«Плата за обман»

Анна Владимирская, Петр Владимирский Плата за обман

Дорогой читатель!

Перед вами очередная книга из серии приключений психотерапевта Веры Алексеевны Лученко. Хоти что значит «приключения»? Просто люди, близкие нашей героине либо не очень близкие, попадают в разные затруднительные (порой опасные) обстоятельства. А Вера случайно оказывается втянута в них, или же ее просят помочь — и она не отказывает.

В этом романе разноплановые события будут перекликаться, они окажутся схожи, как рифмы в стихах. Но одни будут казаться очень важными, трагичными, а другие — нет. И Вере придется самой решать, как поступить. А это всегда нелегко: определять, что главное, а что второстепенное, тем более что для нашего славного доктора именно мелочи по обыкновению играют первостепенную роль.

У Веры Лученко, бесстрашной и сильной (на первый взгляд), случатся и личные проблемы. Проблемы, как вы, к сожалению, знаете, всегда случаются не вовремя, как раз когда ты занят чем-то очень важным, требующим напряжения всех сил и внимания.

Однако преодоление сложностей превращает нас в бойцов. Ведь Удача улыбается только тому, кого она сперва как следует потреплет и поболтает по ухабам, испытывая на прочность. Так что скажем «спасибо» нашей трудной действительности: она заставляет нас быть в тонусе, в очередной раз выживать назло ей и вопреки, вынуждает тренировать свою сопротивляемость.

Ну а наша Вера к тому же еще и предчувствует опасность, все знает наперед, а потому производит впечатление волшебницы. Думаете, сказка? Выдумка? А вот и нет. Просто интуиция, которой мы зачастую пренебрегаем, является для нее важнейшим инструментом, можно сказать, оружием.

На самом деле каждый из нас — некий эксклюзив от природы, укомплектованный ею огромным запасом вариантов для выживания. И эти варианты так или иначе проявляются.

Особенно приятно наслаждаться результатами полета фантазии художников, а тем более если речь идет о талантливой девочке — маленьком дизайнере большой моды.

И хотя в начале работы над романом один из авторов утверждал, что захватывающего детектива на моде и девочке не построишь (дескать, нет здесь места погоням, дракам, стрельбе и таинственным загадкам), второй твердо возражал: в мире моды столько интриг и загадок, что на десяток детективов хватит.

Вот так и получился лихо скроенный сюжет из самых разнообразных лоскутов. Персонажей романа, поселившихся у нас в головах, мы погружали в самые сложные, какие только могли выдумать, ситуации. Действовали они практически самостоятельно, нам оставалось лишь успевать записывать.

В результате родился компромисс: и экшн, и лирика, то есть увлекательная история.

Чем же все закончится, спросите вы? Тем же, чем заканчивается каждая наша книга с участием Веры Лученко. Пусть далеко не все добьются того, к чему стремились, добро одержит достойную победу. И в этом наша принципиальная авторская позиция!

Анна и Петр Владимирские

Все обстоятельства, имена героев и названия в этом романе вымышлены. Любое совладение следует признать случайным.

1. ПОХИЩЕНИЕ

Чем удивить праздного киевлянина, решившего в воскресенье выйти прогуляться по перекрытой для автотранспорта улице Сагайдачного? Решительно ничем его уже не удивишь. Спокойно пройдет он мимо велорикш, не посмотрит в сторону музыкантов-виртуозов, отвернется от лошади, катающей за небольшую сумму всех желающих. А на фокусников и акробатов всего лишь мимолетно глянет — и зевнет. Все, все уже видел пресыщенный зевака и гуляка, и привлечет его, наверное, только палатка с пивом.

Но не сегодня.

Сегодня отдыхающий киевлянин изумился бы: улица была перекрыта не для того, чтобы он мог пересекать ее в самых произвольных направлениях с бутылкой в руке, шатаясь среди толп таких же жаждущих. То есть совсем не для него. Но для кого же?

Понять это было трудно. Кордоны нарядных милиционеров плотно защищали центр старой киевской улицы от посторонних, пропуская лишь некоторые автомобили. И хотя и так было ясно, что в длинных белых лимузинах, джипах величиной со слона и низеньких аристократических «ягуарах» не простые люди сидят, право проезда за таинственное оцепление давали лишь после предъявления специальных пригласительных.

«Богачи гуляют», — ворчали оттесненные со своих позиций продавщицы цветов. Любопытные становились на ступеньки магазинов, залезали на столбы, вытягивали шеи. Издалека гремела веселая ритмичная песня. В ней легко узнавалась недавно популярная «La camisa negra» — о черной рубашке и любви. Мелодия на счет «раз-два-три-четыре» была так заразительно-зажигательна, что группы молодых людей уже становились в кружки и начинали приплясывать, подпевая: «Тенго ла камиса нера, ой ми амор эста де луто!»

— Да что же там за праздник такой? — спрашивали друг у друга прохожие.

Наконец нашелся один человек, из тех, кто всегда в курсе происходящего. Он сказал:

— Это открытие бутика Миры Ладыгиной. Ну, той самой…

— Тю, подумаешь, событие, — заметил кто-то. — В Москве у себя уже всех одели, теперь приехали нам втюхивать.

Там, куда простых смертных не пускали, действительно совершалось обычное мероприятие — открытие нового магазина одежды. Только обставлено оно было необычно. Сам бутик ни за что не вместил бы всех приглашенных, и часть праздника проходила прямо под открытым небом, на мощенном плиткой тротуаре. Накрытых столов не было, зато в густой толпе ловко скользили девушки на роликах с уставленными едой подносами в руках. Ласково улыбаясь, они предлагали выпить и закусить. Пузырилось шампанское, покачивалось в бокалах белое и красное вино, алели канапе с икрой, торчали разноцветные шпажки в крохотных бутербродах, и увенчивалось все это великолепие яркими аккордами винограда, киви, персиков и дынь. Греческий салат выглядывал из свернутой рулончиком ветчины. Буженина и разнообразные сыры благоухали так, что животы приглашенных начинали урчать и гости немедленно тянулись за угощением.

Только журналисты завистливо косились на еду вечно голодным глазом. Вначале им следовало выполнить свою работу, а уж после пресс-конференции можно было и оторваться.

Героиня праздника, сама Мира Ладыгина, стояла на ступеньках бутика в окружении нескольких человек. Знаменитому дизайнеру молодежной одежды исполнилось всего пятнадцать лет. Высокая, худенькая, но не страшноватой модельной худобой, а просто от природы стройная, с чертами девчоночьей, почти детской непосредственности и вместе с тем проснувшейся женственности. Запоминались ее лицо треугольного кошачьего абриса, острый вздернутый носик и окруженные веснушками выразительные глаза цвета крепко заваренного чая.

Поначалу в шуме, грохоте музыки и суете ничего нельзя было понять. Подвижный парень, чьи нервные жесты и озабоченное лицо выдавали пиарщика, махнул рукой, и группа журналистов принялась аплодировать, вначале неохотно. Но московские гости громко проскандировали: «Bay, Украина! Мы вас любим!» — и аплодисменты сделались искренними. Посыпались вопросы.

Пиарщик кивнул в сторону леса поднятых рук:

— Давайте вы, девушка в оранжевой бандане…

— Сколько лет вам было, когда открылся ваш первый бутик? — привычной скороговоркой спросила журналистка. — Где шьется ваша одежда?

— Мой первый магазин открылся в Москве три года назад. — Мира отвечала, словно отличница на сложном экзамене. Говорила она тихо, но голос ее звучал отчетливо. — Одежду шьют в Китае.

Журналистка тараторила еще что-то, но пиарщик резко бросил ей «хватит» и указал на следующую. Пресса была представлена почти исключительно женщинами.

— Есть ли у вас бойфренд? Кто он?

Мира не успела ничего сказать. За нее ответил мужчина, стоявший рядом, ступенькой ниже.

— Бойфренда у Миры нет. У нее есть любимое дело, много друзей и семья!

Журналистки оживились. Это был отец Миры, Марат Ладыгин — известный российский бизнесмен и миллионер.

— Но ведь у нее не родная мать? — без разрешения выкрикнула женщина в джинсовом костюме.

Ее проигнорировали. Пиарщик кивнул в другую сторону. Оттуда послышался заученный вопрос:

— Носите ли вы сами то, что придумываете?

— Да, — сказала Мира. — Все, что разрабатываю, я ношу сама.

Отец снова вмешался.

— И не только она, — с энергичным нажимом сказал он. — Мирочкин дизайн признает модная молодежь всей планеты. Ее одежду считают честью носить даже звезды с мировым именем, например Дорис Милтон. — И он кивнул вправо.

Все повернулись туда и ахнули. Действительно, рядом со ступенями бутика, окруженная бодигардами, стояла всемирно известная голливудская актриса, телеведущая и поп-певица. Она улыбнулась знаменитой американской улыбкой и что-то прощебетала по-английски. Всем было понятно, что приглашение такой суперизвестной персоны стоило Марату Ладыгину больших денег.

— Скажите… — Этот трепетавший в журналистских сердцах вопрос тут же кто-то озвучил, — какой гонорар вы заплатили Дорис за то, что она прилетела на открытие бутика вашей дочери?

— Миллион долларов! — ответил бизнесмен, одаряя прессу ослепительной улыбкой. — А теперь достаточно вопросов.

Пиарщик подхватил:

— Эксклюзивное интервью Миры Ладыгиной вы сможете прочитать в журнале «Эгоист»! Открываем бутик, угощаемся и празднуем! Прошу!

Музыка стала торжественной. Мире Ладыгиной вручили большие ножницы, и девочка, повернувшись к красной шелковой ленте у входа, неловко поднесла к ней инструмент. Но то ли ножницы были тупыми, то ли лента оказалась слишком скользкой, только символическое действие все не происходило.

Ее папа, Марат Ладыгин, как раз шептал что-то на ухо пиарщику. Еще три человека из свиты были заняты сдерживанием журналистов, так и норовящих подняться по ступенькам поближе.

Плечи Миры нервно задвигались: еще разок… Нет, никак. Толпа замерла и не дышала. Наконец отец повернулся к дочери, но ничего не успел ни сделать, ни сказать. В этот момент стоявшая чуть в стороне женщина небольшого роста стремительно поднялась к девочке и одним движением сдернула алую ленту с ручки, затем руками натянула ленту так, чтобы ее можно было легко разрезать, и кивнула Мире. Девочка мгновенно перерезала полоску ткани, благодарно взглянула на женщину, с облегчением отдала ножницы кому-то, стоявшему рядом, и вошла в открытую дверь магазина.

Вслед за ней, хмуро взглянув на миниатюрную женщину, вошел Ладыгин. За ним в созданный охранниками коридор из оттесненных людей грациозно шагнула Дорис Милтон, приглашенная жестом пиарщика. И уже после нее начали входить остальные.

— Вера! — крикнули из толпы.

Женщина, которая помогла Мирославе перерезать ленту, уже входя внутрь, оглянулась и помахала рукой.

— О, Дашка, привет, дорогая! Иди за мной. Там пообщаемся.

* * *

Утром этого дня Вера Лученко, как всегда, вывела погулять своего любимца, белого спаниеля. Надо сказать, что работала она психотерапевтом, но у нее имелся собственный доктор: пес Пай. Потому что, в каком бы вы ни были настроении, как бы паршиво себя ни чувствовали, — после прогулки с белым рыжеухим психотерапевтом вам гарантированы счастливая улыбка и душевная радость. Ведь пес подпрыгивает и метко целует вас в нос, носится по двору со счастливой улыбкой и требует немедленно разделить с ним радость от всех запахов, от взлетевших голубей, да просто — от веселой беготни. И попробуйте не разделить! Будете неоднократно вылизаны и испачканы передними лапами.

Возвращаясь домой, Вера проверила почтовый ящик и достала из него плотный прямоугольник бумаги. В квартире прочитала. Хм, что еще за пригласительный? Однако стильный! Такого гламурного пригласительного билета Вера Лученко еще не видела. В конверте карамельного розового цвета спряталась ярко-салатовая визитка. В самой визитке — отверстие, сквозь него пропущен золотой шнурок. Сплошной блеск, но похоже все это на какой-то товарный ценник…

Вера хотела было выбросить блестящие лаком картонки, но поймала взглядом свое имя-отчество и вгляделась внимательнее.

«Дорогая Вера Алексеевна! В этот знаменательный день Вы приглашаетесь на презентацию бутика Миры Ладыгиной. Адрес бутика: улица Сагайдачного, дом такой-то, слева от фонтана. Ждем вас в 17.00. В программе презентации — показ мод из последней коллекции «осень-зима» Миры Ладыгиной, шведский стол от шеф-повара ресторана «Остап», а также подарки и сюрпризы для гостей. До встречи. Мирослава Ладыгина».

— Ладыгина, — пыталась вспомнить Вера. — Ладыгина… А!

Ведь это же та самая знаменитая девочка-модельер! То ли вундеркинд-дизайнер, то ли просто очень талантливая. Короче говоря, феномен в мире моды. Нуда, недавно и ролик о ней был по телевизору, и в журнале про нее писали. Родилась в семье какого-то московского олигарха, кажется. Папа заметил увлечение дочери рисованием; особенно охотно она придумывала наряды для своих кукол — ах, как уникально, в самом деле! И отдал девочку в лучшую художественную студию, плюс частные уроки. Папа пустил зарождающиеся способности дочери в нужное русло. Был подключен сам Вячеслав Васильчиков, мэтр отечественного мира моды, знаменитейший дизайнер. Он преподал Мирославе Ладыгиной несколько бесценных уроков по дизайну одежды… Так, во всяком случае, об этом писали. Теперь у нее свои бутики в разных городах мира. В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Милане и, конечно же, в родной Москве. И вот Мира открывает свой бутик в Киеве.

«Надо же, меня приглашает сама Мира Ладыгина. Впрочем, она и не знает о моем существовании, это работа ее рекламной службы. M-да, милая девочка, если бы не папины деньги, вряд ли бы тебе так повезло в жизни». Но кто мог внести Веру Лученко в список приглашенных и прислать это ослепительное полиграфическое изделие? Случайно такое в почтовый ящик не попадает, а с VIP-персонами из высших эшелонов моды обычный доктор-психотерапевт знакомств не водит. Разве что шитьем для себя занимается, но какое отношение… «Так-так, ну-ка… Благодарные пациенты расстарались? Они, к счастью, есть у меня. Но кто именно? Нет, это, скорее всего, Даша Сотникова, задушевная подружка и директор рекламного агентства. Точно она, больше некому! Все эти светские мероприятия и сияющие пригласительные — просто-напросто реклама, а Дашка на ней стаю собак съела».

Сбоку послышатся нетерпеливый скулеж. Пай стоял рядом со своей миской в выжидательной позе и напоминал, что собака сегодня еще ничего не ела. Что это мамочка застыла над отвратительно пахнущей бумажкой? Он встал на задние лапы, положил тяжелую голову на стол и понюхал пригласительный. Тьфу! Придумают же люди! Он бы понял, если бы пахло мясом иди хотя бы косточкой, а то химией какой-то…

— Сейчас, милый, — спохватилась Вера, — получишь свой завтрак.

Пай запрыгал по кухне, сделал пару кругов и намертво приклеился к Вериным ногам.

— Не мешай, уроню.

Она достала из холодильника заранее размороженное и нарезанное мясо, залила его кипятком из чайника, воду слила, засыпала гречневой кашей, перемешала и поставила на пол. Миска еще не коснулась пола, а Пай уже жадно лакал из нее.

«Самого маленького любимца накормила, можно и самой чайку попить. Большой любимец давно на работе. И почему это Андрюша в последнее время даже по воскресеньям вкалывает? Все время пропадает в своей ветклинике и говорит, что это зависит не от него. Я уже привыкла, ведь и сама иногда круглосуточно… Но хоть одно воскресенье можно работать не до самого позднего вечера?

Надо его навестить, там рядом лес и почти загородный воздух, и хорошо, наверное, — ранняя осень… Вывести погулять родимого ветеринара, кто еще о нем позаботится?»

Вера заварила себе чаю в фарфоровом чайнике. Отрезала колесико лимона и положила в белую лебединую чашку — так она называла чашку с рисунком на боку, изображавшим двух лебедей, — засыпала двумя ложками сахара, растоптала ложкой.

Воскресенье. Утро. Что может быть лучше?

Как хорошо! Пусть все наслаждаются, кто чем хочет, ты наслаждаешься ароматом горячего чая.

Как хорошо вознаградить себя за… Ну, какая разница за что? Всегда найдется, за что себя вознаградить. Вначале долго ничего не делать, а потом немножечко вознаградить.

В том-то и секрет.

Ведь не фокус — сначала зажиматься и терпеть, а уж потом позволить себе праздник. Вы попробуйте просто на ровном месте все бросить и начать немедленно наслаждаться.

Единственная тревожная мысль в волнах гармонии: взять к чаю печенье, шоколад или ничего? То есть совсем ничего, вроде намазанного на белую пружинистую булку тонкого кусочка свежайшего адыгейского сыра… И, отпихивая локтем любопытный собачий нос, добавить на тарелку ма-а-а-аленький кусочек оставшегося в недрах холодильника пражского торта…

Ну вот, теперь завтрак исчезает легко и с приятной скоростью, и единственное, чего не хватает в жизни, это… Это…

«Пожалуй, — решила Вера, — нужно действительно сходить на открытие бутика. Потому что, во-первых, мне давно хотелось выбраться посмотреть что-то интересное.

Во-вторых, я женщина любознательная, а одежда от Миры Ладыгиной — это ужасно любопытно, к тому же я люблю шить и красоваться в сшитых обновках. Это помогает расслабиться после врачебных будней. А значит, событие как раз для меня. В-третьих, давай-ка, доктор, признайся: у тебя нередко так в жизни случается. Стоит чего-то очень захотеть, и оно тут же происходит — вот, пригласили тебя на праздник для нерядовых граждан. Словно ты известный политик, звездулька эстрады или телеведущая. Чего же тебе еще?»

Осталось решить главную женскую проблему — что надеть. Как всегда, шкаф ломится от вещей, а одеться не во что. Знакомый парадокс. А ведь одежда — это часть собственного «я» и язык сигналов для других, и получается, что ты не в силах решить, какая ты сегодня? Внезапно онемела? Ну уж нет, надо срочно сочинить новые комбинации из старых тряпок. Мы, женщины, наряжаемся не только для моды и неотразимого впечатления, а чтобы чувствовать себя каждый раз по-новому.

Пай давно позавтракал, благодарно лизнул Верину руку и улегся на бок под креслом, чтобы немного вздремнуть. Но тут мамочка вдруг открыла шкаф, принялась доставать из него наряды и выкладывать на диван. О, давно мы не играли в эту игру!.. Пес запрыгнул на ворох одежды, схватил зубами что-то торчащее и замотал головой. «Фу!» — закричала Вера и потянула к себе схваченные колготки. Какое там «фу», если уж начала развлекаться — изволь продолжать.

В перетягивании «каната» победил, естественно, самый сильный, то есть Пай. Вера оставила ему добычу и стала придирчиво оглядывать свои одежки. Она тоже любила быть разной даже в рамках выбранного стиля. Например, не всегда надевала свой докторский халат. Обычно ей сразу становилось понятно, какая вещь подходит к случаю, а какая нет. Перед ней лежало много отличных нарядов, даже любимых, но она не станет их мерить: это не для конкретного случая. Сегодня нужна штучка, которая будет рассказывать не просто абстрактную историю, а историю о ней, Вере. И долой отговорки: «Это не модно», «Как на меня будут смотреть» — нельзя быть цензором номер один для самой себя!

Ну вот, остановим свой выбор на костюме в стиле сафари. Песочный цвет, простенько, но натурально: лен, в нем легко дышится, а сегодня жарко не по-осеннему. И достаточно свободный покрой для того, чтобы чувствовать себя комфортно. Брюки широкие, жакет приталенный без рукавов. Под этот песочный ансамбль подойдет акцент: бирюзовый топ в стиле этно, с вышивкой по линии лифа — еще один козырь.

Решив главную женскую проблему, Вера Лученко сочла себя удовлетворенной.

* * *

Ты же сама этого хотела. Внимания, праздника, восхищенных взглядов…

Вот они. Глазеют на тебя, на твои дизайны — вещи марки «Mira Ladygina». Щупают, поглаживают пальцами, прикладывают к себе, жаждут купить все эти платья, джинсы, майки и топы, отделанные стразами и принтами; необычного кроя юбки и яркие бомберы, а еще обувь и аксессуары. Галдят, восхищаются, переговариваются вполголоса. «Мира Ладыгина — это «прет-а-порте»?» — «Нет, что вы, это мода «от кутюр»!» — «Куууул!»

А вот и нет, дорогие мои, это вовсе даже «масс-маркет», то есть массовое производство. Но работа все равно авторская.

Так хорошо все начиналось, так весело и непринужденно, радость летала над головой и обдувала ее своими крыльями… Почему же сейчас будто отключили электричество? Почему приглашенные гости превратились просто в пеструю толпу? И ужасно хочется от них спрятаться…

Мира улыбалась, что-то отвечала, запинаясь. И чувствовала, что ее улыбка вот-вот станет гримасой, а щеки онемеют. Надо отойти куда-то в сторону, хоть на минутку, нельзя показывать всем спою слабость. «Я же все понимаю, мне нужно вернуться в эти самые, лучи славы, и я сама этого хочу, мне только чуть-чуть… Сюда… За этот выступ, за стойки с развешанной на них одеждой… Так… Хорошо. Хоть бы папа не заметил…»

— Утомили вас эти журналюги? — услышала она сбоку участливый женский голос.

Мира на секунду закрыла глаза — вот черт, нашли все- таки! — повернула голову и увидела давешнюю чужую тетку, которая ей помогла с этой дурацкой ленточкой. Ладно, хоть не свои. Надо сделать приятное лицо и изобразить хорошую девочку, сказать ей «спасибо».

— А, это вы, — слабо улыбнулась Мирослава Ладыгина. — Спасибо, что помогли с ленточкой. Ножницы, наверное, тупые попались.

Женщина посмотрела на нее своими пронзительными глазами. Ишь, какие синие, будто отредактированные в «Фотошопе».

Вдруг синеглазая подмигнула Мире и тихо спросила:

— Что, детка, плохо тебе?

Мира заморгала от неожиданности.

— Давай посекретничаем пару минут, тебе станет легче. Да и мне тоже, не выношу замкнутых пространств, как только в них попадаю — сразу начинаю болтать, и тогда становится легче.

— Не дадут нам поболтать, — капризно вздохнула Мира. — Вон уже папа идет. И его помощники рыщут, и тетки из журналов…

Синеглазая полуобернулась, протянула руку и выставила вперед ладонь, будто защищалась от солнца.

— Все, — сказала она, — несколько минут они нас не будут замечать. Кстати, меня зовут Вера Алексеевна. А фамилия моя Лученко. Ну что, посекретничаем?

Мира смотрела на женщину, приоткрыв рот. Ненормальная, что ли? Как это «не будут замечать»? Сказочки… Как бы от нее свалить потихоньку?

Она посмотрела на отца, который остановился в центре бутика и искал глазами дочь. На мгновение его взгляд уперся ей в лицо, скользнул дальше. Не заметил!

Мимо них, совсем близко, процокали каблуками элегантные молодые женщины со спутниками. Они горячо обсуждали увиденное. Мира помахала рукой перед проходящими. Ни женщины, ни мужчины не повернули голов. А ведь только что глаз с нее не сводили!

Она не знала, как реагировать. Фантастика какая-то! Но стало действительно легче дышать.

Женщина смотрела на нее сочувственно. Симпатичная какая Вера Алексеевна. Лицо будто светится, доброе.

— Я сейчас… — Мира судорожно всхлипнула и смахнула слезинку. Почему-то ей захотелось плакать. — Я скоро… Это нервное, да? Вы психолог? — Она несмело улыбнулась.

— Психотерапевт. Вы не торопитесь, — небрежно махнула ладонью в сторону зала Вера. — Там сейчас дым коромыслом, вашего отсутствия никто и не заметит. Все хорошо.

Лученко не стала пускаться в объяснения, что от треволнений при подготовке к важным мероприятиям у кого угодно может случиться нервный срыв. Надо просто помочь маленькой хозяйке большого пафосного бутика, вот и все. Краем глаза Вера увидела Дашу Сотникову, свою подругу рекламщицу — это она окликнула ее там, у входа. Ничего, подождет пару минут, пусть пока модными тряпочками полюбуется.

— Правда? — спросила Mира, совсем как маленькая девочка. Она почувствовала благодарность к этой женщине, чей голос и само присутствие почему-то успокаивали.

— Правда. Давайте мы с вами на несколько минут забудем о приглашенных. О надоедливых мальчиках и девочках с телеканалов и из газет. И просто поболтаем, о чем вздумается.

— Я с удовольствием, — улыбнулась девушка.

«Слезы высохли — уже хорошо», — подумала Вера.

На Миру повеяло сказкой из детства. На миг она почувствовала себя ребенком, стала самой собой. Ей захотелось разговаривать с этой женщиной так, как она разговаривала с мамой…

— Только знаете, минуты быстро летят, — сказала Лученко. — А мне хочется предложить вам забавный тест.

— Пойдемте наверх, в примерочную, — с готовностью отозвалась Ладыгина.

Они поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж, где никого еще не было.

— А вот скажите мне. Мира, каким животным вы хотели бы быть?

— Как это? — удивилась девушка.

— Например, я бы хотела быть спаниелем, — сказала Лученко так, будто они давным-давно знакомы и просто беседуют как подруги. — И мой ответ говорит о том, что я, как и эти ушастые красавцы, считаю себя внимательной, чуткой, чуть ироничной и игривой, и в то же время умной и преданной, немного застенчивой, но все-таки зубастой, готовой отстаивать свою точку зрения и не чуждой разумных компромиссов.

— Ой, я тоже ужасно люблю спаниелей! — воскликнула Мира. — Только можно взять не зверя, а насекомое?

— Запросто.

— Тогда мне хотелось бы быть стрекозой, — обрадовалась Мирослава.

— А каким цветком?

— Ландышем, — не задумываясь ответила девушка. — Это что, тест? Вы меня тестируете?

— Вроде того. А какой мебелью вы хотели бы быть?

— Ну, не знаю… Кроваткой, наверное. Уютной такой, маленькой. Чтобы на ней можно было свернуться калачиком и уснуть.

— Музыкальный инструмент?

— Скрипка.

— Птица?

— Ласточка. А знаете почему?

— Догадаться могу, но лучше вы скажите сами, — ответила Вера.

— Ласточка не может жить на земле. Она с нее взлететь не в состоянии. Ласточки обычно лепят свои гнезда под крышами домов. И уже оттуда планируют вниз, летают над городом. Или над полем, лесом. Правда, интересно? Я читала. Птица, которая не может опуститься на землю…

Над головой ее собеседницы мелькали воображаемые ласточки. На землю они не опускались, на земле им было просто неинтересно. Мира провожала их глазами и думала: правильно, что не садятся, нечего тут делать. Пусть летают.

Девушка почувствовала себя спокойно, как дома. К ней вдруг вернулась способность замечать, во что одеты окружающие. Как элегантно и со вкусом одета эта незнакомка! А сочетание песочного костюма с изумрудным топом — просто высший класс! Наверняка она тоже из мира моды. Какая-то местная дизайнерша.

— Я не дизайнер, а психотерапевт. Я уже вам говорила, — сказала женщина.

Мысли читает? После фокуса с невидимым ограждением Мира готова была поверить во что угодно.

Вера протянула Мирославе руку и задала вопрос, больше похожий на предложение:

— Теперь можно и в народ пойти?

Девушка встала. Ей сделалось неловко, даже немного стыдно. Она должна быть как стальной стержень, всех видеть, на все вопросы отвечать и всех покорять. А сама… Проявила слабость.

— Вот ты где! — сказал заглянувший в примерочную мужчина со шрамом.

Рядом с ним стоял встревоженный отец, Марат Ладыгин.

— Что случилось, Мира? — спросил он.

Мужчины настороженно смотрели на Лученко.

— Все о'кей, — бросила девушка, подходя к нему и беря за руку. — Пошли вниз. А вам пока-пока! — Она полуобернулась и небрежно помахала Вере рукой.

В нижней, основной части бутика вовсю разворачивался хорошо продуманный дорогостоящий пиар. Американская красотка Дорис, очень похожая на ожившую куклу Барби, подходила к стойкам и отбирала платьица, топы и джинсы. Сбрасывая отобранные вещи на руки продавцов, она плыла к стеллажам с обувью и с восхищенной улыбкой на лице хватала все подряд элегантные лодочки, больше похожие на младенческие пинетки, и лакированные ботиночки. Выбрав несколько десятков образцов одежды, обуви и аксессуаров, Милтон прокомментировала для прессы: дескать, хоть Мира и создает свою одежду для девушек до двадцати, сама Дорис не собирается выглядеть старше! И хочет благодаря вещицам Ладыгиной как можно дольше оставаться юной.

После этих слов у многих приглашенных будто глаза открылись. Они стали оглядываться по сторонам, признавая, что Ладыгинский бутичок-то не простой, а самый что ни на есть концептуальный. Все бросились выбирать себе одежду…

Этим вечером в Бориспольском аэропорту было тесно, душно и шумно. Провожали Дорис M ил тон и московских дизайнеров одежды. Журналистская братия до отказа заполнила зал, упершись в перегородки регистрации. Для корреспондентов ежедневных и еженедельных газет, глянцевых журналов и радиостанций событие тянуло на главный материал. Ну как же: визит заморской гостьи на открытие бутика Миры Ладыгиной — раз, отлет из Борисполя Марата Ладыгина и его дочери, владелицы марки «Mira Ladygina», — два.

Милиционеры были недовольны и озабочены поднявшейся суетой. Зато скучающих обычных пассажиров все это развлекало: изящная Дорис в круге бодигардов, респектабельный Марат всего с двумя охранниками, его юная дочь. В эпицентре толпы давала обязательное прощальное интервью Дорис Милтон. Она затмила Мирославу, но старательно упоминала ее в интервью. Видно, и впрямь получила хороший гонорар.

— Понравился ли вам Киев?

— Да, Киев очень красивый город. И я рада, что здесь станут носить одежду Мирославы Ладыгиной.

— Как вы оцениваете развитие этой марки?

— Как очень многообещающее. Я сама купила несколько потрясающих вещей.

— Каков ваш прогноз на будущее?

— Я думаю… — очаровательнейшая из арсенала улыбок, — по мере взросления девушки будет взрослеть и ее торговая марка.

Наконец улыбчивая Дорис элегантно помахала всем провожающим и вместе со своей обслугой отправилась куда-то вглубь здания, в зал для самых важных персон. В последний раз отсверкали вспышки фотоаппаратов, погасли красные лампочки телекамер, журналисты спрятали диктофоны. Шумиха улеглась, аэропорт принял свой обычный вид.

Люди Ладыгина и он сам должны были лететь на его личном самолете. Они сдали багаж, поднялись на эскалаторе в зал, но не стали в нем задерживаться и направились к специальным «воротам».

Марат Ладыгин оглянулся и спросил у своего помощника:

— Где Мира?

— Только что была здесь… — в недоумении оглянулся тот.

Немногочисленная свита остановилась. Ладыгин раздраженно буркнул:

— Ну так найди!

Охранник подошел к своему коллеге, стоявшему у стены.

— Она зашла в туалет! — крикнул он оттуда.

Никто не забеспокоился. Марат отвлекся, стал с кем- то говорить о предстоящих делах.

Прошло минут десять. Ладыгин грозно посмотрел на своего помощника.

— Пошли внутрь, — кивнул тот второму мужчине.

Очень быстро они вышли оттуда: первый был мрачным, второй растерянным.

— Девочки там нет…

— Как это нет? — спросил Ладыгин. Он сам зашел в комнату, не предназначенную для него. Не обращая внимания на удивленных женщин, Марат тщательно осмотрел помещение и все кабинки. Мирославы там действительно не было.

В это время Сергей Старостин, начальник службы безопасности бизнесмена, уже вызвал от самолета еще двоих своих сотрудников. Как только они подошли, он велел им тщательно осмотреть аэропорт, все входы и выходы. Сам он дождался босса, сказал ему уверенно: «Найдем, заблудилась, отстала, затерялась где-то в толпе этих папарацци» — и отправился к охране аэропорта, сотрудничать. Нехорошие предчувствия уже буравили его воображение. Не к добру это…

А в голове Марата вспыхивали и гасли мысли: «Вышла на улицу подышать свежим воздухом? Все-таки конец августа на дворе. Может, ей стало душно? У нее ведь не очень- то здоровые сосуды. Скорее всего, ее найдут на стоянке…» Почему он решил, что Мира окажется возле «бентли», на котором ее привезли в Борисполь (сам он приехал на своем «СААБе»), Ладыгин не смог бы объяснить. Никому уже ничего не поручая, отец сам выбежал наружу.

На стоянке ее не было.

По громкой связи аэропорта зазвучали призывы к пассажирке Мире Ладыгиной подойти к справочному бюро.

Прошло полчаса.

Журналисты, собравшиеся уже разъезжаться по редакциям с горячим материалом о красотке Дорис Милтон и олигархе Марате Ладыгине с дочерью, словно гончие, почуяли неладное. И хотя ни сам Ладыгин, ни его люди не произнесли ни слова, представители средств массовой информации насторожились и сделали стойку. Кому-то пришел в голову тот же вопрос: «Где Мирослава?» И понеслось…

«Из аэропорта Борисполь, где только что провожали голливудскую диву Дорис Милтон, исчезла всемирно известная девочка-дизайнер Мирослава Ладыгина!», «Что с ней произошло? Это случайность, бегство или похищение?», «Кто ее похитил? Какой выкуп станут требовать похитители у миллионера Марата Ладыгина?» — все это корреспонденты говорили в трубки своих телефонов. Снова засверкали вспышки фотоаппаратов и заработали видеокамеры. И хотя охранники Ладыгина встали плотным заслоном вокруг своего шефа, не подпуская никого из журналистов даже близко, те все равно пытались снять всесильного Ладыгина хотя бы издали.

Наконец Марат сквозь зубы велел своим телохранителям удалить прессу. К ребятам вышел руководитель пресс- службы и внятно объяснил, что в создавшейся ситуации будет очень порядочно и по-человечески, если они отправятся восвояси. Вместе со своими камерами. В конце своей краткой речи представитель бизнесмена пообещал, что о новостях прессу немедленно известят.

Журналисты и не подумали подчиниться. Тогда их оттеснили подальше.

В считанные минуты ситуация стала известна милиции аэропорта. Содействие милиционеров заключалось в том, что Старостину и Ладыгину разрешили отсмотреть пленки видеокамер, фиксировавших все передвижения в зале аэропорта. Особенно тщательно изучили записи на той камере, которая снимала двери туалетов. Запись показала, как Мира заходит в туалет. Но она оттуда не выходила. Десять раз оперативники прокрутили перед мрачным отцом запись, и безрезультатно. Было видно, как девочка вошла в туалет, как у туалета остался ждать ее охранник, а дальше она словно в воздухе растворилась.

Нашли даже нескольких женщин, которые на видео входили в туалет и выходили из него. С ними поговорили. Но они ничего не видели.

Прошел еще час, и еще два… Наступила полночь.

Аэропорт продолжал работать как часы, исправно отправляя и принимая рейсы. Местная служба охраны вернулась к своим обязанностям. Когда Миры нигде не обнаружили и стало ясно, что она пропала, отец почувствовал, будто чья-то ледяная рука сжала ему сердце. Он оставил нескольких человек дежурить в аэропорту, а сам со Старостиным уселся в автомобиль, чтобы возвращаться в город.

Несмотря на теплый вечер, Марата знобило. Ком стоял в горле и мешал дышать.

* * *

Кот лежал в кресле на спине, в позе полного расслабления и довольства. Белое пузо вздымалось и опадало в такт сонному дыханию. Одна лапа была вытянута вертикально вверх, три другие были согнуты и разбросаны в удобном положении. От кота шла мощнейшая волна умиротворения. По велюровой серой морде с закрытыми глазами плавала счастливая улыбка, обнажавшая остренькие зубки. Коту снилась удачная мышиная охота.

Фамилия ею была Кисин. Так уж получилось, что у Кисина не было ни имени, ни клички, а только фамилия. Он сам пришел в ветеринарную клинику и жил в ней уже несколько лет, словно получил назначение на службу.

Однажды ветврач Андрей Двинятин ехал на машине на работу. Свернул на узенькую, заросшую зеленью улицу Потехина, въехал в распахнутые ворота сельхозакадемии и на перекрестке дорог, одна из которых сворачивала в лечебницу, увидел сидящего столбиком красавца кота. Вид у кота был независимый и гордый. Он с полным равнодушием провожал зеленым взглядом редких в утренний час двуногих прохожих. Андрей вышел, присел перед ним на корточки, их взгляды встретились. Это был момент истины. Что-то случилось, чего человек объяснить не мог, а вот кот, умей он разговаривать, уж точно бы объяснил. Если бы захотел, конечно. Андрей пригласил кота в лечебницу, и кот, подумав, прошел за машиной по тропинке оставшиеся сто метров.

Дав ему фамилию Кисин, ветеринар выразил свое отношение к этому велюровому господину. Во внешности, повадках, манере поведения, в каждой шерстинке Кисина сквозил аристократизм. Может, он и не был пианистом, как знаменитый Кисин, но был он поистине джентльмен. Постоянные посетители ветклиники и старые знакомые Двинятина уважительно обращались к коту, называя его «мистер Кисин», «сэр Кисин», а некоторые, особо знающие толк в котах, — «его превосходительство Кисин». К четвероногим пациентам сэр относился спокойно, по большей части игнорировал.

Вечер, скоро конец работе. Ветеринар снял халат и огляделся кругом, проверяя, всели в порядке. Кисин сонно посмотрел на него сквозь прикрытые веки, не меняя своей удобнейшей позы. Двинятин подмигнул ему и вышел на высокое крыльцо, чтобы выкурить сигарету. Не успел он щелкнуть зажигалкой, как на асфальтированную площадку перед крыльцом вкатился довольно грязный «форд». Андрей Владимирович неодобрительно посмотрел на пыльную машину. Нет ничего хорошего в том, что с машиной обращаются настолько неряшливо. Однако тут же взгляд его стал совсем другим, а выражение лица из строгого сделалось дружелюбным: из раскрывшейся задней дверцы «форда» выскочил огненно-рыжий ирландский сеттер.

Собака была молода и грациозна. Медовая шелковистая шерсть струилась вдоль мускулистого тонкого тела, веселые карие глаза смотрели с любопытством. Узкую морду обрамляли длинные уши со спускающимися вдоль них мягкими золотистыми волнами, они напоминали локоны барышни девятнадцатого века. Андрей залюбовался сеттером, отметив, что это и есть барышня, и подумал: родись она человеком, быть ей супермоделью и дефилировать по подиумам.

Из машины выбрались хозяин с хозяйкой. Эта пара своей внешностью опровергала расхожее утверждение, что животные и их владельцы похожи друг на друга. Они так же не подходили к своей собаке, как кирзовые сапоги к бальной туфельке. Небольшой, болезненно худой муж с нездоровым цветом лица и его полная супруга, обильно украшенная золотом и бородавками. Увидев Двинятина, они сразу же направились к нему.

— Доктор! — без предисловий начала бородавчатая супруга. — Наша Соня поранила лапу! И это так некстати, нам как раз нужно ехать утрясать дела с наследством.

— Да, да, так некстати, — второй скрипкой откликнулся болезненный бородач.

— Вы полечите ее? — продолжила жена, глядя на ветеринара жалобно и в то же время оценивающе.

— Идемте, — пригласил их в смотровую Андрей.

Он, конечно, сразу заметил, что рыжая Соня слегка прихрамывает на левую переднюю лапу. Андрей попросил хозяев поднять собаку на стол и, для установления контакта с пациенткой, сказал:

— Соня! Дай лапу!

Она тут же дала, правда, не ту, какая требовалась. Принимая условия игры, доктор подержал ее в крепкой ладони, а затем снова предложил:

— Соня, будь умницей! Дай другую лапу, я ведь должен ее посмотреть.

Соня несколько секунд смотрела в глаза врачу, а затем отвернулась и очень осторожно вручила ему больную левую. Произведя осмотр, сопровождаемый присказками «Ах ты ж моя хорошая» и «Ну потерпи еще секундочку», ветеринар сообщил хозяевам:

— Она поранилась, видимо, о проволоку. Рана не очень глубокая, правда, успела слегка загноиться, поэтому придется ее очистить и сделать укол. Но вы пришли вовремя. Я ее сейчас обработаю, забинтую, и вы сможете ехать.

Супруги как-то застеснялись, муж засуетился. Инициативу взяла в свои руки его далеко не прекрасная половина.

— Как ваше имя-отчество? — спросила она, наливаясь пунцовым гипертоническим румянцем.

— Андрей Владимирович.

— Видите ли, Андрей Владимирович… Мы с мужем, как я уже говорила, едем по делам. Больная собака, — она замялась, — нам будет мешать. — Увидев, что врач нахмурил брови, она замахала на него руками. — Вы неправильно поняли! Мы не собираемся бросать Соню. Что вы, как вы могли такое подумать?!

— Доктор, мы только на время поездки, — жалостно тренькнула «вторая скрипка».

— Хотите оставить Соню при клинике? На сколько дней? — строго спросил Двинятин.

— О, всего на сутки, не больше! — с облегчением залепетала бородавчатая.

— Андрей Владимирович, всего-то на сутки, — повторило ее семейное эхо.

— За содержание в клинике, уход за собакой, питание и прочее у нас предусмотрена предоплата, — сообщил ветврач.

— Ну понятно! Мы готовы, конечно, сейчас же!

Сегодня, в воскресенье, второго ветврача не было на работе. Но зато пришла практикантка с ветеринарного факультета сельхозакадемии. Андрей позвал ее, попросил оформить пансион, а сам занялся лапой рыжей «супермодели». Соня внимательно следила своими выразительными глазами за перемещениями хозяев по комнате. Она даже почти не обращала внимания на манипуляции врача с больной лапой. А когда ее хозяева стати в унисон лживыми голосами говорить: «Сонечка, мы ненадолго, мы скоро вернемся», она заскулила — едва слышно, но жалобно.

Уладив формальности, супруги укатили на замызганном «форде». А Соня грустно легла на крыльцо, положив на забинтованную лапу свою гордую голову.

Из двери вышла девушка.

— Идем, Соня. 8 вольере тоже хорошо, он большой, просторный… — Она взяла собаку за ошейник, и они скрылись на заднем дворе среди пристроек.

Через полчаса к клинике подошла Вера Лученко. Сейчас она Андрею устроит сюрприз! Заберет его с работы, и они немного погуляют, а потом — домой, ужинать. Почему она отправилась прямо с пафосной презентации одежды сюда, в довольно неуютную ветеринарную клинику? Все это ушастое и лапчатое племя Веру, конечно, живо интересовало, но главное — ей нравилось смотреть, как Андрей ловко работает. Вида крови, шприцов и капельниц она не боялась — сама доктор. И неважно, что психотерапевт: нервы все равно крепкие. К тому же Анд рюша потом так же ловко и быстро готовил какие-нибудь бутерброды, заваривал чай… А может, она по нему просто соскучилась?

— Ау! — весело крикнула Вера в коридор. — Андрей!

Открылась дверь процедурной, выглянул Двинятин.

— Ты?! — изумился он.

— Она самая! — подтвердила Вера игриво.

Но Андрей игривого настроения почему-то не поддержал. И вообще повел себя странно.

— Что же ты не позвонила?… — смущенно проговорил он.

Вера будто наткнулась на невидимую стену. Она перестала улыбаться и насторожилась.

— Я же мог быть на вызовах! — пробормотал Андрей. — Зачем так неожиданно приезжать?… — Он вытащил из кармана пачку сигарет и нервно ее затеребил в руках.

Вера хотела задать ему резонный вопрос, с каких это пор она должна предупреждать его о своем приезде. Ну, не застала бы его, и что? Есть ведь телефон, тут же созвонились бы, она бы подождала…

Но тут еще одна внутренняя дверь распахнулась.

— Андрей Владимирович! Я уже чай заварила, как вам нравится, в фарфоровом чайнике, а не в пакетиках. Бутерброды с российским сыром «Шостка» сделала, вашим любимым. Что ж вы не идете?… — Тут она увидела вошедшую и замолчала.

На Веру, хлопая белесыми ресницами, смотрела девушка лет девятнадцати, высокая, тонкая и в то же время угловатая, с невнятными, словно еще не сформировавшимися чертами лица. Низко сидящие хлопчатобумажные штаны и короткая зеленая футболка приоткрывали голубоватый детский живот. Голова была закрыта ярко-красной банданой с мелкими рисунками мультяшного персонажа, кажется, Масяни. Из-под бакланы кое-где выбивались белые жиденькие волосы.

Двинятин засуетился.

— Илона, подожди, я сейчас…

— Значит, Илона, — неторопливо произнесла Вера. Она словно бы не обратила никакого внимания на девушку. — И она даже знает, что твой любимый сыр — российский, да не абы какой, а «Шостка». И чай не в пакетиках. Прелестно! Приятного аппетита! — С этими словами Вера быстро спустилась по ступенькам крыльца и направилась к выходу с территории клиники.

Ветеринар выпрыгнул вслед за ней.

— Ты все неправильно поняла… Подожди! Ну, Вера, погоди же!

Андрей опередил женщину и преградил ей путь.

— Ну прошу, погоди!

— Был такой советский мультик. «Ну, погоди!» назывался. Ты кто, волк?

— Перестань издеваться!

— Я?! Я — издеваюсь? — Лученко вскинула бровь. — Да я еще и не начинала издеваться.

— Дай объяснить. Это Илона, стажер…

Вера молча обогнула его и вышла за ворота, на улицу.

— Что ты себе вообразила? Она просто проходит у нас практику, вот и все!..

Андрей Двинятин кричал вслед своей любимой оправдания и уже понимал, что она не остановится. У него бешено колотилось сердце. Черт! Как неловко получилось! Он с этой девочкой… Забыл обо всем. И тут Вера, как снег на голову… Но, в самом деле, как можно вот так — просто убегать? И не дать сказать ни слова в свое оправдание?

— А что, пить чай с коллегой — это преступление?! — крикнул он.

Вера была уже далеко.

Она вышла на проспект, немного поколебалась и поймала такси. «Правильно я все поняла, — сжав зубы, твердила Вера, уже сидя в машине. — Правильно».

Она заметила, что вся дрожит, и велела себе: вдох, медленный выдох, успокоиться. Ты психотерапевт или кто? Шагом марш к себе на прием!..

— Так куда конкретно-то в центр? — спросил водитель.

— Куда… Давайте на Владимирскую горку.

Пробок в выходной не было. Вскоре таксист развернулся на Европейской площади и остановил машину на Трехсвятительской улице, у подъема на горку.

Было еще светло. Люди тоже вышли прогуляться по аллеям. Вокруг высились старые мощные каштаны, зелено-листые липы, еще и не думавшие желтеть, клены, лопотавшие темными ладошками так, будто встречали гостей парка аплодисментами. Вера устремилась в одну из боковых аллей, где под старой трехствольной сливой стояла скамья. Сине-лиловые плоды были словно подернуты морозцем. У женщины и дерева было одинаково морозно на душе, хотя еще стояло тепло.

Десятки раз к Вере в кабинет приходили женщины, рассказывали вот такие истории и спрашивали: что делать? Может, заставить мужчину ревновать? Пусть увидит, как я с кем-то… Или тихонько тоже изменить ему и успокоиться — дескать, отомстила. Бросить? Так ведь одной плохо.

Не торопись, не торопись… Лученко огляделась. Она не случайно выбрала это место. Древняя и мощная Владимирская горка была для нее как земля для Антея. Может, и сейчас она сумеет наполниться энергией места… Главное — не спешить паниковать. Очень хочется предполагать сразу худшее, так устроен звереныш-подсознание: недоверчивость ко всему. А ты сопротивляйся. Думай. Смотри вокруг, на эти спрессованные века, слушай вплетенные в кроны деревьев речитативы прошлого. Пусть придет к тебе покой и осознание…

«Что же мне делать?» — спрашивала она сама себя, как спрашивали ее десятки женщин. Надо быть собой, советовала Лученко страдалицам любви. Заняться собственной жизнью, наполнить ее, быть личностью. Потому что вы слишком заняты им. Чрезмерно зависимы от него, даже если не материально — психически. Перестаньте быть его придатком, думать, что вы с ним одно целое. Вы сами — целое, а не половинка. И поэтому вы самодостаточны, и значит, у вас должно быть много своего собственного. Мужчину нельзя превращать в наркотик, потому что ничего вечного нет на свете и когда-нибудь может наступить мучительная ломка… А для начала что-нибудь поменяйте — ну просто для «въезда» в душевное равновесие. Стрижку, гардероб, обстановку в комнате. Это отвлечет. Поможет перестать непрерывно думать о том, чего вам хочется.

И еще одно умное наставление вспомнилось ей. Плоть — это конь, а дух — это всадник. Если слушать коня, то он завезет тебя в конюшню, поэтому слушать надо всадника. То есть быть сильной духом…

Вера зажмурилась, словно от резкого света. Она вспомнила, как в минуты любовных ласк называла любимого кентавром. Он и конь, и всадник…

Что произошло? Твой любимый мужчина увлекся юной девушкой. Трагедия ли это? Нет, не трагедия, а всего лишь увлечение. Увлечения проходят, а любовь остается. Любит он тебя? Любит… Правда, ты думала, что твой Андрей не такой. Что он никогда не «поведется» на всякие посторонние глазки и коленки, на юность и наивность — тем более.

Почему это произошло? А потому что он скучает по дочери Маше. Его бывшая жена вышла замуж за немца и увезла девочку в Германию. Вот он и потянулся к этой Илоне. Она напоминает ему дочь.

И все же у тебя есть много своего собственного. Например, подруги. Работа. Ты сама…

И тут Верины мысли потекли совсем в другую сторону.

2. МОЛЧАНИЕ — ЭТО ЛЕКАРСТВО

Марат Ладыгин мчался по трассе Борисполь-Клев за рулем своего любимого «СААБа». Рядом с ним сидел Сергей Старостин, начальник охраны. Все остальные, кто прибыл с ним из Москвы на открытие бутика, остались в Борисполе, в гостинице.

«Это недоразумение, — уговаривал себя Марат. — С минуты на минуту Мира найдется, и мы сразу улетим отсюда».

— Вернемся в город, надо ее поискать… — процедил он. — Надо куда-то обратиться…

— У меня тут есть связи, — быстро сказал Старостин. Он искоса смотрел на своего шефа и догадывался, что тот может чувствовать. А ведь это он, начальник охраны, виноват. Недоглядел. Только где, в чем? Вот вопрос…

Завизжали шины, машину чуть занесло при обгоне, но Ладыгин сумел удержаться на трассе.

— Марат Артурович, разрешите, я поведу, — предложил Старостин. — И мне нужно с вами посоветоваться.

Марат остановился, съехал на обочину и с некоторой досадой уступил руль помощнику. Быстрая езда всегда успокаивала его, помогала сосредоточиться. После всего случившегося его мозг, работавший как идеальный швейцарский хронометр, требовал переключения. Но, видимо, сейчас это не получалось.

— Ну, говори.

— Нам следует засесть в надежном месте и организовать штаб. Будем разрабатывать и проверять все версии. Я вызову из Москвы всю технику и всех людей, которые понадобятся.

— Да, вызывай немедленно. А надежное место… — Марат задумался. — Есть одно такое, Конча-Заспа называется. Посмотри по карте, введи в навигатор и давай туда.

Ладыгин позвонил кому-то, поговорил несколько минут. Потом откинулся на сиденье и прикрыл глаза. А Старостин вел его «СААБ», раздумывая о хозяине и его нынешней машине. Этот богатый бизнесмен на разных этапах своей карьеры поездил и на «ауди», и на «мерседесе». Но, наверное, машины, как и собаки, должны походить на своих хозяев. Черный как ночь, совершенного дизайна «СААБ» неплохо соответствовал Марату Ладыгину и был словно специально создан для него. Тот самый идеальный вариант, когда ни удобство, ни прочие характеристики как таковые не замечаются. Есть только мощь, как у танка, и скорость, когда тебя вдавливает в сиденье от перегрузки и за несколько секунд ты разгоняешься до ста восьмидесяти километров в час. И ничего лишнего.

Ладыгин тоже всегда предпочитал мгновенно взять с места в карьер. И пер напролом, не задумываясь. Ни разу еще интуиция его не подводила. Какое-то звериное чутье было у этого бизнесмена. Начинал он учредителем печатного издания, но ему быстро это надоело. Хотелось настоящих денег. Торговая как многие, компьютерами, одновременно директорствуя в строительной фирме, быстро поднялся и купит пивной завод. Потом еще один, и еще. Стал лидером, и вдруг… В одночасье продал все заводы. Остальные бизнесюги крутили пальцем у виска. А он основал банк. Hичего вначале не понимая в банковском деле, он за год освоился в нем, выпустил ряд ценных бумаг и специальных «платиновых» карточек. Когда у банка оказалось несколько десятков квартир, отобранных за невозвращенные кредиты. Ладыгин устремился в недвижимость и преуспел в этой отрасли. Начал инвестировать в строительство.

Его обожали и ненавидели. С ним дружили и его боялись. Ему было все равно.

Марат Ладыгин уж если чем-то увлекался — то до конца. Все остальное переставало существовать, не имело никакого значения. Так было, когда он в юности увлекался актерской игрой. Теперь он увлекся бизнесом, и весь остальной мир был ему неинтересен. Именно предпринимательство стало единственной формой его существования. Во время вынужденных пауз он скучат. В редкие дни отпуска, отдыха с семьей начинал скучать на второй день.

Если он чем-то и занимался, на что-то обращал внимание, то лишь как на вспомогательные средства для своего главного увлечения. Например, чтобы подольше сохранить работоспособность, он регулярно тренировался в спортзале, бегал. Но и только, никаких рекордов и преодолений! Преодолевать себя и других ему было интересно лишь в бизнесе. И он гордился тем, что все им достигнутое — это его собственная заслуга. Никаких богатых родителей, связей и отмазок от неприятностей. Все — сам.

Отсюда и его грубоватая манера общения. Он одинаково вел себя с подчиненными, с партнерами, с чиновниками любого ранга. И на телевидении тоже. Его довольно часто приглашали на интервью. Он говорил и не стеснялся своей не очень правильной речи.

— Почему случился кризис? Виноват капитализм?

— Ни черта подобного! Это менеджеры виноваты. Они должны были пахать, достигать определенных целей для акционеров предприятий и, соответственно, увеличивать стоимость того, чем они управляют! И уже за это получать свои бонусы. Но менеджеры стал и заботиться только о себе!

— Каким образом?

— Подменили понятия! Вместо толковой работы — искали секретарш с длинными ногами, машины получше. Заботились о своих привилегиях: летали бизнес-классом, а еще лучше — на корпоративном самолете. Им было совершенно наплевать на акционеров и тем более на работников.

— А вы не такой?

— Я не менеджер, а предприниматель! И мне хочется изменить отношение к нам. Из-за некоторых уродов к нам стали плохо относиться. Люди думают, что все бизнесмены воруют и врут, а это полная чушь. И кто, если не я, донесет эту мысль до масс: мы такие же люди, как вы. В общем, хочу реабилитировать образ бизнесмена в России…

Ладыгин сидел с полузакрытыми глазами и думал. Он всегда считал себя везунчиком, и так оно и было. В какие бы сомнительные предприятия он ни ввязывался, все кончалось благополучно, к его выгоде. Хотя, возможно, это объясняется его фанатичным упрямством. Но теперь что-то произошло. Полоса везения кончилась. Никогда ведь не бывает так, что много лет подряд все складывается хорошо. Однажды он вы читан где-то или по телевизору услышал: если долго жизнь идет гладко — следует насторожиться. И надо чем-то рискнуть, как бы принести жертву богам удачи…

Но разве он, Марат, не рисковал? Да он во что только не встревал, чтобы получить адреналин! Адреналин этот из него ведрами можно было черпать.

Стоп, хватит. Что случилось, то случилось. И сейчас пора взять себя в руки, как он делал всегда, собраться в комок и выстрелить единственно верным действием.

Может, он с Мирой что-то упустил? Не так ее растил? Но что? Попробуем вспомнить…

Детство. Они пришли в кабинет детского стоматолога. Сами, без мамы. Потому что для процедур требуется мужество. Доктора зовут Ирина Николаевна. Марата водила к ней еще его мать. И он точно знает, что она отличный специалист. Мирославе года четыре, но, несмотря на свой маленький жизненный опыт, она догадывается о неприятном и начинает потихонечку похныкивать. Ирина Николаевна мгновенно включается:

— Сейчас мы тебя спасем. У тебя во рту сидит жук, и он портит тебе зубки. Ты не девочкой будешь, а червивым яблочком, если я сейчас тебя не полечу. Открой ротик, я уберу червячков, и все будет хорошо.

Девочка с интересом слушает.

— Будь внимательна, моя дорогая: соберись с силами и потерпи, я тебе сделаю укол. Это немножко неприятно, а потом ты ничего не почувствуешь. Ты мне веришь?

— Верю, — робко отвечает Мира.

Но после укола начинается такой плач, что у Марата ноет сердце. Анестезия действует, Мира перестает хныкать. Доктор в одну секунду убирает корешки, успевая приговаривать что-то про жука-рогача, который сидит во рту и мешает здоровым зубкам расти, и надо его, такого плохого, убрать.

В другом кресле сидит мальчик лет семи, которому нужно удалить пенек. Мирославе становится интересно, и уходить она явно не торопится. Папа и дочь наблюдают за соседом-пациентом.

Мама ему говорит:

— Сожми кулачки.

— Не надо ему советовать сжимать кулачки, а то он этими кулачками может воспользоваться, — говорит Ирина Николаевна. — Секунду потерпи, и будет не больно.

Мальчик завывает. Его мама принимается орать на своего ребенка:

— Сейчас же прекрати! Ты не мужчина, ты тряпка! Как ты себе ведешь?! Я папу позову, он тебе чертей надает.

— Мама! — с ангельской улыбкой говорит Ирина Николаевна. — Молча села, ротик свой закрыла. Мальчик! Больно будет только во время укола. Если потерпишь, станешь героем.

— Не бойся! — весело добавляет Мира. — Твоего жука-рогача тетя Ира заберет, и у тебя перестанут зубки болеть. А у меня уже совсем не болят.

Марат гладит дочь по шелковым кудряшкам. Хорошо, что его девочка совсем не трусишка и даже поддерживает старшего пацана.

Тем временем Ирина Николаевна делает укол. Мальчишка чуть подвывает, но старается сдерживаться. Затем доктор в полсекунды вынимает из его рта часть зубика и говорит:

— Получи твой пенек!

— Как, уже? — удивляется владелец кривоватого пенька. — Неправда, вы мне будете еще делать больно!

— Очень ты мне нужен, чтобы тебе делать больно! Забирай свой пенек и уходи.

— Так что, можно вставать с кресла?

— Можно.

— И можно выходить из кабинета?

— Можно выходить.

И тут в разговор вмешивается мама. Она не находит ничего лучшего, кроме как сказать:

— Не может быть, чтобы так быстро!

Марат еле сдерживается, чтобы не захохотать.

Ирина Николаевна с огромным терпением, раздельно произнося слова по слогам, говорит маме:

— До-сви-да-ни-я!

Марат и Мира возвращаются домой через зоопарк, ведь детская стоматология находится на Зоологической улице. Грех не компенсировать ребенку переживания. Они бродят по аллеям, любуются животными, едят мороженое. И им хорошо вместе…

А в третьем классе Мирослава увлеклась плетением из бисера. Отец привел ее в специальный кружок во дворец детского творчества. Там ее научили всевозможным техникам. Она постоянно дарила маме, бабушке и подружкам колечки, галстучки и кулоны, сплетенные из разноцветного бисера. Но больше всего она полюбила делать фигурки животных.

Однажды девочка пришла в школу в удивительном украшении — колье из мышек. Они, мыши то есть, были разноцветные и разной формы, но очень милые. Ну просто хоровод ушастых и хвостатых существ из балета «Щелкунчик». Крохотные мышата переливались на солнце, сверкали бисеринками озорных глазок.

Но не всем это понравилось. Когда Мира вошла в класс и хотела сесть за свой стол, учительница остановила ее строгим окриком:

— Ладыгина! Что это такое на тебе?

— Мышки.

— Мыши? — испугалась училка. — На шее?

— А что, Галина Антоновна? — робко спросила Мира.

— Неужели непонятно?! Сегодня ты нацепила мышей из всякой стеклянной дряни, а завтра принесешь их живьем! Немедленно сними эту гадость!

Мирослава пулей вылетела из класса. Она забилась в самый дальний угол коридора, приткнулась на широком подоконнике большого окна и горько разрыдалась. Там-то ее и обнаружил приехавший отец. Галина Антоновна уже успела наябедничать ему «о странном поведении» его дочери. Ответ отца был нецензурным.

Марат приподнял зареванное личико за подбородок и сказал, глядя дочке в глаза:

— Запомни, что я скажу. У тебя самое лучшее ожерелье на свете.

— Правда? — всхлипнула дочка.

— Еще бы. Теперь я тебя сфотографирую. Пусть останется память. А из этой школы мы уходим.

Ладыгин определил дочь в гимназию. Там тоже работали живые люди, и все же в целом отношение к детям было получше.

Марат достал фотографию Миры из портмоне. Сделана в тот самый день. На щеках еще видны следы слез, носик покраснел, но глаза уже блестят радостью, А на тонкой шейке то самое ожерелье из мышек, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор…

Старостин снова глянул на Ладыгина и тут же отвернулся.

— Ну, чего уставился? — огрызнулся олигарх. — Не надо на меня смотреть, я в порядке. Лучше давай организуем поиски как следует, и побыстрей!

— Приехали, Марат Артурович, — сказал водитель.

«СААБ» въехал на территорию загородного поселка, где среди старых сосен уютно примостились дорогие усадьбы. Короткая остановка у шлагбаума, объяснение с охраной — их предупредили — и машины свернули на одну из улиц. Тут же и подъехали к вместительному гаражу. Пристроив свой «танк на колесах» в надежных стенах, его хозяин стремительно направился к главному входу в особняк.

