«Лисий король»

Артур Конан Дойл Лисий король

Дело было после охотничьего обеда, на котором красных мундиров за столом оказалось не меньше, чем черных сюртуков. Из-за присутствия военных разговор за сигарами перешел постепенно на лошадей и наездников, стали вспоминать необыкновенные гоны, когда лиса вела за собой свору через целое графство и настигали ее только две или три прихрамывающие гончие и пеший егерь, потому что у всех всадников были отбиты зады. Чем чаще наши бокалы наполнялись портвейном, тем длиннее и фантастичнее становились гоны, и в конце концов, если верить некоторым рассказам, выжлятники забирались в такую даль, что, спрашивая дорогу, не могли понять языка, на котором им отвечали люди. И лисы тоже стали вести себя как-то странно, а некоторые из них оказались даже на ветках подстриженных ив. Других вытаскивали за хвост из кормушек в конюшнях, а третьи, вбежав в открытую дверь, забивались в картонку для дамских шляп.

Одну или две такие невероятные истории рассказал глава местного охотничьего общества, и когда он, откашлявшись, собирался приступить к новой, мы уже с нетерпением ее ждали, потому что в нем было что-то от актера, и мы его слушали, разинув рты. Выражение лица теперь было у него деловым, серьезным и очень сосредоточенным, что предваряло обычно самые большие его успехи в роли рассказчика…

Человек, о котором я буду рассказывать, живет теперь не здесь, он переехал в другую часть Англии, но, наверное, кто-нибудь из вас его еще помнит. Дэнбери его имя, Уолтер Дэнбери, или Уот Дэнбери, как его тогда называли все. Он был сыном старого Джо Дэнбери, хозяина Верхнего Аскомба. Единственный его брат утонул, и имение после смерти отца унаследовал он один. Всего несколько сот акров, но хорошей пахотной земли, а земледелие в те дни процветало.

Этот молодой Уот Дэнбери был просто молодчина, завзятый наездник, готовый жизнь провести в седле, и великолепный спортсмен, но то, что он в его возрасте вдруг стал хозяином приличного состояния, немного вскружило ему голову, и год или два после получения наследства он прожигал жизнь. Мальчик не был порочным, но соседи у него оказались очень пьющие и они втянули Дэнбери в свою компанию, а он был общительный малый, старался не отстать от друзей и очень скоро стал пить куда больше, чем было полезно для его здоровья. Но тут случилось нечто очень любопытное и так резко вырвало его из трясины, в которую он погружался, что его рука после этого больше никогда не протягивалась к бутылке.

У Уота Дэнбери была черта, которую я замечал также у многих других, и заключалась она в том, что хотя он все время рисковал своим здоровьем, он, тем не менее, очень о нем тревожился: самый пустячный симптом какой-нибудь болезни, когда он сам его у себя обнаруживал, вызывал у Дэнбери крайнее беспокойство. Здоровье у него было прекрасное, он был закален, много времени проводил на воздухе и очень редко испытывал даже самые легкие недомогания, но наступило время, когда пристрастие к бутылке начало сказываться, и, проснувшись однажды утром, он почувствовал, что руки у него трясутся, а нервы дрожат, как натянутые до предела струны. Он поужинал накануне в каком-то доме, где было очень сыро, а стол ломился от вина, хотя и не очень тонкого: так или иначе, его язык казался ему теперь таким шероховатым, как купальное полотенце, а в голове будто тикали часы - из тех, которые заводят на восемь дней. Дэнбери очень встревожился и послал в Аскомб за доктором Миддлтоном, отцом того врача, который практикует там нынче.

Миддлтон и старый Дэнбери очень дружили, и доктору было неприятно видеть, что сын его друга гибнет, и он, воспользовавшись представившимся случаем, сказал юноше, что его болезнь очень серьезна, и прочитал ему лекцию об опасностях, которые таит в себе его теперешний образ жизни. Сокрушенно покачивая головой, он говорил, что если Уот Дэнбери не изменит своего образа жизни, возможна белая горячка, а то и мания. Молодой Дэнбери страшно перепугался.

