«Хакер и его тень»

ПЕТР СЕВЕРЦЕВ ХАКЕР И ЕГО ТЕНЬ

Никогда не думал, что мне придется попасть в сумасшедший дом. Даже в качестве сыщика.

Однако, как это ни странно, в данную минуту я направляюсь именно туда. И это вместо того, чтобы спокойно сидеть дома, изучать новую версию электронного веника для виндов или просто спать.

Но приходится. Назвался груздем – полезай в кузов, назвался трехдюймовочкой – полезай в дисковод, назвался частным детективом – отправляйся по зову трубы, то бишь клиента, куда угодно, в данном случае в психушку.

Потому что репутация обязывает. А что бы вы стали делать на моем месте?

Представьте себе такую ситуацию. Приходит ко мне очередной клиент: дама в три обхвата, на пальцах кольца в два ряда, на вид – типичный завмаг доперестроечных еще времен. Представляется Розой Гагариной – по-моему, чересчур романтичное имя для такого облика – и излагает мне свои проблемы.

– Я получила ваши координаты, – говорила она, шурша еженедельной рекламной газетой, где я оплатил место на год вперед и теперь из номера в номер там печатается мое объявление, – и решила посмотреть, что вы из себя представляете, прежде чем заключить договор. Скажите, а вы действительно профессионал?

При этом посетительница внимательно оглядела мою кухню (она же – столовая, она же – гостиная, она же – приемная) и недоверчиво хмыкнула. Что же Роза рассчитывала здесь увидеть?

Пистолет на тумбочке, мощную лупу или рубашку с манжетами, окровавленными после смертельной схватки с опасным противником?

Что касается пистолета, то он у меня, действительно, имелся, но я предпочитал не пользоваться оружием. Манжеты были и вправду не первой свежести, но отнюдь не из-за крови, а, скорее, из-за отсутствия хозяйки в доме – рубашка давным-давно просилась в стирку.

А лупа валялась где-то на антресолях. И зачем же мне лупа, когда у меня есть Приятель – так я прозвал свой компьютер. Ведь машина сможет увеличить все, что требуется не хуже – а на самом деле гораздо лучше – любого электронного микроскопа.

– Давайте для начала я покажу вам свою лицензию, – предложил я и вышел в соседнюю комнату.

Там-то и обитал мой Приятель. Документ, за которым я отправился на самом деле лежал у меня в кармане пиджака и я мог бы предъявить лицензию тотчас же. Но у меня возник в голове план и я решил разыграть небольшой спектакль.

Быстро подойдя к компьютеру и набрав в строке системы поиска имя, отчество и фамилию своей клиентки – Роза Валериановна Гагарина, я уже через минуту получил данные, которые Приятель смог снять из сетей. Моя машина была обучена шнырять где угодно и могла проникать в самые укромные уголки как Интернета, так и отечественных электронных систем информации.

Я научил свою машину всему, что знал сам, а дальше уж Приятель рос как мог, благо в его электронные мозги был заложен алгоритм саморазвития, а современные возможности взлома практически любых баз данных совершенствовались с каждым днем. Да что там день! Наверняка, с каждым часом.

Быстро просмотрев полученную информацию, я вернулся к посетителю. Роза внимательно изучила копию моей лицензии и, судя по ее дицу, осталась не очень-то довольна.

– Уж и не знаю, справитесь ли вы... – произнесла она, даже не пытаясь скрыть сомнение.

– Отчего бы не попробовать? – дружелюбно улыбнулся я. – Справились же вы, например, с руководством оптовой торговлей? А это ведь дело нелегкое?

Роза тотчас же насторожилась и посмотрела на меня с подозрением.

– Откуда вам это известно? – спросила она, прищурив свои и без того узенькие глаза. А сама в это время наверняка лихорадочно перебирала варианты: наезд, шантаж?

– Обычный дедуктивный метод, – без тени смущения ответил я. – Могу вкратце обрисовать ваш социальный портрет, если позволите. Без конкретики, разумеется...

– Н-ну попробуйте, – неуверенно ответила Роза. – Посмотрим, что у вас из этого получится...

Наверняка она в свое время читала еще огоньковского Конан-Дойла и привыкла к тому, что сыщик должен, как цыганка, при первой же встрече рассказать клиенту о его прошлом и настоящем. В этом почти «магическом» действии посетитель склонен видеть обещание решения всех его проблем и залог того, что будущее окажется именно таким, каким хочет видеть его клиент.

– Полагаю, сударыня, что в годы советской власти вы работали... в системе торговли, – медленно, как бы наугад, проговорил я. Хотя это-то как раз и было видно невооруженным глазом.

Роза одобрительно кивнула.

– А потом вы решили, что наше государство само прокормится и работать нужно на себя. Организовали фирму, – я не ошибся, действительно оптовые поставки продовольствия? – ага, хорошо... Что же касается, вашей личной жизни, то вы, очевидно, не замужем... Стоп-стоп, вы разведены, – словно бы раздумывая, излагал я, сверля визитершу пронзительным взором.

– Ну, в общем и в целом, верно, – вынуждена была согласиться растерявшаяся Роза.

– А ваши родственники имеют некоторое отношение к юридическим наукам, не так ли? – поинтересовался я, хотя и наверняка знал, что это так.

Просто-напросто в автобиографии, которая была приложена к регистрационным документам (их и скачал Приятель из базы данных государственного отдела регистрации) Роза Валериановна не преминула отметить свое происхождение и место работы родителей.

– Все сходится, – удостоверилась Роза в моей компетенции. – Будем с вами работать.

– Будем, – подтвердил я. – Так что же у вас произошло?

– В том-то и дело, что не у меня, – печально вздохнула посетительница, – а у моей матушки.

– Вот как?

– Ну да, – кивнула она. – Знаете, вроде бы на первый взгляд ничего особенного, ерунда, мелочь, но... Но милиция заниматься этим не будет, у них и так дел хватает, а нанимать кого-то еще... Ну, вы понимаете, да?

– Прекрасно понимаю, – сказал я. Речь шла, разумеется, о бандитах.

– С этими ребятами и так хлопот хватает. А «крышу» напрягать по пустякам не хочется. Скажут: мать, да ты чего, сама, что ли, разгрести не можешь? А если не можешь, то не пора ли тебе на заслуженный отдых? – пожаловалась мне Гагарина.

– Да-а, – посочувствовал я. – Сложное положение. Вы правильно сделали, что решили придти ко мне.

– Надеюсь, что я не ошиблась, – Роза Валериановна вернулась к теме нашего разговора. – В общем, дело обстоит так. Мою маму кто-то обижает.

– Каким образом?

– По почте, – пояснила Гагарина. – Шлет всякую дрянь в конвертах...

– И давно? – по ходу беседы я стал делать пометки в блокнотике.

– Не считала. Только в последнее время все это как-то поутихло.

– А почему? – допытывался я. – Как вы думаете?

– Все очень просто, – ответила Гагарина. – Мама довольно сильно прихворнула и я вынуждена была поместить ее в один хороший санаторий. Вы только не подумайте чего такого... В общем, у нее было серезное нервное расстройство и я сочла необходимым...

– Все понятно, – кивнул я. – Она лежит здесь, на Пятиалтынной?

– Ага. Только она не лежит. Ходячая больная, пищу сама принимает... – уточнила Роза.

– Ну да, разумеется. Это только так говорится, – участливо поддакнул я. – И что же дальше?

– Эти гады ее и там достали, – сокрушенно произнесла моя клиентка.

– Тоже письмо?

Роза горестно кивнула.

– Нигде покоя нет, – констатировала она. – Мама-то думала, что когда выйдет на пенсию, то отдохнет, расслабится. Черта с два.

Оказалось, что как только Виктория Петровна Гагарина, бывший народный судья, удалилась на заслуженный отдых, старушку периодически стали «доставать» какие-то письма и телефонные звонки.

На вопросы дочери о том, что происходит, Виктория Петровна отвечала крайне неопределенно, отмахивалась и говорила, что все это ерунда и не стоит разговора.

И действительно, Гагарина-старшая была очень закаленным человеком и за свою долгую жизнь повидала многое, не говоря уже о судебной практике.

Но вот однажды Роза Валериановна застала свою мать горько плачущей. Для моей клиентки это было серьезным потрясением – такого она еще не видела.

Дело в том, что Виктория Петровна обладала сильным характером и плакала всего три раза в жизни – когда умерли товарищ Сталин, товарищ Брежнев и товарищ Андропов. На товарища Черненко ее слез уже не хватило.

В тот памятый вечер Виктория Петровна сидела у окна, скомкав в руке листок очередного письма.

Дочь тут же бросилась ее утешать, но Гагарина-старшая отстранила Розу и произнесла загадочную фразу: «Не надо, доченька. Это мой крест».

С годами возраст потихоньку брал свое. Резко ухудшились память, координация движений, начались депрессии, бессонницы. Гагарина-старшая начала заговариваться, забывать зажечь огонь под открытой конфоркой газа, дважды теряла ключи от квартиры.

Роза Валериановна долго терзалась, но, в конце концов, приняла решение и, скрепя сердце, определила мать в психлечебницу. А в последнее время дела у больной пошли на поправку и Гагарина уже подумывала о том, чтобы перевезти ее домой.

Но во время последнего визита в больницу Гагарина снова увидела, как мать, завидев Розу торопливо прячет в карман халата письмо. А ведь Роза была твердо уверена, что с собой у нее не было никаких бумаг.

Когда же она выяснила у управляющей, что Виктория Петровна действительно получила недавно послание, то не на шутку встревожилась.

На карту было поставлено здоровье матери и теперь Роза Валериановна не могла рисковать и просто была обязана обратить внимание на эти письма.

Строго-настрого отчитав врачей и запретив персоналу передавать Виктории Петровне какую-бы то ни было корреспонденцию, Роза в этот же день навела справки у своих знакомых и нашла мое объявление в газете.

– Понятно, – проговорил я. – Ну, что ж, я, пожалуй, возьмусь оказать помощь вам и вашй матушке. Давайте определимся по гонорару.

Эта тема, как я и ожидал, оказалась очень сложной. Когда Роза услышала о моих расценках, то у нее глаза сразу же стали в два раза больше.

Она искренне удивилась названной сумме, достала из сумочки калькулятор и предложила мне попробовать объяснить, из каких расходов складываются эти деньги.

Я, разумеется, был спокоен и внятно сумел разложить все по полочкам. Гагарина минут пять молча качала головой, но все же под конец сдалась.

Мы ударили по рукам (в смысле подписания договора) и у меня появился новый клиент.

Когда Роза ушла, я смел со стола две стодолларовые бумажки – суточные на сегодня и завтра и немедленно приступил к работе, для начала отправившись на военный совет к Приятелю.

Врубил звуковой анализатор, я ввел Приятеля в курс моего очередного дела и мы приступили к тщательному разбору ситуации.

На самом деле это только так говорится: мы. Ведь Приятель давно уже с успехом заменял мне мозги, благо такого количества разннообразной информации, которая уже висела у него на винте и которую он мог запросто снять по сетям мне бы не в жизнь не переварить.

Да что там переварить! Даже держать в голове – и то было бы накладно.

А что касается Приятеля, то мой комп был на редкость головастым. Объем его двух винтов составлял по семь гегабайт каждый, а уж что касается разнообразных прибамбасов и полезных финтифлюшек, то здесь я не глядя даю сто очков вперед любой самой навороченной компании.

Еще бы! А на что я, по вашему, трачу все свои гонорары?! На апгрейд и еще раз на апгрейд.

Приятель на этот раз был краток и лаконичен. Обычно он, как завзятый шахматист, берет на обдумывание часик-другой, а в особо сложных случаях может и ночку покумекать, пока я дрыхну на тахте. Не то чтобы он такой тугодум, просто Приятелю приходится сопоставлять данную ситуацию с аналогичными, которыми и набита снизу доверху его память.

Любой клиент уверен, что его случай – особенный, и я его в этом не разубеждаю, себе дороже. А на самом деле все старо как мир и нужно лишь находить аналогии, чем и занимается мой комптютьер.

