«Сиреневый туман»

Михаил Черненок СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН Повесть

Памяти брата Анатолия,

который любил детективы

и знал в них толк.

Глава 1

До обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут, и районный прокурор Антон Бирюков решил полистать свежие газеты. Едва он успел пробежать взглядом заголовки на первой странице «Известий», в кабинет без стука вошел грузноватый, с большими залысинами судебно-медицинский эксперт Борис Медников. Поздоровавшись с Бирюковым за руку, флегматично проговорил:

— Вместо того, чтобы щи хлебать, духовную пищу глотаешь? Не порть аппетит.

— На меня такие пустяки не действуют, — с улыбкой ответил Антон.

— Железный человек. А я, слабак, как только разверну нынешнюю газету, сразу тошнота к горлу подступает. Особо мутит от изданий, где бессовестно кличут русского мужика к топору. Вот кровожадные жлобы, а?..

— Не обращай внимания на эти кликушества. Не так черт страшен, как его малюют.

— Да ведь в нашей обезумевшей державе черт на черте сидит и чертом погоняет. Вспомни прошлую осень. С каким ужасным завыванием отринутые от власти чиновники пугали народ холодом, голодом, крысами, тараканами и даже барабашками. Я на полном серьезе думал: хана, загнемся!..

— Между тем перезимовали, как при развитом социализме.

— Зато преступность растет, будто в придурочном капитализме, — не сдавался Медников. — Подрастающая шпана до дикости распоясалась. Прошлой ночью все скамейки в райцентре вверх тормашками перевернули.

— Это по традиции. Сегодня же Иван Купала.

— У нас какую дурь ни возьми — все традиционно.

— Не распаляйся, Боря, Побереги нервные клетки. Они, говорят, не восстанавливаются, — Бирюков, отложив газеты, поднялся из-за стола. — Пошли по домам щи хлебать.

В кабинет внезапно заглянул белобрысый следователь Петр Лимакин. Увидев Медникова, он словно обрадовался:

— Ты здесь, Боренька! Все телефоны в больнице разбил, отыскивая тебя. — И без паузы обратился к Бирюкову: — Из милиции дежурный звонил. На кладбище ЧП…

— Усопшие бессрочную забастовку объявили? — мигом вставил судмедэксперт.

— Нахрапом чужую могилу заняли, — отпарировал Лимакин и опять посмотрел на Бирюкова. — От угрозыска там Слава Голубев пытался разобраться, но говорит, что без следственно-оперативной группы — темный лес.

Медников сокрушенно вздохнул:

— Эх, Петька, испортил ты нам с прокурором всю обедню!..

Июльский день был душным. Поднявшееся в зенит солнце неистово палило землю, предвещая к ночи трескучую грозу. Вековые кладбищенские сосны от безветрия словно замерли в трауре над вечным покоем.

Место происшествия оказалось в удаленном углу кладбища, где уже давным-давно никого не хоронили. У свежевырытой могилы, уперев под мышки черенки лопат, сосредоточенно курили четверо молодых парней. Неподалеку от них щуплый, как подросток, оперуполномоченный уголовного розыска Слава Голубев хмуро разговаривал с сутулым, смахивающим на широкоплечего горбуна, кладбищенским рабочим Гурьяном Собачкиным — единственным в райцентре профессионалом по рытью могил. Старожилы уверяли, будто за свою шестидесятилетнюю жизнь Собачкин в одиночку вырыл могилы чуть не для половины всех захоронений. Угрюмый, неразговорчивый могильщик был постоянно пьян, но никогда при этом не терял рассудок. Алкогольное опьянение являлось для него своеобразным допингом, без которого он просто не мог работать. В испачканной землею брезентовой робе, заросший седой щетиной Гурьян и на этот раз «благоухал» водочным запахом так, что после разговора с ним, по ироничному замечанию Бориса Медникова, впору было закусывать.

А случай на кладбище произошел уникальный. У одного из стоявших с лопатами парней умерла бабушка. Вчера он с друзьями заплатил Собачкину деньги, в придачу — для гарантии — дал бутылку водки, чтобы тот к сегодняшнему дню вырыл могильную яму рядом с захороненным дедом, который умер сорок лет назад, вернувшись еле живым с Отечественной войны. Похороны бабушки запланировали к трем часам дня. Парни пришли на кладбище пораньше, чтобы убедиться, все ли тут нормально. К их удивлению, на том месте, где намечалась могила, высился холмик беспорядочно набросанных комьев песчаного суглинка. Возмущенный внук быстро отыскал в кладбищенской сторожке полупьяного Собачкина, взял его за грудки и привел к могиле. Гурьян, вытаращив мутные глаза, хрипло забубнил, дескать, вырыл могилу вчера перед закатом солнца, а какая нечистая сила ее зарыла, не знает. Решив, что это дело рук придурковатых недорослей, безобразничающих в райцентре каждый год в ночь под Ивана Купалу, парни, недолго думая, взялись за лопаты и стали разрывать засыпанную яму. Увлекшись работой, они неожиданно отрыли длинную, как гроб, упаковочную картонную коробку от японского холодильника, а в ней — завернутый в полиэтиленовую пленку труп одетого в поношенное спортивное трико мужчины с неказистым, до безобразия почерневшим лицом.

Пока Борис Медников и следователь Лимакин пристально осматривали странное захоронение, Слава Голубев предложил Бирюкову пройтись с ним по кладбищу.

— Что рассказал Собачкин? — спросил Антон, обходя следом за Славой заросшие высокой травой могильные холмики и оградки.

— Гурьян в своем амплуа: «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Ночью был пьян». Каждое слово из него надо клещами вытягивать.

— Парни, когда здесь появились, какие-нибудь следы видели?

— Круглый ноль. Если что-то и было, то не обратили на это внимания. А потом, разрывая могильную яму, все землей завалили. Короче, к моему приходу картинка была, как теперь.

— Что-то лицо захороненного мне показалось знакомым. Будто видел я эту физиономию здесь, в райцентре.

— Физиономия приметная. По-моему, он в райпо грузчиком работал. Если не ошибаюсь, крутой алкаш.

— Об исчезновении его никто в милицию не заявлял?

— Нет.

— Может, что-то другое, загадочное, было?

— С прошлой осени — никаких загадок.

— А что в прошлую осень?..

— Из УВД поступала розыскная ориентировка на сорокапятилетнюю гражданку Виноградову Софию Лазаревну. Утром уехала на электричке из Новосибирска в наш район, на дачу возле Родниково, и… пропала. После выяснилась банальная сценка. Гражданочка тайком драпанула от законного мужа к любовнику в Красноярск.

Пройдя метров двадцать, Голубев подвел Бирюкова к свежевырытой могильной яме. На краю ямы лежал подгнивший у основания старый лиственничный крест.

— Вот, Антон Игнатьевич, еще одно вечное поселение приготовлено, — сказал Слава.

— Тоже Собачкина работа? — спросил Бирюков.

— Говорит, нет. А кто и когда сработал — не знает.

— Крест откуда?

Голубев показал на бугор суглинка с противоположной стороны от лежащего креста:

— Гурьян заявляет, что там старое захоронение. С него, мол, и вырыли сей христианский памятник. На вопрос — зачем? — разводит руками.

— Обычно место на кладбище отводит администрация…

— Вот и я об этом Гурьяну намекнул. Он забурчал, дескать, тут заброшенный угол. Далеко от глаз начальства, поэтому бывают самовольные подзахоронения родственников.

— Может, Собачкин тайком прирабатывает на таких подзахоронениях… — высказал предположение Бирюков и, недолго подумав, добавил: — Надо, Слава, оперативное наблюдение за этой ямкой установить. Как бы здесь еще одни ночные похороны не устроили.

— Сделаю, Игнатьич.

Когда Бирюков и Голубев вернулись к месту происшествия, следователь Лимакин уже заканчивал писать протокол осмотра. Борис Медников, обжигая губы, докуривал крохотный остаток сигареты.

— Ну, чем порадуешь, доктор? — невесело спросил Бирюков.

— Затылок буквально размозжен. Крепенько мужика стукнули, — судмедэксперт, поморщившись, выплюнул окурок. — Завтра дам подробное заключение.

Глава 2

Первое совещание по вчерашнему ЧП Бирюков планировал провести в конце дня, однако неутомимый оперуполномоченный Голубев заявился в прокуратуру сразу после обеда. По его словам, опознать потерпевшего оказалось проще пареной репы. Как и предполагал Слава, тот, действительно, около двух лет работал грузчиком в райпо, а последние полгода, уйдя в глубокий запой, в основном перебивался на содержании сожительницы — тоже сотрудницы райпо, заведующей складом промышленных товаров.

— Что эти сожители собою представляют? — спросил Бирюков.

— Потерпевший — Казаринов Спартак Викторович. Возраст — тридцать лет. Восемь из них отсидел за изнасилование. Срок отбывал в нашей, райцентровской, колонии. На волю вышел два года назад и сразу неофициально подженился. Сожительница — Галактионова Юлия Николаевна. На десять годиков старше. Образование имеет высшее торговое. Внешне — картинка с обложки журнала мод. С ног до головы в импорте. Обаятельна, кокетлива, умна, спокойна. Короче, от совковской торгашки ничего нет. Курит «Мальборо». Что пьет — не видел. Судя по упитанности и цветущему виду, с питанием без проблем. Владеет собственным кирпичным домом, снаружи похожим на добротный сельский магазин, а внутри роскошного особняка, как в зарубежном супермаркете. Опознав в морге сожителя, растерялась, побледнела. Но слез не пролила. Говорит, так и знала, что этот запой добром не кончится, поскольку, мол, общался Казаринов в последнее время с разными подонками.

— Когда он из дома ушел?

— Три дня назад, вечером. Сложил в авоську пустые молочные бутылки и понес их в магазин сдавать. На том, и концы в воду. Ни до магазина не дошел, ни домой не вернулся.

— Трезвым уходил?

— С глубокого похмелья. Утром употребил почти пол-литровый флакон французского одеколона из запасов сожительницы.

Бирюков помолчал.

— Что ее заставляло жить с пьяницей, да еще, к тому же, и с бывшим насильником?

— Говорит, любовь зла — полюбишь и козла.

— Не верю, Слава, я в такие «любови».

— Я — тоже, Игнатьич, но факты — упрямая вещь. Многие ведь порядочные женщины годами маются с алкоголиками.

— Когда связывают дети, понятно…

— У Галактионовой детей нет и никогда не было. С первым мужем прожила недолго. Говорит, вроде неплохой парень был, но не в ее вкусе. О вкусах же, как известно, не спорят. Кстати, Лимакин сейчас записывает показания Юлии Николаевны. Загляни к нему, пообщайся с интересной женщиной. Я тем временем в медвытрезвитель сбегаю, авось там на Казаринова что-то есть…

Когда Бирюков зашел в кабинет следователя, Галактионова уже подписывала страницы протокола допроса. Коротко черкнув закорючку на последнем листе, она мельком взглянула на вошедшего Антона и, как будто смутившись, торопливо спросила Лимакина:

— Кажется, все?..

— Пока все, — ответил Лимакин. — Возникнут дополнительные вопросы, я приглашу вас.

— А это… хоронить Казаринова кто будет?

— Вам придется. Как-никак под одной крышей жили.

— Ой, теперь все так дорого… — тяжело вздохнула Галактионова и поднялась со стула.

Одета она была действительно, будто на рекламной картинке, во все импортное. И выглядела довольно привлекательно. Уложенные в красивую прическу волнистые каштановые волосы, чистое, почти без косметики, лицо и по-девичьи тонкая талия делали ее моложавой. Вот только слишком пышный бюст да плотно обтянутые джинсовой юбкой полноватые бедра портили в общем-то классическую фигуру.

— У тебя нет к Юлии Николаевне вопросов? — спросил Бирюкова следователь.

— Есть кое-что, как говорится, не для протокола, — Антон встретился взглядом с внимательными глазами Галактионовой. — Юлия Николаевна, вы знали о судимости Казаринова, когда с ним сошлись?

— Знала.

— И вас это не насторожило?

Галактионова пожала плечами:

— Да ведь он, можно сказать, ни за что в колонию попал. Дело случилось в хмельной компании по доброй воле, а когда Спартак отказался жениться, девица нашла подставных свидетелей и изобразила из себя потерпевшую.

— Откуда такие сведения?

— Со слов Казаринова, разумеется.

— Вы поверили ему?

— А кому я должна была верить? Не в прокуратуре ведь работаю, чтобы официальные справки наводить. К тому же, Спартак не из тех, которые лапшу на уши вешают. У него что на уме, то и на языке было.

— Как познакомились с ним?

— Ой, ну как все знакомятся… — Галактионова кокетливо улыбнулась. — Любовь с первого взгляда. После колонии Спартак устроился к нам в райпо грузчиком. Я товароведом тогда работала. Забежала однажды на склад, там машину разгружали. Слово за слово и… все само собой образовалось.

— Казаринов уже тогда выпивал?

— Ну, что вы! С пьяницей я бы не сошлась. Выпивать Спартак начал в прошлом году, а последние полгода как умом рехнулся. Даже с работы выгнали.

— С чего он так загулял?

— Господи, ну с чего обычно мужики пьют… Попал в алкогольную компанию. Вначале изредка прикладывался к бутылке, дальше — больше, пошло-поехало.

— Не пытались остановить?

— Пыталась. Гипнотизера домой приглашала, потом уговаривала закодироваться. Бесполезно.

— Пьяный буянил?

— Наоборот, в тряпку превращался, хоть ноги об него вытирай. Оттого и жалела дурака. Если бы хоть раз «выступил», мигом бы на дверь указала.

— Лишившись работы в райпо, он полностью жил на вашем иждивении или где-то подрабатывал?

— Какое там иждивение… В запое почти ничего не ел, да и дома появлялся от случая к случаю. Днями и ночами неизвестно где бродяжил.

— С соседями, с друзьями мирно жил? — снова спросил Антон.

— От соседей жалоб на него не слышала, а с друзьями… Не было у него друзей. Так все, разная пьянь да рвань.

— Кому ж он насолил?

Галактионова потупилась:

— Ой, не знаю… Ужас какой-то…

— Когда не пил, чем увлекался?

— Кроме телевизора, ничем. Специальности у него никакой не было. В колонию залетел со второго курса железнодорожного института. На тоннельщика учился. За восемь лет, пока отбывал наказание, все науки перезабыл. Очень хотел работать в Новосибирском метрострое — не приняли. А в райпо грузчиком кого попало принимают.

Бирюков взял со стола у Лимакина протокол допроса. Читая биографические данные Галактионовой, будто между прочим, поинтересовался:

— Что это вы, с высшим торговым образованием, заведующей складом работаете?

— Кому сейчас нужно мое образование… — Она грустно усмехнулась: — Живем, извините, как в горящем дурдоме. Не жизнь, а черт знает что… Теперь, при всеобщем сумасшествии, пожалуй, только наглость да приспособленчество людские судьбы вершат. С моим же характером при таком раскладе жизни ничего не светит. Товароведов, того и гляди, всех посокращают, но без заведующих складами не обойтись. Вот и приходится взваливать на себя материальную ответственность, чтобы в безработных не оказаться.

— Да, Юлия Николаевна, жизнь очень сложная стала. — Антон положил листки протокола на стол и, словно приободряя Галактионову, улыбнулся: — Держитесь!..

— Другого выбора у меня нет. Надеяться не на кого, — потупившись, ответила она.

Оставшись с Бирюковым вдвоем, Лимакин сокрушенно почесал затылок:

— Кажется, неглупая женщина, а с алкоголиком связалась. Судьба, что ли, так сводит людей?..

Бирюков задумался:

— Знаешь, Петр, один умный римлянин еще до нашей эры сказал: «Судьба человека — чаще всего в его характере».

— Характер у нее вроде бы покладистый.

— Ну это еще надо посмотреть… С Борисом Медниковым не разговаривал?

— Говорил.

— Не закончил он экспертизу?

— Закончил, Антон Игнатьевич. Убийство. Удар нанесли сзади, похоже, бутылкой. В размозженном черепе обнаружены осколки бутылочного стекла… — Лимакин вздохнул. — Я уже заготовил постановление о возбуждении уголовного дела.

Бирюков подошел к распахнутому окну. С улицы веяло прохладой. Душный вчерашний день, как и предполагал Антон, завершился трескучей освежающей грозой с обильным ливнем. Напитавшись влагой, цветочные клумбы у входа в прокуратуру казались вызывающе яркими и напыщенными.

Только что вышедшая из прокуратуры Галактионова, пройдя по асфальтированной дорожке между клумбами несколько шагов, остановилась, словно соображая: в какую же сторону идти?.. Несколько секунд поколебавшись, она вроде бы хотела повернуть назад, но как будто внезапно передумала и торопливо направилась к автобусной остановке.

Глава 3

В медицинском вытрезвителе, по словам дежурного, Спартак Казаринов ни разу не был. Чтобы убедиться в этом собственными глазами, Слава Голубев взял журнал учета клиентов, обслуженных за последние полгода милицейским оздоровительным спецучреждением, и, ведя указательным пальцем по столбцу фамилий, сосредоточенно стал листать страницу за страницей. Занятие было утомительным, но Слава упорно добрался до вчерашних суток и здесь внезапно увидел фамилию Гурьяна Собачкина. От неожиданности даже оторопел и удивленно спросил дежурного:

— Как этот могильщик к вам попал?!

— Как все граждане попадают. У нас запрета ни на профессии, ни на партийность нет, — пошутил дежурный.

— Раньше он до состояния спецобслуживания не напивался.

— А вчерашним вечером упился так, что плашмя рухнул на асфальт у железнодорожного вокзала. Представляешь, поллитровку сорокапятиградусного коньяка без закуски за два приема из горла выпил, — дежурный, наклонившись, сунул руку под стол и показал темную бутылку с золотистой импортной наклейкой: — Вот, ребята со спецмашины вместе с невменяемым Гурьяном подобрали.

— Ого-го!.. — разглядывая этикетку, воскликнул Голубев. — Такой нарядный бутылек в коммерческом магазине четыреста пятьдесят рэ стоит.

— Там, у вокзала, Собачкин его и купил. Продавщица, вызывавшая спецмашину, рассказывала: достал пачку двадцатипятирублевок в банковской упаковке, отсчитал восемнадцать штук и, выйдя из магазина, приложился к бутылке.

— Ну, Гурьян… — Слава покачал головой. — Сколько у него денег было при оформлении на ночлег?

— Две тысячи пятьдесят.

— Значит, со стоимостью коньяка две с половиной…

— Угу. И все новенькими двадцатипятирублевками.

— Недурно! Где могильщик такой сиреневый куш сорвал?

Дежурный усмехнулся:

— Деньги теперь, наверное, только для нас с тобой проблема. Знаешь, сколько сейчас за рытье могилы платят?

— Знаю, не две с половиной тысячи.

— Две с половиной — пустяк. На прошлой неделе кооператор новосибирский у нас заночевал. Так у него в портфеле около двухсот тысяч было. Утром мне и врачу по тысяче предлагал в благодарность за то, что не обшмонали.

— Вы, разумеется, отказались…

Дежурный отвел глаза:

— Само собой.

— Молодцы! Пусть знает наших, правда?.. — Голубев лукаво подмигнул. — Будь моя воля, представил бы вас к государственной награде за бескорыстную службу России.

— Не хохми, — обиделся дежурный.

— Ничего себе хохмочка — от дармовой тысячи отказаться.

— Да брось ты…

Слава глянул на часы:

— Все, бросаю. Прокурор меня ждет.

— Слушай, что там, на кладбище, вчера случилось?

— Японский холодильник в упаковке из могилы отрыли.

— Ворованный спрятали, что ли?

— Ага. Местная мафия орудует.

— А Собачкин сегодня утром перед «выпускным балом» из вытрезвителя о каком-то мертвеце, завернутом в пленку, бухтел…

— Это Гурьяну с пьяна приснилось, — Голубев прощально махнул рукой. — Пока! От благодарности кооператоров больше не отказывайся. Грабь награбленное!

Дежурный схватился за коньячную бутылку:

— Уходи, пока в спину не запустил!

Слава, чуть не запнувшись о порог, резко обернулся:

— Благодарю за подсказку. Одному, вот так же, метили в спину, а попали в затылок и — каюк мужику…

К приходу Голубева в прокурорском кабинете собрались все участники следственно-оперативной группы. Кроме тех, кто был вчера на кладбище при обнаружении странного захоронения, присутствовала одетая в форму капитана милиции эксперт-криминалист Тимохина — худощавая шатенка с темно-русой косой, уложенной спиралью на затылке. Она исследовала осколки стекла, извлеченные из травмированной головы Казаринова, и упаковочную коробку с полиэтиленовой пленкой, в которых был упрятан труп потерпевшего.

По заключению судмедэксперта, травма была настолько велика, что не вызывала ни малейших сомнений в причине смерти. Вскрытие трупа показало: в момент убийства Казаринов находился в средней степени алкогольного опьянения, вызванного самым примитивным самогоном. Сильное истощение организма и изменение внутренних органов показывали, что потерпевший длительное время страдал хроническим алкоголизмом. Смерть от удара наступила мгновенно. Случилось это около трех суток назад, в течение которых убитый не был погребен.

Выслушав Бориса Медникова, Антон Бирюков посмотрел на эксперта-криминалиста Тимохину:

— Лена, анализ осколков подтвердил, что стекло бутылочное?

Тимохина утвердительно наклонила голову:

— Да, Антон Игнатьевич, Казаринова ударили удлиненной водочной бутылкой, в каких обычно продается «Столичная». Бутылка была пустая, а удар нанесен с большой силой — стекло не только треснуло, но даже раскрошилось на мелкие осколочки.

— Травма сокрушительная, — поддержал Тимохину судмедэксперт.

— Значит, можно предполагать, что ударил физически сильный мужчина? — вклинился в разговор Голубев.

Медников укоризненно посмотрел на него:

— Слава, ты плохо в школе учился. Поэт Некрасов писал, что есть женщины в русских селеньях, которые коня на скаку остановят. Если такой отважной гражданке дать в руки поллитровку, она башню с танка сшибет.

Стараясь не отвлекаться на никчемные разговоры, Бирюков снова обратился к Тимохиной:

— На упаковочной коробке и полиэтиленовой пленке есть характерные особенности?

— Пленка чистая, словно из магазина. Перепачкана только кровью, соответствующей по группе и резус-фактору крови Казаринова. На коробке — обычные транспортные повреждения. Во вмятинах картона попадаются следы птичьего помета, вроде бы коробка с грузом лежала в каком-то курятнике.

— Горы куриного помета — на пригородной птицефабрике, — опять вставил Голубев. — Не оттуда ли потянулся след?..

Бирюков задумался:

— Возле поселка птичников есть свое кладбище. Не вижу смысла, чтобы оттуда везти труп в райцентр. — И посмотрел на следователя, который торопливо делал пометки в блокноте. — Надо, Петр, узнать в райпо: кому и сколько было в райцентре продано японских холодильников. Может, упаковочная коробка на след выведет.

Следователь отложил блокнот:

— Этим, Антон Игнатьевич, я уже интересовался. Через магазин «Домашнее хозяйство» в прошлом месяце продано пятнадцать таких агрегатов. Предназначались они для встречной торговли колхозникам по чекам за сданную государству сельхозпродукцию. Цена сейчас на них бешеная, и крестьяне отвернулись от дорогостоящих покупок. Райпо напечатало в областной газете рекламу. В ответ сразу, как воронье, кооператоры из Новосибирска налетели. Сколько туда уплыло холодильников и сколько осело в районе, никто сказать не может.

Слава Голубев, словно школьник, напрашивающийся на ответ, высоко вскинул руку:

— Антон Игнатьевич! На прошлой неделе какой-то новосибирский кооператор с полным портфелем денег ночевал в нашем медвытрезвителе. Не за холодильником ли он сюда приезжал?

— За холодильником, — спокойно ответил Бирюков. — Но на прошлой неделе их уже не было в продаже.

— А кто он, этот кооператор?.. — опешил от внезапного ответа Слава.

— О нем после совещания поговорим. Сейчас рассказывай, что в медвытрезвителе узнал о Казаринове.

— Ровным счетом — ничего. А вот о Гурьяне Собачкине любопытные сведения откопал… — Голубев скороговоркой принялся пересказывать услышанное от дежурного по вытрезвителю. Когда он замолчал, Бирюков, нахмурившись, проговорил:

— Действительно, сведения любопытные… Не за рытье ли второй могилы Гурьян получил пачку двадцатипятирублевок? Интересно, кому та могила предназначена…

— Пока яма стоит в первозданном виде. И признаков, что она кому-то нужна, никаких нет, — ответил Слава. — Наблюдение установлено круглосуточное.

— Смотрите, не провороньте.

После уточняющих вопросов Медникову и Тимохиной Антон поблагодарил экспертов. Оставшись с Голубевым и Лимакиным, стал обсуждать предполагаемые версии убийства. На основе имеющихся скудных фактов трудно было сделать определенные выводы. Проговорив более получаса, никто из троих ничего толкового предложить не смог. Чтобы не тратить попусту время, Антон прекратил бесполезные дебаты и посоветовал следователю в первую очередь заняться выяснением «семейных отношений» между Казариновым и Галактионовой.

— Ой, Антон Игнатьевич, не люблю я с женщинами на семейные темы говорить, — следователь поморщился. — Сегодня, например, мучительно долго толковал с Юлей и, считай, ничего путного не узнал. На все вопросы мямлила, будто во сне. Только ты вошел в кабинет, сразу проснулась. Даже глазенки заблестели. И застрекотала, как электрическая швейная машинка.

— После опознания трупа Галактионова, видимо, была в шоке. А к концу допроса, когда я у тебя появился, успокоилась, пришла в себя… — Бирюков недолго подумал. — Вообще-то Юлия Николаевна, по-моему, не столь простая женщина, какой хочет себя показать. Вертится в ней лукавый бесенок…

— А мне, Игнатьич, чем заняться? — нетерпеливо спросил Голубев.

— Сбором информации о потерпевшем. И к Гурьяну Собачкину попробуй найти подход. Его умственные способности значительно слабее физических. Узнать у него правду будет легче, чем, скажем, у Галактионовой.

— Понял, Игнатьич. Начну с выяснения обстоятельств судимости Казаринова. Хотя Галактионова и защищает сожителя, но, по моему мнению, после водки не такой уж он смиренный слюнтяй, каким Юля его представила.

— Правильно, Слава, начинай с этого. — Бирюков достал из сейфа небольшой листок. — Теперь поговорим о кооператоре, приезжавшем за японским холодильником. Асултанов Магомет Саидович — то ли чеченец, то ли осетин. В общем, из современных деловых людей. Работает в Новосибирском кооперативном предприятии «Автосервис». И вот этот кооператор после вытрезвителя принес мне официальную жалобу на одного из ваших оперуполномоченных БХСС. Взятку тот у него вымогает.

— Не может быть! — возмутился Голубев.

— Я тоже не верю, что в нашем районе сотрудники милиции до вымогательства докатились. Однако поступившую официально в прокуратуру жалобу, хочешь не хочешь — проверять надо.

— А кто из обэхээсников рэкетир?

— Сергей Полегшаев.

— Да он у нас в отделе без году неделя! Еще работать толком не научился. О каких взятках может идти разговор…

— До милиции Полегшаев, кажется, в общепите работал?

— Там. Вообще-то, когда Сережу оформляли в РОВД, я говорил начальнику: пользы от него мало будет. По общепиту было видно, что работает парень на показуху.

— Ты опрометчивых выводов не делай. Разбираться по жалобе будем досконально. И у себя на службе никому — ни слова!

— Игнатьич, на эту тему мог бы и не предупреждать.

— Знаешь, Слава, береженого бог бережет. Рассказал об этом, чтобы ты был в курсе.

Глава 4

Следователь Петр Лимакин решил начать рабочий день с посещения райпо, чтобы обстоятельно побеседовать с сослуживцами Галактионовой и Казаринова. Уложив в новенький «дипломат» необходимые документы, он неторопливо распечатал купленную у цыганок пачку «Астры», закурил на дорожку сигарету, и, замкнув служебный кабинет, вышел из прокуратуры. Пасмурное утро настраивало на минорный лад. Стараясь отвлечься от невеселых мыслей, Лимакин. не стал ждать рейсового автобуса, курсирующего по райцентру от случая к случаю. Пешком до райпо было не так уж и далеко.

У трехэтажного серого здания райисполкома, над плоской крышей которого, как в былые застойные годы, беспомощно обвис вылинявший до белизны некогда кумачовый флаг, угрожающе галдела небольшая пестрая толпа. Десятка два увешанных юбилейными медалями ветеранов да примерно столько же пожилых женщин с пустыми авоськами, судя по громким выкрикам, митинговали по поводу длительного отсутствия сахара и срочно требовали к ответу главу местной администрации. Особняком от толпы густо чадили самокрутками несколько парней в рабочих спецовках. Один из них — высокий большеротый здоровяк с похмельным лицом держал под мышкой длинный лист картона.

Глава администрации, похоже, не спешил предстать перед возмущенным населением. Его отсутствием воспользовался пенсионного возраста мужчина с выпуклыми свинцового цвета глазами. Взобравшись на райисполкомовское крыльцо, самозваный оратор, будто указывая вдаль, вскинул руки и по-командирски зычным голосом обратился к митингующим с кондовым приказом: немедленно создать в райцентре партию обновленного типа для защиты обнищавшего народа от прикрывающихся демократическими лозунгами оккупантов.

Лимакин обычно не ввязывался в политические процессы, но на этот раз из любопытства остановился рядом с перекуривающими парнями. Не обращая внимания на митинговый шум, парни обсуждали свою проблему: как бы раздобыть для похмелья канистру пива?..

Распалившийся оратор несколько минут азартно кромсал ладонью воздух. Вдруг, словно поперхнувшись, он сник и шкодливо исчез в толпе. Лимакин поднялся на цыпочки. В плотном окружении сотоварищей из широко распахнутых дверей на крыльцо вышел очкастый Глава районной администрации. Смысл его короткой речи заключался в том, что сахара в. районе нет и в ближайшее время не будет. Толпа разочарованно загудела, а стоявший рядом с Лимакиным здоровяк торопливо вскинул над головой картонку с крупной надписью «СПАСИБО, КОРМИЛЕЦ!»

— Ваша фракция за кого? — шутливо спросил Лимакин.

— Чо надо? — уставившись сверху вниз, не понял парень.

— За кого боретесь: за большевиков или демократов?

— За беспартийных грузчиков.

— Тоже сахара хотите?

— На хрена нам сладкое! Мы не дети. Требуем продажи водки без талонов.

— Кто толпу сюда собрал?

— Лупоглазый партиец… — парень зычно гоготнул. — От страха перед начальством язык проглотил. Защитник народа, называется…

Лимакин взглядом показал на поднятый картон:

— Оскорбление районной номенклатуры тоже он придумал?

— Не, это мы сами транспарант сочинили. А чо, керя, докапываешься, будто следователь?

Лимакин показал служебное удостоверение. Парень, заглянув в развернутые корочки, с хрустом сложил свой «транспарант» вдвое и расплылся в улыбке от уха до уха:

— Поди, уголовное дело за массовые беспорядки хочешь затевать? Брось! Мы не ради политики — для потехи сюда пришли.

— Почему в рабочее время потешаетесь?

— Дак, затейник сказал, что митинг санкционированный. Да и грузить сегодня нечего. На складах — шаром покати.

— Где работаете?

— В райпо.

— Спартак Казаринов с вами работал?

— Угу. Уволили кирюху.

— За что?

— Цветной телевизор с кузова автомашины уронил… — парень еще дважды хрустнул картонкой. — Юлька Галактионова, баба его, говорит: убили мужика. Просила оказать помощь в похоронах. Какой паразит кокнул, не скажешь?..

— Не скажу. Много знать будете.

— Та, мы и без тебя о Спартаке все знаем.

— Тогда чего спрашиваешь, кто «кокнул»?

— А вот это нам не известно. Последнее время кирюха отбился от спаянного коллектива.

Упоминание о Казаринове привлекло внимание остальных парней. Сообща стали вспоминать о бывшем коллеге, однако все воспоминания свелись к тому, что на выпивку Спартак был компанейский, а Юлька Галактионова — «Сучка в импортной упаковке».

Недовольные результатом «манифестации», первыми от райисполкома стали расходиться женщины, проклиная в открытую и местную власть, перекрасившуюся из партократов в демократов, и развалившуюся партию, и бестолковых реформаторов, доведших страну до ручки. Торжественно-игриво удалились длинноногие подростки с агрессивным пожеланием на листе ватмана: «Господа демократы, подавитесь вашим сахаром!» Неизвестно куда исчез лупоглазый затейник митинга, оставив в недоумении сплоченную группу ветеранов, похоже, на полном серьезе приготовившихся записываться в партию обновленного типа.

Занервничали и «беспартийные грузчики». Затянувшийся разговор со следователем явно путал их планы. Однако Лимакин не спешил расставаться с бывшими коллегами Казаринова. Чувствуя, что от следователя быстро не отделаться, выход из щекотливого положения нашел бригадир — лобастый с квадратными плечами крепыш. Сунув самому молодому по виду парню пачку измятых пятерок, он безапелляционно приказал:

— У девок в «Домашнем хозяйстве» возьми канистру и — на пивзавод!

— А вдруг там пустой номер?.. — замялся парень.

— Тогда — прямиком к бабке Кузнечихе. Попроси пару пузырей.

Парень посмотрел на зажатые в руке деньги:

— Тут хватил на два?

— Ну ты, блин, как ребенок! За посуду не плати. Скажи, бутылки вернем.

Гонец понятливо кивнул и прытко отправился выполнять задание. «Не самогоном ли бабка торгует?» — вспомнив заключение судмедэксперта, подумал Лимакин.

— Кто такая Кузнечиха? — спросил он.

Бригадир, ухмыльнувшись, кивнул в сторону большеротого здоровяка:

— Коли Санкова учительница. — И, словно меняя тему разговора, добавил. — Коль, расскажи следователю, как она учила тебя.

Санков расплылся в улыбке:

— Мировецкая была учителка! Географию преподавала. Вызывает к доске: «Итак, Николай, какой бывает в Сибири климат зимой?» — «Холодный», — отвечаю. «А летом?» — «Летом теплый». — «Садись — три».

Грузчики дружно захохотали. Бригадир опять ухмыльнулся:

— Вот математик у них в школе сильный был. В любое время суток спроси Колю: «Сколько будет ноль-пять да ноль-пять?» Не задумываясь, ответит: «Две пол-литры».

Посмеявшись с грузчиками, Лимакин попытался узнать адрес «Кузнечихи», но бригадир снова отделался шуткой. Выдавать следователю тайный «шинок» он не хотел. Пришлось повернуть разговор к Казаринову с Галактионовой. На вопрос «Как они жили между собой?» бригадир ответил без колебаний:

— Последние полгода как кошка с собакой, а раньше Юлька от Спартака млела.

— Почему так резко изменились их отношения?

— Спился мужик, ослаб.

— Кроме водки, других интересов у него не было?

— Были, как у гамадрила: «Ба-бу-бы». При виде женских ног Спартак начинал дрожать, будто строевой конь при звуке походной трубы.

— Галактионова не ревновала его?

— Юлька сама на передок слаба, — бригадир вновь попросил Санкова: — Коль, расскажи про секс-шоу с Юлией Николаевной.

— Иди ты, бугор, знаешь куда?! — внезапно оскорбился тот.

— Не стесняйся, Коля, дело житейское…

— Чо я, порнуху должен следователю гнать?

— Порнография и эротика — разные вещи.

— А слова-то одни, матерные.

— У тебя ж всеобщее среднее образование. Неужели не можешь выразить мысли без мата?.. — Бригадир с хитринкой посмотрел на Лимакина. — Пока Николаша резину тянет, я начну. Это еще до Спартака у них роман состоялся. Тогда Юленька помоложе была. Она и теперь прилично смотрится, а в то время — пальчики оближешь! Коля, понятно, не стерпел и положил на нее глаз…

— Не ври, бугор! Юлька сама строить глазки начала, — перебил бригадира Санков.

— Ну, Коля, гони дальше, гони!..

— А что дальше… Вижу, сама напрашивается. Для потехи притиснул на складе за ящиками, Юлька и размякла: «Ой, только не здесь… Приходи домой вечером. Музыку послушаем, коньяку с кофе попьем». Думаю, во лафа подворачивается — на дармовщину хапнуть! «Заметано, — говорю. — Чуть стемнеет — жди». Трезвый, как нарочно, был, еле дождался до вечера. Пришел. Юлька — цветет и благоухает. В таком прозрачном наряде, аж насквозь все прелести видно. На столе — закуси разной на всю нашу бригаду хватило бы, а я, кроме бутылки коньяка, ничего не вижу. Закусь мне — до лампочки. Юлька с кофейником засуетилась. Говорю: «Брось глупости! Не надо коньяк портить кипятком». Она на все согласна. Ну чокнулись, закусили, еще чокнулись, еще…

— Николаша, давай ближе к делу, а то прочокаешься до утра, — поторопил бригадир.

— Не, — расплылся в улыбке Санков. — Через полчаса бутылка уже опустела. Юльке так жарко стало, что и прозрачную блузку сняла. Мне же в ту пору одна бутылка была, что слону дробина. В самую норму захорошел. Сила из меня поперла. Смотрю на млеющую Юльку и соображаю: «Елки-моталки! У такой разогревшейся бабенки я шутя еще коньяк заработаю…» — Санков, вроде прикидывая, как бы получше сформулировать мысль, мучительно наморщил лоб.

— Понятно, Николаша, первую ходку ты сделал добросовестно, — подсказал бригадир.

— Ну, — благодарно улыбнулся за подсказку Санков. — Юлька как на седьмое небо взлетела. Покейфовав в постели, запорхала по комнате и из серванта на стол — хлоп другой пятизвездочный поллитряк. Тут уж я принялся, не чокаясь, стопари глотать. Дураку на этом бы пузыре и завязать надо, да я и тогда безразмерным был. Чую, капитально забалдел, но третью бутылку откупорить хочется. Вижу, Юлька тоже изнемогает, так здоровски я приглянулся ей. Эй, думаю, была не была!.. Растравить-то Юльку растравил, а у самого от пятизвездочной литровки голова кругами пошла и это самое…

— Как стрелки у часов на полшестого, — опять подсуфлировал бригадир.

— Ну. Во когда комедия началась! Разъяренная Юлька всю морду мне когтями исполосовала. Чудом, зараза, глаза не выдрала. Домой приперся, как после ледового побоища. Жена в пузырь: «Кто?» Сдуру ляпнул, мол, кошка поцарапала. Баба за палку да — по рогам!..

Грузчики от смеха схватились за животы. Санков снисходительно усмехнулся:

— Ржете, алкаши, над чужой бедой. Мне самому после было смешно, да не до смеха. Все лето в сарае топчан давил и чем попало питался. Жена до самого снега шагу не давала в квартиру шагнуть.

— Горячая женщина?.. — с улыбкой спросил Лимакин.

— Кто, жена?

— Нет, Галактионова.

— В постели лучше не дразнить, — Санков посмотрел на бригадира. — Слышь, Артем, не сама ли Юлька сгоряча шарахнула Спартака по черепу? Наверное, раззадорил, а…

Бригадир указательным пальцем крутнул у виска:

— По-моему, со вчерашнего перепоя у тебя извилины в мозгу выпрямились. Юленька с прошлой осени его к себе не подпускала. Сам Спартак об этом говорил. Оттого, дескать, и закирял по-черному.

— Но жил-то у нее.

— Где?..

— Ну, помнишь, Юлька вчера говорила, что унес из дома полную авоську бутылок. И пузырь одеколона утром, пока она отвернулась на кухню, выжрал.

— Ради этого и приходил.

— Одеколон — понятно, но пустые бутылки на хрена ему понадобились?

Бригадир безнадежно махнул рукой:

— Точно, Николаша, труба твоим извилинам. Ты когда-нибудь видел, чтобы Юля стеклопосуду сдавала?

— Нет.

— А Спартаку это, как бог послал. Теперь ведь бутылка в цене. Соображаешь?..

— Спартак таким промыслом брезговал.

— Пока Юля финансировала.

— Богато Галактионова живет? — закинул удочку Лимакин.

Санков, опередив бригадира, оттопырил большой палец:

— Во!.. Спартак, конечно, крепко ее подоил, но у Юльки еще на десять таких фрайеров богатства хватит. Казенными миллионами баба ворочает. При нынешнем беспределе отстегнуть от них в свой карман сотнягу тысяч такой пустяк, что мне палец обмочить. Раньше, бывало, у нее рваный рубль в долг не выпросишь, а теперь четвертными сорит. В прошлом месяце мы холодильник ей привезли…

— Японский?

— Ну.

— Из магазина «Домашнее хозяйство»?

— Не, прямо со склада… Так… Что это я хотел сказать?.. А-а-а! Распаковали, значит, «япошку», заволокли на кухню и за стол сели. Прежде бы, скряга, за такую услугу поллитровку со скрипом поставила, а тут аж три «Пшеничных» шутя кинула. Ну, а вчера, мля, вооще… всю бригаду упоила… — Санков потряс головой. — Сегодня башка, как чугунная…

— По какому поводу так расщедрилась?

— Мебельный гарнитур ей целевым назначением из Новосибирска прибыл на «Колхиде». Разгрузили, в дом затащили и дотемна киряли. Щас бы отоспаться, пока работы нет, но Спартака надо хоронить да после похорон помянуть керю. Ну, не жизнь, бляхя-муха, а сплошная карусель… — Санков посмотрел на бригадира: — Артем, вчерашние мебельные гробы, наверняка, наш бывший предрайпо, с которым Юлька шашни крутила, организовал. Он же, говорят, в облпотребсоюзе шишка.

Бригадир недовольно нахмурился:

— Хлестаков здесь был шишкой, а там неприметной опухолью стал. Да и нужен он теперь Юле, как зайцу колокольчик. К ней по воскресеньям козырной туз на белой «Тойоте» подкатывает.

— Чо-то я ни разу его с Юлькой не видал.

— Что ты, кроме бутылки, вообще видишь? Вчера, когда мебель выгружали, в кабине «Колхиды» с шофером сидел.

— Седой старик?

— Сам ты старик!.. Холеный дядька лет под пятьдесят. По виду — из бывших номенклатурщиков.

Санков потер наморщенный лоб:

— Ну, мля, значит, не разглядел толком. Я ж у него пару сигарет стрельнул. «Мальборо» курит, зараза, как Юлька. Наверное, и живет так же, козырно.

— С нищими Юленька не свяжется. Спартаком насытилась по горло.

— Ребята, — обратился сразу ко всем грузчикам Лиманов, — а из «Домашнего хозяйства» вы никому не увозили японские холодильники?

— Из магазина сами покупатели увозят, — ответил бригадир. — Со склада увезли один на птицефабрику.

— Кому?

Бригадир чуть замялся:

— Мордастому ветерану с оловянными глазами, который только что новую партию создавал.

— Где он там, на птицефабрике, живет?

— В центре поселка, наискосок от магазина.

— Этот ветеран и на митинг вас уговорил?

— Подсказал. Приходите, мол, парни, девятого июля к райисполкому. Будем местной администрации права качать, пока демократы не разорили страну до нитки.

Бригадир нетерпеливо посмотрел на часы. Стараясь не злоупотреблять терпением грузчиков, жаждущих лечебной опохмелки, Лимакин попрощался. Глядя ему вслед, бригадир недовольно сказал Санкову:

— Ну ты, блин, раскололся перед следователем как ребенок. Киряли, киряли… И на Юлю не ту бочку покатил. Я ж тебе подсказывал: гони напропалую сексуальное кино!..

Санков отшвырнул в сторону измятую картонку:

— А чо врать?.. Не хватало мне на туфте попухнуть да в политику вляпаться. Вы, друзья, чистенькие стояли, а я с дурацким транспарантом, кстати сказать, тобою намалеванным.

— Кому ты нужен, политик… — Бригадир сердито сплюнул. — Ты, если и вляпаешься, то в уголовщину.

— Сам, бугор, уголовник, — огрызнулся Санков. — Хватит учить, давай бабки! Пока лекарство соображаете, я заказанный Юлькой гроб Спартаку выкуплю.

— Смотри, прежде времени не нажрись!

— Чо я, совсем без мозгов…

Бригадир достал из кармана пачку двадцатипятирублевок и хмуро стал отсчитывать новенькие кредитки.

Глава 5

Возле плотно закрытых металлических ворот торговой базы райпо, у распахнутой настежь проходной с невысоким крыльцом, на скамеечке в тени дремала располневшая вахтерша. Едва Лимакин приблизился к крыльцу, толстуха очнулась и басовитым, будто спросонья, голосом строго предупредила:

— Молодой человек! Без пропуска на территорию базы нельзя.

— Я следователь прокуратуры, — сказал Лимакин, — Мне надо Галактионову увидеть.

Вахтерша мгновенно оживилась:

— Юлия Николаевна сегодня мужа хоронит.

— А кто заменяет ее на складе?

— Никого там нету. Все на совещании в конторе.

«Привет семье. Что же делать?» — подумал было Лимакин, но вахтерша, откровенно напрашиваясь в собеседницы, тут же заговорила:

— Наконец-то Юлия Николаевна избавилась от террориста. Давно горевала, мол, хорошие мужики умирают, а моего негодяя никакая смерть не берет. Последнее время, говорит, пил что попало и не умирал, пока по дурной башке не стукнули. Вы сейчас, наверное, убийцу ищете?

— Ищем.

— Чего доброго, порядочного человека из-за мерзавца в тюрьму посадят…

— Мерзавцев тоже убивать нельзя,

— Конечно, убийство есть убийство, но… — вахтерша посмотрела Лимакину в глаза и, вроде опасаясь, как бы ее не услышал кто со стороны, доверительно прошептала: — Спартак Казаринов в отношении женщин был психически ненормальным.

Лимакин подсел к вахтерше на край скамейки.

— Интересно… Ненормальным, говорите, был?

— Самым серьезным образом, — по-прежнему тихо ответила вахтерша. — Наверное, слыхали, как в прошлом году по райцентру бродил ночной насильник? На женщин нападал…

В райцентре действительно прошлой осенью милиция зарегистрировала четыре случая нападения в ночное время на женщин с целью изнасилования. К счастью подвергшихся нападению, как говорят спортивные комментаторы, ни одна попытка не увенчалась успехом. К сожалению, было другое: нападавшего так и не смогли задержать, поскольку исчезал он после неудачи виртуозно.

