«Одержимый»

Мэтт Рихтел Одержимый

Моим родителям

Глава 1

Думаю, что момент, когда твоя жизнь начинает распутываться, зачастую приходит безо всяких церемоний – объявляет о себе разве что хныканьем. А вот взрыв мне следовало воспринять как подсказку.

Подробности по большей части я помню.

Избыток пены, сползающей по стенке чашки с мокко. Пара, спорящая насчет музыки, которая должна прозвучать на их свадебной церемонии. Ротвейлер, привязанный у кафе, стоящий на задних лапах, опираясь передними о стекло.

Когда она проходила мимо, я читал неторопливое описание реки в Бостоне, иногда перескакивая со строчки на строчку, чтобы добраться до места, где сюжетная линия книги вновь набирала скорость. Я бы и не заметил ее, если бы она не положила на угол моего столика белый сложенный квадратик бумаги. Мой взгляд ухватил миниатюрную кисть, кольцо на указательном пальце. Потом остановился на бумажном квадратике. Почему она выбрала меня?

Когда я поднял голову, незнакомка уже была у двери, шла к выходу не оглядываясь. Я загнул уголок страницы, которую читал, взял сложенную записку, последовал за девушкой.

Оглядел улицу. Молодые женщины с силиконовой грудью, которые называли домом Марина-Дистрикт, прогуливались вокруг в солнцезащитных очках от известных дизайнеров, с дорогими детскими колясками, наслаждаясь ярким, безоблачным июльским днем. Я успел увидеть, как девушка садилась в красный «сааб», припаркованный перед «Пита Палор».

Что-то помешало мне позвать ее. Я решил, что привлеку ее внимание взмахом руки, но она села в автомобиль и уехала, прежде чем я успел подойти достаточно близко. Я посмотрел на записку, развернул ее и увидел фразу, прозвучавшую как удар набатного колокола:

«Уходи из кафе – НЕМЕДЛЕННО».

Кафе взорвалось.

Дым. Осколки стекла, пепел, облако пыли. Гудение в голове, будто грохот товарняка, наложившийся на похмелье. Не думаю, что я терял сознание. Взрыв перенес меня на три фута, бросил на мостовую, но, похоже, оставил в целости и сохранности.

Я видел репортажи из зон боевых действий, где мир разваливается на части. Здесь ничего такого не было и в помине: единичный взрыв, и все как в тумане. Кровавая версия семейных разборок, когда отец швырял стальную кастрюлю на пол, чтобы привлечь внимание моего брата.

Переднее окно кафе вылетело, в боковой стене появились многочисленные бреши, но она устояла. И теперь из нее местами торчала металлическая арматура, с которой облетел бетон. Из двери вышла парочка: он прижимал висящую плетью руку к телу, у нее по ногам текла кровь. Владелец ротвейлера обследовал своего любимца в поисках ран и повреждений.

В наши дни, понятно почему, люди первым делом думают о террористах.

Я первым делом подумал об Энни.

Она редко покидала мои мысли, даже через четыре года после инцидента, ставшего для нее, двадцативосьмилетней, роковым. По большей части я думал о ней в переходные моменты: когда просыпался, или ложился в кровать, или во время длинных переездов между интервью. Неспроста, конечно. Именно в такие моменты, когда все становилось расплывчатым, мне больше всего требовалось нечто такое, на чем я мог сосредоточиться.

Я не стал бы определять мои отношения с Энни как идеальные, но для меня они олицетворяли любовь. Она всегда жевала мятные пастилки, отчего наши поцелуи становились пряными, и потом меня охватывала грусть, стоило уловить запах корицы. Иногда ночью я вслух рассказывал воображаемой Энни истории и пытался догадаться, в какой момент она сонным голосом предложит мне замолчать.

Но, окутанный пылью, я подумал о ней не потому, что постоянно о ней помнил. Причиной послужила оставленная на столике записка. Почерк Энни я бы узнал всегда и везде.

– Ноги двигаются?

Слова эти произнес полицейский, опустившийся рядом со мной на колени. Я махнул рукой, как бы говоря: «Со мной все в порядке», и начал подниматься, а он помогал мне, поддерживая под локоть.

– Нам нужно увести вас отсюда.

Я уже полностью пришел в себя, так что со всех сторон навалились звуки, цвета, хаос. Полиция, пожарные, треск раций, стрекот вертолетов. Я попал в вечерние новости.

Коп повел меня к зоне, похоже, отведенной для раненых. Неужто меня все-таки зацепило взрывом?

– «Река Мистик», – сказал он.

Я в недоумении уставился на него.

– Хорошая книга, – добавил коп. – Но вам следовало купить экземпляр в переплете. Это признак преданности.

Я посмотрел вниз и увидел, что держу в руке роман, который читал в кафе. Вцепился в книгу, как в спасательный круг, даже костяшки пальцев побелели. Записка. Где она? Я обыскал карманы, но ее не нашел. Развернулся и зашагал к тому месту, где меня подняли с асфальта.

– Подожди, приятель. Мы не можем позволить тебе вернуться. Это опасно.

– Я кое-кого потерял.

– Ты кое-кого потерял?

– Кое-что. Я кое-что потерял. Пожалуйста.

– Все равно сейчас тебе это не вернут.

Сильной рукой он увлек меня к пятачку, огороженному желтой лентой, и усадил на землю среди других.

Копа звали Дэнни Уэллер, и он любил поболтать. Рассказал мне, что вырос в Окленде, учился ловить рыбу с отцом на реке Сакраменто. Его отец, сказал он, с феноменальной памятью и огромным запасом слов, был ходячим словарем. Дэнни держался рядом, словно мой личный телохранитель.

Я мог не поддерживать разговор, но его непрерывная болтовня не заглушала вопросов, которые звучали в голове. Кто мог такое сделать? Кто-то пытался спасти мою жизнь? Кто-то, связанный с Энни?

И что случилось с остальными посетителями кафе? Сколько раненых? Сколько убитых? Вот эти вопросы я задал вслух.

– У нас трое убитых и двое в критическом состоянии, – ответил Дэнни. – Все не так чудесно, как показалось с первого взгляда.

– Что вы хотите этим сказать? – Я оглядел полдюжины людей с различными ранами и травмами. Каждым занимались медики и копы. Под чудом, вероятно, понималось отсутствие убитых.

– Взрыв накрыл только часть кафе, тогда как сначала мы подумали, что разрушено все, – ответил Дэнни. – В данный момент мы не знаем, то ли взрыв намеренный, то ли произошел несчастный случай.

– То есть, возможно, взорвалась не бомба?

– С чего вы решили, что была бомба? – Дэнни пристально смотрел на меня, но в глазах читалось любопытство – не подозрительность.

Вот тут я, пожалуй, впервые взглянул на него. Увидел волосы и живот. И первого, и второго хватало. Предположил, что ему лет сорок пять. Натруженные рабочие руки, никакого обручального кольца, но это ни о чем не говорило. Добрые глаза, напомнившие мне черные или темно-коричневые стекляшки, заменявшие глаза полярному медведю из мастерской таксидермиста, где я проходил практику перед последним годом обучения в колледже.

Прежде чем я успел ответить на вопрос Дэнни, рядом со мной возник фельдшер, присел на корточки.

– Он вроде бы в норме, – сообщил Дэнни. – В момент взрыва находился рядом с кафе.

– Давай посмотрим. – Фельдшер повернул мою голову так, чтобы заглянуть мне в глаза. – Сейчас я задам вам несколько простых вопросов. Если сможете, ответьте на них. Как вас зовут?

– Натаниэль. Натаниэль Айдл.

– Нат Айдл, – выдохнул Дэнни. Ранее я назвал ему свое имя, но не фамилию.

Фельдшер и я повернулись к нему. Дэнни отвел глаза, как делает плохой игрок в покер, не умеющий маскировать эмоции, и, нужно отметить, меня это не удивило.

Годом раньше я готовил статью об эпидемии СПИДа, грозящей распространиться среди проституток-иммигранток нашего города, и получил тревожную наводку. Несколько копов, которым поручили ликвидировать подпольные бордели, бесплатно пользовались их услугами, вместо того чтобы наказывать нарушителей закона. Один из копов, узнав, что он мог заразиться СПИДом, избил двадцатилетнюю проститутку, приехавшую из Малайзии, рукояткой ручного фонарика. Этот коп – Тимоти Аравело – и еще двое угодили за решетку.

Публично многие сотрудники полиции похвалили меня за эту статью, как того требовала политкорректность. Наедине они говорили, что я преувеличил проблему одного плохого копа, раздув ее до крестового похода. Меня записали в число тех, кто жаден до сенсаций.

– Переломов нет, царапина на лбу, ссадины на коленях, локтях, ладонях. Результат падения, – констатировал фельдшер.

– Вы все сделали правильно, – сказал Дэнни.

Фельдшер думал, что коп обращается к нему, но я-то знал, о чем речь.

– Спасибо, – кивнул я. – Дэнни, послушайте, что-то не так. Произошло что-то очень странное, и…

Дэнни меня оборвал:

– Мы возьмем показания у всех, кто находился в непосредственной близости от места происшествия. Нам нравятся свежие, по горячим следам впечатления. Вы – следующий, у кого будут брать показания. – Он нагнулся поближе: – Обычно лейтенант Аравело задает несколько вежливых вопросов, а потом дружески похлопывает по спине. Но возможно, вас ждет более жесткое обращение.

Глава 2

Копы соорудили временный командный пункт на лужайке перед «Кама-Суши».

Правоохранительные ведомства, особенно военизированные, славятся умением уничтожать: дома, передние двери, городки. На меня не меньшее впечатление производит их умение строить. Дайте группе людей в форме лопаты, стойки, брезент для крыш и стен, и через какой-нибудь час вы получите палаточный комплекс с душевыми и туалетами для мужчин и женщин.

Дэнни отвел меня к командному пункту.

– Подождите. – Он оставил меня у желтой ленты, окружавшей тент, поднырнул под нее и вошел, вероятно для того, чтобы дать знать, что очередной свидетель прибыл для дачи показаний. Мне вдруг вспомнился мой парикмахер, анализирующий исход президентских выборов 1996 года исходя исключительно из причесок Клинтона и Доула. Что делать, мы видим мир в ракурсе нашей профессиональной деятельности, и, стоя у желтой ленты, едва разминувшись со смертью, я, конечно же, смотрел на происходящее глазами журналиста. И везде видел материал для газетных статей. Мальчик в длинной порванной рубашке с нарисованной на спине лягушкой, играющей на барабанах, успокаивал плачущую мать…

– Заходите. – Дэнни приподнял желтую ленту, чтобы я смог поднырнуть под нее. – Лейтенант готов.

В тенте с полдюжины копов занимались различными делами. Кто-то отдавал команды по рациям, один печатал на ноутбуке, еще один настраивал большой радиопередатчик, всех объединяла сосредоточенность. Этих мужчин и женщин учили действовать в чрезвычайных ситуациях, и они точно знали, кто и что должен делать.

Дэнни повел меня в угол, шепча на ходу:

– Я сказал ему, кто вы и что вас сильно тряхнуло. Старался хоть немного расположить к вам, но, возможно, он не склонен вас прощать.

Действительно, такой склонности я не заметил.

Мать братьев Аравело, похоже, зачала их, совокупившись со склоном горы. Массивные кости, большая грудь, сильные, мясистые руки. Возможно, поэтому я сосредоточился на неестественно маленьком адамовом яблоке лейтенанта. В этом генетика точно дала сбой.

– Додо, – процедил он. Я обнаружил, что он сверлит меня взглядом.

Повернулся к Дэнни.

– Лейтенант всем дает прозвища, – пояснил тот. – Вроде бы это сближает, но на самом деле показывает, кто в доме хозяин.

– Все, Дэнни. Свободен, – скомандовал лейтенант. – Обойдемся без переводчиков.

Челюсть Дэнни закаменела, он повернулся и ушел. Аравело придвинул стул ближе.

– Додо – это птица. Вымершая. Как газетчики. Вас убьет Интернет и другие более эффективные средства распространения информации.

В Сан-Франциско даже копы зациклены на бизнес-моделях, даже если не упоминать о двойном значении слова «додо».[1]

– Прежде всего я не собираюсь запороть это расследование, – продолжил лейтенант. – В течение нескольких часов здесь будут и федералы, и следователи Управления полиции штата, и даже морские пехотинцы, чтобы перевернуть здесь все вверх дном. Но в данный момент Управление полиции Сан-Франциско приказало мне провести это расследование, и я собираюсь выполнить приказ, какой бы малой в итоге ни оказалась наша роль.

Я, должно быть, щурился в замешательстве.

– Я намерен относиться к тебе как к любому другому посетителю кафе, не воспринимать как человека, стараниями которого моего брата упекли за решетку. Для меня это прошлое… или будущее. Не настоящее.

Он предположил, что конфликт интересов мог лишить его крупнейшего за всю карьеру расследования.

– Вы – один из тех, кто дает мне работу, – спокойно ответил я.

Аравело проигнорировал мои слова и повернулся к копу, который записывал показания свидетелей:

– Берись за дело, – потом вновь посмотрел на меня: – Что ты делал сегодня в кафе?

В этом в общем-то невинном вопросе слышалась подозрительность.

– Сидел, читал книгу…

– Потому и пришел в кафе?

– Да, как я и сказал.

Аравело смотрел на меня.

– Нет, ты сказал, что ты там делал. И не сказал, почему ты пришел в это кафе.

– Я пришел почитать, выпить кофе, посидеть среди людей, которые занимаются тем же самым.

– Ты часто читаешь в общественных местах? – По тону чувствовалось, что он обвиняет меня в эксгибиционизме.

Я пожал плечами.

Аравело глянул на своего писаря, опять вперился в меня.

– Послушай, у меня больше пятнадцати человек, раненных в этом странном инциденте. Такого просто так не случается. Поэтому это не тупые вопросы. Где ты был в момент взрыва?

Я вздохнул. Пусть его подход мне и не нравился, правда была на стороне Аравело.

– Практически в дверях. Я… выходил на минуту.

– Ты выходил из кафе в тот самый момент, когда прогремел взрыв. – Короткая пауза. – Была причина, которая заставила тебя покинуть кафе в тот самый момент?

Я этого ждал, но еще не знал, что отвечу. Ничего не сказав, я бы помешал расследованию. Выложив все, мог попасть под подозрение. Решил говорить правду, но не всю.

– Я увидел женщину. Она прошла мимо моего столика. Поразила меня своей…

Я искал слово. Про чувства говорить не имело смысла. Ни надежду, ни боль от одиночества к делу не пришьешь.

– Чем она тебя поразила? – спросил лейтенант. – Опиши ее.

– Грациозностью.

– И ты последовал за незнакомкой на улицу?

Может, звучало это странно, но ничего удивительного в этом не было. Случается, что проходящая мимо женщина так поражает мужчину, что он идет за ней квартал-другой или садится рядом в баре, надеясь, что на него обратят внимание. Я объяснил, что произошло, по большей части. Сказал лейтенанту, что с женщиной я не говорил, даже не успел подойти на близкое расстояние, потому что она, похоже, спешила и прыгнула в красный «сааб» последней модели.

За это Аравело ухватился.

– Всем патрульным машинам начать поиск красного «сааба» последней модели, которым управляет привлекательная…

Он посмотрел на меня, ожидая, что я помогу ему закончить предложение.

– У нее были каштановые волосы, – без должной уверенности выложил я.

– Брюнетка, – продолжил Аравело и глянул на своего писаря. – Все, можешь идти. – Вновь посмотрел на меня: – Еще вопрос. Какие выдумки ты пишешь теперь?

Я пожал плечами. Аравело отпустил меня, сказав, что при необходимости свяжется со мной.

Выйдя из-под тента, я огляделся: машины «скорой помощи», специальное оборудование, зеваки и репортеры, сдерживаемые в конце квартала синей баррикадой. Рядом несколько легкораненых посетителей кафе, дожидающихся вопросов Аравело. На другой стороне улицы, напротив полицейского тента, женщина-блондинка. Наставила на меня телеобъектив. Она меня фотографировала?

Быстрым шагом я направился к ней. Она стояла за желтой полицейской лентой, продолжая фотографировать место происшествия. На подбородке виднелся чуть заметный шрам, напоминающий береговую линию Калифорнии. Когда я подошел ближе, не мог не удивиться ее фотоаппарату. Старый, не цифровой, в кожаном футляре с муаровой подкладкой. И телеобъектив не отвечал стандартам профессионального фоторепортера. Я спросил женщину, сфотографировала ли она меня, а если да, почему.

– Я журналистка. – Она пожала плечами. – Делаю свою работу.

И наставила фотоаппарат на меня. Я замахал руками перед лицом, а потом, удивив себя, выпалил:

– Вы знаете Энни Киндл?

В этот момент мальчик и его отец прошли позади нас по тротуару, держась за руки.

– Папа, что случилось с этим мужчиной? – спросил мальчик.

Я посмотрел на себя, чтобы понять, что именно привлекло внимание мальчика. Шорты и рубашка порваны, колени ободраны, ладони розовые от крови, правый локоть перевязан. Камешки прилипли к икрам. Действительно, достойный объект для фоторепортера.

Я глубоко вдохнул. Закрыл глаза и перенесся в прошлое, к смеху Энни. Наверно, я был первым мужчиной, который влюбился с первого звука.

Глава 3

Смех этот плыл по гриль-бару «У Джереми». Плыл над гулом разговоров влюбленных пар. Смех этот заставил меня застыть над стаканом «Гиннесса». Чистый, уверенный, свободный.

Обычно один я не пил. Обычно не приезжал в какой-нибудь маленький городок в горах, чтобы принять жизненно важное решение.

Кингс-Бич находится к северо-востоку от Сан-Франциско, в трех часах езды. Я всегда думал, что «Бич» предполагает океан. Но Кингс-Бич располагался на северном берегу озера Тахо.[2]

Городок – протянувшиеся вдоль берега мотели, рестораны, бары да пункты проката: каяков – летом, лыж – когда солнце уступает место снегу. Сюда приезжают отдохнуть семьями или, как в моем случае, находят временный приют запутавшиеся студенты-выпускники.

Смеялась стройная брюнетка с волосами до плеч и смуглым оттенком кожи, указывающим, что кто-то из ее бабушек или дедушек родом из Азии. Возможно, не всем она показалась бы красавицей, но иначе я бы ее не назвал. Выглядела она нежной, страстной, доброй, может, даже горящей желанием порадовать другого человека.

А вот ее подруга производила прямо противоположное впечатление.

Когда они приблизились, я вдруг осознал, что единственные два пустых места у стойки – рядом со мной. В моем распоряжении оставались какие-то секунды, и я использовал их по максимуму. Быстро отвернулся, поднес стакан с пивом к губам, вперился в бейсбольный матч, который транслировали по телевизору. Задержись я хоть на мгновение, они бы заметили, что я обратил на них внимание. И тогда едва ли остановили бы свой выбор на пустых стульях у стойки. Мне по плечу постучали пальцем. Подруга.

– Эти места заняты? – Тон однозначно указывал, что в ответ она хочет услышать только «да» или «нет».

– Они ваши. – Я повернулся к девушкам. – Добро пожаловать в наши края.

Женщина моих грез улыбнулась и ответила: «Благодарю».

Подруга почувствовала мой интерес и нанесла превентивный удар:

– Девушки сегодня отдыхают, поэтому никакого флирта, – а потом добавила чуть мягче: – Возвращайтесь к пиву.

Я не собирался пить больше одного стакана. Теперь выбора не было. Я снова заказал пиво. Перекинулся парой слов с барменом. Посмотрел бейсбол. Поговорил с парой, которая сидела по правую руку от меня. Они провели шесть часов вдвоем, в поездке на горных велосипедах, и, пожалуй, даже обрадовались возможности поговорить с кем-то третьим.

Я посмотрел на себя в зеркало за стойкой, надеясь увидеть что-то не слишком изможденное. В принципе на внешность мне грех жаловаться. Рост пять футов восемь дюймов, мышцы крепкие, плечи широкие. Темно-каштановые волосы, прямой нос. Решающим фактором является прическа. С хорошей привлекательность моя возрастает процентов на десять, с плохой – на столько же падает.

Едва отвернувшись от зеркала, я получил долгожданный шанс. Подруга моей красавицы соскользнула со стула и отправилась в туалет. Я выждал десять секунд, а уж потом сделал вид, что обнаружил ее отсутствие.

– Теперь вам дозволено говорить? – спросил я. – Я хочу уважать Женевскую конвенцию и другие правила хорошего тона.

– Только если мы будем вести себя очень тихо, – прошептала она. – Не хочу провести еще один день под арестом.

Я читал статью одного большого специалиста по свиданиям, который советовал подождать, пока женщина вам представится. Таким образом она показывала, что вы ей интересны. Но эта женщина заслуживала большего, чем салонные игры, да и времени у меня было в обрез.

– Нат.

– Я – Энни.

– У меня есть план отступления. Как думаете, сложно будет прорыть тоннель под баром?

Энни подняла со стойки невысокий стаканчик с чем-то красным.

– На Сару не обижайтесь. Она пытается уберечь меня от всяких козлов и мужчин, которые не знают, что двуличность и ложь – это все, чем может воспользоваться для бегства настоящая леди. – И она улыбнулась.

– Хватит болтать, вы, двое! – Сара вернулась, и продолжение наших взаимоотношений нисколько ее не интересовало. – Вас предупреждали, молодой человек. Никаких разговоров.

Энни пожала плечами. Демонстрируя безразличие или смирение? Взяла куртку.

– Счастливо оставаться.

– Потом ты меня поблагодаришь, – сказала Сара, и они двинулись к выходу.

Я не мог придумать способа их остановить, не показавшись движимым отчаянием, навязчивым психом. А потом, буквально у двери, Энни остановилась, словно о чем-то вспомнив или в нерешительности, развернулась, сделала два шага ко мне и на границе слышимости произнесла два слова: «Розовая саламандра». Так они, во всяком случае, прозвучали для меня. Потом ушла.

Если это было закодированное послание, я его разгадать не смог. Провел полдня, просматривая телефонные справочники, проходя мимо мотелей, ресторанов, баров и других заведений в поисках «Розовой саламандры». Нашел только салон татуировки под названием «Хамелеон», хозяйка которого сказала, что поиски мои будут пустой тратой времени, разве что я обращусь к Богу.

Еще день я ездил по городу в надежде случайно столкнуться с Энни. Провел немало времени в гриль-баре «У Джереми». Задавал вопросы. Не повезло: ни Энни, ни Сары обнаружить не удалось.

Я и так уже задержался на день. Не оставалось ничего другого, как сдаться. Я положил вещи в машину и принялся убеждать себя в правильности принятого решения. Она не такая уж красавица, во всем подчиняется подруге или не нашла меня достаточно симпатичным. Так чего и дальше тратить время на бесплодные поиски?

В одном аспекте поездка принесла результат. Я решил радикально изменить жизненный путь: отказался от мысли стать врачом. Медицинскую школу я закончил двумя месяцами раньше. И не мог не признать, что врачебная практика мне обрыдла еще на стадии учебы.

Большую часть недели, проведенной в горах, я потратил на то, чтобы ответить на вопрос, где мне обосноваться. Но в итоге пришел к выводу, что мне нужно стать медицинским журналистом. Писать о вопросах здоровья, интересующих миллионы, меняя прагматизм и респектабельность на возможность изменить что-то к лучшему и получить относительный контроль над своим временем. На тот момент мне предстояло вернуть ссуду в сто тысяч долларов, уплаченных за обучение, то есть карьерное решение многое говорило о моем идеализме.

На границе города я проезжал мимо гавани, и у меня возникла шальная мысль проверить эллинги для яхт: саламандры жили как на суше, так и в воде.

Пункт аренды эллингов располагался в магазине рыболовных снастей и снаряжения для подводного плавания «У Эрни». Обкуренный клерк заявил мне, что не может дать никакой информации о яхтах и эллингах, в которых они находятся, без разрешения менеджера, который должен вернуться в самом скором времени. Идея ходить от эллинга к эллингу энтузиазма у меня не вызвала, благо на причалах их хватало.

Я ждал менеджера, примеряя маски для подводного плавания.

– Наконец-то мой рыцарь в сверкающих доспехах для ныряния, – раздался голос.

Энни и Сара обосновались на яхте «Розовая саламандра».

– Я действительно надеялся, что мы встретимся вновь.

– Я тоже, – кивнула Энни.

Глава 4

Для нашего первого свидания я предложил благоухающий специями мексиканский бар в Мишн-Дистрикт. Еду подавали истинно мексиканскую. И группа играла мексиканская, могла заполнить паузу, если бы у нас не хватило слов.

Я не суеверный, но, когда шел в бар на встречу с Энни, нашел на тротуаре пятицентовик, поднял его, решил, что потенциал у монеты в пять раз больше, чем у цента, загадал желание и бросил через левое плечо. Наверняка с ритуалами что-то напутал, но желание загадал конкретное: Энни должна быть тем человеком, в котором я мог раствориться без остатка, стать с ним единым целым. И еще хотелось, чтобы этому человеку нравилась «Маргарита».

Энни пришла в удобной, без рукавов футболке, определенно купленной не в универмаге, а в бутике.

– Извини, что опоздала. На сто первой такие пробки.

Энни жила в Пало-Альто, пригороде Сан-Франциско. Остальному миру место это больше известно как Кремниевая долина.[3]

Я поставил перед ней стакан.

– Давай выпьем за мир, где дети не голодают, бездомные живут в отелях «Времена года», а на автострадах машины летят как на крыльях.

Она рассказала о себе. Двадцать шесть лет. Выросла в Сан-Франциско. Закончила известный университет на северо-востоке США. На свидания ходила нечасто, потому что люди принимали ее смех за проявление страсти, и все заканчивалось тем, что молодые люди, которых она хотела видеть друзьями, набивались в ухажеры. Энни сказала, что на последующих свиданиях будет пытаться направлять разговор на какие-то страшные темы, чтобы избежать смеха.

– Как фобии.

Она рассмеялась.

– Вообще-то одна у меня есть: ватная палочка в ухе.

– Страх повреждения мозга?

– Не совсем. Внутреннее пространство моего черепа – единственное уединенное место, оставшееся на Земле.

– А что вгоняет тебя в грусть?

И на этот вопрос она ответила без запинки: тридцать последних секунд программы «Субботним вечером в прямом эфире»,[4] когда по экрану бегут цифры, а участники машут руками. По ее словам, означало сие следующее: мечта ведущего на эту неделю стала явью, и начиналась новая рабочая неделя.

Энни работала в инвестиционной компании ее отца, «Киндл инвестмент патнерс», чтобы понять, может ли она вкладывать деньги в маленькие компании и превращать их в большие. Она не считала, что такая способность у нее есть. Отец придерживался противоположного мнения. Она, не бахвалясь, говорила, что он – один из самых успешных венчурных капиталистов[5] Долины. Когда речь заходила о работе, в голосе Энни чувствовалась усталость.

– А что бы ты делала, если б не богатела и не финансировала технические решения, которые изменят мир? – спросил я.

Она обдумала мой вопрос.

– Я защищала диплом по вычислительной технике.

– Но энтузиазм иссяк.

– Не знаю, может, пошла бы в психоаналитики, потому что второй специализацией у меня была психотерапия. – Но тут же ее глаза блеснули, словно ее осенило. – Я стала бы ветеринаром.

– А может, психоаналитиком домашних любимцев? – предложил я. – Однажды у меня была собака, которой не помешали бы несколько часов на кушетке.

– Ты всегда знаешь, в каких ты взаимоотношениях с животными. «Корми меня, люби меня. Корми меня. Корми». Им проще довериться, чем людям.

– Людям тоже нужно есть.

– Это так здорово, когда рядом кто-то неподкупный.

Я рассказал Энни о себе. Вырос в Денвере, в семье государственных служащих, принадлежащих к среднему классу. Чуть ли не каждый уик-энд проводил в горах: походы, подъемы, рыбалка. Отчасти потому, что любил дикую природу. Отчасти – нуждался в убежище.

– Мой брат меня подавлял.

– У меня была та же история.

– С братом?

– С отцом. Он строит для меня большие планы. Называет меня «Улыбающаяся убийца». Я похожа на убийцу, когда улыбаюсь?

– Скорее, когда ухмыляешься.

– Он думает, что я – такая же, как он. Говорит, что я сделана из стали. – Она понизила голос: – «Энни, Киндлы-завоеватели».

– Для гунна ты одеваешься слишком уж красиво.

– Именно это я и хотела от тебя услышать.

Слушать Энни умела. При каждом откровении глаза ее широко раскрывались.

Я рассказал ей об инциденте, который помог мне завязать с медицинской карьерой. Я проходил практику в детской онкологической палате и очень привязался к девятилетнему мальчику с лейкемией. По средам проводил лишний час с Джейкобом, обычно за какой-нибудь настольной игрой.

Потом мальчик заболел пневмонией, которая, учитывая ослабленное состояние Джейкоба, свела бы его в могилу за две недели. Лечащий врач полагал, что мы не должны мешать природе, но я с ним заспорил: посчитал, что мы должны воспользоваться антибиотиками, чтобы справиться с болезнью легких, а потом надеяться на ремиссию. Логика в моем предложении, конечно, присутствовала, но о пневмонии я узнал через день после того, как пропустил ритуальный час с Джейкобом, меня мучило чувство вины, и я заспорил с лечащим врачом в присутствии родителей. Он попросил меня выйти в коридор и сказал, что я слишком привязался к пациенту: на медицинском жаргоне слова эти подразумевали непрофессионализм.

Глаза Энни широко раскрылись.

– И что ты ответил?

– Сравнил его с доктором Кеворкяном.[6]

Энни рассмеялась.

– Ты назвал своего босса убийцей. – Чувствовалось, что мой поступок произвел на нее впечатление. – Это или смелость, или глупость.

– Родители со мной согласились. Джейкобу прописали антибиотики. Он прожил на два месяца дольше. На меня, разумеется, наложили взыскание. Не за смерть мальчика, а за слишком активный протест.

Чем больше я рассказывал Энни о себе, тем реже мой взгляд задерживался не на ней, а на блюде с закаменевшими начос.[7] Но я остро чувствовал ее реакцию. Она словно смотрела на мир моими глазами, во всем принимала мою сторону. И этим разительно отличалась от большинства моих знакомых, включая близких друзей. Те воспринимали мое решение уйти из медицины как провал. Иногда мне приходилось затрачивать немало усилий, чтобы не согласиться с ними. Я вскинул глаза на Энни. Она встретилась со мной взглядом.

– Я рада, что ты нашел меня на берегу Тахо. – Она посмотрела на свою тарелку. – Я тоже искала тебя. – Наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я растаял, как льдинка на жарком солнце.

Мы прогуливались мимо бильярдных и «центовок».[8]

– Трудно найти более романтичное место, чем темная аллея, – изрек я, взял Энни за руку и увлек в проулок между двумя домами. Мы слились в долгом поцелуе. Я крепко прижимал ее к себе. – Ты не можешь садиться за руль, – сказал я, когда мы оторвались друг от друга, чтобы отдышаться.

Энни достала мобильник, извинилась, отошла, набрала номер. Когда вернулась, мы вновь принялись целоваться, а потом послышался автомобильный гудок. У въезда в проулок стоял черный «БМВ».

– Моя карета.

Она держала меня за руку, когда открывала дверцу, потом нырнула в темный салон, и автомобиль тронулся с места.

Глава 5

Еще не полностью оправившись после взрыва, я поехал домой. Жил я в квартире на Потреро-Хилл, ранее промышленном, а теперь скорее жилом районе. В Сан-Франциско в годы интернетовского бума приезжало все больше молодежи, жилья на всех не хватало, вот в Потреро и началось интенсивное строительство.

Напротив моего дома находился «Митлесс рейс», магазин натуральных продуктов, ассортимент которого составляли самые разные гомеопатические средства и заменители мяса на основе тофу. Рядом располагалась прачечная самообслуживания, хозяин которой предлагал различные компьютерные услуги. В борьбе Сан-Франциско за возвращение былого величия органические продукты и файлы, «прицепленные» к электронным письмам, играли не последнюю роль.

Но больше всего из окрестных заведений мне нравился бар «Паст тайм» в трех кварталах от моего дома, открытый до четырех утра. Бар ничего особенного собой не представлял, зато клиентура впечатление производила, особенно Деннис Яблочко Лири и его жена Саманта.

Существовали все предпосылки, чтобы верить (некоторые говорили об этом вслух), что Лири пересекли черту, за которой люди признаются невменяемыми. Я предпочитал видеть в них колоритных личностей. По крайней мере их отличали феноменальная память и глубокие знания бейсбольной статистики. К примеру, они могли назвать СПО[9] любого игрока, который провел больше двух сезонов в «Сан-францисских гигантах».[10]

Математика являлась сильной стороной Яблочка. Он без труда производил самые различные действия с числами и запоминал результаты. Все остальное относилось к слабым местам. Он не мог долго удерживаться на работе и соблюдать элементарные правила личной гигиены. С меткостью у него тоже были проблемы. Однажды во время игры в дартс он попал дротиком в официантку, которая стояла в стороне от мишени. За это его и прозвали Яблочком.

По неподтвержденным слухам, циркулировавшим в баре, в свое время Яблочко арендовал автозаправочную станцию «Шеврон», зарабатывал приличные деньги, но ему пришлось уйти после нескольких громких скандалов с центральным офисом.

У Саманты хватало своих заморочек. Она, как принято нынче говорить, спиритуалистическая целительница. Наложением рук лечила головную боль, спортивные травмы, ревматические боли. Некоторые люди называли этот метод лечения акупрессурой. Мы же прозвали ее Колдуньей.

Саманта могла многое сказать о настроении любого человека: каким было, каким станет. Она также заявляла, что способна изгнать из дома призраков и привидений, хотя в баре постоянно ставилось под вопрос их первоначальное присутствие в доме. Саманту не составляло труда заприметить с большого расстояния – спасибо ярким высоким шляпам, которые она носила. Шляпы эти, по ее утверждению, регулировали температуру тела.

Саманта и Яблочко частенько спорили, иногда днями напролет, будет ли он связан с ней и в последующей жизни, если такая существовала. А иногда, наоборот, создавалось ощущение, что они по уши влюблены друг в друга. Их отношения, казалось, постоянно подвергались проверке: в конце концов, Саманта делала массаж, платонически, но энергично растирая человеческие тела и души, и, будь я на месте Яблочка, возможно, устраивал бы гораздо больше скандалов, чем он.

В худшие свои дни чета Лири вызывала улыбку, в лучшие – найти друзей преданнее не представлялось возможным. После смерти Энни я отдалился от большинства моих прежних друзей… и они, уважая мой выбор, не докучали. Мне требовалось побыть в одиночестве, уйти от их настойчивых попыток, пусть и с благими намерениями, познакомить меня с другими женщинами. На моих друзей давила окружавшая меня аура черной тоски. Многие уже работали в солидных медицинских учреждениях, их жизнь делилась между работой и сном. Саманта и Яблочко заполнили образовавшуюся вокруг меня пустоту. Зачастую они всего лишь слушали. А сегодня мне было что рассказать.

– Бондс сыграл отлично, – сообщил мне Яблочко, едва я появился в баре. – Но это не самое интересное.

Он, несомненно, слышал о взрыве в кафе. Но не мог знать, что я там был. А мои порванные рубашку и шорты проигнорировал по одной простой причине: никогда не обращал внимания на подобные мелочи.

– Он сделал круговую пробежку в десятом, – продолжил Яблочко. – И таким образом получается, что ПНБ[11] у него самый высокий не только на текущий момент этого сезона, но и вообще для всех чемпионатов после завершения первого месяца регулярного сезона.

Я заказал всем пива.

– Я был в кафе «Солнечный свет».

Яблочко не ответил, но втянул голову в плечи, как делал всегда, когда приходилось напрягать левое полушарие головного мозга. Саманта положила руки мне на колени, всмотрелась в мое лицо, потом заключила в медвежьи объятия.

– Я пережил взрыв, чтобы погибнуть от удушения в местном баре.

– Дыши через нос. Так выводятся токсины.

Она отпустила меня.

Я рассказал им о взрыве и о том, что произошло после.

– Ты уверен, что записку написала Энни? – спросила Саманта.

На это я лишь пожал плечами. Мог бы поклясться, что ее почерк, но как такое могло быть?

– Кафе в том районе, где раньше жила Энни?

Я кивнул.

– Я ездил в Марина-Дистрикт по делам. Теперь в том кафе практически не бываю. А раньше мы обычно ходили в него по воскресеньям на бранч. – Получалось, что я оправдывался.

Саманта опустилась передо мной на колени.

– Так, может, Энни была в твоем разуме. Взрыв тебя потряс, открыл портал в воспоминаниях. И тебе стал доступен другой уровень сознания.

– Чушь собачья, – пробормотал Яблочко.

Я подумал, что уловил во взгляде Яблочка осуждение. Он видел Энни лишь однажды, но сразу невзлюбил. Я слышал, как он говорил кому-то из завсегдатаев бара, что она соблазнительная, но не от мира сего. Возможно, Яблочку не нравилась ее принадлежность к другому слою общества, а может, моя любовь не укладывалась в его математический взгляд на мир.

Но идея, что кто-то сознательно взорвал кафе в жилом районе, граничила с безумием. Неужели взрыв мог иметь какое-то отношение к Энни?

В молчании мы выпили еще по два стакана пива. В какой-то момент Саманта уселась на колени Яблочка и кормила его солеными орешками, а он наблюдал очередную игру. В конце концов я ушел из бара. Кто-то пытался меня убить? Или спасти?

Или убить хотели одни, а спасти – другие.

Глава 6

Я вернулся на свой чердак чуть позже полуночи. Поставил ноутбук на диван и попытался проверить почту, но оказалось, что я на весь день оставил компьютер включенным, и аккумулятор разрядился. Я вернул компьютер на стол, подключил к сети, и вот тут усталость меня настигла. С трудом добравшись до дивана, я вырубился, и мне приснилась Энни, распадающаяся на миллионы крошечных компьютерных пикселей.

Разбудили меня два звука: мяуканье и звон. Мяукал кот. Звонил редактор из журнала. Обоим чего-то не хватало.

Гиппократ, черный кот, подаренный мне Самантой Лири, сидел у меня на груди и мяукал, требуя завтрак. Саманта заявила, что задача Гиппократа – научить меня в меньшей степени быть «собакой» и развить внутреннюю кошачесть. Я посмотрел на кота и гавкнул, отчего тот пулей метнулся на кухню. Звонил Кевин.

– Есть секундочка? – спросил он.

Кому-нибудь следует изучить общение редакторов и журналистов. На удивление большой процент телефонных разговоров начинается вопросом редактора: «Есть секундочка?» Но фраза эта не означает, что речь идет о коротком обмене идеями. Смысл вопроса: «У тебя есть полчаса? Я хочу объяснить, как ты должен написать эту статью».

Журналисты, понятное дело, отвечают: «Естественно». Тут подтекст следующий: «Ты говоришь. Я тебя игнорирую. Статью напишу, как считаю нужным».

Мои отношения с Кевином (и другими редакторами) требовали более тонкой стратегии. В штате я не состоял, работал по заказам, а потому мне требовалось откликаться на требования редакторов. Я не мог гладить их против шерсти. В этом случае они бы больше ко мне не обращались, и я лишился бы возможности платить за еду, одежду и аренду квартиры.

Кевин работал в журнале «Здоровье американцев» и заказывал мне статьи три-четыре раза в год. Темы особо меня не интересовали, но платил журнал хорошо… и вовремя.

– У нас есть идея насчет этой статьи о сотовых телефонах. Мы хотим дать к ней графические иллюстрации, показывающие путь радиоволн сквозь мозг.

Говоря «мы», редакторы подразумевают «я».

Кевин принялся объяснять графический ряд, призванный показать путь радиоволн от источника сигнала через основные составляющие мозга к цели: мобильнику, прижатому к уху.

Закончив объяснение, резко сменил тему:

– Статья нужна к пятнице. Ты уже начал ее писать?

Я посмотрел на стопку распечаток толщиной в полфута, лежащую на кухонном столе. Я еще не начал их проглядывать, но успел сказать Кевину, что взял все интервью и прочитал соответствующую литературу. Несколько последующих минут я провел, чтобы уточнить, чего же он от меня хочет. По общепринятому мнению, влияние радиоволн на мозг минимальное, если не сказать нулевое, и я предупредил Кевина, что не стоит ждать каких-то открытий. Однако мобильники по-прежнему вызывают подозрения, пусть и не только тем, что люди тревожатся из-за воздействия радиоволн на лобную долю. Мы вообще с недоверием относимся к машинам. Посмотрите, в скольких фильмах техника представлена врагом человечества. Вышедшие из-под контроля компьютеры заменили коммунистов, инопланетян и нацистов.

Может, наш страх отражал нашу растущую зависимость от всякого рода техники. В каждом ухе наушник. На каждом ремне – пейджер. Миллионы одних устройств информационными потоками связывали нас с миллионами других. Нам приходилось полагаться на какие-то технические штучки, которые мы не могли ни собрать, ни отремонтировать.

– Сделай упор на тот факт, что мы не знаем, как эти радиоволны воздействуют на здоровье, – заключил Кевин. – Я думаю, тебе следует уложиться в две тысячи слов.

Может, мне следовало разыграть карту сочувствия и попытаться выторговать больше времени для написания статьи. О взрыве в кафе сообщили во всех новостных выпусках. Я мог бы сказать Кевину, что меня едва не взорвали вместе с чашкой двойного капуччино в руке. Но скорее всего услышал бы от него: «Господи! Ты в порядке?» Другими словами: «Статью пришли в пятницу».

Я попытался сосредоточиться на распечатках, но статьи были научными, с какой стороны ни посмотри, занудными и не такими уж информативными. В любой день продираться сквозь них было бы трудно, в этот день – в два раза труднее.

А кроме того, меня вновь тянуло к ноутбуку.

Работающие дома знают: проводить пару часов у телевизора нельзя, но «погулять» по Интернету столько же времени, а то и больше, незазорно. Смотреть телевизор – все равно что бить баклуши, тогда как просматривать новости, узнавать стоимость акций и каждые десять минут проверять почтовый ящик – обычное дело. Только повышает производительность умственного труда.

Я вывел на экран главную страницу «Сан-Франциско кроникл», которая дала три материала о взрыве в кафе. На первой полосе заголовок гласил: «Сан-францисское кафе разнесено взрывом». В статье говорилось, что полиция лихорадочно ищет какие-то зацепки, но пока нет ни подозреваемых, ни мотивов. Никаких доказательств совершения террористического акта. Пять трупов.

Согласно «Кроникл», если бы не такая хорошая погода, жертв было бы больше. Как минимум с десяток посетителей кафе сидели не в зале, а за дубовыми столиками на открытой веранде. Но вот тем, кто остался в кафе, не повезло. Я прочитал некрологи.

Саймон Андерсон, тридцатипятилетний подающий надежды писатель. Оставил жену и двоих детей – удочеренную девочку и сына, страдающего аутизмом. Андреа Надсон, двадцати пяти лет, только что закончила юридическую школу и готовилась к сдаче экзамена в коллегии адвокатов. Дарби Стейшн, одинокая женщина, региональный менеджер по маркетингу одной техасской компании. И Эйлен и Терри Дюджеб, пенсионеры, вероятно, решили выпить по чашечке кофе с молоком, но расстались с жизнью. Все пятеро жили в Сан-Франциско.

В заметках говорилось о том, что несколько человек, также находившихся в зале, остались в живых. Но назвали имя и фамилию только одной женщины. По сообщению полиции, официантка Эрин Колтран зашла в туалет для сотрудников за несколько секунд до взрыва. Стены из железобетона выдержали, и официантка осталась живой и невредимой.

В газете приводилась фотография Эрин. Когда ее фотографировали, пребывала она, что неудивительно, в шоке. Лет тридцати пяти, симпатичная, даже красивая. Несмотря на двухмерность снимка, в ее глазах ощущалась доброта и глубина.

Я почувствовал прилив адреналина. Ноги дернулись, и я так сильно прикусил щеку, что скривился. Дрожащим указательным пальцем обвел лицо Эрин.

Заглянул ей в глаза. Видела ли она женщину, которая оставила записку на моем столике в кафе?

Глава 7

Опытные журналисты умеют находить нужных им людей. Скажем, с помощью телефонного справочника и Интернета. За это нам и платят хорошие деньги.

Как выяснилось, Эрин Колтран входила в арт-группу в Мишн-Дистрикт, которая называлась «Божественные сапожки». На сайте группы указывалось, что она специализируется на социально ориентированных женских танцах свободного стиля. Такая специализация оставляла простор воображению, и я как минимум мог предположить: если мне когда-нибудь выпадет случай потанцевать с Эрин, роль ведущей достанется ей.

Я сомневался, что найду кого-нибудь по указанному на сайте адресу. Если бы там кто-то и был, то другие репортеры наверняка добрались туда первыми, но ключевой момент написания любой заметки и статьи заключается в том, чтобы собраться с силами и с чего-то начать.

Когда я приехал в нужное мне место, с полдюжины журналистов действительно болтались на тротуаре, не зная, чем себя занять. Это тоже особенность нашей профессии. Не может журналист стоять столбом. Его удел – пребывать в непрерывном движении, даже с нулевым коэффициентом полезного действия.

Я подошел к окну, за которым находился офис танцевальной группы. Верхнюю половину закрывали жалюзи кремового цвета. Присев, всмотрелся в темноту. Разглядел ножки двух столов на линолеуме пола.

Я повернулся, и мне в лицо ударили лучи солнца. А на место испарившегося адреналина пришла тупая боль.

Двумя месяцами раньше я написал статью о том, что торговые автоматы в школах Сан-Франциско набивают высококалорийными продуктами, и продают их те самые фирмы, которые спонсируют программы активного занятия спортом. Назвать эту мою работу журналистским расследованием просто не поднимается рука. Скорее, как и в большинстве моих статей, речь шла о выявлении ранее скрытых связей. Я не раскрывал никаких секретов, добираясь до цели всеми правдами и неправдами. И все мое вооружение состояло из ручки, любопытства и чувства глубокой признательности к первой поправке.[12] Но это расследование требовало другого набора средств.

Я заглянул в мексиканский продуктовый магазинчик, расположенный через два дома от танцевального центра. Перед магазинчиком стояли ящики с перцем, помидорами, другими овощами, предназначенными для испаноговорящих покупателей, но внутри пахло жареной утятиной: тушки вращались на вертелах электрогриля за стеклянными дверцами. В последнее время китайцы купили многие местные магазинчики, и этот факт подтверждал молодой человек, который сидел за прилавком и смотрел «Колесо фортуны».[13]

– У меня необычный вопрос, – обратился к нему я.

– Презервативы вон там, брат. – Он указал на третий проход.

– Это хорошо. А где надувные куклы? – спросил я и вытащил из кармана вырезку из газеты с фотоснимком Эрин. – Пытаюсь найти одного человека.

– Ты – легавый?

– Репортер. Она осталась в живых после вчерашнего взрыва. Хочу спросить, что она чувствует.

Мой ответ его вполне устроил. Он взял вырезку, присвистнул.

– Ноги. – Вытянул руку, отмерил ладонью от пола чуть ли не четыре фута. – Вот такие, брат.

– Так вы ее видели. Сегодня?

Нет, но он ее видел. Она частенько заходила сюда, сопровождая детей из учебного центра, расположенного в квартале от магазинчика. Он указал, в каком направлении.

Отшагав квартал, я увидел окно-витрину с выставленными в ней детскими рисунками. Вывеска гласила: «Детский учебный центр Гуэрреро».

Я переступил порог. Нашел Эрин в дальней комнате склонившейся над чашкой кофе. Остановился в десяти футах, дожидаясь, когда она поднимет голову.

Глаза Эрин широко раскрылись, она посмотрела налево. Я проследил за ее взглядом: он уперся в дверь черного хода. Поверх нее висел транспарант с надписью пурпурными, зелеными и желтыми буквами: «Adios, amigos».[14] К тому времени, когда я вновь повернул голову к Эрин, она уже встала и широкими шагами направлялась к двери черного хода, позвякивая ключами.

– Эрин!

Она не оглянулась.

Глава 8

Какие-то мгновения я наблюдал за конским хвостом, который мотался из стороны в сторону, а потом Эрин скрылась за дверью. Я бросился за ней и оказался в проулке в тот момент, когда она взялась за ручку водительской дверцы престарелой зеленой «хонды» с держалками для лыж на крыше.

Действуя автоматически, я тем не менее на каком-то уровне сознания понимал: не понравится мне то, что я собирался сделать. Шагнув вперед, я вытянул руку и захлопнул водительскую дверцу, которую она уже успела открыть.

– Оставь меня в покое. – В голосе слышались не только ужас и страх, но и толика готовности смириться с судьбой. Я на этом сыграл.

– Я был в кафе. Пожалуйста, мне нужна ваша помощь.

Она была в футболке с логотипом «Циндао».[15] Высокая, стройная, с гладкой белоснежной кожей. Округлое лицо предполагало, что в определенных обстоятельствах Эрин очень даже любит посмеяться, но в данный момент оно было слегка опухшим.

Когда она заговорила вновь, страха и злости в голосе поубавилось, а вот уверенности стало заметно больше.

– Вы позволите мне уехать? Или начинать кричать и пинаться?

Я убрал руку с дверцы.

– Я не знаю, за кого вы меня принимаете, но мне действительно нужна ваша помощь. И я не собираюсь причинять вам вреда.

Даже произнося эти слова, я сомневался в собственной искренности. В конце концов, она, можно сказать, обратилась в бегство, узнав, что я тоже пережил взрыв в кафе.

– Вы обратились не по адресу.

Я покачал головой. Не по адресу? Разве она не Эрин, официантка кафе? Тут до меня дошло, что говорит она не об этом. О чем именно, я не очень-то и понял. И сомневался, что могу это выяснить, не имея соответствующего ордера от судьи. Она не стала открывать дверцу, положила руку на крышу, сжала пальцы в кулак. И впервые пристально посмотрела на меня.

– Тут полно репортеров. Я пришла сюда, чтобы подумать… и чтобы прочистить мозги.

Я подумал, что она еще не пришла в себя от посттравматического синдрома. Но нет, реакция у нее, что на действия, что на слова, была очень даже быстрая.

– Уделите мне пять минут, – попросил я. – Я увидел ваш фотоснимок в газете. Мне нужно поговорить с кем-то из выживших. Я… я потерял человека…

И я коротко рассказал Эрин о том, что произошло со мной в кафе.

– Эта женщина спасла мне жизнь. Я подумал, может, вы тоже ее видели. – Про Энни я не упомянул. – Я знаю, звучит безумно.

Эрин меня выслушала. Закрыла глаза, вроде бы сосредоточилась, но какая-то моя часть все-таки задавалась вопросом: а может все это – видимость?

– Я не видела женщины, выходившей из кафе. Я не видела, как кто-то передавал вам записку, но вас я запомнила, – наконец нарушила она затянувшуюся паузу. – Вы сделали заказ за стойкой, а потом сели за столик около стеллажа, на котором мы держим журналы. Я пыталась предугадать, когда вы захотите вновь наполнить чашку или что-нибудь съесть. Возможно, женщина, о которой вы говорили, не садилась за столик. У меня выработалась привычка замечать только тех, кто сидит.

Я скрипнул зубами.

– У нее были длинные волосы. Вы точно ее не видели?

– У меня был пятнадцатиминутный перерыв, я сидела в подсобке, проверяла электронную почту, а перед самым взрывом пошла в туалет. Может, в эти минуты она и появилась.

Я не мог не задать очевидный вопрос:

– Почему вы выбрали именно этот момент, чтобы пойти в туалет… аккурат перед взрывом?

– Разговор закончен.

– Эрин…

Она открыла водительскую дверцу. Пристально посмотрела на меня:

– Каков ваш грех?

– О чем вы?

– Пожалуйста, мне нужно ехать. Продолжим позже.

Она написала телефонный номер на клочке бумаги, протянула мне. Уже отъезжала, когда я сообразил, что она записала только шесть цифр. И тут зазвонил мой мобильник. Я ответил, услышал незнакомый голос.

– Натаниэль, это Дэнни Уэллер. – Коп из кафе.

– Слушаю, сержант.

Из трубки доносился шум проезжающих автомобилей.

– Послушайте, нам нужно встретиться. Я подумал, что вам будет интересно узнать новые подробности.

Глава 9

Когда я приехал в бар «Автобусная остановка», сержант Уэллер меня уже ждал. Сидел в кабинке у дальней стены в рубашке на пуговичках, куда больше напоминая дантиста, чем полицейского. Читал газету. Компанию ему составлял чернокожий коп в форме, как минимум на голову выше и с широченными плечами. Он заполнял какие-то бланки.

Я приблизился к кабинке.

– Личинка ракообразных из четырех букв. – Дэнни не отрывался от газеты. Сам же и ответил на вопрос: – Зоеа.

Дэнни представил мне второго копа: Эдуард Велард по прозвищу Большой Самоанин. Рукопожатие у него было крепкое, и мне показалось, что где-то я его уже видел. У левого уха, под самой линией волос, я заметил красную сыпь, свидетельствующую о псориазе. Как медик, пусть и несостоявшийся, я научился различать людей по их патологиям. Но где видел Веларда, вспомнить не смог… возможно, после взрыва. Он попросил сержанта Уэллера расписаться на бланках, которые заполнял, убрал их в бриф-кейс.

– Увидимся на фруктовой плантации, милок. – Кивнул Уэллеру и ушел.

– Что случилось, сержант? – спросил я.

– В детстве я чуть ли не каждый уик-энд ездил с отцом по Восьмидесятой автостраде. Мы ловили рыбу в Сакто или гуляли по берегам Тахо. И всегда попадали в жуткие пробки. Вот отец и просил меня зачитывать ему вопросы кроссвордов. Он их обожал. Умение решать кроссворды базируется на памяти, а не на анализе. Я с двенадцати лет заучиваю слова. Тогда, если в разговоре я неправильно использовал слово, отец заставлял меня целый день ходить со словарем.

Он устанавливал правила игры, так что мне пришлось подавить желание обрушить на него град вопросов.

– Вы с отцом по-прежнему ездите на рыбалку?

– Он живет во Фримонте. В доме для престарелых. Печень у него ни к черту. Стоит в очереди на пересадку. Ох, не следовало мне говорить с вами об этой трагедии, учитывая вчерашнее. Как вы себя чувствуете?

Честно говоря, я не знал, что и ответить. Вчера испытал такой выброс адреналина, что еще не успел оценить собственное состояние.

– Устал.

А еще меня переполняло раздражение. Мне не терпелось узнать те новые сведения, о которых сержант упомянул в телефонном разговоре, но за годы, отданные журналистике, я понял, что спешка к добру не приводит. Источникам информации обычно нравилось тянуть время, подольше оставаться в центре внимания.

Впрочем, способ заставить человека разговориться существовал. И заключался он в том, чтобы начать говорить первым. Вот я и решил рассказать Дэнни, что мне удалось выяснить. Разумеется, я рисковал. Да, он разрешил называть его по имени, но все равно оставался копом с собственными целями и приоритетами.

Я рассказал ему о записке, немного об Энни (и ее почерке), о встрече с Эрин, о враждебности девушки, поделился ее короткой историей.

– Она была в туалете… выбрала удачный момент, чтобы справить нужду.

– У вас есть подозрения?

Дэнни пожал плечами:

– Натаниэль, вы уверены, что девушка, которая передала вам записку, была вашей подругой?

Я не мог заставить себя всерьез рассмотреть этот вопрос.

– Я так не думаю, сержант… как такое могло быть?

Продолжать я не стал: о том, что Энни жива, не могло быть и речи. Или она связалась бы со мной гораздо раньше.

Он пристально смотрел на меня. А я все больше склонялся к тому, что Энни умерла и по-другому просто быть не могло. Но кто-то выделил меня, по существу, спас мне жизнь, и я решил, что пришло время получить информацию, за которой я сюда и пришел.

– Я хочу знать, что происходит, сержант.

Он поднял стакан, допил колу.

– Окружной прокурор возобновил расследование обвинений, выдвинутых против брата лейтенанта Аравело.

– Что? – переспросил я. – Почему?

Тимоти Аравело был отъявленным негодяем. Чуть не убил двадцатилетнюю женщину, потом договорился с двумя другими копами, чтобы все скрыть. Я подозревал, что его пыталось прикрыть и начальство, но доказать мне ничего не удалось. И не было у меня сомнений в том, что младшего Аравело отличал от бандита только жетон полицейского.

– Дорогие адвокаты. Они убедили апелляционный суд пересмотреть некоторые из свидетельских показаний.

Я сжал кулаки.

– Возможно, ничего особенного, – продолжил Дэнни. – Но я хотел, чтобы вы узнали об этом, прежде чем все завертится. Возможно, вам придется вновь поговорить со следователями.

Нас прервало жужжание, которое донеслось из брюк сержанта. Он достал пейджер.

– Черт, – вырвалось у него.

Он поднялся со скамьи.

– Я не веду расследование. Командует лейтенант Аравело. Но я стараюсь быть в курсе.