Это было жилище его друзей, которые теперь занимались политикой, делая вид, что больше не занимаются бизнесом. Они в конце лета укатили на Бали и предоставили дом в полное распоряжение Ладыгина.

Марат сразу поднялся в кабинет на третьем этаже. Огляделся по сторонам. Тут он еще не бывал. Раньше, наезжая в Киев, он видел в этом особняке только гостевую зону на втором этаже и тренажерный зал в подвале. В другое время Марат присмотрелся бы ко всему этому великолепию из вишни и ореха, кожаной мебели тех же оттенков. Оценил бы благородный стиль роскоши: картины в рамах, массивную добротную мебель, камин, зеркала… Но сейчас ему было наплевать на обстановку. Главное, что есть компьютер со всей периферией, телефон-факс, то есть связь. Отлично. К делу!

— Ну, какие соображения? — спросил он Старостина. — Садись. Излагай!

Сам Марат не стал садиться. Он вытащил из сумки теннисный мяч и принялся расхаживать по кабинету, нервно сжимая и разжимая упругий шар.

Помощник Ладыгина по дороге уже успел составить примерный план действий. Он присел за стол для совещаний, развернув стул так, чтобы находиться лицом к своему начальнику.

— Марат Артурович, я тут прикинул… Пока мы ждем, когда с нами свяжутся похитители…

— Стоп, — резко оборвал его Марат. — Во-первых… Ты уверен, что это похищение?

— Процентов на восемьдесят, — заявил Старостин.

— Основания?

— Если нет — уже нашли бы.

Ладыгин швырнул мячик в сторону, он запрыгал по мебели, закатился под боковой столик.

— Черт! Но почему я? Почему Мира?!

Старостин был готов и к таким вопросам.

— Вы слишком заметная фигура. И либо просто кто-то решил поживиться, либо…

— Ну?

— Либо кто-то на вас не на шутку рассердился.

— Чушь, — сказал Ладыгин не очень уверенно и задумался. На самом деле перейти дорогу он мог очень и очень многим. Но не до такой же степени, чтобы похищать у него ребенка! Ведь не дикий капитализм уже на дворе. Все сферы более-менее поделены… — Допустим. Ладно. Во-вторых, что я хотел сказать… А! А похитители точно свяжутся?

Лицо Марата, и так не особо привлекательное из-за больших надбровных дуг и тяжелого подбородка, сейчас сделалось совсем некрасивым. Он с тревогой ждал ответа своего помощника.

Пару лет назад Старостина порекомендовали олигарху как крепкого профессионала. Сергей Михайлович, бывший оперативник, сотрудник органов внутренних дел, дослужился до начальника отдела особо тяжких преступлений и до трех полковничьих звезд. Вышел на пенсию, год промаялся на даче над грядками… И спился бы непременно, но тут ему подвернулся Ладыгин. И теперь Старостин работал, а точнее, служил начальником безопасности учрежденного Ладыгиным холдинга. Этот коренастый седой мужчина с загорелым лицом нес свою службу исправно. Был смекалист, имел профессиональное чутье на людей и обладал талантом быстро анализировать различные ситуации. Кроме того, хитроватый от природы и приобретший опыт на государственной службе, Старостин умел лавировать между многочисленными сотрудниками Ладыгина так, чтобы никого не обидеть, но в то же время прекращать любые конфликты.

За эти годы бизнесмен и его сотрудник хорошо изучили друг друга. Ладыгин чаще всего называл его просто Старик, на «ты» и доверял почти как другу. Но и не щадил, если что. Он не щадил никого.

— Так ты уверен? — повторил он свой вопрос.

— Обязательно свяжутся. Иначе незачем было похищать, — уверенно проговорил Старостин.

Ладыгин полез под стол за мячиком и вновь принялся терзать его сильной рукой.

— Так. Теперь версии. Кто, почему?

— Сейчас изложу. Но только…

— Что только?

— Вам это может не понравиться, — твердо глядя в глаза своему шефу, предупредил бывший оперативник.

— Даже так? — поднял бровь Марат.

Старостин кивнул и провел рукой по давнему шраму, пересекавшему его правую щеку ниже скулы. В ответственных ситуациях, когда он волновался, шрам беспокоил его слабым жжением, словно щека была травмирована недавно. Этот неврологический эффект был даже полезен. Полковник думал, что так проявляются его интуиция и осторожность.

— Хорошо. Считай, что ты меня предупредил, — нетерпеливо произнес бизнесмен.

— Версия номер один — конкуренты. Самая простая и вялая. Рынок давно поделен, каждый работает на своем участке. Вы в последнее время не заключали никаких особо важных договоров, из-за которых у кого-то из конкурентов потекли бы слюнки. Поэтому, думаю, им нет резона.

— Я гоже думал об этом. Ты прав. Тем более, я всегда предпочитаю конкурентов делать партнерами, как принято на западе. И они это знают.

— Версия номер два. Ваша жена…

— Старостин! Ты что, не в своем уме? Причем здесь Виктория?!

— Я предупреждал, что вам это может не понравиться. Если вы хотите профессиональной работы, то неприкасаемых быть не должно. Ведь у Вики есть мотив.

— Мотив? У моей жены? — Ладыгин перестал расхаживать по кабинету и уселся в огромное кожаное кресло у стола. — Тьфу на тебя с твоими ментовскими замашками!

Старостин давно привык не обижаться на шефа.

— И тем не менее…

— Излагай подробнее!

— В общем-то, все очень просто. Личная неприязнь — раз, зависть — два, — легко ответил Старостин.

Стало тихо, только еле слышно цокали настенные часы. Мужчины молчали. Марат уставился на своего подчиненного, но не видел его. Неужели?… Впервые за несколько последних лет, с тех самых пор, как в его жизнь вошла Виктория, он вынужден быт задать себе вопрос: как относятся друг к другу его молодая жена и его юная дочь?

Это случилось, как всегда такое случается, неожиданно. На него работали сотни людей, и он ее даже никогда не видел. Вика трудилась в отделе маркетинга. Поэтому, когда она вошла в кабинет к Ладыгину, он в первые секунды решил, что она из какой-то другой фирмы.

— Здравствуйте. Я у вас работаю уже два месяца, а мне никак денег не заплатят. Разберитесь, пожалуйста.

Марату хотелось улыбнуться, так решительно и в то же время несмело она это заявила. Но он сдержался. Непорядок на фирме — это безобразие.

— Разберусь.

Он запомнил яркую девушку и разузнал о ней все, что можно было выяснить у менеджера по кадрам. Приехала в Москву из Томска, где окончила школу с золотой медалью, участвовала в конкурсе моделей. Даже завоевана титул «Мисс Очарование Сибири». Ее заметили и пригласили учиться в Москву, в школу моделей. Учиться на красавицу в наше время тоже можно, оказывается.

Вика работала в модельном агентстве, но потом решила получить образование маркетолога, здраво рассудив, что маркетинг вечен, а красота — нет. Когда в холдинге Ладыгина, самом крупном агентстве коммерческой недвижимости, открылась вакансия в отделе маркетинга, Вика принесла свое резюме. Ее приняли на работу.

Глава холдинга стал брать симпатичную сотрудницу с собой в поездки. Деловые их отношения быстро сделались личными. И вскоре жена Марата потребовала развода… С тех пор как он развелся и они зарегистрировали брак, Виктория перестала работать маркетологом. Зачем же такой красавице работать? Пусть ведет жизнь светской львицы, как и положено жене очень богатого человека.

В ее отношениях с дочерью Марата от первого брака царило полное равнодушие. Мирослава не нашла в ней ни подруги — разница между ними была всего восемь лет, — ни родственной души. При этом девочка не возненавидела мачеху. Вика была слишком занята собой, чтобы вызывать сильные чувства. Новая жена отца стала для Мирославы пустым местом. Виктория же до поры до времени относилась к дочери своего мужа как к соседке по большому дому. Ну, живет себе кто-то за стенкой. Иногда приходится встречаться за столом. «Здрасьте» и «до свиданья» — вот и все отношения.

Потом Ладыгин решил из увлечения дочери рисованием вообще и платьями для кукол в частности сделать бизнес. И благодаря его деньгам возник бренд «Мира Ладыгина». А что, если Вика позавидовала? Могла ведь подумать так: почему не ей, красивой модели, которая вращалась в мире моды и ходила по подиуму, был предложен этот бизнес? По чьей волшебной воле открылись бутики с именем «Мира» в столицах многих стран? И полноводные денежные реки потекли к девчонке-тинейджеру. Да даже не в деньгах дело! Это мог быть сильный удар по самолюбию второй жены миллионера.

Однако она никогда не показывала и тени таких чувств… Как, в самом деле, девочки ладят между собой, когда его нет рядом? Ссорятся? Дружат? Марат ни разу об этом не задумывался. Может быть, зря…

— Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — сказал он.

Даже если он не может поверить в причастность Вики к похищению, непрофессионально отбрасывать эту версию. Марат это понял сам и легко читал в глазах Старостина. У нее были деньги, она могла девочку, если не ненавидеть, то испытывать к ней сложные чувства.

— Я позвоню опытному человеку в Москве. Нужно проверить версию номер два, — скупо заметил начальник службы безопасности.

— Версия номер три тоже есть? — спросил бизнесмен.

— Безусловно. А также номер четыре.

— Итак?…

— Ваша первая жена, Маргарита Андреевна.

Лицо Ладыгина стало твердым. Мысль о бывшей жене его отчего-то всегда беспокоила. Может, чувствовал свою вину?… Маргарита тоже была красавицей, особенно когда они только познакомились. Училась в мединституте. За ней ухаживали не только однокурсники, но и преподаватели, и даже немолодой профессор, преподаватель анатомии. В те времена не было слова «модель», но имелось такое понятие, как «артистическая внешность». Каждому, кто смотрел на Риту Голубенко, казалось: он видит какую-то знакомую артистку.

Марат увидел в ней высокую, ладную и необыкновенно естественную девушку, с которой не хотелось расставаться. Хотелось смешить ее вновь и вновь, чтобы смотреть на эти соблазнительные губы, не отводить взгляд от прозрачно-синих глаз на смуглом лице. А за тем, как она встряхивала своими длинными волнистыми волосами, он вообще мог наблюдать бесконечно…

Марат строго взглянул на своего собеседника.

— Маргарита не способна даже муху прихлопнуть, не то что ребенка выкрасть!

— Но она мать. А матери ради своего ребенка на многое способны, — философски заметил умудренный опытом бывший милиционер. — Я знаю несколько случаев, когда родители похищали своих детей…

— Допустим! Но зачем Рите похищать Мирославу? Она может беспрепятственно с ней общаться. Ей никто этого не запрещает.

Старостин пожал крепкими плечами. Марат лукавил или не хотел вспоминать. При разводе он сделал так, чтобы дочь осталась с ним. Рита возмущалась, кричала, обращалась во все инстанции, в суды — все было бесполезно. Деньги, как обычно, решили исход дела. Кто-то состряпал фальшивую справку, что Маргарита пристрастилась к а1коголю. Адвокаты настаивали на том, что она не сможет вырастить и воспитать девочку. К тому же у нее не было денег. Вскоре Рита перестала досаждать Марату звонками и писать жалобы в чиновничьи инстанции. Наверное, смирилась.

Тогда Ладыгин еще раз дал понять бывшей жене, что в его новой жизни не должно остаться ничего из прежнего времени, и она была вынуждена вернуться в город своего детства и юности, Киев.

— А что там с версией номер четыре? — спросил бизнесмен, решив не продолжать разговор на эту скользкую тему. Он знал, что Старостин все и так дотошно проверит.

— Это самая темная версия. Девочку, допустим, украли не конкуренты, а враги. У такого крупного бизнесмена. как вы, Марат Артурович, непременно есть враги. Причем не только те, кого вы знаете, но и те, кто затаил обиду против вас за что-то, о чем вы не догадываетесь или давно забыли. Они долго ждали своего часа. И наконец дождались. Цель такого похищения не только и не столько деньги, сколько ваши мучения.

Марат вздрогнул. Эта версия была для него совсем неожиданной.

— Наши действия в этом случае?

— Нужно ждать, они себя проявят. — Лежавшие на столе ладони Старостина сжались в кулаки. — А пока надо немедленно начинать проверку тех трех версий, которые мы с вами обсудили.

— Если мои… Если Виктория и Маргарита ни причем, нам позвонят настоящие похитители?

— Они в любом случае позвонят, но стоит ли за этим кто-то из женщин, придется еще выяснить.

— Сколько ждать? — Терпение отца лопнуло, и он снова забегал по кабинету.

— Надо думать, сегодня или завтра утром. С вероятностью процентов девяносто.

— Ненавижу ждать! — воскликнул миллионер. — Милицию подключать будем?

— Зачем? Она, во-первых, сама подключится, будьте уверены. И лучше бы попозже… Но я постараюсь взять это на себя. Во-вторых, у нас есть все технические и человеческие ресурсы. Я позвонил в Москву. Люди уже работают, а все, что нам понадобится здесь, — будет здесь.

— Хорошо, — кивнул Марат, испытывая облегчение от того, что его начальник службы безопасности умеет работать с опережением, без конкретных указаний.

Старостин уже направлялся к двери, как вдруг его шеф снова подскочил.

— Постой! Версии, говоришь? Давай-ка вспомним, что было странного за весь этот день. Необычного, не такого, как всегда.

— Давайте попробуем. — Старостин вернулся на середину кабинета, не присаживаясь. — Странного, необычного… Хм… — Было немного досадно, что такая простая вещь, как направление внимания на необычные детали дня, пришла в голову не ему. — Вспомнил! Во время презентации и открытия бутика была одна странность.

— Ну?!

— Помните ту женщину, которая помогла Мире перерезать ленту?

— Точно! — воскликнул Марат и нахмурил широкие брови. — Погоди, она ведь потом с Мирой разговаривала. Наверху, в примерочной! Черт, как я мог забыть! Это же неспроста, так?

— Наверняка неспроста, учитывая, что Мира после этого исчезла. Да, я запомнил ее. Каштановые волосы, синие глаза, стройная, ниже среднего роста… Уверен, по описанию я смогу ее найти и выяснить, кто она такая.

— Найти ее! — возбужденно закричал Марат. — Достать из-под земли!

* * *

— Мира! Миросла-а-ава-а-а! Вернись, негодная девчонка!

От этого крика елки во дворе вздрогнули и уронили несколько иголок. Но Мира упрямо повернулась спиной к дому, к этому крику с седьмого этажа. И пошла от них прочь. Не для того она сбежала, чтоб возвращаться.

Независимой походкой свободного человека она подошла к группе голуболапых знакомцев. Высокие елки, густые. У маленькой Миры был здесь, среди мощных колючих ветвей, свой теремок. Однажды она услышана, как внутри елки что-то звучит. Словно струны в рояле. И сразу разгадала секрет — воробьи. Они устроили себе жилье среди густых еловых лай. Под колючей защитой они чувствовали себя в безопасности и вовсю чирикали. Мира тоже тут пряталась, рассказывала воробьям свои детские обиды. Ей становилось легче.

Но сейчас елка молчит. Да и Мира гоже. Как, кому расскажешь? Ведь если обижает самый близкий на свете человек, папа — это уже не обида, а горе.

Он велел своей охране запереть дочь дома и не выпускать. И присматривать за ней. Даже в школу водить за руку. Позор какой! Ведь Мира уже совсем не ребенок. Сумела же охрану перехитрить.

Девочка вдруг заметила в глубине елки слабое шевеление. В переплетении ветвей прятались воробьи, похожие на темноватые елочные игрушки. Мира стояла рядом — на расстоянии вытянутой руки. Птицы волновались, скакали с ветки на ветку. Но молчали. Знали, что достать их никто не сможет. Елка их защищает.

Вот и Миру тоже «защитили». Родители развелись, и маму она больше не видела. Ей говорили, что мама пьет вино, но она не верила. Ей говорили, что мама нищая… А что это значит, не сказали. Мира прочитала в книгах и заплакала: стало ужасно жалко маму.

У других детей родители ссорятся. Мира думала: когда люди ссорятся, наступает плохая погода. Потому что сразу после этого льет дождь или идет снег. Долго-долго. А если люди мирятся — погода солнечная, хорошая.

А ее родители не ссорились, просто мама ушла. Никто ей ничего не объяснял, она сама знала: папа влюбился в другую женщину. И ей было стыдно в школе, перед одноклассниками.

Давно закончился этот стыд. Но закончилось и что-то еще. Что-то непонятное, неуловимое, чего Мира не смогла бы объяснить.

У нее были самые лучшие игрушки, книги. У нее было самое главное: ее рисование. И все равно ей было холодно.

* * *

Пай лежал под столом на кухне и внимательно следил за действиями Андрея Двинятина. Так, с рыбой он уже разобрался, теперь лук режет.

Спаниель чихнул.

— Да, дружище, — сказал Андрей. — Кулинария — это тебе не шутка. Тут постараться надо.

Пай не стал отвечать на эти глупости. Иногда бывает так трудно с ними, его двуногими любимцами. H у вот зачем он рыбу принес? Если каждому понятно: лучше мяса ничего на свете нет. Хотя и рыбы кусочек можно попробовать… Так, из любопытства просто. Если бы она вдруг случайно на пол свалилась. Когда мама Вера готовит, на пол обязательно падают кусочки. Морковка там, лист зеленого салата. Мясо реже падает, но и овощи Пай тоже подбирает из уважения к мамочке.

А у этого ничего не падает. Даже когда начинает падать, он успевает подхватить. Ловкач, фокусник… Мог бы и промахнуться, особенно вон с тем куском сыра, например. Сыр — вещь вкусная. Кстати, при чем тут к рыбе сыр и особенно грибы? Пай этого не мог взять в толк. Лежа под столом, он прекрасно чуял все, что лежало наверху, и мог рассказать про каждый ингредиент ужина отдельно. Но сыром пахнет все же умопомрачительно.

Пай принюхался и тоненько, едва слышно заскулил.

— Ты, попрошайка хвостатая, — сказал Андрей, стуча ножом по разделочной доске. — Будто не кормили тебя никогда в жизни.

Пес вздохнул и лег на пол, вытянув задние лапы по-лягушачьи. Ну, кормили, допустим. Так когда это было, аж утром. А сейчас вечер, между прочим. Да, он знает, что хозяева перед ужином ему поставят его законную миску, а уж потом сами усядутся за стол. Ну и что? В стае делятся каждым куском. Так положено.

Нет, вообще-то у Пая жизнь хорошая, грех жаловаться. Вкусная еда, мягкое кресло, прогулки, игры, ласковые хозяева — что еще нужно для счастья? Разве чтобы не уходили на работу, не оставляли его одного на несколько часов. Но что ж делать! Зато потом радость: подпрыгиваешь, слизываешь с их губ и носов все неприятности и заботы — и они у нас становятся как новенькие.

Заботы имеются, конечно, без них не бывает. Например, будить по утрам. Не любите вы, чтобы вас холодным мокрым носом в щеку толкали? Ладно. И чтобы на одеяло запрыгивали, топтались толстыми лапами по груди и животу — не хотите, визжите и стонете? Ну хорошо, не будем. А будем мы сидеть около кровати и внимательно смотреть вам в лицо. И сколько вы это выдержите?…

Есть еще заботы по созданию хорошего настроения в стае. Хорошее настроение у людей почему-то не создается само собой, надо им помогать. А собаки, между прочим, не только еду распознают не глядя. Не надо думать, что мы все так меркантильны и за корочку хлеба станем вам танцы танцевать. Сейчас Пай носом чуял, что сегодня не все так гладко, как всегда. Сверху, от Андрея, сквозь запах рыбы и зелени пробивалась тонкая паутинка запаха досады. Нотка растерянности и вины, и снова досады. Ох уж эти двуногие, ну просто как щенки малые, вечно у них что-то не складывается, постоянно они глупостями какими-то озабочены. Ну что на этот раз у вас с мамой Верой не так, а? Почему вы иногда ведете себя как дураки? Снова поссорились. А Паю забота: мирить…

Пес вылез из-под стола, встал передними лапами на табуретку и заглянул Андрею в лицо.

— Любопытной Варваре знаешь что сделали? — пробормотал Андрей, не отвлекаясь от своих занятий. — Не знаешь… С носом у нее получилась неприятность… — Андрей стукнул дверцей плиты, зажег газ. — Да отойди ты, чудовище ушастое.

Пай слегка помахал хвостом: «Не понимаю, о чем ты говоришь. но отлично чувствую твое настроение». Чувство знакомое. Пай так же себя чувствовал, когда ему удавалось стянуть со стола отбивную и удрать с ней под диван. Или когда, задумавшись, он отгрызал у мужского носка пятку, а потом Андрей держал этот носок в руках и укоризненно смотрел на Пая. То есть знаешь, что не прав, но прощения просить — не дождетесь.

Среди остальных мыслей хозяина он уловил еще толику собачьего запаха. Ничего странного, Пай знал, где работает Андрей и чем занимается, так что собачьими и кошачьими запахами его не удивишь. Но вот мысли были озабоченные, одиночество рыжею собрата-охотника шевелилось на краю этих мыслей.

По кухне пошел густой липкий аромат рыбы. Но Пай не обратил на него внимания. Он почуял, что мама Вера уже совсем близко, и забегал по кухне, цокая когтями.

— Что, нравится? — спросил Андрей, улыбаясь. — Вкусно пахнет? То-то же.

Пай встал на него передними лапами и тоже улыбнулся, а языком сообщил: «Вера идет, ты что, не понимаешь?» Но он не понял, а снова полез в духовку, с тревогой глядя на то, что там происходит. Тогда пес выбежал в коридор и улегся у входной двери. Стучи своими кастрюлями и тарелками, стучи, а я маму Веру первый поцелую.

Минут через десять Вера открыла дверь и вошла в прихожую. Дом встретил ее вкуснющим запахом запеченной в духовке рыбы и прыжкам и Пая. Он, как всегда, пытался допрыгнуть до ее лица. Один раз это ему удалось.

Обычно Вера громко спрашивала: «А где же мой второй мужчина?» — но сегодня промолчала. Еще подходя к дому, она решила, что станет вести себя так, будто никакой Илоны-стажерки в природе не существует. Если не знаешь, что делать, не делай ничего. Подожди, присмотрись, почувствуй, дождись каких-то знаков. Не обязательно шагать вперед или назад, есть еще пространство справа и слева… Но и прыгать от радости, подобно Паю, Вера не собиралась.

Андрей вышел в прихожую, обнял Веру и чмокнул в щеку. Он тоже кое-что решил еще по дороге из ветеринарной клиники. Например, что не станет оправдываться, уверять, что он ни в чем не виноват. Но на всякий случай, чтобы задобрить гнев богов, им нужно принести жертву, в данном случае — вкусно накормить. Как-то необычно угостить, нерядовой ужин организовать. И никаких инцидентов обсуждать он не собирался, а собирался сделать вид, будто ничего не произошло.

Пай вертел мордочкой, глядя то на Веру, то на Андрея. И думал: если ты ни в чем не виноват, что же так суетишься с ужином? И вот эти штуки в комнате, что травой пахнут, — ты же их приносишь всегда, когда провинишься в чем-то… А ты, мамочка, если решила молчать, почему стоишь в такой демонстративно-выжидательной позе?

— Ну? — спросила женщина. — Долго мне еще ждать? — Она включила в прихожей свет. — А так?

И человек, и пес смотрели на нее в недоумении. Впрочем, мужчина уже через секунду сообразил, что во внешности хозяйки дома произошли качественные изменения. На них следовало как-то отреагировать.

Вера его опередила:

— Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду…

— Ну, конечно, всех лучшее, и любимей, и вкуснее! — сострил Андрей.

Пай успокоился: хоть немного развеселились, пусть пока и с некоторым напряжением. Он попрыгал вокруг них еще немного и ускакал в кухню.

— Ты наконец заметил мою новую прическу и макияж.

— Все я заметил. И ты меня просто о-ча-ро-ва-ла!

Он собирался не ограничиться словами, а еще разок поцеловать ее, но Вера едва заметно отстранилась.

— Погоди, прическу сомнешь… А вот я сразу заметила, что ты приготовил рыбу в духовке.

— От твоего носа ничего не скроешь, — вздохнул домашний кулинар.

Вера ушла в ванную мыть руки. Пай с нетерпением ждал под столом на кухне. Наконец ему выдали полную миску еды, и он принялся жадно лакать. Стая разделилась: Андрей остался хозяйничать на кухне, а Вера отправилась в комнату, к журнальному столику. Ничего, он к ним еще успеет.

На комоде стоял букет хризантем. По пути с работы Андрей решил, что не мешало бы его темпераментную подругу порадовать, кроме ужина, еще и цветами. Он заехал на пустеющий к вечеру Житный рынок и решительно направился в цветочные ряды. Полусонные торговки заголосили призывно, приглашая «мужчину» купить розы или герберы, но ветеринар сразу выбрал большой букет хризантем. Он точно знал, что Вера любит именно их, эти осенние цветы с острыми лепестками. Цвет он подобрал, тоже согласуясь со вкусом подруги: от палевого до густо-сиреневого.

Женщина вздохнула, погладила лепестки.

— Форель фаршированная запеченная! — Мужчина торжественно внес овальное фарфоровое блюдо. — Прошу!

— Ого!.. — Вера обожала всякую рыбу, но форель, да еще фаршированная? Этого она не ожидала. — А что, у нас какой-то праздник?

— Ну… Эм-м-м… Твой приход домой — всегда праздник! — нашелся Андрей.

Вера поводила носом над дымящейся рыбой и забыла обо всем на свете.

— Ура! — восторженно воскликнула она и подставила тарелку.

— Я же знаю, что ты за рыбу родину продашь, — усмехнулся в ycы коварный обольститель, накладывая ей самый большой кусок форели. — К рыбе полагается: мне — белое вино шардоне, тебе — твой любимый мартини бьянко.

— Бове мой! Это какая-то прелесть! — сказана с полным ртом его подруга.

— Когда я ем, я глух и нем, — поднял палец Андрей, повар и ветеринар в одном лице. — Осторожнее, рыбьи кости.

— Нет! Не стану есть, пока ты не расскажешь, из чего ты создан эту пищевую симфонию. — Вера промокнула губы салфеткой и демонстративно откинулась на подушку дивана.

— Симфонию? Ноты показать? Так и быть, раскрою тебе таинство сего шедевра! — смилостивился Двинятин. — Итак, я взял рыбу по имени форель. Между прочим, продавщица из рыбного отдела нашего супермаркета ловила ее для меня сачком минут пятнадцать. Пока не поймала самую симпатишную рыбульку.

— Ara, уже интересно.

— Затем мне понадобились: лук лиловый крымский, он сладкий потому что. Петрушка, вино белое, шампиньоны…

— О! Грибы! Еще интереснее.

— Крабы, сыр, масло сливочное.

— Сыр, крабы! Ну, ты извращенец!

— Это диагноз или комплимент?

— Сегодня воскресенье, — многозначительно напомнила Вера, — и я не доктор.

— Значит, комплимент, — торопливо постановил Андрей. — Продолжаю. Приготовил котлетную массу из сома…

Вера шутливо огляделась.

— Как?! Сом? Тут еще и сом был? — Ей хотелось дурачиться, вытеснить баловством тревожные мысли. Она наклонилась и заглянула под стол. — Сомик, ау!

Вместо сома ей в лицо прыгнул Пай и облизал губы пахнущим гречкой языком.

Вера рассмеялась, вытерла лицо салфеткой. Андрей удовлетворенно улыбался, как человек, чья хитрость удалась.

— Ну, остались детали. Мелко нарезанный лук поджарил до коричневой прозрачности и…

— У меня уже слюни до пола висят, как у Пая!

— И заполнил этой массой брюшко форели. Все.

— А крабов и все остальное ты куда дел?

— Мелко нарезал и сверху на рыбу высыпал перед запеканием. Плюс зелень.

— А-бал-деть. Ну почему ты такой потрясающий повар? Кто тебя учил?

— Это генетическое. Моя бабушка очень вкусно готовила. И я пошел в нее… Так мы есть будем? Или поговорим, пока все остынет?

— Я что, с ума сошла?! Такой вкуснотище позволить остыть! — И Вера с удовольствием принялась за еду.

Вскоре с форелью было покончено. Бокалы тоже опустели. «Сейчас музыку включат», — сонно подумал Пай. И точно, Двинятин, украдкой поглядывая на свою подругу, включил Стиви Уандера. Спасибо, что звук приглушил. Теперь можно поспать, пока они будут лизаться и разговаривать…

Но они молчали. Сегодня все было не так, как всегда.

Андрей открыл было рот, но Вера приложила свой палец к его губам.

Одно неосторожное слово могло нарушить хрупкое равновесие. И тогда лавину не остановить.

Она захотела, чтоб он сам раздел ее. Он делал это чуть дрожащими руками, а она смотрела на него глазами рыси. Поглядим, как ты справишься с этой длинной черной рубашкой, соблазнительной, полупрозрачно-шифоновой, вышитой по вороту блестящими пайетками. Ее можно было снять только через голову. Вера подняла руки… Осторожно!.. Царапается. Она сжата его руку острыми коготками.

Потом она легла на спину и разрешила снять с себя темно-серые шелковые брюки.

Оба продолжали молчать.

Лучше безмолвствовать. Когда что-то не так, не в порядке, когда хочется схватить за плечи и трясти, и кричать, — молчание становится лекарством. Молчание тогда — это ров, наполненный водой, и никакие захватчики его не преодолеют. Это отказ от игры краплеными картами. Это отказ от войны слов, но монолог тишины.

Вера осталась только в трусиках и кружевном лифчике. Она слегка толкнула Андрея на кровать и рванула с его груди джинсовую рубашку. Кнопки с сухими щелчками расстегнулись. Она, чуть застонав, погладила его по груди, потом потянула пряжку кожаного пояса.

Нет, любовь — это не химические и биологические процессы. Это не теория. Она знает это тело как свое собственное, как знает музыкант каждую ноту музыки Чайковского. Но от каждой давно знакомой ноты можно вновь и вновь испытывать ни с чем несравнимое наслаждение. И его знакомые руки не становятся чем-то обыденным. Разве может быть обыденным полет, в который эти руки отправляют?…

Только ничего не говори.

Молчание сообщает о том, что тебе есть что сказать, но ты предоставляешь право первого слова оппоненту. И оба ждут. А потом стреляют в воздух и мирно расходятся — потому что молчание подарило им согласие.

Любовная увертюра длилась столько, сколько нужно, чтобы раздуть тлеющие угли до гудящего пламени. Женщина с голодным рычанием набросилась на мужчину, будто воздерживалась целую вечность.

Мгновения страсти перетекали в сладкую истому нарастающего желания. И вдруг все точно озарилось ярчайшей радугой. Вспышка, завершающий аккорд… Они умудрились довести друг друга до такого экстаза, что потом лежали неподвижно, точно бездыханные. Силы медленно наполняли их опустошенные тела.

Сквозь сон Вера успела еще подумать, что молчание — не всегда знак согласия. Иногда оно знак страха. Страха услышать то, чего не хочется слышать. Страха потерять любимого мужчину. Страха сказать ему об этом.

Но ведь если он любит, то должен понять и пожалеть?

Нет, это все примитивные женские стереотипы, не всеми страхами можно делиться с тем, кого любишь. Нельзя непременно ожидать ответного понимания, обязывать к пониманию. Есть такие демоны, которых наружу не выпустишь. Они только твои. Радуйся, что сейчас наступило хрупкое равновесие и можно спокойно уснуть…

Мужчина встал и посмотрел на свою подругу. Ни о молчании, ни о страхах он не думал. Молчать для него было также просто и естественно, как дышать. Он просто смотрел на нее и ощущал энергию связи между ними. Казалось, эти дрожащие невидимые линии можно даже рукой потрогать. Как у нее это получается, он не мог понять и после нескольких лет совместной жизни. Она ничего не делала специально, и ничто не исходило из ее глаз, как бывает в фантастических фильмах… Но оно ощущалось почти физически, словно их объединяло какое-то сверхмощное поле.

Маленькая и нежная, а придает ему столько сил. Просто рядом с ней он чувствовал себя сильным, талантливым, профессиональным. От его комплексов не оставалось и следа. Все же ему повезло, в который раз подумал он. Колдунья, которая сама не осознает, насколько сильна. И в то же время красивая женщина. Руки у нее — как у Джоконды, нежные, старинного рисунка.

Андрею нравилось исподтишка наблюдать за ней по утрам. Тогда она думала, что он спит, и споро готовила завтрак, убирала и завешивала лишние вещи, подкрашивалась, сидя у трюмо. Нет, она не носилась как угорелая по квартире. Но каждое ее движение было стремительным и ловким. У нее была очень изящная, пленительная походка.

Вера повернулась на другой бок, а он, натянув на голое тело джинсы, вышел на балкон покурить. Он уже забыл, как сердился на нее сегодня за эту вспышку ревности. Как с досадой думал: и зачем она так… К чему эти итальянские страсти? Хочется покоя.

Забыл то странное ощущение, когда ему вдруг на мгновение захотелось решить уравнение с новыми неизвестными, и страх: ведь ему ничего не нужно сверх того, что он уже имеет, и уйди, лукавый дьявол соблазна, прочь.

* * *

Марат Ладыгин к пяти часам утра задремал на диване. В смежной с кабинетом комнате Сергей Старостин в полголоса разговаривал по телефону, принимал факсы и электронные письма, что-то записывал. К телефону был давно присоединен извлеченный из его багажа специальный прибор, предназначенный для определения местонахождения звонящего.

Телефон зазвонил в пять часов тридцать две минуты.

Марат вскинулся. В кабинет вбежал его помощник и сказал: «Подождите…» Они оба подождали секунд десять.

Марат снял трубку.

— Слушаю!

— Твоя дочь у нас, — сказал голос, который мог принадлежать и мужчине, и женшине.

— Зачем вы это сделали?!

— Молчи и не перебивай. Ты получишь ее, когда передашь миллион долларов…

— Что вам от нее надо?

— Заткнись, если хочешь получить Миру. Приезжай один, через два дня, ночью, к кафе «Усадьба» на Обуховской трассе. Там тебе позвонят.

— Дайте мне поговорить с Мирой!

В трубке послышались короткие гудки.

Мужчины прослушали запись несколько раз.

— Не понимаю, — сказал Ладыгин, растирая смятую во сне щеку. — Почему миллион? Они могли потребовать гораздо больше.

— Может, не только в деньгах дело, — сказал Старостин. — Я продолжаю проверять все версии, — твердо добавил он. — Мне нужно уехать. С вами будут мои ребята, они уже приближаются к дому.

Напоследок он прослушал запись еще раз. Разговор был предельно кратким. Он длился пятнадцать секунд, поэтому техника не смогла засечь, откуда сделан звонок.

* * *

Назавтра за рыжей Соней никто не приехал. Хозяева сеттера не появились и не дали о себе знать. Второй день тоже прошел без перемен. Неужели ее просто-напросто бросили? Такое уже случалось. Ни домашний, ни мобильный телефоны, записанные в журнале, не отзывались. Прошел еще день. Владельцы собаки не приезжали.

Собака почти не ела, скучая по хозяевам. Лишь изредка пила воду из поилки. Андрей пытался ее растормошить, но она только смотрела на него своими умными глазами и вновь устремляла взгляд туда, где за поворотом на Голосеевский бульвар скрылся «форд». Тогда, проходя мимо Кисина, Андрей сказал то ли в шутку, то ли по привычке разговаривать с котом вслух:

— Друг мой сэр Кисин! Взяли бы вы Соню под свое покровительство. Видите, как она скучает. Одиноко ей, братец вы мой. А сеттеры, это такой народ — слишком эмоциональный. От тоски может и погибнуть!

Кисин никак не дал понять, что согласен, лишь слегка дернул ухом на слово «братец» — не любил фамильярности. Однако он был на редкость понятливый кот. Не зря Двинятин его в клинику взял. При такой сообразительности Кисин, будь он человеком, заслужил бы никак не меньше, чем лаборантский оклад. Правда, он и так получал свою зарплату и рыбой, и любовью всего персонала, и уважением посетителей. Буквально через полчаса второй ветеринарный врач Зоя позвала своего коллегу:

— Вы только гляньте, Андрей Владимирович! Кисин на прогулку Соню вывел. Посмотрите, что он выделывает! Нет, вы только посмотрите!

Андрей выглянул в окно. Соня прогуливалась по двору, изучая окрестности. Кисин шел параллельным курсом. Время от времени он, словно в глубокой задумчивости, проходил под Сониным животом, раздвигая рыжую бахрому волнистой шерсти и приглаживая серым велюровым хвостом Сонин бок. Соня в некотором недоумении поглядывала на кота, дескать, что за шуточки? Но он продолжал проходы под животом у сеттера, и вскоре она привыкла к такому странному гулянью. Как очень умная девочка. Соня даже замедлила свой стремительный шаг, чтобы Кисину было удобней поспевать за своей рыжей подругой.

Двипятин улыбнулся в усы, глядя на эту картину. Конечно, он догадывался о выдающихся способностях кота, но чтобы так откровенно приручить долговязую красотку! Вот у кого стоило бы поучиться…

Тем временем теплое бабье лето сменилось дождем, предвещая начало холодной осени. А клиника разместилась в чудесном месте — возле Голосеевского леса, у корпусов сельхозакадемии. Перед ветеринарной клиникой была маленькая березовая рощица-десяток молоденьких деревьев. Среди них затесался старый широкий, с огромными листьями-ладонями каштан, он был словно дядька этим березкам. Соне и Кисину нравилось гулять в березовой роще. Зеленая густая трава была усеяна тонкими желтыми прозрачно-мелкими березовыми листочками. Между ними лежали дядькины гостинцы в светло-зеленой колючей кожуре. Они подмигивали Кисину и Соне своими коричневыми блестящими глазами-каштанами. Приятно было шуршать по траве, листьям и каштанам, вдыхая вольный воздух — сырой, лиственный, каштановый.

Ветеринар часто, в перерывах между приемом больных животных, выходил перекурить на крыльцо и наблюдал за своими питомцам и. От Кисина исходило обычное велюровое высокомерие, а вот Соня… Чем больше он на нее смотрел, тем больше задумывался о Сониных хозяевах, пропавших неизвестно куда.

Он уже подходил к дому на старой подольской улице Почайнинской, когда зажурчал звонок мобильного.

— Ты где? — требовательно спросила Вера. — Обещал быть еще пятнадцать минут назад!

Андрей улыбнулся.

— Да я уже около подъезда. Можешь открывать.

В этом доме ему нравилось, хотя он предпочел бы забрать Веру к себе. Увы, «к себе» пока было некуда. Дом свой он еще не достроил, а жить с его мамой Вера не хотела. Когда у них случилась любовь, она ушла от мужа и из своей квартиры… Но не к Андрею. Неделю пожила у близкой подруги Даши, пока подыскивала себе жилье. Затем, найдя вполне приличную однокомнатную с мебелью на Подоле, по приемлемой цене, переехала туда со всеми своими пожитками. Андрей, пропадая целыми днями на работе, даже не догадывайся о таких переменах в жизни любимой женщины. Когда же он узнал о Верином переезде, то и не знал, обижаться ему или радоваться.

— Почему ты не переехала ко мне? — спросил он.

На этот вопрос Вера Алексеевна ответила просто:

— Я не хотела навязываться… Нет, подожди, не перебивай. Ты непременно счел бы себя ответственным, я тебя знаю. А я, во-первых, уже большая девочка и сама решаю, с кем мне быть и где мне жить. Во-вторых, в наши отношения не должен вмешиваться квартирный вопрос.

Вера считала, что главное достоинство отношений между мужчиной и женщиной — когда оба они остаются свободными. По крайней мере, так она тогда говорила.

Вера впустила мужчину в квартиру и занялась ужином. Пай весело бегал с тапкой в зубах. Андрей задумчиво проводил ладонью по его шелковистой спине и рассказывал Вере о пропавших хозяевах рыжей Сони, о том, что не век же ей жить в вольере при клинике. А с наступлением холодов открытый вольер уже не годится, недолго и простудить собаку. Этого допустить никак нельзя. В общем, нужно пристроить ее в хорошие руки.

— Бывает, конечно, что люди пропадают бесследно, — задумчиво сказала Вера, — хотя и редко. Хозяева вполне могли где-то застрять со своими проблемами. Найдутся в конце концов.

Удивительно, но она чувствовала, что ей не хочется ему помогать. А хочется ей напомнить, что у него, ветеринара, это не первый случай, и разве он не знает, как поступить? Странное чувство. Раньше она даже не задумывалась и бросалась на помощь, чтобы разрешить любые проблемы Андрея. Неужели между ними происходит что- то такое, из-за чего они невольно отдаляются друг от друга? Или это просто проходит влюбленность и наступает полоса зрелых, спокойных отношений? Ты психотерапевт, тебе и диагнозы в руки… А с другой стороны, почему она не может позволить себе быть естественной и делать что хочется? А чего не хочется — не делать.

Пай подскочил к Вере, тыча ей в руку тапку. Что-то его мамочка заскучала, надо ее растормошить. Вера не реагировала. Тогда он выпустил обслюнявленную тапку из пасти и внимательно посмотрел хозяйке в глаза.

— Ну, чего тебе, манипулятор ты лохматый?

Пай радостно запрыгал и лизнул хозяйке руку. Вера смягчилась. Помочь надо не Андрею, а собаке. Независимо от людских взаимоотношений, милосердия к хвостатым подопечным никто не отменял.

— Однако ты прав, — сказала Вера. — В любом случае, временно или нет, собаке необходимы дом и уход. Она должна чувствовать защиту. Я попробую тебе помочь.

3. СИЛЬНЫЕ НЕ ВОЮЮТ СО СЛАБЫМИ?

Гаишник на обочине махнул светящимся жезлом, приказав остановиться.

— Я быстро, — сказал Старостин и вышел.

Ладыгин сжал челюсти: чертова помеха! Ну да ладно.

Старик быстро разберется. Он же бывший мент… Но унять нетерпение не удалось, он заметил, что нервно притопывает ногой. Стукнул по колену.

Старостин вернулся и резко взял с места.

— Порядок, — сказал он. — Обычное дело, парнишка зарабатывает…

— Жми быстрее, — сквозь зубы сказал Марат. — Не хватало еще опоздать!

«СААБ» летел со скоростью сто тридцать километров в час. Сзади неслись еще две машины с бойцами Старостина. Кроме постоянных троих охранников, он счел необходимым позвать еще бывших сослуживцев, опытных оперативников. Марат не вникал, ему было все равно. Лишь бы схватить эту сволочь, побыстрее получить назад дочь.

Он сидел, смотрел на уносящуюся назад ночную дорогу, тускло освещенную желтоватыми фонарями, и в десятый раз прокручивал в уме телефонный разговор. Похититель сказал: место встречи — Обуховская трасса, придорожное кафе «Усадьба». Ладыгин должен приехать один и привезти миллион долларов. Велел остановиться, не доезжая пятидесяти метров до входа в кафе. Там ему снова перезвонят и скажут, что делать.

Марат тогда сразу спросил, получит ли он свою дочь в обмен на деньги. Но никто ему не ответил. В трубке послышались короткие гудки отбоя.

— Марат Артурович, — позвал Старостин.

Ладыгин посмотрел на него.

— Ну?

— Надо было вам все-таки остаться…

Ладыгин снова стукнул кулаком по колену.

— На фиг твою заботу! Я хочу вернуть Mиру сейчас же! Миллион — ерунда. Ты и твои ребята, вы должны схватить уродов и найти Миру. Понял?

Начальник службы безопасности кивнул. Он ловко и уверенно вел Ладыгинский автомобиль, обгоняя тяжело груженные фуры и редкие на Обуховской трассе легковушки.

— Марат Артурович. — снова сказал он, покосившись на хозяина. — Тогда, может, я сам передам деньги?

Ладыгин поморщился.

— Я ведь уже говорил: нет. А если он меня знает? Тем более, еще ничего не ясно, мне позвонят. Ты свою задачу хорошо понял?

— Да. — Ответил Старостин. — Схватить похитителя. Только вряд ли он будет один.

— Наплевать. Возьми со своими ребятами хотя бы одного. Мне нужен ответ на вопрос, где находится Мира. Выбей из него ответ! Деньги можешь не отслеживать. Мне нужен адрес. Понял?

— Понял, — сказал Старостин и едва заметно покачал головой.

Сергею Старостину, опытному оперативнику, все это казалось абсолютно непрофессиональным. Но разве с Ладыгиным поспоришь? Пусть будет так, как он хочет. Это проще, чем спорить, сердить его и все равно остаться в роли исполнителя. Марат наверняка не представляет себе всей серьезности ситуации. Он не знает ничего о похищениях, выкупах и антитеррористической работе. Может, это и к лучшему, что не знает, нервничал бы еще сильнее. Он же везунчик, Ладыгин, баловень судьбы, весь бизнес на одной интуиции, простой инженер без специального бизнес-образования — и все у него получается. Черт его знает, может, ему и в этот раз повезет.

Шины глухо застучали на стыках очередного участка дороги, видимо, бетонные плиты не были как следует подогнаны. Старостин чуть сбросил газ. Ладыгин отреагировал мгновенно:

— Не смей! Плевать на машину, гони быстрее! — А через пару минут спокойно спросил: — Ты успел выяснить что-нибудь про это кафе?

— Да, — ответил водитель. — Сомнительная у него репутация, впрочем, как у всех таких заведений на трассе. На втором этаже крохотная гостиница, на первом столуются водилы-дальнобойщики. Ясное дело, проститутки, круглосуточные девочки и в баре, и в номерах. Ничего особенного.

Марат только сплюнул.

Его сотрудник посмотрел на навигатор, вгляделся в приближающееся пятно света.

— Подъезжаем. Ну, ни пуха нам…

— К черту. Притормози. Теперь пересядь назад, да спрячься… Так, хорошо. Дальше я сам.

Ладыгин остановился, не доезжая до здания. Громкая ритмичная музыка была прекрасно слышна даже в полусотне метров от кафе. Низкие частоты заставляли вибрировать стекла автомобиля. На парковке разместились несколько фургонов, микроавтобус и три джипа. У входа в кафе смутно блестели хромированными частями несколько мотоциклов.

Сзади чуть слышно забормотал Старостин: «Готовность один, обоим экипажам занять позицию, выполнять полученные инструкции, отбой связи…» Вперед проехал джип с бойцами Старостина и остановился дальше по дороге, за парковкой.

«Рано приехали», — едва успел подумать Марат, как заверещал его телефон. Он схватил трубку, взглянул на надпись на мониторе «приватный номер» и ответил:

— Слушаю.

— Сейчас к тебе подойдут с пакетом, — сказали Ладыгину.

Тот самый голос, слишком высокий для мужчины, слишком низкий для женщины.

— И что? Какой на хрен пакет?…

— Молчи и слушай. Переложи все деньги в пакет и отдай тому, кто подойдет.

— Где моя дочь? — крикнул Ладыгин. Но в трубке уже была тишина.

Старостин не задавал никаких вопросов, ему был хорошо слышен весь диалог.

К автомобилю подошла женщина, судя по виду, одна из работающих тут проституток: ноги на высоченном каблуке и голые почти до пупа, одета во что-то обтягивающее с блестками, вихляющая походка. Она наклонилась, всматриваясь в водителя.

Ладыгин опустил стекло.

— Милый, — сказала женщина, — меня попросили передать тебе вот это. — Она просунула в машину шуршащий полиэтиленовый пакет.

— Адрес! — сказал Ладыгин.

— Что?

— Тебе дали адрес? Ты должна мне его сказать.

— Не знаю никакого адреса, — ответила женщина. В ее голосе слышались нетерпение и легкий испуг. — Ну? Бери пакет, или я пошла, у меня работы полно…

Марат схватил пакет и принялся перекладывать в него пачки денег. «Ведь чувствовал, что Миру не привезут, подонки гребаные. На понт берут. Ну, тогда так вам и надо, уроды… Правильно я все решил».

Он наклонился к двери с правой стороны, открыл ее и отдал женщине полный пакет.

— Как насчет развлечься? — игриво спросила она.

Ладыгин сдержался.

— Иди, — сказал он глухо. И, когда та отошла, бросил назад Старостину: — Давай.

Женщина, поминутно оглядываясь, шла вдоль дороги к кафе. Вдруг сбоку, из-за небольшого заборчика, с ревом выскочил мотоцикл. Ладыгин даже моргнуть не успел, как мотоциклист догнал проститутку, выхватил у нее из руки пакет с деньгами и рванул вдаль по трассе. Все это произошло едва ли за секунду.

Но тут вовремя отреагировала команда Старостина. Из джипа раздайся хлопок выстрела, сразу вслед за ним второй — прямо из открытого окна, времени выскочить из машины не было. Мотоцикл, не разогнавшись как следует, упал: стреляли по колесам. Мотоциклист перевернулся два раза через голову и стремительно вскочил на ноги. К нему уже бежали люди из передней машины. Ни Ладыгин, ни Старостин не успели понять, что происходит, как это получилось, но мотоциклист пригнулся, выстрелил не целясь, молниеносно перетек на шаг в сторону и снова выстрелил. Двое подбегавших упали, третий настиг похитителя, вот-вот схватит — но тот уложил его на землю, при этом не выпуская из руки пакета с деньгами, и еще наступил ногой на шею.

Из тьмы возникла вторая машина с командой Старостина, из нее открыли огонь по мотоциклисту.

— Идиоты! — закричал Ладыгин, высовываясь из окна. — Он мне нужен живым! Не стрелять!

— Не стрелять! — как эхо, повторил Старостин и, выпрыгнув из автомобиля, метнулся к месту схватки.

Трое бойцов выскочили из машины и побежали, беря похитителя в кольцо. Когда они уже приблизились, он выстрелил, держа пистолет у живота — раз, два! — двое упали. Мотоциклист уронил ствол и перехватил удар третьего у самого лица. Непонятно как, но шея нападавшего оказалась в сгибе локтя неизвестного. Резкое движение — хруст позвонков — и на подбежавшего наконец Старостина толкнули обмякшее тело. Пока тот машинально подхватывал своего сотрудника, пока поднял голову — неизвестный уже вскочил в брошенную пустую машину и, не захлопывая дверей, рванул с места…

Не раздумывая. Ладыгин двинул за ним, оставив сзади матерящегося Старостина. Но проехал не больше километра, притормозил и остановился. Он умел проигрывать, получать болезненные удары — но оставаться на ногах. В этом деле главное вовремя прекратить махать руками, сориентироваться, изменить тактику. Неизвестного он все равно не догнал бы, а если бы и настиг — что толку? Как справиться с тем, кто в одиночку уложил несколько человек, действуя одной рукой? Ладыгин, конечно, спортсмен и неслабый мужик, но не до такой фантастической степени.

Он быстро вернулся к кафе. Казалось, минуты не прошло с начала схватки, а на асфальте лежали шестеро. И не просто шестеро мужчин, а тренированные, опытные бойцы… Как это получилось у одного человека? И где теперь искать Миру?!

Марат оскалился, прикусил ладонь, коротко зарычал и уткнулся лбом в руль…

Старостин видел, что он вернулся, но не подходил — был занят своими ребятами. Быстро перемещаясь от одного к другому, щупал пульс на шее. Кто-то из них застонал, приподнял голову. Старостин оставил его лежать и перешел к следующему.

Давешняя проститутка, при звуках стрельбы сразу упавшая на асфальт, прислушалась, подобралась и хотела убежать, Старостин одним прыжком догнал ее и схватил за руку. Тут из кафе высыпало несколько человек, мужчин и женщин. Раздался удивленный свист.

— Эй, хлопец, як то ты зробыв? — спросил какой-то здоровяк водитель. — Невже попросили закурить, а в тэбэ не було? — Он хрипло загоготал над собственной шуткой.

— Позвоните ментам! — крикнул в их сторону Старостин и сел в машину рядом с Ладыгиным. — Плохо дело. Двое мертвы, четверо ранены, из них трое — тяжело. Баба ничего не знает, ей сунули сотню баксов и попросили поднести вам пакет, потом идти с ним вдоль шоссе. Просивший был в шлеме с затемненным стеклом.

— Да, — процедил Ладыгин. — Дело хуже некуда. Где моя дочь, мы так и не узнали!..

Помолчав, Старостин мрачно сказал:

— Уезжайте отсюда. Сейчас менты прибудут. Я останусь отгавкиваться. Вам оно не надо. Через пару-тройку часов ждите, будем думать.

— И действовать, — добавил Ладыгин.

* * *

В букет входили серебряные диски лунника, похожие на крохотные засохшие зеркальца, нежная веточка вереска и пышные оранжевые свертки роз. Этого вполне хватило бы для полноценного букета, но он включал еще и тонкие аристократичные хризантемы. А в центре блистал фиолетовый георгин. Букет обрамляли мелкие сероватые листочки под забавным названием «кроличьи ушки».

Такой нарядный букет многое означал на языке цветов. Если потрудиться перевести, то говорил он примерно следующее: «Спасибо вам от всего сердца. Жизнь снова засияла для меня всеми красками, и лишь благодаря вам, милый доктор. Пусть эти цветы расскажут о том, какую тяжесть вы сняли с моей души и как вернули ощущение гармонии. Спасибо!»

У Арсения снова, как и во время всех предыдущих встреч с этой женщиной, дрогнуло сердце. Синие озера глаз, прямые густые брови… Красивая, но разве в этом дело? Она не столько волновала его, сколько радовала: он может жить полными ощущениями. Оценить этот плавный поворот головы на высокой шее. Слегка отстраненный, но тем не менее вдумчивый взгляд этих невероятных глаз. Их радужки казались почти сиреневыми, а белки отсвечивали голубым. Каштановые волосы она зачесала назад, открывая лоб цвета светлого меда и такой же матовый, и заколола тугим углом на затылке деревянной шпилькой.

Около года тому назад Арсений Колесник, некогда преуспевающий бизнесмен, а в тот момент — совершенно раздавленный депрессией человек, пришел к врачу-психотерапевту Лученко. Пришел как к последней надежде, по совету знакомого, избавленного ею от жесточайшего невроза. «Вера Алексеевна, — утверждал знакомый, — доктор от Бога и вообще волшебница, если ты услышал ее фамилию — считай, тебе уже повезло».

Она какое-то время смотрела на него этим своим странным или, сказать точнее, отстраненным взглядом, а потом пожала руку, будто устного приветствия было недостаточно. Затем пригласила сесть и рассказывать. Но он никак не мог начать.

— Вам трудно, Арсений Петрович? — Она заглянула в его медицинскую карточку. — Предлагаю такой сценарий. Сначала я расскажу о вас, а вы будете меня дополнять. Если захотите.

— Можете обращаться ко мне по имени, — предложил собеседник, чтобы что-то сказать.

— Хорошо, Арсений. — Вера мягко улыбнулась и стала говорить так, точно они давно были знакомы. — До того как заняться бизнесом, вы были отличным спортсменом. Наверное, занимались легкой атлетикой. Прыжки с шестом? Да, скорее всего… Вы достигли хороших результатов, вам даже прочили блестящее будущее, как второму Бубке. Но вы ушли из спорта и занялись бизнесом. Почему?

— Потому что все мои друзья ушли сперва в спортивный менеджмент, а затем в торговлю. Это естественно: мы, будучи спортсменами, скупали все, что могли, на родительские деньги. И по приезде с соревнований продавали на рынке или соседям в три раза дороже. Потом пошло-поехало… Не столько заработал, сколько научился торговым премудростям. И мне тоже пришлось задуматься о своем будущем. Нужно было уходить на пике, а не оставаться в спорте, проигрывая молодым.

Он отвечал ей почти автоматически, пораженный точностью, с которой она определила его занятия в недавнем прошлом.

— Вы дважды были женаты. У вас трое сыновей. Сейчас ваша вторая жена ждет ребенка. Это снова будет сын, — продолжала Лученко.

— Откуда вы знаете? — не смог удержаться посетитель. — В карточке этого нет…

— Мне об этом рассказало наше рукопожатие, — улыбнулась Вера, и в ее глазах замелькали веселые искорки.

— Но как…

— Долго объяснять. Давайте лучше перейдем ко дню сегодняшнему.

— Вы хотите, чтобы я сам рассказал?

— В этом кабинете все о себе рассказывают сами. Потому что помочь себе каждый может только сам, только прилагая к этому усилия. Я лишь немного направляю.

— Я проходил диспансеризацию, по старой памяти, в своей спортивной поликлинике. Кардиолог сказал, что у меня большие проблемы с сердцем. Плохая кардиограмма, предынфарктное состояние.

— Тахикардия, одышка, боли в области сердца? — Лученко вскинула на него внимательный взгляд.

— Да, — кратко ответил Колесник. — Врачи заявили: возможно. синдром хронического переутомления. Но я не на сердце пришел жаловаться, я лекарства пью. Просто из-за физического нездоровья возникло ощущение полного жизненного провала. Понимаете?

Вера покивала.

— Вы действительно в последнее время работали на износ. Переутомились. Но у вас конституция не такая, чтобы… Хм… Странно. — Она оглядела его, прищурившись, попросила: — Встаньте, пожалуйста. — Сама тоже поднялась и провела ладонью возле грудной клетки пациента. Подержана раскрытую ладонь у левой стороны груди, помедлила. Затем снова села, указана ему на стул для посетителя.

Когда тот уселся, она задумчиво произнесла:

— Не всем я говорю то, что скажу вам. Потому что вы поймете. У вас совсем другое заболевание. Доброкачественная опухоль, ее нужно удалить.

— Что? Какая опухоль? Да вы что? Меня же очень хорошие врачи обследовали, никакой опухоли не нашли.

— Она небольшая, и найти ее аппаратурой практически невозможно. А они и не искали. Но она у вас есть.

И удалить ее лучше всего, пока она не разрослась. А чтобы вы не сомневались…

— Погодите, Вера Алексеевна, погодите! Вы уверены в своем диагнозе? Как вы смогли его поставить? Без анализов, без исследований?

— Если я скажу вам как, это все равно вас не убедит. Но для вашего спокойствия объясню. У меня есть способность считывать пальцами неполадки в человеческом организме.

Колесник почувствовал, что верит этой симпатичной докторше.

— А откуда вы знаете, что опухоль не злокачественная?

— Если бы опухоль была злокачественной, она бы теплела… Примерно как красный сигнал светофора. Трудно объяснить… Но лучше вам обратиться в онкоинститут. Там недавно закупили новую, более совершенную технику для обследований. Возможно, они смогут увидеть вашу опухоль.

Так закончилась первая встреча бизнесмена Колесника и психотерапевта Лученко. Не прошло и недели, как он снова явился.

— Вы оказались абсолютно правы! — признал он, глядя на нее во все глаза. — Я был на Васильковской в онкологии.

— Когда ложитесь на операцию? — спросила Вера Алексеевна.

— Подтяну все хвосты — это займет дня три-четыре — и лягу.

— Не затягивайте это дело. И не бойтесь, все будет хорошо, я не сомневаюсь.

— А как быть с депрессией? — неуверенно спросил Арсений, вспомнив, что приходил именно по этому поводу.

— Ее вам вырежут вместе с опухолью! — улыбнулась Вера Алексеевна.

И вот теперь, спустя два месяца после операции, Арсений Колесник стоял в гипнотарии с букетом цветов и на их языке благодарил доктора Лученко. Причем бывший пациент норовил превратиться в восхищенного поклонника. Если бы ему сказали, что он рискует влюбиться в эту хрупкую женщину, он бы не поверил.

Вера все прекрасно понимала, как всегда понимает такое каждая женщина, а не только психотерапевт. Ей было приятно. А кто откажется хотя бы изредка получать подтверждение своей привлекательности, вне зависимости от своей профессии? Букет букетом, а вот сейчас он ее куда-то пригласит. Соглашаться или нет?

— Не знаю, как вы к этому отнесетесь, Вера Алексеевна… Хочу пригласить вас в ресторан! Отметить мое выздоровление.

— Вы знаете, а вот возьму и приму ваше приглашение, — неожиданно для себя произнесла Лученко.

В глубине души она понимала, почему ей захотелось согласиться. Ведь ее программа самореабилитации включала ревность Андрея. Бывший пациент как раз подходил на роль соперника. Кроме того, если ее ветеринар может чаи с практиканткой распивать, то и она может пойти в ресторан, ничего страшного. И вообще, сегодня утром Двинятин не поцеловал ее перед уходом на работу, как всегда, а молча вышел за дверь. Вера тогда с досадой подумала: «Вот чтоб у тебя испортилось что-нибудь и ты вернулся». Правда, через секунду спохватилась, пожалела об этих мыслях. А через две минуты Андрей возвратился расстроенный: каблук отвалился у левой туфли. Надо же! Порылся в обуви, приговаривая, что теперь придется бежать в мастерскую, а времени не хватает… Нашел кроссовки, надел, чмокнул все-таки Веру в щеку и вышел. А она все время стояла и улыбалась уголком рта… Знал бы ты, почему вернулся! Но так нельзя. Нельзя ей быть расфокусированной, а то мало ли что она может в следующий раз сгоряча подумать! Так что лучше уж принять приглашение в ресторан, стравить пар, а то…

— Это же замечательно! — радостно воскликнул Арсений. Он не ожидал, что такая женщина может без всякого изнурительного кокетства согласиться.

— Какие будут варианты? — деловито спросила приглашенная. — Где будем кутить?

Выздоровевший бизнесмен ненадолго задумался.

— Из тех ресторанов, куда не стыдно пойти с такой спутницей, как вы, Вера Алексеевна, могу предложить «Ателье», там лучший в городе шеф-повар и классный дорогой интерьер. Бывает в основном бизнес-элита, депутаты…

— Ой, ну их, мне совсем не хочется смотреть на бизнес-элиту. И тем более на депутатов! Я от них устаю, когда вижу по телевизору. А если бы вы знали, о чем они думают во время эфира… Б-р-р-р! Ужас! — изобразила испуг женщина.

— А откуда вы знаете, о чем они думают? — насторожился Колесник, осведомленный о Вериных нерядовых способностях.

— Так у них на лицах все написано. В-о-от такими буквами! — Психотерапевт пальцами показала размер шрифта. Рассмеявшись, она продолжила: — Понимаете, я не люблю ничего пафосного. Что-нибудь подемократичнее есть на примете?

— Тогда можно пойти в совсем демократичное заведение. Это гриль-ресторан «Майами». И там сегодня очень необычная программа.

— Хотите меня удивить?

