не по западной Европе. Так себе, Болгария или, максимум, Польша… Кровать помягче, мебели побольше. Холодильник, телевизор, кофеварка. А за открытой дверью просматривался душ со всем остальным.

Ромашкин сел и пошевелил пальцами рук – еще вялые. Но левое полушарие работает в полную силу… А вот и правое подключилось.

Итак, кто-то похитил его и перевез в новый дом. Есть плюсы – более комфортные условия содержания. Но могут быть и минусы. Новые наставники наверняка умнее Виктора, Сергея, а тем более Федора. У этих убежать будет труднее.

Особенно жалко старую кровать. В ней Илья хранил изготовленную им взрывчатку. Не пластид, не динамит, но старый дом разнесло бы. Пусть не весь, но три стены точно!

Это у Виктора знания по химии были на уровне пятого класса. Нулевые знания. Он и предположить не мог, что селитра не нужна для синтеза алмазов, а нужна она совсем для другого.

Ромашкин встал и подошел к своим приборам. Сгребли всё, вчистую. Даже лом, что пылился в углу… Но расставлено все аккуратненько, тряпочкой влажной протерто. Ювелиры!

Ромашкин сел за стол и, пользуясь примитивным студенческим шифром, попытался набросать план дальнейших действий. Ничего заумного! Надо познакомиться с новым хозяином и прощупать его, прикинувшись простаком, ботаником.

Далее – надо на новом месте наладить производство алмазов и зашифровать самую изюминку. Никто не должен это повторить.

Последнее – готовить побег. Убежать и отомстить!

* * *

Верочке досталась сорокалетняя туристка по имени Вероника. Она обитала возле метро Новые Черёмушки, в некогда элитном райончике под народным названием «Бобровый заповедник». Оно приклеилось к этой группе домов из светлого кирпича в те времена, когда массы трудящихся ходили в кроличьих шапках, а здешние жители носили на головах бобров.

Вероника Ростова на первый взгляд была женщиной добродушной, общительной, хотя и несколько разбитной. Но очень скоро Вера поняла, что влипла.

Особо брезгливым человеком Верочка не была, но никогда не умела общаться с проститутками. Даже с бывшими. А госпожа Ростова была именно таковой. И в разговоре она даже не пыталась скрыть свое темное прошлое! Или оно не казалось ей таким уж темным? Пусть не светлое, но уж точно – яркое, разноцветное и горячее.

Пять лет назад Вероника завершила карьеру и вышла замуж за богатенького из бывших. Самое милое дело – стар, ленив и не ревнив.

Естественно, что в Европе Вероника была одна, без мужа. Это была давняя поездка, еще за месяц до того, как Ольга впервые посетила ювелира Ван Гольда.

– Помню я эту девочку. Шустрая, но без лоска. Нормальная такая. Сама жила и другим давала.

– В каком смысле?

– В том смысле, что все веселились от души. Она же гид и распределяла всех по номерам. Так в Париже она подселила меня в трехместный к двум студентам.

– И вы согласились?

– Ты что, подруга, с дуба рухнула? Кто ж от такого откажется? Ребятки только в институт поступили, и им предки подарочек соорудили – Версаль, Лувр, Джоконда, Мона Лиза. Так они ничего этого и не видели. Мы с ними из койки не вылезали… Какой отсюда вывод?

– Не знаю.

– Самым важным из искусств для нас является секс!

Вероника встала, сладко потянулась и мягкой походкой кошечки подошла к серванту. Порылась немного и вытащила пачку фотографий. Сначала просмотрела их сама, вспоминая что-то очень приятное, а потом протянула Вере:

– Вот они, мои ребятки. До меня – совсем зелененькие были. И грубые. Один напор и никакой утонченности чувств… И это они, но уже в Москве…А вот твоя Ольга со своим Олегом.

– С кем?

– С парнем своим. Тоже студент, но где-то на последних курсах… Что прикольно – она сама ему поездку оплатила и кучу карманных денег дала.

– Не понимаю, Вероника. Зачем он был нужен Ольге?

– Удивляешь, подруга! Тебе объяснять, зачем мужики нужны? Спала она с ним! Всю дорогу вместе в одном номере жили.

– Но у Ольги такой замечательный муж.

– Не знаю, подруга, не пробовала… И она же на две недели уезжала. Ты бы могла столько выдержать? Я и двух дней не могу… И потом, не всё же время одну еду есть. Сегодня оладушки, а завтра – бифштекс с кровью.

– Простите, Вероника, мне пора. Можно я заберу фото, где Ольга с этим Олегом?

– Бери… Что, понравился? Я вначале тоже на него запала. Хотела адресок списать. Но со своими телятами заигралась.

– А где учится Олег?

– МГУ, истфак. Курс четвертый или пятый… Блондин и глазки веселенькие. Похож на того поэта, которого Безруков играл.

Вечером Верочка с гневом рассказала Сытину почти всё. Про распутную Нику, про бедную Джоконду, про телят. Про всё, кроме Олега. Про это – язык не повернулся. Пусть Леша сам узнает. Его жена, в конце концов! Следить надо было…

Они ждали к позднему ужину Оксану, и та пришла. Нет, ворвалась! Влетела с визгом и жаждой сообщить нечто важное:

– Кошмар, что в театре делается! Тихий ужас. Полный шок!

– Успокойся, Оксанка. Садись за стол и все выкладывай. Четко и конкретно.

– А конкретно то, что пришел к нам следователь и сообщил об аресте Семена. И не за хранение оружия, а за убийство.

– Кого?

– Тебя, Верочка… Проверили они пистолет, и точно. Из него убили тебя. И только я в театре знаю, что не тебя, а ту, которую ты видела на лавочке. У меня всё перепуталось, а у милиции всё сходится. Он домогался, ты дала ему в глаз, он обиделся и застрелил. И оружие при нем, и отпечатки на месте. И еще у ментов одно доказательство – бред нашего Семена. Он всё время говорит, что похоронили тебя ошибочно, а ты пришла к нему права качать. Вроде как, с того света заявилась…

– И что теперь будет?

– Упекут Семена в психушку. Лет на десять, не меньше. Он, конечно, подлец и бабник, но жалко мужика…

Глава 6

Всё смешалось в доме Оксаны. Известие о странной судьбе «Вальтера» перепутало все версии Сытина и Верочки, все их представления о добре и зле.

До сих по убийцу Ольги надо было искать в её туристических группах. Или в окружении Милана Другова и людей в серой Хонде, которые напали на дачу. Злодеем мог быть глуповатый Федя и его хозяева. А у Веры с её арбатской комнаткой были свои заморочки. С Ольгой их связывало только место на кладбище. И вдруг всё перепуталось в единый клубок.

Теперь основным подозреваемым становился Петр Колпаков. Бывший мент. Громила по прозвищу Малыш, которого так некстати полюбила доверчивая Наталья.

У Сытина не было сомнений, что все нити ведут к Малышу. А как же иначе! Он привез в домик на Оке пистолет, из которого убита Ольга? Он признался, что его шеф Чуркин хотел устранить Верочку? Он является приятелем Аркадия – очень темной личности?

Но самое неприятное для Сытина было то, что подлый Чуркин – ювелир. Был бы он слесарем или банкиром – не так страшно. Не вспоминались бы намеки девиц из Турбюро о парижском дружке Ольги. Они, конечно, не говорили о степени знакомства, но в игривых глазках угадывалась клубничка.

И неизвестный гад из Парижа, и пресловутый Чуркин – ювелиры. А не один ли это человек? Такие совпадения бывают только в детективах, но бывают!

– Как ты думаешь, Верочка, твоя квартира на Арбате еще на ремонте?

– Думаю, что он завершается.

– Отлично! Предлагаю тебе новую роль. Сможешь изобразить инспектора по делам мигрантов?

– А такие есть?

– Неважно! Перевоплотись, создай образ. Ты же играла бабу Ягу на новогодних елках… Этот Чуркин ювелир, а значит жмот. И рабочих нанял дешевых. Хохлов или молдаван. Твоя задача – отвлечь их, запугать. Кричи про липовую регистрацию, грози выслать из Москвы.

В подъезде арбатского дома было всего восемь квартир. Во всех – новые хозяева, но они еще не объединили усилия для ремонта общих площадей. На лестнице полный разор и туманный намек на буржуазный шик царских времен. Кое-где остатки лепных украшений, на трети оконных витражей еще остались веселенькие цветные стекла.

Верочка вела Сытина как к себе домой. Только перед входной дверью замерла – где любимая бронзовая ручка, до блеска отполированная за сотню лет? Кроме того, исчезла и сама дубовая дверь с шестью звонками. На её месте стало нечто бронированное и оттого – неуютное. Не вход в квартиру, а переборка в отсеке подводной лодки.

Ни ручки, ни замка на железной двери еще не было – входите, люди дорогие… Сытин с Верочкой вошли.

Сразу за дверью еще стояли огромные ведра с краской, мешки с цементной смесью, бутыли с растворителем. Но конец ремонта был уже виден. Непривычно яркие светильники отбрасывали отблеск по мраморному полу бывшего коммунального коридора. На стенах серебристые обои, на дверях – шпон орехового дерева.

Строители в квартире были, но никто не обращал внимание на пришельцев. Сытин с Верой обошли все комнаты. В каждой что-то зачищали, мыли, вылизывали. В последнем помещении, в тридцатиметровом зале, отделанном деревянными панелями, прораб нахально заигрывал с хрупкой чернобровочкой. То, что он местный начальник – можно не сомневаться. Смелый взгляд, гордая осанка, животик и авторучка в нагрудном кармане – всё подтверждало его статус.

Алексей понимал, что трудно будет оторвать прораба от молдаванки, но выхода не было.

– Вы начальник этого вертепа?

– Я прораб. Производитель работ.

– Вот именно! А что вы производите? Вот в этой комнате, например, что будет?

– Кабинет хозяина… А вы по какому вопросу?

– По государственному. Мы инспекторы по миграции. Моя фамилия Иванов. Вы не могли не слышать обо мне… Нарушений много? С Западной Украины рабочие есть?

– Есть. Трое.

– Так я и думал! Это они считают, что москали всё их сало съели? Вы, прораб, ели их сало?

– Нет, не ел. Они не привозили.

– Вот и я не ел. А они подозревают… Молдаване контрабандное вино привозили?

– Только две бутылки.

– Это мы проверим. Всё будем проверять, каждую бумажку. Соберите-ка всех своих иностранцев на кухне… Не завидую я вам, прораб. Ох, не завидую!

Верочка до сих пор считала, что актер это профессия. Как хирург или инженер. Нужно высшее образование и потом – учиться, учиться и еще раз учиться… Вот она не взяла бы скальпель и не стала бы у первого встречного вырезать аппендикс. А Сытин свободно ворвался в чужую специальность. Он стал актером без всякого Станиславского с его системой. Такое перевоплощение! Артистизм на уровне гениальности… В него просто нельзя не влюбиться.

А Сытин продолжал восхищать почтенную публику:

– Значит так, прораб. Проверим весь ваш Ноев ковчег и посадим каждого сверчка на свой шесток. Мигрантов в поезд и на историческую родину, а вас под суд. С вещами и на выход.

Верочка решила, что и ей пора играть. Она с шумом распахнула дверь, встала перед ней и ленинским жестом указала дорогу в светлый коридор. Через минуту Сытин остался один в будущем кабинете ювелира, а где-то у входной двери раздавался артистический голос: «Всем собраться на кухне! Срочная проверка документов! Бежать – бесполезно. Дом окружен».

Алексей на подоконнике разложил свой кейс, вытащил пару микрофонов на липучках и стамеску.

Фанерная обшивка поддалась легко, и жучки прилипли на своих местах в разных концах кабинета. Вся работа заняла десять минут. Именно столько понадобилось ошарашенному прорабу, чтоб сообразить, что главный инспектор неспроста остался один и в дальней комнате. Взятку, зараза, ждет!

Перед тем, как войти в кабинет, прораб постучал:

– Разрешите, товарищ Иванов?

– Заходи, бригадир. Не стесняйся.

– Я признаться хотел. Чистосердечно… Есть у нас нарушения. Трое без регистрации. Вот тут в папочке все данные на них.

Прораб протянул картонный скоросшиватель. Внутри на прищепке болтались три стодолларовые бумажки.

Такого поворота Сытин не ожидал. Сам он взятки давал часто, но ему предложили в первый раз.

Если возмутиться и отказаться, то можно сорвать всю игру. Кто поверит в честного инспектора? До сих пор Алексей играл правдиво. И в финале нельзя фальшивить.

– Нормально, прораб. Документы на ваших людей я забираю. Хорошо, но вот фотографии у всех троих одинаковые.

– Это у меня таджики. Они все на одно лицо.

Прораб скромно улыбнулся, поддерживая шутку. Он знал, что скоро все закончится. Взявший взятку всегда бежит с места получения.

А Сытину и так надо было уходить – дело сделано. Проходя мимо кухни, он заглянул в дверь. Верочку обступили рабочие и качали права. Она же молча перекладывала их документы. С места на место! Алексею пришлось крикнуть всё тем же начальственным голосом:

– Всё, инспектор Петрова, завершили проверку. Здесь нарушений нет. Уходим.

Они вышли, но Сытин не спешил покидать подъезд. На площадке в торцевой стене он нашел шкафчик, внутри которого громоздились скрутки электропроводки и кучка мусора на дне.

Из кейса Алексей извлек коробочку, нажал на ней кнопочку и положил в шкафчик под куски цемента, под обломки деревяшек и обрывки картона. Всё! Теперь система будет включаться на звук голоса в кабинете и писать, писать, писать. Хоть месяц, хоть три… Скорее бы ювелир заехал в свои новые хоромы… Нет, Ольга не могла изменять с этим! С кем угодно, но не с человеком по фамилии Чуркин. Это было бы очень обидно…

* * *

Милан Другов сроднился с этими ребятами. Он нанял сыщиков три недели назад и в первое время очень на них злился. Виктор наседал с угрозами, а результатов не было… Детективы нужны были для поисков Ольги Сытиной. И где она?

После совместного ночного налета на дачу Милан подобрел. Тогда их чуть не повязали пожарные. Он вместе с сыщиками колесил по спящему поселку, удирая от возможной погони. Они ребята хорошие, хотя и не профессионалы. А кто сейчас профи? Никто, вплоть до министров. Сапожник у них руководит Кулинарным департаментом, а пирожник – Обувным!

Сыщики – хорошие ребята, все четверо, понуро стояли перед Друговым, перед своим работодателем.

Докладывал старший – Егор Зубков. Хороший парень, тихий, хотя и бывший майор ФСБ. А потому, что служил в архиве и всякие там погони со стрельбой видел лишь на экране.

– Мы, Милан, почти их поймали. В последний момент сорвались. Оба – и Сытин, и его жена. Почти как тогда, на даче. Невезуха, да и только!

– Ты давай, Егор, без эмоций. Пляши от печки.

– Значит так. Обложили мы всю Москву.

– Вчетвером?

– Ну, не всю Москву, а основные точки. Лично я был у дома Сытина на Плющихе… Жду. Но не на одном месте, а курсирую по району. И вдруг в переулочке за ДК «Каучук» вижу красный Опель. Жду в засаде – идут оба. Несут огромные сумки с детскими вещами.

– Как узнал, что в сумках.

– Возле театра вскрыл багажник Опеля и пошуровал в сумках.

– Не понял тебя, Егор. Какой еще театр?

– Театр «Глобус» в районе Арбата. Они с Плющихи прямо туда и поехали. Сытин и Ольга в рыжем парике. Взяли билетики и в театр. А я вызвал своих и к багажнику. Только успел обыск провести, как эти выбегают. И почти сразу перед театром появились две ментовские машины и прижали меня.

– В каком это смысле.

– Опель уехал, менты в фойе побежали, а я из-за них не смог развернуться.

Это была первая часть отчета. Провальная история. Но дальше Егор гордо говорил о маленьком успехе. Об этом надо говорить в последних фразах. Они лучше запоминаются.

Сыщику Зубкову удалось проникнуть в театр и увидеть, как выводили несчастного режиссера. Без наручников, но под конвоем.

Потом Егор опрашивал свидетелей. Кого бесплатно, кого за деньги… Картинка получалась очень сумбурной. В одну кучу смешалось всё – и пробка от шампанского, и висячая в фойе актриса, и пистолет под диваном.

Пришлось аналитическим умом отсеять слухи и мистику. Егор создал свою картинку, которая была очень складной и удобной для отчета.

– Сытин с Ольгой ворвались к режиссеру и пытались его застрелить. Но тот вырвал оружие и выстрелил в вазу.

– А почему не в Сытина?

– Из благородства, Милан. У этого режиссера все стены в портретах великих: Толстой, Чехов, Маринина… Не мог он при них в человека стрелять.

– Допустим. Но почему его забрали, а не Сытина с Ольгой?

– Так те убежали. Я сам видел. А режиссер с пистолетом остались. Кого же ментам еще брать?

– Логично. Они всегда идут по легкому пути.

– А теперь, Милан, самое главное. При первом допросе режиссер хотел скрыть свою связь с Ольгой и назвал нападавшую Верой Заботиной. А та никак не могла быть здесь.

– У неё алиби?

– Да. Недавно ее застрелили и похоронили.

Егор стоял гордый, почему-то решив, что последней фразой он ставит точку в деле и что Милан Другов должен немедленно выплатить премию. Но тот только злился:

– Нет результата, Егор! Важные сведения, но от них мне только хуже. Виктор опять с меня три шкуры спустит. И боюсь – не в переносном смысле… Я хочу в тюрьму попасть.

– Надолго?

– На час! Хочу с этим режиссером поговорить.

– Не получится, Милан. В тюрьму так просто не пускают. Заслужить надо.

– Куплю следователя. Как его фамилия?

– Сухов.

– А имя?

– Все его Шуриком звали.

* * *

Выходя из дома на Арбате, Сытин был доволен жизнью и собой. Он даже подумал, что зря в юности не пошел в театральное училище. Хотел, но отец назвал это не профессией, а лицедейством. Сказал, что актеры живут в богеме, спиваются и меняют женщин как перчатки… Но какая радость после удачной роли! Бизнес с электроникой дают деньги, а радость в искусстве. Особенно, когда рядом такой зритель, как Верочка.

Это была глупость, но Алексей вдруг подумал, что у него появилась еще одна цель в жизни. Первое – это найти убийцу жены и отомстить. А второе – бросить бизнес и податься в актеры, играть вместе с Верочкой пьесы про любовь. С нежными словами и поцелуями.

Но все это потом. Пока он лишь приблизился к решению первой задачи. Он даже нашел орудие убийства. Теперь надо найти того, кто держал в руках «Вальтер» в минуту убийства… Совсем не хотелось, чтоб это был Колпаков. Его Сытин никогда не видел, но Наталью жаль.

– Вот что, Верочка, завтра утром поедем на Оку. Детей надо проведать и с Колпаковым разобраться, если он там появился. Пусть объяснит, откуда у него пистолет. Если он в Ольгу стрелял – я его убью. Если нет, то пусть женится на Наталье.

– Согласна. Или то, или другое… Ты отлично играл, Леша. Твой «Миграционный инспектор» – просто шедевр.

– У меня был благодарный зритель. Я, Верочка, для тебя старался… Хватит лирики. Давай-ка навестим стариков Зыковых. Они в Европу с одной из последних групп ездили…

Сытину показалось, что он попал в исторический музей. В заповедник старого быта. Оказалось, что он совсем забыл, как жили люди четверть века назад. А здесь сохранилось всё в полной неприкосновенности, в первозданном виде.

Непонятно, откуда старики Зыковы взяли деньги на поездку в Европу. И зачем им Париж, когда в квартире застойный брежневский уют?

Под потолком люстра из пожелтевших пластмассовых висюлек под хрусталь. В углу у окна на тумбе от швейной машинки – телевизор «Темп», покрытый кружевной занавеской. Запах старых ковров, салфеточки на полочках, масса копеечных безделушек рядом с вазами чешского стекла.

В таких квартирах нередко улавливается вся жизнь хозяина, его профессия, увлечения. Вот и здесь – на том самом допотопном телевизоре серебрился бюстик железного Феликса. На стене, на почетном месте висел красный бархатный вымпел с бахромой и характерной эмблемой – щит и меч, а внизу ленточка с буквами «ВЧК – КГБ». Были еще и фотографии в серванте. На них бравый майор с автоматом, он же с генералом, он же с женой под сочинской пальмой… Майор. Очевидно, что для старика Зыкова это было предельное звание. Неплохо, но слабенько. По спортивной терминологии это не чемпион, не мастер спорта – перворазрядник, в лучшем случае.

Старики любят поить гостей чаем. Когда скрипят суставы и барахлит черно-белый ящик под железным Феликсом, то банальное чаепитие превращается в банкет, в неожиданную радость.

За круглый стол сели все четверо, и лишь тогда Сергей Петрович Зыков начал беседу:

– Вы, Алексей, к нашей системе не имели отношения?

– К какой системе?

– К органам.

– К каким органам?

– Ну, к этим… Что происходит? До сих пор язык не поворачивается сказать, что служил в КГБ. Вот как нас муштровали. И демократия была, и никто слова сказать не мог… Так, как вы, Алексей, не имели отношения к нашим органам?

– Имел, но косвенное. В студенческие времена был дружинником.

– Значит мы вместе порядок в стране охраняли. А как ушли, вот оно и началось… Вы про гида нашей группы хотели спросить? Про гражданку Сытину Ольгу Сергеевну? А вам она кем приходится?

Когда знакомились с Зыковыми, Алексей не назвал свою фамилию. Представляться мужем – не было резона. Так можно услышать только общие слова и комплименты. А нужна правда и подозрительные фактики.

– Я, Сергей Петрович, почти сыщик. Ищу убийц Ольги.

– Убита? Я так и знал. Я говорил, что эта дамочка плохо кончит. Не хорошо так о мертвых, но если идет следствие, то я официально заявляю – распутная она женщина!

Старик Зыков был готов к подробному отчету, но замялся и изучающим взглядом посмотрел на Верочку. То, что он хотел изложить – не для девичьих ушей. Но эта уже не девочка. Да и время сейчас лихое. Все всё знают!

Вот год назад ночевали Зыковы у друзей, а у тех новый телевизор. Когда уже легли, стали щелкать по кнопкам и набрели на ночной канал. Оба замерли в ужасе и лежали час, как мумии. Оргия в прямом эфире! В восьмидесятые за показ такого от трех до пяти давали.

Понятно, что старики Зыковы знали про это. И даже сами когда-то этим грешили. Но не при свете же! И не в гимнастических позах!

Еще раз оценив Веру, старик решил, что при ней можно. По сравнению с тем ночным каналом его рассказ почти невинен и поучителен.

– Я думал, Алексей, женщин на кухню отправить, но моя эту историю сама видела, а вашей полезно. Так, на всякий случай. Для опыта жизни.

У стариков Зыковых была дочь. То есть, она и сейчас есть, но живет в Америке. Двадцать пять лет назад девочку совратил иностранец, влюбил в себя и увез за океан. В день её отлета майора Зыкова с тихим треском уволили в запас. Позор и вечная обида!

Когда появилась возможность, дочь стала переправлять в Россию деньги. Два перевода в год по тысяче баксов каждый. Немного, но очень полезная прибавка к грошовой пенсии.

Первый перевод обиженные Зыковы направили в детский дом. Но только на это их и хватило. Не получилось из Зыкова благородного Деточкина… На вторую штуку баксов они починили крышу на даче. И даже направили дочке первое письмо. Без эмоций, но с искренней благодарностью.

Потом переписка стала чуть живее, и к золотой свадьбе родителей их американская дочь решилась на сюрприз. Через Интернет нашла в Москве подходящее туристическое агентство и оплатила для стариков тур в Европу. Самым дешевым оказалось бюро Милана Другова.

В Париж собирались, как в Сибирь. С кипятильником, чаем, колбасой и сухарями.

Поезд довез до Варшавы, а там ждал автобус. Польша, она вроде и не заграница. А вот переезд в Германию был для Зыкова сущим адом. Как это он, отставной майор КГБ сам едет в логово врага? Но, пронесло! Пограничник из страны НАТО даже машинально улыбнулся.

В рассказе об Ольге Сытиной это всё присказка. Сказка началась в Париже.

Первое, что бросилось в глаза во французской столице – туча арабов и негров. Хитрый Другов договаривался только с дешевыми гостиницами, а они в бедных кварталах. Правда место было с налетом романтики – подножье Монмартра.

В первый же день к гражданке Сытиной в ресторане отеля начал клеиться какой-то местный хлыщ по имени Винсент. Только потом, уже в Амстердаме в ходе оперативных мероприятий Зыков выяснил, что Винсент – кличка. И никакой он не француз, а москвич Арсений. Но все это было потом.

В крови Зыковых была заложена подчиненность. Здесь, в этом суматошном Париже, гид Сытина была для них начальником, представителем Родины на чужбине. Тем страшнее было ее поведение. Мерзкое и гнусное!

В первый же день она вышла в город на пару с этим типом. Одна! Без сопровождения товарищей по группе.

На второй день гражданин Арсений по кличке Винсент был замечен в её номере. Не столько замечен, сколько услышан. Гид Сытина жила за стеной и через отдушину в ванной можно было определить голоса в соседнем номере. Высоко, но если постараться, можно приставить ухо к решетке воздуховода.

На третий день Зыкову стало обидно за державу. Поскольку у обоих номеров был общий балкон, удалось пробраться к окну врага народа Сытиной и собственными глазами зафиксировать сцену разврата.

И вот тут Зыков стал описывать такие подробности, что Верочке стало жалко Алексея. Она прервала старика:

– Достаточно, Сергей Петрович. Мы поняли вашу версию. Но вы могли и ошибиться. У Ольги мог быть деловой контакт с этим Арсением.

– Я так и знал. Один свидетель – не свидетель. Так я жену на балкон вытащил. Она тоже все видела. Подтверди, Маня!

– Подтверждаю. Всё – чистая правда. Весь разврат передо мной был. Они зашторились, но щель – с ладонь. Видно, как в кино. Он её сперва к столу прислонил…

– Хватит! Никаких больше подробностей… Вы, товарищ Зыков, фамилию Арсения установили?

– Никак нет. В Париже он в той же гостинице жил, но обслуга бдительность проявляла. Всю регистрацию, гады, в сейфе держали. Знал бы, что для нашего следствия понадобится, постарался бы. Тот шкаф отверткой можно было вскрыть. Французы – народ тонкий! Хлипкий народец…

* * *

В театре все как с цепи сорвались. Узнав, что несчастная Заботина убита из того самого «Вальтера», абсолютно все решили – Семен Маркович сел надолго. А значит можно безбоязненно утюжить своего бывшего шефа, выплескивать на него все обиды. Мочить, одним словом.

На первых же допросах лучшая половина «Глобуса» созналась, что режиссер использовал служебное положение для достижения своих похотливых целей. И не где-нибудь, а в своем служебном кабинете. Прямо на диване, под которым нашли пистолет.

Одна из актрисок прямо так и сказала: «Хорошо, что я сразу ему отдалась. И роль получила, и жива осталась… А Верка дура, прости господи. Потерпела бы четверть часа и стала бы примой. Так нет – заехала шефу в глаз и бежать. Но от Семена не убежишь! Железная хватка».

И все остальные подтвердили, что гражданин Турищев на актрису Веру Заботину глаз положил. А потом под этим глазом образовался синяк.

Таким образом, у следствия быстро нарисовался мотив преступления – месть гордого режиссера за сексуальную неуступчивость гордой актрисы.

Алиби было, но жидкое. Оно быстро перетекло в сторону обвинения… Да, в тот вечер подозреваемый был в театре. Видели его многие, но всё накоротке. А до Сивцева Вражка бегом три минуты.

Три – туда, три – обратно и три на выстрел. Всё! За десять минут мог такое убийство обтяпать – пальчики оближешь!

И с остальными доказательствами был полный ажур. Был протокол изъятия оружия из-под дивана, протокол снятия отпечатков с пистолета и с режиссера, протокол разбития вазы путем попадания пули… Не было только признания подозреваемого.

Уж как только его не прессовали! И пугали, и троих подсадных агентов сменили – всё впустую. Опытные «наседки» зубы на Семене сломали. Тот упорно твердил, что не он убивал, что не он в вазу стрелял, что все это происки покойницы Веры Заботиной. Под психа, гад, косил! Но вяло и неумело. Спецы быстро расколют…

Свиданий Семену Марковичу еще не давали, а адвоката жена наняла. Не Падва с Резником, но тоже не дешевка. В смысле, что запросил очень большие деньги… Странный адвокат! Ознакомился с делом и предложил подзащитному во всём сознаться. Я, говорит, сделаю справку, что у вас избыток гормонов, что они внезапно взыграли и ввели вас в аффект. Тогда попросим у суда пять лет условно. А при несознанке дадут десять или спецбольницу с побоями и уколами… Странный адвокат!

* * *

Милан Другов не любил милицию. А кто её любит? Уважают, но издалека. Встречаться никто не хочет.

Хочешь, не хочешь – надо! Пришлось найти Шурика Сухова и иносказательно намекнуть на взятку:

– Иногда просто странно слушать. Многие говорят, что в милиции берут взятки. Полная чушь! Вы согласны, товарищ Сухов?

– Пока согласен. Дальше что?

– Вот вы, например, взяли бы деньги за мелкую услугу?

– За что и сколько?

– За что? Так, пустяк. Мне надо поговорить с режиссером Турищевым, дело которого вы ведете… Всего десять минут, но наедине. Вы меня поняли, товарищ Сухов?

– Пока понял. Слушаю дальше.

– Ах, сколько… Тысяча долларов.

– Три!

– Это слишком, товарищ Сухов. Максимум две.

– Я честь свою продаю, а вы торгуетесь, как бабка с семечками… Ладно – две пятьсот и не цента меньше.

В тюрьму Милан прошел вместе с адвокатом. Непонятно, как Шурик Сухов с ним договорился, но в пропуске стояло – «Другов, помощник адвоката».

В этом заведении всё направлено на подавление личности. Кругом решетки, тусклый свет, серые стены и запах баланды. Забудь о воле, всяк сюда попавший!

