«Криминальный отдел»

Андрей Ильин Криминальный отдел

Предисловие

Впереди этого состава не было локомотива. Возле вагонов не стояли услужливые проводники. Бригады осмотрщиков не стучали по буксам длинными молоточками. Не суетились пассажиры. Не кричали «Па-а-бере-гись!» толкающие по платформам тележки носильщики. Никто никуда не ехал, и никто никуда не опаздывал.

Ничего этого не было.

Потому что этот железнодорожный состав стоял в тупике. Там, где рельсы уже никуда не шли. Где первый вагон упирался в наклонную бетонную надолбу.

Все было тихо и безлюдно.

Жарило июльское солнце. О чем-то щебетали птицы в недалеких лесопосадках. Стрекотали кузнечики. Медленно жухла трава.

Вагоны стояли в тупике уже шесть с половиной часов.

Все было тихо и безлюдно, хотя в нескольких сотнях метров от вагонов в оврагах, балочках и кустах притаились десятки людей. В защитной униформе.

— Ну что? — спросил облаченный в милицейскую форму и синий бронежилет подполковник. — Где они?

— Хрен знает. Там пять вагонов. И они могут быть в каждом…

— Что значит «хрен знает»? Чей хрен знает?

— Садовый… знает, — зло огрызнулся майор.

— А что наблюдатели?

— Что наблюдатели? Смотрят наблюдатели…

— И что видят?

— Все то же самое. Большой, садовый…

Подполковник раздраженно сплюнул под ноги.

— Меня же начальство с кишками съест! Вместе с содержимым. Шесть с половиной часов! Ну должны же они как-то проявить себя. Ну там в окне мелькнуть, или железкой звякнуть, или в сортир сходить… Ну ходят же они в сортир?

— Наверное, ходят.

— Ну, значит, воду в унитазах сливают… И значит, можно ту воду увидеть. Следят твои «зыркачи» за сливами в туалетах?

— Следят. Что я, первый раз замужем?

— Ну и что?

— Ничего! Ни единой капли.

— Как так?

— Ну вот так. Может, они не сливают. Или прямо в купе гадят. Им же все равно. Им же никуда в тех купе не ехать…

— Тоже верно…

Чуть поодаль, в неглубоком кювете, лежали на спинах два человека. Рядовые, поднятые по общей тревоге следователи. И тупо жевали казенную, выданную сухпаем копченую колбасу.

— Надоело… — сказал один.

— Колбасу жрать?

— Лежать надоело. У меня дел — во! — и чиркнул обкусанной колбасой поперек горла.

— У всех дел — во!

— И, главное, за каким мы здесь? Все равно на захват спецназ пойдет.

— Это точно — спецназ. Это их работа.

— А наша?

— Наша — крестец студить. Лично мой крестец уже полный… не жилец.

— Крестец — это да. Без здорового крестца в нашем деле много не наработаешь…

Следаки дожевали колбасу и упали затылками на закинутые за голову руки.

В лица им светило яркое июльское солнце, руки щекотали близкие травинки. Было жарко, сытно и лениво.

— Смотри, еще начальство подъехало.

— Уже четвертое за час. Четыре генерала на один квадратный километр — это, я тебе скажу, немало. Это даже для управления немало…

Очередной генерал вышел из черной «Волги». К нему подскочил подполковник в бронежилете.

— Товарищ генерал. Разрешите доложить…

— Да ладно, и так все вижу. Сидят?

— Сидят.

— Не высовываются?

— Никак нет. Не высовываются.

К новому генералу подошли три предыдущих. Поздоровались за руки. И снова разошлись по машинам. Генералы предпочитали наблюдать за операцией через стекла персональных автомобилей. В которых работали кондиционеры.

— Ну все, надо что-то делать! — сказал подполковник своему заместителю.

— Надо…

— Покричи им, что ли. Чтобы сдавались.

— Так кричали уже.

— Еще покричи. Может, они проснулись.

Майор отошел к машине с установленными на крыше громкоговорителями. Взял в руки микрофон.

— Работает?

— Так точно. Работает.

— Внимание, — сказал майор, и его тысячекратно усиленный голос загремел над округой. — Повторяю свое предложение. Предлагаю сдаться по-доброму. Все подходы перекрыты. Деваться вам некуда. Отпустите заложников, выбросьте оружие и выходите с высоко поднятыми руками. В противном случае мы будем вынуждены применить оружие на поражение.

Повторяю. Отпустите заложников, выбросьте оружие и выходите с высоко поднятыми руками…

— Чего они орут? — поморщился один из залегших в засаде следователей.

— Положено — вот и орут. У них в инструкции написано, что следует попытаться все решить миром.

— А чего они так часто орут?

— Делать нечего. У тебя колбасы не осталось?

— Зачем колбаcа? Ты же говорил, что объелся.

— А мне тоже делать нечего… Из ближайших кустов выполз человек в маскхалате и каске.

— Вы что это? — удивился он, увидев отдыхающих следователей.

— Что «это»?

— Вы это зачем здесь? — напрягая желваки, по-другому спросил незнакомец.

— Осуществлять блокаду подходов к объекту. И при необходимости оказывать поддержку наступающим подразделениям.

— А объект где? Где объект?!

— Там, — показали за спины следователи.

— А что же вы смотрите в противоположную сторону?

— Обед у нас, товарищ. Простите, не разберу вашего звания. Вот, колбасу доели, — показал хвостик колбасы с веревкой один из следователей.

— Какой обед? Мать вашу! Идет боевая операция. А вы тут курорт устроили. К противнику ж… развернулись…

— Никак нет! Товарищ, простите, не знаем вашего звания. Мой товарищ не вполне точно выразился. Мы отвлеклись от несения службы на момент приезда вышестоящего начальства. То бишь генерала. Чтобы иметь возможность приветствовать старшего по званию. Как это предписывает устав. Мы не могли оставаться повернутыми к своему непосредственному командованию, как это вы выразились, ж…, извините, не предусмотренным служебным этикетом местом. Многолетняя выучка и уважение к уставу и вышестоящему начальству не позволили нам столь непотребным образом игнорировать предписанные субординацией правила. Вследствие чего мы были вынуждены пренебречь своими служебными обязанностями в пользу исполнения дисциплинарного устава. Причем лишь на мгновение. В которое вы нас здесь и застали…

— Фамилии! Мать вашу…

— Мою? Грибова Зинаида Петровна.

— Какая Петровна? — опешил незнакомец.

— Вы сказали, фамилию. И матери моей. Мою мать зовут Грибова Зинаида Петровна.

— Так! — рассвирепел незнакомец в каске. — Я полковник Петров. Проверяю выполнение приказа в подразделениях. Я требую назвать ваши фамилии, звания, место работы. В противном случае…

Случай был действительно противный. И незнакомец в каске тоже.

— Я жду…

— Грибов. Старший следователь восемнадцатого отделения милиции.

— Григорьев. Следователь того же отделения.

— Ну все, Грибов. И Григорьев. Считайте, доигрались. Я выйду на ваше начальство с рапортом. И потребую… Можете считать, что вы уже не работаете…

— Зря ты, — сказал Григорьев, когда проверяющий ушел. — Теперь развоняется.

— Чем развоняется? Мы ничего противозаконного не делали. Назначенного места не покидали. А то, что смотрели не в ту сторону, так это еще надо доказать. Может, мы на шум его шагов обернулись. В целях самообороны… Ни хрена он не сделает. Пугает больше.

— А если сделает?

— Если сделает, то все равно ничего не сделает. Потому что не сможет. Меньше должности следака нам не дадут и дальше этого овражка не пошлют. Нечего с нас взять. Колбасу мы уже съели…

— А если действительно уволят? Мы же не знаем, кто он такой.

— Ну и черт с ним. Пойдем в охранники. Охранникам втрое против нашего платят…

— …в последний раз предлагаю сдаться… — надсаживался майор. — Добровольная сдача облегчит вашу участь…

По дальней балке расползались облаченные в тяжелые бронежилеты и каски с пуленепробиваемыми забралами спецназовцы.

— Почему не начинаем? — спросил подошедший к подполковнику генерал.

— Не определено местоположение террористов. И заложников. И еще это… машина со спецпатронами потерялась…

— Как так потерялась?

— Точно сказать не могу. Но скорее всего сломалась в пути. Техника изношена. Я уже несколько раз выходил с рапортом в вышестоящее командование о необходимости замены автопарка на более новый, но…

— И что вы намереваетесь делать?

— Уже делаем. Мы уже послали другую машину…

Спецназовцы вышли на исходные позиции и залегли.

В ожидании патронов.

— Почему не начинаем? — спросил майор подполковника.

— А куда начинать? Куда атаковать, если мы не знаем, в каком они вагоне. Наугад полезем — они заложников порешат. Все шишки на нас с тобой понавешают. Лучше подождать. Еще хотя бы немного. Вдруг они выдадут себя. Не могут же они сутками неподвижно сидеть.

Скажи наблюдателям, чтобы смотрели в оба. Что башки посвинчиваю, если что.

— А начальство?

— Черт с ним, с начальством. Они здесь зрители. Они в отличие от нас с тобой ни за что не отвечают. Как-нибудь отбрешемся… За лишние часы подготовки с нас не спросят. А вот за провал операции…

— Семь часов, — вздохнул Григорьев.

— Что семь часов?

— Лежим семь часов. А меня Лидка ждет.

— Какая Лидка?

— Ты не знаешь.

— Меня тоже ждет. Мама. Всю жизнь ждет. Со школы. Я обещал в шестнадцать вернуться. Если не вернусь, будет волноваться. Очень.

— В шестнадцать не вернешься. Здесь еще часа на четыре. С такими темпами.

— Мне бы лучше в шестнадцать. И вообще надоело…

— И что ты предлагаешь? Уйти?

— Нет. Уйти нельзя. Уйти — дезертирство. Может, простимулировать?

— Как так?

— Как рожениц стимулируют. Когда у них это дело ни туда ни сюда. Вот им и способствуют. Для пользы дела.

— Да ты что! Это работа спецназа.

— А ты кто?

— Я другой спецназ. Я армейский спецназ. Причем в отставке.

— А что, армейский хуже?

— Да ты что такое говоришь? Хуже… Лучше! На голову лучше! На три головы… Нас знаешь как гоняли! По семьсот километров пешедралом по территории условного противника. В полной выкладке. И там — голыми руками. А этих на машинах с мигалками развозят. Чтоб кто-нибудь случайно не задавил.

Сравнил! Резиновую дубинку с пальцем!

— Ну так в чем дело? Что, не справишься с парой гражданских террористов?

— Справиться дело нехитрое. Только… Только приказа на то не было.

— Обратного тоже не было. При постановке боевой задачи нам было сказано «всеми доступными способами поддерживать силы атакующих подразделений…». Так, может… Тем более время уже к четырем…

— А если?..

— Никаких «если». Победителей не судят. Заодно рапорт того дуболома закроем. Путем перевыполнения поставленной оперативной задачи.

— Но если все-таки…?

— Семь бед — один ответ. Ты же слышал — мы все равно уволены. Так хоть пошумим напоследок. Чтобы запомнили.

— Разве что уволены…

— Уволены, уволены… Таким, как мы, рядовым бойцам начальство нарушения субординации пуще измены Родине не прощает. Если только те рядовые не победители. Так что терять нам нечего… Ну что?

— А как же мы? Как подберемся? Там же подходы со всех сторон открыты. Не они, так свои заметят. И, не разобравшись, уконтрапупят.

— Не со всех открытые. Со стороны тупика кусты почти до самой надолбы тянутся.

— А сама надолба? Она же как зеркало. И высотой полтора метра. Пока ее перелезешь, тебя семь раз срисуют.

— Это точно, что как зеркало. Только есть у меня по этому поводу одно соображеньице. Чтобы не заметили…

* * *

— Але. Пожарная?

— Говорите.

— Тут дело такое. Тупик за контейнерной площадкой знаете?

— Какой тупик? Говорите по существу. Что конкретно, как давно и насколько интенсивно горит.

— А-а… Вагон горит. В составе. Который в тупике стоит. Сильно горит.

— Люди в вагоне есть?

— Люди? Не знаю. Когда я выпрыгивал, были. Ремонтники. Двадцать человек.

— Высылаем машину.

— Не… Тут одной машины мало будет. Там еще бензоцистерна стоит. Пять штук.

— Сколько?

— Пять! Или семь. Отсюда не разобрать. Там все в дыму.

— Хорошо. Сигнал принят. Машины выезжают.

* * *

Подполковник принимал очередные доклады подразделений.

— Группа захвата на исходных.

— Оцепление?

Командир оцепления оглядел свое хозяйство — запрещающие знаки на подходах, импровизированный шлагбаум, расправленные поперек дороги шипованные полосы, сдерживающий напор телевизионщиков и любопытствующих гражданских личный состав со щитами и дубинками — и, переключившись на передачу, доложил:

— Подходы блокированы по всем направлениям. Можно работать.

— Добро. Как снайперы?

Снайперы засели на верхушках деревьев, распластались по крышам близко расположенных сараев и железнодорожных хозяйственных построек. Сошки винтовок с оптическим прицелом были широко раздвинуты и впечатаны в неподвижные поверхности. Глаза вдавлены в окуляры прицелов. Указательные пальцы положены на курки. Снайперы были неподвижны, как сфинксы.

— Снайперы готовы, — доложил командир подразделения.

— Добро, снайперы. Наблюдатели?

Наблюдатели сидели возле мощных биноклей. Не отрывая глаз от объекта. Они готовы были зафиксировать любое шевеление противника. Даже дуновение занавески от случайного чиха. Только шевеления не было.

— На месте.

— Как там?

— Объект без изменений.

— А заложники? Где могут быть заложники?

— Точно сказать не можем. Предположительно в четвертом вагоне. Если по косвенным признакам.

— Что значит косвенным?

— Блики там на стеклах странные. Ну и вообще. Четвертый самый удобный…

— Вы бы не предполагали. А давали информацию. Мне ваши предположения что покойнику анальгин. Смотрите. Во все глаза смотрите!

— Есть смотреть…

Подразделения были готовы к атаке. Давно готовы. Не было только ясно, кого атаковать…

* * *

Со стороны города, воя сиренами, приближались пожарные машины. Колонна пожарных машин. Сигнал о возгорании в четвертом железнодорожном тупике был принят третьим номером.

Машины подскочили к шлагбауму и остановились.

— Вы куда? — крикнул стоящий подле шлагбаума гаишник.

— В тупик.

— Зачем в тупик?

— Ликвидировать загорание.

Гаишник поднял к губам радиостанцию. Сбоку к нему подбежал следователь Грибов.

— Открывайте шлагбаум. Скорее открывайте.

— А вы кто? — напрягся гаишник.

— Капитан Грибов. Заместитель командира по оперативной части, — сунул следователь под нос гаишнику свое развернутое удостоверение. И чтобы сбить его с толку окончательно, заорал на высунувшихся из окон пожарников: — Вы что так долго? Все сроки вышли! Вы что, в самом деле! Давайте быстрее! Быстрее!

— А пожарники зачем? — еще раз, на всякий случай, спросил гаишник.

— За тем. За тем самым, — многозначительно сказал Грибов. — Выливать сволочей будем. Брандспойтами. Согласно оперативным планам разработанной операции. Своих-то брандспойтов у нас нет.

— А-а! — все понял гаишник и распорядился поднять шлагбаум.

Грибов вскочил на подножку первой машины.

— Гони! — что есть мочи заорал он.

— А оцепление зачем? — спросил растерявшийся командир пожарного расчета.

— Оцепление — чтобы гражданское население не проникло в охранную зону. Чтобы не мешало работе пожарных расчетов.

— Ты смотри, успели! — вслух удивился командир пожарников. — Могут, когда хотят.

— Слушать меня! Давай к самым вагонам, — скомандовал следователь водителю. — Давай разгоняй свой тарантас.

Машина, наращивая ход, устремилась к составу.

— Но там вроде огня не видно, — удивился кто-то из пожарных.

— Какой огонь? Какой на хрен огонь? — возмутился Грибов. — Какого вам еще огня надо? Тут без огня — не продохнуть!

— Но здесь же пожар?

— Кто вам сказал? Какой пожар? С пожаром мы бы сами как-нибудь справились. Заложники там. И террористы. С боевым оружием. Так что лучше лишний раз не высовывайтесь. Чтобы вас не шмальнули.

— Как шмальнули?!

— Так. Пулей меж глаз!

— Как так шмальнули?! Мы же на пожар ехали…

— А это и есть пожар. Только социальный. Короче, мне вам тут объяснять некогда. Раз вы откомандированы. Разгоняйте машины и ставьте бортом к вагонам. Потом раскатывайте свои кишки и по моему сигналу бейте водой стекла. Пробьет струя стекла-то?

— Стекла-то? Конечно, пробьет. Только мы под пули не полезем.

— Да не полезете, не полезете. Я полезу. Ваше дело под прикрытием машины шланги размотать. И воду под напором дать. Ясно?

— Ясно. Чего не ясно. Если вы сами, мы не против… В каком вагоне возгорание? В смысле к какому вагону подъезжать?

— Вы двигайтесь, а я скажу. И сирены включите. Погромче. Сирены, они способствуют.

Несколько пожарных машин, ревя сиренами, выскочили к составу. Грибов внимательно отсматривал окна. Не могла такая масштабная выездка не привлечь внимания террористов.

Первый вагон, второй, третий…

Есть! Есть шевеление. В четвертом вагоне.

Грибов высоко поднял правую руку и растопырил четыре пальца. А потом еще четыре раза подряд поднял и опустил руку. Для верности.

Четвертый вагон.

Выждал короткую паузу и еще три раза выбросил вверх руку.

Третье купе.

Третье купе в четвертом вагоне.

* * *

Четвертый вагон. Третье купе — увидел заранее условленный сигнал Григорьев.

Итого надо успеть пробежать три вагона. Под шумок. Пока все взоры обращены в сторону ревущих сиренами пожарных автомобилей.

Он быстро перемахнул насыпь и, пригибаясь, побежал вдоль вагонов с противоположной от пожарных машин стороны.

Первый.

Второй.

Третий.

Четвертый.

Четвертый. Тот, что нужен.

* * *

— Что это за машины? — недоуменно спросил подполковник.

— Черт их знает. Может, помощь террористам? — предположил майор.

— Ну ты скажешь! Помощь. Кабы одна-две. А их штук десять. И еще лестницы. Пожарные это. Только за каким… И кто их вызвал?

— Может, спецназовцы? Они вечно мудрят. Вечно что-нибудь такое в последний момент выдумывают. Чтобы выделиться.

— Какие спецназовцы? Они же мне подчинены. Я командую операцией.

— Может, и вы. А может, уже и не вы. Вон сколько генералов понаехало. И у каждого своя связь. И свое представление о том, как это дело должно выглядеть.

— Неужто действительно? Неужто опять обошли на повороте? Чтоб их! — в сердцах выругался подполковник и, придерживая каску, побежал к замершим невдалеке «Волгам».

Выйти на начальство рацией он не решился. Как-то это неправильно при личном присутствии обращаться к высокому начальству обезличенно.

* * *

Капитан Григорьев быстро забрался по расположенной со стороны межвагонной сцепки откидной лестнице на крышу вагона. И на пузе прополз к третьему купе. Затем он зацепил за трубу вентиляции веревку, обвязал ее дальний конец вокруг груди. Так обвязал, чтобы можно было мгновенно отдать узел. И встал на крыше вагона в рост. На одно малое мгновение встал, чтобы только оценить расстояние и силу толчка.

Потом пододвинулся спиной к краю, сильно оттолкнулся и прыгнул вниз.

«Хорошо, что надел на операцию армейские бутсы. Которые с подковками. Если бы штиблеты — хана», — подумал в последнее мгновение он.

Амплитуда падения была достаточно большая. Плюс вес качнувшегося маятником человека. Плюс мощнейший удар, который он нанес в последний миг полета разогнувшимися ногами по стеклу.

Подковы с разгону вбились в вагонное стекло. Во все стороны брызнули осколки. Григорьев влетел внутрь вагона, раздирая о выступы битого стекла одежду.

Он упал на пол. Тут же вскочил, снова упал, откатываясь в соседнее купе, и снова встал, уже выставив изготовленный к выстрелу пистолет.

— Ты чего? — удивленно сказали обернувшиеся от окна террористы.

— Да вот. Мимо проходил, — ответил Грибов, — решил зайти. Сдавай оружие.

— Ты чего?! — еще раз спросили террористы. — Нас же второй взвод брать должен. Согласно плану. А ты кто такой?

— Я за них. За второй взвод. Они меня послали.

— А сами где?

— Пиво пить пошли. Жарко.

— Ну ты даешь, мужик! — возмутились «террористы». — Ты же нам всю малину испортил. Своим скипидаром. Мы же две недели тренировались! Начальство пригласили. Чтобы они оценили. А ты…

— Ладно трепаться. Сдавай оружие! — крикнул Григорьев.

— Больной, — сказал главарь «террористов». — Убери свою пукалку и вали отсюда. Пока у тебя ноги ходят.

— Вы не поняли. Операция закончена. Успешным освобождением заложников и пленением задерживавших их преступников. Без причинения им телесных повреждений.

— Дурак, — вздохнул старший «террорист». — Вот что, парни, закатайте пока его куда-нибудь на багажную полку, а после мы разберемся. Кто он такой и откуда взялся.

— Предупреждаю, что при оказании сопротивления я буду вынужден стрелять! — сказал Григорьев.

— В кого стрелять? В своих? Причем холостыми патронами? Не смеши.

Григорьев опустил оружие.

К нему быстро подошел один из «террористов», выдернул из рук «Макаров» и завертел кисть за руку.

— Куда его?

— В багажный рундук. В качестве бесхозного чемодана.

— Топай! — приказал «террорист» и подтолкнул жертву в соседнее купе.

Чего та жертва и ожидала.

Григорьев дернулся вперед, неловко оступился и стал падать. Вцепившийся в кисть руки сопровождающий на мгновение ослабил хватку. И подался вперед. Григорьев ударил его задней частью каблука в голень. И, слегка повернувшись, локтем в подбородок. Конвоир молча упал в проход.

Дернувшегося ему на помощь напарника следователь уложил ударом левой ноги в солнечное сплетение.

— Ну, ты, оказывается, гад! — выдохнул главный «террорист», разворачивая на него дуло обреза.

Конечно, патроны в обрезе были холостые. Но с такого расстояния, в не защищенное пластиковым забралом лицо и пустые заряды могли выбить глаза из глазниц.

Очень это неприятно — две темные дырочки стволов, направленные в зрачки.

— Все! Шабаш! Я сдаюсь! — сказал Григорьев.

Поймал мгновенное сомнение во взоре противника, отшатнулся в сторону, ухватился за обрез, дернул его на себя и ударил «террориста» лбом в переносицу.

Бухнул выстрел. Вернее, два выстрела, слившиеся в один. Но они уже никому вреда причинить не могли. Главный «террорист» осел на пол. Григорьев выдрал у него из рук сочащийся дымом обрез и отбросил его далеко в проход.

— Я же говорил, что преступники были захвачены. Но уже с причинением им легких телесных повреждений.

Заложники при этом не пострадали.

На полке в купе сидели прижатые друг к другу «заложники» — две матерчатые куклы. Исполненные в натуральную, соответствующую детям семи- восьмилетнего возраста, величину.

Глава 1

Внеочередное производственное собрание следственного отдела восемнадцатого отделения милиции тянулось уже два часа. Следователи с откровенно скучающими лицами сидели на неудобных стульях, слушали затянувшееся выступление своего непосредственного начальника, согласно кивали в паузах головами и думали о своем. О крайне желаемой по итогам квартала премии, детях, которых не позднее чем через полчаса надо было забирать из садиков, и женах, которые должны были их забрать, но, конечно, не заберут…

Напротив начальника следственного отдела по стойке «смирно» стояли следователи Грибов и Григорьев. Второй час стояли.

— Ну вот, расскажите своим товарищам, как вы докатились до такой жизни. Вот расскажите здесь, перед всеми…

— Ну как докатились. Попали на наклонную плоскость… и покатились… — смиренно ответил Григорьев.

— Нет, вы не отделывайтесь общими фразами. Вы по существу скажите. К примеру, как пытались сорвать проведение общегородских учений по освобождению заложников.

— Ну не сорвали же.

— Как же не сорвали, если сорвали.

— Как же сорвали, если заложники были освобождены. С минимальными потерями с обеих сторон.

— Ни хрена себе! С минимальными! Три бойца группы «Альфа» получили телесные повреждения средней тяжести и по сегодняшний день находятся на бюллетене.

— Не бойцы, а террористы. Захватившие заложников. Согласно поставленной боевой задаче. Которую мы выполнили.

— А должны были выполнить не вы. А соответствующее спецподразделение.

— А чего же не выполнили? Чего они время тянули?

— Это не нашего ума дело. Вернее, не вашего ума. Вам было приказано находиться в охранении. А вы опять самодеятельность развели.

— А чего они волынку тянули?

— Так, следователь Григорьев, вы, по всей видимости, не вполне понимаете всей тяжести. Не понимаете, что своими авантюрными действиями нарушили приказ, что…

— Разрешите обратиться, — перебил очередной монолог подполковника Грибов. — Мне представляется, что данная постановка вопроса не столь однозначна. Конечно, мы превысили данные нам полномочия. Но в силу чего превысили? Злого намерения? Нерадивости? Или вполне понятных и тем оправданных причин?

Вам, конечно, хорошо известно, что пребывание плененных людей в руках преступных элементов крайне негативно сказывается как на физическом, так и на психическом здоровье жертв. И каждая лишняя минута затяжки операции может нанести непоправимый вред их психическому состоянию.

Кроме того, западная статистика свидетельствует, что каждый час плена шансы заложников на спасение уменьшаются на двенадцать с половиной процентов в сравнении с изначальными. И что в данном конкретном случае те шансы уже приближались к нулевой отметке.

— Какие жертвы? Что вы демагогию здесь разводите? Это учение было. У-че-ни-е!

— Но, как я понимаю, максимально приближенное к боевому?

— Ну, допустим, приближенное.

— А раз приближенное, значит, все названные цифры следует признать соразмерными действительности. Что, соответственно, уменьшает значимость победы в каждый последующий час на уже известные нам двенадцать с половиной процентов вплоть до признания успешно проведенной операции провальной. Тенденцию чего мы сломали своими вынужденно отступившими от первоначального приказа действиями…

Следователи оживились. Вечер переставал быть занудливым.

— Кроме того, хочу обратить ваше внимание на тот факт, что предпринятые нами оперативные мероприятия наконец внесли некоторое равновесие во взаимоотношения подразделений городского Управления внутренних дел. Я имею в виду дифференцированность требований, предъявляемых к спецподразделениям и отделениям милиции.

— Чего? — переспросил подполковник.

— Я говорю, что как серьезная, с потенциально возможной раздачей званий, материальных поощрений, выслуг и грамот, операция — так спецназовцам. А как рутинная, на которой никаких дивидендов не собрать, работа — так наша. Им все. А нам шиш на блюдечке.

— Это точно. Им и машины, и оклады. А нам одни нагоняи, — зашумели следователи.

— Почему учебный захват снова должна была осуществлять группа спецназа? А не, к примеру, сводный отряд работников нескольких отделов милиции? У нас ведь тоже есть группы быстрого реагирования. Которые обучены ничуть не хуже хваленых альфовцев. Что мы и попробовали доказать. Рискуя навлечь на себя гнев начальства.

Грибов потупил глаза.

— Но кто-то ведь должен начинать. Кто-то должен пострадать за справедливость. Пусть даже этими «кем-то» оказались мы. Мне кажется, пора сломать нездоровую тенденцию централизации и концентраций оперативных и материально-финансовых возможностей в одних отдельно взятых руках. И поставить вопрос ребром… И если бы нам позволили… и снабдили соответствующим специмуществом… то…

— Это точно. Кабы нам дали их оружие, спецтехнику и оклады… Мы бы ничуть не хуже… Вон ведь Григорьев с Грибовым смогли, справились… Чем мы хуже спецов… — вразнобой загалдели следователи.

— Тише! Тише! — застучал карандашом по графину подполковник. — Мы здесь собрались совсем не затем, чтобы обсуждать перераспределение материально-технических предпосылок. Мы собрались здесь разобрать персональное дело следователей Грибова и Григорьева…

— А что Грибов? Правильно говорит Грибов. Одним путевки в дома отдыха, премии и звания, а другим оклад и хрен на палочке…

— За что их разбирать-то? За то, что они спецназовцам нос утерли? Так давно пора. А то зазнались. На улице встретят — рожу в сторону воротят…

— Работают раз в год. И то по заранее согласованному с начальством сценарию. Устраивают показуху! А мы каждый день горбатимся, и никакой благодарности…

— Правильно мужики сделали. Их благодарить за это надо. Что делом показали…

Собрание явно повернулось не в ту сторону.

— А если бы это было боевое! Настоящее боевое! С настоящими заложниками? Если бы эта их авантюра не удалась? И заложники погибли? Что тогда? — заорал, перекрывая общий гвалт, подполковник. — Об этом вы подумали?

— Об этом подумали. Еще там, на объекте, — тихо сказал Грибов во враз наступившей тишине. — Если бы это была боевая операция, мы бы высовываться не стали. Мы же понимаем…

— Ни в жисть! Что мы, дурные, под чужие пули лезть, — подтвердил Григорьев.

— Но ведь мы знали, что это только учения. И что, строго говоря, учения для того и проводятся, чтобы выяснить сильные стороны врага и слабые собственные. Так сказать, ради выявления ошибок, которых можно будет избежать в случае возникновения аналогичной ситуации в реальных оперативных условиях. И которые мы своими действиями постарались указать…

— Так! Все! Данную тему закрываем. Этот последний ваш проступок выходит за рамки моей компетенции. Думаю, в нем и в его последствиях разберутся назначенные в комиссию ответственные лица. И сделают соответствующие выводы… А мы, то есть наш отдел, в свою очередь должны помочь комиссии раскрыть морально-производственный облик известных нам следователей Грибова и Григорьева. Которые и раньше неоднократно…

— Что неоднократно?

— То же, что и сейчас! Безобразничали неоднократно.

— Когда?

— Раньше. До того. Ну то есть до учений…

— А что до учений?

— Нет, вы расскажите сами, какие происшествия имели у вас место до учений.

— У нас? Никаких происшествий. Кроме очередных производственных успехов. К примеру, неделю назад мы получили столь необходимые отделу показания по делу гражданина Семенова.

— Вот-вот. И об этом расскажите.

— Об этом, то есть о наших производственных успехах, уже все знают. Следователи дружно закивали.

— Нет, вы расскажите присутствующим, каким образом вы эти показания получили.

Грибов недоуменно пожал плечами.

— Нормально получили. Путем душеспасительной беседы с подозреваемым в противоправных действиях гражданином Семеновым. В ходе которой он раскаялся и признал свой в корне неправильный образ жизни. Что мы и запротоколировали. И на чем с ним расстались. Под подписку о невыезде.

— А Семенов в своей жалобе прокурору трактует события несколько иначе, — злорадно сообщил подполковник, разворачивая бумагу. — Вот пожалуйста: «Следователи Грибов А.С. и Григорьев С.М. предупредили меня, т. е. Семенова С.И., что в моем, т. е. Семенова С.И., доме неизвестными лицами заложены две бомбы замедленного действия, которые должны взорваться предположительно между 17 и 18 часами местного времени. Мотивируя свои действия и отсутствие соответственно оформленного ордера на обыск угрозой для моей жизни, они осмотрели мою квартиру, вследствие чего нашли и изъяли полкилограмма не принадлежащего мне золота в слитках, неизвестно как попавший в дом полиэтиленовый пакет с валютой иностранного достоинства и бомбу замедленного действия с часовым механизмом…

Показав мне бомбу, они сказали, что, по их сведениям, в доме есть еще одна бомба и что для ее скорейшего обнаружения им необходимо произвести более тщательный осмотр помещения согласно моей добровольной, в письменном виде, просьбе. Которую я и написал.

В результате розыска второй бомбы они нанесли моему жилищу невосстановимый урон, выразившийся в порче полового и стенового покрытий, и нашли еще килограмм не принадлежащего мне золота в монетах царской чеканки. Не найдя вторую бомбу, они заявили, что не уйдут из моего дома, пока не получат от меня соответствующих признаний. Пусть даже он вместе с ними взлетит на воздух. И еще раз показали устройство первой бомбы. Сильно испугавшись, я в принудительном порядке дал добровольные чистосердечные показания, в чем в настоящий момент чистосердечно раскаиваюсь…

Хочу заявить, что врагов, способных подложить под меня бомбу, у меня нет, и все это сделали следователи Грибов и Григорьев с целью получения от меня письменного раскаяния…»

Ну, что скажете?

— Что? Скажем, что получили добровольные, оформленные по всей форме показания от подозреваемого Семенова. Которого, кстати, весь отдел не мог уцепить полгода. И про которого вы говорили, что он вам всю кровь попортил.

— Я спрашиваю не о результате. И не о своей крови! А о методах. О методах ведения следственных действий!

— О каких методах? — удивился Григорьев. — Методы были самые гуманные. Никто его пальцем не тронул. Никто слова недоброго не сказал. Наоборот, мы всячески старались спасти жизнь гражданина Семенова. По его собственноручно написанной просьбе. Как в передаче «Телефон спасения 911». А он вместо благодарности на телевидение жалобу прокурору написал. Вот и спасай после этого…

— А как туда, я вас спрашиваю, бомба попала?

— Ума не приложим. Может, ее пацан его принес. Дети любят с улицы всякий хлам в квартиру тащить. Который на помойке нашли. Тем более вовсе это не бомба. А просто кусок хозяйственного мыла с будильником.

— Все бы вам юродствовать. Все бы шутки шутить. Ну, Григорьев понятно, он в спецназе служил, до того как к нам попал. С парашютом прыгал. Где, похоже, последние мозги и растряс. Но ты-то, Грибов, интеллектуал, логик, юрфак МГУ с красным дипломом окончил. Ты-то как мог докатиться до противозаконных методов ведения следствия?

— Во-первых, противозаконных действий не было. Было превышение служебных полномочий. За что следует максимум устное порицание. И что вам впоследствии подтвердит уважаемый господин прокурор. Во-вторых, что, подчеркиваю, является моим частным мнением, считаю, что в настоящий момент применение более действенных, хотя и чуть менее законных методов борьбы с преступностью правомерно. Так как страна находится в периоде становления дикого капитализма, характерного, например, для США не самой гуманной юриспруденцией конца прошлого века…

— Ну ты еще нам вестерны начни пересказывать.

— Совершенно верно. Период накопления первоначального капитала характеризуется увеличением преступных эпизодов и как следствие упрощенным судопроизводством, делегированным на местах одному выборному лицу — к примеру, шерифу поселка. Он в случае необходимости осуществляет следствие, ведет за ним надзор, заключает подозреваемых под стражу, выносит приговор и приводит приговор в исполнение…

— Шериф, говоришь?

— Так точно. Шериф!

— А я, по-твоему, осел. Которому ты тут без конца сказки впариваешь? И которые я тут слушаю.

— Никак нет. Вы подполковник. Товарищ подполковник.

— Я знаю, что я подполковник! Ты лучше скажи, что мне с этой жалобой делать. Гражданина Семенова.

— Ничего не делать.

— Не могу я ничего не делать. Потому что это сигнал. Не первый. И, судя по вашему поведению, не последний. На который я должен реагировать соответствующим образом…

— А вы скажите ему, что вторую бомбу-то все еще не нашли. И что найти ее могут только отвлекаемые по пустякам следователи Грибов и Григорьев…

— Вы из меня дурака не сделаете.

— А мы не делаем. Это все равно невозможно.

Присутствующие сдержанно заулыбались, захмыкали. Что подполковник мимо ушей не пропустил.

— В общем, так. Вы мне со своими художествами и сказками надоели. Тоже мне, братья Гримм нашлись. То бомбы подбрасывают. То, понимаешь, заложников освобождают вместо тех, кому это делать положено. Все! Считайте, мое терпение лопнуло. Буду ставить вопрос о вашем профессиональном несоответствии и…

Разгневанную тираду подполковника прервал резкий телефонный звонок. Прямого с вышестоящим начальством аппарата. Подполковник схватил трубку. На другой звонок он бы, наверное, не среагировал. Но этот не услышать не мог.

— Сейчас продолжим, — кивнул он подчиненным и поднес трубку к уху. — Да.

Да.

Да.

Так точно.

Будет сделано.

И аккуратно положил трубку на рычаг. И даже прижал ее сверху ладонью.

Следователи напряженно заерзали на стульях.

Подполковник помолчал. Вздохнул, бросил на только что прочитанный лист карандаш и сказал уже заметно подсевшим тоном:

— Закурить у кого есть?

Следователи разом протянули три разномастные сигареты. И три зажигалки. Подполковник закурил. Два раза затянулся и смял сигарету в пепельнице.

— Грибов и Григорьев — на выход.

— Когда?

— Немедленно.

— Как немедленно? Вы же говорили, что будете ставить вопрос насчет соответствия…

— Идите. Идите. Клоуны. Навязались на мою голову.

— Куда идти? Товарищ подполковник?

— Идите… Сами знаете, куда идите… К генералу идите…

— А мы? — спросили следователи.

— А вы сидите! — приказал подполковник. — Или, впрочем, тоже идите. Покурить. Минут на десять. Но через десять минут снова всем явиться ко мне.

— Товарищ подполковник! Время уже…

— Через десять минут! Все! До единого! И не дай бог хоть кто-то…

Глава 2

Кабинет генерала мало напоминал кабинет настоящего генерала. Никаких новомодных наворотов в виде подвесных потолков и офисной мебели. Длинный стол. Два ряда придвинутых к нему стульев. Лампа. Телефон. Ретро-шкаф. Двухкамерный личный сейф. Все просто и функционально. Из предметов роскоши — только удобное кожаное кресло, стакан в серебряном подстаканнике и портрет Андропова на стене. Почему именно Андропова — уже давно никто не спрашивал. Привыкли.

Генерал был такой же, как кабинет. Без излишней вычурности. Но не без чувства достоинства.

— К вам следователи Грибов и Григорьев, — доложил дежурный.

— Пропустите, — распорядился генерал. — Да, и вот еще что, соорудите три чашки чаю. Покрепче.

Следователи открыли высокую, обитую дерматином дверь. И еще одну.

— Товарищ генерал! По вашему приказанию…

— Проходите. Садитесь, — кивнул генерал на стулья.

Следователи прошли. И сели. Раз командование предлагает.

За ними следом в кабинет протиснулся дежурный. С подносом. И стоящими на нем тремя стаканами горячего чая. В подстаканниках с изображениями Московского Кремля, звезд и прочей патриотической атрибутики. В вопросах быта генерал был ретроградом. Из каких подстаканников хлебал чай тридцать лет назад, из тех же пил и сейчас. Новомодные, с современным дизайном чашки его раздражали.

— С сахаром? — спросил генерал.

— Два с сахаром, один без, — ответил дежурный, разворачивая поднос. Ручка одного из подстаканников была предусмотрительно повернута в сторону высокого начальства.

Генерал взял свой стакан. Отхлебнул один глоток и поставил стакан на стол. На чем неофициальная часть была закончена.

— Ну что, опять, говорят, вы с начальством конфликтуете? — спросил генерал.

Следователи встали. И уперли взгляды в зеленое сукно стола заседаний.

— Мы — никак нет. Это оно с нами конфликтует.

— По какому такому поводу?

— По отдельным проблемам теоретической юриспруденции.

— Юриспруденции, говорите?

— Так точно! — дружно отрапортовали следователи.

— Да сядьте уж, — устало махнул рукой генерал. — Я, собственно, не по этому. Я совсем по другому вопросу.

Следователи сели.

— И что вам спокойно не живется? Как всем. Что вы такие несговорчивые? Такие неуживчивые?

