«Гриф»

Миронов Георгий Гриф

Гриф — хищная птица, размах крыльев до 3-х м. Питается падалью. Охотится на ослабевших животных. Грифы живут во многих странах. Всего насчитывается 14 видов. В России наиболее распространены черные грифы и грифы-стервятники.

Гусь — преступник, связанный с правоохранительными органами (феня).

"Беретта", модель 92-Ф — автоматический пистолет фирмы "Пьетро Беретта" (Италия), магазин на 15 патронов. Приспособлена для стрельбы обеими руками, ствол хромированный, все внешние поверхности покрыты броунитоном. Под названием "9-мм пистолет М9" принят на вооружение армии США и ряда европейских стран, полицейских агентств, служб безопасности, является "табельным оружием" оперативных подразделений Европола и Интерпола.

ПРОЛОГ

Пальмовый Гриф всегда убивал жестко, но не жестоко.

Он заранее приглядывал жертву, долго «парил» над ней, оценивая ситуацию, прицеливаясь, приглядываясь.

И когда принимал решение, остановить его было невозможно.

Он нападал сверху резко и неожиданно, не оставляя жертве никаких шансов на спасение.

И убивал.

Одним ударом.

Он не был бессмысленно жесток. Просто смерть жертвы была исторической неизбежностью: жертва была обречена. Но зачем же заставлять божье создание мучаться, страдать? Лишнее.

Жестко, но не жестоко. Одним ударом, без мучений. Вот так вот. И даже когда рвал мясо поверженного врага, ощипывал перья, отслаивал клювом полоски шкуры, он это делал без видимого сладострастия. Просто мясо жертвы было ему необходимо для жизни. Его жизни.

У него было философское отношение к жизни и смерти.

Если для его комфортной жизни нужна была чужая смерть, что ж…

Он мускулисто пружинил на мощных лапах, могучими взмахами гигантских крыльев поднимал свое сухое, жилистое тело в воздух и парил, высматривая добычу. Находил, прицеливался, складывал крылья и камнем падал вниз, нанося внезапный и смертельный удар крючковатым клювом — как правило, в голову. Чтоб сразу, без мучений.

Семейство грифов большое, четырнадцать видов. Кто-то убивает живых, кто-то питается мертвечиной. Но вообще-то падалью никто не брезгует.

Порода такая… Одно слово — гриф. Природу не переделаешь.

"БЕРЕТТА" — ОРУЖИЕ ПРОФЕССИОНАЛОВ

Место для акции он выбрал давно.

Это был угол Москворецкой набережной и старого уютного московского переулка. Четырехэтажный особняк начала XIX века, созданный по проекту модного тогда архитектора немца Фридриха Шпейгеля в вычурном стиле, сочетавшем русский классицизм и немецкий готический романтизм, был очень удобен по нескольким причинам.

При желании можно было стрелять из австрийской винтовки МИЛ-34 с оптическим прицелом, лазерным наведением и электронной коррекцией полета пули со смещенным центром тяжести, из-за реки, которая в этом месте не так уж и широка.

Он и чердак дома на той стороне реки присмотрел.

Прикинул мысленно, как полетит пуля, выпущенная из МИЛ-34 через реку, как выйдет из своего торгового дома "Михаил Амбарцумов и братья" «объект», как привычно снимет кожаную на меху кепку с головы, подставив потный лоб свежему ветерку с Москва-реки, достанет из кармана немецкого длиннополого, тонкого нубука пальто большой носовой платок, вытрет употевший большой лоб, довольно, как дельфин, отфыркается, — "Еще одна выгодная сделка подписана", — и…

И не успеет он натянуть кепку на лоб… как, перелетев Москва-реку, вопьется стальное жало пульки в кость, пропоров тонкую, уязвимую косину, а уж войдя в мягкую плоть мозга, разворотит там все к чертовой матери, выбросив со страшной силой в стену особняка и мозги, и теменную кость…

Однако, каким бы он ни был хорошим стрелком, как бы ни была надежна австрийская винтовка, шанс промахнуться с такого расстояния был.

И он опять представлял себе мысленно, что произойдет, если он промахнется.

Амбарцумов мгновенно бросит свое лишь на первый взгляд неуклюжее неповоротливое тело в сторону, пригнется и юркнет как мышь за дверь красного дерева, с яркой латунной ручкой. "Моя крепость — мой дом".

Он хорошо знал, как надежно защищен дом Амбарцумова пуленепробиваемые стекла, толстые кирпичные стены, ни пулей, ни гранатой, ни машиной с взрывчаткой его не возьмешь.

А это значит — сорвано задание. А это значит — он из охотника превратится в дичь. И чистильщик будет охотиться за ним так же, как сам он сейчас охотится за Мишкой Амбарцумовым.

Гриф не прощает промаха.

Ты промахнулся, ты — приговорен.

Он подолгу смотрел на дом Мишки Амбарцумова с той стороны реки. Думал, думал, думал…

Можно, конечно, просто пырнуть его ножом в тесноте светской тусовки в каком-нибудь элитарном модном клубе, в толчее нарядных людей в смокингах, вечерних платьях, при орденах и брильянтах.

Слава Богу, он, в отличие от Мишки, не нувориш, из хорошей семьи… И хотя, естественно, в пионерскую и комсомольскую юность никто не учил его носить смокинги, хорошее происхождение помогало осваивать быстро и смокинг, и фрак…

Ах, как элегантен он был в Каннах, на Международном кинофестивале, когда по приказу того же Грифа в толчее нарядных людей засадил тонкое лезвие испанского стилета в почку Алику Розенблату, некоронованному королю видеобизнеса. Чего-то Алик с Грифом не поделили. И Алик был приговорен. И он пришил его, как пришивают пуговицу к солдатскому мундиру, — грубо, но элегантно.

Профессионализм, это когда ты делаешь дело не просто надежно, но еще и красиво.

Он оставил стилет с позолоченной ручкой в почке Алика и ушел, бережно поддерживая под локоток Марину. О Марине — особый рассказ. Сейчас ее надо выбросить из головы. Надо думать, как убрать Мишку Амбарцумова.

Время на ликвидацию «объекта» Гриф как всегда дал минимальное. Неделю.

Неделя на все — на разведку, рекогносцировку, подбор помощников, если таковые понадобятся, или подкуп окружения «объекта», если в таковом киллер увидит необходимость, на выбор оружия.

В конце концов он выбрал «беретту».

…Он прошел в "темную комнату" — чулан своей двухкомнатной квартирки, зажег свет.

На стеллаже по правую руку висело, лежало, было аккуратно упаковано в специальные чемоданчики, коробки, кейсы его оружие.

Больше всего здесь было пистолетов фирмы "Арми Беретта СпА".

Он уважал и знал эту фирму. Слева на стене висели большие цветные фотографии видов Северной Италии, Брешии, местечка Гардоне-Валь Тромпиа, цветная литография, изображающая первый завод по производству ружейных стволов, построенный в 1680 году, большая фоторепродукция, изображающая тот же завод, но в 1900 году, когда он прославился производством охотничьего и спортивного оружия, и завод времен 1915 года, когда он стал выпускать пистолеты.

Здесь же, на левой стене, в специальных зажимах были укреплены коллекционные, «нерабочие» экземпляры пистолетов знаменитой итальянской фирмы: модели 1931 и 1934 годов, когда они были на вооружении итальянской армии, один из самых элегантных пистолетов мира — «беретта» модели 85-ББ под 9-миллиметровый короткий патрон, со свободным затвором и удобной рукояткой, скрывающей обычный восьмизарядный, но с расположением в один ряд, магазин. Здесь висела грозная модель-93, способная вести огонь по три выстрела очередями, и маленькая, прелестная 92-СБ, обеспечивающая скрытое ношение.

Для акции он без раздумий выбрал автоматическую «беретту» модели 93-Р. Она тоже могла бить очередями по три выстрела, что для задуманного им сценария было не лишним; магазин на 20 патронов обеспечивал запас прочности на время акции.

В кармане куртки мяукнул «сотовый».

Он достал аппарат, зажал трубку между головой и плечом и, слушая собеседника, продолжал собирать «беретту». Затем поставил ее на предохранитель. Внимательно вслушался в установку напарника-наводчика.

— Объект точно будет сегодня вечером на встрече кавалеров и рыцарей Ордена Святого Константина Великого. Собрание ордена пройдет в его особняке. Объект официально будет переведен из кандидатов в рыцари. Так что ориентировка по месту и времени абсолютно точная.

— Когда закончится встреча?

— Откуда я знаю.

— "Кенарь", уволю к чертовой матери! Ты должен знать все, что касается объекта.

— Через пять минут перезвоню. У меня есть информатор.

Тем временем он уложил «беретту» в жесткую кобуру, проверил, как она удобно ли заняла свою нишу под пиджаком. Надел длинное черное модное пальто — кожаное, с меховым воротником. Прошелся пальцами по мягкой коже, ощущая закрепленные под подкладкой упругие сгустки пластита. Проверил, легко ли и достаточно ли быстро сумеет он вдавить взрыватели в пластит. Все было удобно и рационально. Он взглянул на часы и представил: кавалеры и кандидаты в кавалеры Ордена уже подъезжают к особняку Амбарцумова на набережной. Выходят в сопровождении охраны из солидных автомобилей. Два швейцара, являющиеся одновременно и наружной охраной, узнавая «своих», услужливо распахивают двери. «Воротца» между двумя толстыми дверями постоянно «фонят» — охранники даже в солидный дом идут со стволами. «Наружка» "Дома Амбарцумовых" не препятствует. Чужие здесь не ходят: репутация кавалеров и рыцарей Ордена должна быть безупречной. Только при наличии трех видов здоровья можно быть принятым в члены этого элитарного братства — физического, финансового и нравственного. Кавалеры ордена — люди обеспеченные, богатства свои нажили честным трудом, порой на грани, но без криминала, немалые деньги пожертвовали на церковь, на детские дома, на музеи и библиотеки, поддержку правоохранительных органов.

И у Мишки Амбарцумова репутация в деловом мире приличная.

Но он дважды перешел дорогу Грифу.

А Гриф и одного раза не прощает.

Во-первых, он профинансировал исследования в Институте имени профессора Горанского. В результате к ноябрю 1998 года была изобретена сыворотка, снимающая синдром психической зависимости, выводящая из состояния гипноза. Это был ощутимый удар по интересам Грифа.

А Мишка, что самое смешное, даже не знал, на что пошли деньги. Он просто доверился просившей деньги для Института очаровательной докторице, директору Центра общественных связей НИИ им. А. Горанского. И отвалил пятьсот тысяч долларов. Им хватило.

И второе. Год назад был банкет на Новый год в Кремлевском дворце. Президент страны пригласил наиболее влиятельных и богатых людей.

Там были министры, генералы, директора, владельцы промышленных и финансовых империй. В такой светской тусовке элегантный как маркиз Гриф в смокинге от "Джон Хартфилд" за 5 тысяч долларов чувствовал себя как рыба в воде. Он раскланивался со знакомыми, с одними чуть небрежно, ибо знал по данным своей разведки, что положение их не прочно, что с должности будут вот-вот отставлены, или из банка будет отозвана лицензия — Гриф все всегда знал заранее. С другими — как «ровнюшка». Но никогда — подобострастно. Гриф знал себе цену. В конце концов, он платил многим представителям политической и чиновничьей элиты, что же касается личного богатства, то мог поспорить с большинством из присутствующих. Так что, нет, избави Бог, — ни с кем он не здоровался подобострастно.

Мелодичные трели сотового телефона прервали размышления.

— Князь, это опять я.

— Слушаю, слушаю, ну что ты тянешь! У тебя времени осталось всего ничего.

— Это у тебя времени осталось всего ничего. Вечер будет коротким. Вручение ордена новому рыцарю — г-ну Амбарцумову, пара бокалов вина, и струнный оркестр исполняет что-то волнующе-ностальгическое. Все фотографируются и расходятся: народ-то деловой.

— Чего не скажешь о тебе. Должен был владеть этой информацией сразу. Сколько народу будет?

— Человек десять, не более. Ну, я не считаю оркестр и обслугу.

— Охранников считаешь?

— Их тоже не считаю.

— Напрасно. Мне надо знать, какая толчея будет у подъезда. На каждого по одному охраннику?

— Думаю, что да.

— Думаешь, или знаешь?

— По одному.

— Есть ли какая-то практика устоявшаяся, кто за кем выходит? Что говорит твой информатор?

— Как правило, первым выходит тот, кто более всех спешит.

— Надеюсь, ты установил планы на этот вечер всех участников встречи? Так кто будет спешить больше всех?

— Как раз Амбарцумов и будет спешить. Он в цейтноте. Только-только доехать до бывшей столовой ЦК КПСС на Старой площади. Там газета «Антиквар», которую он финансирует, отмечает свое пятилетие. И ему надо открывать торжество. Будет он спешить, будет.

— Это хорошо. Какое вооружение у охраны?

— Разное. От «беретты» до «Узи».

— Не положено. Для СБ разрешены стволы с дульной энергией 240–250 Дж под короткий патрон 9х17.

— А кто проверит?

— Тоже верно…

— Есть ли среди охранников бывшие грушники, спецназовцы?

— Нет. В основном — бывшие спортсмены, есть один бывший майор ОМОНа, есть капитан из ФСБ, специализации не знаю, но щупловат для спецназа.

— А по части стрельбы какая у них репутация?

— Вот по морде дать, на прием взять, в ближнем бою шарахнуть из ствола — это всегда пожалуйста. Классный стрелок только один. Бывший мастер спорта по стрельбе. Марат Абраев из Нальчика. Он ходит в «личке» у гендиректора фирмы «Константин».

— Оружие?

— "Вальтер", модификация 1980 года, ОСП под патрон 22 «короткий». Можно вести скорострельную стрельбу с надежным поражением на 20–30 метров. Марат на таком расстоянии на вскидку может попасть в шесть пуговиц на одном пальто стоящего человека.

— А бегущего?

— У него хорошая репутация. Против него «маятник» качали, а он в македонском варианте, со стволами в каждой руке, бежал, отставая на тридцать метров.

— Второй ствол тоже «вальтер»?

— Да, целевой ГСП ("юниор") под патрон 22 ЛР.

— Ну и что?

— Вогнал кучно по три пульки под левую лопатку, и по три — под правую.

— Мне такая точность ни к чему.

— Но что я сделаю, Марат уже там. Ну что я сделаю, Князь?

— К тебе вопросов больше нет, ты аналитик-информатор. С тебя и спроса нет. Информацию дал важную, свободен. Пока.

Человек, которого информатор только что назвал Князем дал отбой связи, набрал еще один номер.

Другой человек — в черной камуфляжной форме, черном шлеме, закрывавшем все лицо и оставлявшем открытыми лишь глаза, достал из внутреннего кармана комбинезона трубку сотового, прислушался к низкому голосу абонента. Человек говорил по-грузински.

В переводе на русский их разговор выглядел так:

— Здравствуй, Руслан.

— Здравствуйте, батоно Георгий.

— Хорошо устроился?

— Главное, перспектива хорошая.

— Дом в оптику ясно виден?

— Яснее некуда.

— На чердаке не пыльно?

— Обжился.

— Сколько метров от тебя до дома?

— Набережная, река, опять набережная, — думаю, метров сто будет.

— Гарантируешь выстрел?

— То, что задену, — гарантирую. Могу второй раз не попасть, — «личка» прикроет объект, народу будет куча-мала. Так что контрольный выстрел при таком раскладе гарантировать не могу.

— Ладно. Слушай меня. Объект я беру на себя. Уберу в ближнем контакте, твоя задача — не обязательно убить, но вырубить лучшего стрелка из тех, что окажутся там, в этой, как ты говоришь, "куче мале". Ты Марата Абраева знаешь?

— Знаю. Хороший стрелок. Он мой объект?

— И да, и нет. Я знаю, ты с ним служил вместе. Не настаиваю, чтобы ты убрал его. Но отключить должен. Аккуратно. Чтоб он не смог стрелять в меня. Такова твоя задача на сегодня.

— Выполнимо.

— Гарантируешь?

— Гарантирую. Потому что объект будут прикрывать. А Марата — не будут. Наоборот, он постарается выйти на свободное пространство для прицельной стрельбы. Так что будет как на блюдечке: технически простая задача.

— Технически — да, а вообще?

— Я аккуратно сделаю: легко раню. Как раз, чтоб стрелять не мог.

— Правильно. В конце концов, у наших работодателей свои счеты, а у нас — какие счеты у нас? Профессия такая… И без обид, так, Руслан?

— Так, батоно. Все будет в лучшем виде. Я ж понимаю, — не раню я Марата, он ранит вас.

— Или убьет.

— Нет, он тоже человек. Он свою службу несет. Стрелять должен в такой ситуации, убивать — не обязан.

— Я выезжаю. Через 25 минут я буду на месте. И начинаем операцию. Следи за «картинкой» и за аудиосвязью.

— Вас понял, батоно. Отбой.

Человек, которого называли Князь, — то ли имеющий этот титул от предков, то ли дружеское прозвище армейских лет, то ли воровская кликуха, кто теперь сразу-то разберет, чем человек занят и как добывает свой хлеб насущный, — проверил экипировку. Две «беретты» в кобурах, помповое ружье закреплено в специальных держателях под длинным кожаным пальто, «Бэби» "браунинг" на 6,35 миллиметра закреплен в кобуре на правой щиколотке, на голенях и за спиной — метательные ножи, на поясе — четыре гранаты РГ-27, под черным свитером — бронежилет «Командир», легкий, из кевларовой ткани, с бронепластинами в наиболее уязвимых местах. Ну, кажется, и все.

Он оглядел комнату так, как оглядывал каждый раз, когда уходил на задание. И раньше, когда служил в спецотряде ГРУ, и сейчас, когда был вынужден перейти на службу к Грифу и стать его личным киллером и командиром спецподразделения, более засекреченного, чем спецчасти Главного разведывательного управления Генштаба. Он всегда прощался как бы на время, но как бы и навсегда. Кто знает, как повернется дело. Самая распрекрасно организованная операция может кончиться для него смертью.

Он пробежался глазами по корешкам любимых книг, по картинам, подаркам друзей-художников, по скромненькой, но такой привычной, комфортной мебели.

Ему не хотелось идти на смерть. Он не жаждал чужой смерти. И естественно, не искал своей. Но еще больше он не хотел смерти младшего брата. А жизнь его стоила дорого. Миллион долларов. Так оценил ее полевой командир Хасан Жебраилов. Заработать такие безумные деньги мирным трудом было совершенно невозможно. И когда жена младшего брата Ксюша приехала к нему без кровинки в лице и, рыдая на груди, рассказала, что брата похитили, и вот теперь требуют такой выкуп, он ей сразу сказал:

— Не плачь. Найдем деньги.

— Ты с ума сошел? Где мы найдем такие деньги?

— Я — найду.

Через день он пришел к своему «шефу» — Грифу. Как он к нему попал отдельная история. Но кто ищет, тот находит, особенно если имеет такой жизненный опыт. Хасан обещал ждать еще месяц. За этот месяц он, Князь, должен будет убрать пять врагов Грифа. Потом он подпишет долговое обязательство на отработку оставшихся 750 тысяч долларов. Только и всего. Чтобы не истек кровью его младший брат, он должен будет сам стоять в яме по горло в крови. А что делать? Своя кровь ближе.

Он уверенно управлял новенькой машиной, «джип» шел с хорошей скоростью по вечерним улицам Москвы, мотор работал почти бесшумно, руль слушался рук, все в сложном механизме «чирикало» слаженно и четко.

"Смешно, — подумал он. — Из-за каких пустяков люди рискуют жизнью". Гриф рассказывал ему, хотя и не был обязан по контракту это делать, почему он отдает приказ «мочить» Амбарцумова.

Он притормозил у светофора. Оглянулся привычно, засекая любую подозрительную деталь. Водители в машинах, остановившихся слева и справа от него, подозрений не вызывали. Очень хотелось курить. Но он с таким трудом бросил это дело несколько лет назад, что начинать снова эти муки не стоило. А курить вредно, как ни крути.

Хотя, усмехнулся он, жить вообще вредно. Нy, убьют его через полчаса, и что? Так бы хоть покурил перед смертью. Недаром ведь приговоренным к смертной казни дают покурить перед тем, как отрубят голову, откинут табуретку из под-ног, или выпустят кусок свинца в затылок на спуске в подвал. Хорошее это дело, покурить перед смертью. Курение мирит с окружающей действительностью.

Дали зеленый, и его мысли снова вернулись к его «работодателю».

Удачливого, весьма неглупого предпринимателя Михаила Амбарцумова приговорили к смертной казни два обстоятельства. Одно из них серьезное, хотя он в этом не виноват. А второе — глупость. Бывает. Он помешал каким-то научным планам Грифа, случайно профинансировал по благотворительной линии "не то" исследование, и тем нанес какой-то весьма ощутимый коммерческий вред Грифу. Это обидно, — вроде как не со зла, но понятно. Второе же вообще в голове не укладывалось. На правительственном банкете в Кремлевском дворце Гриф, выпив хорошего коньяка и почувствовав себя в этом светском бомонде чуть ли не первым лицом (короля играет свита, о богатстве Грифа ходили легенды, о его связях с преступным миром говорили доверительно и шепотом, а генералы правоохранительных структур здоровались при этом с ним первыми), испытал приятный кураж. Вальяжной походкой стареющего ловеласа он вышел в зал, высмотрел хорошенькую блондинку в зале, пригласил ее танцевать и, главное, сделал все красиво, — подошел, сверкая орденами и белизной манишки, галантно наклонился к некоему спутнику дамы, не глядя спросил разрешения пригласить. И услышал:

— Извините, дама не танцует. Она устала.

Гриф иронично, как это он умел делать, одними губами улыбнулся.

— Должно быть, вы дурной партнер, если дама от вас устает.

— Она устала не от меня, — спокойно проговорил спутник дамы. — Просто у нее был тяжелый день.

— Желаю вам, чтобы это было вашим последним огорчением.

Казалось, отказ не сильно взволновал его. Но все, кто сколько-нибудь знали Грифа, сказали бы, что он просто взбешен.

Отказ вызвал неадекватную реакцию. Гриф готов был убить спутника понравившейся ему дамы, этого крупного, восточного типа чуть лысоватого мужчину в дорогом смокинге с изящной бутоньеркой какого-то ордена.

— Кто это? — спросил Гриф одного из сопровождавших его спутников. Он никогда не появлялся в свете с женой или любовницей, всегда с двумя-тремя референтами и двумя охранниками.

— Не знаю, — растерянно ответил референт.

— Так узнайте!

Через минуту он знал имя человека, по его мнению, столь бестактно обошедшегося с ним.

— Это Михаил Арутюнович Амбарцумов, долларовый миллионер, предприниматель и меценат.

В конце концов, дама действительно могла быть больна — успокаивал он себя, пробуя дорогие коньяки, которые ему подносил референт в пузатых бокалах, небрежно закусывая ломтиком отварной осетрины, кусочком лимона, тарталеткой с икрой.

Но когда он увидел, как Михаил Амбарцумов со своей дамой отплясывает что-то наподобие канкана под разгулявшийся оркестр, он почувствовал, как желчь разливается по всему телу: закололо в правом боку, потом сильная резь ощутилась "под ложечкой", и в довершение всего во рту появился свинцовый привкус отрыжки.

— Тьфу, гадость какая…

И непонятно было, имеет сие высказывание прямое отношение к происходящему в зале, или к съеденной острой и копченой пище, которую ему есть не рекомендовали врачи и которая мстила ему теперь гадостным привкусом во рту.

Первая мысль была быстрой, но плохо продуманной:

"Я его разорю!"

Он это сказал себе, и тут же понял, что не сделает этого. Потому что для разорения долларового миллионера законным путем нужно слишком много времени, а Гриф был нетерпелив.

Чтобы разорить такого человека, как Амбарцумов, криминальными методами, нужно всего пару дней. Но следов остается много. Что опасно.

"Я его убью! — принял он наконец окончательное решение. — И чистильщик уберет киллера, потом второй чистильщик уберет первого чистильщика, и так несколько раз, пока следов не останется совсем. Много крови — мало следов. Золотое правило".

Крови ему было не жаль. Но такое количество трупов вызовет ненужное внимание «ментов». Что ему нежелательно.

"Пусть его уберет Князь, — наконец решил Гриф. — Он слишком дорог, чтобы убирать его самого, и он слишком хороший профессионал, чтобы оставить следы. Опять же, он слишком зависим от меня, чтобы дать возможность информации о деле просочиться вовне… Значит, Князь.

На следующий день он уже ставил техническую задачу своему лучшему киллеру, в недавнем прошлом — майору спецназа, немногословному 30-летнему мужчине с черными бровями, седыми усами и спокойными голубыми глазами. Он и сам не знал, почему он рассказал Князю всю эту историю с Амбарцумовым. Киллеру совсем не обязательно знать, за что он убивает «объект», заказанный хозяином. Ну да, рассказал и рассказал.

"Почему он мне рассказал эту дурацкую историю с кремлевским балом, спрашивал себя, сворачивая, чтобы сократить путь, в переулок, Князь. Испугался, что проговорился про их принципиальные разногласия с Амбарцумовым и решил отвести его внимание несерьезной причиной. Или, наоборот, болезненно самолюбивый, он именно из-за того отказа на балу решил убить миллионера-предпринимателя, а разногласия в сфере бизнеса — всего лишь надуманный предлог? Какая, в сущности, разница? Заказ есть заказ.

Князь набрал номер телефона еще одного своего «бойца». На этот раз он говорил по-русски:

— Ну, что, Серега? Как дела?

— Вычислил я его.

— Значит, мы с тобой были правы: после гибели батоно Ираклия в Пресненских банях все деловые стали ставить своих людей в домах напротив предполагаемых «выходов». Где он?

— В шестиэтажном доме рядом с усадьбой Амбарцумова, на чердаке. Я по оптике засек с той стороны набережной. Сейчас уже подхожу к дому.

— Он смог бы засечь нашего бойца?

— Наверняка, тут же все профи. За пару секунд до выстрела нельзя спрятаться. Он бы мог успеть, теперь не успеет.

— Не говори «гоп»… Доложишь, когда выйдешь на место. Но после акции.

— Понял, понял.

Князь свернул направо и не спеша, проверяя, нет ли «хвоста», проехал по тихому переулочку. Кажется, все спокойно. Но для контроля, выйдя на магистраль, спросил ведущего его напарника:

— Саня, за мной «хвоста» ни разу за всю дорогу не видел?

— Чисто, Князь.

— Ну, спасибо, веди дальше, но расстояние строго держи. Никому в голову не должно прийти, что ты меня ведешь.

— Не первый год в армии, Князь.

— На набережной подстрахуй, держи машину в десяти метрах от моей вдруг моя не заведется…

— У вас всегда все заводится.

— Дай-то Бог.

Он поставил машину на набережной так, чтобы ему хватило нескольких секунд добежать до нее, вскочить на водительское место, повернуть ключ зажигания и, резко взяв с места, свернуть на шумную улицу с двусторонним движением и вписаться в поток. Машин в это время было уже мало. Час пик кончился. Напарник сделает небольшую пробку у него на хвосте, так что затеряться в потоке не составит труда. Опять же, машины преследования будут выведены из строя.

— По твоему направлению все в порядке? — спросил он, набрав номер мобильного еще одного своего бойца, который уже должен был заканчивать свои «процедуры» на набережной возле особняка Амбарцумова.

— Да. Все машины выведены из строя. Ни охрана, ни водители ничего не заметили. Заметят, лишь когда попытаются тронуться с места.

— Молодец, и как тебе это всегда удается?..

— Так я же не дедовскими методами, Князь, — я не вспарываю шины финским ножом, не вырываю бензопровод. Я к их тачкам вообще не подхожу. Дистанционное воздействие на электропроводку. Системы выведены из строя. Только и всего. А шины целы. Шины только придурки прокалывают. Это мы позавчера проходили. Фирма веников не вяжет.

— За что я тебя люблю, Саня, так за скромность.

— Есть с кого пример брать, командир.

— Я тебе уже не командир.

— Командир, он всегда командир. Как и князь. Нельзя быть бывшим командиром или бывшим князем. Это на всю жизнь.

— Ладно, раз ручаешься, свободен по данному заданию, переходишь на второй объект. Подстрахуй уход моей машины с магистрали.

— Будет сделано.

Князь притормозил. Выключил мотор, оставив ключ зажигания, чуть приоткрыл дверцу. В кабину просочился морозный воздух. Вот, вроде бы и морозец не сильный, а с тепла сразу чувствуешь разницу температуры.

Напомнил о себе мобильный.

— Князь, объект уничтожен.

— Какое было вооружение?

— Винтарь с оптикой, швейцарский, я из такого стрелял, точность изумительная.

— Как по рекогносцировке, наш расчет был верен?

— Точно: напарник как на ладони. Засек только что его оптику. Уж как он там, на той стороне, был осторожен, всего на долю секунды для прикидки навел оптику на особняк, а я его засек. Так и их стрелок мог бы засечь. И тогда, как говорится, дуэль до победы.

— Связь у покойничка какая была?

— Рация.

— Учти, начальник охраны будет перекличку своих проводить. Не вздумай промолчать или отвечать слишком подробно — как ни меняет рация голос, все же разницу заметить можно.

— Да что я, маленький, командир?

— Я тебе не командир.

— Ну, ладно, Князь. Какие проблемы? Все сделаю в лучшем виде.

У него действительно все четко вышло. Неслышно поднялся на чердак, засек у амбразуры чердачного окна стрелка, неслышно подкрался к нему по смеси опилок и шлака, накинул на шею «струнку», и нет стрелка. Огляделся, с биноклем, не высовываясь, обозрел противоположную сторону. Доложил командиру, передохнул чуток. А вот уж и рация заверещала на низких тонах:

— Аркан, у тебя как?

— Нормалек, — скупо ответил он.

— Стрелков не засек?

— Тихо.

— Будь внимателен, хозяин выходит из здания.

— Негоже раньше гостей выходить.

— Разговорился. Чего это голос у тебя такой хриплый?

— Простыл.

— Простыл, так и помолчи. Ему виднее. Спешит он, да и гости уже оделись, сейчас и их охрана высыпет. Посмотри с оптикой вокруг, нет ли какого шевеления.

— Тихо.

— Помни, головой отвечаешь.

Боец оглядел поникшую над тонкой кровавой полоской голову стрелка. Ни за что эта голова уже не могла отвечать.

За толчею перед усадьбой и он не отвечал. Он свое дело сделал. И так уж разговорился, лишнее внимание привлек. Самое время ему уходить, пока стрелять не начали. Не потому, что боялся стрельбы. А потому, что во время стрельбы у каждого свое место, закрепленное. И его место было сейчас на углу набережной и Бахметьевского переулка. На подстраховке. Чтоб какой-нибудь придурок — не важно, из охраны объектов или из ментов, — не вышел командиру за спину.

Он быстро собрался, хотел пяткой наступить на рацию, но передумал никогда не знаешь, когда вещь пригодится, — и сунул рацию в карман. Она была закреплена на определенной волне, и разговоры на этой волне могли оказаться в ближайшие минуты для него и его структуры достаточно интересными.

Наконец настало время «X».

Стрелок на другой стороне реки, уже не боясь, что его засекут (сигнал "площадка чиста" уже прошел), прицелился, настроив оптику на входную дверь особняка Михаила Амбарцумова.

Из машины с работающим двигателем вышел господин в длинном черном кожаном пальто и, вслушиваясь в «наводку», которую давал его боец, служивший в охране особняка, внедренный туда три месяца назад, двинулся в сторону парадного подъезда. Он шел к подъезду с правой стороны. А с левой в сторону подъезда медленно двинулась снегоочистительная машина, только что вывернувшаяся из переулка. Ее задача была — перекрыть движение на несколько минут, чтобы случайная машина не перекрыла Князю выход с набережной на магистраль.

Из особняка выскочил первым начальник охраны Михаила Амбарцумова Марат Абраев — крепко сбитый мужчина лет 35 в расстегнутом черном пальто, — одно движение, и из-под пальто мог появиться «магнум», а мог и «Калашников». Впрочем, никто не ждал ни «магнума», ни «Калашникова». Все знали, что Марат стреляет с двух рук из двух «вальтеров».

За Маратом шел, чуть пригнув лысую, без головного убора голову, высокий и плотный Амбарцумов, а уже за ним выскочили еще трое охранников, двое встали, держа наготове стволы, по сторонам подъезда, третий бросился к подкатившей к подъезду машине, распахнул дверцу.

Может, если бы Амбарцумов сразу, пригнувшись, юркнул в салон своего сизого «мерседеса», все бы и обошлось: машина бронированная. Хотя вряд ли. И в этом случае пуля его нашла бы. Но он на минуту застыл и, не видя идущего широкими шагами в его сторону человека в длинном черном кожаном пальто, обернулся на мгновение, оглядывая светящийся огнями, роскошно отреставрированный старый особняк. Тем временем трое охранников как по команде упали, выронив стволы. Одному пуля попала в плечо, второму — в шею, третьему — в голову.

Но выстрелов слышно не было, так что Амбарцумов не сразу даже сообразил, что произошло. Марат как профессионал сообразил сразу, но не мог понять, откуда идут выстрелы. И пока он, как волк, загнанный в угол, крутился, хищно скаля зубы, в поисках невидимого противника, человек в длинном черном кожаном пальто подошел к подъезду, вынул из-за пазухи руку, в которой матово сверкнула «беретта», и, целясь в голову Амбарцумова, трижды выстрелил: первая пуля попала в глаз, силой удара развернув голову в профиль к нападавшему, вторая, пущенная вслед за первой, впилась в висок, третья догнала простреленную голову бизнесмена, когда она уже почти коснулась очищенной от льда мостовой. Дворники у Амбарцумова были вышколенные. Покойник любил чистоту.

Тем временем Марат сориентировался, понял, откуда идет опасность, и, наставив два «вальтера» на противника — один целил в грудь, второй, на случай бронежилета, в голову, изготовился к стрельбе.

Ему нужны были доли секунды, чтобы произвести выстрелы. Но его противник дважды успел за это время нажать на курок. А полет пули трудно опередить. И две пули вонзились в руки Марата, — одна в запястье, вторая в локоть. Руки тут же онемели, и пальцы в мгновение выпустили стволы. В секундной тишине было слышно, как «вальтеры» с тупым стуком коснулись мостовой.

— А-а-а-а, — яростно закричал Мapат, не в силах ничего изменить.

В этот момент из подъезда, пригибаясь, выскочили остальные охранники. Их объекты, напротив, забились в глубину фойе особняка, вжимая головы в плечи. Впрочем, надо отдать должное присутствующим — не у всех ведь есть боевой опыт, не было криков паники, и то слава Богу. А двое кавалеров Ордена, достав оружие, были, похоже, готовы дорого отдать свою жизнь, если нападение будет продолжено.

Они намеревались выскочить со стволами наготове вслед за охранниками наружу, но то, что они увидели, отрезвило и их.

Высокий господин в черном кожаном пальто достал из-под полы помповое ружье и невообразимо быстро выпустил три пули, которые буквально разорвали напополам трех охранников.

Тем временем из машин, припаркованных на набережной, выскакивали бойцы из наружной охраны, — вся «личка» была перебита, наступала очередь «наружки». Однако произвести прицельные выстрелы из пистолетов в высокого господина в черном кожаном пальто они не успели. Тот мгновенно скинул пальто и, мощным движением руки скрутив его в толстый жгут, бросил что-то в бегущих к нему с пистолетами бойцов наружной охраны.

Раздалась серия небольших взрывов, заставившая бойцов залечь. В уже лежащих полетели три гранаты, которые и завершили разгром противника.

Князь подошел к телу Амбарцумова. Посмотрел в сверкающее окно. Сопротивление было сломлено, там, в фойе, кажется, никто не представлял для него угрозы. И он не спеша сделал контрольный выстрел в затылок истекающему кровью миллионеру.

Ошибаться он не имел права.

Незачтенный объект отдалял освобождение брата.

Выполнив задание, он хладнокровно, не спеша, дошел до своей машины, сел за руль, захлопнул дверцу и, поскольку мотор не остыл, резко снялся с места, сделав крутой поворот, вписался спустя минуту в поток шумной магистрали. Он был уверен, его отход прикроют его бойцы. В бригаде Князя накладок не бывало. Потому что работали профессионалы, люди, которых он знал лично.

В опасном деле можно положиться только на своих. Чужих кровь отпугивает, своих — связывает.

Мучительно хотелось курить…

ЗАТОЧКА — ОРУЖИЕ КРИМИНАЛА

Мучительно хотелось курить.

Но курение и ШИЗО — вещи несовместные.

В ШИЗО он оказался по глупости.

А вот в СИЗО — в какой-то степени закономерно.

Бывший майор спецназа ГРУ Георгий Князев попал под сокращение вместе с добрым десятком товарищей по оружию. Кто куда подался. Кто-то открыл свое дело, кто-то вошел в «дело» товарища, кто-то пошел в «личку» и «наружку» к "новым русским" — таких было больше всего. Трудно после 35–40 менять профессию, мозгами шевелить. Хотя, конечно, настоящий офицер ГРУ умеет шевелить мозгами не хуже, чем мослами или мускулами. Но Георгий имел кличку Князь с детских лет не только из-за фамилии. По семейной легенде, князем был его дедушка по материнской линии. В детской среде тайны долго не держатся.

Кличка прилипла. И, как ни странно, сохранилась до зрелых лет.

Поразмышляв, Князь решил сменить профессию и, слегка поднатужившись, благо историю, литературу иностранные языки он знал, поступил на заочное отделение в Академию политики и права, одно из появившихся в последние годы негосударственных высших учебных заведений.

Он решил специализироваться на международном арбитраже. Но надо было на что-то жить. У младшего брата Саньки дела в его бизнесе шли неважно, а детей двое и жена-красавица Ксюша, которая чудно умела готовить борщи, но не умела зарабатывать деньги.

Пришлось пойти к товарищам по службе, в частную охранную структуру «Берк».

Все честь честью, выдали ему «беретту», модели 92-Д, — вариант модели 92 с ударно-спусковым механизмом только двойного действия — «самовзвод» и без предохранителя. Оружие это он знал, хотя опыта работы с ним не было. Ну, да, освоит, подумал он. Однако не успел.

Выдали ему как-то «наряд» — охранять с двумя бывшими офицерами — одним армейским, другим из милицейских — крупного бизнесмена. "Новый русский" был действительно крупным человеком — под два метра, с широкими, правда, изрядно заплывшими жиром плечами и выдающимся животом.

У них с собой стволы, разрешения на оружие, разрешения на охранную деятельность. Только вот разрешения на убийство им выдать забыли. То есть стрелять они могли только в воздух. Или вообще не стрелять. Дурацкая профессия — охранять криминальных капиталистов, приговоренных конкурентами к смертной казни. Только и остается, что своим телом закрывать.

Правда, и на «объекте», и на его «личке» были новейшие кевларовые модифицированные бронежилеты с усиленными пластинами на спине и груди. Но на голову же каску не натянешь! Риск был, да еще какой.

Кабы знать, что их «объект» приговорен конкурентами, конечно, и браться бы за его охрану не стоило.

Главное, сволочь эта, бывший полковник Верестаев Олег Палыч, который в «Берке» занимается диспетчерской службой, об этом знал. Не отказался, — в этом случае гонорар за охрану в пятеро больше. Но, сучок, и бойцам не сказал.

Подставил…

Тут — зарубка на память. Долги Князь привык отдавать. Отдаст и этот, вот только на свободу выйдет.

А тогда — полный капец произошел всей его «спокойной» службе на «гражданке». Это ж надо так вляпаться — первая операция, и со стрельбой.

Объект надумал вкусно покушать. Ну, придурок, если ты знаешь, что тебя приговорили, так сиди дома, еще лучше — на даче. Там отстреливаться легче. Там во время акции невиноватого человечка не заденешь. Но хозяин — барин. Приказ не обсуждается. А приданная охрана — в полном подчинении объекта защиты. За все уплачено.

— Едем, — говорит, — в ресторан "Золотая подкова" на улице Брусенцова.

— Не знаю такого… — неуверенно ответил Князь как старший в бригаде.

— Ресторан не знаешь, или Брусенцова?

— Ни того, ни другого.

— Генерал Брусенцов, кажись, Москву в последней войне от немцев с северо-запада оборонял. А ресторан держит лихой чечен Иса Бастаев на пару с Гочей Бахатария. Очень там вкусно сациви готовят.

— Место надежное? — спросил Князь.

— Надежней не бывает. Я с обоими в деле.

— Если дело надежное, тогда конечно. А если в деле есть противоречия между партнерами, то лучше что-то нейтральное.

— Нет, — говорит «объект». — Люди они надежные. Утечки не будет. Покушаем сациви, попьем «Хванчкары» — настоящей, из Грузии, а не этой "сюси пани Вероники", которой придурков потчуют.

— Я не пью на работе, — ответил Князь.

— А тебя никто и не приглашает, ты работай. А я кушать буду.

Приехали. Сели за столик. Столик в углу. Это хорошо. Но между столиком и дверями — еще несколько столов. Людей немного. Но лучше бы их совсем не было. Если стрелять, почти наверняка невинных загубишь. Но «объект» настаивает. Надо служить. Князь двоих товарищей оставил за столиком, посадил по бокам «объекта». Они весь зал просматривают. Сам обошел другие залы, подсобные помещения, склады, посудомойки, разделочные цеха, стоянку машин.

Ничто сомнений не вызвало. Все тихо.

Вернулся, сел спиной к залу. Но слух у него звериный, — каждый новый, не вписывающийся в общий гам шорох слышит.

Принесли «Хванчкару», сациви — еще теплое, овощи — огурчики, помидорчики свежие, травку, маринованную черемшу пахучую, рыбу фаршированную под маринадом свекольным.

Объект бокал за бокалом жадно пьет, сациви большой ложкой хлебает, косточки мелкие куриные руками выхватывает из орехового месива, обсасывает. Морда и руки сальные. Он и так-то не очень обаятельным был, а тут и вовсе рожа отвратительная.

А Князь напротив сидит. Рожу эту видит. И такая гадость у него от той рожи на душе, что, кажется, встал бы сейчас и вышел. Но надо служить, надо Саньке с семьей помогать. Надо самому на учебу в платном частном институте заработать, терпеть надо.

Он даже не услышал, а почувствовал спиной — что-то в зале изменилось. Рожа «объекта» все так же безмятежно лоснится, а вот глаза напарников посуровели. В зале появились новые гости.

Поворачиваться Князь не стал. Внимательно слушал.

Действовать он будет по первому движению.

Если гости начнут рассаживаться, он под каким-то предлогом встанет, выйдет, по дороге их рассмотрит, выяснит, что в них насторожило его товарищей-профессионалов. Если же начнут «стволы» доставать, то думать времени уже не останется — придется стрелять на опережение.

Новых гостей было пятеро.

Князь весь напрягся. Спина была его глазами, уши — локаторами. Он спиной почувствовал легчайшее дуновение ветра.

И понял: пятеро новых гостей распахнули пальто. Услышал пять звуков изготовки к стрельбе новых автоматов «АГРАН-2000».

Опережая киллеров, он стал, оттолкнувшись от столика, резко падать на спину, переворачиваясь в воздухе веретеном, как в прыжке в воду с трамплина, и очереди "АГРАН" ов и выстрелы его «беретты» слились в один многоголосый треск.

Через пару секунд все было кончено. «Объект» и два офицера его охраны были изрешечены очередями из "АГРАН" ов, а пятеро киллеров были убиты прицельными выстрелами в голову.

Не поднимаясь, Князь выбросил пустую обойму, вставил новую. Магазин у «беретты» вместительный, рассчитан на пятнадцать патронов. Но ведь и целей у него было пять. А уж стрелять со скоростью автомата он давно научился. По реальным целям. В «командировках». Так что ему не было нужды проверять, попали ли пули в цель. По три в голову. Патрон 9 миллиметров. Узнать можно будет этих придурков только по татуировкам на задницах. По лицам — вряд ли.

Он секунду-другую выжидал, не вставал. Слышал, как за спиной его «объекта» осыпается огромное во всю стену зеркало. «АГРАН» — оружие с точки зрения убойной силы вполне надежное, но кучность оставляет желать лучшего. Чтоб расколоть как арбуз голову «объекта», они заодно распылили в молекулы зеркало два на полтора.

Он лежал на полу, и на грудь его в белой рубашке капали темно-красные капли. То ли из разбитой бутылки «Хванчкары», то ли из пробитых очередями "АГРАН" ов тел его соседей по столу. Идентифицировать капли времени не было.

У него было дело поважнее.

Он думал.

В зал вошли пять человек.

Киллеры редко совмещают профессии.

Шофер сидит в «тачке», на «дело» не идет. Пассажиров обычно в машине четыре.

Значит, было две машины. Восемь киллеров, пять отстрелялись в прямом смысле слова.

Где еще трое?

Вставать было смертельно опасно.

Лежа на спине, он успел сосчитать двадцать капель темно-красной жидкости, упавших ему на белую манишку.

И услышал, как в зал вошли еще трое.

Он перевернулся со спины на бок, мгновенно идентифицировал среди человеческих ног и ножек столов и стульев ноги трех киллеров и открыл по ним прицельный огонь, стараясь попасть в коленные чашечки — и не побегаешь с таким ранением, и болевой шок сильнее, чем при ранении в икру. В стопу целиться ему было не с руки, в голень попасть труднее. Колени — то что надо.

Шесть выстрелов навскидку, подряд… Три головы с раскрытыми от крика ртами оказались в поле его зрения. И еще шесть контрольных выстрелов…

За несколько секунд все было кончено.

Он тяжело поднялся, вытер накрахмаленной салфеткой пот со лба, промокнул бордовое пятно у себя на груди. Понюхал.

— Так и думал, это "Хванчкара", — спокойно сказал он.

Милиция приехала через полчаса.

Ресторан стоял в стороне от постов и отделений, за что его и любили те, в чьи планы дружеские встречи с сотрудниками милиции не входили.

— Восемь трупов — это уже перебор, — сказал улыбаясь бывший полковник Олег Палыч Верестаев.

— Это была самозащита и защита «клиента». Надеюсь, проблем не возникнет?

— Еще как возникнет, — сказал Олег Палыч. — В воздух надо было стрелять, майор. Для устрашения киллеров.

— Вы что, серьезно? — удивился Князь. — Это же профессионалы. Их "на понял" не возьмешь. Я действовал по обстановке.

— В воздух! — упрямо твердил Верестаев. — Или — прикрыть своим телом «клиента».

— Милое дело. И гонорар за охрану за месяц вперед у «Берка», и бойцам платить не надо — погибли смертью храбрых. А в контракте ничего не сказано насчет выплат родным и близким.

— У тебя из «близких» только двоюродный брат. Это родней не считается. В смысле наследства. Страховку бы могла получить мать или жена. А так, конечно, страховка осталась бы фирме. Но я подумаю, что можно для тебя сделать. Хотя, это будет тебе дорого стоить.

Разговор происходил в отделении милиции, один на один. Верестов приехал туда сразу же после того, как майор Князев с разрешения милицейского начальника ему позвонил. Но лучше бы он не приезжал.

— То есть? — не понял Князев.

— Тебе за выполнение задания, отважные действия при защите клиента полагается определенная сумма. Так что, если я тебя сейчас «отмажу», ты мне эти «гонорарные» две штуки и отдашь. А сам… заработаешь. Если мы научимся понимать друг друга, ты сможешь хорошо зарабатывать. И мне кое-что перепадет. Договорились?

— А что перепадет Николаю и Сереге, чьи тела сейчас в морге холодеют?

— Нy, знаешь. Кому какая судьба, судьбу не обманешь…

— А если не договоримся?

— Не советую. Восемь трупов на тебе. И очень уязвимая позиция нacчeт пределов необходимой обороны…

— Ну и сука ж ты… На крови товарищей…

— Не забывайся, майор. Помни, с кем говоришь…

Маленький, коренастый, бывший лектор политотдела дивизии ПВО Олег Палыч Верестаев напыжился, словно стараясь придать весомость своим солидным видом сказанному.

— Да уж не забуду, — бросил в сторону Князев и, не глядя в обрыдлое прыщавое напыщенное лицо, с короткого размаху резко ударил полковника правой в левый край сального подбородка.

Полковник рухнул как подкошенный. Куда делась лояльность милицейского начальства…

"Похоже, все они тут в доле", — подумал Князев и потерял сознание.

Судя по резкой боли в ребрах, почках, животе, позвоночнике, синим гематомам на ногах, предплечьях, вспухшему синему паху, били его бессознательного, долго. Пока не устали. Били, скорее всего, ногами. И ума много не надо, и силы. Знай размахивайся.

Когда очнулся, подумал, что, слава Богу, в больнице. В крайнем случае отсюда и бежать можно.

С трудом поднял голову.

Нет, простыни, наволочки, одеяла, кровати, тумбочки — все как в больнице. Но на окнах решетки.

Больничка тюремная.

Точнее, — вычислил, — медсанчасть следственного изолятора.

Медленно, прислушиваясь к боли, он сел на койке. Потом так же медленно встал на ноги. Вздохнул поглубже, проверяя по всплескам боли, сколько ребер сломано. Пара — это точно. Но стоять он мог.

Сделал пару шагов.

Ходить тоже мог. Ноги целы, руки, кажется, тоже.

Он подошел к зарешеченному окну.

Окна выходили во внутренний дворик тюрьмы. Вероятно, медсанчасть занимала целый корпус — на верхних этажах отделения, на нижних ординаторская, процедурная, операционная.

Кровати стояли в один ряд. Чистое белье. Все «шконки» были заняты. В небольшой четырехугольной палате стояло восемь коек. На всех были «жильцы». Все спали. Или были без сознания. С легким насморком сюда не попадают. В основном — после разборок в камерах или «пресс-хате».

Он заглянул в миску, стоявшую на его тумбочке. Вполне приличный с виду супец, даже картошка и оранжевые звездочки морковки плавали среди оголенных рыбьих хребтин.

Он прошелся между койками, заглядывая в лица, надеясь найти кого-то из своих напарников, — а вдруг их не подстрелили бандиты в ресторане и, как и его, взяли за "превышение пределов необходимой обороны".

Красные розы — следы огнестрельных ранений, цвели на белых перевязках, перепоясывающих грудь трех пациентов. Судя по узким лбам, массивным подбородкам, короткой стрижке — типичным атрибутам пехотинцев криминальных группировок, это были бойцы какой-то бригады. Хорошо, если это не из группировки подстреленных им киллеров. Правда, посетители тут не предвидятся, но они и сами, как очнутся, сориентируются. Их трое, он один.

Остальные пятеро обитателей больничной палаты были типичными страдальцами, помятыми в камерах. Лица — сплошные синяки. Когда в тесном пространстве одного бьет два десятка озверелых от злобы и скуки блатных, о красоте лица никто не думает. Хотя если попал сюда после ментовской «прессовки», то тоже на конкурс красоты не выставит свою кандидатуру…

Он потрогал пальцами лицо. Кажется, кроме разбитой нижней губы никаких травм. Видно, он после первого удара в лицо сгруппировался, прикрылся, так что остальные удары пришлись в спину, руки, ноги, почки. Голова пострадала меньше всего. Но перелом основания черепа в результате умелого удара ногой вообще прекратил бы все страдания и решил все проблемы. Так что ему еще повезло.

Он безнадежно оглядел тюремный двор.

Конечно, хорошо бы протянуть в больничке до суда. А там уже думать, с этапа или из зоны бежать. Сидеть срок, который ему отвалят за то, что освободил родную страну от восьмерых бандитов, он не собирался. Нужно дать взятку, понял он.

Но для этого необходима связь с волей. А никто, конечно же, ему этой связи не даст, надеяться приходилось только на себя.

Надо сказать, предусмотрительность не раз спасала его.

И в Анголе, и в Никарагуа, и в Чечне.

Вроде бы не рассчитывал оказаться в тюрьме, когда собирался на очередное прикрытие клиента. А вот надо же — подготовился. Конечно, его обыскали. Изъяли оружие, сняли ботинки, в подошве которых были заточка с широким лезвием и пилка, тонкая пачка долларов. Про это придется забыть. Но крест на груди оставили. Это хорошо. Крест только на вид — простой железный, на стальной цепочке. На самом деле цепочка — пилка, которой можно перепилить решетки, а сам крест — универсальная отмычка. Да простит Господь это кощунство. Но ведь не пытаться бежать в такой ситуации — это caмoyбийство. Тоже — грех… Верестаев его подставил, он пойдет в обычную общую колонию. И в камере будет сидеть в СИЗО рядом с уголовниками. Верестаев постарается, чтобы они узнали, что он — «мент» (для них все силовики — из милиции, прокуратуры, ГРУ или ФСБ, — менты, а вот для милиции, контролеров в СИЗО — менты это только «свои», в этом большая разница, разница между жизнью и смертью). Вот и выходило, что не бежать самоубийство. А самоубийство — грех. Так какая разница, коли все равно неминуем грех? Из двух зол — меньшее, из двух грехов выбирают тот, который приятнее.

А жить, как ни крути, приятнее, чем умирать, даже когда жизнь поворачивается к тебе задницей.

С него сняли все. А вот трусы — синие, сатиновые, малопривлекательные — оставили. Поленились или побрезговали снимать.

Это хорошо. Потому что вместо резинки у него там была узкая заточка и пружинистая золотая цепочка. И трусы держала, и «менкой» могла послужить.

Такая вот «менка». Я тебе цепочку, ты мне жизнь.

Убедившись, что все арестанты спят или без сознания, он вытянул из трусов золотую цепочку, оторвал край простыни, с трудом протянул получившуюся бечевку, концы завязал, вполне прилично. Жестковато, но не спадают.

Потрогал рукой, легко ли вынимается из пояса трусов узкая стальная заточка. И стал ждать.

Он рассчитал все правильно. Врач пришел через час. Один. Без сопровождения сестер. Это был не врачебный осмотр, когда врач дает указания сестре, какие микстуры выписывать больному. Это был обход контрольный. Проверяя пульс, дыхание, зрачки, врач определял, кто из его пациентов жив, а кто уже отдал Богу душу.

Встреча с Князем его приятно удивила.

Избитый до полусмерти пациент, поступивший рано утром, казалось, был обречен. А он мало того что оклемался, так еще был открыт для приятной беседы на взаимно интересную тему.

— Док, мне надо бы тут задержаться на недельку. Если меня сейчас поместят в камеру, мне от братвы не отмахаться…

— А через неделю отмахаешься?

— Надеюсь. Мне бы недельку.

— Понимаю. Но это твои проблемы.

— Очень надо.

— Не сомневаюсь. Но прикажут — выпишу в камеру.

— А так-то, по первому прикиду, как у меня?

— Ну, сам понимаешь, рентген или УЗИ тут тебе никто делать не будет.

— Понимаю.

— По первому прикиду — переломов нет. Трещины в трех ребрах, почки, конечно, отбиты, селезенка. Про гематомы я не говорю. Главное, — голова цела и позвоночник.

— Это хорошо.

— Но без гарантий.

— Понятно.

— В том смысле, что попадешь в камеру — я за тебя не ручаюсь.

— Мне бы недельку.

— Дорого стоит.

— Не дороже денег.

— Это точно. Можно не обязательно деньгами.

— Рыжевье подойдет?

— А то.

Доктор настороженно обернулся к двери. Там было тихо. Сквозь замочную скважину койка Князя не просматривалась.

— Давай, что есть.

Князь вынул из-под одеяла руку, разжал ладонь, на ней сверкнула золотая цепочка.

— Этого даже много, — совестливо признался доктор.

— Жизнь дороже. Если можешь что сделать сверх обещанного, тебе зачтется.

— С почками и селезенкой неделю точно тебя здесь могу продержать.

— А как же приказ, если прикажут?

— Делимся…

— Понимаю.

— Если можешь достать рыжевья поболе, можно поговорить вообще о комиссации.

— В сколько встанет.

— Делимся…

— Это я понял. Во сколько в целом встанет?

— Десять тысяч баксов.

— Много.

— Можно рыжевьем.

— Все равно много. Я столько на гражданке еще не заработал.

— Друзья, родственники?

— Родственники сами нищие.

— Пусть квартиру продадут.

— Они, может, и пошли бы на это, да я не согласен. У брата дети.

— Жизнь дороже.

— Так жизнь — моя, а дети — его. Нет, я сказал.

— Коллеги?

— Похоже, меня уже списали.

— Жаль, парень ты смышленый. Но и мои возможности ограничены.

— Что можешь.

— Без денег?

— За ту же цепочку?

— Выписать тебя через неделю, но за день до официально сообщенного мной в спецчасть срока.

— Что это даст?

— Если дам сведения о твоей выписке, тебя переведут в пресс-хату, где менты будут мять, пока не возьмешь на себя убийство Кеннеди.

— Варианты?

— Хата с уголовниками, которые ждут суда по статьям с большими сроками или вышкой. Они могут пойти на сотрудничество с администрацией и размазать тебя по стенке. Неделю выковыривать алюминиевой ложкой придется.

— Ну и фантазия у тебя, док.

— Поработаешь тут с мое…

— Я тоже не в парикмахерской работал, давай варианты.

— Даже в обычной камере с уголовниками тебя в первый же день помнут. Администрация дает послабления режима. Даже дурь может в камеру пропустить. Не говорю уж про табак и чифирь. Но я тебя выпишу в камеру, в которой сидят те, что по первому разу. Они робчее. И с администрацией из куражу на сотрудничество не идут, и новичку, конечно, прописку сделают, но «нагинать» тебя не будут.

— Культурно выражаешься. Какой университет кончал?

— У меня их два. Медфак петрозаводского университета и тюремный университет. Ты не думай, я могу и об искусстве поговорить, только тебе это сейчас не надо, тебе надо думать, как выжить. Согласен? Я тебя оставлю на неделю. А выпишу на день раньше указанного в формуляре срока. Идет?

— Была бы еще цепь, отдал бы.

— Ладно, и этого хватит. А вот на комиссацию — извини, нет. Делимся.

Врач обещанное выполнил.

За неделю молодой организм и спортивная закалка свое сделали. Ну и врач кое-каких лекарств подкинул, и шесть уколов "эссенциале форте" самолично сделал. Печень перестала болеть. А с почками, врач сказал, это надолго. Но не смертельно.

— Выйдешь на свободу, обязательно пройди курс лечения у уролога. Я тебе телефончик дам. Запомнишь?

— Зачем?

— А ты на свободе официально не скоро окажешься. Если весь срок, который тебе впарят, отсидишь, тебе уролог не понадобится.

— А кто понадобится?

— Патологоанатом.

— Ну и юмор у вас, медиков.

— Ты понял? Тебе врач, хороший уролог, нужен в самые ближайшие месяцы. Иначе запустишь болезнь, никто не поможет. Значит, что?

— Значит, надо бежать?

— И значит, ты не сможешь обратиться в горбольницу. Позвонишь моему другу. Он будет тебя лечить на дому. Понятна моя мысль.

— Хорошо у вас тут все поставлено.

— Живем в бараке, ничего изменить не можем, но можем чуть-чуть организовать жизнь вокруг себя. Следишь за моей мыслью?

— Давай телефон.

— 499-36-54. Это в Строгино.

— Я уже вычислил.

— Скажешь, от Миши. Он поймет. Ну, будь здоров.

— Не обещаю, но постараюсь.

…Как врач и обещал, Князь попал в тихую камеру.

Староста хмуро взглянул на него, долго откашливался, выплевывая сгустки мокроты в кусок серой марли, показал шконку на третьем ярусе, так называемую «пальму». Там на одной шконке лежали тощий кашляющий старик в одних трусах, синея грандиозной татуировкой по всей спине, и прыщавый юнец с нахальным и порочным лицом.

— Третьим будешь. Спят у нас по очереди. Одна шконка на троих.

— Вон свободная шконка, — указал Князь на привилегированную шконку нижнюю, у окна.

— Это для авторитетов, воров в законе, ежели таких к нам в камеру бросят.

— А пока? Несправедливо, что шконка пустует. Нет авторитетов, так я пока побуду в них?

— Ты вор в законе?

— Нет.

— Хорошо, что сознался. У нас кто на себя более высокое, чем есть, воровское звание берет, без обеспечения, того опускают. Знаешь, что это?

— Знаю. Я лишнего на себя не беру.

— Шконка дорого стоит.

— Знаю, рыжевье подойдет?

— Давай рыжики в общак и — ложись.

— Вам за меня уже передали.

— Кто?

— Была с утра малява из медчасти, с грузом.

— А, точно была. Значит, ты и есть Князь? Это кликуха?

— Считай, что кликуха.

— Ну, располагайся. Я Сеня Борт. Эти двое — Миша и Костя — они без кликух, солнцевские, на первом же деле погорели.

С криком: "Не по делу!" — представленные Князю Миша и Сеня из солнцевских, набычившись, рванулись на Князя, но были встречены двумя сокрушительными ударами. Из- за тесноты камеры пришлось бить короткими ударами снизу в подбородок, оказалось, средство достаточно убедительное.

Когда Миша и Костя оклемались, установили перемирие. Просто до парней медленно доходило. А когда дошло, что за шконку новенький заплатил и что это даст камере дополнительные чефирь, дурь и еду, успокоились.

Едва Князь лег на шконку, его сморил сон.

И Князь спал так крепко, что проспал и ужин, и ночь, и проснулся лишь под крики в коридоре разливающего баланду зэка:

— Не тычь ты мне миску в амбразуру! Ставь, налью — возьмешь, будешь пальцы свои грязные совать — гребану по ним раздающим.

Князь поднял голову. Камера была та же. А вот арестантов он не узнавал. На всех шконках, он мог поклясться, сидели, лежали и хмуро смотрели на него совсем другие люди. У стоявшего ближе всех в руке сверкнула заточка…

Он устало выдохнул воздух сквозь сомкнутые губы.

Жутко ломило затылок…

"ИГРЫ ПОД ИНТЕРЕС ЗАПРЕЩЕНЫ" (ИЗ "ПРАВИЛ ВНУТРЕННЕГО РАСПОРЯДКА)

…Жутко ломило затылок…

Он ощупал голову — старые, полученные еще в «ментовке» гематомы и ссадины, свежих ран и ушибов не было.

И камера, он мог бы поклясться, была та же. Он вчера сделал ногтем царапину на толстом слое старой синей краски, покрывавшей стену возле шконки. Камера та же, а люди другие. Не экономят на нем, похоже. И установка жесткая — сломить, а то и опустить. А дальше — по обстоятельствам.

Нескладно как-то вышло, огорчился Князь. Один в поле не воин, тем более что и поля-то нет. Его много лет учили тому, чтобы раскованно чувствовать себя в одиночку в стане врагов. Но тут расклад выходил какой-то совсем не аккуратный: зэк с заточкой стоял на расстоянии вытянутой руки и в любой момент мог полоснуть его по шее.

Зэки, лежавшие вповалку на втором и третьем рядах шконок, начали медленно спускаться в узкое свободное пространство камеры. В такой тесноте он, как царь Леонид в Фермопилах, мог бы продержаться довольно долго у своей шконки, — второго и третьего рядов над ней не было, ибо из стены выступало тупое колено вентиляционной трубы. Выстоять-то он бы выстоял, однако ж конец все одно один — тут бы лучше переговоры. Но переговоры, как учили в Военном институте, лучше вести с удобной позиции и в удобное для тебя время. Сейчас и позиция, и время были из рук вон плохими…

Зэк возле его шконки поиграл заточкой, чуть-чуть повернул голову в сторону, чтобы убедиться, что за ним — вся камера. В прямом и переносном смысле слова.

Этого мгновения Князю было достаточно, чтобы подтянуть ноги к груди и, чуть повернувшись, выпрямить их в сторону зэка с заточкой. Сведенные вместе ноги, как таран ударив в причинное место зэка, буквально впечатали его в толпу. Зэк с заточкой повалил нескольких, стоявших в проходе, кого-то задел в движении заточкой, полилась кровь, раздались крики.

На крики и свалку тут же среагировали вертухаи. Дверь камеры открылась, и строгий голос контролера спросил:

— Что, сволочи, опять новенького порезали?

Он был настолько уверен в утвердительном ответе и в том, что виноватых опять не сыщется, что прошел, ступая где на пол, а где и на тела упавших обитателей камеры к окну и глянул сверху вниз на лежавшего Князя.

Их глаза встретились. В глазах контролера было недоумение. В глазах Князя — сочувствие. Дескать, извини, так уж получилось.

— С тобой все в порядке?

— Все нормалек, начальник, — усмехнулся Князь.

— Ты целый?

— Целее не бывает.

— И тебя не порезали?

— Нет. Там один парнишка на гвоздь напоролся, — Князь кивнул в сторону лежавшего на полу и корчившегося от боли кента. Еще двое парней зажимали руками порезы.

— Чудеса! — покачал головой вертухай. — Ну, лежи. Покуда. Если что, позови, — усмехнулся он.

Ему ли не знать, что стоит новенькому позвать на помощь контролера или попытаться "выломиться из камеры", спасаясь от давления «пресс-хаты», как он обречен. Опустят со всеми вытекающими последствиями не здесь, в СИЗО, так на этапе, не на этапе, так в зоне. Что-что, а связь за «колючкой» налажена.

— Все путем, начальник, не боись, если еще кто на гвоздь напорется, тебя позовут. А у меня все нормалек.

— Везун ты, — сказал контролер и, так же ступая, не глядя на что, отдавливая руки не успевшим подняться, вышел из камеры.

Тупо лязгнули тяжелые затворы. Последний раз мелькнуло красное лицо вертухая в амбразуре, но вот и очко закрылось. Тишина.

Воспользовавшись паузой, Князь сел на шконке.

Один из зэков (по тому как держался он во время инцидента, можно было судить, что он или пахан этой группировки, использованной ментами как «пресс-камера», или староста, смотрящий по камере) сделал шаг в сторону Князя. В татуированных руках его ничего не было. Он хотел говорить. Его грудь, почти не прикрытую распахнутой тюремной курткой (особый шик, в СИЗО можно было находиться в своей одежде, таким вот рецидивистам специально привозили с воли уже в СИЗО тюремные робы из зоны, — этим они как бы показывали, что бежать им западло и они намерены тянуть весь срок), украшали череп, кинжал и колючая ветка розы, что означало "грабитель, неоднократно судим, возможно — вор в законе". Для «законника» не хватало еще нескольких атрибутов.

Но вот он сунул руки в карманы, куртка распахнулась шире, и стал виден основной знак вора в законе: воровской крест — распятая на кресте женщина.

— Вбился в робу? — спросил Князь.

— Буром не при, буркалы потеряешь, — так же небрежно ответил вор.

— Болан на хвосте? — спросил Князь, намекая, что, возможно, не по своей воле пошли бывалые воры на такое дело, давят на них менты.

— Был цинк, — небрежно бросил вор, — что ты кента в ломбард сдал.

— Телегу толкали, — ответил уверенно Князь.

— Может, и так. Ты не законник?

— Нет.

— Филень?

Староста намекал, что Князь — авторитетный осужденный, хотя и не вор в законе, не рецидивист.

— Теперь да.

— Родыч?

Его интересовало, не является ли Князь неизвестным старосте опытным вором, чем-то досадившим органам.

— Форт — не курорт. Зачем здесь?

— Восемь шнуров на мне.

— Круто.

Помолчали. Следя за беседой настороженно, так, чтобы в случае чего быстро прийти на помощь старосте, зэки разбрелись, рассредоточились по шконкам.

— Шпаеры? — спросил староста, имея в виду, не милиционеров ли замочил Князь, что и заставило вертухаев устроить ему «пресс-хату».

— Нет, пехотинцы.

— Завалил по закону? Мстить будут?

— Если закон соблюдают, не должны б. Все по закону. Я был в охране. Они поперли на клиента. В меня стреляли. Стрелял и я. Лицом к лицу. У всех — стволы. Все по закону, без обид.

— Дай Бог, если они закон соблюдают. Если отморозки, будут тебя и на зоне искать, чтоб замочить.

— Отобьюсь.

— Вижу, что не пацан. А от всех не отобьешься. Когда-то и спать надо. На зоне могут достать.

— Я до зоны и не надеюсь дожить. Из СИЗО буду на лыжи вставать.

— Не вигоневый?

Старосту интересовало, не ведет ли Князь двойную игру.

— Что тут скажешь? Хвалиться не к лицу, ты глаза имеешь, сам видишь.

Ответ старосту удовлетворил.

— Я б тебе помог, да нас сейчас разведут.

— Почему?

— Я так понимаю, кто-то спешит. Кому-то надо тебя по-быстрому сломить. Не вышел один номер, они — второй; мы тебя не опустили, значит, к законникам имеешь свой подход: теперь тебя к отморозкам в камеру бросят.

— Молодые?

— Не просто молодые; те, кто закон воровской не соблюдают. У них свои законы.

— Выход?

— Постарайся из камеры отморозков попасть в ШИЗО. Там у меня губа (контролер возле ШИЗО) через два на третий — свой. Поможет выпулиться, даст цинк от меня. Выпулишься из ШИЗО в нестрогие камеры штраф-блока, оттуда снова в общую камеру, но обычную, потом тебя переведут в хозобслугу. Станешь помощником повара, тогда и на лыжи встанешь, раньше нельзя. Не выйти.

— Налажено?

— А то, не ты первый, не ты последний смертник в придурки переходит. Потерялся, уже полдела. Вторые полдела — уйти из форта. Я тебя найду.

— Почему помогаешь? Понравилось, как я ногами работаю.

— Понравилось, что ты лицом не хлопочешь. Страха на лице не было, хотя и понимал ты, что жизнью рискуешь. Это и понравилось.

— Все мы рискуем; ты, помогая мне, тоже рискуешь.

— Я по закону живу. Может, и не прав, а иначе уже не смогу.

Лязгнули затворы двери камеры.

— Кто тут подследственный Князев? На выход с вещами.

— Какие у нас вещи? — усмехнулся Князь.

— Как считать, — сказал вор-законник. — Может, кое-что ты тут и приобрел.

— Или кое-кого.

Они, понимая друг друга, обменялись взглядами.

Камера, безоговорочно признающая власть старосты, проводила Князя молчанием: меньше знаешь, дольше проживешь…

В камере отморозков было так же душно, грязно, тесно и вонюче, как в других. На шконках, стоявших в три этажа, сидели, свесив ноги, десятки молодых парней, из-за жары обнаженных по пояс, синея татуировками. Однако татуировки были не блатные, а на вольные темы. А вот лица и затылки, как правило, настолько похожи, что отличить с первого взгляда одного от другого было непросто.

Тут тоже был свой смотрящий, однако в отличие от умного, ироничного лица старосты «пресс-камеры» у этого старшого было плоское, как блин, невыразительное лицо с маленькими глазками, тупо и равнодушно взиравшими на мир.

Староста небрежно показал новенькому его место — третьим на втором ярусе, в опасной близости к параше. Еще одно перемещение, и начинался ярус у самой параши, на котором сидели или лежали вплотную друг к другу опущенные. С ними было знаться западло. А стать опущенным можно было в одну минуту. Достаточно было, например, проиграться в карты.

Вероятно, недавно в камере прошел шмон, и все карты отобрали. Князь сделал такой вывод потому, что увидел на нижних шконках нескольких молодых зэков, старательно мастеривших новые колоды из кусочков книжных обложек, «щечек» от пачек сигарет. Один вынутым изо рта безопасным лезвием аккуратно обрезал лицевые и тыльные стороны пустой сигаретной пачки, второй наносил на них рисунок масти, третий разрезал на одинаковые карточки обложку иллюстрированного журнала, четвертый резал газету и многократно проклеивал разжеванным до клейстера хлебным мякишем тонкие листочки, пока карта не становилась картой.

Князь застал момент напряженного труда, когда мастерилось сразу несколько колод на случай нового неожиданного шмона.

Чтобы трудовой процесс не был замечен вертухаями, три-четыре самых молодых зэка попеременно шастали перед амбразурой так, чтобы вертухаи, даже всматриваясь в очко, ничего в камере за сумятицей перемещающихся возле двери тел заметить не могли. А начнут дверь для короткого шмона открывать, зэки успеют заныкать колоды.

Князь сел на край шконки, которую ему доведется теперь неизвестно какое время делить с двумя вонючими товарищами по заключению. С любимой, только что вымытой, душистой и приятной во всех отношениях женщиной всю ночь в объятиях не пролежишь: захочется и на спину откинуться, и на другой бок перевернутся. А тут…

"Да, похоже, ночи мне здесь предстоят несладкие, — подумал Князь. — Уж лучше холодная одиночка в ШИЗО, чем такие вот жаркие объятия".

Он огляделся. Поймал короткий, косой взгляд одного зэка средних лет. Взгляд все равно умный и настороженный. Зэк ничего не сказал, не подал никакого знака. Просто искоса посмотрел.

А Князь уже понял. Задание и этой камере дали. Опустить или сильно попугать. Судя по публике, будут стараться опустить. Им это в кайф. Вон, на шконках у параши шестеро опущенных: скорее всего, петухами здесь стали. Обреченные люди. Не приведи господи в зону петухом попасть. Каждый постарается о тебя ноги вытереть.

"Ну, да мы им этого удовольствия не доставим", — сжал губы Князь, выпрямляя позвоночник в тесном пространстве между шконками и словно проверяя, сильны ли мышцы, готовы ли травмированные кости и мускулы дать бой.

Над «очком» висела выписка из "Правил внутреннего распорядка". "Игры на интерес запрещены".

— Сыграем? — дернул его за ногу щуплый парень с полным ртом металлических зубов.

С той минуты, как за ним закрылась тяжелая тюремная дверь и дважды повернулся ключ в замке, Князь мучительно искал выход из новой ловушки.

Он знал, что ему предложат играть.

Отказаться нельзя: «западло».

Он знал, что, сев играть, он непременно проиграет: даже если ты опытный шулер, виртуоз, кидала, в камере с отморозками ты проиграешь.

Потому что обречен проиграть. Потому что ты проиграл, еще садясь играть. Новенькие победителями из игры не выходят: есть множество методов заставить новенького проиграться, даже если он знает все карточные фокусы

— В шашки, шахматы, домино, нарды? — словно не понимая обреченности своего положения спросил Князь.

Тощий зэк улыбнулся во всю ширину своего металлического рта.

— Гы-гы, шутки шутишь?

— Так карты еще делают, — кивнул Князь на резальшиков и художников, трудившихся над новыми колодами.

— А мы в кости… — сверкнул стальными коронками тощий зек.

— Можно, — словно нехотя согласился Князь.

— На интерес! — уточнил зэк.

— "Игры на интерес запрещены", — кивнул Князь на дверь.

— А без интереса, какой интерес, рискнем?

— Рискнем, — имитируя азарт согласился Князь.

Играть в кости на освобожденной для этого нижней шконке сели четверо. Тощий молодой зэк, Князь, еще один новенький, интеллигентного вида молодой парень лет 26–27, одетый в спортивный костюм и домашние тапки. Четвертым был мужик лет 35, крутолобый, с мощными покатыми плечами борца и сплющенными борцовскими ушами. Глаза его казались сонными, но, поймав пару раз его умный настороженный взгляд, Князь понял, что основная опасность исходит от него. Он не был старостой камеры, но, судя по хлипкости и услужливым манерам смотрящего по камере, тот был ширмой. Такое бывает, если в камере есть сильная личность, по каким-то причинам не желающая брать на себя реальную власть и выступающая в роли "серого кардинала".

Значит, этот борец и станет сценаристом и режиссером нового действа, в результате которого быть Князю либо опущенным молодыми отморозками, либо выпуливаться из камеры и идти на сотрудничество с ментами до конца, играя уже по их правилам.

В дежурке зэков обшмонали до нитки, ни у кого не завалялось ни колечка обручального, ни крестика золотого на цепочке. Только одежда. Начали играть на одежду.

И каждый раз кости падали так, что выходило у тощего зэка с фиксами и борца всегда одни шестерки, а у Князя и молодого очкарика — каждый раз намного меньше. Князь толк в игре в кости знал, умел бросать так, что выстаивал фигуру с одного-двух бросков. Но не каждый же раз все шестерки! Был тут фокус, который он не мог разгадать. То есть разгадал бы, если бы на это было время.

Через полчаса юноша в очках и Князь остались в трусах.

В камере было жарко, душно, так что нужды надевать вонючий засаленный ватник или заскорузлые от грязи и спермы сатиновые шаровары, брошенные им старостой на подменку, не было. Но когда-то ведь их придется надевать. Сама мысль об этом вызывала у Князя тошноту. Но и выхода не было. Никак он не мог придумать выход.

О том, что прекратить игру проигрывающий не имеет права, знали оба.

Князь и парень в очках обменялись взглядами.

И так и так быть опущенными. Но вариант выломиться из камеры давал по крайней мере передышку. Отсрочку. Может, у парня найдется хороший адвокат, или деньги на дорогого адвоката, который делится с ментами…

Тогда есть шанс, выломившись из камеры, отсидев в ШИЗО или в другой камере, пока туда не пришла малява о тебе, дождаться целым и невредимым изменения меры пресечения. Князь кивнул едва заметно головой в сторону двери.

Парень в очках понял намек.

Тем временем борец дал возможность парню отыграть майку.

Но и теперь нельзя было отказаться от продолжения игры. Тогда сразу выгонят со шконки, будешь спать на полу, выгонят со своей миской со стола во время еды, следующая ступень наказания — «опущение» всей камерой. А потом — жизнь парии у параши. И так — в СИЗО, в ШИЗО, на зоне. Весть малявами разносится быстро.

Правда, можно, проигравшись, заплатить.

Но это тоже процесс бесконечный. Камера будет требовать все больше денег, еды, лекарств, наркоты, табаку, чифиря. И ты будешь умолять родных продать все, что можно, и насытить камеру.

Но камеру насытить невозможно. Ибо аппетит у нее приходит во время еды. Здесь слабых не жалуют. И, почувствовав слабину, будут добивать. Для камеры и для зоны такой сломившийся зэк — находка. Из него выкачают все, что можно, и все равно опустят.

Не было еще такой семьи, которая могла бы удовлетворить растущие потребности целой тюрьмы или зоны.

Можно откупиться посылкой от родных, куском рыбы на ужин.

Посылки рано или поздно кончатся, без еды ты сам долго не протянешь.

Можно откупиться уборкой камеры.

Но день ты уборщик, второй, потом сокамерники начинают о тебя вытирать ноги, требовать все новых и новых услуг. И вот ты уже ласкун, ты ублажаешь самые низменные инстинкты сокамерников.

Еще шаг — и ты опущенный.

Конец один.

Хорошо, если ставка в игре — щелбан, удар в пах, затрещина.

Но это — в обычной камере.

В пресс-камере блатных и в камере молодых отморозков этим не откупишься.

Парень в очках снова проиграл свою майку с надписью «БОСС». Похоже, боссом ему уже не быть.

Князь снова кивнул головой в сторону двери.

Но юноша все не мог решиться на столь радикальный выход.

— На что играем? — сипло спросил борец.

— На интерес, — предложил, словно только что придумал такой вариант, парень с фиксами.

— Интерес будет такой. Либо мы тебя всей камерой запетушим…

Парень в очках смертельно побледнел.

— Либо? — спросил он помертвевшими губами.

— Либо, если и этот заход продуешь, замочишь того, на кого укажу.

— Чем замочу? — спросил парень.

— Заточку я тебе дам.

— Кого мочить? — все еще думая, что розыгрыш сейчас кончится и борец весело рассмеется, похлопает его по плечу, признается, что это был розыгрыш, обычная прописка для новеньких.

— Это я тебе на ушко скажу. Так как, всей камерой? Сейчас и все пять лет, что тебе светят за катание в чужой машине по пьянке?

Юноша молчал.

— Только чур, — встрял во время, по сценарию, металлозубый, — пусть Керим последним его употребляет. У него положительная реакция на СПИД, был цинк из медчасти. Я после него не стану.

— И никто после него не станет. Керим, ты будешь последним его трахать.

— Хорошо, начальник, — отозвался откуда-то из-под нар, высунув сморщенное как кулак личико, Керим.

— Я согласен, — выдавил из себя юноша.

— На что? — куражился борец.

— Замочить.

— Хорошо! Ответ правильный, не мальчика, но мужа. Играем еще кон.

Юноша бросил, вышло 30 очков. Бросил металлозубый, вышло тридцать шесть, Князь долго тряс кости в кулаке, бросил, вышло сорок. Борец бросил, вышло 48.

— Вечерком, после ужина, подойдешь ко мне, я скажу, кого мочить, пообещал борец, забирая спортивный костюм юноши, джинсы и водолазку Князя и ложась на свою вторую полку, свободную от других зэков.

Кажется, только юноша в очках и не знал, кого ему ночью мочить.

Вся камера это знала.

Всю ночь Князь не сомкнул глаз, ожидая увидеть над собой занесенную острую заточку в руке несчастного юноши.

Однако в коридоре раздались крики, шум, мат, шарканье, и это значило, что бессонная ночь кончилась.

Утренняя поверка. В камеру вошел знакомый Князю врач из медчасти, дежурный вертухай, фельдшер, контролеры. Зэки стоят, руки по швам. Дневальный докладывает.

— Жалобы есть? — спрашивает дежурный вертухай.

И тут парень в очках делает резкий рывок, выбегает в коридор, тут же останавливается, покорно кладет руки за спину и кричит:

— Прошу в ШИЗО, прошу в ШИЗО!

Контролерам ничего объяснять не надо. Не первый случай и не последний, когда заключенный пытается уйти от расправы. Не вдаваясь в подробности, дежурный приказывает:

— Перевести этого слабонервного в камеру 23.

— Жалобы на здоровье есть? — спрашивает врач, пристально глядя на Князя. — Может, кому-то не нравится уход? Или еда? Или распорядок?

Глядя в глаза врачу, Князь чеканит:

— Какое может быть здоровье в этом грязном бардаке? Еда — дерьмо! Распорядок у вас тут фашистский. И сами вы все тут суки драные, ишь, моду взяли, по утрам приличных людей будить, только для того, чтобы задать пару идиотских вопросов и швырнуть миску гнилой каши на машинном масле.

Дежурный вертухай, то ли не был предупрежден о спецрежиме для этого зэка, заказанном ментами, то ли ярость заглушила все предписания и указания, раскрыл рот и секунду-другую не мог вымолвить ни слова. Когда дар речи вернулся к нему, он заорал сиплым дискантом:

— В ШИЗО этого педрилу, в ШИЗО, пусть там учится хорошим манерам! Там ему все понравится — и каша, и распорядок, и нежный уход.

— Пусть ему вернут одежду, — напомнил врач. — Не в трусах же идти в ШИЗО. Там и в костюме холодно.

— Ничего. В трусах! Немедленно! — орал старший вертухай.

В крохотной пустой камере-каптерке Князю выдали арестантскую робу, которую он одел без особой охоты, но и без раздражения, понимая, что, возможно, только она и спасет его в ближайшие дни от полного окоченения.

Контролер провел его по коридору, открыл двойную дверь с номером 4, и Князь очутился в штрафном изоляторе.

В камере никого, кроме него, не было.

Она представляла собой бетонный куб — бетонный потолок, бетонный пол, бетонные стены, окон не было. В углу стоял зеленый эмалированный бачок, служивший парашей. Ни сесть, ни лечь было не на что.

Не было нар, даже «самолета», раскрывающегося только на ночь. И спать можно было лишь на полу. Вдоль одной стены проходила труба, похожая на трубу отопления, но ее температура не превышала температуры воздуха. А она вряд ли была выше нулевой отметки.

Через мгновение холод сковал все тело. Огромным усилием воли он унял дрожь…

"ШИЗО" — ОРУЖИЕ ВЕРТУХАЕВ

Огромным усилием воли он унял дрожь.

Холод пронизывал до костей. На улице такую температуру переживаешь сравнительно легко. Во-первых, на тебе как правило, по такой «погоде» и одежда. Во-вторых, движение воздуха на «природе», как ни странно, не холодит, а делает его, холод, каким-то более живым, что ли. Здесь же была мертвая холодрыга. Морговая.

И второе.

Контролер вышел, не закрыв за собой дверь.

От этого на душе у Князя теплее не стало. Он понял, что настала очередь вертухаев пытаться сломить его.

Собственно, против него лично ни урки, ни отморозки, ни вертухаи, вообще никто в этом СИЗО ничего не имели. Каждый делал свою работу по давным-давно установленному порядку. Пришла малява зэкам, пришла информация контролерам — сломить заключенного. И каждый отрабатывал свое — парчушку черняшки, чифирь и табачок, а кто и «грины».

Князь огляделся.

Но почему? Почему идет такой интенсивный накат на него? Ведь восемь трупов он на себя и так вынужден взять. И он берет. Хоть при этом и доказывает, что был вынужден защищать жизнь объекта, свою, своих товарищей. Зачем же так ломать его? Что им надо?

— Им надо, услышал он словно в ответ на свои мысли с порога, чтобы ты взял на себя и Рахимова, это фамилия твоего «объекта», и двух своих товарищей, бывших офицеров из охраны, ну и, само собой, восемь человек, которых ты и вправду заземлил, защищаясь.

В дверях стоял плотный, выше его на голову контролер ШИЗО. Он говорил спокойно, без экзальтации, присущей его узникам, и без лишней грубости, характерной для большинства его коллег. Князь догадался, что это знаменитый Фира — Семен Фирульников, старший контролер «ШИЗО», известный в том мире, в котором последние годы жил Князь, как человек, способный получить признательные показания у любого, самого стойкого подследственного. Говорили, что сам он кайфа от пыток не ловит, чистый профессионал — получил приказ выбить показания, и выбьет. А так, в быту, спокойный мужик, в компании даже веселый. Чем-то похож на генерала из телевизионного сериала, немногословного, но упертого. Правда, говорить низким басом, короткими фразами Семен стал задолго до генерала Лебедя и телевизионного его «напарника».

— Кому это надо? — выдавил из себя Князь.

— Кому-то надо. Большие бабки дают: твои признательные показания тебе «вышак» или пожизненное, дело закрывается. Больше виноватых нет. У тебя репутация крутая. Мог замочить и «объект», и двух напарников, и восемь нападающих. Спецназ — одно слово, — с уважением добавил Семен.

— Не понимаю… Зачем?

— Надо срочно закрыть дело. И тут интересы команды, наехавшей на «объект», твоей охранной фирмы и ментов совпадают.

— Что ты так от них дистанцируешься. А ты разве — не мент?

— Я сам по себе. Вокруг — жизнь. А я сам по себе. Служу, бабки выколачивая — семье на прожитье.

— Урки, не было такого, не мстили потом?

— Нет. Во-первых, из тех, кто прошел мои «процедуры», мало кто с зоны возвращается. И потом, я ничего, кроме того, что мне положено, не делаю. За что обижаться?

— А тебе положено меня пытать?

— По негласной инструкции, к заключенным в ШИЗО, для усмирения, применяются меры устрашения, давления. Нейтрализации. Тут же тоже не ангелы сидят.

— Стоят.

— Не понял?

— Тут не полежишь.

— Это сейчас брезгуешь. А после процедур полежишь. Сил стоять не будет.

— Ты где воевал? — наугад спросил Князь.

— На Кандагаре. Слыхал про такие места? Там сильно стреляли. А кто к духам попадал в плен, тех потом опознать никто не мог. Ну и мы тоже, если дух к нам попадал, выбивали из него показания.

— Тебе понравилось?

— Нет. Просто я научился это делать лучше, чем другие. Профессия не хуже иных. Демобилизовался — пошел сюда. Семью кормлю. А что спросил? Был там?

— Был.

— Где?

— Ты спроси, где я не был. У нас ведь, не как у вас, не на позиции. И рейды короче. Точечные. Сбросили, сделали, вернулись. Или просочились, работу сделали, остался живой, выбрался. Сам.

— Ранен был?

— Конечно. Только сейчас к боевым шрамам менты добавили столько новых, запутаешься. А после твоей обработки и мама не определит, где от чего шрам.

— От моих ребят шрамов не остается. Мы с понятием. Чтоб на суде, если до суда доживешь, нечем было перед судьями хвастаться да от чистосердечных показаний следователю отказываться.

— Это хорошо. Значит, если после тебя выживу, можно будет узнать, от чего шрам.

— Где еще был?

— Ангола, Мозамбик, Никарагуа.

— И языками владеешь?

— Само собой. Испанский, португальский свободно, а пушту слабо. Но могу с хорошим акцентом несколько слов сказать, чтоб на первых порах контакт завязать.

— Помогало?

— Помогало.

— Страшно бывало?

— А как же.

— Боялся?

— Только виду не подавал.

— И сейчас боишься?

— Сейчас нет. Противно только. Как фашисты какие, свои же пытают. И главное — ради чего? Ради бабок?

— Бабки тоже в наши дни не последнее дело: рынок.

— Это я понимаю. Ну, что, начнем? Чего на потом откладывать? Зови своих палачей.

— Они не палачи. Они просто свою работу делают. Палачи как раз и делают свою работу. Это садисты пытают для удовольствия. А палачи — на работе как на работе. Чего спешить? Может, покурить охота?

— Нет. Бросил.

— Почему? После возвращения с задания покурить — самое то, особенно с травкой.

— После — да. А во время? Терпишь, терпишь, а курить нельзя, глаза на лоб вылезают, грудь сдавливает. Ну это курево в болото. Не хочу быть от кого-то или от чего-то в зависимости.

— Это правильно. Я вот тоже хочу бросить, да решимости все не хватает. Знаешь что, земеля, мы так сделаем. Сейчас мои парни придут. Все процедуры, какие положены, мы тебе сделаем. Я парням своим ничего говорить не буду. Думаю, они мне преданы. Но береженого Бог бережет. И мы так с тобой сделаем. Последнюю точку в «процедуре» я ставлю. Так я тебе не добавлять боли буду, когда терпеть невмочь, а наоборот — убавлять. Ты выдержишь. У тебя струна внутри есть.

— А кричать придется?

— Кричать придется, так что ты не сдерживайся, береги силы.

— А показания? Зачем все это, если я все равно не буду брать на себя смерть «объекта» и двух моих офицеров?

— Пытать тебя будут так и так.

— Это я понял.

— И трупов на тебя повесят так и так.

— Это мы еще посмотрим.

— И смотреть нечего. Повесят. Так я что думаю. Хрен с ним, не подписывай ничего. Мы тебя помнем сегодня. Сил у тебя не останется ручку двумя руками держать. А завтра приедут к тебе признательные показания подписывать, а тебя уж и нет.

— Это как?

— Следователь приходит к 12.

— Ну и…

— Не нукай. Слушай. Завтра четверг. В «ШИЗО» — банный день.

— Нy и что?

— Тут главное — порядок. Его ничто изменить не может. Не важно, когда ты сюда поступил, не важно, в каком состоянии, не важно, какие планы на этот день у следствия. Банный день — вынь да положь. Пойдешь в баню.

— Что дальше? — начиная догадываться, спросил Князь, с интересом глядя в корявое, словно вырубленное из подобранного на развалинах камня лицо своего нового знакомого.

— Дальше? Дальше ты поступишь в распоряжение каптера Миши Розенфельда. Он мне многим обязан, сделает что скажу. Тебя закатают в грязное белье. Потерпишь час, сохранишь жизнь. И вывезут на фабричку-прачечную

— Разве машины не проверяет?

— Еще как проверяют. Но и там живые люди.

— Зачем? Зачем ты это делаешь? — спросил Князь, глядя в глаза Семену.

— Ты здесь — смертник. Жаль…

— Чего жаль?

— На войнах не погиб, а в этом гнойнике загнешься. Жаль.

— Как выкрутишься?

— Зачем тебе это знать? Меньше знаешь…

— Дольше проживешь. И все же?

— Ты не первый. Но обычно это дорого стоит. Словом, мне завтра привезут мертвенького из городского мора. Его вместо тебя бросят в камеру «ШИЗО». Свидетелей нет. Знать будут считанные люди.

— Обнаружат, что вместо меня — другой, что будет?

— Шухер будет. Но найти концы трудно. Кого наказывать? Я свое дело сделал — своими «процедурами» тебя попрессовал. А что ты пропал, так хрен его знает, где и как. Виноватых нет. Стало худо в бане, привезли да в камеру бросили. Какие претензии к контролерам, они тебя в лицо не обязаны знать. Одного увезли, одного привезли.

— Я один на все «ШИЗО»?

— Один на камеру. Это хорошо. Никто не видел, как тебя били, пытали, но никто не видел, как вместо одного живого появился другой — труп. Скорее всего, местное начальство тебя спишет, «похоронят», доложат, что переусердствовали, «заземлили».

— Это хорошо. Я вроде как есть, а вроде как меня и нет. Значит, фронтовое братство. Поверил мне?

— Ха… Я никому не верю. Просто знаю тебя. Точнее — помню. Но не будем об этом. Уже мои парни на подходе, все понял?

— Все. Спасибо. Свидимся, за мной не пропадет.

— За тобой не пропадет, я это знаю. Но не думай о долге. Это я тебе долг отдаю.

— Мы вроде как не встречались.

— Меня раненого в ноги с Курюб-Тартана на «вертушке» вывозили. То, что не в "черном тюльпане" — твоя заслуга. Мне вертолетчик сказал. Я спросил, кто меня спас, — чтоб «стрекозу» посадить в ущелье, надо было кому-то его прикрыть. Летун и признался: "Молись всю оставшуюся жизнь за капитана по фамилии Князев. На твое счастье, группа грушников тут оказалась на задании, они и прикрыли наш отлет. Князь его зовут. Спецотряд. Темнила. Но его знают. Лихой. И везучий". Теперь и я вижу, что везучий. Так что, должок отдаю. Потерпи.

"На войне как на войне, — подумал Князь. — Сколько у него «крестников» по миру и тех, что ждут не дождутся ему отомстить. И таких, что вот готовы рискнуть, а должок добрый отдать".

Четверо парней, вошедших в камеру «ШИЗО», были настолько мощны даже на первый взгляд, что желания сопротивляться им не возникало ни в сознании, ни в подсознании…

— Я с заключенным провел задушевную беседу, — проронил Семен. — Он не будет понапрасну тратить наши и свои силы. Сопротивление исключено. Приступайте, да не усердствуйте, подследственный и так готов признать свою вину. Просто ему еще нужно время до утра, чтобы окончательно прийти в себя.

Дружно усмехнувшись, четверо подручных Семена приступили к работе.

— Сделайте ему «слоника». Но без газа.

Трое держали Князя за руки, заломив их за спину, четвертый натянул на голову противогаз. "Без газа" означало, что слезоточивый газ в трубку подавать не будут. И то слава Богу. Потому что, когда четвертый палач, натянувший ему на голову противогаз, стал перекручивать трубку, оказалось, что человек без воздуха жить не может. Или если может какое-то время, то в страшных мучениях. Это и жизнью-то не назовешь.

— Дай-ка я, — услышал он сквозь молоты в висках голос Семена. Казалось, сейчас станет еще хуже. Но он почувствовал, как руки Семена, перекрывавшие противогазную гофрированную трубку, дали порции воздуха порваться к ожидающим ее в смертной тоске легким.

Несколько жадных глотков воздуха вернули его к жизни. Но помня слова Семена, он продолжал корчиться всем телом в руках вертухаев и старательно хрипеть, жадно вдыхая глотки воздуха, пропускаемые Семеном.

Наконец, пытка кончилась.

"Гайдамаки" опустили тело Князя на грязный пол, дали отлежаться.

— Ласточка, — приказал Семен.

Подняв его не столько даже обессиленное, сколько умело имитирующее бессилие тело на ноги, вертухаи связали его ноги и руки, соединили их веревками и наручниками за спиной так, чтобы спина была выгнута, его тело бросили на пол, и уже через мгновение он понял, что больше не выдержит ни секунды.

— Дайте-ка я присяду, — приказал Семен, подходя в Князю и делая вид, что садится на туго натянутые веревки. Если бы он всей своей огромной тушей действительно уселся бы на «ласточку», скорее всего позвоночник Князя такого издевательства над законами природы не выдержал, позвонки бы разошлись, причинив умирающему страшные мучения.

Но Семен, делая вид, что сел на туго натянутую веревку, на самом деле каким-то образом слегка ослабил ее натяжение: было по-прежнему ужасно больно и жутко неудобно, но жить было можно. По крайней мере несколько секунд. А долгой эта пытка и не бывает.

Вертухаи перекурили, развязав тело Князя и давая ему возможность вытянуться на грязном полу, расправив руки и ноги в сладостной свободе.

Они не обращали на него внимания, — его крики и стоны не вызывали у них сочувствия, равно безразличны им были его мысли и заботы. У них были свои. Они просто делали работу, за которую им хорошо платили.

— Слышь, Вась, — обратился один к другому, прикуривая от его зажигалки. — Едем в субботу к нашим в деревню: мать кабанчика обещала заколоть.

— Мать, что ли, сама и заколет?

— Нет. Ее дело откормить, заколоть нам с тобой придется. Это мужское дело. Кабанчик, она говорила, мясной. Так что наедимся. И сала до лета хватит. И кровяных колбасок поедим, требухи, студня. Два дня — как в раю. У матери огурчики-помидорчики соленые свои, капустка квашеная, картошечка рассыпчатая, бражки наварено. Лепота!

— Не знаю, как Людка.

— А че Людка?

— Так в парикмахерскую намылилась в субботу.

— А на хрена. Она и так у тебя красивая.

— Так и я ей говорю: ты, говорю, и так красивая.

— А она?

— А она говорит: "Хочу еще красивее быть". Да бабам разве угодишь?

Другая пара вертухаев говорила о своем.

— Чего-то мотор барахлит у моего «Жигуленка». Ты не поглядишь?

— У нас когда рабочий день? Завтра, в пятницу, выходной, и в субботу, а в воскресенье опять рабочий, так давай завтра и зайду.

— Ладно. С меня причитается.

— Само собой.

— Ну, мужики, перекурили и за дело. Клиент ждет. Сделайте ему «конверт».

Князь почувствовал, как ноги его завели за голову и закрепили там в этом положении веревками. Эту пытку он тоже долго не выдержал бы. То есть, конечно, ничего подписывать бы не стал, а вот сознание бы потерял, если бы не почувствовал, как вновь руки Семена ослабили веревки.

— "Распятие Христа" будем делать? — спросил один из вертухаев.

— Да ну, железную кровать сюда тащить из «дежурки», проводку тянуть.

Князь знал, как делают «распятие» — приковывают к железной кровати и пропускают электрический ток. Не приведи господь.

— И то верно, — поддержал Семен. — Не стоит. С него и так хватит. Он, вишь, уж не дышит почти. Бросьте его тут, оклемается к утру, следователь у него все нужные подписи получит. Не оклемается — с нас какой спрос?

Не оглядываясь, не проверяя, дышит ли Князь, нужна ли ему медицинская помощь, или хотя бы глоток воды, четверо палачей вышли из камеры. Семен на пороге оглянулся. Глаза его встретились с глазами Князя. И дверь закрылась. Послышался скрежет дверного замка.

Князь закрыл глаза и тут же провалился в черную бездну.

Снов он не видел. Ни романтических, приятных, ни страшных кошмаров. Ночь словно вылетела из жизни без остатка. Никаких воспоминаний о ночи не осталось. Утро же началось с криков в коридоре, шума тележки с завтраком, лязга дверных замков.

В этом крыле «ШИЗО» были только одиночки: пять одиночек, шестая «дежурка». Вот и весь коридор.

Судя по тому, что завтрак подавали вскоре после подъема, сейчас было немногим больше пяти утра.

Его поднял окрик:

— Не лежать. Не сидеть.

Оказывается, ни лежать, ни сидеть на бетонном полу было нельзя.

Ночные «гайдамаки», учитывая, что Князь после процедур, не стали требовать от него соблюдения правил внутреннего распорядка. После процедур Семена и его команды мало кто мог бы простоять больше минуты. Но теперь настало утро, и дневные контролеры уже требовали своего.

— Если нарушишь правила, продлим срок в ШИЗО еще на 15 суток.

"Hy, столько я здесь, конечно, не просижу, — не сказал, а подумал Князь. — Либо сегодня, либо никогда. Впрочем, как это у Флеминга: "Никогда не говори «никогда». Тоже верно. Не будем зарекаться".

Он стоял в центре камеры, на холодном бетонном полу, и ждал, когда в раскрытой узкой амбразуре в дверях появится его «парчушка».

Из разговоров в камерах, в которых он побывал после своей «передислокации» в СИЗО, он знал, как кормят в ШИЗО. Зэки шутили: в «ШИЗО» трехразовое питание — понедельник, среда и пятница, остальные дни разгрузочные. Еще и так говорили: в «ШИЗО» есть дни «летные» и «нелетные».

"Летный" день означал 50 граммов черного хлеба специальной выпечки для «ШИЗО» и кружка кипятка. На обед — 50 граммов сырого рыхлого хлеба и суп с перловой крупой без грамма жира. Суп для «ШИЗО» тоже варился на кухне «СИЗО» отдельно. В подсоленной воде плавали одинокие крупинки или хребтинки неизвестных рыб. На ужин — опять 50 граммов хлеба и кружка кипятка.

"Нелетный" день был покруче. Одна кружка кипятка на день. И все.

Ему повезло: день был «летным».

Однако особо порадоваться этому обстоятельству он не успел. В «амбразуре» появилась алюминиевая кружка с дымящимся кипятком.

— Пей быстро: пять минут на завтрак.

Держать раскаленную от стоградусного кипятка кружку в голых руках было практически невозможно. И, хотя после, пусть и в смягченном варианте, «процедур» горло было сухим как брезентовые штампы пожарного, он сумел сделать лишь три маленьких глотка, обжегших глотку и сделавших жажду еще более мучительной.

Хорошо, он догадался намочить в кипятке кусок и так сырого черного хлеба и, когда амбразура захлопнулась, набил рот тут же начавшим расползаться в пальцах мокрым месивом.

Только он успел помечтать о том, как бы присесть или прилечь (хотя он проспал ночь, что заключенным ШИЗО запрещалось, тело и нервы не успели отдохнуть и просили покоя), как «очко» снова осветилось электрическим светом, которым был залит коридор «ШИЗО», и он услышал голос вертухая:

— Ты Князев? — Не дожидаясь ответа, «гайдамак» сообщил: — Сегодня банный день.

— Какая баня? — сделал вид, что удивился, Князь. — У меня ни мыла, ни полотенца. И потом тут же холодрыга сибирская, я мокрый тут замерзну.

— Знать ничего не знаю. Положена баня, значит — будь любезен.

— Ты меня до чахотки довести хочешь? — не унимался Князь.

— Будешь «выступать», опять ребят вчерашних позову. Или других. У тех выходной. Один хрен, натянут глаз на жопу, сразу в баню попросишься.

— Не имеешь права без полотенца! — качал права Князь.

— Будет тебе полотенце, сучий потрох, — пообещал ласково «гайдамак».

Вскоре действительно раздался лязг дверного замка, дверь открылась, на пороге стоял дежурный вертухай с дубинкой для острастки.

— Сам пойдешь? — сурово спросил он.

— Да пойми ты, это смерть для меня. Ну разреши мне сегодня не мыться, — умолял Князев.

— Меня это не колышет, — вертухай упрямо стоял на своем.

…Демонстрируя явную неохоту, Князев подчинился.

Они остановились перед дверями камеры, которая была переоборудована в баню.

— Раздевайся, — приказал вертухай.

— Прямо здесь, в коридоре? — удивился Князев.

— Из мыльни дверь, увидишь, ведет в раздевалку, там получишь чистое белье. Оттуда тебя другой уж контролер поведет. В другую камеру, второго блока. Это, чтоб мы к вам не привыкали, а вы к нам, — хохотнул он.

Охотно скинув с себя вонючие обноски, Князь вошел в «мыльню».

Довольно большая комната была превращена в мыльное отделение. Других заключенных он здесь не увидел. Было три рожка душа и голые стены. Жара стояла неимоверная. Шел только кипяток.

— Ты мойся, мойся, не сачкуй, а то из шланга той же водой помою.

Мысль о том, что этим кипятком его могут ошпарить из шланга, сделала его тело гибким и ловким, — прыгая под брызгами кипятка, он старательно имитировал процесс помывки. Регулирующих вентилей не было, они были в соседней комнате, где напор регулировал охранник, туда ему предстояло выйти «помытым» за чистой одеждой.

Ему казалось, что еще минута, и он потеряет сознание от жары и слабости. Наконец, дверь в комнату с чистым бельем отворилась и в дверном проеме появился незнакомый вертухай.