На первый взгляд адвокат был умен, суров и неразговорчив. Таким он был до прихода заключенного Турищева. Понятно, что Семен Маркович не сам пришел в комнату для допросов. Его привели по всей форме – «Стоять! Руки за спину. Лицом к стене».

Адвокат сразу же преобразился. Стал уютным, суетливым, глуповатым. Он нудно уговаривал подзащитного сдаться и сознаться.

– Вы поймите, милый мой Семен Маркович, нет оснований для эксгумации. А раз Заботина в земле, то в вазу она стрелять не могла. Согласны?

– Не могла… Но стреляла.

– Всё! Сегодня больше ни слова о Вере Заботиной! И никому о ней не говорите. Иначе загремите в психушку строжайшего режима. Лучше лес валить, чем быть грушей для санитаров. Согласны?

– Да, грушей быть хуже.

– Вот и договорились… Если и считаете, что стреляла какая-то женщина, то другая. Маша, Таня, Оля… Вы пока побеседуйте с господином Друговым, а я по своим делам. У вас десять минут.

Милана испугали последние фразы адвоката. Почему он назвал имя Ольга. Догадывается о чем-то или знает наверняка? В любом случае нельзя произносить ни одного женского имени.

У Другова была с собой фотография Сытина и он сразу выложил её на стол. Как козырного туза на последней взятке.

– Вам известен этот человек, Семен Маркович?

– Да. Он у меня пистолет вышиб и коленом больно ударил… Этот тип с ней был.

– С кем?

– С той, которая в вазу стреляла.

– Отлично! А куда они скрылись? Были у них в театре друзья, к кому они могли поехать?

– Мало у неё было друзей. Только гримерша Оксана Бабина.

– Где она живет?

– Где-то на Юго-Западе… Вы поможете мне отсюда выбраться?

– Помогу, Семен Маркович. А вы помогите найти адрес Оксаны.

– Дайте лист бумаги. Напишу записку в театр, нашему кадровику.

Выход из тюрьмы надолго запомнится Милану как самая яркая радость. Он наверняка знал, что его выпустят. Но червь сомнения так и ползал в голове. А вдруг кто-то перепутает и его схватят, запихнут в одиночку и оставят навсегда… Как графа Монте Кристо.

* * *

Возвращаясь от стариков Зыковых, они говорили о разных разностях. Молчать было невозможно. Это было бы слишком красноречиво. Но обсуждали всё, кроме темы Ольги и Арсения.

За метро Коньково Сытин свернул на боковую дорожку и припарковался у ресторанчика.

– Зайдем, Верочка? И поесть хочется, и напиться по полной программе.

– По полной – не надо. А стресс снять даже полезно.

– Именно так. Сама знаешь, что повод у меня сегодня есть.

Они пробыли в ресторане три часа, но больше ни о стрессе, ни о поводе не говорили. На втором часу сидения даже начали улыбаться и шутить, но полного веселья не получалось.

Машину пришлось оставить на стоянке. До дома Оксаны было всего триста метров.

Коньяк чуть поправил мозги Сытина. Что произошло такого, что заставляет менять планы? Ничего! Смерть Ольги перечеркнула все её измены. Она была его женой, и никто не имел права её убивать. Пусть она была плохой женой, но она еще и мать его детей.

Нет, планы не меняются! Найти убийцу, отомстить, а уж потом погоревать и забыть.

Но горевалось именно сейчас. И было страшно стыдно перед Верочкой… Но она молодец! Во взгляде столько доброты и нежности. Ни капли иронии или злорадства. За этот вечер она стала намного ближе, чем за все эти дни.

Когда-нибудь всё будет хорошо. А сейчас противно, больно и обидно. Нет, больно, потому что обидно. А обидно, потому что противно…

В квартире Оксаны не было, но на столе лежал сюрприз – записка. «Без Семена в театре полная свобода. Взяла отгулы и уехала на пару дней к маме в Дубну. С горячим приветом – Оксана».

Они не сразу осознали, что придется ночевать одним в пустой квартире. Правда – такое не в первый раз. Они уже спали рядышком. Тогда в театре, в костюмерной, завернувшись в тонкие шубы Дедов Морозов. А еще на даче, после налета и пожара. Но тогда они спали в разных комнатах.

Здесь тоже была вторая комната и можно кому-то лечь на диванчик Оксаны. Но как-то неудобно без разрешения хозяйки.

Возможно, Алексей так и подумал или просто сделал это машинально. Но он бросил подушку на мягкий коврик между кроватью и окном, прихватил плед и лег на привычное место.

Верочка легла на широченную кровать над Сытиным.

Через минуту они уже спали. Оно и понятно – усталость и легкий хмель от ресторанного ужина, а еще и желание отключиться от перегрузок трудного дня. Чтоб трансформаторы не погорели!

Сытин проснулся посреди ночи. Ближе к утру, к рассвету, когда темное небо над городом начинает светлеть и совсем исчезают редкие звезды.

Его разбудило странное чувство. Ему почудилось, что кто-то касается его лица. Не трогает, не гладит, а легко проводит рукой вдоль лба, виска, щеки. И такое тепло идет от этой ладони, такая энергия. Что-то радостное – или карма чистится, или аура заряжается!

Когда он открыл глаза, то на секунду испугался. В утреннем полумраке над ним нависла чья-то рука. Чья? Угадай с трех раз!

Сытин понял все сразу. Во сне Верочка повернулась, оказалась у края кровати, и рука повисла за борт. Никаких экстрасенсов с их энергетикой!

Он с нежностью посмотрел на безвольную маленькую ладошку. Он же видел её сотни раз! Видел на самом ярком свету. И только сейчас понял, что она теплая, мягкая, ласковая. Она – женственная!

Свисающая рука совсем не мешала Алексею. Он только чуть подвинулся к окну, повернулся на левый бок и попытался заснуть. Не получилось!

Через двадцать минут он осознал, что чувствует руку Верочки затылком. Ощущает и тепло, и энергетику. Какой уж тут сон! Одна маета… А утром гнать машину в Коломну, к домику на Оке, к детям.

Сытин выполз из-под руки и встал… Теперь он видел не только ладонь, а все её тело. Верочка спала свободно, не свернувшись калачиком, а занимая всю кровать, раскинув по ней руки, ноги, волосы. И она вся казалась такой теплой, мягкой, ласковой. Такой женственной!

Он наклонился, чуть поправил подушку и развернул скомканную простыню. Но её рука так и висела над ковриком. Нельзя было ничего изменить, не дотронувшись до неё.

Алексей обошел кровать, наклонился ещё ниже и поднес руку к её плечу. Верочка зашевелилась, перевернулась на спину, протянула вперед руки и, не открывая глаз, что-то невнятно зашептала. Он прислушался к сонному монологу, но разобрал только призывную фразу – «Иди ко мне».

Сытин сел на кровать и приблизился к её лицу. Сонными движениями Верочка обняла его за плечи и прижала к себе…

Она проснулась в десятом часу. Алексей уже гремел посудой на кухне.

Верочка вскочила и сразу всё вспомнила. Она взглянула на кровать – его подушка лежала рядом. Да, это не было сном!

Не надевая тапочки влетела на кухню. Он отвлекся от шкворчащей яичницы и произнес:

– Проснулась, соня! Ты еще в ночной рубашке? Одевайся. Пора ехать.

Сказал и отвернулся к плите.

Нет, слова были хорошие, добрые и даже какие-то домашние. Но она не этого ждала. Он не бросился к ней, не обнял, не поцеловал. И это после всего, что между ними было! Все мужики такие… Нет, он, наверняка, хочет показать, что ничего и не было! А если и было, то так – мелкий эпизод. Случайная вспышка страсти… Не было, так не было! Ему же хуже…

Через час они вышли с сумками, в которых были детские вещи, вкусная еда и подарки для коломенских дачников.

Доплелись до ресторана, нашли машину, загрузились и рванули к Теплому Стану. Потом налево на Кольцо.

В машине говорили обо всем, кроме двух запретных тем – Арсений и «ночной эпизод».

Повернув на шоссе, ведущее в Коломну, Сытин распечатал одно табу:

– Арсения надо найти. Он вполне может быть связан с убийцей.

– Или он сам убийца.

– Вполне возможно. Особенно, если он – ювелир.

– Леша, а как мы найдем этого типа?

– Слетаем в Париж и пороемся в том хлипком сейфе, в гостинице у Монмартра… Ты, Верочка, хочешь в Париж?

– Очень хочу! Давай поедем.

– Поедем, если нас сейчас не остановят… Не нравится мне та серая Хонда. От Конькова нас сопровождает. Похоже, что та, которая у нас на даче была… Я приторможу, а ты Верочка обернись и запомни номер.

Да, это была та самая Хонда, за рулем которой сидел бывший архивист ФСБ Егор Зубков.

Вчера вечером, выйдя из тюрьмы Милан Другов поспешил в театр и по записке Семена Марковича получил адрес гримерши Оксаны. А уже на рассвете у её дома расположилась засада. Они заступили на пост ровно в четыре утра. В тот самый момент, когда наверху за окном начался чудесный Верочкин сон.

Сытин понял, что направление на Коломну они уже засветили. Теперь надо срочно свернуть куда-нибудь, запутать следы и попытаться оторваться… Нет, можно, конечно, и остановиться у поста ГАИ, сообщив, что тебя преследует серая Хонда. Но сержант, скорее всего, отберет права и потребует справку об отсутствии мании преследования. И будет прав!

Красный Опель на скорости лихо вписался в первый же правый поворот. Через пять километров асфальт перешел в бетонку. Потом в днище застучал гравий, и начались колдобины дачного бездорожья.

Хонда не отставала. Казалось, что у неё нет цели – догнать. Главное, не упустить и соблюсти дистанцию в пятьдесят метров.

Еще позавчера зам Сытина сообщил ему, что пробить по номеру Хонду удалось, но не до конца. Её хозяин – некто Егор Зубков. И всё! Других данных нет. Ни адреса, ни места работы… Приятно, что в России еще есть секреты, которые нельзя купить.

Если секретоноситель Зубков специальный агент, и если он за рулем, то любителю Сытину от него не оторваться. Разная весовая категория.

Впереди был лишь один путь – лесная дорога. Даже не дорога, а так – петляющая среди деревьев колея, ведущая в никуда.

Оставалось одно – рисковать. И Сытин свернул на поляну. Сначала по краю, а потом напрямик к березовой роще. За ней виднелись трубы. Возможно – городок, а значит люди и какая-то безопасность.

Опель юлил между берез и прыгал на кочках, пока не уткнулся в лежащий поперек ствол. Для разворота потребовалось двадцать секунд. Убийственно много!

Хонда уже встала в десяти метрах, заняла единственно возможный выезд и захлопнула капкан. Из неё вышли трое – девушка под тридцать и двое сорокалетних крепышей. В руках одного победно блестел пистолет.

Сытин поднял стекла, зафиксировал двери и вытащил сотовый. Сейчас он наберет милицию и что скажет? Веселенькая будет фраза: «Спасите! Мы здесь, в березовой роще».

За время погони Алексей потерял ориентировку. Да и не знал он этих мест! Где-то, не доезжая Бронниц, свернул направо и десять верст сплошных поворотов.

И еще одно Сытин забыл. В крыше красного Опеля был люк, который остался приоткрытым. Всего-то на два пальца. Но ствол пистолета туда проходил.

В руке нападавшего был «Макаров». За секунду до выстрела Алексей вспомнил, что у этой пушки есть и газовый вариант. Что лучше в их положении – сказать трудно. И, главное, некогда!

Выстрел ворвался в салон снопом дыма, искр и мелких белых крупинок… Сытин успел разблокировать дверь и похвалить себя за догадливость – действительно пистолет-то газовый!

Архивист Зубков растерялся. Несмотря на бывшую принадлежность к ФСБ, подобную операцию он проводил впервые. Раньше Егор вообще никаких операций не проводил. Он мирно подшивал дела, выдавал справки, писал обзоры. Понятно, что в этих бумагах было место подвигам. Но в описаниях всё гладко… «В ходе оперативной комбинации был осуществлен захват объекта разработки». А как его захватили? И что делать с парочкой, лежащей ничком в красном Опеле?

Этого, конечно, не знал никто в его команде. Аня – не очень выдающаяся спортсменка. Бегала по площадке и бросала в ворота мячик. Называется – гандбол… Пять лет назад она еще подавала надежды, но их никто не взял.

Костя – тот и вовсе учитель физики. Бюджетник!

Свою охранную фирму они создали три месяца назад. Пока мыкались с лицензией, офисом, столами-стульями – подоспел первый клиент. Уважаемый и денежный Милан Другов. На него сейчас и работали…

Егор со страхом заглянул в салон Опеля.

– Они там живы? Ты же сказал, Костя, что в этой штуке слезоточивый газ. А они не заплакали. Просто вырубились.

– Я мог перепутать, Егор. Я же говорил, что два вида патронов купил.

– А эти какие?

– Какие-то парализующие. Мне сказали, что на вольном воздухе они не смертельны.

– Это ты, Костя, на вольном воздухе! А эти двое в запертом салоне. Вытаскивай Сытина… Аня, тащи из машины Ольгу. Мне самому неудобно за женщину браться… Только сами не отравитесь! А я для страховки здесь на пригорке постою. На ветерке.

Тела вынули из Опеля и уложили на пожухлую осеннюю траву. Они были бледны и не подавали признаков жизни – не моргали, не шевелились, не ругались нехорошими словами. У Егора мелькнула страшная мысль, что перед ним трупы. Если так, то он, имеющий три медали за безупречную службу, становился соучастником в мокром деле. Каким, к черту, соучастником? Он руководитель, он атаман банды убийц!

Бывший учитель Костя тоже успел все сообразить. Он понял, что его положение самое незавидное. Влип по самую макушку! Это он покупал пистолет, он совал его в люк на красной машине, он нажимал на спусковой крючок. Значит он и есть убийца! А эти двое так – скажут, что случайно рядом стояли… Ватные ноги не удержали его. Физик Костя сел на кочку и начал активно вытирать руки о куртку. Так, как будто на них была кровь.

Оба мужика отключились, и гандболистке Анне пришлось командовать парадом. И нервы у неё были покрепче, и в спорт она пришла из медучилища… Пульс у «трупов» был, хотя и слабый. А дыхание – и того хуже.

Аня решила активно вентилировать легкие пострадавших. Она взглянула на своих спутников с надеждой, но та быстренько растворилась. Оба сыщика всё еще находились в нирване – один в позе лотоса, другой в позе столба.

Пришлось самой раздеть лежащих до пояса и скакать от одного к другому, ритмично надавливая на грудину по пять-десять раз… Через три минуты глаза Егора оживились и он подошел поближе. Он смотрел на Верочку, на её ладненькие груди, которые при каждом нажатии разлетались в стороны.

Анне было не до эротики. Она склонилась над Сытиным и, увидев возможную помощь, заорала:

– Скорей, шеф! Мы можем их потерять… Делай, как я. Дыхание по схеме «рот в рот».

Она разжала Алексею губы, набрала побольше воздуха и выдохнула в него.

Егор проделал тоже самое с Верочкой, и ему это понравилось. Он набрал еще порцию воздуха, но его пациентка начала открывать глаза. А через секунды эти глаза наполнились гневом.

Обидно! Зубкову пришлось выдохнуть впустую, отскочить и начать командовать:

– Константин, возьми в машине скотч и свяжи эту… Анна, кончай целоваться! Он тоже открывает глаза.

Через десять минут Сытин и Верочка сидели у березы спина к спине. Они совсем отошли от газовой атаки, но обсудить ситуацию не могли. Скотч связывал их по рукам, ногам и губам.

Сыщики проводили совещание, закрывшись в своей Хонде. Самой деловой оказалась Анна:

– Надо звонить Другову! Мы, Егор, свою работу сделали. Пусть приезжает, забирает товар и платит бабки.

– Нет, Анка, так он не поедет. Заставит этих в Москву везти или к себе на дачу.

– Ну и что?

– Остановят нас на посту, спросят про аптечку, а у нас двое в скотче. И расклеить нельзя – орать будут.

– Что делать?

– Я по дороге видел деревни заброшенные. Займем пустую избу или снимем на три дня. Тогда и позвоним Милану.

– Нормально! Только на три дня – подозрительно как-то. Что хозяину скажем?

– Скажем, что у нас шведская семья.

* * *

Своим новым хозяином Ромашкин был доволен. Приятно иметь дело с интеллигентным человеком.

Арсений начал разговор не в лоб, а как английские лорды – сперва о погоде, о природе. Попили чаю из китайского фарфора, покурили и уже Илья не выдержал и спросил о судьбе своих бывших тюремщиков.

– Боюсь огорчить вас, Илья Ильич, но Сергей нас покинул. Виктор и Федор пока живы. Пока! На очень короткое время… Нам же с вами не нужны лишние свидетели.

– Нам с вами? Мы уже напарники?

– Естественно! Только вместе мы можем достичь наших целей.

– И ты, Арсений, знаешь цель моей жизни?

– У всех одна цель, Ромашкин – получение удовольствий от этой самой жизни. Как можно больше и как можно дольше. Это еще Эпикур завещал. Живи, говорил, в своё удовольствие. Живи и радуйся.

– Арсений, ты не прав! Многие, например, рвутся к власти. Это их цель.

– Власть, деньги, свобода… Все это не цель, а средства её достижения. Кстати, Ромашкин, со всем этим у тебя пока напряженка. Вот, когда восстановишь свой агрегат, обучишь меня – тогда мы напарники с полной твоей свободой…

Он так и сказал – «Обучишь меня». Смешной человек! Не глупый, но наивный. Он бы так еще к Моцарту зашел – «Настрой, брат, клавесин и обучи меня такие же оперы сочинять».

Кто бы самого Ромашкина научил. Кто бы объяснил, как он такое сделал вопреки законам современной физики.

Когда год назад начали банкротить их институт, Илья отправил жену к своим родителям под Одессу. Сотрудники его отдела быстренько разбежались на денежные должности. Физики в охрану, а химики на рынки, продавать зелень-мелень.

Ромашкин остался один с грудой приборов и с кучей свободного времени. Еще шли суды по банкротству, но в исходе дела никто не сомневался. Судьям уже сообщили, какое решение надо принять. У Фемиды, у богини правосудия глаза завязаны, а не уши. И карманы не зашиты.

Отдел мог пустовать еще три-четыре месяца. Илья Ильич два дня плевал в потолок и устал от безделья. Он начал работать, но не так, как раньше, а в свое удовольствие. Без планов Ученого совета, без оглядки на авторитеты, используя старинный способ – «метод тыка». Он менял вещества, мешал несовместимое, путал сочетание параметров. Он действовал как алхимик и как алфизик. Но не золото он хотел получить из свинца, а алмаз из графита.

По привычке он вел записи каждого опыта. И за две недели до часа «икс» у него получилось. Крупный, чистый кристалл…

Ромашкин продал камень первому попавшемуся ювелиру. Всего за пять тысяч долларов. Продал, почувствовал себя миллионером и решил зайти в ресторан… Всё дальнейшее он помнил плохо. С ним случился не запой, но загул…

Через неделю он уже тихо трезвел, сидя в подвале дома на Кленовой улице. Рядом стояло оборудование из его лаборатории, на столе валялись записи опытов… Приятную встречу с другом Виктором он помнил. Федора с Сергеем припоминал. Вылетело из головы главное – как трепался про алмазы, как провел новых друзей в институт, как выносили госимущество и его самого…

Соединив все, как было на последнем опыте, Ромашкин получил еще один алмаз. Не сразу, но на десятый день получил. И вот эту золотую, эту бриллиантовую технологию он записал в обычной клеенчатой тетради синего цвета.

После визита Арсения начиналась новая жизнь.

Основную расстановку приборов Ромашкин помнил, но при их подключении понадобилась синяя тетрадь.

Он вытащил свой кейс, набрал код, открыл, перекопал всё – тетрадка исчезла… Это была катастрофа! Из сотни параметров он помнил два-три десятка. Найти нужное сочетание остальных – как выиграть джек-пот в казино. Можно, но нереально! Фантастично и утопично…

Ромашкин – технарь, и его голова заработала в режиме перегрузки… Последний раз он видел синюю тетрадь сорок дней назад. В Балашихе отключили электричество и пришлось всё восстанавливать. Кто заходил в подвал после этого? Вспомнить всех… Понятно – Виктор, Федор и Сергей. Но эти три богатыря боялись формул, как водки с клофелином. И зачем им? Процесс-то идет… Уборщица Надежда? Нет, не то! Она из другой оперы. Ни злобы в глазах, ни хитрости. Такие не воруют…

Была еще одна женщина, но о ней Ромашкин вспоминал с благоговением.

Ольга пришла и сказала, что ребята пьют наверху. Сказала, что жалеет затворника, что готова помочь бежать от этих хамов и дебилов… Взгляд у неё был одновременно и кроткий, и игривый. Илья Ильич попал под их обаяние и распушил хвост.

Да, он говорил про свою гениальность, про простоту получения алмазов, про тайну, заключенную в синей тетради. Точно! Он даже помахивал тетрадкой над головой, а потом небрежно бросил её в кейс… Или на кейс?

Ромашкин был уверен, что Оленька восторгалась им. В её глазах светилось обожание таланта. И первый раз она поцеловала его как скромная поклонница. А потом всё затрепетало, закружилось… Он даже не мечтал об этом. Оленька сама выключила свет и подвела его к кровати.

Все женщины лживы и коварны! Одной рукой она ласкает, а другой тетрадки крадет… Арсений не поверит. Не поверит и убьет!

Вот так! Пять минут блаженства, и вся жизнь коту под хвост.

* * *

Их развели по разным комнатам. Сытина оставили внизу, а Верочку затащили на второй этаж и в центре комнаты привязали к стулу.

Далеко они заехали. С земли сотовый не соединялся, и Егор поднялся наверх. Из его разговора с Миланом Друговым Вера поняла, что тот должен кого-то найти и те приедут не раньше завтрашнего утра. Значит есть время для побега.

Сразу было видно, что захватили их не злобные братки. И вообще – не профессионалы, а сыщики-любители. Они стеснялись сделать ей больно. Егор три раза извинился, когда тащил ее наверх.

И еще – они всерьез принимают ее за Ольгу. Но это и так было понятно. Именно для этого они и разыгрывали с Алешей комедию возле турбюро Другова… Сытин сказал тогда, что это мышеловка, но пока они сами в неё попали. Как в старинной шутке: «Ваня, я медведя поймал… Тащи его!..А он меня не пущает».

Верочка поняла, что скромные похитители не знают сути дела. Иначе бы допросили по горячим следам, не давая опомниться.

Правда, Егор попытался поговорить:

– Вы, Ольга на нас не обижайтесь. Работа у нас такая – вы убегаете, а мы вас ловим.

– Играете в казаков-разбойников? Нет, Егор, тут другая пьеса. Бандиты и честные.

– Вы намекаете, что мы бандиты? Вот и нет. Вы кому-то что-то задолжали, а те на нашего клиента наехали. На вашего бывшего шефа, на Милана Другова.

– А что я задолжала?

– Это, Ольга, не наше дело, но я понял, что речь идет о камушках.

– О каких?

– Думаю, что о драгоценных… А еще деньги в десяти упаковках. Если сотенные доллары, то с вас сто тысяч баксов.

– А Сытина зачем схватили?

– С вашим мужем сложнее. Те, кто наехал на Милана, считают, что Сытин одного их друга убил, а другого похитил… Но это всё не наше дело. Завтра мы деньги получим, вас сдадим, и сами с ними разбирайтесь.

Тот, кого звали Костя, все время находился внизу. Очевидно, он сторожил Алексея. К Верочке приставили Анну. А Егор, как и положено начальнику, бегал туда-сюда и контролировал систему охраны пленников, их питание и всяческие бытовые удобства. Он был законопослушным и уважал Европейскую конвенцию по правам человека.

Заключенной со второго этажа, с учетом её женского пола, Егор разрешил освободить ноги, а руки связать спереди.

К вечеру все устали, но начальник тюрьмы составил график дежурств – двое спят, а третий контролирует пленников, бегая вверх и вниз. Поскольку по этому документу развернулись дебаты, Верочке удалось услышать важную часть секретного списка. Анна спала последней – с четырех утра и до шести.

Уже в десять вечера Вера заснула. А проснулась в пятом часу, как и задумала… Она приоткрыла правый глаз и осмотрелась.

Анна сидела в раздолбанном дачном кресле и сладко спала… Костя, который в это время должен был проверять посты, бегая вверх и вниз – не проявлялся. Не бегал и вообще не подавал признаков активности.

Верочка покрутилась, проверяя скрипучесть кровати… Нормально! Диванчик издавал лишь легкий убаюкивающий шорох.

Она села и прислушалась. Потом встала и босиком проскользила к столу. Вчера она заметила там инструменты тюремщиков: ножи, ножницы, верёвки, скотч.

Глаза уже привыкли к темноте, да и начинался рассвет. Совсем как прошлой ночью, когда Леша наклонился над ее кроватью…

Верочка выбрала нож, взяла его сначала губами, а потом крепко стиснула в зубах деревянную ручку… Лезвие было с пилочкой и его зазубринки не резали веревку, а рвали её.

Она работала, повторяя про себя молитву, похожую на фразу из какого-то романа: «Пилите, Вера, пилите! Да поможет вам бог».

Или бог ей помог, или веревка была гнилая, но через две-три минуты она освободилась. Всё просто! Только зубы ныли от напряжения и во рту оставался противный вкус грязной деревянной рукоятки ножа.

О дальнейших действиях Верочка заранее не думала. Вот она, Анка-тюремщица, вся в её власти. Её можно зарезать, задушить, замордовать. Но все это грубо. Это не наши методы!

Вера на цыпочках прошла в угол комнаты. Там заботливый Егор поставил чугунный казан, который предложил использовать как парашу. Приятно, что пока сосуд был пуст.

Тяжеленная штуковина зависла над головой Анны и с неприятным звуком опустилась ей на темечко. Гандболистка вырубилась и даже не чирикнула.

Волнуясь, Верочка взяла безжизненную руку и прощупала запястье. Нормально! Пульс хорошего наполнения. Теперь можно использовать все, что приготовлено на столе: веревки, ножницы, скотч…

Спускаясь вниз, она прихватила с собой два ножа. По одному в каждую руку. По одному на каждого несвязанного тюремщика. Хотела еще нож и в зубах зажать, но сразу вспомнился вкус жирной деревяшки.

Егор лежал на кровати. Сытин – на полу. Костя сидел, прислонившись к стене… Странно, но все спали!

Верочка на четвереньках проползла к стулу, на котором дремал привязанный Алексей Юрьевич. Переложила ножи в одну руку, приподнялась, поцеловала Сытина в небритую щеку и сразу же свободной ладонью закрыла ему рот. Иначе он мог вскрикнуть. Или от страха, или от радости, что на рассвете его целует красивая девушка.

Но пленник и не думал кричать. Он обладал крепкими нервами, а еще – умом и сообразительностью. Глазами Сытин показал на свои ноги, потом на руки, а в конце многозначительно причмокнул губами.

Верочка не была уверена, но всё же придвинула поближе к его лицу свою пухлую щечку. И сразу ощутила прикосновение горячих губ… Это было не приветствие, не дружеский поцелуйчик. Это была такая страсть, что у актрисы Заботиной закружилась голова. Она опустилась прямо у его ног, прижалась к липкому скотчу и только тогда вспомнила, зачем пришла.

Клейкий пластик под ножом с пилочкой противно свистел. Повизгивал, но поддавался… За три минуты работ по освобождению был и критический момент. От страшного сна или от скрипа скотча Егор вздохнул, промямлил что-то и повернулся к стене. И все это в метре от Верочки с ножами…

Убегая, Сытин прихватил лежащий на тумбочке газовый «Макаров». Но на пороге дома он притормозил Веру и они вернулись к комнате, где мирно спали Егор и Костя. Бывший архивист и бывший учитель.

Алексей лихо свистнул, как охотник, поднимающий дичь, и выстрелил газовой дрянью в глубину комнаты. Сразу же захлопнул дверь и прислушался… Оба спящих вскочили, потоптались и с грохотом свалились. Сначала начальник, потом подчиненный… Нормально, Егорий? Отлично, Константин!

Выскочив за ворота, первое время они рвались к свободе, не выбирая пути. Бежали, как в той песне, как сиротиночки – не по дорожке всё, а по тропиночке.

Остановились передохнуть, когда начался лес. И тогда Сытин сообщил Вере, что он дурак:

– Ну, что мне стоило проколоть шины у серой Хонды? А еще лучше – найти от неё ключи и уехали бы как белые люди. Кого боялись, что мешало?

– Но назад нельзя. Вернемся – пути не будет. Да и эти чудаки могли очухаться. Нам в машине много газа попало, а тут один выстрел в огромной комнате.

– Вот и говорю, что я дурак и нет мне прощенья. Эти уже пришли в себя, сели в Хонду и ищут нас исключительно на дорогах. А пешком до Москвы не добраться и за три дня. И где она, столица?

Сытин собрал все свои знания о географии и попытался сориентироваться… Они ехали в Коломну на юг, на юго-юго-восток. Солнце всходит, где Япония, на Дальнем Востоке. Значит, если встать правой рукой к восходящему светилу, то левый глаз будет смотреть на Москву.

И они пошли, куда глаза глядят.

Где-то за холмом заурчал мотор и мелькнула серая легковушка. Или Хонда, или что-то другое, но оно приближалось.

Сытин стащил Верочку с дороги и они залегли в кустах за обочиной. Как партизаны при захвате языка.

Глава 7

Как любая творческая личность, Семен Маркович был человеком наивным. И художник, и писатель, и актер должны уметь окунуться в некий вымысел и жить в нем, как в настоящем мире. Именно режиссер по сотне раз на дню заставлял своих артистов верить в предлагаемые обстоятельства. Если ты Гамлет, то искренне верь, что злой дядя залил в ухо твоему папаше гадкий яд.

Несколько дней назад Семену Марковичу предложили роль несправедливо обвиненного. И он органично вошел в образ. Он играл, как гениальный трагик, как Качалов, как Остужев, как Рина Зеленая.