- Как вы думаете, сегодня ничего со мной не случиться?

- Если вы не выпьете днем ни капли и до вечера никаких нервных симптомов у нас не появится, тогда, пожалуй, можно рассчитывать на то, что с вами ничего не случится, - ответил доктор. Немного страха, подумал он, его пациенту не повредит, поэтому он несколько сгустил краски.

- Каких симптомов могу я ждать? - спросил Дэнбери.

- Обычно начинаются зрительные галлюцинации.

- А как мне быть, если я что-нибудь такое увижу?

- Если увидите, пошлите сразу за мной, - и, пообещав лекарство, доктор попрощался с ним и ушел.

Уот Дэнбери поднялся с кровати, оделся и стал, охваченный тоской, бесцельно бродить по комнате, совсем несчастный и растерянный; в мыслях он уже видел себя навсегда заточенным в психиатрическую лечебницу графства. Итак, доктор ручается, что если он благополучно дотянет до вечера, с ним сегодня уже ничего не случится, но не очень-то весело ждать, не появятся ли симптомы, и поглядывать все время на свой сапог: по-прежнему ли он остается сапогом или у него уже выросли ножки и усики. Вскоре ожидание стало невыносимым и он почувствовал, что ему необходимо дышать свежим воздухом и видеть зеленую траву. С какой стати ему сидеть дома, когда в какой-нибудь полумиле от него сейчас съезжается Аскомбское охотничье Общество? Если у него должны появиться эти галлюцинации, о которых говорил врач, то они не начнутся раньше и не будут сильнее оттого, что он поедет верхом на лошади, и будет дышать свежим воздухом. Он был уверен также, что это облегчит его головную боль. И через десять минут он уже снарядился АЛЯ ОХОТЫ, а еще через десять выехал из своей конюшни, и колени его крепко сжимали бока чалой кобылы Матильды. Сперва он держался в седле не очень устойчиво, но чем дальше ехал, тем лучше себя чувствовал, а когда добрался до места сбора, голова у него почти прошла, и ничто не тревожило его, кроме всплывающих в памяти слов доктора о том, что галлюцинации возможны в любое время до наступления вечера.

Но вскоре он позабыл и об этом, потому что как раз когда он подъехал, отпустили гончих, и те помчались к Черному Логу, а оттуда к Орешне - так назывались два леска неподалеку. Утро выдалось такое, когда собакам особенно легко идти по следу, без ветра (значит, след не сдует), без дождя (не смоет), и влажность воздуха, какая нужна, чтобы след сохранился. Съехалось сорок человек, все заядлые охотники и хорошие наездники, и когда они доскакали до Черного Лога, то поняли, что охота будет - с пустыми руками отсюда никогда не возвращались. Леса в те дни были густые, не такие, как теперь, и лисиц в них водилось тоже больше, чем теперь, а среди этих темных дубов лисы просто кишели. Трудность заключалась в том, чтобы выгнать лису из чащи, потому что сквозь заросли было не продраться, а для того, чтобы загнать лису, нужно сперва выманить ее на открытое место.

Подъехав к Черному Логу, охотники стали вдоль опушки, каждый там, откуда, как ему казалось, лучше всего начать. Часть немного углубилась с гончими в лес, часть стала небольшими группами возле просек, а часть на опушке в надежде на то, что лисица выскочит из леса, а не побежит вглубь. Молодой Дэнбери знал эти места как свои пять пальцев, поэтому он остановился у пересечения просек и стал ждать. У него было чувство, что чем быстрей и дальше поскачет лошадь, тем ему будет лучше, и потому ему не терпелось сорваться с места и понестись галопом. Да и его кобыла, одна из самых быстроногих лошадей в графстве, так и плясала под ним. Уот был великолепным наездником легкого веса, не больше килограммов шестидесяти вместе с седлом, а у кобылы грудь и ноги такие могучие, что хоть лейб-гвардейца на нее сажай, и едва ли кто-нибудь другой из съехавшихся охотников мог надеяться его перегнать. Дэнбери сидел на лошади, прислушивался к крикам егеря и выжлятников и видел время от времени в подлеске промелькнувший хвост или бело-рыжий бок гончей. Свора была хорошо обученная, и хотя вокруг тебя работали сорок гончих, заметить это было невозможно - ни одна не подавала голоса.