Дэнни объяснил, что в последние пару лет количество убийств в Сан-Франциско значительно увеличилось. И множество убийств так и остались нераскрытыми, особенно в бедных черных кварталах города, где орудовали банды. Он напомнил мне о том, что мэр сознательно заострил проблему нераскрытых убийств, нажив тем самым себе врагов среди крупных полицейских чинов, публично усомнившись в их способности решить эту проблему, а также издал директиву, согласно которой расследование громких убийств вели две группы следователей, официальная команда и теневая, состоящая из одного или двух детективов, которым предлагалось использовать свои источники информации и делиться полученными сведениями с коллегами. Но иногда теневая команда предпочитала присваивать все лавры себе.

Конечно, директива мэра заставляла следователей повышать эффективность своей работы, но и рождала недоверие.

– Сказанное вами… о записке… должно попасть в правильные руки. Я работаю в тесном контакте с двумя детективами, которые ведут расследование взрыва в кафе. Свяжусь с ними, если не возражаете. – Он помолчал. – Или можете напрямую выйти на Аравело… если сочтете возможным.

Я не мог отпустить его. Столько хотелось узнать.

– Сержант Уэллер, я надеялся, вы расскажете мне о том, что случилось в кафе. Кто это сделал? Почему меня предупредили? Это случайный акт вандализма или взорвать хотели именно меня?

Уэллер посмотрел на меня, пожал плечами:

– Думаю, вчера вы правильно обрисовали ситуацию. Произошло что-то очень странное. – Он повернулся, чтобы уйти, еще раз посмотрел на меня: – Когда захотите поговорить, сразу звоните мне.

Мне требовалось выпить стакан пива, может, и не один, поэтому я поехал в любимый бар по соседству с домом. Саманта и Яблочко сидели на привычных местах, смотрели игру «Гигантов». Едва поздоровавшись, я принялся рассказывать о прошедшем дне.

– У тебя нарушена циркуляция ци. – Саманта схватила мою руку и принялась интенсивно растирать ладонь. – Что-то я могу поправить массажем. Но тебе нужно прийти в студию для акупунктуры… и энергетической подзарядки.

– Что нужно моей ци, так это съесть пиццу и поспать, – ответил я.

Но я знал, что правота на ее стороне. За последние годы моя уверенность в целительных способностях Саманты только крепла. Мы договорились, что я к ней обязательно приду, если не завтра, то днем позже.

Я вышел из бара и всмотрелся в клочок бумаги, на котором Эрин написала шестизначный номер. Может, одну цифру она не дописала случайно? Я попробовал несколько вариантов, каждый раз добавляя в конце новую цифру. Трижды мне сказали, что номер набран неправильно, в четвертый мне ответила старушка, у которой заплетался язык, но она все равно хотела поболтать.

Домой я пришел, валясь с ног от усталости, но увидел ноутбук и ничего не смог с собой поделать. Отправил письмо моему адвокату. Сообщил о решении прокурора вернуться к делу Аравело, попросил посоветовать, как вести себя в такой ситуации.

Потом начал просматривать новости. Ничего нового в сравнении с тем, что я уже знал из «Кроникл» и от Дэнни, в Интернете не обнаружилось. Увидел фотографию взорванного кафе, и меня замутило.

Прочитал о владельцах кафе, холдинге «Айлдуилд корпорейшн», который стремился повторить успех сети «Старбакс», но на более высоком технологическом уровне: обеспечить посетителям не только более вкусные пирожные, но и скоростной беспроводной доступ в Интернет.

Вот так, переходя с сайта на сайт, провел четыре часа. Тело жаждало покоя, но я не мог оторваться от компьютера. Но в конце концов улегся в кровать, а утром проснулся с готовым решением: пришла пора навестить мертвых.

Глава 10

В газете указывалось, что похороны Саймона Андерсона и мемориальная служба состоятся в Колме. Городе душ. Более миллиона человек нашли последний приют на кладбищах, расположенных на пологом склоне к югу от Сан-Франциско. И не хотелось даже думать о том, какая бы там началась толчея, если бы нас всех ждала последующая жизнь.

В некрологе указывалось, что усопший ранее занимался инвестициями, и вероятно, очень успешно, раз смог отойти от дел и реализовать свою мечту: стать писателем. Он опубликовал детскую книжку, которую благосклонно приняли и критики, и читатели.

Народу собралось много. Женщина, которая стояла рядом со мной, достала пластиковую бутылку воды и пакетик с ореховой смесью. Сказала подруге, что принесла еду с собой, на случай, если на поминках не будет органической пищи.

Над могилой натянули тент, под ним сидела женщина, как я понял, жена Андерсона, с приемной дочерью и сыном-аутистом, который качался из стороны в сторону, конечно же, не понимая, что происходит. Вокруг хватало и маленьких надгробий, и огромных мавзолеев. Так, мавзолей семьи Сильверов площадью не уступал однокомнатной квартире, за которую в Ноу-Вэлли пришлось бы платить никак не меньше трех тысяч долларов в месяц.

Я пришел на похороны в поисках отправной точки, в надежде найти кого-то из тех, кто находился в кафе в момент взрыва, чтобы показать ему или ей фотографию, лежащую в нагрудном кармане. Вытащил ее и посмотрел на Энни.

Наше второе свидание состоялось через две недели после первого. За это время мы с ней практически не общались, потому что она улетела по делам в Нью-Йорк, а электронную почту просматривала редко. Когда я приехал за ней и поднялся в ее квартиру, мы начали целоваться на пороге и никак не хотели отрываться друг от друга, но на другой стороне лестничной площадки открылась дверь и на пороге появилась маленькая девочка.

Сказала Энни, что ее кот опять забрался за плиту и сидит там долгие часы. Энни пообещала помочь, на несколько мгновений ушла в свою квартиру, вернулась, хитро улыбнувшись, показала мне пакетик с кошачьей мятой, и мы пошли вызволять Эдмунда. Энни присела на корточки у плиты и устроила для девочки целое представление, вроде бы выманивая кота байкой о том, как всем станет лучше, если он вылезет из-за плиты.

И Эдмунд вылез на запах валерианы, вызвав восторженный вопль девочки. Энни тоже широко улыбнулась, смахнула паутину с морды Эдмунда, почесала его за ухом. Энни, заклинательница котов. Я всегда мечтал о женщине, которой нравились домашние животные, полагая, что она не будет сильно ругаться на меня, если могла любить что-то мохнатое, постоянно гадящее на ковер. Тут Энни поразила меня, прочитав мои мысли.

– Если заберешься за плиту, выбираться будешь сам, – с улыбкой предупредила она.

– Я – добыча не из легких. Занималась сексом только с тремя мужчинами.

– Ты хочешь сказать сразу?

– Свинья. – Она помолчала. – Это должен быть особенный человек.

Она увлекла меня в свою квартиру. В глаза ничего не бросалось. Кроме одного: чистоты. Никакой пыли, даже в углах.

– Нат, все это меня пугает. – Она понизила голос, словно стеснялась докончить мысль. – Неужели это явь?

Я рассмеялся:

– Я задаюсь тем же вопросом.

Она повела меня в спальню. Я обратил внимание на рождественские огни, аккуратно развешенные по углам под потолком: синий, красный, желтый и зеленый… пока не зажженные.

– Мне следовало убрать их полгода назад, – вздохнула Энни. – Но мне проще что-то повесить, чем убрать.

– Конечно, что-то вешать – это весело, навевает мысли о празднике, отпуске, подарках. А снимать… понимаешь, что все закончено. Пора впадать в спячку.

– Очень глубокая мысль. Я просто не знаю, где от них коробка.

Она засмеялась, ее глаза сверкали радостью и желанием. Я в них нырнул.

Потом я посмотрел на ее прикроватный столик. Ничего, кроме механических часов с двумя черными стрелками и двух книг в переплете: «Сердце тьмы»[16] и «Хортон слышит кого-то».[17]

– Нат, ты когда-нибудь спасал жизнь? – спросила Энни. – Ты понимаешь, по долгу службы.

Я рассказал ей историю, случившуюся двумя годами раньше, когда около торгового центра внедорожник сбил беременную женщину. Я провел необходимые реанимационные мероприятия, но женщина умерла. Младенца, к счастью, удалось спасти. Муж женщины подал на меня в суд за то, что я не обеспечил стабилизацию спинного мозга. Суд не принял дело к рассмотрению, но нервы мне потрепать успели.

– Я бы хотела, чтобы мне принесли на тарелке голову этого мужчины. – Энни помолчала, потом добавила: – Чего ты улыбаешься?

Я действительно улыбался. А тут насупился.

– Тогда я злости не испытывал. Долго не испытывал. Дело в том, что вообще не испытывал каких-либо эмоций.

С прикроватного столика я взял книгу «Хортон слышит кого-то». Увидел, что она надписана: «Энни, удивительной девочке, которая когда-нибудь сможет править миром».

– Почему ты спросила, спас ли я кому-нибудь жизнь?

– Логичный вопрос, доктор. Никогда не знаешь, когда тебя потребуется спасать.

Два следующих дня мы провели в постели. Не только в объятиях друг друга (мы много разговаривали), но и объятий хватало. Что казалось удивительным, с учетом того, что между свиданиями мы общались по минимуму. Мои претензии по части пренебрежительного отношения к электронной почте во время деловой поездки Энни отмела с ходу, заявив, что работала, не поднимая головы. Отец отправил ее в Нью-Йорк, чтобы оценить одну небольшую технологическую компанию. У нее не было ни одной свободной минуты. Но при этом Энни сказала, что постоянно думала обо мне.

Так или иначе, эти два дня состояли из разговоров, еды, которую нам привозили по заказу, и Стробэрри Второго, лабрадора, которого она назвала в честь ее первой в жизни собаки. Мы проходили ускоренный курс познавания друг друга. Энни нервничала, когда люди касались ее шеи. Она предпочитала смотреть телевизор при свете, который напоминал ей, что происходящее на экране – не реальная жизнь. Однажды она подружилась с юношей из Восточного Пало-Альто, у которого она научилась испанскому. Она могла выпить достаточно много не пьянея, но только не пива. Каждый месяц она от руки писала письмо матери, которая развелась с отцом и уехала в штат Вашингтон. Ей нравилось писать письма, и она утверждала, что почерк ее меняется в зависимости от того, кому адресовано письмо. Если она писала матери, буквы становились более округлыми, выражая сочувствие.

Я не мог сказать, почему к Энни меня тянуло как магнитом, не мог назвать чего-то конкретного, что влекло меня к ней. Но чувствовал: уже не могу без нее, более того, мне казалось, что она ждала именно меня, вот и выплеснула нерастраченную страсть. Проснувшись в понедельник утром, я понял, что крепко завис на крючке… и ощущение это не уходило до нашей первой ссоры.

Несколькими неделями позже я сидел в ее гостиной на антикварном стуле. Голову откинул назад, за спинку, наслаждаясь величием момента. Слишком уж наслаждался. Стул повалился назад, ножка сломалась. Подбежала Энни. К стулу.

– Принести тебе кувалду?

– Обо мне не беспокойся. – Я поднял окровавленную руку.

Прошел на кухню, включил воду, промыл теплой водой глубокую царапину на большом пальце. Мне требовался пластырь. Я слышал, как у меня за спиной Энни возилась со стулом. Наконец она подошла, оглядела рану, но сочувствия не выразила.

– Это первая вещь, которую я купила сама.

Я придержал язык. Ничего не стал комментировать и провел ночь, обдумывая это событие. Может, проблема заключалась в воспитании: Анна – это «Прада», я – «Левис». А утром мне принесли посылку. Маленькую кусающуюся черепаху в стеклянном террариуме. И записку: «Ужасно сожалею, что рявкнула на тебя. Пожалуйста, прости. Э.».

И в последующие месяцы, если кто-то из нас не мог правильно определить приоритеты или слишком бурно на что-то реагировал, он или она становились «черепахой». Вот так у нас появилось первое слово, понять значение которого могли только мы. По прошествии времени произноситься оно стало исключительно с нежностью.

Но сразу я не сдался. После нашей ссоры сбавил скорость. Начал заглядывать за углы. Как-то вечером мы собирались сесть в мой автомобиль после того, как посмотрели фильм. Энни попросила у меня ключи, сказала, что машину поведет она. Я сел на пассажирское сиденье. Она приложила палец к губам, требуя тишины. Потом достала черный шарф, завязала мне глаза. Я рассмеялся, и мы еще полчаса кружили по улицам. Она пыталась скрыть от меня конечную цель нашего путешествия. Я предположил, что закончится оно в кровати отеля и из одежды на мне останется только шарф-повязка.

После того как мы все-таки припарковались, Энни завела меня в подъезд, мы поднялись на один этаж. У меня сложилось ощущение, что в этом доме я уже бывал. Об этом говорил запах корицы. Энни наклонилась ко мне и прошептала: «Пожалуйста, доверься мне… снова».

Я услышал, как она вставила ключ в замок, открыла дверь. Сняла повязку и встретилась со мной взглядом.

– Вроде бы я здесь уже бывал, – заметил я.

Мы стояли на пороге моей квартиры.

– Сюрприз! – воскликнула Энни и указала на гору подарков: ручка, стилизованная под гусиное перо, стопка писчей бумаги с моими инициалами, новенький «Мак» с большим монитором, и стояло все это великолепие на антикварном письменном столе из красного дерева. Энни объяснила, что ей хотелось разделить прибыль от сделки, которая принесла фирме ее отца миллионы долларов. Я провел рукой по резному краю стола.

– Меня определенно можно купить, – сказал я, конечно, в шутку.

– Нет, нельзя. – Она прижалась ко мне. – Это инструменты писателя. Твои инструменты, – прошептала мне в ухо. – Продолжай творить. Продолжай создавать.

С этого момента я писал Энни стихи, оставлял на автоответчике глупые сообщения, подсовывал записки под «дворники» ее автомобиля и больше никогда в ней не сомневался.

Из воспоминаний меня вернул на Кипарисовый луг голос священника, зачитывающего надгробное слово. Саймон Андерсон, любящий отец и муж, великодушный, целеустремленный человек, ушел от нас слишком рано. Следующим выступил брат Андерсона. Потрясающий красавец, как и многие из присутствующих. В Сан-Франциско вообще красивые мужчины, а тут все были при галстуках, как положено на свадьбах и похоронах. Брат Андерсона охарактеризовал погибшего как умеющего найти свое место в жизни, который разбогател бы и без бума, связанного с высокотехнологичными компаниями, отметил его храбрость, решительность, свойственную ему харизму, также сказал, что он был прекрасным мужем и отцом.

– Я знаю, в последнее время возникли некоторые трудности. – Он смотрел на вдову. – Он не хотел, чтобы его жалели. Вы знаете Саймона. Он бы хотел, чтобы его помянули как должно. Так что давайте осушим лишний бочонок пива.

Люди начали расходиться, и я заметил, как многие полезли в карманы и сумочки за мобильниками. Словно только что вышли из приземлившегося самолета. Я заметил одного мужчину с ногой в гипсе и царапинами на лице. Направился к нему, но меня опередили два господина с серьезными лицами. Один держал в руке блокнот. Копы. Я повернулся и зашагал в противоположном направлении, по гигантскому лугу, который напомнил мне о поминках Энни, когда сотни людей собрались, чтобы отдать ей последние почести после трагической гибели в море. К тому времени уже не осталось надежды, что титанические усилия отца по поиску Энни сотворят чудо, хотя бы позволят найти тело.

Люди двинулись к автомобилям. В одном из ближайших тупиков я увидел потрепанную зеленую «хонду» с креплениями для лыж на крыше.

Эрин Колтран почтила похороны своим присутствием.

Глава 11

Я думал, Эрин нажмет на педаль газа, как только увидит меня. Действительно, она начала поднимать стекло. Потом перестала, посмотрела на меня сквозь темные стекла солнцезащитных очков, вроде бы размышляя, как ей поступить.

– Садитесь, – коротко приказала она, определившись с решением.

Мы уехали в молчании. Толпа ей не нравилась, особенно эта. Наконец она остановила «хонду» у одного из надгробий с короткой надписью «Фриски».

– Я вижу, что на кладбище вы предпочитаете уединение.

– Как вы узнали, что этот коп едва не убил ту девушку из Малайзии?

Я сам проделывал этот трюк достаточно часто, чтобы понять, что она набирала в поисковой строке «Гугля» мои имя и фамилию.

Сунул руку в нагрудный карман. Нащупал маленькую фотографию. Может, она могла оживить память Эрин. Но с другой стороны, Энни могла мне привидеться, и оживлять было нечего.

Я оставил фотографию в кармане. А потом, не видя в этом вреда, рассказал Эрин историю Аравело с самого начала. Несколько моих друзей работали в Центральной больнице Сан-Франциско, куда свозили пациентов со всего города. Они частенько давали мне наводки, если сталкивались с чем-то таким, что могло вызвать общественный интерес, но понять и объяснить случившееся было по силам только журналисту с медицинским образованием.

– Так вы врач? – спросила Эрин.

– Я не практикующий, не имеющий должной квалификации, отставший от жизни выпускник медицинской школы.

– Значит, врач.

Она улыбнулась, казалось, не шевельнув губами. Сняла очки, которые скрывали темно-карие притягивающие глаза.

Я объяснил, что мои друзья-врачи обратили внимание на приток молодых женщин-азиаток, больных СПИДом. Не вызывало сомнений, что все они – проститутки. Оставалось только узнать, где они работали. Как выяснилось, бордели рекламировались в местных газетах под видом массажных салонов, саун, эскорт-служб. Я позвонил в одну такую службу, и мне дали адрес в Сансет-Дистрикт. А уж там принялся за работу. Опросил нескольких проституток, включая Эзлину Хатимар по прозвищу Маргаритка. Всех их доставили из Вьетнама и Малайзии, и проституцией они зарабатывали на будущую свободу.

– А почему они не обратились в полицию? – спросила Эрин.

– Их услугами пользовались несколько копов, и они не знали, кому можно доверять.

– Гребаная полиция, – отвернувшись, пробормотала Эрин.

– Я сам собирался пойти в полицию, но события нас опередили. Я вернулся в бордель, чтобы кое-что уточнить, попал туда сразу после того, как патрульный Аравело избил Эзлину. Не уверен, что она бы выжила, если бы я сразу не занялся девушкой. Ее сутенеры могли и не вызвать «скорую помощь».

– А теперь вы расследуете взрыв в кафе? Собираете материал на новую статью?

Она завела двигатель.

– Куда мы едем, Эрин?

– В Коул-Вэлли. Потом я привезу вас к вашей машине.

Эта была не та Эрин, что убегала из учебного центра. Эта Эрин вела автомобиль легко и уверенно. Точно знала, что делает и зачем.

Она протянула мне шариковую ручку. Одну половину сжевали.

– Что вы можете про это сказать?

– Вы играли ею с енотами.

– Это сделал Энди. Зубами.

Я понятия не имел, кто такой Энди и почему Эрин мне о нем рассказывает.

– Энди покончил с собой две недели тому назад. Они сказали, что он прыгнул с моста. Я бы никогда не подумала, что он способен на самоубийство.

– Кто эти «они», Эрин?

Она покачала головой.

– Энди был вашим бойфрендом?

– Он был добрым и веселым. Он… Двумя месяцами раньше у него… начались жуткие головные боли.

Я заметил, что на заднем сиденье лежат бутылки с водой. Повернулся, чтобы взять две. На сиденье и на полу лежала какая-то одежда, пустые пакеты, смятые листки бумаги. В отличие от Энни Эрин, похоже, не была чистюлей.

– Вернитесь чуть назад, – попросил я, – и расскажите поподробнее.

Не то чтобы меня это интересовало. Просто я понимал, что Эрин нужно выговориться. Вдруг что-то в ее исповеди, я, во всяком случае, на это надеялся, могло помочь мне нащупать связь между Энни и взрывом в кафе, если таковая существовала.

А может, мне хотелось лучше понять Эрин.

Она уже проработала в кафе два года, когда встретила Энди Голдстайна, высокого худощавого парня с гривой золотистых вьющихся волос, которые иной раз выглядели как перекормленное удобрениями растение. Он преподавал в пятом классе частной школы. Иногда заходил в кафе после последнего урока. Шутил, что верит в целебные свойства рутбира.

Энди и Эрин подружились. Вместе ходили в парк для скейтборда, хотя разговаривать там приходилось во весь голос, чтобы перекрыть шуршание колес досок по асфальту. Иногда Энди начинал убеждать детей, что он с Эм-ти-ви и будет рекомендовать самых отчаянных для съемок в готовящемся клипе. У Энди на все были свои теории. Он говорил, что может судить о качестве китайского ресторана по рису. Настаивал, что всех людей можно разделить на две группы исходя из того, как они ведут себя в лифте: на тех, кто только раз нажимает на кнопку нужного этажа, и на тех, кто жмет на нее после каждой остановки лифта. Сильный, уверенный в себе, Энди умел ее рассмешить, и рядом с ним она чувствовала себя совершенно спокойной.

– Когда я была с ним, любой день казался второй половиной воскресенья, – призналась она.

– И как это понимать?

– Чувствуешь себя в достаточной безопасности, чтобы поспать час-другой.

Энди собирался провести школьные каникулы во Вьетнаме и Таиланде, но потом решил потратить время на завершение диссертации, чтобы получить степень магистра. Отношения официантки и посетителя становились все более близкими, но потом Энди начал вести себя очень странно.

– Он несколько недель был… возбужденным, жаловался на усталость. Потом стал раздражительным, злобным. Шипел на меня за то, что я налила в кофе слишком много молока.

Энди знал, что с ним что-то не так. Говорил, что спит тревожно, ему снятся какие-то странные яркие сны.

– Он даже обрадовался, когда начались головные боли. Теперь ему было с чем обратиться к врачам.

Первые анализы не выявили наличия раковой опухоли, но они Энди не устроили. Он пошел на прием к неврологу, у которого была своя методика, и тот обнаружил отклонения от нормы. Эрин так и не узнала, что именно, но по крайней мере появилась надежда.

А двумя днями позже Энди прыгнул с моста «Золотые ворота».

Я попытался вспомнить все, что знал по психологии и неврологии. Раздражительность. Яркие сны. Суицидальные тенденции. Свидетельство психоза или шизофрении? Я помнил, что такие симптомы чаще всего встречались у людей, переваливших за тридцать. Но как-то они не вязались со всем остальным, рассказанным мне Эрин.

Не удивляло разве что место, выбранное для того, чтобы свести счеты с жизнью. Мост этот пользовался огромной популярностью у самоубийц. В мэрии Сан-Франциско даже говорили о том, чтобы поставить на мосту ограждение. Но критики заявляли, что обойдется оно в кругленькую сумму и будет мозолить глаза. Эти аргументы заставляли меня задуматься, а есть ли у жителей Сан-Франциско право утверждать, что головы у них не такие пустые, как у лосанджелесцев.

Я спросил Эрин, рассказала ли она полиции про Энди.

– Я говорила с ними после взрыва.

– С лейтенантом Аравело? – спросил я.

– Вы тоже?

– Да. – Я поморщился. – Это трагедия, Эрин, и я сожалею. Но не понимаю, какое отношение все это имеет к взрыву или чему-то еще.

Она покачала головой.

– Это странное совпадение, – уверенно заявила она. – Что-то было не так с этим местом… я про кафе.

Я не стал задавать уточняющего вопроса. По тону чувствовалось, что у нее нет фактов, подтверждающих ее слова.

– Эрин, когда я впервые встретился с вами… нашел вас в учебном центре, вы сказали: «Вы обратились не по адресу». А потом спросили, какой мой грех. Почему вы это сказали?

Эрин пожала плечами:

– Наверное, чувствовала за собой вину.

– Вину?

– В том, что выжила, – мягко ответила она. И добавила: – Я хочу вам кое-что показать.

Глава 12

Коул-Вэлли расположена над Хайт-Эшбери, знаменитым местом, где в 1960-х селились хиппи. А вот Коул-Вэлли облюбовали яппи. Здесь хватало «Ауди-А4», владельцы которых носили в кармане кредитную карточку «Поттери барн».[18]

В Коул-Вэлли снимал квартиру и Энди. Меня встретили картонные коробки, которые служили книжными полками, не сочетающаяся друг с другом мебель. Над телевизором на стене висел портрет Эйнштейна 1970 года. Хит дешевых распродаж. Мечта профессора математики. Эрин разлила чай в пластиковые стаканчики с логотипом сан-францисского ежегодного легкоатлетического пробега.

Объяснила, что ключ от квартиры дал ей Энди, и она никак не могла набраться мужества приехать и прибраться.

Она протянула фотографию. Он сидел у потухшего костра. Солнце, похоже, ярко светило над головой, но еще ослепительнее была улыбка Энди под копной золотистых вьющихся волос. Одежду свою он скорее всего приобретал в «Армии спасения». Чувствовалось, что он легко сходился с людьми.

– Я не врач, – повторил я.

– Вы закончили медицинскую школу. И безусловно, умны. Я просто хочу понять, что произошло. Выслушайте мою историю.

Я вдруг понял, что выслушивать Эрин нет ни желания, ни терпения.

Вновь сунул руку в нагрудный карман, достал фотографию (три на пять дюймов, в белой окантовке), положил на стол. Энни сидела на валуне. За ее спиной уходило вдаль озеро Тахо.

– Она красавица, – вырвалось у Эрин. – Это та женщина, что оставила вам записку?

Я ответил, что не знаю. Эрин взяла фотографию.

– Я никогда ее не видела.

– Вы абсолютно уверены?

– Извините.

Наши взгляды на мгновение встретились, а потом Эрин отвела глаза. Я взял фотографию Энни, убрал в карман. Чувствовал, что нужно переключиться с воспоминаний. Уставился на дешевую ручку «Бик».

– Не так трудно ее сжевать.

И тут же пожалел о своих словах. Прозвучали они саркастично. И что я хотел этим сказать? Сжевать ручку нетрудно, но почему человек это сделал? От стресса или из-за агрессивной оральной фиксации?

– Энди редко пребывал в плохом настроении. Он мог уснуть на полу, смотря телевизор, и проснуться только утром. Но примерно два месяца тому назад он пришел в кафе и сказал, что провел бессонную ночь. Сказал, что смотрел информационные программы. Был очень возбужден. Производил впечатление человека, который продает кассеты с музыкальными записями, улучшающими настроение собак. Но скоро стало не до смеха. Он не смог уснуть и в несколько последующих ночей.

– Он занимался чем-то другим, отличным от предыдущих дней? Пил больше кофеина? Из-за чего-то волновался? Изменил привычный рацион? – спросил я.

– Нет. К этому он всегда подходил серьезно. Перед тем как купить какие-то продукты, обязательно прочитывал ту часть этикетки, где приводились данные о составе и питательности продукта.

– А как он вел себя днем?

– Энди стал более энергичным.

– Энергичным? В смысле, возбужденным… из-за недостатка сна?

Эрин глотнула чая.

– Полагаю, он все больше думал о диссертации.

Я уже обратил внимание, что Эрин уходила от прямых ответов на некоторые мои вопросы.

– Энди заканчивал диссертацию, темой которой было поведение детей, которые находились под совместной опекой разведенных или живших отдельно родителей. Он пытался проанализировать воздействие на детей еженедельных переездов из одного дома в другой. Со многими такими детьми переписывался по Интернету.

– Вы говорите мне, что взрослый мужчина переписывался с детьми по электронной почте? Может, кому-то из родителей это не понравилось? Могли Энди угрожать?

– Нет, – ответила Эрин. – Всякий раз Энди спрашивал и получал разрешение родителей ребенка, с которым собирался переписываться. И университет дал добро на такую переписку. И потом, разве электронная переписка могла каким-то образом объяснить головные боли?

Я обдумал ее вопрос. Причина бессонницы Энди оставалась неясной. Его возбуждение и головные боли объяснялись проще. Чистая физиология. Если организм не отдыхает требуемое время, его системы не восстанавливаются. Чтобы нормально функционировать, организму приходится выделять повышенную норму адреналина. Но усталость все равно накапливается. Организм окончательно сбивается с ритма, дает соответствующую реакцию и мозг.

Когда я поднял голову, Эрин уже поставила на стол ноутбук. Развернула экран ко мне. На нем светилось единственное слово – «ping», повторенное тысячи раз.

– Как-то вечером, когда ему нездоровилось, я приехала, чтобы посмотреть фильм, и провела ночь на диване. Утром нашла Энди на крыльце, он печатал «ping», снова и снова. Сказал, что занимался этим часами, чтобы скоротать время.

Я заметил, что клавиша для пробела на ноутбуке прогнулась и треснула.

– Я спрашивала об этом Энди, и он сказал, что, должно быть, слишком сильно на нее нажимал.

Я спросил, а не вел ли Энди дневник, записи в котором могли объяснить его душевное состояние.

– Это я тоже хотела бы знать. – Эрин вдруг оживилась. – Файл с дневником есть, но я не знаю пароля, чтобы войти в него.

Так вот чего хотела от меня Эрин: чтобы я помог ей познакомиться с сокровенными мыслями Энди. Меня всегда удивляла беззаботность, с которой люди относились к достижениям техники. Мы доверяем электронной почте похабные анекдоты и очень уж откровенные политические взгляды, забывая, что все наши письма где-то фиксируются на веки вечные. Даже когда мы стираем написанное и отправленное, следы тем не менее остаются. Или наши разговоры по мобильникам на самые сокровенные темы. Может, нам наплевать. Может, мы хотим, чтобы нас застукали… какими мы есть.

Я несколько минут пытался открыть файл. Хозяин компьютера умер, так что я ни в коем разе не вторгался в личную жизнь. Но, как выяснилось, вторгнуться мне не удалось, даже если бы я этого и хотел. Не хватило мне опыта, чтобы открыть файл.

Если честно, я и представить себе не мог, что Энди или его ноутбук имеют хоть малейшее отношение к взрыву в кафе. Но я понимал и гложущее Эрин любопытство… и, если на то пошло, соглашался ухватиться за любую соломинку.

– Могу я забрать ноутбук на день-другой? – спросил я. – У меня есть человек, которому я могу его показать. Маг и волшебник, если дело касается компьютеров.

Я рассказал Эрин о статье, над которой работал, о воздействии радиосигнала, поступающего на мобильник, на человеческий мозг. На этот счет я консультировался с Майком Томпсоном из Стэнфордского научно-исследовательского центра. Он обожал говорить как на эту тему, так и на любую, связанную с высокими технологиями.

– Есть что-нибудь еще, о чем мне не помешает узнать? – спросил я.

Эрин не сомневалась, что Энди помогли покончить с собой. У нее были основания в это верить? Она что-то скрывала?

Глаза Эрин затуманились. Она покачала головой.

– Мой муж был алкоголиком.

– Ваш муж? – переспросил я, пытаясь понять, к чему она об этом упомянула.

– Бывший. Выпив, он становился другим человеком. Как день сменяется ночью. То же самое произошло с Энди.

– Он начал пить?

– Нет. Я не про это. Хочу сказать, что в последние шесть недель своей жизни Энди превратился в другого человека. Даже при том, что болел. Стал другим. Словно прежнего Энди… похитили.

– Я, конечно, доверяю вашей интуиции, Эрин, но знаю, что опухоли могут воздействовать на настроение. Так же как и химические процессы в мозгу. В этом причина депрессии.

Я спросил ее, как зовут невролога Энди. Она протянула мне визитку Мюррея Барда, доктора медицины, и сказала, что его рекомендовал Энди Саймон Андерсон. Энди подружился с Саймоном (познакомились они в кафе) и иногда сидел с его детьми в Уэст-Портал.

– Саймон мог любого уговорить на что угодно, – добавила Эрин.

– И Саймон дружил с неврологом?

– Саймон знал всех.

Я предложил взять такси, чтобы вернуться к моему автомобилю, но Эрин настояла на том, чтобы отвезти меня к кладбищу. Я взял ноутбук «Делл», и мы направились к двери. За порогом, сделав два шага, я чуть не упал. Электрик что-то чинил в коридоре, а я задумался и не заметил змеящихся по полу проводов. Электрик, здоровяк с курчавой бородой, что-то недовольно пробурчал.

– Нельзя ходить по земле, витая в облаках, – назидательно сказала Эрин. Внезапно рассмеялась, и настроение у меня сразу улучшилось. Давно я не слышал такого чистого смеха.

Но смех мог быть обманчивым. Вот я и подумал, что первым делом мне нужно отдать ноутбук Майку, а потом крепко подумать и об Эрин, и о кафе.

Глава 13

Эрин решила поехать со мной в Стэнфордский научно-исследовательский центр. Мне все равно нужно было попасть туда, чтобы забрать некоторые материалы, необходимые для написания статьи о воздействии поступающего на мобильник радиосигнала на человеческий мозг. Установленный редактором срок сдачи статьи висел надо мной дамокловым мечом.

Я привык все делать вовремя: у Кремниевой долины хватало способов научить этому. Потому что часы тут были везде. Не только на руке или стене, но и в мобильниках, наладонниках, пейджерах. И все эти устройства сообщали тебе точное время. Один мой друг заявлял, что не носит часов, как бы говоря, что неподвластен времени. На самом-то деле его окружали семнадцать устройств, по которым он мог определить, который час.

Эрин и мне предстояла сорокаминутная поездка на юг к Пало-Альто, сердцу Долины. Славу ей создали люди, объединяющие в себе, казалось бы, несовместимое: математику и маркетинг. Им удалось донести свои изобретения до каждого дома, автомобиля, кармана и компании в самой технически развитой стране мира.

В сравнении с обитателями Долины бароны-разбойники[19] выглядели сосунками. Да, конечно, они были финансовыми титанами. Но всякий раз, когда они строили новый автомобиль или железную дорогу, продукция обходилась им в некую сумму. Они тратили деньги на ее изготовление.

И вот тут Кремниевая долина кардинально от них отличалась. У самых удачливых компаний производственные расходы практически равнялись нулю. Один раз создав компьютерную программу, они могли копировать ее нажатием кнопки, будто печатали баксы.

Когда мы выехали на автостраду, я позвонил по мобильнику Лесли Фернандес, моей подруге по медицинской школе, которая с того времени стала неврологом. Я подумал, что она сможет связать меня с Мюрреем Бардом, врачом, к которому обращался Энди. Лучше всего выходить на доктора через его коллегу.

Мне повезло, Лесли сразу взяла трубку. Возможно, не помешал и тот факт, что в медицинской школе мы провели несколько ночей, играя в больницу.

– Нат! Давно не слышала твой голос. Мой первый вопрос: как ты? Мой второй вопрос: могу я пригласить тебя на обед?

Я и забыл, какой она могла быть прямолинейной.

– У меня все хорошо. А ты по-прежнему втыкаешь электроды в головы людей, чтобы посмотреть, как трепыхаются их конечности?

– Ох, Нат! Мне нравится, когда ты говоришь гадости.

Даже сидящая рядом Эрин могла уловить игривые нотки в голосе Лесли.

Еще какое-то время мы поболтали о пустяках, а потом я перешел к делу. Спросил, знает ли она доктора Барда и может ли замолвить за меня словечко. По моей информации, он проводил какие-то интересные эксперименты с нервными импульсами мозга. Лесли знала, что мои статьи по большей части связаны с медициной. И сделала свои выводы из моей просьбы.

– Тебе повезло. Я хорошо знаю Мюррея.

– Ну… так что?

– Конечно, я ему позвоню. Попробуй заехать к нему на работу во второй половине дня. Как я понимаю, на этот уик-энд мы не напьемся и не переночуем в спальном мешке в парке «Золотые ворота».

– На выходные обещают дождь.

Она рассмеялась.

– Ладно, должна бежать.

Я сконфуженно улыбнулся:

– Старая любовь.

– И как долго вы встречались? – Этот вопрос был риторическим. Следующий – нет. – Расскажешь мне о женщине, которую ты потерял?

Мы миновали съезд на Атертон, где жили отец и мачеха Энни. В отличие от окружающих его муниципальных образований считался он не городом, а поселком. Правда, жили в этом поселке только очень богатые люди.

Отец Энни и ее мачеха частенько уезжали, и тогда особняк в Атертоне поступал в наше полное распоряжение. Мы тут же давали выходной прислуге, повару, горничной и тому парню, который приглядывал за автомобилями в гараже. А потом старались определить, во скольких комнатах успеем поцеловаться за десять минут, снимая в каждой что-нибудь из одежды. Однажды вечером я появился на пороге в шести лыжных костюмах. Но Энни тут же изменила правила игры, раздев меня в прихожей, где в результате мы и провели ночь.

Однажды особняк достался нам на целую неделю. Мы с Энни решили разнообразить нашу жизнь, каждый вечер устраивая себе новое развлечение. В понедельник напились, играя в боулинг, во вторник сходили на концерт Ленни Кравица, в среду уже не знали, чем себя занять, и забрели на заседание городского совета Пало-Альто. По ходу доклада о реорганизации департамента строительства начали смеяться. Сидели мы в последнем ряду. К нам подошел один из сотрудников и спросил, что мы тут делаем. Я воскликнул: «Пришел потребовать, чтобы день рождения этой женщины объявили национальным праздником!»

Понятное дело, сотрудник предложил нам покинуть зал.

На лужайке у муниципалитета местный шахматный клуб проводил вечерний турнир. Участники, уже выбывшие из борьбы, играли друг с другом и со всеми желающими. Энни и я решили сразиться с зубастым четырнадцатилетним подростком. За десять минут он дважды поставил нам мат.

– Никаких шахмат для нашего сына. Слишком опасно, – заявила Энни, когда мы шли к автомобилю. – Только футбол и горные лыжи.

– Сыновей, – поправил я ее.

– Правда? – спросила она.

– Правда.

– И дочерей.

– У нас будут два сына, две дочери и один гибрид. Полумужчина, полуженщина, получерепаха.

– Ты ничего не говоришь.

Голос Эрин донесся из далекого далека.

– Ты думаешь о ней.

Я уже начал говорить, но мне помешал звонок мобильника. У сержанта Дэнни Уэллера возникла необходимость пообщаться со мной.

– Как дела, Нат? – спросил он. Ответ, похоже, совершенно его не интересовал, потому что он тут же продолжил: – Можете уделить мне минутку?

– Конечно.

– Я хотел сообщить, что они нашли красный «сааб».

– Где? – вырвалось у меня.

– Вытащили из воды неподалеку от Хаф-Мун-Бэй. – Я знал, где находится этот небольшой прибрежный городок. – У рыбака крючок зацепился за бампер.

Я потерял дар речи. Дэнни рассмеялся:

– Нам с отцом никогда не удавалось поймать такую большую рыбину.

– Дэнни… Они нашли тело? В машине?

– Нет.

Снова пауза. На этот раз нарушил ее я.

– Я не прочитал о «саабе» в утренней газете.

Раньше я успел заглянуть в «Кроникл». Ничего нового о ходе расследования не обнаружил. Множество версий и практически один ответ копов на все вопросы: «Без комментариев». На текущий момент репортеры или знали меньше меня, или писали не обо всем, что знали.

– И не могли прочитать, – объяснил Дэнни. – Важную информацию мы никогда не сообщаем прессе.

Тогда почему он мне все это говорил?

– Следователи с вами не связывались? – спросил он.

– Нет.

Он откашлялся.

– А как ваши успехи? Что-нибудь выяснили? Поговорили с вашей подругой-официанткой?

Я посмотрел на Эрин.

– Хотите встретиться? – ответил я вопросом на вопрос. – Мне понравился тот бар. Пыльный, темный, и стаканы такие грязные.

– Увидимся в шесть. Мыло я принесу.

Когда мы добрались до Стэнфордского научно-исследовательского центра, Майк куда-то отъехал, поэтому я оставил ноутбук на его столе. В записке попросил заглянуть «под капот». Ничего особенного, ничего срочного.

По дороге назад я предложил подъехать к дому Саймона Андерсона. Может, народ еще не разошелся и мы смогли бы поговорить с его женой. Эрин интереса к моему предложению не выказала, но я настоял. Она знала, где находится дом Андерсона. Большую часть пути молчали.

– Вам не нравился Саймон, – предположил я, когда мы уже подъезжали к дому.

– Он был бабником или считал себя таковым. Не сомневался, что может соблазнить кого угодно.

– А как же жена?

Я вспомнил, что на похоронах брат Саймона упоминал о каких-то трудностях, возникших в последнее время. Спросил Эрин, о чем могла идти речь.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Может, нелады с женой, или он заболел, или что-то еще. Слухи, ничего больше. Поверьте мне, не стоит об этом и думать. – И она сменила как тон, так и тему: – Его истинной страстью были маги.

– Маги?

– Он написал фэнтези для детей.

– Типа Гарри Поттера?

– Он сатанел, когда люди так говорили. В кафе это стало расхожей шуткой. Иногда кто-то приносил одну из книг о Гарри Поттере, чтобы понаблюдать, как у него перекосится лицо. – Помолчав, добавила: – Они стали очень близки.

Я понял, что речь не о Гарри Поттере.

– Кто?

– Энди и Саймон. Энди сидел с его детьми. Брал на себя большую ответственность, потому что его сын болен… У Андерсонов такой красивый дом.

Был красивый дом.

Повернув за угол, мы увидели, что дом усопшего объят пламенем.

Глава 14

Несмотря на невероятное совпадение (загорелся нужный нам дом), выглядело все довольно безобидно, как репортаж Си-эн-эн. Пожар только что начался. Пламя вырывалось только из одного окна на фасаде. Трехэтажное здание (коричневая штукатурка, черная отделка, ярко-красная парадная дверь) выглядело прочным и неуязвимым.

Потом я услышал глухой взрыв. Тепловая волна прокатилась по двору. Пламя вырвалось из окон первого этажа. Мужчина в спортивном костюме стоял на тротуаре с сумкой, из которой торчала теннисная ракетка, в одной руке и с мобильником в другой. Я подошел к нему. Говорил он с пожарными. «Слава Богу, они все на поминальной службе», – выдохнул он.

Маленькое чудо, но, увы, только маленькое. Едва мы обрадовались, что в доме никого нет, как мужчина указал на окно второго этажа. Полная женщина, охваченная паникой, открыла окно и отчаянно махала руками.

– Дверь черного хода! – прокричал мужчина.

– Я здесь умру!

– Пожарные уже выехали. Сохраняйте спокойствие.

– Вам легко говорить!

Двое мальчишек на велосипедах объехали угол, остановились и закричали: «Дверь черного хода тоже горит!» Я вновь повернулся к женщине. Она быстро и глубоко дышала. От страха: ни дым, ни огонь до нее еще не добрались.

Как во многих домах Сан-Франциско, гаражный этаж находился практически под землей. Так что подоконники второго этажа находились где-то в двадцати футах от земли.

– Откройте окно полностью, сядьте на подоконник, спустите ноги вниз, – услышал я свой голос. – Потом начните соскальзывать с подоконника, и мы сможем схватиться за ваши ноги. Вы будете держаться за водосточную трубу. Обещаю вам, все пройдет легко и быстро. Вы не пострадаете.

Дыхание еще участилось. Захлестнутая страхом, она меня не слышала. Паническая атака. И насколько я мог видеть, главная опасность заключалась не в том, что она сгорит заживо. Страх грозил привести к потере сознания. Если бы такое произошло, едва бы мы ей помогли. Я уже представлял себе, как черная сажа забивает дыхательные пути лежащей на полу женщины, отсекая кислород от крови, сердца, легких.

Решение уйти из медицины все еще угнетало меня. Отчасти потому, что мне всегда приходилось защищаться, сталкиваясь с теми, кто судил о других по резюме. Но в основном из-за ответственности, которую я, случалось, не мог на себя взять. Я мог выявить медицинскую проблему, симптомы, но не имел достаточно опыта для того, чтобы как-то ее разрешить. Как выясняется, врачи вообще не очень-то годятся в герои-спасатели, а я даже не мог считать себя врачом.

А что я мог сделать? Не только нейрохирург мог понять, что женщине прежде всего нужно успокоиться.

– Высуньтесь из окна! – крикнул я. – Дышите медленно и глубоко.

Она застыла как парализованная.

– Эй!

Ничего не изменилось.

Я шагнул к дому.

– Помогите мне.

Инстинктивно мужчина, который стоял рядом, схватил меня за руку. «Не будь идиотом», – наверняка подумал он.

Но он просто не понимал, что ничего идиотского я и не замышляю. Свой двадцать первый день рождения я провел, поднимаясь на Аконкагуа, гору в Аргентине высотой в 23000 футов, борясь с разреженным воздухом и порывистым ветром.

Я посмотрел на водосточную трубу, которая поднималась по стене дома рядом с окном. Подъем по ней вроде бы не представлял опасности. И женщина уже обмякла, привалившись к подоконнику. Следовало ее успокоить, иначе она сползла бы на пол, задохнулась, а то бы и сгорела заживо.

Я оглядел собравшихся соседей. Никто, похоже, не знал, что делать. Окна и двери первого этажа для проникновения в дом исключались. Я направился к трубе.

Схватился за нее, попробовал подошвой шероховатость штукатурки. Нога соскользнула. Я посмотрел вниз. Черные кожаные туфли на тонкой гладкой подошве, в которых я приехал на похороны, определенно не были предназначены для лазания по трубам. Я вновь полез по трубе. Мужчина, с которым я говорил, и еще один подбежали и подставили руки под мои ноги. С их помощью мне удалось оказаться в каком-то ярде от подоконника.

Руками я держался за железный хомут, которым водосточная труба крепилась к стене. Потянулся к следующему, который находился на фут выше, и почувствовал, как моя хватка слабеет. Я заскользил вниз. Приземлился сначала на ноги. Потом на зад.

Вскочил, с помощью мужчин вновь вскарабкался на трубу, завис в трех футах от подоконника, с каждой секундой все меньше напоминая человека-паука.

Кого я хотел обмануть? Я писал статьи по медицинской тематике, получая за слова доллары, дважды в неделю играл в баскетбол, чтобы поддерживать форму, из еды отдавал предпочтение сандвичам с тунцом и майонезом. И считал себя готовым к совершению подвига? Да я даже не сыграл доктора ни в одном из телефильмов.

Тем не менее я ощущал стремление действовать: адреналин бушевал в крови. Может, Энни подталкивала меня. Подтянулся еще на фут и понял, что выше не получится. Я уже слышал вой сирен. Посмотрел вверх, увидел, что женщина привалилась головой к раме. Подбородок лежал на подоконнике. Женщина учащенно дышала.

– Эй! – крикнул я. – Видели когда-нибудь, как человек падает и ломает шею?

– Что?

– Как вас зовут?

– Агнес.

Она чуть повернула голову, и ее вырвало. Паника не отпускала женщину, а при таком весе у нее вполне мог случиться инсульт. Давление крови наверняка уже зашкаливало. Глаза ее оставались открытыми.

– Я не хочу умирать.

Внезапно дом сотряс еще один взрыв. Я едва смог удержаться на трубе, вцепившись в нее руками. Подошвы оторвало от стены, ноги заболтались в воздухе разорванным флагом. Но я не свалился вниз. Из окна дунуло горячим воздухом. Пламя приближалось.

Дыхание женщины вновь участилось. Она дрожала всем телом, из глаз покатились слезы. Я мог сделать только одно: привлечь ее внимание к своей персоне.

– Что случилось, Агнес?

Нет ответа.

– Агнес! Мне нужно знать, что тут произошло.

Ее взгляд сфокусировался, остановился на мне.

– Я всего лишь домработница. И сегодня у меня вообще выходной. Я… я прибиралась. Стало жарко. Потом все… так внезапно и быстро.

– Вы чувствуете запах газа? Что произошло… необычного?

Я услышал, как что-то стукнулось о подоконник. Заботило меня только одно: как бы не свалиться, вот я и не заметил прибытия пожарных.

– Газ, возможно. Не знаю. Когда я пришла, в доме работал электрик. Никого не было, все ушли на похороны. Электрик сказал, что в подвале что-то не так с проводами…

Ее оборвал новый взрыв, в тот самый момент, когда пожарные начали подниматься по лестнице. Один из них обнял женщину. Я почувствовал, как рука легла на мое плечо, направляя меня на вторую лестницу.

На земле в поисках Эрин я оглядел увеличивающуюся толпу. Девушка по-прежнему сидела в машине, словно громом пораженная.

– Ох! – Это все, что она смогла сказать, потеряв способность выражать свои чувства более длинными словами и фразами.

– Плохие новости, ужасные, – сообщил ей я.

– Что?

– Все это: взрыв, Энди, Саймон, пожар – как-то связано с кафе «Солнечный свет». Кафе – центральное звено всего этого насилия.

Мои слова стали откровением, по крайней мере для меня. До этого я не мог представить себе обшей картины. Она коснулась ладонью моей щеки.

– Что случилось?

Я передал ей услышанное от женщины. Кто-то сознательно повредил систему подачи электричества в доме Андерсонов, вызвав пожар и взрывы.

Подача электричества!

Я аж подпрыгнул.

– Квартира Энди.

На лице Эрин отразилось недоумение.

– Квартира Энди?

– Коридор. Кто-то возился с электропроводкой. Рабочий, электрик. Они собираются сжечь и его квартиру. – Я повернул ключ зажигания. – Нужно ехать туда. Немедленно!

Глава 15

Эрин набрала «911», а я погнал через Лагуну «хонду», чтобы кратчайшим путем добраться до Коул-Вэлли и квартиры Энди.

Нажимая на клаксон, объехал мини-вэн «Уиндстар».

– Я бы хотела сообщить о возможном пожаре, – говорила Эрин в трубку, я мог слышать только ее половину разговора. – Нет. Пламени нет. Дыма тоже.

Оператор, похоже, ее притормозила, задав несколько вопросов. Эрин продиктовала адрес Энди. Я придавил педаль газа. Шины недовольно поскрипывали. Мы разогнались до пятидесяти миль в час.

– Пожалуйста, в его квартире могут устроить поджог.

На полной скорости я влетел в Хайт-Эшбери, потом резко нажал на педаль тормоза. Впереди возникло препятствие: у перекрестка собрались несколько десятков человек с барабанами и плакатами. Боролись за что-то или против чего-то. Прожив в Сан-Франциско достаточно долго, перестаешь реагировать на подобные демонстрации. Я знал только одно: эти люди мешали проехать в следующий квартал.

Я нажал на клаксон. Допустил ошибку. Не было лучшего способа разозлить таких вот демонстрантов. Судя по их виду, они обкурились, насмотрелись «Фокс ньюс», разозлились, нарисовали плакаты и направились на перекресток. Им требовался общий враг, и они нашли меня.

Двое пересекли улицу и подошли к моему автомобилю со стороны водительской дверцы. Женщина была в развевающейся белой юбке из шестидесятых годов и ветровке.

– Ты загрязняешь землю своей машиной смерти, – заявила она.

Я опустил стекло.

– Вы знаете, какая проблема со всеми этими большими внедорожниками? Водитель ничего не чувствует, когда переезжает чью-то ступню.

Я резко вывернул руль и выехал на тротуар, едва разминувшись с задним бампером «сатурна» и митингующими.

– Что ты делаешь? – воскликнула Эрин. Я понял, что мы перешли на ты.

Из моего нового видения мира исчезли знаки «Стоп» и ограничения скорости.

– Нат! Осторожно!

Внезапно в поле зрения появился мальчишка на самокате, которого мне следовало пропустить. Я резко нажал на педаль тормоза. Меня и Эрин бросило вперед.

– Нат. – Эрин повернулась ко мне, едва откинувшись на спинку сиденья. – Посмотри.

Дом Энди находился за поворотом. Я не увидел ничего необычного. О чем и сказал.

– Об этом я и толкую.

Действительно, никого и ничего. Ни пожарных машин, ни «скорой помощи», ни дыма. И никакого хаоса. Какое-то время мы посидели в молчании.

– Что будем делать, Эрин?

Сразу она не ответила. Может, ответа просто не было.

Или, скорее, мой вопрос подразумевал не одну трактовку. Мы только что пересекли Сан-Франциско в пожирателе бензина весом в добрых шесть тысяч фунтов. Почему? Я отреагировал слишком уж резко? Реальной угрозы не существовало? И что можно теперь сказать о нашей безопасности?

– Очень уж ты нервничаешь, – заметила Эрин.

Может, оставить расследование полиции?

Последний, незаданный мной вопрос возник не на пустом месте. Позади нас остановилась патрульная машина Управления полиции Сан-Франциско.

И я сомневался, что нас ждала дружеская беседа.

Глава 16

– Водительское удостоверение и свидетельство о регистрации, пожалуйста.

– Мы позвонили, чтобы сообщить о пожаре, – подала голос Эрин.

Я достал водительское удостоверение. Попытался вспомнить, где лежит свидетельство о регистрации автомобиля. Неужто копы не знают, что мало кто представляет себе, куда он засунул свидетельство о регистрации?

– Вы позвонили, чтобы сообщить о пожаре? – переспросила женщина-патрульный. На нашивке я прочитал ее фамилию: Сэмпсон. – Вы позвонили в полицию Сан-Франциско?

– Девять-один-один, – ответила Эрин.

Я протянул водительское удостоверение в открытое окно. Сэмпсон взяла его, всмотрелась в мою фотографию, прочитала, сколько я вешу и какой у меня рост, словно по этим сведениям могла составить полное впечатление обо мне.

– Мистер Айдл, будьте так любезны, выйдите из автомобиля.

Я попытался вспомнить, что я сделал не так. Ответ пришел практически со следующей фразой женщины-патрульного.

– Вы чуть не сшибли мальчика на самокате.

На этом мои прегрешения не закончились.

– Мы получили два звонка о «тойоте» спортивной модели, которая промчалась по Коул-Вэлли.

Складывалось ощущение, что меня ждало наказание по всей строгости закона.

– Сама я этого момента не видела, – продолжила Сэмпсон, – но визг тормозов и покрышек донесся из-за угла. Думаю, его слышали в Кастро.

Вроде бы она пошутила. Но не улыбнулась. Однако слова ее прозвучали доброй вестью. Возможно, она не могла облегчить мой банковский счет за проступок, который не видела своими глазами. И я решил вышибить из нее слезу.

– Я очень сожалею, что все так вышло. У меня выдались два очень тяжелых дня.

Женщина-патрульный смотрела на меня без малейшего сострадания.

– Давайте поглядим, что скажет ящик.

Она вернулась к патрульной машине. Села за руль. Начала вводить информацию с моих документов в бортовой компьютер.

– Трусики, – пробормотала Эрин, наклонившись ко мне. – Единственный раз, когда у меня возникли проблемы с законом. Единственная вещь, которую я украла.

– Трусики?

– Маленькие, розовые, – уточнила Эрин. – Мне было четырнадцать. Некоторых моих подруг как раз потянуло на воровство. Я хотела доказать себе, что мне это тоже под силу, а в результате напугалась до смерти.

– Украв трусики большой девочки.

Она закинула прядку волос за правое ухо. Провела указательным пальцем по щеке, от мочки до подбородка. В альпинизме это всегда большая проблема – определить, достаточно ли крепки и надежны скальные выступы, чтобы ухватиться за них рукой или поставить ногу. Вот и теперь я не мог определить, станет ли мне Эрин надежной опорой.

– Не только. Я прокололась и в другом. Решила украсть что-то такое, что легко спрятать. Отсюда и трусики. Мол, надену их и выйду из «Кеймарта» незамеченной. Так меня не просто поймали. Мне пришлось раздеваться перед менеджером. Милой женщиной средних лет, но все же… Пришлось снимать шорты и футболку. Хорошо хоть под украденными трусиками остались свои. Мой отец чуть не отрекся от меня. Он у меня был строгих правил. Потом я чуть ли не год не бывала нигде, кроме церкви.

Женщина-патрульный вылезла из машины и направилась к нам.

– Если нам не устроят личный обыск с раздеванием догола, будем считать, что день прошел нормально, – добавила Эрин.

– Мистер Айдл, – обратилась ко мне Сэмпсон. Я сразу понял, что ничего хорошего такая подчеркнутая вежливость не сулит. – Вы знакомы с термином «безответственно опасное поведение»? К нам поступили два звонка от возможных свидетелей, включая мать мальчика, которая заявляет, что вы зацепили задний торец его самоката.

– А как насчет звонка по девять-один-один? – спросила Эрин. Не хотела, чтобы женщина-патрульный забыла про наши заслуги. Сэмпсон вздохнула. Выдержки ей было не занимать.

– Звонок был. И на него отреагировали.

Она объяснила, что другой патрульный находился в этом районе. Заглянула в блокнот.

– Патрульный Элдридж доложил, что нет ни огня, ни дыма. – Подняла голову. – Новости не такие уж плохие, мистер Айдл, – продолжила она и сказала, что отпустит меня в обмен на услугу. – Я прошу вас подъехать со мной в участок. Лейтенант Аравело хочет переговорить с вами.

Я попрощался с Эрин, и мы направились в центр города.

До этого я только один раз ездил в патрульной машине: в средней школе в день выбора профессии. Мы с приятелем долго убеждали пришедшего к нам копа рассказать нам какую-нибудь интересную историю, связанную с его работой, но безрезультатно. В итоге он привез нас к кладбищу и сказал: «Добейтесь чего-нибудь в своей жизни. Постарайтесь, чтобы вам поставили хорошие памятники». Мы смеялись над его пожеланиями не один год, но слова его так и остались загадочными. Он то ли намекал, что жизнь коротка, то ли предупреждал, что убьет нас, если мы не будем учиться на одни пятерки.

