«В понедельник я убит...»

Кленов Алексей В понедельник я убит…

Внутренний телефон зазвонил резко и раздражающе. Игорь всегда терпеть не мог его звук. Давно просил в АХО выдать новый аппарат взамен еще советского, но там зажилили, растащив новенькие "LG" по собственным кабинетам. А вот это "др-р-р-р-р" кого хочешь, с ума сведет. Даже видавшего виды майора ФСБ. Поперхнувшись горячим чаем, Игорь снял трубку, и неприветливо отозвался:

— Майор Коренев!

И отодвинул трубку подальше от уха, услышав каркающий голос дежурного:

— Товарищ майор, тут к вам посетитель. Говорит, что у него заявление исключительной важности.

Вытирая мокрые от плеснувшего из стакана чая пальцы платком, Игорь отозвался:

— Ну, выпиши пропуск, и пропусти. Выслушаем товарища.

Товарищ появился на пороге кабинета минут через пять, когда Игорь уже благополучно допил чай с любимым лимоном, и мрачно наслаждался сигаретой. Мрачно потому, что уже три недели безуспешно пытался бросить курить.

Товарищ оказался толстячком небольшого роста, лет так под сорок, с пивным брюшком и встревоженными глазами. Вежливо спросив: "Разрешите?" и заметив приглашающий кивок майора, прошел, и присел на стул. Коренев, гася сигарету в пепельнице, предложил:

— Представьтесь, пожалуйста, и излагайте.

— Гущин, Андрей Викторович. А излагать буду не я, если позволите.

— Не понял? Вы не один?

— Можно и так сказать. Я хочу заявить о возможном убийстве…

Игорь поднял вверх обе руки:

— Стоп. С убийством это в ГУВД. А наше управление занимается вопросами национальной безопасности.

Гущин, не смотря на предупреждение, продолжил:

— …и возможной угрозе национальной безопасности.

Коренев заинтересованно поднял брови:

— Вот как? Тогда прошу извинить. Итак?

Гущин поставил на стол ноутбук, который держал на коленях, включил, и кивнул на него:

— Вот этот видеофайл я открыл сегодня утром, по возвращению из командировки. Получен он был вчера, в субботу, в семнадцать двадцать. И я сразу к вам, даже не переодевшись.

Гущин ткнул толстым пальцем в кнопку, и на мониторе появилось изображение. Симпатичный брюнет лет под сорок, с умными и тоскливыми глазами, небритый, сидел на стуле в кухне частного дома, покуривая, и устало заговорил:

"— Андрюха, надеюсь, ты посмотришь почту вовремя, и это мне поможет. Я не могу больше никому доверять, только тебе старый разбойник…"

Коренев удивленно воскликнул:

— Стоп!

Гущин остановил просмотр. Майор возбужденно продолжил:

— Это же Антон Полетаев, журналист. Он же объявлен в розыск местным ГУВД! Уже и в газетах, и по ТВ его фото показывали.

— Я знаю. А я его бывший оператор. Вы слушайте дальше. А уж потом решайте, что с этим делать.

Гущин снова нажал на кнопку, и Полетаев на мониторе ожил:

"— Меня крепко зажали, Андрюха. Если ты время просмотришь эту запись, возможно, еще сумеешь мне помочь. Я не могу никому позвонить, мобильник сдох, электричества здесь отродясь не бывало. Да и все равно позвонить я бы не рискнул. Потому что говорить пришлось бы со всей Вселенной, и сообщить заинтересованным гражданам и товарищам свои координаты с точностью до метра. Отправлял тебе эсэмэску на мобильник, но у тебя, как обычно, вечная проблема, видно тоже сдох аккумулятор. Сколько же раз ты меня подводил с этими аккумуляторами, поросенок?.. Но ноутбук и камера у меня еще тянут… Сегодня суббота, двадцать пятое июля. Сегодня и завтра меня еще не найдут, надеюсь. Я спрятался там, где мы с тобой крепко пили два года назад. Ты тогда еще с похмелья не мог найти свою камеру, и обнаружилась она в ведре на колодце. Припоминай. Прямым текстом говорить на всякий случай не стану. Ты прости, старина, наверное, я и тебя подведу под монастырь этим сообщением, но мне больше не на кого положиться. Генка Артюхов, недоносок, подставил меня. Если сам уже не смогу, сделай одолжение — набей ему морду. Хорошо? И не иди в милицию. Ни в коем случае! Шагай сразу в ФСБ. Я уже не знаю, можно ли доверять и им, возможно, у Карена и там свои люди. Но выбора нет. В общем, до послезавтра я еще продержусь. А там останется только на тебя надеяться. Но главное сейчас не это. Главное сейчас — остановить Карена Рубиковича Багдасарова. Ты знаешь кто это. Иначе области, а, может, и всему региону грозит пандемия. И не только она… И еще, Андрюха. Если я не выйду на связь во вторник, значит, в понедельник я убит…"".

* * *

Я, Антон Полетаев, неполных тридцати восьми лет от роду, всегда считал себя удачливым малым. Все у меня в жизни складывалось легко, и понятно. Фортуна сама меня ласкала безудержно. С золотой медалью окончил школу, с ходу пробил огромный конкурс на журфак МГУ, и три года наслаждался беззаботной студенческой жизнью. Только три потому, что имел глупость закрутить амур с дочкой декана, за что мстительный папаша и забрил меня в солдаты. Нет, он вообще то дядька хороший, и не его вина, что Анька забеременела, а я был морально не готов к созданию семьи. Но и два года в армии пролетели незаметно, и достаточно весело. Особенно последний год, поскольку в Чечне с "духами" скучно не бывает…

Омрачило мое безоблачное состояние только то обстоятельство, что восстановиться на очном мне не удалось, поэтому карьера в столице нашей необъятной родины не задалась. Ну, и фиг с ней. Вернулся в родной город, стал известным журналистом, и МГУ окончил заочно. За последние годы я сделал немало ярких материалов, и надеюсь — не бесполезных. Как правило, на них всегда была реакция властей, и справедливость торжествовала. Правда, недолго. Как и я. Все рано или поздно заканчивается. В какой то момент я осознал, что все давалось мне авансом, чего я не сумел оценить, и теперь пришло время платить по счетам.

Сначала от меня ушла любимая женщина. По самой банальнейшей причине: ей осточертели мои безобидные флирты на стороне. Я ее понимаю. При том количестве поклонниц, что были у меня, трудно поверить, что я сохранял своей Ульке-роднульке верность. Хотя, будь я проклят, за четыре года я ни разу не позволил себе переступить границы дозволенного. И продолжаю надеяться, что Ульянка еще вернется ко мне.

Потом мне дали по шапке на работе. Я зарвался. Полез в коррупционный скандал, связанный с близким родственником вице-губернатора, и погорел. На местном ТВ материал зарубили. Мне удалось переправить его в Москву, но и на федеральном телевидении репортаж не вышел. Мой московский приятель невнятно и смущенно пробубнил в трубку, что причина- политическая. Тень падала на вице-губернатора, а с ним и на самого губернатора. А тот на хорошем счету у федеральных властей. А дело — к выборам.

— В общем, ты понимаешь, старик… — пробормотал приятель напоследок, и бестактно положил трубку.

Я вообще понятливый, и на приятеля зла не держу. В конце концов, он всего-навсего журналюга, как и я. Все под Богом и редактором ходим. И с телевидения меня мягко и ненавязчиво вытеснили. Пару раз обвинили в том, что будто бы делаю заказные материалы, за деньги. То есть, использую служебное положение в личных и откровенно корыстных целях. Как будто все журналисты государственного ТВ не продаются властям за те же деньги? Только маленькие. Потом обвинили в нарушении распорядка рабочего дня. Дескать, слишком вольным стал. Это вообще бред, поскольку рабочий день не нормирован, и сколько часов я пашу в сутки и без выходных — не считает никто. Ну, и подкинули подметное письмо. Дескать, журналист такой то позволяет себе хамские выходки на репортажах, публикует фальсифицированные материалы, и вообще такому не место на телевидении. В общем, по просьбе трудящихся…

После чего мне предложили уйти по-хорошему, чтобы не пачкать трудовую. В газетах мне тоже оказалось не место. Тогда я забил болт на тридцать два на всех и вся, и два месяца наслаждался свободой и покоем. Благо, небольшие сбережения были. Водочки попил, утешения Ульянки выслушал, она тогда еще не совсем от меня ушла. А потом зарегистрировал частное предприятие, всего за каких то полгода получив лицензию. Для России, страны непознанных возможностей, это пустяк. И открыл собственное дело. А именно — независимое агентство журналистских расследований. И назвал его без затей, не особо морща ум в поисках оригинального названия: "АЖУР". Ни к чему оригинальничать. И без того офигенно оригинально, поскольку до меня такой бред в голову никому из журналистов не пришел. Во всяком случае, в нашей области. Я стал первым кретином, который рискнул завернуть такую шнягу, как любят тинэйджеры выражовываться.

Дела шли неважно, чего уж там. Были мелкие заказы. Типа мониторинга рынка сбыта, или заказные материалы из Москвы от небольших изданий. На жизнь худо-бедно хватало. Зато все по-честному. Теперь я работал на дядю, и дядя мне платил. Или тетя. И никто не может упрекнуть, что я гоню заказуху за бабки. К тому же бабками это не назовешь, разве что бабульки. Но… Я задыхался! Душа требовала настоящей работы, неподдельной и неподкупной. Когда она, душа то есть, горит, стонет, и плачет, а потом замирает усталая и удовлетворенная, как женщина после потрясающего оргазма с любимым мужчиной. Я хотел этого. Я жаждал. Я чувствовал, что долго такой болотной жизни не выдержу. И оно случилось.

Все началось со звона Генки Артюхова. Он позвонил как раз в один из тех моментов, когда я размышлял о смысле жизни, и своем месте на этой грешной земле. Сняв трубку, я лениво отозвался:

— Агентство "АЖУР", слушаю вас внимательно.

После паузы, видимо от неожиданности, Генка откликнулся:

— Алло? Простите, я, кажется…

— Туда ты попал, Гена. Не признал? Хотелось бы богатым быть.

Генка тут же радостно пропищал:

— Антоха, ты?! Слушай, такой солидный баритон, какое то агентство. Ты чем там бредишь? Где ты?

— Я в "АЖУРЕ", Гена. И это, к несчастью, не бред

— Так я рад, что ты в ажуре…

Протяжно вздохнув от его непонятливости, я перебил:

— Не в ажуре, Гена, а в "АЖУРЕ". Улавливаешь разницу? Хотя да, на слух это сложно. "АЖУР", Гена, это агентство журналистских расследований. Мое.

И, подумав, для весомости добавил:

— Собственное. Не слышал? Тогда совсем плохи мои дела, если такой проныра, как ты, не слышал о первом в области журналистском агентстве. За что я менеджеру по рекламе плачу? А потом плачу.

Гена на игру слов внимания не обратил, и сразу перешел к делу. Он вообще малый напористый. Случись, и родную маму уговорит себя любимого обратно родить:

— Ну, что за хрень с твоим "АЖУРом" после поговорим, а сейчас хочу тебе дело предложить. Мне тут подкинули халтурку, на заказ. Бабки приличные, а ты наверняка на мели. И у меня времени нет, завтра уезжаю в командировку, в Питер. Недели на три. Возьмешься? Ты же ас, тебе просто равных нет.

— Не льсти так грубо, — пробурчал я. — Коротко и конкретно. Детали после.

— Выполняю. Есть бизнесмен. Крупный. Очень крупный. Ты его знаешь. Багдасаров Карен Рубикович. Ему нужен заказной материал против конкурента. Да, да, я знаю… Ты говоришь правду, только правду и ничего кроме правды. Тебя не попросят писать непристойностей, и даже весь компромат уже подготовлен. Тебе нужно только лихо размазать конкурента Карена по стенке. Ну, проверишь пару фактов, для души. Пишешь телефон?

Притянув блокнот и авторучку, я пробурчал:

— Уже записал…

Деньги и впрямь нужны. Сбережения ушли, поступлений с гулькин хрен. И Карену Рубиковичу, одному из самых крупных воротил легального, полутеневого и теневого бизнеса в области я позвонил тут же.

Оказывается, меня уже ожидали. Секретарша Багдасарова была предельно мила и любезна, соединила с боссом немедленно, и солидный басок Карена заулыбался прямо из трубки:

— Антон Сергеевич, дорогой! Рад Вас слышать. Мне господин Артюхов советовал обратиться к Вам, но я не посмел, не будучи знаком лично. И попросил его об одолжении. Судя по тому, что вы позвонили, Вы согласны?

Поморщившись, я мысленно сплюнул. Меня уже купили, навесили ярлычок, и сбавили цену, дописав: "Распродажа".

— Пока я только хочу встретиться, и узнать детали, с Вашего позволения, Карен Рубикович.

— Так чего время тянуть?! Приезжайте прямо сейчас. Вам удобно?

— Вполне.

— Я могу выслать за Вами машину.

— Нет спасибо, я на своей. Через полчаса.

— Договорились…

Ту-ту-ту… Вот тебе и "ту-ту". Постой, паровоз, не стучите, колеса… Пока еще не поздно, нам сделать остановку, кондуктор — нажми на тормоза… Но тормоза отказали. Дело пахло крупным скандалом, и приличными деньгами. И я поехал.

Моя старушка "Нива" юлила по улицам родного города как одинокая божья коровка в толпе майских и наглых до безобразия жуков. Вокруг мельтешили иномарки, которые все стремительнее вытесняли с отечественных дорог наши родные "Жигули" и "Волги". Вот вам и наглядное пособие по подъему российского автопрома. Не прав был в свое время Немцов. Чиновников надо было задницей не на сиденья наших машин усаживать, чтобы ею почувствовали состояние наших автомобилей и дорог, а на кол. Тогда не рубились бы на корню блестящие идеи, не завозились бы в страну бэушные развалюхи. И сейчас строили бы заводы не для сборки "Дэу" и "Фордов", а новые линии на ВАЗе и ГАЗе. Чтоб машины были нормальные, а не откаты в чиновничьих кабинетах…

Однако во вкусе Багдасарову не откажешь. Или его дизайнеру. Особняк позапрошлого века настолько удачно отреставрирован, и вписан в интерьер современного мегаполиса, что воспринимается так, как будто строился из расчета будущих строений вокруг него. На перспективу. Вроде и облик не сильно изменен, а вписался в современные небоскребы идеально. И внутри блеск. Без нищеты партизанок. Добродушный французский дядька Бальзак отдыхает. А кабинет самого шефа преуспевающей фирмы просто поражает скромной роскошью и вкусом. И запах — один из моих любимых. Смешанный запах натуральной кожи и дорого табака. Ульянка именно такой парфюм мне покупала, тонко чувствуя мой вкус…

Хозяин встретил меня более чем приветливо. Встал из-за стола, широко раскинул руки, и радостно проворковал, если можно так сказать о его густом баритоне:

— Антон Сергеевич, дорогой! Рад. Рад познакомиться, наконец, лично. Я смотрел многие ваши репортажи. И скажу честно, с Вашими талантами столицу бы покорять. Вы блестящий журналист. И не только теле, но и пишущий. Читал Ваши материалы. Мастерски исполнено. Просто блестяще. У вас природное чутье слова.

Опускаясь на предложенный стул, я пробурчал:

— Пока что столица меня покорила. Вы мне льстите.

— Ну, какие Ваши годы? Вот сделаете дело, и я лично, с Вашего позволения, займусь вашей судьбой. Уверяю, мое слово и в Москве кое-что значит. Кстати, очень скоро там появится еще одно издание. Мое. И я хотел бы предложить Вам в нем место. Правда, не редактором, сами понимаете…

— Понимаю. Давайте к делу? Обсудим наше сотрудничество после.

А вот шиш тебе, серый волк в бабушкином чепчике. Карманные журналюги потребовались? Это дудки. Ты сейчас такой ласковый. Но стоит только сказать слово поперек — и найдут меня в двух метрах под землей. Если хорошо искать будут. Если вообще захотят искать. Есть такие опасения, учитывая прошлое Карена. И мордовороты у него при входе… С такими рожами только Босху позировать. Это явно не швейцары. А таких гавриков у Карена не меньше двух десятков только на зарплате, по слухам.

Карен, погасив радушную улыбку, сел в свое кресло и посерьезнел:

— Да, давайте к делу. Вы деловой человек, это сразу видно. Чай, кофе, коньяк?

— Кофе.

— Бутерброды с черной или красной икрой?

— Я предпочитаю с вареной колбасой.

Карен застенчиво улыбнулся:

— Простите, не держу. Есть сервелат, салями, корейка.

— Тогда салями.

"Тогда салями"- сказал герой дешевого, как "Шипр", романа, и грустно закрыл глаза… Салями я не пробовал лет пять. Доходы не позволяли. Ладно, если не сговоримся, так хоть полакомлюсь на халяву.

Секретарша у Карена вымуштрована, и кофе с бутербродами появились на столе едва ли не раньше, чем я успел сказать "спасибо". Чем я не замедлил воспользоваться. Трескал горку бутербродов страстно, но аккуратно. Карен едва заметно усмехнулся. А мне плевать. Может считать меня голодным журналюгой, решившим срубить деньгу по легкому. А Карен, между тем, усмехнулся уже откровенно, и прокомментировал свою усмешку:

— Нет-нет, Антон… Вы позволите Вас так называть?

Сладостно жуя, я пробурчал:

— Можете и на "ты", Карен. Вы позволите Вас так называть?

Карен добродушно хмыкнул:

— Можно и на "ты", хоть я и старше. А ты молодец, Антон. Тебе палец в рот не клади. Таким тебя и представлял. Но ты не совсем верно истолковал мою улыбку. Или ухмылку, как ты наверняка подумал. Я улыбался не над тем, как жадно ты поглощаешь бутерброды. Это нормально. Журналисту зарплата не позволяет кушать салями каждый день. А ты теперь какое то агентство открыл, я слышал? И дела не важно идут? Это мы исправим. А улыбнулся я вот какой мысли. Ты, конечно, никоим образом моему добродушию не веришь?

Я молча кивнул. Чего таиться? Психолог он не плохой, все равно раскусит. Пусть уж все будет по-честному с самого начала. Никто никого не обманывает. Как при неравном браке, когда юноша женится на богатой старушке, в расчете на хорошее наследство. Карен закивал:

— И правильно, ни к чему в игрища играть. Ты подумал: ах, какой нехороший дядька. Прикидывается лапочкой, но мы то знаем, как свое состояние нажил. Так, нет?

Вытирая руки салфеткой, я принялся за кофе с коньяком, и кивнул:

— Приблизительно.

— И снова молодец, правду говоришь. Мне и нужен такой. Я понимаю… Но ты же МГУ закончил. Историю изучал. Во всем мире период накопления начального капитала сопровождался криминалом. Не я это придумал. Такова жесткая правда жизни. А теперь я законопослушный бизнесмен, который радеет о пользе своего Отечества… Впрочем, к делу.

Поставив чашку на стол, я притянул пепельницу поближе, и с наслаждением закурил.

— Да, давай к делу.

— Так вот. Есть такой Салихов Дамир Рифкатович. Слышал, конечно?

И не раз. Гендиректор альянса "Респект". Как и Карен входит в десятку самых влиятельных бизнесменов области. Карен уточнил:

— Кстати, тоже та еще редиска, как говорится в известном фильме. В смысле, нехороший человек. Согласен?

Я молча согласился. В девяностые имена Карена и Салихова частенько мелькали в местной судебной хронике. Почти всегда рядышком. Как Петров-Водкин. Но все чаще в контексте "свидетель". Оно и понятно, зачем самим руки марать? Голодных бычков хватало…

— Через две недели администрация Семеновского района выставит на торги участок земли, площадью в двадцать пять гектаров. Это не сельхозугодия, земля пустует, так что все правильно и законно. Району нужны финансовые вливания. На этом участке есть озеро, Ванькино называется. Главными претендентами на покупку будем я и Салихов, мой давний конкурент. Мне нужно, чтобы вокруг Салихова поднялся скандал, и от участия в торгах его отстранили. Или сам отказался, как будет угодно. Видишь ли, я намереваюсь построить на этой земле аквапарк. Современный, цивилизованный. В нашем городе, оказывается, нет аквапарка, обнаружил я недавно. Дочка сказала. Внуков некуда повести. Как считаешь?

— Я думаю, далековато. Километров восемь от черты города.

— Пять. Всего пять. Это не вопрос. У меня же собственное автопредприятие. Обговорю в мэрии три-четыре новых маршрута со всех концов города, пущу по линии комфортабельные и безопасные микроавтобусы. Импортные. А не эти дряхлые "Газели" с частниками за рулем, которые то и дело в аварии попадают. Детишкам и их родителям радость, району очевидный профит. К тому же будут новые рабочие места. Не меньше полусотни. Молодым в селе не всем хочется работать. А тут цивилизованный развлекательный комплекс. Вот и будет им приличная работа с хорошей зарплатой. Да мне селяне спасибо скажут! А что Салихов? А он хочет там свалку устроить! Представляешь? Ну, зачем людям мусор? Грязь, вонь, мухи, крысы. Клоака. Фу! Людям радость нужна. Согласен со мной?

Пожав плечами, я инертно ответил:

— Вообще то спорный вопрос. Развлекательных комплексов и в городе хватает. А вот приличных свалок нехватка…

— Дорогой, да кто ж спорит?! У нас с северной стороны города четыре свалки! Грязных и запущенных. Вот пусть за них и возьмется. Создаст нормальные, современные комбинаты по переработке. Зачем мне дорогу переходить? Короче. Вот здесь, — Карен бросил мне через стол синюю папку, — все, что тебе нужно. Компромат не слишком убойный, уничтожать Дамира я не намерен. Пока. Но для шумихи хватит. Можешь все сам проверить. А потом разделай его как Бог черепаху, очень тебя прошу.

И бросил следом пачку денег. Судя по надписи на банковской упаковке — пятьдесят тысяч.

— Это аванс. Еще два раза по столько получишь после публикации. По рукам?

Раскрыв папку, я буркнул:

— Момент…

Бегло просмотрел содержимое. Три листа четвертого формата, с довольно плотным текстом. Сведения о взятках, откатах, конкретных сделках, мелком криминале и шантаже. В суде все это недоказуемо, увы. Даже дело уголовное едва ли удастся возбудить. Хороший адвокат всю эту кухню сдует на счет "раз". А такой у Салихова обязательно найдется. Надо будет — из Москвы вытребует. Как барин гувернера-француза для своего недоросля. Но как газетная публикация вполне съедобно. Умен Карен, ничего не скажешь. Тонко обмажет грязью конкурента, не доводя до большого греха. Без обид, как говорится, коллега. Жизнь такова. Нападение лучший вид защиты.

Вот только мне потом придется несладко. Стоит Салихову подать иск о защите чести и достоинства, и я погорю, как швед под Полтавой. Отложив папку, я подумал с минуту, и вынес вердикт:

— Карен, это не компромат. Это комариный укус. Салихову он не повредит, а вот меня Салихов за него раскатает как тесто для лаваша. Поэтому такое предложение: ты мне платишь в три раза больше, и я на него нарою серьезный материал. Согласен?

Откинувшись в кресле, Карен с прищуром посмотрел на меня:

— Да ты действительно хват, парень. За пять минут все расставил по своим местам, и понял, что я подсунул туфту. Это проверка была. На-ка вот еще. Это посерьезнее будет. Оцени.

И бросил мне еще один лист. Я посмотрел. Оценил. Это действительно будет серьезнее. Лист был явно изъят из уголовного дела. Судя по дате — двенадцатитилетней давности. Это были свидетельские показания некоего Летунова. В которых он, ничтоже сумняшеся, сдавал Салихова с потрохами, напрямую обвиняя его в убийстве некогда известного в городе криминального авторитета Мордовского. Или в обиходе — Бакшиша. Уж больно жаден до денег был, даже для вора.

Покопавшись в памяти, я освежил нашумевшее дело. Помнится, тогда именно Летунов и пошел на двенадцать лет в зону за убийство Бакшиша. А работал тогда Летунов у Салихова водителем и охранником. Карен, улыбаясь, подкинул мне еще один лист бумаги. На нем, другим почерком, написано признание в том, что Салихов заставил автора взять убийство на себя за крупное вознаграждение. В противном случае, — угрожал вырезать всю его семью. Подпись — Летунов Виктор. Судя по дате, написано было еще в ходе следствия, до суда. За пару дней до официального признания. Вашу мать, в какие игры они играют??? Какие двадцать пять гектаров земли? Это уже серьезная война, вплоть до устранения конкурента!

Положив бумаги на стол я посмотрел в ставшие совсем узкими и жесткими глаза Карена. Тот вопрошающе кивнул:

— Что парень, страшно стало? Ты не пугайся. От Салихова я тебя прикрою, случись такая надобность. За сложность я и аванс увеличу втрое. У меня все по-честному.

Вынув из ящика стола еще две пачки денег, Карен толкнул их по столу в мою сторону.

— А когда после публикации ксерокопий этих бумажек у определенных органов возникнут вопросы, дескать, откуда такое богатство, объяснишь так…

Выйдя из особняка Карена, я устроился в своей старушке "Ниве" и тоскливо закурил. Все. Я попал. Причем, между молотом и наковальней. Теперь меня не Карен, так Салихов в порошок сотрет, и по ветру развеет. Такой информацией делятся не для того, чтобы можно было спокойно жить, будучи посвященным. Они то, волки, между собой, пожалуй, что и сумеют договориться, пусть даже и на временное перемирие. А вот я для них лишняя помеха. Досадное недоразумение. Крохотный гвоздик в подошве. Который серьезной угрозы не представляет, но жизнь все же отравляет. И самый простой и надежный способ — вырвать этот гвоздик, и расплющить. Одного понять не могу: зачем Карену нужно было впутывать в это именно меня? Мог найти лоха попроще, а меня использовать по прямому назначению. Того же Генку который, по слухам, уже лет шесть как на Карена работает. Нет, на благородство Карена я даже в шутку не рассчитывал. Но ведь просто непрактично делать разменной пешкой в партии толкового журналиста, которого можно еще долго и с пользой эксплуатировать по прямому назначению. Или он решил меня таким образом на крючке держать? Дескать, в тайну преступления посвящен, куда следует не заявил, так теперь еще и перед законом не чист. Куда ни кинь, всюду клин…

Минут пятнадцать я ломал голову, что же делать дальше. И решил: как обычно. Утро вечера мудренее. Пока я буду пахать на Карена, он едва ли меня в тираж спишет. Значит, следует создать иллюзию бурной профессиональной деятельности. А там война план покажет.

И я стал создавать. В ближайшие дни я старательно, как недавний выпускник журфака, дотошно проверял предоставленные мне Кареном сведения. Навестил практически всех фигурантов, указанных в списке Карена. И кто за пару купюр, кто, так сказать, по велению души, довольно охотно подтвердили факты, указанные в материале полученном мной от Карена. Но только в приватной беседе. Под диктофон каждый из них отказывался говорить наотрез. Впрочем, мне и этого было достаточно. Я всегда могу сослаться на закон о СМИ, и не раскрывать источники информации. До суда. А если до него дело дойдет, тогда и сдам всех с легкой душой. Потому что за ближайшие три дня я не встретил ни одного достойного человека. В сфере интересов Салихова такие как то не попадаются. Все больше продажные чинуши, готовые за небольшой откат подмахнуть любую бумажку. За исключением, разве что, ордера на свой арест.

Зато я заметил еще кое-что. Причем в тот же день, после встречи с Кареном. Едва я отъехал от офиса, как за мной торпедировал синий "Опель", и неотступно следовал за мной по любому маршруту. Внаглую. Совершенно не скрываясь. Иногда даже, где нибудь на светофоре, из салона иномарки мне радушно ухмылялись две малосимпатичные физиономии, принадлежащие мужикам не то, чтобы пожилым, но явно за сорок пять. Не бойцы Карена, это точно. Явно бывшие менты, их определить не так уж и сложно. Вполне возможно, что "топтуны" из "наружки", вышедшие на пенсию по выслуге, и уютно устроившиеся на службе у Карена. Тогда тем более непонятно, как они, люди с опытом, работали так топорно. И едва ли по собственной инициативе. Означать это могло только одно: инструкции они получили однозначные, и потому капали на нервы. Открыто. К бабке не ходи, — Карен хотел, чтобы я постоянно чувствовал внимание к собственной персоне, и не проявлял дурной инициативы. А раз так, то я, как человек нервной профессии и тонкой душевной организации, должен был как-то отреагировать. Если бы я этого не сделал, Карен насторожился бы наверняка. И я отреагировал.

На второй день непрерывной слежки, я набрал номер Карена, и вполне естественно разыграл оскорбленные чувства:

— Карен, что за дела? Ты не доверяешь мне?