А потом вдруг одна из гончих протяжно завыла, к ней присоединилась вторая, третья, и через несколько мгновений уже вся свора, заливаясь лаем, мчалась по горячему следу. Дэнбери увидел, как стремительный поток гончих перетек на ту сторону просеки и исчез, а еще через мгновение промелькнули за ними следом три красных егерских мундира. Уот Дэнбери мог срезать путь, воспользовавшись другой просекой, но побоялся опередить лисицу и потому поскакал за старшим егерем. Они неслись гуськом напрямик через чащу, пригибаясь, когда путь им преграждали ветки, так что лицо каждого погружалось в гриву лошади.

И вот, наконец лес начал редеть, и они оказались в долине, по которой протекала река. Открытое и ровное место, кругом трава, гончие уже ушли вперед ярдов на двести и теперь мчались вдоль берега. Остальные охотники поехали не через лес, а в обход, и теперь неслись сюда через поля слева, однако Дэнбери и егеря были намного впереди, и тем так и не удалось их догнать. Только двое из остальных вырвались вперед: пастор Джеддс на огромном гнедом, на котором он обычно ездил на охоту в те дни, и сквайр Фоули, который был в весе пера, и лошадей для охоты выбирал себе из забракованных чистопородных на аукционе в Ньюмаркете. Но больше ни у кого надежды догнать егерей и Дэнбери не было, потому что собаки не теряли след ни на миг, не метались и не кружили, и для них от начала до конца это был просто бег по пересеченной местности. Если прочертить по карте карандашом прямую линию, то и она не окажется прямее, чем путь, по которому эта лиса бежала к гряде меловых холмов на берегу моря; и собаки бежали так уверенно, будто все время видели, и, однако, с самого начала гона никому не удавалось увидеть лису хоть бы на миг, и никто из местных жителей не крикнул ни разу "ату" - если бы крикнул, то это значило бы, что хоть кто-то, но увидел лису. Однако удивляться тут нечему: если вы бывали в тех местах, вы знаете, что людей там живет не слишком много.

Таким образом, впереди оказались шестеро: пастор Джеддс, сквайр Фоули, егерь, два выжлятника и Уот Дэнбери, совсем забывший к этому времени о больной головеи словах доктора и думавший только о погоне. Шестеро лошадей неслись но весь опор. Несколько гончих, однако, начали отставать, и тогда один выжлятник придержал свою лошадь, так что теперь впереди скакали только пятеро. Потом устал чистопородный конь Фоули, такое часто бывает с тонконогими, с красивыми щетками на ногах, особенно когда бежать приходится по неровной местности, и Фоули пришлось тоже замедлить ход. Но остальные четверо по-прежнему неслись, как птицы, и проскакали вдоль реки четыре или пять миль. Зимой было много дождей и снега, и река разлилась раньше обычного, лошади то и дело скользили и расплескивали воду в лужах и рытвинах, но, когда они доскакали до моста, отставших охотников уже не было видно, и охотой целиком завладели вырвавшиеся вперед четверо.