— Вам, как психотерапевту, это будет интересно.

Спустя полчаса они уже сидели за угловым столиком ресторана, откуда открывался вид на небольшую квадратную арену, обтянутую канатами, будто для боксеров.

— Это что такое? — поинтересовалась Вера.

— Та самая программа. Тут сегодня будут «женские бои».

— Женские? — удивилась она. — Как это?

— Женщины бьются за прекрасного принца. Это вас не шокирует, милый доктор?

Лученко замешкалась. Знай она заранее, наверное, не пошла бы сюда. Ей всегда казалось, что женщины за мужчину не должны воевать. Она как специалист не раз успокаивала разъяренных ревнивых жен, жаждущих уничтожить соперницу, и ничего зрелищного в этом не находила. Но раз уж так получилось… Будем извлекать полезные уроки.

— Меня мало что может шокировать, — ответила она.

Внимательнее присмотревшись, Вера увидела, что арена — на самом деле небольшой плоский бассейн, наполненный какой-то коричневой жидкостью, скорее всего глиной. Именно здесь и должны были сразиться представительницы слабого пола за представителей пола сильного…

Вскоре рефери привел двух девушек: блондинку и брюнетку. Они недружелюбно посмотрели друг на друга, поприветствовали публику, стоя за канатами, а затем по сигналу судьи прыгнули в бассейн. Жидкая глина доходила им до щиколоток. Начался бой без правил. Удары наносились руками и ногами по всем частям тела, соперницы хватали друг дружку за волосы, щипались, кусались, обдавали грязью, визжали и матерились. Если одна падала, вторая стремилась утопить ее в грязи.

Большая часть зрителей подбадривала женщин-бойцов криками и советами. Зал ресторана разделился на две партии — «черных» и «белых». Болельщицы-брюнетки были настроены радикально и вопили: «Топи ее, урой!» Болельщицы же блондинки ограничивались лишь криками: «Давай-давай!»

Вид дерущихся, измазанных в грязи женщин поначалу вызвал у Лученко брезгливость. Не было даже любопытства, кто из них в конце концов победит. Она отвернулась и задумалась о своем. Парадоксальным образом эти гладиаторши напомнили ей о подружках. Она снова вспомнила, что советы самой себе — вещь хорошая, но все же хочется побыть просто женщиной, просто выплакаться подружкам в жилетку. Значит, пора объявить «большой сбор».

— Я сейчас вернусь, — сказана Вера Арсению. — Мне надо позвонить, а здесь шумно.

Она вышла с телефоном за дверь.

— Привет, Веруня: — отозвалась на ее звонок бизнес-леди Дарья Сотникова. — Ты как чувствовала, я собиралась тебе звонить. Хочу похвастаться!

— Валяй, хвастайся, — без особого энтузиазма ответила Лученко, настроенная сейчас на свою волну.

Ее подруга не различила ничего в голосе Веры и радостно сообщила:

— Я завела себе Марусю!

— Это кошка или собака?

— Маруся — не кошка и не собака, и даже не черепаха в коробочке. Маруся — это постоянно приходящая домработница!

— А почему ты с таким восторгом мне об этом сообщаешь? — Вера представила себе радостную Дашкину физиономию.

— Ты, деревня неасфальтированная! Ты даже не знаешь, какое это везение в наше время — найти хорошую домработницу! Да еще и добросовестную, на которую можно положиться!

— Честно признаюсь: не знаю, — согласилась Вера.

— Теперь у меня практически исчезли проблемы с домашним хозяйством и я смогу полностью посвятить себя любимой работе! — Дашиной радости не было предела.

— Трудоголичка несчастная, ты и так вкалываешь по двенадцать часов в сутки. Теперь вообще ночевать в офисе будешь?

— Именно! — расхохоталась Дарья. — А ты звонишь просто так или по делу? — наконец поинтересовалась она, отсмеявшись.

— Спасибо, что спросила. Хочется поговорить о нашем, о девичьем, — вздохнула Вера.

— О! Даже так? Тогда давай сегодня вечером, часиков в восемь. Я как раз приду с работы. Маруся обещала пирожков с вишней напечь. Она такие пирожки печет, с ума сойти можно!

— А как же фигура? — Доктору захотелось поддеть подругу.

— Фигура потерпит. В крайнем случае пойдет в тренажерный зал и поработает там часок, — отвечала Сотникова. — В общем, договорились? Ждать? А Лидке кто позвонит?

— Я позвоню. До вечера! — сказала Вера.

После этого она набрала номер актрисы.

— Привет работникам сцены! Это Вера.

— Хэллоу! — промурлыкала Лидия. — Верунчик, рада тебя слышать! — Она как раз возвращалась в своей машине со съемок в рекламном ролике. И была очень довольна собой, а вернее, тем, как хорошо она вышла на крупных и средних планах.

— Мы с Дашкой собираемся вечером у нее дома. На пирожки с вишнями. Ты с нами? Давай, приходи. Если только у тебя нет чего поинтереснее.

— У меня как раз свободный вечер, ни спектакля, ни репетиции.

— Тогда до встречи. Даша просила приезжать после восьми.

— Без вопросов. Значит, устраиваем девичник? Или ты придешь с Андреем?

— Девичник, — пасмурно произнесла Вера и вернулась к столику.

Тем временем один женский бой закончился и начался следующий. Вторая пара дралась еще более яростно, крик и визг резали уши. Первые женщины лишь разогрели зал, а теперь зрителям показывали настоящих львиц грязевого ринга.

Арсений Колесник искоса наблюдал за Верой. Казалось, она все видит и слышит, слегка морщится от громких звуков, но при этом словно отсутствует. Ему было непонятно, нравится ли ей зрелище или он зря привел эту непостижимую женщину на женский бой без правил. Он решил нарушить затянувшуюся паузу.

— Знаете, Вера Алексеевич, для турнира привезли тридцать килограммов сакской грязи. Ее развели моршанской минеральной водой, и образовалась скользкая смесь. Так сражаться сложнее, но зато интереснее…

Вера молча покивала, разглядывая накачанные женские тела в купальниках.

В микрофон объявили: «Победительницей второго боя стала Скала из Симферополя. Скала сознается, что была призером чемпионатов страны по дзюдо и самбо». Посетители ресторана захлопали в ладоши и засвистели.

— Обычно такие женщины-бойцы — бывшие профессиональные спортсменки. Есть мастера спорта по стрельбе, боксу, дзюдо, даже безобидному баскетболу.

— Вы так хорошо осведомлены об этих боях без правил в грязи, — иронично отметила Вера.

— Занятное зрелище, — кратко ответил Арсений, словно не заметив иронии.

— Куда уж занятнее!

— Впервые я очутился на таком турнире, когда сильно выпил в честь удачной сделки… Мы с партнерами переходили из одного кабака в другой, грузились коньяком, пока не попали в ресторан, где в программе развлечений было подобное зрелище. Мне предложили самому побороться с гладиаторшами. Ну а я был в таком состоянии, что согласился, представляете?

— Легко, — усмехнулась женщина.

— Так вот, девушки неожиданно налетели на меня — сначала одна, потом другая, потом откуда-то взялись еще трое. Короче, спортсменки уложили меня на пол и раздели до трусов. Зрители верещали от удовольствия.

— Только вам одному было невесело.

— Не помню, представьте! — усмехнулся Арсений. — Потом стало смешно, когда увидел себя в зеркале. Здоровый мужик, в одних трусах, перепачканный грязью… В общем, то еще зрелище!

Колесник еще что-то продолжат рассказывать, но Вера его уже не слышала. Перед ней снова возникла сцена с практиканткой в ветеринарной клинике.

Все-таки увлекся Андрей молоденькой девушкой или?… Он еще и сам, возможно, не осознает, насколько опасным может быть это чувство для мужчины в его возрасте, го есть под сорок. Как врач, Лученко точно знала, что мужской климакс — дело серьезное. Поговорка «седина в бороду, бес в ребро» — вовсе не повод для всепонимающей ухмылки, а самый настоящий диагноз. Даже не вспомнить, сколько у нее побывало несчастных жен, которые прожили с ненаглядными мужьями, по их словам, «лучшие годы жизни», а потом наступало «это». Мужчины, словно с моста в реку, бросались в приключение. А детонатором бомбы, оставлявшей от стабильной семьи только щепки, почти всегда служила молодая женщина. И доктору десятки раз задавали вопрос: «Почему?»

Ответ-то был. Такое поведение мужчины объясняется страхом перед лицом старости и смерти. Уходя от ровесницы-жены и бросаясь к молоденькой, мужчина словно совершает затяжной прыжок назад, в свою юность, в те времена, когда сахар был слаще, а вода мокрее. Но спрашивать нужно не об этом, а о том. как теперь быть. Как жить дальше.

Вот и себя саму надо о том же спросить. Как быть ей самой? Эти женские бои в грязи, пожалуй, наглядно предъявляют ей, доктору Лученко, ответ.

Она может сделать с соперницей все, что угодно. Наслать любую болячку, стереть из ее памяти и Двинятина, и всю стажировку в ветеринарной клинике… Вера так напряглась, что фужеры на столе задрожали, задвигались, точно собирались пуститься в пляс. Красное вино в них закружилось, будто невидимый бармен вращал стекло вокруг оси. Колесник, увлеченный очередным сражением на грязевой арене, не заметил странного поведения посуды.

Женщина прикрыла глаза. Фужеры прекратили свой танец.

Она не станет наносить удары и хватать за волосы, как эти дамочки. Разделаться с соперницей с помощью своего превосходства — это нечестно. Это грязь.

А она не сможет вываляться в грязи. Даже ради любимого.

«Чистоплюйка!» — фыркнул чертенок, усевшийся на ее левое плечо.

«Ну и что в этом плохого? Да. Чистоплюйка.» — отозвался ангелочек на правом плече.

«Если тебе дорог мужчина, добивайся его любыми средствами. Каждая женщина — хищница!» — не унимался маленький черт.

«А мужчину ты не учитываешь?» — назидательно поднял крыло ангелок.

«Мужчину? — почесал лысоватое темечко чертяка. — В любовном треугольнике за мужчину сражаются женщины. И побеждает молодая, сильная, для которой это самая важная битва в жизни!»

«Вот и нет! Побеждает не та, у которой торчит пуп из-под короткой футболки, а мудрая, опытная, терпеливая!»

«Ничего, если я вмешаюсь в ваш спор?» — мысленно спросила у них женщина.

«Пожалуйста-пожалуйста! — сделал реверанс чертенок. — Ждем-с».

«Вы давно должны принять решение», — деловито наморщил лобик под кудряшками ангелочек, сидевший на правом плече.

«Я приняла решение. Ни мира, ни войны, армию распустить. Сильные не воюют со слабыми! Пусть окончательное слово в этой истории скажет Андрей. Во всяком случае, тогда я точно буду знать, что он хочет быть со мной не благодаря моим хитростям, а потому что любит».

Вера услышала, что к ней обращается Арсений, и ее воображаемые собеседники растаяли в тумане.

— Вера Алексеевна, лично меня эти гладиаторши почему-то не волнуют. Как женщины, имею в виду. Доктор, скажите, может, это патология?

— Вы абсолютно здоровы душевно и телесно. Женщины, победившие в грязи, не могут вызывать желание. Это я вам как специалист говорю.

Она погладила свое правое плечо и улыбнулась.

* * *

Что бы ни происходило на свете, какие бы ни сотрясали судьбу катаклизмы, а приходит время — и чувствуешь, что надо встретиться с друзьями-подругами вопреки любым держащим тебя капканам: работе, семейным проблемам и домашнему хозяйству. Посидеть, поговорить, чаще всего ни о чем. Посмотреть друг на друга. Пошутить, чайку с чем-то вкусненьким забабахать.

А уж если поговорить есть о чем…

У своей близкой подруги Даши Сотниковой Вера Лученко всегда гостила с удовольствием. И не потому, что квартира супер-пупер-дизайнерская, с навороченными приметами современности. Квартира ее была живым организмом, со своим прошлым, генетикой и родословной, несмотря на новизну. Благодаря оформлению и памяти хозяйки. Но главное — месторасположение.

— С такими окрестностями твоя квартира становится втрое милее, — сказала Вера Лученко, выходя на балкон.

— А то! — крикнула ей вслед Даша. — Пейзажная аллея, Гончарка, Андреевская церковь!

Бирюзово-золотистая жемчужина барокко, удивляя своей стройностью, застыла в раме окна, словно ожившая акварель. Видны были древние киевские холмы, те самые, упомянутые Нестором-летописцем в его знаменитой «Повести временных лет». Внизу, между ярами, раскинулось старинное урочище Гончары — Кожемяки, называемое киевлянами попросту Гончарка. Вдалеке угадывалось волшебное, навсегда связанное с именем Булгакова место — знаменитый Андреевский спуск.

«Да, — подумала Вера, — человеку, живущему в квартире с окнами, заполненными таким пейзажем, может позавидовать любой».

— Подумаешь, пейзаж, — фыркнула Лидия Завьялова, известная актриса. Она развалилась на диване и рассматривала подушечки, гладила пальцами шерстяное покрывало. — Меня мало волнует то, что снаружи и далеко! А вот это, которое можно потрогать, совсем другое дело. Ну, ты, Дашка, и стервоза!

— Чего это? — удивилась хозяйка.

— Так здорово тут все устроила! Могла бы и мне из Европы притарабанить всяких таких штучек! Вроде этих шкатулок старинных, ломберных столиков, канделябров… В общем, какую-нибудь милую рухлядь! — сказала Лида, конечно, не забывая время от времени демонстрировать свой роскошный бюст и встряхивать длинными мелированными волосами. — Вот возьму и тоже сниму себе стильную хату и обставлю ее, как ты.

— Ага, — удовлетворенно улыбнулась Сотиикова, — оценила! Это из антикварных лавок Барселоны, Рима, Марселя, Вены. Они там не только бережно хранятся, на старину колоссальный спрос у дизайнеров. Вы не поверите, интерьерщики-мебельщики даже искусственно состаривают дерево, добавляя в него следы от несуществующих жучков, специально растрескавшиеся фрагменты — чтобы создать впечатление старинной вещи!

Даша, стройная и высокая, в черном с блестками платье, которое подчеркивало фигуру и очень шло к ее смоляным волосам, прохаживалась по комнате из угла в угол. От природы смуглая и кареглазая, она походила одновременно на узбечку и на японку. А черные прямые волосы делали ее точь-в-точь похожей на Маугли или мальчика-принца из индийской сказки. Восточный типаж дополняли янтарные бусины глаз, черные густые ресницы. Симпатичная и умная, при этом она еще и досконально знала свое дело — рекламу и маркетинг. И в свои тридцать с хвостиком была уже профессионалом в рекламе. Семьи у нее не случилось, а был любовник Сашка Романенко, ее подчиненный, художник-дизайнер агентства — мечтательная творческая личность, обремененная семьей и детьми.

— Лично я люблю твою скрыню, — усевшись на нее, заявила Вера.

— Между прочим, в подобных скрынях на Украине хранили приданое невесты, — проявила этнографические познания Лидия. Она никогда не упускала случая продемонстрировать свою эрудицию.

— И еще твой кухонный буфет, от него веет бабушкиной теплой мебелью. — Лученко поднялась со скрыни, подошла и погладила гладкую поверхность буфета.

— Кстати, его прообраз — украинский «мыснык», полки для горелок, макитр и мисок, — снова ввернула Лида. Подруги рассмеялись. — Что вы хохочете, глупые! А вот я зато видела точно такие же в Австрии, в гостях у друзей…

Лидия Завьялова в последние месяцы репетировала роль королевы в премьерном спектакле будущего года и постоянно находилась «в образе». Ее прямая спина, надменные и величественные жесты очень забавляли подруг. Актриса была на них вовсе не похожа. Заслуженная артистка страны характер имела ох какой не простой, но при этом внешностью обладала самой что ни на есть изящной: ухоженное тело, платиновые волнистые волосы, перламутровая кожа, фарфоровое личико. Яркая темпераментная актриса с голубыми порочными глазами была широко известна и любима, ее часто фотографировали для своих обложек глянцевые журналы, она играла ведущие роли в кино и спектаклях своего театра. Не говоря уже о съемках в рекламных роликах и сериалах. Ей нравилось нравиться, и своей популярностью Завьялова весьма дорожила. Конечно, приближенные к ней люди часто сталкивались с капризностью, высокомерием и злопамятностью кинодивы. Хотя эти качества вполне уживались в ней с удивительной сентиментальностью и щедростью.

Но особенно талантливо она умела находить и использовать в своих интересах нужных людей. С полным отсутствием каких-либо принципов и прямолинейностью трамвая она выжимала каждую секунду жизни, как лимонную дольку в чае. Использование людей, а особенно мужчин, было налажено идеально. Понятия добра и зла в ее сознании были сильно смещены.

Такие разные, почти противоположные — все же они очень любили встречаться втроем, болтать о своих женских делах и помогали друг другу всем, чем могли.

— А теперь пройдите сюда, я покажу… Смотрите, какую я Марусю себе завела! — Дарья пригласила подруг на кухню.

— Кого-кого завела? — недоумевала по пути Лида.

На кухне красовалась настоящая расписная печь, только в современной трактовке. У печи хлопотала аккуратная старушка в крепдешиновом платье в мелкий горошек и белом ситцевом платочке.

— Вот, знакомьтесь. Это моя Марья Семеновна. Без нее я бы пропала.

— Та не треба так официяльно! — замахала сухонькими ручками помощница по хозяйству. — Маруся я усе життя! А отчество только у паспорти.

— Так вот кто нас будет баловать пирожками с вишней, — приветливо улыбнулась Вера домработнице. — Очень приятно познакомиться, Вера…

— А я Лидия Завьялова, ваша любимая актриса сериалов, — усмехнулась артистка, наблюдая процесс узнавания на Марусином лице.

— Ото ж я и бачу, шо вы ета, ну, Элла. Та, шо чужого мужа одбыла, — с неодобрением посмотрела старушка на Лиду.

— Маруся! Это никакая не разлучница из сериала, а моя подруга, заслуженная артистка Лидия Завьялова! — вступилась за актрису хозяйка дома.

— Хто на шо вчився! — философски подвела черту знакомству домработница и пожала плечами.

Пока Маруся накрывала на стол, Даша принялась жаловаться.

— Квартира всем хороша, конечно, но тут есть одна соседка — просто ужас. Злобная такая бабулька…

— Эй, погоди, — сказала Лида, — тут же только состоятельные люди живут, ты чего?

— А что, Баба Яга не может быть состоятельной? — парировала Даша. — Короче, придирается ко мне на каждом шагу, за каждую мелочь. Скандалит. Прямо не знаю, что мне делать… И так, и этак пробовала. Не унимается.

— Ведром по голове! — предложила агрессивная и решительная актриса. — Ишь какая! Это она тебе завидует, твоей молодости и красоте. Вот у меня в театре тоже было…

— Варианты есть, — сказала Вера Лученко, удобно откинувшись в кресле и поглаживая шерстяную накидку на нем. — Ничего катастрофического не вижу.

— Шутишь! Какие варианты?

— Бабушку игнорировать, вывести ее за поле восприятия, как мы выводим политиков, погоду, всякие неприятности. И жить своей жизнью.

Даша удивленно уставилась на Веру.

— А почему не воевать? — упрямо спросила Лида.

— Потому что это всегда хуже. Ударом на удар? Можно, ведь Дашка молодая, а соседка старая. Но не факт, что победишь, бабушки бывают весьма упрямые. В войнах вообще не бывает победителей. Второй вариант — попытаться проявить человеколюбие. Познакомиться поближе. Подружиться. Пригласить на чаек, предложить помощь — ненавязчиво. А что, если у нее просто сенсорный голод? А быть не злобной она не умеет или не догадывается. Если даже она и не согласится на добрососедскую дружбу, го будет сильно удивлена: я на нее ору, а она улыбается и чаем хочет напоить?! Ненормальная какая- то… И оставит в покое, от греха.

Лида захлопала в ладоши.

— Блестяще! Ну ты, Верка, даешь… Ты же психотерапевт, вот черт, я на минуту забыла! А расскажи-ка нам что-нибудь из твоих психических зарисовок, а? Развесели девушек.

— Действительно, — присоединилась Даша. — Это будет поинтереснее, чем мои рекламные заморочки или Лидкины актерские байки.

— Ну. разве только то, что можно, не называя имен и прочих опознавательных знаков, — согласилась Вера. — Знаете, девочки, мне кажется, что психически проблемных людей в нашей стране с каждым годом становится все больше.

— Это у тебя профессиональная деформация, — качнула серебристой копной волос актриса. — Мне тоже иногда кажется, что весь мир театр, а люди в нем актеры.

— Вовсе не тебе это кажется, а Шекспиру! — поддела артистку начитанная Даша. — Верунь! Ты не отвлекайся, рассказывай.

— Приходит ко мне женщина в возрасте. Ни во внешности, ни в манере поведения на первый взгляд ничего болезненного.

— А зачем она к тебе пришла? — не утерпела с вопросом Завьялова.

— Сказала, ей нужно снотворное для сына-подростка. По ее словам, он сутками просиживает в Интернете и совсем не спит.

— Ну, понятно! Рецепты снотворного может выписать только психотерапевт, поэтому она и явилась к тебе. — Даша все схватывала на лету. — Что же в этом визите было неординарного?

— Все. Для простоты и ясности картины, могу сказать, что эта пациентка одержима манией.

— О! Манечка — это интересно! Давай ее в мою актерскую копилку! — Лида в предвкушении необычной истории потерла ладони.

— Я лучше ее процитирую, так будет интересней: «Я вам. доктор, говорю как ученый. Ни в коем случае не гуляйте по Крещатику! Эта улица смертельно опасна для здоровья. Одна прогулка равна двум флюорограммам! На Крещатике страшная радиация! Дело в том, что дома на нашей центральной улице отделаны гранитом, а гранит — ужасно радиоактивный материал. Вот от него-то все наши беды. Мы ходим, а он излучает, излучает, излучает…»

— И что ты ей сказала? Нужно же было как-то реагировать на этот бред, — поинтересовалась Сотникова, неизменно восхищавшаяся подругой.

— Я ее спросила: как же быть с метро? Ведь многие наши станции тоже облицованы гранитом. Так она утверждает, что в метро ездить нельзя категорически. И все из-за гранита. Лично она пользуется только наземным транспортом. Вот так.

— Верунь, а это вообще лечится? — поинтересовалась сердобольная Даша.

— Отголоски так называемого постчернобыльского синдрома. Не такая большая редкость в нашей стране. Случаи излечения мне неизвестны. Можно лишь смягчить специальными препаратами. Но как только больной перестает принимать лекарства, навязчивые идеи вновь овладевают его сознанием.

— А как же мальчик? — вспомнила вдруг бизнес-леди. — Ее сын, у которого бессонница.

— Бедный ребенок! — с трагическим надрывом сказала сентиментальная Лида. — А у нее правда есть сын, или это ее больная фантазия?

— Сын есть на самом деле. Ему пятнадцать лет. А поскольку он живет с такой матерью, то ему действительно можно посочувствовать.

— Будущий твой клиент! — уверенно резюмировала Завьялова. — Жить рядом с психопаткой и оставаться нормальным…

— Может, тебе ее в клинику положить? А мальчик бы от нее отдохггул. Кстати, а где отец ребенка? — перевела разговор в практическое русло Дарья.

— Отец ушел от них и живет один. Он давно хотел забрать мальчика, но мать его не отдает. Грозится покончить Жизнь самоубийством.

— Это же шантаж! — Актриса знала толк в шантаже.

— Да, но ведь нет стопроцентной гарантии, что она действительно не сиганет из окна, если сын переедет жить к отцу. Ее муж тоже приходил ко мне, консультировался. Поэтому я ему отсоветовала принимать какие- то радикальные меры. Только учтите, — добавила Вера строго, — язык за зубами и никому ни слова!

— H-да, Верусик! Ты на своей работе не соскучишься! Психи каждый день развлекают. У нас с Дашкой жизнь попроще будет, — нарочито опечалилась Лидия.

— Почему же? — подняла смоляную бровь Сотникова. — Я с тобой не согласна! И в моем рекламном деле случаются всякие страсти-мордасти. Верунь! Помнишь, я тебе прислала пригласительный на открытие бутика Миры Ладыгиной? Я еще тебя там окликнула, но потом меня умыкнули.

— Да. Было очень интересно. Столько впечатлений: и модные тряпочки, к которым у меня слабость, и сама Мира, очень славная девочка, и ее папа-миллионер…

— Ой! Девчонки! Это та самая девочка-кутюрье? Хозяйка магазинов одежды для малолеток? — Завьялова всплеснула руками. — Почему ты меня не пригласила, Дашка-мордашка?! И вообще, какое ты к этому бутику имеешь отношение, а, Сотникова? Признавайся!

— Стоп. Не наезжай. Я послала пригласительный Вере, а тебе пет, потому что в этом бутике продаются вещи, рассчитанные на тинейджеров. Значит, ты себе там ничего бы не подобрала. А просто так ты на презентации не ходишь. Ты ж у нас женщина практичная. Веру же я пригласила, потому что она следит за модой, сама шьет, да и дочка у нее могла бы надеть что-то из бутика Ладыгиной.

— Почему именно ты приглашала людей на открытие бутика? — не отступала Лида. Она всегда добивалась ответов на поставленные вопросы.

Вместо Дарьи ответила Вера.

— Это же очевидно, Лидок! Даш кино агентство раскручивает бренд «Мира Ладыгина» в Украине.

— Так точно, ваше сиятельство! — раскланялась перед подругами рекламиссис. — Мое агентство госпожу Миру Ладыгину продвигает, рекламирует и пиарит. Но…

Лида ревниво заметила:

— Ладно, потом будешь на поклоны выходить. Кажется, мы тут не для этого собрались?

— Ой, правда… — Хозяйка дома вспомнила, что Лученко просто так не объявила бы «большой сбор». Значит, теперь ее очередь поделиться чем-то важным с подругами.

— Даже не знаю, с чего начать… — вздохнула Лученко.

— Это касается Андрея! — проявила женское чутье Сотникова.

Вера пожала плечами, но утвердительно взмахнула ресницами. Достала из сумочки легкие дамские сигареты «Vogue», поднесла зажигалку к кончику, и тут подруги заметили, что у их всегда спокойного и уверенного в себе доктора дрожат руки. Лида с Дашей молча переглянулись. Такое они уже однажды видели. За все время их многолетней дружбы это было только один раз, и та история касалась Двинятина. Тогда все закончилось благополучно. И, как позже выяснилось, гражданский муж Веры ни в чем не был виноват. Но женщины достаточно насмотрелись на страдания своей подруги, чтобы сделать простой вывод: до такого состоя ния их спокойную Веруню могли довести только какие-то проблемы в отношениях с Андреем.

Первой затянувшуюся паузу нарушила нетерпеливая актриса.

— Хватит уже курить и молчать! Рассказывай!

Действительно, хватит тянуть. Для чего она пригласила подруг? Откуда у Веры такое малодушие? Даже обрадовалась, когда разговоры потекли по другому руслу. Думала, может, и не придется ничего открывать. Ведь озвучить, зачеркнуть умолчание — значит овеществить. И ведь что забавно: в ее кабинете люди точно так же тянут, опасаются начать рассказ о своих проблемах. И она на них порой за это сердится. А сама?…

Вера сделала усилие, и слова полились сами собой. Андрей увлекся молоденькой практиканткой. Скорее всего, увлечение чисто платоническое. Хотя кто его знает?… Он скучает по дочери, которую бывшая жена увезла на ПМЖ в Германию. И эта девчонка наверняка напомнила ему дочь.

В общем, она рассказала не только о том, что видела, а еще и о том, что чувствовала. А чувствам своим она привыкла доверять.

— Короче говоря… — Она пыталась небрежно улыбаться. — Я потому и собрала вас, чтобы обсудить всю эту ерунду. Хотелось не просто по-бабски поплакаться в жилетку, — голос у доктора дрогнул, — но и услышать ваше мнение.

— Это совсем даже не ерунда! — сказала Завьялова, опираясь на свой более чем богатый опыт общения с мужчинами.

— Верунь, а может, ты все это себе надумала? — спросила Даша. — Вспомни, ведь уже была у вас с Двинятиным похожая история. Ты его застала в постели с бывшей женой. И ушла от него, помнишь? Мучилась, страдала. А что оказалось? Что первая жена Наталья подло опоила его снотворным, раздела догола, а потом разыграла перед тобой эту якобы сексуальную сцену. И лишь для того, чтобы вернуть мужа. Которого, кстати, она сама же первая бросила, изменяла ему на каждом утл у. А когда он влюбился в тебя, тут она вдруг прозрела, какого мужика потеряла! Потому и устроила весь этот спектакль. Вспомнила?

— Какая разница, что было! — произнесла Завьялова безапелляционным тоном. — Уж кто-кто, а я в спектаклях разбираюсь! И могу судить о поведении мужчин. А сливки — вот самое страшное для кобелей среднего возраста. Они в свои сорок просто с ума сходят по малолеткам. Ты не хуже нас знаешь, что это такое. Кто у нас врач, кому я рассказываю?!

— Да что ты все на физиологию сбрасываешь! — Дарья сердилась на актрису. — Андрей не самец какой-нибудь. У него, прежде всего, есть нравственные принципы. А Вера — главная любовь его жизни. Пойми, как можно после такой женщины, как наша Вера, увлечься абсолютно несозревшей девочкой, еще пустой, еще никакой? Это совсем не похоже на Двинятина.

— Ага, главная любовь! — не уступала актриса. — Как же! У них главная всегда впереди!

Вера Лученко даже опешила. Ну и баталия разгорелась! А впрочем, пусть, не будем торопиться оспаривать подруг. Надо дать им возможность выговориться. Авось среди словесного сора мелькнет здравое зерно. И, зацепившись за него, можно будет вырастить в себе росток представления о дальнейшей жизни.

Общение с близкими подругами и есть сеанс психотерапии, необходимый даже самому замечательному профессионалу. Ведь почему сапожник всегда без сапог? Потому что он отлично владеет шитьем сапог для другого. А для себя не умеет. Никакие самые правильные слова, если скажешь их себе сама, не работают. Надо услышать «снаружи». Своего рода эффект гостя.

Все живые существа любят, когда ими занимаются. Иногда даже не нужны слова. Достаточно тактильных ощущений. Как, например, любит ее красавчик Пай, когда его поглаживают и почесывают. Он обожает эти ласковые прикосновения, может часами валяться, подставляя бока. А люди? Про эрогенные зоны тела сейчас знают уже и школьники. А вот про эрогенные зоны души — кто о них осведомлен, кроме психиатров и фармацевтов? В мозгу рай и ад переплетены сложнейшим сгустком. И тут как раз и работают правильные слова, те самые интонации, лечащие, утоляющие боль…

Она хлопнула в ладоши:

— Ничья! Лида, Даша, не спорьте. Вы обе правы.

Подруги удивленно посмотрели на Веру. Она поспешила объяснить:

— Вы ведь наверняка догадываетесь, что я уже побывала на приеме у себя самой. И как психотерапевт, сама себе посоветовала некоторую программу, под рабочим названием «Как вернуть интерес любимого».

— Но тогда на кой мы тебе сдались с нашими советами? — не утерпела эксцентричная актриса.

— Нужны. Вы себе даже представить не можете, как вы мне нужны! — убежденно сказала Вера. — Как бы ни были правильны и рациональны мои собственные соображения по этому поводу, очень важно услышать мнение близких людей. Так что мы тут не зря собрались… А кстати, у меня есть для вас еще проблемка…

И она рассказала историю рыжей Сони: как она попала в клинику, как пропали ее хозяева, и что теперь ее нужно пристроить в хорошие руки. Пока Вера рассказывала о сеттере, подруги слушали ее с интересом. Но когда она замолчала, ожидая инициативы от подруг, наступила неловкая тишина.

Вера первой нарушила паузу:

— Я бы взяла ее без всяких условий, вы же знаете, что я очень люблю собак. Но у меня уже есть Пай. И мы с ним однолюбы.

Лида молчала. Всем было известно, что она живет практически одна, если не считать визитов любовников.

— Девочки! Я бы эту сеттершу взяла. Вот крест на пузе, взяла бы. — И Лида демонстративно перекрестила свой плоский живот, который выглядывал между брюками на бедрах и тонкой водолазкой. Подруги рассмеялись. — Но когда мне заниматься собакой? Ее ведь нужно выгуливать, кормить, вычесывать, купать! Да еще прививки всякие! Ужас! А у меня репетиции, спектакли, рекламные ролики! «Господи! Ну почему я должна управлять этой страной!» — трагически продекламировала она фразу из будущей роли.

— Лидок, хватит играть, не в театре, — поддела ее Даша.

— Какая я тебе «Лидок»! Это что еще за амикошонство! — гневно сверкнула голубыми глазами актриса.

— Действительно, Лидочка, уймись, — покачала головой Вера. — Королева ты наша.

— Что, испугались? — рассмеялась актриса.

— Засчитывается боевая ничья! — объявила Даша. — Давайте вернемся к проблеме, что делать с собакой. Лида, так ты точно не можешь взять ее к себе?

Лидия высокомерно повернула голову в сторону своих друзей, сделала небрежный жест царственной особы и проворковала:

— Друзья мои, знаете, что я думаю? Все эти кошечки-собачечки — не более чем домашнее рабство. Они ведь пачкают, воняют, линяют, болеют. И, как мне кажется, собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе. Ненавижу, когда старые девы носятся со своими дусиками-пусиками, жучками и мурками с бантиками. Фу! Какое слюнтяйство!

«Ну, посмотрим», — подумала Лученко. Она задумала подготовить к следующей встрече с подругами некоторый сюрприз. А вслух сказала:

— Давайте через пару дней еще встретимся, ага? Только на этот раз у меня.

— Конечно! — согласилась актриса, не дожидаясь реакции хозяйки дома. — Верка, а можно тебя еще немного эксплуатнуть?

— То есть?

— Ну, ты так ловко посоветовала Дашуньке, как ей победить соседку Ягу…

— Ага, меркантильная ты моя!..

— Но ты же меня все равно любишь! И тем более что это не для меня, а для моей знакомой актрисы.

— Лидка, — покачала головой Даша, — это Вера пришла к нам за советом, а ты…

— Нет-нет, — махнула рукой Вера. — Я рада помочь. В чем проблема?

Проблема была в том, что у Элки, очень хорошей актрисы из театра «Созвездие», двое детей. Они с мужем развелись, когда дети были маленькие. И в первые годы товарищ папа почти не появлялся и им совсем не помогал. А через пять лет вдруг начал звонить-приходить, но главное — постоянно предъявлять претензии бывшей жене.

Мол, ты не так воспитываешь моих детей, ты неправильно все делаешь. Урод такой… Она приходит на репетиции издерганная, желтая, никакой грим не помогает.

— Хочет бросить театр и уехать вообще из страны, прикинь? — добавила Лида. — Вот что ей делать, а?

Вера помолчала. Да… Вот так, никого не видя, консультировать…

— Детям сейчас сколько? — спросила она.

— Десять и двенадцать.

— Хм. Вообще-то хорошо, что папа стал детьми интересоваться. Ведь он им нужен, и особенно станет нужен через несколько лет. Поэтому стратегию поведения с ним следует рассматривать через призму этого будущего. Тут все зависит от особенностей человека. Если прямой откровенный разговор с просьбой не предъявлять претензии, вроде «Мне одной и так непросто, а тут еще твои наезды», не воспримет — хитрить. Ловчить, переводить в шутку: «Тебя и меня тоже неправильно воспитывали, никто не знает, как правильно, никто не учит, как нужно, — а мы все равно выросли»… Примерно так.

— А если не поймет? — спросила Лида, жадно слушавшая свою подругу-психотерапевта.

— Есть более жесткие методы постановки приходящего отца на место. Хоть они мне и не нравятся, но бывают необходимы. Например, «внезапно» ушла с детьми по делам, когда он как раз собирался прийти. На выяснения отношений отвечать: знаешь, это для тебя удовольствие, а для меня тяжкий труд — выслушивать твои претензии. Вот и пользуюсь всяким поводом, чтоб от тебя отдохнуть. Приходи и просто играй с ними, без воспитания их и меня. Тогда чаще будем видеться, потому что и мы с детьми станем получать удовольствие. Это ведь дорога с двусторонним движением… Ну а как специалист, могу еще добавить, что, возможно, у человека повышенная зависимость от всякой жизненной ерунды. И он ответно хочет сделать всех и все подконтрольными, зависимыми — то есть предсказуемо безопасными. Человек свободный никого не воспитывает.

— Гениально! — выдохнула Завьялова. — Я знала, с кем советоваться. А в благодарность и ты прими от меня советы, как себя вести! Чтобы Андрей твой почернел от ревности.

— Ну-ну, — улыбнулась Вера.

— Во-первых, заняться своей внешностью. Перестать быть для него привычной, примелькавшейся, узнаваемой. Изменить прическу, макияж.

— Да я уже изменила… — Вера достала из сумки пудреницу, внимательно рассмотрела свое лицо.

— Погоди. Купить новые тряпочки. Духи, обувь, белье. И в этом новом облике прежде всего понравиться себе самой. Меняем все! Во-вторых, заставить его ревновать. Не отбрыкиваться от поклонников, как ты делала все время, с тех пор как Двинятин появился в твоей жизни. Наоборот. Собрать коллекцию влюбленных в тебя мужчин. Культивировать их. Один для театра, другой для ресторана, третий — для поездки на шашлыки, четвертый и пятый для выхода в свет, на какую-нибудь презентацию. А пятнадцатый и восемнадцатый — для походов на выставки, в рестораны, в компании. Это вовсе не значит, что ты собираешься изменить. Хотя я бы — ух… Просто нужно доказать в первую очередь себе самой, что ты любима и желанна! И мужчин вокруг тебя, только захоти, будет три вагона и маленькая тележка! — Завьялова сделала строгое лицо, решив нарезать правду-матку тонкими ломтями. — И вообще, все это для тебя лично, Веронька, не катастрофа. И знаешь почему?

— Почему? — машинально спросила Лученко, хотя, зная свою подругу, могла догадаться.

— Потому что Двинятин срезанного ногтя на твоем мизинце не стоит. Он обыкновенный тривиальный мужичонка. Ничего особенного. Так, третий сорт не брак. А ты — выдающийся доктор и сексуальная женщина! Рядом с тобой должен быть совсем другой мужчина!

— Ага. Олигарх или президент.

— А почему бы, собственно, и нет?

— Лидуся, ты опять заводишься, — хмыкнула Даша. — Это всего лишь увлечение. Они бывают у всех взрослых мальчиков, а любовь, как у Веры с Андреем, — слишком сильное чувство, чтобы им разбрасываться. Любит он ее!

— Так. Диагноз мы общими усилиями поставили! Ты собираешься менять имидж? Знаешь, как в рекламе товаров. Когда все слишком привыкают к определенному образу продукта, продажи падают. И тут мы меняем упаковку, слоган, концепцию, и все! Рынок у наших ног! — увлеченно проговорила Сотникова.

— Ты меня продвигаешь прямо как пепси-колу! — расхохоталась Лученко. — Профессиональная деформация?

— Ну, немного, — смутилась Даша.

— А по-моему, если не отвлекаться от главной темы, тебе. Вера, нужно перестать быть такой правильной и целомудренной, какой ты была всегда. А удариться во все тяжкие.

— Лидка, опять? Ты что мне предлагаешь? Стать девушкой легчайшего поведения? Сыграть роль ночной бабочки?

— Фу, какая же ты дурочка! — заявила актриса. — Я совсем другое имела в виду. Знаешь что? У меня есть один поклонник, крупный бизнесмен. Так вот он говорит, что самый главный поступок в жизни каждого человека — это инвестиции в себя, любимого. Вера! Инвестируй в себя все свои знания, умения, свои замечательные способности. Хватит всю себя отдавать пациентам. Пусть хоть что-то будет вложено в твое «я»!

— Браво, бис! — со смехом захлопала в ладоши Сотникова. — Довольно уже болтать, давайте чаю попьем.

И они налегли на пирожки с вишнями, запивая их ароматным ягодным чаем «Земляника со сливками». Подруги не забывали нахваливать добрую хозяюшку Марусю, отчего старушка зарделась, как юная девушка, и вытащила из духовки еще одну порцию пирожков.

— Вам хорошо! — аппетитно откусывая свежайшую сдобу, говорила Лида. — Вам не нужно заботиться о фигуре. Дашка так устроена, что, сколько бы и когда бы ни съела, все равно останется тонкой и звонкой. А Веруня — как Моника Белуччи. Чем больше грудь и бедра, тем сексуальнее… Только мне, бедной девушке, нестись завтра в бассейн и в тренажерный зал, сбрасывая ваши пирожки. Они ведь обязательно превратятся в лишние килограммы! А я поклялась страшной клятвой — не есть после шести.

— Ну, и где же твоя хваленая сила воли? — поддела ее Вера, прожевав ароматный кусочек вишневого блаженства.

— Я что, ненормальная — от таких пирожков отказываться! — проворчала Завьялова, запивая сдобу глотком душистого чая.

— Даша, ты собиралась нам поведать про какие-то страсти-мордасти в твоем рекламном мире, — напомнила Лученко.

— Когда это? — удивилась Сотникова.

— Что-то про презентацию, куда ты меня пригласила…

— А! Вот именно. А вы меня сбиваете на всякую ерунду. Пригласительные, да. Так вот, я как раз хотела сообщить вам сногсшибательную новость: эту самую Миру Ладыгину похитили!

— Как похитили? Ты шутишь. Дочь миллионера украли? — На безупречном лбу актрисы появились морщинки удивления. Обычно следившая за лицом Завьялова на этот раз не сдержала естественной мимической реакции. — Ничего себе… Как страшно жить, в самом деле!

Сотникова рассказала все, что знала. Про го, как в Борисполе провожали Дорис Милтон. Как Мирослава Ладыгина отправилась в туалет, а потом ее уже никто нигде не видел. Даша долго описывала, как были подключены не только оперативники, но и кинологи с собаками, и специалисты из министерства чрезвычайных ситуаций. Однако все было напрасно — девочка словно в воду канула.

— Это я от знакомых журналистов знаю, они там были, — сказала Даша. — И кстати, Вер, ты мне нужна в этой связи, потому что у меня…

Но Вера приложила палец к губам: «Постой. Минутка тишины. Мне надо подумать…»

Она нахмурилась, отошла кокну. Комната погрузилась в молчание. Маруся бесшумно поставила на стол новое блюдо с пирожками, принесла вымытый для новой заварки кузнецовский чайный сервиз, купленный Дарьей в антикварном салоне в Москве…

«Опять, — думала Вера Лученко. — Что ж это за рок такой? Как что-то хорошее возле меня происходит, так начинается детектив. Триллер голливудский, черт бы его побрал! Такая светлая девочка, мечтательная, совсем еще подросток, типичное метание от настроения к настроению — то слезы, то деланная грубоватость… Зачем кому- то ее похищать?!»

4. КОНТРПРЕДЛОЖЕНИЕ

Она уже почти забыла мамино лицо. Но узнана сразу, когда мама подошла к ней во дворе.

— Мирочка…

Она оглянулась. Мама. Похудевшая, с грустными глазами. И знакомая, и незнакомая.

Мира застеснялась. Она не понимала, как себя вести. Из сериалов известно, что в таких случаях вскрикивают. Или бросаются на шею и плачут. Но если она ничего не чувствует? А если и чувствует даже, то сама не знает, что именно. Мира погружалась в себя, прислушивалась, пыталась понять — плохо это или нет, когда не радуешься маме? Может, я уродка? Или я от нее отвыкла?

Мама что-то говорила, говорила… Что в Москве на день, вот, решила заскочить, звонила, а тебя не зовут. На работу давно устроилась. Все хорошо, только денег не хватает, а то бы она Мире подарок какой-нибудь принесла, медведя панду здоровенного…

— Доченька… — сказана мама и голову в плечи втянула, будто ждала, что дочь на нее крикнет. — Можно я иногда буду приезжать? Или лучше в школу приходить? Мне больше ничего…

Мира хотела ответить, но губы почему-то окаменели. Ей говорили: мама бедная, что тебе с ней делать. Значит, надо дать ей денег. Руки сами достали кошелек, вынули деньги и протянули маме. Мама коснулась ее ладони…

Вот тут их папа и увидел. Из окна, сверху. И как заорет!..

Мира убежала, не слыша, как мама кричит ей вслед, что деньги ей не нужны…

Дома был скандал, были упреки и угрозы. «Ты ничего не понимаешь! Она на тебя плохо повлияет! Я не позволю тебе этого!»

Запереть хотели. Фигушки, не имеете права. Воспитывать, выговаривать, учить, наводить скуку своими наставлениями — да. На то вы и нудные взрослые. Но держать под домашним арестом — слишком много на себя берете.

А в художественную школу она сегодня сама пойдет. Без всяких охранников.

* * *

В эту ночь Вера Лученко никак не могла уснуть. И никакой самогипноз, никакие испытанные годами приемы не помогали. Она вроде проваливалась куда-то, а потом… Потом наступало странное состояние между явью и сном. Когда не понимаешь, кто ты и где. Темнота. Нет времени и места, нет даже тебя, есть только пространство.

Но вот медленно и постепенно включается координация. У левого плеча появляется стена, у правого — стеллаж. В ногах коридор и выстуженная кухня. За окном унылый городской пейзаж, дрожащие деревья, у подъезда остывшие автомобили. У правого плеча прорисовывается балкой и площадь, дальше серые дома и зажатая в бетоне древняя река шириной в два метра. Голова чувствует подземную автостоянку и улицу, уходящую к площади и дальше, до самого края города: пять станций метро пригвоздили эту улицу к земле.

Ты хочешь повернуться, но все эти стены и стеллажи, дома и улицы поворачиваться не желают. Их слишком много, они давят своей тяжестью, врастают в кожу и зудят в ней. Так и лежишь, придавленная точкой координат в пространстве, и мечтаешь, чтобы глаза кожи закрылись. Постепенно одни координаты пропадают, а другие оживают, тенями встают вокруг и шепотом рассказывают свои безумные истории, прорастающие в сон…

Вера встрепенулась и села. Надо додумать важные мысли, иначе не уснуть. Они будут мешать. Ну вот, например, еще никогда она не вмешивалась в криминальные истории по собственной воле. Эти приключения сами ее находили, запутывали — и волей-неволей приходилось освобождаться от пут. Или нужно было помочь близкому человеку, или совесть кричала: «Больно!»

А теперь? Это ведь совершенно другой случай. Девочка-дизайнер ей никто, с близкими все в порядке. В конце концов, похищениями людей занимаются специальные службы, а у миллионера Ладыгина средств и возможностей более чем достаточно. В чем же дело? Почему она сама, по собственной воле хочет сунуть голову в осиное гнездо? Наверняка осиное, добрые дяди похищать ребенка не станут…

Когда Даша сообщила, что Мира Ладыгина пропала и ее наверняка похитили, у Веры в душе что-то перевернулось. Она и сама толком не смогла бы себе этого объяснить, но между нею и Мирой со дня их знакомства на презентации протянулась тоненькая ниточка. И теперь эта ниточка вибрировала, как натянутая струна: помоги!

Что ж теперь поделаешь, надо помочь. Тем более что еще там, возле примерочной, Вера почувствовала: что-то девочку тяготит. Она, понимаете Ли, такой известный-переизвестный дизайнер, все у нее, на первый взгляд, в полном шоколаде, а в глазах нерешительность, колебания. У переносицы злость. На губах усталость и немного вранья. А может, и много, не успела почувствовать. Слишком мало было времени. Да и кто знал, что это важно?

Только вот оказалось — важно.

Андрей, правда, будет обижаться. Опять, скажет, расследования, а как же наша договоренность, чтобы больше никогда? Ну и пусть. Ему можно с практикантками чаевничать… А я вообще поставлю все с ног на голову: сама предложу сильному мира сего свою помощь.

Вера немного расслабилась, стана успокаиваться. Теперь, когда решение принято, сон скоро придет. Завтра позвонит Даша… Кстати, как все-таки привыкаешь к своей способности предчувствовать! Дашка еще сама ни сном ни духом, что позвонит тебе утром с просьбой встретиться, а ты уже знаешь. И более того, воспринимаешь это знание как присутствие опостылевшего будильника.

Вера улыбнулась, и с этой улыбкой на губах погрузилась в сон…

Они договорились встретиться в кафе «Альма матер», что напротив парка Шевченко на Терешенковской улице. Из зала для курящих несколько ступенек вели вниз, в полуподвальный зал. Там стояли фортепьяно и несколько столов, висели картины, а на большом мониторе танцевали певички. Звук не совпадал с их открываемыми ртами, но какая разница, если главное — фигуры девушек, а вовсе не песни.

Вера с Дашей разместились друг напротив друга на упругих кожаных диванах. Вскоре им принесли яблочный пирог-суфле и кофе по-турецки.

— Видишь ли, Дашуня, — сказала Вера, — я ждала твоего звонка и предложения встретиться. Потому что ты мне тоже нужна…

Даша рассмеялась.

— Видишь ли, Веруня, я ведь всегда считала тебя необычной женщиной. Да. Не пытайся спорить со мной, пожалуйста! Я не говорю тебе комплименты, а просто озвучиваю то, что может сказать тебе каждый. Мало того что ты уникальный специалист. Ты еще и выглядишь суперски. Когда ты ведешь прием, то ты — строгий профессионал: минимум косметики, строгая элегантная прическа, руки без лака на ногтях. Я понимаю, это для того, чтоб пациента не отвлекало ничто постороннее. И в то же время, когда тебе хочется, ты можешь так подкраситься и нарядиться, что мужики головы сворачивают. Мы с тобой бывали на презентациях, в театрах и на всяких пафосных мероприятиях. Я про себя знаю, что совсем не гадкий утенок и мужским вниманием не обижена… Да что я, возьмем для примера нашу заслуженную артистку Завьялову. Ее везде и всегда узнают, она несет себя, как сокровище короны, но стоит появиться тебе — и все!

— Что значит — и все? — улыбнулась Лученко.

— Представь себе, моя милая подруга, мы с Лидой не один раз это обсуждали. Ты всегда привлекаешь всеобщее внимание. Это касается и мужчин, и женщин. Причем это происходит, кто бы рядом ни находился: я, Лидка или Мисс Вселенная. Все равно люди прилипают глазами к тебе.

— Дашка, по-моему, ты свистишь, — погрозила пальчиком подруга.

— Ни в коем случае. Говорю лишь го, что есть на самом деле. С одной поправкой: ты производишь такое впечатление только тогда, когда тебе самой этого хочется. Если ты не хочешь производить впечатление — никто на тебя и не смотрит.

— Знаешь, что тебе на это ответила бы наша великая актриса Лидия?

— Что же?

— «А Секлета Пылыповна просыла передать, шо вы, Проня Прокоповна — падлюка!» Автор реплики не я, а Старицкий…

— Ты хулиганка. Никакая я тебе не Проня Прокоповна, а вовсе даже Дарья Николаевна… Ты заметила, как на тебя смотрел официант?

— Дашка, прекрати! Он мне в сыновья годится, — рассмеялась Вера, хотя ей было очень приятно услышать такой комплимент. — Однако давай уже по делу.

— У меня возникли некоторые проблемы. Ты могла бы мне помочь?

— Смотря какие.

— Дело в том, что мне нужно, чтоб ты вместе со мной съездила в бутик Миры Ладыгиной.

— Зачем я тебе?

— Я никак не могу пробиться к бренд-менеджеру, собираюсь решить один сложный вопрос. Но он вряд ли пойдет мне навстречу… — Сотникова разволновалась. Она действительно попала в трудную ситуацию и не знала, как с ней справиться. Ей казалось, что се многомудрая подруга сможет все решить просто и толково. Но от волнения она не объясняла положение дел, а лишь мямлила что-то невразумительное.

Вера поняла Дашино состояние, прикоснулась рукой к ее руке и ласково предложила:

— Дашунь! Расскажи все по порядку. А я уж сама соображу, как и чем тебе помочь.

Рассказчице стало спокойно и легко, и она обрисовала ситуацию.

По словам Сотниковой, сложность заключалась в следующем. Бренд «Мира Ладыгина» в Украине продвигало Дашино агентство. Это была крупномасштабная рекламная кампания. Эфир ведущих каналов был закуплен для рекламного ролика с Мирой в главной роли. Фотографии и интервью девочки-кутюрье должны были появиться в самых престижных глянцевых журналах. Плакаты, календари, флаера и другая полиграфия заказаны в типографии. И это еще не все мероприятия, задуманные и частично осуществленные рекламным агентством! Однако после исчезновения Мирославы все остановилось. В первые дни после пропажи главного лица бренда Сотникова не обращалась к менеджерам компании ни с какими вопросами. Она понимала — сейчас не время для рекламы. Но когда телеканалы и журналы стали грозить ей штрафными санкциями, она задергалась. Даша не может бронировать эфирное время и полосы в журналах и ничем эти места не заполнять. Телевидение должно работать, а глянцы не могут не издаваться. В их продукции не должно быть белых пятен. А еще представители СМИ наседали на Дарью с требованием разместить «жареный» материал о похищении девочки. Скандал для них означал высокий рейтинг, то есть приток денег. И они изводили Сотникову всевозможными угрозами, вплоть до полного разрыва отношений с ее рекламным агентством, если она не разрешит дать материал о Мире Ладыгиной.

Конечно, все телевизионщики и журналисты опасались миллионера Ладыгина. Он мог купить и канаты, и журналы, хоть по одному, хоть пучком. Денег у него хватило бы. Даша тоже боялась отца Миры. Но простой рекламного агентства влетал ей в копеечку, бизнес не мог остановиться. А попытки выяснить хоть что-то у ладыгинского персонала успехов не принесли — им запретили общаться с прессой и рекламными службами.

Выхода не было. И Даша, как всегда, кинулась за помощью к единственному человеку, умеющему распутывать самые сложные истории, к своей лучшей подруге — Вере Алексеевне Лученко.

Вера слушала ее и думала, что на ловца и зверь бежит. Она хотела обратиться к Марату Ладыгину, но не решила еще, как это сделать. А тут Дашка со своей проблемой… Пустячная проблемка, но ее можно использовать.

Она предложила:

— Давай, заводи машину. Поедем в бутик и попробуем поговорить с этим, как ты его назвала? Бред-менеджером?

— Ну, Веруня! Ты б еще сказала «сивый-бред-менеджер»!

— Уж и пошутить нельзя, — хмыкнула Лученко. Она прекрасно знала названия должностей и деловой среде, поскольку иногда проводила тренинги как консультант- психолог.

Когда они вошли в торговый зал, к ним тут же кинулись девушки-продавщицы. Сотникова отмахнулась, сказала, что у них встреча с директором. Их проводили в офис на второй этаж, где за столом перед ноутбуком сидел молодой человек с модной прической: волосы на затылке длиннее, чем на висках, как на голове у птенчика, выпавшего из гнезда. Он лишь быстро взглянул на Дарью и ее спутницу и снова уставился в монитор. Не предложил сесть, не расщедрился и на привычно-ритуальное «Чай или кофе?».

— Виктор! — Сотникова пошла в наступление. — Мы приехали, чтобы поговорить наконец по существу.

— Я уже сто раз объяснял вам. Марат Артурович приказал все заморозить! Больше мне вам сказать нечего. Все.

— Но я ведь тоже уже сто раз вам…

— Погоди. Дашенька. — Вера взяла подругу за руку. — Ты для чего меня привела?

Она подошла к столу, за которым сидел менеджер, и мягко произнесла:

— Виктор, вы же знаете, когда болит голова, не нужно сидеть за компьютером.

Он с удивлением уставился на женщину.

— Вы кто?

— Не имеет значения. Я сейчас уберу вашу боль.

Лученко легко прикоснулась колбу парня, провела ладонью по волосам, слегка нарушив идеальное парикмахерское творение.

— Голова прошла, — растерянно проблеял бренд-менеджер.

— Кто бы сомневался! — пожала плечами Дарья, видевшая и не такие Верины фокусы.

— А теперь, Витенька, будьте так любезны, скажите нам, где находится ваш шеф? — продолжала Лученко.

— В Конче-Заспе. — Клиент отвечал, как отличник, радостно и приподнято.

— Адрес, пожалуйста.

Менеджер продиктовал адрес, словно рапортовал о достижениях.

— Позвонить ему?

— Нет-нет, спасибо, не надо. Мы уж сами… Будьте здоровы!

Они вышли на шумную из-за автомобилей улицу Сагайдачного, сели в ярко-красный «фольксваген» Даши и поехали на встречу с предпринимателем.

— В который раз вижу, как ты совершаешь чудеса, и в который раз не могу поверить собственным глазам! — Дарья следила за дорогой, поскольку оживленное движение требовало внимания. — Виктору влетит, — вдруг вспомнила она о сотруднике Ладыгина.

— Ничего подобного. Он забудет, что мы у него были, — спокойно ответила Вера.

— Ну, ты даешь! — только и смогла выдохнуть Сотникова.

Машина мчалась по шоссе через лесной массив, запахло хвоей, воздух стал чище, чем в городе. Вскоре Даша увидела особняк, где остановился Ладыгин, и не смогла скрыть своего волнения.

— Как он нас примет? Как мы вообще туда попадем?

— Не бойся, подружка. Я с тобой, — подмигнула ей Лученко. — Прорвемся!

* * *

Вниз-вверх. Вниз-вверх.

Рычаги тренажера двигались с ритмичностью автомата. Также двигались и руки Марата Ладыгина. Напряжение его выдавал лишь свист дыхания. Он был весь мокрый, но не останавливался.

В тренажерный зал заглянул Старик, посмотрел, все нон ял, прикрыл дверь с той стороны.

Марат никак не хотел признаваться сам себе, что растерян, смят, растоптан этой свалившейся на него бедой. Он не привык сдаваться, и особенно — показывать это. Внешняя бравада стала его второй, да что там, первой натурой.

А теперь он «поплыл», как боксер в нокдауне. Ничего не понятно. Хочется бежать куда-то, что-то делать… А куда? Что? Отчаяние и паника, два незнакомых до сих пор слова. И больше ничего.

Раньше все было ясно и четко. Вся его жизнь — это бизнес. Вот тут он, вот тут его задачи. Вертись, крутись, завоевывай, регистрируй первым, проталкивай, бери дешево, продавай в пять раз дороже, инвестируй, не спи ночами. Он всегда ужасно гордился тем, что ему никто ничего не подарил, все заработал сам. А зачем, собственно? На кой была вся эта борьба, это напряжение? Ради чего?! Если у него отняли самое дорогое — дочь и он не может ей помочь, ничего не в силах поделать. Чего тогда стоят все его миллионы, вся его империя с предприятиями и этот образ лихого удачливого парня, который он так тщательно создавал?

«Хватит прозябать, ребята! — вещал он со страниц деловых изданий и с телеканалов. — Вставайте, вы можете!

Идите и начинайте пахать на себя, а не на дядю! Поверьте в свои силы, открывайте свое дело! Не надоело, что вас гнобят повышением цен?! Не слушайте никаких лузеров, становитесь капиталистами! И выбейте с рынка этих зажравшихся монополистов!»

Да, уверенность в победе так вросла в его характер, что он перестал держать удар вообще. Он их не замечал. Потому что это были не удары, а легкие царапины. Настоящий полновесный удар — это то, что произошло сейчас.

Марат бросил рычаги тренажера и, тяжело дыша, встал на автоматическую беговую дорожку. Включил, сжал челюсти, побежал. Быстрее. Еще быстрее.

Надо измотать себя, выдавить до последней капли все сомнения и страх. Да, он чувствовал себя виноватым из- за этой передряги сегодня ночью… Потому что не понял, с кем имеет дело. А откуда он мог знать, как это делается? Черт! И ведь Старику не объяснишь.

Ладно. Все это чушь собачья. Вдох-выдох. Ноги не хотят, ничего, он их заставит… Быстрее! У меня все получится! Как всегда получалось! Я верну Миру, сомнений быть не может. А похитителей уничтожу. Так будет! Именно так, и никак иначе.

— Марат Артурович, — позвал от двери Старостин.

— Что? — остановился Ладыгин. — Есть новости?

— Ну, как сказать. Тут люди пришли…

— Тьфу! Опять эсбэушники?!

Весь дом в Конче-Заспе уже наполнен людьми. Приехали новые сотрудники из Москвы, но не просто охранники, а спецы-розыскники. Получили задания от Старика, бегают, роют носом землю, шарят в информационных базах. И еще двое местных, из Службы безопасности Украины. Тоже лезут в каждую дырку, задают вопросы… Старик сказал, что это компромисс. Они ведь хотели вообще все на себя замкнуть, московских коллег отстранить. И как они его тут нашли? Ведь он строго-настрого велел команде молчать, где сейчас находится миллионер Марат Ладыгин. Чтобы вся эта журналистская шушера не доставала, без них тошно.

— Нет, это… Кхм… Две женщины.

— Ну что ты жмешься, как девственница?!

— Одна из них — директор рекламного агентства, которое продвигает марку «Мира Ладыгина» на местном рынке. А вторая — та самая особа, что с Мирой на презентации разговаривала. Помните, ленточку еще…

Марат резко повернулся к своему помощнику.

— Сама появилась? Это хорошо.

— Да, только вряд ли она как-то причастна. Я узнавал по спискам приглашений. Она доктор, психотерапевт.

— Ну так какого… На кой они нам тут? Гони в шею. Нет, подожди!..

Марат схватил полотенце, принялся со злостью растирать шею. Его седые кудри были мокрыми, как после душа.

— Как они нас нашли? Я же велел!..

Старостин с некоторым смущением почесан в затылке.

— Да, это вопрос. И как они через охрану прошли, мне интересно. Давайте узнаем? Все равно ждем звонка похитителей. Надеюсь, скоро они объявятся. Деньги-то взяли, так что… — Старостин тщательно скрывал свои сомнения. Его опыт говорил: шансы на возвращение похищенного ребенка после получения выкупа ничтожно малы.

— Ладно, — быстро согласился Ладыгин. — Зови прямо сюда.

Он огляделся по сторонам. Ага, вон еще гребной тренажер есть, новый, с системой жидкостного сопротивления. Годится. Он оседлал его и принялся ритмично двигать руками, то сгибая, то разгибая ноги и спину.