Но и Карен, будь он неладен, тоже неплохой актер. И потому удивился вполне естественно:

— О чем ты, дорогой?! Не совсем понимаю тебя.

— Да все ты понял, Карен. Почему за мной два твоих архаровца катаются на синем "Опеле"? И даже не маскируются.

Карен хохотнул в трубку, и успокоил:

— Антон, малыш, это не слежка. Это охрана. Ты теперь работаешь на меня, ты очень ценный кадр и я просто обязан позаботиться о твоей безопасности. Согласись, кадры надо беречь. Они же решают все, как усатый говорил. По логике вещей не исключено, что у меня в команде есть засланный казачок от Дамира. Как и у меня в его среде. Это нормальный процесс. И он наверняка уже знает, что ты мой человек. Вот чтобы предупредить возможные эксцессы, я и приставил к тебе охрану. Они всегда будут рядом, и позаботятся о тебе, если что. Так что работай спокойно, дорогой. А на ребят не обращай внимания. Ты же не обращаешь внимания на случайных прохожих? Вот и к ним относись аналогично. Все, дорогой, мне надо работать. А от тебя жду результатов через пару дней. До связи.

Разыграно было почти идеально. Каждый из актеров безупречно сыграл свою роль, и ни один не поверил другому ни на йоту. Ну, ладно. Продолжим наш дешевый спектакль. Вот только зрители в ближайшие пару часов мне совершенно без надобности. Потому что я собираюсь сыграть сцену, которая пьесой не предусмотрена. А именно — встретиться со следователем, у которого в свое время Карен позаимствовал протокол допроса Летунова.

Найти мне его большого труда не составило. Не потому, что я такой крутой. Все же база данных УВД, — это база данных УВД. И вопреки расхожему мнению, купить ее на барахолке совсем не просто. Менты свои секреты охраняют ревностно, и взломать их сервер едва ли удастся даже самому удачливому хакеру. Я поступил проще. Просто позвонил своему давнему знакомому, замначальника убойного отдела УВД Никите Северенко. С ним у меня сложились прочные приятельские отношения, он мне вполне доверял, до известной степени, разумеется. И я вполне справедливо рассудил, что в такой, в общем-то, ничтожной просьбе он мне не откажет. И Никита моих ожиданий не обманул. Для начала поломался, конечно. Все же речь шла о сотруднике МВД, пусть и бывшем, как выяснилось. Тем не менее, в результате получасовых переговоров у меня в блокноте появился адрес и телефон следователя, который двенадцать лет назад вел дело об убийстве Бакшиша.

Теперь мне предстояло дело посложнее. Одно дело получить от Никиты адрес, и совсем другое — в этот адрес попасть. Да так, чтобы "топтуны" мои за мной не увязались. Ну, да я тоже не пальцем деланный, год службы во взводе разведки недаром прошел. Ну, и природной смекалкой не обделен. Так что план я придумал бесхитростный, и потому безотказный. Как говорится — все гениальное просто.

Ближе к вечеру я подъехал к одному из домов на Архитектурной, в котором когда то жил мою двоюродный брат. С Юркой мы выросли практически вместе, и дом этот, послевоенной постройки, мне знаком как свой собственный. Как и все дома по этой небольшой, тихой улочке. Их еще называют "сталинскими", хотя усатый к строительству ни малейшего отношения не имел. Просто строились они в конце сороковых руками пленных немцев, о чем в районе знает каждый ребенок. Так же, как и один из лучших теперь в городе кинокомплексов "Победа", ранее бывший просто кинотеатром. Как, наверное, тряслись у немцев руки, как они скрипели зубами, выкладывая на фронтоне название! Для них это слово было вожделенным, а сотворить его пришлось будучи побежденными, для победителей, которых явно недооценили. Впрочем, это все историческая лирика. Главное, на что я рассчитывал, так это на добротность и аккуратность немецких архитекторов. Они, по европейской традиции, строили дома с проходными подъездами, что в нашей глуши считалось ненужным излишеством. Конечно же, все двери запасных выходов позже были наглухо заколочены, по советской привычке делать все через задницу. Но нам, тогдашним пацанам, такой пустяк совсем не мешал расковырять гвозди, чтобы можно было втихаря улизнуть при игре в казаки-разбойники. Вот и пригодились отроческие навыки.

Синий "Опель" остановился метрах в двадцати от меня. Из открытых окон тут же потянуло сизым дымком. Видно, мои соглядатаи решили, что я к очередному фигуранту, и настроились на долгое ожидание. И правильно. С полчаса вам, родные, придется потерпеть.

Войдя в подъезд, я вдохнул знакомые с детства запахи коммунальных квартир, которые не расселили до сих пор, с ностальгией вспомнил беззаботное детство, вздохнул, и преодолев несколько ступеней, спустился в полутьму черного входа. Машинально нащупал пальцами огромные гвозди, которые мы давным-давно с пацанами превратили в удобные ручки. Повернул их, и слегка надавил плечом на дверь. Дверь скрипуче подалась, и на площадку ворвался дневной свет с улицы. Надо же. Столько лет прошло, а все осталось, как было. Приятно, что хоть что-то остается в этой жизни неизменным.

Выскользнув наружу, я осторожно прикрыл дверь, подпер ее подобранным на газоне камнем, и зашагал во дворы, на противоположной стороне улицы. Нет, я не бродил бесцельно, пытаясь убить время. Просто следователь, как выяснилось, живет на соседней улице, буквально в ста метрах от бывшего дома моего брата. А поскольку район это я облазил в детстве вдоль и поперек, то сориентироваться мне труда никакого не составило. И уже через пять минут я старательно давил в кнопку звонка нужной мне квартиры. На пятый или шестой звонок, наконец, защелкал замок, дверь приоткрылась на ширину цепочки, и в щель выглянул хмурый и седой мужчина преклонных, как мне показалось, лет. На его молчаливый вопросительный кивок я пояснил цель визита:

— Могу я видеть Зайчика?

Нет, не подумайте, что я издевался над пожилым человеком. Просто фамилия такая вот трогательная и немного смешная для грозного следака областного УВД. Зайчик Александр Федорович. На мой вопрос мужчина ответил вопросом хмурым, как и он сам. Даже двумя:

— А по какой он Вам надобности? И с кем имею честь?

Вытянув из кармана джинсовой куртки членский билет Союза журналистов, я предъявил его, со словами:

— Я журналист. Зовут меня Антон Полетаев. Могу я видеть Александра Федоровича?

Чуть поразмыслив, мужчина прикрыл дверь, снял цепочку, и, распахнув дверь пошире, пригласил:

— Входите.

Я шагнул в полутемную прихожую, и едва не поперхнулся от слов:

— Я — Зайчик Александр Федорович. Что, удивлены? Это ведь мне только по паспорту числится пятьдесят четыре года от роду. А выгляжу, как видите, на все семьдесят. И тому есть причина. Может, и хорошо, что Вы ко мне именно сейчас пожаловали. И я догадываюсь, по какому именно поводу. И узнал Вас сразу, могли и не козырять ксивой. Просто время выигрывал, чтобы сообразить: стоит ли с Вами говорить? Проходите в зал, я приготовлю кофе…

Ожидать Зайчика пришлось минут пять. За это время я рассмотрел квартиру, очень скромную, надо сказать. И пришел к выводу, что не так должен бы жить продажный следователь, наверняка получивший хорошее вознаграждение за должностное преступление. А что подобный факт был вскрыт — сомнений не было. По информации полученной от Никиты я уже знал, что через месяц после процесса над Летуновым Зайчик был уволен из органов, и сам отдан под суд. Причем, в базе данных не было никакой информации за что, по какой статье и на какой срок. Или Никита не посчитал нужным мне такие сведения сообщить. И его понять можно. Он и так много для меня сделал за чистое "спасибо". Хотя, и Никита не так прост, и должок потребует вернуть, придет время. Но все справедливо.

Зайчик вошел в комнату с подносом в руках, на котором дымились две чашки ароматного кофе, сваренного в "турке", и бутерброды с вареной колбасой. Вот так. Скромно, не как у Карена, зато искренне. Поставив поднос на стол, Зайчик сел напротив, и в упор посмотрел на меня прозрачными глазами:

— Что, любуетесь на "роскошь"? Ищете следы моего незаконного богатства? Вы ведь, насколько я понимаю, по делу Летунова меня посетили?

Неопределенно хмыкнув, я уклончиво ответил:

— Ну почему именно по делу Летунова? Мало ли поводов…

Зайчик резко перебил меня:

— Не мало. Их совсем нет. Это был единственный случай в моей практике, когда я пошел на сделку с собственной совестью. Он был первым, и последним. И говорить с Вами я буду только потому, что знаю Вас, заочно, разумеется, как честного и объективного журналиста.

Помолчав, он неторопливо выпил кофе, закурил трубку и тяжело, со свистом и хрипом, закашлялся. Остановиться не мог минут пять. Я терпеливо ждал, уже догадываясь о причине. Изможденный вид, посеревшая кожа, хрипы в легких…

Перестав, наконец, захлебываться кашлем, Зайчик перехватил мой сочувствующий взгляд, и уточнил:

— Уже догадались? Да, туберкулез в последней стадии. Жить мне осталось не более двух-трех месяцев. Потому и смолю напоследок. Ни к чему оттягивать конец, не для чего. А двух месяцев мне хватит…

Вытерев синюшные губы платком, он не стал уточнять, для чего именно ему хватит двух месяцев, и продолжил:

— Я не стану спрашивать, как Вы узнали о деле Летунова. Я имею ввиду ту его часть, которая не стала достоянием общественности. Не сомневаюсь, что официальную версию Вы знаете. А вот об изъятом протоколе допроса обвиняемого, а позже осужденного Летунова, знают всего несколько человек. Теперь и Вы. И Вас, конечно же, интересует, почему я это сделал?

Я молча кивнул. Зайчик загасил трубку, и кивнул мне на пепельницу:

— Курите, если желаете. Мне хуже уже не станет… Так вот. Когда Летунов на одном из допросов признался, что убийство совершил не он, а его хозяин Салихов, я, признаться, немного ошалел. Подозреваемый подкидывает мне информацию, которая в корне меняет все дело. И ведь верить остается только ему, или Салихову. Из пяти человек, пришедших на "стрелку", в живых остались только они…

Перехватив мой взгляд, Зайчик уточнил:

— Да, были застрелены и оба охранника Мордовского. Это как-то затерлось, личность Бакшиша все затмила. А убийство было тройным. И я не сразу сообразил, что уже в тот день не мне одному было известно, что Летунов сдал своего хозяина. Поначалу взял вину на себя, а потом сдал. Уже позже я узнал, что в СИЗО Летунова навещали люди Багдасарова, и под их давлением он раскололся. Уж не знаю, чем они его прижали, могу только догадываться, зная, какой зверь Карен. Вы ведь не обольщаетесь на его счет?

Я, все так же молча, покачал головой, не решаясь перебивать. Александр Федорович усмехнулся:

— Удивлены, что я знаю о Вашей связи с Кареном? Не удивляйтесь, я все же следователь, хоть и бывший. И у меня есть свои профессиональные секреты. К тому же имею серьезный интерес к личности Карена… Знаете, Антон, когда появился тот самый протокол допроса Летунова, а вслед за ним на меня вышли люди Карена, я не слишком и удивился. Предполагал нечто подобное. Понятно, что ему нужен был убойный компромат на конкурента. Который он держал бы как джокер в рукаве, до поры. А ведь я уже повестку выписывал Салихову, на очную ставку с Летуновым…

Тут меня прямо таки кольнуло в сердце, от ощущения нестыковки. И я впервые за монолог Зайчика рискнул его перебить:

— Простите, я не понимаю: к чему такие сложности? Принудить Летунова написать признание о Салихове, а потом изъять его из материалов дела и похоронить в собственном сейфе. И на суде Летунов все равно взял всю вину на себя! Не проще было заставить его просто написать признание, и этим держать Салихова на крючке?

Зайчик усмехнулся. Только что вслух не сказал: "Умный ты мужик, но дура-а-ак…"

— Антон, Карен та еще лиса. Одно дело просто бумажка с подписью, и другое — официальный протокол допроса, подписанный следователем. К тому же он двух зайцев убивал. И убойный компромат на конкурента получил, и приобрел карманного следака из центрального аппарата. А я, без скромности скажу, фигурой был значимой. И на предложение Карена я согласился. Мне предложили классический кнут и пряник. Причем кнут был увесистым, а пряник совсем крохотным. Но мне удалось сторговаться. Мне, верой и правдой служившему всю жизнь! Как базарному торгашу! И знаете почему? Моя жена уже год была тяжело больна. Нужны были огромные для меня деньги на лечение в Австрии, которых мне не удалось бы собрать и за десять лет. Даже если бы я продал все, что имел. И тогда я решил продать душу дьяволу, в лице Карена. За пятьдесят тысяч долларов. И аванс получил, десять тысяч. И успел на эти деньги жену отправить в клинику, и оплатить ее пребывание в течение десяти дней. А собственно на операцию Карен воровским словом пообещал перечислить необходимую сумму на счет клиники. На следующий день меня арестовали. Потом СИЗО, суд, и "красная" зона. Всего то на шесть лет. В течение года я не получал писем ни от жены, ни от дочери. Они просто не доходили. А я сходил с ума от беспокойства. И только через год прорвалось письмо от дочки, Наташи, с известием, что мама умерла в клинике на четвертый день после поступления. По той причине, что операцию ей делать не спешили из-за отсутствия денег. А я ей писал весь год. Уже мертвой… Одного до сих пор понять не могу. Зачем Карену нужно было меня посадить, если ему нужен был свой человек в следственном Управлении? Ведь посадили то меня только за взятку. За те самые сорок тысяч долларов, которые люди Карена положили в банк, открыв счет на мое имя. Копию счета подкинули в Управление собственной безопасности. А Летунов заявил, что я вымогал у него эту сумму за развал дела. Деньги на мой счет положили, а дело я так и не развалил. Ну, он и сдал меня с легкой душой якобы за обман. Ну, и вообще тонко и ненавязчиво обмазали меня грязью. И ведь поверили Летунову, а не мне! Как же, убойный компромат — такие деньги на счету нищего следака! И происхождение их стало известно…

Помолчав, он снова набил трубку, но раскуривать ее не спешил. Я тоже подавленно молчал. Собственно, и говорить больше было не о чем. На все мои предполагаемые вопросы Зайчик уже ответил, полно и исчерпывающе. Опыт. Его не пропьешь, ни зоной, ни туберкулезом не вытравишь. И я задал свой единственный вопрос, который возник по ходу монолога бывшего следователя:

— Александр Федорович, как получилось, что вы, отсидев шесть лет, не занялись лечением всерьез. Я понимаю, смерть жены, но… Ведь для лечения туберкулеза не требуется колоссальная сумма денег. У Вас дочь…

— Ее нет.

— То есть?

— Наташи нет. Она пропала два года назад. А я в это время еще сидел. Вы полагаете, что Карен позволил бы мне освободиться через шесть лет, зная, какие чувства я к нему испытываю? Он устраивал мне в зоне провокацию за провокацией, я почти год безвылазно просидел в ШИЗО. Где меня регулярно избивали за малейшую провинность. Упаси Вас Бог когда-нибудь попасть в зону. Вы знаете что такое "бур"? Это каменный мешок два на два метра, в котором по колено ледяной воды и нары опускаются только на ночь. Туберкулез и ревматизм обеспечены уже через пару месяцев. И я решил бежать. Я совершенно точно знаю, что не убил при побеге часового, а только оглушил. Но когда меня поймали, вдруг выяснилось, что я уколол его заточкой в сердце. Молодого пацана, у которого наверняка есть папа с мамой и любимая девушка. И на рукоятке обнаружились мои пальчики. В результате я получил еще пятнадцать лет, и освободили досрочно только из-за последней стадии туберкулеза. Теперь можете себе представить, сколько жизней поломал Карен?

Я мрачно кивнул. Раньше я мог только догадываться.

— А как же Ваша дочь? Вы пытались ее искать?

— Пытался. Из зоны. Понимаете, какое это безнадежное занятие? Писал соседям, знакомым. Из шести только один рискнул сообщить, что Наташа исчезла. Я писал заявление, отправлял его по почте. Из зоны! Кто его станет рассматривать всерьез? Она до сих пор числится утратившей родственные связи. Ее даже в розыск не объявляли, несмотря на все мои просьбы к бывшим коллегам. Все отвернулись от меня. Да и правильно. Ренегат он и есть ренегат.

И, подавшись ко мне через стол, лихорадочно пробормотал:

— Я убью Карена. Клянусь памятью моей жены и дочери. Убью. Кто-то должен остановить эту кровожадную тварь. Но если мне это не удастся, я прошу тебя: сделай все, чтобы его хотя бы посадили. Я знаю, ты честный мужик. И то, что ты взялся на него работать, это видимость. Не верю, что такой, как ты, станет подмахивать ублюдку. Я очень тебя прошу. Нет, я заклинаю тебя: выполни мою последнюю просьбу. Ради моей жены и дочери. Ради всех, кого загубил этот упырь…

Спускаясь по лестнице, я старался не оступиться, и не грохнуться в полутьме подъезда, в котором, кажется, не горела ни одна лампа. Но вместо узких ступеней перед глазами, почему-то, было изможденное лицо несчастного следователя, а в ушах бился его почти истеричный хрип: " Ради моей жены и дочери. Ради всех, кого загубил этот упырь…" И не думаю, что все можно списать только на его полусумасшедшее состояние. Нет, оно, разумеется, тоже имеет место быть. Как и сжигающий его туберкулез. Но если то, что он мне рассказал, правда… А ведь очень похоже на правду. Тогда Карен еще худший вампир, чем я предполагал. Даже с учетом моей богатой фантазии.

Мне вдруг безумно захотелось принять душ. Словно прикоснулся к чему-то очень омерзительному и липкому. И еще напиться. Потому что на трезвую голову знать такое — это верный путь в психушку. Вот живет себе такой Дракула, сосет кровь из окружающих, и все то его считают приличным человеком и влиятельным бизнесменом. Ну, если не все, то, по крайней мере, те, от кого его процветание во многом зависит. И его терпят! Потому что он удобен. Он выгоден. Господи, да что же за государство у нас такое, если позволяет даже своих верных слуг шельмовать в угоду вору и убийце?!! Чего же ждать от него простым смертным, которые могут рассчитывать только на свои силы?..

Надзиратели мои так и ожидали. Терпеливо и бесстрастно. Молодцы ребята, психика у вас в порядке. Ее ничто не сокрушит. Даже осознание того, что служите Карену, прекрасно зная, кому именно служите. Один даже нахально помахал мне рукой из-за стекла. Значит, уже получили новые инструкции от хозяина, и решили вообще не маскироваться. Ну, оно и к лучшему. Пусть Карен спит безмятежно, будучи уверенным, что я у него под колпаком. Спокойнее, когда неприятель уверен, что держит тебя за глотку. И иметь при этом определенную свободу действий. И ну вас всех к черту.

Свой план, в смысле принять душ и напиться, я выполнил на все сто процентов. Уже через час я сидел в кресле свеженький после контрастного душа, тупо пялился в телевизор, и сам-на-сам употреблял коньячок, тяжело ворочая мысли в гудевшей как набатный колокол голове.

В сущности, выбора большого у меня теперь не было. Если события стали развиваться по такому сценарию, то что же будет дальше? Карен не успокоится только на одном моем, в целом безобидном, материале, ему потребуется полное устранение конкурента. Это уже очевидно. Нет, он, конечно, мог бы организовать покушение на Салихова. И наверняка делал такие попытки не раз. Как и Салихов на него. В те годы, когда они оба были еще откровенными бандитами. Но только я что-то не припомню ни одного сообщения в прессе на этот счет за последние пятнадцать лет. Все делалось, если делалось, втихаря. А уж теперь им и совсем без надобности голимый криминал. Зачем? Если есть прекрасная возможность устранить конкурента руками закона? Салихов в зоне — это уже не столь могущественный Салихов. Пока тот будет сидеть, Карен и его дело, и его людей к рукам приберет. Тесно им в одной области. И мне с ними — тоже. И теперь, как ни дико это звучит, единственной реальной защитой от Карена мне может служить только Салихов. С этой мыслью я и отключился до утра…

* * *

Да простит меня за хамство Василий Иванович Суриков, но, на мой взгляд, свое гениальное полотно "Утро стрелецкой казни" он задумал с похмелья. Потому что только с большого бодуна и можно представить себе подобные ужасы. Даже если они имеют фактическое подтверждение.

Проснулся я с тупой болью в затылке, сухостью, кажется, даже не во рту, а во всем кишечнике, и с таким омерзительным настроением, что самому в пору на плаху, как за избавлением. Да к тому же телефон надрывался в прихожей, словно это его казнить намеревались, и он молил о помощи, как о последнем одолжении. Сжалившись, я снял трубку, телефон заткнулся, зато в уши ворвался почти истеричный голос Никиты:

— Антон, твою мать! Что происходит?!! Ты был у Зайчика?

Отодвинув трубку от уха, я малость обиделся на Никиту. И удивился. Никогда, за много лет знакомства, не слышал у него таких истеричных ноток в голосе. Свою обиду я тут же реализовал в хриплые слова:

— Никита, не верещи. У меня пакостное состояние, я с трудом воспринимаю действительность. Давай спокойно и по порядку. У Зайчика я был вчера, ближе к вечеру. Теперь ответь: к чему вопрос?

— А к тому, — прорычал Никита, — что сегодня в семь тридцать утра Александра Федоровича Зайчика обнаружили мертвым. Висящим в петле. Соседи обратили внимание, что дверь приоткрыта…

Не смотря на сушняк во всем организме, я мгновенно покрылся холодным потом. Стало зябко. И тоскливо. Откашлявшись, я пробормотал в трубку:

— Я так понимаю, основная версия самоубийство?

— Правильно понимаешь.

— Это чушь, Никита. Он не мог покончить с собой. Я это точно знаю. И догадываюсь… Да нет, почти уверен, чьих рук дело это "самоубийство"!

Помолчав, Никита сбавил тон, и предложил:

— Подъезжай сейчас ко мне. Сможешь?

— Конечно. Через полчаса.

Положив трубку, я опустился на пол, прижавшись спиной к стене, и закрыл глаза. В полной темноте мелькали радужные круги и яркие звездочки, и за ними — силуэт висящего в петле человека с изможденным лицом и прозрачными глазами…

Может, лучше рассказать все Никите? И ну его к лешему, пусть Кареном занимается родная милиция? А самому слинять из города на полгодика. К тому времени все устаканится, Карена посадят. Салихова он сдаст с милой душой, и можно будет вернуться. Забрать с собой Ульянку, поселиться где-нибудь в глуши. Например, у тетки в Кировске, под Питером. О ней практически никто из моих знакомых не знает. И это единственная родная душа, оставшаяся у меня на белом свете. Ну, и Ульянка, конечно же. Хоть и не кровная. Пока. Пока нет ребенка…

Бред. Чушь и самообман. Что я поведаю Никите, помимо своих разговоров с Кареном и Зайчиком? С чем он пойдет к начальству за ордером на обыск? Единственный реальный документ- протокол допроса и записка Летунова. Копии которых мне Карен так пока и не дал. С моих слов, что ли, следователь прокуратуры будет выписывать ордер на арест обоих фигурантов? А если Салихов и Карен, опять же на словах, обвинят меня в фальшивомонетничестве и педофилии? И следак им тоже должен будет поверить? Нет, нужны факты. Железные. Непробиваемые. Бронированные. Правда есть еще Летунов, но где его искать? Салихов едва ли его принял обратно после всего. Скорее похоронил бы. Логично предположить, что его Карен взял под свое крылышко. Но наверняка надежно упрятал до поры, чтобы бывший хозяин до изменника не добрался. А если уж Салихов не может отыскать своего бывшего охранника, то я и подавно. Разве что подкинуть эту идею Никите. Тогда у него хоть какая то зацепка будет…

Не без труда поднявшись на ноги, я отлепился от стенки, и поплелся в кухню. Открыв холодильник, уныло осмотрел холостяцкий набор продуктов, и с отвращением захлопнул дверцу. Завтракать не хотелось категорически. В бутылке еще оставалось на пару рюмок, которые я сладостно и замахнул, одну за другой, зажевав долькой лимона, и закурив. Все же права Ульянка: без женского догляда я деградирую. Вот и по утрам вместо нормального завтрака похмеляюсь натощак, и курю. Верный путь к язве желудка и циррозу печени.

С отвращением загасив сигарету, я проковылял в ванную, без желания почистил зубы, побрился и умылся, и потащился одеваться. Распахнув платяной шкаф, снова поймал себя на мысли, что Ульянка права на сто процентов. Вот ведь и гардероб у меня достаточно обширный, а хожу как американский фермер в джинсовке непрерывно. Странное дело. В юности и молодости я жаловал исключительно костюм с галстуком, а в сезон — кашемировое пальто с шелковым кашне и шляпу. Теперь же захотелось свободы движения, и таскаю я джинсы и куртку, пока не заношу до дыр. А потом покупаю точно такую же, и все по новой. Нет, что-то в моей жизни надо срочно менять…

Закрывая дверь квартиры, я услышал шаги на лестнице. Обернувшись, разглядел двух санитаров с носилками. Видимо, со "скорой", которая стояла, я видел в окно, рядом с синим "Опелем" моих надзирателей, будь они неладны. С утра пораньше караулят. Один из санитаров вежливо поинтересовался:

— Гражданин, не подскажете на каком этаже сто семьдесят шестая квартира? У вас в подъезде лифт не работает, тащимся уже на шестой этаж.

Я машинально ответил:

— На седьмом.

И по инерции шагнул к двери лифта. И тут же почувствовал укол беспокойства в сердце. Как утром, при звонке Никиты. Какого хрена спрашивать? Считать не умеют? По четыре квартиры на площадке, вычислить — плевое дело. Да к тому же машинально нажатая мной кнопка вызова лифта заалела, внизу загудело, и лифт скрипуче пополз вверх. Первым моим побуждением было повернуться, и принять стойку. Не понравились мне эти санитары. Ох, не понравились! Не успел. Сзади за шею меня обхватил левой рукой другой санитар, правой прижимая к лицу марлевый тампон. Этот был не так вежлив, и пробурчал без прикрас:

— Тебе же сказали, придурок недоделанный, — лифт не работает.

В ноздри шибанул удушливый запах эфира, я стал проваливаться в темноту, и рухнул на любезно подставленные носилки…

Очнулся я лежа на комфортном диване, в неге и уюте. Только голова еще немного кружилась от эфира. Впрочем, это, вероятно, усиливал действие выпитый натощак коньяк. При мысли о коньяке мне вдруг захотелось выпить со всей страстью, на которую был способен мой недоопохмелившийся организм. Тем более, что на сервирочном столике, рядом с диваном, стоял неплохой выбор напитков и масса разнообразных бутербродов в шикарных розетках. И плевать, для меня это предназначено, или же нет. Насильно затащили, и я не обязан соблюдать корректность. Надеюсь, все это богатство не отравлено.

Замахнув рюмку коньяку я со вкусом зажевал бутербродом, закурил, и осмотрелся. Шикарный такой особнячок, явно где-то за городом, судя по пению птиц и отсутствию городского шума. Вот только кому он принадлежит? Кто меня так нелюбезно пригласил в гости? Что в гости, это понятно. Иначе очнулся бы я не на диване, а в каком-нибудь сыром подвале, связанный и избитый.

Впрочем, ломать голову долго не пришлось. Одна из дверей бесшумно распахнулась, и в гостиную вошел… Салихов Дамир Рифкатович, собственной персоной! Вот значит, кому я понадобился? Ну, что же, жизнь становится все интереснее, и интереснее. Вот только к Никите я попаду, опасаюсь, теперь не скоро. "Гостеприимство" Салихова может оказаться сколь любезным, столь же и длительным. И не смогу позвонить. Телефон у меня от греха изъяли, пока я нежился в объятиях Морфея.

А Салихов, как ни в чем ни бывало, широко улыбнулся, и раскинул руки:

— Здравствуй, дорогой! Вижу, пришел в себя, и уже освоился? Ну, и правильно. Для мусульманина гость — святое. Будь хозяином, не стесняйся. Если позволишь, я тоже рюмочку выпью.

И по-простецки плеснул себе добрых полфужера, и залпом выпил. Закусывать не стал, только понюхал дольку лимона, и с хитрецой посмотрел на меня:

— Ты извини, Антон… Ничего, что я на "ты" и по имени?

Инертно пожав плечами, я отозвался:

— Да я привык. Ваш коллега тоже с этого начал. Кстати, где моя машина? Выбираться я отсюда как стану? Или я здесь надолго?