В первый же день Семен обрадовался тому, что его поместили в Изолятор временного содержания, в камеру предварительно заключения. Временного и предварительного! Эти слова вселяли надежду. Скоро все изменится!

И изменилось… Ему по всей форме предъявили обвинение в убийстве и перевели в следственный изолятор, в грозное СИЗО. А это уже тюрьма.

В КПЗ добрые люди его просветили, что камера называется хатой, ложка – веслом, а миска – шлюмкой. Его пугали обязательной пропиской со всякими подлянками. Например, нарисуют на стене мужика с кулаками и предложат новичку с ним подраться. Бить по шершавой стене? Руки в кровь собьешь! А всего-то надо сказать: «Не боюсь его. Он слабак. Пусть первым ударит».

Но зря его пугали, зря на понт брали. Всё это оказалось лажей. Неправдой! Прописка есть, но для салаг, для мелюзги.

Режиссера встретили весьма уважительно. Авторитетная фигура – начальник театра, да еще проходящий по мокрухе!

Семена Марковича сразу взял под крыло смотрящий в хате и определил ему шконку (койку) подальше от параши. Самая элитная кроватка!

Смотрящий провел краткий инструктаж:

– У нас правильная хата. Все живем по понятиям… Правила простые – уважай соседей. Не матерись, не используй парашу, когда народ кушает, не роняй хлеб на пол и вообще – мой руки перед едой…

А еще для нового постояльца решили сыграть спектакль под названием «Сознанка». Смотрящий подмигнул рыжему парню, и тот начал колотить в дверь с глазком и окошком-кормушкой:

– Открой, начальник! Сознаться хочу! Бумагу дайте! Чистосердечное писать буду…

Когда бумага появилась, все сгрудились за столом и стали сочинять признание, напоминавшее письмо запорожцев султану. Целый час в хате стоял хохот. Общий смысл текста был следующий: «Сознаюсь, что много лет назад корешок по кличке Чубайс вовлек меня в банду Ельцина. Тот соорудил сходку авторитетов в лесу, в какой-то пуще. Паханы побазарили и здесь же пришили свою мать-родину. Расчленили её и ограбили»… Дальше в том же духе.

Весь вечер хихикали, представляя, как следователь будет читать бумагу, как задергает ручками-ножками…

Семен Маркович приободрился – жить стало лучше, жить стало веселее… Он решил в ближайшее время поставить в театре какую-нибудь вещицу о тюряге. В крайнем случае пьеску «На дне».

В том, что его отпустят, и он вернется в театр, Семен не сомневался… Он же был наивный.

* * *

Машина, выехавшая из-за бугра была серая, но не Хонда, а простенькая девятка не первой свежести.

Верочка вскочила и, размахивая руками, рванулась на дорогу. Это не Москва, здесь попутчиков возьмут. И не за деньги, а просто так, по доброте душевной.

Парнишке за рулем было лет двадцать. Сытин сел с ним рядом и заговорил беспечным тоном:

– Хорошая тачка.

– Отличная! Но старая. Я уж третий хозяин у неё… А вам куда?

– К Москве поближе… Тебя как зовут?

– Лёха.

– Тёзки значит. И я Алексей. А это Вера… Вот что, Лёха, ты фирму Опель уважаешь?

– Еще бы! Мечта детства.

– Тогда так, Лёха. Тут в пяти километрах в роще стоит мой Опель. Я пишу тебе доверенность и отдаю навсегда.

– За бесплатно?

– Нет, за твою девятку. Уж больно она мне понравилась. Зверь, а не машина.

– Да, рычит она грозно… А Опель на ходу?

– Что ты, Лёха! Почти новенький. Двухлетка со всеми наворотами… Ищут нас, Лёша. Могут сторожить на шоссе. Если за Опелем поедут, поводи их часик и покажись. Сразу отстанут. Им мы нужны, а не машина… Договорились?

– Да я за Опель этих козлов три часа водить буду!

Осмотрев машину, Сытин улыбнулся простодушию похитителей. Этот Егор, конечно, не глуп, но дурак. Не обыскал тачку, не забрал деньги, ключи, документы. Опель так и простоял почти сутки с открытой дверью.

Обмен оформили за десять минут и сразу поехали. Впереди гордо плыла красная иномарка, а в ста метрах серой мышкой плелась девятка.

Пыльная проселочная дорога не могла длиться вечно. Но там, где начинался асфальт, притаилась в кустах осторожная Хонда. Она сидела в засаде, поджидая свою жертву.

На холме Сытин притормозил. Там впереди начиналась погоня… Лёха, очевидно, сразу заметил «козлов» и рванул Опель во весь опор. Хонда догоняла, но не очень. Они улетели налево, в сторону Москвы. И тогда рычащая девятка съехала с пригорка. Вперед и направо, туда, где Коломна, где домик у Оки.

Суетливая Наталья, дети, подарки, радостный смех – все это они ожидали. Но не думали, что после утери «Вальтера» Петя Колпаков по кличке Малыш вернется и будет вести себя как ни в чем не бывало. Сытин три раза назвал свою фамилию, сообщил, что у него была жена Ольга. Была и пропала… Малыш реагировал, но нормально. Без испуга, без дрожи в руках, без чертиков в глазах.

Или он артист гениальный, или ничего об убийстве Ольги не знает… Но Сытин решил устроить прямой допрос. И с пристрастием.

Наталья первым делом затопила баню и предложила мыться парами, по семейному признаку. Сытин почти согласился – парами, но по половому признаку. Мужики первые…

Мокрый и чистый Алексей выскочил в каком-то халате и придавил банную дверь бревном.

В срубе было лишь одно окошко величиной с обувную коробку. Через минуту задергалась дверь, и вскоре в оконце появилась голова Малыша. Не вся, но глаза, нос, губы.

Голова резонно спросила:

– В чем дело?

– Вы задержаны, гражданин Колпаков. Не дергаться и четко отвечать на вопросы.

– Ты что, Алексей, сдурел?

– Не грубить следствию! Где вы получили «Вальтер»?

– На своей бывшей фирме, у Чуркина.

– Из этого пистолета, Колпаков, убита моя жена. Вы знали об этом?

– Во, блин!

– Это не ответ.

– Понятно, что не знал. И алиби у меня железное. В тот вечер я и Аркадий сидели в ресторане. Третьим был следователь, который ведет дело по этому убийству. Вот такая загогулина… Открывай дверь, Леша. Вместе будем разбираться. Мне легче узнать, кто мог из этого «Вальтера» стрелять.

Осень была удивительно теплой. Казалось, что холода никогда не начнутся, и листья будут зеленеть на деревьях до Нового года.

Обедать решили не в избе, и не под навесом в саду, а на берегу Оки. На радость детям решили объединить тридцать три удовольствия: костер, рыбалку, шашлыки и запуск воздушного змея.

До реки было менее километра, но вещей приготовили столько, что Сытин решил отвезти всех на чихающей девятке…

Деловых разговоров не вели до самого вечера. И какие здесь дела? Все дела в Москве… Так думали все, кроме Сытина. Он решил, что и Европа может пригодиться:

– Ребята, а мы с Верочкой послезавтра летим в Париж.

Новость была убойная, но никто не попадал на землю. Все и так лежали на одеялах вокруг костра, умиротворенные тихим закатом, обильным шашлыком и тремя бутылками «Мерло» молдавского разлива.

Кроме того, за последние недели все так привыкли к неожиданностям, что фраза Алексея не вызвала удивления. В Париж, так в Париж.

Только сама Вера попыталась что-то выяснить:

– Какой Париж? Ты забыл, Сытин, что у меня нет загранпаспорта?

– А обычный у тебя есть? Ты уже две недели живешь под псевдонимом Ольга Сытина. И по её документам. А на неё загранпаспорт есть. С открытой Шенгенской визой.

– А билеты?

– У меня, Верочка, зам очень исполнительный. Я его о билетах три дня назад попросил.

Неутомимые дети бегали, пытаясь запустить змея. Они совсем не выглядели сиротами, но все, глядя на них, думали именно об этом. И Верочка тоже об этом думала. Она чувствовала необычайную ответственность за них. Как за своих детей… Раз она живет по документам Ольги, значит и дети её. Пусть формально, пусть временно, но её…

Иногда Верочка представляла, что всё может закончится. Сытин найдет убийцу, отомстит, поблагодарит её и распрощается. А она получит свой паспорт, вернет комнатку на Арбате, получит главную роль в спектакле… Ох, как она этого не хотела!

Еще засветло загасили костер, собрали вещи, но капризная девятка не хотела заводиться. Рычала, чихала и глохла.

Верочка ждала, что Сытин начнет ругаться нехорошими словами. Но Алексей вышел из машины, наклонился над капотом, погладил его, прошептал что-то ласковое и вернулся на место.

Благодарная девятка пробурчала что-то и завелась…

Уже у дома Сытин отвел Колпакова подальше от машины и прошептал:

– Стара она. Хочет, но не может. Менять её надо.

– А ты чего секретничаешь?

– Боюсь, услышит и обидится. А нам завтра на ней в Москву ехать… Ты, Петя, помочь мне можешь? Я тебе деньги оставлю, и, пока мы будем в Париже, купи на мое имя хорошую тачку. Можно Опель, но только не красного цвета…

* * *

Арсений предчувствовал возможные неприятности. Пока все шло по плану, и никаких реальных угроз не было, но не может же ему везти столько раз подряд. По теории вероятности его ждал провал, пусть маленькая, но неудача.

И она случилась в самом неожиданном месте…

Арсений регулярно навещал Ромашкина, приносил подарочки, болтал со своим рабом о разных разностях.

За три дня изобретатель расставил все свои приборы, соединил кучу проводов и дважды запускал агрегат – на выходе было нечто, похожее на уголь-антрацит. Неважно что, но не алмазы!

Но ювелир Арсений Хреков ничего этого не знал. У него был запас камушков и он над ними работал. В мансарде дома в Красково он оборудовал мастерскую и сам проводил огранку, сам рисовал эскизы и создавал элитные изделия: колье, серьги, броши. Только через неделю Ромашкин раскололся:

– Послушайте, Арсений, без той синей тетради я как слепой. Понимаю, что это можно сделать, можно получать алмазы почти бесплатно. Направление знаю, а дорогу утерял.

– А другие ученые не могут сделать то же самое?

– Нет, Арсений! Кому придет в голову искать иголку в копне сена. А я точно знаю, что в этом стоге она есть. И найти её можно! Но не сразу. Повезет – за месяц справлюсь.

– А если не повезет?

– Тогда больше. Три месяца, пять, десять. Или год, а то и два.

– Ускорить можно?

– Можно, Арсений! Надо найти Ольгу и забрать у неё тетрадь. И поскорее, пока кто-нибудь из физиков не разобрался в моих каракулях.

Арсений поверил Ромашкину. Весь эпизод с Ольгой очень похож на её манеру. Хитрая, коварная и беспринципная. Мало кто из женщин решился бы вот так выключить свет и лечь в койку с первым встречным. Даже из-за тетрадки с секретом алмазного производства.

Конечно, для Арсения это был удар судьбы, но совсем не катастрофа. Просто возникла еще одна задача, которую следует срочно решать… Он знал то, что не знал и не должен знать убогий Ромашкин. Ольгу бесполезно искать среди живых. А вот синюю тетрадь…

Судя по всему, Ольга случайно узнала об этих записях. Она из любопытства зашла в подвал, а отлученный от женского общества изобретатель разомлел и расхвастался.

Если так, то за три дня, которые прошли от кражи тетрадки до лавочки на Сивцевом Вражке, Ольга ничего не успела бы сделать. Ей предстояло найти надежного физика в этой сфере, соблазнить его, завербовать и лишь после этого передать ему копию синей тетради… Нет, она не успела бы это сделать. И, значит, спрятала это сокровище в каком-нибудь тайничке. Дома, на даче или еще где-то. Вот там-то и надо искать. Всё перерыть, но найти записки беспечного Ромашкина.

Мужу Ольга не доверяла решительно. Просто не любила его. Так что этот Леша Сытин ничего не может знать о синей тетради. Но почему она не сказала об этом ему, Арсению? Он старался не задавать себе этот коварный вопрос. Любой ответ только разозлил бы его.

Самое неприятное, если она хотела все ему рассказать, но не успела. Значит, он поторопился – глупо и непростительно!

А если Ольга не доверяла ему, то это страшно обидно. Арсений поверил, что она им покорена. Он надеялся, что от его обаяния, остроумия и других чисто мужских чар ни одна баба не устоит. А эта устояла и провела как лоха. Решила, вероятно, не класть все яйца в одну корзину. Камушки отдала, но лишь для дела. Кто бы еще сделал ей стразы из горного хрусталя, в которых даже великий Ван Гольд не сразу разобрался… Камушки отдала, а вот сто тысяч баксов, привезенных из Амстердама он взял сам. Сразу после выстрела.

* * *

Пройдя контроль в аэропорту Орли, Верочка чувствовала себя как после удачной премьеры. Она впервые пересекла границу нелегально. Правда, до этого она вообще границ не пересекала, не считая поездок на Украину.

Сытин немножко помогал ей войти в роль. И в Шереметьево, и здесь в парижском Орли он проходил пограничный контроль первым, а потом громко окликал её: «Я подожду тебя, милая». В его голосе было столько нежности, что контролерши в погонах теряли над собой контроль и не обращали внимания на легкое несоответствие фото в паспорте с чертами лица «милой», стоящей перед ними.

Пока такси с трудом пробиралось по центру города, Алексей работал за гида. Он произносил названия улиц, площадей, зданий, имен знаменитых людей. Всё вместе это звучало как чарующая музыка. Лувр, Бастилия, Булонский лес, Елисейские поля.

Верочка начала понимать, почему все так любят Париж. Не только за архитектуру. Не за богатство магазинов и музеев. Не за пикантные заведения и безликое метро… Окажись точно такой же город где-нибудь в Аргентине, он встал бы в ряд других симпатичных, но не самых ярких мест. Никто не захотел бы приехать сюда, увидеть и умереть.

Нет, Париж – это люди, жившие в городе, любившие друг друга, сочинявшие что-то и воевавшие с кем-то! Их тени витают над каждым домом, над каждым переулочком… Вот здесь размахивали шпагами мушкетеры, тут стояла мрачная Бастилия, от которой не осталось камня на камне… Вот громадина Дома инвалидов с гробницей любимца публики, странного тирана и узурпатора Наполеона… И почти с каждой точки виден белокаменный собор на холме Монмартр – базилика Сакре Кёр. Вокруг неё кучковались художники и прочая богема.

Вспомнив о Монмартре, Верочка вернулась к своим баранам. В том смысле, что под этим холмом рядом с площадью Пигаль должна быть маленькая гостиница, где два месяца назад жила Ольга со своей московской группой. А в каком-то из номеров жил некто Арсений. И цель прилета сюда Сытина и её, Веры Заботиной, одна единственная – по гостиничным книгам узнать фамилию этого типа.

Сытин около недели назад просил своего зама забронировать два номера в четырех звездах рядом с Плас Пигаль. Почему два номера? А ему надоело спать на коврике… Сейчас он даже обрадовался, что у них будут разные комнаты. После той ночи он чувствовал вину перед Верочкой. Он до сих пор не мог понять, проснулась ли она тогда или он взял её во сне. Да, она мурлыкала и слегка обнимала, но так и не открыла глаза, и не сказала ни слова…

В лифте гостиницы Верочка увидела в руке Сытина два ключа и печально улыбнулась:

– Мы хоть будем соседями?

– Да, номера через стенку. Стучи, если что…

– Хорошо… Приятно знать, что ты рядом.

И всё! Больше об этом не говорили. Не ей же предлагать совместное проживание! Не женское это дело… Не хочет, так и не надо!

Основную задачу решили в первый же день. Помогло то, что Сытин сносно владеет французским. А еще повезло в том, что администратор отеля, где когда-то жила Ольга, был человеком восточным и горячим. Этот бывший житель Стамбула женщин очень любил, но считал, что красотки должны быть заперты в доме хозяина, как куры в курятнике. Если ты жена, то сиди на насесте и кудахтай, а не таскайся одна по Европе!

Как восточная женщина, Верочка скромно сидела в холле, пока Алексей что-то объяснял французу турецкого происхождения. Тот быстро врубился, размахивал руками, восклицал «Ой, ля-ля» и прищелкивал языком. Потом он достал журнал учета, и они с Сытиным стали листать его, тыкать пальцами в фамилии постояльцев, делать выписки…

Завершив дело, Алексей вывел Верочку на любвеобильный бульвар Клиши, где знаменитый Мулен-Руж и более откровенные заведения.

Они заглянули в первый попавшийся ресторанчик, над которым явно не было красного фонаря. Это был устричный «Веплер»… Пришлось есть, что дают – раскрытые моллюски на блюде со льдом. А на гарнир – лимон и белое вино.

Верочка ждала перевода:

– Так неприлично, Сытин! О чем вы там говорили? Обо мне? Этот француз смотрел на меня как кот на сметану.

– Это такой же француз, как я эскимос.

– Да, усы у него, как у торговцев на наших рынках. Он азербайджанец?

– Почти попала. Он, Верочка, турок. А смотрел не тебя так потому, что любит красивых и скромных женщин… Я сказал, что ты моя четвертая жена, самая молодая в гареме.

– Дурак… А Арсения ты нашел?

– А как же! Искомый нами субъект носит фамилию Хреков. А номер для него заказал некто Пауль Ван Гольд из Амстердама. Я уже слышал о нем от одного священника.

– От кого?

– В последней группе у Ольги был такой Антон Гаев. Бывший разведчик, а потом и бывший священник. Так он проследил встречу Ольги с этим Паулем.

Дальше Сытин с жаром начал строить версию, в которой нашлось место и Милану Другову с его ребятами, и Арсению, и Ван Гольду, и московскому ювелиру Хрекову – новому хозяину квартиры на Арбате… Он говорил и говорил, а Верочка думала о другом.

– Постой, Алексей! Значит, мы узнали в Париже все, что хотели? Значит – завтра летим в Москву.

– Узнать-то узнали, Но я сам не ожидал, что так быстро управимся и гостиницу оплатил за пять дней. Придется догуливать остаток. По Луврам будем ходить, на башню инженера Эйфеля поднимемся, в Версаль поедем… Довольна?

– Конечно! Я же первый раз в Париже… А о чем тебе турок в самом конце говорил? Он суровый такой стал и зло на меня посмотрел.

– Это он на всех женщин в твоем лице… Говорил, что у него восемь детей, а француженки рожать перестали. Говорил, что через тридцать лет мусульман в Париже будет большинство. И вот тогда всех заставят Коран уважать… Вот будет кино – «Три янычара». Вместо кардинала шейх, вместо короля султан, а Миледи в хиджабе.

В последний день Верочку ожидал еще один сюрприз. Сытин решил познакомить её с ночной жизнью Парижа. До трех ночи они ходили по барам, клубам и другим точкам местной тусовки. Интересно, но громко, ярко и назойливо.

Доведя Веру до ее номера, Сытин вдруг сказал: «Отдыхай. Завтра едем в Амстердам. Всего на пару дней… Очень хочется посмотреть на магазин Ван Гольда… Кстати, в Амстердаме тоже есть злачные места. Называется – квартал красных фонарей».

Ювелирный магазин на улице Дамрак был именно таким, как его описал Антон Гаев. Вокруг скромная роскошь буржуазии, а в центре приветственный плакат с портретом хозяина. А еще на стеклянных прилавках аккуратненько разложены стопки буклетов с улыбкой все того же Пауля Ван Гольда.

У Сытина вдруг возникло страстное желание купить что-нибудь для Верочки. И не безделушку, не колечко за двести баксов, а изумрудное колье или в крайнем случае алмазные подвески, как у королевы Франции… На последнее денег у него не хватило бы, но две-три тысячи евро он мог потратить свободно. Мог, но испугался… Верочка вполне может подумать что-нибудь не то. Решит еще, что он извиняется или платит ей за ту ночь. После такого подарка оба попадут в ловушку. Исчезнет искренность и чистота…

Схватив пару буклетов, Алексей потащил Веру к выходу:

– Пойдем скорей. Здесь все понятно, а у нас еще куча дел У нас культурная программа. Нас заждался Рембрандт, нас ждет «Лидо».

– Мне стыдно, но второго художника я не знаю.

– Это, Верочка, не художник. «Лидо» – знаменитый ночной клуб с шоу почище, чем в Мулен Руж! Хочешь повеселиться?

– Конечно… Только вот жалко Семена Марковича. Мы тут гуляем, а он, бедный, в тюрьме. Там на ужин не устрицы, а макароны.

Только в Шереметьево при прохождении паспортного контроля Сытин заметил солидного пятидесятилетнего еврея. Он, конечно, видел его и раньше, поскольку летели-то они в одном самолете. Но до того Алексей не смотрел на этого пассажира, не вглядывался в его лицо. А теперь вгляделся – это был человек, похожий на ювелира Пауля Ван Гольда.

Уверенности у Сытина не было, но уж очень похож этот тип на портрет в буклете из ювелирного магазина.

Времени на раздумья у Алексея не было. Через минуту копия Ван Гольда подойдет к окошку с пограничницей, последует быстрая проверка документов, проход к такси и ищи ветра в поле.

Через границу были и другие проходы, но не для простых смертных… Сытин огляделся и моментально нашел подходящую фигуру – лейтенант милиции. Представитель власти одиноко стоял в углу зала и явно скучал. Ни зоркого орлиного взгляда, ни гордой осанки.

Взаимопонимание было достигнуто за считанные секунды. Сытин попросил мента проверить документы у гражданина. Всего-то и делов! Ни бить не надо, ни прессовать… И вот за этот пустяк можно получить двести баксов – месячный оклад. Так кто не согласится?

Под прикрытием Верочки лейтенант получил задаток, буклет с фотографией подозреваемого и бросился за границу.

Он перехватил Ван Гольда уже на выходе, рядом с группой нахальных таксистов… Через огромное стекло было видно, как лейтенант отрабатывает полученные деньги, запоминая каждую строчку в паспорте. Потом он, очевидно, извинился, козырнул, отошел за колонну и записал всё запомненное в свой блокнот. А еще через три минуты он встречал Сытина и Верочку на выходе с погранконтроля.

Они отошли в сторонку, в закуток, где можно спокойно произвести обмен. За листок из милицейского блокнота получить еще одну бумажку с портретом американского президента.

– Порядок, господа! Принимайте работу. Вот тут все его данные… Только вы говорили, что он голландец, а это наш, россиянин – Гольдман Павел Исаакович, уроженец города Минска.

Совершенно машинально лейтенант взглянул на буклет и попытался прочесть подпись под фотографией Ван Гольда. Когда он поднял глаза, в них отразилось полнейшее смятение:

– Странно как-то. Одно лицо и фамилии похожие – и там Гольд, и здесь Гольд…

– Вы правильно всё поняли, лейтенант. Этот тип – птица высокого полета. Нелегал!

– Так вы оттуда? Из ФСБ?

– Бери выше! Мы из Службы Внешней Разведки… Поэтому, всё, что ты слышал сегодня – забудь! Держи сто баксов и никому ни слова.

– Слушаюсь!

* * *

Арсению очень не хотелось встречаться с Чуркиным. Еще два месяца назад они были почти партнеры. Под заказы владельца ювелирных магазинов Арсений привозил из Амстердама эксклюзивные вещицы для московской элиты. Понятно, что богатые дамы могли и в бутиках купить нечто подобное. Но это считалось неприличным. Совсем другой шик, если ты в кабинете известного ювелира подбираешь лично для себя, не спрашивая о цене…

Клиентками Чуркина были женщины значительно старше бальзаковского возраста. Те, в ком с юных лет засело правило – отличный товар можно взять только по блату и из-под полы.

После эпизода с «Вальтером» Арсений ни разу не заходил в офис Чуркина. Немножко боялся, но главное – не было времени и не было необходимости.

Сто тысяч, взятые у Ольги Сытиной, разошлись незаметно. Новая машина, дом в Красково и его ремонт – вот и все основные траты. Остальное – мелочи. Какие-то приборы и реактивы для Ромашкина, еда, бензин и всякое такое… Денег нет, а жить-то надо! И не просто жить, а делать всё, чтоб скорее заработала алмазная фабрика в подвале… Синюю тетрадку надо найти!

Из своего алмазного фонда Арсений взял пять кристаллов и за две недели изготовил комплект экстра класса. Работал он вдохновенно. И ведь получилось!

Закончив и разложив изделия на черном бархате, Арсений в восхищении прыгал вокруг них, бил себя по коленям и орал: «Ай да Хреков, ай да сукин сын»!

Он удивился, когда Чуркин пригласил его не в офис, а в квартиру на Арбате. Очевидно, похвастаться захотел… Арсений не ошибся. Хозяин водил его по всем комнатам, показывая все их достоинства… Вот Айвазовский на стене, люстра из Венеции, в кабинете стены из красного дерева со вставками из крокодиловой кожи… У гостя не было зависти. Он точно знал, что через год-два у него будет не это дерьмо, а в сто, в тысячу раз лучше. А Чуркина он наймет управлять своими магазинами по всему миру… Нет, Чуркин для этого не подойдет. Языков он не знает!

Деловую часть начали в кабинете за резным дубовым столом на гнутых ножках.

Арсений молча расстелил салфетку из черного бархата и разложил на ней драгоценности: серьги, перстень, кулон и брошь.

Хреков не шелохнулся, не схватился за лупу и не стал, как он делал обычно, с недовольной физиономией придирчиво осматривать изделия. Он только быстро захлопал глазами и промямлил:

– Это настоящие бриллианты? Только не ври мне, Арсений.

– Камушки настоящие, самой чистой воды. Работа моя, а проба голландского завода, как понимаешь, липовая… По моим прикидкам все это стоит миллион. Я прошу семьсот, понимая, что ты продашь за полтора лимона.

– Да, клиенты с такими деньгами есть. Но тут проверочка нужна. Такие камни, Арсений на дороге не валяются. Вот ты их где взял? Где?

– Где-где… Тебе в рифму ответить или сказать, что в капусте нашел? Ты бодягу не разводи. Берешь, или я к другому пошел?

– Не суетись, Арсений… На три дня оставишь?

– А куда я денусь? Ты же разбираешься в бриллиантах, как баран в апельсинах. Завтра поедешь на экспертизу к своему Соломону, послезавтра пригласишь клиентку с её ювелиром… Угадал?

– Всё правильно, Арсений… Через три дня дам ответ.

– Не ответ, а деньги. Семьсот тысяч американских денег и ни центом меньше!

* * *

Возвращаться в квартиру Оксаны было рискованно. Неделю назад Сытин не заметил, где к ним приклеилась серая Хонда. Если у ресторана, где они на ночь оставили Опель, не так страшно. Но если у подъезда – можно попасть в капкан. И уже не в скотч, а в наручники.

Странно, но свет в окнах Оксаны не горел. Это могло насторожить – обычно девушка еще не спала так рано. Но могла она заболеть или элементарно устать. Или еще в Москву не вернулась, или загуляла с кем-нибудь.

Сытин открыл дверь и, не зажигая свет, прошел в комнату – Оксаны нигде не было…

Неожиданно громкий телефонный звонок заставил их вздрогнуть. Сытин схватил трубку, а Верочка прижалась к нему и поэтому слышала весь разговор.

– Наконец вы приехали, Алексей Юрьевич! Я вам каждый вечер по пять раз названиваю.

– Кто это?

– Не узнали? Так вы и записки от Оксаны не читали?

– Мы только что вошли… Кто вы?

– Я ваш знакомый – Милан Другов.

– Где Оксана?

– Она у нас… Значит так – пусть Ольга вернет то, что украла у Виктора. Деньги и какие-то камни… Через день я позвоню и мы обменяем всё это на Оксану. Но без глупостей! Без милиции и других резких движений.

Сытин хотел потребовать Оксану к телефону – в кино так всегда делают. Надо удостовериться, что она жива… Но в тишине уже гудел сигнал отбоя. Другов, демонстрируя свою силу, первым положил трубку.

Верочка отошла к двери, нащупала выключатель и зажгла свет… В комнате был идеальный порядок. Ни следов битвы, ни следов обыска. А на самом видном месте в центре стола лежала записка – на большом листе три стандартны фразы, написанных, вероятно, под диктовку: «Меня похитили. Сделайте всё, как они говорят. Спасите меня… Оксана».

Сытин перевернул листок, просмотрел записку на свет, зачем-то понюхал – никакой дополнительной информации.

– Что скажешь, Верочка?

– Скажу, что какое-то странное похищение. Этот Другов действует как ребенок, как испуганный подросток… Он не злой. Он мягкотелый интеллигент, но попал под дурное влияние.

– А его бойцы? Они тоже интеллигентные люди?

– Не совсем. Но и они не злые! Ты вспомни, Леша, они нас не разу не били и не грубили.

– Да, только газом чуть не потравили… Но это общие слова. Вывод-то какой?

– Выводов много. Первое – Оксане они ничего плохого не сделают. Второе – Милана Другова можно переманить на нашу сторону.

– Поставить на путь истинный?

– Скорее – перевербовать… И третье – если Ольга что-то спрятала, попробуем это найти. У нас же есть два дня. Завтра утром и начнем. А пока будем спать… Ты, Алексей, опять на коврике ляжешь?

– Зачем? Я здесь на диване. Оксана сегодня наверняка не появится.

* * *

Ван Гольд, еще садясь в такси, предупредил водителя, что у него лишь европейская валюта. Он думал, что это будет препятствием, что таксист повезет его в банк и будет ждать обмена евро на российские рубли. Но все оказалось проще. За часовую поездку от Шереметьева до Курского вокзала водитель взял сотенную купюру и, похоже, был доволен.

Здесь на вокзале Пауль сделал три важных дела. В тесной будочке обменного пункта он оставил три тысячи евро, получил незнакомые на вид рубли и почувствовал себя полноценным москвичом.

Второе – он неожиданно нашел адрес Арсения. В одном из киосков в подвальной части вокзала Ван Гольд услышал призыв купить телефонную базу данных.

– Простите, уважаемый, а не могу я купить не весь диск, а маленькую его часть?

– Это как?

– Мне нужен адрес по конкретному номеру телефона.

– Пятьсот!

– Рублей?