— Да, слышал о неуловимом насильнике, — подтвердил Лимакин.

— Это был Спартак Казаринов.

— Откуда такая уверенность?

— Он же, мерзавец, и на меня нападал, только я в милицию не заявляла. Поздно вечером из кино шла. Почти у самого дома догнал, в волосы вцепился и подножкой валить начал. Я успела за уши его поймать, заглянула в лицо и как заору: «Спартак! Ты что, обалдел?!» Тут и он меня узнал: «Тихо, Клавка, тихо! Не болтай никому. Болтнешь — придушу!» Он тогда еще работал у нас грузчиком. Через проходную идет, бывало, щерится, наглец, как будто между нами ничегошеньки не случилось. Рожа некрасивая, страшная. Не пойму, из-за чего Юлия Николаевна, такая симпатичная женщина, его приняла… Признаюсь, очень большое желание было подать на Спартака в суд, но из страха смолчала. Мало ли чего психически больной может наделать…

— Галактионова знала об этих похождениях?

— По-моему, догадывалась. Разговоров ведь много было. Однажды она прямо заявила, мол, если бы работала в милиции, то на первой же попытке схватила этого насильника за штаны. Конечно, когда знаешь, чего ж его не схватить…

Из дальнейшего разговора с вахтершей Лимакин узнал, что на работе Галактионову уважают. Дело свое она знает — всю жизнь в торговле. С экспедиторами и клиентами ведет себя строго. Даже хваты-грузчики ее побаиваются. Что касается слухов о «щекотливых» отношениях Юлии Николаевны с прежним председателем райпо Хлыстуновым, которого все сотрудники за глаза называли «Хлестаковым», то, по мнению вахтерши, в этом было больше сплетен, чем правды. Хотя, конечно, не в меру хвастливый председатель был нахальным волокитой и «обгулял» многих смазливых сотрудниц. Используя служебное положение, мог и Галактионову соблазнить. Если такое и было на самом деле, то на взаимоотношения Галактионовой с Казариновым это сильно повлиять не могло — Спартак в то время уже трепался по райцентру, как последний кобель. В конце беседы вахтерша подсказала Лимакину, как покороче пройти к дому Юлии Николаевны.

Дом Галактионовой находился недалеко от базы райпо. На тихой зеленой улочке среди деревянных домов старой постройки заметно выделялся кирпичный особняк, не уступающий размерами и добротной отделкой коттеджам, в которых жили высшие чины районной администрации.

Повернув звякнувшую щеколду калитки, Лимакин вошел в ухоженный дворик, густо затянутый муравой. От калитки к большой застекленной веранде с резным крыльцом тянулась бетонированная дорожка. Возле крыльца сразу бросалась в глаза картонная коробка от японского холодильника, рядом с которой возвышалась груда измятой коричневой бумаги вперемешку с длинными деревянными брусками от мебельной упаковки.

Лимакин поднялся на крыльцо и приоткрыл свежепокрашенную, будто после ремонта, дверь. На веранде никого не было. Посередине ее, на полированном овальном столе, громоздились перевернутые вверх ножками венские стулья. Под столом стояла плетеная корзина, заполненная пустыми водочными бутылками. Рядом на грязном полу — желтый эмалированный таз с водой. Всю примыкавшую к дому незастекленную часть веранды, минуя входную дверь, полностью от пола до потолка занимала импортная стенка с множеством окантованных бронзовыми полосками дверок.

Следователь хотел было пройти в дом, но дверь вдруг отворилась и на пороге, испуганно ойкнув, растерянно замерла Галактионова, одетая в потертые джинсы и спортивную кофточку, в шлепанцах на босу ногу.

— Извините, Юлия Николаевна, — сказал Лимакин. — Я, кажется, вас напугал?

— Так неожиданно… — дрогнувшим голосом ответила она. — Только что друзья Казаринова от меня ушли. Забрали его костюм да белье для похорон…

— Друзья — грузчики райпо?

— Да, точнее сказать, бывшие собутыльники. Пусть отдадут ему последний долг.

— Думаете, они с этим справятся?

Галактионова натянуто усмехнулась:

— Если не пропьют заказанный мною гроб, похоронят.

— Лично вы, похоже, не собираетесь отдавать Казаринову никаких долгов?..

— Я ничего идиоту не задолжала. Он в неоплатном долгу остался, — на глаза Галактионовой навернулись слезы. — Со стороны это может казаться кощунственным, но мне совершенно его не жалко. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. — Она рассеянным взглядом обвела веранду. — Извините за такой бедлам. Грузчики вчера насвинячили. Помогли мебель разгрузить. Деньгами, изверги, не берут — ставь водку. Пришлось угощать. Хочу сейчас заняться уборкой…

— Уделите мне полчаса для беседы, — попросил Лимакин.

— Новый допрос?

— Нет, обстоятельства развиваются так стремительно, что необходимо сделать кое-какие уточнения.

— Ну, что ж… — Галактионова на несколько секунд задумалась. — Пойдемте в дом, не в этом же свинюшнике вести разговор.

Широким коридором, стены которого были оклеены моющимися обоями под мрамор, она провела Лимакина в просторный зал, где удивительным образом роскошь сочеталась с домашним уютом. Сели на дорогие мягкие стулья возле инкрустированной тумбочки. Галактионова взяла лежавшую в чистой хрустальной пепельнице яркую коробку «Мальборо», вытащила из нее сигарету и, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулась. Выпустив сизое облачко дыма, предложила Лимакину:

— Закуривайте.

— Спасибо, — Лимакин достал аляповатую пачку «Астры». — У меня другой сорт.

Прикурив от любезно протянутой Галактионовой зажигалки, он с нескрываемым интересом оглядел роскошный зал. Юлия Николаевна грустно спросила:

— Нравится?

— Красиво живете.

— Наследство от родителей, погибших при катастрофе поездов в июне восемьдесят девятого под Уфой. Я была единственной наследницей. С моей нищенской зарплатой такая красота и во сне бы не приснилась.

— Родители здесь жили?

— В Новосибирске. Точнее, там жила мама, а отец был капитаном дальнего плавания и появлялся дома от случая к случаю.

— Как же они вместе попали в катастрофу?

— Во время папиного отпуска решили съездить к родственникам на юг. У мамы пошаливало сердце. Лететь самолетом она не рискнула. Поехали адлеровским поездом и вот…

Внимание Лимакина привлек остановившийся у дома райповский грузовик с диагональной красной полосой на кузове. Через окно было видно, как с противоположной от шофера стороны кабины вылез грузчик Санков и размашисто зашагал к калитке. Через несколько секунд, гулко простучав каблуками по веранде, он решительно заглянул в зал и, увидев следователя, будто остолбенел.

— Тебе чего?.. — строго спросила Галактионова.

Санков расплылся в широкой улыбке:

— Выйди на минутку пошептаться.

— Говори здесь. Чего надо?

— Поллитровку. Понимаешь, могильщик ведь без бутылки яму не зароет.

Лицо Галактионовой стало темнее тучи:

— Вы до сих пор не решили вопрос с могилой?

— А чо я?.. — улыбка с лица Санкова исчезла. — Моя задача — организовать доставку гроба. Здесь все хо-кэй! Гроб в кузове. А могилой Артем занимается.

— Я отдала Артему разрешение горисполкома на полный ящик «Пшеничной» для похорон. Неужели, проглоты, вам этого мало?!

— Так ведь… тот ящик еще выкупить надо…

— Выкупайте, деньги у Артема есть.

— Понял, Николаевна, извини, — с кислой миной проговорил Санков и бегом устремился к машине. Едва он вскочил в кабину, грузовик тотчас укатил.

— Господи… — вздохнула Галактионова. — Скорее бы этот кошмар кончился. — И посмотрела Лимакину в глаза: — Какие же уточнения хотите сделать?

Лимакин осторожно постучал горящим концом сигареты по краю пепельницы:

— Экспертиза установила, что последнее алкогольное опьянение Казаринова перед смертью было вызвано самогоном. У кого он мог раздобыть это зелье?

Галактионова задумалась:

— Простите, но пути, по которым алкоголики добывают спиртное, неисповедимы. Я, например, не знаю никого, кто занимается самогоноварением.

— Говорят, есть какая-то бабка Кузнечиха, бывшая учительница… — намекнул следователь.

— Не знаю такую.

Галактионова глубокими затяжками прикончила сигарету и тут же закурила другую.

«Она нервничает», — подумал Лимакин и, не оставляя времени на долгие размышления, в темпе заговорил:

— Пойдем дальше. Со склада вы продали японский холодильник ветерану, живущему в поселке птицефабрики…

— Да, продала, — резко перебила Юлия Николаевна. — Таким же образом, непосредственно со склада, взяла себе. Если считаете это вопиющим криминалом, то можете проверить: отфактурены эти холодильники в магазин «Домашнее хозяйство», куда, разумеется, вместе с фактурами переданы и деньги.

— Нет, такое нарушение правил торговли я не считаю вопиющим криминалом, — сказал Лимакин. — Меня интересует личность ветерана. Кто он? Ведь не каждому встречному-поперечному продаются дорогостоящие товары со склада.

Галактионова, словно соглашаясь, кивнула головой:

— Ветеран с птицефабрики — это бывший начальник торгового отдела райпо Марусов Анисим Гаврилович. Задубелый бюрократ. С великим трудом выпроводили его на пенсию. В связи с этим по распоряжению правления и холодильник ему со склада отпустила.

— У Казаринова с Марусовым не было конфликтов?

— Как вам сказать… Старый зануда доводил до белого каления всех. Кстати, уволили Спартака по настоянию Марусова.

— Не пошел ли Казаринов выяснять с ним отношения?.. — высказал предположение Лимакин и пояснил: — Меня интересует путь Казаринова после того, как он вышел из дома с авоськой пустых бутылок.

— Я уже говорила, пути алкоголиков неисповедимы. — Галактионова посмотрела Лимакину в глаза. — Догадываюсь, подозреваете в убийстве…

Лимакин предупреждающе поднял руки:

— Боже упаси! Я ищу цепочку встреч Казаринова после ухода из дома. Давайте вместе порассуждаем… Вот он взял пустые бутылки и понес их, по всей вероятности, сдавать в магазин, чтобы выручить хоть сколько-то денег на выпивку. Так?..

— Так, конечно, — согласилась Галактионова.

— До магазина, как вы говорили вчера на допросе, он не дошел…

— Продавец, во всяком случае, его не видела. Да и молочную посуду в тот день она не принимала. Не было порожних ящиков для складирования бутылок.

— Прекрасно. Из этого напрашивается мысль… — продолжил следователь. — Поскольку Казаринов до магазина не дошел, значит, ему кто-то подсказал, что с пустыми бутылками там делать нечего. Куда после этого направился Спартак?.. Разумеется, к кому-то из знакомых, у кого можно было одолжить денег или хотя бы оставить бутылки, чтобы не таскать их с собою…

— В ваших рассуждениях есть логика, но… — Галактионова, опустив голову, уставилась взглядом в пол. — Вчера на допросе я не сказала, что Казаринов украл у меня две с половиной тысячи рублей.

От неожиданности Лимакин подался вперед:

— Почему, Юлия Николаевна, вы этого не сказали?

— Потому что обнаружила пропажу после допроса, когда вечером стала расплачиваться за привезенный из Новосибирска мебельный гарнитур.

— Неужели эту красоту хотите заменить? — недоверчиво спросил Лимакин, окинув взглядом роскошно убранный зал.

— Нет, это память о родителях, с ней я ни за какие деньги не расстанусь.

— Ради чего тогда купили новый гарнитур?

— Как вам объяснить… — Галактионова смущенно замялась. — Мне предложили уцененную модель жилой стенки «Цойленрода»… — Она показала на одну из закрытых дверей. — Можете посмотреть, стенка в той комнате. В разобранном виде…

Лимакин подошел к двери и заглянул в просторную комнату, плотно заставленную полированными шкафами, тумбочками и выдвижными ящиками.

— Сколько заплатили за такое удовольствие? — из чистого любопытства спросил следователь.

— Около четырех тысяч.

— Рублей?..

— Естественно, не долларов. Вы удивлены?

— Как же не удивиться… При нынешних ценах, когда диван местного производства, на который смотреть страшно, стоит пять с половиной тысяч, а это импортное добро — всего около четырех. Да здесь один платяной шкаф на добрый десяток тысяч тянет!

— Я, кажется, упомянула, что гарнитур уцененный, — спокойно ответила Галактионова. — В нем не хватает журнального столика, двух зеркал, стеклянные дверки разбиты…

Следователь улыбнулся:

— И все-таки…

— Вы не знаете дурацкую систему нашей торговли. У нас наполовину могут уценить добротную вещь из-за оторванной пуговицы.

— Если эти вещи продаются нужным людям, — уточнил Лимакин. Галактионова промолчала. Тогда он спросил снова: — Кто это вам столь добрую услугу сделал, не Хлыстунов?

— Хлыстунов мастер языком чесать да за бабами волочиться. Помогли знакомые с оптовой базы.

— Куда же будете ставить «уцененную» стенку? У вас и без нее полно в доме мебели.

— Закажу в мастерской новые дверки и продам.

— Так сказать, бизнес?

— Как хотите называйте. Теперь это не запрещается. Не могу же я сидеть сложа руки, когда вопрос стоит не просто о жизни, а о выживании.

— Вам, по-моему, умирать еще рано.

— Я и не собираюсь этого делать. Я опережаю события, чтобы не оказаться за чертой бедности. Скажете, дурно поступаю?..

— Напротив, чувствую, что вы разумная женщина и живете в соответствии с духом времени, — с самым серьезным видом сказал Лимакин и сразу спросил: — Какими купюрами были деньги, которые, как вы говорите, украл Казаринов?

— Новые двадцатипятирублевки в банковской упаковке.

— В Сбербанке их получали?

— Нет, это — часть суммы от проданной шубы.

— Кому продали?

— На барахолке в Новосибирске.

«Попробуй, проверь, действительно ли были у нее эти деньги», — досадливо подумал Лимакин и спросил: — Чем можете доказать, что именно Казаринов совершил кражу.

— Нет у меня никаких доказательств… — Галактионова, уткнувшись лицом в ладони, вдруг заплакала. — И вообще я не могу понять, что произошло со Спартаком, что вокруг меня происходит…

Большего Лимакин от Галактионовой не узнал. То ли Юлия Николаевна была слишком расстроена происшедшим, то ли, как говорят боксеры, «ушла в глухую защиту».

В конце дня Лимакин отыскал в поселке птицефабрики Анисима Гавриловича Марусова. Узнав, что перед ним следователь прокуратуры, бывший начальник торгового отдела рванулся в кавалерийскую атаку и начал крестить местную администрацию, пошедшую на поводу у лжедемократов, и руководство кооперации, развалившее до основания торговлю в районе. По страстному убеждению ветерана, только срочные меры могут еще удержать народ на краю пропасти и спасти Россию.

Марусов настолько увлекся «спасительной» идеей, что Лимакину стоило немалых трудов повернуть разговор к покупке ветераном японского холодильника на складе райпо. Воинственный пыл Марусова мигом поник. Поначалу он вроде попытался отрицать покупку, но, словно спохватившись, подтвердил, что да, правление райпо выделило ему за многолетнюю добросовестную работу такой холодильник.

— Картонная коробка от него у вас сохранилась? — спросил следователь.

Марусов уставился на него выпуклыми глазами:

— А-а-а з-зачем ее хранить?

— Куда вы ее дели? — пошел в наступление Лимакин.

— Выбросил или сжег, не помню.

— Вы разве пьяны были, что не помните точно?

— Ага, выпившим был. Обмыл с парнями покупку… — Марусов хлопнул себя по лбу: — О! Вспомнил! Ту коробку со всем упаковочным мусором грузчики забросили в кузов грузовика, на котором привозили холодильник.

— Кто из грузчиков привозил?

— Бригадир Артем Лупов, Николай Санков… ну и другие парни из этой бригады.

— Казаринова среди них не было?

— Спартака я давно с треском выгнал из райпо.

— А когда последний раз его видели?

Марусов пожал плечами, будто вспоминая, долго тер волосатым кулачищем щеку, но в конце концов ответил, что не помнит, когда.

После ухода Лимакина ветеран сердито пнул подвернувшуюся под ноги сытую бройлерную курицу из пасущегося во дворе выводка, грузно плюхнулся на ступеньку крыльца и, уперевшись локтями в колени, обхватил ладонями голову. Выглянув из дверей дома, жена настороженно спросила:

— Кто это был?

— Следователь прокуратуры, — буркнул в ответ Марусов.

— Насчет митинга?

— Дался тебе этот митинг! Про японский холодильник спрашивал и Спартаком Казариновым интересовался.

— Интересовался… — жена недобро усмехнулась. — Будет тебе вместо Спартака Джузеппе Гарибальди. Залетел в дерьмо, «политик», а?..

— Не каркай, ворона! — Марусов погрозил волосатым кулаком. — Убью!..

Глава 6

В тот пасмурный день, когда следователь Лимакин встретил на митинге райповских грузчиков, оперуполномоченный уголовного розыска Слава Голубев рано утром уехал в Новосибирск. Отыскав в архиве городского суда уголовное дело Спартака Казаринова, он принялся изучать запылившийся том следственных материалов и почти с первых страниц расследования понял: в отличие от заверения Галактионовой, будто ее сожителя осудили за изнасилование несправедливо, приговор суда был объективен и подтверждался имеющимися в деле доказательствами. Сотрудники милиции задержали Казаринова в Бугринской роще на месте преступления. Жертвой насильника оказалась восемнадцатилетняя студентка, отдыхавшая в выходной день на берегу Оби. Казаринов напал на нее средь бела дня, когда девушка шла через рощу с пляжа к трамвайной остановке. Фигурировали в материалах расследования и другие эпизоды нападения подсудимого на женщин, однако бесспорных доказательств в процессе судебного разбирательства они не нашли и в приговоре не упоминались.

Для гарантии Голубев побывал в информационном центре УВД. Кроме судебного дела, там никаких грехов за Казариновым не числилось. Когда Слава вышел из информцентра, в коридоре его остановил начальник областного отдела розыска майор Шахматов и, поздоровавшись, пригласил к себе в кабинет.

— Чем занимаешься? — спросил он.

— Бывшего насильника, Виктор Федорович, у нас убили…

Голубев передал Шахматову взятую в горсуде копию приговора. Майор быстро прочитал двухстраничный текст и уточнил:

— Это тот, о странном захоронении которого указывалось в вашей сводке происшествий?

— Так точно.

Шахматов, чуть подумав, заговорил:

— В прошлом году осенью мы разыскивали Софию Лазаревну Виноградову. Женщина уехала на дачу в ваш район и пропала…

— Она ж потом в Красноярске объявилась, — сказал Слава. — Розыск ее, помню, был прекращен.

— Кажется, напрасно мы это дело прекратили. Ко мне недавно напрашивался на прием отец Виноградовой. Сейчас попробую пригласить старика… — Шахматов быстро полистал записную книжку, снял с телефонного аппарата трубку и накрутил номер. Услышав ответ, спросил: — Лазарь Симонович?.. Когда сможете прибыть в уголовный розыск?.. Отлично, через десять минут жду вас.

Голубев поинтересовался,

— Кто он, Лазарь Симонович?

— Фамилия — Химич. Бывший портной, ныне пенсионер. Заявляет, будто красноярская милиция обманула всех, официально сообщив, что его дочь живет в Красноярске.

— Очередной правдоискатель?

— Вроде бы не похож на «правдоискателя». В прошлом году во время розыска я с ним встречался. Хитроватый одессит, но без навязчивых комплексов. Живет сейчас у бывшего зятя.

Вскоре, осторожно постучав, в кабинет вошел невысокий худощавый старичок с глянцевито-лысой головой, окаймленной на затылке белым венчиком пушистых волос. Он вежливо поздоровался, сел на предложенный Шахматовым стул и рассеянно принялся шарить по карманам белого парусинового пиджака. Наконец достал сложенный вдвое небольшой листок, развернул его и подал Шахматову:

— Уважаемый Виктор Федорович, меня не устраивает утешительная отписка. Хочу ее опровергнуть.

Голубев через плечо Шахматова заглянул в листок. Это был официальный ответ Красноярского УВД, сообщавший о том, что гражданка Виноградова С. Л., прибывшая из Новосибирска в Красноярск, проживает по адресу…

— Чем, Лазарь Симонович, вас не устраивает этот ответ? — спросил Шахматов.

Химич тяжело вздохнул:

— Я, как вам известно, старый одесский портной. Меня много раз обманывали, но я никогда не имел зла на людей и прощал им мелкие слабости. На этот раз, Виктор Федорович, нас с вами обманули по-крупному. С таким обманом трудно смириться. Вы знаете, когда из Красноярска пришел этот ответ, у меня на старом сердце осталась горечь лишь оттого, что моя дочь, как последняя блудница, бросила порядочного мужа и сбежала к любовнику. Я убедил сам себя и рогоносца-зятя в том, что, если женщина уходит к другому, то не надо считать, будто тому очень сильно повезло. Конечно, меня утешало, что Соня жива… — старик устало опустил голову, однако тут же взбодрился: — Сколько себя помню, я зарабатывал портняжным ремеслом, считая: что бы там в жизни ни происходило, а шить надо. Нынче пришло время, когда я отложил иголку, чтобы могли начать шить другие. Оказавшись на пенсии, я не знал, куда убить свободное время. И в старую голову стукнула молодая мысль: «Лазарь, почему тебе не повидать блудную дочь Соню?» На следующий день я уже был в Красноярске по указанному в этой справке адресу. Когда увидел отворившую мне дверь женщину, то без очков понял: это дочь другого Лазаря, который, к тому же, как выяснилось, при рождении назвал ее Светланой…

— Мы разберемся в этой дезинформации. Виновные будут наказаны, — хмуро сказал Шахматов. — Но ведь из Красноярска вам приходила телеграмма от дочери, и вы сами просили прекратить розыск…

— Да, Виктор Федорович, да! — Химич торопливо закивал. — Была такая телеграмма «Папочка не волнуйся я жива Соня». Теперь я уже не могу ей верить. Это был чей-то обман, но, к своему стыду, не могу вычислить обманщика. Между прочим, скажу вам по большому секрету, очень хорошие мои знакомые в тот день, когда Соня не вернулась домой, видели ее на даче в рабочем платье и, по их мнению, она никуда не собиралась бежать.

— Зятю вы рассказали о своей поездке в Красноярск? — спросил Шахматов. — Что он думает по этому поводу?

— У меня достаточно ума, чтобы прежде времени не распоясывать язык. Не разобравшись в запутанной истории, не хочу убивать зятя. Пусть Максим живет в заблуждении и считает, будто жена на самом деле устроила ему рога. Он с этим уже смирился. Если же узнает, что с Соней случилось нечто ужасное, не ручаюсь за его жизнь. Если бы вы знали, как красиво Максим любил Соню…

В конце разговора Шахматов пообещал Химичу возобновить розыск. Когда старик вышел из кабинета, огорченно сказал:

— Видишь, как элементарное разгильдяйство справочной службы может осложнить дело. Столько времени упущено!

— Но ведь и телеграмма из Красноярска была, — возразил Голубев.

— Если бы красноярцы не спутали Софию со Светланой, отыскать сочинителя той телеграммы было бы во сто крат легче. — Шахматов поправил на подставке карандаши. — А заинтересовался я этим делом, знаешь, почему?.. Осенью прошлого года в вашем районе пугал женщин так и не опознанный маньяк. Не Казаринов ли?..

— Вполне может быть, — согласился Слава. — Предполагаешь, не оказалась ли его жертвой София Лазаревна? Время ее исчезновения совпадает с похождениями «маньяка»…

— Была такая мысль, но после разговора с Лазарем… Чувствую, клубок этот запутан умышленно. Если Виноградова и явилась жертвой Казаринова, то без соучастников Спартак не обошелся.

— А муж кто у Софии Лазаревны?

— Виноградов Максим Вольфович. Работал на станции технического обслуживания ВАЗа, потом в кооперативном «Автосервисе», сейчас в каком-то коммерческом предприятии или на бирже… Очень был встревожен исчезновением жены. Поднял на ноги и розыск, и прокуратуру. Как только узнал, что жена изменила ему, сразу сник и окунулся в коммерческую деятельность.

— Какие-нибудь поводы для семейного разрыва высказывал?

— Уверял, что не было поводов. Воспитали двух сыновей. Оба офицеры-десантники, служат на Дальнем Востоке. Жили дружно, пока жена не съездила на курорт.

— Ох, уж эти курорты! — осуждающе сказал Слава.

Из Новосибирска в райцентр Голубев возвращался вечерней электричкой. Ярко-красное солнце, прижимаясь к горизонту, заходило за густые тучи с пурпурными подпалинами по краям. Настроение у Славы было скверное. Под монотонный перестук колес в полупустом вагоне он мысленно наметил план оперативной работы на следующий день, однако встретивший его на вокзальном перроне пожилой участковый инспектор милиции Дубков разрушил намеченное, словно карточный домик.

— На кладбище намечается новое ЧП, — огорошил он Голубева. — Грузчики райпо затабунились вокруг могилы, которую вы поручили контролировать. Вроде бы собираются Казаринова в ней захоронить. Начальник райотдела приказал встретить вас на оперативной машине и сразу — на кладбище…

— Едем, Владимир Евгеньевич! — выпалил Слава.

Голубев знал всех райповских грузчиков не только в лицо, но и по именам, фамилиям. Когда он с участковым подъехал в милицейском «газике» к кладбищу, грузчики уже снимали с грузовика грубо струганный гроб без красной, как это принято, матерчатой обивки. Парни были заметно «под турахом» и в бестолковой суете чуть не вывалили покойника на землю. Лишь бригадир Артем Лупов да широкоротый здоровяк Николай Санков казались трезвее других, но и по их пунцовым лицам можно было догадаться, что «употребили» они очень даже хорошо. Подойдя к ним, Голубев с наигранным удивлением сказал:

— Привет, мужики! Вы чего тут по пьянке затеваете?

— Домового ли хороним, ведьму ль замуж выдаем! — с пафосом процитировал Санков.

Бригадир резанул его суровым взглядом. Обращаясь к Голубеву, мрачно ответил:

— Юля Галактионова попросила Спартака Казаринова похоронить. Вот привезли…

Голубев глянул на кузов грузовика с открытым бортом. Там, у самой кабины, стоял на треть опустевший ящик водки и возле него — ополовиненная трехлитровая банка консервированных зеленых томатов. На расстеленной рваной газете вокруг мутного граненого стакана валялись крупные ломти хлеба.

— Кажется, поминки у вас получились раньше похорон? — спросил Слава.

— Кто празднику рад, тот накануне пьян, — вновь неудачно сострил Санков.

— Заткнись, трёкало!.. — сердито рыкнул на него бригадир и виновато посмотрел на Голубева: — Занятие малоприятное, для подъема духа выпили.

Грузчики скопом подняли гроб на плечи и, громко перебивая друг друга противоречивыми советами, запинаясь, стали пробираться между могильными оградками к той самой яме, которая была вырыта до Ивана Купалы неизвестно кем и для кого. Глядя вслед шумной ватаге, Слава с намеком сказал бригадиру:

— Артем, по-моему, вы опять зароете Спартака в могилу неизвестного солдата…

— Почему «опять»?.. — бригадир нахмурился. — Мы первый раз его хороним.

— А кто ночью на Ивана Купалу захоронил?

Бригадира словно укололи:

— Брось землю рогами пахать, Вячеслав Дмитриевич! Мы у тех похорон с боку припека, а эту могилу нам указал Гурьян Собачкин.

— Разве Гурьян ее вырыл?

— Нам какая разница, он или не он… Сказал, зарывайте — и точка.

— Сколько взял за яму?

— В смысле, денег?.. — бригадир замялся. — Я предлагал, Собачкин отказался. Мол, эта могила бесхозная. Поллитровку водки, правда, все-таки попросил.

— Где вы с ним договаривались?

— Тут вот, на кладбище, между крестов пьяный мотался. Бутылку сгреб и смотался по-быстрому.

Голубев посмотрел на участкового инспектора:

— Владимир Евгеньевич, где Собачкин живет?

Участковый указал на неказистую избушку, притулившуюся вроде как на отшибе чуть не упирающейся в кладбище улицы:

— Вон его резиденция.

— Пойдем-ка, Евгеньич, проведаем Гурьяна!

— Да он, если и дома, то лыка не вяжет, — торопливо вставил бригадир.

— Посмотрим — увидим, — ответил ему Слава.

Вблизи изба могильщика была еще неказистей, чем выглядела издали. Построенная в незапамятные времена, она по самые окна вросла в землю. Некогда тесовую крышу затянул сизоватый лишайник, разорванный широкими трещинами от прогнивших тесин. Огороженный полусгнившим перекошенным штакетником и заросший бурьяном дворик напоминал мусорную свалку. У символической ограды, прямо на улице, чернела оставшаяся от зимы куча каменного угля и возвышался огороженный жердями метровый слой навоза. Видимо, когда-то здесь был загон для овец, но за все время его существования навоз ни разу не убирали. На навозном «пьедестале» копошились куры, бдительно охраняемые вызывающе нарядным петухом. За загоном скособочилась похожая на курятник пристройка из горбыля. Такое же сооружение служило сенями.

— По-моему, у этой «резиденции» никогда не было настоящего хозяина, — подходя к избушке, сказал Голубев участковому.

Дубков вздохнул:

— Совсем опустился человек. Ну, что вы от мужика хотите — всю жизнь бобылем живет.

Опасаясь, как бы прогнивший потолок не обрушился на головы, Голубев и участковый вошли в сени. Слава постучал в дверь — ответа не последовало. Тогда он потянул за державшуюся на одном гвозде металлическую ручку. Дверь, тягуче заскрипев, отворилась. Войдя в душный полумрак, Голубев огляделся. Справа на потрескавшейся плите стоял закопченный до черноты чайник. Прямо перед входом на замусоренном объедками столе — пустая водочная бутылка и большая эмалированная кружка. Под столом валялись две бутылки из-под импортного коньяка. Рядом — старая обшарпанная табуретка. Слева от входа, уткнувшись лицом в свернутую вместо подушки ватную фуфайку, на железной кровати прямо в грязной спецовке лежал Гурьян Собачкин.

— Хозяин!.. — громко окликнул Слава.

Могильщик не шелохнулся. Не отреагировал он и на второй оклик. Тогда Слава потормошил его за плечи и сразу отпрянул — Гурьян Собачкин был мертв.

Глава 7

По заключению медицинской экспертизы, причина смерти Собачкина оказалась банальной: отравление алкоголем. В этом не было ничего странного и загадочного. Состарившийся организм могильщика в придачу, как показало вскрытие, с обострившейся язвой желудка, не выдержал злоупотребления спиртным, которым в последние трое суток усиленно накачивался Гурьян. Загадкой оставалась причина, отчего постоянно пьющий, но не терявший работоспособности Собачкин именно в эти дни налег на алкоголь до полной невменяемости. И еще одно озадачило участников следственно-оперативной группы. В кармане умершего обнаружили шесть новеньких, не бывших в употреблении, двадцатипятирублевок. Как утверждали знающие Собачкина соседи, жил Гурьян от получки до получки на скудную зарплату кладбищенского рабочего да на случайные заработки, которые перепадали ему от клиентов, минуя кассу. Сберкнижки у него никогда не было. Откуда же взялась такая сумма денег?..

Собравшиеся утром в прокурорском кабинете оперативники были невеселы. Почти до полуночи они вчера трудились, что называется, в поте лица в связи с внезапной смертью могильщика и теперь устало обменивались информацией о прошлом дне. Настроение немного поднял Борис Медников, когда после следователя Лимакина Голубев стал рассказывать о своей поездке в Новосибирск. Едва Слава рассказал, как бывший одессит-портной искал в Красноярске свою дочь Соню, судмедэксперт флегматично изрек:

— Одесситы — люди находчивые и остроумные.

— В чем? — машинально спросил Слава.

— Во всем. Однажды был очевидцем, как в галантерейный магазин Одессы забежала тощенькая девушка и к продавцу: «У вас лифчики первого размера есть?» — «Нет, — отвечает продавец. — У нас такие прыщи зеленкой прижигают»…

Антон Бирюков засмеялся:

— Ты сам, Боря, не из одесситов?

— Я коренной сибиряк, но остроумных и находчивых люблю.

После медниковского анекдота разговор пошел веселее, однако выводы продолжали оставаться неутешительными. След Спартака Казаринова по-прежнему обрывался на том, когда он вышел из дома с авоськой пустых бутылок. Правда, под подозрение теперь попадал пенсионер Марусов из поселка птицефабрики, у которого не оказалось коробки от японского холодильника. Опрошенные на кладбище грузчики в один голос заявили, что упаковочного «мусора» они у Марусова не забирали. Отсюда можно было сделать два предположения: либо Марусов солгал Лимакину, либо грузчики причастны к убийству и без зазрения совести открещиваются от уличающей их коробки.

— Антон Игнатьевич, я считаю, что Галактионовой надо было избавиться от сожителя и она подкупила грузчиков, — обращаясь к Бирюкову, решительно заявил Голубев, но тут же усомнился: — Не могу только сообразить, почему они в ночь на Ивана Купалу сунули Спартака не в ту могилку? Может, перепутали ямы с пьяных глаз?..

Бирюков задумался:

— Во всей этой истории «остроумным и находчивым» мне представляется лишь способ, точнее, место захоронения убитого. Придумал его неглупый человек. Ночью тайком зарыть труп в глухом углу кладбища, поставить на могиле старый крест, замаскировать на первое время свежую землю и шито-крыто. Случайное обнаружение трупа, как это нередко бывает, исключено, а поскольку Казаринов был по существу человеком одиноким, искать его никто бы не стал…

— Если бы Галактионова в милицию не заявила, — сказал следователь Лимакин.

— С чего бы ей заявлять?! — удивился Голубев.

— С того, что Спартак утащил у нее две с половиной тысячи сиреневыми купюрами.

— Да она эту сиреневую сумму вполне могла отдать грузчикам! По-моему, Юля и десять тысяч не пожалела бы, чтобы избавиться от опостылевшего сожителя.

— Тогда откуда точно такая сиреневая сумма была у Гурьяна Собачкина, когда его забрали в медвытрезвитель?..

Борис Медников посмотрел на Бирюкова:

— Вот сцепились сыщики, как народные депутаты на сессии. Развели сиреневый туман… — И повернулся к Голубеву: — Слава, а зять одесского портного не того?.. Вдруг он каким-то образом докопался, что Спартак шерстил женщин?..

Голубев отрицательно крутнул головой:

— Зять портного до сих пор считает, будто жена сбежала от него к любовнику.

— Ну, а на самом деле, где она?

— Боря, я не экстрасенс, чтобы отвечать на такие вопросы. Может, вместо Красноярска в Петропавловск-Камчатский сиганула…

— Ты, на всякий случай, поддерживай связь с областным розыском, — сказал Голубеву Бирюков. — Конечно, совпадение в Красноярске фамилии и отчества беглянки может быть чистой случайностью, но умышленной дезинформации исключать нельзя. А теперь давай поговорим о грузчиках. Чем они у тебя вызывают подозрение?

— Алкаши, от них всего можно ожидать.

— Это не убедительный повод для серьезных подозрений.

— Вообще-то среди грузчиков двое заслуживают внимания. Бригадир Артем Лупов и Коля Санков. Остальные — серая масса. Артем три года отбывал за злостное хулиганство, а Коля за бутылку мать родную продаст.

— Продаст, но не убьет?..

Слава пожал плечами:

— Вообще-то Санков — рубаха-парень. Язык у него как помело. Пытается острить, но, обычно, невпопад. Артем — сложнее. Держит бригаду в кулаке и своего интереса не упустит.

— Займись ими вплотную. Бабку «Кузнечиху» отыщи. В райцентре не так уж много ушедших на пенсию учителей, преподававших географию. Не у нее ли Казаринов перед смертью опохмелился самогоном?.. — Бирюков повернулся к следователю. — А ты, Петр, отрабатывай версию с Марусовым. Пригласи его в прокуратуру и, если понадобится, проведи очную ставку с грузчиками. Надо выяснить, кто из них лжет насчет упаковочной коробки.

— Очень меня заинтересовала Юля Галактионова, — сказал Лимакин. — Может, действительно она кому-то заплатила, чтобы ликвидировать сожителя. Вроде откровенная женщина… В коммерции призналась, о проданных со склада холодильниках рассказала, а как только речь зашла о Казаринове, сразу — в слезы. Не могу поверить, что Спартак, прикарманив две с половиной тысячи, понес сдавать пустые бутылки. Да и… впускать алкоголика в такой роскошный дом, как у Галактионовой, страшнее, чем слона — в посудную лавку. Он же мог утащить из дома что угодно.

— Галактионовой я сам займусь, — недолго подумав, сказал Бирюков.

— Игнатьич! — воскликнул Слава Голубев. — В районе работает товароведом наша общая знакомая Анна Огнянникова. Она ровесница Юлии Николаевны, давно знает ее и наверняка многое может рассказать.

Бирюков улыбнулся:

— А говорил, что ты не экстрасенс. Угадываешь чужие мысли…

— Я такой! — шутливо ответил Слава. — Еще надо поговорить с нашими бэхээсниками, они в райпо — частые гости.

— Вчера, пока ты ездил в Новосибирск, я побывал в райотделе. Активнее всех на базе райпо из ОБХСС работает Сергей Полегшаев…

— Как он тебе понравился?

— С ним не говорил. Сам знаешь, почему. А начальство о нем хорошего мнения. Говорят, заядлый фотолюбитель и удачно использует фотоаппарат в целях доказательств.

— На каждом собрании требует у начальства приобрести для отдела видеокамеру, да денег у нас не хватает. Еще Сережа настырно учится стрелять из пистолета. Одним словом, романтик…

— Мне у этого романтика не нравится волчий блеск в глазах, — флегматично заметил Медников.

Голубев задиристо возразил:

— Он же в милиции опером работает, а не в больнице сестрой милосердия.

— Среди наших сестричек тоже есть соловьихи-разбойницы.

Бирюков обвел глазами присутствующих:

— У кого еще какие вопросы?

— Вопросов много — ответов нет, — хмуро сказал Лимакин.

— Тогда — за работу!..

Оставшись в кабинете один, Антон полистал телефонный справочник и набрал номер товароведа райпо Огнянниковой. Услышав в трубке знакомый голос, заговорил:

— Анна Леонидовна, это Бирюков…

— Антон Игнатьевич?! — с удивлением перебила Огнянникова. — Здравствуйте!

— Здравствуй, Аня. Хочу посекретничать. Сможешь на полчасика в прокуратуру заглянуть?

— Когда на свидание приглашает прокурор, трудно отказать, — игриво ответила Огнянникова и сразу добавила: — Сейчас повезу в универсам документы, попутно к вам забегу.

Вскоре после телефонного разговора в кабинет Бирюкова вошла эффектная блондинка в легком крепдешиновом платье ярко-малинового цвета. Сняв с плеча тонкий ремешок дамской сумочки, она с веселой улыбкой сказала:

— Видите, как быстро прилетела на ваш зов…

Бирюков усадил посетительницу поближе к столу. Какое-то время, улыбаясь, они словно изучали друг друга. Потом Антон заговорил:

— Знаешь, Аня, хочу порасспрашивать тебя о Галактионовой и Казаринове. Как они сошлись? Образованная симпатичная женщина и побывавший в колонии насильник с неприглядной внешностью. Неужели Юля более подходящего мужика не могла найти?

Огнянникова смущенно опустила глаза:

— Антон Игнатьевич, есть вещи, о которых женщинам неприлично говорить с мужчинами.

— Аня, ну какой я мужчина? Я — прокурор, — засмеялся Бирюков. — Своего рода — лечащий врач, а перед врачами женщины даже обнажаются.

— Для современных женщин обнажиться — пара пустяков. Вон в Новосибирске эротический театр создали. Недавно посмотрела.

— И как впечатление?

— Не знаю, как кому, а мне показалось, будто вместо театра сижу в раздевалке общественной бани…

После недолгих колебаний Огнянникова все-таки заговорила о Галактионовой:

— Юля странная баба. По работе деловая, сообразительная. Все у нее ловко получается, никому обхитрить себя не позволит. Но с мужиками как-то шиворот-навыворот. А со Спартаком сошлась — нарочно не придумаешь!.. Два года назад летом, примерно, в эту же пору, мы с ней пошли в лесопосадки, возле колонии, маслята собирать. Год на грибы удачливый был. По полкорзинки мигом набрали. Вдруг откуда ни возьмись длинный мордоворот перед нами возник. Одет более-менее, во всем новом, при шляпе. И с такой приблатненной улыбочкой, вроде по-французски: «Бон жур, бабье!» Я сразу поняла, что это освободившийся зэк. Испугалась, думаю, сейчас коршуном накинется. Но спокойно говорю: «Отвали, друг, пока снова не загремел туда, откуда вышел». Он расшаркался, дескать, студент, приехал к маме на каникулы, никогда таких красивых девушек не видел. Глянула на Юльку, а у нее глаза, как у ненормальной — прямо хоть сейчас готова отдаться. Тут я из кармана джинсов выхватываю вот это… — Огнянникова ловко вытащила из лежащей на коленях сумочки милицейский свисток. — И во всю мощь как засвищу!.. «Студента» мигом и след простыл.

— Оригинальный прием самообороны, — улыбнулся Антон.

— Парни из милиции подарили, — тоже с улыбкой ответила Огнянникова. — Не один раз этот свисточек меня выручал. Прошлую осень, когда слухи о сексуальном маньяке по райцентру гуляли, поздно ночью с электрички домой шла. Слышу, пыхтит кто-то сзади. Оглянулась — фитиль сгорбленный догоняет. Как свистнула, он чуть не упал да — в обратную. Рванул быстрее, чем за мной гнался…

— Это не Казаринов был?

— На Спартака здорово смахивал, но утверждать, что именно он, не могу. В темноте не разглядела.

— Значит, первая встреча Галактионовой с Казариновым произошла на твоих глазах? — возвращая разговор к прежней теме, спросил Бирюков.

— Почти на моих глазах произошло и другое… — Огнянникова положила свисток в сумочку. — Быстрым шагом отмахали мы с Юлей от того места в лесопосадке с полкилометра, чтобы добрать маслятами корзинки. Я увлеклась, напластала грибочков доверху, огляделась — Юльки не видно среди сосенок. Давай во весь голос орать: «Юля!.. Юля!..» В ответ — тишина, будто на кладбище. Не иначе, думаю, «студент» ее выследил и придушил, чтобы своего добиться. Закружилась в беспамятстве по лесопосадкам — туда, сюда. Юлька как испарилась. Я давай шире круги по лесу делать. Вижу, Юля сидит под сосенкой и плачет. Рядом джинсы ее лежат… Подбегаю: «Что с тобой?!» Юлька в рев: «Он меня изнасилова-а-ал». — «Почему не кричала?» — «Боялась, задушит». — «Напяливай скорее джинсы! До колонии добежим, там у меня знакомые офицеры есть. С овчаркой они мигом насильника накроют! Он же здесь где-то, в посадках, прячется». Юлька вытерла заплаканные глазищи: «Не надо, Аня, его ловить». — «Почему?!» — «Такого я никогда не испытывала. У него настолько неуемная страсть была — словами описать невозможно…» — Огнянникова встретилась с Бирюковым взглядом. — Честно, Антон Игнатьевич, я самым серьезным образом подумала, что с перепугу Юля чокнулась… Так ведь ни в какую и не уговорила ее поймать насильника. А после узнала, что она в одиночку зачастила в лесопосадки. Через месяц Спартак уже в райпо грузчиком устроился и у Галактионовой на постоянное жительство прописался. Ну в своем ли уме баба, а?..

— Уникальный случай, — согласился Бирюков. — Выходит, Галактионова влюбилась в Спартака с первого взгляда?

— Юлька не влюбчивая, она увлекающаяся. Первое время, когда сошлась со Спартаком, порхала, словно пташка: «Ой, Аня, у нас такая любовь, такая любовь, ну прямо — тысяча и одна ночь!» Постепенно восторг стал угасать, а с августа прошлого года, по-моему, сказки Шахерезады вообще кончились.

— Почему?

— Скорее всего, у Юли появилось новое увлечение.

— Не Хлыстунов?

— Хлыстунова Юля терпеть не могла, хотя увивался он возле нее настойчиво. Это ведь с легкого Юлиного словца его Хлестаковым прозвали.

— Говорят, к ней какой-то седой дядя из Новосибирска на «Тойоте» подкатывает…

— На японских машинах к нам, большей частью, кемеровчане заезжают… — Огнянникова, задумавшись, прикусила нижнюю губу. — А вообще-то однажды у Юлиного склада я видела белую «Тойоту» с новосибирским номером. Лет пятидесяти дядечка приезжал.

— Как он выглядит?

— Очень представительный. Знаете, с этаким… породистым лицом аристократа. Но не седой. Волосы густые, волнистые, с проседью. Виски, правда, белые. По осанке видно — птица большого полета. Юля для него — замухрышка. Тут, Антон Игнатьевич, если и есть какая-то связь, то, скорее всего, деловая.

— Казаринов знал о «деловых» связях Галактионовой?

— Конечно. По-моему, Спартак шантажировал ее этим. Потому так долго и продержался возле Юленьки. С первым мужем Юля и полгода не прожила.

— Родительское наследство Галактионовой — миф или правда?

— Правда. У нее от отца даже валютный счет во Внешэкономбанке остался. Тысяч пятнадцать или двадцать долларов. Он ведь моряком был, в загранплавании работал.

Рассказала Огнянникова Бирюкову и о том, почему Галактионова стала щедро угощать грузчиков. Оказывается, Юля решила задобрить парней, чтобы взяли ее под свою защиту от Спартака, который в последнее время стал для Галактионовой «просто невыносимым». Однако, по мнению Анны Леонидовны, убить Казаринова грузчики, если уж и могли, то не умышленно. Конечно, парни они пьющие, но рукам волю не дают. Только у бригадира Артема Лупова есть привычка «аргументировать» свои убеждения кулаками. Этим он и держит бригаду в ежовых рукавицах.

На вопрос Бирюкова — что можно сказать о бывшем начальнике торгового отдела райпо Анисиме Гавриловиче Марусове? — Анна Леонидовна ответила коротко:

— Дурак, зато надежный.

— В смысле, партии и правительству предан? — улыбнулся Бирюков.