Смерть Энди, его жизнь, Эрин, мою – все окутала некая неопределенность, требующая истолкования. Может, в каждой жизни и смерти заложена некая нераскрытая тайна? Именно так, я в этом не сомневался, произошло с Энни.

Пока мы ехали к полицейскому участку, мыслями я унесся далеко-далеко… в другое время, когда на меня обрушились замешательство и зло. А за ними последовала смерть.

Глава 17

– «Бедротаник».

– Круто, – кивнула Энни.

Я старался увлечь ее в игру, которую мы вдвоем и изобрели: придумывать порнографические названия к популярным фильмам.

– Как тебе «Не торопись, а всунька»?

Мы уже подъезжали к «Марин боут клаб». Энни положила голову мне на плечо. День был знаменательный: праздник осени в яхт-клубе и поворотный пункт для меня и Энни. После долгих уговоров она все-таки согласилась познакомить меня со своими ближайшими родственниками. В естественной для них среде обитания.

Энни огляделась:

– Роскошные автомобили и яхты, журнальные статьи, самовосхваление – это заразительно.

– Мы же говорим не о болезни.

– Тем не менее мой руки после каждого рукопожатия.

Народу было много. Мы с трудом прокладывали путь к барной стойке, когда гул разговоров перекрыл веселый голос.

– Принцесса! – Люди вокруг нас расступились, пропуская отца Энни. Выглядел он моложе, чем я ожидал. Никакой седины, брюки цвета хаки, рубашка с короткими рукавами на пуговицах до низа – униформа титанов высоких технологий.

– Папа! – В голосе слышалась теплота.

Он раскрыл дочери объятия.

– Могу я сказать тебе пару слов наедине?

– Мы сейчас вернемся, Черепашка, – прошептала она.

Я наблюдал, как она обняла его, а потом вокруг них сомкнулась толпа. Я припарковался у стойки бара. Здесь мне определенно нравилось. Алкоголь и закуска подавались бесплатно. Райский загородный клуб, никак не меньше.

– Как дела, док?

Я повернулся и увидел на редкость красивого мужчину. Но его обращение не на шутку меня встревожило. Вроде бы он намекал на мое недавнее решение уйти из медицины.

– Так вы пришли с Энни?

– Меня определили к стойке.

– Покажете себя молодцом, если сможете захомутать ее. У нее потрясающая попка. – И засмеялся, увидев, как перекосилось мое лицо. – Дейв Эллиот. – Он протянул руку. – Законченный негодяй.

Дейв охарактеризовал себя давним другом семьи Киндл. Он много путешествовал, в последнее время в основном по Азии, но теперь вот остепенился. Купил дом в Марин и работал адвокатом в Сан-Франциско, что-то делал и для отца Энни. Сказал, что прошедший уик-энд они играли в гольф в Пеббл-Бич.

– Счастливчик.

– Я дам вам сто долларов, если вы сожжете мою клюшку. А потом проедете по пеплу на своем автомобиле.

Какое-то время мы поболтали ни о чем, прощупывая друг друга, пытаясь найти что-то общее, и в итоге остановились на горных лыжах. Он тоже много на них катался, правда, в Швейцарии.

Я сделал большой глоток джина с тоником.

– Она позволяет вам пить?

Я пожал плечами.

– Она принимает решения, не так ли? – Судя по тону, об этом все знали. – Своему последнему бойфренду выбирала одежду. Не разрешала носить шотландку.

Я увидел, как Энни прорезает толпу, направляясь ко мне, на лице читалась решимость.

– Не будешь возражать, если мы уйдем чуть раньше? – спокойно спросила она.

Пристальный взгляд не оставлял сомнений в том, что вопросов задавать не следует. Дейв попробовал зайти с другой стороны:

– Расслабься, Энни. Выпей. – Он посмотрел на меня: – Сочувствую, брат.

Энни не осталась в долгу:

– Неужели у тебя нет шлюхи, чтобы покорять ее своим остроумием?

Когда мы вышли из зала, ее лицо пылало. На меня она не смотрела, начала говорить о проблемах, которые возникли у ее семьи с маленькой компанией из Нью-Йорка, в которую они инвестировали средства. Сказала, что избегала резких движений, но хотела, чтобы компания шла впереди рынка. Отец поручил ей руководство проектом, добавила она, но не позволяет заниматься своей работой. Глаза ее яростно сверкнули.

– Он не имеет права так поступать со мной. Просто одержим желанием контролировать все и вся.

Я и не представлял себе, что она чем-то руководит, а отец может провоцировать столь бурную реакцию. По правде говоря, меня занимало совсем другое.

– А кто этот Дейв Эллиот? Ты с ним встречалась?

Энни повернулась ко мне, рассмеялась. Да так, словно ничего более смешного (и глупого) не слышала от меня за все последние недели.

– Господи, нет. – Она покачала головой. – Но он бы хотел.

Мы сидели в моем автомобиле. С пассажирского сиденья Энни повернула ключ зажигания, торопя меня с отъездом.

– Дейв и я раньше были добрыми друзьями. Он умел слушать. Но стал неровно ко мне дышать. Я ему доверяла. Я с ним делилась. Он чувствовал, что это начало романтических отношений. А у меня такого и в мыслях не было. Он сказал мне, что любит меня. И теперь уже никогда меня не простит.

Двумя днями позже я стоял у «Сэмс дели», в двух кварталах от моей квартиры. Только набил рот сандвичем с индейкой, который купил в кафе, как рядом остановился черный «БМВ». Автомобиль я узнал: на нем Энни уехала с нашего первого свидания. Дверца открылась.

– Энни?

Ответил мужской голос:

– Запрыгивайте, Натаниэль. Я вас подвезу.

Ситуация тревоги не вызвала. Я не мог представить себя жертвой похищения. Во-первых, стоял на оживленном уличном перекрестке в яркий солнечный день. Во-вторых, ни у меня, ни у моих ближайших родственников не было ничего такого, что могло понадобиться кому-то еще. Я заглянул в салон.

– Гленн Киндл, – представился мужчина. – Отец Энни.

Он сидел на заднем сиденье, отделенный перегородкой из темного стекла от водителя. На коленях лежал журнал, каталог «Скаймолл».

– В нем секреты счастья. – Он похлопал рукой по каталогу. – Вы думаете, это полная ерунда, не так ли? Вибратор, обеспечивающий быстрое заживление. Мол, быть такого не может. Но взгляните шире. «Скаймолл» реализует стремление к мечте. Людям нравится охотиться за чем-то удивительным. Продавцы этого мусора никого не обманывают, они дают нам основание для надежды. Иллюзорность покупки притягивает. Так что в данном случае довольны и те, кто что-то заказывает по этому каталогу.

– Это ваша личная философия или подход к рождественскому шопингу? – с улыбкой спросил я.

– Я надеялся встретиться с вами в прошлый уикэнд… на вечеринке. – Киндл отложил журнал. – Сегодня оказался в этом районе, вот и решил наверстать упущенное.

Наверстать упущенное? И как он узнал, где я живу?

Я решил, что есть только один способ получить ответы. Залез в салон. Пожал руку Гленну Киндлу. Посмотрел на недоеденный сандвич. На салфетке начали проступать пятна жира.

– На двоих не хватит.

Он рассмеялся и нажал кнопку на своей дверце.

– Поехали, – сказал водителю. – Я сожалею, что мы не можем провести вместе больше времени. Теоретически такие встречи куда более интересны, чем в реальности.

– Буду рад, если подниметесь ко мне. У меня в холодильнике упаковка «Энчер стим». Пять банок еще точно осталось. – Я приглашал искренне.

– Послушайте, будем откровенны. У меня есть повод для беспокойства?

Я обдумывал вопрос, когда лимузин резко остановился. Повернувшись к тонированному стеклу, я увидел свой дом.

– Я как раз думал, какие у вас с Энни намерения.

– Честно говоря, я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил я. – Совершенно не понимаю. Правда. Ничего странного, вроде того, что показывают в «Секретных материалах», я не замышляю. Знаете, если мы станем родственниками, то потом будем смеяться, оглядываясь на этот день.

Улыбка у него получилась натянутой.

– Извините меня. Я по жизни привык к осторожности, может, чуть больше оберегаю Энни, чем следует.

– Не за что тут извиняться.

– У вас большие долги, в медицинской школе вы поцапались с руководителем. Теперь поставили крест на всем, чему вас учили, чтобы стать журналистом. Как-то не складывается.

– Знаете, нам нет необходимости зарабатывать столько денег, чтобы тратить ежегодный валовой национальный продукт небольшой африканской страны на один автомобиль.

Он рассмеялся.

– Она права. Вы забавный. Еще раз простите меня. Будем считать это недоразумением. В следующий раз начнем с чистого листа.

И в этот самый момент дверца открылась. Рядом стоял водитель. Последние реплики Гленна не тянули на извинение. Я вылез из салона не сразу.

– Поверьте мне, я знаю, что Энни удивительная.

Он кивнул, дверца захлопнулась, лимузин уехал.

Я сразу позвонил Энни, рассказал, что случилось, и добавил, что собираюсь в Пало-Альто, чтобы закончить этот разговор.

– Пожалуйста, пожалуйста, не езди к нему, – взмолилась она. – Все будет только хуже.

– Тогда скажи мне прямо сейчас: что происходит? За кого твой отец принимает себя? И кто, по его мнению, я?

Она ответила, что ее отец – эгоманьяк, слишком уж о ней заботится и думает, что наши отношения представляют для него угрозу. Он также волнуется, что бум компьютерных компаний может сойти на нет, вот и считает, что должен спешить.

Вместо встречи с ним Энни предложила слетать с ней в Нью-Йорк. Пообещала, что покажет мне ее мир, расскажет о своей семье, представит меня «Киндл инвестмент патнерс».

Я надеялся, что несколько ближайших недель позволят мне лучше оценить свое будущее.

Все получилось с точностью до наоборот.

Глава 18

– Поцелуй меня.

Энни и я стояли на обзорной площадке Эмпайр-стейт-билдинг, и я думал о птице, которая, по словам отца, напала на него, когда он был мальчиком. Нападение якобы произошло в тот момент, когда он шел по пешеходному мостику, и с тех пор он боится птиц и высоты. Отец развивал акрофобию[20] у нас с братом и тем, что крепко прижимал к себе на подъемнике, когда мы куда-нибудь ездили, чтобы покататься на горных лыжах.

Стоя на обзорной площадке рядом с Энни, я не испытывал страха. Может, потому, что обнимал ее, представляя себе, что защищаю от любой опасности, которая могла свалиться на нее. Она занимала мои мысли, оттесняя все остальное.

Мы так хорошо провели две трети дня. Проснулись в отеле в Мидтауне,[21] накормили друг друга континентальным завтраком, а потом провели утро в зоопарке Бронкса. Энни смотрела на обезьян, слоненка, тигров и радовалась как ребенок, я же не отрывал глаз от Энни, смотрящей на животных, и испытывал те же чувства.

Мое обучение началось в самолете, в салоне первого класса. Пока мы летели, она показала мне пачку документов, имеющих непосредственное отношение к ее инвесторской деятельности.

– Как ты можешь знать, что все это означает? – спросил я.

– Я подумала, может, ты знаешь, – улыбнулась Энни.

Она объяснила, что с отцом у нее заключено жесткое соглашение. Он требовал, чтобы вся ее работа не выходила за ранее оговоренные рамки. Ей приходилось или подчиняться, или делать что-то по-своему, но в случае неудачи пенять на себя. Она, однако, частенько поступала как считала нужным, и достигнутые результаты превосходили его ожидания. Так что уважение она заработала… самоуважение – это точно.

Компания, в которую мы намеревались заглянуть, называлась «Вестидж технолоджис». Она разрабатывала программное обеспечение сетевого менеджмента, которое Энни называла «автоматическим отслеживанием товарных потоков».

Она толкнула мне речь коммивояжера, и я понял, почему мелкие инвесторы вкладывали деньги в акции интернет-компаний и почему многие из них допускали большую ошибку. Энни объяснила: компании, деятельность которых большинство инвесторов воспринимали их достижения как технический прорыв, открывали новые возможности для потребителей, скажем, позволяли людям покупать в Сети книги и продукты. Некоторые из этих компаний действительно добивались успеха, большинство благополучно прогорали.

Настоящие деньги и мощь рынка, говорила Энни, следовало искать в инфраструктуре и обслуживании корпоративных клиентов. Для процветания компаниям требовалось снижать себестоимость продукции. То есть уменьшать издержки, а зачастую больше всего денег уходило на заработную плату сотрудников. Для капитализма следующим громадным шагом вперед стала компьютерная автоматизация. Экономические исследования показывали, что при этом повышался не только валовой продукт компании, но и производительность труда каждого работника. Под вопрос ставились общепринятые экономические принципы. Прибыль, получаемая от каждого работника, взлетала к небесам.

Одним из ведущих направлений снижения издержек являлось использование внедрения программного обеспечения сетевого менеджмента. Корпорации только начали использовать эти программы для поставок деталей и узлов, регулирования отношений производителей и покупателей, между подразделениями одной компании.

«Вестидж» пока не успела завоевать место под солнцем, но, судя по всему, могла принести миллиарды. И сливки в этом случае снимали первые инвесторы, венчурные капиталисты вроде «Киндл инвестмент патнерс» и некоторых других. Именно их обогащал рост стоимости таких компаний, как «Вестидж технолоджис».

Энни сказала, что инвестиции на ранних стадиях – конек ее отца. Таким чутьем, как он, могли похвастать немногие.

– Он хочет, чтобы ты пошла по его стопам, – заметил я.

– Я могла, – игриво ответила Энни. – Но вот встретила тебя.

На следующий день, после ленча в Центральном парке, мы взяли такси и поехали к третьему по высоте зданию Нью-Йорка. А потом стояли на обзорной площадке Эмпайр-стейт-билдинг и целовались.

– Почему ты это делаешь? – спросил я.

Она вновь поцеловала меня.

– Потому что от тебя пахнет пиццей и жевательной резинкой.

– Занимаешься этой работой, – уточнил я. – Радости ты вроде бы от нее не получаешь. А тут я посмотрел, какие рожицы ты строила обитателям зоопарка, и подумал: почему не выбрать более спокойную жизнь? Какой бы она ни была?

Я почувствовал порыв ветра и поднял воротник ее куртки, чтобы ей не надуло в уши.

– Нат, ну-ка повтори, что визжала та забавная обезьянка, – попросила она.

Я взвизгнул.

– Я восхищаюсь твоим решением уйти из медицины, свернуть с наезженной колеи. Чтобы регулярно спать днем. Мне в тебе это нравится. – Она стала серьезной. – Но пусть тропа моя не такая уж безмятежная, если исходить из твоего понятия безмятежности, это не означает, что я выбрала неправильный путь. Мне он нравится, я могу создавать большие компании, предоставлять людям новые возможности, зарабатывать большие деньги. А потом могу приходить домой, и у меня еще будет достаточно времени для того, чтобы потратить его на зоопарк.

На обед мы так и не попали. Я принял душ и переоделся. Энни находилась в ванной целую вечность.

Наконец я постучал.

– Заходи.

Она сидела на унитазе полностью одетая, в короткой юбке и черных чулках. Выглядела бы потрясающе, если бы не красная полоска помады, уходящая вниз от правого угла рта. Как у грустного клоуна.

– Повтори еще раз этот визг мартышки. – Она попыталась улыбнуться.

– В чем дело?

– Ты меня не любишь.

– Что?

– В реальной жизни такого быть не может.

Я взял бумажную салфетку, вытер помаду с ее губ и подбородка.

– Не говори глупости. Я люблю тебя всей душой. Никогда и ни к кому такого не испытывал.

Энни закрыла глаза, глубоко задумавшись, открыла, потом рассказала мне одну историю. В шестнадцать лет, летом, отец устроил ее на работу к местному кандидату от республиканской партии. Вместо этого она пошла в добровольцы к демократическому кандидату. Отец пришел в штаб-квартиру демократа и начал на нее кричать, прилюдно унижая. Позднее он показал ей газетную статью, в которой сообщалось, что много лет тому назад у демократа был роман с няней, которая сидела с его детьми, незаконной иммигранткой. По словам Энни, она заподозрила, что ее отец сам организовал утечку этой информации.

– Он маньяк, – вырвалось у меня.

Энни переварила мои слова.

– Чего мы только не делали вместе, когда я была маленькой. Ходили в зоопарк, путешествовали. Но больше всего мне нравилось кататься с ним на лыжах. Не сам спуск, подъем. Мы сидели с отцом вдвоем, подвешенные между небом и землей, и он задавал мне вопрос за вопросом: что я думаю о том, что я думаю об этом. Я так злилась, когда подъем заканчивался, и скатывалась по склону как можно быстрее, чтобы вновь оказаться на подъемнике. Потом я подросла и стала независимой.

Она вытерла с подбородка остатки помады.

– Он чувствует, что теряет тебя?

– Возможно. Мой отец – прагматик. Отношения для него важны, но он понимает, что они – явление временное. Сначала их завязывают, они укрепляются, а потом рвутся, став очень уж зыбкими. У отца есть свое определение… любви. Для него эмоциональные увлечения до какого-то момента радостны и приятны, но становятся помехой, если выходят из-под контроля.

Мягкость полностью ушла из нее.

Я рассказал ей о каталоге «Скаймолл», вызвав ответную улыбку. Услышал, что подвал их дома завален вещами, купленными по этому каталогу, к примеру мисками, которые обеспечивали кошек чистой аэрированной водой; чемоданами с ручками правильной эргономической формы; моделями дистанционно управляемых акул. Ее отца завораживала эта капиталистическая приманка.

Я рассмеялся.

– Если он когда-нибудь придумает кабельный телевизионный канал «Покупки на дому», мы обречены.

– Вот почему моя мать и ушла от него. Он воспринимает любовь точно так же, как и шапку-холодильник для сафари, работающую на солнечной энергии. Это иллюзия, нечто такое, что можно желать, к чему стремиться, при условии, что прибавляется не очень много забот.

Она отвернулась от меня к зеркалу, посмотрела на мое отражение. Я ждал продолжения, но его не последовало, как и ответов на мои последующие вопросы.

Я предположил, что она хочет остаться одна, вышел из ванной, сел на кровать. Наконец дверь ванной открылась. Энни разделась догола. Потом мы занялись любовью, страстно, яростно, и с губ Энни впервые начали срываться ругательства и четкие указания, что мне нужно делать. Я уже принялся их выполнять, но атмосфера вдруг изменилась, Энни захихикала, а потом мы оба принялись смеяться.

На следующий день состоялась большое совещание. Задача Энни состояла в том, чтобы убедить инвестиционных банкиров вывести акции компании на биржу, что означало для «Киндл инвестмент патнерс» многократный возврат вложенных средств. Совещание состоялось в конференц-зале отеля, где мы остановились. Через пару минут после того, как Энни скрылась за дверью, я заметил, что она оставила конверт из плотной бумаги с материалами для презентации. Конференц-зал со стеклянными стенами я нашел без труда. Энни вела совещание. Пятеро мужчин внимательно слушали, в том числе и Дейв Эллиот, адвокат отца Энни.

Я постучал по стеклу, и Энни взмахом руки предложила мне войти.

– Натаниэль Айдл, – представила она меня, в ответ мужчины кивнули. Взяла конверт, заглянула в него. – Благодарю. Вроде бы все на месте.

Я попытался поймать ее взгляд, но она уже смотрела на мужчин, так что мне не оставалось ничего другого, как скромно удалиться.

Двумя месяцами позже мне досталось место в первом ряду на поединке Энни с ее отцом.

Мы были в атертонском особняке. Ее отец и его третья жена (женщина тридцати с небольшим лет, более мягкая и мудрая, чем стандартные блондинки, на которых женятся богачи) вроде бы уехали на пару дней. Энни и я сидели на кухне, жарили рыбу. Услышали, как открылись ворота.

Гленн Киндл пребывал в превосходном нестроении. Он тут же повел нас в гараж, и мы поняли почему. Вместо того чтобы уехать на уик-энд, он направился в автомобильный салон и купил кабриолет «мерседес». Протянул Энни ключи.

– На следующей недели акции «Ноутс мейл» выходят на биржу. В немалой степени благодаря нашему новому младшему партнеру. – Он широко улыбнулся.

Ключи застыли на открытой ладони Энни. Она не могла сказать ни слова. На лице отражалось недоумение. Ее отец подмигнул мне, провел ладонью по синему борту прекрасного автомобиля и двинулся к двери в дом.

– Прокатимся? – предложил я Энни.

Но она смотрела вслед отцу. Тот повернулся, улыбнулся ей.

– Тед такого не ожидал, – сказал он.

– Что ты с ним сделал?

– Уволил, – буднично ответил ее отец. – Он этого заслужил. Мы все сделали сами. Он, конечно, не обрадовался. Назвал меня безжалостной тварью. Раньше меня никто так не называл.

Энни усмехнулась:

– Какой ты хладнокровный!

– Большие рыбы едят маленьких, – пожал он плечами и вышел из гаража.

Энни повернулась ко мне. Бросила ключи в мою сторону на высокой дуге. Я сместился влево, чтобы поймать их до того, как они упали бы на бетонный пол.

– Он сошел с ума.

– Это взятка. Чтобы ты не возражала против увольнения Теда.

– Младший партнер – это эвфемизм. Употребляется вместо лакея. – У нее задрожали губы. – Всю работу сделала я. Убедила «Ноутс мейл» выбрать нас в качестве главного инвестора.

– А Тед?

– Мой отец не ценит того, что я приношу на стол.

Я шагнул к ней. Она продолжила мысль:

– В поиске жизнеспособных компаний конкуренция очень велика. Да их еще нужно уговорить на сотрудничество. Другие большие фирмы пошли бы на все, лишь бы занять те позиции, на которые благодаря мне поднялась наша компания. Я убедила основателей «Ноутс мейл», что им максимально выгодно работать именно с нами, и не допущу, чтобы ко мне относились как к человеку второго сорта.

Я схватил Энни за плечи, тряхнул ее. Прошептал:

– Прекрати.

Она глянула на меня и отступила на шаг.

– Энни Ли Киндл. Я тебя люблю. Собираюсь со временем жениться на тебе. Собираюсь дать тебе детей, собак, рыбок. Я буду зарабатывать на жизнь. Ты можешь быть семейным ветеринаром. Значения это иметь не будет, при условии, что мы будем вместе.

Энни чуть улыбнулась. А потом, впервые на моей памяти, заплакала. Одна слезинка превратилась в поток. Наконец заговорила шепотом:

– Мне нужно уходить.

– Звучит неплохо. Ты подашь заявление об уходе. Мы уедем далеко-далеко… в Италию или Бразилию. Поселимся в замке.

Энни вытерла глаза. Отпрянула от меня, отвела глаза:

– Для нас все кончено.

Я точно знал, что не понял ее.

– Что ты такое говоришь?

– Кончено, – повторила она, лицо напоминало каменную маску.

– С чего ты это взяла?

Энни повернула голову, посмотрела мне в глаза. Потом наклонилась вперед, зажала нос большим и указательным пальцами. Долго так простояла. Провела рукой по лбу, рассмеялась.

– Энни?

Она все смеялась.

– Я хотела обмануть. Кого я хотела обмануть? – Она взяла меня за руку. – О чем я говорю?

Она покачала головой.

– Энни, ты пыталась порвать со мной?

– Расскажи мне о замке. Пожалуйста.

– Почему ты это сказала? Что заставило тебя такое сказать?

Энни взяла ключи из моей руки. Поцеловала в щеку.

– Я знаю о твоем отношении ко мне. Ты и представить себе не можешь, как много это для меня значит. Это такое мощное чувство. Просто невероятное. – Она улыбнулась. – Я женщина. Я импульсивная, темпераментная. Могу я хоть раз оступиться?

Мне было не до веселья. Я не улыбался.

– Я обещаю, – добавила она.

– Обещаешь что?

– Обещаю, что не порву с тобой до конца жизни.

Глава 19

Энни, превосходная морячка, была не одна. В море мы вышли впятером. С друзьями Энни у меня установились теплые отношения, в том числе и с Сарой, с которой познакомился в тот самый вечер, когда влюбился в Энни с первого звука.

И дождь лил не так уж сильно. День выдался относительно теплый, но палуба была скользкой, как лед. Мы находились в миле от города Санта-Круз на яхте «Киндл».

Энни пошла на корму. Привязывала веревку, когда в борт ударила волна. Я не смотрел на Энни, но услышал, как она выкрикнула мое имя. Направился к ней, когда ударила вторая волна. Поймал ее взгляд, а потом она упала за борт. В тот самый момент я особо и не испугался. Волны не были такими уж высокими. Заволновался, конечно, но никакой паники не было. Схватил спасательный круг и подбежал к борту, но, перегнувшись, Энни не увидел. Позвал. Никого не увидел, ничего не услышал. Прыгнул в воду.

И в воде волны ужаса не нагоняли. Я не мог понять, куда делась Энни. Ударилась головой о борт и ушла под воду? Я плавал вокруг яхты, нырял. Держался за спасательный конец, чтобы не утонуть самому.

Действительно чуть не утонул, потому что нырял, пока полностью не обессилел. Друзьям Энни пришлось вытаскивать меня из воды, от горя я стал сам не свой.

Мы, разумеется, бросили якорь. Спустили надувную лодку, поиски продолжились, нам на помощь прибыл катер береговой охраны. Потом ее отец нанял целую армию. Энни искали не одну неделю.

Ни тела, ни каких-то вещей не обнаружили.

Глава 20

Я еще не вернулся из прошлого, когда женщина-патрульный доставила меня в Полицейское управление Сан-Франциско, заполнила какие-то бумаги и усадила на скамью дожидаться лейтенанта Аравело. Я старался избегать взглядов проходящих мимо копов, предполагая, что им известно, чем обернулись мои статьи для брата Аравело, а потому они обязательно скажут что-то обидное.

Но что мне следовало предпринять, чтобы выбраться из этой ситуации? Аравело определенно не собирался идти на контакт, не то чтобы на сотрудничество. Он ничего бы мне не сказал. Во всяком случае, намеренно. Может, у меня оставался шанс уговорить его на обмен информацией?

Дожидаясь вызова, я проверил голосовую почту. Сообщений пришло два. Первое от Кевина, моего редактора: «Хочется узнать, как продвигается статья. Позвони, когда выдастся свободная минутка, и мы сможем поговорить». Он положил трубку не попрощавшись. Типично. Второе сообщение оставила Саманта. Хотела напомнить мне, что завтра я должен прибыть к ней на сеанс акупунктуры. «Я чувствую, что должна активно поработать над твоим меридианом желчного пузыря».

Чтобы отвлечься, я принялся просматривать телефонные номера в записной книжке мобильника. Нашел номер, по которому не звонил несколько лет. Оставалось гадать, ответят ли по нему и теперь. Луиза Элперс, психотерапевт по семейным проблемам. В моей телефонной книжке значилась как «мозговед». После смерти Энни я несколько раз приходил к ней, чтобы она помогла мне справиться с горем. Я помню, как она сказала мне, что я обожествляю Энни и это совершенно нормально, но мне это никакой пользы не принесет.

Через неделю после смерти Энни я устроил себе поездку куда глаза глядят. Пошел в «Костко», купил вяленого мяса, четырехфунтовый пакет арахиса, ящик «Доктора Пеппера». И погнал. Ехал девять часов на восток, подальше от океана. Добрался до Литэма, где-то в Неваде, поселка с населением в восемьсот четырнадцать человек. Автозаправочная станция находилась рядом с придорожным ресторанчиком. Похоже, принадлежали оба заведения одному человеку, поскольку назывался этот комплекс «Бензин-и-стейк».

Два подростка, мальчик и девочка, флиртовали и дурачились. Мальчик сунул руку за пояс, достал ярко-зеленый водяной пистолет, выстрелил. Девочка закрыла глаза, заверещала от удовольствия. Бросилась на мальчика и обняла его. Начала целовать. Я же зарыдал и не мог остановиться, пока заправщик не попросил меня отъехать от колонки и не задерживать других.

Ко мне подошел коп:

– Лейтенант Аравело вас ждет.

Как журналист, я всегда занимал выигрышную позицию, когда дело касалось интервью. Именно я задавал вопросы. Я, конечно, мог не обладать тем богатством и властью, что интервьюируемый, но тот факт, что материал пишу я, давал мне неоспоримое преимущество. С лейтенантом Аравело такое не проходило.

Он был в отглаженной белой форменной рубашке, аккуратно заправленной в брюки. Уже предлагал мне сесть, когда на столе громко зазвенел будильник. Лейтенант выключил его, выдвинул ящик стола, достал пакетик с миндалем и банан.

– Есть нужно часто и помалу, – заявил он.

Положил на стол фотографию, нечеткую, с крупным зерном, но цветную, словно сделали ее с помощью дешевого фотоаппарата.

– Кто это? – спросил Аравело.

Я смотрел на блондинку с выступающими скулами в блузке с воротником под горло. Почувствовал выброс адреналина, но не мог понять почему.

От лейтенанта не укрылось мое состояние.

– Что ты можешь сказать мне о ней? Я хочу знать все, что тебе известно, Додо.

Даже если бы раньше я и видел эту женщину, узнать ее по такой плохой фотографии было сложно.

– Как насчет того, чтобы убавить агрессивности и отказаться от не такого уж остроумного прозвища?

– Расскажи, что тебе известно, мистер Айдл.

– Ничем не могу помочь. Я не знаю, кто эта женщина.

Должно быть, голос мой звучал достаточно искренне. Аравело держал паузу. Откусывал от банана маленькие кусочки, тщательно их пережевывал. Определенно заботился о своем желудке.

– А что ты скажешь теперь? – На стол легла другая фотография.

На этот раз выброс адреналина меня не удивил, и я удержал его под контролем. Эту фотографию, судя по гладкости кожи вокруг глаз сфотографированной женщины, сделали лет десять тому назад.

– Эрин Колтран, – пояснил Аравело. – Официантка из кафе «Солнечный свет».

Я задержал дыхание.

– Я ее узнал.

Он присел на край стола, дожидаясь продолжения. Я молчал, стараясь сделать вид, будто роюсь в памяти.

– В газете написали, что перед самым взрывом она пошла в туалет, потому и выжила.

Подняв голову, я увидел, что лейтенант пристально всматривается в меня. Если он и знал, что мы с Эрин знакомы, то не подавал вида. Значит, Уэллер ему не рассказал?

– Ты видел, как она заходила в туалет?

Я покачал головой.

– Ты заказывал у нее кофе?

– Я пил воду.

Он не улыбнулся.

– Нет.

– Помнишь, что видел ее в кафе?

– Она – подозреваемая, лейтенант? – спросил я с должной озабоченностью.

Аравело мой вопрос проигнорировал.

– Расскажи мне о «саабе».

Я помнил, что сказал мне Уэллер. Полиция вытащила «сааб» из воды неподалеку от Хаф-Мун-Бей. Может, именно поэтому меня и пригласили в полицейский участок на встречу с лейтенантом Аравело. В конце концов, именно я навел их на «сааб». Мог я вспомнить что-то еще?

– Женщина с фотографии сидела за рулем «сааба»? – спросил я.

– Ты помнишь какие-то подробности? – Лейтенант вновь не ответил на мой вопрос. – Салон? Обивку сидений? Номерные знаки? Окантовку у пластин с номерными знаками?

Разве они всего этого уже не знали? Может, хотели убедиться, что выловили из воды тот самый автомобиль?

Я полагал, что рассказ о «саабе» мне не повредит. Тем более что я уже практически все рассказал… в день взрыва кафе. Я все и повторил, практически слово в слово.

– Автомобиль меня не интересовал.

Он вроде бы задумался и согласился со мной.

– Почему вы спрашиваете о «саабе»? – полюбопытствовал я.

Ответа не дождался. Решил чуть надавить.

– Вы его нашли?

Уголки губ лейтенанта Аравело приподнялись в сухой улыбке. Она могла означать все, что угодно. Я истолковал улыбку следующим образом: «А ты ведешь партию лучше, чем я предполагал».

– Откуда тебе это известно? – спросил он.

Вопрос этот напрашивался. Да только я совершенно не подготовился к ответу. И тем самым мог поставить под угрозу мои взаимоотношения с Уэллером. Он и Аравело могли быть в одной команде. А могли и не быть.

Прежде чем мы с Эрин расстались, она сказала мне, что в комнате для допросов я сам пойму, о чем следует говорить, а о чем – нет. Осознание ее правоты приходило медленно, как волна тошноты.

– Взрыв – только вершина айсберга, – ответил я. – В кафе что-то пошло не так задолго до того, как прогремел взрыв. Вы это знаете. Я знаю. Пожалуйста, перестаньте относиться ко мне как к шимпанзе.

Я напрягся, ожидая взрыва, но лейтенант меня удивил.

– С этого момента я буду звать тебя Лицом. – Я молчал. – Знаешь, почему женщина терпеть не может походов ее мужчины в стрип-клуб? – продолжил Аравело. – Дело не в сиськах, жопах и ерзанье на коленях, от которых слабаки кончают в штаны. Причина в том, что мужчины влюбляются. На несколько минут у нас есть ощущение, что возникает некая связь. Лучшие стриптизерши открываются нам, а мы, зная, что это предел, открываемся им. И когда действительно что-то щелкает, секс тут ни при чем. Это чистая любовь.

Лейтенант снял крышку с прозрачного контейнера и глотнул густой, цвета клубники, жидкости.

– Я хороший коп, а потому не только чувствую эмоции и людей и точно знаю, какие мотивы движут мной и другими людьми. Я вижу, что сейчас происходит у тебя внутри, все твои эмоции отражаются на твоем лице. У твоей озабоченности есть запах, и это не только тот запах, который возникает от сидения в жаркой комнате. Я знаю, где предельная черта, и вижу, как близко ты к ней подошел.

Он хлопнул в ладоши.

– Какое отношение ты имеешь к взрыву? – спросил он.

– Вот вы мне и расскажите.

Аравело достал блокнот из заднего кармана, раскрыл его. Когда говорил, не отрывал от блокнота глаз.

– Ты покинул кафе перед самым взрывом.

Потом он перечислил все косвенные улики. Я знал про красный «сааб». Я знал, что его нашли, хотя эта информация хранилась в секрете.

– А теперь говоришь мне, что с кафе была какая-то проблема, возникшая до взрыва. Не затруднит уточнить?

По характеру вопроса я не мог понять, известно ли ему об Энди или Саймоне Андерсоне.

– Я хочу поговорить с моим адвокатом.

Произнося эти слова, я думал лишь об одном: почему я раньше не поднял вопрос о присутствии адвоката? Наверное, по одной простой причине: и представить себе не мог, что окажусь в подозреваемых.

– Вы не единственный, кто пытается выяснить, что тут происходит, – продолжил я, вставая. – Разница в том, что я, возможно, добился лучших результатов, чем вы.

Мое раздражение, недоумение, адреналин, стремление во всем разобраться выплеснулись наружу.

Аравело хряпнул кулаком по столу:

– Ты. Твою. Мать. Держись. Подальше. От. Моего. Расследования.

Из здания Полицейского управления я вышел в ярости. Представил себе, как разряжаю в Аравело «кольт» сорок пятого калибра, и не стал отгонять эту юношескую фантазию.

Я практически не спал двое суток. Шею сводило от напряжения. Требования мозга передавались мышцам: «Сбавь темп, а не то мы надорвемся или нас сведет судорога». Я постучал лбом по стене здания, попытался успокоиться, вспоминая, что говорит медицина о моем состоянии. Все ведь определяли биохимические процессы. И причиной стресса стало в высшей степени травмирующее событие: взрыв, который едва не лишил меня жизни. Симптоматика не радовала: тревога, отрешенность, возможно, даже амнезия. Точно ли я помнил все то, что произошло в кафе?

Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, и в этот момент зазвонил мобильник.

– Мы должны уехать отсюда, – сказала Эрин.

Глава 21

Эрин посадила меня в машину в двух кварталах от Полицейского управления. Я сразу заметил запах. Продукты. На заднем сиденье стояли два больших пакета из «Сейфуэя».

– Лейтенант Аравело – очень опасный человек, – поделился я своим мнением.

– Есть у меня такое ощущение.

– Он использует свой мозг точно так же, как его брат использовал фонарь.

– То есть?

– Как тупой предмет.

– Уточни, пожалуйста. – Эрин начала терять терпение. – Что ты узнал?

В голове пульсировала боль. Я потер виски.

– Он спрашивал о тебе.

– И что это должно означать? – В голосе слышалась тревога.

– Показал мне твою фотографию. Спросил, видел ли я тебя в кафе.

Эрин поднесла руку ко рту, прикусила большой палец.

– Почему он это сделал?

– Не знаю.

– Он сказал тебе, почему его это интересует?

– Не думаю, что из-за этого стоит волноваться, – ответил я. – Он сказал, что интересуется всеми, кто пережил взрыв.

Уже произнося эти слова, я понял, что мой довод не успокоит Эрин, как не успокоил меня. Выжило достаточно много людей. Почему копы спрашивали меня только об официантке?

В медицинской школе я узнал, что при операции голову пациента отгораживают от тела занавеской. Теоретически, чтобы уберечь пациента от малоприятного зрелища. Но в реальности занавеска защищает хирурга. Чтобы не сдали нервы от осознания, что он или она режет не просто мясную тушку, а реальное человеческое существо. Занавеска дает возможность хирургу сконцентрироваться только на операции. Вот и мне сейчас ой как не хватало этой самой занавески, чтобы более отстраненно взглянуть на Эрин, дать ей бесстрастную, объективную оценку. Не только Эрин, но и Аравело, Дэнни, всем участникам этого действа.

– Я рассказала им все, что знала, – нарушила паузу Эрин. – Я ничего не видела.

– Ты пошла в туалет.

– Я ненавижу копов.

Слова повисли в воздухе.

– Какую они показали тебе фотографию? – Голос стал спокойнее.

– Как на паспорте. Ты выглядела… ну, моложе. Может, лет на десять. Думаю, была в свитере.

Эрин заранее определилась с местом. Спросила, согласен ли я провести с ней ночь в Санта-Розе. У ее подруги там был отдельный дом, а сама подруга уехала на несколько дней. Обед приготовит она, а у меня появится возможность выспаться. Как говорится, то, что доктор прописал. По пути мы заехали ко мне, я покормил кота, взял чистую одежду, ноутбук и материалы для статьи. Все еще лелеял надежду, что у меня появится время для того, чтобы написать ее к назначенному сроку.

Эрин рассказала, как провела последние часы. Вновь проверила квартиру Энди, где ничего не изменилось, потом позвонила владельцу дома. Тот сказал, что электриков не вызывал, но в доме велись работы по подключению квартир к кабельной сети.

Когда мы ехали по мосту «Золотые ворота», я вспомнил, что через несколько часов мне предстояла встреча с сержантом Уэллером. Более того, я точно знал, что мне необходимо с ним встретиться. Он мог предоставить важную информацию, а вопросы я уже сформулировал. Достав мобильник, я начал искать номер.

– У меня идея, – подала голос Эрин. – Почему бы на час не выключить эту штуковину?

Я не заснул, но вроде бы впал в ступор. Воспользовался релаксационной техникой, которой научила меня Саманта: расслабить мышцы лица, полностью сосредоточиться на том, что находится прямо перед тобой. Фокус-покус, но это все, чем я мог воспользоваться, не имея под рукой «Хосе Куэрво»[22] с лаймом. Я смотрел на номерные знаки едущих передо мной автомобилей, запоминал цифры, расслабив мышцы лица. Однако чувствовал, как непроизвольно дергаются веки. Тонический блефароспазм, так это называлось у медиков. Мозг посылал импульсы выборочно. Я моргнул, но не смог его отключить, не смог избавиться от мыслей об Энни.

В последние двадцать четыре часа я узнал об Энди и Андерсонах, о блондинке в желтой блузке с нерезкого снимка, меня допросили в полиции. Но Энни никуда не делась, мысли о ней туманили общую картину. Мимо проносились городки, склоны холмов. Зеленое перетекало в зеленое.

У одних есть швейцарские Альпы, у других – итальянское побережье, у третьих – Аспен. Их всех затмевает северная Калифорния. Сто миль от Сан-Франциско в любом направлении, и вы в раю. Санта-Крус, озеро Тахо. Напа-Вэлли. Горы, касающиеся неба. Утесы над божественными пляжами.

– Сара.

Я вырвался из ступора.

Мы перестроились в самую правую полосу. Собирались съехать с автострады.

– Объясни, что это значит, – предложила Эрин. – После того, как дашь мне карту.

Я пошарил в бардачке в поисках дорожного атласа. Потом вернулся к допросу.

– Лейтенант Аравело показал мне фотографию женщины.

– Кроме моей? – удивилась Эрин.

– Я эту женщину не узнал, но подумал, что кто-то может узнать… давняя подруга Энни. Ее лучшая подруга. Может, Сара объяснила бы, почему мне передали записку, написанную почерком Энни.

Пусть в компании Сары я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, она вызывала у меня самые теплые чувства, особенно после прощального слова над могилой Энни. Она вспомнила историю о жарком августовском дне в далеком прошлом, когда Энни было одиннадцать лет. В тот день проводился легкоатлетический пробег, и отец Энни поставил ее под деревом с контейнером клубничного мороженого и табличкой с надписью: «Шарики мороженого. $1».

Энни мороженое продавать не хотела, но отец настоял, считая, что такой жизненный опыт необходим. Вернувшись во второй половине дня, он обнаружил, что мороженое продано, а выручка Энни составила один доллар. Спросил, как такое могло случиться, и Энни ответила: «Я основала фонд».

Собравшиеся в церкви забыли про грусть и расхохотались. Но на этом история не закончилась. Когда Энни раздавала шарики мороженого, ее увидел мужчина, который пришел, чтобы продать щенков лабрадора. Одного он подарил Энни.

– Прошу разрешения вновь воспользоваться мобильником, – обратился я к Эрин.

Она улыбнулась и покачала головой. Прямо-таки как мать.

– Ты просто не можешь без него.

Я нашел номер Сары, позвонил и оставил путаное сообщение, сказав в заключение, что хочу задать вопрос о нашей давно ушедшей подруге.

Эрин положила руку мне на колено и улыбнулась:

– А теперь выключи телефон… до того, как причинишь кому-то урон.

– Разувайся, – распорядилась Эрин.

Понесла на кухню один пакет с продуктами. Живущему во мне джентльмену следовало предложить свою помощь. Но джентльмен смотрел на диван точно так же, как обычно смотрит на него мой кот Гиппократ.

Я плюхнулся на диван. Оставалось только одно. Перед тем, как позвонить Саре, я заметил, что получил два голосовых сообщения. Одно пришло от моего адвоката, Эрика Раггера. Прекрасного человека, чертовски умного, большого любителя «Кровавой Мэри». Но, насколько я знал, только в свободное время. И опять же, я мог позволить себе его гонорары.

«Получил твое электронное письмо и сообщения на автоответчике. Ничего не слышал о том, что дело Аравело вновь открыто. Все выясню. Но главное – не паникуй. Такое бывает. Позвони, если будут вопросы. Или я позвоню, если узнаю что-то новое».

Второе прислал Майк Томпсон. Предельно короткое: «Это Майк. Проверил твой ноутбук. Позвони».

Я позвонил, он ответил что-то на своем техническом жаргоне. Я, естественно, не понял, попросил перейти на обычный язык.

– Я открыл дневник, как ты и просил. Пара пустяков. Я не знал, что еще тебя интересует. Поэтому сделал полную диагностику. Проверил операционную систему и приложения. Вроде бы все в порядке.

Я положил ноги на деревянный столик.

– Спасибо, Майк.

– Я не ожидал столкнуться с чем-то необычным.

Я выпрямился.

– Повтори еще раз, если можно, без отрицаний.

– Я говорю о защитном коде.

– Насколько я тебя понял, в дневник ты попал без проблем.

– Речь не о дневнике. Ты знаешь, что такое «Джи-Нет»?

– Нет.

– Это приложение, которого я никогда не видел прежде. Подсоединенное к оперативной системе.

– И для чего оно нужно?

– Понятия не имею. Программа не активирована.

– Но она привлекла твое внимание.

– Скорее нет, чем да.

– Но ты же сам сказал…

Майк оборвал меня:

– Заинтересовала меня не программа. Дело в том, что защищена она самой сложной схемой кодирования, с какой мне доводилось сталкиваться.

Глава 22

– На английском, – попросил я.

– Не понял?

– Объясни на английском, что произошло с этим компьютером. Медленно, как деревенскому дурачку.

Теперь я уже сидел на диване, чуть наклонившись вперед, поставив ноги на пол. Меня разбирало любопытство. Эрин почувствовала перемену в моем настроении и села рядом.

– В твоем компьютере есть программа…

– Если на то пошло, это не мой компьютер.

– Чей бы ни был компьютер, в нем есть программа, которой раньше я никогда не видел, – уточнил Майк. – В операционной системе, и называется она «Джи-Нет».

– Буква «Джи», поставленная перед словом «Нет»?[23]

– Да. Возможно, программа не представляет из себя ничего особенного. Сказать не могу.

Эрин передвинулась, чтобы ее ухо оказалось рядом с моим. Опции «Громкая связь» в моем мобильнике не было, но она могла разобрать все слова Майка.

– Если в программе нет ничего особенного, почему ты заговорил о…

Вновь он меня перебил. Ох уж эти узкие специалисты! Слова не дадут сказать, если речь идет об их коньке.

– Мое внимание привлекла не программа. Схема защиты. Она крайне сложная. Многоуровневая, с паролями и кодами. Вроде бы совершенно не нужная. Все равно что запереть дневник в сейф и выставить у него вооруженную охрану.

Я слушал, стараясь понять, потом прибегнул к испытанному журналистскому приему. Повторил то, что услышал от него… но своими словами. Одним ударом убивались два зайца: во-первых, собственные слова лучше усваивались. Во-вторых, он притормаживал в своих объяснениях.

– То есть ты говоришь, что в компьютере, возможно, установлена необычная программа.

– Именно так.

– И программа эта точно защищена другой программой, еще более необычной, для взлома которой требуется суперкомпьютер.

– Ты все правильно понял.

– Что еще ты можешь мне сказать?

Майк ответил, что у него есть идея получше.

– Почему бы тебе не приехать и не взглянуть на все самому?

Я сказал Майку, что завтра утром загляну в Пало-Альто на чашечку кофе.

Перспектива вновь покопаться в компьютере ему определенно нравилась, но он не спросил, зачем мне это нужно. Вообще не задал ни одного вопроса, связанного с компьютером. Меня это немного удивило. Майк отличался от многих и многих компьютерщиков. Обычно его интересовал контекст, а не только биты и байты. И поговорить с ним было приятно. Но он также понятия не имел о потенциальной важности этого компьютера. «Потенциальной важности». Может, никакой важности и не было.

– Значит, в компьютере Энди есть необычная программа? – уточнила Эрин.

– Похоже на то.

– И что это должно означать?

Может, программа была совершенно безобидной. Может, речь шла о компьютерной игре, которую Энди решил защитить паролем. Кто знал? Мой взгляд именно так и читался. Другими словами, ответил я пустым взглядом. Эрин рассмеялась.

Когда отходила, я проводил ее глазами. Она была в джинсах с красным цветком, вышитым на заднем правом кармане. Мне хотелось ей доверять. Я чувствовал, что уже начинаю доверять, но я практически ничего не знал об Эрин Колтран. Ничего биографического, географического, образовательного. Мы провели день в машине. И пока я мог сказать о ней только одно: она умела сохранять спокойствие в критические моменты.

Я вновь улегся. Потом еще на шаг приблизился к отходу ко сну: выключил мобильник. В наш просвещенный век без этого никак нельзя. Но тут же включил снова. Потому что вспомнил о незавершенном деле.

Пока набирался номер, я пытался определиться. Сержант Уэллер – один из хороших парней? Пока мне с ним было на удивление легко.

– Мне нужно слово из тринадцати букв, черта человеческого характера.

– Насколько мне известно, ваше рабочее время оплачивается из собираемых с нас налогов.

– Вот почему ответ мне нужен немедленно. Тогда я смогу снова приняться за пончики. Подождите секундочку. Отойду подальше от начальства.

На это ушло больше секунды.

– Застенчивость. – Я сосчитал по пальцам. Тринадцать букв.

– Мы становимся хорошими друзьями.

Дэнни спросил, встретимся ли мы в шесть, как и намечали, но я ответил, что, увы, не смогу. Поэтому встречу мы перенесли на утро. Я сказал ему, где нахожусь и с кем.

– С официанткой? – В его голосе прозвучало удивление.

Я объяснил, что нам требовалось тихое местечко. Он ничего не сказал. А я вдруг подумал, что ему наше решение могло показаться очень даже подозрительным. В конце концов, мы выжили при взрыве, вроде бы только что познакомились и уже забились в какую-то дыру. Чтобы успокоить тревоги Дэнни, я добавил, что мне нужно много чего ему рассказать, включая и допрос Аравело. Вновь он, похоже, искренне удивился. А вот его слова для меня не были неожиданностью.

– Он – плохой человек.

Дэнни сказал, что он с лейтенантом давно уже на ножах. Аравело дважды блокировал его продвижение по службе. А теперь, когда Дэнни включили в одну из теневых групп, расследующих взрыв в кафе, соперничество между ними только усилилось.

– Он у нас – барон, у которого хватает вассалов. Парни они грубые. Устанавливают собственные правила. Вроде сила есть – ума не надо.

Их конфликт интересовал меня в самой малой степени. Я спросил Дэнни, что он узнал о кафе. Он ответил, что хотел бы поделиться имеющимися у него сведениями при личной встрече, и поинтересовался, что узнал я. Я рассказал ему о ноутбуке и о том, что случилось с Энди до взрыва в кафе. Похоже, его удивило и это.

– Завтра, – повторил он. – Пораньше… скажем, за завтраком?

На том и порешили.

– Натаниэль, с этого момента и до нашей встречи я рекомендую вам никому не доверять.

Глава 23

– Знаешь, что тебе нужно? – спросила Эрин.

– Человеческий контакт?

– Я думала про чай.

Она села рядом со мной и начала массировать впадину между большим и указательным пальцами.

– Расслабляет чакры, – пояснила она.

Кисти у нее были такие изящные. И пальцы с ухоженными ногтями. Я вдруг понял, какой она может быть женственной. Даже мягкой.

С этой мыслью и заснул. Меня вынесло на крошечный ледяной остров.

Я сидел, скрестив ноги. А островок плавал по мутно-синей воде. Должно быть, попал в Арктику, но смущали черные пантеры, каждая из которых сидела на своем островке. Некоторые рычали на меня, другие занимались собой, вылизывали лапы или отдыхали. Все ждали, когда же я допущу ошибку. Я дрожал всем телом. Руки напоминали сталактиты из синего льда.

Одна из пантер зарычала, прыгнула. Поставив передние лапы мне на грудь, сказала: «Принеси мне шоколадный молочный коктейль, Черепашка. Я жду».

Я кричал? Меня окружала темнота. Я лежал на диване в деревянном доме. Проспал два часа. Этого не хватило. Меня еще качало и после двадцати минут в душе. Стресс последних двух дней не хотел отпускать. Тело у нас более закаленное, чем мы предполагаем. Уже в первые два года работы врачи знают, что такое тридцать часов без сна. Знают они и другое: смена обязательно закончится. А вот длительный период стресса без намека на завершение приводит к выбросу в кровь еще большей дозы нейрохимикалий.[24] Опасной дозы.

Эрин приготовила роскошный обед: жареное мясо, картофельное пюре, тушеная фасоль. Сказала, что это лучшие блюда ее молодости, проведенной на Среднем Западе.

– Было бы еще лучше, если бы ты надел штаны, – добавила она.

Мы сели за стол, получив первый шанс поговорить. Эрин выросла в Ист-Лэнсинге, штат Мичиган, дочь школьной учительницы и священника. Дочь он любил, но держал в строгости. Со всеми был любезен, но она знала, какие чувства он испытывал к людям, которые жили в гетто для черных. «Да, сэр» и «Спасибо, мэм» в семье не сходили с языка. Ее мать была интеллектуалкой, которая никогда не говорила с отцом о книгах, которые читала. Девочкой Эрин несколько раз замечала, что она вкладывала в суперобложку от женского романа крамольную, с точки зрения мужа, литературу. В молодости Эрин не сомневалась, что путь отца самый правильный. Но, понятное дело, собственный жизненный опыт вступил в противоречие с непреклонностью отцовских убеждений.

Стараясь все делать правильно, она ушла из университета Мичигана, проучившись год, и вышла замуж за свою школьную любовь. Он был такого же склада, как и отец.

– Мои друзья и я называли его Библейским Ремнем.

– Потому что он бы верующим?

– Потому что порол меня ремнем, – улыбнулась Эрин, произнося эти слова, словно теперь уже и не верила, что такое действительно было.

Она винила себя, вымещала зло на других, но в конце концов у нее открылись глаза. К великому огорчению матери, она подалась на Запад. Хотела выяснить, есть ли какие-то желания или интересы, которые она в себе подавляла. Так поступали многие. Городок Хайт-Эшбери, возможно, и превратился в рынок, где торговали всякой ерундой, но люди по-прежнему приезжали в Сан-Франциско, чтобы найти себя. Тут хватало отщепенцев с Юга и Среднего Запада. Они принадлежали к «списочному» поколению, людям, которые от одного нового переходили к другому, альпинизм меняли на йогу, последнюю – на ночной гольф. Бывало, в один день. Иногда казалось, что они не могут остановиться, чтобы получить удовольствие от того, чем занимались в данный момент, просто хотели поставить галочку около еще одного пункта в длинном списке.

– Социально ориентированные женские танцы свободного стиля могут исполняться только вегетарианцами? – спросил я.

Эрин рассмеялась:

– Ключевой момент – свободные, лишенные воинственности движения. Хотя один месяц мы репетировали танец, изображающий нападение на домашнего тирана. Я отработала смертельный удар ребром ладони. – Она помолчала, задумавшись. – Ненавижу лицемерие. Раньше думала, что это конгресс, церковь… Но переросла такие мысли. Некоторые мои друзья стали левацкими фанатиками. Они ненавидят любую идею, которая идет вразрез с их образом мышления. Не хотят думать. Я задаюсь вопросом, не слишком ли далеко я ушла.

– От Бога?

– Возможно. Может, от чего-то большего. Все эти ложные идолы. Мы думаем, что будем счастливы, обретя правильную идею, цель, хобби. Может, все гораздо сложнее. С религией я… мы… просто хотели получить ответы. Но потом я подменила ответы вопросами. Один эксперимент следовал за другим. Один змей сменял другого. Это ли не оборотная сторона той же медали?

Эрин говорила, что пыталась создать более понятную личную философию. Ее текущая идея храбрости состояла в походе на фильм ужасов в одиночку. Однажды она это сделала, пошла на фильм о призраках с Николь Кидман, который так напугал ее, что часть сеанса она провела в фойе. Впрочем, поход в одиночку на романтическую комедию она не принимала за любовь.

Она рассказала, что у нее было несколько романов, в том числе короткий, но страстный с Энди, переросший в крепкую дружбу. Она шутила, что оценивает свои любовные увлечения по меркам изготовителей сотовых телефонов. Критериями отсчета для нее являются два индикатора на дисплее: уровень радиосигнала сотовой сети и уровень зарядки аккумулятора. Для хорошего старта необходимо не менее 80 % по обоим параметрам.

Потом она спросила об Энни. Когда я рассказывал о происшествии на яхте, Эрин на короткие мгновения накрыла мою руку своей. Не материнским жестом, но и не романтичным. Возможно, поддержка в этот момент требовалась ей. Она спросила меня, пережил ли я смерть Энни.

Ответ на этот вопрос я хотел бы получить и сам. Застрял ли я в прошлом? Психотерапевт, к которому я пошел после смерти Энни, обрисовала мне мои отношения с ней. Объяснение это я то принимал, то отвергал, в зависимости от настроения и количества выпитого пива. По словам Луизы, для меня это первый случай реальной близости с женщиной. Энни была мамой-уткой. Я – утенком. Она оставила на мне свой отпечаток. Я обожествлял Энни, потому что не видел ее недостатков. Обычно мне хватало двух стаканов пива, чтобы списать эту версию со счетов как пустопорожнюю болтовню.

Я рассказал Эрин о моих попытках завязать отношения с другими женщинами после смерти Энни. Обычно все заканчивалось очень быстро, только раз я провел шесть месяцев с женщиной, которую встретил на коктейле, устроенном демократической партией. Симпатичной адвокатессой, начисто лишенной чувства юмора.

– Она говорила: «Вино не такое крепкое, как я ожидала».

– Обстоятельная дама.

– Я пережил смерть Энни, – твердо заявил я, почти уверенный, что говорю правду. Но не добавил: «Я не пережил чувство одиночества, вызванное ее уходом, но должен верить, что кто-то еще сумеет заполнить образовавшуюся пустоту».