— Чтобы уживчивость в привычку не вошла, — ответил Грибов. — Вначале под начальника подстроишься. Потом под его жену. Потом под его тещу. И под хороших знакомых тещи. Которые угодили под следствие…

— Под всех начальников не желаете подстраиваться?

— Нет. Только под непосредственных.

— Под меня, значит, тоже?

— Нет, вы — дело другое. Вы генерал. И теща у вас генеральская. То есть выше всяких подозрений.

— Ну, тогда я спокоен.

Следователи пожали плечами. И разом отхлебнули казенного чая.

— И все же я должен предупредить, чтобы вы поаккуратней себя вели. Все-таки не в собесе работаете. В органах правопорядка. А позволяете себе иногда черт знает какие вещи. Вот ваш начальник опять написал на мое имя рапорт…

Следователи встали.

— Впрочем, как я уже говорил, я вызвал вас совсем по другому вопросу. Я бы даже сказал, по щекотливому вопросу. Дело в том… Дело в том, что есть у меня один хороший знакомый…

— Родственник тещи? — не удержавшись, встрял Григорьев.

— Нет. Знакомый моей жены, — твердо сказал генерал, — работник банка. И вот этот знакомый попал в серьезную переделку.

— Похоже, зашел в магазин и случайно растратил основные банковские фонды, — тихо сказал Грибов своему напарнику.

— Нет. Действительно серьезную, — никак не прореагировал на подначку генерал.

Следователи переглянулись.

— Я бы не стал к вам обращаться. Но вчера вечером у него украли ребенка. Единственного.

Следователи перестали переглядываться. Следователи заметно посерьезнели.

— А он ничего не путает? Может, дело обстоит не так трагически? Может, он отправил девочку на уик-энд на Мальдивские острова и забыл об этом? Или жена отвезла ее к бабушке. И ничего ему не сказала… Или девочка по собственной инициативе ушла к подруге, у которой сломались все часы, и там заигралась… Такое бывает. Чаще всего именно такое и бывает при пропаже граждан…

— Нет. На этот раз нет. Не отправляли и не отвозили. И вообще никакие случайности здесь места не имеют. Девочку похитили. Два часа назад ее отец получил письмо. С сообщением, что она находится в руках преступников. И с угрозами. О возможной физической расправе.

— Он, то есть я хотел сказать — отец, заявил об этом в милицию?

— Отец не решился заявлять в милицию. Он боится за жизнь ребенка. И, честно говоря, я ему это тоже не посоветовал.

— Почему? — спросил Грибов.

А про себя подумал: «Дожили, руководящие чины органов правопорядка не советуют обращаться за помощью в органы правопорядка. Куда дальше ехать…»

— Я не посоветовал… потому что время такое. Потому что даже я, генерал милиции, не верю, что этого ребенка можно вернуть домой живым, если преступники почувствуют слежку. Это раньше детей щадили. Теперь с ними поступают так же, как со взрослыми свидетелями…

— Но если нет официального заявления, чем мы вам, то есть ему, можем помочь?

— Неофициальным расследованием. В рамках ваших возможностей. Грибов качнул головой.

— Нас только что отчитывали за применение недозволенных методов…

— Поэтому я и обратился к вам. Как к специалистам по этим самым методам. И еще потому, что хорошо вас знаю. Ваш профессионализм. И умение держать язык за зубами.

— Судя по всему, официального распоряжения не будет?

— Не будет. Это дело поручено не нам. И поэтому я не могу приказывать. Но я ПРОШУ вас сделать все возможное для спасения ребенка. В частном порядке.

— Но мы с утра до ночи находимся на работе. Минуты свободной нет. Как у той белки в колесе. Мы физически не сможем выполнить вашу просьбу.

— Время у вас будет. Я предоставлю вам отпуск без сохранения содержания. По вашей, в связи с семейными обстоятельствами, просьбе.

— На сколько?

— На десять календарных суток.

— Отпуск без сохранения содержания и без надежды на отдых, — вздохнул Григорьев. — Хорош отпуск.

— А если мы подставимся? Как частные лица… — спросил Грибов. — Ведь совершенно не исключено, что ее родители переменят свое решение. Или какая-нибудь бабушка надумает принести заявление о пропаже внучки. Или в школе хватятся отсутствующей ученицы… И мы случайно пересечемся с вдруг возникшим официальным следствием. Ненароком перебежим ему дорогу в самом неподходящем месте. Ведь работать придется в одном направлении, с одними и теми же свидетелями.

— Если вы засветитесь как частные лица, то я отвечу вместе с вами. Как официальное лицо. И не потому, что страдаю избытком благородства. Просто никому и никогда не смогу объяснить, почему, зная о факте похищения, не сообщил об этом в официальном порядке.

— Другие способы решения вопроса существуют?

— Нет. Я перебрал все возможные варианты. Ни один из них не гарантирует сохранение жизни ребенку. Если он еще, конечно, жив.

— А этот?

— Этот тоже не гарантирует, — честно ответил генерал, — но позволяет надеяться.

— Мы можем рассчитывать на помощь отдела?

— Не раньше, чем появится первый фактический материал.

Следователи внимательно взглянули друг на друга. Они работали вместе не так давно, но уже научились понимать невысказанные мысли по выражению лиц, прищуру глаз, по специфическому наклону головы, еле заметному повороту корпуса. По десятку не различимых для постороннего глаза признаков. На совместных перекрестных допросах научились, где очень важно слышать больше, чем говорить.

«Ну, что будем делать?» — не открывая рта, спросил один.

«Черт его знает. Здесь можно так вляпаться, что вовек не отмоешься».

«Что верно — то верно».

«Может, ну его? Может, отказаться?»

«Хорошо бы отказаться. Только капитаны генералам не отказывают».

«Ну, как знаешь…»

— А если мы не согласимся? — на всякий случай спросил Грибов.

— Вы согласитесь. Потому что… Потому что я вас очень об этом прошу. И потому что… вот фотография девочки, — сказал генерал.

На фотографии пропавшая девочка была рядом с отцом и матерью. Счастливые родители сидели на заднем плане в креслах, их дочь стояла перед ними. В красивом платьице, с огромным бантом на голове, с детской сумочкой, переброшенной через согнутую в локте руку. Девочка очень внимательно смотрела в объектив камеры, словно боясь пропустить появления обещанной ей птички.

Девочка очень внимательно смотрела в глаза следователям. Глаза в глаза.

— Он обещал ее убить. Через несколько дней. Если не будет выкупа. Или если родители обратятся за помощью в милицию.

Представить, КАК убивают девочку, запечатленную на фотографии, было трудно.

— Ведение оперативных мероприятий потребует денег. Возможно, немалых денег. Переезды, аппаратура, оплата информаторов, — заметил Григорьев.

— Питание оперативных работников, — поддержал напарника Грибов.

Начавшееся уточнение оперативно-финансовых деталей было верным признаком потенциального согласия.

— Питание и поение? — уточнил генерал.

— Возможно, и поение Но исключительно в интересах ведения оперативно-следственных мероприятий.

— Деньги будут. Необходимые средства предоставит потерпевший.

— Столько, сколько нужно?

— Столько, сколько запросите. Плюс положенный вам за работу гонорар.

Следователи напряглись.

— Как пишут в приказах — «в размерах месячного оклада»?

— В размерах годового оклада. Или даже десятилетнего. Если ваши поиски увенчаются успехом. Он заплатит столько, сколько вы скажете, лишь бы его дочь вернулась домой невредимой. Ее жизнь ему важнее денег.

Ну? Что скажете?

— В принципе. Если отвечать вместе… И если исходить из того, что предложенные нами методы ведения следствия вас не касаются…

Генерал только крякнул.

— Ответственность касается, а методы нет?

— Так точно. Методы — на наше усмотрение, а ваша ответственность — на ваше.

— Ладно! Черт с вами. Методы ваши. Ответственность моя…

— Ну тогда… Тогда… Тогда мы, пожалуй, согласны.

Генерал облегченно вздохнул и промокнул вспотевший лоб платком.

— Правильно характеризует вас ваше начальство — наглецы и хамы, не испытывающие никакого почтения к вышестоящему командованию.

— А что же вы, товарищ генерал, обратились к наглецам и хамам?

— Потому что другие в этой ситуации бесполезны. Потому что другие ничего путного не сделают. И делать не будут.

— Когда нам приступать к работе?

— Согласно вашим заявлениям — с завтрашнего дня.

— Где мы можем встретиться с потерпевшим?

— Кроме этих стен — в любом удобном для вас месте. И постарайтесь, чтобы вас не видели лишние глаза…

Глава 3

Следователи шли по бесконечным казенным коридорам и мрачно размышляли о предстоящей им ближайшей перспективе. Малоприятной перспективе.

— Покурим? — спросил Григорьев.

— Покурим, — согласился Грибов.

Они свернули на лестницу, встали под табличку «Не курить!» и вытащили сигареты. Таблички они, возможно, даже не заметили.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Григорьев.

— Скажу, что бывает хуже.

— Бывает. Но давно и не с нами, — ответил Грибов. — Угодили мы с тобой в классическую вилку. Когда согласиться — нельзя. А отказаться — невозможно. Когда в обе стороны примерно равный результат. Короче, влипли по самые…

— Не то слово…

— Одна радость — отпуск.

— И «отпускные»… Если, конечно, нам их дадут.

— Ну это вряд ли. Когда обещают золотые горы, выплачивают гроши.

— И это верно… Так что надо хотя бы по линии прокорма. Пока возможность есть…

Навстречу следователям по лестнице, отдуваясь, поднимался недавно распекавший их подполковник.

— Грибов! Григорьев! — строго сказал он. — Это что?

— Где?

— Вот это вот. Над вашими головами.

— Потолок…

— Несущие балки строительных конструкций, — более научно ответил Грибов.

— Что вы идиотов изображаете? Я не о том спрашиваю! Это что? Ниже несущих балок?

— Табличка, товарищ подполковник.

— И что на ней написано?

— Не разобрать, товарищ подполковник. Из-за дыма.

— Чтобы одна минута! Чтобы немедленно. И чтобы ни одного окурка!..

Следователи затушили сигареты и засунули их обратно в пачки.

— Так-то. А то, понимаешь, развели перекур в неотведенном месте. У генерала были?

— Так точно.

— Ну. И что вам там генерал сказал?

— То же, что и вы, — вздохнул Григорьев. — Сказал, что мы наглецы и хамы, не испытывающие должного почтения к вышестоящему начальству.

Полковник назидательно кивнул.

— Ну правильно сказал…

— И еще сказал — что глаза бы его нас не видели.

— И послал нас…

— Куда послал?

— Далеко послал. В отпуск послал.

— В отпуск? В какой отпуск? Зачем в отпуск?

— Ну чтобы глаза не видели, — объяснил Григорьев, — мы же говорили…

— Опять ваньку ломаете?! — взревел подполковник. — Отдел в запарке. На каждом следователе по десять дел висит. Какой идиот согласится отпустить двух работников в разгар…

— Генерал согласится, — показал Грибов подписанные генералом заявления. Об отпуске без сохранения содержания. — Только почему он идиот?..

— Ничего не понимаю! — пробормотал растерявшийся подполковник. — Отдел в запарке… На каждом следователе по десять дел. Ничего не понимаю… — И пошел себе дальше. Вверх по лестнице.

Глава 4

Заместитель управляющего филиалом коммерческого банка «Стройсервис» Львов Михаил Сергеевич вышел на улицу. Ехать ему было некуда. Оставаться дома невозможно. Жена рыдала без перерыва уже вторые сутки. И сквозь слезы требовала предпринять хоть какие-то действия. Хоть что-то для спасения их дочери. А не сидеть при ней бесполезным истуканом.

Михаил Сергеевич кивнул сидящей на выходе консьержке и вышел на улицу. Перед домом в ряд стояли роскошные иномарки. Одна из них его.

Ехать было некуда. И значит, все равно куда. Хоть даже за ближайший угол. Где припарковаться и посидеть в тишине А может, даже вздремнуть после бессонной, со слезами, криками и взаимными обвинениями ночи.

Банкир прошел к машине, нажал кнопку дистанционного управления сигнализацией, открыл дверцу и упал на переднее сиденье.

А может, не за угол? Может, в ресторан? И надраться до потери сознания. Чтобы сбросить напряжение последних дней.

Может, действительно в ресторан?

Он захлопнул дверцу. Перехватил поудобнее ключи зажигания. И вдруг почувствовал, что в салоне кто-то есть. Кто-то кроме него. Кто-то еще…

Возможно, он услышал посторонний шорох. Или дыхание. Или почувствовал чужой запах. Не суть важно… Главное, он понял, что на заднем сиденье, прямо за его затылком, притаился человек… И что этот человек в любую секунду может ударить его чем-то тяжелым по голове. Или накинуть на шею проволочную удавку…

Больше всего на свете банкиру захотелось закричать и выскочить из машины. И отбежать от нее как можно дальше и как можно быстрее. Но он знал, что крик и суета в таких случаях равны самоубийству. Ему внушали это на курсах безопасности, проводившихся для работников банка. Бывший полковник КГБ внушал.

Поднявший шум человек своим поведением провоцирует нападение. Преступник попытается прервать привлекающий всеобщее внимание крик. Любой ценой прервать. Даже ценой жизни. Его жизни.

Нет, кричать нельзя! И бежать нельзя! Надо выехать на дорогу и максимально быстро разогнать автомобиль. На большой скорости, пока он держит в руках баранку, преступник напасть на него не посмеет. Чтобы не врезаться в ближайший бетонный забор. А потом… Потом можно будет подрулить к ближайшему посту ГАИ. И перепоручить злоумышленника блюстителям порядка. Или вступить в схватку. Используя газовый пистолет, что был у него в кобуре, болтавшейся под мышкой. Главное, не сбрасывать скорость! Чтобы все внимание врага было приковано к дороге, а не к нырнувшей под полу пиджака руке.

Так учили его на занятиях по личной безопасности.

Главное, стронуть машину с места и тем заполучить в руки мощное, в полтораста лошадиных сил, оружие…

Банкир вжал педаль газа в пол…

— Вы ключ забыли в замок вставить, — вежливо сказал сзади голос.

Банкир быстро оглянулся. На заднем сиденье сидел человек. Совершенно неизвестный ему человек. Который, по всей вероятности, пришел за его машиной. Или за его жизнью.

Теперь раздумывать о том, что делать, было поздно. Теперь надо было действовать. Как учили. Очень быстро и без сомнения.

Упасть на переднее правое сиденье, чтобы уйти из-под возможного удара по голове, выхватить пистолет, задержать дыхание и выстрелить. Десять раз подряд выстрелить. До полного опустошения обоймы. И сразу выпрыгнуть из машины, которая в это мгновение превратится в газовую, с нервно-паралитическим газом, камеру.

Инструктор говорил, что с такого расстояния его газовый пистолет способен уложить жертву наповал. Если попасть в висок или глаз. Из десяти пуль, может, хотя бы одна попадет…

Ну! Или пан, или пропал!

Банкир резко пригнулся, сунул правую руку под мышку, выдернул пистолет и направил его в сторону заднего сиденья.

— Вы предохранитель забыли снять, — сказал второй голос. И, ухватив пистолет за дуло, мягко выдернул его из рук банкира.

— Кто вы?!

— Те, встречи с кем вы искали.

— Где искал?

— В доме нашего общего знакомого. В доме генерала.

Банкир облегченно вздохнул.

Генерала! Значит, не зря они с женой ходили к нему в гости. По настоянию жены. Значит, это только его работники. А не убийцы и не грабители.

Банкир сел и инстинктивным движением поправил галстук.

— Григорьев, — представился один.

— Грибов, — представился второй.

— Очень приятно. Львов Михаил… Постойте, а как же вы попали в машину? У меня же американская суперсигнализация установлена…

— Вы дверцу забыли закрыть, — объяснил Григорьев, — эту.

— И эту тоже.

— Дверцу? Ах ну да. Конечно, — понятливо кивнул банкир.

— Мы вас слушаем.

— Дело в том, что несколько дней назад пропала моя дочь. Моя единственная дочь…

— Это мы уже знаем, — сказал Григорьев.

Банкир осекся.

— Он имеет в виду, потому мы и здесь, — попытался замять бестактность напарника Грибов, — чтобы попытаться вам помочь в вашей беде.

— Да нет, я понимаю, — сказал банкир, — вас интересуют факты, а не мои переживания. Я все понимаю. И готов ответить на ваши вопросы. Если смогу — без эмоций.

— Тогда поезжайте, — предложил Грибов.

— Куда?

— Куда угодно. Только не стойте на месте. Стоящая машина с пассажирами привлекает внимание.

Иномарка тронулась с места, вырулила на ближайшую улицу и слилась с потоком машин.

— Когда вы узнали о… о пропаже дочери?

— Позавчера. Поздним вечером. Когда пришло это письмо.

— Какое письмо?

— От похитителей. С требованиями. И с угрозами.

— Пришло по почте?

— Нет. Письмо, точнее, записка была подсунута под «дворник» на моей машине. Я спустился, чтобы ехать искать дочь, и увидел ее. Вот здесь. И прочитал.

— Где письмо находится сейчас?

— Дома.

— Нам необходимо будет его взять.

— Конечно. Я понимаю.

— Что вы сделали, когда прочли записку?

— Поднялся в квартиру. И показал жене.

— Почему вы не обратились в соответствующие органы? Почему отказались от официальной помощи?

— Потому что в письме было сказано, что если я сообщу о происшествии в милицию, то мне… то мне на тот же «дворник» насадят ее голову… — ответил банкир, и голос его завибрировал.

— Что еще было написано в письме? Постарайтесь вспомнить дословно, — попросил Грибов. Не столько ради того, чтобы узнать о содержании послания, с которым скоро можно будет познакомиться в первоисточнике, сколько для того, чтобы отвлечь потерпевшего от кошмарных фантазий.

— Что еще? Ну чтобы я приготовил деньги. Если хочу увидеть дочь живой.

— Много приготовить?

— Много. Гораздо больше, чем у меня есть.

— Сколько?

— Миллион долларов.

— Солидно! — присвистнул Григорьев. И подумал, что дети банкиров, похоже, нынче в цене. И что если похитители назначают ее родителям в качестве выкупа такую сумму, то, вполне вероятно, они в курсе их материального положения. Неужели он располагает миллионом долларов?

— Не знаю, почему они решили требовать миллион, — словно прочитав его мысли, сказал банкир. — Если бы речь шла о десятках тысяч или даже сотне тысяч долларов, я бы, наверное, их нашел. Продал бы машину, квартиру, обстановку. Но миллиона у меня не будет, даже если распродать носильные вещи. Миллиона у меня не будет…

— На что же они рассчитывали?

— Не знаю. Наверное, на заем в банке. Где я работаю.

— А в банке миллион найдется?

— Для банка миллион долларов не сумма. По крайней мере для нашего банка.

— В последующее после получения письма время вас никто больше не тревожил?

— Нет. Кроме обычных знакомых, никто. А кто меня должен потревожить?

— Например, тот, кто написал письмо.

Банкир покачал головой.

— Нет. Никто.

— А писем больше не было?

— Нет. Ни писем, ни звонков. Больше никаких сообщений. Поэтому мы… поэтому мы и обратились за помощью. К Семену Петровичу. К генералу. И к вам.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— В смысле?

— Вы подозреваете кого-нибудь из сослуживцев, родственников, друзей, соседей? — повторил вопрос Григорьев.

— В чем?

— В соучастии в преступлении.

— Я не понимаю вас.

— Он имеет в виду, что в подобного рода преступлениях похитители редко выбирают жертву произвольно. Обычно на нее выводят люди из его ближнего окружения. Те, кто знает финансовые возможности, образ жизни потерпевшего…

— Нет. Я не могу никого подозревать.

— Ну, может быть, дальние родственники жены, вхожие в дом друзья, подруги дочери. Которые вам завидовали. Или испытывали к вам неприязнь. Или рассказали какому-нибудь третьему лицу о вашем материальном благополучии и о вашей любви к дочери, чем, сами того не желая, натолкнули это лицо на мысль…

— Я уже сказал — я никого не могу подозревать! У меня прекрасные родственники и друзья и абсолютно порядочные коллеги по работе! Вы ищете не там…

— Мы ищем везде. Чтобы найти.

— Хорошо. Извините. Чем я еще могу вам помочь? — спросил банкир, обращаясь к Грибову. Подчеркнуто обращаясь. Второго, чересчур настырного и плохо воспитанного, следователя он игнорировал. В принципе это было не страшно. И в чем-то даже на руку сыщикам. Если работать в паре. И если работать не с уголовниками, а с относительно интеллигентной публикой, для которой форма зачастую важнее содержания. И которая неприязнь к одному следователю подчеркивает доверительностью, демонстрируемой другому. В результате чего можно узнать гораздо больше, чем если работать и тому и другому в одном и том же амплуа.

— Средствами связи. Нам необходима пара мобильных телефонов.

— Это не проблема. Что еще?

— Кое-какая специальная техника. Для обеспечения охраны и слежения.

— У меня нет специальной техники.

— У меня есть. Вернее, есть где взять ее напрокат.

— Подготовьте список и смету. Все?

— Нет, не все. Есть еще одна просьба нематериального характера. Заранее прошу прощения, но еще нам необходимо побывать в вашем доме. И еще в банке. В интересах дела, — извиняющимся тоном произнес Грибов. — Такая служба.

— Хорошо. Я распоряжусь, — мгновение посомневавшись, согласился банкир.

— Нет. Вы не так поняли. Нам нужно побывать там так, чтобы никто не догадался, кто мы и с какой целью прибыли. По крайней мере, рядовые работники не догадались.

— Вы думаете, что это мог сделать кто-то из работников банка?

— Мы ничего не думаем. Но предполагаем, что выкуп может требовать только тот, кто осведомлен о финансовом положении потерпевшей стороны. Или о его богатых, способных раскошелиться родственниках. Или месте, где он работает. Тот, кто уверен, что может названную сумму получить. Потому что она есть.

И именно поэтому нам придется познакомиться в том числе и с вашими сослуживцами. А вам нам в том помочь. Если вы, конечно, заинтересованы в результате…

Банкир внимательно посмотрел на работающие, на мечущиеся из стороны в сторону и размазывающие, растирающие по стеклу дождевые капли «дворники».

— Я заинтересован в результате, — ответил он, — и сделаю все от меня зависящее. Хотя, честно говоря, не очень представляю, как можно запустить в банк посторонних людей, не сообщая о цели их визита.

— Что, такие строгие порядки?

— Очень строгие. Мы имеем дело с деньгами. С очень большими деньгами. И с конфиденциальной информацией, касающейся наших клиентов. Которая зачастую даже ценнее, чем деньги. И поэтому в служебные помещения допускаются только проверенные службой безопасности штатные работники.

— И больше никто?

— Больше никто. Кроме разве представителей органов правопорядка. По предварительному согласованию. Но вы, как я понимаю, в данной ситуации к ним не относитесь?

— В данной — не относимся. В данной ситуации мы являемся частными лицами. Выполняющими заказ другого частного лица. По личной просьбе третьего частного лица.

— Понятно, — сказал банкир. — Но в таком случае второе частное лицо имеет очень мало шансов помочь первым частным лицам в их желании проникнуть в место, где он работает.

— А клиенты? — вдруг спросил Григорьев.

— Что клиенты?

— Клиенты тоже не вхожи в банк, где располагают свои средства?

— Клиенты вхожи. Но большинство не далее окошечек касс. А те, кто дальше, — имеют счета с семизначными цифрами.

— Так, может, и нам с семизначными? — предложил Григорьев. — На время. Чтобы только войти.

— Я имел в виду доллары, — холодно пояснил банкир. — Если бы я имел возможность положить на ваш счет такую сумму, я бы лучше отдал ее похитителям.

— Ну ясно, что не нам, — согласился Григорьев. Банкир промолчал.

— А как у вас в банке обстоит дело с оргтехникой? — вдруг спросил Григорьев.

— В каком смысле?

— Я имею в виду, как часто она обновляется?

— Как везде.

— А надо бы чуть чаще…

Глава 5

Возле банков всегда царит суета. Но всегда малозаметная для глаз постороннего человека. Наверное, потому, что клиентуру банков составляют люди солидные, мало склонные к привлечению к своим персонам лишнего внимания. В результате даже очень значительный поток банковских клиентов создает меньше шума и бестолкового движения, чем три рядовых гражданина, образовавших живую очередь в овощной или газетный киоск.

Шумят возле банков лишь люди, не имеющие к нему прямого отношения.

— Этот, что ли? — показал пальцем на вывеску человек в униформе, высунувшийся из окна подъехавшего к парадному входу банка микроавтобуса.

— А хрен его знает.

— Не, ну, наверное, этот. Если верить названию.

Человек вылез из автобуса и лениво прошел к двери. Навстречу ему выдвинулся охранник.

— Это вы, что ли, банк «СтройсервИз»?

— Сервис, — поправил охранник.

— Ну ладно, сервис, — легко согласился человек в униформе.

— А в чем, собственно, дело?

— Дело в том, что мы вас искали чуть не полдня. Потому что адрес указали неправильно.

— Зачем искали?

— Затем, что технику вам привезли.

— Какую?

— Ту, которую заказывали.

— Кому заказывали?

— Нам. Сервисному центру «Внедрение В», — представился человек.

— Какое внедрение? В какое в В? — не поняв, переспросил охранник.

— Просто В. «Внедрение В»… Аббревиатура.

— Ладно. Сейчас начальство позову…

— Кто такие? — спросил вышедший на крыльцо начальник дежурной смены охранников и далее слово в слово повторил все вопросы, до того заданные охранником.

— А куда в В?

— Просто «В». Аббревиатура.

— А документы у вас какие-нибудь при себе имеются?

— Документы имеются. Вот бланк-заказ. Вот складские накладные. Вот путевой лист. Компьютеры мы вам привезли. Которые вы заказали и оплатили.

— Странно, — еще раз сказал начальник охраны, — странно, что я об этом ничего не знаю.

— Ну так созвонитесь с начальством. Которое знает. Например, с теми, кто подписывал документы. Роспись знакомая?

Главный охранник взглянул на роспись. И набрал номер на мобильном телефоне.

— Михаил Сергеевич. Тут с какими-то компьютерами. Сервисный центр «Внедрение В».

— Во что в В?

— Да нет, просто В. Название такое. И заказ. За вашей подписью.

— Ах «Внедрение»! Тогда знаю. Пропустите.

— Куда их направить?

— Куда? Ладно, пусть пока поднимаются ко мне…

Начальник охраны молча отошел в сторону.

В кабинете люди в униформе слегка расслабились.

— Сервисный центр «Внедрение В». Вернее, уже в В. Наладчики аппаратуры Грибов и Григорьев…

— Бросьте вы, — вяло махнул рукой заместитель управляющего банком. — Здесь-то чего комедию ломать. «Внедрение»… Не могли что-нибудь попроще придумать?

— Куда компьютеры девать?

Банкир посмотрел на втащенные «наладчиками» коробки. Которые стоили ему несколько тысяч долларов.

— Куда угодно. У нас этого добра…

Следователи вскрыли коробки и вытащили из них бесполезные компьютеры. И полезную аппаратуру. Для затеваемого ими дела полезную.

В кабинет вошел управляющий банком.

— Эти? — спросил он, кивая на распаковывающих коробки людей в униформе.

— Нет, вот эти, — показал на компьютеры Грибов.

Управляющий слегка смутился.

— Добрый день.

— Добрый. Когда работаешь в банке.

Управляющий быстро переглянулся со своим замом.

«Согласен — невоспитанное быдло. Но что поделать? Приходится терпеть», — ответил тот глазами на немой вопрос.

— Чем вам может помочь наш банк? — спросил управляющий.

— Деньгами, — ответил Григорьев, не отрываясь от работы.

— Нам надо проверить помещения на предмет наличия в них подслушивающих устройств, — сказал Грибов, — распорядитесь о доступе в кабинеты.

— У нас не может быть подслушивающих устройств. Нас недавно проверяли.

— О домашних клопах в аристократических домах говорят так же. А потом приходится всю ночь чесаться, — тихо прокомментировал Григорьев.

Ну не понравился ему управляющий. Своими подчеркнуто снобистскими, характерными для аристократов в первом поколении манерами. И он управляющему не понравился. Тем, что не умел держать соответствующую его должности и положению в новом обществе дистанцию. Что пытался общаться запанибрата. Не будучи тому пану братом.

— И все же мы должны быть уверены… — повторил свою просьбу Грибов, — или быть свободны… — и внимательно взглянул на Львова.

Львов посмотрел на управляющего.

— Хорошо, — согласно кивнул управляющий.

— Кроме того, нам необходимо установить кое-какую аппаратуру.

— Подслушивания?

— Прослушивания, — поправил Грибов. — Мы не исключаем косвенного участия в преступлении кого-нибудь из ваших работников. Возможно, невольного участия.

— Но у банка есть свои коммерческие тайны, которые не предназначены для посторонних ушей…

— А вы пару дней не говорите об украденных деньгах, — снова прокомментировал Григорьев, — и мы ничего не услышим.

Управляющий красноречиво скосился на Григорьева. Но опускаться до ответа не стал. На дурно воспитанных простолюдинов внимания не обращают. Их либо порют розгами на конюшне, либо в упор не замечают.

— За свои секреты банк может не опасаться, — успокоил Грибов, — центральный пульт будет установлен в указанном вами помещении. Вы сможете прослушивать записи перед тем, как отдавать их нам. Ваши секреты нам не нужны. У нас своих хватает. И предупредите вашу службу безопасности, чтобы она несколько дней не глушила «жуков».

— Что еще?

— Миллион долларов. Наличными, — скромно попросил Грибов. Управляющий приподнял бровь.

— Банк должен собрать требуемую для выкупа сумму. По крайней мере, начать ее собирать. И так, чтобы все работники об этом знали.

— Зачем?

— Затем, что шантажистов легче всего поймать при передаче денег. И еще затем, что он должен быть уверен, что эти деньги есть.

— Миллион наличных долларов — это серьезная сумма. Это очень серьезная сумма…

— Но эта та сумма, которую запросил вымогатель…

Теперь все, о чем нужно было спросить, было спрошено. Теперь последнее слово оставалось за главным человеком банка.

Следователи выжидающе молчали. Львов напряженно всматривался в лицо управляющего. Словно пытался понять, что происходит у него в голове. Словно пытался повлиять на то, что происходит у него в голове.

На самом деле миллион долларов для преуспевающего банка было не много. Но это был прецедент. После которого всякий работник мог потребовать аналогичную сумму. В аналогичной ситуации. Или меньшую. В менее серьезной. Но что суммарно могло уже быть не так безболезненно для бюджета банка, как эта первая запрашиваемая сумма.

— Хорошо. Мы постараемся сделать все возможное.

Глава 6

По коридору банка бродил человек в рабочей спецовке. В очень хорошей спецовке. Вроде тех, в которых в их сортирах трудятся западные сантехники, а на наших дачах наши преуспевающие бизнесмены.

Человек в спецовке очень внимательно осматривал потолок. И делал какие-то записи в блокноте.

«Четыре, точка, двенадцать, — писал он. — Минус три, точка, шестьдесят две…» Задумчиво кивал и шел дальше.

Цифры были произвольные. Что называется, взятые с потолка. На который глазел человек в спецовке.

Периодически он останавливался возле наглухо запертых дверей и негромко стучал в отделанный лаком дуб. Носком правого ботинка.

— Откройте.

— Зачем?

— Затем…

И снова стучал. Уже громче.

Дверь приоткрывалась.

— Что надо? — еще раз спрашивал хозяин кабинета.

— Распоряжение управляющего, — отвечал человек в спецовке и показывал бумагу с известной всем росписью. — Проверка СВЧ-излучения в помещениях.

— Но у нас все нормально.

— А вы жену свою спрашивали?

— А при чем здесь моя жена?

— При том, что излучаемые электроприборами токи высокой частоты негативно сказываются на мужской потенции.

— Да вы что?!

— Конечно, если их не экранировать.

— А разве их можно экранировать?

— Что? Компьютеры?

— Компьютеры? Ах ну да, компьютеры…

— Можно. Для чего мы и ходим. И составляем соответствующую дефектную ведомость.

— Тогда проходите. Составляйте. Я вот здесь сижу.

Человек в спецовке вытаскивал какой-то прибор с расчерченной на мелкие деления шкалой, нацеплял на уши плейерные наушники, щелкал тумблером, крутил настройку и направлял некое подобие антенны на стены, на пол, на стоящий на столе компьютер и на хозяина кабинета.

— Н-да! — говорил он и качал головой.

— Что?! — с тревогой в голосе спрашивал наблюдавший за его действиями банковский служащий. И почему-то смотрел на свои брюки.

— Превышает. Где у вас телефон?

— Здесь. А на сколько превышает?

— Намного превышает. И телефон, кстати, тоже.

— А разве телефон может излучать?

— Телефон в первую очередь. Но вы не беспокойтесь. Теперь не беспокойтесь.

Человек в спецовке вытаскивал отвертку, зачем-то раскручивал телефон, подносил его к аппарату и снова закручивал.

— Пока я его подрегулировал, но потом будем менять на экранированную модель. Здоровье персонала прежде всего.

— Извините, а вы бы не могли…

— Что не мог?

— Не могли бы у меня дома проверить. У меня дома тоже компьютер. И радиотелефон. Две штуки. В коридоре. И еще в спальне. Возле кровати. Я буду очень благодарен. И жена тоже…

— Посмотреть? Посмотреть можно. Когда здесь закончим. Вы оставьте мне телефончик. Я позвоню… А пока напомните — какой у вас кабинет?

— Двадцать третий. Но вы позвоните? Не забудете?

— Двадцать третий? Значит, двадцать третий закончен…

— Тебя понял. Двадцать третий закончен. Слышимость хорошая, — отвечал голос в наушниках, — работай двадцать пятый.

— Ну тогда здесь все. Я пошел. В двадцать пятый.

— Давай…

— Но вы не забудете? Насчет спальни…

— Не забуду. Будьте спокойны.

Человек в спецовке выходил в коридор и, не снимая наушников, шел в двадцать пятый кабинет. На предмет «замерения влияющего на мужскую потенцию СВЧ-излучения».

— Ты там не переигрывай, в рамках держись, — ворчал в плейерные наушники голос. — Они люди образованные. Могут что-нибудь заподозрить…

— Они в финансах образованные. А в этом деле полные дубы. И похоже, неврастеники, — отвечал прибору измеритель СВЧ-излучения. — Погоди-ка…

Навстречу человеку в спецовке по коридору двигалась девушка из отдела кассового обслуживания. Очень симпатичная во всех отношениях девушка. Особенно в близких отношениях. Она шла по коридору и слегка пританцовывала и покачивала из стороны в сторону юбкой, как видно, в такт звучащей в нацепленных на уши плейерных наушниках музыке. У девушки было очень хорошее настроение. И очень хорошая фигура.

Глядя на нее, человек в спецовке тоже стал подтанцовывать. Хотя в его наушниках никакой музыки слышно не было. Кроме недовольно отчитывающего его голоса.

— Что слушаем? — спросил измеритель СВЧ-излучения, поравнявшись с девушкой.

— Вы меня? — переспросила она, приподнимая наушники.

— Вас. Что слушаем, спрашиваю?

— Майкла Джексона. А вы?

— А я муру всякую. Безголосую фанеру.

— Не повезло.

— Это точно, что не повезло. Может, махнем?

— Куда? — игриво спросила девушка, оценивая внешность и новую, с иголочки спецовку встреченного ею неудачливого меломана.

— Наушниками махнем. Мне Джексона. А вам муру.

— Я не люблю муру.

— Я тоже…

— Эй, — возмутился голос в наушниках, — кончай шуры-муры разводить. Тебе в двадцать пятый кабинет!

— У меня перекур, — сказал человек в спецовке.

— Что? — переспросила девушка.

— Я говорю, что, согласно одной из статей Конституции, граждане России имеют право на отдых. По причине чего я объявляю положенный мне перекур. А вы?

— А я уже курила.

— Но не мои. И не со мной…

Сидящий у центрального пульта Грибов стянул с головы наушники. И досадливо бросил их на стол. Работы по установке в помещениях банка микрофонов откладывались на неопределенное время. По причинам, связанным с закрепленным Конституцией правом граждан России на отдых.

Глава 7

Дом банкира выглядел на удивление скромно. И даже унитаз был обыкновенный, мраморный. А не золотой, как поговаривают не вхожие в дома «новых русских» недоброжелатели. И мебель из неокрашенной березы. Карельской.

Следователи сидели за стареньким, шестнадцатого века столом. На неновых, того же века, стульях. И, говоря казенным языком, снимали показания с потерпевшей. А если не казенным — то выслушивали всхлипы, жалобы и проклятия потерявшей дочь матери. По второму кругу выслушивали. Потому что до того она только плакала и не могла сказать ни одного вразумительного слова. Все матери, у которых вдруг пропадает единственный ребенок, ведут себя одинаково. Вне зависимости от интерьера, в котором проживают.

— И все-таки, как это случилось?

— Она… она вышла из школы, перешла дорогу… Там дорога. От самого порога школы до остановки… Она вышла… А тут автомобиль. Прямо к самому тротуару. Где большая лужа. Она… она отпрыгнула, но все равно попала под брызги. Из машины выскочил мужчина, извинился и предложил подвезти. Чтобы она не простыла. Они и сели. А потом… А потом…

— Успокойтесь, — сказал Грибов. И пододвинул к женщине уже почти пустой стакан с водой. Третий за всю их недолгую беседу.

— Да-да. Простите.

— А откуда вы знаете про машину? И про брызги? — задал свой вопрос второй следователь.

— Ее подруги видели. С которыми она в одном классе учится.

— А номера? Номера машины они не запомнили?

— Нет.

— А марку автомобиля?

— Тоже нет. Самая обыкновенная машина. Вроде «Мерседеса».

— А самого водителя? Рост, внешний вид, особые приметы?

— И водитель обыкновенный.

«Безнадежно, — покачал головой Грибов. — Ничего она сейчас не скажет. Надо говорить с девочками». И задал вопрос на совсем другую тему:

— Скажите, подобных происшествий раньше не случалось? Дочь ничего вам не говорила? Никто ее никуда не приглашал? Не провожал? Не подвозил? Ни о чем не спрашивал?

— Нет-нет. Ничего. Она бы сказала. Она обо всем говорит. То есть говорила. То есть…

— Выпейте. Выпейте воды.

— Спасибо.

— А вы не замечали в последнее время каких-нибудь изменений в ее характере? Подавленности. Или, наоборот, чрезмерного оживления. Или вдруг неизвестно откуда появившихся свободных денег. Или незнакомых нарядов.

— Нет. Все было как обычно. Как всегда… Постойте, каких денег и нарядов? О чем вы говорите? Зачем ей чужие деньги и наряды? У нее все есть. Все, что нужно. Ей отец, хоть и не родной, ни в чем не отказывает. Себе иногда отказывает, а ей — нет. У нее в столе в верхнем ящике всегда лежат деньги. Муж оставляет. А если кончаются, он тут же добавляет новые.

— Вы говорите, не родной?

— Нет. Но больше, чем родной. От родного она ничего, кроме криков и попреков, не слышала. А этот в ней души не чает. Потому что своих детей не было. У него, так же как и у меня, второй брак. Но первый бездетный. И поэтому он мою дочь… И она его… Теперь он мучается очень. Хотя старается не показывать. Очень мучается. Придет в ее комнату и стоит на пороге. Часами. И винит себя, почему охранника для нее не нанял. Только теперь уж чего об этом говорить…

— А родной отец, где он сейчас?

— Я даже не знаю. Уже года два ничего о нем не слышала.

— А адрес, телефоны родственников, его друзей у вас есть?

— Здесь нет. Вы сами понимаете. Мой муж не любит вспоминать то время. Ревнует сильно. Но если вам очень надо…

— Очень.

— Тогда я попробую поискать у мамы. Там остались какие-то старые письма, записные книжки.

— И желательно фотографию.