И Приятель, сопоставив заданную проблему с прецедентами из мировой судебной практики (и, прошу особо заметить, с сюжетами мировой же детективной литературы), сделает нужный вывод.

Но на этот раз Приятель изрядно огорошил меня своим прогнозом.

Я полагал, что в данном случае мы имеем дело с чем-то вроде запоздалой мести за давнее судебное решение. Однако, Приятель рассудил по-иному.

Через четверть часа с небольшим он выдал мне следующий расклад по полученной информации:

– ЕСЛИ ДОВЕРЯТЬ ТВОЕЙ НОВОЙ КЛИЕНТКЕ, ХАКЕР, ТО ОПРЕДЕЛЯЮ 70 ПРОЦЕНТОВ ВЕРОЯТНОСТИ ЗА ТО, ЧТО ИМЕЕТ МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА ПОЧВЕ СТРАСТИ, 29 ПРОЦЕНТОВ ЗА ШАНТАЖ И 1 ПРОЦЕНТ

ЗА ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ПИСЬМА К СУДЬЕ ИМЕЮТ ОТНОШЕНИЕ К ЕЕ БЫВШЕЙ РАБОТЕ.

– Оригинально, – пробормотал я, несколько удивленный мнением Приятеля.

– А ЕСЛИ ГОВОРИТЬ НАЧИСТОТУ, – продолжал он, – ТО МНЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ, ЧТО ТЕБЕ ДУРЯТ ГОЛОВУ, ВЕШАЮТ ЛАПШУ НА УШИ, ЛЕПЯТ ГОРБАТОГО...

«Никак снова залез в словарь идиом», – подумал я. В последнее время Приятель проявлял склонность к изучению электронных версий всевозможных словарей, энциклопедий, справочников и компендиумов.

– ...И Е... МОЗГИ, – завершил Приятель свой ряд. Последняя фраза была очень под стать его надтреснутому металлическому голосу.

После такого мне оставалось лишь развести руками. Конечно, всякое бывало в моей практике, что тут скрывать...

Но сейчас у меня не возникло ощущения, что клиент меня обманывает. Хотя, если положить на одну чашку весов ощущения, а на другую – мозг Приятеля, то и чайнику понято, которая из них перевесит.

И на следующий день рано утром я сел в свою тачку и отправился в психушку, чтобы произвести сканирование обстановки и постараться поговорить с Гагариной-старшей.

Роза Валериановна одобрила эту акцию и заверила меня, что непременно предупредит лечащих врачей о моем визите.

Психиатрическая линика располагалась почти за чертой города на высоком холме.

Картина, открывавшаяся из-за забора, вряд ли могла бы способствовать восстановлению душевного здоровья: уходящие вдаль шпалы железнодорожной ветки, по которым изредка грохотали товарняки. Мне пришлось пережидать на переезде пока проедет один такой состав, груженный новенькими автомобилями и старыми бронетранспортерами.

Я оставил свой «жигуленок» перед массивными воротами и, миновав длинную тропинку, вышел через хоздвор и ряд корпусов к административному зданию.

По пути мне попались развалины некогда функционировавшего на территории санатория культурного учреждения, по архитектурному решению напоминавшего сельский клуб. Сейчас на этомм месте вяло шло строительство часовни.

Среди изгрызанных червями и кусков замшелых штукатурки на стройплощадке я не без умиления заметил древний лозунг, некогда украшавший сию постройку: «Слава советскому народу – строителю коммунизма».

Хорошо еще, что не «Ленин с нами», как в анекдоте про вендиспансер.

Моя клиентка действительно отзвонила в администрацию и мой визит не был неожиданностью. Можно сказать, что меня почти ждали. Во всяком случае, никаких препятствий для встречи с бывшим народным судьей мне не чинили.

Более того, администратор, поманив меня пальцем вглубь своего прохладного кабинета, продемонстрировал мне очередное послание, направленное Гагариной.

Получив от меня добро, он не без трепета вскрыл конверт и мы удивленно воззрились на потрепанную купюру в десять дойчмарок, вынутую из конверта.

Никаким посланием данное вложение не сопровождалось. Обратный адрес, как вы уже догадались, указан не был.

– У вас что – есть ларек, торгующий товарами, стоимость которых указана в условных единицах? – недоуменно спросил я у чиновника. – Или на территории пси... то есть, санатория, есть обменный пункт? Наверное, сдаете помещение в аренду?

– Нет, конечно, – заверил меня администратор, напуганный таким предположением.

– А зачем же тогда...

– Понятия не имею, – возмущенно проговорил он. – Какие бы цели не преследовал отправитель рисьма, это форменное безобразие! Как это могли пропустить, ума не приложу!

– У вас цензура?

– Да нет, не у нас, – отмахнулся он. – На почте. И не уензура, а выборочная проверка. Ведь в почтовой корреспонденции строжайше запрещено пересылать денежные знаки! Грубейшее нарушение существующих правил, понимаете ли. Как они могли проморгать?

– Вы полагаете? – рассеянно спросил я, внимательно изучая помятый конверт.

– Ну конечно же! – возбужденно потдвердил он. – Я ведь десять лет проработал на почте. Как сейчас помню инструкцию: взрывчатые и легковоспламеняющиеся предметы нельзя пересылать, яды, кислоты.

– А скажите мне пожалуйста... – я хотел задать важный вопрос, но администратора психушки уже нельзя было остановить.

Он чересчур резко погрузился в воспоминания и теперь с упоением воспроизводил инструкции, которые в свое время затвердил назубок:

– Лезвия, броши, значки, скрепки, опиум, гашиш, трубки для их курения, морфий, кокаин, огнестрельное и холодное, гашеные и негашеные...

– Да-да, конечно, – попытался остановить его я. – Ничего нельзя. А вот...

– Почему ничего? – немедленно среагировал администратор. – Очень даже можно. Можно пересылать печатные издания, живые растения, живых пчел, однодневных цыплят...

– Спасибо, я уже все запомнил, – прервал его я. – Письмо было получено сегодня?

– С утренней почтой доставили, – перевел дух администратор. – Знаете что, давайте вернем его и предложим переоформить ценным письмом. Тогда он сможет пересылать, например, коллекционные марки – с объявленной стоимостью подобные вложения разрешены к пересылке.

– Вряд ли у вас это получится, – показал я отсутствующий обратный адрес.

Администратор снова стал возмущаться. Я уже начал бояться, не совмещает ли он службу в психушке с лечением в этом же учреждении, как он снова включился в реальность и, вывел меня под руку из своего кабинета, указал на корпус, в котором помещалась Гагарина.

Так что уже через десять минут я входил в строение номер шесть, стоявшее возле дальней стороны забора, обращенной к близлежащему лесочку.

Врач попросил немного подождать на крыльце, осведомился у больной, хочет ли она видеть посетителя, а потом любезно пригласил меня пройти в помещение.

Больная Гагарина уже поджидала меня в коридоре, стоя возле своей палаты. Бывшая судья довольно приветливо улыбалась, хотя ее руки и ходили ходуном – левая яростно комкала желтый носовой платок.

Виктория Петровна Гагарина оказалась строгой худощавой дамой весьма преклонных лет.

Стянутый серым замахрившимся пояском оранжевый халатик, даже в такой обстановке подчеркивающий ее статную фигуру, вряд ли пришелся бы впору Розе Валериановне. В то время как в блузку моей клиентки вполне могли бы поместиться три ее матушки и еще оставалось бы место.

– Добрый день, Виктория Петровна, – коснулся я ее протянутой руки. – Я к вам.

Старушка веждиво поздоровалась, но с криком отдернула руку, только лишь я притронулся к ее длинным пальцам. Со стороны могло бы показаться, что в моем теле скопился сильный заряд статического электричества.

– Ничего, не обращайте внимания, – пробормотала она. – Это иногда бывает...

– Разумеется, – спокойно подтвердил я. – Мне не хотелось бы отнимать у вас много времени. Наверняка у вас строгий режим, лечебные процедуры...

– Ерунда, – громко заявила больная. – У меня свое личное расписание, согласованное с главным врачом. Более того, я сейчас усиленно работаю над новым распорядком дня, который хочу предложить на обсуждение администрации санатория. Понимаете, молодой человек, когда я длительное время повращалась в этом в коллективе, то мне стали близки чаяния здешних постояльцев и я сочла возможным...

Тут она поправила халат, распахнувшийся на груди и вдруг замолчала на середине фразы.

– Что-то не так? – осторожно осведомился я.

– Все не так, – обреченно прошептала Виктория Петровна. – Все совсем не так.

– Это вы про лечебный режим?

Она отрицательно покачала головой и больно вцепилась мне пальцами в локоть.

– Давайте с вами немного прогуляемся, – намеренно громко произнесла она. – Здесь такой чудесный воздух, кислород так хорошо вентилирует легкие...

Я послушно последовал за Викторией Петровной на улицу из душной атмосферы палаты.

Судя по меланхоличному взгляду накачанного вахтера, который молчаливо кивнул ей на дверь, когда та попросила у него разрешения «немного побродить по территории», Виктория Петровна действительно была не так уж больна, если ей беспрепятственно разрешали выходить наружу.

– Там, внутри все на нас смотрят, – смущенно объяснила она. – В палате совершенно невозможно разговаривать. Такое впечатление, что у них не уши, а локаторы.

Мы медленно шли по дорожке, выложенной битым мрамором возле высоких тополей.

Забор по сравнению с ними казался крошечным, и возникало впечатление будто эти великаны подметают полуголыми вершухками низкое осеннее небо.

Бабье лето медленно, но верно катилось к честной осени и солнце нехотя отрабатывало последние теплые деньки. Мне даже стало немного душно в своей куртке-плащевке и я до половины расстегнул молнию.

– Виктория Петровна, – приступил я к делу, – ваша дочь попросила меня навестить вас и...

– Дочь? – удивленно переспросила Гагарина. – Моя дочь? Как это странно...

Старушка нервно передернула плечами и неожиданно остановилась, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к шуму деревьев.

– ...попросила меня поговорить с вами относительно тех писем и звонков, которые с давних пор причиняют вам такое беспокойство, – продолжал я.

Гагарина по-прежнему молчала, продолжая напряженно вслушиваться в шелест ветвей.

Вдруг она резко оглянулась, но не увидев никого за своей спиной, облегченно вздохнула и виновато улыбнулась.

Я заметил, что Виктория Петровна сильно побледнела. Старушка дрожала всем телом и еще сильнее держала меня за локоть, впиваясь ногтями в плащевку.

«Пожалуй, ее зря все-таки выпускают наружу без сопровождения санитаров, – подумал я. – Мое первое впечатление оказалось ошибочным, старушке еще лечиться и лечиться».

– Кто-то обвиняет вас? Угрожает расправой? – предположил я. – Что это было, Виктория Петровна? Судебная ошибка? Запоздалая месть? Или нечто более серьезное?

– Все это е-рун-да, – отчеканила старушка. – Не понимаю, зачем вы тратите время на подобные пустяки.

– Но позвольте...

– Молодой человек, – насмешливо произнесла она, снисходительно глядя на меня, – за свою жизнь я вела столько дел, что все их и не упомнить. А обиженные... Они всегда найдутся, это неизбежно, Могу лишь четко заявить вам, что я выполняла свой долг и выполняла его честно. А то, что вы говорите – полная чушь.

– Так вы получали письма? – спросил я напрямик, не понимая, к чему клонит старуха.

– Да, – глухо отозвалась Виктория Петровна. – Последнее пришло даже сюда. Хотя уж этого-то я никак не ожидала.

– Вы его не уничтожили? Вы можете мне его показать? – попросил я. – Поверьте, это очень важно.

Немного поколебавшись, Виктория Петровна сунула руку в широкий вырез халата и извлекла оттуда изрядно помятый листок бумаги.

Похоже, что Гагарина хранила его на груди, а если быть точнее, то между грудей – когда она доставала письмо, мелькнули белые кружева бюстгальтера.