Эрин вроде бы не обладала способностью к глубокому анализу, но при этом меня удивило, что последнему моему заявлению она не поверила. Но тут же я подумал: «Может, я приписываю ей свое мнение. Может, я сам еще не уверен, что смогу влюбиться в кого-то еще».

– Вот о чем я хотела спросить, – заговорила Эрин. – Почему ты зашел в кафе в день взрыва?

Я задумался, потом почувствовал, что улыбаюсь.

– Не знаю, поверишь ли… из-за портьер.

Год назад ко мне приезжали родители. Состояние моей холостяцкой квартиры вызвало у них неподдельный ужас, о чем они мне и заявили. Если человек считает себя взрослым, он должен иметь нормальную посуду и занавешивать окно от утреннего солнца не зеленой байковой простыней. Они дали мне подарочный сертификат в «Поттери барн». В день, когда взорвалось кафе, я поиграл в баскетбол, а потом зашел в один из магазинов «Поттери барн», расположенный неподалеку от кафе, решив, что созрел для нормальных портьер.

– И всего того, что они собой представляют, – добавила Эрин.

Странно, но меня охватила грусть. Когда женщина оставила записку на моем столике, я задался вопросом, а не пришло ли наконец-то мое будущее.

На пару с Эрин мы уговорили бутылку красного вина. Она откинулась на спинку дивана, закрыла глаза. Через мгновение заснула. Голова свалилась набок, легла на мое плечо. Ее волосы чуть пахли пурпурным цветком, название которого я не мог вспомнить. И пусть воспоминания об Энни не отпускали, я не мог отрицать притягательности Эрин. Такая красивая, так легко поддерживающая разговор. Я закрыл глаза, надеясь заснуть. Но почувствовал знакомую вибрацию в штанах. Звонил телефон. Очень осторожно я высвободил плечо из-под головы Эрин. Достал мобильник и посмотрел на дисплей, чтобы понять, кто звонит. И подумал: а удастся ли мне заснуть?

Глава 24

На дисплее высветилось «Офис Бэттата и Барда». Невролог, который лечил Энди и с которым пообещала связать меня Лесли, звонил в девять вечера, когда врачи уже закончили рабочий день. Я подождал, пока он разорвет связь, и отключил телефон. В этот момент я хотел только одного: заснуть. Но звонок сделал свое черное дело.

Внезапно мысли вернулись ко всем этим вопросам, к суете последних дней. Несмотря на смерть Энни, жизнь моя была размеренной, относительно медленной, ленивой. Журналист на вольных хлебах – что стволовая клетка, еще не сформировавшийся, зачаточный организм, ожидающий заказа, чтобы потом проявить себя в статье или репортаже. И в чем состояла цель моего существования?

Я иногда думал о цитате из Джона Адамса,[25] одного из отцов-основателей. Точных слов не помнил, но смысл был такой: «Будьте солдатами и политиками. Тогда ваши дети смогут быть адвокатами, врачами и бизнесменами. А их дети – поэтами, музыкантами и художниками».

Первые поколения строили инфраструктуру, последующие, с набитыми животами, сочиняли рок-н-ролл и искали правду. Наследники стабильности прокладывали дорогу в те дали, куда не заходили их отцы. Они писали «Лестницу в небо»[26] или статьи на медицинские темы. Ничего сотрясающего землю и достаточно времени для копания в собственной душе после дневного сна.

Эрин шевельнулась. Что-то сонно пробормотала, чмокнула меня в щеку, пожелала спокойной ночи. Я вспомнил юношескую злость, разочарование, охватывавшее тебя, когда ты понимал, что девушка собирается выйти из машины, даже не поцеловав тебя на прощание. Воспоминания оттеснил очередной всплеск эмоций. Взрыв в кафе разгонял сон. Охваченный тревогой, я открыл ноутбук и принялся ворошить прошлое. Начал с набережной в Санта-Крусе. Точнее, с ее сайта.

Стоял апрель, и мы с Энни ели блины. Гадалка только что предсказала Энни будущее: пообещала много денег. А чего еще можно ожидать за три с половиной доллара?

Я закрыл сайт набережной Санта-Круса и нашел сайт Сан-Францисской оперы. Мы с Энни так громко смеялись в первом действии, что потом нам пришлось извиняться.

Я продолжил извилистый путь по киберпространству. Снедаемый ностальгией. Воспоминание цеплялось за воспоминание, минуты складывались в часы, наши с Энни отношения эволюционировали в битах и байтах. Сайт находился по любому поводу: гостиница «Озеро Тахо», где мы провели субботний вечер у зажженного камина, играя в скраббл, «Беркли боул», где мы слушали Джимми Баффетта[27] и съели ведерко печенья, Скуид-Роу, рыбный рынок, где мы купили рыбу-меч и научились ее готовить. И так нам это понравилось, что покупали и готовили эту рыбу раз в месяц.

Скуид-Роу. Вот это воспоминание как раз не радовало. Мы готовили рыбу в тот вечер, когда Энни пригрозила порвать со мной, после того как отец подарил ей «мерседес».

Я оказался на сайте «Киндл инвестмент патнерс». Там все еще висел некролог Энни из «Пало-Альто дейли». Я прочитал его в несчетный раз. Яд Гленна Киндла ощущался даже на сайте компании, и это говорило о многом.

На сайте приводились ссылки на опубликованные в последнее время статьи об успехах Киндла, о компаниях, которые он поддержал на начальном этапе. Но после смерти Энни дела у него пошли куда хуже. Он больше не проворачивал миллиардные сделки, и ему уже не уделялось того внимания, к которому он привык. Конечно, он находил новые компании, работающие в области высоких технологий, и готовил ИПО,[28] но уже покинул когорту героев, чьи фотографии появлялись на обложке «Бизнес уик». Полностью Гленна Киндла не забыли, но статус его заметно понизился.

В самой последней статье рассказывалось о его сотрудничестве с Эдом Гейверсоном, когда-то одним из самых богатых американцев, состояние которого в последние годы заметно уменьшилось. Компания «Дитсофт», которой руководил Гейверсон, неправильно оценила потребность в поставляемых ею программах, и в результате акции упали в цене на 90 %. В большой статье, опубликованной в «Ю-эс ньюс энд Уорлд рипорт» обсуждалось создание Киндлом и Гейверсоном консорциума высокотехнологичных и коммуникационных компаний (в том числе поисковых систем и провайдеров телефонной связи) с целью полной адаптации потребителей к Интернету. Она продвигали, по их скромному определению, «Постследующую великую идею».

Гленн Киндл и Эд Гейверсон заработали сотни миллионов долларов на производстве компьютеров и программ, обеспечивающих их работу. Тогда почему теперь они собираются раздавать все бесплатно?

Киндл, венчурный капиталист, чье состояние увеличивалось и уменьшалось в зависимости от состояния рынка акций компаний высоких технологий, и Гейверсон, энергичный основатель «Дитсофта», всегда старались быстренько подружиться (пусть и оставаясь соперниками в бизнесе) с новой идеей. Они уверены, что не в таком уж далеком будущем компьютеры, мобильные телефоны и прочие коммуникационные устройства станут бесплатными, как и доступ в Интернет, который их все связывает.

Эта парочка не сомневается, что поддерживаемый государством и рекламодателями рост инфраструктуры Интернета приведет к повышению производительности труда и проникновению во все сферы человеческой деятельности автоматической и недорогой техники. К Киндлу, Гейверсону и их могущественным корпоративным союзникам проявили несомненный интерес и в Вашингтоне, когда они заявили, что по охвату высокоскоростным Интернетом Соединенные Штаты находятся лишь на восьмом месте в мире, что ставит под угрозу конкурентоспособность страны.

Киндла и его приятелей заботит, конечно, и прибыль. Они уверены, что вложенные средства вернутся с лихвой, когда люди начнут покупать товары и услуги исключительно через Интернет, скачивать фильмы и музыку, просматривать рекламные объявления, блуждая по Сети.

Принцип их идеи прост: «Сначала свяжи, потом получи».

Киндл предпочитает более доходчивое объяснение: «Научите людей ловить рыбу, и они будут ее есть. Свяжите их, и они найдут более эффективные, еще никому не ведомые способы использования богатств океана… и небес». Так он сказал, выступая в Стэнфордской школе бизнеса в начале года.

Среди компаний, которые помогают им продвигать эту идею, главные поисковые системы. Одна такая система, «АмерикаСич», продвигает идею бесплатного беспроводного доступа в Интернет в деловой и торговой части больших городов в обмен на возможность отправлять пользователям рекламные сообщения с привязкой по месту нахождения. Компании мобильной связи также рассматривают возможность передачи не только текстовых, но и голосовых рекламных объявлений.

Но главный вопрос в другом: какая часть их идеи научно обоснована, а какая – фантазия, рожденная из желания вновь подняться на вершину экономики высоких технологий?

Я закрыл ссылку на статью.

Не мог не закрыть. Глазные яблоки грозили взорваться. Я ненавидел не Гленна Киндла. Ту его часть, которая проявлялась в Энни. Пальцы сжались в кулаки. Перед мысленным взором возникла знакомая картинка: я стоял на краю моста «Золотые ворота» и держал за ноги отца Энни, который висел над водой головой вниз. Ударил кулаком по столу.

Подпрыгнул. Не от злости. От руки, которая легла мне на плечо.

– Уже три часа ночи.

Эрин.

– Я только…

– Это называется одержимостью. – Она посмотрела на экран. – Важный для тебя сайт?

Посмотрел и я. Другая статья, о вручении «Киндл инвестмент патнерс» премии Американского общества программистов. Никакой важности. Только возможность отвлечься. Чушь собачья. Эрин выключила компьютер, взяла меня за руку. Повела в спальню.

– Я там больше не побывал.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– В том месте, где погибла Энни. Никогда туда не возвращался… после происшествия.

Она легла на кровать рядом со мной. Вновь взяла за руку.

– Ты можешь там побывать…

– Но не попадешь в прошлое, – закончил я ее мысль.

Возможно. Но прошлое постоянно возвращалось ко мне.

– Завтра будет большой день, – сказала Эрин.

Глава 25

Шел дождь. Я чувствовал, как просыпаюсь и снова проваливаюсь в сон. Еще один водный сон?

Если так, то и сны мои менялись от сюрреалистических до очень реальных. Я почувствовал на лице влагу. Открыл глаза и резко сел. Эрин стояла у кровати, полностью одетая, вооруженная стаканом с кубиками льда. Одним водила по моему лицу.

Вроде бы забавно, да только мне было не до смеха. Я пытался понять, что со мной. Сильно расстроен? Скорее, никак не мог сбросить груз усталости. Я тряхнул головой, как собака после купания в океане, чтобы окончательно проснуться.

Я проспал пять часов, по словам Эрин, беспокойно, метался, поворачивался, что-то бормотал. Проснулся, как и лег, в той самой одежде, в какой приехал.

В Сан-Франциско мы вернулись в молчании. Я высадил Эрин около ее автомобиля, чтобы она могла заняться своими делами, пока я завтракал с Дэнни. Дожидаясь сержанта, просмотрел заголовки газет на стеллажах у входа в ресторан «У Мэла», где мы договорились встретиться. «Расследование взрыва в кафе буксует» («Кроникл»). «Копы: пить кофе террористы не мешали» («Экзаминер»). «ФБР включается в расследование взрыва в кафе» («Окленд трибюн»). «Мы сами навлекли это на себя?» («Уикли»).

Уже собрался купить «Кроникл», когда увидел подъехавшего к ресторану сержанта Дэнни Уэллера. Газета мне больше не требовалась: всю информацию я мог получить из первых рук. Дэнни вышел из коричневого седана с красной вишней на крыше. Припарковался он под знаком «Остановка запрещена».

– Я буду яичницу с ветчиной, – услышал я от него вместо приветствия. – И оладьи.

– Балуете вы свой желудок.

– Расскажите мне о вашем разговоре с Аравело.

Говорить с полицейскими – все равно что с родителями. Или школьными учителями. Только эти ребята носили при себе «беретты» калибра 0,4 дюйма. Полицейские являли собой власть. Им хотелось понравиться, их стремились ублажить, и при этом ненавидели. Только за само их существование.

У меня были друзья-копы. Один раньше жил по соседству. Любил курить травку и с радостью ею делился. В его компании я прекрасно себя чувствовал, но всегда помнил, кто есть кто. С Дэнни была та же история. Он располагал к себе, но я ни на секунду не мог забыть, что он – коп. И чего он от меня хотел? Что мне следовало ему сказать? Дорога раздваивалась. И я не знал, по какой пойти.

– Пожалуй, это был монолог.

– Монолог?

В голове опять запульсировала боль, начала дергаться нога. Такого со мной раньше не было: левая ступня выбивала дробь на полу. Я извинился, ушел в туалет, умыл лицо холодной водой. Вернувшись, рассказал Дэнни, что Аравело показал мне фотографию женщины и спросил, не знаю ли я ее.

– Вы знали?

Еще одна развилка. Я покачал головой.

– И тогда Аравело предложил вам держаться подальше от его расследования?

Его расследования. Не нашего расследования. Не просто расследования.

– Он обвинил меня в организации взрыва, – ответил я. – Дэнни, я представить себе не могу, с чего он… Невероятно… Черт, как он мог…

Дэнни меня понимал.

– Вы упомянули про ноутбук. Расскажите о нем.

Я напомнил Дэнни, что ноутбук принадлежал человеку, который раньше часто бывал в кафе. Дэнни спросил, думаю ли я, что этот ноутбук как-то связан со взрывом. Мне показалось, что для копа это странный вопрос. Я подумал: Дэнни – коп, не так ли?

Посмотрел на пустую кофейную чашку. Выпил уже две, а все равно соображал туго.

– Я бы очень хотел увидеть его… ноутбук, – продолжил Дэнни. – Хотя это неправильно. Сам я не хочу его видеть. Я хочу, чтобы его увидел блестящий специалист по компьютерам, которого я хорошо знаю.

– Что происходит, сержант?

Насколько мог, изобразил крутого парня.

Дэнни рассмеялся.

– Подошло время историй. – Он отпил воды.

– Я хочу знать, какой ваш интерес.

Дэнни положил руки на стол.

– Тогда вам придется меня выслушать. Помните Валери Уэстин?

– Налетчица-в-трусиках.

– Я ее арестовал. Аравело приписал все заслуги себе.

Налетчица-в-трусиках заходила в банк, распахивала длинный плащ и выставляла напоказ свое роскошное тело в черных чулках, полупрозрачных трусиках, кружевном бюстгальтере. Также показывала кобуру и «глок» калибра 0,45 дюйма. Лицо не демонстрировала. Оставалась в лыжной маске. Но бедные кассиры смотрели на ее буфера, ее пистолет и выкладывали денежки.

– Я провел расследование. Перекинул ниточку к ее прежним преступлениям в Омахе. Узнал адрес через бывшего бойфренда. И ничего за это не получил.

– Отличная история, – кивнул я. – Но вы еще не ответили на мой вопрос.

– Хотите, чтобы я выложил все карты? Хорошо. В Полицейском управлении Аравело решает многие вопросы. Может, только он и решает. Поэтому и контролирует все, что происходит. Кому достаются заслуги. Кто получает повышение. А также, в какой-то степени, власть и деньги.

Деньги? Какие деньги?

– Я ничего не могу доказать. Но Аравело живет в Филморе, в квартире стоимостью семьсот пятьдесят тысяч долларов, и я слышал, что она почти полностью оплачена. Он – более респектабельная версия своего брата-бандита.

О чем шла речь? О продажности Аравело? О том, что Дэнни хотел иметь свою долю? Тон Дэнни стал другим.

– Если хотите все это изменить, составьте мне компанию. – И он отправил в рот кусок яичницы.

Допрос. Мирное предложение. Угрозы. Дэнни – хороший коп, пытающийся исправить недостатки?

– Ваш отец, – вырвалось у меня. Он положил вилку.

– При чем тут мой отец? Оставьте его в покое.

– Вы говорили, что ему нужен трансплантат. Вам нужны деньги.

Он долго молчал.

– Сбережения отца растаяли, когда рухнули акции высокотехнологичных компаний. «Нетскейп», другие производители программного обеспечения. Вместе с акциями рухнула и его жизненная философия. Он всегда считал, что главное – поступать правильно. Сделать выбор и следовать ему. Франклин Рузвельт, Джон Кеннеди, Маккарти, Рейган, если они действовали в полном соответствии со своими убеждениями, он их уважал. Он сделал выбор в пользу интернет-компаний и пошел на дно вместе с ними.

Дэнни замолчал, чтобы откашляться.

– Я не отказался бы от давно заслуженных мною повышений по службе. Денег, конечно, не хватило бы на помощь отцу, но ни один лишний доллар не помешал бы. И дело в принципе. Человек должен иметь право заботиться о своей семье. Я могу найти подрывников кафе, а вы можете помочь мне навести порядок в полиции.

– О чем именно вы меня просите? И почему я?

Он заметно успокоился.

– Зацепки. Те, что может проглядеть Аравело. То, что я могу соединить со сведениями, которые получаю, ведя расследование. Почему вы? Потому что они могут у вас быть, пусть даже вы этого и не знаете. Плюс для вас это личное дело.

Я поморщился.

– И что сие должно означать? – спросил я. Он что-то знал об Энни? Имел в виду записку? Я говорил ему о записке. О ней шла речь?

– Господи, Нат. Вас едва не взорвали. Вы – журналист. Хороший журналист, умеющий доводить дело до конца. Я видел, как вы раскрутили этого бандита, брата Аравело. А после взрыва в кафе вы нашли эту официантку. Не так ли?

«Эту официантку».

– Мне нужны глаза и уши, Нат. Моя работа и состоит в том, чтобы собирать увиденное и услышанное, анализировать и составлять цельную картину. Полагаю, и вы не будете возражать против того, чтобы иметь в полиции источник информации. В этом деле мы можем работать как напарники. – Слова были банальными, но тон – искренним.

– Дашь на дашь, – кивнул я.

– Что скажете?

– Я не буду слепо сливать вам информацию. Вы должны что-то мне дать. Как минимум для того, чтобы мы поняли…

Мы оба ждали, когда я закончу фразу.

– …что можем доверять друг другу.

Дэнни достал бумажник. Вытащил двадцатку. Положил на счет.

– Кафе принадлежит «Айдлуилд корпорейшн». Инвестиционному подразделению какой-то большой компании.

Едва ли откровение. Я уже прочитал об этом в газете.

– Перестаньте, сержант. Вы проверяете, внимательно ли я слушаю?

Дэнни поднял руки, потер глаза. Откинул голову.

– Хорошо.

Хорошо. Хорошо что?

– Официантка.

И что он мог сказать насчет Эрин?

– Она говорила, что приехала из Мичигана?

– Да. Сказала, что выросла там.

– И о том, где едва не провела всю оставшуюся жизнь… в тюрьме.

– Эрин? За что?

– Что-то взорвала.

Глава 26

– «Ромп студиос».

– Это шутка?

– Компания производила фильмы для взрослых. От здания остались только груда осколков стекла и кусков бетона. Обвинительного приговора Эрин избежала. Но выйти сухой из воды не удалось.

Он протянул мне распечатку, судя по шапке, какого-то документа из суда Ист-Лэнсинга. Я прочитал имя: Эрин Айрис Колтран, дату – прошло шесть лет, длинный номер, как я понял, самого дела. Объяснения Дэнни слушал как в тумане. Судя по тому, что ему удалось выяснить, порнографическая компания начала съемки в Ист-Лэнсинге и принялась вербовать женщин в университете Мичигана. А вскоре после того, как о компании написал местный еженедельник, ее штаб-квартиру уничтожили. Эрин в составе маленькой группы обвинили в подготовке и проведении этого взрыва, то ли по политическим, то ли по религиозным мотивам. Виновной не признали, но ей еще предстояло выплатить громадную сумму по гражданскому иску.

– Так вы говорите, что кафе взорвала Эрин? – спросил я.

– У меня нет доказательств ее причастности к взрыву.

Он сказал, что его приятель из ФБР пропустил через компьютер имена всех, кто находился в кафе, и Эрин Колтран оказалась в их базе данных.

– Я не знаю, сняли с нее обвинения или оправдали.

Эрин. Взорвала. Кафе. Я пытался переварить эти слова. Как-то они не складывались. Или складывались. Что-то не давало мне покоя… что-то связанное с Эрин. Слишком много совпадений. И как минимум она не была со мной откровенной.

– Лейтенант Аравело спрашивал меня о ней.

На мгновение глаза Дэнни раскрылись.

– В любом случае в самом скором времени я рассчитываю получить подробности того мичиганского дела. Я полагаю, этим мы никак не ущемим ее права на личную жизнь.

Я посмотрел на распечатку и покачал головой.

– Как я понимаю, вы не думаете, что Эрин способна на такой акт насилия? – спросил меня сержант.

– Нет. Она не способна.

Он вытащил из пачки пластинку жевательной резинки. Предложил пачку мне.

– Обычно я заполняю кроссворды карандашом.

Я спросил почему, что он хотел этим сказать.

– Когда я разгадываю кроссворд, то вписываю много слов, которые не подходят. Но бояться этого не нужно, потому что карандаш можно стереть. Проделайте то же самое с Эрин. Не жалейте времени, посмотрите, что в отношении ее подходит, а что – нет.

– Почему не попросить ее заполнить пустые клетки?

– Не советую. Вы ее испугаете. Она ничего не скажет и может убежать.

Он рекомендовал мне оставаться с Эрин, если это не противоречило моим планам.

– Слушайте внимательно. Постарайтесь взглянуть на нее с разных сторон. Найдите наиболее удачный ракурс. И тогда для вас многое прояснится. Так всегда и бывает.

После отъезда Дэнни я попытался ответить на ключевой вопрос: могла Эрин взорвать кафе?

Склонности к насилию я у нее не замечал, но, с другой стороны, склонности этой в ней как раз хватало, если уж она привлекла к себе внимание ФБР. Пока же все, что приписывалось Эрин, казалось невероятным.

Если только…

В доме Саймона Андерсона случился пожар. Возможно, стараниями женщины-электрика. «Поджог. Взрыв. Огонь».

А если она ни в чем не замешана, как поначалу подсказывало мне чутье, что тогда следовало сказать об Уэллере? Почему он сомневался в Эрин?

Может, существовал третий вариант: и Эрин, и Уэллер по отношению ко мне вели себя честно. Уэллер разрабатывал версии и ставил меня в известность об относящихся к делу уликах. Эрин постоянно находилась рядом со мной, но просто не успела рассказать мне об этой истории. Почему нет? Вполне вероятно, учитывая, как мало я пока знал и о ней, и о Уэллере. А в этот момент позвонила Эрин. Я принимать звонок не стал, так что ей пришлось оставить голосовое сообщение.

Из ресторана я прямиком пошел в ближайшее интернет-кафе – современную публичную библиотеку. Ввел в строчку поиска Эрин Колтран, по очереди добавляя Мичиган, Ист-Лэнсинг, поджог, судебный иск. Ничего не нашел. Архивы большинства газет недоступны в режиме реального времени, и до последнего времени многие местные газеты даже не начинали создавать их электронные версии. Я нашел короткое упоминание о случившемся в «Рамп студиос». На сайте фильмов для взрослых взрыв и пожар на этой студии приводились среди примеров враждебного отношения к порнографам в конце 1990-х годов.

Потом я перешел к Дэнни Уэллеру. Поисковая система выдала несколько историй о его борьбе с преступностью, в том числе и дело Налетчицы-в-трусиках. Судя по статьям, он был нормальным, ни в чем не замешанным копом. В колонке «Экзаминера» упоминалось, что Уэллер и его младший напарник, патрульный Велард, были среди тех, кто входил в теневую группу детективов отдела расследования убийств. Ничего предосудительного я не обнаружил.

Проверил почтовый ящик. Мой редактор, Кевин, прислал три сообщения. Последнее из четырех слов: «Что там у тебя?»

Когда я учился во втором классе средней школы, собака съела мое домашнее задание: шестистраничное сочинение по роману «Алый знак доблести».[29] Я положил сочинение перед окном, в которое вливался солнечный свет, а на листочки – недоеденный сандвич с арахисовым маслом и медом. Солнце все растопило, а пришедшая собака съела растекшуюся по бумаге массу вместе с бумагой. Учительница мне не поверила. Это научило меня искать более убедительные, чем правда, оправдания.

Статью о воздействии радиосигнала на мозг предстояло сдать во второй половине дня. И отмазка: «Взрыв в кафе съел мою домашнюю работу» – не проходила. Так что я написал: «Шлифую последний вариант».

Но все равно предстояло придумывать что-то получше. Скажем, пронзившую спину сильнейшую боль. Словно защитники футбольной команды[30] исполняли на моем позвоночнике танец маленьких лебедей. Я посмотрел на дисплей моего мобильника и только тут понял, что провел в кафе полтора часа. И если мне хотелось прибыть в Стэндфордский научно-исследовательский центр вовремя, следовало поторопиться.

Пока я ехал в Пало-Альто, Эрин звонила дважды, но опять я не стал принимать звонки, и она оставила голосовые сообщения. Я собирался встретиться со специалистом по компьютерам, чтобы он рассказал мне о своих находках в ноутбуке Энди. И Эрин, похоже, не терпелось узнать, что пряталось в этих файлах.

Глава 27

Кабинет Майка являл собой пример упорядоченного беспорядка. Только хозяин точно знал, где что лежит, и мог в считанные секунды добраться до нужной ему вещи. В стаканчике на столе стояли пять остро заточенных карандашей, все одинаковой длины. Студентом Майк играл в футбольной команде Стэнфорда на месте защитника. Артрит, вызванный постоянными ударами шлемов нападающих, чуть изогнул его левый локоть, но заметить это мог только человек, знакомый с анатомией. Когда он печатал на клавиатуре компьютера, боль в левой руке позволяла нажимать на клавиши только указательным пальцем.

На стене висели два плаката-портрета. Один – Дугласа Энгельбарта,[31] изобретателя компьютерной мыши, многое сделавшего для того, чтобы упростить пользование компьютером. Энгельбарт давно уже стал идолом для тех, кто хотел сделать биты и байты более человечными. Второй – Элдриджа Кливера,[32] который стремился сделать более человечными людей. И хотя плакат этот имел прямое отношение к цвету кожи Майка (он тоже был афроамериканцем), его присутствие казалось совершенно неуместным. В Кремниевой долине никто не обращал ни малейшего внимания на расовую или национальную принадлежность. Если ты мог делать деньги, тебя тут же включали в команду.

Беда Майка заключалась лишь в его излишнем дружелюбии. Он мог согласиться на что угодно, пойти куда угодно, принять любое приглашение, стать твоей тенью, если ты ему это дозволял. Заслуживающий доверия, умный, веселый, он иной раз не улавливал нюансов, не мог понять, что возникают моменты, когда люди не так уж и счастливы, не хотят развлекаться, и не все приглашения идут от души. Его следовало держать на расстоянии вытянутой руки, а не то он мог задушить своей дружбой.

– Парень, твой приятель – хакер? – Слово «парень» Майк обожал.

Для инженера он был слишком общительным, но оставался технарем. Не тратил время на сторонние вопросы. Не полюбопытствовал, чем вызван мой интерес к ноутбуку. Мы сразу перешли к делу.

– Защитная программа – это нечто.

Хакеры пользуются дурной славой. Так называют говнюков, которые влезают в чужие компьютеры и уничтожают сайты. Но не все хакеры приносят вред. Некоторые прорывают защитные системы, чтобы улучшить их. Ищут новые пути решения компьютерных проблем. Если слово это произносится определенным тоном, речь идет о человеке, который, виртуозно владея компьютером, раздвигает границы возможного.

– Я мог даже ее проглядеть. Но слишком большую часть жесткого диска занимали приложения. Значит, там было что-то еще.

Чтобы следить за ходом его мыслей, от меня требовались терпение и сосредоточенность. При первом осмотре ноутбука, говорил Майк, обнаружилось, что в памяти очень уж мало свободного места. И это при отсутствии больших программ.

– Пришлось порыться, и вот что я обнаружил.

Он находился в директории компьютера, среди примерно пятнадцати подменю, в которых я ничего не понимал. Майк вывел на экран иконку приложения с названием «GNet». Об этой программе он и говорил по телефону.

– Объем программы – полгигабайта. Огромный, учитывая, что она не показана в главных директориях.

Большая программа. Возможно, спрятанная.

– И что она делает?

– Не могу сказать, парень.

Он положил указательный палец на трэкбол,[33] управляющий курсором. Передвинул курсор к иконке «GNet». Щелкнул по ней. Ничего не изменилось.

– Давай дальше, – поторопил его я.

Обычно такого со мной не случалось. Майк бесстрастно посмотрел на меня, словно изучая зараженный вирусом компьютер, потом продолжил. Он решил, что программа не работает, но ее недавно активировали.

– Активировали?

– Журнал регистрации показывает, когда работает та или иная программа. Точно так же, как ты всегда можешь посмотреть, когда ты в последний раз работал с любым файлом.

Он вывел на экран журнал регистрации. Напротив «GNet» стояла дата. Последний раз программой воспользовались три недели назад.

– Я перепробовал пятьсот способов, чтобы открыть приложение. Даже загрузил в ноутбук специальные программы, которые, как мне казалось, могли в этом помочь. – Он помолчал. – Мне следовало подумать об этом раньше. Обычно, если имеется защитная программа, она спрашивает пароль. Или говорит, что доступ запрещен. Так ты узнаешь о наличии защиты.

– Но у тебя пароля не спросили?

– Нет.

Он откинулся на спинку стула. Объяснил, что всякий раз, когда в журнале регистрации появлялась запись об использовании «GNet», параллельно активировалась и программа «AXcs*82».

– Это название защитной программы, – догадался я.

– Да. Отличная программа. Очень сложная. С переменным кодом. Блокирует все попытки добраться до «Джи-Нет». Но когда программа активировалась, защиту снимали, то есть активировали эту «Эй-Икс».

Я наклонился вперед.

– А ты не смог войти ни в одну из программ.

– Парень, не принижай заслуг старого волка. – Потом добавил с улыбкой: – Кое-что мне все-таки удалось.

Я ждал.

– Я не смог пройти защиту, но сумел найти подпись автора.

– Установил, кто автор?

– Ярлык, который ассоциируется с программой, может что-то сказать об авторе или компании.

Я кивнул.

– Я его распечатал. Обычно ярлык – какое-то жаргонное словечко и идентифицировать автора сложно. Думаю, у нас тот самый случай.

Он развернул листок. Я посмотрел. И понял, что моя часть, что еще держалась за реальность, в этот самый момент потеряла с ней контакт.

Глава 28

Сорок восемь часов назад, аккурат перед тем, как мир взорвался, женщина оставила записку, которая спасла мне жизнь. Написанную, как мне показалось, почерком моей истинной любви. Тогда я думал, что быть такого не может.

Возможно, мне только почудился ее почерк. А может, я увидел призрак… привидение в красном «саабе».

До этого мгновения у меня не было причин отдавать предпочтение любой из этих версий.

– Я в Долине достаточно давно. – Майк указал на распечатку. – Никогда не слышал об этой компании.

Но я слышал. Хорошо ее знал. Точно знал, что это за компания. И компания, и человек, стоявшие за защитной программой в компьютере Энди.

«Стробэрри лабс».

Собака, подаренная Энни в детстве. Стробэрри. Лабрадор.

Прошлое вернулось.

Глава 29

После смерти Энни я на какое-то время взял к себе Стробэрри Вторую, тоже девочку-лабрадора, названную Энни в честь ее первой собаки. Но квартира у меня маленькая, а собаке нравилось блевать. С неохотой мне пришлось отдать ее в питомник. Я пытался убедить себя, что тем самым я примиряюсь со смертью Энни и двигаюсь дальше, но поверить в это не удалось.

Смерть Энни принесла с собой и идею для журнальной статьи. Я написал о неврологии горя. Исследователи уже начали использовать магнитный резонанс для того, чтобы определить участки мозга, ответственные за те или иные эмоции, включая горе. Они картографировали эмоции в режиме реального времени, когда люди думали, чувствовали, вспоминали. Пытались определить, является ли источником горя часть коры головного мозга, ответственная за эмоции, или гиппокамп, где формируются воспоминания. Исследования эти положили начало неврологии привязанности. Если бы могли точно определить ее источник, удалось бы нам смягчить боль утраты?

Признаки Энни встречались повсюду, иной раз совершенно неожиданно для меня. Как-то раз в мою дверь постучались двое мужчин. Представились следователями департамента налогов и сборов и попросили разрешения задать несколько вопросов. Прежде всего пожелали узнать о моей работе. Особенно их интересовало, работал ли я в «Киндл инвестмент патнерс».

– Нет. Я бывший.

– Бывший сотрудник?

– Бывший бойфренд.

Я рассказал им, что встречался с Энни больше года. И уже собрался рассказать им историю ее смерти – укороченную версию.

– Мы сожалеем о вашей потере, – прервал меня один из следователей, повыше ростом. – И вы никогда не работали у нее… получая при этом жалованье?

Я объяснил, что закончил медицинскую школу и пытаюсь освоить профессию журналиста. Высокий вновь оборвал меня:

– Один последний вопрос. Вы летали в Нью-Йорк с мисс Киндл?

Укол душевной боли. Эмпайр-стейт-билдинг. Поцелуй. Я кивнул.

– Но вы не работали ни в «Киндл», ни в «Вестидж»? Вы не имели дела с их бухгалтериями?

«Вестидж». Так называлась компания, ради которой мы и полетели в Нью-Йорк. Одна из тех высокотехнологичных компаний, в которую «Киндл инвестмент патнерс» вкладывала деньги. Я заверил следователей, что не работал ни в одной из этих компаний.

– Находясь в Нью-Йорке, вы присутствовали на совещании, где обсуждалось акционирование компании? – спросил высокий.

Я вспомнил то совещание. Я зашел в конференц-зал, чтобы отдать Энни документы, оставленные ею в номере. Так и сказал: мое присутствие на совещании не превышало двух минут. Мои ответы, похоже, очень их устроили.

– Как я и говорил, – кивнул высокий. – Мы сожалеем о вашей утрате.

– Позвольте спросить…

– Как вам известно, Киндлы – богатые люди, – объяснил он. – Государство хочет убедиться, что они не нарушают закон.

– Это рутина, – добавил его напарник.

Утром я позвонил в «Киндл инвестмент патнерс». Гленн Киндл любил свою дочь. Мне не нравился этот мужчина, он не жаловал меня, но ради ее памяти я хотел, чтобы у нас наладились нормальные отношения. Уж это я мог сделать для моего несостоявшегося тестя.

Но не сложилось. Я не мог поговорить с ним даже по телефону в течение более чем шести недель. Его никогда не было на месте. Как и в этот раз, о чем деловым тоном сказала мне секретарь. Я представился, и ее голос заметно смягчился.

– Ох, Нат! Я очень, очень сожалею. Энни была замечательным человеком.

Диану, секретаря «Киндл инвестмент патнерс», я видел на похоронах, но переговорить нам не удалось. Она объяснила, что мистер Киндл взял длительный отпуск, чтобы свыкнуться с потерей дочери, и улетел в Европу. Я ее поблагодарил.

– Диана. Еще один момент. Если у меня возникнет вопрос по делам Энни, смогу я с ним связаться?

Диана ответила, что нет, но предложила выход из положения:

– Вы можете переговорить с Дейвом Эллиотом.

Офис Дейва находился в высоченном здании и с видом на Бэй-Бридж. Он соединяет Сан-Франциско и Окленд. На полках за столом Дейва стояли книжки по юриспруденции. Без единой трещинки на корешках. Судя по всему, их никогда не открывали. Почетное место у стола занимала клюшка для гольфа.

– У меня встреча в два пятнадцать.

Я посмотрел на часы справа у стола. Ровно два.

– У меня встреча в два ноль пять.

– Чем я могу вам помочь?

Я рассказал о визите следователей из ДНиС. Он воспринял мои слова серьезно.

– Спасибо за подсказку, дружище. Я это проверю.

Слова звучали достаточно дружелюбно, но я уловил за ними злость. Спросил, зачем ко мне заявились следователи. Что-то произошло с «Вестидж»? Он ответил, что скорее всего это была рутинная проверка, но ни одного из нас мой вопрос не обманул. На меня злились из-за смерти Энни.

– Я беру двести долларов в час за консультацию по юриспруденции, – улыбнулся Дейв. – За психотерапию в два раза больше. – Посмотрел на часы. А потом пустился в пространный рассказ о «Киндл инвестмент патнерс», играх с венчурным капиталом, Энни. Ее репутация восходящей звезды меня удивила.

– В венчурных кругах говорили, что она прославила «Киндл инвестмент патнерс». У нее был удивительный нюх на успешные компании, работавшие в сфере высоких технологий. Она разбиралась и в маркетинге, и в разработках, и в финансах, во всем. Многие зарождающиеся компании хотели с ней работать. Конкуренты ее боялись.

– Энни?

– Улыбающаяся убийца.

Прозвучало фальшиво.

– Такие люди привлекают внимание. Даже после того, как уходят.

– Вы тоже ее любили?

Он хохотнул:

– Да перестань, дружище. Это другое дело.

– В каком смысле?

– У вас с Энни была настоящая любовь. Я же не слепой. Она в тебе души не чаяла. Благодаря тебе она ощутила настоящую жизнь, романтику. Я думаю, ты должен этим гордиться.

Я уже подумывал над тем, чтобы загнать клюшку для гольфа на пару футов в его прямую кишку, но он просто заговорил меня.

– Послушай, почему бы тебе не найти кого-то еще? Это у тебя в крови… завязывать отношения. Если захочешь еще поболтать, сразу звони. А может, сходим в «Олимпик-клаб»? Позвони, если захочешь, и забежим туда.

С этой частью мира Энни мне следовало порвать навсегда, но через несколько недель я вновь с ней столкнулся, и исключительно по собственной вине.

Глава 30

Месяцем позже я позвонил Саре Теннер, ближайшей подруге Энни.

– Нат, – говорила она так, будто слышала мое имя впервые.

Мы встретились в баре. Я никак не мог забыть Энни. Ничего не мог с этим поделать. Энни постоянно преследовала меня, не отпускала ни на минуту. Я сказал Саре, что мне понравилась ее речь на похоронах. Она смягчилась, мы выпили за нашу потерянную любовь.

– Энни была далека от идеала, – сказала Сара. – Ты чертовски хорошо это знаешь.

– Она иногда откусывала заусенцы, – кивнул я.

– Сосредоточься на ее недостатках. Это поможет тебе двинуться дальше. Она обожала соперничество, манипулировала людьми, иной раз показывала себя настоящей сучкой, бывало, у нее съезжала крыша.

Я покачал головой.

– Ты патологически наивен.

Мы пили мартини и вспоминали. Сара убеждала меня не оставаться в прошлом. Сказала, что Энни этого бы не одобрила. Напомнила, что мы встречались только год.

– Я знала Энни всю свою жизнь. Любила ее, как настоящую подругу. Но сейчас изо всех сил стараюсь не обожествлять ее. Она этого не заслужила.

Дружба и истинная любовь – далеко не одно и то же. Сара и другие друзья Энни не могли видеть того, что видел или чувствовал я. Силой любви двух человек со стороны можно только восхищаться, но разделить ее или почувствовать в полной мере невозможно. Я понимал, что веду себя как последний идиот, но рассказал Саре, чего мне так недостает после ухода Энни. Получился длинный список милых пустячков и всесокрушающих эмоций, целая поэма в слезах.

Сара посмотрела мне в глаза.

– Я знаю, это трудно. Но Энни не была такой романтичной, как ты себе ее представляешь. Она бы хотела, чтобы ты вновь начал жить. Я знаю, что хотела. Потому что она мне об этом говорила. Она ни с кем не испытывала такого, как с тобой. Ты ее заворожил. Она хотела, чтобы ты был счастлив, если бы у вас что-то случилось.

– То есть она ожидала, что с ней может что-то случиться?

– Я поняла ее не так. Она имела в виду ваш разрыв или что-то такое. Она считала тебя необыкновенным. И верила, что ваша любовь выдержит любые испытания. О смерти не думала. – Сара помолчала, прежде чем добавить: – Есть один человек, с которым, думаю, тебе нужно встретиться.

Прошел месяц, прежде чем я согласился.

Ее звали Джулия, и принадлежала она к тем редким счастливым существам, которых природа создала именно для этого периода существования человечества на планете Земля.

Ростом в пять футов и десять дюймов, стройная, с грудью, достаточно большой, чтобы привлечь внимание, но не вызывающей сомнений в отсутствии силикона. Светлые волосы падали на плечи. Оттенок предполагал игривость. Полагаю, ее фотографию Хью Хефнер[34] без колебаний поместил бы на обложку номера, посвященного «Девушкам, которые вызывают у всех желание эмигрировать в Америку».

Джулия, пусть и не в таком порядке, поработала в Корпусе мира, в составе поющего квартета проехала по Восточной Европе до падения Берлинской стены, участвовала в викторине, в которой ее семья выиграла пять тысяч двести долларов и поездку в экзотические края.

– Позволь догадаться. Вас поселили в «Мотель-пять»?[35]

– «Мотель-пять»?

– Похож на «Мотель-шесть». Но ты должен приходить со своими тараканами.

Она была из тех женщин, которые вызывают у тебя стремление развеселить их, которые улыбаются, даже если твои усилия того не заслуживают. Джулия улыбнулась.

Разговаривать с ней было легко и приятно. Мое общество полностью ее устраивало. Рассказав, что люблю играть в полуночный гольф (проникать на поле ночью и бить по светящимся в темноте мячам), я услышал от нее: «Я бы тоже хотела попробовать. Пригласи как-нибудь меня».

– И как хорошо ты знала Энни?

– Не имела чести, – ответила Джулия. – Случившееся с ней – настоящая трагедия. И как хорошо ты ее знал?

Я надеялся, что боль в груди не отразилась на лице.

Через два месяца я пошел в устричный бар с Рошель. Она преподавала игру на фортепьяно, когда не работала пресс-секретарем местной телевизионной кабельной компании. Ей было тридцать два года, но подсчитывать следовало не года, а содержание алкоголя в ее крови и в моей. Она накачивала нас обоих спиртным, и мы говорили о пустяках. Одно вело к другому, и привело в ее квартиру.

Я даже не подумал о том, чтобы захватить на свидание презерватив. С чувством обреченности взял предложенный из ящика прикроватного столика. Потом, когда она пошла в ванную, чтобы освежиться, смахнул слезу. Три месяца, как умерла Энни, думал я, и я в чистилище, борюсь со слезами, когда кот какой-то женщины обнюхивает мои не снятые с ног носки.

Вот так все и шло. Я показал себя очень уж слабохарактерным. Даже не ожидал такого от себя. И оказался более злым, чем думал.

В конце концов нашел успокоение в женщине… той, что предпочитала управляться не с букетом, а с иголкой. Я говорю о Саманте.

Впервые ее могущество я испытал на себе через шесть месяцев после смерти Энни. Массаж шиатсу. Саманта прикасалась к моему усталому телу в разных местах: под коленями, к лодыжкам, талии, нижней челюсти, и всякий раз меня прошибал заряд энергии. Потом мы перешли к акупунктуре – иголкам.

Саманта знала, что ко всему этому я отношусь скептически. Знала, что массаж ассоциирую с жестким пластиковым столом в атлетическом клубе. Но она заставила меня поверить. Я на себе прочувствовал, что ее методы лечения не менее действенные, чем используемые западной медициной. Она привела мой мир в медленное движение. Помогла найти то, что я никогда и не искал, о чем даже не думал. Тишину.

После того, что она проделывала со мной в те воскресные вечера, а потом отпускала в мир, покой очень даже меня устраивал. Я более не возражал, что Энни ушла, что она никогда не вернется. И мог видеть ее более ясно. Мне открылись недостатки Энни, которые ранее скрывала от меня ее внезапная трагическая смерть.

Я освоил медитацию, дыхательные методики, никуда не делась и акупунктура. В еде не перешел на ягоды и орешки. Оставался полноценным американским мужчиной, который знает, что для решения любой проблемы достаточно двух стопок текилы и компакт-диска с подборкой лучших песен группы «U2».

Саманта и Яблочко не были моими единственными друзьями. Даже не входили в число тех людей, с кем я проводил большую часть свободного времени. К последним относились парни из Ассоциации молодых христиан, которые играли в баскетбол с половины пятого до шести вечера по понедельникам, средам и пятницам. Крысы спортзалов. Они заблуждались в том, что спорт – основа жизни. Они заблуждались в том, что обладают замечательными навыками общения. Они играли в баскетбол, а перед их мысленным взором стояли супермодели. Их отличало извращенное чувство верности себе подобным.

Был еще и сосед, Санджив Бубар, менеджер «Ант-Хилл рекордс». Не уверен, что крошечному магазинчику, торгующему подержанными пластинками (настоящим винилом), требовался менеджер, но такую он занимал должность. И музыка не была его страстью. Что он обожал, так это собирать модели самолетов.

Обычно он стучался в мою дверь после того, как эфир заполняли вечерние выпуски новостей. Я находил его на пороге, вымазанного в клею и держащего в руках модель экспериментального нацистского самолета, который во время Второй мировой войны лишь дважды участвовал в воздушных боях над Прагой.

У Санджива было что-то общее с остальными, с Самантой и Яблочком, с крысами спортзалов. Они достигли плато. Ни к чему не стремились, ни за что не боролись. Укоренились на этом плато, такая жизнь их более-менее устраивала, а чье-то мнение, скажем, мое, на сей счет их не интересовало. Если они и судили себя, то там, где я не мог их услышать.

Они радикально отличались от моих друзей по медицинской школе. Я по-прежнему поддерживал с ними отношения, но давно уже сбился с их шага. Не мог продвигаться вперед с той же скоростью, что и они, да и не хотел.

Однажды, вернувшись домой поздно вечером из бара «Паст тайм», я обнаружил Санджива, стоявшего на пороге моей квартиры. Кто-то вломился в нее и ограбил. Копы сказали, что по району прокатилась волна ограблений. По их мнению, действовала банда наркоманов, сидящих на кристаллическом мете.[36]

Я лишился самых дорогих вещей: игровой приставки «Плейстейшн-2», микроволновки, стереосистемы, компьютера, монитора, принтера. Все это я мог купить вновь, за исключением текущей работы. На дискетах я ничего не сохранял. В квартире царил хаос. Копы сказали, что грабители наверняка искали марихуану и «колеса».

Бродя по комнатам, я заметил, что Санджив стоит у холодильника. Наблюдал, как он поднял с пола нашу с Энни фотографию (мы стояли на набережной Санта-Круса). Посмотрел на нее. Он думал, что я его не вижу, но все равно смутился, не стал ставить фотографию обратно на холодильник, а сунул в ящик одного из столов. Ящик для кольца скотча, тюбика клея, коробочки с кнопками, «Тик-така» и фотографий умерших подруг.

Полагаю, он думал, что к тому времени Энни перестала постоянно возникать перед моим мысленным взором. Что-то на меня подействовало. Может, деликатность поступка Санджива. Я оставил фотографию в ящике.

Время приобрело нормальный ход, более не тащилось как похоронная процессия. Может, даже побежало быстрее, чем прежде. Туман Энни наконец-то начал рассеиваться, по прошествии двух лет.

Я продолжал писать, все больше статей появлялось в газетах и журналах, некоторыми я действительно гордился.

Однажды в Центральную больницу Сан-Франциско поступил пожилой (но не такой уж древний) мужчина в черной бейсболке с логотипом «Сейфуэй». Врач, мой друг по медицинской школе, снял бейсболку и увидел личинок мух, ползающих по открытой части мозга. Личинки эти, по существу, спасли человеку жизнь.

Вероятно, несколько месяцев тому назад мужчина попал в автомобильную аварию и у него раскололся череп. По какой-то причине (возраст, раннее слабоумие или потеря памяти) он не обратился в больницу, хотя во лбу зияла дыра и часть лобной доли, ответственной за эмоции и суждения, напрямую соприкасалась с атмосферой. Лоботомии доказывают, что человек может жить и без лобной доли. Вероятно, травма привела к тому, что мужчина стал плохо соображать и даже не подумал о том, чтобы обратиться в больницу.

Тем временем началось заражение, которое наверняка убило бы его, но личинки мух первыми добрались до открытой раны и принялись лакомиться бактериями. Они не позволили инфекции распространиться. Врачи Центральной больницы Сан-Франциско столкнулись со сложной задачей: как очистить рану от личинок, не позволив размножаться бактериям. Они с этим справились и отметили свой успех вечеринкой.

Но на этом дело не закончилось. Врач рассказал мне, что у жены мужчины была начальная стадия старческого слабоумия. После автомобильной аварии она позвонила в страховую компанию, которой полагалось прислать своего работника к ним домой. Никто не пришел даже после нескольких звонков (потом женщина из-за прогрессирующего слабоумия все забыла).

Такое случилось не только с этими стариками. Тысячи калифорнийских стариков не получали того ухода, на который имели право согласно страховому полису. Из-за того, что страховые компании пренебрегали своими обязанностями, за последние два года умерли четыре человека.

После двухмесячного расследования я написал большую статью для «Калифорнийского медицинского журнала». Как мне потом сказали, статья эта привела к тому, что Законодательное собрание штата приняло постановление о тотальной проверке страховых компаний.

После выхода одной статьи я начинал готовить следующую. Появился определенный ритм жизни. Я более не впадал в отчаяние, но и не испытывал такого счастья, как прежде. Может, повзрослел.

Может, не жил, а существовал.

Глава 31

– И где эта «Стробэрри лабс»?

– Не знаю, поверишь ли ты, но я, возможно, это знаю, – ответил Майк. – Нат, тебе это нужно не для очередной статьи, так?

– Я хочу знать, где находится эта фирма.

– Мне самому интересно. В Интернете я не смог найти о ней ни одного упоминания. – Он напечатал несколько предложений и команд. – Но я провел поиск ай-пи адреса.

Майк объяснил, что автор защитной программы не оставил в своей подписи никакой информации. Подпись не говорила, кто он, что и откуда. Но сама программа предоставила некоторые косвенные сведения о местонахождении автора.

– Косвенные сведения? Это как, Майк?

– Тому, кто подписывался на «Джи-Нет», приходилось пройти защитную программу. Сделать это они могли через удаленный сервер.

– Компьютер, находящийся в «Стробэрри лабс», – ввернул я.

– Я не могу сказать тебе, где конкретно расположена фирма «Стробэрри лабс». Но могу дать тебе ее интернетовский адрес. Могу назвать интернет-протокол адреса, использованного компанией.

Он замолчал.

– Дать тебе таблетку ибупрофена?

Только тут до меня дошло, что я потираю шею.

– Все у меня хорошо.

Он пожал плечами.

– Когда люди входят в Интернет, они делают это из точки, которая имеет уникальный набор цифр. Этот набор обычно указывает на интернет-провайдера.

– Как «Америка онлайн».

– Как «Фелтон коммунити нет».

– Фелтон? – переспросил я. – Юг Сан-Хосе?

Он кивнул.

Фелтон.

Я мог добраться туда, даже не останавливаясь на заправочной станции.

Попросив Майка ничего не говорить о своих находках, пробормотав пару фраз о том, что речь идет об очередном журналистском расследовании, я схватил ноутбук и покинул Стэнфордский научно-исследовательский центр. На капоте сидела Эрин. Едва я оказался в пределах слышимости, она сказала:

– Я думала, мы работаем в паре.

– Я тоже так думал, – пробормотал я.

А что мне следовало сказать? Что я мог сказать?

Она вот не сказала мне, что ее обвиняли в поджоге. Не такая уж незначительная подробность, чтобы оставлять ее за кадром, учитывая ту важную роль, которую огонь неожиданно начал играть в наших жизнях. А если Эрин что-то поджигала несколько раз?

– У меня сдох мобильник, – добавил я.

«Я посылал тебе письмо по электронной почте, но оно не дошло; у меня сел аккумулятор мобильника; не смог отправить тебе голосовое сообщение, чудеса какие-то!»

Если мы не видим никаких других плюсов в телекоммуникационных достижениях двадцать первого века, они по крайней мере снабдили нас множеством новых оправданий.

С тем же успехом я мог сказать Эрин, что собака съела мое арахисовое масло и домашнюю работу.

– Всякий раз, когда я звонила, раздавалось пять или шесть гудков, – ответила она. Потом добавила: – Так что не вешай мне лапшу на уши. – Такого жизнерадостного тона я у Эрин еще не слышал.

– Я не хотел опоздать на встречу с Майком.

– Я тревожилась о тебе. Господи!

Я всмотрелся в лицо Эрин. Тревога, страх. Что еще?

– Я предположила, что ты приедешь сюда. Не знала, где еще тебя искать.

– Ты предположила, что я приеду сюда?

– Что с тобой?

– Что со мной? Я хочу знать, что, черт побери, происходит.

Она сцепила пальцы. Ее глаза блеснули.

– Мы заодно, так? – Она посмотрела на мою руку, прикрывшую ноутбук Энди. – Мне интересно, что в компьютере. Он открыл файл с дневником? Позволь мне в него заглянуть.

Дневник. Конечно. Мне следовало просмотреть его в кабинете Майка. Я мог бы узнать, есть ли там что-то стоящее, до появления Эрин. Я положил ноутбук в багажник.

– Давай откроем дневник, когда доберемся до места.

Молчание бывает разным. Сорокаминутная поездка в Фелтон началась достаточно безобидно, но потом молчание переменилось, от него повеяло ледяным арктическим воздухом. Я молчал не от враждебности – из стратегических соображений. Не хотел наговорить лишнего. Ждал возможности, которая позволит узнать что-то новое, прощупать Эрин, не вызывая подозрений. Дэнни рекомендовал мне поддерживать с Эрин нормальные отношения, но как-то не сложилось. Я молчал, она дулась.

– Скажи мне, что не так, – первой не выдержала Эрин.

– Голова у меня – стальная бочка на концерте Боба Марли.[37]

Мобильник зазвонил и завибрировал. «Бэттат и Бард». Мюррей Бард. Невролог. Врач Энди.

– Добрый день, доктор Бард.

Доктор Бард попытался поговорить об общем, спросил, учился ли я на одном курсе с доктором Фернандес и пребываю ли в городе. Я ответил утвердительно на оба вопроса, пусть на второй и солгал. Доктор Бард спрашивал, практикую ли я в городе. Я предпочел истолковать вопрос иначе: живу ли я в Сан-Франциско?

– У меня перерыв между консультациями, – продолжил доктор Бард. – Чем я могу вам помочь?

– Я звоню насчет Энди…

Я посмотрел на Эрин. Она выдохнула: «Голдстайн».

– …Энди Голдстайна. Он жаловался на головные боли. Бессонницу. Быструю смену настроения. Приходил к вам, чтобы снять электроэнцефалограмму.

Доктор Бард молчал. Через него проходили сотни пациентов. Без лежащей перед ним медицинской карты они для него не существовали.

– Примерно три недели тому назад он прыгнул с моста «Золотые ворота».

Он ответил после паузы:

– Теперь я его вспоминаю. Тощий мужчина. Перевозбужденный. Неудивительно для наркомана, сидящего на мете.

Эрин ничего не говорила о том, что Энди употреблял наркотики.

– Он сказал вам об этом? – В моем голосе слышалось удивление.

– Доктор Айдл? Не могу вспомнить… от чего вы лечили мистера Голдстайна?

– Я не его врач. Просто друг.

– Если вы захотите приехать, я смогу показать вам его медицинскую карту. Позвоните моему секретарю-регистратору, чтобы договориться о времени.

– Подождите, доктор Бард, а не могли бы вы рассказать о нем прямо сейчас?

– Пожалуйста, передайте привет доктору Фернандес. – И он отключил связь.

Эрин озабоченно смотрела на меня.

– Что не так с Энди? Что они с ним делали?

– Ты не сказала мне, что Энди употреблял наркотики.

– Что?

– Энди был наркоманом, Эрин! Чего еще ты мне не говоришь?

– Энди? Наркотики? Никогда в жизни. Какие наркотики?

– Мет. Апперсы.[38] То самое, что держит тебя на ногах всю ночь, а утром заставляет прыгнуть с моста.

Она молчала.

– Что происходит, Эрин?

– Нат, Энди был… моим лучшим другом. Я знала о нем все. Такого не было и в помине. – Она возвысила голос: – Наркотики не были…

– Чем?

– Его грехом. У него вообще не было грехов. Энди был хорошим, любящим, добрым, великодушным.

Она откинулась на спинку сиденья и повернула голову к боковому окну.

Еще полчаса молчания, и мы въехали в Фелтон, который больше напоминал фильм, чем реальный город. Мне казалось, что я на съемочной площадке номер два студии Диснея и передо мной эпизод в идеальном городке, где владельцы магазинов используют перерыв на кофе, чтобы скрести нападавшие на тротуар листья.

Я свернул на заправочную станцию и спросил заправщика, мужчину средних лет, как найти интернет-провайдера «Фелтон коммунити нет». Мужчина подробно все объяснил. Нужный нам дом находился в нескольких кварталах.

