«Пирамида Хакера»

ПЕТР СЕВЕРЦЕВ АФЕРА ХАКЕРА

Я проснулся от странного внутреннего толчка, передернувшего меня как курильскую сопку во время очередного землетрясения.

С испугом обозрев окрестности, я обнаружил себя в своем любимом кресле. Передо мной, поблескивая звездочками на пятнадцатидюймовом мониторе, видимо, тоже дремал Приятель.

Он, в отличие от меня, просыпаться и не собирался. Я посчитал это хамством по отношению ко мне и нажал первую попавшуюся клавишу на киборде.

Приятель тут же зажегся синим пламенем своего экрана, как бы выражая готовность приступить к работе.

«Не спать!», – вслух сказал я ему, хотя работать совершенно не собирался. Так, захотелось похулиганить «в легкую».

Видимо, трехчасовое сидение за компьютером, которого я называю Приятелем, сморило меня окончательно и я, не дождавшись окончания очередного сеанса блуждания моей РС-шки по интернетовским сетям, заснул сидя в кресле.

Приятель, выполнив свой долг, скачал информацию и по-своему задремал, погасив экран.

Я взял наполовину опустошенную пачку моих любимых «Sovereign», я закурил, глубоко впустив в себя никотиновые струи, после чего с удовлетворением выпустил в давно небеленный потолок облако дыма. «Курить бросить, что ли?» – подумал ни с того ни с сего я и, слегка усмехнувшись свежести этой мысли, затянулся еще раз.

В конце концов я курю не такие уж вредные сигареты – согласно исследованием наших специалистов, «Sovereign» содержит меньше смол и никотина нежели....

Я подумал также, что немаловажным достоинством Приятеля является спокойное отношение к этой пагубной привычке. Можно сказать, что он относится к этому по-философски. А может быть, и никак не относится.

Я встал с кресла, поежился от преждевременно наступившей осенней прохлады, пошел на кухню поставить чайник. Уходя, я бросил мимолетный взгляд в правый угол Приятельского экрана – времени было 1.05. На кухне, зажгя комфорку под чайником, я тупо уставился в окно и стал смотреть на пустой, слабоосвещенный двор, единственным заслуживающим внимания объектом которого был серебристый БМВ моего соседа-гоблина.

Ощущение нервной тоски и какого-то дискомфорта не покидало меня. Впрочем, с годами это ощущение у меня постоянно возникает с приходом первых осенних холодов. Я часто задумывался над его происхождением. Может быть, это навеяно тем, что отметив свой день рождения 25 августа, я входил в осень постаревшим еще на один год. Может быть оттого, что пять лет назад осенью в автокатастрофе глупо погиб мой старый товарищ Стас Козлов.

Та крутая программа-детектив, которая составляла значительную часть интеллекта моего Приятеля-компьютера, являлась нашим совместным с ним детищем, над которым мы работали несколько лет. Вскоре после этого я стал ловить себя на мысли, что я стал называть компьютер Приятелем, как бы перенося наши отношения со Стасом на умную, но бездушную железяку. Ведь на самом деле в Приятеле осталась часть самого Стаса, его мысли, идеи...

За последние пять лет Приятель рос и развивался, дополняясь и обрастая всевозможными новыми фенечками и прибамбасами, рожденными передовой компьютерной мыслью и на сегодняшний день представлял собой два винчестера по 7 Гигабайт плюс восемь магнитооптических дисков. Кроме этого, в помощниках Приятеля значились сканер, цветной лазерный принтер, устройство ввода и вывода видеоинформации, программы звукоанализаторов, картотека отпечатков пальцев и фоторобот.

Связь с Интернетом обеспечивал новейший телебитовый модем.

В отличие от своего Приятеля я вряд ли улучшался за эти годы. Пожалуй, это касалось всех моих сфер и ипостасей. Я расстался с целым рядом работ, женщин, друзей и знакомых.

Нынешняя сфера моей деятельности у многих вызывает усмешку и недоумение. Зачем высококлассному программисту, неглупому человеку заниматься копанием в чужом грязном белье, разбираться в чужих проблемах и пороках? И тем не менее что-то тянуло меня, вернее, нас с Приятелем,...

От моих невеселых мыслей меня оторвал громогласный гудок чайника, который возвестил о том, что он скипел и готов удовлетворить мои потребности в золотистом напитке. Я с раздражением, резким движением выключил комфорку и буркнул ему, чтобы он заткнулся. Затем я немного подумал и решил из вредности не пить чай. Напакостив таким образом ни с того ни с сего чайнику, я вернулся в комнату и снова уселся в кресло.

Очередной приступ плохого настроения и меланхолии был в самом разгаре. Я уже подумывал о том, не залить ли мне все это большой порцией горячительного (иногда это помогало), но не обнаружил в холодильнике ни следа спиртного. А я-то рассчитывал, что там что-то осталось после нашей очередной с Фимой Липовским посиделки.

Поскольку сам я алкоголь по одному из своих дурацких принципов никогда не покупаю, настроение мое не улучшилось, и я громко треснул дверью холодильника. И тут совершенно неожиданно для меня прозвучал телефонный звонок по сотовому телефону, который представился мне вершиной всегно негатива, который обрушился этим вечером на мою психику.

«Пол-второго ночи... Какой мудак...» Поскольку сотовый телефон – вещь дорогая, и мало кто знал номер. Я понял, что скорее всего звонят по важному поводу, и не поднять телефонную трубку я не могу.

– Слушаю вас, – по максимуму убирая из своего тона недовольные нотки, сказал я в трубку.

– Моя фамилия Передреев. Павел Викторович Передреев, – голос в трубке звучал сильно, ровно и спокойно, как у диктора телевидения.

Установилась длительная пауза, которую я тоже выслушал с большим вниманием, после чего сказал:

– Если это пароль, то он мне не знаком. Продолжайте дальше.

Лишь по легкой, едва уловимой интонации в голосе я понял, что мой абонент несколько смущен:

– Я, видимо, должен был начать с извинений за поздний звонок... Я работаю министром промышленности Тарасовской губернии... Столь позднее вторжение в вашу личную жизнь объясняется чрезвычайными обстоятельствами. Как вы, видимо, знаете из сообщений телевидения и радио, сегодня был убит министр экономики Евгений Зимин.

– Я понятия не имею, что покавзывало телевидение и сообщало радио, поскольку не смотрю первое и не слушаю второе, и получаю всю информацию через компьютер по сети Интернет.

Последняя информация пришла, когда я спал, и поэтому еще не смотрел. А что, начался осенний отстрел министров?

– Вы позволяете себе ерничать на подобные темы? – голос в трубке превратился в жесткий, даже слегка агрессивный.

– В два часа ночи я могу себе позволить что угодно. И если вы позвонили просто, чтобы сообщить мне эту трагическую весть, то должен вам сказать, что информаторы, даже министерского уровня мне не нужны.

– Да, да, я понимаю, – голос в трубке смягчился. – Время позднее, вы, видимо, спали... И тем не менее... Поскольку я в курсе, что вы занимаетесь детективной деятельностью, я хотел бы выяснить, ведете ли вы какие-либо расследования.

Если нет, то у меня есть необходимость, желание и возможность нанять вас на работу с завтрашнего дня.

– С сегодняшнего, – поправил его я. – Никаких расследований сейчас я не веду. Однако вопрос о нашем возможном сотрудничестве я хотел бы поставить днем, в крайнем случае утром, так как ночью я не очень хорошо соображаю и, как вы уже заметили, нахожусь в отвратительном настроении.

– Не могли бы вы заехать ко мне в министерство в 8.00?

Пропуск я вам оставлю на вахте.

– Обычно клиенты сами приходят ко мне, но для министров в осенний период я сделаю исключение. В восемь так в восемь, – и положил трубку.

После разговора я почувствовал какое-то странное облегчение сродни тому, которое возникает у супругов после бурного скандала. Как мало надо человеку, чтобы привести в порядок свою нервную систему – достаточно наорать или нахамить ближнему. С этим радостным открытием я, пожелав доброй ночи Приятелю, бросил свою тушу на кровать (которая при этом издала недовольный скрип), и заснул мертвым сном.

Будильник Приятеля был поставлен на 7.00. Часа мне хватило на бритье своей морды и ликвидацию чашки кофе перед визитом в Министерство.

Оно располагалось в отдельно стоящем трехэтажном особняке на улице Советской. Он был недавно реконструирован и покрашен в отвратительно ржавый цвет. «Такой же ржавый, как вся наша промышленность». Покраска осуществлялась непосредственно перед визитом в наш город главы государства.

Слава Богу, живу я на незаметной улице Майской, и накануне визита ко мне не стучались представители администраций и не просили вымыть окна на всякий случай. Один знакомый рассказывал, что к ним в офис пришли с подобной просьбой и, по причине плохого настроения начальства, были посланы на три буквы. На следующий день невымытые окна оказались закрашенными.

Несмотря на довольно ранний час, в Министерстве было много народа. То ли они вообще приходят на работу рано, то ли события вчерашнего дня заставили мелких и крупных чиновников явиться спозаранку в ожидании каких-либо новшеств и перемен.

«Интересно, что же творится в министерстве экономики, которое возглавлял убиенный министр?", – подумал я.

Милиционер на вахте обычным оценивающим взглядом осмотрел меня с головы до ног и спросил:

– Вы к кому?

– Я к некоему Передрееву. Он у вас здесь министром работает, – съязвил я.

Милиционер создал на лбу толстую ложбинку, что являлось показателем высокого мыслительного процесса.

– Вы, видимо, Мареев?

– Все может быть. На всякий случай вот мои документы.

Милиционер создал еще одну ложбину на голове и просмотрел паспорт от начала до конца. Все же и это не успокоило его пытливый ум, но придраться было не к чему, и он, вернув мне документы, протянул мне пропуск:

– Второй этаж, комната 210. Вас там ждут.

– Спасибо, что напомнили, – сказал я и направился к лестнице.

Внутри Министерство производило помпезное впечатление.

Ковровые дорожки, видимо, были на всех этажах. Однако на втором этаже ковер был гораздо толще, чем на первом. Скорее всего, это потому, чтобы женщины, цокая по коридору каблуками, не сбивали с рабочего ритма руководителей этого достойного заведения.

Дверь в комнату 210 являла собой псевдодубовую дверь с псевдозолотой ручкой. Просторное помещение, являвшееся приемной министра, занимала одна секретарша со своим компьютером и принтером. Последний громко трещал, являя миру очередное распоряжение или циркуляр. „Блин, могли бы и лазерный купить“, – с раздражением подумал я, не выносящий матричных принтеров в принципе.

Завидев меня, секретарша, женщина в районе тридцати пяти лет, псевдоблондинка высокого роста, вышла из-за стола и вежливо спросила:

– Представьтесь, пожалуйста. По какому вы вопросу?

– Не по процедурному, – сразу сказал я. – Моя фамилия Мареев. А ваш шеф – Передреев, – неожиданно пришла мне в голову рифма. И после некоторой паузы, когда секретарша непонимающе слушала мое стихоплетство, докончил:

– Приглашал меня к восьми в свой кабинет.

– Присядьте здесь, – сказала мне секретарша и указала мне на диван.

Долго сидеть мне не пришлось, так как секретарша не задержалась в кабинете у шефа и буквально через несколько секунд предложила мне туда зайти.

Поскольку обладателя голоса, вещавшего мне в два часа ночи о произошедшем в нашем городе накануне, я никогда раньше не видел, то я с некоторым удивлением начал рассматривать худосочного субъекта. В принципе, в его внешности не было ничего примечательного: средний рост, слегка вытянутая шея, прямой нос, аккуратно выбритая тонкая нить усов. Глаза излучали строгий и серьезный взгляд, но их он прикрыл темными очками-хамелеонами. Одет министр был во все темное, единственной светлой деталью его одежды являлись полоски на галстуке. На вид ему было лет сорок-сорок пять, о чем свидетельствовала обильная седина в его волосах.

„Министр траурных дел“, – таково было мое резюме от увиденного.

Передреев вышел из-за стола и молча протянул мне вялую руку, которую я в пику ему весьма энергично пожал. Мне показалось, что он даже поморщился. „Ну и хрен с тобой, слуга народа...“, – совсем уже разошелся я в своих мыслях.

В углу кабинета, рядом с журнальным столиком, стояли два здоровенных кресла, в которых мы расположились, при этом Передреев почти утонул в своем.

– Давайте без долгих преамбул, – начал он, закуривая сигарету. – Суть моего предложения вам уже ясна. Перейдем к деталям. Мне необходимо чтобы вы расследовали все обстоятельства данного убийства, все версии, начиная от политических и финансовых кончая бытовой. Особое внимание я бы обратил на экономические мотивы убийства, хотя вы должны отработать версию убийства на почве личной неприязни.

Выступать я буду как частный заказчик, но, как вы понимаете, учитывая мою должность и положение в политической элите города, в результатах расследования заинтересованы многие влиятельные люди. Не волнуйтесь, ваш труд будет достойно оплачен, ваши технические затраты будут компенсированы. Вы можете обращаться ко мне с любой просьбой, связанной с ходом расследования. Насколько это возможно, все они будут удовлетворены. В ходе расследования я буду оказывать вам информационное и организационное содействие. Ну вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Теперь я готов выслушать вас.

Я молча затянулся сигаретой. Не знаю, готовился ли человек долго к нашей беседе и подбирал слова либо он всегда так говорил, но надо отдать ему должное, манера разговора производила впечатление. Краткость, сухость и четкость изложения всегда мне импонировали, хотя сам я вряд ли обладал подобными достоинствами. Наконец, после пятисекундного замешательства я сказал:

– Я хотел бы уточнить два вопроса. Первое – наши доблестные правоохранительные органы вовсю занимаются этим делом. Зачем вам нужен еще и частный детектив? Второе – если я соглашусь, то я возьму сто долларов в день плюс затраты. Устроят ли вас такие суммы?

– Начну сразу со второго, – по-прежнему ровным и сильным голосом ответил Передреев. – Да, конечно. Если нужна предоплата, вы ее получите. Что касается первого, то вопрос нуждается в более развернутой аргументации и конкретизации.

А именно: правоохранительные органы по своей сути обязаны соблюдать правила игры, предполагающий их полный нейтралитет в отношении кого-либо. Однако это не всегда бывает так, и я не могу гарантировать, что результаты расследования могут быть доступны одним и недоступны другим. Поэтому я и люди, которых я представляю, заинтересованы иметь свой дополнительный источник информации.

– Нескромный вопрос: а кого вы представляете? – прикинулся я шлангом.

– Думаю, что сейчас это не суть как важно. Я являюсь вашим заказчиком и буду платить вам деньги, а со временем вы сами во всем разберетесь. Итак, согласны ли вы?

Я подумал и решил проявить еще большую краткость и сухость, чем мой собеседник, и сказал:

– Да.

И потом все же добавил:

– При одном условии. Поскольку Зимин был политиком, и насколько я понял, довольно влиятельным, исключить убийство по политическим мотивам я не могу. Исходя из этого, я должен предупредить вас, что как только я пойму, что отработка остальных версий и причин не дает сколько-нибудь серьезного результата и вероятность политических мотивов будет очень высока, я заканчиваю работать над этим делом. В политику я не лезу – это одно из моих правил, да и возможностей для расследования политического убийства у меня нет никаких.

Если вы согласны с подобной оговоркой, завтра я приду за авансом.

Передреев задумался, потерев влажной узкой ладонью лоб.

– Ну что ж, пожалуй, это будет справедливо. Я согласен.

– О'кей. А теперь меня интересуют обстоятельства убийства.

Домой я попал где-то к двенадцати часам. Перед этим я заслушал информацию Передреева о том, что он знал об убийстве Зимина, кое-что о самом Зимине и его биографии.

После этого я заехал к моему соседу капитану милиции Аслану Макарову, который работал командиром взвода ППС. Тот не внес ничего нового в рассказ Передреева – тот, скорее всего, получал информацию из заслуживающих доверия источников.

Зажевывая наскоро сделанный бутерброд с холодной телятиной, я предстал перед ликом Приятеля и торжественно активизировал монитор. Поскольку Приятель был большим формалистом, он требовательно приказал мне представиться. Как будто сам не знал, кто находится перед ним.

– ХАКЕР ЗЮЗЯ, – пошутил я.

Реакция Приятеля, определенная 200 мегагерцами тактовой частоты, была мгновенной и уничтожающей:

– ПРОСТИТЕ, Я ВАС НЕ ЗНАЮ... И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ.

– НУ И МУДАК, – продолжал куражиться я.

– КОЗЕЛ ЕБЛИВЫЙ, – ругнулся в ответ Приятель, выбрав одно из многочисленных матерных ругательств, которым я же его и обучил.

Мне эта фраза почему-то сегодня не понравилась, и я решил вывести ее из памяти железного друга. Хватит, шутки в сторону, и ввел пароль:

– ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ПРИЯТЕЛЬ.

– ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ ОПОЗНАН. ПРИВЕТ, ХАКЕР!

– ХОЧУ ПОДБРОСИТЬ ТЕБЕ ИНФОРМАЦИЮ,

– я нажал кнопку „Р“ и начал грузить своего Приятеля информацией о подробностях убийства Зимина. Суть коих сводилась к тому, что министр экономики Тарасовской губернии Евгений Зимин прибыл на заседание экономического совета губернии, которое проводилось раз в два месяца по четвергам в здании Общественного Комитета Российских Реформ (ОКРР) на Московском проспекте. Центральный вход в это здание уже второй месяц реконструировался – заменялись сгнившие лестничные марши, поэтому все посетители пользовались входом со двора. Зимин приехал на заседание на служебной автомашине ГАЗ-3110, которая остановилась на проспекте. Поскольку министр опоздал на заседание, свидетелей того, как он проходил через подворотню, не было – собравшиеся ждали его внутри.

Следствие предполагает, что как только Зимин вошел в подворотню, навстречу ему из заброшенных построек во дворе вышел киллер и проследовал за ним внутрь. В подъезде убийца произвел пять выстрелов в спину и затылок. Зимин умер практически мгновенно. В мусорном баке во дворе милиция обнаружила газовый револьвер, переделанный под боевые патроны. Убийство произошло приблизительно в 20.15.

Свидетелей убийства не было, приметы киллера также остались невыясненными. Зимина обнаружила в районе 20.30 уборщица ОКРР Анадольская, пришедшая на работу.

Закачав информацию в память Приятеля, я набрал в командной строке:

– Режим поиска. Ключевое слово

„ЗИМИН“.

Приятель, зажмурив экран монитора, тихо зашуршал кибернетическими мозгами. Через некоторое время появилась надпись:

ИНФОРМАЦИЯ. ЗИМИН ЕВГЕНИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

„Ну что ж, поехали“, – сказал я сам себе и нажал Enter.

На экране вспыла фотография моложавого брюнета с длинным носом и аккуратными усами. Взгляд спокоен и доброжелателен, такой обычно бывает у вполне уверенных в себе людей.

Зимин Евгений Константинович, 37 лет, уроженец города Тарасова. Мать – преподаватель, отец – военнослужащий.

Высшее образование, Тарасовский юридический университет.

Служил в органах госбезопасности. Звание майор. Возглавлял отдел по экономическим преступлениям управления КГБ по Тарасовской области. После ухода из органов непродолжительное время занимался бизнесом. Фактический владелец ряда предприятий, функционирующих в разных сферах бизнеса (торговый дом, юридическое бюро и т. д.). Три года назад перешел на работу в областную администрацию по приглашению ставшего тогда губернатором Виталия Ямцова.

После реорганизации областной администрации стал министром экономики губернии. Имел серьезное влияние в правительстве и финансовой элите губернии.

ПО МАТЕРИАЛАМ ПРЕССЫ.

С его деятельностью связывают новую волну тарасовского предпринимательства. Является членом команды губернатора Виталия Ямцова, с которым, по слухам, состоит в дружеской связи. Этими двумя факторами определяется бурный рост его карьеры в правительстве. Зимину в ближайшее время прочили пост заместителя председателя правительства.

Сильно задумываться над полученной информацией мне особенно не хотелось, и я решил предоставить эту прерогативу Приятелю, набрав в командной строке:

АНАЛИЗ ПРИЧИН УБИЙСТВА

Приятель прожужжал что-то сам себе и выдал:

ИНФОРМАЦИИ ДЛЯ СЕРЬЕЗНОГО АНАЛИЗА НЕДОСТАТОЧНО. БУДЕТЕ СМОТРЕТЬ?

– Ладно, не занудствуй, – ответил я ему и нажал Enter.

Он тут же выдал процентовку вариантов:

ПОЛИТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО – 35 %

УБИЙСТВО ПО ЭКОНОМИЧЕСКИМ МОТИВАМ – 35 %

УБИЙСТВО ПО ЛИЧНЫМ МОТИВАМ – 29 %

НЕПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО – 1%

„Ну, ты и выдал“, – не удержался я, хотя грех было жаловаться на Приятеля, он же предупреждал. Действительно, информации было недостаточно. И как это не печально, мне предстояло заняться банальной рутинной работой – ее сбором.

Первым моим желанием прощупать по своим каналам, насколько это возможно, о существующих в правительстве губернии группировках и их взаимоотношениях. Вторым, представлявшимся мне более перспективным вариантом была разработка бытовой версии. Для этого надо было покопаться в личной жизни министра. Наверняка в голове такого человека как Зимин, имевшего деньги и власть, бродили шаловливые мыслишки о том, как насытить свою жизнь по максимуму. У него вполне могла быть любовница (и даже не одна). Какие-нибудь старые долги, в том числе карточные... В конце концов он просто мог наступить кому-нибудь на ногу в вестибюле на очередном экономическом форуме. Жизнь периодически преподносит нам совершенно неожиданные сюрпризы...

Порассуждав еще немного о своих первых шагах в данном деле, я протянул руку к телефону и набрал номер музыкальной школы.

Там работал мой старый приятель-одноклассник Ефим Липовский.

Грубоватый голос вахтерши объяснил мне, что Липовский уже ушел домой и больше не появится. Тогда я перезвонил ему домой. Трубку взял сам Фима.

– Ну что, стареющий еврей? – пустился я сразу без всяких там церемоний. – По-прежнему не хочешь работать? Совсем перестал растить гениев музыкального искусства? Время три часа, а ты уже дома?

Фима, привыкший к моим словесным наездам, пропустил мимо ушей все мои фразы.

– Да-да, сижу дома, пропиваю свою часть от продажи России.

– Видать, за дорого вы ее продали. Ты последние десять лет пьешь без перерыва.

– Зато очень умеренно, – ответил Фима.

– Фима, а можно мне к тебе присоединиться? Ты же знаешь, я пью только на халяву.

– И кто из нас стареющий еврей? – быстро отреагировал Липовский.

– Ладно, тут дело не в скупости, а в принципе. К тому же я не просто хочу выпить, и не столько с тобой, сколько с твоим соседом по дому. Он, кажется, чиновник из областной администрации... Как его?

– Дверкин, – ответил Фима. – И никакой-то чиновник администрации, а замминистр сельского хозяйства в правительстве губернии.

– Неважно. Мне надо с ним встретиться, можно за бутылкой.

Мне нужно снять кое-какую информацию, причем знать он все-таки об этом не должен.

– Если ты купишь закусь, проблем не будет. Приходи пол-девятого, – сказал Фима и положил трубку.

В чем-чем, а в организации застолий Фиме не было равных. На этот счет я мог быть спокоен. В 20.30 с пакетом, в котором были ветчина, коробка финского сыра и две банки консервов, я я стоял около двери Фиминой квартиры.

Фима встретил меня в своем обычном потрепанном трико, коленки которого болтались как пустые горбы у верблюда.

Волосатую грудь Фимы прикрывала белая с голубыми каемочками футболка с красовавшейся на левой груди надписью „Д“. Помимо своего прямого предназначения, футболка служила моему приятелю также полотенцем для вытирания рук во время приготовления пищи. Вот такой, помпезный и блестящий (последняя фраза могла быть отнесена и к его надраенной лысине), Фима проводил меня на кухню, в которой он обычно и принимал гостей, начиная еще с застойных лет.

За большим круглым столом, облокотившись на него локтями, сидел полный толстомордый мужик с пышной седой шевелюрой возраста порядка пятидесяти лет. Мужик уперся взглядом в стоящую перед ним тарелку с солеными огурцами. Большая голова склонилась над столом, образовав тем самым несколько подбородков. Он явно начинал видеть радости жизни, которые появляются обычно у человека после залития внутрь организма определенного количества спиртного. При моем появлении мужик поднял голову, гармошка подбородков исчезла, и он устремил на меня бесцветный взгляд своих голубых глаз.

Я молча кивнул ему головой, но подумал, что этого будет недостаточно, и подкрепил свое приветствие речевым фоном:

– Валерий Борисович. Можно просто Валерий.

Мужик сделал попытку подняться, удавалось ему это уже с трудом, однако ответное приветствие было произнесено довольно четким и ясным голосом:

– Петр Николаевич. Можно просто Петр.

– Ну вот и ладушки, – произнес за моей спиной Фима и, выхватив у меня пакет с продуктами, устремился к столу. В считанные секунды Фима умелыми движениями распаковал продукты, а Петр Николаевич (или просто Петр) уверенной рукой разлил по 50 грамм греческого коньяка.

– Ну, за знакомство, – произнесли мы все почти одновременно и приблизительно в таком же режиме опорожнили рюмки.

В дальнейшем беседа потекла в духе, который обычно практикуется у людей, относящих себя к сословию интеллигентов. Петр Николаевич рассказал о том, что у него был тяжелый день – два заседания министерства по вопросам сбора урожая (одно из них было выездным) вымотали его окончательно. Фима сказал, что его окончательно запарили бездарные ученики, которые к тому же не хотят учиться, и что зарплату в музыкальной школе по-прежнему задерживают на два месяца. Я высказался просто в том духе, что „жизнь – дерьмо“, но что-либо конкретизировать не стал. Наконец, когда уровень оживления беседы повысился, а уровень содержимого в бутылках понизился, и мы называли друг друга просто Фима, Петя и Лерик, я дождался очередности Петьки рассказывать о своих проблемах в правительстве и задал каверзный вопрос:

– У вас там в правительстве что, вааще что ли ох. ели?

Правда, что убили министра?

Петя даже слегка протрезвел. Тема, видимо, его сильно занимала.

– Да, мы все в шоке, весь день охреневшие ходим.

– А за что его? Больно крутой, что ли, был?

Петя как мог задумался и сказал:

– Крутой не крутой, а мужик был нормальный, грамотный.

Особо никому вреда не причинял, многие его уважали.

– Кто он вообще? – спросил я наивно.

Петр опрокинул очередные пятьдесят грамм, закусил ветчиной и сказал:

– Министром экономики был. За экономическую реформу отвечал, бизнес развивал, перспективы имел неплохие... У нас многие считали, что у него есть серьезные шансы стать губернатором. Если, конечно, Виталик в Москву перебираться надумает... А тут, понимаешь, такое...

– Так его что, – по максимум делая удивленное лицо, спросил я, – свои же братья-чиновники из зависти шлепнули?

– Что ты! Не знаю, – задумался Петр. – Не думаю я.

„А надо бы думать“, – поерничал я про себя.

– Кого же из-за неясных перспектив прежде времени шлепают?! – продолжал заместитель министра. – Губернатор непонятно когда в Москву пойдет. Может, через месяц, а может и лет через пять. Обстановка в области спокойная, все под контролем. Вряд ли кто-то решился на такое, – еще раз убежденно повторил он.

– Кому же это понадобилось?

– Кто же знает-то? Ты что, следователь, что ли? Сидишь тут, допрашиваешь... Мы сами не знаем, сидим, репу чешем, – откровенничал Петр. – Наверное, взял какие-нибудь обязательства, задолжал кому-то. Что-то в этом роде...

– Ну и дела, – подперев небритую щеку кулаком, произнес Фима.

– Шли бы они, эти дела, – неожиданно взвился Петька. – Давайте лучше о бабах.

Осознав решительный настрой собеседника откреститься от старой темы и очевидную привлекательность новой, я понял, что большего выбить из него сегодня не удастся.

Еще минут сорок я слушал о перипетиях сексуальной жизни Пети за последнее время. Даже на пьяную голову мне трудно было представить как он мог совершать столь головокружительные подвиги с таким животом и тяжелым дыханием.

Ну, да Бог с ним. Я же счел за лучшее откланяться. Выбрал удачный момент и медленной, неуверенной походкой побрел к выходу. „Перебрал парень“, – громким шепотом сказал Петр бросившемуся провожать меня Фиме.

На лестничной площадке я уже бодро и энергично пожал Фиме руку и поблагодарил за приятный и полезный вечер.

– Все, чем могу. Деньги будут – заходи, – сказал на прощание он.

– С последней пенсией, Ефим Михалыч, – ответил я ему в тон и стал спускаться по лестнице.

Размышляя о событиях прошедшего дня, я пришел к выводу, что размышлять, собсрвенно, не о чем. Нужна информация из разных источников. Я решил пойти по простому пути: придя домой, я набрал домашний телефон Передреева.

– Павел Викторович, – уточнил я, когда мужской голос ответил мне: „Слушаю“.

– С кем я говорю?

– Мареев говорит. Теперь моя очередь беспокоить вас ночью.

Приятель показывал 00.15. К сожалению, сегодня мне сказать было ему нечего.

– Слушаю вас внимательно, – не стал вдаваться в комментарии Передреев.

– Мне нужна информация, причем как можно больше. Причем информация из источников, близких к Зимину. Желательно было бы побеседовать с членами Экономического Совета, или как он у вас там правильно называется?

– Губернского Экономического Совета, – поправил меня Передреев.

– Нужно это сделать как можно скорее, в противном случае я не могу выработать никаких версий, которые лежали бы в сфере политики.

Передреев задумался. Были слышны только его дыхание и помехи на линии. „Думай, думай, думай, думай, думай“, – как всегда стал ерничать я про себя на мотив некогда популярной песенки.

– Хорошо, – наконец выдавил из себя министр. – Завтра похороны Зимина. Возможно, с кем-то удастся побеседовать на них, хотя я и не могу полностью это гарантировать. С остальными я устрою вам встречу в воскресенье. А завтра подходите к зданию областной думы к 12 часам дня.

Положив трубку, я тяжело вздохнул, как вздохнул бы каждый, которому на следующий день предстояло „увлекательно“ провести время на таком мероприятии, как Похороны Чиновника.

К двенадцати дня я как мог ближе подобрался к зданию областной думы. В вестибюле уже собралась достаточно большая толпа, состав которой подтверждал значимость покойного в жизни нашей богоспасаемой губернии. Срез социума был самый разнообразный. Меньше всего здесь присутствовали простые граждане, они были представлены скорее случайными зеваками.

В значительной степени был представлен командный корпус чиновников Правительства губернии. Этих можно было угадывать с первого взгляда.

Средний типаж представлял собой человека, одетого в недорогой темный костюм, белую рубашку и темный неброский галстук. Аккуратно зачесанные волосы, постные физиономии, некая зажатость движений людей, привыкших действовать в рамках субординации. Они тихо, но в то же время активно общались между собой. Я бы не сильно удивился, узнав, что основной темой разговоров является конец дачного сезона, сбор урожая, последняя хитовая глупость тещи и особенности эксплуатации „Жигулей“ в зимний период.

Значительной группой присутствовали люди, с которыми погибший министр провел первые годы своей трудовой карьеры.

Некоторые из них были одеты в зеленую военную форму, по шлычкам которой невозможно было определить, к какому роду войск относятся эти военные. Однако большинство бывших коллег по органам безопасности являли собой тип людей, которых я называл „бизнесмены в штатском“. Эти были более раскованны, привыкшие профессионально и по долгу службы чувствовать себя своими в любой компании.

Просто бизнесмены также были представлены на этом, с позволения сказать, и выглядели наиболее живописно. Хотя я предполагаю, что они не слишком пытались выпендриться, но стоимость их костюмов редко у кого была меньше шестисот гринов. Хотя темные галстуки, скорее всего, были извлечены из старых студенческих запасов, но в них были воткнуты бриллиантовые заколки. Надо полагать, для придания большей скорби. Эта группа старалась держаться обособленно. Одни предпочитали разговору жевание баббл-гума. Некоторые не желали до конца следовать канве предстоящего мероприятия и радостно между собой общались.

По мере накопления толпы в вестибюле милиционеры стали производить фильтрацию, и любопытствующим зевакам была представлена возможность ожидать вынос тела на улице. Я заметил в толпе чиновников Передреева и, поймав его взгляд, кивнул в качестве приветствия. Он не сразу, но все же подошел ко мне. Мы поздоровались, после чего он сказал:

– Видимо, до похорон поговорить не удастся. Я могу лишь визуально вам представить нескольких людей, с которыми я попытаюсь устроить вам беседы. Вот тот высокий черноволосый человек в сером костюме и темно-синей рубашке, что стоит у ближайшей к нам колонны, является ближайшим другом, бывшим сослуживцем покойного. Его зовут Александр Говоров.

– Он из какого сословия? – спросил я. – Чиновник, бизнесмен или из компетентных?

– Из органов он уволился раньше Евгения, сейчас возглавляет юридическую фирму.

– Те трое коммерсантов у окна, – Передреев продолжал выступать в роли гида, – также были близки к Зимину. Тот, что пониже – Аркадий Бойко, возглавляет торговый дом „Ривера“. Стоящий рядом с ним усатый человек в дымчатых очках – Василий Лагутин, председатель правления банка „Элвис“. Третье лицо – Владимир Иванов, возглавляющий нефтяную компанию. Все эти люди представляют собой ближайший круг экономических советников и бывших партнеров по бизнесу Евгения Зимина.

В этот момент заиграла музыка, и через входную дверь в вестибюль внесли то, что осталось от перспективного министра экономики и кому пришли отдать последнюю дань собравшиеся.

Дальше все пошло по накатанному сценарию. Гроб установили в центре и началась гражданская панихида. Желающих высказаться было достаточно. Все три значимые слоя присутствующих, кроме родственников и зевак, выступили по вопросу повестки дня. Ораторы старались возвысить покойного в заслугах так, как будто от их речей зависело, оживет он или нет. Впрочем, в речах некоторых из них я уловил нотки искренности.

У гроба стояла невысокая женщина лет тридцати пяти в черном платке. На ее лице, не лишенном обаяния, отразились последние бессонные ночи. Рядом с ней стояла девочка лет тринадцати с собранными в хвост волосами, которые перетягивала темная лента. Невдалеке от них стояли, видимо, родители покойного – высокий седой остроносый мужчина с несколько аскетичным лицом и отрешенным взглядом и маленькая сухенькая старушка в шляпке с темной вуалью.

От скуки я стал разглядывать толпу: некоторые терпеливо слушали ораторов, другие были погружены в размышления по поводу собственных проблем. Мое внимание привлекла высокая женщина с шикарной, не на похоронах будет сказано, фигурой, с чертами лица, красоту которых не могли скрыть даже темные очки. Пышные платиновые волосы она прикрыла небольшой темной прозрачной косынкой.

„Интересно, а это что за экземпляр?“ – подумал я. Насколько позволяли приличия, я продолжал разглядывать даму, так как ничего более интересного я пока на этом мероприятии для себя не находил. Тем временем процедура подходила к своему завершению: апофеозом стал приезд на панихиду губернатора Виталия Ямцова. В сопровождении свиты из трех-четрыех человек он энергично пересек холл, направившись к родственникам покойного. Выразив свои соболезнования, он произнес краткую, но емкую речь о несправедливостях и ужасах этого мира, которые лишают нас лучших представителей рода человеческого. Ямцов заверил собравшихся в том, что все виновные в смерти Зимина будут найдены и получат по заслугам.

После своей речи губернатор скромно отошел в сторону, дав понять организаторам, что панихида завершена и пора осуществлять вынос. Далее, как заведено по ритуалу, эстафету перехватили женщины, которые начали всхлипывать, реветь и голосить. Дюжие молодцы подхватили на плечи гроб и потащили его к выходу. Толпа медленно двинулась к выходу по свежеразброшенным цветам. Впереди несли портрет усопшего, видимо, пятнадцатилетней давности, времен окончания им университета.

Я вместе с толпой устремился на выход. На свежем воздухе, на сентябрьском солнце, мне стало значительно лучше. Я закурил сигарету и стал наблюдать, как участники мероприятия грузятся кто в поданные казенные автобусы, а кто и в свои собственные автомобили. Потянулся и я к своей „пешке“.

Я уселся за баранку и тут снова заметил приближающуюся к моей машине по проезжей части даму, столь бесцеремонно привлекшую мое внимание во время панихиды. Женщина сняла темные очки, вытирая слезы. Я был удивлен силой душевных переживаний, отразившихся на ее лице.

„А вот эта красавица, наверняка, неподдельно переживает смерть министра“, – подумал я.

Женщина быстро водрузила темные очки на прежнее место и, не дойдя до машины, вдруг вынула из кармана блузки ключи и открыла припаркованный передо мной темный „Фольксваген-Гольф“. Усевшись за руль, она какое-то время сидела без движения. Затем она быстро завела мотор, выкрутила баранку в крайнее положение и с пробуксовкой стартовала с места. Все это время я следил за ней с неослабевающим вниманием, и как только „Фольксваген“ отделился от тротуара, я так же быстро завел свой „Жигуленок“ и устремился вслед за ним. Честно говоря, я еще сам не знал, зачем я еду за этой женщиной, но мне не хотелось упускать ее из вида.

Несмотря на оживленность движения в городе, темный „Гольф“ уверенно лавировал в потоке автомашин и мне составляло немало труда на своем рыдване удержаться за ним и не потерять его. Раза два на перекрестках я чуть не создал аварийную ситуацию, проехав на зажигающийся красный свет, не обращая внимания на скрип тормозов уходящих от столкновения со мной автомобилей. Я был так увлечен погоней за красивой незнакомкой, что неожиданно для себя обнаружил, что мы далеко удалились от центра и въехали в микрорайон Солнечный.

„Фольксваген“ нырнула на одну из небольших улочек и остановился у кирпичной пятиэтажки. Преследуемая мной водительница вышла из автомобиля, который мигнул ей вслед включившейся сигнализацией, и прошла в подъезд дома под номером 57/59 по улице Трахова.

„Неужели я прожег столько бензина только для того, чтобы сопроводить эту даму домой?“ – подумал я. Я разозлился на свою глупость и, круто развернувшись, отправился обратно для бесед с людьми, которые составляли Губернский Экономический Совет.

Мои расчеты сбылись достаточно точно: как я и ожидал, к поминальному обеду, который должен был состояться в ресторане гостиницы „Славия“, народ стал подъезжать к пяти часам. За это время на всякий случай я успел перекусить, нанеся визит вежливости к одной из своих старых знакомых.

Видимо, погоня за незнакомкой запустила дремавшие физиологические процессы, сексуальная мощь во мне возросла, и потребовалась ее существенная корректировка в меньшую сторону.

В 17.15 я припарковал „Жигули“ на платной стоянке у гостиницы, которая к этому времени уже была достаточно заполнена.

В этом месте поминки были устроены специально для определенного круга лиц, которые считали себя элитой местного общества. На входе в ресторан стояли два дюжих охранника, один из которых был с рацией. Посчитав рацию символом власти, я обратился к нему, назвав свою фамилию.

Как это часто бывает, я ошибся, поскольку символом власти в данный момент был список приглашенных, который находился в руках у другого охранника. К моему вящему удовольствию, я в нем значился. Надо запомнить дату – день моего включения в состав элиты общества.

Однако я не стал наглеть и скромно устроился в дальнем конце П-образного стола. Публика подходила довольно вяло, но через пятнадцать минут зал заполнился, люди расселись и стали чего-то ждать. Как выяснилось, ждали губернатора, который прибыл как всегда в последний момент.

В качестве основного инструмента поминания использовался „Смирнов“. К нему прилагались бутерброды с черной и красной икрой, осетриной и прочими пищевыми атрибутами состоятельных людей. Как и следовало ожидать, собравшиеся не молчали.

Губернатор на сей раз открыл эстафету поминальных речей. Как и у гроба, речь его была краткой и емкой. Он меньше говорил о достоинствах покойного, а больший упор сделал на то, что и как он и его окружение сделает для скорейшего раскрытия совершенного преступления. В самом факте раскрытия у него сомнений не было никаких.

„Уж не обо мне ли он столь высокого мнения?“ – подумал я.

Мне даже показалось, что он слегка посмотрел в мою сторону.

Однако я поторопился. Губернатор сообщил, что создана следственная группа, в состав которой вошли представители прокуратуры, МВД, ФСБ и кого-то там еще. Эта группа вплотную должна была заняться расследованием убийства. Ямцов призвал всех собравшихся помогать работе этой группы и всячески ей способствовать. Выступившие после губернатора ораторы все как один дали понять, что они всячески поддерживают Ямцова в его начинаниях и готовы приложить все усилия для достижения намеченной цели.

По данной схеме выступали почти все ораторы, однако со временем наметилась странная тенденция – все больше места в их речах отводилось восхвалению губернатора и все меньше – тому, из-за чего они все здесь собрались. Я уже испугался, что поминки превратятся в громогласный панегирик лидеру региона, как он вдруг встал и покинул мероприятие.

Данный уход послужил сигналом для большинства присутствующих – началось более неформальное общение. Это выразилось в том, что многие поднялись и пошли курить.

Так поступил и я, направив свои стопы к моему знакомому Передрееву, который уже начал отыскивать меня взглядом.

– Помните, на панихиде я вам показывал троицу людей – Лагутина, Бойко и Иванова?

– Да, конечно.

– Я уже поговорил с ними, особых возражений поговорить с вами у них нет.

„Господи, какое счастье“, – про себя подумал я, слегка задетый за живое, что они не возражают.

– Отыскивайте их, представляйтесь и беседуйте, – предложил мне Передреев.

Первым я заметил выходящего из зала Лагутина. Я ускорил шаг и догнал его уже в дверях.

– Добрый вечер, – сказал я. – Если не ошибаюсь, вы Лагутин. Меня же зовут Мареев. Обо мне вам говорили.

– Кто?

– Передреев.

Лагутин бросил на меня колючий взгляд из-под дымчатых очков и спросил:

– Что вас интересует?

– Вообще-то вам должны были объяснить и это. Но думаю, что это не секрет – я частный детектив, расследующий обстоятельства убийства Евгения Зимина. Мне нужна информация, я хотел бы с вами поговорить.

Лагутин, задумавшись, провел холеными белыми пальцами по усам, и серьезно сказал:

– Сегодня неподходящий для этого день. Вы не находите?

– Нет, – ответил я.

– С моей точки зрения, лучше перенести разговор на завтра.

– Поскольку эта точка зрения является доминирующей, так мы и поступим.

– Вот моя визитка, позвоните мне в час дня в офис, – так же серьезно ответил Лагутин, пропуская мои колкости мимо ушей. – Вам передадут информацию о том, где меня можно будет найти.

Он повернулся и не прощаясь уверенным шагом направился к выходу. Я не успел даже откланяться.

„На нет и суда нет“, – подумал я. Я не стал особо огорчаться, и принялся искать остальных членов „святой троицы“. Эти двое тоже решились не задерживаться – их я заметил также направляющимися к выходу.

Господи, кто же будет жрать оставшуюся в изобилии на столе осетрину? Видимо, чиновники средней руки – у них наверняка небольшая зарплата... Времени обдумать детально подобную херню у меня не было, и я решил взять быков за рога (если это было применимо к моим будущим собеседникам).

Я твердым шагом направился навстречу Бойко и Иванову.

– Господа, – сказал я, когда до столкновения оставалось три шага. – Моя фамилия Мареев, я частный детектив, вам обо мне должны были говорить.

Они остановились и быстро переглянулись.

Первым отреагировал Бойко:

– Что вы хотели от нас услышать? – в его голосе звучали детские оттенки, которые очень вязались с его пухленьким розовым лицом и слегка приоткрытым ртом, как будто он всегда был чем-то удивлен.

– Информацию, касающуюся Зимина и его деятельности.

– Какого рода информацию? – вступил в разговор Иванов. На его худом, несколько аскетичном лице я прочел некое напряжение.

– Давайте так – я буду задавать вопросы, вы будете отвечать или отказываться, ссылаясь на какие-либо причины.

Ведь диалог у нас не принудительный, а добровольный.

Молодые люди еще раз переглянулись, и Иванов сказал:

– Нам уже надо ехать, если хотите, поехали вместе и поговорим по пути.

Выбора у меня не было, и я сказал:

– Отлично.

Мы вышли на улицу и подошли к темной „Вольво-850“, где сидел истомившийся в ожидании шофер. Я сел за спиной шофера, чтобы мне было удобно видеть севшего впереди Иванова и пристроившегося рядом со мной Бойко.

Я продолжил активничать. Вопросч сразу обоим:

– Как давно вы знали Евгения Зимина?

– Достаточно давно, – сухо ответил Иванов.

– Лет десять, – подтвердил Бойко.

– То есть когда он еще работал в органах?

– Да, – нехотя согласился Иванов.

Бойко и на сей раз был более откровенен:

– У нас были тогда мелкие неприятности с законом на экономической почве, мы уже тогда занимались предпринимательством.

– Какого рода?

– Вам что, всю биографию рассказать? – колко спросил с переднего сиденья Иванов.

– Тогда это называлось фарцой, но, уверяю вас, это к делу не относится. Просто Евгений уже тогда мыслил дальше, чем другие, и, будучи порядочным человеком, помог нам решить некоторые проблемы с законом. Он вошел в наше положение, тогда еще совсем молодых парней, комсомольских работников, первый раз съездивших за рубеж, – рассказывал Бойко.

– Он и в дальнейшем помогал вам на стезе бизнеса?

– Как только начались реформы, и мы занялись предпринимательством легально, он помогал нам в тех случаях, когда возникали проблемы с криминальными структурами.

– То есть „был крышей“?

– Не в том смысле. Закон он никогда не нарушал, – возразил Бойко.

„Это в нашей стране-то... Просто святой... Ангел господен“, – подумал я.

– И уже несколько позже, когда он ушел из органов, поняв, что его предназначение в жизни – бизнес и политика, мы пригласили его на главные роли в коммерческие структуры, которые сами к тому времени создали и развили. С его приходом дела пошли еще лучше. Он предприниматель от Бога, – патетично воскликнул Бойко.

– Однако в этом качестве он работал немного, года два, а потом ушел в Правительство, – заметил я.

– Не черта было лезть в политику, – мрачно проговорил Иванов, глядя на фары встречных автомобилей.

– Он хотел пойти дальше, перейти в новое качество, поднять планку в целях, – пояснил Бойко, – бизнес для него был лишь средством в достижении этих целей.

– При таких амбициях должно было быть немало завистников, желающих порушить эти планы. Вы кого-нибудь конкретно подозреваете?

Оба разом замолчали.

– Если откровенно, – опять не выдержал первым Бойко. – то представить себе кого-то конкретно я не могу. Да, недоброжелатели были, но открытых непримиримых врагов лично я просто не знаю. Евгений умел обделывать свои дела так, чтобы не доводить до серьезных конфронтаций с кем бы то ни было. Надо отдать ему должное, дипломатом он был весьма неплохим.

– Были ли у кого-то личные мотивы пойти на такой шаг? Может быть, кто-то сильно пострадал от деятельности Зимина?

– Да конечно, были, были, – взорвался Иванов. – Были и люди, были и мотивы. Но чтобы отважиться на убийство – таких я не знаю. Хотя я допускаю, что многого о жизни Зимина не знаю, в том числе и личной.

– А как обстоит дело с экономическими мотивами? Может быть, старые долги, взятые обязательства, которые не были выполнены? Знаете, сейчас это модно – молодые бизнесмены, взяли кредит, а отдавать нечем – поставщик подвел...

Они как-то разом бросили на меня недоуменный взгляд:

– Если вы слушали нас внимательно, то должны были понять, что Евгений – не молодой бизнесмен, – с недовольством в голосе сказал Бойко. – А опытный талантливый делец. К тому же он уже два года не занимается конкретным бизнесом, все его дела ведут ближайшие сподвижники, в том числе ваши покорные слуги. Если уж были к кому-то претензии, то к нам.

Ничего отдаленно напоминающего то, что вы имеете в виду, в последнее время не происходит. Все фирмы имеют устойчивый положительный баланс, финансовое положение банка „Элвис“ вообще ни у кого не вызывает никаких сомнений.

– Мы устойчиво развиваемся на протяжении многих лет, – подтвердил Иванов.

– А на чем основано такое преуспевание в период экономического кризиса? – спросил я.

– На хорошей работе и высоком профессионализме, – безаппеляционно ответил Иванов.

– А если по-конкретнее?

– Без комментариев, – резко обрубил Иванов.

Я перевел вопросительный взгляд на более говорливого Бойко, но тот демонстративно отвернулся к окну.

– Хотите добрый совет? – вдруг неожиданно спросил Бойко.

Я согласно кивнул.

– Попробуйте копнуть бытовуху, так, кажется, у вас это называется. Я не знаю ничего конкретного о личной жизни Зимина. Жил он как и все мы, достаточно много работая. Но чем черт не шутит... Может, какой-нибудь ревнивый шизофреник-муж и грохнул его?

Я откинулся на спинку мягкого, обтянутого дорогой кожей сиденье и закурив сигарету, сказал:

– Ревнивый муж был бы слишком простым решением задачи для человека такого масштаба.

Глядя в окно на проезжающие мимо огни домов, я задумался о нашем разговоре. Снова никакой стоящей информации: общие фразы, экскурсы в историю, видимое благополучие в делах. Я почти был уверен в том, что в этих людях явно чувствовалось недоумение по поводу произошедшего, какая-то странная растерянность. Причем это не было растерянностью бойцов, лишившихся командира – они были не первый год в бизнесе и могли развиваться без Зимина, однако что-то их пугало и напрягало. Что – я не мог понять.

– Неплохо бы в этом разобраться, – уже вслух сказал я.

Они не обратили внимания на мои слова, так как сами глубоко задумались. Я попросил шофера остановить машину.

Попрощавшись со своими попутчиками, я быстро поймал такси и отправился обратно к „Славии“, где меня поджидала оставленная на стоянке автомашина.

Добравшись поздно вечером до дома, я в который раз за последние дни понимал, что Приятеля загрузить по большому счету мне нечем. Тем не менее, всю информационную скудность, имевшуюся в наличие, я в подробностях представил на его рассмотрение (от списка лиц, присутствовавших на похоронах до номера машины прелестной незнакомки) и, не собираясь просматривать его аналитические выкладки, лег спать.

На следующий день ровно в час дня (я предположил, что банкиры любят точность) я набрал номер, указанный в визитке Лагутина. Как и следовало ожидать, мелодичный женский голос сказал:

– Банк „Элвис“. Приемная председателя правления. Добрый день.

– Меня зовут Валерий Мареев. Мне нужен господин Лагутин.

– Одну минуточку, – замялась секретарша и, видимо, в продолжение этого включила мелодическую заставку в телефоне.

Я внутренне выругался, поскольку терпеть не мог электронный ремикс известной пьесы Бетховена „К Элизе“. Это, к счастью, продолжалось недолго, и голос секретарши пропел мне следующий текст:

– Уважаемый господин Мареев! К сожалению, Василия Андреевича сейчас нет в банке, но он оставил адрес, по которому вы можете его найти. Это спортивный комплекс завода техстекла. На вахте о вас сообщено.

– Спасибо, – поблагодарил я ее за пение и положил трубку.

Через двадцать минут я был на проходной. Охранник на вахте, пристально разглядев меня и мое удостоверение, сверил мою фамилию со списком присутствующих и прогудел:

– Второй этаж, волейбольный зал.

На входе в зал меня снова остановили, на сей раз люди крепкого телосложения в штатском, видимо, личные охранники кого-то из игроков, вполне возможно, что Лагутина. Пройдя очередной тест-контроль, я наконец попал в спортзал.

Игра была в самом разгаре. Две команды пузанов сразили копья на волейбольной площадке в отчаянной борьбе за сброс парочки-другой килограммов своего веса. Единственным выделявшимся на этом фоне игроком был предмет моего интереса Василий Лагутин.

Он играл ярко и самозабвенно. Понаблюдав за его игрой минуты три-четыре, я подумал, что можно сказать, что играл он в чем-то ожесточенно. Он прекрасно действовал на приеме, бросаясь за самыми сложными мячами, умно и грамотно раздавал пасы, играя роль разводящего, но наиболее ярко он раскрывался в роли атакующего. Мощными кинжальными ударами он вбивал мяч в площадку соперников: мне показалось, что он не просто играет, а снимает мощнейшее нервное напряжение.

Это выражалось не только в игре, но и в агрессивных репликах, отпускаемых им партнерам по команде, которые не соответствовали классу его игры и смотрелись на порядок хуже.

В наблюдениях за игрой я провел еще минут двадцать-тридцать, пока наконец соперники лагутинской команды проиграли очередную партию с унизительным счетом 2:15. Пузаны повалились в изнеможении, вытерев площадку мокрыми от пота костюмами „Рибок“ и „Адидас“. Какая радость для уборщицы – после этого ей можно было особо не трудиться.

Лагутин же молча оглядел валяющиеся тела, взял сумку и пошел в раздевалку, по пути кивнув мне, чтобы я следовал за ним.

– Надо отдать вам должное, – начал я. – Вы как молодой олень среди стада быков. Вам что, доставляет удовольствие истязать несчастных толстяков?

– Надо же как-то разряжаться, – буркнул он.

– Видимо, их жены будут вам благодарны за поддержание своих мужей в хорошем тонусе, – предположил я. И добавил: – Но думаю, что не сегодня. Они, похоже, уже никакие.

Мы вошли в широкую раздевалку, по стенам которой стояли шкафчики. Справа был вход в душевую.

– Вы ждали долго, пять минут ничего не решит. Подождите, я сполоснусь.

Не дожидаясь ответа, он исчез в душевой, из которой он действительно появился очень быстро, обмотанный по пояс в полотенце. Не шибко стесняясь меня, он снял полотенце и принялся одеваться. Я заметил, что у Лагутина хорошая спортивная фигура – дельтавидные мышцы спины заиграли у него, когда он натягивал трусы.

Одевшись, банкир тут же устремился к выходу. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Спустившись на первый этаж, мы зашли в комнату, которая раньше была красным уголком. Там уже стояли горячий самовар и блюда со сдобью.

Усевшись на диван, Лагутин налил себе чаю и наконец спросил:

– Какие у вас вопросы? Мне несколько неловко, вы потеряли много времени, а я боюсь, что вряд ли подброшу вам что-нибудь интересное. Могу сказать вам искренне: для меня убийство Евгения совершенно непонятно. Это было как гром среди ясного дня. И все же если рассматривать какую-то версию как основную, то наиболее перспективной мне кажется убийство по личным мотивам.

– Могу я узнать, почему вы так считаете?

– Версию политического убийства я считаю маловероятной – не те масштабы, не тот уровень, не та политическая ситуация.

Область находится под твердым контролем одного политического лидера, серьезной оппозиции практически нет, а внутренние разборки не имеют такого накала, чтобы браться за пистолет.

Лагутин отхлебнул чаю и продолжил:

– Что касается бизнеса... Зимин отошел от непосредственного руководства финансовыми операциями, все силы отдавая работе в министерстве. Никаких невыполненных обязательств перед бизнес-партнерами нет. В этом я могу вас заверить потому что сам курирую все эти процессы. У Зимина в бизнесе от меня секретов не было.

Следовательно, остается одно. Попробуйте покопать личную жизнь Евгения. Думаю, именно там может быть ключ к разгадке этого преступления.

Я неожиданно спросил Лагутина:

– А что вас заставило пойти на беседу со мной, если нам практически не о чем говорить?

– Вам, видимо, не сказали, но сейчас уже не вижу смысла скрывать, что заказчиком расследования является группа людей, входящих в Губернский Экономический Совет. Могу пойти дальше и раскрыть вам мотивы, побудившие нас пойти на частное расследование. Несмотря на то, что я вам сказал выше, данное убийство может быть следствием чего угодно.

Попросту говоря, мы ни хрена не понимаем, что происходит, – даже сквозь дымчатые очки я углядел ту страсть, которую выражали глаза Лагутина. – Для того чтобы разобраться в ситуации и работать с более сложными версиями и ходами, мы должны исключить самые простейшие версии, а именно убийство на бытовой почве или на каких-то личных мотивах. Для этого были наняты вы. Вот, собственно, и все, о чем я могу вам сказать.

Чем скорее вы это сделаете, тем быстрее вы снимете ту неопределенность, которая воцарилась в делах и умах.

– К сожалению, мое время истекло, я должен ехать, – поставив чашку на стол, Лагутин решительно поднялся.

Поздно вечером я подводил итоги двухдневного расследования.

Они были скудны, и к помощи своего Приятеля я прибегать не стал. За два дня я переообщался с хреновой тучей всяких чинуш и бизнесменов, и каков результат? Главным было то, что они все твердили о своем непонимании причин происшедшего, ведущей версией они считают бытовую версию и сведение личных счетов. При этом лишь один Лагутин откровенно сказал, что ведущей эту версию они называют потому, что просто хотят убедиться, что ни политика ни экономика здесь ни при чем.

Смущало, однако, некое разночтение в подходах к расследованию Лагутина и Передреева: последний назвал мне в качестве наиболее вероятной экономическую подоплеку преступления. „А может быть, действительно, бытовуха?

Какие-нибудь тайные связи..?

Наутро я все же решился побеспокоить Приятеля. Это дело все меньше и меньше начинало мне нравится, и мне требовался хороший советчик. Каково же мое удивление, когда на стандартное приветствие и пожелание послушать от него что-то путное, выразившиеся в извечно русском вопросе:

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Приятель не сильно задумываясь выдал мне два пожелания:

1. ПОРА НАВЕСТИТЬ ПЕРЕДРЕЕВА НА НОВОМ МЕСТЕ (МИНИСТЕРСТВО ЭКОНОМИКИ)

2. ЗАНЯТЬСЯ ЛИЧНОСТЬЮ ТАТЬЯНОЙ БУЛГАКОВОЙ (ИСКАТЬ ТАМ ЖЕ)

Слегка отойдя от недоумения, я спросил:

ОТКУДА ИНФОРМАЦИЯ ПО ПРЕДЛОЖЕНИЮ 1?

КТО ТАКАЯ ТАТЬЯНА БУЛГАКОВА?

на что получил банальный и не менее убийственный ответ:

1. ПРЕССУ НАДО ЧИТАТЬ... (УКАЗ ГУБЕРНАТОРА N 589 ОТ 7.09. „О КАДРОВЫХ НАЗНАЧЕНИЯХ“ – С 8.09 ПЕРЕДРЕЕВ П.В. НАЗНАЧЕН МИНИСТРОМ ЭКОНОМИКИ ТАРАСОВСКОЙ ГУБЕРНИИ)

2. ТАТЬЯНА ИВАНОВНА БУЛГАКОВА – ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ МИНИСТРА ЭКОНОМИКИ ЗИМИНА Е.К.

Если бы не моя врожденная интеллигентность, я бы присвистнул от удивления. С назначеньицем вас, Павел Викторович... А кто такая Булгакова, разберемся по ходу... Я слегка воспрял духом, получив наконец конкретные указания Приятеля, вышел из дома и завел свою „ноль-первую“.

Подъезд к зданию министерства экономики был весьма затруднен. Мне пришлось отъехать значительно дальше, чтобы найти свободное место для парковки – вокруг самого здания разрешалась стоянка только служебных автомобилей. За время, которое я затратил на поход от машины до здания, я успел выкурить сигарету.

Министерство экономики располагалось в современном здании из стекла и металла высотой в пять этажей. В вестибюле, как положено, стоял постовой, которого слегка смутило мое безаппеляционное требование пропустить меня к только что назначенному министру. Наконец я убедил его позвонить в приемную и назвать мою фамилию. Он смутился еще больше, когда узнал, что меня без особых проволочек пригласили туда пройти. Я поднялся на второй этаж и решительно открыл дверь с надписью „Приемная“.

Отделка данного помещения могла смутить, конечно, любого провинциала, но я насмотрелся этого евродизайна вволю и он меня поразить не мог. Поразило меня другое, а именно вид женщины, сидевшей за столом. Это была та самая незнакомка, которую я с усердием преследовал позавчера через весь город.

Как это принято у секретарш, она поднялась навстречу „дорогому гостю“ и красивой женским голосом с некоторой пикантной хрипотцой (скорее всего, следствие систематического курения) спросила меня:

– Я так понимаю, что вы Мареев?

– Да, а что, это заметно?

Дама понимающе улыбнулась и сказала:

– Одну секундочку, – она указала мне глазами на кресло и направилась в кабинет министра.

Я следил за ней неотрывно, пока она не скрылась за дверью.

Сегодня она была еще более обворожительной, чем на похоронах (впрочем, это неудивительно). Налет трагичности исчез с ее облика, что выразилось практически во всем. На ней было бордового цвета платье широкого покроя, которое при ее упругой и уверенной походке развевалось как паруса большой красивой яхты. Правда, для эстета формы ее были слегка обильны, но мне нравится богатство фигуры. Лицо разгладилось от мешков под глазами, которые показались мне синими-синими как первое окно „Лексикона“.

Выплыв из кабинета, она вновь обворожительно улыбнулась мне какой-то искренней улыбкой и широко раскрыла дверь.

Передреев также показался мне сегодня более свежим, чем в первую нашу встречу. Возможно, это определялось его костюмом: на сей раз это был светло-серый „Штальман“. Он также улыбнулся мне, хотя и не столь обворожительно, как его новая секретарша. По сравнению с улыбкой последней его гримаса показалась мне просто вызывающей. Но все же я оценил положительные подвижки в его психике и еще более энергично, чем в первый раз, пожал ему руку, сопроводив это словами:

– Мои поздравления.

Про себя же подумал: „Смотри не облажайся на новом месте...“ – Собственно, я ненадолго. У вас, я понимаю, по горло работы – надо принимать дела в неожиданно обезглавленном ведомстве.

Передреев вмиг стал прежним. Он слегка насупившись поблагодарил меня за поздравления, пригласил сесть за стол перед собой и вопросительно на меня воззрился.

– Я по-прежнему веду активные диалоги, – начал я издалека и решил тут же перейти к конкретике. – Мне нужно поговорить во-первых с неким Говоровым, ближайшим другом Зимина.

Во-вторых, меня интересует очаровательная секретарша, которая сможет рассказать кое-что интересное про своего бывшего шефа. Если в первом случае организовать беседу вы скорее всего не сможете и я готов удовлетвориться лишь координатами юридической конторы, где работает Говоров, то повлиять на разговорчивость вашей секретарши вам вполне по силам.

После этого я замолчал. Очередь вопросительно воззираться на собеседника теперь была за мной.

Первым делом Передреев потянулся за красной книжечкой у него на столе. Найдя нужную страницу, он произнес:

– Улица Зорге, дом 4. Юридическое бюро.

Следующим своим жестом новоиспеченный министр экономики взял трубку на аппарате и нажал кнопку селекторной связи:

– Слушаю вас, Павел Викторович, – ответила за стенкой секретарша.

– Татьяна, зайдите ко мне.

Татьяна тут же на своих бордовых парусах вплыла в кабинет.

– Это господин Мареев Валерий Борисович. Он частный детектив, занимающийся расследованием убийства вашего бывшего шефа. Возможно, ему будет полезно побеседовать с вами. О необходимой конкретике вы договоритесь сами.

Передреев внимательно посмотрел на секретаршу. Татьяна с некоторым удивлением посмотрела на меня, потом на Передреева и ответила:

– Да, конечно, – и потом, с некоторой насмешкой, – чем могу, всегда пожалуйста.

– У вас все? – посмотрел на меня министр.

– Пока все. Если что, я позвоню.

Очутившись снова в приемной, я сказал Татьяне:

– Я изо всех сил буду стараться, вывернусь наизнанку, но постараюсь быть как можно менее назойливым.

– Что ж, такой настрой меня вполне устраивает. Не сочтите меня за вульгарную женщину, но наиболее подходящим местом для беседы я считаю свою квартиру. Если вы сегодня вечером в районе девяти подъедете ко мне, то это будет наиболее оптимальным. Наличие чая, торта и мужа я гарантирую.

– Последний атрибут внушает особенный оптимизм, – сказал я, сделав кислую мину.

– Так нам будет спокойнее, – парировала она.

– Это слова женщины, кладущей перед собой пистолет во время беседы с мужчины, – продолжал я.

Мы могли бы еще долго пикироваться и любезничать, но в это время в приемную ввалился какой-то толстый боров с красной рожей и одышкой и как бы с облегчением выдохнул из себя фразу:

– Передреев на месте?

– Да, Владимир Сидорович, он ждет вас, – ответила Татьяна.

Уходить мне нехотелось, но работа есть работа.

– Запишите мой адрес, – сказала она.

Я тут же хотел сказать, что я его знаю, но удержался.

– Вольская, 31, квартира 75.

Я как мог старался не подать виду, но все же удивление на моем лице отразилось, и когда я закончил записывать, она спросила:

– Вас что-то удивило?

– Мы почти соседи. Я живу на Майской.

– Как это приятно. Но все же это несколько далековато, – заметила она.

– Ну что вы, я долечу как на крыльях, – я закрыл записную книжку и удалился.

Уже идя по коридору, я еще раз понял, насколько умен мой Приятель. Эта железная бестия вычислила по номеру „Фольксвагена“ не только имя ее владелицы и определила, что она является секретаршей Зимина, но еще и сопоставила адрес ее прописки с тем, который я указал в своих наблюдениях.

Исходя из этого она и направила меня на активную разработку этой особы.

Особой, однако, мы займемся вечером, а следующим пунктом моего маршрута числилась улица Зорге, дом 4, где в Юридическом бюро работал Александр Говоров.

Офис Юридического бюро был банальной избушкой в самом прямом значении этого слова – здание было сложено из бревен.

Видимо, в довершение образа его крыша из металлических листов была покрашена в цвет спелой соломы. Я вошел в калитку и очутился в небольшом дворике, в дальнем углу которого красовался свеже выкрашенный в ядовитый зеленый цвет „туалет типа сортир“. Из его тени выбежало и стремительно направилось ко мне животное типа „барбос“, генетические корни которого восходило как минимум к десятку известных человечеству пород. Намерения этого существа были мне неясны: он мог с равным успехом порвать мне штаны, чему способствовало достаточно крупное телосложение и мощная челюсть этого пса, так и облобызать меня, обляпав мою рубашку своими лапами, к чему располагало активное виляние хвостом. Поскольку перспективы как порванных штанов, так и замаранной сорочки мне не улыбались, то я как мог быстро устремился к двери избушки, над которой висела надпись синем по белому: „Юридическое бюро“.

Внутренности избушки меня удивили. Сначала я попал в сени, которые были освещены на двадцать процентов маленьким окошком, на восемьдесят процентов – лампой дневного света.

Отделка этого помещения, впрочем, как и всех остальных, была сделана в лучших традициях евродизайна, однако старушка, сидевшая за столом и читавшая газету „Юридический Тарасов“, вполне соответствовала внешним обликом фасаду здания. Это ветхое востроглазое создание сразу оживилось завидев меня и тоненьким голоском поинтересовалась, что мне угодно. Я сказал, что мне угоден господин Александр Говоров.

– По какому вопросу? – спросила быстро бабушка.

– По личному, – так же быстро ответил я.

Бабуля активизировала стоявший рядом с ней аппарат внутренней селекторной связи, который ответил ей сильным мужским голосом:

– Да, Мария Павловна.

– К вам господин Мареев. Утверждает, что по личному делу.

– Пропустите его немедленно, – сказал голос и затих.

Старушка положила трубку и сказала:

– Как войдете – сразу направо.

Я не понял, какую функцию исполняла бабушка на входе – охранника или секретарши (для охранника она была слишком ветха, для секретарши она сидела слишком быстро к входу), может быть, ей просто нечего было делать, но мне подумалось, что селекторная связь в этой избушке была совершенно неоправданным мажором. С таким же успехом она могла бы постучать кулаком в стенку позади своего стола и громко возвестить о приходе гостя.

Открыв дверь, я попал в такую же небольшую как сени комнату, по краям которой стояли мягкие диваны и кресла. В одном из кресел сидел какой-то мужчина, не то юрист не то клиент юриста. И в том и в другом случае ему явно нечем было заняться. Поэтому, откинув газету, он с неподдельным интересом воззрился на меня. Я не стал задерживать его внимание и быстро юркнул в указанную бабусей комнату справа от входа. Я очутился в небольшом кабинетике, в котором стоял один стол, за которым сидел Говоров. Кроме него, здесь могли поместиться максимум четыре человека средней комплекции.

Говоров читал какой-то сборник законодательных актов.

Завидев меня, он снял маленькие очечки, которые были надеты специально для чтения, и внимательно стал меня рассматривать. Я тоже пригляделся к нему и разглядел мужественное лицо (как сейчас модно говорить, с налетом брутальности), окрытый и в то же время лукавый взгляд.

Осмотрев друг друга, мы, видимо, пришли каждый к своему выводу, но промолчали по этому поводу.

Я начал первым:

– Как вам уже сообщили, меня зовут Валерий Мареев, я частный детектив. Полагаю, что, собираясь с визитом в столь серьезное учреждение, я должен был предварительно позвонить, но обстоятельства дела, которым я сейчас занимаюсь, требуют оперативности.

– Каким же делом вы сейчас занимаетесь? – с некоторой усмешкой на губах спросил Говоров.

– Убийством Зимина Евгения Константиновича. Мне сказали, что вы были одним из его ближайших друзей.

– Вот именно, – вздохнув и слегка погрустнев, ответил Говоров.

– Говоря „вот именно“, вы имеете в виду, что Зимина нет или что скорее вы были его другом, чем он вашим?

Еще раз усмехнувшись, директор Юридического бюро еще раз вздохнул и сказал:

– Какая теперь разница... Что вас интересует?

– Прежде всего меня интересует сама личность покойного.

– Личность как личность: в чем-то заурядная, в чем-то выдающаяся. Справедливости ради надо сказать, что последнее превалировало. Он был хорошим организатором и удачливым бизнесменом. Кроме того, если бы не убийство, его политическая карьера вполне могла бы пойти в гору. Как и многие люди подобного масштаба, он был сложным человеком.

Что еще здесь можно сказать?.. Да многое, и в то же время ничего.

– Несмотря на ваши близкие взаимоотношения, вы не работали с Евгением. Почему?

– Если говорить одной строкой, мне не нравились методы руководства Евгения.

– Что конкретно?

– Принцип подбора кадров и рычаги воздействия на них.

– Что вы имеете в виду? – недоумевающе спросил я. – Он что, рукоприкладствовал?

– Нет, конечно. Но вы знакомы с теми людьми, которые сейчас являются ближайшими помощниками по бизнесу и возглавляют фирмы после его ухода в политику? Они все находились под жестким его контролем, и я уверен, что на многих у него был банальный компромат. С помощью этого он обеспечивал верность и толерантность в отношении себя со стороны подчиненных. Они все были на своеобразном кукане. По такой схеме он подбирал кадры на все свои проекты и предприятия.

Он достаточно долго проработал в „органах“, что не могло сказаться на его менталитете.

– Вы предполагаете, что он просто использовал служебное положение?

– Доказать я ничего не могу, – развел руками Говоров. – Да и нет никакого смысла, поскольку нет самого Евгения.

– А вы располагаете какими-нибудь сведениями по поводу тех или иных людей?

Мы оба улыбнулись наивности моего вопроса: я внутренне, Говоров – внешне.

– Ну, знаете, я думаю, что человек, располагающий подобной информацией, однозначно стал бы во главе этой организации, будь он самый последний нищий. Хотя я думаю, что такого человека нет – большинство информации Зимин держал у себя в голове.

– В таком случае, можно предположить, что убийцей или заказчиком убийства был кто-то из его ближайших сподвижников?

– Это очень сложный вопрос, и однозначного ответа на него получить практически невозможно. Я думаю, что существующее положение их во многом устраивало. Они были членами сильнейшей в области команды, и неважно, как они в нее попали. Все они богатые и состоятельные люди, Зимин их многому научил и многое им дал. К тому же риск оглашения какой-то нежелательной для них информации после смерти Зимина слишком велик. Поэтому за эту версию скорее больше минусов чем плюсов. Хотя исключить ее полностью нельзя.

– А как вы рассматриваете версию козней политических противников?

– Зачем им это? – ответил вопросом на вопрос Говоров. – Гарантий, что система, обезглавленная в случае убийства Зимина, развалится – никаких. Вся группировка ориентирована и работает на губернатора, рассчитывая, что тот „выстрелит“ в Москву и утянет за собой в том или ином качестве весь состав. Короче говоря, и в том и в другом варианте мог действовать тот противник, который бы вдруг поимел информацию, позволяющую ему с большой степенью вероятности прогнозировать те или иные варианты развития событий.

Я не слишком хорошо понимал, о чем говорил уважаемый адвокат, поэтому просто тупо спросил:

– Ответьте мне на последний вопрос. Кого из членов команды вы могли бы видеть наследником безвременно покинувшего нас Зимина в политическом и экономическом плане?

– Если говорить о бизнесе, это однозначно председатель правления банка „Элвис“ Лагутин. Что касается политики, то здесь на лидирующие позиции может претендовать, и насколько я располагаю информацией, уже начал это делать, – Передреев.

– Вы могли бы прокомментировать обе эти фигуры?

– Лагутина я знаю мало. Он не имеет яркой биографии, кажется, родился в деревне, сменил несколько работ.

Занявшись бизнесом, поимел успех, каким-то образом попал в поле зрения Зимина, который использовал несомненно выдающиеся способности этого человека в области финансов и коммерции.

Передреев более известная в городе личность, инженер по образованию, работавший на заводе, затем ушел на партийную работу. Позже, во времена перестройки, вернулся на завод.

Потом опять стал чиновником, перешел на работу в правительство (тогда еще администрацию области). О последнем его назначении вы, я думаю, слышали. В окружении Евгения он всегда был более самостоятельной фигурой, и в этой команде он играл скорее непосредственно под губернатором, чем был зависимым от Зимина. Хотя... – Говоров на некоторое время задумался, глядя в окошко, – по слухам, и у него в биографии есть ряд странных эпизодов, которые могли кончится для него не очень хорошо. И не то Зимин, не то кто-то по команде сверху помогли ему решить ряд проблем личного характера.

– Я могу узнать, что вы имеете в виду конкретно?

– Была какая-то странная история с обязательствами, которые Передреев, взяв на себя, выполнить не смог или не захотел.

Точных подробностей я не знаю, но дело получило широкую огласку благодаря участию известного криминального авторитета Рыбака.

– В каком качестве выступал этот достойный гражданин?

– Еще раз говорю, что подробности мне неизвестны, но по той информации, которой я располагаю, Рыбак каким-то образом являлся пострадавшей стороной от невыполнения взятых Передреевым обязательств. Но я подчеркиваю, что все это является не до конца проверенной информацией...

Я думаю, что на сегодняшний день рассказать что-то конкретное по поводу этого дела могут лишь два человека:

Передреев и Рыбак. Не знаю, есть ли у вас возможность назвать какие-то вопросы последнему. Учитывая репутацию и характер деятельности Рыбака, у вас будут большие проблемы в получении у него интервью. А Передрееву вы задать вопрос можете – ведь это он является вашим клиентом.

– Почему вы так решили? – спросил я.

– Полагаю, что больше некому. Лишь команда Зимина может быть заинтересована в расследовании обстоятельств гибели своего „военачальника“. Если они не замешаны, то они заинтересованы выяснить истинные причины, в обратном же случае, как только вы будете подбираться к истине, вам будут вставляться палки в колеса и тормозить расследование.

– А вы не допускаете какой-то третьей версии – например, личной мести того же Рыбака?

– Наверное, если бы это был убийца-одиночка, это многих устроило бы. Я не исключаю этой версии, но, думаю, что шансов у нее немного.

– И все же в довершение разговора я хотел бы выяснить, имела ли эта версия основание. Была ли, например, у Зимина любовница с ревнивым мужем или возлюбленным?

– Евгений, вообщем, развратником не был, но, думается, мог иметь связи на стороне.

– То есть конкретной информации у вас нет?

– Нет.

– Что ж, я должен извиниться за неожиданный визит, отнятое большое количество времени и выразить вам благодарность за проявленное терпение.

– Заходите, если будут какие-то вопросы.

– Скажите, ваша собачка во дворе ласковая или кусачая?

– Скорее ласковая. Вообще-то она не наша, это Мария Павловна привозит ее с собой на работу. Я уже не раз говорил, чтобы она перестала таскать сюда эту зверюгу, которая отпугивает клиентов. Но это абсолютно бесполезно.

Попрощавшись со старушенцией, я аккуратно выглянул во двор, и заметив, что собачка приютилась в тени зеленого строения, я быстро преодолел расстояние между дверью и калиткой и покинул это странное строение, являвшее собой смесь русской самобытности снаружи и европейского стиля внутри.

Я уселся в автомобиль и посмотрел на часы. Было 17.05 – я еще вполне мог съездить домой и пообщаться с Приятелем перед встречей с очаровательной Таней Булгаковой. Решив так, я порулил к дому.

Приятель как всегда был любезен и готов к общению. Я резидентно загрузил всю суть нашего разговора с Говоровым и попросил порыться в базе данных и найти информацию по таким личностям как Передреев, Рыбак, Лагутин, Булгакова. Оставив его гудящим и работающим, я пошел на кухню обедать. После обильного чревоугодия и небольшого дрема я решил посмотреть данные по моей будущей собеседнице и набрал в командной строке: „БИОГРАФИЯ БУЛГАКОВОЙ Т.И.“ Приятель ответил незамедлительно:

„Булгакова Татьяна Ивановна, 29 лет, русская, родители: отец-научный работник, мать-преподаватель русского языка в школе; окончила Тарасовский государственный университет, филологический факультет. Учебные показатели средние. За годы учебы участвовала в различных молодежных мероприятиях и фестивалях, не раз входила в оргкомитеты. После окончания вуза преподавала в школе, работала в газете корректором, пробовала себя на ниве журналистики. Пять лет назад закончила курсы секретарей-референтов и перешла на работу в торговый дом „Зитэк“ (генеральный директор – Зимин Е.К.).

Три года работает в аппарате областной администрации (Правительства губернии) референтом зав. отдела экономики (министра экономики). Замужем семь лет, детей не имеет. Муж – Яров Олег Григорьевич, работник СПАТП-5, водитель грузового автотранспорта“.

Ознакомившись с этими сухими и малоинтересными фактами биографии Татьяны, я нажал Escape, а затем попросил подумать над дальнейшими ходами следствия. Я решил, что рассмотрю его предложения после визита к Булгаковой.

Переборов лень и прогладив неделю назад выстиранные брюки, я отыскал в шкафу рубашку, воротник которой был наиболее светел и чист. Галстук надевать я не стал, поскольку счел это излишним – я все же шел работать. Побрившись и причесавшись, я водрузил на плечи недавно купленный пиджак в мелкую клетку и вышел восвояси.

Я подъехал по указанному адресу в 20.30. После мелодичного звонка дверь мне открыл высокий крупный мужчина с черной шапкой волос. У него было большое круглое лицо с обильной щетиной (недоброжелатель назвал бы его ряхой). Большие синие глаза внимательно смотрели из-под кустистых сросшихся на переносице бровей. Мужчина носил комические усики: может быть, они в принципе были нормальными, но на его большом лице смотрелись по-чаплински. На нем были черные джинсы и синяя джинсовая рубашка, из-под верхнего незастегнутого ворота которой пучком выбивалась черная грудная волосня.

Одним словом, „мачо по-советски“, определил я его для себя.

„Как пить дать, муж“, – мой логический вывод был сродни штирлицевскому.

– Добрый вечер, – как мог доброжелательнее сказал я.

– Здравствуйте, – ответил мачо.

– Моя фамилия Мареев. Я хотел бы побеседовать с Татьяной Булгаковой.

– Она предупреждала меня. Проходите. Ее самой пока нет, но я думаю, что она будет с минуты на минуту.

Мы, миновав достаточно просторную прихожую, прошли в зал, в котором работал телевизор. Мачо развлекался зрелищем футбольного матча „Спартак“-„Ротор“.

– Какой счет? – спросил я, не найдя лучшего продолжения разговора. – 1:0 в пользу „Спартака“, – ответил собеседник, сунув сигарету в рот. – Пива хотите?

– Спасибо, я за рулем.

– Может быть, тогда чаю?

– Если есть, лучше кофе.

– Да, конечно есть, – ответил хозяин квартиры и, с тоской посмотрев на телевизор, грустно зашагал на кухню.

Я получил несколько минут для спокойного осмотра квартиры.

Это была двухкомнатная квартира со смежными комнатами. Она была неплохо обставлена, ухожена, но как-то по-мужски. Полы были тщательно вымыты, но сверху на шкафу я заметил приличный слой пыли. Видимо, у хозяйки было не очень много времени для исполнения своих домашних обязанностей, и порядок в доме как мог поддерживал мачо.

– Да, мы не познакомились... – услышал я его голос.

Я повернулся и увидел его входящим в комнату. В одной руке у него была чашка кофе, в другой – сахарница, в углу рта торчала зажженная сигарета.

– Меня зовут Олег Яров.

Я встал и еще раз представился:

– Валерий Мареев.

Я, приняв чашку кофе, с удовольствием пожал его мужественную шоферскую руку. Посмотрев на часы, я спросил его:

– А Татьяна Ивановна постоянно приезжает с работы так поздно?

– Вообщем, да: она много работает, – с несколько деланным безразличием ответил Олег.

Положив пару ложечек сахара, я отхлебнул крепко замешанный „Нескафе“ и поудобнее усевшись в кресле, я стал наблюдать за перипетиями футбольного матча, который мне был совершенно безразличен. „Странная семейка“, – подумал я, смотря на то, как спартаковцы в очередной раз подавали угловой.

„Пышнотелая жена много работает, поздно возвращается домой, муж напротив по вечерам сидит дома, видимо, занимается хозяйством, проявляя при этом спокойствие и терпение. От такой ярко выраженной мужской особи, наверняка имеющей успех у женщин, можно было бы ожидать другого алгоритма поведения... Может быть, Татьяна компенсирует ему в постели?“ Я подумал, что мне со своим консервативным отношением к браку и семье вряд ли бы удавалось сохранить такое олимпийское спокойствие при отлучках жены. Но, скорее всего, именно поэтому я сижу дома с Приятелем, а мачо сидит ждет жену. Эти мысли оборвал хлопок входной двери, который возвестил о том, что явилась хозяйка.

Определив по стоящей у входа чужой обуви, она не мешкая прошла в зал и спросила:

– Давно ли вы меня ожидаете?

– Не больше десяти минут. К тому же меня уже напоили кофе, и я чувствую себя отлично.

– Очень хорошо, – сказала Татьяна, усевшись на кресло рядом со мной и бросила взгляд на супруга. – Олежек, сделай, пожалуйста, и мне кофе. И еще, если можно, бутерброды – очень хочется есть.

– Может быть, ты нормально пообедаешь? – спросил муж. – Я сварил щи. Валерий мог бы присоединиться к тебе.

– Нет, спасибо, я отнюдь не голоден, но вполне могу подождать, пока поест Татьяна, – подняв голову, учтиво вмешался в разговор я.

– Олег, я обойдусь бутербродами, – твердо сказала Булгакова.

– Как хочешь, – с некоторой досадой ответил муж. – Ладно, не буду вам мешать, – и удалился на кухню, откуда тут же раздались знакомые звуки футбольного матча. Вполне возможно, что там он проводил значительную часть времени, пока его супруга вела деловые переговоры по телефону или воочию.

Я подумал, что он не такой уж и хладнокровный, каким показался мне сначала и отнюдь не так уж и доволен своим супружеским счастьем с этой блондинкой. Татьяна же сделала вид, что не обращает никакого внимания на возникшую в зале напряженность после скоротечного перемещения супруга на кухню, любезно спросила меня:

– Ну-с, с чего мы начнем?

„И чем мы кончим? Все равно чем, лишь бы одновременно,“ – не удержался я в мыслях от пошлости.

– А начнем мы с вашего бывшего начальника. Меня интересует о нем все. Методы, которых я придерживаюсь в расследованиях, предполагают максимальный сбор информации о жертве преступления. В этом случае гораздо легче вычислить преступника.

Татьяна задумалась.

– Начну по порядку, – наконец сказала она. – Мы познакомились с ним девять лет назад, на одной из тогдашних молодежных тусовок в Москве, на которой я присутствовала в составе студенческой делегации.

Я удивленно вскинул брови и спросил:

– А что там, простите, делал Евгений?

– Я точно не могу сказать, но предполагаю, что он был там по долгу службы. Впрочем, это я поняла позднее. С первых же минут нашего знакомства я поняла, что он является интересным собеседником и незаурядной личностью. Он мог когда хотел понравиться людям, и я не была исключением.

– Насколько я могу судить, ваши жизненные пути позже разошлись?

В этот момент в подтверждение сказанному мною, в комнате появился Олег Яров с подносом, на котором стояли чашка кофе и тарелка бутербродов с ветчиной и осетриной.

Татьяна замолчала, выжидая, пока Олег также молча пройдет по комнате, поставит поднос и удалится на кухню досматривать футбольный матч.

– Да, наши пути разошлись. Но мы и не предполагали их как-то соединять, мы просто были хорошими знакомыми, не более того.

– Как же вы вновь встретились?

– После окончания университета я работала в разных местах, особых успехов у меня не было: преподавательская и журналистская деятельности меня по разным причинам не удовлетворяли. Как-то неожиданно позвонил Евгений и предложил мне переквалифицироваться и сменить работу. В то время я влачила не слишком блестящее существование в одной из местных газет, работы было не очень много, денег – еще меньше. Поэтому предложение стать референтом в одной из коммерческих структур показалось мне вполне привлекательным.

Размер заработной платы, предложенная Зиминым, окончательно подвигла меня в этом направлении.

Я закончила курсы рефрентов, на всякий случай освежила свой английский язык, и с тех пор до последнего времени я работала у Евгения Зимина: сначала в торговом доме „Зитэк“, потом в областной администрации. Сейчас это называется Правительством губернии.

– Скажите, каков Евгений был как руководитель?

– О, выше всяких похвал. Он был прекрасным организатором, человеком, хорошо чувствующим конъюнктуру рынков. Под его руководством все работали четко и слаженно, причем я не помню случая, когда Евгений когда-либо повышал голос, кричал на кого-то. Хотя он был и требовательным. Его просто все любили как человека и руководителя.

„Как и за что его любили, я уже сегодня слышал“, – про себя подумал я. „С твоих слов – не человек, а ангел господен“.

– Как сказал ваш супруг, вы часто поздно возвращаетесь домой. Видимо, у вас много работы... Наверное, и заработки соответствующие?

– Да, большинство сотрудников, работавших у Евгения Константиновича, вполне обеспеченные люди. У всех квартиры, автомобили. Я езжу на „Фольксвагене“.

„Ну, его я тоже знаю“, – подумал я.

– Скажите, с вашей точки зрения, кого можно было отнести к недоброжелателям и врагам Евгения?

– Мне сложно об этом судить. Открытых врагов у него не было, а недоброжелателей всегда хватает у мало-мальски продвинувшегося вверх человека. Если вы пришли узнать мое мнение по этому поводу, то боюсь, что вы зря потратили время. Я не слишком была посвящена в дела Евгения, он всегда держал меня в некотором отдалении от глубинных процессов.

У меня появилось ощущение того, что я зря теряю время. От этой блондинки действительно вряд ли что можно добиться в подобной беседе, а идти на абордаж с моей точки зрения было еще рано. И все же я решил сделать ей маленькую пакость в конце нашей беседы.

– У меня есть необычный вопрос. Была ли у Зимина любовница?

При этих словах легкая полуулыбка, блуждавшая по ее лицу и выражавшая желание помочь в чем-либо собеседнику, сползла с ее лица, взгляд на секунду замер и она уже более холодным нейтральным тоном произнесла:

– Ну а мне-то откуда знать?

– Извините, если я спросил что-то не то, но мне казалось, что секретарь-референт, проработавшая пять лет под руководством Зимина, может знать о нем многое.

– Евгений был скрытен во всех своих делах, в том числе и личных, – парировала она. – Я думаю, что на все это наложила отпечаток служба в органах.

Я потер лоб ладонью, допил последний глоток своего кофе и сказал:

– Извините, не смею больше отделять вас от той счастливой минуты, когда вы сможете отведать замечательные щи, сваренные вашим супругом. Он у вас хозяйственный, – похвалил я Татьяниного мачо.

– Да, знаете, всегда так бывает – женщина, может быть и недостойна этого, забросила семью, дом, торчит с утра до ночи на работе, а достается ей такой терпеливый, заботливый, хозяйственный муж, – она сделала акцент на последнем и кокетливо улыбнулась.

Я вышел из зала и тут же в дверях столкнулся с шедшим из кухни Олегом. Я попрощался, еще раз пожав его мужественную шоферскую руку и вышел вон, предоставив этой интересной супружеской паре остаток вечера рассуждать о целях моего визита и его последствиях для их семьи.

Вернувшись домой, я не переодеваясь отправился к Приятелю с докладом о визите к госпоже Булгаковой. Заложив в него информацию, я попросил его выдать мне список первоочередных дел, которыми я должен заняться. По всей вероятности, Приятель основательно подготовился к беседе. Он едва моргнул и выдал мне:

1. ВЫЯСНЕНИЕ ЛИЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ ЗИМИНА Е.К. С БУЛГАКОВОЙ Т.И.

(НЕОБХОДИМОСТЬ ВЗЛОМА КВАРТИРЫ ПО УЛИЦЕ ТРАХОВА 57/59).

2. ВЫЯСНЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ СВЯЗИ ПЕРЕДРЕЕВА П.В. С РЫБАКОМ А.С. (5 ДЕКАБРЯ 1994 ГОДА В БАРЕ-РЕСТОРАНЕ „ОЛИМП“ СОСТОЯЛАСЬ ДРАКА. ПОСТРАДАВШИЙ – ПЕРЕДРЕЕВ П.В. БЫЛ ДОСТАВЛЕН В БОЛЬНИЦУ С ПЕРЕЛОМОМ ГРУДНЫХ РЕБЕР, УШИБАМИ И ССАДИНАМИ. ИЗБИВАЮЩИМИ БЫЛИ ОХРАННИКИ БАРА, ОБВИНИВШИЕ ПЕРЕДРЕЕВА В ДЕБОШЕ В НЕТРЕЗВОМ СОСТОЯНИИ. УГОЛОВНОГО ДЕЛА ЗАВЕДЕНО НЕ БЫЛО, ДЕЛО СПУЩЕНО „НА ТОРМОЗАХ“. ПО ПОКАЗАНИЯМ ОЧЕВИДЦЕВ, ПЕРЕДРЕЕВ И РЫБАК СИДЕЛИ ЗА ОДНИМ СТОЛОМ И О ЧЕМ-ТО ОЖИВЛЕННО СПОРИЛИ. В ОДИН ИЗ МОМЕНТОВ СПОРА РЫБАК ВСТАЛ ИЗ-ЗА СТОЛА И УДАЛИЛСЯ В ПОДСОБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ, ИЗ КОТОРОГО ВЫШЛИ ДВОЕ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ВЫТАЩИЛИ ПЕРЕДРЕЕВА В ВЕСТИБЮЛЬ, ГДЕ И ПРИНЯЛИСЬ ЕГО ИЗБИВАТЬ. ПОЗЖЕ ЭТИ СВИДЕТЕЛИ ИЗЪЯЛИ СВОИ ПОКАЗАНИЯ ИЗ ДЕЛА, СОСЛАВШИСЬ НА ТО, ЧТО ОНИ НЕЧЕТКО ВИДЕЛИ КАРТИНУ ПРОИСХОДЯЩЕГО).

Исходя из заданий, которые мне дал Приятель на ближайшее время, я понял, что информации не слишком много, и мне снова предстоит рутинная работа по ее сбору. Причем я понимал, что собирая информацию о таких личностях как Рыбак, можно было нарваться на не слишком приятные приключения. Я вспомнил, что накануне просил Приятеля выяснить биографические данные на ряд людей. Самое время их сейчас посмотреть. По Булгаковой я их уже прочел, осталось прощупать других.

Я набрал в командной строке

„БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ: ПЕРЕДРЕЕВ, ЛАГУТИН, РЫБАК“

и, нажав Enter, стал читать раскрытые передо мной файлы.

ПЕРЕДРЕЕВ ПАВЕЛ ВИКТОРОВИЧ

45 лет, русский, женат, имеет взрослого сына. Уроженец города Пензы. В 1975 году окончил Тарасовский политехнический институт по специальности „Теплотехническое оборудование“. По распределению был направлен на Тарасовский станкостроительный завод, на котором прошел путь от мастера до главного инженера. Член КПСС с 1974 года. В 1982 году перешел на работу в райком партии инструктором в отдел промышленности. В 1984-88 годах – начальник этого отдела. В 1988 году вернулся на завод главным инженером. В 1994 году возглавлял избирательный штаб кандидата в губернаторы Виталия Ямцова. В этом же году перешел на работу в областную администрацию, возглавив отдел промышленности. В 1996 году в результате реорганизации стал министром промышленности Тарасовской губернии. С сентября 1997 года – министр экономики Тарасовской губернии.

ЛАГУТИН ВИТАЛИЙ АНДРЕЕВИЧ (недостаточно источников для сбора информации) 32 года, русский, неженат, детей не имеет. Родился в деревне Верхние Едаки Волгоградской области. После окончания средней школы работал механизатором в совхозе „Едакинский“.

Служил в армии в пограничных войсках на Дальнем Востоке.

В 1990–1993 годах работал на стройках Сибири и Дальнего Востока. С 1994 года работает в банке „Элвис“ в должности начальника кредитного отдела. С уходом Зимина Е.К. с поста председателя правления банка возглавил работу банка.

Образование – Новосибирский финансовый техникум.

РЫБАК АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ

50 лет. Родился в городе Дрездене (Германия). Отец – лейтенант Советской Армии, мать – медсестра. До 17 лет жил в гарнизонах по месту службы отца. В 1964 году поступил в Тарасовский институт механизации сельского хозяйства, факультет „автомобили и трактора“. После окончания института устроился в СПАТП-5, с 1972 по 1975 год работал водителем такси. В 1975 году был осужден на два года за грабеж. В 1977 году освободился и снова устроился на работу в таксопарк. В 1983 году снова осужден за разбойное нападение и вымогательство на пять лет. С 1987 года, освободившись по амнистии, стал одним из учредителей кооператива „Олимп“.

Последние десять лет в качестве свидетеля привлекался по различным делам о вымогательстве. Обвинений предъявлено не было. В криминальной среде является одним из авторитетов.

Кличка „Таксист“. На сегодняшний день является косвенным или прямым владельцем сети кафе и баров, нескольких автостоянок и автосалона „Крылатский“.

„Вот это глыба, вот это матерый человечище“, – сказал я себе, заканчивая чтение биографии „Таксиста“. Им и другими людьми, чьи биографии выдал мне Приятель, мне и предстояло заняться в ближайшее время. Однако, придерживаясь последовательности в рекомендациях Приятеля, первым пунктом моей программы действий стала Таня Булгакова.

Не знаю почему, возможно, в связи с присущей моей натуре склонностью к садизму, мне всегда доставляло некое удовольствие наблюдать как испорченный алкогольными возливаниями человек с остаточными явлениями большого бодуна занимается доставанием денег на покупку вожделенного зелья.

И вот сейчас, уже в течение часа, я с радостью наблюдал за маленьким и тощим мужичишкой с багровым лицом и шеей, который занял форпост у входа в подъезд дома и приставал ко всевозможным соседям и даже родственникам с просьбой прокредитовать его на это очень важное для его организма дело. Какая гамма чувств промелькнула на этом малоподвижном морщинистом лице во время разговоров с ближними!

Заискивание, когда он обращался к малознакомой соседке, радость, когда один из мужиков полез в карман в описках мелочовки и безутешное, сокрушительное горе, когда рука, вынутая из кармана, оказалась пустой... Благородная гордость гасконского дворянина, когда одна из соседок отказала ему в виде рекомендации совершить эротический пеший тур (в его случае – с гомосексуальным оттенком)... И наконец, безутешное отчаяние оттого, что скоро закроется ближайшие дешевый магазин, торгующий алкоголем. Дождавшись наконец этого момента, я пришел к выводу, что мне пора действовать.

Я вышел из автомобиля и, рассматривая окна дома 57/59 по улице Тархова, не спеша пошел в направлении подъезда, около которого маялся отчаявшийся поклонник Бахуса. Когда я подошел к лавочке, я понял, что давно уже нахожусь в поле зрения алкоголика. В задумчивости я остановился у подъезда, достал из кармана пиджака какую-то бумажку и стал ее рассматривать, сверяя написанное с окнами дома. Мужичишка, также считавший себя серьезным психологом, сделал небольшую паузу, после которой подал голос:

– Мужик! Может, тебе помочь чем? – хрипло спросил он, изо всех сил пытаясь добавить в свой голос максимум вежливости, на которую он был способен.

– Да, спасибо, – сказал я. – У меня есть некоторые затруднения. Мне дали адрес и даже нарисовали схему, но забыли указать квартиру, где проживает одна моя знакомая.

– Какая? Я тут всех знаю.

„Да уж“, – подумал я. „Если ты каждый вечер занимаешься здесь сбором пожертвований в фонд партии любителей пива, наверняка, изучил свой электорат досконально“.

– Ее зовут Татьяна. Живет она в этом подъезде.

– Татьяна? – мужик сделал серьезное лицо и изо всех сил напряг невыветрившиеся с алкоголем остатки мозгов.

– Знаете, такая высокая, чуть ниже меня, платиновая блондинка, – сказал я, не совсем уверенный в том, знает ли тот значение слова „платина“.

Мозговой процессор мужика работал с огромными перегрузками.

Он даже затаил дыхание, чему я очень обрадовался, так как запах перегара, исходивший от него, был невыносим. Я уже боялся, что его голова задымится, когда он воскликнул:

– Бля, вспомнил! Из пятьдесят восьмой квартиры! – но радость на его лице быстро сменилась озабоченностью. – Но ты знаешь, братан, она здесь почти не живет.

– Как не живет? – сделал я удивленное лицо.

– Так! – уже более уверенно сказал он. – Бывает два-три раза в неделю, приезжает на своей тачке, с хахалем, иногда одна...

– С хахалем? – еще больше удивился я.

– Ну да! Худенький, востроносый, с усиками. Машина у нее такая черная, импортная. Да и сама она, – мужик изобразил на лице усмешку, приставил к груди руки и выставил локти вперед, явно намекая этим жестом на пышность форм блондинки.

– С хахалем? – еще раз недоуменно спросил я. – А что же они тут делают? – продолжал морозить глупости я.

– Чо, чо? – даже этот пьяница был поражен. – Х... через плечо...

После этого мужик выставил перед собой два сжатых кулака и стал с интенсивностью надвигать их на себя, как будто он делал упражнения со жгутом.

– Вот чо! – продолжая заниматься псевдофизкультурой, просвещал меня он.

Зрелище, которое мы с ним производили на пустом пятачке перед домом, было настолько захватывающим и привлекательным для зрителей, что я поспешил остановить мужика в его демонстрации и сказал:

– Все, все... Я понял, понял... А почему вы так решили?

Может, они здесь живут.

– Если бы жили, то ночевали бы. А то как стемнеет, так сматываются. У мужика небось семья. Пару палок кинет, и домой... А вообще он мужик хороший: по вечерам я здесь один сижу, он мне несколько раз на опохмелку давал.

– А давно они были здесь последний раз? – задал я очередной вопрос.

– Да вот уже как неделю не были, ни его ни ее не видать...

– Так ты непохмеленный? – деланно поразился я. – Держи, командир, – я достал из кармана купюру, – а то скоро магазин закроют, будешь в ларьке втридорога брать.

Радость после отчаяния особенно светла. Именно она сделала лицо моего собеседника почти одухотворенным.

– Ебтс, да я мухой слетаю! Ты будешь?

– Нет, спасибо, я за рулем, – отказался я.

Мужик сострадательно посмотрел на меня, но времени выражать мне соболезнования у него не было, и он на крейсерской скорости устремился за угол к магазину.

Я предположил, что исходя из выданной суммы, сегодня этого мужика я уже не увижу. Я огляделся по сторонам – на дворе уже были сумерки – и зашел в подъезд. Пятьдесят восьмая квартира оказалась на последнем этаже. Несмотря на то, что дверь там была металлическая, замок даже для меня, отнюдь не виртуоза отмычки, оказался очень несложным. Открыв замок, я быстро вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Отыскав в кармане зажигалку, я зажег ее в поисках выключателя. Он оказался прикрытым вешалкой. Если бы там висело много одежды, его было бы сложно найти.

„Хорошо хоть не вмонтирован в унитаз“, – подумалось мне.

Зажегшийся свет осветил маленькую тесную прихожую, тумбочка которой была покрыта легким слоем пыли, свидетельствовавшим о том, что хозяева здесь давно не бывали. Из прихожей, минуя совмещенный санузел, я попал в зал, из которого одна дверь вела в кухню, другая – в комнату, служившую, видимо, спальней. Я осмотрелся. Квартира была обычной хрущевской планировки со свойственной ей малыми габаритами, но в то же время хорошо и со вкусом отделанной. Мебели было не слишком много, в зале у стены стоял большой мягкий диван. В дальнем от окна углу стоял вырезанный из дерева журнальный столик с двумя креслами по бокам. На тумбочке у окна рядом с баром стоял широкоэкранный цветной телевизор „Sony“, пульт от которого валялся на журнальном столике.

„Интересно, зачем он был им нужен? Чай, не новости приезжали сюда смотреть“, – мелькнуло в голове у меня. Для чего приезжали сюда местные обитатели, становилось ясно после беглого осмотра спальни. В маленькой комнате в шкафу висели как женская так и мужская одежда. Особенно выделялись два белых махровых халата – в розовую и голубую полоску. Кроме этого, в ванной я обнаружил пользованный мужской бритвенный набор, дезодорант и массу женской косметики „Орифлейм“, принадлежавшей, видимо, хозяйке.

Непосредственно полигоном для выполнения тех функций, которые так красочно описал мой недавний собеседник-алкоголик, служила широченная двуспальная кровать, которая едва умещалась в этой маленькой спальне. На тумбочке у окна, как бы напротив кровати, стоял большой электронный будильник – для того чтобы партнеры не теряли связи со временем. В баре я узрел небольшую, но великолепную коллекцию спиртных напитков. Поскольку я их принципиально не покупал, у меня даже зародилась шальная мысль о приватизации бутылочки понравившегося мне шотландского виски. Окна квартиры выглядывали на улицу и были тщательно занавешены горизонтальными жалюзями.

Не знаю почему, но я вдруг ощутил чувство уюта и комфорта в этой квартире. Я даже в чем-то позавидовал Зимину. Приезжать сюда на непродолжительное время со своей красавицей пышнотелой блондинкой, заниматься здесь, понимаешь, полезным и радостным делом, убегая на время от проблем и забот – что не радоваться такой жизни? Однако нашелся какой-то паскудник, который лишил эту квартиру хозяина, выпустив ему весь барабан револьвера в спину. От последней мысли мне как-то погрустнело, и я решил заняться исследованием квартиры дальше.

В секретере, где находился бар, было несколько ящиков, содержимое которых я решил исследовать. В двух из них я не нашел ничего интересного: в одном лежали нитки, иголки и какая-то женская бижутерия, другой представлял собой небольшую аптечку, в которой находились обычные медицинские препараты – от головной боли, снотворное, от расстройства желудка. И лишь в третьем ящике я обнаружил нечто заслуживающее внимание: среди каких-то старых бухгалтерских документов ряда фирм, в том числе и „Зитэка“, я нашел записную книжку. По своей структуре она представляла собой наполовину визитницу, наполовину обычной записной книжкой с бумажными сменными листами. Мое желание немедленно поинтересоваться содержанием записей было вполне объяснимым.

Я закрыл ящик и пошел вместе с записной книжкой на кухню.

Кухня мне понравилась еще больше – она была уютна и отделана деревом, шкафы были все навесными, чтобы не загромождать напольное пространство, у окна стоял дубовый уголок. Я налил в стоящий на плите чайник воды и зажег огонь. Потом нашел в одном из шкафов тщательно вымытую сервизную посуду, в другом обнаружил большие запасы хорошего чая и кофе. Из холодильника я достал полпалки салями, которая на запах показалась мне вполне пригодной к употреблению. Покончив с несколькими кружками салями, я налил себе чашечку кофе и, закурив сигарету, принялся внимательно изучать информацию, хранящуюся в записной книжке.

Визитки были самые разнообразные – от представителей коммерческих банков и фирм кончая представителями всевозможных благотворительных и прочих общественных объединений. Большинство названий этих организаций мне мало о чем говорило, как и фамилии представлявших их людей.

Закончив с визитками, я перешел к телефонным номерам.

Похоже, эту записную книжку не слишком обременяли хранением в ней информации. Я отметил, что помимо местных номеров, здесь присутствовали иногородние телефоны.

Увлекшись чтением записной книжки, я вдруг с ужасом услышал как хлопнула входная дверь. Не знаю почему, но я сильно испугался, да так, что чуть не подавился очередным глотком кофе. Тем более что мой постоянный спутник в рискованных операциях, пистолет „Макаров“, остался дома. Так, с застывшей у рта чашкой, я медленно слушал, как к кухне приближаются осторожные шаги. Через три секунды, показавшиеся мне огромным отрезком времени, моему зрению наконец предстало видение под названием „Испуганная Татьяна Булгакова“.

Боюсь, что ее испуг был вряд ли меньше моего, поскольку сильно исказил черты ее лица. Глаза сильно вылезли из орбит, рот был до неприличия открыт, увидев меня, она застыла в какой-то странной позе, напоминающей готовность гончей перед выстрелом охотника. Несколько секунд мы оба с выпученными глазами наблюдали друг да другом, не решаясь пошевелиться.

Первым на правах представителя сильного пола опомнился я.

Занемевшей рукой я опустил чашку на стол и спросил:

– Господи, неужели я настолько страшен?

Нежданная гостья, если можно было так назвать Татьяну Булгакову, никак не отреагировала на мои слова, продолжая пялиться на меня в застывшей позе.

– Да прекратите вы на меня так пялиться, я ведь не музейный экспонат. В конце концов вы меня просто смущаете, – уже насмешливым тоном произнес я. – И смените эту нелепую позу охотничьей собаки – она вас явно не красит.

Несмотря на то, что мои слова не доходили до глубин ее сознания, все же какое-то расслабление наступило, и она плавно оперлась на косяк кухонной двери.

– Не стойте, не стойте... Только что скипел чайник, проходите, наливайте себе чаю... или кофе – я лично предпочел последнее, – не унимался я.

Блондинка скорее механически, чем повинуясь моим настоятельным советам, медленно вошла в кухню и опустилась на табуретку напротив меня. Взгляд ее был по-прежнему рассеян, казалось, что она рассматривает какие-то волокна в дубовой обшивке кухонного стола. Наконец, собравшись с силами, она спросила:

– Что вы здесь делаете?

– Как что? – недоуменно парировал я. – Я же сказал: пью кофе.

Она подняла на меня не слишком осмысленные глаза и спросила:

– Как вы сюда попали?

– Какой странный вопрос, – опять прикинулся я идиотом. – Конечно, через дверь, не стану же лезть на пятый этаж по балконам. Тем более что все ваши окна закрыты изнутри.

– Вы понимаете, что проникли в чужое жилище, тем самым нарушив закон?

– Да, конечно, я отдаю себе в этом отчет. А кстати, чье это жилище? Ваше или Зимина? Если ваше – то что здесь делал Зимин, если Зимина – то что здесь делаете вы? И вообще можно ли назвать это жилищем? Я бы назвал это скорее аэродромом с посадочной площадкой в той спальне, где два маленьких шаловливых вертолетика приземлялись в свободное от работы время, чтобы скрасить свои аэро-будни... – я даже сам поразился неожиданным метафорам, пришедшим мне на ум.

Мой словесный понос усиливался и нарастал как снежная лавина. Но мне не оставалось ничего другого, как давить на нее что было силы, постараться с самого начала не упускать инициативу из своих рук для достижения сколь-либо ценных результатов. И меня как Остапа понесло дальше.

– Никак не могу вспомнить, какая из моих знакомых не так давно, точнее, сутки назад, говорила мне с металлом в голосе и удивлением в глазах, что не имеет ни малейшего понятия о фактах интимной жизни Евгения Зимина. Уж не вы ли это были, милейшая? Обманывать нехорошо, особенно старших...

Тут она слегка взбеленилась.

– А вы-то сами, вы-то! Проникли сюда, как вор, обшарили здесь все как ищейка. Расселся здесь как у себя дома, сидит, понимаешь, чаи гоняет. Что вам здесь надо, что вы здесь вынюхивали?

– Знаете ли, мадам, ждать вас у подъезда, мне не было никакого смысла – вы бы просто сказали, что идете к подруге или вообще ошиблись адресом, подъездом, улицей, городом – всем чем угодно. А что мне здесь надо – я уже нашел. Самое главное, что я установил факт вашей тайной связи с бывшим начальником, которую вы оба на протяжении долгого времени тщательно скрывали от общественности и которую вы лично сейчас продолжаете скрывать от следствия.

– А кого в конце концов волнует моя личная жизнь? Кому какое дело до того, с кем я сплю?

– Волнует очень многих, мадам, особенно после смерти вашего партнера. Скрывая вашу любовную связь, вы, по крайней мере, косвенно подтверждаете свою замешанность в убийстве Зимина. А я думаю, что если копнуть поглубже, то можно найти и факты, свидетельствующие и о прямом вашем участии в этом деле.

Произнося свои последние свои тирады, я ужесточил тембр голоса, повысил количество децибелл, выпускаемых в атмосферу, и для пущего усиления эффекта воздействия приподнялся из-за стола. На несколько секунд она окаменела, пораженно глядя на меня снизу вверх. Потом ее опять прорвало, и на сей раз более основательно.

– Да вы что, совсем охерели? Просто уполоумели, чушь какую-то вы несете! Зачем мне понадобилось убивать Евгения?

Я что, похожа на сумасшедшую? Лично меня все устраивало в наших с ним отношениях. Если какому-то идиоту что-то не понравилось, то я здесь абсолютно ни при чем.

– Ладно вам, не надо писать мне в уши, – прервал я ее, махнув рукой и плюхнувшись обратно на мягкое сиденье кухонного уголка. – Знаю я ваши распрекрасные отношения с Зиминым. Вас послушать, вы все в нем души не чаяли, так и улучали момент, чтобы ему попку поцеловать. А уж он-то вас как любил! Ой любил! Вот где вы у него все были, – я снова надвинулся на нее, показав сжатый кулак. – Всех вас за жабры держал. Одни два мудака решили фарцануть на комсомольской работе, другие с бандитами связались до такой степени, что сами не рады. И так про каждого можно сказать... И везде добрый дядя Женя приходил на помощь, выручал, заминал дела, скандалы. Ангел господен! Робин Гуд местный! А потом вы, видимо, в память о его добрых делах, долго и верно служили ему, причем некоторые сразу в нескольких ипостасях...

– Да пошел ты, моралист гребаный, – вдруг ясно и просто ответила она. – Залез в чужую квартиру, жрет чужую салями, рассуждает о том, как нехорошо мы поступали... Тебя бы на мое место, я посмотрела, как бы ты запел...

– На вашем месте в прямом смысле мне делать было нечего – я придерживаюсь обычной сексуальной ориентации, что же касается переносного значения ваших слов, то надо быть осторожным со своими страстями и пороками – нельзя доверять их людям, подобным Зимину. Это плохо кончается.

– Что вы о нем знаете? Не надо делать из него монстра! Он был человек системы и действовал по ее законам. Если какие-то козлы вдруг решили пришить мне дело о валютной проституции, а его заставляли разрабатывать меня, то что ему оставалось делать? Он и так сделал все возможное, замяв скандал и позволив мне нормально закончить университет. В конце концов, он же и вытащил меня из той задницы, в которой я находилась, устроил мое будущее. Дал хорошую работу, поднял мой материальный уровень.

– Я полагаю, что небезвозмездно, – счел необходимым уточнить я.

– Тем не менее я не могу пожаловаться. Для меня он сделал больше хорошего чем плохого.

– Я понял, что не все настолько довольны. Например, господин Передреев имеет серьезные основания говорить иначе.

– Передреев просто старый козел, он никогда не обладал широтой взглядов и всегда завидовал Жене. В чем он истинно силен, так это в закулисных политических интригах. Именно засчет них он имеет влияние на губернатора. Да и то, когда он залетел на спекуляциях какими-то акциями, влез в долги и не смог расплатиться по обязательствам, губернатор именно Евгения попросил разрулить эти вопросы. Откровеннно говоря, я не удивлюсь, если узнаю, что Передреев с его амбициозностью так и не смог простить Евгению оказанной ему помощи.

– Наверное, это было бы естественно, – сказал я. – Эта помощь ему дорогого стоила: как минимум утрату политического влияния. Хотя он продолжает делать хорошую ьмину при плохой игре.

– Дорогого стоили ему его дурацкие авантюры и неразборчивость в связях, – горячо возразила она.

„Господи, тебе ли говорить о связях“, – подумал я и вслух спросил:

– А каковы подробности этой истории?

– Я не знаю никаких подробностей, – вдруг замкнулась она и повернулась лицом к окну. – А зря. Передреев не будет молчать, если ему рассказать в целом о вашей связи с Зиминым и попросить что-нибудь рассказать о вас.

– Господи, кончится ли это когда-нибудь?! – вдруг взмолилась она, закрыв лицо руками. – Эти бесконечные угрозы и шантажи! Да не знаю я никаких подробностей, – прижав руки к груди, заговорила она. – У него были деньги, он решил подзаработать, ввязался в сомнительные финансовые операции, параллельно в кредит купил дачу и автомобиль, а когда прогорел, остался с большими долгами. При этом он, видимо, решил, что его политический вес и положение в губернии настолько сильны, что кредиторы могут подождать. А они напротив оказались нетерпеливыми и решительными. Фамилия Рыбак вам о чем-то говорит? В бандитских кругах его иначе зовут Таксист. Не знаю, где и когда Передреев связался с ним, но именно Рыбак являлся кредитором. Больше я ничего не знаю.

Я понимал, что Татьяна находится на грани сильного нервного истощения – события последнего времени стали на ней сказываться. И все же я не мог не задать ей еще один вопрос:

– Скажите, ваш супруг знал что-нибудь о вашей связи?

Она испуганно посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Или, может быть, догадывался о том влиянии, которое имеет на вас Евгений? – слегка изменил я формулировку. – Я спрашиваю не из праздного любопытства, это очень важно. Как вообще он относился к Зимину?

И тут события резко вышли из-под моего контроля.

– Все, не могу больше! – Татьяна с размаху треснула чашкой о пол, разбив ее вдребезги. – Сколько же можно, я же не железная! Я поняла, эти мерзавцы все хотят списать на меня.

Не могу больше! – с этими словами она ринулась вон из кухни по направлению к прихожей.

Я как мог быстро бросился за ней и сумел схватить ее за руку в зале.

– Остановитесь же вы, ненормальная женщина! – почти закричал я.

– Пусти меня, – стала она вырываться и отталкивать меня.

Я схватил ее за плечи, потряс от души и спокойно спросил:

– Ну куда вы в таком состоянии? Врежетесь в первый фонарный столб...

Я еще раз с силой потряс ее за плечи. Она неожиданно перестала упираться, как-то обмякла, закрыла лицо руками и уткнулась мне в грудь, бормоча при этом:

– Они все спишут на меня, абсолютно все...

В мои планы не входило являться плакальной жилеткой для слез бывшей любовницы министра экономики, но повинуясь скорее эмоциям нежели разуму, я все же обнял ее. И более мягко сказал:

– Чи-чи, – я редко утешал плачущих женщин, поэтому эта идиотское междометие было похоже на то, как воспитательница в детском саду утешает плачущих детей. Но детка, плачущая у меня на груди, имела столь привлекательные и волнующие формы, была так беззащитна, настолько возбуждающе было исходящее от нее женское тепло, что моя „крыша съехала“.

Я взял ее лицо в свои руки, оторвал от груди и порывисто прижался к ее губам, чуть солоноватым от слез. На мое удивление, она ответила не менее страстно. Мы сплелись в объятиях прямо посередине зала. Дальнейшее я помню смутно.

Видимо, все происходило по стандартному в таких случаях сценарию. Под воздействием сексуальной мощи, видимо, возросла мощь мышечную, я подхватил отнюдь не маленькую Татьяну на руки и понес ее в спальню, совершенно забыв о том, как еще час назад я прикалывался по поводу маленьких шаловливых вертолетиков, приземлявшихся время от времени на этой двуспальной кровати.

Кстати, кровать оказалась очень удобной для сексуального времяпровождения: она была не мягкой (партнеры не „проваливались“), в то же время в меру жесткой и упругой (что приятно волновало во время эротических телодвижений). Я подумал, что в силу занятости Зимина покупала ее сама Татьяна, и отдал должное ее вкусу. Впрочем, я отдал должное и самой Татьяне. Эта женщина не только знала толк в технической стороне секса, она ценила и любила заниматься этим делом. При всем при этом она заботилась не только о себе, но и не забывала о партнере, чувствуя, в какой стадии эротического процесса он находится, старалась ускорить или замедлить свои ощущения. Кроме того, она была абсолютно неконсервативна и откликалась на самые смелые мои предложения. Ненасытность ее не знала предела, но это не было бедой, поскольку таким же она делала своего партнера.

Одним словом, Татьяна не разочаровала. Пожалуй, секс с этой женщиной был одним из самых приятных и неожиданных подарков судьбы в последнее время.

Когда же наконец после длительного с небольшими перерывами занятия сексом мы в изнеможении лежали на кровати, я подумал, что Зимин мог пойти на всевозможные должностные преступления, чтобы получить рычаги воздействия на Татьяну с целью сделать ее впоследствии своей любовницей. Я на своем опыте понял, что эта игра стоила свеч. Однако мне следовало констатировать, что я зашел несколько дальше чем предполагал в своих личных отношений с одним из участников данного дела, роль которого была еще далеко не ясна. К тому же, поскольку непосредственным заказчиком расследования являлся Передреев, я по долгу службы должен был бы сообщить ему о последних результатах моей работы. Раздумывая над этим, я взял пачку „Соверена“ и закурил. С выдохом в потолок струи сигаретного дыма, я для себя все же решил воздержаться с докладами. Как мне показалось, для этого у меня были некоторые объективные основания. Я, аккуратно, стараясь не рабудить заснувшую на моем плече Татьяну, попытался встать, но она все же проснулась. Накинув на себя простыню, она села на кровать и спросила:

– Ты уже уходишь?

Я сказал:

– Да, мне пора. Думаю, что тебе тоже. Олег, видимо, уже сильно волнуется.

– Он уехал, – быстро ответила она. – В очередной рейс.

Я усмехнулся и загасил сигарету в пепельнице, стоявшей на тумбочке рядом с кроватью.

– Татьяна, – обратился я к ней. – Я весьма благодарен тебе за проведенное время, но я ничего не могу тебе обещать в плане сокрытия полученной мной информации. Надеюсь, ты и не ждешь от меня иного. Я нанят конкретным человеком и обязан отчитываться перед ним о проведенном расследовании.

Единственное, что я могу сделать – как можно дольше сохранять это в тайне. Может быть, если обстоятельства позволят продвинуть это дело без раскрытия вашего с Зиминым секрета, тогда это останется тайной навсегда.

Татьяна оперлась подбородком на колени своих согнутых ног и стала медленно раскачиваться с закрытыми глазами. Это продолжалось несколько секунд, потом она открыла глаза и пристально глядя на меня сказала:

– Спасибо.

Я поцеловал ее, взял свою одежду и вышел из комнаты в зал.

Бросив взгляд на кухню, я заметил лежащую на столе записную книжку Зимина. Секунду поразмыслив, я шагнул в кухню, взял книжку со стола и положил в боковой карман своего пиджака.

Оглядев на прощание квартиру, я покинул ее.

По странному обороту судьбы наши с Татьяной автомобили были припаркованы у подъезда почти упершись друг в друга капотами. Я внутренне усмехнулся этому факту, завел свои „Жигули“ и, слегка сдав назад, объехал „Фольксваген“, направившись восвояси.

Уже дома, приняв душ и налив себе чаю, я отодвинул шкаф и вошел в нашу с Приятелем комнату. Общаться с ним я был намерен сегодня довольно долго, так как мне было необходимо сообщить ему все, что случилось в квартире на Трахова. О чем я, закурив „Соверен“, и поведал ему не спеша резидентно.

Я рассказывал ему обо всем как живому человеку и даже спросил его мнение. Однако эта металлическая скотина проявила бездушие и черствость: на вопрос

„МНЕНИЕ ПО ПОВОДУ ИНТИМНЫХ ОТНОШЕНИЙ С БУЛГАКОВОЙ Т.И.“ он ответил кратко и мерзко: „ХАКЕР ПРОЯВИЛ ГЛУПОСТЬ“.

„Да пошел ты!“, – сказал я, забыв, что звуковой анализатор не отключен. Приятель письменно разразился большим количеством известных и даже забытых мною ругательств, заложенных в него. Я не стал вступать с ним в дальнейшую перепалку, так как наверняка он помнил гораздо больше мерзких высказываний, чем сейчас может прийти на ум мне. Я просто набрал в командной строке:

„ПОСЛЕДСТВИЯ МОИХ ИНТИМНЫХ ОТНОШЕНИЙ С БУЛГАКОВОЙ Т.И.“

Приятель на удивление достаточно долго думал, но ответил так же кратко:

„ВЫ ПРОЯВИЛИ ГЛУПОСТЬ. НО СЕРЬЕЗНЫХ ПОСЛЕДСТВИЙ НЕ БУДЕТ“.

Заладил „глупость, глупость“ – не тебе об этом судить... Я на всякий случай отключил звуковой анализатор и общался с Приятелем письменно.

„МОИ ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ?“ – спросил я.

Приятель думал секунду и выдал:

1. ВЫЯСНИТЬ ПОСЛЕДСТВИЯ СКАНДАЛА С ПЕРЕДРЕЕВЫМ П.В. ДЛЯ РЫБАКА А.С.

2. ПРОВЕРИТЬ АЛИБИ ЯРОВА О.Г.

Не знаю, ведомо ли компьютерам чувство ревности, но Приятель был сегодня на редкость сух и сказать, что он был не слишком некомплиментарен, означало смягчить ситуацию. Я выключил этого металлического зверя и пошел спать.

День прошел информационно насыщенно, а вечер к тому же и физически активно, поэтому я заснул быстро. Мне снился маленький черный „Фольксваген“, то приближающийся ко мне, то отдаляющийся от меня на улицах Тарасова. В погоне за ним я безбожно нарушал правила дорожного движения и создавал массу аварийных ситуаций. Старый особняк, покрашенный в ржавый цвет, из которого то появлялся, то обратно скрывался в нем Передреев, тряся какими-то бумажками у меня перед носом и что-то активно мне доказывая. Вдруг я увидел надвигающийся прямо на меня с огромной скоростью автомобиль „ГАЗ-24“ с характерными шашечками такси. Я уже готов был издать истошный вопль, как „Волга“ резко затормозила и из ее окна высунулась голова в таксистском многоугольном картузе.

– Ну и куда ты едешь? – насмешливо спросил меня Таксист.

С утра мне предстоял в Министерство экономики. Накануне поздно вечером я вспомнил о своих меркантильных интересах: дело засосало меня достаточно глубоко, а материальная компенсация была пока неадекватна затраченным усилиям. И я решил содрать со своего конкретного заказчика господина Передреева авансовый платеж в размере тысячи долларов, о чем и уведомил его по телефону вечером.

Жизнь Министерства экономики бурлила полным ходом, если судить по количеству припаркованных у здания автомобилей и их качественному составу. Преобладали „Мерседесы“ и БМВ отнюдь не самых старых моделей. Поэтому я припарковал свою старенькую „пешку“ еще дальше от входа, чем в прошлый раз, и с удовольствием обозрел выставку иномарок, пройдя мимо нее пешком.

Несмотря на ранний час, в приемной Передреева наблюдалось обилие посетителей. Татьяна, объяснявшая что-то одному из них, оторвалась на время от беседы, чтобы официально и сухо поздороваться со мной.

– Доброе утро, Валерий Борисович, – ответила она на мое приветствие. – Павел Викторович сейчас занят, подождите, пожалуйста.

Татьяна вновь вернулась к беседе с посетителем, объясняя ему, когда он со своим вопросом может удостоиться внимания министра. В этот момент отворилась дверь кабинета, и из нее вышел мой старый знакомый, банкир Лагутин. Он быстро окинул взглядом присутствующих в приемной людей, задержал его на мне, кивнув при этом (подобному выделению меня из толпы я был в некоторой степени польщен), и, сверкнув золотой оправой очков, удалился.

– Валерий Борисович, – проводив взглядом Лагутина, обратила на меня свое официальное внимание Татьяна. – Проходите.

Все же в какой-то момент мне показалось, что глаза ее заговорщицки посмеиваются.

Пройдя в кабинет Передреева, я застал его на прежнем месте, в том же новом костюме, в каком я видел его в свое предыдущее посещение. Когда я сел перед ним за стол, он молча открыл верхний ящик стола и, достав оттуда конверт, подал его мне.

– Есть какие-то вопросы? – сухо спросил он, глядя на меня.

Я заглянул в пухлый конверт и протянул:

– Не-е-т.

Я положил конверт во внутренний карман пиджака и сказал:

– Ну разве что один небольшой...

Мы оба внимательно посмотрели друг на друга. Говорить я начал первым, довольно высокопарно:

– Павел Викторович, поскольку поставленная передо мной задача с одной стороны очень конкретна, а с другой стороны очень обширна, а именно – найти убийцу, то я считаю своим профессиональным долгом детектива отработать массу версий и связей. Помимо всего прочего, меня интересует и такая ниточка данного дела, как ваша связь, я бы даже сказал – конфликт, с небезызвестным в городе человеком, Рыбаком Александром Сергеевичем по кличке Таксист, и конкретное участие в этом деле Зимина. Не получив какой-либо информации по данному вопросу, я не смогу продвинуть дальше свое расследование.

Передреев какое-то время не мигая смотрел на меня. Но потом он удивил меня. Он неожиданно вздохнул, отвернулся в сторону, после чего снял очки, небрежно бросил их на стол, растер руками лицо и как-то тупо уставился в стол. У него был бесцветный взгляд и вид немолодого человека, замотанного обстоятельствами и уставшего с ними бороться.

Посидев так несколько секунд, он, не отрывая взгляда от стола, он спросил:

– Ну куда вы лезете, господи! Зачем вам это надо? Где вы копаете? Кто вас надоумил на эту глупость?

– Где и под что я копаю, я сам пока не могу с уверенностью сказать. Если бы я знал, расследования просто не понадобилось бы, и никто меня не надоумил, кроме логики опять же расследования. К тому же кто-то обещался предоставлять мне всевозможную информацию, которая мне может понадобиться...

Передреев опять вздохнул, вялым жестом потянулся за очками, лежащими на столе, медленным движением, как бы с неохотой нацепил их на место, после чего снова преобразился в матерого чиновника, серьезного и строгого.

„А минуту назад казался таким робким, можно сказать, жалким“, – подумал я.

– Так, – деловито и твердо сказал министр, не глядя на меня. – Я считаю, что эта информация не имеет никакого отношения к делу. Но если вы настаиваете, я готов, не вдаваясь в подробности, вкратце объяснить суть происшедшего.

В 1993 году я совершенно случайно познакомился с неким Рыбаком при обстоятельствах, не требующих особых комментариев. Рыбак держал станцию техобслуживания, на которой я и мои друзья ремонтировали свои автомобили.

Пользуясь этим, он втерся ко мне в доверие, предлагая всевозможные совместные коммерческие проекты – я работал тогда на станкостроительном, главным инженером. Большинство из этих проектов я отмел как несостоятельные, более того, во многом незаконные. Но последний не унимался, продолжая набиваться ко мне в друзья. В какой-то момент я поддался обыкновенной человеческой слабости и позволил себе пойти ему навстречу в одном из его предложений.

Суть предложения заключалась в замене моей старой машины на новую с доплатой. Доплату я должен был вносить в течение определенного количества времени. Сделку мы оформили договором. Я регулярно выполнял свои обязательства по этому договору, но летом 1994 года в моих делах наступил небольшой простой, сказавшийся (пусть и незначительно) на моем финансовом положении. Я обратился к Рыбаку с просьбой отсрочить платежи, если это возможно: такой пункт договором был предусмотрен в случае согласия кредитора. Заручившись его устным согласием, я посчитал это дело для себя улаженным. Моя ошибка заключалась в том, что я не заручился его письменным подтверждением. Это было ловушкой, поскольку Рыбак после просроченного платежа перешел к действиям, резко изменил свое поведение и значительно ужесточил требования, делая вид, что не давал никаких устных обещаний.

Короче говоря, человек в одностороннем порядке изменил правила игры, и воспользовался данной ситуацией как инструментом давления на меня. Никакие разумные предложения его не устраивали. В этот момент завод акционировался, и, видимо, Рыбак хотел воспользоваться связью со мной для получения части собственности предприятия. Давление и угрозы продолжались до тех пор, когда я перешел на работу в областную администрацию. В принципе, я был готов к рассмотрению этого дела в судебном порядке, но поскольку высшее руководство области посчитало конфликт малозначащим и раздувать его не захотело, мы избрали другие методы решения этой проблемы. Поскольку мне с Рыбаком договориться не удалось, губернатор поручил это дело человеку, имевшему опыт общения с криминальным миром, а именно – Евгению Зимину.

Последний этот вопрос уладил поразительно быстро. Какие он при этом использовал методы и средства – мне неизвестно, однако никаких необоснованных претензий со стороны Рыбака ко мне больше не было. Свои же долги ему я погасил в официальном порядке...

Передреев замолчал, вынул сигарету и закурил. Я было уже хотел задать ему вопрос об избиении в декабре 1994 года, но он опередил меня:

– Как я полагаю, вас особенно интересует инцидент в кафе „Олимп“, в котором я был пострадавшим. Это явилось своего рода апофеозом давления на меня, когда Рыбак перешел к методам прямого физического воздействия. После этого эпизода и была дана команда Зимину прекратить беспредел.

Думаю, что к сказанному выше мне добавить нечего. Все остальное – лишь эмоциональный фон и мелкие, ничего не значащие детали.

– Ну что ж, – сказал я, когда вся эта информация более или менее отложилась у меня в голове. – Пока я удовлетворен этими объяснениями.

– Думается, – продолжил Передреев, – что в этой непростой ситуации, слишком многим (простите за банальность) хочется половить рыбку в мутной воде. Пускается масса слухов, на свет стараются вытащить все грязное белье... Вспоминаются старые, давно забытые глупые истории... Все это кому-то выгодно, особенно в свете последних кадровых перемен в Правительстве. Я полагаю, что вам просто подбрасывают эту информацию, направляя вас тем самым по ложному следу. И все же мне хотелось, чтобы вы разобрались в ситуации и избежали глупых ошибок, не сделали скоропалительных выводов.

– Ой, а как мне хотелось бы..., – протянул я. Мне показалось, что Передреев стал излишне многословен.

„Видимо, неспроста“, – заключил я. „Ну да ладно, война план покажет“.

Я встал со стула, давая понять, что больше от Передреева мне сегодня ничего не надо, пожал ему руку на прощание и покинул кабинет под его пристальным взглядом. Минуя приемную, мне показалось, что и Татьяна провожает меня также как-то настороженно.

„Господи, да что же вы все какие напряженные-то!“ – подумалось мне. „Расслабьтесь, ребята, попробуйте получить от этого удовольствие! Похоже, веселуха предстоит славная“, – как бы подбодряя себя и оставшихся на своих рабочих местах Передреева и Татьяну, я весело подмигнул охраннику и показал ему язык. Пораженный увиденным, охранник попрощался со мной резко откляченной челюстью.

Проходя ряд стоящих у министерства иномарок, я задумался, какую же из них „отжал“ Передреев у Рыбака. Хотя, видимо, на работу министр ездил все же на служебной „тачке“.

Я завел свою „пешку“ и неспешно поехал домой. Дома, заложив в Приятеля очередной массив информации, полученной от Передреева, кардинально, на мой взгляд, не меняющий картину событий, я решил плотно пообедать, поскольку я не был уверен в качестве пищи в кафе „Олимп“. А именно туда я собирался направить свои стопы сегодня вечером. Мне представлялось интересным пообщаться с самим Рыбаком. А поскольку никакого другого способа получения информации и доступа к телу Таксиста у меня не было, я решил пойти напролом, нанеся визит в его резиденцию.

Я задумался о проблемах безопасности при осуществлении данного визита, поскольку кафе „Олимп“ было отнюдь не храмом, и верховодящего там человека вряд ли можно было назвать святым отцом. Я стал рассуждать о том, какого из Макаровых мне с собой прихватить: девятимиллиметровую огнестрельную железяку или сорокалетнего горячего кавказца Аслана, своего соседа, командира взвода ППС. Ни с первым ни со вторым проблем при моем обращении к ним за помощью у меня не было. Если с первым было все понятно – я был его хозяином, а он моим верным слугой, то второй считал своим долгом оказывать мне содействие просто по-соседски, а кроме того, я в свое время обучил его бездельничащего племянника азам компьютерной грамотности. Это послужило мощным толчком в дальнейшем увлечении лоботряса компьютером и прекращением ведения антиобщественного образа жизни. Родственники Аслана не уставали выражать ему благодарность за содеянное, а он в свою очередь, гордый подъемом своего авторитета в глазах родичей, был благодарен мне. Кстати, парнишка оказался вполне способным программистом.

Порассуждав над преимуществами каждого из Макаровых, я решил оставить сегодня в покое обоих. Я надеялся, что пистолет мне сегодня не понадобится, а капитан милиции мог смутить моих возможных собеседников.

Дождавшись шести часов вечера, я оделся неброско, но прилично, предпочтя пиджаку короткую кожаную куртку, и, так как не исключал возможности дегустации (на халяву, во время разговора с Рыбаком) напитков в баре кафе „Олимп“, отправился на операцию на троллейбусе.

Кафе располагалось на улице имени великого демократа Чернышевского и занимало первый этаж трехэтажного здания старой постройки. Войдя в дверь кафе, я очутился в небольшом вестибюльчике с неработающим по сезонным причинам гардеробом. На месте гардеробщицы сидел милиционер из службы вневедомственной охраны. Я подумал, что охрану кафе правоохранительным органам скорее всего поручили после инцидента с Передреевым.

Оторвавшись от детектива, который милиционер с увлечением читал, он посмотрел на меня несколько секунд и, не найдя меня подозрительным, мысленно пропустил дальше, возвратя свой взгляд в книгу.

Я прошел в зал кафе, который был достаточно просторен, не слишком освещен. Справа от входа вглубь зала тянулась длинная стойка бара с высокими табуретками вдоль нее. Я сел у стойки и стал ждать внимания бармена. Ждать мне пришлось где-то около минуты. У подошедшего ко мне молодого человека с прилизанными волосами я заказал чашку кофе и два горячих бутерброда с ветчиной и сыром.

Не знаю, как Таксист обделывал иные свои дела, не слишком соответствующие Уголовному Кодексу РФ, но работа кафе была организована неплохо. Заказы исполнялись достаточно быстро, обслуживающий персонал вел себя корректно и доброжелательно.

С панибратскими разговорами никто не навязывался, но и на х... никто не посылал. Вообщем, мне здесь понравилось. В отделке помещения чувствовался вкус, было тепло и уютно.

Однако мне надо было работать, и я, покончив с кофе и бутербродами, я заказал еще раз то же самое, я спросил у бармена, можно ли здесь закурить. Вопрос был довольно-таки смешным, так как посетители кафе, сидевшие за столами, вовсю дымили. Бармен ответил:

– Да, разумеется, – и поставил рядом со мной пепельницу на салфетке. Глаза его были бесцветными и равнодушными. – Что-нибудь еще будете заказывать? – спросил он.

– Нет, благодарю, пока все, – ответил я, собираясь продолжить с ним разговор на несколько другие темы. Но не успел, так как его позвали, и он быстро отбежал от меня к другим посетителям. Я опять остался предоставленным самому себе, куря и попивая кофе. Мне оставалось тихо наслаждаться общей атмосферой уюта и покоя, царившей в кафе.

„Выпить, что ли, изменить своим принципам?“, – подумал я и тут же отогнал крамольные мысли. К сожалению, никто в этом заведении угощать меня не собирался.

Не знаю, Бог или Дьявол услышал мои мысли, скорее всего, все-таки последний, учитывая те события, что произошли несколько позже со мной. От одного из столиков в зале отделился молодой человек достаточно крупной комплекции с короткой стрижкой, со слегка изъеденным лицом. Я заметил его, когда входил в зал: он сидел один за бутылкой шампанского. Он уселся рядом со мной за стойку и тихим вежливым голосом, который абсолютно не вязался с его внешними данными, спросил:

– Вы, видимо, один здесь?

Я внимательно осмотрел пространство вокруг себя и, повернувшись обратно к нему, сказал:

– Вы знаете, да..!

Он уныло констатировал:

– Вот. И я тоже. Моя Клава решила сегодня остаться дома...

Сука...

Я подумал, что Клава хоть и сука, но поступила весьма разумно. По крайней мере в этот вечер. Она невольно предоставила возможность общаться с подобным субъектом другим людям, среди которых по несчастью оказался я. Мне захотелось почему-то сразу послать этого типа подальше, но одновременно, учитывая мое расслабленное состояние, не хотелось обострять ситуацию. А она безусловно обострилась бы, стоило только поглядеть на покатые плечи и бычью шею джентльмена, с которым я имел честь беседовать. Я меркантильно заметил про себя, что не имея под рукой ни одного из Макаровых, справиться с ним будет затруднительно.

Кроме перечисленных доводов, каким-то шестым чувством я ощутил в этом человеке нечто угрожающее, несмотря на его тихий, почти интеллигентный голос и скромную манеру поведения. Мне показалось, что при определенных обстоятельствах он будет действовать крайне решительно и мало перед чем остановится. Меня несколько заинтересовало, что такой человек сидел в этот вечер здесь в одиночестве и решился заговорить именно со мной.

Я посмотрел на его профиль. Он понурил голову и равнодушно рассматривал дно своего бокала.

– Клава – это кто? Супруга?

Он медленно оторвал свой взгляд от бокала, посмотрел на меня и сказал усмехнувшись:

– Какая супруга!.. Клава – это очень общее. Я их всех называю Клавами. Последняя из них перестала ходить со мной по барам.

– Может быть, пора менять Клаву? – осторожно спросил я.

Собеседник усмехнулся, уже не отрывая взгляд от бокала.

– А ваша что – тоже не пришла?

– Да, что-то типа этого, – сказал я, затягиваясь сигаретой.

– Тоже вели себя плохо в баре? – спросил он.

– Да, только не в баре, а вообще.

– Все они такие, суки... – резюмировал молодой человек. – Хотите, я угощу вас выпивкой?

– Нет, наверное... Спасибо, – не без колебаний сказал я.

– Как, вы не хотите, чтобы я вас угостил? – молодой человек устремил на меня взгляд своих белесых глаз.

– Нет, нет, – забеспокоился я, боясь, что тот обидится. А мне почему-то не хотелось, чтобы он обижался. – Просто мы не знакомы, и мне как-то неудобно, – начал мяться я.

– Так давайте познакомимся, – тут же предложил он. – Меня зовут Юра.

– Валерий, – ответил я, пожав ему руку.

– Теперь можно и выпить, – сказал он и крикнул в сторону бармена, подняв указательный палец: – Э! Человек! Сюда пожалуйста коньяка, два по сто.

Бармен незамедлительно откликнулся на этот заказ, и перед нами тут же возникли два широкогорлых стакана. При таком раскладе не пить я уже не мог, тем более что все великолепно соответствовало моим принципам: „Халява, плиз...“ – Ну, – поднял стакан Юра. – За то, чтобы наши Клавы были более послушными.

„Суки“, – захотелось добавить мне.

Но я сказал:

– Аминь.

Юра залпом осушил все сто грамм коньяка, как будто он пил водку.

„Да, не эстет“, – разочарованно подумал я, пригубив половину. Впрочем, коньяк был не очень качественный и сильно пах ванилином. Юра скукожился, сморщился, но закусывать ничем не стал. Как только спазм лица прошел, Юра снова поднял указательный палец в сторону „человека“ и потребовал повторить, после чего наши стаканы опять были наполнены до краев.

– Ну что, за знакомство? – предложил на сей раз Юра, и от этого тоста я был не в силах отказаться. Мы оба опорожнили свои стаканы до конца.

– А ты часто здесь бываешь? – спросил я, запив ванилиновую вонь коньяка кофе.

– Бываю иногда, – ответил Юра.

– И как, нравится тебе тут?

– Здесь хорошо, тихо, никто не напрягает.

Видимо, последними словами Юра сглазил ситуацию. Когда он в очередной раз поднял указательный палец, бармен общался с каким-то человеком, по виду представителем администрации кафе. Он не спеша подошел к нам, но наливать стакан не стал, объяснив это тем, что мой собеседник еще не расплатился за коньяк и шампанское, которое осталось у него на столике. Мы оба удивленно посмотрели на бармена.

Вроде сидели мы плотно, прекращать не собирались, и счет можно было выставить перед уходом... Тем не менее, я возмущаться не решился и полез в карман за деньгами. На Юре же эта ситуация сказалась совсем иначе. Видимо, он был настолько удивлен, что это вывело его из себя. Внешне это выразилось, что его красноватое лицо и шея вдруг стали багровыми. Он вперился взглядом в бармена, потом произнес неожиданно жестким тоном:

– Я что, каждую рюмку должен оплачивать за неделю вперед?

– Извините, но это приказ администрации кафе.

– Какой, блин, администрации? Что ты херню порешь?

В этот момент человек, с которым недавно разговаривл бармен, подошел к нам и сказал, обращаясь к Юре:

– Простите, вы здесь сидите уже второй день, пьете вперед, а вчера за вами остался еще долг.

– Чиво-о? Я не заплатил?

Видимо, эта информация прозвучала для Юры как гром среди ясного неба. Как ни странно, он проявил потрясающую сдержанность и сказал:

– Я всегда плачу по счетам.

– Вот и заплатите, пожалуйста, за то, что вы сегодня выпили и покиньте помещение. Мы дорожим репутацией своего кафе, и нам скандалы не нужны.

– А если я не уйду? – не отрывая взгляд от администратора, произнес Юра.

– Тогда мы вызовем охрану и милицию.

– Я что-нибудь нарушил?

– Да, вы ведете себя неприлично, – ответил администратор.

Глядя на происходящее, я, бывший в тот момент под хмельком, ничего не мог понять. На моих глазах ни с того ни с сего человека выгоняли из бара. Мое удивление еще более усилилось, когда вдруг появились два рослых детины, один в спортивном костюме, другой в толстом мохеровом свитере, и одновременно в дверь зала вошел милиционер.

Юра оценивающе посмотрел на двух молодцов, и мне показалось, что учитывая его физический потенциал, все же мог справиться с ними обоими. Но вид вооруженного милиционера сыграл свою роль, и он решил не завязывать рукопашную. Он медленно встал и, сопровождаемый всей четверкой, не спеша направился к выходу. Зрелище было по-своему интересным. Но тут я вспомнил, ради чего я здесь нахожусь, и в голову пришла шальная мысль. Поскольку бармен находился у дальней стойки, а администратор и охрана удалились, я подумал, не воспользоваться ли мне ситуацией и не проникнуть ли мне незаметно в подсобку, чтобы самым банальным и кратчайшим путем попасть в кабинет Рыбака?

Я не спеша спустился со стула у стойки бара. Пройдя несколько шагов, я ощутил некую неуверенность в своей походке – видимо, коньяк начал всасываться в кровь. Я абсолютно был уверен, что никто в зале не заметил моего маневра, поскольку все или были заняты беседой либо наблюдали за процессией удаления из зала Юры в окружении его оригинальной свиты.

Дверь в подсобное помещение была завешена тяжелыми темными портьерами. Я раздвинул их и нырнул внутрь. Портьеры бесшумно возвратились в прежнее положение за моей спиной.

Мне это тогда показалось символом начала новых приключений, которые, как выяснилось впоследствии, действительно имели место и чуть не стоили мне жизни.

Освещение в подсобном помещении практически отсутствовало, свет пробивался лишь из-за щелей боковых дверей и из-за угла простиравшегося передо мной темного коридора. Я решил пойти по коридору вперед. Тихо завернув за угол, я увидел достаточно просторное помещение, которое скорее всего служило кухней кафе. Это было стандартное общепитовское кухонное помещение с большими кастрюлями и котлами, разделочными столами и газовыми плитами, с ободряющими запахами свежеприготовленной пищи. Однако, в отличие от общепитовской кухни, где как правило суетились толстые тетки с пышными бюстами и платочками на головах, здесь народу было немного – всего два человека. Оба являли собой мужчин средних лет в высоких поварных колпаках. Они не спеша, сосредоточенно, с суровыми замкнутыми лицами занимались разделкой мяса, лука и прочих ингредиентов.

Поскольку в мои планы не входила никакая диверсионная работа, я решил не скрываться и, вступив в освещенную кухню из темного коридора, громко сказал:

– Добрый вечер. Скажите, как мне пройти в административную часть?

Эти слова произвели на работающих мужчин какое-то странное впечатление. Сначала оба замерли, потом напряженно подняли глаза и уставились на меня. Спустя несколько секунд один из них, который, видимо, был младшим по должности, перевел вопросительный взгляд на старшего товарища. Тот, выждав еще несколько секунд, сделал вид, что ничего не произошло, и еще более сосредоточенно и замкнуто стал продолжать свою работу.

Младший повар последовал его примеру.

Как это ни странно, но до моего сознания дошло, что эти люди не очень хотят со мной говорить. Единственное, что мне оставалось, это сделать обиженный вид и удалиться обратно в темный коридор. Уже несколько раздосадованный отнюдь не теплым приемом на кухне, я стал торкаться во все двери по бокам коридора. Большинство из них были закрыты, несмотря на то, что внутри горел свет. Одна же дверь была открыта, и я с надеждой открыл ее. Комната оказалась пустой, так как кроме скудной мебели в виде стола, крутящегося стула, кушетки и пары шкафов, там ничего не было. Я тупо стоял в тишине этой комнаты, оглядываясь по сторонам, как неожиданно меня заставил вздрогнуть звонок телефона, стоящего на столе.

Звонок показался мне громким и требовательным. Повинуясь каким-то внутренним инстинктам, я подошел к столу и, подняв трубку, сказал:

– Да.

– Борис, – зазвучал в трубке голос, – это Карась. Мы угнали топтуна. Но я уверен, что он здесь не один. Храп пошарил по окрестностям, заметил как минимум три странных тачки, мы проверили – все джипы с банковскими номерами.

Х... знает, что они затеяли, но обложили нас плотно. Мы на всякий случай проверили запоры во дворе... Все в ажуре, что нам делать дальше?

Я несколько секунд соображал, что мне сказать, и не нашел ничего лучшего, как произнести:

– Хорошо.

Потом добавил:

– Будьте на стреме, – и положил трубку.

После этого я, оставаясь возле стола, пытался врубиться в то, что здесь у них происходит, но ничего понять не мог. Я еще раз оглядел комнату и вышел, закрыв за собой дверь.

Через несколько шагов я заметил неприметную дверь, через которую свет не пробивался. На всякий случай я толкнул и ее.

На мое удивление она открылась с неприятным и тягучим скрипом. Передо мной открылся еще один коридор, освещенный каким-то странным, исходящим из глубины, сильно приглушенным светом. Я сделал несколько шагов по цементному полу этого коридора, который был значительно уже того, где я находился раньше, и скорее всего вел в склад. Так оно и оказалось – через несколько шагов я уткнулся в сплошную стену, выстроенную из коробок и ящиков почти до самого верха.

Они-то и приглушали свет, исходящий от лампочек на потолке.

Я посмотрел в оба конца искусственно созданного картонного коридора и пошел направо. Мимо меня мелькали надписи „салями“, „майонез“, „зеленый горошек“. Пройдя некоторое расстояние, я поймал себя на мысли, что я уже не могу различать надписи, поскольку освещенность еще более ухудшилась. Честно говоря, я сам не понимал, куда меня может привести этот коридор. Я шел скорее повинуясь чувствам, а они говорили мне, что именно в атмосфере темного склада и моежт обделывать свои дела известный злодей и гангстер господин Рыбак по кличке Таксист. Может быть, подобные ощущения были навеяны американскими гангстерскими боевиками, которых я насмотрелся по молодости.

Темный склад, забитый ящиками с контрабадным спиртным в банках из-под кока-колы, „гориллы“ в фетровых шляпах и длинных пальто с М-16 наперевес, готовые изрешетить любого по приказу босса, сам толстый босс, сидящий в дальней застекленной каморке за столом в белой рубашке, жилетке, отпущенным галстуком, сигарой в уголке рта, из-под жилетки торчит кольт 38-го калибра... В этот момент моих аллегорических мыслей я скорее ощутил, чем заметил очередной поворот картонного коридора. Я достал из кармана зажигалку, включил ее и пошел дальше. На сей я шел мимо коробок с рыбными консервами, которые на очередном повороте сменились коробками с мускатным вином. „Ну наконец-то“, – подумал я.

Как в фильме... И тут до меня дошло, что я заблудился. Вся абсурдность ситуации стала явственной. Кругом была сплошная темень, я не знал куда идти и впору было кричать „ау“ или что-нибудь в духе „господи, ну кто же так строит!“. И все же я подал голос, крикнув:

– Эй, есть здесь кто-нибудь, мать вашу?

Мой голос прозвучал глухо, ответом ему была такая же глухая и несколько пугающая тишина. И тут с некоторым холодком на спине я услышал приближающиеся шаги, скорее какое-то цоканье. Я еще больше прислушался: звуки приближались.

Всмотревшись в тишину, я рассмотрел недалеко от себя здоровенную толстую крысу, двигающуюся в моем направлении. В ее появлении было что-то мистически-завораживающее, и в то же время гадкое – подобных тварей я не терпел с детства.

Тут мои нервы сдали. Я скакнул по направлению к крысе, я с размаху, скорее наугад чем прицельно, врезал ногой по ней.

Как ни странно, удар был точным и сильным. Крыса взвизгнула и отлетела от меня на приличное расстояние. Я не унимался и бросился к ней снова. Я снова сделал попытку пнуть ее ногой, но удача от меня отвернулась, и крыса устремилась к повороту коридора. Я продолжил свою охоту, и у поворота настиг это мерзкое животное. Бог, как известно, любит троицу, это правило сработало и на сей раз. После моего третьего удара по крысе она отлетела и, уже беззвучно ударившись о бетонную стену, и упала на пол без движений.

„Вот так вот! Раздавить гадину!“ – почему-то подумал я с ненавистью в отношении убиенной мной крысы. Справа от себя я увидел небольшую освещенную дверь. „Наконец-то... Логово главаря...“. Я аккуратно, почти на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку и потянул ее на себя. Тяжелая металлическая дверь, открываясь, издавала леденяющие душу скрипы. Я толком не успел рассмотреть, что находилось за дверью, поскольку яркий свет слегка ослепил меня. Я прикрыл глаза ладонью. В следующий момент я услышал позади себя слабый шорох.

Обернуться я не успел – кто-то так треснул резиновой дубинкой мне по голове, что единственное, что я успел – это съежиться, втянув голову в плечи и произнести:

– Ой, бля...

После чего густой темный туман заполонил мои глаза и погасил сознание.

Последнее возвращалось ко мне медленно и тяжело. Когда наконец я пришел в себя, первое, что я почувствовал – это страшную головную боль. Ватной рукой я ощупал голову на затылке и обнаружил там большую шишку. Кроме того, был рассечен и кровоточил лоб – видимо, падая, я ударился обо что-то. А может, это была работа моего неизвестного недоброжелателя, который сначала ненавязчиво отключил мое сознание, а потом отвесил мне, уже лежачему, пару пинков.

Я осознал, что лежу я на бетонном полу этой же ярко освещенной комнаты, которую я принял за бункер фюрера. На самом же деле это была холодильная камера, где на крюках висели мясные туши. Оглядываясь, я сильно щурился, поскольку очки слетели с меня при падении. Я собрал силы, приподнялся, подполз к стене и облокотился на нее спиной. Силы возвращались ко мне, но очень медленно.

Тут дверь открылась, и пред моим ликом предстали двое джентльменов, которых я уже видел сегодня вечером в зале кафе-бара. Один из них был одет в спортивный костюм, другой – в пышный мохеровый свитер. Заметив, что я перебазировался к стене, „спортсмен“ повернулся к „свитеру“ и сказал:

– А, очухался, козел злое. учий!

– Ну что, сука? – подал голос „мохер“ – Штирлиц е. ный, сейчас ты узнаешь, как в тылу врага шастать!

Я слегка откашлялся, что отозвалось болью в моем затылке, и вежливо сказал:

– Джентльмены, вы не могли бы не ругаться матом?

Молодчики недоуменно уставились сначала на меня, потом друг на друга. Первым пришел в действие „спортсмен“.

– Он что, дуркует? – спросил он своего товарища.

„Мохер“ оказался более сообразительным и сказал:

– Шутник попался.

После этого он направился ко мне с видом отнюдь не дружественным, что и подтвердил ударом ботинка мне прямо по дых. Мое сознание на миг померкло, но не исчезло. Я взвыл каким-то странным утробным голосом:

– Гхы-ы-ы!

Несколько секунд я не мог вдохнуть воздух. Мне помог это сделать подоспевший „спортсмен“, который въехал мне ногой по почкам. Я опять завопил что есть мочи и завертелся от боли волчком. На этом ребята не остановились, они педантично, хотя и несколько лениво выполняли свою повседневную работу, массируя меня своими ногами. В процессе этого они молчали, предоставив слово мне. Речь же моя состояла в основном из междометий типа „ох“, „ах“, „гы“ и „ы“. Впрочем, периодически я вставлял некоторые матерные слова. Когда они закончили трудиться, „мохер“ сказал „спортсмену“:

– Вот видишь, сам матом ругается, а нам не разрешает...

Храп, пристегни его наручниками, а то он какой-то шустрый.

– А может, его на крюк повесить? – выдвинул рацпредложение Храп.

– Нет, рано еще. Таксист просил выведать у него все, что можно, – ответил „мохер“.

Они оба ухватили меня за руки и поволокли к противоположной стене, из которой торчало металлическое кольцо. К нему они и пристегнули меня наручниками.

– Ну что, Карась, пойдем проверим обстановку, – сказал Храп.

Они удалились, оставив меня наедине с мясными тушами.

После того как эти два добрейших человека походили по мне, я стал индифферентно относиться к любой компании, даже к бессловесным мясным тушам, но температура в комнате была, мягко говоря, скорее привычна для них, чем для меня. Лежа на цементном полу, весь в синяках и ссадинах, я стал ощущать, что я вдобавок и покрываюсь инеем, и есть серьезные основания предполагать, что если я еще полежу здесь еще некоторое время, это закончится для меня фатально. С другой стороны, мысль о том, что сейчас вернутся эти два молодых человека и насадят меня на крюк, дабы выбить у меня сведения, которыми я, увы, не располагал, не внушала оптимизма. Наверное, лучше было превратиться в ледяную глыбу и тихо сдохнуть, чем снова ощутиться в заботливых руках таких коновалов, как Храп и Карась. Но именно на этот вариант обрекло меня провидение.

Джентльмены вернулись и решительно направились ко мне. Я уже приготовился как можно дороже продать свою жизнь, когда Карась сказал:

– Вставай, скотина, сегодня у нас по графику прогулка в лес, – и начал отстегивать наручники от кольца.

Я слегка насторожился неожиданно открывшейся перспективе и спросил:

– Куда мы с вами поедем?

– В лесок погуляти, – сказал Храп, усмехнувшись, заламывая мои руки за спину и застегивая наручники. Ухватив меня за руки, оба костолома поволокли меня к выходу. Я не знал, что меня ждет, но был искренне рад покинуть это холодное негостеприимное место.

В отличие от меня, молодчики хорошо ориентировались в лабиринтах подсобных помещений „Олимпа“. Мы повернули пару раз по коридорам и оказались перед дверью. Карась открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Видимо, осмотр открывшейся ему местности удовлетворил его, и Карась утвердительно кивнул Храпу. Они потащили меня во двор, где стоял джип „Тойота-Лендкрузер“. Из автомобиля вылез еще один человек и молча открыл заднюю дверь. Храп с Карасем приподняли меня от земли, и швырнули мое тело в багажное отделение. После чего все влезли в автомобиль, водитель завел мотор, и машина плавно тронулась с места. Мы затормозили перед воротами, подождали, пока сторож откроет их, после этого водитель втопил педаль газа в пол и мы понеслись по вечерним улицам. Минут через пятнадцать подобной езды, на удивление проигнорированной гаишниками, мы въехали в лесной массив. Это я обнаружил благодаря тому, что верхушки домов сменились верхушками деревьев, видимых мною в обозримой части ветрового стекла автомобиля.

Я предположил, что меня везут на Молочную Поляну, стандартное место для криминальных разборок бандитов и профилактической работы „гоблинов“ с должниками. Еще через пять минут мы съехали с асфальтовой дороги и поехали по грунтовки, так как легкое покачивание сменилось небольшой тряской. Если бы мы ехали в „Жигулях“, то, наверное, из меня бы вытрясло душу. А так я относительно спокойно лежал, уткнувшись лицом в небольшую лужицу грязи на полу джипа.

Наконец машина остановилась. Бандиты не спеша вылезли, открыли багажную дверь „Тойоты“ и выволокли на небольшую, ярко освещенную луной поляну.

– Храп, волоки его к той березе, – и полез в багажник.

Храп подхватил меня и потащил к дереву. Там он прицепил меня наручниками к нижнему суку. Карась тем временем подошел к нам, неся сумку в одной руке и лопату в другой. Вслед за ним, взразвалочку, потягиваясь и позевывая, шел шофер „Тойоты“.

Я снова оценил свое положение: ночь, вдали от людей, лунная поляна, общество людей, не отягощенных добродетелями, намерения их отнюдь не сулят мне ничего хорошего. „Ну вот, хакер, ты и вляпался“, – подумал я невесело. Видимо, Приятель сказал бы мне, что я совершил глупость.

– Ну что, придурок, – как бы вторил моим мыслям Карась. – Сам будешь говорить, или тебе помочь?

– Господа, – как можно более миролюбиво сказал я, хотя будь у меня такая возможность, я разрезал бы этих подонков на кусочки. – Я могу рассказать вам все, что я знаю. Я готов всю оставшуюся жизнь быть вашей Шехерезадой и рассказывать вам сказки гораздо больше, чем тысячу ночей. Но я не могу, хоть вы меня убейте, – тут мой голос дрогнул, – рассказать вам того, чего я не знаю.

– Я думаю, – сказал Карась, – ты знаешь достаточно, чтобы нам было интересно. Сперва мы хотим знать, что ты делал у нас на складе.

– Я искал ваше руководство, – честно ответил я, после чего получил удар ногой в пах. Поскольку я стоял, прицепившись только одной рукой к дереву, и у меня была возможность для маневра, я увернулся, и Храп не попал не по жизненно важным органам. Ситуация, правда, складывалась для меня настолько критично, что возможно мне никогда не удастся ими воспользоваться.

– Не надо из нас дураков делать, – сказал Карась.

– В этом нет никакой необходимости, – вздохнув, тихо сказал я и тут же приготовился получить очередной удар, но понял, что до моих собеседников не дошел смысл сказанных мной слов.

– Я действительно искал ваше начальство, – продолжил я. – Мне необходимо было поговорить с Таксистом.

– А что же ты ему не позвонил по телефону? – резонно заметил Храп.

Ответить мне, честно говоря, было нечего. Что бы мне было действительно не позвонить по телефону! Не станешь же объяснять этим молодчикам, что в этом случае они долго бы спрашивали кто я, что я, зачем я, футболили бы меня неделю.

А так я нахрапом решил ворваться в кабинет большого начальника, минуя его секретарш и поговорить с ним по душам, воспользовавшись неожиданностью своего визита. Беда в том, что я не учел один маленький нюанс: начальник, к которому я рвался, был главой бандитского клана, а в роли секретарш выступили широкоплечие головорезы, мимо которых без соответствующей подготовки пройти очень трудно.

– Ладно, короче, я даю тебе еще один шанс, – сказал Карась. – Мы знаем, что Передрей со своими банковскими дружками что-то затеял. Скоро неделя, как вы обложили нас своей „наружкой“. Ваши топтуны каждый день ходят к нам в бар, что-то выглядывают и вынюхивают. А сегодня ты уже шляешься у нас по складу. Правда, мы сами виноваты, что тебя проворонили, пока выпроваживали это толстое чучело в пиджаке. Если ты сейчас, сука позорная, не скажешь, чего вам надо от Таксиста, мы тебя здесь похороним. А предварительно забьем тебе в жопу этот березовый сук.

– Разве этот сук вам уже больше не понадобится? – спросил я. – Судя по тому, что кора уже стерта, не одного меня приковали к нему наручниками... Разве это не ваше постоянное рабочее место?

Видимо, я уже смирился со своим положением и проявлял чудеса хладнокровия и острил.

– После того, как мы тебя здесь зароем, нам придется сменить поляну. Не можем же мы на твоей могиле заниматься своими делами! – пояснил Храп.

– Ребята, я тронут вашей заботой и сочувствием, – ласково сказал я.

– Сейчас мы тронем тебя еще сильнее, – ответил мне Храп и толкнул меня ногой в грудь так, что я ударился затылком об березу, на секунду потерял сознание, сполз вниз и повис на одной руке, прикрепленной к суку.

– Ты говорить будешь или нет, гвоздь беременный? – донесся до меня голос Карася.

– Я еще раз говорю, что меня никто не посылал. Я пришел туда по своим делам, никаких заданий Передреев мне не давал.

Я работаю сам по себе и никаких действий против вашего шефа предпринимать не собирался, – ответил я, пытаясь приподняться. – И вы будете полными педерастами, если не поверите этому. Дайте мне возможность поговорить с вашим шефом, я ему все объясню.

– Ты не только нашего шефа, ты вообще вряд ли кого увидишь, – сказал Карась, отстегивая наручники от сука.

– И за педерастов ответишь, – отозвался Храп и двинул мне уже рукой в лицо наотмашь.

Я опять упал. Храп подошел ко мне, воткнул прямо перед моим лицом в землю лопату и сказал:

– Сам виноват. Приговор себе подписал. Бери лопату и копай себе могилу. Ну давай, шустри... – и пнул меня ногой.

Я поднялся, и чтобы хотя бы на какое-то время избежать побоев, принялся как мог за работу. Все трое бандитов закурили и стали наблюдать за мной.

– Копай, копай, – сказал Карась. – Когда закончишь, снимешь штаны, мы тебе заткнем одну из щелей, чтобы из тебя страх говном не пошел.

Мое состояние было настолько критичным, что мне уже было все равно. Но мысль о том, что перед смертью меня еще и будут пытать извращенным образом, заставляла меня думать, как мне подороже продать жизнь или хотя бы избежать страданий. Я стал думать, кого из трех мне ударить лопатой, и смогу ли я куда-либо убежать. В этих раздумьях я углубился приблизительно сантиметров на двадцать в землю, когда случилось новое неожиданное событие, которое кардинально изменило ситуацию и продлило мою жизнь, надеюсь, на достаточно долгий период.

Поляну огласил душераздирающий вопль:

– Лежать, суки! Всем лечь!

Я хоть никогда и не относил себя к женским особям, тем более в таком вульгарном звучании, но тут же бросил лопату и упал в выкопанный мною же окоп, который оправдал свое название. Тишину поляны вслед за воплем стали разрывать звуки выстрелов. Краем глаза я заметил, как из чащи кустов на поляну ринулось несколько человек, вооруженных пистолетами, из которых они постоянно вели беспорядочную и частую стрельбу. Храп и шофер, пригнувшись, застыли как вкопанные, от такого неожиданного разворота событий. Не растерялся лишь один Карась, который бросился к сумке и стал что-то суетно из нее доставать. Я заметил, что к нему на всех парах мчится здоровенный детина, в котором я узнал Юру, моего знакомца по бару. Трудно было предполагать от такого тяжеловесного молодца подобной проворности, однако к тому моменту, когда Карась достал-таки из сумки короткоствольный автомат Калашникова, Юра врезался в него как самосвал в легковушку. От такого соприкосновения оружие отлетело в одну сторону, а сам Карась – совершенно в другую. Но Юра на этом не остановился. Едва Карась упал на землю, как Юра со всего размаха прыгнул на него сверху, приземлившись коленями на его грудь. Карась выдохнул так, как будто выпустил наружу весь имевшийся у него в организме запас воздуха, по инерции ухватившись за лацканы пиджака своего соперника. Но тот не оставил ему никаких шансов, двумя ударами кулака по челюсти, отключил его сознание надолго.

К этому времени напарники Карася также были распластаны по поляне и основательно обрабатывались подельниками Юры.

Должен сказать, что последние были не меньшими, если не большими профессионалами, и свое дело также любили, отдаваясь ему самозабвенно. Через пять минут Юра со своими товарищами подтащили все бесчувственные тела моих обидчиков к тому месту, где я начал, и очень надеюсь, закончил свою карьеру землекопа.

Я уже сидел, прислонившись к ставшей мне до боли знакомой и родной березе и принимал первую медицинскую помощь. Один из подручных Юры сбегал в стоящий недалеко автомобиль и принес оттуда аптечку. Физическая и психологическая изможденность так навалились на меня, что я даже не ойкал и не пикал, когда мне обрабатывали раны и ссадины.

Юрий стоял передо мной, широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк и скептически на меня посматривал.

– Ну что, ковбой, наигрался в детективов? Чуть живком не закопали? – наконец произнес он.

– А вы что, все это время за мной следили?

– Тебе круто повезло, – сказал он. – Они чуть не ушли от нас при въезде на Молочку. Один из нас чисто случайно заметил следы от шин „Тойоты“ на грунтовке. Короче говоря, пришлось пошарить, прежде чем вас найти. Я смотрю, ты за это время неплохо продвинулся в копании, – он кивком головы указал на окоп. – Еще немного, и тебе бы начали впихивать сук в зад...

– А откуда ты знаешь? – недоумевал я.

– Мы о Таксисте многое знаем, – усмехнулся он. – Это его методы воздействия.

– Я вижу, методы у вас у всех одни и те же, – заметил я, смотря на начинающих подавать признаки жизни подручных Рыбака.

– С волками жить – по-волчьи выть, – снова усмехнулся Юрий.

– А зачем вы взяли под наружное наблюдение кафе Рыбака?

– Нам особенно не объясняли, – поразмышляв, сказал Юрий.

– Сказали только, что возможно придется тебя подстраховать. Кроме того, у нас с ним свои счеты.

– Вы что, думаете, что он замешен в убийстве Зимина? – поднял я глаза на Юру.

– Мы не думаем, мы исполняем, – сказал он, отвернувшись.

– Думает руководство, – добавил он. – Видимо, руководство предполагало, что ты попрешься к Рыбаку, поэтому мы и охватили его поплотней, а он, сука, занервничал. А когда ты еще залез к ним в подсобку хрен знает зачем, они пошли на ответные действия.

– Выходит, вы меня и подставили? Если бы вы не давили на Таксиста, он и не повез бы меня на Молочку пытать...

– Все может быть, – подумав, ответил Юра, глядя на то, как его подчиненные выстраивают шеренгу рыбаковских бандитов с широко расставленными ногами и руками за головой. У Карася, скорее всего, после приземления на него Юры были сломаны ребра, так как он весь скрючился и стонал.

– Вот что, – энергично сказал я, чувствуя, что адреналин начинает активно поступать ко мне в кровь. – Коли вы меня подставили, вы дадите мне шанс докончить мою работу. Я должен переговорить с Рыбаком в любом случае.

Объяснив вкратце Юре, что он должен делать и где должен быть, я взял у него висевший у него на поясе сотовый телефон, я быстро направился к „Тойоте“. Проходя мимо стоящего ко мне спиной в раскоряку Храпа, я неожиданно для себя почувствовал такой прилив ярости, вспомнив, как этот бандюга издевался надо мной, что от всей души въехал ему ногой сзади между ног. Рев, огласивший поляну, напоминал голос разбуженного зимой медведя. Я не уверен, будут ли когда-нибудь у него после этого дети, но это меня абсолютно не волновало. Так же как не волновало его и состояние моих почек после пребывания в холодильной камере. „С волками жить – по-волчьи выть“ – процитировал я сам себе слова Юры.

Заведя „Тойоту“, я на большой скорости направился в город.

По дороге к „Олимпу“ я заехал к себе домой и, достав из потайного ящика „ПМ“, я проверил наличие патронов в обойме, поставил его на предохранитель и засунул его в карман.

Объехав кафе с обратной стороны, я без труда нашел ворота того дворика, в котором меня со всеми почестями зашвырнули в багажник. Я меня было чувство героя, возвратившегося в родной город на „белом коне“. Я установил машину прямо напротив ворот и, выжав до пола педаль акселератора, плавно отпустил сцепление. Мотор „Тойоты“ взвыл, колеса засвистели и автомобиль вышиб ворота, ввезя их с собой внутрь двора.

Резко затормозив во дворе, я быстро выскочил из кабины и направился к небольшой будке у ворот, напоминавшую пункт продажи абонементных билетов на городской транспорт. Рванув на себя дверь, я вломился внутрь и застал там опешившего от случившегося молодого парня-охранника. Я выхватил пистолет и ударил его по лицу рукояткой. Он тут же „батоном“ свалился с табуретки.

– Ну, падла, жить хочешь? – заорал я.

Охранник, которого прошиб приступ безмолвия, быстро закивал головой в знак согласия. Не дав ему опомниться, я грубо схватил его за шиворот и выволок во двор. Поставив его впереди себя, я уткнулся „Макаровым“ ему в затылок и сказал:

– Быстро веди меня к Таксисту, иначе пристрелю на месте, – и дав ему пинка для ускорения процесса, быстро пошел за ним в направлении единственной двери, ведущей в здание.

Подойдя к двери, охранник нажал на кнопку звонка и отстучал на ней что-то типа „Спартак-чемпион“.

– Ну, сука, если сейчас ты меня сдал, твои мозги полетят впереди тебя на три метра, – при этих моих словах парнишку затрясло мелкой дрожью.

Через несколько секунд дверь приоткрылась, и наружу высунулась голова еще одного охранника, который щурясь всматривался в окружающую действительность. В этот вечер она оказалась для него хуже, чем он предполагал, поскольку я с размаху треснул его по башке рукояткой „Макарова“. После чего я двинул по металлической двери ногой, и она обрушилась на голову охранника, довершив таким образом работу, начатую пистолетом. Всего этого было достаточно, чтобы охранник плавно сполз вниз и вывалился перед нами на порог. Мы не очень-то вежливо обошлись с ним, протопав по нему как лошади на водопой. Через некоторое время мы вышли в коридор, в который я впервые попал из зала. Прямо по этому коридору мы устремились в кухню в которой я уже был. Миновав последнюю, я во второй раз удивил работающих там поваров, которые удивленно наблюдали за нашим шествием, на какое-то время прекратив разделку продуктов питания. После чего я заметил, что они, переглянувшись, также сосредоточенно продолжили свою работу. Видимо, господа были тщательно проинструктированы насчет того, чтобы ничему не удивляться и ничему не придавать значения, кроме вкуса приготовляемой ими пищи. Выйдя из кухни в другой коридор, мы чуть не сбив по дороге официанта, мы почесали дальше. В конце коридора мы наткнулись на металлическую дверь, у входа в которую сидел охранник. Я тут же наставил на него пистолет, прикрываясь „вратовым“ и сказал:

– Быстро стучись. Скажи Рыбаку, чтобы он открыл. Меня зовут Мареев, мне надо с ним поговорить.

Охранник посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, и потянулся к торчащему из стены диктофону с кнопкой и нажал ее:

– Тут какой-то ненормальный. Называет себя Мареевым, хочет поговорить, просит пропустить.

В диктофоне некоторое время молчали, потом сказали:

– Пропусти его.

– Он вооружен, – предупредил охранник.

– Пропусти его, – повторил голос.

Раздалось гудение, в двери что-то щелкнуло и она сама приоткрылась сантиметров на пять. Я оттолкнул стоящего передо мной „вратового“ в объятия сидевшего охранника и широко открыл дверь.

Как только я переступил порог комнаты, дверь за мной так же со щелчком автоматически закрылась, что существенно поубавило, но не устранило моей решимости. Мельком оглянув скупо обставленный кабинет, в котором кроме большого стеллажа справа от входа, закрытого на замки и мягкого дивана слева, стоял только большой письменный стол с прилегающими к нему двумя стульями для посетителей. За столом в кожаном кресле восседал хозяин кафе „Олимп“.

Это был высокий крупный мужчина, хотя и несколько сухощавый.

У него было прямая, как у атлета, осанка, скуластое бледное лицо, ямочка на подбородке, делавшая и без того суровый вид ее владельца еще более мужественным. Светлые волосы, хотя и были редкими, но были тщательны уложены. Мужчина смотрел немигающим спокойным взглядом голубых глаз. В них можно было прочитать одновременно насмешливость, настороженность и вызов. Стараясь не терять темпа, который я набрал начиная от ворот кончая входом в кабинет Рыбака, я решительно прошел к нему, засовывая пистолет, (так и не снятый с предохранителя), в карман пиджака. Подойдя к столу, я взял стул и, поставив его прямо напротив Рыбака, сел положив ногу на ногу. Ушибленная нога при этом сильно заныла.

– Моя фамилия Мареев, – сказал я дежурную фразу. – Я частный детектив, работающий по делу об убийстве Зимина.

Сегодня я пришел к вам в гости с намерением попросить вас переговорить со мной. Но к сожалению для меня обстоятельства обернулись так, что диалог наш несколько отложился из-за действий ваших людей, которые я с большой натяжкой могу назвать гостеприимными. Надеюсь, вас не пугает мой внешний вид, полагаю, что вы видели более качественные образцы работы ваших милых ребятишек. На сей раз вы зашли слишком далеко и сильно подставились. Я не знаю, специально это произошло или нет, хотели ли этого ваши соперники или нет, лично я в эту историю замешен случайно. Однако поскольку у меня после истории самое пострадавшее лицо, я и обладаю преимуществом выдвигать какие-либо условия. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что ваша игра проиграна, и боюсь, что вам ничего не остается, как согласиться на мои требования.

После такого мощного, как мне показалось, вступления, я замолчал, чтобы перевести дух и потому что у меня заныло в затылке. Таксист прослушал мою длинную тираду, не дернув ни единым мускулом лица. Он еще несколько помедлил, потом прокашлялся, потом удобно устроился на подлокотниках своего кресла и спросил:

– Я хотел бы узнать, в чем заключается мой проигрыш и каковы ваши требования?

– Я думаю, что получение прибыли с нарушением закона является основой вашей деятельности, и нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме на этот счет. Но сегодня вы нарушили закон, при этом подставившись: ваши люди по вашей команде избили меня сначала в подсобном помещении, приковав к стене вместе с мясными тушами, после чего отвезли меня на Молочную поляну, продолжая со мной те же процедуры, что и здесь, с разнницей лишь в том, что там меня заставили еще и копать могилу. То ли они были уверены в своей безнаказанности, то ли их переиграли более сильные профессионалы своего дела, но их застукали на месте преступления – раз, сняли на видеокамеру – два. Таким образом, есть видеоматериалы, подтверждающие преступную деятельность ваших людей, в которых напрямую указывается на вашу причастность к этому делу. Если этим материалам дать ход, то вам в очередной раз придется поменять скромный, но уютный кабинет на еще более скромную, но совершенно неуютную камеру. Кроме этого, есть еще масса улик и свидетелей, подтверждающих преступные действия ваших сотрудников.

Служащие вам господа находятся на месте преступления на Молочной поляне.

Я сделал некоторую паузу.

– К сожалению, при задержании оказали сопротивление, что пагубно сказалось на их физическом и душевном здоровье, – при этом я сделал как можно более скорбное лицо. – И от этого они вряд ли сейчас находятся в лучшем состоянии, чем я. Это что касается первой части.

Вторая часть – требования. Вас поразит необычайная их простота и скромность. Мне просто надо, чтобы вы честно выдали мне информацию о том, что вас связывало с господином Передреевым и каковы сейчас ваши нынешние отношения.

Предваряя ваш вопрос, я хочу вам сказать, что я могу вам пообещать и только пообещать, чтобы все эти материалы не пошли дальше службы безопасности банка „Элвис“.

При последних словах Таксист слегка прищурился, отчего его лицо приняло несколько хищническое выражение. Он усмехнулся и сказал:

– Ну, думаю, я мало что потеряю.

– Значит, мои отношения с Передреевым, – вздохнул он, глядя в сторону, и начал свой рассказ. – Я думаю, что вы достаточно о них знаете. Расскажу лишь о самой сути. Когда Передрей сидел на своем заводишке, то я со своей бригадой были для него, как сейчас говорят, „крышей“. Потом по мере роста его политического капитала мы стали как бы его охраной, а он в свою очердь обеспечивал нам крышу. Поскольку у меня лучше получался бизнес, а у него сложилось с политикой, то он постоянно нырял ко мне в карман за бабками, а я ездил к нему решать организационные вопросы. Позже, когда он стал заметной фигурой с претензией на многое, Пашка стал чураться общения со старыми друзьями. Хотя бабки брать не перестал. Когда я просек это дело, я, предвидя возможные сложности, как это говорят юристы, формализовал наши отношения. Я по-прежнему давал ему конверты с бабуськами, но суммы значительно уменьшил. А поскольку потребности Пашки не уменьшались, ему стало явно не хватать. Когда ему наконец захотелось купить себе новую тачку и превратить дачку в загородный дом, он опять обратился ко мне за деньгами. Я предложил ему подписать договор, на основе которого я выдаю ему кредит на строительство дачи и покупаю ему также в кредит приглянувшуюся ему „седьмую“ бэ-эм-вэшку. Он не задумываясь согласился, только фыркнув при моих словах, настолько он был уверен в себе. Возможно, он и выплачивал или отрабатывал бы мне постепенно эти суммы, если бы его вконец не попутал бес. Серега Мавроди в Москве открыл свою лотерейку для дураков, так они здесь как с ума посходили все! Казалось бы, солидные люди: директора, банкиры, политики, мать их за ногу! Как последние идиоты побежали за акциями, многие из них с заемными деньгами помочь Сереге материально. Я тогда еще поразился, сколько дураков в этих высоких структурах... Ладно, простого лоха кинуть можно легко, он дальше своего станка не видит, но эти-то должны были знать чем это кончится! Ну, может, кто поумней был, поначалу поиграли, да и будя – бабки вынули вовремя. А те, кто пожаднее, или попозже начали? Среди них и Пашка мой оказался. Он лохом конкретным оказался, все денежки просрал!

Он даже запил с горя на два дня, что с ним редко бывает, потому что в плане выпивки и баб он очень умерен. Когда он проспался, я к нему и подкатил с вопросом: „Как, мол, с кредитом, с договором дело будет обстоять?“ А он в сердцах меня по фене покрыл, сказал, чтобы я не лез в его дела, что он сам все решит. Дела-то его, а бабки-то мои!! Ну, вообщем, полаялись мы с ним изрядно тогда. На этом дело не закончилось. Он, похоже, решил воспользоваться нашей ссорой и перестал со мной разговаривать, чего я себе позволить никак не мог, так как сумма долга была слишком кругленькая.

– Какая? – поинтересовался я.

– Считайте сами – новый БМВ седьмой модели плюс почти столько же для реконструкции дачи со всеми пристройками, отоплениями и газопроводами...

– Да, – задумчиво сказал я. – Серьезные аппетиты у господина Передреева. – И что?

– Говорил, что сам меня найдет, если понадоблюсь. Я ему одну стрелку назначил, другую. Но сколько же терпеть можно?

Я ему ребят на дом и послал... Хотя бы БМВ отдал...

Но Пашка уперся: не могу, не отдам, говорит – машина для работы нужна. Тут я понял, что меня кинули: денег у Пашки нет, и хотя он к тому моменту имел еще несколько источников, для которых был политической крышей, но видимо и они не могли покрыть тех денег, которые Пашка просерил на „мавродиках“. Остался я с одним договором, который документ хотя и официальный, но я на суды полжизни бы потратил, требуя с Пашки деньги. Но политический капитал попортить ему мог бы вполне, дав этой бумаге ход. Но я все же решил пойти на мировую, попробовать договориться – все же бывшие кореша какие-никакие были. Пригласил его в кафе на беседу, сказал, что особого зла не таю. Пашка опять пришел как фон-барон. Я к нему со всей душой, а он всей своей грязной жопой... Сука позорная... То ли он со страха, что я договору ход могу дать, то ли совсем оборзел, но разговаривал он со мной как с последним фраером. Ну, я и не выдержал: встал из-за стола, сказал ребятам, что в зале хулиганят и надо провести профилактическую беседу. Ребята все же перестарались – морду ему набили нехило. Скандал замять сразу не удалось, приехала ментура, допросы, расспросы... Но и разгореться скандалу сильно не дали. Похоже, Пашка обратился к высоким покровителям, к самым высоким в области... Мол, бандиты наезжают, деньги требуют ни за что ни про что. Буквально через два дня объявляется ко мне некто Зимин: о нем нынче модно говорить, его пришили недавно. И говорит мне, что я, Рыбак, должен от Передреева отвязаться, так как он человек перспективный, подающий надежды... Я спрашиваю, кто же мне бабульки компенсирует? Я ему говорю, что я этого так не оставлю. А он – оставишь, еще как оставишь – и папочку передо мной кладет на стол. А в папочке компромат на меня. Я глянул на пару листов и обомлел: там такое написано... вообщем, серьезные документы... Как они их нарыли – непонятно. Я гэбэ всегда побаивался, а этот из них, бывший... Я ему говорю – и что теперь? Он и говорит: „Давай сюда договор, через неделю тебе все вернут, конечно, без процентов“. На этом мы и расстались. И ты знаешь, не обманул – через два дня из банка „Элвис“ на одну из моих фирм пришел перевод, за организацию банкетов и презентаций в моих общепитовских точках. Правда, давал деньги я наликом, а получил безналом, но я и не чаял вообще что-либо вернуть.

Словом, можно сказать, что легко отделался. А что касается нынешних отношений, то они практически никакие.

А теперь в отношении той туфты, которую ты здесь нес. Может, у тебя и есть какие-то записи, может быть, они и являются серьезной „компрой“, но, думается, что у людей, которые тебя послали из банка, давно уже есть более серьезные материалы на меня. Я давно у этого Зимина на кукане сидел, но он меня не трогал и я соответственно в их дела не лез. Поэтому побеседовать с тобой мне, конечно, интересно – старое вспомнить. Однако пользы для меня от этого никакой, не знаю, как для тебя. На сим, пожалуй, и попрощаемся.

Я молча поднялся с кресла и направился к двери.

– Да, – крикнул мне в спину Рыбак. – За ребят моих извини, если, конечно, можешь. Когда банкиры мне на психику давить стали „наружкой“, я, честно говоря, подумал, что они меня „подставить“ хотят. Из-за этого убийства все в городе на ушах стоят.

Он опять хищнически прищурился.

– Может быть, и на меня спихнуть все захотят. Ты им передай, что бы они там на меня не имели, я на себя эту мокруху вешать не собираюсь. Пусть не утруждают себя по этому поводу.

Открывая щелкнувшую передо мной дверь рыбаковского кабинета, я подумал, что последняя его фраза была первопричиной, из-за которой он и пошел на диалог со мной. Он хотел передать своим предполагаемым противникам, что никакого отношения к убийству Зимина не имеет и ни под каким видом иметь не собирается.

У входа в кабинет меня уже ждали несколько человек, по внешнему виду их вряд ли можно было бы отнести к разряду моих доброжелателей. Я прошел мимо них по коридору, миновал зал кафе, и выйдя в вестибюль, прямо около сидевшего читающего милиционера вынул сотовый телефон и нажав несколько клавиш, сказал ответившему мне абоненту:

– Юрий, это Мареев. Все прошло нормально. Таксистов можно отпускать, – и дал отбой.

Милиционер удивленно поднял на меня глаза, но так ничего не поняв, опустил их обратно в книжку.

Я вышел на улицу и пошел к своей машине. Через полчаса я уже плюхнулся в горячую ванну, как белый медведь в прорубь и заорал отнюдь не благим матом. Все мои ссадины и ушибы заныли со страшной силой. Однако постепенно все успокоилось, и я слегка задремал. Периодически я просыпался, чтобы глотнуть купленное по дороге пиво. Не помню, сколько времени прошло, когда я наконец прекратил водные процедуры, осторожно обтерся полотенцем и отправился заново обрабатывать свои раны. „Видон“ у меня был сногсшибательный, как раз по девочкам бы сейчас... Заплывший правый глаз, рассеченная бровь над левым глазом, ссадины на виске и лбу, синяк на подбородке и, как говорится, далее везде... Очень болела грудная клетка – уж не сломал ли этот мудак мне ребра?

Закончив медицинские процедуры, я почувствовал себя относительно способным к работе и направился к Приятелю.

Думаю, ему будет небезынтересно послушать меня. Я обманулся в своих ожиданиях. Приятель быстро переварил заложенную в него информацию и прокомментировал коротко:

ВЫСОКИЙ РИСК ОПЕРАЦИИ. НЕОСТОРОЖНОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ – ВЕРСИЯ ПЕРЕДРЕЕВ-РЫБАК ОТРАБОТАНА.

„Мои действия?“ – спросил я Приятеля.

Он ответил:

1. ПРОВЕРИТЬ АЛИБИ ЯРОВА О.Г. (ПОВТОРНЫЙ ЗАПРОС!!!)

2. НЕДОСТАТОЧНО ИНФОРМАЦИИ ПО ЛАГУТИНУ (ПОВТОРНЫЙ ЗАПРОС!!!)

Я был несколько раздражен восклицательными знаками, но сил скандалить с Приятелем у меня не было и сказал в анализатор:

„Хорошо, завтра займусь“, после чего прекратил сеанс нашего общения и пошел спать. Силы мои были настолько на исходе, что я побоялся упасть своей залепленной пластырем мордой на клавиатуру Приятеля, что могло вызвать у последнего электронный шок.

Воистину утро вечера мудренее. Правда, утром это можно было назвать с большой натяжкой – проснулся я около часа дня с раскалывавшейся от боли головой. Я потянулся за оставшейся со вчерашнего вечера полупустой банкой пива, опорожнив которую я почувствовал себя несколько лучше. „Господи, как с бодуна!“, – подумалось мне.

Я пошел на кухне и поставил готовить кофе. Голова уже не так болела, и по радио, слава богу, играла какая-то ненавязчивая музыка. И тут неожиданно я стал прислушиваться. Музыка на радио сменилась местными новостями. Голос диктора явно вещал что-то о последней информации из следственных органов по делу об убийстве Зимина. Я прибавил ручку громкости, и отхлебнув глоток кофе, чуть не поперхнулся им. Диктор объявил о том, что следствию удалось вскрыть некоторые особенности личной жизни Зимина. На основании этой информации следствие приступило к новым активным действиям, и вскоре можно ожидать более подробной информации.

Я отставил от себя кофе и подумал, что и последняя версия Приятеля будет отработана, правда, не мной, а ментами. Но откуда они узнали? Неужели сами докопались?

Я быстро пошел одеваться. Через десять минут я уже ехал в министерство экономики. Как это у меня водится, мимо охранников я „без песен не хожу“. Вот и на сей раз удивил его видом своего залепленного пластырем лица. Несмотря на то, что страж должен был меня помнить, он загородил мне вход и спросил:

– Вы к кому?

Я уж подумал, не показать ли мне ему снова язык, чтобы он вспомнил меня точно, но все же сдержанно и как можно более вальяжно и пафосно ответил:

– К Передрееву.

И тут охранник перешел в ответное наступление. Он скривил язвительную физиономию и сказал:

– А его нету!

Но все же я оказался на высоте, заявив ему в ответ:

– А он мне и не нужен. Я иду к его секретарше.

– А зачем она вам? – не сдавался охранник.

И тут я его поразил окончательно:

– Я трахаю ее по вечерам. А вчера она не явилась, подлая.

Она обманывает меня, обманывает... – последние слова я произносил почти плаксивым тоном.

Охранник выпучил на меня свои зенки и, наморщив лоб, видимо, тщетно соображал, есть ли у психиатрических больниц двузначный телефон или ему достаточно вызвать обычную „скорую помощь“. Однако его раздумья затянулись, и я грубо их прервал:

– Ну что стоишь, звони в секретариат, скажи, что пришел Мареев, скажи, чтобы выписали пропуск.

Он недоверчиво посмотрел на телефон, но все же поднял трубку и набрал номер:

– Татьяна Ивановна, тут к вам какой-то ненормальный, по фамилии Мареев. Говорит, что он вас... – тут он замялся, посмотрев на меня. – Вообщем, он хочет с вами поговорить.

На том конце провода ему что-то ответили, он положил трубку и недоверчиво глядя на меня, сказал:

– Проходите.

Когда я прошел мимо него, то услышал, как он грузно плюхнулся в кресло и сказал сам себе:

– Дурдом на прогулке...

Очутившись в приемной Передреева, я обнаружил, что кроме Татьяны там никого нет. Я стремительно подошел к Татьяне и упершись руками в ее стол, спросил:

– В чем дело?

Она молча продолжала смотреть на меня. Я продолжил:

– Объясни мне в чем дело. Я не понимаю, какую информацию о личной жизни Зимина раскопали менты? И как они ее раскопали?

Татьяна устало откинулась в кресло. Лицо ее было одутловатым и изможденным.

– А ты как думаешь? – спросила она исподлобья. – Вчера вечером меня вызывали на допрос. Не знаю, как они раскопали, но они точно знают про нашу с Евгением связь. Впрочем, я этого ожидала, но не так скоро.

Она задумалась, глядя на свои руки. После чего снова посмотрела на меня снизу вверх и спросила:

– Как ты думаешь, кто мог подкинуть им эту информацию? Да еще практически сразу после нашей с тобой встречи?

В ее взгляде сквозила насмешка.

– Послушай, – неожиданно взъерепенился я. – Если ты думаешь, что я трахнул тебя и после этого буду молчать как рыба только за одно это, то ты глубоко ошибаешься. Я ничего тебе не обещал. Но клянусь, что никому ни о чем подобном я не говорил и в ближайшее время не собирался.

– Какая теперь разница! – все так же устало проговорила Татьяна. – Теперь начнется.

Я не понял, что она имела в виду, но ничего не ответил. Мы помолчали несколько секунд.

– Уходи, – вдруг сказала она. – Сейчас приедет Передреев, и будет полно посетителей. Я думаю, что твое присутствие здесь будет лишним.

– Хорошо. Если что, звони.

Она усмехнулась и сказала:

– Спасибо.

Я покинул приемную и направился в очередной раз продемонстрировать свои умственные способности охраннику. Я издали заметил его напряженный взгляд. Видимо, он уже приготовился к очередной неординарности. Но, подойдя к нему поближе, я внезапно поменял решение и просто прошел мимо него.

Интересно все же, кто помог ментам раскопать связь Татьяны с Зиминым? И чем это закончится?

Закончилось это, по крайней мере, на сегодня, арестом Олега Ярова, который днем приехал из своей командировке. Об этом я узнал от Татьяны, которая позвонила мне вечером. Тихим, совершенно безразличным голосом она сообщила:

– Арестован Олег. Вот они и свалили все на меня. А ты им помог.

И потом уже с силой в голосе добавила:

– Видеть тебя больше не хочу! – и повесила трубку. Пиканье было долгим, но я его не замечал.

Мне ничего не оставалось, как ждать следующей информации.

Расследование окончательно вышло из-под его контроля.

Желтая пресса следующего дня пестрела разными версиями и подробностями взаимоотношений Булгаковой и Зимина. Снимаемая ими квартира описывалась в средствах массовой информации в различных вариантах – от однокомнатной до четырехкомнатной – , говорилось о том, что Зимин купил своей секретарше дорогостоящий „Мерседес“, на котором она возила его по городу в качестве личного шофера. Дошли даже до подробностей их непосредственных личных встреч, как будто кто-то из журналистов сидел под кроватью с диктофоном или нашпиговал квартиру жучками. Впрочем, последнее я не исключал, зная специфику бывшей работы Зимина. Кроме того, можно было допустить, что имела место слежка за Зиминым со стороны его партнеров по бизнесу.

Несмотря на то, что обвинение Ярову предъявлено не было, я подумал, что первое задание Приятеля выполнено. Менты уж точно выяснят, было ли у Ярова алиби или нет, и если нет, то развернут дело как надо и вытрясут из бедного шофера-дальнобойщика всю душу. Единственная небольшая проблема для меня заключалась в том, что я ничего не выяснил дополнительно про Лагутина. А из того, что предоставил мне Приятель, ясно было только то, что изрядно пошлялся по стране, родом из деревушки со странным названием Верхние Едаки. Из всей этой информации я мог отнюдь не титанической работой ума вычислить, что должны существовать еще и Нижние Едаки. И еще две маленькие детали: хорошо играет в волейбол и весьма успешно руководит одним из крупнейших банков губернии. Но особой разработки, на мой взгляд, несмотря на рекомендации Приятеля, эта фигура пока и не требует.

Но утро следующего дня в очередной раз кардинально изменило ситуацию, и вместе с ней мою жизнь. Утренние газеты пестрели сообщениями о том, что подозреваемый в убийстве Евгения Зимина гражданин О.Я. освобожден из-под стражи, поскольку в момент совершения преступления находился в другом городе, и соответственно не мог физически это сделать. Однако милиция все же взяла с него подписку о невыезде.

Прочитав это все, я представил себе, какой шок эти сообщения произвели в высоких структурах, которые наняли меня для расследования. Вполне резонно было предположить, что все уже успокоились, радуясь найденному козлу отпущения. Можно было начинать прятать вытащенное грязное белье и приступать к налаживанию своих дел, пришедших за эти дни в упадок. И тут тебе на! Отпущен, можно сказать, что невиновен. А где искать другого рогатого?

Итак, я подумал, что придется, видимо, все начинать сначала, и обратился к Приятелю. Я заложил в него самую последнюю информацию об алиби Ярова и попросил в очередной раз дать рекомендации по следующим шагам в моем расследовании. В принципе, ничего нового и оригинального от Приятеля я не ждал, но то, что он мне выдал после длительной, почти двадцатиминутной работы, было для меня шоком.

Я вытаращился на монитор, как баран на новые ворота. Даже мой заплывший глаз, по всей вероятности, раскрылся полностью. Там было написано следующее:

НЕОБХОДИМО СОВЕРШИТЬ ПОЕЗДКУ В ВОЛГОГРАД И ПООБЩАТЬСЯ С ФИЛИНЫМ А.С. (АДРЕС: ТРАКТОРНАЯ, 31, КВ. 10)

Я стал вспоминать, давно ли я делал профилактику Приятеля.

Впечатление было такое, что у него „поехала крыша“. Однако довольно быстро я вспомнил, что профилактика была сделана совсем недавно. Я стал недоумевать еще больше.

Слегка придя в себя, я закурил сигарету и набрал в комадной строке:

КТО ТАКОЙ ФИЛИН А.С. С УЛИЦЫ ТРАКТОРНОЙ?

В ответ мне были даны совершенно четкие объяснения, что Филин Александр Сергеевич является председателем ассоциации обманутых вкладчиков компании „Эверест“, прекратившей свое существование в сентябре 1994 года. Далее была приведена небольшая, но ясная биография этого почтенного (судя по биографии) человека шестидесяти лет от роду, родившегося в Волгограде и всю свою жизнь преподававшего историю КПСС в Волгоградском политехническом институте, профессором которого он и является. Кроме всего прочего, Филин А.С. имеет жену, которая моложе его на десять лет и двух дочерей, о возрастных параметрах которых Приятель ничего не сообщил.

Я в сердцах набрал в командной строке вопрос:

НА КОЙ ХРЕН СДАЛАСЬ МНЕ ЭТА АССОЦИАЦИЯ ОБМАНУТЫХ ВКЛАДЧИКОВ?

В очередной раз забыв, что мое детище научено мной не только думать, но и ругаться, я получил следующий ответ:

ХАКЕР НЕ СЕЧЕТ ПОЛЯНУ! ВЫДАЮ КОНКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ:

НЕОБХОДИМО ВЫЯСНИТЬ ПОДРОБНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВОЗНИКНОВЕНИЯ, ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ЗАКРЫТИЯ ТРАСТОВОЙ КОМПАНИИ „ЭВЕРЕСТ“. КРОМЕ ТОГО, НЕОБХОДИМЫ ПОДРОБНОСТИ ТРАГИЧЕСКОЙ ГИБЕЛИ РУКОВОДИТЕЛЕЙ КОМПАНИИ: ДИРЕКТОРА ЖАМНОВА А.Ю. И ГЛАВНОГО БУХГАЛТЕРА КУШНАРСКОГО И.И.

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, ХАКЕР! ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ E-MAIL.

Осмысливать сказанное Приятелем и пытаться понять, варианты каких направлений расследования он сейчас просчитывал, я посчитал излишним. Я окончательно отдал всю интеллектуальную часть следствия ему на откуп. В командировку – так в командировку... Видимо, надо взять у соседа-гоблина его БМВ и с ветерком прокатиться до Волгограда – мне давно пора развеяться.

Придя к такому выводу, я затушил бычок в пепельнице и отправился к Коляну. Несмотря на то, что он давно имел трения с законом, а я в силу спефицики своей деятельности часто выступал на стороне последнего, отношения между нами были прекрасными, в основном в силу исторических причин.

Сынишка Коляна, Игорь, которому недавно исполнилось двенадцать лет и которого я звал просто Гошкой, не без моего участия неожиданно увлекся компьютером. Сам Колян уважал все, что связано интеллектуальной деятельностью и, несмотря на свою гоблинскую суть, поддерживал увлечение сына. В немалой степени этому способствовала и его супруга Катя, женщина с высшим образованием. Гошка же, несмотря на свои генетические корни, оказался весьма смышленым парнишкой, и темпы освовения им компьютера были достаточно высоки.

Несмотря на то, что я нечасто бывал дома, а когда бывал дома, то часто бывал в отнюдь негостеприимном настроении, я не помню ни одного факта, когда бы я отказал Гошке в решении вопросов, связанных с компьютером. Мне вообще нравился этот короткостриженый пацан. Его отец это очень ценил.

На мой звонок дверь открыла Катя в красном махровом халате.

– Колян дома? – спросил я.

Впрочем, можно было и не спрашивать, потому что БМВ стоял во дворе.

– Да, на кухне. Есть будешь? – спросила она.

– Спасибо, нет, только что из-за стола, – соврал я.

Я прошел на кухню, где за столом в яркой спортивной майке с оголенными покатыми плечами сидел хозяин. Пища, выставленная на столе перед главой семьи, была обильна и качественна.

Преобладал белковый рацион, который был столь необходим Коляну в его нелегком повседневном труде. Он не спеша, но уверенно продвигался в деле опустошения стоящей перед ним посуды. Завидев меня, он двинул ногой в моем направлении табуретку и поставил рядом с предполагаемым местом моего сидения банку пива.

– Здорово, Валерка!

– Здравствуй, Колян!

Я сел за стол, взял банку пива, не спеша вскрыл ее, отхлебнул и дождался, когда Колян пережует очередной кусок ротбифа и запьет его пивом.

– Качественно тебя обработали, – сказал Колян, кивнув на мою физиономию.

– Да, ребята старались, ничего не могу сказать.

Не желая продлевать разговоры на темы, связанные с состоянием моего лица, я сказал:

– Колян, у меня к тебе дело.

Гоблин в этот момент уже нес надетый на вилку очередной кусчок мяса в рот, внимательно наблюдая за этим процессом.

Услышав слово „дело“, он остановил движение вилки на полпути к открытому рту и перевел взгляд на меня.

– Да ты ешь, ешь, – успокаивающе сказал я.

Однако Колян положил вилку на тарелку и закрыл рот.

– Слушаю. Что, может быть, голову кому-то отвернуть надо?

– Нет, спасибо, им уже отвернули.

– Тогда что же? – спросил недоуменно Колян.

– Мне надо съездить в Волгоград на пару дней. Боюсь, что на своей развалюхе я туда не доеду, а если доеду, то обратно не смогу вернуться. Ты не мог бы мне одолжить свою бэ-эм-вуху?

– На пару дней? – уточнил Колян.

Я утвердительно кивнул.

– Нет проблем. Когда выезжаешь?

– Завтра вечером.

– Доверенность у тебя есть – бери и езжай.

Я поблагодарил Коляна и, прихватив с собой начатую банку пива, вернулся к себе.

Весь следующий день я провел в отдыхе и залечивании ран, а также посетил хирурга с целью выяснить, есть ли у меня сломанные ребра. В моему удовольствию, я узнал, что дело обошлось ушибами. Кроме того, я заехал в „Оптику“ и купил себе новые очки. Вечером, прихватив на всякий случай с собой „ПМ“, я на серебристом БМВ-525 выехал в командировку в Волгоград.

Поездка на БМВ куда-либо вряд ли может быть обременительна для водителя. Не зря говорят, что БМВ – машина для шоферов: высокая скорость, плавный ход, комфортабельный салон.

Несмотря на ночь и остановки, я долетел до Волгограда за семь часов, и был там рано утром. Позавтракав в одном из придорожных кафеи дождавшись, когда город начнет функционировать, я быстро разыскал улицу Тракторную 31, кв. 10 и поднялся на третий этаж.

Дверь мне открыла седая женщина лет пятидесяти, видимо, супруга Филина.

– Доброе утро, – сказал я, отмечая, что моя собеседница смотрит на мою физиономию с возрастающим недоумением. – Моя фамилия Мареев. Извините за столь ранний визит, но мне необходимо поговорить с Филиным Александром Сергеевичем.

– Проходите, – после некоторого раздумья сказала она.

Оставив меня в коридоре, она прошла в кухню и доложила о моем визите хозяину.

– Веди его сюда! – услышал я громкий голос.

Через несколько секунд я предстал перед жующим бутерброд с ветчиной пожилым, но бодрым на вид человеком. Роста он был среднего, редеющие волосы были зачесаны назад. Характерной особенностью лица было наличие постоянно присутствующей улыбки на лице и в глазах. Старик неопределенно взмахнул рукой, что, видимо, означало у него жест приветствия, и указал мне всей пятерней на табуретку.

– Садитесь! – зычно огласил он кухню. – Дай ему чаю, Мария и сделай бутерброд.

– Спасибо, я уже позавтракал.

– Ну как же разговаривать без чая?

Я посмотрел на здоровенный бокал, стоящий перед хозяином – он источал душистый аромат эрл-грея.

– Ну разве что чай, – разрешил я соблазнить себя.

– Какой у вас вопрос? – спросил хозяин, когда передо мной был поставлен бокал.

– Я частный детектив из Тарасова, и мне нужна информация по поводу финансовой компании „Эверест“.

Филин на какой-то момент прекратил жевать, после чего влил в себя чай, как горючее в автомобиль, с прежней энергичностью спросил:

– А в чем причина интереса детектива из Тарасова к финансовой пирамиде под названием „Эверест“? Вас интересует это в контексте изучения человеческой глупости вообще или в контексте конкретного преступления в частности?

– Человеческая глупость вообще меня давно уже не интересует, – сказал я. – За годы жизни у меня собралась немалая коллекция ее примеров. Меня интересует конкретное криминальное дело. К сожалению, в силу взятых на себя обязательств я не могу рассказать вам все обстоятельства, являющиеся причиной моего интереса.

Филин по-доброму усмехнулся и сказал:

– Хорошо. Что же вас интересует конкретно?

– История возникновения компании, собранные ей суммы и особенно судьба руководителей, – я почти цитировал задания Приятеля.

– О, это долгий разговор! К сожалению, через час у меня лекция в институте. После нее я весь день в вашем распоряжении.

– Хорошо, я на машине, давайте я вас подвезу.

– Спасибо за вашу любезность! – Филин рассыпался в словах благодарности, произносимых с еще большим уровнем громкости.

Я стал приходить к выводу, что у профессора что-то в не в порядке со слухом.

В одиннадцать часов Филин вышел из здания института и под удивленными взглядами сотрудников и студентов направился к серебристому БМВ, в котором я его ожидал, коротая время за чтением местной утренней прессы.

Мы поехали обратно домой к профессору, и на этот раз расположились в небольшой, но уютной гостиной.

Филин, развалившись рядом со мной на диване, перед которым заботливая супруга поставила чайник с двумя бокалами, начал свое вещание:

– История создания компании „Эверест“ проста и банальна: собрались два человека, Жамнов и Кушнарский, набрали ряд секретуток, сняли офис и развернули мощную рекламную компанию фирмы, собирающей деньги под 30 процентов в месяц.

Я анализировал, чем отличалась эта компания от остальных и почему именно в нее люди вложили немалые средства. Ведь таких фирм в 1994 году было больше чем достаточно.

Во-первых, обещанный процент был более умерен по сравнению с другими. Во-вторых, тем, что в отличие от других, которые рекламировали себя как коммерческие структуры с высоким доходом, „Эверест“ с самого начала объявил, что будет осуществлять вложения в покупку акций приватизирующихся прибыльных предприятий, как бы заранее страхуя вкладчиков. И как это ни странно, на первых порах Жамновым и Кушнарским была совершена покупка акций некоторых волгоградских и иных промышленных предприятий. В глазах вкладчиков это означало серьезный подход к делу, в компанию многие поверили. В том числе и ваш покорный слуга, – снова как-то по-доброму усмехнулся Филин.

– И это все при том, что фирма была достаточно закрытой, – продолжил он. – Ее руководителей практически никто не видел. Функции общения с вкладчиками осуществляли симпатичные девушки, в офисе регулярно вывешивались информационные бюллетени, в которых все было ясно и четко изложено и дополнительных вопроосв задавать не хотелось. В средствах массовой информации также регулярно публиковались отчеты компании о проведенных ей действиях.

Самого Жамнова я видел один раз случайно, заметив как он в приемной дает указания обслуживающему персоналу. Я со своей дотошностью подошел к нему и попросил дать разъяснения по поводу очередного закупленного „Эверестом“ пакетом акций с целью выяснить, не является ли это вложение слишком рискованным... Сославшись на занятость, он сказал, что не может сейчас со мной говорить, и отослал меня к одной из своих подчиненных. Как потом выяснилось, вся закупка акций была произведена в самом начале деятельности, и затраченные на это суммы были отнюдь невелики, порядка 10–15 процентов от всей собранной „Эверестом“ суммы. Но прорекламировано все было с большой помпой и достаточно убедительно.

– Александр Сергеевич, а сколько вообще было собрано денег?

– О, на удивление много! В долларовом эквиваленте – около пяти миллионов. И это за восемь месяцев работы.

– И какова же судьба этой суммы? – спросил я Филина.

Филин сделал неопределенный жест рукой, что означало, по-видимому, недоумение.

– Кто его знает? Исчезли, все до копейки.

– Сейчас уже выяснено, как производилось свертывание деятельности компании?

– Да. В последний месяц деятельности, в августе, было произведено накапливание в сейфах всех имеющихся наличных средств. Одна часть средств под разными предлогами была снята из банка. Другая часть, вложенная в акции приватизированных предприятий, тайно была продана на местных и московских фондовых биржах. Следствие установило, кто являлся агентами „Эвереста“ на фондовом рынке. Это две известные брокерские фирмы „Диалог“ и „Тройка“. Однако претензий к ним предъявить нельзя, поскольку они просто являлись посредниками.

После того, как все это разрушилось, вкладчики образовали ассоциацию с целью спасения хотя бы части вкладов. Меня избрали председателем. К сожалению, почти ничего сделать не удалось. Видимо, люди, которые организовывали все это, тщательно, и я бы сказал, скрупулезно, продумали все пути отступления и грамотно кинули все концы в воду.

Единственный факт, вызывающий недоумение – это трагическая гибель самих руководителей фирмы. Версий на этот счет много, но ничего конкретного доказать нельзя.

– Расскажите об этом подробнее, – попросил я Филина.

– Подробнее об этом вам могут рассказать компетентные органы, а я лишь скажу, в день когда были прекращены выплаты по процентам (как было сказано в объявлении у входа в офис – по техническим причинам, в связи с ремонтом крыльца), оба руководителя были убиты, как предполагает милиция, наемными убийцами. Директор, Жамнов Алексей Юрьевич, был взорван в автомобиле на площадке перед своим домом, а главбух Кушнарский Иван Иванович, был застрелен в подъезде, также собственного дома.

– Интересно, какие же версии строились официальными органами?

– Версий хоть отбавляй. Денег нету, – акцентированно сказал Филин. – Говорилось, что „Эверест“ был задуман какими-то преступными группировками, а Жамнов и Кушнарский – были подставными фигурами, попками. И вместе с ликвидацией фирмы ликвидировали и их.

По другой версии, кто-то, более информированный чем мы, прознал о желании Жамнова и Кушнарского смыться с накопленной наличностью, просто переиграл их, опередив их и забрав деньги. Была даже версия, что у кого-то из обманутых вкладчиков не выдержали нервы, и он решил совершить акт возмездия, не предполагая при этом, что денег впоследствии найти не удастся. Но все же эта версия представляется маловероятной.

– Скажите, а что из себя представляли Жамнов и Кушнарский как личности? Что о них известно вообще?

– Оба местные жители, уроженцы Волгограда. Кушнарский закончил экономический институт, трудился бухгалтером на ряде предприятий, пока не перешел на работу в „Эверест“. Имел проблемы с законом, привлекался по статье о хищениях на мясокомбинате, но прошел по делу как свидетель. Был женат, потом развелся.

Что касается Жамнова, то он юрист. Закончил юридический институт. – Тут Филин задумался. – По-моему, даже в Тарасове. Я не помню сейчас точно, нужно проверить по документам. Если так, то это интересный факт, – с улыбкой посмотрел он на меня.

Жамнов до „Эвереста“ работал юрисконсультом на том же мясокомбинате, где работал и Кушнарский. После скандала с хищением уволился оттуда, занялся коммерцией, работал в одном из отделений Сбербанка. Зарекомендовал себя как хороший юрист и грамотный экономист, поскольку специализировался как юрист по хозяйственному праву. Был женат, от брака имеется дочь. После гибели Жамнова его жена переехала в другой город.

Ну вот, собственно, и все, что я могу вам сказать, – подытожил Филин.

– Скажите, Александр Сергеевич, наверняка за время вашей деятельности председателя ассоциации, вы познакомились и контактируете сейчас с массой людей, причастных в этому делу.

– Разумеется, – ответил Филин.

– Не могли бы вы оказать протекцию в отношении некоторых из них? В частности, меня интересуют представители правоохранительных органов, занимавшихся расследованием дела.

– Вы, видимо, имеете в виду капитана Соловьева...

– Возможно.

– Так мы можем съездить и поговорить с ним! – почти с радостью прокричал Филин.

– Был бы очень вам признателен, – ответил я и мизинцем поправил ушную мембрану.

Через полчаса мы уже сидели в городском управлении внутренних дел в кабинете капитана Юрия Михайловича Соловьева. Филин громогласно представил меня этому небольшого роста лысенькому мужичку с пышными темными усами и слегка лукавым взглядом и попросил ответить на мои вопросы.

Первым, чем я поинтересовался у капитана, были обстоятельства убийства главных лиц компании „Эверест“.

Соловьев не стал распространяться на этот счет, а просто вынул папку из стола и предоставил ее в мое распоряжение.

Сам же он стал беседовать с Филиным.

Из протоколов, составленных по факту убийства, я выяснил следующее:

Кушнарский был застрелен неизвестным, поджидавшим его на лестничной площадке в районе десяти часов вечера. В момент, когда главбух открывал ключом дверь своей квартиры, киллер спустился с площадки верхнего этажа и произвел пять выстрелов в область головы и шеи жертвы. Смерть наступила мгновенно.

Пистолет системы ПСМ был снаряжен глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. Тело Кушнарского было обнаружено его сожительницей спустя пять минут после убийства. Она слышала, как тот засовывал ключ в дверь и вышла посмотреть, почему Кушнарский не заходит в квартиру. Убийца скрылся с места происшествия и не найден.

Обстоятельства смерти Жамнова были следующими: поздно вечером, в районе десяти часов, он подъехал на своей машине „Ауди“ на платную стоянку недалеко от дома.

Поздоровавшись на входе с охранником, Жамнов поехал парковаться в дальний угол стоянки. Примерно через минуту в углу, где припарковался Жамнов, раздался оглушительный взрыв, разметавший „Ауди“ в клочья. Взрыв причинил значительный ущерб стоявшим рядом автомобилям, многие из которых пришли почти в полную негодность и проделал большую дыру в бетонном заборе. Сила взрыва составила 1,5 килограмма тротилового эквивалента. Следствие предполагает, что взрыв был произведен радиоуправляемым устройством, бомба была заранее заложена в автомобиль Жамнова. Скорее всего, преступники проявили некую гуманность и не нашли другого подходящего места для взрыва, чем пустынная стоянка автомобиля.

Прочитав протокол, я исполнился сочувствия сотрудникам внутренних дел, которые с пластиковыми пакетами в руках собирали останки Жамнова по автостоянке.

Сам капитан Соловьев ничего существенного к прочитанному мною и известному мне от Филина сообщить не смог, если не считать его чрезмерно, на мой взгляд, оптимистических заявлений о том, что он надеется найти деньги вкладчиков.

Я выслушал его заявления с самым серьезным видом и попросил оказать мне протекцию в беседе с представителями брокерских контор, занимавшихся продажей акций по поручению компании „Эверест“. Соловьев сказал, что никаких проблем в этом он не видит. Он набрал номер и коротко переговорил с кем-то по телефону.

Филин с горячностью вызвался меня сопроводить. Обе брокерские конторы находились в одном здании, правда, в разных его концах. Здание называлось „Волгоградская фондовая биржа“. Оба директора контор (видимо, по взаимной договоренности, один был высокий, тонкий и с пышной черной шевелюрой, другой – маленький, толстенький и лысенький) вещали мне одно и то же. Суть их разъяснений сводилась к тому, что в 1994 году к ним обратился некто Кушнарский и попросил их реализовать акции нескольких предприятий, владельцем которых являлась трастовая компания „Эверест“. Не в традициях этих двух фирм было спрашивать, с какой целью клиент просит это сделать, а напротив, традицией обоих фирм является сохранение конфиденциальности дел клиента. Поэтому обе конторы, не вдаваясь в особые подробности, успешно реализовали бумаги на фондовым рынке, получив за это свой процент. Оба уверяли, что он был очень небольшим. Ни о каких подробностях, связанных с функционированием „Эвереста“ им неизвестно и мало того, просто неинтересно. Вкладчикам, безусловно, брокеры сочувствуют, но ничем помочь не могут.

Вырученные деньги Кушнарскому были переданы наличными, сделка оформлена документально.

Я подумал, что особого смысла оставаться в Волгограде для меня нет. Задание Приятеля, на мой взгляд, было выполнено.

Филин настоял на том, чтобы я заночевал у них и лишь утром отправился бы в дорогу, сославшись на то, что ночью ездить небезопасно. Я принял предложение профессора и уже вечером, сидя на его кухне и попивая неизменный чаек, поведал ему некоторые детали дела, которым я занимался. К нашей компании в этот вечер присоединился еще один человек, которого Филин представил как юрисконсульта Ассоциации обманутых вкладчиков Липицкого Григория Аркадьевича. Это был человек средних лет с тщательно зализанными назад волосами, в больших роговых очках.

Филин сказал, что Липицкий работает в Ассоциации на общественных началах, представляя известную в Волгограде юридическую контору, которая, отстаивая интересы вкладчиков, таким образом повышает свой престиж. Липицкий, несколько натужно улыбаясь, возразил, отметив, что отстаивание интересов вкладчиков – гражданский долг, а поднятие имиджа является побочным процессом.

Мне захотелось с ехидцей спросить, как далеко продвинулся Липицкий на этом благородном поприще и сколько денег удалось вернуть, но все же сдержался и не спросил ничего. Своим собеседникам я объяснил, не вдаваясь в подробности, что в нашем городе убит влиятельный человек, политик и бизнесмен.

В ходе расследования убийства, отработав несколько версий, мы вместе со своим Приятелем (я не стал пояснять, кто это) пришли к выводу, что корни этого дела лежат в Волгограде и возможно связаны с трастовой компанией „Эверест“. Я не стал отвечать на бурю возникших после этого заявления вопросов со стороны Филина и Липицкого, да и не мог этого сделать по причине малой своей осведомленности в логических ходах Приятеля, заставившего меня совершить вояж в Волгоград. Я лишь заверил моих собеседников в том, что как только обстоятельства дела более или менее прояснятся, и я получу какие-либо доказательства вышеуказанной связи, я немедленно их проинформирую. И несколько неожиданно для себя выразил надежду, что это произойдет достаточно скоро.

В отличие от Липицкого, который просто молча задумался над сказанным мною, Филин отреагировал очень эмоционально. Он заявил, что завтра же утром отправляется вместе со мной в Тарасов. В подтверждении серьезности своих намерений он набрал номер заведующего кафедрой института и категорично заявил о том, что берет отпуск за свой счет на неделю. Как я не пытался отговорить старика от поездки, тот был непреклонен.

Ранним утром следующего дня мы были уже на пути в Тарасов.

В душе я никогда не был поэтом, и осень для меня не является чем-то вдохновляющим, скорее наоборот, особенно это стало чувствоваться с годами. Однако ландшафты, пробегавшие вдоль дороги, были настолько живописны и радовали глаз, что я часто с трудом отрывал свое внимание от них и переключался на дорогу. Мой горластый попутчик не унимался всю дорогу.

Даже почтенный возраст не мог сморить его хотя бы в получасовой дреме, чтобы дать мне отдохнуть. Он рассказывал мне о фактах своей биографии, значительных и не очень, о взаимотношениях на кафедре и неправильности преподавания истории в институте и еще обо всякой-всячине, интересной и не слишком.

– Да, вы знаете, Валера, – после непродолжительной паузы вновь затрубил Филин, – когда возникла первая финансовая пирамида?

Я пожалел, что не купил какие-нибудь затычки неважно для чего, чтобы заткнуть свои уши еще в Волгограде. Я был уверен, что даже при полной их закупорке я бы хорошо слышал своего собеседника.

– Нет, не знаю, – ответил я.

– А я вам объясню, – снисходительно сказал Филин. – Это было во Франции во времена регентства герцога Филиппа Орлеанского. Некий шотландец по имени Джон Лоу, весьма талантливый молодой человек, почти не имевший образования, кроме церковно-приходской школы, пошлявшись по миру, осел наконец во Франции. Он и предложил Филиппу Орлеанскому, обремененному в то время проблемами наполнения государственной казны, состояние которой было плачевно, интересный бизнес-проект в качестве способа добычи денег. Он предложил ему поначалу лотерею. Сейчас это стандартная вещь, но тогда это было, мягко говоря, не слишком распространено.

Лотерея была проведена, были собраны значительные средства, которые, как вы понимаете, были гораздо больше затрат на призы. Я уж не знаю что там были за призы – сейчас дарят стиральные машины и пылесосы, а тогда, видимо, в ходу были повозки, возможно, оружие. Победители лотереи были награждены публично и с большой помпой. Люди уже тогда понимали значимость рекламы как двигателя торговли.

Филиппу проведенная акция понравилась, и он сказал Лоу: „А давай-ка, милый Джон, еще что-нибудь!“. И Джон не подвел – он предложил схему, которую сейчас экономисты называют финансовой пирамидой. По стране были распространены псевдо-ценные бумаги на подобие нынешних „мавродиков“, которые принимались к оплате через определенное время в разных частях Франции с бешеными процентами. Представьте себе, что сегодня вы отдали сто ливров, а через месяц получили двести... Абсолютное большинство французов втянулись в эту игру, начиная от дворян кончая последними простолюдинами. Играли все. Но, как вы понимаете, долго это продолжаться не могло. В какой-то момент эти фантики перестали принимать, и тогда случилось страшное. Возникла массовая паника, все, кто мог, требовали свои деньги.

Некоторым это удалось: в частности, герцог де Шеврез приехал во дворец, где жил Джон Лоу и, банально приставив шпагу к его горлу, потребовал свои деньги обратно. Джон Лоу не смог проигнорировать столь вежливый и тактичный намек. Герцогу нагрузили телегу денег, и он отбыл восвояси. Однако большинство французов оказалось менее удачливым. Джон Лоу был вынужден бежать в Италию, откуда был выдан, посажен в тюрьму. Вообщем, жизнь его закончилась трагично – он умер в нищете.

Филин сделал паузу в рассказе и, вздохнув, резюмировал:

– Вы спросите насчет денег? Денег так и не нашли...

– История насыщена оптимизмом, как спелое яблоко соком, – повело вдруг меня на метафоры. „Не к добру это“, – подумал я и оказался совершенно прав.

Неожиданно впереди себя по правой стороне дороги я заметил блеснувший в кустах солнечный луч, словно отраженный каким-то зеркальцем. Я даже не успел подумать, что бы это могло быть, как в следующий момент раздался громкий хлопок – это лопнул левый передний скат нашего „БМВ“. Машина тут же резко пошла на встречную полосу дороги и завиляла.

Тормозить было бессмысленно, мы могли тут же перевернуться.

Я попытался, работая попеременно рулем и тормозом, стабилизировать положение. И все же миновать кювета мне не удалось: „БМВ“, хотя и на небольшой скорости, но сполз с дороги и, уткнувшись бампером в канаву, замер. Мою залепленную пластырем физиономию спасла выскочившая из руля подушка безопасности и пристегнутый ремень. Моему соседу повезло меньше – он все же ткнулся лбом в ветровое стекло.

Филин с широко раскрытыми глазами недоуменно смотрел на меня, спросив при этом:

– А что случилось, почему мы так резко ушли с дороги?

– Очень писать захотелось, – буркнул я и, толкнув боковую дверь, выскочил из машины и уже громко приказал Филину:

– Вылезайте быстро из машины и лежите за ней, чтобы вас не было видно с дороги, – при этих словах я выхватил пистолет, спустил его с предохранителя и побежал пригнувшись дальше вдоль дороги в направлении густого кустарника, который рос в пятидесяти метрах от места нашей аварии.

Достигнув его с потрясающей для бега на корячках скоростью и спрятавшись в нем, я осторожно приподнялся, чтобы лучше разглядеть дорогу. К счастью, мой план сработал, и ждать пришлось недолго. Через несколько секунд кусты напротив зашевелились и оттуда, осторожно озираясь, вышел невысокий коренастый мужичок в спортивном костюме и кепке-бейсболке.

На правом плече у него висела спортивная сумка. Видимо, винтовку с оптическим прицелом он оставил на точке огня, а сам пошел добивать нас, чтобы после этого взорвать машину.

Я тщательно прицелился, взяв киллера на мушку своего „ПМ“, и когда он уже приблизился к ближайшей ко мне бровке дороги, я все же решил дать ему шанс, крикнув:

– Брось оружие!

Но он оказался совсем испорченным человеком, за что и пострадал. Услышав мой гуманный призыв, он выхватил из сумки пистолет и открыл стрельбу, ориентируясь на мой голос. Мои шансы в этой игре, к счастью, были предпочтительнее. Наши выстрелы слились в единый грохот. Мы успели выстрелить несколько раз друг в друга, прежде чем одна из моих пуль бросила киллера на асфальт. Его же пули просвистели над моей головой, посшибав ветки кустарника. На всякий случай я упал на землю, притворившись, что в меня попали и уже ползком стал добираться к водоперекидной трубе, зарытой поперек дороги. Я быстро юркнул в нее и, стараясь не шуметь, перебрался на противоположную сторону дороги.

Я затаился на некоторое время. Не обнаружив ничего подозрительного, я высунулся, чтобы обозреть профиль дороги.

Мой противник лежал без движения. Немного пробежав, я быстренько прыгнул в кусты том месте, откуда вылез киллер.

На небольшой, недавно умятой площадке, я обнаружил надувной матрац, рядом с которым лежала снайперская винтовка югославского производства „Застава“ с оптическим прицелом.

Тут же лежала и рация. Я понял, что у киллера есть напарник, находящийся в некотором отдалении, который и предупредил его о приближении моего „БМВ“. Пройдя насквозь в придорожную рощу, я обнаружил недалеко на грунтовой дороге пустую белую „девятку“.

Возвратясь обратно, я обнаружил, что происшествие стало достоянием общественности. Большегрузный „КамАЗ“ и „Москвич-412“ стояли по обе стороны дороги, а их водители склонились над телом лежащего без движения киллера. Я заметил также, что в их направлении двигался не выдержавший долгого бездействия Филин. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к этой компании. Человек с разбитым лицом и пистолетом в руке, скорее всего, произвел на водителей сильное впечатление. Я подошел и посмотрел на киллера.

Однозначно, он был мертв – пуля попала в область сердца.

Закостеневшей рукой он сжимал пистолет „ТТ“. Поскольку водители вопросительно уставились на меня, пришлось объяснить суть происшедшего. Это заняло какое-то время, в течение которого прибавилось еще двое любопытных водителей.

Через час прибыл местный участковый, которого на удивление быстро нашли. Еще через два часа прибыл наряд милиции из ближайшего населенного пункта. За это время я и Филин раз десять повторили свой рассказ о произошедших с нами событиях. В какой-то момент мне пришла в голову мысль о том, что среди нескольких проезжавших машин наверяняка был и напарник убитого бандита.

В конце концов, спустя часов пять после происшествия, когда милиционеры сняли показания, замерили дорогу, нас повезли в ближайший населенный пункт. Уже темнело. Мы с Филиным ехали в милицейском „уазике“, наш БМВ, вытащенный из канавы, ехал на буксире, пилотируемый одним из милиционеров. Думаю, что парнишка-сержант ловил кайф от восседания в столь крутой для него тачке. У машины оказалась разбитой одна фара и погнулось крыло.

На ночь нас с Филиным и тремя милиционерами разместили в сельском клубе. Во время дежурства двое из стражей порядка постоянно не спали. Видимо, несмотря на наши объяснения и наличие улик, милиционеры никак не могли решить для себя, кто же был наемным убийцей, а кто – жертвой. Наконец, утром приехала бригада криминалистов из Волгограда, и в очередной раз процедура допроса повторилась. На сей раз не выдержали нервы у профессора: он так орал на следственную бригаду, часто вставляя в свою речь популярные народные лексические обороты, это возымело наконец действие. Они, запротоколировав наши показания, объявили нам день нашей явки в Волгоградское управление внутренних дел и отпустили домой.

Я отправился к директору совхоза с вопросом о том, где можно оказать первую техническую помощь автомобилю, чтобы я мог спокойно доехать домой. Перед входом в административное здание я заметил две таблички. На одной из них было написано: „Правление совхоза „Едакинский“, а на другой – администрация села Нижние Едаки. Найдя директора, который оказался армянином по фамилии Кочарян, я задал ему интересующий меня вопрос. Он заверил меня, что нет никаких проблем, и его родной брат-автомеханик Хачик, который обладает золотыми руками, возьмется за ремонт, причем сделает это почти бесплатно. Я очень удивился, но потом понял, что льготы объясняются распространившимися слухами о моих способностях ворошиловского стрелка. Армяне, видимо, не знали о том, что милиция отняла у меня „Макаров“ для проведения баллистической экспертизы.

Выходя из здания правления, я снова обратил внимание на табличку. „Едаки“ – очень уж знакомо мне это название, причем знаю я его недавно... Ба, да это же родина одного из моих заказчиков, банкира Василия Лагутина. Приятель еще постоянно жаловался на недостаток информации по поводу этой личности. Только Лагутин, кажется, родился в Верхних Едаках, если мне не изменяет память. Однако где есть Нижние Едаки, там, безусловно, должны быть и Верхние. Радуясь поразительной логике своего мышления, я решил поинтересоваться у директора совхоза насчет Лагутина.

К обеду Хачик, шустрый парнишка, действительно с золотыми руками, аккуратно выпрямил крыло автомашины, залепив разбитую фару скотчем и проведя еще ряд мелких операций по устранению возникших неисправностей, объявил мне, что можно ехать. Я отстегнул ему сумму, которая очень маленькой, да и вообще просто маленькой мне не показалась. Хачик рассыпался в благодарностях и сказал, чтобы мы заезжали еще. Я сказал, что, может быть, заеду, но совсем по другому поводу.

Директор совхоза Кочарян-старший предложил нам пообедать в совхозной столовой, чем мы и не преминули воспользоваться.

За обедом я спросил его:

– Скажите, а знает ли кто-нибудь в деревне Василия Лагутина?

Кочарян долго морщил лоб, советуясь за столом с соседями и сказал, что хотя фамилию такую слышал, но знать его никогда не знал.

– В совхозе очень много новых людей приехало, – объяснил директор. – Старики повымирали или дети их в город забрали.

Тут я уточнил, что Лагутин родом из Верхних Едаков.

– Так там и спроси! – горячо сказал директор совхоза. – Ты поедешь в Тарасов, и по пути как раз будет деревня Верхние Едаки. Там осталось всего десять домов, может, кто и знает. Обратись к Парфенову.

Так мы и поступили. Выехав на трассу, минут через двадцать я увидел указатель поворота на Верхние Едаки. Съехав с трассы, я обнаружил, что дорога как таковая практически отсутствовала.

Было место, где можно проехать, причем в сухую погоду. Благо для БМВ мучения продолжались недолго, и через десять минут мы въехали в населенный пункт, состоявший из десяти домов, причем два из них явно пустовали. Я подъехал к ближайшему дому, и у бабки, которая ковырялась в своем огороде, спросил:

– Вы не подскажете, где найти Парфенова?

– А чего его искать? – удивилась старуха. – Вон его дом, через один от моего, – указала она направление мотыгой.

Мы проехали еще немного, и остановились около большого, но приходящего в упадок дома, на крыльце которого сидел и смолил папиросу пожилой джентльмен в кепке „от Ильича“.

„Видимо, местный денди“, – подумал я.

– Здорово, отец! – как можно более радостно прокричал я, выходя из машины.

– Ну, здорово, – сказал старик, пыхнув папиросой.

– Ну и места у вас, загляденье одно! Одна беда – проехать сложно.

– А ты не езди, ты пешком ходи – здоровее будешь, – мудро посоветовал он мне.

– Да мы просто мимо проезжали, вот и решили заглянуть в родные места своего друга.

– Какого из них? – равнодушно спросил старик.

Я присел рядом с ним, закурил свой „Соверен“ и сказал:

– Васьки Лагутина. Он же родом из этих мест.

– Васька-то? Помню я его, – так же равнодушно ответил аксакал. – Сам-то он давно не заявлялся сюда, глянь, лет двадцать как будет... Уж и забыли его... Родителей его, когда Ваське лет пятнадцать было, схоронили – в грозу под молнию в поле попали... Вон там на старом кладбище похоронены, могилка уже давно развалилась. Приехал бы, поправил...

– Он теперь большой человек – банк возглавляет. Некогда ему.

– С какого это х... он стал большим человеком? – неожиданно удивился старик. – Балбесом и хулиганом рос. Все норовил какую-нибудь пакость сотворить. Один раз, помню, еще лет четырнадцать ему было... Как-то старуха моя, покойница, шла с ведрами из колодца, а этот пострел петлю положил на землю, гусей ловил. Вот моя бабка в петлю и попала, а он – возьми да дерни... Бабка упала, ведра на нее вылились, а водица-то холодная, колодезная. Бабку и пробрало, вскочила и как уе. ет его, сердечного коромыслом по спине! Крюком-то ему спину до крови и распорола! Так шрам аккурат промеж лопаток и остался потом... Долго маманя его ходила ко мне разбираться, до самой смерти своей забыть не могла. А теперь, получается, большого человека коромыслом ох. ячили!

– Да уж, история... – сказал я, посмеиваясь. И в ту же секунду неожиданная мысль парализовала меня. Я раскрыл рот и выронил сигарету.

Старик посмотрел на меня со скучающим видом и сказал:

– Сигарету-то подбери, милок, а то так тебе дырку на штанах тебе и прожжет, да аккурат в том месте, которое может и сгодится тебе еще, по молодости лет-то...

Я вскочил, сбросил бычок со своих брюк, затушил его каблуком ботинка и сказал:

– Ну, отец, прощевай! Задание я выполнил, доехал, вижу, что у вас здесь все нормально...

– Да уж, – равнодушно протянул дедушка. – Скоро все вымрем.

Я не стал дискутировать с ним по этому вопросу, вернулся в машину, где заскучал мой громогласный друг Филин, быстро завел ее и поехал по направлению Тарасова. Посмотрев в зеркало заднего вида, я обратил внимание, что старик даже не смотрит в мою сторону. Он устремил свой взгляд в какую-то точку на горизонте.

В Тарасов мы въехали поздно ночью. Я сразу загнал „БМВ“ на станцию техобслуживания к одному из своих приятелей, предупредив его по телефону, что дефекты необходимо устранить как можно скорее. Сами же мы с профессором на такси поехали к моему другу Фиме Липовскому. Старик наконец-то ухайдокался от переездов и приключений, выпавших на его голову и большую часть времени молчал.

Фима, поднятый ночью с постели, был очень меланхоличен. Он вяло поздоровался со мной и с профессором, молча и слегка скептически выслушал суть дела, оживившись только при рассказе о перестрелке, после чего опять заскучал. Такими же вялыми жестами он предложил Филину занять место на диване в гостиной, для меня же вытащил из кладовой раскладушку.

Уснули мы мгновенно.

Наутро я отправился на станцию техобслуживания, где с удовлетворением отметил, что работы по приведению коляновского „БМВ“ в надлежащий вид уже велись достаточно неплохими темпами. После этого я отправился к одной из знакомых программисток, работающей на узле компьютерной связи. После краткого приветствия я попросил у нее компьютер и модем. Через пять минут я уже был на связи с Приятелем, предоставив ему всю полученную за время поездки информацию.

Я немного подождал, когда он ее осмыслит, успев выкурить одну сигарету.

Приятель в своих новых рекомендациях снова поразил меня, объяснив, что мне предстоит еще одна командировка, на сей раз в город Сарынь. Оставив Филина на попечение Фимы, вечером того же дня я отбыл в Сарынь.

Вернувшись оттуда через сутки, я опять с узла электронной почты связался с Приятелем, рассказав о результатах своей поездки. На сей раз, когда все было достаточно очевидно, я затребовал от Приятеля полной аналитики и через два часа держал распечатанные листы бумаги. После этого сделал несколько телефонных звонков, последний из них был адресован Передрееву.

Министр экономики Тарасовской губернии, взяв трубку и узнав, кто с ним говорит, пытался выразить свое неудовольствие отсутствием информации от меня в последние дни, но я быстро прервал его и настоятельно попросил собрать завтра вечером Губернский Экономический Совет в полном его составе. Я заявил, что на Совете я сообщу о результатах своего расследования. Передреев несколько недоумевал, но все же согласился организовать все так, как я просил. А просил я в сущности присутствия завтра на Совете всех действующих лиц.

В шесть часов вечера мы с Филиным на такси подъехали к зданию ОКРР на Московской. У въезда в арку, где застрелили Евгения Зимина, меня ждал „уазик“ патрульно-постовой службы.

Из него навстречу мне вылез мой сосед Аслан Макаров, к нему присоединились еще два дюжих милиционера. Аслан подошел ко мне и сказал:

– Валера, все нормально, мы проверили. Но на всякий случай пойдем вместе.

– Да, так будет надежнее, – согласился я, и мы впятером отправились внутрь здания.

Милиционеры проверили подъезд и, не найдя там ничего подозрительного, проводили нас до двери в зал заседаний.

Перед тем, как оставить нас, Аслан сказал:

– Если что, крикни в окно или стекло разбей. Мы сразу поднимемся.

Я поблагодарил Аслана и открыл дверь зала.

Внутри зала, в просторной светлой комнате, был полный аншлаг. Кроме всех членов Губернского Экономического Совета, присутствовало еще несколько гостей. В частности, представители прокуратуры губернии, капитан Соловьев из Волгоградского УВД и майор милиции из Тарасовского УВД. Все присутствующие сидели на мягких стульях перед большим председательским столом, за которым восседал Передреев. Я усадил на один из стульев Филина, который за последние дни сделался на редкость молчаливым и больше тихо внимал информации, чем выдавал ее. Сам же я направился к столу, бросил на него папку с имевшимися у меня бумажками, но садиться за него не стал.

Передреев решил взять слово и начать собрание, представив меня окружающим, но я перебил его. Мне с самого начала не нравился этот человек, и мне доставляло удовольствие постоянно хамить ему.

– Господа, – помпезно начал я. – Я думаю, сейчас вам скажут, что моя фамилия Мареев. Это на самом деле так и есть, я частный детектив, нанятый вами через господина Передреева для расследования обстоятельств убийства вашего бывшего шефа, министра экономики Евгения Зимина. За последние несколько недель, продвигаясь шаг за шагом в этом расследовании, со мной происходили различные невероятные коллизии. Мне банально врали, скрывали информацию сами заказчики, меня били, в конце концов, позавчера меня чуть не убили. К счастью, я оказался удачливее своего киллера и планируемую для меня участь предоставил ему. Следствию еще предстоит выяснить, кем было заказано это покушение на меня.

Для меня-то уже ясно, кто заказчик. Для того, чтобы стало ясно вам, я изложу все по порядку.

Должен вам заметить, что вы все мне за редким исключением очень не нравитесь. Замечу, что эта фраза никоим образом не относится к посторонним наблюдателям. И чем больше я узнавал о вашем бывшем начальнике, тем больше не нравился мне и он, – при этих словах Передреев поправил темные очки, кашлянул и сказал:

– Господин Мареев, мы не просим вас давать оценки нам и покойному министру экономики. Вас не для этого нанимали.

– А это так, по ходу ведения... Все дело в том, что невозможно объяснить причины преступления, не описав личности самого пострадавшего. Этот человек использовал свое служебное положение во время работы в органах госбезопасности. За это время он скопил массу компрометирующей информации о вас и ваших близких и пользовался ей без зазрения совести как рычагами воздействия на вас.

Передреев снова встал:

– Я снова хочу попросить вас... – начал было он.

– Да замолчите вы! – неожиданно раздался голос, в котором я узнал Олега Ярова. Он сидел в последнем ряду рядом с женой. – Пусть говорит, тем более что все это правда.

Передреев молча сел, а я продолжил, прохаживаясь вдоль председательского стола.

– Надо отдать должное талантам этого человека, который умудрялся держать людей на кукане, уверив их в том, что он им больше помогает. Может быть, отчасти так оно и было. Ведь в конце концов он, используя методы шантажа и давления, собрал вас всех под своим крылом в мощную финансовую группировку, сделал вас всех состоятельными людьми, довольными жизнью. Хотя в душе каждый из вас, видимо, ненавидел его и готов был отделаться от него тем или иным способом. Именно эту версию в конечном итоге я и поставил в качестве основной в начале расследования. Я попытался проверить, насколько сильна была зависимость тех или иных людей от Зимина, насколько она обременяла их. Как это не покажется странным, перебрав всех персонажей, я раз за разом выяснял, часто с серьезными потерями для себя (достаточно поглядеть на мою физиономию) приходил к выводу, что убивать Зимина, как ни странно, резона никому не было.

Исключение составляли лишь господин Яров, который в отличие от всех других ничем не зависел от Зимина и имел серьезные личные основания его ненавидеть, и господин Лагутин, информация о котором была столь скудна, что до последнего времени сделать точные выводы было практически невозможно. О личных основаниях господина Ярова подробно писала желтая пресса в последние дни, и я не вижу особой необходимости на них подробно останавливаться.

Поскольку версия политического убийства была отметена мной уже на начальной стадии расследования как практически не имевшая никакого серьезного развития и так как алиби господина Ярова было подтверждено правоохранительными органами, мне ничего не оставалось, как взять в разработку версию, лежащую в сфере экономики. Я провел определенный анализ на основании добытых мною секретных сведений. В частности, я проанализировал всю историю возникновения предприятий финансовой группы Зимина. Я поднял все учредительные и иные документы, проанализировал график роста экономических показателей этих фирм и, сопоставив их с другой имеющейся у меня информацией, пришел к удивительным выводам:

МОЩНЫЙ ПРОГРЕСС В КОМПАНИЯХ ЗИМИНА НАЧАЛСЯ ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО С СЕНТЯБРЯ 1994 ГОДА.

Именно в конце 1994 года наблюдаются многократное увеличение уставных и оборотных капиталов, бурный рост рентабельности, огромные прибыли.

– Откуда у вас эти данные? – раздался металлический голос Лагутина, сидевшего в первом ряду с краю.

– Это неважно. Я думаю, что официальное следствие установит их подлинность. Сопоставив эти данные с аналогичными показателями многих других фирм области, можно заметить, что несмотря на общий неблагоприятный экономический климат в области, предприятия Зимина процветали неимоверно. И тогда я позволил себе усомниться в ЗАКОННОСТИ КАПИТАЛОВ ЗИМИНА.

„Деньги партии?“ – подумал я. Но на дворе был 1994-й год, и эти деньги давно были поделены и уже крутились в экономике.

„Деньги мафии?“ – подумал я. Но Зимин с мощнейшей, почти тоталитарной структурой его предприятий, сам был своего рода мафия. Вряд ли он стал бы связываться с банальными преступниками, пусть даже авторитетами. И с какой стати мафия стала бы давать деньги братвы бывшему майору КГБ?

Следующая мысль, которая пришла мне в голову, сначала меня поразила. Но позже я понял, что нахожусь на верном пути.

В 1994 году значительные денежные средства были перераспределены с помощью многочисленных финансовых пирамид. Проанализировав ряд громких дел, в результате люди лишились своих сбережений, я пришел к выводу, что наиболее подходящая и соответствующая нашему случаю структура – это ТРАСТОВАЯ КОМПАНИЯ „ЭВЕРЕСТ“, действовавшая в городе Волгограде в период с марта по сентябрь 1994 года, – произнося эти слова, я краем глаз я следил за лицами членов Совета. „Комсомольцы“ Бойко и Иванов несколько нервничали. Лицо Лагутина было непроницаемым. Он как каменный застыл в своем кресле, обхватив руками его подлокотники.

Я продолжил:

– Характерной чертой этого дела была тщательно спланированная, хорошо налаженная система хищения денег у населения и не менее тщательно продуманная операция по сворачиванию деятельности фирмы и обрубанию концов, которых и без того было не слишком много. По сути дела, в фирме публично фигурировали только обслуживающий персонал и очень редко – два руководителя. В сентябре 1994 года в один день оба были убиты. Бухгалтер Кушнарский был убит в подъезде собственного дома, а директор Жамнов был взорван в своем автомобиле на автостоянке. Деньги же исчезли все в совершенно неизвестном направлении, общая их сумма составила приблизительно пять миллионов долларов. Я сопоставил сумму активов коммерческих структур господина Зимина. В конце 1994 года сумма оборотных капиталов этих фирм была сопоставима с суммой, исчезнувшей в Волгограде и составляла где-то около 4,8 миллионов долларов. Кроме того, в бухгалтерской отчетности сохранились документы, которые свидетельствуют о том, что именно в этот период участились командировки сотрудников в Волгоград. В частности, неоднократно этот город посещали господа Бойко и Иванов.

Прямых указаний на то, что они ездили именно в „Эверест“ нет, но я думаю, что если провести очные ставки вышеуказанных господ с бывшими рядовыми сотрудниками трастовой компании, то многое прояснится.

Еще одним интересным подтверждением этой связи является то, что директор „Эвереста“ покойный господин Жамнов являлся выпускником Тарасовского юридического института, так же как и покойный господин Зимин. Я поднял данные и выяснил, что они учились на одном курсе и наверняка были знакомы...

Таким образом, можно констатировать тот факт, что Зимин вступил в преступный сговор с Жамновым с целью разработки операции по изъятию денег у населения путем обмана. Конечной целью деятельности Зимина было получение капитала для развития своих экономических структур и последующей реализации далеко идущих политических планов. Полагаю, что многие сидящие здесь люди знали об этом. Когда же необходимость в таких людях как Жамнов и Кушнарский, исчезла, их просто устранили как лишних свидетелей. Особенно впечатляет смерть Жамнова, от которого не осталось практически ничего ввиду мощности взрыва. Жамнова не стало, но вместо него, – я сделал небольшую паузу, – появился ГОСПОДИН ЛАГУТИН.

И я посмотрел на сидящего передо мной банкира. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– А что вы имеете в виду? – подал голос сзади меня Передреев.

– Да ничего особенного. Просто сила взрыва была настолько велика, что проделала дыру в бетонном заборе на автостоянке в Волгограде, через которую, видимо, господин Жамнов и покинул место происшествия, оставив на стоянке разметанные останки другого человека, а именно Василия Лагутина. Почему его? Сложно сказать. Наверное, Зимин провел определенную работу в поисках двойника, которого можно было оставить вместо Жамнова в его автомашине. Человек с малоизвестной биографии, работавший где-то на стройках Сибири и Дальнего Востока, сирота, так как родители его погибли, когда ему было пятнадцать лет... Родом из деревни, которая давно уже находятся на грани вымирания. Я случайно, в силу некоторых обстоятельств, попал в нее. Этот эпизод послужил ключом для раскрытия этого преступления.

В этой деревне я встретил одного старика, что он помнит Василия Лагутина и что в далеком детстве последнему нанесли серьезную травму спины, в результате которой у него остался большой шрам между лопаток. Я видел этого господина, того, что сидит в этом зале, в душевой после игры в волейбол.

Могу констатировать два факта: у него очень спортивная фигура и полностью отсутствуют какие-либо шрамы на спине.

Если я не прав, пускай господин Лагутин обнажит свои телеса и докажет несостоятельность и глупость моих нынешних утверждений, – и я выразительно посмотрел в сторону банкира.

Банкир продолжал сидеть в своем кресле с каменным лицом.

– Суммируя вышесказанное, я могу утверждать, что сидящий перед нами господин Лагутин таковым на самом деле не является. Настоящий Василий Лагутин погиб в сентябре 1994 года при взрыве автомобиля „Ауди“ в Волгограде.

– Кем же на самом деле является этот человек? – задал я риторический вопрос. – Думаю, ответ напрашивается сам собой. Перед нами сидит ни кто иной как господин Жамнов Алексей Юрьевич, удачно сымитировавший покушение на самого себя.

Все кто мог в этот момент устремили свои взгляды на сидящего без движения Жамнова-Лагутина. Лишь сильнейшая бледность, покрывшая его лицо, выдавала клокотавшие внутри этого человека чувства.

– Таким образом, за этим человеком тянется длинный шлейф преступлений: хищение денег населения в особо крупных размерах, убийство партнера по бизнесу Кушнарского и убийство ни в чем не повинного человека, чьим двойником он впоследствии стал. Я думаю, что покушение на меня на трассе Волгоград-Тарасов заказано именно им, поскольку он увидел, что я зашел в своем расследовании слишком далеко.

Несомненно, учитывая грамотность и организаторские способности Зимина и Жамнова, последний наверняка сделал пластическую операцию, изменив свою внешность. Несмотря на это, он постоянно носит темные очки и отпустил усы. В Волгограде этого за ним не водилось. Но думаю, если провести антропрометрическую экспертизу, выяснится идентичность покойного Жамнова и ныне здравствующего псевдо-Лагутина.

Тут снова подал Передреев:

– Вы считаете, что Лагутин, то есть Жамнов и есть заказчик убийства Зимина?

– Я этого не говорил, – повернувшись к нему, ответил я. – Господа, должен вам сказать, что большинство из вас давно бы пошло на этот шаг в отношении Зимина. Но только при одном единственном условии, а именно: человек, решившийся на это, должен быть уверен в том, что имевшийся на него компромат не будет предан гласности после смерти министра. Боюсь, что такой уверенности ни у кого из вас не было. Зимин свое дело знал и вполне мог предусмотреть возмездие тому, кто отважится убрать его. Хотя отсутствие выброса „компромата“ в последние дни говорит скорее об обратном. Возможно, он отказался от этого варианта, потому что не хотел подставлять своего политического покровителя, губернатора Ямцова.

Совершить убийство Зимина мог только человек, независимый от него, и одновременно имеющий на него зуб. Таковым является только один человек, а именно Олег Яров.

– Но у него же алиби, черт возьми, – потерял терпение Передреев. – Вы же сами сказали!

– Это сказал не я. Это констатировали правоохранительные органы, – возразил я. – И к сожалению, они ошиблись. В силу того, что никаких других версий не оставалось, мне самому пришлось отработать ее полностью. Основным доводом, подтверждающим то, что Яров невиновен, явился тот факт, что его „КамАЗ“ сломался в день убийства Зимина недалеко от Сарыни. Это зафиксировано на одной из тамошних станций техобслуживания.

На этом проверка алиби Ярова милицией ограничилась. Я лично ездил на станцию техобслуживания: там сказали, что действительно необходим был ремонт двигателя. Однако запчастей для подобного ремонта на этой станции не нашлось, и Яров вынужден был, со слов местных мастеров, ехать в Сарынь для закупки запчастей. Отсутствовал он четыре часа, с 18.30 по 22.30. Нетрудно заметить, что на время отсутствия Ярова приходится время убийства Зимина в Тарасове. Тогда я отправился в местный аэропорт. В графике местных авиалиний предполагался рейс Сарынь-Тарасов с вылетом в 19.00. Время полета составляет приблизительно полчаса. Если ехать от аэропорта на такси, можно добраться до центра города за десять минут. Таким образом, предполагая жесткий график жертвы по четвергам, Яров в 19.50 уже вполне мог ожидать министра в подворотне рядом со зданием ОКРР. Отстрелявшись, он опять отправился в аэропорт. Но рейса на Сарынь в этот день нет. Зато есть рейс до Ульяновска в 20.50. Самолет прилетает в пункт назначения в 21.35. Расстояние от Ульяновска до Сарыни составляет 80 километров. На автомобиле это расстояние можно при желании покрыть меньше чем за час.

Остается только посмотреть фамилии пассажиров вышеуказанных авиарейсов. Списки перед вами, – и я показал публике две бумажки. – В обоих из них присутствует фамилия Ярова О.Г.

Зал разразился оглушительной тишиной.

– Должен вам искренне признаться, – прервал я ее, – что в своем расследовании я прошел большой путь, сделал массу интересных открытий и вместо одного преступления раскрыл два. Но найдя истинного убийцу Зимина, я ощутил скорее чувство исполненного долга нежели чувство радости. Однако истина такова, какая она есть.

Публика по-прежнему сидела тихо. Тишину нарушил Яров, который шумно встал с кресла и пошел в моем направлении. Я заметил, как Татьяна провожала его взглядом, исполненным горечью и страхом. Сам я весь напрягся, вглядываясь в каждое движение ее мужа. Но неожиданно для меня он, обойдя ряд стульев, пошел к сидящему без движения и лицом белым как ватман Лагутину-Жамнову.

Зал в оцепенении следил за Яровым. Подойдя к Жамнову, Яров ударил его кулаком в лицо с такой силой, что тот, подавшись назад, перевернулся в кресле навзничь. После его приземления из-за кресла нелепо и комично торчали лишь его ноги в лакированных ботинках. Яров набросился на лежащего Жамнова и стал его ожесточенно избивать. Я поразился той звериной ненависти, которую источали его глаза.

– Паскуда, сучара, – ревел Яров. – Ублюдки, думали, что вы с Зиминым короли жизни? Все, что хотите, то и имеете?

Думали, что люди вам марионетки?! Только за ниточку дергай? А вот х... тебе!

Некоторые из сидевших рядом, оправившись от оцепенения, бросились разнимать дерущихся. Впрочем, внешне это выглядело как отрывание Ярова от Жамнова. Я уже с неким безразличием, наблюдая за этой сценой, подошел к стоящему недалеко от меня стулу, взял его за ручку и, хорошенько размахнувшись, швырнул его в окно. Звон разбитого стекла неприятно окорябал слух.

Через несколько секунд милиционеры во главе с Асланом Макаровым ворвались в зал и надели на Жамнова с Яровым наручники.

– Пока за хулиганские действия, – пояснил Аслан, застегивая браслеты. – А там посмотрим...

– Да-да, – несколько отрешенно сказал я ему, зная, что наручники в фигуральном смысле этого слова с этих людей снимут очень нескоро.

Ко мне подошел представитель прокуратуры губернии и я молча протянул ему папку с документами и аналитическими выкладками.

– Вам надо хорошенько копнуть и сделать это как можно оперативнее, – сказал я ему.

– Мы уж постараемся, – коротко улыбнулся прокурор.

Наблюдать происходящее дальше я не стал и молча направился к выходу, морально опустошенный подобным завершением очередного дела.

Середина осени выдалась достаточно солнечной. В один из первых октябрьских дней я сидел на скамеечке в городском саду Липки. Солнце только что выглянуло из-за тучи и мне в какой-то момент даже стало жарко, но прохладный осенний ветер не давал расслабиться, напоминая о том, что лето уже миновало. Каштановое дерево рядом с моей скамейкой шумело листвой, бросаясь в асфальт каштанами. Они падали вниз короткими резкими щелчками, создавая ощущение включенного природного счетчика, который как бы неумолимо отсчитывает течение времени. Вот так же, беззвучно щелкая в голове, неизвестно куда уходят годы...

В сущности, на скамейке сидел стареющий, мало кому нужный мужчина со следами заживающих на лице ран, отчего делалось несколько тоскливо. Но вид приближающейся к моей скамейке блондинки, движения которой сопровождали пристальные взгляды обывателей, расположившиеся на других скамейках аллеи, вселяло некоторый оптимизм в то, что выводы о старости и ненужности несколько скоропалительны, и неудержимо хотелось верить, что они не соответствуют действительности.

Подошедшая Татьяна Булгакова пристроилась на краешке скамейки рядом со мной. Я позвонил ей накануне, наконец выцепив ее дома. На работе она не появлялась уже несколько недель, домашний телефон ее, видимо, был отключен.

Мы некоторое время посидели молча, после чего я спросил:

– Ну что, очухалась после всего этого?

Она поняла меня с полуслова и ответила:

– Только начинаю. Чего только я не пережила за эти дни, каких только мыслей у меня не было, вплоть до самых крайних... Но надеюсь, что кризис все же миновал. Я испытываю странное ощущение человека, который находится в городе во время землетрясения: вокруг все валится и рушится.

– И самое обидное, что самым серьезным разрушениям подверглось здание, в строительстве которого ты сама принимала активное участие.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду всю систему, созданную Зиминым, Жамновым и их подручными. Она как домик из кубиков была красивой и казалась прочной и незыблемой, но построена была на порочном фундаменте. Вся эта пирамида основывалась на ворованных деньгах и шантаже. Все, казалось, было предусмотрено, но увы, как это часто бывает, разрушилась из-за малозначащего на первый взгляд факта: просто кто-то, желая подгадить Зимину, стал посылать твоего мужу подметные письма, в которых говорилось о вашей связи. Я не думаю, что человек, пошедший на это, рассчитывал на такие последствия.

Задачей-максимум было устроить небольшой скандальчик и выставить Зимина в неприглядном свете. Однако то, что получилось на самом деле, наверняка потрясло его воображение и вряд ли положительно скажется на его дальнейшей судьбе.

– Ты так говоришь, словно знаешь, кто это был...

– Доказательств у меня, конечно, нет, да они, вообщем и не нужны. Вчера я был у Передреева, который, хоть и нехотя, расплатился со мной за работу. Я весьма прозрачно намекнул ему на этот факт, и по его реакции я понял, что не ошибаюсь на его счет. В принципе, можно было поднять эти письма, о которых на допросах упоминал Яров, сопоставить их с почерком печатных машинок или принтеров, доступных Передрееву, провести дактилоскопическую экспертизу. Может быть, официальное следствие, если ему будет не лень, и займется всем этим, но лично я этим заниматься не хочу.

– Я думаю, что в этом нет необходимости, – сказала Татьяна. – Это все равно выяснится, во всяком случае, я приложу к этому максимум усилий. Я уверена, руководство области ему этого никогда не простит. Ведь по сути дела он дал толчок действиям, которые привели к огромному скандалу, что однозначно скажется на карьере губернатора. Ходят слухи, что его перевод в Москву отложен на неопределенное время. И это Передрееву он никогда не простит... Можешь быть в этом уверен.

– Ну, а сама-то ты что думаешь делать?

– Начинаю новую жизнь, – с усмешкой произнесла она. – И очень не хотелось бы стать в ней проституткой. Буду искать работу, все же я была неплохим референтом. Может быть, вернусь к прежней работе по специальности.

– Что ж, я искренне рад, что произошедшие события не сломили тебя. Может быть, когда это все более или менее закончится, нам удастся собраться в уютной кафешке и порассуждать о смысле жизни в свете произошедшего с нами? – задал я ей вопрос, положив руку на спинку скамейки сзади нее.

Татьяна грустно улыбнулась мне:

– Поживем – увидим.

– Да-да, – согласился я, услышав, как упал на асфальт очередной каштан, – поживем – увидим.

Она пожала мне руку и, сопровождаемая взорами обывателей, направилась к выходу из Липок.

Я не спеша побрел домой, глубоко вдыхая тяжелый октябрьский воздух. Вечером я уселся перед монитором Приятеля.

Представившись, я набрал в командной строке:

ПРИВЕТ, ПРИЯТЕЛЬ! КАКИЕ У НАС НА СЕГОДНЯ С ТОБОЙ ДЕЛА?

и затянувшись сигаретой, стал ждать его ответа...

Реклама на сайте