— Нынешнее правительство Марусов не любит. Крутыми реформами оно лишило Анисима Гавриловича теплого места, — тоже с улыбкой ответила Огнянникова. — Он был надежным подручным у руководства райпо, хотя в торговых делах — как баран в Библии.

— Как же справлялся с работой?

— Блестяще распределял дефициты по торговым предприятиям. Разделить, скажем, двадцать стиральных машин на десять предприятий гениального ума не надо. Говорю, конечно, упрощенно, но смысл — точный. У Марусова никогда не было своего мнения. Всю жизнь он ретиво выполнял руководящие указания.

— За что Анисим Гаврилович уволил Казаринова?

— Крепко насолил ему Спартак.

— Чем?

— На базу поступил недорогой телевизор цветного изображения. Марусов оформил его себе. Когда привезли покупку домой, Спартак то ли случайно, то ли, как говорят грузчики, умышленно уронил эту технику с машины и разбил вдребезги. Шуму было до небес! Анисим Гаврилович хотел подавать на Казаринова в суд, но в конце концов разбитый телевизор списали на текущие убытки райпо, а Спартака выгнали с работы. Казаринов тут же принародно объявил Марусову войну.

— Не кончились ли эта война его поражением? — быстро спросил Бирюков.

Огнянникова неопределенно пожала плечами:

— Мне кажется, для такой «победы» у Марусова духу маловато, но чем черт не шутит… Спартак о многих махинациях на базе знал, мог шантажировать Марусова. Кстати, на шантаж и вымогательство он был большой мастер. Чтобы спасти собственную шкуру, Марусов, конечно, не сидел сложа руки. Выкручиваться из неприятных ситуаций Анисим Гаврилович умеет. Последний раз видела их очень распаленными.

— Когда это было?

— По-моему, четвертого июля. Недалеко от конторы райпо, у продовольственного магазина, они сцепились так крепко, будто враждующие стороны на митинге.

Бирюков заинтересовался «митингом» детально. К сожалению, Огнянникова, проходя мимо «враждующих сторон», поняла лишь, что Казаринов угрожал посадить Марусова за «приватизированный холодильник», а Анисим Гаврилович в запале рубанул: «Пока ты, алкаш, меня посадишь, я тебе голову расшибу!» В ответ Казаринов замахнулся на Марусова авоськой с бутылками, но тот заломил Спартаку руку, что даже бутылки зазвенели. Когда и как они разошлись, Анна Леонидовна не видела.

Сразу после разговора с Огнянниковой Бирюков предложил следователю Лимакину срочно допросить бывшего начальника торгового отдела.

Глава 8

Допрос Марусова Лимакин начал в присутствии прокурора. Антон Бирюков сидел у торца следовательского стола и краем глаза наблюдал за Анисимом Гавриловичем. Марусов заметно нервничал. Крупные на выкате глаза его безостановочно косились то на следователя, то на прокурора, а пунцовое от напряжения лицо было словно окаменевшим. Едва Лимакин заполнил со слов допрашиваемого анкетные данные протокола, Анисим Гаврилович дрогнувшим голосом предупредил:

— Если хотите мне предъявить политическое обвинение за организацию митинга у райисполкома, то заявляю протест и непременно подам жалобу в областную прокуратуру.

— Политика не по нашему ведомству, — спокойно сказал Лимакин. — Нас интересуют дела уголовные. Когда вы последний раз виделись со Спартаком Казариновым?

Марусов уставился на следователя свинцовым взглядом:

— Я дневника встреч с алкоголиками не веду.

— Нам не надо полного перечня. Расскажите о последней встрече.

— Когда вы приезжали ко мне домой, я русским языком сказал, что не помню.

— Анисим Гаврилович, — вынужден был вмешаться Бирюков, — неужели у вас такая короткая память? На прошлой неделе возле продовольственного магазина рядом с райпо вы довольно серьезно разговаривали с Казариновым. Вспомните, как он авоськой с пустыми бутылками на вас замахивался…

Марусов резко, будто его ударили по щеке, повернулся к Бирюкову:

— Какими бутылками?..

— Пустыми молочными в сетчатой авоське.

— Вот как… пустыми… в авоське… — Анисим Гаврилович, словно от внезапного озарения, хлопнул себя по лбу: — О! Вспомнил!.. Ну, в самом деле, Казаринов вымогал у меня денег на похмелье, но, как говорится, не на того нарвался. Если каждого алкоголика опохмелять, у меня пенсии не хватит. Водочная цена нынче — глаза на лоб лезут!

— Как вы с ним разошлись?

Марусов натянуто улыбнулся:

— Как в море корабли.

— А точнее?..

— Точнее, к консенсусу мы не пришли, и я посоветовал Спартаку поискать более щедрого товарища.

— Он вам не угрожал?

— Чем алкоголик может мне угрожать?

— Скажем, «приватизированным холодильником»…

— Извините, товарищ прокурор… — Марусов нервно вытащил из кармана пиджака пухлый бумажник, порылся в нем дрожащими пальцами и протянул Бирюкову квитанцию к приходному кассовому ордеру. — Стоимость японского холодильника я оплатил в бухгалтерии объединения розничной торговли. Вот документ, заверенный всеми подписями и печатями. — И, вроде оправдываясь, заторопился: — Казаринов из тех обывателей, которые считают, коль человек долго работал в торговле, значит, непременно жулик. Значит, его можно отправлять в колонию без суда и следствия. Вот об этом Спартак и кричал на всю улицу. Чтобы остепенить его, пришлось прицыкнуть и в пределах допустимой самообороны применить физическую силу. Однако телесных повреждений при этом я Казаринову не нанес.

— Но голову расшибить обещали…

— Мало ли чего можно сгоряча наобещать. Спартак унижал меня последними словами… — Анисим Гаврилович насупился. — Если говорить начистоту, у меня давно выработалась привычка отвечать на грубость грубостью. Не приучен, понимаете ли, к оскорблениям. С комсомольской молодости на руководящей работе. Всегда уважал субординацию к старшим товарищам. Такого же отношения требовал у подчиненных к себе. Хотите верьте, хотите нет, даже от родной жены не терплю подначек и оскорблений, в плохом настроении могу крикнуть слово «убью». Не всерьез, разумеется… — Марусов повернулся к следователю. — Прошу обязательно отразить это в протоколе…

— Все, что нужно, будет отражено, — сказал Бирюков. — А пока давайте поговорим без протокола. Куда исчезла упаковочная коробка от купленного вами холодильника?

— Как куда?.. — На лице Анисима Гавриловича появился откровенный испуг. — Я уже говорил следователю, что весь упаковочный мусор отправил с грузовиком, на котором привозили холодильник.

— Грузчики говорят иное…

— Как иное?.. Да они все пьяные в стельку были, когда от меня уезжали!

— Так крепко их угостили?

— А что прикажете делать?.. Когда был начальником, они передо мной на полусогнутых преклонялись. Уважали, так сказать. Как стал пенсионером, куда подевалось былое уважение. Предлагал им за услугу двадцать пять рублей. Нет, говорят, Гаврилыч, теперь ты для нас рядовой клиент, расплачивайся свободно конвертируемой валютой. На их языке это означает, ставь на стол выпивку. Водки у меня в доме не оказалось. Пришлось выставить трехлитровую банку самогона… — Марусов, словно спохватившись, что сказанул лишнее, потупился и крепко сцепил в пальцах волосатые руки. — Разумеется, не собственного изготовления самогон. По случаю купил у какой-то старухи на базаре. Понятно, парни с удовольствием осушили трехлитровку. Не скрою, сам с ними изрядно выпил и спать улегся.

— На очной ставке с грузчиками не откажетесь от своих слов?

Марусов вроде бы замялся, но ответил уверенно:

— Не откажусь ни от одного слова. Поверьте, товарищи, я прошел большую школу жизни. Врать — не в моем характере. Неужели предпочтете поверить сомнительным грузчикам, а не мне, можно сказать, одному из недавних руководителей районного значения?..

Бирюков встретился с настороженным холодным взглядом Марусова:

— Мы, Анисим Гаврилович, предпочитаем верить правде и не различаем, кто ее говорит: грузчик или руководитель района.

— А вдруг грузчики в корыстных целях меня оговорят? Учтите, по работе я был требовательным начальником и…

— Все учтем, Анисим Гаврилович. Что вы пытаетесь опередить события?

— Ну, как же, товарищ прокурор… Я не безмозглый. Чувствую, подозреваете меня в убийстве Казаринова, будто бы в мою коробку от холодильника Спартак был упакован…

Бирюков коротко переглянулся с Лимакиным и спокойно спросил Марусова:

— Разве мы говорили вам, во что был «упакован» Казаринов?

— Не говорили, но я ведь знаю, как Спартака упрятали в картонный ящик и в чужую могилу зарыли.

— Откуда вам это известно?

Марусов побагровел:

— На торговой базе райпо слышал. Там теперь только о Спартаке Казаринове и говорят. Такие ужасы рассказывают, что волосы дыбом встают.

Бирюков попросил рассказать об «ужасах» подробнее, однако Анисим Гаврилович виртуозно перешел на витиеватый язык тех профессиональных политиков, которые на любые темы могут сколь угодно долго говорить вокруг да около, ничего не говоря по существу. Из его растянутого монолога невольно напрашивался вывод, что ничего конкретного на базе райпо Марусов не слышал, а высказывает свое собственное мнение: Казаринова убили или грузчики во время пьяного скандала, или ему отомстил кто-то из мужей тех женщин, которых осенью прошлого года пытался изнасиловать Спартак. О том, что именно Казаринов «безобразничал с женщинами в райцентре», Марусову рассказала вахтерша торговой базы Клава, а вот от кого услышал об «упаковке» Казаринова, Анисим Гаврилович вспомнить не смог. По его уклончивым рассуждениям выходило, будто об этом вчера говорили женщины в продовольственном магазине птицефабрики, где он стоял в очереди за хлебом.

На вопрос о Гурьяне Собачкине Марусов, прежде чем ответить, словно вспоминая, долго тер кулаком щеку. Потом вздохнул и сказал, что знает, будто есть такой нелюдимый могильщик, но совершенно не знаком с ним, так как близких родственников в райцентре ему хоронить, слава богу, пока не приходилось, а когда хоронили кого-нибудь из сотрудников райпо, то сам Марусов, будучи руководителем отдела, организацией похорон не занимался, следовательно, и дел никаких с могильщиком не имел.

Заглянувшая в следовательский кабинет секретарша, обращаясь к Бирюкову, торопливо сказала:

— Антон Игнатьевич, вас срочно вызывает междугородная…

Звонил из Новосибирска начальник отдела розыска областного управления Шахматов, с которым Бирюкова связывала давняя дружба. До прокурорской должности Антон много лет работал в уголовном розыске РОВД и совместно с Шахматовым ему доводилось раскрывать не одно запутанное преступление. Телефонный звонок приятеля обрадовал Антона.

Обменявшись обычными короткими вопросами типа — как работа? как семья? — Шахматов спросил:

— Ты в курсе дела по Софии Лазаревне Виноградовой?

— Конечно, Виктор Федорович, — ответил Бирюков.

— Мы возобновили ее розыск. Концы, похоже, ведут в ваш район. Возле дачного поселка, куда уехала Виноградова, осенью прошлого года, по свидетельским показаниям, какой-то маньяк приставал к женщинам.

— Кто эти свидетели? — спросил Антон.

— Родниковские дачники видели Виноградову в электричке. Утверждают, что она вышла из вагона на платформу. Вроде бы чувствовала себя плохо — пошла позади всех приехавших. А дальше след ее пропал. Был вечером того дня в дачном поселке и мужчина, внешние и возрастные приметы которого очень сильно напоминают Казаринова… — Шахматов помолчал. — По моим предположениям, если Казаринов причастен к исчезновению Виноградовой, труп потерпевшей надо искать в вашем районе поблизости от Родниково. Убийцу Казаринова еще не установили?

— Пока, по образному определению нашего судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова, сиреневый туман…

— Туман?.. Да еще и «сиреневый»?

— Понимаешь, Виктор Федорович, две с половиной тысячи новенькими двадцатипятирублевыми купюрами в деле фигурируют.

— Такие купюры косяком пошли на рынок в январе прошлого года, когда были изъяты из оборота пятидесятирублевки и сотенные. Откуда эта «сиреневая» ниточка у вас потянулась?

— От сожительницы Казаринова.

— Голубев мне рассказывал, что она очень деловая женщина…

— Живет красиво. По линии областного угрозыска за ней ничего не числится?

— Проверяли — все чисто. Галактионовой, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Богатое наследство от погибших родителей досталось.

Глава 9

В отделе народного образования Слава Голубев узнал, что среди ушедших на пенсию учителей есть географичка Кузнецова Людмила Гавриловна, проживающая по улице Коммунарской у торговой базы райпо. Запомнив номер дома, Слава отправился искать «бабку Кузнечиху».

Небольшой с оранжевыми наличниками бревенчатый пятистенок Кузнецовой находился в тихом конце улицы и утопал в зелени густых тополей со срезанными вершинами. В грязноватом дворе перед входом в огород зеленела дощатая летняя кухонька, над железной трубой которой вился сизоватый дымок. Усадьбу огораживала невысокая ограда из металлической ржавой сетки. Такой же сеткой была затянута и узенькая калитка. От калитки к застеленному домотканным половиком крыльцу тянулась дорожка, устланная затоптанными картонками с иероглифами. Внимательно приглядевшись к своеобразному «тротуару», Голубев понял, что это упаковочный картон от японского холодильника.

Как только Слава вошел во двор, за углом дома, звякнув цепочкой, затявкала собачка. Тотчас из летней кухни выглянула худенькая большеглазая женщина неопределенных лет, но по внешнему виду далеко еще не старуха. Увидев неожиданного посетителя, она торопливо вышла из кухни, плотно прикрыла за собой дверь и пошла к остановившемуся у калитки Голубеву.

Чтобы убедиться, та ли перед ним «бабка», Голубев обаятельно улыбнулся:

— Вы Людмила Гавриловна Кузнецова?

Тревожно-настороженное лицо женщины еще более насторожилось.

— Да, — коротко ответила она.

— Николай Санков сегодня к вам не заходил? — издалека начал Слава.

— Нет, сегодня Николая у меня не было, — чуть помедлив, напевным голосом проговорила женщина.

— А Спартак Казаринов?..

На лице Кузнецовой появилось удивление:

— Что Спартак Казаринов?

— Когда последний раз у вас был?

— Давно, — Кузнецова вроде с недоумением посмотрела Славе в глаза. — Его, говорят, убили. Или это неправда?

Голубев вздохнул:

— К сожалению, правда.

— Зачем же спрашиваете о нем?

— Я из уголовного розыска, — сказал Слава. — Ищу свидетелей, которые видели Спартака в последние дни.

— По этому поводу ничего не могу ответить, так как не знаю, ни когда его убили, ни кто убил…

Кузнецова вроде бы хотела еще что-то сказать. В это время из кухонной трубы повалил черный дым и ощутимо запахло подгорающей бардой. Людмила Гавриловна стремительно бросилась в кухню. Сразу, как только она туда вбежала, дым заметно стал ослабевать и вскоре над трубою задрожало сизоватое марево.

— «Подпольный спиртзавод чуть не взорвался», — подумал Голубев, присаживаясь на продолговатую узкую скамейку у крыльца.

Минут через пять Кузнецова с белой тряпкой в руках хмуро вышла из кухни, подошла к Голубеву и смущенно стала вытирать перепачканные сажей руки.

— Не взорвалось? — участливо спросил Слава.

— Успела потушить печку, — тихо ответила Кузнецова. — Будете протокол составлять?..

— В другое время составил бы, — признался Слава. — Теперь не буду.

— Отчего такая гуманность?

— Жизнь с каждым днем дорожает. Пенсионеры за чертой бедности оказались.

Кузнецова недоверчиво посмотрела на него. Опустив повязанную старой косынкой голову, тоже присела на скамейку. Перебирая в руках тряпку, грустно заговорила:

— Да, тяжело стало жить. Муж умер, детей нет. Приходится одной доживать. Больше сорока лет проработала учительницей, а пенсия вышла… дай бог, полмесяца протянуть. Стыдно признаться, чем зарабатываю, но идти в уборщицы гордость не позволяет. Хотите — судите, хотите — нет…

В напевном голосе Кузнецовой сквозила такая тоска, что Голубеву невольно стало жалко эту немолодую уставшую женщину.

— Не огорчайтесь, Людмила Гавриловна, не вечно же будет продолжаться такая маята, — стараясь успокоить собеседницу, сказал он.

Кузнецова подняла на него большие глаза:

— Вы действительно из уголовного розыска?

Слава развернул корочки служебного удостоверения. Людмила Гавриловна, близоруко прищурившись, посмотрела в них и вроде бы улыбнулась:

— Извините. Для сотрудника милиции вы непривычно участливы к чужой судьбе. Подумалось, не Санкова ли собутыльник, коль его спрашивали.

— Хорошо знаете Николая?

— Ученик мой. Изо всех сил тянула из класса в класс. Ставила положительные оценки лишь за то, чтобы хоть не молчал в ответ на вопросы. Было всеобщее среднее образование. За каждого неуспевающего ученика с учителей стружку снимали. А Николай совершенно не хотел учиться. Только благодаря времени десятилетку закончил, да толку что… Каким безалаберным был в школе, таким и в жизни остался.

Голубев показал взглядом на картонки с иероглифами:

— Не он «тротуар» вам замостил?

— Нет, это бригадир грузчиков Артем с месяц назад после дождя поскользнулся второпях возле крыльца, чуть бутылку не разбил. «Ну, — говорит, — Гавриловна, у тебя во дворе пройти в тапочках невозможно». И вскоре привез большую коробку. Я разорвала ее да устелила дорожку.

— Часто грузчики у вас бывают?

Кузнецова виновато усмехнулась:

— Они, считайте, единственные мои клиенты. Это ведь Санков сбил меня на самогоноварение. Встретились однажды в магазине. Увидел, как я рублевки в кошельке пересчитываю и говорит: «Людмила Гавриловна, ну чего вы в нищете живете? Организуйте небольшую забегаловку. Сахаром и дрожжами обеспечим по госцене. Остальное — ваши проблемы. И нам заботы не будет — искать спиртное, и вы хороший навар поимеете». Так и втянулась.

— Спрос рождает предложение, — улыбнулся Слава.

— Если бы не нужда, ни за какие деньги не откликнулась бы на такой спрос. Выручка моя не очень велика. По сравнению с государством за полцены продаю.

— И все равно выгодно?

— А как же. Люди по талонам не могут отовариться сахаром, а у меня сахарок всегда в запасе. Прошлую осень варенья на всю зимушку наварила, соседок близких выручила. Только намекну ребятам, мол, сырье кончается, прикрою забегаловку, они тут же по государственной стоимости полный мешок, а то и два привозят.

— Выходит, сахар на торговой базе не переводится?

— Естественно, для своих сотрудников да районного начальства какой-то запас там всегда есть. Растаскивается, конечно, много. Знакомый водопроводчик мне рассказывал. Прошлой весной, когда Хлыстунов был еще председателем райпо, у него в подвале особняка трубу прорвало. Вызвали моего знакомого срочно ремонтировать. Спустился он в подвал, а там — чего только нет! Мука в мешках, сахар, крупа, сливочное масло в коробках, консервы разные. Да все это в таком количестве, что, говорит, любую войну с таким продуктовым запасом можно пережить… — Кузнецова со вздохом потерла огрубевшие руки. — Да что говорить о Хлыстунове. Родной братец там начальником отдела работал…

— Марусов Анисим Гаврилович? — быстро спросил Голубев.

— Да. Знаете?

— Такого заметного руководителя все в райцентре знают, — увильнул от прямого ответа Слава.

Кузнецова невесело усмехнулась:

— Ну, положим, я лучше других его знаю. У самого Анисима в доме — полная чаша, а стоило мне о любом пустяке попросить, сразу: «Извини, Людмила, не могу тебе помочь. Родственники мы. Неправильно нас поймут». Такого щепетильного чиновника изображал, будто ни сном ни духом не ведал, какие безобразия в торговле творятся.

— Не любите брата?

— Как сказать… Разные мы с ним. А разговор этот я вот к чему веду. Пока братец в торговле работал, ни в чем нужды не знал. Теперь же, с выходом на пенсию, лишился доступа к распределительной лавочке. Сразу и меня вспомнил. В прошлом месяце грузчики привезли ему холодильник, так у него и расплатиться с ними нечем было. Приезжает ко мне: «Людмила, выручи самогоном». Налила трехлитровую банку — обрадовался как не знаю кто.

— Может, это он в целях экономии? Не угощать же грузчиков коньяком… — намекнул Голубев.

— Нет, из-за бутылки Анисим не унизился бы. Прежнего доступа к дефицитам у него не стало. Теперь, если и выкупит причитающуюся в месяц бутылку водки, так он в один присест ее осушит.

— Любит выпить?

— Любит, чего скрывать…

— Не драчлив в пьяном виде?

— С женой Зинаидой Анисима мир не берет. Зинаида у него въедливая, подковыристая. А так, с людьми, он осторожен. В последнее время, правду сказать, озлобился — невзлюбил происходящие перемены. Прямо на рожон лезет, хотя, знаю, в душе кошки скребут. Побаивается, как бы чего не вышло…

Внимательно слушая напевную речь Кузнецовой, Слава сделал вывод, что Людмила Гавриловна бесхитростная, уставшая от жизненных передряг женщина. Она бесспорно чувствовала свою вину в том, что занимается незаконным промыслом, и сейчас стремилась искренностью оправдать себя в глазах невольно уличившего ее сотрудника милиции. Дав ей выговориться в полную волю, Голубев осторожно повернул разговор к Спартаку Казаринову.

— По моему мнению, Спартака колония испортила, — недолго подумав, опять заговорила Кузнецова. — Замкнутый он какой-то был, нервный и дерганый, как на шарнирах.

— Не рассказывал, за что отбывал наказание? — спросил Слава.

— Нет, эту тему Спартак вроде запретной считал. Иногда за бутылкой ребята приставали к нему с расспросами. Он либо отбояривался шутками, либо сердито уходил из компании.

— Какие у него вообще отношения с грузчиками были?

— Вроде белой вороны он среди них был. Ребята, как усядутся за стол, будут сидеть до той поры, пока выпивка не кончится. Разговор длинный заведут. И начальству косточки перемоют, и о политике до хрипоты заспорят. А Спартаку, когда выпил, сразу бежать надо было.

— Куда?

— Кто его знает.

— Много пил?

— По сравнению с другими, мало. Скажем, тому же Николаю Санкову пол-литровую кружку налей, он одним махом ее опорожнит да еще и другую попросит. Спартак же стакан по целому часу глоточками цедил.

— А как бригадир грузчиков насчет выпивки?

— Артем крепкий. Выпить может наравне с Санковым, но голову при этом не теряет. И на ногах в любом состоянии хорошо держится. Поначалу я даже не могла различить, когда Артем трезвый, а когда выпивший.

— Между собой грузчики драться не заводились?

— Нет, в этом отношении они ребята спокойные. Если кто-то, перебрав лишнего, начнет повышать голос, Артем тут же прицыкнет и — тихо.

— Людмила Гавриловна, мы пытаемся выяснить последний день в жизни Казаринова, — сказал Голубев. — Заходил ли он к вам четвертого июля?

— Заходил, — коротко ответила Кузнецова.

— В какое время?

— Около шести часов вечера.

— Трезвый?

— Вроде бы с похмелья, но не пьяный… — Людмила Гавриловна провела ладонью по скамейке, словно погладила, и встретилась с Голубевым взглядом. — Надо сказать, что был последний раз у меня Спартак очень взвинченным. Пришел с авоськой пустых молочных бутылок. Ни с того ни с сего обрушился на моего брата Анисима, дескать, никогда не простит ему своего увольнения. Я стала успокаивать, мол, Анисима Гавриловича выпроводили на пенсию из райпо, и теперь вполне можно вернуться в грузчики. А Спартак в сердцах: «Гавриловна, там в руководстве мафия! Юлька всех уговорила, чтобы меня ни под каким предлогом назад не брали. Ох, разнесу эту банду!» Я спросила, что у тебя, мол, с женой-то случилось? Перестань пить — помиритесь. Он зубами скрежетнул: «Никогда не помиримся!..» — Кузнецова смущенно отвела глаза. — Извините, и еще с зубовным скрежетом Спартак добавил: «Снюхалась с бизнесменами, стерва…» Короче говоря, самыми последними словами, чуть не матом, охаял свою подругу. Видать, чем-то крепко досадила она Спартаку… Когда так вот выплеснулся, вроде притих. Поморщился, протягивает мне авоську с бутылками и говорит: «Хотел сдать на восемнадцать рублей — в магазине тары нет. Возьми, Гавриловна, в залог. Налей стакан первача — душа горит!»

— Значит, наличных денег у него не было? — мигом ухватился Голубев.

— Наверное, если бутылки в залог оставил. Деньги Спартак не жалел. Бывало, чуть заведутся, разом или пропьет, или друзьям-товарищам расфугует.

— Ну и вы налили ему?..

— Налила стакан, — призналась Кузнецова. — Сел Спартак на кухне и, как всегда, глоточками начал цедить. Отопьет чуток — поставит, потом еще глоточек сделает. Я не утерпела, спрашиваю: «Кто тебя так пить научил?» Усмехнулся: «Юлька приучила. Первый год мы с ней в ладу жили. Каждый вечер коньячок из хрустальных рюмок попивали, шоколадом закусывали и любовь до утра крутили. А теперь всякую гадость глотаю. Стыдно сказать, утром сегодня со зла флакон одеколона заглотнул. Попрятала, сучка, спиртное. Знаю, что есть у нее в доме и водка, и коньяк, и вина разные, а найти не могу. Ух, хитрая, собака!» Спрашиваю: «В дом-то пока пускает?» Засмеялся: «Я, Гавриловна, ее припугнул: если не пустишь — сожгу дворец». — «Зачем это? Так всякую надежду на сохранение семьи потеряешь». Спартак опять заскрежетал зубами: «Терять мне уже нечего, все потеряно. Но, клянусь, перед разлукой так хлопну дверью, что все они долго будут заикаться в страхе».

— Кто «они»? — спросил Слава.

— По именам или фамилиям, кроме жены, Спартак никого не называл… — Кузнецова помолчала. — Особенно запомнилась мне последняя фраза: «Сегодня, Гавриловна, решится, кто будет на белом коне: или я, или они». С тем и ушел.

— Во что одет был в тот вечер Казаринов?

— В старенькое трико. Опустился он в последнее время, совсем за собой не следил.

— А раньше?..

— Раньше среди грузчиков опрятностью выделялся.

Голубев, осмысливая информацию, задумался.

— Людмила Гавриловна, — заговорил он, — прошлую осень по райцентру ходили слухи о насильнике, который нападал на женщин. Помните?

— Помню.

— Не Казаринов это хулиганил?

— Не знаю. Из разговоров ребят за бутылкой слышала, будто Спартак болезненно неравнодушен к женскому полу. Когда эти страшные слухи распространились, я между прочим ему сказала, мол, женщины рассказывают, что мужчина, пристававший к ним, очень похож на тебя. Спартак словно удивился: «Мало чего им со страху покажется!» Поговорили вот так мы с ним, и вскоре пересуды о насильнике вроде сами собой утихли… Может, на самом деле, это он безобразничал, но, почуяв опасность, прекратил…

Глава 10

После разговора с «бабкой Кузнечихой» Голубев воспрял духом. Последний день в жизни Казаринова, хотя и смутно, но все-таки начал прорисовываться. Не откладывая дело в долгий ящик, Слава решил тут же встретиться с грузчиками и побеседовать с ними, что называется, по душам.

На торговой базе по сравнению с прошлыми временами было пустовато. На двери склада промышленных товаров висел замок, а у продовольственного — незнакомые Голубеву парни грузили в кузов грузовика с кемеровским госномером картонные ящики, разрисованные английскими надписями. Слава хотел было отыскать кладовщика, чтобы узнать, где сейчас находятся штатные грузчики, и в дверях почти столкнулся с товароведом Огнянниковой.

— Кого я вижу?! Анна Леонидовна!.. — расплылся в улыбке Голубев. — Рад приветствовать самую красивую женщину райпо!

— Здравствуй, Славик, — в тон ему ответила Огнянникова. — Что это, красавчик мой, в комплиментах рассыпался?

— Из любви. С каждым годом молодеешь.

— Ты тоже, по-моему, не старишься.

— Я ростом мал, а маленькая собачка, говорят, до старости щенок.

— Ох, хитрец. Опять что-то случилось?

— Со старым, Аня, не можем разобраться. Слушай, где ваши грузчики попрятались?

— На контейнерную уехали. Через полчаса вернутся.

— Склад Галактионовой что-то на замке…

— Юля сегодня в Новосибирск на оптовую базу укатила.

Голубев показал на грузовик с картонными ящиками:

— А это чего кемеровчане у нас умыкнуть хотят?

— Американские сигареты «Магна».

— У нас в районе девать их некуда? В магазинах даже на талоны курева нет. Следователь Петя Лимакин у цыганок вонючую «Астру», кажется, за червонец покупает.

Огнянникова улыбнулась:

— Отстаешь от жизни, Славик. О бартерных сделках слышал? Шахтерам тоже курить хочется.

— Они взамен табачка уголька нам подкинут?

— Японскую видеотехнику.

— Не едим, так поглядим?

— Кто поглядит, а кто и облизнется.

— Маловато «видиков» за грузовик «Магны» отвалят?

— Пять комплектов.

— Мама милая! Это ж начальству не хватит, а рядовым россиянам что достанется?

— От бублика дырка.

— Спасибо за исчерпывающую информацию. В очередь за «видюшником» становиться не буду.

— Правильно сделаешь. У тебя на него денег не хватит.

— А что, есть господа, у которых хватает?

— Не только хватает, но еще и остается.

— Вот миллионеры! И куда только наш хваленый БХСС смотрит?

— Туда, где больше отломится.

— Ты что, Аня?.. — Голубев шутливо обиделся. — У нас один Сережа Полегшаев чего стоит!

— Сережу по общепиту знаю.

— Ну и как он, ничего парень?

Огнянникова хитро прищурилась:

— Талантливый негодяй.

— Обижает?..

— Что ты! С Сережкой мы друзья с общепитовской поры. Я ведь, как тебе известно, товаровед по продовольствию.

— Ань, расскажи мне про Сережины таланты…

— Зачем, Славик?.. Чем меньше знаешь, тем крепче сон.

— У меня наоборот, от незнания бессонница.

Огнянникова посерьезнела:

— Успокойся. Сережа способный парень, далеко пойдет… — И вновь игриво подмигнула. — Если прокурор не остановит.

— Спасибо, Аня, бессонницу ты мне обеспечила.

— Давай сменим пластинку.

— Давай, — быстро согласился Голубев. — Как себя чувствуют грузчики?

— С утра трезвые как стеклышко.

— С чего бы вдруг?..

— Видимо, похороны Спартака их напугали.

— А Юля Галактионова как?..

— Как ни в чем не бывало. Ей-то чего пугаться?

— Не испугаться, но расстроиться должна бы. Спартак у нее, сама говорит, две с половиной тысячи увел.

— Для Юли это пустяк. Да она, похоже, толком и не знает: то ли Спартак утащил те деньги, то ли сама спрятала их так, что найти не может.

— Что о смерти Спартака в райпо говорят?

— Никто, Слава, ничего не знает. Все покрыто мраком, и сказать нечего.

— Ну ситуация… — Голубев вздохнул. — Аня, когда со склада покупают громоздкие вещи, их обязательно в упаковке увозят?

Огнянникова пожала плечами:

— В принципе, можно и здесь распаковать, но зачем? В упаковке надежнее везти, чтобы не повредить… Впрочем, однажды видела, как мужчина хотел цветной телевизор с упаковкой втиснуть в «Жигули», но тот не вошел. Тогда он распаковал и коробку здесь оставил.

— А японский холодильник никто не распаковывал?

— Славик… — Огнянникова засмеялась. — Холодильники на грузовиках перевозят. Их даже в москвичевский фургон не втиснешь.

— И последний вопрос. Скажи, Аня, положа руку на сердце, мафия в райпо глубокие корни пустила?

Огнянникова приложила правую ладонь к груди:

— Клянусь именем Российской Федерации, мафии в райпо нет.

Голубев посмотрел вслед уезжающему грузовику с американскими сигаретами:

— Между тем грузы, минуя магазин, текут со складов. С ценами — беспредел. Грабите ведь народ.

— Это уже другой вопрос, но постараюсь и на него ответить. У нас никто не знает цивилизованных рыночных отношений. Поэтому наш рынок, несмотря на благие намерения, катастрофически превращается в дикий базар.

— Мы диалектику учили не по Гегелю?..

— Вот именно, по основам научного коммунизма. И в азарте социального равенства густо замешали экономику на политике. А у экономики свои законы, она не подчиняется политическим мудрецам.

— Однако согласись, деловые люди, пользуясь моментом, крупно играют на незнании рынка.

— Играют отдельные дельцы, но не мафия в полном смысле этого слова. Не убедила?

— Нет, Аня, что-то нечистое в вашей фирме есть.

— Грязи, Слава, сейчас везде хватает. В одном я уверена: в райпо да и во всем нашем районе нет яркой личности, способной сколотить организованную мафиозную группу.

— Была бы группа, а «звезда» со стороны может ярко засветиться.

— Я таких «звезд» пока здесь не встречала…

Голубев проводил Огнянникову до конторы райпо и вернулся к проходной торговой базы. Поговорив несколько минут с упитанной вахтершей Клавой, которая к имеющейся у Славы информации не добавила ничего нового, прошел через проходную на территорию базы и начал приглядываться к закуткам возле склада промышленных товаров. Какого только мусора в них не было! Груды упаковочной бумаги, рваная полиэтиленовая пленка, развалившиеся деревянные ящики, ворохи стружек, мотки проволоки и свернутые клубками жестяные полосы. В одном из углов территории возвышалась сдвинутая бульдозером гора разбитых бутылок — результат, как догадался Слава, антиалкогольной кампании, когда специально созданная в райпо бригада целеустремленно крушила пустые бутылки, превращая их в стеклянное месиво для экспортирования за границу. Экспорт, видимо, не удался, и разбитое стекло осталось своеобразным памятником безответственному разгильдяйству. Попались Голубеву на глаза несколько раздавленных коробок от телевизоров и стиральных машин, но картонной упаковки от японского холодильника в этих завалах он не увидел.

Вскоре к открытым дверям продовольственного склада подкатил райповский грузовик. Приехавшие грузчики откинули с одной стороны борт кузова и сноровисто принялись носить на склад привезенные мешки. Подойдя к ним, Слава жизнерадостно сказал:

— Привет, орлы!

— Здравствуй, Вячеслав Дмитриевич, — нахмуренно ответил бригадир Артем.

Голубев пожал ему руку:

— Пошли, Артем, побеседуем.

— Работать надо, — попробовал увильнуть тот.

— Мужики без тебя управятся. Тут им, как говорится, делов на пять минут.

Бригадир неохотно пошел за Славой. Сели метрах в десяти от дверей склада на перевернутые вверх дном водочные ящики. Слава улыбнулся:

— У бабки Кузнечихи сегодня был…

— Ну и что?.. — будто не понял бригадир.

— Хороший тротуар она вымостила из коробки с иероглифами.

— Ну и что?.. — монотонно повторил Лупов.

— Где ящик взял от японского холодильника?

Бригадир неопределенно пожал плечами:

— Кажется, от Марусова привезли.

— Кажется или точно?

Лупов посмотрел Голубеву в глаза:

— Ну, точно — от Марусова.

— Чего ж вы, братья славяне, на кладбище в один голос пели, будто никакой упаковки от Анисима Гавриловича не забирали?

— Пьяные были.

— Опьянение не снимает вины за преступления.

— Да ты что, Вячеслав Дмитриевич! — вроде удивился бригадир. — Забрать у человека ненужную ему упаковку — это, по-твоему, преступление?

— Имею в виду другое… — с намеком сказал Голубев. — Почему бессовестно лгали прошлый раз?

— А хрен его знает, почему… — бригадир вытащил из кармана пластмассовую мыльницу, используемую вместо табакерки, и принялся сворачивать самокрутку. — Перепугались с пьяных глаз, когда увидели Собачкина мертвым. Подумали, вдруг отравленная бутылка водки попалась, которую мы Гурьяну отдали за могилу. Пришьете нам умысел да еще японский ящик привяжете. Юлька Галактионова при опознании Спартака видела коробку с иероглифами. Так вот… — Лупов глянул в прищуренные глаза Голубева. — Не веришь, что ли?..

— Если бы сразу вот так рассказал, может, поверил бы. Теперь — не верю.

— Ну, блин, честное слово, не вру.

— Все равно не верю. На Марусова хотели тень навести? — строго спросил Слава.

— Да ну его на фиг, старого перечника. Малость помандражить ему полезно. Раздухарился, гусь, на митинге, чуть в политику нас не втянул.

Слава усмехнулся:

— Так вы и испугались политики.

— Не испугались, но…

— Не темни, Артем, давай говорить начистоту.

Бригадир глубоко затянулся самокруткой.

— Честно скажу… Врали потому, что не хотели выдавать Кузнечиху. Скажи мы, что марусовскую коробку отвезли ей, вы бы пошли проверять. Ну и, само собой понятно, прихлопнули бы нашу забегаловку. Теперь веришь?

— Теперь убедительней, но со Спартаком все-таки неясно…

— Почему?

— Потому, что встречался кто-то из вас с ним четвертого июля, — наугад сказал Голубев.

Бригадир помолчал. Несколько раз кряду затянулся табачным дымом.

— Коля Санков случайно сошелся со Спартаком у продовольственного магазина. Понимаешь, собрались мы получку обмыть. Пару пузырей водки на складе добыли, а Колю послали в магазин взять чего-нибудь на закусь. Только он из магазина вываливает с банкой маринованных кабачков да буханкой хлеба, Спартак перед ним нарисовался.

— О чем они поговорили?

— Да ни о чем. Пусть сам Коля тебе расскажет… — Лупов повернулся к грузчикам, заканчивавшим разгружать машину, и громко позвал: — Санков!..

— Ау-у-у! — отозвался тот.

— Ходи сюда.

— Срочно?..

— Одна нога — там, другая — здесь!

Санков вразвалочку подошел к бригадиру. Щелкнув каблуками, вытянулся перед ним в струнку и дурашливо козырнул:

— По вашему приказанию прибыл!

— К пустой голове руку не прикладывают, — ухмыльнулся Лупов.

Санков, не отнимая правой ладони от виска, прихлопнул левой ладонью взлохмаченную макушку:

— Виноват, ваш-бродие!

— Не придуривайся, клоун, — бригадир сдвинулся к краю ящика. — Садись.

— Слушаюсь.

Санков сел рядом с бригадиром. Лупов хмуро заговорил:

— Расскажи оперу…

— Про Анку? — мигом ввинтил Санков.

— Про то, как четвертого июля после получки встретился со Спартаком у магазина.

— Я чо, помню, что ли? — Санков широко улыбнулся. — Целый день хожу трезвый, как дурак.

Бригадир вспыхнул:

— Ну, блин, трёкало! Говорю, не придуривайся, пока оперуполномоченный угрозыска не взял тебя за шкирку.

Санков растерянно повернулся к Голубеву:

— Вячеслав Дмитриевич, правда, мне нечего рассказывать. Ну, вышел я с закусоном из магазина. Спартак навстречу выплыл. Спрашивает: «Посуду там принимают?» — «Нека, — говорю, — бабка старую продавщицу уламывает, а та рычит тигрой, мол, тары нет». Тут в аккурат Анисим Марусов подвернулся. Спартак беркутом на него налетел. Мне их кошачий концерт — до лампочки. Я — огородами, огородами, и — к своей компании.

— Что у Спартака в руках было? — на всякий случай уточнил Слава.

— Авоська.

— А в авоське что?

Санков растерялся:

— Не заметил, мля… То ли пол-литровые банки пустые, то ли какие-то бутылки.

Голубев недоверчиво прищурился:

— Вот даешь! Банку от бутылки не отличаешь?..

— Не, ну я помню, что стекло какое-то…

Бригадир вдруг захохотал,

— Николаша, правда, пустые бутылки в упор не видит. Если бы в авоське была полная злодейка с наклейкой, тут бы Коля интуицией на нее глаз положил и наверняка уговорил бы Спартака в свою компанию.

— Он и без уговоров приперся, — обидчиво буркнул Санков.

— Как «приперся»? Куда? — быстро спросил Голубев.

Санков переглянулся с нахмурившимся бригадиром.

— В нашу компанию.

— Тут, Вячеслав Дмитриевич, так получилось… — заговорил бригадир. — Получку мы обычно обмываем на природе. Есть у нас укромное место в лесопосадке.

— Уточни конкретнее, где именно, — попросил Слава.

— За птицефабриковской свалкой вправо поросшая травой дорожка сворачивает. Вот там, метрах в десяти от поворота, уселись мы. Выпили, закусили. О развеселой нынешней житухе потолковали с перекуром. Когда собрались по домам расходиться, Спартак тут как тут: «Здорово, мужики! Неужели все успели выглотать? Ну, налейте хоть капелюшку! Щас у Кузнечихи стакан первача засосал — показалось, хорошо, а теперь чувствую, для храбрости маловато». Я говорю: «Опоздал, Спартанок, ресторан закрыт и кина не будет». Он матюгнулся: «Ну и хрен с вами! Зря, значит, бежал… Пойду искать, где к оскорбленному есть чувство: рюмка водки и рубль взаймы».

— Не, Артем, слышь… — вмешался Санков. — Спартак перед этим еще говорил, дескать, завтра я вас коммерческим коньяком упою в доску, если жив останусь…

— Действительно, так?.. — обращаясь к бригадиру, спросил Голубев.

Лупов наклонил голову:

— Молол о какой-то деловой встрече, после которой у него денег будет, как у Рокфеллера.

— Но сомневался, что останется живым?

— Ага! — быстро кивнул Санков.

— Коля, не егози, — одернул его бригадир. — Спартак вроде шуткой, под Высоцкого пропел: «Сегодня Юлька соглашается, сегодня жизнь моя решается».

— Может, и так, — согласился Санков. — На это я не обратил внимания, но, что коньяком обещал угостить, запомнил точно.

Бригадир хмыкнул:

— Ну, блин, и памятливый же ты на дармовые угощения… Он вот что сказал: «Если повезет на сегодняшней встрече, завтра в честь победы всех вас от души напою коньяком». Я спросил: «Где ты теперь возьмешь коньяк?» Спартак засмеялся: «Были бы бабки! В коммерческом магазине, у вокзала, по четыреста пятьдесят рэ бутылка — хоть в доску запейся».

— Ну я же помню!— словно ребенок, обрадовался Санков.

Голубев попробовал узнать, какую встречу и какую победу Спартак Казаринов имел в виду, но никто из грузчиков этим у Спартака не поинтересовался.

Заканчивал Слава беседу с бригадиром Луповым с глазу на глаз. Бригадир сосредоточенно хмурился, много курил, но от прямых ответов не уклонялся. По его словам, Спартак последнее время куролесил с местными алкашами по разным кочегаркам райцентра, подвалам. Был он близко знаком и с могильщиком Гурьяном и, если сильно «косел», оставался у него ночевать.

Откуда могла появиться картонная коробка, в которую был «упакован» труп Спартака, бригадир даже предположительно сказать не мог. Ни в магазине «Домашнее хозяйство», ни на базе при покупке японских холодильников ни один из покупателей их не распаковывал.

Не сказал Артем Лупов ничего и о «мафиозной» группировке в райпо. По его мнению, такой «банды» здесь никогда не было и сейчас нет. Просто каждый чиновник тянет в свой карман по мере служебных возможностей. В сравнении с другими Юля Галактионова более порядочная, но и она не ангел. О ее предприимчивости и деловых связях с приезжими бизнесменами Казаринов, конечно, знал или, во, всяком случае, догадывался и вполне мог пойти на шантаж.

С грузчиками в последние дни Спартак почти не встречался, а разыскал их на природе четвертого июля потому, что знал излюбленное место, где обычно грузчики проводили свои увеселительные мероприятия. Увидев у продовольственного магазина Николая Санкова с «закусоном», Казаринов, конечно же, догадался о намечающейся выпивке и после «забегаловки у бабки Кузнечихи» хотел на дармовщину еще пропустить стаканчик. Но поспел «к шапочному разбору». Авоськи с бутылками у него в это время уже не было.

Ушел Спартак от веселой компании напрямую через лесопосадку. Был при этом сильно возбужден, как будто предчувствовал, что жить ему осталось всего ничего.

Глава 11

Пытаясь сократить путь к птицефабриковской свалке, Голубев чуть не заблудился. Около получаса он плутал по лесопосадке, прежде чем отыскал уходящую вправо дорожку. Едва свернув на нее, Слава вышел к опушке березовой рощицы и увидел «укромное место», где, по словам бригадира, Спартак Казаринов разыскал грузчиков.

По бокам серой кучки золы от погасшего костра торчали две обуглившиеся рогулины с уложенной на них перекладиной. Тут же, на поляне, беспорядочно валялись служившие вместо стульев чурбаки. Затоптанная трава была замусорена водочными, пепси-кольными и пластмассовыми пробками, множеством окурков, мятыми обрывками газет — вечными спутниками пикниковых вылазок горожан.

Рядом с пепелищем, возле кривой березы, приютился накрытый старой полиэтиленовой пленкой небольшой шалашик. В нем стоял закопченный чайник с остатками густой заварки, и на листе с заголовком областной газеты «Советская Сибирь» лежали вставленные друг в друга картонные стаканчики. Газета была за 4 июля, что невольно подсказывало: последнее посещение грузчиками «укромного места» состоялось не раньше этого числа.

Шаг за шагом Голубев обшарил всю поляну, но ни признаков крови, ни малейших осколочков стекла не обнаружил. Возникшее у него предположение, что Казаринова убили здесь в случайно заварившейся пьяной драке, отпало.

Слава вышел из рощицы на дорогу и посмотрел в сторону свалки. Там стояла красная автомашина «Нива», а поодаль от нее среди мусорных куч бродили два человека. Не раздумывая, Голубев заторопился к машине, чтобы узнать — нельзя ли попутно подъехать в райцентр, и еще издали узнал следователя Лимакина и пенсионера Марусова.

— Ищете чего бы продать за границу? — подойдя к ним, шутливо спросил Слава.