Лиса уж перебежала мост - переплывать холодные реки лисам доставляет не больше удовольствия, чем людям, - и сразу же со всей скоростью, на какую была способна, помчалась на юг. Местность эта очень пересеченная, крутом поросшие вереском холмы, подъем - спуск, подъем - спуск, и трудно сказать, что именно, подъем или спуск, для лошадей тяжелее. Низкорослой, короткоспинной, коротконогой лошадке такие "американские горы" не страшны, но для крупной, с широким шагом охотничьей лошади, которая чувствует себя как дома в графствах Центральной Англии, они сущее наказание. Огромной гнедой пастора Джеддса, во всяком случае, бежать по холмам сказалось не под силу, и хотя пастор (он был страстный охотник) применил ирландскую хитрость и стал взбегать вверх по склону вместе с лошадью, держась вровень с ее головой, это не помогло, и ему пришлось отказаться от участия в гоне. Остались егерь, выжлятник и Уот Дэнбери - их лошади пока не замедлили хода.

Однако местность становилась труднопроходимой, холмы круче, и на них гуще росли папоротник и вереск. Лошади то и дело спотыкались, кругом, куда ни ступи, были кроличьи норы, но гончие по-прежнему мчались, не останавливаясь ни на миг, и у всадников не было возможности выбирать для лошадей дорогу. Когда они еще спускались с холма, собаки уже взбегали на следующий. Нолису им увидать никак не удавалось, хотя они знали, что она бежит недалеко впереди: уж слишком легко собаки держали след. А потом совсем рядом с Уотом Дэнбери послышался треск, что-то глухо ударилось о землю, и Дэнбери, оглянувшись, увидел в высокой траве пару сучащих ног в белых плисовых штанах и высоких сапогах с отворотами. Споткнулась и упала лошадь выжлятника, и для него охота кончилась. Дэнбери и егерь спрыгнули было с лошадей, однако, видя, что упавший кое-как, но встает, снова вскочили в седла. Егерь, Джо Кларк, был старый наездник, известный в пяти графствах, но он рассчитывал на свою вторую, запасную лошадь, а все запасные остались позади. Однако с таким наездником, как он, лошадь, на которой он скакал, способна была творить чудеса, и она сейчас шла не хуже, чем вначале. Что же до Уота Дэнбери, то его лошадь неслась теперь даже резвее, чем вначале. С каждым ее шагом он чувствовал себя лучше и лучше, а душевное расположение всадника влияет на душевное расположение лошади.

За поросшими вереском холмами потянулись пастбища, и на протяжении нескольких миль Уот Дэнбери и егерь то отставали от собак, рукоятками хлыстов выбивая засовы из ворот между участками, то снова скакали галопом по полям, стараясь наверстать упущенное. Потом они оказались на утоптанной дорожке, она была узкая, и им пришлось замедлить шаг, а потом проскакали через ферму, и так за ними кто-то погнался, крича рассерженно, но у них не было времени останавливаться, потому что гончие уже бежали по какой-то пашне, всего на два участка впереди. Она, эта пашня, полого поднималась, и лошади стали чуть не по колено проваливаться в красную распаханную землю. Когда подъем наконец остался позади, лошади задыхались, но отсюда начинался спуск, тоже пологий, в широкую долину. Ее пересекала полоса соснового леса. В этот лес и втекала длинной разорванной цепью, на бегу теряя гончих, одну за другой, свора. Захромавшие псы казались издалека пятнышками белого и коричневого цвета. Но половина своры бежала по-прежнему хорошо, хотя и скорость их бега, и расстояние, которое они покрыли с начала гона, были огромные - два полных часа пути без единой остановки.

В сосновый лес уходила просека - одна из тех поросших травой, с едва видной колеей тропок, где лошадь может показать все, на что она способна, потому что грунт достаточно плотен, чтобы копыта в него не вдавливались, и, однако, пружинист, отчего лошади бежать легче.

- Лиса достанется нам одним, - сказал Уот Дэнбери.

- Да, сэр, мы всех стряхнули с хвоста, - отозвался старый Джо Кларк. - Если добудем эту лису, надо сделать из нее чучело - что ни говори, а такую, как она, встретишь не часто.

- Быстрее, чем сегодня, я в жизни не ездил! - воскликнул Дэнбери.