Останавливая автомобиль, я повернулся к Эрин:

– Заранее извиняюсь за то, о чем собираюсь попросить.

Глава 32

Я объяснил Эрин, чего от нее хочу: зайти в офис интеренет-провайдера и каким-то образом узнать у них адрес «Стробэрри лабс».

Она положила мне руку на колено и проворковала:

– Я очень хочу заглянуть в дневник Энди.

– Мы торопимся. Всему свое время.

Она схватила с заднего сиденья бутылку воды и большой конверт из плотной коричневой бумаги, в котором лежали ксерокопии каких-то нужных мне статей. На конверте написала «Стробэрри лабс». Вылезла из автомобиля и направилась в офис интернет-провайдера. За столиком сидел парнишка лет семнадцати. Миновав дверь, Эрин споткнулась и плесканула водой из бутылки на свою футболку. Получилось очень даже естественно.

Дожидаясь ее возвращения, я думал о Хитер Астернак, с которой встретился шесть месяцев назад. Я как раз сдал в редакцию материал о Тимоти Аравело и нашёл новую тему, никак не связанную с вызовами в суд. Вот тут судьба и свела меня с Хитер, дерматологом.

Я писал историю о тенденции, наметившейся среди медиков: все большее их число отворачивались от специальностей, позволяющих зарабатывать на хлеб с маслом, вроде семейной медицины, и становились узкими специалистами, скажем, дерматологами, которые работали меньше, а денег получали больше.

Что меня прежде всего поразило в Хитер, так это огромное количество косметики, совершенно не нужной при ее молодости и природной привлекательности. А когда за картофелем-фри и лимонадом она перечисляла мне причины, побудившие ее выбрать дерматологию, мне казалось, что она читает инструкцию.

Я задал достаточно вопросов, чтобы разговор набрал ход, а потом замолчал и только слушал. Она рассказала мне, где выросла, что потянуло ее в медицину, когда она столкнулась со своей первой любовью – кулинарией. Мы заказали по второму стакану лимонада. Она призналась, что страшно злилась, когда у нее не поднималось суфле. Я кивал, как бы говоря: «По-другому и быть не может, если видишь, как твои усилия идут прахом».

– Вы любите готовить, не так ли? – задал я очевидный вопрос.

Она глотнула лимонада. Посмотрела в угол ресторана. Точнее, не хотела встречаться со мной взглядом.

– Я сжульничала, когда сдавала экзамен на получение лицензии.

Вот так. Я едва не поперхнулся лимонадом.

– Никому об этом не говорила.

Речь шла о получении лицензии дерматолога в соответствующей комиссии штата. Она сказала мне, что выбрала дерматологию по одной причине: не доверяла своим способностям и рассчитывала, что не причинит большого вреда, работая дерматологом.

Я не знаю, что с ней сталось. Никому ничего не сказал, а потом наши пути разошлись. Но разговор этот научил меня, что нужно делать, если хочешь услышать откровение: 1) показать человеку, что он и его проблемы тебе небезразличны; 2) позволить ему заполнять словами молчание.

Точно такой план я намеревался реализовать с Эрин, которая блестяще обвела вокруг пальца семнадцатилетнего парнишку. Сказала ему, что приехала из Сан-Хосе, чтобы передать какие-то документы в «Стробэрри лабс», и обнаружила, что на конверте не написали адреса. А теперь не может дозвониться в свой офис в Сан-Хосе, в телефонном справочнике «Стробэрри лабс» нет, вот она и хочет спросить, может, он знает, где находится эта фирма. Парнишка ответил, что, увы, знать не знает. На лице Эрин отразилось отчаяние. Может, он все-таки сможет что-то для нее сделать? У нее выдался такой трудный день. «Подождите», – ответил парнишка. Заглянул в список клиентов. И, какое совпадение, обнаружил в нем «Стробэрри лабс»!

– Три мили по каньону, – холодно сказала мне Эрин.

Я остановился около единственного в городке кафетерия и заказал самый большой, самый крепкий кофе. Потом попросил юную леди, которая стояла за прилавком, добавить два эспрессо. Она, должно быть, подумала обо мне: «Какого слона он собирается оживить?»

Мы ехали по каньону сквозь невероятно густой зеленый лес. То и дело от шоссе ответвлялись проселочные дороги, пока наконец справа мы не увидели указатель с нужным нам адресом. Проехали еще четверть мили и уперлись в ворота. За ними находились три здания. Среднее – самое современное. Выглядело как бревенчатый дом, но кое-какие детали указывали на то, что сошло оно со страниц «Архитектурал дайджест».

Вроде бы все три здания пустовали. Во всяком случае, ни звуки, ни движение не указывали на то, что кто-то составляет нам компанию среди девственного леса. Здание слева, сложенный из бревен сарай, уходило в лес футов на пятьдесят. Скорее всего использовалось под склад. Окна здания справа затягивали красные портьеры. Будь это летний лагерь, я бы сказал, что в нем размещался лазарет. К зданию примыкал гараж.

– Самый мрачный отель, который мне доводилось видеть, – прокомментировал я.

– Нам нужен тот дом, что посередине, – уверенно заявила Эрин.

Подходя к парадной двери, я ощущал просыпающиеся во мне уверенность и смелость. Не потому, что знал (или не знал), что меня ждет, а благодаря небольшой деревянной табличке.

Она висела рядом с дверью на проволоке, и кто-то черным маркером написал на ней два слова: «Стробэрри лабс».

Я думал, что это одна из компаний Кремниевой долины, занимающаяся созданием компьютерных программ. Может, и каких-то нехороших, но программ. То есть за дверью могли быть только инженеры. А инженеры особых подозрений не вызывают. Все это я и говорил себе, когда постучался в дверь компании, названной кличкой собаки моей умершей подруги.

Нет ответа. Я постучал вновь. Эрин толкнула дверь – она открылась. Мы вошли в комнату, по центру которой стоял большой дубовый стол, заваленный порванной бумагой. Словно кто-то нашел целую гору документов, а потом не поленился все их порвать. Справа от двери две арки вели к лестницам. Одна вела вверх, вторая – вниз, возможно, к гаражу.

– Привет! – крикнул я, шагнув к лестнице на второй этаж. – Есть кто-нибудь дома?

Нет ответа. Я повернулся к Эрин. Она смотрела на лестницу, уходящую вниз. Я начал подниматься. Наверху увидел три двери. Все закрытые. Ближайшая ко мне находилась по левую руку. Интуиция повела меня к ней… а может, едкий запах.

Дверь легко распахнулась. Мой взгляд прежде всего упал на ряд компьютеров, а потом сместился на клетки из плексигласа, как минимум двенадцать, скорее, двадцать, которые стояли одна на другой в четыре этажа. В большинстве была одна крыса, а в некоторых – пять и больше.

Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что все они мертвы. Хотя казалось, что они просто застыли как заколдованные. Жизнь их оборвалась резко, на полувдохе, и здесь уже побывал таксидермист, вытащил все внутренности, набил шкуры, чем положено, и зашил швы.

Причина могла быть только одна: крыс отравили сильным ядом. И моя версия тут же подтвердилась: на столике справа от двери я увидел несколько откупоренных пузырьков со стрихнином, один лежал на боку. Я шагнул к клеткам. В одной, на нижнем этаже, растянулись пять крыс. К стене приклеен листок бумаги с надписью «А6-А10».

К горлу поднялась тошнота. Я закрыл рот и нос подолом рубашки. Если в воздухе могли быть болезнетворные микробы, маска еще никому не мешала. Хотя, возможно, с мерами предосторожности я уже опоздал.

Но кое-что еще подсказывало мне, что крысы умерли не от загадочной болезни: два выбритых пятачка на голове, ближе к затылку. Пятачки выбрили всем крысам, за исключением одной. Мой взгляд зацепился за что-то блестящее в верхней, самой правой клетке. С надписью «Б4» на приклеенной бумажке. У этой крысы, с черной шерстью, к голове крепилось металлическое кольцо. Два черных электрических провода шли от спины из клетки. В этот момент я услышал шуршание.

Развернулся. Как же я раньше не посмотрел в угол?

Еще клетка, с одной крысой. Я подошел к ее плексигласовому домику. A11 еще дышала.

– Все у тебя будет хорошо, малышка, – пообещал я.

Ее тоже отравили, но она выжила, или убийца забыл про нее? Мои навыки в оказании первой помощи на крыс не распространялись. Да и речь шла не о спасении A11. Что здесь делали? Мучили крыс? Проводили эксперименты? И то и другое?

Я вернулся к Б4, черной крысе с металлическим кольцом на голове.

В медицинской школе мне доводилась бывать в исследовательских лабораториях. И в том, что комната эта – лаборатория, сомнений быть не могло. Клетки, крысы, которые являлись источником информации. Какой информации? Что на них изучали? Почему?

– Господи!

На пороге стояла Эрин. Они прижала руки ко рту. Наши взгляды встретились. В ее глазах отразился ужас, который тут же сменился решимостью.

– Натаниэль! Мы должны немедленно уходить!

Я смотрел на нее, не понимая, с чего такая срочность. Потом повернулся и взялся за дверцу клетки.

– Нат, времени нет! – закричала она. – Дом горит!

Глава 33

– Мы можем тут умереть!

Я не видел языков пламени, не чувствовал запаха дыма, вот и не разделял стремления Эрин покинуть это загадочное здание. Потом услышал грохот, треск. Что-то взорвалось в сарае-складе. Пол под нами закачался. Меня бросило влево. Оторвало от клетки. На ногах я не устоял, упал на левое колено.

В дверь ворвался горячий воздух.

– В подвале на полу огромная лужа бензина. – Эрин дернула меня за рукав, потянула к двери.

Подвал. Далекое место. Его отделяли от нас два этажа и три галактики.

– Мне нужна секунда, чтобы понять, что здесь делали.

– Нет, мы должны уходить.

Я зашел за клетки, чтобы посмотреть, куда тянулись провода от головы Б4. Никуда. Они лежали на полу, ни к чему не подсоединенные. Каждый с маленькой биркой. На одной я прочитал «Стим», на второй – «Волна».

Взялся на клетку с Б4, чтобы снять ее. Но понял, что она скреплена с нижней. Мне требовался рычаг, чтобы оторвать одну клетку от другой.

– Черт!

– Уходим! – крикнула Эрин.

Я не отреагировал.

– Дай мне ключи от автомобиля.

– Помоги мне разобраться, что к чему, Эрин.

– Я ухожу. Немедленно.

Эрин с решительным видом стояла у окна, которое выходило на ворота. Поймала мой взгляд, вновь повернулась к окну.

– Смотри!

– Куда?

Она указала за окно.

– Нат!

Новая волна жаркого воздуха поднялась с лестницы. Я посмотрел в окно. Увидел ярко-оранжевые языки пламени.

– Я знаю. Это пороховая бочка. Мне нужна твоя помощь, Эрин.

– Нет!

«Нет» в смысле «не пороховая бочка»? Или – «Нет, помогать тебе не буду?»

– Смотри! Автомобиль выезжает из ворот. Пожалуйста, мы должны уходить. Немедленно! Или ты идешь со мной, или отдай мне ключи от автомобиля и продолжай играть в детектива в одиночку.

Я не ответил. Не мог уйти из этой комнаты, не разобравшись, что к чему. Осточертела та беспомощность, которую я испытывал все последние дни. Чем здесь занимались?

Эрин все указывала в окно. Я видел языки пламени, поднимающиеся выше подоконника. Подошвами ощущал идущий снизу жар. Придвинулся к окну, чтобы посмотреть, что там увидела Эрин. Ничего не увидел. Может, автомобиль что-то заслоняло? Может, он уже скрылся за деревьями?

Поджог.

Эрин.

– Эрин, это ты… – У меня перехватило дыхание. – Ты?..

– Что – я?

Она не слышала, не понимала, прикидывалась, что не понимает?

Я покачал головой. Бессмысленно. В голове все путалось. Не было времени подумать. И в мыслях никакой ясности. Я посмотрел на Эрин. Она перехватила мой взгляд, потом двинулась к двери. Побежала. Но выглядело все, как в замедленной съемке.

Слетела вниз по ступеням.

Я шагнул следом за ней.

Потом развернулся. Хотел еще раз осмотреть комнату, где «Стробэрри лабс» проводила свои эксперименты. Может, сумел бы найти какую-то зацепку. Что-то важное, чтобы потом мои показания не казались голословными.

Перед глазами все начало расплываться. Крысы, лабораторное оборудование, компьютеры. Ничего особенного. Никакого дымящегося пистолета.

Я бросил последний взгляд на единственную оставшуюся в живых крысу, A11. Распахнул дверцу. Зверек выскочил из клетки, я скинул его со стола. Крыса пробежала три шага, остановилась, принюхалась, бросилась к лестнице. Спустилась на одну ступеньку, опять остановилась, поднялась обратно, в панике закружила по комнате. Мой взгляд упал на что-то белое. Под углом клетки лежал листок бумаги. Я вытащил его. Какие-то напечатанные слова, цифры. Что-то техническое и при этом неуловимо знакомое. У нижнего края кто-то написал корявым почерком: «Пароль: „Вестидж“».

Стиснув зубы, я глубоко задумался. Но подошвам становилось все горячее.

Первый этаж горел.

Плинтус пульсировал красным: прелюдия к танцу огня уже на втором этаже.

Я сунул листок в передний карман.

Пора сматываться.

Посмотрел на лестницу и увидел язык пламени. Шагнул к лестнице. Снизу мне навстречу поднялся клуб черного дыма. Опасность.

Окно.

Я посмотрел налево, поверх стола, на котором стоял монитор компьютера. Еще окно. Выходящее на боковую стену. Я подбежал к нему, выглянул. Языки пламени плясали по эту сторону дома, но еще не сформировались в огненную стену. Вырывались они из гаража. А может, поднимались с первого этажа.

Я схватил монитор, швырнул в окно. В комнату ворвался холодный воздух. Я залез на стол.

Шагнул к окну. Внезапно прогремел взрыв, взметнулось пламя. Я посмотрел вниз. Море огня. Все равно что прыгать в котел с кипящей смолой. Я вновь посмотрел на лестницу. Оттуда тянуло черным дымом. Побежал к ней, но меня остановил потянувшийся ко мне длинный язык пламени.

Вот тут я и осознал, в какую попал передрягу. Я видел только восемь ступеней, а потом лестница поворачивала на девяносто градусов. То есть вторую половину лестницы я сверху увидеть не мог. Восемь ступеней, маленькая площадка, а за ней меня ждала неизвестность.

Я огляделся, вспоминая, как нужно вести себя в случае пожара (зря, что ли, учился в медицинской школе), прикидывая, что может оказаться полезным. Нашел. Небольшой зеленовато-синий ковер.

Выдернул его из-под ножек одного стола, подтащил к лестнице, накинул на плечи.

– Теперь или никогда.

Сделал шаг с верхней ступеньки. Плотнее обернул плечи ковром. Осознал, что в момент поворота мне придется принимать решение: если огонь не такой сильный, до двери дойду на своих двоих; если очень сильный, мне останется только улечься на пол и катиться, завернувшись в ковер. Не забывая, конечно, про молитву.

Я спустился на следующую ступеньку и почувствовал необходимость загадать последнее желание. «Господи. Позволь мне прожить достаточно долго, чтобы выяснить, что случилось с Энни».

Еще ступенька. Шерстяной ковер спускался с моих плеч и ниспадал на лестницу, словно длинный плащ. Последняя ступенька перед поворотом… взрыв. Что-то ухнуло в глубинах дома. Что-то легко воспламеняющееся соприкоснулось с открытым огнем. Взрыв этот вызвал эффект домино. Шум, тепловая волна, пламя поднимались из-за угла, мне навстречу. Инстинктивно я отпрянул. Наступил на ковер, заскользил на нем вниз. Выставил ногу, чтобы не врезаться в стену.

Рукой сумел нащупать поручень. Затормозил, а потом полностью остановил падение. Поднялся на ноги уже на площадке. Обогнул угол. Огонь пылал на первом этаже и на лестнице в каком-то футе от меня.

От пола первого этажа меня отделяли восемь ступенек.

Я ухватил ковер за угол, подтащил к себе, сел на него, накинул сверху, превратившись в начинку такого вот коврового пирожка, начал съезжать по ступенькам вниз и вдруг вспомнил Сонни Эллисона. Буквально наносекунду думал об этом молодом человеке, которого доставили в отделение реанимации, где я проходил практику. Его автомобиль, «хонда-цивик», на скорости пятьдесят миль слетел с морского обрыва на скалы. Бак взорвался. Эллисон не умер, и мне теперь никогда не забыть, что может выдержать человеческое тело. Мысль эта вдохновляла меня во время спуска. А потом я резко остановился.

Очутился у подножия лестницы, окруженный огнем.

Взмахнул ковром в надежде, что движение воздуха прижмет пламя к полу в непосредственной близости от меня.

Мне повезло. Прижало. В несколько прыжков я выскочил на крыльцо. Оно еще не успело загореться. Споткнувшись на бетонных ступеньках, я чуть не грохнулся на засыпанную гравием площадку, на краю которой теперь полыхали здания «Стробэрри лабс».

Увидел Эрин. С посеревшим лицом, вся в копоти, она стояла рядом с автомобилем.

– Что происходит, Эрин?

– Слава Богу! Я уже подумала, что ты там сгоришь.

Я двинулся к ней, пытаясь истолковать ее слова. Искренность? Страх? Откровенное манипулирование?

Внезапно схватил ее за плечи.

– Что ты делаешь, Нат?

– Ты оставила меня там умирать!

– Ты сошел с ума! Что ты несешь?

Она отскочила от меня, настаивая, что видела красный спортивный автомобиль, отъезжающий от «Стробэрри лабс».

– Мы тоже должны уехать отсюда! – крикнула она. Еще окончательно не придя в себя, я влез в машину. Пожар ревел, в горящих зданиях что-то взрывалось. На нас накатилась тепловая волна. Другая поднялась изнутри. Дико разболелась голова. Эрин взяла ключ из моей руки, вставила в замок зажигания. Я не дал ей завести двигатель. Оглядел участок, который занимала фирма, пылающие здания.

– Что случилось с Энни? – спросил я.

– О чем ты говоришь?

– Что такое «Вестидж»?

Она повернула ключ в замке зажигания.

– Пора обращаться в полицию, – добавил я.

Я мчался вниз, оглядываясь в поисках мифического спортивного автомобиля. Неподалеку от центра Фелтона увидел щит-указатель. Прочитал на нем, что до Санта-Круса десять миль. В прошлое вернуться невозможно, но у человека есть шанс заглянуть туда в гости. И я понял, что пришло время для посещения аллеи памяти.

– Тебе нравится огонь, – холодно сказал я. – Тебе нравится смотреть, как что-то горит.

Крысиная лаборатория, кафе, порнографическая студия, дом Саймона Андерсона.

– О чем ты говоришь? – спросила Эрин.

– Давай начнем с самого простого.

– Простого?

– Я хочу знать истинную причину, по которой ты терпеть не могла Саймона Андерсона.

Все это и раньше вертелось у меня в голове: определенная холодность, с которой она говорила о нем, тот факт, что она не вышла из автомобиля на его похоронах или около горящего дома. Как-то не вязалось все это с ее отношением к людям, пусть она и сказала, что Саймон Андерсон не пропускал ни одной юбки.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Перестань, Эрин.

Я повернул к Санта-Крусу.

Она молчала.

– Как ты узнал? – спросила после долгой паузы.

Глава 34

Эрин подтянула колени к груди. Смотрела сквозь окно в далекую даль, во взгляде читалось признание поражения.

– Он не мог так сильно тебя достать только тем, что ухлестывал за другими официантками.

Эрин повернулась ко мне:

– Его выдала грязь Напы.

Напа-Вэлли. Центр виноделия северной Калифорнии, в трех часах езды от того места, где мы сейчас находились.

– Во «Временах года» предлагаются горячие грязевые ванны, чтобы усилить контакт целебной грязи с кожей. Саймон называл эти ванны «грязевой рубашкой». Я же говорила тебе, что Саймон виртуозно владел словами. Лживый сукин сын. Он три месяца не говорил мне, что давно уже женат.

Эрин рассказала, что они познакомились, едва она начала работать в кафе. Он приходил чуть ли не каждый день, заказывал кофе с молоком, работал на ноутбуке и проверял котировки акций на одном из трех подключенных к Интернету компьютеров, которые стояли в кафе.

Он подружился со всеми. Людей притягивали к нему обаяние и богатство, пусть о последнем он говорил вскользь, лишь давая понять, что деньги у него есть. Не последнюю роль для Эрин сыграли его остроумие и уверенность в себе.

Свой роман они не афишировали. Он никогда не приглашал ее к себе. Если они проводили уик-энд вместе, то далеко от Сан-Франциско. В Напа-Вэлли, пили вино и купались в грязи. Как потом выяснилось, в эти самые уик-энды жена Андерсона возила их сына-аутиста в специализированный центр при Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Со временем жена его поймала (так Андерсон, во всяком случае, говорил), и он порвал с Эрин. А потом она поняла, что для него это привычная схема.

– Он был закоренелым грешником, – вынесла она приговор.

Энди появился после ее разрыва с Саймоном. Ее сразу потянуло к нему, но совсем не так, как к Андерсону. И такой сильной привязанности она более ни к кому не испытывала.

– Он первый дал мне почувствовать, что в моем образе жизни нет ничего зазорного. Уезжая из Мичигана, я знала, что обязательно встречу такого, как он.

Они тоже прошли через постель, но с этим как-то не сложилось, и потом их связывала исключительно дружба, глубокая и платоническая.

– А шесть месяцев тому назад он начал от меня отдаляться.

Примерно в это же время Саймон и Энди стали близкими друзьями. Оба любили поговорить о книгах и писательстве. Энди начал сидеть с детьми Саймона. Ему хотелось завести собственную семью.

– И какое отношение имеет все это к тебе, Эрин? Выкладывай. – Я заполнил возникшую паузу. – Ты заревновала? В этом все дело?

– Нет.

– Он был твоим лучшим другом, ваши отношения стали более напряженными, потом он умер. Так легко обвинить во всем Саймона.

– Ты не понимаешь.

– Так просвети.

– Ты, наверное, и не сможешь понять. Саймон поступил так жестоко.

– Он убил Энди?

– Я в этом не уверена.

– Почему ты думаешь, что такое возможно?

– Саймон был соблазнителем и манипулятором. Он заворожил Энди. У того началась депрессия. Он чувствовал себя таким одиноким.

– И решил избавиться от одиночества. Покончив с собой?

– Я должна посмотреть его дневник.

Зазвонил мобильник. Дэнни. Связь оставляла желать лучшего.

– Включи… новости. Радио… новости.

Я мог разобрать лишь каждое третье слово. Попросил его перезвонить. А Эрин – найти какой-нибудь выпуск новостей.

Я увидел съезд к небольшой бухте рядом с набережной Санта-Круса. Именно отсюда я наблюдал, как флотилия катеров и водолазы пытаются обнаружить останки Энни. У съезда поставили щит с надписью: «ТОЛЬКО ДЛЯ АВТОМОБИЛЕЙ „СКОРОЙ ПОМОЩИ“ И ПОЖАРНЫХ». Я свернул с шоссе.

Может, хотел притвориться, будто последних четырех лет и не было. Может, хотел вернуться в прошлое. По крайней мере в тот временной период, когда меня не мучили головные боли. Возможно, сказался морской воздух, но у меня вдруг сложилось ощущение, что мозг начал распирать череп. А те футболисты, что отплясывали танец маленьких лебедей на моем позвоночнике, подкачались стероидами. Глаза вылезали из орбит, ноги сводило судорогой.

Эрин нашла выпуск новостей.

«Расследование взрыва в сан-францисском кафе значительно продвинулось вперед».

Я нажал на тормоз и схватил Эрин за руку, чтобы она не повернула ручку настройки и не поменяла радиостанции. Мы как раз добрались до того места, где проселочная дорога переходила в пляж. Перед нами расстилался великолепный синий океан.

«Источники в Управлении полиции Сан-Франциско сообщают, что в связи со взрывом, унесшим пять человеческих жизней, разыскиваются двое. Полиция хочет допросить одного жителя Сан-Франциско и сотрудника кафе, которые уцелели при взрыве. Полиция отказывается говорить, считаются ли эти люди подозреваемыми и какими могли быть их мотивы. Мы будем передавать новые подробности расследования по мере их поступления».

Двое возможных подозреваемых сидели в моей машине – официантка кафе и житель Сан-Франциско. Не могло возникнуть ни малейших сомнений, что в информационном выпуске речь шла именно о них.

И я лучше всех знал, что не взрывал кафе.

Могли копы придерживаться иного мнения?

Голова от боли просто раскалывалась. Мигрень, подумал я. Казалось, череп на затылке раскрывается и в зазоре воет жуткий ветер. Дверцу я открыл очень вовремя. Меня вырвало.

Я разогнулся и посмотрел на Эрин. Она сидела с каменным лицом.

– Это ты?

– Что я? – переспросила она. – Что я?

Свет резал глаза. Я их закрыл.

– Я про Мичиган, Эрин. Пожар. Черт побери, что еще ты мне не рассказала?

В ответ она открыла свою дверцу, вылезла из автомобиля, направилась к воде.

– Эрин!

Я не мог ни продолжить, ни идти за ней. Уж не знаю, какая гадость прицепилась ко мне, но она победила. Я вновь согнулся пополам. Меня еще раз вырвало. Уже одной желчью.

Через какие-то секунды (а может, минуты) я услышал шум. Поднял голову, открыл глаза. В зеркале заднего обзора увидел мигающие красно-синие огни. Повернул голову, чтобы посмотреть, кто пожаловал. Позади моего автомобиля стояла патрульная машина, блокируя проселочную дорогу.

Глава 35

Когда коп вылез из машины и направился к нам, я вытирал подбородок и прикидывал, что можно предпринять. Согласно сообщению, услышанному по радио, меня разыскивали в связи со взрывом в тихом районе Сан-Франциско. Если патрульный это знал, меня, несомненно, арестовали бы и препроводили в камеру. Не самый лучший способ провести этот чудесный день или последующие сорок лет.

У меня оставались два варианта: лгать или пуститься в бега. Вероятность успеха оставляла желать лучшего.

– Вы в порядке, сэр?

«Сэр!»

– Выезд на берег здесь запрещен. – Он уже подошел к водительской дверце. – Штраф – восемьдесят пять долларов. Но, судя по вашему виду, вам необходим глоток чистого воздуха.

Я поднял голову и увидел гигантские усы и уши. Рост копа не превышал пяти с половиной футов. Зато усы обрамляли подбородок, а круглые уши торчали по обе стороны фуражки.

– Съехать сюда с шоссе – большое искушение. Но вот что я вам скажу: при высоком приливе здесь все заливает.

Я залепетал, что сбился с дороги, но он принялся говорить о том, какой прекрасный выдался день, и восхищаться открывающимся с берега видом. В Сан-Франциско привыкаешь к тому, что все куда-то спешат, но ушастый патрульный не возражал против того, чтобы пяток минут поболтать, сидя на бордюре и потягивая холодный лимонад.

Я справился с тошнотой и попытался воспользоваться его благодушием. Сказал, что четыре года назад здесь в результате несчастного случая на яхте у меня погибла подруга и теперь вот решил выяснить подробности. Спросил, если ли возможность ознакомиться с результатами полицейского расследования.

Он ответил, что, согласно закону о свободе информации, я могу подать соответствующее заявление, если согласен ждать пару месяцев. Или могу попытаться поговорить с копом, который вел расследование. Для этого нужно обратиться в архив Управления полиции Санта-Круса. Сказал, что я могу сослаться на него.

По пути в полицию я сделал еще одну остановку. Прямо на обочине. Включил ноутбук Энди и вывел на дисплей дневник. Пролистал страницы вроде бы с безобидными записями, обычно короткими, охватывающими период в пару лет. Правда, дату и год Энди нигде не ставил, ограничивался днем недели и временем.

Четверг, 10:10; посмотрел фильм с Э. (игривый). Я вас спрашиваю: моральная двусмысленность – непременный атрибут хорошего фильма… еще одна встреча с заведующим кафедрой. Должность эту он занимает по одной и единственной причине: никому она не нужна. Статус – не эквивалент мудрости.

Воскресенье, полночь или около того. Сна ни в одном глазу. Терпеть не могу принимать лекарства. Но что теперь делать. Поработал в «Солнечном свете», вздремнул с часок в машине, поиграл в боулинг с С.

Большую часть дневника я проглядел мельком, быстро приближаясь к концу. Мое внимание привлекла короткая запись:

Обед с магом за мостом. Собрал вещи для поездки.

Неделей позже:

Пятничный вечер в Сан-Ансельмо за счет мага. Съел лобстера, шоколадное суфле, одно вело к другому. Ты шутишь, спрашиваю я? Ответ – нет. Проснулся в 8 и не вылезал из кровати до 2.

Потом:

Сделал копии магу, за что мне улыбались и меня благодарили. Позанимался в тренажерном зале по бесплатному пропуску. Договорился с Э. встретиться за обедом, все отменил. Сроки, сроки поджимают.

Я вернулся назад. Нашел первую запись, где упоминался маг.

Среда, 6:00 – покупал книги в «Амазоне». Вторую половину дня провел в «Солнечном свете». Встретился с автором книги, детской фэнтези. Он отредактировал мой реферат. Сказал, слишком много прилагательных. Полезный маг-грамотей.

Я прокрутил прочитанное в голове. «Э» – скорее всего Эрин. Маг? Саймон Андерсон? Он был детским писателем. Что-то произошло между Энди и магом? Это очевидно?

Компьютер пискнул. Аккумулятор садился и требовал подзарядки.

Я перескочил к концу дневника. Записи подтверждали слова Эрин.

Магу тоже нехорошо. Болит голова. Или это связано с его новой пассией? Кто такая Тара? Что бы ни, что бы ни, ЧТО БЫ НИ.

Компьютер вновь пискнул. Я посмотрел на часы. Мне еще предстояла поездка в Управление полиции Санта-Круса. Так что не оставалось ничего другого, как отложить завершение знакомства с личной жизнью Энди.

Голова у меня кружилась. Я не мог избавиться от дрожи в руках и ногах, подавить тошноту. Никаких диагнозов, помимо крайней усталости, в голову не приходило. Говорят, что адвокат, представляющий себя в суде, круглый дурак. Также говорят: врач, излечись сам. Почему профессионализм врачей, когда дело касается их самих, выше профессионализма юристов?

Сотрудницу архива Управления полиции Санта-Круса, наверное, донимала жажда: на столе стояли пять пустых банок из-под диетической колы. Может, благодаря кофеину она и выслушала меня очень внимательно. Или выглядел я таким же жалким, каким себя чувствовал, вот и вызывал желание оказать мне всемерную помощь. Может, мне на руку сыграло и появление патрульного с большими ушами. Он пришел буквально через минуту после меня и помахал мне рукой. «Обслужи этого парня по высшему разряду», – попросил патрульный сотрудницу архива и улыбнулся. Она выслушала мою просьбу, но ответила, что без номера дела скорее всего не сможет назвать фамилию копа, который вел расследование. Я же мог сообщить ей только день гибели Энни. Она вошла в базу данных, но тут же предупредила, что такой поиск может занять много времени. Еще через пять минут предложила оставить мне номер телефона и обещала перезвонить, если что-то найдет. Я продиктовал ей номер моего мобильника.

Развернув автомобиль в сторону Сан-Франциско, я позвонил Дэнни. Сухо и формально он сообщил, что полиция хочет меня допросить. Поинтересовался, нет ли у меня желания встретиться, чтобы он сопроводил меня в полицейский участок. Я обещал подумать. А потом услышал от него самое главное: полиция знает, что я нашел Эрин, и вот тут могут возникнуть проблемы.

– Они обнаружили в квартире Эрин следы взрывчатого вещества, – сказал Дэнни.

– Кто-то хотел взорвать ее квартиру?

– Кто-то использовал ее квартиру для изготовления бомб.

Несколькими минутами позже, когда я уже отъехал от Санта-Круса на пару миль, зазвонил мобильник.

– Ты где? – спросила Эрин. – Или ты собирался оставить меня здесь?

– Ты должна сдаться полиции.

– Я не взрывала кафе. Клянусь тебе, Натаниэль. Пожалуйста. Заклинаю тебя. Ты должен мне верить.

– Они обнаружили следы взрывчатки в твоей квартире.

– Нет. – Она заплакала.

– На кого ты работаешь? С кем ты работаешь?

– Пожалуйста, возьми меня с собой. – Теперь она рыдала. – Я все объясню.

Глава 36

Я позвонил Саманте и попросил ее и Яблочко встретиться со мной в студии акупунктуры в Дейли-Сити через полтора часа, объяснив, что мне понадобится их помощь.

Потом поехал на автовокзал Санта-Круса, где, по ее словам, ждала Эрин. И действительно, она стояла перед главным входом и выглядела так, словно терять ей уже нечего. Я попросил ее снять куртку, изображая охранника аэропорта, и только после этого впустил в машину.

– Начинай говорить.

– Чего ты от меня хочешь?

– Энни жива?

– Клянусь тебе, не имею ни малейшего понятия. Я никогда не встречалась с Энни. Никогда ее не видела. Я думаю, ты сходишь с ума, Натаниэль.

– «Ромп студиос».

На мгновение – молчание. Потом резкое:

– Как ты узнал?

Я вытащил бумажник, достал из него распечатку, которую получил от Дэнни.

Эрин снова заплакала, потом начала говорить.

– Третий год моей семейной жизни действительно был ужасным, – вот как начала она свою историю.

Речь не о том, что ее бил муж (действительно, поколачивал, но не так чтобы часто), а о будущем: вечности в чистилище. Он хотел детей, а она тайком принимала противозачаточные таблетки.

– Его род обрывается на нем.

Она перестала разговаривать с матерью и подругами, которые могли пристыдить ее. Часто ходила в церковь, где познакомилась с двумя женщинами. У одной было пятеро детей, приторно-сладкий голос, но внутри кипела злость. Женщина во всем винила искушения, разрушающие традиционный семейный уклад.

– Не знаю почему, но я ей доверилась. Рассказала обо всем – и о противозачаточных таблетках, и о неладах с мужем. Стремилась получить отпущение грехов или хотела, чтобы меня поймали.

Женщина пригласила Эрин принять участие в крестовом походе: ночью проникнуть на территорию порнографической студии и поджечь ее. Поначалу только просила, потом пригрозила рассказать мужу о противозачаточных таблетках, если та откажется.

– Так тебя заставили?

– Если бы я могла так сказать! Я взяла канистру бензина и разлила его по студии. Я обезумела. Говорила себе, что мужчины, которые нанимают женщин для съемок секс-фильмов, такие же, как мой муж.

Когда ее поймали, она сразу признала себя виновной и пошла на сделку с прокуратурой, стала главным свидетелем обвинения.

– После этого я еще сильнее себя возненавидела, – добавила Эрин. – Я превратилась в пешку в играх других. Перестала существовать как личность.

Мое чутье подсказывало, что она не лгала. Ее это не обеляло, получалось, что она способна на насилие. Может, и в кафе что-то вывело ее из себя.

– Расскажи мне о Саймоне и Энди.

– Ты поможешь мне спастись?

– За свои действия приходится отвечать, Эрин.

– Я ничего не сделала. Копы подозревали меня. Аравело звонил каждый день. Но, клянусь тебе, я ни в чем не виновата.

Значит, Аравело подозревал Эрин. Само собой. Хотелось только знать почему.

– У Саймона с Энди была любовная связь?

Эрин кивнула. Моя догадка подтвердилась.

Поначалу Энди сидел с детьми Андерсонов. Эрин думала, что мужчины сошлись на почве писательства. Она убеждала себя, что Энди не может тянуть к Андерсону… потому что видела, Саймон – такой говнюк, а Энди – славный парень. Но постепенно до нее дошло, что Энди, возможно, гей. Этим и объяснялся тот факт, что период их физической близости закончился, едва начавшись. В конце концов, он ей признался и насчет Саймона, и насчет того, что для него это не первый контакт с мужчиной. Для Саймона это было очередное мимолетное увлечение. Энди же страдал из-за того, что с какого-то момента Саймон полностью вычеркнул его из своей жизни. Эрин сказала, что и она почувствовала себя преданной.

– А потом он начал злиться, быстро уставал.

– Саймон тоже страдал от головных болей? Вел себя странно?

Она пожала плечами:

– Думаю, да. Возможно. Энди говорил, что у Саймона какие-то проблемы со здоровьем. Не знаю.

– В кафе работала или приходила женщина по имени Тара?

– Нет. О ком ты говоришь?

– Мне нужно это знать.

– Он спал со многими. Ни о какой Таре я не слышала.

Похоже, она действительно ничего не знала о женщине, упомянутой Энди в его дневнике.

– Ты рассказываешь мне не все.

– Что еще ты хочешь узнать? – вскинулась Эрин. – Энди был моим лучшим другом. А потом вдруг перестал быть. Превратился в незнакомца.

– И ты обвинила в этом Саймона.

– А как еще можно такое объяснить? Как еще твой лучший друг мог обозлиться на тебя, стать врагом? Он был первым и единственным человеком, который понял, к чему я стремлюсь, кем хочу стать. Он позволял мне быть слабой. Не давил, не использовал меня в своих целях. А потом вдруг заболел, стал другим и… умер.

– Вот почему ты это сделала.

– Нет.

– Ты устроила взрыв в кафе и пожар в доме Саймона, не так ли?

– Нет, Натаниэль.

– Признай это, Эрин.

– Прекрати! Прекрати! – вскричала она. – Ты ведешь себя, как Энди!

Я уже чувствовал, что вот-вот отключусь, когда зазвонил мой мобильник. Со мной хотела поговорить сотрудница архива Управления полиции Санта-Круса. Она подняла нужное дело и теперь могла сообщить, кто расследовал смерть Энни. Услышав фамилию этого копа, я вдруг осознал, что никому не могу доверять.

Глава 37

Впервые я чуть не умер, когда мне было семь лет. Я лежал в полузабытьи на простыне, которая насквозь промокла от моего пота. Температура зашкалила за сорок. Я так ослабел, что не мог даже плакать. К счастью, мама зашла меня проведать. Позвонила врачу, который велел положить меня в ванну с ледяной водой. Я помню, как смотрел на маму из ванны снизу вверх и думал: «Она действительно меня любит».

Мое состояние в Санта-Крусе однозначно говорило о том, что я в любой момент могу если не умереть, то лишиться чувств, поэтому я посадил Эрин за руль и объяснил, как добраться до Дейли-Студио. Сам лег на заднее сиденье, подложил под голову шорты, в которых играл в баскетбол. Превратился в сплошной шестифутовый нерв.

Чувствовал каждый ухаб на дороге, каждый камешек, попадавший под колесо. Шум проезжающих мимо автомобилей рвал барабанные перепонки. Я грезил наяву.

Энни сидела на палубе. Свесив ноги в воду. Она держала за хвост мышь. На глубине появилось что-то темное. Приблизилось к поверхности, выпрыгнуло из воды, ртом схватило мышь. Это был я.

– Нет! – закричал я.

Почувствовал руку на лице.

– Это печень, – произнес голос.

Я открыл глаза. Саманта одной рукой прикоснулась к моей щеке. Второй ощупывала мое тело. Как врач, проверяющий, нет ли у ребенка аппендицита.

– Не волнуйся, сладенький. Мы поставим тебя на ноги.

Я попытался протестовать. Мы должны идти. Нет времени для акупунктуры или чего бы то ни было, что могла предложить Колдунья. Пока я находился в забытьи, подсознание не дремало. Многое начало складываться в общую картину… какой бы невероятной она ни казалась. Нетвердой походкой я подошел к багажнику, достал компьютер.

– Все у меня хорошо.

Эрин шагнула ко мне. Саманта – тоже. Я оглядел всех троих. Саманта, поклонница гранолы и тофу. Яблочко, знаток бейсбольной статистики. Эрин… удивительное сочетание собственного достоинства и уязвимости. Не так ли?

Я пошатнулся. Эрин подскочила ко мне. Протянула руки. Я взялся за них. Что со мной происходило?

– Я сожалею, что засомневался в тебе.

Она сжала мои руки.

Голову пронзила жуткая боль. Я вырубился.

Глава 38

Алхимия Саманты отрицала все нормы, с которыми я вырос. Она насмехалась над моими медицинскими познаниями. Действительно, студентов-медиков учат уважать неожиданное. Божественное. Странное. Это одна из причин, по которым от врачей частенько можно услышать: «Я ничего не исключаю».

«Доктор, возможно ли, что эта операция приведет к осложнениям?» – «Я в этом очень сомневаюсь, но ничего не исключаю».

«Доктор, может гуру-самоучка, благоухающая цветочным дезодорантом, вывести меня из коллапса, втыкая в спину иголки?» – «Я в этом очень сомневаюсь, но ничего не исключаю».

Я лежал на столе для акупунктуры в студии Саманты.

Меня окружали муаровые стены. Мягкий свет лился из лампы под японским абажуром. На столике около двери стояли благовония и проигрыватель компакт-дисков.

Саманта нажала клавишу «Пуск» на проигрывателе. Комнату наполнили звуки флейты и далекого ветра. Я смутно помнил, как Яблочко принес меня в эту комнату и уложил на стол.

Я приподнялся, упираясь ладонями в стол.

– Мне нужно идти, Саманта. Времени нет.

Интуиция подсказывала, что нельзя мне здесь оставаться. Но мозг застилал слишком уж густой туман, чтобы вспомнить причину. Ноутбук, какое-то отношение он имел к этой причине, и кафе; Эрин и я, разыскиваемые за убийства, совершенные кем-то еще. И еще продажная полиция, и растущая уверенность, обусловленная всем этим насилием, что Энни действительно умерла, но не случайно, а в результате какого-то заговора, и теперь заговорщики подбирались ко мне. Но боль не позволяла связать все воедино.

Саманта положила руку мне на шею. Подержала там. Больше минуты. Я расслабился, решимость куда-то идти, бежать растаяла.

– А теперь начнем, – сказала Саманта.

От белой простыни, на которой я лежал голой грудью, веяло прохладой. Музыка начала воздействовать на сознание. Мне вспомнились те десятки раз, когда Саманта колдовала надо мной. Я всегда ощущал первые уколы. Они усиливали мой скептицизм. Но постепенно сосредотачивался на музыке. Звуки уносили меня. Я плавал среди них, представляя себе, что они – живые существа, как ярко окрашенные слоны, шимпанзе или летающие рыбы.

А потом начинал смеяться. Каким бы сильным ни был стресс. Саманта говорила, что смех – признак снятия стресса. Смехом я выплевывал яд из моего организма, очищал глаза, нос, глотку, трахею.

«Может Колдунья спасти меня?» – «Я ничего не исключаю».

Саманта воткнула в меня первую иголку. Я дернулся. Более болезненно, чем я помнил: тело прострелил импульс белого жара.

Я вспомнил клетки. Запертых в них крыс, горящих в погребальном костре. Саманта вогнала иголку мне в локоть. Я чуть не спрыгнул со стола.

Опять она положила руку мне на шею. Пальцы нашли нужную точку. Я почувствовал, как по телу разливается спокойствие. Руку она не убирала. Второй воткнула иголку в сгиб колена.

Я начал чувствовать, что музыка плывет как сироп. Губы чуть разошлись в улыбке. Колдунья обрела контроль над моим телом.

– Теперь тебе нужно полежать.

Я едва расслышал слова Саманты. Они означали, что она вогнала в меня все иглы, и теперь им предстояло настроить мой организм. Иглы тонкими проводами соединялись с электрической системой. Одни иглы нагревались, другие вибрировали. Безумие, конечно, но я никогда не ставил под сомнение компетентность Колдуньи.

Я услышал, как она вышла из комнаты.

Едва за ней закрылась дверь, я попал в тоннель, наполненный музыкой. Видел плавающие звуки и странных существ на горизонте. Время текло. Секунды. Минуты. Тысячелетия.

Наконец услышал, как открылась дверь. Подумал, что пора вынимать иглы. Чуть улыбнулся, глаза открывать не стал. Знал, Саманта скажет мне, что пришла пора возвращаться к жизни. Почувствовал, что на шею легла рука. Сжала ее. Грубее, чем обычно.

– Где ноутбук? – спросил мужской голос.

Саманта?

Я начал поднимать голову. Сначала медленно, будто преодолевая сопротивление. Потом рывком. Высоко поднять не удалось. Рука на шее прижимала меня к столу.

И вот тут меня пронзила дикая боль.

Тот, кто прижимал меня к столу, еще глубже вогнал в спину одну из иголок.

– У нас мало времени. – Мужской голос звучал мягко. – Где ноутбук?

«Ноутбук Энди, – подумал я. – Разве я не отдал его Яблочку?»

Мужчина еще глубже загнал иглу. Я закричал.

Глава 39

Внезапно наступило облегчение. Мужчина вытащил иглу. Блаженство. Полная противоположность боли.

Кто-то держал меня за шею, кто-то еще – за ноги.

– Ноутбук Энди. Где он? – спросил мужчина, державший меня за шею.

Он взял иглу и вонзил конец там, где шея встречается со спиной. Я почувствовал, как острие пробило кожу, на мгновение представил себе разделяющиеся клетки. Но сильно он не давил, только дал понять, что острие уже во мне.

– Что случилось с Энни? – выдохнул я.

В ответ он надавил на иглу, медленно вгоняя ее глубже. Я увидел белую вспышку. Понял – это только начало. Он мог проткнуть одну из главных артерий, а потом – спинной мозг.

Я посмотрел направо, увидел брючину из синего материала. Протянул руку, толкнул, перейдя в пусть слабую, но атаку. Он вертанул иглу, моя рука дернулась, он чуть отодвинулся, ушел из пределов досягаемости.

– Мы ответим на интересующий тебя вопрос после того, как ты скажешь нам, где компьютер, – сказал мужчина, который держал меня за ноги.

Я узнал голос и тут же понял, кто держит меня за шею. На его руке, у локтя, я видел красную сыпь. Псориаз. Полное совпадение с тем, что сказала мне сотрудница архива Управления полиции Санта-Круса.

Они работали в паре. Велард, коп-здоровяк, расследовал смерть Энни. И теперь все глубже вгонял в меня иглу, тогда как Дэнни Уэллер держал меня за ноги.

Удивительно, но лечение Саманты дало результат. Давно уже у меня не было такой ясной головы.

– Меня от этого мутит, – вдруг сказал Велард, перестав давить на иглу. Достал пару наручников, приковал мою правую руку к столу.

– Что ты делаешь? – спросил его Дэнни.

– От этой гребаной музыки начинает трещать голова.

Велард выключил проигрыватель и включил радио. Нашел станцию, транслирующую легкий рок. Меня собирались пытать под песню Селин Дион.

– Исполняется по заявке Тимми Аравело, – объявил Велард, помянув копа, которого посадили в тюрьму не без моей помощи. И начал вертеть иголку в моем правом плече, готовясь воткнуть ее как можно глубже.

– Полегче, Эд, – подал голос Дэнни. – Аравело был ничтожеством. Так же, как и его братец.

– Братья по оружию, – ответствовал Велард. – А кроме того, не забывай, кто оплачивает твои медицинские счета.

Селин Дион сменила Уитни Хьюстон с песней «Величайшая любовь», и Велард начал подпевать. Он приставил иголку к моей шее. Я чувствовал, что он вот-вот надавит на нее. Сжался в предчувствии этого и осознал глубину своего страха: Саманта разместила на моей спине как минимум дюжину иголок. Он мог проткнуть меня и в пояснице, и в других местах, не говоря уже о локте или колене. Перед глазами у меня все плыло, похоже, я в любой момент мог лишиться чувств.

– Удовлетвори мое любопытство, – предложил Велард. – А не то отправишься в вечный заплыв по Тихому океану вслед за своей подругой.

Я не ответил.

– Не спеши, Эд. – Дэнни попытался успокоить своего напарника. Он ослабил хватку, но держал мои ноги достаточно крепко, чтобы я не смог внезапно вскочить. – Послушай, Натаниэль. Я пытался уговорить тебя на сотрудничество. Но эти парни… они такие нетерпеливые.

Он вновь играл роль доброго копа.

– Времени у нас в обрез. И они очень злятся на тебя. Ты пытаешься узнать то, чего никому знать не следует.

– Дэнни, скажите мне… чего они хотят? Чего хочет Гленн Киндл? Сделайте умирающему маленький предсмертный подарок.

– Если ты поможешь нам и отдашь ноутбук этого гомика, мы отстанем от тебя и займемся своими делами.

– Хорошо. Одну минутку. Я только отдышусь.

Я почувствовал, что он перестал сжимать мои ноги. У меня появился шанс на побег?

– Аравело… они не вернули его дело на доследование. Вы все выдумали, Дэнни.

Я почувствовал, как наручники приковали к столу одну мою ногу.

– Совершенно верно. Я хотел, чтобы у нас установились доверительные отношения.

– Да, хорошо, вам требовалась информация. Я понимаю. Ради этого можно и солгать. Но это непохоже на вас.

Дэнни отпустил мою правую ногу. Я попытался поднять ее, но в двух дюймах от стола в кожу врезалось железо.

– Это бесполезно, – вздохнул Дэнни. – Займись им.

– И о чем она только думала? – спросил Велард, когда Уитни Хьюстон взяла высокую ноту, приближаясь к финалу. – Как она могла выйти за такого говнюка, как Бобби Браун?

Я попытался еще раз воззвать к совести Дэнни:

– Вы же сострадательный человек, сержант. Я помню, что вы рассказывали об отце. Неужели он вырастил такого сына?

Он много рассказывал о том, как помогал хворающему отцу. Мучитель на такое не способен, не так ли?

– Он обрадуется, узнав, что появились деньги на его новую печень, – ответил Дэнни, а потом спокойно добавил: – Я для себя уже все решил.

– Достаточно, – буркнул Велард. – Я даю тебе еще один шанс. Мы тебя усыпим, как официантку.

– Эрин?

– С ней я оказал тебе услугу, – небрежно бросил Велард. – Они нашли в ее квартире какую-то гадость.

– Что? Так ее подставили?

– Ты, похоже, не догоняешь, приятель.

– О чем вы говорите?

Я попытался вырваться. Велард издал победный вопль, и тут же меня пронзила боль: он нажал на иголку. Но я продолжал вырываться.

– Подождите. Или это занятие более интересное, чем убивать лабораторных крыс?

– Угомонись, Шерлок.

– Ты сжег лабораторию. Ты уничтожил улики, касающиеся этого… странного неврологического эксперимента, – лепил я наугад. – Ты убил этих несчастных животных и устроил пожар. Ты – обезумевший… хрен.

Если какая-то моя часть еще и сомневалась в том, что мои догадки верны, то сомнения эти быстро развеялись.

– Интересная версия. – Я почувствовал, как иголка входит все глубже. – Но ты прав. Я – обезумевший хрен. Где ноутбук?

Я схватился за ножки стола, приготовившись терпеть боль. Обнаружил, что в голове бродят геройские мысли. Я прикидывал, есть ли у меня шанс спастись или мне не остается ничего другого, как погибнуть в гордом молчании.

Я мог сказать им, что отдал ноутбук Яблочку. Они бы выследили его и били по голове, пока он не признался бы, где ноутбук. А узнав от него и меня все, что им требовалось, они бы выпустили из нас кровь.

Но я, конечно, мог и молчать. Спас бы Яблочко и, возможно, Саманту. И вообще, много ли выпадает шансов стать героем?

Комнату заполнил нежный голос Норы Джонс. В этот самый момент за меня взялся и Дэнни. Я почувствовал, как он нажимает на иголку, воткнутую в икру.

– Дэнни, полдюжины человек знают, что я говорил с вами, – напомнил я. – Они первым делом придут к вам.

Велард сжал мне шею. Мне с трудом удавалось дышать.

– Пустые угрозы. – В голосе Дэнни слышалась усталость и смирение с неизбежным.

– Пожалуйста.

– Последний шанс, Нат.

Я понял, что все кончено.

– Не скажу, – как мог храбро, ответил я.

Почувствовал, что рука Веларда больше не сжимает мне шею. Коп наклонился ниже:

– Я тебя предупреждал.

Я с новой силой вцепился в ножки стола. Велард меня не разочаровал. С силой надавил на иглу в шее. Будто хотел острием достать до Китая. В этот момент у меня возник вопрос: задел он спинной мозг или нет? И тут же его сменила обида: ну почему я не могу умереть под Спрингстина?

Раскаленная добела боль ослепила. Но буквально перед тем, как я отключился, Велард вытащил иглу. Облегчение пришло сразу. Всепоглощающее.

– Я просто хочу взяться за нее получше, – объяснил мне Велард. – Готовься к новой встрече с толстой леди.

Я отпустил сознание в свободное плавание. И действительно представил себе женщину. Прекрасную, загорелую, не женщину – ангела. Энни. Потянулся к ней, глядя в глаза, ища в них ответ.

Когда иголка вонзилась в мое тело, я открыл рот и издал дикий крик. С губ не сорвалось ни звука. Сил не осталось.

Издалека до меня донесся грохот приближающегося поезда Мира. Перекрыл его голос: «Я его прикончу» – и металлический щелчок. Потом я услышал несколько выстрелов. Что-то упало. И я провалился в темноту.

Глава 40

Смерть – блондинка с пистолетом. И выглядит такой знакомой.

Мягкий свет окружает ее. Прилипает к ее коже, как хлебная корочка. Мерцает, когда она нагибается, чтобы смазать бальзамом твои раны. Когда кладет таблетку тебе на язык. Когда переворачивает твое обмякшее тело.

– Таблетка поможет тебе заснуть, – говорит она.

Может, все видят то же самое.

Потом она уходит. Но лишь после того, как кладет что-то на живот.

Мобильник. Даже в смерти без мобильника – никуда.

Глава 41

Фармацевтика справилась со сном. С чем они ничего не могут поделать, так это со сновидениями.

Снотворные таблетки отлично вырубают мозг. К сожалению, основа хорошего отдыха не в этом. Когда дельфины спят, они отключают половину мозга, тогда как вторая бодрствует. Отчасти потому, что в океане хищники перерабатывают, как в Нью-Йорке – таксисты. Но еще и потому, что дельфины любят играть. Вот и наши мозги отдыхают благодаря путешествиям в глубины подсознания.

Я провалился во что-то черное, как смерть, где не было ни сновидений, ни времени. Но не было и боли, которую я почувствовал, придя в себя: лежал в позе зародыша на залитом кровью полу студии Саманты.

С трудом разлепил один глаз. Тяжелый туман похмелья застилал мозг. А когда перевернулся на спину, боль резко усилилась, прострелила меня насквозь.

– Срань Господня! – простонал я.

Перекатился на живот, повернул голову, прижавшись к полу правой щекой.

– Однако живой.

Перед мысленным взором вдруг замелькали отрывочные образы.

Выстрелы. Падающий Велард. Сандалия под затянутой в джинсу ногой. Холодная рука, поворачивающая мою голову. Светло-карие глаза, изучающий взгляд. Потом чернота.

Неужели ангел-блондинка справилась с Велардом и Дэнни? Убила их? Я приподнялся, оперся локтями о стол Саманты. Глубоко вдохнул, заполняя легкие сладковато-горьким воздухом сражения. Пришли новые образы, нанизанные на мысленную веревку. Женщина промывает и дезинфицирует мои раны, снимает наручники, дает мне таблетки. Я говорю ей, что видел ее раньше. В ответ она протягивает мне мобильник:

– Мы тебе позвоним. Отдыхай.

«Мы». Кто эти «мы»? Кто она?

Я оглядел пол в поисках мобильника. Обычная безобидная модель-раскладушка – «Моторола». А чего я ожидал? Чего-то суперсекретного и шпионского?

– Черт! – Я все смотрел на мобильник. – Мне же придется нагнуться, чтобы поднять тебя.

Я потянулся левой рукой за правое плечо, чтобы оценить урон, нанесенный Уэллером и Велардом. Движение это отдалось болью, но я мог шевелиться, не падая в обморок.

Нащупал то место, где Велард особенно глубоко загнал в меня иглу. Его прикрывала марлевая салфетка, неумело прикрепленная скотчем к шее и спине. Я постарался подвести итог. Большой кровопотери нет. Ни один жизненно важный орган не задет. Кто-то продезинфицировал мои раны. Кроме того, подумал я, Саманта наверняка стерилизовала иглы. Так что раны эти убить меня не могли. Вот и отключился я скорее всего не от нависшей надо мной угрозы смерти и не от шока, а просто от боли.

Я медленно наклонился, поднял мобильник, оглядел его. Искал… не знаю что, ничего особенного, вот ничего и не нашел.

На дисплее светилось время. 18:15. Неужели я пролежал в отрубе только два часа? Или два часа плюс сутки? Я закрыл мобильник и попытался сунуть в карман. И только тут обнаружил, что я в одних трусах – без штанов. Куда они подевались?

Лежали в углу, вместе с бумажником и мобильником. Именно там, куда я их и положил, когда раздевался перед тем, как лечь на стол для акупунктуры.