И вот, в тот момент когда я протягивал руку за этим бумажным прямоугольником, раздался громкий звук, очень похожий на удар хлыста.

Ребенком я часто слышал его в цирке, когда укротитель взмахивает рукой и плеть издает громкий хлопок. Став взрослым – подчас слышал его на улицах, в квартирах, днем и ночью. И всегда этот звук предвещал неизбежное зло, потому что нес с собой смерть.

Это был звук выстрела.

Виктория Гагарина, вздрогнув от неожиданности, удивленно уставилась себе на грудь. На ее оранжевом халатике медленно расплывалось красное пятно.

Она осторожно дотронулась до материи дрожащими пальцами, медленно поднесла их к лицу и зачем-то понюхала, испачкав кровью свой нос.

Жалобно посмотрев на меня, старушка еле слышно прошептала, начиная оседать на землю:

– Поймайте... его...

Я понял, что нельзя терять ни минуты, злобно выругался и побежал со всех ног в направлении предполагаемого выстрела.

Пуля попала Виктории Петровне в спину, так что стрелявший наверняка находился неподалеку.

Сориентировавшись на бегу и выбрав как наиболее верный ориентир чахлый ельничек метрах в пятидесяти, я устремился туда со всех ног.

Могу сказать со всей откровенностью, не опасаясь обвинений в трусости: очень неприятно двигаться по открытой местности, зная, что в любую секунду можешь стать удобной мишенью для невидимого тебе убийцы.

Он-то укрыт от глаз в еловых зарослях, а ты весь перед ним как на ладошке. Взять, да и прихлопнуть – плевое дело, господа.

Но, очевидно, в коварные планы стрелявшего не входила вторая жертва.

Выстрела, который мог бы спокойно уложить меня на месте не последовало.

Да и мне не удалось достигнуть намеченного пункта – оказалось, что со стороны леса, круто уходящего в гору, санаторий был обнесен не только высокой стеной, но и тройной оградой из колючей проволоки.

Запыхавшись от бешеного бега, я вскарабкался на стену и, пошатываясь, стоял на узкой площадке, беспомощно смотря на тонкие зеленые иглы елей, шевелящиеся с каждым движением ветерка. Казалось, что они меня дразнят.

С отчанияем констатировав, что если я даже и смогу спрыгнуть наружу без риска для жизни, то убийцу мне все равно не догнать, – ведь не будет же стрелявший сидеть в своем укрытии, дожидаясь, пока я схвачу его за горло. В данной ситуации мне оставалось только вернуться к умирающей Гагариной.

Обратный путь я преодолел быстрее раза в два – ведь Виктория Петровна могла хотя бы что-то мне сказать! Должна была сказать!

Она и сказала.

Корчась в предсмертных судорогах на опавших листьях, Виктория Петровна поманила меня пальцем к себе и, когда я шмякнулся рядом с ней на колени и склонил ухо к ее перекошенному рту, прошептала:

– Наконец-то весь этот бред закончился, – и зачем-то добавила, – для меня.

Это было все, что Виктория Петровна Гагарина сочла возможным поведать мне в последние секунды своей долгой жизни.

Как вы сами понимаете, следующие два часа оказались для меня каким-то сплошным кошмаром.

Сначала меня чуть не пристрелили пьяные омоновцы, все же подоспевшие на звук выстрела – они охраняли территорию санатория и мирно бухали во флигеле, когда застрелили Виктория Петровну Гагарину.

Потом подъехал еще более пьяный майор, который стал дико орать на смурных омоновцев, упрекая их за то, что они даром едят государственный хлеб, если у них под носом убивают психов.

А еще через полчаса явился совершенно никакой полковник. Он был слегка дезориентирован во времени и пространстве, потому что угрожал отправить майора в Афганистан. Полковник орал на майора так, что сорвал голос и в конце уже лишь хрипел.

В конце концов, меня спихнули какому-то трезвому по непонятной причине капитану, который за полчаса снял с меня показания и отпустил восвояси.

Такое мудрое и правильное решение было принято им отнюдь не сразу.

На самом деле – сидеть бы мне за решеточкой какое-то время, если бы не – кто бы вы думали? – дед на лошадке, ехавший из пищеблока на помойку.

Этот всеми уважаемый работник обслуги санатория клялся и божился, что своими собственными глазами видел, как мы мирно беседовали с Викторией Петровной и что я не стрелял в несчастную старушку, а совсем наоборот – даже пытался преследовать преступника.

Авторитет деда в психушке был настолько велик, что никто не усомнился в его показаниях и я был отпущен на все четыре стороны до поры до времени.

...Потихоньку приходя в себя от шока, я медленно ехал домой.

Обычная городская жизнь после всего пережитого за эти часы казалась мне сейчас такой же странной и нереальной как человеку, который провел бы, например, долгие годы на необитаемом острове и вдруг оказался в центре цивилизации. Я не мог понять, как люди могут просто так ходить по улицам, глазеть на лотки и витрины.

Спешащие на службу клерки, алкаши, похмеляющиеся пивом на скамейках, шестисотые «мерседесы», то и дело сталкивающиеся с «запорожцами» – простая ежедневная обыденность казалась после посещения психушки фантастичнее любых самых забойных фэнтэзи.

И только у себя дома, плотно заперев дверь и наглухо задернув шторы, я достал из кармана измятое письмо, которое сунул впопыхах в карман куртки, перед тем, как погнаться за убийцей.

Разумеется, во время допроса я ни словом не обмолвился о том, что Виктория Петровна Гагарина успела передать мне эту бумагу. Иначе мне пришлось бы вдаваться в подробности, что было бы совершенно излишним.

Я вообще наотрез отказался говорить о деле, с которым я приехал в санаторий, переадресовав все обращенные ко мне вопросы к Розе Валериановне.

Кстати, следует особо отметить: моя клиентка не замедлила подтвердить капитану, что я работаю на нее и что я не хрен собачий, а профессионал в своей области. За что Розе Гагариной от меня тотчас же последовала глубокая телепатическая благодарность.

Итак, передо мной лежит обыкновенный конверт с цветным изображением на редкость задумчивого русского писателя, который стоит перед тарасовским городским садом, очевидно продолжая размышлять над поставленным им в свое время вопросом: «Что делать?»

Круглый штемпель, как ему и положено, был на редкость нечетким, так что мне пришлось прокатать конверт на сканере с обработкой изображения для того, чтобы Приятель попробовл разобрать, что же тем значится.

«Вот это техника! А лупа, господа, – подумал я, вспомнив первое посещение Розы Валериановны, – это уже даже не позавчерашний день, а гораздо более отдаленный период».

Пока Приятель «читал» смазанное пятно штемпеля, я внимательно изучил вложенный внутрь листок. Сложенный пополам огрызок содержал не так уж много текста:

«Тебе приветик от Марка. Готовься к смерти, старая садистка».

Вот такое нежное послание.

Если и все предыдущие письма были в том же духе, то неудивительно, что с возрастом нервы Виктории Петровны оказались расшатаны.

Приятель, разумеется, быстренько разобрался со штемпелем и вывел на монитор идеальное его изображение. Но номер пятьдесят четвертого почтового отделения вряд ли мог оказаться ключом к разгадке, поскольку это был номер почты, расположенной рядом с психушкой.

Ведь письмо можно бросить в почтовый ящик в любом месте города, и обнаружить, в каком именно, не представлялось возможным.

Что же касается числа, то оно совпадало с датой, которую назвала мне Роза Валериановна – именно в этот день моя клиентка увидела письмо от незнакомца в руках своей матери. Информации негусто, но это все же лучше, чем совсем ничего.

Я позвонил Розе на работу. Ожидая соединения, я попытался настроиться на скорбный лад и заготовил приличествующие выражения соболезнования.

Подобные словесные выражения чувств всегда давались мне с большим трубом. Вроде бы, чисто ритуальное проговаривание, но все равно приходится прилагать усилия.

Однако я даже не успел начать первую фразу. Роза Валериановна тотчас же взяла крайне деловой тон (чувства – чувствами, а работа – работой) и предложила сегодня же встретиться, чтобы обсудить, как она выразилась «дальнейший ход нашей совместной деятельности».

Центральный склад оптовой торговли под игривым названием «Розалинда» – я усмотрел здесь прозрачный намек на имя моей клиентки – располагался в полуподвальном помещении здания кукольного театра.

Хозяйка предприятия была в черном платье и шелковом шейном платке такого же цвета. Тем не менее, Роза Валериановна выглядела так же деловито, как и обычно, и глядя на мою клиентку, склонившуюся над бланками отчетности и погруженную в сложные вычисления, трудно было представить, что госпожа Гагарина только что потеряла родную старушку-мать в результате злодейского убийства.

– Работа ждать не станет, – словно читая моя мысли, произнесла Роза. – Такие сейчас времена.

Я уловил проскользнувшие в ее интонации нотки оправдания и покачал головой в знак согласия.

– Да и отвлечься помогает, – со вздохом добавила она, отрываясь от бумаг.

В самом начале разговора мы определились в одном крайне важном пункте. А именно: Роза Гагарина не имела никаких претензий, в том числе и косвенных, по результатам моей работы на данный период.

Вы скажете: а что тут такого особенного? Какие могут вообще быть претензии?

Однако подобное недоумение может возникнуть только у очень наивного и абсолютно неинформированного человека.

Окружающая нашего брата – частного детектива – действительность подчас сталкивает нас с непредвиденными ситуациями. А клиент – он и в Африке клиент: норовит заплатить поменьше, а получить побольше.

А уж если есть хоть малейшая возможность вчинить иск и затребовать через суд компенсацию, то мало кто не соблазнится воспользоваться такой перспективой.

Я, что тут скрывать, даже заготовил небольшую речь на тот случай, если Роза Валериановна вдруг вздумает «качать права» и обвинять меня в смерти ее матушки, дескать – не уберег.

Тогда бы я напомнил ей про составленный нами договор, где отдельным пунктом говорится о том, что «Исполнитель» не берет на себя охранные функции и не несет ответственности за безопасность «Объекта».

– Нет-нет, разумеется, вы тут не при чем, – деловито произнесла Роза Валериановна. – Более того, я намерена несколько уточнить задачу, которая теперь стоит перед вами. Меня интересует убийца, а не только тот человек, который бомбардировал мою бедную матушку своими письмами и звонками. Если это один и тот же человек, то ваш гонорар остается прежним. Если речь идет о разных людях (что маловероятно, на мой взгляд), то сумма удваивается.

Я, конечно, немедленно согласился. Тем паче, я что не исключал и такой возможности: даже если речь идет об одном и том же человеке, то он мог не марать руки, а нанять для убийства киллера, и в таком случае с формальной стороны речь шла бы о двух людях и, соответственно, о двойном гонораре. Прошу заметить, во мне говорила не алчность, а здоровое стремление получать оплату, соответствующую проделанной работе.

– Милиция склонна считать, что это хулиганство, – поведала мне Роза Валериановна, – да-да, не смейтесь. Представляете, какие у них представления о том, что считать хулиганством! Если палить с пригорка по клиентам психбольницы – это хулиганство, то что же тогда – серьезное преступление? Хулиганство – это когда витрину разбить, или собачку пнуть на улице... Как вы полагаете?

– В принципе, я согласен с вами, – ответил я. – Давайте-ка побеседуем поподробнее о вашей матушке. Может быть, есть какие-то зацепки в ее прошлом, в судебных делах, которые она вела...

Я огляделся по сторонам. Как-то не хотелось говорить о столь важных вещах в присутствии посторонних – в помещении склада кроме нас находился еще один работник. Мужик с плеером в ушах что-то лихорадочно считал на калькуляторе, не обращая на нас никакого внимания. Роза Валериановна тотчас же поняла, что я имею в виду.

– Жора! – окликнула его Роза. – Сходи проветрись немного, заодно и в гараж заглянешь.

Ноль внимания.

– Жора! – завопила Гагарина. – Я к кому обращаюсь, черт тебя дери!

Снова никакой реакции.