— Ну, давай, по-быстрому, некогда мне тут с тобой, — сказал он.

Князь быстро натянул на себя мокрую одежду. Контраст температур был чудовищный. После жары парной холод этой комнаты его поразил. Здесь было почти так же холодно, как в оставленной им камере.

Вдоль стен стояли огромные коробы из толстой проволоки, уже набитые грязной одеждой, принесенной зеком-шнырем из коридоров, идущих параллельно друг другу. Грязной одежды было много. Странно, что он не видел других заключенных. То ли тут это было правилом, чтобы заключенные «ШИЗО» не имели возможности встречаться друг с другом, то ли такую одиночную помывку ему устроил Семен.

Банщик, сурово оглядев одетого в чистое Князя, приказал вдруг:

— Лезь!

И указал на огромный проволочный короб с грязной зэковской одеждой, от которой шла невообразимая вонь.

Поняв, что ситуация под контролем и все развивается по обещанному сценарию, Князь направился к коробу. Уголком глаза он увидел, как из короба с чистой одеждой охранник вытаскивает труп человека в такой же, как у него, Князя, чистой «шизоидной» одежде. Это и был тот «жмурик» из морга, о котором говорил Семен.

Преодолевая отвращение, Князь юркнул в грязное и вонючее месиво отвратительных, окровавленных, облеванных обносков.

Еще мгновение, и короб покатился на колесах из комнаты-раздевалки в коридор, по коридору — дальше, преодолевая мелкие неровности, потом по спуску, — вероятно, короб, вкатился в кузов машины.

Минута тишины. Урчание двигателя. И машина тронулась.

От души отлегло.

"Неужели выбрался?" — подумал Князь.

ОСТОРОЖНОСТЬ — ОРУЖИЕ ОХОТНИКА

"Неужели выбрался?" — подумал Князь, выбираясь из вонючего месива грязного зэковского белья.

Дышать в фургоне было нечем. Казалось, все испарения спрессованных заскорузлых кальсон и рубах, собранных с нескольких корпусов СИЗО, словно ждали момента, когда Князь, перестав прикрывать рукавом чистой рубахи лицо, выберется наружу и вдохнет все, что скопилось в узком пространстве между тюками белья и брезентовой крышей фургона.

В другом конце фургона послышалось какое-то шевеление, возня. Князь насторожился. Вытянул из пояса тонкое лезвие заточки, поудобнее взял его в сложный замок из пальцев и ладони, — резкое размашистое движение руки, и горло противника будет располосовано по гордовы хрящи. Сквозь узкие окошки в брезенте под самой крышей пробивался скупой свет, позволивший рассмотреть красную рожу человека, вылезавшего из тюков грязного белья.

Обычно такие вот продубленные красные рожи бывают у испитых алкашей и моряков. Иногда это совпадает. Крайне редко такие рожи бывают у людей, не связанных ни с морем, ни с алкоголем.

Когда в лагере спецподготовки под Душанбе Князь впервые увидел эту рожу, он сразу вычислил: моряк.

— Какого флота? — спросил он, вызвав из строя крепко сбитого парня со свежими следами от споротых сержантских нашивок.

— Смотря как считать, — не по уставу ответил парень.

— А если с краю?

— Тогда — Тихоокеанского. Но вообще-то я из «Владика» ходил не на военном корабле, а на СРТ. Брал краба. Заехал неосторожно в отпуск на Ярославщину, тут меня и взяли. Если бы сидел во «Владике», ни в жисть бы меня родная наша армия не увидала.

— Потом?

— Потом — Северный флот. Морская пехота. Командир отделения.

— За что лычки сорвали?

— За честность.

— Не понял?

— Старики дембельные молодых чуток поучили. Не без последствий. Я это не приветствую, но и не считаю, что я могу все порядки в армии враз изменить. Ну, был военный прокурор. Следствие. Дембелей посадили. С меня спрос: кто? Я честно сказал: знаю, но не скажу. Как так? — спрашивают. Отвечаю: не могу назвать. Там такое дело: соври я что, ну, например, что не видал, как старики били молодых, — и все, свободен. Кстати, там и старикам досталось. Драка, она и есть драка, хоть в армии, хоть на гражданке. Кому-то всегда больше достается. Соври я, отделался бы гауптической вахтой. А так — за честность, разжаловали и вместе с дембелями в дисбат. Теперь сюда дослуживать прислали.

Так Князь познакомился со странным парнем по кличке БИЧ. Бич — это "бывший интеллигентный человек", так зовут отбившихся от моря по разным причинам и припухающих в портовых городах бывших моряков.

У Бича было странное представление о чести, не всегда совпадавшее с кодексами чести армейскими, гражданскими, криминальными. Он был правдив на удивление, часто себе во вред. Но праведником его назвать язык бы не повернулся. Он спокойно мог пойти на ограбление войскового склада, мог отобрать у молодого бойца понравившийся ему перочинный нож и мог не взять чужой кошелек, попавшийся ему на пустынной дороге, если знал, кому кошелек принадлежит. То есть он бы его непременно взял и отдал бы хозяину. Бич был из тех, кого перед боем каждый его сослуживец, даже обиженный за отнятую вещь, за незаслуженную с его точки зрения затрещину, был готов выбрать в напарники в предстоящей операции.

Такая у него была репутация.

Каждый знал — Бич вытащит с поля боя, прикроет своим телом, поделится последним глотком воды и хлеба.

Они мало послужили вместе. И только на одном "полевом театре". Бич прошел курс ускоренной подготовки в лагере спецназа и был отправлен с группой спецназовцев на перекрытие горной дороги, по которой перебрасывалась очень большая партия наркоты.

Шансов выбраться оттуда у группы было мало.

Месяц? Да, точно, всего месяц Князь преподавал им силовую и огневую спецподготовку, обучал действовать в окружении в горных условиях при обильном вооружении и подавляющем превосходстве противника, а затем — отход из окружения в ночных условиях.

Потом Князя перебросили к курдам, в Ирак. Случайно он слышал, что с той операции никто не вернулся. "Кажется, никто", — так говорили.

Бич был способным учеником. И Князь был рад, что он вырвался. И тогда, и сейчас.

Присмотревшись, Князь понял, что Бич тоже почувствовал в кузове другого человека, и принял ту стойку, которой он его учил, — когда у тебя есть заточка или нож, нет огнестрельного оружия, «среда» (вода, песок, предметы) не позволяют провести прием ногой, и ты не знаешь, сколько у тебя противников.

У Бича глаз было почти не видно, — должно быть, били ногами, — подумал Князь. Вместо глаз были багровые набухшие щелки. — Вряд ли это сделал Фира, — он хранит верность товарищам по оружию; скорее всего, как раз Фира и помог бежать Бичу. А избили его до попадания в «СИЗО».

"Похоже, мы с ним — товарищи по несчастью; надо его предупредить, что я свой, пока он не попытался метнуть на звук шороха свой нож, вычислив по колебаниям воздуха, что «противник» у него всего один".

В полной тишине, нарушаемой лишь звуками уличного движения, проникающими в кузов машины сквозь брезентовое покрытие, раздался тихий свист, который издают, предупреждая об опасности, степные суслики.

В полумраке кузова было видно, как Бич приостановил движение руки, уже готовой метнуть нож на звук, и прислушался. Князь повторил звук.

— Кто? — спросил шепотом Бич.

Такому шепоту позавидовали бы ученики Станиславского — он был достаточно тих, чтобы оставаться шепотом, но достаточно четок и громок, чтобы достигнуть со сцены до последнего ряда партера. Таким же четким шепотом Князь назвал себя.

— Нy, блин, — вырвалось у Бича с разбитых губ, — бывают в жизни встречи. Ты не мог, командир, для встречи оставшихся в живых однополчан выбрать место посимпатичнее.

— Ноги целы? — спросил, не ответив на вопрос, Князь.

— А что?

— Мне левую чуток помяли, так что ты ко мне перебирайся, посплетничаем.

С трудом продираясь между плотно забитыми в кузов тюками с грязным бельем, Бич наконец оказался совсем рядом и смог протянуть свою мощную ладонь:

— Держи краба, командир. Какими судьбами.

— Из СИЗО.

— Понятно, наверняка, как и мне, Фира помог. Чтоб закрыть тему: Фира был одним из дембельных стариков, кого я тогда в Североморске военным прокурорам не выдал. Так что, долг платежом красен. Ты мне скажи, командир, как ты в СИЗО попал? Не последний человек в армии был.

Времени на долгие воспоминания не было. Князь коротко рассказал свою историю о том, как его сдал бывший полковник Верестаев.

— Знаешь, командир, что ему надо сделать.

— Знаю.

— И что же, спустишь?

— Точно знаю, что убивать его не буду.

— Кто сказал «убивать»? Я сказал «убивать»? Да я кроме как в бою ни одного человека не убил! И полковника мы убивать не будем. Просто яйца отрежем, сделаем гоголь-моголь и заставим выпить. Очень полезно для здоровья. Кстати, о здоровье: надо по-быстрому отсюда смываться, командир. Второй раз нас Фира не вытащит. И тогда нас в этом СИЗО доканают.

— А за что сам-то попал?

— За честность.

— Как, опять за честность?

— Я уже старый человек, командир, мне за тридцать. В моем возрасте люди так быстро не меняются.

— Что на этот раз?

— После госпиталя и дембеля пошел я в охранники к одному "новому русскому". Не знаю, действительно ли он русский, но новый точно, несмотря на возраст.

— Старик?

— Да. Но крепкий. И крутой, я тебе скажу. Всем успевает заниматься. Бабки к нему текут, как намагниченные. Я был начальником охраны в каком-то НИИ, которое этот старик приватизировал. Ну, мое дело простое — охрана входов и выходов, пульты, телекамеры, мониторы, обходы. Ну, и во время одного такого ночного обхода в запечатанном семью печатями корпусе, где, по схеме, содержались лабораторные животные, услыхал я человеческие крики: "Помогите, помогите!.."

По инструкции я не имел права сорвать пломбы, открыть дверь, проверить, что там случилось, может, на ночь со страшными монстрами, на которых вакцины опробуются, закрыли какого-нибудь лаборанта. Или лаборантку. Голос-то был женский. Звоню коменданту НИИ на дом; было такое право на экстренный случай.

"Ничего не трогай, я через десять минут буду".

И точно, как по военной тревоге, через десять минут был в халате у нас на проходной. Глаза на лбу, в руках ключи. С ним два молчуна.

— Каких молчуна?

— Ну, мы в охране так звали лаборантов, что служили в лабораторном корпусе. Ни слова от них не добьешься. Нac оставили снаружи корпуса, дверь за собой закрыли. Крики прекратились. Через десять минут они вынесли черный полиэтиленовый мешок и отнесли в морг.

— У вас там свой морг был?

— Ну да. Институт-то медицинский. Я думал, что там лабораторных животных сжигали.

— Мешок был похож на тот, в котором переносят трупы животных?

— Не знаю. Думаю так: если это и было животное, то ростом с человека. И самое интересное, что у него были женские волосы.

— То есть?

— Неаккуратно второпях закрыли молнию, локон светло-каштановых волос заело молнией. Уж я-то бабий локон с шерстью колли или борзой не спутаю.

— Интересный у тебя институт.

— Интересный. На следующий день меня сам директор института вызывает.

— Тот старик?

— Ну да…

— Он официально был директором НИИ?

— А что? Сейчас модно совмещать: министры совмещают свои портфели с руководством коммерческими структурами, директора заводов — с руководством криминальными структурами по сбыту созданного на этих заводах, парламентарии в свободное время руководят бандами… Я уж ничему не удивляюсь. Новая Россия — новые русские.

— А мы с тобой кто?

— Мы с тобой просто русские.

— А дальше-то что было?

— Он меня и спрашивает… Вежливо так, коньячку налил, лимончик порезанный в хрустальной розетке. На морде улыбочка, нос у него крючковатый, на конце красный. Так вот он меня спрашивает: "Вы что-нибудь подозрительное минувшей ночью заметили?" На дурачка со мной. Скажи я, что ничего не видел, — и могу служить дальше. Может, даже жалованья прибавят.

— А ты?

— А ты меня, командир, знаешь. Мне легче помереть, чем соврать.

— И?

— Говорю: "А как же, господин директор, заметил. Крики были в лабораторном корпусе. Я вызвал коменданта. Шум был. И труп женский вынесли из корпуса в морг".

— Почему решили, что женский?

— А локон волос видал, и конфигурация прогибания тела в пластиковом мешке, извиняюсь, женская. Я же не визажистом служил, а в спецназе. Глаз наметан.

— "Память у тебя, — спрашивает, — хорошая?" Я опять правду-матку ему в старческое лицо: — «Отличная».

"Лучше бы тебе забыть".

"Что забыть?" — я «ваньку» валяю.

"А все".

"Не получится", — говорю.

"Получится, получится, — он мне отвечает, — это я тебе гарантирую".

Нy, сдал дежурство, сел в свою «Ниву», только ключ зажигания вставил, как сзади мне «хрясь» по затылку. И я в отрубе.

— Очнулся в СИЗО?

— Ага, сразу в ШИЗО. И Фира передо мной. И четко так излагает, что у него установка, убедить меня дать признательные показания, что будто я во время ночного дежурства заманил в дежурку одинокую прохожую бабенку, надругался над ней и зверски убил. После чего заставил своего кореша из институтского морга тело сжечь. Тело сожгли, но есть два свидетеля санитар из морга и один мой боец, бывший в тот момент на посту. Уж не знаю, как сломали их, но я не ломкий. И Фира это знал, да еще и должок за ним. Так что он мертвяка вместо меня подсунул для отчета. У него, по его словам, контакт с городским моргом, ему подбрасывают неопознанные и невостребованные трупы, он делает за хорошие бабки освобождение некоторым зэкам, и все сходится. Все повязаны.

— На нас он не заработал, — задумчиво заметил Князь.

— Такое наше поколение. Не все на деньги меряем. Еще и долги умеем отдавать.

— Кстати, о долгах. Есть мысль. Фира тебе не дал наводку на морг?

— А мне наводка не нужна. Я понял, там старшим смены мой корешок по Северодвинску: мы с ним в одном экипаже морской пехоты были. Так что, если что…

— Ладно. Обсудим за чашкой «пунша», что-то я по чаю с коньяком соскучился. Пора отсюда уходить. Сколько мы в пути?

— Полчаса.

— Фира мне сказал, надо из машины уйти в течение сорока пяти минут езды. В спецпрачечной будет еще один шмон. Там все белье пиками проверят.

— Пятнадцать минут — много времени.

— Если все по плану. А если «вводные»?

— Какие могут быть вводные? — беспечно сказал Бич. Он достал из рукава синей тужурки заточку и, вогнав ее в брезентовый верх, попытался разрезать серое полотно. Однако его попытка окончилась неудачей.

— Что за хренота?

— Не режет?

— Ни хрена.

— Думаю, специальная ткань, снизу брезент, сверху мелкоячеистая сеточка, заточку сломаешь, а не выберешься.

— Что же делать?

— Учись, пока я жив.

Князь снял с шеи стальной крест и поковырялся им в замке двери. Замок раскрылся.

— Ни хрена себе, командир. Тебе бы в «бригаде» работать, цены б тебе не было.

— Извини, не созрел.

— Да я шучу.

— А, все в жизни не предусмотришь. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. В тюрьме я уже побывал, осталось совершить уголовное преступление.

— А то ты за нюхание георгинов в СИЗО залетел, — усмехнулся Бич.

— За кровь, знаю. Но все равно уголовником себя не считаю.

— А кто говорит? Нy что там, можем спрыгивать?

— Ни спрыгивать, ни взлетать мы не можем, Бич: тут, за дверью, такая же сетка, что и по верху. Чехол из тонкой сетки.

— Что же делать? Грызть ее, суку? Заточка не возьмет?

— Не возьмет.

— Ну, все, накрылись мы с тобой, командир. Интересно, Фира знал про этот секрет фургона?

— Если даже и знал, он не виноват. Он нам дал шанс, дальше — наше везенье и наше уменье.

— Ну, с везеньем, кажется, разобрались.

— А умение я тебе сейчас продемонстрирую, — проговорил Князь. Он снял с шеи цепочку и, сделав заточкой чуть пошире одну из крохотных ячеек стальной сетки, просунул в нее цепочку-пилку и стал расширять отверстие.

Пятнадцать минут, сменяя друг друга, они пилили стальную сеть. Наконец, им показалось, что отверстие получилось достаточное, чтобы пролезть даже таким широкоплечим парням, как они.

— Чур первым я, — попросился Бич.

— С какой стати? Первый больше рискует.

— Именно поэтому: ты указал выход, и значит, свое дело сделал, мое дело — рискнуть.

— Нет, первым рискует офицер, иначе ему грош цена.

Князь просунул, ухватившись за дверцы, ноги в отверстие и, дождавшись, когда машина чуть сбавила на повороте ход, соскользнул в темноту, сгруппировался в воздухе, надеясь упасть на бок так, чтобы получить наименьшие травмы. К сожалению, при таком рискованном прыжке без травм вряд ли обойтись.

Как и надеялся, упал в кучу собранного дворниками у края тротуара снега и сколотого льда. Ударился, ушиб бедро.

Упав, он мгновение полежал в таком положении, проверяя, целы ли кости, и прислушиваясь к обманчивой тишине переулка. Впереди, метрах в двадцати, он услышал легкий стон и одновременно звук упавшего с высоты на заледенелый асфальт человеческого тела.

Поднявшись, он, прихрамывая и корчась от боли, подбежал к месту падения Бича.

— Жив?

— А то? Еще поживем…

— Цел?

— Кажется, да… Ногу ушиб.

— В нашем деле без боли не обойтись. Идти можешь.

— Думаю, да.

— Думаешь, или «да»? Встань, попробуй ногу.

— Смогу.

— Это хорошо. А то мне нести тебя не с руки, — ребра перебили еще до СИЗО.

— Гляди, командир, машина тормозит и перед ней открываются ворота. Это, наверное, спецпрачечная, обслуживающая городские тюрьмы, СИЗО, больницы. Там попадешь под дезинфекцию, костей не соберешь. Чтоб всю срань тюремную и инфекционных больниц обеззаразить, надо хрен его знает какую химию применить.

— Вовремя мы с тобой ушли. Но открытую дыру засекут через минуту. Может быть поиск…

— Вряд ли. Никому не охота ЧП иметь на свою задницу: думаю, сетку заварят, замок починят, «жмуров» из морга неопознанных в СИЗО сдадут для счета. И все путем.

— Все равно надо уходить. Есть план? Домой нельзя. К близким друзьям, тоже. Кто на примете.

— Ты как, командир, к блатным относишься?

— Без восторга.

— Ну, я тоже. Но тут такой расклад. Уже после дембеля встретил я своего друга детства, Юрку Коренева. По дворовой кличке Корень. Он все такой же, даже кликуха осталась та же, только — уже в авторитете. Пока я в армии служил, он в колонии сидел. Вышел, набрал силу. Короче, он сейчас смотрящий, или, как там у них называется, — «положенец» по Красной Пресне. Хотя, кажется, слово «Красная» уже из топонимики ушло. Он дал мне, на случай крайней нужды, адресок блат-хаты, где бандиты собираются. Там можно перекантоваться. Пароль он мне сказал. Даже если его самого не найдем, его кенты обязаны будут мне помочь. А коли мне, значит, и тебе.

— А что потом?

— А потом нам надо полковнику Верестаеву штырь в задницу вогнать.

— Еще какие творческие планы?

— Директору НИИ задницу надрать.

— Это все, как ты понимаешь, планы неконструктивные. Ломать не строить. Не будем же мы сидеть на блат-хате до посинения. Надо как-то легализоваться.

— Паспорта нам Корень выправит.

— Фальшивые?

— Зачем? У него все схвачено, в том числе и в милиции. Самые настоящие.

— Так нас ищут.

— Значит, на старые фамилии? Мы с тобой, командир, старые русские, но с новыми фамилиями.

— А потом?

— Кто из нас командир? Кто это еще минуту назад учил меня жить и утверждал, что в случае опасности первым идет офицер?

— И не отказываюсь.

— Я думаю, надо тебе, командир, на мое место служить пойти. С новыми документами. А?

— То есть?

— В Институт этот гребаный. Жутко мне интересно, чем они, суки, там занимаются, если трупы бабские у них из лабораторий в мешках выносят, а честных охранников питаются замочить в СИЗО руками их товарищей по оружию. Тебе не интересно?

— Интересно.

— Вот так и поступим.

— Нам бы сориентироваться, где мы?

— А это проще простого. Я сам родом из этого района. Удачно мы выпали. Это только в переулке кажется, что глушь. А тут рядом метро "Улица 1905 года". Из переулка — вон там свет, это улица, ведущая к метро, улица 1905 года. Налево будет институт прокуратуры, потом белое здание редакций и издательства, и — метро.

— Зачем нам метро? У нас и проездного нет, и видок тот еще.

— Чудак ты. Как командовать в операции, ты просто золотой командир, все наперед понимаешь, а в «партизанских» городских условиях не сразу врубаешься.

— Поговори у меня — схлопочешь три наряда вне очереди, — отшутился Князь. — Ладно, давай по делу.

— Блат-хата, о которой я говорил, во дворе дома, в котором магазин обуви. Сейчас дойдем до угла…

— Одеты мы…

— Дворами, дворами… И мы у цели.

— Перекусим, переоденемся…

— Нет, вначале примем душ. Потом переоденемся, и только потом перекусим.

— С водочкой.

— И с селедочкой.

— И сразу пойдем вставлять штырь в задницу полковнику Верестаеву…

— Нет… К охоте на Верестаева надо подготовиться. У него вполне может ждать засада. Раз у них круговая порука и все связаны, информация о нашем побеге из СИЗО просочится. Не официально, но кому надо, тот будет знать. А охотник должен быть осторожным, командир.

НЕНАВИСТЬ — ОРУЖИЕ МСТИТЕЛЯ

— Охотник должен быть осторожным, командир, — прошептал Бич. — Сейчас наша «дичь» — эта дверь. Номера квартиры я не помню. Не думал, что пригодится. Был один раз у Корня — пятый этаж, налево.

— Проще простого, — усмехнулся Князь. — Подойдем к подъезду, посмотрим, какие в нем номера квартир, и вычислим.

— Дело в том, командир, что на «блат-хату» без пароля не проникнешь. А я его забыл. Понимаешь, били меня крепко по голове. Должно быть, маленько память отшибли.

— Давай встречать трудности по мере их поступления. Вначале входим в подъезд.

Князь внимательно наблюдал за действиями бабульки, которая, держа на поводке крохотного пуделишку, манипулировала с дверью.

— Похоже, там не код, а специальный замок, который открывается, если приложить специальный ключ к контактному месту на нем.

— Пароль все равно понадобится. Но сначала надо попасть в подъезд. А как это сделать?

— Либо добыть ключ, либо войти с тем, кто его имеет.

— Пошли, командир. Вон к подъезду подгребает парнишка лет двадцати с таксой. Такса в ближнем бою не страшна, а парнишка, в отличие от бабульки, должен выдержать контакт первой степени.

Они подошли к подъезду. Один принял на себя поводок с таксой, которая довольно дружелюбно среагировала на незнакомцев, второй взял на прием юношу, сдавив ему шею двумя пальцами так, что тело его обмякло. Забрав у парня ключ, они вошли в подъезд.

Когда дверь за ними закрылась, Бич аккуратно посадил юношу на ступени, сунул в руки поводок, потрепал собачонку по голове, пожелав скорого выздоровления хозяина.

— Минут пять он так посидит. Нам этого достаточно.

Поднявшись на лифте на пятый этаж, Бич показал пальцем на железную дверь слева.

— Рискнем?

— А что нам остается делать?

Бич нажал кнопку звонка.

За дверью послышались тихие шаги двух человек, старавшихся ступать как один. Шаги у двери замерли. Очевидно, их внимательно рассматривали в «глазок».

— Кто? Кто вам нужен?

— Мне нужен… Корень, — шепотом ответил Бич.

— Здесь такой не живет, — последовал ответ.

— Я его старый «кент». Я… Словом, он мне говорил, что я должен сказать, да я забыл. Откройте, пожалуйста. Нас только двое. У нас очень важное дело. Через дверь не объяснишь, даже если мой друг здесь больше не живет, все равно откройте. Нам нужна помощь. Нам некуда деться…

— Это не мои проблемы, — послышалось из-за двери. Говорил один человек. Но за дверью явно стояли двое. А то и трое. И несмотря на кажущееся спокойствие человека, говорившего с Бичом, там, за дверью, ощущалось напряжение. Словно те, кто находились в квартире, боялись открывать: то ли опасались милиции, то ли грабителей.

Пауза затянулась.

— Я понял, что моего друга в квартире нет, — продолжал Бич. — Но может быть, есть возможность с ним связаться по телефону? Мы подождем. Я бы назвал детали, которые заставили бы вас поверить мне.

За дверью молчали.

— Поймите, я не обманываю. Я друг детства Юры Коренева по кличке Корень. Он и дал мне этот адрес. Но… У меня были трудности, — Бич коснулся заплывших от побоев глаз. — И не помню я, хоть убейте, слов, которые должен сказать.

За дверью молчали.

— Если вы друзья Корня и поможете мне, он будет вам весьма благодарен, а если не поможете, крайне огорчен…

Пауза…

И вдруг дверь распахнулась. За ней никого не было.

Но лифт, поднимавшийся снизу, остановился в это мгновение как раз на их площадке, раздумывать было некогда. Нельзя было допустить, чтобы кто-то видел, как они входили в эту квартиру. Тут дверь стала медленно закрываться, как бы давая им возможность принять решение.

Оба юркнули в оставшуюся щель, дверь захлопнулась. Лифт остановился, и кто-то вышел на площадку. Но кто это был, ни два беглеца, ни обитатели квартиры рассмотреть не успели.

Последние — потому, что были заняты нейтрализацией своих гостей. А гости — потому, что, получив по мощному удару чем-то тяжелым по затылку, упали, как кули с мукой, на пол прихожей.

— Оставить их здесь? — спросил шепотом один из обитателей квартиры.

— Не в спальню же их нести. Не известно, кто такие. Глянь, не менты ли на площадке.

Второй прильнул к «глазку», всмотрелся. Удовлетворенно хмыкнул.

— Порядок. Соседка из квартиры напротив. Все чисто.

— Оттащи их от двери, чтоб не мешали. Корень приедет через час.

К тому времени, когда в квартире появился Корень, два его «гостя» уже пришли в себя. Встреча старых друзей состоялась строго по протоколу — с объятиями, вскриками "а ты помнишь" и крутым застольем.

Только после подробнейших расспросов, нескольких звонков по «мобильному» осторожный Корень решил помочь беглецам.

— Все верно поешь, Бич, — удовлетворенно сказал он.

— Ты ж знаешь мою репутацию: даже если смертная казнь будет грозить, я не могу соврать. С детства такой.

— Люди меняются, Бич… Поэтому приходится проверять. У меня свои люди в СИЗО. Все было, как ты сказал. Вас ищут.

— Было бы странно, если бы не искали. Ты нам поможешь?

— А может, вся эта мутатень с побегом задумана ментами для того, чтобы внедрить вас в мою бригаду? — проговорил Корень.

— У тебя мания величия, Юрик, — усмехнулся разбитыми губами Бич, — мы сейчас пойдем, с твоего разрешения, в ванну. Сбросим эту «форму», и, перед тем как мыться, а хочешь — после того, чтоб не думал, что синяки и кровоподтеки на нас нарисованы, — ты глянешь, что с нами сделали менты.

Бич, а по его кивку и Князь сбросили у входа в ванную свои «робы» и предстали обнаженными перед Корнем и его кентами.

Те даже присвистнули.

— Ни хрена себе «татуировочка».

На телах Бича и Князя живого места не было…

— Фира постарался? — спросил Корень.

— Фира нас спас. Постарались другие. Там и без него мастеров немало.

— Если Фира вас спас, это хорошо. Он работает с «системой». Раз без бабок вас выпулил из СИЗО, значит, у вас есть репутация. Твоего корешка я не знаю, но готов поверить и ему. Мойтесь, смажьте раны. Там есть все, что надо — йод, марганцовка, бальзамы, кремы. Бинты не советую. Воспользуйтесь пластырем. Вам соберут одежонку.

Пока Князь мылся, Бич управлялся с бритвой, ножницами, обеззараживал раны. Пока второй мылся, первый доводил свою внешность до кондиции, позволявшей появиться на улице.

— Вот теперь совсем другое дело. Хотя с такими рожами на правительственный банкет еще рано, — захохотал Корень. Придется посидеть здесь, места хватит. Какие творческие планы?

Кенты с уважением посмотрели на своего пахана. Он умел выражаться как никто другой в их структуре. После трех ходок на зону это редко кому удается. Корень был не просто авторитетным вором. Он был авторитетом, вором в законе, и ему позволялось то, что не позволялось никому в бригаде. Он мог, если хотел, ботать по фене, а мог изъясняться высоким штилем, и ему это в равной мере, как говорится, «шло». Корень был по своему весьма органичным человеком и жил в гармонии с собой и окружающей действительностью.

— Нас ищут, — сказал Бич.

— Нас тоже, — усмехнулся Корень.

— Нам нужны надежные «ксивы».

— Не проблема. Если бы у нас не было надежных «ксив», нас бы давно нашли. Что надо?

— Паспорта, военные билеты, водительские удостоверения, разрешения на ношение оружия, трудовые книжки…

— Набросайте тут ваши пожелания, — факты биографии, места работы, условно, конечно. Желательные ФИО, звания.

Бич через пару часов стал Бобровым Иваном Кузьмичем, лейтенантом спецназа в запасе, демобилизовавшимся в результате сокращения спецотряда в Забайкальском военном округе, начальником службы охраны филиала банка «Москорос». Дружеская кличка Бобер.

Князь стал Евграфовым Юрием Федоровичем, майором спецназа, также оказавшимся в Москве после демобилизации в результате сокращения того же Забайкальского военного округа, предлагавшим свои услуги в качестве начальника службы охраны. Дружеская кличка Граф.

— Это в воровском мире кликухи не меняют. «Западло». А вам можно. А ты где хотел бы служить? — спросил Корень Князя. — Может, пойдешь в банк «Москорос»? Это моя структура. Могу тебя начальником всей службы охраны банка сделать. Нынешний не обидится, если его понижу. Он бывший капитан ОМОНа. Как зам незаменим, а как начальник, честно говоря, не тянет…

— У меня другие планы, — ответил Князь.

— Поделишься?

— Поделюсь, — вдруг решительно сказал Князь. — Мне тут Бич одну загадку загадал. Ему на прежнее место службы возвращаться нельзя. А я бы туда пошел. Только сперва кое с кем счеты надо свести.

Князь рассказал, как его подставил полковник Верестаев.

— Делов-то… Может, не напрягаться, — проговорил Корень. — Лечись, отдыхай. Мои люди его замочат без проблем.

Князь с сомнением покачал головой.

— Думаешь, будет дорого стоить?

— Думаю, дорого. Но не в этом суть.

— Что смущает? Боишься быть мне слишком многим обязанным?

— И это есть. Но не главное. Мне в прежнюю жизнь дороги нет. Так что, отслужу тебе, если про должок напомнишь, не побоюсь запачкать белый смокинг. Только я не привык долги отдавать чужими руками.

— Понимаю. Сам хочешь его заземлить?

— Хочу отомстить. Но убивать не буду. Пусть пройдет весь путь мой в СИЗО — от ментовской «пресс-хаты» до разборки с «процедурами» у Фиры.

— Мне нравится эта мысль. Хочешь его посадить? Есть план?

— Есть.

— Поделишься?

— Пойми правильно, Корень. Не думай, что я тебе не доверяю. Просто это мое дело. Мой и риск. А значит, пока помощь твоя не нужна. Бич мне поможет. Вдвоем справимся.

— Если связь с Фирой понадобится, намекните. Есть канал. Чтоб зря не светится. Когда все будет готово, дайте цинк, я распоряжусь.

Узнать адрес полковника Верестаева не составило труда. Бич приступил к работе в филиале банка и мог подключаться к информационным системам правоохранительных и охранных структур. Он познакомил Князя с Петром Павловичем Носовым, заведующим морга Института скорой помощи имени профессора Ясинского. Сюда привозили со всей Москвы и даже Московской области трупы «подснежников», бомжей, здесь неделями лежали неопознанные трупы, найденные в городе и области на местах бандитских разборок и рэкетирских операций. Словом, выбор был у Петра Павловича большой. Однако Князю пришлось раза два навестить старика Носова в его холодном подвале на улице революционера Щорса, пока тот не понял, что Князю надо.

— Позвони мне, Петр Павлович, когда у тебя будут два неопознанных трупа со свежими огнестрельными ранениями и следами изнасилования.

— Бабские?

— Что?

— Бабские трупы?

— Нет, мужские.

— Это труднее. Но попробовать можно. Ранения должны быть прижизненные?

— Разумеется.

— Это еще труднее. А изнасилование?

— Не понял?

— Это я не понял, изнасилование тоже прижизненное? Тогда ждать долго.

— Следы изнасилования могут быть и на трупе.

— Красивый расклад. Я в морге работаю тридцать лет. Первая такая заявка. Чего только добрые люди ни просили. Рассказать — не поверят. И за хорошие деньги я многим хорошим людям помогал. Но о таком еще ни разу не просили. Не любопытствую, зачем, говорю — это сложно. И значит — дорого.

— Сколько?

— Два трупа со свежими огнестрельными ранениями — по сто баксов.

— Согласен.

— Только вот со следами изнасилования проблемы…

— Ладно. Дашь мне два трупа со следами огнестрельного, остальное сам придумаю.

Через пару дней Носов позвонил:

— Hе слыхали, была разборка в Троице-Лыково, на Одинцовской, в гараже по вулканизации?

— Нет, — удивился Князь.

— Пять жмуриков, трое — местные, их забрали, а двое — то, что вам надо: никто их не знает. Два огнестрельных у каждого — в грудь и живот, и по одному контрольному в голову.

— Так трупы ж милиции нужны? А мне целые подавай, а не после того, как их патологоанатом разрежет, справку судмедэкспертизы ментам выдаст и их будут держать "на холоде", пока следствие идет…

— Мне этих жмуриков не менты привезли, а троице-лыковские «пехотинцы». Чем скорее эти трупы канут в неизвестность, тем им спокойнее. А деревня на отшибе, там если кто выстрелы и слышал, так не признается. Так что, забирай жмуриков. Не забыл? По сто баксов за каждого. Мне лишнего не надо. А уж насилуй их сам. Я не по этой части.

Возить трупы по городу, держать их в холодильниках — все это в планы Князя не входило. Трупы надо было сразу везти на квартиру Верестаева. Так что операцию пришлось проводить быстро.

На угол Петрозаводской и Первой Строительной Бич приехал на «ВАЗе» 1991 года, и не один, а с прыщавым парнишкой, постоянно хлюпавшим носиком.

— Знакомься. Большой романтик, из моего взвода охраны. Мечтает стать Аль Капоне, пока готов выполнять разные мелкие неприятные поручения. Между прочим, окончил медтехникум, и все у него с собой.

— Тогда едем, — сказал Князь.

Трупы забрали в морге часов в семь вечера. К этому времени Носов был уже «хорош» и с трудом сообразил, что от него хотят. Он провел их в глубь промозглого, насквозь промороженного склада и «выдал» два трупа. Оба были голые, прикрытые несвежими простынями. Раны на груди, животе и в голове не кровоточили, но все равно таскать голяком их было неприятно.

— Ты бы выдал нам мешки полиэтиленовые, — напомнил Бич.

Еще полчаса ушло на поиск мешков. Наконец погрузились. Один труп запихнули в пустой багажник, второй пришлось размещать на заднем сиденье рядом с прыщавым бывшим фельдшером. Похоже, это соседство его не смущало.

— Образование еще никому не вредило. Вот что значит среднее медицинское: другой уж давно сомлел бы… — ухмыльнулся Князь.

— Прости, у меня жуткий насморк, я ничего не чувствую, — сказал бывший фельдшер.

— Да и мы пока ничего не чувствуем. Почувствует полковник Верестаев, когда проснется. Думаю, к утру. К тому времени и «жмурики» оттают, дадут запашок.

У дома Верестаева их поджидал боец Бича.

— Все спокойно. Никто не заходил, никто не выхолил.

— Что делает «объект»?

— Смотрит по телевидению фильм. Кажется, «вестерн».

— Ну, сейчас будет ему «вестерн».

Предъявив привратнику удостоверения сотрудников милиции, они вошли в подъезд.

На нужный этаж поднялись втроем. Два бойца остались на стреме.

Звонить не стали. Бич вставил в замочную скважину универсальную отмычку, поколдовал немного, проделал ту же операцию еще с двумя замками, и дверь открылась.

— Хороший замок, — похвалил он, — такие вообще открыть невозможно.

— Ты ж открыл, — сказал Князь.

— Так то я. А так — невозможно.

Они вошли в тихую, наполненную домашней вонью прихожую, заглянули в гостиную через раскрытую дверь.

В кресле виднелась лысина Верестаева. Он самозабвенно смотрел на экран. На экране скакали лошади, звучали выстрелы, слышались крики раненых и умирающих.

Бич вопросительно глянул на Князя.

— Я сам, — шепотом ответил тот на вопрошающий взгляд приятеля.

Подойдя сзади к полковнику, он развел руки и силой соединил их, ударив одновременно сведенными ладонями по ушам любителя «вестернов». Не проронив ни звука, полковник уронил голову.

— Приступай, — кивнул на вялое тело полковника Бич и, подойдя к окну, подал сигнал двум своим бойцам, дежурившим у припаркованной чуть в стороне «Волге». Те открыли багажник, заднюю дверцу, вытащили мешки со «жмуриками» и, взвалив каждый по мешку на плечо, двинулись к подъезду.

Через минуту-другую они были в квартире.

— Куда?

— В спальню, бросьте их на пол, да выньте из мешков, простыни не забудьте, за них Носову отчитываться, как и за мешки. Вот так, поживописнее, чтобы было ощущение борьбы перед смертью.

— Ну, мы пошли? — спросили бойцы.

— Дa, вы свободны. Одного оставьте у подъезда. А когда мы уедем, и он свободен. Теперь твоя очередь, старина, — обратился Бич к фельдшеру.

Тот спустил брюки полковнику, достал одноразовый шприц, сделал ему укол в ягодицу, потом достал шприц с иголкой потолще и, слегка помяв член полковника, сделал вытяжку спермы. После чего впрыснул сперму полковника трупам в анальные отверстия.

— Ну, вот и все. Факт изнасилования осуществлен.

— Можно доказать, что он имел с ними контакт после их смерти? спросил Князь.

— Однозначно. Что, как говорится, усугубляет.

— Бич, надо «пальчики» оставить на «стволе». Ты выяснил, из чего убиты эти два парня?

— Элементарно. «Макаров».

— Это хорошо. Табельный «Макаров» полковника был бы здесь особенно к месту. Но сойдет и любой другой.

— Обижаешь, командир. Я добыл его табельный «Макаров».

— Трудно?

— Трудно, но не невозможно.

— Вставь ему в ладошку. «Пальчики» четкие будут?

— Четче некуда.

— Брось «пушку» на ковер. Вроде бы, ничего не забыли. А какой штрих мастера нужен на полотне?

— Я так думаю, следы выпивки, еды, курения… Не станут же не они «оргию» устраивать во время просмотра телевизора.

— Это точно. Похлопочите. А телевизор выключим. Полковника — в койку, жмуриков — на ковер, следы поживописнее, возьмите в холодильнике еду и бутылки.

— Надо бокалы к губам приставить, чтоб следочки.

— Точно! И «пальчики» на бокалах — всех троих.

— А что, для импровизации совсем не плохо.

— Ну, пожелаем успеха полковнику в СИЗО. Там его уже ждут. Туда уже малявы ушли, за что он сядет.

— Ты пострелять хотел, сынок? Постреляй на площадке и в подъезде. А потом, уже из подъезда, сделай звонок ментам — стреляли, дескать…

И адресок дай точный. В нашем деле точность — первейшее дело…

ОПЕРАЦИЯ «ВНЕДРЕНИЕ»

— В нашем деле точность — первейшее дело, — сказал Бич, рассматривая документы, полученные от «Корня». — Выглядят как настоящие…

— Они и есть настоящие, — обиделся «чернушник», человек, занимающийся подделкой документов.

— Как достиг совершенства, старик? — полюбопытствовал Князь. Филигранная техника и талант, или…

— Или… Хотя, конечно, и без таланта в нашем деле нельзя. Но в основе подлинные документы. Получаем из паспортных столов милиции — за хорошие бабки, конечно.

— Намек на то, что мы теперь в должниках? — спросил Князь.

— Это как водится, — улыбнулся Корень. — Но учти, для друзей я счетчик не включаю. Ну, должны и должны. Отдадите, когда сможете. А если в мою бригаду пойдете, то должок спишу.

— Я не могу, — признался Князь. — Мне тут с одним делом надо разобраться. Может, потом. Позднее.

— Что ж. Время у нас есть. Я лично намерен жить долго. Так что, как решишь ко мне, — милости просим. У меня вообще была мечта — из одних спецназовцев создать бригаду. Расширяться буду. Сейчас я смотрящий по району. Но хочу прибрать к рукам «куст». И создать пару крутых бригад, способных действовать методами, так сказать, не криминальной бригады, а военных операций. А ты, друг детства, что скажешь?

— Знаешь, Юрик. А я вот, может, и не откажусь. Но не «пехотинцем» рядовым, а бригадиром.

— Так вот сразу и бригадиром… Ты знаешь, сколько надо попахать, чтоб…

— А ты знаешь, сколько надо своей крови пролить, чтоб стать сержантом спецчастей? Так что, не боись, справлюсь. Пойду, если дашь мне возможность создать свою бригаду в твоем районе: будем работать как бы на тебя, то есть признавая тебя смотрящим…

— А если не признавать, так лучше и не начинать. Кто не признает, на тех каток наезжает…

— Это я понимаю. Признаю. Но людей буду набирать сам. Может, твоя мечта и осуществится. Попробую разыскать своих бывших сослуживцев. Но есть условие — у моей бригады будет только одна специализация.

— Какая же? — поднял брови Корень. Одна бровь не поднималась, потому что ее пересекал короткий, но глубокий шрам, и когда Корень поднимал брови, выражение лица у него всегда получалось ироничным.

— Буду банки брать, — мечтательно, с детской улыбкой сказал Бич.

У него это получилось так забавно, что Корень и Князь расхохотались.

— Все банки Москвы только и ждут, чтобы ты их взял со своими бойцами. Чудак ты, Бич, банки — это высочайшая квалификация. А ты и твои парни лопухи.

— Аккуратнее на поворотах.

— В своем деле, возможно, мастера, а в нашем — лопухи. Ну, что загадывать. Начни с малого — с мелких отделений Сбербанка, с обменных пунктов. Научишься брать серьезные сейфы и филиалы, в которые свозится крупная выручка, валюта, тогда можешь попробовать и крупные банки.

— В том числе — за рубежом, — уточнил Бич.

— Ну, ты даешь! И мне твое нахальство даже нравится. Плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом. Я, например, хочу стать смотрящим по всей Москве. «Ладугу» убили «азеры», "Хеврона" — китайцы, сейчас смотрящий «Михей». Но и на него, возможно, уже выкована пуля.

— Значит, и для тебя будет пуля, когда станешь смотрящим. Стоит ли так рисковать?

— Э, братан, Москва того стоит.

Они сидели в ресторане "Встреча на Маросейке", в небольшом кабинете без окон — стол на шестерых, вдоль стены — диваны, кресла, столики с сигаретами, пепельницами, два стола для закусок и напитков. Официанты в комнату старались заходить пореже. Владелец ресторана был "под крышей" у «Корня» и соблюдал все условия их соглашения, — не только сбрасывал обещанный процент от прибыли, но и безмолвно накрывал стол для своего покровителя и его друзей. Счет, естественно, не предоставлялся.

— Знаете, о чем я мечтал, пока хлебал баланду в СИЗО и жевал сырой хлебушек в ШИЗО, пополам со слезами…

— Твоими? — насмешливо переспросил Корень.

— Нет, вертухаев. Им со мной одни слезы были. Сильно я самостоятельный. Так вот, братаны, мечтал я о куске поджаренного на вертеле поросеночка.

— Так что же тебе мешает реализовать мечту?

— А ничто. Вот я и говорю, — хорошо, когда мечты сбываются. А поросят жарят в этом «твоем» ресторане отменно.

— А помнишь, как мы в детстве мечтали мороженого досыта наесться? спросил Корень.

— А то… Ты будешь смеяться, но я, когда получил первую зарплату, уже на родине, после того как оттрубил сержантом на войне, — так веришь, нет, я ползарплаты на мороженое истратил.

— И ангины не схватил?

— Так я не в один заход. А в несколько. И в жаркий день.

Выпили еще по одной — под соленые рыжики.

— Знаешь что, братан, — повернулся к другу детства Корень. — Зачем тебе напрягаться? Вот тебе ключи от «Ниссан-патроль», в бардачке документы, доверенность и прочее, под сиденьем — ствол не засвеченный. И тачка чистая. Владей. А то тебе много по Москве придется ездить, пока свою бригаду соберешь.

— Спасибо. Только ведь доверенность-то…

— На твое, на твое имя…

— А как ты…

— Рассчитал… Прикинул — куда тебе деться? За тобой менты по следу идут, тебе без нас — каюк. А с нами еще поживешь. А ты, Князь, все же подумай. Может, и ты? У меня хватит тачек и стволов, чтоб экипировать новых корешей.

— Спасибо. Только я планов не меняю. А вот если у тебя есть свои люди в окружении директора НИИ, в котором наш друг перед отсидкой служил, выведи на них.

— Своих нет, но таких, кому можно довериться или на кого можно надавить, — поищем. Как НИИ ваш называется?

— НИИ проблем мозга, — ответил Бич.

— Ладно. Еще какие просьбы?

— Ствол. Лучше «беретту». Мое любимое оружие, — сказал Князь.

Корень вынул из кармана висевшего на спинке стула пиджака мобильный и набрал номер:

— "Митяй", доставь к ресторану «Встреча» одну «белочку». С «маслятами»…

— Спасибо. И еще одно. Мне почки попортили вертухаи. Врач в СИЗО наказал сразу, как выйду, показаться хорошему урологу. Есть такой на примете? И чтоб не болтливый был.

— Молчаливые у меня знакомые в основном венерологи, — усмехнулся Корень. — Но… Погоди, есть такой. И практикует недалеко отсюда, на Мясницкой.

…Через час Князь уже сидел в приемной доктора Абрама Несторовича Каценеленбогена. В приемной было пусто. Не потому, что в сей поздний час не нашлось желающих, получить у доктора квалифицированный совет. Просто Корень предупредил, что пациент, которого он направляет доктору, не любит больших скоплений народа. Доктор отпустил больного, находившегося на приеме, и, извинившись, сославшись на срочный вызов на консультацию в «Кремлевку», отправил своих пациентов восвояси. Так что сейчас Князь сидел в роскошной приемной наедине с длинноногой секретаршей в ожидании, когда светило урологии помоет руки и пригласит его в кабинет.

…Осмотр принес малоутешительные результаты.

— Была травма? — пристально глядя в лицо Князя, спросил доктор.

— Да, автомобильная авария. Сильный удар по почкам: дальше ничего не помню.

— Понятно, понятно. Почки, конечно, травмированы. Так больно? А так? Сейчас мы вам УЗИ сделаем. Молочного не ели, не пили в последние часы?

— Нет, — усмехнулся Князь и дохнул на холеное, чуть брезгливое лицо доктора ароматом хорошего армянского коньяка.

— Ну, что… Жить будете.

— Спасибо.

— Но лечиться придется. Хотя лечение это дорогое.

— Не имеет значения.

— Так я и подумал. Если вас не смущает большой гонорар, который я бepу, то рекомендовал бы лечиться у меня. И конфиденциально, и новейшая аппаратура, и современные швейцарские лекарственные препараты. Пока дам вот эти пилюли, три раза в день после еды. Ну, и диета, строжайшая, знаете ли, диета. Никаких жареных поросят, маринованных овощей.

— К воздержанию приучен.

— Но от сексуального воздержания предостерегаю. В некоторых дозах даже полезно. Скажем, пару раз в неделю.

— Это я вам обещаю.

— А вот с физическими нагрузками поосторожнее.

— С этим сложнее. Работа у меня, доктор, интеллектуальная, но связанная с физическими нагрузками…

— Но тогда хотя бы старайтесь, чтобы вас больше не били по почкам. Еще одно такое «падение», еще одна "автомобильная авария", и могут быть самые печальные последствия. С почками, батенька мой, не шутят.

— Понимаю. С внутренними органами вообще лучше не шутить, доктор.

— Абсолютно с вами согласен.

— Кстати, вы только частнопрактикующий врач, или работаете еще где-нибудь, в НИИ, в клинике?

— Зачем вам это? — насторожился Абрам Несторович.

— Дa вот работу ищу. Мне говорили, сейчас многие медицинские НИИ процветают — и пациенты появились богатые, и лекарствами импортными приторговывают, и помещения сдают, так что зарплата там не хуже, чем раньше у офицеров была.

— А вы офицер?

— В запасе. Жаль терять квалификацию.

— Кем же вы намерены служить? — спросил Каценеленбоген.

— В охране…

— Могу рекомендовать вас в Центр имени Бакулева, в Кардиоцентр на Рублевском, в Онкологический центр. Хотя сомневаюсь, что у службы охраны там большие зарплаты.

— А в Институт проблем мозга могли бы меня рекомендовать?

— К Аркадию Борисовичу Морову? Известный в медицине человек. И в последние пять лет его институт значительно расширился, ведет большое строительство… Вообще, репутацию у него… В том смысле, что богатый институт. Никто не знает, откуда деньги… Но богатый.

— Может, зарубежные «гранты»?

— Может, может…

— Может, госсубсидии?

— Может, может… Я там тоже иногда бываю на консультациях… Но вообще, знаете ли, у Морова… Как бы это сказать, репутация жесткая… Не так много людей, которые хотели бы у него работать…

— Мало платит?

— Платит как раз очень много. Впрочем, не буду сплетничать. Вы выразили желание у него работать? Хотите много зарабатывать? Как ваш лечащий врач, естественно, не буду от этого отговаривать. Что ж… да, пожалуй, я смогу вас рекомендовать Морову. Как своего пациента. Но…

— Но?

— Но лучше будет, если я вас рекомендую как своего пациента известному невропатологу профессору И.А. Неведомскому. А уже он порекомендует вас Морову.

— Почему?

— А как вы сами думаете?

— Чтоб «цепочка» была длиннее?

— Вы умница. Знаете, есть такой анекдот. Человек по фамилии Иванов меняет фамилию на Петров. Его спрашивают, зачем он это делает? Было бы понятно, если бы фамилии были неблагозвучные или, наоборот, очень красивые и необычные. А так — какой смысл? Он отвечает: "Сменю фамилию, меня спросят: "А какая ваша прежняя фамилия?" Я отвечу: «Иванов», и вопросов нет. А сейчас?" "Что сейчас?" "Сейчас, если меня спросят: "Иванов, а как была Ваша прежняя фамилия?.." "И что?" "Вот именно…"

Князь поднялся из кресла, пожал на прощание руку доктора:

— Я вас понял, доктор, у вас светлая голова. Пусть будет длинная цепочка. Пусть меня порекомендует как своего пациента доктор Неведомский. А если его спросят, кто ему порекомендовал меня, он ответит правду — доктор Каценеленбоген.

— Что в данном контексте не так и плохо. Хуже было бы, если бы…

— Ну, понятно. Итак, адрес?

— Это на Чистых прудах, рядом с театром «Современник». Дом слева от театра, окна квартиры выходят на пруды, квартира номер 15. Звонить два раза — позвонить, сделать паузу, и снова.

— Зачем такие предостережения?

— Профессор Неведомский пишет монографию и отвлекается от работы, если к нему идет пациент, способный заплатить большой гонорар.

— Что значит большой?

— Нy, двести долларов не покажутся вам крупной суммой?

— Терпимо. Вы предупредите его по телефону?

— Обязательно.

— Тогда не смею вас больше задерживать, доктор.

— Это я вас не смею задерживать. Хотя, одним вопросом все же рискнул бы задержать своего, смею думать, теперь постоянного пациента.

— Слушаю вас? — замер в дверях Князь.

— Зачем вам, если вы можете позволить себе иметь двух самых высокооплачиваемых докторов Москвы, идти на обычную зарплату в какой-то НИИ?

— Доктор, скажите, вы умеете хранить секреты?

— А как же? Это составная часть врачебной этики.

— Я тоже. И это, — составная часть моей профессиональной этики.

— В таком случае, мой друг, берегите почки. Лекарства — не панацея, лучше не доводить органы до греха.

— Тут у нас с вами полное единство мыслей, — усмехнулся Князь.

…С доктором Неведомским они поняли друг друга также с полуслова. Доктор долго мял его позвонки. Определил обширный остеохондроз. Брюзгливо почмокал губами, пытаясь вставить на место шейный позвонок.

— Хотите акупунктуру? — спросил он.

Князь задумался. Прервав паузу, доктор добавил:

— За те же деньги.

— Тогда да, — ответил Князь и отдался воспоминаниям о теплом песке в Дубултах в ясную июньскую погоду. Время от времени что-то покалывало спину, словно лучи солнца впивались в разогретую кожу или с неба падали на поясницу раскаленные песчинки. Но в целом было понятно.

— В этом конверте — рекомендательное письмо профессору Морову. Аркадий Борисович мой давнишний знакомец. И надежные люди ему всегда нужны. Что касается зарплаты, то как ваш лечащий врач я и сам заинтересован в том, чтобы она была внушительной. Думаю, вы договоритесь.

…Через два дня Князь, успев снять по наводке «Корня» двухкомнатную квартиру за пятьсот баксов в месяц в районе Москворецкой набережной, уже готов был выйти на работу.

Еще два дня ушли на обживание, отдых, налаживание каналов связи.

По одному из каналов он получил известие о том, что полковник Олег Павлович Верестаев в общей камере СИЗО был «опущен», сильно избит, и на лбу ему даже вытатуировали слово «петух», чтобы, если он попадет в другую камеру и малява запоздает, сокамерники не сомневались бы в сексуальной ориентации нового зэка.

Теперь, казалось, за будущее полковника можно было быть спокойным. Но на следующий же день Князю передали кодовым текстом по телефону: полковнику изменена мера пресечения на подписку о невыезде. Он сделал себе сложную пластическую операцию и отсиживается дома, ожидая, когда приживется лоскут кожи, вживленный в центр лба.

Князю не хотелось начинать новую жизнь, не порвав со старой.

И, прежде чем ехать в четверг в НИИ проблем мозга, он наведался на Котельническую набережную в высотный дом, где на шестнадцатом этаже в отдельной трехкомнатной квартире проживал в полном одиночестве бывший полковник Олег Палыч Верестаев.

Открыть три замка, в том числе один сейфовый, при наличии хорошей разведки и точного инструмента не представило большого труда.

Ступал Князь бесшумно. Войдя в квартиру, тщательно закрыл за собой дверь. Огляделся, прислушался, принюхался. Из гостиной слышался слащавый голос молодого телеведущего, расписывавшего достоинства некоей эстрадной дивы, обладавшей средними физическими данными, слабым писклявым голоском и неистребимым провинциальным акцентом. Однако ведущий представлял ее как само совершенство и кумира миллионов.

Князь вошел в комнату.

Полковник с забинтованным лицом сидел в глубоком кресле и с вожделением смотрел на экран.

На экране коротконогая, толстопопая девица, умильно улыбаясь и жеманничая, приплясывала перед камерой, всей своей неуклюжей пластикой демонстрируя свои незамысловатые прелести.

"У полковника всегда было неважно с вкусом", — подумал Князь.

Подойдя к нему сзади, он чуть-чуть дотронулся холодным дулом пистолета до обнаженной и слегка взопревшей лысины бывшего дивизионного лектора-пропагандиста.

Полковник лениво и раздраженно отмахнулся от прикосновения, как бы отгоняя прилипчивую муху.

Однако у пистолета "Израэл милитари индастриз" (любимая «беретта» меньше годилась для устрашения и осталась в кобуре), созданного на базе знаменитого «Узи» 45 калибра и рассчитанного на 9-миллиметровый патрон от парабеллума, было странное свойство возвращаться на место. И дуло снова уткнулось в темечко полковника. Князь знал и любил это оружие автоматический пистолет с отдачей свободного ствола и переводчиком режима огня. Коробчатый сменный магазин на двадцать патронов обеспечивал необходимую в ближнем бою кучность и точность.

— Рота, подъем! — рявкнул в ухо бывшему солдату Князь.

Полковник резко дернулся и вскочил, машинально прижав руки к туловищу, как новобранец.

— Вольно, полковник, — похлопал его левой рукой по плечу Князь.

На знакомый голос полковник резко обернулся, узнал Князя, и при тусклом и мерцающем свете телеэкрана было видно, как он побледнел, как непроизвольно стал дергаться его левый глаз, под которым еще не прошла приобретенная в камере синева, как рванулась его рука куда-то, то ли за пазуху пижамы, то ли в угол кресла, — механически, за оружием.

— Не дергайся, Олег Палыч, — предостерег его Князь. — Не надо. Ты знаешь, как я стреляю. Все равно я буду быстрее тебя.

— Чего ты хочешь? Денег? Сатисфакции?

— Я хочу всего. И желательно много. Но не все от тебя, Олег Палыч.

— Чего ты хочешь от меня?

— Только попугать тебя. Ты ведь смелый мужик, а? Боец. Вояка.

— Ну, ты же знаешь, я штабной работник, — захныкал Верестаев.

— Никогда не поздно привыкнуть к боевым стрельбам.

— Ты же знаешь, меня и так жестоко наказала судьба.

— Да, кстати, какие мысли приходят в голову, когда тебя насилует десять-двадцать уголовников в тесной камере? Наверное, думал о том, чтоб со СПИДом пронесло, да? Или о том, что будет дальше? Завтра в камере? Послезавтра на зоне?

— У меня много друзей. Слава Богу, до зоны дело не дошло.

— Может, еще дойдет? Тебя ведь не освободили. Просто изменена мера пресечения…

— Нет, вопрос уже решен на самом верху, дело закрыто.

— Ах вот как? Тогда мои задачи на сегодняшний день меняются. Я-то думал тебя чуток попугать, считал, что точку в твоей поганой жизни поставит зона. И ошибся. Очередной раз. Ну, что ж, вставай.

— Не собираешься же ты меня убивать, Князев? Ты ж сам законник. Я, извини, уже после твоего ареста узнал кое-что из твоей биографии.

— Успел кому сказать?

— Нет.

— Это хорошо.

— Но… Ты же не сможешь…

— Чего не смогу?

— Убить меня! Ты не сможешь выстрелить в меня! Ты же привык стрелять во врагов.

— А ты кто?

— Я же свой…

— Свой? Свои не подставляют, не продают, не предают…

— Но это же так вышло, Князев. Ты извини. Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану? Хочешь?

— Нет.

— Чего ты хочешь? Денег? Дам тебе денег.

— Деньги я привык сам зарабатывать. Я не девочка, чтоб деньги брать за хорошее отношение.

— Но тогда что?

— Я ж сказал — хотел тебя попугать. Показалось, что в СИЗО ты принял только часть назначенного тебе наказания.

— И как ты меня будешь пугать? — спросил, мучительно ища выход, полковник Верестаев.

— Иди к окну.

Верестаев послушно подошел к огромному окну старого сталинского небоскреба.

— Открывай! — приказал Князь.

— Это трудно: тут все заклеено, — заканючил Верестаев.

— А ты легких путей в жизни не ищи, полковник. Открывай.

Тот взобрался на широкий подоконник, с трудом открыл раму.

— Иди.

— Куда?

— А вот за окном довольно широкий навес. По нему и иди, — посоветовал Князь, привинчивая к «Узи» глушитель.

Полковник, ежась и кособочась, сделал первый шаг.

— Нет, боюсь, — заверещал он.

— Я тебе помогу, — Князь дал короткую очередь так, что пули легли возле самых ног полковника.

— Ты что, с ума сошел? Ты же убьешь меня? — заорал благим матом полковник.

— Ну и что? Даже если такое случится, страна не так уж много потеряет.

— Но ты не можешь, — удивленно орал полковник.

— Я многое могу, даже больше, чем сам о себе знаю, — холодно ответил Князь и дал еще одну очередь, пули опять легли возле ног Верестаева. Он покачнулся, ухватился руками за водосточную трубу и замер, боясь смотреть вниз, не имея сил двигаться дальше, не решаясь вернуться назад.

От второй очереди что-то наверху, на крыше этого блока высотки или на проволочном навесе над семнадцатым этажом, сдвинулось. И большая шапка слежавшегося снега с кусками колотого, но не сброшенного вовремя льда поползла вниз, производя неприятный шорох, который, конечно же, привлек внимание полковника. Он ухватился еще крепче за проржавевшую водосточную трубу и поднял вверх лысую голову с забинтованным лбом, «украшенным» вытравленным словом «петух».

Князь дал еще одну-последнюю-короткую очередь из пяти пулек так, чтобы они легли у самых ног полковника.

Тот, почувствовав ударную волну, в страхе глянул под ноги.

Тем временем снежная шапка достигла шестнадцатого этажа и, словно точно рассчитав свой полет, «приземлилась» как раз на толстой и раскрасневшейся на холоде шее полковника.

Полковник и так-то с трудом удерживался на скользком кирпичном бордюре, опоясывавшем этаж чуть ниже окон.

Неожиданный удар сверху заставил его на секунды потерять равновесие, выпустить из рук спасительную водосточную трубу, глянуть вниз.

Ноги его заскользили, и он упал на кирпичный бордюр толстой задницей. Однако это были две трудносовместимые поверхности: бордюрчик был всего сантиметров двадцать, а задница у полковника была одной из самых больших в полку, за что он даже получил кличку "Лева Задов", хотя его и звали Олег Павлович. Словом, задница не вынесла резкого соприкосновения с оледенелой и твердой поверхностью бордюра, скользнула по нему и увлекла тело полковника вниз, на мостовую.

— Надеюсь, ему было страшно. Я ведь обещал попугать, — усмехнулся Князь.

ОПЕРАЦИЯ «ОТМЩЕНИЕ»

— Надеюсь, ему было страшно, — я ведь обещал его попугать, усмехнулся Бич, засовывая в кобуру элегантный пистолет «беретта» модели 85-ББ под 9-миллиметровый патрон.

Секунду назад он приставил ствол к виску бригадира охранников банка «Логотип», расположенного на Елисеевской набережной, и нажал на курок.

Раздался короткий щелчок, но выстрела не последовало.

Старший охраны — огромный как шкаф парень лет тридцати, физически сильный, накачанный, но никогда не бывавший в перестрелке — сомлел.

Он покрылся липким потом, на сразу покрасневшем лбу появились крупные капли, тут же образовавшие грязные ручейки. Ноги стали ватными, руки ослабели и выпустили казавшийся таким надежным пистолет «макаров», пистолет с тупым стуком упал на мозаичный пол операционного зала банка.

А еще за минуту до этого Бич вошел в зал и, приставив ствол к виску старшего охраны, произнес:

— Сейчас тебе будет очень страшно, потому что я спускаю курок.

Бич вовсе не собирался убивать трепетного охранника. Он собирался его испугать. И надо признать, ему это удалось.

Патронов в «магазине», рассчитанном на восемь пуль, не было.

Но охрана банка «Логотип» этого не знала.

Так что все обошлось без крови.

— Самое главное, не оставлять следов, — учил Бич свою новую команду. А что есть самый заметный след?

— Труп.

— Правильно. А как проще всего не оставить трупа на месте происшествия?

— Не стрелять.

— И опять ответ правильный. При ударах ногой, невооруженной рукой, наконец, головой или предметом всегда есть шанс соразмерить удар и лишь нанести объекту легкую травму, которая заживет, как и воспоминание о нашей операции. Выстрел же из пистолета запоминается на всю оставшуюся короткую жизнь. Не будем рисковать. Потом, когда вы у меня пообтреплетесь в боевых операциях, я, возможно, разрешу вам брать не только пистолеты, но и патроны. А на первую операцию идем без боеприпасов. Зато и глупость и неподготовленность к ремеслу каждого видны будут.

"Наводку на наколку" дал Корень. Он же выделил Бичу своих людей, пока он не наберет свою команду из бывших спецназовцев. Новые «подельники» Бичу не очень нравились. Среди них были два рецидивиста. Они уже брали банки, но каждый раз за это садились. А у человека, идущего на такое дело, как ограбление банка, считал Бич, должен быть азарт, кураж победителя. Так что насчет этих двоих у него сомнений не было. За ними нужен глаз да глаз. И идут они с ним первый и последний раз.

Он сам проверил, чтобы в их стволах не осталось патронов. И во время всей операции присматривал за ними.

Было еще три молодых отморозка, готовых пустить кровь не только охране, но и клиентам, случайно оказавшимся в ту несчастливую минуту в операционном зале. Их стволы он тоже проверил, забрал у каждого нож-кастет и пригрозил крутой разборкой за каждую лишнюю каплю крови.

Людям Корня новый бригадир явно не понравился. Но спорить в группировке было не принято.

По данным наводчика, к этому часу в банк должны были привезти выручку от сети магазинов, торгующих шубами и дубленками на Юго-Западе, кроме того, и это был главный куш, группировка «Бегемота», с которой структура Корня соперничала, должна была сбросить в банк «Логотип» крупную сумму черного нала. Сюда входили бабки, полученные от крыш в Южном порту, от процента за каждую проданную и купленную на авторынке машину, от рэкета, который доил множество ресторанов, кафе и все киоски, комки района. Сумма должна была получиться изрядная.

И что самое привлекательное — банк «Логотип» был частью структуры «Бегемота» и бабки туда сдавались не глядя. Никто точно не знал, сколько он сдавал, — привозили мешками и рубли, и валюту. Уже в банке общая выручка за день подсчитывалась.

Раз в неделю сюда привозился общак группировки, собранный за несколько дней, — для отмывки нала. И уже пройдя множество финансовых операций в банке «Логотип», черный нал превращался во вполне законно переведенные сюда деньги, рубли — в доллары, доллары переводились в небольшой банк «Грюирс-бэнк» в Штутгарте, и новые нули радовали заплывшие жиром глазки «Бегемота».

На этот раз вышел сбой: на банк, который все грабители обходили за квартал, совершила наезд наглая банда гастролеров.

Узнать, что в банде были люди Корня, для Бегемота не составило бы труда. Так что парни эти, эта пятерка, была обречена.

И у каждого в этой странной операции был свой расчет.

Двое рецидивистов и три отморозка рассчитывали, что получат хорошую долю, а Корень их каким-то образом отмажет от мести Бегемота.

Корень рассчитывал, что четкой бухгалтерии нет, бригада возьмет очень большие бабки, после чего всех, за исключением Бича, который тут же ляжет на дно, уберут. И Бегемоту некому будет предъявлять претензии. А если даже он потребует у Корня взятый куш, что мало вероятно, ибо недоказуемо участие в планировании операции самого Корня, то и тогда не страшно. Можно отдать любую сумму: сколько взято в момент поступления «навара» в банк, не знал никто.

Был свой расчет и у Бича. Только он им ни с кем не делился.

Они вошли в точно выбранный момент, когда клиентов в зале почти не было, а деньги уже шли.

За минуту до их прихода один из охранников отключил сигнализацию.

И это был единственный человек, убитый в тот вечер.

Конечно же, его смерть не была случайной.

Его убил один из молодых отморозков. Но с разрешения Бича.

Когда охранник, сделав свое дело — отключив сигнализацию и телефонную связь, — послушно поднял вверх руки, предвкушая, как сегодня вечером, или на худой конец завтра, получит свою долю, юный отморозок подошел к нему сзади, накинул ему на шею «струнку» и резко развел руки.

Смерть охранника-предателя была короткой и почти безболезненной.

Один из рецидивистов, гулко кашлявший в платок тощий и злой человек лет сорока, остался у двери, повесив заготовленную табличку:

— "Извините, по техническим причинам банк сегодня закрыт на час раньше. Пользуйтесь услугами нашего филиала на улице Чкалова, д. 23".

Второй рецидивист, яростно сверкая глазами, прошел по залу, пугая кассиров и контролеров пистолетом.

Два отморозка легко открыли комнату заведующей филиалом, где находились депозитные боксы с драгоценностями и валютой, и кассу в правом конце зала, где собралась официальная выручка из магазинов и обменных пунктов.

А Бич приставил ствол к виску старшего смены охраны и сказал фразу, которая вскоре станет у него дежурной:

— Сейчас тебе станет очень страшно, потому что я спускаю курок.

И, услышав щелчок, добавил:

— Ну вот, я ж говорил, что тебе будет страшно. Но самое страшное уже позади, — добавил oн и довольно сильно, учитывая габариты охранника, уварил его рукояткой в затылок.

Огромный охранник, и так сомлевший от ощущения приблизившейся смерти, окончательно потерял тонкую нить соединяющую его с жизнью, закрыл глаза и потерял сознание. Его огромное, взмокшее от страха тело вяло опустилось в угол возле вместительной урны. Выглядел он рядом с ней достаточно органично, словно так и было задумано архитектором или дизайнером, планировавшим интерьер операционного зала.

Напрасно заведующая филиалом, глядя, как бандиты очищают депозитные боксы, жала кнопку секретного сигнального звонка, который должен был бы поднять на ноги 45-е отделение милиции, получавшее от Бегемота вторую и третью зарплаты.

Бесполезными оказались и усилия двух кассиров — в кассе рублевой и валютной, которые тоже жали ногами звонки тревоги.

Связь была отключена, ключи и отмычки действовали безотказно. Помощи ждать было неоткуда.

Работникам банка не так было жаль денег, как своих жизней. Они понимали, что доказать свою непричастность к ограблению людям Бегемота будет крайне сложно. Конечно, смерть одного из охранников вносила некий элемент уверенности.

"На него и свалим", — подумал, наверное, каждый из работников банка.

Все они понимали, что работают в банке, связанном с криминалом, их устраивала тройная зарплата и множество льгот и привилегий.

Они рисковали. И знали, что за риск приходится платить.

Но каждый думал в эту минуту, что как-нибудь все обойдется. И потому героических усилий по спасению ценностей или нейтрализации бандитов никто не предпринимал.

Когда операция планируется заранее, все роли распределены, ключи и отмычки действуют безотказно, связь прервана, время позднее, погода отвратительная — на улице шел мокрый снег, — то все должно кончиться благополучно.

Правда, представление о том, что такое благополучное окончание операции, было у каждого свое.

Убедившись, что мешки и сумки полны, Бич не унизился до проверки, все ли выгреблено из сейфов и боксов, касс и столов контроллеров и кассиров.

Он подал сигнал отхода.

Никаких выстрелов, криков, оскорблений и угроз.

— Вы знаете, жизнь просто не оставила мне выбора, — доверительно прошептал Бич заведующей филиалом. — В ту жизнь, — он кивнул на падающий за окном снег, — мне уже не вернуться, все пути отрезаны. Осталось лишь это, он с презрением кивнул на отморозков, тащивших тяжёлые сумки с валютой. Вы не представляете, как мне все это не нравится. Но что делать? Возможно, вы на моем месте поступили бы так же.

Ошалевшая от чистосердечного признания грабителя заведующая филиалом в полной растерянности согласно кивнула головой.

— Вы ведь на меня не в обиде?

Та покачала головой, дескать — нет.

— И вы от волнения наверняка не запомнили моей внешности, ведь правда. Зачем одевать вульгарные маски, пугать людей. Можно ведь договориться? Правда? Ведь у каждого есть дети, близкие, имущество, наконец. Зачем рисковать из-за пустяков? Впрочем, если вы запомнили приметы этих молодых людей, — он кивнул на выходящих из помещения банка своих подельников, — то это не страшно. Они сегодня уезжают далеко-далеко. А вот я остаюсь. Так что меня вы и ваши сотрудники не видели. Если что. Договорились?

— Да, — выдавила из себя заведующая филиалом.

— Ну и чудно. А будете себя хорошо вести, возникнет между нами некое взаимопонимание, я вас опять навещу. Через некоторое время. Пока.

Он сунул пистолет в кобуру и погрозил пальцем сотрудникам и клиентам.

— Главное запомните, — меня вы не видели. И будете жить долго.

…Бригада уже расселась по машинам. Бич сел рядом с водителем черной «Волги» и приказал:

— Вперед, прямо и направо.

Три машины, нагруженные сумками с валютой и драгоценностями, рванулись с места и уже через несколько минут, попетляв по заснеженным переулкам старого московского района, влились в поток маши на шумном проспекте.

Здесь Бич приказал остановиться. В ту же секунду в переулок свернул с шоссе милицейский «УАЗик» и резко затормозил. Дверь распахнулась, и на чавкающий снег спрыгнул коренастый человек в форме офицера милиции.

— Молодец, все точно, — похвалил его Бич. — Грузите.

Мешки с валютой и ценностями быстро погрузили в «УАЗик», и машина на скорости ушла по переулку в сторону Пироговки.

Бич кивнул на прощанье майору, махнул рукой водителям трех «своих» машин — «Волги» и двух «Жигулей», машины рванулись вперед и, выждав момент, вписались в поток машин на проспекте.

А Бич остался на тротуаре. Через минуту к нему подъехала сизая «тойота». Он сел на заднее сиденье и бросил коротко:

— Вперед!

"Тойота" вписалась в поток и, набирая скорость, умело обходя соседей, не создавая в то же время опасности для участников движения, стала медленно, но верно настигать три машины с подельниками.

Вскоре движение ослабело, и машин на дороге стало меньше. «Тойота» держалась от «Волги» и «Жигулей» метрах в 20–30. Когда машины подельников оказались друг от друга на расстоянии двух-трех метров, Бич достал из кармана длинного нубукового французского пальто черную пластмассовую коробочку, снял крышку, не глядя нащупал кнопки пульта управления и, выбрав удобный момент, нажал одновременно три кнопки.

Взрыв был направленный — вертикальный. Несколько секунд над проспектом летали горящие куски человеческих тел и машин.

— На войне как на войне, — проговорил Бич, скривив губы в горькой усмешке. — Жизнь штука странная. Ее надо заслужить. Как, впрочем, и смерть. Эти свою смерть заслужили. А жизнь прожили зряшную и никчемную: такую жизнь закончить раньше срока — благо для человечества. Как думаешь? — вопрос был обращен к водителю.

Но тот промолчал.

Они понимали друг друга без слов.

Иначе в спецназе не выжить.

……………………………………………………………..

…Бич набрал номер на сотовом.

— Корень? Все в порядке. Как договорились, половину тебе завезут налом.

— Может, привезешь все? У меня как за каменной стеной.

— Нет, спасибо, не обижайся. Тебе привезут и твой процент от операции, и твой процент как смотрящего по району. Я буду тебе сбрасывать в общак процент от каждой операции. Пока…

— Пока?

— Пока сам не стану смотрящим. Или вольным бригадиром. Но без разборок. С тобой конкурировать не буду. Помни, Корень, — Бич добро не забывает.

— Дай-то Бог… А то с забывчивыми всякие неприятности случаются. Может, все-таки помочь тебе с набором бригады? У меня людишек много. Могу дать и таких, которые сгодятся только на одну операцию. Могу прислать и посерьезнее ребят, чтоб работать с ними. Подумай…

— Уже подумал. Спасибо. Буду своих набирать.

— Тебе видней. И помни — я для тебя не просто смотрящий по району, которому надо процент сбрасывать, я тебе теперь вроде как "крестный отец". Или нет?

— Точно. Крестный. Не забуду, если что. А так — сам справлюсь. Извини, характер у меня такой. Самостоятельный.

— Ты вроде хотел тому мужику отомстить, что тебя СИЗО сдал. Может, помочь?

— И с этим сам справлюсь. Да и не срочное это дело. Обожду, пока Князь в НИИ на службу в охрану определится. А потом уж и должок свой отдам.

……………………………………………………………..

Двухкомнатная квартира, которую Бич снял за 500 баксов, на Суворовском бульваре в "Доме полярника" устраивала его во всех отношениях. И центр, и тихо, и двор удобный, если уходить придется.

Теперь, после взятия банка «Логотип», он много чего мог себе позволить. И квартиру, и машину, даже три. Три «тачки», с надежными противоугонными устройствами, аккуратными тайниками с оружием и валютой, стояли в разных местах — одна под «попонкой» на самом бульваре, впритык к дому, вторая во дворе, развёрнутая для выезда со двора на бульвар, и третья в соседнем переулке, недалеко от Института США и Канады, в купленной «ракушке».

Плюс к тому у него была «тойота» с водителем, старым товарищем по Афгану, которую он мог вызвать в любую минуту.

Бич ждал известия от Князя, чтобы начать свою, личную операцию «отмщения». У Князя своя жизнь, свои планы, и навязывать старому товарищу свои представления о жизни он не считал возможным. Князь сразу отказался создавать банду с целью ограбления банков, переходить на полулегальное положение. Понять его можно. У Бича в Москве никого не было. У Князя был младший брат с женой и дочерью и любимая девушка, на которой он собирался жениться.

— Тут другая философия жизни получается, — грустно сказал Бич своему отражению в зеркале, висевшему в ванной комнате.

Он побрился и оценивающе оглядел свой мощный торс и могучие плечи в зеркале — шрамы зажили, следов от побоев почти не осталось.

Первая проведенная им на криминальном пути операция прошла вполне удачно: все ее участники были мертвы, свидетели — сотрудники и клиенты банка — молчали. У Корня свои люди были и в местном отделении милиции, и в райпрокуратуре, платил он двойную зарплату и одному подполковнику в ГУВД. Все молчали как рыбы.

"Майор милиции", принявший добычу и развозивший ее, — половину Корню, половину на схрон самого Бича, — был свой человек, бывший старлей спецназа. Бич служил с ним в Чечне, вытаскивал его раненого после штурма здания Почтамта.

И все же было одно слабое место, — водитель «майора». Человек случайный, взятый на одну операцию, "в поднаем" в ГУВД с машиной вместе.

На нем и вышел прокол.

Вскоре после операции позвонил «майор» и доложил:

— Слух был от наших друзей из «города», "водитель" «заболел».

— Что с ним?

— Странные слуховые галлюцинации. Вроде как кто-то ему говорит: поди куда надо, и расскажи все, что знаешь.

— А что он знает?

— Адреса знает.

— Пока никому не говорил?

— Нет, взял бюллетень, сидит дома, запершись, с табельным «макаровым», жрет макароны, никуда не выходит, на звонки не отвечает.

— Как на работе отнеслись?

— На работе знают, что у него грипп и осложнение — бронхит.

— Хорошо.

— Ничего хорошего. Ему поставили прослушку. И точно, ему кто-то звонит по несколько раз в день и скрипучим голосом уговаривает: "Адреса — в ментярню, бабки — привези мне".

— Так, значит, и говорит?.. Записал разговор?

— А как же?

— Привези кассету, послушаю. Может, голос узнаю. Адрес называет, куда везти?

— Да… Институт какой-то медицинский… Сейчас вспомню, какой-то части тела. Институт проблем мозга, вот как. Адрес такой — улица академика Бочвара, дом 13, административный корпус. И советует менту этому — привези и передай все мешки дежурному, с собой возьми зубную щетку и пасту, остальное тебе выдадут. Мы тебя вылечим. Но за все надо платить. Мешки с деньгами — будет твоей платой за лечение.

— Значит, этот придурок не знает, что мешки уже поделены и находятся по адресам, этому водителю неизвестным. У него только часть информации… Интересно, откуда он ее-то получил… Ладно. Вези мне пленку с записью. И диктуй адрес водителя.

— Может, я сам?

— Мог бы и сам, да я хочу в глаза ему поглядеть…

— Что за блажь?

— Это не блажь, старина, это жизненный опыт. Совсем недавно довелось мне видеть глаза человека, который в такую вот ересь верил, которую ему на сон грядущий радио нашептывало. И знаешь, где это было? В Институте проблем мозга, руководимом одним хитрым старикашкой. Даю тебе отпуск на два дня. А сейчас жду тебя с пленкой и ключами от квартиры водителя. Ты ж наверняка сделал дубликаты?

— А то? Что я первый год женат, что ли?

……………………………………………………………..

Часа через полтора Бич уже слушал кассету с записью.

Неизвестный господин старческим скрипучим голосом уговаривал водителя передать находящиеся у него на хранении "бандитские деньги" в Институт проблем мозга. И поступить туда на лечение от его навязчивых галлюцинаций.

Бич узнал голос с первых же произнесенных слов. Он отличил бы его из тысячи других. Это был голос Аркадия Борисовича Морова, директора института. Того самого института, в котором он еще недавно служил начальником службы охраны.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, — задумчиво повторил одну из своих любимых фраз Бич, допивая кофе.

Оружия он с собой не взял.

……………………………………………………………..

В вонючий подъезд старого кирпичного шестиэтажного дома на улице Ракитной он вошел, предварительно убедившись, что крохотный дворик пуст. Здесь между четырьмя кирпичными шестиэтажками стояло огромное уродливое бело-зеленое здание банка «Логотип».

Пешком поднявшись на третий этаж, Бич заклеил жвачкой глазок на одной двери лестничной площадки, на второй глазка не было. В обоих соседних квартирах было тихо.

Тихо было и в квартире милицейского сержанта-водителя.

Всего несколько секунд Бичу понадобилось для того, чтобы справиться с двумя сложными замками железной, обитой дермантином двери.

В квартире было тихо. Закрыв дверь, Бич прислонился к ней спиной. Он двигался почти бесшумно, тем не менее сержант, настороженно ждавший опасности, как-то почувствовал его, и в дверях появилась его бледная, перекошенная от страха физиономия.

— Вы из института? — почему-то спросил он.

— Да, я из института, — прошептал Бич, подходя к сержанту и ощупывая его цепким взглядом, вычисляя, где оружие, быстро ли сможет он его достать.

Оружие было в кармане вельветовой домашней куртки, и руки сержант держал как раз в карманах, так что достать ствол он мог мгновенно. Так и произошло.

Бич, резко выбросив вперед левую руку, коснулся известной ему точки на шее хозяина квартиры. И тут же обе руки сержанта, одна из них с зажатым «макаровым», вяло опустились вдоль тела.

Бич подошел к нему вплотную и нажал на другую точку на шее сержанта.

Тот опустился на корточки, все еще сжимая в руке «макарова».

Пристально глядя в глаза сержанту, Бич взял правой рукой его левую руку, а левой поднял правую руку сержанта на уровень его головы и приставил зажатый в ладони «макаров» к его виску.

Не отводя взгляда от застывших глаз сержанта, пальцами правой руки он нажал на какое-то место на запястье, и в то же мгновение указательный палец правой руки сержанта непроизвольно дернулся и нажал на курок.

Раздался выстрел.

По случайному стечению обстоятельств он совпал по времени с сиреной, сработавшей на одной из поставленных в дворике машин. Сирена была мощная и почти заглушила звук выстрела.

Рука сержанта, не выпуская пистолета, вяло упала вдоль тела.

Бич выпустил и левую руку. Внимательно осмотрел тело. Никаких следов постороннего вмешательства не было видно.

— Самоубийство, — констатировал Бич. — На почве сильного душевного потрясения. В состоянии, так сказать, аффекта…

Он вышел на лестничную площадку. Аккуратно закрыл за собой дверь. Снял кусок жвачки с «глазка» соседней двери. Спустился в подъезд и выглянул наружу.

В дворике по-прежнему было пусто. Бич направился к стоянке возле главного корпуса банка «Логотип» и сел в свою машину. Взглянув на здание, он подумал: "Денег там, пожалуй, поболе, чем в филиале. Возможно, общак всей криминальной России… А что? Дойдет очередь и до главного офиса. Подходы к нему удобные, а место сравнительно тихое".

Об убитом сержанте он не думал. Старался не думать.

Бич терпеть не мог предателей.

Машина Бича через сорок минут припарковалась на платной стоянке перед огромным комплексом зданий Института проблем мозга на Каширском шоссе. Ранее в этих корпусах размещалось несколько институтов, подчиненных Минздраву СССР и Академии медицинских наук. Но начавшийся с девяностых годов процесс приватизации привел к тому, что к 1999 году эти здания уже принадлежали АОЗТ "Институт проблем мозга".

Фактически единоличным руководителем и владельцем всего гигантского комплекса с приобретенной за рубежом новейшей техникой и оборудованием стал академик МАИ, членкорр АМН, доктор биологических наук, профессор Аркадий Борисович Моров.

К нему-то в гости и пожаловал отставной спецназовец по кличке Бич.

Предъявив охране на входе удостоверение, он вошел в главный корпус.

Куртку на меху он оставил в машине и сейчас, в обычном сером костюме, в светлой рубашке с галстуком, не отличался от других посетителей.

Охрану сменили. Во всяком случае, среди охранников он не встретил знакомых. Это хорошо.

Пройдя по крытому переходу между корпусами, он вошел в здание, в котором размещались ординаторские кабинеты научных сотрудников, конференц-зал. Впереди, за другим крытым застекленным переходом, просматривалась усиленная охрана лабораторного корпуса и стационара.

Но сегодня Бич не планировал туда заходить. Его интересовал кабинет директора института.

Зайдя в мужской туалет на втором этаже, он достал из внутреннего кармана пиджака белый шелковый халат и такую же шапочку, через мгновение его внешность разительно изменилась, — белый халат скрадывал его мощную спортивную фигуру, шапочка закрывала черные с сединой на висках волосы, а наклеенные седые усы делали его и вовсе трудноузнаваемым.

На всякий случай Бич поздоровался с несколькими встретившимися в коридоре людьми в таких же шелковых белых халатах. Ему равнодушно ответили. Ничье любопытство он не привлек.

"Вот и слава Богу, приняли за своего", — подумал Бич и, остановившись перед дверью с табличкой "Член-корреспондент АМН Моров А.Б.", постучал в нее и, не дождавшись ответа, вошел.

Комната секретарши была пуста. Компьютер выключен. Помещение освещали неоновые лампы. Бич подошел к окну и задернул шторы. И после этого постучал в дверь кабинета.

Дребезжащий старческий голос пригласил: «Войдите».

В дальнем конце кабинета за большим столом черного дерева сидел седой старик с большими залысинами и черными молодыми глазами. Равнодушно глядя на Бича, явно не узнавая его, спросил:

— Чем могу быть полезен?

— Мы договаривались о встрече, — нагло соврал Бич, надеясь, что при его занятости Моров не вспомнит об отсутствии такой договоренности.

— Тогда прошу, — Моров указал на глубокое кресло напротив стола. Слушаю вас.

В эту минуту раздался телефонный звонок.

Моров снял трубку.

Бич, взглянув на часы, убедился, что «майор» точно выполнил указание и позвонил минута в минуту, как договаривались. Он знал, что разговор будет коротким, и потому действовал не мешкая.

Пока Моров, устало глядя в свой «ежедневник», искал «окно» для того, чтобы назначить время богатому пациенту, Бич бесшумно встал, обошел огромный стол и через мгновение оказался за спиной Морова.

— Дa, — кивнул доктор, — да, завтра это возможно. Приезжайте к 17.00. Охрана будет предупреждена. Жду.

Закончив разговор, он поднял большие черные глаза на посетителя и, не обнаружив его в кресле, забеспокоился. Голова его, как перископ подводной лодки, стала странно вращаться в поисках собеседника.

Бич был человек малосентиментальный. Он не стал напоминать о неприятных обстоятельствах их знакомства. Не стал выдвигать обвинений в адрес профессора. Он просто достал из ворота пиджака тонкую «струнку», накинул ее на сморщенную шею профессора и сдавил.

В воздухе запахло паленым. Из шеи профессора пошел легкий дымок как при коротком замыкании. Что-то там зашипело, затрещало, и сквозь разрезанную «стрункой» кожу, кровоточащее мясо, наружу вырвалась электронная плата.

Тот, кого он принял за доктора Морова, не был человеком. Это был биоробот…

ОПЕРАЦИЯ "ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО"

— Это был биоробот, — закончил анекдот Сергей и расхохотался.

К зданию Института проблем мозга Марину, корреспондента газеты "Московский комсомолец", подбросил приятель, внештатник «МК» Сергей Корыстылев. Сергей был симпатичным парнем лет 27–28, отслужившим армию. В редакцию он пришел после нескольких лет работы в разных охранных фирмах. Главный придавал большое значение жизненному опыту, литературному дарованию и настырности своих журналистов, а отсутствие журналистского образования, общей культуры и солидных рекомендаций недостатком не считал. Он давал «экзаменационное» задание, и если молодой журналист с ним справлялся, его брали на минимальную ставку, — все остальное он должен был добыть «ногами», а также потом и кровью. Ну, потом — это понятно, журналиста ноги кормят, а кровью, как ни странно, значило кровью. На журналистов наезжали с двух сторон — и коррумпированные чиновники, силовые структуры, правоохранительные органы, и криминальные бригады, так что писать надо было очень деликатно. Можно — всю правду. Но так деликатно, чтоб этим сволочам не показалось обидно. В общем, балансировать надо было как на туго натянутой проволоке. Сереге это в основном удавалось. Потому он и был жив, здоров и в прекрасном настроении. Настроение же у него было прекрасным не только потому, что он один из первых выехал с милицейской бригадой на место преступления в филиал банка «Логотип» и написал захватывающий репортаж об ограблении, который опубликовали во вчерашнем номере газеты. Настроение было хорошим и потому, что он вез в своей машине самую обаятельную сотрудницу редакции — Марину Юрову.

Как известно, чем меньше знаешь, тем легче жить.

Если бы Серега знал, что по поводу репортажа главному редактору уже звонил сам Борис Борисович, глава группы «Перекат», в которую входил и банк «Логотип», и долго истерически орал в трубку, требуя уволить к чертовой матери журналюгу, осмелившегося в своем репортаже высказать ни на чем не основанное предположение, что в банке «Логотип» отмываются деньги московской мафии…

А при всей независимости, Уткин, главный редактор "Московского комсомольца", вынужден был считаться с пожеланием «ББ», и журналистское будущее Сереги висело в то утро на волоске…

Если бы Серега знал, что он затронул лишь вершину айсберга, что на эту тему говорить опасно…

Если бы Серега знал, что очаровательная Марина уже год является любовницей очень крутого бывшего спецназовца, до недавнего времени зарабатывавшего на жизнь в охранных структурах…

Если бы все это Серега знал, настроение у него не было бы таким безоблачным.

Но Серега ничего этого не знал и потому весело балагурил с Мариной. Та вежливо слушала, не перебивая, и загадочно улыбалась, являя Сереге очаровательную ямочку на левой щеке.

Ямочка как магнитом притягивала внимание Сереги, но он успевал следить и за дорогой, указателями, поворотами и не пропустил поворот с окружной.

Через десять минут он лихо притормозил у главного подъезда Института проблем мозга.

— Я могу тебя подождать, — сказал Сергей.

— Спасибо, не надо, — ответила Марина. — Я не знаю, как долго пробуду в этой богадельне. Тут недалеко метро. Доберусь.

— С тебя причитается, — прозрачно намекнул на хоть какую-то сатисфакцию за поездку Сергей.

— Само собой. Блок "Мальборо", — пообещала Марина, разбив остатки надежды на более приятное для Сереги продолжение.

Марину в фойе уже встречали.

Она почему-то была уверена, что встретит ее ординатор, ассистент, на худой конец аспирант профессора Морова. И заранее заготовила одну из своих фирменных улыбок, неотразимо действовавших на мужскую половину человечества.

Но ее встретила женщина лет сорока, с выдающейся во всех отношениях фигурой. У нее была красивая шея, высокая грудь, тонкая талия, пышные бедра, длинные ноги. То есть для любителей пышной, зрелой красоты встречавшая Марину дама выглядела почти совершенством. Марина с ее мальчишеской фигурой, в джинсах, с остро торчащими грудками, не требовавшими бюстгальтера, выглядела замухрышкой. А ведь на шуточном конкурсе «Мисс-журналюга-98» она заняла первое место.

— Диана Ивановна, — представилась дама. — Старшая медсестра.

Марина вежливо кивнула головой и смущенно сделала книксен:

— Марина. Можно просто — Марина, без отчества.

Достаточно было взглянуть на брезгливое выражение лица Дианы Ивановны, чтобы понять, что даже если бы ей назвали отчество этой пигалицы, она бы его проигнорировала.

— Я уже тридцать лет работаю с профессором Моровым, — посчитала нужным добавить Диана Ивановна, чтобы отсечь какие бы то ни было надежды молодой журналистки на роман с «шефом».

— Не может быть, — выразила искреннее недоверие Марина. — Вам больше 45 не дашь.

— Мне 47, милочка, и я начинала у него младшей хирургической сестрой. Еще до медтехникума. Он тогда в Боткинской работал. Дивный, дивный хирург.

— Я думала, что он невропатолог, может быть — биолог… А он хирург?

— Он начинал как хирург, потом стал выдающимся нейрохирургом и уже после этого занялся изучением глобальных проблем мозга. Кстати, вы знаете, что он еще и великий гипнотизер?

— Не знаю. А он меня не загипнотизирует?

— Нет, — высокомерно ухмыльнулась Диана Ивановна, дав понять, что на такую замухрышку профессор не будет тратить свою драгоценную энергию.

Попытки Марины разузнать что-то по дороге в научно-учебный корпус о личной жизни профессора ни к чему не привели. Диана Ивановна пресекала это на корню.

Остановившись перед металлической дверью с надписью "Директор Института, профессор, академик Моров А.Б.", Диана Ивановна нажала на кнопку звонка. Голос в динамике разрешил:

— Входите.

Они вошли в просторную приемную, украшенную фикусами и геранями.

Секретарша, крохотная, миловидная дамочка нервно дернула плечиком и тихо сказала:

— Вы из газеты? Профессор ждет вас.

Поблагодарив Диану Ивановну, Марина, испытывая необъяснимый страх, шагнула через порог и оказалась в пространстве между двумя дверями, и дверь в приемную за ней захлопнулась словно автоматически. То мгновение, что она находилась между двумя металлическими дверями, показалось ей вечностью. Причем было полное ощущение, что ее в это мгновение просвечивают рентгеновскими или какими-то иными лучами. Волосы чуть-чуть приподнялись на голове и зашевелились. По коже пробежали мурашки. Но все это длилось действительно мгновение. Дверь, ведущая в кабинет Морова, распахнулась автоматически, и она оказалась в большой, вполне уютной комнате: вдоль стен стояли стеллажи с книгами, в немногих свободных пространствах висели очень хорошие, спокойные, реалистические картины, в углу — аудио-видеоцентр. Звучала приятная музыка. Марина плохо разбиралась в классической музыке. Поэтому спросила наугад:

— Вивальди?

— Нет, скрипичная соната русского композитора Хандошкина, — улыбнулся ей элегантный старик в глубоком эргономическом кресле с золотой инкрустацией на ручках.

— Извините.

— Ну что вы, кто сегодня может отличить Хандошкина от Вивальди. Проходите. Итак, почему вы решили взять у меня интервью? Молодежь интересуется проблемами мозга?

— Я корреспондент газеты "Московский молодец", но интервью хотела взять у вас для журнала «Фас».

— Смешное название для журнала.

— Почему же? Есть журнал «Профиль», почему бы не быть журналу под названием «Фас». Мы стремимся показать людей, так сказать, в фас, то есть такими, как они есть, какими они предстают перед нами с открытым забралом, так сказать.

— А почему вы думаете, что я приподниму перед вами забрало?

— Хотя бы потому, — рассмеялась Марина, — что с забралом невозможно пить чай, обожжетесь.

— Решив взять интервью у такого человека, как я, вы тоже рискуете обжечься, — вдруг остро, жестко глянул в глаза Марины профессор Моров.

— Что значит у такого человека, как вы? А какой вы человек?

— Вы хотите это узнать?

— Для того и пришла. В этом суть моего, так сказать, редакционного задания.

— Задания? А кто дал вам такое задание?

— Главный редактор журнала.

— Кто он?

— Известный писатель и журналист, доктор философии Дмитрий Перелуцкий.

— Не знаю такого, — заметил Моров.

— Ну, он, собственно, редактирует журнал. А его «фас», извините за каламбур, определят Председатель общественного совета Борис Борисович Лубенецкий…

— Это меняет дело. Значит, журнал входит в его медиа-группу?

— Да… Так же, как телеканал "12 линия", отметивший недавно свой пятилетний юбилей, газета "Новости дня" и многое другое.

— Бориса Борисовича знаю, — кивнул Моров, — мы сотрудничаем.

Более подробно говорить о своих взаимоотношениях с Дубенецким не стал. А Марина не стала объяснять профессору, что задание это придумала она сама. И ни Дмитрий Перелуцкий, ни тем более Борис Борисыч к этой идее не имели никакого отношения. Мало того, она с трудом уговорила Перелуцкого поручить ей это задание, предупредив, что Уткин с удовольствием купит такой репортаж для "Московского молодца".

— Странное название, — ухмыльнулся Моров.

— Почему? «Профиль», "Фас", — нормально.

— "Профиль" — да, хотя и с намеком на "пятый пункт". А вот «Фас»… Это ведь и команда собаке схватить за горло врага…

— Ой, знаете, такая интерпретация нам и в голову не приходила.

— Значит, не приходила? И вы не собираетесь этой статьей или репортажем из института взять меня за горло? Нет? Очень хорошо. И будет очень плохо, если попытаетесь. И для вас лично, и для вашего Перелуцкого. И даже для всесильного «ББ». Я человек, знаете ли, обидчивый, злопамятный.

— Ой, не поверю, — улыбнулась Марина. — По первому впечатлению вы такой душка.

Слово «душка» показалось Морову таким неуместным, что он невольно громко, басовито расхохотался и глаза его, кажется, даже потеплели.

— Ну что ж… Коли душка, надо оправдывать первое впечатление. Каковы, собственно, ваши планы? Короткое интервью? Статья, для написания которой вам потребуется еще пару раз приехать в институт? Или репортаж, для которого достаточно одного визита?

— Мне бы хотелось сделать большой материал, так сказать, полифоничный многотемный… И для этого, если, конечно, это возможно, я хотела бы побывать в Институте несколько раз.

— Ну что ж, это возможно. Но…

— Но?

— Давайте так. Сегодня я покажу вам одно из наших отделений. Завтра вы напишете о нем небольшую статью и послезавтра утром покажете ее мне: если мне понравится, я проведу вас в другое отделение, где проходят более сложные исследования. И так далее…

— Вы такой осторожный человек?

— Я такой мудрый. Знаете ли, деточка, репутация зарабатывается годами, а теряется в один день. Я создавал этот институт почти пятнадцать лет. Одна заказная или просто недобросовестная публикация — и я могу потерять свою репутацию. У меня нет времени, чтобы доказывать в контрпубликациях, в суде, в обществе, что меня оболгали. Да и прокуратура.

— Что — прокуратура?

— Прокуратура недавно возбудила уголовное дело против моего друга, директора Института проблем психологии. Это мой ученик, я помогал ему создавать его институт, мы сотрудничаем… И вот на основании публикации в газете прокуратура возбудила уголовное дело. Это, оказывается, для них основание. Какой-то недобросовестный журналист, возможно, по заказу конкурентов, опубликовал пасквиль, а честный человек должен теперь доказывать, что наркотики в его институте использовались для лечения и только для лечения людей с нарушенной психикой, в малых дозах, под наблюдением врача.

— Наркотики меня не интересуют, — призналась Марина.

— Уже хорошо. Ведь у нас тоже применяются наркотические вещества. Но в таких микроскопических дозах… И под тщательным наблюдением высококвалифицированных специалистов. В общем, это потом. Сегодня мы пойдем с вами в наркологическое отделение.

— Я слышала, что алкоголь в малых дозах тоже полезен?

— Безусловно. Но вы сейчас увидите тех, кто увлекались большими дозами. Это уже болезнь. И мы ее успешно лечим.

…Когда они проходили через приемную, Марине показалось, что секретарша при появлении Морова встала и затрепетала как былинка на ветру. Дамочка была столь невелика ростом, что не сразу было понятно — стоит она или сидит.

…Когда они проходили по коридору административного корпуса, ни Моров, ни Марина не обратили внимания на стоявшую в нише и говорившую по телефону женщину в белом халате и белом чепце: мало ли среднего медперсонала шастает по зданию. А напрасно. Возможно, многие события развивались бы по иному сценарию, если бы профессор Моров поинтересовался у женщины, с кем и о чем она говорила. Может, приученная говорить Морову только правду, Диана Ивановна, бывшая когда-то его любовницей и ревнующая его с тех пор ко всем без исключения женщинам, сказала бы, что говорила по телефону с неким Егором Федоровичем.

Сам по себе этот факт не заслуживает наказания.

Хуже было бы, если бы Моров, задав несколько вопросов-капканов, пристально глядя в точку на лбу Дианы, спросил бы ее:

— Где. Он. Работает?

И она бы ответила:

— В генеральной прокуратуре.

— О чем. Вы. Ему. Рассказали? — пытливо глядя в зрачки Дианы, спросил бы Моров.

— О том, что вы пошли показывать журналистке наркологическое отделение.

— А о чем. Вы. Еще рассказывали. Этому. Человеку? — спросил бы Моров.

— Обо всем — о посетителях, разговорах, о темах исследований. О том, что я узнаю здесь, в институте.

— Зачем. Вы. Это. Делаете? — спросил бы Моров.

И тут бы Диана расхохоталась саркастическим смехом:

— А затем, что не надо задирать юбку каждой встреченной потаскушке, когда рядом есть любящая вас и преданная вам женщина, об одном прикосновении к которой мечтают многие мужчины.

Трудно предсказать, что бы ответил на это доктор Моров. Одно бесспорно — обиженная, отвергнутая женщина способна на многое.

Тем временем спустившись на лифте и пройдя еще одно колено длинного коридора, профессор и Марина оказались в наркологическом корпусе. Перед тем как открыть массивную дверь своим ключом, профессор предупредил:

— И никаких имен. Одни проблемы. Никаких имен.

Почему он это повторил дважды, Марина поняла, лишь оказавшись в коридоре отделения: первым, кого она увидела, был популярный актер театра и кино, с отекшим лицом и потухшими глазами, бредший им навстречу.

— Здравствуйте, профессор, — уныло сказал он, не глядя на профессора и его спутницу.

— Здравствуйте. Как самочувствие?

— Уже лучше, — ответил мастер. — Но все равно — бессонница. Плотно ужинаю, но ночью встаю, съедаю все, что принесли жена и дочь. Просто зверский аппетит. А днем тянет в сон, ни есть, ни читать не хочется. Вялость какая-то…

— Но ведь у вас такое состояние бывало и раньше? — спросил профессор, взяв руку актера в свои и обминая их, как скульптор мнет глину, прежде чем пришлепнуть кусочек к почти готовому сырому бюсту.

— Да, но до клиники я мог выпить. Это помогало. На время.

— Во-о-т. На время. А потом — еще хуже. Нет, батенька, лечиться надо.

— А поможет, профессор? — безнадежно спросил актер.

— Обязательно.

— За последние трое суток не было ни одного "глюка", — радостно поделился актер.

— Что это — "глюки"? — шепотом спросила Марина у Морова.

— А черти всякие. При «делириуме» они частенько навещают по ночам.

— А что такое "делириум"? — округлила глаза Марина.

— Белая горячка. Наша национальная болезнь.

Простившись с профессором, актер снова опустил голову и плечи и понуро поплелся по коридору в свою палату.

— При белой горячке все время глюки появляются. Видения, — продолжал Моров, — не обязательно черти. Вот Юрия Петровича мы сняли с капитанского мостика тонущего теплохода. Причем он мужественно его не покидал. А уж когда вода стала его захлестывать, жене пришлось вызвать «скорую». Ну, связали, конечно. Привезли к нам. Наш контингент. Ведь чтобы продолжать наши исследования, мы вынуждены лечить только состоятельных пациентов. Зато ставим на ноги…

— Я понимаю, — пролепетала Марина.

— Да… Юрия Петровича мы с капитанского мостика сняли. Он хорошо заработал во Франции и США. Но… на радостях, так сказать, не удержал равновесия. Сейчас ему значительно лучше…

— Здравствуйте, профессор, — остановил Морова полный человек с очень узнаваемым лицом.