— Чью?

— Вашего бывшего супруга.

— Откуда ей у меня взяться? Я когда уходила, все фотокарточки… все — в мусорное ведро. Я ведь уходила.

— Ну, может быть, хотя бы одна осталась. На память?

— На какую память? Что хорошего мне о тех годах вспоминать? Я забыть хочу. А вы — фотография.

— Ну тогда на общих снимках. Где с родственниками, друзьями.

— Хорошо, посмотрю. Хотя вряд ли…

— Кстати, как вы с прежним мужем расстались? Миром? Или, может быть…

— Или. Он пил сильно. И хулиганил. Ну вы знаете, как это бывает. Я пыталась с ним скандалить. А когда устала — ушла.

— А ребенок? На ребенка при вашем расставании он не претендовал?

— На ребенка нет. На деньги претендовал. На опохмелку.

— Угрожал?

— Не без этого. Вернее сказать, пугал. Говорил, что если кого-нибудь возле меня увидит — убьет.

— То есть вашего нового мужа?

— Нет. Тогда его еще не было. Он потом появился, когда я в банк работать устроилась. Не в этот, где он сейчас. В другой. Тогда у меня никого не было. И сил дальше терпеть не было.

— И больше прежнего мужа вы ни разу… И ничего о его местонахождении не знаете?

— Я же говорю — нет. Не знаю. У меня сейчас совсем другая жизнь. И другие знакомые.

— Тогда еще просьба. Если вдруг кто-нибудь вам позвонит… по поводу вашей дочери, вы, пожалуйста, нажмите вот эту кнопку. И говорите спокойно. Не кричите. Не обвиняйте ни в чем. Попытайтесь вслушаться, вспомнить, вдруг вам этот голос покажется знакомым. И обязательно попросите позвать к телефону дочь.

— Вы думаете, они позвонят?

— Я думаю, обязательно. Если, конечно…

Женщина вздрогнула и напряглась.

— Если, конечно, вы себя будете правильно вести, — спохватился Грибов. — Если вы будете себя правильно вести, все закончится благополучно. Поверьте моему опыту.

Глава 8

Подруги пропавшей девочки ничего вразумительного сказать не могли. Хотя Григорьев бился с ними второй час подряд.

— Как он выглядел? Тот мужчина, что вышел из машины?

— Он очень страшный был.

— Почему страшный?

— Не знаю почему. Я когда его увидела, сразу подумала, что он здесь неспроста. Что, наверное, что-то такое задумал.

— Что задумал?

— Не знаю. Что-то очень ужасное.

— И я тоже подумала. У меня даже мурашки по коже побежали.

— И у меня…

Ну понятно, когда происшествие уже случилось, все его участники становятся страшными, а предшествующие события роковыми.

— Может, какие-нибудь отличительные приметы? Ну там борода, очки?

— Нет. Очков не было…

— Ой нет, были…

— Так были? Или нет?

— Были!

— Не было!

— Были!

— Все вы, девочки, путаете. Не было у него очков. У него усы были. Такие черные. Вы просто далеко стояли. А я рядышком. И все видела. Усы у него были!

— Не было у него усов. Ты сама далеко стояла.

— Были! Я лучше знаю!

— Это у другого были. Который рядом с ним стоял…

— Так он был не один?

— Один!

— Не один!

— Сколько их было?

— Один!

— Двое!

— Нет, трое!

— Как трое? Вы же говорили, что двое?

— Третий в стороне стоял. И внимательно смотрел. По сторонам смотрел. Он, наверное, тоже был с ними заодно. Просто не подходил. Я как его увидела, сразу поняла…

— А каким он был? Тот третий?

— Очень страшным… Григорьев набрал номер на мобильном телефоне.

— Здоров, — сказал он. — Что у меня? Ничего хорошего у меня. Детский лепет. Все участники происшествия похожи на Карабасов-Барабасов и Бармалеев. Все с бородами, кривыми зубами и кинжалами в руках. И им не надо ни шоколада, ни мармелада…

В общем, пусто. Количество участников не установлено, марка машины неизвестна. Внешние приметы не определены. Скорее всего они ничего толком не видели. Фантазируют на тему русских народных сказок. И верят этим фантазиям больше реальности.

Взрослых свидетелей искать надо. И снимать допрос по всей форме. С предупреждением об ответственности за дачу ложных показаний…

Понятно, что нежелательно. Но иначе тоже невозможно. Кто мне как просто прохожему правду рассказывать станет? Так что, хочешь не хочешь, придется легализоваться. Удостоверением пугать.

Пройдусь по продавцам киосков, дворникам, бабушкам, что возле магазина семечки продают. Может, кто-нибудь что-нибудь вспомнит. Так что в ближайшие дни меня не жди. Их тут много, прохожих…

Григорьев убрал телефон и пошел налаживать контакты с населением…

— А три дня назад здесь сидел?

— Сидел.

— Машину видел?

— Много машин видел.

— А девочку видел?

— Много девочек видел.

— В машину она не садилась?

— Они все в машины садятся. Проститутки.

— Да нет, этой всего десять лет.

— Они все потом говорят, что им десять лет… Мимо.

— Капитан милиции Григорьев. Вот мое удостоверение.

— У меня с лицензией все в порядке

— Да нет, я не по этому вопросу.

— И с разрешением на торговлю…

— Да нет, я не по торговой линии.

— А вот сертификаты.

— Мне не нужны сертификаты. Три дня назад здесь останавливалась машина, в которую…

— Ах вот в чем дело… Это была моя машина. Но иначе мне подъехать невозможно. Как только под знак. Здесь все так ездят.

— Но…

— Вот мои водительские права. Вот доверенность на право управления автотранспортом…

— Мне не нужны ваши права. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Чтобы помочь в установлении истины по одному делу. Где вы находились три дня назад около 14 часов после полудня?

— Здесь. Или уезжал за товаром. Сейчас проверю по документам. Вот накладные на отпуск товаров. Вот приложенные к ним сертификаты. Вот акцизные марки. Разрешение на торговлю. Документы на аренду…

Опять мимо.

— Что ты, сынок, я уж пять лет как почти ничего не вижу. И пенсии не получаю. Вот торгую семечками. По нужде. Приходится. Чтобы хлебушек купить. Возьми, сынок, у бабушки стаканчик, не пожалеешь…

Машину? Я же говорю — ослепла почти совсем. Может, кто и проезжал. Только мне не разобрать. Мне бы за товаром уследить. За семечками. Вот этими. Попробуй. Очень хорошие семечки. Сама жарила…

Девочка? Может, и видела. Если близко. А если далеко… Может, тебе солененьких?

— Ладно, бабуля. Давай сюда свои семечки…

Слепая, слепая, а товар из мешка отмеряет что тот аптекарь лекарства Ни одной лишней не положит…

Снова мимо…

— Кто машину видел? Я видел! А какую машину?

Вконец замучили свидетели своей простотой. Которая не лучше воровства…

Глава 9

В атлетическом зале общества «Динамо» было не протолкнуться. С недавних пор не протолкнуться. С тех пор, как он был сдан в аренду. В раздевалке на вешалках среди милицейских кителей густо висели черные короткие, с металлическими заклепками на рукавах кожаные куртки. Вернее сказать, кители висели среди курток.

В самом зале на тренажерах качалась мускулистая, с короткими стрижками братва. Все, как один, в черно-белых костюмах «Адидас», с перстнями и пудовыми золотыми крестами на равных диаметру головы шеях.

— Ты скоро? — лениво интересовался молодой «бычок» у излишне, по его мнению, зависшего на перекладине Григорьева. — Или ты там присох? В натуре…

— А что такое?

— А то, что не западло мне тут ждать уже пять минут!

— А ты не жди, — предлагал Григорьев.

— Ты че, борзый? — удивлялся молодой качок. — Или мусор?

— Я и то, и другое. Я борзый мусор.

— Тогда без базара. Что я, не понимаю, что эта хата ваша. Тогда крутись. Пять минут тебе хватит?

Григорьев делал подряд дюжину подъемов-переворотов, соскакивал, падал, перекатывался через голову и снова вскакивал, вскидывая вперед правую, поддерживаемую левой руку.

Навстречу ему сквозь монолитную стену «адидасов» боком протискивался Грибов.

— Привет фанатам большого спорта. В каком виде олимпийское «золото» намерены брать?

— В догонялках с препятствиями и стрельбой.

Григорьев обтер полотенцем лицо и шею и направился к силовому тренажеру. Но остановился, не дойдя. Потому что за секунду до него на сиденье плюхнулся очередной полуторацентнерный качок.

— Достали, — пожаловался следователь. — Какому идиоту могла прийти в голову идея допустить в спортивный зал милицейского общества мелкоуголовную шушеру?

— Ты еще в стрелковом тире не был… — подлил масла в огонь Грибов.

— Что, они еще и стреляют?

— Стреляют. Согласно обоюдовыгодному договору, заключенному между тиром и частно-охранным предприятием «Защита».

— Бардак.

— Не бардак, а самоокупаемость и рациональное использование незадействованных спортивных площадей и спортинвентаря с целью поддержания технического состояния спортивных сооружений…

— …И семейного бюджета его руководящих работников.

— И бюджета работников. Не без этого.

— Я же говорю — бардак. Хоть и самоокупаемый.

— А ты переходи в общество «Урожай». Там свободней.

— От чего свободней?

— От того, что не так престижно, как здесь. «Динамо», брат, нынче в цене. Приятно тягать железо бок о бок с каким-нибудь «важняком». А может, и выгодно. Можно потом на следствии так запросто своему следаку сказать — мол, кончай, кореш, на понт брать, мы же с тобой в спортзале за одну штангу держались.

— Даже так?

— Именно так. Ладно, пошли в парилку.

В парилке было не продохнуть от пара. И от глухого, по фене говора. Разогревшая мускулатуру братва парилась в отведенное ей согласно договору время. Может, даже на тех самых полках, где до них милицейские генералы сидели.

— Ладно, пошли в душ.

В служебном душе возле единственного нормально действующего смесителя жались милиционеры — завершившие свой рабочий день майоры и капитаны. Руководящие работники и тренеры того самого спортивного общества.

— Привет, — поздоровались с ними следователи.

— Здорово, сыскари. Как живете?

— Лучше всех. А вам не обидно вот так вот, возле одного крана жаться, когда всякие прочие на горячих полках телеса парят?

— Да ладно вам… О чем тут, в натуре, базарить. Они же за аренду бабки платят…

Следователи вышли из спорткомплекса, взяли в ближайшем пивном ларьке пива, потому что водки не было, и сели на случайную скамейку.

— Ну, чего хорошего раздобыл? — спросил Грибов, разливая пиво в одноразовые стаканчики.

— Семечек стакан. Соленых. Как раз под пиво, — вытащил Григорьев кулек бабкиных семечек. Которые получил вместо свидетельских показаний.

— А кроме семечек?

— Все то же самое. Никто ничего не видел, не слышал, не знает и никого ни в чем не подозревает. А если видел, слышал или подозревает, то предпочитает молчать. В общем, тишь да гладь, как в пионерском лагере после совместной пионеров с пионервожатыми ночной оргии. Никаких, кроме патриотических речевок, салютов и кристально честных глаз, показаний. Номеров машины нет, марки — нет, цвета — нет, примет водителя — нет. Пустота.

— Понятно.

— А что у тебя?

— Эксперты дали заключение по письму.

— И что?

— И ничего. Бумага стандартная, наиболее ходового сорта. Текст набран на компьютере. Распечатан на лазерном принтере, не имеющем никаких характерных дефектов. Отпечатков пальцев, присутствия случайных химических веществ, специфических сминаний либо других повреждений на бумаге не обнаружено. Текст без орфографических и лингвистических особенностей. Все стерильно. Такое впечатление, что преступник работал в водолазном скафандре.

— Печально.

— Не весело. Звонил генералу. С верхов потянуло сквозняком. То ли кто-то что-то узнал, то ли кому-то о чем-то шепнули. Звонили генералу, щупали его за вымя.

— А генерал?

— Что генерал. Сказал, что что-то такое слышал, но сделать ничего не может. По причине отсутствия заявления от потерпевшей стороны.

— Теперь они надавят на потерпевшую сторону…

— Уже надавили. На отца. Через знакомых.

— И что он?

— Пока ничего. Держится. Бьется в истерике. Твердит, что не позволит убить свою дочь. Что разберется сам.

— Ну да, с нашей помощью.

— Скорее с нашим соучастием.

— Скажешь тоже!

— Не скажу, а так и есть! Если с позиций формального служебного расследования. Сокрытие оперативно значимой информации. Ведение несанкционированного следствия. Использование служебного положения в корыстных целях. Опять же порочащий высокое звание российского милиционера морально-политический облик, недисциплинированность и…

— И половая распущенность отдельных представителей офицерского состава, выражающаяся в волочении нижней части мундира за каждой встретившейся на пути юбкой…

— Да ладно ты. Я же серьезно. Влипнем мы, Сашка, с этим делом. Помяни мое слово. Ложками дерьмо хлебать будем. До изжоги.

— Ну, значит, будем. Из одной чашки вместе с генералом.

— Генералам из чашек младшего офицерского состава хлебать не положено. Им другую посуду сервируют. В другом месте. С другим содержимым. Как говорится, богу — богово, а кесарю — сечение. Короче, нас по шапке. А его максимум на пенсию. Персональную.

— Ну и ладно. В случае чего к тому же банкиру в охранники наймемся. Он хоть платить нормально будет. Не только на хлеб и пиво. Тем более что теперь поздно из-за стола проситься. Когда по тарелкам разлито. Все уже было: и злоупотребление, и сокрытие, и использование. Бери ложку и черпай…

— И что ты теперь предлагаешь делать?

— Ждать.

— Чего ждать? Отставки?

— Следующего хода преступников. Должны же они как-то проявить себя. Не для того же они девочку похитили, чтобы удочерить.

— А если ее уже нет? Если допустить, что они как-нибудь случайно, не рассчитав, ее убили, испугались и, испугавшись, ударились в бега.

— Случайно? Нет, вряд ли. Непохожи они на маньяков, действующих спонтанно. Вон как все рассчитали. Без единого выстрела! И свидетеля! Подъехали, обрызгали, подсадили и уехали. Такое маньяку не придумать. Тут незамутненную сообразилку надо иметь.

Нет, не пойдут они на убийство. Убыточно оно. Им выкуп нужен за девочку. Миллион баксов — если за живую. За мертвую им гроша ломаного не дадут. Разве только «вышку».

— А кто может знать, живая она или нет? Иногда, чтобы не возиться, заложников убивают сразу, а потом требуют выкуп. Как за живых и здоровых.

— Но ведь все равно требуют. Все равно как-то проявляют себя. Уверен, от денег они не откажутся в любом случае. Иначе зачем было огород городить? Тем более что…

— Что? Ты кого-то подозреваешь?

— Нет, никого конкретно. Но меня не покидает ощущение, что преступники — кто-то из близких. Из близких к семье банкира. По крайней мере, из их среды. Слишком хорошо они знают привычки потерпевших. И финансовое состояние банка. Ведь миллион запросили. Ни больше ни меньше.

— Может быть.

— В общем, так. Пока преступники не вынырнули, будем отрабатывать подступы. Ты — работников и клиентов банка. Тех, кто осведомлен о его финансовых возможностях. Кто не получил требуемых ссуд или, наоборот, получил их слишком легко.

Кто раньше конфликтовал с потерпевшим. Угрожал ему. Или имеет основания для мести.

Но в первую очередь всех, кто был уволен в течение последнего года по его прямому указанию. То есть тех, кто имеет на него зуб и имеет полную информацию по банку и его семейному положению.

А я займусь его и его жены друзьями. И криминальной «крышей», которая прикрывает банк. Может, у них там на предмет деления денег конфликт вышел. И еще родным отцом девочки. Который не хотел прощать ее матери измены.

О’кей, как говорят американцы.

— Якши, как отвечают наши восточные братья.

Глава 10

Жена банкира снова плакала. Она плакала уже три дня подряд, если не считать коротких перерывов. В перерывах она рыдала навзрыд.

Сейчас жена банкира плакала по поводу того, что преступник наконец объявился. Что он позвонил и выдвинул новый ультиматум.

Следователи сидели рядом и пытались задать вопросы. Работа у них такая — задавать вопросы. Несмотря ни на что, задавать вопросы.

— Когда это случилось?

— Четыре часа назад.

— А почему вы не позвонили нам? Сразу не позвонили…

— Я не могла. Я плакала.

— А потом?

— Потом я тоже плакала.

— Плакала, — подтвердил муж, — я еле добился от нее правды. И сообщил вам.

— Когда он обещал позвонить в следующий раз?

— Сегодня или завтра.

— А точнее?

— Он не сказал. Он только сказал, что позвонит. И чтобы я никуда не уходила. И ждала…

— Почему вы не включили магнитофон? Как я вас просил.

— Я забыла. Я растерялась.

Все как всегда — растерялась, забыла, не подумала, хотела как лучше, а получилось как хуже…

— Постарайтесь вспомнить весь разговор. Дословно. И все, что было до разговора. Где вы находились, что делали.

— Я была в спальне. Услышала звонок. Подняла трубку. Он сказал: «Вас еще интересует жизнь вашей дочери? Тогда ждите моего звонка. Сегодня. Или завтра».

— Все?

— Все. Нет, не все. Еще он сказал, что с дочерью все в порядке… Пока… И женщина снова разрыдалась.

— Успокойте ее, — попросил Грибов.

Муж подхватил жену под руки и чуть не волоком повел в спальню.

— И что будем делать? — спросил Григорьев.

— Ждать, — ответил Грибов, — снова ждать… Больше ничего не остается.

— Ты хочешь сказать, что сегодня мы отсюда не уйдем?

— Сегодня нет. И завтра — нет. И послезавтра… До тех пор пока он не позвонит — нет! Можешь считать, что мы стали невыездные.

Нельзя больше это дело пускать на самотек. Еще один прокол — и полетят головы. Наши с тобой головы…

— Переходим на казарменное положение?

— На казарменное. Если эти апартаменты можно назвать казармой. А эти кожаные диваны койкой.

— Казармой можно назвать любое помещение, где отдельного человеческого индивида заставляют находиться круглые сутки наедине с другими однополыми ему индивидами, по той причине лишая его положенной ему личной жизни.

— Кем положенной?

— Матушкой-природой положенной.

— А ты кисель с бромом пей. Глядишь, тогда мать-природа подуспокоится.

В гостиную вернулся хозяин.

— Тут такое дело, — сказал Грибов, — нам придется остаться у вас дома. В интересах дела.

— Мы вас не очень стесним? — с надеждой в голосе спросил Григорьев.

— Нет. Нисколько. Тем более что ваш товарищ сказал, что вам «придется» остаться.

— Но я очень громко храплю, — предупредил Григорьев, — и иногда разговариваю во сне. В нецензурной форме.

— Это не страшно. Мы с женой будем спать в дальней спальне. Так что можете не беспокоиться.

— А он не за вас беспокоится. Он за мать беспокоится. Природу, — хмыкнул Грибов.

Григорьев недовольно зыркнул в сторону напарника. И очень вежливо спросил у хозяина:

— Скажите, у вас есть другой телефон? Который не здесь?

— Есть. На кухне. А зачем вам второй…

— Позвонить. Предупредить, что я задерживаюсь. По не зависящим от меня обстоятельствам…

— Кому позвонить? — ехидно спросил Грибов.

— Тому, кому надо позвонить!

— Передавай привет. Тому, кому надо… позвонить.

Глава 11

Последующую ночь следователи провели в засаде. В очень комфортной засаде. Каких раньше не случалось. Вместо случайного заплеванного, умоченного и угаженного подъезда с засаленными до полной непрозрачности окнами, твердыми, как рука чекиста, и холодными, как его же голова, ступенями под седалищем они утопали в мягких кожаных креслах. И лениво жевали бутерброды с красной рыбой и аналогичного цвета икрой, предложенные хозяином дома. С тоской вспоминая о неизбежных в будущем, завернутых в случайную газету чернохлебно-ливерноколбасных бутербродах и теплой и вонючей, как то, чем обильно спрыснули подъезд, минералке.

— Вы уж простите, — принес извинения банкир, вкатив в комнату сервированный по всем правилам столик. — Нам сейчас не до разносолов Приходится обходиться тем, что есть.

— Ничего, не впервой. Мы, знаете, с детства привычны к спартанской пище, — успокоили его следователи.

— Ну, тогда я вас оставлю.

— Конечно, конечно…

После предложенного скромного ужина следователи продолжили несение службы. Григорьев, развалившись в кресле, лениво перелистывал подшивку каких-то не самого идеологически выдержанного содержания журналов. Грибов смотрел боевик, часто убыстряя изображение. Или замедляя. Или стопоря на понравившемся кадре Или отматывая назад.

— Хорошо живут ребята, — вздыхал он. И, изменяя голос, декламировал: — «Вы можете сохранять молчание, можете настаивать на предоставлении адвоката…»

На экране, чуть запаздывая, главный герой с бляхой полицейского повторял те же самые фразы: «Вы можете сохранять молчание…»

— У нас бы, пока мы эту фразу проговаривали, семь раз по морде настучали. И бляху отобрали…

В это время Григорьев внимательно рассматривал очередную рекламную картинку. С голыми девицами, окружившими бравого шерифа.

— Слышь, что ли?

— А? Что?

— Я говорю, хорошо живут коллеги.

— Это точно. Живут хорошо. Можно сказать, окруженные всяческой заботой государства, — вздохнул он, стуча пальцем по картинке. — Позавидовать можно. Если бы у нас так заботились о личном составе, я бы согласился…

Его сожаления прервал резко и неожиданно прозвучавший телефонный звонок. Оба следователя одновременно дернулись к трубке. И оба и одновременно замерли.

— Нет, — показал Грибов, — пусть говорят они.

Телефон продолжал звонить.

— Да возьмите же наконец трубку! — что есть силы крикнул Грибов. И показал глазами на магнитофон.

Трубку подняла жена.

— Я слушаю, — сказала она, — кого?

— Это вас! — крикнула она из спальни.

— Кого нас? — не понял Грибов.

— Не знаю. Но кого-то из вас.

— Але, — игриво произнес Григорьев, срывая с рычагов трубку.

— Ты что, охренел? — зашипел Грибов. — Это же разрабатываемый телефон! Это же…

Григорьев быстро прикрыл ладонью микрофон.

— Ну, срочное же дело. Можно сказать — вопрос жизни и смерти. И снова снял ладонь с трубки.

— Да, это именно он и слушает… А вы Катя?.. Я так и понял… Здравствуйте, Маша… Да… Да… Конечно…

С превеликим моим удовольствием. Когда — сказать не могу. Но как только — так непременно…

Ну зачем же «прощайте»? Зачем так грустно? Лучше до свидания. Надеюсь, до очень скорого свидания.

— Прекращай! — показал, скрестив руки, Грибов.

— Да…Да…

Не дают поговорить… Секретарь не дает… Ну что вы такое говорите! Какая красавица. Ни рожи ни кожи. Смотреть не на что… Ну что вы! Я вам точно говорю. Ни один нормальный мужик на нее не позарится…

И с совершенно ехидной рожей взглянул на напарника.

— Ты что, не мог дать номер мобильного телефона? — возмутился Грибов.

— Ну да! Скажешь тоже. Его наши слушают. А дело, сам понимаешь, конфиденциальное…

И снова открыл трубку.

— Да, я всегда занят. Увы. Такая работа. Даже невозможно поговорить с тем, с кем хочется поговорить. Так клиенты наседают. Просто спасу нет…

Грибов настойчиво постучал по циферблату наручных часов.

— Время! Время!

Григорьев выставил указательный палец. И провел им поперек горла.

— Ну минуту! Всего одну минуту! Ну зарез!

— Нет! — покачал головой Грибов.

— Тогда давайте сделаем так, — проворковал Григорьев. — Вы мне все-таки дадите свой номер, а я, как закончу презентацию, сразу вам перезвоню. Хорошо? — и нетерпеливо защелкал пальцами, требуя ручку.

— На! Подавись! — тихо сказал Грибов, передавая ручку и бумагу.

— Вот и хорошо… Обязательно… Непременно… Секретарше? Конечно, передам. Только она все равно ничего не поймет. Она у нас девушка без фантазии. И без юмора. Просто мужик какой-то. Но хуже бабы.

До встречи.

И, облегченно вздохнув, положил трубку.

— Ну? — требовательно спросил

Грибов.

— Что «ну»? Информатор звонил. Может дать очень ценные сведения.

— А может не дать… — съехидничал Грибов.

— А может не дать… Но обычно столковываемся.

И тут же снова зазвонил телефон. Скорее подчиняясь инстинкту, чем разуму, Григорьев схватил трубку. И поднес ее к растянувшемуся в сладкой улыбке рту.

Но тут же стиснул зубы и лихорадочно замотал головой.

— Он? — напряженным шепотом спросил Грибов.

— Он! — быстро закивал Григорьев.

— Черт!

Не разбирая дороги, переворачивая на ходу стулья и срывая портьеры, Грибов рванулся в сторону спальни.

— Телефон! — хриплым шепотом заорал он. — Возьмите трубку!

— Я слушаю, — тихо сказала жена. Грибов включил магнитофон на запись.

— Это я, — сказал голос, — узнаешь?

— Где моя дочь?! Где Света? Если вы не вернете мне мою дочь… — что есть силы заорала женщина.

Оттолкнув мужа, Грибов обхватил и аккуратно, но сильно сжал голову женщины. Развернул ее лицом к себе. И очень медленно покачал головой.

— Спокойно! — показал он губами. — Спокойно!!

Женщина испуганно взглянула на него. И взяла себя в руки.

— Требуйте дочь! — тихо сказал Грибов. — Дочь!

— Где моя дочь? Я хочу услышать ее голос, — напряженно потребовала женщина. — Позовите к телефону мою дочь! Если вы не дадите поговорить с моей дочерью, я прекращу разговор.

Грибов закрыл глаза и утвердительно кивнул.

— Молодец! Так и говори дальше Именно так!

Григорьев прижал к уху отводной наушник. До боли прижал. Другой рукой лихорадочно набирая номер на мобильном телефоне.

И тут же услышал голос девочки.

— Мама. Это я. У меня все хорошо Меня никто не обижает. Я очень соскучилась…

— Светочка, где ты… В наушнике телефона что-то хрустнуло.

— У нас она. На магнитофоне, который вы слышали. И не на магнитофоне — тоже. И с ней действительно все хорошо. Пока хорошо. Пока мы не потеряли надежду получить то, что просили.

— Что вы от нас хотите?

— Материальной помощи в уже известном вам размере.

— Но у нас нет такой суммы…

— Тогда у вас нет дочери… И тут же гудки.

Гудки.

Гудки…

Грибов отбросил ставший бесполезным наушник. И обеими руками схватил мобильный телефон.

— ЦАБ? Дежурный? Черт. Забыл! Какой сегодня пароль?

— Кажется, Ромашка, — подсказал вовремя подоспевший Грибов. — Да, точно, Ромашка.

— Говорит Ромашка. Откуда был звонок на телефон… Да, да, только что. Секунду назад.

Так, понял. Понял вас.

— Ну? — нетерпеливо спросил Грибов. — Где он? Откуда звонил?

— Улица Красная. Телефон-автомат номер 212. Возле магазина «Продукты». Недалеко!

— Совсем рядом. Давай ходу!

Спотыкаясь и перепрыгивая сразу по три-четыре ступеньки, следователи бросились вниз. Из подъезда. Через небольшой двор к стоящей на импровизированной стоянке машине.

Плюхнулись на сиденье. Запустили мотор.

— Мигалку!

— Что мигалку?

— Мигалку поставь!

Грибов опустил стекло и налепил на крышу проблесковый милицейский фонарь.

Машина рванула с места, вывернула на улицу и, распугивая транспорт, покатила по указанному телефонистами адресу.

— Мигалку!

— Что мигалку?

— Мигалку сними! Мы уже близко.

Грибов снял мигалку. И милицейская машина превратилась в обыкновенный, не первой молодости «жигуль».

Направо.

Налево.

Еще раз налево.

— Придержи. Мы уже гражданские, — напомнил Грибов, — не хватало еще нацеплять на себя гаишников.

Последнюю сотню метров машина прошла на самой малой скорости.

— Кажется, вон тот.

В телефонной будке живо общалась с неизвестным абонентом пожилая женщина. Злодея-шантажиста она напоминала мало.

— Давай так — ты посмотришь, что и как, там, на месте. А я вокруг покручусь, — предложил Григорьев. — Может, он не успел уйти далеко.

— Тогда тормози здесь. Дальше будет опасно.

Машина резко затормозила возле самой бровки тротуара. Грибов стремглав выскочил наружу из машины.

— Спасибо! — сказал он, сунув водителю несколько смятых купюр.

— Не за что. Может, подождать? — предложил свои услуги явно довольный щедростью пассажира водитель.

— Нет. Не надо.

От машины Грибов прямым ходом двинулся к ближайшему телефону-автомату. И попытался открыть дверь.

— Ты что, не видишь, что здесь занято? — истерично вскрикнула женщина. Словно непрошеный визитер рвался не в телефонную будку, а совсем в другое, примерно такое же по архитектурным формам и габаритам, помещение. — Занято! Занято!

— Я понимаю, мамаша. Извините, мамаша. Но дело не терпит отлагательства. Вы здесь папку не видели?

— Какую такую папку?

— Такую коричневую кожаную. С документами. Я ее здесь оставил. Буквально десять минут назад.

— Нет. Не видела. Ничего я здесь не видела! Дайте мне спокойно договорить…

— Ай-я-яй! — жалобно вскрикнул Грибов и выкатил на щеку одинокую мужскую слезу. — Теперь все. Конец! Теперь мне за нее голову свернут! Теперь я не жилец!

Женщина взглянула на ворвавшегося в будку молодого мужчину уже без прежней ненависти.

— Простите, а вы давно здесь разговариваете?

— Всего минутку. Одну. «Значит, пять», — внес поправку Грибов.

— А до этого никого не видели? Мне без этой папки нельзя. Ну просто никак нельзя!

— Нет. Никого. Когда я подошла, будка пустая была.

— А рядом? Может, кто-нибудь рядом был? Ну там парень или девушка. Которые чуть раньше вышли? Не видели?

— Нет.

— Никого?

— Никого.

— Тогда… Тогда разрешите позвонить? Мне очень срочно надо! Иначе… — И следователь выпустил на щеку еще одну слезу.

— Конечно, конечно, — засуетилась женщина. — Маша, я тебе попозже перезвоню. Тут у молодого человека несчастье случилось… Какое? Он папку оставил. Какую? Не знаю. Наверное, с документами. А может быть, даже с деньгами. С какими? Наверное, с большими… Представляешь, я с тобой разговариваю, а тут он подбегает. Такой весь расстроенный… Как кто? Молодой человек. У которого папка пропала. С деньгами…

Молодой человек вежливо кашлянул.

— Ладно. Я тебе потом расскажу, а то он очень торопится. Очень, говорю тебе! Вопрос жизни и смерти! Чьей? Да нет, его…

Молодой человек вежливо полез в будку. Ему не нужен был телефон. Ему нужна была трубка. Именно эта трубка. И никакая другая.

Левой рукой он вытянул из кармана блокнот. И случайно выронил его на пол. Из блокнота выпали, рассыпались по полу несколько бумажных купюр. Которые, вполне естественно, привлекли внимание женщины. И любых других возможных соглядатаев. И тем, как в цирковом фокусе, отвлекли их внимание от другой руки. В ладонь которой молодой человек, потерявший папку, уложил спецпленку для снятия отпечатков пальцев.

— Спасибо. Спасибо вам, — поблагодарил потерпевший женщину, помогающую ему подобрать деньги. — Большое спасибо…

Обжал правой рукой трубку. Промокнул, припечатал пленку к эбонитовой поверхности. Набрал номер. Первый, пришедший ему в голову.

— Офис? Тут такое дело. Понимаете, я папку… — сильно волнуясь, произнес он. — Как, у вас? У вас?! Точно у вас?! Ну слава богу! А я до смерти испугался. Ну, тогда все в порядке. Все, еду.

И вышел из кабины. С чувством исполненного долга.

— Все нормально. Уж извините. Папку в офисе забыл, — обрадованно сказал он.

Женщина вздохнула. Не столько облегченно, сколько разочарованно Папка нашлась. Рассказывать подруге было не о чем…

В машине Грибов аккуратно раскрыл ладонь и с помощью пинцета снял и уложил пленку в полиэтиленовый мешок.

— Ну что? — спросил Григорьев.

— Ничего. Ничего не видела. Ничего не слышала. А что у тебя?

— Примерно то же самое. Зафиксировал несколько выехавших с улицы машин. Передал номера гаишникам. Попросил проверить.

— И что?

— Остановили. Проверили. Записали все данные. На первый взгляд все чисто.

— Значит, он пешком пришел. И пешком ушел. Разумно.

— Скользкий, гад. Как вазелин в… насосе.

— Скользкий. Потому и миллион «зеленых» затребовал. А не ящик водки.

Ладно. Поехали пальчики отвозить. Вдруг… Хотя, чувствую, кроме бабушкиного подсолнечного масла, там ничего не будет. Если он раньше, когда письма писал, об отпечатках думал, то и теперь не забудет…

Глава 12

— Ты в постель писаешься? — спросил врач.

— Писаюсь, — честно признался сидящий напротив него мальчик. Стоящая неподалеку его мама громко всхлипнула.

— Ты когда писаешься? — спросил врач.

— Когда попью.

— Когда попьешь, тогда и писаешься?

— Да. Когда попью, тогда и писаюсь.

— А когда пописаешь?

— Снова пью.

— Понятно. Значит, снова пьешь… И снова писаешься. А телевизор смотришь?

— Смотрю.

— И перед сном смотришь?

— И перед сном.

— Вот что, дружок. Ты пока выйди. И посиди в коридоре. А я с твоей мамой поговорю.

Мальчик сказал «До свидания» и вышел.

— Ну?! — с надрывом спросила мама. — Что?!

— Успокойтесь. Я думаю, с вашим мальчиком все в порядке.

— Но он же писает! В постель.

— Но он же смотрит телевизор.

— Я не понимаю. Не понимаю связи.

— Он рекламу смотрит. Памперсов. Где мальчик пьет и писает. Снова пьет. И снова писает. Наверное, он думает, что всех, кто пьет и писает, показывают по телевизору. И его, значит, тоже, если он будет делать так же. Дети, знаете, очень впечатлительны. И очень часто действуют на подсознательном уровне.

— И что мне делать?

— Ничего. Не давайте ему перед сном пить. И смотреть телевизор.

— А если вдруг…

— «Если вдруг» — приходите еще раз. До свидания.

— Спасибо, — поблагодарила женщина врача. — И вам спасибо, — повернулась к молчаливо наблюдавшему прием еще одному врачу.

— Не за что. Скажите там, что я продолжу прием через десять минут. — И повернулся к своему молчаливому коллеге. — Что у вас?

На стоящей у стены обитой зеленой клеенкой кушетке, в белом, вкривь и вкось сидящем медицинском халате, по стойке «смирно» сидел следователь Григорьев.

— Мне рекомендовал обратиться к вам главврач…

— Это я знаю. Что вы хотите лично от меня?

— Видите ли, в чем дело. Вам нужно прослушать одну запись.

— Какую запись?

— Магнитофонную.

— Я не специалист в звукозаписывающей аппаратуре. И не меломан. Я врач. И никак не могу понять, чем могу вам быть полезен.

— На магнитофоне записана детская речь. Нам нужно узнать по ней о психическом состоянии ребенка.

— По магнитофонной записи?

— Да, по записи.

— А не проще ли побеседовать с самим ребенком?

— Дело в том… Дело в том, что ребенка нет. Есть только его голос…

— Вы из милиции, — догадался врач.

— Да. Из милиции.

— А девочка пропала? И прислала домой магнитофонную запись. Так?

— Примерно так. Только еще хуже. Девочку выкрали. И требуют с родителей выкуп.

— Хорошо, давайте вашу запись. Хотя без прямого общения с ребенком гарантировать безошибочный результат не могу. Это, знаете ли, напоминает шаманство. Когда только по голосу

Следователь включил запись.

«Мама. Это я. У меня все хорошо. Меня никто не обижает. Я очень соскучилась…»

— Еще раз, пожалуйста. «Мама. Это я. У меня все хорошо. Меня никто не обижает…»

— Еще разочек. Если можно… «Мама. Это я…»

— Интересно…

— Что интересно?

— Нет, ничего. Это так, мысли вслух. Еще раз. Будьте любезны… «Мама…»

— Достаточно.

Врач откинулся на спинку стула.

— Ну так что вас интересует?

— Состояние девочки.

— Насколько я могу судить — по тембру голоса, по интонациям, по построению фраз, — девочка находится в нормальном психическом состоянии.

— Как так в нормальном?

— В нормальном — это значит в нормальном. В адекватном. Свободная, плавная речь. Выдержанные паузы между словами и фразами. Верно расставленные акценты. Не ощущается ни особого страха, ни подавленности, ни возбуждения. Если вас интересует это.

— То есть вы хотите сказать, что ребенок не волнуется?

— Если и волнуется, то не очень выражение.

— Странно.

— Что странно?

— Что не волнуется. Все-таки похищение. Угрозы. Злые дяди вместо родителей. Неизвестность.

— У детей это бывает. Их психика гораздо более пластична, чем у взрослых. Лучше приспосабливается к стрессовым ситуациям. Вначале они плачут, а потом принимают существующее положение за норму. Скажем, наблюдения за детьми, попавшими в Бухенвальд в раннем возрасте и выросшими там, показали их гораздо большую адаптацию к внешним обстоятельствам, чем у взрослых. Взрослые боролись за выживание. А они просто жили. И даже находили в этих, казалось бы, не совместимых с жизнью условиях свои маленькие радости.

— И все же странно. Ведь прошло всего несколько дней.

— Возможно, ей обеспечили более-менее нормальное содержание. Или использовали какое-нибудь медикаментозное средство. Или…

— Что «или»? Или она была раньше знакома с похитителями?

— Может быть. По крайней мере, это объяснило бы ее спокойствие.

— Спасибо, доктор.

— Не за что. Заходите, если нужда будет.

— Малая? Как у того мальчика?

— Любая. Большая тоже.

— Нет. Спасибо, доктор. Я лучше к зубному.

Глава 13

Второй день Грибов «щупал» отца девочки. Родного. Того, который обещал бросившей его жене и матери девочки беспокойную жизнь. И второй день не нащупывал ничего, кроме проскальзывающей между пальцев пустоты.

Из шестнадцати выданных ему в адресном столе адресов одиннадцать отпали сразу. То есть люди с запрашиваемой фамилией, именем, отчеством и годом рождения там проживали. Но совсем не те. Совсем другие. Не имеющие никакого отношения ни к жене банкира, ни к ее ребенку. По крайней мере так утверждали участковые инспектора.

Лишь пять адресов обещали какую-то надежду. Но и из них уже отпали два. Оставалось три. Три адреса надежды…

Грибов нашел очередной дом, подъезд и квартиру. Осмотрелся. И позвонил… В соседнюю. Дверь открыла заспанная женщина.

— Ну и что? — строго спросил Грибов.

— Что, что? — недоуменно сказала женщина.

— Я говорю, что делать будем?

— С кем?

— С вами делать. С жильцами квартиры номер тридцать три. Вот, соседи на вас жалуются. Говорят, шум ночами. Возня какая-то. Крики… — И следователь махнул в воздухе мелко исписанной им же бумажкой.

— Крики? У нас?

— Ваша квартира тридцать три?

— Да, тридцать три.

— Значит, у вас. Можно войти?

— Конечно. Заходите.

Грибов зашел. В уличной обуви в гостиную. Как и должен уважающий себя и не уважающий жильцов вверенного ему участка ответственный работник жилищно-коммунального хозяйства.

— А кто насту…? То есть, я хотела сказать, кто на нас жалобу написал?