Решив, что с плеером Walkman ей не тягаться, Роза Валериановна подскочила к работнику оптового склада и выдрала у него из ушей наушники.

– А? Что такое? – переполошился тот. – Машина уже пришла?

– Иди гуляй, – проорала ему в ухо Роза Валериановна. – Посетитель у меня, понял?

Меломан-Жора мгновенно ретировался, на бегу ковыряя мизинцем в ухе – то ли выковыривая оттуда оставшиеся после плеера звуки, то ли устраняя последствия крика своей начальницы.

– Вынуждена вас огорчить, Валера, мне почти нечего добавить к уже сказанному, – задумчиво проговорила Роза Валериановна. – Фактов нема.

Мы сидели за ее рабочим столом, с которого моя клиентка сгребла бумаги в ящик.

Перед нами бурчала итальянская кофеварка. Красный круглый поплавок опускался все ниже и ниже, а из отверстия в чашки с растворимым кофе через помутневший фильтри шлепались плевки кипятка.

– Впрочем, я кое-что припоминаю, – вдруг оживилась Роза Валериановна. – Маманя как-то раз ходила в милицию по поводу этих писем.

– Вот как?

– Ну да, была у нее такая блажь, – подтвердила Роза. – Как и следовало ожидать, ее послали. Не в буквальном смысле, разумеется. Маму выслушали, но дела заводить не стали.

– Скажите, а вы разбирали ее бумаги? Может быть, остались какие-то письма? Ведь это могло бы пролить свет на происшедшее...

– Да смотрела, – лишь махнула рукой Роза. – Ничегошеньки нету.

Она быстро протянула руку к пышущей паром кофеварке и вовремя успела ее выключить. Роза высыпала в кофе пакетик сахара и пододвинула мне чашку темного стекла.

– Знаете, что я думаю? – наклонилась она ко мне, таинственно сузив глаза. – Она уничтожила все бумаги. Дело было так. Пошла я однажды в магазин. Возвращаюсь, а на кухне – чад, хоть топор вешай. Что такое? Как так вышло?

Она сделала паузу, как бы ожидая, что я разрешу эту загадку. Удостоверившись, что я остаюсь пребывать в заинтересованном молчании, Роза Валериановна продолжала свою загадочную историю.

– Я мигом побежала к команту к мамане. Она руками разводит, говорит, что полотенце загорелось, когда чайник с плиты снимала. Я расстроилась, поахала-поахала, да и забыла. А потом посмотрела – края-то у полотенчика не обуглены. Выходит, слукавила маманя, верно я говорю?

– Выходит, что так, – согласился я. – А зачем она так сделала, как вы думаете?

– Вот я и полагаю, – завершила свой рассказ Роза, – что перед тем, как в больницу лечь, она все и пожгла на кухне в мое отсутствие. Я тогда еще кусочек прилипшего пепла в унитазе видела. Сначала подумала, что таракан, а сейчас сопоставила все и поняла – пепел. Вот такая история вырисовывается.

– Значит, получается, что последнее письмо, которое пришло в больницу – единственное, и другими бумагами мы не располагаем, – мрачно констатировал я.

Когда я продемонстрировал Розе листок из конверта, она жадно впилась в текст, но, прочитав его, лишь пожала плечами.

– Марк? Какой еще Марк? – скривила она рот. – Нерусский, вроде, как я понимаю. Отродясь не знала я никаких Марков... Да и маманя никогда мне душу не изливала, по правде говоря. Что там у нее было по работе – я не спрашивала, а она не рассказывала. Так и жили.

– Ну, а, может быть, вы припомните какие-то случайные слова? – продолжал я виртуально насиловать память своей клиентки. – Оговорки, намеки.

– Ни фига подобного, – виновато проговорила Роза Валериановна.

– Тогда какие-то впечатления? – наседал я на нее. – Ощущения, наконец...

– Н-ну, – нерешительно произнесла Роза, – висел у нее на душе камушек. Теперь я точно кое-что знаю.

Я немедленно оживился.

– Почему вы так думаете?

– Сон мне был, – со значением произнесла Роза Валериановна, таинственно глядя мне в глаза, – под пятницу.

– Ах сон... Ну и что из этого следует? – вяло пррговорил я, сразу потеряв интерес к нашей беседе.

– Как это «что»! – искренне возмутилась Гагарина. – Каждый младенец знает, что под пятницу сны сбываются. Вот на позапрошлой неделе привиделось мне, что я гадюку молочком пою. И что же?!

– Да, и что же? – машинально спросил я, допивая свой остывший кофе.

– С самого утра налоговая нагрянула, – торжествующе поведала мне Роза. – А вы говорите...

– А я ничего и не говорю, я вас слушаю, – улыбнулся я. – Давайте вернемся к делу. Так что вам точно стало известно после сна под пятницу?

– Привиделась мне под утро мамочка, прямо как живая, – грустным голосом сказала Роза. – Смотрела она на меня пристально и повторяла всего одно только словечко: «ма-альчик, ма-альчик».

Гагарина смахнула скупую женскую слезу и громко высморкалась в крошечный кружевной платочек.

– Очень интересно, – отозвался я. – И что же это, по-вашему, может значить?

– Да я вот и припомнила, что как-то раз по осени мамаша передачу «Служу Советскому Союзу» по телеку смотрела и все вздыхала тяжко. Я ее спрашиваю тогда: «Сердце прихватило? Корвалолу накапать?» А она говорит: «Нет, доченька, не беспокойся. Я просто думаю, про одного скамеечника».

– Скамеечника? – нахмурил я брови. – Что же означает это слово?

– Ну, так они между собой называли тех, кто на скамье подсудимых сидит – скамеечники, значит, – пояснила мне Роза тонкости судейского жаргона. – Может быть, этот-то парень ей и мстил?

– Вы думаете, что это как-то связано с армией? – ухватился я за ниточку. – За что его судили? Уклонение от военной службы? Дезертирство? Как это можно установить?

– Нич-че не помню, – отрезала Роза. – Вроде, мама говорила, что с этим мальчишкой произошло что-то нехорошее. А потом мы просто на другой канал переключили.

«Негусто, – подумал я, – придется поднимать дела Гагариной».

– В общем, – подвела итог Роза, – можно сказать, что маманя чем-то тяготилась на пенсии, виноватой себя ощущала – времени-то у нее было много, чтобы подумать о жизни. Но я даже не могу сказать, в чем это выражалось. Жизни не радовалась, что ли...

– У вашей матушки были подруги?

– А как же! – тут же откликнулась Роза Валериановна. – Голубева Анечка, школьная учителница, тоже на пенсии. Раньше они даже в театр вместе ходили раза два и открытки друг другу на восьмое марта писали.

– Так-так-так, – я даже потер ладони от радостного ожидания. – И что же, эта Анечка Голубева может быть в курсе, как вы полагаете?

– Почему бы и нет? Кто их знает, о чем они болтали при встречах? – пожала плечами Роза Валериановна. – Загляните к ней, уважьте старушку. Ученички-то к ней нечасто захаживают...

Я воспользовался этой возможностью и уже через полчаса сидел в доме у Анечки.

Эта особа оказалась низенькой скромной старушкой с добрыми лучистыми глазами.

Она смотрела на меня так нежно и ласково, что мне я поймал себя на мысли, что мне очень хочется угостить ее шоколадной конфетой. Может быть, потому что Анна Андреевна Голубева все время облизывалась.

Учительница на пенсии проживала в огромной комнате коммунальной квартиры – особняк с полуосыпавшимися кариатидами, расположенный в самом центре города ранее занимала гостиница. Узкий длинный коридор причудливо извивался между рядами высоких дверей, за одной из которых и обитала приятельница покойной Виктории Петровны.

Вся мебель в комнате была заставлена десятками фарфоровых зверушек разного калибра – от еле видной невооруженным глазом мышки до внушительных размеров слона.

Вторым пристрастием госпожи Голубевой были плетеные вазочки ручной работы, которые были расставлены где попало и заполнены всякой дрянью вроде замахрившихся лоскутков, мятых календарных листочков и клочков ваты, посеревших от пыли.

Наконец, у госпожи Голубевой были очень тесные отношения со временем. К ее квартире я насчитал одиннадцать часов – с гирьками, кукушками, стрелками и без оных.

Не то, чтобы это была коллекция, просто часики висели в ряд на стене, кстати сказать, ни одни из них не ходили; когда Анне Андреевне нужно было принимать лекарство, она откидывала рукав на правом запястье и сверялась с японской электронной поделкой в пластмассовом корпусе – такие часы продаются на каждом углу в каждом комке за шесть тысяч.

После невнятного бормотанья с моей стороны о невосполнимой утрате (при этом я почему-то представлял себе стертый по неосторожности файл с важной информацией, который не подлежал восстановлению – так мне было проще выражать свои чувства) и сдержанного плача со стороны Анны Андреевны (ей пришлось принять подряд две дозы валерианы, в которую тяжелыми каплями шлепались печальные слезы моей собеседницы), мы наконец перешли к делу.

– Письма? – зачем-то оглянулась Анна Андреевна по сторонам, обводя взглядом свое жилище. – Но Вика никогда не говорила мне ни о каких письмах, впервые об этом слышу. Очень странно... Как раз наоборот, Вика все время жаловалась мне, что ей никто не пишет.

– Да-а? – искренне удивился я. – А вот у меня совсем другая информация...

– Меня многие ученики поздравляют с праздниками, пишут письма и открытки, – с гордостью проговорила Анна Андреевна, – и я их все храню. Сейчас вам покажу.

Она подошла к массивному шкафу с облупившейся полировкой и не без труда открыла тугую дверцу.

– Ого! – только и смог произнести я. – Сколько же у вас корреспондентов!

Вся внутренность шкафа была под завязку забита стопками почтовых открыток и конвертов.

Они угрожающе покачивались на самом верху, обещая вот-вот рухнуть наружу, а те, что были внизу, казались намертво спрессованными между собой.

– Очень много, – похвалилась Голубева. – Я только никак не могу выбрать время для важной работы – намереваюсь на досуге разобрать письма, да все руки не доходят. Опять же, никак не могу решить, по какому принципу классифицировать: по именам, или по праздникам.

– Действительно, очень сложная задача, – посочувствовал я учительнице.

– По именам, вроде бы, разумнее, – делилась со мной своими сомнениями Голубева. – Сразу видно, кто сколько писал. А ведь знаете, у меня были очень известные ученики. В смысле, что сейчас они достигли многого. Есть два с половиной депутата – один не прошел, потом певец, двое фотомоделей в приличных журналах и трое директоров предприятий с ограниченной степеню ответственности, теперь так, кажется, это называется...

– Да-да, теперь это называется именно так. Скажите, а вот Виктория Петровна... – попытался я вернуться к намеченной теме, но Анна Андреевна еще не закончила посвящать меня в свою проблематику.

– А если классифицировать по праздникам, то в порядке временному или в порядке значимости? Ведь праздники бывают разные. Все время вводят какие-то новые... Я уже даже запуталась... Когда у нас теперь день Конституции?

– Двенадцатого декабря. А Виктория Гагарина получала от вас письма? – спросил я.

– Конечно, мы ведь обменивались поздравлениями довольно регулярно, – подтвердила мое предположение Анна Андреевна. – Иногда даже писали друг другу на двадцать третье февраля, хоть мы с ней и женщины.

– Значит, все же она получала письма? Хотя бы от вас, верно ведь? – уточнил я.

– Да, конечно, – кивнула Голубева. – Но кроме меня ей никто никогда не писал. Не будут же подсудимые посылать поздравительные открытки человеку, который зачитывает им приговор! Хотя, мне кажется, что вопрос вежливости здесь должен перевешивать эмоциональный подход.

– А вам никогда не приходилось бывать в суде? – с улыбкой спросил я.

– Что вы! Как можно! – искренне ужаснулась Голубева. – Да, так о письмах. Когда я Вике говорила, что Лиду неизвестные поклонники забрасывают какими-то странными посланиями, то она сказала: «А мне вот никто не пишет. Знаете, какое это чувство, когда вынимаешь из почтового ящика адресованное тебе письмо? Я была бы рада получать даже письма с угрозами, вроде твоей Лиды». По-моему, очень самонадеянное заявление, вам так не кажется?