— Анисим Гаврилович меня за нос водит, — следователь кинул на Марусова недовольный взгляд. — Вспомнил, будто неделю назад увез сюда упаковочный ящик от холодильника.

— Честное партийное даю! — побагровев, почти выкрикнул Марусов. — Была здесь японская коробка.

Лимакин поморщился:

— Не козыряйте партийной честностью, на поверку она оказалась обманом. Всю свалку вдоль и поперек исходили, а вы даже точное место показать не можете, где оставили упаковку.

— Это потому, что бульдозер тут поработал, — Марусов показал на глубокий овраг, наполовину заполненный мусором и отходами куриного производства. — Наверное, туда столкнул.

Голубев с недоумением посмотрел на Марусова:

— Вы… свою коробку… сюда отвезли?

— Что ж я, чужую повез бы?!

— А когда последний раз были у сестры Людмилы Гавриловны?

Марусов исподлобья уставился на Голубева свинцовым взглядом:

— Какая связь между коробкой и сестрой?

— Непосредственная. Из вашей коробки сестра прекрасный тротуар во дворе вымостила… — Голубев чуть помолчал. — Чтобы не играть в кошки-мышки, сразу скажу: бригадир Лупов признался, что увез от вас коробку Людмиле Гавриловне.

Какое-то время, словно не веря своим ушам, Марусов в упор смотрел на Голубева и вдруг резко повернулся к Лимакину:

— Я что вам говорил?!

— Что говорили, знаем, — сухо ответил Лимакин. — Тетерь скажите, какого черта вы меня водили за нос по свалке?

Марусов вновь побагровел:

— Была здесь японская коробка!

— Кто ее сюда привез и куда она подевалась?

— Не знаю.

— Значит, лично вы на свалку ничего не привозили?

— Неделю назад я привозил сюда мусор со двора, — упавшим голосом сказал Марусов. — Тогда и видел японскую коробку. Целехонькую, будто из магазина.

— Зачем же меня обманывали?

— С перепугу. Поймите, не виноват я в смерти Казаринова.

Лимакин недовольно поморщился:

— Вас в этом не обвиняют. Вы оказались свидетелем и вместо того, чтобы говорить только правду, начинаете выкручиваться, путать следствие. Стыдно, Анисим Гаврилович…

— Стыд не дым — глаза не ест, — буркнул Марусов. — Хуже будет, если ни за понюшку табака усадите на скамью подсудимых. Вот тогда позора не оберусь.

Следователь развел руками — ну что, мол, с этим человеком поделаешь.

— Кто может подтвердить, что здесь действительно была коробка? — спросил он Марусова.

— Не знаю.

— Вы сказали, будто тут поработал бульдозер. Если коробка находилась на свалке, бульдозерист наверняка видел ее. Иероглифы очень яркие. Так?..

— Вроде бы так.

— Где бульдозерист живет?

— В нашем поселке, — с ноткой неуверенности уклончиво ответил Марусов.

— Поедем к нему.

Марусов достал из кармана автомобильный ключ зажигания и словно с неохотой медленно пошел к красной «Ниве».

— Я не нужен? — спросил Голубев Лимакина.

— Один управлюсь. Садись с нами, до поселка птицефабрики подвезем, а там пешком дотопаешь.

В райотделе милиции Слава появился к концу рабочего дня. Усевшись за свой стол, он устало откинулся на спинку стула и стал осмысливать собранную за день информацию. Нового было много, но мысли кружились вокруг одного и того же: на какую победу рассчитывал Казаринов, уходя от подвыпившей компании грузчиков?..

Из соседнего кабинета через стенку доносилось редкое постукивание пишущей машинки. Видимо, оперуполномоченный ОБХСС Полегшаев печатал одним пальцем. Голубев поднялся из-за стола и решительно направился к нему.

Красивым парнем был Сергей Полегшаев. Не парень — картинка. Ростом под метр восемьдесят. Тонкий в талии и широкий в плечах. С зачесанными назад черными как смоль, густыми волосами. В белых кроссовках «Адидас», дорогих джинсах и каждый день в разных, тоже с фирменными «лайбами», рубашках, он больше походил на преуспевающего молодого бизнесмена, чем на сотрудника милиции.

Когда Голубев вошел к Полегшаеву в кабинет, тот сидел за письменным столом и, придерживая у левого уха похожую на микрофончик крохотную детальку, связанную проводом с миниатюрным магнитофоном, сосредоточено слушал какую-то запись. Перед ним стояла портативная машинка с заложенным в каретку листом бумаги. Увидев Голубева, Сергей нажал на магнитофоне белую кнопочку, вытащил из машинки наполовину испечатанный лист и положил его в стол.

— Это что за джеймс-бондовская аппаратура? — присаживаясь к столу, спросил Слава.

— Японская техника, — с гордостью ответил Полегшаев. — Можно записывать разговор бог знает с какого расстояния.

— Где достал?

Полегшаев улыбнулся:

— Места надо знать.

— Дай послушать.

— Секреты фирмы не выдаю, — шутливо ответил Сергей и закрыл магнитофон в сейф.

Слава покачал головой:

— Ну, Серега, и деловым же ты стал.

— Прокурор Бирюков мне говорил, что задача оперативника — собрать информацию, а не распространять ее.

— Антон Игнатьич зря не скажет, — согласился Голубев. — Слушай, Сереж, охарактеризуй мне ситуацию в райпо.

— В каком смысле?

— Ну, кто там ворует, кто…

— Все воруют, — не дал договорить Полегшаев. Видимо, заметив на лице Голубева досаду, спросил: — Ты, кажется, недоволен или удивлен?

— Я восхищен, — сказал Слава. — До чего же богатая у нас страна! Столько лет все везде и всё воруют, и ничего — живем ведь пока.

— То, что в нашей стране люди предпочитают не зарабатывать деньги, а делать, подчеркиваю, именно делать — это не секрет и не откровение, а лишь констатация печального факта, — с умным видом сказал Полегшаев.

Голубев вздохнул:

— Сережа, меня не общие рассуждения интересуют. Конкретные люди в райпо. Есть там какой-нибудь мафиозный клубок?

— Там не клубок — круговая связка. Говори конкретно, кто именно тебя интересует?

— Ну, например, товаровед Огнянникова, — схитрил Слава.

Полегшаев задумался:

— Анна Леонидовна, пожалуй, единственная в райпо порядочная женщина, но, если покопаться в ее прошлом…

Слава захохотал:

— Сережа, ты прямо по-гоголевски шпаришь: «Есть там один порядочный человек — прокурор, да и тот свинья».

— Тебе откровенность нужна? — ничуть не смутился Полегшаев.

— Естественно, но только с точки зрения сегодняшнего дня. Прошлое Огнянниковой я лучше тебя знаю.

— Сегодня у меня к Анне Леонидовне претензий нет. Красивая, умная и наблюдательная женщина.

— Не ворует?

— Нет.

— А ты говорил, все воруют!

— Нет правил без исключения.

— Если это касается грамматики, согласен. Скажи теперь, а как, на твой взгляд, бывший начальник торгового отдела Марусов?

— Жулик. — Полегшаев с улыбочкой посмотрел на Голубева. — Знаешь, за сколько он «Ниву» купил? За полцены. На оптовой базе с машины сняли аккумулятор и лобовое стекло. Эти в сущности пустяки позволили Марусову сфабриковать уценку на пятьдесят процентов.

— Галактионова недавно тоже «уценила» импортную жилую стенку до пустяка в сегодняшнем измерении.

— Юлия Николаевна пользуется старыми связями. Бывший председатель райпо Хлыстунов готов ей пятки лизать.

— Значит, через него Юля действует?

— Лучшей заточки в Новосибирске у нее я не знаю.

— А вообще как она?

— Смазливая баба, мне нравится.

— Мне — тоже, но я для нее — свистунок. Ворует?

— По-крупному — нет. Мелочами же я не занимаюсь, поэтому точно сказать не могу.

— Кто ей доставил уцененную стенку из Новосибирска? Представительный дядя лет пятидесяти…

— Какой-нибудь небольшой чиновник с оптовой базы по указанию Хлыстунова.

— Говорят, он к ней на белой «Тойоте» иногда подкатывает.

— Тогда, скорее всего, не из Новосибирска. На японской технике нас кемеровские бизнесмены одолевают. — Полегшаев иронично улыбнулся. — А Спартак Казаринов тебя не интересует?

Слава кивнул:

— Очень, Сереженька, интересует. Как он?..

— Подонок находчивый. Представляешь, занимался вымогательством у коммерсантов под предлогом, будто он является посредником БХСС. Жаль, что я об этом поздно узнал.

— Я тоже о таком промысле Спартака не слышал. Кто эту информацию выдал?

— Конкретно ни один коммерческий торгаш не сказал. Сам знаешь, опасаются, вдруг действительно мы через посредника руки греем… В завуалированной форме мне это преподнесли.

Голубев задумался:

— Сережа, кто, по-твоему, прихлопнул Спартака?

— Гурьян Собачкин, — без тени сомнения ответил Полегшаев. — Спартак последнее время у него, как говорится, дневал и ночевал.

— Чего они не поделили? — насторожился Слава.

— Вот на этот вопрос ответить не могу, не знаю. Но в том, что две с половиной тысячи новыми двадцатипятирублевками перекочевали к Собачкину от Спартака, не сомневаюсь. Знаешь, с какими денежками Гурьян в вытрезвителе ночевал?

— Знаю, однако не могу поверить, что эти деньги от Спартака. Откуда у Казаринова взялась пачка новеньких банкнот, от сырости?..

— От кого-то из новоявленных бизнесменов. Я же тебе говорю: Спартак занимался типичным рэкетом. Иначе, на какие бы коврижки он существовал полгода?

— Вот головоломка… — Голубев задумчиво помолчал и очень осторожно намекнул. — Говорят, еще до Собачкина в вытрезвителе ночевал какой-то делец с полным портфелем денег.

На Славин намек Полегшаев не обратил ни малейшего внимания.

— Сейчас не только портфелями — чемоданами носят деньги, — вполне серьезно ответил он.

— Может, хотя бы предположительно скажешь, у кого Казаринов такую сумму урвал?

— Я на кофейной гуще не гадаю. Говорю только то, в чем уверен. — Полегшаев улыбнулся. — А если гадать да предполагать, то, может быть, у того же бизнесмена-пьяницы из портфеля выдавил пару с половиной кусков. Как он хоть выглядит, тот делец?

— Да я не видел его. Ребята из вытрезвителя рассказывали, — на всякий случай увильнул от прямого ответа Голубев. — Говорят, то ли чеченец, то ли осетин.

— Местный?

— Вроде бы из Новосибирска.

— Из новосибирских дельцов мне ни один на крючок не попадался.

Голубев со вздохом встал:

— Ладно, Сережа, пойду к прокурору. Спасибо за информацию. Я у тебя в долгу.

— Задолжавшим обычно прощаю, — с шутливой серьезностью ответил Полегшаев. — Мне, непьющему и некурящему холостяку, зарплаты за глаза хватает.

Слава показал на сейф, куда Полегшаев спрятал магнитофон:

— Однако вот та, говорящая штучка, наверное, много кусков ныне стоит…

— Знакомый полковник из бывшего КГБ подарил.

— Ого, какие связи! — Слава подмигнул. — С тобой опасно откровенничать. Японская техника и в сейфе записывает?

Полегшаев весело захохотал:

— На пустой треп я дефицитную пленку не трачу.

В кабинете Антона Бирюкова Голубев появился, когда там уже сидел следователь Лимакин.

— Ну и что, Петя, выяснил с Марусовым? — прямо от порога спросил Слава.

— Ничего, — мрачно ответил Лимакин. — Коробку выбросил на свалку директор птицефабрики, а увез ее оттуда домой бульдозерист, которому она приглянулась для хозяйских нужд.

— Своими глазами видел?

— Конечно, не на партийное слово Марусову поверил.

Голубев сел к столу. Посмотрел на невеселого следователя, потом на Бирюкова и вздохнул:

— Скучно на этом свете, господа. Хотя бы Боря Медников зашел, свежим анекдотом повеселил…

Вместо судебно-медицинского эксперта вскоре пришла эксперт-криминалист Лена Тимохина и принесла результат криминалистической экспертизы. Химический анализ грунта и помета показал, что картонная коробка от японского холодильника с трупом Спартака Казаринова лежала в курятнике у Гурьяна Собачкина.

Глава 12

Каждое умышленное преступление обычно имеет свой неповторимый сценарий. Это как отпечатки пальцев или морозные узоры на оконном стекле. Чем умнее и предусмотрительнее преступник, тем труднее следствию установить истину.

Убийство Спартака Казаринова было закручено настолько изощренно, что даже Антон Бирюков, имевший в прошлом многолетний опыт оперативной работы, основательно задумался. Особенно его заинтересовала попытка тайно похоронить убитого в глухом углу кладбища. До этого мог додуматься только постоянно работающий здесь могильщик либо кто-то очень уж «остроумный и находчивый». Если бы тайные похороны состоялись по «сценарию», сводка без вести пропавших пополнилась бы еще одним человеком. Собственно, безродный Спартак Казаринов, скорее всего, и не попал бы в эту сводку. Но кто-то спутал планы убийцы. Следы преступления замести не удалось.

На то, что в деле замешан Гурьян Собачкин, указывала криминалистическая экспертиза. Однако возникал вопрос: откуда и каким путем упаковка от дорогого японского холодильника попала к могильщику? Опрошенные следователем соседи Гурьяна не видели, чтобы или сам Гурьян, или кто-то другой привозил к нему большой картонный ящик. Хотя избушка Собачкина и находилась на отшибе, но подъехать к ней можно было только по улице. А упаковочная коробка с крупными иероглифами — не иголка, чтобы средь бела дня ее никто не заметил. Это давало основание предполагать, что убили Казаринова на стороне и привезли к могильщику в коробке, по всей вероятности, ночью. Иначе, при убийстве возле кладбища, зачем его было «упаковывать»? Проще всего — сбросить труп в яму, зарыть и дело с концом.

После заключения криминалистической экспертизы Бирюков забрал у Лимакина все материалы следствия и засел за их изучение. Начал он с протоколов допроса Гурьяна Собачкина. Их было два. Сначала могильщика допрашивал Слава Голубев на кладбище во время обнаружения необычного захоронения, затем допросил следователь Лимакин. Оба протокола носили формальный характер, так как Гурьян напрочь отрицал знакомство с Казариновым, хотя у следователя такие предположения были, и настойчиво утверждал, что не знает, кто, когда и для кого вырыл вторую могилу, в которой впоследствии — с его же согласия — грузчики захоронили Спартака. Уточняющими вопросами Лимакину удалось добиться от Собачкина лишь признания, что могила эта вырыта профессионально, точно так, как роет он, Собачкин, и появилась она не раньше 4 июля, иными словами, не раньше дня, когда, по заключению судебно-медицинского эксперта, был убит Казаринов. Поскольку с той поры никаких претензий по поводу «бесхозной» могилы не поступало, можно было с достаточной долей уверенности предположить: либо Собачкин вырыл эту могилу ради побочного заработка впрок, либо за вознаграждение от убийцы, но тот по какой-то причине перепутал вырытые могильщиком ямы.

Имелся в материалах следствия и протокол, в котором указывалось количество двадцатипятирублевых купюр на общую сумму две тысячи пятьдесят рублей, находившихся у Собачкина при доставке его в медвытрезвитель. Несмотря на стремительно растущую инфляцию, для постоянно пьющего могильщика такая сумма, тем более, новыми, как из банка, купюрами казалась нереальной. За честный труд на кладбищенском поприще таких денег пока еще не платили даже самые состоятельные люди. И опять возникал вопрос: откуда у Гурьяна эти деньги?..

Бегло пробежав взглядом досконально известные ему протоколы допросов Галактионовой, Марусова, грузчиков и других свидетелей, Антон Бирюков стал внимательно читать показания, собранные следственно-оперативной группой в последние дни. После разговора Славы Голубева с оперуполномоченным ОБХСС Сергеем Полегшаевым Лимакин начал кропотливую обработку версии по вымогательству Казариновым денег у «бизнесменов», под которыми Полегшаев, как уточнил у него следователь, имел в виду главным образом жуликоватых коробейников, заполонивших все бойкие места райцентра. Среди «воротил» местного бизнеса, совсем недавно именовавшихся спекулянтами, были «мальчики» ухо с глазом. Они шутя могли расправиться с доморощенным рэкетиром. Однако ни один из районных «нуворишей» о существовании Спартака Казаринова не имел представления.

Опознали Спартака по фотографии только две старушки, торговавшие у районного рынка цветами. Они чистосердечно признались, что каждую неделю платили ему по десять рублей «за место». И еще один «бизнесмен» по фамилии Желтоножкин, подрабатывавший возле райцентровского универсама перепродажей отечественных сигарет, тоже заявил, что предъявленный для опознания на фотографии гражданин требовал у него сто рублей за то, что он, дескать, незаконно занимает государственный лоток с навесом. Желтоножкин послал вымогателя к чертовой матери, а на следующий же день поплатился за свою смелость. Подъехавшие к универсаму на «Жигулях» молодые парни купили у него по пачке «Памира» и, якобы не досчитавшись в них нужного количества сигарет, расквасили незадачливому смельчаку нос. После чего мгновенно укатили. К сожалению, потерпевший запомнил у «Жигулей» на госномере только буквенный индекс Кемеровской области. Этот случай, когда после отказа «бизнесмена» Казаринову последовало возмездие, мог оказаться чистым совпадением. Как выяснил следователь, предприимчивого Желтоножкина на недостающих в пачках сигаретах ловили и местные покупатели.

Утверждение Сергея Полегшаева о том, что Спартак Казаринов промышлял вымогательством, подтвердилось. Однако опознавшие его «бизнесмены» не сказали, что вымогатель прикрывался БХСС. Во всех трех случаях он выступал от имени районной администрации, якобы установившей налог за использование торгового места. Обдумывая эти выходки Казаринова, Бирюков вспомнил переночевавшего в районном медвытрезвителе Магомета Саидовича Асултанова — кооператора из новосибирского «Автосервиса». Оставив в прокуратуре заявление о вымогательстве у него взятки сотрудником БХСС Полегшаевым, Асултанов словно в воду канул. Это наводило на мысль: не организовал ли то «вымогательство» Спартак Казаринов, со смертью которого разом все утихло?..

В кабинет к Бирюкову вошел повеселевший за последние дни следователь Лимакин. Сел у стола и, показывая на материалы расследования, спросил:

— Ознакомился, Антон Игнатьевич?

— Ознакомился, — ответил Бирюков. — Работу сделали большую и, кажется, сдвинулись с мертвой точки. Образ Казаринова начинает прорисовываться.

— Это меня и обнадеживает, — сказал следователь. — Раньше он представлялся мне безвольным пьяницей. Никак не мог понять, на какие средства человек пил?.. Теперь источник финансирования вроде бы открылся. Любопытно, вымогал Спартак деньги у малообразованных старушек и нечистоплотных спекулянтов типа Желтоножкина…

Антон улыбнулся:

— Петр, спекулянтов уже нет. Есть предприниматели и частная торговля, конкурирующая с государственной.

— Виноват, по привычке ляпнул. Теперь ведь и ОБХСС надо называть ОБЭП — отделение по борьбе с экономическими преступлениями, а мы по старинке именуем.

— Дело не в названии — в существе. Рассказывай, что нового у тебя еще появилось?

— Опросил многих продавцов и заведующих магазинами потребкооперации… — Лимакин помолчал. — Никто из них не сказал, что Казаринов вымогал деньги. В долг просил часто. Иногда ему одалживали. Расплачивалась обычно Галактионова, но в последнее время категорически отказалась платить его долги.

— У продавцов райпо Спартак не мог вымогать. Они ведь знали его как грузчика.

— Надо будет новосибирских бизнесменов, заезжающих в наш район, проверить. Может быть, под флагом ОБХСС Казаринов их прижимал?..

— Может такое быть. Во всяком случае, кооператор Асултанов, оставивший мне заявление на Полегшаева, не подает ни звука.

— Не он ли жахнул Спартака бутылкой?.. — вдруг спросил Лимакин. — Интересно, что этот кооператор собой представляет?

— Ко мне Асултанов заходил сразу после вытрезвителя. Был то ли с глубокого похмелья, то ли не выспавшийся. Реакция замедленная, будто после снотворного. Говорил путано, с акцентом, коверкая слова. Обещал приехать через день-другой, но, как видишь, и до сих пор его нет.

— А в вытрезвитель как попал?

— В ресторане «Сосновый бор» встречался с деловым человеком, назвать которого под предлогом коммерческой тайны отказался. За столом перебрал лишку. Вышел на улицу и чуть не угодил под спецмашину вытрезвителя. Здесь его и подобрали. Претензий на медобслуживание не имел. Наоборот, радовался, что в вытрезвителе не почистили его портфель с деньгами.

— Может, поручим Голубеву, чтобы занялся им?..

Бирюков задумался:

— Поспешишь — людей насмешишь. Подождем, Петр, посмотрим, как дальше станут развиваться события. Опасаюсь, не оказалось бы заявление Асултанова оговором. Хотя вполне возможно и иное. Вгорячах с похмелья он заявил на Полегшаева, а когда одумался, притих. Начни сейчас его тормошить — неизвестно, чем дело обернется.

— По-твоему, Полегшаев способен на взятку?

— Сергей — парень самоуверенный и тщеславный. Такой способен как на хорошее, так и на плохое. В достижении цели настойчив. Это может озлобить изворотливых дельцов и, чтобы избежать уголовного преследования, они попытаются подставить Сергею свой капкан.

— Но, если опять зайдем в тупик, придется все-таки выходить на Асултанова.

— Давай надеяться на лучшее. Ну, а вдруг окажемся в тупике, к тому времени Полегшаев, если он действительно взяточник, может надавить на Асултанова, и тот вспомнит о своем заявлении.

Лимакин оживился:

— Понятно. Теперь — о последних новостях. Нового, Антон Игнатьевич, много, но с оттенком фантастики. Один из соседей Собачкина ночью с пятого на шестое июля возвращался на собственном «Запорожце» с рыбалки. В пути у него кончился бензин, и мужик «прокуковал» на дороге далеко за полночь, пока не выручил шофер проезжавшего грузовика. Домой этот сосед подкатил перед рассветом и возле избушки Гурьяна видел, вроде бы, белела какая-то автомашина. Модель ее издали не определил, но предполагает, что-то вроде «Рафика» или иностранной марки, типа вместительного фургона. Когда эта машина приехала к Собачкину и когда уехала, неизвестно. Короче говоря, мое предположение такое: привезли труп Казаринова к Гурьяну именно в этой машине. Но в ночь с пятого на шестое похоронить не успели — рассвет надвигался прямо на глазах. Возможно, и могила еще не готова была. Согласен?

— Логично, только фантастики в этом я не вижу.

— Фантастика, Антон Игнатьевич, в другом. С помощью участкового милиции Дубкова удалось выявить подростков, которые в ночь на Ивана Купалу переворачивали скамейки. Судя по всему, недоросли хотели побезобразничать и на кладбище. За полночь забрались туда в кромешной темноте, и вот вроде в том самом месте, где в ту ночь неудачно был захоронен Казаринов, два раза ярко вспыхнуло голубое пламя. Прямо как молния или взрыв какой-то, но ни грома, ни другого даже малейшего звука слышно не было. Подростки посчитали это приземлением летающей тарелки, о которых сейчас чуть не все газеты трезвонят, и, перепугавшись, тиканули от кладбища подальше.

— Только летающих тарелок нам и не хватало… — Бирюков помолчал. — Голубев помогает?

— Слава молодец! — с восторгом сказал Лимакин. — Я поручил ему отработать версию, связанную с приставанием Казаринова к женщинам возле дачного поселка в Родниково, откуда в прошлом году осенью исчезла гражданка Виноградова. И вот там Слава тоже почти фантастическое открытие сделал. Сейчас я тебе принесу…

Следователь торопливо вышел из кабинета и буквально через минуту принес отлично выполненную глянцевую фотографию. Едва взглянув на снимок, Антон сразу узнал Казаринова. На фоне дачного двухэтажного дома прилично одетый Спартак улыбался сосредоточенно слушавшей его очень полной женщине в возрасте, похоже, близком к пятидесяти годам.

— Узнаешь?.. — спросил Лимакин.

— Казаринова узнал, — ответил Бирюков. — Женщину вижу впервые.

— Это и есть пропавшая без вести София Лазаревна Виноградова. Снимок сделан в октябре прошлого года, чуть ли не в тот самый день, когда она не вернулась с дачи домой.

— Казаринов специально пригласил фотографа, чтобы запечатлеть для уголовного розыска свое знакомство с Виноградовой? — недоверчиво улыбнулся Антон.

— Сфотографировал сторож дачного поселка телеобъективом с дальнего расстояния.

— Для сторожа слишком профессиональная работа.

— Так ведь, Антон Игнатьевич, сторож Донцов — вышедший на пенсию фотокорреспондент газеты. По словам Голубева, человек довольно интересный, наблюдательный и к обязанностям сторожа относится добросовестно. В дачных поселках, как известно, воровство стало распространенным явлением. Вот Донцов и начал следить за подозрительными типами, снующими возле Родниково, исподтишка фотографировать их. Кстати, по его фотографиям было опознано несколько рецидивистов и оперативно раскрыты в прошлом году две кражи из дачных домиков.

— Что-то на этом снимке, по-моему, притянуто за уши, — внимательно рассматривая фотографию, сказал Бирюков. — Спартак здесь совсем не похож на подозрительного типа. Просто молодой неказистый лицом мужчина мило разговаривает с пожилой тетей. Может, это знакомый или родственник пришел к Виноградовой… Зачем его брать на «мушку» фотоаппарата?

— Дело в том, что сторож не один раз видел Спартака возле поселка. А тут подвернулся удобный случай… Видишь, какое освещение удачное? И дача Виноградовой в полный двухэтажный рост…

— Роскошная дачка.

— Да, соблазн для воришек большой. Вот сторож и щелкнул кадрик на всякий случай.

— Муж Виноградовой знает об этой фотографии?

— Нет. Донцов отпечатал снимок по просьбе Голубева. Когда Слава предъявил ему для опознания карточку Казаринова, сторож вспомнил, что в его «криминальном» фотоархиве есть похожее лицо, и отыскал негатив.

— Неужели осенью прошлого года, когда искали Софию Лазаревну, сторожа не допросили?

— Допрашивали, но ведь на Казаринова тогда даже намека не было. И вообще Виноградова исчезла очень странно. На даче ее никто не видел.

Бирюков еще раз внимательно всмотрелся в фотографию.

— Знаешь, Петр, не верится мне, что Казаринов соблазнился на Виноградову. Эта перезревшая дама в матери ему годится. Понимаю, когда до судимости он набросился на восемнадцатилетнюю студентку или после колонии в лесопосадке оригинально «познакомился» с Галактионовой, но здесь, извини меня… Соблазна — ноль целых и столько же десятых.

— Так ведь, Антон Игнатьевич, насилие — это патология. А какая похоть стукнет в голову зациклившемуся на сексе маньяку, не всегда логически вычислишь. Словом, как в той присказке: «У каждого свой вкус», — сказал индус, женившись на обезьяне.

— И все же, все же… — задумчиво проговорил Бирюков. — По-моему, если Казаринов и причастен к исчезновению Виноградовой, то не из-за этого он лишился жизни.

— Мы ниточки, Антон Игнатьевич, ищем.

— Вот это правильно. Ниточка может тянуться и с базы райпо, и из Новосибирска, и из Кемерово, и из дачного поселка Родниково, и откуда хочешь. В данном случае несомненный интерес представляет то, что Казаринов встречался с Виноградовой. Встреча, конечно, может оказаться чисто случайной, а может, именно здесь и завязался на ниточке узелок. Кстати, Галактионова не знакома с семьей Виноградовых?

— Не знаю, — Лимакин взглянул на часы. — Юлия Николаевна сегодня утром по телефону мне заявила, что нашла те злосчастные две с половиной тысячи сиреневыми купюрами, о которых предполагала, будто их утащил Спартак.

— Нашла?..

— Да, говорит, второпях пряча деньги от Спартака, засунула их под диван и только недавно, когда немного успокоилась, вспомнила. Я пригласил ее в прокуратуру. Скоро должна подойти.

— Смотри, как интересно получается… Когда Гурьян Собачкин был жив — деньги утащил Казаринов. Стоило могильщику умереть — деньги нашлись. Главное, кругленькая сумма и цвет купюр совпадают…

— Мне тоже это показалось забавным. Потому и хочу без волокиты запротоколировать новые показания, чтобы Юля не придумала еще новее развлечение.

Антон концами пальцев потер виски:

— Давай-ка мы вместе побеседуем с Юлией Николаевной…

Галактионова появилась в прокуратуре точно к назначенному следователем времени. Пришла, как и прежде, нарядная и благоухающая заморскими духами. Но лицо ее на этот раз было спокойным и даже чуточку игривым, как будто все то, что заварилось вокруг Спартака Казаринова, совершенно ее не касалось. Поудобнее переставив предложенный Антоном Бирюковым стул, она уселась, заложив ногу на ногу, словно хотела продемонстрировать свои ажурные колготки. Глянув на сидящего возле прокурорского стола следователя Лимакина, вроде с недоумением спросила:

— Зачем вы меня вызвали? Кроме того, что рассказала по телефону, мне больше нечего добавить.

— Спасибо, хоть позвонить догадались, — хмуро разглядывая шариковую авторучку, усмехнулся Лимакин. — Не то до конца жизни искал бы я сиреневый туман.

Искусно подкрашенные глаза Галактионовой удивленно расширились:

— Какой туман?.. Почему: сиреневый?

— Ваши две с половиной тысячи четвертными. Как бы я отыскал их, если они у вас не терялись?..

— Фу, господи… — Галактионова приложила ладонь к пухлой груди. — Перепугали до смерти. Подумалось, будто туманом хотите мне мозги запудрить.

— Это вы меня запудрили, — обидчиво сказал следователь.

Галактионова смутилась:

— Простите, ради бога, по-обывательски брякнула. Все обычно говорят, что следователи на допросах постоянно путают людей.

— Не верьте сказкам.

— Я особо и не верю, но сердчишко трепещет. Первый раз в такую ужасно гнусную историю попала.

— Как же так получилось, Юлия Николаевна, с деньгами?.. — включился в разговор Бирюков.

— Знаете, Антон Игнатьевич, — внезапно для Бирюкова обратилась к нему по имени-отчеству Галактионова. — Я вообще-то трусиха в жизни. Перепугалась, страшно сказать, как… Словно умом тронулась. Честно, с великим трудом вспомнила, что сама же спрятала деньги.

— Чего вам пугаться было?

Галактионова посмотрела на Бирюкова влюбленным взглядом:

— Ну, как же, Антон Игнатьевич… От одного вида мертвого Спартака мороз по коже продирает. Он и живой-то не был красавцем, а на убитого при опознании взглянула и чуть в обморок не брякнулась. У него же морда — застрелись!

— А на первом допросе говорили следователю: «Любовь зла — полюбишь и козла…»

— Господи, какая там любовь, грех один… — Галактионова смущенно поправила на коленях импортную сумочку. — С горем пополам терпела. Я ж простая здоровая баба, а природа своего требует. Можно было, конечно, завести любовника, но, знаете, все эти… случайные связи на стороне не по мне.

Бирюков улыбнулся:

— Говорят, именно случайные связи самые надежные.

— Не знаю, не пробовала.

— Такая интересная женщина, — почти искренне сказал Антон. — Неужели не могли найти порядочного мужа?

— Кто их потерял, порядочных? В холостяках самцов много — настоящих мужчин нет.

— Настоящий мужчина — это самец с деньгами? — вставил Лимакин.

— Вот еще глупости. Денег у меня хватает. Имею в виду порядочность, надежность.

— Юлия Николаевна, хотя бы какие-то предположения у вас есть, кто убил Казаринова? — резко сменил тему Бирюков.

Галактионова искренне уставилась ему в глаза:

— Антон Игнатьевич, если бы я знала убийцу, на радостях, что он избавил меня от мучителя, тысячу долларов не пожалела бы!

— Ого! — удивился следователь. — У вас так много валюты?

— Честно сказать?

— Как хотите.

— Честно, двадцать пять тысяч на счете Внешэкономбанка.

— В долларах?

— Естественно, не в рублевой капусте.

Следователь скептически усмехнулся:

— Хотя бы одним глазом взглянуть на настоящий доллар. Ни разу не видел.

Галактионова щелкнула замком сумочки и с улыбкой протянула Лимакину стодолларовую банкноту:

— Можете не только посмотреть, но и пощупать.

Лимакин с неподдельным интересом поразглядывал с разных сторон валютную бумажку. Возвращая ее Галактионовой, иронично сказал:

— Вы, Юлия Николаевна, богатая невеста. Я, на вашем месте, проблему из замужества не строил бы.

— Порядочные мужчины даже за доллары не продаются, — с притворным вздохом в тон Лимакину ответила она.

— А какие у вас отношения с этим… который уцененную стенку из Новосибирска привез?

— С шофером, что ли?.. — вроде бы растерялась Галактионова.

— Нет, что рядом с ним в кабине сидел. Представительный дядя с седыми висками.

— Так это же был товарищ с оптовой базы. Отдала ему деньги — и все отношения.

— А с Хлыстуновым по-прежнему дружите? — не отставал следователь.

— Хлыстунов теперь мне до лампочки, — не моргнув глазом, ответила Галактионова. — Это когда он был у нас председателем, я от него зависела. Не скрою, подбивал трепач клинышки, да не на ту нарвался. Честно скажу, с женатиками вообще никогда не связываюсь. Скандалов от такой дружбы не оберешься. Вдобавок в то время мы со Спартаком еще сравнительно мирно жили. Если бы он узнал о моей измене, убил бы.

— Такой ревнивый был?

— Не ревнивый — дурной. — Галактионова брезгливо поморщилась. — Как вспомню, так вздрогну.

В разговор опять вступил Бирюков:

— Интересно, как сам Казаринов относился к женщинам?

— Ой, это был такой бабник-перехватчик, страшнее военного истребителя.

— На этой почве он врагов не нажил в райцентре?

— Прошлой осенью, когда здесь ходили слухи о насильнике, слышала от мужиков разговор, мол, если поймаем мерзавца, без всякого следствия своим судом башку разобьем вдребезги. Правда, они не конкретно о Спартаке говорили, а о насильнике. Но я ведь догадывалась, кто тот насильник. С того времени и возненавидела его. Он же, вроде как в отместку мне, в запой ударился.

Бирюков протянул Галактионовой фотографию Казаринова, улыбающегося Виноградовой.

— Посмотрите, Юлия Николаевна, что это за сюжет?

Галактионова с недоумением уставилась на фотоснимок и вдруг воскликнула:

— Ну и рожа у Спартака!.. Где вы его так сфотографировали?

— Дача на снимке не знакома вам? — вместо ответа спросил Антон.

— Нет, совершенно незнакомое место.

— А женщина?..

— И женщину эту не знаю… Ну, разыгрался Спартачок. Надо же, на какую бабеху позарился!

— В смысле?..

— У Спартака был один смысл — «Давай, а то задушу!»

— Он на снимке улыбается — не угрожает.

— Эта улыбка — визитная карточка Спартака к сексуальной атаке.

— Неужели такой неразборчивый был? — с недоверием спросил Антон.

— Вы просто не знаете Казаринова… — Галактионова возвратила фотографию Бирюкову. — В сексе Спартак был ярко выраженным садистом. Его не интересовал женский возраст. Главное, чтобы сопротивлялась. Чем сильнее сопротивление, тем яростнее он распалялся.

— Хм, — скептически хмыкнул Лимакин. — Как в бородатом анекдоте: «Одевайся и сопротивляйся»?..

— Еще хуже, — живо повернулась к нему Галактионова. — Знали бы вы, сколько я от него наплакалась. Честно, это мои слезы Спартаку отлились.

— Не с вашей помощью?..

— Как с моей помощью?

— Ну, скажем, попросили кого-то, чтобы припугнул Казаринова, а тот…

— Куда там! Напугаешь его, садиста. Спартак сам с бандитской рожей кого хочешь мог напугать, — не дала договорить Галактионова и, словно от страха, зябко поежилась. — Если бы вы знали, какой это ужасный был человек, не тратили бы время на поиски убийцы. Тот доброе дело сделал, устранив из общества мерзавца.

— На первом допросе вы иное о Спартаке говорили, дескать, когда выпьет, в тряпку превращается…

— С перепугу наплела. Хотите, поспорим, что Спартак сам наскреб на свой хребет?..

— Нам запрещено спорить, — иронично сказал Лимакин. — Если бы разрешалось, я бы все ваши доллары выспорил.

— Нет уж, фигушки! — с детской непосредственностью воскликнула Галактионова и сразу вздохнула: — Шутки шутками, а я, честное слово, убеждена, что сам Казаринов нашел свою смерть. Она давно по нем плакала. Как говорится, жил смешно и умер грешно.

— Вы спутали. Говорится наоборот: жил грешно…

— У Спартака грех со смехом был густо перемешан. Поэтому не мудрено спутать. — Галактионова вдруг повернулась к Бирюкову: — Для чего вы фотокарточку Казаринова с какой-то бабой мне показывали? Наверное, Спартак и там нагрешил?

— Пока трудно сказать, — ответил Антон. — Значит, сфотографированную с Казариновым женщину вы не знаете?

— Не знаю.

— И фамилия Виноградова вам ни о чем не говорит?

— Абсолютно! — Галактионова задумалась. — Вот, судя по одежде, в какой Спартак ходил, сфотографировали его осенью прошлого года. Примерно, в октябре. Угадала?

— Угадали, — улыбнулся Антон и тут же спросил: — В дачном поселке Родниково у Казаринова были знакомые?

— Знакомых у него везде хватало. Он же был прилипчивый к женщинам, как банный лист. Может, и ту бабу, что с ним на карточке, закадрил. Или, скажете, не угадала?..

— На этот раз не угадали, — ответил Антон.

— Жаль.

— Что не «закадрил»?

— Нет, что не угадала. Видимо, какой-то прокол у Спартака получился. Судя по выражению его физиономии на снимке, клянусь чем угодно, перехватчик вышел на боевую позицию.

— Юлия Николаевна, откуда у вас такое количество новеньких двадцатипятирублевок? — внезапно спросил Бирюков.

— Из Сбербанка, разумеется, откуда больше.

— А раньше говорили, будто шубу на барахолке продали… — быстро сказал следователь.

Галактионова смутилась.

— Насчет шубы соврала, из страха. Это перед реформой, когда ликвидировались пятидесятки и сторублевки старого образца, я весь свой наличный крупняк обменяла в Сбербанке.

— Кто подсказал о предстоящей реформе? — опять спросил Бирюков.

— Об этом без подсказки все деловые люди знали.

— Под деловыми людьми подразумеваете дельцов? — снова вклинился Лимакин.

— Упаси бог, путать кислое с пресным!

— По-вашему, между ними есть разница?

— Как говорят в Одессе, это две большие разницы. Деловые добывают свой нелегкий хлеб трудом и сообразительностью, а дельцы жиреют на жульничестве.

— Вы, случайно, не одесситка?

— Почему случайно?.. Одесса — город моего детства.

— Как в Сибирь попали?

— Поступила в Новосибирский торговый институт, и мама обменяла одесскую квартиру на Новосибирск.

— Из-за вас?

— Не столько из-за меня, сколько по совету врачей. Ей порекомендовали сменить климат.

— А среди ваших знакомых старого одесского портного нет?

— Примитивными услугами наших ателье я не пользуюсь. Предпочитаю импортную одежду, там всегда можно подобрать вещь по фигуре.

— Работой своей довольны?

— Работа как работа. Звезд с неба не хватаю и в большие начальники не рвусь.

— ОБХСС не досаждает?

— Из обэхээсников только Сережа Полегшаев постоянно подкапывается. Но я прямо ему сказала: «Если для пользы дела где-то и схитрю, у тебя, миленочек, ума не хватит, чтобы разгадать мою хитрость».

— Тупой?

— Не сказала бы. Просто в промышленных товарах не рубит. Он же специалист-кондитер. Вот любопытно: работал Сережа в общепите — был рубаха-парень. И выпить не дурак, и за бабами поволочиться. Как в ОБХСС перешел, стал таким самоуверенным и гордым — не подступись.

— «На лапу» не просит?

— Упаси бог! Такой щепетильный чистоплюй, смотреть смешно.

— Юлия Николаевна, — вновь заговорил Бирюков, — вы Гурьяна Собачкина знаете?

Галактионова пожала плечами:

— Лично не знаю, но от грузчиков слышала, будто есть в райцентре могильщик с такой фамилией. А что?..

— Очень любопытное совпадение произошло. На следующий день после неудачного захоронения Казаринова у Собачкина появилась точно такая сумма денег и такими же купюрами, как у вас. Не объясните, почему такое случилось?

— Не может быть…

— Поверьте, я не обманываю.

— Если это правда, то совершенно ничего не понимаю и, разумеется, объяснить не могу… — Галактионова нахмурилась. — Мои деньги дома. Хотите, прямо сейчас поедем, и я вам покажу в банковской упаковочке всю пачку этих купюр. Странно, почему высказали такое подозрение?

— Потому что, когда Собачкин был жив, вы заявляли, будто Спартак утащил у вас деньги. Стоило Собачкину умереть, ваши купюры сразу нашлись…

— Ой, разве могильщик умер?! Первый раз об этом слышу. Нет, честное слово, тут я ничего вам не объясню.

— Может, подскажете, откуда могла появиться коробка от японского холодильника, в которой пытались тайно захоронить Казаринова?

— Этого тоже не знаю. Та упаковка, в какой грузчики привозили холодильник мне, до сих пор у крыльца лежит. Руки никак не доходят, чтобы увезти на свалку или сжечь.

Исподволь наблюдая на Галактионовой, Бирюков старался уловить в выражении ее лица, в жестах, в интонации голоса оттенки фальши или боязливой скованности. Однако Юлия Николаевна вела себя так раскрепощенно и открыто, что создавалось впечатление, будто она внезапно вырвалась из длительного заточения на волю и упивается неожиданно свалившейся на нее свободой. «Похваставшись» вначале ажурными колготками, Галактионова при дальнейшем разговоре словно забыла о своих привлекающих внимание мужчин прелестях. Во всяком случае, вульгарно не выпячивала их, а если слегка и кокетничала, то это выглядело естественной реакцией в разговоре с мужчинами симпатичной женщины, прекрасно знающей, что она недурна внешностью.

Когда Лимакин записал необходимые показания и попросил Галактионову перед тем, как подписать протокол, прочитать его содержание, Юлия Николаевна, взяв авторучку, беспечно сказала:

— Вот еще, стану тратить время на такой пустяк.

И лихо расписалась в указанных следователем местах.

— Время — деньги? — шутливо спросил ее Лимакин.

— А как вы думали…

Галактионова попрощалась. Уже от порога, обернувшись, глянула на Бирюкова:

— Заходите, Антон Игнатьевич, в гости. Своими глазами убедитесь, что заинтересовавшая вас моя потеря цела и невредима. А о Казаринове, если захотите, могу рассказать еще тысячу и одну историю.

— Спасибо, — ответил Антон. — Криминальные истории предпочитаю слушать здесь.

— Здесь у вас казенно… Что касается криминала, я все до конца выложила.

После этого улыбнулась и вышла. Бирюков встретился взглядом со следователем:

— Какое впечатление?

— Потрясающее!.. Удивительная метаморфоза произошла с Юлией Николаевной. Она, похоже, не чувствует за собой ни малейшей вины.

— Хоть что-то фальшивое уловил?

Лимакин крутнул головой:

— Ничего! Или Галактионова «простая здоровая баба», или великолепная актриса, загубившая в торговле свой талант.

Глава 13

Получив от следователя Лимакина поручение отработать версию по дачному поселку, Слава Голубев стал частым гостем в Родниково. Перво-наперво, несмотря на возрастную разницу, он сдружился здесь со сторожем Александром Григорьевичем Донцовым — человеком не по годам энергичным, общительным и радушным. Бывшая профессия газетного фоторепортера выработала у старика зоркий глаз и прекрасную память на события.

По шутливому выражению самого Донцова, была у него и профессиональная привычка: «Ни дня — без рюмки!» Объяснял он это многолетней необходимостью постоянно поддерживать творческий тонус, так как распространенное в застойные годы газетное славословие сплошь и рядом заставляло идти на сделку с собственной совестью. Поскольку с «тонизирующими» напитками в нашей державе с наступлением перестройки возникла напряженка, то старый репортер, будучи от природы народным умельцем и врачевателем, изобрел свой метод приготовления «турахтина». Иными словами, фруктово-ягодных настоек. В зависимости от применяемого сырья «турахтин» получался разного цвета, но с одним и тем же терпко-кислым вкусом, от которого не только вязало во рту, но и скулы сводило. Однако градусы были, как говаривал сам изобретатель: «В соответствии с ГОСТом. В одной бутылке — шестнадцать, в двух — тридцать два».

Приняв на душу бутылочку, Александр Григорьевич любил «потурахтеть», то есть повспоминать репортерскую молодость. Забавных случаев в его памяти сохранилось великое множество, но самым наболевшим из них был, как в конце пятидесятых годов он фотографировал приезжавшего в Новосибирск Никиту Хрущева и от волнения не захватил в кадр стоявшего рядом с вождем первого секретаря обкома. Секретарь настолько разобиделся, не увидев на снимке собственного лица рядом с хрущевским, что буквально на следующее утро после публикации в вечерней газете Донцов «вылетел из штата редакции без выходного пособия».

Творческий тонус Голубева в допинговых вливаниях не нуждался. Сидя за столом на открытой верандочке небольшого дачного домика фоторепортера, Слава символически пригублял стакан с «турахтином» и поглядывал искоса на двухэтажный терем Виноградовых, расположенный по соседству с донцовским участком. Обычно, когда Слава наведывался в Родниково, дача Виноградовых пустовала. На этот же раз возле небольшой цветочной клумбы копошился одетый в старомодный парусиновый костюм лысый старичок с венчиком белых волос на затылке. Голубев сразу узнал одесского портного Химича. Стараясь ненавязчиво переключить разговор с Донцовым от воспоминаний о давних временах ко дням не так далеким, Слава терпеливо дослушал монолог старого репортера о том, как его уговорили вернуться в штат редакции после «загремевшего» на пенсию обидчивого секретаря, и осторожно спросил:

— Григорьич, что за старик на даче Виноградовых копается?