Дверь снова раскрылась, и в зал впереди Старостина вошли две женщины. Ну-ну. Ладыгин, не прерывая упражнений, бросил отрывисто:

— Слушаю.

Первая, небольшого роста, сказала глубоким грудным голосом:

— Меня зовут Вера Алексеевна Лученко. Я врач, общалась с вашей девочкой на презентации бутика, незадолго до похищения. Mне нужно поговорить с вами об этом.

«Что такого важного Мира могла ей сообщить? Да ничего. Если что, сказала бы мне, своему отцу. Зачем они пришли, что им нужно? Наверное, это все неважно. Может, журналисты? Денег пообещали…»

— И что вам сказала моя дочь? — спросил бизнесмен после недолгого молчания. Он продолжал свои упражнения.

— Я представилась, — спокойно произнесла Лученко, подумав: «А ты сразу берешь быка за рога!» — Теперь ваша очередь.

Ладыгин даже «грести» перестал, так удивился. Это становится интересным!..

— Марат Артурович Ладыгин. Предприниматель. — Он с кривой ухмылкой склонил в поклоне голову, вылез наконец из спортивного снаряда и снова взялся за полотенце.

— Она плакала, — сказала Лученко.

— И ради этого вы приехали сюда? Чтобы сообщить мне, что моя дочь плакала?

— Не только. Но если вы…

— Кончайте меня разводить! Как вы узнали, где меня найти? Как прошли к усадьбе? Сколько вам отстегнули журналюги?! И вообще, как вы попали на территорию поселка?

— Я попросила, и нас пропустили.

У Ладыгина был сейчас очень грозный вид. Можно было испугаться. Но женщина стояла перед ним совершенно спокойно. В ее глазах что-то промелькнуло, какое-то живое чувство.

Она сказала мягким голосом:

— Пожалуйста, не будем устраивать словесный пинг-понг. Это только отнимет время. А у нас с вами его мало. Да, я разговаривала с Мирославой и кое-что узнала. Но не от нее, а о ней. Давайте по делу, ладно?

— Что значит «у нас с вами мало времени»?!

Марат не часто встречал людей, дня которых его положение не имело никакого значения. Эта Лученко вела себя с ним как с равным. Странно. Он, мастер переговоров, все не мог сориентироваться, как ему с ней себя вести.

Тут Старостин, стоявший возле молчаливой Дарьи, неслышно вышел из зала.

— Ну хорошо. — Вера поняла, что нужно все подробно рассказать. Она могла действовать жестко и нестандартно, могла сразу овладеть ситуацией, заявить о главном и сломить ход беседы в нужную пользу. Но ей было жалко этого мужчину, такого сильного, властного — и несчастного. Пусть, в самом деле, узнает все по порядку. Сейчас с ним нужно разговаривать как с пациентом. Да и лишние пять минут роли не играют. — Давайте я отвечу на все ваши вопросы. Только не здесь, пойдемте в ваш кабинет или любую комнату. Здесь душно. — И снова пожалела его, не сказала, что здесь воняет потом, как кислотой. А еще страхом.

Раздувая ноздри и тяжело дыша, бизнесмен молча прошел вперед, поднялся по лестнице и пригласил женщин войти. Затем вошел сам, извинился и скрылся за боковой дверью. Через несколько минут появился уже после душа, переодетый и причесанный, сел в кресло.

Очутившись в «английском» кабинете, женщины устроились в разных углах помещения. Вера — в зеленом кресле а-ля Черчилль у стола, напротив Марата Ладыгина.

Даша же села подальше от Марата, на один из стульев, стоящих рядом с входной дверью. На соседний стул легко опустился мужчина со шрамом на щеке, тот, который их завел в тренажерный зал.

Лученко отметила, что но внешности Ладыгина была та мужская харизма, которая никуда не девалась даже в трудных обстоятельствах. На вид ему было под сорок, хотя во время открытия бутика своей дочери он выглядел моложе. Худощавый, нос широкой грудной клеткой, как у спортемена-пловца. Среднего роста, с массивными надбровными дугами, правильными чертами лица и седыми, слегка вьющимися волосами. Широко расставленные глаза Марата напоминали кошачьи, завораживающие. Были они округлой формы и неуловимого желтовато-зеленого цвета. Вера любила сравнивать людей с животными, тогда яснее становился характер человека, его особенности. Ладыгин ей напомнил гепарда. Быстрый, стремительный зверь, по скорости ему нет равных в животном мире. И хотя Марат сейчас сидел в кресле, у Лученко было такое ощущение, словно этот человек постоянно движется.

Вера не стала дожидаться приглашения и заговорила. Она рассказала отцу девочки, как Мира почувствовала себя уставшей. Из-за всех волнений презентации, вопросов прессы, всеобщего настырного внимания у девочки случился психологический срыв. Они скрылись в примерочной, и Вера, слово за словом, успокоила ее.

— Ну, это вполне естественно, при том напряженном темпе, в котором она живет и работает, — пробурчал отец.

— Нет, это не совсем естественно. Иногда, даже если человек занимается любимым делом…

— Вы на что намекаете? Мирославе в кайф быть дизайнером одежды! — накалялся бизнесмен.

Вера Лученко была само терпение.

— Не сомневаюсь, что она очень любит рисовать. С этим никто не спорит. Но истерика у хорошей девочки со стабильной психикой, у ребенка, не испорченного «медными трубами», — все-таки не вполне нормальный сигнал.

Марат снова в явном раздражении смотрел на эту странную докторшу, говорившую о его дочери совершенно новые и неприятные вещи. Он и разговаривал-то с ней лишь потому, что она с Мирой общалась.

— И о чем этот самый сигнал говорит? Вообще, не понимаю, как вы за несколько минут могли столько о ней узнать.

— Я врач и вижу в людях многое с первого взгляда. Но не в этом сейчас дело… Хотите, могу рассказать вам про тест, благодаря которому я поняла о Мире некоторые вещи.

— Значит, вы успели ее еще и протестировать, там, на открытии бутика? Ну вы и спринтер!

Вера словно не слышана издевательских реплик Ладыгина.

— Я ее спросила, кем бы она хотела быть, если взять, к примеру, мир животных. На что ваша дочь уточнила: «А можно выбрать из насекомых?»

— И что это нам дает? Мой ребенок хочет быть бабочкой! Ура! Да здравствует Фрейд! Что тут такого, ради бога, объясните мне? — Недовольный Ладыгин стан постукивать пальцами по столу.

— Нет. Она хочет быть не бабочкой, а стрекозой, — хладнокровно ответила Лученко.

— Это что-то меняет? Хорошо. Пусть стрекозой. Какая на фиг разница? Теперь у нас открылся кружок юных натуралистов? Не понимаю. Ни черта не понимаю! Какая разница? Стрекоза, муравей, Крылов. Зачем вы грузите меня всей этой дребеденью? Вы можете сказать просто и прямо, что важного вы узнали о моей дочери?

— Могу. Я хотела объяснить, но это, видимо, лишнее. — Вера вздохнула. Затем набрала побольше воздуха и выпалила на одном дыхании: — Ваша дочь, Марат Артурович, хотела быть похищенной.

— Вы с ума сошли! — Ладыгин вскочил и завис над Верой, точно ястреб над добычей.

Однако Старостин взял своего шефа под локоть, отвел к большому, до пола, окну и стал что-то шептать ему на ухо. Марат посмотрел на гостью уже без прежней агрессии.

А Лученко сказала:

— Ваша дочь находится сейчас в дискомфортном психологическом состоянии. И поэтому я приехала к вам с предложением. Я хочу найти ее и вернуть домой.

Хозяин кабинета молчал и смотрел на собеседницу.

— Марат Артурович, повторяю свое предложение. Я хочу вернуть Миру. Ваш помощник наверняка уже что-то выяснил обо мне. Пусть подтвердит.

Помощник слегка поклонился.

— Сергей Старостин. Да, подтверждаю.

— Вы что, экстрасенс? — Марат не скрывал своего удивления.

Старостин опустился в кресло напротив Веры и, не стесняясь, принялся разглядывать гостью. Затем повернулся к Даше, тихонечко сидевшей у противоположной стены:

— Это правда, что Вера Алексеевна вытащила вас из неприятной истории с банкиром Потопаевым?

— Правда. А еще она спасла мой бизнес. И предвидела, что банкир погибнет одиннадцатого сентября в Нью-Йорке. — Дашин голос звучал спокойно. Наблюдая, как ее подруга разговаривает с олигархом, она позабыла свой страх.

— Скажите, Вера Алексеевна, вы действительно спасли Янно Пылдмаа и его команду от взрыва в ресторане «Кухня холостяка»?

— А вы неплохо информированы, — кивнула Вера. — Хотя это ваша работа.

— Да, работа обязывает. — Старостин потер свой шрам. Он снова чуть припекал, как всегда, когда Сергей Михайлович волновался.

Вера неожиданно протянула руку в направлении шрама. Подержала недолго и отняла. Поинтересовалась:

— Теперь не жжет?

Старостин решил не показывать своего удивления.

Лученко встала и принялась расхаживать по кабинету, словно была у себя дома.

— Пожалуйста, сосредоточьтесь и отбросьте все несущественное. — Ее голос звучал тихо, даже сочувственно, но проникал, казалось, прямо в мозг. — Самое главное — Мира, ваша дочь. Это случайность, что мы пересеклись там, в бутике, но случайность удачная. Я могу ее найти. И предлагаю вам свою помощь. Все эти мелкие выяснялки, кто я такая да откуда, — потом, после.

Она говорила и говорила, спокойно, убедительно, немного напористо. Чувствовала все сразу: и недоверие Ладыгина, и удивление Даши — спасибо, что не показывает, и интерес охранника. Ощущала себя сейчас сильной, способной на глубокое вчувствование. Между хозяином и его помощником искрила какая-то смутная линия недоговоренности, и относилось это к похитителям. Значит, уже проявились, связались с отцом… А вот у Веры сомнения насчет похищения, неужели ошибается? Надо проверять… А для этого нужно поскорей его уговорить сотрудничать, прорваться сквозь это бычье упрямство, привычную его деловую настороженность.

Пока она говорила, несколько раз звонили телефоны. То сотовые в карманах у мужчин, то телефон-факс на столе, один раз у Даши в сумочке заиграла музыка. Телефоны торопливо отключали и продолжали слушать Веру Лученко, а она не сбивалась.

Наконец, не давая мужчинам опомниться, она спросила:

— Так что, берете вы меня в команду?

Марат посмотрел на помощника. Тот едва заметно кивнул. То, что Старик тут о ней нашептал, было похоже на сказку. Но, в конце концов, в том отчаянии, какое на него свалилось, самое время обратиться за помощью к волшебникам. Правда, он не совсем понял, что там за тесты она проводила и что Мира сама хотела… Даже думать неохота. Он уже решил. Но следовало проверить эту докторшу.

Марат достал из барсетки портмоне, извлек фотографию Миры и положил на стол перед Лученко.

— Здорова ли она? Все ли с ней в порядке? Где она находится? — спросил он.

Хватит ли у нее пороху ответить? Может, откажется? А вдруг скажет такое, чего ему не хочется знать? Ладыгин весь напрягся, хотя сидел спокойно.

Вера посмотрела на фото, не прикасаясь к нему, потом подняла глаза на Марата.

— Проверки на дорогах? Подозреваете шарлатанство? Хотя в вашем положении это простительно. Ну, допустим, я бы сказана, что ваша дочь жива-здорова, что она где-то недалеко от Киева… Не дальше сотни километров. И что? Вы пуститесь в пляс? А если все наоборот — как вы проверите? Глупо это, вот что. Давайте серьезно разговаривать.

Ладыгин не нашелся что сказать. Она права, но как нажимает! Как он сам на встречах с партнерами, где чувствует свою силу.

— Хорошо. Тогда к делу. Согласен, верните мне Мирославу. Что для этого нужно от меня?

— Первое: я должна побывать в доме, где девочка живет.

— В Москве? Это еще зачем?

— Теряем время, Марат Артурович… Не надо вам во все вникать. Я все равно буду делать то, что считаю нужным как специалист.

— Но… Постойте… — Ладыгин прищурился.

Вера посмотрела ему прямо в глаза так, что он невольно отодвинулся.

— Вот сейчас вы подумали: «А сколько она возьмет за свою работу?» — сказала она. — Успокойтесь. Когда ваша дочь найдется, сами определите, что вы мне должны. И если решите, что ничего, — значит, так и будет.

Ладыгин пожал плечами. Вроде никакого подвоха. Но уж слишком она наседает.

— А второе?

— Мирослава исчезла в аэропорту?

— Да. Она пошла в туалет и больше не появлялась.

Вера повернулась к Сергею Старостину.

— Наверняка у вас уже есть запись, сделанная с камеры наблюдения. Там же, в аэропорту, всюду расставлены эти следящие устройства, так?

— Да, конечно.

— Вы дадите мне посмотреть запись.

— Хорошо, посмотрите! — нетерпеливо сказал Ладыгин. — Как только выйдете отсюда, Сергей Михайлович покажет вам запись. Есть еще третье?

— Да, — ответила Лученко, — есть третье и самое главное. Но это не совсем обычный шаг…

— Связанный с похищением? Вы что-то придумали? — спросил Старостин. Он своим сыщицким чутьем уловил, что сейчас Лученко скажет что-то совсем особенное.

— Предложите сумму в десять раз больше той, какую требовали от вас похитители. Ведь требовали?

Ладыгин и Старостин переглянулись. Бизнесмен нахмурился.

— Вы много себе позволяете! — рявкнул он сердито. — Может, вы и экстрасенс, но я вас еще не знаю! Требовали или не требовали — не ваше дело. И потом, кому предложить? Вам? Вы приходите, напрашиваетесь помогать… А оказывается, просто хотите получить десятикратный выкуп?!

Пациент сопротивляется, подумала Вера. Впрочем, они всегда сопротивляются. Это понятно, это чисто рефлекторное. И ведь каждый раз в то самое место, которым оно упирается, нужно вколотить понимание, заботу и расположение, погладить по этим упрямым рожкам, отвлечь, развлечь, — чтобы жестом иллюзиониста выхватить у него из кармана его собственное счастье и вручить ему, не верящему…

— А я считаю, это любопытный ход, — вдруг с горячностью заговорил Старостин. — За очень большие деньги Миру начнут искать все. Не только милиция и мы, ваша служба охраны, частные сыщики, — а все. Похитителям в этой ситуации придется очень плохо. Они начнут волноваться, психовать, делать ошибки. И тогда Мира быстрее окажется на свободе.

— Ты серьезно? — Марат прищурился на своего сотрудника. Нечасто ему случалось слышать от него возражения.

Вера вмешалась:

— Не только в этом дело. Марат Артурович, нужно назначить награду тому, кто приведет вам Мирославу Ладыгину живой и невредимой. Именно такими словами. И именно в десять раз больше, чем запросили похитители… Вам нужны объяснения — пожалуйста. Я читаю на ваших лицах бессонную ночь, опасность, разочарование и смерть. Вы ездили на встречу и в стычке, наверное, потеряли кого-то. Не стоит иронизировать, я по лицам читаю гораздо больше, чем даже могу сказать. И вы читаете, каждый человек немного физиономист, только недостаточно. А у меня работа такая. Мне, наоборот, приходится сдерживаться, не показывать, что именно я вижу по лицу, чтобы не смущать людей. А хотите, не буду сдерживаться? Вскоре вы, господин Ладыгин, будете иметь неприятный разговор со своим помощником. — Лученко кивнула на Старостина, который стоял с непроницаемым видом. — И вам придется оправдываться… Что-то вы утаили, не знаю что, но вижу…

— Достаточно, — прервал ее Ладыгин.

— А еще вам скоро позвонят, — продолжала Вера, не слушая его. — И будут угрожать…

— Хватит! — крикнул бизнесмен.

— Вера Алексеевна, — хмыкнул Старостин, — при встрече с вами надо, пожалуй, маску надевать.

— Так поймите же! — Вера слегка повысила голос, но казалось, что она кричит им прямо в уши. — Включите мозги! Если вы предложите огромную, баснословную сумму за жизнь вашей дочери, то сами же похитители будут заинтересованы в ее безопасности! Вы хоть что-то знаете о киднеппинге? Статистику? Что выкуп почти никогда не гарантирует возвращения человека, которого держат в заложниках?

Марат смотрел на нее во все глаза.

— Вам же сто раз приходилось вести переговоры в условиях, когда на вас давят, сбивают цену. А вы сопротивлялись. Сопротивляйтесь и сейчас! Предложение награды в несколько миллионов — это бомба, это скандал, но такой поворот оградит Миру от любых посягательств! Жадные до денег неизвестные будут ее беречь, и вы можете не бояться их угроз. Вы поняли наконец?

Марат хотел сказать, что понял. Но слишком уж все это было против правил, неожиданно.

— Я должен подумать, — сказал Ладыгин.

— Думайте. — Поднявшись, Вера перебросила длинный ремешок сумки через плечо и направилась к выходу из кабинета.

Старостин показал Лученко запись с видеокамеры, не надеясь, что она заметит что-то. Она молча просмотрела ее три раза.

Затем он проводил наружу её и Сотникову, которая уже решила свои вопросы.

* * *

Следовало закончить устройство рыжей Сони, ведь она обещала. И Вера Лученко пригласила в свою квартиру на Подоле Лиду и Дашу с ее Александром. Пай чувствовал особое волнение из-за присутствия в доме гостей, радостно помахивал хвостом, улыбался и вертелся под ногами. Когда к чаепитию был подан Верин коронный яблочный пирог, источавший тончайший аромат яблок, ванили, корицы и свежей сдобы, все блаженно замерли. Прежде чем разрезать пирог, друзья полюбовались им, похвалили хозяйку, как и положено вежливым гостям.

Пай положил свою белую шелковистую мордаху на стол рядом с пирогом. Вера строго сказала Паю «фу!», однако тот и ухом не повел. Он точно знал, что «фу» бывают разные и безошибочно угадывал, когда следует обращать на них внимание, а когда нет. Его хозяйка мама Вера хоть крошку пирога уж точно ему даст. Вера для порядка повздыхала, поворчала, что свежая сдоба собакам вредна, сообщила своему питомцу, что он юный манипулятор. Но все же сердце не камень — отломила Паю краешек пирога, и он с трофеем в зубах гордо удалился под диван. Тогда Вера нарезала вкусно пахнущий пирог на порционные куски и налила всем чаю в пузатые керамические чашки, напоминавшие своей формой и цветом маленькие тыквы.

Приступили к чаепитию.

— Я уже говорила, что взяла бы Соню, — хитро прищурившись, сказала Вера. — Но Пай…

Пай, услышав свое имя, вылез из-под дивана и устроился рядом с хозяйкой.

— Ну, давай мы с Дашей возьмем, — взволнованно предложил Романенко.

— Опять! Саша, ну почему ты всегда сперва говоришь, а потом думаешь? — устало упрекнула его Дарья.

— Что я не так сказал на этот раз? — обиженно надулся Александр.

— Какие это такие «мы с Дашей»? Мы пока еще не муж и жена. И потом, собака — это большая ответственность. Это все равно что ребенка завести, понимаешь? Ты готов завести сейчас ребенка?

— При чем здесь дети? — развел руками Романенко. — Ты все-таки объясни, почему мы не можем взять сеттера.

— Для особо непонятливых повторяю, — сказала Сотникова. — Мы с тобой живем на два дома, так?

— Ну, так, — растерянно констатировал ее друг, — и что? У Веры же тоже есть Пай.

— Но Вера и Андрей — свободные люди, понимаешь? Они могут завести хоть слона, хоть крокодила. Потому что Вера ушла от мужа, а Андрей вообще разведен. А мы с гобой люди не свободные. Ты — женат, у меня муж в длительной командировке.

— Но, Дашенька! Ты ведь сама говорила, что так пока лучше… — расстроился Романенко.

— Говорила, — словно эхо, повторила Даша уныло. — Никого здесь наши подробности не интересуют. Речь идет о собаке. Мы с тобой работаем, как в песне поется, — «от зари до зари, от темна и до темна». Выводить гулять некому, кормить некому. Мы не имеем права взять живое существо и обречь его на страдания. Или ты предлагаешь мне бросить агентство и сидеть дома?

Таких предложений у Романенко не было и быть не могло. Вся их жизнь, все самое интересное для них обоих происходило на работе. Они были совершенно неисправимыми трудоголиками. Поэтому он совсем сник под напором беспощадных Дарьиных аргументов.

— Ладно, хватит споров. А теперь — сюрприз! — объявила Вера.

Дверь распахнулась, и Андрей завел на поводке рыжего ирландского сеттера. Нужно признаться, что сюрприз был организован заранее, чтобы «раскочегарить» присутствующих. Красавица Соня с любопытством озиралась вокруг, ее рот растянулся в улыбке. Пай сначала заворчал и ринулся защищать свою территорию, но обнюхал гостью и, убедившись, что она барышня, стал заигрывать с нею, припадая на передние лапы.

Гости заахали и заохали. В квартире словно засияло рыжее солнце. Стройная изящная Соня подходила к каждому и разрешала себя погладить.

— Значит так, — сказал ветеринар. — Вначале характеристика породы ирландский сеттер: очень живой характер, привязчив, обладает пылким темпераментом, друг всей семьи. Никудышный сторож: любит всех на свете. Очень умен, ему можно спокойно доверить детей… Хотя вам это не понадобится. Учтите, для решения вопроса об устройстве Сони ее нужно лишь временно, максимум месяц подержать. Потом я через клуб окончательно подберу ей хороших хозяев, и она будет жить в нормальных условиях. На таких собак, как ирландский сеттер, в клубе очередь. Так что мы с Соней еще покочевряжимся, выбирая, кто достоин такой красотки. У нас с ней будет проходить кастинг хозяев.

Андрей улыбнулся в усы, употребив слово из лексикона шоуменов. Вера подумала: «Ведь и вправду он собирается очень строго подойти к вопросу выбора хозяев для рыжей красавицы. Чтобы больше ее никто никогда не бросал. Ради этого он готов самым тщательным образом протестировать будущих претендентов на Сонино общество».

— Так это ведь совсем другое дело, — нежно протянула Лида. Она первой сориентировалась в изменившейся ситуации. И, как ей это было свойственно, вмиг изменила свою точку зрения. — Раз так, я первая беру Соню! На месяц я смогу подладиться к графику репетиций и спектаклей.

Она уже представляла себя гуляющей с великолепной собакой по скверу возле своего дома в разных нарядах. Прохожие просто головы свернут, наблюдая за ней.

— Вот и договорились! — быстренько подытожила Вера.

Гости еще какое-то время поговорили па посторонние темы и разошлись. Романенко все-таки немного завидовал прыткой Лиде, успевшей перехватить рыжую Соню раньше. Он надеялся, что ему удастся уломать Дашу.

Двинятин вывел собаку во двор, к автомобилю актрисы. Отдал Завьяловой поводок и сказал Соне так, словно ничуть не сомневался, что она все понимает:

— Познакомься с подружкой, Сонечка, тебе не будет с ней скучно. Вы пойдете сейчас гулять!

Соня отреагировала, как и полагается умной собаке. При слове «гулять» у нее ходуном заходил хвост, а морда растянулась в улыбке. И она посмотрела на Лиду своими глубокими карими глазами, будто спрашивала: «Ну, что ж мы стоим? Пойдем скорее!»

Дома Вера хотела было убрать со стола и вымыть посуду, но Андрей запретил ей это делать и велел отдохнуть на диванчике.

«Подлизывается», — подумала Вера.

Они с тех пор так и не выясняли отношений.

Молчание затягивалось.

— Хочешь, признаюсь? — сказал Двинятин. не зная, о чем еще поговорить. — Я догадывался, что ты будешь сочувствовать Соне, вмешаешься и придумаешь, как ей помочь. Вот и попросил. Л то самому бы пришлось напрягаться, искать варианты. Так что спасибо тебе.

— Пожалуйста. А ты хитрен, — сказала Вера. — Тогда и я могу признаться честно, что заранее знала, кому Соня достанется.

— Правда? — Андрей приостановил уборку.

— Правда. Соня и Лида друг другу нужны.

После этой загадочной фразы Вера ничего больше не объясняла, и Андрей, по опыту зная, что расспросы бесполезны, не стал допытываться.

* * *

Ладыгин едва дождался Старостина, вышедшего проводить Лученко и Сотникову.

— Ну? Я жду объяснений, — сказал он с нетерпением.

Старостин был готов.

— Не будем говорить о ее необычных способностях и экстрасенсорике, — сказал он. — Слишком это все фантастично и похоже на сказку. Но имеются свидетельства людей, которые в сказочки не верят и врать не станут, незачем. Рассказывать?

— Этого я и жду.

— Скажем, такой случай. Во время фестиваля анимационных фильмов во Львове убили знаменитого режиссера с мировым именем Эдуарда Ветрова. Лученко оказалась там случайно. Ей понравился Ветров и очень не понравилась его насильственная смерть. Поэтому она стала вести собственное психологическое расследование. И в это же время в городе начались странные убийства, все были уверены, что орудует вампир, жителей захлестнула паника… Но Вера Алексеевна все же докопалась до истины и вывела на чистую воду душегуба.

— И кто же вам поведал эту трогательную историю?

— Львовские коллеги. Они так прямо и сказали: если бы не Лученко, мы бы не смогли поймать маньяка.

— Много у нее таких «дел»?

— Еще рассказать? Здесь, в Киеве, было нашумевшее «музейное» дело. Там нашли вначале труп мента, потом во время съемок клипа грохнули режиссера. И даже подругу доктора Лученко, актрису, чуть не убили. И все это в одном и том же музее. Мои бывшие коллеги арестовывали совершенно не тех людей. А Лученко вычислила убийцу и предъявила им на тарелочке. Там еще оказались замешаны чиновники из министерства, но об этом мне лишь намекнули.

Марат Ладыгин потер переносицу, прикрыл глаза. Старостин подумал, что ему мало.

— Есть еще от крымских коллег информация, там гоже была история с несчастным случаем, который оказался убийством…

— Достаточно, — сказал Ладыгин. — Значит, мы в ней заинтересованы?

— Думаю, очень. Единственное, что меня удивляет…

— Что? Ну, говори.

— Видите ли, Марат Артурович, до сих пор всегда ее просили принять участие в расследовании. Уговаривали, потому что, в общем-то, это же не ее профессия, а так, нечто вроде хобби…

— Нуда! Она, как мисс Марпл, собирает сплетни и вяжет шали?

— Нет. Лученко не вяжет — она шьет.

— Очень существенная информация. Полагаешь, это нам поможет? — Глубокий сарказм переполнял Ладыгина.

— А на этот раз она вдруг сама решила предложить свои услуги. Слишком большое везение для нас! Это несколько настораживает, — словно не слыша иронии шефа, продолжал начальник службы охраны.

— Ничего удивительного. Она, как все люди, хочет заработать. Ноу нее лучше, чем у большинства людей, развита интуиция, подсказывающая, где этих денег много!

— Не думаю, что в этом дело, — упрямо сказал Старостин. «Это у тебя нюх на деньги, как у собаки, — подумал он. — Потому ты и миллионер. А она — психотерапевт».

Однако мысли его прервал телефонный звонок. Ладыгин посмотрел на монитор своего телефона и включил, как они договаривались, громкую связь. Старостин быстро врубил запись. Как и в прошлый раз, понять, кто говорит, мужчина или женщина, было невозможно.

— Ты нас обманул! Вместо денег подсунул резаную бумагу. За это, придурок, ты будешь наказан!

— Слушай, ты! Где моя дочь? Немедленно дай ей трубку, иначе вообще никаких денег не получишь! — Голос Марата срывался от волнения.

— Когда получишь посылку, поговорим. Тебе ее вот-вот принесут. — Короткие гудки.

Ладыгин и Старостин мрачно уставились друг на друга.

Начальника службы безопасности шокировано услышанное. Oн никак не предполагал, что его шеф совершит такую явную глупость. Шутки с похитителями плохи! Любой необдуманный шаг чреват непоправимыми последствиями! А подсовывать им вместо денег бумагу — это вообще… Это значит приводить преступников в ярость. Что могут сделать негодяи? Старостину даже страшно стало, когда он представил себе, как они могут отыграться на девочке.

— Марат Артурович… Как я понял, вы вместо выкупа передали похитителям бумагу.

— Да. Ну и что? — Ладыгин выставил вперед подбородок, всем своим видом давая понять подчиненному: «Не тебе читать мне нравоучения».

— Мои люди рисковали из-за бумаги?! — Все-таки Старостин рассердился на своего шефа.

— Из-за моей дочери рисковали, а не из-за бумаги!

— Но вы подвергли жизнь и здоровье вашей дочери большой опасности!

— Я был уверен, что твои люди схватят негодяев. А те скажут нам, где находится Мира. Вместо этого они не только упустили похитителей, но и подставились! Их банально положили, словно каких-то салаг!

— Мои люди — хорошо тренированные бойцы…

— Оно и видно!

— …и не их вина, что была применена неизвестная система боя.

— Незачем оправдываться! Мы проиграли первый тайм. В конце концов, я все оплачу! — в бешенстве закричал Марат. — Семьям погибших выплачу достойную пенсию! Да, я идиот, извини! Все, кончены разборки, давай делом заниматься. Не хочу ничего слушать! Надо действовать, а не языком трепать! Ты меня понял?

— Так точно. Разрешите идти?

Старостин думал, что разговор окончен. Но он ошибся.

В дверь постучат, и несколько мужчин ввалились в кабинет. Впереди шел, держа в руке коробку, подчиненный Старостина, за ним двое эсбэушников.

— Марат Артурович, на шлагбауме оставили посылку. Сказали, что для вас.

Старостин молча указал на овальный стол для переговоров.

Парень положил на зеленое сукно белую картонную коробку, напоминавшую упаковку от дорогой парфюмерии. Нервы у Ладыгина сдали, и он шепотом попросил своего начальника охраны открыть коробку. Сергей осторожно сдвинул крышку.

На белой ватной подушке лежал маленький мизинец. На нем поблескивало любимое золотое колечко Миры с маленьким изумрудом…

И тут на Марата обрушилось то, что он гнал от себя все последние часы. На рассвете он не мог уснуть и набрал в поисковике слово «киднеппинг». Интернет услужливо объяснял: «Причин, по которым похищают детей, очень много. Это может быть педофилия: детей похищают, снимают в порнофильмах, а затем убивают. Иногда родители сами приводят детей на кастинг, а потом те пропадают…» Ладыгину пришлось оторваться от монитора и выпить холодной воды. Он редко пил спиртное, вел спортивный образ жизни. Очень хотелось залить горе алкоголем, но он держался Выпивка не выход, необходимо сохранять трезвый взгляд на мир. Он походил по кухне на первом этаже, снова поднялся в кабинет, сел к компьютеру. «Детей могут похитить и ради выкупа. В таких случаях МВД обычно рекомендует родителям соблюдать внешнее спокойствие и слушать, какие требования выдвигают преступники». Ладыгин вскочил и стал расхаживать по комнате. Какой же он дурак, что вместо денег подбросил бумагу! Но он никак не мог поверить, что все настолько серьезно! И снова продолжал читать: «Еще детей забирают в рабство и "на органы"…» Он выключил компьютер.

Теперь Ладыгин смотрел на этот отрезанный палец, на этот светящийся изумруд на золотом кольце, и ему казалось, что он сейчас умрет от разрыва сердца.

Старостин тем временем выгнал всех из кабинета и ушел сам. Но вернулся через пять минут. Подошел к столу, закрыл коробку.

— Привез обычный курьер на скутере. Его догонят и расспросят, но, судя по всему, его просто попросили доставить коробку и заплатили.

— Что мы будем делать? — спросил Ладыгин у своего помощника. Голос его был словно потерт наждаком.

— Прежде всего — отрабатывать все те версии, какие мы наметили. Кроме одной.

— Кроме какой? — не понял Ладыгин. Ему было трудно сосредоточиться.

— Можно отбросить версию, согласно которой Мирославу похитила ее родная мать. А впрочем, у нее все равно уже побывали и поговорили.

— Да, да, конечно. Рита никогда не стала бы… — Марат закрыл лицо ладонями. Несколько минут просидел так, затем отнял руки. — Проверить все возможные варианты — это все, чем мы можем заниматься?

— Этим занимаюсь я. Марат Артурович, нам нужно дождаться повторного звонка похитителей. Они наверняка потребуют больше денег, чем в первый раз. Но это еще не все. Я убежден — мы должны последовать рекомендациям Лученко.

— Вы хотите сказать, что мы должны сообщить во все средства массовой информации, что увеличиваем сумму в десять раз от той, какую потребовали похитители, и она достанется нашедшему моего ребенка?

— Именно так предлагала поступить Вера Алексеевна.

— Но тогда эти выродки станут резать мою дочь на куски! Это же смертельно опасно!

— Наоборот. Убежден: когда речь зайдет о таких больших деньгах, Миру начнут искать все. Лученко совершенно права. Она точно рассчитала, похитителям в этой ситуации придется очень плохо. Ведь ради такой награды люди станут вспоминать малейшие подозрительные события. Девочку где-то прячут, но мы живем не в пустыне. Есть соседи, очевидцы, просто прохожие. А главное, ее больше не тронут. Деньги — это гарантия.

Старостин энергично доказывал свою точку зрения. Ладыгин махнул рукой.

— Согласен. Ты профессионал. Эта женщина, Лученко, тоже вызывает… Если она и у тебя вызывает доверие, давай команду агентству Сотниковой, пусть во всех газетах, на всех каналах будет объявлено о награде в десять миллионов долларов тому, кто вернет мне мою девочку, И я сам тоже сделаю запись.

Снова зазвонил телефон.

— Ты получил посылку?

Марат заставил себя говорить обычным тоном.

— Получил. И принял решение. Тот, кто приведет мою дочь живую и здоровую… — Он закашлялся, но, прокашлявшись, продолжил: — Повторяю, живую и здоровую, тот получит десять миллионов долларов.

Ладыгин нажал на кнопку отбоя. У него было такое чувство, будто он прыгнул с высокого обрыва в глубокую реку.

5. УБИЙСТВО В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА

В издательском доме «Эгоист» проходило еженедельное совещание. В большой редакционной комнате было прохладно: работал кондиционер. На стенах красовались обложки прошлых номеров в рамках из стекла и стали. Сотрудники сидели за своими столами и компьютерами, пили кофе, курили, рассматривали фотосессии нескольких известных персон, перебрасывались репликами. В углу стоял небольшой столик, заваленный журналами. На них располагался почти съеденный торг и бутылка шампанского — у кого-то из редакции закончился отпуск или ребенок поступил в вуз. Дизайнер обсуждал с выпускающим редактором очередное дорожно-транспортное происшествие со своим участием и жаловался на дороговизну ремонта. Забежавшая на минутку секретарша из соседней фирмы демонстрировала свою новую прическу. В общем, рабочий день кипел, как кастрюля с борщом.

Сегодня решили поменять все местами и обговорили вначале общие вопросы. Как всегда, текучки было завались. Отдел рекламы стонал, что часть рекламодателей не хочет давать имиджевые картинки, а хочет «джинсу», то есть пиаровские материалы, слепленные как редакционные. Жаловались на рекламодателей, которые урезают лучшие куски полос, а также на невыносимые условия аккредитации. Завотделом дизайна Батонова воздевала к Глебу тяжелые, унизанные браслетами руки, сетуя на то, что вот. дескать, понаехали: Паола Навоне в Москву, а Джорджио Сапоригги и Кристиан Вернер в Киев с Одессой, собрался весь архитектурно-дизайнерский бомонд, и что прикажете ей делать? Как не разорваться? На рекламодателей жаловалась и она.

На них, родимых, наезжали вообще все, кому не лень. Обычнейшая дня журнала ситуация — это когда к выпускающему редактору подкатывается человек из отдела рекламы:

— У меня к тебе просьба…

— Шо? Опять?! — голосом волка из мультфильма спрашивает выпускающий. — Три полосы рекламы слетели?

— Да нет, просто у вас были обозначены верти кадки, а заказчик прислал горизонтальный макет. Но вы же, — с надеждой произносит рекламщик, — еще не сверстали…

— Какое не сверстали! — стонет редактор. — Мы уже вот-вот в типографию отправляемся!

И начинает рекламщик хныкать и канючить: «А если это сюда переставить, а то — туда…» И получает ответ: «Иди и лично скажи это дизайнеру, а я своей смерти не хочу».

После этого обсуждали, кто станет «лицом обложки» текущего «Эгоиста». Речь шла о сентябрьском номере. Каждый предлагал свое.

— Самый сексуальный мужчина, по итогам телевизионных рейтингов, — это Дмитрий Шарыгин. После сериала «Моя любимая гувернантка» он по-прежнему вызывает у читателей наибольший интерес! — заявила о своем кандидате Альбина Фоя, ведущая рубрику моды.

Бывшая топ-модель, высокая шелковая брюнетка с золотисто-кофейными глазами, напоминавшими камень тигровый глаз, она и одевалась стильно, чем вызывала глубинную зависть некоторых коллег-женщин и неувядающий интерес мужчин. Сегодня на ней был алый деловой костюм. Под глубоким V-образным вырезом пиджака виднелся красный бюстгальтер, в этом же вырезе тонкой змейкой струился черный галстук. Зрелище не для слабонервных!.. К тому же Фоя курила тонкую ароматную сигарету и взирала на всю редакцию с чувством превосходства. Ее муж. крупный бизнесмен, выполнял все прихоти Альбины, и первую из них — ее желание не сидеть дома, сложа наманикюренные лапки, а работать. Она ездила практически на все Недели высокой моды в Париж, посещала открытия дорогих бутиков во всех крупных городах Европы и США. И, кроме того, получала совсем неплохую зарплату и гонорары за статьи.

— А мне кажется, Шарыгин — это уже вчерашние котлеты! — высказал свое мнение полный моложавый толстячок Миша Крылов, рубрика «Здоровье». Он смахивал на румяный оладушек.

— Тебе бы все о котлетах. Зачем потакать вкусам домохозяек? — выдохнул клуб дыма ироничный Гоша Стоян, заврубрикой путешествий и хобби, длинноногий, тощий, дочерна загорелый парень. Он исколесил весь мир, был хиппи и пофигистом во всем, кроме работы. — Предлагаю свою кандидатуру. Знаете, от кого тащатся поголовно все? — Улыбка у Гоши была по-детски открытой и сверкала белыми зубами «а-ля Голливуд».

— Неужели от меня? — сощурился главный редактор журнала Глеб Дегтярев.

— От тебя, ясное дело! — кивнул Гоша. В редакции было принято обращаться друт к другу на «ты». — Но я предлагаю Элтона Джона. Тем более что у меня есть эксклюзивное интервью с ним! — Гонга победно посмотрел на собратьев по цеху.

— Ну, ты даешь! — выдохнули разом несколько человек с завистью и восхищением.

— Да он уже всем глаза намозолил! И вообще, сейчас прошел интерес к голубым и их голубятням! — презрительно фыркнула Элла Батонова, знаток интерьеров и дизайна. Дама неопределенного возраста, где-то от сорока до шестидесяти, с коротенькой стрижкой из седых волос, спереди смазанных гелем и тремя хвостиками наползающих на лоб, она одевалась в длинные холстяные рубашки, сверху донизу увешанные бижутерией. Цепи, деревянные бусы, длинные тяжелые серьги и браслеты на обеих руках делали ее похожей на елку, по ошибке украшенную летом.

— Твое предложение? — Гоша, уверенный, что добыл для редакции ценное интервью с мегазвездой, взглянул на Эллу с укоризной.

— Я предлагаю дать портрет какого-нибудь «плохого мальчика». Это будет шокировать и щекотать нервы. Например, Павел Дроля. У себя на шоу он постоянно всех высмеивает. И ничего. Даже большие звезды терпят и делают вид, что им смешно. Народ любит тех, у кого харизма во-о-от такая!

В спор включились Альбина и Гоша. Элла добавила децибелов в голос: сквозь шум уже трудно было разобрать аргументы спорящих. Другие сотрудники редакции примолкли, наблюдая за сражением.

— Что нам скажет директор по распространению? — Голос Дегтярева перекрыл дебаты. Все затихли и посмотрели на плотную мужеподобную женщину в черном кожаном костюме, у которой было все схвачено. Она встала со своего места, поскольку привыкла разговаривать с начальством стоя.

— Когда мы делали апрельский номер, кого только не предлагали: Галкина и Винокура, Хазанова и Задорнова, и этого… мистера Бина, фамилию не помню…

А Гоша предложил Чарли Чаплина. И журнал размели за неделю!

— Так кто ж поспорит с такой кандидатурой, это ж архетип! — возразила Батонова. Не соглашаться со всеми и по любому поводу было в ее характере.

— Вы, Элла Константиновна, как раз спорили. Еще как! Вы спросили… Э… Вы сказали, что эту старую вешалку все забыли. — Ульяна указала на нее пальцем.

Стоян расхохотался, а за ним развеселились и все остальные. Завдизайном Батонова смутилась.

— Вы что-то напутали, Улечка! — пролепетала она.

Гоша утер слезы смеха и напомнил:

— Уточняю, вы сказали следующее: «Кто из молодежи сегодня помнит, кто такой этот ваш молью траченный Чарли Чаплин?»

Элла Константиновна, сраженная вескими аргументами, но, как обычно, не желающая признавать очевидного, с достоинством заметила:

— Это совсем другое! И потом, с Ульяниным умением пропихивать журнал в самые непропихуемые места…

Участники спора снова засмеялись, Ульяна с сознанием своей значимости посмотрела на коллег. Эта мощная женщина, в прошлом чемпионка страны по толканию ядра, увлекавшаяся бодибилдингом, долго занималась самым, с их точки зрения, неквалифицированным трудом, но требующим умения убеждать. Теперь это делают ее подчиненные.

— Ну не нравится вам Элтон, — воскликнул Гоша Стоян, — да ради бога! Давайте выберем какого-нибудь известного красавца, хоть Брэда Питта! Еще не угасла волна интереса к метросексуалам. Вон Глеб Данилыч даже участвовал в телепередаче о метросексуалах, верно?

— Н-да! Было дело, — довольно промурлыкал главред. — От вас никакой «компромат» не укроется.

— Я согласна, дадим Брэда! А на разворотном материале — его вместе с Анжелиной Джоли. От него все писают кипятком, и мужчины, и женщины! — соглашаясь, покивала Альбина, умевшая вовремя почувствовать общую волну.

— Пусть дизайнеры ему еще больше загар усилят. И глазки сделают поблескучей. — предложил Миша Крылов, тем самым давая понять, что и он согласен с предлагаемым персонажем для обложки.

— Значит, в сентябре идет Брэд Питт… — почесал подбородок Дегтярев. — Какие еще у нас остались вопросы?

— А я против! — громогласно выступила Батонова.

— Баба Яга против! — засмеялись редакционные работники. Батонову в «Эгоисте» недолюбливали.

— Я могу мотивировать. Сначала, когда мы были приглашены на открытие бутика Миры Ладыгиной, кто-то из нас, не помню кто, предлагал сделать «лицом номера» олигарха Mарата Ладыгина с дочерью. Кстати, вашего обожаемого Брэда не давал на обложку только ленивый, Он уже везде побывал, во всех глянцах. А мы, видите ли, проснулись! Все-таки этот миллионерчик поинтересней будет.

— Это я предлагала! — вставила свою реплику Фоя.

— Так что. теперь, когда похитили его дочь, тему закрыли? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Батонова.

— Хочу напомнить вам, глубокоуважаемая Элла Константиновна, что у нас не просто глянцевый, но еще и мужской журнал. И отцы с дочерьми как-то не очень в формате, — сказал главный редактор.

— Но вы же взялись делать с ней интервью! И рекламное агентство…

— Мало ли что, — поморщился Глеб Дегтярев. — Рекламщики предложили за размещение хорошие деньги. А сейчас, пока ничего не известно о дочери, эту тему заморозили. Так что, большинство хочет Питта?

— Главное, что его хочет директор но распространению! — громко заржал Гоша Стоян, и все заулыбались. В редакции догадывались, что культуристка Ульяна влюблена в их главного, Глеба, и боготворит его, как собака. Он пользовался этим и брал ее с собой на встречи как охранницу, которой она раньше и работала. Кое-кто слышал и рассказал остальным по секрету, что Дегтярев называет ее ласково «Уль-терьер»…

В общем, все шло как обычно. До тех пор пока журналисты не заметили, что в комнате уже довольно давно присутствуют две женщины. Когда они вошли и почему молчали — неизвестно. Одну из них журналисты знали, это была Дарья Hиколаевна Сотникова, директор рекламного агентства. Она сотрудничала с журналом, продвигая разные торговые марки, и была своим человеком в их кругу.

Другая, неизвестная, была на голову ниже высокой рекламщицы и вид имела скромный, но при этом ухоженный и элегантный. Каштановые волосы были уложены стильно, отметила Фоя, но казалось, будто их растре пап легкий теплый ветерок. Глаза ее, глубокого синего цвета, смотрел и на всех сотрудников журнала одновременно, но ощущал на себе ее взгляд и каждый в отдельности. Одета незнакомка была со вкусом, это отметили все сотрудники глянцевого журнала. А уж они в этом разбирались. На ней был классический летний костюм. «Армани, черт побери!» — определила самая тонкая ценительница моды в журнале Альбина Фоя. А в переводе с латинского «классический» означает, между прочим, «первоклассный, образцовый». Альбине даже померещилось, что новое лицо затмило собой даже ее саму, ее мощный алый цветовой акцент. Шелковые, цвета взбитых сливок немнущиеся брюки и светлосерый суконный пиджак платинового оттенка производили впечатление воздушной легкости. Но дело было не только в одежде: обладательница наряда вела себя так, словно не в первый раз пришла в редакцию «Эгоиста», а знает издание и всех его сотрудников со дня основания.

Незнакомая женщина непринужденно, не дожидаясь приглашения, присела за стол переговоров. Рядом с ней опустилась на стул и Сотникова.

…«Трудный сегодня выдался денек», — думала Вера Лученко, слушая перепалку журналистов вполуха. Встреча с Дашей, поездка в бутик, потом в Кончу-Заспу, разговор с Ладыгиным… Она уже опаздывала на работу в клинику, спасибо Даше — подкинула ее прямо ко входу. Столько событий! Как теперь настроиться на работу? Правда, у Лученко был один испытанный прием. Она мысленно словно приняла душ, смыла с себя все постороннее — и сосредоточилась омытой душой на посетителях ее психотерапевтического кабинета. Пациентов было немного. Все более-менее «легкие», пришедшие либо за житейской помощью, либо за снотворным, которое лишь по рецепту можно купить. Кроме одной знакомой, постоянной клиентки: видимо, осеннее обострение. Неряшливо и странно одетая женщина прохаживалась взад-вперед по коридору, бережно прижимая к животу литровую банку с водой. Там плавала какая-то муть и водоросли. Ладно, поработаем с ней как обычно. Общественной опасности не представляет… И потянулся рабочий день, где не было места никаким рекламным и модным проблемам, никаким трудным разговорам с отчаявшимися миллионерами — словно и не существовало ничего, что волновано Веру Алексеевну с утра.

А потом еще был сюрпризец: в клинику к доктору Лученко примчался Маран Ладыгин, причем один, без охраны и в полном смятении чувств. Ему прислали отрезанный мизинец с кольцом дочери.

— Они решили так меня наказать! — проронил Марат.

— За что? — хмуро поинтересовалась Вера, внимательно разглядывая жуткое содержимое посылки.

— Я передал им не деньги, а резаную бумагу, — очень тихо сообщил миллионер.

— Понятно. — Психотерапевт сказала неожиданное: — Это не ее палец.

— Что? Как не ее? Это же девичий мизинец и колечко Миры! — У Ладыгина стали ватными ноги, он сел на жесткий стул.

— У вашей дочери совсем другая форма пальцев. Присмотритесь повнимательней! А кольцо действительно то самое, какое было на ней в день открытия бутика.

Марат впился глазами в содержимое посылки. Лученко была права. Он в горячке не рассмотрел. У его дочери руки были совсем другого рисунка. От этого открытия у него словно гора свалилась с плеч.

— Но тогда чей же это палец? — удивленно спросил он, не понимая, как кольцо его дочери могло оказаться па пальце другого человека.

— Его отрезали у мертвеца.

— Откуда вы знаете? — оторопел Ладыгин.

— Если бы это был живой, а вернее, живая женщина, было бы много крови. А тут, смотрите, ее почти нет.

Миллионер сначала ошеломленно слушал доводы Веры, а потом начал выдвигать претензии. Почему она, видите ли, бездействует? Сидит сложа руки и ничего не делает для спасения его дочери, ведь сама же вызвалась?! Да уж, ну и характер у миллионера… Пришлось с ним разговаривать резко, привести в чувство. Велела Марату Артуровичу не распускать сопли, а ехать на телевидение и немедленно сделать то, что она ему посоветовала. А именно: объявить о награде, большой сумме долларов за дочь, живую и невредимую. Как только он это осуществит, все решится в ближайшие сутки, максимум двое. Вот это и есть то главное, что она, Вера, делает для его дочери, — сказала она ему. Хотя это и не все, конечно, но надо было бизнесмену внушить железную уверенность…

Л теперь вот — визит в редакцию журнала, где Даша продвигает Миру Ладыгину. Девочка здесь была, надо попытаться уловить что-то, журналисты люди нескрытные. Если кто-то что-то знает или видел… К. тому же Веру сюда тянуло почему-то. А она всегда доверяла своей интуиции.

Наконец молчание прервала Дарья.

— Рекомендую: Вера Алексеевна Лученко, пиар-директор бренда «Мира Ладыгина».

— В прошлый раз вроде другой был пиарщик, — сказал Гоша.

— А теперь будет Лученко, — не дрогнула Сотникова.

— Очень приятно, — проявил за всех вежливость главный редактор.

— Мы пришли к вам, чтобы сообщить… — начала Сотникова, но ее перебил Дегтярев.

— Пренеприятнейшее известие? К нам едет ревизор? — Глеб Данилыч смотрел на гостей тем взглядом, в котором угадывался извечный журналистский подвох.

Хозяин журнала напоминал небольшой пивной бочонок. Ручки и ножки Глеб Данилыч имел коротенькие, но очень живые, находившиеся в постоянном движении. Он был необыкновенно энергичен. И даже когда сидел за столом, так жестикулировал, что казалось, будто он носится по комнате. Выражения лица он менял так же часто, как иная хозяйка при большом обеде меняет посуду на столе. Сейчас на свое обрамленное сверху светлыми редкими волосиками и украшенное часто мигающими бледно-голубыми глазками ли но он напустил доброжелательность. Это для дорогих гостей: ведь за Сотниковой стояли рекламные деньги.

В других случаях Дегтярев позволял себе совсем другие выражения лица. Для журнала этот человек мог сделать решительно все: пройти в любые двери и окна, договориться с теми, с кем по определению трудно сотрудничать. Хотя, надо отметить, ему часто уступали по принципу «Легче отдаться, чем объяснить, почему это невозможно» — Глеб Данилыч не просчитывал ходы, а тупо пер напролом. В общем, издание пока имело довольно большой тираж и числилось в десятке популярных.

Вера мысленно дала главному редактору характеристику: «Смесь японской гейши с танком». А Дарья Николаевна сказала:

— На первой странице сентябрьского номера надо разместить фото Марата Ладыгина. И о его дочери тоже дать разворот.

— Но ведь девочку похитили!

Сотникова объяснила редакции решение Ладыгина объявить «радиомолчание», то есть отказаться от встреч с журналистами и любых интервью до тех пор, пока похищенная дочь не вернется домой. Но она с ним сегодня разговаривала, ион сделал для нее исключение. Поскольку именно она продвигает марку, то и приняла такое решение. Сотрудники зашумел и, каждый стремился задать уточняющие вопросы. Тут в перепалку вмешалась Лученко и попросила:

— Включите, пожалуйста, телевизор!

Дегтярев подал пульт Вере, Та пощелкала по каналам и вскоре поймала то, ради чего попросила включить цветной широкий жидкокристаллический монитор. Снимали Марата Ладыгина крупным планом. Он обратился к телезрителям с такими словами:

— Мою дочь Мирославу Ладыгину похитили. Но я сейчас обращаюсь не к тем подонкам, которые это сделали. Я обращаюсь ко всем вам, нормальным людям. Я готов заплатить десять миллионов долларов тому, кто вернет мою дочь живой и здоровой. Любой человек мог что-то видеть, слышать, случайно узнать. Этот человек получит сумму в десять миллионов долларов, когда приведет Миру домой. Кроме того, я знаю, что ее и шут работники правоохранительных органов. На них мое предложение тоже распространяется. Повторяю, деньги получит любой человек, который вернет мне моего ребенка. Вот ее портрет!

На экране появилось фото Мирославы. Изображение улыбающейся высокой миловидной девушки, почти девочки, производило сильное впечатление. Казалось, сама юность просит о помощи.

В комнате для переговоров наступила полная тишина. Даже дыхания людей не было слышно. Постепенно все стали переглядываться, качать головами.

Первым, к кому вернулась речь, был Дегтярев.

— Браво! Роскошный пиар! — воскликнул он.

— Глеб Данилыч! Вы в своем уме? Да что вы такое говорите? Какой пиар? — возмутилась Альбина. Она могла себе позволить критиковать начальство как угодно и при всех, считая, что положение и связи мужа защищают ее от возможных последствий.

— Протрите ваши глазки! — ничуть не смутился главный редактор. — Вы понимаете, как теперь будет продаваться одежда марки «Мира Ладыгина?» Какие это принесет ему деньжищи! Не удивлюсь, если это похищение он сам и подстроил, ради того, чтобы огрести побольше бабла!

После слов Дегтярева поднялся невообразимый шум. Редакция восприняла слова своего главного как возможность высказать все, что давно накипело. Альбина вскочила и закричала, что, кроме фотографий на обложке и статьи на развороте, надо дать еще биографическую справку о девочке-дизайнере. Гоша Стоян заявил: нужно договориться с дружественным каналом «Я и Ты» и совместно сделать фильм о талантливой Мире Ладыгиной. Миша Крылов, не поднимаясь с места, проговорил: «Давайте устроим в союзе журналистов пресс-конференцию на тему: "Где наша милиция? Куда она смотрит?"» На него замахали руками. Батонова вскочила на стул и, воздев августовский номер журнала над головой, орала: «Весь номер нужно посвятить семье Ладыгиных!»

Внезапно они услышали голос, тихий, но перекрывший собой гомон. Это заговорила Вера Лученко.

— Марат Артурович Ладыгин предпринял беспрецедентный шаг. Вместо того чтобы договариваться с похитителями, он обратился к людям с просьбой о помощи. И объявил за эту помощь неслыханно щедрую награду. Я уверена, что не найдется такого средства массовой информации, которое бы не осветило этот факт. И хотя в газетах и на каналах эта новость уже появилась ил и появится в считанные часы, а ваш ближайший номер выйдет несколько позже… Когда?

— Через две недели. Мы все-таки ежемесячник, — сказав Ульяна Чуб, ответственная за распространение и потому помнящая все сроки в «Эгоисте».

— Вот. Ваше издание, хоть выйдет и не раньше других, но зато может разместить эксклюзивное интервью с Мирославой. Этой темой мы с Дарьей Николаевной и хотели бы заняться. Кто из редакции брат интервью у девочки?

— Наш фотограф Роман делал фотосессию с ней. А интервью брала штатный корреспондент Оксана, — сказала Фоя, ответственная за моду.

— Я могу посмотреть фото и поговорить с Оксаной? — деловито спросила Вера. — Мне нужно обсудить некоторые нюансы. Ладыгина разговаривала только с этими двумя?

— Ее еще готовила к съемке наша стилистка Инга, — сообщила Альбина, озираясь. — Она же только что была здесь… Эй, кто Ингу видел?

— К себе пошла, — ответил кто-то. — Сказала, что у нее чайник включен, и убежала.

— Только она чисто технический работник, — заявила Фон, обращаясь к Лученко. — Зачем она вам?

Вера не стала ничего объяснять, просто поднялась.

— Я с вами, — заявил Дегтярев.

Все тоже поднялись, расходясь по местам, еще несколько сотрудников вышли в коридор. Вера и Даша в сопровождении главного редактора отправились в зал, отделенный от остальной редакции стеклянными стенами. Там они побеседовали с Оксаной, девушкой, которая брала интервью у Мирославы. Единственная достойная внимания информация заключалась в том, что это было ее первое серьезное задание. До этого начинающая журналистка интервью у VIP-персон никогда не брала. Девушка лет двадцати тараторила, как сорока, повторяя свои вопросы, хотя их Вера уже успела прочесть на экране монитора. Стало ясно, что больше ничего интересного из этих вопросов не выжмешь.

— Сейчас, подождите меня здесь, — сказала Лученко и вернулась в главный офис. Стремительно подошла к заведующей отделом моды и спросила:

— Почему вы отправили брать интервью у Мирославы Ладьи иной неопытную журналистку, а не сделали это сами, Альбина?

Женщина могла бы покраснеть, если бы не забыла, как это делается.

— Видите ли, в чем дело… В этом нет ничего странного. Просто Оксана сама находится в том возрасте, для которого и создает одежду кутюрье Ладыгина. Вот я и подумала, что интервью будет актуальнее, если его сделает практически Мирина сверстница.

— Понятно, — сказала Лученко и вышла в коридор. Фоя врет. Но зачем? С этим еще предстоит разобраться.

Затем «пиар-директор» и хозяйка рекламного агентства проследовали в фотостудию. Пока они шли по длинному коридору редакции, Сотникова сумела прошептать на ухо подруге: «А ты идеально вписалась в роль пиар-директора бренда "Мира Ладыгина"». Та лишь слегка кивнула головой.

Фотографии ей показали в цифровом виде прямо на мониторе. Камера запечатлела рекордное количество девочек лет пятнадцати, с ярким макияжем и горящими глазами. Они буквально с ума сходили: прыгали, жестикулировали и пожирали взглядами дефиле. Молоденькие модели демонстрировали пышные розовые блестящие пальто-пончо, кружевные юбки-пачки, лаковые корсеты и другие бессменные атрибуты девичьих грез. Все это пиршество одежды для юных появлялось на залитом софитами подиуме, выходившем прямо на улицу к радости киевской публики.

На снимках, что были сделаны внутри бутика, Вера увидела себя. Вот она стоит рядом с Mирой на фоне девичьих тряпочек ярких цветов и легкомысленных фасонов. Это запечатлели тот момент, когда они начали разговаривать и Вера выставила «защиту». Камеру не загипнотизируешь, а фотограф как раз снимал над их головами кудрявый логотип с витиевато закрученными буквами «М» и «Л», украшенный сердечками. Такие логотипы красовались повсюду. Видно было, что Мира переживает: она часто моргала и поправляла волосы, поэтому кое-где она была заснята с закрытыми глазами.

— Это надо удалить, — сказала Сотникова.

— Да, действительно, — подхватил Дегтярев, — что же ты?

Фотограф торопливо пообещал, что некачественные фотографии он сейчас же удалит. И принялся всячески подлизываться к начальству: дескать, как нам повезло с руководителем, это что-то. В особо важных для журнала делах главный редактор каждому работнику помогает.

— А вот и кадры с фотосессии Миры Ладыгиной… Глеб Данилыч развлекал ее байками и шутками, пока я ставил свет, а Инга гримировала. Поэтому девочка и получилась такой жизнерадостной. А вообще-то она вначале была грустная.

«Это похоже на правду», — подумала Вера.

Вера и Даша вышли в коридор. Дегтярев, тенью следовавший за гостьями, задержался: его схватил за руку Гоша Стоян и принялся что-то горячо рассказывать.

Веру слегка тронули за плечо, она обернулась.

— Я хотела объяснить… — шепотом сказала Альбина Фоя. Лученко кивнула. — Это Глеб велел, чтобы я не занималась интервью с Ладыгиной. Он сказал: «Слишком много чести зеленой девчонке, которая стала знаменитой благодаря папиным миллионам. И так о ней вся пресса шумит». Вот я и послала Оксану… Ладно, я побежала. — Она скрылась за углом коридора.

Подкатился Дегтярев, спросил с привычной для него иронией:

— Теперь куда изволите?

— Мне бы хотелось поговорить со стилисткой, которая занималась Мириным макияжем перед фотосессией для журнала.

— Ага… Пожалуйста! Прошу! — Глеб Данилович указал на ту часть коридора, где находились дизайнеры журнала. В соседнем офисе должна была работать с художественным редактором Инга.

Главред открыл дверь комнаты и остановился в проеме, заслонив его своим упитанным телом. Вера еще ничего не видела, но уже почувствовала: что-то случилось.

Дегтярев сдавленно произнес длинное грязное ругательство.

— Разрешите! — резко сказала Лученко, отодвигая его в сторону.

На полу лежала девушка без признаков жизни. Из носа вытекла кровавая дорожка. Вера оттянула веко лежавшей и посмотрела глаз. Проверила пульс, потом просунула руку под шею девушки и провела пальцами от основания черепа до спины. Затем, поднявшись с колен, обратилась к Дегтяреву, чье сопение слышала у себя за спиной:

— Срочно вызывайте «скорую» и милицию. И не вздумайте к ней прикасаться.

— Господи! А милицию-то зачем?! — пролепетал главный редактор. — Она же просто в обмороке.

Лученко посмотрела ему прямо в глаза.

— Вызывайте медиков и милиционеров, да побыстрей! Ей сломали шею, понятно вам?

Глеб Данилович резко развернулся и побежал по коридору.

— Боже мой! — прижала руки к груди Дарья Сотникова. — Это несчастный случай, да? Или ее убили? Но ведь это случилось именно тогда, когда мы находились в редакции и разговаривали со всеми! Кто это мог сделать? И за что? Почему?

— Кто-то очень не хотел, чтоб мы с ней пообщались. И этот кто-то, наверное, работает в редакции журнала «Эгоист», — задумчиво и печально покачала головой Вера. — А теперь мне нужно срочно позвонить.

Она отошла в сторону, достала телефон и принялась набирать номер.

* * *

После заявления, сделанного Маратом Ладыгиным в прямом эфире, прошло едва ли три минуты, он еще только вышел в коридор, собираясь покинуть здание телевидения, — и тут заверещал телефон. Бизнесмен посмотрел на монитор и увидел четыре буквы: «Рита».

Его бывшая жена, мать Миры…

— Как это могло произойти?! — сбиваясь с дыхания, прокричала она в ухо бывшему мужу.

Маргарита Голубенко имела спокойный характер и, как это свойственно медикам, относилась к человеческим трагедиям с некоторой долей профессиональной отстраненности. Но, узнав о похищении родной дочери, не стала сдерживаться.

— Здравствуй, Марго, — ответил Ладыгин, не придуман ничего лучше приветствия.

— Что случилось? Рассказывай! — Рита терпеть не могла, когда муж называл ее Марго. Но сейчас она даже не заметила неприятного обращения.

— Она пропала. В аэропорту, в Борисполе.

— Прямо у тебя на глазах?!

— Мира отошла в туалет, и оттуда ее выкрали.

— И ты допустил, чтобы это произошло! — сказала Рита, уже рыдая. — Теперь я поняла, зачем ко мне приезжали твои люди и всюду вынюхивали, задавали идиотские вопросы! Ты думал, это я ее украла! Господи, какой же ты дурак!

— Послушай, Марго! Я тоже страшно расстроен. Но мы делаем все возможное, чтоб вернуть мою дочь.

— Мою! Она и моя дочь! Которую ты у меня отобрал! Теперь доволен? И не называй меня Марго! — сорвалась на крик женщина. — Ты расстроен, видите ли! Вы делаете все возможное? Ты уже сделал все возможное, чтоб это произошло!

— Рита! Прекрати! Возьми себя в руки! — Ладыгин держался из последних сил, ему хотелось швырнуть телефон в стену. Но он понимал, что, сломав трубку, не добьется ничего, кроме минутной разрядки гнева. К тому же он чувствовал, что их с бывшей женой объединяет сейчас, что-то очень важное и не стоит ее обижать. Криками и взаимными упреками горю не поможешь. Пусть выкричится, в конце концов.

— Марат, — Рита понизила голос и заговорила спокойнее, — прошу тебя, умоляю! Отдай похитителям столько, сколько они просят. Только бы они вернули нашу доченьку…

— Я все отдал бы, но где гарантия, что они вернут? И ничего с ней не сделают? Я нанял лучших людей, поиски идут полным ходом. Наберись терпения и жди, как жду я.

Рига помолчала.

— Если с ней что-то случится… Если ты… Этого я тебе не прощу, — сказала она и положила трубку.

* * *

Рита Голубенко, еще учась на втором курсе мединститута, частенько захаживала с подругами на спектакли студенческого театра «Свет». Это было в Киевском инженерно-строительном институте. В театре собралась талантливая труппа молодых студентов, которым нравилось перевоплощаться и играть. Руководителем «Света» в то время был студент четвертого курса КИСИ Марат Ладыгин. Однажды Рига с подругами задержалась после спектакля, чтобы немного пообщаться со студентами. Тут, на молодежной вечеринке, ее и заметил Марат.

Трудно было остаться равнодушным к такой девушке: высокой, ладной, улыбчивой и с выразительным, по-украински миловидным лицом. У нее были карие глаза, над которыми плавными полукружиями красовались идеального рисунка брови, яркие, словно вишенки, губы, смуглая кожа и высокая шея. Со своими черными длинными волосами она напоминала экзотический цветок. Девушка была не просто красива, а еще и гармонична — она, казалось, излучала тихий свет.

Темпераментный Марат Ладыгин никак не мог пропустить такую красавицу. Он принялся со всей изобретательностью артиста ухаживать за Маргаритой. А ей в нем понравилась не внешность — он был совершенно обычным молодым парнем, — а мощный творческий запал. Весь студенческий театр держался на его плечах. Неуемная энергия Ладыгина делала каждый спектакль событием. Непонятным образом он все успевал: декорации и репетиции, афиши и билеты, приглашения от руководства разных вузов и гастроли.

Через несколько месяцев они стати семьей и поселились вместе с родителями Маргариты. На дворе было веселое и нищее начало девяностых. Пустые полки магазинов, отсутствие вкусного и модного не повергали молодоженов в отчаяние. Марат умудрялся привозить с гастролей, проходящих обычно во время студенческих каникул, то мешок картошки, то гречку, а то и парочку кроликов. Они любили устраивать шумные пирушки, когда дом наполнялся веселым гомоном друзей.

Через несколько лет друг Марата пригласил его в Москву, где в то время как раз налаживался строительный бизнес. Ладыгин после долгих колебаний принял приглашение друга. Как ни жать ему было расставаться с театром, прагматические соображения взяли верх над эмоциями. И молодой инженер-строитель стал соучредителем фирмы, занимающейся возведением зданий в столице. Попутно он занимался и другими предпринимательскими проектами. Восхождение к вершинам карьеры заняло у Марата несколько лет. К середине девяностых он уже был состоятельным человеком, имел хорошую квартиру в Москве и крепкую семью.

Вскоре родилась желанная дочь Мирослава.

И тут характер папы Ладыгина резко изменился. Отсутствие возможности играть на сцене, проживать разные театральные роли он восполнил экстремальными видами отдыха. Склонность к авантюрам, наверное, глубоко гнездилась в его организме, подобно вирусу. И проявилась, когда он стал успешным и хорошо обеспеченным. Для Марата уже было необходимостью постоянно подтверждать свою самодостаточность. В принципе, многим людям из этого слоя социального пирога мало быть просто известными политиками, промышленниками, бизнесменами. Они должны покорять вершины, погружаться на дно, пересекать пустыни, го есть постоянно испытывать себя на прочность. Или, что вернее, доказывать себе и всем окружающим: я могу и это.

На работе и дома Ладыгину не хватало соли и перца. А экстремальный отдых давал свежие, пограничные ощущения. Адреналин вырабатывался регулярно. Страх, как говорил кто-то из известных мудрецов, это здоровое чувство, необходимое, чтобы наслаждаться жизнью.

Вот Марат и наслаждайся, например рафтингом. Горные реки, по которым он сплавлялся, изобиловали завалами и перекатами, падали с большой высоты и образовывали «бочки» — жуткие водовороты, где вода ударялась о валуны и засасывала все живое в воронки. Его захватывай скорость, на воде она ощущалась острее, чем на суше. Рафт норовил сбросить Марата, как дикий жеребец. Не раз любитель острых ощущений сваливался в воду и яростно боролся за свою жизнь, разворачивался, чтобы плыть ногами вперед и не стукнуться головой о камни. Разум в такие моменты отключатся, тело само знало, что делать.

Когда рафтинг перестал давать необходимую дозу адреналина, Ладыгин увлекся новой авантюрой. Однажды в компании приятелей-бизнесменов ему сказали полушутя: «Хочешь узнать, что такое настоящий страх? Отправляйся в Индонезию, на остров Комодо. Там нельзя гулять без опытного проводника из-за гигантских ящеров, оставшихся там еще с эпохи мезозоя». Марат, не колеблясь, собрался и отправился на остров. Он действительно увидел ящеров. Издалека они казались безопасными, чем-то смахивающими на драконов из сказки. Однако ему посоветовали не спешить и понаблюдать. Вскоре Ладыгин убедился, что быстрый и свирепый пятиметровый ящер, ударом хвоста способный свалить дерево, раздирающий добычу мощными челюстями, — вполне достойный противник.

— Представляешь, Ритуля! — делился впечатлениями после отпуска Ладыгин. — К ветке подвешивают тушу козы, и эти динозавры дерутся за нее, рвут на части, и через несколько минут остается только веревка! А мы стоим, отделенные от них всего лишь неглубоким рвом… По остроте ощущений это будет покруче, чем бой быков.

— Не понимаю, и что в этом кошмаре хорошего? — отвечала Маргарита. Такие рассказы ее пугали, и она совсем не разделяла восторга мужа.

Не только экстремальные увлечения Марата заставляли Риту грустить. Они с мужем слишком мало общались. Он приходил домой лишь поздно вечером. Жена успевала покормить его ужином, и он мгновенно проваливался в сон. Она надеялась побыть с любимым хотя бы в отпуске, но в последние годы они проводили его врозь. Рита с дочкой ездила к морю: в Крым, в Турцию, в Египет. А Марат в это же время путешествовал вглубь пустыни в Саудовской Аравии, пли строил иглу и управлял собачьей упряжкой в Гренландии, или прыгал с парашютом на полюс…

С Мирославой тоже все складывалось не так просто. Девочка оказалась одаренной. С самого раннего возраста она рисовала, танцевала, играла на музыкальных инструментах — и все так непринужденно, будто всегда умела это делать. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, она сочинила сказку про зонтики. Так и назвала: «Зонтичная сказка». И даже набрала ее на папином компьютере.

«По улице, покачиваясь и блестя мокрыми ребристыми боками, плыли зонтики. Каждый вел своего человечка: этого на работу, того в магазин.

Некоторые двуногие, ежась, шастали без зонтиков.

— Все-таки это безобразие, — поморщился большой черный зонт. — Слишком много в последнее время бродячих двуногих развелось.

— Ничего, — улыбнулась цветастая зонтиха. — Не так уж и много. Не отлавливать же их, в самом деле. Они тоже бегать хотят.

— Да-да, пусть, — подхватил старый полуавтоматический зонт с искривленными спицами. — Мы сами виноваты. Приручаем, потом бросаем. Ответственности мало!..

А черный зонт высокомерно промолчал. Он провожал своего питомца в серьезное учреждение, наполненное ответственностью по самую крышу.

Зонтиха, продолжая улыбаться, сдвинулась чуть влево, получше укрывая от дождя свое юркое лохматое двуногое. Она задумалась и вспомнила, как собирала утром своих маленьких зонтиков в школу. А давно ли сама ходила на уроки, училась терпеливо открываться-закрываться, повышала ловкость зашиты от струй воды? И уроки просушки она вспомнила…

Старичок-полуавтомат посреди наступившего молчания загрустил. Он давно хромал на все спицы и понимал, что долго так продолжаться не может. Ну да, на его место придет новый зонт. А все равно жалко питомца, ведь он привык к нему… Не хотелось однажды сломаться на его глазах, открыть свой беспомощный скелет. Может, потихоньку оставить двуногого друга в троллейбусе или магазине? Но как же ответственность?

Подул ветер, выгнул спицы. Старый зонт встрепенулся. Всю жизнь его не покидала смутная мысль, что зонты могут летать. Но убедиться в этом он не мог: работа, заботы… И что ж, вот так и уйти, ни разу не взлетев?!

Он увидел справа вывеску «Ремонт металлоизделий: зонтов, утюгов, электробритв» и бережно направил туда своего подзащитного. Ничего. В очередь на почту мы еще успеем, никто нашу пенсию не заберет. А вот спицы можно починить, и тогда, кто знает…

Может, зонт создан для полета, как человек для счастья?

Ведь это счастье, когда тебя берегут».

Казалось странным, откуда у ребенка такие глубокие чувства, такая мудрость? Но ведь бывает, что девочки пишу! талантливые стихи, берущиеся как будто ниоткуда… Впрочем, на эту сказку родители Миры отреагировали по-разному. Мама была в восторге и показывала литературный труд юной дочери всем родным, друзьям и знакомым. Она не могла нарадоваться на свое талантливое чадо. Папа перечитал сказку несколько раз, задумался и нахмурился. Он несколько дней молча наблюдал, как мама гордится детским творчеством, а затем неожиданно высказался:

— Я не вижу причины для такой бурной радости. Ну, написал ребенок сказку! Что в этом из ряда вон выходящего?

— Как что? — опешила мама. — У девочки явный литературный талант…

— Ерунда! — досадливо махнул ладонью папа. — В детстве и юности все пишут стихи, сказки и рассказики. А куда все это потом девается? Вырастают из поэтов бухгалтера и менеджеры.

— Потому что родители не заметили таланта ребенка! — не сдавалась Марго.

— Нет, вовсе не поэтому. А потому, что детство — это время самого большого всплеска гениальности. Но потом все проходит.

— Проходит, если не замечать и не поддерживать талантливые ростки…

— Поддерживать нужно то, что может прокормить! — заявил Марат. — Вот я ради того, чтоб зарабатывать достойные деньги, бросил театр. Театр! Который был мне дороже мамы с папой. И стал заниматься строительством домов. Простым и малоинтересным делом.

— Но это был твой выбор, Марат!

— Нет, не только мой! Такова была реальность, в которой мы жили. Нужно было содержать семью, а не заниматься художественной самодеятельностью!

— Это нечестно! По-твоему получается, если ты бросил театр и подался в бизнес, то теперь и дочь твоя гоже не имеет права на творчество? — нахмурилась жена.

— Моя дочь будет заниматься тем, что не только интересно и приятно ей самой, но и может стать впоследствии бизнесом. Например… Ты замечала, как она хорошо рисует? — В глазах отца мелькнули азартные искорки. — Мне это вначале казалось ерундой, но я кое-что придумал…

— Мирочка еще и плавает, и танцует, и в теннис играет. Она может стать хорошей спортсменкой или балериной. В любом случае, она сама выберет себе профессию. Главное, чтоб она занималась любимым делом!

— Ты, как всегда, ошибаешься. Mира не может решать сама, она ребенок. Это должны решать родители. Потому что только родители видят, что из увлечений ребенка сможет стать профессией и прокормить.

— А может, она выйдет замуж за принца? И будет заниматься королевскими делами и нянчить детей. — Марго попыталась свести слишком уж серьезный разговор к шутке.

— Само собой разумеется, что моя дочь выйдет замуж за кого-то достойного! Меня бы вполне устроил нефтяной или газовый король, — принял шутку Марат. — Но при этом профессии никто не отменял. Мы должны развивать в Мирославе личность! Причем востребованную.

Против таких аргументов Маргарита ничего не собиралась возражать. Конечно, Марат был прав. Ей тоже хотелось для дочери самого лучшего. А что может быть лучше, чем заниматься любимым делом и чувствовать себя нужной!

Девочка тем временем была занята с утра до вечера. День ее был расписан по минутам. Рано утром она ездила в бассейн, затем получала плотный завтрак и отправлялась в школу. Сразу после школы — танцы. Водитель забирал ее с танцев и завозил домой на обед, после чего она ехала на рисование. В другие дни вплетались занятия теннисом, выездка наличной лошади по кличке Ракета, кружок оригами плюс фехтование… Часов на все не хватало. Правда, Мире это нравилось, она получала удовольствие. Хотя все-таки больше всего ей нравилось рисовать.

А потом семья закончилась. Однажды в очередную поездку Ладыгин взял с собой подружку. Девушки всегда занимали в жизни Марата важное место, хотя лишь после работы и экстремального отдыха. А уж после девушек шли автомобили, футбол и легкая атлетика. Он долго не разводился — до тех пор, пока о разводе не заговорила сама Рита. Ей надоело делать вид, будто ничего не происходит. Надоело слышать вранье.

Марат к этому отнесся, как к очередной деловой сделке. Развод так развод. Жена не заикнулась о содержании. Он сделал вид, что она ни в чем не нуждается и без его денег.

Маргарита вернулась к родителям в Киев, что называется, в чем стояла. Шубы, фирменная одежда и ювелирные украшения не могли заменить собственное жилье. Остался еще автомобиль «мицубиси», подаренный мужем на один из дней рождения. Все остальное вроде бы принадлежало им обоим, но Марат дал понять, что ей лучше с ним за недвижимость не судиться. Впервые за годы совместной жизни женщина осознана, что ее муж может быть жестким. И она не стана рисковать: боялась, что жесткость может стать жестокостью.

Из богатой жены преуспевающего бизнесмена она превратилась в весьма слабо обеспеченную разведенную даму. Теперь деньги на свое содержание Рита должна была зарабатывать сама. Она вернула себе девичью фамилию Голубенко и начала искать работу по специальности, потому что точно знала: чем скорее она займется делом, чем скорее погрузится в него без остатка — тем скорее забудет унижения отвергнутой женщины и процедуру развода. Все эти последние месяцы она страдала, душа ее болела, как открытый нерв в зубе.

По специальности врач-офтальмолог, Рита устроилась в одну из клиник города. Зарплата была небольшой. Работала в две смены, старалась выбросить из головы и из сердца все, связанное с Маратом. Но это у нее не очень получалось. Мешали постоянные мысли о Мире. Она очень любила дочь, а Мирослава осталась с отцом. Это было его решение, и ей пришлось подчиниться. Слабые попытки противодействовать этому решению она даже не хотела вспоминать: в судах, прокуратурах и опекунских учреждениях на нее смотрели глазами, в которых светился зеленоватый отблеск ладыгинских миллионов.

Идти против силы денег было бессмысленно.

* * *

Угрюмый бизнесмен сел в свой «СААБ» и отправился во временный штаб в Конче-Заспе. Он виноват перед Ритой, что тут говорить. Сейчас виноват, и тогда… Правда, он свою вину вычеркнул, вынес за скобки, иначе ведь невозможно двигаться дальше. Угрызения совести мешают делу. Надо и теперь выбросить ее звонок из головы.

Когда он вернулся, сразу потребовал у Старостина доклад о разработке всех версий похищения. Сергей Михайлович начал с версии номер один: конкуренты.

— Среди всех возможных партнеров-друзей и партнеров-врагов я выделил только одного человека, с которым вы вместе строите гостиницу в Крыму. Теоретически ему выгодно было бы перетянуть одеяло на себя. Это Волохович.

— Я думал о нем. Помнишь, когда Миру выкрали, я звонил некоторым своим влиятельным друзьям. В том числе и Волоховичу.

— Как он отреагировал?

— Предложил помощь людьми и деньгами.

— Это ни о чем не говорит. Строительство гостиницы в курортной зоне, да еще с такими инвесторами, — дело прибыльное.

— Ты прав. Волоховичу может быть выгодно вытолкнуть меня из проекта. Но между нами принято по-другому решать вопросы… Ну, если это его рук дело! — Марат сжат кулаки.

— Вряд ли, Марат Артурович. Мы провели тщательную проверку Волоховича. Послушали его разговоры, купили одного из его телохранителей. Все чисто.

— Это другое дело. Ну и хорошо, уж слишком серьезно мы с ним завязаны в бизнесе. Воевать нам совсем не с руки. В такой войне никто бы не выиграл… Тем не менее, Старик… Твои аргументы: почему Волохович не мог этого сделать?

— Мы собрали подробнейшую информацию о нем. Начиная со школы и по сей день.

— Ну и что?

— У него от разных жен и любовниц в общей сложности шестеро детей. И всех их он обожает, постоянно с ними встречается. Старшие учатся в Англии.

— Ничего себе! Я и не знал.

— Он это не афиширует.

— Ты хочешь сказать, что любящий папаша не способен украсть чужого ребенка?

— Вроде того. Как правило, мужик, который так любит собственных детей, не станет приносить вред никакому другому ребенку. Хотя всегда бывают исключения. Это я вам как бывший сотрудник правоохранительных органов могу сказать.

— Так что, Волоховича вычеркиваем из черного списка?

— На девяносто девять процентов. — Старостин не любил категоричных утверждений.

— А что там с версией номер два?

— Эта версия касается вашей нынешней жены Вики.

— Сам знаю! У меня склероза еще нет. Ты еще говорил что-то насчет мотива.

— Да. И я не перестал так думать.

— Ты уверен, что Виктория ревнует меня к дочери? И завидует, что я сделал для нее модный бизнес?

— Абсолютно уверен.

Ладыгин скривился. Ему надоело изображать из себя блефующего карточного игрока, у которого лицо превратилось в застывшую маску. Однако помощник никак не отреагировал на недовольство своего шефа. Ему было поручено провести расследование? Он его провел. Но вот как доложить о результатах? Искали одно, а нашли совсем другое… Как об этом доложить Ладыгину и при этом сохранить свое место? Вот вопрос!

Старостин снова почувствовал, как его шрам слегка жжет. Верный признак тяжелого разговора с шефом. Ну выяснил он, что Виктория к похищению Миры не причастна. Но зато бывшая «Мисс Сибирь» изменяет мужу. И как прикажете этому самому мужу докладывать? Мол, сэр, у вас голова не чешется? Посмотрите в зеркало! Замечаете, какие ветвистые у вас рога? Прямо как у благородного оленя! Н-да… «Очень щекотливое положение у тебя, полковник!» — посочувствовал сам себе Старостин.

Наконец, когда держать паузу дальше уже было бы странно, он кратко доложил.

— К похищению вашей дочери Виктория не причастна.

Повисло тяжелое, как дождевая туча, молчание. Чутье подсказывало бизнесмену: его начальник службы безопасности не все сказал. Он подошел к своему сотруднику, встал лицом к лицу. Они были почти одною роста.

Глядя в глаза бывшего мента, миллионер спросил:

— Что еще?

Вместо ответа Старостин положил перед Ладыгиным пачку фотографий. Они были красноречивее всяких слов.

Марат молча уселся за стол, перебрал снимки и надолго замолчал.

Теперь ему казалось все так ясно, так очевидно. Конечно же, он это замечал. Только не придавал никакого значения. Например, непонятно откуда взявшийся блеск в глазах и совсем не свойственный Вике дневной макияж. Он не задумывался, почему это она решила накраситься среди бела дня, если до этого заявляла, что «кожа должна отдыхать». И накрашивалась, лишь когда они выходили в свет.

А, вот еще что, чего он не мог не заметить! Она перестала просить у него деньги. Мужчина порылся в памяти и даже вспомнил, когда это начало происходить систематически: вскоре после восьмого марта. Если сопоставить этот факт с ее подозрительными опозданиями… С ее отсутствием… И с ее иногда глупейшими объяснениями по этому поводу…

Он просто не замечал, не хотел замечать. Все важное происходило не дома, на свой дом и свою жизнь у него не хватало объема внимания. На то, что она стала проводить много времени то со своей лучшей подругой, то с мамой, то с сестрой или какой-то новой знакомой Таней, которой она теперь уделяла весь с вой досуг. На участившиеся походы со школьными друзьями в ресторан и в кино, а также последующий бурный пересказ этих скучных событий. Если бы он дал себе труд задуматься, то понял бы, что дело нечисто.

А еще она периодически не ночевала дома под абсолютно, на первый взгляд, невинными предлогами. То она поехала на дачу со своей двоюродной сестрой подышать свежим воздухом. Нет, вы только вдумайтесь… Марату вдруг стало смешно: когда она в последний раз проводила время со своей двоюродной сестрой? А дачу разве любит? А почему поехала не со мной? Или вот эти варианты: «Ой, мы с подружкой так нажрались мартини, что я прямо у нее и заночевала, а телефон просто сдох, зарядки не было подходящей…»

Он не то чтобы верил или не верил, просто не обращал внимания. Не мог даже помыслить, что ему можно изменить.

Ладыгина передернуло от ощущения брезгливости. Он резко помотал головой, фотографии отодвинул от себя, как некую гадость, к которой даже прикасаться было противно. Хотелось выйти из кабинета.

— Пошли пройдемся! — кинул он на ходу Старостину и отправился прочь из дома. Он быстрой походкой вышел на берег озера, на мостки, где хозяева особняка, его друзья, любили удить рыбу. И застыл там снова со своими мыслями.

У нее все время было довольное выражение лица. И он, дурак, полагал, что это благодаря ему. А чему ей, собственно, было радоваться? Если напрячься и вспомнить, когда он в последний раз ее… С ней… Ну, в общем, когда у них в последний раз было «это»? Вспомнил? Нет! Но ведь она оставила его в покое. Сначала Марат наслаждался этим покоем, потом стал ловить себя на мысли, что как-то пустовато без привычных просьб приласкаться. А теперь он вдруг с предельной ясностью осознал: его действительно оставили в покое.

Тяжело вздохнув, Ладыгин ощутил укол мужского самолюбия. Он увидел своим внутренним зрением — в последнее время она сразу закрывается в ванной, как только заходит в квартиру. Возможно, она смывает с себя запах его соперника, а заодно и пытается удалить похотливое выражение со своего лица.

— Дальше, — обратился он к своему помощнику.

— Насчет версии номер три, вашей первой жены Маргариты Андреевны… Мы ведь уже решили: она не имеет никакого отношения к похищению.

— В этом я не сомневался. Четвертая?

— Пока ничего.

* * *

Охранник высадил ее из машины у библиотеки и остался ждать. А она прошла по коридору к черному ходу, шагнула наружу и через проходной двор — на другую улицу.

Мире нужно было побыть одной, потому что в ее руке играла радость. В той самой руке, к которой мама прикоснулась. В руку перелилось что-то мамино, и девочка бережно несла ее, чтобы не расплескать новое ощущение, прислушаться к нему.

Дошла до перекрестка и почувствовала, что сильно проголодалась. Сколько там у нас осталось до начала занятий? Ага, полчаса. Как раз успею. Художественная школа чуть дальше по улице, а на углу есть кафетерий.

Мира набрала полный поднос еды и медленно продвигалась к кассе, прикрыв глаза и разговаривая с папой. Гораздо легче с ним разговаривать вот так, в мыслях. Тогда он не возражает.

Например, папа вначале ворчал, он не желал, чтобы она ходила в художественную школу. Он не понимал, какой толк от рисования. Папа хотел, чтобы дочь стала экономистом. А она не хотела. И ее учитель рисования — тоже.

Он говорил папе, что в ней умрет художница. Папа отвечал, что в нем тоже умер артист, ну и что? И ничего страшного. Зато экономисты всем нужны. Правда, потом папа что-то придумал и разрешил ей заниматься рисованием, даже поощрял.

Мира задумалась: а что, если в каждом человеке умирает кто-то талантливый? Она огляделась вокруг. За столиком кафе сидел парень, в котором умер великий спортсмен, потому что он… М-м-м-м… допустим, слишком много курил. И поэтому он стал охранником в банке. Парень разговаривал с девушкой, в которой умерла гениальная актриса, потому что в театральный она не смогла поступить и теперь работала менеджером. За кассой сидела женщина, в которой умерла знаменитая балерина, потому что с такой фигурой в труппу не берут, и вообще, надо было, уважаемая, десять лет назад приходить. Прошел с подносом тощий парень, в котором умер великий писатель, потому что никто не хотел издавать его рукописи: вас таких много, сейчас все пишут. Мимо по улице шагала мама с ребенком, в котором уже начал умирать гениальный музыкант, потому что родители отдали его в международно-дипломатический лицей.

Зал кафетерия наполнился призраками великих деятелей культуры, науки и искусства. И реальными фигурами простых скучных смертных. Наблюдать за ними было очень интересно. Но тут подошла Mирина очередь, и пришлось погасить разыгравшуюся фантазию. Она полезла в кошелек.

— Ну? — нетерпеливо спросила кассирша.

В кошельке ничего не было. Все бумажки она отдала маме.

Щекам стало горячо. Как досадно! Надо вернуть взятое. А Мира уже отпила из стакана свой любимый компот из сухофруктов. И тортика шоколадного жалко. Что же делать?! Объясняться? Доказывать, что ты не попрошайка какая-нибудь? Что так случайно получилось? Но они ведь не поверят. Еще милицию вызовут.

Сзади молча ожидала очередь. Мире казалось, что все на нее смотрят. И осуждают. Ведь они взрослые. Умные. Знают, как надо и как не надо. Что такое хорошо и что такое наоборот. И любят объяснять это детям.

— Что, детка, деньги забыла? — тронули ее за плечо.

Вот, сейчас начнут ее учить уму-разуму.

Позади Миры обнаружился здоровенный дядька. От него пахло кожей и бензином. Он аккуратно отодвинул девочку от кассы и расплатился за нее. Кивнул на поднос: забирай.

Она растерялась и отошла с подносом, натыкаясь на столики. Устроилась подальше, спряталась от стыда в самом углу.

Но дядька все равно увидел ее, подошел и спросил:

— А на дорогу у тебя деньги есть?

Мира молча кивнула. Слезы стояли в горле и мешали глотать.

Дядька удалился, недоверчиво оглядываясь на девочку с покрасневшими глазами.

А она представляла, как придет сюда с полным кошельком денег — у папы выпросит, — и станет поджидать этого дядьку. Подойдет, протянет деньги и гордо скажет: «Спасибо!» А если он не придет сюда больше, тогда она накормит кого-нибудь бесплатно…

6. ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ДОЧЕРИ МИЛЛИОНЕРА

Лида начала осваивать роль Сониной хозяйки. Она гуляла с сеттером в старом Ботаническом саду, и они обе наслаждались великолепием бабьего лета. Собака бежала радом, а когда хозяйка отстегивала поводок, носилась между кустами, словно рыжая молния. Медовая шерсть переливала на солнце всеми оттенками медно-золотого. Шелковые уши развевались в стремительном движении, как знамена.

Гуляющие по аллеям парочки и одинокие пенсионеры смотрели на Соню с улыбкой. Лида от этих взглядов испытывала чувство неведомой раньше гордости, как и положено хозяйке очень породистой собаки. А когда за ее спиной громко зашептались две старушки, кормившие белку орехами: «Ой! Смотри! Лидия Завьялова со своей собакой!», «Где, где?! А, вон… Какая же эта Завьялова красавица! И собачку себе подобрала под стать!» — у Лиды сделалось просто отменное настроение.

Возвращаясь по утрам с прогулки, она кормила Соню строго по инструкциям Двинятина — говядиной с овсяными хлопьями «Геркулес» — и впервые в жизни чувствовала, как приятно делать что-то не только для себя.

Все шло отлично, пока однажды вечером актриса не вывела Соню на очередную прогулку. Тут она вспомнила, что в доме не осталось ни крошки хлеба и ни куска сыра, а только сырая говядина для собаки. И Лидия не пошла, как обычно, в Ботанический сад, а помчалась к супермаркету.

Она привязана сеттера к поручням у магазина, а сама зашла внутрь. Все продукты она побросана в сетку очень быстро, стремительно пробежав по секциям, у кассы не задержалась, так как очереди, к счастью, не было. Но, выйдя из магазина, она не увидела Сони там, где ее привязала. Лида испугалась, запаниковала и понеслась вдоль запруженной автомобилями улицы Богдана Хмельницкого. Только что- то рыжее мелькнуло за стеклом в грязноватом автомобиле, который заворачивал за угол. Этой секунды было достаточно, чтобы молодая женщина устремилась следом за машиной с громкими воплями:

— Соня! Девочка моя! Украли Соню!

К ней подошел молодой парень и протянул листок бумаги:

— Вот! Я запомнил номер машины. Это был серый «опель». Скорее обращайтесь в милицию!

Она взяла дрожащими пальцами листок с номером и устремила полные слез глаза на парня. Вокруг них собиралась толпа. Парень, успевший запомнить и записать номер машины, объяснял собравшимся:

— У женщины ребенка украли!

На Лиду смотрели с сочувствием, кто-то узнал ее, зашептан на ухо соседу: «Это Завьялова! У нее украли ребенка!» Словно выбравшись из-под воды на поверхность, актриса ошарашенно смотрела на людей. Она спросила у парня, который участливо заглядывал ей в глаза:

— Какого ребенка?

— Вашего. Вы же сами кричали: «Соня! Девочка моя!»

В толпе смотрели на Лиду с нарастающим интересом.

— Да нет же! Это моя собака Соня! — досадливо поморщилась пострадавшая.

— Собака? — удивился парень.

— Да! — истерически крикнула Завьялова и даже ногой топнула в бессильной ярости. — Моя любимая собака! Ирландский сеттер, моя рыжая Соня! — И она разрыдалась так, что окружающие ее люди застыли в немой растерянности.

На репетицию в театр она не пошла, лишь передала по телефону, что заболела. Когда главный режиссер позвонил узнать, что случилось, она рассказала о своей беде. Главный был большим любителем собак, поэтому искренне посочувствовал актрисе и помог дельным советом.

— Лидия Петровна, помните, мы давали для гаишников шефский концерт? Вы еще там пели романсы.

— Помню, Василий Максимыч! — Лида всхлипнула.

— Я позвоню, попрошу помочь. А вы, голубушка, не поленитесь, подойдите к ним с номером и описанием этой машины. Может, найдут.

Сразу же после разговора с главным Завьялова засобиралась в ГАИ. Она надела один из лучших своих деловых костюмов, темно-синий, с широким отложным воротником, открывавшим безупречную длинную шею и заветную ложбинку меж грудей. Тщательно подкрасилась, поскольку понимала, что произведенное впечатление — залог успеха. Села в свою серебристую «тойоту», произнесла: «Господи, помоги!» и поехала.

Гаишный начальник встретил актрису вполне дружелюбно.

— Лидия Петровна, не волнуйтесь вы так. — Начальник был польщен тем, что известная актриса, сама Завьялова, со слезами на глазах смотрела сейчас на него как на вершителя ее судьбы. — Найдем мы этот треклятый «опель», тем более есть его номер. Не переймайтесь! — добавил по-украински и усмехнулся.

— Спасибо, спасибо, — всхлипывая, бормотала Завьялова.

— Пишите заявление. Передадим в ваше районное отделение вместе сданными на владельца машины. Ваша собачка на учете в клубе? Паспорт собачки у вас с собой?

— Видите ли… — растерялась Лида.

Пришлось объяснять всю Сонину историю.

— Это хуже, — нахмурился гаишник.

Он вызвал кого-то по телефону, объяснив ситуацию в общих чертах. В комнату вошел сотрудник в штатском и что-то зашептал на ухо своему начальнику. Тот еще сильнее нахмурился, пригладил негустые волосы на темени и, вздохнув, обратился к Завьяловой:

— Лидия Петровна! Я не буду лукавить, потому как слишком вас уважаю. Официально мы не можем вам ничем помочь. Собака ведь не ваша. Чужая собачка, хозяева непонятно куда пропали, может, бросили ее? Теперь только ветеринарная клиника, которая взяла вашу Соню на излечение, должна обратиться в районное отделение милиции.

— Но хотя бы можете дать данные хозяина машины? — Глаза Лидии опять наполнились слезами, по нежной щеке медленно проползла крупная капля.

— Официально не могу, — грустно констатировал начальник, отводя глаза от лидиного лица. Он жестом указал подчиненному, что гот может быть свободен. — Но… Смотреть на ваши слезы тоже не могу. — Пожевав губами, он добавил: — Дам я вам координаты укравшего собаку, но с условием: я вам ничего не говорил, и главное — не делайте глупостей!

Выйдя из ГАИ, Завьялова села в свою машину, открыла окно и закурила «Голуаз». Сигареты были крепкие, но их курила великая Анни Жирардо, а актрисе хотелось походить на нее. Лидия Петровна Завьялова, в свои тридцать лет уже известная актриса театра и кино, в жизни мало от чего зависела. Женственность и красота, житейский ум и природная хитрость позволяли ей почти всегда достигать намеченной цели. Осечки случались в ее жизни так редко, что она была не готова к неудачам. Даже самой себе Лида не сознавалась, что приросла душой к Соне, как матери прирастают к детям. Словно в ней, в этой собаке, оказался весь смысл Лидиной жизни. Теперь, когда рыжую красавицу украли, она ужасно переживала за нее, боясь представить, что с ней может произойти что-то плохое.

Очнувшись от забытья, Завьялова выбросила в окно окурок и направила свою чистенькую, сверкающую серебром «тойоту» на Севастопольскую площадь через Воздухофлотский проспект. Там находилась клиника, где вела прием Вера Алексеевна Лученко, тот самый человек, чей главный талант — улаживать сложные дела и помогать в решении чужих проблем.

Когда Лида приехала и хотела ворваться в гипнотарий, оказалось, к ее досаде, что он уже заперт. Еще несколько драгоценных минут она потратила, чтобы выяснить: доктор Лученко немного раньше закончила сегодняшний свой прием, так что в регистратуре, узнав популярную актрису, проворковали с улыбкой: «Извините, простите, так получилось».

Стуча каблучками вниз по лестнице клиники, расталкивая удивленных больных с ворохами анализов в руках. Лида откопала в сумке мобильный телефон и набрала домашний номер Веры. Подруга ответила не сразу, голос ее был утомленно-глуховатым.

— Верочка, — сказала Лида, отъезжая от стоянки, — извини, что так внезапно! Я к тебе сейчас приеду. Ты мне очень нужна.

— Что-то случилось?

— Да. С Соней… — Лида замолчала, чувствуя, что голос предательски дрожит.

— Ага. — Голос Веры по непонятной причине оживился. — Жду тебя.

В квартире было прохладно, сумрачно, шторы наглухо задернуты, под глазами у подруги были темноватые круги, а на голове — полотенце. Лида ничего этого не захотела замечать, сразу начала объяснять причину своего внезапного появления. Тогда Вера приложила к своим губам палец, призывая подругу к молчанию, а палец другой руки приставила к Лидиному рту.

— Кто-то спит? — опомнившись, зашептала Лида и тут же поняла, что вопрос глупый. В однокомнатной квартире, кроме них, никого не было.

— Свари кофе, — велела Вера. — Себе как хочешь, мне крепкий. Быстро.

И только когда Завьялова послушно отправилась на кухню, добавила вдогонку:

— Болею, с давлением нелады.

Лида знала, что у подруги иногда падает давление, и без того низкое, ничего особенного в этом не находила, тем более что Вера сама посмеивалась: «Вегетососудистая дистония — это не болезнь, это состояние». На самом деле доктор Лученко чувствовала себя препаскудно.

Вообще-то подобная симптоматика, с разными вариациями в виде то головной боли, то головокружений или прочих «прелестей» нервной и сосудистой систем, была для нее не редкостью, и Вера всегда знала почему. Гиперчувствительность — расплата за природные способности доктора Лученко, за предчувствия и умение читать людей как книги. И как всегда, избыток чего-то одного рождал недостаток другого, в данном случае здоровья. Правда, рядовые пациенты нарушений Вериною самочувствия не вызывали.

Но всякий раз, когда проблемы грозили близким ей людям, начинала кружиться или болеть голова.

Бороться с плохим самочувствием, вызванным сверхчувствительностью к проблемам близких, Вера могла л ишь одним способом: стоило приступить к решению проблем, как организм возвращался в рамки нормы и не терзал свою хозяйку. Вот и сейчас, после прихода Лиды Завьяловой, Вера с облегчением прислушивалась к тому, как желудок возвращается на место, звон в ушах становится глуше, комната замедляет свое кружение и мысли наливаются обычной силой.

В этот раз она винила в плохом самочувствии тяжелый день, с самого утра наполненный трудными разговорами и встречами. С утра у миллионера, потом на работу, а к концу рабочего дня и почувствовала себя неважно. В редакции журнала «Эгоист» Вера держалась уже на одной силе воли. А тут убийство. Никак не предчувствовала она в этой истории появления трупа. Зачем, кому понадобилось убивать бедную женщину? Только если она что-то знала про Миру, лишь так можно объяснить ее смерть… Но нечего сетовать, сама в это дело полезла — теперь держись. Да и догадки кое-какие уже есть…

Подруги сидели, откинувшись на оранжевые подушки дивана, и пили кофе. После первых глотков ароматной густой жидкости Вера разрешила Лидии продолжить свой рассказ, а дослушав, задала несколько практических вопросов.

— Значит, гаишники тебе дали координаты хозяина «опеля», на котором увезли Соню?

— Да.

— И все?

— И просили не делать глупостей. Я поэтому и не поехала сама разбираться. А решила сначала с тобой посоветоваться.

— Правильно. Давай бумажку.

— А что ты будешь делать, а, Веруня? — Лида с надеждой смотрела на подругу.

— Пока не знаю. — Вера в глубокой задумчивости изучала адрес, фамилию и имя-отчество человека, укравшего Соню.

— Давай сядем в мою машину, поедем и потребуем Соню назад! — засверкала глазами актриса.

— Лидуша, остынь, — мягко проговорила Вера, она уже чувствовала себя лучше. — Это не спектакль и не фильм, где обязателен хеппи-энд. Ну представь себе, мы приедем, а он тебе скажет: ничего не знаю. Никакой собаки в глаза не видел, вы ошиблись. И тогда ты ее вообще никогда не получишь.

— Как же быть?! — в отчаянии заломила руки Завьялова. Она не собиралась играть роль несчастной жертвы, но это выходило у нее само собой, слишком хорошей актрисой она была. — Вера! Я придумала! — встряхнув головой, загорелась она новой безумной идеей. — Мы приедем, так? Ты этого гада загипнотизируешь, мы заберем нашу девочку, и все! Ну пожалуйста, ты ведь можешь! — взмолилась Лида, становясь перед Верой на колени.

— Тебе правильно советовали не делать глупостей. Не веди себя как дурочка, давай, поднимайся с колен! Тоже мне, крепостная актриса!

Внезапно у Лиды задергалась щека и по-настоящему задрожал подбородок. Она вскочила, учащенно дыша.

— Ах, ты так, да? Вот такая ты подруга, значит. Как Дашке помочь, так пожалте, все что хотите! Ну конечно, вы же близкие подруги! А Завьялова сама как-нибудь справится. Потому что Завьялова знаменитая актриса, а не рекламная бизнес-леди, и у нее куча поклонников и любовников! Что, завидно?! Ну и ладно, блин, действительно, сама справлюсь!

Она рванулась к двери, но услышала Верин голос — очень странный, с четкими интонациями, которые, как твердые знаки, окружили ее, убегающую, со всех сторон и не давали пройти.

— Собаки приносят человеку много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему?

Завьялова остановилась.

— Потому, — продолжаю Вера, — что они наиболее точно воплощают мечту, к которой в конечном счете стремится каждый человек: любовь к близкому существу, полное доверие и взаимозависимость.

Завьялова вернулась, села на диван и посмотрела на подругу сухими глазами. Настоящая Лидия Завьялова, неактриса, никогда не плакала от огорчений и потерь, слезы лились для публики, и кому как не Вере было об этом знать. Она продолжила свой монолог:

— А кто еще недавно с таким презрительным высокомерием заявлял, что кошёчки-собачечки — это домашнее рабство? Что они пачкают, воняют, линяют, болеют? Ты. Что собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе? Ты. Что все эти дусики-пусики, жучки и мурки с бантиками — слюнтяйство? Великая актриса Завьялова. И вот она готова поссориться навсегда со своей подругой только потому, что ее собачку — заметьте, собачка у нее появилась несколько дней назад, — так вот, собачку украли. И знаменитости показалось на секунду — ведь у знаменитостей обычно бурная фантазия и воспаленное воображение, — что ей не желают помочь.

— Курить хочу, — заявила Лида и достала пачку «Голуаз».

— Открой балкон и кури.

Лида жадно затянулась, выдохнула облачко сигаретного дыма и сказала:

— Она доверчивая. Видит, как ей улыбается кто-нибудь, и сразу хвостиком виляет, представляешь? Готова руки облизать кому угодно, если с ней ласково. Но в то же время сама не подойдет навязываться. Странно, но я ощущаю в ней ровню себе. Смешно, да?

— Ни чуточки.

— Она не просит есть, но так смотрит, что… Ты же знаешь, я ни мужу своему, ни другим мужчинам есть никогда не готовила. Еще чего! Не царское это дело. Они мне готовят и на стол подают. А Соне готовлю с наслаждением. Она уляжется на диван и заснет там рыжим калачиком, а я не могу ее согнать.

— Это ты мне рассказываешь? Я тебе таких историй сама сколько хочешь напою.

— Нуда, у тебя же Пай… Кстати, где он?

— Да вот же, под диваном.

Лада только сейчас увидела спаниеля, сладко растянувшегося на боку в укромном местечке. Под щекой у него лежала тапка. Пес увидел, что на него смотрят, и шевельнул пушистым хвостом.

— Хороший какой… А еще Соня утащит тапку, и я, вместо того чтоб ее отругать, беру другую пару. Если б мне кто раньше рассказал, что я так поведу себя с собакой, глаза бы выцарапала.

— Ничего удивительного. Ты только никому не говори, — Вера усмехнулась, — но собаки гораздо лучше детей. Дети вырастают и уходят, собаки навсегда остаются твоими детьми. Детская любовь часто прямо пропорциональна родительской материальной помощи, собаки любят тебя просто за то, что ты есть и что ты радом. Собака — это навсегда спутник и друг, разделяющий каждую минуту твоей жизни. Она никогда не предаст, потому что она не человек.

Вера, как всякий хороший врач, могла найти убедительные слова, даже если сама не совсем была с этими словами согласна. Просто Лида нуждалась именно в таких аргументах.

Наступила пауза, каждая женщина думала о своем. Вера первая нарушила молчание.

— Ты действительно хочешь, чтоб я помогла тебе? Тогда будешь делать все, что я скажу, и не более того. Ничего плохого с Соней не случится. Запомни это твердо. Собак у известных людей воруют для того, чтоб потом продать их владельцам. Понимаешь? Наберись терпения, скорее всего, уже сегодня тебе позвонит вор и предложит выкупить собаку за деньги. В крайнем случае — завтра. А сейчас у меня аппетит разыгрался. Поможешь приготовить что-нибудь? Нужно поужинать.

— Да-да, конечно, помогу. — Лида уже полностью взяла себя в руки.

Пока хозяйничали на кухне, Вера сделалась задумчивой. Какие несопоставимые, на первый взгляд, величины — дочь миллионера и собака. Там похищение и тут похищение. Жизнь иногда удивительно рифмуется, и события отражаются, словно эхо… Но эхо кривое, искаженное. Зачем, кому вообще в голову может прийти похищать живых существ? Охотники за живым товаром, черт бы их побрал… Скорее, охотники за деньгами. Каждый человек — охотник, у каждого своя цель, которую он преследует. Но цели очень разные. Каждый охотник желает… Не знать он желает, а взять. Но вот скажите, пожалуйста, кому объяснить и кто поверит, если признаться, что Вера чувствует: с собакой все по-настоящему. Рыжей Соне действительно угрожает опасность, и если за нее не заплатить выкуп (а Лидке обязательно позвонят), то собаке придется худо. А с Мирой Ладыгиной все еще сложнее. Там странный клубок… Хотя и деньги кому-то очень понадобились, большие деньги. Такие, за которые убивают. Нет, не надо ни с кем делиться своими сомнениями, никого нагружать — надо вызволять рыжую Соню, тем более похититель известен. А про Миру кое-что скоро выяснится.

— Что ты приуныла? — спросила Лида. — Давай, развлеки меня, несчастную. Расскажи про интересных пациентов.

— Изобретатель тебя устроит в качестве развлечения?

— Он что, вечный двигатель сочинил?

— Вечный двигатель — это банально. Мой пациент изобрел «хирометр», — гордо объявила Вера.

— Хер… что?! — выпучила глаза подруга.

— Вот видишь! Я знала, что тебя это заинтересует, — поддела докторша актрису.

— Что за херометр такой? Что ты меня морочишь? — поглядывая на нее веселыми уже глазами, допытывалась Завьялова.

— Во-первых, не херометр, а хирометр, понимаешь? Во-вторых, это вовсе не то, что ты подумала, а сложная аббревиатура из разных научных слов: хорошо-иитегрированные-ресурсы-окружающие-межличностные-территории. Во как!

— Ну, ты даешь! Такую галиматью запомнила. Что же это за дивное изобретение?

— Прибор, якобы определяющий самые лучшие и самые худшие для человека биопатогенные зоны.

— Это в том смысле, где лучше в квартире спать, где есть? Да?

— Примерно.

— А как выглядит прибор?

— Все. Обед готов. А тебе, любознательная моя, нужно в свободное от актерского труда время посещать устный журнал «Хочу все знать» в Доме ученых.

— Фу, какая ты, Верка, вредная! Нет чтобы просветить бедную девушку.

Таким нехитрым способом Вере удалось направить мысли расстроенной подруги в иное русло. Тем временем на ужин у них образовались куриные отбивные в кляре, картофельное пюре, селедочка с лучком и густой томатный сок. Накормив Лиду, Вера отправила ее домой и пообещала, что поможет выручить Соню.

* * *

В художественной школе знакомо пахло красками и пластилином. Преподавательница неодобрительно посмотрела на Миру: ученица опять не принесла домашнее задание. Ведь скоро выставка, а одна из лучших рисовальщиц все тянет, не приносит обещанную работу на свободную тему!

Но что ж такого, если Мира не успела? Она решила нарисовать свои любимые елки-теремок. Но у нее никак не получалось. На бумаге они выглядели обыкновенными. Елки как елки.

Мира уговорила преподавательницу, что закончит домашнюю работу прямо здесь, во время занятий. Достала из папки свои елки, долго смотрела на них и вдруг отложила в сторону. Взяла чистый лист и принялась рисовать маму.

Вначале карандашный контурный рисунок. Овал лица, впадины глаз, линия рта.

Теперь краски.

И сразу стаю трудно. Работа сопротивлялась. Гуашь не ложилась ровно, а текла, как хотела. Мамино лицо стало совсем непохожим.

Мира чуть не заплакала. Глубоко вздохнула, скомкала плотную бумагу, взяла другой лист, прикрепила кнопками к мольберту'.

Надо начинать все сначала. И перестать бояться красок.

Мама учила ее, маленькую, не бояться соседского Марсика. Это он с виду такой лохматый и сердитый. Он сам тебя боится, потому и рычит. А если ты не будешь его бояться, вы подружитесь.

Не бояться… Легко сказать — не бояться. Но мама брала дочку за руку, и страх мурашками переползал из Мириной руки в мамину. Мама большая, страх в ней заблудится, растворится.

Мира посмотрела на ладонь, к которой прикоснулась мама. Прислушалась к поселившейся в ней радости. И поняла, что больше не боится.

Она заново набросала контурный рисунок, смело зачерпнула кистью гуашь.

Когда не боишься, руки сами делают. И получается похоже.

И ведь действительно — похоже! Мама на портрете вышла совсем живая, такая, как в детстве. И в то же время вчерашняя: незнакомая и знакомая, радостная и грустная. Тень у виска. Прядь волос. Волосы особенно трудно рисовать, придется взять самую тонкую кисточку и запастись терпением.

Но главное — глаза. Такие, как у мамы были тогда, во дворе. Огромный темный зрачок. Вот здесь, внизу, у века — блик белилами. Это слезинка. Мире казалось, что слезинка точно была.

Девочка работала и не замечала времени. Очнулась, когда все уже ушли. За спиной стояла преподавательница.

— Молодец! — одобрительно кивнула она. — Хорошо. На выставку твою работу пошлем. Талантливая, шалопайка!

Любимых учеников пожилая Роза Исааковна ласково называла шалопаями.

— А кто это у тебя?

Мира обмакнула тонкую кисть в краску и вывела в нижнем правом углу неровную надпись: «Мама».

* * *

У Старостина денек тоже выдался хлопотный. Еще утром, когда они с Лученко выходили из особняка в Конче-Заспе, она сказала:

— Я… Я не полечу самолетом. Старостин удивился.

— У вас плохо с вестибулярным аппаратом? — участливо осведомился он. — Или, простите, фобия?

На самом деле он знал уже, что ее родители погибли в авиакатастрофе. Но не думал, что психотерапевт, который лечит людей, сам себя не может вылечить от страха. Она помолчала немного, как будто прислушиваясь.

— А у господина Ладыгина, значит, есть свой самолет, — сказала она. — Я как-то не подумала…

Старостин был в некоторой растерянности. Ну ясно, у Марата Ладыгина имеется свой личный самолет, кстати, и не один. Он на нем сюда в Киев прилетел, на нем же и отбывать собирался, когда его дочь вдруг пропала. И теперь на этом самолете ей, психотерапевту, предстояло лететь в Москву. Чтобы познакомиться с местом, где жила Мира Ладыгина, чтобы поскорее ее найти. Сама же просила? Все логично и правильно. Почему же она вдруг не хочет лететь? Или слишком закомплексована, чтоб летать наличном самолете олигарха? Бывший оперативник пытался анализировать поведение этой странной женщины. Если она дамочка с комплексами, то для дела это плохо. С другой стороны, люди без комплексов — так ли уж это хорошо?

— Плохо, когда у человека нет принципов, а когда есть некоторые комплексы — это неплохо. Иногда комплексы — продолжение совести, — звонко отчеканила Вера.

И расхохоталась, увидев растерянное лицо начальника ладыгинской охраны.

— Значит, вы и мысли тоже читать умеете? — скорбно спросил Старостин.

— Как же их не прочитать, если они у вас на лбу плакатными буквами написаны, — продолжала улыбаться Лученко.

Он криво усмехнулся.

— Успокойтесь, Сергей, я ни от чего не отказываюсь, — сказана Вера Алексеевна негромко, глядя Старостину прямо в глаза. — И резко менять принятые решения не имею привычки. Просто в Москву я поеду поездом. Ну, будем считать, что мне не повезло с вестибулярным аппаратом, и хватит об этом. — Она чуть поморщилась, потерла виски.

Тот пожат плечами. В конце концов, его дело маленькое. Но почему она на него так смотрит? Будто решает, сказать ему что-то или не сказать.

— Ладно, встречу вас завтра на вокзале. Билет вам купят, к поезду отвезут… Да! Одевайтесь потеплее. В столице нашей общей бывшей родины холодно.

— Спасибо, — улыбнулась женщина.

— Вас подвезти?

— Я дождусь Дарью Николаевну, она меня до Киева подбросит.

Старостин распорядился насчет Лученко, потом созвонился с командой самолета, назначить вылет. Можно лететь вечером, не торопиться. Чтобы не тратить время на ожидание докторши в Москве.

После этого был трудный разговор с шефом… Оказывается, в чемоданчике лежал не миллион долларов, а бумага. Это его дочь, конечно, и ему видней, платить или нет! Но ребят он конкретно подставил. И пусть это остается на его совести. Лишь бы все хорошо закончилось, лишь бы девчонку вытащить.

А потом еще и отрезанный мизинец… У Старостина нервы крепкие, но и его проняло. Шеф сорвался, схватил эту коробку с отрезанным мизинцем и рванул в город. Орал, что хочет побыть один, и не смейте за ним ехать… Ну, он хоть и шеф, а мы свою работу знаем. Проследили его на всякий случай. И хорошо, что Старостин послал за Маратом своего сотрудника. Он ведь что учудил? На выезде на Столичное шоссе из Кончи-Заспы за ладыгинским «СААБом» двинулся микроавтобус с надписью «2 канал» на борту. Даже не маскировались журналюги. Тогда Марат остановился и вышел. К нему тут же подскочили парень с видеокамерой и девчонка с микрофоном. Марат вырвал у парня камеру и со всего размаху — об асфальт. Девчонка подняла визг, оператор набросился было на бизнесмена, но куда там — тот ведь спортсмен. Крепкий, как камень. Положил беднягу на тротуар, мордой в осколки камеры, запрыгнул в свой автомобиль и умчался. А оперативник, который все это видел, позвонил ему, Старостину и получил команду уладить с пострадавшими конфликт. То есть предложить компенсацию и все такое. Хозяин вернется, поостынет и сам похвалит, что так поступили. Не хватало нам еще черного пиара тут, в Украине. Пусть уж эти журналисты лучше заткнутся…

А Ладыгин к Лученко в клинику ездил, как после выяснилось. Вернулся успокоенный. Что она ему там сказала — не докладывал, на то он и хозяин.

Но приключения на этом еще не закончились. Часов в шесть вечера позвонила Вера Лученко.

— Сергей, — торопливо проговорила она в трубку, — нужна ваша помощь!

— Что-то случилось? — спросил он.

— Я в редакции журнала «Эгоист», может, знаете? Здесь Миру фотографировали и делали с ней интервью…

— Знаю.

— Приезжайте сюда. Здесь нашли мертвую женщину…

Старостин напрягся.

— Мира?!

— Господь с вами! Другая. Об этом после. А то скоро здесь появятся ваши бывшие коллеги, и меня вместе со всеми надолго задержат. Мне же никак нельзя тут застревать, вы помните, что у меня билет на московский поезд? Короче говоря, вызволяйте.

— Хорошо, — сказал Старостин, задумавшись о том, что это будет не так уж просто. — Еду.

Пришлось ему дол го объясняться со старшим оперативной бригады и следователем, уверять и намекать, и наконец Лученко отпустили.

— Спасибо, — сказала она.

— Вы что-то узнали?

— Кое-что. Пожалуйста, подбросьте меня домой, по пути расскажу.

Но докторша ничего ему не рассказала, а наоборот, нагрузила. Попросила как можно скорее выяснить, имел ли когда-нибудь Марат Ладыгин любое, хоть косвенное отношение к журналу «Эгоист». И если да, с кем именно из журнала он пересекался. А на все расспросы — зачем, почему, что за убийство произошло в редакции, — отвечала: «Потом». Она говорила так уверенно и озабоченно, что Старостин поддался этой уверенности и позвонил, дал своим подчиненным задание провести информационный поиск по определенным параметрам.

— Вера Алексеевиа, — сказал он после. — Вам не кажется все это неправильным? Я ведь на Марата Ладыгина работаю и зарплату у него получаю. А по вашей просьбе собираю на него информацию…

— Вовсе не на него, — ответила Лученко, — а в связи с ним. С его прошлым.

— Возможно, возможно… И все же, если что, меня и уволить могут. — Мужчина немного хитрил.

— Не говорите глупостей, — заявила докторша. — Такой специалист, как вы, никогда без работы не останется. А если что, я за вас словечко замолвлю.

Старостин хмыкнул, потер свой шрам. Не поймешь, то ли серьезно она говорит, толп подначивает…

— Скажите хоть, о чем вы с Маратом Артуровичем общались, он же к вам в клинику заезжал.

— От вас ничего не утаишь! — лукаво улыбнулась Вера. — И правильно… Хорошо, скажу: я его успокоила насчет отрезанного пальца. Во-первых, палец отрезан уже у мертвого человека. Во-вторых, если говорить коротко — Мира жива, я это чувствую. Но самое главное — я запомнила руки девочки. Мизинец, который прислали, не принадлежит ей, у нее совсем другого рисунка палец.

— А как же кольцо?

— Кольцо ее, конечно. Ну и что?

…Все это Сергей Старостин прокручивал в голове по дороге в аэропорт «Борисполь». Самолет с экипажем ждет Старостина в отдельном ангаре. Марат Ладыгин любил этот небольшой, но мощный «Гольфстрим». Всего восемь человек пассажиров берет, кроме экипажа, но домчит хоть до Владивостока, хоть до Нью-Йорка. Старостину и самому нравился этот сверхдальний реактивный аппарат, чего и говорить.

Он прошел все необходимые процедуры быстро и не задумываясь. Устроился в салоне.

— Как взлетим, сделайте мне кофе, пожалуйста. — попросил он стюарда. Женщин в экипаже не было.

Парень кивнул.

— Конечно.

Сергей Старостин закрыл глаза и расслабился. Взлет, набор высоты, полет — все это уже перестаю быть для него новым, интересным. Во время первых десяти полетов он еще успевал, выполняя свои обязанности, удивляться: как мощно взлетает самолет! Как быстро оказывается на таком расстоянии от земли, будто устремляется в космос! А сейчас он научился в часы вынужденного ожидания просто отключаться от сиюминутного, аккумулировать энергию для дальнейших действий.

Тело вдавило в кресло, но он не обратил на это внимания. Его занимали мысли о неудаче ночью, там, на дороге. Почему так все криво сложилось? Конечно, Марат должен был ему сказать о блефе с бумагой вместо долларов. Какой же он все-таки бывает наивный, его шеф! Это из-за полного погружения в свои дела, ни о чем постороннем понятия не имеет! Как можно было не знать, чем это чревато?! А вот — не знал ничего о похищениях…

Но не только в бумаге дело. Уж как-то очень ловко и мастерски уложили всех его парней. Кто-то очень профессиональный работает на похитителя… Или это он сам так крут? Знает систему рукопашной борьбы Кадочникова. Старостин распознал ее по характерным движениям ног в полуприседе… Ничего такого особенного, однако если заниматься этой системой долго и упорно, то человек легко противостоит знатокам и карате, и айкидо, да и прочим мастерам боевых искусств. Потому что в системе Кадочникова никакое движение не доводится до логического заученного конца, а неожиданно может перейти в совершенно другое. Ведь именно благодаря заученному предугадать движение мастера хоть джиу-джитсу, хоть айкидо несложно. А тут — сплошная непредсказуемость.

Старостин уже выпил свой кофе и попросил вторую чашку, как вдруг заметил, что стюард бледен.

— Что такое, Стас? Ты чего такой? — спросил Старостин.

— Да там… У ребят какие-то проблемы… — выдавил парень.

Старостин нахмурился.

— Что именно?

— Не говорят… — Стюард пожал плечами и криво усмехнулся.

А ручки-то у тебя дрожат, парнишка. Что ж так?

Старостин отстранил его и пошел в кабину. Один пилот нервно нажимал на тумблеры слева от себя, второй что-то негромко говорил в микрофон, прикрепленный к наушникам.

— Так, ребята, — сказал Старостин. — Какие проблемы?

— Старик, — ответил ему первый пилот, — ты лучше сядь и пристегнись покрепче.

— Сам пристегнись! — рассердился охранник. — Говори толком, что такое?

— Третий раз сработала аварийная сигнализация, вот что!

Старостин почувствован, что ноги у него становятся ватными.

— Какая конкретно?

— Повышенная вибрация правого движка, — буркнул старший пилот. — Если срабатывает, значит, вибрация выходит за пределы допустимой.

Старостин прошел в салон и посмотрел в иллюминатор. Ничего не видно. Но здесь, ближе к крылу, действительно чувствовалась вибрация. И как он ее не ощутил?

Он вернулся к летчикам и услышал, как пищит сигнализация в четвертый раз. Заметил загоревшуюся красную лампочку.

— Варианты такие, — сказал ему старший пилот. — Садиться в Брянске, там есть аэродром. Мы их уже запросили, аварийную посадку дают. Или пытаться лететь до Москвы, но… Я ничего не гарантирую.

— Что решаешь? — спросил его Старостин. Сам он здесь не командовал.

— Иду в Брянск, — сказал пшют. — А ты будь другом, двигай на место, ага?

В салоне стюард уже сидел пристегнутый, глядя в пол. Заранее группируется на случай катастрофы?… Старостин сел и тщательно пристегнулся. Самолет пошел на снижение, желудок подкатил к горлу. Вместе с ним подкатил и страх.

А ведь Лученко, эта докторша-экстрасенс, не захотела лететь самолетом. Чувствовала, что ли? Как такое вообще возможно? И тогда почему она его не предупредила, черт бы ее побрал?!

Память в эти секунды необыкновенно, резко обострилась. Он вспомнил, как один знакомый говорил, что Лученко заранее знает и предчувствует совершенно фантастические вещи. Информация от другого человека: якобы, когда ее родители должны были екать в аэропорт, садиться в тот самый самолет, который разбился, — она ужасно плохо себя чувствовала. Только тогда еще все думали, что это просто болезнь… Ну и случай с банкиром, которому она не советовала лететь в Нью-Йорк, а потом он погиб в одном из небоскребов-близнецов…

Старостин изо всех сил сжал кулаки и заставил себя не дрожать от страха. Чему быть, того не миновать, и нет смысла терять рассудок. Хотя телу не прикажешь… Нет, можно приказать. Нужно!..