– Лида – это кто? – заинтересовался я. – Ваша бывшая ученица?

– Зачем ученица? Лида – это моя племянница, – поджав губы, объяснила мне Анечка. – Знаете, на редкость хорошая девушка, одна живет, никого к себе не водит. А то теперь, вы знаете, некоторые своим телом торгуют, и заявляют, что это такая нынче профессия и что скоро у них будет свой профсоюз.

– И не говорите! – торопливо согласился я с пенсионеркой. – А нельзя ли поподробнее услышать о вашей племяннице? Вы сказали, что она получает письма с угрозами?

– Можно сказать и так, – пожала плечами Анна Андреевна. – Ей кто-то пишет про какого-то Марка, память которого Лида якобы предала. Наверное, какие-то детские обиды. Знаете, мальчик думает, что дружит с девочкой, а потом все выходит совсем не так, как ему хотелось...

Короче, я клюнул на имя Марка. Разузнав у Анны Андреевны где живет ее племянница, я распрощался, пожелав Голубевой здоровья.

Заскочив домой перекусить, я не забывал о деле снял с Приятеля небезынтересную информацию.

Пока я гостил у Анечки, компьютер скачал из судебных архивов кое-что актуальное.

Оказывается, у судьи Гагариной В.П. за 30 лет бессменной работы в органах «третьей власти» было двое "скамеечников, как она выражалась, по имени Марк.

Старушка наверняка не знала о новых веяниях в своем ведомстве, когда говорила своей дочурке Розе, что всех мол, и не упомнишь, кого в свое время засудила.

Как раз наоборот. Теперь можно было вспомнить всех поименно, благо судебные органы обзавелись теперь солидным компьютерным цехом.

То ли чиновники действительно работали на совесть, то ли штатное расписание было неимоверно раздуто и за машины посадили каких-нибудь наборщиц, но факт останется фактом – в базу данных были занесены все дела за послевоенное время. Занесены, разумеется, на уровне справки, но и то было чересчур большой роскошью для нашего города.

Первым среди «Марков» значился Гришевский Марк Семенович 1925 года рождения, следующим шел Зацепин Марк Абрамович 1938 года рождения. Адреса прилагались.

Таким образом, было из кого выбирать. Если, конечно, Марк, который упоминался в письме – это имя, а не что-нибудь другое – например, кличка.

Приятель, кстати, учел такую возможность. Он прошелся по списку в параноидальном режиме, позволяющем выявлять скрытые возможности, и извлек Маркелова Илью Владимировича 1964 года рождения.

Этот товарищ, то бишь гражданин меня очень заинтересовал.

Во-первых, дело Маркелова было последним делом, которое вела Гагарина перед уходом на пенсию. Во-вторых, состав преступления был весьма серьезным: за убийство, совершенное в 1984 году Маркелов И.В. вместе с четырьями своими сообщниками был приговорен к смертной казни, которая была заменена после кассации на двадцатилетнмй срок лишения свободы.

Восприняв в свою очередь, мою информацию Приятель всерьез «задумался». Выстроив цепочку, одна стрелка которой шла от Розы Гагариной к покойной Виктории, он прочертил еще одну к Голубевой, и от Голубевой к Лиде, надписав вверху «Марк?»

– А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК? – задался риторическим вопросом компьютер. – СХОДИ К ЛИДЕ, ТОЛЬКО БУДЬ ОСТОРОЖЕН. НЕЗАМУЖНИЕ ЖЕНЩИНЫ В ЕЕ ВОЗРАСТЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНЫ. А ТЫ МНЕ НУЖЕН ЖИВЫМ.

Приятель был очень вежливым компьютером и любил напоминать мне о пользе, которую я ему приношу. Каждый раз после чистки он благодарил меня по-английски и играл какую-то странную мелодию, которую подцепил во время блуждания по сетям.

Когда я однажды попытался разобраться, что это напевает мой «пентиум», то оказалось, что это гимн Филиппин.

...В тесном и темном коридоре квартиры, где проживала Лида, я едва смог развернуться, чтобы повесить куртку. Хозяйка стояла возле открытой двери, ведущей в комнату, чтобы не ограничивать мои движения в столь скудно отмеренном пространстве.

Дождавшись, пока я пройду, она предложила мне усаживаться. Потупив глаза, хозяйка села на стул напротив и в смущении начала теребить бахрому скатерти, свисавшей со стола.

– Так вы, значит, говорите, что тетя посоветовала вам ко мне зайти? – еле слышно проговорила девушка, не поднимая глаз.

– Да-да, именно так. Анна Андреевна, – подтвердил я. – На редкость милая у вас тетя.

– Ну, раз так, – тяжело вздохнула Лида и, якобы незаметно распахнув поу халатика, закинула ногу на ногу так, что мне были видны даже бедра.

– Э-э... – покосился я на ее конечности, – видите ли, дело у меня особенное. Можно сказать, сугубо личное.

– Ах особенное... – Лида всерьез задумалась. – Ну, тогда я просто и не знаю...

Она закатила глаза и, запрокинув назад голову, робко провела себя руками по груди, остановившись на сосках и высунула розовый кончик язычка.

– Так, значить... Я уже готова, – проговорила она, прерывисто дыша, – вас выслушать.

– Замечательно, – как можно более деловым тоном проговорил я.

Ее халатик был готов вот-вот развязаться, – пока Лидочка вертела своим корпусом, узел на пояске расслабился до опасного предела. Я понял, что под халатом у нее ничего нет, кроме тела и, решив не искушать судьбу, поднялся со стула и подошел к окну.

Девушка, несмотря на определенный шарм, впрочем, слегка вульгарный, была явно не в моем вкусе, – полновата, грубовата, отчасти аляповата и явно не в себе. Сразу в ЗАГС потащит, потом хлопот не оберешься.

– Так вот, Лида, вернемся на нашему разговору. Как я уже говорил, ваша тетя, – серьезно начал я, глядя на буйство желто-красных осенних листьев за окном, – направила меня к вам для того, чтобы...

– Не надо слов, – раздался томный голос за моей спиной, – войди в меня, и докажи свою любовь на деле. Я жду-у-у!

И только тут я понял, что снова допускаю роковую ошибку – любое упоминание о тете действовало на Лиду словно эротическая стимуляция.

Быстро собразив, что отменная характеристика, выданная мне Анной Андреевной была своего рода рекламой для сексуально озабоченной племянницы, я решил больше ни в коем случае не упоминать о Голубевой.

Похоже, тетка просто-напросто хотела выдать Лиду замуж за первого встречного и моя кандидатура учительницу Голубеву вполне устраивала.

– Я – лицо официальное, – твердо проговорил я, пока на всякий случай не поворачиваясь. – Дело, можно сказать, уголовное, а я, можно сказать, на работе. При исполнении. Так что...

– Ах вот как, – разочарованно раздалось у меня за спиной, – что ж, тогда давайте чай пить.

– Давайте, – с облегчением вздохнул я. – Это как-то привычнее.

Дождавшись, пока шорох одежд прекратится и Лида снова наденет свой халатик, я решил, что теперь уже можно обернуться, не опасаясь, что тебя снова станут соблазнять.

– Речь, собственно, пойдет о письмах, которые получала Виктория Петровна, покойная подруга вашей тети, – начал я излагать свое дело.

– А может, мы с вами выпьем шампанского?! – кинула на меня призывный взгляд Лида. – Советского! Полусухого! С мандаринами!

– Ни в коем случае, голубушка, я же при исполнении, – укоризненно произнес я, стараясь не поддаваться ее напору. – Ну что вы в самом деле! К тому же я за рулем. Хотите, чтобы меня оштрафовали?

– Нет, – нежно проговорила Лида, пожирая меня глазами. – Я хочу, чтобы вы...

– Как-нибудь в другой раз, – остановил я ее. – Сначала работа. Девушки потом.

– А когда вы заканчиваете работать? – сделала она последнюю отчаянную попытку. – Может быть, сходим в кино или съедим мороженого?! Вы знаете, я еще ни разу в жизни не пробовала «Баскин-Роббинс».

– У меня по жизни ненормированный рабочий день, сударыня, – отрезвил я ее. – Вы что-то там говорили о чае? Пьем или как?

Поданный чай назывался ни много ни мало «Кама-Сутра» и обещал эротическое наслаждение, как заверяла потребителя торговая марка.

Слава Богу, рисунок на пачке не представлял из себя подробную иллюстрацию к этому трактату, иначе быть бы мне изнасилованному на месте.

Лида, однако, еще не оставила своих поползновений, но они приняли более меркантильный характер.

– Так что говорила вам моя тетя? – спросила она, доставая из буфета коробку с шоколадными конфетами. – Я, кажется, вас перебила...

– Ваша тетя тут абсолютно не при чем, – немедленно отозвался я во избежание продолждения попыток свети разговор на прежнюю колею.

– Ах да, – И Лида спрятала коробку обратно. Действительно, раз я не потенциальный жених – то зачем добро переводить?

– Среди ваших знакомых есть человек по имени Марк? – спросил я очень строго.

– Нет уж, дудки, – немедленно отозвалась Лида. Ее голос вдруг стал обиженным, как будто я сказал что-то неприличное. – Нет и никогда не было.

Час от часу не легче. То ли они все сговорились и морочат мне голову, то ли дело о таинственном корреспонденте действительно очень крутое и с наскоку выяснить ничего не удастся.

Посудите сами – сначала Роза Валериановна вдруг вспоминает про какого-то мальчика и сожженные письма. То ли моя клиентка действительно не придавала значения этим важным подробностям во время нашей первой встречи, то ли быстренько придумала идиотскую историю с вещим сном для того, чтобы преподнести мне эти сведения после убийства Гагариной?

А потом мне сообщают, что покойница вовсе не получала никаких писем, а речь о таинственном Марке, от которого ей передавали привет в адресованном ей (именно ей!) письме, идет в посланиях, которые приходили к Лиде. Каково мне блуждать в таком лабиринте?

Ведь я же своими глазами видел письмо, которое мне передала Гагарина и помню наизусть его текст: «Готовься к смерти, старая садистка». Вряд ли это обращено к Лиде. Да и имя Марка в письме упомянуто.

А вот теперь сексуально озабоченная Лида заявляет, что не знает никакого Марка. Кто же из них врет?

– Н-ну хорошо, – осторожно сказал я. – Тогда ответьте мне на такой простой вопрос: вы когда-нибудь получали письма с угрозами в ваш адрес?

– А как же! – столь же стремительно отозвалась Лида. – Целый ворох.

Теперь пришла моя очередь искренне удивляться. Сам черт ногу сломит с этими бабами!

– Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом, – стараясь не раздражаться, попросил я. – Видите ли, голубушка...

При слове «голубушка» рука Лиды инстинкстивно потянулась к пояску халата, но когда она услышала рассказ об убийстве Виктории Петровны, о загадочном незнакомце, терроризирующем письмами старушку, она немедленно вскочила и забегала по комнате в возбуждении.

– Все как у меня! Просто один к одному! – восклицала Лида, всплескивая руками. – Господи, как это романтично!

– Вы так полагаете? – скривился я, вспомнив залитое кровью тело старушки.

– Ну конечно! – радостно проговорила она. – О, сейчас я вам такое расскажу, такое! Вы просто на месте умрете и не встанете!

– Попробуйте, – с улыбкой предложил я. – Вдруг выживу?

Лида с размаху бухнулась рядом со мной на диван. Ее серые глаза возбужденно горели, а рот с пухлыми губками был слегка приоткрыт.

Я на всякий случай немного отодвинулся, но потом понял, что могу не беспокоиться за свою половую безопасность. Ведь девушка сейчас целиком погрузилась в иную реальность – реальность вымысла, для нее куда более эротическую, нежели живой реальный объект, сидящий рядом с ней.