— Лазарь Симонович, отец потерявшейся Софии. Дедок прижимистый, но умный, — ответил Донцов, наполняя из графинчика свой стакан. — И потурахтеть любит не хуже меня, грешного. Недавно вечерком мы с ним бутылочку на двоих засветили, так Лазарь мне до первых петухов заливал арапа про знаменитые одесские катакомбы, где в Отечественную войну он то ли прятался от немцев, то ли воевал с ними…

— Так и продолжает старик жить у бывшего зятя? — воспользовался паузой Голубев.

— По секрету мне шепнул в тот вечер: «Пока не отыщу Соню, никуда не уеду».

— Не верит, что дочь сбежала с любовником?

Донцов отпил половину стакана и ловко кинул в рот переспевшую садовую клубничину. Почмокав ею, заговорил:

— Кроме самого Максима Вольфовича Виноградова из наших дачников никто в это не верит. Понимаешь, друг мой Слава, София Лазаревна была не из легкомысленных женщин. Озорной возраст она пережила. К тому же из-за полноты выглядела старше своих лет. Какому дураку, сам подумай, нужна в любовницы такая бабища?..

— Откуда же миф о любовнике появился?

— Телеграмма да письмо из Красноярска ложную картинку нарисовали. А до того и сам Виноградов считал, что его супругу или в Новосибирске убили, или где-то здесь, между поселком и железнодорожной платформой. Максим Вольфович — мужик гениальный! Он бы этот уголовный клубок размотал, если б ему мозга на ревность не развернули.

— Кто?

— А бог их знает.

— Как между собой Виноградовы жили?

— Нормально. Дача стараниями Софии Лазаревны содержалась, а Максим Вольфович появлялся здесь, как ясное солнышко, изредка. Человек он крайне занятой. Теперь почаще стал бывать, но хозяйство, в основном, ведет Лазарь.

— Давно, Григорьич, с Виноградовым знаком?

— С первого дня организации нашего поселка. В правлении садоводческого товарищества мы с ним состоим. Когда начинали здесь дачное строительство, я свои газетно-репортерские связи использовал, Максим Вольфович — свои. Он тогда работал на станции технического обслуживания «Жигулей». Ну, а там связи всегда были железные! Иной раз, бывало, дойду до самого высокого областного начальства, чтобы раздобыть, скажем, те же трубы для водопровода. Начальство на моей заявке пишет отделу снабжения строгое указание: «Отпустить!» Прихожу к снабженцам, те со смехом говорят: «Сходи с этим указанием в туалет». В таких случаях за дело брался Виноградов, и через день к поселку подкатывала «Колхида» с полным прицепом труб. Видал, какая система в нашем королевстве?..

— Система — ниппель, — сказал Голубев и опять спросил: — Где теперь Виноградов работает?

— По-моему, в какой-то совместной с иностранцами фирме. Говорю, мужик он гениальный. На трех языках — английском, французском и немецком — запросто шпрехает, как вот мы с тобой по-русски турахтим. Часто по разным заграницам бывает.

— Сейчас поездки за границу в приличную копеечку обходятся. Это сколько же денег надо иметь, чтобы часто туда путешествовать?..

— Дело, как говорится, не в деньгах, а в их количестве, Фирма ему эти поездки оплачивает, да и сам Максим Вольфович не бедный. На днях по старой дружбе заглядывал ко мне с бутылкой итальянского портвейна. От души вечерок поговорили, что называется, о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о дружбе, о любви. Порассказывал, как проклятые нами капиталисты живут. Там другая система. Нам бы хоть чуток от них ума перенять. Ну, а насчет стоимости заграничных путешествий говорит, что билет на самолет до Лондона сейчас стоит пятьдесят шесть тысяч. Это еще по-божески. Вот если будет сто тридцать тысяч, тогда летать придется реже.

— Слушай, Григорьич, а чего это у Виноградова фамилия и имя русские, а отчество вроде как у… претендента на пост российского президента? — заинтересовался Слава.

Донцов, отглотнув из стакана, улыбнулся.

— Наверное, как и у того, мама была русская, а папа — юрист.

— Сколько лет Виноградову?

— Дитя военной поры, по-моему, около пятидесяти.

— После исчезновения супруги не женился?

— Говорит, в ближайшее время не намерен совать голову в семейный хомут. Зачем ему при постоянных командировках жена? Это ж, считай, самая дорогая любовница. Дешевле переночевать с одноразовой молодкой. Заглядывал он недавно сюда с одной чудесницей. Увидела дачу и чуть в осадок не выпала: «Макс! У тебя здесь, ну просто зашибись, как хорошо!»

— Как та «чудесница» выглядит?

— Вылитая Венера Милосская, только что руки целые.

— На какой машине Виноградов ездит?

— На разных. В их фирме, похоже, с машинами дефицита нет. Большей частью на серебристом «Мерседесе» здесь бывает.

— С шофером?

— Нет, всегда сам за рулем.

— А на «Тойоте» не катается?

— Не видел.

Голубев в раздумье помолчал.

— Григорьич, не дает мне покоя коварная мысль. Не могу поверить, что ты случайно сфотографировал улыбающегося парня с Софией Лазаревной.

— Кто тебе сказал, что случайно? Друг мой Слава, у того парнюги на морде лица крупными буквами написано, что он уголовник. Я с восемнадцати лет профессиональный фотограф и давно заметил: у каждого, кто отсидел в колонии несколько лет, вырабатываются приметы уголовной эксцентрики. В жестах пальцев, в мимике, в манере улыбаться. Словом, во всем колония накладывает на человека специфический отпечаток.

— Это я знаю, Григорьич, — не отступал Голубев. — Имею в виду другое. Парень вежливо разговаривал с Виноградовой, а ты его — щелк и на карточку! Зачем?..

— Ну я ж тебе говорил, на всякий случай. Сижу вот здесь, на веранде. Совершенно трезвый. Вижу, к Лазаревне подходит тип явно уголовного содержания. Ну, как его было не запечатлеть, если портрет для иллюстрации уголовной хроники годится? Быстренько взял фотоаппарат с телевиком и, не отходя от кассы, ухватил кадр.

— А наш районный прокурор, которому доложили, как ты мне рассказывал, говорит: «Что-то тут притянуто за уши». И я ничем ему не могу доказать, что он не прав.

Донцов долил из графинчика стакан, почесал за ухом.

— Видать, прокурор у вас не дурак.

— В этом нет сомнений.

— Придется раскрыть тебе фотосекрет, чтобы наша дружба не распалась. Дождливым вечером осенью прошлого года заглянул ко мне на огонек Максим Вольфович с бутылочкой коньяка и пожаловался, будто жена, вернувшись с черноморского курорта, воротить нос от него стала. На дачу зачастила. Максим учуял в этом недоброе. Говорит, Саша… Меня здесь все Сашей зовут. Последи, говорит, Саша, и, если увидишь Соню с пришлым джигитом, возьми их в фокус. Буквально на следующий день я и сфокусировал. Однако снимок не стал показывать Максиму. Думаю, Виноградовы между собой побранятся да помирятся, а я идиотом, подглядывающим в замочную скважину, перед Лазаревной на всю жизнь останусь.

— Виноградов интересовался результатом «фокусирования»?

— Спрашивал пару раз, ну как, мол, горизонт у моей дачи? «Чисто, — говорю, — как в ясный день». На том Максим и успокоился, а тут и София Лазаревна бесследно пропала.

— Эх, Григорьич, что ж ты сразу мне это не рассказал?! — с упреком проговорил Голубев.

Донцов указательным пальцем постучал по графинчику:

— Друг мой Слава, я же тебе при первой встрече предлагал: давай, мол, засветим графинчик и потурахтим. А ты что ответил? «Не могу, нахожусь при исполнении служебных обязанностей». Обидел ты меня своим отказом. Я же был известным фотокором. Люди считали за честь со мной выпить, а тут отказ… Думаю, коль ты такой рьяный службист, ну и служи себе на здоровье. Скажи спасибо, что уже тогда фотографию того уголовника отпечатал. А ведь вполне мог промолчать, дескать, моя хата с краю — ничего не знаю… — Донцов поднял стакан с «турахтином» и предложил: — Не сердись, давай за мир-дружбу выпьем…

— Давай, Григорьич! — энергично поддержал Слава: — Но с условием: если что-то интересное здесь приметишь, сразу — мне сигнал.

— Можешь не сомневаться. Сегодня я с тобой хорошо душу отвел. Приезжай чаще, чего доброго, и Софию Лазаревну отыщем. Признаюсь откровенно, почему-то тот улыбающийся уголовник у меня последнее время из головы не выходит. Он здесь прошлую осень возле дачи Виноградовых не один раз кружился, будто других дач в нашем поселке для него не существовало…

Беседу прервал подошедший с пышным букетом разноцветных тюльпанов одесский портной. Остановившись у калитки, старик обратился к Донцову:

— Саша, уезжаю я. Приглядывай надежней.

— Не беспокойся, Лазарь Симонович, порядок будет, как в лучших домах Лондона, — весело ответил Донцов и, указывая на букет цветов, спросил: — Икебану составил для подружки? Присмотрел сибирячку, одессит, а?..

— Эти цветы любила женщина моей мечты, — с неожиданной грустью сказал старик и сгорбленно пошел тропинкой по направлению к железнодорожной платформе.

Проводив его взглядом, Донцов глянул на часы и удивленно спросил Славу:

— Интересно, куда Лазарь уедет?.. Сейчас электричка идет в обратную сторону от Новосибирска.

Голубев мигом поднялся:

— Извиняй, Григорьич. Кажется, мне с ним придется по пути к райцентру.

Глава 14

В наполовину заполненном пассажирами вагоне электропоезда было просторно. Слава Голубев устроился у самого тамбура, чтобы наискосок наблюдать за Лазарем Симоновичем. Старый одессит выбрал свободную скамейку посередине вагона и сел у окна. Склонив лысую голову, он, словно принюхиваясь, почти уткнулся носом в букет тюльпанов, который обеими руками держал перед грудью. Иногда вагон начинал покачиваться с бока на бок, и тогда голова старика с белым венчиком волос на затылке тоже раскачивалась из стороны в сторону, будто старик кого-то осуждал, мол, ая-яй, как нехорошо ты поступил.

Частые остановки следовали одна за другой, но Лазарь Симонович словно не замечал их. Оживился он лишь после того, как хриплый динамик объявил конечную. Старик сразу вскинул голову, уставился взглядом в окно и с интересом стал рассматривать окраинные домики райцентра.

Когда электропоезд с шипением начал тормозить, пассажиры гурьбой устремились в тамбуры, вроде опасаясь, что не успеют выйти из вагона и уедут дальше. Лазарь Симонович вышел на перрон последним. По тому, как он спокойно направился через привокзальную площадь к автобусной остановке, Голубев с удивлением подумал, что одесский портной в райцентр приехал не первый раз. Стараясь не попадаться ему на глаза, Слава среди других пассажиров тоже втиснулся в автобус и, не выпуская из вида Лазаря Симоновича, доехал до конечной остановки маршрута у районной больницы, через дорогу от которой по иронии судьбы начиналось городское кладбище.

Здесь старик опять удивил Славу. Выйдя из автобуса, он уверенно пошел к кладбищу. Туда же гуськом двинулись еще несколько человек, и Голубев удачно вписался в их число. На кладбище Лазарь Симонович вроде бы заблудился. Недалеко от входа свернул влево, растерянно оглядел несколько могилок и вернулся на дорогу, по которой обычно въезжали похоронные процессии. Немного прошел по ней и опять повернул налево. Оглядевшись, пробрался тесными проходами к невысокому гранитному обелиску, обнесенному синей металлической оградкой. Вошел в узкую калиточку и, поклонившись чуть не до земли, положил на отшлифованную из камня могильную плиту букет тюльпанов. После этого уставился на овальную фотографию на обелиске и, беззвучно шевеля губами, вроде бы заговорил.

Медленно шагая по дороге, Голубев поравнялся с Лазарем Симоновичем и от неожиданности остановился. На обелиске бронзовыми буквами было написано: ВИНОГРАДОВА Ольга Модестовна. Ниже указывались даты: рождения — 15 апреля 1917 г. и смерти — 1 августа, как отметил про себя Слава, прошлого года. С фотоснимка манерно улыбалась очень красивая молодая женщина, судя по прическе и платью с большим отложным воротом, сфотографированная в самом начале сороковых годов, когда ей было лет двадцать пять или близко к этому.

Старый одессит присел на краешек могильной плиты и, не отрывая грустного взгляда от фотографии умершей, просидел почти час. За это время Голубев успел рассмотреть все могилы вдоль дороги как слева, так и справа. Он уже начал было подумывать, что Лазарь Симонович вознамерился заночевать здесь, но тот наконец тяжело поднялся. Словно прощаясь, опять низко поклонился и, выйдя на дорогу, направился с кладбища. Голубев решил обогнать его. Когда он поравнялся со стариком, тот неожиданно спросил:

— Молодой человек, не подскажете, где находится районная прокуратура?

— Не только подскажу, но и проводить могу, — живо отозвался Слава. — Я как раз иду туда.

— Благодарю за любезность, — Лазарь Симонович мельком глянул на Голубева. — А вы, случайным образом, не знакомы с прокурором Бирюковым?

— Антон Игнатьевич мой давний приятель, — чуть слукавил Слава.

— Говорят, он хороший человек…

— Очень хороший, — уточнил Слава. — У вас к нему дело?

— Да, мне посоветовали обратиться к товарищу Бирюкову. В прошлом году у меня без вести пропала единственная дочь. Только что я проведал ее свекровь, Оленьку Виноградову. Пока Оленька была жива, в нашей семье все было благополучно. Стоило ей уйти из этого сумасшедшего мира, и вскоре исчезла моя Соня. Я человек не суеверный, но сейчас беседовал с Оленькой: не забрала ли она Соню к себе? Молчит Оля…

— Она в райцентре жила? — сдерживая все более нарастающее удивление, поинтересовался Слава.

Лазарь Симонович закивал лысой головой:

— Да, да, в райцентре. У нее была очень тяжелая судьба.

— Ваша фамилия Химич? — отважно спросил Голубев.

Старик растерянно посмотрел на него:

— Как узнали?

— О вашей беде мне рассказывал Александр Григорьевич Донцов. Знаете такого?

— Это наш сосед по даче. Саша хороший человек, но немного лишнего увлекается вот этим… — Лазарь Симонович щелкнул себя по горлу и внезапно прищурился: — Извините, ваше лицо мне представляется знакомым.

— Сегодня я в гостях у Донцова был. Мы с вами ехали из Родниково в одном вагоне электропоезда.

— Как же вы оказались на кладбище?

— Помог попутной старушке отыскать сюда дорогу.

В подслеповатых глазах Лазаря Симоновича мелькнула ироничная искорка:

— Оказывается, вы из бюро добрых услуг?..

— Нет, я из уголовного розыска, — решил больше не лукавить Голубев.

На лице старого одессита не появилось ни испуга, ни удивления. Он спокойно сказал:

— Тогда вы должны знать товарища Шахматова.

— Виктор Федорович мой вышестоящий начальник, — ответил Слава. — Не так давно я присутствовал при вашей беседе с ним.

— Не помню. Но именно Шахматов посоветовал мне обратиться к прокурору Бирюкову…

За разговором незаметно дошли до прокуратуры. У входа им встретилась, как показалось Голубеву, озабоченная Галактионова. Сухо поздоровавшись с ним и не обратив ни малейшего внимания на старика, Юлия Николаевна торопливо зацокала каблучками по дорожке между цветочными клумбами к автобусной остановке.

Антон Бирюков находился в своем кабинете со следователем Лимакиным. Они оживленно, как понял Слава, что-то обсуждали, но с появлением худощавого Лазаря Симоновича сразу умолкли. Голубев представил старика. Бирюков предложил Химичу стул и участливо сказал:

— Рассказывайте, Лазарь Симонович, с чем пришли…

Химич осторожно сел.

— Я старый одесский портной… — старик тяжело вздохнул и слово в слово повторил историю поиска своей дочери при поездке в Красноярск, которую Голубев слышал от него в кабинете начальника областного отдела розыска Шахматова.

Бирюков хотя и знал об этом со слов Голубева, однако выслушал старика внимательно. Только после того, как Химич умолк, Антон спросил:

— Какую помощь, Лазарь Симонович, хотите получить от нас?

Старик развел руками:

— Не могу вычислить убийцу моей дочери.

— Вы уверены, что она убита?

— Мое старое сердце это подсказывает, но не знаю, что делать дальше. Как искать Соню? Шахматов, хороший человек, утешает, что доведет розыск до конца. Говорит, вроде бы в вашем районе намечается какой-то след, но все это так ненадежно. Мне мало осталось жить и, если не отыщу перед смертью свою единственную дочь, ее никто не… — у Химича перехватило в горле, и Бирюков постарался его утешить:

— Мы сделаем все возможное, чтобы установить истину.

— К слову, Антон Игнатьевич, — обратился к Бирюкову Слава Голубев. — В райцентре, оказывается, жила сватья Лазаря Симоновича. Виноградова Ольга Модестовна…

— Да, да, — подхватил Химич. — В августе прошлого года мы с Максимом ее похоронили. Тогда с нами еще была Соня.

— Долго Ольга Модестовна здесь жила? — заинтересовался Бирюков.

— С пятьдесят седьмого года. После реабилитации, вернее, до того Олю определили сюда на поселение.

— Она отбывала наказание? За что?

— О, это романтическая история… — Химич ладонью провел по пушистому затылку. — Мы с Олей — одногодки, буревестники революции… Родились и выросли в Одессе. Одесса — это город моря, кораблей и красивых женщин. Мой папа был известным портным. Он шикарно наряжал лучших дам Одессы. А папиросы, выпущенные фабрикой Олиного папы, курили одесские джентльмены. Когда мы с Олей подросли, от этого остались только воспоминания. Но унывать нам и в головы не приходило. Оля от природы была одаренной пианисткой, а мне от папы достался портняжный талант. Вместе поступили в театр. Оля — пианисткой, я — костюмером. Если бы вы слышали, как вдохновенно Оленька играла!.. Если бы вы видели, в какие костюмы всех времен и народов я наряжал актеров… — Старик, закрыв глаза, покачал головой. — У нас с Олей была красивая любовь, хотя от претендентов на ее руку не было отбоя. Сейчас в это трудно поверить, но тогда я был совершенно иной внешностью. Мы собирались пожениться, но… началась проклятая война. Когда немцы захватили Одессу, я ушел к партизанам в знаменитые катакомбы у села Нерубайское. Правда, я не умел далеко бросать гранаты и строчить из пулемета. Но командир отряда сказал мне: «Лазарь, строчи иглой!» И я строчил, ремонтируя партизанское обмундирование, пока Одессу не очистили от оккупантов…

Химич, словно потеряв мысль, надолго замолчал. Бирюков вынужден был поторопить его:

— Что же дальше было, Лазарь Симонович?

— Дальше началась трагедия… Я отыскал Оленьку Виноградову с полугодовалым Максимом на руках. Оказывается, пока я в катакомбах при керосиновой коптилке строчил иглой, Оля влюбилась в оберлейтенанта вермахта Вольфа Швабауэра. Эта любовь обошлась ей в четырнадцать лет сталинских лагерей и вечным поселением в Сибири. В приговоре было указано: «За связь с фашистами в период оккупации», хотя, кроме половой связи, у Оли никаких других связей с оккупантами не было… — Химич, будто снимая паутину, провел ладонью по лицу. — Из застенков той поры люди быстро не возвращались, и я потерял всякую надежду дождаться Олю. Через два года после нашей последней встречи я завел семью, а еще через год у нас с женой появилась дочь Соня. В это время в одном из детских домов я разыскал Олиного Максима. Хотел усыновить, но власти не разрешили. Пришлось содержать его в семье на правах приемыша. Максим рос способным мальчуганом. Был примерным студентом автомобильного института и в конце концов стал прекрасным мужчиной. Вам трудно понять мою радость, когда он полюбил Соню. На их свадьбе я сказал: «Пусть ваша судьба будет счастливее судьбы ваших родителей». Так бы оно и вышло, но… с прошлой осени Сони не стало. Вы можете мне верить или не верить, но никогда не убедите меня в том, что Соня изменила Максиму…

— А Максим ей изменял? — внезапно спросил Бирюков.

Лазарь Симонович затряс головой:

— В это поверить еще труднее!

— Он знает, что вы разыскиваете Софию Лазаревну?

— Я не хочу его расстраивать и отвлекать от дела. Однако Максим — неглупый. На днях спросил: «Отец, чувствую, ты разыскиваешь прошлогодний снег?» Я сказал ему: «Мне уже трудно искать, но, если на свете есть бог он жестоко покарает убийцу нашей Сони».

— Почему сам не пытается возобновить розыск?

— Максим разочарован в возможностях нашего розыска еще с прошлого года. Он приложил много стараний, чтобы отыскать Соню по горячим следам, но, кроме путаницы, из этого ничего не вышло. Сейчас у него осталась одна забота — бизнес.

— В какой фирме работает?

— В последнее время — один из видных брокеров Российской товарно-сырьевой биржи.

— До этого где работал?

— Входить в бизнес начинал с пустяка. Организовал с комсомольцами видеосалон по прокату зарубежных фильмов. Мне очень не понравилась его затея и я спросил: «Максим, вот на этой хохме ты и хочешь сделать большие деньги?» Он послушался. Ушел в кооператив «Автосервис», где в руководстве подобрались одни кавказцы. Не хочу обижать всех, но в бизнес ударились не лучшие представители этих народов. И я опять сказал Максиму: «Уходи из этой шайки, пока не подвели тебя под монастырь». Вы можете со мной не согласиться, но мужчине, знающему три иностранных языка, общаться с кучкой полуграмотных ухорезов — смешное дело, но не бизнес.

— Среди них Асултанова Магомета Саидовича не знаете? — заинтересовался Бирюков.

Лицо Химича стало тревожным. Словно опасаясь, что его подслушают, Лазарь Симонович заговорил тихо:

— Магомет — главный заводила в той, с позволения сказать, фирме. Он несколько раз приезжал к Максиму, после чего я испугался за своего зятя. Порвав с «Автосервисом», Максим нынче зимой на три месяца улетел в Англию для брокерской стажировки. Вернулся оттуда иным, целеустремленным, и занялся настоящим делом. А это, скажу вам, очень нелегкое занятие — быть умным в стране дураков…

Антон улыбнулся. Химич, видимо, посчитав, что тот не поверил в его выводы, торопливо стал убеждать:

— Да, да! Послушайте старого человека. Приведу сногсшибательный пример. Совсем недавно, когда повысили цены на бензин, я сказал соседу по даче Саше Донцову, что скоро наверняка подешевеют автомобили. Это происходит во всех нормальных странах. Решив сделать бизнес, Саша за семьдесят пять тысяч быстренько продал свои «Жигули», и что вы думаете?.. Вместо того, чтобы подешеветь, такой автомобиль, как Сашин, теперь стоит на черном рынке почти полмиллиона! Скажите, разве можно в этой ненормальной стране что-то вычислить?..

— Вы правы, Лазарь Симонович, многое у нас противоречит здравому смыслу, — согласился Бирюков и сразу спросил: — Каким образом Максим оказался в Сибири?

— После института взял направление сюда. Было у него намерение приютить опальную маму Олю. Однако дружбы с ней не получилось. В сорокалетнем возрасте Оленька вышла из лагеря разбитой старухой. У нее образовалась непонятная болезнь со страшными болями. Врачи, пытаясь облегчить страдания, пичкали Олю наркотиками и приучили к этому яду. Последнее десятилетие она без наркотиков уже не могла обходиться. Перед смертью от нее остались в полном смысле кожа да кости. Мы долго искали фотографию Оли для памятника. Оказывается, после лагеря она ни разу не фотографировалась. Пришлось поместить на памятнике портрет довоенной поры.

— Максим часто приезжал в райцентр к матери?

— Нет. Но деньгами помогал постоянно. Уговаривал переехать к нему в Новосибирск, но Оленька отказалась наотрез. Она жила в каком-то своем, нереальном мире. Завела массу кошек и ухаживала за ними как за малыми детьми. Пыталась импровизировать на пианино, которое по ее просьбе купил Максим. Проще говоря, окружающего для нее не существовало. Жизнь для Оли кончилась в сорок втором году, когда родился Максим.

— Где она здесь жила?

— Недалеко от кладбища в маленьком казенном домике на двоих хозяев. Общалась только с одинокой молодой соседкой Ниной, которая бескорыстно помогала Оленьке поддерживать существование.

— По делам Максим сюда не приезжает?

— Какие могут быть дела у преуспевающего брокера серьезной фирмы в этом заштатном городке? — словно удивился Лазарь Симонович. — Последний раз он здесь был на похоронах мамы Оли.

Бирюков посмотрел на Голубева:

— С Галактионовой сейчас не встретились?

— Встретились, Антон Игнатьич, — сразу уловил суть вопроса Слава. — Со мной Юлия Николаевна, хотя и сухо, но поздоровалась. На Лазаря Симоновича — ноль внимания.

— Вы — о той милой барышне, которая вышла из прокуратуры, когда мы сюда входили? — догадался Химич.

— Да, — ответил Бирюков. — Кстати, она тоже из Одессы. Случайно, не знакомы?

— Нет, Одесса — большой город… — Химич вздохнул. — Не видел эту женщину и среди знакомых Максима.

— Много их у него?

— Максиму пятьдесят. Для мужчины — это еще не старость. Полгода он без жены и, если сказать, что ему не нужна женщина, то в это может поверить только ребенок, — уклончиво ответил Лазарь Симонович.

— Говорят, он недавно приезжал на дачу с молодой обольстительницей, — сказал Голубев.

— Вы считаете, что такой импозантный мужчина, как Максим, должен иметь дело с непривлекательными старухами? — с явной подковыркой спросил Химич и опять вздохнул. — Могу вас заверить, уважаемые товарищи, что на случайные связи он никогда не пойдет ни с какими обольстительницами. На бирже много обаятельных сотрудниц. Максим часто ездит по делам с ними. После успешной сделки почему им не заехать на дачу?.. Разумеется, не для того, чтобы лечь в постель, а просто выпить по чашечке кофе. Так сказать, расслабляющий уик-энд… Такие поездки у Максима случались даже при Соне. И Соня ничего не имела против.

— А он позволял жене подобное?

— Что?

— Скажем, с кем-то из своих сотрудников она могла выехать на дачу?..

— Соня была домохозяйкой.

— Как она последний раз уехала из дома? — спросил Бирюков.

Химич, видимо, вспоминая, задумался:

— Как обычно… Рано утром собрала дорожную сумку, взяла с собой немного денег, продукты и сказала, что заночует на даче. Вечером после работы Максим стал искать Сонин паспорт для оформления авиационного билета. Он собирался лететь в Москву и хотел взять с собой Соню. Паспорта не оказалось на месте. Максим сел в машину и помчался в Родниково. Вернулся только под утро убитый горем и сказал мне: «Отец, Сони нет на даче. Она туда не приезжала». Вначале мы решили, что Соня задержалась у кого-то из наших городских друзей. Но никто из них ее не видел. Тогда Максим заявил в милицию. Однако там исчезновение Сони никого не встревожило. Потом внезапно пришла мне телеграмма из Красноярска. Вскоре оттуда же пришло очень короткое письмо Максиму, где Соня писала, что не может дальше с ним жить и уходит к другому мужчине…

— Вы видели это письмо?

— Конечно… Я узнал почерк Сони, но Максим не мог поверить, что Соня ему изменила, и отдал письмо на экспертизу. Эксперты подтвердили: письмо написано рукой Сони. В то время я, старый портной, продолжал работать в дамском ателье. И только недавно, оказавшись на пенсии… — Химич внезапно осекся. — Я начинаю повторяться или мне это кажется?..

— О том, как летали в Красноярск, вы уже рассказывали, — Бирюков достал из стола фотографию Казаринова с Виноградовой и передал ее старику. — Лазарь Симонович, вам ни о чем не говорит этот снимок?

— Так здесь же Соня! — не отрывая пристального взгляда от фотографии, воскликнул Химич.

— А кто с ней?

— Довольно непривлекательный молодой человек… Минуточку, сейчас вычислю… — Лазарь Симонович сосредоточено наморщил лоб. — Минуточку, минуточку… Вы знаете, этого молодого человека я видел в Родниково, когда еще была Соня. Он с такой же неприятной улыбкой подходил ко мне и спрашивал, чья это дача. Я ответил в том смысле, что, если он намерен чем-то поживиться при отсутствии хозяев, то напрасно щекочет себе нервы. В дачном доме нет драгоценностей.

— София Лазаревна о нем не рассказывала?

— К сожалению, ни слова.

— По ее одежде не можете сказать, когда это сфотографировано?

Химич опять напряженно уставился на фотографию:

— В этом платье, поверьте старому портному, Соня уехала из дома в последний раз. Но она и раньше в нем ездила на дачу.

— Паспорт ее так и не нашли?

— Нет.

— София Лазаревна, кажется, была на курорте?..

Старик вернул Бирюкову фотоснимок:

— Да, последние годы у Сони шалило сердце, и врачи порекомендовали ей полечиться на юге. Максим достал путевку в Сочи. Вернулась она домой не в лучшем виде. Южные наши братья по разуму сошли с ума, и Соня с великим трудом от них вырвалась. Вы знаете, товарищ Бирюков, я поражаюсь тому, что у нас происходит. Как говорят в Одессе, туши свет! Теперь вся великая империя осталась с носом. Смотрю по телевизору выступления наших глубокочтимых парламентариев и думаю: «Раз вы такие умные, что ж вы такие бедные?» Соседский мальчик Женя приходит из детского садика и задает мне коварный вопрос: «Дедуля Лазер…» Он считает, что меня зовут именно так, потому что слышал слово «лазер». И вот хитрющий Женя спрашивает: «Дедуля Лазер, угадай, что было раньше — курица или яйцо?» Я говорю хитрецу: «Женя, раньше было все!..»

— Время не стоит на месте, Лазарь Симонович, — не давая Химичу слишком далеко уклониться от темы, сказал Бирюков.

— Правильно! — подхватил старик. — Все течет и изменяется. Неизменными остаются только высшая мудрость и низшая глупость. К сожалению, последняя у нас постоянно давит первую. Вижу, продают синих птиц. Спрашиваю: «Сколько стоит этот дохлый цыпленок?» Продавщица смотрит на меня, как вождь мирового пролетариата на буржуазию, и бурчит: «Пять десяток». Я хотел пошутить: «С каких это пор цыплят стали продавать десятками и почему так дорого, целых пять рублей, за воробьиные тушки?» Продавщица взорвалась страшнее чернобыльского реактора: «Полсотни — штука! Иди, дед, проспись!» А в спину еще добавила: «Идиот ненормальный». И вот я, будто пьяный, никак не могу проспаться. Хамство и шарлатанство ходят у нас в обнимку. Появились добрые и злые колдуны… — Химич, словно натолкнувшись на интересную мысль, внезапно смолк и, посмотрев Бирюкову в глаза, заговорил тише: — Можете мне верить или не верить, но недавно я заплатил пятьсот рублей ясновидящей гадалке, чтобы она указала мне, где находится Соня…

— И что услышали в ответ? — спросил Бирюков.

— Ясновидящая вконец заморочила старую голову. Разглядывая Сонину фотографию, гадалка загробным голосом провещала: «Эту женщину надо искать в лесу, под землей, в десяти шагах к северу от старых единоутробных березок-близнецов». Я, конечно, спросил: «Как единоутробницы выгладят?» Она в ответ: «Вот так». И показала два пальца… — Химич на правой руке растопырил указательный и средний пальцы, как обычно ликующие победители показывают латинскую букву «V», означающую на языке жестов слово «Виктория». — Если бы гадалка вложила между этими пальцами большой палец, я сразу бы сообразил, что это означает — фигу. Иными словами, плакали твои денежки, Лазарь. Но теперь моя голова в тумане. Где искать тот лес и единоутробные березки?..

— А кто эта гадалка?

— Весной она купила в Родниково дачу рядом с Сашей Донцовым. Женщина лет тридцати. Зовут Оксаной. О себе не рассказывает, но многие дачники считают ее ученицей телевизионного врачевателя Кашпировского. И я, старый дурак, клюнул на рекламную удочку. Вы можете в это поверить?

Бирюков улыбнулся:

— При желании, Лазарь Симонович, поверить можно во что угодно. Но лично я гадалкам, даже ясновидящим, не верю.

— Обычно бывает, что они на самом деле угадывают события.

— В том случае, если каким-то образом оказались свидетелями этих событий или хорошо о них проинформированы.

— Считаете, Оксана видела, как убили Соню, или ей кто-то об этом рассказал?

— Не считаю, но и не исключаю. Жизнь — величайшая выдумщица. Она закручивает такие сюжеты, что просто диву даешься.

— Да, да, — закивал лысой головой Химич. — Люди сплошь и рядом творят такие глупости, от которых сами приходят в ужас. Я благодарен вам за внимание, позволившее мне излить душу. Понимаю, что наговорил много лишнего, но, надеюсь, вы не осудите старика, который всю жизнь считал себя умным человеком, а теперь выглядит круглым дураком и задает извечные для России вопросы… Кто виноват? Что делать?..

— Пока ничего не делайте, — сказал Бирюков. — Для следствия, мягко говоря, не совсем приятно, когда свидетели проявляют бурную деятельность. В таких случаях, как правило, вместо пользы они приносят вред. Вы дали нам богатую информацию. На ее осмысление потребуется, может быть, не один день. Не ждите от нас скорого результата, но поверьте, что сидеть сложа руки мы не будем.

— Это же мне говорил в областном угрозыске товарищ Шахматов. Скажу вам по большому секрету, он выражает сомнение в правильности экспертизы, подтвердившей, будто письмо Максиму написала сама Соня.

— Мы переговорим с Шахматовым, все обсудим. К вам убедительная просьба: внимательно наблюдайте за событиями, но не вмешивайтесь в них.

— Считаете, эту загадку можно разгадать?

— Безусловно. Только не сразу и не вдруг… — Бирюков чуть помолчал. — Мне бы вот еще что хотелось узнать: не было ли в последнее время каких-то серьезных конфликтов у Софии Лазаревны с мужем?

Химич потер ладонью лысую макушку:

— Не могу говорить за их интимную жизнь — это очень щекотливая тема. Но, что касается внешних человеческих отношений, между ними была полная гармония. Соня понимала Максима с полуслова. Максим отвечал ей тем же.

— Где он сейчас?

— В Лондоне.

— Давно там?

— Улетел второго июля. Скоро должен вернуться.

— Мне очень бы хотелось с ним побеседовать.

— Я передам Максиму ваше желание.

— Не надо, Лазарь Симонович. Мы сами с ним договоримся, когда лучше встретиться.

— Опасаетесь моего посредничества?

— Любое посредничество в следственной работе может быть превратно истолковано. Если понадобится ваша помощь, мы вас попросим. Согласны?

— И вы об этом еще спрашиваете…

Химич со старческой натугой встал со стула. Попрощавшись, низко поклонился и тихо пошел к двери. Когда он вышел из кабинета, Бирюков посмотрел на понурых Лимакина и Голубева:

— Что носы повесили?

— Надо срочно встречаться с Максимом Вольфовичем Виноградовым, — решительно сказал Слава.

Антон улыбнулся:

— С удовольствием командировал бы тебя в Лондон, но годового бюджета нашей прокуратуры не хватит на оплату билета в один конец.

— Займем у Галактионовой доллары, — поддержал шутку Лимакин. — Чтобы после не отдавать долг, подберем Юлии Николаевне статью с конфискацией имущества.

— Ну, а если серьезно, что думаете? — спросил Бирюков. — Как одесский портной?..

Лимакин пожал плечами:

— Колоритный «дедуля Лазер». Чувствуется, не дурак.

— Настырный дед, — добавил Голубев. — Такой начатое дело на половине не бросит. Раз у тебя, Игнатьич, нет денег на загранкомандировку, завтра же утром покачу электричкой в Родниково к ясновидящей ученице Кашпировского.

— А пятьсот рублей у тебя есть? — усмехнулся Лимакин.

— Займу у Галактионовой, — тоже с усмешкой ответил Слава. — Или договорюсь с Юлией Николаевной, чтобы она в порядке модного ныне спонсорства оказала посильную помощь малоимущим прокуратуре и милиции…

Шутливо начатый разговор закончился серьезным анализом последней информации. Если бы перед Бирюковым не лежала на столе фотография Спартака Казаринова с таинственно исчезнувшей Софией Лазаревной Виноградовой, эти два случая не вязались бы между собой. Они и сейчас казались искусственно притянутыми друг к другу, но интуицией опытного розыскника Бирюков чувствовал пока еще не объяснимую связь между ними. Особенно заинтересовала Антона просьба Максима Вольфовича к Донцову — последить за Софией Лазаревной и «взять ее в фокус». Значит, Виноградов что-то заметил за женой такое, что заставило его усомниться в ее верности. Сильно интриговали загадочные телеграмма и письмо из Красноярска. Бирюков, не откладывая, попытался дозвониться до Шахматова, но телефон в Новосибирске не отвечал.

Глава 15

Утром, отправляясь на работу, Антон Бирюков не предполагал, каким напряженным выдастся для него этот день. Едва он вошел в свой кабинет, заявился возбужденный Голубев и прямо с порога выпалил:

— Игнатьич, сенсация!

— Летающая тарелка в райцентре приземлилась? — улыбнулся Антон.

— Похлеще!.. — Слава перевел дух. — Вчера вечером случайно встретил бригадира грузчиков Артема Лупова, и тот вспомнил, что когда из Новосибирска Галактионовой привезли уцененную мебельную стенку, в прицепе «Колхиды» лежала пустая картонная коробка от японского холодильника. Вместе с упакованной стенкой грузчики выгрузили и эту коробку и бросили возле крыльца Юлии Николаевны. Возникает вопрос: куда делась коробочка от того «япошки», который Галактионова привезла себе с базы?..

— Об этом надо спрашивать не меня, а Галактионову, — сказал Бирюков.

— Ваше указание выполнено до указания, — протараторил Слава. — Юлия Николаевна наотрез отрицает сказанное бригадиром. Кто врет: Галактионова или Артем Лупов?..

— Бригадир под мухой был?

— Ни в одном глазу! «Бабка Кузнечиха» после общения со мною прикрыла подпольную забегаловку. Теперь парни и рады бы выпить, да не каждый раз это удается. Покупать водку по коммерческой цене им не по карману.

— Почему Артем раньше об этом молчал?

— Говорит, с похмелья обычно не задумывался, а на трезвую голову вспомнил.

— Какого числа Галактионова привезла стенку?

— Вечером восьмого июля. На следующий день после неудачного захоронения Казаринова. Ситуация, как в букваре. Галактионова при опознании Спартака сообразила, что японская коробка может вывести следствие на нее, и быстренько заказала в Новосибирске привезти ей вместе со стенкой пустую коробку от холодильника. Скажи, не так?..

Бирюков подумал:

— Может быть и так, но может и — по-другому.

— По-моему, Лимакину надо провести очную ставку Артема с Юлией Николаевной.

— Понадобится — проведем. А ты займись вплотную Виноградовой. — Бирюков достал из сейфа фотографию Софии Лазаревны с Казариновым. Передав ее Славе, сказал: — Поезжай в Родниково и попробуй найти подход к «ясновидящей гадалке». Любопытно, что она скажет об этих людях?..

— По-моему, Игнатьич, ученица Кашпировского — беспардонная авантюристка.

— Поработай с ней внимательно. Выводы сделаем вместе.

Буквально через пять минут после ухода Голубева в кабинет вошел следователь Лимакин. Сев возле стола, он многозначительно сказал:

— С утра пораньше переговорил с Ниной Павлюченко — бывшей соседкой Ольги Модестовны Виноградовой…

— Что эта Нина тебе поведала? — спросил Антон.

Лимакин, придвинув чистую пепельницу, хотел было закурить, но передумал и заговорил:

— Во-первых, Антон Игнатьевич, домик, в котором жила Ольга Модестовна, находится в самом конце улицы. Между ним и кладбищем — избушка Гурьяна Собачкина. Оказывается, могильщик был хорошо знаком с Виноградовой. Каждый год весной Гурьян вскапывал ей небольшой огородик под овощи и картошку. Во-вторых, на мизерную пенсию Ольга Модестовна даже по ценам застойного времени прожить не могла. Жила она, в основном, на средства сына, Максим Вольфович расплачивался и с могильщиком за его огородные услуги. В оплате не обижал Гурьяна. Наоборот, зная пристрастие Собачкина к спиртному, в придачу к деньгам давал ему обычно бутылку водки или вина.

— Выходит, Виноградов хорошо знал Собачкина? — заинтересовался Бирюков.

— Да, неплохо, — подтвердил Лимакин. — Панибратства с ним не допускал, совместных выпивок — тем более. Контакт его с Гурьяном заключался только в оплате. Как говорит Нина, даже руки неряшливому могильщику не подавал, вроде бы брезговал. Сам Максим Вольфович в высшей степени мужчина опрятный. Держится с достоинством, но не высокомерно. С той же Ниной мог и рюмочку хорошего вина выпить, и поговорить о жизни, и букет цветов подарить или дорогие духи. Деньги ей предлагал за то, что ухаживала за Ольгой Модестовной, но от денег она всегда отказывалась. Насчет копки огорода с Гурьяном договаривалась Нина. Виноградов только раз обращался к Собачкину с просьбой — вырыть могилу для Ольги Модестовны. После похорон Нина ни разу в райцентре его не видела. Кстати, все вещи, в том числе и пианино, которые остались после смерти матери, Максим Вольфович оставил Нине. Ей же достались и десять кошечек с бантиками.

— Кто она, эта Нина?

— Молодая одинокая женщина. Работает психиатром в Доме-интернате для престарелых и инвалидов.

— Об отношениях Виноградова с матерью что-нибудь узнал?

— Конечно. Отношения были уважительные, но без оттенка сыновьей привязанности. Вроде бы умом Максим Вольфович понимал, что Ольга Модестовна ему самый близкий человек, а сердцем не воспринимал этого. Обращался с ней только на «вы» или по имени-отчеству. Собственно, это и понятно. Виноградов впервые увидел родительницу, когда ему было уже за двадцать пять лет. В таком возрасте нелегко смириться с мыслью, что пожилая, изможденная женщина действительно выносила его у своего сердца.

— А как Ольга Модестовна относилась к сыну?

— Она психически была не совсем здорова. Лечение на самом деле, как говорил Лазарь Симонович, приучило ее к наркотикам. В последнее время месячной нормы наркотических веществ, которые при таких заболеваниях выписываются по рецепту, Ольге Модестовне едва хватало на неделю. Дальше начиналась страшная ломка. Выручал Максим Вольфович. Он добывал это зелье в Новосибирске и передавал Нине, чтобы та регулировала, так сказать, потребление. При просветлении Ольга Модестовна называла сына «мой мальчик Макс», хотя этот «мальчик» ростом под потолок. В приступе болезни, увидев Максима Вольфовича, вскрикивала: «Мой любимый Вольф!» При этом сразу впадала в обморочное состояние или начинала нести шизофренический бред. Чтобы не травмировать мать, Виноградов в последний год почти не приезжал к ней. Деньги и наркотики раз в месяц привозила София Лазаревна.

— Как она относилась к свекрови?

— По мнению Нины, София Лазаревна была меланхоличка. К Ольге Модестовне обращалась, как и Виноградов, на «вы» и по имени-отчеству. Ни малейшей грубости к ней не позволяла, но и радости от общения с нею не выказывала. Передаст, бывало, привезенное, для приличия посидит с полчасика и — домой. После ее отъезда Ольга Модестовна однажды спросила Нину: «Это что за толстая женщина была?» Узнав, что сноха, воскликнула: «Боже! Неужели мой мальчик любит такое существо. Это же — глыба льда!» Но сам Максим Вольфович относился к жене внимательно. Несколько раз они приезжали вместе. По определению Нины, Виноградов тоже не холерического темперамента. Может, это и создавало их гармонию. В общем, Антон Игнатьевич, нормальные отношения нормальных людей… — Лимакин, раздумывая, помолчал. — Но какая-то семейная тайна у Виноградовых была. За двое суток до смерти сознание Ольги Модестовны отчетливо прояснилось и она, словно исповедуясь, рассказала Нине свою трагическую биографию, которая совпадает с тем, что рассказывал Лазарь Симонович. Очень благодарила Химича, что тот помог Максиму укрепиться в жизни. Однако, когда старик вместе с зятем и дочерью приехал, чтобы проститься с умирающей, она не захотела его видеть. До последней минуты находилась с сыном наедине. Безостановочно что-то рассказывала ему. Нина несколько раз заходила в комнату, чтобы сделать обезболивающий укол. Краем уха в это время слышала, как Ольга Модестовна упоминала Одессу и вроде бы настойчиво рекомендовала сыну съездить туда. То ли встретиться с отцом, то ли что-то оставшееся от отца забрать.

— Не был ли это бред больного воображения? — спросил Бирюков.

— Нина — психиатр. Уверяет, что Ольга Модестовна до последнего вздоха сохранила осенивший ее перед смертью здравый разум.

— О последних днях Собачкина Нина ничего не знает?

— Нет, с Гурьяном после смерти Ольги Модестовны она не встречалась. Но вот Казаринова по фотографии опознала. Часто видела, как он наведывался к Собачкину. Бывало по утрам от могильщика уходил. Однако в июле вроде бы ни разу там не появлялся. Но самое интересное — удалось узнать тип автомашины, которая подъезжала к Гурьяновой избушке под утро с пятого на шестое июля. Этим утром Нина с пятичасовой электричкой уезжала в командировку. Полчаса пятого, на рассвете, вышла из дому, и тут ее догнала отъехавшая, от избы Собачкина белая легковая автомашина, похожая на Волгу-фургон, какие обычно оборудуются под медицинскую «Скорую помощь», только повыше «Волги». Нина «проголосовала», надеясь попутно доехать до железнодорожного вокзала, но водитель промчался мимо, совершенно не отреагировав на «крик о помощи». Лицо водителя она не разглядела, на номер машины не обратила внимания, а вот надпись сзади прочитала — «Тойота». Поскольку у такой модели багажник объединен с пассажирским салоном, можно уверенно предположить, что как раз в этой «Тойоте» привезли к Собачкину коробку с трупом Казаринова.