Что произошло с Самантой? И с Эрин? Разве Велард не сказал, что ее усыпили? Или убили?

Адреналин перебивал боль, когда я надевал штаны и рубашку. Открыл дверь из студии в маленькую приемную, где клиент, дожидающийся своей очереди, мог почитать журналы о йоге, сидя в большущем оранжевом кресле. Там же, медитируя, сидела и Саманта, дожидаясь, пока иголки сделают свое дело.

Открывая дверь, я готовился к худшему. Вновь ощутил выброс адреналина, когда увидел Саманту. Она сидела в кресле с закрытыми глазами, голова свесилась набок.

– Саманта!

Она не шевельнулась.

Я шагнул к ней, схватил за запястье, нащупал пульс. Сильный, размеренный.

– Дай мне пять минут, Яблочко, – пробормотала Саманта заплетающимся языком.

Она спала крепким наркотическим сном, тем самым, от которого я очнулся несколькими минутами раньше. Мне очень хотелось как следует потрясти ее, чтобы разбудить и узнать, что она видела, но я сомневался, что получу какую-то полезную информацию. Я также подумал, что лучше дать ей проспаться. Коснулся рукой ее щеки.

Вот тут я заметил ключ. Он висел на нитке на шее Саманты. Я не мог вспомнить, чтобы Саманта вот так носила ключи. Наклонился, пальцами приподнял ключ. Судя по логотипу, от автомобиля марки «Форд».

Я подошел к входной двери – какие-то три шага, учитывая крошечные размеры приемной. Оглядел стоянку. Когда мы приехали, она пустовала. Теперь на ней стоял «форд-эксплорер». И логика подсказывала, что его можно завести тем самым ключом, который я сейчас держал в правой руке.

Любопытство, которое разбирало меня, уступило место злости. Кто затеял со мной эту игру и почему?

– Какого черта?

Ответ вновь пришел из моих штанов. Зазвонил таинственный мобильник.

Откидывая крышку, я ощутил дежа-вю. Мне показалось, что уже тысячу раз оказывался в такой вот ситуации. Попытался сбросить это чувство, поднес мобильник к уху.

– Алло. Это Нат.

– Черепашка, – послышался голос моей мертвой истинной любви. – Мне так недоставало тебя.

Глава 42

Я воссоединялся с Энни раньше. Часто на скамейке в парке «Золотые ворота». Я сидел с пакетиком семечек. Одно семечко мне. Одно – белкам. Две – мне, две – белкам.

Вид у меня был жалкий. Раскаяние переполняло меня. Если бы Энни наблюдала за мной из другого мира, она бы знала, что я скорблю о потерянной истинной любви.

Но она не ушла в другой мир. Нас разделяли пятьдесят ярдов, которые она сокращала с каждым шагом, а улыбка ее становилась все шире. Когда наши взгляды встретились, она чуть не побежала. Я мог только подняться и ждать, пожирая ее глазами. И потом наконец-то она больше не могла сдерживаться. Со всех ног мчалась ко мне в объятия.

– Это невозможно, – шептал я ей в волосы.

– Я здесь, Черепашка, – отвечала она. – Это действительно я.

Я еще глубже зарывался в ее волосы. Потом она начинала смеяться. Мы целовались, а белки стояли вокруг на задних лапках и аплодировали передними.

В первые месяцы после исчезновения Энни фантазию эту я видел тысячи раз. Одну и ту же, с вариациями лишь в единственном компоненте: объяснении, как она вернулась ко мне, как выжила после того, как соскользнула с палубы и упала в Тихий океан.

Я так и не смог найти разумного объяснения случившемуся. Поэтому останавливался на невероятных и фантастических вариантах: она ударилась головой, потеряла сознание, и дельфины унесли ее в безопасное место; или ее похитили матросы зарубежного сухогруза, и ей удалось удрать только в кишащих акулами территориальных водах Новой Зеландии.

Впрочем, само объяснение ее спасения особой важности не имело. В отличие от момента нашего воссоединения… вот его я всегда представлял себе в мельчайших подробностях. Момент этот переполняла радость и, главное, смех. Но, как обычно, фантазия не имела ничего общего с реальностью.

Глава 43

– Энни. – У меня перехватило дыхание. – Это действительно ты?

– Ты один? – спросила она.

Этот голос. Я узнал бы его в аэродинамической трубе, с заткнутыми ватой ушами, под грохот ударных «Нирваны».

Я оглядел автомобильную стоянку. Она спрашивала, нет ли кого рядом? Я никого не видел.

Ответил после паузы. Еще раз огляделся. Неужели все это явь? Или я уже в другой жизни, которая ничем не отличается от прежней?

– Энни.

– Это я, Черепашка.

– Я умер?

Энни шумно сглотнула.

– Нет, мы не умерли.

Я посмотрел на небо.

– Такое невозможно.

– Все происходит наяву. Но времени у нас немного.

– Энни, я не знаю, что происходит. Я не знаю, сможем ли мы поговорить вновь. Поэтому я должен тебе это сказать: мне недоставало всего. Твоих рук, твоего запаха, когда ты выходила из душа, и… – Я замолчал, потом продолжил: – Беру это назад. Мне нравится, как ты пахнешь и выглядишь при любых обстоятельствах. Даже если бы ты ни разу с того дня не мылась, ты будешь пахнуть лучше всех.

Смех. Она рассмеялась, но только небрежно, не от души. И однако я почувствовал, как трепещет сердце.

– Нат, нет времени. Ты один?

– Ты должна сказать мне, что происходит. Где ты? Как давно ты… находишься там? Энни, это ты спасла меня в кафе?

– Мне нужно знать, один ли ты, Нат. Можем мы говорить свободно?

Я никак не мог прийти в себя. Меня шатало, как пьяного. Энни жива!

– Да.

– Мне грозит опасность, Нат. Очевидно, она грозит нам обоим.

У меня подгибались колени.

– Ты нашел «эксплорер»?

Я посмотрел на черный внедорожник, на ключ в руке. Ответил, что нашел.

– Энни… я без этого не могу. Объясни… почему ты не дала знать о себе? Все эти годы? – И добавил, прежде чем она успела ответить: – Ты была в коме?

– Когда увидимся, я объясню все. Почему не могла связаться с тобой. И мы будем пить шоколадные молочные коктейли, и я засну, положив голову тебе на колени, и мы помечтаем.

Мое сердце выросло раза в три. Но я все равно не мог обойтись без ответов. Хотелось кричать, требуя объяснений. Во рту так пересохло, что я едва мог говорить.

– Тебе нужно быть в Неваде… завтра, через час-другой после полудня, – продолжила Энни. – Карта есть… в бардачке. Со всеми подробностями.

– Невада, – механически повторил я, в голосе не слышалось потрясения, которое я испытал.

– Боулдер-Сити. Неподалеку от Лас-Вегаса. Дорога займет девять часов. Нат, ни аэропортов, ни полиции. Слишком опасно.

Об этом я уже догадался. Особенно по части полиции. Несколькими часами раньше они чуть не убили меня. Мобильник едва не выскользнул из моей руки, скользкий от пота. Я вытер его, сменил руку и ухо.

– Мы позаботимся о твоей подруге, – услышал я. – Защитим ее от них.

– Подруге?

– Эрин, – уточнила Энни. – Она очень миленькая.

Я узнал тон Энни. Ревность. В период нашей близости я слышал его десятки раз. Никаких шуток, всегда дело заканчивалось разборкой. Сейчас-то ревность казалась особенно нелепой, но оправдываться времени не было. Об этом мы могли поговорить позже. Тем более что в данный момент меня гораздо больше интересовала другая женщина.

– Саманта. Что случилось с Самантой? – спросил я.

Пауза. Словно Энни прикрыла микрофон рукой. Я услышал приглушенные голоса, потом Энни убрала руку.

– С ней все будет в порядке. Разве что несколько часов поболит голова. – И тут же без паузы добавила: – Я знаю, как ты заботишься о людях, которые окружают тебя.

Последняя фраза пролетела мимо ушей. Меня больше интересовала та, что Энни произнесла раньше. «Мы позаботимся о ней». «Мы»?

И тут тело пронзила боль.

Я почувствовал, как колени подгибаются, земля уходит из-под ног, вновь начала раскалываться голова.

– Со мной что-то не так, Энни. Я не знаю, то ли причина в акупунктуре, то ли… что-то происходит со мной два последних дня. После взрыва.

– О чем ты говоришь? – В голосе Энни слышался неподдельный интерес.

– Моя голова. Такое ощущение… что она сейчас разорвется.

– Нат, сосредоточься. Ты должен сказать мне, когда все началось. Ты дезориентирован? Тебя мутит?

– Да. Пару дней тому назад. Я думаю, это посттравматический синдром, но уж очень сильный. Или… что?

Энни заговорила после короткой паузы:

– Черт побери! Черт побери! Дай подумать. – Вновь пауза. Ты можешь достать какие-нибудь амфетамины? Риталин, крэк? Микродозы крэка очень подойдут.

Риталин. Препарат, который назначают людям, страдающим дефицитом внимания. Крэк? Я?

– Ты устал, Нат. Если не сможешь достать ничего посильнее, налегай на сахар и кофеин. Они тебя поддержат.

Сахар и кофеин.

Я хотел вернуться назад в машине времени.

– Ты достаточно квалифицирована, чтобы прописывать мне сахар?

Я надеялся, что шутка нас сблизит. Получилось наоборот.

– Мне пора. – Тон изменился, в нем появились командные нотки. – Натаниэль, мне нужно, чтобы ты привез ноутбук этого человека.

Я жадно глотнул воздуха.

– Мы сможем обменять его на нашу свободу.

«Нашу свободу».

– Мне не терпится увидеть тебя, Черепашка. Не забудь ноутбук. Это все.

Связь оборвалась.

Я встал. Кровь, та, что осталась, отхлынула от мозга к конечностям. Я подождал, пока голова перестанет кружиться. Посмотрел на Саманту, она по-прежнему крепко спала, потом поплелся к «эксплореру».

Энни жива! Как такое могло быть? Но я слышал ее голос, и теплоту, и жесткость, с которой мне пришлось столько хлебнуть за проведенный с ней год. Жесткости, похоже, прибавилось. Однако я говорил с Энни, и в загадочном «форде» лежала карта, указывающая путь к тому месту, где она пребывала в данный момент.

Я вставил ключ в замок, и тут меня осенило. Морщась от боли, я присел, заглянул под днище. Поискал что-то необычное, подозрительное. Напоминающее бомбу.

Ничего не заметил.

Ладонями оттолкнулся от асфальта. Поднялся. Птица-феникс. Энни ждала. Как и Эрин. Я открыл дверцу. – Я спешу на помощь.

Забрался на водительское сиденье и тут обратил внимание на асептический запах вычищенной кожи. Уже без колебания протянул руку к бардачку, откинул крышку. Внутри лежал конверт из бумаги кремового цвета. В нем – карта Невады, черно-белая, не считая кроваво-красного круга вокруг Боулдер-Сити. Городок, судя по всему, был таким крошечным, что его название набрали самым маленьким шрифтом. Находился он недалеко от плотины Гувера[39] и озера Мид. На листке напечатали и пару слов. Меня ждали в Боулдер-Сити завтра, через час-другой после полудня. То есть в моем распоряжении оставалось почти двадцать часов. Я вновь посмотрел на листок. «Позвони насчет точного адреса». Подписи не было, ее заменял оттиск черепахи.

На автопилоте я перенес Саманту к автомобилю и уложил на заднее сиденье. Она по-прежнему спала. Я завел двигатель.

Иногда особая ясность мыслей возникала у меня в разгаре ночи. Случалось такое и в душе. А однажды (это был особо депрессивный период, с женщинами-одноночками, через восемнадцать месяцев после исчезновения Энни) произошло во время совокупления с женщиной, которая изготавливала браслеты из разноцветных пластиковых колец, связанных прядями человеческих волос. На этот раз – когда я включил заднюю передачу.

Я думал о голосе Энни, таком знакомом и раздавшемся столь неожиданно, и ее инструкциях: привезти ноутбук, бодрствовать, потребляя сахар и кофеин. Я маневрировал на автостоянке, разворачивая внедорожник. И тут резко нажал на педаль тормоза.

«Эксплорер» остановился. Перед мысленным взором чередой пронеслись вроде бы несвязанные образы: ноутбук Энди, который все хотели заполучить, его головные боли, вероятное пристрастие к апперсам. Крысы в клетках с выбритыми участками шерсти на головах. Кто-то экспериментировал с мозгом крыс, измерял мозговую активность.

«Ешь сахар, – рекомендовала Энни. – Пей кофеин. А еще лучше, принимай апперсы».

Я начал догадываться о том, что могло происходить.

Сунул руку в карман джинсов. Нащупал то, что искал: листок бумаги, который взял из-под клетки в «Стробэрри лабс». Теперь я понимал, что это за написанные столбиком у левого торца буквы и цифры: A1, А2… до А15. Потом от Б1 до Б5. И несколько В.

Как минимум три дюжины. С таким количеством крыс проводились эксперименты. Когда я попал в лабораторию, крыс там было меньше. Вероятно, остальные уже умерли.

К вертикальному ряду имен примыкали четыре колонки: «Еда», «Стим», «НОР» и «ДО». Я не мог точно знать, что все это значит, но версия на этот счет у меня была очень убедительная. Норпинефрин и допамин. Нейротрансмиттеры,[40] определяемые по анализу мочи. Помогали контролировать внимание и импульсивность.

Выбритые участки на голове крыс – места подключения электродов. Похоже, кто-то замерял мозговые волны. К проводам, которые отходили от головы Б4, крепились бирки со словами «стим» и «волна».

Стимуляция? Мозговые волны?

Еда? Стим? Концепция представлялась очень даже знакомой. Разве не так ставился классический эксперимент? Что выбирали крысы: еду или удовольствие? Но почему? Какое это имело отношение к происходящему со мной?

– Никакого. – Я сам себе и ответил. – Такое просто невозможно.

И тут перед моим мысленным взором возник ноутбук Энди с треснувшей и погнутой клавишей для пробелов. Он раз за разом отпечатывал слово «ping». Как крыса, бьющая лапой по рычагу, чтобы получить больше удовольствия. Энди проделывал то же самое? Мог компьютер выполнять роль стимулятора? Мог увеличивать степень озабоченности и уровень адреналина… до опасных пределов? Мог так воздействовать на меня?

– Такое просто невозможно.

Я потянулся за суперсекретньш шпионским телефоном. Повертел его в потных руках; попытался найти номер, с которого мне позвонила Энни. Разумеется, он не высветился.

Я пролистал меню в поисках чего-то еще, что могло помочь найти ее местопребывание. Найти сразу – не через двадцать часов, когда будет слишком поздно. Посмотрел на себя в зеркало. Увидел белое как мел лицо, больные глаза.

Набрал номер справочной и попросил дать мне телефон Гленна Киндла. В справочнике такой не значился. С «Киндл инвестмент патнерс» мне повезло больше. Голос административного помощника Гленна, Дианы Макналти, предложил мне оставить сообщение. Дорогая Диана. Как я мог о ней забыть? Вновь позвонил в справочную, чтобы узнать телефон всех Диан Макналти, проживающих поблизости. Нашелся только один номер, в Редвуд-Сити, городке, расположенном в нескольких милях севернее Пало-Альто.

Через мгновение, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я уже набирал номер Дианы. И вскоре услышал еще один голос из прошлого.

– Алло.

– Диана?

– Она самая.

– Добрый вечер, Диана Макналти. – Я воспользовался приемом политиков называть человека и по имени, и по фамилии. – Это Натаниэль Айдл – давний бойфренд Энни.

Пауза.

– Привет, Нат. Не ожидала услышать твой голос. Как поживаешь?

Теплый голос. Как у бабушки, которая хочет пригласить тебя на крыльцо и дать стакан холодного лимонада.

– Диана, мне необходимо найти Гленна. Это очень важно.

Вновь пауза.

– Завтра я с радостью передам ему твою просьбу. Сможешь позвонить мне на работу?

Я вжал голову в плечи. Она – улыбающийся цербер, собака, которая охраняла ворота, радостно виляя хвостом, но не подпускала ни на шаг.

– Могу я связаться с ним этим вечером? – настаивал я. – Ты и представить себе не можешь, как это важно.

– Боюсь, что нет, Нат. Он сейчас едет в Лас-Вегас. Выступает на «ТелКоме», ежегодном конгрессе представителей телекоммуникационных компаний. Готова спорить, ты звонишь насчет Эда Гейверсона. Ты ведь до сих пор репортер, так?

Эд Гейверсон. Основатель «Дитсофта», друг Гленна Киндла и, иногда, деловой соперник.

– Трагедия, не так ли? Находиться на вершине мира… и потом… – Она понизила голос: – Это, разумеется, строго между нами.

Я ничего не понимал. Что-то случилось с Гейверсоном?

– Мне нужно поговорить с ним… об Энни, – ответил я.

– Ох, Нат, – тут же заговорила она, и с такой искренностью в голосе. – Я знаю, как тяжело ты это переживал. Обещаю, при первой возможности дам ему знать, что ты хочешь с ним поговорить. Скоро очередная годовщина ее смерти, не так ли?

Диана понятия не имела, о чем речь. И я не знал, сколь много можно ей сказать. А вдруг Энни скрывается и от отца?

Кого еще она могла до смерти бояться?

– Как мне найти Дейва Эллиота? – спросил я.

– Да, это хорошая идея. Его контора в центре Сан-Франциско.

Я развернул «эксплорер» и выехал со стоянки. В зеркале заднего обзора поймал отражение своего лица, подсвеченное заходящим солнцем. Морщинки у глаз словно заполнила брызнувшая из них кровь. Если мне не удастся получить ответы в самом ближайшем будущем, проживу ли я достаточно долго, чтобы увидеться с Энни?

Глава 44

В справочной мне дали телефонный номер юридической фирмы Дейва Эллиота, а когда я очень уж попросил, и адрес. Эллиот входил в ближний круг Киндла. Может, он мог ввести туда и меня.

Я ощущал пульсацию в висках. Понимал, что это предупреждение: на мне вновь собирались потоптаться защитники футбольной команды. А потом навалилась бы дикая усталость. Я лишь интуитивно предположил: со мной что-то не так. Энни подтвердила мои опасения. Оставалось надеяться, что Дейв Эллиот сможет прояснить картину.

Сахар. Кофеин.

Кому-то следует сказать ФДА:[41] самые сильные наркотики бесконтрольно продаются по низким ценам в любом «Севн-Илевн».

Через несколько минут я уже стоял у кассы такого магазинчика с корзинкой, наполненной предметами мечты одиннадцатилетнего подростка: коробка «Кокоа паффс», большой контейнер с кофе, полдесятка батончиков «Сникерс», четыре – «Милки уэй», шестибаночная упаковка «Джолта», двенадцать сахарных пончиков и, для протеина, «Слим джимс» и крекеры с арахисовым маслом. А также разные другие сладости, которые я всегда хотел купить, но не решался без совета компетентного специалиста.

Я ушел из магазина, игнорируя любопытствующий взгляд продавца. Затем уселся за руль, огляделся в поисках полиции или других плохишей, стрескал два батончика, запил очень уж похожим на мутную воду кофе. Подзарядился и сахаром, и кофеином.

Направился в центр города. При удаче мог рассчитывать на то, что Дейв Эллиот ничем не отличается от большинства адвокатов. То есть работает допоздна.

По пути вспомнил про моего редактора, Кевина, которому задолжал статью о воздействии радиосигнала, поступающего на мобильник, на человеческий мозг. Это школа так хорошо меня воспитала, что и в критические моменты жизни я не забывал о своих обязательствах? Я чуть не рассмеялся.

Наконец нашел достойную отмазку. «Кевин, я собирался сдать статью вовремя, но меня убили». Если уж эта причина не позволила бы мне выгадать несколько недель, то и не знаю, какая бы позволила.

Я позвонил моему адвокату.

Ответил он после первого гудка:

– Привет, парень.

Нужно отдать должное Эрику Раггеру. Он, возможно, не знал, как найти подход к обычным людям, которых выбирают в присяжные, но прекрасно освоил лексикон обычного подростка.

– Что-нибудь узнал?

– Отличные новости. Никто не расследует вновь дело Аравело. Я навел справки. Тебе волноваться не о чем.

– Да, я это уже выяснил по своим каналам. Есть и другие новости: меня разыскивают за взрыв кафе «Солнечный свет».

– Если ты серьезно, лучше не говорить об этом по мобильной связи. Они могут записывать эти разговоры.

– Я невиновен. И мне наплевать, кто слушает.

– Нат, ты говоришь про сообщения по радио насчет того, что полиция разыскивает двух выживших при взрыве?

– Да.

Он помолчал, прежде чем заговорить вновь:

– Возможно, это тактический ход и они просто хотят задать тебе несколько вопросов. Цель – подвигнуть тебя к сотрудничеству. Ты должен немедленно явиться в полицию. И прекратить разговор по этому телефону. Скажи мне, где я могу с тобой встретиться, и в полицию мы пойдем вместе.

С тем же успехом он мог предложить полить лимонным соком мою рану на спине.

– Ты проработал год в Министерстве юстиции?

Эрик действительно работал там летом, перед сдачей экзаменов в юридической школе.

– Нат. Я не понимаю…

– Окажи мне услугу. Я хочу, чтобы ты позвонил кому-нибудь из друзей, которые работают в СЕК.[42] Спроси о компании под названием «Вестидж-технолоджис». Вэ-е-эс-тэ-и-дэ-жэ. – И я рассказал ему о поездке в Нью-Йорк несколькими годами раньше и визите двух сотрудников департамента налогов и сборов.

Едва закончив разговор с Эриком, я увидел перед собой Бей-Бридж, подсвеченный закатом. Любоваться не стал, свернул на улицу, где высилось административное здание, в котором расположилась фирма Дейва Эллиота. Теперь следовало быстро добраться до цели и узнать, на месте ли Дейв.

Я припарковал внедорожник. Но оставался еще один звонок. Я уже начал искать номер, но остановился, вспомнив предостережение Эрика: «Они могут записывать твои разговоры».

Я отложил свой мобильник, взял оставленный блондинистым ангелом. Но тут же понял: о том, что этот мобильник у меня, никто не знает. За исключением Энни и тех людей, что были с ней заодно. Так что вылез из «эксплорера» и пошел к телефону-автомату, чтобы позвонить Яблочку. Трубку не сняли.

Я позвонил в бар «Паст тайм». Услышал голос Элли, которая стояла за стойкой дважды в неделю. Она подозвала Яблочко.

– Саманта с тобой? – спросил он. – Не разговаривал с ней после того, как пару часов тому назад ушел из студии.

– Яблочко. Прошу тебя сесть.

– Это еще зачем? – резко ответил он.

– Саманта в порядке. К сожалению, ее зацепил тот вихрь, в которой угодили мы с официанткой.

– Я стою, Натаниэль.

Я посмотрел на дом, в котором находилась фирма Дейва Эллиота. Сюда я уже приходил несколько лет назад, чтобы спросить у него насчет «Вестидж технолоджис». Яблочко приехал через десять минут. Посмотрел на меня, покачал головой.

– Ну и дела.

Повернулся к Саманте, поцеловал ее в лоб, постоял добрых две минуты, не отрывая от нее глаз.

– Ей вкатили снотворное, но с ней все в порядке, – успокоил его я. – Ей нужно проспаться. Врач, думаю, не потребуется.

Он убрал прядку волос с ее лба.

– Я собираюсь кого-то убить. – Он взял Саманту за руку. – Она терпеть не может всякой химии.

– Ты позвонишь копам?

Яблочко осторожно поднял Саманту и перенес в свой автомобиль.

– Деннис, – прошептала она. – От тебя так хорошо пахнет.

– Пожалуйста, никакой полиции, – попросил я. – Ноутбук еще у тебя?

Он сел за руль.

– Я его спрятал. На столе в гостиной. Хочешь, чтобы я с ним что-то сделал?

Я кивнул. Дал ему номер мобильника Майка. Попросил передать Майку мою просьбу: скопировать всю информацию с жесткого диска и снабдить ноутбук «маячком». Я понимал, что без помощи мне не обойтись, а положиться мог только на Майка. И конечно, предупредил Яблочко, что все должно остаться между нами. Последнее отдавало мелодрамой, и без этого я определенно мог обойтись.

Расставшись с Яблочком, я заглянул в «Старбакс» и купил два кофе с молоком и пирожное за три доллара.

Затем уверенным шагом вошел в административное здание, где находилась фирма Дейва Эллиота, и прямиком направился к столу охранника.

– Пропуск, – потребовал пузатый мужчина, перед которым стоял пакет с чипсами.

– Минуточку. – Я поставил покупки на стол, полез в карман. – Между прочим, не хотите вот этот лишний кофе с молоком и пирожное? Джонсон попросил принести их ему, но только что перезвонил и сказал, что должен срочно ехать домой, к жене.

– Серьезно?

– И куда же я подевал этот чертов пропуск? – Я словно спрашивал себя.

– Не парься. – Охранник схватил стаканчик с кофе.

На лифте я поднялся на восемнадцатый этаж. Двери в юридическую фирму нашел открытыми, но не увидел ни одной живой души. Меня словно приглашали войти. Повезло, иначе не скажешь.

Я зашагал по коридору мимо портретов партнеров (все в строгих костюмах) на стенах. Обнаружил, что дверь в кабинет Эллиота приоткрыта, а внутри горит свет. Едва успел задаться вопросом, постучать или нет, как услышал голос:

– Натаниэль, что вас так задержало?

Глава 45

– Что с вами стряслось? – Он протянул руку. – И чем обязан вашему визиту?

– Это я хочу услышать от вас.

Он знал о моем приходе. Следил за мной?

Я крепко пожал его руку. Обратил внимание, что ладонь потная. Он отвернулся от меня.

– Диана сказала, что вы можете ко мне заглянуть.

Он перегнулся через стол и побрызгал на руку «Пьюреллем» из большой бутылки. Я мог бы и обидеться, но мне и без того хватало забот. Опять же, в эти дни со мной такое случалось часто. Особенно если я приходил брать интервью у врачей или топ-менеджеров. После ритуального рукопожатия они торопились продезинфицировать руку. Они поступали так и со мной, и друг с другом, и с кем угодно. Иногда вообще обходились без рукопожатия, просто соприкасались кулаками. Микробофобия. Никуда не денешься.

Но от меня он мог подцепить нечто более серьезное, чем простуду.

Комнату я узнал. Большой дубовый стол, за ним – встроенная полка, по-прежнему практически без книг. Слева от стола – окно, из которого открывался потрясающий вид на Бэй-Бридж, освещенный фарами и задними огнями автомобилей и практически полной луной. В другой части комнаты диван – напротив окна. Перед диваном – кофейный столик, на нем – ведерко, наполненное льдом, в котором охлаждались бутылки с водой. Дейв указал на диван. Я сел, взял бутылку, открутил пробку, глотнул воды.

Дейв пододвинул стул, который стоял у второго стола, маленького, слева от окна. На столе лежал ноутбук. Дейв был в отглаженной синей рубашке, заправленной в серые брюки. Таким я его и запомнил после нашего последнего разговора, разве что лоб стал выше. Дейв заметно полысел.

Он взял клюшку для гольфа, приставленную к маленькому столику, принялся вертеть в руках.

Я понимал, что с ним нужно проявлять предельную осторожность. Понятия не имел, что он знал, а что – нет, но полностью отдавал себе отчет: об Энни упоминать нельзя исходя из того, что мы с ним – определенно не союзники.

– Что вы можете сказать мне о «Стробэрри лабс»?

– Фабрика, производящая синтетические ягоды? – предположил он, замолчал, продолжил: – Извините, неудачная реплика. Похоже, дело у вас важное.

– Вы все так же работаете на Гленна Киндла?

Он кивнул. Конечно, работал с «Киндл инвестмент патнерс». Но не мог вдаваться в подробности, говорить о конкретных делах. Готов, однако, поговорить со мной об общих вопросах корпоративного права, если я приду в обычные рабочие часы. От этой пустой болтовни меня вновь затошнило. Я сунул руку в карман и бросил в рот «Орео».[43]

– Можете что-нибудь сказать насчет «Вестидж»?

– «Вестидж»? Никак не можете забыть? Скажу вам, что у налоговиков возникали вопросы. Теперь все улажено и информация доступна широкой общественности. Но я не могу обсуждать с вами какие-то конкретные подробности.

Я вытащил из кармана мобильник.

– Я собираюсь позвонить в полицию. Хочу предложить им посетить вас и Гленна Киндла.

Конечно, я блефовал: меня самого разыскивали, чтобы допросить. Но хотел узнать, что известно Дейву, и он разгадал мой замысел буквально за секунду.

– Вы действительно думаете, что это мудрое решение… учитывая, в каком затруднительном вы положении.

Он выдержал паузу, чтобы я лучше уяснил его слова.

– Вы будете выглядеть довольно-таки глупо, позвонив копам без очевидной на то причины. Вы выглядите усталым, Нат. На мой профессиональный взгляд, и, пожалуйста, истолкуйте его правильно, вы ведете себя несколько странно.

Если я правильно его понял, он только что признал: ему известно больше, чем он старается показать, и теперь он пытается скрыть собственную осведомленность. «Затруднительное положение»! Это он про кафе? Или мою болезнь? Или про Энни? И почему Дейв сам не позвонил в полицию? Сосредоточиться не получалось.

– Позвольте мне изложить свою версию.

– Откровенно говоря, мне пора домой.

– Кто-то, связанный с Гленном Киндлом, может, сам Гленн Киндл, загружает компьютеры… программой. Опасной программой. Она вызывает у людей… болезнь.

Он начал смеяться.

– Каким-то образом эффект этой программы схож с действием метамфетамина. Воздействует на внимание… мешает сконцентрироваться… Управляет нейротрансмиттерами. Серотонином, допамином. Программа заставляет проводить за компьютером все больше времени. Оторваться от него становится невозможно. Возникает привыкание. Как к наркотику.

Я, Энди, может, Саймон Андерсон. Мы подсели на компьютерную иглу. Я сам с большим трудом отрывался от моего ноутбука, эти бесконечные ночные блуждания по Интернету, нарастающая возбудимость. Отрыв от компьютера вызывал ночные кошмары, слабость, дрожь в руках, агрессивность, раздражительность. Разве не так вел себя Энди? И Энни сказала, что меня успокоит риталин, стимулятор, препарат, который прописывался страдающим дефицитом внимания. Может, в этом и заключались эксперименты на крысах: исследователи хотели определить, какой вид стимулирования электротоком крысы предпочтут еде?

– Я понимаю, о чем вы. Пришло время откровений?

Дейв начал с признания, что ничего не знает об опасной программе, а потом разразился монологом: к компьютерам, безусловно, может развиться привыкание. Когда люди получают электронное письмо или им звонят по телефону, в кровь впрыскивается адреналин, возникает возбуждение, инициированное звуком, образом, перспективой узнать что-нибудь новенькое. Отсутствие такой деятельности создает вакуум, вызывает скуку. Вот почему люди отвечают на звонок по мобильнику, даже если они сидят за рулем: происходит привычная для них стимуляция мозговой деятельности.

Тут меня осенило.

– И вы пытаетесь это использовать?

– Господи, Нат, – он рассмеялся, – я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Но вы только что…

– Я думал, разговор у нас о современной жизни. Мы привыкли к тому, чтобы использовать все эти электронные игрушки, так? Как вы назвали это заведение… «Крэкберри»?

Он играл со мной. Подсовывал приманку, а когда я хватался за нее, вел себя так, словно говорил ни о чем. Я извлек из кармана обсыпанный сахарной пудрой пончик.

– Натаниэль, буду с вами откровенен. У вас всегда была склонность к драматизации. Я думал об этом, когда видел вас с Энни. Вы романтизировали ваши отношения. Она была совсем не такой, как вы ее себе представляли. А теперь вы говорите об этой компьютерной чепухе. Вскоре вы скажете, что некие люди загрузили какую-то мистическую опасную программу в ваш компьютер, или следят за вашими перемещениями по вашему мобильнику, или прослушивают ваши разговоры. Перестаньте. Вы действительно думаете, что компьютеру под силу такие возможности?

Он сел перед своим ноутбуком, прошелся пальцами по клавишам. Сказал, что и представить себе не может, чтобы компьютер мог вот так воздействовать на человека. Предложил продемонстрировать, о чем я ему говорил.

И действительно, каким образом компьютер мог воздействовать на мозг человека? Я наблюдал, как его пальцы бегают по клавиатуре. Экран не мог напрямую контактировать с мозгом, ведь так? Он поднялся.

– Покажите мне.

Я осторожно приблизился. Клюшку он отложил, так что я не думал, что он попытается напасть на меня.

Посмотрел на компьютер и увидел, что он вывел на экран статью в «Кроникл» о расследовании взрыва в кафе. Большими буквами выделялась главная новость: разыскивались двое выживших при взрыве.

– Какого хрена? Почему эта статья?

– Почему нет?

Я сел за компьютер. Начал читать. И внезапно в голове загудело. Кончики пальцев начало покалывать острыми иглами. Зашумело в ушах. Желудок… Я потряс головой. Стал жадно ловить ртом воздух. Отвернулся от компьютера, и меня вырвало. Содержимое желудка ракетой выплеснулось на ковер.

– Ну разве так можно? – Дейв смотрел на брызги блевотины на своих туфлях. – Это же «Аллен-Эдмондс»!

Я никогда не страдал мигренью. Но приходилось ее лечить. Мигрень превращает мозг в хрупкую вазу. Малейшее движение, свет, звук вызывают боль.

Внутренности свело. С большим трудом мне удавалось проталкивать в легкие воздух. Такого не могло быть. Компьютер не мог этого делать. Я захлопнул крышку ноутбука. Обхватив себя руками, попытался поднять голову. Поднял на дюйм. Меня снова вырвало.

– Она и в этом компьютере, – прохрипел я.

– Вы подхватили грипп, дружище.

– Что установлено в этом гребаном компьютере?

Меня охватила ярость. Я поднялся, оперся на край стола, чтобы не упасть. Шагнул к Дейву. Краем глаза увидел, как он берет со стола пресс-папье. Чтобы защищаться или нападать?

Он замахнулся и ударил.

Глава 46

Зазубренный край грозил угодить мне в голову. Я наклонился вперед и повернулся. Удар пришелся пониже подмышки, отозвался болью. Инерция чуть не бросила его на меня. Он вновь замахнулся.

Я вдруг осознал, что держу в руках ноутбук. Инстинктивно схватил его и теперь, когда Дейв нанес следующий удар, использовал компьютер как щит. Дейва качнуло, он опустился на колено. Я взмахнул ноутбуком, бил не глядя, вслепую, но попал. Угол зацепил щеку Дейва. Он закричал от боли, вскинул руки к лицу.

Если бы не охватившая меня ярость, не ощущение, что ставки очень уж высоки, все выглядело бы довольно комично. Мужчины не знают, как драться. Они умеют только угрожать. Потасовки на баскетбольных площадках или футбольных полях не в счет.

Дейв встал. Руку он прижимал к рваной ране на щеке. Я держался за бок. Теплый и липкий. Мы оба стояли, тяжело дыша. Что теперь?

– Ты пытался меня убить, – выдохнул я. – Ты пытался меня убить.

– Я защищался от психа. Посмотри на себя.

Дейв сдернул трубку с телефонного аппарата на большом столе и нажал кнопку.

– Служба безопасности, – ответил голос. – Это Боб.

– Мне нужна помощь. У меня агрессивный посетитель.

Вмешательства посторонних я позволить себе не мог. С появлением охранников Дейв мог многое потерять, но меньше, чем я. Меня ждала Энни. Тяжело дыша, я в последний раз глянул на Дейва и выскочил за дверь.

Спустился по лестнице. Достаточно часто смотрел телевизор, чтобы знать: если спускаешься на лифте, рискуешь внизу напороться на мужчин с оружием. Добравшись до первого этажа, осторожно заглянул в холл. Стол охранника пустовал. Должно быть, тот поднялся к Дейву. Оставалось только гадать, какой байкой потчевал его сейчас Дейв.

Несколько мгновений спустя я уже залезал в свой внедорожник. Отъехал от здания, остановился на пустой темной улице. Услышал приближающийся вой сирены, опустил голову ниже окна. Когда сирена стихла, надавил на педаль газа, проехал полмили до Бэй-Бридж, влился в транспортный поток и позволил ему унести меня от полицейских сирен и всей безумной суеты большого города двадцать первого века.

Машину я вел правой рукой. Левой осторожно ощупывал липкую ткань футболки на правом боку, пониже подмышки. Врезали мне от души. Я не мог сказать, сколь велик урон, не сунув грязные пальцы в рану и не вызвав резкую боль, которая могла заставить меня резко крутануть руль и слететь с моста. Очень уж глубокий вдох отдавался болью. Возможно, треснуло ребро.

Хорошие новости заключались в том, что кровь не лилась рекой и я не терял сознания. Мышцы по-прежнему хорошо снабжались кровью, то есть удар, похоже, прошел по касательной. Но, так или иначе, мне хотелось побыстрее осмотреть рану. Вот и ехал я быстрее положенного. О чем недовольно сигналили водители других автомобилей.

Я сосредоточился на дороге. До съезда с Бэй-Бридж оставалось совсем ничего. Впереди лежала тысяча дорог. В Окленд, Сакраменто, Сан-Хосе. Я выбрал шоссе 580, которое вело к шоссе 5, протянувшемуся к Лас-Вегасу, Боулдер-Сити, Энни.

Я потянулся к мобильнику и позвонил Лесли Фернандес, моей бывшей сокурснице и любовнице, которая стала неврологом.

Исходя из того, что компьютер каким-то образом атаковал меня, не требовалось получать медицинское образование, чтобы понять, о чем говорила Энни. Моему мозгу требовалась искусственная стимуляция. Что-либо для замены ноутбука, который… каким-то образом воздействовал на мой встроенный компьютер. С поисками объяснения, как такое могло быть, я мог и обождать. Пока требовалось подлечиться.

– Доктор Фернандес, – раздалось в трубке.

– Лесли.

– Дорогой мальчик. – Голос заметно оживился.

– Твоему дорогому мальчику требуется еще одна услуга.

– Выкладывай. Что стряслось?

– Лесли, мне нужен рецепт на риталин. Сто таблеток по двадцать миллиграмм.

– Нат?!

– Мне нужен также аугментин. Или какой-нибудь другой сильный антибиотик общего действия.

Молчание.

– В Плизентоне есть «Уолгринс».[44]

– С тобой все в порядке? Ты… на них подсел?

Я рассмеялся, а не следовало бы. Я не просил Лесли нарушить закон… врачи постоянно выписывают друг другу рецепты, но речь шла о наркотическом веществе.

– Нет, Лесли. Пожалуйста, никаких лекций. Твоя репутация не пострадает. Доверься мне.

– Хорошо, дорогой мальчик. – Судя по голосу, я ее не убедил. – Всегда готова тебе помочь.

– Знаешь, есть еще кое-что.

– Слушаю тебя.

– Норпинефрин и допамин. Напомни мне.

– Нейротрансмиттеры. Катехоламиты.

– Я так и думал.

– Что происходит?

– Гормоны стресса, так? Активно выделяются при напряженной ситуации. Проявляют себя и внешне.

– Норпинефрин – несомненно. Если говорить о стрессе, он контролирует базовые функции, вызывает расширение зрачков, сужение кровеносных сосудов, учащение сердцебиения. Допамин скорее привязан к центрам удовольствия в мозгу, а также к принуждению и желанию.

– То есть он контролирует желания?

– Или свидетельствует о них. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Научный эксперимент. Послушай, должен бежать.

– Не отключайся. – Она повысила голос.

Спросила, имеет ли все это отношение к доктору Барду и моему более раннему звонку. Я ответил, что у меня нет времени об этом говорить, но теперь она встревожилась. Заставила меня поклясться, что я не заболел и не торгую лекарствами, пусть не в лоб, но спрашивая, не превратился ли я в наркомана, выпрашивая рецепты у друзей. Такое случалось, и нередко: студенты-медики подсаживались на наркотики и добывали их всеми возможными способами. Когда мы прощались, в ее голосе оставались сомнения.

Я заехал в Денни, район Окленда к северу от озера Мередит, где не удивлялись, если человек вдруг решил помыться в раковине. Конечно, обработка раны могла вызвать вопросы. К счастью, мужской туалет пустовал, когда я в него вошел, разве что на полу у одного писсуара лежали запятнанные мочой джинсы. Я глубоко вдохнул, вытащил футболку из джинсов, убеждая себя, что это вовсе и не я, а незнакомец, которого только что привезла в хирургию «скорая помощь». Я коснулся пальцем раны и увидел, что незнакомца ждут хорошие новости. Каменное пресс-папье только оцарапало ему бок, не задев ни одну из артерий и не сломав ни одного ребра. Требовалось лишь продезинфицировать рану, наложить повязку, а потом он мог отправляться отдыхать.

В крайнем случае можно было ограничиться промыванием и дезинфекцией раны.

Тридцатью минутами позже я прибыл в «Уолгринс». За прилавком стояла девушка-фармацевт в очках с толстыми стеклами.

– Вы уже принимали этот препарат? – спросила она, протягивая мне риталин.

Я кивнул.

Она потянулась ко второму пакетику. Посмотрела на меня, потом на надпись на пакете.

– Вам нужно поесть, прежде чем принимать его. Это очень сильный антибиотик. Он может вызывать тошноту и другие неприятные реакции.

Я расплатился наличными из тех трехсот долларов, что получил в банкомате у аптечного магазина.

Вернувшись на автомобильную стоянку, скрутил крышку с пузырька с риталином, вытряс на ладонь две крошечные белые таблетки – в два раза больше большой дозы. Запил их глотком теплой пепси из бутылки, что лежала на пассажирском сиденье.

И чего я ожидал? Ухода головной боли? Внезапной ясности мыслей? Способности заснуть? Едва ли, учитывая, что риталин относился к стимуляторам. Он широко используется для лечения дефицита внимания. Идея в том, что люди с ДВ никак не могут сосредоточиться. Поведение возбужденное. Теория говорит о том, что их мозгу не хватает допамина, вот они и ищут стимуляцию. Жаждут чего-то волнительного… или драматического. Риталин поставляет мозгу столь необходимые ему биологически активные химические вещества. Также теоретически считается, что мозгу уже нет нужды искать новые формы волнения, новые причины для выброса адреналина. Риталин – психостимулятор, который на самом деле успокаивает.

Не ощутив никакой разницы, я завел двигатель и выехал на шоссе. Мог риталин спасти Энди Голдстайна? Неужели заложенная в компьютер программа действительно вызывала у него симптомы, свойственные тем людям, у кого выявлен дефицит внимания?

А если ближе к телу: мог риталин спасти меня? Или я подхватил что-то неизлечимое?

Встреча с Дейвом оставила миллион вопросов. В том, что рыльце у него в пушку, я уже не сомневался. Его компьютер вызвал у меня приступ тошноты. Или он сам. Он намекнул, что и с моим ноутбуком кто-то «поработал»? Когда такое могло произойти? Вернувшись домой вечером после взрыва в кафе, я обнаружил, что компьютер включен, но не подсоединен к сети. Мне это показалось странным, но я не мог полностью исключить, что не оставлял его в таком виде. Может, кто-то проник в мою квартиру, пока со мной занимались медики и полиция?

И слова Дейва о том, что только привыканием, похожим на наркотическое, можно объяснить привычку людей за рулем отвечать на звонок мобильника. Чем больше я об этом думал, тем сильнее становилась убежденность в правоте Дейва. Реакции на телефонный звонок, на приход электронной почты в полной мере укладывались в рамки приобретенного рефлекса, описанного Павловым. Ты слышишь звук, ты реагируешь, ты получаешь поощрение: сообщение, информацию, обещание чего-то волнительного. Но разве это чистая физиология? Разве не откликаются биологически активные химические вещества мозга, как мышцы – на повторяемое упражнение?

Я подумал о джунглях, о том, как люди учились выживать. Через случайную мутацию, методом проб и ошибок, мы изменялись, чтобы преодолеть возникающие трудности и справиться с вызовами природы. Может, то же самое происходит и в наш компьютерный век? Может, наш мозг эволюционировал, чтобы соответствовать современным джунглям, каждодневному интерактивному общению с окружающей техногенной средой? Одно не оставляло сомнений: стимуляция была повсюду, и напор ее возрастал. И речь шла не только о компьютерах и мобильниках. О Си-эн-эн и «Фокс ньюс», телеэкране с говорящей головой, бегущей новостной строкой внизу и цветной графикой. Еще немного, и они могли превратить в доску объявлений даже лоб ведущего.

Нашим мозгам предлагалось справляться с потоком информации, которая выстреливалась в нас, как из пулемета.

Я взял мобильник.

Мобильник.

Дейв спросил, не параноик ли я, думающий, что мой телефон снабжен следящим устройством. Подсказка или опять пустопорожняя болтовня? Кто мог выслеживать меня? Дэнни Уэллер? Убит ли он?

Я пристально всмотрелся в мобильник, но как я мог определить, установлен в нем «маячок» или нет? Поэтому решил вопрос кардинально. Опустил стекло и сделал то самое, о чем только мечтают девяносто девять процентов абонентов мобильной связи. Швырнул телефон на асфальт.

У меня оставался суперсекретный шпионский мобильник блондинки-ангела. Я позвонил Яблочку. Когда он ответил, тщательно выбирал слова, на случай, что нас прослушивают.

– Как Саманта?

– Уже двадцать девять минут как бодрствует. – Яблочко и здесь оставался статистиком.

– Голова ясная?

– Скорее да, чем нет. – Он засмеялся, что случалось с ним крайне редко. – Я напомнил ей о буддистском взгляде на жизнь, и знаешь, что она мне ответила? Сказала: «Не следовало им связываться с колдуньей».

Рассмеялся и я, но тут же скривился от боли в боку. Однако нисколько не пожалел.

– Яблочко, ты помнишь, что нужно сделать?

Мы коротко переговорили об этом, когда я передал ему Саманту.

– Я – ходячий компьютер. Помню процент точных ударов всех игроков «Блэк сокс» в сезоне тысяча девятьсот двенадцатого года.

Если бы наше выживание зависело от выигрыша конкурса эрудитов.

– Обязательно позвони Майку. Я, конечно, прошу его о многом, но думаю, он не откажется.

– Все сделаю.

Я положил мобильник. Взял снова. Напрашивался еще один звонок. Лейтенанту Аравело.

Может, он не был плохишом. Мне отчаянно требовалась помощь человека, облеченного властью. Но если я мог ошибиться и звонок Аравело мог даже на йоту уменьшить мои шансы увидеться с Энни, звонить не стоило.

Поэтому я использовал шпионский телефон, чтобы проверить голосовую почту. Сообщение получил только одно, от Сары, подруги Энни. По голосу чувствовалось, что ей очень нужно со мной переговорить. Я набрал ее номер, хотя интуитивно понимал, что звонить не нужно. Может, она в беде, и я могу принести какую-то пользу.

– Нат? Это ты. Подожди. – Она прикрыла микрофон рукой и закричала: – Выключи этот гребаный телевизор! У меня важный звонок.

Сара не менялась.

Она обошлась без лишних слов и объяснила, что мой звонок встревожил ее. Голос звучал как-то странно.

– Да и у тебя голос какой-то взволнованный. Ты в порядке, Сара?

– Что происходит? Ты говорил, что у тебя вопрос насчет Энни?

– Да, именно так. Думаю, я вижу призраки.

Длинная пауза.

– Ты так и не смог пережить ее смерть, да?

– Ты по-прежнему часто общаешься с Гленном?

– Мы с ним видимся. А что?

Я чувствовал, она что-то знает. А потому нервничает. Но ставить меня в известность не собирается.

– Будь осторожна, Сара. Происходит что-то непонятное. Я не знаю, что именно. Но хочу, чтобы ты была начеку.

– Ты меня пугаешь, Нат. Откровенно говоря, судя по твоему голосу… ты немного не в себе.

– Я сошлюсь на это в суде.

Мы попрощались, и я посмотрел на бесконечную ленту летящих навстречу автомобильных фар. Впервые глубоко вдохнул. Чувствовал себя куда спокойнее. Может, действовал риталин, может, сказывалось все увеличивающееся расстояние от эпицентра событий. Ехал я в достаточно плотном потоке. Большинство водителей составляли люди, которые работали в Сан-Франциско, но не могли позволить себе купить дом или арендовать квартиру в городе. Селились они в южных или восточных пригородах, и каждый вечер им приходилось возвращаться домой. Едва ли получали удовольствие от таких поездок, но ничего не могли изменить. Справа от меня ехала белая «хонда-цивик». За рулем сидела женщина средних лет с темными волосами. Должно быть, почувствовала мой взгляд, повернула голову, кивнула, сочувствуя. Вновь уставилась на дорогу.

Я настраивался на долгую поездку через Калифорнию в Неваду, когда зазвонил суперсекретный шпионский телефон. Яблочко.

– Я еду, – сказал он. – Но не один – в компании.

Глава 47

Часов в десять утра я увидел на горизонте силуэты лас-вегасской Стрип.[45] Выглядела эта «полоса» мирно, как деловой центр любого большого города до начала рабочего дня. Обитатели Стрип в это время занимались тем же, что и всегда: спали. Возможно, подсознание показывало им, что могло бы произойти, отойди они от карточных столов или игральных автоматов на полчаса раньше.

А город предлагал игрокам все новые и новые удовольствия. Где-то я прочитал, что в одном казино стол для блек-джека совместили с автоматом видеопокера. Тем самым предоставляя возможность играть в две игры одновременно. Увеличивая как выброс адреналина, так и потерю денег.

Я же обходился кофеином. Выпил большую кружку кофе и направился в аэропорт. Яблочко меня уже ждал.

– Выглядишь ты как дерьмо с похмелья, – прокомментировал он.

Стоял он, мы так и договаривались, у секции получения багажа. Держал в руке ноутбук.

– Где компания?

Он указал куда-то за плечо.

Я повел его в туалет, чтобы поговорить в тихом, укромном месте. Такая подозрительность, должно быть, выводила Яблочко из себя. Он боялся только тех угроз, которые могли реализоваться с большой степенью вероятности. А потому его нисколько не волновало, что кто-то мог следить за двумя идиотами в штатском, которые встречались в лас-вегасском аэропорту, чтобы передать из рук в руки ноутбук.

Но я не хотел рисковать.

В туалете он предложил присоединиться к нему в крайней левой кабинке.

– Плохие шансы. – Он захлопнул за собой дверь. Вдвоем в одной кабинке было тесновато.

– В каком смысле?

Он втиснулся между стенкой и унитазом. Под глазами темнели мешки, на подбородке пробивалась щетина.

– Если ты тревожишься о том, что кто-то может найти и убить нас, лучше выбирать центральную кабинку. В два раза повышаются шансы на побег.

Я не мог понять, серьезно он говорит или нет.

– А если мы хотим, чтобы нас не подслушали? – спросил я. – Тогда крайняя кабинка лучше.

– Согласен. – Он протянул мне ноутбук Энди. – Держи.

Потрепанный ноутбук выглядел точно таким же, как и прежде. Я поставил ногу на унитаз, положил ноутбук на колено.

– Все прошло гладко?

– Спроси его.

– Да, спроси меня сам, парень, – раздался голос за дверью.

Я распахнул дверь.

– Может, поздороваешься? – спросил Майк.

Я лишь качал головой, не веря своим глазам. Передо мной стоял Майк, компьютерный гений, в гавайской рубашке, шортах и вьетнамках.

– Это самая худшая операция прикрытия, которую мне довелось видеть, – пробормотал я.

По словам Майка, услышав просьбу о помощи, он подумал, что мне, возможно, понадобится и непосредственная поддержка. Но настоящая причина его появления в Лас-Вегасе объяснялась просто. Майк приезжал сюда раз в месяц, и страсть к игре обеспечила ему бесплатную ночевку во «Дворце Цезаря». В казино не знали, что он пытается считать карты, а его не волновал тот факт, что считал их он недостаточно хорошо, чтобы эти поездки приносили прибыль.

– У меня будет время подойти к карточным столам?

– Большая ошибка, – вставил Яблочко. – В крэпсе[46] вероятность выигрыша выше.

– Нет, если не давать волю эмоциям. Учитывать человеческий фактор. А какова вероятность того, что я уйду с прибылью?

Яблочко широко улыбнулся. Нашел родственную душу.

– Давай на практике оценим, кто добьется большего успеха… при условии, что ты оставишь свой потенциальный проигрыш мне на хранение. В запечатанном конверте. Тогда у тебя не будет искушения отдать его дилеру за столом для блек-джека.

Я не верил своим ушам. Никогда не слышал, чтобы Яблочко так говорил… да еще в столь неподходящий момент. Пришлось вмешаться, напомнить, что мы должны отслеживать перемещение ноутбука. Идею я раньше изложил Яблочку, а теперь Майк сказал, что решил все технические вопросы.

– Даже если я не смогу вернуться сюда, не упускай его из виду, – попросил я Майка.

Десять минут спустя я ехал на юго-восток.

Мне не терпелось увидеть Энни, но при этом меня разбирали недоумение и злость. Я всегда знал, что у нее есть темная сторона, она проявилась, когда я сломал стул или когда она с головой уходила в работу. Может, я недооценивал эту темную сторону? Нет. Должно быть, с ней случилось что-то ужасное. Энни требовалась моя помощь, и в самом скором времени она могла ее получить.

Добавляли неопределенности и мысли об Эрин. Казалось, она сильная, и однако, в глаза бросались ее уязвимость и простодушие. Но при этом она выжила при взрыве, а раньше участвовала в поджоге. И толстомясая домоправительница Саймона Андерсона сказала, что видела женщину-электрика, которая возилась с проводкой.

Зазвонил мобильник.

– Ты близко, Черепашка?

– Меньше чем через час буду у тебя.

Энни объяснила, как проехать к кондоминиуму на южной окраине города. Я пытался сосредоточиться, но слышал только ее голос. Наслаждался им. Все еще не мог поверить, что он принадлежит этому миру.

– Ты готов?

– Могу поспорить, ты более страстная, чем раньше, когда была мертвой.

Этот смех!

– Поторопись. Времени у нас немного.

Я попросил ее сказать, что происходит, она ответила, что сейчас у нее есть кое-какие важные дела и объяснит она все после моего прибытия.

– Натаниэль, ты и представить себе не можешь, какую я должна рассказать тебе историю.

Глава 48

Время близилось к полудню, я ощущал жару, несмотря на то что в кабине кондиционер работал на полную мощность. После бессонной ночи чувствовал себя разбитым, меня то и дело прошибал пот. Попытался заставить себя перестать думать и включил радиоприемник, с тем чтобы как-то отвлечься.

«– …все это показывает, что даже все деньги мира не могут сделать тебя счастливым.

– Спасибо за звонок. Действительно, это похоже на урок… урок, который каждый американец должен усвоить раз и навсегда. Самоубийство Эда Гейверсона доказывает, что нельзя. Ставить. Знак. Равенства. Между. Богатством. И. Счастьем. Этот человек не один раз признавался самым богатым американцем. Он владел домами, автомашинами, яхтами и все равно пустил себе пулю в лоб. Люди, послушайте меня, в вашей власти быть счастливыми или несчастными. Депрессия, неуравновешенность, все такое… это может случиться с каждым. Но вы, так же как и самый богатый человек Америки, можете увидеть проблему и попытаться ее разрешить. Ладно, продолжим разговор о том, что волнует сегодня простых американцев. Я – ваш ведущий Роджер Темплтон. У нас звонок.

– Вы страдаете от артрита?..»

Эд Гейверсон, глава «Дитсофт», одной из крупнейших компаний программного обеспечения, мертв. Один из ближайших друзей Гленна Киндла покончил с собой. Вот на что намекала Диана, секретарь Гленна.

Я повернул ручку настройки в поисках другой станции… чтобы получить информацию. Но нашел только статические помехи. Так что мучающий меня вопрос остался без ответа: Гейверсон застрелился сам или кто-то еще нажал на спусковой крючок?

Я свернул в Боулдер-Сити. Миновал скромный торгово-деловой центр, добрался до практически пустующего кондоминиума. Въехал на автомобильную стоянку потный, мрачный, снедаемый любопытством, взволнованный. Тем не менее помнящий о мелочах. Порылся в своих запасах в надежде найти мятные пастилки, освежающие дыхание, или хотя бы жевательную резинку. Не нашел, так что отправил в рот пригоршню «Ред хотс». Может, леденцы убьют запах кофе и нервов?

Я посмотрел в зеркало заднего обзора на отражение покрасневших глаз и висков, более длинных, чем я помнил. Мелькнула мысль: а не вернуться ли в город, чтобы подстричься?

Но через несколько мгновений я уже стоял перед дверью. Ее дверью. Дверью Энни. Я сорвал цветок с соседней клумбы и, зажав его в мокрой от пота руке, постучал. Нет ответа. Позвонил. Нет ответа. Постучал вновь, и наконец дверь открылась. Я забыл обо всем.