Салихов хохотнул:

— Ха-ха! "Коллега", ну надо же?! Видишь, какие мы с ним одинаковые? И очень разные, поверь мне. А за машину не беспокойся. Ребята ее пригнали, во дворе стоит. Ты прости их, что так грубовато сработали. Ну не хотели они тебя в открытую приглашать. Ты же парень упертый. Не захочешь — не поедешь. Придется силой тащить. А ты боец. Спеленать себя как младенца не позволишь. Значит, будет потасовка, шум, возможно кровь. Ну, зачем это? Люди и так устали от криминальных разборок. Я же все знаю про тебя. Это сейчас ты писака и говорун в камеру. Хотя, надо признать, что очень хороший. Но служил то ты в войсках дяди Васи. И год во взводе разведки в Чечне. Причем, в самой что ни на есть мясорубке. И то, что ты выжил в ней, говорит о тебе как о сильном индивиде, имеющем непреодолимую тягу к жизни. К тому же мы и с тобой коллеги. Смотри.

Закатав правый рукав рубашки, Салихов показала татуировку на предплечье. Голубой купол парашюта, два самолетика по бокам и в центре — череп в берете. Внизу, в ленточке, знакомые до боли буквы — ВДВ.

Я уточнил:

— И где?

— За речкой. Четыре года комбатом. Так что я майор, а ты сержант. Я старше по возрасту и званию. Но ты "берет", и я "берет". Поэтому давай на "ты", по имени, и по-честному. Договорились?

При этих словах он посерьезнел, не заметив у меня в глазах желания "по-честному", и уже сухо и по-деловому поведал:

— Я все знаю. Знаю, что Карен нанял тебя, чтобы ты облил меня грязью, и тем самым хочет отстранить меня от участия в торгах. Наивный он человек. Или не такой уж и наивный, а?

Салихов стрельнул в меня азиатскими глазами, и жестко улыбнулся, раздвигая щеточку седеющих усов. Не дождавшись ответа, уточнил:

— Скажи, Антон, он на меня что-то припас? Так?

Я инертно пожал плечами, не спеша отвечать. Ясность ума еще не восстановилась полностью, и ни к чему болтать то, о чем можешь пожалеть через пять минут. И не стоит пока сообщать, что я сам намеревался его навестить. Сразу возникнет вопрос: с какой целью? Верю я всякому зверю, а тебе, ежу, пока погожу. Что Карен, что Дамир — одного поля ягоды. Тут как по весеннему льду идешь. Еще шаг, — и в полынью можно уйти. И не важно, что в шикарной гостиной не видно орудий для пыток. Неизвестно еще, чем подвалы особняка Дамира оборудованы. Но поскольку совсем молчать тоже не стоило, я уклончиво ответил:

— Возможно. Пока что мне известно только то, что Карен хочет построить на купленной земле аквапарк. А ты желаешь там устроить свалку. Это его слова.

Откинувшись в кресле, Дамир с прищуром посмотрел на меня долгим взглядом, и резюмировал:

— Ты чего-то не договариваешь, парень. Ладно, я поясню тебе свою позицию. Может это на тебя подействует. Поверь, я буду говорить честно. Во-первых, не свалку, а современный комбинат по переработке твердых бытовых отходов. Улавливаешь разницу? И, кроме того, еще десять сортировочных пунктов по всему району. Знаешь, я ведь местный. Да-да, не удивляйся. Родился, и вырос в этом районе. Это уже потом — военное училище, гарнизоны, Афган… Так вот, как нормальный человек и уроженец этих мест я не могу спокойно смотреть, как местная администрация губит природу. Ну, и люди, конечно. К сожалению. Ты никогда не мотался по здешним селам? В каждом овраге — помойка. И по берегам реки тоже. И все это паскудство длится даже не годами, — десятками лет. По весне такое количество зловонной грязи стекает в реку, что волосы дыбом. А всего то надо установить в каждом селе мусорные контейнеры, и обязать людей выбрасывать мусор цивилизованно. А глав сельсоветов — вывозить мусор ежедневно до ближайшего сортировочного пункта. Откуда мои люди будут свозить его на комбинат. Разумно?

Спорить было глупо. Разумно и правильно. И главное, — давно пора. Тут Дамиру в правильном отношении к жизненным процессам не откажешь. Опять же — рабочие места. И потому головой я кивнул совершенно искренне:

— Согласен. Но Карен говорит, что есть свалки с северной стороны. Почему бы их…

— Да потому! Потому, что там территория Карена. И стоит мне сунуться, как начнется война. А сам он этими свалками заниматься не хочет. Чистюля хренов. И к тому же, если даже он мне их уступит, это же другой район. От Ванькина озера пять километров до города, потом по городу через все пробки и светофры. И от северной окраины до ближайшей свалки еще двенадцать километров. То есть, каждая машина сделает в лучшем случае пару рейсов в день. Нерентабельно. А это — мой район. Я здесь родился, и вырос. Здесь мои родители похоронены. И я намерен прожить здесь свою жизнь, и быть похороненным в родной земле, рядом с предками. В земле, парень. А не на загаженной свалке. И еще я хочу, чтобы мои земляки жили в цивилизованных условиях. Но даже не это главное сейчас.

Выпив еще полфужера коньяка, Дамир на этот раз аккуратно закусил бутербродом с икрой, и продолжил:

— Что ты знаешь о чуме?

Вопрос быль сколь неожиданным, столь и диким. При чем тут чума? Потому посмотрел я на Дамира малость ошарашено, и вслух повторил свою мысль:

— А при чем тут чума?

— Просто ответь.

Пожав плечами, я ответил:

— Ну… Я же журфак МГУ заканчивал, а не медицинский. Поэтому не больше, чем любой нормальный человек. Знаю, что это тяжелое инфекционное заболевание с высокой вероятностью смерти. Еще знаю "Пир во время чумы" из "Маленьких трагедий". Пожалуй, и все.

Дамир жестко усмехнулся:

— "Пожалуй, и все…". И это говорит человек с высшим образованием. Не густо… Впрочем, не обижайся. Я и сам еще пару месяцев назад знал не больше. А вот не поленился, пошарился в Интернете, и кое-что уяснил для себя. Просвещаю, слушай. Это острое инфекционное заболевание. Разделяется на бубонную чуму, и легочную. Легочная передается воздушно-капельным путем. Ну, как грипп. Или с выделениями больного. Чрезвычайно заразна. Инкубационный период от двух до десяти дней. Смертность составляет сто процентов. При бубонной — до девяносто пяти процентов. Разносчиками являются грызуны, и пасущиеся на них блохи, от укуса которых и заболевает человек. Разумеется, современная медицина способна с ней бороться, и с применением антибиотиков, в частности стрептомицина, смертность не превышает пять-десять процентов. Но это в процентах. А если в абсолютных цифрах? Учитывая, скажем, размах в масштабах области?

Покрутив головой, я возразил:

— Что-то я тебя не пойму, комбат. Какая чума? При чем она здесь? Уже лет тридцать в стране не было ни одной вспышки. Ситуация под контролем.

Дамир печально покачал головой:

— Вот именно этого я и боюсь. И все то так рассуждают. А ситуация не под контролем, она просто объективно стабильна. И потому медики и СЭС давно расслабились, и едва ли готовы к пандемии. Ты вот "Пир во время чумы" упомянул. Знаешь, сколько народу полегло от чумы только в Европе в средние века?

— Думаю десятки, может сотни тысяч человек.

— А вот шиш тебе! По разным источникам, — до тридцати четырех миллионов человек! В период с тысяча триста сорок седьмого года, по тысяча триста пятидесятый. За три года! И это учитывая тогдашнюю относительно невысокую плотность и численность населения. Ты, кстати, слышал что-нибудь об отряде "731"?

Совсем мужика повело от коньяку. Я аж поморщился. А Дамир, не обращая внимания на мою кислую физиономию, спокойно продолжил:

— Японцы, во время Второй мировой, создали такой отряд. Занимался он разработкой бактериологического оружия. А именно — созданием штамма чумы. И создали, самураи. Искусственный штамм в шестьдесят раз превышал по вирулентности природный. Испытывали на китайцах и корейцах. Хотели и против нас использовать. Был такой фильм, названия не помню, там показывали эти фарфоровые бомбочки. Каждая из которых несла в себе миллионы смертей…

Мне надоел этот бред, я невежливо перебил:

— А при чем здесь ваши с Кареном разборки? Может, пояснишь?

Дамир оценивающе посмотрел на меня, словно решая окончательно, стоит ли говорить. Похоже, решил что стоит.

— Поясню. Для того тебя и пригласил.

— Так уж и пригласил. Кстати, я и сам собирался к тебе наведаться. Только не знал, под каким предлогом.

— Ну, не цепляйся к словам. Считай, что я тебе задачу облегчил. А разборки наши вот при чем. В паре сотен метров от Ванькина озера захоронены мои земляки, умершие от чумы.

И замолчал, наблюдая, какую реакцию вызовет такое сообщение. А какая может быть реакция? Только "Здрасьте, приехали!!!". Или Дамир свихнулся, или я кретин, и чего-то серьезного не ведаю. А Дамир, наслаждаясь моим потерянным видом, успокоил:

— Не думай, я не рехнулся. Я знал об этом с детства. Но на какое то время забыл. Ровно до того момента, когда узнал, что Карен хочет купить эту землю и устроить там аквапарк. А ты знаешь, что вирус чумы погибает только при высокой температуре? При плюс пятидесяти и выше. Или при кипячении. Но низкие температуры он способен выдерживать практически любые. И он сейчас там, под землей. Жив, и ждет, когда его выпустят на свободу. И не делай круглых глаз, пожалуйста. Да, по официальной версии у нас в области никогда не было чумы. Но я хорошо помню рассказы своего отца, и я ему верю. В тридцать восьмом в трех здешних селах была вспышка чумы. Не слишком крупная. Умерло человек триста, не больше. Поэтому властям удалось замять это дело. По рассказам отца в район понаехали медики и чекисты. А как работал НКВД тебе, я думаю, пояснять не надо?

Я почувствовал, как у меня враз пересохло во рту, облизал тоже ставшие сухими губы, и залпом выпил коньяк. Мать вашу, так вот в чем дело?! Если, конечно, верить Дамиру. Точнее — его отцу…

— Слушай, а отец твой может подтвердить?

— Нет, упокой Аллах его душу. Он умер пять лет назад. А я перерыл все местные архивы. Даже в архиве управления ФСБ удалось купить человечка. Ничего. Во всяком случае, человечек уверяет, что ничего на этот счет не обнаружил. Остается только верить. Попасть в архивы ФСБ даже мне невозможно.

— А может, человек тобой купленный просто поленился искать? Или сознательно "не нашел"? Слушай, я, конечно, понимаю, в какой стране живем. Но уж в НКВД то каждая бумажка подшивалась!

Дамир поморщился.

— Наивный ты, Антон, как ребенок. Да, НКВД организация была серьезная. Но не бывает так в жизни, чтобы в стране бардак во всем творился, а у Берии, его только назначили тогда, вместо Ежова, как у Господа Бога в канцелярии? Разгильдяйство оно же живуче. Я вот на днях репортаж из Рязани смотрел. Жилой многоквартирный дом месяц без воды. По той причине, что коммунальщики не могут не то, что место прорыва трубы найти, но даже и самою трубу. Ну, нет никаких планов коммуникаций, и шабаш. Искали металлоискателем. Ноль. Пригнали бульдозер, перерыли весь двор, — нет трубы! Зато под это дело нашли и разрушили сточную. Теперь дом еще и без канализации. А ты говоришь… Правда, отец рассказывал, что чекисты организованно и четко захоронили тела умерших в старой соляной шахте, в двенадцати верстах отсюда, сожгли, засыпали хлоркой, и шахту взорвали. Естественно, со всех, кто хоть что-то знал, взяли подписку о неразглашении. И все молчали. Сам понимаешь, после тридцать седьмого кто посмел бы вякнуть? Это было бы похуже, чем от той же чумы умереть. Но вот где эти подписки, где доклады по начальству о месте захоронения?

— Но ведь ты говоришь, что захоронили далеко от озера?

— Основную часть умерших — да. В основном православных. Но какой правоверный мусульманин позволит хоронить умершего единоверца до заката солнца? Так что с полсотни тел умерших были выкрадены, и захоронены родственниками отдельно. Как и положено. И сделано это было неподалеку от Ванькина озера. Нет, люди не дураки. И могилы хлоркой засыпали, и об озере думали. Только озеро тогда было меньше, и расстояние до него было больше. А если Карен начнет строить там аквапарк… Штамм чумы только и ждет, чтобы его выпустили на свободу. Это же ящик Пандоры. Ты понимаешь?

Я понимал. У меня аж волосы на голове зашевелились, как представил все это в реальности. Учитывая нынешнюю безалаберность властей. Это при той же Советской власти согнали бы медиков и солдат, оцепили район, и заглушили бы все и всех в двадцать четыре часа. А сейчас, если реально? Пока первые заболевшие обратятся в больницу, пока сделают анализы, и поднимут тревогу… Да за первые пару дней заболевшие инфицируют сотни людей! А дальше все покатится в геометрической прогрессии. Плюс ко всему естественная миграция людей. И куда может занести инфицированного человека — Бог весть. Прав Дамир: не готовы власти к такой напасти сейчас. Хотя служб и министерств соответствующих создано достаточно, и лихорадит страну в последние годы все чаще и чаще. Но едва ли кто всерьез поверит на слово какому-то криминальному авторитету, который рассказывает сказки со слов умершего отца. Хотя…

— Послушай, Дамир. А ты Карену говорил об этом?

— Говорил. Он только посмеялся. И не спрашивай, пытался ли я обратить на это внимание властей. Пытался. У меня есть свой человечек в законодательном собрании. Он, по моей просьбе, посылал запросы в МЧС, Минздрав, и СЭС. И в ту же ФСБ. Его вежливо отовсюду послали. Нет никаких документальных свидетельств. Я предлагал главе районной администрации провести проверку за мой счет. Сделать анализы проб почвы в этом месте. Глухо. Одних денег для этого мало. Нужно официальное постановление. А местный глава струсил выходить с таким запросом на правительство. Потому что выборы на носу, и никому скандал не нужен. Ни-ко-му. Выходит так, что только я, криминальный авторитет, беспокоюсь. А те, кому это положено по должности, — положили с прибором на вполне вероятную угрозу. Потому что, повторюсь, я своему отцу верю. К сожалению, мне не удалось отыскать больше никого из очевидцев этих событий. Кто-то что-то слышал с чужих слов, но подтвердить стопроцентно не берется. Очень много лет прошло. Большинство умерли, а мой отец тогда еще ребенком был.

Ну, понятно. Теперь все встало на свои места. Карен Дамиру не поверил, и потому упорно желает перехватить эту землю. И не потому, что она так уж ему нужна. Просто, по всей видимости, их отношения достигли критической отметки, и Багдасаров решил свалить конкурента окончательно и бесповоротно. А земля это только предлог. Для меня, дурака. Сначала легкий скандал, а потом серьезная каша с убийством. И ключевую роль в этом деле должен сыграть я. Ай да Карен, ай да сукин сын! Надо было больше запросить, за такую то услугу. Теперь, пожалуй, пришло время открыться Дамиру. Он, конечно же, тоже та еще сволочь, но хоть верное решение принял.

Нет, в сущности, я бы мог и сам проверить его информацию и поднять шум в прессе. Тогда властям пришлось бы почесаться. Им же не нужны многотысячные митинги на улицах городов и сел. Но… Во-первых, с людьми Карена на хвосте это нереально. Во-вторых, почему мне должны поверить больше, чем Салихову? Я, как и он, не владею никакими документальными подтверждениями. То есть, я вообще ничем не владею. И если уж Дамир, с его то возможностями, не нарыл ничего, то мне и подавно не удастся этого сделать. Так что выход один: оградить, хотя бы на время, Дамира от притязаний Багдасарова, дать ему возможность купить эту землю, тем более что он не сильно разорится на такой сделке. А когда он будет владельцем, он вправе устроить на своей земле и проверку. В частном порядке. И вот когда, или если, все подтвердится, тогда уже и я смогу привлечь внимание к этому делу. Словом, самый оптимальный вариант это сработать сейчас в тандеме с Дамиром. А там наши дорожки разойдутся. Все же с убийцей мне не по пути, как ни верти. Но уж больно много на кону стоит, чтобы я мог сейчас себе позволить чистоплюйство.

— Вот что, Дамир. Ты верно понял, у Карена есть на тебя по-настоящему убойный материал. Возможно, ты знаешь об этом, если у тебя есть свой человек в его окружении, возможно нет. Тогда я окажу тебе услугу. А взамен потребую с тебя слово, что мы вместе не позволим Карену купить эту землю. Купишь ее ты, проведешь за свой счет необходимую экспертизу, а я раздую это дело в прессе. И не только в областной. Так что обратить внимание на потенциальную угрозу власти придется. Только не давай мне слово вора. Слово вора, данное фраеру, немного стоит. Я поверю только слову "берета". Такой расклад тебя устраивает?

С минуту Дамир смотрел на меня сузившимися до щелочек глазами, словно решая: сразу порвать наглеца, или помучить? А вот хрен тебе, комбат. Судя по всему, осталось в тебе еще что-то человеческое. Да и знать, какую именно подляну тебе Карен уготовил, ты жгуче хочешь. Так что давай, родной, решайся.

Тяжелый взгляд Дамира я выдержал не мигая, и не пожалел об этом. Он неожиданно широко улыбнулся, подмигнул, и поинтересовался:

— А скажи, Антон, страшновато стало, а? Ведь не шпанёнку условия диктуешь. Знаешь, чем может обернуться.

— Есть немного.

— Ну, молодец, что не врешь. Ты смелый мужик, и мне по душе. Слово "берета", что работаем в одной связке, пока нам обоим это выгодно. А потом десантируемся на разных высотах, и каждый в свой окоп. Говори.

— У Карена есть изъятый из дела протокол допроса Виктора Летунова, твоего бывшего охранника. В нем четко зафиксировано, что Бакшиша убил ты, со слов Летунова. Лично. И еще у Карена есть написанное собственноручно Летуновым признание, что ты его принудил угрозами взять убийство на себя. Я конечно экспертизы не проводил, да и держал оба документа в руках пару минут, но уверен, что написано признание именно Летуновым. Карен не блефовал.

Дамир слушал меня молча, и ухмылялся. И мне это очень не понравилось. Не так должен бы реагировать преступник, которому сообщают, что для него уже приготовлена камера. Кажется, я лопухнулся еще раз, и Дамир это знает. Потому так безмятежен. Да какого хрена?! Что вы все из меня делаете болвана с завидным постоянством?

— Так, Дамир. Давай начистоту. Тебе это известно?

Дамир молча кивнул.

— И тебе параллельно, что Карен может тебя посадить в любой момент? Или не может? Что с этими бумагами не так?

Дамир, наконец, сжалился надо мной, сказал "Момент…", и вышел из комнаты. Вернулся он через пару минут с папкой в руках. Раскрыв, вынул из нее лист бумаги, и подал мне:

— Вот копия протокола допроса.

Я посмотрел. Действительно, того самого. Дамир протянул мне второй лист:

— Вот копия признания Виктора.

Я убедился.

— А теперь прочти первые буквы каждого предложения. И не спрашивай, каким образом ко мне попали ксерокопии.

Я прочел. И глаза на лоб полезли. Потому что первые буквы предложений, если читать подряд, складывались в короткую фразу: "КАРЭН ЗАСТАВИЛ МЕНЯ". И не важно, что имя "Карен" написано через "э". Сложно найти слово на букву "е" да еще на таком ограниченном пространстве и с четко поставленными условиями для текста. К тому же, когда над душой стоит мордоворот с удавкой в руках. А Дамир, в качестве апофеоза, подал мне еще один лист бумаги, слегка пожеванный, пожелтевший от времени, но аккуратно распрямленный. И в нем, почерком все того же Летунова, очередное признание в том, что дать подметные показания, и неофициальное признание об угрозах Салихова, его вынудил написать Карен Багдасаров. Под угрозой не только его, Летунова, убийства, но и обещания вырезать всю его родню, а жену и малолетнюю дочь продать в гарем какому-нибудь арабскому шейху, или в турецкий публичный дом. Подпись, и дата: двенадцатое августа 1997 г. Я посмотрел на Дамира молча, но он верно уловил вопрос в моих глазах, и пояснил:

— Да, знал я все это. Потому то Карен и тянул пустышку все эти годы. Уверен был, что держит меня за глотку, и припрет к стенке, когда начнем откровенную войну. И мне это было выгодно. Пусть тешится, считая, что я у него в руках. Витек сообщил мне обо всем еще из "крытки", до суда. И я не то, чтобы простил его. Предательство простить нельзя, даже если на предательство пошел ради спасения своей семьи… Кстати, о его семье я заботился все эти годы. Мы же с Витьком однополчане. Он полтора года в моем батальоне служил срочную. Не один литр крови мы пролили вместе, своей и чужой. Но, как видишь, даже боевому товарищу не всегда можно верить. А Витек после отсидки первым делом пришел ко мне. Не домой даже, к жене и дочке. А ко мне. Он не просил прощения, понимал, что я не смогу простить. Просил только позаботиться о его семье. Я слово ему дал, и сдержу его. И помогу, и от Карена прикрою. Но Витька простить не смог…

— Так, где он сейчас? — резко перебил я.

— А не знаю. Падлой буду. Не думай, что я его загасил. Хотел, — да. Но не смог. Он это понял, и попросил у меня неделю. Только неделю, чтобы побыть с семьей. А потом сделал все сам. Где его тело я не знаю. Может, кто случайно и обнаружит. Тогда я его похороню по-человечески.

— Тогда ответь еще на один вопрос. Вернее — подтверди: Бакшиша убил Летунов?

— Да. Я тогда Бакшишу стрелку забил, не могли мы с ним никак рынок в Черняховке поделить. Бакшиш попер напролом, бойцы его вынули стволы. Ну, Витек дальнейшего ожидать не стал, и завалил обоих. Тогда Бакшиш выдернул свой пугач, Витек и его погасил. Я то уже тогда оружия не носил, зачем оно мне? Лишняя головная боль и ментам услада. На Витька полностью полагался…

Признаться, я некоторое облегчение испытал. Нет, конечно же, с Дамира это грехов не снимает. Но, по крайней мере, к этому убийству он отношения не имеет. Что вовсе не означает, что он не убивал никого вообще. Не считая Афгана, разумеется. Но если и были такие грехи на его совести, то мне об этом неизвестно, а гадать можно сколько угодно. И уточнять я, понятное дело, ничего не собираюсь. Пока что мне достаточно того, что я имею дело с бандитом, но тешу себя надеждой, что руки в крови невинных он не замарал. Все же легче…

— Дамир, а ты знаешь, что Зайчик убит?

Салихов не сразу въехал, и уточнил:

— Какой еще зайчик? А-а-а… Постой, постой. Это следак что ли? Ну, дела. Когда? Кто?

— Или вчера вечером, или сегодня утром. У себя в квартире. То есть, обставлено под самоубийство, но не сомневаюсь, что это работа людей Карена. Я имел вчера глупость навестить Зайчика. Но, черт возьми, я готов поклясться, что хвоста за мной не было!

Дамир нахмурился. Я тоже. А он еще и выразил наши одинаковые мысли вслух:

— Хреново. Если Карен начинает убирать свидетелей, значит и нам с тобой от него можно ожидать чего угодно. А сведения достоверные?

— Достовернее некуда. У меня источник надежный.

— Менты?

— Да. Не последний человек в убойном управлении УВД.

— Ты сможешь его привлечь на нашу сторону в этом деле? Чтоб прикрыл, случись необходимость?

— Думаю да. Я, кстати, к нему собирался, когда твои бойцы меня повязали.

Чуть подумав, Дамир подытожил:

— Значит, сделаем так. Ты сейчас поезжай к своему менту, а я… Что такое?

Услышав шум за дверью, Дамир поднялся, и окликнул охрану:

— Марсель, Саша? Что у вас там?

Вместо ответа дверь распахнулась от пинка, и в комнату вошел никто иной, как Карен, черт его подери! И ни слова не говоря, вздернул руку с пистолетом, и всадил в грудь Дамиру две пули. От удара Салихов рухнул обратно в кресло, изогнулся всем телом, пытаясь подняться, но третья пуля, прямо в сердце, остановила его. Дамир замер с открытыми глазами, в которых кроме лютой ненависти не читалось ничего. А пальцы обеих рук скрючились, словно в последней попытке дотянуться до глотки своего убийцы. Карен широко улыбнулся, глядя на мертвого Дамира, и перевел ствол на меня. Я дергаться не стал. Завалит, так завалит. Уйти не удастся, он, конечно же, не один.

В подтверждение моим мыслям в гостиную вошли трое хряков Карена. Двое из них тащили избитых, и уже застреленных охранников Дамира. Наверное, те самые Саша с Марселем. Облажались вы ребята. И сами подставились, и хозяина подставили. Да и меня за компанию. Видно, завалили обоих из бесшумки. Вон у Карена "ТТ" с глушителем в руке. Из него и грохнули. Возможно, что и сам Карен. А может и мордовороты его. Вот только Дамира Карен пожелал убить лично. Не отказал себе в удовольствии видеть поверженного врага. Вот только не понимаю: бить охранников для чего было?

Впрочем, ответ на этот вопрос я получил уже через пару минут. А пока напряженно смотрел на указательный палец Карена, лежащий на спусковом крючке "тетешника". Смотрел, и мысленно прощался со всеми, кого знал, и просил прощения у всех, кого обидел. Потому что шансов остаться в живых после смерти Дамира у меня не было практически никаких. А Карен, сволочь, тянул время, и наслаждался моментом. Прямо таки упивался своей властью.

Прикрыв глаза, я мысленно плюнул в его ухмыляющуюся рожу. Плюнул бы и реально, но далеко, не долетит. А встать, и подойти поближе мне никто не позволит. Так чего попусту слюной брызгать?

Между тем характерного "пфук", как бывает при выстреле из пистолета с глушителем, что-то не слышалось. Хотя, если учесть что я неважно изучал физику, то непонятно что должно произойти прежде: удар в грудь, или донесется звук выстрела из бесшумки. Что-то не припомню я что выше: скорость звука, или скорость полета пули из "ТТ"? Вместо этого я услышал издевательское "паф-паф" и ехидный смешок Карена. Вслед за ним заржали и его монстры.

Открыв глаза, я увидел, что Карен стоит, опустив руку со стволом вниз, и внимательно изучает меня. Точнее наслаждается зрелищем моего испуга. Я, вообще то, не трус, но когда сидишь безоружный под дулом пистолета, и знаешь, что не имеешь ни малейших шансов предотвратить выстрел, все же как-то не по себе. Тут у самого смелого по спине холодный пот потечет. А Карен, подлюга, вдоволь насладившись зрелищем, утешил:

— Что, Антон, страшно стало, а? Ты не пугайся, убивать я тебя не стану. Тебе другая роль предназначена. Ах, какой же ты молодец, малыш. Как ты все удачно повернул. Ты сделал даже лучше, чем я мог придумать. Ну, и Дамир, царствие ему небесное, посодействовал. Как же все удачно то сложилось…

Карен качнул свободной рукой, и один из охранников торопливо подставил ему стул. Устроившись поудобнее, Карен закурил, бесстыдно стряхивая пепел прямо на персидский ковер, и продолжил:

— Знаешь, я ведь действительно нанял тебя, чтобы Дамира уничтожить. Но руками закона, будь он неладен. Хотя нет, не так. Уголовный кодекс надо чтить. Бендер был прав. Что бы мы все делали без закона? Тогда и обходить было бы нечего, и жить стало бы неинтересно. Изначально я хотел раздуть с твоей помощью скандал в прессе, а потом и сдал бы Дамира прокуратуре с легким сердцем. Лет на пятнадцать его делишки потянут. Это только те, что удалось бы доказать. Не без моей помощи. Но ваш разговор спутал все планы. Оказывается, с Летуновым я тянул пустышку, увы. Да-да, малыш, не удивляйся. Я все слышал.

Карена снова коротко махнул рукой, и все тот же охранник подошел к дивану, встал позади меня, и крепко надавил на плечи, чтоб я не рыпался. А я и не рыпался, не видел пока шансов. Да и вообще молчал, соображая, что бы все это значило. Например, тот факт, что меня Карен не застрелил сразу же, как и Салихова. Или то обстоятельство, что все четверо были в синих медицинских бахилах и медицинских же перчатках. Означать это могло только одно: они не желают оставлять в доме Салихова ни отпечатков, ни следов обуви.