— Ты сегодня с Голубевым виделся? — спросил Лимакина Антон.

— Да, он рассказал мне о новых показаниях бригадира грузчиков. Я согласен со Славой в том, что Галактионова сообразила быстро заменить свою использованную упаковку. Но как теперь найти того, кто сделал Юлии Николаевне такую услугу?.. — Лимакин задумался. — Есть одно предложение. Не знаю, одобришь ли?..

— Предлагай — обсудим.

— Не привлечь ли нам Максима Вольфовича Виноградова для розыска гражданина, который услужил Галактионовой? Виноградов ведь постоянно вращается в деловых кругах, и, если ему сказать, что от этого зависит результат розыска его жены, то, по-моему, он энергично откликнется на нашу просьбу…

Бирюков отрицательно повел головой:

— Нет, Петр, такое предложение не могу принять.

— Почему?

— Негоже профессионалам обращаться за помощью к дилетантам и учинять частный сыск. К тому же, мы знаем Виноградова понаслышке. Вдруг он окажется не таким благородным, как нам его нарисовали? Тогда возможен и оговор, и предвзятость, и вообще что угодно не в нашу пользу.

— Но сам ведь послал Голубева к ясновидящей гадалке, — возразил Лимакин. — Неужели ей веришь больше, чем Виноградову?

— Эта «гадалка» может оказаться важным свидетелем обвинения. Если, конечно, «угадает» судьбу Софии Лазаревны и Спартака. А тебе надо срочно искать новосибирские связи Галактионовой. Кстати, обрати внимание: бригадир грузчиков Лупов упоминал, будто «к Юле по воскресеньям козырной туз на белой «Тойоте» подкатывает». Он же, по словам Артема, сидел рядом с шофером в кабине «Колхиды», на которой Юлии Николаевне привезли уцененную стенку в придачу с пустой коробкой от японского холодильника.

— Это… у которого «Мальборо» грузчик Санков «стрельнул»?

— Да. «Холеный дядька лет под пятьдесят. По виду — из бывших номенклатурщиков…» — Бирюков, задумавшись, помолчал. — Поскольку стенку Галактионовой привезли с оптовой базы, то и «номенклатурщика» надо там искать. Отыщем его — можем, как говорится, сразу двух зайцев убить. Во-первых, белая «Тойота» подъезжала к избушке могильщика Собачкина. Во-вторых, когда сорвалось тайное захоронение Казаринова, Галактионовой тут же привезли упаковочную коробку…

— Думал, Антон Игнатьевич, я об этом, но показания Лупова очень уж сомнительные. То одно вспомнит, то другое, словно чего-то боится. По-моему, у самого Артема в этом деле рыльце в пушку. Или нет?

— Сейчас трудно сказать.

— Может, все-таки напрасно так глубоко копаем? Не на поверхности ли истина? Самое простое, на мой взгляд, довериться Максиму Вольфовичу…

— Самое простое — не всегда самое лучшее.

— Ты уверен, что Спартак причастен к исчезновению Виноградовой?

— Совсем не уверен. Однако что-то притягивало Казаринова к Виноградовой. Чего он прошлой осенью возле их дачи крутился?

Лимакин помолчал:

— Максим Вольфович богатый человек. Не вознамерился ли Спартак шантажировать его, чтобы урвать приличный кусок?

— Если Виноградов умный, а он явно не дурак, то ему не составляло труда посадить шантажиста на место. Во всяком случае, насколько нам известно, интеллекты Виноградова и Казаринова — это, как говорит Галактионова, две большие разницы.

— Может, какой-то корыстный интерес их связывал?

— Какой? Представляешь, интеллигентный преуспевающий брокер, владеющий тремя иностранными языками, и прошедший восьмилетнюю «школу» исправительно-трудовой колонии грузчик, у которого родной язык — матерный, а русский — со словарем…

— Да, интеллект Спартака оставляет делать лучшего, — согласился Лимакин. — Тем более, что какие-то загадочные письмо и телеграмма из Красноярска были. Это уж совсем не по умственным «зубам» Казаринова. Созвонился бы ты, Антон Игнатьевич, с Шахматовым насчет почтово-телеграфных загадок.

— Сегодня обязательно созвонюсь.

Однако звонить Шахматову не пришлось. Сразу же после разговора с Лимакиным, словно по-щучьему велению, начальник областного отделения розыска сам заявился к Бирюкову. И не один, а с начальником Управления по борьбе с экономическими преступлениями Евсеевым — невысоким крепышом в штатском костюме.

— Легок ты на помине, Виктор Федорович, — поднимаясь из-за стола навстречу вошедшим, улыбнулся Бирюков.

— Только нелегкая нас к тебе принесла, — ответил Шахматов, протягивая Антону руку.

Поздоровавшись, все трое уселись возле стола. Шахматов сразу спросил Бирюкова:

— Асултанов Магомет Саидович оставлял тебе жалобу на Сергея Полегшаева?

— Оставлял, но сам бесследно исчез, — ответил Антон.

— Посчитал, что вы «по-родственному» замнете дело. Обратился к нам, в Управление, — Шахматов глянул на часы. — Через полтора часа должна состояться сделка. При необходимости санкционируешь задержание взяточника?

— Разумеется, если на то будут основания. Откровенно признаться, сомневаюсь я в безгрешности Асултанова. Не приготовил ли он какой-то капкан Полегшаеву?

— Мы тоже сомневаемся, но на всякий случай обеспечили Магомета Саидовича взяточными «куклами» на пятьдесят тысяч рублей.

— Столько Сережа с него запросил?! — удивился Бирюков.

— Просил больше — сторговались на пятидесяти тысячах. Это и возмутило Асултанова.

— На чем он попался Сергею?

— Задумал в райцентре открыть филиал «Автосервиса». С районными властями вроде бы договорился без всякого намека на взятку, но неожиданно дело застопорилось. И тут предложил свои услуги Полегшаев. Встретились в ресторане. Подвыпив, Магомет Саидович занервничал, стал возмущаться непомерно большой суммой за пустяк. Чтобы не ерепенился, Полегшаев оперативно подстроил ему ночлег в вытрезвителе. Очухавшись от спецобслуживания, Асултанов пошел к администраторам района по второму заходу, но там, как он считает, после соответствующей информации Полегшаева без лишних слов дали окончательный от ворот поворот.

— Вчера у меня был одесский портной Химич, — сказал Бирюков. — Об Асултанове Лазарь Симонович плохого мнения.

— Вот неугомонный старик! — Шахматов покачал головой. — Не думал, что он к тебе приедет. Узнал от соседа по даче, будто у вас здесь какого-то насильника поймали, и пристал ко мне: хороший ли прокурор в райцентре? Пришлось дать тебе высшую аттестацию. А Магомеда Саидовича мы и без Лазаря Симоновича отлично знаем. Работает кооператор, говоря языком футболистов, на грани офсайда. Но теперь, если судить по старым правилам, у нас даже государственные предприятия и торговля стараются урвать прибыль из положения «вне игры».

— В беседе со стариком меня заинтересовали письмо и телеграмма, якобы от Софии Лазаревны…

— Очень искусными подделками оказались те послания, — ответил Шахматов. — Удалось даже установить «художника», который нарисовал фальшивки. Жил-был в Новосибирске самобытный мастер по подделке документов, печатей, почерков и вообще — чего хочешь Владимир Эдуардович Жменькин, известный среди уголовников под кличкой Ксива. Последнее наказание отбывал вместе с Казариновым. И освободился в один и тот же день со Спартаком. Вот он и настрочил за Софию Лазаревну с такой ловкостью, что наш молодой эксперт-почерковед в первоначальном заключении дал маху.

— Неужели по заказу Казаринова Жменькин сработал?

— К сожалению, это теперь трудно узнать. В декабре прошлого года Ксиву застрелили в его собственном подержанном «Мерседесе». Убийство до сих пор не раскрыто. Такой «глухарь», что пока нет ни малейшей зацепки для раскрытия. В машине нашли только пулю от пистолета системы «Вальтер» — и все. Наши оружейники перебрали всю картотеку — ни одного преступления из этого пистолета не зарегистрировано. Или дальний гастролер за прежние долги Жменькина прихлопнул, или недавно появился у кого-то в Новосибирской области «Вальтер» и, того и гляди, еще где-нибудь выстрелит.

— Где это убийство совершено?

— Недалеко от села Гусиный Брод. В ста метрах от шоссейной дороги, ведущей в ваш район, на глухом проселке.

— О встречах Казаринова с Ксивой сведений нет?

— Осенью прошлого года они несколько раз встречались. Ксива даже приезжал сюда к Спартаку, но с какой целью — неизвестно.

— Откуда у Жменькина взялся «Мерседес»?

— Зарегистрирован в ГАИ был по фальшивым документам, будто купленный в комиссионном магазине. На самом деле, как после выяснилось, машину собрали из ворованных частей умельцы «Автосервиса».

— Выходит, Ксива был связан с этой фирмой?

— Большие деньги сейчас всех коммерсантов в один клубок вяжут. А Жменькин имел в достаточном количестве не только отечественную «капусту», но и валюту. В нынешнее смутное время его природный талант оплачивался по высшей категории.

Бирюков задумался:

— Ну, Виктор Федорович, подпустил ты нам еще тумана. Никак не могу сообразить, что притягивало Спартака Казаринова к Софии Лазаревне?..

— Я сам над этим вопросом давно размышляю. Предварительные предположения такие: либо это какая-то месть преуспевающему Максиму Вольфовичу, либо София Лазаревна что-то о ком-то знала, чего ей не положено было знать.

— Ты уверен, что ее нет в живых?

— Конечно. При этом убийство так искусно было замаскировано, что, если бы старый портной не съездил в Красноярск, его дочь ушла бы в небытие тихо-тихо.

— А у нас здесь, если бы не перепутали могилы, так же тихо исчез бы из жизни Спартак Казаринов. Кстати, знаешь о том, что в райцентре долгое время жила сватья Химича?

— Знаю об Ольге Модестовне. Химич рассказывал мне о своей романтической любви.

— Но перед смертью Ольга Модестовна не захотела видеть этого романтика.

— Она не могла простить Лазарю, что тот тайком ушел в катакомбы и оставил ее на произвол судьбы в оккупированном городе. Лазарь Симонович стал как бы основным виновником ее жизненной трагедии.

— Но ведь Химич воспитал ее сына…

— Да, это так. Однако и сам он признает свою вину перед Ольгой Модестовной.

— Она перед смертью, кажется, уговаривала Максима Вольфовича съездить в Одессу. Там, вроде бы, осталось что-то, связанное с отцом.

— Об этом Лазарь Симонович или не знает, или утаивает. Многое я от него слышал, но об этом — ни гу-гу.

— Виноградов действительно второго июля улетел в Лондон?

— Не знаю, когда Максим Вольфович вылетел из Москвы за границу, но из Новосибирска в Москву улетел второго числа утренним рейсом.

— Что он за человек?

— Полная противоположность Асултанову. Умен, интеллигентен, трезв, умеет держать слово. Очень пунктуален.

— С женщинами как?..

— Разборчив. Точнее сказать, женщины для него не представляют интереса. Да и заниматься ими Максиму Вольфовичу некогда. Он больше за границей находится, чем дома.

— Химич не рассказывал тебе, как отдал пятьсот рублей гадалке?

— Гадалке?.. Какой?..

— «Ясновидящей». В дачном поселке Родниково появилась некая Оксана…

Шахматов посмотрел на молчаливо сидящего Евсеева:

— Валерий Андреевич, это же наверняка Черноплясова… Вот, оказывается, куда подруга Ксивы спряталась, в Родниково.

— Конечно, она, — согласился Евсеев. — Видимо, вернулась с гастролей по Сибири и Дальнему Востоку ученица Кашпировского.

— Она на самом деле училась у популярного психотерапевта? — спросил Бирюков.

Евсеев усмехнулся:

— Мошенница она экстра-класса. Закончила театральное училище. Начинала эстрадной певицей. Пару раз даже по телевидению в музыкальных программах прокрутилась, но из-за крупногабаритной фигуры большого успеха не имела. Потом, насмотревшись многосерийных телешоу Кашпировского и Чумака, сделала вывод, что не глупее их, и разработала свою программу мирного отъема денег у доверчивых людей. В зависимости от потребности клиентов может выступать в роли психотерапевта, экстрасенса, ясновидящей, прорицательницы. Словом, от скуки на все руки. Два года назад, когда Ксива вышел из колонии, познакомилась с ним и стала сожительствовать. Тот нарисовал подруге таких лауреатских дипломов, о которых ее телевизионные учителя и мечтать не могут.

— Хоть что-то она угадывает? — спросил Бирюков.

— Угадывала, пока Ксива был жив, — Евсеев опять усмехнулся. — В уголовной среде у Ксивы были колоссальнейшие связи. Авторитетом среди уголовников он пользовался очень большим, следовательно, и знал очень много. С его подачи Оксана «угадывала» и место, где находились украденные вещи, и тщательно упрятанные трупы, и лучше фоторобота изображала словесные портреты преступников. Разумеется, за хорошее вознаграждение от потерпевших или их родственников.

Бирюков посмотрел на Шахматова:

— Не из-за этого ли свели с Ксивой счеты?

— Такую версию мы отрабатывали, но ни у одного из подозреваемых, у кого было за что с ним поквитаться, не оказалось пистолета «Вальтер».

— О Виноградовой, по-моему, Оксана что-то знает, если взялась «гадать» Лазарю Симоновичу.

— Может знать, — согласился Шахматов. — Когда София Лазаревна таинственно исчезла, Ксива жил у Черноплясовой. А уж коли он подделывал письмо и телеграмму, то наверняка знал того, кому это было нужно. Вероятно, замышлялся какой-то бизнес. Допустим, хотели выкачать у состоятельного Максима Вольфовича солидную сумму. Но убийство Ксивы разрушило авантюрный план.

— Я сегодня утром отправил к этой гадалке Славу Голубева.

— Слава может проиграть поединок с Оксаной. Баба она наглая, да еще и актриса не бесталанная.

— У нас здесь тоже есть талантливая артистка, — Бирюков повернулся к Евсееву. — Валерий Андреевич, по вашему ведомству не числится в каких-нибудь махинациях заведующая складом промышленных товаров нашего райпо Галактионова Юлия Николаевна?

— Нет.

— Понимаете, недавно ей привезли из Новосибирска уцененную до пустяка жилую стенку «Цойленрода» и… злополучную японскую коробку. Точно такую, в какой пытались захоронить Спартака Казаринова.

— Составные части этих стенок растеряли при перевозке по железной дороге. Поэтому пришлось уценять. Распределял же их после уценки по друзьям-товарищам бывший председатель вашего райпо Хлыстунов. Постараюсь узнать, кому он поручил отвезти стенку Галактионовой. — Евсеев глянул на часы и обратился к Шахматову: — Кажется, пора нам, Виктор Федорович, выходить на боевую позицию…

— Пойдем, Антон Игнатьевич, с нами, — сказал Шахматов Бирюкову. — Если сделка Асултанова с Полегшаевым состоится, без прокурора нам кашу не сварить.

Сергей Полегшаев назначил Асултанову встречу у афишного стенда, установленного слева от входа в районный Дом культуры, просторная асфальтированная площадка перед которым в дневное время обычно пустовала. Место для тайной сделки было удобным. Сразу за стендом густели изогнутые клены. Между ними — узкие тропинки. Свернув туда, можно легко скрыться в запутанном лабиринте кустов.

Прежде чем направиться к месту предстоящей операции, Шахматов и Евсеев стали подробно инструктировать приехавших с ними двух рослых оперативников из группы задержания, как лучше подстраховать друг друга в том случае, если Полегшаев, получив взятку, попытается сразу исчезнуть в кустах. Третий, моложавый, оперативник, которому вменялось в обязанность заснять момент передачи взятки на кинопленку, самоуверенно усмехнулся:

— Чего страховаться? Не чайники, сообразим по ходу дела.

— В отличие от чайников, профессионалы без страховки не ходят, — заметил ему другой, видимо, более опытный.

Когда Бирюков, Шахматов и Евсеев через служебный ход прошли в фойе Дома культуры с закрытыми на этот случай дверями главного входа, на площадке не было ни души. В центре ее на сером прямоугольном постаменте гипсовый в полный рост Ленин из-под козырька засиженной птицами кепки загадочно щурился в безоблачную даль.

Приглашенные в понятые директриса РДК и кассирша тревожно переглядывались между собой, боясь даже шепотом произнести хоть слово. По улице мимо шли редкие прохожие. Иногда пылили легковые автомашины и грузовики.

Неожиданно с улицы на площадку свернула новенькая черная «Волга». Обогнув памятник вождю, машина остановилась почти у самого входа в Дом культуры. Сидевший за рулем смуглый Асултанов неторопливо закурил и вроде бы с удивлением стал озираться.

Полегшаев не появлялся. Минут через пятнадцать ожидания, судя по торопливым затяжкам второй прикуренной сигареты, Магомет Саидович начал нервничать. Красная жигулевская «девятка» подкатила справа. Она тоже обогнула памятник, но остановилась ближе к афишному стенду, с таким расчетом, чтобы, не разворачиваясь, сразу можно было умчаться от Дома культуры. Модно одетый Сергей Полегшаев медленно вылез из машины и, не обращая на «Волгу» ни малейшего внимания, направился к двери РДК.

— Отойдемте от окна к стене, — обращаясь ко всем, быстро сказал Шахматов.

Дернув закрытую дверь, Полегшаев вроде бы с недоумением прислонился лицом к дверному стеклу, стараясь разглядеть сумрачное фойе. Никого здесь не увидев, развернулся и пошел к своей машине. Бирюков подумал, что сейчас он уедет и никакой сделки не состоится. Но, когда Сергей сел за руль, а из выхлопной трубы «девятки» вырвался дымок от заработавшего двигателя, Асултанов с черным чемоданчиком-дипломатом вылез из «Волги», щелчком отбросил к кустам недокуренную сигарету и уверенно пошел к красным «Жигулям». С его приближением Полегшаев открыл дверцу. Тотчас, словно при ловком фокусе, чемоданчик исчез из руки Асултанова.

«Уйдет прохвост!» — мелькнула у Бирюкова досадная мысль, однако перед «Жигулями» будто из-под земли возникли рослые парни группы задержания. Третий оперативник, выйдя из кустов, стал в открытую снимать кинокамерой стоявшего возле «Жигулей» Асултанова и растерянно озиравшегося Сергея Полегшаева.

Когда Бирюков, Шахматов и Евсеев с понятыми подошли к «Жигулям», Полегшаев с черным «дипломатом» на коленях сидел уже в наручниках. Один из оперативников протянул Шахматову макаровский пистолет:

— Обнаружен за поясом джинсов задержанного.

— Это мое табельное оружие, — зло сказал Полегшаев.

— А «дипломат» чей? — спросил Евсеев.

— Валерий Андреевич! — вроде только что увидев начальника Управления, вскрикнул Полегшаев. — Это провокация! В «дипломате» деньги за проданную автомашину!

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

— За «девятку» по нынешним ценам маловато.

— Я не барыга!

— Кто же так продает машины? Тайком, даже не заглянув, что тебе всучили, забрал чемодан и тут же хотел укатить от покупателя… — Евсеев посмотрел на оперативника. — Откройте «дипломат».

Оперативник взял с колен Полегшаева чемоданчик, щелкнул замками и откинул крышку — «дипломат» был заполнен пятидесятирублевыми пачками, обклеенными крест-накрест банковскими упаковками. Евсеев разорвал одну из упаковок, снял верхнюю купюру и рассыпал по чемоданчику находившиеся, внутри пачки зеленоватые плотные листки с жирным типографским оттиском: ВЗЯТКА, ВЗЯТКА, ВЗЯТКА…

Полегшаев, стиснув зубы, зажмурился.

Глава 16

— Друг мой Слава! — увидев Голубева, жизнерадостно воскликнул сторож-репортер Донцов. — Сколько лет, сколько зим!..

— Целые сутки не виделись! — тоже бодро ответил Голубев. — Как жизнь?

— Как в цирке! Кувыркаются люди за кусок хлеба, будто дрессированные мартышки на манеже. Ну, что, нырять в погреб? Потурахтим?..

Слава крутнул головой:

— Извиняй, Григорьич, сегодня я приехал к тебе за серьезной помощью.

— Что надо, выкладывай. Будет по моим… силам — помогу.

— Говорят, у тебя в соседях ясновидящая гадалка появилась.

Донцов показал на роскошную дачу, по размерам и добротности не уступающую даче Виноградовых:

— Вон ее дворец! Оксана Черноплясова. Она не столько гадает, сколько лечит. Овдовевшая хозяйка этого дворца нынче весной совсем уж собралась богу душу отдать, а Оксана за неделю ее на ноги поставила. На радостях выздоровевшая уступила своей целительнице по дешевке дачный участок со всеми постройками и уехала жить к дочке в Подмосковье. С той поры Черноплясова тут и поселилась с громадной, как годовалый жеребец, овчаркой.

— На самом деле, способная целительница?

— Есть, наверное, что-то в ее возможностях, коль люди к ней табуном прут. По психотерапии — на одной ноге с Толей Кашпировским, но Аллана Чумака за человека не считает. И тут я с ней согласен. Придумал, пройдоха, воду через телевизор заряжать. Вот, если бы он организовал серийную подзарядку автомобильных аккумуляторов по телеку, цены бы ему не было!.. Чего, мой друг, Оксаной заинтересовался?

Голубев достал фотографию Казаринова с Виноградовой:

— Хочу у нее о судьбе вот этого мужика, да и о Софии Лазаревне узнать.

Донцов мельком глянул на снимок:

— Ну, о Софии Лазаревне, наверно, и сам бог не знает. А у мужика, я тебе уже говорил, на морде лица написано, что уголовник. Судьба у него простая: Центральная — тюрьма печальная…

— Нет, Григорьич, до второго захода в тюрьму он не дожил.

— Значит, кореши прикончили. У Оксаны у самой в прошлом году дружка застрелили. Труп, говорят, нашли, а кто пулю пустил — руками разводят. И ясновидение ничего не светит.

— А вообще-то, что собой Оксана представляет?

— Компанейская дивчина! Потурахтеть за рюмкой любит. Гитару возьмет — заслушаешься. Особенно мне у нее нравится вот эта, с надрывом, песня: 

Сиреневый туман над нами проплывает, Над тамбуром горит полночная звезда…

— Про сиреневый туман, Григорьич, не надо. У меня от него голова кругом идет, — остановил вдруг запевшего Донцова Голубев. — Как бы познакомиться с Оксаной, а?..

— Это не проблема.

— Хорошо ее знаешь?

— Лучше — некуда. Как говорит старый одесский портной, скажу тебе по большому секрету. В прошлом году, когда литр бензина довели до рубля с копейками, я, по совету Лазаря, хотел сделать бизнес. Новенькую «Ладу» за семьдесят пять тысяч на барахолке толкнул. Рассчитывал, что с подорожанием бензина машины подешевеют. За полцены, мол, куплю себе другую машину, а навар буду на бензин тратить. Размечтался, дурак, в дурацком государстве!.. Теперь мне собственную машину, как свинье неба, не видать. А к автомобилю я привык. Поэтому, друг мой, взялся на общественных началах возить Оксану и обслуживать ее беленькую «Тойоту», потому что сама Оксана — дилетантка в автомобильных вопросах.

— У нее собственная «Тойота»? — ухватился Слава. — Какой модели?

— Здоровенный фургон, еле в гараж влазит.

— А где тот гараж?

— Под дачным домом, так сказать, в подвале.

— На дачных участках ведь гаражи запрещено строить.

— Смотря кому, — Донцов хитро подмигнул. — До Оксаны эта дача принадлежала большо-о-ому чиновнику из облисполкома. Ему все разрешалось. Мораль и законы, друг мой, у нас рассчитаны на нищих, а для Тузов они не писаны.

— Где Оксана «Тойоту» ухватила?

— Так же, как вдову облисполкомовского Туза, какого-то шахтерского начальника вылечила. Тот в благодарность ей по блату организовал почти новенькое «японское чудо».

— А японского холодильника она не имеет?

— Нет, у Оксаны две отечественные «Бирюсы». Из Японии, кроме «Тойоты», у нее — телевизор и звукозаписывающая шура-мура.

— Слушай, Григорьич, в прошлом году, когда исчезла София Лазаревна, Оксана в Родниково не появлялась?

— У нее здесь была избушка-развалюшка в самом дальнем конце поселка. Там она со своим дружком жила. А когда его убили, уехала куда-то гастролировать. То ли с концертами, то ли с сеансами гипноза. Вернулась нынешней весной разбогатевшая и вскоре роскошной дачей обзавелась и автомашиной.

— А кто «дружок» ее был?

— Большой художник! Рисовал — сказка. Однажды сидели с ним у меня на верандочке за турахтином. Он достал фломастер и на бумажной салфетке чик-чирик. Показывает — моя копия лучше фотографической!

— Как его фамилия, имя?

— Фамилию не знаю, а называли… кто как хотел: Вовчик, Вова, Вовочка.

— Молодой был?

— Оксанин ровесник, под тридцать.

— Как ты с ним познакомился?

— Этот самый Вовчик-Вова-Вовочка нанимался Максиму Вольфовичу живописную отделку внутри дачи нанести. Ну, понятно, я тут рядом. Люблю потурахтеть, да и он насчет рюмки оказался парень не дурак.

— Оксана ему помогала?

— Да ну! Она — в живописи, как я — в китайской грамоте. Но крутилась здесь постоянно. Хотела Максиму Вольфовичу мозги запудрить. Очень уж он ей приглянулся, между прочим, почти в отцы годится.

— А она ему нравилась?

— Нет, мой друг, насчет женщин Максим Вольфович — кремень. Тем более, тогда еще София Лазаревна с ним была.

— С чего вдруг тридцатилетняя женщина, имеющая молодого талантливого друга, приударила за пятидесятилетним мужиком?

— С того, что ты не знаешь Виноградова. По нем и старые, и молодые бабенки сохнут. Расчет у них простой: за широкой спиной Максима Вольфовича можно, ничего не делая, жить припеваючи.

— Сейчас Оксана не вспоминает его?

— Вспоминает, да что толку. Максим Вольфович, как перелетная птаха, летает по разным странам иностранным.

— На Оксаниной «Тойоте», кроме тебя, кто-нибудь ездит?

Донцов пожал плечами:

— Доверенность на вождение выписана мне. Ключи от гаража и машины постоянно у меня. Но у Оксаны есть второй комплект ключей. Водительские права тоже имеются.

— Значит, без тебя Оксана может пользоваться «Тойотой»?

— Ну, а почему — нет…

Голубев вдохновился:

— Григорьич, любой ценой познакомь меня с Оксаной!

— Говорю, это не проблема. Не только познакомлю, но для душевной беседы и коньяк за компанию с ней засветим. У Оксанки всегда красивый бутылек в запасе имеется.

— Сегодня, Григорьич, мне ни капли пить нельзя.

— Опять на службе? — вроде бы с огорчением спросил Донцов.

— Конечно.

— Нельзя так нельзя. Придется тогда и мне от компании отказаться. Только вот загвоздка… — сторож-репортер вздохнул. — На сухую да если Оксана узнает, что ты из угрозыска, вряд ли она тебе гадать станет.

— Представь меня, скажем, племянником Софии Лазаревны. Мол, шибко парень переживает за тетю, а найти ее не может. Годится так?..

— Почему — нет. Но выкручиваться будешь сам. Оксанка насчет наблюдательности — ухо с глазом.

— Это, Григорьич, не твоя проблема. Идем?..

— Пошли.

Дачный участок Черноплясовой был ухожен образцово-показательно. Учитывая, что садово-огородными работами, по словам Донцова, занималась сама Оксана, женщина она была организованная и любила строгий порядок. Голубев почему-то представил ее сухощавой смуглой цыганкой с дорогими перстнями на пальцах, черными, как смоль, волосами и с большими серьгами в ушах. На самом деле Оксана оказалась высокой, русоволосой, с выразительными формами тела. Славе даже подумалось, что именно она позировала безымянному скульптору, изваявшему могучую «Девушку с веслом», которая в свое время заполонила города и веси необъятной социалистической державы. Вместо цыганских серег под розовыми мочками ушей Оксаны поблескивали золотые висюльки с бриллиантиками, а на пальцах красивых загорелых рук не было ни колец, ни перстней. «Если такой отважной гражданочке дать в руки поллитровку, она башню с танка сшибет», — вспомнилась Голубеву ироничная фраза судмедэксперта Бориса Медникова, когда на оперативном совещании обсуждали: кто же мог ударом бутылки размозжить затылок Спартаку Казаринову?..

Встретила Черноплясова незваных гостей приветливо. Здороваясь, несмотря на возрастную разницу, назвала Донцова Сашей и на «ты». Голос у нее был глубокий, грудной, будто у актрисы, изображающей чревовещательницу. Когда Донцов представил Голубева племянником Софии Лазаревны, смерила Славу пристальным взглядом и чуть скривила губы в загадочной джокондовской улыбке:

— У столь тяжеловесной бабы, как София, такой легонький племянник?

— Так точно, мы с тетей были в разных весовых категориях, — быстро пролепетал Слава, мысленно отметив, что под пронизывающим взглядом Оксаны чувствует себя не совсем уверенно.

Черноплясова словно пропустила его ответ мимо ушей.

— Саша, ты, как всегда выпить хочешь? — спросила она Донцова.

— Я, Оксаночка, конечно, не против бы, но друг мой ни капли не пьет, — вздохнул Донцов.

Оксана скосила глаза на Голубева:

— Почему?..

Слава щелкнул себя по горлу:

— Лечился от этого.

— На леченом коне далеко не уедешь, — вроде бы со скрытым смыслом изрекла Черноплясова. — Чай, кофе — будете?..

— От чая не откажемся, — сказал Донцов. — Завари-ка, Оксаночка, по своему рецепту.

— Идите в зал, пока я займусь на кухне.

Донцов кивнул Голубеву — пошли, дескать. Следом за ним через просторную прихожую Слава вошел в большую светлую комнату и по выработавшейся привычке оперативника сразу огляделся. Чистота и порядок здесь были безупречными. Дорогая мебель сияла полировкой, на полу — яркий ворсистый ковер. Оклеенные розоватыми импортными обоями стены украшали небольшие иконки, гравюры и пейзажные фотографии в бронзовых рамочках. На одной из стен в золотистой багетной раме висел большой, написанный масляными красками, портрет хозяйки с распущенными по плечам, будто у русалки, волосами и сурово сосредоточенным взглядом, как у телевизионного Кашпировского, когда тот с экрана выравнивал у зрителей рубцы.

Чтобы лучше рассмотреть довольно выразительное полотно, Голубев сделал шаг назад и вдруг услышал за собой угрожающее рычание. С недоумением оглянулся — в метре от него стояла огромная темно-серая овчарка. Вроде заигрывая, Слава улыбнулся собаке, но та зарычала еще агрессивней.

— Мы в ловушке, — сказал Донцов. — Теперь ни сесть — ни встать, пока хозяйка не придет.

Держа перед собою на подносе чайный сервиз, хозяйка пришла скоро. Увидев немую сцену с овчаркой, она нисколько не удивилась. Почти не шевеля губами, глухо сказала:

— Айна, на место. Это свои.

Овчарка послушно отошла в угол комнаты и улеглась на ковре. Оксана подошла к стоящему посередине комнаты столу, переставила на него с подноса принесенную посуду и, показав на стулья возле стола, предложила:

— Садитесь. Через пять минут будет заварка.

Усадив гостей, поставила на стол пепельницу с желтой коробкой сигарет «Кэмэл» и красной газовой зажигалкой. После этого тоже села, спиной к овчарке, и закурила. Выпустив густое облако дыма, обратилась к Донцову.

— Саша, завтра утром за мной приедут из Кемерова. Проведу там три сеанса — это целый день. А ты съезди на «Тойоте» в Новосибирск за сигаретами. Запас курева у меня кончается.

— Какой разговор! — ответил Донцов.

Голубев краем глаза наблюдал за овчаркой. Собака, словно окаменев, ни на секунду не отводила от него настороженного взгляда. Сама же Черноплясова не обращала на Славу никакого внимания, будто его и не было за столом. То ли от этого безразличия со стороны хозяйки, то ли от пристального взгляда овчарки Голубев чувствовал необъяснимую скованность, вроде бы неведомая сила прижимала его к стулу.

Неожиданно на кухне раздался тонкий писк. Оксана сразу поднялась и вышла из комнаты. Донцов подмигнул Славе:

— Импортная техника. Чайник вскипел. Может, по рюмке коньяка все-таки засветим?..

Слава отрицательно закрутил головой. Донцов вздохнул:

— Понял, молчу на эту тему.

Вскоре Оксана вернулась в комнату с большим фарфоровым чайником и стала разливать по чашкам крепко заваренный душистый настой. Наполнив чашки, предложила брать сахар по вкусу и, опять усевшись спиной к овчарке, чуть улыбнулась Донцову:

— Что-то твоего соседа по даче давно не вижу.

— Максим Вольфович за границей, — помешивая ложечкой, сказал сторож-репортер.

— Как ему там не надоест. В прошлом году я неделю прогостила у знаменитой Ванги в Болгарии. Больше не выдержала — тоска.

— Это, Оксаночка, оттого, что ты гостевала, а Максим Вольфович работает. Ему тосковать некогда. Сам мне говорил, что возвращается домой опустошенным, как выжатый лимон.

— Жениться не думает?

— Нет, сейчас он с головой — в деле.

— Между тем в начале июля видела его с сексуальной бомбочкой.

Донцов улыбнулся:

— Ну, как без этого… Мужчина, можно сказать, в полной силе. Как ни крути, а размагничиваться надо.

— А что за лысый старик у него на даче пасется?

— Отец Софии Лазаревны.

— Недавно был у меня. Не ты ему подсказал?

— О тебе без меня весь поселок знает. К месту сказать, мы с другом тоже насчет Софии Лазаревны пришли… Угадай нам ее судьбу, а?..

Губы Оксаны дернулись в едва приметной улыбке:

— Саша, я не гадалка.

— Другим ведь предсказываешь.

— Предсказывать и гадать — это не одно и то же.

— Ну тогда предскажи, что ожидает Софию Лазаревну.

— Ничего ее не ожидает. Об этом я старику говорила. Неужели лысый думает, что вам скажу иное?

— Понимаете, какая ситуация… — стараясь вырваться из вяжущего оцепенения, заговорил Голубев. — Судьба тети мне очень дорога…

— Чем? — внезапно спросила Черноплясова.

— Она материально мне помогала, и теперь я остался без средств к существованию.

— Разве Максим не может помочь?

— Максим Вольфович — чужой человек. Совесть не позволяет обращаться к нему за помощью.

— Значит, надо самому зарабатывать.

— В меру сил стараюсь, но… Нынче такая дороговизна, а у меня талантов — кот наплакал.

— Да, бесталанным сейчас трудно, — словно согласилась Оксана. — Разбаловала нас уравнительная система. Жили, как у Христа за пазухой, мечтатели.

Слава виновато улыбнулся:

— Так нас учили…

— Пока не поздно, надо переучиваться.

В конце концов при активной поддержке Донцова удалось вроде бы разжалобить Оксану и вызвать у нее сочувствие к «обнищавшему племяннику».

— Фотографию принесли? — сурово спросила она.

— Конечно!..

Голубев торопливо сунул руку во внутренний карман пиджака и заметил, как настороженно следившая за ним овчарка мгновенно вскочила на ноги. Сидевшая спиной к собаке Оксана не могла этого видеть, однако она тотчас сказала:

— Айна, спокойно.

Овчарка покорно улеглась. Слава, достав фотоснимок, осторожно протянул его Оксане. Та положила фотографию перед собой, нахмуренно вгляделась и вдруг заявила:

— О судьбе этой женщины сказать что-то определенное трудно. Отвлекает находящийся рядом с ней мужчина.

— Но Лазарю Симоновичу вы говорили… — робко заикнулся Голубев.

— Старик приносил другую фотографию. Там женщина была одна, без отвлекающих объектов.

— Так ведь это та же самая, София Лазаревна…

— Не подсказывайте упрощенных решений, — с внезапной резкостью сказала Черноплясова. — Для меня не существует ни имен, ни фамилий. Мне нужно видеть безымянное лицо.

— Оксаночка, ты не нервничай, сосредоточься, — попросил Донцов.

— Не мешайте советами!

Черноплясова вновь уставилась взглядом на фотографию. В комнате наступила такая тишина, что стало слышно, как за окном тихонько стрекочет кузнечик. Голубев с Донцовым замерли в напряженном ожидании. Минут через пять Оксана тяжело перевела дыхание. Достала из коробки сигарету и, щелкнув зажигалкой, прикурила. Несколько раз глубоко затянувшись, устало произнесла:

— Нет, кроме изуродованной березы, ничего не вижу.

— Может, там тетя зарыта? — осторожно спросил Слава.

Черноплясова еще затянулась сигаретой:

— Не знаю. Вижу только раздвоенную березу.

— А насчет мужчины, который вас отвлекает, что можете сказать?

Оксана промолчала. Темно-синие зрачки ее глаз, как показалось Славе, вдруг почернели. Большими затяжками она быстро сожгла сигарету, раздавила в пепельнице желтый фильтр и только после этого снова уставилась взглядом в фотографию. На этот раз Черноплясова не отрывала немигающего взгляда от снимка так долго, что Голубеву стало невтерпеж задать очередной вопрос, однако он изо всех сил старался молчать. На чистом без единой морщинки лбу Оксаны выступила испарина. Такие же крохотные бисеринки появились над верхней губой. Наконец, она глубоко вздохнула и, закрыв глаза, словно в изнеможении откинулась на спинку стула. Промолчав чуть не минуту, нутряным голосом произнесла:

— Кроме креста, ничего не вижу.

— Какого, кладбищенского? — мигом ухватился Слава.

— Не знаю. Возможно, у этого мужчины под одеждой… на груди висит крест, — не открывая глаз, с тяжелым придыханием ответила Оксана.

На этом то ли чревовещательный, то ли спиритический — Слава так и не понял — сеанс Черноплясовой закончился. Несмотря на настойчивую просьбу Донцова она больше ни слова ни о Софии Лазаревне, ни о Казаринове не сказала.

Поговорив за чаем о разных мелочах, Голубев с Донцовым направились восвояси. Когда они вышли на веранду, провожавшая их Оксана внезапно вспомнила:

— Саша! Не забудь завтра съездить за сигаретами. Возьми четыре блока «Кэмэл». Сейчас денег тебе дам…

Черноплясова ушла в дом. Через какую-то минуту вернулась и протянула Донцову пачку новеньких двадцатипятирублевок.

«И тут сиреневый туман», — тоскливо подумал Голубев, а когда вышли за ограду дачи, торопливо спросил Донцова:

— Григорьич, откуда у Оксаны новенькие четвертные?

— Замызганными деньгами Оксана брезгует. Предпочитает новье. У нее, знаешь, как Володя Высоцкий пел, денег — куры не клюют, а у нас — на водку не хватает.

— Не фальшивые?

— Ты что, мой друг! У Оксанки такие заработки, которые простым людям и во сне не снятся. Завтра к вечеру из Кемерова тысяч пятнадцать — двадцать привезет.

— Круто жирует… — вздохнул Слава. — Ну ты чего-нибудь понял из ее гадания?

— Ничего, кроме раздвоенной березы и креста.

— Слушай, а поблизости от Родниково нет раздвоенных берез?

— Это как? — не понял Донцов.

— Вот так? — Слава растопырил указательный и безымянный пальцы.

Донцов задумался.

— Есть такие березки! — вдруг сказал он.

Голубев даже остановился:

— Где, Григорьич?!

— Не очень далеко. Нынче весной я березовым соком запасался. Когда искал посочнее березки, удачный фотоэтюд сделал. В газете его опубликовал. Пойдем, посмотрим мой альбом.

«Альбом» оказался толстой конторской книгой с наклеенными в нее газетными вырезками опубликованных фотоэтюдов А. Донцова. Сторож-репортер, быстро полистав страницы, показал Голубеву снимок с подписью «Сестры-близнецы». На снимке крупным, планом были изображены весенние, без листвы, раздвоившиеся у комля почти одинаковые березки. В их развилке на заднем плане темнели кудрявые сосны. Одна из них, похоже, сломленная бурей, лежала у кромки большой лужи с зеркальным отражением разлапистых ветвей.

— Григорьич, можешь отыскать это место? — спросил Голубев.

— Почему — нет. От поселка тут — рукой подать, — ответил Донцов.

— Сходим туда?

— Пошли.

По лесной дороге минут через десять они вышли на опушку небольшой рощицы к «раздвоенным» березкам. Сориентировавшись по солнцу, Слава отмерил десять шагов на север, как «нагадала» Лазарю Симоновичу Оксана, и огляделся, рассчитывая увидеть признаки таинственного захоронения. Однако ничего подобного здесь и в помине не было. Плотная земля поросла ровным густым клубничником. Голубев и Донцов чуть не на коленях обшарили всю округу возле березок в радиусе почти до пятидесяти метров, но даже мышиной норки не обнаружили.

Уставшие, сели на ствол поваленной сосны, весенняя лужа у которой давно высохла.

— Обманули дурака на четыре кулака, — вспомнив детскую присказку, разочарованно проговорил Слава и в душе усмехнулся над своей доверчивостью.

— Да, чего-то Оксанка натуманила, — поддержал Донцов.

— Слушай, Григорьич, с какой секс-бомбочкой она видела Максима Вольфовича? — спросил Голубев.

— Наверное, с той, которая, увидев виноградовскую дачу, восхитилась: «Макс! У тебя здесь, ну просто зашибись, как хорошо!» Я ж тебе рассказывал…

— Та «чудесница», что на Венеру Милосскую похожа, только с целыми руками?

Донцов усмехнулся:

— Ну, конечно, не совсем Венера, но что-то венерическое в ней есть.

— Изобрази словами, как твой наметанный глаз ее запечатлел: какие волосы, прическа, одежда и так далее и тому подобное…

Сторож-репортер, недолго подумав, стал рассказывать. Слушая его, Слава будто наяву представил Юлию Николаевну Галактионову. Когда Донцов замолчал, Голубев быстро спросил:

— Как эту «чудесницу» Виноградов называл?

— Ну, мой друг, я ж не подслушивал их воркование. Слышал только, когда она назвала Виноградова Максом.

— Давно это было?

— В конце июня или в первые дни июля. Короче, накануне отлета Максима Вольфовича за границу.

— С какой электричкой они в Родниково приехали, из Новосибирска или со стороны райцентра?

— Виноградов на электричке не ездит. Он на персональных автомашинах катается.

— Своей машины у него нет, что ли?

— Зачем ему своя, если казенных хватает.

— Не помнишь, на какой Максим с «чудесницей» приезжал?

— Тот раз машину я что-то не приметил.

— Не на «Тойоте»?

— Может, и на «Тойоте». Есть у них в фирме такая же, как у Оксаны, только поновее.

— Они что, бесы, сговорились?! — возмутился Голубев. — И деньги у всех сиреневые, и машины одинаковые. Почему так, Григорьич?..

— Денег, мой друг, у них всяких хватает.

Слава вздохнул и показал на видневшийся вдали овраг:

— А там что такое?..

— Бывший карьер. До войны, говорят, в нем известковый камень добывали. Выгребли и забросили.

— Может, сходим туда, пошаримся?..

— Можно и сходить.

Заброшенный карьер напоминал собою городскую свалку. По словам Донцова, родниковские дачники постоянно вывозят сюда скапливающийся на участках мусор и пришедшие в негодность вещи.

«Если Софию Лазаревну убили на даче, то здесь самое подходящее место спрятать труп», — подумалось Голубеву. Больше часа он с Донцовым бродил по замусоренному глубокому оврагу, пристально осматривая подозрительные ямы и размытые вешними водами суглинистые, с вкраплениями разложившегося известняка склоны бывшего карьера. Терпение начинало кончаться, когда у одной из промоин Слава вдруг почувствовал смердящий запах, исходивший откуда-то снизу. Подозвав Донцова, он опустился на самое дно оврага и почти тотчас увидел торчащую из промоины человеческую ступню, плотно обтянутую женским капроновым чулком.

— Григорьич, кажется, мы нашли то, ради чего так долго маялись, — тревожно сказал Голубев.

Донцов озадаченно нахмурился:

— Неужели, София Лазаревна?..

— Разроем — увидим.

— А мы и лопату с собой не захватили.

— Скоро здесь будет столько лопат, сколько надо. Где ближайший телефон, чтобы позвонить в райцентр?

— В километре правление колхоза «Восход», ближе нету.

…Следственно-оперативная группа во главе с прокурором Бирюковым приехала к заброшенному известковому карьеру через полтора часа после телефонного звонка Голубева. В присутствии двух колхозников из «Восхода», приглашенных в качестве понятых, провели необходимые юридические формальности. Эксперт-криминалист Лена Тимохина с разных точек сфотографировала в промоине ступню, после чего следователь Лимакин, Слава Голубев и добровольно напросившийся в помощники Донцов осторожно стали разрывать захоронение.

Труп основательно взялся тлением, однако от чрезмерного разложения его спасло то, что зарыт он был не очень глубоко и, видимо, зимою сильно заледенел, а с наступлением тепла долго еще находился под толстым слоем снега, заполнявшего дно оврага. Если бы весенние ручьи не размыли склон, захоронение получилось бы вечным, так как дачники уже начали заваливать это место мусором. В земле то и дело попадались измятые консервные жестянки, полуистлевшие лохмотья одежды, осколки стекла, фарфоровой посуды и обломки детских игрушек. Каждый отрытый предмет осматривали внимательно, стараясь не проморгать любой пустяк, который впоследствии мог оказаться важной уликой в разгадке таинственного захоронения.

Уже на первых порах раскопок стало ясно, что зарыта очень полная пожилая женщина. Это можно было определить по распухшим ногам и обнаруженным возле них дамским туфлям большого размера на толстой микропористой подошве. Когда труп разрыли полностью, всех озадачило, что на безымянном пальце правой руки женщины было надето широкое золотое кольцо, а в ушах — крупные, тоже золотые, серьги. Судебно-медицинский эксперт Борис Медников, натянув резиновые перчатки, осторожно стер с лица потерпевшей прилипшую землю.

— Это же София Лазаревна Виноградова! — изумленно воскликнул Донцов.

— Вот и опознание проводить не надо, — пробурчал Медников и повернул труп на бок.