— Соседи. Точнее отвечать я не уполномочен. Жалоба конфиденциальная. Направлена начальнику нашего жэка. Лично. Поэтому разглашать информацию о том, кто сигнализировал в соответствующие инстанции о имевших место фактах вопиющего безобразия, я не обязан. Но обязан принять немедленные меры к пресечению и исключению повторных сигналов граждан.

Ваша фамилия?

— Моя?

— Ваша!

— Петрова. Анастасия Петровна.

— Рассказывайте, Анастасия Петровна.

— О чем?

— О допущенных вами вопиющих фактах.

— Да не было никаких фактов. И никакого шума.

— А чего же тогда жильцы пишут? Вернее сказать, сигнализируют о фактах творимых безобразий. Что они, выдумывают, что ли?

— Может, и выдумывают! Кому здесь писать? Симоновым, что ли? Из соседней квартиры. Так они сами алкаши и дебоширы. Орут каждый вечер. В стену стучат. Головами.

— Ну при чем здесь Симоновы?

— А кто? Кто тогда? Нижние? Так их там не бывает целыми неделями. Дача у них. Тыквы-кабачки. Они только к Новому году объявляются…

— Нет, нижние соседи ничего такого…

— Тогда он! Гад!

— Кто он?

— Тот, что напротив. Из тридцать первой. Он, гад. Больше некому. Молчуном прикидывается. Глухонемым. А писать, значит, умеет.

— Ну что вы…

— Он, он.

— Минуточку. Во-первых, я не должен сообщать вам, кто сигнализировал. Во-вторых, вполне вероятно, что он ошибся в источнике шума.

— Ну тогда пошли к нему. И выясним, чего это он ошибается. Пошли, пошли.

И жиличка потянула представителя власти за рукав.

— Пусть он мне в глаза скажет. Пусть попробует…

Дверь открыл офицер. В звании подполковника Российской армии.

Минус четырнадцатый адрес… Итого в остатке два. Два адреса надежды…

…— Поступил сигнал. Что вы шумите! Жильцам спать не даете…

…А вот этого я вам сообщать не уполномочен…

…В соседней? Ну, может быть, он ошибся. Так сказать, перепутал источник шума. Тогда пойдемте и попытаемся выяснить это непосредственно…

Не пойдете? Почему? Потому что боитесь? Дружки у него? В кожаных куртках? А где работает? Нигде не работает? Отчего вы так решили? Оттого что он постоянно дома? И постоянно пьянствует? С дружками? И всем грозит? Кому? Может быть, кому-нибудь конкретно? Жене или близким? Ах разведен. Года три разведен. Вот как оно получается. У самого рыльце в пушку, а он на других пишет. Поди, сам больше всех шумит? Шумит? Крики слышны? Плач? Слышны… Чьи крики? И плач? Женские? А может, детские? Они ведь похожи — женские и детские. Возможно, и детские? Ну тогда, наверное, действительно произошла ошибка. Так что приношу от лица жэка свои извинения. А с соседом вашим мы разберемся. Непременно разберемся. По всей строгости существующих норм общежития…

До свидания.

Неужели сработало? Неужели он? Надо бы проверить. Только как? Пригласить участкового? Или группу поддержки из ближайшего РОВД? Так права такого нет. По причине неофициальности следствия. Информацию получить, используя старинные знакомства, это еще туда-сюда. А в квартиру ломиться без ордера… Нет, на это они не пойдут. Даже несмотря на приятельские отношения.

Может, самому? По-тихому. Под личиной работника жэка? Вряд ли он будет набрасываться на каждого позвонившего в дверь. Вряд ли будет демаскировать себя.

Грибов подошел к нужной квартире, прижался ухом к холодному металлу внешней двери. Прислушался.

Тихо…

Нет, не тихо. Работает радиоприемник. Впрочем, это может быть радиоточка. Которую не выключают. Радиоточка не показатель… Что еще? Еще льется вода. Кажется, на кухне. Правда, краны, случается, тоже забывают закручивать.

Звук падающей воды изменился. И затих совсем. Кто-то закрутил кран.

Значит, квартира была обитаема. Значит, люди там были…

Грибов мгновение помедлил, на всякий случай расстегнул ремень на скрытого ношения кобуре и нажал пальцем на кнопку звонка…

Глава 14

Контактный телефон молчал. Судя по всему, напарник еще не вернулся. Еще отрабатывал адреса.

«Может, позвонить по мобильному? — подумал Григорьев. — Нет, не стоит. Мало ли где он сейчас находится, с кем и в каком обличье беседует. Может, в настоящий момент он, изображая бедного жэковского сантехника, пихает руку в канализационную трубу. А тут вдруг зуммер мобильного ценой в много сотен долларов телефона из кармана робы. Неувязочка…

Ладно, подождем. Рано или поздно объявится…»

Григорьев развернул машину и отправился по очередному адресу. Которых у него тоже было не меньше десятка: обиженных судьбой и банкиром сослуживцев, приятелей, уголовной «крыши». Сейчас на очереди была уголовная «крыша». О которой можно было узнать только в подвале.

За три квартала до известного ему адреса Григорьев запарковал машину, на всякий случай надел темные очки, прилепил под нос усы и развинченной походкой подошел к двери не работающей по причине летнего сезона котельной.

— Здорово! — крикнул он вниз, открыв дверь.

— Ты кто? — ответил голос.

— Я от Серого. По делу.

— Проходи.

В котельной находились три человека. Кроме того, которого ожидал увидеть Григорьев. Три совершенно незнакомых следователю парня.

«Вот гад! — подумал следователь. — Крутит торговлю, используя предоставленную ему легальную возможность. Расширяет клиентуру. Без зазрения совести».

Незнакомые парни насторожились. Но хозяин котельной быстро успокоил их:

— Это свой. Все нормально. Передал какой-то небольшой пакет. Получил деньги.

— Если все нормально, придем завтра, — сказали незнакомцы.

— Завтра едва ли… Завтра может ничего не быть.

— Тогда послезавтра.

— Послезавтра тоже…

«Юлит, — понял Григорьев. — Не хочет демаскировать масштабы торговли. Боится лишиться индульгенции».

— А послепослезавтра?

— Ну не знаю. Зайдите на всякий случай.

Парни распрощались и ушли.

— Опять за старое взялся? — строго спросил следователь.

— Ну что вы, гражданин начальник! Это так, случайность. Направил один кореш. А так в рамках разрешенного. Мамой клянусь.

— Какой мамой? Ты же детдомовский.

— Ну и что? Мама все равно была. Где-нибудь.

— Смотри у меня! Мы тебе не для того разрешили «травкой» торговать, чтобы ты рынок расширял.

— А для чего? — нагло спросил торговец.

— Для того, чтобы информацию давал.

— А какая же информация может быть без торговли? Кто со мной разговаривать станет, если я пустой буду. Чем больше клиентура, тем больше я буду знать. И вы тоже.

— Наглеешь?

— Наоборот. Стараюсь быть полезным органам. Отчего вынужден расширять круг знакомых.

— Смотри у меня, доиграешься! Пролетишь на крупной партии или, не дай бог, на «порошке» — выручать не стану. Загремишь по полной!

— Ну что вы, гражданин начальник. Как можно! Я же понимаю!

Понимал не только торговец «травкой», но и следователь. Все всё понимали. И то, что масштабы торговли намного превосходили разрешенные, и то, что разговор шел не только о «травке», но и о более крепких и разнообразных сортах зелья. И еще оба понимали, что все равно никто ничего с торговцем наркотой не сделает. Потому что взамен предоставленной милицией «отмазки» он поставлял информацию. Очень ценную информацию, которую в свою очередь получал у своих информаторов и случайных, из среды наркоманов-преступников, собеседников. Торговец был очень ценной для уголовного розыска фигурой. И поэтому на его мелкие и даже крупные прегрешения закрывали глаза.

— Ну смотри…

— А вы зачем ко мне, гражданин начальник?

Вопрос был не праздный. Обычно сексот и его куратор встречались по условному звонку информатора на нейтральной территории. И только в очень срочных случаях — у него. Похоже, этот случай был срочный.

— Да ты не бойся. Скажешь, новый клиент. При твоих масштабах торговли лишний человек подозрения не вызовет.

— Какие масштабы? Гражданин…

— Ладно, не прибедняйся. Приготовь лучше мне порцию. Чтобы все выглядело как положено.

Хозяин котельной погрустнел. Нести убыток ему не хотелось. Даже ради соблюдения правил конспирации.

— А вы тогда деньги. Чтобы, если кто-нибудь войдет, все было натурально.

— Вот тебе деньги! — показал кукиш Григорьев. — Твой пакет больше моей недельной зарплаты стоит. Перебьешься. Скажешь, в долг дал.

— Я в долг не даю.

— А тут, скажешь, дал. Как очень уважаемому клиенту.

— А может, вы потом при выходе…

— А потом я снесу твой пакет в экспертизу. Чтобы знать, чем ты народ травишь! И если вдруг травишь, сообщу кому следует. И знаешь, что за этим последует?

Торговец умолк.

— Вот так-то. А теперь скажи мне, знаешь ты банк «Стройсервис»?

— Слышал.

— А о том, что с одним его работником произошло, не слышал?

— А что случилось?

— Не важно. Но если что-нибудь такое узнаешь — немедленно сообщи.

— Вы же знаете… Если узнаю — первому вам.

— Ладно. Скажи лучше, кто его прикрывает? Банк.

— Точно не знаю. Но кажется, Голубь.

— Голубой, что ли?

— Нет. Фамилия у него Голубь.

— На хрена мне фамилии. Вы же друг друга по фамилиям и именам не знаете. Ты мне клички давай. Которые вместо удостоверений личности.

— Бурый.

— Ты к нему подходы имеешь?

— Откуда. Голубь высоко летает. За облаками. Мне туда ходу нет.

— А у кого есть?

— Трудно сказать…

— А ты скажи. Не тяни вола за… хвост. Не набивай цену. Все равно выложишь. Только с убытком для себя и своего бизнеса.

— Нет. Не знаю.

— А кто знает?

— Кто знает, за так просто не скажет.

— Что?! Ты никак на дополнительный гонорар намекаешь?

— Зачем мне гонорар? Мне своих денег хватает. А только тот, кто знает то, что вам нужно, за просто так болтать не станет.

— А за деньги станет?

— За деньги станет!

— Тогда ты их ему и дашь!

— Я не дам. Свои деньги не дам. У меня лишних нет.

— А кто даст?

— Вы. У вас ведь есть специальные, на такой случай, фонды. Для оплаты информации. Я точно знаю, что есть.

На мгновение Григорьев даже растерялся. Сексот показал зубы. Да не просто зубы, а медвежьи клыки. Или он действительно стал бизнесменом, что из каждой ситуации пытается извлечь материальную выгоду, или догадался, что на этот раз следователь выступает не от лица органов.

— В общем, так, дискутировать с тобой я не буду. Завтра к полудню узнаешь, что просил. И на обычном месте…

— А если не узнаю?

— Если не узнаешь? То все равно узнаешь…

В дверь котельной забарабанили Ногами.

— Завтра! В час дня. На обычном месте! — грозно повторил следователь. — А сейчас гони товар и будь здоров.

Продавец, вздохнув, передал следователю маленький, со спичечный коробок, полиэтиленовый пакетик.

— А не мало? На те деньги, что я тебе дал, — спросил Григорьев. — Может, ты еще обвесом покупателей занимаешься?

— Какие деньги? Гражданин начальник! — зло сказал продавец. — Я и так…

— Смотри у меня, если, не дай бог, недовес обнаружу. И если завтра к полудню…

— Не уверен я, гражданин… Дверь котельной отворилась мощным пинком ботинка.

— Ты что, гад, делаешь? — грозно спросили сверху три недавно вышедших из котельной парня.

— А что случилось? — поинтересовался Григорьев.

— То самое! Эта сволочь нам вместо «травки» какую-то лабуду подсунула. Вроде использованного банного веника. А тебе?

— Еще не знаю. Не пробовал.

— А ты попробуй.

Парни угрожающе надвинулись на продавца.

— Гони деньги обратно!

— Какие деньги? Какой веник? Хороший товар…

— Деньги давай! Лепила!

— Что, совсем никуда товар? — озабоченно спросил Григорьев.

— Дерьмо. Полное дерьмо! — подтвердили парни.

— Тогда я тоже лучше деньги возьму, — вздохнул следователь и внимательно посмотрел на продавца.

— И ему тоже деньги отдавай! — прикрикнули парни. — И нам!

— Какие деньги? Он мне вообще денег не давал, — возмутился продавец.

— Ну да, а товар ты мне за просто так подарил? За красивые глазки? — показал всем желающим Григорьев пакетик. — Так не бывает.

— Не бывает, — подтвердили парни. — Гони деньги!

— Тогда пусть вернут товар, — потребовал торговец. — Без товара деньги не отдам.

— Угробить его, и всех дел, — предложил один из парней.

— Давай деньги, и разойдемся миром, — еще раз предложил Григорьев.

— Не, миром уже не пойдет, — сказал один из парней и саданул торговцу кулаком в ухо.

Тот вскрикнул. И с ненавистью посмотрел в глаза следователю.

— Я завтра, завтра к полудню верну, — сказал он.

— Нет, к полудню поздно, — сказал Григорьев.

— К полудню поздно! На хрена нам к полудню. Где тебя искать в полдень? — заголосили они, тыча кулаками под ребра проштрафившегося продавца.

— Сам видишь. Обстоятельства изменились. Покупатели говорят, завтра поздно. Говорят, надо прямо сейчас.

— А ты чего? Ты чего в стороне? — спросил кто-то из парней. И, изловчившись, пнул ненавистного работника подпольной торговли ногой в живот.

— А что, мне тоже?

— Конечно. Он же всех нас. Он же и тебя…

Григорьев демонстративно засучил рукав. Показывая, что вынужден. Чтобы не выйти из образа.

— Я вспомнил! — что есть сил заорал избиваемый сексот. — Я готов. Я прямо сейчас.

Но парни его уже не слушали. Парни вошли в раж.

— Эй, мужики! — попробовал урезонить их Григорьев. — Пустите меня. Мне тоже надо.

Но его не слышали и не слушали.

— А ну разойдись! — заорал Григорьев и ткнул ближайшего парня кулаком под почки. — Дай мне! Дай я с этим гадом потолкую.

— Пусти его. Ему тоже надо, — сказал один.

Парни расступились.

Григорьев сгреб продавца в охапку, поднял на уровень лица и тихо сказал:

— Ну?

Тот зажмурил глаза.

— Убьют ведь, — пожалел Григорьев. И слегка ударил лбом по близкой переносице.

— Советская, семнадцать. Спросишь Гришку, — быстро ответил перепуганный торгаш.

— Тогда падай и умирай. Чтобы выжить, — прошептал следователь. И, размахнувшись, не без удовольствия въехал своему сексоту в живот. И вторым ударом в подбородок.

Тот плюхнулся на землю и замер, неестественно вывернув руки и ноги.

— Убил. На хрен! — тихо выдохнул кто-то из парней.

— Да ну! — не поверил Григорьев. И слегка три раза пнул поверженного обидчика носком ботинка в ребра. Тот не шевельнулся.

— Точно, убил! — ахнули парни. — Теперь амба! — и опрометью бросились к лестнице.

— Чего стоишь? Беги, дурак! Беги, пока мусора не нагрянули! — крикнули они на ходу.

И разом, втроем, выдавились сквозь дверь наружу.

— Живой? — спросил Григорьев.

— Это нечестно, — тихо сказал «умерший» продавец.

— Что нечестно? Спасать тебя от возмущенных покупателей?

— Таким способом информацию выбивать нечестно.

— А банные веники вместо товара всучивать честно? Впрочем, возможно, я ошибаюсь. И потому предлагаю вернуть твоих гостей обратно. Чтобы продолжить прерванную дискуссию о правилах торговли.

Ну что? Пока они не успели далеко убежать…

Сексот молчал.

— Вот и лежи. Раз умер. И в следующий раз думай, когда, с кем и по какому поводу торговаться…

Глава 15

Дверь не открывалась.

Грибов надавил на кнопку звонка еще раз. И не отнимал палец секунд тридцать.

С внутренней стороны послышался какой-то шум.

— Проверка из жэка. По жалобе, — крикнул Грибов. — Открывайте! Тишина.

— А то я вызову участкового и слесаря.

Отступил от двери, чтобы дать возможность рассмотреть себя получше, и изобразил самое недовольное, ограниченное и самоуверенное, на какое только был способен, выражение на лице. Которое должно было убедить любого сомневающегося, что он не врет, что он есть тот самый, отправленный на разбор жалобы чиновник жэка.

— Ну все, иду за участковым… Дверь приоткрылась.

— Чего тебе?

— Вы что же это такое творите! — закричал «работник жэка», с порога пытаясь перехватить инициативу разговора в свои руки. — Всех нижних соседей залили! Они на лодках по квартирам плавают! Где у вас протечка?

— Какая протечка? — слегка опешил жилец, быстро оглядывая лестничную площадку. — Нет у меня никакой протечки…

Лестничная площадка была пуста, и жилец слегка успокоился. И попытался закрыть дверь.

— Как это нет протечки? — возопил жилищно-коммунальный службист. — А отчего тогда у соседей вода? Позвольте удостовериться!

И попытался протиснуться в дверь.

— Ты чего это? — удивился жилец.

— Удостовериться! — настырно повторил гость. — Как предписано. Хоть даже с милицией.

— Ладно, заходи. Только по-быстрому.

«Он или не он? — напряженно соображал следователь. — По словесному портрету и той единственной нашедшейся у жены фотографии — похож. Но по возрасту и по внешнему виду… По возрасту и виду этот лет на пятнадцать-двадцать старше. Или на двадцать алкогольных гекалитров старше?

Он? Или не он?

И что это за туфли в коридоре? Детского размера».

— Ванна, вон она, — показал жилец, захлопывая и закрывая на засов входную дверь.

А зачем закрывать на засов? Если через мгновение выпускать гостя обратно на лестницу. Привычка? Или он чего-то боится?

Ванна была грязная. И сухая. Но главное, что в ней, кроме стоящих на полу пустых бутылок, на веревочной сушилке висело платье. Очень небольшого размера платье. Которое если и полезет, то только на миниатюрную женщину. Или девочку.

— Тут все в порядке. Пройдемте на кухню.

На кухне, за столом, над пустыми уже гранеными стаканами и разложенной на газетах маринованной килькой, сидели три небритых мужика. По всем признакам, давно сидели.

— Кто это? — настороженно спросил один из них.

— Из жэка. Воду посмотреть. Соседи написали.

— Из какого такого жэка?

— Из вашего. Из семнадцатого, — нагло соврал гость.

— Из какого жэка? Я сам в жэке работаю. И всех там знаю. Таких там нет.

— Я из другого семнадцатого.

— А наш не семнадцатый. Наш сорок третий.

— Ах сорок третий. Ну тогда я, наверное, не туда попал. Перепутал. Извините. Тогда я пойду.

— Он сказал, что внизу соседей затопило. Что он по жалобе, — все еще продолжал оправдываться хозяин.

— Какая вода?! Какой жэк?! Это же мусор. У него на роже написано, что он мусор.

— Да ну? — удивились двое других собутыльников.

— Точно! Я их за версту чую.

— В общем, у вас все в порядке, протечек нет и опять же адрес не тот… — скороговоркой пробормотал следователь, отступая спиной в коридор и хватаясь за внезапно заболевшую грудь. С левой стороны. Возле висящей на ремнях кобуры.

— А вот мы сейчас узнаем, кто это, — грозно сказал бывший знакомец, вставая из-за стола. — Держи его, мужики!

— Стоять! — заорал Грибов, выхватывая из-под мышки пистолет. Мужики замерли.

— Точно. Мусор, — мрачно сказал один из них. — Я же говорил, уходить надо. Пока не поздно. А теперь… поздно.

— Лицом к стене, руки за голову, — приказал следователь. — Кто шевельнется…

И подумал — а дальше что? Что делать дальше? Одному против четверых хоть и пьяненьких, но вполне боеспособных мужчин. Которым, если они те, за кого он их принимает, терять нечего. И которых следовало брать силами как минимум двух сводных опер-групп. Если по правилам. А не как он. Под видом легко вооруженного работника жэка.

— Давай сюда телефон! — грозно потребовал следователь, показывая на стоящий на холодильнике аппарат.

— Он не работает. Отключили за неуплату, — ответил хозяин.

Дальше оставалось только попросить кого-нибудь из задержанных сбегать в ближайшее отделение милиции за помощью. Если следовать логике просьб.

Идиотская ситуация.

— Где девочка? — спросил следователь не столько чтобы услышать ответ, сколько чтобы выиграть время.

— Какая девочка? — воровато стрельнув глазами, переспросил хозяин.

— Сам знаешь какая. Дочь твоя где?

— Моя дочь?

— Так это была твоя дочь? — удивились собутыльники. — Что же ты не сказал?

— Что не сказал?

— Что она твоя дочь.

— Да вы что, мужики! Разве бы я мог! Свою дочь!

Теперь отступать было поздно. Теперь надо было дожимать. Любой ценой. То, что говорят преступники в момент ареста, потом, успокоившись, они почти никогда не повторяют. Теперь следовало угрожать, пугать, обещать замять дело. Теперь допустимо было делать все, что угодно, лишь бы он назвал адрес. Лишь бы спасти заложницу. И стать победителем, которых за мелкие нарушения норм ведения следствия не судят…

— Где девочка?! — дико заорал Грибов. — Быстро говори адрес. Быстро!! Или я тебя пристрелю. Прямо здесь. При попытке оказания сопротивления при исполнении. Адрес?!

— Какой?! — закричал в ответ хозяин квартиры, закрываясь рукой от заглянувшего ему в самую душу зрачка пистолетного дула.

— Девочки адрес! Девочки! Где она находится?

— В комнате.

— В какой комнате? Где располагается эта комната? Говори. Ну!

— Комната? Здесь располагается…

— Где здесь?

— Ну здесь. То есть там. То есть если из кухни, то сразу направо.

— Здесь?! В квартире?

— Ну да. В комнате.

— Одна?

— Нет. Она с Севкой. В комнате.

Как в комнате? В соседней с кухней комнате? В двух шагах от него… Всего в двух шагах?! — мгновенно удивился Грибов. Неужели они не догадались спрятать ее понадежней? А просто притащили сюда и потребовали выкуп. И ждали выкуп. Коротая время беспробудной пьянкой. Неужели все так просто? Как и бывает в жизни…

— Так вас пятеро?

— С Севкой? Пятеро.

— Чего вы орете? — сказал из-за спины следователя голос.

— Вот он, Севка, — кивнули мужики на напоминающего габаритами платяной шкаф сообщника.

— А это кто? — удивился Севка.

— Милиция! — представился следователь. — Где девочка?

— Там. В комнате.

— Жива?

— Минуту назад была жива.

— Все. Теперь конец. Доигрались, — обреченно сказал кто-то из впечатанных лицом в стену мужиков. — Говорил, не надо было тащить ее сюда…

— Руки за голову, лицом…

— Ты чего орешь? — удивился Севка и с размаху залепил Грибову звонкую плюху.

Грохнул выстрел. Но почему-то с опозданием на несколько секунд. Почему-то после того, как следователь увидел ослепительную, разлетающуюся искрами вспышку.

— Ходу! — громко крикнул кто-то из мужиков.

Расталкивая друг друга, преступники бросились в прихожую. И на лестницу.

— Стоять! — слабо крикнул пришедший в себя следователь. И на заплетающихся ногах поплелся за ними.

На лестничную площадку из-за приоткрытых дверей выглянули жильцы. И с удивлением увидели заходившего к ним недавно работника жэка. С дымящимся пистолетом в руке.

— Чего это он? — спросил кто-то из них.

— Говорил, жалобу проверять. Говорил — протечка.

— Что, теперь с этим так строго?

— Теперь да…

Следователь доковылял до нижнего этажа и выглянул на улицу. Там было уже пусто.

Он снова поднялся на этаж, в квартиру. И увидел лежащего на полу Севу. Удерживающего безвольно повисшую правую руку.

— Ты чего стреляешься? — возмутился тот.

— Вы арестованы! — ответил следователь и попытался заломить преступнику за спину здоровую руку. Но сил не хватило.

— Заведи руку за спину, — потребовал он.

— Зачем?

— Положено!

— Ладно, — согласился Сева.

— Где девочка?

— Там. В комнате.

— Одна? Или еще кто-нибудь есть?

— Не. Я был последний.

— Сдвинешься с места — убью!

Грибов на всякий случай выставил вперед пистолет и резким ударом ноги открыл дверь.

В комнате стояла тахта. На тахте, на измятых простынях, лицом вниз лежала голая девочка Совсем другая девочка.

— Ты, что ли, последний? — спросила она. — Или еще кто есть?

— Что последний? — не понял следователь.

— То же, что и другие. До тебя… — и раскинула ноги, одновременно присосавшись к горлышку бутылки.

— Ты кто? — спросил Грибов.

— Ну ты, мужик, будешь? Или ты импотент?

— Я? Нет. То есть в этом случае да.

— Тогда я пошла.

Девочка встала и стала искать трусы.

— Вот, — сказала она, — порвали. За трусы тоже придется заплатить.

— Так ты кто? — еще раз спросил Грибов.

— А тебе не все равно?

— А лет тебе сколько?

— Двенадцать.

— Я из милиции, — сказал Грибов.

— О-о! Из милиции. Тогда двадцать четыре.

— А им сколько сказала?

— Пятнадцать.

— Понятно…

Грибов засунул пистолет в кобуру и выглянул из комнаты.

— Вы где ее подцепили?

— Не знаю. Ее Петро привел.

— И что сказал?

— Сказал, что она школьница. И что по бутылке с брата.

— Ну и что? Сбросились?

— Вначале сбросились. А потом выпили.

— А с ней как же?

— С ней? С ней так сговорились. Припугнули, и все.

— Понятно…

Понятно, почему так резво разбегались. Думали, малолетку припугнули. Всей группой.

— Слушай, а зачем ты на меня напал?

— А чего ты орал? И пушкой грозил…

— Ну, тогда я пошла… — сказала вышедшая из комнаты девица — Чао, мальчики. — И игриво махнула ручкой.

— Эй, стой! — крикнул Грибов. — Погоди маленько.

— Зачем?

— Протокол составить.

— Какой протокол? За что протокол, начальник?

— За занятие проституцией.

— Какой проституцией? Я же у них ничего не брала.

— Не брала? — спросил следователь.

— Брала! У всех брала! — подтвердил Сева. — По стакану водки.

Водку к протоколу не подошьешь.

— Когда я у вас то же самое делаю, это называется помощью органам правопорядка, — капризно сказала девица. — А когда не с вами — проституцией.

— Где это «у вас»?

— Сам знаешь, где у вас. В отделении. У вас.

Так, в отделение звонить безнадежно, понял Грибов. Надо сообщать своим.

— Подержи ее тут, — велел он подраненному алкоголику, — я позвонить схожу. Если отпустишь — значит, был с ней в сговоре. И пойдешь по статье «сводничество». Как сутенер. Понял?

— Понял. А если не отпущу?

— Если не отпустишь, оформим все это безобразие как мелкое хулиганство. Пятнадцать суток помашешь метлой. Хотя если бы моя воля…

— Ладно, удержу.

Сева сгреб двадцатичетырехлетнюю малолетку в охапку и запустил ей руку под блузку…

— Ты чего? — возмутилась девица.

— Того. Того самого! Ты мою водку допила?

— Ну допила.

— А я не до… Так что давай… Раз оплачено. А то меня отвлекли…

Следователь Грибов вышел из дома и направился к ближайшему телефону-автомату… В потревоженной голове гудело. На душе было погано, как в не чищенной десять лет выгребной яме.

— Дежурный? — спросил он.

— Дежурный.

— Говорит следователь Грибов. Приезжайте по адресу… Нет. Всего лишь незарегистрированный притон… Нет, случайно. Но все равно, запишите на наш отдел…

Глава 16

— Как же это ты так? — спросил Григорьев.

— Вот так. Я думал, там девочка, а там — «девочка». И «мальчики»…

— И на старуху бывает проруха.

— На старуху, может, и бывает…

Следователи сидели в машине и лениво жевали бутерброды. И холодные, задохнувшиеся в полиэтиленовом мешке пирожки.

— Люська пекла?

— Что пекла?

— Я говорю, пирожки жена пекла?

— Жена. Еще вчера.

— Вот видишь, тебе жена пирожки печет, а ты по притонам ходишь. С малолетними проститутками. Нехорошо получается.

— Кончай издеваться. И так тошно. Пятый день, и хоть бы…

В «бардачке» заверещал мобильный телефон.

— Слушаю, — сказал Грибов, — ладно.

— Кто?

— Дежурный. Говорит, нас генерал ищет. Просил перезвонить.

— Ну так звони.

— Нет, вначале доем. Все равно сказать нечего…

Но доесть не успел. Телефон зазвонил снова.

— Слушаю… — И тут же изменился в лице, ткнул большим пальцем вверх: генерал. Сам звонит! — Да.

Да.

Отрабатывали версии. Я по отцу. Григорьев по связям.

Нет. Пока ничего существенного…

Что?! Когда? Десять минут назад? И точное время? И адрес? А девочка? Когда девочку? Потом? После денег? Все понял. Еду…

— Ну что? Что такое? — нетерпеливо спросил Григорьев.

— Объявился. Объявился, гад! Позвонил родителям. Назначил встречу. Пока мы тут…

— Значит, все-таки объявился…

— Давай ставь мигалку. Нам не позже чем через пятнадцать минут надо быть у генерала.

Григорьев вытащил, налепил на крышу мигалку. Грибов резко разогнал машину, развернул и, включив сирену, выкатился на левую полосу.

Глава 17

Генерал был в кабинете. И был не один.

— Товарищ генерал…

— Молчите! — раздраженно махнул рукой генерал. — Проходите и слушайте.

Напротив генерала навзрыд плакала мать девочки. И молча стоял отец.

— И что дальше? — вежливо спросил генерал.

— Дальше он сказал, что, если будет кто-нибудь еще, если он что-то заметит, он не ручается за ее жизнь. За жизнь дочери. Что это единственная наша возможность…

— И что вы решили? — напряженно спросил генерал.

— Мы ничего не решали. Мы сразу позвонили вам.

— По своему телефону? — быстро спросил Грибов.

— Нет. От соседей. Как вы и просили. И приехали.

— Это правильно сделали, что сразу. Надеюсь, вы понимаете, что теперь продолжать частное расследование бессмысленно? Что теперь придется обращаться за официальной помощью?

— Не понимаю!

— Как то есть…

— Он сказал, что если что-то заметит, то не ручается за ее жизнь.

— Но если мы пустим это дело на самотек, шансов спасти девочку еще меньше…

— Но он сказал, что не ручается за ее жизнь!

— Я разделяю ваше беспокойство. Но попробуйте подумать хладнокровно. Без эмоций. Руководствуясь только здравым смыслом. И логикой.

Передача будет проходить в два этапа. Вначале деньги. Потом заложница. Не сразу. Потом… Понимаете? Где гарантии, что второй этап будет? Что, получив деньги, он не попытается скрыться? Вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю.

— А если он получит деньги и скроется, вряд ли он станет отдавать девочку. Вряд ли захочет рисковать, отдавая единственного, который его знает в лицо, свидетеля. Тем более то, что он желал иметь, он уже будет иметь.

Вы понимаете?

— Понимаю.

— У нас нет другого выхода, как взять его на первом этапе операции. До того, как он будет иметь возможность скрыться.

— Но он сказал…

— Хорошо, давайте поступим по-другому. Давайте исключим всякую возможность риска. Мы не будем задерживать его в момент получения выкупа. Из опасения, что за ним наблюдают его сообщники, охраняющие заложницу. Мы будем сопровождать его до момента передачи девочки. Или до того момента, когда станет ясно, что он пытается скрыться. И только когда выяснится, что он обманул вас…

— А если он узнает заранее?

— Он не сможет узнать заранее. Он ничего не сможет узнать. Утечка информации исключена. Мы оцепим место действия задолго до начала операции. И будем использовать в ней только узкий круг проверенных работников. Только тех, кто проработал в органах не менее пяти лет и в ком мы совершенно уверены. Поверьте мне, у нас есть опыт проведения подобных мероприятий. К сожалению, не вы первый, не вы последний…

— Вы можете гарантировать, что… Что он ни о чем не догадается?

— Могу. Почти на сто процентов.

— Почти?

— Хорошо, на девяносто девять и девять десятых процента. Десятую долю процента я оставляю на непредвиденный случай. Которого, уверен, не будет.

Но при другом варианте развития событий, если пойти преступнику на уступки, если принять его условия, риск будет еще выше. Гораздо выше…

— Хорошо, что потребуется от меня? Если я решусь. Мы решимся.

— Согласие на операцию. И участие в операции. Ее успех или неуспех во многом зависит от вашего поведения. От того, насколько вы сможете быть спокойны, убедительны и насколько сможете взаимодействовать с нашими работниками.

Решайтесь. Другого выхода у вас все равно нет. Другой выход может стоить вашей дочери жизни…

— Когда я, когда мы должны дать ответ?

— Не позже чем через полчаса…

Глава 18

— Прошу доложить свои соображения по вновь выясненным фактам, — сказал генерал.

Подполковник встал и откашлялся.

— Прошу доложить разработчиков операции.

Подполковник сел. Встал следователь Грибов.

— Всех прочих прошу оппонировать.

— Передача денег назначена на завтра… — начал доклад Грибов.

— Где? И во сколько? — перебил его подполковник

— В двадцать два часа. На улице Парковой.

— Как так на улице? Почему такая неопределенность? Где конкретно должна? Где определено место передачи денег?

— Конкретно нигде. Машина должна двигаться со скоростью десять-двадцать километров в час вдоль кромки тротуара, останавливаясь через каждые сто метров на две-три минуты. В какую из остановок к ней подойдут или еще как-то с ней свяжутся преступники, мы не знаем.

— Мудрено.

— Скорее разумно. Мы не можем блокировать улицу на всем ее протяжении. И не можем на скорости десять километров в час сопровождать машину так, чтобы при этом не привлечь к себе внимания.

— А почему в двадцать два часа?

— Я думаю потому, что уже достаточно темно, чтобы можно было незамеченным подскочить к машине из какого-нибудь малоприметного переулка или проходного проезда. И в то же время на улицах еще немало праздно шатающейся публики. Среди которой мы вряд ли отважимся открывать стрельбу на поражение.

— Каким образом должна состояться передача денег?

— Вся сумма в купюрах достоинством по сто долларов должна лежать на заднем сиденье машины вплотную к дверце. Дверца должна быть приоткрыта. Кроме банкира, в машине не должно быть никого. Сама машина должна иметь стандартное остекление. Никаких тонированных или матовых стекол. Никаких шторок.

— А девочка?

— Девочка будет передана на любой из следующих остановок. После того как они проверят и пересчитают деньги. Я так думаю, что они просто выпустят ее из какого-нибудь расположенного по ходу движения подъезда. Если есть кого выпускать…

— Еще вопросы? — спросил генерал — Вопросов нет. Тогда прошу доложить ваши соображения по проведению операции

— Предлагаю локальный вариант. С минимальным задействованием личного состава.

— А если мы их упустим? Если они уйдут? С деньгами.

— Считаю, что предпочтительней потерять миллион долларов, чем девочку. Если они заметят слежку, то могут наделать глупостей. Тем более что они понимают, что эвакуировать ее в момент облавы крайне затруднительно. А оставить в живых — рискованно.

— А если девочки уже нет?

— Может быть. Но я думаю, что при разработке оперативных мероприятий мы все-таки должны исходить из лучшего. Из того, что она жива.

— Хорошо Тогда детали.

— Детали доложит следователь Григорьев

Григорьев встал и склонился над расстеленным на трех столах сразу планом местности. Той местности, где завтра должно было разворачиваться действие.

— Здесь и здесь ставим наблюдателей. В проходных дворах оставляем машины. Пустые. Оперативников размещаем в непосредственной близости в квартирах и подсобках на первых этажах. В целях безопасности засады устанавливаем накануне операции. Саму машину сопровождаем силами передвижных наблюдательных постов в пределах прямой видимости друг друга. Захват начинаем одновременно, но не ранее, чем девочка окажется у нас.

— А если не окажется?

— Если не окажется, постараемся отследить все активные в этот момент машины.

— Привлечение дополнительных сил требуется? — спросил генерал.

— Я думаю, обойдемся своими. Тем более лишняя суета нам ни к чему. А времени на согласование действий привлеченных подразделений у нас нет. Кроме того, чем меньше круг людей, задействованных в операции, тем меньше вероятность случайной утечки информации.

— Банкир введен в курс дела?

— В общем и целом — да. Мы ознакомили его с планом, с его маршрутом, с местоположением засад и наблюдателей. Он знает, к кому и каким образом обратиться в случае изменения ситуации.

— Хорошо бы отработать взаимодействие всех команд и объекта на полигоне в реальных масштабах места и времени.

— Уже отрабатывается. В санатории МВД.

— Где?

— В санатории. Там есть подходящая площадка. И нет посторонних глаз.

— Тогда больше вопросов не имею. До завтрашнего вечера, — сказал генерал, — все свободны.

Командиры участвующих в операции подразделений встали.

— Разрешите, товарищ генерал? — попросил слова подполковник.

— Пожалуйста. Командиры сели.

— Хочу обратить внимание всего личного состава на особую тщательность в подготовке к операции. Чтобы все были выбриты и поглажены. А то ходите черт знает как. Как хиппи какие-нибудь. Привлекаете внимание гражданского населения. Надо наконец понять, что работник органов правопорядка должен быть образцом. А не бомжем без определенного места жительства…

Глава 19

В одиннадцать часов следующего дня в самом начале улицы Парковой рухнувшей веткой дерева были оборваны провода уличного освещения. Через час пятнадцать к месту происшествия прибыла аварийная машина городских электрических сетей.

В это же время группа рабочих коммунхоза начала вскрытие грунта вблизи домов у середины улицы.

В конце улицы бригада ремонтников городской АТС огородила предупреждающими знаками три колодца связи и вскрыла люки.

— Вторая группа вышла на исходные…

— Третья группа вышла на исходные…

— Четвертая группа… Доложили электрики, связисты и водопроводчики.

— Вас понял. Продолжайте маскировочные мероприятия.

— Как долго продолжать?

— До особого распоряжения.

— Вас понял. Продолжать до особого распоряжения.

Электрики подняли рабочую площадку на своей аварийной машине. Связисты занырнули в колодцы Водопроводчики разобрали лопаты.

— Давай вытягивай. Вытягивай. Мать твою, — орали друг на друга электрики, таская туда-сюда провод

— Ну ты куда прешь? Глаз, что ли, нету? Не видишь, что здесь люди работают! — возмущались водопроводчики на пытающихся пересечь строительную площадку прохожих

— Опять копаете? — возмущались в ответ прохожие.

— Копаем…

— Опять воды не будет?

— Не будет.

— Вы же неделю назад здесь все разрыли. И снова роете!

— И еще будем рыть. Вас не спросили…

Связисты сидели тихо На раскладных стульчиках на дне раскрытых колодцев. И, коротая время, играли в карты. Изредка кто-нибудь из них высовывался наружу и орал:

— Нашел обрыв?

— Ни черта не нашел!

— Ну так иди ищи.

— Иду.

И связист-ремонтник заныривал обратно на дно колодца. Сдавать карты.

К электрикам, связистам и водопроводчикам очень быстро привыкли, и уже никто не обращал на них никакого внимания.

Следователи Грибов и Григорьев сидели в непосредственной близости от места событий, в жестяном фургоне «Хлеб», по-быстрому переоборудованном в передвижной командный пункт. Через две улицы от них в «Волге», откинувшись на удобном сиденье, сидел надзирающий за ходом операции подполковник. Генерал сидел в кабинете.

— Четвертая группа готова к работе, — докладывала радиостанция.