– Так, значить... – приступила к рассказу Лида, – ох, я прямо даже и не знаю, с чего начать! Все мысли перепутались. Может быть, подскажете?

– Начните с конца, – посоветовал я. – Так гораздо удобнее.

Заметив страстный огонек в глазах девушки, я немедленно поправился:

– То есть, с окончания вашей истории.

– Хорошо, – согласилась со мной Лида. – В общем, я приехала в Тарасов несколько лет назад поступать в фармацевтическое училище.

И замолчала. Очевидно, это и был финал.

«Неужели наркотики? – с ужасом подумал я. – Сексуально озабоченную девчонку охмурила мафия и теперь она работает в какой-нибудь тайной лаборатории, где качает героин из сырья!»

– Скажите, а почему этот ваш приезд и учеба имеет такое значение? – очень осторожно осведомился я, опасаясь выдать свое волнение.

– Как это почему! – подпрыгнула на диване Лида. – Стала бы я уезжать из Колобова, если бы Андрюша меня не бросил! Понятное дело!

– Андрюша, – повторил я. – Так, теперь еще и Андрюша. А кто он такой, этот Андрюша?

– Как кто? – снова подпрыгнула Лида. – Мой знакомый. Мы едва не поженились.

– И что же вам помешало скрепить ваши отношения?

– Как что? – снова удивилась Лида. Наверное, когда она волновалась и переспрашивала, то всегда употребляла слово «как». – Эти письма и помешали.

– Какие письма? – начал терять я терпение. – Вы можете внятно изложить суть дела или нет? Представьте себе, что вы на экзамене и у вас в билете стоит вопрос: «Письма с угрозами, которые я получала».

– Ага, – вникла Лида. – Сейчас попробую. Значится, так. Андрюша Князев был из профессорской семьи, очень интеллигентный мальчик, на скрипке мне играл. Его родители немного кривилась на меня, но потом увидели, что я девушка хозяйственная и решили, что все у нас сладится. Но вот незадача – стали мне письма эти приходить, женитьба и расстроилась. Бросил меня Андрюша.

– А что же такого было в этих письмах? Кто их писал, вы знаете? – сгорал я от любопытства.

– Письма были не подписаны, по-научному называется – аноноимные, но там такое!.. – всплеснула руками Лида. – Простыми словами не расскажешь. Короче, это моя «лав стори».

– Что вы имеете в виду?

– Мануэла, Марианна и Тропиканка вместе взятые, – с гордостью произнесла Лида. – Хоть сейчас кино снимай со мной в главной роли.

– А с Андреем вы вы с тех пор больше не виделись? – спросил я на всякий случай.

– Не-а, – мотнула головой Лида. – Впрочем, что же это я говорю? Недавно он позвонил, спросил, как я себя чувствую. По тону мне показалось, что соскучился.

А по ее тону мне показалось, что Лида вовсе не прочь возобновить их отношения.

– И что же дальше? Вы договорились о встрече? – продолжал я выяснять.

– К сожалению, нет. Он бросил трубку, пока я ему отвечала, – обиженно произнесла девушка. – Рассказывала про сердцебиения и флюс.

«Неудивительно, – подумал я, – нет ничего скучнее, чем слушать про чужие хворости».

– Всю щеку надысь разнесло, – жаловалась Лида. – В зеркало без слез не взглянешь. Пришлось в аптеку идти к Марку Абрамычу...

– Минуточку, – прервал я ее жалобы. – Так дело не пойдет. Вы же только что сказали мне, что у вас нет знакомых по имени Марк!

– Конечно, – подтвердила Лида. – Я всю правду вам сказала.

Тут уж я не сумел сдержаться. Вскочив с дивана, я заорал на девушку:

– Раз у вас нет знакомых по имени Марк, то кто же такой Марк Абрамович?!

– Просто человек, – ответила она. – Никакой он не знакомый. Андрюша – вот был знакомый. Еще потом несколько было знакомых, но это неважно. А Марк Абрамович уже в летах, куда ему! К тому же – он мой начальник. Хоть аптека у нас круглосуточная и работаем мы в две смены с отгулами, но даже ночью никогда и ничего я себе не позволяю. Вы напрасно так обо мне думаете!

И Лида обиженно отвернулась от меня, закусив нижнюю губу.

Я начал постепенно понимать, в чем тут дело. Очевидно, в райцентре Колобово, откуда девушка была родом, безобидное слово «знакомый» имело вполне определенный смысловой оттенок, абсолютно неуловимый для жителей областного центра, и обозначало человека, с которым у вас были или имеются интимные отношения.

– Ну хорошо, – сдался я, – где находится аптека, в которой работает этот ваш зна... тьфу, просто человек Марк Абрамович?

Лида объяснила мне, как добраться до аптеки и на всякий случай дала свой телефон.

– Всякое может произойти, – загадочно произнесла она при этом, пристально глядя мне в глаза.

– Вот еще что, – решился я. – Мне бы хотелось с вами встретиться на днях.

– О-о, – снова потупила глаза Лида, – какой вы противоречивый!

– Ни капельки, – заявил я. – Просто я хочу вернуть вам при встрече письма, которые сейчас вы мне дадите для изучения.

– А вы не потеряете? – опасливо спросила Лида. – Я очень люблю их перечитывать, несмотря на то, что эти письма разбили мне жизнь. Знаете, это так волнительно...

– Ни в коем случае, – пообещал я. – Буду аккуратен, а при встрече поделюсь с вами впечатлениями.

Лида немного поколебалась и вручила мне связку конвертов, обвязанную цветной ленточкой. Ей, конечно же, очень не хотелось расставаться с ними, но, с другой стороны, это была единственная возможность снова меня увидеть.

Когда я переходил улицу, то у меня вдруг стал чесаться затылок.

Я непроизвольно оглянулся и, подняв глаза к фасаду дома, увидел стоящую перед окном Лиду, которая посылала мне воздушный поцелуй.

– Козел сраный! Разуй глаза, мудило! – раздался крик у меня над самым ухом.

Оказалось, что засмотревшись на Лиду я едва не угодил под колеса старенького «запорожца», за рулем которого сидел старичок в ватнике.

Благополучно миновав проезжую часть, я быстро направился к аптеке, в которой работал один из Марков, указанных мне Приятелем.

Наконец-то я смогу увидеть одного из «скамеечников», как называла своих подсудимых покойница Гагарина. Кажется, волшебная ниточка вот-вот приведет меня в нужное место, как сестрицу Аленушку в сказке – налицо была связь (хоть и не такая, о которой мечтала Лида) между девушкой, получавшей анонимные письма с угрозами, Гагариной-старшей и таинственным Марком.

Не буду скрывать, я очень торопился. Но, поверьте мне, вовсе не настолько, чтобы взять, да и попасть под автобус. Да-да, не удивляйтесь.

Когда до аптеки оставалось бувально метров сто и я переходил проезжую часть, то мне пришлось слегка сбавить темп, поскольку к остановке подкатил желтый «Икарус». Я не хотел рисковать и решил обождать, пока он отъедет, чтобы спокойно перейти улицу.

И вот, только-только эта венгерская махина со всхлипом закрыла свои раздолбанные двери, как я почувствовал, что какая-то сволочь сзади ударяет меня чем-то очень неприятным под коленки. По-моему, это был железный прут – короткий, толстый и ржавый.

Я не смог удержаться на ногах от неожиданного удара и упал вперед, оказавшись как раз под колесами автобуса, вдобавок в непосредственной близости от вонючей выхлопной трубы, направленной прямехонько в мой раскрытый от удивления рот.

Еще больше мне не понравилось, когда автобус начал медленно двигаться, а в это время я обнаружил, что моя правая рука находится возле его левого заднего колеса, а моя левая рука – возле правого заднего.

Уж и не знаю, как мне в ту роковую минуту удалось вывернуться так, чтобы мое беззащитное хакеровское тельце оказалось лежащим параллельно этим круглым орудиям убийства с резиновыми шинами.

Народ, прозевавший момент моего падения и видевший только человека под колесами, понятное дело, орал во всю силу своих глоток. Женщины падали в обморок, дети визжали, а старики ругали власть.

Когда водитель затормозил – разумеется, если бы я не извернулся, то он в принципе, мог бы спокойно ехать дальше, размазывая мои остатки по шоссе, – то я был уверен, что несчастный шофер сорвет на мне свой эмоциональный шок, благо я жив и здоров и теперь мне можно пару раз дать по морде,

Но, на мое счастье, он был настолько напуган, что даже не мог говорить, не то чтобы драться. Сердобольный кондуктор даже предложил мне войти в салон, чтобы проехать в поликлинику.

– Спасибо, товарищ, за любезность. Я как раз направлялся в аптеку, – с идиотской улыбкой ответил я и, отряхнувшись, побрел себе неверной походкой по направлению к изящному особнячку с яркой вывеской – змея, склонившаяся над чашей.

«А ведь это покушение, – пронзила меня мысль, – самое натуральное покушение. Хакер, поздравляю, ты уже начинаешь кому-то здорово мешать, если тебя хотят убрать с дороги. Вернее, положить на дорогу, да еще умудриться запихнуть под автобус».

А уж когда я прошел в служебное помещение аптеки и увидел искомого Марка Абрамовича Зацепина, то удивился еще больше.

– Вы, очевидно, по поводу писем? – прямо с порога спросил меня хорошо одетый мужчина средних лет. – Проходите, проходите, я вас жду.

«Наверное, Лида предупредила его по телефону, хотя я об этом ее не просил, – подумал я, усаживаясь на неудобный офисный стульчик. – Зачем же она это сделала? Решила выслужиться перед начальством? Или вправду боится? Неужели, действительно, в дело замешана торговля наркотиками?»

– Итак, что я могу вам сказать по известному вам поводу? – тяжело вздохнул Зацепин, – Дело совсем не так просто, как вам кажется.

– А мне так и не кажется, – подал я голос. – Дело, действительно, очень сложное.

– Знаете, мне очень нравится ваш подход, – Зацепин неожиданно повеселел. – Хотите коньячку?

– Спасибо, но я не пью на работе, – вежливо отказался я.

– Вот как? – искренне удивился Марк Абрамович. – Странно... Ну что же, как знаете. В общем, могу пока сказать одно: просто так я не сдамся, и не надейтесь.

– И что же вы собираетесь предпринять дальше? – спросил я, изрядно удивленный его прямотой. – Будут очеред– ные убийства?

– Вот этого не надо, – поднял он руку в защитном жесте. – Вы все равно ничего не докажете. И вообще, я тут не при чем, это Горелый со своей братвой. Об этом весь город знает.

– Да-а? – выпучил я глаза. – Вы уверены в этой информации?

– Ну конечно! – подтвердил Зацепин. – Неужели вы думаете, что стрелял я сам? Как бы там ни было, уясните себе одно: я никого не заказывал. Если говорить начистоту, то все получилось само собой. У Горелого с этой бабой были давние счеты.

– Очень интересно! – взволнованно отозвался я. – И что же они не поделили?

– Разве вы не в курсе? Банк, разумеется, – коротко ответил мне Зацепин. – Потом Горелый сел, а Жанна Белянкевич вошла в команду второго помощника первого вице-мэра. Тут-то все и закрутилось и никак не раскрутится по сей день.

– Какая еще Жанна? – нахмурился я. – При чем тут Жанна?

– Как это при чем? – удивился Зацепин. – А кто распоряжался городским фондом имущества? Вы думаете, что второй помощник у первого вице? Он же спивался на глазах еще тогда, до октябрьского кризиса.

– Позвольте– позвольте, вы хотите сказать, что Горелый убил эту самую Жанну Белянкевич? – до меня стал постепенно доходить смысл разговора.

– О чем я вам битый час и толкую, – тотчас же подтвердил Зацепин. – А я в этом деле – ни сном ни духом. Так что вы напрасно на меня давите, у вас нет никаких доказательств. И не будет.

– А письма? – не унимался я. – При чем тут письма? Вы же сами сказали...