Карен между тем поднялся, приблизился ко мне вплотную, и, положив мне руку на шею, потрепал воротник. Обратно его рука выскользнула с какой-то иглой с шишечкой на конце. Нечто вроде английской булавки. Я никогда не видел подобного, но, сложив дважды два, сообразил, что это ничто иное, как микрофон для прослушки. Судя по крохотным размерам и предполагаемому радиусу действия, — дорогостоящая игрушка из новейших разработок яйцеголовых. И Карен тут же подтвердил мою мысль, видимо, уловив нечто подобное у меня в глазах:

— Да, малыш. Это микрофон. И все эти дни тебя слушали, где бы ты ни был. Я это заберу, ты не возражаешь? Знаешь, даже для меня это дорогая игрушка. Еще пригодится.

Поворочав распухшим языком во рту, я откашлялся, и уточнил:

— Значит, разговор с Зайчиком ты тоже слышал?

— Не я. А мой слухач. Один из тех, что катались за тобой на "Опеле". Когда они позвонили, и сказали, что ты приехал в этот дом, я понял, что ты не по моему делу туда наведался. А Зайчик живет неподалеку. Дураком нужно быть, чтобы не сообразить к кому в гости ты пожаловал. Уж не знаю, как ты улизнул от моих ребят, но тебе удалось, молодец. Только я велел им слушать, и докладывать. Радиус действия у этой штучки — около пятисот метров, несмотря на крохотные размеры. Запись вашего с Зайчиком разговора я слышал слово в слово…

— Ты его?

Карен только хохотнул. Ежу, дескать, понятно. Зачем оставлять за спиной человечка, который желает тебя освежевать? Всякое в жизни случается, бывает, что и охрана не спасает.

Что и говорить, людишки у Карена вымуштрованы идеально. Надо следака на тот свет отправить — пожалуйста. Грохнуть охранников конкурента — с превеликим удовольствием. Даже секретарша Карена та еще штука от ружья. То-то она при моем посещении кофе и бутерброды с подносика расставляла на столе одной рукой. При этом почти сладострастно прижимаясь теплым животиком к моему плечу. Действует безотказно. Чувствуя податливое женское тело, мужик невольно напрягается, и значительно теряет контроль над собой и ситуацией. Пока я улавливал биотоки, исходившие от ее чресел, эта стерва и вколола мне микрофон в воротник…

Карен действительно много обо мне знает. В частности, — что я имею паскудную привычку неделями не менять одежду. Значит, в ближайшие дни обязательно буду ходить в этой чертовой джинсовке. Права была Ульянка, небрежность в одежде до добра не доведет. Сейчас одно обстоятельство радует. Вернее — два. Первое то, что на Ульянку этот упырь пока не вышел. Не взял в заложницы, не диктует мне никаких условий. И второе, — что во время разговора с Никитой я был без куртки. В машине ее оставлял, точно помню. Значит, Карен не знает, от кого именно я узнал адрес Зайчика, хотя может и догадываться. Но не суть важно, хай себе догадывается. Главное, что он не может знать, к кому именно я приходил в УВД. И не знает, что у меня есть козырь в лице Никиты. А что козырь мне понадобится, я уже не сомневался. Пока я пялился нарочито пустым взглядом на Карена, его бойцы укладывали в живописных позах обоих охранников Салихова возле дверей. А сам Карен не спеша отвинчивал глушитель со ствола "ТТ". И, ни слова не говоря, всадил еще две пули в грудь уже мертвого Дамира. Даже ухом не повел. Явно, чтоб звуки выстрелов слышались снаружи. Вкупе с бахилами на обуви и перчатками на руках всей троицы означать это могло только одно…

И все же Карен уловил в моих глаза проблеск мысли, в отличие от своих приматов. И покивал головой:

— Да, малыш. Это ты их всех завалил. Утром тебя похитили охранники Дамира, вот эти самые. И свидетели есть. Нет, не думай, не купленные. Натурально реальные. Соседка твоя Ангелина Ивановна видела в дверной глазок, как тебе сунули в морду эфирную маску, а потом уложили на носилки. И "санитаров" описала один в один…

— А что же твоя охрана? — перебил я. — Как они позволили меня увезти?

— А их тоже отключили. Электрошокерами, паразиты. С тобой нежнее обошлись. Очень уж ты Дамиру был нужен не злой и сговорчивый. И что ему так сдалась эта земля? Нашел из-за чего воевать. Из-за клочка земли!

— А ты не веришь, что там захоронение умерших от чумы?

— Конечно, нет! Я верю в то, что Дамир, как и я, навешал тебе лапшу, чтобы перетянуть на свою сторону, и отхватить эту землю. Он вообще в последнее время скупает землю в районе. Не иначе как местным баем хочет стать. Ну а мне только предлог нужен был. Давно нам с ним тесно. Вот ты мне и помог. А версия будет такая. Тебя насильно привезли, поначалу вы пили, и беседовали мирно. Но потом Дамир стал на тебя давить, вы поссорились. Он хотел тебя грохнуть, вот из этого самого "ТТ". Но ты оказался ловчее в силу молодости, и сам его завалил. А потом пытался уйти. Путь тебе перекрыла охрана, ты их отбуцкал, и они схватились за стволы. Ну, тогда ты и их уложил. Примитивно, правда? Но чем примитивнее, тем достовернее. Конечно же, меня вызовут в качестве свидетеля. И конечно я подтвержу, что заключил с тобой контракт, и выдал аванс. Только документально решили закрепить позже. Не судьба…

И улыбался, улыбался подлец. Действительно, примитивно. Но потому то и достоверно. Род занятий и характер Дамира ментам известен. Карен со своими оглоедами конечно же прошел в дом через черный ход, и не засвечен. А я, если и попытаюсь сейчас отсюда сдернуть, бликовать буду средь бела дня как зеркальце в Сахаре. И менты будут искать единственного подозреваемого. Наверняка уже кто-то, заряженный Кареном, позвонил, и сообщил, что слышал звуки выстрелов в доме. И опергруппа уже несется сюда на всех парах. И не из местного РОВД, разумеется. Уж Карен безусловно позаботился, чтобы приехала бригада из главка. Так сказать, по рангу Салихова. И я никому ничего не смогу объяснить. Разве что Никита мне поверит, и проведет объективное расследование. Но до Никиты еще нужно добраться…

Карен тем времен поинтересовался через плечо:

— Ну что, все готово?

Один из его охранников промычал:

— В натуре, босс.

Карен качнул рукой в мою сторону, и все тот же охранник, взяв со стола бутылку с коньяком, приблизился ко мне. А тот, что стоял у меня за спиной, рванул мою голову за волосы вверх, и зажал пальцами нос. Прием безотказный. Нет, конечно, некоторые умники считают, что при этом можно дышать со стиснутыми зубами. А вот хрен. Язык не позволяет. Его непременно нужно вытолкнуть наружу. А значит разжать челюсти. Что от меня и требовалось. И мне в глотку тут же полилась обильная и ароматная струя коньяка. Влили почти всю бутылку, я мгновенно стал косеть, и уже с трудом разобрал сквозь шум в ушах слова Карена:

— Ты извини, дорогой. Придется тебе отметину поставить. Ведь не может же быть так, что ни один из троих не засветил тебе между глаз. До встречи в суде, малыш. Поверь, я буду самым дорогим свидетелем на твоем процессе. И у тебя будет уникальная возможность писать яркие репортажи из-за решетки о суровых буднях российской зоны.

Охранник Карена с наслаждением выполнил свой долг. Коротко хекнув, он нанес мне прямой правой в глаз, и я отключился вторично за это утро…

* * *

Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на полу в двух шагах от мертвого Дамира. Чуть поодаль лежали оба его охранника. Больше в комнате никого не было. Пока. Приходя в себя, несмотря на муть в глазах и шум в башке, я стал лихорадочно соображать. Первым делом следовало привести себя в чувство. Отбросив зажатый в руке "ТТ" я попытался подняться на ноги. Не получилось. Уже сказывался алкоголь практически натощак и отменный удар в лицо. Правый глаз саднило, и из рассеченной брови явно сочилась кровь. Тогда я вспомнил, что тоже имею непосредственное отношение к приматам, и просто пополз на карачках. Картинка была та еще, надо полагать. Если б кто наблюдал со стороны, животик бы от смеха надорвал.

На мое счастье, санузел обнаружился на первом же этаже, и долго плутать на четвереньках мне не пришлось. Хорош бы я был, если бы менты застали меня в таком состоянии и позе. Стопроцентно очевидная картинка: три трупа в гостиной, рядом с которыми пистолет с моими пальчиками, и пьянущий подозреваемый в позе "зю". Единственный подозреваемый…

С трудом преодолев порожек туалетной комнаты, я дошкрябался до унитаза, и применил классический метод: два пальца в глотку. Уже после первой попытки из меня хлынул Ниагарский водопад коньяка с остатками не переваренных еще бутербродов, сознание стало восстанавливаться, и пелена перед глазами постепенно рассасывалась. Видимо, в отключке я пролежал минуты три, не больше, и весь коньяк не успел полностью всосаться в кровь. Можно условно считать, что я получил не больше двухсот граммов алкоголя в кровь. Для меня это не предел.

С этой счастливой мыслью я и стал принимать вертикальное положение, цепляясь все еще трясущимися руками за унитаз. Шагнув к ванной, я открыл кран, и обильно полил свою дурную башку ледяным душем. Подействовало почти мгновенно. И ясность ума вернулась, и инстинкт самосохранения проснулся, и заверещал в полный голос. Надо было немедленно убираться отсюда. Наверняка с опергруппой приедет заряженный Кареном человечек, и уж он то не позволит мне написать явку с повинной. Да и вообще будет держать Карена в курсе. И Никите пока сдаваться я тоже не могу. Он будет обязан для начала посадить меня в камеру, а уж потом разбираться. А пока будет разбираться, нет гарантии, что мне там будет комфортно и, главное, безопасно. Не напрасно Карен намекнул на репортажи из-за решетки, ох не напрасно. И рассказы Зайчика о провокациях, устроенных ему Кареном в зоне, тоже не добавляли оптимизма.

Уже на своих двоих я вышел из ванной, зачесывая назад мокрые волосы, и вернулся в гостиную. Первым делом обшарил карманы охранников Дамира, и у одного из них обнаружил свой мобильник и ключи от машины. Потом тщательно протер все места на мебели, полу, дверях и дверных косяках, где могли остаться мои отпечатки. В ванной я это сделал еще перед выходом. Хотя это, скорее всего, мартышкин труд. Сейчас, в спешке, протереть все места, куда я мог прикоснуться, просто нереально. Оставалось только надеяться на невнимательность и профессиональную небрежность криминалистов.

Взгляд мой зацепился за папку, из которой Дамир мне подавал бумаги. Она так и лежала на подоконнике, куда ее небрежно бросил Дамир. На всякий случай я ее прихватил. Тем более что там находились не только ксерокопии протокола и признаний Летунова, но и еще какие то бумаги. Учитывая важность бумаг показанных мне Салиховым, не исключено, что и остальное содержимое папки представляет из себя нечто важное. Только смотреть было некогда, я решил это сделать позже. Застыв на пару секунд посреди гостиной, я осмотрелся. Кажется все…

Нет, не все. Взгляд прямо таки притягивал брошенный мной на пол пистолет. Все же у оружия на мужчин имеется магическое влияние. А в моей ситуации — тем более. Но брать паленый "тетешник" было бы верхом безумия. Но и без оружия в такой ситуации лучше не оставаться. Кто его знает, как все еще повернется? Чутье мне подсказывало, что все еще только начинается, и следует быть предусмотрительным. Поэтому я без зазрения совести позаимствовал ствол у одного из охранников Дамира, который тот так и не успел вынуть из наплечной кобуры. На мое счастье, у обоих оказались классические итальянские "Беретты-92" с магазином на пятнадцать патронов. Так что с учетом запасных у меня солидный боезапас аж в шестьдесят патронов. Которые, хочется надеяться, мне не понадобятся. Ну, и чтобы обезопасить себя от возможных притязаний ментов, на случай задержания и проверки, я тут же накатал на листке из блокнота заявление, что ствол нашел, несу сдавать… Ну, и так далее. Безотказный прием с середины девяностых. От уголовной ответственности освобождает начисто. Бандюки его очень широко использовали. Тут главное не забывать каждый день писать свежее заявление с новой датой.

Все. Пора сваливать. Менты появятся вот-вот, если верить Карену. А не верить ему нет оснований. Бросив прощальный взгляд на Дамира, я тяжело вздохнул. И не потому только, что потерял такого союзника, с которым можно было бы дружить против Карена. Все же он мне стал немного симпатичен, хоть и бандит. Прими Аллах его душу…

Прежде чем выйти из дома, я оглядел ухоженный дворик перед коттеджем Дамира. Никого. Возле гаража на площадке стоили два "Мерседеса". Машины "скорой", конечно же, нет. Оно и понятно. Зачем бы бойцы Дамира повезли меня на ней прямо до дома Дамира? Перегрузили в "Мерседес" где-нибудь в городе, а "скорую" бросили в переулке. Наверняка была угнана.

Что происходило на улице, я видеть не мог из-за глухого, почти двухметровой высоты, кирпичного забора. Но, судя по тишине, там еще не суетились опера и "омоновцы". Проскользнув через двор, я выглянул в щелку между створками ворот. Пусто и тихо. Распахнув ворота, запрыгнул в свою "Ниву", завел движок, и неторопливо выехал со двора. Если кто и увидит, так все равно увидит. А давать пищу для размышлений паническим бегством ни к чему.

Выруливая из поселка на трассу, я соображал, что необходимо сделать в первую очередь. Хотя чего тут соображать? Конечно же, прежде всего, следует обезопасить Ульянку. Потому что она единственный дорогой мне человек в этом городе, которым Карен может на меня надавить. Отправить ее, как и планировал, к тетке, под Питер. Пока одну. Потому что сам я сейчас уехать никак не могу. Во-первых, с таким хвостом. И, во-вторых, кто же тогда остановит Карена? Тут, как нельзя кстати, подходит девиз родных войск: "Никто, кроме нас". Вот только с Ульянкой ох как непросто. Поперечная она до ужаса. Начнет расспрашивать, отнекиваться, характер свой показывать. Еще и на дыбы встанет. Дескать, у меня работа, карьера…

Люблю эту женщину до слез, до сердечной дрожи, но вот с ее характером ну никак не могу примириться! Недаром в ней вперемешку с русской кровью течет мордовская. Одно слово — мордва поперечная, как ее мама называла в минуты раздражения. Придется с ходу ломать, чтоб вникла насколько все серьезно. А пока следует заранее заказать билеты на ближайший поезд. Самолетом не с руки. Потому что уже через пару часов люди Карена будут нас искать. И по регистрации определить пункт прибытия — пара пустяков. Сейчас Карен уверен, что я до сих пор лежу в отключке, и меня возьмут тепленьким, с пистолетом в руке. Или, как минимум, ползаю на карачках по дому, плохо соображая, что произошло, и какого хрена я делаю в чужом жилище. И будет ждать звонка от своего человека. С сообщением, что меня повязали. Ну не может не быть такого человечка. Не тот гусь Карен, чтобы пустить такое дело на самотек, обязательно подстрахуется. Вот только глупость он все же совершил. Дал мне десять минут форы, и они стали решающими. Потому что на старте этим минутам цены нет. Так что своим мобильником я еще могу воспользоваться. Не думаю, что Карен уже фиксирует звонки с него. А что для Карена это сделать не сложно — к бабке не ходи. Как пить дать в сотовой компании у него есть свой слухач, и каждый звонок с интересующего Карена мобильного фиксируется. Не исключено, что и прослушивается. Не бином Ньютона. Да и пеленгуется наверняка с легкостью. Если уж в Интернете предлагаются услуги по определению места нахождения абонента, достаточно только номер указать, то оператору сотовой связи это сделать — как два пальца об асфальт.

Первым делом я позвонил в кассу предварительных заказов на вокзал, и заказал билет на ближайший поезд до Питера. Отправление в тринадцать тридцать по местному времени, сегодня как раз нечетный день. Так что у меня есть еще три часа с хвостиком. Вполне успею, если действовать быстро и сноровисто. Главное Ульянку уломать. Билет я, разумеется, заказал не от своего имени, а от имени Рамиля Фаткуллина, местного художника. Хотя определение "местный" к нему не совсем применимо. Слава о нем, как о художнике, давно перешагнула не только границы области, но и России. И даже перевалила за океан. В Калифорнии у Рамиля собственная студия, для голливудской богемы приобрести его картину считается делом престижным. В старушке Европе у него ежегодно проходят персональные выставки. А в свой родной город он наезжает примерно раз в два года. Квартира, доставшаяся ему от родителей, практически постоянно пустует. Потому что даже в свои нечастые приезды Рамиль пропадает в здешней своей мастерской, расположенной в мансарде одного особнячка, построенного в начале прошлого столетия и которому Рамиль безуспешно, уже два года, пытается придать статус памятника архитектуры, привязывая к нему имена известных российских живописцев. Якобы останавливавшихся в этом особняке в разное время. Потому что двухэтажный домишко, явно купеческой постройки, по генплану через год должен пойти под снос. А Рамиль к нему привык, черпает в нем свое вдохновение и расстаться со своей мансардой не желает ни в какую. А парень он упертый, глядишь, и добьется своего…

В общем, следующим моим звонком был звонок Рамилю. Сегодня он должен быть в полном порядке. В запой он ушел четыре дня назад. Но есть у Рамиля одна очень хорошая черта: он не пьет больше трех суток подряд. И в этом смысле точен, как бомба с часовым механизмом. И в ответ я и впрямь услышал бодрый и даже не заспанный голос:

— Алло…

Облегченно вздохнув, и порадовавшись силе привычки Фаткуллина, я отозвался:

— Рамиль, это Антон. Мне твоя помощь нужна.

— Антон, Антон… А! Привет, Антоха! Как ты? Столько времени не виделись, может, состыкуемся?

— Позже, Рамиль. Сейчас я очень занят. У меня к тебе огромная просьба. Ты можешь подъехать на вокзал в час.

— Дня или ночи?

— Дня, Рамиль, дня.

— Ты куда то уезжаешь?

— Вроде того. Тебе же рядом совсем.

— Рядом. Конечно, могу.

— И прихвати с собой паспорт, ладно? В кассе предварительных заказов выкупи билет на питерский поезд на свое имя, и жди меня. Сделаешь?

— Без вопросов.

— Спасибо, Рамиль. И еще. Купи в ближайшем салоне сим-карту для мобильника. Любую. Оформи на свое имя. Я позже верну ее тебе, лады? Только не забудь, и не опоздай. Это очень важно. До встречи.

Ну, вот. Одно дело сделано. Теперь к Ульянке на работу. Дай то Бог, чтобы она была в редакции. Набрав номер, я услышал немного резковатое Ульянкино: "Да", и скис. Она явно не в настроении. А поднимать мне ее настроение сейчас некогда, да и нечем. Господи, только бы не стала ерепениться, как обычно!

— Улька, это я. Ты в редакции?

— Да. И очень раздражена.

— Я догадался. Проблемы?

— Антон! Ну, ты же знаешь, в редакции всегда проблемы. Когда газета выходила в штатном режиме? Материалы вернули на доработку, все к чертовой матери перемешали, сижу, пытаюсь понять: мой это текст, или же нет?

Понятно. Ульянка на взводе. А вот времени то на уговоры у меня и нет…

— Улька, я тебя очень прошу, закончи с материалами до моего приезда. Я буду через полчаса. И тебе придется уехать со мной. Сегодня пятница, с понедельника ты в отпуске, насколько я помню? Отпросись на репортаж, и исчезни.

— Да ты сдурел, Антошка?! Какие полчаса? Тут работы до конца дня!

— Надо, Ульянка. Поверь мне на слово, хоть раз! Все, буду через полчаса.

Отключившись, я зримо представил, как она сейчас швырнула трубку на стол, поминая меня нехорошим словом. Ничего, переживем. Она все же молодец. В нужный момент умеет сконцентрироваться, и уложиться в кратчайшие сроки. Недаром ей удалось пробиться в региональный корпункт "Известий". Ей, девчонке из районной газеты, практически без опыта работы. И за полтора года выросла так, в профессиональном плане, что мэтрам иной раз носы утирает. Воли и целеустремленности у нее хоть отбавляй. Ничуть не меньше, чем упрямства.

Через полчаса, как штык, я ждал Ульянку возле входа. Она вышла стремительно, размашисто зашагала к моей "Ниве", и даже по походке было видно, что зла на весь божий мир до предела. Похоже, разговор с главредом был не из приятных. И стрелочником, конечно же, стану я. Так всегда было, и я к этому стал привыкать уже. Но только не сегодня.

Едва только Улька села в машину, и открыла рот, чтобы отчитать меня, я с ходу перебил:

— Тихо, Улька. Выслушай меня молча, не перебивай.

И повернулся к ней лицом. Заметив огромный синячище у меня под глазом и рассеченную бровь, Ульянка охнула, прикрыла рот ладошкой, и на глаза навернулись слезы. Нет, все же не все еще потеряно, если ревет из-за меня. А Улька, замотала головой, и едва не заголосила:

— Опять?! Опять во что-то ввязался? Да что ж ты неугомонный какой, Антошка? Что это? За что?

Погладив любимую по руке, я для начала коротко сообщил:

— Все хреново, барышня. Это, — я покрутил пальцев вокруг глаза, — только бледная иллюстрация реальности. Улька, я сейчас шагаю по лезвию бритвы, и рискую ежеминутно рассыпаться на две половинки. Но даже не это хреново…

— Во что ты ввязался?

— Меня ввязали, а не я ввязался.

— Антон! Перестань играть словами! Я бросаю все, срываюсь в разгар рабочего дня, обещая главреду репортаж. А что я ему предложу?

— Будет тебе убойный материал, гарантирую. Но позже. А сейчас слушай. Меня втянули в нехорошую историю. Очень нехорошую. Намного хуже той, из-за которой я погорел в последний раз. Тут уже не потерей работы пахнет. По этому делу только за последние два дня убиты уже четверо. Один из которых — крупный криминальный авторитет. Фамилия Салихов тебе о чем-то говорит?

— Ну… Я же не по криминалу, как ты. Ну, слышала. Только все больше как о крупном бизнесмене.

— Одно другому в нашей стране не помеха. Так вот. Если уж его положили под каток, то представь, что могут сделать со мной. Пока меня только подставили ментам, как убийцу Салихова. Его конкурент подставил. И надеется, что сейчас меня в наручниках везут в Гоголевский тупик. Очень скоро он узнает, что это не так. Тогда на меня начнется охота. Загонять будут по всем правилам. И если найдут — в живых возможно не оставят. И по тебе это может, даже не может, а ударит обязательно…

— А, как бы, ничего, что мы с тобой уже расстались?

Пилюлю я проглотил молча. Хотя и было очень неприятно. Все же на что-то еще надеюсь, наивный человек…

— Ульянка, Карену это без разницы. Для него это несущественные нюансы. Для него важнее то обстоятельство, что ты единственный по настоящему близкий мне человек в этом городе. Только это он и возьмет в расчет. И только тобой он может на меня надавить. Потому что знает, что я скорее сдохну, чем подставлю тебя…

Улька промолчала. Мне говорить тоже больше не хотелось. Тошно было. Пока и этого достаточно. Пусть переваривает, и осознает серьезность угрозы. И рулить в потоке машин я продолжил молча.

Остановился я у ближайшего банкомата "Сбербанка". Деньги, полученные от Карена, я еще в день нашей встречи положил на счет, теперь пришло время их изъять. Снял все под чистую, опустошив банкомат. Ну, и черт с ним, заправят заново. Мне сейчас не до альтруизма. И с пухлой пачкой купюр я удалился, под недовольный ропот тех, что ожидали своей очереди за мной.

Все так же молча сев в машину, я врубил первую, и рванул с места. До дома Ульянки долетел минут за двадцать. Коротко велел ей "Выходи", и первым шагнул к двери подъезда. Если нас ждут, то уж лучше я первым получу взбучку. Хотя надеюсь, что еще не караулят. А на разведку ну просто нет времени. Можно было бы и не заезжать, конечно. Но документы Ульки дома, а спроваживать ее в другой город без документов нельзя. Неизвестно еще, когда она сможет вернуться.

Нас и впрямь не ждали. Или Карен так беспечен, чего я от него не ожидал, или человечек его в ментуре не слишком расторопен, и не сообщил еще работодателю, что я гуляю на свободе. Хотя, если реально, не так уж и велики возможности Карена. Он не Дед Мороз, по стуку его посоха чудеса не случаются. Чтобы организовать тотальный поиск меня любимого нужно время. Видимо Карен был уверен в успехе подставы, и с этим вариантом лопухнулся. Сейчас он, наверняка, уже понял это, и лихорадочно заряжает своих людей на поиски. И подтверждение этому сразу же и нашлось.

Едва мы вошли в квартиру, как затрезвонил Ульянкин мобильник, и после минуты внимательного прослушивания, она недоуменно пожала плечами:

— В редакцию приходил человек, мной интересовался. Лерка позвонила из отдела информации. Сказал, что я назначала встречу. А я никого не ждала сегодня. Да и рожа у посетителя, Лерка сказала, явно не ангельская.

Протянув руку, я велел:

— Дай телефон.

Улька, все еще под впечатлением звонка, безропотно отдала трубку. Но когда я вынул симку, и сломал ее, возмутилась:

— Ты что делаешь? Я только вчера тысячу на телефон положила! Я что без связи делать буду?

В ответ я жестко сказал:

— Все, Уля. Шутки кончились. Это был человек Карена. Он уже знает, что я слинял с места убийства, и не сижу в СИЗО. Потому и ищут тебя. С этой симки ты пока звонить не будешь. После ее восстановишь. По приезде купишь новую, и не на свое имя. На тетку мою оформишь. Сейчас в темпе собирай только самое необходимое, и едем на вокзал. Через час двадцать у тебя поезд на Питер. Оттуда поедешь к моей тетке в Кировск, поживешь какое то время у нее.

— А ты?

— А я останусь здесь. Мне надо дело завершить. И на мой телефон не звони. На вокзале я дам тебе новую симку, пиши только эсэмэски. Ты поняла? Только эсэмэски. Мой телефон будет отключен, но пару раз в день я буду проверять сообщения. Пиши редко. Одно-два сообщения в день. И коротко. Только "Я в порядке" и все. Поняла? Давай, собирайся. Бери только документы, зубную щетку и запасные трусики. Тебе двое суток в поезде трястись. Вот деньги. Здесь сто двадцать тысяч.

— Зачем так много?

Вздохнув, я сообщил Ульянке самое неприятное:

— Улька, я не знаю, когда ты сможешь вернуться. Может через месяц, может через полгода. Не перебивай! Я все понимаю: работа, карьера… Но на хрена тебе это будет нужно мертвой? Поверь, все предельно серьезно. Если ты сейчас не исчезнешь из города, я не смогу тебя защитить. Для этого мне нужно быть свободным и мобильным. Я не сомневаюсь, что скоро и менты станут меня искать. Уже ищут. Вопрос только в том, как быстро сумеют распространить мои фотографии по всем службам. А уж про людей Карена и говорить нечего. И что-то мне подсказывает, что стрелять они могут начать без предупреждения. На мертвого все и спишут. Карен и в таком случае свое получит. А я должен его остановить.

— Кто такой Карен?

— А ты не знаешь? Карен Рубикович Багдасаров…

— Тот самый? Но, послушай, крупный бизнесмен, владелец двадцати процентов акций всей областной нефтянки. Сеть автозаправок и автосервисов, свое автотранспортное предприятие, весьма успешно конкурирующее с ГУП "Автотранс". Недавно откупил парфюмерную фабрику…

— Ага. А еще он контролирует рынок сексуальных услуг, проституток, в просторечии, а так же является владельцем пятнадцати игорных заведений, не так давно запрещенных, но продолжающих успешно выкачивать деньги из карманов идиотов, и между делом валит конкурентов, и вообще всех, кто хоть как-то может помешать ему. Ты поинтересуйся, откуда у него капиталы? Каково происхождение его нынешней респектабельности? И хрен что узнаешь. Потому что на него работает целая армия адвокатов, и во всех госструктурах у него есть свой человечек. И не последняя сошка, как правило. Ты вот про парфюмерную фабрику упомянула. А что ее рейдеры захватили, не слышала? Угадай с трех раз, кто за этим стоит?

Слушая меня с широко раскрытыми глазами Улька, похоже, только сейчас стал понимать в какую паскудную историю я ее невольно втравил. И уже открыла было рот, чтобы высказать все, что обо мне думает, но я, еще жестче, рявкнул:

— Собирайся, твою мать!!! Счет идет на минуты.

Подействовало. Сорвавшись с места Улька вихрем забегала по квартире, как попало забрасывая в спортивную сумку вещи. А я опустился на пуфик, и устало закурил, чувствуя, как накатывает напряжение, аж мышцы рук сводит судорогой. Только тут обратил внимание, что ручонки у меня предательски дрожат, и пепел валится прямо под ноги. Раньше бы Ульянка за такое свинство шпыняла меня до вечера. Но сейчас не до условностей…

От звонка в дверь я невольно вздрогнул, и мысленно выругался. Совсем психом становлюсь, трясусь как заяц под кустом. Еще совсем не факт, что это по нашу душу. Мало ли кто может позвонить? Хотя чего уж самообманом заниматься? Наверняка это от Карена. Или, что еще хуже, менты. Тогда нам обоим крышка. Воевать с ментами в мои планы не входит.