– Ну не фунтов же… А вы, дядя, из Прибалтики? Эстонец?

– Нет, я белорусский еврей.

– Я так и думал. Акцент у вас очень необычный. Адская смесь…

Через пять минут Пауль знал точный адрес Арсения – где-то в середине Ленинского проспекта. Теперь было ясно, где надо снимать квартиру… Потолкавшись среди местных маклеров и изучив карту Москвы, он нашел подходящий вариант у метро Университет.

Через час голландский ювелир Ван Гольд уже заселился в скромную, но чистенькую и вполне достойную однушку.

Перед сном он вспомнил смешного продавца кассет и дисков на Курском вокзале. Как он прошелся насчет акцента… А ведь действительно – адская смесь. Паша с детства считал, что говорит на русском языке. На том самом великом и могучем языке Пушкина и графа Толстого. Но общаться приходилось с ребятами из минских окраин, с друзьями семьи по фамилии Фридманы, Гальперины и Кац… А потом на все это наложилось изучение немецкого, французского, голландского…

Где может быть человек в воскресное утро? Где, если не дома, в своей постели?

Ван Гольд уже десять минут стоял на площадке перед дверью в квартиру Арсения Хрекова и упорно нажимал на кнопку звонка. Наконец приоткрылась дверь в соседнюю квартиру, и над цепочкой показалось заспанное женское лицо. Оно сообщило:

– Если вы к Арсению, так его уже нет.

– Простите, сударыня, он так рано уехал?

– Уехал, но не рано. И не сегодня. Он две недели, как уехал… И не один.

– А с кем?

– Вместе с мебелью и чемоданами.

– Он насовсем уехал?

– А я знаю?

Это была первая неудача и намек на то, что Арсений повел свою игру. Если он не сообщил Паулю о выезде с квартиры, то и остальные его рапорты из Москвы могли быть ложными. Солгавший раз – кто тебе поверит!

Об этом Ван Гольд размышлял, сидя на лавочке у дома Хрекова. Была потеряна основная нить поисков. Если Арсений предал и исчез, то оставалось еще два пути – туристическое бюро, где работала Ольга Сытина, или телефон Виктора, который однажды засёк определитель номера в Амстердаме.

Очевидно, у Пауля был такой страдальческий вид, что местный бомж не мог пройти мимо:

– Что, брат, заболел?

– Я здоров… Но голова что-то гудит.

– Я, брат, об этом и говорю. Перебрал вчера? Поправиться надо?

– Вы имеете ввиду – выпить?

– Можно выпить, а можно на хлеб намазать… Если есть деньги, то я могу сбегать.

– Пожалуй, вы правы! Пятьдесят граммов виски – не помешает.

Ван Гольд протянул бомжу тысячную купюру… Сказать, что бомж удивился – ничего не сказать. Он бомжевал уже шесть лет и впервые держал в руках такую деньгу. От шока у него даже не возникло простой мысли – взять эти огромные деньги, уйти и не вернуться. Он мог стащить что-нибудь, но не обмануть доверие. И у бомжа своя честь и гордость. Мы же не олигархи какие-то…

Через двадцать минут они уже расположились у гаражей за добротно сбитым столом. После второй Ван Гольд расслабился и разговор пошел душевный:

– Ты пойми, Гриша, я к нему, как к другу. А он предал!

– Понимаю, Паша. В сложное время живем. Много еще сволочей на земле. Жалкие людишки! Не чувствуют они духовной общности… Все мы люди, а это звучит гордо! Люди – великолепно звучит…

– Сперва, понимаешь, Арсений перестал звонить. Я в Москву прилетел, а он с квартиры сбежал!

– Арсений, говоришь? В том подъезде, где ты сидел? Знаю такого. Я две недели назад мебель ему таскал. Он сказал, что на дачу едет, а я сразу смекнул, что врет… На дачу весной едут, а не осенью! Такой порядок.

– А где его дача? Не сказал?

– Не сказал… Он не сказал, а с шофером я на этот счет перекинулся. Арсений его до Красково нанял. Если электричкой, то это за Томилино, но перед Малаховкой. Сразу за мостом через речку Пехорку. Я пацаном в ней купался… Мы её тогда Переплюйкой называли.

* * *

Сегодня утром она гуляла по Амстердаму, плыла по каналам на широком приплюснутом катере, видела в пригородах настоящие мельницы. Потом перелет в Шереметьево, погоня за Ван Гольдом, звонок о похищенной Оксане… Вера засыпала на широченной кровати. Одна в пустой комнате.

Ей приснился Левушка. Даже не приснился, а пригрезился. Это было в тот момент, когда она уже не владела своими мыслями, но еще не совсем заснула.

Это была его квартира. Они сидели за столом, держа в руках бокалы красного вина. Левушка долго говорил ей приятные слова. Голова начала кружиться от нежности и эротики. Сначала она любила его ушами, а потом он встал и повел её в спальню… Верочка смотрела, как он раздевается – медленно и томно, копируя поганых стриптизеров… Разоблачившись, Левушка подошел к ней, положил руки на её грудь и сразу же получил удар в челюсть.

Это была не пощечина, не милый хлопок ладошкой, а мощный и закрученный удар по всем правилам бокса.

Левушка вяло вскрикнул, отлетел в угол и начал растворяться вместе с разбитым зеркалом, вместе с одеждой на ковре, вместе со всей своей квартирой… Верочкин сон тоже растворился.

Она разозлилась! Не на Льва Бармина, который незвано появился в её мечтах. Не на скромного Сытина, который мог бы наяву устроить ужин при свечах с романтическим продолжением.

Верочка разозлилась на себя. Эротические грезы про Левушку указывали на то, что она женщина вздорная, непостоянная и распутная. А значит Алексей прав, что не положил на неё глаз. Он прав всегда и во всем! Как тонко он уловил её актерское нутро. Он чуткий и душевный, он умный и нежный… Он любимый…

Утром Сытин с любопытством наблюдал за Верочкой. Она вела себя, как в сентиментальном водевиле, как в мыльной опере. Она кокетничала, томно вздыхала и строила глазки… Пошутить решила или приснилось ей что-нибудь?

Алексей тоже не спал часть ночи, но думал не о глупостях, а о деле.

– Ты помнишь, Верочка, я говорил, что у меня на даче тайники сделаны.

– Помню, говорил.

– Ольга о них, естественно, знала и как-то сказала, что хотела бы иметь свой личный тайник.

– Ну и что?

– А то, что это было, когда в доме отделка шла. И она со строителями общалась больше чем я. Значит, могла что-нибудь соорудить.

– Ты, Сытин – буржуй. У тебя не дача, а коттедж. И даже, если Ольга сделала тайник, то найти его невозможно. Три дня будем ползать от подвала до чердака и стенки простукивать.

– Ты права, Верочка, но я еще один разговор вспомнил. Однажды лежим мы с ней в постели…

– Стоп, Сытин! Меня совершенно не интересуют твои бывшие интимные дела.

– Вот как раз в тот день ничего и не было! Мы просто так лежали… Ольга мимоходом сказала, что и у неё на даче есть свой тайничок. Спрашиваю – где? Она напустила таинственности, но проговорилась – под нами!

– В кровати?

– Или в ней, или в паркете под кроватью… Собирайся, Верочка, едем на дачу. Петя Колпаков машину на мое имя купил. Через час подгонит к подъезду новый Опель.

– Хоть не красный?

– Почти нет. Он сказал, что это цвет гнилой вишни… Не могу представить эту гадость.

Верочка понимала, что глупо ревновать Сытина к трагически погибшей Ольге. Это даже грешно! А главное – то была вполне законная жена со всеми вытекающими последствиями… Но невозможно было удержаться, когда на даче они с Алексеем ощупывали бывшую супружескую кровать.

Матрац вспарывать не стали, но оттащили его к стене… В мощном деревянном каркасе тоже не было намека на тайниковые полости. А вот в паркете предательски выделялся прямоугольник с экран небольшого телевизора – диагональю в тринадцать дюймов.

В паркете просто нельзя было делать тайник. Все щели залиты лаком, и невозможно скрыть люк.

Сытин подцепил крышку отверткой – фанерная коробка под полом была пуста. Почти пуста! На дне одиноко лежал сейфовый ключ желтого металла. Медный или бронзовый… Ну, не золотой же!

* * *

Это очень важно, если человек умеет забывать всякие неприятные для него события. Каждый взрослый за свою жизнь делает массу пакостей и подлостей. Тот, кто все это помнит и терзается – не жилец! У него начинаются всякие мании и фобии. Другими словами – у него крыша начинает ехать. И такой хилый тип быстренько уходит. Или в монастырь, или на тот свет. Но чаще – в психушку.

Арсений, конечно, вспоминал Ольгу, но только по мере необходимости. Только те моменты, которые могли помочь ему двигаться к цели… Сожалел ли он, что убил ее? Безусловно! Но он же не знал тогда, что эта зараза стащила у Ромашкина синюю тетрадь. Зачем она это сделала? Теперь у неё не спросишь… Да и не так важно – зачем! Важно – где она её спрятала или кому передала…

Очень поздно Арсений понял, что хитрая мадам Сытина играет двойную игру. Даже тройную или четверную… С мужем она была верной супругой, с Виктором – надежным сообщником, с ним, с Арсением – откровенной любовницей. Но ни с кем она не была настоящей. Украв тетрадь, она обманула всех, кроме «Вальтера».

План у Арсения был простой, но слишком рискованный. Он решил поехать в Балашиху и предстать перед Виктором. В какой роли? Почти без грима… Была, мол, Ольга моей любовницей и я передал её очень ценную вещь. Девайте искать вместе. Готов помочь материально.

Виктор должен клюнуть на это предложение. Кто откажется от денег? Да и ищут они в одном направлении, но только цели разные. И все козыри в руках у него, у Арсения.

Он только в последний момент заметил, что дорога, ведущая к дому Виктора на Кленовой улице, перекопана. Пришлось разворачиваться и объезжать по проулку мимо знакомой избы, в которой он ночевал несколько раз… Хорошая была женщина Надя Малькова. Учительница! Добрая, доверчивая, но какая-то невезучая. Просто случайно попала в переплет… А он, Арсений – вообще ни в чем не виноват. Не мог же он оставить ее в живых, после всего, что она сделала! На ней два греха: охранника отравила и слишком много знала… Арсений вспомнил об этой учительнице младших классов случайно, мимоходом. Только из-за того, что дорога перекопана и пришлось проехать мимо ее дома… Он же, Арсений – нормальный человек. Без комплексов и мании преследования. Он же умеет забывать всякие неприятные для него события…

Виктор был не пьян, но и не трезв. В обычном состоянии, когда не за рулем… А вот Федор нагрузился покрепче. Нельзя сказать, что он лыка не вязал, но делал это с большим трудом.

Друзья даже обрадовались, что пришел третий… Арсений быстро понял – уже две недели в доме идут поминки.

После налета на их дом Виктор поставил две задачи: достойно помянуть кореша Сергея и найти украденного ботаника Ромашкина.

Первая задача была проста и понятна… Но и вторую задачу он решал. За время затянувшихся поминок Виктор трижды выезжал в Москву. Надо было попугать Милана Другова – пусть работает!

Арсений пригубил стакан и попытался перевести беседу в деловое русло:

– Поймите, друзья, у нас общие цели. Нам надо поймать Алексея Сытина и здесь в вашем доме допросить. Мне нужна тетрадка, которую спрятала Ольга.

– Со стихами?

– Нет, там моя диссертация.

– Понятно… Но, когда мы этого гада поймаем, мы его сразу прирежем. Правда, Федя?

– Правда… Но не прирежем, а отравим. Как он Серегу…

– Верно, Федя! Отравим его медленным ядом. Воронку вставим и три литра уксуса вольем… Слушай, друг, а ты чего про тетрадку у самой Ольги не спросишь. Раз, говоришь, она тебе честь свою отдала, то тетрадку-то чего зажилила?

– Понимаете, Виктор, как мне сказали, Ольга погибла.

– Тебе соврали! Недавно Федя ее видел… Федор, подтверди!

– Видел.

– Потом она в свою контору приходила. А неделю назад ее Милан Другов повязал вместе с мужиком. Поймал, но упустил… Так что тебе, друг Арсений, наврали. Жива Ольга! Вот закончим Серегу поминать и всех их поймаем… Но не они нам нужны. Нам бы ботаника вернуть. Я прав, Федя?

* * *

Пять дней назад, когда возникла идея о похищении Оксаны, нервы Милана Другова не выдержали. Он впал в транс… Он мог понять слежку за Сытиными. Он не одобрял, но согласился с их временным захватом и допросом. Но украсть невинную девушку – это слишком.

И вот тогда сыщик Зубков предложил хитрющий план под названием «Приглашение к танцу». Понятно, что и в названии был элемент конспирации, потому что никаких музыкальных номеров не предусматривалось… Егор был, конечно, архивист, но чему-то и он учился в Академии ФСБ, тогда еще Высшей школе КГБ.

Суть плана была в следующем: не надо похищать девушку. Надо увлечь эту Оксану, пригласить ее на дачу к Милану и удерживать там не силой, а лаской.

На роль коварного соблазнителя Егор предложил себя. При этом он потребовал соответствующие атрибуты: около миллиона алых роз, парижский парфюм для подарков, модный прикид для себя и недельный запас деликатесов для всех, включая друзей – Константина и Анны.

Это была авантюра, но план сработал… Егор подкараулил Оксану у ее дома и робко поинтересовался дорогой в ближайшую библиотеку. Потом он откровенно кадрил ее, хихикал, городил какие-то глупости, и вскоре девушка согласилась отобедать в ресторане.

Все дальнейшее старо как мир – многозначительные тосты, нежные взгляды, шутливые намеки, долгие проводы по темным закоулкам и прощальный поцелуй в подъезде… Утром Зубков сообщил Оксане, что у его друга день рождения, и они приглашены на его дачу.

– Костя не любит шумных компаний. Только он с женой Аней и мы с тобой… Оксана, я очень хочу похитить тебя на недельку. Ты согласна?

– Конечно, Егорушка… Но послезавтра мои друзья из Парижа прилетают. Придут, а меня нет.

– А мы им записку оставим. Такую шутливую – напиши, что тебя украли. Ведь это правда! Я похищаю тебя.

– На недельку?

– Возможно, и на всю жизнь.

Понятно, что после таких слов Оксана уже ничего не помнила. Что она написала в записке? Зачем эта глупая шутка?

Милан Другов искренне радовался такому повороту событий. Ему надоело всего бояться. Виктор грозит убить, а за похищение могли бы посадить. А в таком раскладе – одной бедой меньше. Ни один прокурор не докажет, что недельный пикник на даче есть похищение и тянет на статью.

В последнее время Другов начал освобождаться от панического ужаса. Да, Виктор – бандит, но не такой уж страшный. Да, он обещал убить, но с каждым разом его угрозы становились все более опереточными. Как в той комедии – пасть порву и моргалы выколю!

А может быть Виктор и не бандит вовсе, не сотрудник мафии, а мелкий мошенник и хулиган. Тем противней для Другова становилось его гнусное рабское подчинение этой мерзкой личности… До сих пор Милан считал себя интеллигентным человеком, а не трусливой тряпкой. В конце концов – быть или не быть? Что благородней – духом покориться этому Виктору, или восстать, ополчиться на него…

Приход Сытина был воспринят Миланом, как визит лучшего друга. Уж если ополчаться на Виктора, так лучше не одному, а в компании таких же интеллигентов.

Другов встретил гостя на пороге офиса, увлек его в свой кабинет, заперся и, неожиданно для самого себя, начал исповедоваться. Про всё – про первую встречу с Виктором, про свой страх, про нанятых сыщиков, про счастливо живущую на даче Оксану.

Рассказ был искренним, но в конце Милану показалось, что лично его образ слишком принижен и жалок. Он решил чуть-чуть его поправить:

– Вы же понимаете, Алексей Юрьевич, что я не за себя боялся. Я человек мужественный, но этот гад угрожал моей семье. И, пока я переправлял их за границу, пришлось изображать активность действий.

– На даче, например. Там вы хорошо у меня поработали.

– Вот это, Алексей, была моя грандиозная ошибка! Сыщики мне посоветовали, а я поддался… Но так они хорошие ребята. Егор, Костя, Аня.

– Спасибо, я со всеми знаком лично. Очень приветливые ребята. Вместо «здрасьте» из газового ствола пуляют.

– Они уже получили за это выговор. Но это была ошибка. Костя случайно вместо слезоточивых патронов вставил нервно-паралитические… Зато Оксану как мило похитили. У них с Егором любовь намечается… Итак, какие у нас планы? Считаю, что первым делом надо поймать и скрутить Виктора.

– Это успеется… Давай-ка, друг Милан, проверим все ваши сейфы.

– На какой предмет?

– На предмет вот этого ключа. Если к какому-то подойдет, то мы победили.

Верочка ждала Сытина в машине. Он поспешил передать ей сенсационную новость – теперь Другов и его сыщики не враги, а совсем наоборот. И Оксана не похищена, а совсем наоборот – влюбилась. И Виктора скоро накроем – Милан сдал его с потрохами. На одном из определителей номера остался телефон, приписанный к дому на Кленовой улице. Правда, не в Москве, а в Балашихе.

На этот ворох приятных новостей Вера ответила своей информацией. Это не было новостью, но до сих пор Сытин об этом не знал:

– Ты помнишь, Алексей, я ходила к туристке Веронике Ростовой?

– Да, была такая в списке.

– Так вот она сообщила, что в той поездке Ольга была не одна. С ней был молодой друг из Москвы. Они жили в одном номере и, похоже, она оплатила ему путевку.

– И что из этого?

– А то, что сейф к этому ключу может быть у того парня. Хранить секреты дома или в офисе – глупо! Им самое место у тайного дружка… Парня зовут Олег Тюлькин. Учится на Истфаке. Молодой, моложе тебя раза в два.

– Спасибо, Верочка, за намек! Не ожидал от тебя такого… Ты думаешь, Ольга в разгул пошла из-за того, что я старый? Ничего подобного! У нас всегда всё было хорошо. И в этом плане она всегда была довольна.

– Вот дурак! У меня даже мыслей таких не было… У тебя, Сытин, комплекс неполноценности. Хорошо, что я раньше об этом студенте не сказала. Ты бы вообще на меня всех собак спустил… Хватит, Леша. Не ори на меня больше и не злись.

– А я и не злюсь!

– Вот и хорошо.

– Я злюсь, Верочка, но не на тебя, а на Ольгу… Могла бы любовников с приличными фамилиями выбирать. Тот Хреков, этот Тюлькин… Завтра мы с тобой найдем этого студента и выпотрошим!

– Слушаюсь, командир… Только я буду искать, а ты потрошить.

Глава 8

Чуркин не привык ходить к кому-либо на поклон. Самые богатые люди, а чаще их жены, сами приходили к нему в надежде найти то, чего нет у их соседей по Рублевке… Странное название у этого поселка! Очевидно, для конспирации. Потому, как в этой Рублевке ни одного не найти с рублями. Только доллары, и только начиная с десятка миллионов.

В Москве был человек, к которому Чуркин вынужден был приходить регулярно. Приходить и кланяться, и униженно просить.

Самое противное, что этот человек принимал не в шикарном кабинете, не в офисе с башенками наверху, а в старой московской квартире, напоминавшей коммуналку тридцатых годов. На стенах огромного коридора висело всё, что могло висеть: велосипед, три тазика, черный телефон с толстым проводом, картина Айвазовского и детская ванночка.

Зачем Соломону детская ванночка? Чуркин всегда задавал себе этот вопрос и всегда злился, не находя ответа… Старик уже давно жил один. Жену он похоронил три года назад. Детей у них никогда не было, а значит и внуков тоже. И для чего ему ванночка?

Картина – понятно! Это вложение капитала, это искусство, а оно нынче дорожает… Велосипед, возможно, воспоминание о молодости. Телефон – антикварная вещица, раритет послевоенных времен. И даже тазикам можно найти объяснение… Но зачем Соломону оцинкованное детское корыто?

За каждую экспертизу старик получал от Чуркина солидные деньги. Давно хватило бы на три евроремонта… И ведь квартира не где-то на задворках! Почти на Тверской, в трех шагах от Маяковки.

В этот раз Соломон работал долго. Кроме комплекта Арсения пришлось осмотреть еще с десяток вещей. Чуркин захватил их специально, для чистоты эксперимента.

В комнате обстановка была не менее запущенной, чем в коридоре. Множество ковров, мрачный светильник типа абажур, тахта с плюшевым покрывалом. А главное – запах! В берлоге Соломона пахло пылью, сердечными каплями и солеными огурцами.

Единственное, чем гордился старик – безупречная репутация. Он никогда не ошибался. Ему часто платили большие деньги, так знали за что! Любое ювелирное изделие он оценивал безупречно, ни больше, ни меньше.

– Не понимаю я вас, уважаемый Василий. Или я совсем глупый идиот? Вы зачем мне столько барахла притащили? Вы же хотели оценить только этот комплектик. Или я не прав?

– Не знаю, как и сказать… Вы всегда правы, Соломон!

– Тогда заберите всю мелочь. Вы сами ей цену знаете… А над этими игрушками придется поработать. На первый взгляд – бриллианты. Но огранка не первоклассная. И оправа наспех сделана… Василий, и где вы достали таких камней? На каком таком прииске? Это же близнецы-переростки… Я такое чудо за свою жизнь впервые вижу.

Соломон работал около часа. За это время к обычным запахам гостиной ювелира прибавились ароматы кислот и другой химии. А еще какой-то прибор потрескивал, и по воздуху разносился озон, как в больничном корпусе.

– Значит так, Василий. Вы знаете мою таксу? Или вам напомнить?

– Знаю. Один процент от оценки, но не более трех тысяч баксов.

– Верно. Так вы уже зажали в кулачке три штуки? И не говорите мне, что вы не знаете, какая это ценная вещь… Такие камни иногда попадаются, но чтоб сразу пять – это чудеса. Скажите, Вася, это не вы распилили алмаз Орлов на пять равных частей?

– Шутник вы, Соломон… Какова общая цена всего комплекта?

– Я говорю – миллион двести. В Европе дадут немного больше, но будут задавать лишние вопросы. Вам оно надо?

– Это чистые камни, Соломон. Без криминала.

– Я бы тоже так говорил на вашем месте… Мой совет – если кто-то продает вам это за восемьсот тысяч, то берите, не делайте из себя идиота… Совет бесплатный, а за работу попрошу три тысячи.

Когда Чуркин ушел вместе со своим сокровищем, Соломон снял со стены оцинкованную детскую ванночку, отнес ее в комнату и положил на тахту. Два нажатия шилом в нужные места и с легким скрипом отделилось второе дно. И зазор-то всего в палец толщиной, в банковскую пачку купюр, но зато по всей площади умещалось три десятка этих пачек.

Две тысячи долларов Соломон добавил в корыто, а тысячу положил на стол и сразу же позвонил кому-то.

Те, кого он вызвал, пришли через час. Это была молчаливая пара – мужчина и женщина тридцати лет. Они сразу прошли в гостиную, где уже всё было готово к представлению: тахта накрыта простыней и на неё, наподобие театральных софитов, устремился свет из двух настольных ламп.

Старик Соломон разместился в кресле напротив сцены. Актеры в красивых позах замерли перед ним, как фигуристы в ожидании музыки… Магнитофон нехотя заработал и комнату наполнили звуки старинных инструментов. Не-то орган, не-то клавесин. Одним словом – фуги Баха.

Театр одного зрителя разворачивался по всем классическим канонам: увертюра, прелюдия с поцелуями, завязка со стриптизом и кульминация первого действия…

Спектакль шел полные полтора часа. Пьеса в трех актах с двумя антрактами… Аплодисментов в финале не было. Вместо них артисты смахнули со стола приготовленную Соломоном тысячу баксов.

И ушли они молча, на английский манер – не прощаясь. А зачем прощаться? Ведь через неделю милый старикашка позвонит опять. И они снова приедут и будут в поте лица добывать хлеб свой насущный…

* * *

Оказалось, что пройти в храм науки на Воробьевых горах совсем не просто. Вахтеры стояли насмерть! Сытин удивился – это было первое место в Москве, где решительно и с презрением отказались от крупной взятки за мелкую услугу… Он удивился и обрадовался. Душа переполнилась гордостью за свою страну. Врут, когда говорят, что у нас всё пронизано коррупцией! Не всё! Есть еще честные люди…

Сытину и Верочке пришлось на ходу менять план поиска студента Тюлькина. Решили работать не по самому объекту, а по его окружению. И это правильно! Ну, ворвались бы они в аудиторию, прижали бы студента к стенке, а он бы ушел в полную несознанку: ничего не знаю, ничего не ведаю… С вещим Олегом нужна хитрая игра.

Около часа они выясняли, из каких дверей будут выходить историки. И когда их ждать…

Сытин хорошо понимал, что скоро из ворот вырвется веселая и озверелая толпа. Она будет нестись вперед, как орда Мамая. Кто из них остановится и ответит двум старикам?

То, что для этих лоботрясов они с Верочкой выглядят парой преклонных годов, Сытин не сомневался. Он хорошо помнил, как на втором курсе приревновал свою подружку к одному аспиранту. И как та рассмеялась, узнав об этом: «Дурак ты, Леха. Нашел к кому ревновать. Он же старик, ему же за тридцать»… Сейчас самому Лехе Сытину было уже за сорок.

Но всё оказалось не совсем так. Историки, они люди рассудительные. Это не вертихвостки из театрального, и не юмористы с физмата… Толпа была, но она не неслась, а чинно двигалась. И общение в толпе было, но не крики и визги, солидные беседы о мировых проблемах.

Студенты не разлетались как воробьи, а разбредались небольшими группами по боковым дорожкам.

Сытин наметил первую жертву – девушку в очках. Она плелась за какой-то парочкой и пыталась расслышать их спор о партии «Народная воля».

Без особых усилий удалось её притормозить и отвести в сторонку, на лужок под липку.

– Простите, девушка, вы с истфака?

– Да, пятый курс. А вы кто?

– А мы из ФСБ.

– Это что такое? Это по поводу оплаты за общежитие? Так я погасила задолженность.

– Нет, девушка. ФСБ – это бывшее КГБ. Мы с Лубянки… Вы знаете студента Тюлькина?

– Олега? Конечно знаю… А он что, шпион?

– Пока нет! И не надо задавать лишние вопросы… Что это за личность, этот ваш Тюлькин?

– Он не мой. За ним Катя рыжая бегала, но прошлой весной у них что-то разладилось… Олег – хороший парень, но полный балбес. Высокий, мускулистый и нахальный. Он спортсмен, а из таких историки не получаются… А вот про его шпионскую деятельность я ничего не знаю.

Рыжая Катя была скорее блондинкой с легким медным оттенком. А вот фамилия её была подходящая – Рыжова.

Уже с первого взгляда было ясно, что эту Катерину голыми руками на арапа не возьмешь. И на мякине её не проведешь. Здесь сказочка про ФСБ не пройдет… Сытину пришлось представиться частным сыщиком, пригласить Рыжову в дорогой ресторан и пообещать денег за ценные сведения – вплоть до годовой стипендии. На самом деле – не такая уж большая сумма.

Все это время Верочка смирно стояла в сторонке, изображая скромную секретаршу или помощника частного сыщика. Уже в ресторане она достала блокнотик и уткнулась в него, не мешая беседе.

Рыжая Катя вела себя свободно, если не сказать развязно:

– Я давно знала, что Олежка попадет под следствие.

– Но мы, Катя, ведем частное расследование.

– А какая, на фиг, разница? По нему все равно тюрьма плачет. Совсем совесть потерял… В мае мы с ним собирались в ЗАГС идти. Нужны, понятно, деньги, и он мне говорит, что ему подвернулась халтурка.

– Хорошо.

– Чего хорошего? Вы, господин сыщик, знаете, что это за халтурка?

– Пока нет.

– Я тоже не сразу узнала… Олегу подвернулась старуха лет тридцати пяти. Она сняла ему квартиру здесь на Ломоносовском, и он там работал как в шахте.

– Это в каком смысле?

– Уставал очень.

– И вы, Катя, стали ревновать и бросили его?

– Какая, к черту, ревность! Я же говорю – выматывался он. Как старуха уедет, так я на Ломоносовский, а Олежек уже ничего не может. И зачем мне такая любовь? С ней он ударник, а на меня сил не хватает… Эта баба собиралась с ним долго жить. Часть вещей своих на ту квартиру перевезла. Даже сейф притащила. Во, блин, дура!

В это время принесли горячее и пришлось прервать беседу. Впрочем, самое тайное уже стало явным. Больше не надо искать сейф по всей Москве. Вот он, голубчик, стоит себе в квартире на Ломоносовском проспекте.

– Послушайте, Катюша, а Олег продолжает встречаться с этой женщиной?

– Нет! Она два месяца, как исчезла… Мы с Олегом пожили немного, но он стал этой Ольге замену искать. Квартира-то только до октября оплачена. Кому охота опять в общагу? Пусть ищет, если хочет… Послушай, сыщик, закажи еще шампанского – у меня от твоих вопросов в горле пересохло.

* * *

Ромашкин быстро сообразил, что его новый хозяин оказался глупее, чем представлялось при первой встрече. В погоне за удачей, он был готов снабдить изобретателя любыми приборами, любыми веществами вплоть до серы и алюминиевой пудры.

Понятно, что у пленника не было выхода в Интернет, не было сотового телефона, не было оружия, но давно известно, что в Туле любой мастер из швейной машинки спокойно соберет автомат Калашникова.

Самое важное, что получал Ромашкин – это книги. Источник, так сказать, знаний… Он не был химиком и не мог взять и создать взрывчатку. И в учебниках не было инструкций для приготовления тротила или пластида. Но в толстых монографиях проскакивали полезные советы.

Испытания Ромашкин проводил на малых дозах, поджигая горошины получаемой смеси в сейфе. В том самом, где когда-то лежала синяя тетрадь… Ольга, конечно, воровка, стерва, зараза, но очень приятная женщина. Такая сладкая, такая томная… Надо вырваться отсюда и найти её. Надо всё сделать, чтоб повторить ту встречу с Ольгой!