Смотрел на женщину с песочно-светлыми волосами. Она могла бы быть сестрой Энни, волосы чуть светлее, щеки – пухлее и скорее синие, чем карие глаза.

– Извини, что долго не открывала, – сказала она. – Хотела, чтобы ты увидел меня красивой.

Я выронил цветок, прижал ее к себе и почувствовал, как она обнимает меня нежными, хрупкими руками.

До этого момента я не мог до конца поверить, что она жива. Даже после того, как услышал ее голос. И пусть в точности она не выглядела той женщиной, которую я помнил, сомнений у меня не осталось. Я обнимал Энни, а она – меня. Обнимал, может, излишне крепко.

– Ты стал профессиональным борцом, – прошептала она и рассмеялась.

Подняла руки к моей голове, пробежалась по волосам. Как и раньше.

– Ты привез ноутбук?

Я не хотел выпускать ее из объятий – из боязни, что больше мне обнять ее не удастся. Или, того хуже, окажется, что все это мне причудилось. Что происходящее – современный вариант «Алисы в Стране чудес» и малейшее движение приведет к возвращению в реальный мир. Но Энни в конце концов выскользнула из моих рук.

– Ты привез ноутбук? – повторила она.

Я смотрел на нее в полном недоумении. О чем она говорила? В такой-то момент? Я пожал плечами, стараясь понять, о чем она.

– Как ты и просила.

– Извини. – Она опустила глаза, откашлялась. Взяла меня за руку: – Черепашка, ты помнишь тот день на набережной?

Я не мог оторвать глаз от ее лица. Оно стало старше, несомненно, больше, чем на четыре года. К прожитым годам прибавилось воздействие невероятного стресса. И кое-что еще… хирургия.

Припухлость, на которую я обратил внимание, являла собой попытку смягчить ее лицо. Лоб стал выше. Она носила контактные линзы, которые изменили цвет глаз. Все говорило за то, что с Энни поработал профессионал, стараниями которого выглядела она теперь другим человеком, хотя ее внешность не претерпела радикальных изменений. Я прилагал все силы к тому, чтобы замеченное мною не отразилось на моем лице.

– Мы съели блины с шоколадом, а потом гадалка предсказала тебе будущее.

– Блины были с корицей, – игриво поправила меня Энни. – Об этом дне я думала чаще всего. Идеальный выдался день. Ты вел себя идеально. Мы оба были идеальными.

Я попытался удержать ее взгляд. Но она отвела глаза.

– Знаешь, что сказала мне гадалка?

– Она сказала, что у тебя будет много денег.

Энни высвободила руки из моих.

– Это сказала тебе я. А она прошептала мне на ухо другое.

Энни опустила голову, словно сдерживая слезы.

– Она сказала, что я стою перед трудным выбором. И добавила, что я пойду по тропе истинной любви.

Она отступила на шаг.

– Виски у тебя стали длиннее. Ой, да ты ранен!

На моей светло-синей футболке темнело рубиново-красное пятно.

– Стараниями Дейва Эллиота.

Она поднесла руку ко рту. Я не мог сказать, потрясение это, забота обо мне или злость. Почувствовал толику сомнений. Возникло ощущение, что Энни этот жест репетировала. Отогнал эту мысль.

– Они… они загрузили в мой компьютер одну программу.

Я в это уже поверил. Оставалось только найти доказательства, и я надеялся, что Энни мне в этом поможет.

– Безобразие. Черепашка, мне так жаль. Как он мог?

– Твой отец? Что, черт побери, происходит?

Ее лицо изменилось. Стало жестче. Решительнее. Такое я уже однажды видел – в Нью-Йорке, когда я заглянул на совещание банкиров, которое она вела, посвященное «Вестидж технолоджис». Внезапно появилось осознание, что я стал взрослым, а время бежало и бежит слишком уж быстро.

– Никому нельзя доверять, – озадаченно пробормотала она. – Я покончу с этим немедленно.

С тех пор как я последний раз видел Энни, прошла целая вечность. Рыба отрастила лапы, выползла на сушу, изобрела двигатель внутреннего сгорания, вот и Энни посуровела. Я всегда знал, что суровость в ней присутствовала, но надеялся, что в ее душе это одна из второстепенных составляющих.

– Я не для того четыре года изображала мертвую, чтобы все так закончилось. Он сотворил такое со мной. С тобой, Нат. С нами. Мы не можем позволить ему выйти сухим из воды. И теперь я могу остановить его, раз и навсегда.

– Меня это не волнует. – Я положил руку на рану. – Заживет. Это тебе не разбитое сердце. Энни, помнишь, о чем мы раньше говорили? Что ты не должна ползать в его дерьме. Хватит! Оставим его в прошлом, а сами пойдем дальше.

Не сказал – отчеканил. Так резко я с ней никогда не говорил. Конечно, я хотел поддержать ее, но при этом и направить на путь истинный. Она шагнула ко мне, ее лицо вновь изменилось, на этот раз смягчилось.

– Услышав, через что мне пришлось пройти, ты поймешь, что выбора у нас нет.

Глава 49

– Ты все еще меня любишь? – шепотом спросила Энни.

Я заглянул ей в глаза и шумно сглотнул слюну. Не думал, что нужен ответ, но она изучающе смотрела на меня, прямо-таки как на подопытного кролика.

– Конечно.

– Я собираюсь тебе кое-что рассказать. Не для чужих ушей. Строго между нами. Это большой секрет.

– Больше того, что доверил тебе я? Насчет знаков препинания, которые я добавил во все книги Фолкнера в библиотеке средней школы?

Смех.

– Энни, где Эрин?

– У нее все хорошо. Она у нас и в безопасности.

– «У нас»? Где она?

– Ты ее любишь?

– Нет, Энни. Господи, нет. Просто скажи, где она.

– Она в полной безопасности. Будь уверен. Скоро появится здесь. Пожалуйста, доверься мне.

Она увлекла меня в квартиру, которая сильно отличалась от залитого солнцем парка и белочек, в компании которых я представлял себе наше воссоединение. Энни усадила меня на диван, а потом огорошила:

– Во Франции чувствуешь себя гораздо более одинокой, чем уверяют тебя путеводители.

Она была в черных слаксах и синей блузе, безупречно подходящих друг другу. Так что выглядела, как генеральный секретарь Лиги юных. Заперла дверь, посмотрела в окно, убедилась, что ничего подозрительного нет ни на автостоянке, ни около дома, задернула штору. Она прошла на кухню, загремела посудой, потом полилась вода. Говорила она, не прерывая своего занятия.

– Там я провела первые два года после того инцидента. В деревенском доме на севере страны. Недалеко от Люксембурга.

– Так почему ты не позвонила мне, Энни? Я же думал, что ты умерла! Ты лежала в коме?

Она вздохнула:

– Пожалуйста, Нат. Я репетировала эту речь тысячу раз, дважды переписывала. Позволь мне выговориться до конца. Все так запутано, даже для меня, даже сейчас.

Я кивнул.

Энни вновь вздохнула.

– Я сидела в кресле-качалке у окна, которое выходило на маленький яблоневый сад. Чтобы удержаться от звонка тебе, начинала считать яблоки. Когда сбивалась со счета или не помнила, сосчитала ли какое-то конкретное яблоко, начинала вновь. – Голос звучал бесстрастно, потом в него добавилась грусть. – Изоляция, страх, одиночество, это хуже тюрьмы. Хуже смерти. Ты более не личность. В твоем существовании нет никакого смысла.

Энни вошла в комнату с кастрюлей из нержавеющей стали.

– Нынче я терпеть не могу календари. И знаешь почему? Потому что нужно ждать месяц, чтобы перевернуть страницу. И у тебя такое ощущение, что месяц этот никогда не закончится. На кухне того дома, где я жила, висел кондитерский календарь с десертами, от одного вида которых рот наполнялся слюной. Один, скажем, назывался «Шоколадный ров». Августовский лист украшало ванильное мороженое с вишневым сиропом, цветом напоминающим кровь. Этот календарь просто сводил меня с ума. Я не могла свыкнуться с мыслью, что могу переворачивать лист только раз в месяц.

Она села на дубовый кофейный столик, что стоял перед диваном.

– Я имитировала свою смерть и спряталась от всех.

Энни окунула полотенце в горячую кипяченую воду, налитую в кастрюлю. Я задрал футболку и стиснул зубы, когда она прижала полотенце к ране.

– Прыгнув с яхты, я думала, что действительно умру. Дна нет, вода ледяная и такая черная. Я подплыла под яхту. Там меня ждали маска и баллончик со сжатым воздухом.

– Баллончик?

– Воздуха хватало ровно на десять минут. Мне велели засасывать воздух из соска, а потом плыть. Засасывать. Потом плыть. Я слышала твой голос. Старалась укрыться от тебя. Если бы ты меня нашел, бросила бы маску и баллончик и сказала бы, что упала за борт. Но ты не нашел. Вот я и отплыла на двадцать ярдов к рыболовецкому бую. Как и намечалось. Мы запрограммировали автопилот так, чтобы яхта проплыла рядом с буем. На глубине десяти футов к якорному тросу буя закрепили настоящий баллон со сжатым воздухом и ласты.

Перед моим мысленным взором возникла эта сцена. Ее друзья стоят на борту яхты, кричат. Я мечусь в воде, ныряю, выныриваю, снова ныряю. Как же я упустил ее?

– Это безумие, Энни. Я же мог тебя увидеть. Да и вообще, как ты на такое решилась?

Она глубоко вдохнула. Я испытывал ее терпение.

– Мне помогли. Я месяц занималась с инструктором по подводному плаванию и специалистом по медитации. Принимала бета-блокаторы.[47] И мне помог полицейский.

Она встала, потянулась, села рядом со мной. Положила руку на рану.

– Эдуард.

– Велард?

На ее лице отразилось замешательство.

– Да. Как ты?..

– Он все еще работает на тебя, Энни?

Она покачала головой. Господи, нет!

– На них.

– Дейва Эллиота? Твоего отца?

Она кивнула.

– Нат, пожалуйста, дай мне договорить. Все станет понятно. Я так долго ждала.

Она рассказала, что доплыла до буя, потом плавала около него, пока не перебралась на катер Веларда. Опять же, если бы ее обнаружили, они бы сбросили снаряжение для подводного плавания за борт и заявили, что он подобрал ее, барахтающуюся среди волн.

За годы, прошедшие после смерти Энни, я убедил себя, что ради достижения своей цели она могла пойти на многое. Но такого просто представить себе не мог.

– Нет. Такого ты сделать не могла.

Она посмотрела на камин… словно он находился в миллионе миль.

– Ты просто не понимаешь, что стояло на кону.

Глава 50

– Можешь себе представить, я могла оказаться в тюрьме?

Я смотрел сквозь нее.

Энни имитировала свою смерть и спряталась во Франции. Следовательно, была веская причина, заставившая ее покинуть меня.

Но было и что-то еще. Эта Энни чем-то отличалась от прежней. Пока я не мог точно определить, чем именно. Разве что эта казалась куда более расчетливой.

– Ты подошла к тому, чтобы рассказать, почему ты покинула меня?

Любопытство и обида взяли верх над физической болью. Я едва отдавал себя отчет, что бок и спина горят огнем.

– Помнишь, мой отец поручил мне проект с «Вестидж технолоджис»? Они работали над программным обеспечением, которое использовалось большими компаниями для организации и контроля работы подразделений: производство, продажи и многое другое.

– Вот, значит, что побудило тебя растоптать наше будущее.

Она встретилась со мной взглядом.

– Компания обладала огромным потенциалом. «Киндл инвестмент» вложила в нее восемьдесят пять миллионов долларов. И это только на начальном этапе.

Много. То был период бума доткомов,[48] в новые, только выходящие на рынок компании вкладывали приличные деньги. Но восемьдесят пять миллионов и по тогдашним меркам составляли огромную сумму и показывали, что основатели компании представили очень веские доказательства высокого потенциала своих разработок. Должно быть, не просто пообещали инвесторам, что при выходе на биржу первоначальные вложения многократно окупятся. Гленн Киндл не относился к тем людям, которые вкладывают деньги, не убедившись, что они вернутся с прибылью.

Энни уже стояла у кухонного стола, застегивая молнию дорожной сумки. Потом положила на нее руки, словно собравшись держать речь перед акционерами.

– Несколько конкурентов «Вестидж-технолоджис» также собирались выйти на биржу. Мы стремились их опередить. Для меня это была серьезная проверка. Я получила шанс добиться успеха, который и не снился моему отцу.

Она закрыла глаза.

– Я подправила результаты. Не просто показала, что дела у нас идут хорошо. Представила их в самом розовом свете. И успехи наши выглядели куда значительнее, чем наши реальные достижения.

– Я не верю. Ты совершила подлог? Подправила ваши результаты?

– И не только наши.

Вновь в Энни что-то переменилось. Ранее она исповедовалась, надеясь на понимание, но теперь словно отгородилась стеной, хотела как можно быстрее закончить этот разговор. Такое случалось и в прошлом, было в ней и такое.

Она сказала, что у «Вестидж» был конкурент, который грозил опередить их с выходом на биржу. Та компания, как и все доткомы, остро нуждалась в кадрах и нанимала людей без тщательной проверки. В результате агент «Вестидж» стал одним из новых топ-менеджеров конкурента. Агент «слил» информацию прессе и СЕК, в которой предполагалось, что его работодатель показывал увеличенный доход, включая в него будущие прибыли.

– В эру доткомов шла грязная игра, пусть об этом и не писали в прессе, – продолжала она. – Венчурные капиталисты пытались подставить ножку своим конкурентам в прессе, в глазах главных инвестиционных банков[49] вроде «Голдман Сач» или «Морган Стенли». Не в начале бума, тогда вроде бы всем хватало денег. А вот когда темпы прироста инвестиций замедлились, каждый из нас стремился не упустить возможности побыстрее выйти на биржу. Все играли грубо. Мы – грубее других.

Гленн Киндл нанимал шпиона!

Операция прошла успешно, и даже слишком, сказала Энни. Пресса искала примеры завышения компаниями своих доходов, стремясь доказать, что доткомы – мыльные пузыри. Боролась с завышением доходов и СЕК. В результате акции конкурента так и не появились на бирже, а в июне 2001 года произошел обвал рынка. СЕК начала более тщательно контролировать все компании, особенно в сфере высоких технологий, где работала и «Вестидж».

– Так что мы вызвали огонь на себя, – кисло улыбнулась Энни.

Я встал, подошел к окну. Раздвинул шторы. На автомобильной стоянке увидел свой «форд», синий микроавтобус «фольксваген» и большой американский автомобиль. Хохотнул.

– Кому-то не повезло.

– Кому? Как?

Я молчал, выигрывая время, не отрывая глаз от окна.

– Что там такое, Нат?

– Какой-то бедолага не может попасть в свой «олдсмобил». Или собирается его украсть.

Энни сощурилась, направляясь к окну. Я перехватил ее, обнял, крепко прижал к себе. Она попыталась вырваться, потом приникла ко мне. «Ох, Нат!» – Оттолкнулась, подошла к окну. Смотреть было не на что. Я сказал, что этот парень что-то взял с заднего сиденья и отбыл. Энни схватила ключи и бумажник.

– Сейчас вернусь.

Я расстегнул молнию сумки. Блузки, косметичка, ничего особо интересного. Но в боковом кармане обнаружился листок. Квитанция на аренду яхты. «Обезьяна». Пришвартована у причала 47 в Колвилл-Бэй, озеро Мид. Успел закрыть сумку перед самым возвращением Энни.

– Как он выглядел? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Ты мне чего-то недоговариваешь, Энни. Все, что ты рассказала, так на тебя не похоже. Мне представляется, что ты кого-то прикрываешь… может, своего отца. Я не понимаю, почему ты это делаешь. Тебе нужно с этим покончить. И в данный момент я говорю даже не о нас. Я говорю о тебе.

– Сейчас мне действительно нужен союзник, Натаниэль. Больше, чем когда бы то ни было. Я хочу, чтобы ты оставался сильным и еще какое-то время доверял мне.

– Ты просишь доверять тебе, но рассказанное тобой только вызывает новые вопросы.

Она глубоко вздохнула.

– Как я и говорила, ставки вышли из-под контроля.

– Так расскажи, – взмолился я.

Она сказала, что перед тем, как биржевые котировки резко пошли вниз, «Вестидж» привлекла новых инвесторов. Они вложили в компанию еще сто миллионов долларов. Их решение базировалось на подтасованных результатах и обещании скорого выхода акций компании на биржу. Потом рынок начал рушиться. Компания не могла исполнить взятые обязательства. Инвесторы видели, что происходит.

– Мы говорили, что коллапс охватил весь сектор высокотехнологичных компаний. В таком же положении оказались тысячи фирм, включая гигантов вроде «Сиско» и «Интел».

По ее словам, крах «Вестидж» можно было бы расценить как неудачу еще одного доткома, если бы не одно обстоятельство: основным инвестором был Гленн Киндл, один из основателей Кремниевой долины, один из наиболее уважаемых венчурных капиталистов. Его состояние оценивалось в миллиард долларов.

– В «Старбаксе» к моему отцу подошел человек.

– Какой человек?

– Инвестиционный банкир. Он вложил деньги в «Вестидж» и заподозрил грязную игру. Угрожал обратиться в прессу и полицию.

– Шантаж.

Энни кивнула.

– Всегда ненавидела эти кофейни.

Я так увлекся ее рассказом, что не сразу заметил изменения в поведении Энни. На ее лице читалось поражение, оно смягчилось. Энни более не была венчурным капиталистом, стала просто женщиной… молодой, красивой женщиной.

– Итак, за всем этим стоял твой отец. Он заставил тебя подтасовать результаты. – Я ощущал желание защитить Энни от ее отца. Стать ее спасителем.

Она покачала головой:

– Нет. Я все сделала сама. Разве ты не видишь, на что я способна? Даже теперь не видишь? Это потрясающе.

– Что?

– Мой отец советовал мне не раздувать доходы «Вестидж». – Разговор наш пошел на очередной круг. Мне оставалось лишь следовать за Энни.

Она сказала, что ее отец без слов понял, что она сделала. Гленн Киндл знал, сколь серьезными могут быть юридические последствия. Он мог не волноваться из-за того, что ему предъявят иск или посадят в тюрьму, потому что использовал особенности американского законодательства и инвестировал хитрым способом, не позволяющим прокурорам и регуляторам рынка обратиться к нему с претензиями. Но способ этот не защитил его от шантажиста, потребовавшего пятьдесят миллионов. Гленна Киндла заботила и собственная репутация, и репутация дочери.

– Родительский инстинкт у моего отца сильно развит. Причем во всех формах: хороший, плохой и параноидальный. Он хотел защитить меня. Но он также понимал: заплатить шантажисту – все равно что положить мою голову на плаху. Он мог потерять меня навсегда.

– Значит, он заплатил, – сухо заметил я.

– Просто все стало гораздо хуже.

Наблюдая за ней, я вдруг осознал, что прикусываю щеку изнутри. Положил руку на бок, провел по ране. Я про нее и думать забыл. Энни заложила прядь волос за ухо. Мне всегда так нравился этот ее жест. Она вздохнула.

– Дейв пригрозил инвестиционному банкиру.

– Дейв Эллиот?

Энни кивнула.

– Пригрозил, что убьет банкира?

– В каком-то смысле даже хуже. Собрал на него досье. У банкира были свои секреты, всякие мелочи, ничего серьезного. Но именно такие секреты и разрушают семьи. Дейв также похитил сына банкира. Только для того, чтобы показать, как далеко все может зайти. Потом, конечно, отпустил.

Я закрыл глаза.

– Когда я узнала, мне стало дурно. Я умоляла его остановиться.

– Твой отец был в курсе?

– Я сомневаюсь. Он, конечно, не рохля, но не думаю, что пошел бы на такое.

– На такое… ты так говоришь…

– Всю грязную работу за него делал Дейв. Убийца в деловом костюме.

По словам Энни, Дейв лишь давал банкиру понять: «Мы можем отравить тебе жизнь». Последовали переговоры. Банкир согласился на сто тысяч.

– Карманные деньги. – Энни подошла ко мне, взяла за руку. Как бы ненароком, чтобы было с чем играть, пока она продолжала говорить. – Но проблему договоренность с банкиром не сняла. СЕК и ДНиС собирались начать расследование. Если бы они копнули достаточно глубоко, то смогли бы найти слишком много. И они бы гордились тем, что сумели вывести на чистую воду «Киндл инвестмент патнерс». Но мы позаботились о том, чтобы дело не получило развития. – И после паузы добавила: – Главный свидетель умер при трагических обстоятельствах: падение с яхты в океан.

Если бы эти слова произнес ее отец, они прозвучали бы как насмешка. Голос Энни переполняла грусть. Даже смирение.

– Мне оставалось только исчезнуть. Если бы власти узнали об обмане инвесторов, устранении конкурента, похищении ребенка, на мне бы отыгрались за грехи всех доткомов. Я бы отправилась за решетку на веки вечные, а ты…

– Что, Энни?

– Ты знал бы, какая я на самом деле ужасная.

Мысль эта меня поразила. Она не означала: «Ах, бедная Энни!» Она не требовала сочувствия. В ней слышался окончательный приговор. И где были эти слезы, когда она описывала подробности совершенного ею обмана? Возможно, мне следовало обнять Энни, успокоить, но я лишь смотрел на нее.

– Кто был этот банкир… который угрожал тебе и твоему отцу?

– Его звали Саймон Андерсон.

Большую часть последних десяти часов я не мучился головной болью, которая практически не отпускала меня после взрыва в кафе. А тут она вернулась. Я положил руку на спинку стула, чтобы удержаться на ногах.

– Энни. Ты… ты пыталась убить… – У меня перехватило дыхание. Я не знал, что и думать. Меня охватил ужас. И все-таки я продолжал лелеять надежду, что она ни при чем. – Что ты делала в кафе? Когда оно взорвалось?

Она положила ладонь на мою руку.

– Ты узнала, что они задумали? – продолжил я. – Пыталась их остановить? Но опоздала? Я хочу услышать это от тебя. Ты не знала, что эти люди должны умереть. И крысы. Ты любишь животных, даже грызунов. Ты бы никогда не стала проводить эти эксперименты.

Энни откашлялась.

– Мой отец. Мой отец. Мой отец. Я знаю, многое придется объяснять. Мы работали, не привлекая к себе внимания. Стараясь все исправить.

«Мы».

И вот тут в дверь постучали, послышался женский голос. Причем создавалось ощущение, что говорила женщина, стиснув зубы.

– Тара. Это я.

– Минутку, Синди, – ответила Энни. – Уже иду.

Она отпустила мою руку. Я не последовал за ней. Услышанное парализовало меня. На пороге возникла блондинка-ангел.

– Время вышло, Тара. Тебе пора ехать.

Глава 51

Ангелы не летают. Они водят мини-вэны.

Когда дверь открылась, лицо я сразу узнал. Блондинка-ангел, женщина с тугим пучком волос на затылке и пистолетом, которая прервала мою пыточную сессию и уложила двух копов: теперь она была в кожаной куртке и джинсах.

– Совещание через три часа, – напомнила она Энни.

Энни посмотрела на меня:

– Натаниэль, ты уже видел Синтию. Она зовет меня Тара. Для конспирации. Синтия работает на меня. Она – помощница, подруга, разведчица, телохранительница. Обеспечивает мне спокойную, очень спокойную жизнь. Если я не могу куда-то поехать, она становится моими глазами и ушами.

– И фотограф, – добавил я. – У кафе, правильно?

Синтия промолчала. Но я не сомневался, что именно ее видел после взрыва, когда она намеренно сфотографировала меня. Тогда она еще сказала, что работает по договорам, выполняет разовые заказы.

– Черепашка, где ноутбук?

Ноутбук Энди. Она настоятельно просила привезти его.

– Был в его автомобиле. Я переложила его в мини-вэн.

Синтия залезала в «эксплорер», на котором я приехал. Очевидно, меня здесь не считали суверенным государством. Я мрачно глянул на нее.

Энни подняла руку, как бы говоря Синтии: «Сбавь напор».

– Дай нам еще секунду.

И уже собралась закрыть дверь, когда Синтия спросила:

– А как насчет другой?

Энни посмотрела на меня, потом вновь на Синтию.

– Приведи ее сюда.

Когда Энни повернулась ко мне, я вдруг осознал, где видел ее раньше. В полицейском участке. На фотографии, которую показывал мне лейтенант Аравело. Нечеткий, с крупным зерном фотоснимок блондинки.

– У них есть твоя фотография.

– Что?

– Ты пришла в кафе, чтобы спасти всех. Знала, что задумали твой отец и Эллиот, и решила остановить их. Но ты опоздала и успела спасти только меня. Так все произошло? Мне очень хочется, чтобы все было именно так.

Меня вновь начало трясти. То ли от усталости, то ли от неведомой болезни, подцепленной от моего ноутбука, может, даже от неопределенности мотивов Энни. Я уж не знал, что и думать. Казалось, меня предали. Создавалось ощущение, что Энни превратилась совершенно в другого человека, которого я знать не знал.

Она опустила дорожную сумку на пол. Сложила руки вместе… словно собралась просить ребенка прекратить безобразничать в школе.

– Ты должен остаться здесь, Нат. Доверься мне. Пожалуйста. У меня есть план. Я могу разоблачить моего отца и все поправить.

Она меня не убедила. Рулила-то не Энни, наконец-то я это понял. Она боролась с демонами и со своим отцом, и ей определенно требовалась помощь. Чтобы она ни сделала, она любила меня и нуждалась в моей поддержке. Гленн – вот кто был корнем зла. Усталость мешала ясности мыслей.

– Я еду с тобой. Ты собираешься встретиться с ним, не так ли? Собираешься высказать ему все в Лас-Вегасе.

Она покачала головой:

– Мы не можем так рисковать. Ты должен остаться здесь.

Я всмотрелся в ее лицо.

– Посмотри, что он сделал со мной. С нами. Во всем этом у меня есть свой интерес.

– Я прекрасно тебя понимаю, Нат. Даже лучше, чем ты можешь себе представить. Знаю, как много я для тебя значу. Что мы для тебя значим. Отсюда и твое желание защитить меня. Но он не собирается причинить мне вред.

Энни обняла меня за талию.

– Убери руки. – Я удивил сам себя.

– Подожди меня здесь.

Ее губы коснулись моей щеки. Совсем как на нашем первом свидании. Мы сидели в мексиканском ресторане, я рассказывал Энни историю своей жизни, она наклонилась ко мне, поцеловала, сказала: «Я искала тебя», – и я тут же растаял.

Энни убрала руки, открыла дверь. Я шагнул вперед, словно хотел последовать за ней, но тут увидел, кто стоит по другую сторону двери.

Эрин.

Со связанными ногами и повязкой на глазах.

Я уставился на нее.

– Слава Богу, – вырвалось у меня после долгой паузы.

– Нат?

Она повернулась ко мне. Как и Энни. Эмоции в моем голосе застали обеих врасплох. Но не Синтию. Она стояла позади Эрин, спокойная и невозмутимая. Я посмотрел на Энни и сказал:

– Я еду с тобой. Не позволю тебе вновь уйти от меня.

Энни, бросив взгляд на Синтию, покачала головой:

– Слишком опасно. Тебе лучше остаться здесь. Ради твоего же блага. И ее. – Она указала на Эрин. – Ради моего блага. Я не знаю, кому могу доверять.

Синтия согласно кивнула. В руке она держала пистолет. Направленный не на Эрин, но и не так, чтобы в сторону. Энни проскользнула мимо них. Синтия подтолкнула Эрин к двери.

– Я еду с Энни, – настойчиво произнес я.

Блондинка-ангел прищурилась.

– Ты же не собираешься застрелить меня.

– Пожалуйста, Натаниэль, не надо, – обернувшись, на ходу попросила Энни.

Я сделал еще шаг за ней. Полагал, что никто и ничто не сможет остановить меня. Ошибся, потому что остановился, услышав голос Эрин:

– Натаниэль. Пожалуйста, не оставляй меня здесь.

Глава 52

Я бы никогда не поверил, что буду наблюдать, как Энни Киндл уходит из моей жизни. Но наблюдал, точнее, слушал. Потому что закрыл глаза и услышал, как закрылась входная дверь и открылась автомобильная дверца. Ожил двигатель.

Звуков хватало с лихвой. Вот ее тонкие пальцы, крепко держа руль, развернули мини-вэн в сторону Лас-Вегаса. Только это были не ее пальцы. Когда я открыл глаза, Эрин держала меня за руку. И мягко потирала ложбинку между большим и указательным пальцами.

Нашла меня даже с повязкой на глазах. Я снял повязку. Она несколько раз моргнула. Выглядела усталой и растрепанной, под одним глазом темнел «фонарь». Она огляделась.

– У меня все хорошо. – Моему голосу недоставало убедительности. – Как ты?

Она перестала растирать ложбинку, сжала мою руку.

– Полагаю, это была Энни.

Ноги Эрин связывала нейлоновая веревка с петлями на концах, которые стягивали штанины джинсов. Она могла ходить, но маленькими шажками.

Левый глаз не заплыл, но синяк окружал его полукругом, добравшись до уголков. Правый покраснел, налился кровью от усталости и слез. Она осторожно коснулась подбитого глаза под нижним веком, поморщилась.

Синтия какое-то время смотрела на нас, потом оглядела комнату от дверей, которые вели в спальню и ванную, до обеденной зоны и кухни. Наконец взгляд ее упал на диван, кофейный столик, стулья, камин.

– Сядь, – бросила она.

Ткнула Эрин в спину стволом пистолета. Эрин застыла, и Синтия ткнула ее сильнее. О том, что Синтия способна на любое насилие, я уже знал, но ведь не по отношению ко мне? Она же убила двоих, чтобы защитить меня. Тем не менее я не видел возможности отобрать у нее пистолет, не подвергая опасности себя и Эрин. Я чувствовал, как во мне закипает ярость, возможно, спровоцированная риталином, но пока бросаться на Синтию не собирался. Понимал, что здравым смыслом Синтию не пронять. Может, она могла клюнуть на обаяние?

– Эй, а как насчет блек-джека? Мы сможем добраться до Вегаса за пару часов. Обед за мной.

– Она скоро вернется, – ответила Синтия. – До ее приезда побудем здесь. Конец дискуссии.

Эрин мелкими шажками побрела через гостиную к дивану, чтобы сесть. Я поискал глазами телефон. Даже если бы я не успел ничего сказать, звонок по номеру 911 привел бы к приезду патрульной машины. Но что потом? Я потерял бы шанс догнать Энни… навсегда? А кроме того, телефонного аппарата не увидел. Прошел на кухню.

На мгновение сумел взглянуть на себя со стороны. Бедный по велению души, несчастливый в любви, выбирающий в друзья таких же изгоев, три дня в неделю спортсмен, заботящийся о коте, склонный к решениям, которые не просто разочаровывали близких, но ставили в тупик. Я ни разу не взорвал мост. Не совершил ничего героического. И лишь отчаянно хотел быть с одним человеком.

– Стакан воды. – Я открыл дверцу буфета. – Вы у нас оруженосица?

Синтия не отреагировала.

– Уж точно не оруженосец. Потому что не мужчина.

Я включил воду. Огляделся, не очень-то понимая, что ищу. Нож?

– Вы убили тех двух полицейских? Эрин, воды налить?

– Пожалуйста.

– Вы спасли мне жизнь.

Она не желала поддержать разговор. Я спросил, зачем она сфотографировала меня у кафе. Вновь ответа не получил. Я открыл дверцу буфета, чтобы взять еще один стакан, и увидел, как что-то блеснуло. Баллончик с клубничным освежителем воздуха. Дверца отгораживала меня от Синтии, вот я и достал и стакан, и аэрозольный баллончик.

– Тебе со льдом?

– И куда вы дели тела? – спросил я, наливая второй стакан и ставя его на разделочный столик. Подошел к холодильнику, достал контейнер с кубиками льда. Оглядел столик справа от холодильника. Две поваренные книги, солонка и перечница… что-то блестящее, отражающее солнечный свет. Зеленая зажигалка. – Просто удивительно, как вам удалось утащить Веларда. Такая туша.

– Теперь я понимаю, почему журналистов не любят.

Я рассмеялся.

– У меня болит нога, – подала голос Эрин.

Я схватил зажигалку.

– Сейчас взгляну на нее. Приляг и подтяни штанину.

– Не суетись, – бросила Синтия.

– Послушайте, я проучился в медицинской школе четыре года. – Я по-прежнему придерживался игривого тона. – Так что могу оказать первую помощь, а потом выставить за мои услуги такой счет, что мало не покажется.

Синтия смотрела, как Эрин укладывается на диване. Я воспользовался моментом, чтобы расстегнуть две пуговицы джинсов и сунуть баллончик с освежителем воздуха за пояс и прикрыть футболкой.

Поставил стаканы с водой на поднос и понес через гостиную, стараясь загородить баллончик.

Поставил поднос на кофейный столик, сел рядом с Эрин, наклонился к ней. Она смотрела на меня как на идиота. Я поймал ее взгляд. Сощурился и крепко сжал зубы. Послал безмолвный сигнал.

Коснулся ноги в том месте, где ее натерла веревка. Увидел, что джинсы прорвались. Кожа покраснела, но не более того.

– Ее нужно показать настоящему врачу.

– Скоро покажем.

– Началось заражение, а это очень серьезно. Медлить нельзя.

Синтия осторожно направилась к нам с пистолетом в руке. Подняла его, остановилась в футе от дивана, наклонилась над Эрин.

– Опусти его, ангел.

– Кто? – Она подняла голову.

И теперь смотрела на мое оружие. Огонек зажигалки, а на дюйм дальше от Синтии – форсунка баллончика с освежителем воздуха.

– Опусти пистолет, – повторил я. – Пожалуйста. Будь благоразумной. Ты же знаешь, выбора у меня нет.

Внезапно Синтия рассмеялась:

– Так чего ты ждешь?

Я нажал на клавишу баллончика. Из него вырвалась струя огня. Но Синтия качнула головой, чтобы избежать встречи с этой струей, и практически одновременно взмахнула пистолетом. В результате струя сначала изменила направление, ударив в диван, а потом баллончик и вовсе вылетел из моей руки.

– Вот и все мое геройство, – выдохнул я.

Но буквально через какие-то секунды выяснилось, что мои усилия не пропали даром. Одна из диванных подушек загорелась, Эрин с криком отпрянула от нее. Синтия вздохнула, мы все уставились на разгорающееся пламя. А потом сверкнуло что-то металлическое: это Эрин схватила кастрюлю, в которой Энни принесла воды, чтобы промыть мою рану, и ударила Синтию в висок.

Наша тюремщица покачнулась, повернулась к Эрин, подняла пистолет, и тут я прыгнул на нее. Падая на пол, она трижды нажала на спусковой крючок, посылая пули в никуда. Одной рукой прикрывала голову от следующего удара Эрин, во второй пыталась удержать пистолет, который я вырывал из ее пальцев. Но через несколько мгновений ангел сдался.

Веревкой с ног Эрин мы связали руки Синтии у нее за спиной. Я наконец-то нашел телефонный аппарат, набрал 911 и положил трубку рядом с телефоном.

Глава 53

– Все у нее будет хорошо, – уверенно заявил я. – Может, легкое сотрясение мозга, может, и вовсе обошлось. Разве что немного поболит голова.

Мы направлялись к автостраде и Лас-Вегасу.

– Дерьмо собачье. Оправдания нам не нужны. Всему есть предел. Мы имеем право защищать себя и дорогих нам людей. Мы могли… Мы могли там умереть.

За последние два дня я подрался в юридической фирме и чуть не поджег женщину. Надеялся, что Эрин права: мои поступки обусловил инстинкт выживания. Но какая-то часть моего сознания говорила, что есть и другая причина. Может, изменение соотношения биологически активных химических веществ в мозгу привело к тому, что у меня появилась жажда крови? Адреналина хватило, чтобы убедить меня в успешности моих атак?

Тут я улыбнулся, вспоминая подробности нашей схватки с Синтией. От Эрин моя улыбка не укрылась.

– Что смешного?

– Ты врезала Синтии кастрюлей. Этому тебя учили на танцах? Это называется социально ориентированным ударом?

По пути в город я заглянул в магазинчик «Севн-илевн». Купил одноразовый мобильник с предоплаченными шестьюдесятью минутами. Позвонил Яблочку, и он ответил на пятом гудке. Я слышал шум зала казино. Он передал телефон Майку.

– Ноутбук отбыл. Я хочу знать, куда его везут.

Я отключил связь и попросил Эрин рассказать мне о предыдущих двадцати четырех часах.

Она ждала, пока мне сделают акупунктуру, когда появились два копа. Не знала, пришли они за мной или чтобы арестовать ее. Запаниковала. Один тут же схватил ее, высокий, здоровенный, с темной кожей. Велард. Она вырвалась и попыталась убежать.

Он воспользовался дубинкой.

– Я видела, как она опускается. Ничего не могла поделать. Пришла в себя на полу в прихожей.

По ее словам, очнулась уже со связанными руками. Рядом была Синтия. Сказала, что поможет Эрин, и сделала ей укол снотворного. Когда Синтия вновь очнулась, они уже ехали в Боулдер-Сити.

Хотя сонливости она не испытывала и не тянула слова, я полагал, что ей надо бы показаться врачу. Вдруг у нее было сотрясение мозга. Да и нога требовала внимания. Не помешал бы укол противостолбнячной сыворотки, какие-то антибиотики.

– Сожалею, что так вышло, Эрин.

Стрелка спидометра подбиралась к числу «90». Эрин коснулась рукой раны на боку.

– И каково оно?

– Когда в тебя бросают пресс-папье?

– Тебя ранили?

Я кивнул.

– Я спрашивала, каково оно – увидеть Энни.

Поначалу я не ответил. Смахнул слезу.

– Еще не знаю.

– Вдвоем я вас не видела. Что я упустила? – Вопрос прозвучал риторически. – Так что с тобой случилось?

Ладонью я потер повязку.

– Примерно то же самое, что случилось с Энди.

Я рассказал ей об Уэллере, Веларде, иглах для акупунктуры, о том, как меня спасла Синтия, о стычке с Дейвом Эллиотом. Рассказал о Яблочке и просьбе, с которой я обратился к Майку. Речь шла в том числе и об установке джи-пи-эс, датчика глобальной навигационной системы в ноутбук Энди. По моей версии, этот компьютер так интересовал всех из-за загруженной в него экспериментальной программы, которая могла представлять собой опасность.

– Нет, Натаниэль. Нет. Такое невозможно. Пожалуйста, скажи мне, что они не убили Энди этой программой. Пожалуйста, скажи мне, что умер он по другой причине.

В двадцати милях от Вегаса я вновь позволил Яблочку и Майку.

– «Белладжио», – сказал Майк. – Ты попадешь в хорошую компанию.

– Гленн Киндл уже там?

– В вестибюле я вижу Андре Лацке и Элен Дуглас.

Он говорил о главных исполнительных директорах «Эдвансед чип дивайсез» и «Сакерд принтер корпорейшн», двух самых больших в мире технологических компаний.

– Ты сможешь проследить, куда они пойдут?

– Конечно, – ответил Майк. – И что привело таких людей в этот парк развлечений?

Пятью минутами позже я получил частичный ответ на вопрос Майка. На въезде в город увидел огромный рекламный щит. «Съезд ассоциации телекоммуникационных предприятий – 20–25 июля. Центр конгрессов Сэндса. Подключайся!»

Но этим не объяснялось присутствие Андре Лацке и Элен Дуглас в «Белладжио».

Зазвонил телефон. Майк сообщил, что он и Яблочко в отеле, на пятнадцатом этаже.

– Твои друзья в номере пятнадцать сорок четыре.

Вскоре мы уже ехали по Стрип. Я припарковался в комплексе «Белладжио» и нашел Яблочко и Майка в холле, разгадывающих судоку.

– Какие планы? – спросил Яблочко, не поднимая головы.

– Проникнуть в пятнадцать сорок четыре. Внезапно. Только там я смогу получить ответы.

И Энни.

Я попросил Майка и Яблочко отвести Эрин в медицинский пункт комплекса. Велел Эрин не называть свою настоящую фамилию, сказать, что бумажник она потеряла.

Я, конечно, сомневался, что копы могли искать ее здесь, но осторожность еще никому не мешала.

– А если… – Она замолчала, проглотив мысль. – Злость всегда опасна. Помни об этом.

Моя злость. Их злость? Эрин положила руку мне на плечо, будто хотела остановить. Я попросил у Майка ручку, написал на листке название яхты и ее местонахождение, которые прочитал на квитанции, найденной в дорожной сумке Энни. «Обезьяна», Колвилл-Бэй, озеро Мид. Сложил листок и отдал Эрин. Наклонился к ней и постарался изгнать из голоса мелодраматические нотки.

– Если что-то случится, проверь эту яхту.

Она поморщилась.

– Майк, по-прежнему можешь следить за перемещениями ноутбука?

– В отеле – да, но не в казино. Эта система в казино не работает. Там ничего не работает. Слишком много помех.

Он сунул руку в сумку.

– Я заменил аккумулятор ноутбука миниатюрным джи-пи-эс. Если они включат ноутбук, то поймут, что есть проблемы. Компьютер будет работать только при подключении к сети. Но даже тогда сигнал будет передаваться на двадцать пять футов. Тебе это потребуется. – Он протянул мне электрический шнур и адаптер переменного тока. Обычный адаптер, какие используются в любом ноутбуке.

Дверь номера 1544 не выглядела какой-то особенной. Я постучал. Ответа не услышал, но дверь приоткрылась. Потом послышался голос: «Открыто, Айра».

– Я с Киндлами, – ответил я, открывая дверь.

Огляделся, пытаясь скрыть удивление. Моя реальность стала виртуальной.

Глава 54

Очутился я в гостиной. Слева полукруглый диван стоял перед закрепленным на стене плазменным телевизором. В ближнем правом углу находился бар. По центру и чуть правее – большой стол для заседаний, и за ним сидели люди, вызвавшие мое удивление: директора двух могущественных технологических компаний, Андре Лацке и Элен Дуглас. Но наибольший интерес для меня представляли два человека, которые занимали места во главе стола. Киндлы, Гленн и Энни. Я был в казино. Вот и решил сыграть. Заговорил с Энни, прервав возникшую паузу:

– Я принес остальные данные по «Джи-Нет».

– Не самое удачное время, – подал голос Гленн.

Все взгляды, понятное дело, скрестились на мне. Вид у меня был тот еще.

– Извините, что опоздал, мистер Киндл. И уж простите… что так неприглядно выгляжу. Попал в автомобильную аварию. Резко остановился на красный свет, вот в меня и врезались сзади. Нужно перестать думать за рулем о купле-продаже акций.

Гленн поднялся, шагнул ко мне, на его лице отразилось недоумение.

– Он помогал нам с тестированием, – вставила Энни. Ровным бесстрастным голосом. Она работала с отцом? Они были заодно?

Гленн повернулся к сидящим за столом:

– Позвольте отлучиться на минутку. Нам с Тарой нужно обменяться парой слов. – Он улыбнулся. Очень естественно. – Я знаю… нам следовало все обсудить до вашего прибытия.

Элен Дуглас рассмеялась.

В этой компании Энни знали как Тару.

Она указала отцу путь к отступлению:

– Следует ли нам оставлять наших гостей одних?

Гленн стиснул зубы. Если бы я не знал, что к чему, то не услышал бы в словах Энни предупреждения: лучше не оставлять меня одного с этими людьми. Директора, похоже, не замечали напряженности в отношениях отца и дочери. Или я не понимал, что они скорее сотрудничают, чем соперничают.

– Это правильно, – пробормотал Гленн.

Лацке, мужчина с густой шевелюрой и крупными руками, вроде бы играющий главную роль, посмотрел на часы и выдавил из себя улыбку:

– И где, по-вашему, Айра? – Хорошие топ-менеджеры на людях никогда не выдают своих истинных чувств.

Дуглас наклонилась вперед:

– Может, начнем без него?

Я устроился на диване. О двух директорах я знал совсем немного, ничего. Дуглас вроде бы обладала большой харизмой, но, по мнению многих, ей недоставало знаний и опыта. Она говорила, что такая характеристика – проявление мужского шовинизма. Лацке был прирожденным коммивояжером. К своей корпорации относился с благоговейным трепетом. Не поверил бы, что кто-то из сидящих за столом мог сознательно оказаться замешанным в недавних событиях.

– Когда твое вступительное слово? – спросил Гленн Дуглас.

– Завтра утром, – ответила она безо всякого энтузиазма. – Так что хотелось бы побыстрее начать и закончить наше совещание.

Гленн глубоко вздохнул.

– Почему бы не дождаться Айры?

– Потому что мы можем ждать до полуночи, – ответил Лацке, опять с улыбкой.

Перед Дуглас лежал листок бумаги. Вроде бы покрытый записями. Она глянула на листок, когда заговорила:

– Начни с резюме. Я пропустила прошлое совещание.

Меня удивил ее тон, ровный и спокойный. Оба директора понятия не имели, какой ураган пронесся над Киндлами и их любимым проектом.

Энни сидела опустив голову. Отправляла с телефона текстовое сообщение. Почувствовала мой взгляд. Посмотрела на меня, улыбнулась. Она посылала сообщение мне? Я не взял с собой суперсекретный шпионский мобильник.

– Клавиатура и реклама. – Лацке обращался к Дуглас.

– Именно. – Гленн переборол сомнения, к нему вернулась привычная уверенность, и он решил продолжить разговор, прерванный моим нежданным появлением. В черной рубашке с короткими рукавами и на трех пуговичках он являл собой образец калифорнийского спокойствия. – Мы разработали два метода, интенсифицирующих взаимодействие человека и компьютера. Один – клавиатурный. Его основа – едва заметные ощущения при прикосновении к клавишам. При этом посылаются импульсы в центр удовольствия нервной системы пользователя. Особый электрический пульс. Они прикасаются к клавише, получают импульс, прикасаются к клавише, получают импульс. И так далее. При этом усиливаются те ощущения, которые испытывает пользователь, получая электронное письмо и какую-то другую информацию. Тот же метод можно использовать и в мобильниках, и в других устройствах с клавиатурой.

Он выдержал паузу.

– Простенько, но со вкусом.

– Представить несложно. – Дуглас рассмеялась. – Что-то такое уже работает?

– Сам принцип используется точно, – ответил Гленн. – Управляющие рычаги видеоприставок вибрируют, когда игрок стреляет из какого-то оружия или кто-то атакует его игрового персонажа. И наши мобильники вибрируют, чтобы привлечь внимание. Развивается и неврология, помогает нам понять, на какую часть мозга нужно воздействовать, чтобы люди испытывали положительные эмоции, пользуясь клавиатурой… как при легкой дозе кофеина. – После паузы Гленн продолжил: – В свою очередь, усиливается все, связанное с работой компьютера, обостряется восприятие, задействуются все органы чувств. Союз чипа и мозга. Пользователи хотят этого все больше и больше… и получают исключительно удовольствие.

Это означает, что пользователи выходят на уровень наслаждения, равноценный чисто физическому наслаждению. И это действительно физическое наслаждение. А получают они его, сидя за компьютером. И мы не остаемся внакладе, получаем базу пользователей, которая никогда не уменьшится. Помните, деньги на Интернете зарабатываются не привлечением максимально большого количества глаз. Эта бизнес-модель доказала свою несостоятельность, когда рухнули акции доткомов. Главное – удерживать пользователей, давая им яркие ощущения интерактивного общения.

– Но какова цель, Гленн? – спросила Дуглас. – Чем лучше эта бизнес-модель?

Заинтересованность сидящих за столом возрастала. Пусть я ненавидел Гленна и проталкиваемая им программа вызывала у меня ужас, я не мог не восхититься его умением продать товар. Это был его каталог «Скаймолл», и он все больше склонял своих гостей к тому, чтобы заказать один из приведенных в нем товаров.

– Отличный вопрос. Причин несколько. Во-первых, эта технология будет манной небесной для рекламщиков. Мы создадим категорию пользователей, которые не смогут оторваться от рекламы. Компьютеры и телевизоры уже затягивают. Свет, звуки – это сильные стимуляторы. Мы еще повысим их интенсивность. Люди влюбятся в то, что мы будем им показывать. Они не смогут оторваться от тех посланий, которые будут получать от нас. Политических, коммерческих, любых. Мы сможем продать им наше программное обеспечение, наш высокоскоростной Интернет, наши товары.

– Звучит как контроль над сознанием, – вставила Дуглас.

Голос, который ответил, донесся, казалось, из далекого далека.

– Да нет же, Элен. Это две тысячи седьмой год, не тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.[50]

Головы повернулись к Энни.

– Мы хотим почувствовать связь. Мы жаждем настоящих, полноценных ощущений, – добавила Энни. Я испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, ее слова задевали за живое, с другой, я более не мог воспринимать Энни всерьез.

– Как вы знаете, Тара проводила тестирование и помогала разрабатывать программу, – перебил Гленн дочь. – Но разумеется, это не бизнес-модель.

– Разумеется, – согласилась Энни. – Но сама бизнес-модель, ее применение завораживают. И еще эффективность. Посмотрите, люди ожидают от Интернета бесплатной информации. Они хотят новостей, спорта, кино, музыки, и все бесплатно. Так что в будущем люди не будут платить за информацию деньгами, они будут платить своим вниманием.

Энни замолчала. Взяла бутылку воды, налила в стакан. Когда пила, встретилась со мной взглядом. Ее глаза сверкали. Я вспомнил Энни, гладящую свою собаку, целующую ее в нос, настоящую Энни. А кем была та хладнокровная личность, что заняла ее место? Или она играла эту роль? Мог я заметить разницу? Вроде бы и эта Энни была настоящей.

Она поставила стакан и продолжила:

– В дополнение к клавиатурному методу мы совершенствуем использование рекламы, действующей на подсознание, накладывая образы на фон сайта, ультрабыстрые, ультраяркие. То же самое пробовал в своих фильмах еще Хичкок, но мы сделали революционный шаг вперед. Наши послания персональные. Все потому, что нам известны индивидуальные интересы пользователя. О них мы узнаем по тем сайтам, который посещает конкретный пользователь. Если этот человек – горнолыжник, мы показываем ему путешествие в Аспен, если любит готовить – кулинарные рецепты.

– На этом можно споткнуться, – заметила Дуглас. – Что скажет Федеральная комиссия по связи? Не хочется оказаться в шкуре табачной индустрии.

– «Реклама, действующая на подсознание», пожалуй, неудачный выбор слов, – заговорил Гленн. – Если на то пошло, такая реклама не нарушает федерального закона. Но я думаю, что мы говорим об использовании фона. Может, пользователи разрешат нам давать невидимую рекламу, мгновенные образы, направленные конкретному человеку, в обмен на предоставляемые нами бесплатные услуги. В любом случае эта технология позволит нам обеспечить более эффективную подачу информации через более яркие, персонифицированные послания, получаемые посредством компьютеров, сотовых телефонов, других коммуникационных устройств.

– И услуги, привязанные к конкретному месту, – вставил Лацке.

– Именно, – кивнул Гленн. – Джи-пи-эс в мобильниках позволяет общаться с людьми с учетом не только их личностных пристрастий и их местонахождения. Мы можем давать им информацию о ближайших ресторанах, развлекательных центрах и так далее. Они не смогут прервать связь, да и не захотят.

Киндлы говорили не о создании новой технологии. Речь шла о новом наркотике.

– Разумеется, фоновый коммуникационный метод также позволяет оживить звуки, цвета, все компьютерное восприятие, – продолжал энергичный венчурный капиталист. – На текущий момент наша задача – разрабатывать и усовершенствовать эту технологию и поддерживать связь с вами, чтобы вместе пойти дальше, когда мы будем готовы.

– Ты действительно думаешь, что все это может заработать? – спросила Эллен.

В разговор вновь вступила Энни:

– Мы в этом уверены. Как уже упоминалось ранее, я разрабатываю эту технологию более пяти лет.

Пять лет. Я кашлянул, подавляя восклицание.

Лацке откашлялся.

– Не такая уж сложная задача.

– Общество уже прошло половину пути, – заметил Гленн. – Видеоигры, многофункциональные мобильники, Интернет, электронная почта. Мы уже окружили себя какофонией стимуляторов. Информация накатывает на нас без остановки, двадцать четыре часа в сутки. Когда этого нет, люди испытывают скуку. Они хотят получить более мощную дозу.

Лацке посмотрел на Дуглас.

– Поисковые машины уже передают целенаправленную рекламу, основанную на местоположении пользователя, его вкусах и так далее. А цель индустриализированного маркетинга – полный захват аудитории.

– Мы уже на крючке, – раздался голос. К моему полному изумлению, принадлежал он мне.

Гленн тут же заговорил, чтобы все головы вновь повернулись к нему.

– Вне зависимости от метода мы собираемся трансформировать цифровые устройства в самую мощную систему подачи информации, какой человечество еще не знало. Мы все время слышим, что Кремниевая долина стоит на пороге нового открытия. Так это оно. И вы это знаете. Мы говорим о неизбежном слиянии человека и компьютера. Подумайте – передать пользователю ощущение присутствия в казино! Мы пытаемся создать окружающую среду, в которую люди влюбятся окончательно и бесповоротно. Они получат невероятный выплеск гормонов.

Энни наклонилась вперед:

– Или получим мы. – И тут же добавила: – Но пока у нас возникла проблема.

Глава 55

Слова эти она произнесла ледяным тоном. Сама вдруг закаменела.

А Гленн просто обмер.

– В этом нет необходимости.

Но, прежде чем разговор продолжился, в дверь громко постучали.

– Ротсбергер! – объявил густой бас.

– Наконец-то Айра, – фыркнул Лацке.

На пороге появился плотный толстячок, Айра Ротсбергер, исполнительный директор одной из самых больших поисковых компаний Интернета.

– Не мог прервать разговор с «Ю-эс-эй тудей», – объяснил он голосом человека, привыкшего находить благовидные предлоги для опоздания. Оглядел комнату. – Я пропустил похороны? – Помолчал. – Черт! Вы говорили об Эде. Я слышал, он покончил с собой. Господи! Гребаная трагедия.

Эд Гейверсон. Друг Гленна Киндла, еще один исполнительный директор и самоубийца.

– Выстрелил в рот из дробовика, так? – продолжил Ротсбергер. – Ужасный конец.

– У него часто случались депрессии, – вставила Дуглас. На какие-то мгновения повисла тишина. – Думаю, нам пора разойтись.

Все взгляды скрестились на Гленне, который наклонился к Энни, вроде бы шептался с ней.

Гленн поднял голову:

– Мои искренние извинения. У нас есть некоторые технические трудности. Нам нужно с ними разобраться, прежде чем отнимать ваше драгоценное время. Полагаю, в следующий раз мы сможем встретиться в декабре на выставке, которую будет проводить Ассоциация потребителей электроники.

Лацке встал. Поднялась и Энни. Нарушила повисшую в комнате тишину:

– Ты не можешь оставить этих людей в подвешенном состоянии. Их могут впутать в это дело.

– Пожалуйста.

– О чем она говорит?

– Впутать во что?

– Беспокоиться абсолютно не о чем, – ответил Гленн.

– Знаменитые последние слова, – хмыкнул Ротсбергер.

Лацке сел.

Гленн вздохнул, едва сдерживая раздражение. Ему явно не хотелось объяснять директорам свою вовлеченность в трагические события последних дней.

– Как вам известно, мы проверяли наши методы повышения эффективности рекламы. Получили очень хорошие результаты с добровольцами в лаборатории. Они подтвердили огромный потенциал этого направления. Мы решили, что следующим этапом должны стать испытания в реальных условиях.

– Продолжай, – буркнул Лацке.

– Одну секунду, Андре, – вмешался Ротсбергер. – Просто хочу разобраться. Мы все еще говорим о том, чтобы снабдить компьютер программой, которая обеспечит потребителю реальное интерактивное общение. Физические ощущения – реальный виртуальный мир.

– Точно. – Гленн откашлялся, понизил голос: – Некоторые наши эксперименты проводились в кафе «Солнечный свет».

– Где это?

– То самое кафе в Сан-Франциско, в котором произошел взрыв.

Коллективный вздох пронесся по комнате. Директора переглянулись, переваривая полученную информацию. Прикидывая, какие будут последствия.

– А мы тут при чем? – спросил Ротсбергер.

– Это ужасное совпадение, – вставил Лацке. – Ужасное.

– И я так считаю, – кивнул Гленн. – Волноваться не о чем.

Последовала долгая пауза. Эти директора, похоже, верили (или заставляли себя поверить), что имеют дело с новой, но отнюдь не опасной программой, которая побуждает пользователя больше времени проводить за компьютером. Гленн вроде бы разделял их отношение к этой разработке. Но он умел скрывать свои истинные мысли. И самой непредсказуемой в этой ситуации была Энни. Я решил, что это удобный момент для того, чтобы «взорвать» еще одну бомбу.

– Не забывайте про крыс.

Все взгляды скрестились на мне.

– «Стробэрри лабс».

– Я понятия не имею, о чем он говорит, – поспешно вставил Гленн и, замотав головой, быстро-быстро заморгал. Вроде бы пребывал в полном недоумении.