Ничего, ничего. Ну, двигатель закапризничал. Можно и на одном сесть. Лишь бы не загорелся…

Желудок и все внутренности приподнялись к горлу. Самолет снижался. Старостин заставил себя смотреть в иллюминатор. Тело боится, а вот мы его заставим глядеть в глаза страху!.. Буквально минуту назад внизу расстилался безжизненный марсианский пейзаж, бесцветная пустыня. Видимо, на большом расстоянии земля обесцвечивается. Теперь же она позеленела и пожелтела, расчерченная на ровные плоские прямоугольники. Мимоходом Старостин подумал, что в жизни всегда так: издалека детали сливаются в ровное бесцветное пятно, а чтобы что-то рассмотреть, надо подойти вплотную.

Уже можно было различить крохотные, муравьиного размера автомобили, потом строения, еще ниже стали видны столбы электропередач. Он отвернулся от окна: сейчас приземление, самый важный момент… Самолет коснулся бетонной полосы, и совсем не религиозный Сергей перекрестился: «Слава Богу…»

Он оставил экипаж в Брянске выяснять причину срабатывания сигнализации. Созвонился с Киевом, доложил шефу ситуацию, после — со своими людьми, попросил их связаться по определенным каналам с местными органами внутренних дел. Ему позвонили через двадцать минут, он договорился, пообещал оплатить не только бензин, и через час уже мчался в служебной машине по шоссе в сторону Москвы.

И все же на Киевский вокзал Старостин едва не опоздал из-за пробок. Когда он выбежал на перрон, поезд «Киев-Москва» уже звякнул и остановился. Хорошо, что Лученко выходила из вагона не первой. Он успел подбежать и встретить ее.

Докторша спустилась со ступенек, а вслед за ней проворно выскочила проводница.

— Ой! Спасибочки вам, Вера Алексеевна! Спасибо огромадное!

Сергей Михайлович пытливым ментовским взглядом осмотрел проводницу. Обычная, изнуренная железной дорогой немолодая баба квадратных очертаний. «Интересно, — подумал он, — что такого хорошего сделала этой проводнице киевская врачиха? Ишь ты, как благодарит! Прямо светится вся!»

Но сейчас его больше волновало другое, и о проводнице он тут же забыл. Едва они сели в машину, которую прислали за ними из ладыгинского гаража, Старостин не выдержал:

— Признавайтесь! Вы знали, что с самолетом что-то не в порядке?

— Ну как такое можно знать! Что я вам, техник?

— Не надо шутить! Вы заранее что-то знали и поэтому не полетели. Да?

— А что случилось? — спросила Вера.

— Это нечестно! — Он нахмурился. — Вы должны были меня предупредить!

— Да о чем предупредить? — Лученко, наоборот, веселилась. — О своих предчувствиях? Ну хорошо, слушайте.

Свое нежелание лететь на самолете Ладыгина она объяснила следующим образом. У нее бывают такие состояния, которые она сама не может понять. Просто откуда-то знает, что идти в ту сторону нельзя. Садиться на этот самый самолет не хочется. Пробегает по спине холодок, начинается учащенное сердцебиение, становятся мокрыми ладошки. Когда куда-то не хочется идти — лучше не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды вот так она не пошла к киевскому главпочтамту, а потом арка здания обрушилась и погибло несколько человек. Много раз опасность оказывалась не столь серьезной, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Вера чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о столкновениях заранее не зная.

Это ее предзнание, сказала Лученко, — скорее всего, сильно развитая интуиция. А поскольку интуиция никогда ее не подводила, то Вера Алексеевна слушает свою «подсказчицу из подсознания» беспрекословно. Доверяет своим ощущениям, даже мимолетным. И никогда не идет туда, куда не хочется.

— Предупреждать же о таком я отвыкла давно, — сказала она серьезно. — Никто не верит, зато все пугаются. В юности я еще была наивна и охвачена желанием всех спасать, применять с пользой для людей свои предчувствия. И однажды в аэропорту, где провожала подругу, устроила истерику, просила задержать вылет. Меня не слушали, поднимали на смех, причем даже сама подруга. Я настаивала, что самолет погибнет. Меня задержали, обвинили в провокации, в намеренном создании паники, продержали несколько часов… Потом выгнали из аэропорта… А самолет сбила ракета, случайно выпущенная во время учений. Все знают об этом случае, хотя он замалчивался. И что, вы думаете, мне сказали спасибо за предупреждение? Наоборот: нашли и угрожали судом. Доходило до абсурда — дескать, это я нацелила ракету!

Она помолчала.

— Так что нельзя спасти тех, кто не желает быть спасенным… Впрочем, если бы почуяла серьезную опасность, вас бы обязательно предупредила.

— Спасибо, — буркнул Старостин, хотя слушал с огромным интересом.

— Черных птиц в краю глаза не видела, только немного виски заломило. Значит, опасность была несерьезной. А что случилось?

— Неисправность двигателя… Вынужденная посадка в Брянске. Пришлось пилить автомобилем до Москвы еще триста километров. А что за черные птицы? — спросил он в свою очередь.

— Так… Ничего. Неважно.

Вера с интересом смотрела в окно, разглядывала город. Какое тут все огромное по сравнению с Киевом! К Москве она относилась с почтением. А вот Питер любила всей душой. Про себя удивлялась: почему люди стремятся именно в Москву, а не в милый ее сердцу Санкт-Петербург? И хотя понимала, что именно здесь есть работа для миллионов, все равно — если бы выбирала, где жить в России, выбрала бы северную столицу.

Старостин взял на себя роль гида. Рассказывал, мимо чего они проезжали. Лученко слушала его вполуха, разглядывая дома и людей.

— А это Дворец пионеров, сюда Мира ходила в художественную студию, когда маленькая была. Сейчас он, правда, называется Дом творчества детей и…

— Остановите здесь. Пожалуйста, — вдруг попросила Вера.

— Зачем? Мы ведь едем смотреть квартиру Миры?

— Мне нужно зайти в изостудию.

Машина остановилась, они вышли. Мужчина держал ее под руку, когда они поднимались на крыльцо здания. Но, поднявшись, женщина опять его удивила.

— Я хотела бы пообщаться здесь с людьми без вас.

— А как же наш с вами договор — действовать в тандеме? — напомнил Старостин.

— Если вам так хочется… Хорошо. Только не думаю, что вам это будет интересно. Я уверена, что вы не видите в этом посещении никакого смысла.

— Ну что ж. Не вижу, — решил более не скрывать своих мыслей бывший мент. «Все равно она догадается», — подумал он.

— И не мешайте, не удивляйтесь ничему, договорились?

Старостин пожал плечами. Они подошли к охраннику.

— Где у вас кружок изобразительного искусства? — взял инициативу в свои руки Сергей.

— Третий этаж, налево по коридору.

— Как зовут руководителя кружка? — спросила Вера.

— Э… Сейчас посмотрю. Роза Исааковна.

— Спасибо.

Они поднялись на третий этаж и сразу нашли нужную дверь. Перепутать ее с другой было невозможно, поскольку эта была расписана цветами шиповника и соловьями. Постучав и получив приглашение войти, гости шагнули в большую светлую комнату. С потолка лился яркий свет люминесцентных ламп. Пахло здесь красками и пластилином, стояли мольберты, а за ними трудились дети разного возраста. Они усердно рисовали натюрморт: бело-голубой кувшин, несколько яблок и лимон на фоне вертикально стоящего серебряного блюда.

Дети на мгновение оторвались от мольбертов, посмотрели на гостей и тут же снова углубились в рисование.

— Нам нужна Роза Исааковна, — подал реплику Старостин.

— Это я, — сообщила женщина лет пятидесяти, небольшого роста, крепенькая, сохранившая черты миловидности. — Вы пришли записывать ребенка ко мне в студию?

— Нет, — поторопился с ответом бывший оперативник.

— Да! — грудным голосом неторопливо проговорила Вера, незаметно дернув своего спутника за рукав костюма. — Нам посоветовала к вам обратиться ваша бывшая ученица Мира Ладыгина.

— О, Мирочка! Я помню ее. Какая умница! — всплеснула полными руками преподавательница. Ее лицо расплылось в радостной улыбке. — Дорогая, милая девочка! Моя самая талантливая ученица, хоть и неорганизованная. Садитесь вот сюда, в углу, возле стеллажей…

Вере не стоило никакого труда разговорить женщину. Она с готовностью поделилась с гостями всем, что помнила о Мирославе. Девочка не только хорошо рисовала гипсы и писала акварелью лучше всех в студии. Как рассказала Роза Исааковна, у юной художницы было множество самых разных увлечений, которые она отражала в своих рисунках.

— Можно посмотреть? — попросила Лученко.

— С удовольствием! — Руководительница студии, словно только этого и ждала, кинулась к шкафу и принялась рыться в разноцветных папках.

Вскоре она извлекла Мирины рисунки, наброски и живописные этюды. Вера принялась перебирать листы бумаги, погружаясь в красочный мир детских мечтаний, грез и реальных событий. Лошади, пейзажи, много портретов, пока еще неуклюжих. Вот рисунок, где Мира мчится на мотоцикле. А вот нежнейшая акварель с изображением пруда, лодки, кувшинок и стрекоз над камышом, и под всем этим тихим омутом стихи Юнны Мориц:

Кто так светится? Душа. Кто ее зажег? Детский лепет, нежный трепет, маковый лужок. Кто так мечется? Душа. Кто ее обжег? Смерч летящий, бич свистящий, ледяной дружок.

— Ого, — сказала Вера. — «Путеводная звезда», хорошие стихи… А это кто? Ага, понятно…

Она взяла в руки лист с портретом. На нее смотрела женщина, чем-то неуловимо похожая на Миру, с большими печальными глазами, но с улыбкой в уголках рта. И четкая подпись: «Мама».

— Хорошая работа, — сказала Вера, искоса глядя на Старостина. Она знала, что Марат Ладыгин сейчас женат на другой женщине, а с Mириной мамой разведен. — А вот это что?

Она показала преподавательнице графический рисунок, где юноши танцевали какой-то странный акробатический танец.

— Это? Сейчас… А! Капоэйра.

— Ничего себе, — нахмурился Старостин и процитировал: — Бразильский вид боевого искусства, включающий элементы акробатики, ритм во время тренировки задается традиционными музыкальными инструментами… В Москве есть федерация капоэйры, множество групп.

— А мне Мирочка говорила, что это танец! — сказала Роза Исааковна.

По словам учительницы рисования, от которой у девочки, похоже, секретов не было, Мирослава Ладыгина увлекалась этим бразильским полутанцем-полуборьбой. Однажды, когда Мира писала этюды в парке Пушкина, она увидела группу танцоров. Позитивная энергетика и свобода самовыражения юношей и девушек так впечатлили ее, что она тут же сделала набросок.

— Смотрите, капоэйристы на ее рисунке не сражаются, они играют! И стиль этой игры уникален и неповторим для каждого… Собственно, как уникален и неповторим сам человек.

— И все же это смесь всего: и боевое искусство, и танец, и игра одновременно, — настаивал Старостин.

— Нормальный коктейль для подростка, — заметила Лученко.

— Знаете, что мне рассказывала Мирочка про свое увлечение? — лукаво улыбаясь, спросила преподавательница.

— Очень интересно!

— Что капоэйра в сто раз лучше фитнеса, йоги и гимнастики. Что фигуры у капоэйристов лучше всех.

— Ребенок, — проворчал Старостин. — И так худющая.

— И опять скажу: это нормально для девочки — заботиться о своей талии, — заявила Вера. — Значит, она занималась этим серьезно?

— Она ходила на занятия, во всяком случае. Капоэйра развила у нее удивительную пластику тела, она прекрасно танцевала. Правда, Кирюша? — Роза Исааковна обратилась к парнишке, который высунулся из-за мольберта и прислушивался к разговору взрослых.

— Классно танцевала, — пробасило юное дарование, почесывая кончиком кисточки макушку. — Она говорила, что иногда ходит с подружками в клубы на дискотеки. И там показывает высший пилотаж. А когда к ней начинают клеиться, то особо навязчивым ухажерам она внятно объясняет, чтобы отваливали поскорей, при помощи той же капоэйры.

Старостин задумался. Он или его люди всегда сопровождали Миру на все прогулки и занятия. Правда, было несколько случаев, когда она удирала… А они рыли землю, чтоб ее найти. Потом она смеялась, обещала отцу не рассказывать. И действительно не рассказывала. Значит, на дискотеках?… Вот несносная девчонка!

— Однако я совсем заболтала вас. А как же ваш ребенок? Кто у вас, мальчик или девочка? Когда вы придете в нашу студию?

— Мы сейчас уезжаем за границу. Вот вернемся, и тогда… — улыбаясь, заверила Лученко.

Перед выходом из дома творчества Вера решила посетить, как это прежде называлось, дамскую комнату. Там она увидела двух девушек лет пятнадцати. Одна из них сидела в кабинке, справляя нужду, другая же, встав на унитаз в соседней кабинке, фотографировала процесс на мобильный телефон, зависнув над перегородкой. Затем они поменялись местами. Закончив сие действо, одна из девушек заявила: «Надо будет для прикола разместить эту фотку "В контакте"».

Лученко поморщилась. Все-таки профессия врача, тем более психотерапевта, приучила ее ничему не удивляться. Но в данном случае опытного доктора сумели обескуражить. Она подумала: «Какие разные миры! Рисунки, увлечение танцем, который не совсем танец, а скорее искусство красиво наносить удар. И эти… Которые хотят показать себя на толчке всему интернет-сообшеству. Словно пришельцы из разных эпох. Дети из будущего — и обезьянки, не ведающие стыда».

Выйдя из здания, Старостин ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и только и смог произнести:

— Во дела! Что девчонка успела, и это в то время, как всю семью неусыпно охраняли мои сотрудники. Ну, я с этим разберусь!

— Сергей, не надо устраивать никаких разборок. Ваши люди не виноваты. Мира — очень непростая девочка.

— Это точно.

Молча доехали до дома в тихом московском переулке, где жила семья Ладыгиных. Консьерж вежливо поздоровался, и они прошли к лифту. Поднявшись на последний этаж дома, оказались на площадке, куда выходила одна бронированная дверь. Спутник Веры отпер ее своим ключом, они вошли внутрь.

Оформление апартаментов сразу и недвусмысленно заявляло: здесь живет принцесса. Легкие прозрачные ткани и множество всевозможных рюшей, оборок для обрамления окна и украшения кровати, гобелен со средневековым замком, стул перед белым с позолотой трюмо, оформленный под трон с помощью бархата и кружева золотых и пурпурных оттенков, — все это настаивало на том, что вы попали в сказку. Не слишком ли назойливо? Тем более что в качестве декора повсюду витали ангелы, эльфы и феи, словно сотканные из серебристого и золотистого мерцания.

Обращала на себя внимание и мебель, обитая тканями с разнообразным цветочным орнаментом. Окрашенный в нежно-голубой цвет потолок играл, должно быть, роль ясного майского неба. Во всех трех комнатах Мириной квартиры стояли гордые декоративные цветы всевозможных форм и оттенков, практически не отличавшиеся от живых цветов.

Вера подумала, что для полной композиции не хватает бабочек, — и тут же их увидела, вместе со стрекозами и божьими коровками. Это были тончайшие вышивки на шторах, подушках и покрывале. Люстра в гостиной представляла собой хрустальный каскад из стразов. Этот шедевр Сваровски заливал сказочный мир дворцовым бриллиантовым светом. Повсюду, во всех углах валялись, сидели и висели всевозможные мягкие игрушки, большие и маленькие.

Гостья ходила по большой квартире и ощущала прилив недовольства. С одной стороны, она не могла не признать, что мир этот красив и изящен, с другой — слишком нарочит и слегка фальшив. Где же подлинная жизнь дочери миллионера?

Пока она ходила по квартире в поисках отпечатка личности Мирославы, ее спутник сидел в глубоком кресле с шелковой обивкой и немного скучал. Все-таки странная она, эта Лученко. Хотя вроде и многое ей дано, но все равно — странная. Что тут ловить? Ходит вдоль стен, точно охотничья собака. Кажется, готова обнюхать каждый миллиметр пространства. А толку? Похищение ведь произошло в Киеве, а не в Москве! Нет ни малейшего смысла искать в этой квартире то, чего в ней нет.

— Сергей! — позвала она из кухни. — Это что за помещение?

— Сушилка и прачечная, — равнодушно сообщил мужчина, подходя. В небольшой тесной комнатушке стояли стиральная машина и несколько раскладных сушилок.

— А эта дверь куда ведет? — Вера продолжала исследовать жилье дочери олигарха.

— Здесь кладовка. Там издавна хранятся картонные коробки, старые вещи, детская обувь и ненужная одежда. Ничего интересного.

Вера отлично видела, что Старостину надоела роль сопровождающего. Он едва сдерживал раздражение. На его лице она вновь читала: «Стоило мчаться нa личном самолете Ладыгина? Тратить время и силы, добираться из Брянска — чтобы теперь показывать этой ненормальной докторше кладовку. Правду говорят, что психиатры в конце концов и сами с головой не дружат. "Профессиональная деформация" называется».

Ей захотелось снова смутить бывшего милиционера озвучиванием его мыслей, но она сдержалась, открыла дверь кладовки и вошла внутрь. И сразу позвала Старостина. Он вошел в помещение и остолбенел. Это оказалась вовсе не кладовка, а комната, причем совсем не похожая на тот сказочный мир принцессы, который создал для нее дорогостоящий дизайнер. Здесь все было оформлено во вкусе тинейджера. На стены были прилеплены скотчем плакаты с фотографиями танцоров капоэйры, артистов и эстрадных певцов. У шкафа стоял узкий подростковый диван, за ним компьютерный стол с ноутбуком ярко-красного цвета. А у дальней стены бывшей кладовки красовался огромный мотоцикл!

— Ни… кхгм… себе! — выдохнул Старостин и, подойдя к мотоциклу, принялся его осматривать и ощупывать. — Это же «Харлей Дэвидсон»! Серебристо-черный окрас, кофры… Семьдесят семь лошадей, объем движка полторы тысячи кубов!.. Тысяч двадцать баксов, а то и больше! Но как, когда?! Ничего не понимаю.

Он бросился ощупывать и осматривать стены комнаты, нашел маленькую дверцу и вышел в нее. Слышно было, как он звонит и разговариваете кем-то по телефону, повышая голос.

Веру мотоцикл удивил, но не заинтересовал. Она заглянула в одежный шкаф. Там висели кожаные куртки и брюки числом не меньше десятка, лежали пластмассовые серебристые панцири, похожие палаты, как из фильма про Терминатора.

Нал компьютерным столом на полках стояли книги, но основное место занимали компакт-диски. Вера прочла: «Из моды уходит гламур», «Мода и секс», «Моветон», «Откуда взялось нижнее белье». Вот это уже имело к занятию девочки самое прямое отношение.

Вернулся Старостин.

— Вера Алексеевна! Представляете, что устроила эта шальная девчонка?! Потайную дверь в холл и выход к грузовому лифту! Я звонил своим, никто ничего не знал, хотя мы с хозяином обитаем в этом же доме, ниже этажом. Тогда я консьержа допросил. И что вы думаете? Днем ее охраняли, так она ночью каталась! Ночные покатушки, блин! Он говорит — я думал, это нормально!

— А что вы хотели, в самом деле? — усмехнулась Вера. — Чтобы он ее не пускал?

Старостин выдохнул и сел на стул.

— Действительно… Просто это же ни в какие ворота…

— Помогите-ка мне лучше прослушать пару дисков, а то я не знаю, на какие тут кнопки нажимать.

Он включил проигрыватель, вставил отобранный Верой компакт-диск. Это были телепередачи учителя Мирославы Ладыгиной, известного историка моды Вячеслава Васильчикова. Он казался болтливым и слишком манерным со своими неизменными шарфиками и камеями, но только первые несколько минут, а потом это уже не бросалось в глаза. Потому что рассказывал он необыкновенно интересные вещи о моде, культуре, причем в остроумном стиле и с иронией.

«Молодых дизайнеров России по-прежнему очень волнует тема «одалиски в гареме». Они используют чаще всего ткани с блеском или люрексом, шьют шаровары, юбки-абажуры, тюрбаны с эгретами, завешивают лицо вуалью и, разумеется, открывают голый животик. Не лучше обстоит дело и с мужскими костюмами, вызывающими настоящую тревогу. Девушки-дизайнеры видят современного русского мужчину начала XXI века совершенно кастрированным, кукольным существом в юбках и кружевах, которого следует посадить в спальне на подушку и любоваться, словно игрушкой. Тема Верки Сердючки в мужской моде также сильна — меховые шубки и вышитые береты, даже вуалетки…»

Вера могла смотреть и слушать Васильчикова бесконечно долго, но рядом с ней прокашлялся Старостин. Он спросил с мужской прямотой:

— Ладно, нашли мы тайную комнату Мирославы! Что это нам дает в плане ее поисков?

— Теперь я знаю, как и чем жила девочка на самом деле.

— И это поможет нам ее найти? — В вопросе бывшего оперативника сквозит пессимизм. — Что-то вы ничего не делаете. Ничего конкретного, я хочу сказать. А время идет…

— Сергей! — мягко обратилась к нему женщина. — То, что я делаю, и есть самое необходимое. Я понимаю, вас беспокоит тот факт, что открылась неизвестная сторона жизни Миры. И этот другой мир, в котором она укрывалась от отца и от вас, вместе со всей вашей «королевской ратью и королевской конницей», совершенно вас огорошил. Но вам и Ладыгину придется смириться с тем, что у нее может быть собственная жизнь. Заметьте, девочка очень хорошо сумела спрятать свои личные интересы даже от такого опытного оперативника, как вы.

— Эх, утерли вы мне нос! — Старостин умел достойно проигрывать. — Дальше-то что?

— В Москве нам больше делать нечего. Все, что мне хотелось здесь найти, я нашла, — загадочно ответила Лученко. — Возвращаемся в Киев. Только одна просьба. — Она состроила жалобно-просительную рожицу. — Можно я возьму несколько Мириных дисков? Разумеется, с возвратом. Они жутко интересные.

— Разрешение нужно спрашивать у Мирославы, — усмехнулся Старостин. — Думаю, она не будет против. Особенно если вы ее найдете… Но давайте поступим проще. Здесь есть компьютер и DVD-болванки. Я вам эти диски скопирую.

— А за это я согласна лететь назад на вашем самолете! — бесстрашно заявила маленькая докторша. Она сейчас напомнила оперативнику ребенка, готового на любой подвиг ради получения заветной игрушки.

«Нет, никогда я не пойму этих женшин!» — вздохнул начальник охраны. Вслух же он проговорил:

— За это вы. Вера Алексеевна, расскажете мне, за что вас благодарила проводница поезда.

— Обещаю.

Пока они ехали на аэродром, Вера добросовестно выполнила свое обещание. С проводницей дело было так. Как и положено в поездах, пассажирке предложили испить чаю. А поскольку вечернее чаепитие в поезде — это святое, она с удовольствием согласилась. Проводница по имени Тамара поведала случайной незнакомке, едущей в СВ в одиночестве, свои проблемы.

— Тамара была обеспокоена странным поведением четырнадцатилетнего сына, — рассказывала Вера своему спутнику.

— Она его, что ли, одного дома оставляет?

— Она же проводница. Жизнь на колесах, — развела руками рассказчица.

— В таком случае с ним в этом возрасте может случиться все, что угодно. — По опыту оперативной работы бывший милиционер знал, о чем говорил.

— Вот именно. Женщина нервничала, поскольку в поведении мальчика явно прослеживались странности, каких раньше не было. Я ее поспрашивала…

— И что она вам рассказала? — Интересуясь, Старостин про себя уже поставил диагноз «наркоман».

— Нет, он не наркоман, — в который раз удивила его эта непостижимая женщина, читающая мысли, словно открытую книгу. — Я спросила: не расширены ли у него зрачки? Не замедлилась ли речь? Как обстоит дело с аппетитом, не уменьшился ли он? Не стал ли он тратить больше денег или выносить из дома ценные вещи? Тамара ничего подобного за своим сыном не замечала.

— Что же тогда?

— По ее словам, мальчик стал слишком часто принимать ванну. Кроме того, он начал очень уж тщательно следить за волосами, чего никогда раньше не было. Мать нашла у него абонемент в солярий. И еще он удалил со своего тела все волосы.

— Понятно. Связался с голубыми. — На этот раз бывший оперативник не сомневался в правильности своего вывода.

— Я попросила у Тамары показать фотографию сына. — Вера продолжала свой рассказ, не обратив на реплику Старостина никакого внимания. — На фото — симпатичный парнишка с хорошей фигурой пловца.

— Проводница подтвердила? — Он уже перестал удивляться и с нетерпением ждал конца истории.

— Да. Тамара очень удивилась, но оказалось, ее сын действительно с шести лет занимается этим видом спорта. Кстати, выглядит он не на четырнадцать лет, а на все семнадцать. — При этом Лученко сделала театральную паузу и лукаво взглянула на своего спутника. Дескать, я тебе уже все разжевала и в рот положила. Делай выводы, оперативничек! Но полковник никак не мог взять в толк, что же происходит с незнакомым мальчиком, если он не наркоман и не педик?

— Сдаюсь! — Он поднял руки, капитулируя перед ней.

— Мальчик просто влюбился! — расхохоталась Вера, довольная тем, что даже опытный сыскарь не смог разгадать такую простую загадку. — Причем влюбился в девушку старше себя и явно тоже спортсменку. Судя по всему, именно с ней он постигает азы сексуального возмужания.

— И вы все это выложили его матери?

— Не вижу ничего плохого в том, чтоб нормальная любящая мать узнала, что ее мальчик стал мужчиной. Она ведь, как и вы, думала, что он наркоман или голубой. Или и то и другое. Поэтому, узнав от меня правду, была счастлива.

— Вы так уверены, что не ошиблись с диагнозом, доктор? — попытался поддеть ее бывший милиционер.

— Все могут ошибиться. И я могу. Как любой человек. Но не в данном случае, — поставила точку в разговоре Вера.

7. МАТЬ И ДОЧЬ

Интересно, подумала Мира, почему у города двойная фамилия? Переяслав-Хмельнинкий. Почему он мало того что Переяслав, так еще и Хмельницкий? Есть какая-нибудь связь между городом, его названием и обитателями? Вот было бы здорово, если есть. Лучше всего мистическая.

Что там она читала про двойные фамилии?… Дворяне их придумали. Чтобы при слиянии или разветвлении родов… Как будто они реки или ручьи… Так вот, чтобы сохранилась честь каждой фамилии, они их писали через черточку. И получались Мусины-Пушкины, Сухово-Кобылины… Значит, Переяслав-Хмельницкий — это звучит с честью. Вот бы завести себе такую фамилию. Ладыгина-Голубенко…

Мирослава Ладыгина изжевала всю травинку целиком, бросила ее, сорвала новую и пошла дальше по тихой улице, размышляя и глазея.

Она еще никогда не бывала в таких маленьких городах. Крохотный, провинциальный, почти поселок. Она еще заранее по карте смотрела, всего около семидесяти километров от Киева. На мотоцикле меньше часа. Кажется, они с той женщиной всего сорок минут сюда добирались из Борисполя. Или даже меньше. Мотоцикл у нее классный, хотя мой лучше…

Все здесь так непривычно, странно. Нет обычной московской суеты, никто тебя не дергает. А телефон она давно отключила. Женщина поселила ее в одноэтажном частном домике, с двумя крохотными комнатами и туалетом на улице. Нет, действительно, это же так мило, словно деревня из сказки. Маша и медведи. «Кто ел из моей тарелки?» — спросил большой медведь…

А вот культурный фон в Переяславе ого-го. Ощущается как радиация, только со знаком плюс. Большой такой, полезный плюс. В Москве из-за масштабов это все размыто, незаметно: музеи, церкви. А тут их на каждом углу по три штуки.

Мира снова выплюнула травинку и остановилась, чтобы осмотреться. Ее внимательные глаза отмечали маковки церквей во всех направлениях. А там, дальше, настоящие ветряки! Она такие в кино видела. А вот интересно, на них можно и сегодня зерно в муку превращать?

Девочка отправилась пройтись по музею под открытым небом. Кто знает, представится ли еще такой случай. Со дня на день она получит свою часть денег и уедет наконец к маме…

Какая теплая осень! Солнце одевает деревья в живописные мазки. Это импрессионизм. Рыжие клены, зеленые сосны, коричневые дубы на фоне голубого безоблачного неба… Эх, жаль, что красок нет. Но можно в блокноте рисовать.

Она вытащила блокнот, черную гелевую ручку и сделала быстрый набросок: гора, дорожки, хатки, экскурсовод и несколько фигурок вокруг. Потом подошла ближе и невольно заслушалась.

— В старину рябине приписывали магические свойства. Древние кельты, да и наши предки тоже, считали рябину надежной защитницей от сглаза, порчи и всевозможных бед, — говорила женщина.

Мира огляделась вокруг. Действительно, рябин в музее под открытым небом было полным-полно. Она снова отправилась бродить и обдумывать украинское название: «Музей просто неба»… Как поэтично! Что может быть проще неба, действительно.

Вокруг нее прорастала мифология. Темные аллеи, дорожки, хаты, строения, «садок вишневый». Смешные названия: «стрихи», «боргни». Ей казалось, что она шагнула в прошлое из машины времени. Гудели пчелы, верещали лягушки в прудах, пахло разнотравье… Здорово! Отчего-то у нее, горожанки, сладко сжалось сердце. Может, это родовая память? Вдруг и ладыгинские предки жили в таких же декорациях?

Другой гид прошел мимо, ведя новую экскурсию. Вдруг Мирослава услышала имя своей мамы.

— Есть у Сковороды, — говорил бородатый мужчина, — расшифровка имени Маргарита. Слово «Маргарит», по-гречески «жемчуг», встречается в сочинениях Сковороды в контексте рассуждений о женском начале мира…

«Какое прекрасное имя у мамы!» — с гордостью подумала Мира.

Она очень соскучилась по ней. Скоро они увидятся. Вот мама обрадуется, когда Mира привезет ей такую уйму деньжищ! И наконец станет обеспеченной. Девочка смутно представила себе какие-то дорогие апартаменты… Автомобили… Отдых на островах в Тихом океане… Или нет, надо маме построить свою собственную клинику, она же врач. Впрочем, это неважно. Важно — восстановить справедливость, залечить ноющую рану в душе.

Как отнесется папа к этим ее планам, Мира не очень задумывалась. Мысли об отце промелькнули в ее голове, словно стайка вспугнутых воробьев. Какая разница, как отнесется, если у него на первом месте бизнес, а на втором, третьем и четвертом все равно не Мира. Она, конечно, понимала, что повела себя нехорошо, но угрызений совести не испытывала. Почти. Папа сам виноват… Если бы он чаще был с ней… И особенно если б отпускал ее к маме, она бы не стала устраивать такой экстрим! Теперь-то он задумается, какое место она занимает в его жизни. А еще ему придется раскошелиться. И хотя ей надо будет разделить свой миллион с теми, кто помог ей удрать, полмиллиона — тоже хорошие деньги.

Она вышла из музея и пошла вдоль но тенистой улице, продолжая с удовольствием глазеть, наблюдать, мечтать. Вот, грохоча, на тротуар въехал неожиданно большой мотороллер и заглох, тяжело отдуваясь. С сиденья слезла объемистая тетка лет сорока с гаком, маленького роста и такого телосложения, при котором что спереди, что сбоку фигура одинаковой ширины. Мира сразу представила себе карикатуру: очертания тетки, начиная от самой широкой части — бедер, — сужаются книзу, к коротеньким ногам и исчезают почти без остатка у ступней. Тетка поправила короткое, выше колен черное платье в обтяжку, достала из большущего багажника золоченую сумку, взвалила ее на плечо и пошла через дорогу, махнув ключами в сторону своего бензинового коня. Конь вякнул сигнализацией и послушно моргнул желтыми задними подфарниками, а тетка, виляя мощным задом, преспокойно направилась в какой-то дом…

Навстречу прошли две нарядно одетые девушки, и Мира по привычке оценила их одежду. Ее учитель Вячеслав Васильчиков говорил: «В выборе одежды надо исходить из того, что тебе идет, а не смотреть на то, что модно. И адекватно оценивать свои внешние данные… Важно, какой у тебя цвет глаз, цвет волос, какая фигура, кожа. Воспитанный человек всегда скажет: моя фигура не позволяет мне надеть эту вещь, хотя она очень модная. Тем более что сегодня пет диктата моды, а существует как минимум десять направлений в одежде, из которых вы можете выбрать».

Она могла слушать его часами. Он пак интересно объяснял, почему свободная одежда выглядит элегантнее, чем приталенная. Почему нельзя смешивать в нарядах больше трех цветов. Почему сегодня одежда вообще отодвигается на второй план, а модным становится красивое тело. С каких доисторических эпох мода вообще началась… Как жать, что он бывает в Москве только одну неделю в месяц, а все остальное время проводит в Европе. Правда, Мирослава всю эту волшебную неделю повсюду следует за своим замечательным учителем, как тень. Слушает его лекции в МГУ, сидит на ток-шоу с его участием на телевидении, присутствует на радиоэфирах. А потом, когда он уезжает, работает с новым вдохновением.

Мира вернулась к своему скромному домику, окруженному неухоженным садом. Подошла к двери и тут услышала голоса. Один мужской, капризный и раздраженный, другой женский. Девочка прижалась к глинобитной стене.

— Какого черта ты отпустила девчонку одну гулять по городу?

— Никуда она не денется.

— Ты что, совсем тупая? После выступления этого хмыря по телевидению все изменилось!

— Не понимаю, как его выступление меняет наши планы.

— О господи! Послал Бог помощницу… Ты же конченая дура. Животное! Как меня угораздило с тобой связаться?!

— Не ругайся. Объясни так, чтоб я поняла.

— Что мне остается? Объясняю по буквам. Ладыгин сказал, что если кто-нибудь, то есть любой человек, вернет ему дочь живой и здоровой, он получит в десять раз больше, чем требуют похитители. Сумма на кону — десять миллионов долларов. Врубаешься? Он же тебе это сам сказал, по телефону!

— Сказал… Так в чем проблема? Давай вернем ему девку и получим десять лимонов зелеными.

— Дебилка! Ты же ее в город отпустила! Там ее может по фотографии опознать кто угодно. И отвезти к папочке! Теперь до тебя дошло?

— В этом городе никому нет дела ни до нее, ни до Ладыгина. Тут все дрыхнут, как осенние мухи. Мы же специально сюда свалили. А она вернется. Погуляет, жрать захочет…

— Мне бы твою ослиную упертость!

— Милый, успокойся. Ей же нужны деньги, она ждет. И никуда не сбежит.

— Да, деньги… Я бы ей их не отдал, еще чего. Но и мы их не получили! Мерзавец подсунул бумагу!

— Это потому, что он хотел меня задержать. Хорошо, что я была готова. Потом ты сказал, чтобы я достала в морге детский мизинец, попросила у девчонки ее кольцо и отправила папаше посылочку.

— Я был уверен, что он разрыдается и тут же заплатит. А он объявил эту награду. Ненавижу!.. И это еще не все. Вот ты говоришь: «Давай вернем девку сами». Думал я об этом. Опасно. Девчонка может нас сдать!

— Зачем это? Она же с нами повязана. Сама напросилась. Если она начнет колоться, то ей придется признаться, что это она сама себя похитила.

— Дура! Она просто скажет: «Папочка! Эти плохие дядька и тетка меня, бедняжку, украли! Я так сопротивлялась, кричала, царапалась, а они меня избивали, голодом морили, в подвале с крысами держали! Милый папулик! Спаси меня от этих гадких и ужасных преступников!» А тут приходим мы и утверждаем, что его дочурка сама мечтала быть украденной. Кому он поверит? Отгадай, моя тупоголовая, с трех попыток!

— В таком случае девке надо свернуть шею. Тогда некому на нас стучать будет.

— Ты меня опять в мокруху хочешь втянуть?! Даже думать не смей! Хватит с меня твоей самодеятельности! После того как ты сломала шею Инге, вся редакция на ушах. Хорошо, что менты еще тормозят, мусолят версию «А может, она сама упала как-нибудь неловко…»

— Можешь не волноваться. Ты ни при чем, я сама все сделаю. И потом, ты же говорил…

— Да. Я хотел, чтоб эта тварь, Ладыгин, от горя по полу катался, чтоб его рвало от собственного бессилия! Хотел, чтоб мы забрали у него самое дорогое для любого родителя — его дитя!

У Миры похолодели щеки, закружилась голова. Она пыталась пошевелиться, но ноги вдруг будто исчезли. Вместо ног там, внизу, были бесчувственные бревна. Зато в животе от страха заворочались какие-то веревки. Все оказалось совсем не так, как она себе представляла! Как в кошмарном фильме-ужастике, когда добрые улыбающиеся лица внезапно превращаются в оскаленные морды.

Но она же была такая… Эта женщина. Такая сильная, смелая, такая самостоятельная! Мире даже захотелось быть на нее похожей. Она приводила ее в такие интересные места! Страшноватые, но интересные. Где люди совершенно другие — некрасивые, грубые, наглые, зато настоящие! Это было захватывающее приключение!

И теперь она так легко и просто свернет Мире шею?!

Ну уж нет. Она не даст…

Холодея, Мира отлипла от стены. Только бы не услышали.

А голоса продолжали звучать:

— Да все я помню! Я долгие годы мечтал отомстить, и вот наконец… Девчонка сама проболталась, как ей все надоело и как она мечтает удрать. Мы лишь помогли осуществить ее фантазии…

— Мы теряем только деньги. Жалко, но не смертельно. Зато, когда я убью соплячку, ты увидишь, как твой враг корчится в судорогах от боли. Может, он тоже сдохнет.

— Отстань! И не смей к ней прикасаться! Она слишком дорого стоит. И вообще, я должен подумать.

Дальше Мирослава слушать не стала. Она на цыпочках обогнула дом… Мотоцикл этой женщины, на котором они приехали в Переяслав, стоял в ветхом сумрачном сарае. Девочка метнулась внутрь. Слава богу — ключ в замке зажигания! Вот это везение!

Она вскочила на сиденье. Мотор взревел, и Мира вылетела сначала нa тенистую улицу, затем на шоссе.

Ветер упругой ладонью упирался в ее лицо. Из глаз потекли слезы. Наверное, от ветра?

Ничего у нее не получилось!.. Все врут. Всюду обман. Хотя она и сама не очень-то честно поступила, но… Это же для мамы!

Мира неслась по шоссе, с наслаждением поглощая километр за километром и чувствуя себя наконец свободной. Хватит хитрить, думала она. Эти ее не найдут, она у мамы спрячется. А папа… Ну что ж! Она перестанет притворяться и делать вид, что мама ее не интересует и что. находясь водном с ней городе, она вся погружена в свой бизнес, подобно папе. И пусть будет, что будет.

Она отлично помнила адрес, потому что не раз находила его на карте, воображала мамин дом. Теперь она в спешке и не обратила внимания, какой он, этот дом, только цифры на углу увидела — и сразу к подъезду. Мотоцикл оставила на другой стороне улицы, перешла через подземный переход. Мало ли…

— Мам, это я, — сказала она в домофон, когда услышала знакомое «Кто там?».

— Боже! Мирочка!..

Рита не помнила себя от счастья. Она бесконечно обнимала и целовала дочь, плакала от радости. Опомнилась и принялась осматривать ее тревожным врачебным взглядом. Девочка же прижималась к матери, словно потерявшийся щенок, оказавшийся наконец в своей корзинке. И хотя мать забросала ее вопросами: «Где ты была? Кто тебя похитил? Тебя не били? Ты хоть что-то ела? Как ты себя чувствуешь?» — она не отвечала, думала о своем. Наконец Мирослава сказала:

— Я хочу выкупаться. Смыть с себя все это.

— Сейчас наполню ванну…

— Погоди. Мам! У меня к тебе одна просьба, — Мира подняла голову и посмотрела матери прямо в глаза.

— Все что угодно, родная! — поспешила сказать Рита.

— Не сообщай пока папе о моем возвращении.

— Почему? — удивилась мать.

— Потому что я хочу побыть с тобой хоть несколько часов, перед тем как придется ему все объяснять… И к тому же… — Мире вдруг пришла в голову идея. — О! Слушай, он по телевизору обещал любому человеку, который меня найдет, десять миллионов долларов. Меня нашла ты. Значит, ты получишь эту сумму!

— Но ведь ты сама нашлась!

— Это неважно. Обещай, что привезешь меня сама. И скажешь папе, что нашла меня!

— Где? — тревожно поинтересовалась Рига. Ей очень не хотелось врать.

— Пока буду отмокать в воде, придумаю, — беззаботно проворковала девочка, довольная своей идеей, и отправилась в ванную комнату.

Как только она скрылась за дверью, Маргарита набрала номер Ладыгина. Она понимала, что Марат, как и она сама, считает каждую секунду отсутствия дочери. И даже если он бывший и во многом не прав — нельзя заставлять его мучиться неизвестностью.

— Марат, Мирочка у меня. Все в порядке. Не волнуйся.

— Как она к тебе попала?! Ее привезли? Кто?

— Все вопросы потом. Она не хочет, чтоб я тебе сообщала раньше времени…

— Почему?

— Потому что еще маленькая и глупенькая. Все, пора заканчивать разговор, а то услышит и еще обидится на меня. Не хочу расстраивать ее. Мы скоро приедем. Сделай вид, что ты не знал, что она нашлась.

— Ну и семейка! — крикнул мужчина. — Сидите там, я сейчас приеду! А то она опять куда-то встрянет. Не буду ждать, пока вы сами доплететесь! Я немедленно выезжаю! Слышишь? Никуда не выходите!

— Хорошо, — сказала Рита. — Ждем.

* * *

Рано утром Вера зашла в свою квартиру. Старостин из аэропорта подвез ее прямо к дому. Пай прыгал изо всех сил и, не в силах сдержаться, залаял от радости в полный голос. Ведь мамочки не было дома так долго!

— Тише ты. Андрея разбудишь, — отбивалась от него Вера.

Она прошла в комнату и увидела, что будить некого. Постель не смята. Андрей не ночевал дома… Не успела Вера ничего подумать, как он позвонил. Сказал, что принимал роды у сиамской кошки и уже едет. Не то чтобы она ему не поверила, но… Почему именно тогда, когда она нуждается в какой-то определенности с его стороны, он пропадает на работе? Она решила поспать и так крепко заснула, что даже не слышала, как Андрей пришел.

Однако, отдохнув всего лишь пару часов, Двинятин снова засобирался в свою ветклинику. Ну что ж… Если о своем мы молчим, решила Вера, надо тогда ему о пропаже Сони рассказать.

Андрей очень расстроился. Измотанный бессонной ночью, ветеринар удрученно воскликнул:

— Да что ж это за напасть такая! Почему бедной собаке выпало столько пережить! То хозяева бросили ее! То твоя Лидка вздумала по магазинам шляться! И конечно же, Соню тут же украли! — Он нахмурился так, что все его лицо словно свело судорогой.

— Не нужно так отчаиваться. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Соню ведь украли явно для того, чтоб на ней заработать. Скорей всего, похитители сами позвонят Лиде и предложат вернуть собаку за вознаграждение. Тебе ли не знать, как это делается.

— Никогда не прощу себе, что позволил этой шалаве взять Соню! — злобно буркнул он.

— Полегче, Андрей! Для Лиды эта собака оказалась, может, главным событием жизни. Соня, если хочешь знать, заменила ей ребенка. Ты ведь не в курсе, что Лида не может иметь детей. Последствие многих абортов. Хотя всем она рассказывает, что не хочет никаких детей, они якобы испортят ей карьеру.

— Вот нечего было трахаться с кем попало. — Двинятин все еще был ужасно зол на Верину подругу. Он сердито сжал кулаки на коленях. — Теперь вот собаку погубила. А если не позвонят? Что, если ты ошибаешься и мы ее больше не увидим? Если Соню замучают, просто убьют какие-нибудь наркоманы, подонки?!

Вера твердо сказала:

— Нет. Соня жива, и мы ее найдем. А что касается Лиды, то частенько, когда женщина не может иметь детей, она придумывает для себя разные заменители. У Лиды это — театр, кино…

— Погоди, — перебил ее Андрей. — Откуда такая уверенность, что с Соней все будет в порядке?

— Я это знаю.

— Знаешь? Так вот просто?

— Андрей, я тебе прощаю твою примитивную одноклеточную иронию. Но я действительно знаю, потому что чувствую. Ты ведь тоже иногда чувствуешь, что эта собака может выздороветь, а этот кот — к сожалению, нет.

— Но ведь это зависит…

— Да, от суммы профессиональных знаний. А у меня и от этого же, и от другого. Если честно, скажу только тебе и больше никому: понятия не имею откуда. Но чувствую и уверена: Соня жива и скоро будет с нами.

Андрей бросил на Веру странный взгляд.

— Что, — улыбнулась она, — страшно жить с колдуньей?

— Ну уж нет, — сказал Андрей. — Именно такая мне и нужна, с которой интересно и неожиданно.

У Веры потеплело в груди.

— А что касается Лиды, то знаешь, ее востребованность как актрисы вроде бы способна окрасить смыслом каждый день. И жизнь ее, казалось, была вполне удобна и благополучна. Но когда появилась Соня, она получила возможность о ком-то заботиться. У нас, специалистов, это называется «эффект гостя» или «присутствие другого». Только для одной себя готовить разносолы всякие не будешь, тряпки новые покупать не захочешь. Мы все живем на публику, для кого-то, а актриса — тем более. Заботясь о Соне, Лида получала в ответ собачью преданность и любовь. Ведь собаки любят нас не потому, что мы врачи, ветеринары, актеры иди президенты. Они любят нас безусловно. И Лида впервые в своей жизни испытала совершенно бескорыстную любовь. Она переживает пропажу Сони очень остро, поверь! Не кати на нее бочку, ладно?

— Ладно. Ты всегда сумеешь успокоить.

— А как же, нас этому в институте учили. Специальный курс «успокоение вульгарис» называется, — отшутилась Вера.

Потом он убежал на работу, а Вера снова погрузилась в свои думы. У нее не было универсального рецепта от осенней печали и плохого настроения. Но зато она знала хороший способ обдумывать сложные ситуации. Надо заварить чашечку черного чая покрепче, открыть коробочку особенных шоколадных конфет под названием «Черная роза», на диване разложить кусочки разных тканей… Затем на журнальный столик водрузить старый добрый «Зингер» — и начинать шитье.

Нет ничего лучше шитья, чтобы навести порядок в голове. Ты наметываешь, отрезаешь и прострачиваешь, а все запутанные события распутываются. Вот и теперь, пока рождался очередной костюм, мысли ее текли одновременно в двух слоях.

Интересно, что и в мире кутюрных брендов случаются обманы, думала Вера. Допустим, некто великий и могучий, чье имя принято произносить только с большой буквы, изобрел очередной «шедевр» культовой марки: два сшитых вместе полотна ткани, какие-то смешные завороты, ненужные вытачки в районе паха, дикий цвет подкладки… Модницы от тряпки в полном восторге, потому как брендятина выглядит супер, на бедрах сидит без особых усилий, но… Носить ее можно только под наркозом. Внутренние швы натирают кожу, и шедевр начинает расползаться на третьем выходе в свет. Потому-то Вера предпочитала шить нечто новенькое сама, чтобы было стильно и внутри, и снаружи. Да и стоила вещица гораздо меньше.

Посмотрев на своего любимца Пая, сладко сопевшего в кресле, Вера подумала вторым слоем, что любовь к животным кое-что значит для развития личности. Скажем, дает чувство гармонии… Нет, если ты не способен этого чувствовать, тут ничего патологического. Просто отсутствие любви к животным — это душевный дальтонизм. Ты тогда не видишь весь диапазон жизненных красок, вот и все. А уж те, кто видит… «Не зря их называют похитителями наших сердец, — думала Вера. — Вот и Лидино сердце похитила рыжая Соня, и теперь не будет ей покоя, пока нам не удастся вернуть собаку. Да и прав ли был Михаил Афанасьевич, когда писал, что нельзя поместить всю свою привязанность в собаку? Очень даже можно».

Что касается возвращения Сони, то на эту тему она все успела продумать. Много времени оно не займет, от других дел не отвлечет.

* * *

Пока Вера шила, пока Андрей дневал и ночевал в ветклинике, пока Лида обзванивала всех приятельниц и делилась своим горем, а те делали вид, что сочувствуют. Соня сидела в старой будке в Осокорках.

Дача выглядела ровесницей Первой мировой войны, потому что никому не приходило в голову ее подкрасить, подремонтировать и вообще ухаживать как за чем-то, пригодным для жилья. Двор «украшали» разбросанные там и сям плетеные кресла, клетка, где когда-то обитали волнистые попугайчики, гамак. На старом столе, покрытом выцветшей клеенкой, были разложены огурцы, помидоры, плети зеленого лука и кривобокие красные яблоки. Соня смотрела на стол грустными глазами и понимала, что двое мужчин, сидящих за столом, говорят о ней.

— Ну, что мы будем делать с кабыздохом. Муха? — спросил человек в спецодежде и высоких шнурованных ботинках. От них пахло чем-то противным, и Соня несколько раз чихнула.

— Это не кабыздох, а сука, — назидательно поднял палеи второй. — Выкуп запросим. А что еще с ней делать?

Прищурившись, он смотрел на Соню, а сам думал о припасенной бутылке водки, купленной в том самом супермаркете, куда на свою беду зашла Завьялова и оставила собаку. И надо же такой удаче случиться, что он заехал туда в то же самое время, узнал актрису и вспомнил, что ему рассказывал Яцык о рыжей собаке. Все в театре были в курсе, а уж охранники в первую очередь.

Муха поднялся и не спеша понес свое колышущееся тело в дом. Стукнула дверца холодильника, забренчало стекло, и Муха появился у стола во дворе с запотевшей бутылкой, гранеными стаканами и куском колбасы.

«Кровянка», — принюхавшись, определила Соня.

— Выкуп? — переспросил Яцык, наблюдая, как неспешно разливает водку его товарищ, как нарезает тупым ножом кровянку и выкладывает куски прямо на бумагу из-под колбасы.

— А ты как думал? Ты ж сам мне все уши прожужжал: актрисулька богатенькая, актрисулька в бруликах ходит, актрисулька на «тойоте» ездит. А мы с тобой бедные. Вот пусть за любимую собачку платит. — Он поднял стакан, держа в другой руке ус зеленого лука и помидор, провозгласил тост: — Ну… За нас, за быстреньких!

Пили по-разному. Яцык — одним глотком, тут же жадно набросился на еду, словно не ел неделю. Муха медленно выцедил водку, со смаком откусил половину помидора, щипнул луку и блаженно прикрыл глаза, ожидая, когда водка и еда «дойдут до души».

Соня поняла, что делиться с ней они не собираются, и отвернулась.

— Денежки нам нужны, — сказал Яцык, продолжая жадно мести все, что лежало на столе. — Муха, ты сколько за псину затомишь?

— Позвони в театр, выясни, есть ли шорох. Кто в курсе про то, что у заслуженной артистки Завьяловой украли любимую моську? — Он налил еще по стакану.

Его приятель набрал номер театра.

— Але! Театр? Это кто? Ты, Жека? Привет. Не узнал? Ну ты даешь, это ж я, твой сменщик — Генка Яцышин! Теперь богатый буду, хе-хе! Как у вас дела? У меня? У меня дела супер. На даче отдыхаю. А вы там скучаете? Некогда вам скучать? Почему это? Ага, ага… Что Василий Максимыч сказал? Ну надо же, такое дело… Да я так просто. Выпил трошки, решил поговорить. Ну, извини. Бывай.

Нажав отбой, Яцышин сообщил:

— Весь театр на ушах. Все в курсе, что у великой Завьяловой такое горе. Даже местком собрали. Покудахтали старые пердуны и разошлись.

— Выходит, пора звонить «великой актрисе», — сказал Муха, разливая остатки водки в стаканы. — Пособим ее горю.

* * *

Старостин высадил Веру возле ее дома на Подоле, развернулся и сориентировался по карте. Ага, вырулить на Глубочицкую и вверх… Пробки, черт бы их побрал. Как в Москве почти.

Ну, и каковы же итоги командировки? Если спросить у него, Сергея Старостина, — никаких. Все это время, пока приходилось прохлаждаться в Москве, он держал связь со штабом в Конче-Заспе. Что мы имеем, как говорится, в активе? По пяти каналам местного телевидения уже по третьему разу прокрутили предложение Марата Ладыгина выдать награду тому, кто приведет ему дочь в целости и сохранности. И в Москве поличным связям Марата — тоже.

Так что имеем за сутки более сотни звонков. Вашу Миру Ладыгину видели там-то и там-то. В клубе «Гопак», у арки Дружбы Народов, которую местные с присущим только им туповатым юмором прозвали «Памятник затонувшему велосипедисту». На Майдане, конечно же. А еще на третьем этаже универмага «Украина», на вокзале на одиннадцатой платформе у поезда номер семьдесят восемь «Киев-Москва», третий вагон. «И куда мне ехать за вознаграждением?» — «А опишите, пожалуйста, приметы Миры… Спасибо, до свидания».

По нескольким наводкам ребятам пришлось выезжать, да только без всякой пользы. Но и не ехать нельзя — а вдруг? Старостин сам им сказал: «Лучше сто раз напрасно съездить».

Сотрудники службы безопасности Украины звонили, возмущались: что ж вы делаете, господа москвичи, у нас же паника начнется! Уже начали приводить раскрашенных девчонок в разные отделения милиции — «Вот, получите и распишитесь в получении, это Мирослава Ладыгина! И награду поскорее!» У нас что, без вас забот не хватало? Спасибо, удружили.

Этого следовало ожидать. А что дальше будет? И что вообще будет?

Вера Алексеевна, пока они летели в Киев, сказала:

— Я узнала все, что хотела. Mира появится не со дня на день, а с часа на час. Ждите, будьте готовы. А Марату Артуровичу пока не говорите…

— Не обнадеживать, что ли? — спросил тогда Старостин. — Чтобы не радовался заранее? Значит, вы не уверены?

— Я-то уверена. Нет, не об этом, а о мотоцикле. О том, что у девочки была своя жизнь.

— Но я обязан доложить, это моя работа.

— Подождите пару часов. Не нужна ему сейчас еще и эта головная боль. Она сама расскажет.

«Если вернется», — подумал тогда Старостин. Но промолчал.

Лученко, конечно, женщина необычная, тут ничего не скажешь. Но… Это уже сказка получается, вот так просто пошарить по Мириным апартаментам и сказать: «Она скоро появится». Что она такого особенного поняла, интересно? Девчонка сама удрала? Влюбилась и умотала на мотоцикле с парнем? Так мотоцикл вот же он, стоит в Москве… Зачем оставлять такую классную вещь? Он бы и сам не прочь прокатиться, только такой байк стоит ого-го… И автомобиль в любом случае надежнее.

Он стоял в пробке перед светофором и раздумывал, ехать ли ему прямо на Окружную или свернуть на Артема, там есть парочка ресторанов, можно подкрепиться. И тут зазвонил телефон. Звук на своей трубке Старостин выставил такой, как у древних аппаратов, — звонкий, слышно хорошо, не пропустишь. Монитор показал, что звонит хозяин. В десятый, наверное, раз за эти сутки.

— Слушаю, Марат Артурович.

— Старик! Мира нашлась!

— Отлично! — обрадовался Старостин. — Просто замечательно. Ну, слава богу. Где она?

На крышу автомобиля внезапно обрушился ливень, и Сергей не расслышал ответ. Ему пришлось прижать трубку плечом к уху, одной рукой запустить «дворники», другой вести автомобиль: колонна медленно двигалась к светофору.

— Она дома у Риты! — радостно орал в трубку Ладыгин. — Рита позвонила, представляешь?! Говорит, девочка пришла! С ней все в порядке! И Рита сразу же позвонила! Я сейчас туда поеду. Слышишь?

— Сейчас, Марат Артурович, один момент…

Он отключился и взялся за руль двумя руками. Видимость уменьшилась, тут надо осторожно. По стеклу плыла вода, смутно виднелись красные и желтые габаритные огни остальных автомобилей. Передний снова остановился на красный свет.

Тогда Старостин набрал домашний номер Риты Голубенко. Гудки… Еще гудки. Не снимает трубку. Он позвонил ей на сотовый. То же самое. Что такое?

От нехороших предчувствий он встрепенулся. Сердце заколотилось, как после чашки крепкого кофе.

Надо позвонить на телефон Миры. Все это время он был отключен, но если девочка приехала к маме, то…

Номер не отвечал.

Он еще и еще раз набрал Риту. Молчание.

Автомобили тронулись, и он бросил трубку рядом с собой на сиденье пассажира. Телефон тут же зазвонил.

— Старик, она не отвечает! — Это снова Ладыгин. — Что случилось?!

— Сейчас.

Спокойно, спокойно… Он проехал вперед, за перекресток, на улицу Черновола, как известил его щит над дорогой. Принял вправо и остановился.

Она сбежала от похитителей. Они Миру преследовали? Настигли у мамы? Тьфу ты черт… Возможно. Но чтобы так быстро…

— Алло! Старик! — квакало в трубке.

— Марат Артурович, — сказал Старостин, — сейчас, полминуты…

Ситуация, скажем прямо, нештатная. Непонятная. Что, Рита позвонила бывшему мужу и исчезла? Как узнать? Надо к ней домой срочно ехать. Рук и колес на все фронты не хватает. И где эти эсбэушннки, когда они нужны?

Стоп. Стоп!!!

А если они прослушивали телефон Риты?

Старостин полузакрыл глаза и прямо увидел: они поставили «жучки» всюду. В Конче-Заспе. У Риты. Везде, где в Киеве бывала Мира, наверняка. В редакции журнала. В бутике уж точно. Где еще? Оператор услышал звонок Риты… Ну да, ведь к нам в усадьбу они приехали на своем микроавтобусе. Старостин еще усмехнулся тогда: белый автобус без всяких отличий, таких в городе полным-полно. Наверняка техникой нафарширован. Так… Подслушали, и… Они же сейчас туда несутся на всех парах! И они Риту повяжут, а девочку прихватят с собой. Чтобы взять у папы-миллионера десять лимонов. Как обещанную награду. Резонно, черт возьми! А кто бы иначе поступил?!

Он еще три секунды колебался. А если не угадал? Тогда его засмеют. Но, в конце концов, пусть засмеют. Потерпит. Зато, если правильно просчитал… Профессионал он или кто? Надо интуиции доверять. Как Лученко. У него тоже есть своя ментовская интуиция.

Решено!

— Марат Артурович! — крикнул он в трубку, одновременно вызывая на монитор компьютера карту города. Так, где живет Рита? Улица Зодчих, возле Софиевской Борщаговки… Ехать Марату и ребятам по Столичному шоссе… А эти как поедут? Ага, поедут они по Комарова и через проспект Победы в центр, к себе в офис на Владимирскую. Надо их перехватить в районе плошали Победы.

— Да!

— Берите моих ребят, всех, кто есть! Дуйте через проспект Науки на Московскую площадь, через Изюмскую прямиком к Боженка, потом Саксаганского — и на площадь Победы! Ждите белый микроавтобус без надписей.

— А в чем дело?

— Некогда, Марат! Это местные службы, долго рассказывать… Микроавтобус вы узнаете по ярко-синим проблескам из радиатора, это спецсигналы. Парням скажите — автобус заблокировать, но ничего не предпринимать! Мирослава и Рита наверняка будут внутри!

— Понял! — крикнул Ладыгин и отключился.

Вот и отлично. Сергей осторожно — скользкий асфальт — тронулся с места в сторону развязки на Воздухофлотском. Только бы он угадал… Только бы успеть…

Пробка на Воздухофлотском мосту. Старостин вклинился в крайний левый ряд, пока было пусто, резко обошел очередь к светофору, быстрый взгляд вправо, влево — и он рванул на красный свет. Хорошо, что пешеходов не было… И по тротуару, между припаркованными машинами и испуганными пешеходами — вперед к площади. Дальше не проехать, он снова вырулил на мостовую, обогнул троллейбус. Скоро площадь.

Можно было бы и не вмешиваться, не нарываться на неприятности. Девочку и так отдадут. Просто они желают показать, что хозяева здесь они, а мы — так, гости. Но в каком Мира состоянии? И в каком — Рита? Что они, решили, будто она сама украла дочь? Охренели совсем. Наломают дров. Надо их остановить! И черте ним, с международным конфликтом, правом и прочими соплями.

Он подъехал к углу универмага, пересек трамвайные пути и резко развернулся у тротуара лицом к движению.

Вот так-то.

Набрал номер:

— Вы где? Спускаетесь по бульвару? Я уже на месте. Разворачивайтесь влево вокруг стелы, плюйте на правила! Перекрывайте движение. Жду!

В окно постучали. Залитое водой лицо. Старостин приспустил стекло, сразу услышал шум дождя.

— Ты чего, мужик? Смотри, где припарковался! Ты тут не один вообще-то, понял? Неприятностей захотел?

Таксист, конечно.

— Да, захотел, — сказал Старостин и вытащил из кобуры пистолет.

Таксист отшатнулся и бегом вернулся в свою машину, захлопнул дверь. Старостин спрятал оружие. Сейчас оно не пригодится. Там не вооруженная группа, а лаборатория, так что…

Вот и микроавтобус, тот самый. А с правой стороны и ребята подоспели. Это и называется вовремя!

Все дальнейшее было похоже на съемки боевика. Завизжали шины микроавтобуса. Он остановился прямо на трамвайных путях, потому что дорогу ему преградили сразу три автомобиля. Еще на ходу, пока они тормозили, открылись двери и наружу выскочили несколько мужчин, мгновенно оказались у микроавтобуса, распахнули дверцу…

— Спокойно, спокойно!..

— Вы чего? Вы кто такие?!

— Выходи, быстро! Стоять спокойно, не двигаться!

За микроавтобусом остановился троллейбус, несколько желтых маршрутных такси, грузовой фургон… Образовалась плотная пробка. У распахнутых дверей эсбэушного транспорта стояли люди Ладыгина и он сам в центре — мокрые, поливаемые дождем.