Через две недели у Ромашкина уже был арсенал – три гранаты и одна бомба, но без часового механизма. Всё примитивно, как телега с лошадкой. Но иногда и навороченный Форд заглохнет от соринки в бензопроводе, а крестьянская повозка потихоньку дотащит свой груз.

Трудно было представить, что Арсений один сторожит пленника. Если так, то все просто… А если наверху еще куча сторожей, если за подвальной дверью еще пять стальных дверей…

Значит надо ждать! Надо выяснять обстановку наверху. Да и надоевшие опыты надо продолжать – вдруг опять алмазы проявятся.

* * *

Это была их первая размолвка. Нет, они не ссорились, но спорили ожесточенно.

Сытин никак не мог понять, почему хорошая актриса Вера Заботина не хочет сыграть любопытную роль. Он предложил ей создать образ молодой богатой женщины, живущей со старым никчемным мужем. Героиня встречает красавца-блондина по имени Олег Тюлькин, и у неё разгорается страсть. Почти как у Анны Карениной… Радостный блондин ведет новую спонсершу в квартиру на Ломоносовском. А там сейф! Надо только в удобный момент открыть дверцу, забрать всё и бежать.

– Ты, Сытин, гнусный провокатор! О каком удобном моменте ты говоришь? Когда этот бугай обессилит от секса? Ты этого хочешь?

– Даже и не думай! На тебе будут микрофоны, и при первом его прикосновении я врываюсь в квартиру и бью его в челюсть.

– А нельзя сразу ворваться и …

– Сразу нельзя! Это будет грабеж. А так я защищаю честь любимой женщины.

– Любимой?

– Ну, это сюжет такой… Ты не бойся, Верочка. Но только не давай себя трогать. Играй любовь глазами, голосом… Ты поняла, Верочка – никаких рук! Я убью Тюлькина, если он до тебя дотронется.

Умеют мужики уговаривать… И все-таки Верочке не по душе было всё это мероприятие. Сытин будет сидеть на наушниках и слушать, как она говорит другому ласковые слова. Понятно, что это роль, но играть-то она должна искренне. Головой Алексей всё поймет, но где-то в глубине затаится обида. А вдруг он до конца жизни не простит этой «измены»?

* * *

От МГУ до Ломоносовского проспекта рукой подать. Двадцать минут прогулочным шагом… Олег шел, думая о жизненных взлетах и падениях. Еще несколько дней он будет ночевать в шикарной квартире, принимать ванну, сидеть перед огромным телевизором и лучшим пивом запивать осетрину с хреном… А что потом? Опять общага с холодным душем в дальнем углу коридора?

А ведь есть богатые дамы, которые его хотят! Есть, но где? Как их найти? Хоть объявления на столбах вешай… Кстати, не такая уж плохая мысль. «Горячий блондин мечтает познакомиться с женщиной любого возраста. Лишь бы деньги платила».

Еще месяц назад Тюлькин рассчитывал найти спонсоршу лет тридцати, чуть поменьше, чем его бывшая Ольга. Неделю назад он согласился бы на сорокалетнюю. А сегодня был готов отдаться и даме на шестом десятке. Вот уж точно – лишь бы деньги платила!

На боковой дорожке рядом с его домом стоял Опель цвета гнилой вишни. А возле иномарки стояла молодая женщина в шикарном прикиде.

– Простите, молодой человек, вы в машинах разбираетесь?

– Нет! Я историк, и техника не моя стихия. В железках нет души, нет страсти.

– Вы так красиво говорите, как поэт. Вы даже похожи на Сергея Есенина.

– Это все замечают. Особенно, когда я читаю его стихи:

«Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,

Унесу я пьяную до утра в кусты…»

– Ой, только не в кусты. Мне бы туда, где есть горячая вода. Я руки испачкала, пока пыталась в моторе ковыряться… И ногу я как-то подвернула.

– Тогда прошу ко мне домой. Вот в этот подъезд. Там у меня и руки помыть можно, и ванну принять… Давайте, я вам помогу. Я вас даже донести могу, раз нога болит.

– Ой, только обнимать пока не надо. Я сама дойду. Нога уже прошла… И не прикасайтесь ко мне – это опасно!

Сытин не слышал этой игривой беседы, хотя был совсем рядом, в тенистом скверике… Когда он увидел, что парочка направляется в подъезд, то почувствовал себя полнейшим подлецом. Отправил женщину на рискованное задание, а сам спрятался в кустах! Кто ты после этого? Урод, негодяй и мерзавец…

* * *

Завистники, знавшие её долгие годы, считали, что Лиле Мамаевой крупно повезло. Она с трудом поступила в институт, с трудом училась и непонятно как закончила. И все это не из-за лени или тупости. Её просто не интересовали конспекты, зачеты и наука вообще.

Мужчины ее тоже мало интересовали. Она никогда не понимала подружек, которые с горящими глазами обсуждали детали любовных свиданий. Неужели это так приятно, если студент старшего курса затащит тебя в лес, прижмет спиной к дубу и будет двумя руками мять твою грудь? А поцелуи – это вообще мерзко и негигиенично!

Единственный человек, с кем у Лили совпадали взгляды – была ее мать. Она-то и пояснила, что мужчин приходится терпеть, как неизбежное зло. Они нужны для добывания денег, для производства детей и для разных бытовых мелочей. Для забивания гвоздей, в конце концов… А требования у мужчин не такие уж большие. Всего лишь надо два-три раза в неделю перетерпеть от них неприятную процедуру – противно, но совсем не больно…

Когда Лиле стукнуло двадцать пять, мамаша начала искать ей мужа. С учетом внешних данных будущей невесты, ее ума и критического возраста – приходилось рассчитывать на научного сотрудника лет тридцати пяти. В крайнем случае, на инженера, но тогда помоложе.

Так оно и получилось… Младший научный сотрудник Никита Мамаев после института получил золотую медаль и должность в каком-то экономическом НИИ. Там он десять лет корпел над диссертацией. Работал так усердно, что все силы уходили в голову, и на женщин ничего не оставалось.

В тот счастливый год Никита Сергеевич преобразился. Он получил звание кандидата наук, получил должность старшего научного и получил жену по имени Лиля… Мамаше пришлось много сил потратить, чтоб свести эту парочку, сблизить и направить в ЗАГС.

Семейная жизнь для Лили проходила почти так, как обещала мама – муж приносил домой деньги, процедуры проводил редко, а гвозди вообще не забивал. Не умел!

Всё бы так и продолжалось, но перемены в обществе и друзья-товарищи возвели Никиту Мамаева на вершину власти. Не сразу, но резко…

Лиля никак не могла запомнить последнюю должность мужа. Что-то там с экономикой, с её развитием… Четко запало только первое слово – Министр.

Она никогда не разрешала называть себя по имени, записанном в паспорте. Согласитесь, что Елизавета Егоровна – сочетание тяжеловесное. А уж с фамилией Мамаева и вовсе отдает купечеством… Не купчиха она, не Елизавета, а Лиля-министерша!

Мамаша в детстве учила Лилю – хороший товар можно достать только по знакомству, только из-под полы. Наука запомнилась настолько, что даже сейчас, когда Елизавета Егоровна могла покупать бриллианты в Париже или в Амстердаме, она заводила знакомства среди ювелирных директоров и просила их подыскать что-нибудь этакое, чего у других нет… Предложения были, но несерьезные – не больше ста тысяч долларов.

Звонок Чуркина её обнадежил. По телефону он не назвал цену, но голос был взволнованный и какой-то звенящий. И описание комплекта было завлекательным: «Чудо какое-то! Изумительная красота! Лучшее в нашей стране, не считая Эрмитажа и Алмазного фонда».

Чуркин принимал министершу не в магазине, а в своей новой квартире на Арбате. В этом была маленькая хитрость. В магазине – ценники, чеки и другие покупатели. А здесь чистый эксклюзив.

Лиля пришла со своим экспертом, который около часа изучал изделия. Результат ошеломительный:

– Изумительные бриллианты! Оправу стоит чуть подправить, но с учетом ценности камней весь комплект стоит несколько больше миллиона долларов.

– Я продаю комплект за один и две десятых!

– Возможно, Чуркин, вы и правы… Итак, госпожа Мамаева, я, как ваш эксперт, одобряю цену. Этот комплект стоит миллиона двухсот тысяч.

Лиля молчала минуту. Она знала, что таких денег Никита не даст. Не потому, что жадный, а потому, что их просто нет… Но она знала и другое – вчера ночью уставший Мамаев с гневом сообщил ей, что олигарх Храповицкий предложил ему взятку в два миллиона. Облегчив душу, министр повернулся на правый бок и заснул, а Лиля, шевеля губами, подсчитывала, что она сможет купить на эти деньги…

– Хорошо, Чуркин, я беру эти штучки. Но мне нужна неделя. Деньги не такие большие, но я же их не под подушкой храню… Вы наличными возьмете?

– Именно – наличными!

* * *

Когда парочка скрылась в подъезде, Сытин влетел в машину и нацепил наушники. Они, должно быть, уже в лифте – очень опасное место… Так! Быстренько они познакомились…

– Ой, Олег, я боюсь вас испачкать. Держитесь от меня подальше… Это ваша квартира?

– Да, но вы, Верочка, будете её последним гостем.

– Почему?

– Я её снимал, но деньги вдруг кончились… Придется опять в общежитие, где грязь, шум и никакой личной жизни… И питание будет скудное. Через три дня перехожу на хлеб и воду.

– Мне так жаль вас, Олег… Я боюсь, что вы не согласитесь, если я предложу вам деньги. Я готова оплатить и квартиру, и всё остальное… Ведь вы не согласитесь?

– Соглашусь!

А Верочка и не сомневалась, что он согласиться. Ей было смешно видеть счастливое лицо этого Альфонса. Он уже решил, что подцепил золотую рыбку, но скоро она сорвется с крючка, махнет хвостиком и уплывет к Леше Сытину… Какие они разные люди! Этот белобрысый хам продает свою любовь, а тот, который сидит в Опеле, не хочет взять то, что она готова отдать бесплатно…

Верочка мельком осмотрела квартиру. Самое главное – в углу на тумбочке стоял сейф размером с телевизор. Все остальное было не интересно. Вернее – не так важно… Вот в приоткрытом шкафу мелькнули женские платья… Рыжая Катя говорила, что Ольга привезла сюда часть своих вещей. Забрать бы их, но зачем? Лишние иголки в сердце Алексея. Он и так уже за последнее время получил выше крыши… Как он терпит такое? Это пострашнее Левушки – вдруг узнать, что любимая законная жена подарила тебе рожки. Да не малюсенькие, а огромные ветвистые рога… Левушка тоже изменил, но тут две большие разницы. Первое – он не был законным мужем. Второе – он пока жив.

– Ты о чем задумалась, Верочка?

– О нас с тобой. Я чувствую, Олег, как между нами возникает нечто большое и горячее.

– Аналогично, Верочка! Я именно это и чувствую – большое и горячее… Ты руки-то помой. Я потом кофейку сварю. Кассетки посмотрим.

Верочка мыла руки, а блондинистый Тюлькин стоял рядом и глупо улыбался, вспоминая про денежные обещания. Потом он прижал руку к её спине, спустился на поясницу, а потом еще ниже.

Она только вильнула задом и оскалилась, как пудель на овчарку. Надо было молчать! Одно неосторожное слово, и через минуту сюда влетит Отелло из Опеля. Влетит и влепит белобрысому хаму правой в челюсть. И все будет правильно. Заслужил – принимай фашист гранату… Всё так, но зачем же грубая сила, когда все можно сделать хитростью.

– Ты говорил о кассетах, Олег. Это эротика?

– Есть и покруче!

– Понятно… Я так волнуюсь, Олег. Ты можешь подумать, что я твою любовь за деньги покупаю.

– Какие деньги, Верочка… Ты мне и не дала пока ничего. Я точно вижу, что у нас с тобой оно – большое и чистое.

– А раз чистое, то давай начнем с душа. Ты помойся, а я пока диванчик разложу. И не торопись, не на пожар спешишь… Иди, любимый, иди.

На последних словах Сытин даже заскрипел зубами от злости. Ты играй, да не заигрывайся! Это она лишнее сказала. Не надо было про диванчик, и про любимого… В наушниках зависла тишина. Ясно, что страстный Тюлькин уже стоит под душем. А что делает Вера? Не постель же она стелит… Вот раздался лязг сейфового замка… Вот хлопнула дверь и почти сразу же заскрипел лифт.

Верочка выскочила из подъезда и побежала к вишневому Опелю. Она надеялась, что Сытин бросится навстречу, распахнет перед ней дверцу машины, поздравит с победой. Но он сидел гордый, обиженный и не собирался уезжать.

– Поехали, Леша. Надо спешить, пока Олег не опомнился.

– Олег? Почему так сухо? Почему не Олеженька, любимый мой? Ах, давай я постельку нам постелю…

– Ты что, Сытин, ревнуешь? Мне, конечно, приятно такое неравнодушие, но ты сам заварил эту кашу, этот гнусный и аморальный спектакль! Вспомни – я предупреждала, что этим кончится.

– Если вы, Вера, думаете, что я ревную, то вы ошибаетесь… Кто ты такая, чтоб я тебя ревновал? Не жена, не любовница. Мы с тобой соратники и подельники. Мы вместе мстим нашим обидчикам, и тут не до ревности.

– Вот и нет, Сытин! Я живу по паспорту твоей жены. Ты сам представлял меня как свою жену – и в аэропорту, и в Париже, и в других местах… То, что мы не спим вместе, еще ничего не значит.

Они выехали на Ленинский проспект и свернули направо. Подальше от центра и поближе к природе, которая была в этом году какая-то странная. Бабье лето началось еще в августе и не прекращалось в октябре. Не было ни холодных ночей, ни осенних дождей. Деревья не хотели желтеть, и казалось, что наступило то самое глобальное потепление. Казалось, что теперь никогда не наступит зима…

У бывшего Дома туриста Опель повернул направо и по боковой дорожке выехал на лесную опушку, на площадку для культурного отдыха. Песочница, два грибочка на солнышке и три столика под елями.

Сытин вышел из машины, размялся и направился к самому дальнему столику. И всё это молча! Мог бы не извиняться за свои надутые губы, но хоть бы улыбнулся, хоть бы пригласил, позвал за собой… Верочка решила, что ни за что не побежит за ним как моська за слоном. Она даже демонстративно развернулась – к лесу задом, к грибочкам передом.

Сытин вернулся буквально через минуту. Открыл дверку Опеля, присел и уткнулся лбом в её колено. Потом поднял голову и посмотрел взглядом виноватой собаки.

– Обиделась? Вот и зря. Я же переживал за тебя. Я же сам отправил тебя в клетку к тигру, а ты его дразнить начала.

– Не такой уж он и тигр. Очень милый мальчик.

– Он, Верочка – альфонс! Продажная душа. Проститутка вокзальная… Вот набросился бы на тебя этот милый мальчик. А я бы рванулся и в лифте застрял. Что бы тогда было?

– Ничего! У меня с собой баллончик был.

– Какой баллончик?

– С краской для Опеля. Я бы ему всю морду гнилой вишней залила!

Они рассмеялись, живо представляя Сытина, застрявшего в лифте, и красно-коричневого Тюлькина, который прыгает по квартире, как индеец в вигваме.

Уже по дороге к столу Алексей вдруг спросил:

– Интересно, а твой милый мальчик уже вышел из душа?

– Вряд ли. Я дверь в ванну стулом заклинила.

– Как?

– Намертво!

И они опять рассмеялись. Верочка весело, а Сытин злорадно.

На столе было разложено содержимое только что ограбленного сейфа. Общая тетрадь в синем клеенчатом переплете, коробочка из темной бархатной бумаги, блокнотик и три письма.

Сытин пролистал тетрадку и отложил ее в сторону – схемы приборов, составы веществ, порядок каких-то опытов.

Блокнот был исписан весь и большей частью на французском. Там было много фамилий, адресов и разных обрывков текста. Все это надо переводить и раскладывать по полочкам.

Все письма для Ольги на адреса парижских гостиниц. Два от студента Тюлькина, запертого в ванной, а одно, которое с обратным адресом, от Арсения Хрекова. Алексей хотел прочесть, но Верочка отняла: «У тебя что, Сытин, много лишних нервов? Я сама прочту, а потом сожгу».

Коробочку открывали осторожно. Там могла быть любая гадость… Но там была изумительная красота. Комплект из четырех вещиц: перстень, серьги, кулон и брошь. Крупные прозрачные камни в золотой оправе. На броши три рубиновых цветка и листочки в зеленой эмали…Ни Сытин, ни Вера не могли знать, что прозрачные камни – дешевый горный хрусталь. А в остальном – это точная копия того комплекта, который лежал сейчас в сейфе ювелира Васи Чуркина. А сейф стоял в арбатской квартире, в которой жила когда-то артистка Вера Заботина.

* * *

В субботу Мамаев проводил внеплановую коллегию по борьбе с коррупцией. Он знал, что в его министерстве с этим больших проблем нет. Это не МВД, где сплошные оборотни в погонах. Там каждый гаишник – коррупционер. То же и у медиков, и в военкоматах, и в институтах. Там берут мало, но часто. А главное – у простых граждан, у населения, которое иногда возмущается… А в министерстве Мамаева брали сравнительно редко, но крупные суммы. А главное – у тех, кто называет взятки откатами. Это вроде как и не совсем коррупция.

Заместители министра выступали бодро. Каждый заверял, немножко обличал, а потом клеймил отдельные факты.

– За год мы вскрыли девять фактов коррупции. Так в Омске за взятку в виде парфюмерного набора директор заводского общежития разрешила проживание семейной пары… Аналогичный случай произошел и в Хабаровске…

Мамаев почти не слушал эту галиматью. Он занялся веселым делом. Пока его замы докладали, он по памяти оценивал их имущество и текущие расходы… Квартира в Питере, две в Москве, особняк в Завидово, три элитных машины, дочки в Оксфорде. Всего набралось на тридцать три миллиона. А зарплата его за все пять лет и на половинку лимона не тянет. Максимум – на два ломтика… Это у того, кто клеймил «позорный случай в омском общежитии»… Вот взять бы сейчас, да и спросить: «Откуда деньги, Петя»?

Спросить-то можно. Но он ответит на одесский манер – вопросом на вопрос. Он скажет: «А у тебя откуда, Никита Сергеевич? Откуда коттедж на Рублевке, откуда подлинники импрессионистов на стенах»?

Вот поэтому никто и не спрашивает. У всех, кто может спросить – рыло в пуху по самую макушку… А народ безмолвствует.

Естественно, что министр Мамаев взятки брал. Иначе он был бы белой вороной, и стая его вытолкнула бы или заклевала… Так происходит всегда и везде. Ни одна нормальная компания не терпит трезвенников. Если ты на банкете, то пей! Или прими стакан, или вон за дверь.

Естественно, Никита Сергеевич брал взятки, но с огромным внутренним протестом, с омерзением и с небольшим страхом. Даже не страхом, а так – с легким опасением.

После получения очередного отката, он три дня гневался на весь мир. На того типа, который ему дал. На себя, который взял. На беззубые органы, которые не могут пресечь это зло. На природу, у которой бывает плохая погода… Потом он в полном одиночестве шел в церковь. Непременно в маленький храм на окраине. И непременно в сумерки, после захода солнца.

Мамаев целый час с поникшей головой стоял перед Николаем Угодником и чувствовал, как в свечном дыму и в запахе ладана растворяется его грех. Душа очищалась для новых свершений.

Перед уходом он ставил перед алтарем самую толстую свечу, и на этом его терзания завершались. Он выходил из храма приближенным к богу – безгрешный и даже немножко святой.

К жене Никита Сергеевич давно уже привык как к необходимому атрибуту жизни. Как к одежде или к электричеству. Эти вещи не любят – с ними просто живут.

Тяги к женскому полу Мамаев никогда не испытывал. Не в смысле дурной ориентации. Позывы у него были традиционные, но очень слабенькие. Даже в начале семейной жизни он мог вдруг вспомнить, что уже месяц не выполнял свой супружеский долг. А это нехорошо – долги надо платить… Он вздыхал и пытался заплатить, а жена вздыхала и брала плату, считая, что в этом её горькая женская доля… Но это было раньше. Сейчас Мамаев имел трехлетнюю задолженность. Без всякой надежды заплатить… И детей у них не было. Возможно, из-за этого самого. Он ни разу не попал в нужный период. Стрелял редко и все время в молоко…

Никита был искренне благодарен теще за тот спектакль на даче. Без него он до сих пор мог бы жить холостяком… Двадцать пять лет назад мамаша великовозрастной Лили уговорила потенциального жениха посетить их загородный домик на шести сотках.

Чуть не силой матушка заставила Мамаева остаться ночевать. После ужина с шампанским начали размещаться. Две комнатки наверху достались Лиле и Никите. А режиссер ночного спектакля залегла внизу.

Где-то в час ночи молодой ученый проснулся от шороха и мерцающего света. Открыл глаза – перед ним со свечой в руке стояла очень милая испуганная девушка. Такую он никогда не видел – распущенные волосы и прозрачная ночная рубашка чуть пониже пояса.

Лиля присела к нему на кровать: «У меня там мотылек летает. Я так испугалась. Можно, Никита, я у вас пережду, пока он улетит».

Сказала и юркнула к нему под простыню. Обняла, прижалась, затрепетала, распаляя его теплом своего тела… Распалиться он не успел. Он вообще плохо разгорался, а тут еще и времени не было.

Лестница затопала, заскрипела, и в комнату коварного соблазнителя ворвалась будущая теща. Она билась в истерике и кричала в открытое окно: «Какое несчастье… О, моя невинная девочка! Что сделал с тобой этот негодяй… Вы, Никита, как честный человек обязаны… Я не вынесу позора… Завтра идем в ЗАГС. Свадьба через две недели. Я уже обо всем договорилась».

Завершив коллегию о разгроме коррупции министр Мамаев сразу поехал на Рублевку. Суббота все-таки…

Уже по первым вкрадчивым интонациям жены он понял, что предстоит трудный разговор.

– Никита, я приказала баньку истопить. Пойдем?

– С удовольствием!

Елизавета Егоровна четко усвоила уроки мамаши. Мужика нельзя брать нахрапом. Надо создать обстановку, разогреть, распалить и тогда уже хватать. Брать тепленьким!

Министр лежал на спине весь в мыле, а Лиля усердно терла его живот. Не чем ни будь, а натуральной губкой, привезенной из Греции.

– Ты слышал, Никита, твой зам Чаусов своей жене бриллиантовый гарнитур купил.

– Ну и что?

– Алмазики по три карата.

– Ну и что?

– Ты в армии служил, Никита?

– Бывал на сборах. Ну и что?

– Ты видел, какие звезды у генерала, а какие у полковника… Представь, Никита, собирается толпа офицеров. Целый полк или даже рота. И выходит к ним генерал с одной маленькой звездочкой. Как у простого лейтенанта.

– Не понял я твою аналогию… Ты что на одном месте трешь? У меня дырка в животе будет. Пониже давай!

– Не волнуйся – тебе вредно… А аналогия в том, что ты на своем месте генерал, а твой зам Чаусов – полковник. И нельзя допустить, что на его Нинке по три карата будут светиться, а твоя бедная жена должна в полуторных ходить. Как лейтенант какой-то… Перевернись на живот!

Мамаев встал, оглядел голую жену, заляпанную хлопьями мыла, и понял, что она в чем-то права. В их кругу все происходило по правилам. По понятиям! По ранжиру… Он же специально построил коттедж чуть меньше, чем у зампреда Правительства. А у Чаусова чуть меньше, чем у него. Значит, и в бриллиантах должно быть соответствие… Он зачерпнул ковш холодной воды и плеснул на свой горящий красный живот. Почесал затылок и плюхнулся на лежак, подставляя Елизавете министерскую спину и все остальное.

– Никитушка, я уже была у ювелира и купила чудесный комплект… Купила, но пока не оплатила. Деньги нужны через три дня.

– Сколько?

– Полтора миллиона.

– Рублей?

– Дурак!

– Значит долларов… И где я тебе их возьму?

– У Храповицкого. Ты же говорил, что он тебе два миллиона обещал.

– Замолчи, Лиля! Об этом даже и не думай! Он мне взятку предлагал… Ты знаешь, какой будет ущерб для государства, если я подпишу ту бумагу для Храповицкого?

Даже спиной Никита Сергеевич почувствовал, что легко ранимая Лиля начинает плакать – хныкать и подвывать. Этого он никогда не мог вытерпеть.

– Не надо, Лилечка, не плачь.

– Нет, надо! Буду плакать… Тебе всегда государство важнее, чем я. Не те времена, милый! Сейчас человек важнее… А ты и так мне всю жизнь испортил. Я секса хочу, а что ты мне можешь дать?

– Вспомнила! Раньше надо было… Мне уж шестьдесят.

– А мне пятьдесят. Самый разгар. Я баба-ягодка опять…

– Это, когда сорок пять – баба ягодка опять.

– А я, Никита, поздно начала этим заниматься. Вот и сдвиг произошел… Короче, выбирай – или активный секс, или берешь деньги у Храповицкого.

Оба они хорошо понимали, что реального выбора у Мамаева не было. Взятку он мог бы взять запросто. А вот со второй альтернативой не получилось бы ни при каких обстоятельствах.

– Хорошо, Лиля. Я возьму эти грязные деньги. Но только и на тебе грех будет.

– Согласна! Через недельку вместе в церковь пойдем. Будем вместе грешить, вместе каяться… Хочешь мне шею намылить?

Она с трудом уместилась на топчане, подставляя свое весомое складчатое тело под натуральную греческую губку.

Легкий массаж доставлял удовольствие. Лиля урчала и улыбалась, вспоминая, как ловко она решила проблему… Мама правильно говорила: нельзя давить на мужика. Надо всегда оставлять за ним право выбора.

* * *

Звонок в квартире Арсения Хрекова пел соловьем уже четверть часа, но хозяин не откликался.

Сытин и Верочка спустились вниз и уселись на лавочке у подъезда. Очень не хотелось уходить с пустыми руками.

Двор был пустынным. Где-то на детской площадке дородная бабушка с двумя внуками и бомж, шедший прямо на них. В его глазах было не просто любопытство, а конкретный интерес.

– Вы не Арсения ждете?

– Да. Но как вы догадались?

– Не вы первые… Вы что предпочитаете: водку или виски?

– Мне, пожалуйста, коньяк, а вот Верочке шампанское, если можно.

– Можно! Давайте деньги… Тысячи вполне хватит. Ждите за тем столиком, что у гаражей.

Сытин с Верочкой послушно пошли в дальний угол двора, а бомж с денежкой побежал куда-то за дом.

Вернулся он быстро. Шел солидно, с гордо поднятой головой и с красивым пакетом, в котором призывно позвякивали две бутылки. А еще там были шоколадки и пластиковые стаканчики.

Бомж не гнал лошадей. Он знал этикет английских лордов и после первой заговорил о погоде. После второй – об искусстве:

– Что с нами происходит? Как низко пало наше общество. Для большинства «Кривое зеркало» милее Чайковского… В школьные годы я пять раз смотрел фильм про Евгения Онегина. Все песни запомнил. Хотите – спою?

– В следующий раз.

– Не любят у нас высокого искусства. Лень наверх подниматься! Проще лежать в болоте и с Дубосянами хихикать… Молодежь даже не знает, кто там, в малиновом берете с послом испанским говорит.

– Ужель та самая Татьяна?

– Вот! Вы знаете, а они нет… Если так и дальше пойдет, то я не представляю, что день грядущий нам готовит… А Арсений, которого вы ищите – уехал. Сел в карету и укатил – в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.

– Как в Саратов?

– Это я образно. Чацкий мне вдруг вспомнился… А Арсений уехал на грузовике в поселок Красково. Точного адреса не знаю… Этот фрукт тоже у меня точный адрес спрашивал.

– Какой фрукт?

– Тот который до вас приходил и Арсения искал. Он на иностранца похож. Водку не пьет – виски ему подавай.

Сытин открыл свой кейс, покопался и вытащил буклет, с которого мило улыбался Пауль Ван Гольд.

– Этот приходил?

– Он! Я сразу понял, что он не наш… Он откуда?

– Оттуда!

* * *

Ван Гольд уже час прогуливался по Кленовой улице славного города Балашиха. Дом, где должен был жить Виктор, не выглядел очень богатым. Правда, за высоким забором трудно было разглядеть, есть ли перед коттеджем лужайка, бассейн, площадка с жаровней для барбекю…

Обойдя дом, Пауль обнаружил, что доски забора, заросшие высокой травой, подгнили и висели только на верхних гвоздях. Если их немножко подцепить и отогнуть, то откроется свободный проход на участок.

За забором начались новые преграды… На первый взгляд куча навоза была старой и плотной. Но у подножья этой горы Ван Гольд по колено провалился в какую-то вязкую массу… Потом начались заросли одичавшей малины.

Дверь в дом не была заперта. Внутри было мрачно и душно от густого запаха квашеной капусты.

Со второго этажа доносились невнятные голоса… Поднявшись, ювелир оказался в огромной светлой комнате с двумя диванами и столом посередине. Двое участников застолья посмотрели на незваного гостя и как-то даже не удивились. Виктор нащупал третий стакан, налил и пригласил:

– Садись, Пауль, выпей с нами… Ты как здесь оказался?

– Прилетел.

– Вот молодец. Прилетел и сразу к нам… А мы вот тут с Федором горюем. Вдвоем скучно, а втроем будет гораздо веселее.

– А почему вы, Виктор, не пригласите за стол своего ученого?

– Ботаника что ли? Так нет же его… Потому, Паша, и горюем. Сначала Ольга от нас сбежала. Потом друга у нас убили. Затем Ботаника сперли… Нет, их одновременно – одного сперли, а другого убили.

Ван Гольд ожидал чего-то похожего. Если уж Арсений взялся вести свою игру, то главный приз – изобретатель по кличке Ботаник. Если удалось его выкрасть и разместить в каком-то тихом месте, то он уже мог развернуть производство алмазов.

– Скажите, Виктор, а ученый исчез один или со всей своей техникой?

– Всё вчистую гады вывезли! И Ромашкина, и его приборы… Я думаю, что это Ольга со своим мужем сработала… Она и у Арсения какую-то научную работу заныкала.