Ульянка осторожно выглянула в прихожую, вопросительно глядя на меня. Я приложил палец к губам, показал ей рукой на пол, и махнул рукой вниз. Сообразив, она опустилась на корточки возле стены. А я осторожно, стараясь не скрипнуть половицами, шагнул к двери, на ходу подхватив с журнального столика толстый телефонный справочник. Встав сбоку от двери, прижавшись к стене спиной, приложил справочник к глазку. Мало ли. Если это люди Карена, то запросто пальнут и через дверь. Тихо. Но ведь не я один знаю такую уловку. Поэтому смотреть я все же не стал, и спросил через дверь:

— Кто?

И почти сразу, вместо ответа, в дверь долбанули как бревном. Так, что не только замок вылетел к чертовой матери, но и сама дверь полетела с петель. Хорошо, что я стоял сбоку, и меня не накрыло. Рассуждать было некогда, и не о чем. В гости так не ходят. Рявкнув Ульянке: "В кухню!!!", я выхватил из-под ремня "Беретту" с заранее загнанным в ствол патроном, и с ходу приголубил первого ворвавшегося в прихожую мордоворота по затылку, придав ему дополнительное ускорение. Тот без звука полетел дурной башкой вперед, впечатался ею же в стенку, усилив действие моего удара, и отключился.

Второй оказался то ли умнее, то ли наглядный опыт напарника подействовал отрезвляюще, и подставляться не пожелал. Вместе этого коротко махнул невесть откуда мгновенно взявшейся дубинкой, и со всем усердием шарахнул меня по кисти руки. От невыносимой боли я взвыл, выронил "Беретту", и уже левой рукой схватив злодея за снование шеи, попытался прокрутить его в воздухе, и припечатать спиной к полу. Как правило, это у меня получалось безотказно. Но только с противником не такой весовой категории. Этот бугай весит килограммов сто двадцать, никак не меньше. Нажрался, паразит, протеина, накачал гору мышц на тренажерах. А мне теперь что делать? Этому монстру мой захват, — как "БЕЛАЗу" удар "Оки" в задницу. И реакция у негодяя отменная. Перехватив мою правую руку, он резко вывернул ее, я оказался к нему спиной, и тут же горло как тиски сжали две огромные ручищи. С полминуты я безуспешно пытался ослабить захват, долбил гада локтем под ребра, пытался выдавить глаза, но он оставался непробиваемым. По-моему, у него даже веки накачаны. С таким же успехом я мог нажимать на сосновую доску. А у меня в глазах уже мутнело. Нет, насмерть он меня не задавит, пожалуй. Придушит немного, и только. А потом спеленает меня вместе с напарником, который очень скоро придет в себя, и отвезут нас с Ульянкой на какую нибудь заброшенную стройку. Где Карен вынудит меня написать явку с повинной, а потом и сдаст ментам под аплодисменты прокуратуры.

А вот шиш вам ребята. Не хотел я поначалу стрелять, чтобы шумом внимания не привлекать, да видно, тихо уйти не получится.

Сжав подошвами кроссовок "Беретту", я подкинул ее вверх, очень удачно подхватил правой рукой, и стремительно ткнул себе под локоть левой, прижимая срез ствола к обширному чреву своего душителя. Чтоб звук выстрела глуше был. И на спуск нажал бы не задумываясь, но услышал раскатистое "бум-м-м-м", хватка на шее ослабла, спала пелена с глаз, и дышать сразу стало легче. Потом туша стала сползать на пол, и послышался звук удара головой о стену. Как пеньком. Видно, башка у этого монстра тоже деревянная.

Обернувшись, я увидел взъерошенную Ульянку с горящими глазами, и объемной чугунной сковородой в руках, на которой я так любил жарить картошку. Вот и здесь сгодилась утварь. Потирая шею, я прохрипел:

— Спасибо, родная. Что бы я без тебя делал?

Протянув руку, я выдернул сковороду из Ульянкиных рук, просветив:

— По статистике, самыми распространенными орудиями убийства в России являются кухонный нож и сковорода. Теперь понимаешь, почему? И что же вы, женщины, такие кровожадные то, а?

Объяснить, почему женщины такие кровожадные, Улька не успела. Зашевелился первый из налетчиков, приходя в себя, и я, минуя условности, с короткого размаха врезал ему по кумполу все той же сковородой. Прокомментировав при этом:

— Вот так надо бить, солнышко. Теперь на полчаса, не меньше.

Ульянка открыла, было, рот, чтоб огрызнуться, но тут зашевелился мой душитель. Этому я врезал по черепушке с двойным усердием. Такому явно нужна усиленная дозировка. И снова сказал своей Ульке-роднульке:

— И вот так.

Улька, мрачно кивнув, ответила:

— Ага. Теперь понимаю. Учту на будущее.

И многозначительно, явно оценивающе, посмотрела на мою макушку. Верно истолковав ее хищный взгляд, я, на всякий случай, отвел руку со сковородой за спину, и предупредил:

— Я не к тому, не прицеливайся.

Хмыкнув, Ульянка набросила на плечо ремень сумки:

— Я готова.

Подняв руку, я остановил ее:

— Момент…

Присев на корточки, обшарил карманы обоих "гостей". У одного обнаружился хороший электрошокер, который я запасливо сунул в карман. В хозяйстве пригодится. У второго нашлись фотографии Ульянки, явно скопированные с личного дела. Хреново. Раз уж у одного типа их в кармане аж шесть штук, значит, уже успели размножить, и раздать всем заинтересованным лицам. Показав фото оригиналу, я многозначительно спросил:

— Теперь понимаешь?

"Оригинал" недовольно наморщил носик, и чихнул. Нет, не на опасность, слава Богу. Просто у Ульянки это нервное. Когда волнуется, начинает слегка заикаться, и чихать. Уж как все это связано я не знаю, но Ульянка вообще личность неординарная. Может, у нее и анатомия отличается от нормальной женщины? Иногда мне кажется, что она вообще существо с другой планеты.

Но одно обстоятельство меня все же порадовало. Моих фотографий у них пока нет. А поскольку рожи двух налетчиков мне незнакомы, значит, и они меня прежде видеть не могли. Похоже, у них была четкая инструкция повязать Ульянку, фото которой имеется, и того, кто рядом с ней. То есть, — меня. Карен не озаботился подготовить мой портрет, уж больно надеялся, что меня повяжут прямо в доме Дамира. Облажался. Значит, и у ментов пока моих фото нет. По хорошему, человеку Карена, чтоб не насторожить никого из опергруппы, следует подкинуть идею для начала установить личность владельца "Нивы", которую кто-то наверняка видел отъезжающей от дома Салихова через несколько минут после убийства. И только потом раздобыть мои фото, размножить, и объявить в розыск. А раз так, то еще пара часов у меня есть.

Прошагав в комнату, я осторожно выглянул в окно. Машин во дворе по дневному времени стояло немного. Свою "Ниву" я оставил в соседнем, чтоб не светиться. Так что на площадке притулилась пара знакомых мне "Жигулей" и "Ниссан" мужика с пятого этажа Ульянкиного подъезда. А вот синий микроавтобус "Фольксваген" мне незнаком. И сидящий за рулем мужик тоже. Но уж больно он похож на тех двоих, что мирно посапывают в прихожей. Все они какие-то у Карена однояйцевые. Значит, из одного подсолнуха семечки. И уходить надо так, чтобы тот, что за рулем "Фольксвагена", не успел о нас с Ульянкой сообщить. А как это сделать? Увидев меня с ней, он первым делом наберет номер хозяина.

Однако не зря говорят, что творческие люди малость с сумасшедшинкой, и зачастую совершают поступки, которые адекватными трудно назвать. Но именно эти и поступки в итоге и оказываются самыми правильными. И я пошел по парадоксу…

Через пару минут из двери подъезда как угорелая выскочила Ульянка, без сумки, естественно, пулей подлетела к "Фольксвагену", и заколотила кулачком в стекло. "Кинг-Конг" за рулем малость ошалел от такой наглости. Он то ожидал, что нас выведут, держа за руки. Или вынесут спеленатых. Как там они планировали? А тут эта сумасшедшая баба сама ломится в кабину, и не пытается бежать. А что водитель Ульянку узнал, по его роже видно было отчетливо. И потому он растерялся на несколько секунд, и отвлекся от наблюдения за подъездом. Их мне как раз хватило, чтобы выскользнуть наружу незамеченным, и зайти к "Фольксвагену" с другой стороны. Ульянка в это время без остановки трещала, и дергала за рукав мордоворота, уже открывшего дверцу:

— Пойдемте, скорее! Там ваши ребята помощи просят. По-моему этот дебил Полетаев одного из ваших друзей покалечил. Он же зверь, я боюсь его! Помогите мне, пожалуйста! Он меня силой увезти хочет!!!

Ну, и далее, в том же духе. Хмыкнув, я распахнул дверцу со стороны пассажира, рывком запрыгнул на сиденье, и смачно всадил затрещавший электрошокер громиле в прикрытое рукавом футболки плечо. Тот немного подергался, захрипел, пустил густую слюну, и сник. Дай Бог, не навсегда. Кажется, я перестарался, включив полную мощность.

Выпрыгнув из салона, я подхватил Ульянку за руку, и почти поволок за собой следом, к своей "Ниве". Распахнув дверцу, кивнул Ульянке, и плюхнулся на сиденье. И уже повернул, было, ключ в замке, но замер, от неожиданно посетившей меня мыслишки. А вот интересно, почему так быстро бойцы Карена оказались здесь? После звонка Лерки из редакции прошло не более десяти минут. Не успели бы доехать оттуда. Значит, посетила Ульянку другая бригада. Нет, конечно, логично предположить, что Карен направил две группы одновременно и в редакцию, и домой к Ульке. Но… Смысл? Пятница, разгар рабочего дня. Наивно думать, что фанатично преданная своему делу журналистка в такое время мирно печет дома пирожки. Стало быть, Карен наверняка знал, что она дома. А в редакцию послал человека на всякий случай…

Выбравшись наружу, я присел возле машины, засунул руку под днище, и стал ощупывать, двигаясь от переднего колеса к заднему. Долго искать не пришлось. Примерно на уровне средней стойки обнаружился небольшой предмет, явно не предусмотренный конструкцией автомобиля. Нагнувшись ниже, я подсветил карманным фонариком, болтавшимся у меня на связке ключей вместо брелока, и заметил прилепленную под порожком железяку, по форме и размерам с хоккейную шайбу. Похоже, на магнитной присоске. Бомба? Вряд ли. Маловато для хорошего взрыва. Да и ни к чему Карену разносить меня на куски. Я ему нужен живой. В крайнем случае, — в виде тушки, которую можно опознать, и с которой удобно будет снять отпечатки пальцев. А, была, не была!

Отлепив "шайбочку" от порожка, я забрался в салон, и стал задумчиво рассматривать находку. Ульянка, побледнев, спросила:

— Это бомба?

Покачав головой, я успокоил:

— Не думаю. Скорее всего, радиомаяк. Вот и антенна торчит. Если б люди могли улавливать радиоволны на слух, мы бы с тобой и характерное "пи-пи-пи" услышали. Карену нет смысла убивать меня. Пока, во всяком случае. Я ему нужен как убийца Салихова.

О том, что меня могут опознать как убийцу, и закрыть дело за смертью, что вполне устроило бы Карена и следователя, я Ульянке, понятное дело, не поведал. Ни к чему ее пугать раньше времени. А маячок, судя по слою грязи, прилеплен был дней несколько назад. Точнее — три дня. Как раз в тот день, когда я впервые посетил Карена. Тогда же мне его секретарша и "жучка" в воротник куртки вколола. Вот почему за мной глаза и уши Карена следовали неотступно, не теряя меня из вида. И к Салихову Карен с компанией приехал, ориентируясь по маячку. Потому что слышать на таком расстоянии никак не могли. Это они, уже подъехав поближе, стали слушать мой с Дамиром разговор. И теперь Карен, уже зная, что я улизнул от ментов, велел определить, где находится моя "Нива". Вот такой я Колобок. И от дедушки ушел, и от бабушки ушел, а от тебя, лиса, и подавно уйду. Не стану я тебе на нос садиться. Оторваться сейчас от людей Карена, имея такую шикарную фору, это задачка для начинающих…

Вырулив со двора, я рванул в сторону Северного автовокзала. План созрел, и был он прост до безобразия. Но наверняка даст мне еще часа два свободы передвижения. Пусть даже и относительной. А за это время я успею посадить Ульянку на поезд, и сам затаиться. А там решу, что делать дальше.

На автовокзале я первым делом присмотрел подходящий автобус. Тот, что должен отправиться в ближайшие минуты. Самым удачным оказался маршрут до Челябинска. Рейс длинный, автобус отходит через три минуты, если верить расписанию. Пройдясь вдоль борта междугороднего красавца, я присел возле заднего колеса, как будто завязать шнурок кроссовки, и довольно ловко прилепил маячок под крыло. Никто ничего не заметил. Всем в этой предотъездной суете было по фигу. Вот и ладушки. Пусть теперь бойцы Карена догоняют автобус, полагая, что гонятся за моей "Нивой". Час времени мне обеспечен. Теперь оставалось выполнить вторую часть плана.

Вернувшись к "Ниве", я сунул Ульянке в руки пачку денег, и велел, выруливая со стоянки:

— Сейчас проедем до Южного автовокзала. Там ты купишь билеты на любой ближайший рейс. Неважно куда, главное чтобы автобус уезжал прямо сейчас. И еще. Сделай так, чтобы тебя там хорошо запомнили.

Ульянка, не сообразив сразу, уточнила:

— Как это? Зачем? Нам же тихо надо. И ты сказал поезд…

— Улька, ты и поедешь поездом. Но для этого надо совершить отвлекающий маневр. Для начала пусть Карен думает, что мы с тобой катим на "Ниве" в Челябинск. Автобус с маяком его бойцы нагонят через час, примерно. Поймут что к чему. Отзвонятся хозяину. Тот велит проверить Южный автовокзал, аэропорт и железнодорожный вокзал. Да, да. И жэдэ вокзал тоже. Но ты уже будешь в пути, и в кассе твой паспорт не будет засвечен. А на Южном устрой небольшой скандальчик, что ли. Ну, ты же женщина, не мне тебя учить. Вырази недовольство сервисом, пусть тебя кассир хорошенько срисует. А потом и опишет нервную клиентку, кому следует.

Хмыкнув, Улька хищно улыбнулась, и я мысленно посочувствовал неведомой пока мне кассирше на вокзале, которой предстояла встреча с раздраженной Ульянкой. Уж я то знаю, какова она бывает в гневе…

Все прошло как по маслу. Из кассы Ульянка вернулась всклокоченная, красная от возбуждения и довольная. Явно оторвалась по полной, сорвав на бедной кассирше все раздражение накопившееся за день. Можно было и не спрашивать о результате, но я все же осторожно уточнил:

— Запомнили тебя?

— Ха! На всю оставшуюся жизнь.

— Хорошо. Автобус когда, и куда?

— В Оренбург. Уже ушел. Я минут пять у входа стояла, отдышаться не могла. Видела, как автобус ушел точно по расписанию.

— Отлично. Теперь у нас есть еще с час времени. Проверив челябинский маршрут, кинутся сюда. Начнут махать нашими фотками, и расспрашивать. Кассирша и подтвердит, что "вот эта самашачея, утюхала в Оренбург". Все, едем на вокзал. Рамиль ждет уже. Выходи.

— Зачем? Мы не на машине?

Вздохнув, я погладил свою старушку по рулю:

— Нет, Улька. Машиной пока придется пожертвовать. Поедем на такси. А "Ниву" очень скоро обнаружат. Мы же с тобой "уехали", где ж моей машине быть, как не брошенной возле вокзала? Потом как-нибудь заберу со штрафстоянки.

Выбираясь, Ульянка уточнила:

— Это который Рамиль? Художник?

— Да. Я попросил его купить билет на свое имя. Если проводник придерется, скажешь, что перекупила в последний момент, на перроне. Ехать надо срочно, до отправления минуты, и в кассу бежать некогда. А тут у человека лишний билет образовался. Ну, сунешь ей на лапу пару тысяч. Делов то?

Бросив последний взгляд на свою "Ниву", я печально вздохнул. Нет, я, конечно, не прощался с ней навсегда. Все же я оптимист, хотя и учитываю жизненные реалии, и надеюсь на благополучный исход. Просто представил, что с ней будет, когда я до нее доберусь в следующий раз. Раскурочат, сволочи, и не докажешь ничего. Тем более что ее обнаружат, конечно же, менты. И отгонят на штрафстоянку как машину находящегося в розыске преступника. Кто с моей старушкой станет церемониться? Если вообще отгонят на стоянку. Скажут, не было машины. Может ее угнали, пока стояла бесхозная?

Взяв у Ульянки сумку, я забросил ремень на плечо, на другое надел ремень своей рабочей сумки с ноутбуком и небольшой любительской цифровой видеокамерой. Подхватив Ульку за руку, потянул ее к проезжей части. На обочине поднял свободную руку. И почти тут же со стоянки ко мне рванулась желтая "Волга" с колпаком такси. Резко тормознувшись возле нас с Ульянкой, водитель распахнул правую дверцу, и радостно оскалился:

— Куда, командир? Садись, с ветерком прокачу.

Я уже было шагнул к машине, но остановился, и мысленно поморщился. Не стоит садиться в первую же машину, это азбука. Неизвестно куда привезет. И потому водителю ответил кисло:

— Извини, друг. Жену в машине укачивает.

"Друг" сморщился откровенно, ругнулся вполголоса, и отвалил. А Ульянка, с малость ехидной улыбочкой поглядывая на меня, уточнила:

— Жена? Ах, Антошка. Четыре года жду от тебя этого слова, а ты как деревянный…

И нам обоим взгрустнулось. Ей потому, что четыре года ждет, и никак дождаться не может от меня заветных слов. Мне потому, что вот она уезжает неизвестно насколько, Бог весть, когда увидимся, и мне по настоящему тоскливо, что ее не будет рядом. Пожалуй, права Улька, каменный я человек. Только теряя ее, начинаю осознавать, насколько же дорога мне эта женщина, со всеми ее прибабахами и недостатками. Но в ней главное есть, чего мне не хватало всю жизнь. Я по настоящему люблю ее. Так, как никого и никогда не любил прежде…

Снова подняв руку, я остановил откровенного "бомбилу" на разбитой "шестерке", плюхнулся на заднее сиденье рядом с Ульянкой, и велел водителю:

— В аэропорт. И пулей, два тарифа плачу.

На недоумевающий Ульянкин взгляд, я коротко качнул головой. Дескать, молчи, ни звука. Она поняла, что лишние уши нам без надобности, и чуть кивнула. Вот и славно. Может, я и на воду дую, но в моем положении лучше перебдеть, чем не добдеть. Опасаться теперь следует всех и всего.

Именно по это причине через три квартала я велел водителю остановиться, сунул ему в руку, как и обещал, двойную таксу, и отпустил с миром. Если за нами кто и следил, что пока маловероятно, потому что, скорее всего уже повязали бы, то пусть поищут этого частника, прежде чем выяснить, куда он нас вез. Но прежде найдут очевидцев того, что мы с Ульянкой на вокзале сели в эту битую "шестерку". А я поймал другое такси, и указал прямой курс. На вокзал. Потому как времени до отправления поезда оставалось в обрез, и Рамиль там наверняка извелся. А звонить ему со своего мобильника я не хотел. Теперь уже, вполне возможно, мои звонки и фиксируются людьми Карена. Именно по этой причине телефон я просто выключил. Потому что включенный он тоже может служить источником радиоволн. Фиг его знает, как далеко шагнула нынешняя радиотехника? Я в этом не силен, есть такой пробел в образовании.

Рамилю я позвонил уже на вокзале. То есть, из таксофона на автобусной остановке, расположенной на возвышающемся над вокзалом пригорком. Всю привокзальную территорию давно перекурочили, снесли весь частный сектор, и разровняли неровности рельефа, но все же полностью ровную площадку перед вокзалом создать так и не удалось. Так что остановка теперь находилась метрах в пятидесяти от вокзальной площади, куда соваться для меня сейчас было бы безумием. По той простой причине, что транспортная милиция никуда не исчезла, и отдел так и базируется в одном из привокзальных строений. А телефонную карту я купил загодя.

Набрав номер Рамиля с таксофона, я с ходу остановил его возможные излияния:

— Рамиль, это Антон. Не говори ничего, все знаю. Времени в обрез. С билетом порядок?

— Конечно.

— Какой вагон?

— Восьмой, это же СВ. Поближе к вагону-ресторану.

— Отлично. Сейчас спустись в подземный переход, и жди меня на выходе к третьей платформе. Наверх не поднимайся, слышишь? Жди внизу.

Рамиль недоуменно уточнил:

— Антон, ты прячешься от кого-то? Тебе опасность угрожает?

— Есть немного.

— Я могу помочь?

Замявшись, я не сразу ответил. Была у меня мыслишка привлечь Рамиля на свою сторону. Все же он имеет немалый вес, к нему должны прислушаться и в мэрии, и в правительстве области. Но рисковать его светлой головой и талантливыми руками я не мог. Если я его засвечу перед Кареном сейчас, то есть вероятность, что мир может лишиться талантливого художника. Едва ли Карена остановит и дарование именитого земляка, и его известность. Возможно, я и попрошу Рамиля о помощи, но позже. Когда у меня будут хоть какие-то доказательства моей правоты. Теперь, как ни крути, я остался практически единственным источником информации об угрозе вполне возможной пандемии, и уж точно единственным свидетелем по делу об убийстве Салихова и его бойцов. И косвенным свидетелем по делу о липовом самоубийстве Зайчика. Что доказать будет не просто, но вполне возможно. Надо будет Никите только расколоть монстров Карена, которые принимали в этом непосредственное участие по прямому указанию хозяина…

— Спасибо, Рамиль. Пока я справляюсь сам. Ты уже мне помог. Жди нас.

Ульянку я повел на перрон не напрямую все по той же причине, — чтоб не светиться. Зайти решил обходным маневром, дабы не столкнуться случайно с каким нибудь излишне ретивым представителем закона. Или антипредставителем, из команды Карена. Не исключено, что пасут меня и на вокзале, в том числе, уже и те, и другие. Кому больше повезет. В свое время я немало пошастал по привокзальным тупикам и запасным путям, делая репортажи с теми же операми транспортной милиции, и потому ориентировался в районе станции неплохо.

Сделав солидный крюк, я потащил Ульянку через пакгаузы и модули ремонтных цехов на противоположную сторону, и к платформам зашел с другой стороны. Из-за вагона стоящего на запасном пути товарняка внимательно осмотрел платформы, никого подозрительного или в форме не заметил, и поволок Ульянку к ближайшему спуску в подземный переход. Она следовала за мной молча и послушно. И это радовало даже. Обычно она ерепенится, и во всем старается проявить самостоятельность и характер. Нет, это конечно отличные качества. Но только не в общении с мужчиной. Похоже, до нее стало доходить. Как говорится, нет худа без добра.

Рамиль нетерпеливо пританцовывал на месте в ожидании меня. И едва не завопил в полный голос, завидев нас. Я был вынужден зажать ему рот ладонью и попросить:

— Тихо, Рамиль. Тихо. Я слышал, что поезд прибывает на пятую платформу.

И только после этого опустил руку. Рамиль недовольно всхрюкнул:

— Антоха, мы, конечно, друзья, но мог бы меня просветить, а не использовать втемную.

— Обязательно, Рамиль. Но чуть позже.

— А почему билет один? Вы не вместе? Прости, Уленька, здравствуй. Этот балбес мне совсем голову задурил.

Улька улыбнулась:

— Здравствуй, Рамиль. Рада видеть тебя. Мне он тоже голову задурил. Но, кажется, сейчас он прав.

Наверху загрохотало, народ потянулся по лестнице вверх, но я остановил Рамиля, тоже было метнувшегося к выходу на пятую платформу:

— Не спеши, Рамиль. Уля пойдет одна. Давай билет и симку, вот тебе деньги. Она сядет в последний момент.

Протянув мне билет, и конверт с новой сим-картой, Рамиль оттолкнул мою руку с деньгами, и презрительно фыркнул. А я неожиданно покраснел от стыда. Совсем со своими делами теряю чутье. Так оскорбить человека!

— Прости, Рамиль. В последнее время все больше с негодяями приходится дело иметь. Стал забывать, что такое порядочность и щепетильность.

Рамиль хмыкнул, и легонько треснул меня по макушке скрученной в трубочку газетой:

— Живи, гадкий утенок. Ладно, прощайтесь, я подожду в сторонке. Счастливого пути тебе, Уленька. Еще увидимся.

И тактично отошел. А Улька неожиданно бросилась мне на шею, и горячо зашептала прямо в ухо:

— Антошка, милый, ты только береги себя, хорошо? Я прошу тебя, береги себя! Помни, что я жду тебя. И я люблю тебя, балбеса. Если с тобой что-то случится, — мне не жить. Знай это, дурачок ты мой непокорный. Люблю тебя. До встречи…

Поцелуй ее был горячим, нежным и головокружительным. Как прежде. Я не нашел что ответить. Не смог. Да и стоило ли? В горле появился какой-то спазм, и на глаза неожиданно навернулись слезы. Кажется, никогда еще за все четыре года нашего знакомства я не испытывал такой нежности к этой сумасшедшей девчонке, удивительно сочетающей в себе угловатость и непосредственность подростка, и изящность истинной Женщины. Господи, куда же я раньше то смотрел, идиот? Зачем мучил ее все эти годы? Все. Закончу с этим делом, и сделаю ей предложение. Хотя, чего тянуть? Минуты мне хватит…

Подавив немоту, я схватил Ульку за руки, и решительно спросил:

— Пойдешь за меня, Улька? Станешь моей женой?

Ульянка, залившись слезами, молча и часто закивала головой, разметав короткие пушистые волосы. И будь я проклят, если заревела она не от счастья!

Улька стала потихоньку отступать назад, осторожно вынимая свои руки из моих, все еще продолжая кивать. И, уже поворачиваясь ко мне спиной, ответила:

— Я согласна, Антошка. Я жду тебя, помни об этом. Жду!!! Теперь ты просто обязан остаться живым и здоровым. Слышишь? Обязан!..

Когда Улька вышла на перрон, я тоже поднялся наверх, на площадку под стеклянным куполом, и, не выходя на платформу, по-партизански осмотрелся. И ничего подозрительного не заметил. Никто Ульянку не пас, взглядом не провожал. А она, как я и велел, прошмыгнула в купе, и будет сидеть как мышка, пока поезд не отойдет от вокзала на приличное расстояние. Все. Теперь, по крайней мере за нее, я был спокоен. Из поезда выйдет на связь, сообщит, что с ней все в порядке. Пусть поживет у тетки спокойно. А мне пора подумать о собственной безопасности. И при этом, — как повалить Карена. Теперь пора и на связь с Никитой выходить. Конечно же, он уже обыскался меня. Я ведь так и не объявился после его звонка, не вышел на связь. К тому же он наверняка уже знает, что я был засвечен утром возле особняка Дамира. Не может не знать, как замначальника убойного управления. И конечно вопросов у него ко мне накопилось гораздо больше, чем их было еще утром. Надеюсь, что он всерьез пока еще не рассматривает меня как потенциального убийцу. Во всяком случае, пока не получит от меня должных объяснений.

С Рамилем мы расстались на остановке. Он взял с меня слово, что в ближайшие дни я его навещу, и все расскажу. Я с легким сердцем слово дал, тепло с ним попрощался, и пошел звонить Никите все с того же таксофона.

Риск, конечно, был. Никита все же офицер милиции, и он просто обязан в такой ситуации задержать меня до выяснения обстоятельств. Но мы знаем друг друга много лет, в общем и целом доверяем друг другу, и потому я полагался на его здравый смысл. Согласитесь, трудно вообразить, что известный журналист, добропорядочный гражданин вот так запросто возьмет и грохнет крупного криминального авторитета, известного бизнесмена вместе с охраной. За здорово живешь. В крайнем случае, я мог бы это сделать в целях самообороны. К этой версии Никита, скорее всего, сейчас и склоняется, если принял версию о том, что убийца — я.

В общем, набрав его номер, я с ходу предупредил:

— Никита, это я. Молчи, не говори ничего. Просто слушай, и отвечай односложно. Ты можешь сейчас говорить?

Никита, явно сдерживая желание заорать на меня в полный голос, все же взял себя в руки, и коротко ответил:

— Да.