Марина даже оторопела. Это был крупный правительственный чиновник, бывший министр. Его не раз критиковала пресса, не без оснований подозревающая, что у чиновника в зарубежных банках хранится столько же денег, сколько в месяц выплачивают всем пенсионерам России.

— Иван Данилович? Как драгоценное здоровье? — спросил Моров. При этом он не наклонил головы, даже не повернул ее в сторону пациента, и интонация звучала как-то издевательски-подобострастно.

— Лучше. Значительно лучше. Я уже звонил премьеру. Сказал, что готов выполнить любое задание, как раньше говорили, партии и правительства… Вполне в форме. Только голова побаливает еще, затылок ломит.

— Пара сеансов гипноза, и мы без всяких лекарств, без этой, знаете ли, химии голову вам выправим, — заверил его Моров.

— Вот именно, — вдруг заволновался министр, наливаясь кровью, его большая голова с пышной шевелюрой мелко затряслась, — никакой химии! А мне говорят — почему такой урожай? А где удобрения, я спрашиваю? Дайте мне удобрения, и я дам вам урожай! А они говорят, мы вам дали удобрения, где они? А я говорю…

— Успокойтесь, успокойтесь… Вам нельзя волноваться. Никаких научных споров, никаких производственных совещаний. Говорите о спорте, искусстве, о женщинах, наконец. Но ни слова про удобрения!

— Что с ним? — спросила Марина, когда они отошли на пару шагов от бывшего министра.

— Тот же делириум. К нему приехала вначале пожарная машина.

— Почему?

— Он разбил окно и кричал на всю улицу "Пожар! Пожар!".

— А что, пожара не было?

— Конечно. Померещилось. И на носилках, когда его специальным «галстуком» привязали, все кричал: "Берегитесь! Стены падают! Сейчас кровля рухнет!" А санитаров принимал за членов коллегии министерства. В машине провел «заседание». Санитары потом очень смеялись. Но, конечно, наши сотрудники дают подписку о неразглашении. Такие люди… Надо быть аккуратными с информацией. Вам все — только для сведения. Если напишете с именами, — проклянете маму, которая вас родила. У нас с этим строго.

— Я поняла. Я — аккуратно, — пообещала Марина.

— Эти все уже пошли на поправку, — заметил не останавливаясь Моров. А вот у этого нашего пациента болезнь еще не купирована. Он поступил вчера.

— Ой. Но я вчера смотрела по телевидению его программу «Панорама». Это же…

— Никаких имен, — предупредил Моров. — Да, это Олег Ковалев, известный телеобозреватель. Но и на старуху бывает проруха. Слава, напряженный труд, большие деньги, влияние… И вот — все чаще наш телегерой прибегает к спиртному. Перед вами — результат длившейся неделю белой горячки.

— Как неделю? Я вчера его видела.

— Это была запись, сделанная перед срывом. В понедельник он сделал черновой вариант обзора. И — сорвался. Потом на студии в его обзор добавили репортажи, свежие съемки, оперативные сюжеты, смонтировали… А он уже у нас был. Смотрел себя по телевизору и вот так же рыдал.

Знаменитый телеведущий рыдал громко и безутешно.

— Еще за два дня до срыва, — говорил шепотом Моров, разминая своими сухими тонкими руками большие крестьянские руки телекомментатора, — он был весел, остроумен, шумен. И вдруг, видимо, после сильного перенапряжения на работе, выпил дома подряд два стакана виски, и его «понесло»: плач, рыдания, крики, депрессия. Он ужено жалел себя за что-то.

— Это не про него писала наша газета?..

— Про него…

— А не про него Жириновский в Госдуме?..

— Про него…

— Тогда я понимаю, почему ему так жаль себя. Талантливый человек…

— У нас почти все талантливые. А ему уже лучше. Вчера он еще звал маму.

— А мама почему не приходит?

— Она три года как умерла.

— А…

— Теперь ему лучше.

Словно оспаривая это утверждение, телеведущий поднял на доктора заплаканное лицо и жалостно прошептал:

— Мама, мамочка…

— Добавьте трипронитад, вместо одного укола сделайте две инъекции, приказал доктор ординаторше, подобострастно застывшей с блокнотом у двери. — И через час ко мне в кабинет, на сеанс гипноза. Мы поднимем его на ноги.

— Скажите, профессор, а гипноз не оказывает негативного воздействия на психику, на подсознание?

— Что вы имеете в виду? — насторожился профессор.

— Ну, медикаментозное воздействие, сеансы гипноза… Эти люди вернутся на свои рабочие места, но не останутся ли они под вашим воздействием? Вы стараетесь, чтобы у них не возникало привыкания к «химии». А к вашему психическому воздействию не будет привыкания?

— Главное — снять состояние бреда, страха, — словно не слыша вопроса Марины, пробормотал Моров, но по тому, как он на нее взглянул, она поняла, что вопрос профессор расслышал и игнорировал его не случайно. — Приступы белой горячки, или, как мы ее еще называем, «белочки», возникают обычно с наступлением сумерек. Сегодня экскурсия закончена, — вдруг заявил он. Встретимся послезавтра.

КНЯЗЬ. "ОПЕРАЦИЯ «ВНЕДРЕНИЕ»

Уходя от «высотки», в которой до недавнего времени жил полковник Верестаев, Князь четко фиксировал все нештатные детали, все лица и жесты людей, увиденных им из окна машины, представляющие оперативный интерес. И, конечно же, он засек бегущих к месту падения полковника. Визг тормозов, собровцы, "скорая помощь"… Все происходящее было в рамках штатной ситуации. А вот лица двух людей, мелькнувшие за окном машины на выезде со двора, были, что называется, нештатными.

Во-первых, они внимательно и спокойно смотрели на машину, а не в глубь двора, где лежало тело полковника.

Во-вторых, они внимательно смотрели именно на машину Князя, а не на приближающиеся ко двору машины "скорой помощи" и «канарейку» с собровцами.

В-третьих, они смотрели внимательно и спокойно, оценивая ситуацию и обстановку.

"Значит, я все правильно сделал. Значит, меня проверяли. Если бы я не отомстил Верестаеву, то вызвал бы этим подозрение".

Разумеется, убийство оправдать трудно. С точки зрения закона, христианской морали — вообще нельзя. Но его профессия давала широкое толкование мерам необходимой обороны. С точки зрения профессии Князь был прав. И не собирался более копаться в глубинах своей души, виня себя в смерти полковника. Тот должен был умереть. Не ради мести. А ради дела.

Его проверили — он в этом убедился. И его действия сочли правильными. То есть он поступил так, как логически должен был, с точки зрения заказавших проверку, поступить человек, который им нужен. Князь не хотел разочаровывать этих людей.

Он раскрыл «бардачок», достал пачку «Кемела», вынул сигарету, понюхал ее, сунул в рот, подержал так секунду другую, и сунул обратно в пачку.

Не тот случай, чтобы снова начинать курить. Он с таким трудом отказался от этой привычки. Отказался не столько ради здоровья — старость и болезни казались чем-то недостижимо далеким, — он бросил курить, чтобы быть независимым. При его профессии человек должен быть независим от всего — от родных и близких, общепринятых норм морали, от привычек, заставляющих ломать линию поведения.

Не выпуская руль, он достал из кармана куртки бутерброд с сыром и съел его, потом достал бутылочку минеральной воды и опорожнил ее. Еда была невкусной, вместо теплой воды он бы с большим удовольствием выпил сейчас чашку горячего сладкого кофе с коньяком. Но надо было спешить.

Не для обеспечения алиби. Он был на нелегальном положении, и попадаться в руки работников правоохранительных органов ему было, мягко говоря, нежелательно. Но спешить надо: скорее всего, профессор Моров ценит свое время и терпеть не может опозданий.

…Пропуск на имя Юрия Евграфова был выписан. Секретарша — крохотная миловидная женщина с птичьим личиком сразу пригласила его в кабинет шефа:

— Профессор ждет вас.

Миновав своего рода шкаф между дверью из приемной и дверью в кабинет профессора и испытав в то короткое время, когда одна дверь уже закрылась, а вторая еще нет, странное чувство пронизывания тела колющими лучами, Князь наконец оказался в просторном кабинете профессора.

Выглядел он так, как его и описывали. Костистое ухоженное лицо с крупным крючковатым носом, тонкие жесткие губы, седые виски. Элегантный костюм, со вкусом подобранные рубашка и галстук. В кабинете был еще один человек: плотный, среднего роста, в сером костюме-тройке и синем клубном галстуке.

Кабинет был таким, каким его Князь себе представлял, — большим, в меру уютным, в меру официальным.

Огромный аквариум у стены привлек внимание Князя. Ожидая вопросов от хозяина кабинета, он не мог долго задерживать свой взгляд на предметах его убранства, но успел краешком глаза засечь движение в гроте аквариума и узнал неприятную морду мурены. Она хищно раскрыла пасть, но тут же захлопнула и снова втянулась в грот.

— Узнали старую знакомую? — спросил человек в сером костюме.

— Что вы имеете в виду? — тянул время с ответом Князь, поворачивая голову в сторону задавшего вопрос человека.

— Я имею в виду, что на Кубе вам наверняка приходилось видеть вблизи эту очаровательную зверюшку, не так ли? И не только в аквариуме, — сказал тот.

— У вас клубный галстук лайонс-клуба, что в штате Майами. Но я никогда не был в Майами.

— Я знаю. Но зато вы были в Варадеро летом 1989 года.

— Не вижу оснований скрывать этот факт. В этом ведь нет ничего предосудительного.

— Если не считать того, что в Варадеро вы помогли арестовать Рауля Хименеса, а потом, в Никарагуа, в джунглях, помогли поймать Верхилио Моралеса.

— Если учесть, где и кем я в то время служил, это тоже формальный факт моей биографии. Я никогда не скрывал, в том числе и предлагая свои услуги новым работодателям, что служил в спецназе ГРУ. Сейчас много профессионалов осталось без работы.

— Значит, ваша настоящая фамилия не Евграфов, — сказал профессор.

— Думаю, ваш приятель знает ее.

— Разумеется. Вы — майор Князев.

— Нет оснований отказываться. Да.

— Мне вас рекомендовал доктор Неведомский. А ему?

— Доктор Каценеленбоген.

— А ему? — продолжал профессор.

— Такая глубокая проверка нужна на более высоком уровне. Речь-то идет о работе в службе охраны института.

— Не беспокойтесь. Уровень тут самый высокий, — скрипуче рассмеялся Моров.

— Я вас, однако, не знаю, — выигрывая время Князь обернулся к крепышу в сером костюме.

— Я был на нелегальном положении и на Кубе, и в Никарагуа, и в США. Но служили мы с вами по одному ведомству. Кстати, я ваш коллега не только по основной профессии.

— Что вы имеете в виду?

— Я тоже переводил латиноамериканских поэтов. Вы, насколько я знаю, переводили Пабло Неруду? А я Хосе Марти.

— Выбор был продиктован личным пристрастием, или?..

— Или, конечно. Конъюнктура. Зато больше доверия. Я вас видел, вы меня нет. Ничего удивительного. У нас были разные функции.

— Итак, кто вас рекомендовал Каценеленбогену? — спросил профессор.

— Врач в СИЗО.

— Только ли… А может, и этот господин?

Моров небрежно бросил на стол фотографию «Корня», сделанную еще в зоне, — в бушлате, кепи, с настороженным выражением лица.

— И этот. Это плохо?

— Нет, — рассмеялся Моров. — Это как раз хорошо. Я предпочитаю, чтобы рекомендации моим новым сотрудникам предоставлялись как бы от разных структур. Плохо было бы, если бы… Ну, да вы умный человек, сами понимаете.

— Вы здесь служите? — напрямик спросил бывшего коллегу Князь.

— Скажем так, подрабатываю, — усмехнулся тот. И, уже обращаясь к Морову, добавил: — Я проверил досье этого господина. Уверенно могу сказать: демобилизация чистая, пока в действующем резерве, но вне структуры конкретных заданий. Что касается характеристики, — тут он опять усмехнулся, — то она самая достойная, с точки зрения профессии: физически очень силен, владеет приемами восточных единоборств, прошел жесткую школу выживания, быстро соображает и еще быстрее действует, инициативен, самостоятелен, но безукоризненно дисциплинирован в рамках задания.

— Это из моего "досье"? — приподнял брови Князь.

— Да, из вашего сверхсекретного досье, хранящегося в нашем Управлении кадров. Но коли профессор берет вас на работу, не вижу оснований скрывать от вас, что мы вам доверяем.

— Кто это? — вдруг спросил Моров, бросив перед Князем еще одну фотографию.

На ней был изображен в военной форме, в строю… Бич.

— Мой сослуживец по "горячей точке". Впрочем, мы с ним были, кажется, всего на одном задании.

— Встречались с ним после того?

При такой осведомленности работодателя Князя могла спасти только предельная правдивость.

— Да.

— Давно?

— Совсем недавно. Судьба свела. Словом, бежали вместе.

— Знаете, где он?

— Представления не имею. У него были свои планы, у меня — свои. Я хотел найти легальную работу, жениться… Он, кажется, решил уйти в "подпольное крими".

— Его планы?

— Мы не так близки, чтобы делиться планами. Но, кажется, он хотел собрать группу и… грабить банки.

— Интересно. Пока это совпадает с моей информацией. И ваш бывший сослуживец, кажется, времени зря не теряет. Один банк он уже взял. Впрочем, это наши заботы. У вас будет достаточно своих. Если…

— Если мы вас примем на работу.

— Вы бывали в Барселоне? — вдруг спросил господин в сером.

— Бывал, — после небольшой паузы ответил Князь.

— Чем объясняется некоторая неуверенность в ответе?

— Тем, что с того задания еще не снят гриф секретности. Вы же сами будете меня больше уважать, если убедитесь, что я умею хранить секреты.

— Но при необходимости сможете слетать еще разок в Барселону? Не наследили там?

— Нет, думаю, обойдется.

— Это хорошо. У вас есть девушка?

Князь задумался. С Мариной он встречался несколько раз. После пятого свидания она стала его любовницей. После шестого он сделал ей предложение. После седьмого она ответила согласием.

Но так получилось, что ни разу они не были вместе на людях. И никто из его бывших сослуживцев, друзей, родных или приятелей про нее не знал. Он уже понял, что Морову надо говорить максимум возможной правды. На пустяке можно проколоться. Но подставлять под проверку Маришку не хотелось. Кроме того, если Моров будет знать, что они близки, даже просто знакомы, вся хитроумная операция может быть провалена. Надо рискнуть.

— Была… Но пока я был преуспевающим старшим офицером ГРУ, частенько бывающим в зарубежных командировках, это были одни отношения. Когда я вышел в запас, появились проблемы с деньгами… Сами понимаете. Хотя в охранной структуре платили хорошо… Словом, я ее не осуждаю…

— Мы еще вернемся к этой теме. А сейчас — стаканчик виски? Или чашечку кофе?

— Кофе. Горячий и крепкий, как поцелуй кубинки.

Князь и господин в сером костюме понимающе переглянулись и рассмеялись.

— Сейчас сюда подъедет полковник Верестаев, — заметил господин в сером, — привезет досье на сотрудников «Берка». Вы ведь там работали. Полковник был непревзойдённым мастером внутренней контрразведки, у него досье подробнейшее. Что мы тут про вас не успели узнать, то наверняка есть в его синей папке. Что-то он задерживается. У него недавно, как и у вас, были неприятности с правоохранительными органами. Пришлось даже посидеть в тюрьме. Ну, мы, конечно, его вскоре освободили. Но он успел получить там моральную травму.

"Не только моральную, но и физическую", — подумал Князь.

— Сейчас он подъедет, мы зададим вам еще пару вопросов, и — считайте, что вы приняты на работу.

Выпили по чашке крепкого и ароматного колумбийского кофе.

— Кстати, в Колумбии не бывали? — спросил Моров, пристально глядя в глаза Князю.

"Про мою поездку в Колумбию знал только полковник Скорополетов. А он и под пытками лишнего не скажет", — подумал Князь и ответил:

— Никогда не бывал.

— А хотелось бы? — спросил Моров.

— Хотелось бы, — признался Князь.

— Почему? Интересовались когда-нибудь наркотиками? Я имею в виду, профессионально…

— Нет. Профессионально меня интересовали колумбийские изумруды.

— Тоже небезинтересно. Возможно, мы пошлем вас в командировку и в Колумбию. Вообще, знание испанского и португальского вам пригодится на новой службе. Но не сразу, не сразу. Поначалу — работа здесь. У меня был неплохой начальник группы охраны и специальных операций.

Тут Моров пристально посмотрел на Князя, и Кянзь вдруг почувствовал непреодолимое желание доверительно рассказать этому симпатичному профессору все. И в первую очередь о Биче, его плане мести Морову. И услышать в ответ, что все это чепуха и смешные бредни усталого неудачника.

Князь открыл было рот, но тут зазвонил телефон. Князь тряхнул головой и сбросил с себя этот странный морок, остался только шум в висках и легкое головокружение, металлический вкус на губах.

— Что это было? Попытка гипнотического воздействия? Действие каких-нибудь лучей, полей на его психику и подсознание? Во всяком случае, телефонный звонок раздался как нельзя кстати. Он успел прийти в себя и настроится на внутреннее противодействие гипнотическому воздействию Морова. Когда его отбирали в спецподразделение, его проверяли и на внушаемость, на способность к сопротивлению гипнозу. Он продемонстрировал тогда хорошую сопротивляемость. Но тогда против него была молодая докторша из Института имени Сербского. А тут был не просто владевший приемами гипноза доктор, тут был человек, обладавший бесспорно очень сильным биополем, огромным внутренним потенциалом воздействия на других людей, тут потребуется вся его внутренняя убежденность в том, что он делает важное и нужное дело.

Князь попытался вызвать в душе ненависть к профессору Морову, но у него ничего не получилось. Моров с его умными, спокойными глазами и ироничной усмешкой узких губ вызывал против его воли все большие симпатию и доверие.

Спас звонок.

— Да, да, — раздраженно цедил Моров в трубку, — насмерть? Странно. Первые предположения? Самоубийство? Случайная неосторожность? Нет? А подозрений на убийство? Нет. Кто выехал на место? УГРО и межрайпрокуратура? Проследи, чтобы копии справок судмедэксперта, криминалиста были у меня. И подробный доклад. Все. Свободен. Да, свободны оба. Но свободны от оперативной связи со мной. Не от работы: будьте в прозекторской во время вскрытия трупа. Первые же предположения патологоанатома и судмедэксперта мне. И у криминалистов с задницы не слезайте.

Он повернулся в фас к посетителям и сразу его жесткое лицо, чем-то напоминающее профиль грифа-падальщика, преобразилось и стало милым и умным.

— Все хорошо не бывает, дорогие мои, — развел Моров руками.

— Что случилось? — спросил господин в сером.

— Несчастье с полковником Верестаевым.

— Умер?

— Выпал из окна или с балкона своей квартиры.

— Сам или помогли?

— Сейчас наши люди это пытаются выяснить. Одно ясно — досье он сегодня не привезет, так что проверку вашу, господин Князев… Или вам больше нравится товарищ Князев?

— Господин. В ГРУ мы, в отличие от Службы внешней разведки, не занимались политическими сюжетами…

— А на Кубе и в Никарагуа?

— Тоже… Это были чисто военно-разведывательные операции: проверка новейшего оружия в военных условиях, определение масштабов поставок, вскрытие утечек партий оружия и закрытой информации о поставках…

— Ну-ну… Приходится верить.

— Он правду говорит, — кивнул человек в сером.

— Вы, поэты, люди тонкие, — заметил Моров. И не ясно было, что он имел в виду.

— Ладно. Итак, господин Князев, проверку предварительную — будем считать законченной. Я беру вас на вакантное место начальника службы охраны и специальных операций.

— А что имеется в виду под "специальными операциями"?

— Специальные операции, — расхохотался Моров. — Завтра получите первое задание. Тогда и объясню. А пока отдыхайте. Да. Вы сказали, что у вас нет девушки?

— Увы…

— Не огорчайтесь. У меня очень душевные ординаторы. Я попрошу до завтрашнего дня побыть с вами одну из моих молодых учениц.

Он нажал на кнопку. В кабинет через мгновение вошла очень красивая молодая женщина. Именно — не девушка, а женщина. В каждом ее шаге, в каждом движении чувствовалась опытная жрица любви. По тому, как на нее глянул Моров, Князь понял, что обаяние дамы на него уже не действует и что ее визит сюда был заранее спланирован.

По тому, как посмотрела на профессора дама-ординатор, Князь понял, что на смену любви и здесь пришло иное чувство, но чувство не менее сильное.

"Она его ненавидит, — подумал Князь, — или я ни хрена не понимаю в женщинах".

— Слушаю вас, профессор, — холодно сказала дама.

— До завтрашнего вечера вручаю вам нашего нового сотрудника.

— Юра, — представился, чуть растерявшись перед большими небесно-голубыми, полными любви глазами, Князь.

— Люда, — ответила дама.

Только тут до Князя дошло, что дама — неплохая актриса и что любовь в глазах — часть ее профессионального имиджа, а вот ненависть, что мелькнула на мгновение в ее глазах-озерах, когда она смотрела на профессора, была естественной, но как бы случайно вырвавшейся наружу.

"Cтоп, майор, — остановил себя Князь. — Сделай поправку на ветер. А что, если и улыбка влюбленной с первого взгляда, и якобы случайно вырвавшаяся ненависть во взоре — все игра… От меня ждут доверия. А взамен предлагают капкан, ловушку. Надо быть начеку".

— Очень рад был познакомиться, профессор, — сказал на прощание Князь, пожимая сухую, но сильную руку Морова. Он старался быть искренним, зная об умении профессора проникать в мысли собеседника. И он действительно был рад, что первые испытания, кажется, прошли неплохо.

Потом Князь пожал руку господина в сером.

— Нашего полку прибыло, — улыбнулся тот. — Надеюсь, вы не пожалеете о том, что решили себя посвятить нашему делу.

Князь не стал уточнять, что имел в виду бывший коллега под "нашим делом".

— У Людочки машина, — проговорил Моров.

— У меня тоже…

— Людочка могла бы на первых порах приютить вас…

— Я же снял квартиру.

— Ну, тогда она могла бы, по крайней мере, накормить вас чудным домашним обедом. Xоть от этого не отказывайтесь. Она прелестно готовит, кажется, на этот раз воспоминания, которые будила в нем Людочка, были действительно приятными.

— От обеда не откажусь, — ответил Князь и прямо взглянул в глаза молодой женщине.

Она встретила его пронизывающий взгляд вполне достойно. Открыто и искренне. Словно говоря: будет так, как ты захочешь, милый. И ни о чем не беспокойся.

Есть женщины, которые умеют так смотреть. И если они действительно любят мужчину, цены им нет.

"У этой красивой женщины явно была цена, — подумал Князь. — И цена эта была достаточно высокая".

— Дорогая, постарайся, чтобы нашему новому сотруднику у нас понравилось, — словно услышав размышления Князя, попросил Моров.

— Надеюсь, завтра нам будет о чем повспоминать, — словно обращаясь одновременно и к Морову и к мужчине в сером костюме, несколько двусмысленно сказал Князь.

БИЧ. ОПЕРАЦИЯ "ОТКРЫТЫЕ ДВЕРИ"

— Надеюсь, завтра нам будет о чем вспомнить, — прошептал Бич на ухо Машеньке.

Роман их развивался бурно.

Бич попросил одного из «шестерят», обслуживающих банду, — Вадика, бывшего студента Архитектурного, подобрать ему «жену» — бедную, как говорится, но честную девушку из студенток, из хорошей семьи, оставшуюся одной в отдельной квартире и готовую за большие деньги рискнуть — дать прописку холостому, бывшему десантнику.

Неудавшийся архитектор поклялся самой страшной клятвой, что подробности жизни Бича не выдаст.

С Машенькой он познакомил Бича в Центральном доме литераторов на "клубном дне". Сидели рядом. Бич поднапрягся и сделал ряд замечаний, свидетельствующих о поверхностной искусствоведческой образованности и остроумии.

Первой страничкой "клубной программы" в ЦДЛ была история Московского Кремля. Вспомнив книгу "История государства Российского", прочитанную во время короткой охранной службы, когда подолгу приходилось ждать объект в машине или в холле офиса, Бич кстати ввернул и имя Фиораванти, и высказал спорную гипотезу о том, что строителей храма Василия Блаженного на самом деле было не два, — храм построил русский воитель по имени Постник и по кличке Барма.

Вторую страничку заняла поэтесса Ирина Ступникова, которая, чуть завывая, поделилась с публикой своими страданиями. Бич к месту прочитал пару строф из Цветаевой и привел фразу Ахматовой "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи". Строчку эту он слышал по какому-то подходящему поводу от своего товарища по спецназу майора Князева, а строфы из Цветаевой запомнились с армии.

Когда он сидел пять суток на гарнизонной гауптвахте за самоволку, там было в ходу всего две зачитанные книги — зеленый третий томик из четырехтомника Сергея Есенина и крохотный, невесть как попавший сюда сувенирный томик Цветаевой. Память у Бича всегда была хорошая. Публика «гауптическая» просила его с выражением читать Есенина, но пару раз он прочитал стихи и из сборника Цветаевой, публика даже не заметила «подставы». А ему стихи Марины понравились. И легли в память.

Машенька убедилась, что претендующий так оперативно на ее руку и сердце добрый молодец не авантюрист какой — образован, держится скромно. И даже проявляет неподдельные признаки симпатии к ней.

Уж что-что, но это женщины замечают сразу и безошибочно.

"Я ему, однако, нравлюсь", — решила Машенька.

Отсюда до другого решения — один шаг.

Она согласилась на фиктивный брак. Кто знает…

Дело в том, что Машенька была не студенткой, а ассистенткой кафедры истории архитектуры. Сам по себе сей факт не накладывал отпечатка на характер. А вот то, что Машеньке недавно исполнилось 27, - накладывал. Ей временами казалось, что жизнь прошла мимо, что, пока она выбирала самого красивого, умного и чуткого, не осталось даже совсем завалящих мужичков ее возраста. О женихе младше себя она даже думать не хотела. А вот о муже старше себя задумывалась все чаше. Но те, что старше, были давно женаты. Холостяки с привлекательной внешностью супермена, сдержанные и внимательные, на дороге не валялись. Сразу-то на предложение Вадика, младшего брата своей студенческой подруги, парнишки непутевого, недоучившегося студента, она и внимания не обратила. Потом решила, рискну, чем черт не шутит. И согласилась сходить на клубный день в ЦДЛ.

Черт, похоже, и не собирался шутить.

Высокий, спортивного телосложения, с открытым обветренным лицом, новый знакомый ей понравился.

После окончания клубного журнала они спустились в кафе в подвале и выпили вначале по чашке кофе, а потом и по рюмке коньяка.

Надо сказать, что у Машеньки было значительно больше достоинств, чем недостатков.

К ее достоинствам надо отнести исключительную, так сказать, красоту лица. Она была похожа на хозяйку медной горы из сказки Бажова: высокая, с тонкой талией, высокой грудью и длинной шеей, она производила впечатление даже на расстоянии.

Вблизи же поражали огромные зеленоватые глаза, красивые губы, густые брови и тонкий носик.

К недостаткам же приходилось отнести сильную застенчивость, что скорее всего и отпугивало от нее женихов. Не было в ее красивом лице шарма, кокетливости. Она молча, не возражая, но и не поощряя, выслушивала комплименты, а когда провожающий ее до дома кандидат в женихи начинал проявлять настойчивость, стремясь получить поцелуй, она ловко выскальзывала из его объятий, и все…

Сама она потом, естественно, не звонила. Мужики же, привыкшие в результате запоздалой сексуальной революции к большей отдаче, тоже не звонили сами. Так время и шло: женихи приходили и уходили.

А Машенька оставалась одна.

Маменька с папенькой так и не дождались свадьбы. Умерли друг за другом, когда Машеньке было уже 26.

Не подумайте, что ей было скучно одной. Девушка она была самодостаточная — много читала, слушала классическую музыку. И увлекалась кулинарией. Правда, сама она ела мало, а гости бывали редко. Так что частенько пекла какие-нибудь пироги, ватрушки, печенье и несла все это на кафедру.

На кафедре ее просто обожали. Студенты влюблялись через одного. Но студенты были моложе ее, и роман с кем-нибудь из них она не могла допустить. Коллеги же, те, что были сверстниками или старше, все были женаты. Находились время от времени женатые господа, готовые ради нее бросить семью. Но и на это принципиальная Машенька пойти не могла.

Во всей этой истории ее уже беспокоил более всего не тот факт, что все подруги, даже замухрышки, давно замужем, а то, что она — все еще девица.

Хотя и замуж неплохо бы выйти, как-то солиднее быть замужней дамой.

Но особенно она пугалась, что уходит ее красота — красота дивного тела — никто не видел обнаженной ее высокую грудь, не осыпал поцелуями ее стройные ноги, ее совсем чуть-чуть выпуклый животик… И губы ее не были согреты страстными губами поклонника. С каждым годом она все больше желала жарких объятий мужчины и с каждым годом выглядела все более недоступной для них.

Казалось, круг замкнулся и выхода не было.

Но, как известно, безвыходных ситуаций не бывает и все в жизни возможно.

От непутевого Вадика она и вовсе не ожидала такого подарка. Вначале он ей наговорил много всякой чепухи: дескать, есть у него один знакомый, бывший офицер, который как-то якобы приходил к нему по делу в МАРХИ и увидел Машеньку, и страстно влюбился, и теперь через него, Вадика, приглашает ее на вечер в ЦДЛ.

Потом он все испортил и сказал, что парень никогда Машеньку не видел, просто ему срочно нужна прописка, а лучше с квартирой, и потому он готов очень хорошо заплатить за фиктивный брак. И, чтобы у Машеньки не было никаких сомнений, он готов подписать у нотариуса брачный контракт, в котором бы оговаривалось, что в квартире своей жены он намерен прожить всего один год. После чего предполагает выписаться навсегда и уехать в долгую зарубежную командировку. Деньги же готов передать до процедуры в ЗАГСе, чтобы не было у нее подозрений, что он какой-то авантюрист, стремящийся завладеть ее двухкомнатной квартиркой с высокими потолками, большой ванной и балконом, украшенном летом геранями.

Словом, заинтриговал ее Вадик. И деньги предлагались хорошие — 30 тысяч долларов. За такие деньги можно тридцать лет подряд ездить за рубеж. Гарантии давались. И любопытно было.

Он проводил ее домой. И в подъезде, увы, не решился (или не захотел?) поцеловать, как все предыдущие ее обожатели.

Полночи Машенька проплакала.

Парень ей понравился. И она бы, конечно, разрешила ему себя поцеловать, но, с другой стороны, он ведь, хотя и говорил комплименты и всячески старался ей понравиться, даже не намекал на любовь.

Речь шла об обычной сделке.

На следующее утро он ей позвонил и спросил, какое она приняла решение.

— Я согласна, — сказала Машенька.

В тот же день они подписали контракт, она получила 30 тысяч долларов, сразу же положила деньги на валютный счет в Сбербанк. Друзья советовали положить в банк «Логотип» — там проценты были во много раз выше. Но Машенька была консерватором по натуре: пусть там выше, но тут — надежнее, решила она. И сделала по-своему.

В тот же день они зарегистрировали брак в районном ЗАГСе.

И устроили маленькую свадьбу.

Вдвоем. В ресторане «Пиросмани» у Новодевичьего монастыря.

Они пили настоящее «Мукузани» из Тбилиси, ели чахохбили, мясо молодого барашка, поджаренное на вертеле, шашлык из осетрины, свежую зелень и душистую маринованную черемшу…

А потом на машине, которая подъехала к ресторану, вызванная по мобильному телефону, он, как принц Золушку, повез ее домой.

В их дом.

Он ведь даже фамилию при бракосочетании взял жены. Ей было так странно, что у них теперь общая — ее — фамилия, что она весь вечер смеясь называла его — «Голубев».

А вот в квартире, когда закрылись двери, она почувствовала некоторую неловкость. Официально они были мужем и женой. Но ведь речь шла о фиктивном браке… Смешно было бы ей навязывать себя. Хотя он ей нравился все больше.

Да и не решится он, с тоской думала Машенька. Черт его знает, почему мужики были так с ней нерешительны.

Ну, красива, ну, неприступна. Но вы хоть попробуйте.

Не решались.

Войдя в квартиру, она снова стала такой, какой ее знали друзья и подруги, — холодной, чуть даже высокомерной. И, хотя еще в ЦДЛ они перешли на «ты», сказала спокойным голосом:

— Ваша комната — эта. Чистое белье уже постелено. Если хотите чаю, найдете все нужное на кухне. А я что-то устала, пойду, приму ванну и лягу.

— Как будет угодно, моя королева, — ответил муж…

Она разделась, прошла в халатике в ванную комнату и, встав под мощную струю душа, погрузилась в свои грезы. Ей казалось, что то горячие, то холодные струи душа — это две руки, мужские, сильные, которые обнимают ее, гладят ее бедра, ласкают грудь… И губы — сильные, чувственные впиваются в ее губы.

Ей казалось…

Она стояла за прозрачной пленкой, отделявшей ванную, закрыв глаза, и не видела, что мужчина, только что обнимавший и ласкавший ее в мечте, в грезе, уже вошел в ванную комнатку — обнаженный, с мощными плечами, плоским животом, сильными длинными ногами.

Она почувствовала дуновение ветерка, когда он отдернул штору.

Но еще не поняла, что случилось, не открыла глаз.

И лишь когда он обнял ее влажное, дивное тело и сильно прижал к своему, она поняла, что то, чего она так давно и там исступленно ждала, сейчас произойдет.

На секунду она невольно повисла в его объятиях. Но мощные руки не дали ее телу соскользнуть вниз. И дальше было все так, как не раз бывало во сне. Его руки касались ее груди, живота, бедер. И каждый раз, когда влажные ладони вслед за струями воды скользили по внутренней стороне ее бедер, все в ней замирало от жгучего, захлестывавшего все тело желания. А он все ласкал и ласкал ее, впиваясь губами в ее чуть приоткрытый рот, осыпал поцелуями лицо, закрытые от смущения глаза, шею. Ей уже хотелось крикнуть:

— Ну же, ну…

Поторопить, подстегнуть, поощрить его…

Потому что, казалось, еще немного, и она не выдержит этого напряжения и возьмет инициативу на себя. Хотя, честно говоря, она просто не знала, как это делается. Но точно знала, что она страстно, мучительно хочет ЭТОГО.

По всему было видно, в мужья ей достался опытный мужчина. Точно угадав момент, он вошел в нее, — причем одновременно нежно и сильно, не оставляя никаких сомнений в том, что ЭТО произошло, и в то же время сделал ЭТО так нежно и медленно, что боли она почти не почувствовала. Боль была короткой и сладостно-острой. И тут же сладкая истома разлилась по всему телу, создавая впечатление неги и радости.

— Собирался жениться по расчету, а вышло — по любви, — сказал утром Бич, ласково обнимая Машеньку.

— Тот случай, когда, кажется, повезло обоим.

— Мы что, в самом деле муж и жена? — спросил Бич.

— Похоже, что так, — прошептала Машенька.

— Нy так что же ты тут разлеживаешься? — шутливо прорычал Бич. — А ну марш на кухню готовить щи да кашу супругу законному.

— А яичница и кофе не подойдут? Учитывая раннее время?

— Еще как подойдут, — улыбнулся Бич.

После завтрака он сразу уехал. У него были срочные дела, в которые вмешивать Машеньку он не собирался.

Ему была нужна команда.

Телеграммы бывшим сослуживцам он послал заранее. На сегодня был назначен сбор «дембелей» 1980 года отряда специального назначения Щ № 23-Б при главном разведывательном управлении Генштаба Вооруженных сил.

Он послал десять телеграмм. С расчетом, что кто-то не сможет, а кто-то и не захочет явиться на его зов.

Спускаясь по лестнице, он на всякий случай заглянул в ящик. Обратный адрес он заранее дал этот. Ему нужна была абсолютно надежная крыша. В ящике для газет лежали три телеграммы.

В первой было написано: "Ваш друг и мой муж Алексашенко Артем Васильевич погиб в поединке с вооруженным грабителем. Последние годы служил в СОБРе. Вас часто вспоминал. Похоронен на Третьем Марьинском кладбище. Вера".

Вторая телеграмма была повеселее, но тоже грустная: "Прости, Бич, что не смогу быть в час «X» на явке. Открылась старая рана в колене: лежу в военном горгоспитале, если соберетесь навестить — пробуду тут еще месяц. Твой Керж.

И только одна телеграмма оказалась «отказной»: "Прости, Бич, но сколько можно играть в войну? Признайся, что ты опять выкопал томагавк. Я больше в эти игры не играю. Надеюсь, все еще твой друг, но бывший сержант Валдис Лиепиньш, директор фирмы «Палдиез».

Эх, Валдис, Валдис: бывшими сержанты спецназа не бывают. Они бывают живыми и мертвыми. А бывшими — нет. И если тебя зовет друг, какая бы фирма не требовала твоего участия в делах, должен был приехать. Но… В любой операции есть запланированные потери.

Честно говоря, он даже рассчитывал на большие «потери». И в душе загадал: если откликнутся семеро, значит, все у них будет хорошо.

Семеро бывших однополчан ждали его в закрытом банкетном зале ресторана «Камуфляж» на Старой Басманной, который открыл бывший спецназовец старлей Козьма Киреев. Ресторан этот любили посещать крутые, но мирные парни.

Первый, кого он увидел, был Ашот — мастер спорта по классике, небольшого роста, крепенький как боровичок, младший сержант.

Рядом с ним сидел Андрей, ростом под два метра, косая сажень в плечах, открытая доброжелательная улыбка, костромич, сержант запаса.

Третий — тонкий, стройный, нервный, взрывной Гиви Гогия.

Рядом с ним — Алеша, — спокойный, среднего роста, но, при самых обычных плечах, обладал чудовищной силой рук, мог, как в сказке, выдавить воду из камня.

После него за столом сидел Тармо Кирьянен, мастер спорта по фехтованию на саблях и, между прочим, непревзойденный мастер в метании ножей. Хладнокровный и уравновешенный парень из Петрозаводска.

Из-за его плеча вился тонкий дымок сигары. Единственный, кто курил во взводе Бича, был еврей Моня Рубинчик. Так, значит, и не бросил. Но он, если обстановка того требовала, мог не курить и часами, и днями. А когда ситуация менялась, мог выкурить пачку подряд, до позеленения, но с кайфом. Моня, остроумный, как истинный одессит, и даже говоривший с одесским акцентом, был мальчиком из интеллигентной питерской семьи и свободно говорил на нескольких европейских языках. Одесский акцент оставался только для взвода и для девочек, которые липли к нему, как пчелы к меду.

Иван Чеботарев был из Иркутска. Стрелок от Бога. Что там белку в глаз со ста метров… Он мог, кажется, муравья в глаз с двухсот. Причем на бегу и с двух рук.

— Какие проблемы, Бич?

— Спасибо, что все приехали. Три дня на дорогу. Значит, на раздумья времени не оставалось.

— Кому три дня, а кому из Питера — так раз плюнуть, — усмехнулся Моня.

— Ты забыл, что даже из Иркутска летают самолеты, — добродушно улыбнулся Иван.

— Вай, какие проблемы? Ты позвал, и мы здесь, — оглядел компанию Гиви.

— Слушай, зачем на глупости время тратить? — пробасил Ашот. — Говори, какие проблемы: мы тебе помочь прилетели. Правильно? Мы тебе нужны. Так? Значит, говори, что надо делать. И мы будем решать, как это делать.

— Все зависит от того, каким временем вы все располагаете, — ответил Бич, внимательно рассматривая лица бывших сослуживцев.

— Анекдот знаешь? Старый финн стал строить томм, — начал певуче Тармо. — Его спрашивают: "А сколько комнатт у ттебя в томе будетт?" А старый финн задумался и сказал: "Если топор в руки взялл, меньше одной нельзя…"

Анекдот сослуживцы знали — у Тармо было всего пять анекдотов, которые он время от времени рассказывал. Так что за время службы все пять выучили наизусть. И забыть еще не успели.

Но все равно посмеялись.

Тем временем принесли заказанное ребятами пиво и салаты.

Дождавшись, когда официант уйдет, Бич вкратце изложил дело.

— Все рассказать не могу, — признался он.

— Все мы и не спрашиваем. Скажи, а как долго мы будем грабить банки, спросил, основательно разжевывая холодный ростбиф, Андрей.

— Думаю, месяца два.

— Вай, что сдерживаться, — засмеялся Гиви, — надо будет, будем делать это год.

— Год — и не попадаться, — это нереально, — рассудил Алеша. — Два месяца — возможно.

— Слушай, скучный ты человек, — легкомысленно отмахнулся Гиви. — Если все хорошо пойдет, зачем останавливаться.

— А если серьезно? Бич, ты можешь нам гарантировать, что мы будем заниматься благородным делом? — спросил Ашот. — Нам не придется краснеть, отвечая на вопросы наших детей?

— Вопрос, Ашот, считаю лишним, — прервал его Андрей. — Раз Бич нас вызвал, значит, мы нужны для хорошего дела. Если бы так не считали, не приехали бы, ведь так?

— Так, — согласились все.

И больше к глобальным философским вопросам не возвращались.

Только Иван задал все же вопрос, который крутился у всех на устах, но все не срывался:

— Убивать придется?

— Придется.

— И ты гарантируешь, что это…

— Гарантирую.

— Нy, так все ж ясно. Кончаем базар, громодяне, или нам нет за что выпить? — ворвался в разговор Моня.

Выпить им было за что. Прежде всего минутой молчания, не чокаясь, почтили погибших в боях и умершего от ран Артема Алексашенко.

Подробности в этот вечер не обсуждали.

На подготовку к операции Бич отвел двое суток.

Для всех были выделены квартиры. Можно было жить и по отдельности, и группами. Кому как нравилось. Лишь бы не всем вместе.

Этот вечер Бич провел с Машенькой.

Они встретились, предварительно созвонившись, на углу Большой Никитской и Суворовского бульвара. И пошли неторопливо вниз в сторону Консерватории. В Малом зале сегодня был концерт старинного русского романса.

Пела их, как выяснилось, общая любимая певица — Надежда Красная, народная артистка России — с дивным голосом и удивительными актерскими данными, — каждый романс превращался в своего рода драматический рассказ о конкретной судьбе.

Билеты на ее концерты достать было практически невозможно. И Бичу опять повезло. Хотите верьте, хотите нет, но в Консерватории в книжном киоске "имел дело" Гриша Минский, бывший спецназовец, окончивший после армии философский факультет МГУ, защитивший в конце 1997 года кандидатскую диссертацию и державший теперь, ввиду отсутствия потребности в специалистах по этике, два киоска философской литературы — в МГУ и в Консерватории. Он заранее взял билеты и ждал их в крохотном фойе Малого зала. Обнялись, обменялись несколькими фразами и разошлись. Как будто так и надо. А ведь не виделись почти десять лет. Вот что значит спецназовская дружба.

Зал был полон. Места у них были в третьем ряду. Так что сидевшего в пятом ряду Князя с миловидной стройной брюнеткой Бич узнал сразу…

Ну, и Князь узнал то, что хотел: у Бича было место 18 в третьем ряду.

Это значило, что акцию он со своей бригадой проведет в 18.00. Зачистка же была назначена через три часа после акции.

Это было все, что нужно Князю. Он что-то прошептал на ухо своей спутнице и поднялся с места до того, как на сцену королевской походкой вышла народная артистка России Надежда Красная. Уже выходя из зала, он помахал рукой. Вадим Федоровцев, заслуженный артист республики, постоянный аккомпаниатор и верный, любящи муж выдающейся певицы, улыбнулся в ответ. Князь заранее предупредил, что, возможно, вынужден будет уйти до начала концерта. В фойе он так же приветливо помахал рукой своему бывшему бойцу Грише Минскому. Тот указал пальцем на лоток с книгами, дескать, есть кое-что совершенно замечательное. Князь дал «отмашку» — мол, извини, спешу.

Он действительно спешил. Если у Бича операция была готова, то у него подготовка только началась. Приходится учитывать, что у него уже пошел отсчет службы в НИИ проблем мозга. И там нужно было еще работать и работать. В завтрашней же «банковской» операции "Открытые двери" у него была достаточно ответственная роль. И сыграть он ее должен был безукоризненно. Главное — во время выйти на сцену и во время сказать закрепленную за ним реплику. Тогда спектакль наверняка удастся. Но до этого нужно было провести ряд встреч, времени на которые отводилось совсем немного.

Он вышел из Малого зала Московской Консерватории. Оставив слева от себя печального Петра Ильича Чайковского, перешел дорогу и наклонился к ветровому стеклу сизого «ауди», стоявшего возле крохотной церковной лавки напротив Консерватории.

На пассажирском сиденье рядом с сиденьем водителя лежала серая каракулевая шапка. На сиденье водителя — одна черная меховая перчатка.

Он взялся за ручку двери в салон. Двери в машину были открыты.

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «АГРАН-200»

Он повернул ручку дверцы рядом с местом водителя. Ручка поддалась.

Ключ торчал, призывно покачивая в воздухе брелоком.

"Слишком сильная амплитуда, — подумал Князь. — Гриша поставил «тачку» с полчаса назад. Пора бы уж яркому брелоку в виде шляпы и тросточки Чарли Чаплина перестать мотаться взад-вперед".

Не прикасаясь к ключу зажигания, Князь обошел машину вокруг.

Стараясь не привлекать внимания, осмотрелся.

Если и были наблюдатели, то они хорошо играли свои роли, — целующейся парочки в скверике вокруг памятника; старого господина, долго и безуспешно пытающегося прикурить от бензиновой зажигалки; троих подростков, продававших возле церковной лавочки небольшие иконки с ликом Андрея Первозванного.

Триста лет, как создан Орден Андрея Первозванного, мелькнула мысль. Нынешним, из рук царствующего президента, наградили недавно академика Лихачева и Солженицына. Первый с благодарностью принял, второй с благодарностью отверг. Правы оба. И та и другая позиция имеют право на жизнь.

Право на жизнь. Каждый имеет право на жизнь. Он, в силу своей профессии, научился лишать этого права других людей. Есть профессии, которые по определению нравственны, добродетельны или, напротив, порочны, греховны. Выбрал эту профессию — чего ж теперь по волосам плакать.

Он усмехнулся. При его обширной, как инфаркт, лысине действительно по волосам было плакать поздно.

А жить все равно хотелось.

Он вынул из кармана сложенную в несколько раз «Литературку» и постелил ее на асфальт. Опустился на колени, заглянул под днище.

Встал, отряхнул грязный снег с колен. Обошел машину. Вынул ключ зажигания — осторожно, медленно. Открыл капот — ничего. У него глаз-"ватерпас", заметил бы, если бы было что не так. Еще раз обошел машину. Заглянул ей сзади "под хвост", как собаке. Снова пришлось подстелить некогда любимую «Литературку». Мысли были все какие-то нейтральные, — что вот, была смешная полоса "12 стульев", был интересный «лист» с криминальными очерками Александра Борина, была увлекательная «тетрадка» с международными статьями. Все вроде бы есть и теперь, а читать скучно.

Тут он ее и увидел.

Или — его. В самом конце выхлопной трубки примотан скотчем небольшой пакетик. Можно было не спешить разворачивать эту «конфетку». И так ясно. При движении труба вибрирует, слабо приклеенный пластит скользит. И падая, взрывается. Это если летом. Тогда вывод: "Хотели попугать, предупредить". А если зимой?

Нормальный водитель, сев за руль машины, стоявшей какое-то время на морозе, сначала прогреет мотор. Пока прогревает, пакет с пластитом и упадет. Не в двух-трех метрах от удаляющейся на скорости машины, а точно под задним сиденьем. Хватит и на водителя, мало не покажется.

Он осторожно снял пакет, бережно-бережно вынул из мягкого пластита взрыватель и, облегченно вздохнув, бросил пачку ставшего безопасным пластита на заднее сиденье. Взрыватель сунул в карман. Огляделся. Все было по-прежнему — подозрительная парочка целовалась, двоечники-петеушники торговали святым, старик… А вот старик, должно быть, все же прикурил. Старика не было…

Князь сел за руль и резко взял с места. Слава Богу, на углу, возле здания ТАСС, светофор призывно мигнул зеленым, и он не останавливаясь пошел по Большой Никитской в сторону улицы имени Маши Порываевой.

Пустяк, а впечатляет. Князь снова и снова мысленно перебирал возможных заказчиков его убийства. Проще и логичнее всего отменить операцию. Но ведь то, что он задумал, было обычной разведкой боем, когда, совершая ряд активных действий ты выманиваешь противника на себя и таким образом выясняешь и его силы, и его планы. Нет, отменять операцию никак нельзя.

На новом месте, на посту начальника службы разведки и контрразведки «Структуры» — так называлась официально группа, объединявшая ряд НИИ, фармацевтических фирм, торговых фирм, средств массовой информации и т. д., он отработал свои «сутки» и трое суток был свободен. Два его заместителя, работавшие, как и он, сутки, прикрывали его надежно — сам подбирал. Служба включала и группу личной охраны Морова, и группу риска — киллеров, выполнявших личные задания профессора — и также подчинявшуюся Князю.

Нет, это не профессор, решил Князь, вспомнив, как тот его проверял, прежде чем назначить на должность начальника секьюрити. И девушку ему подослал, которая, прежде чем лечь в постель, подсыпала в вино "средство откровения", изобретенное в лаборатории профессора Морова. Но Князь предусмотрел такое развитие событий и принял противоядие. Всю ту чушь, что он наболтал на магнитофон исполнительной девицы, никакими дешифраторами и декодерами не расшифруешь. За ним следили, фиксировали все его встречи; о нем запрашивали ФСБ, ГРУ, ФАПСИ, Генпрокуратуру, МВД, Таможенный комитет… И уже этими запросами Моров выявил свои связи в правоохранительных органах. Запросы эти ждали. По ним пошли нейтральные объективные ответы. А людей, интересовавшихся сведениями об офицере запаса Князеве, взяли на заметку. Прошла информация и по криминальным каналам — в камеры, где сидел Князь, были внедрены люди из преступного мира, работавшие на «хозяина». И для Князя результат был тоже прогнозируемый.

Последнее, что дала ему проверка, так это немного удивившее его известие, что и банда Корня, и бригада известного криминального авторитета Тофика Бакинского, и группа Кирзача — работали на профессора Морова. Фигура выдающегося ученого, биолога, нейрохирурга и талантливого мастера гипноза обрастала неожиданными подробностями.

Князь проехал по Большой Никитской, взглянул направо, на шикарно отреставрированный особнячок филиала банка «Логотип», бросил короткий взгляд на улицу имени Маши Порываевой. Там, в глубине квартала, ярко освещал брызжущими из окон снопами электрического света стройные серебристые ели, растущие в кадках на тротуаре, еще один филиал этого крупного банка из группы «Структура».

Не доезжая до площади, он припарковал машину недалеко от будки охранника посольства. Он знал, что охранник последит, чтобы к его машине не подходили посторонние.

Не застегивая длинное пальто, Князь пошел в Центральный дом литераторов. Там спустился в подвальный буфет — последнее пристанище писателей, с тех пор, как дубовый зал ресторана оккупировали коммерсанты. У писателей, за исключением нескольких дам, пишущих детективы, валюты не было. Поэтому демократичный «нижний» буфет был всегда "при народе".

За двумя сдвинутыми столиками сидели шестеро человек, каждый из которых был ему отлично знаком. Он мысленно провел перекличку своим бывшим бойцам — кто-то еще служил и взял отпуск за свой счет, а тем, кто в запасе, — проще. Все, кого он вызвал, были здесь.

— Котов.

— Я.

У всех была отличная физическая и огневая подготовка, все были натренированы для проведения операций в нештатных ситуациях, все прошли многоэпизодную "школу выживания". Но у каждого была еще и своя «специализация». Котов изумительно бросал ножи и специальные спецназовские «дротики», и финки, и перочинные, и нож-штыки, и кинжалы. Сколько раз в ситуациях, когда нельзя было стрелять даже из стволов с глушителями, его группу спасали вовремя и точно брошенные крепкой рукой Юры Котова ножи.

— Вольнов.

— Я.

Игорь Вольнов. Никакая одежда не могла скрыть фигуру бывшего борца в полутяжелой категории, «вольника». То ли фамилию себе выбрал по специализации, то ли наоборот. Имя и фамилия, считал Князь, накладывают отпечаток на всю жизнь. И у него, Юрия Князева, имя: Юра, Георгий всегда ассоциировалось с победителем (Георгием Победоносцем, убивающем змея). А Князев, Бояринов, Графов — это все фамилии крепостных. Так же, как множество Шереметевых и Шуваловых в современной России, вырезавшей своих князей еще в 1918-м, — это фамилии бывших крепостных, принадлежавших известным дворянским семьям. Но суть-то не в этом — досталась фамилия Князев — будь любезен соответствовать.

И он всегда старался соответствовать: быть победителем и держаться как князь.

Так и Юра Вольнов, наверное, стал мастером спорта международного класса по вольной борьбе не случайно.

— Грановский.

— Я.

Анатолий Грановский имел такую же точную руку, как Юра Котов, и рука эта была так же сильна, как и рука «вольника» Игоря Вольнова, но специализация у него была своя. Он был гранатометчиком. «Калашников» с подствольным гранатометом — оружие не из дамских. Он же мог стрелять из подствольного гранатомета с одной, причем вытянутой, руки и попадать в глаз, как говорится, в белки так, словно стрелял из легкой винтовки с оптическим прицелом. Причем делал это не в положении лежа, а на бегу. Коронный номер — стрельба по-македонски на бегу с двух рук из двух «калашниковых» — из одного ствола гранатами, из другого — обычными пулями. По последним данным, полученным перед тем, как вызвать старого друга на операцию, Толя Грановский научился так же стрелять из новых автоматов «АГРАН-200», взятых на вооружение войсками НАТО в Европе и вроде бы отказавшихся от этих автоматов именно потому, что на бегу в них что-то заклинивало и они могли отказать в самый ответственный момент.

У всех. Кроме Толи Грановского.

Он все так же порхал в свои 35 с двумя «Агранами», как с легкими «вальтерами», на бегу поражая цели.

— Мишин.

— Я.

Николай Мишин был выдающийся, может быть, самый выдающийся, во всех современных российских вооруженных структурах минер. Специалист по взрывчатым веществам. Он мог разминировать любую мину; из спичечного коробка, пластилина и скотча сотворить уникальную мину-ловушку, из подручных средств — мину замедленного действия или, наоборот, гранату быстрого реагирования. Уж как он это делал — секрет. Так что читателю придется поверить на слово: Коля специалист — каких мало.

— Волгин.

— Я.

О нем — отдельный рассказ. — В другой раз.

— Пушкин.

— Я.

Шестым был улыбчивый Сережа Пушкин. Кроме доброжелательного, спокойного характера Сергей обладал уникальными способностями в вождении и починке всего движущегося — от мотоцикла и автомобиля до вертолета и самолета. Ну, на скоростных реактивных он не летал, а вот спортивный самолет водил в небе как обычный «Москвич». Кстати, Сергей был в этой компании единственным москвичом и после сокращения спецподразделения, в котором служил, работал инструктором в тушинском аэроклубе. Так что навыков управления самолетом и вертолетом не потерял. А еще Сергей писал стихи и был членом Московского отделения Союза писателей. Именно он предложил выбрать местом встречи ЦДЛ.

— Задача, братцы, у нас такая, — начал Князь…

***

Тем временем операция, успех которой отчасти зависел и от группы бывших спецназовцев, собравшихся в Центральном доме литераторов, уже началась.

Вор в законе, один из богатейших людей Москвы и области, специализируюшийся на ограблении банков, сберкасс, инкассаторов, а также рэкете рынков, магазинов, фирм и банков, сам Тофик Бакинский проводил инструктаж перед выходом на дело.

Тофик был в черной рубашке и светло-сером пиджаке. Рубашка без галстука, расстегнута, как положено, на две пуговички, чтобы была видна массивная золотая цепь на шее, почти до подбородка заросшей курчавыми волосами. Он курил тонкие душистые сигары, элегантно стряхивая пепел, демонстрируя при этом три бриллианта на массивном золотом перстне.

В группировку Тофика входили не только азербайджанцы. В ресторане «Шемаха» на Ленинском проспекте собрались люди горячие, южные, на взгляд славянина чем-то похожие, но очень разные.

Здесь были бакинцы, нахичеванцы, парни из Чечни, Кабарды, Адыгеи, Абхазии и Аджарии. Общая религия, если вообще можно говорить о религиозности членов группировки, и никаких национальных предубеждений. Внутри бригады все беспрекословно подчинялись Тофику. С кем-то он некогда делил нары в СИЗО, с кем-то познакомился на зоне, со многими его связывали общие дела. Часто — кровавые.

Приказы Тофика здесь не обсуждались.

— Задача у нас такая, — начал Тофик. — Взять склад оружия ОМОНа на Разгуляе.

— На хрена, слушай, нам еще оружие? — вспылил один из соратников, в силу возраста и опыта имевший негласное право задавать пахану даже дурацкие вопросы.

— Объясняю, — терпеливо процедил, выпустив голубое облачко дыма, Тофик, нам нужно не просто оружие, а ментовское оружие. Стволы, во-первых, зарегистрированные в ментярне, пристрелянные там, чтобы…

— Чтобы сыскари на наш след скорее напали, да? — взорвался старый соратник.

Тофик посмотрел на него как смотрят на несчастье семьи, умалишенного младшего брата. Что поделать? Конечно, идиот брат — это горе. Но не убивать же его за то, что он родился дураком.

— Ты сам догадался, да? Умница. Именно так: наша задача взять ментовское оружие, им наследить — и во время взятия банка, и потом, при возможной разборке на стрелке. Приедут менты на канарейках, начнут вынюхивать… Они ж легавые, они все вынюхивают…

Шутка была простой и дошла быстро. Все расхохотались.

— А кто определит: где стреляли мы, а где — менты, если оружие у нас одинаковое? — продолжал Тофик.

— А что, уважаемый, это правда, что у ментов пули — с метками, чтобы если что, то определить, кто стрелял, свои или чужие?

— Правда. Это, говорят, сам Рушайло придумал, чтобы внутренняя ментовская контрразведка могла определить, по инструкции ли действовали во время задержания наших бригад. Хе-хе, мы это их открытие и используем. Значит, все сейчас со стволами, никуда не заезжаем, не заходим. Извините. Всем доверяю, но так надежнее. Аллах помогает предусмотрительному. Отсюда мы и поедем брать склад ОМОНа.

— Вах, слушай, уважаемый, ты сам придумал все?

С одной стороны, Тофик хотел показать своим парням, что он сам веская фигура. С другой стороны, пытался намекнуть, что за ним стоят еще более мощные авторитеты. Все же второе соображение пересилило, и он признался:

— Кое-что, сам, конечно, да… А кое-что… Есть, знаешь, умные люди в Москве: если бы они меня не считали своим другом, может, нас бы менты Рушайло давно повязали. Есть такой старичок… Вор в законе… Авторитетнейший вор… Коронован в воры лет сорок-пятьдесят назад… Тогда другое время было, другие воры. Это как деньги. Сравни сейчас сто рублей и пятьдесять лет назад. Понял? Он и придумал. Берем бабки в одном банке, тут же везем их в другой, сдаем черным налом, их тут же конвертируют и уже валюта на нашем счету где-нибудь в офшорной тихой зоне.

— Как, слушай? Что ты такое говоришь? Как так валюта в зоне? Да на те бабки, что мы берем в одном некрупном банке, можно целую зону купить в Мордовии. В личную собственность.

— Э, слушай, не морочь себе голову: есть зона, где сидят, а есть зона, где совершают банковские сделки. Это разные зоны.

— А… Так бы сразу и сказал. Я ж не знал, что разные.

— Вот, значит. А он, старичок этот, еще и ментов со следа сбивает.

— Со следа сбивать — лучше всего красным перцем, слушай… Такое средство, я вам скажу… Один раз, еще в молодости, я стадо баранов позаимствовал у соседей…

— Не хорошо у соседей брать. Крысятничество…

— Э, слушай, сосед соседу рознь. Я жил в Урус-Мартане, а овечек взял в Ставропольском крае. Улавливаешь разницу?

— Так бы и сказал. И что?

— А то, что не пожалел целый мешочек красного перца рассыпать за собой. Так и не нашли…

— Э, слушайте, не стоит отвлекаться. Вы все поняли?

— Слушай, уважаемый, ты не досказал, как старичок со следа ментов сбивает.

— У него есть средства…

— Если есть средства, что хочешь можно сделать.

— У него средства массовой информации.

— Это как?

— Радио, газеты, телевидение.

— Что, слушай, всем владеет?

— Ну, может, официально он в ведомости и не расписывается, чтобы не светиться, но влияние имеет. Деньги им дает.

— А-а, тогда понятно. Кто платит, тот девушку и танцует.

— Да. Он и танцует. Он платит журналисту, и тот на телевидении или в газете публикует ту версию преступления, которая нам всем выгодна. Понятно?

— А какая версия нам выгодна?

— В каждом конкретном случае — своя. На этот раз, может, он хочет подбросить журналистам версию, что сами менты и взяли банк: пули-то из их оружия.

— А-а, понял.

— Что ты понял, Казбек? Что ты вообще можешь понять, когда после сказанного прошел почти час.

Все рассмеялась. Казбек шутку не понял и сказал:

— Значит, нам сегодня нельзя убивать?

— Почему нельзя? Слушай, почему нельзя? — загалдели остальные.

— Казбек прав, — удивленный догадливостью тугодума, проговорил Тофик Бакинский. — Нельзя, потому что тогда трудно поверить в версию, что в банке стреляли сами менты.

— А как сделать, чтоб не убивать никого, а оружие у омоновцев взять.

— Даю минуту на размышление. Кто предложит удачную версию, получит эти часы.

И Тофик покрутил снятые с руки золотые швейцарские часы перед восторженно притихшими подельниками.

Минута прошла.

Тофик надел часы на запястье, полюбовался ими и тихо сказал:

— Гранаты.

— Что? Гранаты? Они же там все разнесут в клочья.

— Я не РГ-42 имел в виду, которыми ты, Рафик, любишь баловаться при отходе с объекта. Я имел в виду слезоточивые гранаты. Слыхал про такие?

— Ими еще демонстрации разгоняют.

— Точно. От них плакать хочется, аж жуть. Тут не до обороны. И лица наши никто не запомнит. Сильная резь в глазах, — сказал Тофик Бакинский.

— Какие стволы берем? — спросил молчавший все это время мрачный пожилой вор.

— АГРАН-200.

— Это что еще за хренота? Я думал, «макаровы» или «Калашниковы».

— Два дня назад ОМОН захватил на границе с Эстонией партию «АГРАН-200», натовских короткоствольных автоматов. То ли на юг шла партия, то ли ворам на Урал. Но сегодня вечером автоматы еще будут на складе ОМОНа.

— А «макаровы» берем?

— Вай, слушай, надоел ты мне с «макаровыми»: берем, берем.

— Ну, так бы сразу и сказал. А то все про «ограны» какие-то.

* * *

Часовых сняли, оглушив их, по пастушьи тихо подобравшись вплотную.

Забросали помещение караульной и склада гранатами… Правда, они оказались не слезоточивыми, а нервно-паралитическими. Если бы вовремя не сообразили и не проветрили помещение, менты бы окачурились. А с другой стороны, все не предусмотришь.

Связали омоновцев, охранявших склад. Развяжут их товарищи. Главное, чтоб не померли. Такая почему-то установка была у старшего, а приказы, идущие в воровской иерархии по вертикали сверху вниз, обсуждать не принято. Взяли пять бронежилетов «Капитан», 10 автоматов «АГРАН-200», спецназовские ножи, находящиеся на вооружении в спецчастях НАТО, — из той же «эстонской» партии. И заодно штук 30 наступательных гранат РГ-42 — незаменимое средство при уходе с объекта после операции.

Со склада ушли без приключений. Грамотно сработал технарь группы Исмаил — прервал все коммуникации сигнальной системы. Обошлось.

Но бригаду Тофик не распустил. Слишком ответственной была операция, назначенная на следующий день. Так что ночевали на блат-хате в Измайлово.

Брать один из крупнейших филиалов банка «Логотип» пошли на следующий день. Когда на город опустились зимние ранние сумерки.

Пошли грамотно. Впереди двое — разведка, — нет ли засады. Позади группа прикрытия — чистильщики, их задача — если что, убирать свидетелей. Машин вышло много — по три человека на машину. Всего пять черных «тойот». Почему-то в бригаде Тофика предпочитали «тойоты».

ТОФИК И КОРЕНЬ — ОПЕРАЦИЯ "ХРУСТАЛЬНЫЙ ДОЖДЬ"

В «Структуре» была железная дисциплина. Если приказ прошел сверху вниз от Грифа, не было случая, чтобы последняя «шестерка» или опытнейший, в авторитете, вор в законе ослушались приказа.

И если приказ был провести операцию в 16.00, значит, в это время она и начнется.

Ровно в 16.00, когда на дверях банка «Росинвест-Слоган» в Кривоколенном переулке появилась табличка: "Извините. У нас перерыв", в переулок медленно въехали пять сизых «тойот».

Из каждой машины выскочили по три человека в длинных черных кожаных пальто с меховыми воротниками.

Увидев табличку "Операционный зал закрыт" и "Извините за причиненные неудобства", идущий впереди пахан криво улыбнулся и спросил:

— Часа нам хватит?

Идущий за ним Валет подобострастно ответил:

— С головой.

— Это хорошо. Если с головой. Ну, вроде все рассчитали. Где Казбек? Вперед!

Юркий, мускулистый Казбек вышел вперед, опередив пахана, рванул на себя шикарную дверь банка. Встал у двери. Быстро оглядел зал, прикинул «панораму» и дал короткую очередь из выдернутого из-под полы длинного черного пальто «Аграна» по хрустальной люстре.

Владелец банка «Росинвест-Слоган» Харен Исаакян обожал богемский хрусталь.

— Всем лежать! На пол, я сказал! Ограбление! Если будете вести себя смирно, все останетесь живы. И руки — на голову, я сказал! На голову, мать вашу…

— Зачем людей обижать? — сказал вошедший после очереди из «Аграна» Тофик Бакинский.

— Шевелятся, — пожаловался Казбек.

— Живые люди, потому и шевелятся. Не будут шевелиться, — останутся живы, такая, сын мой, диалектика…

К барьеру, отделяющему зал от банковских помещений, рванулись четверо членов банды. Один из них дал еще одну очередь из «Аграна» по второй хрустальной люстре, висевшей над головами контролеров и кассиров банка. И на них пролился хрустальный дождь. Это отрезвило самых отчаянных, помышлявших нажать кнопку тревоги.

Но «Аграны» бьют почти бесшумно. Тихо было в закрытом по техническим причинам зале. Немногочисленные клиенты послушно лежали на полу, прикрыв руками головы. Кассиры и контролеры застыли на своих местах, боясь опустить руки ближе к вожделенной кнопке.

Правда, один человек успел нажать на кнопку.

Дверь с табличкой "зав. филиалом" приоткрыта.

Тофик молча кивнул в ее сторону. Рафик, поняв приказ по кивку, легко перепрыгнул через высокий барьер, ворвался в кабинет заведующего филиалом. Плотный, еще минуту назад очень себя уважающий человек — это заведующий филиалом банка «Росинвест-Слоган» Тельман Сагдян. Нажал кнопку тревоги — и получил стволом «Аграна» по зубам. А зубы, между прочим, обошлись ему накладно — по тысяче деноминированных рублей за коронку. Плюс тысячу долларов за срочность.

Он знал, что у сейфа было несколько систем защит, но открыл его просто молниеносно.

Впрочем, теперь он был уверен, что хозяин им останется доволен. Через семь минут здесь будут сотрудники вневедомственной охраны. И дальше — это уже их забота. Банк платит им приличные деньги за охрану, вот пусть и охраняют. А у него, Тельмана, другая специальность. Он финансист.

— Больно? — участливо спросил Рафик.

— Конечно, — согласился Тельман.

— Хорошо знать русский язык? — спросил Рафик. — Вот ты армянин, я азербайджанец, а понимаем друг друга. Кнопку нажал?

Тельман благоразумно промолчал.

— Нехорошо. Поспешил. Минута уже прошла, — ссыпай все, что есть в сейфе, в этот мешок.

Тельман послушно выполнил указание.

Запечатав мешок, Рафик печально посмотрел в глаза Тельмана.

— У меня нет национальных предрассудков, — сказал Рафик. — Но так тебе будет лучше, поверь, друг.

После чего он с такой силой ударил Тельмана кулаком правой руки в уголок подбородка, что тот отлетел в другой конец кабинетика и, ударившись о стену, тихо сполз по ней на пол.

Не медля ни минуты, Рафик выскочил из кабинета, перепрыгнул через высокий барьер, — для лихости, можно было бы теперь-то уж и через дверь выйти, и, кивнув по дороге пахану, направился к машине.

Уже на крыльце он весело кивнул земляку, стоявшему на стреме.

— Зачем столько людей на операцию взяли? Я бы и один справился.

— Э, молодей ты, горячий. Не понимаешь… Если ты один пошел бы на операцию, люди потом бы говорили, — ай-яй-яй, у Тофика Бакинского совсем людей не осталось, обеднел, по одному в банки своих бойцов посылает.

— Это один довод, — усмехнулся в усы Казбек, выходя следом. — А еще учти и психологический фактор.

— Это как? — спросил Рафик, бросив тяжелый мешок с деньгами на заднее сиденье машины.

— А так. Вошел бы ты один в зал, может, никто бы и не лег и зав. филиалом не был бы таким покладистым.

— Кнопку он успел нажать? — спросил Тофик.

— Успел, — виновато ответил Рафик.

— Это хорошо. Пусть шухеру будет больше.

Тофик связался по мобильному с абонентом, осторожно так, чтобы даже его подельники не видели, какой номер набирает.

Абонент словно ждал звонка, тут же ответил.

— Слушаю, капитан Свищев.

— Все по плану?

— Так точно. Одна машина выехала в Борисоглебский переулок, там сработала сигнализация в филиале банка «Росинвест-Слоган», и, что характерно, только что сработала сигнализация в ихнем же банке в Старопраменском переулке, и туда машина выехала. А вот сейчас сработала сигнализация в Кривоколенном, тоже в ихнем «Слогане», так туда и послать некого.

— Молодец, хорошо рапортуешь. Грамотно, заслужил премию, — усмехнулся Тофик.

— Рад стараться, — радостно рявкнул густой баритон.

— Не будут менты здесь через шесть минут, — успокоил своих Тофик. — У них тут дел выше крыши, запарились совсем.

Уже в машине Тофик пощупал плотный бок мешка с деньгами.

— Я так думаю, три миллиона баксов.

Сидевшие в его машине подельники присвистнули.

— Ты не говорил, что это будут баксы.

— Меньше знаешь, приятнее живется, без забот, — пояснил Тофик, — ты знаешь, что тебе положено. Я знаю, что положено мне. А там, — он поднял указательный палец вверх, — там один человек знает все. За всех думает. Так было, и так будет. У каждого, извини, джан, свой потолок.

Машины свернули с Большой Никитской на улицу Маши Порываевой. Подъехали к главному зданию банка «Логотип» так, чтобы идущая в середине машина, в которой были деньги и в которой сидел Тофик, оказалась перед входом. Казбек выскочил из машины первым, распахнул заднюю дверку, поддержал Тофика под локоть. Тофик вышел, закурил длинную ароматную сигарету.

Сидевший рядом с Тофиком Рафик выскочил с другой стороны, обежал машину, вытащил тяжелую сумку.

— Помоги, — бросил Казбеку.

Взяв банковскую сумку с инкассаторскими печатями, они потащили ее в банк.

Не обращая внимания на толпившихся в операционном зале клиентов, Тофик прошел сразу в левый угол зала, где была узкая дверца без таблички.

Казбек и Рафик тащили за ним инкассаторский мешок. Тофик постучал условным знаком. Дверь открылась. Все трое просочились в тесное помещение. Тофик приподнял над головой серого каракуля «Хрущевку». Перед ним стояла высокая, стройная как топ-модель изумительной красоты молодая женщина. Холодно и отстраненно, не замечая или делая вид, что не замечает восторженных взглядов кавказцев, женщина приняла мешок из рук Казбека и Рафика, открыв сложный замок и сняв печати, вывалила содержимое в бункер с мягким кожаным навершием. Каким-то образом свалившиеся в бункер деньги расположились там пачками друг за другом. Это, впрочем, кавказцы могли только предполагать. Но факт остается фактом: на массивном электронном приборе, стоявшем на столе у узкого окна, что-то сработало и пошел отсчет денег. Причем с сумасшедшей скоростью.

Когда цифры на экране наконец перестали мельтешить, стало ясно, на сколько бригада Тофика нагрела банк «Росинвест-Слоган».

— Ни хрена себе, я, конечно, извиняюсь… 3 миллиона 789 тысяч баксов.

Красавица сунула мешок с атрибутикой банка «Росинвест» в другую пасть очередного прибора. И через секунду из прибора вырвался тонкий столбик дыма.

— Вот и все. И никаких следов. Все свободны. Ваша доля будет перечислена в валюте на счет в Цюрихе.

— Твоя доля? Или наша доля? — спросил Тофика Казбек на выходе.

— Вай, джан, слушай, какая разница? Наша, наша доля… Ты понял? Никаких проблем. Мы знали, куда идти и когда идти. Взяли мешок с баксами, привезли его сюда. Отсюда бабки тут же пойдут в зарубежный банк. То есть они пойдут здесь на конкретные инвестиции. Но черным налом. А по авизо уйдут в Цюрих, на Фолклендские острова, в Грецию. И поступят там на счета «Структуры».

— Как так, — не понял простодушный Казбек, — деньги же не могут быть одновременно и тут и там.

— Э, джан, в жизни все может быть, если умный человек чего-то сильно захочет. Понял? И ему хорошо, и нам хорошо. А если всем хорошо, то и вообще хорошо.

— Банку «Росинвест» — плохо, — пробормотал Казбек.

— И тебе их жалко?

— Не очень.

— И я так думаю. Чего их жалеть: жадные люди. Пусть немного пострадают. На самом деле все хорошо не бывает. Кому-то обязательно плохо. Так пусть это будем не мы? А? Джан?

И Тофик подставил раскрытую ладонь. Казбек радостно ударил по ней своей жесткой ладонью.

И что за человек, их пахан, с ними — как с равными. И умный, влиятельный. Как сказал, так и сделал.

***

Пока бригада Тофика Бакинского праздновала победу, в двух кварталах от них бригада Корня брала другой филиал банка «Росинвест-Слоган», разница в начале операции у Тофика и у Корня была минут 6. То есть, когда сработала сигнализация в первом банке, во втором только начиналась операция по изъятию денег могущественного олигарха Арама Каштоянца.

В выигрыше были бригады Тофика и «Корня» и, конечно же — банк «Логотип», принадлежащий АОЗТ «Структура» и Московской научно-технической корпорации «Логотип». Потому что бригада Корня действовала по той же схеме.

К филиалу банка «Росинвест-Слоган» подъехали три черных «Волги» с мигалками, из машин выскочили девять крепких парней в длинных черных и синих кашемировых пальто. Войдя в операционный зал они вытащили из-под пальто помповые ружья и сделали несколько негромких — через массивные глушняки — выстрелов по люстрам.

И снова в операционном зале прошел дождь из хрустальных капель.

Разница была только в поведении паханов. Если Тофик прошел через зал с барственным пренебрежением к служащим банка, Корень играл «популиста». Извинился:

— Простите, мы тут немного нашумели.

Когда служащие банка легли на пол, заложив за голову руки, еще раз извинился:

— Простите, понимаю, что это неудобно.

— Что вы сказали? Нет, руки опустить нельзя. Не будете ли вы так любезны оторвать пальчик от «тревожной» кнопки? Нет-нет, я вовсе не собираюсь вас убивать. Вы ведь только выполнили свой долг. Ну, что сделано, то сделано. Вызов, как говорится, принят. У нас остается шесть минут. Если, конечно, доблестную милицию не отвлекут другие вызовы. Уходим, уходим. Не смеем вас задерживать. Перерыв по техническим причинам длился всего-ничего. Впрочем, валютные операции сегодня банк выполнять уже не сможет за отсутствием валюты. Кланяюсь вам, примите наилучшие соболезнования и пожелания.

У Корня было незаконченное среднее образование и в сумме 15 лет мордовских и карельских лагерей.

Но он обожал выражаться интеллигентно.

Заметив, что он и его пехотинцы наследили армейскими ботинками, достал кожаное портмоне, вынул бумажку в 500 рублей, подозвал к себе дрожащую от страха девушку-контролера:

— Извините, мы тут насорили: передайте вашей уборщице лично от меня. За дополнительную уборку. Все? — спросил он «валета».

— Как в аптеке. Мешок был там, где ты указал. Отдали без звука. Тяжелый, зараза.

— Неси в машину. Уходим.

В «Волги» погрузились быстро. Включили «маяки» на крышах, сирены и ушли из переулка за минуту до того, как в него на скорости влетели милицейские машины. Повезло и дальше. Пока менты сориентировались, три «Волги» ушли на проспект, оттуда, рассредоточились по радиальным улочкам, и все, концы в воду.

На улице Маши Порываевой «Волга» с мешком валюты оказалась спустя минут пять после того, как от банка «Логотип» отошли машины бригады Тофика Бакинского.

На этот раз электроника дала сходный ответ: в инкассаторской сумке, предназначенной главой филиала банка «Росинвест-Слоган» к отправке совсем в другое место, а оказавшейся в филиале банка «Логотип», прибор насчитал 3 миллиона 349 тысяч долларов США.

Когда «Волга» с Корнем, его двумя охранниками и водителем припарковывалась возле Измайловского комплекса, на тихую улочку имени партизанки Маши Порываевой в центе Москвы плавно въехали два «джипа-чероки» и остановилась. Люди, вышедшие из первого «джипа», заняли грамотную круговую оборону, а те, что вышли из второго, отнесли тяжелый инкассаторский мешок в здание филиала банка.

Это была последняя партия баксов.

Три филиала крупнейшего после банковского обвала 17 августа 1998 года финансового объединения — группы «Росинвест-Слоган» потеряли в результате этой операции около 10 миллионов долларов.

И что самое интересное — никакая комиссия из контрольно-правового управления администрации президента, никакая комиссия Центрального банка, никакая следственная бригада Генеральной прокуратуры не смогла бы при всем желании найти следы этих десяти миллионов долларов.

Небольшая часть из них, пройдя соответствующие банковские процедуры, была переведена в швейцарские банки на имя неизвестного широкой общественности профессора Морова.

А вот большая часть — около 9 миллионов, поступила в виде налички в банк «Логотип», контрольный пакет акций которого принадлежал члену совета директоров банка профессору Морову, да там и осел в виде фонда, предназначенного для инвестирования президентской кампании 2000 года.

Профессор Моров был очень предусмотрительным человеком и умел заглядывать за горизонт.

Политические игры — дело дoрoгoe.

ГРИФ И КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «СТРЕЛКА»

— Политические игры — дело дорогое. Вот какая-то сволочь ограбила один из филиалов «Логотипа». Урон, однако… А вот последние известия куда приятнее — девять миллионов баксов «нала» — для предвыборной президентской компании 2000 года. Год пролетит незаметно. Стратегию кампании уже сейчас выстраивать надо. И каждый пустяк денег требует.

Нужно проникнуть капиталом в те средства массовой информации, которые сегодня неподконтрольны ему. Да, во главе многих телеканалов, радиостанций, газет и журналов стоят люди, пытающиеся привести к власти своих ставленников. Но журналисты — живые люди. Их можно перекупить, запугать, убить, наконец…

Вор в законе по кличке Гриф покрутил длинной морщинистой шеей в воротничке белоснежной накрахмаленной рубашки.

— Сколько раз говорил, чтоб слабый крахмал делали. Не терплю жесткие воротнички, — проворчал он и отпил из хрустального стакана в золотом подстаканнике глоток очень горячего сладкого чаю с лимоном. Гриф любил горячий чай. Но от него болел желудок.

Все хорошо не бывает, философски рассуждал он. Вот, ограбили один из филиалов контролируемого им банка. И что же? Девять миллионов на предвыборную борьбу тут же прибавилось в банке. И миллион ушел по авизо в Цюрих. На всякий случай. Он давно так привык действовать, с юности, когда был форточником, потом, когда после второго срока его короновали прямо на зоне и он стал авторитетом… Нет, он никогда не крысятничал. Просто у каждого своя правда. И он считал так: коли он смотрящий на зоне, или на воле — по району, или держатель общака, то имеет право на свои, личные сбережения.

Закон, в том числе и воровской, — что дышло, куда повернешь, туда и вышло. И всегда, от любой операции 10 процентов он снимал с чистой прибыли и переводил в свой фонд. Вначале его так боялись, что, узнав об этом, не решались поставить вопрос на воровском сходняке — что это за персональная правда у Грифа? А потом как-то привыкли, что у Грифа в воровской структуре — свое, особое положение. И никто даже не заикался насчет того, что не по закону. Для воров, что Гриф сказал, то и закон.

Казалось бы, — вору в законе западло учиться, работать.

Грифу было можно.

Он не покупал свои кандидатскую и докторскую степени. Он их честно заработал: окончил аспирантуру, потом докторантуру. Провел серию блестящих опытов на обезьянах по зомбированию. Начались разговоры о пределах вмешательства в психику приматов.

Но разве Грифа остановишь? Он стал проводить опыты на насекомых, на мышах, на крысах. Вам жаль мартышек? Я буду использовать в опытах крыс. Крыс никому не жалко.

Это уж потом у него появился свой институт.

Как появился, так и пропал бы. После 1991 года институт всесоюзного значения стал хиреть, денег не хватало на зарплату, не говоря oб опытах и экспериментах.

Он с грустью оглядывался на здание института, когда покидал его поздно вечером.

Раньше светились все окна научно-исследовательского корпуса: молодые аспиранты и ассистенты допоздна работали над кандидатскими, кандидаты — над докторскими, доктора и профессора высиживали свои нобелевские премии.

Теперь же ни одно окно научного корпуса не светилось за его спиной.

И тогда Гриф — вор в законе, не лишенный этого звания, но формально отошедший от воровских дел, доктор медицины, член-корреспондент Академии медико-биологических наук и Международной академии информатизации, сделал то же, что сделал в Грузии его старый приятель по Магадану, вор в законе Джаба Галактиони. Джаба по кличке «Тигр», защитив докторскую по литературоведению, став ведущим театроведом, специалистом по Шекспиру в Грузии, вдруг вернулся к жизни веселого разбойника, создал крупную криминальную структуру — не для личного обогащения, а во имя спасения Родины.

"Чем я хуже Джабы", — подумал доктор медицины профессор Моров. И снова стал вором в законе по кличке Гриф, создал бригады, силовые группы, систему разведки и контрразведки, набрал туда не только воров-рецидивистов, но и бывших сотрудников КГБ-ФСБ, ГРУ, МВД.

И тоже — во имя спасения Родины.

Но вначале он спас свой институт.

Криминальные деньги позволили сотрудникам института развернуть большую исследовательскую работу. А ведь наукой в стране уже никто не занимался. И вот профессор Моров начал проводить опыты по зомбированию на приматах. Пара сотен обезьян разных пород была в распоряжении его ученых.

Сам он и его ближайшие помощники сделали тем временем еще один шажок к «нобелевке» — они начали проводить опыты на людях. Вначале, закупая материал — приобретая право на эксперимент, как получают медики право воспользоваться почкой или поджелудочной железой в случае естественной смести гражданина, подписавшего с институтом соответствующее соглашение.

Дальше проще. В целях экономии бригады стали доставлять в институт граждан, не спрашивая на то их согласия.

До нобелевской премии оставался всего шаг, когда Морову пришла в голову еще одна гениальная идея.

Какой смысл добиваться «нобелевки» с ее жалким денежным призом, если он может реализовать уже накопленный потенциал в огромной лаборатории под названием Россия и получить не тысячи, а миллионы и миллиарды, а с ними и гигантскую власть?

Вначале он попробовал в социально взрывных регионах. В связи с эпидемией гриппа в один из сибирских городов из Москвы эшелоном прибыли машины "скорой помощи". Но вовсе не для борьбы с эпидемией.

В машинах не было ни докторов, ни лекарств, ни медицинской техники. В них сидели приехавшие из столичного НИИ технари и, настроив аппаратуру на нужную волну, регулировали мощность изучаемых волн.

Только и всего.

Через неделю в небольшом горняцком городке были назначены выборы мэра.

90 процентов голосов имели в этом городке коммунисты, еще 5 процентов мог получить ставленник ЛДПР, и то в значительной степени благодаря созданной бесплатно водке «Жириновский». Избирком нарушений в акте раздачи водки не усмотрел. 5 процентов имели «яблочники» — в основном благодаря учителям школ, трем журналистам местной многотиражки и пяти библиотекарям. Правда, если быть точными, одно место, один голос за мэра другого, более крупного, города мог подать местный предприниматель Полыхаев, в силу того, что его фирма по производству колготок получала новейшее сырье из АОЗТ «Структура» из Москвы. Но оказать какое-то серьезное влияние на расклад сил в городе предприниматель не мог, даже обещая премии сотрудникам своей фирмы

— Сибиряки не продаются, — гордо ответили ему подчиненные и проголосовали частично за местного лидера КПРФ, бывшего первого секретаря райкома партии, открывшего после победы капитализма в крае небольшой пивной заводик на скопленные членские взносы; частично — за представителя ЛДПР, потому что честными, конечно, быть приятно, но водки халявной тоже хочется, тем более накануне дня Советской Армии.

А выбрали директора, точнее, владельца местного рынка «Тайга», Вована Хлебосольцева, имевшего за спиной пять классов, три года СПТУ и пятнадцать лет мордовских и сибирских лагерей.

Конечно, кое-кто Вована уважал, кое-кто побаивался. Но чтобы вот так.

— Да что ж такое, мужики, — обижались коммунисты на митингах. — Мы к вам со всей душой, а вы…

— Черт попутал, — отвечали сибиряки, недоумевавшие, почему в момент свободного волеизлияния, в душной кабинке, поставленной перед 2 классом «Б» городской школы, они вычеркнули всех кандидатов в мэры и вписали Вована.

Центризбирком опротестовал решение районной избирательной комиссии. Ошарашенный Вован, с подачи дорогого московского адвоката, подал в суд. Выиграл районный уровень, областной и на широте Верховного суда доказал, что народ имеет право избирать лучшего.

— Или у нас нет Конституции? — яростно вопрошал в суде хорошо оплаченный адвокат? — Или народ не избрал единогласно (небывалый случай для страны, раздираемой политическими противоречиями) своего истинного лидера, лицо, можно сказать, русского капитализма? Ну и что, что сидел? От тюрьмы да от сумы на Руси испокон веку не зарекаются. Ради чего проливали мы кровь на баррикадах? Ради демократии… И наша просвещенная народная демократия должна внести свой окончательный вердикт: народ его избрал! И мэр должен утвердить эту кандидатуру.

Судьи и взволнованная публика рыдали.

На улице, возле здания суда, стояла машина "скорой помощи". В ней сосредоточенные мэнээсы из Москвы настраивали аппаратуру.

Аппаратура работала нормально.

Суд вынес единственно возможный вердикт: "Утвердить решение Центризбиркома области как единственно соответствующее закону. Считать решение Центризбиркома России о том, чтобы считать выборы недействительными, — не coответствующими современному российскому законодательству".

Мэром города Еропьевска в Запаной Сибири стал бывший мазурик, бывший боксер, бывший зэк, а ныне благопристойный глава концерна «Рынок» Вован Хлебосольцев.

А спустя месяц был проведен сходняк. На нем выступил вор в законе Гриф и рассказал притчу, не имеющую, казалось бы, никакого отношения к делам воровским.

Не будем преувеличивать. Не все. Не все, но многие притчу поняли правильно. И приняли решение: бригады Грифа в течение всего 1999 года не сбрасывают процент от операций в общак, а используют честно «заработанные» бабки на святое дело криминализации всей Руси.

Опыты в Институте проблем мозга продолжались.

Так, успешны оказались опыты с кадрированием, когда в фильмы, показываемые по телевидению, включались кадры с изображением некоего лица. Если бы телезрителю показали фотографию крупным планом, он был наверняка ответил:

— Не знаю.

Но перед кадром с лицом этого человека шел кадр с заставленным едой и напитками столом, а потом кадр, изображающий всю семью на даче — дед с трубкой в гамаке читает газету, бабка варенье в медном тазу варит, папаша с мамашей чаи попивают, детишки играют, кот собаку беспородную, но очень симпатичную, слегка задирает; тепло, стрекозы летают. Идиллия.

И вот что интересно. После просмотра горячо любимого народом отечественного фильма или мексиканской "мыльной оперы" в памяти зрителя остаются не герои этих картин, а милое, простоватое лицо некоего господина, вызывающего совершенно безграничное доверие. О том, кто этот приятный господин, знал только профессор Моров.

Самое обидное — для профессора Морова, — это то, что крупные неприятности ему всегда устраивали люди, которых он хорошо знал.

Один из них в недавнем прошлом занимал высокий пост начальника всей его охранной структуры. Другой только что ее занял и сейчас с удовольствием готовился использовать законно причитающиеся ему два дня "отгула за прогул" — после суточного дежурства все бойцы службы охраны, разведки и контрразведки имели два дня отдыха. Правда, начальник он и в Африке начальник. Так что Юрий Князев, по кличке Князь, оставался на связи с профессором и с заступившим на дежурстве своим заместителем.

Князю на пейджер поступило срочное сообщение: «Стрелка».

Потом слово погасло, появились поочередно другие: "Место X". "Время плюс тридцать". "Плюс тридцать".

Князь сразу понял, о чем речь. "Время "плюс тридцать" — значит на 30 минут позднее намечавшегося ранее времени. А просто "плюс тридцать" означало, что на стрелку соберутся примерно тридцать человек".

Тридцать людей из бригад, работавших на Грифа, были приговорены к смертной казни. Но, поскольку в стране был установлен мораторий на смертную казнь, приговор должны были привести в исполнение не в тюрьме, после ареста и следствия и суда, а прямо на месте.

"Место X", значит — без изменений: стрелка пройдет на развилке дорог за бывшими правительственными дачами в Рублевском лесопарке, чуть южнее деревеньки Троице-Лыково.

Князь достал из сумки армейскую рацию с радиусом действия сто километров, защищенную от прослушивания с гарантией, если частота разговора была не известна противнику.

— Костя, ты заступил? — спросил Князь.

— Так точно.

— "Дачников" у тебя нету?

— Нет, все в воскресенье вечером разъехались.

— Подготовь место и страховку.

— Понял.

— Конец связи.

— Понял, конец связи.

После этого Князь вызвал свою бригаду. Ему ответил невозмутимый Сергей Пушкин.

— Слушаю, командир.

Рация в квартире по улице Твардовского в Строгино, где дислоцировалась эти дни часть бригады Князя, была настроена на одну волну, так что дежурный по бригаде знал, кто мог их вызвать.

— Все нормально?

— Все путем, командир.

— Выдвигайтесь на исходные позиции ко времени «X». Операция начнется через тридцать минут после него.

— Ключевое слово?

— Думаю, «козлы». Точно, пусть будет «козлы». Когда у них начнется разборка, без «козлов» они не обойдутся.

— По-прежнему первая «реплика» за Юрой Кетовым?

— Дa. Для обострения лучше его «выступления» не придумаешь.

— Понял.

— Тогда конец связи.

Скромный старенький «Москвич» с мощным фордовским двигателем и бронированным кузовом уже ждал его у подъезда.

Через полчаса он был в Тушино.

— Привет, командир. Вертолет для учебного полета готов, — доложил бывший офицер спецназовского вертолетного подразделения, воевавшего в Афгане и Чечне, капитан запаса Андрей Селивахин.

— Все сам проверил? — спросил Князь и тут же осекся, пожалел, что спросил.

Был случай в Афгане, когда перед вылетом на Карагай он так же спросил старшего авиамеханика эскадрильи старлея Селивахина, и он радостно заверил, что все проверил сам.

А в небе над ущельем, когда снизу не прозвучало еще ни одного выстрела, мотор отказал, и «вертушка» вот-вот должна была камнем упасть в ущелье.

— Что случилось? — спросил Князь бортмеханика.

— Сам не пойму.

— Мотор в порядке?

— Должен был быть в порядке.

— Не стреляли?

— Не стреляли.

Еще мгновение, и «вертушка» рухнула бы. С такой высоты — верная смерть — и с парашютом не успеешь совладать.

Князь бросил взгляд на приборы. Топливо без утечки. Все нормально. А вертолет через мгновение упадет.

Князь наугад начал манипулировать рычагами и тумблерами и в это время сместился вправо так, что вертолет накренили на бок. Мотор вдруг снова заработал и, еще больше валясь на бок, «вертушка» ушла в сторону от опасного ущелья.

Когда сели на крохотном аэродроме «подскока», уже вне пределов досягаемости огня моджахедов и вне контроля за радиосвязью с их стороны, Князь, выругавшись, что с ним бывало крайне редко, спросил по рации бывшего на связи Селивахина:

— Так, говоришь, сам проверял…

И уже на основном аэродроме, когда, не дожидаясь назначения комиссии для разборки нештатной ситуации при выполнении задания, он вместе с бледным как мел Селивахиным проверял брюхо «вертушки», они увидели в нем короткую стрелу от арбалета. Пробив бензопровод, она перекрыла поступление горючего. И лишь бросив всей тяжестью своих 95 кг машину на бок, Князь заставил стрелку сместиться, дав возможность горючему дойти по проводу до нужного места.

"Мог бы и не спрашивать", — подумал Князь. Селивахин и так все сто раз проверит.

Словно извиняясь, он дружелюбно хлопнул механика по плечу. Улыбнулся и пообещал:

— Вот вернусь с этого задания, пойдем в Краснопресненские бани, попаримся…

— Да ты, командир, все обещаешь. А у нас компания подходящая, и пар «прирученный», можжевеловый, и пивко фирменное — темный «Афанасий» прямо с завода. Там бывший начпрод нашего вертолетного полка, в котором я служил в Талагах, зав. производством.

— Слово даю, механик. Слетаем в Каснопресненские. А пока, извини, время.

Он залез на место пилота.

Через мгновение «вертушка» уже парила над Строгино и, чуть свалившись на правый бок, взяла курс на Троице-Лыково.

Посадил он машину почти вертикально — на большую площадку бывшей правительственной дачи, арендуемой последние годы каким-то новым русским неизвестной национальности. Но арендатора в это время, как он знал, на даче не было. А вот охрана нового русского, состоявшая из бывших спецназовцев, его уже ждала.

— Дай бинокль, — попросил он у старшего. Залез на чердак хозяйственной постройки, осмотрел место «стрелки». Оно было отсюда хорошо видно. Значит, и тем, кто сойдется на «стрелке», будет видно, не гoтoвитcя ли какая провокация. Урки народ осторожный.

— Где мои? — спросил Князь.

— На местах, — ответил Сергей Пушкин, раскладывая перед собой на сене три ракеты «земля-земля». Одной такой ракеты было достаточно, чтобы поднять в воздух «Т-34». Впрочем, Князь был уверен, что на танках воры на «стрелку» не придут.

— Где Коля Мишин?

— Перекрыл дороги со стороны Троице-Лыково и со стороны окружной.

— Мирный дехканин не подорвется, — усмехнулся Князь.

— Мины управляемые. Там у одной дежурит сам Коля, у другой — Ваня Волгин. Благо, что его «самокат» не скоро понадобится.

— Если бы он услышал, как ты обозвал его модный джип…

— Он далеко, не услышит, — сказал Сергей.

— Где Толя Грановский?

— А вон, со своим подствольным гранатометом засел на сосне.

— Где, не вижу.

— Вот и хорошо, что не видишь. Значит, и враг не увидит.

— Юра Котов и Игорь Вольнов?

— Они будут рядом с вами, командир. Группа прикрытия. Ну, на всякий случай.

— Время?

— Время «X», командир.

И точно, со стороны окружной к месту, назначенному для «стрелки», двигался кортеж из пяти «тойот». Красиво, как в фильме "Мертвый сезон", "по протоколу" — развернувшись на дороге и перекрыв подъезд со стороны окружной, машины остановились. Какое-то время пассажиры «тойот» через темные стекла изучали обстановку.

— Ишь, суки, — проговорил Сергей Пушкин. — Сколько уж времени, как Лужков распорядился, чтоб с темными стеклами не ездили. А им все похрену. Нет на них управы.

— Кто сказал, что на них управы нет? — ухмыльнулся Князь. — А мы?

— Это конечно, — согласился Сергей.

Из первой «тойоты» вышел, аккуратно подобрав длинное кашемировое пальто, сам Тофик Бакинский, некоронованный король азербайджанской организованной преступной группировки, лишь недавно уступивший веяниям времени и пошедший на контакт с московскими ворами-законниками.

Все равно первым в Москве ему не дадут стать. А в контакте с бригадами Грифа надежнее. И сброс денег в банки спокойнее, сбросил наличку в Москве, получил на Кипре. И без хлопот. И силы у Тофика прибавится, если он будет дружить с Грифом.

Вдали, в глубине лесопарка, закуковала кукушка.

"Ку-ку", — сообщила она и тут же замолкла. Словно отвлекло ее что-то. Или забыла, что хотела сказать.

"Дурацкая у русских примета: сколько кукушка прокукует — столько лет тебе жить, — подумал Тофик. — Глупость. Один Аллах ведает, сколько мужчине положено жить на этом свете. А если ты настоящий мужчина, то сам хозяин положения".

Со стороны Троице-Лыково показался кортеж машин.

В первой, — черной «Волге» с милицейской мигалкой, ехал Корень.

Ему по «пейджеру» пришел приказ — место, время, объект. И указание: «Разберись».

Он попробовал связаться с Грифом. Секретарша ответила:

— Профессор Моров на Старой площади. Просил его по пейджеру и мобильному не искать. Не хочет, чтобы его отвлекали во время переговоров с каким-то важным государственным чиновником.

Корень скрипнул зубами: видимо, действительно очень занят. И наверняка речь идет о больших «бабках». Что ж, есть приказ «Разобраться». С кем известно. На пейджере высветилось имя давно конкурирующего с его бригадой авторитета-азера, специалиста по банкам, обменным пунктам и совместным с иностранцами предприятиям. Если этот сучий выкормыш в чем перед Грифом виноват — накажем. Людей хватит — 15 человек только бойцов, пять водителей, да и сам стреляет без промаха.

— Здесь притормози, — сказал Корень водителю. И бросил небрежно в рацию: — Вышли все, кенты, да аккуратненько, стволы с предохранителей в «тачках» снимите, выходя в пальтуганах не запутайтесь и смотрите, яйца сами себе не отстрелите.

Сошлись в центре.

Первыми вышли от Тофика Бакинского — импульсивный Казбек, от бригады Корня — Костян Фиксатый.

— Что фуфло гнать, какая стрелка, — заблажил Костян. — Все путем, вы чё, не врубились? Задание было — взять бабки и сдать в банк, мы так и сделали.

— Слушай, что ты кричишь как баба, мы тоже так сделали, мы тоже все деньги сдали в банк, как нам сказали. Мы свое слово держим.

— А, знаю я вас, чернозадых, вам доверять нельзя, обманете.

— Ты мой зад видел, слушай? 3ачем так говоришь. Мы свое сделали.

— И мы свое сделали. А теперь нам говорят — идти на стрелку с вами, что вы, значит, бабки не сдали. Сейчас поищем в ваших тачках. Если найдем, вам конец, ты понял, вам крышка, вы все трупы, понял.

Корень тихо свистнул, и «шестерка» Костян сразу сник, попятился, смешался с бригадой. Корень вышел вперед.

Тофик Бакинский принял правила игры и вызов. Тоже вышел вперед, раскуривая душистую тонкую черную сигару, сверкая брильянтами на перстне и щеря рот, полный золотых зубов.

— Э… Молодежь… Горячие… Им бы поспорить, поругаться, даже подраться — милое дело. Солидные мужчины зря голос не повышают, а? Верно я говорю? Зачем горячиться, раз нам приказали на «стрелку» выйти, значит, есть предмет спора. А? Я правильно говорю, уважаемый?

Корень криво ухмыльнулся. Он и сам не понимал, чего ради их бригады свели здесь, на окраине Москвы. Он уже год работал параллельно с бригадами Тофика, и все путем. Никаких противоречий. Одни бригады делали одно дело, другие — другое. А все вместе — общее.

Он привычно, как в детстве, когда не знал, что сказать, и надо было снять напряжение, сплюнул сквозь зубы.

Но не в сторону противника, чтоб он на свой счет обиду не принял.

Так просто сплюнул.

А Тофик уже обиделся. Глаза кровью налились. Но молчал Тофик, выжидал. Он и сам еще не понял, — странная «стрелка» выходила. Кто-то свел их тут, а не сказал — по какому поводу.

Они работали на один «общак». И противоречий за год не возникало.

— Говоришь ты правильно. Только мне не нравится, что говоришь ты это зло. И то, что твои кенты стволы в карманах пальтуганов сжимают, мне не нравится.

— А твои не сжимают?

— Мои к обороне на всякий случай приготовились. А твои к нападению. Вот это мне и не нравится.

— Слушай, ты глупость сказал. Сам посуди. Раз «стрелка» за городом, все может быть.

Со стороны чувствовалось, что «стрелка» достигла нужного накала. Сейчас либо начнется стрельба с обеих сторон, либо кенты договорятся, что стрелять не из-за чего. Второе — скорее. У двух бригад и действительно не было предмета для спора.

Тут и бросил десантные дротики Юра Котов, спрятавшийся на время «стрелки» за толстым стволом могучего дуба на опушке лесопарка. Расстояние было для него штатное. Одного не учел — когда бросал, невольно оперся о ствол, спиной, чтоб руки свободно работали. Ствол шелохнулся, снег с него опал — красиво, как снег с кроны дерева падает. А Князь заметил. Осудил. Слава Богу, никто в бригадах Тофика и Корня на это не обратил внимания. Как и на то, что дротики вошли в горло Казбеку и Исмаилу сбоку, со стороны леса, а не под кадык, как было бы, если бы бросали со стороны бригады Корня.

Два кавказца из бригады Тофика упали как подкошенные.

Тут же в бригаде Тофика Бакинского произошла небольшая рокировка, вперед из расступившейся и казавшейся аморфной группы выступили двое Ибрагим и Гусейн, и дали по три короткие очереди из «Узи», сразу положив группу Корня на снег. Кого — навсегда, а кого просто заставив укрыться.

Пока потери были поровну.

Тофик и Корень успели, лежа на снегу, дать команды группам поддержки. И с двух сторон — со стороны улицы Одинцовской и со стороны Окружной дороги к месту «стрелки» рванули еще по две машины.

Неуправляемый бой не входил в планы Князя. И он дал команду Коле Мишину:

— Давай, сынок.

Две идущие первыми машины, словно натолкнувшись на невидимую преграду, на мгновение словно затормозили и вдруг взмыли вверх метров на пять и мгновенно развалились в воздухе. Сила взрыва была огромной. Фрагменты тел братанов, спешивших на помощь кентам, искать было бессмысленно.

Следовавшие за ними вплотную машины влетели в шатер взрыва и загорелись.

Когда дым рассеялся и на дорогу перестали падать искореженные части машин, стало видно, что со стороны Окружной и со стороны Троице-Лыково к стрелке движутся еще по две машины.

— Похоже, обе группировки чуяли неладное и оставили в засаде большие силы, — проговорил Сергей.

— Толик, Толик, ты готов? — спросил Князь, кивнув в ответ на замечание Сергея. — Знаешь, сержант, что ни делается, все к лучшему. Не надо будет искать их по всей Москве.

— Ты ведь, командир, не ставил перед нами стратегическую задачу. Только тактическую: ликвидировать две группировки противника. Ну, ликвидируем, а что дальше?

— А дальше — другие. Я собрал вас на полгода, так?

— Точно. Те, кто работал, взяли полгода, отпуска за свой счет. Другим проще. Думаешь, за полгода справимся? Одна группа спецназа?

— Кто сказал, что одна?

— Понял. Ну, что ж. Коли Отечество в опасности, не впервой. Что там Толик? Не пора жахнуть прямой наводкой?