На затылке трупа в слипшихся волосах короткой стрижки чернела круглая, словно от удара молотком, вмятина. Увидев прилипший к платью небольшой бумажный листок, Медников поразглядывал его и, передавая следователю Лимакину, иронично проговорил:

— Держи, Петя, визитную карточку убийцы.

Листок оказался штрафной квитанцией на пятьдесят рублей за безбилетный проезд в электричке Казаринова С. В. 10 октября прошлого года. Откуда и куда ехал в тот день Спартак, в квитанции не указывалось. В кармане рабочего платья Виноградовой, кроме носового платка и пустой металлической упаковки из-под валидола, ничего не было.

Глава 17

В расследовании преступлений, связанных с умышленным убийством, после обнаружения трупа обычно начинается как бы форсированный выход на след преступника. В случае с Виноградовой этого, к сожалению, не произошло. Наоборот, с легкого словца Бориса Медникова, «сиреневый туман» еще более сгустился. По заключению медицинской экспертизы, смерть Софии Лазаревны наступила от обширного инфаркта, а затылок был разбит спустя несколько часов после смерти, когда сердце давно остановилось. Такое, с позволения сказать, «убийство» ставило участников следственно-оперативной группы в тупик. Зачем понадобилось бить по голове уже мертвую женщину? Ради какой цели запрятали ее на мусорной свалке и организовали абсурдную затею, имитирующую побег Виноградовой к любовнику в Красноярск?..

Не вносила ясности и, как будто специально подброшенная к захороненному телу Виноградовой, штрафная квитанция за безбилетный проезд Спартака Казаринова. Единственное, что здесь «увязывалось» — именно в этот день София Лазаревна уехала из дома на дачу и бесследно пропала. Будь жив Казаринов, эту «увязку» можно было бы разгадать, но Спартак сам с размозженным затылком был похоронен, а его убийца так и не высвечивался.

Очная ставка Галактионовой с бригадиром грузчиков Дуловым прошла впустую. Юлия Николаевна наотрез отвергла заявление Артема о том, что японскую коробку ей привезли из Новосибирска с уцененной стенкой, а Артем Лупов вместо того, чтобы отстаивать свои предыдущие показания, вдруг засомневался и, ссылаясь на нетрезвое состояние при разгрузке мебели, заявил, что, вероятно, перепутал коробку с мебельной упаковкой. Другие грузчики, разгружая «Колхиду», вообще не обратили внимания на то, какие в ней были ящики и коробки. Как сказал Николай Санков, чего там было мозги напрягать, когда Юлька уже поставила на стол «пшеничные» бутылки…

Не дала результата и попытка начальника Управления по борьбе с экономическими преступлениями Евсеева выяснить у Хлыстунова, кому тот поручил доставить мебель Галактионовой. Хлыстунов со свойственной ему напористостью безапелляционно заявил, что такого указания никому не давал, так как Галактионова, мол, во-первых, ему ничего не заказывала, а во-вторых, он не только с Юлией Николаевной, но и со всеми заведующими складами райпо никаких дел не имеет, поскольку они для него слишком малы рангом. По документам же оптовой базы все уцененные стенки «Цойленрода» были проданы через специализированный магазин «Мебель».

Особенно заинтересовало Антона Бирюкова «ясновидение» Оксаны Черноплясовой, которая, по существу, навела следствие на труп Виноградовой. Правда, место захоронения находилось от раздвоенных березок не на севере, как «нагадала» Оксана Лазарю Симоновичу, а на северо-западе и значительно дальше десяти шагов. Почти в полукилометре. Однако эти березки очень хорошо были видны от заброшенного известкового карьера, выделяясь своей необычностью на опушке рощи, и служили своего рода ориентиром. Невольно возникал вопрос: откуда Черноплясова узнала об этих березках?..

Легкий на версии Слава Голубев высказал предположение, что Оксана могла видеть опубликованный в областной газете броский фотоэтюд Донцова с подписью «Сестры-близнецы» и запомнила его. Гуляя по лесу с овчаркой Айной, она обнаружила в промоине заброшенного карьера выступавшую человеческую ступню и сориентировалась по приметным березкам. А «гадать» взялась Лазарю Симоновичу ради заработка и поддержания собственного имиджа «ясновидящей», даже не зная, кто там зарыт, в овраге. Направление и расстояние от березок «затуманила» умышленно, чтобы, как говорится, не выдать себя с головой.

Конечно, умная собака могла навести Оксану на захоронение, но, чтобы увидеть выступавшую из промоины ступню, надо было спуститься на самое дно замусоренного оврага. Вряд ли Оксана была способна на такой «подвиг» — забираться в глубину мусорной свалки. Не отклоняя напрочь версию Голубева, Бирюков все-таки склонялся к тому, что Черноплясова знает больше, чем выдала при «сеансе ясновидения». Предположение Антона окрепло после того, как Шахматов сообщил ему, что при обследовании «Мерседеса» застреленного Ксивы — по паспорту Владимира Эдуардовича Жменькина — в декабре прошлого года на слесарном молотке из набора автоинструментов были обнаружены признаки крови. Сейчас их сравнили с кровью Софии Лазаревны Виноградовой, и они совпали по группе и резус-фактору. И еще, совсем уж сенсационное, сообщил Шахматов Бирюкову. Сотрудники красноярского угрозыска выяснили, что женщина, назвавшаяся Лазарю Симоновичу Светланой, в действительности была Софией и прописалась в Красноярске по поддельному паспорту настоящей Софии Лазаревны. Появилась она там в ноябре прошлого года. Купила кооперативную квартиру и жила в ней одна до той поры, пока внезапно не нагрянул одесский портной. К сожалению, выяснить ее подлинную личность не удалось. После встречи с Химичем, видимо, опасаясь разоблачения, мошенница за приличные деньги продала квартиру под офис малому предприятию и скрылась в неизвестном направлении. Раскрыть секрет этого трюка в какой-то мере могла бы, пожалуй, Черноплясова, но Оксана вместе со своей овчаркой уехав вроде бы в Кемерово на один день, не появлялась в Родниково вторую неделю.

За это время в Новосибирск прилетел из-за границы Максим Вольфович Виноградов. Бирюков через Шахматова срочно пригласил его в районную прокуратуру. Когда тот вошел в прокурорский кабинет, Антону показалось, что давно знает этого высокого спортивного склада мужчину с волнистыми, заметно тронутыми сединой и совершенно белыми на висках, волосами. Загоревшее с волевым подбородком и высоким лбом лицо Максима Вольфовича было уставшим, а голубые глаза печальными. Назвавшись только по фамилии, Виноградов спокойно уселся возле стола на предложенный Бирюковым стул и, словно экономя время, сразу сказал:

— К большому сожалению, вряд ли могу быть вам полезен. Гибель жены для меня более загадочна, чем для работников следствия.

— Да, Максим Вольфович, — ответил Бирюков, — загадок вокруг Софии Лазаревны накрутилось столько, что без вашей помощи их трудно разгадать.

Виноградов тяжело вздохнул:

— Хорошо, спрашивайте. Возможно, я внесу какую-то ясность.

— Прежде всего, меня интересует здоровье Софии Лазаревны накануне исчезновения, — сказал Антон. — У нее было очень больное сердце?

— Как бы ответить поточнее… — Максим Вольфович задумался. — Соня была терпеливой и не любила стонать о своих болячках. Плохо она стала себя чувствовать, вернувшись с курорта, хотя ездила туда по рекомендации врачей. Я как раз собирался в командировку в Москву. Хотел взять с собой Соню, чтобы проконсультироваться у столичных специалистов. В тот роковой день, когда она исчезла, хотел оформить на нее авиабилет, но дома не оказалось Сониного паспорта…

— И вы отправились на дачу?

Виноградов утвердительно кивнул:

— Добрался туда уже в темноте — осенью темнеет рано. Дверь была на замке. Своим ключом отомкнул замок. Обошел всю дачу, но там ни малейших признаков Сониного присутствия не было. В какой-то степени это меня озадачило. Стал спрашивать соседей. Никто из них Соню не видел.

— Домой, в Новосибирск, поздно вернулись?

— За полночь. Кажется, уже под утро.

— И ничего необычного на даче в тот вечер вам не бросилось в глаза?

— Абсолютно. Лишь постель на кровати была примята. Подумалось, что это Соня отдыхала в предыдущие дни. На следующий день еще съездил в Родниково. Там ничего не изменилось. Пришлось заявить в милицию. Соню стали искать, но вскоре пришла телеграмма, за ней — письмо из Красноярска. Откровенно признаться, мне эти послания показались крайне подозрительными. Когда же экспертиза подтвердила подлинность письма… У меня наступила шоковая депрессия. Никогда не допускал мысли, что Соня способна на измену.

— Но хоть что-то вы за ней раньше замечали?

Виноградов пожал широкими плечами:

— Вернувшись с курорта, жена вроде бы стала избегать меня. Это показалось странным. Раньше такого с ней не было. А тут еще Лазарь Симонович рассказал, будто у нашей дачи появлялся какой-то молодой мужчина. Я попросил сторожа Донцова понаблюдать за дачей. Донцов меня успокоил. После неловко перед ним было за необоснованные подозрения.

— Почему же паспорта Софии Лазаревны не оказалось дома? — снова спросил Бирюков.

— После выяснилось, что перед поездкой на дачу Соня заходила в Сбербанк, чтобы оставшийся от курорта аккредитив зачислить на сберкнижку, которую занесла домой, а паспорт, видимо, забыла оставить дома и уехала с ним в Родниково. Дальнейшую судьбу паспорта не знаю… — Виноградов задумался. — Не могу понять, за что и где Соне проломили голову? Ведь из раны должна была брызнуть кровь, но на даче не было ни капли…

Бирюков хотел было сказать, что при остановившемся сердце, как это случилось с Софией Лазаревной, кровь не брызжет, но вместо этого внезапно спросил:

— Максим Вольфович, вы любили жену?

Вопрос оказался для Виноградова настолько неожиданным, что он вроде бы или растерялся, или удивился. Во всяком случае, посмотрел на Бирюкова так, будто хотел сказать: какое это имеет значение, когда жены уже нет в живых. Однако быстро взял себя в руки и после короткого замешательства, чуть усмехнувшись, заговорил:

— Любовь — сложное чувство. Часто ее путают с половым влечением. Я, признаться, не специалист в этом и не берусь ответить коротко «да» или «нет». Но если вопрос поставлен, что называется, в лоб, попробую объяснить… Конечно, если бы у меня к Соне не было никаких чувств, я не смог бы на ней жениться. Наши отношения переплелись слишком круто. Я вырос без матери и отца. Сонина мама умерла очень рано. Воспитывал нас Лазарь Симонович. Мне он заменил отца, за что останусь ему благодарен до конца жизни. А Соня для меня была не только женой… Она для меня была святой женщиной.

— И вы никогда ей не изменяли?

Виноградов смущенно улыбнулся:

— На такие вопросы трудно отвечать. Настоящие мужчины о своих любовных связях не треплются. А вас, если не ошибаюсь, интересует именно это?

Бирюков посмотрел Виноградову в глаза:

— У меня есть предположение, что загадочную интригу с исчезновением Софии Лазаревны заварила очень коварная женщина для достижения собственной цели. Поэтому хотелось бы знать круг ваших поклонниц, чтобы выяснить, нет ли среди них такой, которая способна на неблаговидные поступки. Можете на этот вопрос ответить откровенно?

— Попробую… — Виноградов потупился. — Недостатка в поклонницах я не испытывал и не испытываю. Но постоянных любовниц никогда не имел. И ни одной из женщин я никогда не обещал ничего сверх того, что в моих силах. В этом отношении моя совесть перед Соней чиста. Предать ее я не смог бы, несмотря на любые старания самой изощренной искусительницы. Вам это может показаться высокопарным, но, поверьте, это так.

— В таком случае давайте говорить о конкретных лицах.

— Пожалуйста.

— Что вы можете сказать об Оксане Черноплясовой?

— Об Оксане?.. — неподдельно удивился Виноградов. — Извините, но у меня с ней даже намека на интимные отношения не было.

— Может быть, как раз это и задело ее самолюбие?

— Не думаю. Оксана незаурядная натура. Я не верю в ее мистику и шаманство, но в уме и жизненной хватке отказать ей не могу.

— Давно знакомы?

— Порядком. С той поры, когда она выступала на эстраде. Однажды на телевидении состоялась музыкально-спонсорская программа. В числе прочих спонсоров с целью рекламы была и фирма «Автосерсис», где я в то время работал. В конце программы всем участникам, как водится в таких случаях, вручали призы. Оксане выпал приз нашей фирмы. Вручал его я. После случайно встретились в Родниково. Наши дачные участки оказались в одном поселке. В прошлом году Оксана помогла мне найти мастера, который выполнил внутри дачи, так сказать, декоративную работу.

— Расскажите об этом мастере подробнее.

— Лично я мало с ним общался, только по вечерам. В основном дело вела Соня.

— Хотя бы что-то можете сказать?

— Оксана представила его как своего друга. Называла Вовчиком, Вовочкой. Я звал Володей. Фамилию не спрашивал, и сам он об этом ни разу не заикнулся. Очень общительный, с широким кругозором. В оформительском деле талантлив и сообразителен. Деньгами интересовался мало. Насколько я понял, оформительская работа — не основное его дело. Согласился он оказать мне услугу лишь ради того, чтобы я познакомил его с руководителем «Автосервиса» Асултановым. Уж очень Володе хотелось иметь импортную автомашину, а в «Автосервисе» есть мастера, способные из ничего слепить конфетку. Главным образом, конечно, внешний лоск навести. Внутри и гнилье сойдет.

— Вы познакомили Володю с Магометом Саидовичем?

— Конечно. После видел его за рулем «Мерседеса», собранного из утиля, но внешне — блеск.

— Кстати сказать, тот «Мерседес» был собран из ворованных частей.

Виноградов ничуть не удивился:

— В фирме Асултанова такие штучки практикуются. Поэтому я и порвал отношения с «Автосервисом».

— А как, на ваш взгляд, сам Асултанов?

— Коммерсант средней руки. Умом не блещет. Дело ведет, главным образом, за счет напористости и неукротимой энергии. Связи имеет большие. О последних его сделках ничего сказать не могу, ибо по делам фирмы не общаюсь с ним.

— Недавно Магомет Саидович помог задержать с поличным вымогателя взятки.

— Значит, тот запросил с него слишком большую сумму. Взятки, соразмерные доходу, Асултанов раздает направо и налево… — Виноградов грустно вздохнул. — Взяточничество у нас стало бичом коммерции.

— А, скажем, спровоцировать взятку Асултанов не мог, чтобы избавиться от дотошного контролера?

— Нет, на такой риск, когда неизвестно, чем дело кончится, Магомет Саидович не пойдет. Для провокации нужен более изощренный ум, чем у Асултанова.

— Мы отвлеклись, Максим Вольфович, — Бирюков улыбнулся. — Вернемся к разговору о женщинах?

— Пожалуйста.

— У нас есть сведения, что Оксана Черноплясова все-таки проявляла и до сих пор проявляет к вам повышенный интерес…

Виноградов вроде бы смутился:

— Неловко себя хвалить, но, понимаете, я никогда не хамлю женщинам. Стараюсь быть с ними приветливым. Вероятно, поэтому и они со мною постоянно улыбчивы, порою даже игривы. И мне трудно различить, когда это делается в порядке взаимной вежливости, а когда — с целью обольщения. Из Оксаны обольстительница, мягко говоря, неважная. Характер и манеры у нее соответствуют монументальной фигуре. Прямолинейна, напориста, груба. Мне такие женщины не нравятся, даже если они и молоды. Из разговора с Черноплясовой на фривольную тему вспоминается всего один. Как-то с глазу на глаз Оксана вдруг меня спросила: «Вы, должно быть, очень сильный мужчина?» Я пожал плечами: «Двухпудовую гирю правой рукой легко выжимаю до пятидесяти раз». Она: «Имею в виду, в постели». От столь беспардонной прямолинейности я расхохотался: «Оксаночка, постельный спорт — не мое амплуа». — «Неужели никогда не изменяли жене?» — «Никогда». — «Почему?» — «Потому, что она мне не изменяет»… — Виноградов, словно задумавшись, помолчал. — Признаться, когда из Красноярска пришло письмо от якобы покинувшей меня Сони, мне почему-то сразу пришел в голову именно этот разговор с Оксаной. И я тогда подумал, вот, мол, дохвастался. Знаете, есть такое поверье, когда, чтобы не сглазить, нужно либо постучать по дереву, либо трижды сплюнуть через левое плечо…

— Больше на эту тему с Черноплясовой разговоров не было?

— Нет. Собственно, у меня с ней больше и встреч наедине не было, а при свидетелях на интимные темы нормальные люди не говорят.

— Вы не допускаете мысли, что письмо и телеграмма были организованы Черноплясовой?

— Ради чего?! — удивился Виноградов. — Если таким образом она хотела добиться моей благосклонности, то это… чистое сумасшествие.

— Может, у Оксаны или ее друга Володи был какой-то другой интерес?

— Какой?.. О моих отношениях с ними я рассказал без утайки. Никакие взаимные обязательства нас не связывали. Кроме знакомства с Асултановым, я ничего им не обещал, а обещанное выполнил.

— Какие отношения у них были с Софией Лазаревной?

— Насколько знаю, отличные. Соня всегда отличалась тактом и услужливостью. С людьми была готова поделиться последним.

— Она не ревновала вас?

— Для этого не было поводов. Мы во всем доверяли друг другу.

— Однако сторожа Донцова все-таки просили «понаблюдать за дачей…» — многозначительно сказал Бирюков.

Виноградов болезненно поморщился и крутнул указательным пальцем у виска:

— Это был необъяснимый заскок.

— Все необъяснимое со временем объясняется. Может, вы чего-то не договариваете?

— Да нет же! Уверяю, мне нечего скрывать.

Бирюков, раздумывая, побарабанил пальцами по столу:

— И еще, Максим Вольфович, одна женщина меня интересует. Юлия Николаевна Галактионова…

— Простите, кто?.. — словно растерялся Виноградов.

— Заведующая промтоварным складом нашего райпо.

— Ах, Юля! Извините, сразу не вспомнил… Галактионову к своим поклонницам отнести не могу. Я с ней мало знаком.

— Но все-таки знакомы…

— Относительно. Когда работал в «Автосервисе», через ваше райпо несколько раз приобретал дефицитную авторезину. Сделку за определенное вознаграждение обычно оформлял через председателя правления Хлыстунова или начальника торгового отдела Анисима Гавриловича Марусова.

— Сколько им платили?

— Обычно — полуторную цену, редко — двойную.

— Галактионова в этих сделках не участвовала?

— От заведующей складом мало что зависело. Хлыстунов или Марусов давали ей указание, и Юля безропотно выполняла.

— Когда виделись с Галактионовой последний раз?

— В конце июня, перед поездкой за границу, — быстро ответил Виноградов.

— По какому поводу?

— Асултанов узнал, будто в райцентре появились японские холодильники, и попросил меня оказать протекцию в покупке. Мы с ним приехали сюда утром. В свободной продаже к тому времени холодильников уже не было. Я попытался организовать покупку через руководство райпо, однако, как выяснилось, Хлыстунова перевели на повышение в облпотребсоюз, а Марусова проводили на пенсию. Галактионова же только руками развела, хотя на складе холодильники, по-моему, еще были. Так ни с чем я отсюда и уехал. Асултанов остался проворачивать какие-то автосервисные дела. После мне стало известно, что у него произошла неприятность с вытрезвителем.

Разговаривая с Виноградовым, Бирюков не мог отделаться от мысли, что именно Максим Вольфович тот самый «холеный дядька лет пятидесяти», который привез из Новосибирска Галактионовой уцененную стенку и у которого грузчик Санков «стрельнул» пару сигарет «Мальборо». Чтобы проверить навязчивое предположение, Антон придвинул к Виноградову пепельницу:

— Закуривайте, Максим Вольфович, если хотите.

— Спасибо, второй год не курю, — отозвался Виноградов и, сосредоточенно нахмурившись, заговорил: — Кажется, догадываюсь, кто из женщин мог организовать фальшивые послания. В «Автосервисе» работала бухгалтером Клара Зарецкая. Внешне дама, как говорится, приятная во всех отношениях, но с наклонностями авантюристки. В ноябре прошлого года она внезапно уволилась и уехала из Новосибирска неизвестно куда. Вскоре выяснилось, что с банковского счета фирмы получено наличными триста тысяч рублей. Подпись Асултанова, как распорядителя кредитов, была подделана на чеке столь искусно, что даже сам Магомет Саидович не смог различить подделку.

— В следственные органы об этом заявляли?

— Нет. Асултанов решил не выносить сор из избы. Воровство сотрудников снижает престиж фирмы и отбивает клиентов.

— Не в сговоре с Асултановым Зарецкая получила из банка эти деньги?

— Вряд ли руководитель станет обворовывать свою фирму. «Автосервис» — не государственное предприятие, где можно запустить руку в чужой карман. Хотя нечто загадочное в молчании Магомета Саидовича есть.

Бирюков чуть подумал:

— Для подделки непременно надо иметь образец почерка. Откуда поддельщики могли узнать почерк Софии Лазаревны?

Прежде чем ответить, Виноградов носовым платком вытер вспотевший лоб:

— Соня прислала мне из Сочи два пространных письма. Читал я их на даче и прекрасно помню, что положил на тумбочку в спальне. А после исчезновения Сони этих писем уже не видел. Вероятно, они и послужили основой для подделки.

— Зарецкая бывала у вас на даче?

— В прошлом году, когда Соня была на курорте, я еще работал в «Автосервисе», и Клара несколько раз приезжала ко мне в Родниково по служебным делам.

— Когда она появлялась там последний раз?

— После второго письма от Сони. К сожалению, вспомнил я о тех письмах лишь после того, как Соня пропала. Пытаясь разгадать тайну ее исчезновения, обшарил всю дачу, однако писем так и не нашел.

— Может, вернувшись с курорта, София Лазаревна уничтожила их?

Виноградов пожал плечами:

— У нее не было привычки уничтожать ни свои, ни чужие письма. Дома этих писем тоже не оказалось.

— А Оксана Черноплясова не могла приложить к ним руку?

— К тому времени у меня не было никаких контактов с Черноплясовой, и на даче у нас Оксана не появлялась.

— Значит, по вашему мнению, только Зарецкая могла забрать письма?

— Или Сонины убийцы, — уточнил Виноградов. — Клару подозреваю потому, что она изо всех сил набивалась мне в любовницы. Постоянно убеждала, будто Соня мне не пара. Но я никогда ей ничего не обещал. Поскольку, как уже говорил, Зарецкая склонна к авантюризму, допускаю мысль, что Клара могла заварить преступление, чтобы устранить соперницу или просто отомстить мне за равнодушие. Внешне, подчеркиваю, она очень эффектная и привыкла жить на широкую ногу. К тому же невнимание отдельных мужчин ее буквально оскорбляло, не укладывалось в сознании, как это понравившийся ей мужчина может устоять перед ее очарованием.

— Зарецкая вас Максом называла?

— Нет, всегда по имени и отчеству.

— А кто из молодых женщин называет вас Максом?

— В нашей фирме часто бывают зарубежные переводчицы. У них принято обращаться только по имени или фамилии.

— С кем-либо из них вы приезжали на дачу?

— Да, некоторые хотели посмотреть, как живут российские бизнесмены.

Бирюков показал Виноградову фотографию Спартака Казаринова, переснятую экспертом-криминалистом Тимохиной со снимка Донцова, но без Софии Лазаревны, и спросил:

— Максим Вольфович, вам знаком этот гражданин?

Виноградов с повышенным вниманием вгляделся в фотоснимок:

— Судя по словесному описанию моего тестя Лазаря Симоновича, это, кажется, тот товарищ, который накануне исчезновения Сони проявлял интерес к нашей даче.

— Чем, по-вашему, это было вызвано?

— Ума не приложу! Чувствую, что за моей спиной плелась какая-то интрига, но откуда идут ее корни, понять не могу.

— С Черноплясовой или с ее другом Володей Зарецкая была знакома?

— С Оксаной — не знаю, а с Володей я Клару знакомил, когда тот приобретал «Мерседес». И, как мне показалось, Володя с первого взгляда увлекся Кларой. Вскоре я видел их вдвоем в ресторане гостиницы «Новосибирск». Клара приглашала меня присесть за столик, но я был с деловыми партнерами и отказался.

Виноградов вел себя спокойно, отвечал без затяжек, уверенно. Некоторые вопросы вроде бы удивляли его, другие настораживали внезапностью и, будучи неглупым человеком, он по ходу разговора высказывал свое мнение, пытаясь в меру сил и знаний оказать помощь следствию. Без малейшей нервозности Максим Вольфович рассказал и о «семейной тайне» Виноградовых, когда Бирюков поинтересовался, действительно ли умирающая мать настоятельно советовала ему съездить в Одессу. Оказывается, у Ольги Модестовны перед смертью появилась навязчивая идея — передать бывшим одесским соседям, что «сталинские опричники» судили ее ни за что и впоследствии полностью реабилитировали. Выполняя предсмертную волю матери, Виноградов через неделю после похорон, в августе прошлого года, съездил в Одессу, но никого из бывших соседей там не отыскал. Не отрицал он и знакомство с могильщиком Собачкиным, с которым виделся последний раз на похоронах матери.

После обстоятельной беседы Бирюков проводил Виноградова в кабинет следователя Лимакина, чтобы тот записал показания Максима Вольфовича. Примерно через час, закончив юридические формальности, Лимакин с протоколом допроса пришел к Бирюкову:

— Какое впечатление? — сразу спросил его Антон.

— Непорочный мужик, — усевшись возле прокурорского стола, ответил следователь. — И это несколько настораживает.

— Почему?

Лимакин неторопливо прикурил сигарету:

— Понимаешь, Антон Игнатьевич, уж очень Максим Вольфович равнодушен к красивым женщинам. Чудится мне, было у него что-то темненькое или с Кларой Зарецкой, или с Оксаной Черноплясовой. Но он скрывает это.

— А с Юлей Галактионовой?..

— Если Юля действительно отказала ему в приобретении японского холодильника, то их близкие отношения вроде бы не вяжутся. Хотя, возможно, тот холодильник был оставлен для начальства, и Галактионова просто ничего не могла сделать.

Бирюков внимательно прочитал протокол допроса. Возвращая его Лимакину, будто рассуждая вслух, проговорил:

— Не Зарецкая ли воспользовалась поддельным паспортом Софии Лазаревны…

— Тогда почему она назвалась Лазарю Симоновичу Светланой? — спросил Лимакин.

— По-моему, это своеобразный тест на сообразительность. Полное совпадение фамилии, имени и отчества невольно насторожило бы старика и тот наверняка тут же обратился бы в милицию. Назваться Кларой она не могла, во-первых, потому, что это действительное имя, ухватившись за которое, розыск мог выйти на ее след, а во-вторых, в адресной справке указывалась «С. Л. Виноградова». Светлана здесь — в самую точку. Старик не солоно, хлебавши уехал домой, а встревоженная Зарецкая — в неизвестном направлений. Похоже, эта аферистка — экстра-класса.

— Так-то оно так, только мне совершенно непонятен «ребус» с письмом и телеграммой. Если Зарецкая жила по поддельному паспорту, зачем выводить Максима Вольфовича на свой след? Это же глупость, граничащая со слабоумием…

— Глупость — не отсутствие ума. Это такой ум. Тут как будто напрашивается соучастие Виноградова. Дескать, жена изменила и искать ее ни к чему. Однако Максим Вольфович достаточно умен, чтобы не пойти на столь примитивный обман. Значит, затеял «ребус» кто-то другой.

— Но очень уж легко он смирился с мыслью об измене жены. Тебе не показалось это подозрительным?

— Показалось. Вот здесь, по-моему, что-то тайное есть. Надо дать поручение Голубеву. Пусть Слава проверит в аэропорту, не возвращался ли Виноградов между вторым и восьмым июля из Москвы в Новосибирск?

— Считаешь, Максим Вольфович каким-то образом причастен к убийству Казаринова?

— Пока для этого нет оснований, но подтвердить алиби Виноградова нужно, чтобы не гадать на кофейной гуще. Кстати, на какой машине он сегодня приезжал к нам?

— На серебристом новеньком «Мерседесе». Хотел прозондировать его насчет белой «Тойоты», но в целях перестраховки промолчал. Правильно?

— Правильно, не надо прежде времени раскрывать все карты.

Лимакин, несколько раз затянувшись сигаретой, раздавил в пепельнице крохотный окурок:

— Смотри, какой клубок заплелся… «Убийство» мертвой Софии Лазаревны, бегство бухгалтера Зарецкой с тремястами тысячами из «Автосервиса», следом — по всей вероятности, ликвидация специалиста по подделкам Вовчика Жменькина, убийство Спартака Казаринова… То ли два любовных треугольника переплелись, то ли вообще, черт знает, какая сексуальная бодяга.

— Скорее всего, секс переплелся с деньгами.

— А тут еще Сережа Полегшаев на взятке погорел…

— Кстати, как он себя ведет? — спросил Бирюков.

— Вначале ершился, мол, провокация! Теперь дошло до мужика, что вляпался с поличным. Притих, как нашкодивший ребенок. Единственное, пытается доказать, будто хотел использовать взятку не в корыстных целях, а купить видеокамеру для отдела. У него при обыске дома обнаружено всякой фото- и радиоаппаратуры — вагон и маленькая тележка. Я попросил Лену Тимохину, чтобы внимательно просмотрела Сережины негативы и прослушала магнитофонные записи, относящиеся к работе. Авось что-нибудь стоящее попадется. Лена пообещала завтра завершить эту работу. Слава Голубев ей помогает.

— Черноплясова в Родниково так и не появилась?

— Пока нет. Донцов каждый день звонит Голубеву. Вчера сообщил, что какая-то очень нарядная женщина в желтых «Жигулях» приезжала к Черноплясовой. Интересовалась, куда Оксана уехала, когда вернется, как и от каких болезней лечит, действительно ли занимается предсказаниями и насколько можно ей верить. Донцов, расхвалив соседку, полюбопытствовал у женщины, откуда она приехала и какую помощь хочет получить от Оксаны, но та отделалась игривой шуткой.

— Как выглядит?

— Внешностью и возрастом вроде бы на Юлю Галактионову похожа. Голубев сразу после телефонного звонка съездил на базу райпо — Юля полный день находилась на работе.

— Что-то мне начинает казаться подозрительным долгое отсутствие. Черноплясовой, — сказал Бирюков.

— Слава через Шахматова узнал, Оксана гастролирует с магическими сеансами, по Кемеровской области. Сборы — колоссальные! Последние три дня находится в Прокопьевске. Ведет себя как ни в чем не бывало.

— А как пенсионер Марусов, грузчики?..

— Анисим Гаврилович на людях почти не показывается. Политическую борьбу прекратил. Грузчики заметно потрезвели, особенно — бригадир Артем Лупов. Один Коля Санков продолжает «кирять» по-прежнему. С Галактионовой тоже вроде бы никаких перемен не произошло. Словом, Антон Игнатьевич, у меня уже руки начинают опускаться.

Бирюков ободряюще улыбнулся:

— Держись, Петр. Интуицией чувствую, весь этот клубок вот-вот начнет раскручиваться со свистом.

Глава 18

Интуиция не подвела Антона Бирюкова. На следующий день после встречи с Максимом Вольфовичем Виноградовым около одиннадцати часов утра, когда Бирюков наметил провести оперативное совещание, Голубеву позвонил из Родниково Донцов и огорошил Славу неожиданным сообщением. Из торопливого рассказа дачного сторожа Голубев понял, что вчерашним вечером вернулась из гастрольной поездки по Кузбассу Оксана Черноплясова со своей телохранительницей-овчаркой Айной, и полчаса назад к ней приехала в желтых «Жигулях» симпатичная женщина. Вскоре, как она вошла в дачный «терем» Черноплясовой, там грохнули один за другим два выстрела. Сразу после этого Оксана с большим баулом выбежала из дачи и укатила на «Тойоте» в сторону Новосибирска. Приехавшая женщина и овчарка остались в доме.

Не вдаваясь в подробности, Голубев попросил Донцова с помощью соседей задержать женщину, если она попытается скрыться. Сам тут же позвонил дежурному УВД, чтобы тот срочно дал команду блокировать ведущие из Родниково дороги для задержания «Тойоты». И доложил о случившемся Бирюкову. Следственно-оперативная группа в полном составе немедленно выехала из райцентра к месту происшествия.

Над дачным поселком синело безоблачное небо. Возле ажурной металлической ограды роскошной дачи Черноплясовой стояли желтые «Жигули», а у крыльца толпилась небольшая кучка женщин, среди которых жестикулировал руками возбужденный Донцов. При появлении оперативной машины сторож трусцой подбежал к ней. Увидев в числе приехавших Голубева, воскликнул:

— Друг мой! Вот отмочила Оксана номер, а?..

— Что случилось? — спросил Бирюков.

Донцов кинул взгляд на петлицы прокурорского пиджака:

— Два выстрела, товарищ прокурор, бабахнули. Один — вроде из мелкашки, другой — хлесткий. — И посмотрел в сторону дачного дома. — Кажись, там два трупа. Незваной гостьи и овчарки. Через оконные шторы невозможно разглядеть.

— Не заходили туда?

— Ни-ни!

Бирюков глянул на следователя Лимакина:

— Быстро — понятых.

В просторной комнате с зашторенными окнами, когда оперативники и понятые вошли в нее, было сумрачно. В центре, у стола, возле опрокинутого стула на ворсистом ковре навзничь лежала моложавая стройная женщина в импортной блузке и в черной юбке с широко распахнувшейся шлицей, оголившей почти до бедра согнутую в колене левую ногу. Тут же валялись раскрытая дамская сумочка и носовой платочек. Рядом блестел никелировкой, словно игрушечный, пистолет-браунинг. Правее стола, неестественно поджав под себя лапы, вытянулась на боку мертвая овчарка с короткой окровавленной шеей.

После того, как эксперт-криминалист Тимохина несколько раз щелкнула фотовспышкой, Бирюков подошел к окнам и поочередно раздвинул шторы. Комната засияла безупречной чистотой. Следователь Лимакин осторожно подобрал с пола браунинг. Судмедэксперт Борис Медников сразу наклонился над женщиной. Вся правая половина блузки от предплечья была пропитана кровью. Оглядев сначала на груди, затем — на спине рану, Медников обхватил пальцами запястье руки потерпевшей. Недолго похмурился и глянул на Бирюкова:

— Пульс прослушивается.

— В сознание может прийти? — спросил Бирюков.

— Без стационарной помощи, вряд ли. Очень большая потеря крови. Сделаю перевязку и надо срочно везти в больницу, чтобы спасти жизнь.

— Ранение огнестрельное?

— Навылет. Ищите пулю.

— Айну тоже насквозь прострелили, — присев на корточки возле собаки, сказал Слава Голубев и показал на окровавленную шею собаки. — Спереди пуля вошла, в загривке вышла.

Медников управился с перевязкой в считанные минуты. Отправив с ним в оперативной машине так и не пришедшую в сознание потерпевшую, приступили к тщательному осмотру места происшествия. Первым делом оглядели содержимое дамской сумочки. В ней лежали полторы тысячи рублей крупными банкнотами, ключи от «Жигулей» и косметические принадлежности. Никаких документов не было. Без всякого труда нашли на ковре две стреляные гильзы. Одну — крохотную, от браунинга, другую — значительно крупнее с латинскими буквами и цифрой 42 на тыльной части вокруг капсюля. После этого стали внимательно осматривать оклеенные розовыми импортными обоями стены с развешанными на них иконками, гравюрами и пейзажными фотографиями. Из большой багетной рамы с масляного холста на оперативников смотрела холодным гипнотизирующим взглядом хозяйка дачи Оксана Черноплясова с распущенными по плечам русалочьими волосами.

Отверстия от пуль тоже отыскали быстро. Одно из них было на высоте тридцати сантиметров от пола в стене против окна, как будто в сидевшую на стуле женщину стреляли стоя. Другое — в противоположной стороне, в углу, на уровне роста овчарки. Судя по расположению мертвой собаки, застрелили ее именно этим выстрелом.

— Жалко ковырять красивые стены, но придется, — доставая из кофра инструменты для извлечения пуль, сказала Тимохина.

Бирюков посмотрел на притихшего между двумя женщинами-понятыми Донцова:

— Скоро друг за другом прозвучали выстрелы?

— Почти одновременно. Сначала тихонько пукнуло и сразу звонко трахнуло.

Когда извлекли из стен пули, предположение подтвердилось. Овчарка была застрелена из браунинга, а в женщину стреляли из более крупного пистолета. Поскольку, со слов Донцова, тихий выстрел прозвучал первым, то напрашивался вывод, что началась стрельба из-за собаки. И тут Славу Голубева осенило:

— Игнатьич, — обратился он к Бирюкову, — картина ясная, как дважды два! Овчарка у Оксаны была тренированной на малейшее движение посетителя. — Слава глянул на Донцова. — Когда мы с Григорьичем беседовали с Оксаной, я только сунул руку в карман за фотографией Казаринова — собака мигом изготовилась для прыжка. Если бы Оксана Айну не успокоила, она бы мне горло перегрызла.

— Это точно! — подтвердил Донцов. — Айна берегла хозяйку пуще зеницы ока.

— Вот, значит, элементарная ситуация получается, — вдохновился Голубев и показал на опрокинутый стул. — Женщина сидела здесь. Оксана — напротив, как тогда, с нами. Овчарка настороженно лежала в углу, видимо, на привычном своем месте. Сумочка с браунингом была у женщины на коленях. С какой целью дама сунула руку в сумочку, сказать не могу, но в том, что собака при этом изготовилась к прыжку, не сомневаюсь ни на йоту. Оксана, вероятно, не успокоила свою Телохранительницу, и Айна ринулась на женщину. А та мгновенно среагировала и… каюк овчарке. В отместку Черноплясова пальнула в женщину.

— Они что, на соревнование по скоростной стрельбе тут встретились? — усмехнулся Лимакин.

— Насчет соревнований, Петя, промолчу. Однако, судя по взведенным пистолетам, дуэль обеими сторонами была запланирована. Значит, гражданочки ждали друг от друга подвоха и стреляют они, кажется, лучше нас с тобой, — отпарировал Слава.

— Ох, отчаянные девки! Управляются с наганами, как повар с картошкой, — проговорила одна из понятых. — У меня супруг вроде бы мужчина и тот насчет оружия трусоват. Говорю ему: «Давай для охраны дачи хоть завалященькое ружьишко купим». Он глаза вытаращил: «А кто из него стрелять будет?»

— Когда такими деньжищами ворочаешь, как Оксана, ничего не побоишься, — сказала другая.

— Сгори они огнем, эти деньги, чтобы из-за них жизнью рисковать.

— Ну это смотря на чей вкус…

— Пойдемте «Жигули» осмотрим, — обратился к разговорившимся понятым Бирюков.

Осмотр автомашины начали с багажника. Там, кроме обычных шоферских принадлежностей, необходимых в дороге, ничего не было. Пустым оказался и пассажирский салон, заднее сиденье которого устилал красивый небольшой ковер. В вещевом ящике справа от водительского места лежала нераспечатанная бутылка виски, два пластмассовых стаканчика, коробка импортных шоколадных конфет, ополовиненная пачка сигарет «Элита» Рижской табачной фабрики и бульварная книжонка «Игры в постели» с порнографическими иллюстрациями.

— Неужели мадам без документов управляла машиной? — удивился следователь.

— Посмотри в кармане противосолнечного козырька, — подсказал Бирюков.

Лимакин пригнул над лобовым стеклом козырек, сунул пальцы в узкий кармашек и вытащил оттуда техпаспорт «Жигулей» с вложенным в него водительским удостоверением, выданным два года назад на имя Зарецкой Клары Васильевны. С наклеенной там фотографии весело смотрела женщина, которую в бессознательном состоянии отправили с судмедэкспертом в районную больницу.

Едва следователь с понятыми закончили писать протокол осмотра, к даче подкатила в сопровождении автомашины ГАИ белая «Тойота» Черноплясовой. Управлял ею инспектор дорожно-патрульной службы. Сама Оксана, уткнувшись лицом в ладони, сидела в гаишной машине между начальником отдела розыска Шахматовым и рослым оперуполномоченным УГРО. Шахматов сразу отозвал Бирюкова в сторону и спросил:

— Какую беду Оксана здесь сотворила?

Бирюков коротко рассказал.

— Личность потерпевшей установили? — снова спросил Шахматов.

Антон протянул ему обнаруженные в «Жигулях» документы. Раскрыв водительское удостоверение, Шахматов нахмурился:

— Прилетела ласточка, а я считал, что после Красноярска она в Прибалтике развлекается.

— Выходит, по поддельному паспорту Софии Лазаревны жила Зарецкая?

— Красноярские соседи опознали ее по фотографии.

— Знаешь о том, что в прошлом году, подделав банковский чек, Клара в «Автосервисе» триста тысяч хапнула?

— До этого она за полгода два начинающих кооператива в Новосибирске обанкротила.

— Асултанов действительно о краже денег со счета своей фирмы не заявлял?

— Зарецкая о всех криминальных манипуляциях Асултанова знала. Если бы он заявил, Клара такие бы карты раскрыла, что Магомету Саидовичу не миновать долгосрочной отсидки.

— А вообще что она за женщина?

— Валютная проститутка, ударившаяся в черный бизнес. Меняет любовников, как перчатки. Предпочитает восемнадцати-двадцатилетних, хотя самой уже под сорок.

— Но выглядит молодо.

— Этим и увлекает сексуально озабоченных юнцов.

— Она, по словам Виноградова, и его хотела охмурить. А ведь Максим Вольфович старше Клары.

— Виноградов нужен был Кларе не для секса. У него большие возможности выезда за границу. Да и за могучей спиной Максима Вольфовича можно жить вольготно, рискуя засыпаться только на любовниках, что, естественно, уголовно не наказуемо.

— Где задержали Черноплясову? — спросил Бирюков.

— Под Новосибирском. Мчалась на скорости за сто километров, чуть машину ГАИ вдребезги не разнесла. При задержании пыталась застрелиться, но патрон осечку дал.

— Какой у нее пистолет?

— «Вальтер». Похоже, тот самый, из которого в прошлом году Вовочку Жменькина убили.

— Где Оксана его раздобыла?

— Говорит, на черном рынке, но мне не верится. Во-первых, выпущен пистолет в сороковом году, а сохранился так, будто не был в употреблении. Во-вторых, патроны к нему очень залежавшиеся — сорок второго года выпуска. Потому, видимо, и осечка произошла.

— Чем объясняет «дуэль» с Зарецкой?

— Утверждает, что в желтых «Жигулях» приехала какая-то авантюристка и, угрожая браунингом, хотела ограбить. Сначала застрелила овчарку, потом намеревалась выстрелить в нее, но Оксана опередила. Грабить на самом деле было что. В «Тойоте» объемистый баул, под завязку набитый деньгами.

— Оксана не знакома с Кларой?

— Это одна компания была. Черноплясова, Зарецкая, Жменькин и его друг Казаринов, лечившийся у Оксаны от импотенции.

— Отчего Оксана так примитивно лжет?

— Вероятно, считает, что уголовному розыску ничего не известно об их шайке.

— Зачем при задержании самой было стреляться?

— Не хотела, мол, идти под суд за убийство авантюристки. Кстати, могу еще подкинуть тебе информацию и о Галактионовой. Мои ребята отыскали на оптовой базе облпотребсоюза Юлину подругу, которая говорит, будто Юля, как все нынешние крупные бизнесмены, обзавелась телохранителем. Часто приезжает в Новосибирск с плечистым крепышом Артемом. Есть в райцентре такой?

— Есть бригадир грузчиков в райпо Артем Лупов.

— Займитесь им. Может, как раз он и «убрал» надоевшего Юле Казаринова.

— У меня не высвечивается причастность Виноградова к этой уголовной компании, — сказал Антон. — Или на него хотят свалить чужую вину, или он каким-то образом замешан в мнимом убийстве Софии Лазаревны.

— Возможно и то, и другое.

— Отношения Максима Вольфовича с Юлей Галактионовой тоже странные. Юля от знакомства с ним категорически отказалась, а он говорит, что несколько раз по делам с ней встречался. И Спартак Казаринов очень уж настойчиво возле дачи Виноградовых крутился перед исчезновением Софии Лазаревны. Хочу направить Славу Голубева в аэропорт, чтобы документально подтвердить алиби Виноградова на момент убийства Спартака.

— Мои ребята это сделают быстрее Славы.

— Спасибо, Виктор Федорович, за помощь, — Бирюков помолчал. — Богатую информацию нам подбросил.

— Работаем, Антон Игнатьевич, — улыбнулся Шахматов и сразу посерьезнел. — Обыск дачи в присутствии хозяйки будешь делать?

— По закону — надо.

— Когда управишься, я увезу Черноплясову с собой. Если подтвердится, что из ее «Вальтера» был убит Жменькин-Ксива, думаю, одно преступление мы быстро раскроем. Попутно будем расшифровывать загадку Софии Лазаревны. Поскольку, как ты говоришь, там навязчиво крутился Спартак Казаринов, авось и к его смерти ниточку отыщем. Согласен?

— Конечно, — Бирюков посмотрел на вместительную «Тойоту» Черноплясовой с госномером X 12-34 НБ. — По-моему, в такой просторный лимузин можно запросто вместить коробку от японского холодильника…

— Надо только наклонить спинки задних сидений, — уточнил Шахматов.

За время обыска дачи Оксана Черноплясова по своей инициативе не произнесла ни слова. На вопросы она отвечала короткими «да» или «нет». Лишь в конце, когда следователь раскрыл принесенный из «Тойоты» увесистый баул и в присутствии настороженных понятых стал пересчитывать деньги, раздраженно заговорила:

— Можете не трудиться, там ровно пятьсот тысяч. Это мой гонорар за выступления. Хотите — проверьте в Кемеровском оздоровительном кооперативе «Доверие», где все оформлено документами.

Следователь смолчал и продолжил отмечать крестиком на бумаге каждую насчитанную тысячу.

В райцентр участники оперативной группы вернулись из Родниково на «Жигулях» Зарецкой поздно вечером. Перед тем, как сдать машину под охрану милиции, заехали в районную больницу. Находившийся в хирургическом отделении Борис Медников хмуро сообщил, что, несмотря на влитую кровь и другие принятые меры, потерпевшая в сознание не пришла, и состояние ее продолжает оставаться критическим.