Тогда я задал следующий вопрос:

— У тебя определился номер?

— Да.

— Ты можешь мне позвонить через пять минут с любого другого телефона, только не со своего мобильного или служебного? И так, чтобы ушей не было?

Никита и на этот раз дисциплинированно ответил:

— Да.

Облегченно вздохнув, я все же предупредил:

— Я жду пять минут. И, пожалуйста, не пытайся определить, откуда звонок, и не посылай сюда группу захвата. Я тебе и так скажу что это таксофон на вокзале. Но если я замечу малейшие признаки шевеления в радиусе видимости, я исчезну. Можешь не сомневаться. Привокзальную территорию я знаю хорошо, а человек несведущий здесь заплутает на счет "раз". И ты останешься без ценнейшего источника информации. А именно таковым я сейчас и являюсь. Все, я жду пять минут.

Пять минут я нетерпеливо курил, и исподтишка оглядывал окрестности, все же опасаясь, как бы Никита уже не начал действовать. С расчетом, что задержит меня разговором, а там и омоновцы подоспеют. Все же мандраж определенный наличествовал. Но приходилось рисковать, иначе никак. Только на Никиту я сейчас и могу положиться, если могу положиться вообще на кого-то. По той причине, что только Никита и мог меня прикрыть от человека Карена, если таковой имеется. В чем я практически не сомневался. И явно у него куплен не рядовой опер. Как минимум старший, и как минимум из Никитиного управления. Мелкие сошки, вроде оперов зональных или из райотделов, Карена вряд ли интересуют. Он уже давно преодолел этот уровень…

Никита был точен, как смерть, и позвонил ровно через пять минут. Благо, на остановке никого не было, к таксофону никто не совался, и я мог спокойно ответить.

Сняв трубку, я опередил все вопросы Никиты:

— Не спрашивай ни о чем. Знаю, что ты уже в курсе и сам на все твои вопросы отвечу. Никита, я не убивал Салихова и его бойцов. И к смерти Зайчика не имею никакого отношения…

И вкратце поведал Никите о событиях последних дней. Он внимательно слушал, не перебивал, и только когда я закончил, уточнил:

— Ты уверен, что среди наших есть человек Карена?

— Убежден. Карен не пустит такое дело на самотек. Он обязательно подстраховался. Осмотрись вокруг, и никому не доверяй. Даже своему шефу. Не удивлюсь, если Карен с ним по выходным в сауне девочек тискает, и двойной тариф от него получает.

Хмыкнув, Никита урезонил:

— Ну, это ты загнул, журналист. Фантазия разыгралась?

Я огрызнулся:

— А ты так уверен в непогрешимости своего начальника? Или кого-то из замов начальника УВД? Карен птица высокого полета. Говорю тебе — будь осторожен.

— Так может, ты и во мне сомневаешься?.. Не слышу?

А я действительно не знал что ответить. Стыдно, но факт. Кому я сейчас могу верить?..

— Извини, старина. Просто задумался… Не сомневаюсь. Иначе не позвонил бы.

После паузы Никита пробурчал:

— Ладно, врешь, паразит. Что делать намерен? В розыск тебя уже объявили. Теперь тебя на каждом углу могут замести. Твой портрет уже рассылают, куда только можно. И машину твою на автовокзале нашли. Есть где отлежаться до понедельника? А я пока пошустрю тут.

— Найду.

— И где будешь?.. Хотя, да. Не говори. Нам обоим спокойнее будет. Связаться с тобой как?

— Я сам выйду на связь…

Повесив трубку, я наморщил ум в поисках решения. Отлежаться… Хороший вопрос. А где? Мне никуда соваться то нельзя. Разве что к Андрюхе Гущину, моему бывшему оператору? Нет, тоже не вариант. Круг знакомств у меня широкий, но тех, с кем тесно контачу, не так уж и много, значит Карену и об Андрюхе известно. А стало быть, выход один — слинять из города до понедельника. За пару дней Никита во многом разберется, можно будет вернуться и дать официальные показания против Карена. А там уж как сложится. Вот только как мне из города выбраться? Мой абрис лица уже есть у всех ментовских служб, Никита однозначно проинформировал. Недооценил я человека Карена. В каком бы направлении я не метнулся, меня тормознут. На каждом КПМ при выезде из города шмонают все машины подряд, это к бабке не ходи…

Однако не зря говорят, что Бог пьяных и дураков любит. Пока я ломал голову над своими проблемами, решение пришло само. Точнее, приехало. С пригорка, со стороны города, лихо скатился автомобиль, И я, в первый момент дрогнув сердцем от испуга, в следующий уже радостно скалился. Потому что машинка была ничем иным, как знакомым синим "Опелем", в котором меня старательно пропасывали несколько дней топтуны Карена. В первый момент я подумал плохое о Никите, решив, что все же не зря опасался, и сдал он меня. Но мысли от напряжения последних дней скакали стремительнее обычного в моей черепушке, и уже через секунду очередная из них просигналила: это не Никита. Какой смысл? Он не стал бы звонить Карену, если допустить, что сам на него работает. Никита прислал бы именно ОМОН, и задержание произошло бы по всем правилам и по закону, чего и добивается Карен. А раз так, то вывод напрашивается сам собой: Карен разослал своих людей во все отправные точки города на удачу. Авось да и обнаружится мой следок. О том, что мы с Ульянкой не едем в Челябинск, он наверняка уже знает. Пока, возможно, предполагает, что едем в Оренбург. О моей "Ниве" ему известно наверняка, несчастная кассирша на вокзале его людям уже, конечно же, поведала об "истеричке" покупавшей билеты на оренбургский автобус. Приметы Ульянки сложили с описанием нервной пассажирки, и за автобусом уже катит джип с бойцами Карена. Ну, и до кучи он решил перестраховаться, и проверить жэдэ вокзал и наверняка аэропорт, заподозрив меня в самом беспардонном хамстве на грани беспечности. Но что особенно радует, так это то, что в салоне "Опеля" только один человек. Второй, возможно, катит вслед за автобусом, поскольку знает меня в лицо. А уж с одним то я справлюсь. Вот только здесь, возле вокзала, брать его нельзя…

Нет, не подумайте, что я сошел с ума, и сам лезу волку в пасть. Не настолько я крут. Просто мое внимание привлекли номера "Опеля". Как-то раньше я не придал им значения, а сейчас прямо таки резануло взгляд. Ведь номера то из "блатной" серии, Карен знает, чем надо свои машины снабжать. С такими номерами ни один угонщик к авто не приблизится, себе дороже, и ни один гаишник не тормознет. По той же причине. Иначе лишится своей палки и свистульки в тот же день. А кому охота доходное место терять из-за своей дурной инициативы и приверженности уставу? Так что я на этой машине запросто и выберусь из города. Да еще и с топтуна информацию скачаю. Ну, хотя бы ту, что ему доступна. Ведь известно же ему что-то о планах Карена…

Но здесь нельзя. Засветиться возле вокзала это верный способ указать, куда именно Ульянка мной отправлена. Проверить поезда, ушедшие за последние полчаса-час, для Карена не проблема.

Поэтому я дождался пока человечек Карена не спеша сходил в здание вокзала, где, безусловно, пробил всех, купивших билеты в последние три часа. За пятьсот баксов пожалуй ему и поведали. Ну, и натурально ни моей, ни Ульянкиной фамилии он в базе не обнаружил. А фамилия Рамиля ему вообще ни о чем не скажет.

Когда топтун вышел, и сел за руль, я коротко махнул рукой водителю ближайшего такси, подстерегающего очередную жертву на стоянке. Желтая "Дэу" хищно рванулась в мою сторону, застоялась голуба от бездействия. Плюхнувшись на заднее сиденье, я показал водиле две пятитысячные купюры, и спросил:

— На что бы их потратить, приятель?

"Приятель" широко ухмыльнулся, и предложил весь спектр услуг:

— Приезжий? Что интересует? Девочки, мальчики? "Винт", рулетка, ломбер? Отвезу, куда велишь, все самое лучшее для гостя нашего города.

Хмыкнув, я скроил нагловато-профессиональную физиономию, и отказался:

— Да не, братан. Чё там девочки, какой "винт"? А по мальчикам я и вовсе не ходок. У меня свой интерес. Просто покатаемся, поглядим достопримечательности.

Этот жучила сразу ушки навострил, расшифровав во мне по речи то ли мента, то ли киллера:

— За кем поглядим? Ты прости, друг, я не по этой части.

Я оскалился во все тридцать два:

— Так и я не по этой, не напрягайся. Я частный сыщик. Мне клиент заказал за конкурентом приглядеть, вот и шифруюсь на разных машинах. Вон тот синий "Опель" видишь? Прокатимся за ним?

И прошуршал бумажками, добавив:

— Обе твои.

С полминуты водила разрывался между желанием срубить деньгу, и страхом попасть в переделку с нагловатым "сыщиком", по ухваткам явно бывшим ментом. Алчность победила.

— А-а-а, давай.

Спрятав деньги в карман, он поинтересовался:

— Долго кататься? Здесь на пару часов, не больше.

Я заверил:

— Раньше отпущу, не беспокойся.

"Опель" рванулся с места, и направился в город. Я коротко велел:

— За ним…

Долго кататься и впрямь не пришлось. Уже минут через двадцать "Опель" тормознулся на остановке в центре, топтун вышел, и направился к киоску, сминая, и выбрасывая пустую сигаретную пачку. Уши у парня припухли без курева. Момент был — лучше не придумаешь. Этот балбес даже двери не закрыл, абсолютно уверенный в неприкосновенности машины.

Хлопнув таксиста по плечу, я пожелал:

— Все, вали. Счастливой дороги. И не оглядывайся, усек?

Для убедительности отодвинул край куртки, и продемонстрировал рукоять "Беретты" засунутой под ремень. Водила округлил глаза, часто закивал, и, когда я вышел, с места рванул почище Шумахера. А я сделал несколько быстрых шагов к "Опелю", распахнул дверцу, упал на водительское сиденье, и ужом проскользнул назад. Скатившись на пол, расположился поудобнее, чтоб водительское место хорошо обозревалось, и стал ждать. Долго не пришлось. Через минуту дверца распахнулась, топтун сел на место, и потянул сигарету из пачки.

Резко поднявшись, я сел на заднее сиденье, ткнул топтуна стволом "Беретты" в бок, и прошипел сквозь зубы:

— Замри. Ни одного движения, ни слова. Будешь тихо сидеть, — разойдемся полюбовно…

Нервы у мужика оказались крепкими. Не дрогнув ни одним мускулом на лице, он спокойно поинтересовался:

— И что дальше?

— Поехали.

— Куда?

— Пока прямо. Руки держи на руле…

— А скорости как переключать?

— Да хоть членом!

Глянув на рычаг, я убедился, что коробка автоматическая, и велел:

— Скажешь когда на какую перейти, я сам переключу. Только педали жми.

Перекинув пистолет в левую руку, я упер ствол в левый бок топтуну, освободив правую, и повторно велел:

— Прямо…

Долго гонять его по городу я не стал. И нужды не было, и светиться ни к чему. Велев топтуну заехать в один из тихих переулков в историческом центре, я приказал заглушить двигатель, и приступил к допросу:

— Давай, излагай.

Топтун хмыкнул:

— Что именно? Крутым себя возомнил? Тебя возьмут через полчаса, сам будешь испражняться.

Преодолев желание врезать ему в наглую рожу, я спокойно спросил:

— Тебя как зовут, голубь?

— А Семен Семеныч!

— Сеня, ты б не злил меня. Я от природы нервный, могу сорваться. Оружие есть?

— Отродясь не бывало.

— Ноги подними повыше.

Сеня медлил. Я вытянул из кармана электрошокер, и ткнул им топтуну в основание шеи, через ткань куртки, предварительно отодвинув ствол "Беретты" в сторону. Сеня задергался, и захрипел, пуская пузыри. Подержав его в таком состоянии секунд пять, я убрал шокер, и спокойно просветил:

— В следующий раз ткну за ухо, на полную мощность и на минуту, не меньше. Мозги спекутся. Или что там у тебя?.. Ноги!!!

Сеня послушно вздернул ноги, насколько позволял руль. Потянувшись, я ощупал лодыжки, с правой ноги сдернул кобуру с девятимиллиметровым "Вальтером ППК", и похлопал придурка под мышками. Слева торчала еще одна кобура, с "Макаровым". Изъял и его. "Вальтер" я хозяйственно засунул в свою сумку, вместе с кобурой. Машинка хорошая, может, и сгодится. "Макарова" разрядил, разобрал, и по деталям раскидал вдоль газона, в густую, давно не кошенную траву. Обойму засунул в пустую кобуру, и засунул в бардачок. После этого разрешил:

— Копытца опусти. Излагай, какие у Карена планы насчет меня?

Хамить Сеня больше не рискнул. Еще бы, куртка до сих пор дымилась!

— А я знаю?! Он мне не докладывает. Я только шестерка на побегушках. Все что знаю, так это то, что ты его удачно кинул, он в ярости, и велел сыскать тебя, во что бы ни стало. Но только живым, чтоб ментам можно было сдать. В крайнем случае, — подстреленным. Вот и разослал нас шустрить по городу, в помощь ментам. Премию за тебя объявил…

— Большую?

— Пятьдесят штук. В конвертируемой валюте.

Усмехнувшись, я посетовал:

— Не густо. Дешево меня Карен оценил… Ладно, заводи, поехали.

— Куда?

— Выезжай на федералку, на запад. И не мудри. Не пытайся привлечь к себе внимание. Не подрезай, не превышай скорость. В общем, веди себя скромно. Помни, что ствол тебе в бок смотрит. А девять миллиметров, это девять миллиметров, тебе ли не знать…

Сеня парнем оказался понятливым, и до выезда из города доехали мы без приключений. На подъезде к КПМ я снял куртку, набросил ее на правую руку, прикрывая "Беретту", и напомнил:

— Будь хорошим мальчиком. Если тормознут, и попытаешься дать знак, — первая пуля будет твоей.

— А потом? Тебя ж возьмут?

— Возможно. Только ты этого уже не увидишь.

Скучающий возле будки КПМ старлей-дэпээсник вскинул, было, жезл, но, заметив номера "Опеля", скривился, и равнодушно переключился на следующую машину. Мы спокойно проехали на дозволенной скорости, и сразу за КПМ я велел Сене:

— А теперь по газам, и не оглядывайся.

Молча ехали с полчаса, когда я решил, что этого достаточно, и возле съезда с обочины приказал:

— Сворачивай. К лесу.

Сеня, насторожившись, дернулся было:

— Ты чего задумал, парень? Грохнуть меня хочешь? Да и ты и без того в розыске! Еще срок себе намотать хоч…

Услышав жужжание электрошокера, Сеня округлил глаза, и заткнулся.

Въехав в лес "Опель" остановился, я коротко распорядился:

— Выходи.

Сеня, обреченно вздохнув, покорно вышел, и замер возле машины, в ожидании своей участи. А я открыл багажник, и порадовался, что мужичок он запасливый. Бухточка крепкой веревки нашлась очень кстати, среди инструмента и всякого хлама, который всегда может пригодиться в дороге.

Убивать Сеню я, понятное дело, не собирался. А вот стреножить, чтобы моим дальнейшим планам не помешал, следует. И я уже было хотел распорядиться на этот счет, как у Сени в кармане запищал телефон. Сеня вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул:

— Посмотри кто.

Сеня осторожно вытянул мобильник, коротко глянул, и показал мне. На дисплее высветилось "Хозяин". Кстати. Чутье у Карена звериное. Я снова кивнул:

— Ответь. Узнай, что он хочет. Трубку к уху не прикладывай плотно, я должен слышать.

Сеня включился, и отозвался:

— Алло, босс?

В трубке отчетливо послышался голос Карена:

— Ты куда пропал, Семен? Почему не докладываешь?!

Надо же, какой честный малый. И имя свое собственное назвал. Я еще раз кивнул. Сеня отозвался:

— Я проверил вокзал, босс. Ни парень, ни его подружка билетов не покупали. Оренбургский автобус уже проверили? Может, зря ищем?

Карен выматерился:

— …мать, мать, мать!!! Проверили. Нет их там. Вали в офис.

Помявшись, Сеня вякнул:

— Я сейчас не могу, босс…

— Что???!!! Ты чего, сявка?

Побледнев, Сеня не знал что делать. И ослушаться не мог, и ствол моей "Беретты" ему в живот смотрел красноречиво. Я пришел на выручку несчастному. Протянув руку, пошевелил пальцами, Сеня безропотно передал мне трубку. Отступив пару шагов назад, не спуская с Сени глаз, я поприветствовал:

— Здравствуй, дорогой. Ты своего парня не ругай, он и правда сейчас не может приехать. Занят. Со мной.

Карен молчал добрых пол-минуты. Я уж опасаться стал, как бы его Кондратий не хватил от такой наглости. Однако удар он держать умеет, в этом ему не откажешь. Поскрипел малость зубами, но ответил ровно:

— Молодец, Антошка. Ай да молодец. И от бабушки ушел, и от дедушки… Только от меня, серого волка, ты хрен уйдешь. Хоть понимаешь, что засветился? Через полчаса…

— Через полчаса, — невежливо перебил я, — я буду далеко. Можешь ловить воздух.

Карен, понимая, что фора за мной, сбавил тон:

— Антон, может, договоримся? Ты же все равно засветился по полной. Не открутиться тебе. Менты всяко-разно убийство Дамира и его парней на тебя повесят. Не отвертишься. Прикинь сам расклад, ты ж умный мужик. Сдайся. А я тебе обещаю, что в зоне греть буду, и потом о тебе позабочусь…

— Как о Летунове? Где сейчас его труп? Не ты его? Что-то я не верю, чтобы молодой здоровый мужик с собой покончил, как самурай, предавший императора.

Вообще то я Карена на пушку брал. Мне только сейчас эта мысль в голову пришла. Однако, как ни странно, попал я в самое яблочко. Карен, хмыкнув, отозвался:

— Сообразил? Ох, и шустрый ты малый, Антошка. Нет, пожалуй, от тебя надо избавиться. Ни к чему тебя ментам сдавать. Лишнего петь начнешь. Мне Летунов и впрямь уже без надобности. Достаточно его письменного признания было…

— Ты даже не представляешь, сколько арий я могу следаку исполнить. Дал мне Дамир хитрую папочку, а там на тебя целое досье…

Карена я снова нагло и беспардонно разводил. Я еще даже не успел и посмотреть содержимое папки Дамира, только предположил что там досье на Карена. Но, похоже, снова угодил в точку. Карен молчал, тяжело дышал, и я даже на расстоянии почувствовал его лютую ненависть. Видно, были у него опасения. А я еще добавил:

— А Летунов тебе свинью подложил в своем признании. Прочитай его текст по начальным буквам каждого слова. Так что этой бумажкой ты мог давно подтереться. А вот у меня имеется его же признание, что это ты заставил его под угрозами сдать своего хозяина. У меня подлинник. И он имеет такую же силу. А я буду свидетелем, что Дамира грохнул лично ты. И Зайчика удавили по твоему приказу. И охранников Дамира. Так что суши сухари, Карен. Достать ты меня уже не сможешь. И встретимся мы с тобой на очной ставке. Я буду самым ценным свидетелем на суде. Будь, дорогой. Я сдохну, но тебя остановлю, упырь…

Не слушая, что там орал Карен в трубку, и какими грозился карами, я отключился. Тут же набрал номер Никиты, и сообщил:

— На тридцать пятом километре федералки М5, справа съезд на грунтовку. Сто метров в лес. Здесь человек Карена. Позаботься о нем. И он многое рассказать может. Например, об убийстве Зайчика. Есть у меня стойкое чувство, что имеет к нему непосредственное отношение.

Никита ошалело спросил:

— Ты что, Антон?! Ты воюешь с ними уже, что ли?

— Да нет. Случайно встретил его в городе. Надо же мне как-то выбираться. А его машина самое то, что нужно. В общем, я уезжаю пока, далеко. На связь буду выходить сам. На этот номер не звони, я его позаимствовал у шестерки Карена.

И отключился. Про далеко я сболтнул для Сени. На тот случай, если он сумеет каким-то образом передать что-то Карену из камеры. Вполне возможный вариант.

Встряхнув бухтой веревки, я велел Сене:

— Ну, давай.

— Чего? — не понял тот.

Или сделал вид, что не понял. Поморщившись, я предложил на выбор:

— Или свяжу, или подстрелю. Решай. Мне казалось, ты сообразительный малый. Давай-ка к дереву, стреножу тебя, аргамак ты мой необъезженный.

Сеня вздумал было качать права:

— Да? А если загнусь? Комарье сожрет, или зверь какой?

— Страшнее Карена зверя нет. А небольшое кровопускание тебе только на пользу. Вон какую ряху отъел на кареновых харчах. Давай, давай…

И для вящей убедительности взвел курок "Беретты". Сеня, видя такой поворот, послушно протопал до ближайшего дерева, прижался к стволу спиной, и завел руки назад. Я сноровисто скрутил ему кисти рук, и конец веревки захлестнул за сук, повыше. Удовлетворенно пробурчал:

— Ну, вот. Отдыхай покуда. Скоро за тобой приедут.

Сеня промолчал, глядя на меня ненавидящим взглядом. Прям, так бы и испепелил. А я спокойно сел в его "Опель", врубил первую, и дал по газам.

Выехав на трассу, повернул на запад, подальше от города. Нет, я, конечно же, не собирался никуда уезжать, но иллюзию соответствующую создать необходимо. Поверит Карен или нет — дело десятое. Но следы надо заметать как зайцу, заставляя охотника гоняться за мной по кругу, распутывая хитроумные петли. Чем больше непоняток, тем больше у меня времени. А стало быть, и жизни мне отпущено. Потому что Карен теперь меня в живых уже не оставит, случись догнать. Слишком много я, по его мнению, знаю, и потому опасен. А он и не за такую информацию людей на тот свет спроваживает запросто.

Поэтому, отмахав километров тридцать от развилки, я остановился на обочине, заглушил движок, и, выйдя из салона, открыл капот. Типа, барахлит мой конь железный. А под это дело стал голосовать, предварительно перейдя на другую сторону.

Нет, я не безумец, и в город возвращаться не намерен. Просто укрыться решил в избушке на курьих ножках, километрах в тридцати от города. Пару лет назад мы с Андрюхой Гущиным выезжали на репортаж в один из пригородных районов, по звонку тамошнего егеря, Миши Афонина. Он тогда люто воевал с главой местной администрации, за то, что тот устраивал незаконную охоту для нужных людей. Только кроме неприятностей на свой худой зад ничего не приобрел. Тогда и обратился, в последней отчаянной попытке, на телевидение с просьбой о помощи. Мы с Андрюхой залудили красочный репортаж о вольготном отдыхе чиновников, с отменными кадрами, с полной реалистичностью Правда, морды нам охрана набила, но пленку Андрюха спрятать сумел. Через три дня после репортажа главу администрацию с почетом отправили на пенсию. С браконьерством в районе стало поспокойнее. И в честь этого события Миша два дня развлекал нас с Андрюхой на заимке. Надрались мы тогда, помнится на радостях…

В общем, для меня это сейчас самый оптимальный вариант. Там то меня ни Карен, ни милиция точно искать не станут. Только бы добраться.

На мое счастье долго голосовать не пришлось. Трасса, как ни странно, была почти пуста, но уже через десять минут из-за пригорка выполз здоровенный такой трейлер с татарскими номерами, и со скрежетом тормознулся возле меня. На тупорылой кабине "КАМАЗа" вольготно разметался аргамак из дюраля. Правая дверца приветливо распахнулась. Я подошел к кабине, и запрыгнул внутрь. Водитель, немолодой уже мужик, явно татарин по виду, поинтересовался:

— Далеко тебе, приятель?

Хмыкнув, я односложно ответил:

— В город.

Понятно, к чему спрашивает. Едет один, без сменщика. Дальнобойщики потому и берут попутчиков, чтоб поболтать было с кем. А то клюют бедолаги носом за баранкой по пятнадцать часов в сутки. Отсюда и аварий столько…

Водила кисло поморщился:

— Ладно, хоть до города. Там тормознусь в гостинице, освежусь в душе. А то прет от жары, хоть спички вставляй.

И протянул руку:

— Дамир. Сам из Казани. Еду из белокаменной, попутный груз в Челябинск взял.

Пожав руку, я представился:

— Антон. Сам местный. Ехал в белокаменную, да машина сломалась, ловлю перекладных обратно до дома.

Дамир, покосившись, уточнил:

— За машину не боишься?

— А чего ей сделается? Эвакуатор я вызвал, ребята заберут.

Покрутив головой, Дамир усмехнулся:

— Ну да, с такими номерами чего бояться то?

Теперь я хмыкнул:

— Откуда про номера знаешь? Ты ж не местный.

Дамир, переключая скорость, протянул:

— Э-э-э-э, малай… Я двадцать восемь лет за баранкой. Из них двадцать два в дальнобое. В свое время весь Союз исколесил, и в Европе бывал. Для меня дорога как открытая книга. И люди на ней тоже. Вот ты не простой человек, вижу. Но не злодей. Глаза у тебя хорошие. Только прячешься от кого-то. То ли от людей, то ли от себя. И еще женщину любишь, и боишься ей сказать об этом. А ведь она ждет. Давно ждет, парень. Ты не тяни с этим, потеряешь ее. Локти кусать станешь. Поверь мне, я бабай стреляный.

Хмыкнув, я только подивился. Вот тебе и дальнобойщик. Да он психолог незаурядный! Богата наша страна талантами. И подонками…

— Все верно говоришь, Дамир. Только ты от меня зла не жди. Я тебе дурного не сделаю. Доеду, пожелаю счастливого пути, и расстанемся. А за совет спасибо. Ты прав, пожалуй…

Дамир, хитро щурясь, закивал головой:

— Прав, прав. Я всегда прав, пока с гаишником не встречусь. А они у вас строгие… То, что зла не сделаешь, верю. Только ты пистолет за ремень сзади заткни, а не сбоку. Светишь как солнечный зайчик.

Зайчик… Тоскливо мне стало при воспоминании о несчастном следаке. Очередная жертва Карена. Последняя ли? Смогу ли его остановить? Сколько еще людей пострадает, пока этот упырь собственной кровью захлебнется?..

— Спасибо, Дамир. Учту. А глаз у тебя орлиный.

— Еще бы. Я же солдат. Они бывшими не бывают. Песня такая есть у твоего земляка, слыхал? "Хожу-брожу проспектами, фонарики качаются. Война бывает первая, и больше не кончается…"*** Про Даманский слыхал? Так вот я там был. Врезали мы тогда узкоглазым. Ну, и наших полегло…

На удивление Дамир вдруг перестал стрекотать, и, насупившись, смотрел вперед, на дорогу. Видно и впрямь война бывает первая, и больше не кончается. По себе знаю…

Неожиданно для самого себя я признался:

— А я в Чечне был, в девяносто пятом. Взвод разведки…

Дамир, протянув руку, коротко тиснул. Ничего не сказал. Только посмотрел искоса. Да и что говорить? И без слов все понятно. Люди определенного склада как собаки друг друга чуют…

Минут десять ехали молча. Пока на встречной полосе не появился черный "Мицубиси-Паджеро" при виде которого я невольно сжался от нехороших предчувствий. Интуиция великая вещь, и часто выручала меня в критических ситуациях. Вот и сейчас я напрягся, и непроизвольно чуть сполз с сиденья на пол, чтобы не светиться. А солнце, будь оно неладно в такой момент, слепило прямо в глаза, и вся кабина была как на ладони. И я бликовал…

Дамир, заметив мои манипуляции, нахмурился:

— Что? Друзья твои? Не очень то похоже на эвакуатор. Скорее уж на катафалк.

Черт бы все побрал! Заметили меня или нет? Скорость высокая, вряд ли. А если заметили? Метнутся сейчас следом… Может, есть там, в джипе, кто глазастый и меня в лицо знает. Карен вряд ли поверит, что я в Москву, к примеру, рванул. И монстров своих четко проинструктировал. Эх, как некстати. Совсем немного оставалось…

Худшие мои опасения оправдались почти сразу. Где-то позади трейлера завизжали покрышки, и джип очень скоро поравнялся с кабиной. Правое тонированное стекло поползло вниз, и недавний напарник спеленатого мной в лесу Семена властно махнул Дамиру рукой. Тот покосился, но скорости не сбавил. Я решил сам облегчить ему задачу:

— Дамир, тормози. Ни к чему тебе. Я им нужен. А ты поедешь дальше.

Оскалившись, Дамир по-татарски выругался, и упрекнул:

— Да ты что, солдат?! Мы своих в беде не бросаем. Я верю, ты хороший парень. А они бяки…

И втопил педаль в пол. Трейлер угрожающе набрал скорость, способный смести со своего пути не то что джип, но и танк. Сквозь рев движка я прокричал:

— Бесполезно, Дамир! Меня и менты на КПМ ждут!