– У кого?!

– У Арсения… Хороший мужик. Сам к нам пришел и обещал помочь. Теперь мы вместе с ним работать будем.

– Как вместе?

– А вот так! Он через недельку зайдет, и мы начнем охоту. Ему от Ольги тетрадка нужна, а нам Ромашкин со всеми его железками.

Ван Гольд был сбит с толку. Он был шокирован. Если Арсений убил здесь кого-то и похитил ботаника Ромашкина, то как он посмел появиться еще раз в этом доме… И что это за научная тетрадь, которую он ищет? Или без этих записей не ладится производство камней?

Пауль собирался искать Арсения в неизвестном поселке Красково. Но без точного адреса придется искать долго – где эта улица, где этот дом. Придется спрашивать у прохожих и можно всех переполошить. А зачем это делать, если предатель Хреков сам идет в руки?

– Простите, Виктор, я могу пожить у вас до прихода Арсения?

– Какие проблемы? Живи, Паша. Живи, друг дорогой! И места хватит, и всего остального… Ты нам за первые камушки столько бабок передал, что мы можем еще три года жить, не просыхая… Верно, Федя?

Глава 9

Колпаков появился неожиданно. Просто позвонил утром в дверь и вошел.

Пока Верочка суетилась на кухне, Сытин уединился с гостем для мужского разговора.

– Как там дети?

– Всё отлично, Алексей, не беспокойся… Плохо, что они школу пропускают, а в остальном – отлично. Я даже очень рад, что они с нами живут.

– Чему тут радоваться? Я же представляю, какой от них крик и суматоха.

– Этого, Алексей, хватает. Но я о другом… Мне Наталья всегда нравилась. Но как увидел её с детьми, сразу понял, что не просто хочу её, а хочу её навсегда. Ты бы видел её глаза! В них столько нежности, доброты…

– Понятно, Петр… Решил жениться?

– Так мы уже и заявление подали. Все вместе в Коломну ездили, все вчетвером… Через десять дней ждем на свадьбу.

Сытину вдруг стало стыдно… Конечно, он сделал правильно, что увез детей в домик на Оке. Он обезопасил их от отморозка Виктора, от шального Другова, который от страха мог совершить какую-нибудь подлость… Но дело не в этом. Алексею показалось, что до сих пор он не любил детей, как надо – со страстью и самозабвением. Почему он не замечал, как на них смотрит Верочка? Есть ли в её взгляде нежность, доброта, любовь…

Всё он замечал! Просто сейчас между ним и Верой стояло что-то, что мешало сближению. Что-то или кто-то?

Ольги уже нет. Вместо любви к ней появилась ненависть и боль от страшного предательства… Внешне это было незаметно, но в последние недели за всеми его действиями были воспоминания о преданной любви и чувство долга. Долга перед детьми, в конце концов! Он должен найти убийцу их матери и покарать…

– Ты, Петр, давно в Москве?

– Уже два дня. Надо к свадьбе кое-что прикупить… Но и по нашим делам успел поработать. Есть важная информация.

– С этого бы и начинал! Хотя понятно, что ты сейчас жених, и это для тебя самое главное… Завидую тебе, Колпаков.

– Да, я сам себе завидую… Так вот, я выяснил, у кого был «Вальтер» в те дни. Записывай – Брагин Юрий Трофимович.

– Кто такой?

– Зам нашей охранной фирмы, ну той, которая на Чуркина работает… Но это не всё. Помнишь, ты говорил, что вы в Париже вышли на какого-то Арсения Хрекова? Я узнал, что этот тип имел какие-то дела с Чуркиным. Мало того – он был хорошо знаком и с Брагиным, с тем у которого все наше оружие хранилось, включая тот левый «Вальтер».

– Нормально… Теперь надо с этим Брагиным поработать.

– Вот это, Алексей, без меня. Я с таким шумом ушел с фирмы, что мне там лучше не показываться… Я сегодня к твоим детям поеду. И к Наташке.

– Соскучился?

– Еще бы!

* * *

Уже на второй день Ван Гольд понял, что принял не самое лучшее решение. Долго оставаться в доме на Кленовой улице было невозможно. Давление подскочило и печень не выдерживала таких ударных доз алкоголя… Но а дальше-то что? В разгар очередной пьянки приедет Арсений. И что? Какой предполагается разговор? Попросить отдать изобретателя Ромашкина, если он, Арсений, его украл? Спросить-то можно, но и ответ очевиден…

На третье утро Пауль не пил. Он решительно заявил, что всех уважает, но сегодня у него дела. И вообще – он за рулем!

Руля, конечно, не предвиделось, но дела действительно были. Пауль хотел проехать в это самое Красково и осмотреться. Если повезет – найти дом Арсения. Если очень повезет – проникнуть туда. И самое невероятное – освободить изобретателя и увезти его в Амстердам.

Красково оказалось не таким уж огромным поселком. Городок из старых солидных дач времен раннего Сталина. Сосны на крутом берегу реки Пехорки, кривые улочки, кое-где коттеджи из красного кирпича…

Еще у станции Пауль начал устанавливать контакты с местным населением. Свое знакомство он начинал словами: «Простите, граждане. Я человек не местный…»

Дальше шла романтическая история о беженце из Сибири, который вдруг от заграничной тети получил наследство и решил поселиться здесь, в благословенном поселке Красково. А не продает ли кто дом? А не продал ли кто дом два-три месяца назад?

Местные бабки очень живо реагировали на печальную судьбу сибирского беженца и искренне радовались когда возникал сюжет о неожиданном наследстве. Одна даже прослезилась: «Бывает же такое! Совсем как у нас в Мексике».

Ван Гольд не зря лицедействовал. В середине дня он уже знал, что вдова генерала Бунина недавно продала недвижимость какому-то прощелыге из Москвы. По описанию личности – точный портрет Арсения.

На подходе к дому Пауль увидел, как кто-то за забором открывает большие ворота. Через минуту на улочку выехала машина и остановилась. Из неё вышел Арсений и сам начал закрывать и запирать ворота… А раз он все это делал сам, значит внутри никого не оставалось. Никого свободного! Пленный Ромашкин, понятно, не мог закрывать ворота.

Присев на лавочку возле соседнего дома, Пауль сгорбился, опустил голову и совсем стал похож на несчастного беженца из Сибири. А на кого же еще? Не на миллионера же из Голландии.

Арсений проехал мимо, даже не взглянув на старика. Те, которые в иномарках, никогда не видят убогих на обочинах.

Покинутый дом одной стороной граничил с лесом. Забор здесь был не тот, что в Балашихе на Кленовой улице. Ни одной гнилой доски, ни просвета, ни щелочки.

По всему периметру не было высокой травы. Вдоль забора насыпана полоса песка, а крашеные доски начинались чуть выше, в пяти сантиметрах от земли.

Ван Гольд ковырнул ногой песок – получилась ямка. Наклонился и зачерпнул рукой – еще глубже получилось. Здесь была сплошь песчаная почва, и можно копать, как на пляже в Евпатории.

Пауль лег на живот и начал методично работать руками. Буквально, как крот! Горсть вправо, горсть влево… Уже через двадцать минут он просунул за забор голову, но живот пока не проходил. И опять миллионер заработал руками – горсть вправо, горсть влево…

Ван Гольд как выполз из-за забора, так и пополз дальше. Только у крыльца он встал и бросился к входной двери. Она была не просто закрыта, а крепко заперта. Она была стальная с тремя замками!

Окна первого этажа закрыты ставнями. На втором – решетки. Не дом, а крепость.

Но раз все заперто, значит, сообщников у Арсения нет… Может быть протрезвить Виктора с Федором, открыть им глаза, привезти сюда и освободить изобретателя. Взрезать всё автогеном и освободить… С этими бандитами потом легче будет общаться, чем с Арсением. Напоить их, и делай дальше что угодно…

Продумывая этот план, Ван Гольд обходил дом по периметру. На задней стене, почти на уровне земли он увидел узкое подвальное окошко с тюремной решеткой – длинный горизонтальный прут и три коротких вертикальных. Но особенность этой бойницы в другом – окошко было открыто вовнутрь. Единственное в доме распахнутое окно.

Пауль присел, потом лег у окна и оказался лицом к лицу с тем, кто внутри.

– Простите, вы Ромашкин?

– Да. А вы кто?

– Меня зовут Пауль. Я ювелир из Амстердама.

– Очень приятно. А почему вы здесь лежите?

– Я за вами пришел. Вы хотите в Амстердам?

– Хочу, но не могу. Арсений не выпустит.

– А мы убежим. Что вам принести? Напильник, пилу?

– Мобильник, электропилу по металлу, дрель и обычный механический будильник… Боюсь проспать время побега.

* * *

Сытин чувствовал, что круг замыкается. Не хватает каких-то мелких деталей, и все персонажи встанут на свои места.

Мечтая о мести, он вовсе не хотел зарезать убийцу, зарубить его топором или утопить в Яузе. Он думал о правосудии. А это заставляло думать об уликах, об их закреплении… С уликами, честно говоря, было плохо. Вот режиссер Семен Маркович сидит юридически чисто. Есть мотив убийства – неудовлетворенная страсть. Есть повод – фингал под глазом. Есть место преступления – лавочка. Орудие преступления – тот самый «Вальтер», найденный под диваном, да еще с отпечатками театрального гения… Вот она – железная система доказательств!

Сытин даже завел блокнот, куда записывал данные на возможных свидетелей обвинения… Вот турок из отеля под Монмартром. Он подтвердит знакомство Арсения с Ольгой. Надо только допросить его по всем правилам. Послать на недельку пару ментов в Париж. С запасом валюты и с женами в качестве российских понятых…

– Верочка, мы сейчас едем в твой дом на Арбате.

– Зачем?

– А зачем мы ставили технику в кабинете Чуркина? Заменим магнитофон, послушаем запись… Это, конечно, не доказательство в суде, но может кое-что прояснить.

В подъезде было тихо… Верочка встала к боковой двери, затылком прикрывая соседке обзор через глазок. Алексей как фокусник открыл шкафчик в стене, вытащил одну коробочку, вставил другую и захлопнул дверцу. Десять секунд, и все дела!

Довольный Сытин подскочил к Вере, взял за плечи и чмокнул в щечку. Она тоже обняла его, зажмурилась и чуть откинула назад голову… Скрипучая соседкина дверь распахнулась, кто-то схватил актрису за плечи, оторвал от Алексея и развернул.

– Верочка! Радость моя! А я вижу – затылок знакомый. Смотрю и не верю. Мне же сказали, что тебя, пардон, застрелили… Так это ты или не ты?

– Это я, Марья Ивановна. Меня действительно застрелили, но не совсем до конца.

– Какой ужас… А это твой новый поклонник? Раньше, я помню, ты с Левушкой ходила. Элегантный мужчина. Как он?

– Спасибо, хорошо… Он женился.

– На ком?

– На другой.

– Понятно… Что же мы здесь стоим? Проходите ко мне. Чайку попьем, посплетничаем.

Можно было вежливо отказаться, но такая соседка – кладезь информации. Если она запомнила Левушку, с которым виделась случайно и мельком, то и нового соседа, Чуркина она могла изучить. И его, и его гостей, включая неуловимого Арсения.

– Нет, ребятки, никакого Арсения я не видела… А вот жена министра Мамаева точно к Чуркину приходила. Три дня назад… Смотрю я в глазок – на площадке трое. Дородная дама и тип с чемоданчиком заходят к Чуркину, а красавиц в черном костюме остается у двери. Коротко стриженный и глаза, как буравчики.

– Охранник?

– Вот и я так подумала… Открываю дверь и начинаю разведку. Он сперва хотел от меня отвязаться, но не тут-то было! Через пять минут сознался. Привез, говорит, жену министра Мамаева… На служебной машине, как вы понимаете. Вот куда народные деньги идут!

По ходу разговора у Верочки возникло жгучее желание отомстить гадкому ювелиру Чуркину, который в её квартире принимает министерских жен. А заодно – напакостить слащавому риэлтору Аркадию. Ведь это они затеяли покупку квартиры и выгнали актрису Заботину из комнатки с чудесным окном, из которого был виден дом, где Пушкин провел свою первую брачную ночь… И вторую тоже.

Сытин скромно молчал, поскольку Марья Ивановна не его бывшая соседка. А еще потому, что боялся её. Очень агрессивная женщина. Положи ей палец в рот – непременно откусит… Пришлось Верочке завершать беседу.

– А мы, Марья Ивановна, еще будем с вами соседями. И очень скоро. У нас с Аркадием все идет по плану.

– Аркадий – это ваш риэлтор? Недомерок со сладкой физиономией и поросячьими глазками?

– Не надо так о нем. Очень умный мальчик… Поскольку я жива, сделка с квартирой незаконна. Сейчас мы готовим маленький суд – и всё перейдет ко мне, а Чуркин останется с носом… А это мой адвокат. Подтвердите, Алексей Юрьевич.

– Подтверждаю!

Уже на Арбате Сытин с удивлением посмотрел на Верочку. Как ловко она убила двух зайцев. Теперь Чуркин впадет в панику, поймает Аркадия и будет отрывать у него конечности.

– А ты мстительная, Верочка. Здорово ты их развела. Не жалко Аркашу?

– Жалко. Я и сама не понимаю, как все это у меня вырвалось.

– Все правильно, Вера. Ты посеяла панику в стане врага. Пусть подергаются… Поехали в тихое местечко и будем слушать, чем Чуркин в своем кабинете занимался.

– А тебе, Сытин, не стыдно? Нехорошо подслушивать.

– Это, если для любопытства. Или для злых дел. А мы с тобой, Верочка, доброе дело делаем.

Среди записей было много ругани со знакомым прорабом, сдававшим объект, бесед Чуркина с каким-то Максимом – специалистом по канарейкам, телефонных звонков по закупке мебели и других пустых разговоров.

Важными казались две встречи ювелира – приход Арсения с драгоценностями и визит дамы, жены министра Мамаева.

– Возможно, Верочка, что гад Хреков принес Чуркину то, что он украл у убитой Ольги. И то, что ищет Виктор, а, возможно, и мистер Ван Гольд из Амстердама. Миллион двести – крупные деньги.

– Я, Алексей, другое заметила. Когда ювелир Мамаевой описывал брошь и все остальное, он точно говорил о том комплекте, что я взяла из сейфа в квартире студента Тюлькина… Ты вспомни – рубиновые цветочки, листья в зеленой эмали.

– Но у нас горный хрусталь. Мы же проверяли… Так, кто-то, возможно сам Арсений, сделал два одинаковых комплекта. Один с хрусталем, другой с алмазами… И ты, Верочка, предлагаешь их подменить.

– Я ничего такого не предлагала.

– Погоди… Чуркин знает тебя в лицо?

– Нет… Но к чему это?

– Потом узнаешь… Это будет твоя лучшая роль. Гонорар в миллион и двести тысяч баксов.

* * *

Ромашкин не воспринял серьезно визит Ван Гольда. Разве может нормальный человек поверить, что к подвальному окошку подползает ювелир прямо из Амстердама. И такой весь грязный, засыпанный песком… Это могла быть проверочка от Арсения – а не хочет ли пленник бежать.

Человеку, игравшему голландца, про будильник Ромашкин сказал машинально. Он уже и Арсения просил о простых часах типа советской «Славы». Это, мол, для опытов нужно.

На самом деле будильник был нужен для завершения бомбы с часовым механизмом… План был такой – завлечь Арсения в дальний угол подвала, незаметно включить будильник на пять минут, выскочить, заклинить дверь в подвал и бежать. За пять минут он будет уже на другой улице, а взрыв не снесет дом, но в самом подвале все превратит в месиво. Разбирайся, кто там погиб, и что там вообще было – подпольная ювелирная мастерская или линейка самогонных аппаратов.

Арсений заглянул неожиданно. Как и всегда.

– Привет тебе, Илья. Я с подарочком. Ты просил простой будильник – держи… Как опыты идут?

– Все лучше и лучше… Я же говорил, что без синей тетради это и год может тянуться. Но уже кое-что получается. Вот смотрите, Арсений.

Ромашкин начал показывать мутные, рассыпающиеся в руках кристаллы. Это далеко не алмазы, но Арсения надо успокоить. Пусть до взрыва считает, что приближается день триумфа.

Конечно, можно было бы показать и настоящие алмазы. Илья Ильич, если и был ботаник, то совсем не дурак. При самых первых опытах в доме Виктора он скопил двадцать камушков, постоянно занижая производительность труда.

Алмазы были спрятаны в одном из приборов. И Арсений даже не знал, что в одном мятом баке затаилось несколько миллионов долларов.

Сейчас Ромашкин зашил камушки в воротник куртки. Сейчас это не страшно. Виктор, тот еженедельно шмон проводил, а у Арсения не было тюремного опыта… Итак, надо подвести своего тюремщика к окошку, включить таймер, схватить куртку и бежать, придавив дверь обрезком бревна…

* * *

Не женское дело пить водку с охранником… Сытин оставил Верочку в машине, а сам направился к дому, в котором находился один из ювелирных магазинов Василия Чуркина.

Время шло к полуночи. Прохожих уже не было, а влюбленные парочки прятались по темным переулкам и не светились перед шикарными витринами.

Офис охранной фирмы располагался не в самом магазине. По центру дома была подворотня, и за ней, в темном внутреннем дворике стояло кирпичное сооружение в два этажа. На первом ярко горели два зарешеченных окна – комната дежурного охранной фирмы. Там Сытина ждал Юрий Трофимович Брагин…

Алексей созвонился с ним днем и попросил о встрече. Делая множество намеков, он сообщил, что нуждается в нестандартных услугах охранников. Работы мало, а деньги он готов заплатить огромные. Из всего этого набора слов Брагин понял, что дело очень выгодное и, причем, лично для него. Поэтому он отпустил молодого напарника и остался дежурить один.

Перед массивной входной дверью Сытин включил диктофон в нагрудном кармане и нажал кнопку звонка.

Хозяин излучал радушие. Юрий Трофимович вскочил навстречу гостю, усадил напротив себя и сразу же предложил напитки – чай, кофе, водку.

– Нет, Брагин, сегодня мы будем пить коньяк. И не французское пойло, а настоящий армянский, десятилетний…

Алексей открыл кейс, вытащил глиняную бутыль под сургучными печатями, коньячные бокалы и кучу легкой закуски – от конфет до черной икры. Первая задача решена – охранник возбужден и запутан до невозможности. Его уже можно брать голыми руками.

– Ну, как, Юрий Трофимович, скуповат ваш хозяин? Я слышал, что Чуркин мало платит, не дает своим людям опериться?

– Даже и не знаю, что ответить. Это правда, но как-то не принято обсуждать шефа… Он не только скупой. Он злобный псих. По любому поводу у Чуркина истерики случаются. Но я от своих людей требую, чтоб ни единым словом не порочили хозяина.

– Так и надо. Преданность – первый закон… Я, кстати, зама себе ищу – преданного, исполнительного и честного.

– Ну, буквально – мой портрет!

Сытин сделал вид, что размышляет. Он неторопливо открыл глиняную бутылку, разлил ароматную жидкость, развернул конфетку и поднял бокал… Когда пили, Алексей внимательно смотрел в глаза собутыльнику.

– Вот насчет честности, тут я, Брагин, сомневаюсь.

– Не понял.

– Ты почему, дорогой, передавая Чуркину «Вальтер» не сообщил, что из него накануне стреляли?

– Так у меня одни догадки были. Чего о них докладывать.

– Какие догадки?

– Патрона не хватало и нагар в стволе… Но я не понял, господин Сытин, при чем здесь «Вальтер». Что это за допрос?

– Пока не допрос. Я хочу спасти тебя… Из этого «Вальтера» человека убили. А менты вместо убийцы замели невиновного. Его адвокат вышел на вашу контору. Вот вызовет тебя в суд – поздно будет о нагаре в стволе рассказывать… Опередить их надо!

Сытин опять налил в пузатые коньячные бокалы. Но не на треть, как положено, а почти под самый ободок… Брагин жадно выпил и начал соображать значительно лучше.

– Под суд я не хочу. Надо опередить этого адвоката… Но как?

– Надо, Брагин, написать признание или, если хочешь, заявление. Все, как было… Как с Арсением Хрековым познакомился, как пистолет ему передал.

– Не передавал я ему ничего! Тут как получилось… Он пришел с коньяком, посидели, я начал ему оружие показывать и вдруг вырубился. Очнулся, когда меня Арсений разбудил… Потом он быстро ушел, а я смотрю на часы – два часа, как корова языком слизала… Стал убирать пистолеты и смотрю – «Вальтер» стреляный.

Брагин сам схватил бутылку, налил только себе и быстренько выпил. У него опять что-то прояснилось в голове, а глаза стали пьяными и ехидными.

– Не пойдет так, господин Сытин. Я напишу, а меня за незаконное хранение… «Вальтер» левый был, незарегистрированный… Не буду я ничего писать!

– Поздно, Юра! Садись и пиши.

Подтверждая сказанное, Сытин вытащил диктофон, открутил чуть назад и дал Брагину прослушать его же рассказ о визите Арсения… Охранник был пьяный, но достаточно сообразительный. Он примирительно развел руками, сел за стол, сдвинул закуску и начал писать на фирменном бланке – «Чистосердечное признание…»

* * *

Мария Ивановна жила не бедно, но кому помешают лишние деньги. То, что она узнала от Верочки, стоило очень много. Если у лопуха Чуркина по суду отнимут квартиру, в которую он уже вбухал кучу денег, то он потеряет как минимум пятьсот тысяч долларов. И только она, его добрая соседка может помочь несчастному ювелиру. Не бесплатно, разумеется. Но и три шкуры драть с него она не будет… Десять процентов от возможных потерь – нормальная цена.

В школе она училась давно, но и тогда вычисление процентов ей не давалось… Марья Ивановна с трудом сообразила, что десять процентов есть десятая часть от чего-то. В данном случае – от полумиллиона… Когда она разделила и поняла, что Чуркин должен ей пятьдесят тысяч баксов, то она испугалась… Подумала и сократила требования до двадцати. Но уж тут – ни центом меньше!

В этот день сосед удивительно долго не приходил домой. Марья Ивановна устала стоять у глазка… Наконец Чуркин появился, и она бросилась на площадку.

– Наконец-то вы пришли, Василий Иванович. Я просто извелась вся!

– Что случилось?

– Катастрофа! Форменный кошмар и тихий ужас.

– Говорите.

– Но не здесь же… Приглашайте меня к себе. Я еще ни разу не была в ваших хоромах.

Выбора у Чуркина не было. Соседка вела себя так, что не могла не заинтересовать. Если она говорит о катастрофе так весело, то всё это может касаться его.

Он проводил ее в кабинет, усадил в кресло и достал бутылку ирландского ликера – кофе со сгущенкой пополам с виски.

– Слушаю вас, соседушка.

– Вы, господин Чуркин, должны мне двадцать тысяч долларов.

– С какого это испуга?

– Не с испуга, а за информацию.

– За какую?

– О том, что проживавшая здесь актриса Заботина жива, что она хочет отсудить у вас квартиру и уже наняла адвоката.

– И это все?

– Все!

– Тогда – большой привет! Допивайте ликер и проваливайте! Мне это не интересно. Я уже знаю об этом.

– От кого?

– От вас.

Марья Ивановна медленно начала понимать свою оплошность… Она встала, направилась к двери, но на пороге остановилась и обернулась.

– Послушайте, Чуркин. Давайте начнем все сначала. Как будто я вам ничего еще не говорила… Сейчас вы даете мне пять тысяч долларов, а я сообщу вам, что Вера Заботина жива и всё остальное… Вы согласны?

* * *

Сытин в черном костюме выскочил с водительского места, бегом обогнул красно-бурый Опель и элегантно открыл заднюю дверцу. При этом он успел оглядеться и убедиться в безопасности пассажирки.

Верочка гордо вышла из машины и направилась в ювелирный салон Чуркина. Краем глаза она заметила, что охранник за витриной не сводит с нее глаз и беззвучно шевелит губами. Очевидно, у них было принято оповещать о прибытии важных покупателей.

Сытин успел оббежать хозяйку и распахнуть перед ней дверь магазина… Когда-то Верочка играла роль герцогини. В том спектакле запомнилась сцена, когда надо было выйти из-за кулис и медленно проплыть мимо подданных и челяди.

Что-то похожее было и сейчас. Где-то сбоку топтался сутулый администратор. Продавщицы за прилавком мило улыбнулись и, выражая покорность, склонили голову. А навстречу выкатился радушный Чуркин.

– Рады вашему приходу! Милости просим… Вы, очевидно, впервые у нас? Всех своих постоянных клиентов я знаю по имени…

– Анна Коган.

– Очень рад, госпожа Коган… Осмотрите наши витрины?

– Барахлом не интересуюсь.

– Тогда ко мне в кабинет. У меня там ряд уникальных вещиц есть. Как говорится – прямо из Амстердама.

Верочка понимала, что богатейшие люди меланхоличны и печальны. Их ни чем нельзя удивить, а тем более – обрадовать. Счастье не в обладании, а в предвкушении, в надежде получить что-то пока недоступное… Вот сама Верочка, она хочет, чтоб Сытин её полюбил, мечтает об этом и уже тем счастлива… Или так – на седьмом небе тот, кто купил свои первые Жигули. И он сразу начинает стремиться к Форду нашей сборки. Купил его и мечтает о натуральной Хонде. Это такая постоянная цепочка счастья… А чему обрадуется тот, у кого табун из Мерседесов и Вольво.

Вера поднялась к Чуркину в его служебный кабинет. Даже не осмотрела дизайн в стиле арабского шейха. Сразу уселась в низкое кресло перед резным столиком и замерла.

Чуркин опустошил свой сейф, вываливая перед госпожой Коган запасы эксклюзивных драгоценностей… Она лениво просматривала эту красоту и отбрасывала в сторону.

– Всё не то… Я слышала, Чуркин, что Лилька Мамаева заказала у вас какую-то вещицу?

– Да, это очень такой…любопытный комплект. Ценная вещь амстердамской работы.

– Она пока у вас?

– Да.

– Покажите!

– Она у меня дома.

– Едем к вам. Я куплю её.

– Но, мадам Коган, тот комплект уже как бы заказан.

– А мне без разницы. Я полторы цены плачу.

– Но это очень много, мадам Коган. Это почти два миллиона.

– А мне без разницы. Хоть три лимона… В крайнем случае я посмотрю на те безделушки и закажу вам что-нибудь грандиозное. В пять раз дороже, чем старуха Мамаева. Терпеть не могу министерских жен! Шакалы они…

Верочка встала, подошла к Чуркину, долго смотрела в его испуганные глаза, а потом прошептала:

– Я приеду к тебе в девять. Хотела сразу сейчас, но меня ждет Юдашкин. Потом фитнес и Зайцев со Зверевым.

– Оба вместе?

Она впервые улыбнулась. Не рассмеялась, а чуть скривила в усмешке губы. Как королева на глупую шутку шута.

– Нет, Чуркин, не одновременно, а по очереди. И ты в этой очереди будешь последним… Жди в девять вечера.

Не прощаясь, Вера пошла к двери, по лестнице с дубовыми перилами спустилась в зал и вышла на улицу. Туда, где у буро– вишневого Опеля ее ждал Алексей. Он стоял по стойке смирно у задней двери машины. Распахнул ее, усадил хозяйку и побежал к своему месту.

Чуркин провожал госпожу Коган до дверей и даже помахал рукой, когда Опель сорвался с места.

Сутулый администратор тоже провожал богатую клиентку, но держался в сторонке. Он очень боялся попасть под горячую руку. Свою работу он сделал отлично, но хозяин все равно будет недоволен.

– Докладывай! Кто она?

– Я все базы прошерстил, всех Коганов проверил. Их пятеро – два банкира, строитель, торговец мехов и депутат.

– Кто она?

– Удивительное дело, шеф. Ни у одного Когана нет жены по имени Анна.

– Значит не жена… Дочь или любовница?

– Уверен, шеф, что любовница… Взгляд, походка и прочие формы. Жены такими не бывают… Просто женщина – вамп! Я смотрел на неё, как кролик на удавшу. Такая проглотит и не облизнется… Точно, шеф, что любовница!

* * *

Всё в жизни проходит, как сказал мудрый царь Соломон… Прошел и запой у Виктора с Федором. Как-то сам собой. Еще вчера они пили с утра, а сегодня откушали квасу и завязали.

– Ты выпить хочешь, Федя?

– Нет. Как-то вдруг не тянет. Скучно пить. На волю хочется. Дела какие-нибудь делать.

– Золотые слова, Федя… Жизнь мимо проходит, а мы с тобой в угарном дыму. В мире столько интересного. В Европе тоже пьют, но культурно, не как сапожники… В Европу хочу! Что мы с тобой, Федя, видели, кроме Балашихи и Амстердама?

– Я тоже в Европу захотел… Но на это деньги нужны. А тут Ольга нас обчистила, потом Ромашкин исчез. Искать их надо!

Виктор был невысокого мнения об умственных способностях Федора, но в данном случае тот был прав… Совместными усилиями они начали вспоминать события последних недель. И особенно – последних дней.

Вспомнился непонятный Арсений, который сам их нашел и который предлагал вместе искать Ольгу и синюю тетрадь, украденную ею.

– Смущает меня, Федя, эта синяя тетрадка. Я помню, у Ромашкина была такая. Он в ней формулы свои рисовал.

– Ну и что? Мало ли в стране тетрадей.

Потом они вспомнили визит Ван Гольда, ставшего вдруг Пашей Гольдманом. Он не искал ни ученые записки, ни Ольгу. Ему нужен был зачем-то вот этот Арсений… Попытаться что-то сопоставить, выдвинуть версии – было для Виктора сложной задачей. Особенно в первый послезапойный день.

Они пошли по самому простому пути. Решили завтра поехать в Москву, поймать Милана Другова и заставить его, наконец, работать. Хватит людей за нос водить!

Сотрудники Милана обычно обедали на рабочем месте, а он сам изучал окрестные рестораны. Пять дней посидит в одном, десять в другом и так далее… В последнее время ему приходилось совершать километровые прогулки в поисках новой харчевни.