Марат протянул руки:

— Иди ко мне!

— Папа!

В его объятия упала плачущая Мира, и он сразу отвел ее в свой «СААБ».

— Кто вы такие?! Как вы смеете? Я — майор Службы безопасности Украины Ковальчук, департамент борьбы с коррупцией и организованной преступностью!

— Какая на фиг коррупция? — крикнул ему в лицо Старостин. — При чем тут коррупция, мать твою! — Он ломал комедию, изображал нахрапистого наглеца — лишь бы ошеломить, осадить службистов. — Вы захватили ребенка! Дочь российского бизнесмена! Это похищение!

От такой наглости майор даже задохнулся немного. Из машины тем временем вышла Рита и остановилась под дождем, потому что майор схватил ее за руку. Вслед за Ритой выглянул еще один эсбэушник. Лицо у него было озадаченное.

— Мы имеем право! — опомнился майор. — В исключительных случаях… С целью пресечения…

— Какое там пресечение, майор, — властно сказал Старостин и кивнул одному из своих парней на Риту. — А ну, отпусти!

Из-за спины Старостина к майору решительно шагнули двое мужчин. Он отпустил руку женщины, но продолжат! говорить — видимо, не мог сразу остановиться:

— …и раскрытия государственных преступлений… отдельные права и свободы личности могут быть временно ограничены!

Ладыгин не вышел из своего автомобиля. Он знал, что его помощник свое дело знает.

Риту подвели и усадили в машину Старостина.

— Только по решению суда. — Старостин вытер мокрое лицо.

— Не забывайтесь! — крикнул майор. — Вы иностранцы и находитесь на территории чужого государства!

— А на территории вашего государства, — парировал Старостин, — была похищена гражданка России! Все претензии прошу предъявлять адвокатам господина Ладыгина! Все! Можете ехать. Ребята, освобождайте дорогу! — махнул он своим.

Через десять секунд три машины убрались с перекрестка, будто их и не было никогда. Только майор Ковальчук в бессильном бешенстве остался стоять под дождем, глядя вслед уехавшим.

8. СОБАКОТЕРАПИЯ В ДЕЙСТВИИ

Хорошее часто уравновешивается плохим, горе ходит недалеко от радости. Вера это знала, конечно, но сегодняшний набор событий мог побить все рекорды по диапазону плюсов и минусов. Вначале ей позвонил Старостин и сказал, что Мира нашлась, причем, как Вера предсказывала, не прошло и пары часов после их возвращения из Москвы. Сообщил все подробности, какие знал, на том разговор и закончился.

Одной крупной заботой меньше, облегченно вздохнула Вера. Тут позвонил Андрей.

— Верунчик, как дела? Время есть?

— Нормально, даже хорошо. А что? Хочешь меня в ресторан пригласить?

— Почти. Приглашаю тебя съездить со мной к очень интересным пациентам.

— Ну спаси-и-ибо! — фыркнула женщина. — С какой радости?

— А ты уже забыла, как мы с тобой любили это делать вместе? Тебе нравилось. Хомячка помнишь? Я прочищал пациенту защечные железы, а ты проводила сеанс психотерапии с пожилыми хозяевами.

Вера колебалась недолго. На работу ей через несколько часов, а то, что Андрей хочет побыть с ней, — это хороший признак. Пора уже, действительно, перестать дуться друг на друга и восстановить обычаи старых добрых времен, когда они почти не расставались.

— Я готова! — сказала она. — Кто у нас болеет?

— Улитки.

— Ой! — Вера искренне удивилась. — Ты шутишь!..

— И не думаю. Позвонили в клинику, Зоя приняла вызов, Специалистов по улиткам им подавай. И. кажется, снова пожилая пара, как тогда, с хомячком. Представляешь — улитки! Практически единственные существа, которых я до сих пор не лечил. Надо попробовать. Тем более что об этих братьях наших меньших, которые ходят на одной ноге и носят на себе свой домик, я знаю очень мало. Пришлось с «Яндексом» советоваться… Так что? Я за тобой заеду?

— Жду!

Улитковладельцы проживали на Оболони и встретили врачей с нескрываемой радостью.

— Где пациенты? — серьезно спросил Двинятин.

Оказывается, улитки жили на лоджии, которую хозяева превратили в зимний сад специально для них. Улитки сидели кто на земле, кто на широких листьях монстеры, кто под розовым кустом. Посреди улиточьего царства лежала большая морская раковина.

— Вот, посмотрите… — Плотный седой мужчина взволнованно поднес раковину к свету, чтобы продемонстрировать ветврачу своих питомцев. — Мы пытались их достать, но боимся повредить.

Две улиточки забрались внутрь большой морской раковины, Из ее завитка торчали только домики. Оказывается, волнение и переполох вызвали именно эти две.

Андрей достал тонкий пинцет, ввел его в завиток раковины и осторожно извлек вначале одну улитку, потом вторую. Вере показалось, будто рогатые головки улиток с удивлением повернулись в сторону людей. Зачем, дескать, тревожите?

Хозяин и хозяйка обрадовались.

— Ох, как хорошо. А мы боялись, что они уже умерли. Они ведь давно там сидят. И все не выходят и не выходят…

Ветеринар внимательно осмотрел вначале улиток, потом внутреннюю поверхность раковины. Вынул из футляра лупу, сказал Вере:

— Смотрите, коллега. Вся внутренняя поверхность бывшего жилища моллюска изъедена улитками. Остался лишь внешний панцирь.

— Значит, они большие любители кальция! — сказала Вера, блестя глазами. — А как их зовут?

— Вот этих, которых вы спасли, зовут Дуня и Таня, — ответила хозяйка.

— А, в честь ведущих «Академии иронии»…

— Какой такой академии? — спросил Двинятин.

— Есть такая телепередача. Но как вы их различаете? — спросила Вера.

Хозяин охотно объяснил:

— А видите, у Авдотьи на панцире синее пятнышко, а у Татьяны красное. Мы их лаком для ногтей пометили, чтобы не перепутать. Хотя мне кажется, что я и так уже различаю их лица…

Вера переглянулась с Андреем. Им стоило большого труда не прыснуть от хохота. После, оказавшись в Двинятинском «пежо», они наконец расхохотались.

— Знаешь, я тебе завидую, — объявила Вера.

— Почему?

— С твоей работой соскучиться нельзя. Ты сегодня, например, лечишь улиток, а в другой раз…

— О! Кстати, чуть не забыл. Про другой раз… Я же в командировку отправляюсь!

У Веры невольно поднялась бровь. Вот так новость!.. Она молчала, ожидая продолжения, хотя ей хотелось засыпать его вопросами.

— Я полечу в Нью-Йорк, — объявил Двинятин, — и буду оперировать слоненка.

Вера удивилась еще больше и немного расстроилась. Значит, разлука…

— Америка… Далеко. И каким образом?

— Понимаешь, там нужно будет слону в зоопарке сделать сложную операцию на ногах. Ортопедическую. В дикой природе слоны проходят много километров и стачивают ногти естественным путем. Кстати, то же самое у собак: когда она достаточно гуляют, не приходится подстригать им когти. А в зоопарке особенно не разгуляешься. И у слонов часто патологически ра срастается роговой слой… В нем размножаются паразиты и бактерии. Надо удалять. Но у этого слоненка еще и врожденная патология… В общем, ситуация сложная. Собирают команду профессионалов, и моя фамилия в их числе, — гордо сказал Двинятин.

— Значит, ты скоро летишь?

— Через неделю. Это ненадолго, не успеешь соскучиться, — бодро сказал Андрей. — Кстати, твоя работа ничуть не менее интересна, чем моя! — Он перевел разговор в другое русло. — Сегодня шизофреники табунами идут, а завтра — добро пожаловать, маниакально-дспрессивники в очереди дожидаются.

Вера вздохнула.

— У тебя примерно такое же представление о моей работе, как у меня о твоей.

— Ну не ворчи, малыш, мы ведь оба занимаемся любимым делом…

Он подвез Веру к дому, а сам вернулся на работу.

Не успела хозяйка дома наобниматься со своим любимцем Паем, как в квартиру позвонили. Пес басисто залаял. Прильнув к глазку, Вера узнала молодую практикантку своего мужа. Что ей надо, интересно… Она открыла дверь и встала на пороге.

— Андрей Владимирович уехал на работу, — произнесла Вера совершенно равнодушно.

— Мне нужны вы. Я хотела поговорить не с ним, а с вами, — сообщила девушка.

— Проходите, — без особого энтузиазма Лученко пригласила ее войти, но не двинулась дальше прихожей. — Ну?

В этот раз на практикантке сидела короткая юбка-карандаш, подчеркнуто молодежная, и обтягивающая кофточка неопределенного цвета. Из открытого ворота тянулась тонкая беззащитная шейка. «Неброско, немарко, невкусно», — подумала хозяйка дома.

— Я пришла к вам поговорить об Андрее… — Илона запнулась. — Об Андрее Владимировиче.

Вера молчала, держа паузу, как это делаю т опытные актрисы. Собеседница начала нервничать.

— Мы с Андреем любим друг друга. А вы должны понять и отпустить его. Он вас уже не любит. Просто привык, и ему неловко уйти. Он, наверное, очень, очень порядочный человек, поэтому не может сказать вам правду!

— Почему вы решили, что я его держу? Он совершенно свободен и может делать все, что пожелает. Что еще?

Илона опешила.

— Да, но… Он… Он слишком правильный и поэтому не хочет бросать пожилую женщину. У него слишком много принципов.

Лученко решила не обижаться на «пожилую женщину». Девушка пытается укусить побольней, но у Веры действительно дочь старше ее.

— Много принципов — это плохо?

— Это, как минимум, несовременно, — с вызовом заявила гостья.

— Ага! Поняла. Значит, современный человек — это существо без принципов. Так вы — это оно?

Илона заморгала в растерянности. Она была уверена, что Лученко начнет цепляться за своего мужчину, станет держать его мертвой хваткой. А эта странная тетка даже не спорит! Только обзывается.

— Вы, Вера Алексеевна, напрасно стараетесь меня оскорбить! Нужно уметь проигрывать. Ваше время ушло. Андрей еще молодой мужчина, и понятно, что его тянет к молодым. А в вашем возрасте уже нужно думать о…

— Значит, Андрей вас любит? — Вера едва сдерживала смех. — Он — вас?!

И тут женщина уже не смогла больше сдерживаться, она расхохоталась так звонко и заразительно, что нахмурившаяся было Илона невольно улыбнулась. Мышцы ее лица сами изобразили гримасу смеха.

— Я не поняла, что тут смешного! — с вызовом сказала практикантка. Эта ситуация стала ее тяготить. Она почему-то чувствована дискомфорт. Жарко, и лицо горит…

— Все, все… Больше не могу! — замахала ладонями Лученко. Глядя на Илону, она никак не могла остановиться, просто заходилась в приступах хохота, вытирая выступившие слезы.

— Можно мне в ванную? На секундочку… — попросила покрасневшая Илона.

— Конечно, прошу. — Вера любезно открыла ей дверь и включила свет.

В зеркале девушка увидела лишь румянец на щеках, плеснула холодной воды на лицо. Фу, как неловко вышло. Пришла она сюда, заранее уверенная в победе, а теперь вынуждена умолять соперницу, чтоб она ее в удобства пустила. Позор!

В зеркале виднелись висящие у нее за спиной на вешалке махровые халаты. Один большой, мужской, белый, другой женский, маленький и розовый. Рукав мужского халата обнимал за талию женский халатик… Илона помотала головой. Видение исчезло, и халаты повисли ровно, как им и положено. Совсем испуганная и раздраженная, она вышла из ванной, схватила свою серую сумку, перекинула ее через плечо и, не прощаясь, выскочила из квартиры.

Когда за практиканткой закрылась дверь, Вера перестала смеяться. «А ведь я в сердцах могла превратить ее в жабу… Хорошо, что сдержалась, только пошутила с халатами», — подумала она. И вспомнила женские единоборства в грязи, свой монолог с чертенком и ангелом. Все уже давно решено. Ее втягивают в борьбу? А она не втянется, не хочет она бороться за мужчину. Пусть сам за нее борется, если хочет…

Вера набрала телефон Двинятина.

— Привет, зайчонок! — отозвался он.

— У меня только что была твоя практикантка. — Вера решила не размазывать манную кашу, а говорить коротко и по существу.

— Илона? И что ей нужно?

— Послушай, Андрей, я тебя отпускаю. Если вы друг друга любите…

— Ты с ума сошла! Я люблю тебя, зачем мне кто-то…

— Не знаю, Андрей. Что-то я устала немного. В общем, поживи какое-то время у своей мамы, пока я отдохну и разберусь…

— Что она тебе наговорила?! Вера, ты опять? Не выдумывай ничего! — Андрей повысил голос, почти закричал: — Не надо меня отпускать! Я не хочу отпускаться! И вообще, я же… Но я же улетаю в Нью-Йорк…

— Мне некогда, — сказала Вера. — Я на работу спешу. Улетаешь — ну, улетай. Возьми свои вещи, пока меня не будет дома, ладно?

— Как же теперь?… После всего… — растерялся он. — Когда же мы увидимся? Вера! Ты слышишь меня?

— Пока что я должна побыть одна, — сказала Вера. — Когда мы с тобой… Если мы с тобой увидимся, значит, я тебя простила.

Андрей услышал отрывистые гудки.

* * *

После звонка похитителей Лида сделала все, как ей советовала Вера: вынула микрокассету из своего автоответчика и отправилась к подруге в клинику.

Там шла внеочередная планерка. Главврач вслух читал письмо: «В женской консультации вашей клиники гинеколог Подопрелова буквально заставляет всех своих пациенток покупать у нее «Гербалайф» и какие-то другие препараты, запугивая женщин тем, что иначе у беременной и ребенка могут быть проблемы со здоровьем, Разве подобная самодеятельность медиков законна?»

Он оторвался от листка с жалобой и сказал:

— Короче. Мы все живые люди и все понимаем. Запреты, налоги, этика… Министерство разослало во все лечебные заведения Киева письмо, запрещающее это дело. Нам необходимо разобраться с подобным прецедентом…

Дверь конференц-зала приоткрылась, и на пороге появилась Лидия Завьялова. Многие ее узнали, стали перешептываться, с любопытством глядя на популярную актрису.

— Можно вызвать для консультации доктора Лученко? — хорошо поставленным голосом спросила Завьялова.

— Разумеется, — приосанился главврач, по-детски улыбаясь Лиде. — Вера Алексеевна! Пройдите на консультацию.

Вера вышла.

— Ну, Лидуша, ты наших мужчин сразила наповал, — сказала она, проходя с подругой подлинным коридорам клиники в свой кабинет.

— Что у вас там за баталия? — спросила любопытная актриса.

— Да… — махнула рукой Вера, досадливо вздохнув. — Есть у нас тут одна, торговка от медицины, мадам Подопрелова. Одной рукой смотрит женщин на кресле, а другой из-под полы всяким барахлом приторговывает. Правда, все так делают. Но жалоба пришла именно на нее.

— Она что, гинеколог? — удивилась Лида.

— Ага. По совместительству.

— А она хороший специалист? — поинтересовалась подруга.

— Знаешь, о коллегах — как о мертвых: или хорошо, или ничего. Но тебе намекну. Она и как врач, и как человек абсолютное… гм, «ничего».

— Так зачем же ее держат в вашей больнице? — возмутилась женщина.

— Затем же, зачем у вас не все актрисы — Сары Бернар. Ладно, давай обсудим твои проблемы. Кури! Рассказывай про звонок! — велела Лученко, открывая окно и внимательно глядя на Лиду.

— Как ты сказала, так и было, — уже не удивляясь тому, что Вера догадалась и о звонке похитителей, и о ее желании курить, отчитывалась Завьялова. — Вот кассета.

— Возьми диктофон. Вставляй, послушаем. — Вера прикрыла окно, чтоб никакие уличные шумы не отвлекали от прослушивания пленки.

«Алло! Ишь. говорить после сигнала… Ладно, говорю. Я по поводу собачки. Собачка ваша потерялась, так я ее нашел. И готов ее вам отдать за штуку баксов! А нет, так и не надо. Она мне будет напоминать великую актрису Завьялову. Я с ней на охоту пойду, а если что не так, прострелю ей башку! Время тебе — до завтра, поняла? Завтра позвоню, скажу, куда деньги привезти… Твой поклонник, привет!»

Вера сказала:

— Все ясно! Для того чтобы ехать выручать Соню, понадобится профессиональный грим. Нужна ваша театральная гримерша, чтобы полностью изменить облик.

— Зачем?

— Чтоб мы могли спокойно к похитителю подойти. Мне кажется, он тебя видел — значит, узнает. Если узнает — запрется, скроется… В общем, требуется эффект неожиданности.

— Ты же вроде знакома с Раисой Семеновной. Она из меня на дипломном спектакле делала когда-то старуху Изергиль. Представляешь, никто меня не узнал.

— Ну да? Такую молодую и красивую?

— А когда она понадобится? С ней ведь нужно договориться. И потом, кого мы будем изображать?

— Лидуша, езжай в театр прямо сейчас, договорись, чтоб она была готова, а я тебе перезвоню. Мне тут кое- что организовать надо. А изображать мы будем бомжей.

— Вдвоем?

— Посмотрим, — пожала плечами Вера.

Отослав подругу и переключив ее на важное дело, Вера Алексеевна присела к столу и снова включила диктофон. Она несколько раз прослушала пленку. Потом взяла блокнот, что-то записала, по внутреннему телефону позвонила в физиотерапевтическое отделение, позвала Катерину и попросила ее зайти.

Массажистка Екатерина Андреевна Худолей по прозвищу «Катя-гестапо» была небольшой, плотно сбитой женщиной средних лет. Нередко случаюсь так, что больного приносили к ней на носилках, а уходил он от нее своими ногами. К ней записывались на несколько месяцев вперед. и не было случая, чтоб радикулитный или остеохондрозный больной не оживал в опытных Катиных руках. Именно благодаря этим сильным умелым рукам она и получила свое внушительное прозвище. Потому что иногда после ее массажа на спинах пациентов оставались синяки. И хотя Худолей была на пятнадцать лет старше Веры, она называла доктора Лученко по имени-отчеству, а себя просила называть просто по имени. Потому что уважала безмерно после одного случая.

Сын Екатерины Андреевны Антон в подростковом возрасте стал убегать из дома. Хотя это странно: семья дружная, ребенка любили, в меру баловали, в меру были с ним строги. Перед первым побегом сын оставил записку: «Не ищите меня, я ушел в поход». Погуляв месяц-другой по стране, Антон возвращался, жил несколько месяцев в домашнем тепле — и убегал снова. Катя от этих побегов сына сделалась сама не своя. Винила себя, мужа, постарела, поседела. Когда Антон возвращался, не знала, как угодить, чем прислужить, как удержать от нового «похода».

Однажды она догадалась обратиться к Лученко. Вера поговорила с парнем и сказала, что у него голод нa приключения. И объяснила растерянной матери: все природные потенциалы ее сына недостаточно для его характера проявляются в повседневной жизни. А чтоб он не убегал искать приключений вне дома — их, эти кладовые внутренних ресурсов, надо заставить работать. Ну, есть такие люди, для которых бездействие болезненно и невыносимо. Вот ее сын как раз такой. Словом, массажистке следует сменить медленное течение семейной жизни на энергичный спортивный ритм.

Семья Худолей стала выезжать на рыбалку, путешествовать на байдарках по Десне. Антона познакомили с ребятами-альпинистами. После настоящих походов в горы сын перестал убегать. Его друзья теперь собирались в доме у Екатерины Андреевны. Кошмар закончился.

С тех пор Вера Лученко ни разу не обращалась к Кате-гестапо за какой-нибудь услугой. Но теперь, рассказав массажистке всю историю и дав послушать запись, Лученко спросила:

— Катюша, вы согласны помочь?

— Вера Алексеевна, милый мой дружочек! Вы еще спрашиваете! Говорите, что делать надо.

— Я вам его сейчас опишу… Думаю, он тучный, во время разговора четко слышна одышка. Походка, скорее всего, скованная, неуклюжая, со слабым участием рук и туловища, он весь такой рыхлый, словно на ватине. Волосы редкие и жирные, возможна небольшая лысина, слегка прикрытая жидкими волосенками. Кожа с широкими порами, нездоровая, соответственно цвет лица… Коричневато-серый.

— Вера Алексеевна, и где ж вы его, гада, видели? — участливо поинтересовалась массажистка.

— Я его вообще никогда не видела, — усмехнулась Вера.

— А как же… — оторопело смотрела на доктора ее коллега.

— Голос. Он как зеркало.

— А-а, понятно, — протянула Худолей. И хоть ей вовсе не было понятно, как Вера смогла по голосу «увидеть» мерзавца. но вера ее в доктора Лученко была так велика, что Катерина не стала допытываться. Просто спросила: — Что надо делать?

Вера еще раз включила диктофон. На этот раз уже затем, чтоб и Катерина его послушала. Вера же вслушивалась не в сам голос, но в посторонние звуки. Обе женщины внимательно прокрутили пленку еще трижды. И каждый раз Вера обращала внимание коллеги на особенность этих звуков, а потом объяснила, что к чему. Катерина посмотрела на Лученко с какой-то полуулыбкой и сказала:

— Я ужи не спрашиваю, откуда вы знаете, что он сейчас на «фазенде». И что их двое. Если б своими ушами не слышала. то решила бы — волшебство какое-то или фокус.

— Катюша, давайте подводить итоги, — предложила Лученко. Она сосредоточилась и, загибая пальцы, принялась перечислять: — Мы знаем, что их двое, дача где-то на берегу Днепра. Это либо Русановские сады, либо Осокорки, либо устье Десны. Нужно ехать по домашнему адресу — его Лиде дали гаишники — и стеречь. Выйдет рано или поздно, постараетесь вычислить ею по внешности, а если заговорит с кем, то и по голосу. Дальше — проследить осторожной выяснить, где у него дача. Как только узнаете, где они находятся, сразу же мне звоните. Я телефон не буду отключать даже во время приема.

Примерно через три часа позвонила Катерина и сообщила: дача в Осокорках. Вера предложила массажистке ждать сигнала. Вызволять Соню надо сегодня или в крайнем случае завтра, нечего оттягивать.

* * *

Растечься, распластаться поудобнее. И ждать. Думаете, это легко? Вы попробуйте, попробуйте!

Не отвлекаться на посторонние звуки.

Не реагировать на запахи, музыку из телевизора.

А просто положить голову на лапы и ждать. Терпеливо. И лишь когда звякнет посуда, нестись в кухню, тереться об ноги и напоминать: мамочка, как у нас насчет покушать?

Пай лежал в своем личном мягком кресле, свернувшись калачиком и уткнув нос в задние лапы. Он сладко подремывал и лишь иногда приоткрывал глаза, чтобы посмотреть на маму Веру. Она его беспокоила, хотя не сказать чтобы очень. Опять, наверное, у нее проблемы. Неприятности. Это ничего, полизать язычком — и пройдет. Разве это проблемы? Вот идиот-доберман с третьего этажа — это действительно пр-р-роблема. Впрочем, мы его гордо избегаем, потому как считаем с мамой Верой, что лучший способ избежать драки — не ввязываться в нее.

Когда мелодично запел Верин мобильный телефон, Пай даже ухом не повел. Телефон к ужину не зовет, в нем сидят и бормочут голоса, так что можно не обращать внимания.

— Слушаю, — сказана хозяйка спаниеля.

— Это Марат Артурович, — послышался из трубки голос. Пай сразу понял, что его обладатель сильно расстроен. — Очень вас прошу, приезжайте! Вы можете сейчас?

Ну вот, подумал Пай. Как ужинать, так начинается…

— А что за срочность?

— У Миры истерика! Я не знаю, что мне с ней делать. Только вы способны помочь. Умоляю вас, приезжайте!

— Умоляете? — усмехнулась Вера. — В вашем словаре появилось новое слово…

— Поймите, это очень серьезно!

— Так не тратьте лишних слов, опишите подробно, что происходит.

— Она сначала разбила несколько ваз… Черт с ними, с вазами этими, но она плакала!.. Мы пытались ее успокоить, выяснить, в чем дело…

— Кто это — мы?

— Ну, я и Старик, еще охранники.

— Господи, охранники! Молодцы ребята. Вы бы еще с наручниками к ней… А жена ваша где?

Голос в трубке запнулся.

— Жены нет… После объясню… Дочка дралась, как боец какой-то, руками и ногами!.. Никто ей не отвечал, конечно, так она несколько синяков ребятам поставила…

Потом закрылась в ванной, кричала через дверь, что порежет себе вены!

— Она что, и сейчас в ванной?

— Да! Вы приедете?

— Ну что с вами делать? — вздохнула Вера. — Ведь нашлась уже ваша пропажа, почему же вы не можете между собой договориться? Хорошо, присылайте машину. Хотя и без вас забот хватает… Но ладно уж. И вот что. Отойдите все от ванной, охрану уберите! — строго велела она. — Чтобы в радиусе двадцати метров возле девочки никого не было! Ясно?

— Понял. — Голос обрадовался. — Ждите машину!

Вера огляделась вокруг. Так, переодеться в джинсы и кроссовки, никакого макияжа не надо, не тот случай. И ведь как назло, одно за другим валится, и все на твою голову, докторша. Рыжую Соню с Лидой придется выручать, теперь у дочки миллионера, видите ли, истерика… Прямо нет времени отдохнуть, телевизор посмотреть, на диване поваляться.

Пай тоненько заскулил.

— И ты туда же? — спросила Вера. — Тебе чего? А, как всегда. Конечно, милый, я по глазам вижу — ты не ел уже две недели!

Пай запрыгал вокруг нее, улыбаясь во весь рот и радостно дыша.

— Ну пошли, пошли кушать, — улыбнулась хозяйка.

Пай с веселым лаем помчался на кухню, резко затормозил, проехал по гладкому ламинату, тут же развернулся и понесся назад, к Вере. Уши развивались за ним по воздуху, как знамена. Он всем своим видом показывал, что же ты так медлишь? Пока хозяйка шла на кухню, он успел сбегать туда и обратно раза четыре, и каждый раз его лапы шли юзом. Это было ужасно смешно.

Вера выполнила привычный ритуал кормления, оделась и обулась, собралась выходить.

Пай подошел и лизнул ей руку. Она уже хотела сказать ключевую фразу: «Ты остаешься дома и ложишься спать», но вдруг ей в голову пришла интересная идея.

— А что, собакевич. — задумчиво проговорила она и потрепала шелковые уши спаниеля. — Может, взять тебя с собой? Поможешь усталому психотерапевту с пациенткой. Ведь поможешь, да?

Пай, конечно, не сомневался, что уж кто-кто, а он точно поможет. И вообще, что бы ты, мамочка, без меня делала? Эта мысль ему так понравилась, что Вера никак не могла надеть на танцующего от радости пса ошейник…

Лученко встретили в Конче-Заспе как «скорую помощь». Старостин немного удивился белому Паю на поводке, но промолчал, торопливо повел их на второй этаж. Марат не преминул озабоченно спросить: «А зачем собака?» — получил кратко-загадочный ответ: «Собакотерапия» и больше не задавал вопросов.

Когда они вошли в большой просторный коридор, Вера обернулась:

— Стоп. Дальше я одна. Не заглядывать, не мешать. Сама позову.

— Спасибо, Вера Алексеевна, — сказал Ладыгин. — Я перед вами в долгу… Что вы хотите? Просите все, что угодно, и этого будет мало!

— Дорогая золотая рыбка, — усмехнулась Лученко, — я пока не заработала выполнения трех желаний! После поговорим. Закрывайте дверь.

Издалека послышались странные звуки. Вера прислушалась. Оба мужчины, Старостин и Ладыгин, тоже насторожились. Это был голос Мирославы. Она во все горло орала какую-то песенку: «Я ошибся, я попал, сделал только один лишь шаг и упал! Я ошибся, я попал, территории я не знал!»

— Боже мой, — прошептал Марат. — Она что, того?…

Вере ужасно хотелось расхохотаться, но пришлось сдержаться. Она сразу узнала модную молодежную песенку Димы Билана, звучавшую по радио и телевизору. Ну, идиотские слова, но эти песенки — они же все такие… Она сделала серьезное лицо и повторила:

— До свидания! Двери поплотнее закройте.

Озадаченный Марат послушно прикрыл дверь, а Вера отстегнула Пая от поводка и пошла по коридору. Хорошее помещение, и ковер на полу замечательный. Пай согласился, хотя и чувствовал себя в незнакомом месте неуютно.

Дверь в ванную, роскошнейшая, между прочим, дверь из муранского стекла, была приоткрыта. В ванной никого не оказалось, Пай осторожно вытянул нос, понюхал и подтвердил: никого. Пение доносилось из комнаты напротив.

Вера подошла поближе, неслышно ступая по мягкому ковру. Пение прекратилось, и теперь слышались подозрительные звуки. Пай удивленно склонил голову набок, прислушался — так и есть, хлюпанье носом. С губ его хозяйки не сходила улыбка: пес так забавно выглядел, ему бы еще маленький халатик и шапочку — ну вылитый доктор!..

— Прошу, коллега, — сказала Вера, и они вошли в комнату. — Так.

Мира оглянулась и села на стул.

— Ой, — всхлипнула она. — Это вы…

Она была в грязном переднике, ее испачканные краской худенькие руки сжимали кисточку и пучок фломастеров. На полу повсюду валялись изрисованные листы белого картона. Щеки Миры блестели от слез.

— Это я, — подтвердила Вера. — Разреши? Пай, друг мой, заходи, не стесняйся.

Мирослава Ладыгина во все глаза смотрела на спаниеля. Белый пес с рыжеватыми длинными ушами обнюхал ближайший лист картона, фыркнул, подошел к девочке, дружелюбно помахивая хвостом и улыбаясь.

— А это кто?

— Мое все, — ответила Лученко. — Пай, знакомься, это Мира. Мира, это Пай.

— Ой, какой хороший!.. Можно погладить? — Она отложила свои инструменты.

— Нужно.

Пай подошел к девочке, положил тяжелую морду ей на колени и дал себя приласкать. Хвост его не останавливался ни на мгновение.

— Знаешь, он у меня в искусстве разбирается, — серьезно сказала Вера.

Мира подняла на нее бледное лицо с заплаканными глазами. Узкой ладонью она продолжала поглаживать гладкий шелковистый лоб с треугольной рыжей отметиной. Пай закрыл глаза и стоял неподвижно, сознавая значимость своей роли.

— Правда?

— Правда. Есть у меня знакомая писательница. Пай тогда еще щенком был, и пошли мы к ней в гости. Она строчила свои тексты на машинке и роняла листы на пол. Мы заговорились с ней, а песик принялся подбирать напечатанные листки, отрывать от них кусочки и есть. Представляешь?

Мира озабоченно посмотрела на собаку:

— Ему же могло стать плохо!

— Вот и я так подумала. Однако не стало. И я своей приятельнице сказала: раз его не стошнило от твоей писанины, значит, книга хорошая. Можно публиковать! Ее потом, кстати, действительно опубликовали.

Мира тихонько рассмеялась. Пай завилял уже не хвостом, а всей задней частью тела, улыбнулся розовым языком и лизнул девочке руку. Она завороженно смотрела на него и не отводила глаз все время, пока Пай возвращался к ногам хозяйки. Он улегся рядом с Верой, придавив ее ступню тяжелым теплым боком. Потому что лечение лечением, однако хозяйка все-таки важнее всего на свете. А тут пахнет тревогой, акриловыми красками, мокрой бумагой — словом, быть поближе к маминой ноге не помешает.

— Расскажи нам с Паем, что тебя тревожит. Не торопись, времени у нас много. А мы поможем, честное слово. Пока не поможем — не уйдем.

Мира ссутулилась и повернула печальное лицо к окну. За окном проплывало облако, похожее на бегемота с ватой в зубах.

— Я помогу начать, — сказала Вера. — Тебя никто не похищал, ты сама себя похитила…

У девушки вздрогнули губы.

— Да ты не бойся, я никому не говорила. Пока… Правда вот не знаю, зачем ты это сделала. И скорее всего, цели своей ты не достигла. Так? Потому что методы у тебя, уж извини… Экстремальные какие-то. А теперь ты, видимо, оказалась в непростой ситуации. Ну и ладно, не переживай. Расскажи мне, и обещаю, мы что-нибудь придумаем. Не бывает безвыходных ситуаций. Только не надо говорить, что тебя никто не понимает. Человек, который так оправдывается, на самом деле сам не понимает других. Это я тебе как врач говорю.

Мира вздохнула, набрала в грудь побольше воздуха… И рассказала все.

Она так хотела помочь маме. Пусть родители развелись, но маму она помнила все время, хотела с ней видеться хоть иногда. А папа хмурился. Не то чтобы прямо запрещал, но был недоволен. И его новая жена тоже… Хотя ей-то, наверное, было как раз все равно. А что она, Мира, могла? Маленькая была. Когда выросла, удивлялась, что живет с папой, а не с мамой — все ее немногочисленные знакомые девочки и мальчики, у которых развелись родители, остались жить с мамой. Папа объяснял это тем, что у мамы мало денег, она совсем немного зарабатывает, едва-едва себя обеспечивает. И она не смогла бы дать ей, Мире, необходимое образование, достойно содержать ее. А у него, папы, денег много.

Когда Мира еще немного подросла, это показалось ей ужасно несправедливым. Ей не хватало мамы, какая бы она ни была — богатая, бедная. Но не обсуждать же это с отцом. Тем более что всякий раз, когда она вроде бы уламывала папу отвезти ее в Киев хоть на пару дней, у него оказывались какие-то срочные дела. А потом он по самую шею нагрузил ее этим модным бизнесом, и ей самой стало некогда… Нет, вы не думайте, это ужасно интересно, просто замечательно, и она привыкла, так что, в общем, без моделирования не представляет себе жизни. Но знаете, не настолько, чтобы о маме забыть. И тем более не настолько, чтобы круглосуточно только проектировать одежду. Это папа так может — забыть обо всем на свете на сутки, на неделю, даже на несколько месяцев, если у него удачная полоса. Сделка какая-нибудь, или там, не знаю, линия новой продукции на одном из его заводов, или новый ресторан открывается и все на ушах стоят. Или вот кризис, и надо банками заниматься, а то рухнут… А она — не такая!

Вот у нее и накопилось. Она уже не могла терпеть. Пыталась намекать папе… Но безуспешно. Сейчас-то она понимает, что, видимо, намеки были слишком тонкие. Папа ничего не понимал. Или, если честно, не хотел понимать. Ему искренне казалось: если у тебя в руках такое дело, как у Миры Ладыгиной, то больше ничего на свете и не нужно. С папой вообще и легко, и трудно. С ним легко молчать, потому что он все время где-то парит мыслями. в какой-то далекой галактике. То есть обдумывает свои предпринимательские шаги, это понятно, но от этого понимания не легче. С папой трудно, как в горах, где мало воздуха — слишком высоко. Слишком важны его дела, значительны и масштабны, и как-то неловко со своим приземленным, мелким.

К тому же она увлеклась мотобайкерством. Как это случилось? Да мальчишка один был там, на капоэйре… Неважно. И к тому же интернет есть, там все можно узнать. С мальчиком пару раз покаталась, зажглась желанием приобрести себе такой же мотоцикл. Потом нашла форум — и пошло-поехало. Идея стремительного движения — что может быть прекраснее? Она очень быстро выбрала и купила свой первый байк, благо отец не требовал отчета, на что потратила деньги. Вот когда, кстати, можно сказать: хорошо, что ты дочь миллионера, полезно. Потому что можно купить не абы что, а супермотоцикл. На котором ты несешься, как на самолете, а он послушен малейшему движению. Он надежный и простой, а главное — краси-и-и-ивый!..

Никогда, даже в самом страшном сне она не собиралась рассказывать отцу о своем увлечении. Слишком ясно было, что он скажет. Ну как же, это ведь смертельно опасно!.. Он бы категорически запретил. А она уже не могла без мотоцикла, без скорости, когда дорога послушно несется тебе навстречу и пропадает сзади. Иногда ей представлялось: если пару недель не поездить, ее железный красавец начинает скучать.

А опасность сильно преувеличивают. Шлем — это обязательно, и одеваться следует по всем правилам: длинные, закрывающие половину ноги наколенники, черепаха с защитой всего, каска, перчатки кожаные. Это если для асфальта, а для офф-роуда кроссовый панцирь и кроссовые налокотники… Ой, извините! Ну, в общем, это экипировка такая байкерская, защита, обязательная для покатушек. Чтобы при падении ничего не сломать.

Так вот, про маму. Мира дошла до того, что уже хотела удрать на какой-нибудь необитаемый остров, просто куда угодно. Где охрана не будет наблюдать, как она целуется с мальчишками. Это же свинство просто — прямо в лицо лезть своими глазами! Не дочь миллионера, а арестантка под надзором полиции — вот она кто была!.. А тут недавно фильм один посмотрела голливудский… Название?… Выскочило из головы. И придумала: разыграть похищение, папа заплатит миллион, и эти деньги Мира отдаст маме. Чтобы хоть немного справедливость восстановить.

Но сама, конечно, она бы не справилась. И тут ей подвернулись хорошие люди, предложившие помощь. Договорились с ними миллион пополам разделить. Полмиллиона для мамы тоже сумма нормальная.

— А ты не хочешь мне сказать, что это за люди? — спросила Вера. — И не бойся, ты ведь уже в безопасности.

— Я и не боюсь, — пожала Мира острыми плечами. — Только мужчину я не видела. А женщину… Я не могу сказать. — Она с вызовом посмотрела Лученко прямо в глаза. — Я обещала ей никому не говорить, так что…

— Ну и ладно, — кивнула Вера. — Обещала так обещала. Слово — вещь важная. Продолжай.

Про себя она подумала, что и так догадывается. А тут и девочка невольно подтвердила, что ее помощники — именно мужчина и женщина.

Мира продолжила свой рассказ. Это вначале ей казалось, что люди хорошие, а потом выяснилось… Ведь папа назначил награду за возвращение дочери такую большую, что всем бы хватило! А они… Гады, в общем. Короче, она от них удрала к маме. А мама — ну надо же быть такой дурочкой! Ведь могла бы эти десять миллионов получить, Мира же ее попросила: не звони папе, погоди!.. Но она позвонила. Heт, все понятно, но быть такой святой — это просто невозможно!.. Ну, а дальше неинтересно. Прискакали эти придурки, всех повязали — и маму, и меня… То есть не повязали, попробовали бы они меня повязать, а так…

— Господи, я так хотела, чтобы эти деньги достались маме! — снова заплакала Мира.

Пай тревожно взглянул на Веру: что, снова применить собакотерапию?

— Мама у тебя умница, — твердо сказала Вера. — Я бы тоже сразу позвонила.

— Да? — Девочка высморкалась. — А почему?

— Сразу же, ни секундочки бы не ждала. Ты только представь, как папа волновался, как переживал за тебя. Каждая лишняя минута ожидания для него — это же мучение. Это нервы, это быстрая старость, морщины и болезни. Нет, мама правильно поступила.

— Допустим… И что мне теперь делать? Вначале я хотела сказать папе: я сама нашлась, давай мне деньги! Но тогда бы я призналась, что сама себя похитила! А потом сама же и вернулась, то есть нечестно играла! А играть нечестно — это стыдно, мне папа всегда так говорил. Я, правда, немножко мухлевала, особенно во всяких детских играх… Короче, это тупик и полный провал.

— Ни в коем случае, — быстро сказала Вера, не дожидаясь нового приступа слез. — Никакого провала не наблюдаю. Ты просто ошиблась.

— В чем?

— Что маме нужны деньги. Эх, глупенькая! Ей нужна ты. Подумай сама: если бы тебе предложили вместо мамы деньги…

— Но мне не нужны деньги!

— А почему ты решила, что маме они нужны? Даже если на существование не хватает, но вдруг ей в жизни требуется что-то такое, чего за дензнаки не купишь? А? Ты у нее спросила? Тем более если деньги достались ценой твоего, извини за слово, шантажа.

Мирослава задумалась. Было видно, что такая простая мысль никогда не приходила ей в голову.

— А признаться папе ты зря боишься, — продолжала «ковать железо» Лученко. — Он сейчас так рад твоему возвращению, что как раз и можно признаваться во всех грехах. Мириться надо. Кстати… Что там с женой у Марата Артуровича?

— С Викой? — беспечно переспросила девушка. — Она ушла. Он говорит, что выгнал ее, но я слышала… В общем, нет у него жены теперь. Разведется ко дню рождения. У него скоро день рождения. Может… Как вы думаете, если теперь… — Она запнулась.

Вера внимательно на нее посмотрела.

— А что, надо подумать. День рождения, говоришь… Тогда, может быть…

Они принялись шептаться так тихо, что даже Пай не все понял.

Мира спросила:

— Но вы точно знаете, что он меня простит? И все получится?

— Получится или нет — не знаю. Будь готова к тому, что не получится, живи с открытым сознанием. А насчет прощения — простит, поверь мне. Посердится немного и забудет. Ты, конечно, та еще маленькая разбойница, но вы же не чужие люди.

— Вы думаете? — нерешительно спросила Мира.

— Я не думаю, я знаю. Ты уж мне поверь. Ну хочешь, я где-нибудь поблизости посижу. Для надежности. Если что, папочку вместе укротим. Втроем, с Паем. Давай, используй нас, докторов, пока мы тут…

— Oй, как здорово вы придумали!: — захлопала в ладоши Мира. — Только еще побудьте немного со мной.

— Ладно. А что ты тут делала? Рисовала?

— Ага. Мне, пока я там в ванной плакала, пришла в голову суперовая идея для рисунка на футболке.

— Ну-ка, посмотрим. — Вера наклонилась и подняла с пола лист картона, потом другой.

На всех картонах красовались варианты одного и того же сюжета. У воротника футболки была нарисована лиса с хитрющей рыжей мордой. Она обнимала горловину, как воротник-горжетка. На одном рисунке она свешивалась больше со стороны хвоста, на другом — мордой. На трех последних лиса держала в лапе пистолет, прорисованный со всеми пугающими подробностями.

— M-да, — сказала Вера. — Такой вот арт… Это тебе застрелить всех хотелось?

— Что, не нравится? — насторожилась Мирослава.

— Ты что! Еще как нравится, — искренне призналась Вера. — Идея действительно суперовая. Для молодежи, конечно. А давай еще немного подумаем, порисуем. Можно я тоже?…

— Конечно! Вот вам фломастеры, — сказала Мира.

Пай дремал у двери, время от времени поглядывая на хозяйку. Он, конечно, использовал всякую возможность, чтобы подремать, потому что он, можно сказать, чемпион мира по сну для закрытых помещений. Но ему было немного досадно. Так хорошо играли, ласкались, А теперь они что-то рисуют, рисуют… Чертят своими фломастерами по белым листам, а о нем совсем забыли. Не обращают на него никакого внимания. Безобразие. Кто вам настроение улучшил? Эх, люди… Нуда что с вас возьмешь, так и быть, рисуйте, только не увлекайтесь сильно. Ведь от них только и слышится: «Так, здесь на горловине бантик… Нет, не бантик, а бахрома, веселенькая такая… А облегание плотное? Ты что, конечно, свободное! Выточка… Подрезной карман… Это уже не футболка у нас получается, а кенгурушка… Воланы? Heт, это для юбки, сюда не подходит». И вдобавок обе пританцовывают и напевают…

Старостин тихонько приоткрыл дверь в коридор и заглянул. Сзади нависал Марат Ладыгин: ну? Что там? Они услышали песню Димы Билана, исполняемую на два женских голоса: «Все, все, все — хватит! Это не катит!» Охранник вытаращил глаза и осторожно закрыл дверь…

* * *

— Иди.

— Я боюсь.

— Да иди уже! Я здесь, снаружи, буду слать тебе лучи уверенности.

Вера Лученко и Мира Ладыгина стояли перед дверью кабинета ее отца. Невдалеке от них Сергей Старостин разговаривал по телефону и ждал, чтобы отвезти женщину и собаку домой. Паю было велено посидеть возле охранника.

— Вы и правда можете слать лучи?

— Это просто присказка такая. Хотя кое-что я послать могу. Ну, все, будь здорова. Ни пуха. И кстати, пожалуйста: больше никогда не устраивай таких переполохов. Жду в следующем году новых коллекций!..

Вера напоследок погладила девочку по плечу и отошла в сторону.

Марат сидел у компьютера и тоже разговаривал по телефону. Дверь приоткрылась, вошла Мира. В кабинете приятно пахло яблоками, на журнальном столике красовалась большая квадратная тарелка с горкой краснобоких яблок. Рядом лежала гроздь винограда. У Миры стало кисло во рту.

Папа повернулся к ней, увидел, сказал: «Я сейчас…» — и продолжат говорить.

Ей хотелось выйти, как раньше. Как всегда. Папа занят. И к тому же ей было все-таки страшновато.

Но Мира решила, что теперь не будет бояться. Ни за что на свете.

Она подошла и решительно потянула папу за рукав.

— Это срочно!

Оп положил трубку, повернулся к ней вместе с креслом.

— Что?

— Я хочу видеться с мамой, — твердо сказала она. И в подтверждение своей решимости брякнула на стол перед ним, прямо на клавиатуру, папку с рисунками.

Сверху был мамин портрет. Под ним тоже была мама: вот она сидит у окна, вот она готовит еду, вот просто смотрит… Верхний мамин портрет соскользнул на пол. Папа нахмурился и поднял его.

Мира ждала чего угодно. Она думала, что он начнет кричать. Или еще хуже: порвет рисунок. Но у папы задрожали руки. Он смотрел на мамино лицо, и теперь у него дрожал и подбородок.

Мира никогда не видела, как папа плачет…

Дверь была чуть приоткрыта. Вера услышала: «Папочка, послушай… Я должна тебе признаться…» Отошла к Старостину, присела рядом с ним на мягкий удобный стул. Погладила Пая: уже скоро… Подождала еще пять минут. Тихо. Посмотрела на часы, вздохнула и сказала Старостину:

— Сергей, поехали домой. У них все будет хорошо.

Пай обрадовался и вскочил. Домой, домой!..

Солнце прыгало в днепровской воде золотыми зайчиками. В приоткрытое окно машины задувал ветерок, пахнущий листьями. Осень…

— Вера Алексеевна, но ведь дело еще не закончено. Марат Артурович просил меня передать просьбу…

— Да-да, понимаю. Конечно, не совсем закончено, хотя главное позади. Я тоже не люблю, когда люди умирают не своей смертью. Так что мы с вами еще устроим показательные выступления. Я потом скажу когда. Мне еще кое-кого спасти надо.

— Помощь нужна? — спросил Старостин, искоса глядя на Лученко.

— Нет, спасибо. Там все проще.

* * *

В театре ее встречала Завьялова. По тому, как приветливо поздоровалась с ними дежурная на служебном входе, как подтянулся охраннику вертушки, можно было догадываться об авторитете актрисы. Она провела их подлинному коридору с дверьми вдоль левой стороны. Одну из них актриса открыла и ввела своих друзей в небольшую чистенькую гримерную.

— Вот, Раиса Сергеевна.

— Очень приятно, здравствуйте, — обратилась к ним женщина, стоявшая у ярко подсвеченного лампами зеркала. — Какова моя задача?

— Нас нужно превратить в бомжей, — сказала Вера.

Гримерша лишь понимающе улыбнулась:

— В бомжей так в бомжей.

— Ой, Верочка! — воскликнула Лида. — Я еще ни разу в жизни не играла бомжиху. А ведь это безумно интересная сценическая задача! Правда, Раиса Сергеевна?

— Да, да, — рассеянно отвечала ей мастерица. — Кто первый?

Первой к гримерному столу села доктор Лученко.

Пока Раиса Сергеевна превращала ее симпатичное лицо с синими глазами в опухшую морду пропойцы, а каштановые роскошные волосы — в серые засаленные космы. Лида разговорилась с гримершей о собаках.

— В общем, собачки делают нас нежнее… Но не все любят заводить домашних питомцев. А потом мы еще удивляемся, что люди такие жестокие, — Лида подошла к зеркалу, разглядывая себя и поправляя прическу. Тут она взглянула на Веру и всплеснула руками.

— Боже мой! Ну, Раиса Сергеевна, вы просто ас! Как вы смогли так быстро, буквально на наших глазах превратить Верочку в этакое жуткое чучело!

Лученко была неузнаваема. Из зеркала на нее смотрела одутловатая рожа с синяком под правым глазом и кривым ртом.

— Теперь, если мы достигли нужного результата, Лидочка, отведи те вашу подругу в костюмерную, пусть девочки подберут ей что-то соответствующее. А потом мы займемся вами.

Через час две маргинальные личности, которых легко можно было представить роющимися в мусорных контейнерах, сели в машину и отъехали от театра. По дороге на Осокорки они забрали Катерину, ожидавшую у своего дома. Та испытаю некоторый шок, услышав голос доктора Л учен ко от незнакомой уродины, однако быстро поняла ситуацию. В дороге Вера посвятила всех участников в свой план.

— Вера, как ты думаешь, эти двое — очень опасные ребята? — спросила Лида.

— Один из них, который звонил, опасен для таких же, как он сам. Перестает владеть собой после определенной дозы спиртного. И для неподготовленного человека может представлять угрозу. Но мы-то подготовлены. Второй — вряд ли. Он никак себя и не проявил, если не считать тех звуков, которые подсказали, что их двое, но думаю, он в этой паре ведомый.

Катя покашляла и сказала:

— Вы, Лидия Петровна, не переживайте. Я им все кости пересчитаю еще задолго до того, как они на вас только посмотрят.

— Катя, — проникновенно сказала Лида, уже знакомая с Катиной тяжелой рукой массажистки, — когда это говорите именно вы, то вам как-то веришь! — Она помолчала, — Хотя вначале я думала, что мы просто заплатим и заберем Сонечку…

— Понимаешь, подруга, — сказала Лученко. — Эти похитители — моральные инвалиды, садисты мелкого масштаба. К тому же патологические трусы. До самого дна еще не опустились, но на пути к тому. Кроме алкоголя, кайф ловят от причинения страданий ближнему, унижения его и издевательства. Весь смысл именно в злобном глумлении. От тебя требуется эмоциональная реакция, все равно какая, главное — заставить реагировать и тем самым подтвердить существование этой мерзости. На твоей реакции — страхе, боли, страдании, ненависти — мерзость сладострастно паразитирует. А не отреагировать трудно, ведь и вправду достает. Так что деньги тут не главное, деньги заплатить можно. Небесполезно. Это понятно? Раз присосались, будут приставать снова и снова. Ты заплатишь раз, они удвоят цену, потом еще и еще.

— Вот гады! — сказала Лида.

А Вера подумала о других похитителях. Мира Ладыгина уже дома, но дело следует закончить. Только вот как? Нет никаких доказательств. Только Верино знание, как все происходило. Значит, надо что-то придумать, обставить все единственно возможным образом. Ужасно не хочется общаться с ними снова, потому что душа протестует. Трудно привыкнуть к человеческим подлостям… Но и злиться глупо. Тут нужно обезвреживание и обездвиживание, тщательное и с полным учетом свойств этих зверей. Как на охоте. На слона ведь не пойдешь с дробовиком. на змей — с крупной сетью. В общем, подготовка к охоте — очень важное дело. Каждый человек — охотник. И Вера Лученко тоже. Только у нее лучше получается, потому что она специалист по таким процедурам…

Наконец подъехали к дачному участку, оставили машину в соседнем переулке. Катя-гестапо повела компанию к нужному дому, сама пошла огибать его с тыла.

Двое собутыльников сидели за тем же столом во дворе дачи. Хозяин дома, он же похититель Сони — толстый, с маленькими свинцовыми глазками, по кличке Муха — был уже изрядно пьян. Другой, по прозвищу Яцык, работавший охранником в Лидином театре, был ненамного трезвее.

У забора появились две неопрятные женщины. Одна, с пакетом бутылок, потешно кривила рот и пошатывалась. Пьянчужку Вера играла так, словно всю свою жизнь работала не врачом, а актрисой.

— Эй, мужики! У вас бутылки не найдется? — спросила она.

— Ты че, не видишь? Мы в процессе, — не зло ответил Муха, разморенный от водки.

— Я подожду, мужики! Я вас не тороплю. Посижу тут под забором, а вы пейте на здоровье…

— Можно мы туту вас паданцы соберем? — заканючила другая, тыча грязной лапкой в сторону сада. Она была похожа на ведьму. Спутанные грязно-коричневые космы падали на лицо и полностью его закрывали. На ней был ватник, с бедер свисали спортивные штаны, изношенные до бахромы. Узнать Лидию Завьялову в этом гриме не смог бы ни один зритель.

— Валяйте, — разрешил Яцык.

— Только к столу не подходить. А то мы сифилиса боимся! — затряс в смехе жирными складками Муха.

«Бомжихи» рассредоточились по саду и быстро отыскали в самом углу участка старую конуру, а в ней — рыжую Соню. Сеттерша счастливо подпрыгивала и повизгивала, увидев свою хозяйку. Ее умные глаза словно говорили: «Заберите меня отсюда! Вы же видите, меня посадили на цепь, и за двое суток ни разу не покормили. Даже воду не догадались поставить!» Вера погладила Соню по медовой шелковой шерсти, а Лида прижалась к ней и не могла оторваться.

— Тише! — сказала Вера. — Тише, моя хорошая! Потерпи еще немножко. Осталось совсем чуть-чуть. Mы вызволим тебя. Только еще капельку подожди. Хорошо?

Рыжая Соня слушала внимательно, склоняя свою голову то вправо, то влево. Когда женщина закончила говорить и взяла за руку Лиду, чтобы идти. Соня положила голову на передние лапы, вздохнула и принялась ждать.

— Ты думаешь, она тебя поняла? — Лида с нежностью смотрела на Соню.

— Уверена, — ответила ее подруга и добавила, нахмурившись: — Лидусь! Соберись!

— Я готова, — глубоко вздохнув, ответила актриса. — Ой, подожди. — И она напряженным полушепотом сообщила, что узнала этих двоих: один работает в театре охранником, второй однажды к нему приходил. Запинаясь, вспомнила имя и фамилию охранника. Как звали хозяина «опеля», Вера помнила по бумажке из ГАИ. Она кивнула подруге и тихонько сказала:

— Начинаем.

Они подошли к столу.

— Ну, — икнул Муха, — погуляли, а теперь пошли вон.

Вера ответила так, что каждое ее слово было будто отлито из металла:

— Тебя, Витя Мухин, разве не учили в школе, что брать чужое нельзя? А ты, Гена Яцышин, разве не слышал, что животные — братья и сестры наши меньшие?

Муха и Яцык ошеломленно уставились на сумасшедшую бабу, которая говорила странные слова и откуда-то знала их имена и фамилии.

— Ты че?! Охренела? — Яценко весь подобрался, готовясь то ли треснуть эту грязную бомжиху, то ли сбежать от ее взгляда.

— Откуда она знает наши фамилии? — рыкнул Мухин.

— Я не только ваши фамилии знаю, — строго сказала Вера, — я знаю, что вы делали и что с вами скоро будет. Например, ты, Витек, мелкий жулик и шестерка. А про Гену моя подружка рассказать может.

— Воровать нехорошо, Гена, — вступила со своей партией Лида, — Зачем же ты в театре у актеров по гримеркам рыскаешь? Они друг на друга думают, ссорятся. А ведь ты охранять должен, а не воровать! По-твоему, что они с тобой сделают, когда узнают?

Внезапно Яцык метнулся в дачный домик, чтобы взять свой газовый пистолет, положенный охраннику на дежурстве. Но не успел.

— Стой! — раздался над ним голос Кати-гестапо, вдруг оказавшейся за спиной Яцышина. Она стукнула охранника по шее, и тот присел от боли. Муха, попытавшийся напасть на Катю, тут же хлестко получил от нее в нос. Hижняя часть его лица залилась кровью.

Катя по-хозяйски обошла их и назидательно сообщила:

— Не туда вы вписались, козлы! Ты теперь кривой будешь, — поставила она диагноз Мухе. Он тихо матерился, держась за нос. — А ты завтра уволишься из доблестной театральной охраны, понял? — Она стукнула ногой по сапогу сидевшего на земле Яцышина.

— Погодите, Катюша, — мягко остановила ее Вера. — Лучше подержите их так, чтобы не могли отвернуться.

Вера посмотрела двум горе-похитителям в глаза властным взглядом, стараясь пробудить рефлекс подчинения.

— Вы больше никогда не сможете брать чужое! — четко произнесла Вера, удерживая их в напряжении. — С этого дня всякий раз, когда у вас появится желание взять чужое, правая рука будет неметь! Спать! Через три часа проснуться, забыть нас и собаку!

Пока они шли к машине, а Соня радостно носилась вокруг, Лида поинтересовалась, действительно ли «эти гады» забудут все происходившее и правда ли, что рука будет неметь. Вера устало пожала плечом.

— Вряд ли навсегда, но достаточно надолго. Приказ забыть — это просто блокирование вспоминания, не «стирание» памяти, а программирование ее неиспользования. Но приказ со временем рассасывается… На какое-то время появится непонятное им самим отвращение к привычным гадостям. А навсегда… Если бы это было так просто! Единственное, что обещаю, — именно нам они уже не опасны. Все, лекция окончена.

И история похищения рыжей Сони на этом тоже была закончена. Однако вскоре случились еще два события, имевшие для рыжей красотки большое значение.

Объявились Сонины хозяева. И как ни стонала Лида, собаку пришлось вернуть. Оказалось, муж и жена попали в автомобильную аварию, все это время они просто лежали в больнице. Выписавшись, они сразу же приехали в клинику. Туда же в назначенный день и час Лида с Верой привезли Соню. Лида еще накануне уговорила подругу присутствовать, конечно же, для моральной поддержки. Вместе они наблюдали, как рыжая Соня влетела в маленький холл, увидела в кресле Кисина и внезапно залаяла от радости, запрыгала вокруг него, норовя лизнуть его превосходительство в лицо. Подруги хохотали, а ошалевший от внезапного напора Кисин, сладко спавший в удобном кресле, старался увернуться от Сониных поцелуев и в конце концов удрал во двор.

Все остальные тоже вышли. Какое солнце! На душе стало как-то тепло и спокойно.

Трудно, конечно, было убедить Лиду отдать собаку хозяевам. Но когда те вышли из машины и она увидела, как радуется ее любимица встрече со своими первыми владельцами, она успокоилась:

— Надо же, она их простила!

— Лидуша, — утешала ее Вера, — тем, кого мы любим, мы желаем добра, правда? Ты же видишь, как Соня счастлива, что ее владельцы вернулись за ней.

— Вижу! — всхлипнула Лида.

— Мы ведь любим животных не ради себя, а ради них. Помнишь, как Соня грустила, думая, что ее бросили? А теперь она снова с теми, кого любила с самого детства. Они — ее стая.

— Что ж, по-твоему, она меня совсем не любит?! — У Лиды в глазах заблестели целые озера слез.

— Ну конечно же, она тебя любит, ты ее приемная мать. Она всегда будет тебя любить. Может быть, ты даже сможешь ее навещать.

— Правда? — обрадовалась Лида, как девочка. Потом задумчиво посмотрела на велюрового Кисина: — Какой красивый все-таки этот кот. Может, мне его взять к себе? А, Вера?

«Ни за что», — подумал кот, дернул ухом и неторопливо отправился к своему любимому креслу.

— Нет, — вздохнула Лида, — Соню мне никто не заменит.

Вторым событием, происшедшим спустя некоторое время, стала премьера спектакля «Королева Марго», где Лидия Завьялова сыграла главную роль. На премьеру пришли подруги актрисы, нарядно одетые, с букетами алых роз. По версии Александра Дюма, король Генрих повсюду возил с собой корзинку со щенками спаниелей. Он свято верил, что песики берут на себя все его болезни. И вот в одной из душещипательных сцен зрители увидели: крохотные ушастые щеночки своими влажными мордочками нежно шекочут королевские ладони Марго-Завьяловой; она, поглаживая их, беседовала с королем. Пока королева ласкала маленьких собачек и произносила какие-то патетические слова, зал любовался игрой талантливой актрисы. Но тут один из щеночков перевернул корзинку и по сцене разбрелись толстенькие, шелковые, ушастые рыжие малыши-сеттеры.

Даша, склонившись к плечу Веры, прошептала:

— Сонины?

Та утвердительно кивнула.

— Вот дает Лидка! — восхищенно шепнула Даша Сотникова. — Перекроила самого Дюма! Что-то не припомню у него ничего о сеттерах.

На нее зашикали. Кто-то из восторженных поклонников актрисы крикнул:

— Браво, королева!

А Лида, с умилением глядя на щенков, произнесла так тихо, что никто в зрительном зале не услышал, но ее подруги прочли по губам:

— Браво, Соня!

9. ДУРАК И МАРГИНАЛКА

— Вера Алексеевна, а может, как-то иначе? — спросил Сергей Старостин.

Они сидели в рекламном агентстве Дарьи Сотниковой, в кабинете хозяйки, и пили кофе. Этот напиток имелся у рекламистов в разных вариантах: растворимый, по-восточному, эспрессо, латте и капуччино. Кофе в агентстве пили беспрерывно, специфический аромат густо висел во всех помещениях и прочищал глаза, уши, а главное — мозги, основной рабочий орган местных гениев. Если все сотрудники получили по чашечке и находятся каждый на своем месте, то рекламное агентство работает как хорошо смазанный механизм. И тогда нельзя выбросить ни одного звена из хлопотливой рекламной цепочки.

Но сегодня не было видно клиентов. И сама Даша, первое лицо агентства, отсутствовала. А менеджеры, креативные работники и дизайнер помогали в главном офисе людям Старостина переставлять стулья и раздвигать столы к стенам: нужно было освободить пространство для пресс-конференции. Такое у них сегодня было задание.

— Все-таки объясните, зачем устраивать это концертное шоу? — продолжал приставать к Вере Лученко сотрудник Ладыгина.

— Думаете, я так люблю концерты? Потому что иначе нельзя. — Вера отпила еще один глоточек эспрессо. — Вот мы с вами уже не первый день знакомы. Вы несколько раз убеждались: все, как я говорю, так и случается. Если я обещаю — это исполняется. Так почему же вы сейчас в триста двадцать седьмой раз во мне сомневаетесь? А, Сергей?