- И я тоже, а уж это что-нибудь да значит. Но в толк не возьму, почему мы до сих пор этой зверюги не видели. Такой след оставляет, что гончие ни разу не сбились, и, однако же, ни вы, ни я ее не видали, даже когда все просматривалось на полмили вперед.

- Но скоро, я думаю, увидим, - сказал Дэнбери.

А про себя подумал, что первым увидит он сам, потому что лошадь егеря, скакавшая рядом, тяжело дышала и с нее падала белая пена.

Следуя за собаками, они оказались на одной из боковых тропинок, от которой отходила другая, еще уже, где ветки били их по лицу, и ширины едва хватало на одну лошадь. Уот Дэнбери шел впереди и слышал, как за ним тяжело бухают копыта лошади егеря; между тем у собственной его кобылы прыти поубавилось. Прикосновение хлыста или шпоры, однако, прибавляло ей бодрости, и он видел, что силы у нее еще есть. А потом он поднял глаза, и оказалось, что тропинка, по которой они скачут, упирается в высокий штабель бревен, а до него по обеим сторонам тропинки стоят молодые деревья, стоят так близко одно к другому, что между ними не продраться. Собаки были уже на травянистом лугу по ту сторону забора, и оставалось либо перепрыгнуть через забор, либо потерять их из виду, потому что бежали они быстро, а на кружной путь ушло бы слишком много времени. А так как Уот Дэнбери был не из робких, он понесся очертя голову вперед. Кобыла словно взлетела в воздух, стряхнула, задев бревно передним копытом, Уота Дэнбери к себе на загривок и опустилась по ту сторону бревен на ноги. Едва Уот успел усесться в седло, как позади раздался страшный грохот, и Дэнбери, обернувшись, увидел, что бревна раскатились, лошадь егеря лежит на животе, а самого егеря нет; только потом он увидел, что тот стоит на четвереньках ярдов на шесть впереди него. Уот сразу к нему подъехал, потому что ударился егерь очень сильно; но старый Джо тут же вскочил на ноги, бросился к своей лошади и ухватился за уздечку. Лошадь кое-как поднялась, и Уот увидел, что она охромела. Помочь было ничем нельзя, Джо крикнул, чтобы он торопился, а то отстанет от своры, и Дэнбери поскакал за собаками, последний охотник, не выбывший из игры.

Свора, или скорее, то, что от нее осталось, ушла за это время вперед, но сверху собаки были хорошо видны, и Дэнбери казалось, будто кобыла его гордится тем, что осталась только она одна, - уж очень крупным шагом шла она, да еще встряхивала на ходу головой. Пришлось дальше проскакать две мили зеленого косогора, простучать копытами по проселочной дороге с глубокими колеями, где кобыла, споткнувшись, чуть не упала, перепрыгнуть ручей в пять футов шириной, через заросли орешника, срезать дорогу, управиться с новым куском глубокой пашни, отворить двое-трое ворот - и взгляду открылась зеленая гряда холмов Южной Англии. "Ну, - сказал себе Уот Дэнбери, - мне удастся увидеть или как загонят лису, или как она утонет, потому что отсюда до меловых скал на берегу моря все видно как на ладони".

Но вскоре он обнаружил, что ошибается. Все впадины между холмами в тех местах засажены елями, и многие из этих елей уже изрядно выросли. Их видно только тогда, когда ты уже на краю такой впадины. Дэнбери скакал, подгоняя кобылу что есть мочи, по чуть пружинящему дерну, а когда выехал на край одной из этих впадин, то увидел, что внизу, в ее середине, темнеет лесок.