— Вас понял, — отвечал Григорьев, проставляя на плане улиц очередную галочку.

— Вторая группа заняла исходные. Все спокойно.

— Понял. Вы там раньше времени не высовывайтесь.

— Не высунемся…

— Пятая группа на месте. Что делать дальше?

— Ничего не делать. Ждать.

— Понял. Ждать…

— Первый?

— Первый слушает.

— К нам тут какой-то пенсионер прицепился.

— По какому поводу?

— По поводу ямы. Желает проверить, что мы тут и зачем копаем.

— Ну и что?

— Требует предъявить документы.

— Какие документы?

— Хрен его знает. Какие-то планы и согласования. Кажется, он бывший работник водопроводных сетей. И хочет удостовериться, что мы копаем там, где надо копать. Что с ним делать?

— Ничего не делать. Разговаривать. Я сейчас к вам кого-нибудь из РОВД подошлю.

Дежурный? Капитан Григорьев говорит. Перезвони в РОВД. Скажи, пусть подошлют кого-нибудь к месту. Ну чтобы любопытных убрать. Только пусть аккуратно. Нет. Об операции не доводи. Скажи, звонили по 02 из Горводопровода и просили оградить. Скажи, что посторонние мешают работать аварийной бригаде…

— Первый?

— Первый слушает.

— К нам аварийная приехала.

— Какая аварийная? Если вы сами аварийная.

— Мы липовая аварийная. А это настоящая аварийная. Горестей. Им кто-то сообщил, что здесь авария и что мы справиться не можем. Что делать?

— Вас понял. Сейчас перезвоню в горсети…

— Первый… Смирнова в колодце замуровали.

— Как так замуровали?!

— Просто. Прохожие шли, увидели, что колодец открыт, и крышку задвинули. Чтобы никто не провалился. А потом на нее машина наехала…

— А он о чем думал? Чего не кричал?

— Он задремал. Малость.

— Ясно. Тому, кто задремал, — выговор. Машину убрать.

— Не можем убрать. Водитель куда-то подевался… Да что они все…

— Первый?

— Первый слушает… И так весь день. До наконец прозвучавшего:

— Говорит Девятый. Груз получен… Управляющий банком захлопнул «дипломат».

— Все. Миллион! — сказал он. — Распишитесь. Здесь. И здесь.

Заместитель управляющего взял ручку и поставил свою роспись в специальной ведомости. И передал ручку стоящему рядом командиру девятой группы

— Разве я тоже? — спросил Девятый.

— Обязательно, — ответил управляющий — Органы гарантировали сохранение денег.

Девятый стал расписываться. Расписывался он очень медленно и долго. И даже вспотел.

— Фу! Первый раз расписываюсь за миллион. Долларов.

Управляющий пожал плечами. Он не видел повода для особых волнений. Миллион как миллион. Подумаешь, миллион.

— Забирайте.

В здании банка «дипломат» и приставленных к нему людей сопровождал начальник охраны. Это была его территория. И его ответственность.

Подошли к двери.

— Ну все, — сказал Девятый. — Дальше вы как-нибудь сами. А я черным ходом Ни пуха.

— К черту, — чертыхнулся банкир и открыл дверь.

Девятый опрометью бросился к расположенным с противоположной стороны рабочим дверям. Он проскочил банк, выбежал на улицу и с разгону плюхнулся в оперативную машину.

— Все! Получил! Миллион получил!

— Как он? Как он хоть выглядит, миллион? — спросил водитель.

— Нормально выглядит. Как должен.

— Ты сам видел?

— Сам. Вот так, как тебя.

— Ну и как ощущения?

— Нормальные ощущения. Только в глазах зеленым рябит. Словно весь день грядки пропалывал. Давай трогай.

— Первого вызывает Девятый.

— Первый слушает.

— Объект выезжает из банка. Машина заряжена. Сопровождаем до улицы Рабочей. Как поняли меня?

— Поняли тебя. Ждем.

Григорьев скинул с ушей наушники.

— Ну все, кажется, началось. Завертелась карусель. Теперь не остановишь…

Машина с банкиром малым ходом приближалась к условленному перекрестку.

— Говорит Девятый Одиннадцатый в сопровождение…

Иномарку банкира догнал помятый «Москвич». И, придержав скорость, поехал сзади. До отведенного ему квартала.

— Одиннадцатый, с хвоста… «Москвич» свернул на боковую улицу

— Тринадцатый пошел

Красный «жигуль» выскочил с боковой улицы и пристроился к иномарке, сопровождая ее свои несколько сотен метров.

— Тринадцатому — отбои. Сопровождаю сам. Двенадцатому ждать на пересечении улиц.

— Скоро? — спросил Грибов

— Уже скоро. Они в шести кварталах Всем группам внимание Объект на подходе

Электрики спустились с лестниц. Связисты выглянули из колодцев. Водопроводчики сели перекурить возле раскрытой траншеи

— Второй к работе готов..

— Третий готов…

— Четвертый…

— Ну все! — тихо сказал Григорьев. И незаметно перекрестился.

Машина банкира въехала в самое начало улицы.

— Говорит Второй. Объект проследовал.

— Вас понял. Объект проследовал…

Иномарка притормозила ход. До пятнадцати километров в час. И медленно двинулась вдоль кромки тротуара.

Через сто метров она остановилась. И стояла три минуты. Потом снова двинулась дальше.

— Как там объект? — поинтересовался Первый.

— Нормально, — ответил Шестой. — Только чуть нервный. И белый как смерть.

Нервный не страшно. И вполне понятно. И естественно. Нервы объясняются просто. Не каждый раз выручаешь единственную дочь. И отдаешь за это миллион наличных долларов.

Новая остановка.

Десять секунд.

Двадцать.

Пятьдесят.

Минута.

Другая…

Никого.

Машина тронулась с места. И набрала скорость. Больше чем 20 километров в час.

— Что он делает! — возмутился Григорьев.

— Психует. Психует он. Все-таки дочь. И две пустые остановки…

Словно опомнившись, словно вспомнив, что ему нельзя спешить и надо периодически останавливаться, банкир резко затормозил. Слишком резко. В задний бампер, не успев сориентироваться, врезался навороченный джип.

Раздался скрежет и звон стекла.

Машины замерли. Из джипа не торопясь вылез водитель. Молодой, коротко стриженный парень. Типичный «бычок». И два его пассажира. Такого же вида, как он Они обошли свою машину вокруг, посмотрели на разбитые фары и так же не торопясь, как вылезли, пошли к обидевшей их иномарке.

Они вразвалочку подошли к иномарке. И поманили банкира пальцем. Тот не прореагировал Он сидел словно парализованный, словно не очень понимая, что с ним происходит.

«Бычки» дернули ручки передних дверей.

— Мать моя! — ахнул Григорьев и схватился за рацию. — Всем внимание! Внимание! Объект в контакте! Камера! Камере снимать.

— Видим. Снимаем.

«Бычки» дернули ручки. Но дверцы не открылись. Тогда так же не спеша они дернули задние дверцы. Правая открылась.

Один из них наклонился и сунул руку внутрь.

Мощная, со стократным увеличением видеокамера, установленная на штативе внутри одной из авариек, фиксировала каждое движение неизвестного.

— Взял? — не понял Григорьев.

— Взял. Только непонятно, за что взял.

«Бычок» протолкнул руку дальше и открыл изнутри переднюю дверцу. И сел на переднее сиденье.

— Ничего не понимаю. Почему он «дипломат» не берет? Почему?..

— Ну что, мужик. Платить надо. За ремонт. Тысячу баксов, — сказал «бычок». — Есть у тебя тысяча баксов?

Сзади него на сиденье, в «дипломате», лежал миллион баксов.

— Ну что? Найдешь?

— У меня нет. С собой, — выдавил банкир.

— А чего же ты тогда машины бьешь? Козел. Если платить слабо?

Приятели «бычка» стояли снаружи, привалившись к иномарке, сложив руки на груди и лениво поглядывая по сторонам. И прохожие на всякий случаи смотрели по сторонам.

— Давай что есть, — сказал «бычок». — Остальное потом. Сам принесешь.

И отворотив обшлаг пиджака, бесцеремонно полез во внутренний карман банкира. Он вытащил водительские права и кошелек провинившегося водителя, заглянул внутрь, оценивая содержимое, оглянулся в поисках какой-нибудь подходящей тары, увидел на заднем сиденье «дипломат» и полиэтиленовый пакет. Сгреб пакет, вытряхнув из него содержимое на пол, и бросил свою добычу внутрь.

— Остаток завтра. Если послезавтра — пойдут проценты.

И вылез наружу. Банкир продолжал сидеть, тупо и молча глядя в ветровое стекло

— Лох, — сказал «бычок» своим приятелям. — Баксов пятьсот всего. Остальное завтра принесет.

— Что? Что там? — кричал в микрофон Григорьев. — Взяли они «дипломат»?

— Нет. «Дипломат» не взяли. В руках «дипломата» нет.

— А что есть?

— Полиэтиленовый пакет.

— А раньше был?

— Раньше не было.

— Черт!

«Бычки» сели в битый джип. И тронулись с места.

— Что делать? — спросили по радиостанции. Что делать? Что делать?? Что???

— Девочки не видно?

— Нет.

— А где они?

— В конце улицы. Набирают скорость. Могут уйти!

— Черт!

— Я не понял. Повторите. Что делать? Брать или?..

— Брать!

Джип, вырулив на осевую и распугивая встречные машины, уходил с блокированной улицы

— Давай! — махнул командир группы захвата.

Из бокового переулка задним ходом сдал «Москвич». Очень далеко сдал. Не успевший затормозить джип въехал в него правым крылом.

Машины замерли.

— Ну ты смотри! Что делают, падлы. Второй раз! — лениво выругался водитель.

— Чухня. Один хрен уже биты. А так, считай, еще кусок заработали. За те же царапины.

«Бычки» вылезли из машины. Обошли джип. Взглянули на капот и лениво пошли к «Москвичу».

— Ну ты че, козел! Доездился, — сказали они. — Готовь тысячу баксов.

— За что? — робко попробовал возразить водитель «Москвича».

— За ремонт. В натуре. Всю морду нам смял.

— Я же только правое крыло…

— А это что? — кивнули «бычки» на разбитый передок.

— Ну хорошо, — согласился водитель и полез во внутренний карман.

— Что, сразу? — удивился водитель джипа.

— Да. У меня с собой.

— Ну ты даешь, мужик, — сказал «бычок», наклонился, втолкнул внутрь салона раскрытую ладонь: — Давай.

Водитель быстро вытащил из кармана руку. С браслетом. И мгновенно застегнул его на протянутой кисти. А другой конец на баранке руля.

— Извини, деньги забыл дома.

— Ты че?! — удивился «бычок» и попытался дернуться.

Но сзади уже подбежали бойцы группы быстрого реагирования. В бронежилетах. В черных, натянутых до подбородка шапочках с прорезями для глаз. Они быстро уронили «бычков» на асфальт, ткнули им под ребра взведенные «Макаровы».

— Вы че?! — еще раз удивились «бычки».

— Что вы взяли в иномарке? — не давая им очухаться, спросил командир группы захвата.

— В какой иномарке?

— В той, куда вы садились минуту назад, — напомнил милиционер и для освежения памяти очень чувствительно ударил рукоятью пистолета в позвоночник.

— А вы что, из-за иномарки? — удивленно спросил поваленный мордой вниз «бычок».

— Из-за нее!

— Ну вы шустро! — поразился водитель джипа — Точно минута!

— Что ты делал в иномарке? — еще раз повторил вопрос милиционер И еще раз ткнул в незащищенную спину пистолетом.

— Да вы что?! Там всего полета баксов было! — возмутился бандит. — Меньше, чем вас здесь! Вы что, совсем охренели? Из-за задрипанной полусотни такой гвалт поднимать!

Подошла машина банкира. И бегом Грибов с Григорьевым

Милиционеры подтащили подозреваемого к задней дверце иномарки.

— Он? — спросили банкира.

— Он, — подтвердил тот.

— Вы брали «дипломат»? — спросил Григорьев. — Вы вытаскивали что-нибудь из него?

— Какой «дипломат»?

— Вот этот «дипломат»

— На хрена он мне сдался. Я что, домохозяйка, чтобы сумки таскать.

— Снимите с него отпечатки пальцев. И с «дипломата», — распорядился Григорьев. — И проверьте наличие денег.

«Бычка» оттащили в сторону. Щелкнули замки «дипломата», отлетела вверх крышка. Деньги были на месте.

— Мама моя! — ахнул «бычок». — А я у него по карманам шарился!

— Уведите задержанных, — приказал Григорьев.

— Слышь, начальник, а сколько там было?

— Много.

— Не, ну я по честному, в натуре. Сколько там баксов? Всего?

— Миллион, — сказал кто-то из милиционеров.

— Сколько? — потерял дар речи «бычок». — Сколько?!!

— Уведите задержанных, — повторил Григорьев.

— Слышь, начальник, я это… я в сознанку иду. Ну в смысле, что это я его хотел… — заорал задержанный. — В смысле, что взял. Миллион! Слышь, начальник, пиши протокол. Это я тот миллион… Да если я по такому делу пойду… Это же что тебе генеральское звание! Это я тот миллион! Слышишь! Я! Пиши протокол! Пиши, гад! В натуре!!

В кармане банкира заверещал мобильный телефон

— Да, — ответил он, — я вас слушаю. — И изменился в лице. — Да, я понял. Я все понял…

— Что? Что случилось? Кто звонил?

— Он звонил. Он сказал, что встреча отменяется. Потому что улица полна ментов. Он сказал, что они здесь с утра стоят. Ямы копают. Он сказал, что если еще раз. Что если еще раз — они пришлют мне ее уши. А потом голову…

Глава 20

Командиры групп стояли по стойке «смирно» Как новобранцы школы милиции на первом в их жизни строевом смотре. Генерал играл желваками. Подполковник орал в голос. Матом. На столь много досадивших ему следователей. Орал в кабинете генерала.

— Доигрались, мать вашу. Чуть не весь отдел полдня продержали в засаде! За сигаретами послать было некого! Банк едва не лишили миллиона. А толку — ноль без дырочки! Тоже мне, Пинкертоны! Хреновы!

— Мы, между прочим, вообще здесь ни при чем. Мы находимся в отпуске без сохранения содержания, — тихо возразил Григорьев.

— В отпуске? В отпуске!.. Только не без сохранения содержания, а без сохранения совести! Шерлоки, растуды вас, Холмсы…

— Но кто мог предполагать?..

— Вы должны были предполагать. Вы! Если вы сыщики, а не хвост собачий. Все управление над нами потешается. Устроили облаву, как гестаповцы в кино. Все провода перервали. Все окрестности ямами перерыли. Тоже мне, герои! Не хватило своего ума справиться — надо было помощи попросить. У соседей. Может быть, там кто посообразительней нашелся..

— Я не понимаю, почему такая паника, — попытался возразить Грибов. — Да, сорвалась операция Но ведь в силу не зависящих от нас обстоятельств. Не по нашей вине. Разве такого не случалось раньше?

— «Не по нашей…» Естественно, не по нашей… По вашей! Раздолбай.

— Товарищ подполковник. Лев Григорьевич, — подал голос генерал, — все-таки у нас производственное совещание. А вы…

— Простите, товарищ генерал Сорвался. По форме. Но по содержанию… По содержанию считаю, что за провал операции следователей Грибова и Григорьева следует наказать строжайшим образом. Чтобы другим неповадно было. Вплоть до открытия следственных мероприятии по факту допущенного превышения служебных полномочий и, возможно даже, разглашения предназначенной для служебного пользования информации…

— Ну уж ты хватил, Лев Григорьевич. Разглашения…

— А откуда в таком случае преступники могли…

— Какой информации? — не поняли следователи.

— И все же я считаю, нельзя вот так, с маху. Следует разобраться в деле самым тщательным образом. И лишь потом делать оргвыводы. Все-таки мы имеем дело с живыми людьми, а не с одними только должностями. Надеюсь, вы меня поняли…

— Так точно, товарищ генерал Понял. Но должен поставить в известность, что, как непосредственный начальник, я буду настаивать на служебном разбирательстве и наказании проявивших преступную халатность подчиненных мне работников в рамках отпущенных мне полномочий.

— Это ваше право.

— Разрешите идти?

— Идите. Все идите. Все могут быть свободны…

Находившиеся в кабинете работники потянулись к двери. Кроме допустивших преступную халатность следователей.

— Какой информации? — еще раз переспросили так ничего и не понявшие следователи.

— Оперативной информации, — ответил генерал, устало массируя голову руками. — Той, о которой преступники не должны были узнать. — И кивнул на лежащую на столе папку: — Вот, полюбопытствуйте.

— Можно? — еще раз уточнил Грибов.

— Читайте уж, — махнул рукой генерал.

Грибов раскрыл папку и пробежал по листу глазами. И сразу помрачнел. Сбоку через его плечо заглянул в папку Григорьев И тоже не развеселился.

— Когда он позвонил? — спросил Грибов.

— Два часа назад. И сказал… Все то и сказал, что вы прочитали.

Грибов с Григорьевым уперли глаза в носки ботинок. Дальше оправдываться было бессмысленно. И глупо. Дальше действительно надо было отдавать под суд. Или как минимум гнать из органов поганой метлой…

— Как же они так смогли вас? Как детей малых. Вы же не первый год в сыске. Как такое могло случиться? Что они до последней машины… Как шахматные фигуры на доске. Как же вы могли не провериться? Как могли не заметить контрслежку? Тем более такую плотную контрслежку?

— Мы проверялись, — тихо сказал Грибов, — даже более тщательно, чем обычно.

— А как они тогда вас вычислили? Как машины подсчитали? Как?!

— Не знаем.

— Не знаете… Мне ваше «не знаем» к рапорту не подшить. С меня конкретные причины требуют. И конкретные головы. Такая буча поднялась… Вернее сказать, отец похищенной девочки ее поднял. Мне звонил. И выше тоже звонил. Такого наговорил… Что я передать вам не способен. И правильно наговорил. И что еще наговорит, если они теперь озвереют и, как обещали, ему ее уши пришлют. За контакт с милицией.

Я же вас просил тихо работать, как мыши в погребе. А вы как специально…

Следователи молчали. Словно двоечники, обещавшие исправиться и получившие вместо очередной двойки кол.

— Теперь по оргвыводам. От следствия я вас, естественно, отстраняю. Наказывать за прокол, как и обещал, не буду. По полной программе не буду. По мелочи — не обессудьте. Слишком серьезный случился провал, чтобы обойтись без административных мер. Постараемся ограничиться лишением премий и отнесением присвоения очередного звания где-нибудь месяцев на десять. От всех прочих карательно-воспитательных мер как-нибудь сам отбрешусь. Если, конечно, отбрешусь.

Ну а если не отбрешусь, то мое седалище стряхнут вот с этого кресла. Несмотря на беспорочную двадцатипятилетнюю службу. Те стряхнут, кто давно на нем посидеть мечтает. Ну а ваши седалища, соответственно, с ваших стульев. Вот такие вот дела. Въехали?

— Въехали.

— Ну тогда всю информацию передайте Федорову.

— Но мы… — попытался что-то возразить Григорьев.

— Все. Будем считать вопрос закрытым! Поймите наконец, в дерьме мы — по самую маковку. И вы, и я. Помочь я вам не в состоянии. Сам качаюсь. Помочь себе можете только вы.

В общем, так. Есть у вас три дня. На все про все. Или вы находите преступника, или… все мы переходим на работу в ближайший продмаг. Грузчиками. Если возьмут. Ясно?

— Куда уж яснее.

— Три дня я вас прикрою. А больше — не взыщите. Больше трех дней я в этом кабинете и сам не просижу.

— Разрешите идти? — уже совершенно официальным тоном испросили разрешения проштрафившиеся следователи.

— Идите… Да, и вот что я вам еще советую. По старой дружбе. Постарайтесь встретиться с отцом ребенка. Так сказать, в частном порядке. Поговорите с ним. Объясните. Убедите. Попросите. На колени встаньте, в конце концов… Может, он поймет ситуацию, посочувствует и перестанет терроризировать жалобами начальство. Вы же с ним все это время в контакте были.

Попытайтесь решить это дело миром. Чтобы если не головы на плечах сохранить, то хоть время выиграть. Все поняли?

Следователи обреченно кивнули.

— Ступайте. И дай вам бог…

Следователи развернулись кругом и разом шагнули к двери.

Глава 21

Следователи сидели в машине. Потому что в кабинете не хотелось. В кабинет заходили сослуживцы и молча сочувствовали. Или молча злорадствовали. В зависимости от того, кто заходил.

В машину не заходил никто.

— Как же это вышло-то? — спросил Григорьев.

— Так и вышло. Как обычно выходит. Кто-нибудь один лопухнулся, его заметили, уцепились и размотали всю цепочку

— И обнаружили все засады?

— Да, вес сомнительно. Это же скольких топтунов надо было ставить Чтобы они в глаза не бросились.

— Никак не меньше десятка. Но тогда получается, что их было чуть ли не больше, чем нас. А нас было много.

Следователи замолчали, слушая какую-то дурацкую музыку, кричащую из автомобильного приемника.

— А может, это кто-нибудь из наших? Который знал…

— Скажешь тоже! Наши, они есть наши.

— Сейчас и наши могут стать не нашими. Время такое. Что все продается, что покупается.

— Нет Не верю. Вещдоки попользовать ну или там благодарность принять за смягчение режима содержания — допускаю. Но киднеппинг. Под такую статью никто не полезет. Это уже не погоны… И потом, откуда наши могут знать явно случайных преступников? И во имя чего рисковать? За миллион? Который преступники еще не получили? И неизвестно, получат ли.

— Ну тогда ума не приложу. Если бы они просто об операции что-то узнали, тогда понятно. Но они же каждую засаду указали! По головам.

— Это точно, что по головам…

— Ну и что будем делать? — спросил Григорьев.

— Искать продмаг. Поприличней. Где много платят и мало заставляют грузить.

— Я серьезно.

— А если серьезно, то поедем в гости к банкиру. Другого выхода на преступника, кроме как через него, у нас нет. Будем пасти его, пока шантажист снова не объявится.

— Ну да. Пустит он нас после всего этого на порог.

— Один раз пустит. У нас там магнитофон остался. А больше… а больше нам и не надо.

Глава 22

Банкир был дома. И уже не был так предупредителен, как раньше. Он не выкатывал столик с закусками. Он молча слушал извинения следователей. И не принимал извинений.

— К сожалению, в этой ситуации мы не могли ничего поделать. План операции был продуман очень хорошо Но сработала какая-то случайность Мы не знаем, какая случайность, но она сработала…

Но банкир не слушал объяснений. Он не хотел слушать объяснений. Потому что объяснениями ничего поправить было нельзя.

— Случайность? Какая случайность… — тихо говорил он. — Я же спрашивал вас, начальство спрашивал, возможно ли все это сделать незаметно. Мне обещали. Мне гарантировали. Говорили, что опыт… А теперь все насмарку. Теперь они могут пойти на крайние меры. Понимаете — НА КРАЙНИЕ! Которые… Зачем я связался с милицией? Зачем?

Жена банкира ничего не говорила. Жена банкира плакала.

— Я понимаю. Но в таких делах без помощи милиции обойтись все равно невозможно. Рано или поздно…

— Уйдите, пожалуйста. Уйдите из моего дома.

— Я, конечно, понимаю ваше горе.

— Уйдите! Оставьте нас в покое. И заберите наконец свои железки.

И банкир отбрасывал по столу магнитофон так, что отлетали соединительные провода.

— Заберите! И уйдите! Пожалуйста…

— Мы, конечно, уйдем. Но без этой аппаратуры мы не сможем установить местоположение преступников…

— Не надо нам устанавливать местоположение. Нам надо им деньги отдать. Там, где они скажут. И получить дочь. Живой получить. Вы понимаете! Живой!

Вторая, необязательная часть визита явно не задалась. Смягчить забросавшую кляузами высокое начальство потерпевшую сторону не удавалось. Впрочем, и не должно было удаться. Потерпевшая сторона имела право на эмоции. Она рисковала потерять не стулья. Она рисковала потерять гораздо большее.

Со второй частью можно было заканчивать. И переходить к обязательной первой…

Григорьев сгреб со стола бесполезный уже магнитофон, сбросил его в портфель, еще раз попытался извиниться.

— Мы постарались сделать все, что возможно…

— Я знаю, что постарались… — ответил как эхо банкир. Вторую часть фразы: «Только мотайте отсюда побыстрее», — он не произнес. И так все было понятно.

Григорьев вздохнул и встал. Но очень неудачно встал. Потому что зацепился за собственную ногу. И, падая, сильно наклонился в сторону банкира. И наверное, упал бы, если бы не уперся в него. Он уткнулся в банкира и постарался сгладить свою неловкость. Он попытался превратить банальное падение мордой в ковер в жест доброй воли.

— Мы сочувствуем вам. Держитесь! — сказал он и приобнял банкира за плечи, одновременно упершись ему лбом в грудь.

Фраза прозвучала фальшиво. А уж объятия…

Банкир двинул плечами, пытаясь стряхнуть с себя чужие руки.

— Извините. Мы сделали все, что могли. И мы вам действительно очень сочувствуем…

Банкир показал глазами на дверь.

— Там без замка. Одна щеколда.

Следователи вышли на уже знакомую им лестничную площадку. И спустились к машине. Все было, как несколько дней назад, когда прозвучал звонок вымогателя. Только теперь все было спокойно. И безнадежно.

— Ну как? — спросил Григорьев, садясь в машину.

— Мелодраматично. До слез. Ты, часом, в драмкружке не подвизался? — ответил Грибов.

— Я серьезно.

— Ну а если серьезно…

Грибов включил автомобильный приемник. И прокрутил шкалу настройки. Стали слышны голоса. Но не дикторов, заполняющих очередную музыкальную паузу. Стали слышны голоса банкира и жены.

— Ну успокойся. Успокойся, — монотонно твердил муж.

— Я не могу… Не могу… — всхлипывала жена.

— Я тоже не могу, — отвечал муж. — Так больше не могу. Достали они меня. Все говорят, обещают, клянутся, а толку — нуль. Еще одна такая неудача, и они убьют ее. Из-за них. Из-за того, что засадить пару мерзавцев за решетку им важнее, чем спасти жизнь нашей девочки! Миллион им хочется сохранить. И погоны генеральские… Грибов убавил звук.

— Если серьезно, то операция прошла успешно.

— Ну, значит, не зря обнимался, — сказал Григорьев.

Грибов запустил мотор. Отъехал в ближайший переулок. И заглушил мотор.

— Кто первый?

— Давай наудачу.

— Давай.

Григорьев достал монетку.

— Твой орел. Моя решка. Подбросил монетку. Поймал ее на руку. И открыл ладонь.

— Первый я. Остальные по порядку номеров…

— …Ну успокойся, успокойся. Больше они не придут, — бубнил голос в автомобильном приемнике. — Все будет хорошо. Только перестань плакать…

Григорьев перебрался на заднее сиденье, лег, поджав ноги, укрылся с головой случайным пледом. Затих. Но потом приподнялся и сказал героическо-киношным тоном:

— Если что случится, то… То меня не буди. Я в отпуске. Без содержания. И снова накрылся пледом.

Глава 23

На улице было темно. И в салоне машины было темно. Только изредка вспыхивала точка горящей сигареты.

Григорьев сидел на водительском месте, привалившись затылком к набалдашнику сиденья. Уже третий час сидел. Уши его прикрывали плейерные наушники. Но даже сквозь наушники был слышен храп, доносящийся с заднего сиденья. И еще были слышны голоса

— Ну хватит тебе. Может, еще все обойдется.

— Нет. Чувствует мое сердце…

— Ну не трави себя, не трави. Что будет, то будет.

— Что будет… А все из-за твоей треклятой работы. Все из-за денег. Вот они и вышли боком. Зачем нам было столько денег? Зачем?

— Что-то ты раньше об этом не говорила. Когда их тратила. Против трат не протестовала Не спрашивала «зачем?».

— Я же не знала…

— Зря не знала. Надо было знать. Там, где деньги, там всегда находятся люди, которые желают ими поживиться. За чужой счет. А где большие деньги, там их много. Это статистика, о которой надо знать. Рано или поздно…

— Но почему у нас? Почему именно мы…

— Потому что мы ничем не лучше и не хуже. Посмотри телевизор. Там только про нас. Про таких, как мы. Каждый день В криминальных сводках. Потому что у нас есть что взять. Что потребовать… К сожалению, за безбедную жизнь приходится платить.

— Но не ребенком же! Он-то при чем?

— Да, ребенком — это перебор. Ребенок не должен участвовать в чужих разборках. Ребенок — это беспредел.

— Ты хочешь сказать, что это из-за твоих дел… Что ты догадываешься, кто это мог быть?

Григорьев напрягся. И добавил громкости Чтобы заглушить храп.

— Ничего я не хочу сказать. То есть разборки, конечно, есть. И недовольные есть Недовольные всегда есть. Но никого, кто бы мог… Никого! Это кто-то посторонний. Кто-то совсем чужой. Ну успокойся, успокойся…

Григорьев убрал громкость и посмотрел на стекло наручных часов. Маленькая стрелка переваливала через цифру три. Три часа ночи.

«Интересно, когда они устанут? И уснут? — подумал следователь, глядя на единственное светящееся во всем доме окно. — Если вообще уснут».

Во двор, через арку, нетвердой походкой вошел прохожий. И направился к машине. Григорьев плавно сполз по сиденью вниз. Толкнул в ногу громко спящего напарника. Тот открыл глаза и на всякий случай потянулся правой рукой к левой подмышке.

— Тс-с! — поднял палец к губам Григорьев. И замер.

Прохожий наткнулся на капот машины, очень удивился неожиданному препятствию, пробормотал что-то насчет того, что понаставили чего-то такого на дороге, и пошел себе дальше.

Отбой. Ложная тревога.

Грибов упал и уснул. Григорьев выпрямился и снова прибавил громкость.

В наушниках звучал плач. Один только плач…

На часах было одиннадцать минут четвертого. Через час с небольшим, если ничего не произойдет, можно будет разбудить храпуна. И занимать нагретое им место…

Глава 24

Возле банка стояла машина. Вернее, далеко от банка стояла машина. Потому что возле банка ее присутствия бы не поняли. Там отстаивались совсем другие марки. Иномарки. Которые у них по карману не каждому их банкиру.

— Не, ну ты смотри, «мерс» на «мерсе», — лениво удивлялся Григорьев. — И «Вольво» погоняет. А налоговая полиция жалуется, что не знает, каким образом контролировать реальные доходы граждан Которые уклоняются.

— А это не граждане.

— А кто?

— Банкиры. Граждане те, с которых каждый месяц двенадцать процентов, как груши с дерева. И еще пени за не уплаченную в срок квартплату.

— А с этих?

— А эти всегда в убытке. Они так считают, что им государство остается должно. И платят. Из тех денег, что собирают с граждан.

— Еще «шестисотый», — показал Григорьев. — Откуда они только в таком количестве берутся?

— Из магазинов. В Московской области покупается новых «Мерседесов» больше, чем во всей Европе, — сказал Грибов.

— Иди ты?!

— Установленный и не скрываемый покупателями факт.

— Не понимаю. Зачем им иномарки? К ним же запчастей — днем с огнем…

— А у них с запчастями проблемы нет. Они, когда у них подфарник бьется, сразу идут и новый покупают. «Мерседес»…

Следователям было скучно. Следователи сидели в потрепанных «Жигулях» и лениво жевали бутерброды. С ливерной колбасой. Наблюдая проезжающие мимо машины.

— Вон та тоже ничего себе.

— Иномарка?

— Какая иномарка? Девчонка вон та. Которая из иномарки вышла.

— Эта скорее ничего тебе

— Почему это ничего мне? — возмутился Григорьев.

— Потому что из иномарки вылезла и в «Жигули» не полезет.

— Это еще надо посмотреть.

— И смотреть нечего И не на что. Неинтересен ты ей.

— Это почему это?

— Потому что их у нас тоже приобретается больше, чем во всей Европе. А у тебя зарплата меньше, чем стоит косметика на ее лице.

— Ты думаешь?

— Знаю. Так что ты лучше смотри на тех, кто из троллейбусов выходит…

В динамике приемника хлопнула дверь.

Следователи замолкли.

В динамике хлопнула еще одна дверь и зазвучали голоса. Управляющего банком. И его заместителя.

— Здравствуйте.

— Добрый день

— Что у вас нового?

— Ничего нового. И хорошего тоже ничего. И наверное, уже ничего не будет Боюсь, они просто не дождутся. И убьют дочь.

— А что милиция?

— Здесь нужна не милиция. Нужны деньги.

— Деньги нужны всем И всегда.

— Мне они нужны больше других.

— Миллион?

— Больше.

Следователи переглянулись.

— Ситуация изменилась. Из-за того, что… В общем, изменилась. Теперь он требует в два раза больше.

— Вряд ли сможем вам помочь. Таких денег у банка нет. Впрочем, и меньших нет.

— Но у нас прошла одна сделка. Доход от которой составил большую сумму. Гораздо большую. В наличном расчете…

Голоса умолкли. Надолго умолкли.

— Сколько вам надо?

— Миллион девятьсот. Остальные я достал сам. Под залог квартиры и машины.

— Отсюда следует, что вернуть их вы не сможете?

— Вернуть не смогу. Но* я постараюсь их не потерять.

— Не понял.

— У меня есть к вам одно предложение. Которое может спасти мою дочь и уберечь ваш капитал.

— Какое?

— Преступникам нужны деньги. Получив их, они отпустят ребенка. Причем сразу же, как увидят деньги. И если не дать им их употребить в дело…

— Вы хотите всучить им «куклу»? То есть показать доллары, а отдать ксерокопированные бумажки?

— Нет, я не смогу всучить им бумажки. Доллары должны быть настоящими. Потому что они наверняка их пересчитают. И наверняка проверят. Хотя бы выборочно. И уже не выпустят из рук. Но эти доллары могут быть мечеными. И тогда по их следу мы сможем выйти на преступников.

— Каким образом меченные?

— Радиомаяком. В одной из пачек будет спрятано радиопередающее устройство. А у сопровождающей меня охраны — радиоприемное. Когда передача состоится, они смогут проследить преступников, куда бы они ни направились. При этом сами оставаясь невидимыми.

— А почему бы тот же самый план не предложить милиции?

— Милиция не будет работать по нашим планам. И не согласится выпустить из рук деньги. Даже на несколько минут. Потому что в случае неудачи не сможет компенсировать их утрату. А самое главное, милиция не может гарантировать соблюдения тайны операции. В милиции кто-то работает на преступников. По крайней мере, преступники знают все, что знает милиция. И значит, информация уходит от них.

Следователи даже поперхнулись. Так жестко была сформулирована проблема.

— А где гарантия, что деньги не потеряет наша охрана?

— Стопроцентной гарантии нет. Но есть высокая степень вероятности, что этого не случится. Деньги будут переданы из рук в руки и в тех руках останутся. Вместе с маяком. Там, где будет происходить передача, преступники вряд ли решатся проводить долгое исследование. Скорее всего постараются как можно быстрее его покинуть и добраться до своего логова. На подходах к которому наша охрана сможет их остановить. Ну или, если их будет много, запросить помощи милиции.

Кроме того, даже если вдруг представить, что по каким-либо причинам радиомаяк перестанет работать, место встречи буду знать я. И успею сообщить его вам.

— А если…

— Если они не захотят отдать заложницу, если ее уже нет… и если они решат избавиться от меня, как от ненужного им свидетеля, то вы все равно будете знать их местонахождение. Вы почти ничем не рискуете. Рискую один только я. Мне нужны доллары Настоящие доллары И все доллары. Чтобы показать их и забрать свою дочь. Они нужны только на это малое мгновение. А потом вы сможете вернуть их обратно…

— Хорошо Я обдумаю ваше предложение. И посоветуюсь с начальником службы безопасности. Надеюсь, время терпит?

— Время терпит. Но не далее чем до завтрашнего утра.

— Передача должна состояться завтра?

— Нет Завтра я должен получить сообщение о времени и месте встречи. Если завтра я не скажу «да», послезавтра деньги уже не понадобятся…

В динамике захрустели шаги и хлопнула дверь.

— Значит, они все-таки вышли на него, — сказал Грибов. — Каким образом? Ведь мы же прослушивали все его разговоры!

— Не все. Мы не прослушивали его разговоры до того, как поставили микрофон. Кроме того, сообщение могло прийти как-нибудь иначе. Например, быть подброшено в почтовый ящик. Или просунуто под дверь. Или под «дворник» автомобиля. Как тогда, в самый первый раз.

В конце концов, не важно, как они вышли на связь. Важно, что они вышли на связь. Что они продолжают торговлю. И это значит…

— И это значит, что в ближайшие дни они назначат встречу. Это значит, что мы вышли на прямой след…

— Не мы вышли. Они вышли. А мы только заметили их следы. К сожалению, эту партию ведем не мы. Эту партию ведут они. Пока всухую…

Глава 25

Из дома банкира выносили мебель. Очень хорошую мебель. Купленную совсем недавно. Мебель грузили на грузовики и везли к ближайшей толкучке, где загоняли за половину цены.

Банкир продавал все, что покупалось. Он продавал ковры, стоящую на них мебель, и квартиры, и дачи, в которых эта мебель стояла на коврах.

— Как же мы теперь? Как теперь жить будем, без дома? — тихо спрашивала жена.

— Тебе нужен дом или дочь? — жестко ставил вопрос банкир.

— Дочь.

— Тогда у нас не останется ничего. Тогда мы будем жить с ней на съемной квартире. В хрущевке. Лучше с дочерью в хрущевке, чем без нее в этих хоромах.

Мне нужны деньги. Все деньги, которые можно только добыть. Нужны сейчас. Если я не пожертвую всеми принадлежащими мне капиталами, мне никто не даст недостающий до полной суммы и гораздо больший остаток. Люди не подают зажиточным нищим. Люди подают только нищим нищим.

Жена обреченно кивала головой.

— Ничего. Деньги дело наживное. Я достаточно крепко стою на ногах, чтобы вернуть все сторицей. И вернуть очень быстро. Капиталы хранятся не в кошельках. Капиталы хранятся в головах. А голова у меня пока еще на плечах.

Глава 26

Вымогатели позвонили на следующее утро.

— Да, — сказал банкир. — Да. То, что вас интересует, у меня есть… В полном объеме…

Да. Я буду один.

Где?.. Хорошо. Я запомнил… Когда?.. Мобильный телефон? Зачем телефон?..

Хорошо. Я понял. Я буду ждать вашего звонка в условленном месте, в машине, в двадцать два часа.

Григорьев убавил громкость.

— Значит, сегодня. В двадцать два часа будет звонок. И уточнение места, куда следует привезти назначенную сумму. Умно действуют. Не оставляют возможности для маневра. Время и место. И попробуй опоздай!

— А ты не опаздывай.

— Я-то не опоздаю. Лишь бы они не опоздали…

Глава 27

В 21.30 из банка в сопровождении начальника службы безопасности и двух охранников вышел банкир С большим пластиковым «дипломатом» в правой руке.

Он подошел к своей, вернее, уже почти не своей, потому что заложенной, машине, бросил «дипломат» на заднее сиденье, поднял все стекла, закрыл все двери на защелки, махнул рукой сопровождающим и тронулся с места.

Начальник службы безопасности тоже махнул рукой и сопроводил машину взглядом.

— Ты смотри, решились! — сказал Григорьев.

— Похоже, решились.

— И что мы теперь будем делать?

— Пока сопровождать.

— А дальше?

— И дальше сопровождать.

— А когда он приедет на место?

— Когда приедет на место, по обстоятельствам.

— Может, начальству сообщим?

— Ну да. По второму кругу комедию затевать? Мы даже не знаем, куда он едет. Может, на загородный пикник. А в «дипломате» у него колбаса и водка Хороши мы тогда будем, пригнав к его столу два взвода спецназовцев.