— "Град" будет чересчур для окраины Москвы. Полегче что-нибудь у тебя есть?

— Обижаешь, командир. Легкая зенитная установка есть. Нам с ребятами ее за ворота выкатить — пара минут, перевод системы на прямую наводку минута, и — огонь к чертовой матери. Адрес верный, цель определена правильно. Если на этих тачках кончается их запал, то садимся в «вертушку» и — в Тушино. Зенитку в "трейлер", — его Ваня Волгин отведет на авторынок по Одинцовской и припаркует до других времен.

— А я?

— А ты «вертушку» поведешь. У меня плечо побаливает.

— С той поры?

— Да, пуля тогда прошла навылет, но задела какой-то нерв. Вот мышцу и тянет время от времени.

— Что помогает?

— Массаж мне на «Истре» Алеша делает классно. Андрей Константиныч сустав вправляет, контузию плеча лечит. Ты хоть раз лечился на нашей спецназовской базе на Истре? Нет? Напрасно. Две недели, и боец снова как огурец. Что там Толик медлит?

Толя сидел в закрепленной на вершине могучей ели «люльке». С ели были отлично видны обе дороги, ведущие к месту стрелки.

По ним мчались машины, виртуозно обходя места взрывов. Из них велся пока неприцельный огонь, но вскоре пули стали все точнее ложиться возле машин Тофика Бакинского и «Корня».

Случайная смерть «Корня» не входила в планы Князя.

— Давай, Толик, не тяни резину, — сказал он то ли в оставшуюся на связи рацию, то ли самому себе.

Толик из гранатомета подбил машину, шедшую со стороны Окружной. Словно натолкнувшись на непреодолимую преграду, машина резко затормозила. Ее тяжелый зад, с набитым оружием и боеприпасами багажником, задрался вверх. Машина перевернулась и вспыхнула так, словно ее предварительно обильно полили бензином. А через мгновение она разорвалась на мелкие куски.

— Да, криминалистам тут работы столько, что не позавидуешь, пробормотал Толя Грановский и, повернувшись в другую сторону и почти не прицеливаясь, как говорят, навскидку, всадил гранату в другую машину.

— Ну что ж, кончать надо с группой Тофика. Мне Корень живым нужен, сказал Князь.

— Какие проблемы, командир. Сделаем, — отозвался Сережа Пушкин.

— Отсюда до машины Тофика метров 200. Достанешь из "АГРАН" а?

— "Агран" бьет на двести. Достану, командир. 120 выстрелов в минуту голову не успеют поднять.

— Сам я эти автоматы в бою не пробовал. Как, надежны? Говорят, иногда в самый нужный момент могут заесть. Поэтому спецназ НАТО их и снял с вооружения. И что интересно: вчера, скажем, сняли, а на завтра в спецгруппах силовых ведомств и у криминалов они появились… Если они хорошие, зачем сняли? А если плохие, зачем мы подобрали?

— Нет, командир, оружие хорошее. Мне нравится. Может, у кого и заедает, у меня — нет. А плохому танцору яйца всегда мешают: танцевать надо умело. Сейчас я их сниму одной очередью. Они хорошо легли, в суматохе боя не секут еще, откуда огонь идет.

Сергей дал сперва короткую, а затем длинную очередь.

— Пахана тоже мочить? Или?

— Или. В последнюю очередь. Поглядим, может, что интересное скажет.

Тем временем Тофик, рискуя стать по меньшей мере инвалидом, поднял руку с развевающимся в ней белоснежным платком.

— Вот пижон. И платок у него белоснежный. Чистюля хренов.

— Не любишь его, командир? — спросил его Серега.

— А за что мне его любить… Я и ментов не всех люблю. Хотя есть у меня среди них друзья. Но вот расстрелять в спину троих мальчишек-милиционеров — этого я не понимаю. А главное — без надобности. И стволов у Толика своих навалом, и не мешали менты брать ювелирный. Если уж намылился взять «Топаз», мог бы заранее кинуть ментам из ВОХРа по стольнику баксов, они бы и не рыпались во время ограбления.

— Может, сэкономить хотел?

— Три стольника? Он же долларовый миллионер, как и все бригадиры в Москве. Что ему три стольника? Нет, он убить хотел.

— Не любишь его, значит, — повторил Сергей.

— Не люблю, — кивнул Князь. — Я жену свою люблю — за красоту, товарищей боевых, вас всех, чертяк, люблю — за верность и храбрость. Бывает, и не очень хороших людей люблю, которых и вовсе любить не за что. Вот Корень, например, мне чем-то нравится — куражливый, шальной, иногда немного истеричный, как все авторитеты из блатных. Но есть у него свой кодекс чести, который он не перешагнет. А сегодня в бандитском мире много отморозков, Серега. У них ничего святого за душой, ни кодекса, ни чести. Лишь бы крови поболее, да даже и крови не надо. Просто чужая жизнь для них — копейка.

— А сколько стоит жизнь Тофика Бакинского?

Князь помолчал…

— Знаю, если бы мы тут на бабки играли, можно было бы хорошо его жизнь продать. И Гриф бы заплатил… И люди «Корня» его бы выкупили, чтобы самим казнить. А уж сам Тофик отдал бы пару лимонов баксов, лишь бы уйти сегодня живым отсюда. И поклялся бы, что завтра его в России не будет, и бабки привезли бы сегодня к вечеру, и не фальшивые, которые он сбрасывает время от времени в свои обменные пункты — классные подделки, ни разу не попал даже под подозрение… Но… Не в деньгах счастье, Серега, точнее — не только в них.

— Последние секунды догуливает Тофик? — спросил Серега.

— Последние. Но поглядим, может, захочет поторговаться? Он ведь считает, что эту засаду ему устроили люди Корня.

— А почему взорвались машины самого Корня?

— А этого Тофик еще не понял. Он сейчас мозгами шевелит. От того, как быстро он догадается, что тут произошло, его жизнь зависит.

— Прекратить стрельбу, — крикнул Корень.

Это он для понту. Вокруг, истекая кровью, умирали его подельники, его сокамерники, его соратники, пехотинцы его бригады. Они так и не поняли перед смертью, что произошло. И сейчас с болью и удивлением смотрели на оставшегося в живых пахана, «руководившего» боем.

Тофик был легко ранен в плечо и, зажимая рану рукой, морщился от боли. Но на черном кашемировом пальто кровь не видна.

— Туфтует, — усмехнулся Князь, наблюдая, как Тофик поднимается с залитого кровью его товарищей снега.

— Почему ты так думаешь? — спросил Серега.

— А ты глянь, — сказал Князь, протянув ему бинокль.

В бинокль было хорошо видно, что Тофик вовсе не зажимает рану в плече, а держит под пальто у левого плеча в правой руке «беретту».

— "Беретта", — кивнул Князь.

— Как узнал? Ствол же не виден.

— А рукоятка мелькнула.

Встал и Корень, еще раз оглядев поле битвы и убедившись, что, кроме Тофика, в живых никого не осталось.

— Не стрелять! — тем не менее еще раз грозно крикнул он.

Чтобы убедить противника, что у него нет оружия, Корень поднял руки вверх.

— Тоже туфтует, — удовлетворенно констатировал Князь и вновь протянул Сереге бинокль. — Посмотри.

— Точно. У него РГ-42 в кулаке зажата. Вот гусь хитрый. Кто из них нам нужен, командир?

— Корень. У него на Грифа есть выходы.

— Тогда надо вырубать Тофика, — рассудил Сергей.

— Юра, ты далеко? — спросил в рацию Князь.

— На связи, командир, — откликнулся Юра Котов.

— Боюсь, тот, что руку с золотым перстнем над головой держит, нам больше в игре не понадобится.

— Мне отдаешь?

— Да.

— Жалеешь перстень, а то бы отдал Толику Грановскому?

— Нет, просто он уже слишком близко к объекту подошел. Поспеши, а то он может шкурку объекту попортить.

Глазом полет спецназовских дротиков увидеть невозможно.

Две молнии скользнули из леса в сторону идущего к Корню Тофика Бакинского и попали в цель. Тофик взмахнул рукой и упал, не дойдя до противника метров десять. Не сразу поняв, в чем дело, Корень встал как вкопанный, пытаясь сообразить, что за подлянку придумал хитрый азер.

Картинку срисовал он за мгновение до смерти. Это его и спасло. Поняв, что будет через пару секунд, он рухнул на снег, прикрывшись телами «валета» и «шестерки» из своей бригады, предусмотрительно упавшими без признаков жизни в кювет возле его ног несколько минут назад.

— Молодец, — усмехнулся Князь. — Мы дали ему шанс, и он им грамотно воспользовался.

— Делов то, — буркнул Серега.

— Да ты что, сынок? Это большое дело — грамотно упасть. Вовремя и в нужном месте. Это, считай, половина успеха.

— А вторая половина?

— Вторая половина — вовремя встать.

— И в другом месте? — хохотнул Серга. — А что ты думаешь? Ты погляди, погляди, что он делает. Ползет по кювету в сторону. Понял кент, что место плохое. Простреливаемое. И ползет.

— Ты вот что, постреляй у него над головой из «Калашникова». А я пока спущусь вниз, — сказал Князь и объявил по рации: — Внимание, группа! Прекратить стрельбу по объекту! Прикрытие! Ваня Волгин, снимай свой трайлер, перекрой дорогу гаишной рогаткой со стороны Окружной. Случайным зевакам тут делать нечего. Понял меня?

— Понял, командир.

— Выдвигайся из леса и перекрывай дорогу к нам. После чего заберешь пушкинскую зенитку и, как договорились, встанешь "на прикол" на автостоянке у авторынка на Одинцовской.

— Я поехал, командир.

— Юра Котов, ты все сделал правильно, молодец. Сейчас перекроешь гаишной заглушкой дорогу со стороны Одинцовской. Вначале, конечно, дашь Волгину проехать. И уходи с ним. Я с вами свяжусь позднее.

— Понял, командир. Есть уйти с Волгиным.

— Мишин и Грановский уходят на своих машинах по окружной.

— Ясно, командир.

— Со мной остаются Игорь Вольнов и Серега Пушкин: мы уходим на Сережиной «вертушке» на Тушино.

— Ясно, командир.

— Вопросы есть?

— Так операция еще ж не закончена, командир. Может, подстраховать? спросил Юра Котов.

— Обижаешь, лейтенант. Я бы и сам справился, но как раз для страховки оставляю двоих. Выше крыши хватит, я полагаю. Всем спасибо. Все свободны. Встреча в ресторане Домжура завтра в 19.00. Приходить по одному.

Князь спустился с чердака хозяйственной постройки и направился к «Корню». Тем временем Сергей Пушкин и Игорь Вольнов короткими очередями не давали Корню поднять от земли голову.

Наконец, Князь подошел к лежавшему на снегу «Корню» и сказал:

— Долг платежом красен.

— Ты? — буквально выдохнул Корень.

— Я.

— Ты давно здесь?

— Только что подгреб.

— А что-то я не слышал звука приближающейся машины. И не видел, — в голосе «Корня» угадывалось недоверие.

— Я на «вертушке» сел. На территорию соседней дачи, тут когда-то то ли Микоян отдыхал, то ли Фурцева. Строго было. А потом дачей владели разные люди. Сейчас владеет человек, мне многим обязанный. Вот я и прилетел: тебе ведь нужна была помощь?

Корень встал, долго и нарочито аккуратно отряхивал грязный снег с пальто.

— Да чистый, чистый! — нервно прикрикнул Князь.

Он знал, что когда человек так долго занят каким-то совершенно не важным в экстремальной ситуации делом, он что-то в этот момент обдумывает, готовится нанести удар, внезапно напасть. Во всяком случае на войне — так.

Корень незаметно выдернул из-под полы тонкий стилет и, сделав бросок, нанес удар им Князю в область паха.

Тот в этот момент отпрянул назад, ровно на то расстояние, которое отделяло его ногу от конца стилета. Корень так и застыл в броске.

— Надо же, чуть не попал, — спокойно сказал Князь.

Отбросив нож, Корень едва уловимым движением вытащил из-под полы «беретту».

— Ты с ними? — яростно крикнул он.

— С кем? С азерами? С черными? Окстись.

— Ты со мной? — спросил Корень, направив пистолет в грудь Князю.

— Я сам по себе. Я один, но гордый. И со стволом перед мордой говорить не люблю.

— А придется, — пригрозил Корень, снимая предохранитель и чуть поднимая ствол — на уровень переносицы.

— Контрольный выстрел отменяется, — усмехнулся Князь.

В этот момент Игорь Вольнов, — примерно одного роста с Корнем, но значительно мощнее его — зашел сзади и взял бригадира "на прием". Он легко вывернул его правую руку с пистолетом и чуть надавил на кисть. Корень разжал пальцы, и пистолет упал на снег.

Левой рукой Игорь зажал шею бригадира так, что шансов вырваться у того не было никаких.

— Ну, что, старина, передумал стрелять в старого товарища? Так и не понял, что это я со своими парнями спас тебя, — сказал Князь.

— Всех моих перебил, — с ненавистью проговорил Корень.

— Но и вы потрудились. От бригады Тофика Бакинского не осталось ничего.

— Что же мне делать? И, если ты не с ним, как ты здесь оказался?

— Ты как "Джонсон и Джонсон" — два вопроса в одном флаконе. Давай по частям разбираться: ты получил приказ прибыть на стрелку с Тофиком?

— Да.

— От кого?

— Думал, от самого Грифа.

— Чушь. Вы оба на него работаете: если бы кто-то из вас его не устраивал, он бы приказал мне с этим неудачником разобраться. Ты же знаешь — я с бабками не работаю, мое дело — разведка, контрразведка, охрана. Я — чистильщик. Я бы с предателем, крысятником, и разобрался бы, ты понял?..

— Но кто тебе сказал, что здесь стрелка?

— Я по своим каналам узнал. Потом связался с Грифом… Он приказал подстраховать вашу стрелку.

— Так не он назначал стрелку?

— Не он.

— А кто же? Неужели Тофик решил со мной посчитаться?

— Что, давний спор? — холодно спросил Князь.

— А в Москве у всех бригадиров есть счет друг к другу.

— Понятно. Нет, и Тофика подставили.

— Кто, менты?

— Если бы менты, мы с тобой сейчас были бы в другом месте и в кислом соусе.

— Кто?

— Буду разбираться. Это уже мое дело. А тебя я выручил, согласись.

— Дa… Возможно. Так что мы квиты?

— Слава Богу, сообразил.

— И что мне теперь делать без бригады? Новую набирать?? На это время нужно. Да и таких верных уже не найти. Я с ними со всеми срока тянул на зоне. Я на зоне авторитетом был. И они все при мне — «валетами». А теперь…

— Не скули, Корень. Пока послужи в моей бригаде. Я знаю — вор в законе не может перейти из бригадира в рядовые пехотинцы. Это ему западло. Ведь из «шестерок» он уже никогда не выберется. Это только разжалованный офицер может снова, при благоприятных обстоятельствах, дослужиться до звезд. Поэтому тебе, Корень, я предлагаю создать новую бригаду. Сам будешь набирать людей. Но, чтобы азеры тебе не мстили за разборку, уйдешь пока в подполье. Втихую соберешь людей. Если хочешь, вытащим нужного тебе человека из зоны. Помнишь, как мы с Бичом впервые к тебе пришли, — когда нам было хреново, ты нам помог. Теперь моя очередь. Собирай людей. Но служить будешь не в силовой бригаде. Я договорюсь с Грифом. Банки дело рискованное, а бабки всe в «Структуре» все равно поровну делятся. Ну, почти что поровну. С учетом, конечно, личного вклада…

— Что ты сказал?

— В смысле?

— В какой структуре?

— А в той, в которую твоя бригада входила, и новая бригада войдет. «Структура», брат, это сила. Это не только бойцы и бригадиры, катран, общак и сходняк. Это банки. Не те, что мы грабим, а те, в которых награбленные нами бабки хранятся, и тут, и за бугром. Это склады армейского оружия, военная техника, связи в правительстве.

— Зачем я тебе нужен? — прямо спросил Корень.

— Нужен ты мне, братан, потому, что в армейской среде у меня хорошие контакты, а вот в криминальной — не очень. Все больше козлы попадаются вроде этого, — Князь пренебрежительно кивнул в сторону Тофика Бакинского.

Заметив, что Корень задержал взгляд на роскошном перстне Тофика, он небрежно спросил:

— Хочешь трофей взять? Ты ведь победил.

— С мертвого врага? — искренне удивился Корень. — Это мне западло.

— Вот тебе и второй ответ на твой вопрос. Я мог бы выбрать и других авторитетных воров. Но ты из всех — самый гонористый.

— Это хорошо? — удивился Корень.

— Это хорошо, потому что ты чтишь воровской кодекс. И что тебе западло, то тебе западло. И баста. Но это и плохо, потому что, когда работаешь с бойцом плечо к плечу, надо быть уверенным, что он из-за гонора не откажется выполнить приказ, от которого зависит успех операции.

— Я понял тебя, Князь. Не простой ты, ох, не простой. Я подумаю.

— А что, подумай, возможность теперь у тебя такая есть, — ответил Князь, окидывая взглядом побоище и как бы давая понять, что возможность такую «Корню» предоставил именно он, Князь.

— Советоваться ни с кем не буду.

— Это тоже правильно. Советы других далеко не всегда ведут к истине. Так говорил Заратустра.

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ "СЛУЧАЙНЫЙ ВЫСТРЕЛ"

— Так говорил Заратустра…

Профессор Моров отхлебнул из стакана глоток старого шотландского виски.

Заратустра… Кажется, впервые он услышал это имя из уст литературного героя — Остапа Бендера… В детстве, когда читал роман Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев". Или "Золотой теленок"? Сейчас и не вспомнить. Оба романа были в одном томе. Память у Морова всегда была отличная, содержание прочитанных книг он запоминал легко и впоследствии никогда прочитанное не перечитывал. А вот мелочи забывал. В каком романе? Да какая, в сущности, разница.

Имя ему понравилось. А потом он читал Зигмунда Фрейда, Шопенгауэра и, наконец, Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра".

Ему понравилось.

Вообще, немцы и евреи, если уж занимаются чистой философией, излагают очень складно.

Он протянул руку к книжной полке слева от рабочего кресла, взял, не глядя, томик Фрейда "Психология бессознательного", наугад, как он часто делал, раскрыл страницу, прочитал загаданный абзац:

"Вера в вещие сны насчитывает много приверженцев, ибо в ее пользу говорит то обстоятельство, что многое действительно происходит впоследствии так, как его предварительно конструировало во сне желание".

Он закрыл веки, задумался. Из полудремы его вывел какой-то резкий звук на улице, за стенами института, — что-то вроде пожарной или милицейской сирены.

Он вздрогнул, открыл глаза.

О чем он думал минувшей ночью? Какой увиденный во сне эпизод сейчас пытался восстановить в памяти?

Он снова закрыл глаза. И увидел…

Вот он лежит на крыше (или на чердаке) высокого здания. Напротив обычный жилой дом. Один подъезд с улицы, через который входят и выходят жильцы (другие подъезды для жильцов — со двора). А две трети первого этажа занимает шикарный, эксклюзивный, как сейчас говорят, ювелирный магазин "Ля Рошель". Типичная туфта, не имеющая никакого отношения ни к известному порту, ни к Франции вообще. Изделия здесь продаются действительно изысканные, поистине уникальные, но чисто русские. Не жаны и пьеры, а иваны да мойши сделали эти роскошные кулоны с изумрудами, эти дивные перстни с бриллиантами, эти изысканные подвески с хризалитами, да и сам магазин принадлежит господину по фамилии Магазинер.

Рафаил Магазинер трезво рассудил, что в "Ля Рошель" народ будет ходить чаще, чем в лавку "У Розочки".

Розочкой звали жену Рафаила. Он ее обожал.

А доктор Моров ненавидел доктора Минеева Ростислава Яновича.

Такой вот расклад. Как говорят в России, без бутылки не разобраться.

В реальной жизни Аркадий Борисович Моров отхлебнул из стакана большой глоток виски.

Во сне и в полудреме он явственно видел витрину "Ля Рошель", людей, входящих и выходящих из двух дверей магазина и из одного подъезда для жильцов.

Он видел, как из подъезда вышел ненавистный ему доктор Ростислав Янович Минеев, а из подъезда магазина — несколько новых русских — дам и господ — в длинных шубах нараспашку.

Сквозь отличный цейсовский оптический прицел прекрасно были видны и изумрудные колье на дамах, и бриллиантовые перстни на руках господ.

Он нехотя перевел ствол винтовки вправо, с грустью расставшись с холодным, но изумительно красивым женским лицом, и в прорезь прицела попала яйцеобразная голова доктора Минеева.

Его лысоватая, похожая на слегка облупившееся яйцо голова никогда не нравилась Морову.

А с тех пор, как соглядатаи и стукачи, которые были внедрены им во все структуры института, несколько раз донесли до него слова Минеева, исследовавшего поведение мышей под воздействием неких кадрированных видеосюжетов, антипатия к доктору превратилась у Морова в ненависть.

— В курилке он пошутил, что, похоже, "наш академик совсем рехнулся и метит в президенты, иначе к чему эти эксперименты на студентах в кинозале…".

— Еще он говорил (страшно повторить), что, "возможно, в институте происходят "странные вещи" и что у него есть подозрения, что некоторые больные просто пропадают, — их не переводят в другие клинки, не выписывают в связи с излечением или окончанием курса, — они умирают и тела их где-то сжигают".

Похоже, доктор Минеев не был злобным, жадным, завистливым, его не волновало, что зарплата сотрудников института зависит от коэффициента благонадежности, толерантности и лояльности к директору. От этого коэффициента зависело в институте все — зарплата и премия, субсидирование лаборатории, публикации, защиты кандидатских и докторских. Доктор Минеев полагал, должно быть, что он будет высказывать публично свои инсинуации и ему это будет сходить с рук.

— Он говорит, что в нашем институте проводятся эксперименты над психикой людей, без их согласия!

Доктора Минеева лишили премии, прогрессивки и матпомощи.

— Он говорит, что мы тут занимаемся "черт знает чем, похоже, учимся управлять эмоциями людей"!

Доктору Минееву отложили на неопределенный срок защиту кандидатской диссертации.

— Он говорит, что "наш академик готовит черную лошадку к президентским выборам, — это ведь готовая программа управления электоратом".

Доктору Минееву вынесли первое порицание: поставили на вид.

— Он говорит, что в институте стали появляться какие-то криминальные элементы.

Доктору Минееву объявили первый выговор.

— Он говорит…

Профессору Морову это надоело.

"Какого черта? Кто владеет институтом, он или я? Почему я должен терпеть это талантливое ничтожество? Только потому, что он неплохо соображает? Да я таких дюжину найду. И неужели я должен объявить ему три выговора, чтобы уволить? Уволить? Зачем уволить? После всего того, что доктор Минеев наговорил, его мало уволить. Его просто надо убить".

Огромным усилием воли профессор Моров удержал себя от того, чтобы не совершить убийство самому.

Ненужный риск. Совершенно ненужный и неоправданный. У него десяток высокопрофессиональных киллеров. Вот хотя бы взять его командира спецотряда, бывшего спецназовца Юрия Князева. На первый взгляд, вполне интеллигентный человек. А может такое! И кажется, ему можно доверять.

Люди Морова проверили Князева многократно.

И все равно он не поручит ему убийство Минеева. Почему? Потому что это было бы слишком просто. А у Морова была склонность к садизму — изысканному, интеллектуальному.

И не поручит он Князеву это задание еще и потому, что есть у него такое чувство, — именно это задание будет ему неприятно.

Дело в том, что при всей своей жестокости и деспотизме он научился беречь и ценить дорогой человеческий материал.

Князев был материалом со знаком «экстра».

Совсем ни к чему заставлять его убивать детей, старушек или интеллектуалов, что причинит ему наверняка эмоциональную травму.

Пусть убивает бандитов! Он же не урка. Он из законопослушных офицеров. И не надо ломать менталитет офицеров, когда они вынуждены приходить на службу к олигархам: пусть видят перед собой привычного врага.

Привычным врагом для офицера-спецназовца Юрия Князева были враги его Родины. С определенным допуском — уголовники, новый криминалитет, отмороженные из банд беспредельщиков.

Вот пусть их и убивает. От них и защищает. Каждый человеческий материал надо использовать с учетом его специфики.

А Минеева пусть убьет киллер, нанятый на одно убийство, ну, на два…

Тут и экономия — денег не придется самому киллеру платить, а чистильщику, который уберет этого киллера после акции, и гонорар пониже. А что, он не жадный, но копейка рубль бережет, как говорят в России: копейка к копеечке, глядишь, и миллион набрался. Баксов…

Он усмехнулся, еще раз прицелился и выстрелил.

Мысленно… В полусне… Но так явственно видно было сквозь оптический прицел, как слетела шапка с ненавистной яйцеголовой макушки Минеева, как расплылось красное пятно у него на лбу, точно над переносицей, как в глазах его мелькнул страх, а потом глаза закрылись, и он, всей своей тощей, мешковатой фигурой стал клониться на бок, сложился, как кузнечик, и упал, некрасиво распластавшись по грязной мостовой.

Зик транзит глория мунди — так проходит мирская слава… Ну, был такой ученый-биолог Минеев, и кто его вспомнит через день, месяц, год, век? А его, профессора Морова, будут помнить… Он усмехнулся, тоже мысленно, в полусне… Хотя бы в очень узком кругу… Потому что, честно говоря, он обожал власть. Но власть тайную, не броскую, и тем более могучую, что о ней мало кто знал… Власть "серого кардинала"…

Он открыл глаза. Веки были такими большими и массивными, что ему самому казалось, он слышит, как они закрываются…

Не глядя нащупал стакан с оставшимся на дне глотком виски. Ему нравился этот плесневелый привкус перебродившего ячменя.

Он вообще любил — рыбу чуть с душком, напитки с запахом и вкусом плесени, как, например, некоторые сорта старого испанского хереса, и цвета разложившейся плоти — оранжево-бордовый, зелено-серый.

А убьет Минеева Игорь Вячеславлев, уволенный в запас из ГРУ. Очень хороший киллер. После сокращения спецназовского полка в Варшеевске у него опять будет выбор. Когда Вячеславлев пришел к нему? Полгода назад. С отличным послужным списком. И хорошими рекомендациями.

Он уже успел выполнить задания некоторых крупных банкиров, пожелавших устранить конкурентов, незадачливых кредиторов и необязательных должников. Шесть трупов за ним.

Собственно, переквалифицироваться Вячеславлеву не пришлось. В спецотряде он был исполнителем.

В некой структуре принималось решение об устранении того или иного врага. Враг мог быть талантливым инженером, сделавшим важное открытие и приносящим чрезмерно большую пользу потенциальному противнику. Враг мог быть носителем наших военных секретов, бежавшим за рубеж и готовившимся передать эти секреты иностранным спецслужбам. Да мало ли кто мог быть назначен врагом. Идеологических противников, так называемых диссидентов, среди них не было. Или занимались такие же узкие специалисты, как Вячеславлев, но в другом ведомстве.

А у него совесть была чиста. Вячеславлев был палачом. Он просто приводил приговоры в исполнение.

И когда убивал должников, кредиторов, "министров-капиталистов", — тоже совесть дремала. Он их ненавидел, ненавидел всех, кто paзвалил вначале Советский Союз, потом обороноспособность России…

Какую страну угрохали, разбазарили, распродали! Какую армию, суки, уничтожили!

У прапорщика запаса Игоря Ивановича Вячеславлева было достаточно времени, чтобы подготовить акцию. Задание казалось простым, — выезд на место, изучить все входы-отходы, обстановку, прикинуть возможные нештатные обстоятельства, выбрать наиболее удобную точку для выстрела.

Обычная профессиональная работа.

Он знал, что его ценили. И был уверен, что за ним никогда не пойдет чистильщик, чтобы убрать его самого. Только — чтобы зачистить место, если того потребуют обстоятельства.

Перед тем как идти на задание, Игорь Иванович отдохнул — попил пива, часок подремал — как обычно под звуки сонаты ре минор № 23 композитора Вавилова.

Он засыпал при первых же тактах кантеле и просыпался, когда в ходе сонаты гулко бил барабан и гремели литавры.

Вячеславлев любил классическую музыку по-своему.

Проснувшись, он принял пилюлю, — на всякий случай, если остановит гаишник и привяжется к запаху пива изо рта.

Надел черное кожаное пальто, черную кожаную кепку, закрыл квартиру. Во дворе проверил специальным прибором свой «джип-чероки» "на мину". Убедившись, что машину никто не трогал, открыл дверцу, сел, вставил ключ зажигания и плавно взял с места.

На улицу генерала Пивоваркина он приехал в назначенный час (назначенный самому себе): было еще достаточно светло и не час пик.

Припарковавшись во дворе, между «вольво» и старым, поставленным на зиму под брезентовое покрытие «Москвичом», он вышел из машины и с беспечным видом направился к подъезду.

Железную дверь чердака он легко открыл универсальной отмычкой, подошел к окну и стал внимательно изучать дом на противоположной стороне улицы. Там находился магазин эксклюзивных ювелирных изделий "Ля Рошель". Шикарный вход в магазин контрастировал с единственным подъездом для жильцов, выходящим на улицу, — убогим, без запирающего кодового устройства, естественного для домов, в которых живут относительно состоятельные граждане.

Вячеславлев выяснил все, что хотел, и поехал домой — пить пиво и смотреть по телевизору чемпионат Европы по футболу.

Через несколько минут после его отъезда в дом на улице генерала Пивоваркина вошел Минеев.

В это самое время, когда большинство сотрудников Института проблем мозга уже покинули свои кабинеты, ординаторские и лаборатории, Аркадий Борисович Моров продвигался по коридору аналитического корпуса.

Охранники, увидав его, вытягивались по стойке «смирно» и ели глазами начальство, демонстрируя сразу и преданность, и готовность послужить.

Это было естественно. Он мог передоверить наем врачей своему заместителю по научной или медицинской части, набор ассистентов, лаборантов и сестер и того ниже начальнику, но в бригады охранников, группы разведки и контрразведки он набирал людей сам. То есть отбирали профессионалы, но набирал, лично беседовал всегда сам профессор.

— Узнал… — удовлетворенно хихикнул Моров, шаркая по коридору дальше. — Служит, — хихикнул он снова, подойдя к кабинету № 12, и оглянулся. Охранник службу знал четко. Он стоял на углу коридора и смотрел в далекую даль. Не его собачье дело, куда на ночь глядя направился хозяин.

Моров открыл дверь своим ключом. Естественно, он не таскал с собой ключи от всех кабинетов. Но у него был универсальный ключ, открывавший все двери института.

Войдя в кабинет № 12, он включил свет и направился к столу доктора Минеева. Разумеется, Морова не интересовали результаты проведенного на кроликах эксперимента по воздействию на гипофиз слабых и сильных магнитных полей мощным пучком и дозированным пунктирным облучением.

Его интересовало, не собирается ли доктор «стучать» на него. Одно дело раздраженные разговоры в курилке. Подчиненные всегда недолюбливают своих начальников. Кто-то обижен, кто-то завидует, кто-то просто ненавидит. Их личное дело. Пока эта неприязнь не перешла границы дозволенного.

Он вообще имел привычку обыскивать столы и личные вещи своих сотрудников и часто этим занимался поздними вечерами. Вещи могут многое рассказать о человеке — его вкусах, пристрастиях, даже политических взглядах.

Моров открыл своим универсальным ключом верхний ящик, выдвинул его, взял маленький ключик и открыл остальные ящики стола. Вытащил на треть все пять ящиков и поворошил бумаги, пошуровал вещицы, непритязательные, простенькие — дешевая зажигалка, грязный носовой платок, пакетик мятной карамели, раскрытая пачка крекеров, чернильница и рядом — поршневая ручка, несколько шариковых ручек, карандашей, стирательные резинки, а вот потертая медаль "За спасение на водах"… Неужели субтильный и робкий на вид Минеев мог кого-то спасти, кроме себя?

— Maло, мало мы знаем свои кадры, — проворчал профессор Моров, перебирая бумажки в прозрачной папке с надписью "Банк «Логотип». — Ишь ты, интересно, как к нему попала эта прозрачная папочка, — скорее всего, сам Моров сунул в нее какое-нибудь институтское предписание.

Ага, вот и бумага, которую он не хотел бы найти, но найти предполагал.

— Ну, вот и славненько. Значит, не зря на душу грех великий беру. Не зря. За такое деяние и приговор — к высшей мере, — хихикнул Моров.

"Генеральному прокурору Российской Федерации

Действительному государственному советнику юстиции

Раскутову Илье Юрьевичу.

Сим довожу до Вашего сведения, что в нашем институте творятся чудовищные безобразия".

— Так, это можно пропустить, это эмоции, дальше.

"В нашем Институте проводятся бесчеловечные эксперименты по воздействию на мозг человека. Обуреваемый страстью добиться Нобелевской премии, директор, а фактически владелец института профессор и академик самозванной Академии медико-психологических наук Моров Аркадий Борисович фактически повторяет изуверские методы фашистских "убийц в белых халатах", которые проводили эксперименты над заключенными в концлагерях. Правдами и неправдами в институт на лечение шизофрении, неврозов, "белой горячки" и т. д. заманиваются одинокие люди. Под видом лечения над ними совершаются издевательства, сводимые к использованию психотропных средств для оказания воздействия на человеческое поведение".

— Ну, этому серьезные люди в Генпрокуратуре просто не поверят.

А… Вот это тоже интересно — про то, как он, профессор Моров, в течение последних восьми лет фактически приватизировал все здания и всю "материальную часть" института, завладел зданиями соседних учреждений Института патологии акушерства и гинекологии и Института злокачественных новообразований, поменял там весь кадровый состав и создал на Каширском шоссе целый медицинский городок с огромным штатом медперсонала, мощным научным потенциалом, новейшей техникой, современным электронным оборудованием…

— Так, ну-тис, ну-тис. Интересно… А это — о том, как с помощью новейших достижений науки сотрудники лабораторий, руководимых лично Моровым, превращают вполне здоровых людей в марионеток, зомби… Ишь, все раскопал, — с каким-то даже удовлетворением пробормотал Моров.

Он аккуратно собрал все странички и засунул во внутренний карман просторного пиджака.

Пожевал тонкими мокрыми губами, скривился:

— Ищь, сучонок, падаль, тля… Ничтожество… Ему у параши место, а его — в научные сотрудники, зарплату дали хорошую, — так ты работай и ежечасно руководителя своего хвали, благодари, ручку ему целуй… Потрох сучий, фуфлогон. Вместо того, чтоб работать, гусю шею тут точит, падла гнилая…

Как ни странно, Моров забыл многие слова из лексикона молодых лет, когда был он вором в законе и держал зону в ИТК строгого режима № 3546 в Карелии. Поднапрягся, но, кроме "горбатого лепит", ничего не вспомнил.

— Склероз… Чтоб ему…

Он с трудом встал, авторучкой поворошил личные вещи приговоренного к смертной казни доктора Минеева.

— Ишь ты, и платки у него грязные, и ручки надкусанные. Ничтожество. Хорошо, что я вовремя на него глаз положил. Ишь, притаился. А мне сверху видно все, видно… Не спрячешься. Бац сверху, и кровушка пошла.

Эту ночь профессор Моров спал сладко и без снов.

Без снов спал эту ночь и Игорь Иванович Вячеславлев, бывший прапорщик отряда спецназначения Главного разведуправления Генштаба Вооруженных сил.

Вернее, какие-то обрывки воспоминаний в его голове проносились. Это были, так сказать, итоговые фрагменты выполненных им в разных концах мира заданий.

Вот он лежит на крыше Театра оперы и балета в Гаване. Вокруг грязь, пыль, экскременты голубей. Внизу, в сквере, этих самых голубей кормит вальяжный господин, белый, американец. Про него известно, что он агент ЦРУ. Но почему-то ни нашим, ни кубинцам не выгодно его раскрывать, а выгодно его устранить. Игорь Вячеславлев прицеливается, в оптическом прицеле явственно видны серые, прикрытые густыми ресницами глаза господина в элегантном костюме, черные с проседью брови, между бровями — бородавка величиной с рубашечную пуговицу. Он прицеливается в эту пуговицу и плавно нажимает на курок.

Такое впечатление, что кровью забрызгало ему оптику, он даже невольно протянул руку, чтобы стереть кровь. Но этого, конечно же, произойти не могло. До убитого сотня метров. Надо уходить. Это вопрос жизни смерти. На выходе ждет чистильщик. Если он попадется в руки кубинских спецслужб, они дадут возможность чистильщику убрать его. Такая вот тонкая комбинация. Все всё знают, но надо соблюдать правила игры. Стреляй и сматывайся. Он бросает винтовку с оптическим прицелом, бежит, пригнувшись, к большому чердачному окну, соскальзывает в сухую, пахнущую мышиными и голубиными экскрементами темноту театрального чердака и…

Потом обрывок другого воспоминания… Он подъезжает на джипе по лесной дороге к озеру. По дороге предъявляет несколько раз служебное удостоверение с массой «допусков» выскакивающим из леса охранникам. Выходит из машины на опушке леса. Ему озеро видно, его с озера — нет. Он достает из багажника джипа водолазное снаряжение. Оно легкое, резиновый костюм имеет кевларовую прокладку, пуленепробиваем. Головное покрытие — тоже. На боку пистолет для бесшумной стрельбы из воды. На щиколотке специальные десантные подводные широкие ножи. К бедру пристегнута кобура еще с одним стволом — автомат для подводного плавания. Всякое может случиться: тут на охране другая «структура». Как-никак охраняет президента страны.

Удостоверившись, что с озера прогалина на опушке, где он оставил машину, не видна, он входит в густой ивняк и сползает в воду среди кустов. С воды его по-прежнему не видно.

Сегодня задание у него особой сложности. То есть технически штатная ситуация. Но, учитывая, что его цель — президент, надо было быть на сто процентов готовым, что у джипа, или под водой, сразу после акта, или на выезде из лесного массива, — его будут ждать чистильщики.

Но у него нет выбора. Он получил приказ. И дело даже не в том, что он с приказам согласен и считает, что нынешний президент завел страну в тупик и заслуживает высшей меры наказания. Дело в том, что он, Вячеславлев, человек военный. Ему дали приказ. Приказ не обсуждается. Ты его должен выполнить, а потом можешь заявить, что был с ним не согласен. Но он-то, Вячеславлев, согласен. Так что и проблем нет. Если не считать проблемы чистильщиков.

Ему дан карт-бланш, руки развязаны. Одна задача — привести приговор в исполнение, вторая — уйти целым с места акции. Как он это сделает, начальство не волнует.

Он плывет через густые водоросли, острые листы осоки могли бы распороть любой другой костюм, но только не этот. Но вот окончилась прибрежная «роща» осоки и тростника, чуть прикрытое мелкими камешками дно понижается к середине озерца — там главный клев, на который помощники, сотрудничающие с соответствующими кругами в силовых структурах, уговорили президента приехать порыбачить.

Вот и они, аквалангисты. На боку у каждого корзина с живой рыбой, одной рукой они вытаскивают сига, или крупного окуня, или скользкого налима, другой подгребают к тому месту, где упала мормышка, и подставляет рыбий рот под крючок. Рыба заглатывает крючок, аквалангист ослабляет зажим, рыба закрывает пасть, аквалангист выпускает ее из рук. Секунду-другую мощный озерный окунь или серебристый сиг, почувствовав свободу, резвится, несмотря на инородное тело во рту, но рыбак уже почувствовал его телодвижения, умело подсек и рванул вверх.

Два выстрела подряд оставляют Вячеславлева в одиночестве на глубине нескольких метров пресной чистой воды карельского озера. Конч-озеро. Крош-озеро? Он не помнил его названия. Да и какая разница? Приехал, выполнил, уехал — делов-то…

Он нырнул, проверил, навечно ли прилегли на дно озера два старательных рыбоснабженца. Навечно. С такого расстояния он не промахивался никогда.

Он нырнул, снял с бедра одного из аквалангистов сетку с двумя крупными окунями. Закрепил сетку у себя на бедре. Сделав пару мощных движений ластами, поднялся на пару метров вверх. На эту глубину проникало скупое, но страстное карельское солнце, игриво скользнуло по золотистым в черно-зеленую полоску бокам окуней. Однако недолго им греться под водой в лучах солнца. Увы, им суждена необычная, странная смерть от яда, проникшего сквозь кожу.

Вячеславлев достал одного из окуней, взял металлическую бутылочку со спецсредством и как из пульверизатора, почти прижав головку флакона к телу рыбы, обрызгал ее из флакона. Жидкость не имела ни цвета, ни запаха, не растворялась в воде. Но оказавшись на воздухе, смешавшись с частицами кислорода, коих в воздухе больше, чем в воде, она давала мгновенную реакцию, быстро проникала сквозь кожу рук в кровь, достигала сердца и приводила к мучительной смерти от сердечной недостаточности.

Вот и президентский крючок. Одним движением он насадил рыбу на крючок, и она рванулась наверх, к своей смерти.

А Вячеславлев рванулся в сторону, к своей дальнейшей жизни.

И пока он плыл под водой, пока достиг зарослей тростника, осоки и ивовых кустов метрах в ста от того места, где оставил машину, пока, оказавшись в густой чаще ивняка, снимал с себя костюм, под водой, не высовываясь, связывал костюм, оружие, снаряжение в сверток, сверток прятал в мешок из тонкой ткани и все это засовывал под могучий корень старой березы, росшей у самой воды, все это время он представлял себе, как президент выхватывает крупного окуня из воды, умело подсекает, тянет удочку к себе, перехватывает окуня сачком или рукой, держит мощное, бьющееся в руках тело рыбины, с удовлетворением констатирует, что рыба-то, пожалуй, самая крупная из пойманных… Он видел, как президент бросает рыбину в ивовую черную корзину, протягивает удочку или спиннинг помощнику, чтобы тот насадил новую приманку, червя, мормышку, хрен знает, что там рыбаки насаживают, и вдруг, взмахнув руками, начинает терять равновесие, хватается ладонями за левую сторону груди, за горло и падает в воду, чуть не перевернув лодку.

Все. "Кайки лоппе", как говорят местные рыбаки.

У него все получилось! Он выполнил задание! Он ушел от подводных преследователей. Он не стал возвращаться в свою машину, которая взлетела на воздух через десять минут после того, как он вышел на берег. Он не стал идти по дороге, предъявляя охране совершенно настоящие документы, позволявшие ему находиться в этой зоне. Приученный к выживанию в любых условиях, питаясь рыбой, грибами и ягодами, он неделю бродил по лесам южной Карелии, вышел на трассу в районе Кондопоги, когда уже было снято оцепление и закончились поверки. В сапогах, брезентовой «ветровке», обросший короткой щетиной, с полным лукошком великолепных «бровичков», поймал попутку и вскоре был в Петрозаводске. Здесь на явочной квартире помылся, побрился, переоделся и в тот же вечер уехал в Москву скорым фирменным № 17/18.

Уехал, так и не узнав, что задание он сорвал.

Рыбу принял помощник президента. Президент в тот момент снял трубку мобильного телефона правительственной связи, защищенного от просушивания, и в ответ на слова своего собеседника, в чем-то его страстно убеждавшего, наконец раздраженно бросил в трубку:

— Ну ладно. Ладно. Не надо подробностей. Ну, хорошо. Не буду я брать в руки рыбу, будь она неладна. Вы там у себя в Генеральной прокуратуре вообразили, что знаете больше всех, даже больше моей личной спецслужбы.

Он обернулся к своему давнему и любимому помощнику, которому безгранично доверял, чтобы посетовать, что вот, генеральный прокурор вообразил невесть что, будто бы на него готовится покушение. И где? На озере, окруженном тремя кордонами спецподразделения, подчиняющегося лично ему, помощнику президента.

Но помощник уже хватал ртом воздух, махал руками, словно пытался взлететь с катера.

— Ты что, лететь куда-то собрался? — спросил президент.

Но ответа не дождался.

Помощник, сжимавший в руках вялое тело уснувшего крупного окуня, рухнул в воду.

Через минуту его тело подняли со дна прибывшие на место происшествия другие аквалангисты. Он был мертв.

Вячеславлев об этом узнал только в Москве.

Ему крепко пожали руку и сказали:

— Ваше счастье: ваш рапорт об увольнении в запас удовлетворен. Будете получать большую пенсию. Можем помочь с работой. Но пенсии вам должно хватить, с учетом зарубежных командировок, вам набежала прямо-таки генеральская пенсия. Ловите рыбку…

Но сама мысль о таком времяпрепровождении вызвала у Вячеславлева изжогу.

Через неделю он уже работал в "частном секторе". Во ВНИИ проблем мозга. Зарплата — как у академика. А работа по специальности.

Потом Вячеславлев какое-то время спал без сновидений.

И проснулся лишь от кошмара. Ему опять приснилось озеро, рыба, он вытаскивает окуня, пропитанного страшным ядом, вместо помощника президента, и чувствует, как яд проникает в тело, несется со страшной скоростью по рукам, достигает сердца, сердце сжимается, дышать становится невыносимо, он ловит ртом воздух и… просыпается.

Первая мысль — не надо было есть на ночь так много макарон с острым чесночно-томатным соусом.

Вторая мысль была еще более правильной.

— Кузя, сколько раз я тебе говорил, не ложись ночью мне на грудь!

Он силой сбросил кота с груди и только тогда вдохнул спертый воздух спальни полной грудью.

Кот Кузьма с диким воем пересек комнату по воздуху и, больно ударившись боком о шифоньер, удачно приземлился на ковровую дорожку. Встав на лапы, он брезгливо чихнул и гордой независимой походкой направился на кухню взглянуть, не осталось ли вчерашней рыбы в миске.

В отличие от его хозяина, Кузя рыбу любил. Даже вчерашнюю.

Через два часа Вячеславлев уже лежал на чердаке здания напротив ювелирного магазина "Ля Рошель" на улице генерала Пивоваркина.

Он притащил старый стол-парту на вполне еще крепких ногах к окну, лег на него и примерился к стрельбе в положении лежа.

Положение его устраивало — выход из «жилого» подъезда был как на ладони.

Он тщательно собрал винтарь, протер оптику, проверил пульку: пулька была со смещенным центром тяжести. С такого расстояния, с таким винтарем, с таким опытом и такой пулей объект был приговорен окончательно.

Пока Игорь Иванович Вячеславлев готовится совершить свое черное дело и лишать жизни скромного ученого и добропорядочного гражданина Минеева, научного сотрудника НИИ проблем мозга, другой господин, по кличке Кречет, также готовился к проведению своей акции.

Он в последний раз собрал своих кентов перед выездом с блат-хаты!

— Брюликов и рыжевья там навалом. Все берем, что успеем, и сдадим в катран. Нам бабки чистые пойдут. В гринах.

— Болонь на хвосте? — спросил один из членов банды.

— Болоней там — ментов в штатском — наверняка есть.

— Мочить будем?

— Если придется.

— Стволы, или на мессар сажать?

— Лучше по-тихому. Стволы и маслята у всех есть. Но лучше — по-тихому, кто умеет мессары метать, — перо в горло, и все дела.

— Ювелирный, это тебе сачок влепить, не квартира, я говорю, тут отход трудно по-тихому сделать. Стрельба, звонки.

— Все вылащено. Сигнализацию до нашего прихода отключат. Но восьмерить не буду, — менты гарантированы, а вот гадиловки не поспеют. Уйдем, пока канарейки не прилетели.

— Гляди, Кречет, если что не так, сам же по ушам получишь.

— Что я, дикий фраер? С понятием. Я в авторитете, мне западло фуфло вам толкать. Может, очко слиплось? Так я никого не неволю. У нас все воры, все равны. А пахан далеко.

— Кто суфлер?

— А пахан и суфлер, и масть держит над всеми бригадами, с ним на шальную не пойдешь, он и рыжевье с брюликами примет, и бабки чистые даст.

— Ну, что, кенты, идем? 3авалить ментов нам дело привычное, а в крутом ювелирном брюликов до конца жизни набрать.

— Идем. Как его название-то?

— "Ля Ровель".

— Француз держит?

— Еврей. Но нам-то один хрен.

— Еврея жалче. Все ж, как пел Высоцкий, на две трети наш человек.

— Хватит поганку крутить. Жив быть захочешь, да на зону не тянет, всех храплишь — и евреев, и французов.

— Это точно. Значит, так: на тачках пилим до улицы Пивоваркина, там разворачиваемся к трассе, чтоб после дела сразу атканать. Завалим дело глухой фармак. Потому — влепил масленка в лоб, посадил на мессар, собрал брюлики и — мочи рога.

— А карась нарисуется?

— Начистить крюкало, не поймет — он шнур. Ясно? Сбор на флет-хате через три часа. Все — в разные стороны, сбросил хвост — на флет-хату.

Все вышло путем. На улицу имени генерала Пивоваркина прибыли, когда чуть темнеть стало. Еще для покупателей, по вечерам в дорогие магазины мотающихся, время не наступило, а вот жены богатых людей уже по бутикам проехались, что надо купили.

Конечно, и в это время в магазине "Ля Рошель" посетители свои были. Один иностранец, судя по выговору, пара молодоженов, одна бабулька, которая не столько хотела купить, сколько примериться к нынешним ценам, прежде чем нести свой дореволюционный антиквариат в комиссионный.

Бандиты не стали врываться в магазин чохом. Они просочились в "Ля Рошель" в течение пяти минут и умело рассредоточились по залу.

Нож, умело брошенный одним из бандитов, разрезал сонную артерию господина Магазинера и вонзился в красного дерева дорогой шкаф, стоявший за спиной владельца "Ля Рошели".

Рафаил Магазинер умер раньше, чем сумел сообразить, что произошло.

У остальных — двух продавцов, двух охранников, одного штатного сотрудника соседнего райотделения милиции и небольшой группы посетителей было минуты две на размышление. Все они, за исключением старушки, сразу поняли, что ограбление крутое и грозит им крупными неприятностями.

Поэтому ни милиционер, ни охранники даже не пытались оказать сопротивление и умерли тихо и безропотно, пристреленные из пистолетов с глушителями. Посетители же, наблюдавшие их агонию, в последние мгновения жизни испытали дикий ужас.

На все про все ушли считанные минуты. В полной тишине бандиты собрали в спортивные черные сумки золото, часы, ювелирные изделия. Тишину нарушил лишь окрик вора в законе Кречета: "Крупные вещи не брать, оставь самурайский меч, кому говорю!", и звук ножа, вонзившегося в твердое красное древо шкафа. Кречет с раздражением вытащил нож и сунул его в карман. Он терпеть не мог посторонние звуки во время работы.

Кречет глянул на часы.

— Всем атканать! Атмас!

Он прислушался. Снаружи не раздавалось ни звука — ни криков ментов, ни завывания канареек, ни сигналов стоявшего на стреме «шестерика».

Однако Кречет был неумолим. Надо было уложиться в пять минут. Почему время выхода из магазина паханом было обозначено так точно — без пятнадцати минут шесть вечера, Кречет не знал. Не его это было дело.

Ровно в 17.45 бандиты рванулись к выходу. Выскочили они почти одновременно и уже собрались бежать к ждавшим их метрах в двадцати машинам, как вдруг шестеро стоявших на противоположной стороне улицы граждан, занятых кто чем (кто читал газету, кто торговал орехами, кто выгуливал собачонку, а кто качал «младенца» в коляске), вытащили из-под длинных кожаных пальто автоматы «Калашникова» с подствольными гранатометами и стали стрелять.

Стреляли они прицельно и кучно, так что через несколько секунд от банды Кречета не осталось ничего.

Покончив с ней, молодые, спортивного вида люди перевели стволы своих «Калашниковых» в сторону трех машин, дожидавшихся банду неподалеку, и из подствольных гранатометов расстреляли машины так, что они друг за другом вспыхнули и взорвались вместе с водителями.

После чего молодые люди вернули свои автоматы под полы кожаных пальто и юркнули в арку дома напротив "Ля Рошели".

Двор дома был сквозным.

А с другой стороны, на улице генерала Ларисанько, их ждали машины.

Надо ли говорить, что молодые люди не поленились взять из ослабевших рук бандитов сумки с драгоценностями, прежде чем покинули улицу генерала Пивоваркина?

На это ушло еще пять минут.

И, наконец, в завершение трагедии, из единственного «жилого» подъезда дома, в котором размещался магазин "Ля Рошель", в шесть часов вышел скромно одетый задумчивый господин.

У него сегодня был законный отгул за внеурочную работу, и он мог бы посидеть дома, послушать музыку, его любимого композитора Малера, по пятому каналу телевидения. Но в 17.45 ему позвонили и попросили срочно приехать в институт. Какие-то бумаги понадобились заведующему лабораторией. Звонила почему-то секретарша самого профессора Морова. Что было странно, но не выходило за рамки реального.

В институте все знали, что доктор Минеев в одном костюме ходит с утра до вечера, дома и на работе. То есть можно было вычислить, что времени на сборы ему не понадобится.

И точно, как раз тогда, когда на улице имени генерала Пивоваркина наконец перестали стрелять и все стихло, из подъезда этого дома вышел невысокий, субтильного телосложения господин в потертом ратиновом пальто и кепке, модной в 1950-е годы. Он был чем-то обеспокоен. Но — чем? — так и осталось тайной. Потомy что Игорь Иванович Вячеславлев был мастером своего дела. Он прицелился в бородавку между бровями доктора Минеева и плавно спустил курок.

Доктор Минеев перестал существовать.

О том, что он ушел в мир иной не потому, что не во- время вышел из дома, как раз в тот момент, когда одна банда грабила другую, уже через два дня знал полковник Егор Федорович Патрикеев из Генеральной прокуратуры.

Когда среди имен погибших при ограблении магазина и в перестрелке он увидел фамилию Минеев, то приказал провести баллистические экспертизы. И выяснилось, что пуля, убившая скромного ученого из НИИ проблем мозга, была выпущена из ствола спецназовской винтовки с оптическим прицелом, причем стреляли с чердака дома напротив. Остальные же участники этой трагедии были убиты либо ножами, либо из пистолетов «ТТ», "макаров", «беретта» с глушителями или из «калашниковых».

Полковник Патрикеев достал из сейфа толстую папку с надписью "Профессор Моров" и подшил данные экспертизы в «дело». "Дело" не было официально возбуждено. Но материалы в него полковник подшивал уже давно.

Интуиция его еще никогда не обманывала.

ГРИФ, БИЧ И ДРУГИЕ. ОПЕРАЦИЯ "ШТУРМ ЦИТАДЕЛИ"

Ему снился страшный сон…

Он скрипел зубами, царапал подушку, скрутил жгутом и, почти невозможная в нормальном состоянии вещь, порвал жгут из простыни.

Из полураскрытого рта раздавалось какое-то хрипение и шипение.

Ему снился побег из спецвагона.

Так получилось, что в спецвагоне их было всего трое. Трое матерых рецидивистов, воров в законе. Они "шли по этапу". А фактически ехали в спецвагоне для этапирования заключенных, прицепленном к пассажирскому поезду № 204 Новосибирск-Кулунда.

Заключенные ехали в колонию усиленного режима, находившуюся на западе Новосибирской области.

Они не были знакомы раньше, но слышали кликухи друг друга: Гриф, Беня Ташкентский и Бурбон.

По правилам, в пустом вагоне их бы должны были развести по трем разным отсекам. Но конвойные поленились — открывать отсек, выводить их по очереди. Куда проще раз в сутки всех троих вывести оправиться, под конвоем троих солдат, да дважды в сутки открыть отсек за решеткой и дать ворам хлеба, селедки и воды. Времени много не займет. И играй себе дальше в отсеке для конвоя в подкидного или «кинга». Эта ошибка конвойным обошлась дорого.

— Художники среди вас есть? — спросил «сокамерников» Гриф.

— Чтоб расписаться на заборе, не надо быть Айвазовским, — ответил, криво улыбнувшись, Беня Ташкентский, известный крайне злобным и мстительным характером: на его руках была кровь как минимум двадцати человек, суд доказал одного…

— Хоть и не погода, а не встать ли на лыжи? — спросил Гриф третьего вора по кличке Бурбон, детину огромного роста и мощного телосложения. Тот не сразу врубился, на что намекает «попутчик».

— Что толку гонять порожняком? Дело говори.

Сговорились они быстро.

К вечеру, часу в седьмом, одному из заключенных стало плохо. Беня Ташкентский мастерски изобразил сердечный приступ.

Сквозь решетки отсека конвойным было видно, как задыхается еще не старый, но уже морщинистый и желтый лицом человек, как закатывает глаза, как посинел от нехватки кислорода.

— Что буркалы выкатили? Не видите, человек в бушлат играет. Открывайте ворота, суки позорные, концы откинет. Прокурору жалобу накатаем — всем по ушам дадут! — завопил Бурбон.

Гриф молчал. Он сжимал в ладони заточку и ждал момента… На зону ему страсть как не хотелось: перед самой отсидкой он увлекся одной дамой, врачом "скорой помощи", и ему сильно хотелось на воле продолжить роман.

— Ну, че ты бебики выпучил? — орал Бурбон. — Зови сержанта: дай цинк, что филень кончается от сердца.

Растерянный солдатик из конвойного взвода, пришедший на крик из «купе», был обескуражен не столько криком наглого вора, сколько зеленовато-синим лицом Бени Ташкентского. Уж очень тот натурально менял на глазах цвет своего лица. В воровском мире считается высоким шиком умение сбить с толку вертухаев.

Прибежал сержант с ключами от «купе».

— Ну, что у вас тут? — недовольно спросил он, с удивлением рассматривая красно-синюю рожу Бени Ташкентского и не беря в расчет молчавшего и вроде как дремавшего Грифа. — Может, фуфло засаживаете?

— Не крути поганку, начальник, — заорал Бурбон. — Ковырни серьгу дать лекарство; помрет кент — с тебя спрос.

Словно сомневаясь, сержант еще раз взглянул на дремлющего Грифа. Тот не внушал опасений. Бурбон был огромный и свирепый, но с его стороны вроде бы ничего не грозило: он ведь просто требовал оказать помощь его другу.

— Открывай, — кивнул сержант одному из солдат. Второго с автоматом поставил возле «купе», а сам со «стволом» в кобуре, с ключами от наручников в руках шагнул внутрь. Сержант протянул руки к наручникам Бени Taшкeнтского, второй солдатик приставил автомат к груди «Бypбoнa», тpeтий стоял в коридоре с автоматом на изготовку.

Вроде все учли.

Да все никогда не предусмотришь.

Протянутые к нему руки Беня схватил в железные тиски своих «граблей». От растерянности, что сине-зеленый зэк так легко ожил, сержант ослабел, ноги его стали ватными, и он начал валиться на бок — теперь ему самому уже не хватало воздуха.

Бурбон медленно отвел от груди направленное на нее дуло автомата, легко вывернул оружие из рук солдатика и, прижав автоматом солдата к окну «купе», так надавил ему на грудь, что солдат умер почти мгновенно — осколки сломанных ребер пропороли легкие и сердце.

Самая сложная задача была у Грифа — надо было достать заточкой солдата, стоявшего с автоматом на изготовку в коридоре.

Вот почему он начал движение почти одновременно, с «Бурбоном» и Беней. Он протиснулся в дверь в тот момент, когда сержант и один из солдат уже вступили в контакт с заключенными, причем солдату в коридоре еще не было ясно, что там в «купе» происходит. И пока он из-за спины первого солдата пытался заглянуть внутрь «купе», Гриф успел трижды ударить его заточкой вбок — под сердце, в живот и, когда он повернулся спиной, словно пытаясь убежать от смерти, — еще раз, с силой — в почку, сзади…

Через пару секунд в живых оставался лишь сержант, руки которого сжимал Беня Ташкентский.

Каким-то чудом сержант сумел все же вырваться. Беня резко отпустил его руки, и сержант упал на сиденье в глубине «купе». Пока медленно соображающий Бурбон наваливался на него всей тушей, пока Беня скованными руками пытался перехватить суетящиеся кисти рук сержанта, тот успел выхватить пистолет и дважды нажать на курок.

Беня Ташкентский был убит наповал.

Он не успел даже понять, что, собственно, произошло.

Успел только цвет лица поменять — из сине-зеленого на белый.

Умер он со спокойным лицом, на котором даже запечатлелась некая радость от встречи с иным миром.

А Бурбон был ранен: пуля прошла по касательной, задев мышцу предплечья. Но, видно, перебила какой-то сосуд, потому что кровь хлынула ручьем.

Воспользовавшись секундной паузой, — сержант и сам был весьма обескуражен, что двумя выстрелами уложил двух матерых воров, — Гриф сделал шаг, наклонился и перерезал горло сержанту от уха до уха.

Гриф спокойно взял автомат, выпавший из рук убитого им солдатика, не снимая с себя наручники, прошел по коридору до караульного «купе» и расстрелял в упор рванувшихся навстречу ему остальных солдат.

Соскочить с идущего на полной скорости поезда — тоже непростая задача, тем более что Бурбон, с перетянутой жгутом рукой, был слаб и беспомощен.

И все-таки Гриф из последних сил тащил его потом по тайге.

Они соскочили, точнее, выпали из вагона на перегоне Барабинск-Каргат. До ближайшего населенного пункта — сотни километров.

Гриф тащил на себе вялое, но тяжелое тело Бурбона, понимая, что в тайге он без «консервов» долго не протянет. Торопясь выпрыгнуть, боясь, как бы стрельбу не услышали в соседнем вагоне, не вызвали ментов, не остановили поезд, он бросил в вагоне и оружие, и те немудреные солдатские харчи, которые в другой ситуации непременно бы прихватил с собой.

Вся надежда оставалась на «консервы».

Оклемавшись, Бурбон даже несколько километров прошел сам, опираясь на палку. А потом Гриф снова тащил его на себе. Вначале всего. А потом — по частям.

Всего Бурбона Грифу уже было не поднять. Он разрезал его на части острой заточкой, увязал куски мяса в робу Бурбона и тащил на себе этот сверток еще с сотню километров.

Через несколько дней мясо стало подтухать. Пахло оно отвратительно землей, пенициллином и дерьмом.

Но Гриф, давясь, испытывая мучительные спазмы в желудке, когда и рад бы, чтоб стошнило, но нечем, заставлял себя рвать зубами куски помельче и заглатывать их, не пытаясь разжевать.

Он выжил.

Вышел на какой-то дикий, заброшенный в Юго-Западной тайге полустанок, убил старика-стрелочника, переоделся в его одежду, помылся, наелся человеческой пищи. Первый же грузовой поезд с деловой древесиной чуть притормозил — видимо, потому, что не увидал машинист нужного знака, а какой знак надо подать, Гриф, естественно, не знал. Он вскочил на платформу, укрылся от ветра и впервые с той минуты, как вонзил заточку в мягкое тело солдатика в вагонзаке, заплакал.

От счастья.

Потому что они все умерли, а он, Гриф, жил.

Он готов был есть даже вонючую падаль, лишь бы жить.

…За окном роскошного «виповского» семиэтажного дома в тихом переулке в центре Москвы завыла «сирена». Она-то и избавила от кошмара.

Лицо Грифа было мокрым от слез. Он проснулся окончательно, но сон еще жил в его мозгу. Он еще был тем Грифом, который в глухой тайге терзал черно-бордовый кусок предплечья товарища, урча от удовольствия.

Аркадий Борисович Моров с трудом встал, втянул нервными ноздрями воздух — в комнате пахло старостью и немощью. Чуть приторный, сладковатый запах тлена. Он еще вполне здоров и крепок и надеется прожить много-много лет. Ну если и не много, то лет десять — точно. А вот жене определили срок с точностью до дня. Год и полтора месяца. Если будет принимать дорогие американские и швейцарские лекарства.

Ну, лекарства он ей, конечно, покупать будет любые. В конце концов, жизнь прожили. Не всегда друг друга понимали. Но Моров был ей благодарен за то, что терпела его взрывной, злой характер, его многочисленные увлечения, его жестокость в сексе. Все терпела.

А теперь она умирает.

Но и смерть может принести пользу. Сколько раз смерть других давала пищу ему, Аркаше Морову? Сколько раз? Да тысячи… На смерти других и строилась его жизнь.

Теперь вот умирает близкий человек. Грустно? Конечно… И все же.

Жизнь всяко может повернуться. Поменяется власть, проведут репреватизацию, отберут институт, дома, дачи, квартиры, роскошные машины… Может такое быть? Может. Их не спрячешь. А что можно спрятать? Верно. Драгоценности. Какие-то законы при любом раскладе останутся. Всегда можно было спасти часть, потеряв целое, если перевести какие-то ценности, скажем, на имя жены. Но в меру, в меру. Он перевел на имя жены два дома в Подмосковье, двухуровневую квартиру в тихом доме в старинном переулке в центре Москвы и оформил ее завещание на свое имя.

А еще он дарил жене драгоценности.

Раньше — дешевенькие вещицы, которые приносили ей милую радость.

С тех пор, как узнал о ее неминуемой близкой смерти — очень дорогие вещи.

— Ну зачем ты так на меня тратишься? — спрашивала жена, любуясь жемчужинами, сапфирами, изумрудами, рубинами и бриллиантами в изысканных модных оправах.

Почему-то у Аркадия Борисовича было предубеждение против антиквариата. Он считал, что старинные драгоценности несут в себе трагические судьбы своих умерших хозяев. И покупал или иным образом приобретал лишь работы современных российских мастеров. «Чистые», как он говорил, "без судьбы". Камней у жены теперь, наверное, на 6–7 миллионов долларов, работа сравнительно недорогая. Но камни… Камни дивные.

Жена спала в своей спальне, даже храпеть перестала в последние недели, — подумал Аркадий Борисович, без страха, спокойно, воспринимая сей факт как свидетельство приближения смерти супруги.

Ему захотелось посмотреть на камни еще раз.

Шкатулки с драгоценностями хранились в кабинете Аркадия Борисовича, в огромном стальном сейфе фирмы "Соломон Вовчик и «К». Фирма гарантировала, что кроме как атомной или водородной бомбой сейф вскрыть невозможно. А по расчетам Аркадия Борисовича, бомба в их тихий переулок могла залететь лишь случайно. В такие случайности он не верил.

Он раскрыл шкатулку, достал десять колец и перстней с наиболее крупными камнями и надел себе на пальцы. Размеры их были самые разные, что, казалось бы, было странным, учитывая, что дарились они одному человеку его жене.

Жена же, примерив то или иное новое подаренное ей кольцо и убедившись, что оно мало или велико, тем не менее всегда благодарно улыбалась и успокаивала мужа:

— Дa ничего, не огорчайся. Опять ты забыл мой размер. Но я ведь все равно их не ношу. А рассматривать, держать в руках эту прелесть приятно, вне зависимости от размеров. Да и куда мне в них ходить? Я нигде не бываю.

И это было истинной правдой. С тех пор как они переехали в новую квартиру в этом тихом переулке, она никуда не выходила: даже в булочную.

…Он любовался драгоценностями, изысканной работой современных ювелиров.

В криминальном мире давно существовала специализация: одни бригады держали антикварные лавки, другие — ювелирные магазины.

Так сложилось, что антикварные магазины вот уж несколько десятилетий держали кавказцы — армяне, грузины, азербайджанцы, золотом в основном занимались ингуши — как старинными изделиями, так и слитками.

Когда Гриф возглавил крупную криминальную группировку, рынок был уже поделен.

И он взял "под себя" ювелирные магазины.

Лучшие вещицы после ограблений, лучшие вещи, переданные в качестве «дара» "крыше", оказывались в шкатулке в тихом Петровском переулке. Хотя была одна странность — он подбирал перстни с крупными камнями, не думая о цвете. А на пальцах его горели красными каплями одни рубины. Крупные красные капли напомнили ему его руки времен таежных «консервов» — кровь Бурбона, ошметки его мяса на пальцах.

Все-таки у Магазинера был хороший вкус, признал Аркадий Борисович и стал снимать с пальцев перстни и аккуратно укладывать их в шкатулку.

"На черный день это хорошее вложение капитала", — подумал Аркадии Борисович, ворочаясь в своей огромной постели…

Бичу тоже, как всегда, накануне крупной операции снился странный сон.

Так бывало уже с ним и в Анголе, и в Афганистане, и в Чечне, и на Филиппинах. То есть операции были каждый раз разные, а сон почти всегда один и тот же.

Он мчится на коне по лесной дороге и видит вдали всадника. Он чутьем догадывается, что это враг, снимает притороченное к седлу копье, берет его на изготовку.

Заметив это, противник поднимает щит, выставив свое копье вперед. Со все увеличивающейся скоростью мчатся всадники навстречу друг другу.

И вот они сошлись — копья ударили в щиты, копье противника лишь скользнуло по щиту Бича. Он пошатнулся, пригнулся. Потом копье Бича, приподнятое чуть-чуть под углом, не вонзилось в щит противника, а прошло поверх него и вошло в плечо врага. Тот выронил копье, щит остался на левой руке, правой он еще пытался удержаться за поводья, но рука ослабела и он рухнул на землю.

Проскочив вперед по инерции несколько метров, Бич «поднял» коня на дыбы, развернул его, повернул к врагу.

Но тот был не в состоянии продолжить битву, он лежал неподвижно, одна нога застряла в стремени, руки разбросаны, образуя с телом крест. Он словно просил о пощаде.

Однако стоило Бичу приблизиться к поверженному противнику, как тот ловко выдернул ногу из стремени, встал, вытащил из ножен меч и бросился на Бича.

Бич и сам вырвал меч из ножен, замахнулся и уже почти опустил меч на голову неприятеля, как тот вдруг превратился в ярко-зеленого гада, змея, с телом ящерицы и головой дракона.

Голова гнусно шипела и крутила во все стороны, выбирая мгновение для атаки.

Композиция напомнила Бичу что-то очень знакомое: вздыбленный конь, дышащее огнем чудовище. Только в руках всадника — меч. А должен быть… Должно быть копье.

Он снял копье с креплений, удерживавших его у седла, ухватил поудобнее и вонзил в раскрытую глотку.

Агония чудовища была страшной (стоны, шипение, зловонная жидкость, изливавшаяся из раны), но короткой.

Когда дракон испустил дух, Бич вспомнил, где он это уже видел. (В психиатрии этот синдром называется "дежа вю".)

Композиция напоминала икону "Святой Георгий, поражающий дракона". И, соответственно, московский герб…

Сон был не ночной, приносящий бодрость и силу, а дневной, нередко приводящий к еще большей усталости.

Но натренированный мозг и помнящее каждую штатную и нештатную ситуацию тело тут же приняли установку подсознания на расслабление и отдых.

Он еще пятнадцать минут полежал, расслабляя мышцы и, как он сам это шутя называл, "выпрямляя извилины", — ни одного движения, ни одной мысли. Тишина и покой. И далекая, легкая, приятная музыка. Неясная музыка плавно перешла в какую-то русскую народную песню, слов которой он не мог разобрать. Но поскольку команда была "полный покой", то память и мышление так и не включились в процесс угадывания слов и мелодии, и он просто полежал несколько минут, слушая далекий женский голос.

Операция была назначена на 18 часов, время, когда Большая Дмитровка заполнена автомашинами, они скапливаются у выхода на Бульварное кольцо и мучительно стонут, ревут, требуя светофора. Тротуары наполнены сотрудниками госучреждений, спешащих к станциям метро «Чеховская» и «Пушкинская»… В банках — расслабуха, — закончены крупные операции, идут "физические лица" за своими скромными сбережениями.

Крупнейший в стране банк, принадлежащий одному из олигархов новой России, заглотнув под завязку валютную наличку, закрывал основные хранилища, оставляя для заключительных операций дня с физическими лицами лишь небольшие суммы. Остальное быстро пересчитывалось и складировалось в сейфы.

Но сейчас был такой приятный момент, когда специальный сейф, недоступный ни одному самому хитроумному грабителю, был раскрыт, и все свезенные сюда, в штаб-квартиру крупнейшего российского внешнеэкономического банка, пачки банкнот лежали на столах, готовясь переехать на временное хранилище в стальной сейф.

Служащие банка действовали, несмотря на окружавшие их 8 миллиардов долларов США, спокойно, без нервозности, словно вокруг лежали не деньги, а простые бумажки.

Дело в том, что у олигарха была странная причуда, — он в это самое время, после 18, любил заглядывать в нижний операционный зал, где работали с валютой, но не работали с посетителями, клиентами. Здесь проверялись все баксы, поступающие в банк. С каждым годом подделки американских долларов становились все более изощренными и мастерскими. А у банка олигарха была репутация. Он не мог себе позволить, чтобы из его банка вышла хоть одна фальшивая бумажка.

— В этот день он придет обязательно, — считали старые банковские служащие.

Правда, самому старому банковскому клерку, работавшему на олигарха, было 35. Десять лет назад олигарх набрал в свои финансовые структуры молодых людей и за десять лет сделал их асами своего дела.

Все начиналось при Горбачеве со скромных кооперативов. Кооператив «Логотип», сохранив свое старое название, стал одним из крупнейших банков. Да что там банков, одной из крупнейших финансово-промышленных групп России во главе с олигархом, который был уверен, что он не по зубам ни правоохранительным органам, ни криминальным авторитетам страны. Никто не осмелится покуситься на его капиталы. Разве что сумасшедший.

Однако такой нашелся. И звали его Бич. Он даже составил план изъятия в банке «Логотип» 8 миллиардов долларов. Без плана на Руси кто ж дело начинает? Все и началось по плану.

Бригада рабочих, чинившая коммуникации на Большой Дмитровке, грязная и усталая, покидала котлован возле здания Генеральной прокуратуры.

Через пять минут, когда последний рабочий, матюгая куда-то запропастившуюся рукавицу, вышел на поверхность и направился во двор одного из домов в Столешниковом переулке, где у рабочих была «бытовка», со стороны бывшего архива Института марксизма-ленинизма к котловану подъехала на грузовике МЧС ночная смена. Правда, на коммуникациях не работали по ночам. Но кто это знал?..

Новая бригада выгрузила из машины какой-то прибор и установила его на деревянной основе, коей послужила огромная бобина из досок от кабеля. Включив прибор, «рабочие» направили его чуть вбок — как бы в сторону редакции газеты "Вечерний клуб" и вперед, к бульварному кольцу.

Рядом с коммуникациями проходила секретная, построенная в годы Великой Отечественной трасса. Знали о ней буквально единицы — два генерала Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных Сил России.

Первая группа из бригады Бича быстро «вырезала» прибором «дверь» в слое грунта. Подключив оставшуюся наверху и в котловане строительную технику, «рабочие» ввели в сделанные «лазером» "пазы" специальные стержни-ухватчики и легко вынули часть грунта — обнажилась стальная дверь, покрашенная под цвет грунта, с штурвалообразной ручкой. Старший группы вставил в скважину ключ и с трудом повернул штурвал. Затем включил рубильник, врезанный в стену, и впереди осветился неярким светом тоннель. Старший группы и еще несколько человек вошли в тоннель. Оставшиеся снаружи закрыли стальную дверь, вставили фрагмент грунта на место и, проведя по местам разреза «лазером», как бы сварили земляной шов. То есть при микроскопическом анализе шов был бы виден — крупицы кварца, сплавившись, создавали впечатление «стеклянного» шва. Но при беглом осмотре ничего заметить было нельзя.

Один из «рабочих», припорошив землей шов, сказал:

— Мы свое дело сделали, мужики. Уходим.

Отключив строительную технику, группа ушла.

После них в котлован спустился чистильщик и свежим взором окинул котлован. Следов пребывания в котловане "ночной смены" он не заметил. Однако на всякий случай подобрал пустую пачку от сигарет "Петр I" и пару спичек.

Тем временем «подземники» двигались по тоннелю и остановились, по их прикидкам, на углу Большой Дмитровки и Глинищевского переулка. Здесь справа они увидели стальные двери, врезанные явно недавно.

— Тут служба безопасности Совета Федерации порезвилась, — ухмыльнулся старший группы.

— Не засекут? — подозрительно покосился на двери идущий впереди группы богатырского сложения боец.

— Нет, тут входы-выходы заморожены. На внештатную ситуацию рассчитаны. Скажем, из подвала Совета Федерации через эти двери, открывающиеся только с той стороны, можно вывести людей в случае штурма, военных действий, пожара и другого стихийного бедствия.

— Знаем мы эти стихийные бедствия. Вот народ поднимется, сметет всех этих слуг народа, это и будет стихийным бедствием, — не выдержал мрачный крепыш лет сорока.

— Ладно, ладно, — утихомирил его старший группы, — мы вне политики, как известно. Наше дело — выполнение конкретной задачи. А куда, как говорится, тоннель ведет, — это наших командиров задача.

— Странно, — проговорил один из бойцов, постоянно следивший за показаниями какого-то прибора, висевшего у него на груди. — Крыс нет. Значит, могут быть утечки газа. А прибор не показывает.

— Проверь химический состав воздуха.

— Минуту, командир.

Боец раскрыл планшет, вынул из закрепленных на крышке пазов пару склянок с реактивами, смешал их в пустом сосуде из органического стекла, обмакнул в полученный состав листок лакмусовой бумажки.

— Вот, старинный дедовский способ надежнее любой электроники. Этот «прибор», командир, показывает, что в пробе воздуха опасных для человека компонентов нет. Можем идти дальше.

— Ну что, Митя, далеко еще? — спросил командир идущего впереди атлета.

— Судя по чертежу, еще метров двадцать, — ответил тот и через минуту добавил: — Пришли, командир.

— Алеша, давай вперед, остальные — посты на отходе, контроль за воздухом и связью, — приказал командир.

Алексей, высокий худощавый очкарик, сделал пару шагов вперед и в сторону и попросил:

— Посветите.

Ему усилили подсветку.

Нащупав в стене нужную точку, он вставил в паз стальную пластину и отвернул часть покрывавшей стены тоннеля стальной сетки.

За ней обнажилась серая бетонная стена. В ней был почти не заметный при первом взгляде паз. Алексей вставил в паз рукоятку и повернул ее, что потребовало от него довольно значительных усилий.

Часть бетонной плиты размером 0,5 на 1 метр повернулась вокруг своей оси, и появилась стальная дверца с замочной скважиной. Вставив в скважину универсальный ключ, Алексей открыл дверцу.

— Как в аптеке, — удовлетворенно сказал Алексей. — Вот он, переходник спецсвязи. Видимо, кто-то из слуг народа, получив информацию от людей из ГРУ, стал использовать этот спецканал связи не только для прослушивания переговоров, но и как средство наживы. Часть канала продали банкирам. Но нет худа без добра. Мы сейчас сможем перехватить сигнал тревоги из банка «Логотип».

— А что дальше? — спросил коротышка.

— А дальше сигнал не пойдет. Кассиры выдадут нашим людям все бабки, будучи убеждены, что сигнал прошел и закрепленный за ними пост вневедомственной охраны и милиционеры из 234 отделения уже мчатся в банк.

— Ну, что, Алеша? Есть сигнал? — прервал его командир.

— Все, влез в сеть, — ответил тот, вытирая пот со лба.

Тем временем вторая группа выполняла свою задачу. Пять человек, все выходцы из Украины, Молдавии и Беларуси, во главе с Олесем Кручиной собрались возле парадного подъезда Театра оперетты. Они были завербованы неким Юрчиком на одну операцию за сумасшедшие деньги — тысячу сто баксов.

Им было поручено ограбить, производя как можно больше шума, пункт обмена валюты, расположенный в здании бывшего дворянского собрания, и рассредоточиться, — то есть каждый должен был уйти "своим ходом". Эта часть операции была для них не простой — ведь Москвы они не знали, "своего хода" — то есть автомашин — у них не было. Их фантазии хватало лишь на то, чтобы после ограбления рвануть обратно.

Они заняли очередь в обменный пункт в точно назначенное время — в 18.00. Дождавшись, когда в крохотном зальчике осталась очередь, состоявшая только из членов банды, Олесь Кручина дал сигнал:

— Руки вверх, грабь награбленное!

— Почему он произнес эту дурацкую фразу, Олесь объяснить бы не смог.

Однако кассир-контролер нажала кнопку вызова вневедомственной охраны и ментов из 234 отделения. Сидевший же в углу на продавленном стуле единственный охранник обменного пункта даже рот не успел закрыть. Как был с открытым ртом в момент объявления Олеся, так и остался. Один из молдаван, сделав страшное лицо, приставил к его уху авторучку, — этого было достаточно, чтобы охранник и не пытался оказать сопротивление.

Подав сигнал, кассир, миловидная барышня, попыталась затянуть процесс передачи денег в надежде на то, что вот-вот подъедут сотрудники ВОХР и МВД. Однако бандиты ее поторапливали.

Тем не менее барышня умудрилась каким-то образом выдать им лишь часть имевшихся в кассе денег. И грабители рванули наружу и успели юркнуть в метро "Охотный ряд" до того, как в обменный пункт прибыли милиционеры.

На станции "Парк культуры" бандиты два часа прождали таинственного Юрчика. Но тот так и не появился с обещанной тыщей баксов для каждого. Но и тех 5 тысяч долларов США и 12 тысяч рублей, которые они взяли в пункте обмена валюты, им показалось достаточно.

Но вернемся к банку «Логотип».

Часть сотрудников 234 отделения милиции, которые могли бы поспешить на сигнал из банка «Логотип», в 18.00 была отвлечена на другой конец Большой Дмитровки.

В ресторанчике, расположенном на углу Большой Дмитровки и Петровского переулка, тоже случилась беда, которая потребовала вмешательства оставшихся в отделении милиционеров. Там три кавказца вымогали деньги у владельца ресторана, уважаемого батоно Ираклия. Тот, нажав специальную кнопку, предусмотренной как раз на такой случай, пригласил сотрудников 234 отделения милиции отработать хотя бы часть денег, которые он «жертвовал» им на охрану его заведения.

К сожалению, и в ресторан милиция опоздала. Кавказцы успели сбежать, взорвав напоследок сосуд с легковоспламеняющейся жидкостью. Пришлось вызывать пожарных.

Тем временем сильный дым повалил из колодка подземных коммуникаций напротив здания Генеральной прокуратуры. И туда тоже были вызваны пожарные.

А поскольку Генпрокуратура не ресторан какой: тут и провокация могла быть, то улицу со стороны Столешникова блокировали. На самой Большой Дмитровке, подставив правый бок Столешникову, дорогу перегородил фургон «Мебель», оказавшийся почему-то без водителя. А вот на той части Большой Дмитровки, которая открывалась зданию Моссовета, застряла пожарная машина.

Ну, вроде бы все перекрыли.

Самое смешное, что этого и не понадобилось…

В банке «Логотип» события развивались по плану.

К 17.30 из всех шести филиалов банка, куда к 16.30 уже поступили деньги в валюте из различных, легальных и подпольных источников, в центральное отделение банка на Большой Дмитровке поступило около 60 миллионов долларов. Обычная сумма «нала» за полтора месяца. Нормальный оборот криминального банка, держателя «общака».

В 17.35 о поступлении последних пачек бывших в употреблении долларов дежурный по долгу службы доложил председателю совета директоров г-ну Гафурову И.Б. и держателю контрольного пакета акций банка профессору Морову А.Б.

Кроме того, дежурный клерк, также по долгу службы, сообщил начальнику бригады охраны, чтобы тот принял меры особой предосторожности.

Тот по долгу службы позвонил в 234 отделение милиции ЦАО УВД Москвы, там проверили все системы связи с банком, в том числе тайную систему оперативного оповещения, о которой знали только старший кассир и старший смены охраны. Позвонил он, по долгу службы, и в местное отделение ФСБ. О том, что заместитель начальника отделения связан коммерческими интересами с г-м И.Б. Гафуровым, никто не знал и знать был не должен. Гафуров официально был внедрен в банк Федеральной Службы безопасности. А то, что он работал одновременно на ФСБ и на Морова, знал только он сам.

Начальник бригады охраны тоже решил не упускать своего. И в банке и в ФСБ он получал зарплату. В целом сумма выходила приличная. Но денег, как известно, слишком много не бывает. Поэтому, когда бывшие товарищи по оружию попросили его за вознаграждение в 50 тысяч баксов «слить» по одному адресу информацию о поступлении денег в подвалы банка «Логотип», он согласился. Зная, что все его разговоры прослушиваются службой контрразведки банка, начальник бригады говорил по нейтральному сотовому телефону немудреным шифром.

— Михал Борисыч, как договорились, заедешь за мной завтра в шесть, сразу же махнем на Клязьму. Не беспокойся, посплю в пути. Ох, и рыбалка нас ждет! Давно подледным ловом не занимался.

— Наконец-то отведем душу, — ответил ему Михал Борисыч Микрюков, майор КГБ в отставке, и повесил трубку.

Дежурному группы контрразведки, прослушивавшему все телефонные разговоры сотрудников банка, в том числе по сотовым и рациям охраны, ни одна из этих фраз не показалась подозрительной.

Тем временем майор, сидевший за пультом связи в классе оперативной радиоразведки в Бронетанковой академии имени маршала Баграмяна, и передал по рации допотопной морзянкой короткую информацию: "Все мотыльки слетелись. Сбор медка в 18".

Без пяти шесть бронированная машина, предназначенная для перевозки денег, подъехала к банку «Логотип» и остановилась таким образом, что двери кузова выходили на шикарный подъезд банка.

Два дежурных, вместо того чтобы тут же доложить об этом старшему смены, раздраженно бросились к машине, матюгая сидевшего в кабине водителя за нарушение инструкции.

Тем самым они сами нарушили инструкцию, оставив дверь в банк без наблюдения. Из толпы, текущей мимо банка в сторону станций метро «Пушкинская» и «Чеховская», в это время выкристаллизовались шестеро мужчин в длинных пальто и вошли в подъезд банка.

А из кузова бронированной спецмашины вынырнули четверо крепких парней в черных спортивных костюмах и черных вязаных шапочках, без оружия.

Подойдя к охранникам с двух сторон, они что-то им сказали, едва коснулись в приветственном взмахе руками их шей и, крепко обняв ставшие вялыми и беспомощными тела, подвели охранников к дверям машины и погрузили их в кузов.

Все это заняло несколько секунд.

Через пару минут двое охранников вылезли из машины, вернулись к парадному подъезду банка и заняли свои места.

Правда, лица у них были чуть отекшими, глаза — чрезмерно стальными, не реагирующими на мелкие посторонние раздражители, и вообще было впечатление, что охранники погружены в какие-то переживания, думают о чем-то далеком и, возможно, возвышенном.

Так оно и было. Установка быстрого погружения в управляемое гипнотическое состояние, позаимствованная на время операции в НИИ проблем мозга, гарантировала, что в ближайшие полчаса охранники будут действовать так, как им будут приказывать люди, называющие ключевое слово «база».

Операция "Штурм цитадели" началась.

Первым в группе, просочившейся в банк «Логотип», шел мастер спорта международного класса по греко-римской борьбе Ашот Насибов. При всей своей накачанности он производил обманчивое впечатление хрупкого подростка.

— Что тебе, мальчик? — рассеянно спросил Ашота вооруженный «Калашниковым» охранник, стоявший в тамбуре.

Ответ, который он получил, прозвучал вполне убедительно — через секунду «Калашников» висел на плече Ашота, а охранник лежал в углу, закрыв глаза.

Тем временем двухметровый Андрей нейтрализовал двух охранников у двухпролетной парадной лестницы, ведущей в операционный зал.

По лестнице вверх первым бросился Гиви Гогия.

Ворвавшись в операционный зал он крикнул с сильным кавказским акцентом:

— Спокойно! Спокойно! Прошу соблюдать полное спокойствие. Oгpaблeниe.

Для большего спокойствия Гиви дал короткую очередь из «Узи» по цепи, на которой висела огромная хрустальная люстра.

— Пусть будет почерк, узнаваемый теми, кто ищет, — сказал он, обернувшись к идущему за ним Алексею.

Тот кивнул ему и одним движением выломал большой кусок прозрачной пластиковой стенки, которая отделяла кассиров и контролеров от посетителей, а также экранировала все попытки воздействовать на компьютеры в операционном зале.

Элегантно вошедший в проем Моня Рубинчик, не снимая с груди мини-компьютер, раскрыл его как планшет, настроил и заблокировал все способы связи из операционного зала с внешним миром.

— Вам уже сказали, граждане, что это ограбление? — в полной тишине очень вежливым голосом спросил Моня Рубинчик. — Сказали? Уполномочен подтвердить: это ограбление, прошу всех оставаться на своих местах.

В отличие от других налетчиков, у Мони на лице вместо черной спецназовской маски была новогодняя маска зайчик из мультфильма "Ну, погоди".

То ли его спокойный голос, то ли эта маска сняли напряжение, витавшее в воздухе.

Пока Моня успокаивал сотрудников банка, вошедший вслед за ним Тармо Кирьянен открыл универсальной отмычкой дверь комнаты старшего кассира и, сделав приглашающий жест, обратился к Бичу:

— By аля, сир.

Шагнув в комнату старшего кассира, Бич очутился практически в стальном сейфе с кондиционером. Там была вторая маленькая дверь. Возможно, услышав повороты отмычки, кассир и успел бы юркнуть во вторую дверь, но небольшая его комната была буквально завалена мешками с долларами, повернуться было негде. Он замешкался и упал, споткнувшись об один из мешков, лежавший на полу.

— Вы убьете меня? — пролепетал кассир.

— Боже сохрани, — махнул рукой Бич. — Зачем? Вы же не станете отстреливаться, пытаясь сохранись эти… — Тут Бич наклонился над столом старшего кассира и прочитал цифру на электронном счетчике: — 6 миллиардов долларов.

— У нас и за сто баксов убивают. А тут… Нет, я не стану отстреливаться. У меня и пистолета нет, — сказал кассир.

— А это что? — спросил Бич, наклонился над щуплым кассиром, задрал ему штанину и достал из кобуры, укрепленной на голени, крохотный пистолет.

Не спуская один глаз с кассира (только он в бригаде умел выполнять этот трюк), Бич другим глазом прочитал маркировку.

— Ишь ты, поди ж ты! Чем мы пользуемся вместо пипифакса "Танфольо Джузеппе. Сделано в Италии". Знаю эту фирму. Автоматический пистолет под патрон 6,35 мм «ауто», магазин на 8 патронов. Вполне достаточно, чтобы убить меня и юркнуть в эту дверь. А?

— Нет, нет, не убивайте меня. Я все скажу.

— Да мне все и не надо. Ответьте на вопрос: как вы пересчитываете в одиночку все эти деньги?

— Аппаратура считает только пачки. Я из каждого мешка сваливаю пачки долларов в эту воронку, они идут по транспортеру, и аппаратура их считает. Так я вываливаю каждый мешок, на выходе пачки сыплются в другой мешок, и небольшая такая простенькая механическая машинка нацепливает, извиняюсь, на каждый мешок пластиковую табличку с суммой денег, в данном мешке находящемся. Мне остается только пересчитать мешки. Десять мешков по 600 миллионов в каждом.

— Тяжелые?

— Тяжелые…

— А скажите, пуля из этого маленького «Танфольо» больно ранит?

— Не знаю, меня никогда не ранили из «Танфольо».

— Хотите попробовать?

— Избави Бог. Ну, что вы меня мучаете? Что вы еще хотите знать?

— Скажите, — продолжая поигрывать пистолетом, спросил Бич, — а что, выстрел громкий из него? Ах, да, нас это с вами не должно беспокоить. В зале мои люди, ваша охрана нейтрализована…

— Умоляю…

— Да, вот еще вопрос. Скажите мне, любезный, все эти 6 миллиардов долларов, они что, действительно на поездах и самолетах увозятся из страны и сдаются в зарубежные банки на счета ваших боссов, или по Европе гуляют только авизо, а сами банкноты так и лежат где-то здесь, в России?

— Они не лежат, — обиженно ответил старший кассир. — Они работают!

— Ну да, ну да, идут на пенсии старикам, пособия детям, зарплату врачам, учителям, офицерам…

— Нет, конечно, они инвестируются…

— Ах, они инвестируются… Мне нравится эта строгая и простая схема. А что, если по вашим авизо деньги как бы уйдут за рубеж, а вот адреса для инвестиций их здесь я дам свои?

— Это невозможно.

— И все же, что будет, если деньги пропадут, а по вашим документам они уже «ушли» за бугор.

— Нас всех убьют, — выдохнул старший кассир.

— Ну-ну, не переживайте вы так. Может, и обойдется… — устало проговорил Бич. — И спасибо вам, дружище, за идею.

— Какую идею? Я не подавал вам никакой идеи!

— Ну, как же? А эта мысль об инвестировании 6 миллиардов долларов в народное хозяйство России и социальные программы? Она дорогого стоит…

— Она стоит моей жизни, — прошептал старший кассир.

— А, пустяки… Зато идея как хороша! Что касается вас, то вы еще можете сбежать.

— Исключено: меня найдут на краю света.

— Ну, тогда и не знаю, чем вам помочь. Бежать вы не хотите. А удержать деньги не сможете. Кстати, что это у вас там лампа мигает?

Кассир мертвенно побледнел.

— Ну, да, пока мы с вами мило беседовали, вы нажали кнопку связи с 234 отделением милиции? Так? И вам теперь звонят, требуя сказать пароль, и либо подтвердить сигнал об опасности, либо отменить его. Им сюда бежать — пять минут. Успеют ведь. Нам надо как минимум пять минут, чтобы вынести эти десять мешков. Что будем делать?

— Я не знаю.

— Ну, понятно. В таких нештатных ситуациях, как правило, лишь один из двоих знает, что надо делать. Слушайте меня. Снимите трубку.

— Снял.

— Спросите, чего они так всполошились?

— Чего вы всполошились? — мертвыми губами спросил кассир.

— Они вам говорят: "А что ты, старый придурок, кнопку тревоги нажал?"

Кассир устало кивнул головой.

— Назовите сегодняшний пароль. И учтите, я его знаю, ошибетесь, спущу курок и уточню, наконец, какая дыра на выходе у пули, выпущенной из 6,35 миллиметрового «титан-25» модели «Танфольо»…

— Это случайность. Даю отбой тревоги.

— А он требует: «пароль»?

Кассир снова кивнул.

— Ну, так что ж ты мешкаешь? Жизнь дороже денег. И помни: пароль я знаю.

Бич не знал пароля. И это было самым слабым местом во всем плане операции "Штурм цитадели".

— Пароль: «Семья». "Надеюсь, теперь у вас все в порядке?"

— Отличный пароль, — сказал Бич. — Молодцы. И свежо, и просто.

Кассир повесил трубку, вытер вспотевший лоб.

— Вот видите, не так уж это и страшно, — глумился Бич над выполнившим свой долг, правда, оставшимся в мокрых штанах, старшим кассиром.

После пароля кассир сказал контрольную фразу: "надеюсь, теперь у вас все в порядке". Эта фраза означала, что пароль назван под давлением грабителей.

Тем временем под землей группа, работавшая в спецтоннеле, затихла, прекратив какие бы ни было телодвижения.

Алексей, нацепив на голову наушники и приготовив кусачки, надкусил один из проводков — тонкую голую жилочку, которую он по известным ему одному соображениям выбрал из всех.

— А если ты ошибся и это не тот проводок? — спросил его шепотом Федя-коротышка.

— Тогда вся операция под угрозой срыва, — мрачно ответил Алексей, стискивая проводок кусачками и ожидая сигнала.

— Аккуратно наши предки работали, — заметил Артем.

— Это не предки, а зэки: тут зэки работали. В 1943 году. А у них у каждого за спиной охранник, тут не ошибешься, — сказал командир.

Услышав сигнал в наушниках, командир насторожился.

— Внимание!

Через мгновение пошел сигнал в наушниках у Алексея. Пропустив по линии слова пароля, он резко сжал ручки кусачек, перекусив проводок.

— Кажется, получилось, — устало улыбнулся Алексей.

— Так кажется, или получилось? — спросил Артем.

Командир прислушался, поработал тумблером рации, кивнул.

— Получилось, теперь быстро на выход. Приступаем ко второй части операции.

Пройдя по тоннелю еще несколько десятков метров по проложенному «штурманом» маршруту, группа оказалась на небольшой площадке, от которой расходились два коридора: один — направо, и конец его был почти не виден в темноте, второй — налево, и заканчивался коммуникационным или канализационным колодцем.

— Все, — устало кивнул командир. — Пришли. Федор, проверь, чист ли проход до колодца. Тут должно быть метров двадцать.

— А что это? — спросил Алексей.

— Направо — кусок тоннеля, идет под здание Всероссийского театрального общества. Сейчас называется Союз театральных деятелей. Там выход из колодца в котлован строящегося здания, в котором будет размещен театрально-культурный центр. А слева — выход через колодец прямо к парадному подъезду банка «Логотип».

— О, едри тебя в лепешку, пришли, — хохотнул Федор.

— А операция?

— А операция продолжается: ты, Федя, проверь вначале путь направо, если там все тихо, начнем сообща открывать колодец.

Вытянув перископный миноискатель, Федя, подсвечивая себе сильным карандашом-прожектором, ушел направо.

Через пару минут он вернулся и доложил:

— Все чисто, командир.

Затем Федор проверил подход к канализационному люку.

— Есть сюрприз, командир, — сказал он. — Пластиковая мина, очень, сука, хитроумно поставленная, с растяжками. Чуть в темноте заденешь, и в молекулы.

— Ну, ты очень-то не спеши, Федор. Аккуратно. Не задевай.

— Это мы понимаем, — протянул Федор, нащупывая пальцами тонкие проводки, идущие от куска пластита к закрепленным в стене тоннеля упорам.

И через несколько секунд довольный сообщил:

— Все путем, командир. Порядок.

— Ну, давай, лейтенант, вперед: тут, в узком колодце, только с твоей богатырской силой можно что-то сделать.

Хмурый коренастый лейтенант сделал шаг вперед, сбросил с себя вещмешок, поднялся по стальным ступеням колодца под самую крышку, вставил какие-то приспособления в ему одному видимые пазы, натянул проволочки, стянул их зажимами, крякнул и, надавливая одновременно двумя руками на систему, — захватом и плечом — на крышку, приподнял ее на пару сантиметров и отодвинул в сторону.

Однако свет, пусть даже вечерний, в окно колодца не проник, как можно было ожидать. Он посветил фонарем — над ним был еще один люк — в днище "банковской машины", поставленной над колодцем.

Он тихо постучал ручкой фонаря в дно люка, и тот открылся.

— Здорово, бойцы, — сказал лейтенант. — Все идет по плану.

— Был сигнал, сейчас мешки понесут.

Со стороны это выглядело так: мужики в камуфляже выносили из банка большие банковские брезентовые мешки и грузили их в специальную банковскую машину. Никого из прохожих эта процедура не насторожила.

Как обычно у входа в банк стояли охранники. Правда, глаза их были устремлены куда-то вдаль.

Между тем, если бы кто-нибудь понаблюдал за этой процедурой несколько минут, то наверняка удивился бы — как в такую, хоть и большую, банковскую машину могло вместиться столько мешков: она что, бездонная?

Вместительность же банковского броневичка объяснялась просто — парни в камуфляже грузили мешки с баксами в чрево машины, находившиеся там двое бойцов просовывали мешки в колодец, там их принимали бойцы «тоннельного» отряда и оттаскивали на площадку спецтоннеля. Когда все мешки оказались под землей, мужики в камуфляже вошли в броневик и через люк в нем спустились в колодец.

Люк в машине задраили. Люк в мостовой лейтенант поставил на место. Федя установил прежнюю сложную паутинку проводов и закрепил на месте пластиковую взрывчатку.

— Пусть будет как было, — сказал Федя.

— А ведь пластита-то в 1943 году не было? — вдруг заметил кто-то из бойцов «тоннельного» отряда.

— А кто сказал, что ловушку установили энкеведешники времен войны? Это «покупка» охранной структуры банка, — ухмыльнулся Бич, оглядев свое воинство. Он крепко обнял командира "тоннельного отряда" — без слов поблагодарил за отлично выполненную часть задания. — Взяли мешочки, и вперед, — скомандовал Бич.

Каждый взял по мешку. Впереди шел Митя, прокладывая маршрут, и Федя с миноискателем.

Они вышли через другой колодец в котлован строящегося культурного центра на углу Большой Дмитровки и Петровского бульвара, в заставленное щитами пространство между «бытовками» строителей, которые в этот день бастовали, требуя повышения зарплаты. Мешки с 6 миллиардами долларов бригада Бича погрузила в фургон с пропуском, разрешающим ему ездить внутри Садового кольца. Машина выехала со строительной площадки, свернула на Петровский бульвар, проехала к Трубной и затерялась в потоке машин, идущих от центра на северо-запад столицы.

Старший кассир банка «Логотип» выбежал на улицу и стал тормошить охранников, стоявших у входа.

— Где они? — орал он, но не услышал в ответ ни слова. Охранники стояли как каменные сфинксы и смотрели вдаль.

Вытащив из внутреннего кармана сотовый телефон, кассир торопливо набрал нужный номер и со злостью проговорил:

— Ну, вы что там, едрить вашу мать, спите? Я ж дал сигнал, что говорю под контролем!

— А пошел бы ты в задницу, — лениво ответил дежурный 234 отделения милиции ЦАО УВД Москвы старший прапорщик Демедяев Петр Харитонович, жуя яблоко. — Не было никакого сигнала. Был сигнал, Леха? Во, и Леха говорит, не было. Был отбой тревоги.

— Какой отбой? Банк ограбили! — вопил старший кассир.

Когда со стороны 234 отделения милиции к банку «Логотип», сквозь пробку машин рванулись «пешие» милиционеры из 234 отделения, броневичок ждал сигнала светофора в конце Большой Дмитровки. И, вполне возможно, поток, идущий по бульварному кольцу, тек бы и тек, и машины, скопившиеся перед светофором, заперли бы броневичок на углу, и милиционеры добежали бы до банковского броневичка, на который указывал дрожащими перстами старший кассир, но тут случилось непредвиденное.

Из Козицкого переулка с пением "Это есть наш последний и решительный бой" вышла группа демонстрантов числом около двухсот, сразу растекшаяся по улице так, что перекрыла дорогу и милиционерам, и пешеходам.

Лозунги были самые разнообразные:

— "Вернуть генерального прокурора на место".

— "Президент, а за сколько ты продал Россию?"

"Смерть коррупционерам и взяточникам!"

"Дать возможность генпрокурору сажать преступников".

"Ужесточить".

— "Устрожить".

— "Смерть…"

— "Конец…"

Группа взволнованных граждан шла к зданию Генеральной прокуратуры, чтобы поддержать уволенного за неделю до этого генерального прокурора. Вопрос как бы оставался открытым. До 15 марта. Генпрокурор, явно под давлением криминализированной чиновничьей верхушки, был вынужден подать заявление об уходе. И президент его подписал. А Совет Федерации не утвердил. И вот народ шел поддержать своего прокурора, пытающегося обуздать преступность.

Милиционеры махали руками, а кое-кто даже постреливал для острастки вверх. Водители автомобилей жали на клаксоны. Толпа же продолжала скандировать: "Прокурор, мы с тобой".

Тут в котловане возле здания Генпрокуратуры произошел взрыв, чем отвлек часть милиции как бы назад, а митингующих подбодрил.

Тем временем светофор дал зеленый свет, броневичок рванул вперед, свернул направо и ушел вниз, к Трубной площади.

Милиционеры же добрались до банка «Логотип» лишь минут через пять-десять.

Тут же, естественно, был организован перехват. Началась соответствующая, много раз отрепетированная службами УВД Москвы операция. И, конечно же, где-то на Сретенке машину перехватили. Или точнее захватили. Потому что она стояла у арки большого дома. И, конечно же, машина оказалась пуста. Ни водителя, ни людей, ни денег.

Естественно, были проверены все квартиры этого дома, все близлежащие дворы и улицы. Никаких следов.

Спустя десять минут все милицейское начальство уже знало, что ограблен банк «Логотип», оказывавший на протяжении пяти последних лет поддержку Фонду материальной помощи ветеранам МВД. Спустя пятнадцать минут раздался звонок в НИИ проблем мозга.

Трубку снял профессор А.Б. Моров. И услышал:

— Гриф? Блин. Общак! Сперли!..

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ДОПРОС ПОД ГИПНОЗОМ"

Проснулась Марина среди ночи. Снилось ей что-то страшное.

— Съела нехорошее, — подумала она.

На самом деле она, хотя и немного покуривала, вела образ жизни вполне здоровый. Если не считать того, что вот уже месяц у нее не было мужчины. Не какого-то отвлеченного, теоретического, а совершенно конкретного — Юры Князева.