Бежали уже всего десять-двенадцатъ собак, и они одна за другой исчезали среди деревьев. Лучи солнца падали отвесно на пологие оливково-зеленые склоны, плавными изгибами спускавшиеся к леску, и Дэнбери, глаза у которого были зоркие, как у ястреба, вмиг обвел взглядом все дно этой огромной зеленой чаши, однако никакого движения там видно не было. Только направо наверху, вдалеке, паслось несколько овец. Теперь он знал точно, что охота подходит к концу, потому что лиса либо залезла в пустом ельнике в нору, либо гончие вот-вот уткнутся в нее носами. Кобыла словно тоже поняла, что означает эта огромная зеленая чаша внизу, потому что она понеслась еще быстрей, и через несколько минут уже скакала галопом между елей.

Только что глаза Дэнбери слепил яркий солнечный свет, но здесь деревья росли очень близко одно к другому, и было так темно, что ни справа, ни слева от узкой тропинки, по которой он ехал, Уот Дэнбери ничего не видел. Вы знаете, как мрачен, как напоминает кладбище еловый лес. Наверное, это из-за того, что нет подлеска, а также оттого, что ветви у елей никогда не качаются. Так или иначе, по коже Уота Дэнбери вдруг пробежали мурашки, а в голове мелькнула мысль, что гон этот какой-то странный, необычно долгий и необычно прямой, и еще необычный тем, что никому до сих пор не удалось даже мельком увидеть зверя. В памяти у него внезапно всплыли слышанные раньше разговоры о лисьем короле-демоне в обличье лисы, таком быстроногом, что его не догонит никакая свора, и таком свирепом, что даже если собаки его догонят, они все равно не смогут с ним справиться, и теперь в полумраке ельника рассказы эти не казались ему такими смешными, как тогда, во время беседы за вином и сигарами. Беспокойство, владевшее им утром и покинувшее его, как ему казалось, окончательно, волной накатило на него снова. Только минуту назад Дэнбери гордился тем, что охотился один, однако теперь готов был заплатить десять фунтов за то, чтобы видеть рядом простое лицо Джо Кларка. И тут из чащи раздался самый безумный собачий лай, какой он слышал за свою жизнь. Гончие догнали лису. Уот Дэнбери попытался продраться на своей кобыле между деревьев к месту, откуда доносились эти страшные визг и вой, но чащоба была такая непроходимая, что проехать верхом оказалось невозможно. Поэтому он спрыгнул на землю, оставил кобылу и, держа хлыст наготове, стал пробираться к своре. Но тут по его телу снова побежали мурашки. Много раз доводилось слышать ему, как собаки настигают лису, но ничего похожего на теперешнее Уот Дэнбери не слыхал никогда. Это были звуки не торжества, а ужаса. Время от времени раздавался пронзительный предсмертный вопль. Почти не дыша, Дэнбери продвигался дальше и, наконец, прорвавшись сквозь переплетающиеся ветви, оказался на поляне, в другом конце которой собаки обступили место, поросшее высокой, перепутанной теперь травой.

Гончие стояли, ощетинившись, полукругом, пасти у них были разинуты. Одна собака лежала в примятой траве, на горле у нее зияла огромная рана, белая и коричневая шерсть стала вся темно-красной. Уот выбежал на поляну, собаки, увидев его, приободрились, и одна, зарычав, прыгнула в густые заросли на краю поляны. Из зарослей мгновенно поднялось животное величиной с осла, и Дэнбери увидал огромную серую голову, чудовищные блестящие клыки и сужающиеся лисьи челюсти: собаку подбросило на несколько футов, и она упала, воя, в траву. Раздался такой звук, будто щелкнула мышеловка, вой перешел в визг, а потом умолк.

Дэнбери ждал симптомов весь день - и вот они, наконец, он их дождался! Он еще раз посмотрел в заросли, увидел, что на него неотрывно глядит пара свирепых красных глаз, и благоразумно пустился наутек, забыв и о собаках, и об охоте, и обо всем остальном. Он вскочил на свою кобылу, погнал ее, как безумный, и остановил только возле какой-то глухой железнодорожной станции. Оттуда, оставив кобылу возле гостиницы, он так быстро, как только мог довезти его пар, поехал домой. К дому он подходил уже поздним вечером, дрожа при малейшем шорохе, и за каждым кустом ему чудились красные глаза и огромные клыки. Он сразу лег в постель и послал за доктором Миддлтоном.