— Тогда конечно Тогда водки на всех не хватит

Начальник службы безопасности сопроводил машину взглядом, не спеша повернулся, открыл и закрыл дверь и… спринтерским рывком преодолев несколько коридоров и лестниц, вывалился с противоположной стороны в огороженный со всех сторон забором двор.

Во дворе под парами стоял банковский микроавтобус с распахнутыми дверями. В которые и впрыгнул начальник.

— Ну что? — спросил он. — Есть сигнал?

— Есть сигнал. Сигнал устойчив, — ответил оператор в наушниках. — Удаление двести метров.

— Все на месте?

— Все.

В микроавтобусе, на сиденьях и друг на друге, расположились охранники. В бронежилетах и с автоматами в руках.

— Разрешение на оружие не забыли?

— Не забыли.

— Ну, тогда ходу! Микроавтобус сорвался с места.

— Удаление четыреста метров, — доложил оператор.

— Четыреста и держи, — распорядился начальник, натягивая на себя бронежилет. — Ни дальше, ни ближе. Ближе могут срисовать.

Микроавтобус и еще один резервный, взятый на случай поломки первого, микроавтобус вырулили со двора банка.

В 21.55 машина банкира остановилась в условленном месте. Он вытащил мобильный телефон и положил его на панель управления.

В ста метрах от него, возле пивного ларька, притерлись к тротуару ничем не приметные «Жигули». Из которых вылез такой же, как они, ничем не примечательный парень и встал в очередь. Водитель из машины не выбрался. Водитель остался на своем месте.

Еще в двухстах метрах от пивного ларька замер микроавтобус с наглухо зашторенными окнами.

— Будем ждать, — сказал начальник службы безопасности.

— Мотор глушить? — поинтересовался водитель автобуса.

— Нет. Мотор пусть работает. В 22.05 банкир поднял трубку мобильного телефона.

— Да, — сказал банкир, — хорошо. Буду.

— Почему он молчит? — удивился начальник службы безопасности. — Мы договаривались, что он продублирует сообщение вслух. Для нас.

— Разволновался, — предположил кто-то из охранников.

— Странно…

— Я не все расслышал, — сказал в динамике голос банкира, — повторите еще раз. Перекресток Поселковой и Строительной? Я правильно понял? Тогда все. Еду.

— Перекресток Поселковой и Строительной, — сказал начальник безопасности, — знаешь?

— Знаю, — ответил водитель, — будем там через десять минут. Раньше его.

— Раньше не надо. Надо вслед за ним. Трогай.

— Какое расстояние?

— Расстояние прежнее — четыреста метров.

Банкир вырулил на дорогу.

— Ё-моё! — хлопнул себя ладонью по лбу один из любителей разливного пива. — Я же тару забыл. И деньги! — И выбежал из очереди с криком: — Я за тем мужиком в шляпе занимал! Скоро буду!..

«Жигули» сорвались с места.

— Я не стал стоять Хреновое у них пиво, — сказал Григорьев.

— С чего ты взял?

— У мужиков отрыжка бочкой пахнет.

«Жигули» пропустили вперед несколько машин и влились в автомобильный поток.

— Куда едем?

— Перекресток Поселковой и Строительной.

Иномарка, выкатив в левый крайний ряд, уходила вперед. За ней, в пределах прямой видимости, — «Жигули». За «Жигулями», уже ничего не видя, но слыша радиосигнал, — микроавтобус. За ним — еще один.

— Ты не сильно отстал? — обеспокоенно спросил Грибов.

— В самый раз. Ближе опасней. Примелькаться можем.

Неожиданно иномарка вильнула в правый ряд и притерлась к бортовому «ЗИЛу» И засигналила правый поворот.

— Что он делает? — удивился Григорьев.

— Откуда мне знать, что он делает? Это его надо спрашивать, что он делает!

«ЗИЛ» затормозил у светофора. Иномарка затормозила возле «ЗИЛа» Стекло водительской дверцы поползло вниз. Из салона высунулась рука, размахнулась и бросила какой-то предмет. Очень удачно бросила. Прямо в кузов грузовика.

— Он что, кому-то машет?

— Никому он не машет. Он «ЗИЛ» грузит.

На светофоре зажегся зеленый свет. Грузовик проехал прямо. Иномарка свернула вправо и резко набрала скорость.

Иномарка резко свернула на боковую улицу.

— Ничего не понимаю. Если ему на Поселковую, то надо ехать прямо!

— Ну, значит, ему не на Поселковую! — зло ответил Грибов.

Иномарка сделала еще один поворот в проулок. И замерла.

— Проскакивай, — тихо сказал Грибов, — и тормози возле киоска.

— Возле какого киоска?

— Возле любого киоска! К перекрестку подкатил микроавтобус.

— Как сигнал?

— Сигнал читается хорошо.

Микроавтобус дождался зеленого огня и проехал прямо. Прямо за перекресток.

— Что-то он перестал спешить, — удивился оператор.

— Ну и правильно делает, что перестал Не хватало ему еще влететь в ДТП. С такими деньжищами…

* * *

— Ничего не понимаю! — еще раз сказал Григорьев — Зачем он повернул? Зачем остановился? Что он бросил в ЗИЛ?

— Радиомаяк он бросил! — ответил Грибов.

— Какой радиомаяк?

— Приведения. Как на аэродромах. Которые на себя самолеты выводят. Маяк у него был. Для охраны. Чтобы они его не потеряли. И чтобы он их прямиком к вымогателям вывел.

— А зачем же тогда он?…

— За тем самым! Чтобы с хвоста их сбросить. И гарантированно дочь получить. Без стрельбы и прочих непредвиденных эксцессов. За два миллиона долларов.

Не поверил он, что они в последний момент в его расчеты с преступниками не встрянут. Что решатся деньги из рук выпустить. Подстраховался.

— Значит, когда он все это, с радионаблюдением и охраной, придумывал и предлагал, он…

— Он ничего этого делать не собирался. А собирался делать совсем другое. Он собирался только получить деньги. Потому что ни на каких других условиях ему бы их не дали. А так — дали! Он блефовал, зная, что у него нет другого выхода. Он обставил их. Обвел вокруг пальца. И нас обвел.

Теперь он где-нибудь в заранее определенном месте передаст деньги и получит дочь.

— Но как он их отдаст? Потом отдаст? У него же ничего не осталось. Даже квартиры.

— Как-нибудь отдаст. Или не отдаст. Не убьют же его за них. Пропавшие деньги уже не деньги. Не станут они после драки кулаками махать. Спишут на убытки…

* * *

— Приближение триста метров, — доложил оператор.

— Отлипни. Не хватало еще, чтобы нас в последний момент засекли, — приказал начальник службы безопасности. — Потом, когда остановится, приблизимся. Не будет же он деньги на ходу передавать.

— А если они, когда мы приблизимся, нас заметят?

— Потом пусть замечают. Потом уже поздно будет…

* * *

Иномарка малым ходом вырулила из переулка.

— Вон он! — сказал Григорьев. — Вылез из своей берлоги.

Иномарка свернула направо и проследовала мимо «Жигулей». Сидящий за рулем банкир был бледен как сама смерть. По лицу у него густо стекал пот.

Нелегкое это дело у собственного банка умыкать миллионы.

— Поехали.

— Погоди Пусть оторвется, чтобы нас случайно не заметил

— Не заметит. Он теперь микроавтобусы высматривает. А не нас. Если вообще что-нибудь способен высматривать. Если у него от пережитого стресса инсульт не случился.

«Жигули» снова пропустили вперед несколько машин, отгораживаясь ими, словно ширмой, от возможного наблюдения

Поворот направо.

Еще поворот.

Налево.

Прямо.

Светофор.

Иномарка притормозила. Хотя зеленый свет разрешал проезд.

— Похоже, он еще и дальтоник, — хмыкнул Григорьев.

Зеленый свет потух. Загорелся красный.

От ближайшей арки к машине быстро подошел человек.

— Внимание! Контакт! — напряженно сказал Григорьев.

— Вижу!

Человек подошел, открыл заднюю дверцу, что-то сказал и вытащил «дипломат».

— Вот оно и свидание!

— Если это свидание, то они кролики.

— Почему кролики?

— Потому что свидание очень быстрое!

Человек с «дипломатом» отошел на тротуар и направился к арке, из которой только что вышел. Иномарка проехала за светофор.

— Расхождение объектов! Что будем делать?

— Разделяемся! Ты банкира с дочкой. Я — «дипломат».

— Понял! Разделяемся.

Грибов быстро открыл дверцу и выпрыгнул наружу. Прошел до близкого киоска Союзпечати, секунду постоял возле стеклянной витрины, осматриваясь, что-то такое вспомнил, наверное, про очередь, занятую за пивом, и двинулся под арку.

Человека с «дипломатом» во дворе не было.

Или подъезды, или проходной двор, быстро прикинул Грибов. Подъезды вряд ли, не станут они с такой суммой хорониться в ближнем убежище. Значит, подъезды побоку. Надо искать проходной двор.

Он быстро пересек двор. Увидел еще одну арку. И еще один двор. Из которого был выезд на соседнюю улицу.

И еще он увидел человека с «дипломатом», который садился в старенький «Москвич».

— Черт!

Теперь надо было действовать очень быстро. И очень решительно. Теперь нужно было добывать колеса. Желательно четыре. Любой ценой добывать.

Грибов быстро осмотрелся вокруг. «Волга» с пассажирами. Грузовик с грузчиками. Два пустых «жигуля»…

Все не то. Все мимо.

Еще «Москвич» с мужчиной за рулем. И еще «жигуль». В который садится женщина. Между мужчиной и женщиной, конечно, выбирают женщину. Из-за компании.

Теперь главное ее не испугать. Быть галантным и обаятельным. Обаятельным мужчинам женщины прощают любое преступление. Даже изнасилование.

Грибов поправил костюм и побежал к облюбованным «Жигулям».

— Вам помочь?

— В чем? — удивилась женщина.

— Например, подержать ваши авоськи. Которые не к лицу держать такой леди!

— Очень любезно с вашей стороны, — улыбнулась женщина, — можете подержать. — И повесила на предложенную Грибовым руку три, килограммов по пятнадцать каждый, пакета.

— Хм!

— Я, знаете, всегда стараюсь запасаться продуктами на неделю вперед. Чтобы лишний раз по магазинам не ходить, — пояснила она, открывая переднюю, а потом заднюю дверцу.

— Это характеризует вас еще и как умную хозяйку, — отвесил еще один комплимент Грибов, бросая сумки на заднее сиденье.

— Спасибо вам.

— Вам спасибо, — сказал Грибов, садясь на водительское кресло, хлопая дверцей и запуская мотор.

— Как вы… — единственное, что смогла сказать женщина. Потому что переход от галантного кавалера к банальному угонщику был слишком стремительным. Потому что даже трудно было поверить, что этот вежливый и приятный во всех отношениях мужчина способен лишить ее движимости. Что он не шутит.

Правда, еще пять-десять секунд, и эта вера должна была появиться. И проявиться громким, истеричным криком и лихорадочным цеплянием наманикюренных пальцев за задний бампер.

Грибов нажал на педаль газа и лихо развернулся, подъехав к женщине правой дверцей.

Истерического крика не последовало. Женщина никак не могла решить, что это — все-таки угон или такое особое заигрывание? И на всякий случай молчала. Женщины всегда из двух зол выбирают более приятное.

— Ну вы едете или нет? — спросил Грибов.

— Что?..

— Я спрашиваю, вам машина не нужна? Если не нужна — то стойте. Если нужна — то садитесь. Я очень спешу.

— Куда? — автоматически спросила женщина.

— На свидание. С вами. И широко распахнул дверцу. И так же широко улыбнулся.

— Если вам будет очень страшно, вы покричите возле первого же поста ГАИ. Договорились?

Нет, раз улыбается, значит, не угоняет. Значит, заигрывает.

И женщина решительно села в машину. В свою машину. На пассажирское сиденье.

— Между прочим, меня зовут Грибов, — сказал Грибов, срывая машину с места.

— А я думала, Угонщик.

— Нет. Я не краду автомобили. Я краду их хозяек. На их автомобилях. Если они так же очаровательны, как вы.

Далеко в конце улицы замаячил багажник «Москвича».

Теперь не уйдет. Теперь можно не спешить.

— И куда мы едем? — спросила женщина.

— С вами хоть на край света.

— На край света бензина не хватит, — показала хозяйка машины на приборный щиток.

— В поездках на край света важен не результат, а процесс. И компания.

— Процесс вам рано или поздно обеспечен По статье за угон автотранспорта. Обещаю вам это как работник правоохранительной системы. Как практикующий адвокат.

— Спасибо, что не следователь.

— Ну, следователя вам, при ваших привычках, не миновать.

— С таким адвокатом мне никакой следователь не страшен…

Впереди идущий «Москвич» вырулил к бровке и остановился.

— Вы знаете, вы убедили меня в порочности подобных противозаконных проступков Как адвокат. И как женщина. Я, наверное, раскаюсь и навсегда оставлю свое мелкоуголовное прошлое. Ради бедной, но честной жизни полноценного члена общества.

Из «Москвича» вылез человек с «дипломатом».

— Когда оставите? — игриво спросила женщина.

— Вот сейчас и оставлю. Немедленно, — решительно заявил Грибов, открывая дверцу. — До свидания. И спасибо за ослепительную компанию.

— И это все? — как-то даже разочарованно спросила женщина.

— Все. Или вы все-таки хотите отдать мне свою машину?

Человек с «дипломатом» остановился на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Словно решая, в какую сторону ему пойти.

— Еще раз спасибо за приятную компанию, — поблагодарил Грибов и протянул навстречу женщине руку. В которую та, чуть поколебавшись, вложила свою.

— Был бы признателен за домашний телефон. Дабы поставить в известность о вашем производственном подвиге вашего мужа.

— У меня нет мужа.

— Тогда ваших родителей

— Родителей?

— Тогда вас.

— Но мне нечем писать.

— Печально, что судьба людей порой зависит от отсутствия или наличия под руками банального карандаша.

Человек с «дипломатом» наконец на что-то решился и зашагал в сторону ближайших домов.

— Впрочем, мне довольно будет номеров вашей машины. Которую я, если бы не мое раскаяние, готов был бы угонять каждый день.

Все, теперь нужно было спешить. Теперь не было необходимости изображать болтающего с пассажиркой случайно остановленной машины прохожего.

Впрочем, с очень симпатичной пассажиркой. И с очень легко запоминающимися номерами. Принадлежность которых очень нетрудно установить у знакомых ребят в ГАИ..

Глава 28

Банкир остановил свою машину в десяти кварталах от того перекрестка, где отдал деньги. На той же самой улице.

Он остановил ее и ждал полчаса. А потом еще полчаса

Он выходил из салона и бродил вокруг иномарки И стоял, навалившись на ее капот. И курил сигарету за сигаретой.

Он так ничего и не дождался.

И поехал домой.

Григорьев подрезал его через полтора километра. Он бросил свои «Жигули» поперек дороги и вышел из машины.

— Вы? — спросил банкир.

— Я.

— Что вам еще от меня нужно?

— Узнать, почему вы отдали им деньги.

— Потому что я не верю, что вы способны что-то сделать. Потому что мне нужна живая дочь, а не приговоренные к расстрелу преступники. Или помилованные преступники, которые через пятнадцать лет выйдут на свободу. И будут пить и жрать. Когда моя дочь…

— И где теперь ваша дочь?

— Скоро будет.

— Когда?

— Они велели ждать в условленном месте. Час. И через час возле телефона, если они не подойдут ко мне там. Они обещали пересчитать деньги и, если все будет нормально, сказать, где ее можно забрать.

— И вы им верите?

— Да! Потому что мне больше некому верить. Потому что мне ничего не остается, как верить. И надеяться.

В кармане Григорьева зазуммерил мобильный телефон.

— Это я, — сказал в трубку Грибов.

— А я думал, он.

— Кончай шутить. Я нашел их. Слышишь? Я нашел их. Я повис у них на хвосте.

— Я все понял, — ответил Григорьев. — Я очень рад. Очень. Понял. Надеюсь, тебя не зафиксировали?

— Нет. Все чисто.

— Отлично. Говори адрес… Запомнил. Буду через сорок минут. Жди.

— Это что-то по моему делу? — настороженно спросил внимательно прислушивавшийся к разговору банкир.

— Нет, — ответил Григорьев, — уже не по вашему. Уже по нашему.

Глава 29

Легко сказать — жди. Жди — это еще хуже, чем догоняй. Правда, чуть лучше, чем убегай. Но все равно очень нервно. И очень неудобно, особенно когда приходится ждать в малоприспособленном для этого месте. Например, в мелких, не по росту, кустах. В которых если и возможно стоять, то только скрючившись чуть не в три погибели. Стоять уже полчаса.

Грибов посмотрел на часы.

Вернее, уже тридцать пять минут.

Что и говорить — не повезло с местом. Вокруг располагались личные дома. И заборы, окружающие эти дома. Ничего, кроме заборов и домов. И этих вот чахлых кустов. Больше, как в них, прятаться было негде. В любом другом месте Грибов привлекал бы всеобщее внимание, как муха в стакане тостующего. Приходилось стоять в кустах…

— Песик. Куда ты, песик? — закричал издалека женский голос. — Ну погоди же ты, песик. Ну не тяни так сильно.

Из-за угла ближайшего забора вышла пожилая женщина. С собакой. Породы сенбернар.

— Ну песик. Ну нельзя же так. Ну потерпи маленько.

Но песик ростом с женщину рвался с поводка.

— Ну хорошо, хорошо, иди погуляй. Григорьев почувствовал нехорошее. Интересно, куда она хочет отправить погулять своего «песика»? Если кругом ничего нет.

Бабушка отправила погулять песика в кусты. В единственные, которые здесь были.

«Все! — понял Грибов. — Сейчас меня будут кушать. А то, что не смогут скушать, надкусают». И зажмурился.

Но сенбернар не собирался никого кусать. У сенбернара были другие задачи. Противоположного свойства.

Сенбернар подбежал к кустам и, радостно поскуливая, задрал заднюю ногу. Грибов почувствовал, как в его ботинки ударила мощная струя.

«Интересно, зачем простым гражданам содержать таких больших собак? — подумал он. — И еще интересно, сколько литров воды они выпивают за сутки?»

— Песик! Иди ко мне, песик! — позвала бабушка.

«Иди. Иди, песик! Иди к… бабушке…» — попросил про себя Грибов.

Но пес не желал уходить. Пес стал принюхиваться, чем там пахнет в кустах. Но в кустах уже ничем интересным не пахло. Только собачьей мочой.

— Иди ко мне. Смотри, что я тебе дам…

Сенбернар вильнул хвостом, грозно тявкнул и побежал к своей хозяйке получать кусочек сахару.

Грибов переступил на сухое.

«Если уволят из органов, в грузчики не пойду. Пойду в собачники, — твердо решил он про себя. — Или в ветеринары…»

На подходах никого не было. Стараясь не высовываться, потерпевший от четвероногого недруга снял ботинки, снял и выжал носки. И низ брюк. Стало чуть суше. Но ничуть не лучше.

Ну, теперь все! Теперь приедет Григорьев, и все их отделение и еще несколько отделений будут рассказывать эту историю много лет.

Теперь Грибову уже почему-то не хотелось, чтобы напарник приехал как можно скорее. Теперь он был совсем не против, чтобы тот задержался.

Ну не собачья ли работа! Не будь те собаки лишний раз помянуты!

Григорьев приехал через десять минут.

Он остановил «Жигули» в названном месте, с озабоченным видом вылез из салона, поднял капот и склонился над мотором. Грибов негромко свистнул. Григорьев, шаря глазами по земле, пошел искать какую-то понадобившуюся ему для ремонта мотора проволоку.

И подошел к кустам.

— Ты здесь?

— Здесь.

Григорьев протиснулся внутрь зарослей.

— Ну, что там у банкира?

— Ничего хорошего. Кроет нас почем зря.

— А деньги?

— Отдал. Считает, что это поможет спасти дочь.

— Это вряд ли. Им теперь девочку возвращать не резон. Деньги уже у них. А физиономий их, кроме нее, никто не видел. Зачем им рисковать?

— Я ему то же самое говорю. А он знай свое талдычит: «Мне денег не жалко. Мне дочь нужна».

— Дурак.

— Да нет, просто сильно расстроенный.

— Слушай, а чего здесь так псиной пахнет?

Грибов недоуменно пожал плечами. И на вопрос не ответил.

— Ну и куда девался наш клиент?

— Видишь дом?

— Вижу.

— Пятьдесят минут назад зашел вон в ту калитку.

— Один?

— Один.

— С «дипломатом»?

— С «дипломатом».

— И больше не выходил?

— Нет. Замер, как хорек в норке.

— И что мы теперь будем делать?

Грибов показал на забор. И показал пальцами шаги.

Григорьев осмотрелся.

Забор был высокий — метра три. Капитальный. Из плотно пригнанных друг к другу досок. Ни дырочки, ни щелочки. И без сигнализации, если судить на первый взгляд.

— Сигнализации нет. Я к самому забору подбирался, — подтвердил Грибов.

— Значит, говоришь, нет… А если охрана?

— А мы аккуратно, на цыпочках.

— На цыпочках?.. — Григорьев поморщился. — Слушай, давай в сторону отойдем, а то так псиной несет — не продохнуть.

— Не поможет, — уверенно заявил Грибов.

— Почему?

— Здесь везде так пахнет.

— Умеешь же ты места выбирать.

Снова внимательно посмотрел на забор. Который предстояло форсировать.

— Может, наших предупредим? На всякий случай.

— Уже предупредил, — ответил Грибов. — Попросил дежурного, чтобы он, если мы через три часа не перезвоним, послал по этому адресу оперативную машину.

— А почему не сразу?

— Потому что незачем сразу. Нет веских причин. Но есть официальное отстранение от дела

— Да. Ложный вызов нам не простят.

— Не ложный — тоже

— Ну что? Давай попробуем подойти поближе?

Подойдя, увидели все то же самое — ровный, без дыр и удобных уступов капитальный забор.

— Как внешний, вокруг зоны, — оценил качество постройки Григорьев, поковыряв ногтем между досок. — Без коловорота не обойтись.

— А мы с помощью техники, — вытащил из кармана небольшое дамское зеркальце Грибов. Он всегда таскал его с собой, как очень полезную вещицу. Не для самолюбования — для нужд сыскного дела. Если, конечно, уметь им пользоваться.

— Дай вон ту ветку.

Грибов расщепил конец поданной ветки и вставил туда зеркальце. Потряс палкой. Зеркальце держалось.

— Отслеживай тылы, — приказал он, пододвигаясь к забору.

— Все чисто, — оценил обстановку Григорьев.

Зеркальце медленно поползло вверх. До среза забора. Замерло. Слегка наклонилось. Прокрутилось вокруг своей оси.

— Дом одноэтажный, кирпичный, — тихо сказал Грибов, — высокий полуподвал. Света нигде не видно. Охраны тоже. Вообще никаких признаков жизни. Запустение.

— Похоже, дом считается нежилым.

— Похоже.

— Лезем?

— Как любит говаривать известный нам подполковник — если только под вашу персональную ответственность.

— Под нашу. Под чью еще?

Григорьев вздохнул, привалился спиной к забору, расставил, упер в землю ноги, соединил руки в замок.

— Лестница подана. Извольте лезть, пожалуйста.

Грибов задрал правую ногу, встал ею на ладони. Руками ухватился за плечи напарника.

— Ап! — нагло, по-цирковому скомандовал он.

И выпрямился в рост.

Григорьев поднял его до уровня лица. Своего лица. Так, что ботинки уперлись ему почти в самый подбородок. И громко зашмыгал носом.

— Что у тебя там опять? — спросил сверху Грибов.

— Псина! Опять псиной пахнет.

— Я же тебе говорю, здесь везде пахнет. Местность такая…

— Везде, говоришь? — зловеще переспросил Григорьев, морщась, вертя из стороны в сторону головой и гадливо поводя плечами. — Местность, говоришь, такая…

— Ну ты чего елозишь? Я же свалиться могу! — возмутился Грибов.

— Ниже, чем ты пал, ты уже не упадешь. А от чего я еложу, я тебе после скажу. Когда слова подберу. Кинолог хренов…

Грибов оседлал забор. Подал вниз руки.

Григорьев опасливо от них шарахнулся.

— Ты о чем таком думаешь? — возмутился Грибов.

— Откуда я знаю, может, ты душ принимал.

Грибов сильно потянул напарника на себя. Тот, упираясь подошвами в забор, подтянулся на руке, ухватился, отжался от верха забора, перекинул через него ногу. И сел рядом с Грибовым.

— Падаем?

— Падаем.

Сыщики спрыгнули на землю. Пригнулись. Пробежали несколько шагов вперед. Скрылись за стволом дерева.

— Тихо?

— Вроде тихо.

— Ну, тогда пошли.

Но пройти следователи смогли совсем немного. Буквально несколько метров. И встали как вкопанные.

Со стороны дома им навстречу бежала огромная собака. Очень целенаправленно бежала, сверкая выкаченными глазами и оскаленными клыками. Каждый — величиной с десятисантиметровый гвоздь.

Собака подбежала и, капая слюной, села рядом. Сторожить два найденных ею куска мяса.

— Слушай, у тебя с собой ливерной колбасы нет? — спросил Грибов одними губами.

— Есть. У меня ты есть…

Сыщики продолжали стоять, боясь пошевелиться. Собака продолжала сидеть, поводя оскаленной мордой то в одну, то в другую сторону. Словно выбирая, с кого начать.

— Может, ее того… — слегка кивнул головой вниз Григорьев.

— Скорее она тебя — того, — справедливо возразил Грибов.

— И что будем делать?

Грибов пожал плечами. А что тут можно делать? Стоять. Или участвовать в обеде. В качестве мясного блюда.

Наконец собака решилась. Встала и, грозно рыча, направилась к Грибову. Тот, стараясь не испугать приближающегося зверя, потянулся к левой подмышке, где был пистолет.

Григорьев осуждающе покачал головой. Мол, ты что — стрелять нельзя! Шум поднимать — нельзя!

Как будто если собака начнет чавкать живого человека, он позволит ей это делать тихо, не разжимая рта, надеясь, что одной ноги той для насыщения будет довольно. Да хрен с ним, с шумом! Целостность организма важнее.

Но собака не стала «чавкать» ногу. Собака подошла к Грибову вплотную и чем-то заинтересовалась. И принюхалась. Потом прошла еще немного и… задрала заднюю ногу.

Что? И эта туда же?!

Послышалось характерное и очень громкое журчание. Словно на кухне открыли одновременно два крана с водой.

Грибов страдальчески вознес глаза к небу. Но с места не сдвинулся. Справедливо рассудив, что испачкаться мочой все же лучше, чем слюной.

Григорьев тихо захмыкал и задергался. Кажется, следователь превращался в облюбованный всеми окрестными собаками столбик.

Пес сделал свое дело, удовлетворенно тявкнул и пошел обратно в будку. От ног следователя поднимался парок.

— Собака! — выругался Грибов.

— Бог шельму метит, — не пожалел его напарник.

— Что?

— Я говорю, тебе на операции в комплекте химзащиты ходить надо. На всякий случай.

— Да пошел ты!

— Иду… — согласился Григорьев и пошел к дому.

Дом был капитальный, выложенный из красного кирпича. Все двери и окна закрыты. И нигде никаких признаков присутствия людей. Тихо и темно, как в склепе.

— Ну что, послушаем?

— Послушаем.

Григорьев вытащил «жука» — маленький, предназначенный для прослушивания помещений микрофон. Приподнялся на цыпочки, прилепил его к первому окну. Надел наушники. Покрутил настройку. Прислушался

— Нет. Все тихо Никаких шевелений.

Перешел ко второму окну. Прилепил. Послушал. Отрицательно покачал головой.

Третье окно

— Как в могиле.

Четвертое..

С задней стороны дома окон не было. Кроме нескольких застекленных и зарешеченных бойниц на уровне земли.

Григорьев налепил микрофон на них. Покрутил настройку. И тут же настороженно поднял вверх брови. И неуверенно кивнул.

— Что?! — одними губами спросил Грибов.

— Кажется, есть! Один человек! — поднял Григорьев вверх указательный палец.

— Точно один?

— Почти наверняка. Больше никаких голосов не слышно.

— А может, остальные спят?

— Спит человек тоже не молча. Храпит, сопит, зубами скрипит, одеялом шуршит. Абсолютно тих только покойник.

— А девочка?

— Не слышно девочки.

— Ну что, в гости зайдем?

— Вообще-то нас не приглашали…

— А мы без спросу, как друзья дома.

— Разве только как друзья. Следователи подошли к двери. Григорьев осмотрел замок.

— Сможешь осилить? — спросил Грибов.

— Попробую. У тебя скрепки нет?

— Нет.

— А гвоздя?

— Ну откуда у меня гвоздь? Я тебе что, скобяная лавка?

Григорьев вздохнул, опустился на колени и стал шарить руками по земле. На нашей земле всегда что-нибудь валяется. Не скрепка, так проволока, не проволока, так пьяный электрик, у которого в кармане завалялась случайная проволока. Это вам не Германия, где окрестности жилого дома вымывают со стиральным порошком.

— Нашел?

— Нашел маленько! — показал Григорьев целый набор гвоздиков, проволочек и им подобного металлического инструментария.

Более всего подходила заржавленная женская заколка. Григорьев выгнул ее специфическим образом и засунул в замочную скважину. Но дверь не открывалась.

— Может, просто вышибем ее? — предложил Грибов.

— Если вышибем — будет взлом. А если так откроем, то просто домом ошиблись. А ключ случайно подошел.

В замке что-то щелкнуло, и дверь открылась

— Спец! — восхитился Грибов. — Когда у меня будет недовыполнение по медвежатникам — я на тебя капну.

— А я, когда по сто семнадцатой. И твою фотографию на Доске почета покажу. Чтобы потерпевшая на опознании не ошиблась.

Больше на двери запоров не было.

— Ну что, пошли?

Следователи вытащили оружие. Дослали в стволы патроны. Внимательно посмотрели друг на друга. Одновременно кивнули.

Они понимали друг друга без слов. И понимали весь риск, связанный с незаконным вторжением в чужое жилище. Без санкции прокурора и одобрения вышестоящего начальства. Ошибившись, они рисковали погонами, премиями и выслугами. Не ошибившись — головой. И лучше бы, чтобы головой. Чтобы неизвестный злоумышленник, к примеру, набросился на них с молотком. Или топором. Или незарегистрированным именным «маузером». Тогда можно было бы объяснить свои противозаконные действия вынужденной мерой, направленной на защиту гражданского населения от посягательств представляющего угрозу общественному порядку вооруженного преступника. Тогда бы они оказались правы. Если живы.

В доме было темно, тихо и пыльно. Чувствовалось, что здесь никто не жил по меньшей мере несколько месяцев.

— Я — осматриваю. Ты — прикрываешь, — показал Григорьев.

Все, что касалось проникновения в помещения, захватов и безобразных драк, входило в его компетенцию. Как более опытного в проникновениях, захватах и безобразных драках. Как бывшего спецназовца.

Скользя спиной вдоль стен, Григорьев обходил комнаты. В движениях его чувствовалось что-то хищно-звериное. Что-то такое, что заставляет охотника ежиться в темном лесу и постоянно оглядываться за спину, даже имея в руках двадцатизарядный винчестер.

Первая комната — пусто.

Вторая — пусто.

Третья — пусто.

В четвертой из-под уводящей вниз двери сочился свет. И слышался голос.

— Тихо! — поднес Грибов к губам ствол «Макарова» Бесшумно пододвинулся к двери И прислушался

— Эх дура ты дура! Ничего-то ты не понимаешь! — говорил голос. — Потому что жизни еще не видела. Живешь себе, а того не думаешь, что живешь, только пока я того хочу. А расхочу — так и нет тебя. Чик — и нету.

Следователи напряглись. И припали ушами к щелям, тянущимся вдоль косяков.

— И не злись! Ты не злиться должна, а богу за меня молиться. За доброту мою. Другой бы тебя в черном теле держал, не поил, не кормил, а я…

— Ты — направо. Я — налево! — распределил направления и возможные цели Григорьев.

Для того распределил, чтобы два ствола не тыкались в одну сторону. Когда чужой третий, оставшийся незамеченным, — в них.

— А и убью тебя — мне ничего не будет. Ничегошеньки! Потому что ты в полной моей власти… — бубнил голос.

— Разом! — скомандовал Григорьев.

Следователи ударили плечами в дверь, скатились вниз по ступенькам, щупая пространство хищно выставленными стволами пистолетов, ворвались в полуподвал, мгновенно рассыпавшись в стороны. От возможных траекторий возможных встречных выстрелов.

— Всем оставаться на местах! При попытке сопротивления стреляю на поражение!

Но сопротивления никто не оказывал. И не собирался. Потому что был не в состоянии.

В углу, в обшарпанном, с торчащими во все стороны лохмотьями обивки кресле полулежал мужик Совершенно пьяный мужик. На коленях у которого лежала такая же драная, как кресло, кошка. Которой пьяный мужик угрожал смертью, за которую ему ничего и ни от кого не будет…

Завидев незнакомых, сильно пахнущих собакой людей, кошка выгнула дугой спину и прыгнула на пол.

— Вы че, парни? — ошарашенно спросил мужик

Кошка, угрожающе урча, приблизилась к ноге Грибова. И зашипела, выставив вперед лапу с выпущенными во все стороны когтями.

— Я же сказал, всем оставаться на местах, — сказал Грибов и отодвинул кошку ногой в сторону.

— Вы, в натуре, откуда? — спросил мужик

— Из бюро добрых услуг.

— Каких услуг? — не понял мужик.

— Добрых. По экстренному выведению из состояния запоя. Околонаучными методами. Другие нуждающиеся в доме есть?

— Нет, только я и Мурка.

Грибов быстро осмотрел помещение. Но ничего не нашел, кроме пустых ящиков и бутылок. И еще переносного магнитофона.

— Ну и где она? — очень по-доброму спросил Грибов.

— Кто она?

— Девочка? Девочка где?

— Какая девочка?

— Вот эта, — сказал Грибов и включил переносной магнитофон.

«Мама. Это я. У меня все хорошо. Меня никто не обижает. Я очень соскучилась…» — сказал магнитофон.

— Ах ты гад! — выдохнул Григорьев. И сжал в руке пистолет. Так, что костяшки пальцев побелели.

Мужик опасливо скосился на пистолет. И сполз на пол. На колени. И так и остался стоять, в коленопреклоненном состоянии. То ли не имея сил подняться. То ли испытывая глубокое раскаяние.

— Не хотел, ребята. Честное слово, не хотел. Заставили…

— Где девочка? Урод! — взял мужика за грудки Григорьев.

— Какая… — завел было старую песню мужик.

— Дочь моя! — заорал Григорьев. — Которую я безумно люблю. И за которую готов зарыть десяток таких ублюдков, как ты! Где дочь моя?! — и рванул воротник рубахи так, что короткой пулеметной очередью во все стороны полетели пуговицы.

Вопли исстрадавшегося по отсутствию дочери папаши впечатляют больше, чем сухие вопросы ведущего допрос следователя Особенно если у того папаши в дрожащей руке боевой пистолет.

— Девочка? Ах девочка…

— Да! Дочь! Моя! — заходился в крике Григорьев, выпуская на перекошенные губы обильную слюну.

— Дочка его. Любимая. За которую он… В состоянии аффекта, — подтвердил Грибов.

— Ах дочь его? Дочь ваша… Так она не здесь. Она в другом доме, — быстро проговорил насмерть перепуганный пьяница. — С ней все нормально. Все хорошо.

— Где в другом?.. — встряхнул Григорьев свою жертву. — Где это место?

— Где — не знаю. Честное слово, не знаю. Мне говорили. Я делал. А больше…

— Врешь?

— Ну честное слово! Ну мамой клянусь! — канючил, плакал, стукался головой о грязный пол коленопреклоненный мужик.

— А деньги? Деньги где? Или тоже не знаешь?

— Какие деньги?

— Которые ты три часа назад получил. В «дипломате».

— Первый раз слышу о деньгах. Не знаю ни о каких деньгах.

Григорьев приблизил свое перекошенное лицо. Вплотную к неустановленной принадлежности чужому лицу.

— Сейчас я тебя убью, — известил он, — потому что ты сволочь и лжец. И не знаешь, где моя дочь. И не знаешь, где деньги. Которые получил три часа тому назад. Убью, и никто меня за это не накажет.

— Ах деньги, — «вспомнил» пьяница, — в «дипломате»? Так бы сразу и сказали. Что деньги. Есть деньги. Вот они деньги. Я просто сразу не понял.

И вытащил из-под кресла, на котором сидел и возле которого теперь стоял, — «дипломат».

— Этот, — кивнул Грибов, — он самый.

— Ну если близко лисий хвост, значит, близко лиска, — сказал Григорьев. — Значит, мы на правильном пути. — И, щелкнув замками, открыл «дипломат».

В «дипломате» лежали деньги. Несколько пачек российских купюр самого мелкого достоинства.

— А… — сказал Григорьев, — а где все остальное?

— Ну вот же! — показал мужик на несколько пустых бутылок, валяющихся вблизи кресла.

— Что? Вот на это…

— Ну нет, конечно. Еще закуска. Только я ее съел.

Следователи обалдело смотрели на пустой, как сама пустота, «дипломат». На рассыпавшиеся по полу деньги, на пьяницу и на пустые бутылки из-под водки

— А где же миллионы? Где доллары? — недоуменно спросил Григорьев.

— По всей видимости, там, где им надлежит быть. У преступников. Или на пути к ним, — жестко сказал Грибов. — В общем, сделал нас банкир. Как потерявших нюх собак. Дурно пахнущую кость бросил, в которую мы и вцепились. Кость бросил, а мясо увел. Мимо нас увел. И теперь везет его вымогателям. Два миллиона долларов.

Вначале банковскую охрану отсек. А потом нас, дураков. А мы еще радовались своей проницательности…

Все, плакали доллары. Теперь между ним и преступниками никто не стоит. Мы были последними… Теперь он, уверен, уже встречает свою дочь. Если она жива. Или свою смерть. Если они убили ее раньше.

Теперь мы уже ничего не сможем сделать. Потому что не успеем ничего сделать. Он обошел нас на финишной прямой…

Глава 30

Банкир ехал в машине. Ехал по известному ему адресу. По известному одному только ему адресу. На заднем сиденье, в большом цветном полиэтиленовом пакете, лежали деньги. Два миллиона долларов. Не позже чем через полчаса он должен был увидеть свою дочь…

Глава 31

— А как ты с ними связь держал? — спросил Григорьев.

— Чего держал?

— Я говорю, как ты с хозяевами своими общался? Как узнавал, что делать? Или что не делать?

— Я? Никак не общался. Они мне звонили и говорили, что я должен сделать. Я и делал.

— А магнитофон?

— Магнитофон я в одном месте взял. Где мне сказали.

— Но ты их хотя бы раз видел?

— Кого?

— Хозяев!

— Нет. Ни разу. Они мне звонили и говорили…

— А «дипломат» взять тоже они приказали?

— Они.

— И место и время указали?

— Да.

Григорьев безнадежно махнул рукой.

— Все ясно. Игра втемную. Они ему задание и оплату. Он им — исполнение.

— А кто тебя первый раз к этой работе привлек? — спросил Грибов. — В самый первый раз?

— Меня? Мужик один.

— Какой мужик?

— Не знаю. Я его первый раз видел.

— А второй?

— Что второй?

— Второй раз видел?

— Нет. Больше нет…

Ситуация складывалась патовая. Для раскрытия преступления нужно было найти человека, который звонил и шантажировал родителей похищенной девочки. И он был найден, этот человек. Только толку от той победы было — ноль. Потому что связи от него никуда не шли. Он был один. И без девочки. Все, чем располагали сыщики, — это только голос на магнитофонной пленке. Который у них уже был.