На этот раз путь Милана пролегал по переулкам старой Москвы. Там, где из трухлявых, но милых сердцу купеческих домиков начинали делать несуразные бизнес центры, офисы и клубы. Вокруг было пустынно. Жильцов уже отселили, а рабочие еще не начали свое черное дело – шли согласования и утряски проектов.

В самом центре тихого переулка Другов услышал, что его кто-то догоняет… Ну, спешит человек и спешит.

Догоняющий поравнялся с Миланом у подворотни и резким толчком впихнул его в темное грязное пространство. Тут подоспел еще один, и они, схватив голодного Другова под руки, поволокли его в захламленный двор. Осмотревшись, захватчики потащили его дальше – на черную лестницу трехэтажного особнячка, а потом и в одну из пустых квартир… Там его поставили к стенке и отошли.

Другов и так понимал, что он опять попал к Виктору и Федору. Но когда он увидел их злые лица, то испугался до озноба в животе. В пустом животе, между прочим… Лица у захватчиков были суровые и мятые, как будто они пили три недели.

Переговоры, как и обычно, вел Виктор:

– Ты что это стервец от нас бегаешь? Почему не звонил, не докладывал? Совсем совесть потерял? Сегодня мы не будем тебя бить… Мы будем тебя убивать. Приступайте, Федор!

Палач приблизился к Милану, стоящему у стены, сплюнул, прицелился и попытался вмазать правой в челюсть. Но Минздрав не зря предупреждал, что злоупотребление алкоголем влияет на глазомер. Федя элементарно промахнулся и влепил кулаком в стену… Правильно, что этот дом поставили на реконструкцию. Трухлявый он! Кулак прошел стену чуть не по локоть. Проскочил и застрял в гнилых досках, в дранке, в штукатурке и пяти слоях обоев… Крепко застрял кулак – ни туда и ни сюда.

Милан развернулся и попробовал освободить Федора. Потянул за руку, но услышал глухой стон. И тогда Другов начал отдирать обои, отколупывать куски штукатурки, ломать деревянные планочки, державшие кулак в тисках… Последний рывок – и пленник на свободе!

Рука не очень пострадала. Костяшки пальцев покраснели и запылились… Милан подул на кулак, остужая его и сметая пылинки. При этом он улыбался, как лакей в кабаке – подобострастно, глупо и виновато.

Федор опять замахнулся правой, но рука зависла в воздухе. Или он решил, что в этой ситуации бить в челюсть – не по понятиям. Или испугался, что опять промахнется… Оказалось, что второе.

Ножки у поломанного стула, который валялся в углу, очень напоминали бейсбольные биты… Федя отломал одну из них. Потренировался, размахнувшись пару раз и с самурайским криком опустив дубину на спинку дырявого дивана. Тот застонал, заскрипел, и из него со звоном вылетела последняя пружина.

Всё это было настолько устрашающе, что Милан упал на колени и пополз к Виктору, который с интересом наблюдал за этой цирковой репризой – один зритель и два клоуна.

Рыжий коверный клоун стоял с азартом в глазах и с дубиной в руках. А несчастный белый в пыли полз к единственному зрителю. Он полз, как блудный сын к своему папаше.

– Не делайте этого, Виктор! Умоляю… Я очень много знаю. Я готов вам помочь немедленно.

– Говори… Ты, Федя не убивай его пока.

– У Сытиных есть знакомая девушка Оксана. Она им как родная сестра единоутробная. Они как тройняшки…

– Понял. Давай дальше.

– Так вот эта Оксана живет теперь на моей даче… У меня какой план, Виктор – Сытины приедут ее навестить, а мы их цап и поймаем.

– Давай адрес дачи.

Дрожащими руками Другов вытащил из кармана блокнот и начал писать. Сначала почтовый адрес, потом удобную схему проезда…

Оставшись один, Милан минут десять полежал в пыли и по результатам размышлений стал даже гордиться собой. Как ловко он обманул Виктора. Он же не сказал ему, что кроме Оксаны на даче сидит бригада Егора Зубкова из трех человек. Надо только предупредить их. Сегодня же… Или завтра, после совета с Сытиным…

Встав и отряхнувшись, Другов почувствовал себя героем. Фактически он совершил подвиг. Рискуя жизнью, он направил бандитов в засаду… «Они приедут на дачу, а мы их цап и поймаем».

* * *

Выйдя из заброшенного особняка, Другов не пошел в ресторан. Он поймал такси, приехал домой, принял ванну и к шести уже был на работе.

В восемь к нему в офис влетел Сытин.

– Вот хорошо, Милан, что я тебя застал! События развиваются, как снежный ком… Там у тебя в приемной клетка с канарейкой стоит.

– Стоит.

– Я возьму ее временно.

– Зачем?

– Для пользы дела… Потом расскажу. Мы сейчас на одну встречу спешим. Возможно, достанем те камушки, что ищет твой Виктор. Возьмем их и всё порешим миром. Будешь свободен…

– Спасибо, но мне надо кое в чем признаться.

– Давай завтра, Милан. До завтра это терпит?

– Терпит.

– Вот и хорошо! Мы очень спешим. Сегодня премьера. Скоро второе действие начинается.

Сытин выскочил в приемную, схватил клетку и убежал…

Эта канарейка давно уже своим чириканьем раздражала Другова. Её в тюрьму посадили, а она поет, как сумасшедшая. Сплошное неадекватное поведение и шведский синдром – это, когда заложники радуются, что их захватили… Пусть бы Сытин и вовсе не возвращал эту дебильную птаху… Пусть она сдохнет вместе с Виктором, Федором и всеми остальными…

* * *

Аркадий стоял перед ним с поникшей головой. Он полностью был в его власти…

На Чуркина опять накатила знакомая волна остервенения. Он вспомнил гогот «дедов» за своей спиной. Вспомнил боль и состояние опущенности в момент, когда они насиловали его на складе…

Особенно злило, что Аркадий ни в чем не признавался… Да, актриса Заботина жива, но он говорил об этом… Да, он дал ей денег и предложил убраться к теплому морю. Но он и об этом говорил… Возможно эта дикая Вера не уехала. А он, Аркадий, в чем тут виноват? Нет его вины… А про заговор с адвокатом и с отбиранием квартиры – вообще чушь собачья.

Зря Аркадий это сказал! Ну, это – про чушь собачью. Именно эти слова привели Чуркина в состояние озверения. Он выдвинул нижний ящик стола, где лежал его старый армейский ремень, и туманным взглядом посмотрел на того, кто подчиняется его власти. На этого салагу, на сопляка, на первогодка…

– Снимай штаны!

– Как?

– Совсем снимай. Повернись ко мне задом и наклонись.

– Зачем?

– Буду жизни тебя учить… Чтоб служба медом не казалась.

Он намотал ремень на руку так, что тяжелая медная пряжка болталась на коротеньком остатке… Удар, и на розовой заднице остался красноватый отпечаток со звездой в центре… Еще удар! И еще, еще, еще…

Наконец он устал. Прошла злость, забылись ребята на складе, и даже стало жаль Аркадия. Похоже, что он не врет…

– Одевайся и иди вон.

– Какие задания будут?

– Найди эту актрису и пригрози так, чтоб она и думать забыла об этой квартире… Можешь выпороть ее, как я тебя.

– Понял.

Аркадий ловко натянул джинсы и, почесывая зад, поскакал к выходу. В голове прыгала одна, но приятная мысль: «Легко отделался».

* * *

Она вошла, как королева по зеленым лугам… Чуркин едва успел подхватить накидку, соскользнувшую с плеч мадам Коган.

Её шофер скромно стоял в дверях, держа в руках клетку с куцым кенаром.

Она отпустила охранника чисто тургеневской фразой. Что-то из тех времен, когда мирно жили баре и холопы:

– Спасибо тебе, голубчик. Давай-ка мне кенара, а сам ступай вниз. В машине меня подожди.

Сытин поклонился, осторожно передал клетку и попятился к лифту.

Видя все это, Чуркин совершенно не знал, как себя вести. По дороге в кабинет, он семенил за Верочкой, как лакей за княгиней. Более того – и на языке его стало крутиться что-то лакейское. Буковка «с» сама предательски прилипала к словам:

– Вот-с, это мои апартаменты. Кабинет-с… Извольте садиться. Милости прошу, госпожа Коган.

– Кончай, Чуркин, кривляться. Показывай побрякушки, которые Лилька Мамаева заказала.

Сразу же на стол была выложена черная бархатная салфетка, открыт сейф, и перед Верочкой засверкало бриллиантовое чудо. Весь комплект – серьги, перстень, брошь, кулон… Она сразу поняла, что это точная копия того, что лежит в ее сумочке. Только в том нет такого радужного блеска, нет завораживающего сверкания на полтора миллиона долларов. В сумочке – хрустальная дешевка на пять тысяч баксов.

– Неплохо, Чуркин… Сам делал?

– Избави бог… Из Амстердама прислали. Вот и проба с их заводика.

– Знаю я, как эти пробы ставят… Но бриллианты настоящие. Тут меня не проведешь… А вот что, Чуркин. Мог бы ты сделать точную копию этого за десять дней. Плачу два лимона.

– Надо у мастера узнать. Оправа у него точно найдется, а алмазов таких поискать еще надо… Только не понял, госпожа Коган, зачем вам дубликат?

– Пошутить хочу… Скоро у нас прием. Мамаева будет. Так я нацеплю все это на свою служанку, и пусть возле Лильки крутится… Смешно, Чуркин?

– Очаровательно! Но дороговато для шутки… А кто там у нас в клеточке сидит?

То, кто сидел в клетке, уже охрип, привлекая внимание. У Другова был необученный кенар, и он пел, как хотел. Как деревенская певунья в весеннем лесу. А птахи Чуркина голосили, как солистки из Большого. Чувствуете разницу?

– Это, голубчик, настоящий кенар. Прямо оттуда, с Канарских островов… Вот ты, Чуркин, ел когда-нибудь бананы прямо с пальмы?

– Не приходилось.

– А мне приходилось. Совсем другой вкус. Не зелень, дозревшая в дороге, а нечто сказочное… Так и здесь. У меня певец дикого леса, а твои вылупились в тесных клетках… А как он летает! Как бабочка.

Верочка вскочила, зачем-то распахнула дверь в коридор, а затем дверцу в клетке. Кенар выпорхнул, сделал два круга по кабинету и рванулся вглубь квартиры. А за ним Чуркин с криком: «Что вы, блин, наделали! У меня форточка на кухне открыта».

Через минуту, завершив подмену драгоценностей, Верочка тоже влетела на кухню… Чуркин стоял растерянный и какой-то плаксивый.

– Не успел я. В форточку, гад, упорхнул… Жалко птичку.

– Жалко. Это же я тебе подарочек принесла. Мне донесли, что ты пернатых любишь… Но не горюй, Чуркин. У меня дом на Канарах, обслуги дюжина. Позвоню, и наловят тебе птичек… Там все воробьи – канарейки.

Они вернулись в кабинет, и осторожный Чуркин специально прошел рядом со столом, чуть задержался и пересчитал вещи. Серьги – две штуки, перстень, кулон и замечательная брошь с цветочками из маленьких рубинов и листочками зеленой эмали…

Верочка взяла с дальнего кресла свою сумочку и направилась на выход.

– Значит, мы договорились, Чуркин? Ты провентилируй вопрос со своим мастером, а я через пару дней тебе позвоню.

– Я постараюсь.

– Уж постарайся… Два лимона – хорошие деньги. Но комплект мне нужен через десять дней. Максимум – две недели… Ох, и засмеют Лильку Мамаеву. Вот умора будет…

Последние слова она говорила уже в лифте… Мадам Коган даже не оглянулась посмотреть, как ее провожает хозяин.

Даже, когда лифт закрыл двери и нырнул вниз – Чуркин стоял в дверях, глупо улыбался и махал ручкой. Вяло махал, как Брежнев на мавзолее.

* * *

Ромашкин был доволен своей работой. Из простого будильника он сделал установку с дистанционным пультом управления.

Часы стояли наверху, на полочке. Идущие от них провода прятались в пучках кабелей от других приборов… Если отбросить все технические сложности, то все сводилось к одной кнопке за тумбочкой. Одно нажатие, и будильник начинал тикать. А ровно через пять минут взрывалось спрятанное в тумбочке устройство – два кило взрывчатки в банке от ананасового компота.

Теперь оставалось ждать удобного момента… Ромашкин, конечно, продолжал опыты, но без прежнего азарта. Он был поглощен своим будущим. Тех алмазов, что зашиты в воротнике его куртки хватит на всю оставшуюся жизнь.

Он всегда удивлялся людской жадности. Зачем богатый олигарх стремится из своего миллиарда сделать два? А из двух – три? Зачем эта гонка за призраком? Много ли надо для счастья?

Нет, конечно, жить в нищете – грустно. Он купит себе добротный дом на берегу моря. С баней, с каменным забором, с двумя десятками деревьев. Ну и пару машин. Не шикарных, но чтоб ездили и не ломались… Что еще нужно? Мебель, телевизоры, всякая бытовая мелочь? Все это вместе с домом тянет не больше, чем на миллион зеленых… Пять тысяч баксов в месяц – предел желаний для еды, одежды и всяких развлечений. Значит до конца жизни надо четыре миллиона. А у него в воротнике не меньше пяти!

Иногда Ромашкин вспоминал, что для счастья нужна семья… Жену он найдет там же, где купит дом. Возьмет молодуху из местных, из деревенских. И чтоб не худышка, не Барби, а дородная, добрая и работящая… И не очень активная! Если попадется, как та Ольга, что приходила к нему и украла тетрадь – пиши пропало! Всю душу вытрясет, и погибнешь с ней на сексуальном фронте…

Арсений заходил в подвал редко. Скинет у порога пакеты с едой, поговорит для приличия и назад. Только и слышно, как хлопает дверь и скрипят три замка в стальной двери… И приходил он всегда неожиданно. Когда утром, а когда вечером… Сегодня он пришел днем.

– Скоро все изменится, Ромашкин. Найду я твою тетрадь. Я уже понял, кто ее прячет.

– Кто?

– Некто Алексей Сытин, муж той Ольги.

– А почему не она сама?

– Понимаешь, Ромашкин – она погибла.

– Как?

– Шла-шла и под пулю попала… При ней той тетрадки точно не было. Отсюда простой вывод – твои записи у Сытина.

Непонятно – зачем Арсений начал рассказывать все это своему пленнику. Человеку всегда хочется общения, но с кем он еще мог поговорить об алмазах, о Викторе, об Ольге Сытиной?

Говоря обо всем этом, Хреков начал ходить по подвалу, размахивать руками, сверкать глазами. В какой-то момент он оказался у маленького зарешеченного окошка. Прислонился спиной к стене и замер… Арсений не смотрел на Ромашкина. Он устремил глаза в потолок и прислушивался.

Вот он удобный момент! Илья Ильич метнулся к кровати, схватил куртку, сунул руку за тумбочку и нажал кнопку.

Но прежде чем выбежать из подвала, он машинально посмотрел в окошко. Посмотрел и замер – там за решеткой торчало лицо старика, который представился ювелиром из Амстердама.

– Где вы, Ромашкин? Я принес вам все, что обещал… Это я, Пауль Ван Гольд из Голландии.

Арсений метнулся к окошку, двинул в него кулаком, пытаясь попасть в центр наглой морды, но промахнулся и тотчас рванулся к двери. С реакцией у него было хорошо – он выбежал из подвала гораздо раньше Ромашкина, который продолжал смотреть на дедушку в окошке и на кусочек неба синего… Вот Пауль закричал что-то на чистом французском, вскочил и бросился к забору.

Ромашкин пожалел, что не увидит результатов забега… Он взглянул на часы – они тикали. До взрыва оставалось целых три минуты.

Он встал на колени, открыл тумбочку и вырвал основной провод… Теперь придется все восстанавливать и ждать следующего удобного момента.

Глава 10

Дачный участок был огромный. Не шесть соток, не десять, а все сорок. И только с одной стороны, где росли вековые сосны, дача Другова граничила с соседом. Там же у леса – дорога, а большая часть забора смыкалась с перелеском, который плавно спускался к реке… Именно там, у воды Оксана и влюбилась.

Река была не очень широкая, с тихим плавным течением. По берегам совсем не было мусора и кособоких сарайчиков. Как будто это не Подмосковье, а затерянные места Алтая или Карелии… Все такое чистое, девственное, что сами собой уходили дурные мысли и хотелось нежной любви. Особенно, когда тебе тридцать, и ты давно уже ничем таким не занималась.

В Москве Оксана сразу бы поняла, что Егор Зубков не есть герой её романа. И не в том дело, что у него семья. И не в том дело, что ему за сорок. Просто он был слишком рассудителен, молчалив и скромен. Не было в нем какой-то изюминки… Но это было бы там, в шумной суетливой Москве, где только в метро можно встретить десятки тысяч самых разнообразных мужчин. Пусть они не твои, но они мелькают перед глазами, создавая иллюзию выбора.

Здесь у реки, где столетние ивы по берегам, где тишина и покой – всё смотрится по-другому… Егор умный и нежный. Не трепач, не балаболка, а романтический герой. И не нужны ему никакие изюминки.

Вчера они в первый раз поцеловались… Это хорошо, что Егор не потребовал продолжения. Она, конечно, была готова на всё, но он встал, дрожащими руками взял сигарету и закурил. Это правильно – он показывал, что для него духовное единство важнее телесной близости… Правильно, что он вчера удержался… А как хорошо, что он не удержался сегодня!

Они возвращались домой, взявшись за руки. Как на прогулке в старшей группе детского сада… Периодически Егор останавливался, брал ее за плечи, прижимал к себе и молчал.

За калиткой не было никого из своих – ни Кости, ни Ани. За калиткой их встретили трое суровых мужчин. Один встал напротив, произнеся стандартную фразу: «Поговорить надо». Еще один пристроился к Оксане, а тот, который с дубинкой, встал сзади.

Егор готов был поговорить. Он даже начал готовить убедительные слова, но не успел ничего сказать. Он только услышал страшный крик Оксаны. Глупышка подумала, что его убили. А он просто красиво упал после крепкого, но совсем не смертельного удара… Он даже сознания не потерял, а лишь убедительно зажмурился.

Он чувствовал, как его связывают по рукам и ногам. Потом он ощутил на своих губах липкий лоскут лейкопластыря. Затем его поволокли к забору и усадили на куст пиона… Очень, кстати, удобно – чуть разомкнув глаза, Егор мог видеть все, что происходило на площадке, где стояли две машины налетчиков. И почти все слышал.

Связанная Оксана лежала у колес, а они спорили, куда её везти… Спорили, собственно говоря, двое, а тот, который с дубинкой, стоял в сторонке и молчал.

Вскоре Егор разобрал, что одного из спорщиков зовут Виктор, а другого – Арсений.

Зубков, хоть и архивист, но сразу догадался, что Виктор – это и есть тот самый Виктор, который угрожал Милану Другову. Тот самый, из-за которого охранная фирма Егора уже больше месяца имеет постоянную работу.

Спорщики не ругались и не матерились, понимая, что у их ног лежит связанная женщина… Арсений убеждал, что его коттедж не засвечен, и там пленницу искать не будут. А еще он говорил, что ему, как интеллигентному человеку будет удобней давить на Сытина. Но последняя фраза оказалась самой убедительной:

– Я же знаю, Виктор, что у вас с Федором по две судимости. Зачем вам вешать на себя еще и похищение человека?

Это очень приятно, когда о тебе заботятся, и Виктор согласился. Они затащили Оксану в машину Арсения, выехали, закрыли ворота, и звук моторов стал удаляться.

Егор открыл глаза и попробовал ослабить путы – бесполезно. Придется лежать и ждать, когда приедет Милан или еще кто-нибудь… Они обязательно приедут. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.

Он попытался думать о чем-то приятном. О том, что было час назад у реки. А еще о том, что по договору Другов должен доплачивать за производственную травму… Шишка на темечке – это физическая травма. А лежание на кусте пиона – явная моральная травма. За неё надо запросить в тройном размере.

* * *

Она не спала уже третью ночь… Спала, конечно, но периодически просыпалась и ругала свою дурость.

Мария Ивановна чувствовала, что деньги почти были в ее руках. Пусть не двадцать тысяч, пусть не пять, но уж штуку баксов она вполне могла слупить с соседа Чуркина. Надо было хитрее вести разговор и не выкладывать все сразу… Но теперь у неё есть опыт. Нет только никакой новой информации.

Старые сведения Чуркин, очевидно, ловко реализовал. Вчера через глазок хорошо было видно, как он провожает Верочку до лифта, как машет ей рукой… Уже сговорились, а она, Марья, осталась с носом.

Собираясь прогуляться по Арбату, Мария Ивановна случайно у подъезда столкнулась с Чуркиным, который вернулся домой неожиданно рано.

– Как дела, Василий Иванович? Как жизнь молодая?

– Нормально.

– Как с артисткой Заботиной дела?

– Нормально… Найду – убью!

– А вы с ней еще не встречались?

– Нет, но руки чешутся.

– А вы Верочку в лицо-то знаете? Не перепутаете, если встретите?

– Не знаю я её, но и не перепутаю. Эта гадина давно мне поперек горла стоит.

Все это Чуркин говорил скороговоркой, явно торопясь и пытаясь отделаться от назойливой соседки.

Мария вышла на Арбат и тут вдруг поняла – вот оно! Новая и очень важная для Чуркина информация сама в руки приплыла. На блюдечке с голубой каемочкой.

Она развернулась и бросилась к своему дому, к Чуркину, к его квартире, где деньги лежат… Но теперь она будет хитрее. Мудрее, как тот пьяный рабочий, продававший стулья из театра «Колумб». Сперва деньги, а уж потом сведения!

Дверь открыл сам хозяин. Чуркин только что вылез из душа, и его китайский халат распахивался, обнажая чуть волосатую грудь, розовый живот и… Вот ниже скромная старушка глаз не опускала.

– Ну что еще, соседка? Занят я! К встрече готовлюсь.

– В шелковом халате?

– Не ваше собачье дело!

– А у меня, господин Чуркин, важнейшая для вас информация.

– Слушаю.

– Нет уж! Сначала деньги, а потом стулья!

– Какие стулья?

– Те, в которых запрятаны алмазные перстни, серьги, броши.

Последняя фраза ошарашила Чуркина. В ней он понял намек на те драгоценности, что лежали в его сейфе, на министерскую жену Мамаеву, которая через час придет с чемоданом долларов… Всем известно, как полезно читать классику. Но ювелир даже не слышал о веселой книжке «Двенадцать стульев». И он, понятно, ничего не знал о столовом гарнитуре мадам Петуховой. А поэтому литературную метафору расшифровал дословно.

– Пойдемте, соседушка, в кабинет. И извините, что я в таком виде.

Он не предложил ей присесть, поскольку визит Лили Мамаевой отложить нельзя. Она прибудет через час, а еще надо одеться, расставить цветы в кабинете…

– Слушаю вас, дорогая Мария Ивановна.

– Две тысячи зеленых денег.

– Не слишком много?

– Мало! Но я сегодня добрая… У меня распродажа важной информации по бросовым ценам.

Чуркин не пошел к сейфу – такие суммы лежали у него везде. И в пиджаке, и в кейсе, и в письменном столе… Когда он отсчитывал деньги, старушка поняла, что мало запросила. Из толстой пачки ювелир отделил всего пятую часть и протянул ее Марии Ивановне.

Она повернулась к нему спиной, задрала юбку и, не пересчитывая, засунула пачку куда-то вглубь, поближе к телу. Теперь все будет, как в старой конфете под названием «А ну-ка отними»… Пусть только попробует! Любой суд признает сексуальное домогательство в особо крупных размерах.

– Теперь слушайте, уважаемый Чуркин… Вы сказали, что никогда не видели Заботину?

– Не видел.

– А кого вы позавчера у лифта провожали? Кому ручкой махали?

– Так то была Анна Коган.

– Уверены?

– Она сама так сказала… Постойте, вы хотите сказать, что Коган – не совсем Коган?

– Совсем не Коган! Это Вера Заботина – собственной персоной! Она же актриса. Она вам не только Когана сыграет, но и Ойстраха, и черта, и дьявола… Она на новогодних елках даже зайчиков играла.

Последний довод был убийственный. Чуркин поверил и понял, что больше соседка ничего не скажет, а время поджимает. Он начал ее выпроваживать.

– Всё, Марья Ивановна! Прием окончен. Вы честно заработали и идите к себе. Только деньги по дороге не растрясите. Найду – не отдам!

Испуганная старушка нащупала пониже живота пачку, прижала ее к телу и мелкими шажками потопала к выходу.

Чуркин закрыл за ней дверь и метнулся к сейфу. Там в бархатной коробочке лежало то, что через сорок минут перейдет в собственность министерши Мамаевой.

За эти годы торгаш Чуркин поднаторел в ювелирном деле. С трудом, но блеск горного хрусталя он мог отличить от искристого сверкания бриллиантов… Его обули как лоха! И кто? Ненормальная актерка, которая не захотела уехать с Арбата в Южное Бутово… Противно, что и в милицию на неё нельзя заявить. Те начнут с вопросов: «Что за алмазы? Где взял? Покажи документы».

Лиля Мамаева пришла вовремя с охранником и пузатым кейсом. Чуркин провел их в кабинет, где на столе лежала коробочка с липовым комплектом.

– Я хочу передать вам, госпожа Мамаева, сертификаты из Амстердама и две фотографии изделий. На них оценка вашего ювелира и моего эксперта. Так что – полная гарантия!

– А вот деньги. Все, как договаривались… Будете считать.

– Ни считать не буду, ни проверять. Мы, Елизавета Егоровна, на полном доверии работаем. Слишком крупная сделка, чтоб обманывать… Я где-то слышал очень правильные слова – береги честь смолоду!

Чуркин демонстративно захлопнул кейс с пачками долларов, а Мамаева таким же жестом закрыла коробочку с покупкой.

После ее ухода Чуркин зашел в кабинет, и в голову полезли философские мысли… Час назад старушка-соседка получила здесь две тысячи за важную информацию. И только что он получил миллион двести тысяч за липовые побрякушки… Каждому – своё! Кому попадья, а кому свинячий хрящик…

* * *

Сейчас они жили в квартире, которую Сытин снял почти сразу после приезда из Парижа… Утром Верочка начала вспоминать места, где она ночевала с Алексеем. Не спала с ним, а ночевала – когда совсем рядом, а когда и в соседней комнате… Первый раз на Плющихе. Потом в гримерке театра, потом в домике на Оке, а еще на разоренной даче Сытиных, в квартире Оксаны, в Париже, в Амстердаме… Теперь вот здесь, в совсем чужой съемной квартире.

Только в самом начале ей хотелось, чтоб Сытин начал за ней ухаживать. Пришел бы ночью из соседней комнаты и стал бы говорить ласковые слова. И приближаться, приближаться…

Но с какого-то момента она привыкла и решила, что все будет, как и было – теплые дружеские отношения и никакой иной близости… Нет, один раз она была! Но тот ночной эпизод в квартире Оксаны вспоминался с трудом. Все было в полусне и вспоминалось, как сон.

Они ехали к Другову весело, как победители. Он точно знали, что бриллиантовый комплект передал Чуркину Арсений. Теперь оставалось встретиться с Виктором и все выяснить… Если Ольга умыкнула у них именно эти вещи, то решались сразу две проблемы. Другов освобождался от угроз, и подтверждалось, что Арсений убил Ольгу из-за этих блестящих игрушек.

В кабинете Милана Другова просто висела какая-то напряженка. Даже, когда Сытин выложил перед ним блестящие вещицы и стал объяснять диспозицию, тот реагировал как сонная муха. Его волновало что-то другое.

– Так, Другов, приехали… Я понимаю, что ты обалдел от счастья, но очнись! Мы вернем Виктору это барахло, и он тогда от тебя отстанет… Звони ему! Ты давно с ним встречался?

– Вчера.

– И что он говорил?

– Они почти не говорили. Они меня хотели убить.

– А ты? Ты говорил им что-нибудь?

– Я их в засаду направил. Я им дал адрес дачи, где сыщики и Оксана. Я подумал, что ребята их быстро скрутят.

– Но ты их-то предупредил?

– Вчера не успел… А сегодня звонил, но ни один телефон не отвечает. Ни городской, ни сотовые… Не пойму – что с ними случилось.

Через три минуты буро-вишневый Опель влился в поток машин, спешащих из центра Москвы. Им повезло – пробок было мало, и они быстро рассасывались.

Мужчины хмуро молчали. Сытин от злости, а Другов от угрызений… Говорила лишь Верочка. Даже не говорила, а так – выплескивала эмоции:

– Как вы могли, Милан? Не понимаю! Вы предали женщину… Вы, Другов, мужчина или кто? Вы – трус… Вот приедем туда, а там четыре трупа. И все на вашей совести… А я вчера ради вас на преступление пошла! Пять лет смотрела из окна на домик, куда Пушкин привез Натали, и на тебе – в этой же квартире стала воровкой на доверии… Для кого мы старались, Сытин? Мы его спасаем, а он женщин предает…

Веру хватило надолго. Свое обвинительное заключение она продолжала до самой дачи, где можно было ожидать четыре хладных трупа… Или еще тепленьких.

Но к счастью четырех тел на даче не оказалось. Их было всего три… И не хладные, а замученные.

Крепко связанный Костя лежал на широком раскладном диване рядышком с крепко связанной Анной. Их положили лицом к лицу, вплотную друг к другу, придавив подушками с соседней софы, Они не могли пошевелиться, но могли хлопать глазами и целоваться через два пластыря.

Егору Зубкову повезло больше – он отдыхал на воздухе, сидел на мягком кусте пиона и любовался последним осенним солнышком…

По понятным причинам допрос освобожденных сыщиков был отложен до после бани. Да и что особенного они могли сказать, если на первых же секундах стало ясно, что Оксану увезли известные лица. И забрал её тот, кого называли Арсений.

* * *

До суда было еще далеко, но Семену Марковичу сообщили, что уже три начальника колоний общего режима просили направить режиссера в их лагерь. Самодеятельность была у всех, Но одно дело, когда пьесу ставит сельский учитель химии, севший за пьяную драку. И другое – лагерная постановка московского режиссера из первой десятки, который получит срок за шекспировские страсти. Шутка ли – застрелить собственную актрису за отказ отдаться. Отелло отдыхает!