- Началось, доктор, - сказал он. - Все, как вы говорили: зрительные галлюцинации и тому подобное. Спасите мой рассудок.

Врач выслушал его рассказ, и услышанное произвело на доктора очень сильное впечатление.

- Похоже, явный случай белой горячки, - сказал он. - Урок для вас на всю жизнь.

- Никогда больше и капли в рот не возьму, лишь бы на этот раз обошлось! - воскликнул Уот Дэнбери.

- Что же, дорогой мальчик, если вы отступитесь от этого своего решения, то, может быть, правильно будет считать случившееся благодеянием господним. Но трудность в этом случае заключается в том, чтобы провести грань между реальностью и воображением. Видите ли, впечатление такое, что была более чем одна галлюцинация. Галлюцинаций было несколько. Мертвые собаки, например, да и чудовище-животное в зарослях тоже.

- Все это я видел так же ясно, как вижу вас.

- Одна из характерных черт галлюцинации именно и заключается а том, что они кажутся более реальными, чем сама действительность. Я вот сейчас думаю, не была ли галлюцинацией вся охота.

Уот Дэнбери молча показал на свои охотничьи сапоги на полу, забрызганные грязью двух графств.

- Хм! Да, это достаточно реально. Но организм ваш в последнее время ослаб, а вы, несомненно, перенапряглись и, таким образом, сами вызвали у себя это состояние. Так или иначе, совершенно ясно, к какому лечению нам следует прибегнуть. Вы будете принимать успокаивающую микстуру, я вам ее пришлю. И всю эту ночь Уот Дэнбери метался беспокойно и думал о том, какой чувствительный механизм являет собой наше тело и как глупо шутить шутки с тем, что так легко вывести из строя и очень трудно починить. И он снова и снова клялся, что это- первый урок окажется последним и что отныне он будет таким же трезвым и трудолюбивым фермером, каким был его отец. Так он лежал и утром следущего дня, ворочался и по-прежнему корил себя, когда дверь распахнулась и к нему, размахивая газетой, вбежал доктор.

- Дорогой мальчик, - закричал врач, - приношу вам тысячу извинений! Во всем графстве не найти юноши, с которым обошлись бы так дурно, как с вами, и не найти большего тупицы, чем я. Послушайте! - И он присел на край постели, разгладил на колене газету и стал читать. Заметка называлась "Аскомбских гончих постигает несчастье", и в ней было написано, что в еловом леске между холмами, близ Уинтона нашли четырех гончих из Аскомбской своры, которых кто-то насмерть загрыз и ужасающе изуродовал. Охота, в которой они участвовали, была такая долгая и трудная, потребовала от собак такого напряжения сил, что половина своры захромала, а четыре гончие, найденные в ельнике, были мертвы, хотя причина их совершенно необычных ранений пока остается неизвестной.

- Так что вы видите, - сказал, оторвав взгляд от газеты, доктор, - я ошибся, когда счел мертвых собак галлюцинацией.

- А кто же загрыз их?

- М-мм, я думаю, об этом можно догадаться из сообщения, поставленного в полосу, когда газета уже уходила в набор: "Вчера ночью мистер Браун с фермы Смизерса, к востоку от Гастингса, заметил, что на одну из овец напал зверь, которого он принял сперва за огромную собаку. Он застрелил зверя, и оказалось, что это серый сибирский волк разновидности, известной под названием: Lupus giganticus. Полагают, что он сбежал из какого-нибудь бродячего зверинца".

Вот и вся история, джентльмены, а Уот Дэнбери остался верен данному себе слову, потому что страх потерять рассудок излечил его раз и навсегда от прежних пристрастий; и теперь уже он не пьет ничего крепче лимонного сока - не пил, во всяком случае, до тех пор, пока не переехал в другое место, чему скоро уже пять лет.