— Ну что делать будем? — тихо спросил Григорьев своего напарника. Тот только плечами пожал.

— Может, пройдем по связям?

— Все его связи дальше ближайшей пивной не идут.

— А вдруг? Других зацепок все равно нет.

Грибов согласно кивнул. В данной ситуации предпринять ничего другого все равно было невозможно. А тут, если покопать и если при этой копке повезет, можно выцепить причинно-следственные связи.

Не бывает так, чтобы для исполнения таких конфиденциальных функций взяли человека просто с улицы. Должен был на него кто-то навести. И кому-то порекомендовать. Кто-то из своих. Кто хорошо его знает. Или хорошо изучил обстоятельства его жизни…

Правда, обычно подобная процедура докапывания до истины по второстепенным событиям жизни подозреваемого требует десятка многочасовых допросов. Это все равно что пытаться устанавливать форму брошенного в реку камня по кругам на воде. Но тех многих часов у сыщиков не было. Потому что их неразумный клиент уже шел на встречу с преступниками. Имея при себе два миллиона долларов наличности Шел скорее всего навстречу собственной смерти. Потому что убивают даже за тысячу долларов. А за два миллиона — почти всегда. Чтобы их, получив, тут же не лишиться.

Отсюда не оставалось ничего другого, как спрессовывать часы допросов в минуты. А лучше в секунды.

— Слышь, мужик, ты, наверное, здорово струхнул? — посочувствовал испуганному незнакомцу Грибов.

— Есть маленько, — признался тот.

— А теперь выпить хочешь? Чтобы расслабиться.

Мужик согласно кивнул, жадно косясь на недопитую бутылку. Необходимую ему в качестве противострессового лекарства.

— Ну тогда ладно, расслабься, раз такое дело. Мы же понимаем… Тебе теперь, может, несколько лет придется питаться исключительно безалкогольной баландой. На — пей, — милостиво разрешил Грибов и протянул пьянчужке бутылку.

За неимением «сыворотки правды» приходилось обходиться подручными средствами. Сорокаградусной крепости. Которые тоже имеют тенденцию развязывать языки.

— А вы? — участливо спросил мужик. — Как я один-то? Не по-людски так. Когда компания есть.

— Нам нельзя. У нас печень, — ответил Григорьев, — так что справляйся один. И за нас тоже.

Мужик не стал повторять своих предложений — запрокинул голову и «воткнул» в горло бутылку. И пока не осушил — не отлип.

— Все, — показал он на перевернутую вниз горлышком поллитровку, — теперь все.

Из бутылки не выкатилось ни единой капли. Словно ее высушили электрофеном.

— Спасибо вам, ребята.

— Да ладно. Водка-то твоя… — пожал плечами Грибов. — Садись пока. В ногах нужной всем нам правды нет.

Мужик расслабленно осел в кресло. И громко отрыгнул тем, что употребил.

— Слышь, дядя, а как тебя зовут? Вообще?

— Меня? Петром кличут.

— А где ты, Петя, живешь? — задал первый наводящий вопрос Григорьев. — Ну то есть мне интересно, где ты вообще живешь? Где живут такие замечательные Пети, как ты.

— Здесь. Здесь и живу, — показал на подвал пьянчужка.

— А до того, как здесь?

— Дома.

— Так у тебя еще и дом есть?

— А как же. Как без дома? Без дома — нельзя.

— А работаешь где?

— В доме.

— В своем? Ты что, домохозяин?

— Нет.

— А кто тогда?

— Ну этот. Который за всем присматривает. За чистотой там. За порядком. За которым если не присматривать, то знаешь какой бардак…

— Дворник, что ли?

— Нет, не дворник. Я в доме в одном. За хозяйством смотрю. И чтобы никто не влез. И за это там живу. В отдельной комнате.

— А почему сейчас не смотришь?

— Так ведь хозяева в отпуск уехали.

— И что же, они тебя там жить не оставили?

— Нет. Не оставили. Сказали в деревню к матери съездить.

— А ты?

— Ну я и поехал. А тут мужик. Ну, который я говорил…

Следователи переглянулись.

— А мужик этот сам к тебе подошел?

— Сам. Говорит, лицо твое располагает. Хороший мужик. Сразу угостил…

— И работу предложил?

— Предложил. А вы откуда знаете?

— Знаем.

Странно получается — хозяева уезжают и на основании этого отпускают восвояси сторожа, который отвечает за сохранность имущества. Очень странно. Пока хозяева в доме — нужен пригляд. А когда дом пустой — нет! Неувязочка выходит. Малая неувязочка. Но другой, за которую можно было бы уцепиться, все равно нет.

Здесь или мужика хорошим знакомым сторговали, или зачем-то из дома убрали. Либо и то и другое, вместе взятое. То есть из дома убрали и заодно использовали..

— Вот что, дядя Петя, скажи мне честно, у тебя дома утюг есть? — спросил Григорьев.

— Какой утюг? — совершенно не понял вопроса пьяница.

— Обыкновенный. Электрический. Которым белье гладят.

— Ну есть…

— Так вот ты его выключить забыл.

— Чего?

— Того самого! Ты его на хозяйском рояле оставил. Горячим вниз! Так что собирайся. Мы к тебе в гости едем.

— Зачем в гости?

— Ликвидировать предпосылки пожара…

Глава 32

Банкир ехал долго Потому что страховался, не исключая возможности еще какой-нибудь, кроме тех двух, от которых он избавился, слежки. Он постоянно оглядывался в зеркала заднего вида, часто поворачивал в боковые улицы и проулки, притормаживал и снова резко разгонял машину. Делал он это совершенно любительски, по канонам просмотренных на домашнем видео боевиков, и будь за ним установлено профессиональное наблюдение, все равно ничего бы не углядел.

Но наблюдения не было.

Исколесив десятка два улиц, банкир подъехал наконец к известному ему дому — большому, огороженному мощным забором загородному особняку. Запарковал машину, взял пластиковый пакет и подошел к калитке. Калитка, как и условливались, была открыта. Он толкнул ее от себя и прошел внутрь двора Остановился у двери и три раза позвонил.

Дверь открылась. На пороге стоял немалого роста детина. Несмотря на ночную прохладу, в рубашке с короткими рукавами. И фиолетовыми татуировками, начинающимися от запястий и уходящими под срез рукава.

— Тебе чего? — недовольно спросил он.

— Я к Лекарю, — назвал банкир известную детине кличку.

— А-а. К Лекарю. Тогда проходи.

Банкир шагнул в дом. Детина выглянул в дверь, внимательно осмотрелся по сторонам и закрыл ее на все возможные запоры, которые лязгали и клацали в полумраке неосвещенного коридора, как взводимые оружейные затворы.

— Наверх проходи.

По полутемной лестнице банкир поднялся на второй этаж, откуда сочился тусклый свет. Сзади, тяжело скрипя ступенями и дыша ему в затылок, поднимался сопровождающий.

— Направо.

Банкир повернул направо.

— Тут пришли! — сказал сопровождающий, заглянув в дверь.

— Запусти. А сам погуляй пока.

За столом сидел человек. Совершенно нормального вида. Без наколок и шрамов. Вполне интеллигентного вида человек. По кличке Лекарь.

— Деньги принесли? — спросил он.

— Принес, — ответил банкир.

— Где?

— Вот они, — показал банкир пакет.

— Сколько?

— Все, что вы просили.

— Можно удостовериться? — спросил Лекарь.

— Пожалуйста.

И несильно размахнувшись, банкир бросил на стол, за которым сидел Лекарь, пакет.

— Где дочь?

— В соседней комнате. Там, — показал Лекарь глазами на дверь. И точно так же, как банкир деньги, бросил на стол ключ.

Банкир взял ключ, прошел, открыл и распахнул дверь.

Его дочь сидела на раскладном диване. В небольшой, с зарешеченными окнами комнате. Возле дивана стоял столик, на котором горкой лежали пустые грязные тарелки. И остатки какой-то еды.

— Папа! — вскрикнула девочка. — Папа! Ты пришел! Почему тебя так долго не было?

— Я пришел, — сказал отец, — как и обещал. — И протянул навстречу дочери руки.

Она вскочила с кресла и бросилась ему на грудь.

— Тебя так долго не было. Я так ждала. Они такие противные…

— Кто?

— Те дяди, — кивнула она на дверь, — я думала, что ты уже никогда не придешь.

— Ну успокойся. Вот он я. Вот он… Пришел.

— А где мама?

— Мама дома. Тебя ждет.

— Мы сейчас поедем? Сразу поедем?

— Сейчас, сразу. Я только с дядей поговорю. Совсем немного. Ты подождешь меня здесь? Хорошо?

— А ты быстро?

— Быстро. Очень быстро. Мне надо только сказать ему несколько слов. И мы пойдем домой…

— Ты меня не обманываешь? Ты не уйдешь? — тихо спросила дочь.

— Нет. Я тебя не обманываю. Все будет хорошо…

Глава 33

— Здесь? — спросил Григорьев.

— Здесь, — ответил алкаш Петя.

— Уверен?

— Обижаете. Это же мой дом. Я здесь каждый метр… Вот этими самыми руками.

— А другой, кроме парадного, вход в дом есть?

— Есть.

— Где?

— С той стороны. Где моя комната.

— А твоя комната с остальными помещениями сообщается?

— Чего?

— Я говорю, ты в дом из своей комнаты попасть можешь?

— Могу. Я же за ним смотреть должен.

— Может, у тебя и ключ от твоей конуры при себе имеется? — на всякий случай спросил Грибов.

— Как же. Вот он! — показал Петя. — Я всегда его с собой ношу.

Следователи многозначительно переглянулись.

— Ну что, посмотрим?

— Давай попробуем. За смотрины калым не берут.

Сыщики потянулись к ручкам дверей.

— Ах да, — вдруг вспомнил Григорьев, — а там-то что? — и ткнул в лобовое стекло пальцем.

— Там? Там магазин. А если направо, то остановка автобуса… — показал, протянув с заднего сиденья руку, Петя.

Григорьев быстро перехватил его просунутую вперед кисть, пристегнул к ней наручники, другую сторону которых защелкнул на рулевом колесе.

— Ты тут пока посиди. Машину посторожи. А то нынче угонщиков развелось… И если что — кричи.

— А вы куда?

— Мы? Погулять. По-быстрому. Следователи быстро вышли из машины и направились к забору дома.

— Ты генералу не сообщил? — уточнил Григорьев.

— Генералу нет. У генерала своих забот полон рот. Дежурному сказал. В общих чертах Что если через три часа..

— Что-то ты часто звонишь дежурному насчет трех часов.

— Не часто. Всего второй раз за день…

Следователи обошли дом и в тихом, скрытом от посторонних глаз месте перемахнули через забор. Через уже второй забор за несколько часов. Впрочем, прятаться особой надобности не было. Вокруг царила темнота, хоть глаз выколи. О торчащие во все стороны ветки.

— Черт!

Двор был захламлен. Похоже, их новый знакомый Петя подвирал насчет того, что каждый метр…

А вот насчет второй, с тыльной стороны дома двери не соврал. Дверь была. И очень легко открылась изъятым у него ключом. И еще одна дверь была, которая вела в хозяйские апартаменты.

Сыщики вытащили и проверили оружие.

— А если здесь никого нет? — спросил Григорьев.

— Выйдем, как зашли.

— А если есть? Но не те?

— Скажем, нас Петька послал бутылку забрать. Которую он заховал где-то в комнатах, когда их убирал.

— Бутылка — это да. Это причина!.. Следователи вскрыли дверь, протиснулись в небольшой коридор и снова пошли, почти соприкасаясь со стенами спинами, — впереди более опытный Григорьев, в прикрытии Грибов. Пошли осторожно, буквально по сантиметру продвигая вперед ногу, чтобы случайно не задеть какую-нибудь мебель.

Первая комната — ствол налево. И плавно повести вдоль периметра стен. Больше ориентируясь на слух. Потому что глаза в такой темноте почти не работают.

Пусто.

Вторая комната. Вновь уши и идущий с ними в связке пистолет ощупывают сантиметры пустоты

И снова ничего.

«Свет!» — тронул Григорьев напарника за плечо

«Вижу», — ответно пожал протянутую руку Грибов.

Свет сочился со второго этажа.

Крадучись, стараясь не издать ни единого шороха, сыщики двинулись по лучу. Который должен был вывести их к людям. Только неизвестно, к каким людям. Может быть, к совсем посторонним людям, которые после трудного рабочего дня читали под светом настольной лампы газеты. Или сонеты Шекспира…

Дверь. Молчаливый, одними жестами разбор потенциально опасных направлений.

— Ты — направо. Я — налево.

— Понял тебя.

— Ну…

Разом, сдвоенным ударом ног под замок сыщики выбили дверь. И вкатились в помещение.

— Руки! Руки на стол!

За столом, перекладывая пачки зеленых банкнот, сидел человек. Поодаль от него — еще один.

— Руки! Я сказал! — грозно повторил приказание Григорьев. — Или стреляю!

Незнакомцы вытянули по столу руки.

— Мусора! — злобно сказал один из них.

— Не мусора, а представители всегда правого порядка, — поправил Григорьев.

— Где девочка? Ну?!

— Там, — кивнул на дверь тот, что младше.

Тот, что постарше, только презрительно скривился.

— Деньги пододвинь, — показал Грибов на доллары, — тебе они уже все равно не пригодятся.

Деньги были главной уликой. Главным доказательством корыстных начал преступления.

Незнакомец резко отбросил от себя пачки денег

— На, возьми!

Пачки посыпались на пол. Прием старый. Как сам преступный мир. Рассчитанный на то, чтобы следователь наклонился над рассыпанными вещдоками и получил удар по затылку тупым тяжелым предметом. Например, кулаком вон того, отъевшегося на добытых преступной деятельностью харчах бугая.

Э нет. Не пойдет.

Следователи не наклонились над деньгами. Лишь мельком взглянули на них.

На первый взгляд денег было недостаточно. Уже меньше, чем должно было быть

— А где остальные?

— Все здесь.

— Ладно, разберемся…

Грибов двинулся к двери. За которой должна была быть девочка. Если еще была.

— Кто шевельнется — пуля, — предупредил он.

Но дверь он открыть не успел. Дверь открылась сама. На пороге стоял банкир. С дочерью на руках.

— Слава Богу! — одновременно вырвалось у следователей. — Живы…

— Живы… — ответил банкир.

— Там еще кто-нибудь есть?

— Нет. Больше никого. Только эти, — кивнул банкир на распластанных по столу преступников.

Теперь можно было расслабиться И заняться главным делом. Ковкой горячего железа. Которое еще не остыло. И готово было давать признательные показания.

— Ну! — с угрозой в голосе сказал Григорьев. — Кто будет разговаривать первым? Кто желает смягчить свою участь чистосердечным признанием? Которое примет во внимание суд. Кто первый желает? Потому что второй не в счет.

И вплотную приблизился к преступникам И Грибов приблизился Чтобы страховать его от возможных эксцессов.

Они приблизились к преступникам, уже перестав обращать внимание на спасенных Не потому, что были черствыми людьми, а потому, что были профессиональными сыщиками. Потому что после факта спасения спасенные становятся вторичны, первичны — преступники. Которые знают отсутствующих на месте преступления сообщников Которые знают организаторов.

— Ну так кто нанял вас для этого дела? Кто? — задал главный вопрос Грибов. — Отвечать!!!

— Он! — ответил более молодой преступник И показал за спины следователей.

— Я! — сказал сзади них голос.

Очень знакомый тембром голос. И совершенно незнакомый интонациями.

— Я, — повторил голос.

Очень похожий на голос банкира.

Следователи обернулись.

И увидели направленный на них пистолет Очень хороший автоматический, стреляющий длинными очередями пистолет. И еще увидели дочь банкира, которая прикрывала корпус банкира

— Оружие на стол. Стрелять было некуда. Стрелять можно было только в девочку.

— Оружие на стол! — еще раз повторил банкир. — А вы подберите их пушки, — приказал он возлежащим на столе преступникам.

Те зашевелились.

— Лежать! — гаркнул Григорьев, поводя пистолетом в их сторону.

Так все и замерли: один пистолет уперт в следователей, другой в банкира и в его дочь, третий в бандитов.

— И все же оружие на стол! — повторил приказание банкир. И, развернув пистолет, упер его в голову девочки. — Считаю до трех. Раз!

— Вы что, стрелять будете? В родную дочь? — не поверил Грибов.

— В приемную. А потом в вас. Если вы не выполните мою просьбу. Два!..

Следователи переглянулись. Использовать силовые методы было невозможно. Потому что траектория полета пули от ствола до виска самая короткая. И самая неодолимая.

Сыщики отбросили пистолеты. Которые тут же перехватили поднявшиеся со стола преступники.

— Как же вы так? — укоризненно произнес Лекарь. — Легавых на хвосте притащили…

— Не я. Я оставил их полтора часа назад.

— А кто же их привел?

— Не знаю.

— Слышь, — обратился Лекарь к своему молодому помощнику, — пошустри по округе. Там их машина должна быть. И если их кто-то привел, то тот, кто привел.

Сыщики слегка дернулись в сторону.

— Руки. Руки на стол! — скомандовал Лекарь и резко ударил ближнего к себе следователя кулаком в живот. Так, что тот согнулся и лег на предложенное ему место.

— Вот так.

— Слышь, вернись. Свяжи им вначале руки, — приказал Лекарь, — только осторожно. Узлы не затягивай. Чтобы на коже не осталось никаких следов…

— Папа, что это? Зачем ты… — растерянно спросила наблюдающая за тем, что происходит, и ничего не понимающая дочь. Дочь, которая продолжала прижиматься к папе.

— Затем, дочка, — ответил банкир, — за тем самым, — и показал на разбросанные по полу пачки долларов.

Глава 34

Теперь их в комнате было только пятеро. Банкир, следователи, молодой бандит и девочка. Еще один бандит куда-то ушел. И все его ждали. Зачем-то ждали.

— Интересно, на что вы рассчитываете? — спросил из положения мордой вниз Грибов.

— На то и рассчитывает, — ответил за банкира лежащий в том же положении Григорьев. — Сорвать куш и, пока суд да дело, смотаться с деньгами за кордон. Вместе с женой и дочерью. Подальше от кредиторов.

— А вот здесь вы не правы, — не согласился банкир. — Я никуда не собираюсь уезжать. Вернее, не собирался до этого момента. Я, знаете ли, патриот. Я Родину люблю. Ее леса, поля, реки и недра. Тем более что на распродаже Родины сейчас такие бабки делаются, что «их» капиталистам и не снились. Особенно теми делаются, кто эти бабки имеет. В качестве начального капитала. Для раскрутки еще больших бабок…

Но теперь, кажется, мне придется изменить самому себе. Придется уехать. Потому что, честно говоря, достали вы меня, парни. Своей чрезмерной опекой. С самого начала кровь портили и в конце чуть все дело не завалили. Правильно про вас ваш генерал говорил — въедливые вы. Очень. Как москиты.

— И что вы собираетесь делать?

— Для начала пристрелить вас.

— И что это даст?

— Чувство глубокого удовлетворения.

— Но ваша дочь расскажет. Все, что видела. И миллион вам уже не пригодится. Ни здесь, ни за границей. Ваши купюры останутся сиротами.

— А она ничего не расскажет. Потому что… Потому что, по всей видимости, погибнет от случайной пули при освобождении заложницы бригадой следователей-любителей. Из-за их непрофессионализма и игры в частный сыск. И еще из-за того, что они полезли не в свое дело.

— Вы убьете свою дочь?

— Не я убью. Вы убьете. Потому что не оставили мне иного выхода. Она действительно видела все. И может это все рассказать всем Вы сузили границы возможностей

— Вот сука! — не сдержался, выругался Григорьев

— А вы глупцы. И генерал ваш, согласившийся помочь мне частным образом, тоже еще тот недоумок.

— Похоже, вы все рассчитали с самого начала…

— С самого. Мне нужен был беспроцентный кредит. Очень крупный кредит. Который мне никто бы не дал ни под какие гарантии. Кроме гарантии жизни моей дочери.

Я действительно учел все. Кроме вашей прыти. Не мог я предположить, что вы сможете на этот дом выйти до того, как я все доведу до логического конца. До отдачи денег и возвращения неизвестными злоумышленниками дочери. И исчезновения тех злоумышленников в неизвестном направлении. Но сейчас вы мне не оставили выбора.

— В чем выбора?

— В действиях. Теперь я вынужден нагораживать трупы. Чем больше трупов, тем больше веры. Мне веры. Изначально не должно было быть ни одного мертвеца, а теперь будет как минимум четыре — вы и найденный вами и привезенный сюда шантажист и…

— А я здесь при чем? — заныл приведенный из машины дядя Петя. — Я вообще ни при чем. Они меня напоили и заставили…

— «При чем». При том, что кто-то должен убить бравых следователей и погибнуть от их пуль сам. Без трупов картинка не сложится. Посудите сами: никем не уполномоченные следователи проникли в дом, там, пытаясь без согласования с начальством освободить заложницу, открыли стрельбу. В результате чего одна пуля по случайности попала в заложницу. Из одного из ваших пистолетов. Например, вот из этого. А две пули, выпущенные из пистолета преступника, угодили в следователей. Очень неудачно угодили, так что они скончались на месте, не успев дать никаких объяснений своему недисциплинированному поведению. Правда, в последний момент успели пристрелить террориста. За что им честь и хвала.

Ваши пистолеты мы, естественно, вложим вам в руки. А вот этот, мой, от пуль которого погибнете вы, — вон тому алкоголику. Который вообще-то ни разу в жизни оружие в руках не держал, но поведать об этом следователям, ведущим расследование, уже не сможет. И станет посмертно очень опытным террористом.

В результате все погибнут. Останусь только я и принадлежащие мне деньги.

Следователи молча лежали на столе.

— Ну что, убедительная мизансцена получается?

— А ребенка не жаль?

— Жаль. Но два миллиона жальче. Тем более что себестоимость приобретения детей и денег несопоставима. Дети добываются легче. Чем миллионы долларов.

— Сволочь ты, — сказал Григорьев, — и мразь.

— Нет. Предприниматель. Причем очень хороший предприниматель. Который может принести большую пользу своему отечеству. Если это отечество, в лице отдельных своих представителей, не будет ему мешать. Таковы правила узаконенной на сегодняшний день игры. В которых вы ни черта не смыслите.

Вы судите о бизнесе по вашей, не совместимой с бизнесом морали. А в бизнесе нет понятия плохо или хорошо. Есть понятие — отсутствие или наличие прибыли. Если прибыли нет — то это плохо. Если есть — то это хорошо, какими бы способами это «хорошо» ни достигалось. Бизнес регулируется прибылью, а не моралью! Мораль убыточна и, значит, вредна. Экономике вредна.

— И что, все бизнесмены такие, как вы?

— Все. Вернее, все удачливые бизнесмены. Которые служат прибыли, а не отношениям. А кто отношениям — те нищие бизнесмены. Или не бизнесмены. И еще все должностные лица, при минимальных окладах имеющие максимальные доходы. И политики, которые тоже играют по законам бизнеса; чтобы удержаться у власти, им нужны деньги. Очень большие деньги.

Не я придумал условия этой всеобщей игры. Я их только придерживаюсь. Не я объявил в стране период накопления начального капитала. Со всеми характерными для него атрибутами Дикого Запада. С разборками, воровством и стрельбой по живым мишеням. Другие объявили. И правильно сделали, что объявили. Потому что конкуренция требует движения капитала. Который как минимум должен быть А в стране нищих и нищего капитала капиталистическая экономика работать не будет. Нужен начальный, пусть даже нажитый преступным образом капитал, чтобы потом его перераспределять. Тем оживляя загнанную в гроб социализмом экономику.

— Другие своих детей за деньги не убивают, — жестко сказал Грибов.

— Другие убивают чужих детей. И в гораздо больших количествах. Тем убивают, что не дают им рождаться. И тем убивают, что не дают их родителям зарабатывать на жизнь себе и им. Вы посчитайте, сколько людей за последнее время умерло от суррогатов водки и продуктов? Сколько от отсутствия надлежащей медицинской помощи? Сколько от рук преступного элемента? Десятки тысяч! Это что — не убийство? Лишение жизни десятков тысяч людей — не убийство?

А ради чего лишения? Ради все того же — первоначального накопления капитала! Когда вначале надо создать хаос, а потом этот хаос соответствующим образом перераспределить. В результате чего получить один процент очень богатых людей. Пять — просто богатых. Десять — зажиточных. И остальных — прочих, положенных на алтарь зарождающегося капитализма.

Чем те, кто все это начал, лучше меня? Только масштабами своего бизнеса. Я готов положить на алтарь прибыли одну-единственную жертву. Они — тысячи. Соответственно я получу миллионы. Они — миллиарды. За мной будет бегать свора судебных исполнителей. Они останутся неподсудны.

При всем при этом я им не завидую. Все справедливо. Кто больше готов пожертвовать, тот больше должен получить навар. Прибыль. Которая прежде всего…

— Все готово, — сказал появившийся в двери Лекарь.

— Извините. Вынужден прервать свой экономический ликбез. Тем более он вам уже все равно не пригодится, — сказал банкир. — И вынужден распрощаться. Все остальное сделают без меня. А мне надо спешить. Надо вкладывать деньги. Потому что простой капитала — это тоже убыток. Деньги должны приносить деньги. Прощайте…

— Торговля исключена? — на всякий случай спросил Григорьев. — Хотя бы в отношении девочки?

— Торговля исключена. Теперь исключена. По вашей вине исключена. Вы вломились в хорошо и бескровно придуманную операцию. Как дикий слон в посудную лавку. Теперь я ничего не могу исправить. К сожалению, ничего. Я и так потерпел из-за вас убыток.

— Убыток?

— Да, прямой убыток. Потому что цена предоставленных мне услуг выросла втрое против номинала.

Значит, все-таки втрое, а не вчетверо! Значит, одна жертва, что бы он ни говорил, была запланирована изначально. И все, что он говорил о вынужденности жестких мер, было не больше чем пустым трепом. Значит, действительно торговля исключена…

— Здесь все, — сказал снова вошедший в комнату Лекарь, — билет, паспорт с визой, разрешение на вывоз валюты.

— Здесь тоже все, — пододвинул навстречу Лекарю сверток банкир, — все, что вам причитается. За всех.

— На вашем месте я бы шлепнул его и забрал деньги себе, — сказал Грибов, обращаясь к преступникам.

— Они на своем месте, — ответил банкир, — и оно их устраивает. В рамках их потребностей.

Сколько вам надо времени, чтобы уладить это дело?

— Не много, — прикинул фронт работ Лекарь.

— Ну, тогда действуйте. Только пожалуйста… если возможно… чтобы быстро. Чтобы она не мучилась, — сказал банкир. — Я очень прошу. А я… я пока там побуду.

И, пряча глаза, захлопнул дверь в соседнюю комнату.

Все-таки, наверное, банкир любил свою дочь. По-своему…

Глава 35

Теперь дело оставалось за малым. За приведением преступного плана в исполнение.

— Вокруг все чисто, — доложил младший напарник Лекаря.

— А машина?

— Машина на месте. Ждет.

— Тогда раздевайся.

— Как раздеваться?

— Верхнюю одежду сними.

— Зачем?

— Затем, чтобы кровью не испачкаться. Здесь скоро будет кровь…

Преступники скинули верхнюю одежду и остались в рубахах. Лекарь натянул на руки тонкие резиновые хирургические перчатки. И взял ими пистолет банкира.

— На, держи!

Ткнул пистолет в ладонь алкоголика.

— Зачем держать?

— Держи, мать твою! Я сказал. Алкоголик схватил и тут же отпустил рукоятку.

Лекарь внимательно осмотрел ее поверхность и остался доволен.

— Слышь, а ты свой ствол возьми. На всякий случай. На случай, если они дергаться будут, — приказал он соучастнику.

— Они же связаны.

— Мало ли что? Всякое случается. И встань вон туда, напротив них.

— А перчатки надевать?

— За каким тебе перчатки? Ты же из своего ствола, если что, палить будешь.

— А, ну да, — согласился молодой преступник и встал, куда просили.

Следователи переглянулись. Похоже, убитый в схватке террорист должен был быть не в единственном числе. Похоже, второй тоже попытается оказать сопротивление ворвавшимся в помещение представителям закона. Отчего доля его сообщника возрастет вдвое.

Лекарь подошел к следователям и, вытащив один из их пистолетов, примерился.

— Слышь, отодвинься чуть в сторону, — попросил он сообщника.

— Зачем?

— Затем, что здесь тебя задеть может. Рикошетом.

— А-а.

Теперь все занятые в мизансцене актеры были на местах.

— Когда люди умирают со связанными руками, на коже остается специфический след, — заметил Грибов.

Лекарь приостановился.

— Остается, остается, — подтвердил Григорьев, — как на шее повешенного. Об этом во всех учебниках криминалистики написано.

— Слышь, — позвал Лекарь напарника, — сюда иди. Ослабь им узлы маленько. Нет, совсем не снимай, только ослабь. Я… мы веревки потом снимем. И ступай на место.

Не поддался бандит на провокацию. Не снял веревок. Умным оказался.

— Все! — сказал Грибов. — Я говорил, что это плохо кончится. Теперь — амба! А все ты…

— У тебя своя голова на плечах была! Когда тебе генерал предложил подзаработать, — огрызнулся Григорьев.

— Дурак ты!

Лекарь с интересом прислушался к разговору своих скорых жертв. Значит, мусора тоже люди. Тоже бабки берут. Как все. Только берут у генералов.

— Я дурак? — возмутился Грибов. — Я дурак?! Я тебе предлагал свернуть это дело тогда, когда нас отстранили? Так нет, у тебя амбиции взыграли. Рисануться решил. Теперь подыхай по твоей милости! Сволочь!

Из соседней комнаты выглянул привлеченный криками банкир.

— Что! Я сволочь? А кто предлагал, поставив «жуков» в банке, там же их и оставить? Чтобы использовать полученную информацию для шантажа. За которую они как нечего делать забашляют пол-«лимона» «зеленых». Кто? Я? — заорал Григорьев.

Банкир удивленно поднял брови. Когда услышал про «жуков», оставленных в банке.

«Погоди-ка, — показал он Лекарю, — пусть они еще поговорят».

— …Я придурок?!

— Ты! Ты придурок! А теперь вместо пол-«лимона» — пулю в голову.

Разгоряченные следователи привстали со стола и, набычившись, повернулись друг к другу лицами. Глаза в глаза.

— Я вообще, если хочешь знать, в это дело ввязался только потому, что ты меня об этом просил. Чуть не слезой капал! И еще потому, чтобы знать, где ты каждую минуту находишься.

— Зачем знать?

— Затем, чтобы твою жену в твое отсутствие трахать!

— Как трахать?!

— В хвост и гриву! Как пол-отдела трахают!

— Пол-отдела?!

— И соседний батальон патрульно-постовой службы!

— Ну ты гад!

— Я не гад, я удачливый любовник! Я два года в твоей постели твоей бабе живот грел! И знаешь, что она мне говорила?

— Что?

— Что дерьмо ты, а не мужик. И хрен у тебя со спичку. Без серной головки.

Лекарь, наблюдая неожиданно возникший диалог, переводил глаза с одного следователя на другого и скалился.

— Ты же все это придумал! Гад! Ну скажи, что придумал!

— Я придумал? Это ты придумал, что у тебя жена верная. А она шлюха. Шлюха!

— Убью! Сволочь!

— Нас обоих убьют.

— Только я раньше!

И рассвирепевший Грибов, наклонив голову, что есть силы ударил оскорбившего его напарника в лицо. Отчего тот полетел через стол вверх тормашками. В сторону второго бандита.

— Ох, — сказал он, ударившись головой о стену. И затих.

— Убил! Суку! — торжественно сообщил Грибов. — Как обещал.

Лекарь забеспокоился. Следователи должны были умереть по-другому.

— Слышь, посмотри, что с ним там? — приказал он соучастнику.

Тот отлип от стены и подошел к поверженному телу.

— Живой? — спросил он.

— Раз! — скомандовал оживший Григорьев. И мгновенным ударом носка ботинка в руку и другого ботинка в подбородок обезоружил противника.

На тот же счет Грибов ударил Лекаря ногой в пах. Но промахнулся и угодил в живот.

— У-у-у! — сказал Лекарь и выстрелил из пистолета. Мимо выстрелил.

Второй выстрел он сделать не успел, потому что непонятно каким образом вскочивший на ноги Григорьев достал его ногой в висок. Лекарь охнул и кулем осел на пол.

Испуганный, побелевший банкир ошарашенно смотрел по сторонам. Не в силах предпринять ни одного целенаправленного действия. Все-таки он был только банкир, хоть и преступник. И не умел разрешать конфликтные ситуации с помощью физических действий.

— Ну что, — сказал Григорьев, угрожающе наступая на главного врага, — не связался план?

Банкир, пятясь, закрывал руками лицо.

— Не связался план. Потому что другим передоверился. А надо было самому. Самому надо было дочь убивать! Собственными руками. Гнида!

И Григорьев хоть и в профилактических, чтоб не убежал, целях, но не без удовольствия пнул банкира ногой в живот. И еще, уже упавшего, в бок.

— Готов, — сказал Грибов.

— Эй, алкаш, руки развяжи, — попросил Григорьев.

Но алкаш, улучив мгновение, ринулся к двери.

— Стой! Дурак! Мы тебе ничего не сделаем…

— Да черт с ним. Куда он денется. Лучше развяжи.

Грибов доскакал до своего напарника и, встав на колени, вцепился зубами в узел. Вытянул одну петлю. За ней другую. Веревка спала с кистей.

— Где девочка? Ищем девочку…

— А эти?

— Эти потом…

Девочка сидела в соседней комнате. Той, что была ее тюрьмой. И, забившись в угол, испуганно смотрела по сторонам.

— Успокойся, — как можно более мягко сказал Грибов, — все уже позади. Все закончилось… — И попытался погладить ее по голове. Но та вскинулась и затряслась от страха. Она не верила уже никому. И боялась всех.

— Оставь ее. После всего увиденного ей год надо приходить в себя.

Следователи вышли из комнаты, тихо притворив за собой дверь. И сели за стол. На котором недавно лежали.

— Ну где твой дежурный? Который через три часа? — спросил Григорьев.

— Сейчас поинтересуемся, — ответил Грибов и вытащил мобильный телефон. — Дежурный?

Ты где был, дежурный? Все это время?

Я же просил через три часа.

Ах уже выехали?

Ну тогда спасибо. Дежурный.

Выехали.

— Я слышал.

Следователи замолчали, переживая перипетии недавнего боя. Каждый про себя.

— Вообще-то я соврал, — сказал Григорьев.

— Насчет чего?

— Насчет спички. Вообще-то твоя жена говорила, что ты очень даже ничего мужик. Особенно когда дома не ночуешь.

— Да я же не женат.

— Ну да! А кто же мне тогда об этом говорил?..

И оба следователя нервно расхохотались. Чересчур громко. Как хохочут не когда смешно, а когда уже не страшно.

Глава 36

Первым застонал пришедший в себя банкир. И повернулся лицом вверх.

— Ну вот и любящий папаша очухался, — обрадовался Григорьев. — Как самочувствие несостоявшегося миллионера?

— Ну и чего вы добились? — почему-то очень спокойно сказал банкир.

— Надеемся справедливости. По совокупности трех статей.

— Наивные мечтатели. Никаких статей не будет, — криво усмехнулся банкир.

Следователи переглянулись.

— А это мы посмотрим.

— И смотреть нечего. Что и кому вы можете рассказать? Что я организовал похищение собственной горячо любимой дочери ради получения двух миллионов долларов? И потом хотел ее убить? Кто вам поверит? Кто поверит следователям, проводившим противозаконное расследование? В нарушение всех процессуальных норм. А прямых доказательств у вас нет.

— У нас есть девочка.

— Девочки у вас тоже нет. Девочка не может давать официальные показания Она еще маленькая. И к тому же, из-за всех этих потрясений, совершенно не отвечающая за свои слова. У нее случился нервный срыв и связанные с этим болезненные фантазии. Что я, как отец, на следствии и скажу. И что, смею вас уверить, подтвердит любой детский психиатр. По моей просьбе.

Вымогатели? Они будут молчать. Потому что за молчание им светит от силы год. Как за хулиганство. А за чистосердечное признание, связанное с попыткой убийства несовершеннолетнего ребенка, — десять. Они будут молчать

Да и о каком деле идет речь? О похищении ребенка? Каком похищении? Которого не было?!

Насколько я осведомлен, о преступлении подобного рода обычно заявляет потерпевшая сторона. То есть я или моя жена. Мы заявляли о похищении? В официальном порядке? Нет. Не заявляли. И значит, потерпевшей стороны нет. Есть глупая возня двух отстраненных от работы дилетантов-следователей.

Похищения не было. Была глупость. Просто девочка уехала в гости к одним нашим знакомым, которых не было дома. И по неосторожности захлопнула дверь. И не смогла выйти наружу. А родители вообразили бог знает что…

В конце концов девочка нашлась. Благодаря стараниям приглашенных мною старинных приятелей. Которые обшарили все возможные, где она могла быть, адреса. В том числе и этот…

Все закончилось бы совсем хорошо, если бы туда же одновременно с ними не ворвались не разобравшиеся в ситуации следователи. Которые, не предъявляя никаких ордеров или иных документов, но угрожая оружием, уложили всех лицом в пол. И затем жестоко избили.

— Но деньги. Но два миллиона долларов!

— Деньги? Деньги — это сугубо банковское дело. Сугубо! И смею вас уверить, никто не принес бы вам заявления о пропаже вышеназванной суммы, даже если бы она вдруг потерялась. А она нашлась. Вы наивные люди, если надеетесь на поддержку банка. Никто не станет светить свой закулисный баланс перед милицией.

Нет, деньги тоже не проходят.

Единственно, за что вы меня можете привлечь, это за незаконное ношение огнестрельного оружия. Что в моем случае не является серьезным правонарушением. Так как я этот пистолет нашел здесь недалеко, в кустах, и шел сдавать в ближайшее отделение милиции. Что сможет, как дважды два, доказать любой приличный адвокат. Который у меня будет не один, а которых будет десяток.

Григорьев дернулся в сторону банкира.

— Ну, ты сволочь.

— Нет. Лишь здравомыслящий человек. Который вынужден и который умеет себя защищать.

Теперь подумайте о негативе. О вашем негативе. О превышении служебных полномочий. О незаконном проникновении в чужое жилище. О несанкционированной установке подслушивающих устройств… Хватит этого на служебное расследование с последующим обрыванием погон? Думаю — с избытком. Тем более что я приложу максимум усилий для, как принято говорить у вас, очищения рядов… Это еще неизвестно, кто первый из нас присядет на ту скамейку. И кто с нее первый встанет.

Отсюда, как здравомыслящий человек неглупым людям, предлагаю разойтись миром. Этих, — кивнул банкир на все еще пребывающих без сознания бандитов, — я возьму на себя. Девочка поедет лечиться на Багамы. Вас я всячески расхвалю перед начальством, выбью по дополнительной звезде и от себя лично предложу премию в размере столетнего оклада. Ну то есть то, что вы могли бы заработать за сто лет беспорочной службы. В самой твердой валюте. Купите себе квартиры, машины. И сможете жить по-человечески.

Конечно, вы можете отказаться от квартир, машин и денег. И получить взамен… А что, собственно, получить? Девочка спасена. Вернее, девочку никто никуда не похищал. Преступники отсутствуют. Что еще? Кроме выговоров с занесением в личное дело? Ах да, восстановление справедливости. То есть чтобы девочка лишилась богатого отца. Жена — мужа. Банк — работника, который способен принести доход много больший, чем причинил урон То есть чтобы всем стало еще хуже, чем теперь.

— А ведь он прав, — сказал Грибов, — он совершенно прав. Ничего, кроме выговоров, нам не светит.

Банкир многозначительно кивнул.

— А он выкрутится. С такими-то деньжищами Накупит адвокатов, сунет где, кому и сколько надо и выйдет сухим из. дерьма. И нас же еще на посмешище выставит. Все так и будет.

— Сволочная жизнь, — мрачно согласился Григорьев.

— Я это к чему Может, не доводить дело до следствия? Раз он все равно выкрутится, а мы все равно потеряем погоны. Может, провести расследование прямо на месте. Ведь мы-то знаем, как все происходило на самом деле. Нам дополнительных доказательств не требуется.

Банкир напряженно заерзал на полу

— И то верно, — согласился все быстро понявший Григорьев, — а то еще объяснительные писать. На ковре начальственном каяться. Да не по одному разу. Что мы, законы хуже судьи знаем? Или не сумеем обвинительное заключение составить? Что там ему по совокупности следует?

— Ну там мелкое воровство, ложь и полное отсутствие совести инкриминировать не станем. Это по его понятиям — мелочь. А вот за похищение ребенка, за два миллиона уворованных долларов, за оказание вооруженного сопротивления органам милиции и покушение на их убийство — никак меньше «вышки» не выходит. Как ни крути — не выходит.

Как считает адвокат?

— Адвокат смягчающих обстоятельств не находит. Ну разве кроме тяжелого зажиточного детства. В общем, адвокат с приговором согласен.

— Слово обвиняемому.

— Вы что, охренели? — спросил банкир.

— Оскорбление суда при исполнении… — приплюсовал к уже оглашенным статьям Григорьев.

— А что такое? Что-то не устраивает в судопроизводстве? — поинтересовался Грибов. — По-моему, все формальности соблюдены. Никто вам, гражданин обвиняемый, лишних статей не навешивает. Только то, что заслужили. А если вы недовольны решением суда, можете обжаловать его в вышестоящей инстанции. У него, — и указал на Григорьева.

— Вы, ребята, заигрываетесь. Опасно заигрываетесь, — с угрозой в голосе произнес банкир. — Я обещаю вам много неприятностей по службе. И не только по службе…

— Слушай ты, мразь, — тихо сказал Григорьев, наклонившись над самым лицом банкира. — Мы, конечно, не правы, что судим тебя по нашим гуманным законам. Тебя бы по шариату надо. Чтобы кишки на вертел намотать. За твои прегрешения. Ну, я думаю, Господь Бог нашу ошибку исправит. На очень Страшном суде. И сковородку раскаленную тебе под задницу подставит По совокупности всех твоих земных деяний. А мы в свою очередь постараемся тебя побыстрее в ту высокую инстанцию направить. Своим ходом…

— Вы что задумали? — уже испуганно, уже потеряв самообладание, спросил банкир.

— Не мы задумали — ты. И очень хорошо задумал. Просто отлично. Мы только используем твой сценарий. Ну что, начнем помаленьку? Чего время тянуть.

— Ну, начнем так начнем. А то действительно дело к ночи.

Григорьев взял в руки пистолет, дослал в ствол патрон, взвел и вложил в руку пребывающего без сознания Лекаря.

— Вы что делаете?!

— Это не мы. Это он делает, — кивнул Григорьев на бездвижного Лекаря. — Вернее, сделал, когда вы вошли в подвал, чтобы спасти свою дочь. И, кстати, спасли. Ценой своей жизни. Видите, как мы заботимся о вашем посмертном реноме.

— Прекратите немедленно!

— Сейчас прекратим. Потерпите мгновение.

— Неужели вы выстрелите?

— И попаду! — злорадно ответил Григорьев.

— Представляете, что увидит вскоре прибывшая сюда милицейская бригада? Чьи трупы и чьи отпечатки обнаружит на рукоятках пистолетов. Представляете, как все сойдется. Как все безукоризненно сойдется. Благодаря предложенному вами плану.

— Послушайте, я все понимаю. Я готов отдать вам половину суммы, — предложил банкир

Григорьев вытянул пистолет и демонстративно прицелился

— Отличное оружие, — сказал он, — с близкого расстояния разносит башку на мелкие кусочки.

— Семьдесят пять процентов! Григорьев уложил палец на спусковой крючок.

— Хорошо, я готов отдать вам все.

— Тебе миллион нужен? — спросил Грибов. — Один тебе. Один мне.

— Миллион? Миллион — это хорошо. Я бы всей душой. Только тут дело такое. У меня аллергия. На все зеленое. На листочки там, стебельки. И банкнотики тоже. Я, когда зелень в больших объемах вижу, чешусь весь. Особенно указательный палец.

— Так, может, что другое с него возьмем?

— Ну не знаю. Лично у меня все есть. Раскладушка. Табурет. Кружка. Что еще может быть нужно нормальному милиционеру для счастья? Разве только показания. Я показания люблю. Добровольные.

— Как вы насчет показаний? — поинтересовался Грибов. — А то на все другое у него аллергия.

— Не дождетесь!

— Хозяин барин, — пожал плечами Григорьев, — не очень-то и хотелось.

Поднял пистолет. И выстрелил. Пуля прошла рядом с головой банкира. Совсем рядом. Так что волосы на макушке колыхнула.

— Ты смотри, промахнулся! — удивился Григорьев. — Всего-то сантиметра на два. Видно, давно не практиковался…

И завалил пистолет на уровень глаз банкира. И взглянул на него сквозь прорезь прицела. С ненавистью. С ненаигранной ненавистью. С вполне конкретной ненавистью.

И банкир понял, что он способен выстрелить. И что выстрелит обязательно…

— Ну так как насчет показаний? — спросил Грибов.

— Дайте бумагу и ручку. Григорьев с видимым сожалением опустил пистолет.

— Только ты все подробно опиши. Что делал, что думал, куда деньги спрятал. И обязательно добавь что-нибудь о левых банковских счетах, о мафии и о взятках высокопоставленным чиновникам.

— А это еще зачем? Это к делу не относится.

— А это для нас лично. Чтобы ты на суде вдруг от своих показаний отказаться не надумал. Чтобы мы, если ты такое учудишь, их кому надо показали. И уж тогда тебе точно из камеры живым не выбраться. У этих ребят судопроизводство убыстренное. По всей территории России.

Глава 37

— Ну как там? — спросил Григорьев Грибова, просматривающего показания банкира.

— Отлично. В том смысле, что отличный почерк у подследственного. Я всегда о таком мечтал. Еще с тех пор, как мне по чистописанию двойки ставили.

— А содержание?

— Содержание хуже. Без особого прилежания. Но тоже ничего. Как говорится — на безрыбье…

— Тогда я собираюсь?

— Собирайся.

— Вставай, — приказал Григорьев банкиру и рывком, так что у того клацнули зубы, приподнял его на ноги. — Хватит отдыхать. Я тебя не нанялся волоком таскать…

Но встать банкиру на свои ноги не пришлось. Потому что визиты в дом вооруженных людей завершены еще не были…

— Руки! — гаркнул ворвавшийся в комнату боец в милицейском камуфляже и маске с прорезями для глаз.

— Смотри-ка. Подоспели. К шапочному разбору, — удивился Григорьев. — Вы с какого отделения?

— Руки! — еще раз скомандовал не расположенный к беседам боец и передернул затвор автомата.

— Да ладно ты, не нервничай так, — попытался успокоить его Григорьев и поднял руки.

Банкир кулем свалился обратно на пол.

— Руки на стол! — последовала новая команда.

— Опять? Опять на стол? Я там уже был! — возмутился Григорьев.

Но боец его не дослушал. Боец ударил его по спине прикладом.

— Ох! — сказал Григорьев и навалился грудью на стол. Рядом лег Грибов.

— Мы работники милиции. Где ваш командир? Я доложу ему о превышении вами полномочий… — начал было Грибов.

— Молчать! Где деньги? — гаркнул боец.

— Мать моя! И этот туда же, — ахнул Грибов.

— Где деньги? — повторил боец вопрос и приставил дуло автомата к голове банкира. — Куда ты дел деньги?

А этот-то откуда о деньгах знает? И о том, у кого ими интересоваться?

— Говори! — крикнул боец и ударил банкира дулом автомата в висок. Так, что у того по лицу поползла кровь. — Где деньги? Последний раз спрашиваю!

— Там. В машине. В двух кварталах отсюда, — ответил банкир.

— Где в машине?

— Под правым сиденьем.

— Если соврал, вернусь и пристрелю, — пригрозил боец.

И вытащил целую охапку браслетов.

— Руки! — скомандовал он. — Все. Или стреляю. Вы мне мертвые даже более предпочтительны, чем связанные.

Все — и милиционеры, и бандиты — с готовностью протянули свои руки навстречу кандалам.

Боец пристегнул их друг к другу. И всех — к батарее центрального отопления.

— Три часа из дома не выходить! — предупредил он.

— Разве только с батареей. Для тепла, — огрызнулся Грибов.

— Поговоришь у меня, — пригрозил боец и быстро развернулся и выбежал из комнаты.

— Ну ты гля, первый раз в одной связке с мусорами. Кому сказать… — удивился Лекарь.

— Ты его знаешь? Знаешь, кто это? Кто это был? — быстро спросил Грибов банкира.

— Знаю. Начальник безопасности.

— Какой такой безопасности?

— Нашей безопасности. Начальник службы безопасности нашего банка.

— Молодец. Хорошо службу несет, — похвалил Грибов.

— Только отчего он сам с автоматом бегает? Если начальник? — удивился Григорьев.

— А он не для банка бегает. Он для себя бегает, — усмехнулся банкир.

— Как для себя?

— Так же… Так же, как я.

— То есть?

— То есть он забрал деньги, которые я забрал у банка.

— Ясно. Вор у вора дубинку украл! Что, у него тоже тяжелое материальное положение? Ему тоже денег на школьные обеды сыну не хватает?

— Денег всегда не хватает

— И куда он с ними?

— С такими — хоть куда. Хоть на край света.

Адрес был назван точно — край света. Значит, куда-то туда, где шелестят на ветру вечнозеленые пальмы, шумит прибой и шоколадные мулатки готовы разделить с вами поздний холостяцкий ужин. И где не спрашивают о происхождении ваших миллионов. А просто уважают за их наличие.

— Сделал он нас. Всех, — подвел итог Грибов. — Этот, — кивнул он на банкира, — таскал ему каштаны из огня, а мы их остужали, чтобы он руки не обжег. Он и не обжег.

— Любители побеждают. Любители всегда побеждают. Когда профессионалы ссорятся, — философски заметил Григорьев. И подмигнул пристегнутому против него Лекарю.

— А разве это не ваши? — удивился младший бандит.

— Я тоже думал, наши. А оказалось — не наши, — показал на браслеты Григорьев. — Оказались его…

Все замолчали. Сидя милым, плотным кружком. Как крутящие блюдце и желающие услышать потустороннее мнение спириты.

И сидели так несколько минут. Пока Григорьев не попытался найти выход из создавшегося дурацкого положения.

— Вот что, ребята, — сказал он, — вам все равно сидеть. Хоть так, хоть так. А я устал. Мне домой пора.

Есть у кого булавка?

— Зачем?

— Затем.

— Булавка есть. Но только если для всех, — поставил условие Лекарь. — Если только для вас — то нет.

— Тебя же все равно посадят, даже если я тебя сейчас отпущу, — сказал Григорьев.

— А это не твоя забота. Твоя — булавку использовать. Которая у меня есть.

— Черт с тобой. Давай свою булавку. Не ждать же мне здесь, пока миллионы долларов из рук уходят.

Григорьев взял булавку и сунул ее острие в замок ближайшего браслета. И через несколько минут отстегнул одну половинку.

— Дерьмовые наручники ваш банк покупает, — сказал он банкиру.

Во дворе послышался шум приближающихся машин. И голоса. И осторожный топот по лестнице.

— Вы никому больше о ваших долларах не говорили? — на всякий случай спросил банкира Грибов.

Но тот отвечать не стал. Отвернулся.

На лестницах воцарилась тишина. Минутная. Которая тут же взорвалась звоном, скрежетом, грохотом, уставными и нецензурными командами.

В одну и ту же секунду, в окна и в двери, высаживая стекла и доски, ввалился взвод бойцов в бронежилетах с автоматами на изготовку.

— Руки! — заорали спецназовцы. — Руки на стол!

— Опять?!!

— Мы не можем на стол. У нас браслеты, — попытался возразить Григорьев.

Но его не слушали. Всю связку подняли, перевернули и уронили мордами в уже хорошо изученный стол.

— Мужики, я тут уже лежал…

— Молчать!

И тут же сильный удар по спине. И по уху.

— Да вы что такое творите? Чтоб вас! Мы такие же, как вы. Мы же из органов.

— Начальство разберется, кто откуда. А пока — всем молчать!

И еще одна серия ударов по чему ни попадя. И завершающий удар сапогом в подреберье.

— Ты уж лучше молчи. Эти шуток не понимают…

Спецназовцы споро осмотрели помещение. И карманы задержанных. И бросили на пол четыре пистолета.

— Где другие члены банды? — спросил командир группы захвата. — Где оружие, наркотики и другие запрещенные законом предметы? Где, я вас спрашиваю?..

— Эй, мужик, ты что, меня не узнал? — обрадовался Григорьев, услышав знакомый, обращавшийся к нему не далее чем месяц назад голос. — Это же я. Это я тебя тогда на учениях обезвреживал. В вагоне. Ну ты же меня должен помнить…

Командир подошел ближе. И внимательно всмотрелся в подставленное под свет лицо.

— Ну, — дружелюбно улыбнулся Григорьев, — узнал? Это я тогда…

— За этим смотреть особо! — приказал командир. — Это такая сволочь… Если попытается бежать — пресекать на месте…

Вот тебе и коллеги…

Глава 38

Начальник службы безопасности рассчитал все правильно. Еще тогда, когда впервые заговорили про миллион долларов. И тем более тогда, когда ставку удвоили.

Когда ставку удвоили, он понял, что хочет поучаствовать в дележе. Надоело ему быть просто главным хранителем банковской наличности, получающим сотни за сохранность сотен миллионов. Захотелось стать их полноправным хозяином. Попробовать, что это такое — большие деньги.

И он стал думать о том, как изъять переданную заместителю управляющего банком наличность. До того, как он успеет передать ее вымогателям, похитившим его дочь.

Как изъять ее так, чтобы во всем был виновен заместитель управляющего. Или сам управляющий. Или кто-нибудь еще. Кто-нибудь… Только не он…

Начальник охраны перебрал десятки вариантов, но ни в одном случае тихой экспроприации не получалось. Получалась со стрельбой и неизбежным, в ходе расследования, раскрытием его инкогнито.

«А зачем тихо? — подумал главный хранитель. — Зачем обязательно тихо? С такими деньгами можно и громко. Если иметь несколько часов форы. Чтобы успеть пересечь государственную границу. И иметь надежный паспорт, чтобы в той загранице затеряться».

Начальник службы безопасности купил паспорт. Купил визу. И купил несколько билетов на самолет. На каждый день в течение двух последующих недель. Хорошо, что в нынешние благословенные времена покупается все. Все, что нужно деловому человеку. Что нет дефицита ни на билеты, ни на паспорта, ни на продажных чиновников.

Главный охранник купил новое имя и биографию. И стал готовиться к главному — к изъятию денег.

Он организовал за заместителем управляющего слежку. Прикрываясь производственной необходимостью. Ему нужно было охранять жизнь одного из руководителей банка. Для банка. И узнать, где и при каких обстоятельствах должна состояться передача денег. Для себя. Потому что изъять деньги он мог только в момент передачи. Ни раньше, ни позже.

Когда вмешалась милиция, начальник охраны понял, что промахнулся. Что зря истратил много лет накапливаемые сбережения. И влез в долги.

Когда операция провалилась, убедился, что поступил правильно. И еще понял, что заместитель управляющего не прост. Совсем не прост. И нашпиговал его автомобиль микрофонами и радиомаяками.

Потом встал вопрос о передаче денег потерявшему дочь отцу, и начальник службы безопасности первым высказался «за». За передачу. Потому что жизнь ребенка выше денег. И еще потому, что он как начальник службы безопасности гарантировал сохранение этих денег. И захват преступников.

Именно он склонил чашу весов в сторону согласия!

Деньги отсчитали и сложили в большой кейс. Его деньги сложили в кейс. Его деньги, временно передаваемые в руки заместителя управляющего. Который должен был послужить курьером. На час.

Когда оборвалась связь микроавтобуса с сопровождаемой им иномаркой заместителя, когда они догнали вместо роскошной легковушки замызганный бортовой «ЗИЛ», начальник безопасности удовлетворенно хмыкнул. Про себя. И злобно выругался. Вслух.

Его задача упрощалась. Теперь не надо было нейтрализовать свою команду. На случай чего он припас баллончик с сильнодействующим нервно-паралитическим газом. Который должны были в последний момент активизировать преступники. Теперь довольно было пересесть на идущий сзади запасной микроавтобус. И, прослеживая сигнал, направиться к месту передачи денег. Из рук заместителя — в руки вымогателей и из их рук — в его руки. В руки настоящего хозяина

Почему понадобились еще одни посредники — вымогатели, почему нельзя было изъять деньги непосредственно у заместителя, объяснить было просто. Потому что начальник охраны не был уверен в успехе абсолютно. Один-два процента на неудачу оставались всегда И в случае неудавшегося ограбления заместителя управляющего он становился уголовным преступником. А в случае получившего огласку ограбления преступников продолжал оставаться начальником охраны, выполнившим свой служебный долг до конца и тем сохранившим принадлежащие банку деньги. И даже трупы, если бы они случились, были бы не трупами жертв ограбления, но получивших по заслугам преступников.

В эту игру, ничем не рискуя, он мог играть почти до самого конца. Почти до трапа самолета. И он хотел играть в нее до самого трапа. Ему необходимо было алиби. По крайней мере на территории покидаемой им страны.

Но когда начальник охраны прибыл к месту действия, он сквозь приобретенный им для нужд банка прибор ночного видения «срисовал» двух типов, пытающихся проникнуть в дом. Ситуация усложнилась. Нашлись новые охотники до его денег

Начальник службы безопасности не стал спешить В бою выигрывает тот, кто последним раскрывает свои позиции. И бьет в самый неожиданный момент. Желательно в спину. Он хотел выиграть. И поэтому предпочитал раньше времени не высовываться. Тем более что его очередной самолет улетал еще только через два с половиной часа.

Начальник охраны сидел в микроавтобусе и слушал. Все то, о чем говорили в ближнем окружении «заряженного» аппаратурой заместителя.

И чем больше слушал, тем больше удивлялся. Оказывается, он участвовал совсем не в той игре, что предполагал изначально. Оказывается, он участвовал в гораздо более замысловатой и жесткой игре.

В которой все равно должен был победить. Потому что его удар должен был быть последним.

Правда, в этом случае, обезвреживая следователей, он лишался алиби…

А почему, собственно, лишался? Ничуть не лишался. Откуда он, ворвавшийся в помещение начальник службы безопасности вверенного ему банка, мог знать, что это следователи? А не соучастники преступного промысла. Он не должен разбираться в перипетиях преступления, не может подменять следственные органы. Он должен спасать принадлежащие банку деньги. Что он и сделал.

Сходится?

Сходится!

Ну, тогда снаряженный боевыми патронами рожок в автомат и вперед. Кто не рискует, тот всю жизнь пьет чай. Причем очень жидкий чай!

Начальник службы безопасности ворвался в помещение и уложил всех на пол. И получил то, что желал. В полном объеме

Изъяв всю причитающуюся ему сумму, начальник охраны двинулся в аэропорт В его кармане лежал билет на самолет Аэрофлота. Специально Аэрофлота. Который летел на край света хоть и долго, хоть и с многочисленными промежуточными посадками, но зато летел с нашего аэродрома. Обслуживающегося нашими авиационными техниками Где начальник охраны завел обширные, завязанные на водке и деньгах связи И даже, на пробу, отправил пару никому не предназначенных посылок в страны ближнего зарубежья.

Он потратил немало денег на водку и взятки, но он наработал надежный канал переброски контрабанды. Канал, который собирался использовать один-единственный раз.

На подъездах к аэропорту начальник безопасности засунул деньги в специальный, с полусотней кармашков жилет. Который можно надевать под рубаху. Равномерно распределенные доллары лишь немного полнили его. Но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Чтобы доллары не бросались в глаза, начальник сшил специальный, подогнанный под них костюм. И рассовав в кармашки десять тысяч нарезанных по известному формату бумажек, часами ходил перед зеркалом. Чтобы привыкнуть к новому своему обличью. Он не собирался расставаться со своими долларами за границей. Он не собирался отдавать их в банк. Он не верил банкам. Он сам работал в банке. Его доллары должны были находиться при нем! Везде и всегда!

Жилет он упаковал в специальный металлический чехол, который на случай попытки воровства или вскрытия был снабжен системой радиооповещения. И если кто-нибудь попытался бы сдвинуть его с места, на приемном устройстве сработал бы сигнал тревоги, а потом, внутри чехла, сирена.

Он все хорошо продумал, начальник охраны ограбленного им банка.

Когда он подъехал к аэропорту, его в условленном месте ждал заранее предупрежденный им по телефону человек.

— Вот, — показал он пакет, — его нужно передать на борт 2212.

— Нет, — сказал человек, — на этот уже невозможно. На этот поздно. Все работы по подготовке к полету завершены. Можем на следующий.

— На этот. Это моя последняя просьба.

— Все равно нельзя.

— Пятьдесят тысяч баксов, — назвал цену начальник службы безопасности.

— Сколько?!

— Столько, сколько я сказал. А это на случай, если кто-то надумает сунуть в сверток свой нос, — показал он прибор слежения. — Это не моя посылка. Это посылка очень серьезных людей. Которые при ее утрате не остановятся ни перед чем. Ты понял?

— Я понял.

— Сделаешь?

— Сделаю.

Начальник охраны прошел на регистрацию…

Глава 39

— Пойми ты, дуболом, он теперь уже, поди, возле аэропорта околачивается, — пытался объяснить положение дел Грибов. — Ну неужели ты хочешь сработать в его пользу?..

— Лежать! — коротко отвечал командир спецназовцев, тыкая кулаком в то место, откуда раздавался оскорбляющий его чувство должностного достоинства голос.

— Сколько лежать? Лежать-то сколько?

— До выяснения обстоятельств.

— А обстоятельства кто должен выяснить?

— Те, кому положено.

— Мало я тебя тогда приложил, — сильно пожалел Григорьев.

— А может, наоборот, слишком сильно, — возразил Грибов, — что и сказалось…

— Не разговаривать!

— Ну дай хоть позвонить. Начальству позвонить. Ну ведь уйдет же!

— Лежать!.. Всем лежать!!!

Обстоятельства выяснили только через четверть часа. Генерал выяснил. Своим личным звонком.

— Ну что, добился своего? — зло спросил Григорьев.

— Я только выполнял свой долг, — гордо заявил командир спецназовцев.

— Такое упрямство дорогого стоит, — прокомментировал Грибов, набирая номер на мобильном телефоне, — такое упрямство стоит два миллиона баксов!

Товарищ генерал. Грибов. Ситуация следующая. Мужчина, сорока — сорока двух лет, рост выше среднего, волосы русые, лицо слегка вытянутое, подбородок… Паспорт не знаю. Рейс не знаю. Но предполагаю, что дальнее зарубежье…

Нет. Начальник охраны банка. Хорошо бы запросить его фотографию из личного дела. И перекинуть ее в отделения милиции аэропортов.

Нет. Особых примет не знаю.

— Родинка у него. Над левой бровью, — сказал все еще сидящий на полу банкир, — с десятицентовик.

Банкиры даже особые приметы привыкли измерять в твердой валюте.

— Родинка у него. Над левой бровью… Мало? Говорит, все равно мало.

— Послушай, — что-то такое сообразил Григорьев, — пусть запросит всех купивших билет на имя Степана Григорьевича. Именно на имя. И отчество. Фамилию он наверняка сменил, а имя и отчество мог оставить прежние. Чтобы не путаться при общении с пограничниками. К имени человек привыкает долго. Пусть запросят по имени и отчеству.

Глава 40

— Ваш паспорт, — потребовал пограничник.

Начальник службы безопасности передал паспорт. Чужой, но с его фотографией.

Так, овал лица, глаза, уши… Особые приметы: родинка над левой бровью. В фотографии то же самое. Все в порядке. Оригинал сходится с фотографией.

— Проходите! — разрешил пограничник.

— Спасибо.

И шагнул за парапет. За государственную границу России.

Все! Теперь уже все! Граница Родины позади! Бывшая граница. Бывшей Родины…

Начальник службы безопасности прошел в самолет. Сел в свое кресло. И вытащил приемник радиоконтроля. Посылка была на месте. Где-то там, в многосложных переплетениях механизмов самолета. Где ее ни один таможенник вовек отыскать не сможет. Но сможет он, бывший российский гражданин и бывший начальник службы безопасности. Только он, используя свой радиоприбор и свои отложенные на этот случай деньги. Чуть позже сможет. Когда совершит посадку на острове, где все ходят в белых штанах…

Самолет вырулил на взлетную полосу.

Глава 41

— Есть! — сказал Григорьев. — Есть Степан Григорьевич, сорока двух лет, с десятицентовой родинкой над левой бровью. Есть такой!

— А откуда стало известно про бровь? — насторожился Грибов.

— Пограничник вспомнил. Который у него паспорт проверял. У пограничников глаз наметан!

— Пограничник, говоришь?

— Ну да. И по приметам тоже. Он это. Больше некому!

— Это хорошо, что он. Только нам от этого ни холодно ни жарко.

— Почему?

— Потому что поздно! Потому что он уже в воздухе. И в другой стране. В которой филиалов нашего отделения милиции пока еще нет.

— Черт! Неужели ушел?

— Ушел. По всем статьям ушел… Следователи сели на стол, на котором недавно и неоднократно лежали.

— Жаль.

— Жаль…

— Слушай, а если в Интерпол?

— Для этого ему надо было ограбить их банк, а не наш. Кто станет ловить преступника, который инвестирует их экономику. Вот кабы он от них к нам доллары увозил…

— А если…

— Что?

— Погоди, погоди…

Григорьев набрал телефон генерала.

— …А если через безопасность. Они ведь таскают наших разведчиков через границу.

Не та фигура?

А если посадить самолет с помощью военной авиации? Пока он над нашей территорией?

Никто не даст разрешения? Слишком мало украл?

А если…

Да. Понял. Так точно.

— Ну что? — спросил Грибов.

— Говорит, чтобы прекратил самодеятельность А если не прекратил, придумал бы что-нибудь поостроумней. Чем поднимать по тревоге Военно-воздушные Силы страны ради поимки одного беглого охранника.

Короче — все! Ушел гад! — досадливо ударил по столу кулаком Григорьев.

— Военно-воздушные Силы — конечно. Военно-воздушные Силы — перебор, — вздохнул Грибов. — Они больше горючки нажгут, чем денег спасут. А вот гражданские…

— Ты что хочешь сказать?.. Грибов резко повернулся к банкиру.

— Слушай, тебе не жаль, что какой-то хлыщ с твоими деньгами будет париться на Багамах. А ты без них — на нарах. Не обидно, что он твою идею, твоими руками, в свой карман?

— Ну? — сказал банкир.

— Баранки гну… У тебя деньги есть?

— Уже нет.

— Ну хорошо, там есть? Твоя сугубо личная часть. Ты же квартиру продал и вещи все. Ну не жмоться. Они все равно под конфискацию пойдут…

— Там есть.

— А связи в транспортных сферах? Ну есть же? Ну наверняка есть. У банкиров везде свои связи есть. От вендиспансеров до Кремля.

— Ну… допустим.

— Тогда входи в долю. Твои связи и деньги. Наши идеи…

Глава 42

— Вячеслава Антоновича, — попросил в трубку банкир. — Узнали? Да, это я. Извините, что отрываю от работы. Но тут дело особой спешности. Мне бы один самолет надо вернуть. Вашей акционерной компании.

Понимаю, что невозможно. Но очень надо. У нас там один работник не те документы с собой взял. Конфиденциальные. И мобильный телефон дома забыл. В результате чего может сорваться очень выгодная внешнеэкономическая сделка.

Понимаю, что почти невозможно. Но дело идет о многомиллионных убытках.

Понимаю, что крайне затруднительно. Но дело чрезвычайной важности. Мы готовы покрыть все расходы, которые понесет ваше предприятие.

Понимаю, что в принципе возможно, но связано с определенными техническими сложностями. Мы возместим все сложности. Которые чисто технического плана. И будем благодарны лично вам. Как руководителю предприятия.

В обычных пределах.

Все-таки затруднительно?

— Кончай торговаться, — толкнул в бок банкира Григорьев, — не на службе.

— Мы будем вам благодарны в гораздо большей степени, чем обычно, — поправился банкир. — Да. Примерно как по проведенной полгода назад сделке. Сразу же по факту. Да. Плюс компенсации пилотам и техникам за внеплановую работу. Само собой. И аэропорту приема?

Еще один тычок в бок.

— Да. И аэропорту приема. Потому что дело очень спешное.

Хорошо, Вячеслав Антонович. Спасибо, Вячеслав Антонович. Очень вам признателен.

В сауну когда?

И на всякий случай взглянул на следователей. Которые покачали головами.

— Нет, в ближайшее время не смогу… Нет, и после не смогу. Только если совсем после… До свидания…

— Ну вот. А ты говорил невозможно. Нынче все возможно. Если работаешь в банке…

* * *

— Заместителя по пассажирским перевозкам. Немедленно, — приказал Вячеслав Антонович, — значит, вызовите из столовой. Или где он еще может быть. Я сказал немедленно!

— Что случилось, — спросил зам по пассажирским перевозкам, утирая салфеткой блестящие от жира губы.

— Борт номер 2212 твой?

— Мой.

— Что же ты, Петр Аркадьевич, выпускаешь на линию неисправный самолет?

— Я выпускаю?!

— Ты выпускаешь. Мне сообщили, что у борта номер 2212 неисправно шасси.

— Шасси?

— Ну или топливный насос…

— Насос? — все еще ничего не мог понять зам.

— Или бачок в туалете бизнес-класса. Точно сказать не могу. Техническая сторона — твое дело. Тебе и разбираться в характере поломки.

— Ах бачок? Бачок может быть…

— В общем, так. В ходе полета выявились опасные для его продолжения технические неполадки. Вследствие чего борту номер 2212 приказываю совершить посадку. Экстренную посадку. Запросите свободные аэродромы. В пределах нашей страны. Чтобы валюту не платить. Или вот что. Заверните его обратно. Зачем оплачивать чужие полосы…

Понятно?

— Понятно. Но…

Руководитель авиационного акционерного общества открытого типа насторожился.

— Что «но»?

— Устранение технических неполадок и его обоснование потребует привлечения дополнительных финансовых средств…

Ну умный зам. Все схватывает на лету. Потому что летчик. Как и его шеф.

— Средства будут. Из резервного фонда. В обычном для данного вида происшествия размере. Всей технической службе и ее руководителям.

— Но аварийная посадка связана с известным риском…

— Плюс премиальные за успешно проведенную посадку. Доведите до сведения экипажа…

— Когда?

— Немедленно…

* * *

— Борт номер 2212. Вас вызывает служба безопасности полетов.

— Борт 2212 слушает.

— Борту номер 2212. У вас обнаружены неполадки в навигационной системе.

— У нас все в порядке…

— Борт 2212, вы что, русский язык не понимаете? У вас на борту неполадки в навигационной системе. Необходима срочная посадка по аварийным показаниям.

— Но приборы…

— За удачную посадку и быстрое устранение выявленной вами неисправности руководство общества выписало экипажу премию. В размере полугодового оклада…

— Вас понял. У нас неполадки в навигационной системе. Просим посадки…

Глава 43

— Уважаемые пассажиры, наш полет проходит на высоте десять тысяч метров, — сообщила стюардесса, — просьба пристегнуть ремни.

— Как ремни? — удивились пассажиры. — Мы же только недавно взлетели!

— Возникла небольшая неисправность во вспомогательных системах самолета, — мило улыбнувшись, сообщила стюардесса. — Мы совершим посадку на запасном аэродроме и после устранения неполадки продолжим наш полет.

— Но это действительно только небольшая неисправность? — обеспокоенно спросили пассажиры, прислушиваясь к шуму моторов. — Или большая?

— Но мы же еще летим… — популярно объяснила стюардесса.

Борт 2212 лег на обратный курс.

«Черт! Надо было лететь „Боингом“, — подумал начальник службы безопасности — „Боинги“ так часто не ломаются. Правда, в „Боинги“ левые два миллиона долларов не запихнешь…»

Острова, прибой, шорты и мулатки откладывались на неопределенное время.

Глава 44

— Ну? — спросил Григорьев.

— Да не беспокойтесь вы. Вернут. Никуда не денутся. Они меня еще никогда не подводили.

— Все у вас схвачено, — поразился Григорьев, — все под вашу дудку пляшут, как те крысы.

— Миром правит капитал…

— Самолет лег на обратный курс, — сказал, отодвинув трубку от уха, Грибов. — Через сорок минут будет здесь. Давай в машину…

Самолет посадили на запасную полосу. И оттащили в отстойник.

— Пассажиров просим покинуть салон и оставаться возле трапа до подхода автобуса, — объявила стюардесса. — После чего вы перейдете в запасной самолет. И сможете продолжить полет. Приятного вам полета…

Пассажиры сошли с трапа и стали ждать аэродромный автобус. Который, как всегда, запаздывал.

Сбоку к очереди прилепился никем не замеченный человек. И протиснулся к интересующему его лицу.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровался он.

Облюбованный им пассажир побледнел и закрутил во все стороны глазами.

— А мы вас ждем…

— Зачем?

— Чтобы расплатиться с Аэрофлотом. За одну небольшую услугу. Где деньги?

— Вы не имеете права. Я уже не у нас. Я уже прошел пограничный и таможенный досмотр.

— Территория Аэрофлота — наша территория. На всей территории мира.

— Но это незаконно…

— Бросьте вы. О каком законе может идти речь? Когда по личной просьбе можно вернуть с трассы целый самолет. Вы сами установили такие правила игры. Так что держите удар.

— Я отказываюсь вам подчиниться.

— А я вот сейчас скажу, что это из-за вас был прерван полет и из-за вас они ждут здесь на ветру автобус, которого не будет. И посмотрю, что они с вами сделают.

Начальник службы безопасности оглядел рассерженные, недовольные лица своих соотечественников, которые были готовы уже на все.

— Я же вам говорю — Аэрофлот территория России. Со всеми вытекающими отсюда правилами поведения в общественных местах. Ну что, будем рассказывать, где деньги?

— Нет.

— Граждане пассажиры, — громко сказал Грибов, — от лица нашей компании хочу принести вам извинения…

— Когда полетим?! — заорали пассажиры.

— Ситуация обстоит таким образом, что продолжение полета зависит исключительно от… — И Грибов очень многозначительно взглянул на стоящего рядом с ним мужчину. На которого вслед за ним взглянули все.

— Они в самолете, — сказал мужчина.

— …зависит от погоды, — закончил фразу Грибов. — Но как мне только что сообщили, глаз циклона прошел мимо. Погода вам благоприятствует. И вы сможете продолжить полет через пять минут. Просим занять свои места…

— Так бы сразу и сказали. А то поломки… — возмутились пассажиры и полезли вверх по трапу.

Их ожидали солнце, море, прибой и шорты…

Всех ожидали. Кроме единственного, уходящего в сторону аэровокзала пассажира. Который передумал лететь на дальние теплые острова…

Заключение

Производственное совещание в кабинете подполковника тянулось уже битый час. Говорил подполковник. Внимательно слушавшие его следователи сидели на стульях, расставленных вдоль стен.

Стояли только Грибов и Григорьев. По стойке «смирно» стояли. Тот же битый час.

— И снова о Грибове и Григорьеве. Это же сколько можно говорить. Сколько можно увещевать. Ведь взрослые же люди. Не дети. Для вас что, закон не писан?

— Никак нет, писан!

— Что ж вы устраиваете такие ковбойские потасовки? Что вы не уйметесь никак? Самолет, понимаешь, с трассы вернули. Нанесли материальный урон акционерному обществу закрытого типа, представляющему интересы нашего Аэрофлота…

— Мы не самолет вернули. Мы два миллиона долларов в страну вернули, — встрял Грибов.

— Хорошо, допустим, вернули. Но как вернули? Противозаконными методами. ПРОТИВОЗАКОННЫМИ. Которые недопустимы в тот исторический момент, когда наше государство встало наконец на путь уважительного отношения к закону и к правам отдельно взятого человека…

— Это не мы вернули, товарищ подполковник.

— А кто?

— Подозреваемый. То есть заместитель управляющего банком. По своей личной инициативе. Он позвонил и обо всем договорился. Насчет самолета. И материальный урон компенсировал.

— Тоже по собственной инициативе?

— По собственной.

— Что-то у вас все преступники какие-то очень сознательные.

— Мы, товарищ подполковник, Макаренко изучали. Труды по воспитанию, перевоспитанию и возвращению обществу оступившихся правонарушителей. И используем его научно-методические рекомендации в каждодневной работе с преступным элементом…

— А в дело? В дело зачем полезли? Которое вам никто не поручал? Почему не дождались группу специального назначения?

— Они ехали долго. Мы ждать устали…

— Что значит долго? Сколько положено, столько и ехали. Эта не ваша и не моя забота контролировать работу соответствующих подразделений.

— Виноваты. Товарищ подполковник.

— И зачем проведению операции препятствовали? Зачем сопротивление оказали?

— Мы?!

— А кто? Вот рапорт командира группы захвата. Читаю: «Указанные лица оказывали физическое сопротивление и нецензурно оскорбляли бойцов отряда в выражениях, характеризующих их родственников предыдущего поколения по женской линии, вследствие чего бойцам пришлось применить меры физического воздействия…» Ну, что скажете?

— Виноваты!

— Виноваты, виноваты… Ковбои хреновы. Наворотили делов. Половником не расхлебать.

Провинившиеся следователи одновременно повинно опустили головы.

— И что мне теперь прикажете с вами делать? Что? После того, что вы тут понаделали? Тут тебе, понимаешь, незаконные методы ведения следствия, и вступление в сговор с подозреваемыми в совершении противоправных действий, и нецензурное оскорбление работников при исполнении ими служебных обязанностей…

Как хотите, но я буду ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности. И надеюсь, ваши коллеги, проявив свойственную работникам милиции принципиальность, поддержат меня в этом необходимом, с точки зрения поддержания дисциплины и уважения буквы закона во вверенных мне подразделениях…

На столе зазвонил телефон.

Подполковник замер, с тревогой посмотрел на звонящий аппарат и поднял трубку.

— Да, — сказал он. — Так точно. Здесь они. Оба. Да. Понял. Понял. Будет исполнено.

Положил трубку на рычаги и снова посмотрел на следователей.

— И наконец, главное. Посмотрите на себя, — грозно сказал он. — Что у вас за вид, понимаете? Что за физический облик? Как, не знаю, у хулиганствующих подростков уличных. Как у раздолбаев распоследних.

Их ценными подарками награждают. Банки. И управление, понимаешь. А они как беспризорники, ей-богу. Как бомжи, не имеющие места жительства. Позор, можно сказать, всему личному составу через вас!

Сколько раз напоминал о важности соблюдения внешнего вида в нашем, не терпящем разгильдяйства деле. Сколько раз ставил на вид. А у вас на лице вместо облика уважающего себя работника органов правопорядка какая-то, извините, беспринципность!

Идите. И приведите себя наконец в порядок.

— Разрешите идти? — одновременно испросили разрешения следователи.

— Идите.

Так же разом следователи повернулись. И шагнули к двери.

У обоих под глазами разливались чернотой огромные синяки. Размерами сопоставимые с передней частью сжатой в кулак кисти.

Ну точно разгильдяи… Позорящие, так сказать, честь доверенного им вышестоящим начальством мундира…

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Заключение

Реклама на сайте