Тот проорал в ответ:

— А там как получится, солдат! Но с этими ты точно не договоришься!

Эх, если б он знал, что мне и с теми не договориться…

А бойцы Карена в джипе выбрали самый простой, грубый и надежный способ. Джип стремительно обошел "КАМАЗ", вырвался вперед, и затормозил метрах в пятидесяти, развернувшись поперек пустой трассы. Из салона высыпали аж четверо мордоворотов. И что характерно, — двое с "калашами". Дамир совершенно машинально скинул правую ногу на педаль тормоза, утопив левой сцепление. Это меня и спало. В следующее мгновение я заорал "Пригнись!!!", распахнул дверцу, и выпрыгнул из кабины, заваливая Дамира на свое сиденье, чтоб не попал под пулю. И тут же лобовое стекло покрылось россыпью пулевых отверстий и трещинами. Патронов мужички не жалели, жгли, как пацаны петарды под Новый год. Я вывалился из сбавившегося скорость "КАМАЗа" вполне удачно. Кувыркнулся через голову, распластался на обочине, отплевываясь от пыли и выдергивая "Беретту" из-под ремня.

Трейлер со скрежетом затормозил метрах в пятнадцати от джипа. Я рывком кинулся к нему, упал за спасительное колесо, который и пуля из "калаша" не пробьет, и без всяких угрызений совести открыл ответный огонь. Хрен вам в сумку, ребята!!! Не я это начал. И быть подстреленным здесь мне совсем не улыбается. Правда, перевес в огневой мощи на вашей стороне, но вы дебилы, если думаете что количество перейдет в качество. Стоите как четыре тополя на Плющихе, в полный рост. А я в укрытии. И пятнадцать метров для меня не дистанция. Тем более что "Беретта" позволяет вести корректирующий огонь, даже целиться не нужно. По искоркам на кузове джипа я перенес огонь чуть левее и выше, и один из стрелков Карена завыл от боли в плече, и рухнул на асфальт, роняя автомат. Через секунду откинулся назад и другой, ударившись башкой о крышу кузова. Двое других оказались умнее, и рухнули сами, не дожидаясь пули. Только не спасло. Я решил бить наверняка, чтоб самому не стать трупом. Тем более что огонь из оставшегося в строю "калаша" и пистолета был все таким же плотным. Этих двоих я срезал за пять секунд. И, похоже, навсегда, как и третьего. Подстреленный мной скулил на асфальте, зажимая окровавленное плечо.

Осторожно поднявшись, я пошел к джипу, не опуская ствол "Беретты", готовый в любую секунду добавить особо прытким. Добавлять не пришлось. Троих я все-таки загасил. Отпихнув ногой автомат подальше от корчащегося бойца Карена, я пнул его в раненое плечо и рявкнул:

— Как меня нашли!!! Живо отвечай тварь! Иначе добью. Ну!!!

Тот застрекотал как кузнечик:

— Не знаю ничего! Нам хозяин позвонил после того, как мы оренбургский автобус проверили. Тебя и бабы твоей там, понятно, не было. Карен велел нам ехать сюда, сказал, что ты в нашем "Опеле", но наверняка его бросишь, и поедешь на попутках. Хоть в ту сторону, хоть в другую. Вот мы и секли. Серега тебя заметил в "КАМАЗе"…

Похоже на правду… Для вящей убедительности я еще раз саданул подонка в плечо, и спросил:

— Наручники есть? Не может не быть!

— Есть, в бардачке!

Не спуская ствол "Беретты" с архаровца я занырнул в салон, выхватил из бардачка наручники, и приковал деятеля к ручке дверцы. Следом бросил ему аптечку:

— Зажми рану. Скорую вызову. Это все. И Карену передай: я войну ему объявил. Увижу- убью на хер!!!

Пощупав пульс у других троих, я убедился, что правки не требуется. Да и не стал бы конечно добивать, но уж так получилось. Не хотелось мне самому лежать здесь с простреленной башкой. Сами виноваты, ребята. Я то хоть за убеждения и свою жизнь воюю, а вы за что? За барские подачки? Сами себе судьбу выбрали. Так что, а ля герр ком а ля герр. На мне смертей уже достаточно, тремя больше — не велик перевес. Все равно в аду место приготовлено. Прав любитель-психолог Дамир: война бывает первая, и больше не кончается…

Вспомнив про Дамира, я зашагал к трейлеру, предварительно забросив все оружие подальше за обочину, и на ходу засовывая "Беретту" под ремень. Сзади, как и посоветовал старый солдат. Окликнул на ходу:

— Дамир! Цел? Вылезай на свет божий, все кончилось. Три ноль в пользу наиболее подготовленного бойца. Слышь, Дамир?

Открыв дверцу, я охнул, и закусил губу…

Дамир просто вывалился из кабины мне на руки. С развороченной автоматной очередью грудью, стеклянными глазами и монтировкой, намертво зажатой в правой руке. Ах, Дамир, Дамир. Дурачок ты мой человеколюбивый. Ну, зачем полез???!!! Отлежался бы на полу, пес с ней с гордостью. Жив бы был. Дома наверняка жена, дети, внуки. А ты из-за незнакомца на пулю с монтировкой…

Глаза вдруг зажгло от слез, и туман поплыл, застилая бледное лицо Дамира. Карен, сука, сколько же ты еще править будешь? Прав был Зайчик: тебя не сажать, тебя гасить надо!!!

Осторожно усадив мертвого Дамира на сиденье, я вытянул из кармана его куртки мобильник, и набрал номер Никиты. Тот отозвался не сразу. А когда включился, рассказывать детали мне уже не хотелось. И я ему поведал равнодушно:

— Никита на той же трассе, сороковой километр примерно, три мертвых бойца Карена и один раненый. Не спрашивай ни о чем! Это была чистая самооборона. Они стрелять начали сходу. Мне подставляться было?!

Никита все же выматерился:

— Антоха, твою мать! С тобой одни проблемы! Зачем вообще самодеятельностью занялся? Не мог сразу ко мне прийти?

Я огрызнулся:

— Если помнишь, я это и хотел сделать с утра. Да нашлись охотники за меня решать, что мне делать, что нет. Так что извини. Скорую вызови, а тот тут придурок кровью истечет. И еще это… Тут один человек мертв. Очень хороший человек. Водитель дальнобойщик. Попал под раздачу. Позаботься о нем, хорошо? Он сам из Казани, ехал с грузом в Челябинск из Москвы. Сообщи семье, поделикатнее. И скажи, что погиб он как солдат. Это я говорю…

Помолчав, Никита поинтересовался:

— И куда ты теперь? Может, лучше мне тебя все же забрать, и в камере спрятать? До выяснения? Ты же знаешь: я верю тебе, но я сейчас присягу нарушаю. Если вскроется, меня по головке не погладят.

— Ты думай о том, чтоб тебя по голове погладили, а не по этой самой, — грубовато ответил я. — Никита, пока Карен гуляет на свободе, я тоже буду гулять. Иначе ты со мной ни хрена уже не выяснишь. Меня в камере задавят. Даже в одиночке. Так что я залягу в норку. На связь я выйду сам, только не сегодня. Мне нужно время успокоиться, и подумать. Слишком много всего произошло в один день. А ты коли людей Карена. Ломай их. Я точно знаю, что Карен стоит за убийством Зайчика, почти наверняка Летунова, сам сегодня невольно проболтался, и его люди убили охранников Дамира Салихова. А Карен лично убил Дамира. Я тому свидетель. Твой единственный и неповторимый. Кто дело по убийству Салихова и охраны ведет? Надежный человек?

— Надежный. Земсков, старший опер.

— Ты присмотрись к его команде. Должен среди них быть крот Карена. Не может его не быть. И этот гнусный крот ловко направляет действия опергруппы по нужному Карену руслу. Все, Никита. Коли бойцов Карена. Закрывай его самого, хоть на трое суток пока, без ордера и предъявления обвинения. Ты сможешь это сделать, имея показания его бойцов. Если даже они сами не принимали непосредственного участия в этих убийствах, то что-то обязательно знают. И знают, что другие делали все по прямому указанию самого Карена. До связи…

Мне тоже пора было сваливать отсюда. А то уже и любопытные стали тормозиться, поглазеть: чегой то тут происходит? То ли кино снимают, а массовки и режиссера не видно, то ли всерьез…

Всерьез, любопытствующие граждане. И кровь не бутафорская на асфальте. Но хрен бы с той, что на асфальте. А вот в кабине "КАМАЗа"… Ах, Дамир, Дамир… Второго Дамира при мне убили за день. Но если по первому я только легкое сожаление испытал, как о потере союзника, хотя, в общем то, не плохого мужика, хоть и бандита в прошлом, то по второму убивался искренне. Для меня оно и не плохо, цинично говоря. Значит, не совсем еще очерствел, и способен сопереживать чужому горю. Вот только что проку от этого неведомой мне семье Дамира, невольной причинной гибели которого я стал?

Вздохнув, я прикрыл Дамиру глаза, захлопнул дверцу с его стороны, обошел кабину, и забрался внутрь слева. Пошарившись в запасах Дамира обнаружил "тормозок" с бутербродами, термосом и кипятильником. В отдельном пакетике нашлись чай, кофе и немного сахара. Ладно, до завтра хватит, а там что-то придумается…

Спрыгнув на асфальт, я подошел к молчаливо сидевшему на асфальте возле джипа бойцу Крена:

— Сиди смирно. Скоро врач будет. Ну, и сопровождение тебе, в камеру. А как ты хотел, голубь? И не забудь Карену передать: война! И не до первой крови. Она уже пролилась. Теперь до полного искоренения! Он с тобой обязательно свяжется…

Повернувшись к любопытствующим, я не удержался от хохмы даже в такой момент, и громко сказал:

— Граждане проезжающие! Довожу до вашего сведения, что кино здесь не снимается, и массовка, в общем то, не оплачивается. Но если кто хочет стать бесплатным свидетелем, можете подождать. С минуты на минуту подъедет милиция, и вы сможете дать волю своей фантазии…

Последние слова я произнес уже в пустоту. Во все четыре тормознувшиеся машины запрыгнули жадные до впечатлений водители с пассажирами, и, осторожно огибая раскорячившийся посреди дороги джип, рванули восвояси. Вот и славно. Не хрен топтать, опергруппе работы добавлять. Пора и мне сваливать.

Закинув свою сумку на плечо, я сошел с трассы, и зашагал в сторону ближайшего леска. Специально не туда, куда мне нужно. Пусть боец видит, куда я направился, и даст Карену направление. А я сделаю крюк километров в пять, и пойду отсиживаться в избушку. Благо, с Дамиром не доехал каких то километров десять. К вечеру буду. Никита пусть пока пошустрит. Завтра выйду на связь с ним. Авось что-то и развиднеется в тумане. Как говорится, утро вечера дряннее…

* * *

До избушки Миши Афонина я добрался уже в сумерках. Длинный денек сегодня был, однако. И очень насыщенный. Всякое в жизни бывало, но чтобы вот так в один день столько событий…

Собственно, я преуменьшил достоинства Мишкиного балаганчика. Хорошая такая избушка, вполне комфортабельная. Во всяком случае, уж мне то, привыкшему к спартанским условиям, она вполне подойдет на пару дней. А больше мне здесь отлеживаться и не придется, надеюсь.

Керосина в лампе было достаточно, свет есть. Добротная буржуйка и чайник со стаканчиками тоже. Почувствовав зверский голод, я вскипятил чайку, начал уплетать бутерброды и просматривать папочку Дамира Салихова. Как я и предполагал, там оказался сплошь компромат на Карена. Но все какое-то несерьезное. Сродни тому, что Карен в свое время мне преподносил на самого Дамира. Только один документ меня заинтересовал всерьез. На трех листах четвертого формата была распечатка целого досье на смазливую бабенку лет двадцати пяти, с обаятельной улыбкой. И шикарной фигурой. Нет, в досье фигуры видно не было. Только строгое фото. Но я эту сексапильную фигурку помню очень хорошо. Потому что досье было составлено не на кого нибудь, а на секретаршу Карена, ловко вколовшую мне в воротник куртки жучка. Та самая милая мордашка. Только чуть моложе. Фото явно с паспорта, а девочка дисциплинированная, и фото меняла своевременно. Сейчас ей около тридцати. И, судя по ее милой улыбке, стерва она та еще. С такой обворожительной улыбкой может быть либо ангел, либо закоренелый подлец. То сеть подлюка. Что полностью и подтверждало собранное на нее досье. А оно такое, что хоть в гаагский трибунал, и тридцать лет без апелляции…

Вот так. Есть, значит, крот Дамира в среде Карена. И очень удобный. Потому что находится от Карена в непосредственной близости. Судя по этому, Дамир собирался серьезно Карену насолить. Жаль, не успел…

Но то, что я увидел следом за досье на Арину, как зовут секретаршу Карена, меня вообще ввело в ступор. Скромный такой диск, без всяких надписей и пояснений. Однако видеозапись на нем тянет на многие сотни тысяч. Причем, в свободно конвертируемой валюте. Если б Карен пронюхал об этой записи, дорого бы он заплатил, чтоб заполучить ее с гарантией отсутствия копий. Или же дорого бы заплатил тот, кто этой записью обладает…

Запись явно была сделана в кабинете Карена. Знакомый интерьерчик. За столом сидел сам Карен и… никто иной, как тот самый вице-губернатор, из-за которого я и вылетел с телевидения стремительнее пробки от шампанского. А уж тема разговора этой парочки такова, что я аж слюной захлебнулся. Проснулся журналисткой инстинкт! Потому что речь шла о подготовке покушения на губернатора!!! Ни больше, ни меньше! Силами бойцов Карена. Не без участия вице-губернатора. После чего этот стервец автоматически занимает вакантную должность, до новых выборов. А это несколько месяцев. И в эти месяцы у Карена в руках будет находиться карманный практически губернатор!!! Да он так свои позиции укрепит за это время, столько оттяпает в свою пользу, что его потом атомной бомбой не выкорчуешь!!!

Дурно мне стало, честно говоря. Что там я, что там застреленный Дамир. Даже угроза чумной эпидемии в силу небрежности (а то и злого умысла!) Карена ничто, по сравнению с тем, что готовилось! И теперь я единственный обладатель такой информации. То есть, последний смертник, узнай Карен, что такая запись существует, и находится у меня. Теперь он меня не просто убьет. На атомы развеет, чтоб и сжечь нечего было, и по ветру развеять. И единственный способ остаться в живых — заглушить Карена наглухо. А помочь мне может только Никита…

Прямой связи у меня с ним теперь нет. Но есть под рукой одно из величайших изобретений современной цивилизации. Воткнув в гнездо ноутбука юэсби-порт, я вошел в сеть, и отправил Никите на мобильник эсэмэску: " Жду тебя завтра на станции Маютово в полдень, возле старой водокачки. Имею убойную информацию на Карена. Будь один. Подтверди встречу на мой эмейл. Антон".

Место я выбрал не случайно. Во-первых, это всего километрах в семи от меня, дойду часа за полтора неспешным шагом. Во-вторых там, опять же, довольно крупная узловая станция, со множеством запасных путей и построек, где легко будет затеряться, случись такая надобность. Ну, и в-третьих, надо как то обустраивать свой быт. Продуктов кот наплакал, а на станции имеется неплохой магазинчик. Куковать мне здесь еще дней несколько, как минимум, святым духом сыт не будешь. Так что убью двух зайцев одним выстрелом…

С этой мыслью я и завалился спать, предварительно дождавшись ответа от Никиты. Чтоб керосин зря не жечь. Да и голова зверски раскалывалась, и усталость была такая, будто не день прошел, а неделя. И всю ночь мне снились кошмары, ставшие явью в течение дня…

На следующий день я вышел пораньше. И чтоб не опоздать, плутая по лесным тропкам, и чтобы было время осмотреться до приезда Никиты. Все же настороже следует быть, мало ли.

На станции я появился за час до встречи. Осмотрелся, прикинул пути возможного отхода. И прямиком отправился в местный супермаркет. Такая будочка с приземистой крышей. Но ассортимент оказался довольно приличным. Все же не прежние времена, когда в сельпо можно было купить только черствый хлеб, "Приму" и заплесневелый "Завтрак туриста". Набрал всего понемногу, решив сегодня устроить себе праздник живота. Подумав, прихватил бутылочку хорошего коньяку и "Амаретто". Гулять, так гулять. Хорошая выпивка мне нынче не повредит. Надо немного мозги расслабить, а то так недолго и в дурдом угодить.

На выходе из магазина меня тормознул абориген, в пиджаке на голое тело, небритый и с солидным таким амбре на всю станцию. В трясущейся руке абориген сжимал очень даже неплохой спиннинг. Жалостливо посмотрев на меня, он, по местным меркам, вежливо попросил:

— Слышь, братан, мля… Трубы дымятся, купи спиннинг, а?

От спиннинга я вежливо отказался. Тогда абориген заскулил еще жалобнее:

— Ну, тогда отвали на опохмел, а? Из чувства мужской солидарности. Я вижу ты мужик не бедный, что тебе пара сотен?

Мужского в нем была только щетина трехдневная. Но жалко стало. Солидарность не солидарность, а губить человека все же не по-христиански. Вот он наш российский менталитет. Бабке на хлебушек не подадим, а на опохмел бичугану завсегда пожалуйста…

Выбрав из бумажника две сотни, я протянул их аборигену, и, конспирации ради, поинтересовался:

— Когда ближайшая электричка на Тандры, братан?

Тот, жадно запихивая деньги в карман, соскочил с парапета, и откликнулся уже на бегу в заветный магазинчик:

— Через полчаса!..

Вот и ладушки. Пей, детинушка, на здоровье. По теории Штирлица ты запомнил мою последнюю фразу. И если кто-то спросит про меня, так и скажешь, что я умотал на электричке…

Пройдя до водокачки, я отошел от нее метров на двадцать, устроился в зарослях тальника возле безымянной речушки, и стал терпеливо ждать. Запаздывал Никита. Без минуты полдень, а его нет…

Появился он минут через двадцать. Видно долго искал съезд с трассы к железке. И на мое удивление не один. Вместе с ним из машины выбрался мужик лет сорока, чернявый, плотный, с цепкими глазами опера. Кажется, встречал я его в коридорах управления. Ну, Никита, спасибо тебе за сюрприз. Ведь просил одного приехать. Ладно, хоть взвод ОМОНа не прихватил.

Выждав еще пару минут, и не обнаружив никакого подкрепления, я вышел из кустов, оставив пакет с покупками там же, и окликнул:

— Здорово, Никита. Почему не один? Я же просил!

Никита и его напарник разом обернулись на голос. Никита успокоил:

— Не пыли, Антоха. Это Серега Земсков, старший опер. Я тебе говорил о нем. Он старший группы по убийству Салихова. Познакомься…

Подойдя вплотную, я пожал руку Никите, и тиснул Серегину. Ладонь у него мелко подрагивала, и была неприятно потной. Я, дурак, не придал этому значения сразу. И поплатился. И не только я…

Вынув из кармана куртки диск, я подал его Никите, и прокомментировал:

— Вот здесь видеозапись. Суть пояснять не стану, все поймешь сам, когда просмотришь. Но это бомба, предупреждаю. Свалить с ее помощью Карена — как два байта переслать. И не только он погорит…

Многозначительно помолчав, я покосился на Земскова. Все же что-то меня в нем настораживало, не дремлет интуиция. А Никита, верно истолковав мой косой взгляд и молчание, заверил:

— Можешь смело говорить. Серега свой человек, проверенный.

Ну да, рекомендация Никиты дорогого стоит. Вот только смотрит на меня это Серега слишком уж благостно. Совсем не так, как должен смотреть опер на потенциального убийцу, за которым рысачит вторые сутки по всей области. Или верит Никите не меньше, чем он ему, и не подозревает меня всерьез? А-а-а… Ладно, чего тут фрейдизмом заниматься? Дело надо делать. Пока оно меня не сделало…

— Никита, помнишь историю с моим репортажем? Из-за которого я погорел.

— Это с вице-губернатором?

— С ним самым. Так вот. На записи разговор Карена с этим самым субъектом, которого ты таким хорошим словом назвал. А тема беседы, — хоть сейчас в генпрокуратуру отправляй. Так что ты поосторожнее. Тут такими разоблачениями пахнет…

Говоря с Никитой, я не придал значения показному какому то безразличию Земскова. И даже не насторожился, когда он ко мне в тыл зашел, как бы, между прочим, посвистывая и слушая меня краем уха. И спохватился я, только почувствовав ствол пистолета у себя под лопаткой. Никита по инерции еще спросил:

— Экземпляр один? Или копию сделал?

Только отвечать мне ему уже не хотелось. Понял — амба. Ах, Никита… Как же я в тебе ошибся то! Теперь только один выход — торговаться. И сделав над собой усилие, я криво усмехнулся, и выдал:

— А ты как думаешь? Я тебе копию и отдал. А оригинал уже переправил надежному человеку. С комментариями. И он знает о нашей встрече. Так что если со мной что…

— Не понял тебя, — резко перебил Никита. — Ты о чем, Антоха?

Не сообразил еще, что я уже на пушке, или прикидывается?

— А ты у коллеги своего спроси. Который у меня за спиной стоит. И что-то там мне такое в спину уткнулось, на палец совсем не похожее.

Только теперь Никита сообразил, и потянулся за своим "Макаровым". Не успел. Земсков очень даже ловко выхватил из-под моего ремня "Берету", уткнув теперь уже ее ствол мне в спину, и навел свой табельный на Никиту, прокомментировав свои действия:

— Не надо, Никита. Не доставай ствол…

Никита замер, сузил глаза, и выругался:

— Ах ты… Ну, и сучонок же ты, Земсков. Значит, не зря меня Антон предупреждал? Вот уж на кого бы не подумал. И давно Карену подмахиваешь?

— Достаточно давно. Знаешь, Никита, я всегда тебя не любил. Можно сказать, из-за тебя моя карьера прахом пошла. Мне через год сорок. А я до сих пор в операх. Когда должность замначальника освободилась, ее должен был занять я. Понимаешь, я! А тут ты, счастливчик… Как же я тебя не люблю, Никита…

Никита, с откровенной ненавистью, ответил:

— А уж как я тебя не люблю… Значит, Авзалов и Ивушкин твоих поганых рук дело? Ты же был вчера в СИЗО.

Земсков только саркастически хмыкнул у меня за спиной. А Никита пояснил для меня:

— Это те два кадра, которых ты мне сдал вчера. Один помер в тюремной больничке. Остановка сердца. Никаких следов насильственной смерти. Только крохотный след от инъекции на шее. А мужик здоровый, в самом расцвете. А второй и совсем сгорел, бедолага. Буквально.

— Как это? — машинально уточнил я.

— А в камере. Включили ему свет, как стемнело, а лампа и взорвалась… Знаешь, старый трюк. Колба лампы прокалывается, шприцом внутрь вводится бензин. При включении все взрывается к едреней матери. Сверху летит жидкое пламя, почти как напалм. А камера крохотная, укрыться некуда… Ох, и гад же ты, Серега!

Земсков поднял левую руку с моей "Береттой", поставив на ее место свой "Макаров", чтоб я не дергался. Над ухом у меня грохнуло, и Никита запрокинулся назад, с алым пятном на груди. Даже не вскрикнул…

Земсков обошел меня, встал передо мной в паре шагов, и поведал:

— Это ты его убил, догадался?

Замерев, я постарался выиграть время, помня о "Вальтере" на лодыжке правой ноги, и ответил:

— Не оригинально. Карен повторяется… А не боишься, что я уже предупредил…

— Да ты блефуешь, парень. Не боюсь. Нет никакой копии, и никому ты ничего не сообщал. У тебя связи нет. Не мог ты ничего никому переправить.

Теперь я усмехнулся откровенно издевательски:

— Дурак ты, Земсков. У меня же ноутбук есть. Слыхал про такую штучку? Или совсем отстал от прогресса?

Земсков с минуту лихорадочно размышлял, кусая губы и облизываясь. Мыслительный процесс со всей мукой отражался на его солдафонской физиономии. После размышлений сообщил результат:

— Врешь ты, сука. Блефуешь. Скажи что так?

— Неа…

— Тогда поехали.

— Куда?

— К Карену. Пусть он решает, что с тобой делать. Хотел я тебя и самого завалить, как при задержании, да видно придется планы менять. Но и так неплохо вышло. Майора Северенко ты застрелил при попытке задержания, а мне удалось взять тебя живым. Вот такая будет рабочая версия. Пальчики твои на "Беретте" я изображу, не сомневайся. Достаточно…

Прерывая его незатейливый монолог, трижды пролаял пистолет Никиты, и Земсков, изумившись не только физиономией, но, кажется, и всем организмом, стал медленно поворачиваться назад, все еще не веря, что так глупо лопухнулся. И рухнул рядом с Никитой, едва не придавив его своей тушкой. А Никита, зажимая одной рукой рану на груди, опустил вторую с пистолет на землю, кажется, потратив последние силы на выстрелы.

Бросившись к нему, я откинул пистолет Земскова носком кроссовки в сторону, подхватил свою "Беретту", и бережно приподнял голову Никиты. Он явно пытался что-то сказать, только вместо слов из горла вырвался фонтанчик темной крови, и Никита тяжело закашлялся. Положив ладонь на его губы, я попросил:

— Не говори ничего, молчи. Кажется у тебя легкое задето. Все знаю. Я сейчас врача вызову. А сам слиняю, ты извини. Медики обязательно в милицию сообщат. А те вряд ли поверят, что в тебя стрелял не я. Ты выживи, Никита. Ты теперь единственное мое алиби. И вообще просто выживи, слышишь?!

Говоря это я лихорадочно набирал "03" на Никитином мобильнике. И, дождавшись ответа диспетчера, заорал в трубку:

— Скорая???!!! Срочно!!! Ранен офицер милиции, из областного УВД. Станция Маютово, возле старой водокачки…

Диспетчер профессионально-равнодушно уточнила:

— Характер ранения? Возраст пострадавшего?

— Тридцать шесть лет. Огнестрел. Задето легкое.

— Откуда вы знаете? Вы врач?

Не выдержав, я заорал:

— Твою мать! Присылай бригаду скорее! Иначе он кровью истечет! На войне я был, знаю, что такое огнестрел…

И чуть сбавив тон, тише спросил:

— Куда его отвезут? В районную больницу?

Бабенка на том конце обиженно отозвалась:

— И не зачем кричать, я не глухая. В районную, если до облцентра будет нетранспортабелен. Ждите…

Поднявшись, я рванулся к машине Никиты, распахнул заднюю дверцу, и схватил аптечку. Заодно вырвал спинку заднего сиденья. Вернувшись к Никите, осторожно приподнял его голову, подложил под нее спинку сиденья, и, сложив из бинта плотный тампон, приложил его к ране. Сверху прижал рукой Никиты.

— Держи так, Никита. Продержись до скорой, очень тебя прошу. А мне надо сваливать, прости. Менты наверняка раньше подъедут. Меня они могут просто пристрелить, без разговоров. А мне еще с Кареном надо посчитаться. И я Ульянке слово дал. Прости меня, дружище. Был момент, когда я плохо о тебе подумал. Держись…

Никита в знак согласия прикрыл глаза. Я осторожно вынул из его кармана диск. Ни к чему оставлять. До Карена это вполне может дойти, неизвестно, кто приедет за Никитой. А у меня будет козырь, с которым можно торговаться, случись такая необходимость…

Пройдя до кустов, я подхватил пакет с покупками, бросил на Никиту прощальный взгляд, и зашагал прочь от злополучной водокачки. Идти придется все так же пешим. Брать машину Никиты я не рискнул. Если брошу на трассе, сам и укажу место, где меня искать…

До избушки я добрался часа через полтора. Увлекшись своим невеселыми размышлизмами, я сбился с пути, и сделал солидный крюк. Добравшись, наконец, вошел внутрь, бросил пакет с покупками на табурет возле стола, вытянул из него бутылку коньяка, и по-скотски вылакал сразу граммов сто пятьдесят, прямо из горлышка. Подействовало. Мозги прочистило основательно, и соображать я стал более продуктивно.