Впервые она встретила в жизни мужика, в котором, кажется, все было гармонично.

Гармоничной была его фигура — высокий, мускулистый, с длинными ногами и мощным, накаченным торсом.

Гармоничной была его внешность — большие коричневато-зеленые глаза, густые черные брови, небольшой нос, красивые полные губы и волевой подбородок.

И была в его внешности одна особенность, которая придавала ему дополнительный шарм: в его довольно светлых волосах редкая седина почти "не читалась", но вот левый висок был совершенно белый.

Рассказывать, отчего у него поседел висок, он не любил. А Марина была не из тех женщин, что интересуются прошлой жизнью мужика после первой же проведенной с ним ночи.

Их взаимоотношения были пока что Марине не совсем ясны. То, что она, кажется, уже любила Князя, ей было ясно. Не ясно было, любит ли он ее.

То есть в постели он ее, безусловно, любил. Так, одновременно неистово и нежно никто еще ее не ласкал.

Потом он вставал, дивно красивый, не стыдясь своей наготы, ходил по комнате, собирал разбросанные вещи, одевался, целовал ее в щеку или лоб. Она еще фыркала:

— Ну что ты меня как умирающую целуешь.

На что он отвечал:

— После ЭТОГО я целую женщину как дочь, — и уходил.

И пропадал опять надолго. На неделю, на месяц, на два.

Больше всего Марину бесило то, что она ничего не могла изменить в этом раскладе. Угрожать ему «разводом» — перестать встречаться с ним? На его образе жизни это никак бы не отразилось.

Было такое впечатление, что он глубоко погружен в какие-то свои, чисто мужские дела, и когда он ими занят, Марине нет или почти нет места в его жизни.

Но она чувствовала, что он ее любит. И была почти уверена, что если бы она настаивала, он даже женился бы на ней. Однако у него не было, казалось, никакой потребности в том, чтобы свить свое гнездо, иметь заботливую и любящую жену, детей.

Марине оставалось принимать Князя таким, каким он был. Или каким ей казался.

Они не виделись уже месяц. И ни звонка, ни ответа ни привета. Пропал. У нее даже появились галлюцинации. Ей показалось, что, когда она была в Институте проблем мозга, его фигура мелькнула в толпе…

Просыпаться одной было неуютно.

Она нехотя встала, умылась, позавтракала бутербродом с сыром и чашкой черного кофе.

По дороге в Институт проблем мозга она уже не думала о Юре Князеве. Она думала о профессоре Морове.

Аркадий Борисович ей не нравился. Более того, он был ей неприятен. И ее немного раздражало то, что она все никак не могла найти причины своей неприязни к ученому. Казалось бы, человек достиг многого — доктор, профессор, академик. Или членкорр. Ну, да не важно, в одной академии действительный член, в другой — членкор, а по сути — эгоист, зацикленный на своих исследованиях, своем институте, своей карьере. "А кто не эгоист в наши дни? Если человек думает больше о своих делах, а не о моих, он и есть эгоист? Смешно. Человек так уж устроен, что "своя рубашка ближе к телу". Он жесток", — возразил внутренний голос.

Но в чем проявляется его жестокость? Внешне — сама любезность, зарплаты у сотрудников высокие, социальная защита на высоте, и вообще он представитель самой благородной профессии в мире. Может ли доктор быть патологически жестоким человеком? Может, ответила себе она сама. Он противен…

Это был аргумент, — почти лысая голова с седым венчиком волос за ушами, длинная, как у стервятника, тонкая морщинистая шея, чуть навыкате глаза, прикрытые как у птицы, толстыми веками, его странная походка, — чуть подпрыгивающая, семенящая, но угрожающе хищная… Все это не вызывало симпатии.

Но все это были качества, так сказать, от природы, от Бога, — чем человек виноват, что у него длинная, красная, морщинистая, пупырчатая отвратительная шея? — Водолазку бы что ли носил, безнадежно подумала Марина, подъезжая к филиалу Института проблем мозга на ул. Бочвара.

Выйдя из трамвая № 30, она пересекла пребольшой продуктовый рынок, удивляясь очередной раз, как все в Москве подорожало. Ей очень захотелось купить самой себе цветы. Но гвоздики она не любила, ранняя мимоза даже в букетиках выглядела засохшей, а на хризантемы было жаль денег — крупные белые стоили по 45 рублей за штуку. Длинноногие, недоступные, они были упоительно красивы…

От белых хризантем мысль перекинулась на балетные пачки, далее ряд ассоциаций привел к балету "Лебединое озеро", в памяти всплыли великие балерины, танцевавшие Одетту-Одиллию.

Интересно, Одетту и Одиллию всегда танцует одна и та же балерина. Может, потому, что в сказке это разные лебеди, в жизни же редко душа человеческая окрашена одним цветом. Есть в ней и черное, и белое. Одетта и Одиллия живет в каждом человеке.

Проходя мимо торговавшего чурчхелой восточного человека, она усмехнулась своим мыслям, — дескать, вот уж на кого профессор Моров был менее всего похож, так это на Одетту или Одиллию, по отдельности или вместе. Усмешку заметил продавец.

— Вай, дэвушка, пачему смеешься? Над ценой смеешься? Даром отдам. Одну чурчхелу подарю.

— Почему? — улыбнулась Марина.

— Ни пачему! За так, за красоту.

— За красоту? Или за так? Разные вещи, — шутливо надулась Марина.

— За красоту, — застонал, обнажив золотые коронки, продавец, протягивая одну чурчхелину.

— Спасибо, — ответила Марина и пошла дальше, протерев, чтобы не видел продавец — зачем обижать человека? — чурчхелину чистым носовым платком и с удовольствием откусывая кисло-сладкую ореховую массу.

Мир не без добрых людей, подумала она. Конечно, один цветок был бы ей в эту минуту милее, чем связка чурчхелы, если бы этот цветок подарил Князь. Но он был где-то далеко, и надо было довольствоваться тем, что предлагала жизнь. А она предлагала чурчхелу. Вот и спасибо жизни за этот подарок.

И все же профессор Моров похож на лебедя, усмехнулась она, подходя к крохотному закутку "Отдела пропусков" филиала Института проблем мозга на улице академика Бочвара. — На черного лебедя. Олицетворение зла и насилия. Но не дай Бог ему дать понять, что она такого о нем мнения. Она вспомнила его глаза, и ей стало страшно…

У Морова в этот день были какие-то эксперименты в филиале института в Щукино, между делом он решил показать корреспондентке престижного журнала все свои владения. Филиал размещался в корпусе бывшего оборонного НИИ, обычные коридоры, обычные лаборатории, напичканные какими-то приборами. Но чувствовалось, что после того, как корпус перешел к новому хозяину, тут многое изменилось. Был сделан евроремонт, — белые стены и потолок, встроенные светильники, ковровые покрытия и эргономические кресла для отдыха в коридорах и холлах.

По-отечески положив ей на плечо сухую костлявую, как птичья лапка, руку, Моров повел Марину по коридору, одновременно произнося афоризмы, долженствующие расположить к нему эту холодную красотку, и рассказывая об исследованиях, проводимых в филиале.

— В жизни каждого ученого, деточка, однажды проносится белая лошадь. И нужно успеть ухватить ее за хвост или за гриву. Эта белая лошадь — судьба. А хвост у судьбы скользкий. Ухватить — полдела… Надо еще и удержать… Я знаю много людей, которые окончили аспирантуры и докторантуры, но не защитились или защитили кандидатскую и остановились, получили докторский диплом — и стали эпикурействовать… А наука — вещь непрерывная. Тут нельзя останавливаться: остановился — считай, умер…

Он как-то странно, снизу вверх, словно ввинчиваясь в воздух, повел своей морщинистой длинной шеей, будто само слово «смерть» было ключевым для его сознания.

— Да-с… А смерть — это конец, дающий начало новой жизни. Все в природе взаимосвязано, деточка. Я продолжаюсь. Я никогда не останавливаюсь на достигнутом. И потому — всегда в движении…

— И все же прошу вас, профессор, сделать остановку. Я ведь шла сюда брать интервью у выдающегося биолога. И кое-что по теме вашей докторской прочитала, хотя не могу сказать, что все поняла.

Моров довольно хихикнул.

— Но здесь у меня впечатление, что я попала в хорошо оснащенную, но… клинику для душевнобольных. Да и в прошлый раз вы мне рассказывали об исследованиях и даже показывали больных, более похожих на обитателей обычной «психушки». Только там лечат от «белочки», а здесь — от более глубоких и серьезных трансформаций личности. Ни в коридоре, ни на дверях кабинетов, палат, аудиторий нет табличек. Но на кресле я прочитала табличку "Отделение шизофрении". Что все это значит?

— А вы наблюдательная… — зло вскинул веки над черными глазами Аркадий Борисович. — Для журналистки это хорошо… Да-c… Ho вы «клятвенно» обещали, что готовую статью мне покажете… Знаете ли, в нашем деле утечка информации иногда наносит непоправимый вред науке…

— Обязательно покажу вам статью, — заверила Марина.

— Да-с… Это, видите ли, все очень тесно взаимосвязано. Я действительно изобрел средство, снимающее некоторые негативные эмоции. И оно с успехом используется в лечении некоторых форм психозов. Естественно, и у нас, в филиалах НИИ, есть отделения, так сказать, с человеческим материалом. Ну, так проще и дешевле. Здесь мы опробуем новые средства и препараты. Ведь шизофрения до сих пор считается неизлечимой болезнью. И мой препарат здесь бессилен.

— Чем же лечат здесь больных?

— О, совершенно нейтральными препаратами. Они снимают агрессию, делают существование человека более комфортным.

— Например?

— Димедрол… Сульфазин… Ну да названия вам вряд ли что скажут.

— А галоперидол? — спросила Марина.

Аркадий Борисович на мгновение остановился, его костистая рука еще крепче стиснула плечико Марины.

— Откуда вы знаете это средство?

— Читала где-то…

— Ну, что ж… Тоже неплохое средство. Оно помогает нам бороться с человеческими недугами.

Неожиданно дверь одной из комнат отворилась, Марина и Моров повернули головы.

В комнате были покрашенные в белый цвет решетки. А за решетками множество детских голов, стриженых наголо. Лица худые, зрачки у всех настолько расширены, что, казалось, их глаза — сплошные черные тоннели, ведущие в никуда.

У большинства детей на лбу были швы. У кого-то зажившие, зарубцевавшиеся, у кого-то совсем свежие. Были и дети в марлевых повязках видимо, операции сделали совсем недавно.

А у одного подростка на лбу не было ни шрама, ни повязки, зато была вытатуированная надпись: "Врачи — пидары".

— Что это? — в ужасе спросила Марина, когда мгновенно оказавшийся рядом лаборант запер дверь на ключ.

— Просто плохо заперли дверь, — усмехнулся Моров.

— Но что — там?

— Там — пациенты, на которых уже не действует галоперидол.

— И чем же их лечат?

— Их уже бесполезно лечить. Они безнадежны.

— Зачем же их здесь держат?

— Они бесполезны для общества. Но еще могут послужить науке.

— Каким образом?

— Некоторым из них мы делаем лоботомию. Вы знаете, замечательные успехи. Отсечение лобных долей головного мозга приводит, правда, к потере личности, но о какой, пардон, личности можно говорить применительно к полному идиоту или буйно-помешанному… Зато больной становится абсолютно управляем.

— Но это жестоко… Гитлер…

— А, перестаньте. Гитлер утвердил программу эвтаназии — физического истребления душевно больных. Мы поступаем куда гуманней, мы им оставляем жизнь. И я надеюсь, что нам удастся обучить больных после проведения лоботоми ухаживать за собой, совершать какие-то элементарные физические действия… Представляете? Мы сделаем больных — больных душевно — физически здоровыми рабочими. 3амечательно! Огромная помощь народному хозяйству.

— Но как они попали в институт?

— Это отработанный материал, — равнодушно ответил профессор. — В стране закрываются психиатрические клиники, интернаты… Этих придурков просто нечем корить. А мой институт, так сказать, на хозрасчете, мы сами окупаем свои исследования, сами финансируем работу ученых и содержание лабораторного материала. И, если все получится как надо, мы сможем поставлять в частные структуры послушных, не склонных к стачкам и политическим противостояниям рабочих…

— Рабов?

— Зачем так социально вульгаризировать серьезную научную проблему. Раб — это живое существо, он страдает от рабства. Мои пациенты уже перешагнули через страдание. Они просто работают. И довольствуются самой простой грубой пищей. Они становятся полезными элементами новой социальной системы.

— Вначале димедрол, потом галоперидол, затем лоботомия, потом…

— Потом — суп с котом, или просто суп. Как вы насчет того, чтобы слегка перекусить в нашей столовой? У нас прекрасно кормят.

— Что-то после вида этих изможденных детей у меня пропал аппетит.

— Вы подумали, что мы их морим голодом? Как не стыдно, Мариночка… Если хотите, можете пройтись по палатам и убедиться, что им дают все: рисовую кашку на молоке, белый хлеб с маслом и сыром, молочный суп с макаронами и кофе со сливками и булочкой. Они такие худенькие, потому что выздоравливают после операции.

— А тот, что до операции? Он почему такой тощий?

— А он уже трижды от нас убегал. Намается по вокзалам и подъездам, наголодается, дурачок, и все равно к нам возвращается.

— Добровольно?

— Ну, не совсем: мы уже вложили в него средства, — пробовали на нем различные препараты. Теперь он — ценное для нас институтское имущество. Милиция помогает вернуть сбежавших.

Разговор продолжался уже в столовой, если так можно назвать роскошное помещение на первом этаже, после евроремонта украшенное современными модернистскими скульптурами и фресками и, как ни странно, довольно приличными, «штучными» сюрреалистическими картинами.

— Это работы наших научных сотрудников и некоторых пациентов, — сказал Моров.

— И кто ж из них более безумен? — не удержалась Марина.

— Вы знаете, Мариночка, психически абсолютно здоровых людей нет.

— Пока им не сделали лоботомию? — опять не удержалась Марина.

— Да… Если хотите, да! Давайте отбросим все это наносное лицемерие, все эти придуманные фарисейские законы так называемого цивилизованного общества. Взгляните на проблему реально, трезво… В каждом обществе есть верхушка, люди, занимающие особо привилегированное положение. Элита. И есть, — ну, назовите это как угодно, — толпа, быдло, электорат…

— Электорат? Это интересно…

— А что? Вы действительно думаете, что люди голосуют разумом? Нет, деточка, ошибаетесь. Они голосуют за того, на кого им покажут средства массовой информации, родные и близкие, вожди, вызвавшие у них безграничное доверие. Управлять электоратом, как это ни покажется странным, проще, чем вы думаете…

— Проще, сложнее… Для меня важно, что это незаконно.

— Ах, деточка, и эти категории условны. Законно, незаконно. По законам, установленным человеком — одно решение, по божеским законам другoe.

— И все же, раз мы живем в цивилизованном обществе, в котором установлены те или иные законы, их и должно придерживаться.

Она нервно глотнула компота из ананасов с свежемороженной ежевикой.

— В конце концов, правоохранительные органы…

— И с ними сотрудничаем, — успокоил ее Моров.

— Взятки даете? — прямолинейно спросила Марина.

— Зачем взятки? Сотрудничаем, — ответил Моров.

— Как? — в лоб спросила Марина.

— Может быть, чашечку кофе?

— Не откажусь.

Они перешли из столовой в кафе-бар, располагавшийся рядом, — здесь была стойка с напитками, стояли мягкие красно-черные кресла и столики на двоих. Они сели за столик, и длинноногая официантка по кивку Морова принесла им по чашке ароматного напитка.

— Мы — я и мои сотрудники, занимающиеся изучением воздействия гипноза на человеческую психику с целью, естественно, лечения тяжелых психических и психосоматических отклонений, консультируем сотрудников уголовного розыска, органов прокуратуры.

— Это что, практика?

— Нет, конечно, исключение. Но бывает, что наша помощь просто необходима.

— Например?

— Например, наши специалисты помогают активизировать память свидетелей.

— Каким образом?

— Человек погружается в гипнотическое состояние, и снова переживает определенные события. Если у него в мозгу сохранилась хоть какая-то информация об этих событиях, то мы у него как бы воспроизводим эпизоды в памяти, восстанавливаем картину происшедшего. Это уже отработанная методика. Правда, в лабораторных условиях, но…

— Но?

— Был недавно интересный случай. Девушка в Саратове… Кстати, почти такая же красивая, как вы…

— Благодарю за комплимент…

— Это не комплимент, а дистиллированная правда. Так вот, она попала в руки к бандитам. Лишь мгновение видела она паспорт одного из преступников. Но под гипнозом смогла вспомнить и серию, и номер паспорта. Дальше, как вы сами понимаете, для милиционеров было делом техники найти преступника. И в тот же день нежелательная банда перестала существовать.

— Что значит «нежелательная»?

— Да не обращайте внимания. Это я так. Устал, наверное, оговариваться начинаю. Вы не представляете себе, деточка, какого напряжения стоит работа по гипнозу над пациентами, особенно "на выезде".

— Что значит — на выезде?

— Ну, приходится ездить… К больным… Чтобы в обычной беседе — они даже не подозревают, что их гипнотизируют — оказать воздействие на принятие того или иного важного решения.

— Ой, что-то у меня совсем голова кругом идет. Так чем вы все-таки в своем институте занимаетесь? Кто вы, доктор Моров? Целитель? Или?

— Или?

— Политик? Ведь так можно оказывать влияние на общественное сознание.

— Вы знаете, деточка, одним и тем же ножом можно отрезать кусок хлеба и убить человека. Важно, в каких целях совершается деяние. Между прочим, прежде чем применить к девушке из Саратова этот метод, я опробовал его на себе. У меня пропала записная книжка. И я стал, погрузившись в определенное состояние, просто восстанавливать ее страницы в памяти, делая вид, что перелистываю записную книжку. Я называл фамилии и имена, номера телефонов, и секретарь записывала их. Почти всю книжку удалось восстановить.

— Проще вносить данные записных книжек в компьютер…

— Теперь я так и делаю. Это было давно.

— Метод заманчив, но не безупречен с точки зрения процессуального закона.

— Но со свидетелями это делается с их согласия.

— А с подозреваемыми и обвиняемыми?

— Это вообще не делается: мы никогда не применяли мою методику на этапе поиска истины применительно к подозреваемым. Правда…

— Ну, ну, колитесь, профессор…

— Что за жаргон, деточка? У меня такое впечатление, что сегодня журналисты, особенно газетчики, и старые воры в законе с легкостью находят общий язык.

— Не могу ни подтвердить, ни опровергать ваши слова. Я работаю сейчас на журнал "Фас", — не поддержала шутки Марина.

— Да… Был один пример в моей практике, когда я под гипнозом допрашивал вместе со следователем прокуратуры одного подозреваемого. Да вы наверняка помните это дело. Дело об убийстве пастора Кюна? Тогда подозревали, что это убийство на конфессиональной основе. Были и другие версии — антинемецкие настроения среди сельчан соседней деревни, пастор был немцем, и версия ограбления… Задержали некоего Бабичева, человека с неуравновешенной психикой. Он сознался. И место показал, где ударил пастора топором по голове. Ну, да, арестовали его спустя время, о месте и способе убийства писали во всех газетах. Но у старшего следователя по особо важным делам полковника юстиции Снегирева возникло сомнение: не самооговор ли?

Как добиться истины? Пригласили меня. И под гипнозом Бабичев вспомнил, что был в это время в другом месте, нашлись и свидетели.

— А не могло быть так, что вы внушили убийце, что это не он совершил преступление. И свидетелям — тоже?

— Нет. Все специалисты прокуратуры, занимавшиеся этим делом, смогли убедиться, что не было никакого принуждения с моей стороны к даче подобных показаний. Не было и внушения. Беседа проходила в присутствии свидетелей и записывалась на видеопленку. Кроме того, должен заметить, что беседа записывалась с его согласия. Он сам говорил следователю, что желает дать правдивые показания, но не может вспомнить. И я ему помог. Только и всего. Наука, как говорится, все может превзойти. Это, скажу вам, такой тонкий инструмент…

— Весь вопрос в том, у кого он в руках? Не так ли?

— Подчеркиваю, мы работаем в сотрудничестве с органами прокуратуры. И с известным криминалистом Снегиревым из Генеральной прокуратуры, и со следователем по особо важным делам Московской областной прокуратуры Николаем Савичевым. Умнейший, между прочим, человек, сам разработал несколько оригинальных методик использования гипноза в ходе допроса подозреваемых…

— Разумеется, с согласия самих допрашиваемых…

— Самой собой. Все по закону. Да вы поймите, уголовное преступление вещь удивительно тонкая, тут столько граней. По одну сторону виновен, по другую — нет. И потом, у каждого преступления есть не только преступник, жертва, но и очевидец. Почти у каждого. Это случайный прохожий, подельник, наконец.

— Кто?

— Ну, человек, проходящий "по делу" вместе с основным исполнителем преступления, член банды, проще говоря, если убийца действует не один.

— Как вы хорошо во всех этих вопросах разбираетесь…

— С кем поведешься, как говорится. Итак, есть свидетели. Вопрос: как заставить их говорить?

— С помощью пыток, психотропных средств, наконец…

— Вы шутите?

— Конечно. Хотя в этой шутке есть доля правды.

— Не будем наговаривать на наши доблестные органы. Итак, у нас есть подозреваемые в преступлении и подозреваемые в том, что они были свидетелями…

— Бывает и такое?

— А как же? Человек видел, как произошло преступление, но либо боится об этом рассказывать, либо это не в его интересах.

— И тогда он врет?

— Точно. А как заставить человека говорить правду?

— Убедить его, что это в его интересах. Что это для него безопасно.

— Не так все просто, дитя мое. Иногда человек сам не понимает, что в его интересах, а что им противоречит. И тогда надо проникнуть в его подкорку и, так сказать, считать запечатленные подсознанием сведения: именно в состоянии гипнотического сна можно нейтрализовать врожденные волевые качества человека, проникнуть в подсознание, активизировать память и воспользоваться хранящейся в коре головного мозга информацией…

— В результате чего зомбировать личность и сделать ее управляемой?

— Ну, что вы все, деточка, про одно и то же… А вы знаете, что первые наши опыты проходили в МГУ, над… студентами. И знаете на каком факультете? На юрфаке…

— С согласия?

— С согласия… А вы как думали? Будет ректор МГУ давать «добро» на проведение экспериментов на его студентах против их воли? Вам, поди, хочется сенсации — открыть некие тайны Института проблем мозга, секреты доктора Морова… А их нет! Я открыт для прессы.

— И что же?

— Многие студенты под гипнозом, как ни удивительно, продолжали контролировать себя — следили за своей речью, пластикой. Приостанавливали доступ к их памяти с помощью волевых усилий. Очень интересная была работа. Чтобы научиться пробивать их защиту, нужно было найти своего рода код, ключ к их памяти и их воле.

— Нашли?

— А как же? Но на это ушло четыре года. Знаете, как говорят про открытия? Вначале: "Этого не может быть". Потом: "В этом что-то есть". А в заключение: "Ну, это совершенно очевидно". Сейчас кажется, что код прост, как "колумбово яйцо".

— А что, у Колумба были такие уж простые яйца?

— Ха-ха. Смеетесь? Не знаете эту шутку, как Колумб, пытаясь доказать свою правоту, предложил на спор заставить яйцо стоять на столе, никто не смог этого сделать, и тогда он стукнул кончиком яйца о стол и, — сняв таким образом округлость, поставил яйцо… Ну, не может быть, чтоб вы не знали эту историю… Вы разыгрываете старика?

— Не такой уж вы и старик. Просто мужчина в годах. Но меня интересует код.

— Следите за моими рассуждениями… Каждый из нас доверяет кому-то из близких — отцу или матери, подруге или другу, жене или мужу. Можно вычислить особу, которой доверяет интересующий меня объект, нарисовать ее гипотетический образ, то есть внушить объекту, что эта особа рядом. Вот вы мне не верите. Я хочу убедить вас, что наши исследования и полезны обществу, и не вредны для отдельных индивидов. Итак, у вас есть некий молодой человек, которого вы любите, кому вы доверяете. Это… Ну, допустим… журналист… Или нет, научный работник. Нет… Это… Офицер. Так? Отвечайте, не бойтесь, ему же за это ничего не будет. Он служит… Heт, он демобилизовался. Так? И служит… Где… В Госучреждении? Нет, в частном секторе… В банке? Нет…

— Стойте, — прервала его Марина. — Я не давала разрешения проводить эксперименты со мной. Прекратите, иначе я… Словом, обещайте, что не будете пытаться воздействовать на мое подсознание. Иначе я ухожу и тональность публикации может оказаться далекой от искомой.

— Ну вот, уж и пошутить нельзя. А ведь я верно угадал? У вас есть молодой человек, бывший офицер, которому вы особенно доверяете. Продолжим. Теперь представьте, я внушу вам, что он рядом. У вас сразу же появляется ощущение защищенности. Вы ему доверяете. У вас снимается замок с доступа к вашей эксклюзивной информации. В такой ситуации вы разболтаете мне любые секреты…

— Какие могут быть секреты у особы моего возраста.

— Страшные журналистские тайны, — хохотнул Моров. — Кто с кем в журнале живет, кто кого в Вашей газете поддерживает. Из политических лидеров.

— Мы все за Лужкова…

— А я думал, что ваша газета субсидируется Цесарским…

— Вы, похоже, знаете обо мне куда больше, чем я о вас.

— Так и должно быть. Вы — дилетантка, сунувшая свой хорошенький носик в серьезные игры. А я в них — профессионал, — смешно пошевелил бровями Моров, давая понять, что шутит.

Марина рассмеялась.

— Покажите, как это у вас получается? Еще раз… Очень смешно.

— Но если серьезно, в результате ваших экспериментов можно стать обладателем информации, в том числе, и опасной для испытуемого?

— Да. Но ведь они сами согласились на эксперимент. Был случай, когда студент сознался, что подростком участвовал в групповом грабеже и тщательно скрывал этот акт, боясь, что после окончания юрфака не сможет работать в прокуратуре. Информацию проверили, подтвердилось.

— Интересно, какие тайны могли бы рассказать… вы, если бы давали «показания» под гипнозом…

— И не надейтесь, деточка. Я разработал большинство существующих сегодня методик «взлома» подсознания научился и блокировать такие попытки.

— То есть с вами лучше…

— Дружить… а не ссориться. На худой конец, придерживаться нейтралитета. Но избави Бог пытаться мне противодействовать…

— Ах, да, вы же дружите с правоохранительными органами. И что же, помогли вы в расследовании хоть одного преступления?

— А как же. Вот свежий пример. Одну гражданку в городе Петрозаводске закололи ножом прямо на улице.

— Конечно, финским, раз в Петрозаводске…

— Что?

— Я говорю: нож был финский?

— Да какая разница! Факт — закололи. Никаких следов рядом с трупом сотрудники горпрокуратуры не нашли. Но узнали, что примерно в это время поблизости видели двух местных парней. Их задержали, начали допрашивать. Сначала оба запирались. Потом оба взяли вину на себя. Но рана одна, а убийц — двое. Я в это время был в Карелии, изучал, так сказать, потенциальный электорат в связи с будущими выборами президента: я же еще и советник одного видного политического деятеля.

— Кого, если не секрета

— Вы его еще не знаете.

— Видного, но неизвестного…

— Вот именно. Пока. Но не будем отвлекаться. Пригласили меня, зная мою репутацию. Я провел сеанс. Под гипнозом один из парней указал, куда выбросил нож и где припрятал забрызганную кровью куртку. Друг под гипнозом же объяснил, что невольно стал свидетелем убийства и боялся мести со стороны приятеля. Или другой пример — совершено убийство.

— Опять в Петрозаводске?

— Нет, в Москве. Убит при выходе из ресторана известный банкир. Ножом. Мне под гипнозом дали показания десять человек, оказавшиеся в тот момент у ресторанного подъезда. И что же?

— Да, и что же?

— Оказалось, что трое слышали выкрик: "Осторожно, Сеня, у клиента нож".

— И что значит сей крик?

— Я подумал, а что клиент — это кличка воровская? Проверили, нашли в группе подозреваемых человека по кличке Клиент. Оказалось, никакое не заказное убийство, банкир просто был бабником и в ресторане несколько раз, по пьянке, на "белый танец" приглашал подругу Клиента. Того это сильно обидело. И вот результат. Я и с самого начала не верил, что Сеню Майстермана убили из-за денег. Он был очень осторожный человек и никогда не брал взаймы больше, чем мог отдать. Тихий был человек, светлая ему память, но бабник. Каково? А?

— Что — бабник?

— Нет, что эксперимент получился.

— Так почему бы вашу методику не применять в следственном деле шире?

— Видите ли, и в МВД, и в ФСБ появились полиграфы-детекторы: деньги, как говорится, заплачены. Вот с их помощью и пытаются решить те же проблемы. А во-вторых, вы правы, деточка, допрос под гипнозом еще очень уязвим с правовой точки зрения. Вот в США и Израиле моя методика вовсю используется. А у нас в России и в Европе — побаиваются. Чистоплюи. Ну, да я времени не теряю и методики свои совершенствую. Может быть, на сегодня хватит?

— Когда увидимся, профессор? — кокетливо положила ногу на ногу Марина.

— Приезжайте на будущей неделе. Извините, что не провожаю. У меня через десять минут важное совещание. А ведь хорошо мы поговорили — с наигранным стариковским лукавством глянул Моров в лицо Марины. Но в глубине его черных, почти прикрытых тяжелыми веками глаз скрывались настороженность и страх. А может, Марине это просто показалось…

Он пожал сухой, но сильной, костистой рукой ее руку. В эту минуту заверещал сотовый телефон у него в кармане. Не выпуская руки Марины, Моров левой рукой достал трубку, нажал кнопку, спросил строго:

— Ну, что там?

— Гриф? Блин… Общак… Сперли…

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ «КРЕМАТОРИЙ»

У Витька были проблемы с ногами.

Не то чтобы они болели, но каждый раз, как он поест черного хлеба с репчатым луком, у него на подошве появлялась красная сыпь.

Витек не жмотничал и покупал крем после бритья с витамином F. Мазал жирно, не жалея крема. Жжение проходило, но сыпь сменялась легким белым налетом лишь на второй день. Тогда он снова пил медицинский спирт и закусывал хлебом с луком, и красная сыпь на подошвах появлялась вновь.

Положение было безвыходным: работать в морге крупной больницы, где мало что свои помирают, так еще и со всей Москвы «жмуров» после ДТП и бандитских нападений привозят, и не пить — это смешная фантазия. Во-первых, работа с вонью связана и надо чем-то перебить сладковато-приторный запашок трупов. Еще хорошо, если свежачок. А то привезут старый труп, пока его заморозишь в камере, сто раз высморкаешься. Так что не пить никак нельзя.

Опять же приходится учитывать — медучреждение. Каждому профессору от него чего-то надо. Труп посвежее для паталогоанатомических занятий, или еще что. И все — с презентами. И тут уж трудно однозначно сказать: то ли он или его предшественники завели такое правило, то ли сами врачи и средний медперсонал его предшественников испортили своими подношениями, но факт, как говорится, на лице: Витек пил. Не по-черному, с пониманием, но каждый пень.

Вот и в этот день, за час до смены, приехал на труповозке его брат-близнец Вован. И тоже, конечно, с вечера на грудь принял. У него в Институте проблем мозга мало что трупы такие же вонючие, как и у Витька в клинике, так еще частенько и с разрезанными головами.

Брат Вован работал в морге филиала Института проблем мозга на улице академика Бочвара…

Витьку тоже «потрошеных» приходится кантовать, но чаще — с разрезанным брюхом и вспоротой грудью. А у Вована сплошь и рядом «жмуры» с распиленной башкой. Правда, мозгов там нет. А все ж неприятно.

Вован на своей труповозке приехал в срок. Он там у себя в НИИ за весь цикл отвечает. Трупы складирует, привозит сюда, к братану, подсчитывают тут они жмуров и везут в крематорий. Притом Вован за рулем. Потому ему с утра пить никак нельзя. Зато к вечеру он свое возьмет.

У каждого ж человека своя технология. Кому можно, кому нельзя. Витек считал, что это хорошо. Тут ему виделась некая большая жизненная гармония. Если бы ее не было, все мужики напивались бы с утра. И тогда не то что наука, а вся жизнь бы остановилась.

Так что Вован приехал тверезый как стекло. А Витек уже еле на ногах стоял. Потому что спирт — как его ни разведи, все равно крепче любой водки. А во вторых, на хлеб с луком он старался не налегать, чтоб сыпь была послабее. И выходило, что к приезду братана он был уже «хорош». Но дело свое знал. Они с Вованом снесли завернутые в черные полиэтиленовые пакеты на молниях пять жмуров из труповозки в первый свободный холодильник морга 45 городской больницы. Там вынули из мешков: мешки тоже имущество, пригодится могут. Вытащили на обитые цинком столы пять трупов, тут были три мужика, одна молодая баба и пацан лет 15. У пацана череп был целый, но на лбу была красная полоса — шов от трепанации. От чего пацан в конечном итоге помер, не его, Витька, дело. У взрослых мужиков черепа были распилены и мозги вынуты, тут все чисто. А баба вообще лежала целенькая. Словно не от того, от чего нужно, померла. Красивая деваха.

— Я говорю: красивая деваха, — кивнул на труп Витек.

— Да, жалко, — согласился Вован.

— От чего померла? — спросил Витек.

— Не пойму, — пожал плечами Вован.

— Знал ее? — спросил Витек.

— Не… Так-то обличьем знакома, вроде. Не припомню. Тело красивое.

— И лицо пригожее.

— Ну, давай грузить, — сказал Вован. — Гробы служебные у меня в достатке, — есть муниципальные, те попроще, а есть шикарный гроб черного дерева, с этой, с ин-крустацией, позолотой, кистями, бронзовыми ручками.

Может, останки жмура из того богатого гроба снимем и бабенку по-царски похороним?

— Я не прочь. А ну как в крематории родственники пожелают в последний раз поцеловать дорогого покойника?

— Исключено. Это лихошерстовские бандиты.

— А они что, не люди?

— Я не о том. От их кореша осталась только нога в черном лакированном ботинке и палец с левой руки.

— Откуда знаешь, что с левой?

— Врач сказал. А он у нас патологоанатом — жутко умный.

— Значит, считаешь, раскрывать не будут?

— Не, так и запустят в жар, в закрытом.

— Тогда, может, с бабенкой еще кого из твоих положим?

— Не, не скупись, брат, видишь, бабенке в жизни не повезло, такой молодой померла. Так пусть хоть после смерти ей красиво будет.

— Знаешь, за что я тебя, Вован, уважаю?

— За что?

— За человечность. Мудер… Решение твое принимаю. Давай бабоньку укладывать. Ишь, даже не промерзла до конца, почти теплая.

— Может, живая?

— Не, у нашего профессора строго. Аркадий Борисыч, если что, семь шкур спустит. Просто поступила она ко мне в трупное отделение недавно. Не успела проморозиться. А тут ты звонишь, что тебя главврач ругает — много жмуров накопилось, надо в крематорий везти. Ну, я и сгреб все что у меня было, — и тех что неделю срока ждали, и свежих, что сегодня с утра поступили.

— Ишь ты, телом какая приятная, кожа шелковистая, и что интересно лобок не подбрит. Не уважаю я, когда у баб молодых лобки подбриты. У меня тут давеча одна поступила, так…

— Не отвлекайся, Витек, бери за ноги, я за голову. Ишь ты, волосы какие мягкие.

— Ну, раз-два. Вот так, не ушибли.

— Гроб хороший, качественный, даже с дырочками.

— А дырочки зачем? Чтоб «жмур» дышал напоследок?

— А хрен его знает. Может, так горит лучше.

— Слушай, все хотел старшего спросить, да не решаюсь, строг он у нас. Неужели даже такие хорошие гробы сжигают?

— А то?

— Я так думал, что «жмуров» вываливают в жерло печи, а гроб снова используют.

— Не, этого не может быть. Там с этим строго. Узнают, что снова гроб использовал, враз уволят. И такие, и даже подороже — сжигают. За то и деньги платят большие за похороны… А ты думал.

— А этих-то можно, если плотно, по двое в гроб?

— Этих можно. Мужики субтильного сложения, а пацанчик и вовсе тощий, их иначе, как по двое, складировать неэкономно.

— А ведь тоже — узнают, что у нас жмуры по двое, как молодожены, тоже может быть…

— Не… Чтоб в один гроб два — это сколько хочешь. Иначе неудобно бомжей и стариков, что без попечения родственников остались, в печь совать. А вот гроб чтоб не сжечь… Его ведь куда-то деть потом надо. Тут и попадешься. К тому же, у них там, в крематории, тоже своя профессиональная честь есть. Что гроб дорогой по второму разу пустить — это им западло. Понял?

— Как не понять. Не из университета. Ну, все, что ли?

— Все. Всех собрал, что накопилось. И твои все. Что-то у тебя мало нонче.

— А у нас неровно идет. То густо, то пусто. Институт, одно слово. Без плана работают. Как выйдет.

— А-а-а. Это худо. В больнице лучше, — можно примерно хотя б планировать. Скажем, в праздники больше, или когда эпидемия гриппа, как сейчас, многие от осложнений помирают. Или вот тоже — операционные дни. Когда операции, всегда «жмуров» больше. Наука, понимаешь…

Ехали они долго. Витек жевал спитой чай на случай, если менты остановят, чтоб его спиртной дух не достиг ноздрей проверяющего. А то заставит дуть в трубочку тверезого Вована. Тот не пил со вчерашнего вечера и дух имел чистый, папиросный. Но мало ли что. Опять же, задержка могла произойти, что нежелательно. О том, что будут проверять груз, они не беспокоились. Такого еще на их веку не было.

В крематорий «Ревутово» прибыли к сроку. Серега их уже ждал.

— Здорово. Много сегодня? — спросил он.

— Нормалек. Вдвоем справимся, — ответил Вован.

Вован и Витек вдвоем перетаскали все гробы к желобу, спустили по скользкой, обитой железом спинке вниз. Там гробы встречал и направлял на транспортер Серега. Он не свое дело никогда не делал.

Серега был их родной старший брат. Выходило что-то вроде семейного бизнеса.

Вован и Витек стояли у транспортера и подправляли гробы, чтоб шли ровно.

У жерла печи стоял Серега и длинным багром на деревянной легкой ручке направлял гробы в печь. Заправив один, закрывал жерло, поднимал температуру и ждал, пока гроб не сгорит дотла. Потом нажимал рычаг, пепел и другие останки ссыпались вниз, в бункер, из которого брался потом тлен для похорон в урне, где на утро будет копошиться в поисках оплавленного золота блаженный Виталик, обитавший где-то рядом с крематорием, в землянке, в лесу, — как ни гони, все равно приползет, поскуливая, и будет в пепле копошиться.

Братья работали молча. Тихо и монотонно гудела печь.

Подошла очередь роскошного гроба с красивой молодой девушкой. Одно движение руки Вована — и гроб остановился перед жерлом печи.

Серега потянулся к рукоятке, отворявшей дверцу печи…

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ «ШАНТАЖ»

Александр Иванович Рыбаков был человеком привлекательным во всех отношениях — большой, румянощекий, кудрявый, он производил впечатление очень доброго и надежного.

Шутник, балагур, весельчак, выпивоха и большой любитель женского пола, он был в то же время профессионалом в области финансов и банковского дела, каких поискать.

Их искали, но не находили. А Александр Иванович Рыбаков — он вот рядом, только позови, только внимание обрати.

Про таких говорят — без масла в душу залезет.

И ведь залезал…

Построил стадион, на котором занимались фигурным катанием дети старших офицеров МВД. Профинансировал строительство теннисного корта для сотрудников органов прокуратуры.

Сделал банный комплекс — сауна, зал тренажеров, кабинеты медицинской реабилитации — для сотрудников Минюста.

И все бескорыстно, от души.

Вот, кстати, насчет банного комплекса. Любили там бывать серьезные люди. Как-то уж все и забыли давно, кто строил комплекс и на какие деньги. Помнили то, что хотели помнить, — что это очень надежное место, — поскольку под «крышей» Минюста.

Там можно было и с девочками попариться, и слово неосторожное про выше сидящих сказать. Только не знали эти люди, что все это фиксировалось.

И стал со временем Александр Иванович Рыбаков очень хорошо информированным человеком.

Здесь же, в комплексе, в специальном хранилище без окон, со стальной дверью и надежной системой замков, хранил он свою видеотеку.

У него не было склонностей смотреть документальные порнофильмы. Господин Рыбаков был очень, очень здоровым во всех отношениях человеком. Так что время от времени он проводил ревизию своих «наработок» не для того, чтобы насладиться традиционными нетрадиционными сексуальными увлечениями видных государственных чиновников и политиков. Это была обычная аккуратность человека, обладающего редким информационным материалом. Иногда он даже не ставил кассеты в видеомагнитофон, а просто перебирал их, рассматривая надписи, сделанные от руки на «корешках»

— А… Помню, — улыбался он, смахивая пыль с очередной кассеты, — это из Минфина… Его очередь еще придет. А этот из Минобороны. Генерал может пригодиться уже завтра. Пора договариваться о поставках фирмой «Рогнеда» продовольствия в войска. И чтоб деньги провели через банк «Мосстройпроминвест» (там у Александра Ивановича был контрольный пакет).

У Александра Ивановича не было проблем. Потому что, как только они появлялись, он их решал. И частенько с помощью своего информационного досье.

Так он узнал, что многие ВИП-персоны сегодня держат особо секретные документы, например, компромат на сильных мира сего, не в служебных сеймах, которые легко вскрыть с санкции прокурора или по постановлению суда, а в депозитных боксах банков.

Высокопоставленные господа — государственные чиновники, олигархи, банкиры и проч., - державшие компромат не дома, не в служебном сейфе, а в банке и доверительно рассказывавшие об этом в узком кругу, — думали, что страхуют себя таким образом от неприятностей. Более того, им казалось, что они мудро «сливают» информацию. Такого рода утечки расходятся по Москве быстро. И завтра же человек, представлявший какую-то опасность, узнавал об этом и по зрелом размышлении отказывался от своего намерения, например, свести счеты: мало ли что. Вот почему так мало было доведенных до суда крупных уголовных дел. Чуть копнешь гадюшник, а оттуда злобное шипение:

— Донесу…

И каждый в страхе, что донесут на него, собирал компромат на других. Боясь, что компромат на тебя попадет в правоохранительные органы, пытались купить старших и высших офицеров. Собирали компромат и на них.

Из всех ВИП-москвичей, собиравших друг на друга компромат, Александр Иванович был одним из самых остроумных. Все знали, что у него есть компромат на всех. Многие догадывались, что в его «баньках» "снимают". Почти все предполагали, что в его ресторанах «слушают».

Но поскольку снимают и слушают сегодня почти везде, то и расслабьтесь, как говорится, господа: говорите и делайте то, что вам нравится. Александр Иванович все знает, да не скоро скажет.

Еще ни разу за последние пять лет, обладая компроматом практически на всех сколько-нибудь заметных людей Москвы, Рыбаков не воспользовался собранной информацией — ни в высоких целях борьбы с криминализацией страны, ни в личных корыстных…

И Москва привыкла, что Рыбаков все знает.

Тем более что, несмотря на предпринятые героические и дорогостоящие усилия, ни одной структуре — ни официальной правоохранительной, ни криминальной — так и не удалось узнать, где хранит Рыбаков свой компромат.

Может, так бы и обошлось, так бы и продолжалось, если бы не грипп. В феврале 1999 года Александр Иванович Рыбаков тяжело заболел. Он лежал с температурой 39,5 почти неделю, сильно похудел, что, как ни странно, ему не шло, осунулся, побледнел.

А когда пошел на поправку, оказалось, что Александр Иванович стал хуже слышать. Для человека, на протяжении многих лет бывшего душой компании, это была профессиональная болезнь.

Высокооплачиваемая дама отоларинголог в внешностью средней любимой жены турецкого султана выписала лекарства и посоветовала:

— Обязательно покажитесь нейрохирургу. Мне очень не нравится эта отечность вокруг уха. Тем более что она болезненна на ощупь. Нет-нет, непременно съездите в Институт проблем мозга к профессору Морову. Аркадий Борисович — мой учитель, я не только выпишу вам официальное направление, но и позвоню ему, чтобы он вас принял как родного…

— Деньги для меня значения не имеют, — поспешил заверить Рыбаков.

— Для Аркадия Борисовича — тоже, — усмехнулась докторица. — Сегодня в медицинском мире он один из самых богатых людей. Его оборудованию в институте мог бы позавидовать Рокфеллеровский центр в Чикаго. Но я знаю, что он неравнодушен к банкирам, финансистам…

— В каком смысле? — насторожился Рыбаков.

— В том смысле, что любит заводить среди них связи. Нy, это естественно — он не только выдающиеся ученый, но и современный деловой человек. Он все время берет кредиты, строит новые корпуса, расширяется, инвестирует… Словом, даже в деловом отношении ваш визит к нему может оказаться взаимно полезным. А про ухо я уж и не говорю.

Так все и случилось. Трудно предположить, что некто по заданию Морова специально, будучи инфицирован бациллами гриппа, чихнул на банкира на каком-то приеме, тот заболел, развился отит, отоларинголог случайно оказалась ученицей Морова, и так далее… Все это, безусловно, стечение обстоятельств.

Но вот когда Рыбаков попал наконец к профессору Морову, тот его уже ждал. Ждал не со вчерашнего дня, когда ему позвонила его бывшая ученица. Ждал уже больше года, когда в его глобальные планы все чаще стала внедряться мысль о целесообразности сбора многоканального и многофункционального копромата на самых богатых и влиятельных граждан.

— Есть время собрать камни, есть время разбрасывать камни, — любил повторять Аркадий Борисович, поглаживая суставом указательного пальца свой длинный, чуть крючковатый нос. — Сейчас время — собирать камни…

Огромный массив заботливо и профессионально собираемого на протяжении ряда лет компромата просто шел в руки.

— Гениальность человека также состоит в том, что он должен уметь оказываться в нужное время в нужном месте, — эту фразу Аркадий Борисович тоже повторял нередко.

Моров знал о Рыбакове и его уникальном собрании компромата. В отличие от многих Моров не был «засвечен» в кассетах Рыбакова. Он мог захватить весь архив, практически не засветившись вообще.

— Ухо пусть вам лечат профессионалы. А что касается возможности проникновения гноя в мозг, то это уже по нашей части. Я полагаю, что явной опасности нет. И все же… Серию процедур я бы вам прописал.

— Физиотерапия? — с надеждой спросил Рыбаков, жутко боявшийся любых болезненных процедур.

— Любите всякие прогревания? — с усмешкой спросил Моров, догадавшийся, что пациент не переносит физической боли и что это неплохо: не получится почему-либо гипноз, можно будет поставить толстяку раскаленный утюг на живот.

— Даже не в этом дело. Просто у меня есть реабилитационный центр…

— Политической реабилитацией тоже занимаетесь, или только уголовной?

— Вы не поняли, реабилитационный, значит…

— Да я пошутил. Я же врач. Понятно, чем занимаются в реабилитационно-оздоровительных центрах, — сказал Мopoв.

— И у меня там — чудный кабинет физиотерапии…

— Нет, мой друг, прогреваниями вам не обойтись. Придется пройти кур СВЧ-излучений, такая аппаратура есть только в нашем институте.

— Далековато к вам на Каширку ездить… Дела, знаете ли…

— У нас есть филиалы… Где вы живете?

Рыбаков смущенно поморщился.

— Ax, да, на вашей медицинской карте указан домашний адрес, — Моров сделал вид, что пытается разобрать каракули регистратора.

— Извините, — еще боле смутился Рыбаков, — это официальный адрес. А как правило, я живу на даче… В Строгино. Точнее — за деревней Троице-Лыково.

— Ну, так Вам совсем близко подъехать в Щукино. У нас филиал на улице академика Бочвара. Приезжайте. Я бы даже советовал вам начать прямо сегодня. Сегодня — здесь, а завтра — в Щукино. И через неделю все пройдет, это я вам гарантирую. А то с отитом шутки плохи.

— А с СВЧ?

— Что? Не понял вопроса?

— Эти лучи — они безопасны?

— Аб-солютно.

— Но я слышал, что такими лучами можно воздействовать на психику человека, что органы КГБ…

— Чушь, мой друг, — прервал его Моров. — Пойдемте, я провожу вас в кабинет СВЧ-излучений, а по дороге покажу «жертв» облучений КГБ. На самом деле их заболевание не имеет никакого отношения ни к лучам, ни к КГБ.

Поддерживая под локоток банкира, Моров повел его в лечебный корпус.

Там он открыл своим ключом дверцу окошка на первой же двери слева, как только они вошли в коридор корпуса.

Рыбаков поморщился, ожидая, что из окошка хлынет спертый воздух помещения, забитого психически больными и потому уже малочистоплотными людьми. Но ничего подобного не произошло. В палате стояли четыре аккуратно застланные постели с тумбочками. На тумбочках, как в обычной больнице, стояли пакеты с соками, лежали апельсины. Самих больных не было видно.

— А где же…

— Больные? А вы присмотритесь. Они под кроватями.

— Зачем?

Видите ли, они убеждены, что враги (у каждого из них свои — сионисты, коммунисты, демократы, президент, секретарь СНГ и т. д.) пытаются воздействовать на их психику с помощью СВЧ-излучений.

— И вы допускаете, чтобы они лежали под кроватями?

— Только днем. На ночь мы выдаем каждому тонкий стальной лист, который они кладут на одеяло. Конечно, неудобно. Особенно соседям — тут ведь разная публика. В пятой палате сидит господин, вообразивший себя президентом банка, в шестой — министр труда, в седьмой — выдающийся скрипач, кстати, вполне недурно исполняет произведения немецких композиторов.

— А почему это неудобно соседям.

— Когда во сне стальные листы падают с кроватей, гром как во время артиллерийской канонады. Так что, больных с синдромом Кандинского мы держим в одной палате. В этой.

— Что это за синдром?

— То, о чем мы с вами давеча говорили. Обычные галлюценаторно-бредовые расстройства. Но, так сказать, тематические — страх перед СВЧ-лучами. Это было и раньше — только в прошлом веке, скажем, боялись "нечистой силы". Сегодня боятся телепатического воздействия соседа, радиации от построенного недалеко завода, СВЧ-излучений — и т. д.

— Так, значит, все эти рассказы об искусственном воздействии СВЧ-излучений — чистый бред? — с облегчением спросил Рыбаков.

— Почему же, — подхватив банкира под локоток и увлекая его в другой коридор, ответил Моров. — Вполне реальная вещь.

— То есть как? — попытался Рыбаков вырваться из цепких рук профессора.

— Вы как раз попали в институт, занимающийся практическим применением «пси-оружия».

Рыбаков стал слегка обмякать в цепких руках профессора. Но тот не позволял ему окончательно расслабиться и увлекал все дальше и дальше по переходам и коридорам, пока не привел за разговором к обычной палатной двери, открыл своим ключиком дверцу, забранную не только решеткой, но и толстым, казалось, пуленепробиваемым стеклом.

— Смотрите! — сказал Моров.

— На что? — устало-безнадежно спросил Рыбаков.

— На пси-оружие.

— Вы изобрели пси-оружие?

— Ну-у, не совсем я. Я его просто усовершенствовал. Запускайте! приказал Аркадий Борисович.

И Рыбаков увидел, как весь пол, покрашенный светло-зеленой краской, покрылся белыми лабораторными крысами. Их тут было штук пятьдесят.

— Включайте установку! — приказал профессор.

Никакого шума двигателя, никакого жужжания мотора. Минута тишины — и крысы попадали одна за другой, судорожно посучили лапками и замерли.

— А если бы там случайно оказался человек?

— Он бы был с ними. Доза достаточная.

— Но зачем все это?

— К нам обратились с магнитогорского пивзавода — замучили крысы. Все традиционные методы борьбы радикальной победы не приносили. Не желая мириться с убытками, владелец завода предложил продать ему установку СВЧ-изучения.

— Так, значит, те люди, в палате — они не сумасшедшие?

— Они помешанные, тут нет никаких сомнений.

— А крысы?

— А крысы мертвы. Если не верите, сейчас откроем дверь, потрогаете.

— Избави Бог. Но не понимаю.

— Ах, "есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам"… Не отягощайте тяжкими раздумиями свой истощенный гриппом мозг. Есть сумасшедшие, которые думают, что на них воздействуют с помощью СВЧ-излучений. И есть крысы, которые уже ничего не думают. И есть вы, известный банкир, которому нужно прогреть ухо и снять опухоль.

— С помощью СВЧ-лучей?

— Дa. A что вас смущает? Весь вопрос, друг мой, в дозировке. Вы же знаете, что микрочастица змеиного яда лечит многие болезни, а если яда будет столько, сколько содержится в укусе змеи, вы умрете. И вас это не смущает. Почему же вы так боитесь излучений? Предрассудок, не более того.

— А почему вы вообще занимаетесь всем этим? Что, так сказать, первично?

— Хе-хе… Хороший вопрос. Не хотите ли в этом холле посидеть минуту-другую, я попрошу, чтобы принесли кофе с ромом. Вам нужно передохнуть после всего увиденного.

Моров вынул из кармана пиджака мобильный, набрал номер, приказал:

— Пару чашек черного бразильского с ромом в 23-й холл.

Через минуту хорошенькая медсестра в голубом стерильном костюмчике и белоснежном капоре уже везла на тележке, на которой развозят лекарства, пару чашек с дымящимся кофе, вазочку с черными сухариками и, на всякий случай, пепельницу.

— Видите ли, — продолжил свою мысль профессор, — мозг шизофреников при кажущейся «нетронутости» уменьшен вдвое в объеме (ну, разумеется, на микроуровне) по сравнению с мозгом здорового человека. Он как бы усох… Иными словами, можно предположить, что водянистое мозговое вещество подверглось искусственной тепловой обработке и сжалось, оттого наступил сбой в мыслительной «программе».

— Пока не понял ход вашей мысли, профессор.

— Сейчас поймете. Когда мы провели эксперимент на крысах, было установлено, что смерть у них наступает в результате воздействия на мозг поражающих частот большой мощности. Их мозг в результате резко уменьшился в объеме.

— Все равно не понятно.

— Видите ли, СВЧ-излучения, радиотелефоны (если ими пользоваться в больших объемах и говорить подолгу), микроволновые печи как бы нагревают человеческий мозг. И в этом нет ничего плохого. Мы разработали ряд приборов, лечащих заболевания урогенитального аппарата, импотенцию. Клинические испытания дали блестящие результаты.

— С импотенцией у меня все в порядке, — прервал восторженные воспоминания Морова Рыбаков. — В смысле, не нуждаюсь в лечении, как говорится. Меня беспокоит, не повредит ли мне излучение.

— Ну, вот, и у вас развивается синдром Кандинского. Боитесь даже слабого излучения.

— Боюсь. Смешно признаться, но боюсь. Неужели нет другого средства воздействия?

— Есть, конечно. Например, гипноз.

— Гипноз? То есть вы хотите сказать, что можете вначале меня под гипнозом освободить от страха перед СВЧ-излучениями, а потом воздействовать с их помощью на мою опухоль?

— Хорошая мысль, — рассмеялся Моров. — Но можно при правильно налаженном гипнотическом лечении вообще обойтись без СВЧ-излучения.

— Но я и гипноза тоже боюсь… Лучше уж синюю лампу на ухо.

— Ах, бросьте, вы же цивилизованный, образованный человек. Синей лампой вы будете лечиться неделю и, вполне возможно, как раз и загоните гной из уха в мозг. А гипноз — один сеанс, и вы абсолютно здоровы.

— Один сеанс?

— Я вижу, вы боитесь рассказать в состоянии гипнотического сна какие-то секреты своего банка.

— Ну, может же быть, что…

— Ерунда. Мои вопросы будут абсолютно корректны.

— Но как я узнаю, что они был корректны…

— Нехорошо, мой друг, нехорошо. Я вам доверил многие тайны нашего института, рассказал о новейших исследованиях, а вы… Впрочем, есть выход — сеанс гипноза будет записываться на видеомагнитофон и кассету по окончании сеанса я передам вам. Годится?

— Годится.

Они перешли в другой корпус, где Моров распахнул тяжелую дубовую дверь и впустил банкира в небольшую комнату, — пол ее был устлан ковром, потолок и стены были обиты звукоизоляционными панелями. Банкир понял, что здесь, вдали от мирской суеты и звуков человеческой цивилизации, и происходят сеансы гипноза профессора Морова, о которых он слышал от некоторых своих друзей.

Гипнозом Моров излечил многих известных людей от многих неизвестных болезней.

— А то, что я кофе пил, — это не повредит? — робко спросил Рыбаков, усаживаясь в глубокое уютное кресло.

— Нам уже ничто не в силах повредить или помешать, — таинственно заверил его Моров, закрывая дверь в коридор. Он сел на стул напротив и сделал несколько плавных пассов руками. — Я включаю записывающую аппаратуру. Все, что вы скажете, останется на пленке. Кассету я вам подарю. Так что все тайны, которые вы мне выдадите во время сеанса, будут тут, на кассете. Итак, вы готовы?

Банкир и финансист, человек, при всей трусливости и робости, достаточно сильной воли, подпал под магию воздействия голоса и пластики профессора Морова с первых мгновений сеанса.

— Я готов, — прошептал он, не ведая, что сеанс уже начался.

Во время сеанса Александр Иванович Рыбаков услышал и шорохи ночного леса, и пересвисты дневных птиц, и шум моря, и стук капели. Ему казалось, что он чувствует свежесть дыхания реки и чистый запах цветущего луга после грозы. Ему казалось, что только это и было.

Но было и кое-что еще.

То, что увидел и услышал сам профессор Моров.

А услышал он то, что и хотел услышать.

Адрес одного из 15 отделений банка, руководимого Рыбаковым. Того самого отделения, где в боксах хранится компромат, который сильные мира сего собирали вот уже десять лет друг на друга. Обычный филиал банка в Скатертном переулке в центре Москвы.

А услышав то, что нужно, профессор погрузил пациента в глубокий ровный сон и совсем другим, — дребезжащим, железным голосом приказал невидимому ассистенту:

— Смонтируйте пленочку, естественно, вырезав мой вопрос и его ответ об адресе филиала. И приготовьте пленку для пациента. Через пять минут наш пациент проснется посвежевшим и без опухоли в районе уха…

Проснувшись, Рыбаков почувствовал себя моложе лет на десять…

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «КОМПРОМАТ»

…Проснувшись, он почувствовал себя лет на десять моложе. Вытянул ноги, напряг мышцы плеч и рук, ощутил себя в хорошей спортивной форме.

Тем не менее с постели встал медленно. После жуткой автомобильной аварии на Ленинградском шоссе в марте 1998 года Князь никогда не вскакивал с постели. Андрей Константинович Баскаков, военврач второго ранга, замечательный специалист по мануальной терапии, и выдающийся массажист Алексей с «Истры» поставили его на ноги.

Он вернул после аварии прежнюю упругость и силу, но гибкость позвоночника десантных времен ему уже не вернуть: тогда он на «мосту» мог держать пятерых своих солдат.

Травма была необратимой. И хотя доктора во главе с Андреем Константиновичем сделали чудеса, поставив его на ноги, ограничений записали и наговорили массу. В том числе эту:

— Никогда резко не вскакивайте с постели.

Он медленно сел, потом так же медленно встал. Никаких болей в пояснице, в шее… Значит, можно зарядку делать по полной программе.

Вначале на ковре, лежа, — растянуть позвоночник.

А потом — с эспандером в виде эластичной резины, — мягкая растяжка мыши.

И уж после этого — работа на тренажерах.

Контрастный душ взбодрил и напомнил о том, что последний раз он ел вчера около шести вечера.

Князь сотворил себе грандиозный омлет: обжарил на сковородке кусочки докторской колбасы, куриной грудки, свежие помидоры, посыпал все это тертым сыром. Взбил в миксере четыре яйца с молоком и двумя ложками муки и вылил массу в сковородку.

"Заправка горючим" поставила последнюю точку в "готовности № 1". Огромная порция омлета «по-македонски» исчезла в его глотке как крохотная маслина. А вот кофе он пил маленькими глотками, не торопясь, получая наслаждение.

Из состояния нирваны его вывел звонок на сотовом.

— Готов, — услышал он дребезжащий старческий голос.

— Готов, — лаконично ответил Князь.

— Дело есть…

— На сколько?

— Тысяч на десять…

— Это такса за кровь… Вы ж знаете, я стреляю, только обороняясь…

— Знаю, знаю, офицер, твой кодекс чести… Тут кровь, как и в любом деле, возможна. Но деньги — не за кровь, а за конфиденциальность.

— Подробности?

— Какие подробности, если за конфиденциальность премиальные идут? На работе не появляйся, поезжай в Центральный дом журналистов на Суворовском бульваре. Там левый угол в ресторане — столик на шесть человек, я тебя ждать буду. Подсядешь, — а тебе уже заказ сделан. Поговорим пару минут, перекусишь…

— Да я уже поел…

— А я тебя не сейчас и зову. А в 13.30 — как раз обеденное время.

— Добро. Буду.

После завтрака он почитал. Причем по своей системе, — по 30 минут на книжку.

Прочитал главку про "Оружейную палату" в книге И.Е. Забелина "Государев двор или дворец", потом — главку из сочинений Н. Федорова.

Когда читал Забелина, все прикидывал, как бы он организовал охрану царских покоев, и, наоборот, как бы построил операцию, если бы было ему приказано эти покои штурмовать. Из любопытства мысленно дал задание, что брать в царских покоях, если бы была установка их ограбить. Оказалось, что брать там можно многое.

Главу из "Философии общего дела" Н.Ф. Федорова читал внимательно, стараясь ничего не пропустить. Концовка главы заставила задуматься: "И вот, в муках сознания смертности и родилась душа человека"…

Мысль ему понравилась.

Последней книгой, которую читал в тот день Князь по своей, выработанной еще во времена срочной службы в армии методе, — по главе из разных книг, — было сочинение француза А. Кюллера "Современные психопаты", издание Ф. Павленкова в Санкт-Петербурге в 1890 году.

Один из прочитанных абзацев заставил вспомнить о людях, с которыми его в последнее время свела жизнь.

"Временами совершаются преступления, — писал французский психиатр, которые по сопровождающим их странным и чудовищным обстоятельствам поражают человеческий ум. Они, по-видимому, не имеют причины или же последняя так мелка, что не может служить удовлетворительным объяснением; цели преступления также нельзя бывает открыть; подобные преступления совершаются обыкновенно ради самого их процесса, по инстинкту или вследствие природной потребности, сила которой не уравновешивается никаким другим противодействием. Психологическое изучение этого рода преступников приводит к убеждению, что они поражены настоящим нравственным тупоумием".

"Так что же, "нравственное тупоумие" — болезнь или состояние души?" думал Князь, переодеваясь в черное плотное трико. Поверх он надел просторный костюм, подогнал военное снаряжение, — закрепил пистолеты в кобурах под мышкой и на голени, укрепил в ножнах на бедре и ноге спецназовские ножи, подвесил гранаты на пояс.

Подумал, и все же выбрал для ближнего боя не «Агран», а «Узи», скорее всего прицельная стрельба на поражение вряд ли понадобится. А для плотной завесы огня «Узи» надежнее в работе, не заедает в нужный момент. Пока он делал эту механическую работу, в сознании как бы пролистывались "истории болезней", описанные французским психиатром.

И убеждение, что его работодатель — не просто преступник, но и сумасшедший, становилось все более уверенным.

Однако он сам, добровольно решился сунуть нос в этот гадюшник, так что отступать некуда.

— Вперед, комбат, батяня, комбат, — хрипло напел себе Князь и, накинув просторную камуфляжную куртку, вышел из квартиры.

В машине на всякий случай проверил — нет ли «сюрпризов», в порядке ли тормоза, достаточно ли масла, бензина. Множество «секреток» уже убедили его в том, что «тачку» никто не лапал, но все ж перестраховался.

На Ленинградском проспекте со стороны Химок-Ховрино его догнал и пристроился сзади «жигуль» с явно более сильным, чем у машин этой модели мотором. Зверская рожа водителя не смутила Князя — это был раненый в лицо в Афгане старлей Митя Севастьянов, работавший сейчас в его бригаде. Но, учитывая его яркую внешность, лишь эпизодически. Он засвечивался и, уводя преследование за собой, ложился на дно на месяц, а то и полгода.

Сегодня надо было засветиться и увести противника в сторону.

У Аэропорта к нему пристроилась «лада» с капитаном Вадиком Ватрушкиным и тоже пошла в кильватере, не привлекая внимания посторонних чрезмерной активностью. С Вадиком были лейтенанты Минеев и Минский.

Когда свернули на Тверской бульвар, со стороны магазина «Наташа», из арки, вынырнула «тойота» с двумя бойцами и удачно вписалась в поток сразу за машиной Вадима Ватрушкина.

Напротив Дома журналистов машин было припарковано немного, и Князь легко нашел место. А вот из сопровождавших его машин легко пристроил своего «жигуля» лишь Митя Севастьянов. Остальным пришлось проехать чуть дальше. Но, когда Князь вышел из машины, увидел всех — ребята находились в зоне визуального контакта.

"Босса" Князь увидел там, где тот и «заявлялся» — в левом углу, — в не столько отгороженном, сколько дизайнерски лишь намеченном кабинетике.

— Свободно? — спросил Князь.

— Милости прошу.

— Не помешаю?

— Никоим образом, развеете грустные стариковские мысли. Кстати, рекомендую — сегодня на «второе» язык говяжий с зеленым горошком и картофелем фри и печень по-строгановски.

— С печенью связаны болезненные воспоминания, — усмехнулся Князь.

— Что так, ранение?

— Вроде того. Так что лучше — язык…

— С языком ничто не связано? — собеседник хищно глянул из-под тяжелых век на своего «визави».

— Слава Богу, пока нет.

— Вы, кажется, умеете держать язык за зубами?

— Приучен.

— Это хорошо. Терпеть не могу болтунов. Они долго не живут. Только успеешь привыкнуть к человеку, глянь, его уже нет. Бывает, что и близкие погибают.

— У меня близких нет, — мрачно отрезал Князь.

— Это и настораживает, голубчик. Как так: у всех близкие есть, а у вас — нет. Вот рассказывали мне, у одного офицера был брат, "совсем пропащий"…, а у другого была, по рассказам его знакомых, друзей, сослуживцев, девушка… Молодая, красивая. А потом — пропала.

— Бывает. Может, разлюбила.

— Таких парней, как тот офицер, девушки не бросают — красивый, спортивный, образованный, обходительный, богатый даже…

— А… Разве это богатство…

— Но девушка была, по рассказам, не жадная, не меркантильная…

— Молодым женщинам хочется надежности, стабильности…

— Это пожилым хочется стабильности… Молодым любви хочется…

— Может, он ей не мог дать любви?

— Мимо, дорогой мой, мимо. Любил он ее… А девушка вдруг пропала. То есть она скорее всего не пропала. Но встречаться они перестали… И что интересно, как раз тогда, когда он перешел на новую работу. Очень рискованную работу. И вот девушка перестала к нему заходить, перестали их видеть вместе… Странно. Да вы ешьте, ешьте, язык отварной очень недурственный, а если еще хренку со сметанкой добавить, просто объедение, свой собственный проглотить можно. Да, вот я и говорю… так, для беседы за столом, для пищеварения, так сказать… Может, он не совсем в себе уверен, взял, да любимую и «отшил» на время… Чтоб не светилась. Человек он умный, тот офицер… Да… Вот и решил, что девчушку-то любимую лучше подальше держать. А ну как нужно будет на него давление оказать, а рычагов-то и нет… Хе-xe…

— Может, может. Не имею чести знать вашего гипотетического офицера, не могу и судить о всей ситуации.

— Ну, ситуацию вы как образованный человек можете и отвлеченно проанализировать. Так сказать, как литературный сюжет. А?

— Как литературный сюжет — вполне возможно. В фильмах, в романах преступники часто держат жен, детей вдали, чтобы на них полиция не вышла.

— И наоборот…

— Что? Не понял.

— И наоборот — секретные сотрудники полиции держат детей и возлюбленных подальше, чтобы коварные преступники не вздумали их шантажировать. А?

— Ну, это уже совсем литературный сюжет. Не мне судить.

Старик налил в свой бокал немного красного вина.

— Не хотите? Рекомендую. Испанское. Не марочное, так, обычное столовое, но не дурное.

— Спасибо, я за рулем.

— А так-то здоровье в порядке?

— Не жалуюсь.

— Ну, вот и хорошо. Брата вашего мы ищем. Найдем — выкупим. А пока… Тут у меня адресочек есть. Там этого вина — завались. Но не в бутылках, а, так сказать, в эквивалентах.

— То есть?

— Ну, едете по моему адресочку, берете эквиваленты и меняете на условные единицы. И уже на условные единицы покупаете столько вина, сколько можете выпить за всю оставшуюся жизнь.

— Сколько же я могу выпить?

— А давайте посчитаем. Если вы будете выпивать в среднем одну бутылку красного сухого вина в день, 360 дней — округленно 360 бутылок. Проживете вы в среднем еще лет 60, итого 21 600 бутылок. Умножим на три доллара за бутылку — 124 800. Ну округлим до 125 тысяч.

— Вы называли другую сумму.

— Обстоятельства изменились. Там могут оказаться другие люди.

— Очередь за вином?

— Не совсем. Но, как говорится, возможны проблемы. Ваши друзья вам помогут?

— Как всегда.

— Потому и денег надо больше.

— Я вас понял. Значит, вино, говорите, хорошее. Адресочек не забудьте.

— Да вот он, ничего, если я на бумажной салфетке напишу? Ее потом и использовать можно, и горит хорошо.

— Мог бы и запомнить…

— Э, батенька, послушайте меня как специалиста по проблемам человеческого мозга: ничто так не надежно и ничто так нас не подводит, как память. Но вот короткая память — на время выполнения задания, — верю, может быть надежной. А коли запомнили, так действительно, что грязь да мусор разводить. Хорошо тут свечи стоят — для интима. Можно и ненужную бумажку сжечь… Нy, и с Богом, милый, с Богом. Время-то не ждет. А десерт вам во вред. Вы ведь и не собирались заказывать мороженое? А я закажу. Грешен, люблю сладенькое. Оно для ума хорошо.

Полученное Князем задание было вроде бы простым — взять отделение банка на тихой московской улице. Там и охраны-то — один бугай из охранного общества «Прометей». Но та настороженность, которая чувствовалась сегодня в Грифе, та его готовность заплатить больше, чем обычно, подсказывала осторожному Князю, что задание не совсем обычное.

— Нет, друг мой, тут не просто деньги или драгоценности. Из-за филиала средней руки банка Гриф не стал бы так напрягаться.

Князь вел машину, думая над заданием, просчитывая все варианты, причины, последствия.

Он должен был взятые «боксы», привезти в Химки и сдать в скромный гараж, находившийся на дороге из Химок в деревеньку Старбеево. Все, на этом задание кончалось. Формально — работка как работа. 125 тысяч на группу плюс процент от взятых ценностей. Интересно, во сколько оценит Гриф содержимое «боксов»? Если слишком дорого — как бы раскроется, что взяли «сокровищницу», если слишком дешево — незачем было использовать тяжелую артиллерию, тут могла бы пара уголовников справиться — таких, которых потом не жаль и ликвидировать. Бригаду Князя босс включает лишь в сложные операции. Это бригада длительного использования, так сказать. Причем, как надеется сам Князь, известен «боссу» лишь он один, — он получает задания, он их выполняет, а с кем и при каком раскладе — его проблема. Конечно, при желании Гриф мог бы отследить, с кем работает его сотрудник. Но вряд ли. У «босса», конечно же, была своя контрразведка и разведка, но вряд ли большая. Все больше заданий такого рода он сбрасывал на Князя, убедившись, что они выполняются в срок и на должном уровне. В результате, чтобы проследить профессионально, у Грифа может элементарно не найтись людей.

Главное, сколько у меня времени? И второе — какую из заранее намеченных «площадок» использовать? На какой площадке есть вся необходимая аппаратура для снятия копий? Потому что Князь, пока ехал от «Домжура» до Скатерного, «прочитал» идею Грифа.

Конечно же, они будут брать сегодня не деньги и драгоценности. А боксы с бумагами. И бумаги эти дорогие. Дороже денег. Значит, нужно их быстро скопировать и заложить в «базу». Но так, чтобы не вызвать подозрения «босса».

— Слушай мою команду, — объявил Князь по рации, — берем филиал банка в Скатертном переулке, — он говорил открыто, поскольку их рации были защищены от прослушивания. — Один охранник. Отключить и выключить. Все в масках, персоналу лишнего вреда не наносить. Нейтрализовать сигнальную систему — за это отвечает Гриша Минский. Охранники — на совести Мити Севостьянова, персонал берут Минеев и Ватрушкин. Система вскрытия отделения боксов мне известна, со мной идет Валет. И главное — уходим все по отдельности и на предельно возможной в черте города скорости. Погони не будет. Сигнализацию отключат и включат, когда мы будем далеко. Сбор на дороге Химки Старбеево, гаражный кооператив «Парус», пароль на входе — "Белеет парус одинокий". Шутка. Вопросы? Вопросов нет. Вперед и с песней.

Машины поставили по движению. Вышли из них — вразброс. По одному незаметно просочились в крохотный зал филиала банка.

На дверь повесили традиционную табличку: "Извините, у нас технический перерыв. Просим пользоваться услугами филиала нашего банка на улице Ивана Пырьева".

Посетителей в филиале в этот час не было. Уже удача.

Охранника в «предбаннике» Митя Севостьянов вырубил одним движением. Причем не ударил, а лишь коснулся двумя пальцами его шеи. Охранник тут же свесил голову на плечо и отключился. На всякий случай Митя туго перевязал его руки парашютным шнуром. Из служебного помещения один за другим выбежали трое охранников в бронежилетах.

Это те, о которых говорил, точнее, намекал как на непредвиденное обстоятельство, Гриф, подумал Князь. Но инструкцию относительно такой «вводной» он дал перед тем, как начать просачиваться в помещение филиала, своему надежному другу Вальке Рассадину.

— Приготовь гранатомет, — сказал он.

— Стрелять на поражение при виде неожиданно появившейся цели.

— Кто они?

— Точно знаю, что не из наших. По предварительным разведданным — из уголовников. Знали, на что шли.

— Выбора нет?

— У нас выбора не будет. Потому что и у них приказ в случае попытки захвата «боксов» вести огонь на поражение.

— Понял, командир, тогда чего ты застыл в дверях, как Маша Ростова перед первым балом? Сделаю. Когда Валька Рассадин тебя подводил.

Князь слышал, как за его спиной Валька передернул затвором, переводя своего «Калашникова», спрятанного под длинным синим кашемировым пальто, с положения стрельбы патронами на режим стрельбы гранатами.

Мужики с «АГРАНами» только еще дергали затворами, делая страшные лица и что-то крича, а из-за спины Князя уже жахнули три выстрела из подствольного гранатомета.

Небольшое помещение филиала банка мгновенно превращается в подсобное помещение чикагской бойни.

— Шляпы можно не снимать, — в наступившей тишине прорычал Князь. — Вы все останетесь живы, если будете вести себя благоразумно.

— Что я должна делать? — спросила, подрагивая как рыбное заливное всем своим телом, заведующая филиалом.

— Ключи от неба, мадам. — И я гарантирую целостность вашего организма и ночь без сновидений вашим сотрудникам.

Ключи от комнаты с боксами мадам уже держала в руках, поняв, что не ради скромных вложений местных пенсионеров пожаловали сюда эти пираты.

— Валет, за мной, остальные на месте. И вас, мадам, прошу, так сказать, сопровождать.

Они вошли в тесное помещение спецхранения и закрыли за собой дверь.

— Итак, приступим. Давайте ключи от всех 123 «боксов».

— Но это невозможно! Меня просто убьют…

— Вас просто убьют, если вы дадите ключи, а может, и нет, но вас непросто убьют, а с вариациями и мучениями, если вы не дадите мне ключи.

— Неужели вы будете пытать женщину? — сделала оскорбленное лицо мадам.

— Непременно, — пробасил Валет.

Одно слово, а как вовремя сказано! Неожиданное хриплое вступление Валета, голос которого был похож, если он старался этого добиться, на голос старого уголовника-убийцы, хотя Валет был нежнейшим существом и не обидел в жизни ни одной женщины, подействовало на мадам отрезвляюще, и она протянула связку ключей.

— Ну, вот и хорошо. Это ключи банка. А где ключи клиентов?

— У клиентов, — ответила мадам.

— Само собой. Но и у вас. Таков порядок. Я все про вас знаю.

Валет наставил «Калашникова» на грудь мадам. Потом, подумав, опустил ствол на полметра ниже, прикинул, куда он попадет, если нажмет курок гранатомета, спустил еще ниже, передернул затвор.

— Можете раздеть меня до гола, — ничего не найдете.

— И не мечтайте, — усмехнулся Князь. — Я знаю, что у вас ключей нет. Вопрос — где они? Дома, на улице маршала Рокоссовского 16, кв. 7, у вашего сына Гоши в верхнем кармане замшевого пиджака, размер 48, третий рост, глаза голубые, сейчас сидит и готовится к семинару в ГИТИСе. Там рядом с входом в вашу квартиру мой сотрудник. Позвонить ему?

— Не надо, — тяжело вздохнула мадам и, приоткрыв дверь, сказала кассиру, мужчине лет пятидесяти:

— Пал Палыч, зайдите.

Пал Палыч оказался тот еще гусь. Видимо, в пионерские годы в него так старательно вдалбливали идею, что в нашей жизни всегда есть место подвигу, что он готовил себя к подвигу с детства. Войдя в тесное помещение, где в стеллажах хранились стальные «боксы» с ценностями, он вдруг вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой пистолет «Рэйвен», наставил на Князя и приказал:

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери, или я спущу курок и вышибу мозги из вашего главаря.

Это был действительно мужественный поступок.

— Я бы не советовал спешить, — сказал Князь, — разговор еще не закончен. А пистолет этот имеет ряд конструктивных погрешностей.

— Бросайте оружие, иначе я стреляю, — заорал еще громче смелый кассир.

— Командир, может, в самом деле бросим, а то неровен час выстрелит? спросил Валет.

Князь положил на стол свою «беретту».

Валет бросил на стол свой «Калашников».

В тишине было слышно, как выходит воздух из мадам, не ожидавшей такого подвига от старшего кассира. Она с уважением взглянула в лишенное мужественности лицо соратника по финансовому бизнесу.

— А вы, однако…

Кассир улыбнулся ей и даже попытался что-то сказать, этой доли секунды потери бдительности было достаточно, чтобы Князь, поймав старшего кассира на прием, вывернул ему руку с оружием, успел подхватить в воздухе падающий «рэйвен» и сунуть его в карман куртки, после чего отпустил руку кассира.

Тем временем Валет приставил к виску кассира свой «Калашников» и дал понять мадам, что контролирует и ее поведение.

— У моего друга, как вы уже убедились, есть два фирменных блюда: яишница с помидорами и мозги в сухарях. Ваш выбор?

Старший кассир соображал быстро. Он оказался не только смелым, но и находчивым человеком. Его малоблестящая карьера могла быть объяснена лишь непрезентабельной внешностью.

— Жизнь, — ответил старший кассир.

— Ответ правильный, — кивнул Валет, опуская ствол автомата.

— Итак? — напомнил Князь о цели своего визита.

Старший кассир чуть подрагивающими пальцами стал расстегивать ширинку на брюках.

Князь и Валет переглянулись. Им одновременно в голову пришла мысль пусть простенькая, но все объясняющая.

— Переживания плохо сказались на головке кассира? — предположил Валет.

— Боюсь, что так, — согласился Князь. — Это с ним раньше бывало? спросил он мадам.

— Не то, что думаете, — фыркнула мадам. — Там у него ключи. Мы подумали, что прятать вторые — запасные ключи клиентов — за бюстгальтерами сотрудниц будет слишком прямолинейно.

— Отличная мысль, — согласился Валет, — теперь всегда буду носить здесь кошелек — удобно и главное легко достать.

Старший кассир все еще копался у себя в брюках.

— Если там у него маленький «глок» 19 модели, я больше не выдержу и убью их обоих, — прорычал Валет.

Но эта трагикомическая ситуация закончилась благополучно.

Боксы были открыты, и содержимое их с помощью мадам и старшего кассира было уложено в четыре больших банковских мешка для денег. А Валет засунул эти мешки в четыре черные спортивные сумки из плащевки.

— Да, забыл предупредить. Отключена не только сигнализация, но и телефонная связь, блокированы специальной аппаратурой все разговоры по мобильным телефонам и рациям из помещения филиала банка, так что звонить, конечно, можете, но — ближайший телефон-автомат на углу, — сказал Князь.

На прощание Митя Севостьянов сделал вид, что, забывшись, стянул черную шапку-маску и обнажил свое изуродованное ранами лицо. Князь был спокоен Митя сегодня вечером на машине должен уйти в Питер, оттуда поездом в Петрозаводск и оттуда машиной в Финляндию. Его командировка была запланирована ранее, просто Князь решил использовать характерную внешность Мити на одно задание, — чтобы сразу увести след в сторону.

…На площадку большого частного гаража на окраине Химок они прибыли вовремя. Выгрузили четыре мешка с документами и фотографиями.

— Ну, блин, я по Москве с такой скоростью еще не ходил, — признался Митя.

— Никто не ходил, — сказал Князь. — Предельная для гаишников. Слава Богу, вce обошлось. Ты в кишочках машинных своих покопался? Вдруг кто проверит, чего это мы останавливались на полчаса на Ленинградском?

— Обижаешь, командир. Сымитировал «поломку» как раз на полчаса.

— Ну a мы встали для прикрытия. Не оставлять же машину с самыми ценными мешками.

— Успели? — спросил Митя Князя.

— Обижаешь, сынок. Там такие асы работали. И аппаратура новейшая.

— Как думаешь, что там было? — спросил, подходя к ним, Гриша Минский.

— Бумажки, бумажки, фотки, — равнодушно ответил Князь. — Нам, Гришуня, чем меньше знаешь, тем легче на допросе.

— Сам-то знаешь? Ну и ладно. С меня хватит и того, что известно только мне, — рассмеялся Гриша.

— Прошу о сострадании, — взмолился Митя. — Очень кушать хочется. Командир, если мы свободны, может, рванем куда-нибудь, посидим по-людски.

— Вообще-то — не по правилам. Но рискнем. Поехали. Филипп Трофимыч, обратился он к владельцу гаража. — Ты дай сигнал «боссу», что все на месте, и время обозначь. Я по рации тоже доложу. Но так вернее.

Князь сел в машину, связался с Грифом, доложил.

— Знаю, знаю.

— Откуда, Филипп Трофимыч только собрался вам звонить.

— А у меня еще и своя разведка есть. Что на Ленинградском застряли?

— Машина у одного из бойцов забарахлила. Вот и встали все. Я решил, что раз груз ценный, всякое может быть. И мы подстраховали, пока машину чинили.

— К машине, которую «чинили», какие-то люди подходили, с чемоданчиком.

— Пришлось среди стоявших поблизости машин специалиста поискать, поломка достаточно редкая, в электросистеме.

— Знаю, знаю, мне Флипповы ребята уже доложили, что была починка электросистемы в одной из твоих машин, в «тойоте», так?

— Нy, вы как сквозь землю смотрите, все видите.

— Не все, не все. А хотел бы все. Из содержимого «боксов» ничего не потеряли?

— Надеюсь, ничего…

— Дай-то Бог… А то ведь, когда бумажек-то много, и не знаешь заранее, какие из них самые важные. Ну, да вроде все путем, будь счастлив. Деньги на твоем счету, со своими пехотинцами сам расплатишься.

Князь горько усмехнулся. Со своими он, конечно же, расплатится. А вот владельцам многих банков, масс-медиа, СП и фирм теперь придется расплачиваться с Грифом. Компромат поменял владельца. Хорошо еще, что одного — на двух…

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ "МАНЬЯК-НЕКРОФИЛ"

Евгений Гаражев вполне — приличный господин лет пятидесяти, с высшим образованием, закончил ленинградский техникум общественного питания и институт советской торговли, работал инженером треста столовых города Ревутова в Подмосковье, заместителем начальника и начальником отдела материально-технического снабжения треста "Ревутовское народное питание"

В 1995 году был назначен заместителем председателя комитета по потребительскому рынку городской администрации.

Сергей Катанадов — вполне приличный господин тридцати лет со средним специальным образованием и опытом работы в правоохранительных органах. Имеет жену и двоих детей. По службе характеризуется положительно, находчив и инициативен.

Андрей Ежов — вполне приличный господин тридцати пяти лет с высшим образованием и опытом работы в рай- и горпрокуратуре. Имеет жену и двоих детей. По службе характеризуется положительно.

Собственно, Катанандов и Ежов как были, так и есть.

А вот г-на Гаражева Е.О. уже, увы, нет с нами.

23 февраля 1999 года он был убит.

Взрывное устройство террористы подвесили возле квартиры чиновника.

Когда старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Андрей Ежов и его друг старший уполномоченный отдела уголовного розыска Сергей Катанандов прибыли на улицу Еремеева, дом 32, кв. 7, им сразу стало ясно: очередное заказное убийство.

После нескольких часов работы следователя, криминалистов горпрокуратуры и бригады сыскарей во главе с Катанандовым картина выкристаллизовалась такая.

Около 8 утра в День защитника Отечества (тогда он был еще рабочим днем) Евгений Осипович Гаражев с супругой, собираясь на работу, вышли из своей квартиры на шестом этаже дома № 32 по улице Еремеева.

Лифт в доме не работал уже несколько дней, даром что в квартире проживал уважаемый городской чиновник.

Чтобы пройти на лестницу, Гаражев открыл дверь на балкон. Дом был старой, нетрадиционной, застройки — еще пленные немцы строили. И на лестничную клетку можно было попасть лишь через общий балкон, поскольку в лестничный проем был встроен лифт. Уже когда немцы к себе в Германию уехали.

Только Гаражев открыл дверь, как сработала бомба.

— Андрей, — сказал эксперт по взрывчатке юрист первого класса из Отдела криминалистики горпрокуратуры Ваня Солонцев, — по моему мнению, мина сработала при открывании двери.

Однако один из сыскарей, в армии служивший минером-сапером, с этим не согласился:

— А я, товарищ младший советник юстиции, уверен: мина радиоуправляемая. Бомбу привел в действие радиосигнал.

— Ладно, — кивнул Андрей, — пусть криминалисты остатки бомбы изучат. Ваше дело, милицейское, собрать все осколочки; дело судмедэксперта определить характер и происхождение ранений; дело товарища Катанандова найти преступников, а мое — доказать их вину.

Уже на второй день, собрав и проанализировав все показания соседей сослуживцев, редких свидетелей, Андрей Ежов пришел к однозначному выводу:

— Ответ на вопрос, за что могли расправиться с Гаражевым, надо искать на городском кладбище и в крематории московского подчинения.

В ведении чиновника находились 3 кладбища общей площадью 30,6 га. Официально открытых было два — Южное и Северное. Третье официально было давно закрыто. И еще на двух кладбищах хоронили при наличии у покойного или его родственников денег и определенных льгот.

Сыскари Катанандова опросили сотни людей, в последнее время хоронивших своих родных и близких на официально закрытых кладбищах.

О том, что там обстановка криминальная, им было давно известно, но у милиции и прокуратуры все руки до этого не доходили.

А вот убийство.

Места на двух престижных кладбищах, что получше, продавались в открытую. На закрытых — соответственно, любое место продавалось закрыто. Похоронный бизнес считался в городе одним из самых криминальных.

Нельзя сказать, чтоб совсем не пытались пресечь.

РУБОП в 1998 году провел несколько операций против так называемой кладбищенской мафии, был арестован и директор Богоявленского кладбища Михаил Кротояров. Прокуратура предъявила ему обвинение в получении взятки в 3 тысячи рублей за подзахоронение в одну могилу. По данным милиции, РУБОПа и прокуратуры, эта сумма является средней платой работникам кладбищ за оказание таких услуг. Во всяком случае, на Южном, или Богоявленском, и на Северном, или Святоданиловском, кладбищах.

Место на закрытом кладбище стоит гораздо больше, тут взятка может достигать нескольких десятков тысяч долларов.

Особенно, если речь идет о захоронении ревутовских «братков».

Так, на Святоданиловском кладбище стоит шикарный памятник из черного мрамора с барельефом — вору в законе «Паше-Парашуту». И за то, чтобы убитому позднее братку лечь рядом с паханом, платят бешеные деньги. А уж чтоб найти тут же место для мраморной стелы, — еще больше. Так что могила «Паши-Парашута» выглядит как выставка скульпторов-авангардистов, устроенная на ладони. Тесно.

В черный прейскурант входили и такие услуги, как предоставление лучшего участка на кладбище — менее удаленного от центра и более сухого, ручной работы гроб и симфонический оркестр с классическим репертуаром, привозимый для этой цели устроителями из Москвы на нескольких автобусах «Икарус».

Вместе с Кротояровым за решеткой оказались и работники других кладбищ.

Гаражеву объявили выговор за "недостаточный контроль" за работой специализированного производственно-бытового госпредприятия, в ведении которого находятся городские кладбища. Грозили уволить.

Хотя и сам Гаражев в махинациях подчиненных замечен не был, взяток, судя по всему, не брал. Более того, по предположению Андрея Ежова, именно он, Гаражев, и был инициатором проверок кладбищенской и крематориальной службы.

— Точно, — согласился с другом Катанадов, — попытался мужик навести порядок, покончить с кладбищенским бардаком, его и убрали.

— Версию давай, — требовал следователь из прокуратуры, — ты мне либо версию, либо кончик клубка дай. Были угрозы в адрес Гаражева?

— Не было…

— А, может, он сам кому-нибудь угрожал? И этим нажил непримиримых врагов? Кому было выгодно убрать Гаражева? Были такие?

— Были, — кивнул Катанандов.

— Подробности давай.

— За несколько дней до гибели Гаражев выступил на брифинге в горотделе милиции, посвященном борьбе с преступностью на продовольственном рынке… Он говорил, что надо создать сеть специализированных магазинов, цены в которых будут устанавливать и контролировать городские власти.

— Ну и что? Какая связь между гречкой и убийством? Убийство-то, по данным экспертизы, было совершено действительно с помощью радиоуправляемой мины. А она, как говорится, денег стоит.

— Деньги в продовольственном секторе гуляют большие.

— И все же, все же… Вот данные баллистической экспертизы. Там не только взрыв был.

— А что еще?

— Была контрольная пулька выпущена: метили в голову.

— Но ведь Гаражев был мгновенно убит взрывом, который разворотил ему голову, — вон, смотри, бомба была укреплена наверху. Лифт отключен. Он открыл дверь — и бомба взорвалась. Зачем же такие сложности?

— А чтоб внимание наше с тобой отвлечь. На самом деле лифт отключили дистанционно. Никто в подъезд не заходил. Мина взорвана дистанционно.

— Ну, я ж говорю, деньги большие.

— Да я не о деньгах уже, об ухищрениях. В торговом мире к таким не прибегают. Тут голова другая работала. Понял? Другие люди заказ выполняли, — сказал Ежов.

— Профессионалы?

— Сейчас везде профессионалы. Киллер, стреляющий из «беретты» в голову раненого, добивая его контрольным выстрелом, тоже профессионал.

— Военные?

— Похоже.

— На хрена армии ввязываться в это дело?

— А ты смотри, что пишет мне эксперт по баллистике: выстрел сделан из винтовки СЭН-97, снайперской, с электронным наведением. Из нее промазать нельзя.

— А киллер промазал.

— Он попал точно в то место стены дома, на котором мгновение до того маячила голова Гаражева; если бы мина не сработала, в ту же секунду голова была бы размозжена выстрелом. Эксперты нашли и выбоинку в стене, и, что самое поразительное, саму сплющенную пулю — во дворе, в сотне метров от трупа.

— И что мы имеем?

— Имеем выстрел из винтовки, на вооружение в армию еще не поступившей. Имеем радиоуправляемую мину. Но не просто радиоуправляемую, а настроенную на модуляции определенного голоса, — никто другой этой миной воспользоваться не смог бы. Мы явно имеем дело с группой профессиональных киллеров из военных. Возможно, это связано с военной продовольственной мафией, или…

— Но у нас тут нет ни гарнизона, ни крупных военных продовольственных структур, которые бы, скажем, в Ревутове закупали продовольствие, — прервал его Катанандов. — Значит, другое. Слушай, я все же предлагаю вернуться к выступлению Гаражева на нашем совещании в ГУВД.

— Ну?

— Гаражев пытался ограничить взвинчивание цен после 17 августа 1998 года и контролировать работу продовольственных рынков и магазинов. Мало этого, те же меры он хотел распространить и на ритуальные услуги для бедных слоев населения. Но осуществить эти планы не успел.

— Думаешь, кладбищенская мафия… Но на нашу, ревутовскую, не похоже.

— Круг смыкается…

— И в центре нашего внимания оказывается московский ритуальный комбинат. Что мы на него имеем? — спросил Ежов.

— Имеем одну странную ниточку. Было у нас однажды городское совещание.

На стол президиума все выступавшие клали листочки с тезисами, чтобы, значит, по науке потом обобщить, напечатать, разослать участникам, те, значит, что-то еще поправят, добавят, и на стол старшим офицерам для выработки решений.

— Мозговая атака называется.

— Точно.

— И что?

— А то, что на столе среди этих бумаг оказался листочек из школьной тетрадки, где печатными буквами было написано:

"Уважаемые товарищи милиционеры. В крематории г. Москвы, расположенном в нашем городе Ревутово, творятся страшные вещи. Там работники крематория насилуют трупы молодых красивых женщин. Самый старший у них — бывший уголовник, мы его боимся. Случайно подглядели, как он это делал. Но он нас не заметил. А вы уж проверьте, пожалуйста". И подпись: "Группа товарищей".

— Ну и что? Разве у нас нет маньяков, насилующих трупы?

— Есть. Но дело-то в том, что написал это покойный Гаражев. Эксперты установили.

— Если он хотел разоблачить ворье в крематории и боялся сделать это открыто с трибуны, мог лично кому-либо из ваших сотрудников в приватной беседе…

— Было такое… Понимаешь, незадолго до того он в приватной беседе, как, к сожалению, выяснилось уже после его смерти, слил информацию нашему сотруднику (между прочим, товарищу Гаражева еще по школьным годам), что есть канал проникновения в Ревутов контрабандного спирта с Кавказа. Просил выяснить, где его подпольно разливают, — сказал Ежов.

— И что?

— А то, что подпольный заводик, на который я уже почти вышел по другим каналам, вдруг снялся и переехал в неизвестном направлении, а самому Гаражеву в подъезде вечером набили морду.

— Дело возбудили, помню. Оформили как нападение неизвестных из хулиганских побуждений. Судя по заявлению потерпевшего, лиц он не видел. Помню, теперь вспомнил я это дело: никого не нашли, дело закрыли.

— Вот…

— А почему, полагаешь, что истоки — там, в крематории, в спиртовом бизнесе?

— Да жена Гаражева проговорилась моей жене (они тоже в одном классе учились, город-то маленький), что он жене будто бы жаловался, — никому верить, говорил, нельзя. И в милиции продажные твари, даже одноклассникам верить нельзя.

— Ну и?..

— Доказать мы ничего не смогли. Но того майора заставили уйти в отставку.

— И что дальше-то?

— А дальше Гаражев, не веря отдельным сотрудникам милиции, подбросил как бы анонимку на стол президиума — тут-то не скроешь.

— Сказал бы вслух.

— И его или семью… Э, да что тут говорить? Сам понимаешь.

— Так что, проверим крематорий?

— Когда?

— А хоть бы и сейчас.

— Кого возьмем?

— А никого: мы вроде как мимо проезжали, заглянули на огонек…

— Да уж… Огонек в крематории. "Не гаси мою лампаду…" А… поехали.

Взяв на всякий случай табельное орудие, офицеры сели в милицейские «Жигули» и поехали на окраину города, где выплевывал остатки черного жирного дыма Московский городской крематорий № 4.

* * *

Серега, только напрягая плечо, развернул рукояткой несущую ступень, на которой стоял гроб с телом девушки, в сторону жерла печи, как в "огневое отделение" ввалились два мужика в штатском.

— Руки за голову! К стене! Стоять! Ноги на ширину плеч! Кто такие?

Братья представились.

В самом факте нахождения возле печей крематория братьев, двое из которых оказались близнецами, не было ничего криминального. Не было нарушением существующего законодательства и то, что старший из братьев Сергей был вором-рецидивистом. А поскольку сидел он не за изнасилование и не за труположество, что еще по науке называется «некрофилией», а за самое обычное разбойное нападение с убийством, то и колечки одной цепи у Ежова и Катанандова пока не соединились. Приди они чуть позже, и вообще братьям не было бы чего предложить.

А так была девушка.

Молодая, красивая, почти безупречная. И никаких следов насильственного воздействия на это прекрасное тело не было.

Умерла она, — как показал беглый осмотр, — совсем недавно. Может, день назад. Но ни следов насилия, ни следов скальпеля патологоанатома…

— Как живая, — проговорил Катанандов.

— Может, все-таки, они собирались… — прошептал ему на ухо Ежов.

— Может… А не докажешь.

Зато выяснилось другое. На девушку в крематории не было никаких документов. Ну просто никаких! Словно она с неба к ним сюда спустилась. По документам выходило, что сожжены были, в присутствии родственников, умершие от старости двое старожилов Москвы, а еще — шестеро бомжей, доставленных из морга для неизвестных лиц; несколько больных, умерших от рака в Онкологическом центре. Всего были сожжены 25 мужских трупов, 3 детских, 2 младенческих… И, судя по документам, не должно было сегодня сжигаться ни одного женского тела.

Такая вот история.

Руководство крематория, естественно, от Сергея и тем более от его братьев тут же открестилось.

Взяли всех троих.

— Девушку — на экспертизу, — приказал Ежов, когда в крематорий уже съехались и сотрудники милиции, и эксперты, и его коллеги из горпрокуратуры, — пусть выяснят причины и время смерти. И… — было ли изнасилование… Как прижизненное, так и… посмертное.

Результаты экспертизы были ошеломляющие.

Девушка умерла день назад. Следов изнасилования нет. Причина смерти, скорее всего воздействие на мозг особых полей или лучей, приведшее к обширному инсульту.

Братья стали давать показания сразу же, причем чистосердечные. Так ревутовские сыщики вышли на Институт проблем мозга. И на его директора профессора Морова Аркадия Борисовича.

Через день об этом знал полковник Генпрокуратуры Е.Ф. Патрикеев.

БИЧ. ОПЕРАЦИЯ "СХВАТКА НА КОВРЕ"

Бич проснулся рано. Повернул голову, ожидая увидеть на соседней подушке любимое лицо.

Но его ждало разочарование.

Машеньки в постели не было.

Он прислушался. В квартире было тихо. Дверь из комнаты в крохотный коридорчик была тщательно прикрыта. Но сквозь щелочку в спальню прорывался аппетитный запах жареной картошки.

Бич легко вскочил с постели, сделал несколько приседаний и раз 50 отжался на руках от пола.

Вчера он жутко устал. После операции приехал сюда, в "Дом полярника" на Суворовском бульваре, принял душ и рухнул в постель. Никаких тебе фривольных мыслей. Сейчас, когда выспался и разогнал кровь, эти мысли появились: что сделать в первую очередь — уговорить Машеньку вернуться в спальню или уничтожить сковороду с жареной картошкой?

Он сладко потянулся и вдруг вспомнил свой визит к профессору Морову.

Вспомнил, как решил разделаться с этим человеком, как пробрался в его кабинет, накинул на шею профессора «струнку» и сдавил… И как вместо крови брызнули из шеи электронные платы, вырвались и задрожали в свете настольной лампы тонкие проводочки…

Аркадий Борисович Моров оказался биороботом. То есть это был двойник директора института. Хитрый Моров все предусмотрел — и вечерами, когда система оповещения и охраны была, с одной стороны, усилена, с другой ослаблена (в том смысле, что простому смертному ночью пробраться в институт сложнее, чем днем, а вот силовым структурам легче, можно это сделать незаметнее), сажал в свой основной кабинет двойника. Сам же, — то ли работал в другом, то ли занимался иными делами, обеспечивая на всякий случай алиби. Охрана под присягой подтвердит, что профессор в эти часы работал в своем кабинете.

Словом, месть не удалась. Ну и слава Богу. Ибо убить — слишком просто для такого человека, как Моров. Его нужно было разорить, посадить на скамью подсудимых и заставить выдать всех сильных мира сего, что были с ним в одной упряжке. И возможность такая у Бича была.

6 миллиардов долларов он передал в надежные фонды, руководимые бывшими офицерами силовых ведомств, на целевые расходы: пенсии старикам, пособия детям, на детские дома, интернаты для детей-инвалидов и воинов-афганцев, на социальную реабилитацию бывших солдат необъявленной чеченской войны. За то, что деньги уйдут по назначению, он был спокоен. Знал он и о том, что империя доктора Морова стала беднее не на шесть миллиардов долларов. Еще несколько операций, и…

Или…

Или он не прав. Бодался теленок с дубом… По силам ли ему война с империей Морова? Может быть, он и поборол бы доктора Морова, владельца Института проблем мозга… А вот сможет ли он победить криминальную структуру, возглавляемую вором в законе Грифом, — вопрос.

Или наоборот. Он мог бы собрать своих друзей-спецназовцев и выбить по одному всю эту «грифовскую» шпану. А вот против поддерживаемого серьезными людьми наверху государственными структурами доктора Морова ему воевать что на коне на огнедышащего дракона наскакивать.

Но глаза боятся, руки делают: главное — начать надо, подумал Бич.

А начало положено. Касса воровского общака, касса Грифа, стала беднее на 6 миллиардов. Вопрос, правда, в том, насколько это много. Может, это жалкий процент от общего.

И еще один вопрос его весьма интересовал.

А был ли Гриф некоронованным королем российской мафии, срастившейся с коррумпированным чиновничеством? Или он был, — пусть на высшем уровне, — но бригадиром, вроде его самого, Бича, или его товарища Князя? То есть десятки бригад, сотни уголовников, тысячи коррумпированных чиновников обогащали казну Грифа. Но эти гигантские суммы были лишь ручейком, которым тек в мошну… например, некоего Бориса Борисовича…

Бич один раз видел этого Бориса Борисовича.

Тот приезжал в институт к Морову в ту пору, когда Бич еще возглавлял его систему безопасности. Какой шмон был, какая подготовка, какие меры безопасности!

Он тогда обратил внимание на охрану Бориса Борисовича, или, как его звали за глаза, «ББ».

Это, конечно же, были не уголовники-отморозки, «быки». "ББ" в высших эшелонах власти подвизался. Его охрана — это его визитная карточка.

Они производили впечатление — по манере держаться, выправке — офицеров спецназа. Ему ли не отличить по тому, как человек вошел в помещение, как встал к двери, как держит оружие, как смотрит вокруг, спецназовца от хорошо подготовленного (пусть даже спецназовцем) обычного криминального пехотинца.

Эти обличьем были как свои. Но смотрели как чужие.

Спецназовцы всегда узнают друг друга. Он, Бич, поначалу признал своих, сделал несколько невидимых постороннему знаков-паролей: я свой.

Но в ответ натолкнулся на абсолютно равнодушные, пустые глаза.

Парни из «лички» "ББ" растеклись по институту, грамотно сделали коридор для объекта, рассредоточились по приемной и кабинету Морова, проверили аппаратурой на предмет взрывчатки, подслушивающих и подсматривающих «жучков» и встали "в стойки", не реагируя более на людей.

Было такое впечатление, что они реагируют только на технику. Люди их не интересуют.

Не интересовал их и бывший десантник и спецназовец Бич, служивший начальником службы безопасности в НИИ.

И это было странно.

Бич вспомнил, как к ним приезжали Черномырдин, Кириенко и даже Примаков, — начальники их служб безопасности заранее созвонились с Бичом, оговорили все параметры встречи, расставили посты, обеспечили конфиденциальность бесед премьер-министров с директором института. И все то время, пока длились встречи, они поддерживали связь по рациям…

Это была работа профессионалов.

А те, что приехали вместе с «ББ», действовали как механизмы. Как куклы.

"Биороботы?" — предположил Бич, вспоминая и парней из «лички» "ББ", и электронику, попершую из перерезанного горла «Морова».

Да нет, конечно. В кресле Морова был отличный биоробот. Но биороботами Институт мозга не занимался. Скорее всего, Моров купил пару двойников за рубежом именно для таких целей.

А вот на зомби те парни из «лички» были похожи.

А это уже сфера Института проблем мозга, наконец дошло до Бича.

И в этом случае «система» Морова могла быть лишь частью «системы», которую возглавлял «ББ».

Каковы же в таком случае его истинные власть, могущество и богатство.

Что толку воевать с ветряными мельницами, как Дон-Кихот Ламанчский? Но если не мы, то кто же?

— И я тоже кое-чего стою, — неожиданно вслух сказал Бич.

Именно в эту секунду дверь в спальню открылась и в проеме появилась изящная, женственная фигурка Машеньки.

С любовью, но и с иронией оглядела она мускулистое тело Бича, стоявшего посреди комнаты абсолютно голым…

— Кто бы спорил, — хихикнула она. — Но если в этом вопросе мы достигли консенсуса, то позвольте спросить, что вы будете пить на завтрак — чай, кофе по-турецки или кофе со сливками? Потому что еда уже готова. А вот по напиткам возможна дискуссия.

Тут наконец до Бича дошло, что выбор он сделал с самого начала неправильный: надо было думать не о завтраке, не об империи Грифа и «ББ», а о Машеньке.

Еще хорошо, что на Машеньке под халатом ничего не было.

— О Боже, как я ненавижу всю эту женскую одежду. Моя бы воля, я бы приказал, чтобы жены и вообще любимые женщины дома ходили в чем мать родила…

— Это негигиенично…

— Прикрыв свою красоту на время хозяйственных работ халатиком.

— Ты просто сексуальный маньяк, — хохотала Машенька, делая вид, что отбивается от ласк Бича.

— Маньяки пристают к разным женщинам, а я только к одной.

— Значит, ты элементарный эротоман.

— Хватит спорить по пустякам, замри, от тебя больше ничего не требуется, дальше я сам…

— Ну можно, я немного подыграю…

— Разве что чуть-чуть. О Господи, никогда не видел ничего красивее…

* * *

Картошка, конечно, немного подгорела, чайник выключился сам, но его пришлось разогревать. Потому что кто же пьет холодный кофе?..

Тут и позвонил старый друг, президент фонда "Детская академия".

— Старичок, ты хорошо запомнил место, где взял «баксы»?

— Обижаешь. А что случилось?

— Ничего особенного. Отличная работа. Но «баксы» — фальшивые. Все.

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ «ПОЖАР»

"Минувшей ночью серьезному испытанию подверглись пациенты клинического психиатрического отделения Института проблем мозга на Каширском шоссе, до 1995 года носившего имя известного ученого профессора Алексеева.

25 февраля 1999 года в 0 часов 17 минут загорелся второй этаж двухэтажного 2-го лечебного корпуса седьмого отделения, входящего в многофункциональный комплекс зданий Института проблем мозга.

Огонь возник в одной из палат, так называемой «одиночке», в которой содержалась тяжело больная острой формой шизофрении больная М., 1968 года рождения, находившаяся на излечении уже около двух лет. Как заявил корреспонденту газеты директор Института профессор Аркадий Моров, больная была безнадежна, имела склонность к насилию, в связи с чем ей, по согласованию с родственниками, предполагалось сделать лоботомию. Естественно, учитывая диагноз, в палате не было ни открытых источников огня, ни электроприборов, проводка была закрытой и короткое замыкание или неисправность исключались.

Вскоре огонь из палаты перекинулся в коридор. Среди больных возникла паника.

Пpиeзд пожарных задерживался, что объяснялось и тем, что сотрудники института, в соответствии с инструкцией, во избежание побега больных, представлявших повышенную опасность для граждан, пытались погасить огонь сами, система же жесткой безопасности не позволила пожарным въехать на территорию института, пока о случившемся не был извещен директор НИИ профессор Моров и не было получено его разрешение.

В результате паники бабушка 1923 года рождения, пытаясь самостоятельно эвакуироваться, получила отравление продуктами горения и серьезные ожоги.

Как нам сообщил Сергей Дубовик, пресс-секретарь городской противопожарной службы, около двух часов ночи пожар был потушен. В общей сложности эвакуировано три человека обслуживающего персонала и 46 пациентов.

В ходе тушения пожара пожарными в коридоре было обнаружено тело обгоревшей женщины, предположительно 1968 года рождения. Возможно, это была больная М., чудом вырвавшаяся из горящей палаты. В настоящее время этот факт уточняется.

Причиной пожара, по предварительным данным, стало неосторожное обращение с огнем. Однако точная причина возгорания будет установлена в ходе дополнительного расследования".

Полковник Егор Федорович Патрикеев, начальник Отдела специальных операций Генеральной прокуратуры РФ, снял очки и задумчиво уставился на фотографию жены, стоявшую на его рабочем столе. Жена на фотографии, запечатлевшей ее в юности, когда она работала экскурсоводом в музее панораме "Бородинская битва", выглядела строгой и неприступной. И, как всегда, чуть-чуть недовольной им, полковником Патрикеевым.

Впрочем, тогда она была недовольна молодым, кудрявым и веселым лейтенантом юстиции Юрой Патрикеевым. Он почему-то стеснялся в юности своего имени Егор. Оно казалось ему слишком простым, крестьянским. И только узнав от бабушки на заре перестройки, что она древнего княжеского рода и он, естественно, тоже по крови дворянин, стал представляться как Егор.

— О Господи, какой чушью была набита моя голова! Единственная светлая мысль — это то, что решил жениться на Ларисе.

Впрочем, Лариса не могла помочь ему разгадать очередной ребус. А вот Сережа Дубовик мог.

Он набрал нужный номер.

— И вы про пожар в «психушке»?

— А что, многие звонили?

— Не то слово. Сам удивлен. Обычный, в общем-то, пожар. Ну, есть жертвы. Ведется расследование. Но одна бабуля угорела, одна сдвинутая бабенка вообще сгорела как головешка — никак не могут идентифицировать. Ну, трагедия, конечно. Но чтоб так…

— А что тебя разволновало-то?

— Так звонили уже из Администрации Президента, из Правительства, из Совета Федерации, почти все руководители партий, фракций Госдумы, множество независимых политиков, известных всей стране, руководители частных охранных структур, банкиры, да не просто банкиры — пресс-службы всех олигархов отметились. Как на сковородке кручусь с утра.

— И чем же вся эта публика интересуется?

— Зачем тебе это знать?

— Возможно, понадобится для работы.

— Банкиры, например, спрашивали, не сгорела ли документация института.

— Еще что?

— Кто погиб, спрашивали.

— Еще? Из тебя как на допросе приходится вытягивать. «Колись», Серега.

— Ну, товарищ полковник, я не уверен… Вообще, не интересно все это.

— Ладно. Напиши подробнейшую — ты понял? — подробнейшую докладную на мое имя. Со всеми частностями. И я уж буду решать, что там интересно, а что — нет.

— Слушаюсь…

— А сейчас ответь, ты действительно думаешь, что погибшая — та самая гражданка, в палате которой и начался этот странный пожар?

— Почему странный?

— Да потому что, по твоим же словам, из ночного интервью, уже утром попавшего на страницы газет, ясно: причина пожара — неосторожное обращение с огнем. Так?

— Так.

— А в газете сказано, что пожар скорее всего возник в палате гражданки М.

— Ну?

— Вот тебе и "ну", — непрофессионально сработал.

— То есть?

— Как пожар мог возникнуть от неосторожного обращения с огнем в палате гражданки М., если у нее "по определению" не могло быть источников огня?

— Вообще-то, да. Нестыковка получается.

— И второе. Если она все же вырвалась, или ее выпустили санитары уже после пожара, в коридор, то как так вышло, что бабенка попыталась самостоятельно эвакуироваться и получила ожоги… Кстати, где?

— На заднице.

— Я спрашиваю, где она получила ожоги, а не на каком месте.

— Понял. Уже в коридоре, на лестничной площадке, при спуске со второго этажа на первый, она подвернула ногу и ударилась ягодицей о мраморную ступеньку.

— Так, значит — не ожоги, а, получается, ушибы?

— Получается так.

— Тогда объясни: вот бабенка выбралась в коридор, ковыляет к лестничной площадке, тут паника, огонь распространяется из палаты М. по коридору. А молодая М. лежит на полу и помирает?

— Она могла обгореть до того, как выбралась из палаты.

— Логично. Тогда ответь, где ее тело нашли пожарные?

— На лестничной площадке…

— Опять нестыковка. Могла она проползти, будучи совершенно, до угля, обгорелой несколько метров?

— Ну, в конце концов, это не мой вопрос: возбуждайте уголовное дело и расследуйте. Это уже ваше дело.

— Но самому тебе неужели не интересно? Ты ж в прошлом юрист второго класса, в прокуратуре работал.

— Да, конечно, товарищ полковник, интересно все это… Но вот верите, даже подумать некогда. Мне даже от самого «ББ» звонили.

— Зачем звонил «ББ»?

— Спрашивал, будет ли возбуждено уголовное дело, будет ли опечатан институт.

— Странно, с чего это его любопытство разобрало. Не его епархия.

— Не его? А мне после его звонка уже мое начальство выволочку устроило за то, что бестолково разъяснил все «ББ». Нажаловался, старый маразматик.

— Забудь. Все брось и пиши мне докладную.

— Напишу. Извините, товарищ полковник, мне по «вертушке» опять звонят.

Патрикеев согрел кипятильником стакан воды, заварил пакетик недорогой "Принцессы Нури", сделал несколько глотков обжигающе горячего несладкого чаю и с огорчением вынужден был констатировать, что разгадка загадочного происшествия в Институте проблем мозга проходит мимо его мозга, не встречая никаких откликов.

"Так что же там произошло? — размышлял полковник. — И кто такая М.? Действительно ли больная с рецидивом буйного развития шизофрении, или это свидетельница опытов профессора Морова?"

"ББ". ОПЕРАЦИЯ «БЕРЕТТА»

У Бориса Борисовича, президента группы «Перекат», включавшей в себя ряд мощных добывающих, перерабатывающих холдингов, внешнеторговых объединений, заводов, газет, пароходов, как говорится, а также банк «Логотип», была страсть. Он обожал стрелковое оружие. Конкретно пистолеты.

В его кабинете висели не картины знаменитых мастеров живописи, хотя он мог бы себе позволить и Рембрандта, и Боттичелли, и даже ныне самого дорогого на всемирных аукционах — Винцента ван Гога.

В кабинете на всех трех стенах (четвертую стену занимало огромное окно, за которым открывался чудный вид на Москва-реку и Кремль) висели оформленные в багетовые рамы и увеличенные до размеров большой станковой картины виды городка Гардоне-Валь-Тромпия, расположенного около Брешии в Северной Италии.

Огромные литографии давали полное представление о том, как выглядела эта местность в конце ХVII века, когда здесь началось производство ружейных стволов компанией "Арми Беретта СПА". Впрочем, тогда компания так не называлась. Это был скромный заводик по производству охотничьих, а позднее и спортивных ружей.

Над письменным столом «ББ» висел вид Гардоне-Валь-Тромпии в 1915 году.

В связи с Первой мировой войной здесь тогда началось производство пистолетов.

На специальном открытом стенде среди пистолетов той поры был и ныне совершенно уникальный экземпляр — модель 1915 года. На стволе было выбито: "Пьетро Беретта-Брешия — Дом основан в 1680 г. Бреветто 1915". Кроме своей уникальности, пистолет не был отмечен ничем иным. Это был самый обыкновенный пистолет со свободным затвором, рассчитанный на патрон 7,65 «ауто». Затвор-кожух имел специфическую форму и закрывал ствол только с боков, оставляя открытой его верхнюю поверхность. Окно для выброса гильз располагалось в верхней части затвора-кожуха.

На открытых стендах, украшавших помимо видов Брешии кабинет «ББ», были размещены различные модели «беретты», в том числе «спешиал» и «Бэнтам», "Джетфайр" и «Ягуар».

На отдельном стенде были размещены модели с 81 по 87, особенно ценимые коллекционерами, ибо в этом диапазоне явственно видно, как совершенствовалась конкретная модель.

"ББ" любил эти пистолеты еще и потому, что полное их название "Модель 84-ББ" и далее, но всегда — плюс «ББ».

На столе «ББ», однако, всегда лежал вместо «груза» на горе бумаги пистолет другой модели — "92-Д"-"самовзвод" без предохранителя, созданный специально для национальной жандармерии Франции. Модификация этой модели была и на вооружении американской армии.

А американцы, был уверен «ББ», дерьмо брать не будут.

В этом пистолете он любил все: предохранительная скоба была приспособлена для стрельбы обеими руками, крышка магазина была снабжена выступающим вперед упором для ладони, ствол был хромированным, а все внешние поверхности были покрыты брунитоном — защитным покрытием типа тефлонового.

На втором месте после пистолетов модели «беретта» у «ББ» шел хороший коньяк.

Он подошел к стенду с уникальным экземпляром — моделью 1915 года, коснулся рукой ствола, и стенд отошел вдоль стены, обнажив крышку сейфа, который на самом деле являлся баром. Крутанув штурвальчик сейфа-бара, «ББ» открыл его, взял с полки бутылку старого французского арманьяка, налил в большой бокал, долго нюхал, крутил-вертел глоток янтарно-черной жидкости, брал "на губу", "на язык", наконец втянул губами полглотка и еще какое-то время катал терпкую жидкость во рту, наслаждаясь ее вкусом и ароматом, прежде чем сделать глоток.

Сделав глоток, чуть запрокинул голову, глянул на большие золотые в стиле «рококо» часы на старинном пианино с золотыми канделябрами.

На часах было ровно 12.

Когда часы мелодично отбили двенадцатый раз, в дверь постучал мажордом и спросил сквозь щелочку громким шепотом:

— Вилетта пришла, Ваше превосходительство, запускать?

"ББ" недавно получил титул графа российской империи из рук князя Баумгартенберга, предводителя нового российского дворянства. Он искренно гордился титулом и приучал прислугу звать себя "Ваше сиятельство". Но прислуга, выросшая при социализме и насмотревшаяся дурных советских фильмов о проклятом прошлом, постоянно путалась и звала то «Ваш-бродь», что совсем не соответствовало рангу, то Ваше превосходительство, что также не дотягивало до официального титула.

"Пунктуальна, однако", — с удовольствием отметил «ББ».

С одной стороны, он уважал точность, с другой — предвкушал эротический массаж, который ему делала сильная, властная и страстная дамочка по имени Вилетта, в недавнем прошлом тренер по плаванию в обществе «Спартак».

"ББ" разделся и совершенно голый лег на постеленную мажордомом на диване чистую простынь.

Он даже не обернулся, когда вошла Вилетта. Что он, не видел ее? Здороваться с обслуживающим персоналом он считал для себя западло.

В первые послевоенные годы «ББ» был форточником, кое-какие слова с тех пор остались, остались и некоторые вредные привычки. Например, когда он полагал, что его никто не видит, он сморкался при помощи двух пальцев и лишь после этого вытирал нос и пальцы белоснежным платком. Еще у него с тех послевоенных лет осталась патологическая боязнь вора в законе по кличке Гриф.

Это было году в 1949-м… «ББ» уже сделал две ходки на зону после войны. Сидел с взрослыми ворами. Прижился, притерся, нахватался блатной романтики до рвоты. Умел себя поставить и за себя постоять. Его и крутые не задирали и не обижали. А Гриф, только появился на зоне, сразу стал претендовать на место смотрящего. Даром это ему пройти не могло. И была драка кровавая, насмерть, между «Гифом» и Веней Пермским, вором в законе, державшим зону до того и по-отечески опекавшим «ББ». Да что «ББ»! Тогда у него была кликуха «Сынок». А кликухи воры в законе, как известно, не меняют, так что для воров всемогущий «ББ» и сейчас — «Сынок», да только мало кто решится его так называть… Да…

Мягкие, гибкие пальцы Вилетты бегали по его спине. Особенно виртуозно она массировала внутренние стороны ног, поясницу и анус…

— Ох-хо-хо…

— Не больно? — спросила низким голосом Вилетта.

— Нет. Хорошо. Работай. Это я о своем…

…Да… Жил на зоне «Сынок» при покровительстве Вени Пермского как у Бога за пазухой. Естественно, был в отказниках. Не работал. А ел. И сравнительно сладко. При том не был опущенным, хотя и казался многим склонным к мужеложству зэкам достаточно привлекательным.

Объяснялось это просто.

"Сынок" рассказывал пахану «руманы». Поскольку читать «ББ» любил с раннего детства и еще до войны прочитал уйму сказок и взрослых книг.

Особым успехом у зэков пользовались сюжеты из драм и трагедий Вильяма Шекспира.

"Гамлет" шел на ура…

"ББ" хохотнул, вспомнив, как он пересказывал «Гамлета» малообразованным зэкам.

"— Нy вот, блин, идет Гамлет, а навстречу ему Гильденштейн и Розенкранец…

— Евреи?

— Нет, датчане.

— Это как?

— Нy, в смысле, они в Дании живут.

— Ты смотри, и там евреи есть. Ну, дальше.

— Гамлет им и говорит: "Чего пригорюнились, орлы". Те, суки, натурально молчат. Он им и говорит, одному из них: "Гильденштейн, Гильденштейн, а сыграй-ка ты мне на флейте". "Ты чего, с катушек слетел, принц? — отвечает Гильденштейн. — С какой такой стати?" — "Прошу как друга. Понял, блин?"

— А тот?

— А Гильденштейн все равно отказывается.

— Во, блин, сучара, кореш просит, все брось, а уважь — перо в бок, и вся недолга. А что Гамлет?

— А Гамлет свое гнет.

— Молодец.

— И говорит: "А почему?"

— А тот?

— А тот отвечает: "А потому, что не умею я играть на флейте".

— А тот?

— Кто, блин, перебьет еще раз «Сынка», яйца отрежу.

— Понял, понял, извини, папа-Веня.

— Вот, а Гамлет и говорит ему: "Не умеешь?"

Тут вся кодла затихала, предвкушая, как Гамлет отбреет этого датского еврея по фамилии Гильденштейн. В лагере не было антисемитизма. Просто еврейская фамилия вызывала привычное предубеждение.

— Ну… — выдохнул кодлан…

— Вот… И Гамлет ему говорит: "А что ж ты, сука, тогда на моих нервах играешь?"

В этом месте румана кодлан всегда разражался громким хохотом, оценив шутку Гамлета на пять по пятибалльной системе".

Так хорошо жилось, так хорошо.

И вот пришел с этапом Гриф. Тощий, кадыкастый, жесткий и злой. Мокрушник. Бывший мокрушник. С тех пор, как стал вором в законе, западло ему стало кровь пускать.

А на новой зоне — как себя покажешь? Нарушил заповедь.

Убил Гриф Веню Пермского.

Вспоминать это «ББ» не хотелось.

Потому что до сих пор в памяти стояло лицо Вени с вытаращенными, вылупившимися из орбит глазами, его удивленный ужасный взгляд: то ли он был удивлен, что новый «законник» на него руку поднял, то ли поразился тому, что никто из кодлы, ему сапоги лизавшей, за него не вступился и все легко признали власть нового пахана.

Началось с карт. Гриф обвинил Веню в шулерстве, крысятничестве. Тот послал «валета» — Робика «Гундосого», Гриф его задушил одной рукой.

То есть перехватил шею «Гундосого», когда тот попер с пером на Грифа, и жал, пока «Гундосый» не выпустил дух.

Западло пахану на такое не среагировать.

Вынул и Веня Пермский свой большой нож — десантный, трофейный, сделал выпад, достал Грифа, порезал ему бок, кровь на фиолетовой майке выступила, а Гриф изловчился, ухватил шею Вени двумя руками, сдавил и додавливал так, пока папа-Веня концы не отдал.

В эту минуту «ББ» пережил такой ужас, какого ни до того, ни после пережить ему не приходилось.

Он даже обмочился слегка. Слава Богу, никто не заметил. Но сам-то «ББ» эту минуту запомнил на всю жизнь.

С той поры кончилась сладкая жизнь.

Не интересны были Грифу руманы «ББ», и пришлось Боряшке шестерить перед паханом, как все, — сапоги почистить, миску помыть, чифирь сварганить.

И не было между ними той душевной, отеческой близости, которая была у юного «ББ» с Веней Пермским. Может, и потому, что был новый молодой волк-пахан всего лет на 15 старше юного Боряшки.

Годы прошли, а страх остался.

И до сих пор, когда судьба их сводит, хоть несколько капель да напрудонит в трусы всемогущий «ББ». Такой страх на него до сих пор наводит вор в законе по кличке Гриф. Хотя и он давно не «Сынок», а президент гигантского кодлана, совершенно легальной промышленно-финансовой группы, и Гриф — не Гриф, а профессор и даже академик Аркадий Борисович Моров.

"ББ" вспомнил, как он — в роскошном смокинге, белоснежной рубашке, с двумя орденами на груди, одним на шее и бутоньеркой в петлице, лениво и снисходительно раскланиваясь с сильными мира сего — министрами, банкирами, деятелями культуры и искусства, ищущими его покровительства, прошел по парадному залу "Английского клуба" и вдруг увидел идущего ему навстречу профессора Морова — тоже в смокинге, тоже с орденами… Они кивнули друг другу, и, хотя подчиненность Грифа «Сынку», или (так его уже давно никто не называл) «ББ», была в воровской иерархии чисто номинальной, Гриф первым протянул костистую руку. «ББ» сжал ее, и вдруг почувствовал, как струйка брызнула в трусы — сработал юношеский страх перед более сильным вором.

Тогда впервые и проявилась эта странная болезнь. Болезнь Паркинсона. Вернее, ее разновидность.

Он ответил на рукопожатие, Гриф же так крепко сдавил его кисть, что он сдался, как всегда сдавался в поединках с ним. И выпустил холодную ладонь профессора Морова.

Но не тут-то было. Ему показалось, что он выпустил. Он дал своему мозгу команду, мозг — приказ мышцам, — выпустить руку ненавистного «врага-друга». Но его пальцы все сильнее сжимали руку Морова, не подчиняясь командам мозга.

Гриф удивился, чуть приподнял кустистые черно-седые брови. И сжал его руку в ответ. «ББ» снова приказал мышцам выпустить руку «визави». Но его пальцы не подчинялись командам мозга. Лоб покрылся крупными каплями пота. Он слегка пошатнулся на ватных ногах, дернул руку на себя. Его конвульсии не остались незамеченными Грифом, и он, с интересом естествоиспытателя к мучениям подопытного кролика, ослабил свою хватку. Потом вообще перестал воздействовать на руку «ББ». Но «ББ» все так же стискивал руку Грифа, в то же время пытаясь выдернуть свою руку и понимая, что Гриф его не держит: держат вцепившиеся в холодные пальцы бывшего пахана его собственные пальцы.

— Э-э… «Сынок», да у тебя проблемы…

Гриф лет тридцать не называл «ББ» "Сынком". А вот слегка фамильярный, покровительственный тон мог себе позволить и раньше.

"Сволочь", — не сказал, но подумал «ББ».

"Не жилец", — не сказал, но подумал Гриф. А сказал другое:

— Тебе надо пройти обследование в нашем институте. Судя по всему, у тебя болезнь Паркинсона. Ручонку-то выдернуть не можешь, не можешь! А может, это твой характер так проявляется в старости: что ухватил — твое, не выпустишь, хоть режь тебя…

— Нy, сразу уж и режь, — прохрипел, обливаясь потом, «ББ». — Любая проблема требует всестороннего обсуждения.

Наконец, огромным усилием воли он заставил свои пальцы разжаться. Гриф с удивлением рассматривал свою покрасневшую сухую ладонь.

— А ведь многие думают, что ты силен, могуч, а? «Сынок»? И только мы с тобой знаем, что все не так.

— Что — не так?

— Ты сделал ставку на «наличку». И что же? Банки твои вот-вот разорятся, как ты их ни объединяй, какие взятки ни давай в ЦБ. Тебе бы сейчас выйти на правительство, хотя бы на московское, получить режим наибольшего благоприятствования, чтоб бюджетные бабки, а не только воровские в твоих банках прокручивались. А связи-то — у меня. Выходит, я более верную ставку сделал. Или взять те деньги, что ты успел перекачать за бугор. Так ли они надежно спрятаны? А ну как такая махина, как… РОССИЯ, захочет вернуть украденные у нее денежки? Как считаешь? Найдут? А-а. Что, опять обоссался? — вдруг спросил Гриф.

А может, это он в иносказательном смысле, мелькнула спасительная мысль.

"ББ" до икоты боялся Грифа. Потому что тот слишком много знал о его зарубежных счетах. А приказ дать убить Грифа «ББ» все никак не мог отдать. Бумеранг летит в одну сторону, но, долетев до цели, возвращается…

И Гриф уже созрел, чтобы отдать приказ устранить «Сынка». Но еще колебался.

Была дилемма.

Еще вчера огромный массив компромата на крупнейших политических, общественных, финансовых, промышленных, партийных, военных боссов был надежно спрятан в маленьком филиале банка, принадлежавшего Александру Ивановичу Рыбакову. А банк этот был частью холдинга некоего Рыбальченко Федора Степановича, а холдинг Рыбальченко входил в группу «Перекат», возглавляемую «ББ».

И в конечном счете вчера ситуацию в стране мог, при желании, контролировать «ББ».

Он мог показать одной весьма влиятельной даме некий документик, свидетельствующий, что замок в окрестностях Будапешта приобретен на деньги, через посредника, выданные «ББ».

Он мог, при желании, стать первым заместителем министра обороны, потому что располагал таким компроматом на всю верхушку армии (начиная с первых документов о коррупции в ЗГВ, о продаже советской военной техники направо и налево в период распада СССР, когда нынешние трехзвездные генералы были скромными полковниками и генерал-майорами), что достаточно было надавить сразу на несколько кнопок. Будет против Совбез? И там есть живые люди, ошибавшиеся на длинном жизненном пути. Против будут «валеты» из администрации президента, которые готовят материалы на подпись первому лицу? Да на них столько всего в боксах скромного филиала, что приличный хозяин, увидев компромат, дворницкую им не доверит.

Вот и выходило: кто владеет информацией, владеет всем.

Плюс обаяние «ББ», умение вести деловые переговоры в нужном русле и с юмором, так, что обобранный им человек и не почувствует, что у него кошелек стибрили и без квартиры оставили.

Да плюс к тому умение «ББ» создавать о себе впечатление как о человеке действительно много знающем (что соответствовало истине) и абсолютно уверенном в себе (что истине не соответствовало, — «ББ» с юности жил в постоянном страхе перед более сильными).

"ББ" был всемогущ. И вот одного источника его могущества не стало, «банка» компромата. Он теперь у Грифа, и стало быть, Гриф может заказывать музыку. Однако у «ББ» остается его второй козырь — его огромное личное богатство.

Но и Гриф с молодых лет был известен тем, что умел проигранную ситуацию повернуть как выигрышную.

Неизвестная группа уголовников сперла из банка «Логотип» 60 миллионов баксов — так называемый рабочий «общак». Гриф могуч, но не всемогущ. И ему надо перед братвой отчитываться. Как бы сделать так, чтобы "минус 6" превратились в плюс «6»? Гриф тогда, в "Английском клубе", естественно, ничего этого не сказал «ББ».

Но «ББ» кожей чувствовал, что его старый враг готовит ему какую-то каверзу.

Угрожал… Ему, всезнающему и всемогущему «ББ» угрожал…Что было самое страшное в его угрозах? вспоминал «ББ» после встречи с Грифом. А… Вот что… Его деньги за рубежом… Здесь, в российских банках — копейки по сравнению с тем, что давно перекачано всеми возможными легальными и нелегальными способами за бугор. Если эта старая сволочь даст утечку в правоохранительные органы, особенно в прокуратуру, с «наводкой» на его счета в зарубежных банках, кто знает… Может быть, купленные им старшие офицеры правоохранительных органов и не сумеют помочь: дело-то больно крупное может получиться. Не по их зубам… Не спасут, нет, не спасут… А с какой стати ему сдавать «ББ»? Только из ненависти? Может, и не сдаст. Какая Грифу выгода сдавать «ББ»? "Общаки" у них разные — у Грифа московской группировки и части российской, у «ББ» — «общак» криминальных структур «СНГ». Им не ссориться, им дружить надо. И все же, все же… Страх засел под ложечкой и сосал, сосал…

О встрече с «ББ» размышлял и Гриф, пытался найти выход, такой, чтобы и деньги «общака» вернуть, и «ББ» закупорить…

Нужны фальшивые баксы, вдруг решил Гриф. Российские и чеченские фальшивомонетчики тут не помогут. Больно сумма велика. Нужно добыть минимум 12 миллионов фальшивых баксов, 6 вернуть в «общак», а 6 подбросить «ББ», развалить его финансовую империю изнутри.

Гриф сидел в своем кабинете, нервно перебирая клавиши компьютера, искал по закоулкам памяти электронной, где сегодня делают фальшаки в больших объемах.

Вот, нашел. Марокко: перевалочная база — Барселона. Оттуда — Таллин. И, наконец, Россия. В Москву докатывается лишь тонкий ручеек. Нужно послать эмиссаров… Но не в Марокко. Там он наследил, когда его люди выкрали у местного мафиозного клана крупную партию бриллиантов. Много стрельбы, крови, загубленные вертолет, катер, убито около 50 человек с обеих сторон.

Бриллианты все же дошли до Турции, их выгодно продали Сулейман-паше, на вырученные деньги закупили большую партию золотых изделий местного производства и контрабандно перебросили их в Москву. Вся операция принесла Грифу около 3 миллионов долларов. И вот сегодня из-за своей непредусмотрительности он не может послать своих людей в Марокко и теряет на этом более 3 миллионов баксов. Потому что в Барселоне доллары стоят уже дороже…

Но все это — техника. Он не о том думает, не о том… Какая-то мысль крутилась в голове и вот — затерялась. Он в раздражении играл на клавишах компьютера, надеясь, что руки сами найдут то, что безуспешно искала голова.

Он поменял дискету, программу, поискал ответа в смежных структурах. Нет, ничто не подсказывало ответа.

Начнем с начала. У меня появляется несколько миллиардов фальшивых баксов. И что? Пускать их в обращение в России бессмысленно — и засветишься и подорвешь экономику страны, в которой еще предполагаешь работать. В идеале — заменить 6 миллиардов баксов в «общаке» СНГ у «ББ» на фальшаки. В итоге — ослабляешь конкурентов в странах СНГ и «ББ» доводишь до самоубийства. Хотя хрена лысого покончит он с собой. Но вот под пулю киллера одной из стран СНГ его подставить можно. И враг убран чужими руками, и репутация в криминальном мире не пострадала, и компромат, взятый у «ББ», можно спокойно пускать в дело без опасений, что он получил «слив» от правоохранительных органов. Никого из своих не подставишь, а на покойного все свалить можно.

Он встал, нервно подошел к окну, отдернул штору.

Вдали светилось окошко проходной будки. Да, служба безопасности в институте с появлением этого Юрия Князева стала работать эффективнее. И его «личка» действует безукоризненно, и система разведки и контрразведки налажена. Про компромат, хранимый этим придурком Рыбаковым, тоже люди Князя узнали.

Может, просто поставить перед Князем задачу, пусть сам думает. Он профессионал.

Гриф задернул штору. Подумал минуту-другую, пожевывая сухими губами.

Надо сформулировать ему задание. Итак, что мне надо? Мне надо, чтобы в моем распоряжении оказались минимум 60 миллионов фальшивых долларовых банкнот. Это первое. Пусть подробности операции разрабатывает сам Князь. И второе. Мне надо, чтобы эти фальшаки оказались в казне «ББ». На каком этапе — в момент вкладывания этих денег в покупки крупной недвижимости, права на эксплуатацию месторождений полезных ископаемых, на аукционе по «Фирмако» — это второй вопрос. Или в момент переброски денег из России через офшорные зоны на Запад… Все равно, все равно. Хотя если в момент переброски денег в западные банки, то… В первом случае «ББ» просто убьют, во втором он будет еще и дискредитирован в глазах зарубежных банков. И тогда на «ББ» будет устроена охота. По следу вора-законника пойдут киллеры и из стран СНГ, и из европейских стран. Это хозяева у них разные — в одном случае воры в законе, во втором — добропорядочные джентльмены, а вот киллеры у всех одни. Не одни и те же. Но одинаковые. Профессионалы. И «беретта» стреляет без промаха, если она в руке профи… Вот пусть и будет эта операция называться «Беретта».

Тем временем по странной случайности Борис Борисович в эту минуту снял со стенда в кабинете «беретту» 1923 года выпуска и любовно гладил гравировку: "Бенито Муссолини от фирмы Пьетро Беретта"…

МАРИНА. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ «ВАМПИРЫ»

Марина проснулась поздно.

Сознательно не ставила с вечера будильник — хотела выспаться и с «чистой» головой засесть за машинку. Она все еще печатала на электрической плоской машинке «Оптима». От компьютера у нее болели глаза. Марина умела работать на компьютере, — без этого нынче в редакцию просто не возьмут, но дома, когда писала большие очерки, репортажи, статьи, предпочитала пишущую машинку.

Она приняла душ, растерла тело сухим и чуть подогретым махровым полотенцем. Теплое полотенце после ледяного душа давало неожиданный эффект. Рефлексии, самокопания, недовольство собой, жизнью — все отступало.

Потом позавтракала яичницей.

Ну, вот, теперь можно и за работу взяться. Заправила в «Оптиму» белый лист финской бумаги и написала заголовок: "Опыты профессора Морова". Она любила заголовки из трех коротких слов, в них был ритм, заставлявший читателя обратить внимание и на статью.

Заголовок был понятен.

Непонятно было, что за опыты проводит в своем институте доктор Моров. Непонятно было ей, непонятно будет и читателям.

И самое главное — непонятен был ей сам доктор Моров. Кто он? Чуть сумасшедший, но выдающийся ученый, продвигающий науку о человеческом мозге в XXI век? Или маньяк, зацикленный на своих опытах, о которых он явно рассказал далеко не все, — приоткрыл, как говорят, верхушку айсберга.

Она отхлебнула глоток холодного чая из большой красной с белыми яблоками кружки. Всегда, когда работала, ставила возле машинки большую кружку с чаем. Кто-то во время работы много курит и пьет крепкий черный кофе. А у нее своя причуда. Когда быстро и долго пишешь, горло сохнет, как в Сахаре.

Да… Моров… И Юра Князев хорош — ворвался в ее жизнь, очаровал, можно сказать, зрелую девицу, ну, не девицу в том смысле, что девицу, а девицу в том смысле, что за тридцать, пусть и на три месяца, — а перевал.

Отдалась она ему без раздумий. И потому, что хотелось до дрожи, — так ей нравился Юра. И потому, что ничто в мозгу это желание не блокировало большая девочка, вольна делать то, что хочется, а морочить голову взрослому мужику на предмет своей недотрогости, чтоб скорее замуж взял, — недостойно эмансипированной талантливой журналистки.

А он-то есть, то нет. То вот — пропал на два месяца.

И ведь любит он ее, любит. Не так у нее было много мужиков в постели, чтобы давать советы начинающим. Но уж отличить мужика, который просто трахнуться хочет, от того, который с тебя готов пылинки сдувать «до», "после", и даже "вместо", — это она может.

А он… дал "интеллектуальную установку":

— Напиши-ка ты об Институте проблем мозга. О профессоре Морове Аркадии Борисовиче. Интересный, неординарный человек. Я тоже над некоторыми проблемами мозга тружусь. Нет-нет, ему обо мне не говори ни в коем случае. Я сам на него выйду, когда время придет…

Он тогда помолчал, поцеловал ей грудь и тяжело вздохнул…

— А с другой стороны, не хочется мне, чтобы ты в его институт ехала. Объяснить не могу, а вот не хочется. И все же — поезжай, напиши. Я как-нибудь на днях заеду, поговорим, интересно, что он тебе расскажет…

Она задумалась, глядя на чистый лист бумаги, тяжело, как тогда Юра, вздохнула ("Не хочется, а надо") и вывела первые строчки:

"Институт проблем мозга на Каширке… Профессор Моров встретил меня в белом халате, как бы напоминая, что даже в кабинете директора института он остается прежде всего доктором…"

Она расшифровывала записи, сделанные в институте на «репортер», и, кумулируя информацию в голове, без набросков и черновиков, писала статью начисто.

"Нет, конечно же, мы в нашем институте не снимаем «порчу» и не выявляем энергетических вампиров в окружении обратившегося за помощью человека, — слышался в наушнике дребезжащий голос Аркадия Борисовича, — это дело магистров разной там черной и белой магии, колдунов, словом. Мы ученые. Более того — материалисты. Никакой мистики и идеализма: мы просто лечим результат воздействия на человека энергетических вампиров, — снимаем головную боль, бессонницу, состояние депрессии…"

Оставим на время Марину за работой и перенесемся за несколько десятков километров от ее скромной квартирки в большой холл трехуровневой правительственной дачи.

Вице-премьер, человек тучный, с крупным волевым, чуть выпяченным вперед подбородком, надув полные, красивые губы, жаловался своему визави:

— Я все понимаю, Аркадий Борисович. В Кремле и Белом доме масса всякой электроники, компьютер в каждом кабинете, все это создает, возможно, неблагоприятный «волновой» фон…

— Ерунда… У вас очень мощная энергетическая защита, волевой характер. На вас это не должно оказывать такого воздействия, да и не забывайте, — мои сотрудники оборудовали в вашем кабинете энергетические экраны. И теперь неблагоприятные для вашего мозга волны, идущие из других кабинетов и помещений, просто не достигают того места, где стоит ваше рабочее кресло.

— Да, спасибо, спасибо, Аркадий Борисович. Я в долгу не остаюсь. Государственные субсидии, увы, исключены. Ведь вы, кстати, не без моей помощи, приватизировали фактически ваш институт? Но если что другое всегда готов.

— Возможно, потребуется ваша помощь… Нужно будет подписать некий документ, дающий нам разрешение на перевод за рубеж — без какого-либо преследования со стороны госструктур, налоговой службы и правоохранительных органов — некоей суммы денег на закупку техники, препаратов. А то тут, знаете ли, как с приватизированной квартирой. Хе-хе. Вот приватизировали мы все квартиры, а кое-кто и дачи…

— Моя госдача тоже приватизирована, но записана на сына…

— Понимаю, понимаю… И вы поймите, — если квартира приватизирована, любой ремонт — за свой свет, государство даже трубы проржавевшие не заменит. А у меня институт, — огромные научные планы, грандиозные открытия ожидаю уже в начале следующего века, через 2–3 года… А мне палки в колеса… Глупо. Не для себя стараюсь, для страны.

— Понимаю, понимаю… Посмотрим… Кстати, об открытиях. А от импотенции у вас ничего нет?

— С точки зрения урологии — не наш профиль. А вот психогенную импотенцию мы лечим. И вашу головную боль, которая теперь, после установления нашего экрана в вашем кабинете, имеет другие источники, мы вылечим. Головная боль — вообще наш профиль.

— А это не больно?

— Вашу боль мы снимем безболезненно. Под гипнозом. Заодно выявим энергетических вампиров из вашего окружения. Но не колдовством, а научными методами. Мне надо будет провести несколько дней в Совмине, ну, это по-старому, в Правительстве. Пообщаюсь с вашими сотрудниками.

— Это пожалуйста…

— И предупредите свою службу безопасности, что мы проводим медицинские эксперименты…

— Да-да, конечно…

— Так вот, с вашего разрешения мы установим в различных кабинетах так называемые энергетические ловушки… если среди ваших сотрудников и есть энергетические вампиры, мы их выведем…

— В каком смысле? Их придется…

— Нет-нет, никакого насилия, я имел в виду выведем не как тараканов, а выведем на чистую воду. То есть выявим. И предпримем свои, научные меры воздействия по нейтрализации их отрицательных полей. А кое-кого, возможно, придется и уволить. Вы готовы к этому?

— Да, конечно… Головные боли бывают такие, знаете ли, мучительные… особенно последнее время…

— Понимаю, понимаю… Начало весны… Это чисто сезонное… Да, а вместо энергетических вампиров мы вам предложим высококвалифицированных сотрудников, с соответствующей профессией, опытом работы, абсолютно проверенных по линии ФСБ, но с положительными энергополями. Это, знаете ли, имеет большое значение для повышения эффективности работы управляющего аппарата. Наука — большая сила. И горе тому, кто эту силу недооценивает…

— А насчет импотенции? А то, знаете ли, иногда требуется… особенно когда встречаешься с новой партнершей…

— Понимаю, понимаю… Это все звенья одной цепи. Вот, например, если ваш референт Щукин Петр Силантьевич имеет отрицательное поле, является энергетическим вампиром, то всю сексуальную вашу энергию он за два-три формальных контакта в день забирает себе. В результате вы к концу дня совершенно обессилены и не сможете поднять свое копье даже на Мэрилин Монро, а он показывает фантастическую неутомимость своего, э-э, жеребца с молодой девицей.

— Вы насчет Петра — фигурально, или имеете данные?..

— Ну, вообще-то фигурально… Хотя, можно предположить, исходя из объективных обстоятельств…

— Понял, понял… Ишь, сволочь, и не намного меня моложе, а туда же…

— Но это вовсе не значит, что его надо уволить с завтрашнего дня. Проведем еще серию экспериментов. Может, они и не подтвердятся и виноват в вашем, э-э, бессилии не Щукин, а ваш секретарь-референт Першина Анна Ивановна…

— А может и женщина быть энергетическим вампиром?

— Сколько угодно. И тогда мы на ее место тоже подберем хорошо образованную, строгую даму…

— Можно и не очень строгую…

— Пожалуйста. Я вообще могу вам подобрать на эту должность медсестру из нашего института — и медицинскую помощь, если что, окажет, и, так сказать, вашу потенцию защитит своим полем.

— А поле у нее большое?

— Какое запросите, такое и подберем. А сейчас расслабьтесь, нужно закрепить сеансом гипноза те светлые мысли, которые только что пришли в вашу государственную голову…

— А в мою голову пришли светлые мысли? Надо же… Я уж и не помню… Ах, как хорошо…

— Расслабьтесь, расслабьтесь… Море шумит, ветви деревьев шелестят, аромат свежескошенной травы щекочет ноздри… На душе покой…

…Ну вот и хорошо… Поспи, придурок, я подумать должен. Хороший пасьянс получается. И на будущее, и в конкретной борьбе с «ББ»… Спи, дурачок, спи… А проснешься, увидишь утро нашей родины. Не картину с товарищем Сталиным в белом кителе, а реальное утро — где в белом кителе во весь рост будет стоять такой же, как ты, придурок. Но лучше управляемый. На картине нет места для меня. Я как бы за кадром, вдали…

"Утро нашей Родины"… Черт, самого в сон потянуло. Просыпаемся…

…В институт он приехал на пару часов позже, чем обещал… Пришлось остаться на обед. Не каждый день тебя просят отобедать с вице-премьером страны. Ел он без интереса, а вот к разговорам за столом прислушивался. Он впервые видел жену и сына вице-премьера, и ему хотелось составить для себя их психологические портреты — в чем их слабости?

В институте его уже ждала молодая журналистка, собирающая материал для очерка.

По ее словам, очерк был уже готов. Но требовалось сделать фотографии, добавить какие-то колоритные детали. Он выписал пропуск ей и фотокорреспонденту Сергею Коростылеву.

Аркадий Борисович во всем любил четкость и аккуратность.

И потому суетящийся, все время пытающийся острить, в протертых джинсах, растянувшемся свитере, толстокожих солдатских ботинках Сергей Коростылев ему сразу не понравился. Такому бы он делал лоботомию сразу, поставив диагноз «навскидку» — «сволочь».

— Знаете что? Побывайте в нашем Центре защиты от психотронного оружия.

— А что, есть и такое? — спросил Сергей.

— Есть… Хотя чаще всего это плод воображения воспаленного болезнью мозга. Но мы работаем с такими больными — иногда достаточно просто под гипнозом снять страх перед психотронным воздействием, иногда приходится обследовать место работы, квартиру, и порой мы находим следы загадочных попыток воздействия на человеческую психику. Секретов, на самом деле, тут больших нет. Все-таки психотронное оружие как средство государства повлиять на своих граждан, — на 90 % выдумка журналистов. Но конкретные судьбы примеры того, как наш институт конкретно помог человеку в его беде…

— А с вами?..

— А со мной поговорите чуть позже. Я срочно должен выехать в Белый дом и в Кремль… Нужна моя консультация… Нет-нет, с первыми лицами все в порядке, речь идет об экранировании от отрицательных полей…

На Сергея и Марину надели белые халаты, Маришке на голову водрузили какой-то кокетливый белый накрахмаленный кокон, а Сергею — обычную белую докторскую шапочку, и они пошли по коридору главного административного корпуса вслед за их «сусаниным» — младшим научным сотрудником Отдела изучения психотронных воздействий, кандидатом медицинских наук Мишей Капустиным.

Пройдя по прозрачным переходам в другой корпус, они оказались в крохотной комнате, в которой сидели четыре человека. Два стула, однако, были еще свободны. Миша предложил им сесть и, кивнув коллегам: дескать, все согласовано с руководством, выскользнул за дверь.

Перед сидящими на стульях в тесной комнатенке шестью людьми в белых халатах был огромный экран, или особое стекло, сквозь которое им было все видно, люди же за стеклом их видеть не могли.

По ту сторону стекла, или экрана, в такой же небольшой комнате сидел пожилой седой доктор в белом халате, перед ним — пациентка лет 40 с усталым изможденным лицом. Доктор слушал, пациентка рассказывала:

— Это было так странно, доктор, так страшно… Я проснулась от головной боли. Встала с постели. В комнате темно. Вдруг на подушке я увидела какой-то маленький зеленоватый светящийся квадрат. На мгновение он погас и вновь появился уже на уровне груди, снова погас и сдвинулся сантиметров на пять влево. И так постепенно просканировал всю мою кровать. Впечатление такое, словно кто-то сосредоточенно, по заранее разработанной схеме тыкал в меня лазерным лучом.

— Вы испытывали какой-то дискомфорт?

— Да, конечно. Жуткий!..

— Физическую боль?

— Нет, только беспокойство. Я слышала, что бывают энергетические вампиры, которые по ночам пьют энергию из людей. Но я не дура, в сказки не верю, и понимаю, что это не какой-то Дракула влез ко мне на 8-й этаж по веревочной лестнице и стал сосать из меня энергию. Техника достигла такого совершенства…

— Вы сами считаете, что подверглись воздействию другого человека, или внеземной цивилизации?

— Что я, сумасшедшая, что ли? Зачем я нужна представителям внеземной цивилизации?

— А зачем вы нужны людям, обладающим психотронным оружием?

— Я как-никак директор филиала крупного коммерческого банка. Знаете ли, такого навидалась за последние 6–8 лет, что ничему не удивлюсь.

— Разденьтесь.

— У меня ничего не болит.

— Все равно разденьтесь.

— Догола?

— Лучше догола.

— Но без глупостей, доктор!

— Ах, мадам, какие глупости? Я про них давно забыл. Мне 74…

— Я знала одного 80-летнего, который заделал своей соседке ребеночка.

— Нет, мадам, об этом даже не мечтайте. Раздевайтесь. Вы рассказали странную историю. Но у этой фантастической истории могут остаться вполне реальные следы.

— Что вы имеете в виду?

— Трусы и бюстгальтер тоже снимайте. Ну, вот, видите?

— Что я должна видеть?

— Эти красные пятна. Вот тут, на голени, на левой груди, и вот тут, на правом бедре, почти на ягодице. Впрочем, это последнее пятно вы могли и не видеть. Они были у вас ранее? Какие-то кожные дела?

— Нет, ничего подобного. Никаких кожных болезней у меня, слава Богу, нет.

— Венерическими заболеваниями страдали когда-нибудь?

— Да вы что, доктор? За такие слова можно и по морде схлопотать…

— Стыдитесь, вы интеллигентная женщина…

— Ага, как в банке, так сразу и красавица, и интеллигентная…

— При пальпации чувствуете болезненные ощущения?

— При чем?

— Когда трогаю…

— Пальцы у вас холодные… А так — ничего не чувствую.

— Точно помните, что не прижимались бедром к горячей плите?

— Что я дура, доктор? Есть у меня к кому прижаться бедром.

— Муж, любовник?

— Какое имеет значение?

— Отвечайте, раз спрашиваю, имеет.

— Любовник. Но он аккуратный.

— След на груди, пардон, не от засоса?

— Нет, вы что? Он понимает, муж может увидеть.

— А, так и муж есть? А вы говорите — любовник.

— Так от мужа давно толку нет. А от любовника есть. Он моложе. Но я точно знаю — он следов не оставляет.

— Так больно?

— Нет.

— А так?

— Холодно от пальцев ваших. И чего у вас, доктор, пальцы такие холодные?

— Специфика профессии. Так чувствуете что-нибудь?

— Нет.

— Это хорошо.

— В каком смысле?

— Значит, вы обратились по адресу. Это следы от ожогов, возникших вследствие воздействия лазерных устройств, посылающих электромагнитные излучения разной частоты.

— ЦРУ?

— Нет, зачем же так сразу. Навряд ли. Скорее, банк-конкурент, обиженный вкладчик…

— Ой, мамонька, так их вон сколько, если все начнут на меня воздействовать…

— Все не начнут. Для этого нужны специфические возможности. Не было обострения каких-то хронических болезней? Есть у вас такие?

— А как же? У кого их нет. Сахар вот растет — был 8 на голодный желудок, а стал аж 16. Вдвое.

— Правильно.

— Что правильно?

— Это тоже результат воздействия на вас психотронных средств.

— Я как чувствовала, доктор. И санэпиднадзор вызывала. А они ничего не обнаружили. Ихние приборы ничего не показали.

— И не могли показать. Во-первых, лица, воздействовавшие на вас, могли узнать о вызове и просто на время выключить аппаратуру. А во-вторых…

— Купленные?

— Кто?

— Санэпиднадзор?

— Ну, зачем же так. Может, и нет. Просто психотронное оружие разрабатывается на основе импульсной техники, а приборы санэпиднадзора фиксируют только постоянное излучение. Вот врачи, к которым вы обращались, и рекомендовали вам пойти к психиатру.

— А вы не психиатр?

— Нет, мы занимаемся комплексными изучениями проблем мозга.

— Ученый, значит.

— Можно и так сказать… Что же касается вашего состояния, то вы, конечно, не сумасшедшая…

— Значит, в психушку, как муж говорил, меня не положат?

— Нет, а вот в нашем институте вам стоит пройти обследование. У нас, правда, лечение платное…

— Деньги значения не имеют. Главное, чтобы вы нашли источник психотронного воздействия на меня.

Профессор Елена Викторовна Сальникова-Тверская, стройная дама со следами былой красоты на тонком интеллигентном лице, встала со своего стула, выключила экран, обратилась к трем докторам лет 30–35 и двум вновь пришедшим — Марине и Сергею:

— Итак, мои юные друзья, вы только что видели и слышали, как у нас ведется первичный прием больных, жалующихся на последствия воздействия психотронных влияний. Этой необычайно интересной проблемой занимается руководимый мной отдел. Слушайте внимательно, но прошу ничего не записывать.

Сергей незаметно включил в кармане джинсовой куртки магнитофончик «репортер». Марина, заметив его движение, сделала то же. Фотокамеру Сергей демонстративно отложил от себя на узкий столик, стоявший у экрана.

— В основе научного подхода к созданию из любого человека биоробота, начала дама, — лежат данные интраскопии с применением компьютерной техники. С помощью бесконтактных исследований функций человеческого организма, давно применяющихся в медицине, определяются частотные характеристики отдельных органов каждого конкретного лица. Следующий этап — создание искусственного пола человека, отвечающего его характеристикам. В компьютере, — тут Елена Викторовна подошла к компьютеру и выстроила на дисплее нужную «картинку», возник энергетический макет человека. Теперь, используя лазер, излучающий электромагнитные колебания сверхвысокой частоты (с этой целью применяется так называемый твердотельный рентгеновский лазер), можно усиливать или ослаблять энергетику отдельных органов, привести в состояние балансирования между сном и бодрствованием, в состояние бодрствования или сна, вызывать мучительны судороги…

— Но какой смысл?.. — попытался было сказать молодой бородатый человек в очках с сильными диоптриями, но профессор его прервала:

— Конечно, сумасшедший человек может вызывать судороги у надоевшей ему соседки, и в этом случае тот факт, что она работает директором филиала крупного банка, является случайным в цепи фактов. Но может быть и так, что воздействие на мозг реципиента оказывается сознательно, и известен его возможный результат. Так, с помощью твердотельного рентгеновского лазера можно стереть полученную мозгом и еще не обработанную информацию. Там, в мозгу, происходит еще не до конца изученный нами, но крайне интересный процесс. Разумеется, мы не собираемся таким образом воздействовать на мозг людей, — нам это важно знать, чтобы, напротив, снимать психический синдром, негативные последствия подобного воздействия. Эту даму мы, конечно же, вылечим…

— Но разве результатами исследований института не может воспользоваться какой-нибудь мерзавец, уголовник, например?.. — спросил Сергей.

— Не смешите меня. Уголовник и твердотельный рентгеновский лазер… Это понятия несовместные…

— Елена Викторовна, ко мне в клинику часто обращаются люди, которые жалуются, что в их головах звучат непонятные «голоса». Мы привычно квалифицируем это как слуховые галлюцинации, как проявления психической болезни. Как-то не верится в космический разум… До стажировки в вашем институте, мне, честно говоря, не верилось и в наличие психотронных воздействий, — волнуясь, проговорила похожая на воблу дама.

— Этот эффект известен давно, — снисходительно улыбнулась Елена Викторовна, поигрывая в пальцах каким-то складным металлическим предметом, отвлекающим на себя внимание. — По крайней мере его испытывают многие из тех, кто имел дело с радиотелефонами, в которых используются сильные постоянные магнитные поля. Путем нейрофизиологических исследований нам удалось определить, что место возбуждения звука — периферия ушной раковины. Поэтому человек, находящийся в зоне действия излучений психотронных приборов, слышит голос оператора, который с ним работает. Никаких «космических» голосов нет. Хотя в возможности контактов с внеземными цивилизациями я в принципе верю… Но не в данном случае. Точно так же эта напуганная тетка из банка, — кому она нужна в космосе, сами посудите? А вот конкурентам может оказаться очень важно иметь возможность внушить ей ту или иную мысль.

— Например? — спросил очкарик.

— Например, что надо принять заведомо фальшивые авизо. Потом все вскроется. Крайней будет эта несчастная тетка. А денежки-то, тю-тю…

Тут солидный профессор как-то легкомысленно присвистнула, и это было так смешно и неожиданно, что все расхохотались.

— Как может осуществляться такое воздействие? — спросила Марина.

— Вы из Томска? Из НИИ психиатрии? — спросила дама.

Марина сделала неопределенное движение головой и плечами, так, что этот жест можно было принять и как признание, и как отрицание.

— Но это же с нынешней техникой элементарно просто: можно тайно установить аппаратуру в помещении банка, во время ремонта например; можно ее смонтировать в непосредственной близости от жилья. Наконец, в тех случаях, когда это по каким-либо причинам невозможно, такое воздействие оказывается с передвижных установок.

— С машин?

— Да, с двигающихся по улицам города машин…

— На такие машины можно получать на дисплеях видеоизображение, чтобы контролировать поведение объекта, наблюдать, как оказывается воздействие, определять, так сказать, его меру. Объект с помощью дистанционных передатчиков можно либо накачать энергией, либо выкачать ее, и в любом случае, с помощью создаваемых искусственно энергетических полей, голосов, внушающих ту или иную мысль, можно от объекта добиться любой нужной вам линии поведения.

— Но для того, чтобы энергия приборов прошла сквозь стены офисов и жилых домов, придется использовать лазерные и пучковые устройства большой мощности.

— Это-то и хорошо.

— Не понял…

— Это значит, что какой-то сумасшедший не сможет таким образом воздействовать на объекты, и проблема, так сказать, не выйдет за рамки научного исследования.

— А государство?

— У государства сейчас достаточно других проблем.

— А накануне выборов президента в 2000 году?

— Есть инструменты воздействия на электорат и без психотронных приборов.

— И все же это возможно.

— Мы сможем это всегда отследить. Воздействие психотронных приборов, как правило, вызывает у человека наружные, и почти всегда внутренние ожоги и гнойные процессы. Зная это, мы, при подозрениях на психотронное воздействие, всегда сможем доказать его наличие или отсутствие.

— Я правильно поняла, институт — центр такого рода исследований?

— Да… В связи с недофинансированием в других научных центрах такого рода исследования прекращены еще несколько лет назад.

— Значит, вы будете решать…

— А что вас смущает? У нас лучшие в стране специалисты в этой области.

— Я все-таки сомневаюсь, Елена Викторовна, что все ваши пациенты жертвы воздействия психотронных приборов. Все же большая их часть шизофреники, — сказал бородатый очкарик. — Их болезненные состояния, обостряющиеся, как правило, в определенное время года, например весной, и даже появление на теле следов, напоминающих ожоги, звучащие в голове голоса — все это может иметь и другое объяснение.

— С другими объяснениями разбирайтесь у себя в институте. А в нашем мы ведем конкретное исследование и имеем вполне конкретные результаты, раздраженно ответила Сальникова-Тверская. Потом, словно извинясь за тон, проговорила спокойно: — Конечно, кое в чем вы правы: город насыщен интенсивными электромагнитными полями. Вокруг нашего института нет жилых домов, а если бы были, жители, наверное, слышали бы голоса и считали бы странные ожоги на теле. И все же, все же… Я несколько лет работала в лаборатории НИИ Минобороны. Я знаю, что говорю. Но больше, чем сказала, не скажу. Вам, как практикующим психиатрам, считаю, этого достаточно.

— У меня тоже пятна появляются на теле, — признался Сергей.

— Это может быть реакция на лекарства.

— Я не принимаю лекарств.

— Тогда — холодовая аллергия. Душ холодный принимаете?

— Да.

— Прекратите на время. И пятна пройдут. Ну, все, дорогие мои. У меня сейчас в отделе планерка, отчеты руководителей направлений. Для ознакомительной наша беседа и так была достаточно долгой. Будьте здоровы. Если хотите, можете посетить лабораторию электромагнитных воздействий, это на нашем этаже, в конце коридора.

— Успел что-нибудь снять? — спросила Марина Сергея, когда они вышли из комнаты.

— У меня камера работает в автоматическом режиме «скрытой»…

"ББ". БИЧ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ»

— Что значит — "фальшаки"? — оторопел Бич? — Мы их взяли в крупном банке, это раз. Все баксы были пересчитаны в специальных приборчиках, которые определяют, настоящие они или фальшивые…

— Э, брат, банк-то коммерческий, что хотят, то и делают.

— Согласно нашей наводке, это был общак московской группировки, так называемой «Структуры»…

— Это заставляет задуматься. А вспомни операцию, которую мы проводили в Тунисе в 1989 году? Так все просто было. А оказалась простота обманчивая. Нам тогда подсунули 5 миллионов фальшивых долларов. Мы спасали государственные деньги, уплаченные за нашу военную технику, а нам подсунули…

— Там было другое. Нашей делегации выдали 5 миллионов наличными за поставки танков, потом эти деньги из самолета украли, вызвали нашу группу, мы нашли воров, нашли деньги, а они оказались фальшивые. И тут вопрос, старичок, были ли они фальшивыми с самого начала, или баксы поменяли после кражи.

— А тут не могло быть сознательной подмены? Ведь кто-то знал о готовящейся операции. Могла быть утечка информации?

— Исключено. Знали только члены моей группы. А в них я уверен как в себе. И потом, у меня есть серьезные основания считать, что похищение «общака» привело к панике в руководстве московской группировкой. Нет, брат, тут что-то не то.

— Значит, они эти фальшивые баксы считали настоящими?

— У них, как и у нас, есть соответствующая аппаратура.

— Сейчас в Марокко делают такие баксы, что никакая аппаратура…

— И все же можно отличить. Нет. Думай, что еще?

— А если это та часть общака, которая и должна состоять из фальшивых баксов?

— Поясни.

— Ну, например, «Структура» задумала какую-то крупномасштабную игру, диверсию против государства. Представь себе, что у них не 8 миллионов, а 8 миллиардов фальшивых баксов… С этой суммой уже можно играть… И с долгами Международному валютному банку, и с игрой на аукционах…

— Это очень большие деньги, даже представить себе не могу такую массу высококвалифицированно сделанного фальшака…

— Знаешь, так вдруг столь большие суммы не появляются… Но если операцию заранее готовить… Ты говоришь, это были «московские» деньги… Первый человек в городе об этом мог знать?

— Даже по закрытому от прослушивания телефону такие сюжеты не обсуждаю.

— Ладно. Но в принципе согласимся, что если это «московская» операция, направленная на ослабление общероссийской и в целом криминальной структуры СНГ, то такие деньги «москвичи» могли накопить и могли рассматривать как общак.

— Да… Мне передали фразу, произнесенную, ну, скажем так, реальным руководителем структуры…

— С большой буквы и в кавычках?

— Да… Фраза такая "Общак спиз-… ли". Они эти 60 миллионов, взятых нами налом в банке «Логотип», действительно рассматривали как общак. Свой. Но есть еще общак воров СНГ. И тут может быть игра.

— Давай смоделируем ситуацию. Украдено 60 миллионов фальшивых долларов. Скорее всего их предполагали использовать в некоей игре против государства или группировки воров стран СНГ. Вот из этого и будем исходить. И тебе задание — сам разработай операцию, в которой были бы задействованы эти 60 миллионов. Доложи. Если что надо, — все добудем. Согласие старших гарантирую. Ты отвечаешь за все. Отбой.

…В кухню заглянула заспанная Машенька.

— Ты все с кем-то говоришь и говоришь… Честно говоря, думала, что твоя тайная любовница, даже пыталась подслушать по второму аппарату в спальне. А там какой-то вой, так — то вверх, то вниз… Я ждала, ждала и заснула опять. А что завтрак?

— Завтрак придется делать снова. Вернее, кое-кто обойдется без завтрака…

— Неужели…

— Нет-нет, я о себе. Мне срочно придется уехать. А ты свари себе пару яиц, не прогадаешь. Даже если они переварятся, их не придется выбрасывать, что не скажешь о картошке, которую я превратил в угли.

— Может, хоть кофе выпьешь чашку?

— Я дважды грел чайник, теперь уже не смогу дождаться, когда он закипит в третий раз. Голова работает, значит, аппетит пропал, мысль одна интересная появилась…

— У меня тоже…

— Поделись, пока я натяну на себя все свое снаряжение…

— Я, кажется, тебя люблю…

— Кажется?

— Люблю…

— Мне нравится твердость решений и ясность во взоре, что дает основание, глядя в твои честные глаза, ответить тебе взаимностью. Я тоже тебя очень, очень люблю, Машенька. Но дело для мужчины, как ты знаешь, прежде всего.

Машенька кое-что уже знала из биографии Бича, хотя, конечно, не все. Но скрыть профессию от женщины, с которой спишь, почти невозможно.

Он натянул защитно-камуфляжного цвета белье, поверх — кевларовый бронежилет модели «Президентъ» — с мягкой прокладкой со стороны тела, укрепил в кобуре на голени маленькую «беретту» 1931 года калибра 7,65 мм. На деревянных щечках рукоятки было нанесено овальное пятно с эмблемой ВМФ буквы R и М, разделенные якорем — то есть "Regia Marina".

За пояс он сунул массивную «беретту» модели 93-Р/Р/. Он любил ее и за большой магазин — на 20 патронов, и за то, что она могла стрелять короткими очередями по три выстрела, что в ближнем бою давало некоторое преимущество. Причем переводчик режима огня включался движением большого пальца, что не требовало дополнительных долей секунд…

За спину Бич сунул «беретту» модели 89, - более массивную, имитирующую боевой пистолет армейского образца и используемую чаще всего для армейских соревнований и тренировок; патрон 22 РЛ был достаточно мощным аргументом в пользу этого оружия при ближнем бое в условиях города.

Десантные ножи, закрепленные на лопатках, чтобы их можно было достать, закинув руки за спину, и на голенях, используемые чаще всего в лежачем положении, довершили его экипировку.

— Береги себя, — попросила Машенька, встала на цыпочки и поцеловала Бича в губы.

— Ты извини… Но я тут случайно разворошил большой муравейник, так что нравится тебе это или не нравится, но за тобой будут эти дни ходить мои люди…

— Я надеюсь, в ванную комнату они не проникнут? Я сейчас приму душ, пока варятся эти злополучные яйца, и, сев у окошка, начну ждать тебя.

— Лучше не надо: буду поздно сегодня или рано, но завтра. Пока.

— Пока-пока…

Бич обменялся взглядом с тощим бомжом, читавшим старую газету, сидя на старой автомобильной покрышке. Они поняли друг друга.

…Тем временем два господина, хорошо одетых, лет 50–60, прогуливались по залам импрессионистов Музея изобразительных искусств имени Пушкина.

— Ван-Гог, "Пейзаж в Оверне после дождя". Отсюда подпись не вижу, но, кажется, так она называется. Одна из моих любимых картин.

— Я ее тоже люблю. А еще — улочку на Монмартре работы Утрилло…

— Кстати, помнишь, в 1987 году мы с тобой встречались на этой улочке…

— Этой, или очень похожей…

— Мы тогда с тобой не были знакомы. Формальный контакт…

— Да… Все же лучше, когда между людьми неформальные контакты…

— Ты прав. Что же решим?

— Думаю, он зрелый профессионал. Пусть сам решает по обстановке…

— Но если он решит начать операцию «Фальшак», это может потребовать от нас очень большой денежной массы…

— У нас есть, так сказать, накопления. Недавно из Чечни просочилось 3 миллиона, постоянный канал — из Прибалтики, из Турции перебрасывают небольшими партиями…

— Но тут нужно аж 60 миллионов фальшивых баксов…

— Так это и хорошо. Сбросим все у нас собранное. Нам-то они как вещдоки уже не нужны, пользы от них грош, а сможем попробовать так тряхнуть "русскую мафию" за рубежом, что она долго не оправится от удара. Да и Отечеству подбросим неплохую сумму…

— Долги-то за бугор можно бы и не спешить отдавать, а вот пенсии, долги по зарплате, субсидии армии, оборонке — можно решить проблему на год.

— А то и дольше…

— Нет, учти, как только мы добудем 60 миллионов настоящих баксов, столько желающих — на законных основаниях — откусить от пирога найдется.

— А еще я Вламинка люблю… Вот этот его пейзаж…

"ББ". ОПЕРАЦИЯ «БЕРЕТТА»

Борис Борисович нежно погладил тугие щечки рукоятки пистолета, еще раз перечитал гравировку на стволе: "Дуче итальянского народа Бенито Муссолини от фирмы Пьетро Беретта".

Борис Борисович довольно ухмыльнулся.

— Конечно, главное в их отношениях — деньги, надежность, гарантированность, так сказать, инвестиций. И все же, все же… Когда в руках всесильного казначея европейской мафии дона Джузеппе Пердуччи окажется этот пистолет, доверия и взаимной симпатии будет еще больше.

Что касается самого Бориса Борисовича, то он за ответной симпатией не постоит.

Борис Борисович люто ненавидел дона Джузеппе Пердуччи.

Не потому, что тот был богат, знатен, силен… Знатность можно купить, силен тот, у кого больше денег, а богатством они еще могут поспорить.

Как ни странно, трезвый политик и циничный делец, Борис Борисович был необычайно уязвим и раним. И вот уже шесть лет он не мог забыть, как при первом знакомстве дон Джузеппе несколько раз переспросил, как имя Бориса Борисовича.

— Брис Брисыч, — несколько раз скороговоркой повторил представитель России на международном съезде мафии. Наконец не выдержал паузы и сказал: Можно просто «Борис».

Не хватало еще, чтобы он предложил называть себя просто «Борей». Этой минуты унижения Борис Борисович не мог простить дону Джузеппе. И не сможет простить никогда. Знал наверняка, сволочь старая, как его зовут, но переспрашивал, чтоб унизить.

Хотя, с другой стороны, кто его 7–8 лет назад знал в Европе?

Восемь лет назад Борис Борисович сделал ставку на «клан». И выиграл. Присосался к государственной кормушке. И доил, доил большую корову по имени Россия. Вместе с кланом… Собственно, своих капиталов 8 лет назад у него не было. Может, и прав Джузеппе, что не обратил на него внимания при первой встрече, — в кругу европейской мафии ценят реальные деньги и реальную власть.

Но вот прошло 8 лет, и у Бориса Борисовича появилась эта реальная власть, тесно связанная с «кланом». Что дальше?

А дальше возможна катастрофа, пожевал мокрыми губами Борис Борисович, с трудом отдирая пальцы рук от рукояток кресла, вставая, делая несколько неуверенных шагов по кабинету, распрямляя спину. Мелькнула мысль, не имевшая прямого отношения к основным раздумьям: и на хрена власть, деньги, положение, если болит поясница, выскакивает кровавая шишка геморроя и руки никак не отцепишь от того, во что они впились? Нет времени, ни на что нет времени, и главное — нет времени, чтобы заняться вплотную своим здоровьем. Вот решит он проблему переброски общака СНГ за бугор и займется врачеванием своих болячек. Перво-наперво отдохнет месячишко в санатории в Швейцарии, подлечит остеохондроз. Потом полежит в клинике профессора Лабриера в Нанси — если у него действительно болезнь Паркинсона, как каркает эта старая падла Гриф, — надо и головку подлечить. А геморрой сейчас быстро лечат и безболезненно оперируют в любой западной клинике. Поскорее бы уехать из этой страны… Но как «перегнать» общак за бугор?..

60 миллионов долларов, все банкноты проверены на новейшей американской аппаратуре. Чистый нал. Это не считая инвестиций в европейскую промышленность, в здания, сооружения, курорты и гостиницы. Чистый нал, без налогов, так сказать.

Тут один придурок, молодой юрист, правда, недоучившийся, — но это, может, и хорошо — смелее действует, — предложил ход. Надо застраховать какую-нибудь реальную или несуществующую фигню на крупную сумму денег. Например, построенный на его деньги храм Пресвятой Богородицы в селе Всехсвятское.

Застраховать эту церквушку с иконами, — пусть старыми, намоленными ХVII века, но все ж не Рублев с Дионисием, — на 60 миллионов долларов.

Красиво… Но страховая компания может теоретически отказаться. Слишком велика разница между суммой страховки и реальной стоимостью церкви со всем ее содержимым.

А что если застраховать то, чего нет? Как тогда стоимость определишь?

А чего это у нас нет? А например, какой-нибудь в прошлом известной реликвии, до сих пор не найденной. Например, объявить о поиске трона Ивана Грозного с навершием, украшенным знаменитым рубином шаха Аббаса, украденным в конце ХVII века. Или создать постоянно действующую экспедицию по поиску библиотеки Ивана Грозного. У Грозного царя, как помнилось Борису Борисовичу со студенческих лет, было две библиотеки — в одной была более доступная литература и преобладали книги на русском языке, в другой были античные рукописи…

Борису Борисовичу эта мысль начинала все больше нравиться. Он стал узнавать подробности утери библиотеки. Через несколько дней он знал об утраченной библиотеке Ивана Грозного все, даже то, чего не знали ученые-историки — полное библиографическое описание, имена древних библиографов, составлявших первые списки Иоанновых книг…

Казни, которым подвергал Иван Грозный приближенных (в том числе и теx, кто занимался его "античной библиотекой"), гибель многих из знакомых с ее фондами современников царя привели к тому, что к началу ХVII века уже не осталось лиц, помнивших о замурованных в подземных царских кладовых бесценных рукописях.

Борис Борисович решил найти библиотеку Ивана Грозного.

Он субсидировал два исследования — одно вели студенты и аспиранты МГУ в московских подземельях, второе — сотрудники лаборатории экспериментальной экстрасенсорики, руководимой профессором Лиходеем.

Первыми нашли библиотеку экстрасенсы группы профессора Лиходея.

Они привели Бориса Борисовича, с соблюдением всех законов конспирации, в подземный ход под зданием факультета журналистики МГУ и указали на старинную бронзовую дверь в стене.

"Валеты" Бориса Борисовича, поблагодарив профессора и его учеников за находку, тихо придушили экстрасенсов и закопали тут же, в подземном ходе. После чего попытались открыть дверь, но сделать это с помощью обычных средств им не удалось. Пришлось взрывать направленным взрывом. Благо что в кодлане у Бориса Борисовича всегда были узкие специалисты. Слава Богу, старинное здание Московского университета не рухнуло. Но дверь открылась. За нею в узком каменном мешке в неуютной позе полусидел, полулежал скелет. К сожалению, на костях не было даже старинных золотых украшений, только старый, зеленый от времени медный крест висел на грудной клетке, но его брать не стали.

Борис Борисыч, однако, от идеи не отказался.

Попробовал застраховать еще не найденную им библиотеку Ивана Грозного на 60 миллионов долларов. Единовременный взнос при этом составил 5 процентов от суммы страховки, то есть 300 тысяч долларов.

Больше, чем на 60 миллионов страховать еще не найденную библиотеку ни одна страховая компания мира не соглашалась.

Борису Борисовичу нужно было перебросить по возможности без потерь и без уплаты налогов 60 миллионов долларов, а не 300 тысяч.

А столько ненайденных библиотек в стране на тот момент не нашлось.

Не помогло даже создание резидентом Бориса Борисовича в Андорре, имевшей статус офшорной зоны, своей собственной страховой компании. Эта компания была готова застраховать еще не найденную библиотеку на любую сумму. Но такую сделку не признавала международная финансовая общественность. Швейцарские «гномы» выступили против такой сделки. Испугался и дон Джузеппе. И пришлось хорошую идею отыграть назад.

А время шло. И Борис Борисович понимал — пора линять из этой страны. Пока «клан» у власти, он — на коне. Скинут «клан» в 2000 году, придет лидер той или иной партии или, того хуже, серая лошадка, которой управляет кто-то из тени, — и кончатся связи Бориса Борисовича, и тогда не удержать ему и общак…

Надо было срочно переводить общак за бугор. А как это сделать легально, Борис Борисович не знал. Не могли подсказать толковый ход и его многочисленные и хорошо оплаченные советники. Все чаще он приходил к выводу: единственный выход — переброска всех 60 миллионов налом за бугор с дипломатической почтой, оприходование в его, частном, банке и перевод денег на различные счета в банках Европы так, чтобы вскоре и следов происхождения 6 миллионов воровского общака не осталось…

Надо было покупать дипломатов…

К сожалению, такой источник поступлений денег, как «боксы» в филиале банка Рыбакова, иссяк. Не было ни компромата, ни Рыбакова. Убит.

Основной капитал он трогать не имеет права. Надо искать новые источники поступлений…

ПРОФЕССОР МОРОВ. КНЯЗЬ. ПРОФЕССОР ПАТРИКЕЕВ

Профессор Моров сладко потянулся, вытянул длинные сухие ноги в серых с искоркой брюках, отрезал кончик андоррской сигары, прикурил, выпустил большой сизый клубок дыма, хохотнул и сказал:

— И все же, мой друг, вы не правы, убийство другого человека — это, своего рода, самоутверждение. Это, если хотите, проявление силы человека. Он сбрасывает избыток энергии, и ему это идет на пользу. Я никоим образом не оправдываю убийство. Просто пытаюсь понять, почему люди идут на убийство даже тогда, когда это не сулит им никакой выгоды.

Его собеседник, известный писатель и историк Егор Патрикеев, помахал перед собой рукой, — он сам не курил и не любил дым, даже если это дым ароматной и экзотической в России андоррской сигары.

— Это сигара из Андорры. Лето короткое, холодное, но табак успевает созреть изумительно душистый. Опять же — экология… Чистый горный воздух, практическое отсутствие промышленности.

— Вам сигары присылают из Андорры? — спросил Патрикеев, чуть прищурившись холодными серыми глазами.

— Из Каталонии, — не моргнув глазом ответил Моров.

— А вообще в Андорре бывали?

— Почему вас это интересует?

— Экзотическая страна… Ни промышленности, ни развитого сельского хозяйства… Бродят овцы по склонам, и все… Ну, сыр делают, чесальная и текстильная фабрики… А вот переживает эта крохотная страна на границе Испании и Франции экономический бум. Говорят, в основном благодаря тому, что выступает как офшорная зона. Крайне выгодно там зарегистрировать, скажем, банк с крохотным уставным капиталом и перегонять под разными предлогами туда крупные суммы денег…

— Я медик. Я деньгами интересуюсь постольку-поскольку, — вот надо мне добыть 200 тысяч долларов на ремонт всех зданий института, и ломаю голову, как сделать…

— Вы ведь не получаете из госбюджета ни копейки?

— В том-то и дело… А вы говорите — банковские операции. Не до жиру, быть бы живу.

— Вот вы говорите об убийстве, — вернулся к затронутой теме Патрикеев…

Они познакомились сравнительно недавно — при вручении профессору Патрикееву ордена Святого Константина. Орден имел статус международного, на приеме были послы ряда европейских государств, видные ученые, банкиры. Патрикеева представил Морову их общий знакомый — член Капитула ордена Петр Зреков. Орденские собрания на то и существуют, чтобы давать возможность занятым и достаточно известным людям пообщаться, познакомиться.

— А что, в конце концов чисто в академическом плане можно обсудить и такую тему — "Убийство как двигатель прогресса".

— Ах, оставьте, мальтузианство нынче у интеллектуалов не в моде.

— Но вы же не станете спорить, что революция, война и так далее, при всем ужасе их последствий, в конечном итоге, разрушая старое, помогают пробиться новому.

— Я сторонник эволюционного пути развития человечества, — устало и как-то лениво проронил Патрикеев, делавший вид, что беседа ему небезынтересна, но не он был инициатором этого уединения и разговора.

— Дым не мешает?

— Ничего… Кстати, сигара не контрабандная? Я слыхал, в прошлые века андоррцы промышляли контрабандой.

— Я-то не андоррец. Я не промышляю контрабандой.

— А чем вы промышляете, профессор? Столько трат, вот вы жалуетесь. А прибыль-то от чего? Стрижете, прошу прощения за сельскохозяйственный термин, больных?

— Нет, конечно. Хотя есть у нас в институте и платные палаты. В основном продаем, так сказать, результаты научных исследований.

— Неужели на это можно прожить? Я, как вы знаете, тоже наукой большую часть жизни занимался. Не кормит нынче наука. Приходится заниматься экспертизой, оценивать драгоценные камни, украшения. Кстати, камнями драгоценными не интересуетесь? Могу помочь в приобретении редких камней и вещей на международных аукционах.

— Нет… Прибыль, знаете ли, не настолько велика. Мне, как я говорил, на ремонт бы…

— Политикой не увлекаетесь? А то сейчас модно стало заниматься политикой. Кто-то на ней зарабатывает, кто-то, напротив, в нее деньги вкладывает…

— Нет… Мне понятен лидер коммунистов — зрелая, здравая программа…

— Но если он придет к власти, вы станете опять скромным профессором со скромной зарплатой. Если не ошибаюсь, институт вы приватизировали… Все придется отдать, профессор.

— Все — вряд ли… Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Все будет развиваться на ином витке. Просто мне показалось, что он умеет слушать советы своих консультантов. Для меня тот политик самый лучший, кто умеет быть управляемым. Большое, знаете ли, искусство.

— Но вернемся к теме убийства. Оно тоже может быть управляемым?

— Вы затронули крайне интересную тему. Да, можно внушить кому-то, что он обязан убить некоего человека.

— Зомбирование?

— Да… Не дай Бог, конечно, если некий профессор Мориарти, гений зла, захочет использовать свое умение воздействовать на чужую психику в корыстных целях.

— А это возможно?

— Зомбирование в принципе возможно. Но это процесс весьма индивидуальный…

— Вы хотите сказать, что наука не нашла еще способа воздействовать в нужном направлении на десятки, сотни тысяч, на миллионы? А СМИ?

— Воздействие на подсознание, на ту сферу, где вырабатываются политические симпатии, склонности, средств массовой информации еще так мало изучено…

— А возможно ли через переданный по каналам масс-медиа код отдать приказ, скажем, начать еврейские погромы, или убивать всех кавказцев на территории России, или дать команду на уничтожение политических противников?

— Опыты на животных проводятся… И крыс удается заставить делать некие эксклюзивные действия по команде… Но на людях, насколько я знаю, эксперименты не производились…

— А то, чем сегодня олигархи занимаются с помощью купленных средств массовой коммуникации — это не эксперименты?..

— Вы явно преувеличиваете и возможности масс-медиа, и возможности олигархов, и несколько, я бы сказал, упрощаете сам процесс.

— И вновь приглашаю вас вернуться к теме этики убийства. В принципе, некий олигарх, скажем, имеющий возможность заказать убийство мешающих или ненужных ему людей, не только переступает через Божеские законы и заповеди, он еще и себе вредит.

— Я, знаете ли, человек неверующий. Чистой воды атеист. А что вы имели в виду под словами "себе навредит"?

— Я думал, вы об этом знаете… Вы же занимаетесь биополями.

— Что конкретно вы имеете в виду? Я занимаюсь биополями в лечебном, так сказать, смысле…

— Ну, например, вы наверняка знаете, что во время убийства происходит мощный энергоинформационный взрыв, — от человека отделяется некий фантом его энергетического аппарата, который обладает огромной биологической активностью…

— Нет… Я, знаете ли, этим аспектом энергоинформатики не занимался…

— А зря… Это интереснейшая отрасль человеческого знания… Фантом-то ведь не нейтрален…

— То есть?

— Он повреждает генетический аппарат убийцы, а это вызывает тяжелые психосоматические расстройства…

— Это уже по моей части… Но должен в свое оправдание заметить, я никогда не занимался лечением или изучением убийц. Ко мне с психосоматическими нарушениями обращаются люди законопослушные, даже законобоязливые люди…

— Ой ли? В таком институте, как ваш, могут себе позволить лечиться люди достаточно богатые. А стать богатым и соблюдать закон в современной России практически невозможно…

— Оставим этот щекотливый вопрос… Что же грозит убийце, согласно вашей теории, в плане изменений психики?

— Это не моя теория. Это гипотеза одного гениального молодого доктора — Павла Павловича Паряева. Он полагает, что убийца, разумеется, не солдат, убивший врага на войне, а криминальный, так сказать, убийца обречен…

— То есть?

— Если его не одолеют болезни тела, то ему будут грозить болезни духа — безумие и в конечном счете — самоубийство…

— То-то газеты полны сообщений о самоубийстве профессиональных киллеров и криминальных убийц…

— Зря смеетесь… Речь идет не о скором наказании, а о неизбежном.

— Ну, знаете ли, убийца, будь то наемный киллер или заказчик убийства, получает, как правило, сатисфакцию сразу после совершения преступления. А вот наказание, хотя, как вы говорите, и неизбежное, где-то в туманной дымке… Неизвестно когда.

— Почему не известно? Рано или поздно не значит, что непременно поздно. Бывает, что сразу после совершения убийства следует наказание. Недаром Федор Михайлович Достоевский утверждал, что убийца начинает получать наказание в момент преступления. Понимаете? В МОМЕНТ…

— Это триллер какой-то… Не слышал, чтобы убийцу даже невинного младенца поразила молния возмездия.

— Интересно у нас получается: вы, психиатр, биолог, приводите мне аргументы из сферы формальной логики, а я, историк, искусствовед, — из области психиатрии. Я ведь о другом. Согласно теории моего друга, Пал Палыча Паряева, убийца невинной жертвы обрекает на вырождение свой род…

— У меня нет детей, — поспешно ответил Моров.

— Я ж не о вас, профессор. Я — про убийцу… И потом, у человека может не быть детей… Но сознание, что твой поврежденный генетический аппарат будет производить себе подобные генетически ущербные копии… Как-то неприятно. Потомки убийцы будут тяжело болеть, спиваться, сходить с ума, кончать самоубийством по причинам, якобы не известным науке…

— Есть статистика?

— Достаточно убедительная…

— Странно, что я никогда не увлекался этим сюжетом и в такой близкой, казалось бы, мне области у меня информационные лакуны…

— Может быть, потому, что вы — атеист. Для верующего человека последствия греха — тема близкая. Недаром православная церковь называет убийство смертным грехом, который ложится на весь род злодея, если убийца не покается или потомки не замолят его грех… Кстати, если не секрет, почему у вас нет детей? Вы были женаты?

— Да… Но первая жена умерла, вторая болеет… Дети… Я всегда боялся детей.

— Жена беременела?

— Да. Но когда это случилось впервые, она сделала аборт. А потом детей не было.

— Не хотел бы вас огорчать, но убийство младенца в чреве матери — тоже большой грех перед природой и Богом…

— Я атеист…

— Слышал. От этого ваше преступление не становится меньше. В юридическом плане вы с женой не совершили преступления. Но вы знаете, что такое фантомные боли?

— Это когда солдат потерял на войне ногу или руку, или конечность отрезали во время операции, а она потом болит? Конечно знаю.

— Нечто подобное происходит и тогда, когда убивают младенца в материнской утробе.

— А, ерунда… Жена умерла совсем от другого.

— Я имел в виду не фантомные физические боли. Когда вакуумный насос разрывает на части тело плода в утробе матери, образуется фантом, который остается в матке, как бы ее ни вычищали врачи. Биологическая активность этого фантома так велика, что он корежит генетический аппарат женщины, а потом и мужчины, который будет иметь с ней интимную близость…

— У меня была любовница, даже не одна, из числа моего персонала.

— Это не меняет ситуации. Проблемы могли возникнуть и у них.

— Чушь какая-то… Впервые встречаю человека с таким сильным биологическим полем… Мы уже час с вами разговариваем, вы навязали мне тему разговора, мне не близкую, нашли сферу, в которой я недостаточно компетентен, проявили обширные познания в области, не входящей в сферу ваших профессиональных интересов… Черт знает что такое. А между прочим, все говорят, что у меня сильное поле. Я ведь и гипнозом занимаюсь. А у меня такое впечатление, что не я вас, а вы меня загипнотизировали…

— Это очень хорошее впечатление. Да, а что вы говорили насчет Андорры?

— Что страна хорошая, я был там трижды, — в последний раз месяц назад.

— Останавливались в отеле «Каса-де-лос-Вальес»?

— Да, откуда вы знаете, там же 200 гостиниц?

— В центре наибольший комфорт, старинное здание, в нем расположены Государственный совет, правительство, суд, гостиница и тюрьма. Все помещения, естественно, разной комфортности. Но останавливаясь в «Каса-де-лос-Вальес», что в переводе означает "Дом долин", вы имели возможность встречаться с государственными чинами, с банкирами как бы невзначай, в ресторане… Вы встречались с ними… Да?

— Этого не избежать… Ресторан сравнительно небольшой. Но, кстати, кормят прекрасно.

— Пили местное сухое вино?

— Да, хотя у меня от него была изжога…

— Вас устроили условия, которые предложил вам господин Морис Канильо?

— Да.

— А ведь у него весьма скромный банк…

— Зато маленький процент за переброску денег.

— Хризоберилл, крупный кристалл на вашем столе, — подарок Канильо?

— Да… безделица, но приятный пустячок…

— Когда снова собираетесь в Андорру?

— В июне этого года.

— Надеетесь, что все ваши деньги к тому времени будут там?

— Да…

— Отличный табак у этих андоррских сигар… Сам я не курю, но запах приятный. Мы очень мило с вами побеседовали, профессор Моров.

— Да, только что-то голова болит.

— Это пройдет… Все забудется… Все забудется… Все забудется…

БИЧ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ»

Собрались в ресторане «Пиросмани» на Чистых прудах.

Владелец ресторана, знаменитый Торнике Копалейшивили, один из немногих в мире рестораторов, удостоенных звания рыцаря и кавалера Международного ордена Святого Константина, узнал Бича. Когда-то их познакомил старинный приятель Торнике, с которым он служил еще срочную в армии, — профессор Егор Федорович Патрикеев. А друг друга для Торнике — всегда друг.

Встретились глазами, поняли друг друга.

Очаровательная молодая дама, дневной метрдотель, проводила гостей в отдельный небольшой кабинет в подвале — как раз на семь мест.

На стенах висели отличные копии картин Нико Пиросмани, — дочь Торнике, талантливая художница, сама сделала копии, сама предложила отцу дизайн интерьера. В углу стояло колесо от арбы, кувшины из-под вина, на полках вдоль стен лежали розовые гранаты, стояли кувшины, бутылки, старинные лампы. Все здесь напоминало о духане в старом Тбилиси.

Еда была тоже по старинным рецептам, но, конечно, не такая старая, как утварь. Им принесли нежную душистую бастурму, еще теплое сациви из кур, сулугуни, свежие помидоры и огурцы, соленые огурцы, маринованную черемшу и, по просьбе Бича, большую миску с вареной картошкой.

Вино принес мальчик в сопровождении самого Торнике.

Бич не стал ничего объяснять, не показал, что как-то неформально знаком с владельцем модного ресторана, куда ни днем, ни вечером без записи предварительной не попадешь, только сказал:

— Гамарджоба, батоно Торнике. Вот, со старыми армейскими друзьями хотим посидеть, поговорить.

— Дело хорошее, — кивнул Торнике. — Вас никто не побеспокоит — пейте, кушайте на здоровье…

— Операцию мы провели на «ять». Но на этом наше с вами сотрудничество не заканчивается. Мне по-прежнему нужна ваша помощь. Отпуска у вас еще действуют? Значит, послужим маленько Родине на этом направлении. То, что мы с вами взяли, оказалось… Словом, операция, тщательно продуманная и выверенная, дала отличный результат. Но этот результат нулевой.

— Так не бывает.

— Бывает, Ашот. Мы взяли фальшаки.

— Не понял?

— Все, что мы взяли, оказалось фальшивыми долларами. Так что своей главной задачи мы с вами не выполнили.

— И что ж теперь? Готовить вторую операцию? А что в первой? Есть предатели? Тогда сначала надо освободиться от них. Кто-то навел нас сознательно? Надо с ним разобраться, — решительно сказал Андрей.

— Разберемся. Но скорее всего — просто недостаток информации: разведка слабо сработала.

— И что дальше?

— Проведем новую операцию. Но… Тут будет много «но».

— Давай по порядку, командир. Мы не дети. Если опасно, так мы знали, на что шли, — недовольно проворчал Алексей.

— Опасность — это самой собой, мы привыкли работать в группе, когда каждого страхуют еще минимум двое. А сейчас нам придется разделиться.

— То есть?

— Каждый будет действовать в одиночку.

— А что за задание-то? Не тяни, командир, не напугаешь все равно.

— Итак, мы с вами взяли крупную сумму в фальшивых купюрах. Это могло бы стать своего рода провалом. Но руководитель операции решил полупровал превратить в победу. Мы взяли фальшаки? Ну, что ж… Значит, возьмем еще фальшаков втрое, вдесятеро больше и проведем крупномасштабную диверсию против врага. Лишим его, так сказать, репутации в глазах партнеров за рубежом. И в конечном итоге, благодаря сложной рокировке, вернем очень крупную сумму денег для достижения основной цели.

— Что делает каждый из нас? — спросил порывистый Гиви Гогия.

— Каждый из нас должен будет по индивидуальной программе перехватить идущего из-за бугра курьера с крупной суммой фальшивых баксов и передать на базу…

— Уходим все одновременно?

— Уходим одновременно, Тармо, и каждый действует по индивидуальному плану. При этом один не знает, куда двинулся другой и против кого он работает. Я доверяю каждому из вас как себе, но операция в масштабе страны больно уж важная, рисковать не могу. В Москве на связи останется Гриша Минский. Связь голосом по телефону, говорить шифром, шифры и обозначения каждому из вас выдам, у каждого будет свой позывной.

— Когда начало операции? — спросил Моня Рубинчик.

— Завтра, кое-кто уедет или улетит сегодня вечером. Каждый получит конверт с описанием объекта и подробностями маршрута. Действовать не столько силой, сколько умением. Учтите, чистильщика за вами не будет. И людей не хватает, и рисковать не хочу, посвящая новых. Так что работать чисто. Сами себе ликвидаторы, сами себе чистильщики. Каждый из вас стоит роты. Так что справитесь.

— Можно ли будет выйти на тебя, командир, посоветоваться например, спросил Иван Чеботарев, привыкший за многие годы работать «вторым» номером.

— Нет, Ванечка, сам, все сам. Сам продумал операцию, сам провел, сам подчистил, если надо, сам ушел от преследования, если оно будет. Все работаем в автономном режиме. Я сам иду, как говорится, рядовым на аналогичное задание.

— Может, лучше пусть пойдет Гриша, а ты — на связи? — предложил Тармо.

— Нет. Гриша останется в Москве. И не потому, что он не справится. Хотя, конечно, физическая сила и умение стрелять тут сыграют не последнюю роль, а Гриша у нас мастак по части техники. Не сомневаюсь, что с его головой он придумал бы свой план завладения грузом фальшаков и уничтожения курьера, применив последние технические новинки. Дело в том, что у нас все имеют семьи. Но только Гриша — единственный сын у родителей. Все мы имеем жен и любовниц. Но только у Гриши недавно родилась дочка.

— У меня тоже есть дочка, — напомнил Ашот.

— Ты, Ашот, женился в 18 лет, твоей дочке уже 19 и она сама замужем за хорошим человеком. Если что, не пропадет. У Гриши жена сирота, дочка маленькая. Что тут спорить? Он остается на связи. Или я неясно выразился и не добавил специально, что все 6 заданий, — смертельно опасны? Ведь курьеры могут быть людьми с такой же профессиональной подготовкой, что и мы. Так просто миллионы, пусть даже и фальшивых долларов, они не отдадут. У них могут быть скрытые сопровождающие. А мы каждый идем в одиночку. Может быть множество неожиданностей, вводных, нештатных ситуаций. Словом, шанс погибнуть или вернуться, — «фифти-фифти». Мы рисуем?

— Да, — хором ответили шестеро бывших спецназовцев.

Гриша Минский промолчал. Он понимал, что командир все давно решил и спорить с ним бесполезно. Тем более что в принципе он прав.

"АШОТ". ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». ДАМАСК"

Рейс на Дамаск был в тот же вечер. Так что Ашот лишь ненадолго заехал домой. Переоделся, собрал спортивную сумку, закамуфлировал в фен «Глок-17», все детали которого были сделаны из пластика; пули (9 мм, для «парабеллума», из расчета на три магазина по 17 патронов в каждом) закатал в жидкий шоколад, аккуратно завернул в фольгу. Конечно, и в Сирии есть шоколадные конфеты. Но кого удивит, что человек из Москвы в Дамаск везет конфеты фабрики «Машенька» — экзотик…

Ашоту нравился «Глок-17». Его всегда поражало, когда он разбирал и собирал этот пистолет, что все 32 его детали сделаны из легкого композитного сплава с применением полимерных материалов, не фонивших при просмотрах в аэропорту. Пистолет был на удивление легкий. И хотя для Ашота, способного металлический рубль скрутить в трубочку, это не было главным достоинством при выборе оружия, все же — приятно.

Что касается холодного оружия, то его Ашот намеревался купить в Дамаске.

— Смешно ехать в Тулу со своим самоваром. Где и покупать ножи из знаменитой дамасской стали, как не в Дамаске.

Хорошенькая девушка, оказавшаяся его соседкой в «бизнесс-классе», всю дорогу щебетала о преимуществе сирийской керамики над иорданской. Ашот не спорил с ней, тем более что у него не было ни одного аргумента ни за, ни против.

В Дамаске было тепло.

На прощанье девушка взяла с Ашота слово, что он непременно побывает в городке Ракка и познакомится со знаменитой местной фаянсовой посудой, расписанной черной краской и покрытой бирюзовой глазурью, созданной еще в ХII-ХIII веках.

Девушка оказалась армянкой, и разговор шел на армянском. Однако, выйдя из аэропорта и убедившись, что слежки за ним нет, Ашот тут же перешел на арабский, которым владел в совершенстве.

Легко найдя агентство по продаже и сдаче в аренду подержанных автомобилей, Ашот взял напрокат джип и, сверив маршрут с картой, направился на юг страны.

Этот район Сирии носит название Хауран. В стороне осталась Джебель Друз, — дословно, Горы друзов, страна гористая и неприветливая.

Правда, и та часть Хаурана, по которой шла машина Ашота, не выглядела привлекательной и радующей глаз. Повсюду господствовал черный цвет камней вулканического происхождения, которые не только покрывали землю, создавая неприятное ощущение бесконечной каменистой пустыни, но и были единственным строительным материалом, в связи с чем большинство построек тоже были черными.

Однако там, где камень сменяла сухая земля, цвели сады и рощи. Эта прокаленная солнцем земля считалась житницей еще во времена Римской империи. Долина, по которой ехал Ашот, пестрела освобожденными от камня распаханными участками. Покрывавшая эти участки веселая зелень смягчала суровость каменистой равнины.

Нередко на расчищенных участках, покрытых зеленой травой, или на склонах гор встречались небольшие стада овец и коз. Эти неприхотливые животные каким-то чудом удерживались на каменистых, покрытых скудной растительностью склонах гор.

Среди них недвижимыми монолитами застыли фигуры пастухов в широких плащах из грубых тканей, с высокими посохами.

Басра, лежавшая на высушенной солнцем каменистой равнине, была видна издалека.

Ашот проехал несколько улиц, пока его не остановил «кирпич», преграждавший путь автомобилям в старинную часть города.

Дальше он пошел пешком…

У Триумфальной арки на главной улице города он остановил старого ассирийца, продававшего наборы открыток. Купил набор «Басра», нашел открытку, изображавшую общий вид театра в Басре. Глянцевое фото хорошо передавало черноту камня, из которого был сделан один из самых грандиозных и лучше всех сохранившихся театров Римской империи.

На оборотной стороне было написано карандашом от руки: "Орхестра…"

Ашот проверил, не бросается ли в глаза пистолет, засунутый за ремень и прикрытый безрукавкой из белой плащевки с большим количеством карманов.

К театральной орхестре вели две обрамленные пилястрами арки боковых проходов.

На ограде хулиганы написали слово: "Ш А Х Б А". На каждом из больших камней ограды по букве. Чтобы прочитать все слово, надо было пройти несколько метров. Буквы были нанесены слабой известкой, почти не бросались в глаза и обнаружить их можно было, лишь стараясь их увидеть.

Ашот, предупрежденный открыткой, буквы нашел.

Поплутав по театру и удостоверившись, что слежки за ним нет, он быстро вышел через другой проход из амфитеатра, вернулся к машине, убедился с помощью специального приборчика, лежавшего в верхнем кармане безрукавки, что никто к машине не подходил и посторонних предметов в ней и под ней не оставил. Потом, сняв сигнализацию охраны, сел в джип и поехал на север.

В 20–22 километрах севернее Басры находился некогда значительный римский город, а теперь небольшой уютный городок под названием Шахба.

В римские времена городок назывался Филиппополис. Сохранились старинные городские ворота, состоявшие из трех арок. Как правило, машины проезжали в них не останавливаясь. Ашот остановился. Возле правой арки юноша продавал с лотка засахаренные фрукты и орехи. Ашот подошел к нему, не торгуясь и не говоря ни слова купил кулек засахаренного кешью. Сел в машину, закрыл дверцу и, пересыпав содержимое пакетика в «бардачок», развернул кулек.

Теперь он знал адрес: Талассы — богини моря, дом № 23. Здесь находилась подпольная лаборатория по производству фальшивых долларов. Ежегодно из нее выходило около миллиарда купюр, причем очень высокого качества.

На этот раз лаборатория выполнила большой заказ. В определенный день и час сюда прибыл ливанский армянин Артур Авакян, сказал пароли, предъявил документы и чек на сто тысяч долларов. В Женеве по этому чеку можно было получить настоящие доллары.

Артур вышел из дома ровно в 13.15. Проверил, что слежки за ним нет, и кивнул нанятому им местному полицейскому, — дескать, все нормально, ты свободен, приятель. Похоже на то, что охрана при выезде из города не понадобится. А там… Классному автогонщику и стрелку ничто не помешает доехать до Дамаска, сесть в самолет, выполняющий рейс в Ереван, и доставить груз по назначению. Надо сказать, что сумка с миллионом баксов была довольно тяжелой. Но Артур обладал огромной физической силой. Сунув в машину сумку с деньгами, он сел за руль, еще раз оглядел улочку, не заметив ничего подозрительного, довольно хмыкнул и резко взял с места.

Может быть, если бы он так не спешил, заметил бы стоявшую у одного из старых домов на улице Талассы машину со спящим водителем.

Однако Ашот не спал, а через выведенную наружу миниатюрную стереотрубу наблюдал за Артуром, и когда его машина тронулась с места, он последовал за ней.

Первая часть операции прошла спокойно. Он сел на «хвост» курьеру. Вторая часть операции должна была начаться на шоссе, в районе между Шахбой и Сувейдой.

Не доезжая 5 километров до городка Канават — древней Канафы, на абсолютно пустом шоссе Ашот увеличил скорость и обогнал курьера. Тот, опасаясь за груз и видя идущую на обгон машину, притормозил и пропустил ее вперед. Он не заметил, что из пронесшегося мимо джипа выпал какой-то предмет. И зря. Потому что, оказавшись под днищем его «тойоты», предмет взорвался. Взрыв был направленным — как раз под сиденьем водителя, не затронув ценный груз в багажнике. При взрыве машину развернуло поперек шоссе, и она могла бы представить опасность для идущих сзади машин, если бы не два обстоятельства.

Первое — машин в эти жаркие часы на шоссе не было.

И второе — Ашот тут же задом подогнал свой джип к месту происшествия, вышел из машины и, подойдя к «тойоте», поднатужившись, столкнул на обочину.

Лицо курьера было залито кровью, и трудно было сказать, жив ли он, зато машина пострадала меньше.

Вот что значит направленный взрыв и специальный пластит для взрывчатки, — воздушная волна была, а видимых повреждений у днища машины нет. Что и требовалось доказать: вероятно, водитель по каким-то причинам (может, был пьян?) не справился с управлением и съехал в кювет.

Ашоту вспомнился анекдот, рассказанный Алешей, самым классным из всей их бригады автогонщиком, коллекционировавшим автомобильные байки:

Два милиционера ведут осмотр места происшествия. Один, старший по званию, диктует:

— Пиши. Обнаружен труп мужчины лет 40, тело его — в кювете, голова на обочине.

Второй его спрашивает:

— На обочине или на абочине?

Первый сталкивает голову в кювет и диктует:

— Пиши: тело его находилось в кювете…

Вспомнив анекдот, Ашот подтолкнул «тойоту» и свалил ее в кювет, чтобы авария выглядела действительно случайной. После чего пощупал пальцами шею курьера. К сожалению, курьер был жив, что никак не входило в планы организаторов операции.

Ашот, не отнимая пальцы от шеи курьера, сжал их на сонной артерии. Когда он через долю секунды проверил пульс снова, пульса не было.

— Терпеть не могу это делать, — проворчал Ашот. — А надо.

Еще пара минут ушла на то, чтобы поменять документы и авиабилеты.

Теперь его звали Артур, с фотографии смотрело молодое смуглое лицо, очень похожее на лицо Ашота.

— Ай, молодец, командир. Все рассчитал, все учел, — покачал головой Ашот.

Он перетащил тяжелую сумку с фальшаками в багажник своей машины и отправился в Дамаск.

Он сдал машину в Бюро проката, доплатил остаток долга. Хорошо, что при этом не надо было предъявлять документы. Владелец Бюро проката его помнил. В это время туристов мало. Редко кто берет недорогие машины напрокат на короткое время.

Проблема могла возникнуть в аэропорту. Но ни в одном аэропорту мира нет таких проблем, которые нельзя было бы решить. В Дамаске и в Москве они решаются примерно одинаково.

Ашот купил на узкой улочке Дамаска, недалеко от медресе ан-нур-Нурия, несколько четок из полудрагоценных камней и на улице Аль-Шахид несколько недорогих украшений из золота.

В аэропорту он нашел старосту группы носильщиков по имени Агиф Нур-ад-дин, и объяснил ему, что у него маленький бизнес он везет четки в Бухару и золото в Ереван. Зачем платить пошлину, когда можно заплатить хорошему человеку? Причем долларами.