— Ну…

— Уж не потому ли, что я женщина? — Вера укоризненно покачала головой. — Ай-ай-яй. Вас женщина обидела?

Старостин сердито потер свой шрам.

— Так, не будем переходить на личности! — Но тут же невольно улыбнулся. — Нет, на вас невозможно обижаться. Да я же логически рассуждаю: почему нельзя просто арестовать виновников? Вот вы ведь даже сейчас не говорите мне, кто они. Почему не задержать и не предъявить обвинение в похищении Мирославы, в убийстве Инги? Да и в убийстве двух моих сотрудников — тоже?

— А где улики, доказательства? — напористо возразила Лученко. — Что вы предъявить собираетесь? Мои догадки? Мои, извините, экстрасенсорные способности? Мирослава Ладыгина свидетелем выступать не будет, вы сами не захотите.

Озадаченный Старостин торопливо кивнул.

— Вот смотрите. Как убивали стилистку в журнале, никто не видел. Сотрудники ваши там, на ночной дороге, судя по вашему же пересказу, первыми напали на неизвестного. Аргумент, что хотели вернуть деньги Ладыгина, находящиеся в пакете, не прокатит. Ведь это была бумага! Так что неизвестный, допустим, защищался. Вот и ответьте: на основании чего открывать уголовное дело?

Ее собеседник отвернулся, забарабанил пальцами по столу и налил себе вторую чашку кофе.

— Для врача вы слишком хорошо осведомлены о наших специфических процедурах, — сказал Сергей.

— А вы, как для милиционера, слишком плохо, — парировала Вера. — Или вы просто ждали, чтобы я это сама сказала? Вслух.

Она стукнула о блюдце пустой кофейной чашкой.

— И вообще, пусть все будет по моему сценарию. Поскольку без меня вы с этим делом не справились бы, то и концовку я ставлю сама. Считайте, что это мой каприз, Я, может быть, люблю эффектные концовки.

Они поднялись и вышли в главный офис. Посреди помещения росло дерево. Не в кадке, не в горшке, а прямо из круглого отверстия в паркете. По широким разлапистым листьям в торчащем посреди офисного пространства дереве узнавался каштан. В воспаленную креативом голову арт-директора агентства Александра Романенко пришла когда-то мысль посадить в офисе свое любимое дерево. «Почему Одиссей мог построить свой дом вокруг дерева, — темпераментно защищал он свою идею, — а мы не можем? И вообще, к вашему сведению, самая грязная улица благодаря деревьям намного чище самого вылизанного офиса! Если посадить дерево внутри офиса, мы будем дышать чистейшим кислородом!»

Безумную идею вначале восприняли скептически. Но каштан сразу выделил агентство Сотниковой из множества подобных. Люди приходили вначале из любопытства, а потом становились клиентами. Так что жизнь фирмы протекала под сенью каштана в прямом смысле этого слова.

А сейчас вокруг дерева было просторно. Перестановка мебели Закончилась. Одни сотрудники агентства присели за столы, другие вышли покурить и встречать журналистов у входа.

— Вы подготовились, как я говорила? — спросила Вера.

— Да, — ворчливо ответил Старостин. — В кабинете стоит. Но мне не нравится ваша таинственность, особенно в этом вопросе!

Накануне Лученко попросила его экипироваться на пресс-конференцию как в Африку для охоты на зверей. Или, точнее, не для охоты, а для исследовательских нужд. А именно — принести ружье, которое стреляет дротиками со специальными ампулами. В ампулах, объяснила Лученко, должен быть транквилизатор М99. Специальный, предназначенный для обездвиживания животных. Именно этот препарат, производный от морфина, должен практически мгновенно усыплять жертву. Охранник удивился, но все же достал через знакомых ветеринарную пневматическую винтовку и дротики с ампулами.

— В кого стрелять-то будем? Почему М99? Это ж слона остановить можно, а у нас тут, если не ошибаюсь, люди, а не слоны… И зачем, если есть наручники?

— Сергей, — мягко ответила Вера. — Наручники тут не помогут, вы увидите. И в кого стрелять, поймете сразу. Я-то надеюсь, что не понадобится, но не очень. Вы сами читали распечатку, которую мне передали? Помните, я вас просила срочно выяснить, где пересекался Ладыгин с кем-нибудь из журнала «Эгоист»?

— Читал. Но этого человека обездвиживать не придется.

Вера молчала, улыбаясь. Сергей потер играм, нахмурился.

— Погодите… Неужели… Вот черт!..

— Наконец-то догадались! — сказала женщина. — Не промахнитесь только.

Бывший оперативник криво усмехнулся. Он умел стрелять не целясь, не думая, на звук и вспышку, из любого положения, из любого оружия. Уж он не промажет.

Накануне Дарья Сотникова отправила приглашение от имени рекламного агентства во все средства массовой информации, с которыми она сотрудничала в продвижении марки «Мира Ладыгина». В приглашении было сказано, что Марат Ладыгин, российский предприниматель и миллионер, приглашает журналистов на пресс-конференцию, посвященную спасению его дочери Мирославы от похитителей. Кто откажется прийти на такое мероприятие?

На самом деле нужны были не все, конечно. Но так захотела Вера Лученко.

— Поймите, Сергей, — сказала она. — Все, что здесь произойдет, увидят и услышат журналисты. И сразу опубликуют в своих изданиях. Это же жареный материал! И вот тогда, по старым неписаным законам нашей страны, когда поднимется, так сказать, голос общественности, открыть уголовное дело будет намного легче. Один из деятелей сдаст другого… Да и во время моих шоу, как вы их называете, человек гораздо легче признается в своих преступлениях, чем в кабинете следователя. Вы это должны понимать.

Он понимал.

Через полчаса в офис набилось около десятка человек. Остальных, числом еще около двадцати, попросили ждать снаружи. Вошедшие же расселись за столами. Столы были накрыты: бутерброды, минералка, соки.

Лученко вышла в центр, к каштану, на ходу погладила его лист.

— Дамы и господа! — сказала она. — Разговаривать с вами буду я, Вера Алексеевна Лученко. Марат Артурович Ладыгин поручил это мне. Так что прошу если не любить и жаловать, то хотя бы слушать.

Гости разочарованно зашумели.

— А вы администратор олигарха? — спросил кто-то.

— Нет, это пиар-директор бренда его дочери, — сказала Альбина Фоя.

— А где он сам?

— Его не будет, — сказала Лученко.

— Тю…

Редакция журнала «Эгоист» присутствовала в почти полном составе. Главный редактор Глеб Дегтярев сварливо спросил:

— Это надолго? Я на переговоры тороплюсь.

Вера сказала, обращаясь ко всем:

— Вы угощайтесь, угощайтесь. Надолго не задержу. Но обещаю: будет интересно.

Журналистов не пришлось упрашивать налегать на еду и питье.

— Только я не пиар-директор. Я врач, психотерапевт.

Послышались возгласы:

— Ничего себе!..

— Что за шуточки?

— А что, нас будут проверять на целость крыши? — пошутил кто-то.

Все рассмеялись.

— Я расскажу вам, как случилось, что Мира Ладыгина была похищена, и кто это сделал. А вы внимательно слушайте, потому что эти люди находятся среди вас.

В офисе мгновенно воцарилась тишина, будто выдернули штекер колонок из усилителя.

— Да, — негромко добавила Вера, — именно так. Именно поэтому просьба ко всем: пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, я узнала, что Миру похитили, и сама обратилась к Ладыгину, желая ее найти.

— Вы следователь? — спросила Батонова.

— Потому что, — продолжала Вера, не обращая внимания на реплику, — я общалась с девочкой на открытии ее магазина. И кое-что мне показалось странным…

Лученко рассказала, как она заметила, что девушка нервничает. Она не могла перерезать ленточку, и в ее вздрагивающих лопатках Вера увидела кое-что из области своих диагнозов. Потом предложила девушке простейший тест и убедилась, что Mира устала, хочет скрыться от всех, у нее приступ социофобии. Например, она пожелала быть ласточкой. То есть такой птицей, которая не опускается на землю, не живет на ней. Кроме того, она нервничала не из-за вопросов журналистов, а из-за чего-то, что должно было случиться после презентации. Поэтому, когда Mирослава Ладыгина исчезла, возник вопрос: это похищение или она скрылась сама? Пятнадцатилетняя девочка не смогла бы самостоятельно организовать свое исчезновение столь ловко. Значит, ей помогали. Кто? И она, Лученко, начала заниматься этим делом.

Поднялся шум.

Вера ожидала, конечно, что журналисты не будут сидеть тихо, что они примутся ее задевать. Доктор-следователь. Психотерапевт-сыщик. Ладно, пусть, все равно их не сдержишь. Лишь бы тот, ради кого был затеян весь спектакль, не попытался улизнуть. Но он, кажется, ничего еще не понял.

Пока гости бурлили, Вера взяла себе стул и уселась под каштаном. Стоять надоело. Оглянулась на Старостина — он возвышался в проеме полуоткрытой двери Дашиного кабинета. Молодец. Ну что ж. продолжим.

— Итак, — сказала Вера вроде бы негромко, но все замолчали, — я предприняла кое-какие шаги. А дальше, чтобы вам было понятнее, изложу все в виде истории нескольких человек. Это реконструкция, основанная на сведениях об этих людях и на моих собственных наблюдениях. Поэтому она очень близка к реальности. Но даже если и есть такие- то неточности, поправлять меня не надо. Кстати, я имена зашифровывать не стану и опять-таки предупреждаю — нет смысла перебивать. Вы в любом случае услышите все, что я собираюсь здесь сказать, до самого конца.

И психотерапевт Лученко принялась рассказывать.

Это началось в школе. Ее вызывали к доске, спрашивали урок. И она молчала. А что говорить? Дома она добросовестно читала домашнее задание. Пока смотрела на буквы, вроде все было в порядке. «После реформ Петра образование стало необходимой и обязательной частью становления и формирования…» Когда закрывала книгу, тут же все забывала.

Весь класс смеялся над ней. Но дети, ровесники, мало ее раздражали. Ну, дурачки. Дашь кому-то подзатыльник, и все. Только надо руку сдерживать, рука у нее тяжелая. Широкая в плечах и бедрах, мощная, коренастая девочка занималась греблей и была надеждой юношеской команды клуба «Спартак».

А вот учитель… Она молчала. Он сердился. И так раз за разом. Он кричал на нее, потом начал издеваться: «Ну-с, Ульяна Чуб, прошу к доске! Давненько не слышал твоего тупого молчания и единиц не ставил!» Вызывал родителей и предлагал им перевести Ульяну в школу для детей с ограниченными возможностями. А что родители? Папа вообще не папа, а отчим. А мама… Ульяна была даже не уверена, что это ее родная мать. Слишком они непохожи: мама тонкая, изящная, умная. А она…

В восьмом классе Ульяна не выдержала и сломала учителю истории руку, которой он выводил в ее дневнике единицу и еще украшал цифру завитушечками, посмеиваясь. Разразился скандал. Все остальные учителя отказались иметь с ней дело. И ее выгнали из школы.

Но она и сама ушла бы. Надоела ей эта учеба. Зачем она нужна? Тем более врубиться ни во что невозможно. Все понятия, слова, правила и упражнения находились будто бы за толстым слоем ваты.

А еще через год она ушла из дома. Все лето ездила с командой на соревнования, тренеру врала, что родители отпустили. Потом тренер узнал, произошел конфликт. Она плюнула на греблю и пошла в секцию тяжелой атлетики, толкать ядро, ведь для гребли она стала уже слишком тяжелой.

Тут ей очень понравилось. Ульяна не пропускала ни одной тренировки, без устали качалась, качалась, качалась… Тело болело, но ей это доставляло удовольствие. Тренер не мог нарадоваться: девушка мощная, мышцы как у гладиатора, ядро толкает, словно игрушку. Подтренировать малость, технику поставить — чемпионкой будет. И она действительно стала через гол чемпионкой страны. Еще два года — и можно отправлять ее на олимпийские игры. Во время тренировки на нее приходили посмотреть другие тренеры, начальство из спорткомитета, журналисты.

Ульяну погубила не звездная болезнь и не зависть девушек, ее коллег по команде, — всего этого она избежала. Ее подвела собственная тяга к маргинальности и агрессивность. Например, ей нравилось, здороваясь, брать протянутую руку и сжимать изо всех сил. Знакомые с ней перестали здороваться.

Однажды пришел на тренировку очередной журналист, пожелавший что-то о ней написать. Спортсменка качала пресс, сидя на обтянутом кожей гимнастическом коне и засунув ноги в шведскую стенку. Она сгибалась и разгибалась, как заведенная, держа за головой в руках чугунный блин от штанги.

— Здравствуйте, — сказал журналист и посмотрел на нее с уважением. — Вот это да!..

Она слезла с коня, тяжело дыша и утирая пот со лба.

— Ульяна Чуб, — сказала она и протянула журналисту руку.

Трудно не пожать даме руку, если она се вам протягивает. Парень вложил свою ладонь в Ульянину, и… Он словно попал в тиски. Журналист хотел выдернуть кисть, но не смог, несмотря на то что был довольно крепким. А женщина сжимала его руку все сильнее, на ее предплечье вздулись переплетенные канаты мышц. Парень согнулся пополам и закричал, потому что волна острой боли из руки ударила ему в грудь…

Вбежала из раздевалки другая спортсменка команды, завизжала, позвала на помощь тренера. Тренер не выдержал и изо всех сил хлестнул Ульяну полотенцем по лицу. Только тогда она опомнилась и отпустила журналиста.

Вызвали врача, тот качал головой, посоветовал прикладывать лед. За журналистом вслед долго бежал тренер и уговаривал его не сердиться на дуру. Потом вернулся и сделал ей выволочку. Требовал больше так себя не вести, ведь она подводит и себя, и всю женскую команду по толканию ядра. Ульяна угрюмо молчала.

В другой раз ей понадобилось завести пластиковую карту, чтобы на нее перечисляли деньги. Это ее попросил сделать тренер. Ульяна пошла в ближайший банк, взяла у операционистки бланк заявления и принялась его заполнять. Это длилось полчаса, девушка вся вспотела. А операционистка отказалась принимать листок с зачеркиваниями и помарками.

— Дайте другой, — засопела Ульяна.

Еще полчаса мучительной возни, путаницы из квадратиков, галочек, букв…

— Я не могу взять у вас такое заявление, — снова сказала операционистка.

Но Ульяна настаивала, начала ругаться. Тогда работница банка из-за стеклянной перегородки кивнула охраннику, тот подошел и вежливо взял Ульяну под локоток.

— Давайте пройдем на выход, девушка, — сказал он заученную фразу.

«Девушка» прижала руку стража банковского порядка к своему боку. Рука оказалась стиснута широчайшей мышцей спины и разгибателями плеча, как двумя стальными катками. Потом Ульяна прошла к двери, а сопящий от боли через нос охранник против воли потащился за ней. У двери она выпустила его руку и вышла на улицу. Охранник выскочил за ней, выкрикивая вслед что-то неразборчиво-угрожающее. Тогда Ульяна оглянулась и спокойно посмотрела на него.

У мужчины на поясе находился весь положенный набор: газовый баллон, пистолет в кобуре. Наметанный глаз по винту на рукоятке пистолета определил бы, что он пневматический, стреляет металлическими шариками. Но Ульяне было все равно, пневматический, газовый или настоящий. Она не боялась ни людей, ни оружия. Чувство страха было ей совершенно незнакомо, как собаке породы бультерьер.

Охранник поторопился скрыться от бесстрашной силачки назад, в прохладу банковского холла. Он долго еще потирал руку, стараясь забыть мимолетное чувство беспомощности.

Раз агрессия, два агрессия… Ульяна долго не знала, что ей делать со своей агрессией. Ведь это вроде бы антиобщественно. Но в конце концов она просто поменяла чувства местами. Там, где остальные люди испытывали радость, она ощущала злобу и желание разрушить. И это приносило ей самое настоящее удовольствие. Она почувствовала себя свободно и раскованно, не мучаясь теперь ни малейшими угрызениями совести после причинения физической или психической боли кому угодно.

Вскоре оказалось, что журналист все же нажаловался кому-то. Тренер ругался и плевался, заявил, что она не поедет на Олимпийские игры. Ульяна рассердилась на него.

На следующей тренировке ядро два раза пролетело возле головы тренера, хотя он стоял в стороне.

— Ты с ума сошла. Чуб?! — испуганно закричал тренер.

— Я хочу попасть вам в голову, — честно призналась Ульяна.

Ее выгнали из команды и из спортивного клуба.

Она подумала немного и кое-что решила. Явилась на стадион, прошла вертушку — ее не рискнули задерживать. Но тренеру позвонили. Он выбежал из зала наружу.

— Чего тебе?

— Я хочу вам сказать пару слов…

— Только не подходи! Стой там, где стоишь!

Ульяна невольно улыбнулась, удовлетворенная. Ее боятся. Это приятно.

— Я пойду записываться на это… Как его… На службу в армию по контракту. Скажу, что спортсменка, чемпионка. И дам ваш телефон, Валерий Федорыч. А вы мне рекомендацию напишете. Ну, и если позвонят, то… Это самое… Вы ничего плохого обо мне не скажете.

Тренер молчал и смотрел на нее. Выросла девушка и поумнела немного. Даже кое-как научилась носить женскую одежду. Существо, скроенное по принципу идеального оружия. Автомат Калашникова, выполненный скульптором Шемякиным. Непонятно только, кто это: мужчина или женщина. Унисекс, предназначенный для уничтожения себе не подобных. А поскольку не подобными ей были все окружающие, то они явно ощущали исходящую от Ульяны угрозу. Что ж, пожалуй, в армии ей самое место.

— Ну? — Ульяна по-бычьи наклонила голову.

— Ладно, — сказал тренер. — Я все сделаю. Только не приходи сюда. И чтобы я тебя больше никогда не видел.

На военную службу по контракту ее взяли не сразу. В военкомат на эту тему обращались разные люди, и хоть нечасто, и нужда в таких бойцах была, — все же существовали ограничения. Например, чтобы не млачше двадцати пяти лет. Ей было двадцать два. Но для Ульяны Чуб сделали исключение. На нее все офицеры сбежались посмотреть… Еще бы — такая девушка!

Она служила вначале в Херсонской регулярной части, в авиационном полку. Потом еще несколько лет в спортивном клубе армии. С подчиненными она по своей привычке не церемонилась. Но на фоне обычных армейских будней ее садизм был не слишком заметен.

И все же конфликт рано или поздно должен был случиться.

В офицерскую столовую пришел прикомандированный на время майор. Ему захотелось пофлиртовать с новенькой, штабной работницей. Оба они оказались за одним столом с Ульяной. Хиханьки и хаханьки не очень мешали ей поглощать свою порцию борща. Но майор, решив подольститься, потянул к себе блюдо с хлебом, маслом и шоколадом, взял коричневую плитку и отдал розовощекой симпатичной девушке.

В принципе, можно было подойти к окошку раздачи и попросить еще шоколаду…

— Вот вам витаминчиков, — сказал он. — Кушайте на здоровье.

— Отдай шоколад, — сказала Ульяна.

Майор очень удивился. Сидит рядом какая-то гора, пародия на женщину с погонами прапорщика, и еще смеет рот открывать? Тьфу!..

— Вы как со старшим по званию разговариваете? А ну, встать по стойке смирно!

Штабная молчала. Видно, новенькая, не знала еще прапорщика Чуб.

Ульяна придвинулась к ней.

— Как звать?

— Лена, — испуганно прошептала девушка.

Ульяна взяла в руки стул, на котором сидела Лена, и легко его приподняла вместе с сидящей. Лена завизжала и схватилась за сиденье, чтобы не упасть.

— Что вы делаете?! — изумился майор.

Ульяна, не обращая на него внимания, стряхнула Лену со стула, взялась руками за его ножки и потянула в стороны. Алюминий заскрипел, мышцы женщины-культуристки вздулись буграми. Наконец, одна ножка с громким хлопком отломилась.

— Лена, — сказала силачка, — а сейчас так хрустнет твой позвоночник. Врубаешься? Отдай шоколад.

Девушка, рыдая, выбежала из столовой. Вокруг зашумели, закричали опомнившиеся офицеры, майор схватился за кобуру. Но расстегнуть не успел: в шею под его подбородком ткнулся холодный ствол ульяниного пистолета.

Скандал замяли, свидетелей попросили молчать — нечего позорить армию. Но Ульяне пришлось демобилизоваться.

Она устроилась охранницей. В скучном фойе офисного здания прошло несколько лет. А потом она познакомилась с Глебом Даниловичем Дегтяревым, главным редактором журнала «Эгоист». Он искал себе личного охранника, причем непременно женщину. Почему именно женщину? Для «понта». Чтобы выглядеть нестандартно, чтобы о нем говорили: вот, у Глеба не как у всех.

Правда, его бодигардом она недолго проработала. Кадровики ему сказали: охранник вам по штату не положен, и нам влетит, и вам. Оформляйте ее как-то иначе. Он пристроил Ульяну в отдел распространения журнала и попутно решил: а почему бы время от времени ее не трахать?

До этого в жизни бодибилдерши было мало мужчин и вообще немного радостей. А тут — постоянный любовник… Да еще какой! Она даже стала следить за собой, пользоваться парфюмами, делать стрижку. Одеваться захотела подороже, в кожаные брюки и куртки. Благо зарплата позволяла.

Ульяна постепенно стала воспринимать Дегтярева как свою семью, которой у нее давно не было. Кличку «Ультерьер», которой он ее в шутку наградил, она воспринимала как знак оценки ее преданности. Она для него была готова на все. Ну и что, если у него случаются мимолетные увлечения? Ульяна даже не ревновала. Все равно он в конце концов приходит к ней, только ей доверяет и только с ней делится сокровенным.

Это потому что она молодец, здорово наладила распространение. Конечно, не без агрессии… Она, не задумываясь, использовала весь свой испытанный арсенал давления на людей. Ведь во всех точках, где приходилось договариваться насчет продажи «Эгоиста», работали живые люди. Из мяса и костей. Одни ее боялись, другие прятались, но журнал брали. Правда, потом, когда журнал разросся и стал солидным изданием, Ульяна уже стала называться «директор по распространению» и лично по точкам не бегала. Но муштровала своих подчиненных как следует…

Она не сомневалась, что когда-нибудь Глеб поймет: Ульяна Чуб надежнее всех на свете. И женится на ней. О детях она не думала, ей не хотелось. Дело в том, что это было ее больное место. Еще юной спортсменкой она «залетела» от кого-то на сборах. Обычное дело: мальчики, девочки… Сделала аборт. Спустя годы, став уже взрослой женщиной, она встречалась с одним военным и решила (…)[1]

— Марат Артурович! Даже если мне пока чего-то не хватает, что с того? Дайте попробовать! Не ошибается тот, кто ничего не делает. Позвольте мне совершить свои собственные ошибки!..

— А не пошел бы ты, — сказал Ладыгин, — вместе со своими ошибками знаешь куда?

И сказал куда.

Пришлось Дегтяреву уйти опозоренным. Он пытался поговорить с другими владельцами журнала. Но оказалось, что Ладыгин его опередил: он рассказал друзьям о смехотворных притязаниях Дегтярева. И они над ним лишь поиздевались.

Однако время и связанные с ним перемены работали на него. Соучредители Ладыгина отказались от своих долей, издательский бизнес стал для них слишком мелок. Сам Марат вскоре перебрался в Москву и через три месяца издание продал. У «Эгоиста» появился новый хозяин. С ним Глеб сумел договориться, и его назначили на долгожданную, главную в журнале должность…

Обиду, нанесенную ему Ладыгиным, он помнил все время. В своих мечтах Глеб часто представлял, как он отомстит. Например, напишет разгромную насмешливую статью о новоявленном миллионере Ладыгине. Или распустит о нем позорные слухи. Или еще что-нибудь придумает. Правда, Марат теперь далеко и высоко, и до него не дотянуться.

Прошли годы. И вдруг такое великолепное стечение обстоятельств: в Киеве открывается бутик дочери Ладыгина Миры. И журнал «Эгоист», случайно опять-таки, в числе остальных СМИ подключен к рекламной кампании девочки-кутюрье. У Глеба прямо-таки закружилась голова и зачесались руки от открывшихся возможностей. Что бы такое придумать? Как Ладыгину отомстить?

Марат, конечно, уже не помнил киевского журналиста, которому он отказал в должности. А Глеб все помнил.

Стилистка готовила Миру к съемкам, фотограф ставил свет, по всей комнате тянулись провода, огибая лежащие на полу зонты, перевернутые зачем-то вверх ручками. То и дело ослепительно мигала вспышка, хоть съемка еще не начиналась. Фотограф метался между треногами и зонтами, в двадцатый раз сдвигая что-то на миллиметр. Вся эта суета называлась «фотосессия». Глеб с Ульяной заглянули сюда просто так, посмотреть. От нечего делать Глеб задавал девушке какие-то ничего не значащие вопросы, а сам думал только о ее отце.

И тут в беседе проскользнуло что-то, что-то забрезжило у него в голове… Так-так-так… Мечтательная Мира проговорилась! Ей хотелось бы ненадолго уехать или оказаться на необитаемом острове. Прямо она и не высказывалась — так, намекнула. Но этого Глебу хватило для коварного замысла. Девочку надо похитить. Точнее, якобы похитить, она ведь сама хочет немного оторваться, удрать… Ну, в общем, свалить. И потребовать у папаши-миллионера выкуп.

— Так что, ее никто не похищал?! — не выдержал кто-то из слушателей.

— Знаете, — заметил Гоша Стоян, — все это выглядит как полный бред.

— Ничего себе историйка!

— Согласна, — сказала Лученко, — замысел этот был с самого начала, прямо скажем, авантюрный и идиотский. Что делать… Один старый мудрый редакционный курьер давненько заметил Глебу: «Умная у тебя голова, только дураку досталась». То-то и оно. Но Глеб Дегтярев, как всегда, далеко не заглядывал. И не понимал, насколько опасно, насколько рискованно такое мероприятие, как похищение человека. Ведь он понятия не имел ни о криминальных структурах, ни о том, как это делается, ни о спецслужбах и их реакции, ни вообще о том, что за всем этим последует. Главное, заставить миллионера Ладыгина по-настоящему страдать: «Ах, где мой ребеночек!» — и с денежками расстаться.

Конечно, с Мирославой он ничего плохого делать не собирался. Девчонка сама поможет себя «похитить». И вообще очень удачно все сложилось. Вот и Ульяна Мирославу к себе расположила, та просто в рот ей смотрела. Как же: такая сильная, затянутая в кожу, на мотоцикле ездит… И плюет на общественную мораль.

Мира долго росла в слишком стерильном и безопасном мире. Это называется — не выходила из зоны комфорта. Всюду ее возили, везде охраняли. А любое живое существо должно испробовать все. Ну, или почти все. Если не обжечься, то не узнаешь, что горячее трогать нельзя. Не упадешь — не будешь осторожен, находясь на высоте. Опыт необходим. У Миры его не было, зато образовалась неосознанная тяга к запретному. К негативному, экстремальному, взрослому. А у Ульяны этого было хоть отбавляй.

Она ждала Миру в аэропорту. Девушка перехитрила своих охранников, они сели на мотоцикл и сбежали в Переяслав-Хмельницкий. Почему именно туда? Это не так уж и важно. Хотя удобно: городок маленький, никто не обратит на них внимания, да и от Киева недалеко. Наверное, у кого-то из героев моей истории там осталась от родственников недвижимость… Может, у вас, Глеб Данилович?

Дегтярев уже давно порывался вскочить и выкрикнуть этой докторше, или кто она там, что он не позволит выливать на себя помои лжи. Да, такое выражение он придумал — «помои лжи». Ведь все собратья по перу уже давно и с интересом разглядывали его, и он чувствовал себя как на унитазе со спущенными штанами посреди сцены театра. Но ему никак не удавалось вклиниться в ее размеренный рассказ. К тому же с ним случилась удивительная неприятность: он будто приклеился к стулу и не мог пошевелить ногами.

Но вдруг его попустило.

— Безобразие! — Он все-таки вскочил, задев животом тарелку с остатками бутербродов. Пластмассовая посуда шлепнулась на пол. — Какая наглость!

Он совершенно забыл, что хотел сказать, только брызгал слюной и беспомощно хрипел. Свитер с высоким горлом душил главного редактора, на красном лбу выступила испарина.

— Спокойно, Дегтярев, не пыжьтесь! Так и до инсульта недалеко, — предупредила его Лученко.

Он сипло дышал, с ненавистью глядя ей в лицо.

— Все равно вы ничего не докажете! — выкрикнул он и даже вдруг мерзко захихикал. — Мне ничего нельзя предъявить! Я сам никого не убивал!

— А пособничество в похищении? А подстрекательство к убийству?

— Ничего не знаю! Никого я не подстрекал, это все выдумки! А Ульяне Чуб я даже запрещал! Вообще запрещал кого-нибудь трогать, бить, увечить. Да, да! Но разве этому Уль-терьеру запретишь?!

Ульяна сидела спокойно все это время, и трудно было понять, слушает она или нет. А если слушает — понимает ли. Вот и сейчас она лишь меланхолично посмотрела на своего Глеба, скользнула взглядом по остальным и продолжала сидеть, развалившись на стуле.

— И в похищении вам меня не обвинить! — радостно подхрюкивая, визжал Глеб Дегтярев. — Я никого не похищал! Девчонка сама! Ульяна ей только помогла, ждала ее на мотоцикле у аэропорта и отвезла… Да! Она сама себя похитила! — Он огляделся вокруг, ища взглядом знакомые лица. — Так и запишите, слышите, вы!

Дегтярев схватил со стола салфетку, промокнул лоб и заявил:

— Прощайте. Я не собираюсь тут оставаться, — и зашагал к выходу.

Вот тут и началось то самое, чего ожидала Вера Лученко. Навстречу Глебу от двери шагнули двое парней в штатском, сказали: «Извините, вы проедете с нами». Это были эсбэушники. Без них никак было не обойтись: они настаивали на своем участии в задержании виновников скандала с Ладыгиным, угрожали. Например, выдвигали ультиматум, что запретят Марату въезд в Украину, объявят его персоной нон-фа га, если им не дадут возможность наконец схватить преступников. Марат посоветовался со Стариком, и они легко согласились, чтобы все лавры достались украинским спецслужбам. Поэтому теперь их было вокруг полно, даже нельзя сказать, сколько именно. А ладыгинская служба безопасности находилась снаружи, у автомобиля.

Как только эти двое преградили Дегтяреву путь. Ульяна встала. Она подскочила к парням и, схватив их ладонями за плечи, сделала такое движение, будто раздвигает шторы на окне. Здоровенные мужчины разлетелись в стороны, опрокидывая мебель и попавшихся им на пути гостей.

Тут же сотрудники СБУ обнаружились и среди журналистов, тоже двое. Они молниеносно схватили Ульяну сзади, один за руку, другой за шею. На ее запястье в одно мгновение защелкнулся наручник.

Присутствующие реагировали по-разному. Женщины завизжали. Кто-то, не будь дурак, засверкал вспышкой фотокамеры. Глеб остался стоять у выхода, растерянно глядя на свалку. Его оттолкнули ворвавшиеся внутрь мужчины, и все они набросились на Ульяну.

Она в это время успела еще наделать дел: того парня, что схватил ее за шею, взяла за ногу, высоко подняла и отшвырнула назад. Он грохнулся на столы под новый залп женского визга. А наручник просто разогнула, только металл заскрипел.

На ней повисли несколько мужчин, пытаясь скрутить ей руки. Кто-то бил ее по голове резиновой палкой, но безуспешно. Еще один парень суетился сзади с электрошокером в руке, но не мог протиснуться сквозь торсы своих товарищей. Ульяна отдирала их от себя по одному, одних отшвыривала, к другим применяла болевые приемы. Дралась она мастерски, и преимущество явно склонялось в ее сторону. Еще немного — и она сломала бы кому-то из нападавших руку или ногу, сломала бы шею. Вот она улучила момент, когда мужчины в очередной раз отхлынули от нее, подняла высоко над головой схваченного парня, и было неясно — то ли она сейчас сломает ему позвоночник, то ли выбросит в окно.

Тут в затянутую черной кожей спину гладиаторши с чпокающим звуком вонзился дротик с красным оперением. Она замерла. Вжик! — в ее шею уткнулся второй.

Ульяна медленно обернулась, посмотрела на Старостина, с винтовкой в руках стоявшего в проеме дверей кабинета…

И рухнула на пол вместе с горемычным службистом.

Все с облегчением вздохнули. Страшно было представить, что бы натворила эта женщина… Служители украинской безопасности, напрочь забывшие о Дегтяреве, наконец смогли схватить ее, вчетвером подняли под руки и поволокли к выходу. Голова Ульяны свешивалась на грудь, ноги волочились.

Дегтярев, воспользовавшись всеобщим замешательством, выскользнул на улицу. Его никто не задерживал. Он прошел мимо высыпавших за ним журналистов с гордо задранным носом и свернул на перекресток, к припаркованному автомобилю.

Тут к нему подошли.

— Глеб Данилович, — вежливо обратился к нему молодой человек. За спиной у него стояли еще двое. — Марат Артурович хочет с вами побеседовать. Прямо сейчас. Прошу. — И он кивнул на большой длинный «бентли».

Глеб принялся озираться, побледнел и стал похож на сморщенное печеное яблоко. На ватных ногах, почти в обморочном состоянии он качнулся в сторону «бентли», не смея отказаться — ведь его Уль-терьера больше не было рядом. Его взяли под локотки и бережно усадили в машину…

Веру Лученко окружили раскрасневшиеся, возбужденные журналисты. Они фотографировали ее, пытались задавать вопросы, но сами же перебивали друг друга. Толку в этом не было никакого. Женщина на все отрицательно качала головой и говорила: «Потом».

— Хочу кофейку, — сказала она, и ей, конечно, немедленно налили.

Приблизился Старостин, посмотрел на ребят долгим взглядом. Постепенно все они отошли и оставили их одних.

— Вера Алексеевна, — сказан он с чувством. — Я вам очень признателен. Честно. Но…

Вера молча и с наслаждением пила кофе. «Круассанчик бы сейчас!..» — подумала она.

— Я был почти все время с вами. Знал то же, что и вы. Может, расскажете, как вы догадались, что Мира скоро вернется? Как вычислили эту парочку?

— Пожалуйста, — кивнула Вера. — Начнем с записи. Той, что вы мне показывали, с видеокамеры наблюдения в аэропорту «Борисполь».

— Но там ничего интересного не было.

— Для вас и всех остальных, но не для меня. Дело в том, что у меня глаз иначе устроен. Если я видела человека один раз, то могу его узнать даже через много лет. С бородой и усами или без них. С другой прической и после пластической операции, если это женщина. Вот так…

Сергей молчал, не решаясь ничего возразить. Каждый раз, когда он говорил ей «Не верю», эта удивительная женщина доказывала, что он ошибается.

— Но вы не расстраивайтесь. Наверняка все, кто до меня просматривал эту запись, следили за входом в женский туалет. И никому не пришло в голову обратить внимание на тех, кто выходит из мужского. Там обе двери рядом, помните? Они закрыты высоким, выше человеческого роста матовым стеклянным экраном. Наверняка охранник ваш стоял сбоку и обращал внимание только на женщин, хотя и мужчины выходили почти оттуда же. Поэтому он и не заметил Миру, которая появилась в мужской одежде…

— Что?!

Вера улыбнулась одними глазами.

— Ага, вижу, она вам никаких подробностей не рассказала. Вот бесенок!.. Да, я на записи узнала девочку. Она была одета в кенгурушку с натянутым на голову капюшоном, джинсы и кроссовки. Причем узнала по походке. Во второй раз смотрела внимательнее, увидела, как на пальце подростка что-то чуть сверкнуло. Это было ее кольцо, я его запомнила: изумруд. В третий раз присмотрелась к едва видной из капюшона щеке и убедилась, что это Мира.

— Вот оно что… — протянул Старостин.

— Именно. Она все продумала. Охранник ожидал увидеть девушку в гламурном платье, с длинными волнистыми волосами. На подростка никто не обратил внимания. В общем, так я узнала, что Миру никто не похищал, она сама удрала. Для чего пятнадцатилетняя девочка, дочь миллионера, может устроить такой финт? Прямо скажем, шокирующий. Вариантов немного. Тут следователем быть не обязательно, и даже талантливым психологом. Что-то ее сильно не устраиваю. Чего-то не хватало такого, о чем иначе она заявить не могла. Понимаете?

— Кажется.

— Надо было посмотреть ее жилье, чтобы понять это. Визит в Москву убедил меня: у девочки есть своя жизнь. Мотоцикл, конечно, аргумент весомый, но главное другое. Рисунки в папках, фотографии в ящиках стола — и всюду ее мама. Мира скучала, хотела общаться с мамой, значит, ей не давали такой возможности. Уже потом от нее самой я узнала, что права и что там еще деньги замешаны…

— А как вы эту парочку вычислили?

— По логике вещей, следовало пройти Мириным путем, чтобы узнать, с кем она общалась, кто ей помог сбежать. Тогда можно было бы предполагать, где она находится. Фотосессии и интервью с девочкой-кутюрье делали в нескольких изданиях. Я начала с «Эгоиста», и мне повезло. А может, интуиция… Там произошло вот что. Главный редактор Глеб Дегтярев вначале демонстрирует отсутствие интереса к Ладыгиной. Он поручает начинающему репортеру брать у нее интервью, заведующей отделом моды запрещает это делать. Дескать, слишком много чести. Возможно, и так… Но почему же он тогда без мыла лезет на фотосессию? Зачем присутствует, общается с «зеленой девчонкой, чей бизнес сделан на деньги папочки»? И даже развлекает ее анекдотами.

— Да, это неспроста.

— Вот потом, когда вы мне нашли информацию, что Дегтярев с Ладыгиным пересекались, это «неспроста» обрело смысл и подоплеку. К тому же там, в редакции, убили стилистку. Сразу же после объявления награды в десять миллионов. Наверное, эта сумма обострила память Инги, и она что-то вспомнила. Иначе зачем ей так срочно понадобилось убегать с совещания? Кстати, позже в моей памяти всплыло, что Дегтярев запнулся, когда я попросила провести меня к стилистке. И когда ее обнаружили мертвой, он быстро велел всем сотрудникам собраться в большой комнате и не выходить из нее. Вроде законопослушный шаг, все верно… Но почему запнулся? Я предположила: а что, если он знает, кто убийца? И знает, почему ее убили: чтобы она о чем-то, связанном с Мирой, молчала. А что, если Инга этим с кем-то поделилась и еще кто-то из сотрудников в опасности? И вот, чтобы убийца не мог больше никому свернуть шею, он всех собирает и держит на виду. Я тогда еще не предполагала, что это практически он и есть. Ульяна всего лишь его инструмент. Кстати, ее совсем легко было вычислить — она же все время рядом с ним. Я внимательно прочла ее биографию, все, что вы мне собрали, и поняла ее. Если Дегтярев просто глупец с амбициями, то она — маргинальная личность, садистка. Не выносит красоты, от радости ее тошнит, зато все негативное радует. Есть такие особи, чувствительные только к черному.

— М-да… — протянул Старостин. — Веселенькое дело. Я еще вот что хотел…

— Секунду. Не могли бы вы мне купить булочку какую-нибудь? К кофе, — попросила его Лученко.

— А… Конечно, — кивнул он и вышел.

В агентстве уже никого не было. Ключ от входной двери Даша дата Вере, чтобы она закрыла, когда все закончится.

— Вот, пожалуйста. — Мужчина принес две сырные палочки. — Угощайтесь. Вот что я хотел сказать. Выходит, без вас ничего бы у нас не получилось. Вы узнали Миру на видео. Вы еще раньше поняли, что она чувствует себя дискомфортно…

— Да, я ее тестировала… Спросила, например, кем из животных она хочет быть. На этот вопрос отвечают по-разному. Мужчины чаще называют медведя, это выбор силы. Моя подруга, актриса, выбрала пантеру — хищницу. А Мира предпочла легкий полет, парение над камышом и переливчатые крылья… Ну, там еще был ландыш, го есть чистота и неуверенность в своих силах. Кроватка — уязвимость, желание защититься… Из музыкальных инструментов Мира, не задумываясь, выбрала скрипку. И это вовсе не банальный выбор первого попавшегося инструмента, девушка осознанно хотела, чтобы музыка напоминала человеческий голос. Ведь именно скрипка ближе всего к созвучиям живого голоса. Ей не хватало теплого разговора, участия, общения — вот такой я сделала вывод… Извините, я вас перебила.

— Дальше вы предложили «встречную» награду за живую и здоровую дочь Ладыгина. До этого мы не додумались бы никогда. Если б Марат Артурович заплатил во второй раз, неизвестно, что случилось бы потом.

— Это точно, — согласилась Вера. — Наверняка не очень хорошее. Дегтярев и его помощница именно после контрпредложения занервничали. Это все цепная реакция моей придумки. А когда они занервничали, Мира поняла, что они мерзавцы, и удрала. Иначе бы зачем ей удирать, она бы и сейчас там сидела и ждала, что ей принесут папины деньги, которые она хотела маме преподнести.

Старостин продолжил:

— Все это замечательно. Однако вы во всеуслышание рассказали тут о Мире всю подноготную. Из этого следует, что известная кутюрье — девушка с червоточиной. Хотела собственного папу-миллионера облапошить… Выходит, позор на весь мир! Эти бравые ребятки теперь такого понапишут!.. Так? И ее дизайнерский образ сильно проиграет. Неужели нельзя было кое о чем умолчать, а, Вера Алексеевна? Ведь Ладыгин меня теперь уволит.

— Снова вы об увольнении, — ответила Вера безмятежно. — Боитесь? А ведь самодостаточная личность ни от кого не должна зависеть… — Тут она слегка опечалилась. — И все-таки вы не правы. Начнем с того, что Мирин дизайн теперь будут покупать еще охотнее. Бум у нее наступит в продажах, уж поверьте! Ей нечего стесняться, она на своих ошибках учится. А папочке Ладыгину передайте, пожалуйста, что это он, в сущности, виноват в самопохищении дочери. Потому что не давал ей встретиться с мамой. Чрезмерно опекал и охранял. При этом даже не сам лично, а через наемных своих людей, через вас. Так что пусть тоже учится на своих ошибках. Ничего. Вся эта сомнительная история папе с дочкой все же не повредит. А может, — загадочно улыбнулась Лученко, — и не только им.

Старостин вздохнул.

— Еще что-нибудь передать?

— Да, передайте.

— Слушаю.

— Передайте своему шефу, что для золотой рыбки у меня есть одно желание. Если он считает, что должен мне что-нибудь, пусть купит билет на самолет в Нью-Йорк.

* * *

Мира Ладыгина теперь свободно встречалась с мамой, когда ей только хотелось. Причем ездила в гости на мотоцикле. Отец, к ее удивлению, вовсе не запрещал, не ругался, не давил на психику — мол, будь осторожна и все такое. Наоборот, когда увидел ее «Харлей Дэвидсон», у самого глазки загорелись! Попросил прокатиться, сделал круг по территории усадьбы, потом на шоссе — и как газанет! Нет, все-таки папка у нее классный!

Она не замечала за собой и обычного надзора охраны. Подозревала, конечно, что он есть, но не видела. Ну и хорошо.

Мирослава даже уговорила отца, что пробудет в Киеве еще около месяца. Слишком давно она с мамой не общалась. Уговорить его удалось легко. Папа все больше ее удивлял… Правда, он насчет ее бизнеса забеспокоился, но она ведь столько напроектировала в последнее время — на полгода шитья хватит.

А сам он уже засобирался в Москву. Только вот день рождения с дочкой отметит — и полетит.

— Па! — сказала Мира. — Я приготовила тебе сюрприз.

— Да? Ты меня заинтриговала. И что же это?

Мире хотелось казаться серьезной, но глаза ее смеялись. В них плескались веселые огоньки радости. Она набрала побольше воздуха в легкие и объявила:

— Путеществие на воздушном шаре!

— Ты подарила мне на день рождения полет на воздушном шаре? — изумленно вскричал папа-миллионер.

- Да.

— А знаешь ли ты, маленькая моя божья коровка, что я с детства мечтал о такой прогулке? Да ты просто чудо, а не дочь!

— Ура!

— Не просто ура, а гип-гип-ура!

Мира пустилась в пляс, выделывая восторженные коленца. Папа тоже немного попрыгал, корча страшные рожи.

— Что же ты, — немного задыхаясь, спросила Мира, — до сих пор не полетал на шаре? Бедненький! Неужели денежек не хватило?

— Да, бедный я! — подхватил игру Марат. — Разорен выкупами, которые должен заплатить за свою неразумную дочь!

Мира перестала прыгать и надулась.

— Ну, па! Я же просила…

— Ладно, не хнычь. — Он потрепал ее по волнистой прическе. — Уж и пошутить нельзя.

— Тем более, — дочь лукаво взглянула на него, — десять миллионов так никому и не достались, экономный ты мой. Ну, до встречи на шаре!

Через несколько дней Марат прикатил на своем «СААБе» в аэропорт «Чайка», откуда запускались воздушные шары. Настроение у него было прекрасное. Впервые в жизни он так отпразднует свой день рождения. Во-первых, только Мира и он. Во-вторых, сейчас они с дочкой окажутся в корзине и поплывут над землей. Здорово!

Желание летать для него было мечтой из детства. Только, став взрослым, он как-то не вспоминал о нем. Суета и взрослые заботы почему-то не давали ему оторваться от земли хотя бы в мыслях. А самолет не считается, он не дает чувства полета, только ощущение быстрого перемещения в пространстве.

Другое дело — воздушный шар. Это, пожалуй, единственный аппарат, позволяющий человеку по-настоящему почувствовать небо. Еще есть парашюты, конечно, но тут надо быть ловким и тренированным. А воздушный шар. по идее, должен дать максимальное ощущение свободы, ведь он элементарно прост в управлении…

Марат припарковался, издалека разглядывая яркую оболочку воздушного шара, поставил автомобиль на сигнализацию и зашагал в ту сторону.

У места старта спиной к Ладыгину стояла женщина. В лиловом велюровом костюме, высокая, стройная. Ветер шевелил ее длинные волосы. Сердце у Марала защемило. Такая красивая… «Эх, был бы я посвободнее!» — невольно подумалось ему.

Женщина повернулась, и Марат остолбенел. Это была Маргарита Голубенко.

Несколько секунд они ошеломленно смотрели друг на друга. Затем спросили хором:

— Где Мира?

И тут им все стало понятно. Неужели дочь нарочно свела их на этом летном поле?! Ну, хулиганка!..

Рита вспомнила, как Мира уговаривала ее.

— Мамуля! — вкрадчиво начала дочь. — После всего, что я перенесла, мне бы очень хотелось отдохнуть.

— Конечно! Бедная моя девочка. — Мать привлекла ее к себе. — И какие же у тебя планы?

— Ну, во-первых, я хочу отдыхать с тобой и только с тобой. — Мирослава прижалась к матери, словно котенок, который долго искал теплый мамин бочок.

— Я с удовольствием составлю тебе компанию, — обрадовалась Рита.

— Обещай, что согласишься на любой вариант отдыха, какой бы я ни выбрала!

— Ты что-то придумала, хитрюга?

— Обещай!

— Надеюсь, это не будет охота на крокодилов в Амазонке? И не сафари в Африке? Ты же знаешь, я противница экстрима. И вообще, после приключений — опять приключения?! Ни за что!

Рита откинула назад свои густые вьющиеся черные волосы. Этот жест Мира переняла у матери, и они обе часто совершали его синхронно. Вот и сейчас девочка забросила свои длинные кудри на спину.

— Мы даже не уедем за пределы города. Ну что, обещаешь?

— Хорошо, обещаю. Но при одном условии. Ты сейчас же мне все расскажешь. Путешествие на катере по Днепру?

— Почти. Это полет на воздушном шаре над Киевом.

— Ты с ума сошла! Я же ужасно боюсь высоты!

— Я знаю, мамочка. Но ради меня, всего один разочек! Ну, пожалуйста! — стала канючить Мира, как заправский детеныш-бесеныш.

— Ни за что! Ни за какие сокровища мира, — отбивалась от дочери Маргарита. — Я же сознание потеряю от страха! Даже и не проси.

— Мамуля… А если бы похитители потребовали, чтоб ради моего спасения ты полетела на воздушном шаре в другую точку планеты? Неужели ты бы отказалась? — Используя этот аргумент, Мира смотрела на мать невинными глазками.

— Это шантаж! — возмущенно воскликнула Рита Голубенко.

— Никакой не шантаж. Просто твоя дочка мечтает прокатиться на воздушном шарике. Почувствовать себя птицей, разве это плохо?

— Ничего плохого я в этом не вижу, но…

— А с кем мне прикажешь лететь?

Маргарита задумалась. Действительно, дочь права. С кем ей лететь? Все подружки в Москве. Да и потом… Даже с подружкой она ее ни за что не отпустила бы. Тогда с отцом? Но Марат вечно занят, у него бизнес, командировки, переговоры. Он не может уделить девочке время. Но представить себя в гондоле воздушного шара Рита была не в состоянии. К горлу подступала тошнота, и женщине казалось, что она забьется на дно этой посудины для полетов и так, зажмурившись, проведет все время в воздухе. Наконец она решилась.

— Так и быть. Я согласна. Но учти, это только ради тебя!

И вот теперь Рита стояла рядом со своим бывшим мужем… Она первая вышла из замешательства.

— Как ты думаешь, — спросила Рита, — она здесь появится?

Марат пожал плечами и усмехнулся.

— Не знаю.

Он мимолетно подумал, что их дочь, скорее всего, сидит где-нибудь с биноклем и наблюдает за ними. Мира, как и он в годы своей студенческой молодости, способна придумывать удивительные приключения.

Прошла минута или две.

— Будем ждать ее или полетим? — спросил Марат. — Вот и инструктор уже пришел. Давай руку…

Рита вдруг почувствовала, что подать ему руку еще труднее, чем представить себя на высоте. Но и не подать?…

Она закрыла глаза…

— Между прочим, у меня день рождения сегодня, — услышала она его голос. — Ты еще помнишь?

Она протянула ему руку в ответ.

Ладыгин оказался прав. Мирослава и вправду пряталась за машиной-заправщиком, на том участке летного поля, где стояло несколько небольших частных самолетов. К глазам она приложила бинокль с многократным увеличением и, закусив губу, цедила сквозь зубы:

— Да что ж вы стоите, как неродные! Подойдите поближе друг к другу! Папа, помоги маме забраться в корзину. Где этот чертов инструктор? Ах, вот он! Он им что-то говорит. Наверное, что время отправляться. Так, папочка подал маме руку, но корзина высокая, правильно… Я такую и заказывала. Ей никак туда не влезть. Ну? Папа! Почему ты такой тугодум? Нужно взять маму на руки, что ты как маленький… И перенести ее внутрь. Мама, не сопротивляйся, пожалуйста! Закрой глаза и все… Ну? О! Додумался наконец-то. Ура! Подхватил ее и переносит внутрь этой кошелки… Фу ты, корзины. Все как в замедленной съемке. Молодец, папуля! Не торопится поставить маму на пол. Мамочка, скромница наша, сама выскальзывает! Так… Зажгли горелку под шаром. Сейчас, сейчас… Наполняется воздухом и круглеет, как глобус. Ура, поднимается! Ну все, родители. Я сделала, что могла. Не подведите меня!

Девушка положила бинокль, сложила руки ковшиком и прошептала:

— Господи! Пусть мама и папа снова будут вместе…

Из горелок вырвалось пламя. Шар встрепенулся, проснулся, заколыхался… Обрел наконец свою форму. И медленно взлетел. Марат почувствовал толчок счастья в сердце — может быть, его давние детские мечты сбываются?

Рита только приоткрыла щелочки глаз — и снова зажмурилась. Марат осторожно прикоснулся рукой к ее руке. Она крепко схватила его ладонь, распахнула глаза… Страх куда-то улетучится, вместо него появился восторг.

И больше ничего уже не было, только чистый детский восторг, шар и бесконечное, совершенно нестрашное небо.

10. ЭПИЛОГ

Никогда Вера Лученко и не мечтала увидеть Нью-Йорк. В этом смысле и она, и знаменитый город давно махнули друг на друга руками. Все знакомые, уехавшие туда жить в разные прошлые годы, пропадали навсегда сразу же после обещаний писать и звонить. Это был просто нарядный миф, голливудская декорация для фильмов с Вупи Голдберг и Эдди Мерфи, срежиссированная картинка. Вера почти не верила в вещественность этого города.

Каково же было се удивление, когда они с городом встретились!

Накануне она написала старому другу, однокласснику. Потому что догадывалась: без провожатых в Нью-Йорке нельзя. Заблудишься и пропадешь, не найдешь нужного тебе места. Алик с радостью согласился ее встретить и погулять по Манхэттену.

— Почему это ты с гитарой? — спросила его Вера, когда он забирал ее из аэропорта имени Джона Кеннеди.

— А я всегда с ней! — радостно ответил одноклассник. — Играю в ресторане.

Коренастый и круглоголовый, коротко стриженный, он был похож на довольного, широко улыбающегося и притом небритого кота.

Они сели в его «форд» и двинулись в город. Алик не замолкал ни на минуту, уверяя Веру Лученко, что она должна посмотреть Центральный парк, погулять по Уолл-стрит, иначе она не увидит Нью-Йорка. Ах да, еще Бродвей и Пятая авеню. Он произносил это слово как «эвеню». И Метрополитен-музеум, и, конечно же, смотровая площадка Эмпайра, и…

Вера понимала: не то что дня, а жизни не хватит, чтобы увидеть Нью-Йорк. Но у нее были свои планы: зоопарк в Бронксе, где работал Андрей Двинятин. А потом она и без Атика сможет обойтись…

Она уговорила своего темпераментного гида-музыканта не спеша пройтись по Манхэттену. Интересно же просто попетлять по улицам, придерживаясь, как путеводной нити, Бродвея. Потому что выше и правее Бродвея, если смотреть по схеме города, как раз и находится Бронкс.

И они гуляли. Вера быстро поняла, что она напрасно боялась заблудиться. Здесь это было невозможно: улицы- то пронумерованы! Это честные улицы, они работают именно улицами и ни в какой таинственный уголок тебя не заведут. Даже без карты на каждом углу всегда ясно, где ты находишься, потеряться невозможно. Хотя именно это и странно, именно это почему-то тревожит…

Вскоре Лученко постановила: стриты и эвеню обладают красотой целесообразности. Так красивы титр, автомобиль, оправа очков или даже гаечный ключ. Улицы не притворяются Тюльпановыми. Цветущими, Парковыми — они именно Сорок вторая стрит и Пятая эвеню. Но на них можно встретить и тюльпаны, и цветущие деревья, и множество парков и скверов.

Улицы Mанхэттена удивляют тем, что на них легко дышится, несмотря на людей и транспорт. Нет ни одного подземного перехода, но пробок Вера не заметила. Притом и стриты, и эвеню нешироки. В этом заключается не сразу заметное милосердие города: небоскребы на широких улицах давили бы на психику, а так они просто стены коридора без потолка.

Она ходила, смотрела, впитывала, прислушивалась к Месту. И все время ждала подвоха. Грамотная, а как же!.. Читала и о суровых таксистах, об осторожности в метро и на улицах. Знаем, знаем! Но Нью-Йорк изумлял своей доброжелательностью. Может, это напускное? Идешь по улице в толпе, а тебе комфортно, со всех сторон слышится: «Эскьюз ми…» Ты его толкнула, а он извиняется?…

Но никаких подвохов она не дождалась.

Господи, а какие кругом лица… Такие разные, спокойные. такие свободные. Как красивы человеческие лица, все без исключения! Ведь это удивительно, прекрасно и непостижимо — какие бывают у людей, например, носы. Один льется со лба эдакой Ниагарой, мощный, прямой, другой лукаво подмигивает своей курносиной-туфелькой, тот горбит спинку, смотрит свысока. А глаза, что за изделия волшебные — драгоценные влажные жемчужины, объятые складками кожи. Невозможно не влюбиться в сетку морщин у глаз, в задумчивые подрагивания губ. По их изгибам, по уголкам рта можно узнать и всю жизнь человека, и его сегодняшнее настроение. Лица человеческие — райские птицы, в них живет душа, оттого они так светятся…

Романтически настроенная Вера Лученко шла по нью-йоркской улице Бродвей. Ей предстояло пробыть здесь еще не один день. Но она уже чувствовала, как ей потом будет не хватать этого города. Его наглой, бесстыдной красоты. Бесконечных масштабов и комфортной продуманности деталей. Громогласных горожан. Абсолютной личной свободы каждого, но вежливой организованности всех. Музыки дорог, этих ритмичных щелчков шин проносящихся по стыкам плит автомобилей.

Она уже знала, что ей предстоит лечиться от ньюйоркозависимости, которую просто невозможно не подхватить в этом городе. И выздоровление не гарантировано…

Тем временем в зоопарке Бронкса, в слоновнике, кипела работа. Стоя у просторной клетки, несколько человек наблюдали за сложной ветеринарной операцией. Внутри, опутанный брезентовыми ремнями, находился слоненок Лаки. Ветврачи из Германии и Украины уже несколько часов оперировали его.

Андрей Двинятин называл малыша Счастливчиком, что было логично с точки зрения дословного перевода его имени, но не фактов. На самом деле малышу не повезло, он родился с патологией рогового слоя на ногах. Сразу после рождения никто этого не заметил. Через несколько месяцев сотрудники зоопарка увидели, что Лаки ходит, слегка пошатываясь, и спохватились: нужно оперировать.

Операции у слонов — дело опасное, они плохо переносят наркоз. Следовало подождать, во-первых, пока слоненок подрастет. И во-вторых — собрать лучших специалистов.

Наконец этот день настал.

Животное весом в тонну — не слишком удобный пациент, но что делать? Придумали подогнать два автокрана, чтобы приподнимать спящего Лаки, для этого крышу слоновника пришлось разбирать. Обе команды опытных ветеринаров сгрудились у ног слоненка и с помощью специальных напильников и резцов счищали роговые наросты на стопах. Слоненок полулежал, зависший на стропах, будто не до конца приземлился после прыжка с парашютом, и был к тому же весь в датчиках с присосками. Возле них дежурил один из медиков, следя за показателями пульса и дыхания.

Немного в стороне директор зоопарка отвечал на вопросы. Журналисты записывали на диктофоны, что операция называется «ортопедическая расчистка роговых чехлов» и если ее не сделать, то в кровь животного может попасть инфекция, а там недалеко до гангрены, и… Рассказчик пугал будущих читателей материала сведениями о том, что даже большие слоны с трудом переносят наркоз, и по статистике половина животных умирает из-за невозможности точно угадать дозу усыпляющего препарата.

Когда устрашающая научная информация закончилась, в ход, для равновесия, пошли истории и байки.

— Наш Лаки — незаурядная личность! — сказал директор. — У него первоклассное чувство юмора. Он тихонько подходил к ограде, просовывал хобот к соседу-носорогу и оглушительно трубил ему в ухо.

— Какой милый, в самом деле!..

— Носорог вскакивал с места и давай круги по своей площадке наматывать! Несется бронированная туша, земля дрожит… Зрелище собирало толпу зрителей, хотя близко к нему не подойдешь. Дело в том, что у носорога в вольере лужа была такая специальная, невысыхающая, и из-под ног у ошалевшего животного летели брызги.

— А Лаки что?

— Слонишка ждал, пока носорог успокоится и снова заляжет. Потом опять дудку свою просовывал — и все сначала.

— А что носорог? Терпел? У него нервного срыва не было?…

На этот «опрос слушатели получить ответа не успели. Мужчина, следивший за датчиками, крикнул:

— Дыхание остановилось! Пульс замедляется!..

Следовало очень быстро решить, как спасти положение. Врачи разом засуетились, заговорили на разных языках. «Надо бы изменить позу Счастливчика», — только успел подумать Двинятин, как сзади послышался хорошо знакомый ему голос:

— Посадите его на попу! Иначе ваш слон задохнется!

Все обернулись на русскую речь и увидели элегантную женщину небольшого роста, озабоченно смотревшую на слоненка.

Андрей, не тратя времени на удивление и объяснения, — все потом, потом, сейчас главное жизнь пациента, — крикнул крановщикам, что им нужно делать. Загудели лебедки. Врачам пришлось бросить своп инструменты и придерживать слоненка…

Не прошло и минуты, как передняя часть туловища приподнялась выше задней. Лаки снова задышал. Все дружно и с облегчением вздохнули: критическое состояние миновало. А тут и операция закончилась.

Но Лаки все никак не выходил из наркоза, почти не реагировал даже на дерганье за хвост и хобот. Непременно нужно было, чтобы после наркоза он открыл глаза и встал, а ремни потом постепенно снимут.

И снова вмешалась женщина.

— Устройте ему душ!

Андрей кивнул и махнул рукой, сказал что-то по-английски. Работники зоопарка быстро притащили шланг для полива лужаек. Под шипящими струями воды малыш открыл сначала один глаз, потом другой, затем пошевелил своими большими морщинистыми ушами и встал. Его слегка пошатывало после наркоза, но он, хоть и нетвердо, все же держался на ногах.

Зрители захлопали в ладоши, врачи разогнули спины и заулыбались. Женшину обступили любопытные.

— Вы ветеринар? — спросили ее по-русски.

Двинятин, расталкивая коллег и журналистов, подошел к Вере и крепко, никого не стесняясь, поцеловал ее.

— Нет, — сказал он через минуту. — Она жена ветеринара.

Примечания

1

В скане (pdf) отсутствуют стр. 290–291 — Weer. :(

(обратно)

Оглавление

1. ПОХИЩЕНИЕ

2. МОЛЧАНИЕ — ЭТО ЛЕКАРСТВО

3. СИЛЬНЫЕ НЕ ВОЮЮТ СО СЛАБЫМИ?

4. КОНТРПРЕДЛОЖЕНИЕ

5. УБИЙСТВО В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА

6. ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ДОЧЕРИ МИЛЛИОНЕРА

7. МАТЬ И ДОЧЬ

8. СОБАКОТЕРАПИЯ В ДЕЙСТВИИ

9. ДУРАК И МАРГИНАЛКА

10. ЭПИЛОГ . .

Реклама на сайте