Итак. Что мы имеем в сухом остатке? Я имею убойнейший компромат на Карена. И могу слить его органам защиты правопорядка от граждан на счет "раз". Но… Каким образом? Единственный человек, которому я верил — Никита. А он сейчас, дай Бог, лежит на операционном столе. Хорошо бы выжил. Теперь без его помощи мне будет очень сложно. Никита, скорее всего, будет без сознания ближайшие сутки — двое. Подстрелен он из "Беретты" которая незаконно оказалась у меня в руках. Вывод напрашивается сам собой: стрелял я, злодей и беглый преступник. Правда, толковый следак первым делом задаст себе вопрос: почему старший опер Земсков застрелен из табельного "Макарова" майора Северенко, раненого подозреваемым Полетаевым? Но ведь объяснения этому он может найти разные! Например, что Земскова из пистолета Никиты убил я, а потом вложил его в руку раненого Никиты, предварительно стерев свои пальчики. Такова уж логика следователей, когда речь идет о потенциальном убийце…

Пожалуй, единственный, кто мне может теперь помочь, это Андрюха Гущин. Мой бывший оператор, добрый приятель и надежный малый, несмотря на все свое раздолбайство. С этого и следует начать…

Скачав с диска видеофайл, я отправил его Андрюхе по почте. Следом послал эсэмэску на его мобильник. Но ответа так и не дождался. Видно у этого прохиндея, как обычно, разряжен аккумулятор мобильника. Тогда я решил для пояснений отправить еще видеозапись со своими комментариями. Авось он посмотрит почту вовремя, чем и спасет меня. Авось. Если нет — мне кранты. Рано или поздно Карен меня вычислит…

Положив на стол кухонный шкафчик, задней стенкой вверх, я умостил на нем камеру, настроил фокус на стул, напротив стола, сел на тот же стул и наговорил в камеру:

— Андрюха, надеюсь, ты посмотришь почту вовремя, и это мне поможет. Я не могу больше никому доверять, только тебе старый разбойник. Меня крепко зажали, Андрюха. Если ты время просмотришь эту запись, возможно, еще сумеешь мне помочь…

Закончив, я убрал камеру, повесил шкафчик на место, и приготовил себе роскошный, для моих условий, обед. Под который славно выпил еще граммов двести коньяка с ликером. И тут же почувствовал зверскую усталость и полное отвращение к жизни. Так тоскливо стало на душе… Ужасно захотелось к Ульянке. Обнять ее, прижаться к ее гибкому и податливому телу, вдохнуть запах ее пушистых волос, всегда пахнущих луговыми цветами и солнцем…

Прав был дальнобойщик Дамир. Дурак я. Только теряя, только находясь на грани, мы начинаем по-настоящему ценить то, что нам действительно дорого в этой жизни. Как только увижу Ульянку, первым делом скажу ей…

На этом я и отключился, кутаясь в старенький плед на узкой кровати…

Проснулся я, пожалуй, часа через два, как от толчка. Солнце уже опустилось достаточно низко, побагровело, и в окно заглядывало краешком, оставляя темно-оранжевые полоски на широких половицах. На душе по-прежнему было пасмурно и тревожно. Сев на кровати, я встряхнулся, прислушался к внутреннему голосу, и ровным счетом ничего не услышал. Голос еще спал. В отличие от меня. Потому что я проснулся мгновенно, услышав невдалеке шум моторов. Который почти тут же пропал. Зато взамен донеслись звуки голосов, еще далекие и неразборчивые. Конечно, это мог быть кто угодно. Но мне почему-то показалось, что Боженька приготовил для меня очередное испытание.

"Вопрос: "Зачем и почему?"

Оставим без внимания.

Мудрец сказал: "Господь дает

По силам испытания"…"***

Остается только уповать на правоту мудреца…

Рванувшись с кровати, я подкрался к окну, и осторожно выглянул. И похолодел. Метрах в пятидесяти, на просеке, ведущей к трассе, стояли два джипа. А возле них отчаянно жестикулировал давешний абориген со станции, которого я любезно опохмелил. Стоявший рядом с ним Карен кивал головой и благожелательно улыбался.

Все ясно. Узнав о перестрелке на станции, Карен направился со своими головорезами прямиком туда. Опросили возможных свидетелей. Алкаш подвернулся очень кстати. Судя по тому, что хотел расстаться он со спиннингом, самым дорогим, что имеет, — местный рыбак. Значит, знакомы ему все тропки и лежбища в округе. И он наверняка видел, привлеченный выстрелами, как я поспешно улепетывал от станции в сторону леса. Не сработала теория товарища Исаева, при всем его нордическом характере…

Лихорадочно выдернув из-под подушки "Беретту" я вставил новую обойму, и произвел ревизию своего боезапаса. Три полные обоймы, в четвертой — четыре патрона. И две обоймы к "Вальтеру". Не густо… Судя по тому, что Карен приперся сюда лично, отпускать он меня точно не собирается. Все его планы я уже давно поломал, и теперь он на них просто наплюет. Теперь ему нужна моя кровь. Вся. До капли. И выцеживать он ее станет медленно и с садистским наслаждением.

Бежать? Глупо. Догонят в два счета. Остается только принимать бой. Последний и решительный. Здесь я хотя бы в укрытии. Они, конечно, подготовились основательно. Человек их вместе с Кареном десять, не меньше. Несколько "калашей", пистолеты. Возможно гранаты. Не удивлюсь, если они парочку "Шмелей" прихватили.

Взгляд мой наткнулся на бытовой баллон с сжиженным пропаном. Он стоит давно пустой, за ненадобностью. Двухконфорчатая газовая плитка аж паутиной покрылась. Подняв баллон, я встряхнул его, услышав слабенькие всплески. Осталось на самом донышке. Ну, ничего. От этого рванет не меньше, если удачно баллон продырявить. Так, что еще? Если дойдет до рукопашной, сгодится топорик, серп на стене в сенях. Ну, и пара кухонных ножей. Рукопашка для меня дело привычное, с ножевым боем я тоже знаком. Давайте ребята, налетайте оптом и в розницу. Если мне и кранты, то с собой я вас прихвачу как можно больше. И непременно Карена. Без него мне в аду скучно будет…

Прости меня, Ульянка. Только словами из той же песни и могу ответить на твой упрек, возможно, уже последний:

"Сидим на кухне, празднуем

Жена придет сердитая

Война умрет под плитами

Последнего зарытого

Война умрет под плитами

Последнего убитого…"***

Прости, Улька, наверное, не выполню я твоей просьбы…

Снова выглянув в окно, я обнаружил почти ту же диспозицию. Только абориген уже не размахивал руками, а указывал одной из своих конечностей прямехонько на мое убежище. Карен одобрительно похлопал его по плечу, что-то сказал, обернувшись к машине. Из джипа вылез очередной шкафообразный монстр Карена с бутылкой водки в руке, и протянул ее аборигену. Тот радостно схватил, моментально свернул пробку и, деликатно отвернувшись в сторону, присосался к горлышку. А Карен кивнул на него, и равнодушно отвернулся. У меня в груди похолодело от предчувствия. И я не ошибся. Монстр выдернул из наплечной кобуры пистолет, и всадил пулю в затылок давящемуся водкой мужику…

Как в дурном анекдоте… Забравшиеся в колхозный амбар хомячки сдохли обожравшимися, и счастливыми… Карен, твою мать!!! Ну, этого то идиота за что??? Да сбежал бы он отсюда при первых же выстрелах шустрее лани! И от страха забыл бы все напрочь, и заявлять никуда не стал. Какая же ты сволочь, Багдасаров! Ладно, и смерть этого несчастного тебе тоже зачтется.

Дверцы обоих джипов распахнулись как по команде, и наружу посыпались бойцы Карена. Восемь штук. С Кареном девять. Нашим легче. На одну мишень меньше, чем ожидал.

А они шли кучкой, в открытую. Ну, правильно, после выстрела ни к чему уже шифроваться. Теперь только на психику давить остается. Я пересчитал оружие, и взгрустнулось мне. Пять "калашей", многовато на меня одного. У всех, конечно же, пистолеты. Ладно, хоть гранатометов не видно. И это против двух моих стволов…

Подойдя почти вплотную, Карен весело окликнул:

— Антон, ты здесь?

Помолчав, я закурил, все равно таиться смысла уже никакого, и отозвался:

— Нет его.

— А кто говорит?

— А домовенок!

Покрутив головой, Карен улыбнулся:

— Веселый ты парень, Антошка. Ей-богу, жалко даже убивать тебя. Не сложись все так, мы могли бы стать друзьями.

Я тоже весело оскалился в ответ:

— Это вряд ли. Мы с тобой враги, Карен. И я тебя уничтожу. Ты большую оплошность допустил, не осмотревшись в доме Дамира. А я там обнаружил одну интересную видеозапись твоей беседы с небезызвестным тебе вице-губернатором. Интересно, Дамир внедрил к тебе секретутку, или купил ее, когда она уже работала на тебя? Знаешь, в таком деле, как у тебя, никому нельзя доверять. Особенно тем, кто ближе всех находится.

Потемнев, Карен уточнил:

— Не блефуешь?

— А откуда бы я узнал, если б не видел?

— И что ты хочешь взамен? Жизнь? Я подарю ее тебе. Отдай запись…

— Ты не Господь, чтобы мне жизнь дарить, — перебил я. — А запись уже ушла по назначению.

— Не верю.

— Купленный тобой Земсков тоже не поверил. И зря. У меня же ноутбук, и выход в Интернет. Так что можешь не верить. Я все равно…

Слушать меня дальше Карен не стал, и махнул рукой. Вся его банда тут же открыла плотный огонь по избушке. Мне стало совсем неуютно. Стекла зазвенели, стены моментально покрылись десятками пулевых отверстий, я даже голову не мог поднять, свернувшись на полу калачиком и шипя сквозь зубы: "Мать, мать, мать!!!". И только когда огонь ослабел, видно кто-то перезаряжал, я рванулся к окну, вывалился наружу, и открыл убойный огонь с обоих своих стволов. Трое стрелков сразу же заорали, и попадали на землю. Остальные бросились врассыпную, прячась за деревьями. Карен, гад, ушел. Хотя в него я целился в первую очередь. Но нашелся в его банде один преданный, прикрыл собой…

Все, отсюда пора сваливать наверх. Сейчас начнут решетить всерьез.

Рванувшись в сенцы, я прихватил топорик, баллон и серп со стены, забрался на подловку, и замер в ожидании. Через секунду снаружи снова началось. На этот раз поливали уже безо всякой пощады. Бедный домишко сотрясался и стонал каждым бревнышком. В довершение ко всему внизу грохнуло, потянуло едким запахом тротила, и даже сквозь щели застрех меня ослепило ярчайшей вспышкой. Судя по мощности, швырнули не "эфку" а наступательную "эргэдэшку". Иначе мне бы сейчас кранты. Разнесло бы домик, и крыша взлетела на воздух. Хлипковат он для таких испытаний. Я не шевелился. Пусть думают, что мне каюк, и высунутся из-за деревьев.

Ужом проскользнув до слухового окна, я стал осторожно наблюдать в щелку. Трое раненых уже отползли в сторону, и спрятались в кустах. Судя по стонам, задел я их прилично. Еще трое стали медленно приближаться к дому, держа оружие наизготовку. Карен благоразумно из-за ствола дерева не показывался. Черт осторожный. Вышел бы, что ли. Уж очень ты мне сейчас нужен. Ну не хочу я без тебя грешную землю покидать. А жить то мне, может, минуты остались. Если не секунды…

Все, ждать больше нельзя. Момент срезать этих троих — лучше не придумаешь. Пинком распахнув окно, я мгновенно разрядил вторую обойму "Вальтера", и на этот раз, кажется, гораздо удачнее. Все трое рухнули замертво. И что характерно, в руках у них у всех "Калашниковы". Значит, против меня остались два автоматических ствола. Извиняйте, ребята, эти три я вам уже не позволю взять, можете лютовать…

А парни и лютовали. В момент изрешетили всю переднюю стенку, с каждым новым отверстием добавляя света на полутемной подловке. А я, после своей нахальной контратаки, мгновенно перепрыгнул назад, за кучу керамзита, которую запасливый Миша привез, но не успел еще рассыпать по подловке ровным слоем. Вот мне радость то, укрывает не хуже мешков с песком. Жгите патроны, хлопцы. А я полежу, покурю покуда…

Патроны хлопцы жгли не меньше минуты. Изрешетили всю крышу как дуршлаг. Жгли бы и дальше, но Карен, поняв, что достаточно, урезонил своих балбесов:

— Все! Хватит! Хватит, я сказал!!! Там уже и мухи живой не осталось. Идите, проверьте. Если нужно — добейте. И принесите мне ноутбук и диски, все какие найдете.

Кто-то осторожно уточнил:

— Шеф, там после гранаты все обуглилось. Чего смотреть то?

— Значит, принесите все, что обуглилось! Угольки принесите! Пепел! Мне нужно знать, что ничего не осталось. А отправил он куда, или нет, проверим.

Ага, проверяй. А я исполню свой заключительный номер. В отверстия в стене мне хорошо было видно, что из-за деревьев вышли все шестеро. Трое так и валялись в кустиках. Вот он, момент истины. Только стрелять я теперь не стану. Глядишь, найдется у Карена еще один преданный телохранитель с хорошей реакцией, и прикроет в последний момент. Так что я уж наверняка, по-простецки…

Распахнув остатки слухового окна, я швырнул наружу баллон с пропаном, и, через секунду, когда он брякнулся в паре метров от Карена, всадил в него сразу штук шесть пуль. По теории вероятности хоть одна да влепит удачно. И влепила. Баллон подпрыгнул в воздух, сердито ухнул, и раскрылся розочкой. Наружу рванул взорвавшийся газ, плюясь горящими клочьями, осыпая всех, кто находился рядом. От взрывной волны все шестеро попадали. Карен, подлюка, оказался шустрее всех, и успел отвернуться, прикрывая лицо и грудь. Но спина, и то, что ниже, заполыхали у него качественно. Он яростно стал кататься по земле, сбивая пламя. Пятеро его мордоворотов в точности копировали действия хозяина, взревывая как бегемоты перед случкой.

Мучить ребят я не стал. Спрыгнул из слухового окна на землю, кувыркнулся через голову, и без зазрения совести и жалости прекратил их мучения разом, всаживая каждому по пуле в башку. Вот так… Вот так… И еще раз вот так!!! Не хрен убивать безоружных! Не хрен губить людские души, суки! Вы сами на это напросились, не надо было будить мои бойцовские инстинкты, которые мирно дремали себе, и никого не трогали. Я сейчас не гражданин Полетаев, не журналист Антоха. Не друг, не любовник, не сын, и не брат. Сейчас я сержант Полетаев с позывным "Летун". Я зверь. Такой, каким я был на той долбаной, никому не нужной и тысячи раз проклятой войне. Где из меня сделали убийцу. Так получайте теперь полной мерой, ребята.

Война бывает первая, и больше не кончается…

Когда в живых остался только Карен, отползший к дереву, я медленно приблизился к нему, на ходу перезаряжая "Беретту". Взгляд, которым я смотрел на него, видимо был не любвеобильным. Потому что Карен, всемогущий и безжалостный Багдасаров, был бледен, губы у него тряслись и глаза так и бегали по сторонам в поисках хоть какого-то оружия. А вот хрен тебе, Красная Шапочка! Свой ствол он обронил при падении, до любого другого было далеко, хоть и лежат они россыпью в каких нибудь трех-четырех метрах. И прикрыть то тебя Карен больше некому, вот незадача. А у меня аж челюсти сводило от желания всадить и ему в башку пулю, чтоб не рождались в ней больше злодейские помыслы…

Карен приподнялся, и облокотился спиной о ствол дерева. Видно было, что ему сейчас больно. Очень больно. Только что мне до его боли? Сколько боли было в душе Зайчика? Сколько боли сейчас в доме дальнобойщика Дамира? И сколько ее будет в доме этого несчастного алкоголика? Нет, Карен, мне тебя не жалко…

И все же убить его просто так я не мог. Все из-за того же боевого инстинкта: убивать можно только вооруженного врага. Это закон любой войны, во имя чего бы она ни велась.

А Карен, сука, чувствуя мое состояние, жалобно заскулил:

— Антон… Послушай, не убивай меня. Давай договоримся. Я откуплюсь. Я тебе денег дам. Очень много денег. И забуду про тебя. Ты сможешь уехать из страны, поселишься, где хочешь, и будешь обеспеченным человеком до глубокой старости. И дети твои не останутся без начального капитала… Ну, давай договоримся!!! Да будь же ты человеком!!!

Опустив ствол, я переспросил:

— Человеком?.. Это ты мне говоришь? Смешно. Много ли человеческого осталось в тебе, чтобы говорить о человечности?.. Ладно, я тоже зверь. Но не такой кровожадный, как ты. Предлагаю такой вариант…

Передернув затвор, я выщелкнул обойму из "Беретты", спустил большим пальцем курок, взял пистолет за ствол, и бросил Карену на колени.

— Держи. Там один патрон. Ты можешь убить меня, и все кончится. Но я тебе советую употребить его по совести, если ты человек. Застрелись. Мы оба знаем, что ты давно заслуживаешь смерти. Это мой тебе приговор. Стань сам себе палачом. У меня нет оружия, смотри.

Подняв вверх обе руки, я продемонстрировал, что оружия у меня действительно нет. И ему оставалось только взять пистолет, направить его в нужную сторону и спустить курок.

Нет, я не придурок. Не сумасшедший. И не наивный простофиля. Конечно же, я знаю, в какую сторону он выстрелит. Нисколько не сомневаюсь, что пуля достанется мне. Но я подстраховался. Под манжетой куртки у меня нож, и метнуть его я готов в любую секунду. И это будет справедливо. Я убью врага, направившего на меня оружие. Так будет правильно. По законам комбатантов всего мира…

Карен медлил. Сначала осторожно взял "Беретту" за ствол. Потом перехватил за рукоять. И, не спуская с меня глаз, медленно стал поднимать пистолет к виску. Ткнув стволом себе возле уха, надавил на спуск, зажмурив глаза. Ай, да артист. Ай, да сукин сын. Не знай я его достаточно хорошо, пожалуй, что и поверил бы. Так реалистично играет… Только курок не взвел, хотя видел, что я его спустил. Тут жми не жми, выстрела не будет. Зря позируешь, Карен. Аплодисментов с моей стороны не предвидится…

— Курок взведи, если решил застрелиться.

Карен, открыв глаза, пробормотал:

— Ага…

Взвел курок. Заглянул в ствол, криво при этом усмехнувшись, и совершенно спокойно сказал:

— Дурак ты, Полетаев. Наивный и доверчивый. Все же я тебя сделаю.

И резко направил ствол в мою сторону. И сделал бы, будь я действительно дураком…

Правая рука моя качнулась совершенно машинально, нож упал лезвием в ладонь, кисть слегка отошла назад, и я резко метнул клинок. Который благополучно с хрустом и вошел в горло Карена. Тот захрипел, хватаясь левой рукой за рану, с бьющим из нее фонтанчиком алой крови, и все же успел нажать на спуск. Только ствол при этом повело вверх, и пуля завыла где то в высоте. А я устало опустился на землю, закурил с видом победителя, и печально обвел глазами поле боя. И еще раз девять ноль, в мою пользу. Я даже не ранен. Только почему-то кроме полного опустошения в душе ничего не чувствую…

Хотя нет, тут же и почувствовал. Но сначала услышал. За спиной что-то бздынькнуло, звякнуло, потом щелкнуло, и я, расслабившись, не успел среагировать, и обернулся слишком поздно. Один из парней Карена, тот, что лежал в кустах, подал признаки жизни, и теперь держал меня на мушке "Калашникова". И уже в следующее мгновение нажал на спусковой крючок…

Я заорал, резко отвалился назад, переворачиваясь через голову, хватая в кувырке лежащий в двух шагах от меня "калаш" и, не целясь, разрядил в кусты весь магазин. Монстр с автоматом взвизгнул, завалился на бок, и затих. А я тут же почувствовал что весь бок у меня мокрый, ногу дико ломит, и она стремительно немеет. В общем, классическое истекание кровью на поле брани…

Дырок я насчитал в себе четыре. Две задели икру и бедро правой ноги. К счастью, навылет. Ну, это не смертельно. Жгут из ремня я наложил сразу же, чем кровь немного и унял. А вот бок распахан основательно. Хотя по ощущениям внутренние органы не задеты.

С трудом добравшись до избушки, я вполз внутрь, и червем забрался в кухоньку. Ноутбук и камера не обуглились, но взрывной волной их так шарахнуло о стену, что годились они теперь только гвозди заколачивать. К счастью диск я предусмотрительно спрятал в кармане куртки. Если даже по какой то технической случайности до Андрюхи мое послание и не дойдет, то оригинал записи все равно останется у меня. А это теперь мой пропуск на свободу. Я бы даже сказал — моя индульгенция.

Обмотав талию кухонным полотенцем, я почувствовал себя несколько лучше. Настолько, что способен был подняться на ноги, и почти в вертикальном положении направиться к стоящим в полусотне метров джипам.

Добравшись, соорудил себе достаточно приличную повязку взятыми из аптечек бинтами, с некоторым усилием завел двигатель, и, рывками и зигзагами, направился в сторону трассы. Теперь по фигу, пусть арестуют. Лишь бы для начала в больничку положили. А там видно будь. Даже при такой скорости, на первой передаче, доберусь до трассы минут за двадцать. Телефон у одного из бойцов Карена я позаимствовал, вызову скорую. Отвезут меня в ту же районную больницу, где и Никита.

А кровь все убывала. И сознание временами становилось сумрачным. Пару раз движок иномарки глох, я с трудом заводил его, и упрямо двигался дальше. Пока не ткнулся бампером в ствол дерева, съехав в кусты, совсем потеряв ориентацию в пространстве. Потом плохо помню… Кажется, мне не удалось дать задний ход. Джип сел пузом на какую-то корягу, и снять его в моем состоянии не было никакой возможности… Потом я полз по просеке, облизывая пересыхающие губы. Просил у кого-то воды… Кажется, звал на помощь Ульянку…

Потом я вообще ни хрена не помню…

* * *

Когда я очнулся, мне было хорошо, и благостно. Лежал я на кровати, стены вокруг были омерзительно-зеленые, но за окном пели птички, и, кажется, было раннее утро. Сам я весь перебинтован, аж мышцы сводит от тугих повязок. Но жив…

Попытался припомнить, что случилось, и как я здесь оказался — и не сразу смог. Память возвращалась клочками какими то. Не без труда я восстановил события последних дней. И все воспоминания обрывались на том, что я полз по лесу. А вот как оказался здесь, явно в больнице, — не помню. И ни фига не помню, кто и как меня сюда доставил. Но зато очень хорошо помню, что Карен, сволочь, мертв на радость всем добрым людям. Хотя нет, не так. Добрые люди радоваться смерти даже такого негодяя не станут. Но я — могу. И я откровенно радуюсь, что одним ублюдком на этой грешной земле стало меньше. С моей помощью. И пусть кто-то меня осудит за это. Перед людьми я не ответственен. Пусть Господь рассудит меня, и назначит меру наказания…

Дверь в палату тихонько открылась, внутрь вошел высокий брюнет лет тридцати пяти, с папочкой в руке. И товарищ этот явно из органов. Подойдя к моей кровати, он придвинул табурет, присел, и негромко поздоровался:

— Здравствуйте, Антон Сергеевич. Я майор федеральной службы безопасности Коренев, Игорь Андреевич. Вы не говорите ничего. Все, что мне нужно на данном этапе знать, я уже знаю. Меня к вам пустили на несколько минут. Я зашел, собственно, для того, чтобы успокоить вас. Ваш коллега Гущин был у меня. Вашу видеозапись мы просмотрели вместе. И вторую запись тоже…

Я все же перебил вопросом:

— Где Никита? Он жив?

— Майор Северенко? Жив, не волнуйтесь. Его уже отправили в госпиталь МВД. Вы ведь третий день здесь уже. Нашли вас на трассе проезжающие. Привезли сюда, в районную больницу. Как только врачи разрешат, мы переправим вас в областную… Поражаюсь, как вы сумели в таком состоянии доползти до трассы. Машина осталась далеко, на просеке. Вы проползли с такой кровопотерей четыре с лишним километра…

— А что с записью? Я имею ввиду…

— Я понял. Вице-губернатор от должности отстранен, пока находится под подпиской о невыезде. Против Багдасарова возбуждено уголовное дело, но в отношении него оно будет закрыто, за смертью. А сведения Дамира Салихова по поводу захоронения подтвердились. Мне удалось найти в архивах документы. На тот участок земли уже назначена проверка. Будет проведена дезатирация местности. А вот с вами даже и не знаю что делать. Все же нахулиганили вы… По большинству эпизодов вы, конечно, пойдете свидетелем и потерпевшим. Но и к вам буду кое-какие вопросы. Но это уже в компетенции милиции… А в общем то все будет правильно, не волнуйтесь. Я с вами прощаюсь. Там к вам еще один посетитель, нам врачи дали по три минуты. Выздоравливайте…

Поднявшись, Коренев прошел до двери, приостановился, и, обернувшись, по-человечески улыбнулся, и сказал:

— Ты молодец, Антон. Спасибо тебе за все. И — поздравляю с победой. Дай Бог, не с последней…

Когда он вышел, в палату ввалился как медведь Андрюха Гущин, улыбаясь шире ушей. Рухнув на стул, он добродушно похлопал меня по руке:

— Утешать не буду, я не по этой части. Поздравлять тоже. Жив, победил и молодец. Чего хвалить то? Хороший человек это не профессия. А я всегда говорил, что ты боец…

Воровато оглянувшись на дверь, Андрюха ловко извлек из-под куртки крохотную фляжку, три пачки сигарет и зажигалку. Сигареты и зажигалку запихнул под матрас:

— Затарь получше, не то отберут. А сейчас жахнем по глоточку, за твое здоровье.

И присосался, стервец, с нескрываемым удовольствием. Мне буквально глоточек и остался. Спасибо и на этом…

А Андрюха, нисколько не смущаясь своим аппетитом, продолжил:

— Тут такие дела, Антоха… Вчера генеральный клятвенно заверил коллектив, что восстановит тебя на работе, и даже даст собственную программу. И поклялся, что прилюдно съест свой галстук, если будет не так. Наши ведь такой кипиш подняли из-за тебя… Так что вместе нам уже не работать, будешь ты лицом телеканала. Жаль. Ты прирожденный журналист. Но у тебя везде получится. Талантливый человек талантлив во всем. Да, тут с тобой поговорить хотели…

Вытащив мобильник, Андрюха набрал номер и замер в ожидании, корча гримасы и подмигивая мне. Я поинтересовался:

— Кто?

Андрюха многозначительно приложил палец к губам, и замотал головой. Но через пару секунд вякнул в трубку:

— Алло… Алло, это я, Андрей… Да он рядом… Передаю трубку…

Я взял трубку и услышал такой родной голос, что спазм в голе почувствовал. Ульянка, солнышко мое… Вот кто меня вернет к жизни лучше всяких капельниц и пилюль…

А солнышко было в своем репертуаре. Из трубки донеслись Ульянкины всхлипывания, и плаксивый голосок запричитал:

— Антошка, дурачок, ну что с тобой опять, а? Андрей сказал, что ты легко ранен, только я не верю. Он соврал? Ну что ты молчишь? Весь простреленный, да? Ты как дите неразумное, одного оставлять совсем нельзя. Я тут с ума схожу, а ты лежишь себе и все тебе по фигу. Ну что ты молчишь, Полетаев, твою мать!!!

Улыбаясь во весь рот, я все же вклинил словечко:

— Солнышко, ты же мне слова сказать не даешь…

— А что молчишь?! Говори!

— Говорю… Я жив. Практически здоров. Ранен легко, и скоро приеду к тебе. Хотя теперь ты и сама можешь вернуться. В общем, все хорошо. После больницы меня восстановят на работе, у меня будет своя передача. Так что ты выйдешь замуж за успешного журналиста, а не за вечную ходячую проблему. Хотя мы с тобой два сапога пара.

Ульянка на том конце рявкнула: "Дурак!", и я, совершенно зримо, представил, как она притопнула при этом ножкой. И на сердце стало так тепло…

Чтобы закрепить успех, и не дать Ульянке разразиться проклятиями на мою больную голову, я попросил:

— Уленька-кисуленька, я должен тебе одну вещь сказать. Только не перебивай, ага?

Помолчав, Ульянка вздохнула, и покорно согласилась:

— Хорошо, не буду. Что ты хотел сказать?

Собравшись с духом, я вспомнил пожелание дальнобойщика Дамира, и сказал:

— Недавно один человек мне посоветовал… Очень хороший человек, его теперь нет… В общем, я люблю тебя, привереда ты моя. И буду счастлив, когда ты станешь моей женой…

В трубке долго было тихо. Потом снова послышались всхлипывания, и непривычно нежный голосок Ульянки прошептал:

— Я тоже тебя люблю, дурачок ты мой ненаглядный… Выздоравливай. Я выезжаю сегодня же…

А Андрюха, прекрасно все слышавший, улыбнулся уже совсем на пределе допустимого, и показал мне большой палец.

В общем, жизнь прекрасна, господа. И она продолжается…

Оглавление

Кленов Алексей В понедельник я убит… X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?