Глава 19

Не улучшилось здоровье Клары и утром следующего дня. Однако, по словам приглашенного на оперативное совещание к Бирюкову судмедэксперта, после вторичного переливания крови появилась надежда, что Зарецкая все-таки выкарабкается из когтей смерти.

Проведенные экспертом-криминалистом Тимохиной трассологические расчеты подтвердили предположение Славы Голубева о том, каким образом произошла перестрелка между Кларой и Оксаной. Да и Черноплясова подтвердила это в своих показаниях. Загадкой оставалась причина стрельбы. После обмена мнениями сошлись на том, что Зарецкая явилась к Черноплясовой не ради грабежа, а для сведения каких-то старых счетов.

— Теперь, Лена, — обратился к Тимохиной Бирюков, — расскажи нам, что удалось расшифровать из фото- и радиоматериалов Сергея Полегшаева.

— Здесь, Антон Игнатьевич, есть знакомые лица, но без пояснений самого Сережи невозможно понять, когда сделаны фотокадры, — передавая Бирюкову пакет увеличенных снимков, сказала эксперт-криминалист. — Сережа оказался плохим фотографом. Снимал по-дилетантски, издалека. Пленку проявлял скверно. Кое-что мне удалось выправить при печати.

По очереди, начиная с Бирюкова, участники совещания стали рассматривать запечатленные «мгновения». Судя по ним, Полегшаев вел настойчивую «фотоохоту» за Галактионовой. Миловидное Юлино лицо в разных ракурсах без труда узнавалось на большинстве фотографий, а вот лица сфотографированных с нею людей угадывались трудно. Некоторых, правда, можно было разглядеть. В их число попал Максим Вольфович Виноградов, весело разговаривавший с Юлей. Рядом нахмуренно стоял смуглый Асултанов. На другом более-менее разборчивом снимке длинный, с лунообразным лицом, бывший председатель райпо Хлыстунов, согнувшись дугой, игриво обнимал невысокую ростом Галактионову за полуобнаженные плечи. Сценка была снята вроде как через щель в дощатом заборе. Боковые края кадра ограничивались размытыми в нерезкости вертикальными серыми полосами, а на заднем плане виднелся угол райповского склада промышленных товаров.

Фотографии общих видов были заметно лучше. На одном из них возле Юлиного особняка стояла «Волга» с начинавшимся двумя нолями «блатным» госномером.

— Не узнали в ГАИ, чья машина? — спросил Тимохину Бирюков.

— Облпотребсоюзовская персоналка, закрепленная за Хлыстуновым, — вместо Тимохиной ответил Слава Голубев. — Кстати сказать, Сережа и «Тойоту» Черноплясовой щелкнул на автозаправке у нас в райцентре.

Бирюков быстро нашел этот снимок, по сравнению с другими, пожалуй, самый удачный. На нем отчетливо были видны и белая «Тойота» с госномером X 12-34 НБ, и одетая в спортивный адидасовский костюм Оксана Черноплясова, придерживавшая правой рукой заправочный шланг от бензоколонки к машине, и даже вывеска над фасадом остекленного павильона: «Автозаправочная станция № 65».

Внимание Бирюкова привлекли еще три мутноватых снимка. На одном из них у распахнутых дверей промтоварного склада грузчики дружно поднимали в кузов грузовика расписанную иероглифами, видимо, тяжелую коробку, а наклонившийся из кузова Анисим Гаврилович Марусов как будто пытался им помочь. На другом — те же грузчики возле дома Галактионовой разгружали «Колхиду». По всей вероятности, ту самую, на которой Юле привезли уцененную стенку. Сама Юля стояла у открытой дверки кабины с противоположной от водителя стороны и что-то подавала сидевшему в машине мужчине, лица которого не было видно. На третьем — «фирмово» одетый Артем Лупов с «дипломатом» в руке галантно поддерживал под локоть Юлю Галактионову, помогая ей подняться в вагон электрички.

На двух фотографиях с черным непроницаемым фоном были сняты покосившиеся кладбищенские кресты. Показав их Тимохиной, Бирюков спросил:

— А это что такое, Лена?

— Это, Антон Игнатьевич я отпечатала с пленки, на которой проявилось только два кадра. Будто Сережа снимал при очень слабом освещении и два раза воспользовался фотовспышкой, которая высветила передний план. За ним — темнота.

Бирюков посмотрел на Лимакина, затем на Голубева:

— Помните, в ночь на Ивана Купалу хулиганившие подростки видели на кладбище две яркие вспышки? Не Сергей ли Полегшаев там фотографировал тайные похороны Казаринова?

— Вполне может быть! — воскликнул Слава.

Бирюков перевел взгляд на Тимохину:

— Спартака на негативах нет?

— Ни на одном кадре. Вероятно, Казаринов не интересовал Сережу. Я отпечатала с его негативов всех, кто так или иначе причастен к расследуемому делу.

— А из магнитофонных записей Полегшаева есть заслуживающие внимания?

И опять вместо Тимохиной ответил Голубев:

— На магнитофонных пленках у Сережи всякая ерунда. Он, видимо, еще не освоил «джеймс-бондовскую» технику и ничего путного не записал. Лишь одну фразу, относящуюся к интересующему нас делу, мы с Леной разобрали: «Если хоть пальцем Юльку тронешь, я тебе, блин, как куренку, шею сверну!» Запись хриплая, но «блин» — это Артема Лупова словцо, когда сердится. Кому Артем пригрозил, из записи не понять. Чуть-чуть слышно неразборчивое бормотание. Позвони, Игнатьич, в изолятор временного содержания. Пусть приведут Сережу сюда. Может, что-нибудь объяснит, а?..

Бирюков снял телефонную трубку. В сопровождении конвойного сержанта Полегшаев вошел в прокурорский кабинет, понуро опустив голову и заложив руки за спину. Не поздоровавшись, уселся на указанный стул и насупленным взглядом принялся изучать половицы. Он явно не хотел ничего объяснять, однако Бирюкову все-таки удалось убедить его в бессмысленности молчания.

Комментируя фотоснимки, Полегшаев от знакомства с Виноградовым отказался. Фотографировал, мол, Асултанова, а не этого здорового мужчину. Марусова «засек» на всякий случай, если тот станет отказываться, что купил японский холодильник, минуя магазин и по заниженной цене. «Тойоту» на бензозаправке «щелкнул» из любопытства. Управлявшая ею монументальная дама последнее время стала часто появляться в райцентре. Захотелось узнать, кто она и откуда, но не успел. «Волгу» Хлыстунова «сфотал» давно, в начале лета, когда тот подвез Галактионову с работы и на минутку зашел к ней в дом. Разгрузку «Колхиды» сфотографировал восьмого июля вечером при выгрузке уцененной мебельной стенки.

— Кроме мебели, что еще в «Колхиде» было? — спросил Бирюков.

— Упаковочную коробку от японского холодильника Артем Лупов на плече отнес в ограду Юлиного дома.

— Не поинтересовался после у Юли, зачем ей понадобилась пустая коробка?

Полегшаев криво усмехнулся:

— Не успел. Поторопились меня арестовать. Повременили бы недельку, я вывел бы Юлю на чистую воду и восстановил справедливость.

— Нельзя, Сергей, восстанавливать справедливость несправедливыми методами и выводить на чистую воду грязными руками.

— В белых перчатках Галактионову не возьмете.

— Если виновата, возьмем… — Бирюков помолчал. — Кто привез стенку?

— Не знаю. Ни шофер, ни сопровождавший из кабины не выходили. Только «Колхида» остановилась у дома, сразу появилась Юля с грузчиками. Видимо, заранее приготовилась к встрече.

— На снимке Галактионова что-то подает в кабину. Не деньги?

— Никаких денег никому она не передавала. Подала, по-моему, пачку сигарет, и сидевший в кабине сразу закурил. В общем, дым из кабины пошел. А лица курильщика мне увидеть не удалось.

— Лупов говорит, будто из Новосибирска по воскресеньям к Галактионовой приезжает на белой «Тойоте» солидный мужчина лет под пятьдесят…

— Врет Артем, как сивый мерин. Сам он с Юлей по выходным дням часто в Новосибирск мотается. Юля с прошлой осени неразборчивые амурные связи прекратила.

— Почему?

— Наверное, на Спартаке крепко обожглась. Или с Луповым капитально снюхалась.

Бирюков взглядом показал на фотографии:

— Тут есть снимок, где Хлыстунов обнимает Галактионову. Когда это снято?

— Четвертого июля Хлыстунов с областными чиновниками приезжал в райпо. По старой памяти мимоходом потискал Юленьку за углом склада и, облизнувшись, уехал с начальством на пикник.

— А кому Артем Лупов из-за Юли угрожал шею свернуть, как куренку?

— Спартаку Казаринову.

— Давно?

— В конце прошлого месяца, когда вот этот кадрик щелкнул. — Полегшаев ткнул пальцем в фотографию, на которой Лупов помогал Галактионовой подняться в вагон электрички. — Спартак не мог смириться с мыслью, что Юленька ему отходную сыграла, и постоянно подглядывал за ней. В этот раз подкараулил Юлю с Артемом на вокзале. В Новосибирск они собрались ехать. Хотел качнуть права, да не на тех нарвался. Лупов за рукав отвел соперника в сторону и так прицыкнул, что тот мигом отвалил с перрона.

— Сергей, кто убил Спартака? — внезапно спросил Бирюков.

Полегшаев словно опешил:

— Я откуда знаю, кто…

— Зачем же тайные похороны фотографировал?

— О смерти Казаринова я узнал из разговоров на следующий день, а когда фотографировал на кладбище, вообще не мог понять, что там происходит, — Полегшаев опустил глаза. — Откровенно признаюсь, один из моих осведомителей — заядлый рыболов, живущий недалеко от могильщика Собачкина, в ночь с пятого на шестое июля вернулся с рыбалки домой перед рассветом. В это время у избушки Гурьяна стояла белая автомашина. И как будто бы из нее вытаскивали большой ящик. Разумеется, это меня заинтересовало. Шестого утром, когда могильщика не было дома, я тайком заглянул в его усадьбу и в курятнике обнаружил прикрытую тряпьем японскую коробку. Сразу подумалось: кто-то из знакомых Гурьяна припрятал украденный импортный холодильник.

— А мысль — заглянуть в коробку — не мелькнула? — недоверчиво спросил Бирюков.

— Ну, разве мог я подумать, что в ней — труп Казаринова? Я так прикинул… Пустую коробку привозить тайно нет смысла. Значит, кража! Если привезли ночью, то и увезти должны в темноте. Короче, взял усадьбу могильщика под наблюдение и в первую же ночь, с шестого на седьмое, стал свидетелем непонятного… В первом часу в усадьбу Собачкина вошли два мужика. Один высокий, другой заметно ниже. Пробыли там минут десять. Ночь, как нарочно, выдалась очень темная, все небо затянуло тучами, и я пропустил момент, когда они вытащили коробку из курятника. Услышал по шороху, что с тяжестью пошли к кладбищу. Подумалось, воры хотят надежнее запрятать украденное в глухом углу. Они, похоже, заблудились. Около получаса искали вырытую Собачкиным яму. По глухим ударам комьев земли догадался, что зарывают коробку. Подобрался поближе, но разглядел только смутные согнувшиеся силуэты, напряженно орудующие лопатами. Находился от них метрах в двадцати. Ждал, скорее бы рассвело, чтобы сфотографировать. Но они управились до рассвета. И тогда решил применить фотовспышку. Два раза щелкнул — мужики словно растворились в темноте. Придя домой, сразу проявил пленку. Кроме мутных крестов, на ней ничего не получилось.

— Вызвать группу задержания не догадался? — спросил Бирюков.

— Думал, один управлюсь. Героем стану.

— Почему о происшествии никому не заявил?

— Стыдно было, что опрофанился, как малолетний шнурок.

— Значит, зарывал могилу не Собачкин?

Полегшаев крутнул головой:

— Упустив мужиков, я заглянул в избушку могильщика. В доску пьяный Гурьян храпел, будто трактор.

— На кого из наших общих знакомых те мужики ростом похожи?

— Не могу точно сказать. Очень темно было.

— Хотя бы примерно, Сергей…

— Ну, если взять райповских грузчиков, то высокий, примерно, как Николай Санков, а тот, что ниже, вроде бы на Артема Лупова смахивает.

— Может, это они и были?

— Не могу утверждать. Голосов их не слышал. Действовали молча, как роботы.

Телефон на столе Бирюкова залился междугородным звонком. Антон снял трубку. Звонил Шахматов. Заговорил он на условном языке, полунамеками, однако Бирюков без труда понял, что загадки, связанные с Софией Лазаревной и убийством Жменькина-Ксивы, разгаданы.

— А вальтеровская игрушка с залежалым припасом попала к ясновидящей от преуспевающего брокера, — заканчивая разговор, сказал начальник отдела розыска. — Хотели это у него выяснить, но портной говорит, что брокер срочно уехал к тебе. Если появится, имей в виду: второго июля по его билету в Москву улетел другой человек. Сам брокер вылетел из Новосибирска только утром девятого, а вечером того же дня отбыл авиарейсом из столицы в Лондон. Хорошо меня понял?

— Да, — подтвердил Бирюков.

— Потерпевшая не заговорила?

— Пока нет, но надежда появилась.

— Моли бога, чтобы помог ей. Заговорит — все узелки развяжет. Завтра буду у тебя с подробностями.

Глава 20

Максим Вольфович Виноградов появился у Бирюкова вскоре после оперативного совещания. Преуспевающий брокер так сильно изменился, что казалось, будто он только-только стал на ноги после изнурительной болезни. Смущенно поздоровавшись, торопливо сел и, глядя воспаленными глазами на Антона, с тяжелым вздохом проговорил:

— Приехал каяться в своих грехах, товарищ прокурор.

Бирюков слегка улыбнулся:

— Прокуратура — не церковь, а прокурор — не батюшка. Если намерены откровенно признаться в преступлении, то у юристов это называется явкой с повинной.

— Нет, нет, нет! Серьезного преступления, скажем, как убийство, я не совершил, но в моральном плане дров наломал много, очень много, — взволнованно заторопился Виноградов. — В прошлой беседе с вами, простите, был неискренним. Хотел полностью обелить себя. Однако после вчерашней стрельбы на даче Оксаны Черноплясовой, о чем узнал от сторожа Донцова, решил, пока не поздно, рассказать все откровенно. Пусть суд приговорит меня к тюремному заключению. Пусть! До тех пор, пока не исповедуюсь в безумии, которое допустил, я все равно жить не смогу…

— Внимательно вас слушаю, Максим Вольфович, — стараясь погасить эмоциональный порыв Виноградова, сказал Бирюков.

— Мои грехи начинаются с греха моей мамы, Ольги Модестовны. Придется начинать повествование с далекого прошлого. Для этого надо время…

— Пожалуйста, нас никто не торопит.

Виноградов еще раз вздохнул и стал рассказывать. «Грех» Ольги Модестовны, как уже знал Бирюков, заключался в том, что она официально вышла замуж за немецкого офицера Вольфа Швабауэра и поселилась с ним в роскошной квартире старинного дома на престижной в Одессе улице Дерибасовской. Когда советские войска начали упорные бои за освобождение Одессы, Вольф появлялся у жены редко и каждый раз, укладываясь спать, под подушку прятал заряженный пистолет. В ту ночь, когда Ольга Модестовна видела мужа последний раз, тревогу объявили так внезапно, что Вольф, кое-как натянув верхнюю одежду, схватил офицерскую портупею и выбежал из квартиры навсегда. Что с ним случилось, осталось тайной. Оставленный под подушкой пистолет вместе с хранившимися фотографиями мужа и письмами его родителей из Германии Ольга Модестовна вложила в надрезанную резиновую грелку и спрятала в тайник декоративного камина. Там они и остались, когда после освобождения города ее арестовали чекисты. Перед смертью она просила сына не только повидать бывших соседей, но и попытаться забрать из тайника фотографии.

Выросший в Одессе Виноградов прекрасно знал город своей юности. Выполняя предсмертный наказ матери, он быстро отыскал дом, где когда-то жила Ольга Модестовна. Никаких жильцов в нем не было — обветшавшее от времени здание находилось на долгостроевском ремонте. Это в какой-то мере облегчило задачу. Ориентируясь рассказанными матерью приметами, Максим Вольфович нашел нужную квартиру. Обойдя захламленные отбитой штукатуркой комнаты без оконных рам и дверей, обнаружил сохранившийся декоративный камин, добрался до тайника и, удивившись, вытащил оттуда туго набитую резиновую грелку, в которой прекрасно сохранились завернутые в пергамент фотографии молодого красавца оберлейтенанта, пачка писем на немецком языке и словно новенький «Вальтер» с полной обоймой боевых патронов. Сдавать пистолет в милицию, из-за непременных по такому случаю дотошных расспросов, Виноградов не захотел. И оставлять его на произвол судьбы в захламленной квартире было жалко. Максим Вольфович решил всю находку увезти домой на память о родителях, от которых, кроме этого «наследства», ему ничегошеньки не осталось.

В Одессе Виноградов пробыл недолго. Навестил некоторых из бывших друзей. Один из них работал авиадиспетчером. Он и помог в переполненном отпускниками аэропорту оформить билет на самолет до Москвы — прямых рейсов в Новосибирск не было. Чтобы не попасться на электронном контроле с пистолетом, Виноградов попросил друга провести его к самолету служебным путем. Когда пробирались сквозь толпу, Виноградова вдруг взяла за руку молодая невысокая женщина. Максим Вольфович удивленно посмотрел на нее и узнал заведующую складом Юлю Галактионову. Видок у Юли был удрученный. Уже вторые сутки она не могла выбраться из Одессы, куда приехала в отпуск к родственникам. Через друга Виноградов помог Галактионовой купить билет на свой рейс. При этом даже места их в самолете оказались рядом. Благодарная Юля проявила к своему неожиданному покровителю такое ласковое внимание, что тот, словно неискушенный юнец, безмятежно поддался женскому очарованию и почувствовал необъяснимый душевный подъем.

В Москве с билетами на Новосибирск проблемы не было, но, в отличие от Одессы, при посадке в самолет миновать контроль здесь не представлялось возможности. Виноградов предложил очаровавшей его попутчице отправиться в дальнейший путь на поезде. Галактионова охотно согласилась. Билеты купила в двухместное спальное купе фирменного «Сибиряка», который отправлялся из столицы поздно вечером. Только поезд тронулся, Юля проворно извлекла из чемодана бутылку французского коньяка и кокетливо сказала: «Как поется в песне, три счастливых дня было у меня. У нас же с вами будет два дня и три ночи до Новосибирска».

— С этой Юлиной фразы началось мое падение в пропасть, — посмотрев на Бирюкова, грустно проговорил Максим Вольфович. — В постели Юля оказалась неутомимой энтузиасткой, а я, к великому своему удивлению, превратился в пылкого юношу. Впервые мне довелось познать неописуемое словами чувство, когда душа буквально сливается с телом. Это трудно объяснить… Понимаете, Соня, родившая мне двух прекрасных сыновей, была сдержанной женщиной. Мы очень уважали друг друга, однако наши супружеские отношения складывались не по безрассудному влечению сердец, а разумом. Юля открыла мне иной мир…

— Короче говоря, дорожным романом вы не ограничились? — спросил Бирюков.

Виноградов наклонил голову:

— Да. Чтобы встречаться с Галактионовой, я отправил Соню на курорт — ей на самом деле надо было подлечить сердце, и сентябрь прошлого года у нас с Юлей стал медовым месяцем. В любви мы были ненасытны. Встречались тайно на моей даче в Родниково.

— А на белой «Тойоте» к Галактионовой не приезжали?

— В нашей фирме есть такая машина, но я редко пользуюсь ею. Предпочитаю «Мерседес»… Хотя, простите, нынче один раз Черноплясова просила меня сгонять ее «Тойоту» на заправку в райцентр. Воспользовавшись случаем повидать Юлю, после заправки заехал на базу райпо.

— Сама Оксана плохо водит машину?

— Отлично! У нее, понимаете, в характере чрезмерная гордыня. До безумия любит окружать себя лакеями. Из этих соображений постоянно угощает Сашу Донцова коньяком, чтобы тот возил ее по Новосибирску, как барыню. Так вот… — Максим Вольфович, словно утеряв мысль, на несколько секунд задумался. — Как старательно мы с Юлей ни скрывали от окружающих свою пылкую любовь, нас все-таки разоблачили. Через неделю после возвращения с курорта Соня со слезами упрекнула меня в том, что я завел любовницу. В ответ на мои возражения она дала точный словесный портрет Галактионовой. Еще несколько дней спустя Юля пожаловалась мне, что ее бывший муж грозится нас убить. Я попросил Юлю познакомить меня с этим бывшим, но она сказала, что это такой спившийся дегенерат, что вести с ним какие-то разговоры — пустое дело. В это же время возле моей дачи стал появляться некий загадочный тип. Я догадался, кто это, и попросил Донцова при первой возможности сфотографировать его, мотивируя просьбу якобы ревностью к жене. Вот такие грустные дела…

— Давайте, Максим Вольфович, от дел грустных перейдем к печальным, — сказал Бирюков, — Кто заварил кашу вокруг Софии Лазаревны?

Виноградов прижал ладонь к груди, будто у него защемило сердце:

— Оксана Черноплясова. У меня появилась информация. Я о ней скажу, но вначале выслушайте лично мои соображения на этот счет. Первое — привезенный из Одессы пистолет хранился на даче в тумбочке. Он пропал вместе с Сониными письмами и паспортом. Второе… Уже нынче, в средних числах июня, когда мы с Юлей отдыхали в постели, скрипнула входная дверь дачи. Мгновенно набросив халат, я вышел из спальни в прихожую — на пороге стояла Черноплясова. «Почему не закрываете дверь, когда забавляетесь с бабой?» — в свойственной ей манере грубо спросила Оксана. Я ответил, дескать, не ее дело — с кем я забавляюсь, а дверь закрывал. «Вы, дорогой сосед, стали рассеянным», — сказала Оксана и попросила сигарету. Сам я давно не курю, но для Юли держу в запасе «Мальборо». Подал Оксане пачку. Она саркастически усмехнулась: «Любимое курево Юльки Галактионовой. Если Спартак застанет Юленьку здесь — голову оторвет». Из этого странного посещения можно сделать вывод: у Черноплясовой оказался ключ от моей дачи, а он пропал вместе с Соней.

— Может, вы действительно забыли замкнуть дверь?

— Это исключено. В то время мы с Юлей имели достаточный опыт конспирации. У Юли даже выработалась привычка при входе в дачу говорить: «Макс, быстро — дверь на замок».

— Она Максом вас называла?

— Да. Максим ей казалось старомодным.

— Насколько понял, Черноплясова и Галактионова знакомы…

— Когда-то, до меня, Юля приглашала Оксану лечить мужа от запоя, но алкоголиков, как и горбатых, излечивает только могила.

— Не к этому ли методу «лечения» прибегла Галактионова?

— Простите, не понял.

— Убили ее бывшего мужа и пытались тайно похоронить.

— Вот оно что!.. А я, простофиля, ломал голову… — Виноградов потер седые виски. — Позвольте довести исповедь до конца. Возможно, это позволит вам сделать определенные выводы. Сначала доскажу о Соне. Конечно же, когда Соня исчезла, я сразу догадался, что ее нет в живых. Сомнение появилось после телеграммы и письма. Подумалось, рэкетиры захватили Соню и вот-вот станут требовать с меня выкуп. Этого не случилось, и я, стыдно сказать, даже обрадовался, что так легко расстался с женой, получив возможность бесконтрольного общения с Юлей.

— Вы продолжали встречаться с Галактионовой…

— До последней командировки за границу, — быстро вставил Виноградов. — Второго июля я должен был улететь в Москву, чтобы девятого вечером отправиться с делегацией в Лондон на аукцион. Билеты уже были заказаны. Накануне позвонил Юле — попрощаться перед разлукой. Она расстроилась и попросила отложить поездку хотя бы на одну ночь. Хотела повидаться. В Москве мне особо делать было нечего, и по моему билету улетел помощник. Себе же я заказал билет на утро девятого июля. Лазаря Симоновича отправил на дачу, а Юля второго числа приехала ко мне в Новосибирск. Уехала рано утром третьего, пообещав вернуться на следующий день, совпадающий с субботой, и пробыть у меня до понедельника. Однако четвертого она не появилась. Позвонила пятого утром и сказала, что у нее случилась неприятность, и ей крайне необходимо видеть меня в райцентре. На «Мерседесе» я через час после звонка был у нее. Выяснилось, что внезапно умер бывший муж-алкоголик, а похоронить его некому. Юля решила взять неприятную обузу на себя, но столкнулась с трудностями по отводу места на кладбище. Мне вспомнился мой знакомый могильщик Гурьян Собачкин, и я пообещал Юле, что попробую через него решить эту проблему. Повеселев, она дала мне две с половиной тысячи. На вопрос — затем так много? — сказала, чтобы я не стоял за ценой, лишь бы могильщик вырыл могилу где-нибудь не на виду у кладбищенской администрации.

— Какими банкнотами были деньги? — спросил Бирюков.

— Непочатая упаковка двадцатипятирублевок.

— Значит, это вы договорились с Собачкиным насчет могилы?

— Да. Гурьян долго отнекивался, мол, без разрешения администрации не имеет права рыть, но деньги сделали свое дело. Пока я договаривался, Юля сидела в «Мерседесе». Получив расчет авансом, могильщик провел нас с Юлей в самый дальний край кладбища, показал место, где пятого июля вечером будет готова яма, и посоветовал похороны провести скромно, чтобы администрация не увидела. При расставании Юля пообещала восьмого числа утром приехать ко мне.

— Приезжала?

— Нет, в полдень опять раздался звонок, и Юля озадачила меня новой просьбой — организовать доставку с оптовой базы в райцентр мебельной стенки и обязательно проследить, чтобы вместе со стенкой положили картонную упаковку от японского холодильника. Это, мол, пароль такой. С базой все обговорено, деньги уплачены. Мое дело лишь договориться с транспортом и сопроводить груз. Отказать, понятно, я не смог. Быстро договорился насчет «Колхиды» и поехал на базу. Там действительно, едва упомянул о японской коробке, заведующая складом дала команду грузчикам начинать погрузку. Первым делом, как я заметил, в кузов бросили пустую коробку с иероглифами. Пока грузчики занимаются своим делом, решил зайти к знакомому директору базы. Тот спорил с бывшим вашим председателем райпо Хлыстуновым, с которым я не встречался с той поры, как его перевели в облпотребсоюз. Увидев меня, Хлыстунов обрадовался. Перебросились пустяковыми фразами. Чтобы не мешать, я тут же ушел и вскоре отправился в рейс с загруженной «Колхидой».

— Хлыстунов не спросил вас, зачем приехали на базу?

— Ему не до меня было. Догадываюсь, он выдавливал какой-то дефицит у директора, а тот упорно сопротивлялся.

— А вообще, что вы можете сказать о Хлыстунове?

— Заурядный торговый работник с большими связями среди бывших номенклатурщиков. Чрезмерно хвастлив и необязателен. Обещает много, но мало делает.

— Как Галактионова вас встретила, когда привезли стенку?

— Очень радостно. Грузчики быстро разгрузили «Колхиду», и я уехал. Признаюсь, на душе было отвратительно. Или во мне заговорила ревность, или недоброе предчувствие, не знаю… Чтобы успокоиться, во время разгрузки попросил у Юли закурить, хотя два года назад бросил это занятие. Она принесла пачку «Мальборо». В дороге до Новосибирска полпачки искурил.

— О похоронах что Галактионова сказала?

— Ни слова. Видите ли, чтобы не афишировать грузчикам знакомство с Юлей, я даже не выходил из кабины. При шофере же, сидевшем со мной рядом, спрашивать о тайном уговоре с могильщиком, сами понимаете, рискованно. По телефону — тоже. С того раза мы с Юлей не встречались. Девятого утром я улетел в Москву, на следующий день был уже в Лондоне. Вернувшись из загранкомандировки, первым делом позвонил Юле. Она сразу ошеломила, заявив, что нам больше нельзя встречаться. Заварилось, мол, настолько крутое дело, что неизвестно, чем закончится. Только положил телефонную трубку, приехал из Родниково Лазарь Симонович и рассказал о печальной судьбе Сони, которую, оказывается, наконец-то, похоронили по-человечески в мое отсутствие. У меня внутри все заледенело. Начались вызовы то в областной угрозыск, то в прокуратуру… А позавчера неожиданно позвонила Клара Зарецкая. Помните бухгалтера-авантюристку из «Автосервиса»?

— Помню.

— Прошлый раз, когда вы спросили — почему Асултанов не заявил о хищении трехсот тысяч со счета фирмы? — я ответил уклончиво. Причина молчания Магомета Саидовича более весома. Зарецкая была его любовницей и слишком много знала о неблаговидных поступках… — Виноградов вздохнул. — Так вот, эта преподобная Клара назначила мне встречу в ресторане новой гостиницы «Сибирь». Просидели мы с ней там очень долго, и она рассказала такое, о чем я лишь смутно догадывался. По ее словам, всю акцию, мягко говоря, по устранению Сони Оксана Черноплясова выполнила руками своего дружка Володи и бывшего мужа Юли Галактионовой Спартака. Сплелись в один узел интересы многих. Расклад такой… Спартак мстил мне за Юлю. Оксана, устранив Соню, рассчитывала со временем устранить Галактионову и добиться моей благосклонности — эта разбойница, видите ли, безумно любит меня. Кларе для прикрытия нужен был надежный паспорт, а Володя хотел завладеть пистолетом, хранившимся на даче в тумбочке.

— Как он узнал о пистолете?

— Оксана обнаружила мой тайник, когда бездельничала во время выполнения Володей декоративной отделки дачи. Почтово-телеграфные фальшивки сделал Володя. Придумала их опять же Черноплясова. Она оказалась расчетливым психологом. Зная о моем увлечении Юлей, сообразила, что, получив такое письмо, я не буду настаивать на продолжении розыска жены, и все канет в Лету. А Лазаря Симоновича решила успокоить телеграммой.

— Почему Зарецкая так здорово разоткровенничалась с вами?

— Понимаете, в гневе Клара бывает прямолинейна до циничности. Она даже о себе может рассказать такое, чего порядочная женщина никогда не расскажет. Когда мы встретились, Зарецкая была сильно раздражена. Разговор начала напрямую: «Максим Вольфович, я считаю тебя порядочным мужиком. То, что состыковался с шалашовочкой районного масштаба, пустяк. Это от твоей неопытности распознавать женщин. Лично я укладывала в постель мужиков покрепче тебя, но ты передо мной устоял. Ценю за стойкость. К чему веду такой разговор?.. Завтра поеду разбираться с Оксаной Черноплясовой. Может, мне осталось жить самую малость. Поэтому хочу раскрыть тебе глаза на колдовскую суку, чтобы ты по глупости не клюнул на ее наживку. Согласен меня выслушать?» Разумеется, я согласился. И тут Зарецкая стала рассказывать такое… По памяти трудно воспроизвести весь разговор, но смысл я запомнил. Преступный замысел Черноплясова вынашивала, видимо, давно. Осуществить же его подвернулся случай только десятого октября. В этот день Оксана с Кларой ехали в электричке на дачу в одном вагоне с Соней и видели, как та переложила из кармана платья в дорожную сумку паспорт…

— Черноплясова и Зарецкая раньше дружили? — перебил вопросом Бирюков.

Виноградов брезгливо поморщился:

— В этой компании дружбой и не пахло. Их объединял деловой интерес. Спартак через Володю обратился к Оксане с просьбой вылечить его от мужской беспомощности. Оксана взялась, но ее шаманские внушения оказались бесплодными. Тогда она пригласила Зарецкую — профессионалку в сексе, пообещав Кларе надежный паспорт. Собрались в двухкомнатной дачке, которую в прошлом году снимала в Родниково Черноплясова. Оксана для видимости провела Спартаку сеанс внушения и после небольшой выпивки уединила его с Кларой в комнату. Зарецкая оказалась на высоте — Спартак воспылал к ней страстью. После этого снова сели за стол. Засиделись до полной темноты. Спартак начал было склонять Клару на повторный «сеанс» уединения, но Оксана строго сказала ему, мол, пора идти на дело. Спартак беспрекословно поднялся и вместе с Володей ушел. Под предлогом не опоздать на последнюю электричку следом ушла Зарецкая и стала наблюдать за ними.

— Можно ли ей верить? — вновь спросил Бирюков.

— В раздражении Клара обычно не лжет. Да и факты очень убедительные приводила.

— Какие, например?

— Например, как Володя отмычкой открывал дверь. Как Спартак, разувшись перед крыльцом, с молотком в руках на цыпочках вошел в дачу. Как выносили убитую Соню и заталкивали в старенький Володин «Мерседес». Спартак хотел снять с Сони золотые украшения, а Володя его одернул, дескать, оставь, погоришь на этих цацках. Потом Володя зло сказал Спартаку: «Зачем, дурак, затылок бабе разбил? Она же мертвая была, труп уже окоченел. Взял бы что надо и вышел. Теперь возись вот, скотина, с дохлой тушей». — «Она ничком на кровати лежала. Темно. Не поймешь, то ли дрыхнет, то ли до нас кто укокошил», — оправдывался Спартак. «Пушку взял?» — «Само собой». — «А паспорт молоткастый?» — «Тоже взял. Еще на тумбочке письма какие-то лежали, и их прихватил». — «Молодец, сгодятся»… Не знаю, насколько этот диалог соответствует действительности, но Клара рассказывала очень искренне.

— Что она не поделила с Черноплясовой?

— Володя влюбился в Клару и обещал приехать к ней. Оксана об этом узнала, начала мстить. Сначала поставила под удар Зарецкую, отправив письмо и телеграмму именно из Красноярска, где Клара обосновалась, хотя первоначальный замысел, согласованный с Кларой, был отправить эти послания из какой-нибудь отколовшейся от России республики, типа Молдовы. Потом застрелила Володю…

— Из каких источников у Зарецкой такие сведения?

Виноградов грустно усмехнулся:

— Товарищ прокурор, это же мафия. В их среде нет секретов. За деньги можно узнать все, что угодно, и обо всех.

— Вы бригадира грузчиков Артема Лупова знаете? — сменил тему Бирюков.

— До некоторой степени.

— Он что, телохранителем у Галактионовой?

— Какой Артем телохранитель… Просто Юля приглашает его для страховки, когда едет в Новосибирск за покупками. Одной отправляться в дорогу с деньгами рискованно. Теперь ведь могут ограбить на любом углу.

Бирюков чуть помолчал:

— Максим Вольфович, а замужество вы не предлагали Галактионовой? Почему, став холостяком, встречались тайно?

— Предлагал. Юля ответила уклончиво, мол, нынче все так неопределенно, как на войне. Невозможно угадать, что будет завтра. В райцентре она чувствует себя уверенно, имеет здесь прекрасный дом. Конечно, при отъезде за него можно выручить вроде бы приличные деньги, но ведь это всего лишь бумажки, обесценивающиеся не по дням, а по часам. Поэтому я прекрасно понимаю Юлины колебания и настаивать не стал… — Виноградов глубоко задумался. Неожиданно он вскинул красивую голову, посмотрел Бирюкову в глаза и словно с отчаянием заговорил: — Вам, вероятно, мое увлечение Галактионовой кажется по-детски наивным, но для меня это, поверьте, настоящая трагедия. Неужели я так жестоко ошибся в Юле? Удивительная женщина! Мне никогда ее не забыть…

Глава 21

Зарецкая пришла в сознание, когда следователь оформлял показания Максима Вольфовича Виноградова, однако врачи разрешили допросить ее на следующий день после того, как перевезли Клару из реанимационной в обычную одноместную палату. Допрос вел сам Антон Бирюков в присутствии Лимакина, который следил за магнитофонной записью.

Несмотря на тяжелое состояние, внешне Клара выглядела спокойной и даже привлекательной. Говорила тихо, но без натуги, как это обычно бывает с другими ранеными. Почти с первых ответов Зарецкой Бирюков понял, что она не глупа, очень решительна и остра на язык.

Из того, что рассказал Виноградов, Клара ничего не отрицала, а по уже известным следствию достоверным фактам, которые она приводила в подтверждение своих слов, в ее осведомленности не возникало сомнений. Например, Зарецкая вспомнила, как на следующий день после «дела» Спартак Казаринов искал где-то оброненную штрафную квитанцию за безбилетный проезд в электричке десятого октября. «Ясновидение» Черноплясовой назвала шарлатанством. Как и предполагал Антон, Оксана бралась «угадывать» только в тех случаях, когда через знакомых уголовников узнавала бесспорные факты. Пыталась она и у Володи Жменькина выведать, где зарыли Софию Лазаревну, но тот, не будь дураком, «затемнил», мол, в десяти шагах к северу от старых раздвоенных у комля березок. Почему Черноплясова так рискованно взялась гадать Лазарю Симоновичу? От беспросветной дури — хотела выщелкнуться перед Максимом Вольфовичем, которого умом не сумела совратить. Об убийстве Спартака Зарецкая не знала, однако не сомневалась в том, что рано или поздно «третий должен уйти». О Галактионовой отозвалась коротко и грубо: «Шалашовка».

В конце допроса, когда заглянувший в палату лечащий врач показал на часы, дескать, пора закругляться, Бирюков спросил Зарецкую:

— Клара Васильевна, почему умный Виноградов, устояв перед вами, соблазнился Юлей Галактионовой? Нет ли в этом криминала?

— Максим Вольфович — бескорыстный джентльмен. Почему клюнул на шалашовку?.. — Зарецкая, пересиливая боль, улыбнулась. — Есть старый анекдот с тонким юмором. В сквере на скамейке, печально задумавшись, сидит проститутка. Подсаживается к ней тоже печальный актер и начинает жаловаться, как много расплодилось самодеятельных артистов и как сильно они отнимают заработки у профессионалов. Обладательница древнейшей профессий сочувствующе ему поддакивает. Выговорившись, актер спрашивает: «А вы почему печальны?» — «Нам тоже самодеятельность мешает», — вздохнула проститутка.

— Понятно, — сдерживая улыбку, сказал Антон. — И еще один вопрос… Чем Оксана Черноплясова вам насолила, что даже убить ее намеревались?

— Это она, шарлатанка, чуть не убила меня вместо того, чтобы без звука возместить материальный ущерб, нанесенный ее дурацкими выдумками.

— Но стрельбу начали вы…

— Я хотела достать носовой платок. Едва сунула руку в сумочку — овчарка, лежавшая в углу, вскочила и ощетинилась. Знающие люди предупреждали: если Оксана не успокоит собаку, та сразу кинется, как только вытащу руку. Гляжу Оксане в глаза — молчит. Спрашиваю: «Долго псина будет стойку держать?» — «Пока не извинишься…» Каюсь, не хватило выдержки… Я знала, что шарлатанка не с пустыми руками меня встречала, но от ее наглости не могла сдержаться и, кажется, уложила овчарку…

В прокуратуре Бирюкова поджидал приехавший из Новосибирска Шахматов. Привезенные им показания Черноплясовой относительно Софии Лазаревны совпадали с показаниями Зарецкой. Оксана лишь не хотела брать на себя роль вдохновительницы «дела» и старалась доказать, будто до этого додумались сами Казаринов и Жменькин. По изворотливости ума «шарлатанка» заметно уступала Кларе, а вот наблюдательностью бог ее не обидел. Так, она подметила, что оброненную Спартаком штрафную квитанцию, когда сидели за столом, тайком подобрал Жменькин. Это наводило на мысль: квитанция оказалась на месте захоронения Софии Лазаревны не случайно. Ксива заранее подставлял Спартака на случай провала. О неудавшихся похоронах Казаринова в ночь на Ивана Купалу Оксана слышала на автозаправке в райцентре. Поэтому при «гадании» Славе Голубеву упомянула видящиеся ей кресты.

— А кто Ксиву застрелил? — спросил Бирюков.

— Черноплясова, — ответил Шахматов. — Оправдывается, будто сделала это в целях самообороны. Ехали, мол, в «Мерседесе» из Родниково в Новосибирск. Жменькин под предлогом заехать к другу свернул на проселочную дорогу. Шел густой снег. На одном из поворотов «Мерседес» забуксовал. Оксана стала вылезать из машины, чтобы подтолкнуть, и услышала за спиной щелчок. Оглянулась — Жменькин повторно взводил курок. Среагировала мгновенно. Вырвала у Ксивы пистолет и в упор влепила ему пулю. Оказывается, первый раз «Вальтер» дал осечку. Исследование гильзы, которую Оксана сохранила для своего «оправдания», подтвердило это. Черноплясова вроде под счастливой звездой родилась. При попытке застрелиться ее ведь тоже спасла осечка. Все другие патроны во время экспертизы сработали четко.

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — сказал Бирюков. — Есть еще новости, Виктор Федорович?

— Вчера арестовали Хлыстунова. За уцененные стенки собрал на взятках около ста тысяч.

— Наша Юлия Николаевна тоже кинула ему «на лапу»?

— Нет, Галактионова среди взяткодателей не числится.

Бирюков посмотрел на часы:

— Что-то ее телохранитель задерживается…

Вызванный по повестке Артем Лупов явился в прокуратуру с опозданием на целый час. Он добросовестно повторил свои прежние показания, но сверх того — ни слова. Бирюков встретился взглядом с настороженными глазами бригадира грузчиков:

— Теперь расскажи, хорошо ли охранял Галактионову?

— Я не из КГБ, чтобы охранять, — буркнул Артем.

Бирюков показал фотографию, где Лупов подсаживал Юлю в вагон электрички:

— А это что?..

— Это случайно встретились с Юлей на вокзале. Чтобы не скучать в дороге, сели в один вагон.

— За что же Спартаку обещал свернуть шею, как куренку?

— Ну, блин, кто вам такое сказал?! — возмутился Лупов.

— Это ты сказал «блин» Спартаку, — быстро подловил Бирюков. — Чтобы не тянуть время, можем прокрутить магнитофонную запись. Рассказывай, Артем, все начистоту, пока не поздно. Будешь увиливать, задержим по подозрению в убийстве. Посидишь в изоляторе, одумаешься и заговоришь…

Лупов не стал искушать судьбу. После недолгого раздумья, вроде бы с сожалением, признался, что Галактионова уговорила его в телохранители за пятьсот рублей в месяц. Боялась одна ездить с деньгами, да и Спартак Казаринов последнее время стал ей крепко досаждать. Согласившись на не особо обременительное занятие, Лупов первым делом «вправил мозги» Казаринову. Спартак отстал от Галактионовой, но вдруг опять зачастил к ней. Юля упрекнула Артема, что он плохо выполняет обязанности охранника и предупредила, мол, если не исправишься, придется нанять другого, скажем, Колю Санкова, который под пьяную руку разделается со Спартаком проще, чем с назойливой мухой. Терять халтурный «приварок» Лупову не хотелось, и он усилил бдительность.

Четвертого июля, когда всей бригадой обмывали получку на природе за птицефабриковской свалкой, неожиданно появившийся там Казаринов, разболтавшись, насторожил Артема, жившего на той же улице, что и Юля, через две усадьбы от нее. По пути домой Лупов зашел к Галактионовой. Веселая раскрасневшаяся Юля готовила на кухне ужин, как будто ждала гостей. Артем предупредил ее, что Спартак собирается учинить какую-то пакость, но Галактионова небрежно отмахнулась: «Я у него ключ забрала. Будет стучаться — не открою. Сегодня не карауль меня».

Лупов, придя домой, сразу завалился спать. Поздно ночью его разбудил телефонный звонок. Перепуганным голосом Юля прокричала:

— Артем, беги ко мне! Спартак дверь ломает…

Натянув джинсы, Лупов со всех ног бросился к дому Галактионовой. Когда прибежал туда, Казаринов уже взломал дверь веранды и, пытаясь прорваться в дом, барахтался с Юлей. Увидев ворвавшегося на веранду Артема, он безумным взглядом уставился на дверь прихожей и прохрипел:

— Там Юлькин фраер. Если сейчас же не выложит мне полста тысяч, удушу гада…

Лупов молча схватил Спартака за руки. Словно мешок взвалил его себе на плечи и потащил к взломанной двери. Внезапно сзади раздался глухой удар. Звонко брызнули стекольные осколки. Сопротивлявшийся Казаринов сразу обмяк. Лупов удивленно обернулся — с горлышком вдребезги разлетевшейся бутылки в руке на него тупо смотрел пьяный Хлыстунов…

Под напором неопровержимых улик и свидетельских показаний о дальнейшем поведала сама Галактионова. Поняв, что сухой ей уже не выйти из «мокрого» дела, Юля призналась, что рискнула принять Хлыстунова на ночь за почти бесплатную мебельную стенку, которую тот пообещал организовать в ближайшие дни. Обреченным голосом, поминутно вытирая скомканным платочком бегущие по щекам слезы, она подтвердила показания Виноградова. Рассказала, как убежал перепуганный Лупов, а быстро протрезвевший Хлыстунов упрятал в лежавшую у крыльца коробку труп Спартака. Вместе с Хлыстуновым долго соображали, где бы эту упаковку зарыть. Мысль о кладбище пришла в голову Юле, но громоздкая коробка не входила в хлыстуновскую машину. Тогда пятого числа ночью Хлыстунов приехал из Новосибирска на старой «Тойоте», взятой у какого-то знакомого кооператора, и увез коробку к Гурьяну Собачкину. Всегда к концу дня пьяный, могильщик об этом не знал. В первую ночь зарыть не успели. С шестого на седьмое июля за полночь пришли к кладбищу пешком. Юля была в джинсах и в кепке. Отыскивая место, где Собачкин обещал Виноградову вырыть яму, в темноте она запуталась, и Спартак оказался в чужой могиле. Дальше началась нервная гонка по заметанию следов…

Из прокурорского кабинета после допроса Галактионова ушла с таким удрученным видом, что казалось, будто окружающего для нее не существует. Тягостное настроение было и у Бирюкова с Лимакиным. Следователь облокотился на подоконник и задумчиво стал смотреть в распахнутое окно. Вдруг он воскликнул:

— Ну лихая стервочка! Уже марафет наводит…

Бирюков подошел к окну. У цветочных клумб возле входа в прокуратуру сосредоточенная Юля, глядя в небольшое круглое зеркальце, старательно подкрашивала тушью поблекшие от слез ресницы.

1992 г. 

Оглавление

Михаил Черненок . СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН . Повесть

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Реклама на сайте