Риск? Риск был огромен. Но иногда простые решения наиболее надежны.

Агиф кивнул одному из носильщиков, и тот взял сумку.

— Тяжелая, очень тяжелая, — сказал он бригадиру. Тот понял намек.

— Груз большой, уважаемый, надо прибавить.

Ашот не споря отсчитал еще пятьсот долларов. Он мог бы дать и тысячу, но тогда это могло вызвать подозрение.

— Кто спорит? Надо значит надо. Гарантии?

Агиф обиженно сжал губы:

— Клянусь Аллахом! Ля илляхе иль Аллах и Магомет расул Алла…

Ашоту этого показалось достаточно.

И действительно, через несколько минут «шестерка» Агифа принес ему багажную квитанцию. Ашот рассмеялся и ударил ладонью по подставленной ему сухой коричневой ладони старого араба.

— Маладец, — сказал Ашот. И добавил несколько витиеватых фраз на арабском, которые давали понять Агифу всю величину благодарности Ашота.

Агиф довольно улыбнулся и снова подставил ладонь, но уже не боком, а как бы подхватывая падающие с неба капли дождя. Ашот понял намек и опустил в его ладонь четки из нефрита на золотом шнурке.

Через полчаса Ашот, пройдя регистрацию ручной клади и паспортный контроль, уже сидел в самолете Дамаск-Ереван.

В Ереване история повторилась, с той разницей, что он пошел с тяжелой сумкой по "зеленому коридору" и стоявший там дежурный таможенник его не остановил, а подмигнул, давая понять, что договоренность продолжает действовать. Был, конечно, риск везти сумку в Москву самолетом. Вечно в «Шереметьево» устраивают шмоны и проверки правоохранительные органы, зачастую не координирующие свои действия. Но ехать поездом было еще рискованнее. И он полетел, предварительно дав телеграмму: "Мама здорова. Еду, встречайте".

И позвонил по сотовому Грише Минскому в Консерваторию:

— Гриша? Ноты концерта для фортепьяно с оркестром в исполнении Вадима Федоровцева достал, везу, договорись насчет Зала имени Чайковского.

Его встретили. Без накладок. И провели его машину до улицы Грановского (Б. Кисловский пер.): там, в здании бывшего гаража спецмашин, было решено складировать добытые фальшаки.

Там же складировали фальшивые доллары, откатанные на цветном струйном принтере. Классные доллары остались ждать своего часа, а дешевые ксероксные фальшаки пошли по адресу Ленинский проспект, д. 34, где давно ждали курьера из Дамаска.

ПОЛКОВНИК ПАТРИКЕЕВ. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ"

Полковник Егор Федорович Патрикеев, доктор искусствоведения, видный эксперт по драгоценностям и драгоценным камням, в последние десять лет сменивший лупу научного консультанта на табельное оружие прокурорского работника, разыскивающего похищенные драгоценности, был встревожен.

Он нервно перекладывал с места на место два предмета, служившие прессом для бумаг и символизирующие две его профессии. Слева, на папках уже прочитанных с утра документов, лежала точная современная копия немецкого пистолета «Кобра» начала 1920-х годов, подаренная полковником Сашей Павловским в память об удачно проведенной с МВД операции. Справа, на папках с бумагами, еще не просмотренными, лежала огромная цейсовская лупа, в массивную рукоятку которой была вмонтирована крохотная, но необычайно сильная лупа для рассматривания брильянтов. Лупу эту Егору подарил другой «смежник» — Саша Шепетнев, генерал из ГРУ, с которым ему довелось участвовать в операции «Льеж». Интересно, что в операции с Павловским они пресекли проникновение на нашу территорию большой партии пистолетов "желтой сборки" из Сербии. Эти «ТТ» заказала крупная криминальная структура. Тогда, в 1991–1992 годы, Егор не знал имени вора в законе, возглавлявшего эту структуру. Теперь ему были известны и кличка, и имя — Борис Борисович. Но легче от этого не стало. Подступов к «ББ» по-прежнему мало. То есть оснований для задержания, ареста, предъявления обвинения — выше крыши. А вот для суда аргументов недостаточно.

За операцию по «оружию» Патрикеев получил «Кобру», за операцию по брилиантам — лупу ювелира. Тогда они в Отделе специальных операций Генпрокуратуры сами пошли на контакт с офицерами ГРУ. С одобрения начальства, конечно. Тогда им с генералом Шепетневым удалось сорвать операцию зарубежных спецслужб по вывозу из России ноу-хау по вертолетной технике. А почему в это дело влез полковник Патрикеев, начальник Отдела специальных операций (ОСО) Генпрокуратуры по экстрадиции, — вопрос особый. Все уперлось в сырые алмазы и брилианты, которые захотели получить в Льеже в качестве платы за ноу-хау организаторы операции с российской стороны. А это уже по части ОСО и Егора. Патрикеев свою работу выполнил: достал через человека по кличке «Командир» нужное количество сырых алмазов и копий брилиантов — стразов, выполненных по новейшей технологии и потому трудно поддающихся проверке на подлинность. Риск был. Но выиграли все. Ноу-хау осталось в России, и Саша Шепетнев получил свою генеральскую звезду, а Егор Патрикеев, с санкции начальства, конечно же, выкупил на уже вывезенные в Льеж алмазы и стразы ценнейшую коллекцию русской живописи и старинных первопечатных книг на аукционах Сотбис и "Дом Друо".

Правда, генеральского звания за это не получил. В прокуратуре генеральскими званиями не швыряются. И если уж дают, то… Без комментариев…

Егор еще раз поменял их местами — отличную модель «Кобры» 1921 года выпуска (пистолет был удобный в стрельбе, но без разрешения, так что Егор держал его на столе, а когда уходил, в сейфе) и лупу ювелира.

Косвенно дело, которым он сейчас занимался, тонкими ниточками было связано с теми делами.

И не только потому, что те же воры в законе, преступные авторитеты стояли и за крупномасштабной торговлей оружием и ноу-хау российских оборонщиков, и за торговлей сырыми алмазами (до сих пор не установлено их месторождение в России, точно ясно, что не Якутия, а вот Архангельская область или Карелия — горячее) и за готовящейся крупномасштабной акцией, в результате которой главари российской мафии могли прийти к реальной, легальной власти в стране.

Прокуратура располагала неопровержимыми доказательствами того, что мафиози уже не просто рвутся к власти ("серыми кардиналами" они стали давно), но и пытаются вывести своих людей на высшие посты в государстве, в том числе — Президента и премьер-министра.

Егор вскипятил чашку воды, заварил пакетик чая и высыпал на блюдце черные сухарики, приготовленные тещей.

— Итак, что мы имеем? — размышлял он, запивая сухарики чайком. Первое, мы имеем агентурные сведения, частично наши, частично переданные коллегами из ГРУ, ФСБ, СВР и ФАПСИ о том, что поток драгоценностей, антиквариата, произведений искусства, вывозимых из России, изменился. То, что такого рода информацию коллеги сбрасывали в ОСО, было естественно, ибо именно Отдел специальных операций занимался вопросами противодействия вывозу и проблемам возврата национального достояния, равно как и людей, вывезших его из страны, — экстрадицией. А вот то, что ОСО вынужден проявлять теперь особый интерес к ворам в законе, тайно рвущимся к власти, как будто бы и не вписывается в "техническое задание". Ан нет, все взаимосвязано. Будет выход на «ББ» и Грифа — будет выход и на тех паханов, которые, похоже, готовили захват власти, используя несовершенство демократических институтов.

Егор еще раз перечитал открытое письмо на имя Генерального прокурора России, переданное ему сегодня утром из секретариата Генпрокурора с карточкой помощника генерального:

"Патрикееву Е.Ф.

Прошу изучить этот документ и переговорить. Меня интересует реальность проблемы, представительность документа и возможный наш план противодействия.

И.Ю. Кожин"

Карточка была отпечатана помощником генерального, подпись Генпрокурора не вызывала сомнения.

До сегодняшнего дня только генеральный и сам Патрикеев знали, что ОСО работает в этом направлении уже полгода. И что уходят на это довольно большие деньги из резерва генерального, за которые ему отчитывается Патрикеев лично.

В папке сверху лежало само письмо, и сотни, наверное, страниц занимали 12 тысяч подписей под обращением.

Вот оно:

"Уважаемый Илья Юрьевич, обращаемся к Вам как к последней инстанции, способной еще остановить возможную трагедию Великой России.

В настоящее время, накануне выборов нового состава Госдумы и нового Президента, неконтролируемое обществом и государством массовое производство психотронной техники (аппаратуры для дистанционного воздействия на человека электромагнитными полями) в руках военно-научных и реакционных политических кругов превращается в оружие истребления мирного населения.

В дома жителей г. Москвы и Санкт-Петербурга, с приближением выборов, и в других крупных городах России тайно внедрены посредством явочных квартир бригады спецслужб, подвергающие граждан в их собственных домах психотронному террору (облучению, зомбированию, пыткам, убийствам). Их цель — эксперименты над психикой человека и не согласованная с народом программа демографического регулирования — сокращения продолжительности жизни россиян и численности населения.

Чем ближе новые выборы в Госдуму и Президента, тем больше оснований говорить, что криминальные структуры, проникая в недра спецслужб, пытаются использовать технические средства зомбирования для того, чтобы привести к власти представителей преступного мира.

Еще не поздно остановить этот губительный для России процесс".

Егор набрал телефон на аппарате внутренней связи:

— Василий Андреевич? Зайдите ко мне, пожалуйста.

Через пару минут в кабинет, постучав, вошел среднего роста молодой человек лет 27–30 с умными серыми глазами в форме капитана, юриста первого класса (в ОСО работали как бывшие военные, имевшие параллельные воинские звания, так и «чистые» юристы, имевшие чины прокуратуры):

— Если вы насчет вашего поручения — связаться с Академией медицинских наук и выяснить статус Института проблем мозга, то я…

— Статус подождет. Это технический вопрос. Меня беспокоит, как бы мы в стратегии не отстали, — сказал он, протягивая капитану пакет, — проверьте, насколько все это серьезно, проконсультируйтесь со специалистами. Это все в рамках одной проблемы. Так что все вопросы — за вами. Условно назовем направление «Зомби».

— Понял, разрешите идти?

АНДРЕЙ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». ХЕЛЬСИНКИ-ПЕТРОЗАВОДСК

Андрей жил один, так что слез и рыданий при расставании не было. Впрочем, не было и никаких отклонений в сексуальной ориентации.

У Андрея была знакомая женщина — рослая, красивая, добрая и спокойная, терпеливо ожидающая, когда Андрей закончит свои, как она про себя называла, "тайные операции", перейдет на стабильную спокойную работу в офисе, и тогда они поженятся. Хотя Андрей предложения Анеле еще и не делал, она почему-то была уверена, что все пoлучится так, как она задумала. А пока она стирала и гладила рубашки, кормила Андрея вкусными обедами, иногда ужинами, реже завтраками и ждала своего часа. Неплохой, кстати, для него вариант, учитывая, что у Андрея, кроме роста 2 метров 5 сантиметров, корочек мастера спорта по баскетболу (в прошлом играл даже за московское «Динамо» — это когда по пограничной линии служил) и хорошего аппетита, было не так уж много достоинств в глазах женщины. Да и перечисленное-то достоинствами можно назвать с определенным допуском. Словом, 35-летний двухметровый Андрей и 30-летняя, ростом 1 метр 85 сантиметров, Анеля были не такой уж плохой парой. И вариантов у каждого было не богато.

Анеле он позвонил, предупредил, что уезжает в командировку, будет через неделю.

Был, конечно, соблазн заехать на прощанье к Анеле, но победило чувство долга.

Бич сказал — сразу как только. Это значит — без «каникул».

Он достал из тайника пистолет модели 83-А-"Застава". Это был сравнительно надежный пистолет, созданный в Сербии на базе нашего ТТ. Как правило, модели "желтой сборки" — то есть на базе ТТ, с надежным боем, но не очень хорошей кучностью стрельбы, использовалась российскими киллерами. Стоила она дешевле настоящего ТТ, и потому, сделав контрольный выстрел в голову, когда кучность стрельбы уже не так важна, — в упор, — киллер без жалости сбрасывал ствол и уходил.

Однако тут была «покупка». Пистолет Андрея также был сделан на базе «ТТ», но собран на "Заводи Црвена Застава" в Крагуеваце по спецзаказу. Однако был рассчитан на патрон 357 «Магнум» и стрелять из него можно было не только в упор, но и прицельно в ближнем бою. Убойная же сила «Магнума» известна…

К голени он принафтовал небольшой карманный пистолет — автоматический коробчатый, на шесть патронов — немецкий «Ценер». Короткоствольный, аккуратненький, он занимал мало места, весил без патронов всего около 13 унций и был незаменим в ближнем бою, особенно во время навязанной противником драки.

Пара гранат по бокам и спецназовский кинжал на бедре завершили его экипировку; свободная защитная куртка поверх камуфляжного костюма должна была защитить от мороза и ветра, в случае, если бы ему пришлось долго находиться вне машины.

Андрей ничем бы не отличался от обычного охранника частной фирмы в Москве, если бы не одно обстоятельство: и ушастое кепи, и куртка, и камуфляжный костюм, и ботинки на толстой подошве, и ремень — все это было определенной, так сказать, национальной принадлежности, — это была экипировка спецназовца или охранника, но не нашего, а финского. Что не должно удивлять читателя, поскольку путь Андрея лежал через Петрозаводск в Хельсинки и обратно. Учитывая, что на нем не было никаких знаков отличия, то выглядел он как демобилизовавшийся финский офицер, и надо сказать, вид этот в сочетании с выдающимися физическими данными Андрея не должен был и не вызывал удивления у стражей порядка как в России, так и в Финляндии. Тем более что документы у Андрея были в порядке. И хотя по документам он был сотрудником СП «Айно» — финско-российской фирмы, знания финского языка от него никто не потребовал. Как, впрочем, никто не пытался его экзаменовать и по-русски. Если документы в порядке и аппаратура не фонит на наркотики, то какие проблемы?

А разрешение на «Заставу-Магнум» у него было официальное — как у охранника фирмы «Айни», сопровождающего груз из столицы Суоми в столицу Карелии. При таком раскладе о пустяках вроде пары гранат и крохотного «Ценера» никто и спрашивать не будет.

Карелия Карелией, но в Хельсинки Андрей прибыл со стороны Выборга. Так было ближе. И хотя его могучий «ландровер» (а в другую машину он с его комплекцией и не влез бы) преодолел путь от Москвы до Питера, где Андрей заночевал у друзей по «погранке», и затем от Питера до Хельсинки легко и гладко и путь показался не так уж долог, Андрей чертовски устал.

Какого хрена Бич приказал сопровождать этого придурка от базы в Хельсинки до Петрозаводска? Можно было вообще не въезжать на сопредельную территорию и встретить его где-нибудь в районе Сортавала… ворчал про себя Андрей.

Он выпил большую чашку кофе с молоком и съел дюжину булочек с изюмом и орехами в кафе на улице Похъела, затем, поколесив по городу и проверив возможные маршруты слежки и отхода, пообедал в ресторане на втором этаже знаменитого "Стеклянного дворца" на проспекте Маннергейминтие. После этого настроение Андрея улучшилось.

А может, командир и прав, — так-то лучше: мало ли что могло произойти в пути, на границе, после перехода финляндско-российской границы. Могли заменить не только курьера, но и автомобиль. А так финский резидент поможет отследить отправку машины с курьером и грузом из Хельсинки, и дальше уже проблемы Андрея, где, когда и как избавиться от курьера и завладеть грузом.

Кяла-майосса (рыба в молоке) и кофе с молоком и ватрушками окончательно примирили его с замыслом Бича.

Андрей с детских лет любил молочные блюда, и рыба, запеченная с картофелем и луком в молоке, показалась ему нежной и ароматной. Что же касается ватрушек с творогом, то ими ресторанчик славился на весь Хельсинки.

Попросив счет и тщательно сверив указанные в нем цифры с данными карманного калькулятора (на самом деле, прочитав небрежно написанные на обороте карандашом слова по-фински "Тапиола. Хакалехто. 23"), он кивнул в ответ на улыбку официантки, получившей хорошие чаевые, спустился вниз, на шумный проспект Маннергейминтие, постоял минуту-другую у зеркальных окон магазина, расположенного на первом этаже. Кроме его машины у подъезда, ведущего на второй этаж в ресторан, стояло всего две машины — «тойота» и «форд», владельцев не было видно. Судя по двум компаниям наверху в ресторане, они обедали. Не было видно и машин, стоявших на другой стороне улицы. Мимо него на скорости прошли «вольво» и «ландкрузер», и, свернув за угол, ушли к центру.

Слежки явно не было.

Он сел в свой почищенный после границы «ландровер» и все же, для спокойствия души, прежде чем ехать на окраину города в местечко Тапиола, сделал круг по кварталу. Все было спокойно.

Проложив маршрут по карте, Андрей через несколько минут уже был возле складов на Катаянокка. Построенные в конце 1930-х годов, склады давно не использовались для грузов крупных фирм. Здесь размещались крупнейшие в Хельсинки склады секонд-хенд, — поношенных вещей, собираемых по всей Финляндии для обнищавших братьев в Карелии.

Здание эксплуатировалось бережно, поскольку финны признали его памятником архитектуры. Построенные по проекту Гуннара Таухера, склады производили удивительное впечатление красными плоскостями из кирпича и ровными рядами белых рам окон…

Низкая платформа и выступающий вперед первый этаж делали склады очень удобными для разгрузочно-погрузочных работ.

Часа три ушло на ожидание.

Профессия давно приучила Андрея к терпению. Что же касается чувства голода, то он, конечно, мог бы потерпеть. Но захваченные из ресторанчика на Маннергейминтие десяток ватрушек несколько скрасили его ожидание.

Наконец, к терминалу 3 на Катаянокка подъехал такой же, как у Андрея, «ландровер», из него вышли два крепких парня в коротких полупальто и кепи с «ушами» и прошли в глубину склада через третью дверь, если считать к центру от стоявшего у склада башенного крана. Совпали и номера на «ландровере».

Это были курьеры.

Вышли они с большой сумкой.

Погрузили ее в машину, сели в нее сами, и машина, взяв резко с места, быстро вписалась в поток машин, идущих в сторону Тапиолы.

Стараясь не приближаться слишком, чтобы не вызвать подозрения чрезмерным вниманием одного «ландровера» к другому, Андрей вел машину одной рукой, на сравнительно большом расстоянии от преследуемой им машины, другой рукой время от времени подносил к глазам бинокль, чтобы удостовериться, что впереди идет именно его машина.

В лесном массиве Тапиола на окраине Хельсинки преследуемый им «ландровер» резко свернул на подъездные пути. Но Андрей уже был готов к этому маневру и, спокойно проехав дальше, притормозил у крохотного, на два столика, кафе. Не теряя из виду «ландровер», зашел в кафе (благо что оно оказалось «стекляшкой» — то есть три стены были застеклены с пола до потолка), заказал чашку кофе со сливками и пирог с брусникой и стал ждать, когда клиенты разберутся, кому жить, кому помирать. Потому что, тот из курьеров, кто поведет машину в Петрозаводск, к сожалению, был… обречен…

Ждать ему пришлось всего минут пятнадцать. Видимо, все было решено заранее. Груз переложили в другой мешок, на котором были уже поставлены пломбы таможни и благотворительного фонда, занимавшегося переправкой поношенных вещей в Карелию. Теперь у курьеров не должно быть проблем на границе.

Не было проблем и у Андрея. Тем более что набитый еще в Москве тряпьем (наконец-то он избавился от старого зипуна, в котором когда-то ездил на рыбалку еще его отец) точно такой же мешок, как и у курьеров, в его «ландровере» также был снабжен соответствующими пломбами и документами.

На границе проверили его документы, груз досматривать не стали, удовлетворились предъявленным разрешением на ношение оружия. Сопровождать ценный груз без оружия сегодня рискованно.

Один из курьеров, как и предполагалось, остался на границе, и финляндско-российскую границу в районе города Сортавало пересекли два «ландровера» с документами — фирмы «Лаупалахти-Сало» один и фирмы «Айно» другой.

До Лахденпохья шли на расстоянии друг от друга. Встречные машины почти не попадались.

Отъехав пару километров от филиала аграрного объединения «Салми» (бывший совхоз имени товарища Куусинена), «ландровер», за рулем которого был Андрей, резко увеличил скорость и через километр догнал, а затем перегнал «ландровер» с курьером. Андрей бросил на дорогу две гранаты и тут же, свернув на обочину, затормозил. Выскочил из машины, огляделся. Ни впереди, ни позади других машин на шоссе не было.

Водитель финского «ландровера», как и ожидалось, резко затормозил, и машина съехала передними колесами в кювет. С пистолетом в руке из машины выскочил курьер. Увидев приближающегося к нему Андрея, он выстрелил навскидку. Но с такого расстояния из пистолета попасть в движущуюся фигуру трудно. Андрей тоже навскидку выстрелил, но в отличие от финна, он стрелял в снег под ноги, надеясь не столько попасть, сколько напугать противника. Выпущенные из его «магнума» пули вспороли снежный покров вблизи курьера. Андрей на бегу сделал несколько прицельных выстрелов в курьера.

Курьер упал. И лежал, не шевелясь.

— Убил, кажется, — спокойно, хотя и с некоторым сожалением подумал Андрей.

То есть смерть курьера была запрограммирована. Но все равно — жаль. Каждый человек достоин жизни, даже тот, кто связался с русскими мафиози.

Андрей подошел, пряча пистолет за пояс, к лежащему курьеру. Однако он недооценил парня. Раненый в плечо и в предплечье, он лишь притворился мертвым.

Когда Андрей коснулся его ноги своим армейским башмаком, курьер неожиданно правой, не раненой рукой перехватил его ногу и сильно дернул вниз, — не ожидавший нападения Андрей, еще и потеряв равновесие, поскользнулся и упал. Он сильно ударился головой о наледь и на мгновение потерял сознание. Когда он очнулся, курьер уже нашарил в снегу выроненный пистолет и пытался поднять его на уровень груди Андрея, чтобы произвести выстрел.

Но не успел.

Раздосадованный неудачей (как ребенка взял, сволoта), Андрей сделал резкое движение правой рукой к голени ("магнум" он, падая, выронил), сорвал из кобуры крохотный «Ценер» и шесть раз спустил курок.

Отстреляв обойму, он тяжело поднялся, проверил, мертв ли курьер, перетащил тело в его автомобиль. Вытащил из машины сумку и бросил ее на сиденье своего «ландровера». Автомобиль с телом облил бензином и поджег.

Загадок для следствия достаточно. Но вывод может быть один — убийство с целью ограбления, попытка замести следы.

Он достал из кармана финку с наборным лезвием, меховую шапку из ондатры, бросил их на некотором расстоянии от машины. Эти предметы должны были увести следствие в сторону.

…В Петрозаводск Андрей приехал к вечеру. Никто его не останавливал. Да он и скорость не превышал, и правила движения в городе не нарушал.

На улице Дзержинского он въехал во двор большого дома, в нижнем этаже которого был овощной магазин. Припарковав машину во дворе, он подошел к крайнему подъезду и, увидев код на двери, ничуть не смутившись, набрал те цифры, которые были особенно грязными и затертыми. Он вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и четыре раза постучал в дверь, — трижды коротко и один раз после паузы.

Дверь ему открыл незнакомый человек.

— Прибыл для дальнейшего прохождения службы, — сказал Андрей.

— С прибытием. Миротворческий груз в порядке?

— А то! — усмехнулся Андрей.

— Надеюсь, вы не оставили его в машине?

— Тут он, — Андрей показал на большую черную сумку. — В Москве его, чай, уже ждут…

На следующий день еще один миллион «фальшаков» был в Москве…

КАПИТАН ГЛУЩЕНКО. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ"

Капитан Василий Андреевич Глущенко был одним из лучших офицеров не только Генпрокуратуры вообще, но и Отдела особых операций. Именно в такой последовательности. В ОСО отбор был жестоким — два образования, как правило, пара спортивных разрядов, хорошие показатели в стрельбе и беге обязательно, в борьбе и боксе — желательно, знание двух языков обязательно, один экзотический — желательно. Глущенко имел высшие экономическое и юридическое образования, разряды по легкой атлетике и стрельбе, неплохо боксировал в полулегком и кроме приличного знания английского и немецкого, имел хороший запас слов и отличное произношение на фарси. Последняя командировка в Афганистан (дело о вывезенных из России старинных, ХVIII века, бриллиантах, в качестве залоговой стоимости при закупке крупной партии гашиша) принесла некоторое творческое удовлетворение и звание юриста первого класса. В командировке он познакомился с симпатичным грузином по имени Гиви из спецназовцев ГРУ и сотрудничеством остался доволен. Стали уходить в прошлое былые противостояния и соперничество между офицерами разных правоохранительных и правоприменительных органов. Все чаще в операциях и за рубежом, и в стране участвовали офицеры разных спецслужб. В этот день Глущенко пришел в третий научный зал Российской Государственной библиотеки, чтобы найти нужные ему американские публикации под грифом ДСП, на которые намекнул по телефону Патрикеев:

— Проверь-ка публикации в американской прессе по проекту «Люцид».

Слава Богу, множество недавно еще существовавших запретов в библиотеке было снято. Большинство книг и журналов поступили в открытое хранение из «Спецхрана». Соответственно, общей стала и картотека. Он заказал у библиографа третьего научного зала нужные журналы и книги и не успел просмотреть в холле свежие газеты, как его заказ был уже готов. Библиотека переходила на автоматический режим работы, и заказы теперь выполнялись втрое быстрее.

Судя по американским публикациям, в США давно озабочены установлением Нового Мирового Порядка (НМП). В некоей полугосударственной, получастной структуре создан сверхмощный компьютер для осуществления глобального контроля за миллионами людей. Достаточно внести под кожу человека электронный чип, и человек становится управляемым на расстоянии.

А, вот он, проект «LUCID». (Аббревиатура «ЛУЦИД» означает яркий, светящийся, сияющий. Отсюда — луцифер, сатана, несущий сияние.)

Глущенко перелистал несколько страниц опубликованного в Вашингтоне доклада Национального агентства безопасности. В докладе сообщалось, что разработаны и способы "класть начертание зверя" — оказывать воздействие на личность из одного центра, — биологические микросхемы, которые планировалось вживлять в правую руку или в голову…

Перелистав несколько выпусков "Phoenix Letter", Глущенко нашел нужное сообщение:

"Правительства Дании, Филиппин и Тринидада предпринимают шаги по внедрению таких микросхем для удостоверения личности граждан".

Просидев в зале около трех часов и просмотрев горы открытых материалов (судя по шифрам, старые издания — 1980-х и начала 1990-х, хранились еще в Спецхране), Глущенко составил для себя представление о стратегии ведущихся в США исследований. Не один год его учили классные профессионалы, выбирая крупицы нужной информации из официальных, открытых источников, составлять реальную картину событий, которые устроители событий пытаются скрыть.

Сведения о микросхемах он получил из официального вестника правительства Филиппин, распространяемого через посольства. Микросхемы, которые в этом государстве предполагалось вживлять под кожу людей как удостоверения личности, будут содержать всеохватывающую информацию о своих носителях, включая фотографию, отпечатки пальцев, ступней, снимок радужной оболочки глаза, сведения о финансовом состоянии, здоровье (группа крови, давление, резус-фактор и т. д.). Предполагается, сообщалось в вестнике правительства Филиппин, что такой номер будет состоять из 18–20 цифр, разбитых на три группы.

Введение таких чипов вначале на периферии мировой цивилизации, а затем и в развитых странах, было частью установления Нового Мирового Порядка. Судя по нашей прессе, российский президент все чаще говорит о желании России участвовать в создании такого порядка в европейском и мировом масштабе.

Миллионы, миллиарды людей с вживленными под кожу чипами становятся легкой добычей недобросовестных людей, имеющих доступ к всемирным базам данных или работающих в информационных структурах или НИИ, вроде Института проблем мозга…

Американская пресса 1980-х годов сообщала о преимуществах пластмассовых карт (типа кредитных), на которых будет записана медицинская история болезни. Если в случае аварии или болезни человек попадает в больницу, врач мгновенно сможет считать сканером всю нужную информацию.

Пресса же 1990-х годов взахлеб писала об информационной емкости чипов, вживляемых под кожу человека. И ни слова о том, что с помощью этих биопроцессоров можно будет управлять поведением человека!

Василий Андреевич на минуту закрыл глаза, представил себе новое информационное пространство, покачал головой: эти биосхемы будут читаться сканерами не только на земле, но и со спутников, круглосуточно просматривающих весь земной шар и способных контролировать поведение любого носителя вживленной биокарты!

Василий Андреевич просмотрел толстые иллюстрированные американские журналы за 1997 год. За 1998–1999 годы из-за недофинансирования Главной библиотеки страны журналы в Москву не поступали.

Глущенко было вполне ясно, что надо искать в Москве, был ясен и объект — Институт проблем мозга, на который в ОСО был уже букет документов, подтверждающих, что с целью получения из других стран реактивов и новейшей техники руководство этого НИИ посылало за рубеж уникальные произведения искусства в качестве платы или залоговой стоимости… Для проведения операции "Институт проблем мозга" нужна была гарантия того, что преступления не будут тщательно укрыты от следствия в случае даже неожиданного визита ОСО в НИИ. В институт были внедрены секретные агенты. Оставалось ждать. Но просто ждать люди полковника Патрикеева были не приучены: надо было работать в том же направлении. Пока что Глущенко было поручено проанализировать доступную информацию. Что он и сделал.

Когда Василий Андреевич, собравшись уходить, складывал журналы, книги и доклады в стопку, он случайно уронил толстый журнал, который раскрылся на информационном сообщении, привлекшем внимание юриста.

"13–15 июня 1997 г. на курорте Renaissance Pine Isle, Lake Lanier Island, в 50 милях от г. Атланта, штат Джорджиа, США, на некоем научном симпозиуме с участием представителей многих стран (в том числе трех представителей России) обсуждалось создание трех административных центров мирового правительства: европейского, американского и тихоокеанского".

Характерно, что членами мирового правительства могли стать только члены так называемого Бильдербергсксго общества, организатора этого симпозиума. Общество «Бильдерберг» является одним из трех структурных подразделений Нового Мирового Порядка. Две другие — Трехсторонняя комиссия и Совет международных отношений. Количество членов во всех трех структурах — около 3500. Верхушка правительств большинства стран Азии, Европы и Америки состоит из них. И лишь 3 человека представляют Россию. Кто они?

ГИВИ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». БАГДАД-КУЛЯБ-КАРАМЫК

Уже год Гиви не был в Тбилиси… Конечно, в том же ресторане «Пиросмани» у Торнике можно было отведать настоящий шашлык с настоящим «Мукузани». А "воды Лагидзе"? А горячие сулугуни и сациви… Бесспорно, в Тбилиси они вкуснее, да и вино — молодое алазанское вино, — разве его в Москве попьешь?

А, все это ерунда, успокаивал себя Гиви. Не хлебом единым.

И тогда он начинал тосковать о Софико. Конечно, Софико будет ждать его столько, сколько нужно. Он верил ей. Но кто может сказать, сколько нужно? С тех пор как он попал в спецназ ГРУ, он побывал в Афганистане и Анголе, в Колумбии и Амстердаме, в Стокгольме и Кыргизстане… Он объездил весь мир, а домой приезжал крайне редко. Конечно, Софико подождет. Но время-то идет! Ей уже 27. В этом возрасте девушка начинает беспокоиться — пора замуж, пора детей заводить. И она права.

И все бы ничего, но с тех пор как их в/ч расформировали в порядке сокращения вооруженных сил и он перешел в другое подразделение, возможность погибнуть возросла вдвое. После того как он откликнулся на просьбу о помощи своего бывшего комбата и прилетел в Москву, взяв на службе отпуск, возможность погибнуть возросла втрое. И что будет с Софико, если его убьют? Беречься? Тогда он умрет до того, как пуля снайпера или нож уголовника вопьются в его тело. Трус умирает не в момент смерти, а задолго до него. Бояться никак нельзя в его работе. Но не беречься тоже нельзя. И Софико останется старой девой, и мама умрет от горя. Мама все так же жила в старой большой комнате в коммунальной квартире на проспекте Руставели, чуть выше знаменитого магазина "Волы Логидзе" и чуть ниже Дома правительства, точно напротив старой гостиницы, почти разрушенной в годы недавней гражданской войны. А мамин дом уцелел. Мама терпеливо ждала Гиви, и ее не радовали даже пересылаемые им с нарочными время от времени 100 долларов. Это были большие деньги. Из них 80 долларов мама раздавала своим бывшим коллегам-профессорам и преподавателям Тбилисской консерватории. По 10 долларов — самым нуждающимся — в месяц. На оставшиеся 10 жила, как она утверждала, вполне пристойно. Да, Тбилиси, город его детства и юности, стал нищей столицей нищей страны, и от этого тоже щемило сердце…

Мама немного гордилась им, а немного стыдилась. Гордилась, потому что не каждый сын сегодня в Грузии может обеспечить старость своим родителям. А стыдилась потому, что из всех детей ее коллег и друзей он один не стал профессиональным музыкантом. Закончил музыкальную школу, музыкальное училище и вместо консерватории поступил в Военный институт на отделение арабских языков.

Еще хорошо, что мама не знала тогда, не знает и поныне, что сын ее вовсе не языковед, а специалист по особым операциям.

Что ж… Он выбрал свою профессию и не жалел об этом.

Вылетая в Багдад, оружия он не взял. Денег — самый минимум. Документы, как и у других членов группы, были на другое имя, но настолько тщательно сделаны, что за них можно было не волноваться. Все визы на месте. Что же касается фотографии, то на ней он был в чалме. Однако пограничный контроль придираться не стал.

В Багдад Гиви прилетел из Дели. В Дели — из Токио. Так что следы были запудрены основательно. Главное — это попасть в Багдад в тот день, который был ему назначен, и выйти на того человека, которого он должен был почтительно сопровождать на расстоянии до конечного пункта его путешествия. Где он должен был совершить акцию, Гиви пока не знал. Об этом ему сообщат дополнительно.

Операция «Фальшаки» начиналась и продолжалась при соблюдении строжайших правил конспирации.

В аэропорту он взял обычное такси, причем на всякий случай пропустил дважды других пассажиров к присмотренной было уже машине. Автомобиль был старым, с явной утечкой бензина, так что, когда он прибыл в центр Багдада, у Гиви начала балеть голова. На ту мелочь, что у него была в кармане, он купил в центре, у белокаменного здания Национального собрания, бутылочку местной минеральной воды и запил пару таблеток, предусмотрительно засунутых в портмоне…

У него был с собой минимум вещей.

Полюбовавшись стеклянным колодцем Центрального банка и декоративными растениями, красующимися за стеклами перекрытий двух верхних этажей, Гиви тщательно проверил, нет ли слежки.

Убедившись, что все в порядке, Гиви направился вовсе не в Центральный банк, а в банк ар-Рафидейн, — высокую четырехугольную башню, стоящую на более широком основании в пять этажей. Нижний этаж был выложен серовато-зеленым блестящим камнем, настолько блестящим, что Гиви не отказал себе в удовольствии еще раз полюбоваться своим профилем. На самом же деле он хотел удостовериться, что его передислокация не вызвала интереса у фланирующих по площади клиентов обоих банков.

Гиви поднял глаза на второй этаж, выступающий над первым на ширину тротуара и поддерживаемый стройными столбами, облицованными маленькими плитками черной смальты. Именно там, на втором этаже, находится операционный зал, где он должен получить оставленные на его имя деньги в местной и афганской валюте.

С получением денег проблем не возникло. До вечера еще было время, и Гиви, плотно пообедав в ресторанчике на первом этаже причудливого дома с белой башней на улице Харуна аль-Рашида, прошел несколько кварталов по раскаленному центру города, пока не оказался перед зданием Ассоциации иракских художников. Построенное по проекту Кахтана Мадфаи, здание было интересно тем, что его венчала крыша в виде идущих волнами полукруглых арок.

Погуляв пару часов по выставке Сауда аль-Аттара, чьи работы в равной степени напоминали ему и о городах бывшей советской Средней Азии, в которых он не раз бывал, и о старом Тбилиси, Гиви сел на мраморную скамейку.

— Если вас интересуют виды старого Багдада, — сказала ему, улыбаясь, служительница выставочного зала, — вам стоит побывать в музее-мастерской Лорны Селим.

— Никогда не слышал этого имени, — признался Гиви.

— А имя Джавада Селима вам знакомо?

— Конечно, кто же не знает Джавада Селима? — на голубом глазу соврал Гиви.

— Это его жена, — заговорщически сообщила служительница, чрезвычайно довольная, что может правильно сориентировать в багдадских достопримечательностях приезжего араба. — Она англичанка по происхождению, после смерти супруга поселилась в Ираке. Джавада Селим написала много очаровательных видов старого Багдада. Там же есть и картины ее сестры, Назихи Селим. Кстати, она до сих пор преподает в Институте изящных искусств. Я вам напишу адрес и даже нарисую, как туда добраться.

— Спасибо, ханум, да хранит вас Аллах, — сказал Гиви.

Однако на бумажке, которую сунула в руку Гиви старая дама, было лишь одно слово:

— Аль-Кифах…

Это была одна из старинных улочек Багдада. Гиви туда и направился.

Его сопровождали. Правда, при всем его профессионализме он так и не заметил слежку. У входа в длинный, занимавший весь квартал двухэтажный старинный дом, Гиви был остановлен приглашающим жестом старика в национальном костюме. Гиви вошел в арку.

Перед ним открылся четырехугольный двор-хош, по сторонам которого были расположены жилые комнаты и подсобные помещения. С одной стороны была устроена тарма — открытая во двор комната, предназначенная для приема гостей и отдыха в жаркие дни. Кланяясь, старик пригласил его присесть. Через мгновение девушка в парандже внесла две чашечки кофе и тарелку со сладостями — там был рахат-лукум, печенье, засахаренные орехи. Гиви обожал орехи в любом виде и забросил горсть сладко пахнущих ядрышек в рот. Еще через минуту появился хозяин.

— Здравствуйте, уважаемый, — сказал он на певучем арабском, более похожем на тот арабский, на котором говорят в Иордании, нежели на тот, на котором говорят в Багдаде.

— Да хранит Аллах этот дом и его хозяев, — ответил Гиви.

— Как вам понравился наш город? Вы ведь впервые у нас.

— Очень понравилось.

— Вы еще не были в новой мечети Аль-Хулафа? Непременно сходите. Завтра же… Лучшее время для посещения — после второго намаза.

— Я воспользуюсь вашим советом.

Выпив чашку кофе и выслушав еще несколько советов относительно памятников архитектуры старого города, Гиви понял, что задерживаться здесь более было бы невежливо по отношению к этим гостеприимным людям.

Переночевав в гостинице, он позавтракал и отправился в мечеть Аль-Хулафа, расположенную в центре старого города и легко узнаваемую по древнему минарету Су аль-Газаль. Как ни странно, старый минарет ХVII века и новая мечеть начала 70-х годов XX века органично дополняли друг друга. Сбросив туфли, сняв носки, омыв ноги в специальном фонтанчике и все срамные места в специальном туалетном кабинете во дворе мечети, Гиви прошел внутрь, подстелив коврик, сел и отдался молитве. Через минуту он почувствовал, что позади него сменился молящийся человек. Еще через мгновение он почувствовал прикосновение к плечу и услышал голос пожилого человека:

— Старик в пуштунском головном уборе, в руке редкие здесь четки из янтаря, с ним мальчик лет десяти. Если у вас все с собой, лучше их не выпускать из виду. Сегодня они уходят. Они возвращаются после хаджа в Мекку, к себе, в Афганистан. Да благословит их Аллах. И тебя, чужеземец, тоже.

Когда он минуту спустя, словно пытаясь опереться и привстать по окончании молитвы, чуть-чуть обернулся назад, позади никого не оказалось.

Но старика в пуштунском головном уборе, с желтыми из плавленого янтаря четками с сопровождающим его мальчиком лет 10 он легко нашел глазами в толпе выходивших из мечети правоверных и уже не отпускал.

Как ему удалось проследить старика, мальчика и осла с тяжелыми хурждунами от Багдада до границы Афганистана с Таджикистаном, оставим профессиональной тайной Гиви. Но он ни разу не приблизился к старику с грузом ближе, чем это было необходимо по обстановке. Он убедился, что запомнил мужчину лет 50–55 с загорелым, морщинистым лицом, в стеганом ватном халате и таджикской чалме, которому у реки Пяндж старик и мальчик передали груз. Мужчина взвалил мешки с грузом на ослика и двинулся к границе. Гиви старался не отставать от нового курьера, и в то же время не светиться лишний раз наблюдателям, ежели таковые появятся. Это достаточно трудно сделать в изрезанной расщелинами горной местности, но если у тебя груза — всего мешок за плечами, а одет ты как бедный дехканин, возможно.

Когла выше по течению реки Пяндж началась отчаянная перестрелка и было видно из укрытия, как туда стягиваются немногочисленные наряды российских и таджикских пограничников, мужчина, оставив осла в расщелине, сам взвалил на себя тяжелые хурджуны и переправился вброд через узкую реку на таджикскую сторону.

Как только он скрылся за горой, этим путем отправился и Гиви.

Он успел заметить, как мужчина передал груз мальчику, помог ему взвалить хурджуны на ослика, мальчик отправился дальше по направлению к Кулябу, а сам повернулся лицом к Пянджу и направился прямо в сторону спрятавшегося за камнями Гиви. К счастью, он прошел в двух метрах, не заметив осторожного тбилисца. Еще большим счастьем для Гиви было то, что он не поверил в невнимательность афганца и, вместо того чтобы отправиться вслед за мальчиком в сторону Куляба, затаился в узкой расщелине в скале.

Как всегда, его предосторожность оказалась не лишней. Позади того места, где он только что прятался, появился тощий афганец. Он вытащил нож, как ни странно, более похожий на десантный нож американских морских пехотинцев, нежели на национальный афганский, и приготовился напасть на, как он думал, притихшего в расщелине гяура. Однако афганский кинжал, брошенный с расстояния в десять метров, прервал его размышления. Он так и не узнал, куда делся преследовавший его и спрятавшийся в этой расщелине человек.

Гиви вернулся, засунул мертвое тело в расщелину так, чтобы даже кончик стеганого халата не высовывался.

Догнать мальчика с ослом, нагруженным хурджунами, так, чтобы не привлечь его внимания, не составило труда. Гиви спрятал в горах ненужное ему оружие, устаревшие и, как говорят, неактуальные для Таджикистана документы. Теперь он был таджиком, возвращающимся в Киргизию, на постоянное место жительства после хаджа в Мекку. Кто будет определять путь уважаемому ходже, как ему возвращаться на родину? Человек хадж совершил! Удобно ли задавать ему глупые вопросы, — почему не самолетом, не на автобусе, а на ишаке?

В Кулябе Гиви купил ишака, хурджуны и мало отличался от того старика, который сопровождал теперь хурджуны с фальшивыми долларами в сторону Заалайского хребта. Объекта и его сопровождающего разделяло достаточное расстояние, чтобы не вызывать подозрений у того, кто контролировал со стороны проход груза.

Документы у Гиви проверяли не один раз. И его знание пушту и фарси, и его внешний вид, и отсутствие в его грузе подозрительных предметов, все это позволяло ему каждый раз после проверки беспрепятственно продолжать путь, не упуская из вида объект. Если он его пару раз и терял, то вскоре находил. А крохотный датчик, вживленный в хурджуны еще в Афганистане, позволял быть уверенным, что их не подменили и груз не тронут.

Границу Таджикистана и Киргизии он пересек так, что и не заметил.

В Карамыке объект прибыл на ровную площадку гражданского аэродрома, ишак просеменил до двухместного самолета, уже готового к вылету. Хурджуны погрузили в самолет, горбоносый человек, видимо, кавказец, забросив хурджуны, весело махнул рукой сопровождавшему груз. И самолет, разбежавшись, взмыл в небо.

Если бы этот маневр не был учтен, операцию можно было бы считать проваленной.

Однако вариант рассматривался и такой. Гиви проковылял на уставшем ишаке до расположенного неподалеку вертолетного отряда. Обменявшись парой фраз с дежурным и предъявив ему соответствующие документы, Гиви вскоре нашел капитана с молодым лицом, пересеченным шрамом от ожога и совершенно седыми волосами и сказал ему пару фраз. Капитан быстро пригласил по рации пилота крохотного двухместного военного вертолета, кивнул на Гиви:

— Отвезешь человека в Бишкек. На обратном пути захватишь груз.

И Гиви оказался в вертолете.

В Бишкеке сели тоже удачно — гражданский аэропорт оказался рядом. А прибор, вмонтированный в пряжку ремня с изображением горного барса, подтвердил — хурджуны все те же.

Теперь хурджуны должны были пересечь границу с Казахстаном, отметившись в контрольном пункте в районе городка Каинды, и по железной дороге отправиться в Москву.

По плану операции, перехват груза должен был быть осуществлен на территории Киргизии. Почему — Гиви не знал. Он действовал по инструкции.

На улице Гюз-Ашу он нашел одноэтажный глинобитный домик, постучал в калитку, услышал позволение войти и оказался в крытом ветвями кустарника дворе, окруженном глинобитными стенами. Сказав пароль, он получил в руки хурджун с едой и, пожелав счастья и покровительства Аллаха этому дому, направился на улицу Кеке-Мерен, где купил на крохотном базарчике нового ишака.

Выйдя за черту города, он сел на ишака и с заунывной песней направил его в сторону отрогов Киргизского хребта.

Ишак теперь даже в Киргизии — не самый популярный вид транспорта. Кто на старика или молодого мужчину с небольшим грузом в хурджунах, притороченным к бокам ишака, сегодня обратит внимание? Ведь даже опиум перебрасывают из страны в страну самолетами, а героин возят на тихоокеанских лайнерах.

Перевалив хребет Кербе-Чусак, Гиви увидел перед собой развилку. Слева дорога шла по узкой тропе, огибая большое и длинное ущелье, справа она шла тоже по тропе, но в одном месте тропа была разрушена оползнем.

Объект с грузом, естественно, направился налево. А Гиви — направо. Добравшись до места, где оползень разрушил дорогу, Гиви остановил ишака, достал из хурджуна детали снайперской винтовки с глушителем. Быстро собрал ее — лазерный прицел, глушитель, приклад. Прицелился.

С первого выстрела он снял человека, идущего навстречу по узкой тропе к его объекту. Вторым выстрелом он снял и владельца ишака с грузом, — тот попытался ухватиться за ишака, за скалу, но ни то ни другое не было достаточной основой для того, чтобы удержать свою жизнь еще на пару мгновений в этом мире. И он вместе с ишаком рухнул вниз.

Гиви закрепил за скалу с помощью альпинистских колышков и клиньев кольцо, продел в него альпинистский шнур — все это он достал из хурджуна и спустился в ущелье.

Убедившись, что хурджуны на месте и содержимое их не изменилось за эти дни путешествия по горам и ущельям, он по рации вызвал базу и сообщил:

— Груз получен.

Дальше было дело техники. По рации же он получил пароль на дальнейшее проведение операции. Подтянув вверх груз, он взобрался по отвесной стене на прежнее место. Погрузив хурджуны на ишака, Гиви возвратился к развилке и, свернув на левую дорогу, двинулся в путь.

На границе с Казахстаном его ждали. Но это были не люди Бича, а люди противника, принимавшие его за своего благодаря внешнему описанию, соответствующему как Гиви, так и убитому им человеку с кавказской внешностью. Его провели на ишаке до селения, потом подвезли на грузовике до железнодорожной станции, дали билет до Москвы и посадили на поезд. Хорошая мзда, в виде стодолларовых бумажек, помогла ему избежать и ненужных расспросов проводников вагона, и ненужных в еще большей степени осмотров его скромного багажа таможенниками на казахско-российской границе. Слава Богу, уже начал действовать режим наибольшего благоприятствования на границах двух стран. Так что в Москву Гиви вернулся без приключений. На бывшей улице Грановского — ныне вновь Нижнекисловский переулок — прибавился миллион баксов-фальшаков.

КАПИТАН ГЛУЩЕНКО. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ-2"

Василий Андреевич перекусил в ресторанчике "На Пироговке", который содержала семейная пара, беженцы из Абхазии, — здесь всегда были в большом ассортименте грузинские национальные блюда. Мясо было нежным и ароматным, зелень свежей, а сациви, как он и любил — не горячим и не холодным, а чуть теплым. Он с аппетитом макал лаваш в миску с сациви, из которой уже выудил все крупные кусочки курицы, — но не мог же он оставить так просто вкуснейший ореховый соус, — и думал.

С одной стороны, все эти заморочки с психотронным воздействием, казались сценами из научно-фантастического романа. С другой стороны…

Когда что-то кажется странным, все вначале говорят: этого не может быть. Потом — это вполне возможно. И наконец — да кто же этого не видит.

— Что-нибудь еще, дорогой? — к нему наклонился вальяжный, совсем не похожий на грузина владелец ресторанчика. — Может быть, осетрину на вертеле?

— Нет, спасибо, я сыт.

— Вина немножко, а?

— Нельзя, я на службе. А вот кофе «по-батумски» я бы выпил.

— По-турецки? С гущей, с пенкой, а?

— Да.

— Через пять минут будет кофе — крепкий и горячий, как поцелуй вашей любимой девушки, — улыбнулся обаятельный владелец ресторана.

А Василий Андреевич размышлял о том, что сказал ему час назад в Центре электромагнитной безопасности Григорий Юрьевич:

— Вы спрашиваете, может ли электромагнитное поле принести вред человеку?

— Да.

— Держу пари, что вы не физик.

— Вы выиграли пари, профессор.

— Но это же общеизвестно…

— Каким образом приносится вред? Механизм какой?

— Наиболее уязвимы нервная, иммунная, эндокринная системы.

— И в результате? Если, скажем, меня действительно сосед облучает?

— Гарантирую вам невроз, ослабление памяти, частые простуды. Иммунная система вашей, так сказать, безопасности начинает халтурить.

— И все это действительно серьезно?

— Более чем. Со временем, если вы не приструните вашего сумасшедшего соседа, это может привести к более тяжким недугам: опухоли мозга, раку крови, тяжелым нейродистрофическим заболеваниям.

— А если нет никакого соседа, а последствия его воздействия есть? Я имею в виду так называемый «естественный», а на самом деле противоестественный фон в крупных городах?

— Вы правы. Он есть. И мы с вами тоже, вне зависимости от наличия соседа-психа, обладающего познаниями в физике, постоянно подвергаемся воздействию электромагнитных полей.

— Источники?

— Самые разнообразные. Хотя бы бытовые электроприборы. Сосед-чистюля ежедневно пылесосит свою квартиру, — поля, образуемые при этом, воздействуют и на вас. Ho не спешите, заслышав шум пылесоса, бежать к соседу и применять меры физического воздействия. Это поле еще слабо. Вот вам пример: предельно допустимая мощность поля, в котором постоянно находится человек, — 0,2 микроватт. А если вы бреетесь электробритвой, то без всякого соседского пылесоса получаете до полутора тысяч.

— Но я бреюсь раз в сутки, и всего минуту-две.

— Это вас и спасает. А вот если на вас оказывают полевые воздействия множество электроприборов в течение суток, — сотовый телефон, электрофен, микроволновая печь, компьютер, кофемолка, даже обычная электроплита, то суммарное поле, воздействующее на ваше тело, может оказаться слишком опасным.

— В Генеральную прокуратуру нередко обращаются отчаявшиеся найти защиту граждане, — описывают жуткие истории про "нехорошие квартиры", про целенаправленное магнитное излучение, полевое воздействие. Я раньше считал авторов таких писем обычными «чайниками». Но, насколько знаю, по мере возможности все письма в прокуратуру у нас проверяются. Правда, пока не слышал, чтобы прокуратура реально помогла кому-нибудь. А на самом деле, бывают такие «нехорошие» квартиры, как у Булгакова?

— Бывают. Недавно наши специалисты выезжали в одну такую квартиру в ответ на просьбу о помощи, — к нам ведь с такими вопросами обращаются, думаю, чаще, чем в Генпрокуратуру.

— К нам обращаются те, кому вы не помогли.

— Но мы действительно иногда помогаем. Вот и на этот раз: провели замеры. Убедились: из-за стены, возле которой стоит кровать нашего клиента, действительно идет мощное электромагнитное излучение, причиняющее серьезный вред здоровью.

— Вы вызвали милицию, пошли к соседу и задали ему вопрос: зачем он губит электромагнитным облучением своего земляка?

— Ничего подобного. Никакого детектива. За стеной был расположен… трансформаторный шкаф, питающий весь 22-этажный дом. Токи шли огромные.

— И как же вы смогли помочь своему клиенту в такой ситуации?

— Мы дали экспертное заключение. На его основе клиент может требовать либо отселения, либо перенесения трансформаторного шкафа в другое место.

— Ну, это когда еще решится, а первое время что делать?

— Переставить кровать в другой угол. А на это место поставить платяной шкаф. Шубам от магнитных полей ни жарко ни холодно.

— До кровати поле "не достанет"?

— Известно, что электромагнитное поле слабеет по мере удаления от источника. Так что уже в полутора метрах от опасного места все показатели будут в норме.

— Значит, все эти рассказы о якобы двигающихся по Москве машинах с сильными электромагнитными установками — сказки?

— Ну, не сказки, преувеличения.

— На жильцов квартир домов, мимо которых проезжают машины, нельзя оказать воздействие?

— Маловероятно. И кратковременность воздействия, и расстояние. А вот на большую толпу, движущуюся по центру улицы, такие машины, скажем, расставленные вдоль проспекта, оказать воздействие могут.

— То есть?

— Ну, например, пригасив или, наоборот, усилив экстремистские настроения?

— Интересные вещи вы мне рассказываете. И есть основания?..

— Есть. Мы делали замеры во время всех демонстраций, начиная с 1991 года.

— И?

— Не для печати пока. И без комментариев. В случае официального запроса Генпрокурора, я, естественно, предоставлю все интересующие вас материалы.

— А сейчас? У меня же удостоверение!

— И все же, поостерегусь. В Генпрокуратуре тоже разные люди работают.

— Хорошо. Без обид. Будет у вас запрос. И. о. Генпрокурора устроит? Или одного из его заместителей, например, зама генпрокурора по следствию.

— Почему именно он?

— Он курирует наш отдел.

— Хорошо. Устроит.

— Но вообще-то, сколько здесь мистики, а сколько реальной опасности?

— Пятьдесят на пятьдесят. Конечно, многие утверждения о зомбировании выглядят на бытовом уровне просто смешно. Так, мы выезжали в одну "нехорошую квартиру": женщина утверждала, что ее зомбирует сосед. А возможно — и КГБ (она называла ФСБ по-старому), хотя и не могла объяснить, зачем.

— И что, кто раскололся первым, сосед или ФСБ?

— Кухня. Она большую часть жизни проводила на кухне. На крохотном пятачке маленькой кухни в «хрущобе» одновременно работали установки электрогриль, электроплита, микроволновая печь, телевизор, тостер. Включив все это и встав на пересечении электромагнитных полей, она каждый раз чувствовала себя плохо… Тем более, она оказалась аллергиком…

— В смысле?

— Ну, есть люди, реагирующие на травы, запахи, холод, — слышали?

— Ну, да, аллергии. Но тут-то на что?

— На магнитные поля. Таких людей, особо чувствительных к магнитным полям, от 0,5 до 4 процентов от всего населения. Я думаю, они более всего и страдают от полей, они чаще других и обращаются и к нам, и к вам. Проверьте ваших респондентов и наверняка найдете среди них немало аллергиков. Аллергику достаточно бывает излучения от близко проходящей линии электропередачи, чтобы возникли тяжелые реакции со стороны нервной системы, вплоть до судорог.

— Так что же реального, а что совершенно фантастично в жалобах граждан на то, что их зомбируют? Может ли действительно какая-то структура с помощью закодированных сообщений по телевидению или экранирования на толпу из расставленных по улицам машин оказать воздействие, скажем, на политические симпатии или антипатии людей? Короче, в преддверии выборов в Госдуму, выборов президента это возможно? Я не говорю о незаконности воздействия на волеизлияние людей. Меня как юриста волнует больше другой вопрос: воздействуя с помощью электромагнитных полей на граждан, можно ли нанести серьезный вред их физическому состоянию?

— Судя по тому, как финансируется государственное здравоохранение, наука, — нет. Я отвечаю однозначно. На исследования в этой области, создание мощных передатчиков, автомобильный парк, специально закупленное оборудование для телесигнала у государства нет денег.

— У нашего государства. А у какого-либо другого?

— Еще лет десять назад я задумался бы над вашим вопросом. А сейчас однозначно отвечу: СССР разрушен, мир социализма перестал существовать, идеология коммунизма доживает свой век в умах миллионов граждан старшего возраста, не способных уже, к счастью или к сожалению, хоть как-то повлиять на ситуацию в стране. Десять лет назад я мог бы поверить, что, скажем, США вкладывает миллиарды долларов, — а именно такая сумма нужна для реализации этой программы, — в психотронное оружие, чтобы изменить существующий строй в России, изменить расстановку сил в мире. Сегодня, уверен, США не даст и доллара на эту затею…

— Одного доллара — нет, а миллион ФАЛЬШИВЫХ ДОЛЛАРОВ?

— Нет. Уверен, что это просто не выгодно. Им нет нужды платить так дорого, чтобы привести к власти своих людей в нашей стране. Надо объяснять почему? Другой вопрос, если люди, которым они доверяют, сами придут к власти. Или, скажем, с помощью местного, российского же криминалитета. Тогда — да. Поддержат. И займами, и морально. Но вот сам факт прихода к власти — это, как говорится, без нас… Так что если из российской психотронной программы, на которую вы намекаете, и торчат чьи-то уши, то это уши российской мафии. Вот ей выгодно привести к власти своих людей.

— И так уж Россия стала полукриминальным государством.

— Вы сами ответили на свой вопрос. Стала «полу». А эти господа терпеть не могут «полувласть». Им подавай все. Так что это — уже по вашей части.

Глущенко вышел от профессора Юрьева озадаченным. Если поначалу он полагал, что его служебная записка на имя полковника Патрикеева займет пару страничек, то теперь понял, что ему придется продолжить исследование и проанализировать ряд дел, находящихся в разработке в Генпрокуратуре, в том числе и в Отделе особых операций.

Раз такая программа может существовать, рассуждал Василий Андреевич, значит, на нее нужны миллиарды долларов. Такие суммы не могут совершенно незаметно перетекать из государства в государство, от одной, скажем, государственной структуры, в другую, негосударственную. Даже если такие суммы ходят в виде "черного нала", а "черным налом" сегодня страна забита тоже под миллиардные отметки, — и то где-то, да большие денежные массы засветятся…

Глущенко прошел по Тверской, у памятника Юрию Долгорукому свернул и хотел уже войти в здание Генпрокуратуры со стороны «Приемной», через арку, но тут заметил на Большой Дмитровке толпу народа с плакатами. На одном из плакатов он прочитал: "Сегодня в бывшем СССР СОТНИ тысяч жертв открытого и десятки миллионов тайного психотронного террора".

Заинтересовавшись, Глущенко дошел до угла и свернул налево, к парадному входу и въезду во двор Генпрокуратуры.

Все пространство между Генпрокуратурой и домом, в котором размещалась редакция популярной газеты московской интеллигенции "Вечерний клуб", была запружена гражданами с плакатами в руках. Плакаты были вполне красноречивы: "Тайное применение пси-оружия привело к демографической катастрофе в России", "80 процентов населения тайно зомбируется психотронными генераторами", "А ты уверен, что ты не зомби?".

Глущенко подошел к пожилой даме, которая показалась ему вполне здравой и, главное, не возбужденной, как остальные. Она как раз и держала плакатик с аккуратно выведенным фломастером вопросом: "А ты уверен, что ты не зомби?".

Стараясь быть максимально приветливым, он ей сказал:

— Я вот уверен, что я — не зомби. Но откуда у вас и ваших товарищей такие данные? Я имею в виду утверждения о зомбировании 80 процентов граждан страны?

— Мы ощущаем воздействие психотронного оружия на себе.

— Вы уверены, что это спецслужбы?

Дама на секунду задумалась.

— А кто ж тогда?

— Ну, например, криминальные круги, стремящиеся к власти.

— Да? Это интересно… Может быть… Но… Даже не знаю, как это лучше сформулировать… Мы так привыкли протестовать против действий спецслужб.

— Почему?

— Ну, согласитесь, психотронное оружие разрабатывается не только в России.

— Согласен.

— Но в Америке, например, стране богатой, если нужно провести эксперимент на живых людях, имеют возможность испытать его на добровольцах: за большие деньги люди идут на все.

— У нас тоже многие согласились бы, наверное, стать платной мишенью для испытаний психотронного оружия.

— Да… Только в России на это нет денег. Как нет их на культуру, здравоохранение, на нас, стариков…

— И поэтому вы…

— И поэтому мы полагаем, что в такой бедной стране, как Россия, испытания проводятся бесплатно. На нас, стариках. Людях по преимуществу одиноких и беззащитных.

— Как же это делается?

— Арендуют соседнюю квартиру и начинают опробовать разные электромагнитные поля. А потом новые, незнакомые нам врачи в поликлинике проверяют, как подействовало. У нас в райполиклинике сменились почти все специалисты…

— Может, потому, что платят мало.

— Потому, что платят мало, ушли одни. А почему пришли другие? Потому что вторую зарплату им платят в другом месте.

Глущенко попытался разубедить старушку, приводя все новые и новые аргументы в пользу случайности такого рода воздействий электромагнитных полей на человеческий мозг.

К ним подошел высокий старик в поношенном ратиновом пальто и старой пыжиковой шапке.

— Есть и более варварское применение полей против нас, — вступил он в разговор, — через мощные радиопередатчики. Через радио, телевидение воздействуют на мозг. Миллионы людей подвергаются внушению. Власть тайно зомбирует нас на послушание. А сама грабит, грабит, грабит…

В уголках глаз людей, измученных многолетней нищетой, стояли слезы. И как-то не хотелось больше Василию Андреевичу, регулярно получающему приличную зарплату — по сравнению, конечно, со стариковскими пенсиями, разубеждать этих людей.

АЛЕША. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». АНТВЕРПЕН-ПЕТЕРБУРГ

Алексей поправил на плече тяжелую кинокамеру, широко улыбнулся пограничнику в аэропорту и так, не снимая с лица улыбку, прошел в зал, который был уже территорией Бельгии. Его ждали. Увидев огромную фигуру Алеши, к нему навстречу шагнул парень почти таких же габаритов.

— Ян Гун, — представился парень.

— Алексей Кораблев.

У здания аэропорта их уже ждала машина.

Окраины Антверпена показались ему странными для крупного современного европейского города. Они были пустынны. Огромные пустыри. Высоченные фабричные трубы. Вдали — элегантные билдинги, гигантские алюминиевые газгольдеры. И множество чаек. Хотя морской залив и устье Шельды достаточно далеко. Чайки залетали на довольно большое расстояние, чтобы выглядеть странными на фоне совсем не морского пейзажа.

Машина прошла по длинному и широкому тоннелю под Шельдой и двинулась в сторону ратуши. Старый город был невелик, — он весь умещался на правом берегу между рекой и кольцом бульваров. Миновав город, машина направилась на север, в деревушку Анверсхелен.

Их там ждали. Ворота большой фермы гостеприимно раскрылись, «фольксваген» вошел во двор и остановился у дверей дома с островерхими крышами.

— Ну, рассказывай, как там, в Москве, — набросился на него с расспросами Дмитрий Викентьевич Борисов-Давыдов, потомок русского офицера, волнами эмиграции заброшенного на берега Шельды. Хозяин уже много лет сотрудничал со структурой, от имени которой прибыл в Бельгию Алексей. Дважды за последние шесть лет побывал на родине предков в Москве и был рад любому земляку.

Алексей коротко рассказал последние политические и культурные новости.

Каждой новой информации хозяин радовался как ребенок.

— Как с оружием? — вдруг спросил он Алексея.

— На всякий случай один выстрел у меня есть. В кинокамеру вмонтировано стреляющее устройство. Тут лазерное наведение, так что выстрел будет точным. Другой вопрос, что потом будет нечем отстреливаться.

— Это не проблема.

— "Робар" его устроит? — спросил Дмитрия Викентьевича сын Ян, сидевший в углу.

— Что такое "Робар"? — спросил Алеша.

— Название фирмы. Нашей, бельгийской. Я бы тебе рекомендовал новую модель «мельо» — «Меркурий». Автоматический пистолет с отдачей свободного затвора, под патрон 22 ЛР, магазин на восемь патронов.

— Но мне может понадобиться снаряжение и оружие для подводного боя.

— А может быть, и нет… — задумчиво проговорил хозяин.

— То есть? — спросил Алеша.

— Мы тут с сыном прикинули. Конечно, заманчиво подойти к СРТ 3200 с грузом на борту на достаточное расстояние и ударить по кораблю. Ракета класса "земля — воздух" есть…

— Почему "земля — воздух"? Мы ж будем стрелять не по "Летучему Голландцу"…

— Совершенно верно, а по плывущему бельгийцу, но эти ракеты компактны, легко переносят качку и уж если вдарят, то корабль с гарантией идет на дно. Ты спускаешься с катера и берешь груз.

— Так какие сложности?

— Маленькие. Во-первых, в районе, который мы выбрали для акции, — это на пересечении прямых линий, идущих перпендикулярно от Клайпеды на север и от Хельсинки на юг, — выступающее со дна плато. Корабли обходят эту Банку Банкеро севернее или южнее. Я имею в виду океанские, морские суда с глубокой посадкой. Катер легко пройдет. И СРТ — тоже. Но надо еще загнать СРТ на банку. К тому же шторм не управляем. В Шторм найти сумку с грузом даже на плоской и мало покрытой водорослями банке будет непросто. Так что ракета не понадобится.

— А что понадобится?

— Я уже сказал: обычный пистолет, и то на всякий случай, и пистолет для подводного плавания. Принеси, сынок, его сюда.

Ян направился к деревянной двери то ли огромного шкафа, то ли так называемой "темной комнаты". Через минуту он вернулся, держа в руках пистолет для подводного плавания, — обтекаемая удобная рукоятка, сравнительно длинный для пистолета ствол, как у французского пистолета марки «Байонн». Пластиковая кобура позволяла превратить пистолет в считанные секунды в ружье. Стрелы, или, точнее, иглы, величиной со средний палец руки и примерно такой же толщины дополняли экипировку. В обойме было шесть таких стрел, в специальном патронташе на боку пловца, на ремне, крепились еще два десятка.

— С таким вооружением можно столетнюю войну выдержать под водой, сказал Алексей. — Где можно его опробовать?

— У нас в хозяйственной постройке есть подвал, мы устроили в нем тир. И хотя выстрел практически неслышен, береженого, как говорится, Бог бережет. Так на Руси еще говорят?

— Говорят. Пошли, Ян, покажешь…

Пистолет оказался очень удобен в обращении, и Алеша не отказал себе в удовольствии расстрелять всю обойму.

За обедом обсудили вечернюю акцию.

Люди Яна взойдут на палубу СРТ вскоре после того, как разведка донесет: груз на борту. Под видом рыбинспекции или с какими-то похожими документами группа Яна проведет тщательный осмотр судна. Алеша заранее спустится под воду и будет следить за дном корабля. Напуганные неожиданным визитом, курьеры, или курьер, наверняка сбросят груз за борт, — либо с линем и дополнительным грузом, либо только с дополнительным грузом — для большей безопасности. Зная место сброски груза, они всегда смогут поднять посылку на борт, когда опасность минует.

— Зачем тогда пистолет для подводного плавания? — спросил Алексей.

— Они могут спустить за борт человека с аквалангом и посылкой.

— А что после операции — вы закутываете меня в одеяла и везете домой?

— Нет, мы сажаем вас на корабль, который тут же и отправляется: мы так время подгадаем, чтобы пауза была минимальной. Все документы будут готовы, груз на корабле проверен. Так что новая проверка вас ждет уже в Петербурге. Но это забота других людей.

С аквалангом Алексей, как и все спецназовцы, был знаком достаточно хорошо. А вот бельгийский «меркурий» он все же опробовал в тире. И хорошо сделал, и рукоятка, и кучность стрельбы были непривычны. Он понял, что из «меркурия» лучше стрелять в ближнем бою. Для стрельбы же по движущейся на приличном расстоянии мишени попросил «беретту».

В 19.00 группа Яна направилась по пирсу к СРТ 3200, в это же время по крутому бетонному спуску Алеша погрузился в мутную воду устья Шельды. Чтобы лучше ориентироваться, за час до того посланец Яна под видом санитарного врача побывал на борту и оставил радиомаяк. Ориентируясь на позывные маяка, Алексей легко нашел дно судна и стал ждать.

Расчет сработал. Противник решил действовать по одному из предусмотренных старым эмигрантом вариантов. За борт легко соскользнул аквалангист с огромной сумкой, которая сразу потянула его на дно. Алексей завис в воде на глубине двух метров. Дождавшись, когда аквалангист окажется в нескольких метрах под ним и таким образом будет лишен возможности быстро среагировать на выстрел, который мог бы ведь оказаться и неточным, Алексей снял пистолет с предохранителя и прицелился. В положении, когда один аквалангист погружается головой вниз, энергично работая ластами, а второй находится в воде выше его и стреляет с расстояния 2–3 метров, вероятность промаха невелика. Алексей выстрелил. Стальное жало вошло в анальное отверстие аквалангиста.

Смерть его была мучительной, но недолгой. Выпустив ручки сумки, аквалангист стал медленно погружаться на дно.

Алексей быстро принайтовил пистолет к бедру, сделал несколько сильных движений мощными ногами в ластах, несколько активных взмахов руками и догнал сумку с миллионом, стремительно уходящую следом за телом.

Опускаться в воду с такой тяжелой сумкой было непросто, но еще труднее было преодолеть сопротивление воды и поднять ее наверх. Но уже через несколько минут Алексей поднимался по стальной лестнице на пирс.

Его уже ждали.

Правда, судя по наведенным на него «Узи», ждали его не люди из группы Яна, но и не представители местной криминальной полиции. Направленные в грудь стволы, приказ поднять руки и медленно выйти на пирс — все говорило о том, что если и не было утечки информации, то была хорошо поставленная двойная система зашиты у группы, вывозившей фальшаки из Бельгии в Литву. Они перестраховались и перекрыли порт на время отплытия СРТ 3200. Ситуацию на судне профессионалы быстро «прочитали» и выставили на пирсе группу захвата.

Алеша медленно начал опускать сумку на бетонное покрытие. Он знал, что сумка имеет не только водоотталкивающее покрытие, но и кевларовое, позволяющее быть уверенным, что ни пуля, ни нож не прорвут ее днище и стенки. Тяжелая «беретта» была совсем рядом, нужно было лишь на время отвлечь внимание вражеских пехотинцев, чтобы поймать рукой рукоятку пистолета и произвести на бегу несколько прицельных выстрелов.

"Клиентов" было три. Все стояли на расстоянии двух-трех метров так, что прием рукопашного боя, проведенный даже успешно против одного, не страховал тебя от пули, выпущенной из «Узи» другого. Тот редкий случай, когда огромная физическая сила Алеши не могла ему помочь. Но как и все спеназовцы, он был отлично натренирован на "стрельбу по-македонски" — на бегу или в движении.

Вот почему, приподняв левой рукой тяжелую сумку на уровень груди и головы и застраховав себя от пуль в жизненно важные и наиболее уязвимые при стрельбе с такого расстояния части тела, он одновременно вытащил правой «беретту», вскинул и, на бегу прикрываясь большой сумкой, пробежал несколько метров по пирсу в сторону порта, стреляя по ходу. «Беретта» была с глушителем, так что даже чайки не всполошились.

Он помнил расположение на пирсе троих «клиентов», прикинул рост каждого, расстояние между ними. Мозг работал как компьютер. И когда Алексей стрелял вслепую на бегу, был почему-то абсолютно уверен, что поразил все три мишени.

Пробежав несколько метров, он упал на бок, сумкой прикрывшись так, чтобы в лежачем положении она надежно закрывала его от выстрелов тех противников, кто мог остаться жив. Секунду-другую он лежал, тяжело дыша, ожидая очереди в упор.

Но его расчет оказался верен. Он поднял голову. Все трое лежали неподвижно.

— Маленькая накладочка, — с огорчением констатировал Ян, подходя из темноты пакгауза с двумя товарищами. Один из них принял у Яна из рук сумку, двое других сбросили тела погибших в воду.

— Надо спешить. Ваш корабль уходит через пятнадцать минут.

Почти на ходу Алеша стащил с себя костюм аквалангиста, передал Яну оружие и снаряжение, оставив себе «беретту».

— На всякий случай. Как у вас говорят, на всякий пожарный, — протянул Ян разрешение на оружие на имя Алексея и все остальные документы — паспорт моряка, сопроводительные бумаги на груз, который он везет, с пометками для тех, кто, возможно, будет еще проверять судно в море. — Как папа говорит, береженого Бог бережет.

Судно действительно отошло от пирса Антверпена ровно через пятнадцать минут…

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». "ББ" И ТЕМА «ОБЩАКА»

Профессор Моров следил за новинками науки и техники, и именно в его институте появились первые подслушивающие устройства, вживляемые непосредственно в тело объекта прослушки.

Делалось это во время ежемесячного медицинского осмотра. После практически безболезненной процедуры во время снятия кардиограммы или томографии сотруднику вживлялся крошечный микрофон, настроенный на особую подстанцию, находившуюся в комнате с надписью "Посторонним вход воспрещен" (рядом с кабинетом самого Морова).

Профессору было достаточно, сидя в своем рабочем кресле, раскрыть дверцы правой тумбы, набором кода настроиться на нужного абонента и слушать все, что тот говорит. При наборе другого кода «выступление» записывалось и могло быть предъявлено объекту в целях запугивания, оказания давления и для шантажа.

Профессору Морову, особенно в последние годы, все время мерещились подслушивающие и подсматривающие устройства. Ему казалось, что за ним следят. И надо признать, не без оснований.

За профессором Моровым внимательно следили, записывая его перемещения и фиксируя все его разговоры, как воры в законе конкурирующих, так сказать, кланов, держатели катранов, общаков, руководители систем безопасности других авторитетов, так и сотрудники правоохранительных органов. Единственно, на что надеялся Моров, так это на нескоординированность их действий.

Воры в законе никогда не кооперировались в борьбе за власть. Каждый был за себя. И потому, даже если один из них обладал компрометирующей Грифа информацией, не стал бы делиться с кентами, а попытался использовать эту информацию в личных интересах, прежде всего для шантажа.

Несколько иначе, как полагал профессор Моров, обстояли дела у руководителей правоохранительных органов. Каждый мечтал раскрыть крупную, хорошо организованную преступную группу с гигантским общаком, способным конкурировать с бюджетом страны, с международными связями и, главное, со способными взорвать общество сведениями о коррупции в высших эшелонах власти.

Х-хе, усмехнулся профессор Моров своему отражению в стекле портрета академика Бехтерева, — если бы общественность узнала, кто из членов правительства, руководителей министерств и ведомств, правоохранительных органов, лидеров партий и думских фракций находится на иждивении Грифа, сколько выдающихся мастеров нашей литературы, искусства, знаменитых писателей и журналистов работают "на полставки" в Институте проблем мозга, страну лихорадило бы почище Америки, потрясенной банальным фактом: их президенту стажерка Белого дома в рабочее время делала минет. Ну и что? Тут недавно по «Вестям» показали такой минет… У такого человека… И ничего… А жаль. Он-то, Моров, надеялся, что этой простенькой фальшивкой он сметет всю эту прокурорскую рать, вышедшую на след его швейцарских денег. А тут еще бабенка швейцарская влезла со своей страстью к разоблачениям. И тоже, как и наши прокуроры, отказалась от элегантно преподнесенного подарка. Причем какого! Яйца Фаберже с бриллиантами! Не помогло даже то, что наш выдающийся деятель искусства, обязанный многим, очень многим созданному Грифом Фонду поддержки русского национального искусства, сам привез это яйцо к ней в поместье и выдал за семейную реликвию… Все равно, сволочь швейцарская, передала российской прокуратуре номера счетов, на которые… Кто ж теперь в Кремле будет с ним, Грифом, сотрудничать? Все затаятся…

— Уволю, к чертовой матери, всех юрисконсультов, — прорычал Гриф, оскалив прокуренные зубы. Он давно бросил курить, а зубы все еще желтые. Надо будет почистить у хорошего дантиста.

Эти мысли отвлекли профессора Морова от плана мести. Но глаза снова уперлись в заголовки газетных статьей: "Лозанна открывает свои тайны", "В Цюрихе хранились счета российской мафии", "Кто стоит за гигантскими суммами, хранящимися в Швейцарии", "Кому это выгодно", и глаза его снова налились кровью.

— Всех замочу, суки позорные, — зашипел он, вытягивая вперед и вверх тощую морщинистую шею.

Ну почему не предупредили, что по швейцарским законам не считается преступлением элементарная взятка?! Достаточно, чтобы быть чистым перед законом, сообщить в прокуратуру номера счетов, по которым сделаны переводы. Он через ряд швейцарских банков уже несколько лет переводил крупные суммы в валюте неким государственным чинам, столь высокопоставленным, что иначе они денег бы и не взяли… Все были уверены, что деньги, не засветившись нигде, плавно улягутся, выйдя из одного банка в сейфы другого, поменяют владельца, и только. А нет, след остался. И когда генпрокурор копнул чуть глубже и заглянул чуть дальше, он, Гриф, попробовал дать «дезу». А в ответ швейцарская прокурорша, защищая честь мундира коллеги, дала утечку информации. И теперь дело времени, чтобы выяснить, кто переводил деньги на счета самых высокопоставленных российских чиновников. Выйдут на него, профессора Морова. Это еще не конец. Но это уже начало, — дальше раскручивать веревочку будет легче.

Он почувствовал боль в желудке. Насыпал из пакетика какой-то выписанной ему гастроэнтерологом дряни, развел минеральной водой, с отвращением выпил. Боль отступила.

Самое страшное, если органы выйдут на общак российской «Системы», хранящийся в Швейцарии. Еще страшнее, если общак захотят проверить члены «толковища» и убедятся, что там не хватает 60 миллионов долларов, вложенных профессором Моровым в надежные предприятия, им же контролируемые.

Надо срочно переправить с таким трудом собранные баксы в Швейцарию и вложить «налом» на счет «Системы». Швейцарцы страсть как не любят класть на счета крупные суммы налом. Ну, да за хороший процент согласятся. Но как переправить такую массу денег? Мелкие суммы он легко переправлял с диппочтой. Значит, весь вопрос в том, что сумма велика и соответственно велика денежная масса. Переправлять ее надо не в кейсах (в один кейс влезает миллион долларов купюрами по 100), не в кофрах, а, скажем, в трейлере? В контейнере? А? Точно — в контейнере. Надо «уговорить» кого-то из крупных дипломатических чиновников, хоть того же Некрасулина, купить в России мебель и отправить контейнер в Лозанну. Слава Богу, жена Некрасулина, Ольга, давно на крючке у «Системы». Значит, дело техники. Той техники, в частности, благодаря которой были записаны весьма интересные разговоры жены дипломата с подругой в Москве. После этого переправка мелких грузов в Швейцарию, минуя таможню и досмотр органов, перестала быть проблемой.

Профессор Моров был абсолютно спокоен только за два места — свой институт и особняк «ББ». В том, что все разговоры «ББ» фиксируются, он не сомневался. Но он был уверен в другом — там ведут запись только люди «ББ». Органам этот особняк недоступен.

А все потому, что особняк на углу Крестовоздвиженской улицы и Колокольного переулка, некогда принадлежавший семье князей Патрикеевых, а после революции превращенный в дом приемов для иностранных гостей, был тщательно проверен специалистами перед тем, как «ББ» въехал в него, избрав в качестве одной из своих резиденций.

Дом ободрали, сняв не только обои, но и штукатурку, побелку, — до кирпича. Проверили всякими техническими новинками. И успокоились. А зря.

Ни профессор Моров, ни, естественно, «ББ» не знали, что дом был перепланирован еще в 1934 году и непосредственно в кирпичную старинную, начала XIX века (дом строился вскоре после страшного московского пожара 1812 года) стену были внедрены специальные мембраны, резонирующие каждое произнесенное в княжеских покоях слово в расположенные в соседнем доме записывающие устройства. Можно было сколько угодно искать «жучков» в самом особняке и так ничего и не найти.

А запись шла круглосуточно. И много интересного узнавали в соответствующих структурах государственной власти. Запись шла вплоть до 1992 года, когда из-за сокращения финансирования домик этот был продан руководству совместного предприятия «Анкор». Так владельцем дома стал всесильный «ББ». Но домик-то по-прежнему оставался на «прослушке».

Прокуратура, которая получила от бывшего КГБ после его расформирования несколько зданий и техническое оборудование, была приятно удивлена тем фактом, что все тайны организованного преступного сообщества теперь ей известны, не хуже главарей этого кодлана. Правда, даже наедине друг с другом воры в законе говорили не столько "по фене", сколько им одним понятными шифрами. Поэтому, даже представив все записи в суд, выиграть дело против них лишь на основании этих аудиозаписей представлялось маловероятным. А вот действовать, вносить коррективы в свои операции прокуроры и следователи вскоре научились в совершенстве, используя этот неожиданно подаренный им судьбой источник информации. У следователей, которым предстояло в ближайшем будущем вести следственные действия по делу о «Системе», было достаточно материала, чтобы оказывать — в рамках закона, естественно, — давление на подследственных. Скажем, А и Б говорили «такое» про Г, что Г рад будет дать "правдивые и чистосердечные показания" на обоих. И так далее.

Словом, полковник Егор Патрикеев, предкам которого по невероятному стечению обстоятельств когда-то принадлежал особняк, с большим интересом читал в эти минуты страницы, на которые был переведен разговор «ББ» с Грифом.

Так Патрикеев узнал, что и у воров в законе был свой "дом с сюрпризом". Некий коррумпированный высокий чин снял в центре города квартиру, куда приводил поразвлечься высоких гостей. Среди гостей были и крупные чины правоохранительных органов, и высокопоставленные правительственные чиновники, и думские партийные лидеры.

Четырехкомнатная квартира в доме «сталинской» застройки имела большую гостиную, две спальни и сауну с джакузи.

Там все и начиналось. Или заканчивалось. Впрочем, аппаратура после того, как открывалась дверь этой квартиры, работала в автоматическом режиме, и записывались как невинные тосты в гостиной, так и страстные и порой вульгарные высказывания и крики в спальнях, а также скабрезные шутки в сауне и в джакузи.

Но в силу того, что в квартирке на Садово-Кудринской записывались слова, сказанные пусть видными людьми, но на отдыхе, то и использовать записи можно было лишь для вульгарного шантажа.

Слова же, произнесенные в особняке на Крестовоздвиженской, бывали брошены в ходе деловой беседы в запальчивости и раздражении, потому они вооружали полезной информацией в гораздо большей степени, чем записи в доме свиданий.

Вот почему Патрикеев в тот вечер был так доволен.

Из раздраженного разговора «ББ» и Грифа, записанного в доме № 23, соседствующем с особняком № 25/1 на Крестовоздвиженской, полковник узнал, что готовится грандиозная провокация против крупного чиновника правоохранительных органов. Будет задействован и шантаж, ибо среди посетителей оказался человек, как две капли воды похожий на этого чиновника. А крупных родимых пятен или иных данных, отличавших этих двух индивидуумов, не имелось. Зная о том, какую подлянку готовит тебе противник, можно не только подготовиться, но и использовать эту попытку шантажа. Есть такой прием в борьбе — когда на тебя в движении идет противник, готовя болевой или захватывающий прием, — надо не вставать горой на его пути, а дать ему как бы пролететь мимо и, используя его кинетическую энергию, применить уже свой прием, повергнув врага на землю (или татами). Именно такой прием собирался применить полковник Патрикеев против Грифа и «ББ».

И второе. Патрикеев из разговоров «ББ» и Грифа понял, что у «Системы» возникли проблемы с общаком.

Картина вырисовывалась такая. Летом минувшего года рухнула система ГКО. Но особой паники в криминальных кругах Москвы не возникло. Спокойно реагировал и «ББ», отвечавший в «Системе» за связи с СНГ. Было впечатление, что информацию они получили загодя, хорошо подготовились и сумели перевести ГКО в другие ценные бумаги или, на худой конец, в доллары, на первый взгляд с убытком, но на второй — с большой прибылью, если учесть головную боль тех, кто этого вовремя не сделал и потерял в миллион раз больше.

Однако если держатели двух общаков вроде бы почти ничего не потеряли, то, не делясь купленной за большие же деньги информацией с остальными ворами, они сами создали критически ситуацию. Сотни воров, десятки держателей катранов, авторитеты как из приблатненных, так и из отморозков, как-то связанные с «Системой», заволновались.

Кому нужен хипежь? И «ББ» с Грифом назначили сходняк.

На сходке в особняке у «ББ» обсуждали сложившуюся ситуацию.

Прошел слух, что «ББ» большие бабки общака воров СНГ вложил в ГКО. Воры призвали «ББ» к ответу. Tот кивнул на Грифа — дескать все шло через него. Вопрос к Грифу — как он собирается возвращать братве ее кровные, в прямом и переносном смысле слова, денежки: речь-то шла о сумме в 10 миллионов долларов. Из них 6 были вложены якобы в ГКО, а 4 хранились на счету Грифа в банке в Андорре…

Чтобы сохранить жизнь, Гриф взял обязательство перед сходняком: ничего не объясняя, достать эти потерянные баксы и положить их на счет организации в Андорре.

На следующий сходняк в мае 1999 года он должен был представить ворам номера счетов и другие финансовые документы, подтверждающие, что он не украл у кентов эти деньги, а продолжает оставаться держателем общака.

— И тогда, — застучал зубами, осклабился в кривой улыбке "ББ", — мы сможем разрешить Грифу использовать часть этих денег, может быть, большую их часть, на то, чтобы к власти в России пришли наши люди.

— А сейчас что, чужие? — загоготал «Чмырь», вор в законе из Беларуси.

— И сейчас у всех нас есть механизмы воздействия на власть имущих. Речь идет о другом. О том, чтобы на первые позиции вышли не просто частично управляемые нами люди. А полные марионетки. Начнем в России. Получится у Грифа — сделаем то же на выборах в Беларуси. Потом на Украине, в Молдове, в Казахстане…

— В Казахстане только что переизбрали президента.

— Какие проблемы, Баралбай? Переизберем еще раз, если нужно будет сообществу… Итак, решено. Даем Грифу пару месяцев, чтобы вернуть бабки. И еще несколько месяцев, чтобы с их помощью привести к власти нашего человека на выборах 2000 года. Как это ему удастся — не знаю. Пусть думает. Он у нас владеет Институтом проблем мозга. Ему и карты в руки. А сейчас, дорогие гости, прошу к столу.

Полковник Патрикеев выключил магнитофонную запись. Картина предстоящей операции все более прояснялась…

ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». МОНЯ РУБИНЧИК И ТАРМО КИРЬЯНЕН. ПРАГА-МОСКВА

В Прагу Моня Рубинчик прилетел рано утром. Можно было бы и вечерним рейсом «Аэрофлота», тогда он успевал сделать еще какие-то дела в Москве, но перед операцией надо было выспаться. Ведь как сложится следующий день, неизвестно. Как неизвестно и то, когда он снова попадет в Прагу. А в Прагу Моня мечтал попасть с юных лет. Он всегда интересовался изобразительным искусством. Его отец — Владимир Рубинчик, старший научный сотрудник Института истории АН СССР, был специалистом по архитектуре и искусству южных и западных славян. Из-за подозрений относительно "пятого пункта" (Владимир Самойлович Рубинчик по паспорту был белорусом, но кадровики всегда подозревали, что он скрытый еврей) в странах, в которых жили южные и западные славяне, Рубинчик так никогда и не побывал. Как, впрочем, и Михаил Владимирович Рубинчик, его сын. Каким-то чудом Миша, или, как его шутя звали товарищи, Моня, поступил в Военный институт. И потом много лет мотался по гарнизонам, служил на Северном Кавказе в знаменитой грушной «прослушке», в частях спецназа ГРУ, дислоцированных вблизи северных и западных границ; он свободно владел несколькими европейскими языками, в том числе — чешским и немецким. Но в заграничные командировки его все не направляли, несмотря на то что у старлея Рубинчика был безукоризненный послужной список. И надо ж было такому случиться, что пришлось дождаться горького дня расформирования бригады спецназа, чтобы попасть в зарубежную страну, о которой он столько мечтал.

Прямо в аэропорту он взял такси и поехал в центр, в старый город. Полюбовался Прагой со смотровой площадки на Першинском холме, поднялся на башню собора Святого Витта и окинул взором вертикали готических храмов и барочные купола старой Праги. Как настоящий профессионал, наметил для себя ориентир — башни Пражского кремля на Градчанах, по которым потом будет сверяться во время прогулок и поездок по городу.

Его не встречали, — так было спокойнее, меньше шансов попасть под «колпак» местных криминальных организаций. А знание им двух наиболее распространенных в Чехии языков и заочное знакомство по книгам, справочникам и путеводителям со столицей страны позволяло надеяться, что Моня в Праге не заблудится.

Кафе и пивные в Праге открываются рано. Все думают о комфорте не обслуживающего персонала, а клиентов. Так что, спустившись вниз на несколько сотен метров по узкой улочке, ведшей к подножию Петошинского холма, он притормозил у крохотного кафе: внутри кафе было четыре столика и два столика, несмотря на март, учитывая теплую, солнечную погоду, были выставлены прямо на улицу под разноцветные зонты. Таких кафе "У Швейка" в Праге много. Не каждый турист будет разбираться бывал тут знаменитый герой романа Ярослава Гашека Йозеф Швейк, или нет.

Моня заказал кружку темного портера, порцию шпекачеков с соленым огурчиком и соленые орешки. Солнце как раз в это время немного сместилось над Старым городом и осветило столики, стоявшие на улице. Это решило его выбор в пользу завтрака на пленэре.

Тот факт, что его не встречали раскрытыми объятиями с цветами в аэропорту, вовсе не значит, что его не встречали совсем.

По правилам встретить его были обязаны, встретить и проверить — не просочилась ли информация из Москвы о его визите, нет ли слежки.

Пара студентов, юноша и девушка, с легкими рюкзаками за спиной, спускаясь по крутой улочке мимо столика, за которым счастливый Моня прихлебывал темное пиво, дали ему понять, что прибытие г-на Рубинчика в чешскую столицу осталось незамеченным местным криминалитетом.

Парень, проходя мимо и огибая стоявший на тротуре столик под зонтом, сказал контрольную фразу.

— Прага гостеприимно встречает своих гостей, неправда ли? Мы из Мюнхена, и нам тоже здесь нравится.

— Мюнхен красивый город, — сказал в ответ Моня. — Но я там никогда не был.

Как ни обидно, но ключевая фраза соответствовала истине. Моня никогда не был в Мюнхене. Хотя, конечно, мечтал побывать в мюнхенской «Пинакотеке».

Уже пройдя мимо столика Мони, юноша обернулся и добавил:

— И в Баварии, и в Чехии работали лучшие мастера готики: обязательно посмотрите, когда откроется музей, картины мастера Теодориха.

Ответа Мони парень не дождался и, обняв спутницу, направился вниз по улочке.

Моня посмотрел на часы и, с удивлением отметив, как быстро в Праге идет время, понял, что музей старой чешской живописи вот-вот откроется.

Три выдающихся мастера чешской готики были представлены в Штернбергском дворце максимально полно. XIV столетие. Огромные работы анонимного мастера Вышебродского алтаря, Теодориха и так называемого мастера Тржебоньского алтарного цикла.

Моня застыл перед огромным изображением Святой Клары кисти мастера Теодориха. Он знал его по репродукциям из альбома издательства «Артия».

Читая надпись на чешском возле изображения св. Клары, Моня сделал в памяти зарубку: постараться побывать в королевском замке Карлштейн, где хранится самое полное собрание работ живописца.

В Национальной галерее Праги демонстрировались пять произведении мастера, пять изображений святых, предназначенных для замка в Карлштейне.

— Хотите побывать в замке Карлштейн? — услышал он вопрос почти возле правого уха. Сказано было тихо, чтобы не нарушать благоговейной тишины музейного зала, но достаточно громко, чтобы понять, что вопрос обращен именно к нему.

— Хотел бы, — невозмутимо ответил Моня. На самом деле он волновался. Это было его первое свидание в нелегальных конспиративных условиях.

— Вам не кажется, что изображение полуфигуры святой в обрамлении золотого фона или оклада немного напоминает рисунок для буквицы в рукописи?

— Ничего удивительного. Мастер Теодорих, возглавлявший братство живописцев в Праги во второй половине XIV века, прославился вначале как книжный иллюстратор.

Только после этого Моня перевел взгляд с изображения Святой Клары на человека, только что произнесшего эту фразу.

Пожилой господин примерно его роста и телосложения, с приятным округлым, интеллигентным лицом и серыми внимательными глазами доброжелательно смотрел на Моню.

— Вот как? — удивился Моня. — Я и не знал.

— В городской книге Градчан сохранилась запись, свидетельствующая о том, что мастер был владельцем дома в этом районе Праги.

— Дом сохранился, его можно увидеть?

— Да, там музей — Музей братства пражских живописцев Средневековья. Кстати, основано братство в 1312 году, кажется. И установил это Карел Чапек.

— Вот как? Интересно. Еще раз благодарю.

И они разошлись. Моня перешел к огромным доскам мастера Вышебродского алтаря, а его собеседник вернулся что-то рассмотреть на большой работе автора Тржебоньского алтарного цикла.

Но главное было сказано.

Моню ждут по адресу улица Карела Чапека, дом 13, квартира 12.

Кстати, братство живописцев было создано в Праге в 1348 году. Моня это знал. Но он знал и то, что по этому адресу живет экспедитор фирмы "Издательство книг по искусству "Карл Кусхофер и К" некто Иржи Бранек, 34 лет, магистр философии, закончивший Военный институт в Москве вместе с Моней в 1989 году.

…Встретились, как и положено старым приятелям.

Время ланча позволяло и накрыть стол так, чтобы продемонстрировать если не все, то многие достоинства чешской кухни. Что пьют, встретившись после долгой разлуки, чех и белорус, даже если один из них наполовину словак, а второй наполовину еврей? Конечно же, русскую водку.

И хотя время было для серьезных возлияний слишком раннее, выпили рюмки по четыре.

Был и обязательный для выпускников Военного института тост за тех, кто погиб на задании. Среди выпускников 1989 года таких было, увы, немало.

Наконец дошла очередь до дела.

— В чем фокус? — спросил Моня.

— В двойной страховке. Я обнаружил путь вывоза наиболее ценной контрабанды из Чехии в Москву. Причем это не канал вывоза какой-то одной фирмы, например, книг по искусству, сигарет или ликеров. Это коридор, созданный европейской и российской мафиями. Постоянно действующий и используемый для самых разных товаров.

— И наши «клиенты» решили воспользоваться им?

— Совершенно точно. Дело не в том, что дешевле. А в том, что надежнее.

— Понимаю. Коробки с «товаром» запакованы в Праге. Деньги сюда проникали разными путями, но в основном из Испании и Италии через Францию и Швейцарию. По дороге утечек информации не было. Здесь миллион собран и расфасован по коробкам, в которых обычно фасуют контрабандные сигареты. Людей — упаковщиков, экспедитора, — по моим данным, уже убрали.

— Бригада работает крутая. Так что и нам, если сунемся, не поздоровится.

— Да, к этим парням без «беретты» не суйся.

— "Беретта — оружие профессионалов". Чья это шутка была? — спросил Иржи.

— Это не шутка. Помнишь Князя, мы с ним и с тобой работали в Турции, у курдов? Это его присказка.

— Помню. Классно он с двух рук из двух «беретт» стрелял на бегу.

— Я только одного человека видел, который это делал лучше. Ваня Чеботарев. Я с ним до сих пор дружу. Если повезет, познакомлю.

— Нам повезет, брат, если вообще живыми из этого задания выйдем. Итак, вот что я установил. Готовится большая партия контрабандных сигарет для переброски в Россию. Загружается под завязку один трейлер и наполовину второй.

— Почему именно с сигаретами? — спросил Моня.

— Схема многократно опробована. Итак, чешские сигареты, точнее американские сигареты, произведенные на пражской фабрике, грузятся в два трейлера, их привозят на границу. С точки зрения таможенников все документы в порядке. Слушай внимательно. За груз заплачено официально, плюс взятка «погранам» и таможенникам. Досмотр поверхностный. Таким образом оружие охраны во второй машине остается незамеченным. Досматривают для понта несколько коробок, расположенных в каждой из машин ближе к выходу. Убеждаются, что это действительно сигареты, и снова закрывают кузова трейлеров. В первой машине среди груза сигарет таким образом остается недосмотренной контрабанда внутри контрабанды. Если бы «погранцы» и таможня знали, что «внутри», взяли бы большой процент, а то и забрали бы весь груз. А из-за сигарет они портить налаженный бизнес не будут. На таможне груз должен встретить получатель и заплатить официальную пошлину. Неофициальная уже уплачена. Если ты забрал сигареты, ты платишь за акциз. Так пополняется казна государства. Так у нас в Чехии, например, с границей с Германией, так и у вас. Но ваши мазурики и жулики о родине не думают. Они думают только о себе.

— Почему?

— Потому что за грузом двух трейлеров на таможню никто не приходит.

— Но в этом случае они становятся собственностью государства.

— Совершенно верно. После экспертизы, доказывающей качество товара, а на экспертизу берут крайний ящик ближе к двери и из него пару пачек сигарет, — эти сигареты поступают на аукцион.

— Значит, перетряхивают груз, находят контрабанду в контрабанде и вооруженную охрану?

— Ничего подобного. На аукцион выставляет пару ящиков с указанием общего количества груза и его цены, предлагаемой как стартовая.

— И в чем фокус?

— В том, что на аукционе груз покупает тот, кто его и должен был забрать.

— Как это так?

— Да потому, что аукцион существует только на бумаге. На самом деле даже двух ящиков из трейлеров никто не вынимал и груз не проверялся. Трейлеры все это время стояли в пакгаузе. И хорошо охранялись, потому что груз сигарет, представляющий интерес для бандитов, действующих на смоленских дорогах, здесь никого не интересовал. А про контрабанду в контрабанде никто, кроме водителей и охранников трейлеров, не знает.

— Но зачем?

— Затем, что все должно быть достоверно. Если бы были приняты какие-то особые меры предосторожности, за таким грузом уже намылилась бы местная мафия. По эту сторону границы — наша, по ту сторону — польская, белорусская и затем русская. А так через систему аукционов трейлеры, отстегивая мзду «погранцам» и таможенникам, благополучно минуют все границы.

— Смысл?

— При этом экономится процентов 30 общей стоимости груза. Эти деньги идут на взятки. В итоге груз перебрасывается в Россию почти бесплатно, безакцизно и беспошлинно.

— Переправщик груза, точнее, хозяин груза сигарет, знает о "контрабанде в контрабанде"?

— Знает. Ровно половину того, что ему положено. Я ему привожу четыре коробки книг нашего издательства. Коробки достаточно тяжелы, чтобы считать, что это книги, нo не слишком, чтоб заподозрить, что это, скажем, цветные металлы или еще какая погребень. Владелец груза уверен, что переправляет вместе со своими контрабандными сигаретами еще и четыре коробки книг. И берет с моей фирмы за это буквально мизер.

— Знаешь, я не все понял. Не придурки же они, раз такими бабками ворочают. Ведь младенцу ясно: сэкономишь рубль, потеряешь десятку. Скупой платит дважды. Риск велик.

— Никакого риска. Все довольны копеечными выигрышами. Да, я забыл сказать, что «моя» фирма переправляет книги с этими трейлерами, а другая, по приятному стечению обстоятельств, переправляет через границу людей. В нашу сторону едут таким образом в основном нелегалы из Пакистана, Афганистана, Турции, стран Кавказа. А обратно — «братки», погулявшие на Западе и не уверенные, что их липовые документы проскочат через границу.

— Какой резон держать фирме все яйца в одной корзине?

— В нашу сторону — действительно идут отдельно, как ты говоришь, яйца, отдельно корзины. А вот в вашу сторону… Тут есть резон. Народ, который хочет нелегально перейти границу, платит хорошие бабки и заодно охраняет груз.

— Где? Ты ж сам говорил, что на таможне груз в безопасности.

— А на ваших дорогах? Можно вложить миллионы в хороший товар и весь потерять в пути. А снаряжать большой охранный отряд и дорого, и подозрительно. Да и с оружием официально его не пропустят. Значит, если хочешь сохранить груз на ваших дорогах, надо все равно отправлять охранников, желательно нелегально. «Моя» фирма это и учитывает. И независимо от своего заказа подбрасывает фирме, занимающейся контрабандой сигарет, еще и группу нелегалов. Они платят за переправку и берут на себя обязательства охранять груз до места, скажем, до Москвы.

— А где гарантия, что эти нелегалы в пути не ограбят машину и не смоются со всем грузом?

— А их частями переправляют. Как правило, речь идет о работавшей какое-то время банде, которая возвращается с гастролей на родину. При переправке частями остающиеся служат надежной гарантией. В Европе с этим не шутят.

— А какие гарантии у тебя лично?

— Я давно в фирме. Внедрен в 1992 году. И пока ни одного прокола. Но готов к вводным. Видишь — живу один. Жена с 1993 года — в Австрии, детей нет, если почувствую, что горячо, уйду.

— В нашем деле — главное вовремя смыться.

— Да ты не волнуйся. Я сделаю так, что подозрение падет на тех бандитов, что пойдут в группе охранников. Да и вся операция — моя идея. В машинах официально идут памперсы, за ними — коробки с сигаретами, и в глубине помеченные радиомаяком коробки с баксами. Таможня, «погранцы» — все схвачено. Документы в порядке. Даже банду я выбрал самую, так сказать, глупую. Они стрелять умеют грамотно, а вот продумать на пару шагов вперед едва ли.

— Был даже выбор банды?

— А что? Ваших банд сейчас в Чехии, Венгрии, Польше скопилось — не перечесть. Они отработали свое на Западе, открыли счета в швейцарских банках, сбросили проценты, проценты пошли в общак в России, общак украли, держатель общака решил заменить украденные налом доллары очень хорошо сделанными фальшаками, фальшаки твоя бригада еще раз у него крадет. И… Дальше моя фантазия пока не проникает. Но вижу, что операция задумана грандиозная. Удачи вам… А что касается ваших русских бандитов, то их действительно у нас сейчас много. Они боятся рисковать. Был слух, что граница усилена, компьютеризирована. Тех, на кого розыск объявлен, гребут прямо там. Поэтому бойцы ищут «переправу» нелегальную. А я им помогаю. И заодно становлюсь хорошо информированным человеком.

— Побереги себя. Очень рискуешь.

— Эх, брат. Боялся бы риска, выбрал бы другую профессию. Если бы ты знал, сколько я уже грузов оружия, боеприпасов, секретных материалов и стратегических металлов перехватил. А бандиты — это так, вторая профессия.

— А первая нынче, выходит, экспедитор книжного издательства?

— А что? Всегда мечтал работать с книгами по искусству.

— Вот странно, и я… Мое хобби, так сказать.

— Точно, я и забыл, ты еще в курсантские времена этим увлекался. Давай-ка я тебе нашу новую книгу подарю — один из наших знаменитых авангардистов — Франтишек Тихи…

— Мне бы лучше что-нибудь из старой реалистической живописи. Я вашу готику просто обожаю.

— Мы альбом мастера Теодориха выпустили. Отличная печать.

— О, вот это подарок так подарок.

…Иржи предоставил Моне возможность визуально ознакомиться с трейлерами и даже через потайное окно — с лицами бандитов, которые будут охранять трейлеры на территории России.

На границе Моня просидел сутки. Иржи пристроил его экспедитором к пикапчику с грузом дешевых книг издательства «Артия».

Когда по сотовому телефону поступил сигнал о переходе грузом границы, Моня дал команду водителю двигаться следом.

Водители трейлеров должны были на выходе из Смоленской в Московскую область припарковаться в деревне Моево и ждать дальнейших указаний. Здесь у них заберут часть груза, после чего охранники из второго трейлера будут сопровождать эту часть груза в Москву на специальное хранение, остальной же груз — предположительно в первом трейлере, пойдет своим обычным путем на склады в Москве.

…Тем временем Тармо Кирьянен лежал на чердаке недостроенного трехэтажного роскошного особняка на окраине села Моево и думал. Лежал он так давно, приготовив к стрельбе винтовку с оптическим прицелом и лазерным наведением. И подумать успел обо многом. О стихах, которые писал в юности, о том, что мог бы стать неплохим поэтом. О своей работе в российском посольстве в Швеции, о долгом сидении "на точке" без присвоения очередных званий и, наконец, о странном, неожиданном сокращении, а затем полной ликвидации их бригады спецназа.

Потом он стал думать о лазере. У него по весне часто высыпала на верней губе лихорадка, по-научному — вирусная герпетическая инфекция. И вот сейчас, как бы мысленно пристреливаясь к дороге, и «шаря» красной точкой лазерного прицела по накатанной колее, он думал, — можно ли лазерным прицелом вылечить мартовский герпес? Луч лазера обладает противовоспалительным и обезболивающим действием. Он также стимулирует восстановление тканей на месте поражения. Стало быть, лазерным прицелом, если направить красную точку на губу себе или ближнему, можно вылечить и герпес лабиалис. Тармо почесал верхнюю губу.

Вот вдали на дороге появились два трейлера. В эти секунды Моня Рубинчик по сотовому связался с Московской государственной консерваторией.

— Гриша, это я, Моня. Книги издательства «Артия» уже на подходе к «базе», давай команду на разгрузку.

— Понял.

Гриша Минский, кандидат философских наук, в прошлом спецназовец, в последние два года державший книжную торговлю в фойе Большого зала Московской консерватории, никогда в жизни не отказывал товарищам в их просьбах, тем более — товарищам по спецназу.

Он уже давно нанял в Москве небольшую банду молодых отморозков, на счету которых, по его данным, было пять разбойных нападений с двумя убийствами. Так что Грише не было их жаль. Банда была заблаговременно направлена к деревне Моево с задачей забрать ценный груз и переправить его в деревню Кончевичи, что в Белоруси. Деревня Кончевичи была в 15 километрах от русской деревни Моево. Задача была простая, а деньги обещаны немалые.

Главарь банды, посмеявшись над доверчивостью заказчика (в Консерватории работает — точно придурок), принял решение — груз брать весь (спасибо, как говорится, за наводку на наколку) и везти его сразу в Москву. Благо что сбагрить его было куда. Но пока суд да дело, решил действовать как бы под руководством заказчика. И была у него с Гришей пейджинговая связь. Гриша передал по пейджеру: "Груз подходит к д. Моево".

Два «джипа-чероки» вышли на скорости из деревни Моево чуть раньше, чем надо. Не дожидаясь, когда трейлеры свернут на проселочную дорогу.

Агрессивность, исходившая от мчавшихся по проселочной двух джипов, сразу показалась подозрительной опытным водителям трайлеров, и они, вместо того, чтобы свернуть к деревне, прибавив газу настроились уходить по шоссе дальше, к селу Алексеевское.

Это не входило ни в чьи планы. Новая обстановка потребовала вводных от каждого участника операции.

Тармо спросил в микрофон Бича:

— Снять?

— Останови тех придурков. Остальное за мной.

Тармо прицелился в колеса трейлеров. И вдруг сообразил, что они теперь делаются из непробиваемого материала. Зря хорошую пулю испортил бы. А жаль. Убивать Тармо не любил никогда. Вот почему он с таким трудом, благодаря знанию всех романских языков, пробился на консульскую работу, потом был помощником военного атташе, но не выполнил задание, связанное с устранением очень опасного для резидентуры человека, и был «сослан» на точку… Повторять этот путь ему не хотелось. Но и убивать — тоже. В его первоначальную задачу входило дать предупредительные выстрели по стеклу кабины, если машины пойдут по проселочной дороге дальше в сторону деревни Моево, остановить машины на развилке. Теперь же трейлеры на хорошей скорости уходили по пустынной в это время дороге в сторону Алексеевского и надо было во что бы то ни стало остановить их.

Сделать это мог лишь Тармо. Он целился в боковое стекло первого трейлера. Ему сквозь оптический прицел было хорошо видно, как напряглись скулы водителя, почуявшего опасность.

— Главное, остановить первый трейлер. Второй может уйти, — услышал он в наушнике голос Бича.

— Понял, командир. Понял.

Тармо прицелился и плавно спустил курок.

Он успел увидеть, как ткнулся окровавленной головой водитель в рулевое колесо, как, видимо, навалившись всем телом, невольно нажал ногой на тормоз. И машина стала, снижая скорость, уходить юзом к кювету. Но, слава Богу, все обошлось, и она остановилась у самого кювета, отделявшего трассу от вспаханного поля…

Открылась дверца, и из кабины, держа наготове «Узи», выскочили трое охранников.

Тесновато им там было, подумал Тармо. Но его внимание тут же отвлекли мчащиеся к месту аварии два джипа. Резко затормозив, они развернулись так, чтобы перегородить трассу.

Из джипов выскочили десять бандитов и, направив стволы на охранников трейлеров, открыли огонь. Заметив, что второй трейлер уходит, главарь банды крикнул:

— Косой, Жбан, Резаный — в машину, догнать, водилу и охрану уничтожить. Груз — наш.

Трое бандитов вскочили в джип и ринулись в погоню.

Тем временем из брошенной строителями дороги бытовки вышли Ашот, Гиви, Андрей, Алеша и Бич и открыли огонь по бандитам. Через несколько секунд все было кончено.

А в нескольких десятках метров от них задние дверцы уходящего на скорости трейлера открылись, из черного отверстия выглянуло хищное жерло пулемета, и огонь из него превратил в кровавое месиво и водителя, и двух сопровождавших его бандитов.

Резко свернув в кювет, «джип-чероки» мгновенно вспыхнул (видимо, очередь из тяжелого пулемета повредила электропроводку) и через секунду взорвался.

Взрыв закрыл от бригады, удалявшейся от деревни Моево в сторону деревни Алексеевское, трейлер, и она не видела, что было дальше. Бич тоже отдал приказ:

— Ашот — за руль бандитского «джипа», Алеша на страховке, Ваня Чеботарев — на крышу.

И второй, уцелевший «джип-чероки» с новыми пассажирами рванул вперед, ориентируясь на горящий впереди «джип» с бандитами. Объехав его на скорости, Ашот вскоре приблизился к трейлеру. Сидевший у открытой двери охранник вскинул тяжелый пулемет. Но пока он настраивал свою «мандолину», Ваня Чеботарев встал на крыше мчащегося «джипа-чероки» во весь свой богатырский рост, и, когда машины максимально сблизились, он оттолкнулся от крыши автомобиля и влетел в кузов трейлера.

Через несколько секунд трейлер стал замедлять ход и вскоре остановился. Все сопровождавшие груз были убиты наповал.

Алексей и Ваня Чеботарев перегрузили коробки в «джип». И вскоре кавалькада из двух машин — «фольксвагена-пикапа» и «джипа» — ушла в сторону Москвы.

На месте осталась распотрошенная экспедиция из Праги с частично утраченным грузом, большое количество трупов и множество загадок для местной милиции.

Однако скорее всего груз, который станет легче еще на несколько коробок с контрабандными «сигаретами», поступил после соблюдения всех формальностей получателю, трупы похоронят, машины заберет отправитель. А дело будет закрыто. И событие преступления налицо. И состав преступления есть. А вот все преступники скорее всего, мертвы.

— Произошла перестрелка между бандитами, сопровождавшими груз, и, судя по номерам, московскими отморозками. Постреляли друг друга. Дело закрыть как неперспективное.

Да и что с ним копаться? Чем дольше его расследуют, тем меньше становится сигарет в трайлерах. В конце концов останутся лишь пара ящиков с книгами, выпущенными издательством «Артия» в Праге в 1970-1980-е годы. А в Москве новые книги продать трудно. Но Гриша Мереминский все равно приедет в Алексеевское РОВД и получит коробки с книгами, заплатив за «хранение» приличную сумму — сто долларов. Правда, настоящих. Но за миллион отлично сделанных в Марокко «фальшаков», которые не отличит ни одна самая современная банковская электроника, это не дорого. На улице Грановского прибавился миллион.

ГРИФ, КОРЕНЬ И ОПЕРАЦИЯ «РЕПЕТИЦИЯ»

Гриф провел совещание по селектору. Оговорил контакты с бригадами на ближайшее время, сформулировал задания бригадирам.

Профессор Моров совершил утренний обход, — кого-то назначил на лоботомию, кому-то прописал более интенсивный медикаментозный курс, кого-то пообещал выписать в ближайшие дни в связи с ремиссией.

Потом в дирекции переговорил с главным строителем, главным бухгалтером и Главной медсестрой. Медикаменты, перевязочные материалы, кислород — все дорожало день ото дня. Аркадий Борисович любил порядок. У него все бригады были на самоокупаемости, не делал он исключения и для института. Здесь одни богатые пациенты «кормили» бедных. Операции по шантажу высокопоставленных чиновников и банкиров приносили хороший доход и кормили операции медицинские.

Аркадий Борисович не терял надежды получить с помощью лоботомии идеальный результат: и шизофрению излечить, и не привести пациента в состояние полного идиотизма. Если бы ему это удалось, он мог бы претендовать на Нобелевскую премию. Главное, чтоб Россия его выдвинула. Это будет дорогое удовольствие. Но и тут одна акция кормит другую.

Медицина кормила сама себя. И политика кормила сама себя.

Сколько денег он вложил в нынешние властные структуры… Страшно представить. Брали все. Не все хотят отдавать, когда приходит срок. Для этого и существуют бригады, которые напоминают должникам — пришло время платить.

Только за последний месяц трагически погибли в автомобильной и авиакатастрофе трое высокопоставленных работников госструктур. Руководители нескольких средств массовой информации были сняты или отправлены на пенсию. Страна ломала голову, что происходит в коридорах власти.

А все очень просто, Аркадий Борисович пожевал влажными губами. Люди не выполнили свои обязательства. Вот и все. Еще трое умерли от инфаркта. А могли бы жить и жить.

Кстати об инфарктах, подумал Аркадий Борисович, надо продолжить опыты по воздействию с помощью электромагнитных полей, передаваемых по телефону, на сердечно-сосудистую систему. Не надо будет посылать киллеров, а потом за киллером чистильщиков, столько ненужной крови… Позвонил, сказал пару слов, подключил к аппарату приборчик — и готово. После «неприятного» разговора абонент почувствовал себя неважно и через часок-другой благополучно окачурился.

Аркадий Борисович рассмотрел язык с желтым налетом в большом зеркале, висевшем напротив его письменного стола. Мало кто знал, что через это зеркало, по включении оптико-электронной системы, он может видеть все, что происходит в приемной или в соседней с ней комнате отдыха, где он принимает высоких гостей: оставит на минуту якобы по делу, и смотрит, и слушает, что там говорят. Сейчас аппаратура была выключена и зеркало выполняло свою обычную функцию.

Собственный язык Аркадию Борисовичу не понравился.

Не скрывая раздражения, он вызвал через секретаря господина с бегающими глазами, дожидавшегося его в приемной. Включив на минуту аппаратуру, Аркадий Борисович некоторое время внимательно рассматривал посетителя через экран.

Это был вор в законе по кличке Корень. Он никогда не нравился Грифу, но знакомы они были давно. Гриф был уверен: Корень постарается безукоснительно выполнить задание. Он слишком проштрафился в своих последних делах, потерял почти всю бригаду. Гриф принял «Корня» и теперь, по рекомендации начальника службы безопасности Юрия Князева.

— Ну, рассказывай.

— Что рассказывать, "Гр…". Извините, Аркадий Борисович?

— Все. Собрал новую бригаду?

— Да.

— Что за люди?

— В основном — бежавшие из тюрем, колоний, с пересылки, из-под ареста, словом, находящиеся в розыске. Им отступать некуда.

— Князев тебе с людьми помог?

— Да. Почти все — его крестники, кое-кто — мои, есть и твой крестник.

— Кто жe?

— Арам Кутаисский. Ему за 60, только выпулился из СИЗО за недостатком улик, а за ним уж по другому делу пришли. Он и ушел в подполье. Я подобрал.

— Молодец. Автомобилисты, технари-электронщики есть свои?

— Водилы есть. А электронщиками Князь обещал помочь.

— Юра Князев? У него что, уже и кликуха есть? Ха-ха, быстро он вжился в нашу жизнь. Может, слишком быстро? Как твое мнение?

— Он, конечно, не вор в законе. Но и не фраер дикий. На пути в авторитеты, я так полагаю. Если бы государство его не выкинуло к ё… матери, он бы государству еще послужил. Но он самолюбивый: раз с ним так, и он — так. Уверен, он воровскому делу теперь уж предан. Столько крови на его руках…

— И я так думаю. Кто кровью повязан, тот не предаст. Как полагаешь, не предаст Князь?

— Не предаст.

— А Корень, как полагаешь, предать может.

Корень побледнел, дернулся щекой.

— Нет, не может.

— Это хорошо Значит, поживет еще. Задача будет тебе такая, Корень… Выполнишь, считай, обелил себя от прошлых грехов. Опять твою новую бригаду под свое крыло возьму. Не справишься, засветишься, слушки пойдут — пеняй на себя. Чтоб все чисто было. Мне нужна целая армия людей, абсолютно мне преданных и повязанных не только воровской этикой. Сейчас много отморозков, кто про воровскую романтику и слышать не хочет. Они верят только в силу. А и против силы есть сила. Мне надо не просто, чтобы я был всех сильнее, а чтобы они были слабее. Понял?

— Понял, — кивнул Корень, хотя, по правде сказать, ни хрена он не понял.

— Завтра с утра получишь с бригадой новые документы — ксивы настоящие, не бзди — и машины с оборудованием. И в путь: за три месяца объедешь Питер, Ростов-папу, Екатеринбург, Красноярск, по Северному Кавказу прокатишься. Не боись, охраны и оружия добавлю. Пойдете как спецпоезд правительственной связи.

Корень снова кивнул.

— И запомни, меня обмануть можно. Мою аппаратуру — нет. Все буду знать. Под землей, если надо будет, найду. Все исполнишь — озолочу.

— Понял, понял, понял, — залепетал Корень. — Все путем.

— Ну, путем, так путем. И запомни: самое дорогое удовольствие знаешь что?

— Здоровье? — с надеждой спросил Корень.

— Нет, самое дорогое удовольствие — это глупость.

— Почему?

— Потому что за глупость люди платят своей жизнью. Не делай глупостей — и будешь здоров. Прощай.

На следующий день из Москвы вышел караван из пяти крытых машин. Пытавшиеся проверить документы и груз менты на выходе с окружной на Южное шоссе были неприятно обескуражены предъявленными им документами. При таких документах с проезжающих не поживишься.

И хотя на машинах были надписи «Хлеб», "Молоко", "Лианозовский комбинат" и тому подобные, судя по документам, люди в машинах ехали серьезные. Правда, лица у тех, кто сидел за рулем и рядом с водителями (остальных проверявшие машины менты просто не видели), были странно застывшие. Но ведь менты не могли предположить, что почти все участники этой экспедиции перед выездом из Москвы прошли медобследование в Институте проблем мозга. Когда менты задавали вопросы, люди, сидевшие в кабинах, на них не отвечали. И странное дело — менты на этом и не настаивали, потому что у них начинались головные боли.

Корень послал зашифрованные телеграммы, в которых просил местных воров собраться на сходняк, чтобы на толковище обсудить животрепещущие вопросы экономической жизни воровского сообщества в условиях нового экономического кризиса.

Толковище собирали. На место прибыла колонна из пяти крутых машин. Якобы охрана посланца воровских авторитетов из Москвы «Корня». Пока шло толковище, машины «работали». И не было случая, чтобы, поговорив с самыми недовольными диктатом Москвы ворами, Корень не расстался с ними как с родными братанами.

Аппаратура профессора Морова работала безукоризненно.

Странно, правда, что приехавшие с «Корнем» молчаливые братки (а то, что это были самые настоящие братки, ни у кого сомнений не возникало: и татуировки свидетельствовали не об одной ходке на зону, да и малявы были, что все они — бежавшие из зон, СИЗО и с этапа авторитетные зэки) водку почему-то не пили, а только много ели и долго спали, если маршрут позволял.

Не лапали приехавшие из Москвы гости и баб. Отказывались и от лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Что особенно поразило воров Питера, Ростова, Екатеринбурга и Ижевска, так это то, что слушались своего старшего как отца родного.

Еще все заметили, что после толковища у местных воров долго болели головы и появлялось желание все деньги, заработанные воровским ремеслом и хранившиеся в далеких катранах, отдать на общее — приведение воровской элиты к государственной власти. Эта идея поначалу пугала. А потом все к ней привыкли.

ПРОФЕССОР МОРОВ. ГРИФ. РЕПЕТИЦИИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Профессор Моров пил по утрам кофе с молоком и карельским бальзамом. Сделав глоток ароматного напитка и пожевав мокрыми губами, профессор бросил взгляд на ворох газет на столе. И вспомнил, чем хотел заняться с утра.

Фотография бывшего генпрокурора напомнила ему о его стратегической неудаче. Генпрокурор был вынужден написать заявление об уходе и после короткой схватки под ковром в кремлевских коридорах все же ушел Тактически он, Гриф, победил, приостановилось расследование в Швейцарии, способное вывести швейцарскую прокуратуру на счета русской мафии — по ним переводились деньги крупнейшим российским чиновникам за льготы, привилегии, выигрыш аукционов и тендеров в России. Ну и что? Генпрокурор ушел, но на его место не удалось провести своего человека. И новым генпрокурором стал заместитель старого. По следствию. Такой же неподкупный мудак. А собранный на него компромат, даже выплеснутый в прессу залпом, на нынешнем политическом фоне вряд ли что даст. Все оборзели, суки, подавай им борьбу с коррупцией. Личные недостатки и просчеты борца не в счет.

Надо работать с прессой, решил Гриф.

Он взял из мраморного с золотой инкрустацией стаканчика остро заточенный карандаш, на чистом листе бумаги аккуратным, почти каллиграфическим витиеватым почерком вывел:

1) Активнее использовать прием кадрирования на телевидении. В каждую передачу включать кадр с изображением нашего кандидата в президенты, обеспечить полную конфиденциальность этого, для чего увеличить субсидирование продаваемых редакциям программ.

2) Увеличить частоту появления на экранах кандидата в президенты, для этого увеличить суммы, идущие на премирование кинооператоров, телеоператоров, режиссеров информационных программ.

3) Снизить количество упоминаний в прессе, на радио и телевидении имени академика Ивана Николаевича Иванова. Считать такой прямой прием, изжившим себя. Приступить к формированию имиджа Иванова как простого русского человека, делая упор на его крестьянское происхождение, недавнее офицерское прошлое, показать его связь с оборонкой. Обязательно показывать Иванова без очков и без шляпы.

4) В информационных материалах об Иванове избегать слова «вождь» применительно к общественному патриотическому движению, которое он создает.

На отдельном листочке Моров записал: "Усилить воздействие магнитных полей на профессора И.Н. Иванова, используя его участие в симпозиумах, коллоквиумах, конференциях, а также напрямую воздействуя на его квартиру и рабочий кабинет в Институте права.

Профессор Моров взял из пачки чистой бумаги еще один листок и написал сверху:

"Вторая очередь срочных дел".

— Активизировать сбор компромата на бывших сотрудников ГРУ, ФСБ, СВР, ФАПСИ, МВД, Генпрокуратуры, ныне работающих в органах исполнительной и представительной власти, при этом особое внимание обратить на:

1) окружение премьер-министра,

2) окружение генпрокурора, шефа ФСБ и шефа ФАПСИ,

3) сотрудников Совета безопасности,

4) весь аппарат правительства,

5) работников Госкомитета РФ по рыболовству, Госкомитета по лесному хозяйству, всех структур лесодобывающей промышленности, Госкомитета по геологии и т. д.,

6) все то же — на региональном уровне.

— Увеличить финансирование всех этих проектов за счет денег, поступивших в последнее время из-за рубежа ("Ф").

Осторожный Гриф даже на бумаге, которую составлял как памятку и собирался уничтожить, не решился написать слова "фальшивые доллары".

Закончив писать, он еще несколько раз прочитал написанное и сжег странички в мраморной пепельнице.

Потом Аркадий Борисович достал из сейфа какие-то бумаги и допотопные счеты. Вначале сверил результат с данными компьютера:

— Итого, через банк в Андорре прошли 37,6 миллиардов долларов, 9,98 миллиардов дойчмарок, 379,9 миллиарда японских йен, 11,98 миллиардов французских франков, 862,6 миллиона английских фунтов стерлингов.

Чистая прибыль за пять лет…

Тут он задумался… Прибыль-то прибылью, а убыли… Если считать, что эти финансовые манипуляции деньгами, полученными в качестве кредитов от МВФ, в некотором роде привели к 17 августа, если учесть прибыли, полученные на рынке валютных фьючерсных контрактов, и «убыли», возникшие в результате дефолта 17 августа 1998 года. Но это все — на бумаге. С наличкой сложнее…

Если считать 60 миллионов фальшивых долларов как плюс, то ведь приходится и считать 60 миллионов баксов, украденных в его базовом банке как «убыль». Мелочь… А жаль.

Он перебросил несколько костяшек на счетах, поманипулировал клавишами компьютера, вызывая на дисплее все новые и новые группы цифр.

Наконец, Гриф с удовлетворением щелкнул костяшкой счетов:

Можно сделать «баланс», если удастся незаметно заменить украденные из банка 6 миллионов баксов теми, что вот-вот придут из-за бугра.

"А если не придут? — мелькнула мысль. — А если их перехватят враги? По дороге? Это невозможно. Обокрасть мой банк тоже было невозможно. Однако это произошло.

Если сегодня к 60 миллионам настоящих баксов не добавить 60 миллионов изысканно выполненного «фальшака», я погиб.

Налички в общаке на выборы нет…

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». СЕЛО МАЛИНИНО. БОЙ В ЗАМКЕ

Князь оглядел своих бойцов, чуть прищурив усталые глаза.

Юра Котов возился с пружиной одного из своих многочисленных ножей. Игорь Вольнов разминал кисти рук. Толя Грановский читал журнал «Телохранитель» — там была напечатана какая-то новая статья о способе разминирования пластиковых мин, через плечо к нему заглядывал Коля Мишин его также интересовало саперное дело. Правда, он специализировался на установке мин, а не на их обезвреживании. Но знать надо все. Ваня Волгин разбирал и собирал свою «беретту» модели 950-БС под 22 «короткий» патрон, в ближнем бою этот небольшой пистолет был незаменим.

Князь залюбовался четкими действиями своего подчиненного. Правда, сам он предпочитал из маленьких моделей «беретты» модель 85-ББ, под 9 мм «короткий» патрон, — одну из самых элегантных моделей «беретты».

— Задача у нас такая, товарищи офицеры. Вот здесь, — он показал на карте, — в сельце Малинино, в 25 километрах от Химок, находится дачный поселок Ритино.

— Охрана? — спросил, не поднимая глаз от «беретты», Ваня Волгин.

— Охрана чисто символическая, не перебивай меня, лейтенант. Охраны там практически нет. У въезда в поселок. Но она есть в одном из больших коттеджей. Потому что в коттедже этом хранится 6 миллионов долларов.

— Настоящих? — присвистнул Игорь…

— Настоящих.

— Хорошая сумма, — сказал Толя Грановский.

— Охрану будем убирать? — спросил Иван Волгин.

— А это вы сами решите, — ответил Князь.

— Не понял? — переспросил, отложив «беретту», Волгин.

— А я вам скажу, кто служит в системе безопасности в коттедже, а вы уж сами решайте — неизбежна ли кровь.

— Ну-ка, ну-ка, — обратился в слух Юра Котов, отложив нож в сторону.

— Во-первых, это лейтенант Валентин Рассадин. Во-вторых, старлей Толя Ильин, бывший вертолетчик спецотряда в Афгане.

— Это тот, что нас с Карачаира вывозил, меня раненого тащил? — спросил Ваня Волгин. — Ну, ты даешь, командир! Еще спрашиваешь. Да я за него…

— А я за «Валета» в огонь и в воду, — признался Коля Мишин, — мне с ним довелось разминировать лагерь «духов», если бы не его хладнокровие, оба бы погибли.

— Далее, — невозмутимо продолжал Князь, — это Юра Раутиайнен, Шлема Вовчик, Саша Бондаренко, Артем Рухадзе, Коля Мамедов… Продолжать?

— Не надо, командир. Все ясно. Что, их бригаду тоже расформировали?

— Тоже.

— И таких «профи» выкинули!

— Точно.

— И они пошли…

— Не совсем…

— Не говори ничего, командир, сам догадаюсь, — рассмеялся Юра Котов. Они, как и мы, там на задании?

— Точно в цель. Но раскрывать мы их не можем. Поэтому действуем по согласованию так.

Далее командира уже никто не прерывал. План Князя сводился к следующему.

В дачном поселке Малинино на блат-хате крупного криминального авторитета по кличке Гриф хранится 6 миллионов настоящих баксов. Это деньги, которые, пользуясь связями в банковском мире, шантажом и даже особым — с помощью электромагнитных полей — воздействием на разного рода правительственных чиновников Гриф накануне 17 августа 1998 года, то есть накануне дефолта, успел снять со своих российских счетов. Чистый нал… Сегодня он должен получить 6 миллионов долларов фальшивых банкнот. Правда, распознать эти баксы может только аппаратура, установленная пока лишь в банках США, а в Европе — только в банке "Лионский кредит".

Фокус в том, что эти 6 миллионов уже перехвачены нашими товарищами из другой, но работающей по одному плану бригады и хранятся на нашей базе. Сегодня в Малинино 6 курьеров повезут черные сумки с фальшивыми баксами, но… откатанными на цветном ксероксе. Такие баксы определит как фальшивые даже малообразованная писюшка в обменном пункте на Тверской. Расчет на то, что баксы уже проверены за бугром, поставщики абсолютно надежны, утечки информации, в силу кончины первых курьеров, не должно быть. И баксы приедут в срок. Так, запечатанными, как мы предполагаем, они и уйдут по дипломатическому каналу за рубеж. И уже там при первой же проверке станет ясно — баксы фальшивые. Но…

— Но я не понял, — наконец прервал командира кто-то из офицеров. — А те баксы, что почти неотличимы от настоящих?

— Они будут использованы нашими товарищами, внедренными в разные банковские структуры, для постепенной замены настоящих долларов, при выдаче по счетам мафии. Это дело узких профессионалов, и пусть у вас голова об этом не болит. 6 миллионов искусно подделанных долларов уже работают в России и частично перекочевали в карманы наших мафиози. Делалось это в тех случаях, когда впрямую выйти на мафию не представлялось возможным.

— Ты имеешь в виду, командир, когда они прячутся за ныне действующими крупными правительственными чиновниками?

— Да. Практически, сегодня взятки этим предателям мафия дает «спущенными» ей фальшаками. Фальшаки очень вкусные. И то, что это фальшаки, станет известно, лишь когда наши герои повезут, пользуясь «виповской» неприкосновенностью, свои «взятки-гладки» в швейцарские банки. Там, а также в «Лион-кредит» и в США «фальшаки» сразу всплывут. И будет грациозный скандал, который позволит несколько, я бы сказал, поменять политический расклад в управляющей сфере. Я ясно выразился?

— Куда ясней, командир. Значит, нам-то предстоит гpyбaя paбoтa. Я правильно понял? Мы, пользуясь попустительством товарищей по оружию, заберем в Малинино 6 настоящих миллионов?

— Да. А взамен также оставим сумки с 60 миллионами откатанных на ксероксе фальшаков. Таким образам у Грифа окажется уже 12 миллионов фальшаков, которые распознает даже девчушка в обменном пункте, а еще 6 помечены радиоактивным изотопом. Что это дает? Это дает его крупную, мягко говоря, ссору с владельцем общака в СПГ «ББ», которому он передаст для дачи взяток чиновникам, вместо 60 настоящих миллионов 60 фальшивых. И это приближает конец международного криминального сообщества, отмывающего фальшаки в офшорном банке в Андорре. Он и туда переправит фальшаки, но не те, что не по зубам андоррской аппаратуре, а простенькие, которые раскроют, до перевода с нала на авизо по банку в Цюрихе. Понятно?

— А что нам-то делать?

— Мы въезжаем с максимумом шума, стрельбой и взрывами на территорию Малинино, «травим» газом охрану, в противогазах, если за нами кто будет наблюдать из случайных свидетелей. Проникаем на территорию, забираем 6 миллионов настоящих баксов, оставляем 60 миллионов ксероксных фальшаков и уходим.

— Не все понял, командир, — признался Юра Котов.

— И я, — сказал Ваня Волгин.

— Сейчас поясню. Охрана якобы оклемается раньше, чем мы закончим имитацию погрузки. Я подчеркиваю — имитацию. На самом деле мы забираем 60 миллионов настоящих баксов в первые же минуты, — в погрузке участвуют обе группы, наша и «охранники», одновременно так же оперативно выгружаются «ксероксные» баксы. После чего машина ставится на виду и начинается имитация погрузки. Сумки и коробки с фальшаками медленно выносятся из склада на улицу так, чтобы их видели свидетели. Тем временем оклемываются якобы местные «охранники» и начинают бороться — точнее, имитировать схватки с нашими бойцами. И стрельба, взрывы — тоже имитация, после чего, убедившись, что все «наши» баксы погружены и все "не наши" выгружены, что «бой» привлек кого-то их охраны соседей, мы уходим, оставляя на поле брани отходящих от «газа» "охранников" и трупы членов нашей группы.

— Опять не понял, командир, извини, — чьи трупы? — спросил Ваня.

— Ну, не наши, естественно. Я уже договорился: бригада генпрокуратуры, из отдела особых операций, расследует дело об использовании трупохранилища неопознанных погибших (при морге одной из московских больниц) в криминальных целях. Морг просто использовали для сброса трупов пехотинцев, погибших в криминальных разборках, а также жертв рэкета: трупы сжигались вместе с трупами умерших от болезней больных, не востребованных родственниками, в крематории. Мне дадут невостребованные родными и не оприходованные бригадой трупы, и мы их оставим на поле брани.

— Трупы должны быть свеженькими, — со знанием дела заметил Ваня Волгин.

— Само собой. Кстати, один будет, Ванюша, совсем свеженьким.

— Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, для реальности картины надо бы, чтобы после нашего отъезда хотя бы один труп был совсем свежим — истекающим кровью, а возможно, на тот момент, когда его найдут, еще и дышавшим.

— А как это сделать?

— У нас в институте, — я там уже заканчиваю разработку и на днях будем производить аресты, задержания и обыски, — есть санитар по имени Викентий. Несмотря на красивое имя, занимается он совсем не красивым делом — пытает пациентов, участвует в насильственных экспериментах на живых и ни в чем неповинных людях. Словом, если его арестуют и будут судить, его все равно за участие в убийстве 23 человек приговорят к смертной казни. А у нас мораторий на приведение приговора. Неужели тебе, Ваня, хочется оставить в живых изверга, который без обезболивания распиливал «пацинентам» ножовкой черепные коробки, чтобы профессор Моров мог произвести лоботомию?

— Нет, командир, мне не хочется. Я понял, почему ты мне говорил об особом задании. Поскольку в рейдах я обычно выполняю функции чистильщика, мне его придется убить там, в Малинино?

— Да, Ваня. Извини. У всех будет чистая работа. У одного тебя без имитации — боевое задание. Но… не в бою…

— Я понял, командир. На войне как на войне.

Князь помолчал, словно дожидаясь, чтобы до каждого офицера дошел смысл необычного задания. И добавил:

— Бригада в Малинино предупреждена. Но помните, за нами могут наблюдать. Никаких улыбок, никаких дружеских похлопываний по плечу при встрече после долгой разлуки. Полная и абсолютно достоверная имитация боевых действий, единоборств. Как в кино. Ты, Юра, бросаешь свои ножи так, чтобы, как при выстреле Вильгельма Теля, — еще чуть-чуть, и смерть. Ты, Игорь, — обратился он к Вольнову, — берешь на прием, делаешь захваты, должно быть полное впечатление сломанных рук, шей и ног.

— Они кричать будут?

— Еще как! Толя, ты работаешь вначале с ракетой «Земля-Земля», сносишь к чертовой матери часть крыши, там никого и ничего ценного не будет. Потом работаешь с подствольным гранатометом «Калашникова». И все максимально достоверно.

— Понял, командир.

— Коля Мишин. Как только приходим на место, ты расставляешь минное поле. Взрываешь его дистанционно, когда уходим, так, чтобы не погиб ни один из «охранников».

— Ясно, командир.

— И ты, Веня, убиваешь на виду у случайных наблюдателей слегка замороженного «клиента».

— А зрители точно будут?

— Настоящую победу "на театре" актеры готовят сами. Большинство корзин с цветами куплены за их счет, имейте в виду. Так что пару свидетелей я заготовил, остальные прибегут сами. А не прибегут — я «клакерами» представление обеспечил. Вопросы?

— Ну, я вроде все понял, — проговорил Толя Грановский. — Остался один вопрос. Если фальшаки уйдут на раскрытие хорошо организованной преступной группировки — это хорошо. А куда уйдут настоящие 6 миллионов? Снова в бюджет? Чтобы чиновники растащили и их?

— Хороший вопрос, — усмехнулся Юра Князев. — Нет, дружище. Пока мы еще не проникли во все сферы и не можем контролировать все денежные потоки, мы заберем эти деньги и передадим в Фонд ветеранов правоохранительных органов по содействию социальным программам. Будем их по мере надобности конвертировать в рубли и раздавать в качестве единовременных пособий особо нуждающимся старикам, больным, инвалидам, одиноким матерям, в смысле матерям-одиночкам, детским домам, домам для престарелых и т. д. Поскольку во главе Фонда стоит профессор Иванов, академик многих академий, видный юрист, человек кристально честный, я не сомневаюсь, что деньги попадут куда надо. Все ясно? Тогда выступаем.

— Прямо сейчас?

— Да. Уж извините меня, ребята, так меньше шансов для утечки информации. Конечно, я всем вам доверяю как себе. Но лучше будет, если у вас до начала операции не появится лишних контактов. Тяжелое оружие ракеты и автоматы — получите здесь. А личное у вас всегда с собой. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, командир, мы готовы, — за всех ответил Котов.

Через час они уже были в Химках, пересекли этот город-пригород и вышли на проселочную дорогу, ведущую к дальнему дачному кооперативу. Еще через полчаса были в Малинино. Дачный поселок словно вымер, глазея на вновь прибывших пустыми дырами окон недостроенных коттеджей. Только в одной усадьбе были люди. Скорее всего, не хозяева. Охрана.

— Похоже, нас ждут, — предупредил по рации Князь.

— А как иначе, командир, — прозвучал в его наушниках голос Игоря Вольнова. — Наверняка какой-нибудь «смотрящий» доложил, что к дачному поселку приближается кортеж машин.

— Ворота стальные, закрыты надежно. Стены — железобетон. Какие предложения? — спросил Князь.

— Ворота нам по сценарию все равно надо протаранить. Разреши, командир, я поколдую над ними, — спросил Коля Мишин.

— Давай, Юра, последи за окрестностями, пока Коля будет ворота «снимать».

Два бойца направились в сторону усадьбы. Коля Мишин распластался у забора так, чтобы не засветиться, а Юра Котов, держа в левой руке «Агран-200» а в правой нож, спрятался за одиноко растущее дерево. Конечно, при желании его можно было визуально определить, но вот подстрелить было сложно. Коля заложил взрывчатку, установил датчик для дистанционного управления и подал сигнал, что работу закончил.

В это время землю рядом с его правой ногой распорол пылевой фонтанчик — пуля, выпущенная из снайперской винтовки, ударилась в землю всего в cантиметре от ноги сапера.

Юра Котов мгновенно обернулся на выстрел и практически не глядя, на звук, чисто интуитивно вычислив траекторию полета пули, метнул нож.

На втором одиноко растущем дереве, метрах в тридцати от него, послышался короткий вскрик и, ломая ветки, с дерева рухнул снайпер.

— Уходим, — крикнул Юра Мишину. — Давай короткими перебежками, вначале ко мне, а потом за будку.

Через минуту все были вместе.

— У противника уже есть потери, а у нас, слава Богу, нет, — подвел итоги первой части операции Князь. — Однако мы раскрыты. Впрочем, было бы наивно полагать, что нас будут встречать цветами и рюмкой водки на подносе. Давай, Коля, рви, к чертовой матери, ворота. Внимание, — сказал он по рации бойцам, оставшимся в машине, — по моему сигналу будут взорваны ворота. Сережа Пушкин прет на «ландровере» вперед, за ним во двор на скорости входит Ваня Волгин на банковском броневике с «жмурами» и бабками. Толя Грановский — ракету по мезонину с ходу. Игорь Вольнов — с борта второй машины — ракету по второму этажу. Мы входим вслед за машинами и ведем огонь на поражение по окнам первого этажа. Приготовились. Вперед.

Коля нажал кнопку дистанционного взрывателя. Мощный взрыв не только разнес вдребезги ворота, но и разворотил часть железобетонного забора, так что во двор усадьбы смог бы въехать танк, а не только машина. Впрочем, бронированные автомобили, закупленные специально для этой операции в Германии, обладали многими достоинствами танка и не имели его основного недостатка — на танке трудно незамеченным передвигаться по городу.

В образовавшееся пространство рванулись две машины, с борта первой Толя произвел прицельный выстрел по мезонину, чердаку, третьему этажу. Кровлю усадьбы буквально снесло. Со второго этажа раздалась неприцельная пулеметная очередь.

— Командир, кто стреляет? — раздался в наушнике Князя голос Сергея Пушкина, первым въехавшего во двор и чуть не напоровшегося на очередь. Там кто? Наши или чужие?

— "Наши" на первом этаже. Потому я и отдал приказ вести огонь на поражение по мансарде и второму этажу. Там другая смена охраны, из отморозков. Им Гриф не доверяет охранять бабки в подвале и на первом этаже, они ведут охрану усадьбы. Так что, весь огонь по этим объектам.

— Тогда, извините, я повторяюсь, — усмехнулся "в эфире" Сергей и выпустил еще одну ракету по мезонину.

Толя Грановский, не объявляя войны, шарахнул второй ракетой по окнам второго этажа.

Минуту после этого во дворе усадьбы стояла мертвая тишина.

— Мертвая тишина, — констатировал Юра Котов, входя вслед за машинами во двор.

— Мертвее некуда, — согласился с ним Игорь Вольнов.

Они расступились, и во двор усадьбы вошел Князь.

Он обвел взглядом усадьбу, полностью лишившуюся третьего этажа и частично — второго.

Тихо было и в комнатах первого этажа, где размещалась охрана из бывших спецназовцев. Это насторожило Князя. Он приложил ладони ко рту и трижды крикнул, подражая крику филина.

Через мгновение раздался ответный крик.

— Все путем, мужики, — обратился Князь к Вольнову. — Метни-ка в окно первого этажа дымовую шашку. И одень противогаз, это касается и остальных.

Натянув противгаз сразу после того, как Игорь забросил шашку в среднее окно первого этажа, Князь призывно взмахнул рукой и побежал к дверям.

Выбив их мощным ударом правой ноги, он ворвался внутрь и, убедившись, что шестеро бойцов, его бывших коллег, лежат, уткнувшись мордами в намоченные платки, рванул вверх, на второй.

Он совершил ошибку, которая могла бы кончиться для него гибелью.

По инерции Князь искал противника на уровне своей груди, поводя «Калашниковым» по комнате. И вдруг цепкие руки обхватили его правую ногу. Раненый охранник из урок уже замахнулся финкой, готовый вонзить ее в паховую артерию.

Спас Князя все тот же Юра Котов. Он тоже взбежал по лестнице на второй этаж и застыл, держа в левой руке «Агран», а в правой сжимая десантный нож, разрезавший на лету папиросную бумагу. Все-таки ножом он пользовался умелее и точнее. Брошенный им нож вонзился в шею охранника, буквально пришпилив его к деревянной обшивке.

Тем временем на втором этаже оказался и Игорь Вольнов. Пока Князь и Котов разбирались с так некстати ожившим охранником, он, соблюдая все правила предосторожности, вошел во вторую комнату, откуда валил густой дым.

— Тут пожар вроде бы намечается, — сказал Волынов по рации Князю. Что делать?

— Пожар на втором этаже не входит в наши планы, если не очень сильно горит, туши, если сильно, придется использовать другой вариант сценария, ответил командир.

Оказалось, что от взрыва гранаты загорелось чучело медведя. Сунув оружие в кобуру, нож за пояс, Игорь стал прихваченным с дивана покрывалом хлестать несчастного медведя по заднице. Ему оставалось всего ничего, чтобы окончательно затушить пожар, как вдруг он почувствовал на шее стальной захват рук.

Враг взял его в замок и так сильно сдавил горло, что еще мгновение, и Игорь потерял бы сознание.

Игорь Вольнов был профессиональным борцом, тренером спортивного клуба «Сампо» в городе Петрозаводске. Он уже воспитал несколько ребят, способных в будущем снискать спортивную славу России. Но этот бой для Игоря едва не оказался последним.

Ведь профессиональный борец инстинктивно ищет борцовский же контрприем. А в смертельной опасности надо забыть о правилах: на прием, угрожающий жизни, надо ответить контрприемом, несущим смерть. И только так.

Не пытаясь развести руки противника, не делая финтов туловищем, чтобы сбросить его со спины, Игорь развел руки, и, почти теряя сознание от удушающего приема, перекрывшего обе сонные артерии, резко ударил локтями с двух сторон по телу нависшего сзади врага. Хватка на мгновение ослабела. И тогда Игорь смог сделать захват руками, оттянутыми резко назад, головы противника. Ухватил за уши, сдвинул руки до шеи и повел прием, в результате которого противник, перелетев через его голову, плюхнулся на пол. Несколько обескураженный тем, что из охотника он в мгновение превратился в жертву, Игорь, чуть откинувшись назад, со страшной силой ударил кулаком в кадык поверженного противника. Этот удар буквально разворотил его шею.

Достав из кобуры «ТТ» и держа в другой руке десантный нож, Игорь обошел комнату — не спрятался ли еще какой любитель борьбы нанайских мальчиков в шторах, в шифоньере, в камине? Он сунул в камин руку с «ТТ» и сделал один выстрел, рассчитав траекторию полета пули так, чтобы она непременно встретилась бы с человеком, вздумавшим спрятаться в камине. И прямо на не остывшие угли свалился еще один любитель спортивного единоборства. Пуля попала ему точно в анальное отверстие, что естественно, когда человек зависает в каминной трубе, раскорячив ноги и удерживаюсь ими в трубе, а пуля, выпущенная из мощного «ТТ», летит снизу вверх вертикально.

— Ну, вот, спрятался бы получше, мог бы стать живым богачом. А теперь ты мертвый бедняк. И трагизм ситуации для тебя, сынок, в том, что изменить ты ее не в состоянии.

Игорь пересек гостиную и прошел в спальню. Там уже был, проникнувший туда из холла, Юра Котов. Он стоял у роскошной, из карельской березы кровати с балдахином и в растерянности качал головой.

— Что ты там застрял? — спросил его Игорь.

— Понимаешь, не пойму, что с этим придурком, — он не отвечает ни на одном языке. Спрашивал его по-русски, по-английски, по-испански, даже на суахили, и ни слова в ответ.

Игорь подошел ближе, всмотрелся в «клиента».

— Это не удивительно, старина. Он умер пять минут назад. Во время взрыва гранаты осколок пробил висок. Этот парень уже не в состоянии поддерживать светский разговор.

Они вышли в холл, где застали Князя. Тот, прижав к уху наушник, пытался понять, что ему говорит Сережа Пушкин, из бронированной машины следивший за эфиром.

Оказалось, что он перехватил разговор кого-то из "дачников", — тот сообщал абоненту о нападении на поселок Малинино.

— Можешь определить, из какого дома вели разговор? — спросил Князь.

— Да. Это тот «замок» с готической башенкой, что в пятидесяти метрах правее нашего, если стать к нашему лицом.

Князь подошел к окну. «Замок» не подавал никаких признаков жизни.

— Снайперу там делать нечего.

— Может, десант? — спросил Ваня Волгин, подключившийся к разговору.

— Могут быть потери: мы ничего не знаем о «начинке» этого замка. Вот что, Ваня, возьми «стингер» и пусти его в тот «замок». Он сам найдет находящегося в укрытии человека по излучаемому им теплу. Думаю, стингер нам больше не понадобится. Заканчиваем операцию, мужики.

Князь спускался на первый этаж, когда окрестности потряс сильный взрыв. Он выглянул в окно первого этажа. От замка справа остался один фундамент.

На первом этаже уже рассеялся дым от гранаты со слезоточивым газом. Однако на глазах начальника охраны, бывшего лейтенанта-спецназовца, стояли слезы.

— Не плач, старлей, — улыбнулся ему Князь. — Все мы пассажиры в поезде по имени жизнь, как сказал мудрец. Разница, в том что одни только поднимаются на подножку своего вагона, другие давно в пути, а третьим уже пора сходить на станции назначения. У этих — он кивнул в сторону трупов отморозков — конечная станция.

— Ты все такой же, Князь, — усмехнулся бывший старлей.

— Мы знакомы? — удивился Князь.

— Помнишь операцию в Белграде в 1988 году? Мы тогда брали в таком же загородном доме группу мусульманских террористов, захвативших сербского генерала и требовавших освобождения из тюрьмы их подельников? Мы вот так же встретились, правда, на втором этаже особняка. Ты руководил первой «волной», я — «второй».

— Но тогда мы были вместе…

— Мы и сейчас вместе. Офицеры спецназа не бывают бывшими. У них все в настоящем.

— Значит, отработали первый сценарий. Приступаем ко второй серии. Ты со своими ребятами поднимай мешки с деньгами из подвала, размолоти там дверь для приличия, а тем временем мой боец подгонит машину. И произведем «обмен».

— Сережа, давай машину с грузом поближе к дверям, чтобы со стороны в глаза не бросались детали. Береженого Бог бережет.

— А небереженого конвой стережет, — вдруг раздался голос, как оказалось, недобитого пехотинца из «отморозков», лежавшего возле дверей.

Однако это были его последние слова. Нож, брошенный с лестницы Юрой Котовым, пригвоздил его к стене.

— И что интересно, командир, — сказал Юра, — так это то, что чем говнистее эти подонки, тем разговорчивее. Терпеть не могу болтунов.

Тем временем Сережа и Ваня Волгин подогнали машины прямо к дверям особняка. Бойцы Князя перетаскали в дом мешки с фальшивыми долларами. А бывшие спецназовцы, охранявшие особняк, уже подняли из подвала мешки с настоящими баксами. Произошел обмен.

Спецназовцы из охраны старались не светиться в проемах окон и дверей, чтобы даже случайный наблюдатель не смог заметить, что происходит в доме.

— Нy, кажется, все. Так ты говоришь, 60 миллионов баксов? Неплохая операция. Надеюсь, эти придурки не заметят подмены, — проговорил начальник охраны особняка.

— Да, в этой ситуации вы рискуете больше. Я на всякий случай пришлю сюда небольшую группу поддержки. Мало ли что.

— Нет, не надо. Засветишь поддержку, хуже будет. А теперь выходите. Машины у вас бронированные, так что постреляем вам в след в свое удовольствие.

— Запомнил «легенду»? Вас оглушили, отключили газом, а когда вы оклемались, увидели, что грузят бабки, и дали отпор. И «враг» был вынужден бежать несолоно хлебавши.

— "Легенда" не сложная: работали и по более развернутой. Гарантируешь, что мешки идентичны? А то все коту под хвост.

— Я кошек не люблю. Все путем. Проверил.

— Ну, с Богом. Пошли, мужики. А мы вам в след такой бой устроим, мало не покажется.

…Две машины рванули к большаку. Вслед им ударили автоматы, пулеметы и пистолеты. Бойцы Князя отстреливались.

На обочине дороги они увидели старенькие «Жигули». Внутри машины были трупы нескольких отморозков, доставленные в городской морг после стрелки в Раменском и позаимствованные Ваней Волгиным у начальника больничной охраны.

"Жигули" взмыли вверх и раскололись на несколько огненных фрагментов.

— Теперь вряд ли кто их опознает, — сказал Иван. — А ты уверен, командир, что в наш сценарий поверят?

— Поверят. Куда им деваться? «Валеты» Грифа поверят, потому что им захочется поверить в то, что был налет, но его отбили и все бабки сохранили. Иначе и им, а не только охране, — цементные корыта на ноги и в Клязьму. А Гриф поверит, потому что и ему хочется в это верить. И он в ответе за общак — не только перед «вышестоящим» начальством. Но и перед ворами. Не дай Бог, если заподозрят в «крысятничестве». Тогда не спасут его ни миллионы, ни наша охрана. Всем выгодно поверить, что нападение на воровской общак было отбито и все бабки целы.

До Москвы доехали спокойно, без приключений. Когда оказались на Окружной, Князь набрал номер на сотовом:

— Все в порядке, Егор Федорович. Операция прошла без потерь…

ПРОФЕССОР МОРОВ. ГРИФ. РЕПЕТИЦИИ ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ

Аркадий Борисович Моров отхлебнул глоток горячего кофе с молоком и карельским «бальзамом». На душе потеплело.

— Ну, вот, кажется, виден финиш, — с удовлетворением сказал он сам себе.

Попытка неизвестной криминальной структуры (на правоохранительные органы не похоже) завладеть его бабками окончилась для нее полным провалом. Правда, дом пострадал, но это такие копейки. И люди погибли: с его стороны — 8 бывших зэков. Но и у неприятеля большие потери: пять трупов нашли около дома. Все-таки правильно он в свое время организовал охранную структуру — в равной мере из уголовников и из бывших омоновцев, спецназовцев и десантников. Никогда не надо держать все яйца в одной корзине. Спецназовцы оказались на высоте. А все уголовники полегли в бою, несмотря на свою свирепость и готовность "пустить кровь" хоть родной бабушке.

"Хотел бы я посмотреть на рожи тех, кто «заказал» эти бабки — подумал Моров. Он встал из-за стола, прошелся по комнате и принял решение.

— Костик? — он позвонил по телефону своему старому приятелю по мордовским лагерям, сидевшему за крупные растраты бухгалтеру.

— Привет, Гриф.

— Ты начинай операцию по переброске бабок. «Дама», надеюсь, не возражает, если мы ей подарим новый гарнитур карельской березы и за наш счет переправим его в наше представительство в Андорре.

— Она счастлива.

— Догадывается, что мы свой багаж переправляем?

— Конечно. Она баба не глупая. Но делает вид, что не догадывается. Ей так удобнее. Считает, что не знала, и взятки гладки — не будет, если что, срок с нами тянуть.

— Типун тебе на язык. Какой срок? Да я могу весь ГУИН купить. Нет, Костик, мы с тобой на лагерные шконки уже не ляжем, это я тебе гарантирую.

— Твоими бы устами, Гриф….

— Верь мне, и станешь миллионером.

— Так я благодаря тебе уже миллионер.

— Значит, станешь миллиардером. Тебе все ясно? Дипбагажом отправляешь вместе с «теткой» наши фальшаки из Малинино в Андорру. И попроси дона Сезара де Корридо сразу сообщить, как получит. Я уж тогда дам ему поручение, что переправлять на мои счета в Цюрих, что в Женеву, что в Берн. Пока же скажи, чтоб без самодеятельности. Избави бог хоть доллар положить в банк "Лионский кредит".

— Почему?

— А не нравится он мне. Много будешь знать, меньше будет времени на воспоминания.

— Понял, понял. Сделаю, как сказал.

— Чем ты сейчас занят?

— С утра была ванна, теперь девочка слева, другая справа.

— А чего не хватает?

— Виски со льдом. Пришлось перейти на кефир. Язва.

— А, Костик, все хорошо не бывает, зато в свои 60 с двумя справляешься.

— Да ты что, Гриф, какое «справляешься». Просто лежат, ласкают.

— Смотри, если через какую-нибудь из этих б-й будет утечка информации отрежу самолично все, что они тебе там ласкают.

— Дa ты что? Проверенные.

— Самые проверенные работают на ФСБ. Смотри, рискуешь.

— Да я ничего такого и не сказал. Все намеками, намеками…

— Опытные шлюхи и намеки понимают. Я предупредил.

Гриф допил кофе. На дне большой кружки остался темный густой осадок.

— "Бальзам" не весь растворился, — огорченно заметил Гриф.

Он походил по мягкому ковру кабинета, разминая суставы ног, потом набрал номер на сотовом, с гербом России, защищенном от прослушивания.

— Слушаю тебя, Гриф.

— Как себя чувствует братец нашего «героя»?

— Нормально. Практически здоров.

— Ну, что ж, вкати ему дозу лекарства, чтоб он забыл все, что с ним до этого дня было. И отвези домой. И позвони Князю, скажи, за большие бабки профессор Моров выкупил вашего братца у злых чеченов.

— Так и сказать? Наши люди в Чечне не обидятся?

— Согласовано. Обидой больше, обидой меньше. И напомни — с тебя, дескать, Князь, причитается.

— Так он отработал, и вроде с нас еще причитается.

— Ах, какой жалостливый стал… Так и задумано было. С людьми вроде Князева следует быть осторожным. Привязать надо накрепко. Чтоб не за страх, а за совесть работал. Теперь ему можно и посерьезнее поручение дать: будет благодарен. А обещалками без конца кормить таких нетерпеливых, как он, нельзя.

— Понял, понял. Что еще?

— Как девка его, журналистка эта? Я думал, она померла после обработки полями.

— Нет.

— И на пожаре не она погибла?

— Нет, она как сидела в третьем «боксе», так и сидит. От тебя больше распоряжений не было. Я и прекратил вводить ей препараты и обрабатывать полями.

— А разве в ее "истории болезни" я не написал, чтобы ей, как безнадежной, после «лечения» сделали лоботомию?

— Нет, в "истории болезни" такой записи нет.

— Забыл, старый осел. Старею. Так впиши своей рукой, ты главный врач корпуса. И назначь операцию… Сегодня пятница… На понедельник. Не стоит откладывать. Она слишком много знает.

— Сделаем. У нас в понедельник операционный день.

— А пацаненка, фотокорреспондента, что с ней был, усыпили уже?

— Да.

— В тот день, когда они тут последний раз были?

— Нет, на следующий.

— Это плохо.

— Почему?

— Мог успеть передать снимки кому не надо.

— Так у него и фотоаппарата не было с собой, и не снимал он, за ним особо следили.

— Наверняка снимал. Скрытой камерой. Наверняка. Передал, сучок. Кому бы — узнать. Ты попробуй. А как умер?

— Просто. В толпе задели руку. Вспрыснули каплю средства. Он сел за руль. В пути стал подремывать. И заснул. Врезался в «КамАЗ».

— А с девкой ты проштрафился…

— Так не было записи в "истории болезни".

— Смотри, я проверю. В понедельник чтоб все было кончено.

— А потом куда ее? Отдать тело Князю?

— Ты что, с дуба рухнул? Ты соображаешь, что говоришь? Мы Князева еще не раз используем, прежде чем тоже лоботомируем. Его надо в хорошем психологическом состоянии держать. У нас что, накрылся вариант с крематорием?

— Да, там еще идет следствие. Меня трижды допрашивали. Но на меня как сядешь, так и слезешь.

— Ищи варианты.

— Может, самоубийство? Прыгнула в реку, и все дела.

— Нет, могут разрезать, поглядеть, от чего умерла, от воды, или со страху, пока падала. К нам опять ниточка поведет. А закопай-ка ты ее где-нибудь в Подмосковье.

— В лесу или на кладбище?

— Лучше даже на кладбище. Подбери какое-нибудь сельское, старое, но «живое». Где еще подзахоранивают. И закопай. В гробу, как положено. Мы, чай, не звери какие, в православной стране живем.

Закончив разговор, Гриф набрал номер на обычном телефоне. Ответил стариковский голос:

— Слушаю вас очень внимательно.

— Ты вот что, Руслан, погляди там на складе своем оружейном, нет ли какой особенной «беретты».

— Для «ББ» опять?

— А то? Кому еще нужны старые стволы? Этот у нас коллекционер.

— Я бы рекомендовал модель 1931 года калибра 7,65. Очень редкая сегодня вещица. Предшественница известной модели 1934 года. Но если та была на вооружении итальянской армии и выпускалась большими партиями, моделей 1931 года сегодня в мире насчитывается единицы.

— Хорошо, пусть будет модель 1931 года. Она, кажется, была сделана для военно-морского флота…

— Хотите как грузило для «ББ» использовать?

— Ты знаешь, старик, как я его «люблю». С удовольствием подарил бы для этой цели пушку, да он, сука драная, пистолеты «беретта» коллекционирует.

Разговор был закончен. Гриф достал из сейфа список членов Бильдербергского клуба. Увидел фамилии трех представителей России, профессора Иванова, свою и «ББ». Он подумал — третья фамилия лишняя.

КНЯЗЬ. ТАЙНЫ ПОДВАЛОВ НИИ ПРОБЛЕМ МОЗГА

Юрий Князев мог бы отправиться после дежурства домой, в сауну, в театр, в ресторан. Благо высокая зарплата начальника службы безопасности позволяла и то, и другое, и третье. Но именно потому, что он был не только старшим смены охраны НИИ проблем мозга, но и шефом всей службы безопасности, Юра никогда не уходил домой сразу после смены. Вообще, необходимости совмещать две работы не было. И директор института профессор Моров поначалу был против. Аргументы Юры были убедительны.

— Мне же надо, Аркадий Борисович, заработать денег побольше, чтоб брата из чеченского плена освободить. На двух-то работах быстрее. Одни сутки я совмещаю обе должности, когда дежурю в институте, а еще двое суток выполняю только обязанности начальника службы безопасности. Справлюсь, не сомневайтесь.

И профессор Моров разрешил ему работать по совместительству. Он все больше и больше доверял своему новому начальнику службы безопасности: лишних вопросов не задает, тем, что знать не положено, не интересуется. Его так много проверяли, что последние сомнения отпали.

У Князева были ключи от всех помещений института, за исключением палат с больными. Все научные, так сказать, помещения были ему доступны. Но, не будучи ни биологом, ни нейрофизиологом, он не мог пока разобраться в том, что же незаконное делает профессор Моров в своем институте. Подозрения да ощущения к «делу» не подошьешь.

Надо было проникнуть в подвал. Моров запретил давать ему ключи от подвалов, заявив, что там особая охрана. Значит — там и надо искать криминал.

Месяц ушел на то, чтобы незаметно снять слепки с ключей всех подвалов института, еще две недели ушли на разгадывание секретов электронных замков от наиболее секретных помещений. Наконец, наступил день, когда откладывать визит Князя в подвалы института было нельзя.

Сдав смену, Юра обошел все корпуса, все этажи, показался, так сказать, сотрудникам, оставшимся на вторую смену, что он здесь, бдит, проверяет. Об этом доложат Морову.

После этого, отметив уход на проходной и сделав контрольную запись о том, что в его смену нарушений порядка в институте не замечено, он отправился в институт курортологии, который находился напротив НИИ проблем мозга.

Когда-то, когда оба института подчинялись Академии мeдицинских наук, между ними существовал подземный переход. Однако потом профессор Моров приказал замуровать дверь в подземном переходе. Но парни Князя давно заменили кирпичную кладку, закрывавшую проход, на имитацию.

Князь нашел в "кирпичной стене" щель, просунул в нее отвертку и чуть надавил. «Кирпичная» дверь открылась и Князь, вооруженный фонариком, вошел в тоннель.

Первое препятствие встретилось ему при выходе из тоннеля в третьем ярусе подвала.

Поставленный там на всякий случай боец-пехотинец из уголовников был настолько обескуражен бесшумным появлением Князя из темноты тоннеля, что даже не сопротивлялся. Огромный толстяк, возможно, в прошлом борец или боксер-тяжеловес, замахнулся на Князя пудовым кулаком, но получил такой силы удар снизу вверх по гениталиям, что сложился, насколько позволял безразмерный живот, пополам. А после удара рукояткой «беретты» бугай дал дуба.

На выходе из лестничного аппендикса, соединявшего тоннель и третий уровень подвала, его ждал еще один охранник из уголовников, — судя по всему, старый кент Грифа, получивший этот хлебный пост на старости лет, когда другой пользы «кодлану» от него уже не было.

Все лицо и тело кента было покрыто татуировкой.

Кент начал медленно вставать, в глазах его застыли растерянность и ужас, рука автоматически потянулась к кобуре с «макаровым», но не успела….

Открыв ключом двери, Князь проник в подвал третьего уровня. Наугад открыл несколько дверей.

Это были вещевые склады.

В одной комнате находились картины и древние иконы. В другой комнате в пеналах, коробочках, шкатулках хранились драгоценности. В третьей комнате на стеллажах лежали коробки с пистолетами. Князь наугад взял три коробки. Во всех были пистолеты. И все пистолеты были фирмы «беретта».

Странно, усмехнулся Князь, по моим данным, Гриф уже давно готовит операцию по устранению «ББ». Физическому устранению. А «беретты» для «Сынка» заготовлены на десять лет, словно они оба будут жить вечно.

Тут была какая-то загадка. Может, профессор Моров по случаю приобрел уникальную коллекцию «беретт» и по одной выдавал «ББ» в задаток его лояльности и режимов наибольшего расположения со стороны кодлана воров СНГ? А может, просто человек предусмотрительный, заготавливал все впрок? Хрен его знает. Биться над этой загадкой сейчас не было времени.

Третий уровень Князя не интересовал.

Боец, встретивший его при переходе с третьего уровня на второй — был уже более опытный. Он вышел на прием сразу, из-за угла, неожиданно, словно ждал противника. Кроме того, он был моложе и находился в гораздо лучшей спортивной форме.

Захват был сильным. Очень сильным. В глазах у Князя потемнело. И даже показалось какое-то мгновение, что все, кончился его жизненный путь.

Кусками, вспышками он увидел, как бежит по зеленому полю, спотыкается и падает в колодец, или глубокую яму с водой, захлебывается, идет ко дну, и чьи-то руки подхватывают его за единственную лямку на коротких штанишках и тянут вверх. Это сестра Рита тогда спасла его. И это был второй случай, когда ему спасли жизнь. Первый был, когда отец подхватил тяжелую вазу, падавшую на его младенческую головку со шкафа. Потом — блиц-воспоминания. Бои, схватки, кровь, выстрелы, взрывы. Чего-чего, а войны он нахлебался за свою жизнь вдосталь.

На какое-то мгновение хватка ослабела. Видимо, противник сейчас менял положение ног и туловища. Этого Князю было достаточно, чтобы ухватить руки противника, резко рвануться всем телом вниз и вперед и выбросить тело врага через голову перед собой. После чего правая нога действовала уже автоматически, наступив на горло поверженного бойца.

Путь на второй уровень был свободен.

Это был технический этаж. В первой комнате был телефонный коммутатор. Через него можно было подключиться, вероятно, из кабинета Грифа, к любой линии и либо прослушать разговор, либо, при определении его ценности, записать. Электроника работала в автоматическом режиме. Никаких операторов или тем более телефонисток.

Князь наугад взял одни из наушников, вслушался в разговор. Речь шла о его брате и Марине. Он захлопнул дверь и побежал по коридору. Все комнаты были заполнены технической аппаратурой для проведения селекторных совещаний, для прослушивания разговоров по телефону, для записи со стационарных тайных телекамер того, что происходит на блат-хатах и в саунах для высокопоставленных чиновников. Он бежал все дальше по коридору, рассчитывая в одной из комнат найти брата или Марину.

Однако и в последних двух комнатах была аппаратура. Как он смог определить за период работы в институте, именно отсюда шло полевое магнитное воздействие на персонал и пациентов клиники. Здесь был прообраз такого воздействия на все население страны. Это был мозг Института мозга место, откуда можно было зомбировать вначале тысячи, а затем и миллионы людей. Дав в сердцах очередь из «Аграна» по аппаратуре, он перебросил его за спину, вытащил вторую «беретту» и поспешил на первый уровень подвала, где, по его расчетам, находились люди.

Брата, с седой бородой, синими кругами под глазами, ослабевшего и бледного, он нашел в первой же «одиночке». Открыв универсальной отмычкой наручники, которыми тот был прикован к батарее, он объяснил ему, как выбираться в подвал Института курортологии.

Во второй открытой им комнате сидел обезумевший старик с бордовой полосой на лбу. Этому он уже не в силах помочь.

В третьей комнате, как ему показалось, была Марина. Но это лишь показалось. Это была молодая красивая девушка, лоб которой также был обезображен красной полосой после операции, превратившей ее в полную идиотку.

И только в четвертой комнате была Марина. Слава Богу, лоб ее был чист. Операцию еще не успели сделать. Всегда ироничная, слегка надменная, самостоятельная, на этот раз, увидев Князя, она зарыдала, бросилась ему на грудь и тут же потеряла сознание.

Проверять другие комнаты было слишком рискованно. Охрана из «отморозков» могла появиться в любую минуту. Взяв на руки Марину, Князь тяжело побежал по коридору к дверям, ведущим на второй и первый уровень.

ТАЙНЫ КАБИНЕТА ДОКТОРА МОРОВА

Гриша Минский проснулся рано. Он знал, что вторая половина дня у него будет, мягко говоря, напряженной. И стоило бы поспать подольше, потом просто поваляться в постели, расслабиться. Может быть, как он это иногда делал в дни особо сложных заданий, полежать, закрыв глаза, послушать музыку.

Однако на этот раз он с вечера испытывал какое-то необъяснимое волнение. Нет, о нехорошем предчувствии было бы преждевременно говорить. Предчувствие, что все может кончиться для него не так уж и хорошо, появилось уже возле Института проблем мозга.

А с утра он встал, как только проснулся, не позволив себе и десяти минут медитации. Принял контрастный душ, сделал зарядку — для позвоночника на ковре и силовую, с эспандерами и на тренажерах.

Еще раз принял контрастный душ. И только после этого выпил чашку кофе с молоком.

Есть не хотелось. Даже какая-то легкая тошнота была. А когда свернул с Ленинградского шоссе в сторону площади Курчатова, направляясь к филиалу Института проблем мозга на улице академика Бочвара, снова почувствовал тошноту.

С ним такое было раньше всего один раз. Они должны были вылететь в глухие джунгли на вертолете, прыгнуть с парашютами и разыскать в густом месиве деревьев и кустарника подбитый повстанцами большой наш вертолет "черная акула". Он тогда считался секретным, и приказ был однозначный: "любой ценой".

Тогда его тяжело ранили; парни на руках тащили его по джунглям километров двадцать. "Черную акулу" они нашли, забрали "черный ящик", документы, остальное взорвали и сожгли.

С тех пор правая рука плохо сгибалась и сломанные осколками ребра побаливали. Особенно по погоде.

A вот с погодой сегодня как раз повезло. Солнечная погода, конец марта. Если бы не небольшая лысина, ходил бы Гриша без головного убора.

Вообще-то он считался одним из самых храбрых в группе: лез в пекло. И никто не знал, что Гриша испытывал перед каждой операцией просто-таки ужас — болело тело, перехватывало дыхание, в горле стояла тошнота. Но он каждый раз пересиливал себя и шел на задание. И ведь при его-то способностях к точным наукам мог бы стать выдающимся инженером. А он стал скромным кандидатом философских наук. Мог бы всю жизнь тихо проработать на каком-нибудь почтовом ящике, и ценили бы, уважали не меньше, чем в спецназе. А он исколесил весь мир, побывал почти во всех горячих точках планеты, был трижды ранен, чудом раз пять уходил от смерти.

Со всех заданий вернулся. На щите трижды, со щитом — всегда. И каждый раз — боялся.

Ему было страшно и сегодня. Страшно, что убьют, что десятилетняя дочка останется сиротой, что некому будет помочь жене и старикам родителям. Нет, конечно, ребята помогут, как это у них принято, будут кроме скромной пенсии вдове еще и скидываться каждый месяц и отправлять деньги. Но это все не то.

Словом, Гришу бил мандраж.

А ведь он не летел в горное ущелье к духам, не спускался с парашютом в стан повстанцев в Анголе, не пробирался в тыл к «контрас» в Гватемале: делов-то куча — проникнуть в кабинет профессора Морова и проверить, что там за секреты хранит старый маразматик.

У станции метро «Щукинская» он подобрал Юру Котова и Игоря Вольнова, подождал пару минут, сделал небольшой круг и у военторга взял в машину Ашота и Гиви Гогия.

Всех парней из двух групп объединяло три качества:

— они были небольшого роста и хотя и спортивного, но хрупкого телосложения;

— они были мастерами рукопашного боя и шли вперед тогда, когда желательно было обойтись без стрельбы, — все четверо мастерски метали ножи, бросали дротики и обладали огромной силой, так что могли уложить на лопатки любого богатыря;

— все они были молчунами, умели двигаться бесшумно и понимали друг друга с полуслова.

Машину оставили во дворе жилого дома, торцом примыкавшего к филиалу Института проблем мозга.

У филиала было два подъезда, хорошо охраняемых, и торцевой вход в подвал, который был прикрыт несколькими деревьями, росшими неподалеку и ветвями почти касавшимися дверного проема.

Ашот и Гиви взобрались на дерево и спустились, как кошки, по ветвям прямо к торцевому входу, не привлекая внимания ходивших по территории двоих охранников с собачками. Собаки пару раз зло ощерились, но после окриков кинологов успокоились. Ашот и Гиви легко вскрыли дверь и проникли внутрь.

Тем временем Юра Котов выстрелил из арбалета дротиком и с третьей попытки сумел закрепить «кошку» на крыше филиала института. После чего Юра Котов и Игорь Вольнов взобрались по тросу наверх. Лишь закрепившись на занятом плацдарме они спустили трос с сиденьем для Гриши, который поднялся уже без особых усилий.

Гришу берегли. Парни всего лишь обеспечивали операцию. Проводил ее Гриша.

С крыши связались с Ашотом и Гиви, — те сумели преодолеть закрытые двери между подвалом и первым этажом и сейчас незаметно и постепенно просачивались по коридорам и переходам института. Они должны были оказаться в административном корпусе и блокировать двери в кабинет профессора Морова со стороны корпуса. Гриша и два страховавших его бойца предполагали спуститься к окну кабинета профессора Морова с крыши.

Закрепив на крыше тросы, Котов и Вольнов спустились на уровень кабинета Морова, вырезали алмазом отверстие в стекле, просунув в него руку, Котов сумел открыть верхнюю часть рамы, после чего дал отмашку Грише, и тот медленно, стараясь не повредить приборы, прикрепленные на груди, опустился на уровень кабинета и, пользуясь своим юношеским телосложением, легко проскользнул в образовавшееся отверстие.

Котов и Вольнов остались висеть с наружной стороны. Ашот и Гиви доложили по мини-рации, что они уже блокировали двери кабинета со стороны коридора.

Оказавшись в кабинете Морова, Гриша снял с груди приклеенный к черному комбинезону черный же кейс, достал из него «ноутбук», прибор для сканирования «ССВС-99», еще один приборчик, для просчета вариантов шифров дешифратор «ВДШ-98» и приступил к работе. Приставив в холодному железному боку сейфа простенькие, как у районного доктора, уши стетоскопа, он стал медленно поворачивать круглую ручку сейфа, прислушиваясь к получающимся в результате звукам и играя свободной рукой (уши стетоскопа «приклеились» к железной груди сейфа) на электронных приборах, способных вычислить все, что угодно, даже шифр сейфа профессора Морова.

Наконец Гриша удовлетворенно хмыкнул, повернул ручку вправо дважды, влево один раз и снова вправо трижды и открыл сейф…

Равнодушно перебрав несколько маленьких коробочек с драгоценностями, он вынул из сейфа светло-коричневую сафьяновую папку, перелистал ее. После чего, набрав несколько цифр на компьютере, вошел в нужный файл и, манипулируя клавишами, заглядывая в папку, вызвал к жизни на дисплее множество непонятных картинок. Наконец, кажущийся хаос на дисплее сменился умиротворяющей картинкой почти живой рыбки в аквариуме. Еще одна манипуляция, и на экране появился список.

Найдя нужное место в списке, Гриша подключил принтер и снял страничку, чтобы еще раз убедиться, что он на верном пути.

Переведя на дискету память компьютера, он спокойно вынул ее и сунул небрежно в карман черного комбинезона.

Перекачав часть интересующей его информации из компьютера профессора Морова на вторую дискету, прихватив на всякий случай находившиеся в сейфе еще две дискеты, Гриша закрыл сейф так же аккуратно, как совсем недавно открывал его.

Все это время он не чувствовал ни страха, ни горечи во рту и тошноты в районе поджелудочной железы. Когда он работал, он всегда был спокоен.

Закончив с сейфом, Гриша сел в кресло профессора Морова поглубже, поудобнее, открыл отмычкой правую дверцу двухтумбового стола.

Перед ним был пульт, разобраться в котором, казалось, не было никакой возможности.

— Глаза боятся, руки делают, — проворчал себе под нос Гриша и наугад набрал три цифры, по одной в каждом ряду: 1-4-6.

Тут же автоматически включился только что выключенный компьютер и на дисплее появилась картинка: два мужика в белых халатах перед вольером с белыми крысами. В динамике, утопленном в пульте правой тумбы письменного стола, послышались их голоса: мужики не торопясь обсуждали результаты какого-то теста с крысятами после обработки их слабыми магнитными полями.

— Так, с этим ясно, это наш «акадэмик» — подслушивает своих же сотрудников.

Он набрал: 5-3-2.

На экране дисплея появилась знакомая по информационным программам телевидения комната в Кремле. Премьер обнимал какого-то восточного типа и что-то наговаривал ему на ухо. Это «что-то» было совершенно не слышно, если бы Гриша не прибавил звук тумблером.

— Абдулла, я тебе как старому другу скажу, тут и двух мнений не может быть: раз мы решили, так и будет.

Гриша застеснялся — все-таки своего премьера подслушивать, это не ассистентов профессора. И речь, похоже, не о белых мышах…

Он набрал: 7-2-1.

Гриша никогда не был ханжой, но и любителем стриптиза тоже себя не считал. Вот почему он немного застеснялся: на экране появился какой-то большой начальник, которому миловидная секретарша делала то, за что чуть не лишился власти американский президент.

— Лицо, похожее на вице-премьера. Так вот чем тут вечерами наш «акадэмик» занимается, — хмыкнул Гриша, но, заметив надпись: "Аудио- и видеозапись", понял, что тумблеры предназначены вовсе не для приятного времяпрепровождения.

Немного времени понадобилось Грише и для того, чтобы разобраться в клавиатуре левой тумбы письменного стола.

Это была клавиатура обычного телефонного аппарата. Можно было позвонить кому угодно, хоть по междугородной, и… И подключить мощный электромагнитный излучатель, который мог на расстоянии вызвать инфаркт миокарда у абонента. Прощай киллеры, прощай страх перед разоблачением в случае поимки посредников или исполнителей. Просто набор телефонного номера, поворот тумблера, и абонент скорее мертв, чем жив.

Закрыв дверцу и левой тумбы, Гриша поднялся с кресла.

Ребята снаружи, страхуя своего товарища, подавали знаки, что, дескать, пора заканчивать.

Но в этот момент внимание Гриши привлекло большое зеркало.

— Не барышня, чай, — сказал он в слух. — И не «голубой». Значит?

Он снова открыл дверцы тумб стола, обыскал руками и глазами все его поверхности. Наконец, заметил выключатель на стене. Там было три тумблера. Два — понятно, для включения-выключения двух люстр. А третий? Он подошел к стене и включил тумблер.

Зеркало помутнело, потемнело и вдруг стало прозрачным. За чистым стеклом была видна приемная профессора и какой-то господин с неприятным лицом, передергивающий затвор пистолета «ТТ» и старательно прислушивающийся, что там за шорохи в кабинете профессора…

Судя по вульгарным манерам, это скорее всего был кто-то из охраны корпуса, набранной из бывших уголовников. Мужик был явно в весовой категории на порядок выше Гриши. Можно, конечно, рискнуть. Можно и вообще не обращать на него внимания. Moжнo передать парням в коридоре, что тут "неизвестный стреляющий объект" появился.

А можно было… Гриша вспомнил, что в плоском центральном ящике стола он видел два прибора и что-то вроде бронежилета. Он открыл ящик. На рукоятке одного прибора, похожего на фен, было написано «электромагнитный» — по-русски и «усилитель» по — латыни.

Гриша взял его, подошел к зеркалу и шутки ради направил прибор через стену в голову объекту.

Последствия этой шутки были ужасны. Объект схватился за ворот рубашки, стал рвать его вниз, жадно хватать ртом воздух, царапать себе грудь и, наконец, покрутившись волчком, рухнул замертво.

Вытащив «беретту», Гриша осторожно приоткрыл дверь. Ребята, страховавшие его снаружи, направили свои стволы на окно приемной, а Гиви даже попытался пролезть внутрь кабинета Морова на помощь Грише. Никаких мер воздействия на объект уже не требовалось. Пара минут ушла на то, чтобы спрятать труп во встроенный шкаф.

На втором приборе было написано: «активатор». Забрав кассеты, дискеты, сделав несколько фотографий и прикрутив оба прибора к груди клейкой лентой, Гриша направился к окну, чтобы попытаться выбраться наружу. Огибая стол, обратил внимание на кончик листа бумаги, торчащий из папки с надписью «Срочное». Что-то подтолкнуло его раскрыть папку.

В ней было всего три странички текста. На первой же было написано:

"1. Увеличить использование приема кадрирования на телевидении…"

И далее Гриша с интересом прочитал о первоочередных планах профессора Морова по подготовке «электората» России к предстоящим выборам президента и депутатов Госдумы. Подумав, все же сунул каждый листок в настольный ксерокс и захватил копии с собой. И, когда уже вылезал через узкое отверстие, оставленное ему раскрытой фрамугой, все думал: "Так, значит, Моров готовит профессора Иванова в новые президенты России? Почему его? И знает ли этот вполне приличный господин, какая участь ему уготована в "новой России" при "новом порядке"?"

Находясь в почти подвешенном состоянии, он с подоконника увидел вдруг что-то, показавшееся ему странным. В углу кабинета за ширмой, за которую он даже не удосужился заглянуть, сидел… профессор Моров и нагло ухмылялся.

— Извините, ребята, непредвиденная "вводная", — сказал Гриша и полез назад.

Он резко отвел ширму в сторону, направив на смеющегося профессора ствол «беретты». Однако Моров даже не поморщился, не убрал с лица хамоватую улыбку. Что немудрено. Это был не живой профессор, а его точная копия, биоробот. Вероятно, его можно было запускать в работу и отключать, когда в нем отпадала необходимость. Биоробот в эти минуты не был нужен профессору на его боевом посту, и потому, отключенный от питания, он сидел тут за ширмой в кресле и бессмысленно улыбался.

Теперь уже окончательно Гриша вылез из окна и, страхуемый товарищами, бережно держа захваченные трофеи, спустился на землю.

Только он встал на твердый грунт, как из-за угла выскочили два амбала. Один отключил Ашота, второй схватился с Гиви. Тот, что отключил Ашота, повернулся к Грише и нанес ему страшной силы удар в грудь. Судя по звуку, который возник от соединения его кулака с металлическим боком стального «кейса», закрепленного на гришиной груди, на руке еще был и кастет.

— А-а-а-а-мать твою… — заорал парень, бережно качая разбабаханную кисть перед собой.

— Моя мама тут совершенно ни при чем, — ответил Гриша, чуть пригнулся и добавил неприятностей парню, ударив его ногой в причинное место.

Крик стал громче.

Тем временем и Гиви сумел провести противнику болевой прием, после которого тот лег на грунт, как подводная лодка, и больше не возникал до конца разговора. А тот, что получил от Гриши два неприятных воспоминания, все кричал и кричал. Ашоту, который уже поднялся с земли и испытывал к сторожевым псам института чувство глубокой личной неприязни, пришлось дважды сильно ударить его по лицу, чтобы тот наконец замолчал. Тут к нему подошел Гиви и в сердцах тоже пару раз ударил парня по лицу.

Позади этой живописной группы послышался спокойный голос Князя:

— Если больше никто не хочет ударить несчастного юношу, я хотел бы выяснить главное: удалась ли операция в целом?

— Удалась, командир, — радостно улыбнулся Гриша.

— Тогда заканчивайте.

…На следующее утро он прочитал в газете:

"Вчера вечером на территории Института проблем мозга несколько неизвестных нанесли ушибы, травмы, несовместимые с жизнью, двум охранникам института, от которых те скончались на месте. Нападавшие скрылись на темно-серой БМВ-325 и ВАЗ-2109. Самое интересное, что убитые оказались уголовниками-рецидивистами, находящимися во всероссийском розыске. Был введен специальный план-перехват «Сирена-1». Через 20 минут во дворе дома № 10 по улице ак. Бочвара обе машины были найдены пустыми".

А вот профессор Моров эту заметку уже прочитать не мог. По причине весьма прозаической: он был далеко…

Впрочем, все по-порядку.

Примерно через двадцать минут после того, как Гриша Минский со товарищи покинул кабинет профессора, со стороны Новощукинской к главному подъезду института подъехала черная «тойота» с мигалками. Из нее вышел Моров, у входа кивнул ошарашенному охраннику и на лифте поднялся на свой этаж. Охранник даже не успел сказать ему, что, как ему передал по рации старший «наружки», возле института появилась группа подозрительных граждан.

Профессор думал о своем. О 60 миллионах фальшивых баксов.

Сейчас ему перезвонит его человека Андорре, подтвердит, что жена советника российского посольства в Мадриде г-жа Ольга Некрасулина передала ему сумку с американской валютой, все совпало по сумме, и в ближайшее время в результате ряда банковских операций весь "черный нал" перейдет на несколько счетов в швейцарские банки. И наконец-то по общаку не будет вопросов.

Тем временем Игорь Иванович Вячеславлев вышел из старого «Москвича» во дворе почти достроенного здания, стоявшего напротив здания института. Тщательно закрыв дверцу и поставив свой драндулет на охрану, он сунул под мышку футляр со скрипкой и вошел в подъезд нового дома.

Он поднялся на девятый этаж. Лифт, естественно, еще не работал. Но для Вячеславлева такой тренинг был необременителен. Он вел очень здоровый образ жизни и надеялся дожить лет до 90, несмотря на свою не совсем безопасную профессию.

Игорь Иванович, как, возможно, помнит читатель, работал исполнителем. То есть был киллером. Причем очень хорошим, судя по тому, что до сих пор был жив.

На этот раз он получил от «ББ» задание уничтожить профессора Морова. И вот теперь, расположившись в пустой квартире десятого этажа, в которую, слава Богу, еще можно было проникнуть без ключа. Он вынул из скрипичного футляра части снайперской винтовки с оптическим и лазерным прицелами и медленно, не спеша, собрал ее. Положил винтовку на подоконник. Присмотрелся сквозь мощный бинокль к тому, что делается в кабинете профессора Морова.

Вот профессор вошел в кабинет. Вячеславлев услышал в рации-подслушке, что Моров по радиотелефону звонил секретарше, коротавшей время в комнате отдыха, просил подать ему кофе в 18.10.

Профессор приехал вовремя. Как, впрочем, и Вячеславлев. Так что все хорошо. Для Вячеславлева. Через десять минут принесут кофе. Он успеет.

Моров сел за стол. Что-то в расположении бумаг на столе ему показалось неестественным. Хотя Гриша как профессионал вернул все вещи и бумаги, которые брал, на их места. Но чутье заставило старого Грифа насторожиться. Он принюхался, обвел глазами под массивными веками кабинет. Увидел ширму. Вспомнил о двойнике.

Он уже поднялся, чтобы задернуть шторы и на всякий случай все же поменять кресла, — свое рабочее, пустое, завернуть за ширму, а за стол усадить биоробота. Но тут раздался звонок «вертушки», телефона правительственной связи, защищенного от прослушивания.

Ему бы вначале сделать задуманное, а потому уж трепаться по телефону. Но все мы задним умом крепки… Моров снял трубку.

Игорь Вячеславлев прицелился. Красная точка скользнула по рукаву серого пиджака профессора Морова, почти потерялась на красной морщинистой шее, остановилась на виске.

Профессор Моров приложил трубку к волосатому уху.

— Слушаю…

— Здравствуй, Гриф.

— Привет, «Сынок».

— И когда ты забудешь эту старую кликуху.

— Сам знаешь — никогда. Кликухи у воров в законе по жизни не меняются.

— Ладно. Ну, что общак? Звонили из Андорры? Бабки дошли.

— Жду звонка.

— Перезвони мне потом…

"ББ" уже знал, что ему скажут по телефону из Андорры…

Однако Гриф не знал о том, что знал «ББ».

В ожидании звонка по междугородней и прихода секретарши с кофе Моров поиграл тумблерами в тумбе письменного стола. На маленьком экранчике появился кабинет заместителя Генпрокурора по следствию Бориса Михайловича Карташова. Невысокий, кряжистый, замгенпрокурора над чем-то заразительно смеялся. Наконец, в зоне досягаемости телекамеры, вмонтированной где-то высоко, возможно в люстру, появился высокий лысоватый господин с седой бородкой. Гриф сразу узнал его.

Это был профессор Егор Федорович Патрикеев, начальник Отдела специальных операций Генпрокуратуры. Послышался смех Карташова, какая-то в усы сказанная невнятная реплика Патрикеева.

— Ну, что у нас по профессору Морову? — спросил Карташов.

— Пока ничего. Оперативные разработки ничего не принесли, агентурные данные скупы, будем работать.

— А что «ББ»?

— С ним все ясно: есть серьезные основания для задержания.

— И для ареста?

— И для ареста.

— Это хорошо. Изложите ваши соображения письменно, в докладной на мое имя.

— Слушаюсь, Борис Михайлович.

Гриф отключил аппаратуру прямой трансляции — записывать этот разговор нет смысла. Итак ясно. Нет у них на него ни хрена, а вот «ББ» пусть попугают. Конечно, «папа» или кто-нибудь из «семьи» "ББ" «выкупят», но страху натерпится… Это ему на пользу.

Он снова встал, чтобы задернуть штору.

У Вячеславлева снова сбился прицел, он тихо матюгнулся.

Новый звонок оторвал Грифа от штор, в которые он было уже вцепился своими костлявыми руками. Оставив штору, он вернулся к столу, но взял трубку так, что в поле зрения Вячеславлева попадал лишь его правый бок, плечо и правое ухо. Стрелять в такой ситуации было бессмысленно. Приходилось снова ждать.

— Але, кто это? — заорал в трубку Гриф, выведенный из себя долгим ожиданием известия из Андорры. — Это Андорра?

— Андорра, Андорра, что ты орешь, — послышался спокойный, но злой голос дона Сезара де Корриды. — Всю Европу на ноги поднимешь.

— Нy, что? Дошли бабки? — спросил профессор Моров.

— Дошли.

— Ты перебросил их в Швейцарию?

— Нет.

— Почему? — холодея спросил Гриф.

— Потому что это фальшаки?

— Но…

— И такие фальшаки, которые отличит маникюрщица в салоне напротив моего офиса на расстоянии нескольких метров. Цветной ксерокс, и даже цветной струйный принтер, конечно, высокие достижения человеческой цивилизации, но не настолько, чтобы ввести в заблуждение швейцарских «гномов».

— Но как же так? Мне говорили…

— Ты сам-то держал эти купюры в руках.

— Конечно. И проверял их на детекторе, которым пользуются в наших банках.

— И что?

— Неотличимы от настоящих.

— Значит их подменили. Проверь всю цепочку. Отследи. И учти, на то, чтобы вместо этих бумажек прислать мне настоящие фальшаки, у тебя всего три дня.

— Понял. Три дня.

До его мозга не успела дойти вся ужасная простота и пустота сложившейся ситуации, потому что раньше до мозга дошла пуля.

Пуля вошла в его левый висок, обращенный к окну с раздернутыми шторами, и вышла через правый висок, прихватив изрядное количество мозгового вещества и костной ткани. Отверстие в правом виске было величиной с блюдце.

Секретарь профессора Морова, услышав выстрел, спокойно вошла в комнату, задернула шторы, убедилась, что профессор мертв, после чего приоткрыла дверь кабинета и пригласила двух санитаров. Они быстро упаковали тело профессора в черный полиэтиленовый мешок и на носилках отнесли тело в подвал, в комнату с надписью «трансформаторная», где положили в оцинкованный ящик. Потом закрыли крышку ящика и включили аппаратуру.

Когда крышку через пять минут открыли, на дне ящика была лишь небольшая золотистая лужица. Это было все, что осталось от четырех золотых коронок, массивного золотого перстня, цепочки на шее и запонок из нефрита в золотой оправе. Один из санитаров соскреб золотую лужицу со дна ящика и небрежно бросил ее в хромированную коробку для инструментов. Там уже было несколько таких застывших золотых и серебряных лужиц.

Секретарша тем временем выкатила из-за ширмы биоробота, как две капли воды похожего на профессора Морова, подкатила его к рабочему столу и подключила систему питания.

Через пару минут биоробот уже звонил в подразделения института и требовал от завлабов отчета о проделанной работе.

Институт продолжал работать.

А вот работа Игоря Вячеслвлева была закончена.

Он уже собрался встать, — стрелял он из положения сидя, — как почувствовал на затылке ствол «беретты», который не смог бы спутать ни с чем в мире.

— И не думай, — предупредил сзади густой мужской голос, когда рука Игоря потянулась к засунутой за ремень своей «беретте».

— Не думаю, — ответил он.

— Правильно делаешь. Пустяшное это занятие в твоем положении. Ты знаешь, кого убил?

— Грифа.

— Точно?

— Уверен.

— Не биоробота профессора Морова?

— Нет.

— Это хорошо. Полчаса назад мне сообщили, что палата с биороботами в институте кем-то взорвана, восстановлению они не подлежат. Значит, то, что сидит сейчас в кресле профессора Морова — последний?

— Выходит, так. Ошибки быть не может. Я своими глазами видел, как вышиб ему мозги. Мозги, а не электронные платы.

— Сюда уже выехала бригада Генпрокуратуры, — проговорил мужик. Его голос Игорь узнал. Это был здоровый амбал, из бывших спецназовцев, дежуривший внизу, в подъезде нового, только что достроенного дома.

Игорь дал ему стодолларовую купюру и попросил разрешения осмотреть свою будущую квартиру. И ведь главное, была мысль убить его сразу, решил, что сделает это на выходе. Никогда не откладывай на потом то, что можешь сделать сейчас…

— Жалеешь, что не убил меня сразу? — спросил мужик.

— Жалею, если честно.

— Ты знаешь, что тебя ждет?

— Знаю.

— Тогда расстанься с жизнью без истерик. Ты готов?

— Я готов, — ответил Игорь Вячеславлев.

Выстрела он не услышал.

ЭПИЛОГ

Борис Михайлович Карташов, заместитель Генерального прокурора РФ по следствию, опасливо, так, чтобы это было незаметно, бросил косой взгляд на люстру.

— Как думаешь, отключился этот старый придурок от связи?

— Думаю, отключился. Да сейчас ему не до нас. Сейчас ему звонок должен прийти из Андорры.

— Значит, с профессором Моровым, он же Аркаша-Жердь в юности, он же Гриф в молодости, — покончено?

— Да.

— А что с «ББ»? У нас что, на него мало материалов.

— У нас не только на него много материалов. Но я бы так сказал: по стратегическим соображениям целесообразно всю эту историю с «ББ», Грифом и "Бейдельбергским клубом" закончить так, как она закончилась.

— А что Иванов. Полагаешь, профессор права так и не успел узнать, что группа мошенников международного класса надеялась зомбировать его, привести к президентству на выборах 2000 года и управлять им как заблагорассудится?

— Думаю, он ничего не знал. Зомбирование только началось. Все и окончится элементарной головной болью. Воздействие на психику достигается, по моим наблюдениям за Институтом проблем мозга и агентурным данным, только после месячного постоянного облучения.

— Кстати, об агентурных данных. Как тебе это вообще в голову пришло?

— Ты про Князя и Бича? Да это все наработка Князя, извини, Юрия Федоровича Князева, бывшего старшего офицера спецподразделения ГРУ, полгода назад перешедшего ко мне в ОСО после расформирования бригады.

— И он сам все придумал, сам набрал людей? А Бич — действительно его старый друг и сослуживец?

— Да, как и все остальные, работавшие с ним все эти недели.

— Потери большие?

— Потерь практически нет. Ну, если не считать раны, ссадины, ушибы у бойцов и психические стрессы у брата Князя и его девушки Марины.

— Без этого никак нельзя было обойтись?

— Нужна была достоверность. Пришлось рискнуть. Зато и «ББ», и Гриф полностью поверили в нашу легенду.

— Я имел в виду даже другие потери…

— Увы, я сказал, — без потерь не удается проводить такие масштабные операции. Возьми хотя бы агента 007. Он имел право на…

— Помню, помню… Но это роман, кино, так сказать.

— И в жизни первоклассные агенты, внедряемые в криминальные или вражеские структуры, получают заранее «карт-блаш» на проведение тех мер, которые диктует обстановка.

— Будем кого к наградам представлять?

— Считаю, из штатных сотрудников заслуживает присвоения внеочередного чина младший советник Юстиции капитан юстиции Глущенко Василий Андреевич, Виктора Егоровича Потапова представлю на денежную премию…

— А из агентуры?

— Сам Князев представил только одного — некоего лейтенанта запаса Минского Григория Михайловича, — ныне он кандидат философских наук, торгует книгами в фойе Большого зала Московской консерватории.

— При такой мирной профессии…

— Он, как и остальные, бывший спецназовец. Князев считает, что он сделал больше, чем мог; остальные — в пределах своих возможностей.

— Ладно, ты все же подготовь представление президенту, чтобы всех участников — к правительственным наградам, — лучше "За личное мужество". Всех к одинаковой награде. И тех, кто действовал в рамках своих возможностей, и тех, кто вышел за эти рамки. Я-то полагал все они дeйcтвoвaли в экстремальных ситуациях и заслуживают даже звезд "Герой России". Все-таки вернули отечеству сумму в 60 миллионов.

— Официально — 10, остальные — фальшаки.

— На самом деле, если подсчитать все, «заработанное» группами Князя и Бича за эти три месяца, получаются, как говорил Аркадий Райкин, "сумасшедшие деньги". Ты проследи, кстати, чтоб их не разворовали на пути к народу. А то у нас одни люди зарабатывают деньги, другие их тратят. Ладно, придет срок, со всеми разберемся.

— А что насчет «Бельденбергского» клуба? Может быть, стоит в него внедрить нашего человечка?

— Есть такой на примете?

— У меня на любую работу есть кто-нибудь на примете. Отдел такой…

— Ну, что ж… Если не будем «брать» "ББ", надо кого- то аккуратненько вместо Грифа и Иванова в клуб внедрить. Как брат Князева себя чувствует?

— Похудел, издергался, но органических повреждений, врачи говорят, нет, через месяц будет как огурец.

— А Марина?

— С ней сложнее. На нее неделю оказывали воздействие магнитогенераторами, так что головные боли будут девушку мучить еще месяц-два.

— Ты познакомился с экспертизой по приборам, принесенным Мереминским из рейда в "тыл врага"?

— Так точно.

— И что, действительно опасные вещицы?

— Одна — да. Вторая даже полезная.

— Поясни.

— Тут надо экскурс сделать в науку.

— Так делай, мы, чай, тоже не лаптем щи хлебаем, может и пойму.

— Как ты, наверное, знаешь, человеческий организм представляет собой как бы открытый резонансный контур, очень чувствительный к внешним физическим полям. Каждый из нас буквально в современной, особенно городской, жизни простреливается множеством техногенных излучений, исходящих практически ото всех даров цивилизации.

— Это я знаю. Это понятно. Дальше.

— Внутри нас формируются и предаются в принципе те же излучения, что и в окружающем мире, только неизмеримо более слабые. И когда на них налагаются мощные и постоянные действующие поля извне, то организм начинает давать сбой. Вплоть до внезапной смерти.

— И профессор Моров?

— Просто поставил уже известные науке факты на службу своим зловещим планам. Ученые и раньше ломали головы, почему тот или иной человек на фоне полного физического здоровья вдруг падал замертво, будто пораженный какой-то силой извне. При этом вскрытие не обнаруживало в организме никаких отрицательных изменений. Моров начал заниматься этой проблемой еще пять лет назад и обнаружил, что причиной внезапной смерти является случайное совпадение наведенного на человека целого букета электромагнитных излучений, которые вступают в резонанс с внутренними биоволнами. А это, в свою очередь, способно вызвать прекращение жизнедеятельности важнейших органов человека.

— Но это всего лишь констатация определенной сложившейся картины. Я пока не вижу, как он смог ее использовать.

— Все очень просто. Ученые Института проблем мозга, занимаясь каждый своим узким направлением, создали условия, при которых были изобретены три весьма важных, продвинувших мировую науку прибора.

— Что за приборы?

— Во-первых, торсионный «бронежилет», ну, это я так eгo условно, шутливо называю, защищающий человека от вредных полевых и импульсных воздействий.

— И Мереминский добыл нам один такой «жилет»?

— Дa, совершенно верно. Хотя еще раз оговорюсь, жилет — обозначение условное. В основе разработки специалистов Института проблем мозга открытие российских исследователей Герловина и Гурвича, которые установили носителей опасности для человека со стороны излучений. Это так называемые тонкие физические поля. В зоне их повышенного аномального воздействия деформируется и разрушается биополе человека, что приводит к серьезным сбоям в системе обеспечения жизнедеятельности.

— И каков принцип действия прибора, изобретенного в Институте проблем мозга?

— Это нейтрализатор, который создает защитный барьер между источником излучения и человеком. В его основе — специальная мнoгocтyпeнчaтая спираль с определенным соотношением осей. Она выполнена из сплавов меди, серебра, золота, других редкоземельных металлов и вырабатывает собственное тонкое физическое поле, адекватно противодействующее опасному излучению извне.

— Есть какая-то польза от прибора в обычной жизни? Или он важен действительно лишь как щит против «излучателя», который может оказаться в руках второго такого Грифа.

— Прибор, конечно же, может использоваться вообще в лечебных целях. Достаточно сказать, что пользование этим прибором в течение двадцати минут в сутки резко снижает уязвимость к болезням, повышает уровень биологической активности и иммунитет человека. А это не только снижает риск инфаркта и инсульта, но даже замедляет рост раковых клеток.

— Но это — «бронежилет», а само оружие доктора Морова?

— Модулятор, которым можно в считанные секунды вызывать у человека инфаркт и инсульт, и генераторы, установленные на машинах, способные воздействовать на поведение масс, провоцировать агрессию в толпе или, напротив, вызывать у электората доверие к зомбируемым тезисам.

— А третий прибор?

— Это активатор. Он предназначен для повышения защитно-имунной способности организма, усиления деятельности всех его систем жизнеобеспечения. С его помощью можно будет защищать человека от отрицательного воздействия техногенных факторов в любых ситуациях.

— Так, значит, Гриф — гений?

— Он, собственно, не открыл ничего. Он просто использовал достижения и открытия других российских ученых в своих черных целях. Хотя, можно сказать, что по- своему он гениальный организатор научного процесса.

— Но ведь гений и злодейство…

— Несовместность их осталась в прошлом. Если вообще была когда-нибудь возможна. Гений — значит выплескивающаяся за борт энергия, чудовищное честолюбие, амбициозность. И дальше, — если есть у человека Бог в душе, он гений, служащий людям. Если нет — он гений-злодей, тем более опасный, что свои способности поставил на службу черным целям.

— Будем считать эту страницу перевернутой. Но люди у тебя остались, люди, по-своему гениально решившие проблему нейтрализации главарей российского криминального мира. Жаль на этом заканчивать операцию.

— Тем более что с криминальной опасностью, точнее — с опасностью дальнейшей криминализации России мы одной операцией не покончили.

— Значит, за работу, полковник. Составь, Юрий Федорович, план следующей операции и заходи, когда будешь готов.

— Добро, Борис Михайлович. При одном условии, начну это делать с четверга.

— Почему?

— А потому, что во вторник в Московском клубе писателей и мастеров искусств на Пушечной у меня презентация моей новой книги "Государи и государевы люди" — о выдающихся людях XIX века. Кстати, непременно жду тебя и твоего «важняка» и моего друга Руслана Тамаева.

— Так, значит, ты у нас специалист по гениям?

— По добрым гениям нашего Отечества. А злых гениев будем потихонечку из России изживать.

— Мне нравится ход твоей мысли, полковник. А Институт мозга?

— Он будет и дальше работать над созданием нужных стране нейтрализаторов и активаторов. Наука не стоит на месте, это я вам говорю как узкий специалист — по гениям…

Москва, 1999–2000 гг.

Оглавление

ПРОЛОГ

"БЕРЕТТА" — ОРУЖИЕ ПРОФЕССИОНАЛОВ

ЗАТОЧКА — ОРУЖИЕ КРИМИНАЛА

"ИГРЫ ПОД ИНТЕРЕС ЗАПРЕЩЕНЫ" (ИЗ "ПРАВИЛ ВНУТРЕННЕГО РАСПОРЯДКА)

"ШИЗО" — ОРУЖИЕ ВЕРТУХАЕВ

ОСТОРОЖНОСТЬ — ОРУЖИЕ ОХОТНИКА

НЕНАВИСТЬ — ОРУЖИЕ МСТИТЕЛЯ

ОПЕРАЦИЯ «ВНЕДРЕНИЕ»

ОПЕРАЦИЯ «ОТМЩЕНИЕ»

ОПЕРАЦИЯ "ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО"

КНЯЗЬ. "ОПЕРАЦИЯ «ВНЕДРЕНИЕ»

БИЧ. ОПЕРАЦИЯ "ОТКРЫТЫЕ ДВЕРИ"

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «АГРАН-200»

ТОФИК И КОРЕНЬ — ОПЕРАЦИЯ "ХРУСТАЛЬНЫЙ ДОЖДЬ"

ГРИФ И КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «СТРЕЛКА»

ГРИФ, БИЧ И ДРУГИЕ. ОПЕРАЦИЯ "ШТУРМ ЦИТАДЕЛИ"

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ДОПРОС ПОД ГИПНОЗОМ"

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ «КРЕМАТОРИЙ»

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ «ШАНТАЖ»

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «КОМПРОМАТ»

ГРИФ. ОПЕРАЦИЯ "МАНЬЯК-НЕКРОФИЛ"

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ «ПОЖАР»

"ББ". ОПЕРАЦИЯ «БЕРЕТТА»

"ББ". ОПЕРАЦИЯ «БЕРЕТТА»

ПРОФЕССОР МОРОВ. КНЯЗЬ. ПРОФЕССОР ПАТРИКЕЕВ

БИЧ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ»

"АШОТ". ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». ДАМАСК"

ПОЛКОВНИК ПАТРИКЕЕВ. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ"

АНДРЕЙ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». ХЕЛЬСИНКИ-ПЕТРОЗАВОДСК

КАПИТАН ГЛУЩЕНКО. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ"

ГИВИ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». БАГДАД-КУЛЯБ-КАРАМЫК

КАПИТАН ГЛУЩЕНКО. ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ "ВСЕ НА ВЫБОРЫ-2"

АЛЕША. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». АНТВЕРПЕН-ПЕТЕРБУРГ

ПРОФЕССОР МОРОВ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». "ББ" И ТЕМА «ОБЩАКА»

ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». МОНЯ РУБИНЧИК И ТАРМО КИРЬЯНЕН. ПРАГА-МОСКВА

ГРИФ, КОРЕНЬ И ОПЕРАЦИЯ «РЕПЕТИЦИЯ»

ПРОФЕССОР МОРОВ. ГРИФ. РЕПЕТИЦИИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

КНЯЗЬ. ОПЕРАЦИЯ «ФАЛЬШАКИ». СЕЛО МАЛИНИНО. БОЙ В ЗАМКЕ

ПРОФЕССОР МОРОВ. ГРИФ. РЕПЕТИЦИИ ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ

КНЯЗЬ. ТАЙНЫ ПОДВАЛОВ НИИ ПРОБЛЕМ МОЗГА

ТАЙНЫ КАБИНЕТА ДОКТОРА МОРОВА

Реклама на сайте