Но и здесь, в камере следственного изолятора Семен был в авторитете. Слух о нем прошел по всей тюрьме великой, и любой подследственный понимал, что теперь до конца жизни будет с гордостью сообщать: «Я сидел вместе со знаменитым режиссером Турищевым. Баланду из одной миски хлебали».

До суда было далеко, но не так, чтобы очень… Адвокат Семена давил на неопровержимое алиби – режиссер в тот вечер завалился в постель с молоденькой артисткой по имени Марианна.

Правда, в первую неделю следствия, боясь жены, Турищев не сообщал об алиби, но адвокат его уломал – лучше стерпеть побои от жены, чем пять лет сидеть в лагерях.

Шурик Сухов, который вел это дело, хорошо понимал, что железное алиби может перебить все собранные доказательства: и пистолет под диваном, и отпечатки на нем… Надо было разбить алиби, рассосать его, как ириску… Он две недели раскручивал Марианну, готовя её к очной ставке при понятых.

Она все поняла… Когда Марианна вошла в кабинет и взглянула на пришибленного Семена, следователь понял, что толк будет. В глазах актрисы читалась презрительная фраза: «И вот с этим ничтожеством я спала»!

Соблюдя все формальности, Сухов обратился к даме:

– Вы понимаете всю ответственность сегодняшней очной ставки?

– Еще бы… Клянусь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды.

– Отлично. Вы знаете этого гражданина?

– Еще бы… Это наш бывший режиссер. Неоднократно навязывал мне интимную близость.

– И в день убийства тоже?

– Еще бы… В тот день он с утра начал клинья подбивать. Жена, говорит, на дачу уехала. Пойдем ко мне – не пожалеешь… Пожалела! Он уставший был и всю меня замучил. Я такая была измочаленная, что в десять вечера вырубилась. Заснула, другими словами.

– Значит, вы не можете подтвердить, что подследственный был с вами в одиннадцать часов.

– Так я же спала и ничего не слышала. Он вполне мог выйти, добежать до Сивцего Вражка и застрелить Верку… Злой он на неё был до ужаса. Она же его в самое больное место ударила.

– В какое?

– В то самое… Это я в переносном смысле. Просто нельзя мужику отказывать! Вы же от этого звереете… Я никогда так не делала…

Шурик Сухов вполне был доволен результатом. Он встал, подошел к понятым и внятно произнес:

– Вы все слышали? Вам надо будет подтвердить это на суде… Озверевший режиссер вполне мог стрелять в актрису Заботину. А раз мог, значит, и стрелял!

* * *

Оно само так получилось, что лидерство Сытина признали сразу и безоговорочно. Просто претендентов не было. Верочка с Аней – женщины, а значит – слабый пол по определению. Егор, он, конечно, бывший офицер ФСБ, но архивист. Другов – трусоват, а Костя и вовсе учитель…

Оперативное совещание проходило за овальным столом, в гостиной у камина… Верочка знала, что Алексей бизнесмен. И даже, очень успешный. Значит, он периодически собирает подчиненных, дает накачки, ставит задачи. Но все это она увидела впервые… У Леши оказался бархатистый командный голос. И суровый взгляд, которому очень хочется подчиняться…

– А ты, Вера, не отвлекайся, а слушай, что я говорю… Итак, подводим итоги. Адреса Арсения у нас нет, кроме намека бомжа, что тот поехал в Красково. Но это вилами по воде… Где живет Виктор, мы знаем. Их там двое, а нас шестеро. Значит, готовим штурм. Собирайте на даче все оружие…

– На моей даче нет оружия.

– Собирайте топоры, вилы, кувалды… Хорошо бы бревно двухметровое.

– Зачем бревно?

– Веревками за концы привяжем, раскачаем и по воротам долбанем.

– Как древние греки?

– Почти…

Через час две машины со штурмовыми бригадами по три человека двигались к Балашихе. Впереди шел Опель цвета гнилой вишни. Его багажник был привязан веревочкой. Он не закрывался потому, что из него торчало толстенное березовое бревно.

До места добрались уже к вечеру. Осадные орудия не понадобились. Замок на воротах сбили простым молотком, а дверь в дом была вообще открыта.

Сытин дал отмашку и первым ринулся внутрь бандитского логова. При этом он орал, что захват дома ведет группа «Альфа», что всем лучше молчать и не рыпаться.

Первый этаж заняли без боя… На втором, в большой комнате сидели двое – один разливал, а второй ждал продолжения банкета.

Виктор веселеньким взглядом посмотрел на вошедших:

– Чего шумите, ребята? Проходите, у нас много водки… О, так к нам и девочки пришли. Подвинься, Федя! Уступи дамам место… А это кто к нам пришел? Милан, дорогой ты наш, заходи скорее… А Федя вчера в тебя нарочно промахнулся. В стенку кулаком попал, а в тебя нет. Пожалел тебя, непутевого… За что пить будем?

Сытин понял, что еще немного и Виктор с Федором вырубятся окончательно. Надо было спешить с деловой беседой… Демонстрация Виктору бриллиантового комплекта дала результаты, но не те, которые ожидались.

– Ой, какие они блестящие… Ловко стали бижутерию делать. А камни размером, как наши алмазы. У нас их много было. Но ботаника украли и производство закрылось… Давайте за Ромашкина выпьем. Умнейшая голова. Не то, что у тебя, Федя…

Второй и самый важный вопрос тоже не удалось разрешить до конца. Доверчивый Виктор не знал адреса Арсения. Готов был сказать, но не знал.

– Нет, ребята, он ни в каком не в Красково живет. Он говорил, что его дом над рекой, А кругом сосны и дятлы… А Красково – почти Малаховка! Одна цивилизация, и ничего больше.

– А телефон свой Арсений не оставлял?

– Оставлял, но сотовый… Берите, звоните. Лично я ему звонить не собираюсь… А что это вы все об Арсении спрашиваете? И намеки всякие намекаете, будто это он нашего Ромашкина спер… А вы кто такие? Вы вообще как здесь оказались? Просыпайся, Федя! Мы сейчас их бить будем…

Ближе к полуночи вернулись в офис Другова. Усталые и злые – почти сутки Оксана в плену, а результатов никаких. Правда, добыча была – мятая бумажка с номером сотового телефона Арсения.

Очевидно, Сытин обдумал план действий, пока вел машину. Никто не ожидал, что он сразу бросится к телефону и наберет номер. Он начал говорить, подражая голосу Милана:

– Арсений? Извините, что так поздно. Моя фамилия Другов… Да, начальник Ольги Сытиной, которую вы знали… И мне очень приятно. Но у меня к вам важное дело. Один человек готов продать вам синюю тетрадку… И еще – у него есть улики по поводу убийства Ольги. Подробные свидетельства: кто, где, когда и зачем. И это он тоже готов вам продать… Я рад, что вы заинтересовались. Завтра в полдень у меня. До встречи!

Положив трубку, Сытин с интересом оглядел свою команду. Все молчали, но у всех было разное выражение лица. У Верочки во взгляде – вера, надежда и любовь. У Другова – полное обалдение. У Егора – вдумчивая заинтересованность, у Кости – восторг от его нахальства, а у Анны туповатое безразличие… Пришлось кое-что пояснять:

– Завтра к утру мы установим здесь скрытые видеокамеры. При правильном с ним разговоре Арсений выдаст себя. И про убийство расскажет, и про Оксану.

– Не понял, Алексей. Кто с ним будет правильно разговаривать – ты или я?

– Ты, Милан! Меня он в лицо знает… Не бойся ты. Я тебе сценарий напишу. А ребята на двух машинах проводят его до дома… Послушай, Другов, где у тебя ксерокс. Надо с этой тетрадки копию сделать. Есть в ней что-то важное…

* * *

Утром, еще до первой рюмки на Виктора сошло озарение. Эти вчерашние гости просто раскрыли ему глаза… Арсений – хитрая лиса. Из-за научной тетрадки станет кто-нибудь человека похищать? А из-за алмазов можно и на мокрое дело пойти… Арсений сам говорил, что использовал Ольгу. Та вполне могла в экстазе ему про Ромашкина рассказать. А дальше дело техники – он крадет ботаника, попутно убивает нашего Серегу и ту, которая щи варила…

– Вставай, Федя! Сегодня вообще пить не будем, а завтра поедем Ромашкина освобождать.

– А где он?

– В подвале у Арсения… Точно! Это у меня дедукция сработала. Сидит себе наш ботаник и не может свои приборы правильно соединить.

– Почему?

– Ольга синюю тетрадку заныкала. А в ней инструкция по этому делу… С чего это так голова болит? У тебя, Федя, не болит?

– Не, нормально.

– Деревянная у тебя голова, вот и не болит.

– Сам ты дурак, Витя. Куда мы поедем, если не знаем, где Арсений живет.

– В Красково поедем. Они вчера проговорились, а я сразу это место узнал. Я там в детстве в пионерском лагере был… Дачи на крутом берегу реки Пехорки. Там и сосны есть, и дятлы.

* * *

С поста охраны сообщили, что Арсений Хреков пошел наверх. Сытин спрятался в стенной шкаф и обнажил ствол газового пистолета… Другов сел за стол и уставился на входную дверь – через пару минут к нему войдет убийца. Если он убил Ольгу, то почему он не может сейчас убить и его, Милана Другова. Может! И очень даже просто…

Вчера ему показалось, что он избавился от страха. Так жалко выглядели пьяные Виктор и Федор. И теперь ясно, что их всего было двое. Не русская мафия наехала на Другова, не балашихинская группировка, а два полупьяных обормота. Как так происходит, что дубоватые хамы могут испугать российского интеллигента… Но то была мелюзга, а сейчас в кабинет войдет настоящий убийца.

И он вошел… Не такой уж страшный. Вполне симпатичный парнишка с доброжелательной улыбкой.

– Рад познакомиться, господин Другов!

– Взаимно… Но я в этом деле только посредник. Случайный человек. Меня попросили вам продать кое-что, и я сдуру согласился.

– Я вас понимаю, Милан. К вам – никаких претензий… Показывайте товар.

Милан вытащил из письменного стола толстую тетрадь в синем клеенчатом переплете и протянул ее Арсению… Тот полистал, попытался даже прочесть первую страницу.

Сегодня утром Ромашкин вспомнил несколько особых примет тетрадки. Вот они, все на месте. Вот пятый лист, залитый чаем. Вот неприличные рисунки на последней страничке.

– Да, Милан, это именно то, что я искал… Что еще?

– Так, мелочи… Набор доказательств того, что вы убили Ольгу Сытину. Вот данные из Парижа, где вы познакомились. А это признание охранника, у которого вы взяли пистолет «Вальтер»… На этой кассете записи ваших бесед с Чуркиным и кое-что о Ван Гольде.

– Хватит, Милан. Я покупаю всё… Это Сытин на меня накопал?

– Он… Сначала хотел отомстить, а потом как-то вдруг разлюбил Ольгу и решил продать эти бумаги… Послушайте, Арсений, а зачем вы ее убили.

– Очень активная была. Все на себя тянула… И авантюристка была большая. Не я, так другой бы ее грохнул.

Другов попросил у секретарши кофе… Они поговорили о международной обстановке, о засилии пошлости на телевидении, о падении нравов… С выставленными ценами Арсений был сразу согласен. Он только просил тетрадку вперед.

– Пойми, Милан. Я через десять дней принесу тебе миллион. Или два… Но без тетрадки мой ученый ничего сделать не может. Я вам не дам денег, а вы меня посадите… Ты что хочешь – миллион или чтоб меня посадили?

– Ты сказал – два миллиона.

– Конечно, два… Дай тетрадку.

– Бери.

Когда он ушел, Другов сразу же позвонил Егору. Сыщики были наготове. Они сидели в трех машинах и с включенными двигателями.

– Внимание, Егор – он вышел… Не упустите его. Я верю в вас, ребята!

Только после этой бессмертной фразы Милан гордо подошел к стенному шкафу и распахнул дверцу. Сидевший внутри Сытин поднял обе руки вверх. Этот жест означал, что лучше сделать было невозможно, что теперь Арсений в наших руках, поскольку все камеры записали его признание в убийстве.

Ребята позвонили через два часа. Они назвали адрес в поселке Красково… И еще – Егору показалось, что за решеткой второго этажа он видел женский силуэт, очень похожий на Оксану.

* * *

Не надо было спешить с передачей в суд дела режиссера Турищева. Интуиция подсказывала Шурику Сухову, что все может перевернуться вверх тормашками. Если это произойдет на суде, то позора не избежать, а в ходе следствия допустимы любые кульбиты. Можно нормальную ситуацию поставить и с ног на голову, и в любую другую позу… Он как в воду глядел!

Некто Сытин позвонил и попросил Шурика о срочной встрече. И не в кафе пригласил, а в ресторан, где салатик стоит с дневную ментовскую зарплату… Сухов хотел отказаться, но этот самый Алексей Сытин сообщил, что он друг Колпакова, что у Петьки скоро свадьба и что он, Шурик, в числе приглашенных.

Стол был накрыт по полной программе… Сухов жил не бедно. Мелкие взятки позволяли ему, как и всем его сослуживцам, существовать достойно. Но такой стол даже полковнику не по карману, если он не самый крутой оборотень.

Выпили по первой, и Шурик перешел к делу:

– Я, конечно, приятный собеседник, но вы же меня не за этим пригласили… Слушаю вас, Алексей Юрьевич. Какие проблемы?

– А я думал, мы уже на «ты» перешли… Колпаков мне говорил, что Шурик Сухов самый мудрый сыщик.

– Он прав!

– Значит, ты знаешь, что убита не актриса Заботина.

– Догадываюсь… А ты почему, Алексей, заявление о пропаже жены забрал? Почему эта артистка не объявляется?

– Все расскажу, но потом… Я знаю, кто убийца моей жены. Вчера он похитил еще одну женщину и держит ее за решеткой… Вот полный набор улик. Вот список свидетелей. Предлагаю завтра ехать в Красково и брать Арсения Хрекова за жабры!

Через час Шурик понял, что обед может затянуться до ужина… Он вникал в документы, слушал записи и постоянно выяснял у Сытина детали – кто есть кто, и что он тут делает… Через два часа картинка совсем прояснилась.

Сухову не нравилось, что в деле маячит некая Елизавета Мамаева. Нехорошо, когда под нелегальную прослушку попадают министерские жены. Сразу же вступят мощные адвокаты и все развалится… Этот эпизод надо убрать – купила себе бриллианты и пусть блестит.

И эпизод с Ван Гольдом не нравился Шурику… Если этот минский голландец приехал по паспорту Павла Гольдмана, то дело запросто заберет себе ФСБ, и тогда прощай все – слава, награды и очередное звание… Этот эпизод надо убрать. И вообще – всё надо причесать.

– Всё будет нормально, Сытин! Делаем так… В Сивцевом Вражке Колпаков подменил сумочку и сделал это по моему указанию.

– Согласен.

– Режиссера я посадил специально, опасаясь за его жизнь.

– Согласен.

– Веру Заботину скрывали по той же причине.

– Согласен.

– Тебя, Сытин, Я сразу же завербовал, и все материалы ты добывал по моим заданиям… Дадим тебе псевдоним «Алмаз».

– Неудобно как-то ходить в ментовских агентах, но и на это согласен… А когда о главном?

– О чем это?

– Об Арсении? Завтра утром его надо брать… Я бы, Шурик, и без тебя мог, но мне надо, чтоб всё по закону.

– Верно… Мы тут шкуру делим, а медведь еще в берлоге. Завтра в десять выезжаем в Красково.

* * *

Ван Гольд решил больше не рисковать… В прошлый раз он три часа сидел за кучей мусора в лесочке. Оттуда отлично были видны ворота в дом Арсения. Никто туда не входил и никто не выходил. Коттедж выглядел настолько пустынным, что он решился… Пауль прополз под забором, проскользнул мимо всех кустов и наклонился к окошку в подвал… Такой дикий провал! Арсений же не так часто заглядывал к Ромашкину. Не будь его в ту минуту, и все завершилось бы успешно… Хорошо, что, убегая, он успел засыпать дыру под забором. Арсений уже начал пролезать в неё, а Пауль горстями кидал песок, стараясь попасть в глаза, в уши, в нос…

На этот раз Ван Гольд решил не рисковать. Он устроил в куче мусора лежбище и накрылся рваными картонными коробками. Узкая амбразура позволяла четко видеть ворота дома Арсения… Пауль пойдет туда только тогда, когда хозяин надолго уедет.

К десяти утра голландский миллионер уснул. В куче мусора было так тепло, так тихо и уютно…

* * *

Сытин не пожалел, что обратился к Шурику Сухову. Тот не стал ломиться в закрытые ворота, а решил провести разведку… Машины были оставлены на соседней улице. Все притаились и ждали указаний.

Изображая пьяного грибника, Шурик заглянул в дом напротив Арсения и уже за забором предъявил свое грозное удостоверение…

Уже через пять минут вся бригада через заднюю калитку проникла в соседский дом. Он стоял очень удобно. Из окон второго этажа было прекрасно все видно… Вот ворота на участок Арсения, справа – сплошные заборы, слева – лесок, а перед ним куча мусора.

Штурмовать решили в полдень. И то, только в том случае, если хозяин проявит себя. Вдруг его вообще дома нет, вдруг он спустился к реке или пошел на станцию за пивом.

Но Арсений проявился. Без двадцати двенадцать он выскочил на полянку в красном спортивном костюме и стал бегать вокруг заброшенного огородика… Десятиминутная зарядка, и он опять нырнул в свой коттедж.

До штурма оставались секунды… Шурик поднял руку для отмашки, но вдруг на улице появилась машина. Она проехала до леса, развернулась и встала впритирку к воротам Арсения. Из неё вышли двое. Один был плохо виден, а второй – с фомкой. Федору всегда доставалась ломовая физическая работа… Он ковырнул всего три раза, и ворота открылись… Со входной дверью пришлось повозиться подольше – отмычки хорошие, но опыта маловато.

Шурик чувствовал, что все ждут его команды. Ну, не может русский человек без крепкого лидера…

– Значит так! Они вошли и пусть завязнут. Штурмовать начнем через пять минут… Я лично возьму Арсения, а вы вшестером вяжете этих двоих… С фомкой – Федор, а второй – Виктор. Я не ошибся?

Прошло время, и Шурик опять поднял руку, как спортивный судья на старте забега. Все напряглись, но…

Прямо из кучи мусора встал мятый заспанный бомж и кошачьими прыжками поскакал к воротам. Заглянул на участок и побежал к крыльцу. Здесь он остановился и задумался… Входить или не входить?

* * *

Последние два месяца Арсений находился в страшном напряжении. Этого почти не было видно внешне – ручки не дрожали, глазки не бегали. Но внутренняя пружина сжалась до предела, перекрутилась и могла лопнуть в любой момент… Вероятно, поэтому он так легко поверил Другову. А еще потому, что удалось получить синюю тетрадь, из-за которой всё стопорилось.

Весь вечер он сам листал её. Пытался читать, но ничего не понял… На ночь Арсений положил тетрадку на тумбочку, поближе к подушке. И помогло! По телу разлилась благодать и успокоение…

Давно уже такого не было – он проспал до одиннадцати. Не дрыхнул «без задних ног», а мирно спал – как младенец, как агнец божий, как невинная девушка. Спал без снов, без страха и упрека…

Утром захотелось сделать что-то хорошее, что-то правильное. Он решил на завтрак сварить овсяную кашу. Это будет маленький подвиг… Почему всё полезное так противно, а всё вкусное – наоборот?

А еще Арсений решил сделать зарядку или утреннюю пробежку на свежем воздухе. Он слышал, что за бугром многие миллионеры ведут здоровый образ жизни. Пора и ему привыкать…

Он вбежал к Ромашкину в красном спортивном костюме, в белой шапочке и с синей тетрадкой в руках – чистый патриот в цветах национального флага.

С горящими глазами Арсений протянул хозяину его ученые записки, схватил стул, поставил его под подвальным оконцем, сел и стал наблюдать… Вот Ромашкин в полном восторге листает тетрадку – обалдел от счастья! Вот он мечется между своих приборов, поправил часы, наклонился к тумбочке, схватил с кровати куртку и рванулся к двери…

Выбегая, Ромашкин с силой захлопнул дверь и сразу же придавил её доской, одной из тех, что после ремонта валялись в коридоре. Один конец дубины уперся в плинтус и это заклинило вход намертво… Теперь можно не торопиться – четыре минуты у него точно есть.

Он подошел к лестнице, собираясь подняться наверх, но оттуда на Ромашкина надвигались двое. Два звериных и до боли знакомых лица. Две рожи!

Попытка прорыва не удалась – ударом в челюсть Федя отбросил изобретателя на грязный пол подвального коридора… Сознание он не потерял, но все затуманилось, поплыло, как в замедленном кино… Вот Федор отбросил доску и распахнул дверь… Арсений выбежал и полез обниматься… Виктор крикнул что-то нецензурное, схватил за грудки хозяина дома и шмякнул его темечком о косяк…

Окончательно Ромашкин пришел в себя, когда Федор привязал его к стулу и нащупал в воротнике куртки что-то твердое.

– Смотри сюда, шеф! Здесь две горсти алмазов зашито. Это он, гнида, у нас воровал…

Совершенно машинально Ромашкин взглянул на будильник и заорал диким голосом – до взрыва оставалось чуть больше минуты.

Можно успеть! Надо только сообщить, как это отключается… Он собрался крикнуть: «Бомба», но Федя оказался проворней – на первом же слоге он впихнул в пасть Ромашкина четверть вафельного полотенца… А потому, что не надо орать! Федор считал, что лучше работать без крика и лишней крови – красиво и интеллигентно.

Ромашкин в последний раз оглядел комнату… Арсений лежал на кровати и мычал, приходя в себя… Виктор и Федор нависли над тумбочкой, вспарывая воротник куртки… Часы стояли на полочке и тикали.

На будильнике не было секундной стрелки и точное время определить невозможно. Непонятно, сколько осталось – десять секунд или двадцать?

* * *

Интуиция подсказала Шурику, что бомж, стоящий на крыльце, не совсем бомж. Раз у дома Арсения Хрекова собрались все участники событий, то по логике жизни должен был появиться и последний субъект – тот самый миллионер из Голландии с дурацким именем.

– Послушай, Сытин… Это Ван Гог?

– Ван Гольд!

– Какая разница? Важно, что он из Амстердама… Пора штурмовать, пока этот Ван не вмешался в дело. Лишний он тут в наших русских разборках… Приготовились!

Шурик выше прежнего поднял руку и через секунду дал отмашку с криком: «Вперед, орлы»!

Орлы вскочили с мест, и скрип отодвигаемых стульев слился с грохотом в доме Арсения.

Особняк подпрыгнул, но устоял… Изо всех окон первого этажа наружу полетели стекла, рамы, зановесочки… Входная дверь сорвалась с петель, ударилась в бомжа и вместе с ним спланировала на клумбу.

Когда все скатились вниз и прорвались к дому, на втором этаже послышался звон выбиваемых стекол. В решетку просунулось испуганное и счастливое лицо Оксаны:

– Я здесь! Я жду вас! Спасайте меня, Егор, спасайте…

Шурик попытался спуститься в подвал, Егор поскакал наверх, а все остальные сгрудились около вполне живого Пауля. Верочка и Анна стряхивали пылинки с ювелира, перевязывали платочками ссадины и говорили ласковые слова. Это было приятно, но счастье Ван Гольд испытал, когда к народу вышел Шурик Сухов:

– Все, ребята. Полный привет… Четыре трупешника внизу. Арсений, Виктор, Федор и еще кто-то к стулу привязанный.

– Ромашкин?

– На нем не написано… Там у них баки и трубочки. Или самогон гнали, или наркотики… Влип я по полной программе. Режиссера надо выпускать, а кого вместо него судить?

Самым счастливым был, пожалуй, Милан Другов. Он даже переспросил Шурика о состоянии Виктора и Федора. Ответ был грубый, но точный: «Мертвы! Мертвее не бывает»… Это счастье, когда такое слышишь о своих мучителях. Нет, по-христиански их жаль, а по-человечески – приятно.

Егор с Оксаной задержались наверху… Они спустились так чинно и торжественно, что хоть играй марш Мендельсона.

Эпилог

Новую пьесу читали прямо на сцене… Семен Маркович вчера утром вышел на свободу с чистой совестью и с кучей творческих планов.

Плохо побритый, еще пахнущий камерой, он ворвался в театр, собрал всех и объявил о двух новых постановках. Главную роль в первой пьесе должна была играть Верочка Заботина, а во второй – она же. И так будет всегда, пока театром руководит он – Семен Турищев!

Причина этого демарша была проста – перед освобождением Шурик Сухов сообщил, что это она, Верочка, почти два месяца, рискуя жизнью, искала настоящего убийцу. Без её подвигов сидеть бы режиссеру лет десять на Колыме… А еще Шурик поведал, что завел дело по квартирному мошенничеству. Вскоре ювелир Чуркин сядет, а Верочка получит назад свою комнатку на Арбате. Ту, в которой такой романтический вид из окна.

Это было вчера, а уже сегодня артисты читали по ролям новую пьесу. И не в кабинете Турищева, а прямо на сцене. И не усевшись в кружок, а в движении, находя правильные места для каждой реплики… Семен торопился! Надо успеть выдать шедевры, пока не остыла желтая пресса, смакуя его арест и освобождение.

В новых пьесах нашлись роли и для Марианны. В одной – бессловесная монашка в третьем акте, а в другой – служанка Верочки с парой фраз типа «Кушать подано».

Верочке повезло, что они репетировали не комедию. Смеяться ей совсем не хотелось… Пять дней назад, когда они покидали Красково, произошло то, чего она и боялась.

Сначала слинял Егор Зубков. Со слезами на глазах он заявил Оксане, что очень рад знакомству, но поедет к семье, которая скучает и вообще заждалась его… Хорош гусь! Поматросил и бросил. Одно слово – архивист…

Понятно, что первый стресс Оксаночка получила, томясь в светлице покойного Арсения. Не успела отойти – второй удар.

Верочка не могла оставить подругу. Сытин завез девушек в квартиру на Коньково, попрощался и уехал к себе на Плющиху… Вот так странно они расстались. Впервые за два месяца… Отцвели уж давно хризантемы в саду!

На следующий день Алексей не позвонил… И через день не позвонил… Нет, она не могла пропустить звонок. Верочка ни на шаг не отходила от телефона. Она даже спала рядышком…

Потом её вызвали в театр. А теперь вот начались репетиции… Со сцены она смотрела в темный зал. Где-то там, в конце проходов, есть двери. За ними фойе, а дальше – улица. Мог бы он, этот Сытин, без всякого звонка приехать сюда на своем Опеле цвета гнилой вишни. Приехать, пробежать через фойе, распахнуть двери и ворваться в зал вместе с уличным светом…

И дверь распахнулась!

Софиты слепили глаза, и Верочке был виден лишь силуэт. Она поняла, что нервозный Семен Маркович сейчас начнет кричать и прогонит того, кто срывает творческий процесс.

– Кто там? Вы что себе позволяете? Не видите, что идет репетиция? Вон отсюда… Это вы, Алексей Юрьевич? Милости прошу, дорогой вы мой… Хотите Заботину забрать? Она у нас главная героиня, но отпущу. Ваша просьба – закон для меня. Но прошу на минутку ко мне в кабинет… А вы, друзья, репетируйте! Ты, Марианна, никак образ найти не можешь.

– Какой образ, когда у меня слов нет?

– А ты как в балете. Жестами, мимикой, позами.

– Какие позы? Я же монашку играю!

В кабинете Семен Маркович усадил Верочку с Алексеем, достал бокалы и бутылку шампанского.

– Так, Заботиной мы открывать не доверим. У неё пробки не туда летят… Хочу выпить за вас, друзья! Хоть вы меня и посадили, но вы меня и вызволили. Спасибо… А зачем, Алексей, вы нашу приму увозите, если не секрет?

– Не секрет… Хочу показать ей небо в алмазах.

– Понимаю… Это из Чехова. Слова Сони из четвертого действия «Дяди Вани»… Она произносит пак мечтательно: «Мы отдохнем, мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах»… Знала бы эта Соня, что через двадцать лет наступит революция, хаос, смерть… Даже режиссеров начнут в тюрьмы сажать!

Верочка сразу поняла, что они едут на Плющиху. Она ничего не спрашивала, не возражала, не противилась нахальству Сытина. Взять и прямо со сцены увести. Без спроса, как вещь какую-то, как реквизит… Она хотела разозлиться, но у нее ничего не получалось. Зачем злиться, если ты счастлив… Вот, если он опять бросит ее, то она разозлится!

Уже в квартире Сытин начал что-то сумбурно объяснять. Про то, что думал о ней, но был очень занят. Про то, что его заместитель – физик, что он изучил синюю тетрадку, что они попробовали, и у них все получилось.

– Что получилось?

– Камушки получились… Не поняла? Мы наладили производство крупных алмазов. Пойдем в спальню, сама все увидишь.

И над огромной кроватью, и над трюмо, и у окна – везде с потолка свисали короткие нити, к которым пластырем были прикреплены тусклые стекляшки, величиной с фасолину. Если не знать, что это драгоценные камни, то так – ничего особенного.

– Что это, Сытин? Это и есть небо в алмазах? И что ты с ним хочешь делать?

– Не я, а ты с ним можешь делать, что захочешь. Тут на несколько миллионов долларов… Это тебе мой свадебный подарок… Ты согласна?

– Давно согласна!

– Вот и хорошо. А-то я как-то волновался. Не сомневался в тебе, но боялся… Завтра едем в Коломну, на свадьбу Наташки с Петром. Потом летим в Амстердам.

– Зачем это?

– Надо договориться с Ван Гольдом о сбыте алмазов.

– Нет, Сытин, Не полечу я с тобой в Голландию. Я возьму детей и привезу их сюда… Теперь это не твои дети.

– А чьи?

– Наши… Я заберу их, и мы будем втроем ждать тебя дома.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?