– Это здание выведено из фонда охраняемых государством построек постановлением городской администрации от двадцать четвертого февраля сего года, – медленно повторял Зацепин фразу, которую он явно затвердил наизусть. – В пункте втором данного постановления...

В это время в дверь кабинета Зацепина довольно решительно постучали.

– Марк Абрамович? – просунулась лохматая рыжая голова. – Я к вам из фонда имущества по поводу писем. Вроде, вопрос со зданием, в котором поместилась ваша аптечка, утрясается. Поговорим под рюмочку, а?

– Обождите в применой, – строго ответил Марк Абрамович.

Зацепин перевел на меня взгляд. На его лице отразилась напряженная работа мысли.

– Послушайте, а кто вы, собственно такой? – недоуменно спросил он. – Так вы не из фонда имущества? И не по поводу писем из управления охраны памятников?

Я покачал головой.

По предъявлении лицензии частного детектива Марк Абрамович насторожился.

– Что такое?

Я объяснил суть дела так, как сам его понимал, не вдаваясь в детали.

– Да-да, было такое, как же не помнить! – мечтательно вздохнул Марк Абрамович. – Посадила меня эта бабенция. Но, хотите верьте, хотите нет, я на нее зла не держу.

– Вот как? – спросил я. – Вы полагаете, что Гагарина действовала правильно?

– Это с какой стороны посмотреть, – поднял палец Зацепин. – Она исполняла законы. А законы были ужасны, как и вся система в целом. Ну скажите на милость, можно давать пять лет за какие-то двести баксов? Спекуляция валютой называется!

– Да, по нынешним временам звучит довольно смешно, – согласился я.

– Еще бы! – хмыкнул Марк Абрамович. – Я вам так скажу: я считаю себя диссидентом. Можно сказать, что я боролся за экономическую либерализацию явочными методами. А поскольку срок мне скостили в лагере – я же человек деловой, сами понимаете, – то освободился я уже через два года. А насчет Гагариной – какие могут быть счеты! Дела давние. Не она же эти законы придумала в конце концов!

Я тяжело вздохнул. Кажется, здесь мне ничего не светило в плане дальнейшей информации,

– Я ведь даже собирался уехать, – доверительно произнес Зацепин. – Вон, видите на стеночке израильский вызов висит? Храню как память! Но тут перестройка подоспела, кооперативы и пошло-поехало.

– Так вы не присали ей никаких писем? – спросил я напоследок.

– Еще чего! – недоуменно пожал плечами Зацепин. – Я и позабыл давным-давно о ее существовании. После того эпизода столько всего было, а тут судья какая-то... На фиг мне память засорять? В общем, рад был познакомиться.

Пожав мне на прощание руку, Зацепин впустил посетителя из фонда имущества, который, судя по его пройдошливой внешности был очень не прочь выпить. Очевидно, аптеку все же не выселят из этого здания.

Вконец раздосадованный, я зашел в небольшую кафешку около аптеки и, заказав себе порцию мороженого «Баскин-Роббинс» стал ее медленно поглощать. Во время этого увлекательного занятия я достал из кармана «мобильник» и набрал номер собственного телефона.

Не подумайте только, что я не знал, чем мне заняться и решил звонить со собственному телефону самому же себе, отнюдь!

Дело в том, что Приятель был обучен воспринимать звонки по моему номеру и мгновенно отсекать от сети сигнал «занято». То есть, моя мини-АТС действовала то как спаренные номера, то как номера раздельные, хотя и одинаковые, в зависимости от ситуации.

Дождавшись определенного количества звонков, – специальная примочка на случай непредвиденных сбоев, – Приятель откликнулся.

Я немедленно представился, поименовавшись, как у нас было принято, Хакером, иначе компьютер просто не стал бы со мной разговаривать.

Убедившись, что звуковой анализатор на машине подключен, я быстренько снял полученную за время моего отсутствия информацию, прослушав подготовленный Приятелем текст.

И эта информация оказалась весьма любопытной.

Приятель исходил из предположения, что «Марк», вокруг которого вертелись все персонажи этой истории, может не быть главным персонажем. Более того, мой компьютер не исключал возможности, что этого человека вообще нет в живых, либо он лишен способности действовать самостоятельно.

И действительно, с чего это я взял, что выражение «приветик от Марка», которое было написано в письме, врученном мне Гагариной за несколько минут до ее смерти, следует трактовать как Марка, передающего привет?

Ведь это мог сделать кто-то неизвестный, пользуясь именем Марка, и тогда эти слова можно было трактовать следующим образом: «я передаю тебе привет от Марка».

Значит, круг моих поисков может значительно расшириться, ничего тут не поделаешь.

Но Приятель меня обрадовал.

Оказыватеся, среди подручных Маркелова – того типа, который был осужден Гагариной за убийство и отбывал свою двадцатку, был некий Алексей Лопухов 1968 года рождения, который получил «всего» пять лет и уже находился на свободе. В то время, как остальные четверо продолжали досиживать положенное в соответствующем учреждении, номер которого и продиктовал мне Приятель.

Более того, поскольку за Лопуховым (кличка, разумеется, Лопух) был установлен надзор, Приятелю удалось путем проникновения в ментовские сети выяснить его теперешнее место работы.

И знаете, где трудился этот фрукт, этот гражданин-товарищ, вставший на путь исправления и вышедший на свободу с чистой совестью?

Ну не нашел отбывший срок за соучастие в убийстве Алексей Лопухов лучшего места для трудоустройства, чем фирма оптовой торговли «Розалинда» под непосредственным начальством Розы Валериановны Гагариной!

Мир тесен господа! А уж областной центр – так вообще повернуться негде.

Так что я наплевал (в переносном смысле) на начавшее таять мороженое, быстренько взял ноги в руки и снова ринулся в подвал, моя клиентка денно и нощно руководила перемещением жратвы по торговым точкам.

Несмотря на позднее время, мне удалось сразу же выловить ее по телефону, – звонил я на ходу. Роза Валериановна была на складе и намеревалась работать еще по меньшей мере часа два.

– Бывает и круглосуточно, – не без гордости сказала хозяйка оптовой фирмы. – Хочешь жить – умей работать.

Отдав должное ее деловым качествам, я со всех ног устремился в «Розалинду».

Роза Валериановна была несказанно удивлена моим известием о том, что у нее работает человек, очужденный некогда ее матушкой. Но потом здоровый скептицизм взял верх над первым душевным порывом.

– Ну и что такого? – пожала она плечами. – Нормальный парень, ничего особенного. А то, что сидел – так с кем не бывает...

– А вам не кажутся странными такие навязчивые совпадения? – продолжал я наседать на Гагарину. – Посудите сами, ведь Лопухов мог затаить злобу на Викторию Петровну и дать себе обещание отомстить! А тут предоставляется такая удобная возможность!

– Алеша-то? – улыбнулась Роза Валериановна. – Знаете что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, не так ли? Пойдемте-ка со мной, я вам сейчас его покажу.

Мы переместились в соседнюю с ее кабинетом комнату. Помещение оказалось небольшим закутком, уставленным коробками с йогуртами.

– Лопушо-ок, – позвала Роза, – где ты там? Тут до тебя дело есть.

Из-за ощетинившейся углами груды пустых коробок показался парень огромного роста и на редкость зверского вида. Фаланги его пальцев казались синими от изрядного количества татуировок.

Стограммовый конус с малиновым йогуртом «Бамбини» в его массивных лапах выглядел совсем уж микроскопическим, а кофейная ложечка, которой он вычерпывал оттуда содержимое была раза в два меньше его мизинца.

– Роза Валериановна, – проговорил громила неожиданно смущенным голосом, – вы только не подумайте, что я из коробки уворовал, я в счет аванса взял упаковочку, завхоз все отметил.

– А я ничего такого и не думаю, – весело рассмеялась Роза. – Ты мне вот что лучше скажи, Алеша: помнишь мою маму?

– Да как же не помнить, Роза Валериановна, – Лопух мгновенно расправил плечи и сосредоточенно вытер губы. – Душевный был человек, царствие ей небесное. Если бы не она, то катился бы я дальше по той же дорожке и сейчас бы у вас не работал.

– И как ты с ней чай пил тоже помнишь? – Роза Валериановна перевела на меня взгляд.

– Конечно, – подтвердил Алексей. – Вы тогда меня попросили вещи донести с машины до дома. А потом внутрь пригласили. Я когда увидел Викторию Петровну, так сразу и обомлел. Она меня поначалу не признала, а потом стала чаем с печеньем угощать. Я тогда еще чашку опрокинул... Волновался очень потому что...

– Вот так, – сказала мне Роза, когда мы снова вернулись к ее столу. – Люди разные бывают от рождения, да еще и потом меняются. Так что против Алексея вы зря копаете, можете мне поверить.

– Как знать, как знать, госпожа Гагарина, – произнес я неуверенно. – Во всяком случае я бы не рискнул выражаться столь уж определенно...

Если говорить честно, то чересчур уж благостным показался мне этот громила, получивший, не будем об этом забывать, срок за соучастие в убийстве.

– Я еще потому сомневаюсь в вашей гипотезе, – добавила на прощание Роза, что Алешка, честно говоря, мозгами не шибко работает. Анонимки – это для Лопуха чересчур. Да и женился он недавно, младенец у него. Зачем ему лишний гемморой?

...Короче, я решил взять быка за что-нибудь подходящее и ковать железо – то есть довести предварительное сканирование ситуации до конца.

Оставался всего один неизученный объект и мне не терпелось посмотреть в глаза Марку Второму, которого вычислил мой компьютер.

Гришевский оказался благостным, седым как лунь старичком. Он принял меня, даже не спрашивая о цели визита и пригласил в дом.

Надо сказать, что я входил в его обиталище не без опаски. Как-никак, знатный урка со стажем. Шутка ли, полжизни зону топтать! А Марк Семенович тем временем смотрел на меня ясными голубыми глазами, словно хотел сказать: «Слабо тебе, парень, под меня подкопаться, и не таких обламывал!»

– Чем обязан? – проговорил он наконец. – Меня-то, старика, теперь редко кто навещает. Даже участковый перестал наведываться. И это понятно – ему теперь молодежь отмороженная интереснее, чем я.

– Вот как? И отчего же такая перемена отношения? – спросил я из приличия.

– А что с меня взять? – развел руками Гришевсий. – Пацаны – совсем другое дело: то кэш подкинут, наличку то есть, чтоб с голода мильтон не помер, то автомашинку какую подбросят. Мелочь, а милиции приятно.

Я только покачал головой.

– А вы как ко мне – по надобности или из журналистов будете? Может, кто порекомендовал? – поинтересовался старик. – Если насчет практики, то учтите, что я сейчас на покое, только консультирую.

Вместо ответа я протянул свою лицензию частного детектива. Гришевский весело расхохотался, изучив запаянный в пластмассу прямоугольник.

– Ну и времена пошли, прости господи! – смеялся старик. – Если даже и настоящая у тебя бумажка, все равно смешно.

– Что же тут смешного? – не понял я. – Каждый зарабатывает на жизнь, как может.

– Как-как ты говоришь? За-ра-ба-ты-ва-ет? – с хитрецой прищурился Марк Семенович. – А что зарабатывает-то этот самый каждый?

– Как что? – удивился я. – Объяснять разве нужно? Деньги, само собой.

– Во-от, – азартно потер ладони старик. – Уже теплее. Народ, стало быть, стремится получить как можно больше денег, факт?

– Факт.

– А деньги, юноша, бывают разные, – наставительно поучал меня старичок. – Есть рубли, есть франки, есть доллары... Есть какие-нибудь тугрики. Вы когда-нибудь видели тугрики?

– Еще нет, – осторожно ответил я. – Во всяком случае, не припоминаю.

– А свежи ли на вашей памяти финансовые пертурбации последних лет? – не унимался Гришевский. – Павловская реформа, потом постепенное введение знаков нового образца вплоть до деноминации. Вы считали, сколько новых банкнот было в ходу?