– Так о чем он говорит? – спросил Ротсбергер.

– Не имею ни малейшего понятия, Айра, – ответил Гленн, пронзив меня взглядом. – Я думаю, тебе самое время уйти.

Я посмотрел на Энни. Она на мгновение встретилась со мной взглядом, потом отвела глаза.

– Испытания на животных? – Дуглас покачала головой, потом пожала плечами.

– Я абсолютно ничего об этом не знаю! – воскликнул Лацке. – Для меня это – темный лес. Если возникнет такая необходимость, я смогу убедить в этом моих акционеров.

Энни вытянула руки перед собой, ладонями вниз, прося сидящих за столом успокоиться. Гленн пробежался правой рукой по волосам, на мгновение прижал пальцы к виску.

– Позвольте объяснить, – сказала Энни.

– Сядь, Энни.

– Энни? – переспросил кто-то.

– Тара.

Энни посмотрела на отца. Потом раскинула руки, как бы уступая ему трибуну, и села.

– Как я и говорил, почему бы нам не разойтись? – Голосу Гленна недоставало привычной уверенности. – У вас есть более важные дела.

– Правильно, – кивнула Дуглас. – Нам просто нужна полная информация. Мы должны знать, как сильно подставились. Реакция прессы предсказуема. Они ухватятся за самую тоненькую ниточку, связывающую нас и взорванное кафе.

– И мы чертовски любопытны, – добавил Лацке. – Проводились другие испытания, о которых нам ничего не известно?

– Нет, – ответил Гленн. – Абсолютно – нет. Вы знаете меня много лет. Вы знаете обо мне все. Пожалуйста, не раздувайте из мухи слона.

– Ты абсолютно уверен, Гленн?

– Нам могут поставить в вину несогласованный порядок испытаний, – раздался голос Энни.

– Подождите, – вновь заговорил Гленн. – Я не знаю…

– Дай ей закончить.

– Мы не могли полагаться на данные от субъектов, которые согласились на участие в тестировании… пусть даже они точно и не знали, о чем речь. И, как и сказал Гленн, испытания в реальных условиях являлись естественным следующим шагом. Я привела его план в действие.

– Это неправда, – запротестовал ее отец.

– И воспользовались… анонимным тестированием, – продолжила Энни. По интонациям чувствовалось, что она считает себя обязанной предупредить директоров о грозящей им опасности. – Мы выбрали несколько активных пользователей Интернета и проверили на одних клавиатурный метод, а на других – метод воздействия на подсознание, чтобы потом проанализировать изменение поведения и интернетовских пристрастий, вызванное установкой программы в их компьютеры.

– Я полагаю, эти люди согласились участвовать в тестировании и подписали соответствующие документы. Мы подадим на вас в суд, если нам предъявят какие-то претензии, – прервал ее Лацке. Он уже готовился к обороне. Я буквально слышал, как корпоративные адвокаты раскладывают все по полочкам для представителей прессы.

– Более того, эксперименты пошли не так, как мы ожидали. Некоторые пользователи заболели. Сначала у них появились головные боли. Потом… я хочу подчеркнуть, у нас нет уверенности, что наша программа имеет к этому непосредственное отношение… один пользователь покончил с собой.

Ротсбергер хлопнул мясистой ладонью по столу:

– Достаточно!

Дуглас чуть не набросилась на Гленна:

– Ты – маньяк. Мы говорим об экспериментах на людях против их воли. А теперь еще и об убийстве. Ты понимаешь, кто мы? Ты понимаешь, что для нас стоит на кону?

– Ты защищена, Элен. – Он покачал головой. – Ты слишком далеко от непосредственной разработки этой технологии. Клянусь тебе, я ничего этого не знал. Что бы там ни произошло, это случайность, непредвиденное стечение обстоятельств. Наверное, сказались и какие-то ошибки в методологии. – Он посмотрел на Энни. – Если действительно что-то пошло не так, у меня есть подозрения, кто мог нас подвести.

– Ой ли, – возразила она.

– Я не имел ни малейшего понятия, как и почему кафе связано с нашими разработками. Это совпадение, говорю я вам, – убеждал он директоров.

Голос звучал искренне, но присяжные уже вынесли вердикт. И каждое новое слово только усугубляло его вину. А Энни не останавливалась:

– Двумя днями раньше я поговорила с Эдом Гейверсоном. Считала обязанной ввести его в курс дела. Он очень огорчился.

– Мне нужно сказать тебе пару слов наедине. – Гленн повернулся к Энни.

– Извини, но дело касается и других. Почему ты не скажешь всем, что случилось с вещественной уликой, которая может связать нас с кафе?

Глаза Гленна широко раскрылись.

– Достаточно. Пожалуйста.

Энни продолжала говорить:

– Почему не скажешь, где ноутбук… тот самый, что убил этого молодого человека… который может погубить нас всех? Который может уничтожить репутацию этих известнейших топ-менеджеров?

Гленн молчал.

– И где же он? – спросил Лацке.

Энни наклонилась и вытащила из сумки ноутбук.

– Он может втянуть вас в это дело. – Она подняла ноутбук. – Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы добыть его, когда я поняла, в какое положение поставил вас Гленн. Этот ноутбук может оставить несмываемое пятно на репутации титанов нашей индустрии. Он может накрепко привязать вас к скорее всего случайной смерти, но вы превратитесь в маньяков, которые не останавливаются и перед убийством. Но теперь вы можете спать спокойно, я позабочусь о том, чтобы уничтожить этот ноутбук. В чужие руки он больше не попадет.

В комнате повисла оглушающая тишина.

Директора вновь переглянулись. В испуге. Гленн даже рот открыл. Энни посмотрела на меня, ее губы изогнулись в улыбке, самодовольной и злой. В этот самый момент я понял, что она все делает сознательно, как, впрочем, и раньше.

В дверь постучали, она открылась, раздался голос, от которого все подпрыгнули.

– Извините за вторжение. Но совещание нужно закончить.

В комнате появился еще один мой знакомый. Дейв Эллиот. Посмотрел на Энни, кивнул.

Директора, в ярости, недоумевающие, поднялись из-за стола.

Гленн метнулся к Энни.

Глава 56

Директора торопливо ретировались. В номере остались только психи. Прежде чем я успел что-то сделать, отец уже отчитывал дочь:

– О чем ты думала, Энни?

Голос переполняла душевная боль. Я хотел подойти к Энни, но приблизился только на шаг.

– О чем ты думала? О чем ты говорила?

– Нам нужно было сказать правду и двигаться дальше, – отчеканила Энни и направилась к двери с ноутбуком в руках.

– Что ты сделала? – Отец пошел за ней. – Взорвала кафе, чтобы уничтожить улики?

Она повернулась и воинственно посмотрела ему в глаза.

– Да перестань. Ты же знал, что эксперименты проводятся без согласия их участников.

Его лицо на мгновение превратилось в маску, потом он улыбнулся:

– Никто в это не поверит. Отвечать придется тебе.

– И как тебе это нравится, папа?

– Что?

– Когда кто-то оказывается хитрее тебя?

Гленн взорвался:

– Ты думаешь, что сможешь шантажировать этих людей? Это тебе не «Вестидж», Энни. Это провал! Профессиональное самоубийство! Их голыми руками не возьмешь. И какой смысл? Если вся эта история всплывет, я сяду в тюрьму, ты сядешь в тюрьму, у прессы будет праздник, а потом, знаешь ли, кто-то нас в этом обойдет.

– Не следует забывать о пытках и убийствах, – вставил я. Они удостоили меня короткими взглядами и продолжили выяснение отношений.

– Ты огорчишься, увидев меня в цепях? – спросила Энни. – Будешь приходить навещать меня?

– У меня нет слов, чтобы сказать, как сильно ты меня разочаровала, Энни.

– Я так не думаю. – Она покачала головой. – Чтобы разочароваться во мне, нужно хоть что-то чувствовать.

Гленн покраснел. Поднял руку, то ли хотел привлечь внимание, как школьник на уроке после вопроса учителя, то ли собрался ударить ее. Потом выражение лица изменилось: он признал свое поражение. Я шагнул к ним. Помня об обещании защищать ее.

– Энни, ты рискуешь больше всех. Понимаешь, что вновь становишься персоной нон грата? Ты забыла, каково это – жить вдали от всех… предоставленной самой себе? Если все это всплывет, тебе придется отправиться в те места, куда еще не ступала нога человека. В сравнении с которыми сельский домик во Франции покажется лос-анджелесским торговым центром.

Энни передернуло. Вот тут он ее пронял. Я помнил, что она сказала раньше: изоляция хуже смерти.

Подошел к ней. Перехватил на пути к двери. Сжал левой рукой ее запястье. Правой рукой схватил ноутбук.

– Он безумный, Черепашка. Безумный и лишенный чувств. – Лицо ее оставалось бесстрастным. – Я должна идти.

– Пожалуйста, скажи мне правду. Ты экспериментировала и пытала, чтобы подставить отца? Помоги мне разобраться. Помоги мне совместить тебя с Энни, в которую я влюбился.

– Все равно ничего не вышло. – Она вздохнула, голос звучал отстраненно. – Пусть лицемеры платят.

– Энни, что ты такое говоришь? Что не вышло?

Она дернула руку, не яростно, но достаточно резко, чтобы высвободить ее. Ноутбук остался у меня.

Энни открыла дверь.

Дорогу загораживал здоровенный верзила. Отступил в сторону, чтобы она смогла пройти. Когда я попытался последовать за ней, втолкнул меня в комнату с такой силой, что я едва не упал, и захлопнул дверь.

Дейв рассмеялся:

– Комплекс Электры – штука сильная.

Гленн повернулся к нему:

– Ты тоже в этом участвовал. Ты и Энни, так? Вы загнали нас в эту ловушку. Вы перевели тестирование на более опасный уровень. Крысы? Это ваша работа… так?

– По-другому не получалось.

Гленн указал на меня:

– А он? Что делать с ним?

– Он не скажет ни слова.

– Как бы не так.

– Поверь мне. Он не скажет ни слова. Как только поймет, что главный его враг – он сам.

Прежде чем я предпринял обреченную на провал попытку прорваться в коридор, Дейв привлек к себе мое внимание:

– Выслушай меня. Возможно, выход есть.

Я оглядел комнату. Покусывая щеку изнутри, чтобы подавить грозящую начаться головную боль. У меня было много козырей. Но физическое состояние к ним не относилось. Сколь долго они могли держать меня в номере? Могли вообще остановить меня? Убить? Но как я мог найти Энни, не выйдя из номера в этот самый момент? Чтобы выяснить, куда она направляется, какие у нее планы?

Впрочем, я и так догадывался, где смогу ее найти: на яхте «Обезьяна». Чтобы перехватить Энни по пути, действовать следовало быстро. Но вопрос оставался прежним: как выбраться из номера?

– Собственно, слушать тебе придется не меня, а Сару.

Сара.

Он вытащил из кармана маленький диктофон, нажал на клавишу «Пуск». Я услышал свой голос. Диктофон воспроизводил наш разговор, записанный на автоответчик Сары.

«…Думаю, я вижу призраков».

Длинная пауза.

«Будь осторожна, Сара. Происходит что-то непонятное. Я не знаю, что именно. Но хочу, чтобы ты была начеку».

«Ты меня пугаешь, Нат. Откровенно говоря, судя по твоему голосу… ты немного не в себе».

«Я сошлюсь на это в суде».

Дейв выключил диктофон.

– Что бы мы делали без техники? – фыркнул я.

– Теперь ты понимаешь, почему не будешь рассказывать полиции того, что видел и слышал… или вообразил, что видел и слышал? Потому что ты псих. Никто тебе не поверит. В моем бизнесе мы говорим, что ты подорвал свою кредитоспособность как свидетеля.

Гленн сел. Его голова бессильно повисла.

Дейв начал перечислять длинный список причин, по которым мои показания будут поставлены под сомнение. Я пережил взрыв в кафе, побывал на похоронах Саймона Андерсона, оказался рядом с его домом, когда вспыхнул пожар, засветился и на пожаре в Фелтоне. Полиция нашла отпечатки моих пальцев и, вероятно, найдет мои волосы на телах Уэллера и Веларда. Видеокамеры наблюдения в административном здании, где располагалась юридическая фирма Дейва, зафиксировали, с какой поспешностью я покинул его кабинет и само здание после того, как он вызвал охрану. Дейв не преминул напомнить мне, что у полиции я и так не числился в любимчиках.

– Это все очевидно. Но есть еще и «Вестидж».

– «Вестидж»?

Речь пошла о визите двух инспекторов из департамента налогов и сборов вскоре после смерти Энни. Только тут я узнал подоплеку. Стиснул зубы и изо всех сил боролся с головной болью, пока он вводил меня в курс дела. Будучи со мной в Нью-Йорке, Энни забыла в нашем номере конверт с бумагами. Я, естественно, это заметил и отнес бумаги в конференц-зал. После моего ухода Энни сказала банкирам, что я по договорам готовлю для компании кое-какие финансовые документы. Моя фамилия даже появилась в расходной ведомости. А в конверте, который я принес, лежали некоторые документы, из-за которых у компании возникли проблемы с регулирующими органами.

– Ты лжешь! – воскликнул я. – Ты нагло лжешь!

– А ты ведешь себя как безумец, – ответил Дейв. – Иррационально. Посмотри на себя.

– Дейв, этот карточный домик лжи рухнет от нескольких простых объяснений. Полиция сумеет сложить два и два и сделает выводы. Самый простейший: я – журналист, пытающийся добраться до правды.

– Извини, дружище. И это говорит не в твою пользу. И какой правды? Факта, что компьютеры убивают людей? У тебя нет ни единого доказательства. Ни единого. Все притянуто за уши. Или факт, что Энни жива? Господи, приятель, это же наглядное проявление посттравматического синдрома. Больше ее никто не видел. Она умерла. Для тебя это было сильнейшим потрясением. А потом ты пережил взрыв, после которого с головой у тебя стало совсем плохо. Вот ты и вообразил, что она ожила или что компьютеры лишают нас ума.

Дейв вновь запустил наш с Сарой разговор. Параллельно объяснил, что несколькими днями раньше Сара прислала ему электронное письмо, в котором сообщила, что я связался с ней. Дейв ответил, что, по его убеждению, я так и не смог пережить смерть Энни и теперь обзваниваю ее прежних подруг. Сказал Саре, что, возможно, ей придется обращаться в полицию, чтобы обезопасить себя от меня, а потому есть смысл записывать все разговоры со мной.

– Натаниэль, ты действительно уверен, что не оторвался от реальности? Отдаешь себе полный отчет в том, что происходит? – Внезапно голос его смягчился. – Ты очень устал. Тебя чуть не взорвали. Ты болен. Тебе крайне трудно сосредоточиться, так? С большой долей вероятности можно утверждать, что ты сам не свой. Возможно, и врачи определят у тебя психическое расстройство.

Какое-то время я молчал. Нет, с ума я, конечно, не сошел, но энергии у меня осталось слишком мало, чтобы противостоять такому напору. По крайней мере в этот самый момент. Кто еще видел Энни? Не Эрин. Ее глаза закрывала повязка. Только я прочитал дневник Энди. В кафе все улики уничтожил взрыв. Но ведь были и совпадения. Скажем, Велард расследовал смерть Энни и погиб в Сан-Франциско. Это обстоятельство могло пойти мне на пользу или во вред?

– Эрин меня поддержит, – запротестовал я. – Она видела то же, что и я. Она была со мной.

Когда Дейв заговорил снова, я почувствовал, как боль вспыхнула в голове яркими неоновыми огнями.

– Господи, ты действительно не врубаешься. Кто, по-твоему, взорвал кафе?

Глава 57

Я переплел пальцы, оперся на руки подбородком. В комнате появился новый запах. Сладкий, напоминающий каркаде. В результате содержимое желудка начало подниматься по пищеводу. Я подавил тошноту. Дейв медленно приблизился ко мне. Взялся за ноутбук. Мягко потянул на себя. Ноутбук стал выскальзывать из моих рук. Поражение.

– Дерьмо собачье, – пробормотал я.

– Никогда не знаешь, кому можно доверять.

Я дернул ноутбук на себя. Дейв его выпустил. Из заднего кармана достал маленький пистолет, из дула торчал дротик.

– Я не убийца. Я – адвокат. Усыпляю людей.

Я позволил ему забрать у меня ноутбук.

– Отлично. Я бы не хотел, чтобы в твоем организме нашли лишние вещества.

Дейв похлопал меня по карманам. По его словам, чтобы убедиться, что при мне нет записывающих устройств.

Взял мой мобильник, а потом они с Гленном выскользнули из номера.

Я понимал, что должен спешить к Энни, но не мог найти в себе силы, чтобы шевельнуться. И из головы не уходил главный вопрос: доказательства. Что я знал наверняка? Презентация, которую Гленн устроил директорам крупнейших компаний, сомнений не вызывала. Он представлял некую технологию, которая позволяла манипулировать людьми. Они бы это подтвердили. И не составляло труда загнать их в угол. Не составляло? А может, они открестились бы от всех моих утверждений? Компьютер Энди – главная улика? Даже если бы он был у меня, что я мог с его помощью продемонстрировать? Дневник Энди мог чем-то помочь? Или я на глазах становился параноиком? Опасная программа, Энди, Андерсоны… это всего лишь мои домыслы? И Эрин? Если ее наняли Киндлы, она могла выйти сухой из воды. Или ее все-таки подставили?

Я ударил кулаком по дивану. Резко поднялся, выскочил в коридор.

Они не могли далеко уйти. Опередили меня на минуту-две, не больше. И что потом? Я понимал, что придется импровизировать. Рассчитывать на удачу. И надеяться, что Майк занимался делом, а не играл в блек-джек.

Спустившись вниз, я оглядел толпу. Наступил вечер, игроки подтягивались к казино. Я услышал громкий голос:

– Эй, козел! Ты наступил мне на ногу!

Повернулся, увидел Майка, который стоял лицом к лицу с Дейвом Эллиотом на верхней ступеньке короткой лестницы и кричал на него.

Совпадением тут и не пахло. Майк, вероятно, следил за ноутбуком. И теперь выигрывал время. Я устроился за парочкой толстяков, которые направлялись к лестнице. Подумал, если бы в рестораны, работающие по принципу «Съешь, сколько сможешь» чаще заглядывали такие вот посетители, заведения эти быстро бы прогорели. Когда я добрался до того места, где стоял Дейв, он, Гленн и верзила спускались по лестнице. От Майка они как-то отделались и теперь направлялись к выходу. Ноутбук нес верзила. Я подкрался к нему сзади, схватился за ноутбук, дернул изо всех оставшихся сил.

И побежал.

Дверь впереди вела к бассейну под открытым небом. Спасение? Как бы не так. Я не мог позволить себе оказаться в безлюдном месте, где Дейв и его банда без труда справились бы со мной. Я повернул направо, к казино.

Все еще бежал, когда привлек внимание охранника.

– Сэр, – обратился он ко мне. – Пожалуйста, сбавьте шаг.

Никаких копов. Копы означали, что Энни я не увижу. И лишусь доказательств.

Я тут же сбавил скорость. Обернувшись, увидел, что Дейв и Гленн отстают на десяток шагов. А верзила уже заходил слева. Я миновал огромные двери и огляделся. Оказался в огромном шумном зале казино. Переливались огни, звякали колокольчики, жизнь била ключом. Я нырнул в толпу, надеясь в ней раствориться.

Просочился сквозь группу из двадцати, или чуть больше, мужчин, приехавших на мальчишник, попал в группу женщин среднего возраста в ковбойских шляпах и обтягивающих джинсах. Обогнул стол для блек-джека, держа курс на игровые автоматы. Оглянулся. Ни Дейва, ни Гленна.

Глубоко вдохнул, остановился, привалившись к одному из автоматов, который позвякивал и перемигивался лампочками. От этого позвякивания разламывалась голова. Мне с трудом удалось вновь протолкнуть в легкие воздух.

Когда поднял голову, понял, что меня нашли. Гленн и Дейв надвигались слева, верзила – справа. Я поймал взгляд Дейва. Он покачал головой, выражая облегчение и жалость. Я оглядел люстры, зеркала, чувствуя, что с потолка на меня нацелены тысячи камер слежения. И обоняние внезапно обострилось до предела.

Почувствовал, как моя свободная рука сжимается в кулак. Я прижал ее к сердцу.

И повалился на пол.

Глава 58

Медицинский факт: за исключением больницы, лучшее место для сердечного приступа – казино Лас-Вегаса. Это вам скажут даже эпидемиологи. Вы постоянно на экранах мониторов, и владельцы казино прекрасно знают: нет ничего хуже для их бизнеса, чем лежащий на полу человек. Так что медицинский персонал казино прибегает на помощь быстрее, чем где бы то ни было, с дефибриллятором наготове.

Мне не требовался ни дефибриллятор, ни медики. Я имитировал сердечный приступ.

Но они подскочили ко мне через несколько секунд. Двое мужчин и женщина в белом. Окружили, чтобы помочь, а вернее, чтобы укрыть меня от взглядов других игроков. Один схватил за запястье, чтобы прощупать пульс. Второй начал прикладывать к лицу кислородную маску.

Я сел.

– Ох! – Язык у меня вроде бы еле ворочался. – Очень, очень плохие суши.

Я оценил обстановку. Дейв и Гленн болтались неподалеку. Заметил я и лицо верзилы. А из-за игрового автомата выглядывал Майк.

Я объяснил медикам, что всю вторую половину дня то и дело бегал в туалет. Сказал, что могу стоять. Они настояли на том, чтобы отвезти меня в клинику.

На это я и надеялся.

Гленн и Дейв, понятное дело, пошли следом.

Десятью минутами позже я находился в трех кварталах от «Белладжио», в клинике. Медики определили меня в смотровую и, убедившись, что с сердцем у меня все в порядке, пообещали прислать медсестру. Я подсоединил к сети компьютер Энди и включил его. Посмотрел на заставку: Энди на диване. С черным котом на коленях.

Временно я оказался на свободе, но сомневался, что удача и дальше будет мне улыбаться.

Почувствовал, как скрутило живот. На этот раз исключительно от эмоций. Чем больше я думал о поведении Энни в отеле, тем более логичным оно мне представлялось. И соответствующим ее характеру. Атаку на отца она провела блестяще. Продемонстрировав целенаправленность, решительность, уверенность в себе. Оставалось только удивляться, почему раньше я ничего такого в ней не замечал. Теперь я мог представить себе, как выглядели наши взаимоотношения со стороны: я – школьник, пускающий слюни на девушку, которая издевалась надо мной в столовой на глазах всей школы. И однако, может, все было не так плохо. Пока я не понимал ее мотивов, так что следовало во всем разобраться, прежде чем выносить вердикт. Я чувствовал, что надежда во мне угасает, но еще теплится, мне никак не хотелось признавать, что у нас с Энни все кончено.

Вскоре дверь открылась. В смотровую вошли Дейв и Гленн. Дейв запер дверь. Щелкнул выключателем, и в коридоре зажглась лампа на стене, предупреждающая, что идет осмотр. Откинул полу пиджака и достал пистолет, заряженный дротиком с транквилизатором.

– Хорошо, ваша взяла, – кивнул я. – Давайте все обсудим.

– Так-то лучше, – кивнул Дейв.

– Я хочу знать, что известно об Эрин.

– Она склонна к насилию и зла. Идеальный кандидат в поджигатели и взрывники.

Отрывистым тоном Дейв рассказал, что перед самым взрывом у Эрин был перерыв, она сидела за компьютером. Потом пошла в туалет, включила свет, и кафе взлетело на воздух. Выключатель служил спусковым механизмом. Она выжила, но Саймон Андерсон, которого она не жаловала, погиб. Копы нашли следы взрывчатки в ее квартире. И разумеется, за ней тянулся шлейф поджогов. Я слушал с закрытыми глазами.

– Она не знала, что взрывает кафе. Вы ее подставили.

И тут меня осенило.

– Она сидела за компьютером, а потом пошла в туалет. Вы ее запрограммировали. Посылали ей воздействующие на подсознание образы, которые и заставили ее… пойти в туалет.

– Если на то пошло, для того, чтобы помыть руки. Поступающие в подсознание образы грязных рук. Я хочу сказать, если ты веришь в такую чушь, будто компьютеры могут программировать людей.

Гленн что-то пробурчал.

– Невозможно. Ты прав, я в это не верю. Компьютер не может заставить человека что-то сделать, что-то почувствовать. Такого просто не может быть. Галиматья.

Дейв вздохнул. На разговоры времени у него не было.

– Хоть раз прислушайся к голосу разума, а не сердца. Не так уж трудно сообразить, что к чему. Через клавиатуру ты получаешь едва заметные электрические импульсы. Нервные окончания стимулируются, частота импульсов подобрана так, чтобы возбуждать центры наслаждения в мозгу. Все это сочетается с рекламными образами, действующими на подсознание. Персональными образами, яркими, живыми, которые бомбардируют тебя, невидимые глазу. Когда ты сидишь перед компьютером, все твое внимание сосредоточено на нем, так что послания поступают непосредственно в мозг. Усиленные физиологическими ощущениями. Это мощное сочетание. Но сложного ничего нет, не ракетная техника.

Гленн стоял, опираясь на стол для осмотра пациентов. Стиснув зубы, медленно вдыхая и выдыхая. Пытался успокоиться. Потом обратился ко мне:

– Боюсь, все не так, как ты думаешь. Да, Энни жива. Ты ее видел. Но остальное… все ложь. Я не имею к этому никакого отношения.

– Гленн, перестань, – бросил Дейв.

Гленн поднял руку:

– Мы сделали потрясающее открытие. Внимание превратили в звонкую монету. Мы вели речь о промывании мозгов? Нет. Послушай. Люди по-прежнему принимали бы решения за себя, свободы мыслей у них никто отнимать не собирался, мы только хотели сделать процесс мышления более веселым. Усилить ощущения. Стимулировать сам процесс. Это же естественная эволюция. Все равно к этому придет. Но мы увидели этот путь раньше других. Мы могли двинуться в этом направлении. Ускорить эволюцию. Несколько директоров крупнейших компаний нас поддержали. Господи, Дейв, ты и… Энни довели все до крайностей. Вы хотели уничтожить меня.

Дейв положил руку на плечо Гленна.

– Достаточно. Не будем забывать, что ты долгие годы уничтожал Энни. – Повернулся ко мне: – Совещание закончено. – Подошел ко мне, наставил пистолет.

Я закрыл ноутбук, протянул ему.

– У тебя нет доказательств. Так что сиди тихо, – сказал мне Дейв. – Больше тебя убеждать не нужно?

Я встретился с ним взглядом.

– Полагаю, я смогу жить дальше, никому ничего не говоря.

Он направился к двери.

– И последнее, Натаниэль. Ты должен забыть Энни. Я уверен, теперь ты это понимаешь. Она того не стоит.

– Точно. Тебе не терпится заполучить ее самому.

Дейв рассмеялся:

– Перестань, Нат. Энни тебе безразлична. Ты не мог любить ее. Никогда не любил. Только думал, что любишь. Воображал, что любишь. Подумай об этом. И ты поймешь, что мои слова не лишены здравого смысла. Тогда ты сможешь двинуться дальше. Тебе без этого нельзя. Энни Киндл не принадлежит твоему миру.

Я покачал головой. Он все еще пытался забраться в мой разум.

Дверь захлопнулась.

Я вышел из смотровой и оглядел коридор. На стуле, читая журнал, сидел Майк.

– Ну? – спросил я.

Он вскинул руки с оттопыренными большими пальцами:

– Блек-джек![51]

Майк снабдил ноутбук Энди программным аудиообеспечением и миниатюрным микрофоном. При включенном ноутбуке все разговоры записывались и передавались на находящийся неподалеку приемник, который находился у Майка. И теперь, даже если бы ноутбук уничтожили, мы могли предъявить запись.

Выслушивать более подробные объяснения времени у меня не было.

Глава 59

«Обезьяну», пятидесятишестифутовую яхту, у причала в Колвилл-Бэй, где она швартовалась, я не нашел. Энни уже отплыла.

Я стоял, сжав кулаки, вглядываясь в окутанное сумерками озеро Мид.

Подошла Эрин, указала на горизонт. Мы еще могли разглядеть уплывающую все дальше и дальше «Обезьяну». Я оглядывал пирс, слушая Эрин.

– Она жива. Это уже хорошо.

– Ты видела Энни.

– Когда я добралась сюда, яхта как раз отплывала.

Мужчина без рубашки возился на катере с огромным навесным мотором. Я направился к нему. Эрин не отставала.

– Что ты собираешься делать?

Я повернулся к ней:

– Они тебя подставили.

– Кто?

– Следы взрывчатки в твоей квартире – их работа. Они… – Замолчал. Не смог заставить себя сказать, что она подала сигнал на подрыв бомбы. Время еще не пришло. – Они тебя использовали. Те самые люди… которые убили Энди.

Эрин побледнела. Она была жертвой, но подозревалась в убийстве дорогих ей людей. Мне хотелось сказать, что я сожалею о случившемся, но теперь мы докопались до истины, все наладится, и скоро мы отправимся домой. Но я уже подошел к мужчине без рубашки. Указал на «Обезьяну». Предложил все содержимое моего бумажника, восемьдесят два доллара, за вояж к яхте.

– Полиция знает? – спросила Эрин.

– Еще нет. Где Яблочко?

– Я оставила его в отеле, он сидел в холле, говорил с Самантой, слушал, что говорит она.

Я уже перебирался на катер.

– Я поеду с тобой, – твердо заявила Эрин.

Мне удалось убедить Эрин дождаться меня на пирсе (мол, с Энни я должен поговорить один на один), и катер понесся к «Обезьяне». Я забрался на борт, нашел Энни в каюте. Мое появление ее не удивило. Мне хотелось так много ей сказать, но, когда я увидел ее, слов у меня не нашлось. Что пошло не так? Наконец она нарушила молчание.

– Черепашка, ты должен понять. Я любила тебя. Я люблю тебя. Ты – единственный человек, который знал, какая я есть… какой могу быть.

Прежняя Энни.

– Перестань, Энни. Пришло время сказать правду. Пожалуйста, помоги мне.

– Кто знает, что ты здесь?

– Никто.

Я солгал… и не только насчет Энни. Майк поставил еще одно джи-пи-эс-устройство в мой автомобиль, на случай, что я пропаду. С помощью пары сотен баксов и минимальными техническими навыками можно выставить ЦРУ кучкой луддитов.

По пути к озеру факты начали складываться в единую картину. Может, эффект от воздействия компьютера наконец-то уменьшался, вот и соображал я все лучше. Каким-то образом Саймон Андерсон узнал, что Энни жива. Вот что имел в виду Энди, когда написал, что Саймон расстроился из-за какой-то Тары. Он пытался вновь шантажировать Киндлов. Тем пришлось действовать, убирать его и остальных, с кем проводились эксперименты, уничтожать улики, в том числе и лабораторию, где теорию проверяли на крысах. Энни и Дейв работали в паре, используя связи Гленна, но зайдя гораздо дальше, чем он даже мог себе представить. Полагаю, они с самого начала планировали подставить его под удар и погубить. Из номера отеля Энни отправила текстовое сообщение Дейву с просьбой прийти и прекратить совещание с директорами.

Когда я сказал об этом Энни, она покачала головой.

– За всем стояли мой отец и Дейв, – запротестовала она, но не слишком убедительно. Тема эта не вызывала у нее ни малейшего интереса.

Она подошла ко мне, обняла за талию, посмотрела в глаза.

– Я его сделала, не так ли?

Я оттолкнул ее.

– Ты меня разочаровал. – Мягкий, грустный голос.

Я не мог совместить Энни, которую я знал, с Энни-Захватчицей, Энни-Убийцей. И было бы слишком просто описывать ее поведение как расщепление личности. Речь, скорее, шла о некой подмене. Различных тенях, формах, углах зрения, чередовании света и тьмы. Неизменной оставалась только эгоистичность. Если Энни чего-то хотела, то всегда добивалась желаемого. И не скрывала своих намерений. Но чего она хотела сейчас? Моего содействия в побеге? Я ничего не сказал, и в каюте воцарилась тишина. Внезапно Энни постарела. Превратилась в мою бабушку, скорбящую об уходе дедушки.

– Нет, ты не можешь любить меня. Не мог любить. – Голос переполняла жалость к себе, потом в нем появились резкие нотки. – Ты думал, я красивая. Тебе нравился секс, так? С сексом все было отлично. Ты думал, я веселая и умная. Ведь так?

Удивительно, но она хотела, чтобы я подтвердил ее слова. Таким тоном она говорила, когда начинала ревновать.

– И не только. Такого, как с тобой, Энни, я никогда не испытывал. И все еще испытываю. Истинную любовь. Что бы ни происходило, что бы ни произошло, больше такого у меня не будет.

– Ты серьезно?

Она – убийца, напомнил я себе, не мог не напомнить. Но мы любили друг друга. О такой любви мечтают люди, ради такой любви умирают. Это удивительное и глубокое чувство, ни с чем не сравнимое. Божественное. Чувство, что ты нужен и тебя понимают. Лучше любого наркотика. Потому ты его разделяешь с другим человеком.

– Да. Ты заставила меня все это ощутить.

Я прислонился стене, и только тут до меня дошло, хотя интуиция уже долгие часы говорила мне об этом.

– Я не был твоей первой истинной любовью, Энни, так? Я был твоим бета-тестером?

От прозрения у меня зазвенело в ушах. И тут же к звону добавился еще одни звук: вой полицейских сирен, приближающихся к гавани.

– Рекламные образы, воздействующие на подсознание. Компьютер, который ты мне подарила. Вместе со столом и всем остальным. – Я шагнул к ней. – Ты установила какие-то программы в компьютер, который подарила мне. Запрограммировала меня, как запрограммировала Эрин на взрыв кафе. Ты манипулировала моими чувствами. Превратила нашу любовь в яркую неоновую вывеску. Твоими стараниями любовь эта стала для меня больше чем жизнь. Ты превратила меня в наркомана.

Она закрыла глаза. Ответила тихим голосом:

– А почему, думаешь, ты не видел моих недостатков? Это же элементарно. Образы, воздействующие на подсознание. Мои изображения. Позитивные послания.

– Послания и изображения? Это и есть основа наших отношений?

– Я наблюдала, когда тебя больше всего тянуло ко мне, что я при этом носила, что говорила. Потом фотографировалась в этой одежде и загружала снимки в твой компьютер. Позировала обнаженной. Фотографировала нас в постели. Совмещала образы с короткими фразами: «Я люблю Черепашку» или «Энни равняется любовь». Фотографировалась в футболках «Денверских мустангов» или с твоей любимой едой. Загружала аудиофайл моим именем и проигрывала его на очень низких и очень высоких частотах. Как только ты садился за компьютер, он бомбардировал тебя моими образами. Когда ты бродил по Интернету, узнавал счет матчей, посылал электронную почту, покупал, играл в скраббл со своей бабушкой.

Наконец-то появилось что-то реальное, от чего можно было оттолкнуться. И однако, на каком-то уровне чувствовалась фальшь. Разумом я мог понять, что произошло: мой мозг подвергался неустанному, безжалостному нападению. Я боролся сам с собой: сердце против разума. Удар приводил к ответному удару. Не мог, ну не мог я ей поверить.

– Чушь собачья! Не все так просто. Ты не можешь отрицать наших чувств. Я любил тебя и после того, как сменил этот чертов компьютер. Тебе не удастся отнять этого у меня.

Энни взяла мою руку. Я вырвался.

– Бывало, я смотрела, как ты сидел за компьютером, и гадала, кого ты любишь больше: меня или мою цифровую реинкарнацию.

– Ты манипулировала мною? Я ничего для тебя не значил? Очередной эксперимент?

Молчание.

– А пять дней тому назад ты загрузила какую-то программу в мой ноутбук?

– Нет.

– Нет?! И ты меня не пытала? Не отдавала копам приказ пытать меня?

– Дейв, – последовал ответ. – Дейв ненавидел тебя. Ревновал. После взрыва в кафе… он…

– Не складывается. Почему ты меня спасла? Я же для тебя ничего не значил. Почему ты меня спасла?

Энни плюхнулась на скамью. Я подскочил к ней. Она отпрянула.

– Потому что ты тоже любила меня. Ты не могла выдумать наши чувства, Энни. Не могла перевести их в цифру. Не могла имитировать.

Она ответила после паузы:

– Признаю, никто не вызывал у меня таких чувств, как ты.

– Признаешь?

– Когда мы встретились, я не могла поверить, что ты мог так проникнуться ко мне. И как начала проникаться я. Как воспринимала наши отношения. Не могла представить себе, что такое возможно.

– Все было. В реальной жизни, не в виртуальном мире. И ты это чувствовала. Я полюбил тебя с того самого момента, как увидел. Нет, с того самого момента, как услышал твой голос. Полюбил твой смех. Твою улыбку. Твою страстность.

– Вот почему ты был идеалом.

– Потому что ты подстегивала меня воздействием на подсознание?

– Потому что ты – романтик. Потому что смог отказаться от медицинской карьеры, чтобы стать журналистом. Потому что писал мне стихи… зарифмованные благоглупости. Потому что верил в сильные чувства.

– Хватит искать рациональное объяснение!

От моего крика яхта качнулась.

Я услышал нарастающий рев. Приближались скоростные катера. Полиция.

Энни вскочила. Глаза ее широко раскрылись. Она выбежала на палубу. Я последовал за ней в чернильную тьму. Она поспешила к носу яхты. Катера, подсвеченные прожекторами, быстро сокращали расстояние до яхты. Я уже слышал крики. Подойдя к Энни, увидел, что лицо ее закаменело.

– Если они сфабрикуют обвинение, я получу пожизненный срок.

– Сфабрикуют обвинение? Господи!

– Они не понимают. Не понимают.

– Что они не понимают?

– Ты тоже не понимаешь. Мой отец – конченый человек. Мелкая рыбешка. Я не нуждалась ни в нем, ни в его драгоценных директорах. Я их использовала. Они предоставляли мне ресурсы, но я дала этим лицемерам пинка под зад, как только поняла, что они мне больше не нужны. Они ничего не знают о настоящей связи человека и компьютера, особенно мой отец. В любом случае они ничего не остановят. Люди хотят получить эту связь. Нуждаются в ней. Жаждут ее. Это главное. И они ее получат.

– Все кончено, Энни.

Она подошла к бортовому ограждению. Лицо ее смягчилось. Клянусь, я разглядел слезу.

– За несколько месяцев до моего ухода я позвала Сару на ленч. – Внезапно в голос вернулось здравомыслие. – Сказала ей, что хочу, чтобы ты был счастлив, если со мной что-то случится. Я хотела, чтобы ты нашел человека, с которым мог дальше пойти по жизни. Я и сейчас этого хочу. Хочу, чтобы ты был счастлив.

Я усмехнулся.

– Эрин, похоже, удивительная девушка. Видишь, как легко найти мне замену? – Энни закрыла глаза. Снова открыла. – Я должна уйти. На этот раз взаправду. Ты попытаешься спасти меня?

– Что?

– Ты знаешь, как спасать. Сказал об этом на нашем втором свидании. Сможешь ты спасти меня? Спасешь?

Энни могла ощущать боль. И, как бы ни пыталась это скрыть, чувства, которые мы испытывали другу к другу, что-то для нее да значили. И я значил.

– Ты права, знаешь ли.

До нас донесся голос, усиленный мегафоном: «Заглушите двигатели». Полицейские катера находились уже совсем рядом.

– Права насчет чего?

– Я не любил тебя. Не мог тебя любить.

Энни передернуло. Точно так же, как и в тот момент, когда отец сказал, что ей придется исчезнуть.

– Заглушите двигатели! Немедленно!

Энни забралась на ограждение. Голос вдруг стал совсем детским… превратился чуть ли не в шепот.

– Ты меня спасешь?

Я услышал, как полицейские забираются на яхту.

Схватил ее за руку.

– Не забывай меня. Не забывай, какие мы будили друг у друга чувства.

Она встретилась со мной взглядом. Потом прыгнула. Сила тяжести вырвала ее руку из моей. Я перегнулся через ограждение. Входя в воду, она посмотрела на меня, взмахнула руками и улыбнулась.

Глава 60

Яхту накрыла волна света и хаоса. Я указал копам то место, где только что видел пузыри. Меньше чем через минуту один из копов уже прыгнул в воду. Чья-то рука не позволила мне последовать за ним, а может, меня парализовало.

Но нет, удержала рука… знакомая мне рука, принадлежащая лейтенанту Аравело.

– Мы проследили твой путь до Вегаса. Тебе и твоей подружке придется многое объяснить.

– Да, мы вечно во что-то впутываемся, – послышался женский голос.

Эрин.

Аравело нахмурился.

– Они хотели, чтобы я опознала Энни, – объяснила она.

Я указал на воду.

Эрин положила руку мне на плечо, потом ее ладонь соскользнула по предплечью к кисти. Она взяла меня за руку и начала растирать ложбинку между большим и указательным пальцами.

Эпилог

Некоторые люди полагают удивительную красоту нашего мира доказательством существования Бога. Как иначе объяснить, что природа столь идеально подходит для того, что дарить людям уют и радость?

Но есть и другое объяснение: человечество и окружающая среда вместе эволюционировали миллионы лет. Разумеется, мы видим, что наш мир прекрасен; вот и привыкли жить в единении с ним; приспосабливаться к тому, что окружает нас; выживать благодаря окружающему миру. Природа, возможно, не доказательство существования божественного, а жилая комната, где нам суждено существовать с первого до последнего дня.

Это всего лишь слова? Или истина?

Через три месяца после второго исчезновения Энни журнал «Здоровье американцев» опубликовал статью о психологической зависимости, которая вызывается компьютерами. И, держа в руках свеженький номер, я уселся в кафе (не в том, что взорвалось), чтобы познакомиться с конечным результатом моих трудов.

ЭТО ТВОЙ МОЗГ В ЭЛЕКТРОННОМ ПИСЬМЕ

Нат Айдл

Медленно, но верно нарастает количество улик, которые свидетельствуют, что взаимодействие человека с компьютером изменяет функции мозга, влияет на настроение и производительность труда, причем не обязательно в лучшую сторону.

И пусть эта научная область только нарождается, исследования выявляют значительное воздействие на нейротрансмиттеры информационных потоков, которые люди отправляют и получают посредством компьютеров, сотовых телефонов и других цифровых устройств.

Тема этой статьи возникла тремя месяцами раньше, когда стало известно, что знаменитый венчурный капиталист Кремниевой долины и его соучастники вроде бы овладели технологией, позволяющей усиливать воздействие компьютеров на подсознание человека. Этот финансист, Гленн Киндл, в настоящее время ожидает суда по обвинению в убийстве людей, участвовавших в экспериментах, и заявляет о своей невиновности, утверждая, что его компания пыталась найти и разработать новые способы, расширяющие возможности использования компьютеров.

На более важный вопрос, подвергается ли мозг воздействию со стороны компьютера при общении с ним, ответ, похоже, будет утвердительным, хотя широких исследований взаимодействия человеческого мозга и компьютера пока не проводилось. Впрочем, в одном из более ранних исследований ученые Мичиганского университета отметили, что на томографических снимках головной мозг человека, играющего в видеоигры, выглядит точно так же, как и у людей с агрессивным психопатоподобным поведением.

Предположительно сообщники Гленна Киндла проводили эксперименты на крысах, чтобы понять, могут ли зверьки отказываться от еды, лишь бы получать стимуляцию центров удовольствия, аналогичную той стимуляции, что испытывают активные компьютерные пользователи.

Разговоры о компьютерной зависимости уже ведутся. По всей стране психологи и психотерапевты отмечают возрастание числа людей, которые заявляют, что впали в зависимость от своих компьютеров и использования Интернета. Этот феномен получает все большее распространение: люди бродят и бродят по Интернету, то и дело проверяют голосовую почту, пользуются мобильниками, причем все одновременно.

В свете ареста мистера Киндпа и юриста компании, Дейва Эллиота, хочется отметить, что в их случае речь идет совсем о другой зависимости. Некоторые психотерапевты рекомендуют если не полное отлучение пользователей от компьютеров, то хотя бы ограниченное время интерактивного общения с ними, скажем, в рабочие часы, чтобы снизить нарастающую зависимость.

Медицинская теория компьютерной зависимости проводит параллели с дефицитом внимания. Постоянная стимуляция, вызываемая компьютером, повышает уровень некоторых нейротрансмиттеров. Когда стимуляция прекращается, тело начинает требовать повышенного уровня этих биологически активных химических веществ. И однако, раньше возникали трудности с определением особенностей воздействия техники на мозг. Усложнила поиск ответов и загадочная судьба дочери Киндла, Энни Киндл. Адвокаты Гленна Киндла утверждают, что именно они придумала технологию компьютерной стимуляции. Но подтвердить это утверждение сложно: мисс Киндл исчезла в день ареста отца. Она прыгнула в озеро Мид, чтобы избежать встречи с полицией, и теперь считается погибшей.

Психотерапевты сообщают о выходе компьютерной зависимости на новый уровень: сотни людей так завораживают компьютеры, что зависимость от них пронизывает все аспекты их повседневной жизни. Характеристики этой болезни: стремление выполнять несколько дел одновременно и неодолимое желание наполнить каждую минуту стимуляцией или отвлечением. У этих людей отдых навевает скуку, им хочется чем-то занять себя, действовать, хотя бы участвовать в жаркой дискуссии, они не могут обходиться без постоянного эмоционального напряжения.

Что любопытно, возникновение таких психических изменений совпало по времени с появлением новой вариации компьютерного червя. Как и многие черви, он вызывает появление рекламных объявлений, только эти объявления невидимые и воздействуют на подсознание, появляясь на экране лишь в очень короткие отрезки времени.

Психотерапевты говорят: если человек чувствует, что его компьютер заражен этим червем, если он не может понять, почему его неудержимо тянет к компьютеру или мобильнику, значит, он попал под действие силы, которая ему неподконтрольна. И, по утверждению экспертов, выход тут только один: соскочить с крючка, выключить и более не включать эту электронную машину.

Вот тут текст прерывался картинкой, придуманной моим редактором Кевином: пучок загадочных частиц совершал короткое путешествие от экрана до мозга. Я просто не мог не рассмеяться.

– Вроде бы медицинские журналы ничего смешного не печатают, – послышался женский голос. Эрин сидела рядом со мной. В костюме для бега трусцой, с волосами, забранными в конский хвост.

– Ты же находишь смешное в «Нью-Йорк таймс», – напомнил я ей.

Несколькими неделями раньше Эрин познакомила меня с придуманной ею игрой: «Как они умерли?» Она зачитывала некролог, а мне предлагалось угадать причину смерти.

Я проводил с Эрин много времени, даже начал понимать, чем вызван ее интерес к танцам.

Физические симптомы моего недомогания, вызванного компьютером, быстро сошли на нет после того, как я перестал пользоваться ноутбуком, загруженным опасной программой. Помогли Саманта, которой пришлось искать другие методы лечения, поскольку я категорически отказался от акупунктуры, и Яблочко, который предлагал свои снадобья: пиво и телевизор с большим экраном.

Мои чувства к Энни предсказуемо изменялись: от неверия к злости, а потом случилось непредвиденное. Более не романтизируя Энни и не желая ее возвращения (желание встречаться с социопатами у меня напрочь отшибло), я продолжал бороться с чувствами, которые она во мне вызывала. Как я мог провести черту между естественной страстью и ее разрушительной компьютерной версией? Если страсть, настоящая или воображаемая, захватывает тебя, как не жаждать ее снова и снова?

Может, и алкоголики испытывают то же самое: прекрасно понимают, что напиток, который они полагают самым вкусным в мире, их и убьет. Знаем ли мы, что кратковременные удовольствия (работа, высококалорийная еда, интерес к личной жизни знаменитостей и каждодневным мировым новостям, азартные игры, физические упражнения, чтение) достаются нам за счет долговременного счастья?

Что есть истина, а что – отвлечение внимания? Что есть любовь?

Может, все зависит от того, как мы «перевариваем» эмоции и впечатления, или от того, во что предпочитаем верить. Но с каждым проходящим днем я приобретаю толику мудрости, которая позволяет мне распознать, какие люди и какие ощущения – моя пинта «Джека Дэниэлса».

Следующая моя любовь будет не такая яркая, но лучше прежней.

От автора

Создании этой книги мне помогало больше людей, чем живет в некоторых городках. И я от всей души благодарю:

– моих родителей. Папу, который учил меня большим идеям и восхищению. Маму, научившую меня видеть и слышать нюансы, которые зачастую наиболее важны. Я люблю вас обоих;

– мою начисто лишенную эгоизма невесту Мередит Джевел (фамилия соответствует ей в полной мере)[52] за терпение, надежность, внимание, творческий подход, редакторские находки, способность игнорировать мои странности и видеть все хорошее;

– Барни, Боба, Бреда, Джоша, Триш и Черил (в алфавитном порядке) за подбадривание в начале пути, критические замечания и сюжетные ходы, которые могли и не появиться;

– Сару-Джейн за гениальное знание грамматики (это важно, не правда ли?);

– Алекса, Ану и Зака, доктора Рейти, Гэри, «Гроув», Джейка, Джея, Кару, Карен, Кевина, Ли и его маму, Лигу небезразличных людей, Ноэла, Рика, «Сайерс», Скола, Стейси, Сюзан, Тика, Энни Рихтел, Эрика и врачей Стэнфордского медицинского центра – за чтение, поддержку и выпитое пиво;

– горячий шоколад и салат из агуакате, вовремя утолявшие голод;

– Лауру Лисс из «Стерлинг лорд литеристик», потрясающего агента с бойцовским характером, повитуху книги;

– Джонатана Карпа (умницу и эрудита), редактора и издателя (у тебя есть шестое чувство). И «Твелвс нейт грейт», и Гэри Голдстайна, и Мэри Окуду.

В память Элайс Нейндорф, которая одарила этот мир яростной и страстной любовью.

Спасибо вам и всем, кого я не упомянул (без всякого злого умысла), за участие в коллективных усилиях по созданию этой книги, и всем писателям, которые меня вдохновляли. И еще раз, салату из агуакате.

Примечания

1

Второе значение английского слова «додо» – тупица, косный человек.

(обратно)

2

Тахо – горное озеро на границе штатов Калифорния и Невада. Одно из самых чистых озер континента, круглогодичный курорт.

(обратно)

3

Кремниевая (Силиконовая) долина – район на западе штата Калифорния, где сконцентрировано высокотехнологичное производство на основе кремниевых полупроводников.

(обратно)

4

«Субботним вечером в прямом эфире» – популярное вечернее полуторачасовое телешоу компании Эн-би-си. В сетке программ с 1975 г.

(обратно)

5

Венчурный капиталист – специализированная фирма (или физическое лицо), занимающаяся капиталовложениями с повышенным уровнем риска.

(обратно)

6

Кеворкян, Джек (р. 1928) – врач, помогший совершить самоубийство более 130 безнадежно больным. Получил прозвище Доктор Смерть. В 1999 г. признан виновным и осужден минимум на 10 лет.

(обратно)

7

Начос – небольшие лепешки, запеченные с сыром и перечным соусом.

(обратно)

8

«Центовка» – магазин товаров повседневного спроса типа «Тысяча мелочей».

(обратно)

9

СПО – средний показатель отбивания, усредненное значение попаданий по мячу, поданному в зону страйка. Важный статистический показатель, показывающий мастерство игрока как бэттера. Подробнее с премудростями бейсбола можно познакомиться в книге Стивена Кинга и Стюарта О'Нэна «Болельщик», вышедшей в издательстве ACT в 2007 г.

(обратно)

10

«Сан-францисские гиганты» – профессиональная бейсбольная команда, выступающая в Национальной бейсбольной лиге.

(обратно)

11

ПНБ – попадание на базу, еще один важный статистический показатель мастерства бэттера. Показывает, после скольких его ударов он попадает на базу.

(обратно)

12

Первая поправка к Конституции США – принята 15 декабря 1791 г., гарантирует гражданские свободы.

(обратно)

13

«Колесо фортуны» в России называется «Поле чудес».

(обратно)

14

Adios, amigos – До свидания, друзья (исп.).

(обратно)

15

Циндао – город в Китае, где и производится одноименное пиво. «Циндао» – бренд, имеющий мировую известность.

(обратно)

16

«Сердце тьмы» – повесть (1902) английского писателя Джозефа Конрада (1857–1924).

(обратно)

17

«Хортон слышит кого-то» – детская стихотворная книжка (1954) американского писателя, художника, мультипликатора Теодора Сьюза Гейзела (1904–1991), написанная под псевдонимом Доктор Сьюз.

(обратно)

18

«Поттери барн» – сеть дорогих мебельных магазинов.

(обратно)

19

«Бароны-разбойники» – презрительное прозвище основателей крупных промышленно-финансовых империй, сколотивших свои состояния во второй половине XIX и начале XX в., зачастую при помощи обмана и грубой силы.

(обратно)

20

Акрофобия – боязнь высоты и высоких мест.

(обратно)

21

Мидтаун – часть Манхэттена между Четырнадцатой и Пятьдесят девятой улицами. Деловой и торговый район.

(обратно)

22

«Хосе Куэрво» – марка текилы.

(обратно)

23

Английское название программы – «GNet».

(обратно)

24

Нейрохимикалии – вещества, участвующие в химических процессах в нервной системе.

(обратно)

25

Адамс, Джон (1735–1826) – 2-й президент США, участвовал в подписании Декларации независимости.

(обратно)

26

«Лестница в небо» – едва ли не самая известная песня группы «Лед Зеппелин». Вошла в состав четвертого альбома группы, вышедшего в 1971 г.

(обратно)

27

Баффетт, Джимми (р. 1946) – известный американский певец, концерты которого собирают полные залы и стадионы по всей стране.

(обратно)

28

ИПО (IPO/initial public offering) – первоначальное первичное предложение акций; первый выпуск акций компании на бирже.

(обратно)

29

«Алый знак доблести» – роман американского писателя Стивена Крейна (1871–1900). Написан в 1895 г. Считается лучшим романом о Гражданской войне.

(обратно)

30

В силу специфики американского футбола защитники – не просто крепкие, но и массивные парни.

(обратно)

31

Энгельбарт, Дуглас (р. 1925) – один из пионеров компьютеростроения. Делит славу изобретателя компьютерной мыши с Биллом Инглишем.

(обратно)

32

Кливер, Элдридж (1935–1998) – писатель, борец за гражданские права.

(обратно)

33

Трэкбол – шаровой манипулятор.

(обратно)

34

Хефнер, Хью Марстон (р. 1926) – в 1953 г. начал издание «Плейбоя». Создал сеть эксклюзивных «Плейбой-клубов».

(обратно)

35

«Мотель-5» – компьютерная игра.

(обратно)

36

Мет – сокращение от широко распространенного синтетического наркотика метамфетамин.

(обратно)

37

Марли, Боб (1945–1981) – известный ямайский певец, благодаря которому музыка с Ямайки завоевала всемирную популярность.

(обратно)

38

Апперсы – психостимулирующие наркотические вещества.

(обратно)

39

Плотина Гувера – плотина и ГЭС на реке Колорадо. В 1936 г., на момент завершения строительства, была самой высокой плотиной в мире. Первоначально называлась Боулдерской плотиной, но в 1947 г. ее переименовали в честь президента Герберта Гувера.

(обратно)

40

Нейротрансмиттеры (нейромедиаторы) – биологически активные химические вещества, передатчики сигналов нейронов.

(обратно)

41

ФДА (FDA – Food and Drag Administration) – Администрация по контролю за продуктами и лекарствами.

(обратно)

42

СЕК (SEC – Securities and Exchange Comission) – Комиссия по ценным бумагам и биржам, независимое регулирующее, агентство, созданное в 1934 г. для надзора за выполнением федеральных законов о торговле ценными бумагами. Возглавляется пятью комиссионерами, назначаемыми президентом.

(обратно)

43

«Орео» – печенье из двух половинок с кремовой прослойкой.

(обратно)

44

«Уолгринс» – сеть аптечных магазинов.

(обратно)

45

Стрип – продолжение Фримонт-стрит на окраине Лас-Вегаса, где расположено более 300 отелей и все знаменитые комплексы казино.

(обратно)

46

Крэпс – игра в кости, в российских казино встречается гораздо реже, чем на Западе.

(обратно)

47

Бета-блокаторы – лекарственные препараты, снижающие частоту сердцебиения.

(обратно)

48

Доткомы – компании высоких технологий (интернет-компании, компании программного обеспечения, биотехнологические компании). Пик инвестиций пришелся на 2000 г.

(обратно)

49

Инвестиционный банк – в США банк, специализирующийся на организации выпуска, гарантировании размещения и торговли ценными бумагами.

(обратно)

50

Аллюзия на роман «1984» английского писателя Джорджа Оруэлла, где показан тотальный контроль над обществом. Роман дважды (в 1956 и 1984 г.) экранизировался.

(обратно)

51

То есть двадцать одно очко. Полная победа.

(обратно)

52

Jewel (англ.) – драгоценность, сокровище.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Эпилог

От автора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте