«Дело о прокурорше в постели (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)»

Андрей КОНСТАНТИНОВ и Агентство журналистских расследований

Максим МАКСИМОВ, Сергей БАЛУЕВ (ответственные редакторы проекта),

Александр ГОРШКОВ, Елена ГУСАРЕНКО, Роман ЛЕБЕДЕВ, Галина ЛЕОНТЬЕВА,

Наталия МОЛЬКОВА, Александр НОВИКОВ,

Марина ОЛЬХОВСКАЯ, Александр САМОЙЛОВ

Агентство "Золотая пуля".

Дело о прокурорше в постели: Сборник новелл

"Золотая пуля" - это петербургское агентство журналистских расследований, которое возглавляет Андрей Обнорский и которое распутывает самые сложные и деликатные дела. О приключениях неугомонных сотрудников "Золотой пули" снят телесериал, который вы скоро увидите.

СОДЕРЖАНИЕ

ДЕЛО О БРИЛЛИАНТОВОЙ ЗАПОНКЕ

ДЕЛО ПРОФЕССОРА ЗАСЛОНОВА

ДЕЛО О ПРОПАВШИХ БРЮКАХ

ДЕЛО О ЧЕЧЕНСКОМ ЛЮБОВНИКЕ

ДЕЛО О ПРОКУРОРШЕ В ПОСТЕЛИ

ДЕЛО О ГЛИНЯНЫХ БУДДАХ

ДЕЛО О ДВУХ РАСПИСКАХ

ДЕЛО О БРИЛЛИАНТОВОЙ ЗАПОНКЕ

Рассказывает Андрей Обнорский

Обнорский (Серегин) Андрей Викторович, директор и главный редактор Агентства журналистских расследований.

(Служебная характеристика отсутствует)

- Igni et ferro! Это выражение, Андрей, переводится как...

- Огнем и мечом, Бьянка.

- О-о-о-о, Андрей! Если я напишу, что русский журналист владеет еще и латынью, мои читатели...

- Я не владею латынью, синьора.

...А тебе лучше было бы прийти в длинной юбке. Я не могу смотреть на твои ноги и одновременно отвечать на вопросы о страшной, загадочной русской мафии. Это невозможно, Бьянка Мария...

- Что, Андрей?

- Я не владею латынью, Бьянка.

Бог мой, какие ноги! Ты, наверно, сумасшедшая, если приходишь брать интервью в такой короткой юбке.

Igni et ferro...

- И все-таки, Андрей, ты думаешь, что русская мафия...

Я думаю, что у тебя красивые ноги. Я думаю, что у тебя невероятно красивые ноги. Я думаю, что устал. Что - ноябрь. Что - Петербург. Что снегопад... Igni et ferro. Русская мафия?

А, да... русская мафия... Два маленьких пацаненка на плацу Суворовского училища тараканят огромную лопату. Господи, Бьянка, лучше бы ты пришла в брюках...

Вот так вот все это начиналось.

Я, офигенная звезда российской журналистики, давал интервью для известной итальянской газеты. И открылась дверь. И Оксана сказала:

- Андрей Викторович, к вам Васнецов. Говорит, что у него дело очень срочное. И не терпит отлагательства.

- А-а... пусть заходит... Вот, кстати, Бьянка, классический представитель страшной русской мафии.

А Васька услышал конец фразы.

И распустил хвост. И наткнулся взглядом на ноги.

- Я, - сказал Васька, - страшный русский мафиози. Я внук известного русского художника. В каждом кармане у меня по пистолету, по кастету, по тактическому ядерному заряду. А как зовут барышню?

- Синьору зовут Бьянка Мария делла...

- Все! - сказал Васька. - Я сражен, Андрюха. Больше ничего не говори. Я тихонько сяду в углу и буду плакать.

Ага, будешь ты плакать... С Васькой Васнецовым я когда-то вместе занимался борьбой. Давно это было. Тысячу лет назад. Или две. Или три. Тогда я еще, разумеется, не знал, что буду директором агентства журналистских расследований, а Васька станет известным питерским криминальным авторитетом. А эта итальянская синьора с невероятными ногами...

- ...О-о, это у нас строго, - говорит Васька. - Мы чуть что - гранату в зубы. И - кранты.

- Что такое кранты, Василий?

- Кранты, синьора? Кранты это...

Костюмчик у Васьки стоит не меньше полутора тысяч баксов. В вашей Италии позволить себе такие шмотки могут только очень небедные люди. Да, портки и спинжачок за полторы тыщи баксов... аи да Вася. Igni et ferro.

- Василий Петрович, ты вообще-то зачем пришел? Ты говорил, у тебя дело какое-то срочное.

А Васька уже про меня забыл. Он смотрит на эти ноги, он смотрит в эти черные итальянские глаза. И заливается соловьем. Ну какое тут, к черту, интервью? Синьора Бьянка Мария делла чего-то там еще смотрит на русского бандита Василия Петровича Васнецова с открытым ртом.

- А? Чего, Андрюха?

- Ты по какому срочному делу-то пришел?

- А, фигня... заказали тебя, понимаешь. А скажите, синьорина, чем вы заняты сегодня вечером?

Вот так. Пустяк. Фигня. Заказали меня, понимаешь. Фигня... Я тихонько выхожу из кабинета. И они - рашен бандито и итальянская журналистка - просто не замечают этого. Думаю, что уже сегодня вечером они окажутся в постели. На женщин Василий Петрович всегда оказывает неизгладимое впечатление. А я выхожу из своего кабинета и сажусь напротив своей секретарши. Страшно болит голова.

- Ксюша, - говорю я.

- Да, Андрей.

- Ксюша, - говорю я, - можно мне посмотреть в глаза твои бездонные и утонуть в них навсегда?

- Да ну тебя, Обнорский! Взрослый человек, а прямо как ребенок... Сколько лет с тобой работаю, а так и не могу понять, когда ты всерьез, а когда шутишь.

- Я, Оксана, вообще никогда не шучу. В детстве мне по ошибке удалили чувство юмора. Хотели гланды, а получилось - чувство юмора. Такая у меня, Оксана, беда...

Я еще чего-то вру, а голова раскалывается. Грипп, наверно. Пошло, глупо, банально... Грипп. Раньше это хоть называлось загадочно - инфлюэнца. Теперь - грипп. Кризис, дефолт, грипп... Из кабинета выходят итальянская синьора и Василий Петрович Васнецов. Ноги... Бог мой, какие ноги! Васька перешел на английский. Он держит Бьянку Марию делла чего-то там еще под локоток и бодро впаривает ей про то, что он приглашен на охоту к принцу Эдинбургскому, но...

- Я тебе, Андрей, потом позвоню...

- Ну-ну... привет принцу Эдинбургскому.

Итальянские ноги и костюм за полторы тысячи баксов выходят. Оксана крутит пальцем у виска. Суворовцы за окном орудуют огромной лопатой. Звонит телефон.

- Тебя, Андрей, - говорит Оксана, протягивая трубку.

Господи! Если бы я знал... но тогда я еще не знал. Не мог знать... Я механически взял трубку. И услышал незнакомый голос. Голос сказал, что мы не знакомы. И его фамилия мне ничего не скажет... но есть документы, которые могут быть мне интересны... А что за документы?

Голова у меня болела уже почти невыносимо, все документы мира, начиная от узелковой письменности майя до последних указов Ельцина, были мне до фонаря. Фанерная лопата суворовцев скребла по асфальту, как по оскальпированной голове: шир-р-р...

- А что за документы?

- Речь идет о таможенных аферах. Вам фамилия Фонарский о чем-нибудь говорит?

Стоп! Стоп, машина! Малый назад! Фамилия Фонарский мне о чем-нибудь говорит... Фанерная лопата проехала по мерзлому асфальту. Наверно, именно так делают трепанацию черепа.

Фонарский! Виктор Васильевич Фонарский. Вот его-то фамилия и решила исход дела. А одна из следующих фраз моего анонимного собеседника поставила жирную точку под резолюцией.

- Да, говорит. Вы по его поручению звоните?

- Напротив... если бы господин Фонарский узнал о моем звонке вам...

Я думаю, он бы сделал все, чтобы наш разговор не состоялся.

- Вот так? Ну что же, давайте встретимся. Где и когда?

- Лучше бы прямо сегодня, Андрей Викторович. Это возможно?

Это, разумеется, невозможно. Das ist unmoglich {Это невозможно (нем.)}. Шир-р-р-р, прокатилась лопата по плацу Суворовского училища. Это невозможно!

- Да, возможно. Если примерно через час в кафе "Северная Пальмира" идет? Как я вас узнаю?

- Я сам вас узнаю. Я... видел вас по телевизору.

- Ну... хорошо. Значит, в двадцать ноль-ноль. В кафе.

- Спасибо, Андрей Викторович. Вы не пожалеете, документы стоящие.

Тогда я еще не знал, что пожалею.

Еще и как пожалею. Если бы я знал...

Но я не знал. Может ли это служить оправданием? Нет. Нет, это не может служить оправданием.

...На поставленный вопрос: может ли это служить оправданием, ответил: нет. Прочитайте и распишитесь...

Ну-ну... ты не знал. Огнем и мечом, сказала Бьянка.

Das ist unmoglich.

Короче, я поехал. Я съел две таблетки, которые дала мне Оксана, и поехал.

Тысячи фар светили мне в лицо. Тысячи пронзительных фар дробились в тысячах дождинок. Голова раскалывалась. Будущие великие полководцы делали трепанацию черепа огромной фанерной лопатой. Дождь сменялся снегом. Снег сменялся меленькой шуршащей крупой. Дождь мгновенно замерзал, асфальт покрывался блестящей кольчугой. Стада автомобилей катились медленно.

Самые предусмотрительные уже переобулись на шипы. Черная вода Фонтанки отражала желтые вспышки светофоров. Огнем и мечом, говоришь?

Ну-ну...

Фонарский. Виктор Васильевич Фонарский. Человек, который позвонил мне, не мог знать, что наша встреча обусловлена фамилией Фонарский.

Если бы он не сказал - Фонарский, я бы хрен согласился на встречу. Я бы спихнул это дело на Глеба Спозаранника. Или на Володьку Соболина. А сам поехал домой. И выпил бы меду.

И полстакана водки. И лег под одеяло.

Да, Фонарский... Третье лицо в Северо-Западной таможне. А по значению, возможно, и не третье. Что-то ему нужно... Дело в том, что Виктор Васильевич сам позвонил мне сегодня. Был любезен. Просил о встрече. Намекал на возможное сотрудничество. И завтра в четырнадцать ноль-ноль у нас с Виктором Васильевичем встреча... Вы что же, Виктор Васильевич, пресс-конференцию собираете?.. Да помилуй Бог, Андрей Викторович, какая же пресс-конференция? Лично вам хочу сдаться.

Эксклюзив, так сказать...

Ага, эксклюзив... Эксклюзив - это хорошо.

Вот, собственно, поэтому я и согласился встретиться с анонимом. Звонок Фонарского и - спустя несколько часов - звонок человека, который что-то знает о Фонарском. Поэтому я и еду сейчас в кафе на Суворовском.

Интересно, связан ли как-то звонок Фонарского со звонком моего анонимного собеседника? Скоро узнаем.

Я паркую свою "Ниву" возле кафе.

И вхожу внутрь. Здесь тепло, здесь уютно. Негромко играет музыка. Из-за столика навстречу мне поднимается мужчина моего примерно возраста.

Легкая седина, внимательный, чуть напряженный взгляд.

- Здравствуйте. Меня зовут Алексей.

Потом мы пьем кофе, и из внутреннего кармана Алексея появляется синяя пластиковая папка с несколькими листочками бумаги.

- К сожалению, копии...

Чтобы изучить несколько листочков, мне понадобилось всего двадцать минут. Да, понятно, почему господин Фонарский "сделал бы все, чтобы наш разговор не состоялся". Эти бледные ксерокопии вполне могут стать для Виктора Васильевича пропуском в "Кресты".

- Вам это интересно,- спрашивает Алексей.

- В общем - да... но все это нуждается в проверке.

- Будете об этом писать?

- После проверки обязательно. У нас в агентстве мы как раз сейчас готовим "Коррумпированный Петербург-98".

- О-о-о-о... Когда же это будет?

- Скоро. Через два-три месяца. Максимум - четыре.

- Жаль, - говорит он тихо, видимо себе, а не мне.

- А что так?

Алексей смотрит на меня, но кажется - мимо.

- Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу. Фонарский и те люди, что стоят за ним, либо избавятся от меня, либо упекут на нары...

- Вы считаете, что это возможно?

- Еще как возможно, Андрей. Там ведь не дети. Они уже знают, что у меня есть эти копии. Фонарский и его помощничек, некто Семенов, уже провели контроперацию. Против меня фабрикуется дело. Семенов - страшный человек. Убийца.

- Фабрикуется? Но если ты чист...

- Андрей, ты ведь уже догадался, что я тоже сотрудник таможни. С десятилетним стажем. Какой, к чертовой матери, чист? Таможня - это такое болото...

Алексей махнул рукой, рассыпал пепел по скатерти.

- Просто... понимаете ли, Андрей Викторович, можно чуть-чуть помочь человеку с бумажной волокитой. И заработать сотню-другую баксов. А можно, как Фонарский, воровать целыми вагонами и пароходами. Так что... я, конечно, не ангел, но они-то хотят повесить на меня черта с рогами.

- Понятно, - сказал я. - Понятно. Ну а почему бы тебе не пойти в официальные органы?

- Э-э... там меня сразу возьмут в работу. Это же система. Все куплено.

- Ну... так уж сразу все. Я знаю много порядочных людей и в прокуратуре, и в ФСБ, и в РУБОПе.

- Нет, Андрей. Категорически нет.

- Будете печатать эти материалы?

- Я же сказал: будем. Но сначала необходимо провести проверку.

- А сколько времени на это потребуется?

- Трудно сказать. Я думаю: два-три дня. Возможно - неделя.

- Ну, пару дней... может, и ничего. Может, и обойдется.

- Все будет хорошо, Алексей. У нас в агентстве работают отличные специалисты. Коли вопрос стоит так остро, я ребят напрягу, сделаем быстро. Вы ведь понимаете - информация-то у вас почти годичной давности. След за это время поостыл.

- Есть и свежая. Совсем свежая. Об афере, которая только готовится. Но она не менее масштабна.

Вот как! Алексей снова лезет в пачку за очередной сигаретой, но там уже пусто, я подталкиваю ему свою пачку с верблюдом. Верблюд неспешно пересекает желтые пески скатерти.

- Спасибо.

- Ну так что же с новой аферой? Хотелось бы увидеть документы, Алексей.

- Они у меня есть. И я их передам вам, как только получу подтверждение серьезности ваших намерений.

Разумно, подумал я, молодец.

- Ну что ж, ваше право... Как мне вас найти?

- Никак, Андрей Викторович. Лучше я сам вас найду.

***

Наутро я нагрузил своих орлов новой работой. Они, конечно, взвыли...

Соболин внезапно вспомнил, что у него срочный разговор с Рио-де-Жанейро.

- А почему не с Нью-Йорком, Володя?

- Если бы у меня был разговор с Нью-Йорком, господин Обнорский, я бы и сказал: с Нью-Йорком. Но если разговор с Рио, то я и говорю - с Рио.

- Логично, - хмыкнул Скрипка и попытался впарить нам очередную свою историю про одного мужика, который хотел позвонить в Жмеринку, но по ошибке попал в Копенгаген.

- Это ты к чему? - спросил бывший опер Зудинцев.

- Да так... для общего развития.

- А-а-а, - протянул Зудинцев. Он вообще был мужик конкретный и пустой болтовни не любил.

- Все, - сказал я. - Бегом работать, хватит трепотней заниматься. А для тебя, Зудинцев, есть конкретная тема.

И я протянул ему пачку "Кэмэла" в полиэтиленовом пакете. Бывший опер взял ее двумя пальцами.

- Что за тема? - спросил он.

- На этой пачке, Зудинцев, есть отпечатки пальцев двух человек. Мои, но мне они неинтересны, и еще одного человека. А вот они вызывают огромный интерес. Можно проверить?

- Можно-то можно. Но только если он судимый.

- Этого я не знаю.

- И только если подсел у нас. А если в каком-нибудь Кривом Роге... тогда сложно.

Еще несколько минут Зудинцев читал мне лекцию по основам оперативно-розыскной деятельности. Я терпеливо слушал. Хотя все это мне было знакомо.

Потом он ушел, и я остался один.

Но ненадолго. Вернулся Скрипка и с невероятно важным видом завел свой обычный разговор о невероятном (фантастическом! - сказал он) количестве высококачественной бумаги, которую расходуют эти инвестигейторы. Слово "инвестигейторы" он выговорил с нескрываемой издевкой. И его я тоже терпеливо слушал. Хотя и это было знакомо.

А потом пришел по очень срочному делу Василий Петрович Васнецов.

- Ну, Андрюха, - начал он с порога. - Вот это женщина!

- Слушай, Вася, а как охота с принцем?

- Какая, к черту, охота с принцем! Ты мне скажи, часто к тебе такие синьоры приходят?

- Как Бьянка? Бьянка - это что! Второй сорт. Вот в понедельник придет женщина... вот это да! Высокий стиль!

- Ну-ну... рассказывай.

- Не нукай, не запряг. Приходи в понедельник, познакомлю.

В понедельник ожидался визит одной дамы из Тель-Авива. Зоя Залмановна весила не менее сотни килограмм, носила большую бородавку на носу и курила "Беломор". Любимым выражением у нее было: греб вашу маму.

- Обязательно приду. - сказал Василий Петрович с фанатичным блеском в глазах.

- Приходи, Вася, приходи, - ласково сказал я. - Слушай, а чего вчера-то прибегал?

Васнецов притушил огоньки в глазах, досадливо крякнул и сел на стул.

- Заказали тебя, Андрюха.

Хорошее начало. Люблю я такие веселые, жизнеутверждающие зачины.

Вчера Васька уже на этот счет трепался. Что-то, значит, есть...

А Васька был несколько даже смущен, что на него в принципе не похоже.

- Ну так что, Вася? Не тяни ты кота за хвост.

- Ты такого господина Мамкина знаешь?

- Еще бы... можно сказать, герой нашего совместного с Глебом расследования. Одна статья про его художества уже вышла. На той неделе даем вторую.

- Вот в них-то все и дело, - сказал Васька. - Очень сильно на тебя господин Мамкин обиделся.

- И что?

- А ничего... У меня, понимаешь ли, к господину Мамкину тоже есть свой интерес.

- Какой у тебя-то?

- Коммерческий, конечно... Нужно мне одну бумажонку в мэрии оформить. Как раз по ведомству этого Панкина.

- Мамкина, Вася.

- А хоть дедкина, хоть бабкина. Дочкина, внучкина, жучкина... Ну, вышли мы на этого козла. Все как положено. С конвертиком. А он, пидор, аккурат сильно был твоей статьей огорчен. И двинул нам встречное предложение: тебя, Андрюха, маленько поучить. В обмен на лицензию.

Да, господин Мамкин, не ожидал я от вас такого, подумал я. И хотел расспросить Василия поподробней, но тут пришел Глебушка Спозаранник. Сунулся в кабинет, увидел, что я не один, и хотел уйти. Но я не дал, окликнул:

- Зайди, Глеб Егорыч, послушай. Тебя тоже касается.

И пришлось Василию снова рассказать историю кошмарного заказа на избиение журналиста.

- Вам же это сделать, говорит, без проблем, а? Представляешь, какой козел? Вы его, говорит, поучите. Так, чтобы жив остался, но в больнице повалялся. А все ваши вопросы я, ребята, решу. Вот так, синьоры.

Глебушка выразительно матюгнулся и сказал:

- Ну, действительно козел. Это он после первой статьи так взвыл. А уж после второй...

- Не будет, - перебил я Глеба.

- Что не будет? - удивился он.

- Второй статьи не будет. Снимаем материал.

- Ты что, Андрей?

- Я сказал: снимаем.

- Да почему, Андрей?

- Потому что я так сказал.

Несколько секунд Спозаранник смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом резко повернулся и вышел из кабинета. Дверью грохнул от души.

***

На девятой линии Васильевского острова, где разместилось Северо-Западное таможенное управление, я еле нашел место для своей "Нивы".

Я зашел под арку старинного и весьма неказистого снаружи здания под зеленым с крестом флагом... и обомлел.

К входу в таможенное управление вела шикарная мраморная лестница. Явно современного вида. И лежал сбоку загадочный мраморный грифон. Ни фига себе! Бедно живет таможня... А за державу, конечно, обидно. Бедно, бедно живет таможня.

В огромной приемной меня встретила смазливая деваха. Наверное, внучка знаменитого таможенника Верещагина... ну-ну.

- Вы Обнорский? спросила она очень приятным голосом. - Виктор Васильевич вас ждет.

И столько тепла было в ее голосе, столько радости, что я подумал: как только вы тут без меня жили-то?

А самого Виктора Васильевича Фонарского я раньше не видел. Третий таможенный чин Северо-Запада оказался маленьким, невзрачным, лысым мужиком. Чем-то он неуловимо напоминал опарыша. Но - умен. Это бесспорно. Хитер, проницателен. Это тебе не Мамкин.

А потом был обязательный кофе.

И хороший, обстоятельный рассказ о таможне. Говорил Виктор Васильевич хорошо, толково, по существу. Я слушал, кивал и пытался понять: что же ему от меня нужно?

- А главная проблема, Андрей Викторович, это, разумеется кадры. Вы меня понимаете?

Конечно, - киваю я, - кадры.

- Кадры... Мы, конечно, организация серьезная. С улицы к нам на работу не попадешь. Все люди проходят очень строгую проверку. Но, тем не менее, бывают и у нас проходимцы. Да, такова реальность.

Фонарский сокрушенно покачал головой. Если бы в ящике моего письменного стола не лежала синяя пластиковая папочка с несколькими бледными ксерокопированными листочками, я бы поверил в искренность Виктора Васильевича. Интересно, сколько вы наварили на той операции? И сколько хотите наварить на следующей?

- ...такова реальность. Но мы своих негодяев вычисляем сами.

- Да, любопытно. Может быть, дадите какие-нибудь материалы?

- Конечно, Андрей Викторович, о чем разговор? Мы не боимся выносить сор из избы. Вот, пожалуйста.

Свежий пример. На прошлой неделе выявили супостата. Сейчас готовим материалы для передачи в органы.

Фонарский нажал кнопку на селекторе и сказал секретарше:

- Надя, передай Павлу Степановичу, чтоб зашел ко мне с материалами на Горбунова. Срочно.

- Павел Степанович Семенов - мой помощник, - добавил Фонарский для меня. "Семенов страшный человек, - сказал вчера Алексей. - Убийца".

Через минуту в кабинет вошел крепкий, подтянутый мужчина лет сорока.

Отличный костюм, безукоризненно начищенные ботинки, галстук в тон сорочке. И - перебитый нос. И фигура, и нос, и манера двигаться безошибочно выдают бывшего боксера. Он быстро, уверенно прошел по сияющему паркету и положил на стол Фонарского темно-коричневую папку.

- Это не мне, Степаныч, - сказал третий человек в таможне. - Это нашему гостю. Познакомьтесь, кстати. Это - мой помощник Павел Степанович Семенов. А это известный журналист и писатель Андрей Викторович Обнорский. Он же Серегин. Звезда, можно сказать...

Мы пожали друг другу руки. Рукопожатие Семенова было сильным, крепким. Он улыбнулся, сказал что-то типа: приятно... весьма приятно, - и передал мне папку. Маленькие бесцветные камушки на его запонке метнули искрящиеся лучи. Мать честная! Неужели бриллианты?., очень... очень приятно... Страшный человек, сказал вчера Алексей. Убийца.

Я раскрыл папку. С первой страницы на меня смотрел Алексей. Но на фотографии он был значительно моложе. ...Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу...

- Вы так смотрите пристально, - негромко сказал Семенов. - Вы знакомы?

- Что? А... нет. В первый раз вижу этого Горбунова.

- А мне показалось: вы знакомы.

- Пока нет, - ответил я. - Но, думаю, придется познакомиться.

- А вот это на данный момент затруднительно.

- Почему?

- Да этот гусь скрывается. Глупо, конечно, деваться-то ему некуда. Но... такова реальность.

- Что же он натворил?

- А вы познакомьтесь с документами. Павел Степанович, если что-то непонятно, пояснит...

Папочку я изучил за двадцать минут. Поработали они неплохо... Если этим бумагам дать ход, то Алексей Горбунов гарантированно и надолго попадает за решетку. Неплохо они поработали. Только вот ходу этим бумагам они пока не дали. Понятно... у них одна папка, у Алексея другая. Невыгодно им его сажать. Выгодно поторговаться, совершить обмен. Бартер, так сказать.

- Так что, как видите, Андрей Викторович, мы открыты для сотрудничества в самых широких аспектах. И в информационном, так сказать, плане, и в иных отношениях.

- Это в каких иных отношениях?- вяло поинтересовался я.

- Ну, например... в плане спонсорской помощи прессе, - веско произнес Фонарский. - Мы таможня. У нас возможности не беспредельны, но велики... Мы бы могли организовать вам компьютеры из конфиската. Оргтехнику.

Ишь ты! Спонсорскую помощь, говоришь? Компьютеры - это, конечно, здорово. И оргтехника - здорово.

Но... я делаю морду утюгом и наивно спрашиваю:

- А это, извините, законно?

- Андрей Викторович, - весело произносит Фонарский, - нельзя же быть буквоедом. Закон не догма, а руководство к разумному компромиссу.

- О, позвольте я запишу, - говорю я, - блестящий афоризм. Вот только я почему-то очень боюсь компромиссов. Один раз пойдешь на компромисс, другой...

- Полностью с вами согласен, Андрей Викторович, - горячо поддерживает меня Фонарский. Семенов тактично улыбается. - Полностью с вами согласен, разделяю вашу позицию. Про компьютеры я от чистого сердца... так что подумайте.

- Спасибо. От чистого сердца - это дорогого стоит, - говорю я проникновенно. На меня смотрят внимательно.

- Дело-то общее делаем, Андрей Дмитриевич.

- О, да. Дело общее.

Затем меня провожают до выхода. И заверяют в полном и глубоком уважении, в понимании и еще в чем-то...

Я прижимаю руки к сердцу и тоже говорю о сотрудничестве, о понимании, об ответственности.

- Да, кстати, - оборачиваюсь я в дверях. - А запонки у вашего помощника...

- Что - запонки?

- Они что, с настоящими бриллиантами?

Фонарский делает удивленное лицо. Фонарский весело и заразительно смеется. Фонарский подмигивает и тихонько говорит мне:

- Вы меня удивляете. Конечно, с настоящими.

Я выхожу и чувствую спиной его внимательный взгляд. Значит, все-таки Алексей. Приглашали меня для беседы об Алексее Горбунове. Интересно, что они знают? Скорее всего, знают они немного... Но, тем не менее, знают. Возможно, сам Горбунов что-то брякнул. Типа: я знаю про ваши аферы и обращаюсь в прессу. Может быть, даже сказал, к кому именно. Вот они и решили подстраховаться. Спонсорская помощь, говоришь? От чистого сердца? Ну-ну...

Вечером снова нарисовался Василий Петрович Васнецов. Зачастил чего-то Вася. Но в этот раз он по делу.

- Сделал, Василий Петрович?

- Конечно... заяц трепаться не любит. Все как договаривались. Держи.

И Василий возвращает мне портативный диктофон, которым я оснастил его утром. Незаменимая машинка, когда хочешь произвести скрытую запись. А в нашей работе такие ситуации иногда случаются.

Мне не терпелось прослушать кассету прямо сейчас, но это было бы не шибко вежливо по отношению к Ваське. Мы потрепались еще минут пять, выкурили по сигарете, и внук великого русского художника ушел.

То, что он внучек Васнецова, Васька, конечно, врет... А так он мужик нормальный.

- Ну, я пошел, - говорит Васька с порога. - Значит, я в понедельник приду, Андрюха... лады?

- А чего хочешь?

- Как чего? Ты же сам говорил: женщина будет - супер.

- А-а... - говорю я. - Действительно. Как же я забыл? Ты приходи, Василь Петрович, обязательно приходи. Познакомлю тебя с Зоей. Незабываемое впечатление. Неизгладимое.

- О, Зоя! - мечтательно воскликнул Васька. И исчез.

Да... когда Василий Петрович увидит Зою Залмановну, он, пожалуй, решит, что прав Мамкин и стоит меня поучить... А что? За Зою Залмановну запросто. Да уж чего теперь? Дело-то сделано.

Я остался один и решил наконец-то послушать кассету, которую принес Васька. Опять не вышло: пришел Зудинцев и доложил, что отработка пачки с пальчиками Алексея ничего не дала. Мы, собственно, это предполагали. Крайне маловероятно, чтобы на работу в таможню смог проникнуть судимый... хотя всякое бывает. Расея!

Теперь, после встречи с господином Фонарским, мне, собственно, и так известны фамилия, имя и отчество моего вчерашнего визави. Теперь установить его не проблема. Только что это даст? Если он скрывается... Однако я все же прошу Зудинцева пробить адрес Алексея Горбунова.

А потом приходил Соболин, потом Горностаева, а потом пришел Коля Повзло... вот только Глеб Спозаранник меня явно игнорировал. Ну спасибо...

***

Информацию, которую подкинул Алексей Горбунов, проверить удалось, в общем-то, быстро. Все выходило в цвет, срасталось... Вот только сам Горбунов не звонил. А давать ход документам без предварительного разговора с ним я не имел права...

Кончилась еще одна ноябрьская неделя, зима все сильнее напоминала о себе. Зима в сочетании с тягостными какими-то предчувствиями, тревожными ожиданиями изрядно давила на психику. Так, как давят на нее серое ноябрьское небо и быстрые ноябрьские сумерки. Была пятница, неделя кончилась, мои отношения с Глебом так и оставались натянутыми. Вернее, не мои отношения с Глебом, а его отношение ко мне.

Наконец я не выдержал, поймал Спозаранника за рукав и усадил на диван в своем кабинете.

- Ну ты чего? - задал я идиотский вопрос. Господи, услышали бы мои читатели, как классно я сформулировал... Но они, разумеется, не слышали. И слава Богу.

А Глебушка оказался умнее меня - он просто промолчал. Он индифферентно смотрел в окно и молчал.

- Нет, Глеб, ну ты чего куксишься-то? - продолжал я. - Ты из-за материала по Мамкину? Ты же ничего не знаешь...

- А чего я должен знать? - угрюмо говорит Спозаранник.

- Вот, кстати, ты послушай, - я протягиваю кассету.

Глеб смотрит на портативную кассету с недоумением.

- А чего я должен слушать? И так уже все ясно. Только раньше ты, Андрюха, другой был.

- Это какой же я раньше был?

- Раньше ты себя не давал запугать. А теперь достаточно стало какому-то Мамкину обратиться к браткам, ты уже и скис... Извини, Андрюха, но работать я с тобой, видимо, не смогу.

- Ясно, - говорю я. - Ясно, Глеб Егорыч. Но ты все-таки кассетку послушай. А потом зайди - поговорим. Там всей записи минут на пятнадцать.

Глеб пожимает плечами и уходит с кассетой в руке. А мне становится немного грустно... И чтобы совсем не раскиснуть, я сажусь работать, прикидываю планы на следующую неделю.

Хотя отлично знаю, как легко рассыпаются эти планы. Наша чумовая жизнь вносит свои коррективы постоянно.

Мы не успеваем за событиями, бежим за ними, пытаемся догнать... и, как правило, не можем. Расследовательская работа журналиста в пятимиллионном мегаполисе состоит из одного затяжного цейтнота. Мы бежим за событием, как гонится свора борзых за механическим зайцем. А заяц неизбежно оказывается быстрее. Он железный.

Работа расследователя состоит из массы разочарований, потерь, ошибок. И даже когда ты победил, когда ты сложил полноценную мозаику из разрозненных фрагментов, у тебя, как правило, нет никакого чувства победы.

Ты просто разоблачил очередного ворюгу, бандита, взяточника, предателя... Кому это надо? - спрашиваешь ты себя.

- Андрюха, - кричит с порога Спозаранник. - Андрюха, класс!

...Ну вот! Хоть кто-то похвалил. А ты говоришь - кому это надо? Значит, надо. Все-таки надо.

- Просто класс, - говорит Глеб. - Как ты это записал?

- Обыкновенно, Глеб Егорыч. Попросил Ваську Васнецова еще раз сходить к господину Мамкину. И конкретно оговорить задачу: как бить Обнорского? До какой степени? Ломать ли руки? Ноги? Зубы? И вслух внятно подтвердить, что за избиение журналиста он оформит потребную Ваське лицензию.

- Да... влип Папкин.

(Что же это всех так тянет переделывать аристократическую фамилию моего лучшего друга? Беда прямо какая-то, ребята.)

- Ну влип-то он еще раньше, когда взятки брать начал. А теперь мы просто констатируем факт. А факты таковы: в понедельник я иду к Папкину... тьфу, черт! И я туда же... иду к Мамкину, и вместе мы слушаем кассету. И всем становится хорошо: Васька получает свою лицензию, а мы - хорошего информатора.

- И только Папкин не получает ничего.

- Э-э нет, Глебушка. Во-первых, Папкин... тьфу, Мамкин получает бесплатный урок на всю жизнь. И, во-вторых, мы гуманно не печатаем второй материал. Не будем же добивать бедного маленького Панкина?

- Мамкина, - поправляет меня Глеб. И тут же великодушно добавляет: Конечно, не будем. Хотя и хочется.

Мы с Глебом закуриваем и смотрим друг на друга. А за окном уже совсем темно. И кружатся снежинки. И два маленьких суворовца тараканят по плацу огромную фанерную лопату. Еще одна чумовая неделя позади.

- А Васька-то мне, пожалуй, и ребра может посчитать, - говорю я задумчиво.

- Это за что?- интересуется Глеб.

- Ты вчерашнюю итальянку помнишь?

- Ха... такую забудешь.

- Ну вот... Васька на нее запал круто. Но я его пообещал познакомить с еще более крутой дамой. В понедельник придет интервью у меня брать.

- А это кто ж такая? - удивляется Глеб.

- Это Зоя.

- Какая Зоя?

- Зоя Залмановна Лившиц.

*

...И мы хохочем. И мы катаемся по дивану и хохочем. И открывается дверь. И входит Оксана. Мы все хохочем. Оксана смотрит на нас с удивлением. Мы, наверно, действительно похожи на идиотов.

А потом... а потом Оксана говорит:

- Звонит какой-то мужчина. Назвался Алексеем. Сказал, что ты поймешь.

Глеб все еще продолжает смеяться.

И я по инерции улыбаюсь... я улыбаюсь. Igni et ferro. А где-то поблескивают бриллианты в запонке безукоризненно вежливого помощника господина Фонарского. Я беру трубку.

- Андрей Дмитриевич, это Алексей. Не забыли?

- Я рад, что вы наконец позвонили, Алексей.

- Скажите, Андрей Дмитриевич, вы проверили те документы, о которых мы говорили в прошлый раз?

- Да, разумеется. Я думаю, есть потребность поговорить подробно. Документы того стоят. Приезжайте, потолкуем, попьем кофейку.

- Андрей, - мой собеседник слегка замялся, - Андрей Дмитриевич, тут такое дело... мне подъехать к вам затруднительно. А если уж говорить откровенно, то и невозможно. Мои обстоятельства сильно изменились, и, к сожалению, не в лучшую сторону.

- Я понял.

Но в тот момент я только думал, что понял. Если бы я знал! Но я еще не знал...

- Я понял. Давайте договоримся, где и когда.

- Спасибо, - ответил Алексей. - Записывайте адрес...

Я чиркнул на листке бумаги адрес. Отметил про себя, что удачно: недалеко от моего дома. Записал. А когда...

- Андрей, очень не хотелось бы откладывать. Сегодня - реально для вас?

- Реально. Часа через полтора-два могу подъехать.

- Очень хорошо. Буду ждать. Не прощаюсь.

Спустя полтора часа я подъехал к огромному девятиэтажному дому в районе "Пяти дураков". Улицы здесь носили такие названия: Ударников, Наставников, Передовиков, Энтузиастов и кого-то там еще... такой вот юмор.

Подъехать прямо к дому не удалось: улица была перекопана. Черный безмолвный экскаватор сиротливо торчал на краю огромной ямы. Я пошел в обход по мерзлым комьям выбранной земли. Яма напоминала могилу неизвестного монстра или ловушку для мамонта. Если зверь попадет в западню, экскаватор выплюнет клуб воняющего соляркой дыма и добьет его ударом зубастого ковша. Огнем и мечом!

В подъезде оказалось относительно чисто, но лифт не работал. На шестой этаж мне пришлось подниматься пешком. Мимо стальных дверей... мимо хлипких фанерных дверей... мимо глазков... мимо изображений поганок... мимо смердящего мусоропровода. По бетонным ступеням - вверх! Черная ловушка на мамонта осталась внизу.

Экскаватор с высоты шестого этажа стал еще больше похож на хищника с занесенной для удара когтистой лапой.

Он ждал добычу...

Дверь в квартиру девяносто шесть оказалась приоткрытой. Это мне сразу не понравилось. Такие расклады мы уже видали в детективах. Мы уже их видали... И все же я нажал на кнопку звонка. Потом нажал второй раз. Потом третий. Потом я толкнул дверь и вошел внутрь. Прихожая выглядела нежилой. Горела голая, без абажура лампочка под потолком и стояли в углу мужские зимние сапоги.

- Алексей! - позвал я. И не узнал собственный голос.

В прихожую выходили четыре двери. За одной из них, с матовым стеклом, горел свет.

- Алексей! - позвал я. И понял, что никто мне не ответит. На улице заворчал движок экскаватора, вспыхнули желтым круглые, без зрачков, глаза. Я взялся за ручку двери. С лязгом упал вниз ковш. Когти стальной лапы опустились на череп мамонта.

Раздался треск и оглушительный рев.

Алексей Горбунов лежал посреди практически пустой комнаты. Голое, без шторы, окно. Старый диван в углу. Телефон на подоконнике и открытая дорожная сумка. Опрокинутый стул... и рядом с ним скорчившийся человек на полу. Мамонт ревел. Ковш снова взлетел вверх и опустился на широкий лоб. Руки и ноги Алексея Горбунова были плотно забинтованы скотчем. А лицо... лицо было похоже на кровавое месиво.

Я опустился на корточки. Я закрыл глаза. Полтора часа назад я разговаривал с ним. Сейчас он страшно улыбался раскрытым ртом с выбитыми зубами.

Мамонт ревел. Лязгал ковш экскаватора. Суворовцы тараканили фанерную лопату для трепанации черепа.

Сейчас я распахну глаза - и все кончится. Все будет хорошо. Все будет тамам {Хорошо (арабско-йеменский диалект)}.

Я открыл глаза. Чуда не произошло. Все осталось муштамам {Нехорошо (арабско-йеменский диалект)}. Тело Алексея Горбунова все так же лежало в темно-красной, остро пахнущей луже посреди комнаты. Рядом с ним валялась пустая синяя пластиковая папка. В такой же он приносил документы на нашу первую встречу в кафе.

Я медленно встал. Я сделал шаг к двери. Подкатывала рвота, пол под ногами слегка покачивался. Плясали в глазах разноцветные искорки. Маленькие яркие лазерные лучи. Сейчас это пройдет, сказал я шепотом и снова закрыл глаза. Прежде чем снова раскрыть их, я сосчитал до десяти, Я досчитал до десяти и раскрыл глаза.

Лучики никуда не исчезли. Они весело плясали в углу пустой комнаты с мертвым человеком посредине. Я заставил себя подойти ближе. Я присел.

Изящная запонка с россыпью мелких бриллиантов испускала благородное свечение... Рев мамонта стих.

Огнем и мечом, синьора Бьянка.

Огнем и мечом!

*

Потом я заставил себя подойти к телефону. Я по памяти набрал номер убойного отдела. А потом сел на корточки в углу и стал ждать... Я ждал приезда оперативников, а бриллиантовые лучики сверкали.

***

Алиби у Семенова было железным.

Бронированным было алиби. Запонка? Ну, с этим еще проще... Трое свидетелей (все - уважаемые, солидные люди) подтвердили, что днем Алексей Горбунов приехал в таможню и набросился на тишайшего Павла Степановича. Был в невменяемом состоянии, хватал за рукав. "Видите? Разорванную петельку видите? А синяк у локтя?"

...И синяк, и разорванная манжета - действительно были. И прямой, открытый взгляд, и незапятнанная репутация... и алиби... Все в порядке было у гражданина Семенова Павла Степановича.

А третий человек из Северо-Западного таможенного управления, господин Фонарский, позвонил мне только спустя неделю.

- Зря вы это затеяли, Андрей Викторович, - сказал он. - Ей-богу зря.

- Что именно? - спросил я равнодушно. Или, по крайней мере, мне хотелось, чтобы голос звучал равнодушно.

- Вашу гнусную провокацию с ксерокопиями. Экспертиза дала заключение о том, что ваша якобы копия - фальшивка. Сожалею, что так в вас ошибся. Вам все понятно?

- Да, мне все понятно, господин Фонарский.

Шир-р-р... покатилась по плацу фанерная лопата. Шир-р-р-р... Мне все понятно.

Огнем и мечом, Бьянка.

Огнем! И мечом!

ДЕЛО ПРОФЕССОРА ЗАСЛОНОВА

Рассказывает Алексей Скрипка

"...Работу в агентстве начал в качестве корреспондента.

В 1998 г. временно (из-за отсутствия в штате АЖР человека, отвечающего за бытовые проблемы) Скрипке А. А. было поручено решение хозяйственных вопросов.

Материально-техническими проблемами агентства занимался с удовольствием. Впоследствии назначен на должность заместителя директора агентства по хозяйственной части.

Рачителен и экономен. По мнению некоторых сотрудников агентства, даже чересчур.

...Имеет несколько завышенную самооценку: считает себя по крайней мере вторым человеком в агентстве. В разговорах подчеркивает, что он - журналист, то есть человек, хорошо разбирающийся в том, чем занимаются в агентстве остальные сотрудники. Впрочем, когда его называют "завхозом", не обижается, но добавляет, что он - как минимум "главный завхоз".

Обязателен. Утро начинает с обхода агентства - помыты ли туалеты, целы ли окна, заполняется ли журнал использования автотранспорта.

...Внешние данные. Больше всех в агентстве похож на бандита - круглая, коротко подстриженная голова, накачанные мышцы...

Коммуникабелен. Что в рассказываемых им историях правда - неизвестно".

Из служебной характеристики

* 1 *

Мне позвонили около шести утра.

Звонил вахтер. Или, как любит называть их Обнорский, - сотрудник службы безопасности агентства. Всего этих сотрудников у нас три - две женщины за пятьдесят и один еще вполне крепкий товарищ, которого как-то привел Коля Повзло и сказал, что это безработный философ, и не помочь ему грех. Вахтеры должны были круглосуточно находиться в агентстве, фиксировать посетителей и реагировать на нештатные ситуации. Вооружены они авторучками. Все они подчиняются мне.

- Алексей Львович, - сказала сотрудник службы безопасности Ядвига Львовна, - извините, что беспокою, но у нас тут авария. В туалете прорвало трубу. Немножко пахнет, и коридор заливает.

- Вызывали аварийную?

- Нет. Я же не знаю...

Я бросил трубку. Толку в нештатных ситуациях от этих вахтеров на грош. Но Обнорский гордится тем, что у него есть своя служба безопасности. Надо будет хотя бы провести среди вахтеров учения на тему "чрезвычайная ситуация и моя роль в ее устранении".

"Пятерка", слава Богу, завелась.

Через двадцать минут я был в агентстве. Вонь стояла ужасная. Потом приехали "аварийка" и дядя Володя, которого вызывали всегда - когда падало напряжение в сети или перегорал чайник в архивном отделе. Впрочем, главной его задачей было поддержание рабочего состояния любимого кресла директора агентства. И аварийщики, и дядя Володя сказали, что трубам в нашем флигеле пришла хана и работы примерно на день, а то и на два.

В случае своевременного финансирования.

Я сказал, что финансирование будет своевременным, хотя и соответствующим реалиям переходного периода, В агентстве я отвечаю за такие ситуации. Меня называют завхозом.

Я на них не обижаюсь. Хотя на самом деле я главный завхоз, то есть заместитель директора агентства по хозяйственной части. Кроме трех вахтеров у меня в подчинении две уборщицы:

Оля, миниатюрная 20-летняя выпускница Университета имени Герцена, и Лида, профессиональная уборщица с 45-летним стажем, встревающая абсолютно во все разговоры, которые ведутся в комнатах, где она делает уборку (при этом, что меня всегда умиляет, Лида имеет свое мнение как по вопросам политики Ельцина, так и по проблемам ведения наружного наблюдения за объектом женского пола). Лиду, отчество которой никто не знает, от меня требовали уволить уже раз сто.

Но я знал, что в ситуации вроде нынешней никакая выпускница пединститута не справится. И вызвал Лиду.

В начале девятого пришел главный расследователь агентства Спозаранник, который всегда зачем-то приходит на работу рано. И тут же скривил лицо от запаха. Я сказал ему:

- Однажды у моего знакомого, кстати, журналиста, тоже прорвало какую-то трубу. Наверное, фановую, потому что от нее немножко пахло. Он не стал ее чинить. Его жена не выдержала и съехала к маме. А он остался. Он говорил, что запах и отсутствие жены напоминают ему отдых на сероводородных источниках. Тогда он писал по заказу какой-то фирмы сценарии рекламных роликов. И что ты думаешь, эти ролики идут в телевизоре по сей день.

- И что было потом?

- Потом, Глеб Егорович, было неинтересно. Вернулась жена с сантехником. И больше вдохновение его не посещало.

Спозаранник сказал, что запах сероводорода на него действует не столь положительно и что он пошел домой, но загубленный рабочий день останется на моей совести. И хорошо бы компенсировать его, Спозаранника, потери из моей зарплаты. Об этой своей идее, сказал Спозаранник, он не замедлит известить шефа на ближайшей планерке.

Потом позвонил Обнорский.

- Леха, - сказал он, - я по дороге в Финляндию. Еду на конгресс расследователей неприсоединившихся стран. Слушай, тут должен подойти один профессор. Он со мной договорился о встрече. По-моему, хочет заказать нам какое-то расследование. Пообщайся с ним, пожалуйста.

* 2 *

Беседовать с профессором в агентстве я не решился. Может, у профессора какая аллергия на запахи?

И мы с ним поехали пить пиво в "Невский Палас".

Профессор мне понравился. Он был еще далеко не стар. Средней упитанности. Одет в хорошо сшитый костюм.

Мне показалось, что особую пикантность внешности профессора придает единственная седая прядь на прочем черном фоне. Кроме того, у него был хороший галстук. Долларов за сто.

А как учили меня некоторые мои знакомые, главное в мужчине - это галстук. Все остальное он может просто не надевать.

Мы заняли столик у окна. Мне показалось, что профессор немного подозрительно смотрит на меня. Утром я надел какие-то выцветшие штаны и футболку с небольшим пятном на животе. Может быть, в сочетании с моей короткой стрижкой и золотой цепочкой на шее это произвело на профессора какое-то ложное впечатление. Но я не стал выяснять - какое. К тому же профессор заговорил:

- Обнорский сказал, что вас зовут Алексей Львович и я могу решить с вами все интересующие меня вопросы. А должность у вас не подскажете какая?

- Фамилия моя Скрипка. Я заместитель директора агентства.

- Вы журналист?

- Я работал журналистом в газетах и на радио. Теперь у меня несколько более широкие функции.

- Откуда у вас такая фамилия? - спросил профессор.

- Говорят, что на самом деле фамилия у моего деда была Виолончель, но потом дед поменял ее на более короткую и демократическую, - сообщил ему я. А вы о себе не расскажете?

- Вот моя карточка.

На простой белой визитке было написано: "Заслонов Виктор Вениаминович. Профессор". Ни телефона, ни адреса, ни названия фирмы.

- А на чем вы специализируетесь? - спросил я.

- Я на многом специализируюсь, - улыбнулся профессор. - Как-то даже участвовал в открытии сто четырнадцатого элемента таблицы Менделеева.

- Так вы химик, - порадовался я. - Вот у меня была приятельница, так она приходила в экстаз от лакмусовых бумажек. Знаете, опускаешь ее в стаканчик, а она уже зелененькая. Моя приятельница таких бумажек изводила в день по сотне...

- Давайте к делу, - зачем-то оборвал меня профессор. - У меня кроме научных интересов есть и коммерческие. Существует некая фирма, которая торгует лесом. Все абсолютно законно. Но недавно в двух городских газетах появились статьи о том, что эта фирма занимается незаконной вырубкой леса, что экология региона страдает от таких предпринимателей, и вообще, что я аферист и мошенник. А у меня контракты с западными партнерами. Им это может не понравиться.

- Так подайте на газеты в суд.

- Это я сделаю обязательно. Но позже. А сейчас я бы хотел узнать, кто заказал постановку этих материалов в газеты. И это я хотел бы сделать с помощью вашего агентства.

- Однажды был такой у нас случай, - решил рассказать я ему историю из практики агентства. - Наш журналист получил пачку фотографий, компрометирующих жену одного городского политика, да вы его, наверное, знаете...

Профессор опять прервал меня. Его явно не интересовали поучительные истории.

- Я понимаю, - сказал он, - что всякая работа стоит денег. И готов оплатить вашему агентству счет, скажем, на сумму десять тысяч долларов. Дайте мне ваши реквизиты.

Я молча написал на бумажке номер нашего счета. Что сказать профессору, я не знал, поскольку названная им сумма явно не соответствовала объему предполагаемой работы.

- Это не единственное задание, - тут же сказал мне профессор. - Просто я хочу, чтобы вы все делали качественно и с учетом перспективы.

- Какие задания последуют в дальнейшем?

- У меня много конкурентов и недоброжелателей. Я не хочу связываться с бандитами. И хотел бы все делать совершенно легально. Мне понадобится рекламная кампания в прессе. Кроме того, за мной следят. Я хотел бы узнать кто?

Неожиданно рядом с нашим столиком оказался немолодой мужчина в старом коротком пальто. Я подумал, как же такого пустили в приличное заведение. Он схватил профессора за лацканы дорого пиджака и стал тихо тянуть на себя. Профессор, как я уже говорил, был в теле, и сил у нападавшего явно не хватало на то, чтобы сдвинуть его с места. Профессор, что меня несколько удивило, не стал кричать: "Помогите, убивают!" Он даже не сопротивлялся. А молча ждал, когда официанты отцепят от него мужчину и выведут его из зала.

- Вы знаете этого человека? - спросил я профессора.

- Да. Это священник. Он спятил и считает, что я виноват в том, что Христа распяли. Хотя никакого отношения к евреям я не имею.

На этом мы расстались. Я пообещал, что уже завтра утром заеду к нему домой и предоставлю отчет о том, что удалось узнать о компромате в прессе.

* 3 *

Работа на профессора показалась мне исключительно легкой. Я заехал в агентство. Запах там стоял уже не тот, что утром. Дядя Володя возился с какой-то трубой. Лида, опершись о любимую швабру, с которой она не расставалась уже лет двадцать, беседовала с Валей Горностаевой о разных проявлениях геноцида русского народа. Горностаевой я сухо кивнул, поскольку беседовать с ней даже о геноциде мне совершенно не хотелось. Несмотря на достаточно яркую внешность, она, пожалуй, единственный человек в агентстве, с которым я не хочу работать.

Она демонстративно не выполняет требования к личному составу, которые я вывесил в каждом кабинете. Например, курит в неположенных местах. Более того, она категорически не желает пользоваться пепельницами и постоянно, как бы по рассеянности, стряхивает пепел на пол.

Я попросил Марину Борисовну, заведующую нашим архивно-аналитическим отделом, найти мне публикации с компроматом на профессора.

Пока надо было разобраться с проблемой закупки бумаги для агентства.

Собственно, проблемой была не закупка бумаги - тут как раз никакой проблемы не было, иди в магазин и покупай сколько хочешь, - а разумные объемы этой закупки. Поскольку агентство в целом и каждый его сотрудник в отдельности готовы ежедневно расходовать бумагу в абсолютно неимоверных количествах. При этом все они утверждают, что для их ручек и их принтеров подходит бумага только особой плотности и качества.

За день агентство готово сожрать и две, и три, и даже пять пачек бумаги. При том, что на выходе продукции у наших журналистов как минимум в десять раз меньше. Куда они девают остальные листочки - совершенная загадка. Я уже неоднократно ставил перед Обнорским вопрос о необходимости ограничить потребности агентства в бумаге, поскольку скоро все наши доходы будут уходить только на бумагу. Шеф в конце концов сказал, чтобы я самостоятельно решил эту проблему.

Проблема решалась просто - я быстро написал инструкцию, в соответствии с которой каждому отделу на неделю будет выдаваться одна пачка "хорошей" бумаги для распечаток и одна пачка "плохой" для заметок. Если не хватит пусть покупают из зарплаты.

Марина Борисовна уже нашла статьи, в которых ругался мой профессор.

Публикации были очень похожи. Там сначала говорилось о заказниках, заповедниках и национальном достоянии. Потом о том, что есть некая фирма "Техлесимпорт", которая это национальное достояние ни в грош не ставит. Затем о том, что директор этого "Техлесимпорта" В. В. Заслонов отказался чего-то там прокомментировать корреспонденту и даже прямо нахамил ему, нарушив при этом пару статей закона о печати. Под конец делались намеки на подозрительную связь моего профессора, то есть Заслонова, с кем-то из чиновников из областной администрации. Статьи были подписаны неким И.Ивановым, что сразу говорило о том, что сделаны они на заказ, автором, решившим скрыть свою настоящую фамилию.

Я в очередной раз удивился щедрости профессора - пусть даже потенциальной. Зачем платить деньги за то, что и так видно. А из напечатанного видно, что у фирмы "Техлесимпорт" есть конкуренты. Какие - сам профессор Заслонов наверняка знает. И эти конкуренты решили немного напакостить профессору и его бизнесу.

Тем не менее для отчета надо было узнать кое-что поподробнее. Я позвонил Михаилу Коровину, ответственному секретарю той газеты, в которой я когда-то работал и которая напечатала столь разоблачительный материал о разбазаривании российского леса.

- Миша, мы тут занимаемся расследованиями в области лесозаготовок. А у вас как раз замечательный материал вышел на эту тему. Не подскажешь, кто его готовил?

Коровин сказал, что у них в редакции никто лесом, к сожалению, не занимается, а публикацию подготовило рекламное агентство "МикС". "МикС" было достаточно известным агентством. Периодически ходили слухи, что оно принадлежит "тамбовцам". Потом говорили - "казанцам". В общем, было понятно, что оно готово работать со всеми, кто дает деньги. Оставалось только выяснить, кто именно заплатил "МикСу" в этот раз.

Но с руководителями "МикСа" отношения у меня были плохие, и звонить я туда не стал. Решил, что пока профессору хватит и имеющейся информации. Вот когда заплатит - займемся его делом плотнее.

* 4 *

Утром я поехал к профессору.

Он жил на Юго-Западе в одном из недавно построенных домов.

Профессор лежал на земле возле своего дома. Я узнал его по седой пряди и позвонил в "скорую". Крови на теле видно не было. Скорее всего, он упал из приоткрытого окна на седьмом этаже, где находилась его квартира.

Ко мне из подъезда вышла старушка.

- Вы не видели, что с ним случилось? - спросил я ее.

- Да упал он из окошка. Минут десять назад.

- А чего ж в милицию не позвонили?

- Так у меня ж телефона нет.

- А видели кого-нибудь тут недавно?

- Да машина долго стояла, а потом уехала.

- Какая машина-то?

- Да черная.

- А еще что видели: выходил кто, входил?

Вроде женщина какая-то выходила. А может, это и вчера было.

"Скорая" и милиция приехали практически одновременно. Врачи убедились, что профессор мертв.

А за меня взялся старший лейтенант.

- Да, - сказал я чистую правду, - была назначена деловая встреча. Приехал - а тут труп.

Мы поднялись в квартиру на седьмом этаже. Она была закрыта изнутри. Замок был цел. Потом дверь взломали, и мы вошли внутрь. В квартире царила какая-то нереальная чистота.

В прихожей, кроме двух пар мужских ботинок, никакой другой обуви я не заметил. В шкафу висели вчерашний профессорский костюм и светлый летний пиджачок.

- Похоже, он здесь жил один, - сказал старший лейтенант.

- Похоже, он здесь вообще не жил, - ответил я.

Окно было приоткрыто. Чтобы установить контакт с милиционером, я решил рассказать ему какой-нибудь забавный случай.

- У меня был знакомый, - сказал я, - который упал в детстве из окна. С тех пор он классно говорит по-английски. Даже не как англичанин, а как шотландец. Но по всем остальным предметам он получал только двойки. Он всегда говорил, что жалеет только о том, что не запомнил, каким именно боком он стукнулся при падении. Он считал, что если бы запомнил, то смог бы писать потом научные работы и получить какое-нибудь звание. Может, даже Нобелевскую премию.

- Это ты к чему? - спросил меня старший лейтенант.

- Да так, для общего развития, - пояснил я. - А что вы думаете по поводу этого? - спросил я и показал на окно.

- По-моему, криминала тут нет, - ответил милиционер.

Я поехал в агентство к своим вахтерам. Дело о десяти тысячах долларов можно было считать закрытым.

* 5 *

Из Финляндии вернулся Обнорский. Вызвал меня к себе. Сказал:

- На счет нашего агентства поступило двести сорок три тысячи рублей. От какого-то "Техлесимпорта". Ты не знаешь, за что?

- Это деньги с того света.

- То есть?

- Ну, профессор пообещал нам десять тысяч долларов авансом. И умер. А деньги в рублях пришли. Когда они, кстати, были отправлены?

- Позавчера.

- Все правильно. За день до смерти.

- Этим надо заняться, - сказал Обнорский, подумав.

- А чего заниматься? Деньги пришли. Клиента нет. Напишем отчет о выполненной работе, и все.

- Нет, - с малопонятной злобой в голосе отрезал Обнорский. - Мы этим займемся.

Как этим заниматься, Обнорский не сказал. Поэтому можно было заняться другими делами.

Например, составить журнал использования автотранспорта сотрудниками агентства. На балансе у нас находились две машины. Но ездили ребята как попало, не следили за уровнем масла и тосола, и этому надо было положить решительный конец.

* 6 *

Обнорский решил устроить совещание. Позвал меня, бывшего опера Зудинцева и нелюбимую мной Горностаеву. Она зачем-то надела жутко короткую юбку. Ноги у нее действительно довольно приличные. Но зачем надевать такие юбки, если не испытываешь никакого интереса к мужчинам?

Обнорский сел в любимое кресло. Кресло заскрипело и закачалось. Я от греха подальше устроился в уголке на диванчике. Как назло, рядом со мной стала дымить своим кубинским зельем Горностаева.

- Финны, - сказал Обнорский, - обеспокоены смертью профессора Заслонова. Они готовы оплатить нам расходы на расследование его смерти.

- А откуда твои финны знают о профессоре? - спросил я.

- Это не мои, а другие финны. У него был с ними договор на поставку леса. И наверное, что-то еще, но они об этом не говорят. Ну давайте, рассказывайте, что мы о Заслонове знаем.

- Знаем мы мало, - доложил я. - Называл себя профессором. Неизвестно, каким и где. Намекал, что химик и даже открывал сто четырнадцатый элемент в таблице Менделеева. Директор "Техлесимпорта". Конкуренты. Слежка. Сумасшедший священник.

- Давайте так, - сказал Обнорский, - Зудинцев займется выяснением всех данных по профессору и попытается узнать в РУВД, как идет расследование по его смерти. Горностаева доработает ситуацию с "МикСом". Скрипка узнает, что там с коммерческой деятельностью профессора. Координировать работу будет он же.

Работать с Зудинцевым было хорошо. Он всегда в срок выполнял задания и пытался докопаться до сути вещей. Кроме того, у подполковника милиции в отставке были приятели практически во всех районных управлениях, которые порой даже с удовольствием - делились с ним информацией. Другое дело Горностаева. Работать с ней я не хотел. Но - пришлось.

Мы вышли с Горностаевой в коридор. Она демонстративно закурила в неположенном месте. Я не стал с ней ругаться.

- У одного моего приятеля, - сказал я ей, - жили кошка и собака. Собака была добрая и умная. А кошка ей постоянно портила жизнь. И вообще никакой пользы хозяину не приносила. Но приятель мой был добрый и кошку не только не бил, но даже подкармливал всякими "Вискасами". А потом наступил финансовый кризис. И "Вискасы" закончились. И что ты думаешь? Собака осталась, а кошка сбежала.

- Я думаю, Алексей Львович, - сказала Горностаева, - что завхоз - он и рождается завхозом, и умирает завхозом. И на могиле ему ставят памятник, на котором выбита инструкция по использованию этого надгробного камня.

- В общем, Горностаева, - ответил я на этот бред, - топай в "МикС". Завтра доложишь.

* 7 *

Я отправился в "Техлесимпорт". Повод у меня был железный необходимость подписания акта приемки-сдачи работ на сумму двести сорок три тысячи рублей.

Этот "Техлесимпорт" оказался не государственным или постгосударственным предприятием, как можно было бы заключить из названия, а недавно образованным обществом с ограниченной ответственностью. Оно занимало две комнаты в здании какого-то НИИ у метро "Академическая".

Бухгалтер - пятидесятилетняя тетушка в толстых очках - ни слова ни говоря поставила мне печать на принесенный мной документ, а когда я спросил ее, что будет делать фирма после смерти профессора, сказала, что не знает. Пока деньги на счету есть. Может, объявятся другие учредители.

- И кто они?

- А я их никогда не видела, - ответила бухгалтер.

* 8 *

Утром следующего дня мы уже кое-что знали о профессоре Заслонове.

Зудинцеву удалось выяснить, что версия самоубийства Заслонова уже не рассматривалась. Прежде чем он выпал из окна, кто-то ударил его по голове тяжелым предметом. Оперативники считали, что этим предметом была мраморная пепельница, которую обнаружили в квартире. Сейчас ее отправили на экспертизу. Впрочем, этот удар пепельницей или чем-то другим не был смертельным. Скорее всего, Заслонов потерял сознание. А потом его выбросили из окна. Из квартиры вроде бы ничего ценного не пропало. В квартире сняли отпечатки пальцев, но кому они принадлежат, пока не выяснили. Жильцы дома говорят, что профессор купил в нем квартиру около полугода назад, но появлялся в ней редко. А если и появлялся, то в основном один. В течение нескольких дней, предшествовавших убийству, соседи видели около дома немолодого мужчину, который кого-то явно ожидал или искал. После убийства его никто не видел. Машину, которая стояла рядом с домом в утро убийства, кроме моей старушки никто больше не видел. А старушка утверждает, что в машине сидели двое мужчин. Марку и номер машины старушка назвать не может.

- Есть еще чудеса с профессором, - продолжал Зудинцев. - Скорее всего, он никакой не профессор.

- Может, он был доктором каких-нибудь непрестижных наук, - предположил я. - Вот у меня был знакомый, который упорно называл себя прапорщиком, хотя на самом деле был только сержантом-сверхсрочником. Когда его спрашивали, зачем он так мелко обманывает окружающих, он отвечал, что, конечно, прапорщик -не Бог весть какое звание, но сержант-сверхсрочник - это что-то еще более неприличное. Самое удивительное, что он не считал, что кого-то обманывает. Вот, говорил он, если бы я называл себя старшим прапорщиком, тогда, наверное, обман имел бы место...

- Не отвлекайся, Алексей, - сказал Зудинцев. - Ладно, проверим все диссертации - докторские и кандидатские.

- А что с его семьей?

- С семьей все хорошо. Он дважды женат. С первой женой жил долго. Потом развелись. И она куда-то уехала. То ли в Иркутск, то ли в Минусинск. От этого брака у него дочь. Она уже большая. Ей двадцать один год. Студентка университета. Недавно вышла замуж. Вторая жена моложе его на двадцать лет. Живет в отдельной квартире в центре. Не работает.

- Что же они, и жили раздельно?

- Вроде да.

Горностаева, поджав губы, тоже выложила мне кучку информации.

- "МикСу", - сообщила она, - заказал подготовку компромата на "Техлесимпорт" некий Рушан из Петрозаводска. Рушан - это молодой и уже очень состоятельный бизнесмен, занимающийся лесом. Говорят, что одновременно он один из лидеров карельского преступного сообщества, которое пытается взять под свой контроль весь экспорт леса на Северо-Западе.

- Кроме того, - продолжила Горностаева, - говорят, что через несколько месяцев у "Техлесимпорта" заканчивается лицензия на вырубку леса. И если раньше у Заслонова была рука где-то среди вице-премьеров областного правительства, то теперь и этой руки уже там нет, и самого профессора нет. В общем, кое для кого все очень удачно складывается.

* 9 *

Неожиданно меня вызвали в ФСБ. Следователь был очень молод.

Я хотел рассказать ему историю о молодом дворнике, у которого украли метлу, но он мне не дал этого сделать.

- Вы были знакомы с Заслоновым?

- Я с ним беседовал один раз.

- О чем?

- Он хотел заказать нам расследование о том, кому выгодно было публиковать в прессе статьи, в которых он подвергался критике.

- Вы выяснили?

- Нам кажется, что это выгодно одному господину в Петрозаводске.

- Говорил ли он с вами о каких-либо химических технологиях?

- Он говорил, что открыл сто четырнадцатый элемент.

- Это какой?

- Еще не знаю.

- Он просил вас еще о чем-нибудь?

- Он говорил, что за ним якобы следят.

- Кто?

- Не знаю.

- Вы рассказали все, что вам известно о Заслонове?

- Да. А какой у вас к нему интерес?

Молодой следователь промолчал. Я подписал протокол и в недоумении поехал к Обнорскому.

Обнорский сказал, что, скорее всего, наш профессор был связан или с террористами, может быть, чеченскими, или с иностранными разведками.

Обнорский задумался:

- Я постараюсь что-нибудь разузнать. А ты пока съезди к его жене.

* 10 *

Жена профессора оказалась очень милой девушкой. Стриженая, светленькая, глаза не нахальные. В общем, в моем вкусе.

- Здравствуйте, я имел некоторые дела с вашим мужем, но тут случилась такая трагедия.

- Да, Витя был замечательный человек.

- Извините, а в каком институте он был профессором?

- Я не знаю.

- Как так?

- По-моему, он химик. Но сколько я его знаю, а мы познакомились года полтора назад, все это время он занимался только бизнесом.

- И каким?

- Разным. Но он не любил говорить об этом.

- Но он вас знакомил со своими партнерами?

- Конечно. Мы ходили с ним в клубы. Там он встречал знакомых. Он говорил: "Познакомьтесь, это Инна. Инна, это Иван Иванович".

- То есть адресов их вы не знаете?

- Нет, не знаю.

- А бывшая жена?

- Я ее никогда не видела.

- А дочь?

- Света недавно вышла замуж. Витя купил ей квартиру в Озерках.

- И какие у него были отношения с дочерью?

- Со Светой хорошие. А с ее мужем - Валерой - ужасные.

- Почему?

- Он считал, что Валера должен сам зарабатывать на жизнь, а не просить у него подачки. Кроме того, у них был конфликт из-за какого-то пакета.

- Ваш муж жаловался мне на то, что за ним следят. Вы не замечали слежки?

- Нет. По-моему, все было хорошо.

- Вас не вызывали в ФСБ?

- Нет, зачем?

Наш разговор заходил в тупик. Инна ничего не знала. Но мне не хотелось уходить.

- Знаете что, Леша, - вдруг сказала мне она, - я очень хочу вам помочь. Давайте встретимся, вместе походим по тем клубам, где мы бывали с Витей. Я вам покажу людей, с которыми он меня знакомил.

- Давайте, - радостно согласился я.

* 11 *

В кабинете Обнорского курили все, кроме меня. Дышать было невозможно. Надо поставить кондиционер, подумал я. А еще лучше запретить курить.

- Мы выяснили, - говорил Зудинцев, - что докторской диссертации у Заслонова не было. Пошли по кандидатским. Оказалась - была. По химии - о воздействии радиоактивного излучения на химический состав чего-то там еще монографию нам выслали по почте, так что она еще не скоро придет. А защищал он диссертацию в Киеве, и уже довольно давно. Кстати, сто четырнадцатый элемент таблицы Менделеева действительно открыли совсем недавно, но наш профессор тут абсолютно ни при чем. Хвастал, наверное. В общем, никакой он не профессор.

- А что с пепельницей? - спросил я.

- Эксперты говорят, что его ударили по голове именно ею. Но отпечатков пальцев на пепельнице не нашли. Ее то ли помыли, то ли протерли.

- А мне рассказали нечто любопытное, - сказал Обнорский. - Мне сказали, что нашего профессора подозревали в связях с израильской разведкой. Якобы он то ли передавал, то ли говорил, что передаст, какие-то технологии. Таким образом, у нас образовалось три направления: это разборки вокруг леса, иностранная разведка и убийство на бытовой почве.

- У нас еще псих-священник есть, - подал я голос.

- Да, и священник. Будем все это разрабатывать.

- А что, твоих финнов интересует не только экспорт леса?

- Моих финнов интересует правда о лжепрофессоре Заслонове. И я обещал, что мы эту правду в письменном виде им подадим. За соответствующую плату. В общем, пусть Зудинцев сидит на хвосте у милиции, Горностаева постарается выяснить, какими химическими технологиями мог заниматься Заслонов, а Скрипка продолжает общение с родными и близкими покойного.

* 12 *

Я узнал телефон дочери профессора. Позвонил. Сказал, что мы встречались с ее отцом незадолго до смерти, хотелось бы довести дела до конца. Она согласилась встретиться. Я уже знал, что ее зовут Светлана, что ей двадцать один год, она учится на экономическом в университете. Замужем. Детей нет. Фамилию после замужества не меняла. Квартира у нее была в новом доме. Но однокомнатная. Дочка профессора внешне совершенно не привлекала - она не красилась, в том смысле, что не пользовалась косметикой, и от этого ее лицо показалось мне однотонно серым.

- Ваш отец обратился в наше агентство, потому что считал, что за ним следят и кто-то сливает компромат на него в прессу. Вы не знаете, кого он опасался?

- Отец не любил рассказывать о своих делах. Так, спросишь его: "Как дела, как фирма?" "Хорошо, но должно быть лучше". Вот и весь разговор.

- А ваш муж - он был посвящен в дела фирмы?

- По-моему, нет.

- Новая жена вашего отца говорит, что у него был конфликт с вашим мужем.

- Да, они поругались. Но папа был не прав.

- А в чем дело?

- Я это уже рассказывала на Литейном.

- В милиции? - уточнил я.

- Нет, в КГБ, ну, как он сейчас называется, - ФСК.

- ФСБ. Вы знаете, с этими названиями столько всяких забавных историй. Один мой приятель, в прошлом, кстати, кагэбешник (сейчас он торгует мороженым оптом), придумывает аббревиатуры. Ко всему. Жена его еще понимает, а в магазине - уже с трудом. Он, например, собаку свою называет СНП - собака неизвестной породы. А тещу - ЖДМНЖ. Что означает: женщина, доставшаяся мне в нагрузку к жене. При этом он умудряется так лихо произносить эти буквы -на одном дыхании, как китаец какой-то. Особенно трудно его домашним, когда он новое слово в оборот вводит. Так он им завел тетрадочку. Называется: "Словарь незнакомых слов и выражений". И туда он все записывает, чтобы они имели возможность подучить слова, пока он мороженым торгует. Да, значит вы были в ФСБ?

- Да. Они меня тоже об этом спрашивали. А я им сказала, что папа говорил, что спрятал у нас в квартире какой-то пакет или папку. Спрятал - и не сказал нам. А потом этот пакет пропал. И он считал, что его взял Валера.

- Валера - это ваш муж?

- Да.

- И где ваш отец этот пакет спрятал?

- Я не знаю точно. По-моему, в стенном шкафу. Они с Валерой ругались два дня - сначала я думала, что все уже кончилось, потом отец вернулся - и опять пошли.

- А что в пакете было?

- Какие-то важные бумаги.

- Связанные с фирмой вашего отца?

- Не знаю.

- А зачем вашему отцу было прятать пакет в стенном шкафу?

- Не знаю.

- Кстати, ваш папа был профессором?

- Насколько я знаю, нет.

- Но он где-то преподавал?

- Может быть. Он любил заниматься одновременно разными видами деятельности. Он говорил, что если где-то что-то и потонет, то в другом месте обязательно всплывет. А так - по образованию - он, как и мама, химик.

- Извините, еще несколько вопросов. У вашего отца в последнее время были проблемы с деньгами?

- По-моему, не было. Вообще он вел себя довольно скромно. Вот только купил нам квартиру. И себе - на Юго-Западе. У него даже машины не было. Он всегда говорил, что ему гораздо проще поймать такси, чем самому водить машину или нанимать шофера и все время чувствовать себя перед ним виноватым, когда задерживаешься в каком-нибудь месте, а он сидит в кабине и ждет часами.

- Но он деньги вам давал?

- Давал. Немного. Где-то долларов сто в месяц. Он говорил, что Валера должен сам зарабатывать.

- И Валера зарабатывает?

- Старается.

- А что он делает?

- Он в аспирантуре. И еще у одной фирмы ведет бухгалтерию.

- То есть вообще никаких проблем?

- Ну, - она задумалась, - была как-то. Одна. Недели три назад - папа был как раз у меня, в этой квартире, - на него напал какой-то мужчина.

- Как напал?

- Да так, позвонил, мы открыли. Он вошел. Отец его узнал. Что-то ему сказал. Тогда тот вытащил топор из-под пальто и пытался отца ударить.

- И что дальше было?

- Да ничего. Он ударил топором. Попал вот в вешалку - видите, на ней зазубрина. Потом его отец с Валерой схватили.

- И что?

- Я сказала, что надо вызвать милицию. Папа сказал, что не надо. Они отняли у мужчины этого топор и отпустили.

- А кто это был?

- Какой-то старик. Отец сказал, что он его знает, это сумасшедший, и он больше не будет.

Я подумал, что пришла пора поговорить о ее матери и о новой жене ее отца.

- Знаете, Света, - сказал я, - у меня есть знакомый, тоже, кстати, аспирант, так у него две замечательные особенности. Во-первых, он, сколько я его знаю, столько он в этой аспирантуре учится, - и, что удивительно, умнее не становится. Во-вторых, он уже пятый раз женат. амо по себе, это вовсе не интересно. Но он трижды женат на одной и той же женщине. То есть он на ней женился раз. Потом разошелся с ней, женился на другой. Потом опять женился на этой. Опять развелся. И теперь снова на ней женился. При этом она - так себе, ничего особенного, только волосатая сильно. В смысле, волосы у нее длинные. Обычно у них полный цикл составляет три года. Сейчас жду, опять должны разойтись. А ваш отец почему развелся?

- Это было очень неожиданно. Вдруг сказал маме, что для ее и нашего счастья должен развестись. Отнес заявление в суд. Мама уехала сразу же. А он женился.

- Вы поддерживали отношения с новой женой?

- Нет. Я и видела ее раза три всего.

- Я могу поговорить с вашим мужем?

- Попробуйте позвонить поздно вечером, часов в одиннадцать-двенадцать. Он раньше не приходит.

* 13 *

В офисе агентства меня ждали два сообщения. Первое было печальным: у компьютера Спозаранника сгорел блок питания. Как таковое, это событие перегорание чего-то там у компьютера -не было чем-то чрезвычайным. Проблему создавало только то, что сгорел компьютер Спозаранника. Это означало, что уже с самого утра Спозаранник кричит, что если компьютер особо ответственного лица, каким является Спозаранник, сломался, то нужно немедленно этот компьютер или починить, или заменить (при этом заменить его нужно так, чтобы ни один созданный Спозаранником строго секретный файл не стал добычей врагов). Он кричит, что завхоз Скрипка отсутствует на рабочем месте. Что он (то есть я) сорвал весь процесс расследования как просто важных, так и особо важных дел. И теперь этот факт срывания рабочего процесса Спозаранник будет приводить в качестве аргумента на всех планерках и летучках, объясняя, почему он не может в установленные Обнорским сроки закончить то или иное дело. Я сказал Спозараннику, что он мог бы и сам позвать компьютерщика и решить с ним вопрос починки блока питания. А если ему нужны деньги на покупку нового блока, то пусть пишет докладную записку на имя Обнорского. И если тот утвердит расходы, я эти деньги Спозараннику выдам, но только при условии предоставления строгой отчетности по их целевому использованию. Второе сообщение меня удивило. На бумажке кто-то из наших ребят написал: "Алексей, звонил какой-то мужик, отец кого-то, не понял кого. По делу Заслонова. Обещал перезвонить". Чей отец? У меня ничьих отцов по Заслонову не проходило.Вечером я позвонил зятю профессора Валере. Разговор был коротким. Валера заявил мне, что я не прокуратура и не спецслужба и давать мне какие-нибудь объяснения он не будет. И Свете со мной встречаться он тоже запретил. Я ему хотел рассказать историю о том, как один знакомый моего знакомого ни с того ни с сего дал обет молчания и в итоге не только вылетел с работы, но и даже попал на пятнадцать суток, но он повесил трубку.

* 14 *

На следующее утро я сидел в своем кабинете в агентстве. Никаких ЧП не было. Туалеты работали, компьютеры не ломались, кресло Обнорского не скрипело. Единственной проблемой было только то, что кончился кофе - и уже три человека зашли ко мне с претензией по этому поводу. Всем им я предложил зажать в кулачок взятые у мамы на обед рублики и сбегать в ближайший магазин, поскольку агентство никому не обещало бесплатно поить их и кормить. Агентство обещало обеспечивать работой и, возможно, зарплатой. А если кто не согласен, пусть идет и пишет служебную записку Обнорскому.

Раздался звонок. Голос в трубке был мужским, довольно приятным и растянуто-певучим.

- Да, я - Алексей Скрипка, - сказал я.

- Меня зовут отец Николай. Я вам вчера звонил.

Тут я догадался, о каком отце шла речь во вчерашней записке. Я предложил ему зайти к нам в агентство. Он согласился.

Отец Николай оказался тем самым мужчиной, который на моих глазах пытался побить профессора в "Невском Паласе". Выглядел он плохо. Лицо в красных пятнах. Старое пальто. Разваливающиеся ботинки. К тому же от него не слишком хорошо пахло.

- Это вы рубили топором профессора в квартире его дочери,- спросил я.

- Вы меня, молодой человек, выслушайте, не перебивая.

- А вы скажите сначала, откуда вы мой телефон взяли?

- Я в газете прочитал про убийство Заслонова. Там было написано, что материал подготовлен вашим агентством. Позвонил в газету, потом в агентство, мне сказали обратиться к вам.

- Ну, слушаю вас.

- Заслонов - это был очень нехороший человек. Очень. Он украл деньги церкви. И теперь я не могу вернуться к себе на подворье, потому что я сам виноват, что доверился ему.

- А на какое подворье?

- В Омске. Там подворье нашего монастыря. Я отвечаю за обеспечение монастыря продуктами, инструментом...

- Завхоз,- обрадовался я.

- Почти. Так вот, когда мы познакомились с Заслоновым, он мне показался очень порядочным и глубоко верующим человеком. И он сказал, что его фирма может помочь монастырю. И он сделает нам все необходимые закупки с большой скидкой. И себе ничего не возьмет - потому что хочет просто помочь. Я обрадовался - у нас денег мало, любая копейка на счету. Мы отдали ему деньги. А потом он исчез. А когда я стал выяснять, что да как, оказалось, что такой фирмы, которую он называл, просто нет.

- Вы в милицию-то ходили?

- Ходил, но там у меня заявление не взяли. Потому что никакого договора у нас с Заслоновым не было.

- И деньги вы давали ему наличными?

- Да, он так просил.

- Ну вы, отцы, даете! И почему за вами налоговая полиция не бегает? Вот у меня был приятель, так он однажды - ни с того ни с сего - стал буддистом. А у него была фирма своя, маленькая. Так вот, у него время сдачи годового отчета, а он в это время погружается в себя и говорит всем, что надо искать бога в себе, а не размениваться на мелочи. В общем, отчет они вовремя в налоговую не сдали. А те закатали им штраф. Бухгалтерша его от греха подальше уволилась. Ну, тут ему стало делать нечего - пришлось выходить из астрала. Так что с налоговой инспекцией-полицией надо уши торчком держать. Тут никакой бог не поможет.

- Потом я узнал, - продолжил священник, - что он в Ленинграде. Я поехал сюда. А он меня как будто не признает. А потом я узнал, что он умер.

- Так вы за ним следили?

- Да, я думал, что если буду ему постоянным укором, его совесть проснется.

- Вы были в день смерти профессора у его дома?

- Я ночевал неподалеку от его дома на скамеечке. Утром проснулся. Подошел к его парадной. Стал ждать, когда он выйдет. А он упал...

- А кто-нибудь входил в подъезд?

- Я не очень внимательно смотрел, но несколько человек заходило. Машина какая-то стояла. Потом уехала. Но я не был очень внимательным. Да и зрение у меня не лучшее.

- А что вы хотите от нас?

- Я просто хотел рассказать вам, какой нехороший человек был этот Заслонов...

* 15 *

Обнорский созвал Зудинцева, Горностаеву и меня на очередное совещание по делу выброшенного из окна профессора.

- Докладывайте, - сказал шеф.

- Докладываю, - сказал я. - Дочка говорит, что ничего про дела папы не знает - и, по-моему, не врет. У профессора - который, видимо, никакой не профессор - был конфликт с мужем дочки из-за какого-то пакета, который профессор прятал у них в квартире. Пакет этот кто-то украл, а профессор был расстроен. Кроме того, объявился священник, который говорит, что профессор утащил деньги у его монастыря. Священник в утро убийства находился рядом с домом Заслонова. Кроме того, до этого священник пытался зарубить профессора топориком. А в остальном священник оказался очень даже симпатичным человеком, только от него плохо пахнет, потому что он уже три недели не мылся и ночует где придется.

- Это еще почему,- спросил Обнорский.

- А у него денег нет. Я ему дал пятьдесят рублей из общественных денег, чтобы он чего-нибудь съел. Даже если он убийца, все равно ему есть хочется. В общем, пожалел я его.

Зудинцев был краток. У милиции ничего нового нет. И вообще они, по его мнению, этим делом не слишком усердно занимаются. Зудинцев выяснил, что учредителями "Техлесимпорта" - той фирмы, где директорствовал профессор были сам Заслонов и некое ТОО "Орбита", зарегистрированное в Новосибирске. Документов этой самой "Орбиты" найти пока не удалось.

- Я тоже вас не утешу, - сказала Горностаева. - Пришла монография Заслонова из Киева. Я отдавала ее на экспертизу специалистам. Получила ответ: ничего там секретного или суперинтересного нет. Да и устарело все давно.

- А что с профессорством Заслонова? - спросил я.

- Наверное, все-таки профессор он липовый, - ответила Горностаева. - Я обзвонила уже все государственные и частные вузы в Питере - не было у них такого. Но городов в России много...

- Негусто, - подытожил Обнорский. - У меня тоже, кстати, ничего нового нет. Про израильскую разведку добавить мне нечего. Итак, какие у нас версии? У нас такие версии. Первая - профессора убили конкуренты, нам неведомые. Вторая - профессора убили агенты израильской разведки, что кажется просто бредом. Третья - профессора убил священник. О его визите, кстати, Алексей, обратился Обнорский ко мне, - надо сообщить в милицию. Четвертая версия профессора грохнул его зять. Из-за папки, которую профессор зачем-то прятал в квартире дочери.

Обнорский задумался. Все молчали. Я сказал:

- Один мой знакомый, яхтсмен, поплыл через Атлантический океан на своей яхте. В общем, плыл он, плыл, а берега все нет и нет. "Где Америка?" кричит он. А в ответ тишина. Плыл он, плыл, а земли опять-таки все нету и нету. И тогда он говорит: "Все, еще два дня плыву, а потом поворачиваю обратно".

- Это кому он говорит,- спросил меня серьезный человек и бывший оперативный работник Зудинцев.

- Это он говорит Атлантическому океану, - обрадовался я тому, что меня так внимательно слушают. - Потому что больше говорить ему некому, это ж одиночное плавание. Ну вот, и что вы думаете, земля тут же появилась на горизонте. В общем, я предлагаю сказать самим себе, что мы уже заканчиваем расследовать дело профессора.

- Да, - сказал Обнорский. - Занимаемся этим делом последнюю неделю. На Зудинцеве - милиция и священник. Выясните, кто он, правду ли говорит? На Горностаевой - это профессорское лесное предприятие. А на Скрипке родственники. Выясни, где прежняя жена, что делает?

* 16 *

Ближе к вечеру мне позвонила вдова профессора по имени Инна и сказала, что она помнит о своем обещании попытаться познакомить меня со знакомыми ее мужа. И приглашает меня в клуб "У дона Педро", в котором они с мужем периодически бывали.

- О, дон Педро, - сказал я, - я оденусь как настоящая обезьяна. Выберу цепь помощнее и причешу свой ежик покруглее.

- Оденьтесь строго, - оборвала она меня, - костюм, галстук.

Инна была в черном брючном костюме. Я сразу же поцеловал ее в щечку. А потом в ушко. Она не стала демонстрировать отвращение. Мы выпили по "Маргарите", потом еще по две, и я перешел на джин с тоником, а она на кампари с оранжем.

- Ну что, - спросил я, - где знакомые профессора?

- Сегодня никого не видно. А как ваше расследование?

- Наше расследование замечательно. Зачем ваш муж ограбил монастырь?

- Да вы что, Леша, - сказала вдова, - Витя был верующим человеком, он бы никогда такого не сделал.

- А зачем он сотрудничал с евреями?

- С какими евреями?

- Да такими. Шпионы-евреи. Кто не знает, что каждый еврей - шпион, а каждый шпион - еврей?

- У Вити, кажется, были контакты с какими-то израильскими фирмами. Но вряд ли они занимались шпионажем.

- А что он прятал в квартире дочери?

- А что он прятал?

- Не знаю. Так кто же все-таки убил моего мужа? Что думает милиция? Вы не знаете, Леша? спросила она меня.

- Да ничего она не думает. Она даже не знает того, что я вам сейчас рассказал - ни про священника, ни про пакет. Они, по-моему, вообще дело готовы закрыть.

Потом я расплачивался с официантом за наши джины, кампари и "Маргариты". Денег на такси уже не хватило. Но Инна сказала, что у нее есть. Она отвезла меня домой. А сама поехала дальше - наверное, к себе домой.

* 17 *

Утром я был как огурчик. И подумал: а почему я так спокойно отношусь к смерти профессора: флиртую с его женой, то есть вдовой, мучаю расспросами дочку. И хотя профессор погиб почти у меня на глазах, я не вижу его мертвого лица в ночных кошмарах. Наверное, потому, решил я, что я с ним был очень мало знаком и воспринимаю его как некий абстрактный персонаж некой истории с убийством. Но почему тогда так спокойна его вдова Инночка? Да и дочка вроде бы не очень-то убивается. То ли они все вместе его укокошили, то ли профессор был настолько дрянным человеком, что жалеть его некому и не за что. Но они и могли убить его как раз потому, что он был плохим человеком. Собрались все вместе - дочка с мужем, Инночка, бывшая жена, священник - и выкинули из окна, стерев затем все отпечатки пальцев и аккуратно закрыв дверь.

В общем, решил я, пора завязывать с профессором. Еще один такой поход к "Дону Педро", и я сам выброшусь из окна, предварительно объявив себя банкротом.

* 18 *

Я спокойно сидел дома и смотрел ток-шоу "Про это", когда позвонил Спозаранник. Я очень удивился, потому что в такое время Спозаранник уже должен был спать, потому что иначе как он тогда встанет спозаранку?

Спозаранник спросил, видел ли я сегодняшнюю телепрограмму "Мгновения" Ивана Петропавловского.

Я сказал, что смотрю только приличные каналы, только приличные программы и только приличных ведущих. В общем, не видел я ее.

- Очень жаль, - сказал Спозаранник. - Господин Петропавловский показал в прямом эфире выступление Валерия Колякина, который перед телекамерой признался в том, что он в состоянии аффекта убил Виктора Заслонова, после чего выбросил его тело из окна.

- А кто такой Валерий Колякин? - не понял я.

- Валерий Колякин, - сказал Спозаранник, - это муж дочери Заслонова.

- И что еще он сказал?

- Еще он сказал, что ссора произошла из-за того, что Заслонов считал, что он плохо относится к его дочери. Сделать это признание его заставила совесть или неспокойная душа - не помню точно, как он выразился. Все, больше он ничего не сказал. Выступление было очень коротким.

- А что сказал Петропавловский?

- Петропавловский, предваряя выступление, сказал, что Колякин решил сделать признание в его программе. И он, как настоящий журналист, не мог препятствовать тому, чтобы население знало правду.

- И это все?

- Да, все.

* 19 *

Я позвонил утром Петропавловскому и попросил его рассказать, как было дело. Он не был расположен со мною говорить:

- Все, что надо, сказано в передаче. Больше мне добавить нечего. До свидания.

Наконец к обеду пришел Зудинцев.

- Кое-что узнал. Но новости нерадостные, - сказал он. - Валерий Колякин умер.

- Как умер?

- Так умер. Сегодня утром выбросился из того же окна той же квартиры, из которой выкинули профессора.

- И что?

- Я уже был на месте. Со всеми побеседовал. Милиция считает, что это самоубийство. Может, они и правы. Хотя им так удобнее считать: убийца признался, а потом покончил с собой.

- Какие-нибудь подробности?

- Да нет никаких подробностей. Никто не видел, как Колякин вошел в квартиру, но ключ у него был, его нашли в кармане брюк. Никакого беспорядка в квартире. На теле никаких следов борьбы. Конечно, окончательно это должна сказать экспертиза.

- А что с признанием?

- Тут все смешнее. Никакого прямого эфира на самом деле не было. Кто-то привез или подкинул кассету с записью признания Колякина Петропавловскому. И Петропавловский тут же запихнул ее в эфир.

- То есть никто не знает, сделано ли признание добровольно?

- Никто не знает.

- А кто привез кассету?

- Петропавловский молчит. Вернее, он выдал уже три разные версии. Сейчас он говорит, что ему позвонили неизвестно кто и сообщили, что на вахту принесут пакет, в пакете будет запись признательных показаний убийцы известного профессора Заслонова. Через десять минут после звонка какой-то подросток принес пакет. Вот, собственно, и все. Да, сейчас кассета на экспертизе.

- А что говорит дочь профессора?

- Дочь говорит, что не видела своего мужа с утра предыдущего дня, но абсолютно не волновалась, потому что такое и раньше бывало.

* 20 *

Я позвонил Светлане Заслоновой. Она была дома, плакала, говорить со мной отказалась.

Я позвонил Инне Заслоновой. Она была дома, не плакала, но говорить со мной тоже отказалась.

Кому еще звонить, я не знал.

Обнорский позвал всех занятых в этом деле.

- Тебе, Леша, - выговор, - начал он с меня. - Тебя видели в ресторане с подозреваемой по делу.

- С какой такой подозреваемой?

- С женой профессора.

- А, с его вдовой. Так я проводил оперативную работу.

- Проводя оперативную работу, вы, Алексей Алексеевич, были пьяны и кричали там чего-то про милицию и про агентство.

Я решил, что лучше молчать и не припоминать Обнорскому его прежние подвиги.

- Ладно, - сказал шеф. - Появился еще один труп. Рассказывайте, чего знаете.

Я не знал ничего. Зудинцев рассказал то, что уже излагал мне. А вот Горностаева, оказывается, проявила инициативу.

- Я выяснила, - сказала она, - кое-что любопытное про отношения профессора и его новой жены.

- А чего это вы, госпожа Горностаева, полезли не в свой огород? возмутился я. - Родные и близкие покойного - это мой профиль. Вам поручили заниматься его коммерческими делами.

- Андрей, - обратилась Горностаева к Обнорскому, - а нельзя ли задвинуть Скрипку обратно в завхозы?

- В главные завхозы, - поправил я ее.

- Продолжай, - сказал Горностаевой шеф.

- Развод и новая женитьба произошли очень неожиданно. Я нашла бывшую жену Заслонова. Она сейчас работает в Хабаровске. Она говорит, что уверена, у ее бывшего мужа не было до развода никаких романтических увлечений.

- На чем основано это утверждение? - спросил я.

- Ни на чем. Она просто уверена. Муж сказал ей, что он делает это ради блага семьи. Кроме того, свадьбы не справляли. Никто никогда не видел, чтобы молодые жили вместе. В общем, по-моему, это был фиктивный брак.

- Ты что, хочешь сказать, что его силой заставили жениться?

- Ну, примерно так.

- И зачем?

- Я думаю, схема примерно такая: фирма Заслонова и год, и даже полгода назад была достаточно мощным конкурентом на рынке импорта леса. У профессора была рука в областном правительстве, хорошие контакты с партнерами в Скандинавии. В общем, кто-то захотел прибрать ее к рукам. И сделал это, не устраняя профессора, а введя в качестве контролирующего фактора жену.

- По-моему, бред это. Есть более простые способы установления контроля над фирмой, - сказал я.

- Может, это новое слово в криминальной практике, - ответила Горностаева.

* 21 *

На следующий день Зудинцев принес мне посмотреть видеокассету, на которой было записано признание зятя профессора. Потом сказал:

- Слушай, тут у меня есть новости, которые вообще все запутывают. Я проверил твоего священника.

- Знаешь, - ответил я, - эти священники мне уже по ночам снятся. С топорами в руках. Одному моему приятелю тоже как-то снились священники. Ну, на самом деле не совсем священники, а что-то в рясах и с крыльями. Может, ангелы. Или серафимы. Так вот, он, вместо того чтобы стать еще большим праведником, напился, устроил грандиозную драку в доме архитектора. И в итоге получил год условно за хулиганство. Так что сны - они тоже вещие бывают.

- Проверил я твоего священника, - повторил Зудинцев. - Действительно, есть монастырь. Есть подворье. Есть отец Николай. У них на самом деле была какая-то неприятная история с деньгами. Но денег там было немного, поэтому они очень удивились, что мы из Питера по этому поводу их беспокоим. Так, несколько тысяч рублей. Но самое интересное, что примерно в это же время там из храма пропала икона - она-то и стоит каких-то немереных денег. Конечно, никто ее не оценивал, но это какой-то там мохнатый век и оклад из золота. Хотя золото-то тут особо ни при чем. Главное, что вещь древняя, антикварная.

- А что милиция тамошняя?

- Заведено уголовное дело. Разосланы ориентировки. Но подозрений никаких. Потому что они там, в монастыре, даже не знают, когда она пропала то ли в сентябре, то ли в ноябре.

- Так они моего священника подозревают?

- Да в общем-то нет. Они всех подозревают. То есть никого.

* 22 *

Мы опять собрались у Обнорского. Я сказал:

- Один мой приятель как-то сообщил своим знакомым, в том числе и мне, что не прочь был бы завести кошечку или котика. А дело было перед Новым годом. И вот на Новый год ему подарили двух кошечек. И одного котика. Только я ему кошку не дарил, потому что знал, что до добра это не доведет. Потом эти кошки как-то на удивление быстро выросли. И - что вы думаете - стали плодиться и размножаться. А он человек добрый и не может с ними не по-христиански...

- Алексей, давай по делу, - сказал мне Обнорский.

- Так я исключительно по делу. Убийцы у нас плодятся прямо на глазах. Уже имеется три железные версии. Первая: убийца профессора - его зять, и все, что сказано им на пленке, - правда. Мотив - личные неприязненные отношения, усиленные нехваткой денег и пропажей какого-то пакета.

- Версия вторая, - продолжал я, - профессора убила его новая фиктивная жена, которую подослали к профессору некие криминальные элементы. А убила она его потому, что он стал уже не нужен. К тому же и дела его фирмы стали в последнее время идти хуже. Конечно, убивала, наверное, не она сама, а кто-то другой, но сути дела это не меняет.

- Версия третья, - закончил я. - Священник. Он вместе с профессором стащил из монастыря жутко дорогую икону. Икона, кстати, по размерам небольшая. Затем профессор обманул священника, взял икону и скрылся в Петербурге. Икону он положил в пакет и спрятал в квартире своей дочери. Но священник профессора нашел - и убил. И теперь душа отца Николая попадет в ад. У меня все. Теперь нужны руководящие указания - что делать дальше.

Обнорский задумался.

- Указания, - сказал он через некоторое время, - будут следующие. Мы прекращаем заниматься расследованием этого дела. Два трупа уже есть. Личности по этому делу оказываются все какие-то малоприятные. И я не хочу, чтобы трупы появились среди наших ребят. В общем, дело закрываем. Все пишут отчеты. Скрипка сводит их в один. Потом один экземпляр отдадим следователю, который ведет дело об убийстве профессора. Один экземпляр пошлем финнам, которые интересовались смертью Заслонова. Если отчет их заинтересует, они нам что-нибудь заплатят. Если нет - значит, нет. Да, Зудинцев пусть продолжает контакты с оперативниками, которые работают по этому делу, чтобы мы просто были в курсе. А всем остальным профессорского дела больше не касаться.

* 23 *

Это была сумасшедшая неделя. У Спозаранника из-за какого-то вируса полетела вся информация на компьютере, и он доводил меня до исступления своими криками о том, что потеряно все наработанное им за два года честным непосильным трудом. Горностаева категорически отказывалась курить в положенных местах и мыть за собой чашки после кофе. Кресло Обнорского окончательно сломалось. Его пришлось отдать в ремонт. Теперь Обнорский сидел на простом деревянном стуле, и, наверное, от этого все его решения несли отрицательную энергию. Он требовал от всех заполнять какие-то бессчетные отчеты, карточки учета, бланки и справки. Ощущение было такое, что мы все работники образцово-показательного паспортного стола. В довершение всего Соболин разбил редакционную машину. При этом не как-то по-умному, а как кретин - просто вляпался в стенку. Видимо, пытался изобразить из себя крутого парня, но стенка оказалась круче. Ремонт грозил обойтись в тысячу долларов. Соболин кричал, что все отдаст из зарплаты, и одновременно просил длительной рассрочки. В общем, поехал отдавать машину в ремонт я, потому что понял, что уже никому и ничего больше доверить не могу.

Именно там и тогда - в ремонтном боксе во время замены левого крыла и переднего бампера нашей шестерки - я и раскрыл дело профессора Заслонова. Откровение пришло ко мне совершенно неожиданно. Я сказал ремонтникам, что заберу машину завтра, и поехал в Озерки.

Светлана Заслонова была дома.

- Здравствуйте, - сказал я ей. - Помните, меня зовут Скрипка. Но не потому, что я скриплю. Вот у меня был приятель, так у него была фамилия Визг. Совершенно уникальная фамилия. И, что удивительно, он на самом деле имел очень тонкий, визгливый голос. А когда вступай в спор - а он постоянно с кем-то спорил, - так просто визжал как автомобиль при экстренном торможении. Но к моей фамилии это не имеет никакого отношения. Она очень музыкальная.

Дочь профессора была, по-моему, несколько ошарашена и моим визитом, и моим рассказом. Видимо, поэтому она сказала:

- Проходите.

Я прошел.

- А ремонт в квартире вы давно делали, - сказал я.

- Вообще не делали, - удивленно сказала она. - Как въехали сюда, так и живем. А что?

- Да вот я обратил внимание на пятно вон на той стене, возле которой у вас ничего не стоит. Оно такой странной формы, напоминает Южную Америку, в которую уже седьмой год мечтает уехать моя знакомая...

- Да, это мы с Валерой как-то поссорились, и я бросила в него ручку со стола. Попала в стену. Ручка оказалась чернильная. Мы собирались пятно чем-то заклеить, но у нас подходящих обоев не было.

- А почему вы такая напряженная? - спросил я тихо.

- Почему я напряженная?

- Наверное потому, что вы вспомнили, что именно у этой стенки снимали признание вашего мужа в убийстве вашего отца. У вас же есть видеокамера?

- Есть.

- Вот. Вы убили вашего отца. Наверное, это не было запланированное убийство. Просто он уличил вас в краже. И вы ударили его пепельницей. А потом выбросили папу из окна.

- Вы несете чушь.

- Вас видели выходящей из подъезда его дома в утро убийства.

- Кто?

- Свидетельница. Потом о вашем поступке - вернее, проступке - узнал ваш муж. И вы уговорили его взять убийство на себя. Вы записали на пленку его заявление. Наверное, вы хотели передать эту пленку в милицию, но потом решили, что если ее показать по телевизору, будет надежнее. Позвонили Петропавловскому. Попросили мальчишку занести пленку в студию. Мы нашли этого подростка. Он опознал вас.

- Вы сошли с ума. Зачем мне было записывать эту пленку?

- Я не сошел с ума. Я думаю, что вы сказали мужу, что видеозапись нужна только на самый крайний случай, если вас будут подозревать в убийстве. Потом вы договорились с мужем встретиться в квартире отца. Попросили его открыть окно, заглянуть вниз. Под каким предлогом - не знаю. И выбросили его из окна. И вас опять-таки видели. Вас видел священник - тот самый, который порубил вам топором вешалку. Помните?

Светлана молчала. Я подумал, что ее сопротивление уже сломлено. И продолжил:

- Да, забыл сказать, все это произошло из-за того, что вы украли спрятанную отцом икону в золотом окладе. Он сначала заподозрил вашего мужа, потом вас. И оказался прав.

- Уходите.

- Не уйду. Признайтесь, Светлана.

- Я вызову милицию.

- Вызывайте. Им-то вы все и расскажете.

Она не вызывала милицию. И не признавалась. Ситуация становилась тупиковой. Хуже того - она становилась дурацкой. Но закончилось все еще хуже. Светлана Заслонова вдруг сказала:

- Если вы не уходите, уйду я.

И ушла. Я остался. Осмотрел квартиру...

Потом тоже вышел, захлопнув дверь, и поехал к Обнорскому.

* 24 *

Обнорский мрачно сидел на простом деревянном стуле и ничего не говорил. Я ему уже почти все рассказал.

- Понимаешь, это она убила. И я подумал, что смогу ее расколоть. Я понял, что это она, когда вспомнил, что пятно, которое заметно на пленке, я видел в ее квартире.

- Откуда ты взял показания свидетелей? - наконец спросил Обнорский.

- Они были. Почти. Старушка из дома профессора говорила, что видела какую-то женщину в день убийства.

- А священник?

- Священник не говорил. Но он мог видеть. Он же одно время ночевал рядом с этим домом.

- А подросток?

- Подростка я придумал для большей убедительности.

Обнорский замолчал очень надолго. Я думал, навсегда.

- Значит так, Алексей. Ты отстраняешься от всех дел, кроме хозяйственных. Тебе пока строгий выговор. А там посмотрим. И сейчас же вместе с Зудинцевым поезжайте к следователю, который ведет это дело.

* 25 *

Самое удивительное, что я был прав. Светлану Заслонову задержали в аэропорту. Через день она созналась. Вот только в том пакете была не икона, а векселя одного очень известного банка на очень приличную сумму.

Все оказалось, конечно, не так уж и загадочно. У дочери профессора был приятель. Очень близкий. Настолько близкий, что непонятно, почему она вышла замуж не за него, а за Валерия.

И этот приятель задолжал каким-то своим приятелям большие деньги. Светлана решила помочь. Просила у отца. Тот отказал. Тогда она стащила векселя. Профессор в конце концов выяснил, кто предъявил векселя к оплате. Прошел по цепочке. И вышел на дочь. Тут произошла сцена, в результате которой профессора не стало.

Что еще рассказать об этой истории?

Отец Николай так больше и не объявился. Ни у нас, ни в милиции. А практически всю лесозаготовительную отрасль на Северо-Западе контролирует сейчас группировка Рушана.

Горностаева по-прежнему страдает недостатком культуры, выражающимся в демонстративном неисполнении требований к личному составу.

А с меня выговор сняли. Искупил дальнейшей непорочной службой.

ДЕЛО О ПРОПАВШИХ БРЮКАХ

Рассказывает Михаил Модестов

"Бывший виолончелист оркестра Мариинского театра.

Бесконфликтен. Исполнителен.

Вежлив.

...Недостатки: рассеян, физически не развит, близорук.

Слишком мягок при общении с источниками.

Рекомендации к использованию: поскольку общественнозначимые криминальные события в области культуры происходят нечасто, предлагается постепенно перепрофилировать, поручить Модестову расследование в другой сфере".

Из служебной характеристики

Еле слышное гудение процессора и полное одиночество (редкое в обычном шатании народа по коридорам и отделам агентства) вызывали вообще-то свойственный мне, но всячески подавляемый мною же прилив вдохновения.

Нынешний приступ был отчасти связан с тем, что, во-первых, герой моих разоблачающих материалов наконец-то перестал быть лишь совокупностью сведений о нем и обрел реальные очертания. А во-вторых, на носу была очередная аттестация, то есть сопоставление всех "за" и "против" моего пребывания в агентстве. Естественно, я был "за". Мое пребывание в Мариинке и все последующие события, с ней связанные, теперь казались мне небытием. О прошлых временах напоминали лишь многочисленные знакомые, с которыми я предпочел бы сейчас быть незнакомым вовсе. Однако этих встреч было не избежать - в агентстве я считался специалистом-расследователем в области культуры.

В принципе, мое настоящее меня совершенно не смущало. Переквалификация из виолончелиста в журналисты - не самый крутой поворот событий. Другое дело - из пожарных в премьер-министры.

"Придуманная Сухаревым схема очень проста", - писал я. Пальцы, еще не отвыкшие от виолончели, довольно сносно скользили по клавиатуре.

- Доброе утро, коллега. Михаил, ты случайно мою кружку не брал? спросила рыжеволосая сотрудница нашего отдела Валентина Горностаева.

У меня уже давно создалось впечатление, что ежеутренние оперативно-розыскные мероприятия по обнаружению чашки, которые организовывала Горностаева сразу же после прихода на работу, - способ приводить коллег в замешательство.

Я абсолютно точно знал, что горностаевской чашки не касался с того момента, когда впервые был уличен в невольной экспроприации этого сосуда. Однако сейчас, под испытующим взглядом Валентины, стал лихорадочно соображать... Наконец, разозлившись на собственную слабость и горностаевскую напористость, выдавил:

- Здравствуйте, Валентина. Ваша чашка в последний раз была мною замечена в кабинете у шефа. Из нее пил завхоз...

Валентина презрительно фыркнула и отправилась на поиски завхоза, а я, бывший виолончелист, с ужасом понял, что сдал Скрипку - заведующего нашей хозчастью - с потрохами...

- Приветствую, Михаил Самуилович, - начальник нашего отдела, неутомимый Спозаранник, бодро прошагал к рабочему столу. - Хочу вам напомнить о том, что срок сдачи материала истекает через день и три часа. (Мой непосредственный руководитель всегда был предельно точен в формулировках.)

- "Старая газета" уже запланировала под вашу "эпохалку" полосу, продолжил он. - А вы еще должны дать прочитать материал юристу.

Из коридора потянуло дымком - наши дамы устроили перекур. День в агентстве начался.

***

"Нетрудно догадаться, кому именно известный в мире видеобизнеса предприниматель Андрей Сухарев выдал первую лицензию от своей Гильдии авторов и видеопроизводителей (ГАВ), - конечно, себе" Телефонный звонок прервал процесс написания материала.

Я снял очки и услышал:

- Господин Модестов, вас беспокоит Гильдия авторов и видеопроизводителей. Мы имеем честь пригласить вас на нашу пресс-конференцию...

Я попытался сосредоточиться. Это мистика какая-то - я тут разоблачаю главное действующее лицо в Гильдии, а они имеют честь пригласить...

Итак, завтра в восемнадцать ноль-ноль, в студии. Будет присутствовать ограниченный круг приглашенных, что само по себе, насколько мне известно из не слишком богатой журналистской практики, должно восприниматься ими как причисление к лику святых.

В ушах зазвучал марш Мендельсона. Верный признак того, что случится что-то интересное. Дурацкий симптом, преследующий меня на протяжении последних лет семнадцати. Десять лет назад, услышав звуки марша по школьному радио, я пытался пригласить в библиотеку соседку по парте с загадочным именем Ариадна. Первая красавица класса назвала меня идиотом. Одноклассники давились хохотом и принесенными из дома бутербродами, а у меня впервые помутилось в глазах. С тех пор я ношу очки, и ненавистная музыка заменяет мне интуицию, начиная звучать в ушах при малейшем дуновении ветра перемен.

- Глеб Егорович, есть возможность получить эксклюзив по интересующей нас проблеме. Могу- я сдать материал через два дня? - без всякой надежды поинтересовался я у начальника.

- Вы можете сдать статью когда угодно, вас это все равно не спасет, Спозаранник был, как всегда, безукоризнен в проявлении добрых чувств к подчиненным.

Странное дело, мы оба носим очки, но в его стеклах всегда отсвечивает фанатизм трудоголика, а в моих - отражается лишь непонимание сложившейся внутриполитической ситуации.

"Надо предупредить Ковальчука о завтрашней встрече", - вспомнил я своего ангела-информатора из Управления по экономическим преступлениям. Глава Гильдии авторов Сухарев живо интересовал Ковальчука, который с недавних пор стал упражняться в стендовой стрельбе не по безликим мишеням-"бандитам", а по рамочному портрету защитника авторских прав.

Именно Ковальчук, глумливо улыбаясь, подарил мне в День свободной прессы красивую коробочку видеокассеты с загадочной надписью "Любовь по-питерски".

- Сказка на ночь, Самуилыч. Рекомендую просмотр в одиночестве или в кругу ну очень близких друзей.

Ковальчук старше меня на каких-то три месяца, но всегда снисходителен к моему житейскому опыту. "Пока я тут постигал тяготы жизни, ты вел три месяца безоблачной внутриутробной жизни", - любит повторять Ковальчук.

Вечером я посмотрел подаренную кассету. Выяснилось, что это была наша отечественная порнуха. По уверениям Ковальчука, порнофильмы производил или, вернее, продюсировал их все тот же Андрей Викторович Сухарев.

Впрочем, Ковальчуку доказать причастность Сухарева к порноиндустрии пока не удалось. Более того, даже если бы Ковальчук и уличил в чем-то главу ГАВа, потом пришлось бы долго доказывать, что Сухарев снимал именно порнографию, а не низкопробную эротику (которая у нас не запрещена).

Поэтому опера Ковальчука мучила изжога, а журналиста Модестова альтруистское желание избавить друга-оперативника от этих неприятных физиологических проявлений.

***

Известный в мире видеобизнеса предприниматель Андрей Сухарев пребывал в дурном расположении духа.

Сорока в милицейских погонах принесла на хвосте известие, что уэповец Ковальчук пытается разыграть очередную оперативную комбинацию. До сих пор Сухарев морщился при воспоминании о визите сотрудников УЭПа и службы безопасности московского концерна, купившего права на один из американских фильмов, распространением которого "по собственной инициативе" занималась и его Гильдия.

Тогда, правда, в Сухаревской студии поживиться было особо нечем - в руки оперативников попала лишь одна мастер-кассета с "Подледным миром" и одна-единственная "полиграфийка" - коробка от видеокассеты - с реквизитами Гильдии.

"Все-таки хорошо, - подумал Сухарев, засовывая в рот "Чупа-чупс", к которому имел непреодолимую страсть, - хорошо, что менты наши работать еще не научились". В тот визит коллеги Ковальчука пренебрегли уголовно-процессуальными формальностями, в результате в дело вступила прокуратура. И Сухарев из подозреваемого стал потерпевшим.

С тех пор, стоило правоохранительным органам проявить интерес к деятельности "Сухаря", он гордо поднимал знамя этой истории. И враг бежал...

Но вот опять активизировался Ковальчук. Да еще журналист этот, Паганель местного разлива, который у Ковальчука на побегушках. На прошлой пресс-конференции вон как очками поблескивал. Самые противные вопросы из его угла и звучали.

А факты ему наверняка дружок-оперок сливает.

А что, если журналиста того к себе пригласить, кино устроить?.. "Занятное кино может получиться", - оживился Сухарев, ослабляя ремень на туго сидящих брюках.

- Вероника! - позвал он секретаршу. - Пригласи на завтрашнее мероприятие этого господина. - Сухарев протянул девушке визитку с координатами Модестова. - Вот мы этим щелкоперам перышки пообломаем, бизнесмен был доволен получившимся каламбуром.

*

- Самуилыч, ты мне все рассказал? - Ковальчук проявил свойственную ему подозрительность, стоило мне сообщить о приглашении Сухарева. - Можешь считать меня параноиком, но мне эта история не нравится.

- Чего ты, все складывается очень даже любопытно, - ответил я Ковальчуку.

Я совершенно искренне недоумевал, что именно так беспокоит приятеля. У милицейского начальства, между прочим, тоже бывают приступы откровенности с прессой, и тоже - с ограниченным контингентом, так сказать, с проверенными людьми. Им очень грамотно сливается ну просто сенсационная информация. Очевидно, у Сухарева тоже накопилось нечто такое, что неплохо было бы "честно и откровенно" предать гласности. И в знак особенного расположения к некоторым журналистам - в том числе из лагеря явных оппонентов - именно им и подбросить матерьяльчик. Дескать, нет у меня от честных людей секретов, как бы вы плохо ко мне ни относились.

- Ладно, только обозначь мне свое присутствие на местности, - сказал Ковальчук.

*

"Если не раскручу Сухарева, век славы не видать", - решил я, возвращаясь домой вдоль Фонтанки.

Вообще говоря, кроме двух голодных животных - кошки Ксюши и кота Миши, - дома меня никто не ждал.

Любимая девушка, которую пару лет назад привлек мой трогательный (так она говорила) вид и доставшаяся мне по наследству от тетушки, уехавшей в Бразилию, квартира на Колокольной улице, с полгода назад ушла. Наверное, мой вид перестал ее трогать. А квартира требовала серьезных капитальных вложений. Плюс ко всему я решительно не понимал, зачем люди женятся, а потому жениться не хотел. Лиля терпела, потом делала вид, что терпит, потом собрала вещи. Впрочем, она была так искренна во всех своих порывах, что я ее ничуть не осуждаю. Зато у меня появились Ксюша с Мишей - всегда благодарные слушатели. Правда, однажды Ксюша выпрыгнула из окна пятого этажа, и я целый день мучился - может, Лиля в своих упреках была права? Но Ксения вернулась в тот же вечер...

Разработка Сухарева считалась в нашем агентстве перспективной темой. Во-первых, защита авторских прав - дело новое и обещающее большой общественный резонанс. Во-вторых, глава Гильдии авторов и видеопроизводителей вел себя нагло, а потому нажил себе множество врагов - и среди коллег, и в правоохранительных органах.

С помощью ГАВа Андрей Викторович быстро взял под контроль всю пиратскую видеопродукцию в Питере. Компании, занимающиеся распространением "псевдухи", в один прекрасный день получили факсы с текстом следующего содержания:

"Наша Гильдия начинает управление правами на следующие фильмы (перечень). Просим воздержаться от их незаконного распространения".

В качестве альтернативы предлагалось "законное" распространение этих фильмов - путем приобретения соответствующей лицензии у ГАВа. За каждую копию фильма Гильдия требовала - как она утверждала, согласно Постановлению Правительства РФ от 1993-го года - от 5 до 10 процентов ее стоимости.

Тем, кто не понял, что альтернативы ГАВу нет, пришлось вскоре осознать свою ошибку. Не прошло и полгода, как к каждому из них представители Гильдии нагрянули вместе с работниками районных ОЭПов. Вся продукция изымалась. ГАВ же проводил экспертизу изъятого и давал заключения о том, что продукция эта - пиратская. Провинившийся владелец торговой точки попадал в суд. Его ждали штраф и конфискация.

После этого он шел в Гильдию без лишних раздумий.

Таким образом районные отделы по экономическим преступлениям фактически становились - пусть и невольными - подельниками Сухарева.

Сам Сухарев гордился сотрудничеством с милицией и прилюдно объявлял благодарность наиболее отзывчивым сотрудникам ОЭПов.

Так все и шло у Сухарева тихо-мирно. Но вот в прошлом году известный режиссер Алексей Сапожкин, автор "Особенностей национальной пахоты", снял новый блокбастер: "Особенности национальной закалки".

- Как получилось, что "Особенности закалки" уже появились в продаже?! кричал Сергей Емельянов (генеральный директор ООО "Кинокомпания ЧТВ" - эта компания владела правами на новый фильм Сапожкина) на стоящего перед ним навытяжку сотрудника агентства по защите авторских прав "Аванпост".

- Мы чуть-чуть опоздали, - оправдывался представитель агентства. - За день до нашего письма Сухаревский ГАВ выдал свою лицензию. На пять тысяч копий.

Одна из таких копий, на которой была наклеена голограмма "Г" (Гильдия), лежала перед Емельяновым на столе.

- Да по какому праву Сухарев занимается беспределом?

- Он нашел лазейку в законе об авторских правах и теперь умудряется выигрывать дела в судах, доказывая, что может защищать права авторов, не спрашивая их согласия, - пытался объяснить представитель агентства. - Не удивлюсь, если он начнет выдавать лицензии на фильмы Спилберга, которые тот еще не снял...

- Что ж, война так война, - Емельянов решительно затушил сигарету и сунул коробку с Сухаревским вариантом "Особенностей" в портфель. Он сел в автомобиль и направился к зданию на Исаакиевской - в прокуратуру Петербурга.

*

Пресс-конференция "для избранных", на которую меня пригласили, должна была состояться на Каменном острове - острове правительственных и прочих резиденций. Выруливая на Каменноостровский проспект на редакционной "четверке", я услышал перезвон колоколов. "Что ж, - подумал я, - все же не марш Мендельсона".

Мендельсон перестал мучить меня еще ночью. Очевидно, моя интуиция сочла нужным прекратить борьбу с видеобизнесменом. Не предупредив меня об этом.

- Здравствуйте, проходите пожалуйста,- девушка на входе в офис Сухарева обрадовалась мне как родному. - Гости уже собираются в Лиловой гостиной.

Признаться, я ничего не знал о цветовой гамме имеющихся в здании гостиных, а потому решил побродить по Сухаревскому обиталищу. До начала пресс-конференции оставалась еще куча времени (ко всем прочим недостаткам я имею еще и дурацкую привычку всюду приходить заранее). Мебель красного дерева, мебель кожаная, аквариумы с пираньями, бассейны с живыми дельфинами, на стенах - картины, достойные (по крайней мере, на первый взгляд) Эрмитажа и Третьяковки.

Словом, условия работы сухаревских служащих были вполне приемлемыми и не противоречили трудовому законодательству.

В какой-то момент мне "приспичило". Зайдя в место общественного пользования, я присвистнул. Даже в нашем депутатском дворце, который школьники в рамках обзорных экскурсий посещают, в частности, из-за роскоши оборудованных там уборных, намного меньше зеркал, фарфора и позолоты. Из кабинки, дверь которой была украшена копией петергофского Самсона, вышел Андрей Сухарев. На ходу застегивая брюки, он расплылся в приветствии:

- Светилам отечественной журналистики и борцам за правду и справедливость - виват! Михаил, счастлив вас видеть на нашем маленьком собрании. Присоединяйтесь к нам скорее.

Когда я вошел в Лиловую гостиницу, то сначала подумал, что ошибся дверью. Обстановка в гостиной не располагала к проведению официального мероприятия. Юноши с голыми торсами и бабочками на шее, богемной внешности мужчины средних лет, кто-то из коллег, чья репутация всегда была несколько сомнительной, - таков был контингент собравшихся.

- Мишка, привет. - Я оглянулся на знакомый голос. За моей спиной стояла Жанна, знакомая журналистка из городской газеты. - Тебе не кажется, что мы чужие на этом празднике жизни? Может, пошли отсюда?

- Неудобно как-то, пригласили ведь, - ответил я.

- Ладно. Только будь, пожалуйста, рядом, а то мне как-то не по себе.

Однако стать телохранителем Жанны мне не удалось. Рядом с моей знакомой возник какой-то статный красавец. Жанна, девушка с исключительной тягой к эстетике, мгновенно забыла о только что испытанном чувстве дискомфорта и с готовностью согласилась на предложение молодого человека познакомить его с азами журналистской профессии.

Я остался в одиночестве, но ненадолго. Ко мне подошел сам хозяин дома.

- Михаил, расслабьтесь, вас, ей-богу, никто не укусит. - Легкое прикосновение Сухаревской руки к моему плечу и последующее успокаивающее поглаживание по спине, наверное, должны были убедить меня в том.

- А когда же, Андрей Викторович, начнется пресс-конференция? - спросил я.

Бизнесмен улыбнулся:

- Что ж, если вам не терпится - пойдемте.

С этими словами Сухарев, немного покачиваясь, направился вон из гостиной. Мне показалось, что он пьян.

А может, немного под кайфом. Но делать было нечего - я двинулся за ним. Зал, в который мы вошли, был больше похож на будуар. Дело принимало необычный оборот. По периметру комнаты были расставлены камеры. Причем явно не коллег-телевизионщиков. Дверь, через которую я вошел, захлопнулась. Свет погас. Гореть остались только ароматизированные свечи, расставленные на мраморных столиках, подоконниках и просто на полу. Откуда-то появились малоодетые девицы и полуголые парни.

Пустая поначалу, комната оказалась заполненной людьми.

Чья-то рука легла мне на место пониже спины. Из разных углов комнаты доносилось прерывистое дыхание и казавшийся мне сладострастным шепот. Все это мешало мне сосредоточиться и как-то отреагировать на то, что пытались сделать со мной.

Из состояния ступора меня вывели горящие красные огоньки - камеры, расставленные в зале, работали. В мерцающем пламени свечи мелькнуло лицо Жанны, плечи ее напарника...

Все та же рука легла мне на ремень и потянула куда-то. В панике я оттолкнул невидимого мне соблазнителя, послышался грохот. Прорываясь к выходу, я отшвыривал от себя все, что попадалось на пути. Очевидно, одна из свечей опрокинулась, потому что шелковые занавеси, закрывавшие окна, занялись огнем. Раздался звон бьющегося стекла и фарфора, шум падающей аппаратуры. Кто-то, спасаясь от пожара, распахнул дверь.

Я выскочил в коридор и, добежав до первой попавшейся двери, юркнул за нее. Судя по размерам и наличию в ней пылесоса, тряпок и освежителей воздуха, это была бытовка. Вряд ли кто-нибудь будет искать меня здесь. Я присел на пылесос и затаился. Шум и топот еще долго не затихали.

Пережитые волнения настолько утомили меня, что я не заметил, как отключился. Очнувшись от дремы, я услышал мужские голоса.

- Андрей Викторович, у нас неприятности. Только что звонили из главного офиса, там были гости из УЭПа. Изъяли несколько сотен кассет с "Особенностями национальной закалки" и штук двадцать "Любить по-питерски".

- По поводу "Особенностей" объяснишь, что ГАВ выдал тебе лицензию, - я узнал голос Сухарева, - а потом ты в Москве купил мастер-кассету с фильмом. Если надо, скажешь, что целый месяц тиражировал фильм у себя дома на пяти видеомагнитофонах. Потребуй, чтобы допросили жену - пусть она покажет, что собственноручно заклеивала целлофановые упаковки горячим утюгом. А с "Любовью" - скажи, что купили кассеты у неизвестного продавца для изучения рынка эротического видео...

То, что я слышал, не имело никакого значения в суде. Однако было интересно.

Я так внимательно слушал этот разговор, что забыл об осторожности.

Пылесос, на котором я сидел, вдруг покатился по гладкому полу к двери и широко распахнул дверь. Собеседники умолкли и пристально посмотрели в мою сторону.

Узнав меня, Сухарев широко улыбнулся:

- Михаил, куда же вы пропали! Вы же чуть не пропустили самое интересное.

Сухарев кивком подозвал пару крепких на вид парней. Они мягко взяли меня за руки и повели куда-то по коридору. Почему-то у меня в этот момент не оказалось сил ни кричать, ни сопротивляться. Меня погрузили в тонированный "чероки" и повезли, как мне показалось, в сторону Выборга...

*

Меня высадили у какого-то большого дома из красного кирпича. Других строений видно не было - кругом лес.

- Пойдемте, - вежливо сказали мне сопровождающие. - Шеф велел накормить вас обедом.

Я подумал, не стоит ли объявить голодовку. Но потом решил: не стоит. На голодный желудок и думается плохо, и далеко не убежишь, если что.

Обед оказался совсем не плох. Но после него меня страшно потянуло в сон. И я провалился в небытие.

Сколько длился мой сон, я не знаю.

Иногда я почти просыпался, но голова оставалась тяжелой, а сознание мутным. В один из таких коротких моментов почти ясного восприятия действительности я вдруг обнаружил полное отсутствие на себе брюк. В связи с этим в моей голове стала зарождаться какая-то неприятная мысль, но родиться так и не успела. Я заснул снова.

Во сне ко мне приходили коллеги.

В основном женщины нашего агентства. Валя Горностаева смотрела на меня немигающим взглядом - такой взгляд бывает у нее в минуты тяжелых душевных переживаний или решения серьезных нравственных проблем.

Я видел, как ее длинные пальцы с дрожью вытаскивали сигарету из пачки, как Валя кому-то сказала: "Вот дерьмо-то..." В тот момент я почувствовал такую признательность к коллеге, что решил, как только представится возможность, выпить с Валентиной на брудершафт, не меньше.

Потом Горностаеву заслонила наш главный архивариус Агеева. Марина Борисовна с громким всхлипом уткнулась в нелюбимый ею клетчатый пиджак шефа, сломав при этом оправу своих супермодных очков.

Следующей появилась сотрудница репортерского отдела Светочка Завгородняя. Вела она себя по меньшей мере возмутительно. Склонясь надо мной так, что ее глубокое декольте отрыло моему взору совершенно захватывающее зрелище, она принялась яростно хлестать меня изящной ручкой по щекам, приговаривая:

- Модестов, Паганель хренов, вставай! Очнись, я тебе говорю.

Пощечины были настолько болезненны, что я поморщился и открыл глаза.

Надо мной возвышался Ковальчук, который своей тяжелой и малоизящной рукой приводил меня в чувство.

Контраст между красавицей Завгородней и небритым оперативником был настолько разителен, что я, застонав, снова закрыл глаза. Но очередная пощечина дала понять, что парад звезд нашего агентства закончился.

Ковальчук и еще два человека, лица которых мне были слабо знакомы, подхватили меня и потащили куда-то. Их грубая брань чем-то напоминала мне "Турецкий марш"...

***

Позже выяснилось, что своим освобождением я был обязан педантичности Спозаранника, суровости Обнорского и оперативности Ковальчука.

На следующий день после той тусовки для избранных, на которую я ушел, никого в агентстве об этом не предупредив (а чего предупреждать - обычная пресс-конференция), Спозаранник рвал и метал. Московские коллеги из "Старой газеты" ждали мой материал о Сухареве и звонили с периодичностью в пятнадцать минут, заявляя, что расходы на оплату междугородних разговоров отнесут на счет агентства. А от автора, то есть меня, не было ни слуху ни духу. Тогда мой непосредственный начальник настрочил докладную Обнорскому, заявив, что снимает с себя всякую ответственность за такого безответственного подчиненного.

Выяснение должностных обязанностей между начальниками разного ранга переросло в громкую перепалку, на шум которой сбежались почти все сотрудники агентства.

Будь я на месте, я бы тоже прибежал. Поскольку происходившее уникальная возможность собственными ушами услышать, как интеллигентный Спозаранник с логикой математика и лексикой завязавшего бандита доказывает Обнорскому, что он, Спозаранник, - чист аки дитя перед первым причастием. Это при том, что девиз Обнорского - "Шеф всегда прав, а когда он не прав - см. пункт первый".

Словом, посмотреть было на что.

В какой-то момент, разумеется, перешли на личности, в основном на мою. В общем, все складывалось для меня крайне неудачно. Но потом тихая Аня Соболина неуверенно произнесла: "Знаете, а на Мишу Модестова это совсем не похоже". В воздухе повеяло тревогой.

- Чем занимался Модестов в последнее время? хрипло спросил шеф Спозаранника.

- Сухаревым.

- Это что-то с авторскими правами связанное? - уточнил Обнорский.

- Да. Вчера он отправился добывать какой-то эксклюзив по этому поводу, - сказал Спозаранник.

- Куда отправился?

- Он не сказал.

- И не объявлялся после этого? - спросил Обнорский.

- Не объявлялся, - ответили ему.

- Быстро свяжись с источниками Модестова, - бросил Обнорский Спозараннику, - раздай номера их телефонов сотрудникам. Может, кто из источников чего и знает.

Надо сказать, что база данных об источниках информации - строго секретный проект Спозаранника. Сведения о них он стряс со всех своих подчиненных и закодировал все в своем компьютере. Кроме Спозаранника, к этой базе никто доступа не имеет.

- Я не могу открыть всем источники информации, - ответил Спозаранник. Я за них расписывался кровью.

Обнорского прорвало. Тяжело надвигаясь на Спозаранника, шеф тихо, с угрозой произнес:

- Если ты, конспиратор-параноик, будешь играть в партизаны, я буду эсэсовцем.

- Хорошо, - побледневший Спозаранник направился к своему компьютеру. Только пусть все выйдут из кабинета.

Через несколько минут Глеб протянул Обнорскому листок с распечаткой фамилий и телефонов моих информаторов. Среди прочих там была и фамилия Ковальчука.

Не знаю, как уж так получилось, но Ковальчуку позвонил сам Обнорский.

- Это Обнорский вас беспокоит, директор агентства...

- Слышал, знаю, - Ковальчук был не в духе.

- У нас к вам вопросы.

- Вопросы обычно задаю я, - Ковальчук не был знаком со вспыльчивым и самолюбивым характером Обнорского.

Далее произошло то, что, в принципе, и должно было произойти. Шеф в популярных выражениях объяснил оперативнику, что старших нужно уважать, и вообще вежливость - неотъемлемое качество сотрудника органов внутренних дел. Ковальчук неожиданно смягчился:

- Что у вас там?

- Модестов пропал...

Дальнейшие поиски были делом техники. В офис к Сухареву снова нагрянули оперативники. Секретарша Вероника сообщила, что "все начальство на выезде".

Но Ковальчук проявил упорство, рассказал девушке, что милицию обманывать нехорошо, показал ей табельное оружие, пересказал несколько статей уголовного и уголовно-процессуального кодекса. Наконец испуганная секретарша сказала, что вчера вечером все отправились на дачу друга шефа под Выборгом.

Дачу искали довольно долго. Коттеджей со смотровыми вышками и шестиметровыми заборами было много, и на нужный дом наткнулись почти случайно. Штурмовать краснокирпичное сооружение не потребовалось.

Обитатели дачи сами открыли Ковальчуку и его ребятам ворота.

***

На следующий день Ковальчук зашел ко мне домой (я еще лежал у себя на Колокольной и отходил от приключений) и стал рассказывать мне о том, что они нашли на даче друга Сухарева, кроме меня.

- Я уверен, именно в этом домике Сухарев и снимал свои порнофильмы. Мы обнаружили там кучу всякой аппаратуры - и для съемки, и профессиональные видеомагнитофоны. Изъяли кое-какую продукцию. Теперь будем проводить экспертизы, доказывать, что порнуха изготавливалась именно на этой аппаратуре и ко всему этому имел отношение твой друг Сухарев. Ну и, конечно, дело завели по незаконному лишению тебя свободы.

- А Сухарева задержали?

- Нет, его и на даче в тот момент не было. Но не беспокойся, найдем, предъявим, когда момент настанет.

- Слушай, а что, я там так без штанов и лежал? - спросил я Ковальчука о том, что меня особенно смущало.

- Ну, натурально, без штанов. Мы тебя в одеяло завернули и увезли от греха подальше.

- А штаны мои где?

- Да так и не нашли.

Ковальчук встал. Уже пошел к двери, но потом вернулся и передал мне какой-то сверток.

- Это я подарок для тебя на той дачке прихватил. На - посмотри. Ты не думай, я это к делу не приобщал и вообще проверил - это было только в одном экземпляре...

***

Дверь за Ковальчуком закрылась.

Я распаковал сверток. Внутри была маленькая кассета для видеокамеры.

Она подходила и к той модели, что имелась у меня. Я с некоторым трудом подключил все проводки как надо - с техникой у меня всегда сложности, наконец экран телевизора засветился.

Это была черновая, не монтированная еще запись будущего порно.

В общем, ничего интересного, кроме одного обстоятельства - одним из участников происходящего на экране был я. Правда, я был таким пассивным участником. То есть все время лежал. А на меня то и дело заползали какие-то девицы - одна очень даже симпатичная, потом была сцена, в которой, кроме меня, участвовал незнакомый мне обнаженный юноша.

В общем, ничего интересного.

Я позвонил Ковальчуку на работу - он уже добрался до места.

- Слушай, Ковальчук, - сказал я, - вот ты меня старше на три месяца и, наверное, на столько же умнее. Объясни мне, зачем Сухарев все это сделал? Зачем меня увозил? Зачем снимал? Он что - идиот? Это же статья.

- Ну, статья - не статья, это еще доказать надо. И тут все будет, я думаю, непросто. А зачем увозил, расскажу.

Я как раз над этим размышлял на досуге. Думаю, во-первых, понравился ты ему. У Сухарева же известно какая ориентация. И - по моим представлениям такие, как ты, должны нравиться таким, как он. Во-вторых, он же был под кайфом. Ну, захотелось тебя увезти, - сказал, - тебя и увезли. А что дальше будет, он и не думал. А потом, наверное, решил, что для того, чтобы ты молчал, нужно поиметь какой-нибудь компромат на тебя. Вот и попытался сделать тебя порногероем. К тому же иметь журналиста на крючке - это же полезно, это, так сказать, вложение в движимое имущество...

***

На следующий день я, полностью приведенный в чувство, появился в агентстве.

На стене в приемной шефа висел приказ из трех пунктов. Два пункта касались меня, и оба были неприятными.

1. М. Модестову, корреспонденту отдела расследований, объявить выговор за нарушение трудовой дисциплины (несдача в срок материала о видеопиратстве для "Старой газеты").

2. М. Модестова, корреспондента отдела расследований, оштрафовать за нарушение Инструкции "О порядке перемещения сотрудников- агентства по служебным надобностям"

(здесь, видимо, имелось в виду то, что я не сказал Спозараннику, что пошел на встречу с Сухаревым). Направить удержанную с М. Модестова сумму на премирование дружественных агентству сотрудников милиции (здесь, подумал я, наверное, имеется в виду Ковальчук).

3. Поставить на вид Г. Спозараннику, заведующему отделом расследований, необходимость точного следования Инструкции "О порядке перемещения сотрудников агентства по служебным надобностям".

Тут ко мне подошел наш главный репортер Володя Соболин.

- Пошли, - сказал он. - Тебя шеф зовет.

Обнорский с ходу спросил у Соболина:

- Ты ему уже рассказал?

- Нет, - ответил Володя.

- Ну, тогда слушай, - сказал шеф, обращаясь ко мне. - Вчера вечером на Выборгском шоссе в ДТП погиб Сухарев Андрей Викторович.

- Что, - глупо спросил я, - обычная авария?

Обнорский продолжил, не отвечая:

- Михаил, отработай материал о гибели Сухарева как можно скорее. И с максимальными подробностями. "Старая газета" оставила для тебя полосу...

ДЕЛО О ЧЕЧЕНСКОМ ЛЮБОВНИКЕ

Рассказывает Марина Агеева

"Агеева Марина Борисовна, зав. информационно-аналитическим отделом. Достаточно обеспечена благодаря мужу, имеет двух детей, часто ездит в загранпоездки. Квалифицированный специалист по сбору и обработке информации. Работа для нее - скорее развлечение, но трудится она с полной отдачей и видимым удовольствием. В коллективе к ней в основном относятся с симпатией..."

Из служебной характеристики

Они зажимали его с двух сторон узкой улицы на Петроградской.

Впереди - черная "восьмерка" с тонированными стеклами, сзади подпирал выскочивший из проулка темно-синий "форд". Из парадных один за другим выскакивали запыхавшиеся опера, на ходу отстегивая табельные "пээмы".

"Шестисотый" несся по улице, словно по взлетной полосе, как будто собирался взмыть в небо. Но этого не случилось. Он просто со всего маху врезал хлипкой "Ладе" в поджарый задок, не медля ни секунды, дал задний ход, протаранив висящий на хвосте "форд", потом вальяжно, как будто и не торопясь, принял вправо, протиснулся в образовавшийся просвет и, взвизгнув покрышками, покатил к перекрестку под салютующие вдогонку выстрелы "пээмов".

Отборный, многоголосый мат на несколько секунд повис в воздухе.

- А ведь ушел, падла! - выдохнул кто-то уже в полной тишине.

***

Начало дня не предвещало ничего хорошего. Я не очень-то верю в приметы, но так бывало всегда, когда Обнорский надевал этот отвратительный клетчатый пиджак а ля Коровьев.

И сегодняшний день не стал исключением.

- Марина Борисовна, зайдите к Обнорскому, - на ходу бросил Глеб Спозаранник, пробегая мимо моих дверей в свой кабинет. При этом, как мне показалось, Глеб был мало похож на ангела, который несет благую весть.

Вот черт, как всегда не вовремя!

Придется сворачивать базу данных - в мои обязанности, помимо всего прочего, входит захоронение свежих "заказных" жмуриков в электронных архивах. Вечная компьютерная память героям наших дней! Приостановив процесс на перечислении несомненных достоинств и ответственных постов, которые занимал до встречи со своим киллером расстрелянный в темном подъезде бизнесмен, я закрыла файл, но мысленно пообещала безвременно почившему эксгумировать его в ближайшие полчаса. Подавив тяжелый вздох, я направилась в кабинет к шефу.

Обнорский сидел набычившись.

Выставленное на столе содержимое походной аптечки свидетельствовало как минимум о трех поразивших его недугах - мигрени, расстройстве желудочно-кишечного тракта и депрессивном состоянии нервной системы.

Едва удостоив меня тяжелым недобрым взглядом, Обнорский порылся в разложенных на столе бумагах и протянул мне черно-белую фотографию.

- Вот, Марина Борисовна, вклейте в альбом этого субчика. Как-никак заслужил... Объявлен в федеральный розыск.

- Фамилия, имя, кличка, группировка? - стараясь придать голосу как можно большую заинтересованность, спросила я.

- Справку по нему к вечеру подготовит отдел Спозаранника. Будет вам и кличка, и группировка...

Обнорский потянулся к скляночкам с пилюлями. Судя по всему, аудиенция была закончена и следовало приступить к выполнению поручения.

Лики и личины представителей криминального мира хранятся у нас в шикарном магнитном альбоме - последнем достижении корейской полиграфии. Уголовники конца двадцатого века, в отличие от своих предшественников, совершенно не вписывались в теорию доктора Ламброзо о преступном человеке. Светские и благообразные, они запечатлевали себя в роскошных интерьерах загородных вилл, за рулем престижных иномарок, в объятиях холеных женщин, в компаниях таких же, как они, - благополучных и преуспевающих.

Чтобы разглядеть новый "экспонат" моего альбома, пришлось достать из сумочки очки. Как говорит моя мама, после сорока в жизни женщины появляется много плюсов. Один из них, в виде двух с половиной диоптрий, я смело могу записать себе в актив. Качество фотографии оставляло желать лучшего. Я ближе придвинула к себе настольную лампу. Серо-черные линии на снимке сложились в более или менее четкое изображение.

Глянцевый прямоугольник прогнулся в задрожавших пальцах. О Господи!

Этого человека трудно было с кем-то перепутать... Не может быть... Неужели все-таки он?

***

Поехать на отдых в Турцию еще зимой собиралась чуть ли не половина нашего агентства. Но к лету наметившаяся было дружная компания неожиданно распалась. Соболины выгодно сняли домик на турбазе под Лугой, Светка Завгородняя предпочла на время отпуска общество немолодого, но пылкого, а главное состоятельного поклонника... В результате под ласковым солнцем Анталии оказалась я одна.

Познакомились мы на пляже. Сосредоточенность моя на брошюре с кроссвордами была в мгновение ока вытеснена его довольно нахальным вторжением. Но по-восточному витиеватые комплименты, которые достались всем без исключения частям моего тела, возлежащего на махровом полотенце "Адидас", вполне укладывались в рамки приличий, и повода остановить вторжение и восстановить сосредоточенность у меня не нашлось.

Скорее всего, я просто не захотела его искать. Особенно после того, как узнала, что он бизнесмен, часто бывает наездами в Петербурге, где под его началом действуют несколько успешных коммерческих структур, что имеет он в этой жизни, казалось бы, все что угодно, а вот человека, вернее, женщины, с которой хотелось бы провести вместе отпуск, у него нет.

Серые глаза пляжного знакомца смотрели на меня с неподдельной тоской и робкой надеждой. Мое двадцатилетие праздновалось слишком давно, и наивно было бы предполагать, что с тех пор я не научилась делить на десять мужское восхищение, отрезвлять робкие надежды и определять поддельность "неподдельной тоски". Я пыталась преподать эту науку своей беспутной Машке, но ей, видимо, больше нравилось заблуждаться. Иногда, вспоминая о своих заблуждениях, я думаю, что моя дочь не так уж и не права.

Так или иначе, но в день знакомства с Асланом я повела себя ничуть не умнее своей девятнадцатилетней дочери. Вечером мы уже целовались, тесно прижавшись друг к другу, под сенью мандариновых деревьев. Ближе к ночи я оттолкнула от себя его руки, одернула подол сарафана и упорхнула ночевать в свой отель. Уж не знаю, как это выглядело со стороны, но я очень старалась порхать, несмотря на некоторый избыток веса и стертую новыми босоножками пятку.

Уже на следующий день целомудрие и благопристойность были утоплены в теплых волнах Средиземного моря, коварно подтолкнувших меня на его атлетическую грудь. Сомнения и страхи вытеснили веселые пузырьки "Дон Периньона", заказанного Асланом в ночном ресторане Камера, а осознать сказочное блаженство происходящего помогли тонкие самокрутки с анашой, после недолгого перешептывания с официантом доставленные им к нашему столику в пачке "Кэмела". Ночь мы провели в номере его пятизвездочного отеля "Жемчужина Востока"...

***

Свет настольной лампы над моим рабочим столом рассеял воспоминания о сумерках турецкой ночи. Я поправила на носу очки, клейменные славным именем Джордже Армани, и снова принялась разглядывать фотографию. Чем дольше длился этот процесс, тем меньше оставалось сомнений, и все заметнее становилась противная дрожь во всем теле.

Кому как не мне не знать, что шеф нашего агентства Андрей Обнорский всеведущ и вездесущ. Его начальственная голова функционирует в недоступном простым смертным режиме, перерабатывая и анализируя необъятное количество самой разной информации - от подробностей интимной жизни его многочисленных жен и пассий до кадровых перестановок в правительстве. Оперативность, достоверность и эксклюзивность получаемых Обнорским сведений свидетельствуют о его непростом прошлом, солидном настоящем и многообещающем будущем. Осведомленность шефа о самых потаенных сторонах жизни окружающих по достоинству оценена коллективом агентства - за глаза его называют "Великим и Ужасным".

При мысли о том, что Андрей Викторович может быть в курсе курортного романа своей сотрудницы с чеченским бандитом, щеки мои восстановили утраченную с годами способность и окрасились стыдливым девичьим румянцем.

Пятиминутное погружение в воспоминания о наших с Асланом беседах "по душам" повергло меня в еще большее уныние. Я о любовнике не узнала почти ничего, ему же выболтала о себе слишком много. И местом работы похвасталась и должностью - ну, как же, начальник архивно-аналитического отдела агентства журналистских расследований! Ублажая интеллектуальной беседой, вплела в свои россказни полковников РУБОПа и зампрокурора, пару вице-губернаторов и беспринципных, но дружественных агентству депутатов Законодательного собрания. Короче, устроила возлюбленному Аслану тысячу и одну ночь, за что теперь рискую не сносить головы.

Мою болтовню Обнорский с полным правом может квалифицировать как должностное преступление и указать мне на дверь. При приеме на работу и в дальнейшем он постоянно напоминает своим подчиненным о необходимости "держать язык за зубами" и без особой надобности не трепать первым встречным и поперечным о характере нашей деятельности. И надо же, чтобы прокололась именно я...

На столе зазвонил телефон, запараллеленный с репортерским отделом.

Я рассеянно поднесла трубку к уху и услышала предназначенное явно не мне приветствие:

- Мышка-мышка, моя мышка! - елей и патока сочились сквозь мембрану.

Вот черт, опять этот Соболин воркует со своей следачкой. Если Нюська в ближайшее время не сменит турецкую кофточку на что-нибудь поприличнее плохи ее дела.

Я вновь обратилась к воспоминаниям о беседах "по душам", которые вела с Асланом.

- Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве - другое дело, - он лежал рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни "шестисотые", особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, - он вдруг рассмеялся.

Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.

- Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю - в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: "Меняю на ВАЗ-2109 или на три тысячи долларов". Истинная правда, Аллахом клянусь, заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.

- Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.

Аслан оказался пацифистом.

- Я не хочу воевать и не буду, - заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта. - А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.

- А на что тратят эти семьи твою помощь, ты знаешь? Может быть, на вооружение боевиков? - Сам Спозаранник мог бы позавидовать моей атакующей способности.

- На что они потратят эти деньги - на хлеб детям или на оружие, - меня не касается, - ответил Аслан, сосредоточенно вытряхивая из густой шерстяной поросли, покрывающей его грудь, застрявшие песчинки. - Я несу ответственность за поведение и процветание родственников нашего тейпа. Наш тейп был в оппозиции правительству Дудаева - он вынужден был посылать своих сыновей за пределы Чечни, - сказал он и насупился.

- Бедняжка, - вздохнула я, скрывая за темными стеклами обидную для всякого горца иронию.

"Прямо-таки чеченский диссидент" - это я сказала уже про себя, как оказалось, очень предусмотрительно, потому что дальше речь пошла о чеченской воинственности и обычае кровной мести, соблюдать который предписывает Адат. Но прежде чем погрузиться в спор относительно безобидности пребывания чеченцев в городе Петербурге, мы, помнится, погрузились в ласковые волны Средиземного моря.

И хотя это к делу не относится, забывать подробности этого погружения мне не хочется.

За время отпуска на побережье Анталии к моей убежденности в том, что чечены - хорошие воины, добавилась еще и уверенность в том, что они хорошие любовники. Хотя вполне возможно, 'что мне просто повезло - попался исключительный экземпляр.

В Турции я с легкостью избавилась от колючей проволоки условностей, которой положено оплетать себя перед подобными поездками в полном одиночестве. Пугающе быстро я лишилась и всех признаков здравомыслия. В свое время я сознательно его в себе культивировала, а потом оказалось, что оно прижилось, окрепло и подмяло меня под себя. Но желания чеченца меня до такой степени опьяняли, что я с трудом себя узнавала. Мне кажется, я даже не вспоминала о своем семилетнем сыне Сереже - маленьком Зайчике, Солнышке и единственной безусловной Радости жизни.

***

К шести часам вечера отдел Спозаранника, как и обещал, подготовил досье на Алавердыева Аслана Амирановича, по кличке "Койот", 1960 года рождения, чеченца, генерального директора акционерного общества "Султан", объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении тяжких преступлений.

Пробежав глазами биографию Аслана, я, не скрою, испытала некоторое облегчение оттого, что судьба связала меня не с простым уголовником, а с личностью незаурядной и даже романтической.

Выходец из известной чеченской семьи, выпускник престижной школы, лауреат детских и юношеских музыкальных конкурсов, обладатель черного пояса по каратэ...

Следующий абзац перечислял криминальные заслуги моего возлюбленного. Один из основоположников чеченской организованной преступной группы, заслуженный работник торговли наркотиками, ветеран-вымогатель, дважды герой принудительного труда в колониях особого режима...

Въедливый Спозаранник постарался на славу и проявил такую осведомленность о прегрешениях моего возлюбленного, как будто лично его исповедывал.

- Что-то вы, Марина Борисовна, сегодня заработались, домой не торопитесь? - в дверях моего кабинета, прислонившись к косяку, стоял Обнорский. - Занимательное чтиво?

Я отбросила от себя листы досье, как будто это был крамольный Солженицын, за чтением которого меня много лет назад застал стукач из "девятки".

- Что-то я не припомню, Андрей Викторович, чтобы вас когда-либо удивлял трудовой энтузиазм ваших подчиненных. Обычно вы воспринимаете его как должное, - от смущения и неожиданности я начала дерзить.

Обнорский ухмыльнулся и вышел. Он почел за благо не связываться со мной, наверное, просто хотел проверить меня, а я так бездарно выдала себя глупой растерянностью...

***

Муж вернулся домой за полночь. Не снимая плаща, он прошел в спальню и уставился на меня безумным взглядом.

- По какому вопросу? - поинтересовалась я.

Наши отношения уже давно не отличались порывистостью, которую Роман демонстрировал в этот вечер. Широкие плечи, властный голос, манера держать голову внушали трепет и почтение кому угодно, но только не мне. Чем успешнее складывалась его карьера в бизнесе, тем прохладнее становились наши отношения. Пять лег назад Роман выкупил контрольный пакет акций завода, на котором когда-то начинал простым инженером. Он модернизировал производство и вошел в число лелеемых властью промышленников местного масштаба. Все поддавалось Роминой хозяйской хватке, кроме собственной жены и детей. Я вышла из подчинения, возможно, из чувства протеста против его разрастающегося эгоизма и властолюбия.

- Сегодня меня заставили выбросить на ветер десять тысяч долларов...

- Ни одна женщина, кроме меня, не способна на такой поступок, уверенно заявила я.

- Женщины тут ни при чем, - довольно злобно буркнул Роман.

Ну конечно, только проблемы и неприятности могли заставить его переступить порог моей спальни. Не станет же он делиться ими со своей тупой толстозадой секретаршей, удовлетворяющей нечастые и скудные позывы его мужской плоти. Роман тяжело опустился на плюшевый пуфик, подмяв под себя белоснежный французский лифчик.

- Вчера похитили Эдика - моего охранника. Похитители потребовали десять тысяч долларов. Жена Эдика обратилась в РУОП. Якобы для гарантированного успеха операции по задержанию вымогателей, так сказать, для создания "правды жизни", этим идиотам понадобились настоящие "живые" деньги. Обратились ко мне, и я отсчитал. А что я мог сделать?

- Операция провалилась? - догадалась я.

- С треском. С бездарной погоней и беспорядочной стрельбой. Они переполошили всю Петроградскую, небо в решето превратили. В квартире Эдика было установлено прослушивающее устройство. Похититель звонил несколько раз, но место "стрелки" не назначал, как будто время тянул. В очередной раз позвонил с мобильного и велел жене Эдика в течение пяти секунд выкинуть деньги в окно. Она, дура, и выкинула, а он тут как тут. Подобрал пакет и был таков. Пока эти менты безмозглые с седьмого этажа вниз мчались, он успел протаранить обе их машины и смылся. С моими денежками. Слушай...

Роман вдруг вскочил с пуфика и, засунув руки в карманы плаща, забегал взад-вперед.

- Ну конечно, как же я сразу не догадался, - он звонко хлопнул себя ладонью по лбу. - Это же наверняка все подстроено. И чеченец этот с руоповцами в доле, и Эдик, возможно, тоже...

- Чеченец?.. Какой чеченец? - спросила я сдавленным шепотом.

- Какой? - Роман недоуменно пожал плечами. - Бандит. Кличка "Койот". Он мне еще в 94-м... - Роман запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.

- Ты знал его раньше?! - Мне показалось, что в комнате стало нестерпимо душно, видимо, количество сделанных мною сегодня открытий достигло критической отметки.

- Нет, то есть... это было давно. Я платил ему. Он был начинающим рэкетиром, я - начинающим бизнесменом. Потом он уехал в Чечню, может быть, еще куда-нибудь, я не знаю. Недавно он вернулся, явился ко мне в кабинет, как к себе домой, и похвалил за достигнутые успехи. И что ты думаешь?! Он возомнил себя творцом этих успехов и, как в старые времена, захотел получать процент!

- Ты отказался, и они похитили Эдика?

- Да. События развивались именно в такой последовательности.

- Но зачем ему твой охранник?

- Разве он не добился своего? На деньги-то в результате попал я. И это еще не все... - Роман поежился и виновато исподлобья посмотрел на меня. Сегодня вечером мне позвонили и сказали, что, несмотря на то что этот Аслан ибн Койот временно в отъезде, недостатка в деловых партнерах у меня не будет. А срыв деловых соглашений чреват неприятными последствиями для моих близких - для тебя и детей. Они так и сказали.

- Извини...

Я выбралась из-под одеяла, краем глаза успев заметить в зеркале, что в этот эпохальный вечер я удивительно похожу на собственную бабушку с фотографии на ее пенсионном удостоверении.

- И что мы теперь будем делать? - спросила я Рому, с помощью местоимения "мы" добровольно возложив на себя часть ответственности за происходящее.

- Вот я и хотел с тобой посоветоваться. Руоповцам я больше не доверяю...

- Зря, - компетентно заявила я. - Вот им радость из-за твоих десяти тысячи баксов свои машины уродовать.

Роман пожал широкими плечами - его, похоже, мой аргумент не убедил.

- Я прошу тебя помочь, - он перевел дыхание. - Горы макулатуры уже исписала своими криминальными новостями, а семье помочь не в состоянии...

Просьба Романа закономерно переросла в упрек, еще бы, обращение за помощью к жене и так, наверное, потребовало от него героического усилия.

- А что, по-твоему, я могу сделать?

- Ну не знаю, переговори со своим любимчиком... Спозасранником, или как его там, с Обнорским, наконец.

- С Обнорским ты и сам можешь переговорить, а я, как тебе известно, с личными просьбами к нему не обращаюсь.

Дело в том, что как-то по весне случился у Обнорского роман с нашей Машкой. Роман был бурным, но непродолжительным. Обнорский быстро смекнул, что Машка - девка гонористая, отвязанная и хлопот с ней не оберешься. А вот ее перебесившаяся мамаша, имеющая к тому же за плечами многолетний опыт работы в сфере информации, вполне может сгодиться ему в его новом начинании.

Обнорский давно вынашивал идею создания собственного независимого информационного агентства. Хотя говорить в наше время о независимости средств массовой информации - по меньшей мере некорректно. Так или иначе, я приняла предложение Андрея. Судьба на этот раз оказалась ко мне благосклонна: из двух зол она выбрала для меня меньшее - я стала сотрудницей Обнорского, избавившись от незавидной перспективы быть его тещей.

Из прихожей позвал телефон вялым, еле слышным дребезжанием.

- Твой,- удивленно спросил Роман и посмотрел на часы: было уже около часа ночи.

Действительно, это был мой мобильный, зарытый в недрах сумочки. Спеша на его нетерпеливые трели, я успела подумать, что в любом случае это не Северо-Западный GSM предупреждает меня в столь неурочный час о приближении порога отключения.

- Здравствуй, Марина. Извини, если разбудил. Это Аслан, надеюсь, ты меня еще помнишь, - вкрадчиво сказала трубка, прильнув к моему уху.

Я прислонилась к платяному шкафу, предчувствуя, что порог отключения мое сознание может перейти и без предупреждения - под воздействием форс-мажорных обстоятельств.

- Добрый вечер, - бесцветным голосом ответила я.

- Я хочу встретиться, мне нужен твой совет. Как насчет завтрашнего дня?

- Да, - сказала я...

- Кто звонил? - спросил Роман.

- Да Валюшка Горностаева, - я беспечно махнула рукой, - совсем заработалась, на часы не смотрит.

Роман промолчал, хотя наверняка его посетила мысль - почему это Горностаевой вздумалось звонить мне на трубку, если она наизусть знает мой домашний телефон.

***

- Ну ты, блин, даешь, Агеева!

Валька натура эмоциональная и импульсивная. Мой рассказ о поездке в Турцию она без конца перебивала возмущенными возгласами.

С Горностаевой мы познакомились в агентстве. С тех пор прошли уже два года, невероятно сдруживших нас. Мне всегда нравились рыжие, а Валька прямо огненная, каких я давно не встречала в нашем сером дождливом городе. Глупость ее состоит в том, что яркие краски, которыми ее щедро одарила природа, она старается замаскировать унылыми, бесформенными одеждами. Во рту у нее неизменно дымится сигарета, а на наших коллективных сабантуях, которые частенько устраиваются в холостяцкой квартире Паганеля, она запросто может "перепить" любого мужика. По большому счету, кроме нее нет у меня близких подруг, которым могла бы я поплакаться на последствия случайной связи.

"Плач" мой Вальке довелось выслушать на следующее же утро после звонка Аслана.

- Что же тебя заставило, Агеева, с первым встречным... басурманом? охала Валька, ревностная поборница православия.

- Не знаю, - кротко отвечала я, смущенная ее бурной реакцией, наверное, тоска по трансцедентальному.

- Естественно, ты же о нем ни хрена не знала. Может, он наркотой приторговывал или девок в бордели поставлял.

- Ну, насчет девок - это вряд ли. Стал бы он в таком случае с теткой на пятом десятке шашни заводить.

- А может, и его тоже тоска по трансцедентальному замучила, - съязвила Валька.

- Может. Но не в этом суть. Вся штука в том, что сегодня в шесть я встречаюсь с ним на Казанской в ресторане "Европа". Мне нужна твоя помощь.

И я посвятила Горностаеву в подробности моего плана.

***

- Что, если нам отведать стерлядки? - спросил Аслан, не удостоив вниманием предложенное официантом меню.

- Ну давай... - разочарованно протянула я.

Про стерлядь я знала только то, что это рыба, а в меню ресторана успела разглядеть, на мой взгляд, гораздо более соблазнительные блюда.

- Она вареная? - с тоской спросила я у официанта.

- Очень вкусно, - шепнул он, прогнувшись в почтительном поклоне, - вы не пожалеете, царская рыба.

- Ты пока закусочки нам сообрази, - хозяйским тоном распоряжался Аслан, - всего по чуть-чуть, овощи, грибочки и водки двести пятьдесят для аппетита, да, Марина?

Официант ушел, унося с собой красные папки меню. Других посетителей, кроме нас, в зале не было.

- Ты очень хорошо выглядишь, - сказал Аслан. Фраза неизбежная и дежурная, сопровождающая любую встречу.

- Спасибо, - ответила я, хотя прекрасно знала, что это не так. В моем возрасте бессонные ночи не проходят бесследно.

Чеченец тоже не блистал красотой.

Усталый какой-то, помятый, и глаза смотрят затравленно, как у хищников в зоопарке.

- Ты можешь начинать без предисловий, - ободряюще улыбнулась я ему. Честно говоря, не думала, что ты когда-нибудь позвонишь.

- Что ты, Марина, - он схватил мою руку и пылко сжал ее смуглыми пальцами. - Как я мог забыть... Такую женщину.

Я отняла руку и кашлянула. К нам приближался официант с закуской и водкой на подносе.

- Почему ты отняла руку? - спросил Аслан, укоряя взглядом.

Я промолчала, решив, что ответ очевиден, и потянулась к маринованным огурцам. Мы выпили "за встречу", несколько минут сосредоточенно жевали.

- Овощи пробуй, грибочки пробуй, - Аслан заботливо подкладывал закуску мне на тарелку.

Отведав всего не по одному разу, он откинулся на спинку стула и закурил.

- Вот какое дело, Марина. Сын моих родственников попал в нехорошую историю, и теперь его разыскивает милиция. Родственники очень просили меня узнать, что ему грозит, если он сдастся сам или его поймают. Ну ты меня понимаешь. Может быть, разумнее ему будет уехать из Питера.

Аслан подцепил на вилку маринованный беленький и отправил его в рот. Я с нетерпением ждала продолжения.

- Может быть, ты могла бы уточнить, по какой конкретно статье его обвиняют, а заодно и фамилию следователя узнать. Мои родственники и я в долгу не останемся.

- А как зовут сына твоих родственников, ты не скажешь? - спросила я.

- Конечно. Его зовут Аслан Алавердыев, - не задумываясь ответил чеченец.

Я не смогла скрыть злорадной усмешки.

- Выходит, он твой полный тезка? И родился с тобой в один день и час, и, судя по фотографии на ориентировке, похож на тебя, как брат-близнец?

Ориентировку на объявленного в федеральный розыск Аслана я в глаза не видела, но ведь он об этом не знал. Выпалив все это, я поняла, какую сделала глупость. Чеченец напрягся и зло посмотрел на меня. Надо было срочно спасать положение.

- Ты можешь прямо сейчас встать и уйти, - сказала я, - если боишься или не доверяешь мне.

- Я никому не доверяю, Мариночка, и никого не боюсь. Я сам себе чеченец. Волк-одиночка. Мне нет нужды с кем-то объединяться, хотя бы и с Джапаром, значит, нет нужды кому-то доверять.

Похоже, он все-таки убедился, что опасности нет, расслабился, даже отпустил узел галстука, на шелковой глади которого желтоглазые волки выли на луну.

- Пробуй стерлядку, Мариночка, пробуй, - приговаривал он, смакуя ароматную мякоть царской рыбы.

- Все, что говорят о тебе - наркотики, вымогательство, похищения, - это правда?

- У каждого из нас своя правда, - ответил он, - я просто навожу порядок там, где его нет. Понимай как хочешь, а лучше вообще не бери в голову.

- Но мне ты бы мог сказать хотя бы часть правды о том, кто ты есть на самом деле...

Он тщательно вытер салфеткой рот, облокотился на стол и долго смотрел перед собой не мигая.

- А почему я должен исповедоваться перед первой встречной русской шлюхой? - холодный презрительный взгляд полоснул меня, как бритва.

Кровь бросилась мне в лицо, дыхание на несколько мгновений перехватило от пережитого унижения.

- У меня таких, как ты, раком до Москвы не переставить, - казалось, он наслаждается звуком собственного голоса - хриплыми плевками оскорблений. Русские бабы - все шлюхи. Мы отрезаем вашим солдатам яйца, а вы вылизываете наши. Это тоже правда, Марина. Скажешь, нет?

- Если бы я знала, какой ты сукин сын, я бы тебе их откусила...

- Желающих было много, не ты одна, - он оскалился в злобной ухмылке. Зубами клацали, а дотянуться не смогли.

В какой-то момент я перестала его слышать. Теперь нужно было сосредоточиться и сделать все непринужденно и быстро. Еле сдержалась, чтобы по-бабьи не разреветься, не схватить со стола оставшийся на блюде кусок рыбины и не размазать его по морде этого подонка. Я даже подняла глаза и посмотрела на него, чтобы достовернее представить себе, как будет скользить по его розовой харе и падать в пасти воющим волкам жирное стерляжье мясо. Остановила мысль о том, что я еще успею это сделать, если ничего другого, более эффектного, не произойдет. А он заслужил, чтобы произошло. Он сам подписал себе приговор. Окунув пальцы в фарфоровую пиалу с плавающей в ней лимоном, я тщательно вытерла их накрахмаленной льняной салфеткой и достала из сумочки радиотелефон.

- Я хочу выпить кофе, - тусклым голосом сказала я, надо было что-то говорить, чтобы отвлечь его. - Иначе я не доеду до дома. Голова закружилась от твоих комплиментов.

Я говорила, а пальцы мои тем временем одну за другой нажимали клавиши радиотелефона: "ВХОД В МЕНЮ", "ПОСЛАТЬ СООБЩЕНИЕ"....

- Ты - сукин сын, каких я еще не встречала. Я буду радоваться каждому свежему чеченскому трупу, как если бы это был мой личный враг. В этом виноват ты. И я буду ненавидеть нацию, вскармливающую таких ублюдков, как ты.

"СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО"...

Я подняла голову и смотрела, как темнеют от ярости его серые глаза. Переборщила. Аслан начал приподниматься из-за стола, по-моему, он собирался ударить меня. Ударит и уйдет.

А мне надо было продержаться еще как минимум двадцать минут. Положение спас официант, устремившийся к нашему столику с полотенцем наперевес.

- Что-нибудь еще желаете? Десерт, кофе, чай?

- Два капуччино, - прошипел Аслан.

- А что у вас на десерт? - поинтересовалась я.

Официант принялся перечислять названия пирожных и мороженого.

Ему пришлось сделать это один раз, и другой, и третий. Я путалась, передумывала, сомневалась. Официант помог скоротать мне минут пять. Когда он, приняв наконец заказ, уже готов был скрыться за дверями кухни, я вновь окликнула его.

- Подождите-подождите, я забыла сигареты. - Оказалось, что мне страшно оставаться наедине с чеченцем.

Но Аслан сунул мне под нос свою пачку "Парламента", и официант, затормозивший было на пороге кухни, скрылся с глаз моих.

Мы курили молча. Кофе принесли в бессовестно крохотных чашечках. Его должно было хватить всего на пару минут, тем более что Аслан хлебал кофе, как воду - хлюпая и причмокивая. Меня даже стало подташнивать от этих звуков.

- Счет неси!

Когда он произнес это, махнув рукой выглянувшему из дверей кухни официанту, я решила, что все пропало. Или сообщение не дошло по назначению, или дороги забиты пробками, или... В зал заглянул молодой человек. Я вытянулась на стуле, но молодой человек даже не взглянул в нашу сторону, вышел, как будто его что-то не устроило. Купюры уже шелестели в проворных пальцах официанта. Я не пью кофе как воду, я пью его маленькими глотками и в промежутках пускаю в потолок струйки чеченского "Парламента". Поэтому у меня остается в крохотной чашечке достаточно въедливой коричневой жидкости, способной еще больше очернить чеченца в моих глазах.

"Я не струшу, - говорю я себе, - я смогу". Моя рука описывает дугу, и, парализованная ужасом, я смотрю на мокрое пятно, расплывающееся на белоснежной рубашке Аслана. Он смешно моргает и вдруг соскальзывает со стула и во весь рост растягивается на полу. Над ним возвышаются сразу два гориллоподобных парня, материализовавшихся не иначе как из воздуха. На запястьях поверженного чеченца щелкают наручники.

Ко мне приближается пролетарский кулак, на подступах к кончику носа он раскрывается красным удостоверением.

- Вам придется пройти с нами...

Я поднимаюсь из-за стола и иду к выходу. Сзади что-то гнусавит чеченец. Похоже, ему уже обеспечили проблемы с дикцией. Я не торжествую, я просто ничего не чувствую. Мне плевать, что он оглядывается, шепчет проклятия и обзывает сукой. Обмен любезностями мне тоже уже наскучил.

Нас привезли на Чайковского и развели по разным кабинетам. У меня попросили документы, удостоверились, что я - это действительно я, и отпустили.

***

В агентство я приехала около полуночи. Валька Горностаева уже порядком поднабралась, дожидаясь меня, - на столе стояла початая бутылка кизлярского коньяка.

- Ну как ты? - дохнула она на меня ароматом дагестанских виноградников.

- У нас с тобой все получилось, - устало сказала я и достала из сумочки бутылку "Смирновской".

Горностаева почему-то насупилась и отошла к окну.

- Что с тобой, Валентина, разливай, - окликнула я ее.

- Получилось не у нас с тобой, - замогильным голосом заговорила Горностаева, - ты меня сейчас убьешь, но я все рассказала Обнорскому. Мы с тобой две наивные дуры. Когда ты уехала, я поняла, что план твой ни к черту не годится.

Наш с Валькой план, и правда, вряд ли мог рассчитывать на место в анналах передовой детективной мысли. Собираясь на свидание с Асланом, я вовсе не собиралась сдавать его милиции. Я наивно полагала, что чеченец раскается, узнав, что покушался на мой семейный бизнес. Я шла на встречу с ним с искренним желанием помочь. Валентине о предстоящем рандеву я рассказала, следуя инструкции Обнорского. Инструкция предписывала журналистам агентства, направляющимся на сомнительную или опасную встречу, ставить о ней в известность доверенное лицо.

Выслушав меня, Горностаева загорелась желанием собственноручно поймать басурмана и заслужить звезду героя. Мы с ней немного поспорили о взаимоотношениях полов и всепобеждающей силе курортного секса. В итоге сошлись на том, что на звезду героя она может рассчитывать, если я пришлю ей на отдельский радиотелефон сигнал тревоги - три "шестерки". Получив его, она должна была звонить в РУОП и сообщить о местонахождении чеченского террориста, объявленного в федеральный розыск.

- Вот и прикинь, - оправдывалась Валентина, - получаю я от тебя это "число зверя", звоню в РУОП. Может быть, там мне и поверили бы после получасовых расспросов, а может быть, и нет. Или телефон был бы занят. На прошлой неделе я в дежурную часть ГУВД два дня не могла пробиться. А я как чувствовала, что ты наберешь эти злосчастные цифры, вот и пошла к Обнорскому...

- Ну и что?

- Ругался, - честно призналась Горностаева. - Минут пять одними матюгами крыл. Потом отобрал у меня радиотелефон, выставил за дверь и стал названивать.

- Лучше бы меня пристрелил чеченский террорист, - мрачно сказала я, свинчивая с бутылки "красную шапочку".

***

Все последующие дни я, как могла, избегала встреч с Обнорским, ограничиваясь легковесными приветствиями издалека. Неумолимо приближался срок сдачи аналитической справки по охранному бизнесу.

Я струсила, и, сославшись на головную боль, попросила сдать работу и отчитаться по ней Нюсю Соболину.

Анюта недоумевающе посмотрела на меня своими зелеными русалочьими глазами и отправилась на "ковер" к шефу - ей было не чуждо чувство женской солидарности.

Ближе к вечеру Обнорский заглянул в мой кабинет.

Марина Борисовна, я, конечно, понимаю, что отдел ваш работал с диким, просто-таки зверским рвением, но справочка-то далека от совершенства. Зайдите ко мне на пару слов, придется внести кое-какие изменения.

Оттягивать разговор не имело никакого смысла. На мое несчастье шеф был один. Все уже разошлись по домам, и рассчитывать на то, что чье-нибудь внезапное вторжение избавит меня от необходимости оправдываться и объясняться, не приходилось.

- Заходите, Марина Борисовна, присаживайтесь, что у дверей-то топтаться, - радушно пригласил шеф, - расскажите про свои подвиги...

- Если ты имеешь в виду справку...

- Эх, Марина Борисовна, Марина Борисовна, что зарделись-то, как маков цвет? Я же все понимаю, с кем не бывает, дело-то, как говорится, житейское...

Обнорский откинулся на спинку высокого кожаного кресла и закурил, картинно пуская в потолок колечки сизого дыма.

- Вот, помнится, и я как-то раз переспал с арабской террористкой, знойная, скажу я вам, была штучка. А заливала мне, что агент дружественной разведки. Ну а вы впечатлениями не поделитесь?

- Андрей, прекрати, в конце концов, это немилосердно, - чуть не плача сказала я.

- Все, все. Больше не буду. - Обнорский встал из-за стола и слегка приобнял меня за плечи. - Ну, мир, дружба, балалайка?

Я благодарно улыбнулась ему. Что ни говори, но иногда и в нашем начальнике просыпается нечто человеческое.

***

Прошло почти полгода, и этот печальный факт моей биографии полностью стерся в памяти, не оставив в ней никакого следа.

Как-то уютным домашним вечером я сидела с Сережей на диване и читала ему умную и добрую книжку про короля Матиуша Первого. В гостиной негромко бубнил телевизор.

Я бросила взгляд на экран и увидела его. В торжественной обстановке, в присутствии журналистов и высоких милицейских чинов, заключенного тюрьмы "Кресты" Аслана Алавердыева обменивали на русского солдата, девятнадцатилетнего Алешу Переверзева, шесть месяцев прожившего в чеченском плену. Я подумала, что поступила тогда правильно. Мой Бог меня давно уже простил, а до его Аллаха мне нет никакого дела. И потом этот мальчик, Алеша, был так похож на моего маленького ангела.

Я крепко прижала сына к себе нежно и поцеловала в русую голову.

ДЕЛО О ПРОКУРОРШЕ В ПОСТЕЛИ

Рассказывает Анна Соболина

"Исполнительна, но недостаточно инициативна. Четко выполняет указания руководства, но редко выходит за их рамки.

Бесконфликтна. Во всем ориентируется на мнение мужа - начальника репортерского отдела агентства В. Соболина (который и привел ее в агентство). На летучках высказывается редко. ...Очень хозяйственна и домовита. Просит не загружать ее работой в нерабочее время, поскольку занята воспитанием двухлетнего сына".

Из служебной характеристики

Проходя в очередной раз мимо зеркала, висящего возле холодильника, замечаю - радость в глазах тает с каждым днем, талия растет без повода, а желания измениться все меньше...

Рабочее утро. "Ах, эти утренние женщины, не то что женщины вечерние, они добры, они застенчивы, они делами не заверчены" - нет, классик не прав.

Приготовив яичницу с помидорами и сыром, накрываю на стол. Это мое приготовить, поставить, подать. Как и неизменные пакеты с тушками куриц, свиными котлетами и прочими мясопродуктами, которыми я ежедневно затариваю общественную морозилку.

Существует мнение, что семейную жизнь можно считать конченой, если за завтраком не о чем говорить. Это опять ошибка, потому что уже четыре года изо дня в день с десяти до десяти тридцати повторяется одно и то же: сервировка стола с небогатым выбором, малоразговорчивый и порой не в тему улыбающийся муж, а потом: дите в ясли, руки в ноги, и - вперед, арбайтен.

Но работа, она и обезьяну облагородила, не только замученную бытом тетку. В агентстве собрались приличные люди, главное - умные. Это я о мужиках. Остальные - ну, разные.

Люблю умных, даже благоговею перед ними, могу простить многое. Может, и с Соболиным роман начался только оттого, что с умными парнями давно не общалась.

Тогда, в мои двадцать с хвостиком, уже два года отработав школьной учительницей (добавим к этому вечерний истфак, куда парней заносило только убогих и калек), я отчетливо поняла, что без умного - пропаду. Ну конечно, рисовать картинку с Герасимом, приютившим Муму, не надо, но что-то от этой мелодии в песне моего замужества все-таки есть. Он - коммуникабельный брюнет с набором донжуанских замашек, имеет приличную, мало того - любимую работу. Да, он поздно приходит домой, но "работа того требует", "труба зовет" и так далее.

Я пришла на службу и, включив электронную почту на скачивание информации, налила себе дежурную чашку кофе. Здесь-то, в общественной кухне, и произошел разговор, смысл которого открылся мне несколько позже.

Марина Борисовна, моя начальница (она глава великого отдела под названием архивно-аналитический), решила перекурить со мной, хотя обычно компанию ей составляли шеф или наши "мальчики", не экономившие на комплиментах и анекдотах в присутствии этой стильной дамы бальзаковского возраста.

Странно, ранее наши отношения не были столь доверительными, но в тот день в ответ на банальный вопрос-утверждение: "Ты что-то устало выглядишь" я рассказала ей все как есть: красавец-муж постоянно занят работой, и не только на меня - даже на любимого сына внимания не обращает.

Вчера пришел в двенадцатом часу, какие-то бабы ему весь вечер названивали (что, в принципе, уже стало привычным). А в прошлые выходные были у знакомых, так он на все расспросы о сыне с честным лицом заявлял, что "нет, наш Антошка так не делал, и спокойный он по ночам". Хотелось ему при всех сказать: "Родной, это тебе спокойно по ночам спалось, потому что я по шесть, по восемь раз к ребенку за ночь вставала. Ты же за два года и пеленки-то ни единой не прополоскал".

Ему ничего не сказала, конечно, а вот Марине Борисовне все взяла и выложила. Та, из сочувствия, наверное, если оно у женщин еще не совсем атрофировалось, и говорит:

- Ой, Анна, мне тебя жаль. Молодая ты, и мужиками крутить не умеешь. Вот мой муж, когда дочка маленькая была, да и сын тоже, он их с рук не спускал, все время занимался с детьми. И домой спешил, и мне помогал, даже по ночам вставать к ребенку плачущему не давал, спи, говорит, а то еще молоко пропадет. И чтоб налево - ни-ни... Ты подумай-ка. А так, рядом работая, и не скажешь, - покачала она головой и затянулась.

- Чего не скажешь? - спросила я растерянно.

- Да ты понимаешь... Конечно, все это вроде бы видят...

Тут мысли мои стали путаться, потому что я почувствовала, что за сбивчивыми репликами начальницы кроется нечто серьезное, о чем она то ли боится, то ли стесняется сказать.

Я посмотрела на нее вызывающе тупым взглядом, но на козе начальницу мою не объедешь, она выкрутилась:

- Он у тебя работает как сумасшедший, а то, что тетки без устали названивают, так среди журналистов две трети - дамы. И сама, милочка, виновата!

Охмурила такого красавца, вот и расхлебывай, - со смехом закончила она.

***

Разговор этот запал в душу. Легче оттого, что рассказала наболевшее, мне не стало. С испорченным настроением пошла работать. Ничего не ясно, но мутить воду в семейной луже пока тоже вроде бы незачем.

Муж привел меня сюда, в агентство, после декретного отпуска. Поначалу я думала, что рабочее место специально для меня создали, для того чтобы хорошего журналиста (то есть моего мужа) не обидеть. Посадили за компьютер.

Тем более что в компьютерах я была не специалист, да и к журналистике отношение имела косвенное...

Я должна была выуживать из электронных недр все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к криминалу города. Потом появилось внимание сотрудников ко мне как к штатной единице - новости все-таки первая узнаю.

Работа с архивом, опять же, любому может в расследовании пригодиться.

Первым это сообразил замначальника Повзло. Жалко, заходит лишь по необходимости, да и держится на расстоянии. В отличие от Спозаранника, который входит в кабинет с видом неприступного чинуши, а увидев, что кроме меня никого нет, может и за ушком пощекотать. Такое несоответствие между внешним видом и внутренним миром редко встречается. Глядя на него, рука тянется к перу, перо к бумаге.

Не удержусь, опишу полностью: очки в тонкой оправе под золото, деловой пиджак, рубашка (неизменно белая, в полоску), цветастый галстук (пожар в джунглях), брюки черные, само собой, и - да-да, чуть коротковатые. Речь его размеренна и многозначительна, а когда он читает нотации, то раскачивается вперед-назад, приподнимаясь на носках и опускаясь на пятки.

*

Рабочий день начался с полуделового визита Светы Завгородней, нашей звезды и секс-дивы (впрочем, насколько мне известно, никому из наших на этом полигоне ничего не обломилось).

- Чего такая мрачная? - вместо приветствия услышала я. Она уселась на стол напротив, поправляя прическу.

- Все мужики козлы, - попыталась я замять тему и одновременно объясниться.

- Да ты не страдай, они ведь не трамваи - скоро другой подойдет...

Раскрывать свои жизненные принципы в отношении мужиков я больше не собиралась, но опять кольнуло в сердце - сегодня все со мной говорили с каким-то собачьим пониманием в глазах.

- Тебе что, у меня другой случай был, - продолжала дива, не обращая внимания на мое усердное стучание по клавишам, - я с одним уродом три года встречалась, залетела (он хотел ребенка), а когда ему сказала, так он так разорался, словом, картина маслом. Мало того, когда я на аборт пошла, у меня еще и "букет" нашли - от хламидий до гонореи. Прикинь!

После такой жуткой истории я вынуждена была выразить явное неодобрение по адресу Светочкиного урода.

- Ты знаешь Лерку, она ко мне часто заходит, так вот ей муженек тоже говорил, что с "источником беседовал", а когда я его увидела, я все поняла сразу - от поздних бесед с источниками глаза так не блестят. А она-то, глупая, почти два года в эти басни верила...

- Факир был пьян, и фокус не удался, - словно уже о чем-то другом, сказала Света. - Ладно, ты там ничего про сайентологический центр не встречала?

Получив отрицательный ответ, она удалилась, с явным трудом переставляя ноги. Видно, кому-то сегодня долго не спалось, то ли с сожалением, то ли с завистью усмехнулась я. Про особенности взаимоотношений Светланы с ее многочисленными поклонниками она и сама не раз рассказывала. И тут же пришло в голову вроде бы давно забытое воспоминание о том, как ноет тело после многочасового занятия сексом.

Да, что говорить, было время... Но эти мысли я всегда поспешно гнала прочь.

***

Однако когда супруг явился на работу и утомленным взором обвел присутствовавших, я почувствовала - вот оно, то, чего я подсознательно ждала и к чему, в принципе, была внутренне даже готова: и этот, словно спящий, взгляд, и некоторая бледность лица были мне слишком знакомы (как-никак, четыре года за ним замужем). Он всегда так выглядит после упражнений в постели, если не выспался. Словно не заметив моего присутствия, кивнул всем и вышел.

Мне сразу захотелось подышать свежим воздухом. Пошла на кухню, налила кофе, закурила у открытой форточки. Не может быть, вот так, запросто.

Но вдруг ошиблась? Иду к нему, захожу сзади к склонившейся над клавиатурой родной спине. И вижу следы помады на воротничке. Вопросов нет. Эта известная бабская выходка называется "привет жене" - оставить на видном месте свои следы, причем обязательно незаметно для него. Оглянувшись, он увидел мое лицо и понял все моментально, сказал жестким голосом:

- Только без нотаций.

Хотелось поплакать в одиночестве, но дверь осторожно открылась, и появилась моя начальница.

- Анюся, ты что?..

- Да, Марина Борисовна, достало все!.. Антошка заболел, не высыпаюсь какую ночь уже, - начала я плести хоть сколько-нибудь вразумительное объяснение.

После слов утешения выяснилось, что надо срочно сходить в журнальный фонд Публичной библиотеки, чтобы подобрать материал для справки Повзло.

С радостью! Но, когда вышла из офиса, поняла, что ни в какую библиотеку идти не могу, и единственное, чего хочется, - это укрыться где-нибудь, а то разревусь прямо на улице. Как робот, глядя только под ноги, пошла по Садовой, потом по Гороховой. Очнулась перед Мойкой, и почему-то потянуло в родной тараканник (так мы называли буфет в двадцатом корпусе истфака родного пединститута).

Там, в буфете, за мой столик подсел Майк. Боже мой! Встретить любовника пятилетней давности в день разрыва с мужем - это слишком!

Я невольно вспомнила старый неприличный анекдот (вообще-то я не люблю нецензурных выражений, но у меня есть два любимых анекдота с ненормативной лексикой). Женщина вызвала к себе по объявлению о сексуальных услугах мужчину. Приготовила легкий ужин, ждет. Элегантный тип пришел, и сразу за стол - анекдоты травит, байки рассказывает. А к делу не переходит, только ест и треплется. Ей это надоело, и дама говорит: "Ну давайте же..." Тут он грустнеет лицом: "Ах, эта диспетчер опять все перепутала, я ведь бухарь-собеседник, а вам нужен ебарь-надомник!"

Так вот, этот Майк - как раз из второй категории. Атлет, красавец, породистый жеребец с импульсивностью подростка. Факультет физвоспитания и образ жизни сделали свое: я слышала, он записался в телохранители, не куда-нибудь, а в известную охранную фирму "Ягуар".

Сейчас он выглядел как настоящий бандит, хотя на лице и сохранились последствия кровосмешения носительницы голубой крови и отставного военного.

Майк сказал, что в тараканник забрел случайно, - осталась привычка со студенческих времен, когда его первая жена училась на одном со мной факультете.

Я рассказала ему о своей проблеме (а почему не рассказать - точек пересечения в обществе у нас нет и не будет). После скучных предложений обсудить это в другой обстановке Майк вдруг изложил показавшуюся поначалу интересной идею:

- Если хочешь, я проверю, с кем твой муж трахается. Проверю качественно, он ничего не узнает.

Но мысль о всезнании, которое отравит все, что может остаться от четырех совместно прожитых с Соболиным лет, отрезвила. Я отказалась.

- Ну а если помада - случайность, а усталость - натурального происхождения, что ты тогда будешь делать? - Майк посерьезнел.

Я допила кофе и согласилась на его предложение. Майк спросил имя мужа и домашний адрес. В ответ на мои заверения, что я оплачу работу, он покрутил пальцем у виска.

Придя домой, я завалилась спать, предварительно предупредив супруга о необходимости забрать ребенка из яслей. Сутки прошли без разговоров и объяснений.

***

Следующие дни зловеще начинались с моих необычно ранних уходов на работу. Соболин к разговору не стремился, я не решалась его начать.

Неожиданно появившийся Майк решительно изменил настроение. Причем в худшую сторону. Я ловила тачку, чтобы успеть забрать ребенка из яслей, когда он вырос у меня перед носом.

- Крепись, Анька, - произнес он и с неловкостью соучастника протянул мне две небольшие кассеты. - Только ты смотри, осторожней с тем, что увидишь...

- Зачем же две,- почувствовав себя плохо, пробормотала я.

- Короче, разберись сама. А так, если что надо, обращайся...

- Спасибо, я пойду, - прошептала я.

Забрала Антошку из группы, дома попробовала поиграть с ним - ничего не выходило, мысли были только о полученных от Майка записях. Наконец, уложив сына спать, я достала из холодильника давно уже стоявшую там початую бутылку "Абсолюта".

"Ну что ж, приступим", - сказала себе я, подключая видеокамеру для просмотра кассет этого формата. В принципе, я уже поняла, что на них, но мазохизм - штука тонкая и не всегда понятная...

Съемка была сделана через окно. По интерьеру я узнала место действия квартиру "друга нашей семьи" (точнее было сказать, подруги нашей семьи - с Ларисой Смирновой меня познакомил муж. Она работала следователем по особо важным делам в прокуратуре).

...Черное нижнее белье, фигура - ничего особенного. Боже, да она старуха! Лет на десять старше меня...

"Ну-ну, ножку выше, - ах, мы так не умеем", - с необычной для себя злобой комментировала я, потягивая из бокала отвратительный напиток и пьянея с каждым глотком.

Потом это зрелище мне надоело.

И я решила посмотреть вторую кассету, но подойти к аппаратуре по прямой уже не получилось.

"Быстро же ты, Аня, назюзюкалась", - сказала я себе и все-таки включила вторую запись. Героиней второй кассеты была та же шикарная брюнетка с жестким взглядом - но уже в форме подполковника. Она садилась в какой-то "форд". В следующем кадре Лариса уже стояла на улице - по-моему, это была автостоянка или парковка, потому что кругом было много машин, - с каким-то седовласым мужиком. Слышно было не очень хорошо.

Но кое-что я разобрала. Речь шла о судебном процессе. Лариса просила седовласого мужика изменить меру пресечения какому-то сидящему уже шестой месяц в "Крестах" Егорову.

Седовласый говорил, что сделать это будет непросто. Лариса отвечала, что в случае положительного решения вопроса ребята Егорова помогут седовласому в решении его финансовых проблем. В конце концов седовласый сказал: "Хорошо".

На этом запись заканчивалась.

Я подошла к стеллажу, на котором Соболин хранил свои папки с досье на бандитов и сотрудников правоохранительных органов. Алексей Егоров сидел в "Крестах" и подозревался в организации покушения на депутата ЗакСа и организации убийств еще двух человек.

Районный суд недавно отказал адвокатам Егорова, которые ходатайствовали об изменении меры пресечения своему подзащитному. Они просили выпустить его на свободу под подписку о невыезде. Теперь адвокаты обратились с кассационной жалобой в городской суд.

Фотографию седовласого я нашла в папке "Суд". Мужчина с кассеты оказался судьей Василием Яковлевичем Горячевым...

***

Неожиданно прозвучал телефонный звонок. Пошатываясь от выпитого, я дошла до телефона:

- Да...

- Владимира Александровича, - потребовал женский голос из трубки.

- Кто его спрашивает? - не менее наглым тоном спросила я.

- Лариса Смирнова.

Такого ответа я не ожидала. Возможно, будь я трезвой, я не повела бы себя так даже после просмотра кассет.

Однако в тот момент я не нашла ничего более оригинального, как, хмыкнув: "Передай привет Василию Яковлевичу", бросить трубку.

Потом я завалилась спать и проснулась лишь за полчаса до начала работы.

***

Около десяти на рабочем столе зазвонил телефон. В ответ на стандартные призывы откликнуться в трубке раздался незнакомый мужской голос.

- Соболина?

- Да.

- Через полтора часа в "Садко" на Невском. Надо поговорить, сука. Только не приди!.. Я не только зеленый беретик надену, я ему башку сверну...

Отбой я расслышала с опозданием.

Про зеленый беретик я сегодня утром напоминала Антошкиной воспитательнице в яслях, чтобы на прогулку не забыла ему надеть, ушки продуть может...

Ватные руки положили трубку, ватные ноги подняли со стула. "За что? За что мне такое?" - спрашивала я себя, пока шла к кабинету мужа, - хотелось срочно поделиться.

Никого. В приемной перепуганная моим видом секретарша подтвердила, что Соболин пока не появлялся.

Стала лихорадочно набирать телефон заведующей садиком, чтобы выяснить, где сын. На десятом гудке трубку взяли.

Все оказалось в порядке, сын лепил из пластилина кота, который ходит по цепи крутом. Медсестра не поленилась и сходила проверить. Уже легче.

Периодически, сидя где-нибудь в гостях за дружеским столом, приходилось отвечать на вопросы: "А вам не угрожали, в вашем агентстве, наверное, такие материалы?", "А вы за ребенка не боитесь, сейчас иногда пишут о таких случаях?"

Всегда отшучивалась, потому что казалось, что невозможно это...

Переговорить бы с кем-нибудь, но не с бабой.

С сигаретой в дрожащих пальцах, со струящимися по щекам слезами, я стояла у окна в коридоре.

Надо бежать за сыном. Решено.

В этот момент за спиной раздались шаги Повзло. Чтобы понять, что со мной непорядок, ему хватило увидеть мою физиономию.

Выслушав мой сбивчивый рассказ, он стал усердно тереть лоб:

- Почему звонили тебе, ведь ты не только не светилась ни с кем, ты же... или нет?

Тихо сидела за компьютером, дежурила, - подтвердила я. - Слушай, я за Антошкой сейчас сбегаю, тут рядом...

- Нет, сиди. Вспоминай.

Плюхнулась без сопротивления в кресло, попробовала шевелить мозгами. Ничего не помню, ничего не знаю.

А потом вспомнила все, что произошло накануне вечером. Вспомнила и поняла, что звонок может быть связан только со Смирновой, точнее, с просмотренной накануне кассетой. Больше не с чем.

- Я пойду, - опять попыталась подняться я.

- Одну секунду, я уже... Алло, Андрей? Это Повзло. Срочно приезжай на работу... Что, совсем никак?.. Здесь...

Тут мне пришло в голову, что я могу опоздать. Обнорский, конечно, поможет, но пока они болтают, с сыном может случиться все что угодно. Я выскочила из кабинета, на бегу вдевая в рукава непослушные, словно бревна, руки. Еще эта сумка... Вылетев на лестничную площадку, спотыкаюсь и, уже в полете, чувствую, что меня вдруг кто-то хватает за плечи.

Оказалось, это на работу спешил "бывший бандит" или - если короче "ББ", так мы за глаза называли Витю Шаховского. Я попыталась освободиться, однако он, не отпуская меня, спокойно улыбнулся:

- Пойдем, поговорим.

- Я спешу.

- Подвезу, если надо.

Я уже залезала на заднее сиденье его "Нивы", когда в последний момент к машине подлетел Повзло. Поздоровавшись с ББ, он протянул мне платок и сам стал все объяснять Шаховскому. Еще не остывший автомобиль спокойно развернулся и, набрав скорость, вылетел на Садовую.

- Ясли-то напротив цирка, на углу Фонтанки? - словно не услышав ничего особенного, спокойно спросил Шаховский, одновременно набирая на мобильном номер.

- Михалыч, - сказал кому-то в телефон ББ, - ты на тачке? Можешь через три минуты быть на Фонтанке, напротив цирка?

В салоне было слышно, как некий Михалыч матерится.

- Ну лады. Встань напротив, не светись. Из машины выйди, но улицу не переходи... - ББ положил трубу.

- Все под контролем, - сообщил он мне, - Михалыч рядом, повезло... Он, кстати, опер... Тебя я высажу чуть раньше, сам подъеду прямо к входу. Ты идешь внутрь, берешь сына. Не торопясь, слышишь? Потом стоишь внутри и ждешь. Если что не так, не ори, сразу беги в группу или на кухню, в общем, к людям. Все поняла?

Я кивнула.

Б высадил меня на мосту, я на дубовых ногах попыталась бежать.

Когда я влетела в группу, там никого не было. В коридоре, пахнувшем детской больницей, на меня наткнулась медсестра.

- Что с вами, вам помочь?

- Где? где? - рычала я сквозь сопли, тыча пальцем в сторону пустой раздевалки.

- Гуляют они, - растерянно пробормотала она.

Но, выбежав во двор, я никого не увидела.

- Они в Михайловский сад пошли, - в форточку крикнула медсестра.

Боже, как далеко. Я не дойду...

В парке царила идиллия - старики в спортивных костюмах, разминаясь, размахивали руками, а за ними, в песочнице, ковырялась группа.

- Антошка!

На мой вопль обернулись все. Сына среди детей не было.

***

Я сидела на диване в кабинете Обнорского и не знала, что делать. Вокруг ходили, курили, спорили. У меня же в голове было два вопроса: сообщать в милицию или идти в прокуратуру и говорить со Смирновой?

ББ рассказывал, что Михалыч, тот опер, которому он звонил с дороги, времени зря не терял. Он разговорил молоденькую воспитательницу, ошалевшую от моего вопля, когда я обнаружила отсутствие сына.

Светлана Ивановна, воспитательница моего сына, рассказала Михалычу благообразному и немолодому дядечке, - что женщина, забравшая моего сына, была такая интеллигентная, представилась моей тетей. Михалыч сообщил ББ и номера старой иномарки, запомнившиеся девушке только потому, что 28-74 - это день и год ее рождения. Но по базе ГИБДД пробить ничего не удалось, машина, наверное, была не местная.

В общем, все мы зашли в тупик.

Наконец Обнорский не выдержал и встряхнул меня:

- Рассказывай.

- Я не могу. Пусть все выйдут.

В опустевшем кабинете я выложила Обнорскому все. И про слежку за мужем, и про содержание второй кассеты. От неожиданности он сидел совсем обалдевший.

- Понял, - наконец произнес он. - С ребенком, я уверен, пока все в порядке. Бери Шаховского, поезжай домой за кассетой. А мы придумаем что-нибудь.

С этой минуты репутация Соболина мне стала абсолютно безразлична, я только боялась опоздать на назначенную встречу.

***

То, что встретиться с теми уродами придется, я уже поняла. Единственное, чего я боялась, что одна предстоящего разговора могу и не выдержать.

Решили, что ББ отвезет нас с Обнорским к "Садко", а сам посидит в машине с кассетой.

- В центре города, на Невском ничего не произойдет, слышишь. Разговаривать будем только там, ни в какие машины не садиться. Отъехать, поговорить - этого нам не надо... Разговаривать буду я. Держись! - говорил мне Обнорский как можно теплее. И верно, я в принципе была невменяема.

Уже виден пятизвездочный отель, где и расположен ресторан под названием "Садко".

- Еще немного, и разберемся, - спокойно произнес Андрей.

***

Только когда я встретилась со взглядами сидевших за столиком возле дверей, я поняла, что радоваться нечему.

К нам повернулись два молодых типа: черные кожаные куртки, волосатые запястья и маслянистые взгляды, одинаковая мимика. Третий сидел спиной. Я растерялась, но Обнорский подтолкнул меня в центр зала, к свободному столику.

- Во-первых, там есть где сесть, во-вторых, они подойдут, - объяснил он, заметив панику в моих глазах.

И действительно, к нашему столику подошел тот, что сидел спиной дорого одетый, в очках с тонкой золотой оправой. "Если бы не обстоятельства нашей встречи, поверила бы, что интеллигент", - подумала я, пока он присаживался за наш столик.

С минуту он молча нас рассматривал, а потом, обратившись ко мне, изрек:

Мне нужна кассета. Ты мне вот сюда ее принесешь, - и ткнул пальцем в стол.

- При чем здесь ребенок? - прикурив, взмахнул зажигалкой Обнорский.

Дальше разговаривал с ним Обнорский, а я просто сидела как кукла, у которой лились слезы.

- Ребенка менять будем не здесь, - для того чтобы я поняла, что Андрей обращается ко мне, ему при шлось тронуть меня за плечо.

***

Через два с лишним часа ожидания на железнодорожной платформе Лисьего Носа из прибывшей из города электрички вышли те, что были в ресторане. Сына с ними не было.

Рядом со мной стояли Обнорский и Повзло.

Обнорский отдал им кассету. Они тут же проверили ее на принесенной с собой видеокамере. Затем сказали:

"Если вы сделали с этой кассеты копию и попытаетесь что-нибудь с ней сделать, ребенка больше не увидите..."

Потом мы все вместе отправились в ближайший парк. Там на скамейке сидела какая-то девушка, возле нее, спиной к нам, стоял Антошка и радостно о чем-то говорил.

***

Домой я ехать категорически отказалась, поэтому все отправились на радостях к Повзло выпить и обсудить сегодняшние события. По моей просьбе Соболина с собой не взяли. Ему вообще никто ничего не рассказывал, в суть происходившего были посвящены лишь два человека, еще трое помогали, ни о чем не спрашивая.

Я все время говорила о том, что сына, на всякий случай, надо увезти подальше. Меня охватила такая паника, что мужики решили: лучше сделать по-моему, чем потом расхлебывать то, что я наворочаю. К родителям в Ленобласть везти нельзя, слишком просто, да у мамы и так больное сердце, ей вообще ничего нельзя говорить.

Я решила, не откладывая, уж если мужа у меня теперь нет, к Соболину на квартиру не возвращаться ни за что.

В Металл острое, где я когда-то работала учительницей в сельской школе, у меня остался человек, на которого можно было рассчитывать. Это Инна, которая после моего замужества и разрыва с двести семьдесят третьей школой, где мы работали вместе, осталась моей подругой. Созванивались мы редко, еще реже виделись, но я заранее была уверена, что она приютит сына.

Я уже набирала номер, когда чья-то рука нажала на рычаг.

- Этого делать не надо, - сказал Повзло, стоявший у меня за спиной.

- Мне пока нянька не нужна.

- Я знаю, кому нужна, кому нет, - спокойно сообщил он, - договорим на улице, одевай сына.

Я молча подчинилась. Последнее время замечаю за собой резкие перепады настроения - от дикой злобы до овечьего послушания.

***

Было решено ехать в Металлострой на общественном транспорте, не предупреждая Инну о приезде. В практически пустом вагоне метро Антошка увлекся купленным в ларьке "Киндер-сюрпризом", а я спросила Повзло, помня об угрозах похитителей:

- Мы ведь не будем эту информацию о Смирновой использовать? А то ведь они Антошку...

- Ни о чем не беспокойся, - ответил Николай. - Мы просто будем иметь это в виду.

...Инка приняла нас радостно. Антошка мирно заснул в кровати ее дочери. Было решено на какое-то время отдать его в садик к знакомой воспитательнице. Инна пообещала за сыном смотреть и на улице лишний раз с ним не показываться.

- Инка, - наконец выдохнула я, когда Повзло вышел покурить на балкон, я с Соболиным больше жить не буду...

***

Примерно через пару недель после разговора в "Садко" меня вызвал к себе в кабинет Обнорский. Шеф нередко откровенничал за закрытыми дверями своего недавно отремонтированного кабинета, но я, как правило, не присутствовала при этих мужских разговорах, и потому удивилась тону, с которым он заговорил со мной.

Оказалось, гуру (так мы Обнорского называем за глаза) накануне был на пресс-конференции в Доме журналистов, где госпожа Смирнова рассказывала представителям СМИ о борьбе, которую ведет прокуратура и она лично с организованной преступностью в городе.

***

Труп Майка нашли через некоторое время в придорожных кустах по дороге на Репино. Две пули -в голову и в грудь, на руках - следы от веревок. Он лежал в кабине ржавого грузовика, брошенного в кустах несколько лет назад.

В сводке ГУВД значилось просто: обнаружен труп мужчины с двумя слепыми огнестрельными ранениями, на вид 25-30 лет. При досмотре обнаружено удостоверение сотрудника частной охранной фирмы "Ягуар" на имя Михаила Зверева.

ДЕЛО О ГЛИНЯНЫХ БУДДАХ

Рассказывает Владимир Соболин

"...Инициативен. Не ленив. На рабочем месте бывает редко. Выполняет большой объем работы.

...Существуют претензии к точности и достоверности поставляемой им информации.

Однако изменить стиль и методы работы Соболина пока не удалось. Считает, что главное достоинство настоящего репортера (к каковым он себя относит) - оперативность, а достоверность должна достигаться в результате проверки принесенных им фактов. Кто будет осуществлять эту проверку, не уточняет.

Под предлогом большой загруженности постоянно опаздывает на совещания, планерки и летучки, проводимые в агентстве.

...Как профессиональный - в прошлом - актер, является основным организатором всех культурных мероприятий агентства. По мнению сотрудников, особенно ему удается роль Деда Мороза (видимо, сказывается многолетняя практика).

Любит цитировать Шекспира, хотя, по нашим данным, в его пьесах никогда не играл.

...Женат. Жена Соболина также работает в агентстве".

Из служебной характеристики

Из сонного кошмара меня рывком выбросило в серое петербургское утро. Анюта шевельнулась рядом, но не проснулась. На письменном столе пищал пейджер. Я нажал кнопку. Пищать перестало, на экране высветилось:

"Срочно позвони мне на трубу. Повзло. 7.10".

С кухни я набирал номер второго по значимости руководителя нашего агентства - Николая Повзло.

- Это Соболин, - сказал я, когда он снял трубку. - Что там случилось: арестовали кого или грохнули?

- Ты у нас человек искусства - слышал что-нибудь про такую художницу: Лану Вересовскую?

Какие художницы в семь утра? Никого я в это время суток не помню...

- Ну, она дочь Вересовского, - продолжал Повзло. - Да ты спишь, что ли?

Тут до меня дошло, какого именно Вересовского имеет в виду Николай.

Того самого, московского - Виктора Семеновича, который был простым младшим научным сотрудником советского НИИ и за восемь лет сделался одним из богатейших людей России. Мало того, поговаривали, что он фактически заправляет теперешней кремлевской политикой. В Москве его зовут в соответствии с модой на сокращения просто: ВСВ. Но про то, что у него есть дочь и эта дочь - художница, я не знал.

- Коля, я же театральный актер, а не маляр, - сказал я Повзло, - это же совершенно разные тусовки, да я, собственно, и не был никогда вхож в бомонд. А чего с ней случилось, с этой Ланой?

- Она прилетает сегодня в Питер, привозит сюда свою инсталляцию. Будет выставлять ее в "Дыре".

- В какой дыре,- спросонья я бываю не слишком сообразительным.

Повзло это уже успел узнать за три года нашего с ним знакомства, а потому не стал обзывать меня идиотом, а объяснил, что "Дыра" - это такая галерея современного искусства, где периодически проходят всякие инсталляции, перфомансы и прочие выставки.

Место это пользуется популярностью у петербургских художников, куаферов, модельеров и музыкантов, и - дурной славой у питерской милиции: то наркотики, то драки, то скандал с битьем посуды. А что поделаешь: люди искусства - народ горячий, с тонкой нервной организацией. Это я знаю по собственному опыту.

Когда Повзло закончил свои пояснения, я вяло поинтересовался, чего он в связи с приездом Вересовской - от меня хочет.

Выяснилось, что зачем-то мне следовало с ней встретиться и сделать интервью: об искусстве и о папе Вересовском.

- Она прилетает в тринадцать двадцать. Постарайся встретиться с нею сегодня, - сказал мне на прощание Повзло.

***

Пассажиры рейса "Москва-Петербург" - вылет из аэропорта "Шереметьево" в 12.20 - толпились у стойки регистрации рейса. На летное поле вырулил грузовик и подкатил к распахнутому багажному люку самолета. Из грузовика в самолет начали перегружать громоздкие продолговатые ящики с пометками "Не кантовать", "Не переворачивать", "Осторожно, стекло".

Бригада грузчиков, возившихся с этими ящиками, отличалась от обычных шереметьевских не только чистыми спецовками, - ящики не швырялись с матерком в самолетное нутро. В багажном отсеке их размещали с предосторожностями, достойными фарфора коронованных особ. Наконец хлопоты вокруг VIP-груза подошли к концу.

Культурные грузчики укатили на трейлере.

- Похоже, Петр Сергеевич, все прошло удачно, - обратился к своему собеседнику шатен лет тридцати пяти, наблюдавший сквозь стекло из кресла шереметьевского кафетерия за погрузкой ящиков на борт самолета МоскваПетербург.

- Не судите поспешно, - ответил его собеседник, плотный господин лет пятидесяти с крупным носом, пронизанным склеротическими сосудами, - груз даже до Пулково не долетел, не то что до получателя.

Мужчины, прихлебывая кофе, продолжали смотреть на летное поле.

К самолету неторопливо двигались автобусы с пассажирами. Затем к трапу самолета подъехал бежевый "мерседес". Из него вышла женщина в светлом пальто.

- Вот она, - более молодой мужчина отставил чашку с кофе, - как думаете, Петр Сергеевич, не залезет художница в посылку?

- Ну а залезет? Увидит глиняных болванчиков. И все. А в Питере о посылке позаботятся.

***

Молодую женщину, которую везли от зала VIР к самолету на "мерседесе", обсуждали не только в аэропортовском кафе. Еще двое мужчин вели в то же время беседу в одном из кабинетов на Лубянке. Окно кабинета выходило не на опустевшую после свержения железного Феликса площадь, а в зеленый внутренний дворик.

- Решение о назначении ВСВ секретарем Совета Безопасности принято вчера вечером, - сказал хозяин кабинета.

- Да, просчитать реакцию Хозяина становится все сложнее, констатировал гость. - Нет смысла что-то делать, когда результат невозможно спрогнозировать.

- Попытаться все же стоит, - заметил хозяин. - Пора нашему выскочке сделать маленький окорот.

Попробовать можно. Дочка вот его в Ленинград собралась с выставкой. Художники - они ведь народ ненадежный, увлечения всякие нездоровые: нетрадиционный секс, алкоголь, наркотики...

***

К тому моменту, когда самолет с Вересовской еще только готовился оторваться от взлетной полосы столичного аэропорта, я уже успел подготовиться к предстоящей встрече с "надеждой московской школы неоакадемизма" (так писали о Лане на страницах "МК").

Оставив Анюту досматривать сладкие утренние сны - ей до начала рабочего дня еще предстояло отвести сына Антона в ясли, - я на клочке бумаги накорябал записку, мол, "срочное задание от шефов, требуют меня на расправу". Антошка пошевелился в своей кроватке, когда я уже одетый стоял на пороге. Вернулся и уделил крохе дозу отцовской любви.

В контору я пришел необычно рано. Но не мне было суждено оказаться в то утро первым - за стальной дверью кабинета расследователей уже бубнили голоса. Я заглянул в щелочку. Это Глеб Спозаранник заступил на боевой пост. Его посетитель сидел ко мне спиной, но по тому, как он часто промокал платком плотную шею над обрезом темно-синего пиджака, чувствовалось, что беседа принимает малоприятный для него оборот.

Так говорите, Владимир Сергеевич, что не представляете, каким образом были подписаны эти документы?

Придется освежить вашу память... - И Глеб принялся выкладывать из верхнего ящика своего стола самые действенные инструменты своего журналистского мастерства: паяльник, щипцы для колки сахара, плоскогубцы...

Я на цыпочках отошел от двери расследователей. Не стоит влезать в творческую кухню коллег.

Предстояло решить, кто поможет мне подобраться к недосягаемой мадемуазель Вересовской. К ее сердцу и кошельку... Впрочем, это шутка.

Вряд ли помогут в этом начальники пресс-служб расплодившихся правоохранительных органов. Да и оперативники РУОПа или УУРа не отправятся по собственной воле созерцать неоакадемизм в действии...

А вот этот человек, наверное, способен помочь. Я вытянул из записной книжки одну из визиток. "Бек Антон Михайлович, адвокат Санкт-Петербургской городской коллегии адвокатов".

Адвокат оказался дома. Мало того, мой звонок вытащил его из постели, где он, как я понял, пребывал не в одиночестве, поскольку короткая наша беседа протекала под аккомпанемент дамских смешков.

- О, Владимир! Бек сразу вспомнил меня. - Какие проблемы?

Звезды журналистики жаждут адвокатской или судейской крови? Или личная консультация потребовалась?

Пришлось пояснить, что звоню я по делу, мало связанному с юриспруденцией, да и с криминалом вообще.

- Тут, Антон Михайлович, вопрос искусства...

Собеседник оживился. Среди юристов Антон Михайлович слыл личностью экстравагантной и был настоящим эстетом, - автор двух поэтических сборников, приятель многих городских художников, непременный участник скандальных выставок и концертов. Он занимался адвокатурой, по его словам, для обеспечения финансовой независимости и совершенно искренне считал себя поэтом и любимцем женщин. Достаточно хорошим адвокатом это ему быть, впрочем, не мешало. Конечно, он слышал о приезде Ланы Вересовской.

- Господи, Владимир! Да в чем проблемы? Не знаю пока, где Лана остановится, но вечером она обязательно будет на Пушкинской, десять. Хотите, познакомлю?

- Конечно, хочу.

- Кстати, Владимир, - продолжил Бек, - вы знаете о новых назначениях в Москве?

- Не понял...

- Да включите телевизор! Вересовский указом президента назначен секретарем Совета Безопасности.

Мы договорились с Беком встретиться в пять вечера в кафе на Литовском, а оттуда уже двигаться в сторону Пушкинской.

Я включил телевизор. НТВ подтвердило новость о назначении Вересовского. Усатый Киселев уже обсуждал тему с аналитиками-политологами. Затем показали кадры кремлевской церемонии: дряхлеющий президент жал руку назначенцу. Виктор Семенович (нос с горбинкой, легкая сутулость, кучерявые прядки на лысеющем темени) напоминал хорька, наконец-то допущенного в курятник. Если Лана удалась внешностью в папашу, я ей не завидую.

Скрипнула дверь кабинета. На пороге стоял Спозаранник.

- В городе спокойно? спросил он.

Я выдержал паузу, как учили меня в театральном, и ответил:

- Телефон дежурной части ГУВД, Глеб Егорович, - ноль два.

- Вольдемар, вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на Алена Делона? - главный расследователь конторы потер переносицу.

Я отрицательно помотал головой.

- И правильно, вы на него совсем не похожи, - Спозаранник скрылся за дверями.

Затем в дверь просунулась круглая, как шар, голова нашего хозяйственного гения Леши Скрипки (если бы я встретил его где-нибудь на Апрашке, решил бы - чистый рэкетир).

Скрипка оглядел наш кабинет.

- Володя, ну что у вас за бардак вечно? Неужели трудно помыть за собой чашки? - Он кивнул на расставленные по столам грязные кружки, оставшиеся после вчерашнего чае- и кофепития.

Я обреченно пожал плечами - ну кто виноват, что все агентство пьет чай именно в нашем кабинете? Во-первых, он самый большой. А во-вторых, когда Света Завгородняя на рабочем месте, сюда тут же стекается все мужское поголовье нашей конторы. А в-третьих, кружку за собой один Спозаранник убирает - есть все-таки в нем что-то положительное.

Бросив печальный взгляд на немытые кружки, я отправился в архивно-аналитический отдел к Марине Борисовне Агеевой.

- Просьба у меня к вам, Марина Борисовна, - сказал я. - Не могли бы вы мне за пару часов найти все, что у нас есть по Вересовскому и по его дочери Лане.

- Часа за три попробую, - ответила Агеева, и я расцеловал ей ручки.

В коридоре появился Повзло.

- Ты что, Коля, со звонком своим утренним не мог подождать часа полтора? Горело, что ли? - накинулся на него я.

- Расслабься, Володя. Как любит повторять шеф, никто не говорил, что будет легко.

***

Опять запищал пейджер: "Срочно позвонить по телефону...". Это был сигнал от знакомого опера - борца с наркотиками Максима Мальцева. Мы познакомились с ним еще в мои дожурналистские времена - одно время я даже подумывал податься под его начало, но кривая вывезла в журналистику.

- Есть новость, - сказал Мальцев, когда я до него дозвонился, - пару часов назад на Гашека притон накрыли: взяли кучу всякого добра.

- Погоди, я ручку найду записать, - я потянулся через стол к блокноту.

- Ты чего, Вован! Давай подкатывай к нам на Расстанную, - с тех пор как Макс стал начальником районного отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, он начал выказывать несвойственную ему прежде осторожность.

Районный ОБ НОН (то есть отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков) занимал два крохотных кабинета на третьем этаже здания РУВД на Расстанной. В одном, за закрытыми дверями, кого-то допрашивали. Максим, пригорюнившись, сидел за столом во второй комнате. Рядом седоватый мужик в кожаном пиджаке одним пальцем что-то выстукивал на стареньком компьютере.

- Не сходится, Максим, на троих больше получается, - посетовал он.

- Фиг с ними, перенесем на следующий месяц... Здорово, Володя, Мальцев протянул мне ладонь. - Падай куда-нибудь.

Я огляделся в поисках свободного места. Все три стула были заняты: на одном сидел Макс, на втором - седоватый мужик, на третьем были навалены папки. Я выкроил себе место на продавленном и заваленном каким-то барахлом диване.

- Рассказывай, - я приготовился делать пометки в блокноте.

Притон на Гашека у купчинских наркоманов пользовался давней и доброй славой. Дело начинала еще бабуля нынешнего хозяина квартиры двадцатитрехлетнего молодого человека без определенных, как пишут в протоколах, занятий. В семидесятые старушка гнала самогон и на "водочных" деньгах неплохо поднялась - ее мечтой было дать сыну приличное образование. Поначалу тот оправдывал надежды - поступил на философский факультет ЛГУ. Затем он стал завсегдатаем "Сайгона". Когда его задержали милиционеры, в кармане у него оказалась доза маковой соломки. Впрочем, судья в районном суде оказался незлобным (а может, мамины деньги сыграли свою роль) "философу" дали два года условно. Из института исключили. Он начал приторговывать водкой. Сам, впрочем, ее не пил - предпочитал наркотики, а когда денег на них перестало хватать, пошел в "пушеры" - с клиентурой проблем не возникло. В квартиру на Гашека помимо любителей выпивки вскоре стали заглядывать и любители "кайфа".

"Философа" взяли года через два.

На этот раз судья уже не был снисходительным - недоучившегося студента отправили на несколько лет валить лес. К тому моменту "философ", правда, успел привести в квартиру на Гашека подружку и зачать с ней сына.

После ареста невестка отправилась в путешествие по дорогам Союза, на которых и затерялась, а внук остался на руках у бабушки. Ее сын то выходил на свободу, то вновь отправлялся за решетку, пока, наконец, не был найден пару лет назад мертвым на автобусной остановке. Бабушка спилась окончательно, и внук подхватил упавшее было знамя. С водкой внучок уже не заморачивался, а торговлю "дурью" поставил на широкую ногу. Теперь клиенты могли у него разжиться не только марихуаной, анашой или маковой соломкой, но и героином, кокаином и даже "экстази" и ЛСД. Держал юный пушер запас псилобицинов и для любителей "поганок".

Мальцев со своими операми давно пытался прикрыть "наркотический рай" на территории отдельно взятого района, но только сегодня им удалось взять всю компанию с поличным.

- Вон, гляди, - Мальцев показал в угол кабинета, где были свалены опечатанные мешочки, пакеты и бумажные свертки.

- А где наркобарон? - спросил я.

- Сейчас пацаны его колют в соседнем кабинете. Хочешь, можешь послушать...

В соседнем кабинете два оперативника обрабатывали задержанного держателя притона. Я пристроился в уголке.

Вскоре я понял, что клиент, поначалу шедший в полную несознанку, уже дал слабину и потихоньку начал сдавать клиентов и поставщиков товара. Однако если тех, кто продавал ему марихуану, маковую соломку и поганки, пушер, хоть и нехотя, но называл, то на вопрос об источнике героина и кокаина либо отмалчивался, либо впадал в несвойственные для его возраста провалы памяти.

- Слышь ты, урод, я тебе память-то живо вылечу. Правда, оставшиеся тебе месяцы жизни будешь работать на одни лекарства, - один из оперативников, опершись на свои очень крупные кулаки, возвышался над задержанным.

Толя, не горячись, - вступил в разговор Макс. - У нас в милиции никого не бьют, мы же не звери. Вот только полы в ИВСе скользкие, можно и поскользнуться... Да это и ни к чему, правда, Сергей Алексеевич?

(Это он к притонодержателю так обратился.) Ведь и следствие можно по-разному повернуть: либо на полный срок, либо смягчающие обстоятельства применить. Да и за решеткой люди неодинаково живут...

Повисла пауза. Оперативники кровожадно сопели. Мальцев постукивал сигаретой по спичечному коробку. Задержанный наконец вздохнул.

- Не обманете?

- Мы же серьезные, государственные люди...

- Ладно... - и наркоторговец стал рассказывать.

Я приготовился услышать достаточно стандартную версию: героин получает от таджиков, кокаиновую цепочку всю не знает (слишком длинная), но скорее всего, через цыган или арабов...

В принципе все это в рассказе владельца притона присутствовало. Кроме того, он сказал, что в последнее время ходят слухи о скором поступлении в город крупной партии кокаина. О том, откуда, каким образом и кому именно поступит эта партия, Сергей не знал. Говорил о каких-то восточных людях.

- Нет, не азеры, не таджики, - он отрицательно помотал головой на вопрос Мальцева, - какие-то узкоглазые...

В это время у меня на поясе опять запищал пейджер.

- Он в постели тебе не мешает? - поинтересовался Максим. - Так и до импотенции недалеко...

Пейджер сообщал, что жена Анюта - просила срочно позвонить в контору. Позвонил. Жена сказала, что в агентстве меня ждет куриная лапка с салатом.

***

До конторы я добрался на трамвае, но быстро, за полчаса. Заскочил в архивный отдел к Марине Борисовне и получил папку - досье на Вересовских. У дверей в свой отдел столкнулся с Обнорским. Шеф строго оглядел меня и поинтересовался, нет ли у меня каких-либо новостей. Я бодро отрапортовал, что почти готов репортаж о пресечении деятельности наркоманского притона. Упомянул также и о предстоящем знакомстве с Ланой Вересовской. Обнорский кивнул.

- Ботинки, Володя, почисти.

И постригись. Ты же все-таки начальник отдела - лицо, можно сказать, агентства, а получается задница какая-то.

До встречи с Беком оставалось полтора часа. Я разложил бумаги из папки о семье Вересовских.

Надежде российского "неоакадемизма" было двадцать шесть лет. Замужем не была. Старшая дочь ВСВ от первого брака (в настоящий момент Виктор Семенович Вересовский пребывал в третьем браке с какой-то юной моделью), Дана получала финансовую поддержку от папы-олигарха. Окончив Кембридж, девушка вернулась в Москву, получила в подарок от родителя рекламную фирму. Ведение бизнеса Лана доверила менеджерам. Доход от фирмы давал ей возможность заниматься творчеством.

Мне было сложно судить, что именно позволило ей так стремительно войти в круг московской арт-богемы: наверное, прежде всего весомость фамилии. К сожалению, ни одной репродукции ее работ к досье не прилагалось. А вот фото Даны имелось - красотой девушка, мягко говоря, не блистала - пошла в отца.

Особых скандалов, связанных с ее именем, наше досье не отмечало, чего не скажешь об обилии грязи, вылитой средствами массовой информации на ВСВ. Глухо упоминался еще какой-то племянник Вересовского, якобы сидящий на игле и не желающий с нее слезть.

Изучение биографий Вересовских было прервано появлением Светы Завгородней. Она была тяжелой артиллерией репортерского отдела, да, наверное, и всего агентства - по мощи сексапильности она равнялась примерно трем-четырем Хиросимам.

Анюта тихонько фыркнула в сторону Светочки и защелкала пальцами по клавиатуре компьютера.

- Предстаапяешь, Володя, - обратилась Света ко мне, - была сейчас в суде, на приговоре. Слушала про "заказуху-бытовуху". Тетка одна из столовой заказала двум ханурикам своего мужа: расплатиться пообещала кормежкой и любовью. Они мужика ухайдокали: сперва - гантелей по голове, а затем проводом от настольной лампы задушили. Надо куда-то труп девать... Разделывать они его не решились, чтобы кровью все не залить, дождались темноты, раздели покойника, в газеты завернули, вытащили на помойку и в контейнер сунули. Сверху посыпали горчицей, чтобы у собак, говорят, нюх отбить, а потом подожгли... Такой вот хот-дог получился. Весело?

- Безумно, - ответил я. Любовь Светы к "чернухе" контрастировала с ее ангельской внешностью. - Садись, отписывай все это. Только, прошу, без физиологических подробностей. Читателей пожалей.

До встречи с Беком оставалось совсем ничего. Я чмокнул Анюту в затылок и вылетел из конторы.

***

Я допивал вторую чашку чая (на кофе уже смотреть не мог), нервно поглядывая на часы, когда в подвальчике наконец появился Антон Михайлович Бек. Адвокат в извиняющемся жесте развел руки и направился ко мне.

Тысяча извинений, Володя, но, надеюсь, этот маленький презент, - он протянул мне небольшую книжку, - загладит мою вину.

Пока Бек брал себе кофе, я разглядывал подарок. "Магистры ордена Морфея", автор Анатолий Бек, вступительное слово Анатолия Белкина.

Дарственная надпись на первой странице: "Владимиру Соболину, коллеге по перу, с надеждой на ответное слово". Бек знал, что я и сам балуюсь стихами и подумываю о выпуске своих опусов.

Обменявшись новостями культурной и криминальной жизни северной столицы, мы с Беком перешли на "ты" и отправились на Пушкинскую.

До начала мероприятия, во время которого мне предстояло познакомиться со старшей дочерью новоиспеченного секретаря Совета Безопасности, оставалось минут десять.

Дом на Пушкинской, прибежище для андерграундных художников и музыкантов, знаменит не меньше, чем в свое время "Сайгон". Здесь одновременно проходили выставки и пьянки питерской нонконформистской богемы. Правда, богему не раз пытались выставить из этого здания, но до сих пор атаки на островок независимого искусства успешно отбивались. Наконец городские власти пошли на крайние меры - здание обнесли строительными заборами, отключили от воды, электричества и тепла. Но и это не принудило жильцов дома к капитуляции.

Мы с Беком протиснулись через дыру в заборе и, пробираясь по грудам мусора, стали продвигаться к подъезду. В общем, название галереи, где собиралась выставляться Вересовская, - "Дыра" соответствовало действительности.

Мы не были единственными участниками сегодняшнего вечернего мероприятия. Сквозь щели в заборах во двор стекались и другие жаждущие высокого искусства. Одеты они были весьма разнообразно: от демократических джинсов и свитеров до вечерних туалетов и смокингов.

На лестнице неприятно попахивало - сказывалось отключение здания от благ цивилизации. Мы вскарабкались на четвертый этаж. Возле рассохшихся дверей нужной квартиры гостей встречала пара: девушка неопределенного возраста в длиной джинсовой юбке и растянутом чуть не до колен свитере и бородатый мужик лет сорока в двубортном коричневом костюме - на голове у него почему-то была вязаная шапка (такие в стокгольмском метро я видел на нефах с Ямайки - торговцах наркотиками). В руках странный мужик держал поднос с пластиковыми стаканчиками, на дне которых плескалась какая-то прозрачная жидкость.

Кроме стаканчиков, на подносе была тарелка с сушками и сухариками. Все входящие могли причаститься к угощению.

Бек облобызался со встречающими, представил меня "звезду криминального репортажа". Угостились и мы. Жидкость оказалась обычной водкой, к тому же, похоже, "паленой".

Приняв по стаканчику и похрустев сухариками, мы вошли в квартиру.

Раньше здесь была обыкновенная коммуналка. Теперь комнаты превращены в выставочные залы. Несмотря на отключение от электричества, сияли лампы и прожектора подсветки в бывшей кухне урчал переносной генератор, периодически отравляя воздух выхлопами отработанного бензина. На стенах, задрапированных черной материей, были развешаны фотографии: на них полуголая брутальная блондинка в разных головных уборах и с различными орудиями преступления в руках разделывалась с некими изнеженными мужичками.

- Это и есть инсталляция Вересовской? - шепотом поинтересовался я у своего спутника.

- Володя, да ты просто дикарь, - Бек слегка скривился от моей непросвещенности, - это выставка фоторабот Амалии Гнедышевой "Феминизм - это молодость мира". Ланина инсталляция еще не распакована, а открытие ее выставки намечено на субботу. Сегодня отмечают только ее приезд.

Хаотичное, на первый взгляд, перетекание публики из комнаты в комнату влекло нас в дальний от входа зал, где рядом с облаченным в джинсовый костюм седым, бородатым и лохматым мужчиной стояла в неброском лазоревом костюме она - Дана. Фотография довольно верно передавала ее внешность: ширококостное лицо (впрочем, вся ее фигура была сбита достаточно крепко и не отличалась изяществом линий, - не то что у Светочки Завгородней или даже моей Анюты), темно-каштановые волосы, короткая стрижка...

Бек приступил к процессу знакомства. Он заключил руку лохматого седого бородача в свою ладонь и потряс ее.

- Рад видеть тебя, Фарух, представь меня своей гостье...

- А, это ты, Толик, - взгляд Фаруха был устремлен куда-то мимо моего спутника, и тут я сообразил, что он слеп, - Ланочка, позволь представить тебе хорошего поэта и утонченного джентльмена, Анатолия Бека.

Адвокат изящно поклонился Вересове кой. Та протянула ему руку. Бек указал на меня.

- Владимир Соболин. Мой друг. Журналист.

Слава Богу, что Анатолий Михайлович не стал уточнять мою специализацию. Даже сказанного хватило для того, чтобы Лана сморщила свой крупный носик. Однако пожатие ее руки было крепким и горячим, а взгляд...

Он раздевал меня догола.

- Очень приятно... - я вложил в голос максимум сексуальности, пожал ее руку и скроил улыбку в ответ.

Как же, подумал я, так я и поверю, что Вересовской приятно знакомство со мной, - поди, чертыхается про себя, что занесло сюда журналиста. Думает, сейчас начну приставать с дурацкими вопросами про папу. Ну и начну, но чуть погодя. Сперва надо освоиться, а там - поглядим.

Я отметил, что глаза у художницы цепкие и злые. И точно, вся в папу.

Мы с Беком отошли в сторону.

Я старался держаться так, чтобы не упускать Лану из виду.

- Анатолий Михайлович... - я тронул адвоката за рукав.

- Володя, мы же - на "ты"!

- Анатолий, а кто это с Ланой рядом? - я кивнул в сторону слепого бородача.

- Это Фарух Ахметов, известный художник, основатель неоакадемизма.

- Слепой художник?!

- Ну, ослеп-то Фарух всего пару лет назад. То ли после менингита, то ли после гепатита, хотя поначалу думали, что у него СПИД. Но до этого он успел стать известным и даже именитым.

Гостей обнесли очередной порцией алкоголя. Хотя среди спиртного наличествовали и не очень крепкие напитки, все же предпочтение отдавалось водке.

Неожиданно я почувствовал на своем локте захват чьих-то пальчиков.

Обернувшись, я нос к носу оказался с Вересовской.

- А вы, Владимир, о культуре пишете?.. - ее низкий грудной голос чуть вибрировал.

- Ну, в общем, да...

- Живопись, театр, литература?

Пропадать, так с музыкой. Раз уж удача сама идет в руки... Я подхватил художницу под руку и повлек ее в сторону, где нам никто не мог бы помешать. По пути я молол всякий вздор, стараясь убедить Лану, что пишу исключительно о событиях в культурной жизни.

- А скажите, Дана, э-э-э, Викто...

- Можно без отчества, Володя, - то ли девушка споткнулась, то ли сделала вид, что споткнулась, но ее ощутимо качнуло ко мне - сквозь ткань костюма я почувствовал касание ее груди.

- Я, Дана, пишу обо всем, о чем мне скажет редактор... - я ухватил с оказавшегося поблизости подноса стаканчик водки и лихо опрокинул его, приобнял свою спутницу за плотную талию (она не отстранилась), - Вот сейчас меня крайне интересует вопрос, что же это за зверь такой - неоакадемизм, с чем его едят?

Ладонь моя, обнимавшая талию художницы, вспотела - Лана оказалась очень жаркой художницей.

Вересовская начала просвещать меня на предмет неоакадемизма. При этом мы неуклонно двигались к двери, но не к выходу, а к той, что вела в глубь квартиры.

Знаете, Володя, а хотите, я вам на практике покажу, что такое "неоакадемизм"?

Я кивнул. Мы были уже в коридоре. Лана, взяв меня за руку, устремилась в ту комнату, где до завтрашнего утра были складированы ящики с ее работами.

Мягко щелкнул язычок замка.

В комнате стоял полумрак.

- Может, зажжем свет? - спросил я. - А то в темноте как-то неловко картины рассматривать...

В ответ Вересовская издала хрипловатый смешок, и ее сильные губы впечатались в мои.

- Ты что, действительно никогда не видел моих работ? Это совсем не картины... - Дана колдовала над пуговицами моей рубашки.

Ну и темперамент! Если она и инсталляции свои с таким же напором создает, то скоро все выставочные залы будут завалены ее работами. Художница тем временем атаковала мои штаны. Как женщина Вересовская меня не привлекала, но инстинкты оказались сильнее. Я не слишком верю в собственную брутальность, и объяснить Ланину страсть можно было либо тем, что уж очень она по мужику истосковалась, либо тем, что девушка, напротив, привыкла ублажать себя с каждым встречным. Загадку эту, впрочем, я так и не разгадал.

Вересовская крутила меня то так, то этак. Минут через десять я взял над наездницей верх - пускай теперь побудет кобылкой. Моя инициатива, по-моему, пришлась ей по вкусу, хотя, честно говоря, вел я свою партию довольно механически.

В самый напряженный момент в комнату кто-то начал ломиться. Ненавижу коммунальный секс - никакого удовольствия. Слава Богу, дверь с петель сносить не стали - хорош бы я был: звезда криминальной журналистики со спущенными штанами, подмявший под себя дочурку свежеиспеченного секретаря Совета Безопасности.

Дана взвыла, дернулась. Пришлось наподдать - против организма не попрешь. Ящик под нами крякнул, с него слетела крышка. Вместе с ней с грохотом слетели и мы - прямо на пыльный пол.

- А ты ничего, - отдышавшись, Вересовская потрепала меня по щеке.

- Тебе что, обычных трахачей мало,- зачем-то спросил ее я.

В полумраке неожиданно раздались всхлипывания. Вот уж не ожидал от этой сумасшедшей.

- Дана... Дана Викторовна... Господи, да чего ты ревешь? - я присел рядом с Вересовской на корточки и протянул ей свой отнюдь не свежий платок.

Да, в сущности, все женщины одинаковы. Хотя на что еще она могла рассчитывать с такой внешностью? Да и я - такая же свинья, как остальные.

Правда, мне от нее не деньги нужны, а интервью...

Я повернул Лану к себе и принялся вытирать платком ее зареванное лицо. Что-то говорил, чтобы успокоить ее, а ладонью легонько похлопывал по спине так в детстве успокаивал меня дед. Постепенно девушка стала всхлипывать все реже, колени мои затекли. Я пошарил в темноте рукой, надеясь найти опору. Пальцы наткнулись на какой-то твердый предмет.

Я поднес находку к окну, - это была керамическая фигурка. Наверное, она выпала из того самого ящика, крышку с которого мы так неаккуратно своротили.

- Это что, и есть часть твоей инсталляции,- я показал находку Лане.

- Н-нет... - сказала она, близоруко щурясь (у нее еще и со зрением проблемы!) на вещицу, лежащую на моей ладони.

Я протянул руку к выключателю.

Лана пыталась протестовать.

- Не волнуйся, я не собираюсь рассматривать твой макияж.

Когда под потолком загорелась неяркая лампочка, она снова всхлипнула. Ящик, не выдержавший нашей страсти, был полон одинаковых коричневых статуэток, изображающих Будду - каждая размером с мой кулак.

- Что это? - спросил я.

- Друзья в Москве просили отвезти местной буддийской общине. А мои работы - в этих ящиках, - она показала на составленные в углу короба. - Надо как-то крышку на место пристроить.

Я потянулся за отлетевшей в сторону крышкой. Лана хихикнула.

- Так и будешь со спущенными штанами ходить?

Я отвернулся от художницы, чтобы застегнуть ширинку. Затем занялся ящиком. Кое-как выпрямил погнутые гвозди и вставил их в старые гнезда.

- Что-нибудь тяжелое в этой "Дыре" есть?

Молотка не оказалось. Дана протянула мне плоскогубцы. Я стал забивать ими гвозди. Когда ящик был приведен в прежний вид, я заметил выпавшую фигурку Будды, на которую наткнулся в темноте.

- Вот черт... Неужели все обратно отдирать?.. - еще раз повторять процедуру распаковывания и обратного запаковывания ящика мне не хотелось. Надеюсь, твои друзья не обидятся?

Дана пожала плечами. Я сунул статуэтку в карман - поставлю дома на полку, как память об этом дурацком вечере.

Вересовская сидела на подоконнике и смотрела на печальный пейзаж за окном. Показывать мне инсталляцию у нее желания больше не было. Раздраженным движением плеча она отбросила мою руку.

Чертовы бабы. Тут уж не до интервью теперь. Эх, прости меня, Анюта.

Я взял Лану за плечи и повернул к себе. Теперь уже мои губы доминировали в немом диалоге. Однако доводить ситуацию до повторения "скачек" на ящиках с Буддами или инсталляцией мне не хотелось. Прогулка по ночному Питеру, что может быть романтичнее?

С заговорщическим лицом я сделал Лане знак молчать и, потушив свет, подобрался к двери. В коридоре было тихо - звуки гульбы неслись из главного зала. Шепотом я поинтересовался у художницы, бывала ли она в "Дыре" раньше. Лана ответила утвердительно.

- Здесь есть черный ход?

- Зачем?

- Хочу украсть тебя у папы и взять богатый выкуп.

- Думаешь, даст? Показывай дорогу.

В коридоре никого не было. Лана снова вела меня сквозь лабиринт галерейных помещений. Так и не встретив никого по пути, я откинул заржавленный крючок, удерживавший дверь на черную лестницу. Мы оказались почти в кромешной тьме. Под ногами нащупывались истертые и выщербленные ступени. Вересовская спускалась, вцепившись в мое плечо...

Я купил в киоске пачку сигарет и дешевую зажигалку. Мы шли по улицам и дымили, что-то рассказывал я, о чем-то говорила Дана (из словесного мусора я цепко выуживал необходимую информацию - что поделаешь, работа).

На поясе запищал пейджер. "Володя, позвони домой, мы с Тошкой волнуемся. Аня. 0.17". А позвонить у меня и не получится. Ладно, объясняться с супругой будем позже. Не могу я сейчас ничего изменить. Улицы пустели, лишь сзади маячила коренастая мужская фигура.

***

Первым отсутствие Даны обнаружил вовсе не хозяин "Дыры", а крепыш в джинсе с колючим взглядом, однако он не стал никому сообщать о своем открытии. И сам как можно незаметнее покинул тусовку. Он обошел галерею, как бы ненароком толкаясь во все двери. Лишь одна из них оказалась заперта. Крепыш припал ухом к деревянной панели, отсекавшей комнату от коридора. Ухо уловило вздохи и сопение. Сопоставив отсутствие Ланы в зале и известные ему детали жизни художницы, он удовлетворенно хмыкнул и занял позицию в темном углу коридора, чтобы держать дверь под наблюдением, но не быть замеченным самому.

Долго ждать не пришлось. Лана со своим спутником - патлатым молодым хиляком - выскользнула из комнаты и направилась в сторону кухни.

Потом послышались скрип двери и осторожные шаги на лестнице.

Крепыш, выскочив на улицу и стараясь держаться в тени, двинулся вслед за парочкой. Слава Богу, он успел заранее позаботиться о содержимом сумочки Вересовской. Теперь оставалось только отследить, где приземлятся влюбленные голубки, чтобы успеть дать отмашку.

Исчезновение именитой столичной гостьи тем временем обнаружили и остальные посетители "Дыры". В кругах собравшегося бомонда возникла легкая паника. Но больше почему-то проявляли беспокойство двое молодых, широкоскулых и узкоглазых мужчин, облаченных в желтые одеяния буддийских монахов. Они не были ни художниками, ни музыкантами, ни тусовщиками без определенных занятий. На первый взгляд, они были теми, кем хотели казаться служками из петербургского дацана. Убедившись, что Даны нет нигде, они, крайне взволнованные, покинули бывшую коммуналку.

Один из них перед уходом отозвал в сторону девицу с бусинами в косичках.

- Станет что-то известно про нее, немедленно звони. Поняла?

Та понимающе закивала, уверяя своего экзотического собеседника, что оправдает его высокое доверие. Впрочем, на этом вечере каждый второй выглядел не менее экзотично.

***

Приземлиться нам с Ланой довелось у стойки бара в клубе "Три семерки", заведении, оформленном под забегаловку времен застоя. Гвоздем заведения был настоящий портвейн советских времен и похабные шутки бармена о присутствующих. Только цены в заведении были совсем не советские.

Мы сидели всего четверть часа, а содержимое моего кошелька стремительно приближалось к нулю. С той же стремительностью Дана, накачивавшаяся портвейном, приближалась к состоянию абсолютной невменяемости. Жаль, что ни папа, ни Кембридж не приучили девушку платить за свои удовольствия из собственного кармана. Вот она и использовала мой. Сам я не слишком налегал на портвейн (да я его и не люблю), предпочел пиво. Правда, денег у меня хватило лишь на одну кружку. Народу в "Трех семерках" было не густо.

Человек пять сидело там на момент нашего прихода, да еще какой-то невысокий парень появился через пару минут после нас и увлеченно ковырялся в сосисках за угловым столиком.

Я повернулся на скрип входной двери. В зал неторопливо вошли трое милиционеров. Направлялись они прямо к нам. Вернее, к моей спутнице.

- Документы, - тот, что носил на плечах старшинские погоны, тронул Лану за плечо.

- Чего? - повернулась Вересовская к представителю закона, и в ее голосе послышались истерические нотки.

Не стоит спорить с раздраженными людьми с милицейскими дубинками в руках. Папочка, похоже, это Лане не объяснял. Нет, ее не стали бить лицом о полированное дерево стойки - просто старший взял девушку за плечо, и от боли Вересовская зашипела.

Секунда, и ее острый ноготок пропахал щеку старшины. Я было дернулся, но ладони двух других защитников порядка припечатали меня к стулу.

Лана прижимала к груди правую руку, на которой отпечатался белый след от милицейской дубинки. Не прошло и минуты, как содержимое ее небольшой сумочки посыпалось на стойку и на пол: сигареты, зажигалка, две пачки презервативов, ключи, скомканный платочек в разноцветных разводах макияжа, что-то из косметики, пара каких-то крохотных полиэтиленовых пакетиков, паспорт.

Старшина перелистал паспортину несуществующей уже почти десять лет страны.

- Вересовская Лана Викторовна, 1971 года рождения, уроженка Москвы... Это ваше, Лана Викторовна? - он кивнул на пакетики.

Ответом Лана его не удостоила, только пожала плечами.

- Может быть, твое, парень? - Он обратился ко мне.

- Первый раз вижу, товарищ старшина... - Я старался улыбаться как можно более обаятельно.

Нас повлекли в ближайшее отделение милиции. В ипостаси задержанного я еще ни разу не оказывался. Что ж, как говорили у нас в театре: все в пользу, все - в актерскую копилку.

Нас досмотрели и опросили. Меня выручила то ли фортуна, то ли мое журналистское удостоверение и фамилия Обнорского, которую я не преминул ввернуть. Глиняный Будда, извлеченный из моего кармана, не вызвал у милиционеров ни вопросов, ни подозрений. Подозрительные пакетики-то нашли не у меня, а у Даны, да и сопротивление властям она оказала (старшина то и дело прикладывал платок к кровоточащей царапине). Все изъятое у девушки описали в присутствии понятых (привели уборщицу и какого-то мужика с улицы). В журнале КП так и записали: сопротивление работникам милиции, подозрение на незаконное приобретение наркотиков. То, что в пакетиках какая-то дурь, никто из присутствующих не сомневался - предстоящая экспертиза должна была только подтвердить, какая именно.

- Надо же, - пробурчал помощник оперативного дежурного, внося фамилию Даны в КП, - однофамилица Вересовского.

- Не однофамилица, а дочь, - пробурчала Дана.

Тут все немного всполошились. Одно дело - прихватить с наркотой какую-то профурсетку, хоть и из Москвы, а совсем другое - дочку человека, максимально приближенного к верхам. Ситуация становилась непредсказуемой: за такое задержание можно было с одинаковым успехом огрести и медаль на грудь, и огурец в...

Обо мне как-то забыли, зато вокруг Даны засуетились.

Старшина растерянно погладил подсохшую царапину на щеке, хотел что-то сказать, но махнул рукой и ушел курить на крыльцо. Зато оперативный дежурный с майорскими погонами принес дочери олигарха стакан с чаем и бутерброды (похоже, пожертвовал собственной заначкой).

Отпускать ее, правда, не собирались.

А вот со мной парой слов перекинуться дали.

- Володя, - Вересовская протянула мне визитку, - позвони отцу. Я понятия не имею, что это за пакетики, откуда они взялись...

- Хорошо, позвоню, - сказал я.

Лану завели за барьер, лязгнула дверь "обезьянника".

Из отделения мне позвонить не дали. Спасибо, за решетку не угодил, а могли легко вместе с Вересовской к наркотикам пристегнуть. Сидел бы с ней в "обезьяннике", брал интервью: "Роль легких и тяжелых наркотиков в процессе художественного творчества"...

Следом за мной на крыльцо вышел майор.

- Эй, парень, как там тебя, журналист... Закурить не найдется?

Я протянул ему измявшуюся в вечерних приключениях пачку. Мы задымили. К нашей компании присоединился и пострадавший старшина.

- Черт бы побрал этих шишек! Распустили своих пащенков, творят что хотят.

- Кто ж знал, Степаныч, что это она?.. В Управе тоже хороши: мол, проверьте немедленно "Три семерки", есть оперативные данные, что там у парочки - героин, - майор осекся и досадливо махнул рукой.

Я почувствовал себя лишним.

Продолжать отсвечивать на крыльце было ни к чему. К тому же требовалось срочно отыскать телефон-автомат. Предстояло позвонить не одному только Виктору Семеновичу Вересовскому.

Ближайшая телефонная будка обнаружилась лишь через пару кварталов. Я выудил из кармана визитку Даны, сунул пластиковый прямоугольник в щель аппарата. Даже успел нажать первые три кнопки.

Чья-то сильная рука легла на мое плечо. Я обернулся. Что-то тяжелое припечатало меня прямо между глаз. Последнее, что я успел разглядеть краем угасающего сознания, - крепкую фигуру, зеленые холодные глаза...

***

Голова раскалывалась. Особенно затылок. На темечке набухала добрая шишка - в том месте, которым я соприкоснулся с таксофоном. Лоб саднил ему тоже пришлось не сладко. Желудок тянуло расстаться со скудным содержимым. Было тошно. И в буквальном, и в переносном смысле.

Наконец удалось сфокусировать взгляд. Кабинка с таксофоном проплывала где-то над головой. Справа, слева и снизу - холодный сухой асфальт. Рядом я нащупал стену дома.

Попытался встать - и новый приступ боли расколол череп. Вот так и получают сотрясение... Если мозги в голове есть.

Принять вертикальное положение с трудом, но удалось.

Я ощупал карманы кошелек, ключи, документы - все на месте. Не пострадал и пейджер на поясе. А вот таксофонной карточке на четыреста единиц (между прочим, казенной) не повезло. Как, впрочем, и визитке с номером Вересовского. Стало быть, кто-то не хотел, чтобы Вересовский узнал раньше времени о дочкином залете? Что там майор говорил на крыльце о звонке из Главка с требованием проверить парочку в "Трех семерках"?

Выходит, проверяли именно нас с Ланой. Точнее, Лану, ведь у меня наркоты не было. Припомнив реакцию в отделении, когда выяснилось, что задержанная - "та самая Вересовская", я сообразил, что наколку на "парочку" давали без имен, иначе начались бы вопросы, согласования. О назначении Вересовского к тому моменту знали уже все.

Но и предугадать, что мы с художницей окажемся именно в "Трех семерках", было невозможно. Значит, нас вели от самой "Дыры". Или из "Дыры", если учесть, что выбрались мы оттуда через черный ход. Крепыш с сосисками в "Трех семерках" - он вошел туда через пару минут после нас. Крепыш...

Обо всем этом стоило поразмыслить. Но позже, позже... Надо как-то добраться до телефона. Я ведь собирался звонить не одному Вересовскому.

Я отыскал круглосуточный магазин.

Продавщица странно посмотрела на мою разукрашенную физиономию, но журналистские корочки немного сгладили недоверие. После десятка гудков на том конце провода сняли трубку.

- Да... Какого черта... Три часа ночи... - Ну вот и пришлось сквитаться с Повзло за его утренний звонок.

- Коля, это Соболин, прости Христа ради, но у меня умопомрачительные новости...

- Вовка, ты охренел совсем. Ты куда пропал? Анюта дома с ума сходит.

- Ты можешь меня выслушать? Вересовскую задержали только что в "Трех семерках" с двумя дозами героина.

На том конце трубки повисла пауза. Пока Николай приходил в себя, я в двух словах описал ему наши с художницей приключения, опустив наиболее интимные подробности.

- Что мне теперь делать? - спросил я.

После некоторой паузы Повзло посоветовал вернуться в милицию и не выпускать Вересовскую из виду.

- Да она же в камере сидит...

- Утром ее выпустят, если не раньше. На Литейном, поди, уже шорох стоит.

- А как мне сообщить папаше? Карточку-то у меня уперли.

- Думаю, что Вересовскому сообщат и без тебя. В Главке доброхотов-лизоблюдов хватает.

- Ладно, пойду заступать на пост. Коля, ты Анюте позвони сам, обрисуй ситуацию, а то мне второй раз позвонить уже не дадут.

Повзло пообещал позвонить.

***

Примерно в то же время телефонный звонок раздался в квартире на Петроградской стороне. Трубку взял облаченный в желтую хламиду, наголо обритый молодой парень.

- Да...

- Намгандорж, это я, Татьяна.

- Я узнал. Есть новости о вашей гостье?

- Ее задержали в каком-то баре с наркотиками...

- Где она сейчас?

- В милиции. Больше я ничего не знаю.

- Спасибо, Таня.

Монах повесил трубку и повернулся к напарнику:

- Надо срочно изымать товар. Пошли людей.

Тот молча кивнул.

***

Подворотня напротив милицейского отделения - не лучшее место из тех, где мне приходилось проводить ночи. Я притаился в тени, чтобы не мозолить глаза постовому с автоматом у дверей. Хорошо еще удалось отыскать какой-то ящик, на нем я и пристроился, скорчившись и пытаясь хоть как-то не растерять тепло под своей легкой курткой. В боковом кармане что-то брякнуло. Я сунул руку внутрь.

Глиняная фигурка раскололась, когда крепыш отправил меня в нокаут и я поддался действию земного притяжения. Среди темных осколков белел какой-то порошок - высыпался из Будды, когда статуэтка разбилась. Порошка набралась почти полная пригоршня. Я осторожно лизнул его кончиком языка. Я не эксперт и не наркоман, но привкус кокаина сложно перепутать с чем-нибудь еще: очень резкий кисло-горький привкус. Из листка блокнота я сделал кулек и аккуратно ссыпал в него порошок. Вместе с осколками Будды сунул сверток в карман куртки.

В сумочке у Даны - героин, а в Будде - кокаин. Интересная картина. Начнем с сумочки: откуда он там?

Сама Вересовская положила? Но тогда каким образом про эти пакетики узнали в милиции? Была ли художница наркоманкой? Судя по тому, что я про нее успел узнать - нет. Да и в сумочке не было ни шприца, ни других необходимых для приема героина приспособлений.

Несмотря на сотрясение, голова работала хорошо. Поверим Вересовской на слово - она не наркоманка.

Значит, героин ей кто-то подложил.

Учитывая последние политические события и взлет карьеры ее папаши, версия не лишена правдоподобия.

Дочь-наркоманка - что может лучше скомпрометировать новоиспеченного секретаря Совета Безопасности?

Неизвестный и драчливый крепыш, которого я не собирался сбрасывать со счетов, подтверждал эту версию.

Даже если наркоту подкинул не он, то, по крайней мере, ему было о ней известно.

Кокаиновый Будда. Хороша задумка: послать местной буддийской общине ящик с фигурками Будды.

Такие в каждом дацане (и наш, питерский, не исключение) продаются по десять-двадцать рублей за штуку всем желающим. И ведь никто не подумает, что внутри может быть кокаин - на несколько тысяч долларов!

Знала ли Дана о начинке в этой посылке? Неизвестно.

В подворотне посерело. Наступало утро. С улицы донесся шум подъехавшего автомобиля. Я выглянул из своего укрытия. От джипа к отделу милиции спешили несколько человек с камерой, треногой, осветительными приборами и микрофонами. Во главе вышагивал скандальный телерепортер, краса и слава питерского телевидения, временно переместившийся в кресло депутата Государственной Думы.

Следом с перекрестка выворачивала целая кавалькада машин, на этот раз милицейских "фордов" и "вольво" с мигалками. Процессия остановилась возле милиции. Из "вольво" высунулись генеральские лампасы, увенчанные фуражкой. Я узнал народного генерала, нынешнего главу ГУВД. Теперь мне уже было не пробиться в помещение. Но поближе ко входу в отделение я просочился.

Минут через семь вся компания вывалила обратно на улицу, первыми телевизионщики с нацеленными на крыльцо камерами. В дверях появился генерал с Вересовской. За ними тянулось милицейское начальство рангом поменьше, лампасами поуже.

- Мы, Дана Викторовна, пошли вам навстречу, - генерал распахнул перед художницей дверцу машины, - помните, вы теперь обязаны явиться по первому вызову следователя.

- Лана, - я отчаянно помахал ей, уже ныряющей в нутро генеральской "вольво".

Она нашла меня взглядом. Что-то шепнула генералу. Тот нахмурился, но дал знак пропустить меня к машине. Я плюхнулся на сиденье рядом с Вересовской.

- Это Володя... мой знакомый, мы вместе были вчера вечером, - пояснила девушка главному милиционеру города.

- Куда вас отвезти, Лана Викторовна?- поинтересовался генерал (меня он ни взглядом, ни тем более словом не удостоил).

- На Пушкинскую, - ответила Вересовская.

- Может, лучше в гостиницу?

- На Пушкинскую.

Процессия медленно ехала по направлению к "Дыре". Нас высадили рядом с небольшим сквериком. На прощание генерал еще раз предупредил Лану о необходимости явиться по первому слову следователя для дачи показаний.

Второй раз за последние двадцать четыре часа я поднимался по этой лестнице. Вот и нужный этаж. Дана потянулась к кнопке звонка.

- Не трезвонь, открыто, - я толкнул старую деревянную дверь, и она со скрипом подалась в сторону.

В галерее было темно. Дана нашарила на стене выключатель. Под потолком вспыхнула лампочка.

- Что ты теперь собираешься делать? - поинтересовался я.

Залезть под душ, а потом в постель... Фарух!.. - позвала Дана хозяина.

Но про постель тут же пришлось забыть. Фарух лежал на полу в той комнате, где были составлены ящики с инсталляцией. Кровь, натекшая из располосованного от уха до уха горла, уже успела свернуться. С момента убийства прошло часа четыре, не меньше.

Мне пришлось зажать Дане рот.

Она билась в моих руках и кусалась, но я держал крепко. Несколько пощечин наконец привели ее в чувство.

- Только не надо кричать, ладно,- твердо попросил я.

Девушка кивнула.

- Посмотри, что-нибудь пропало?

Но ничего не трогай.

Дана обошла комнату, стараясь не ступать в лужу крови.

- Ящик. Ящик с Буддами. Все остальное на месте.

Теперь я и сам видел, что раскуроченного, а потом на живую нитку заколоченного мной ящика в комнате не было.

- Пойдем отсюда, - я потянул свою спутницу за руку.

Мы сидели на кухне и курили.

- Надо вызвать милицию... - Лану трясла нервная дрожь - кончики пальцев так и ходили ходуном, да и голос дрожал.

Вызовем... Только скажи мне, зачем убийцам какие-то глиняные фигурки? я знал ответ, но мне хотелось услышать, что скажет Дана.

- Не знаю, не знаю... - она согнулась в три погибели и уткнулась лицом в коленки.

Кухня была уставлена водочными бутылками. Почти все они были пусты. Но полстакана водки я все же нацедил. Дана поперхнулась, когда я силой влил ей в рот обжигающую жидкость. На щеках ее проступил румянец, глаза приобрели осмысленное выражение.

- Дана, вся проблема именно в этих Буддах. Кому нужен слепой художник? Кому он мог перейти дорогу? Вероятнее всего, он помешал тем, кто пришел за этим твоим ящиком. Кто же про него знал, кроме тебя?

- Только те, кому я его должна была передать. Люди из буддийской общины.

- Кто они такие?

Дана толком не знала. Эти два молодых монаха прибыли в Россию из Внутренней Монголии всего месяца три назад, чтобы нести свет веры и искать новых адептов древнего вероучения.

Одного звали Намгандорж, второго - Юржагин. Ей поручили им позвонить по приезде и сообщить, что привезла посылку. Забрать ящик должны были они сами. В лицо она их не знает, но какие-то два желторясника были на тусовке. Может быть, это были они.

- В ящике было что-то еще, кроме Будд? - спросил я.

- Я его даже не открывала.

Я думал: стоит говорить ей про кокаин или нет?

Пожалуй, стоило рискнуть - я и так уже вляпался по самые уши в эту дурацкую историю.

Я отсыпал Дане щепотку порошка из своего свертка.

- Ты знаешь, что это такое?

Она осторожно принюхалась, затем лизнула его кончиком языка.

- Кокаин?

- Ответ верный, - я протянул ей осколки Будды. - Это было внутри.

- Не может быть...

- Здесь кокаина на несколько тысяч долларов. Сколько фигурок было в ящике? Считай сама. За это могли прирезать не только Фаруха.

- Господи... я ничего не знала.

- Какие сволочи,- Лану опять начало трясти.

Я обнял ее и прижал к себе. Рубашка там, где она соприкасалась с лицом Вересовской, промокла.

Я чувствовал, что и мои силы на исходе.

- Где здесь телефон?

- В комнате Фаруха, - Дана махнула рукой по коридору, - нет, не там, где он лежит... Погоди, я - с тобой.

Она вцепилась в мой локоть.

Я взглянул на пейджер. Девятый час утра. Какой длинный день... Хорошо быть криминальным репортером, всегда знаешь, куда и кому звонить.

Мне повезло. Начальник "убойного" отдела Центрального РУВД был уже на месте.

- А, Володя! Рановато ты сегодня звонишь - у нас все тихо.

- Не хотелось бы вас огорчать, Анатолий Александрович, но на Пушкинской убийство. В "Дыре".

- Погоди, я об этом ничего не знаю... - в голосе "убойщика" слышалось удивление.

- Вот я и звоню сообщить, только... приезжайте сами, Анатолий Александрович.

- Хорошо, Володя. Будем там через десять минут.

Я снова стал крутить телефонный диск. Мне повезло и на этот раз Максим Мальцев оказался на месте.

- Макс, помнишь хозяина притона на Гашека?

- Ну...

- Он говорил про партию кокаина, которая должна прийти в город. Так вот, эта партия уже здесь. Проверь буддийский дацан. Там в глиняных статуэтках Будды - героин. Ящик должны были доставить сегодня ночью. И проверь квартиру с этим телефоном, - я назвал номер на Петроградской, который мне сказала Дана. - Там двое постояльцев: Намгандорж и Юржагин. Если их задержишь, коли не только на кокаин, но и на убийство в "Дыре".

Мальцев присвистнул:

- Ну ты, старик, даешь...

Теперь можно было спокойно ждать приезда Анатолия Александровича с его "убойщиками".

- Пойдем, Дана Викторовна, встретим их на пороге.

Дочь олигарха послушно вышла за мной на лестницу. Мы сели на подоконник. Снизу послышались шаги и знакомый голос Анатолия Александровича.

***

Домой я попал только под вечер. Сперва была долгая очень долгая беседа с "убойщиками".

Мы выложили им все, что знали.

Рассказ поначалу не вызвал особого доверия, но когда около полудня Мальцев сбросил мне на пейджер информацию, что обоих буддистов взяли с чудовищным количеством кокаина (только по приблизительным подсчетам в ящике оказалось под тридцать килограммов чистого наркотика), сомнения развеялись.

Лану я отвез в гостиницу. Там ее уже ждали малоприятные посланцы от папаши. Вещи были собраны.

Нам даже не дали толком попрощаться.

- А как же твоя инсталляция? - поинтересовался я.

Дана только махнула рукой. Девушку, не слишком церемонясь, усадили в "мерседес" и повезли в аэропорт.

***

И Анатолий Александрович, и Мальцев настоятельно не советовали мне описывать подноготную обоих происшествий. Я и не стал сводить их воедино в информационной ленте нашего агентства. Описал по отдельности, без особых подробностей. Ни к чему кому-то, кроме оперативников, знать, что я знаком с такими эксклюзивными подробностями... Отписал я и информацию о задержании дочери олигарха с наркотиками в "Трех семерках". Тот абзац, где я писал, что это была чистой воды подстава с целью скомпрометировать Вересовского-старшего, Повзло вычеркнул.

Я хлопнул дверью.

***

Приносить и распивать спиртное в кафе "Лениздата" категорически запрещено. Впрочем, чихать я хотел на эти запреты. Когда я уже приканчивал "чекушку", ко мне за стол подсел Толик Мартов, коллега по цеху криминальных репортеров. Темные круглые очки, которые он не снимал и в помещении, скрывали свежий фингал под глазом литературного собрата.

- С утра выпил, весь день свободен? - Толик с вожделением уставился на "чекушку". - Слыхал, Володя, новость?

Я вопросительно взглянул на алчущего Мартова.

- Дочку Вересовского вчера вечером прихватили с килограммом наркоты в "Ренегат баре", мне сегодня в РУВД слили.

Господи, ну что с тебя, убогого, возьмешь. Я поставил перед Мартовым стакан с остатками водки. Пусть хоть этим голову немного поправит, если сможет.

- Бедный Йорик, я знал его... - Я похлопал коллегу по плечу. - Все было не так, Толик, совсем не так...

- Какой Юрик?.. - как всегда, ничего не понял Мартов, но я уже был на лестнице.

Анюта со мной упорно не разговаривала. Хоть накормила, и за то спасибо. Постелила она мне на кресле-кровати, мы его обычно для гостей держим. "Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним..."

ДЕЛО О ДВУХ РАСПИСКАХ

Рассказывает Николай Повзло

"...В агентстве отвечает за политическую часть расследований. Обладает хорошими и давними связями в политических кругах города (во время учебы на философском факультете университета увлекся политикой: был "зеленым", членом "народного фронта", безуспешно баллотировался в народные депутаты СССР. В начале девяностых разочаровался в политике. Создал рекламное агентство, которое обанкротилось. Занялся журналистикой).

Немногословен. Задумчив. По национальности украинец. От украинского во внешнем облике только усы. Одевается строго.

Как руководитель излишне мягок по отношению к подчиненным. Философское образование сказывается в том, что, критикуя действия сотрудников, любит вспоминать Гегеля, Юнга и Платона, чем приводит сотрудников агентства в состояние легкого недоумения".

Из служебной характеристики

Я собирался сходить перекусить, когда в дверях появился какой-то парнишка.

- Вы - Николай Повзло, заместитель директора "Золотой пули"? - он, похоже, был уверен, что не ошибся. - Вам просили передать.

Незнакомец - я даже не успел его толком запомнить - протянул большой конверт, который я машинально взял.

- Простите, а кто...

Но он уже быстро спускался вниз.

Еще через несколько секунд хлопнула дверь в подъезд.

Пришлось вернуться - интересно ведь, что это за таинственное послание. Конверт как конверт, чуть больше обычного. Ни - кому, ни - от кого.

Я на всякий случай поднес конверт к лампе, но ничего подозрительного на просвет не обнаружил. Что ж, вскрытие покажет.

Я оторвал край и вытащил три сложенных вдвое листа. На всякий случай заглянул внутрь. Нет, это все.

На двух страницах были копии расписок, написанных от руки.

"Я, Аксененко С. М., служебное удостоверение 435/281 Главного управления охраны, получил от президента ООО "Геракл" Подкопаева 25 000 (двадцать пять тысяч) долларов США (во второй расписке - 14 тысяч). Обязуюсь вернуть деньги до 30.12. В противном случае рассчитаюсь выполнением обязанностей, связанных с моей профессиональной деятельностью". Число, подпись.

Еще на одном листе в нескольких строках сообщалось, что майор Аксененко работает в системе госбезопасности с 1981 года, в начале девяностых в связи с реорганизацией КГБ перешел на работу в Главное управление охраны и с недавних пор совмещает госслужбу с выполнением деликатных услуг для коммерческих структур.

Если все действительно так, как написано, то товарищ Аксененко совсем страх потерял. Стоит проверить, может получиться неплохой материальчик. Впрочем, сейчас московские газеты то и дело пишут о том, как крышуют господа офицеры.

О подарке надо бы рассказать шефу. Я сунулся к нему в кабинет, но меня упредила Любочка, наш секретарь и администратор.

- Обнорский будет после трех. У него сегодня лекция в университете.

А! Я и забыл, что он передает опыт подрастающему поколению. Говорят, студентки от него в восторге.

***

В конторе было почти пусто - все в разъездах. За столом у входа, уткнувшись в очередное произведение Обнорского, сидел наш новый охранник.

Только дверь в кабинет нашего главного сыщика Спозаранника была открыта, и Глеб, как всегда в белой рубашке и при галстуке, с кем-то строго говорил по телефону.

- Николай, ты мне нужен. - крикнул он мне, когда я проходил мимо.

Войдя, я услышал только последнюю фразу:

- Нет, это я не вам. А вы, если хотите что-нибудь сказать в свое оправдание, - заходите, мы вас выслушаем, - и Глеб положил трубку.

- С кем это ты так?

- Понимаешь, помощник прокурора районного с подследственных деньги вымогал за прекращение дел. Мне в РУБОПе эту тему слили. Вот собираюсь написать, а товарищ сопротивляется.

- Странный он какой-то. Что еще новенького?

- Новенькое - это у репортеров. А мы, ты же знаешь, пишем большие полотна.

- Да кто ж не знает. По полгода над каждым работаете.

- А ты как думал? Вон в прокуратуре по три года дела висят. Расследования не терпят суеты. Кстати, насчет новенького. Хочешь, кое-что покажу? - Глеб извлек из стола и протянул мне страничку текста. - Прикинь, как круто! Прокурор получил на халяву квартиру от директора завода.

Что-то в этой справке показалось мне подозрительно знакомым. Только я не сразу смог вспомнить, что именно.

- Подожди... - наконец вспомнил я. - Так ведь я тебе сам эту справку еще год назад передал.

- Да? - он выхватил у меня документ и стремительно спрятал в стол. - Ну ладно, тогда можешь идти.

И на том спасибо. Глеб со своей таинственностью когда-нибудь перехитрит сам себя.

- Я тебе тоже могу кое-что показать, - сказал я.

- Давай, - оживился Спозаранник.

- Нет, пожалуй, не буду.

***

Я перебрался к себе в кабинет и, устроившись в кресле, вновь перечитал содержимое конверта. Все это, конечно, надо проверять. Но как? Звонить в Управление охраны и спрашивать, служит ли у них имярек такой-то? Бессмысленно. В лучшем случае ничего не скажут, а скорее всего, просто пошлют.

С другой стороны, можно "пробить" телефончик этого самого "Геракла" и напрямую спросить товарища Подкопаева - чем ему так обязан господин офицер. Тем более что других вариантов вроде бы нет. Правда, колоть людей, как наш Глеб, я не могу - не получается. Наверное, не мой стиль. А сам Подкопаев ведь может и не сказать.

И что, если об этом сразу же станет известно Аксененко?

Нет, такой футбол нам не нужен...

Хотя есть идея. Нормальные герои всегда идут в обход. Есть же Степа.

Степан хороший парень, вдобавок - помощник депутата из комитета по делам безопасности городского собрания. Пускай пнет своего народного избранника. Что тому стоит сделать пару звонков и доложить: существует ли в природе такой товарищ майор или нет. Если существует - будем думать дальше.

Я набрал номер телефона. Степа, последний резерв ставки, как всегда, был на месте.

- Старик, ты слышал, только что подписано распоряжение о досрочных выборах? - пошутил я для начала.

- Ты что,- он все принял всерьез. - Кто подписал? Когда?

- Можешь расслабиться. Шутка.

- Ну у тебя и шутки с утра пораньше. Так и кондратий может схватить. Выборы - это же опять деньги искать, к банкирам идти, а они после кризиса знаешь как жмутся.

- Ничего, работа у тебя такая.

- А что, взяток нынче не дают?

- Какие взятки? Обижаешь. Никто даже и не предлагал.

- Оправдываться будешь в милиции. - Пора сменить тему, решил я. - Дело есть. Ты никуда не убегаешь? Тогда я подъеду.

*

У Мариинского дворца - обители депутатов - полукругом стояла стайка бабушек под предводительством мужика с мегафоном, взывающих выпустить на волю их избранника, арестованного за развратные действия с несовершеннолетней прямо в своем депутатском кабинете. Время от времени, по команде мужика, они принимались нестройно голосить: "Топоров - лучший друг детей", но всякий раз заканчивали лозунгом "Президента - в отставку".

Особенно мне понравилась надпись на картонке в руках одной сердобольной старушки: "Свободу узнику совести".

В дворцовых коридорах царила общая, никого ни к чему не обязывающая суета. В перерыве заседания депутаты толпились у стойки в столовой, но их лица не покидала печать заботы о благе народонаселения.

Я вспомнил, как в советские времена здесь висел маленький плакатик с запретом выносить еду в прозрачных пакетах. Очевидно, чтобы не дразнить измученного дефицитом обывателя...

В отсутствие босса Степа восседал в кресле за его массивным, старой работы столом, покрытым зеленым сукном. Рядом на тумбочке стояли четыре телефона, один из них даже с гербом.

- А ты заматерел, - приветствовал я Степана и. не дожидаясь приглашения, сел на стул у стола. На столе были аккуратно разложены какие то документы, а с краю возвышалась толстая пачка свежих газет.

- Заматереешь тут, - Степа откинулся в кресле. - Пишу речь для начальника - будет выступать на комиссии по борьбе с преступностью. Вот, послушай, - он повернулся к монитору компьютера:

"На сегодняшний день организованная преступность уже имеет своих представителей во всех эшелонах городской власти. Она контролирует ряд ключевых сфер бизнеса и пытается оказывать влияние на кадровые назначения..."

- Ну как? - он вопросительно посмотрел на меня.

- Сильно сказано. Только нынче это вроде бы уже не новость. - По-моему, он расстроился. - Ладно, не обижайся. Когда напишешь - покажи, может, подкину тебе что-нибудь любопытное из нашей базы. Не за просто так, конечно. Ваш на баш. Тут такое дело. Твой хозяин может ведь поинтересоваться, работает ли в Управлении охраны один человек...

- А тебе-то зачем? Собираешь секретные сведения?

- Да, по заданию ЦРУ, - пришлось показать ему расписки.

- О, я как раз сейчас делаю доклад по нарушениям законности работниками правоохранительных органов. Можно это включить туда.

- Погоди, пока еще нечего включать. Сперва надо все проверить.

- Ладно, пиши, как там фамилия твоего майора. Начальник скоро будет, озадачу его.

Я чиркнул на листочке фамилию, инициалы, звание Аксененко и, пожав Степе руку, отправился пить заслуженную чашку кофе с булочкой. Булочки в Мариинском очень аппетитные. Можно считать, что полдела сделано.

В буфете рядом со столовой было почти пусто. Только за дальним столом несколько акул пера из числа постоянно освещающих перипетии тяжелой депутатской жизни внимательно слушали Жоржа. Жорж, круглолицый упитанный пацан, недавно заделался пресс-секретарем одного из депутатов и, без сомнения, был очень горд этим назначением. Но вообще-то он был прирожденным "бутербродным" журналистом. Несколько лет назад Жорик, которому не было тогда еще и пятнадцати, стал появляться на презентациях и пресс-конференциях. Он не пропускал ни одного мероприятия, заканчивающегося фуршетом или подарками для пишущей и снимающей братии.

Запихивая за обе щеки бутерброды и тарталетки, он успевал между делом собирать угощения в большую сумку, прямо с тарелок вперемешку ссыпая в нее остатки со столов.

Взяв кофе, я пристроился рядом с ним и, выждав паузу, невзначай поинтересовался, когда наверху начинается презентация.

- Презентация? встрепенулся Жорик. - Почему я не знаю? Надо посмотреть, - он выскочил из-за стола и убежал. Остальные тоже было засобирались, но мне пришлось их разочаровать: это была спецшутка для Жорика.

***

Судя по припаркованной у нашего офиса навороченной "Ниве", Обнорский уже был в конторе. Когда я заглянул к нему в кабинет, он полулежал на диване, а на краешке его кресла примостилась длинноногая рыжая девица в коротенькой юбочке.

Знакомая картина. Поклонницы шастали к Андрею чуть ли не каждый день как же, модный писатель, известный журналист, в ореоле таинственности, - и, лежа на диване, шеф позволял себе пофилософствовать перед посетительницами или вспомнить, как выполнял интернациональный долг на Ближнем Востоке. Но эта, по-моему, была не в его вкусе.

- Здорово, проходи, - увидев, что я собрался ретироваться, Обнорский привстал и представил меня гостье:

- А это, Валя, мой заместитель, Коля Повзло. Очень хороший журналист.

Приятно, черт побери, что начальство тебя ценит, но Валя на меня даже не взглянула. Полуоткрыв рот, она завороженно смотрела на Андрея.

- А это, Николай, - Валентина Горностаева. Ей надоело телевидение, просится к нам на работу.

Обнорский повернулся к гостье:

- Валя, вы должны понять, что это очень тяжелая и ответственная работа. Может быть, совсем не такая, как вы себе представляете.

- А пистолеты у вас выдают? - вдруг перебила Горностаева, закидывая ногу на ногу и поправляя юбку.

Шеф осекся и даже несколько секунд собирался с мыслями. Мне, честно говоря, показалось, что девица малость того, и вроде бы он посмотрел на нее с сожалением.

- Я должен вас разочаровать. Здесь нет никакой романтики. Ни погонь по ночному городу, ни часов ожидания в засадах. Вместо этого вам днями придется сидеть в библиотеках, читая подшивки газет, и еще многому учиться.

Девица закурила сигарету и сказала после некоторого раздумья:

- Жаль, но я согласна.

Ответила она так, будто сделала нам одолжение. А я-то думал, что она тащится оттого, что вот так запросто общается с самим(!) Обнорским.

В общем, я не совсем понял, на что она согласна.

- Ну что, Николай, попробуем? - утвердительно спросил у меня Андрей.

Я молча пожал плечами. Попытка - не пытка. Тем более если шеф что-то решил - переубеждать его все равно бесполезно.

- Хорошо, - оценив мое молчание как одобрение, подвел итог Обнорский. Для начала мы вам можем предложить пройти у нас стажировку.

- Только, барышня, эту юбку вам придется сменить на что-нибудь более подходящее. У нас не ночной клуб. Забирай Валентину, введи в курс дела (это уже задание для меня).

Вводить мне никому ничего не хотелось, даже длинноногой. Поэтому я решил сплавить ее Агеевой, даме опытной во всех отношениях, к тому же заведующей нашей аналитической службой. Пускай воспитывает подрастающее поколение. Марина Борисовна была на месте.

- Принимайте пополнение, - уступив дорогу, я пропустил впереди себя в кабинет Валентину. Марина Борисовна пила кофе с каким-то субъектом с выпученными глазами в очках с тонкой оправой и черном костюме-тройке.

- Вам задание шефа. Валя Горностаева будет у нас стажироваться. Познакомьтесь, расскажите ей, чем мы тут занимаемся.

- Николай, вы же знаете, у меня море работы, - попыталась отмазаться Агеева.

Знаю, знаю. Море работы - это любимый ответ Марины Борисовны.

- Обнорский собрался писать исторический детектив, - продолжила Агеева. - Современных сюжетов ему уже мало, так он придумал что-то про коррупцию при Юрии Долгоруком - который на Тверской у Моссовета на коне восседает. Заказал мне историческую справку. Я неделю провела в архивах. Оказывается, Долгорукий был маленький и толстый, а посему на коне в доспехах да с бравой выправкой вряд ли сидел...

Все равно лучше вас с этим поручением никто не справится, - сказал я. Да, и расскажите Вале про форму одежды.

Пока Марина Борисовна рассказывала о своих исторических изысканиях, Горностаева присела на край стола.

Ноги у нее были действительно хороши. Впрочем, я поспешил выйти.

- А вы, наверное, Повзло, - остановил меня в дверях субъект, до этого молча сидевший в кресле рядом с Агеевой.

- Арнольд, - он протянул руку. - Обнорский поручил мне проводить психологическое тестирование сотрудников "Золотой пули".

Этого еще не хватало. Новая затея шефа. В нашей "Золотой пуле" есть бывшие менты, коммерсанты, музыканты, манекенщицы и, само собой, журналисты. Как в Ноевом ковчеге.

Только психолога не хватало.

Рука Арнольда оказалась рыхлой и потной.

- Так вы психолог?

- Почти. Сейчас защищаю диплом на заочном. У вас есть время побеседовать?

Какие-то задатки психолога, наверное, у него все-таки были, потому что субъект почувствовал, что желания беседовать у меня нет.

- Ну хорошо, не надо. Давайте я вам оставлю вопросник, а вы на досуге посмотрите, - и будущий психолог всучил мне целую пачку переснятых на ксероксе листов с какими-то вопросами, геометрическими фигурами и прочей дребеденью.

Со мной ему явно не повезло. С досугом у меня проблемы, поэтому я сразу засунул "домашнее задание" под ворох бумаг на своем столе. Стол я никогда не разбираю и другим не даю, зато складываю сюда всю макулатуру.

Может быть, через несколько месяцев, перебирая бумаги, найду и вопросы Альберта. Да, надо же доложить Обнорскому о расписках.

- А он уже уехал, - радостно сообщила Любочка. - У него сегодня вечером турнир по бильярду.

Шары, значит, катает.

Впрочем, дело к вечеру. До завтра терпит.

***

- Коля! Обнорский сегодня целый день будет на симпозиуме по борьбе с организованной преступностью. Велел передать, что ты в конторе за старшего, - обрадовала меня Люба, едва утром я переступил порог конторы.

Во влип. Других забот нету. Такие симпозиумы проводят чуть ли не каждую неделю, только оргпреступности это по фигу.

- Повзло! Сними трубочку, - остановил меня уже в коридоре звонкий Ксюшин голос.

- Николай Львович? - бархатистый голос в телефоне был мне незнаком. Вы интересовались Аксененко, - это был скорее не вопрос, а утверждение. Нам надо бы встретиться.

Предложение застало меня врасплох.

- Собственно говоря, с кем?.. - Хотя логичнее было бы спросить - зачем.

- Вы все узнаете. Договорились! - Это "договорились" тоже не предполагало возражений.

- Допустим. А где? - я растерялся и совсем упустил инициативу.

- Давайте на углу Литейного и Шпалерной через полчасика.

Ничего себе местечко - у Большого дома.

- Хорошо, как я вас узнаю?

- А мы вас сами узнаем, - в трубке раздались короткие гудки.

Интересно, как они пронюхали?

Неужели Степа проговорился?

Делать нечего, придется ехать. Только сейчас до меня дошло, что я понятия не имею, с кем собираюсь встречаться.

Надо бы кого-нибудь из наших предупредить. Мало ли что. Впрочем, место для встречи выбрано такое, что вряд ли что-то случится. Но предупредить все равно надо.

- Слушай, дорогой, к тебе уже приставал этот, Адольф или как его там? подскочил ко мне Зураб Гвичия.

В моменты высшего волнения (а сейчас, видимо, как раз был такой момент) у него прорывался кавказский акцент. Год назад, когда ему вместо очередной звезды предложили очередную командировку на Северный Кавказ, Гвичия понял, что "майору так и не бывать генералом". Он забил болт на армейскую карьеру в десантных войсках и сам попросился на работу в агентство. Мы как раз искали себе тогда начальника службы безопасности.

Зураб подошел как нельзя кстати. Но поначалу предпочитал действовать сугубо армейскими методами. Пришлось объяснять, что здесь не Чечня и совершенно не обязательно каждого постороннего, входящего в офис, допрашивать с пристрастием. Однажды ему под горячую руку попался директор крупнейшей охранной конторы "Стервятник", зашедший в гости к Обнорскому.

Он прошел мимо поста охраны, не показав удостоверение, но тут же попал в руки Гвичия, а еще через пятнадцать секунд стоял лицом к стене, ноги на ширине плеч, руки на стену...

- Я сам психолог. Физиономист!

- Я его так протестирую, что мало не покажется, - горячился Зураб.

Ага, видимо, Альберт добрался и до него.

- Нет, кто это придумал, скажи,- продолжал шуметь Гвичия.

- Ладно, остынь, - сказал я ему. - Не нравится, пожалуйста, скажи об этом шефу. И знаешь, на всякий случай: я уехал на одну интересную встречу к Большому дому. Ориентировочно, люди из конторы. Сами предложили.

- Может, съездить с тобой?

Это было бы неплохо. "Здрасьте, а это моя охрана". Но вдвоем нас явно не ждут.

- Нет, спасибо, это лишнее.

А вот разговор не мешало бы записать, подумал я, кстати вспомнив про нашу спецтехнику.

Я вытащил из сейфа диктофон размером с пол-ладони, положил машинку во внутренний карман куртки, а через рукав вывел к ладони пульт дистанционного управления. Диктофон работает бесшумно, а на улице не будет слышно даже, как щелкнет включение записи. "Раз, раз, проверка диктофона". Пожалуй, неплохо. Конечно, видеокамера в пуговице - это было бы еще круче - как-то шведские телевизионщики показывали нам такую игрушку, - но пока об этом остается только мечтать.

До встречи оставалось двадцать минут. Общественную агентскую тачку кто-то уже увел. Значит, на такси. На месте я был за пять минут до "стрелки".

*

У Большого дома, где размещаются управления ГУВД и ФСБ по Петербургу, было, как всегда, немноголюдно. Странно, но почему-то прохожие, проходя мимо этих подъездов, до сих пор ускоряют шаг. Только у главного входа лениво покуривала пара постовых с автоматами и в бронежилетах.

- Николай Степанович...

Я даже не заметил, как они подошли. Как раз про таких, наверное, говорят - внешность настоящего разведчика. Ничем не примечательные лица, ничего выдающегося в одежде. В инкубаторе их выращивают, что ли? Один, повыше, в коричневой кожаной куртке и кепке. Другой - в сером плаще.

- Алексей Иванович, - представился тот, что в плаще. Видимо, он был старшим, и, похоже, именно он говорил со мной по телефону. Такой же Алексей Иванович, как я Петр Петрович.

- Это мой коллега, - "Алексей Иванович" показал на второго. Тот слегка кивнул в знак согласия. - Где бы нам поговорить? Давайте пройдемся. - Мы не спеша свернули на Шпалерную.

- Очень нравится нам ваша "Золотая пуля". Всех злодеев вывели на чистую воду? - По-прежнему говорил только "Алексей Иванович". Вопрос, впрочем, не требовал ответа. - Но иногда вы слишком увлекаетесь.

Я включил диктофон на запись.

- Вы, Николай, - ничего, что я буду вас так называть? - наверное, догадываетесь, откуда мы и почему встречаемся с вами. Мы понимаем, что журналистам нужны сенсации. Но иногда не стоит ловить кошку в темной комнате. Особенно если там ее нет. Ошибся Сергей Николаевич Аксененко, с кем не бывает. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Наш вам дружеский совет - не стоит об этом писать. Пятно на всю службу, опять же. Забудьте вы об этом. А мы вам, в порядке компенсации, подбросим что-нибудь любопытное. Настоящую бомбу.

- Вот только бомбы не надо, - спохватился я. - У нас их, знаете ли, у самих хватает.

Молчавший до сих пор "коллега" усмехнулся и, вытащив из внутреннего кармана пачку фотографий, протянул ее мне.

- Взгляните, вот настоящая сенсация.

Не очень качественные, явно непрофессиональные снимки, вероятно, сделанные телеобъективом: лысеющий мэн и женщина, в возрасте далеко за тридцать, на корме катера на Неве. Мужчина накинул на плечи спутнице пиджак и слегка приобнял ее. Еще на одном - эта же пара обедает где-то в открытом кафе. А вот они же, взявшись за руки, гуляют в парке. Снято, опять же, издалека. Обычная влюбленная пара. На последней карточке - он за рулем, а она садится в машину. На "форде" - дипломатические номера. Дипломат?

Ну и что?

- Ну и что? - я хотел вернуть фотографии "коллеге".

- Не торопитесь, это очень любопытные снимки. Мужик - Курт Дерксон атташе немецкого консульства, а женщина - его русская подруга.

- Это у нас вроде бы теперь не запрещено? Или времена меняются?

- Не запрещено, - серьезно продолжил "Алексей Иванович". - Поэтому мы даже не говорим, что господина Дерксона на родине ждет супруга и две очаровательные дочки, которых он почему-то не привез в Россию. Но вот его спутница, назовем ее Лена, раньше работала в секретном НИИ. Не исключено, что отсюда и интерес к ней Курта.

- У вас есть доказательства?

- Пока нет. Но вот вы и проверьте. Получится великолепный материал. Берите фотографии. А Аксененко оставьте в покое. Идет?

Признаться, предложение меня не вдохновило. Но у меня плохо получается говорить людям "нет".

- Я сейчас не могу ничего обещать. По крайней мере, поставлю в известность Обнорского.

- Поставьте, но все же, наш вам совет, не лезьте вы в эту историю.

- Как вас найти?

- Мы вас сами найдем, - мои новые знакомые повернули назад.

А я перевел рычажок на пульте диктофона, и, повернув за угол, вытащил из кармана радиотелефон. Больно не терпелось сказать пару ласковых слов Степе. Кто, как не он, сдал меня с потрохами.

- Степа, ты охуел! - я почти орал в трубку, так, что проходящая мимо интеллигентного вида барышня дернулась и отшатнулась в сторону. - Кто-кто, конь в пальто! Повторяю: ты охуел! Почему? Ты знаешь, с кем я сейчас встречался? Откуда они могли узнать, что я интересуюсь Аксененко? Что я сам просил? Я просил узнать, есть ли такой сотрудник, и больше ничего.

Кому ты про меня говорил? Только депутату? А он... Идиот!

Короче, заставь дурака Богу молиться... Степаша, конечно, напряг своего начальника. Но когда в Управлении охраны спросили у депутата - зачем ему сдался их сотрудник, тот не придумал ничего лучше, как рассказать о просьбе журналиста Повзло. Святая простота.

Блин, надо же было так влипнуть.

Глупейший прокол. Именно из-за таких глупостей и случаются большие неприятности. А если бы, допустим, те же бумаги касались какого-нибудь бандита, и информация ушла бы к браткам...

С этими депутатами лучше не связываться. Работа у них такая - языком трепать. Кстати, поэтому получить любую информацию в депутатнике проще пареной репы. Подойди к одному-другому - все, что знают, расскажут. Нет, секретов там не утаишь. Я это понял, еще когда писал для газеты отчеты со съездов народных депутатов. Чуть только перерыв - депутаты сразу в коридор, ищут, кому бы дать интервью.

Однако товарищ Аксененко все же существует в реальности. Очень интересно. Значит, надо "пробить" "Геракл".

*

Это было полное безумие. Мы долго целовались прямо в прихожей. Потом сорвали друг с друга одежду и перебрались в ванну. Но ванна оказалась слишком мала для этого занятия.

Теперь я точно знаю, почему иностранцы придумали джакузи. В магазине около дома такая стоит. За три зарплаты. Только если даже образуются лишние деньги - все равно в квартиру она не влезет.

Не вытираясь, мы перекочевали на диван, оставив за собой брызги и следы мокрых босых ног. Анка сперва немного стеснялась, но оказалась в постели просто потрясающей. Настоящая пантера. Никогда бы не сказал.

- Хочешь "Колы"?

Кивнув, она лизнула меня в шею.

Свесив ноги, я нащупал тапки и вышел на кухню. Был уже второй час ночи. Ничего себе, сколько же это мы кувыркаемся...

*

На работе я на нее не обращал внимания. Блондинка, - а я по блондинкам с ума никогда не сходил. Сидит целый день, уткнувшись в компьютер, да вечно сумки с продуктами домой тащит. Серая мышка.

В своем деле она, кстати, соображает - иногда выуживает шикарную информацию. Мне, правда, наша Марина Борисовна, которая обычно все про всех знает, недавно делала прозрачные намеки.

Зазвала вечером к себе в кабинет, якобы кофе попить. Хотя понятно, если Агеева кофе предлагает, значит, хочет о чем-то посплетничать. Закрыла дверь на замок и даже плеснула в кофе армянского коньяку. Это знак высшего доверия и расположения. Початая бутылка благородного напитка хранится у нее в сейфе вместе с самыми секретными материалами. Шеф спиртное вообще - и на работе в частности - не одобряет. Я, как первый зам Обнорского, вроде бы тоже должен не одобрять, но с пониманием отношусь к слабостям коллег.

Так вот, сперва Агеева, как водится, пожаловалась на тяжелую жизнь: работы - море, совсем меня замучили, сижу здесь до ночи. Это, наверное, к тому, что надо бы выписать премию.

Я молча слушал, дожидаясь, когда она перейдет к главному.

- Николай, какой у вас галстук!

Очевидно, это комплимент. Марина Борисовна умеет льстить. Галстук был куплен несколько лет назад где-то на просторах штата Айовы взамен забытого в гостинице.

- И галстук у вас красивый, и девушкам нашим вы нравитесь, - продолжала Агеева, почти заинтриговав меня.

- Кому, интересно?

- Да вот хотя бы Анечке Соболиной, - Марина Борисовна понизила голос и почти перешла на шепот, хотя рядом никого не было. - Мы на днях с ней пооткровенничали.

Муж Ани Володька Соболин работает у нас начальником репортерского отдела и ведает каждодневной городской текучкой - грабежами, разбоями, пожарами и прочими безобразиями. Постоянно где-то носится как угорелый.

Замужем - еще не значит, что умерла, - как будто угадав мои размышления, напутствовала Агеева.

Впрочем, мне-то, честно говоря, на эти бабские сплетни тогда было глубоко наплевать.

*

Колы в холодильнике не оказалось.

Была пару дней назад, да вся вышла.

Зато водопроводная вода осталась в изобилии. Стоя у раковины, я чуть не выронил стакан, потому что Соболина сзади прильнула ко мне стройным разгоряченным телом. У меня аж мурашки побежали от соблазна, когда я спиной ощутил ее бархатистую кожу.

Пить расхотелось. Я слегка наклонился вперед и, подхватив ее за попку, потащил в комнату. На глаза попался трельяж.

Меня подвела склонность к экспериментам - я только успел посадить Аню на видавший виды столик, как он затрещал, ножки у шаткой конструкции подкосились, и сооружение с грохотом рухнуло на пол.

- Не выдержал испытаний, - я крепко держал продолжавшую висеть на мне и даже не успевшую испугаться Соболину.

- Все, я хочу кофе, - кстати вспомнила Аня фразу из поднадоевшего рекламного ролика.

*

Мы молча пили кофе.

Нет, ну дернуло же меня под конец дня попросить Аню посмотреть в нашем компьютере что-нибудь о "Геракле". Не мог потерпеть до утра.

Хотя я сказал Соболиной про "Геракл" в расчете на завтра, она уже через полчаса принесла тонкую пластиковую папку.

- Посмотри, здесь то, что у нас есть. Все, что ты хотел узнать, но стеснялся спросить. Если этого будет мало, я завтра попробую еще что-нибудь поискать.

- Спасибо, дома почитаю. Что-то мы сегодня засиделись, - я решил сделать доброе дело в порядке компенсации за сверхурочные. - Тебя подбросить до метро?

- Хорошо бы. Только сумки возьму, - Соболина побежала к себе в кабинет.

"Шестерка", предназначенная для нашего коллективного пользования, сегодня вечером была в моем распоряжении.

Недавно у шефа родилась очередная идея, и он заставил всех сотрудников получить права. Теперь коллеги гоняют на тачке куда ни попадя. Удивительно, что старушка до сих пор жива. Нет, движущиеся автомобили от новоиспеченных "чайников" еще успевали иногда уворачиваться, но еще недели не было, чтобы кто-нибудь из наших не зацепил поребрик, угол дома или припаркованную машину. На днях сам видел, как Витя Шаховский прямо у офиса лихо завернул под арку, впилился в "ауди", выскочил и тут же начал качать права - "Мужик, ты на кого наехал".

Мужик, правда, оказался из налоговой полиции, поэтому Витек быстро поостыл и побежал договариваться со знакомым автослесарем.

Соболина со своим сумками еле уместилась на переднем сиденье. Из одного пакета торчали куриные лапы, другой под завязку забит тоже какой-то снедью. Все-таки везет Володьке.

А мне придется ужинать колбасой с чаем. Готовить лень, да и некогда.

- Твой Соболин небось дома уже с голоду помирает, - я почувствовал, что сам чертовски проголодался.

- Да ну, его же еще утром какие-то опера взяли на операцию. Куда-то под Новгород. Знаю я эти операции. Купят по бутылке водки да нажрутся. Обещал вернуться завтра. А сына мы отдали моим родителям на неделю на воспитание. Хочешь - бери курицу, приготовишь.

- Нет, не буду. - Я даже сглотнул слюну, на секунду представив жареного цыпленка с картошкой и черносливом внутри. - Может быть, заедем куда-нибудь в кафе, поужинаем?

- Я могу сделать курицу и вместе съедим, - вдруг предложила Соболина.

- Хорошая мысль. Тогда едем ко мне. - Не дожидаясь ответа, я повернул с Фонтанки на Московский.

Когда я в прихожей помогал Соболиной снимать плащ, мне на глаза попалась маленькая аккуратная родинка на ее стройной шее, и я сразу забыл о еде. Снимая туфли, Аня рукой оперлась на мое плечо, и вот тут у нас одновременно что-то замкнуло...

Мой кофе уже остыл. Да, нехорошо как-то вышло. И что теперь делать. Говорил мне батя: "Не живи там, где живешь". А я не слушал.

- Повзло, мне с тобой было очень хорошо, - Соболина, видно, решила развеять мои сомнения. На ней была одна незастегнутая рубашка, и сбоку я видел на редкость соблазнительную грудь.

- Мне с тобой тоже, - это было действительно здорово. Да и, в конце концов, замужем - это не умерла, как говорила Марина Борисовна.

Я почувствовал, как сопротивление во мне снова вот-вот перегорит.

Там еще вроде бы остался диван...

- Выдержит? - Соболина улыбнулась, и я отметил, что улыбка у нее тоже очень милая.

*

- Ты бы пока посмотрел, что я нашла у нас по "Гераклу", - вспомнила утром Аня, занявшись-таки обещанной курицей.

Действительно, я даже забыл, чему обязан романтическим приключением.

Наш "Геракл" оказался одним из многочисленных ООО. Впрочем, главное, что меня интересовало сейчас, - это фамилия директора. Подкопаев. Да, все сходится. А вот фамилия Аксененко среди учредителей - уже удача. Этот, правда, Игорь. Братья? Да вот еще неизвестно откуда взявшаяся информация о тесной связи с правоохранительными органами.

Ну, в этом-то как раз ничего необычного нет. Недавно я встречался с одним депутатом-бизнесменом, который в большом авторитете. Так он хвастался, что у него начальник службы безопасности - бывший заместитель начальника "конторы".

Мол, если у него главный телохранитель "оттуда", то значит, и он белый и пушистый. Хотя тут же рассказал, как купил депутатский мандат за несколько сот тысяч долларов.

Вот и Подкопаев обзавелся надежной крышей. Главное управление охраны это вам не воробьям фиги показывать. Бывшее 9-е управление КГБ, ныне ГУО. Охрана президента и первых лиц государства. Впрочем, ныне ментовской или гэбэшной крышей никого не удивишь. Хорошо если еще во внерабочее время крышуют, но ведь сплошь и рядом совмещают приятное с полезным.

- Ну как, есть что-нибудь полезное? - Аня поставила на стол сковородку с подрумянившейся курицей и нарезала помидоры, которые обнаружила в холодильнике. Она быстро освоилась на кухне.

- Ты молодец. Взгляни, что мне принесли, - я вытащил из сумки конверт.

Кстати, кто-то уже не первый раз подбрасывает нам информацию к размышлению. Прошлой зимой, когда мы собирали сведения об "Институте безопасности общества", где группа товарищей с успехом осваивала бюджетные средства на личные нужды, по почте пришел конверт без обратного адреса с парой любопытных документов. Оказывается, два миллиона долларов наши "ученые" получили под техническую проработку идеи высокоскоростного средства передвижения, приводимого в действие мускульной силой ног. Читай велосипеда.

Как писали классики, "с таким счастьем - и до сих пор на свободе".

Между прочим, в том, что сливают информацию именно в наше агентство, нет ничего удивительного. Связываться с органами многие не хотят и ни за что не будут, а вот пресса - совсем другое дело. К тому же то, чем мы занимаемся, очень похоже на оперативную работу.

Конечно, печатное слово сейчас ничего не стоит. Вернее, стоит как раз столько, сколько заплатят. Но все же иногда статья в газете эффективнее всех органов, вместе взятых.

- Что ж, пора на службу. - Давненько день не начинался столь недурственно.

Я посмотрел на Анну:

- Ну что, все хорошее когда-нибудь заканчивается?

- Будем выдвигаться по одному? - не иначе как Аня решила проверить меня на вшивость. - Увидит кто-нибудь с утра вдвоем, будут строить версии.

Да, строить версии - это мы умеем. На год вперед можем завалить работой и милицию, и прокуратуру, и ФСБ. Только дай тему. Вот когда в прошлом году депутата Омельченко расстреляли - мы в статье столько версий за полчаса набросали, что потом к нам сотрудники следственной бригады полгода ездили. Интересовались - откуда вы это взяли, а это где узнали. А как-то меня один следак в сторонку отвел и спрашивает: "А скажите, Николай Степанович, как вы думаете, где нам следует искать исполнителей?" Я чуть не упал. Знал бы прикуп - жил бы в Сочи. Нет, в Сочи теперь уже не модно...

Кстати, наша контора называется "Золотой пулей" тоже неспроста. Название, конечно, не ах. Хуже, чем детективное агентство "Лунный свет", но это не ради красного словца. Несколько лет назад Андрюха Обнорский, тогда еще, как и я, корреспондент городской "молодежки", писал о маньяке, который несколько лет безнаказанно орудовал в городе. У него был фирменный стиль охотился исключительно за симпатичными молоденькими девушками семнадцати-двадцати лет, подстерегал их по дороге к дому на темных пустырях, насиловал и убивал из мелкокалиберного пистолета. Причем использовал патроны исключительно иностранного производства с покрытыми медью пулями. Их еще называют "золотыми" и применяют в спортивной стрельбе.

- Нет, по одному никак не получится. По правилам хорошего тона кавалер должен проводить даму. Едем! - Я встал из-за стола и решительно взял Аню за руку.

Когда у офиса мы выходили из машины, то первым делом встретили Марину Борисовну. Она пристально посмотрела на нас...

*

Обнорского в конторе опять не было. Я набрал номер его трубы.

- Дядя Андрюша, ты где? Пьешь кофе в "Садко"? Возьми и мне чашечку, буду через десять минут, расскажу тебе историю. Даешь интервью иностранцу? Я тоже могу дать. Нет, отложить нельзя.

...Обнорский сидел за столиком в центре полупустого зала с белобрысым парнем в жилете армейского образца (удобная штука - куча карманов). Парень что-то старательно записывал в блокнот.

- Твой кофе, - пододвинул мне чашку Обнорский. - Подожди немного, мы скоро закончим.

Я плеснул в чашку сливок и насыпал две ложечки сахара. Кофе уже успел остыть. Откинувшись на спинку стула, я. почувствовал, что сейчас засну. Я улавливал лишь обрывки разговора между Андреем и иностранцем - что-то о страшной русской мафии в Европе.

- Николай, Кристиан интересуется, кто победит на следующих выборах, вывел меня из состояния дремоты Обнорский.

- На выборах? Электорат, как всегда, кинут. В итоге победят деньги и политические технологии, а мы будем разоблачать мафиозных кандидатов и тоже заработаем денег. Круговорот денег в природе. А вы откуда, Кристиан?

Он оказался московским собкором немецкого журнала. Я вспомнил про фотографии. Немецкий дипломат...

Есть ли у вас план? О да, у меня есть план.

- Кристиан, вы хотите сделать бомбу для своего журнала?

Еще бы он не хотел. Покажите мне журналиста, который не мечтает найти сенсацию.

- Подожди, подожди, - заинтересовался Обнорский. - Какую бомбу, почему не знаю?

Я рассказал про письмо, вчерашнюю встречу и положил на стол фотографии.

Да. Вот еще диктофон с записью...

- Историю с письмом мы, конечно, отработаем сами, а вот как быть с дипломатом?

- Очень похоже на провокацию, - уловил, куда я клоню, Обнорский. - С нами атташе едва ли будет говорить. Другое дело - немецкий журналист. Как-никак соотечественник.

- Я готов. Еду в консульство, попробую что-нибудь разузнать, - в глазах Кристиана появился охотничий азарт.

- А про Аксененко готовь статью, - подвел итог Обнорский. - Его начальство, конечно, будет расстроено появлением такой публикации. Потому они и вышли на тебя. Но это их проблемы. Вряд ли они предпримут что-то кроме беседы.

- Ладно, завтра напишу. А сейчас с твоего позволения поеду домой, спать.

- Спать? А что ты ночью делал?

- Работал, как пчелка, в поте лица.

- Ну-ну, - кажется, Андрей мне не поверил.

*

Поспать мне так и не удалось. Радиотелефон я предусмотрительно отключил, но домашний звонил не переставая. Я решил трубку не снимать и ради интереса стал считать звонки.

Сбился после сорока. Кто это такой настырный? Вы настырные, но и я тоже могу пойти на принцип. Каждый человек имеет право на отдых - так, кажется, записано - или было записано - в Конституции. Ну что за люди, ведь ясно же никого нет дома. Или знают, что я здесь? А может быть, это шеф? Я сполз с дивана и дотянулся до телефона.

- Николай Степанович! - Я узнал голос "Алексея Ивановича", в нем слышалась укоризна. - Ну что же вы, мы звоним, звоним. На работе сказали, что вас сегодня не будет. Но сами понимаете, служба. Так что вы решили?

- Знаете, ваша информация о господине атташе нас очень заинтересовала.

- А что с Аксененко? - теперь в голосе чувствовалась досада.

- Честно говоря, мы еще не обсуждали эту тему. Все как-то некогда, соврал я.

- Вы не совсем серьезно отнеслись к нашей просьбе, - "Алексей Иванович" был явно раздражен.

- Ну почему же, я понимаю всю важность момента.

- Складывается такое ощущение, что не до конца. Кстати, вы, оказывается, пользуетесь успехом у прекрасного пола? - Это уже был запрещенный прием. Выходит, они меня пасут...

- Это надо понимать как угрозу? - собрался я с мыслями после некоторой паузы.

- Ну что вы, Николай Степанович, просто интересуемся.

- По-моему, напрасно. Я не генеральный прокурор, не иностранный дипломат и даже не министр юстиции. - Я первым повесил трубку.

Разговор подействовал как холодный душ. Спать уже совсем не хотелось. Не люблю, когда на меня давят.

Значит, придется воевать.

Я включил компьютер, взял сигарету и за час набросал пятьдесят строк о "красных" крышах, ничем не уступающих бандитским, и коррупции, разъедающей правоохранительные органы, как и все общество. Как частный пример - расписки Аксененко. Пожалуй, этого достаточно. Не одна, так другая газета ухватится за этот материал.

А диктофонная пленка послужит доказательством на крайний случай.

Что мне за это будет? Да, пожалуй, ничего. Они вряд ли предпримут какие-то действия после неудавшегося шантажа. Операция провалена. "Юстас Центру: шеф, шеф, все пропало".

Теперь можно и поспать. Однако я их недооценил.

*

Удивительно, но сегодня с утра Обнорский был на месте. Ксюша в блузке с весьма откровенным декольте радостно улыбнулась и сообщила, что шеф просил меня зайти, как только я появлюсь.

- Салют, - мрачный Обнорский положил ручку и оторвался от чтения газеты. Перед ним сидели Агеева и Леша Скрипка, тоже заместитель Андрея. Ты читал сегодняшние "Городские новости"?

- Я такое вообще не читаю. Это же бульварный листок.

- А зря. Посмотри на третьей полосе. - Обнорский показал на лежавшую перед ним газету.

Я сразу увидел три фотографии из тех, что передали мне у "Большого дома". Крупный заголовок "Дипломатический роман" - без претензии на оригинальность.

"Атташе немецкого консульства Курт Дерксон очень полюбил Петербург и русскую девушку Таню, с которой почти не расстается..." Интересно, кто написал эту чушь? Я посмотрел на подпись под статьей. Николай Повзло, агентство "Золотая пуля".

- Что это?

- Вот и я тебя хочу спросить - что это? - Обнорский посмотрел на меня.

Интересно, что он хотел от меня услышать?

- Думаю, что об этом лучше спросить управление охраны, - я рассказал о состоявшемся накануне разговоре.

- Нет, мальчики, надо что-то делать, этого нельзя так оставлять, разволновалась Марина Борисовна.

- Был у меня в газете один такой случай. - Скрипка хотел поведать одну из своих многочисленных историй, но передумал. - Значит, так. Я попробую навести справки, как это дерьмо попало в газету. Хотя вы сами знаете, как это делается. Надо завтра собрать пресс-конференцию и обо всем рассказать.

- Займись этим, - попросил Андрей Леху. - А мы с тобой, Николай, приглашены на обед. Звонил Кристиан, в час мы встречаемся с Дерксоном в "Европе".

- Тогда идем. А иначе лучше в пирожковой за углом. В "Европе" чашка кофе стоит восемь баксов - овес нынче дорог.

*

Кристиан с Куртом уже ждали нас в ресторане, в крытом внутреннем дворике отеля. Особенно мне нравится это местечко зимой, когда на улице грязь и слякоть, а лица прохожих угрюмы, недружелюбны. Зато здесь чувствуешь себя как за границей.

Кристиан представил нас Дерксону.

- Мы должны принести извинения за сегодняшнюю публикацию... - начал Обнорский.

Я тоже попытался сказать, что мы тут вроде как ни при чем.

- Не надо, я все понимаю - я догадываюсь, как это делается, - Курт усадил нас за стол. - Я уже видел эти снимки. Видимо, они хотели меня вербовать, а когда у них ничего не вышло, решили отомстить. Не сейчас, так позже - они бы все равно это сделали. К сожалению, моя миссия в России подходит к концу. Сегодня мне объявили о срочной командировке в Бонн. Фактически это означает отзыв. А Таня... Если откровенно, то я давно уже не живу вместе с супругой. С Татьяной мы сыграем свадьбу. Но, скорее всего, не здесь.

- У нас завтра пресс-конференция, где мы расскажем об этой провокации...

- При всем желании не могу принять ваше приглашение. Сами понимаете, я не частное лицо. Но, в любом случае, спасибо за предложение. Теперь я вынужден, как это у вас говорят, откланяться. - Курт с Кристианом поднялись из-за стола, попрощались с нами и направились к выходу.

Я смотрел им вслед. Глупо как-то все вышло. С Куртом они все равно добились своего. Пресс-конференция ничего не изменит, хотя завтра мы и выступим...

- Не грусти, - Обнорский хлопнул меня по плечу. - Что с материалом о проделках Аксененко?

- Статья готова. Позвоню в "Губернские новости", думаю, что они возьмут. Но сперва хочу съездить в "Геракл" - адрес у меня есть. "Гражданин Подкопаев, вам предоставляется последнее слово..."

*

...Сначала был шум в голове, потом я открыл глаза и несколько секунд спустя понял, что надо мной потрескавшийся и давно некрашенный потолок с разводами от старых протечек. Нечто похожее я испытывал после солнечного удара, когда в детстве отец впервые привез меня в Крым.

Я повернул голову и выяснил, что лежу на покрытом линолеумом полу рядом с давно не мытой кухонной плитой. Рот был чем-то забит. Попытался сесть, но шум в голове сменила тупая боль в затылке. Издав что-то похожее на мычание, я откинулся на спину. Пошевелил кистями и обнаружил, что запястья перехвачены браслетами наручников, от которых тянется веревка к ногам, связанным около голеней.

Голова просто раскалывалась. Терпеть не могу головную боль. Скорее всего, мне сзади чем-то засандалили по затылку.

В общем, пришел, упал, очнулся - гипс...

***

Я нашел офис "Геракла" на пятом этаже грязного, с запахом подъезда обычного жилого дома недалеко от Невского.

Нажал кнопку звонка. Дверь открыл стриженный почти наголо амбал, как пишут в таких случаях - "характерной наружности".

- Могу я видеть господина Подкопаева? - я показал редакционное удостоверение.

Он разглядывал меня. Я смотрел на него.

- Что ж, проходи, - лысый ежик пропустил меня, защелкнув дверь на замок.

Я оказался в длинном полутемном коридоре. Скорее всего, это была бывшая коммуналка.

Из-за одной из дверей появился худощавый парень примерно моих лет, в костюме без галстука. Почему-то директора "Геракла" я представлял себе несколько иным. Этот был похож на секретаря райкома комсомола.

Свою речь я заготовил заранее - так и так, собираемся публиковать материал, где упоминается и ваша фамилия, не хотите ли взглянуть.

Он поморщился и посмотрел на меня как на полного идиота.

- Тебя же предупреждали, - сказал амбал, стоявший у меня за спиной.

- Да, но... - я стал поворачиваться в его сторону...

Дальше не помню...

*

Из-за двери послышались голоса.

- И что теперь делать? - визжал чей-то голос. Я подумал, что скорее всего он принадлежит Подкопаеву.

- Не ссы, - отвечал амбал, - не твоя забота.

Может, это они про меня. Я поднял ноги и дотянулся руками до тряпки, торчавшей изо рта. Вдох-выдох. Хорошо-то как!

Тихо опустить ноги мне не удалось. Они с грохотом бухнули об пол.

Удар болью отозвался в голове.

- О, оклемался, - заглянул в кухню мордастый. - Знаешь, братан, по пьяной лавочке со многими случаются несчастные случаи. Значит, пора тебе переходить к употреблению спиртных напитков.

Он взял со стола початую бутылку коньяка, присел, зажав мою голову между колен, и стиснул мне нос большим и указательным пальцами левой руки. Ничего не оставалось, как открыть рот, куда он тут же засунул горло бутылки.

- Пей до дна.

Коньяк обжигал горло. Почувствовав, что сейчас захлебнусь, я скорее от страха, чем осознанно, собрал все оставшиеся силы - мои ступни описали дугу, и удар пришелся прямо в лоб мордастому. От неожиданности он отлетел к стене. Из носа закапала кровь.

- Тебе конец, - прохрипел амбал, вставая и утираясь тыльной стороной кисти.

Это я понимал и без него.

Настойчиво зазвенел входной звонок.

- На помощь! - заорал я, собрав последние силы.

Мордастый в нерешительности остановился. Последовали сильные удары в дверь, треск ломающегося дерева и крик: "Налоговая полиция! Всем на пол!"

В коридоре послышался тяжелый топот, и на кухню один за другим влетели "двое из ларца, одинаковых с лица" - серый камуфляж и вязаные шапочки с прорезями для глаз и рта. В руках - укороченные автоматы.

Я и так уже был на полу, а вот мордастому не повезло. Во всяком случае, ему быстро придали горизонтальное положение, и не уступающий амбалу в комплекции "полицай", устроившись у него на спине, уже застегивал наручники на сведенных назад руках.

Связанный журналист оказался для полицаев полной неожиданностью.

Маски-шоу подоспели очень вовремя, хотя, как выяснилось, я тут был ни при чем. Реализация оперативных мероприятий по крупному неплательщику - ООО "Геракл" - была запланирована еще неделю назад.

Финал статьи для "Новостей" получился покруче любого боевика. В газете наш материал отметили на летучке и даже обещали премию - сто рублей.

Кстати, статья вышла в один день с нашей пресс-конференцией. Обнорский хлопал меня по плечу и называл героем.

Да что толку? Таких, как Аксененко, - тысячи. Одна статья ничего не изменит.

Голова у меня еще трещала, и с пресс-конференции я смотался, не дожидаясь окончания.

Запел радиотелефон.

- Коля, когда ты, наконец, появишься в конторе? По-моему, я по тебе успела соскучиться. - Я не сразу узнал голос Ани...