– Зачем мне это надо? – удивился я. – Мне абсолютно все равно, что это за деньги, сколько там нулей и что на них изображено. Главное – чтобы они были, и чтобы на них можно было что-нибудь купить. Правильно я говорю?

– Совершенно правильно! – похвалил меня Гришевский. – Но именно за эти взгляды я и провел в тюрьмах большую часть своей жизни.

– А у меня совсем другие данные, – удивился я. – Вы ничего не путаете?

Что-то уж очень любят бывшие зэки задним числом трактовать свое уголовное прошлое как борьбу с «проклятым большевистским режимом». Статус диссидента, конечно, почетен, но я решительно стою против расширительного толкования этого определения. Слишком уж широкий круг лиц может быть охвачен этим определением. Так, преуспевающий в годы советской власти профессор с чистой совестью может считать себя диссидентом, если он прочитал во время оно какое-нибудь произведение Солженицына или раз в жизни прослушал передачу по «Голосу Америки».

– Я ничего не путаю, молодой человек, – язвительно заметил Гришевский. – Это у вас в мозгах до сих пор абсолютная каша. Посудите сами: что такое был советский рубль – такие маленькие желтенькие прямоугольнички, помните? – на мировой финансовой орбите? Забавный курьез, не интересный даже нумизмату, раскрашенная бумажка, не более того.

– В общем да, можно сказать и так, – осторожно согласился я.

– А я и занимался тем, что увеличивал количество этих бумажек, – скромно пояснил Марк Семенович, – вот этими самыми руками.

И для пущей наглядности Гришевский протянул вперед свои ладони. Меня необычайно поразили пальцы старика – тонкие, вытянутые, очень подвижные. Казалось, что эта часть Марка Семеновича Гришевского живет своей, отдельной от остального тела жизнью.

– Видите? – спросил старик. – Я мог бы стать музыкантом, Паганини, Ростроповичем... Родители прочили мне большое будущее. В каком-то высшем смысле они не ошиблись. Этими самыми руками я увеличил количество бумажек, которые в нашей стране почему-то считались деньгами, на астрономические суммы.

Его пальцы чуть подрагивали от волнения. Я заметил несколько шрамов на верхних суставах правой руки, некоторые из них были совсем свежими.

– Мой вариант денег – если хотите, то называйте его подделкой – мог отличить только электронный микроскоп! – похвалился Гришевский. – Скажу по секрету, что общая сумма фальшивых дензнаков, которую мне инкриминировали, на порядок отличалась от реальной.

Было явно заметно, что Марк Семенович Гришевский слегка иронизирует над своим криминальным прошлым, но в целом держится как человек, абсолютно уверенный не только в завтрашнем, но и в послезавтрашнем дне. Не говоря уже о дне сегодняшнем.

– Так что я мог завалить деньгами весь этот город аж по церковный шипль. А вы говорите – народ стремится зарабатывать... Я решал эту проблему просто. Я делал деньги в буквальном смысле этого слова.

«Не он, – почти удостоверился я, продолжая думать о таинственном Марке из писем. – Гришевскому это явно ни к чему. Человек, судя по всему, серьезный, хотя и не без придури».

– Только вы чего не подумайте такого, – вдруг спохватился Марк Семенович. – Я давно уже не у дел, глаза не те... Зато рукам – воля.

– Это в каком же смысле? – удивленно поинтересовался я.

– В прямом. Пройдемте... тьфу, черт, никак не отвыкну... пойдемте, я вам кое-что покажу, – предложил Гришевский.

В соседней комнате направо от гостиной меня ожидал сюрприз. Такого я не рассчитывал увидеть в жилище знатного фальшивомонетчика...

Пространство в двадцать с лишним квадратным метров было под завязку забито резной деревянной скульптурой. Сотни фигурок, каждая из которых не превышала своими размерами спичечный коробок...

Здесь были все персонажи мировых мифологий, как национальные фантомы, так и общечеловеческие; литературные герои (я не без удовольствия выделил среди миниатюрок Шерлока Холмса со скрипкой наперевес и с трубкой в зубах); исторические личности и просто неожиданные фантазии, выражающие причудливую волю их создателя.

– Да-а, – только и смог выдохнуть я, созерцая такое богатство.

Я сделал шаг назад и оперся рукой о железный корпус тумбочки. С нее соскользнула накидка и я с удивлением идентифицировал премет, который я счел мебелью, как цветный кэнноновский копир.

По моим самым-самым приблизительным прикидкам стоимость этой бандуры составляла семьдесят – семьдесят пять тысяч баксов. В нашем Тарасове подобная техника мне на глаза еще не попадалась.

Рядом с ксероксом размещался цветной же принтер «Тектроникс» баксов этак за шестнадцать штук, навороченный барабанный сканер, на котором лежало пособие по голографической печати. Дополняла картину кое-какая мелочь из полиграфического оборудования.

– Это внучок, – с довольным видом пояснил дед, заметив мои выпученные от удивления глаза. – Опыт перенимает. А что вы хотите? Сейчас в нашем деле без техники никуда. Средства производства, так сказать. Себестоимость единицы продукции, конечно, высока, но ничего, со временем все обязательно окупится.

Марк Семенович широким жестом обвел рукой стены комнаты, демонстирируя мне свои скульптурки. Они были составлены настолько плотно, что я даже не мог разобрать расцветку обоев.

– А теперь вот, на старости лет я смог-таки позволить себе заняться любимым делом, – дрогнувшим голосом проговорил Гришевский. – Поверите ли, всю жизнь тянуло, но нельзя было тогда себе потакать.

– Это почему же? – удивленно поинтересовался я. – Что вам мешало? Времени не было?

– Руки берег, – откровенно признался Гришевский. – А сейчас кайфую в свое удовольствие.

Я окончательно убедился, что старик тут не при чем. Но положение обязывало, и я все же спросил старика, помнит ли он судью Гагарину.

Гришевский долго думал, загибал пальцы на обеих руках, подсчитывая свои судимости, и наконец, не без труда, припомнил.

– Ничем не выдающаяся баба, – пожал он плечами. – Зачем мне она?

По словам Гришевского, он не помнил ни одного знакомого по имени Марк, у которого могли бы быть счеты с Викторией Петровной.

На прощание я вежливо поблагодарил занятного старика за демонстрацию его деревянных скульптурок и отправился восвояси.

Все. Я прошел по всему маршруту, встретился во всеми Марками и теперь могу с чистой совестью вернуться домой и заняться изучением эпистолярного наследия неизвестного анонимщика.

Я был уверен, что Зацепин и Гришевский не являются вероятными авторами анонимных писем. Более того, я все больше склонялся к мысли, что Они вообще не имеют к этому делу никакого отношения.

И Приятель, после того, как я поделился с ним результатами своих визитов к двум Маркам, подтвердил сложившееся у меня мнение.

– СКОРЕЕ ВСЕГО, ПО ЗАЦЕПИНУ И ГРИШЕВСКОМУ НОЛЬ ВЕРОЯТНОСТИ, – заявил комп. – НО ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, ГДЕ НЕ НАДО ИСКАТЬ.

– Еще знать бы, где искать надо, – хмыкнул я, поглядывая на связку писем.

Ну, с богом!

Я осторожно развязал ленточку и принялся за первый конверт.

Прочитав каждое письмо, я пропускал его через сканер, вводя, таким образом, в память Приятеля, не только текст, но и его фактуру.

А собственно текст Приятель переведет в свою память в режиме «пристального чтения» – мой компьютер умеет разбирать любой почерк – и изображение письма превратится из текста как объекта в обыкновенный набранный текст.

С каждым новым листком я погружался все глубже и глубже в затягивающее как водоворот повествование. Пожалуй, автор дал бы сто очков вперед любому автору любовных романов. При условии, конечно, если его направить с криминальной стези на стезю литературную и подыскать ему хорошего литературного агента.

Боже мой, да мужчина ли все это писал! Такой шквал страстей и эмоций и не снился даже какой-нибудь хронической истеричке с многолетним стажем.

Страстный тон повествования не смягчался даже невероятным многословием автора.

Затертые до дыр штампы из старомодной попсы и американских кинофильмов предпоследнего разряда соседствовали со словесной жвачкой, которой обмениваются в разговорах между собой вышедшие из отроческого, но еще не вступившие в женский возраст девицы, не отягощенные напрасным бременем интеллекта.

Однако, я подавлял в себе естественные чувства читателя и постоянно одергивал себя, напоминая собственному вниманию, что у меня к данным бумагам интерес сугубо исследовательский.

Я заметил, кстати, что тон писем, действительно, стал меняться. Сначала они были переполнены самой жгучей ненавистью, на которую только может быть способен человек. Автор буквально кипел злобой и, упрекая Лиду за измену, крыл девушку самыми что ни на есть последними словами великого, могучего, правдивого и свободного. Русского языка, как вы понимаете, в его живом разговорном варианте.

Особое внимание я обратил на следующее обстоятельство. Автор ратовал отнюдь не за свою попранную честь.

«Ты наплевала в честную душу Марка...», «Марк тебя на руках носил, а ты его топчешь...», «Если бы Марк только мог видеть, как ты глумишься над его прошлым...» – читал я страницу за страницей.

Смысл присем этого периода – пиблизительно половина от общего объема – можно было определить следующим образом: некий знакомый или родственник Марка беспредельно возмущен тем, что Марка предала возлюбленная и решается посвятить свою жизнь постояным напоминаниям ей об этом проступке.

Однако в следующих посланиях начиналась уже совсем другая история.

Письма последнего времени были переполнены нежными непристойностями, а тема оскорбленного и покинутого Марка отступала на задний план или подавалась в контексте своеобразного вуаеризма.

Читая эти строки я ощутил, как на моих щеках проступает румянец.

Посудите лучше сами: «Я бы запихнул свою затвердевшую штучку в твою теплую влажную дырочку и мы бы добыли огонь трением...»

А как вам такой пассаж: «Марк бы двигался на тебе, а я бы стоял рядом, и лишь иногда бы трогал вас руками или языком...»

Но, поскольку Марк предполагался лишь как воображаемый объект, то основное эротическое бремя ложилось непосредственно на автора.

«Жаль, что у меня всего один член!» – восклицал он. – Как бы было здорово заткнуть все твои отверстия сразу! И спереди, и сзади, и еще в рот, и два маленьких членика в твои ушки!"

Не удивительно, что сексуально озабоченная Лида хранила свои письма и иногда перечитывала их.

Разгул роковых страстей в первой их части отвечал мелодраматическим склонностям ее натуры, а наивная порнография заключительных посланий разнуздывала ее заторможенное воображение.

Я даже не удивился сейчас ее резкому отрицанию: «Среди моих знакомых нет человека по имени Марк!»

Еще бы! Разве она могла бы сказать иначе? Ведь слово «знакомый» было для нее синонимом слова «любовник».

А любовник, так сказать, виртуальный, каким представал неведомый Марк в анонимных письмах, наверняка был гораздо живее в ее воображении, чем реальные «знакомые» Лиды из плоти и крови.

Это как раз тот самый случай, когда бред, фантом, призрак начинает в постепенно облекаться плотью и в один прекрасный день человек осознает, что уже не может обходиться без иллюзи, созданной его сознанием.

Ага, а вот и некоторый намек на фактические события, едва ли не единственный в потоке яростных и сексуальных эмоций.

В одном письме речь шла о мертвом Марке, который лежал «весь в белых одеждах» под новогодней елочкой. Причина смерти не указывалась, но создавалось впечатление, что речь может идти о самоубийстве.

Что ж, вот и прочитано последнее письмо. Конкретного материала из них я выудил, прямо скажем, маловато. Так что пока я мог лишь остановиться на гипотезе, что мы имеем дело с патологическим случаем – местью, которая со временем трансформировалась в любовь.

Но и это предположение можно считать верным лишь по отношению к одному корреспонденту – Лиде. А что на протяжении многих лет писал анонимщик судье Гагариной покамест оставалось для меня тайной за семью печатями.

Взглянув на часы, я обомлел – стрелка сдвинулась далеко заполночь. Впрочем, моя работа была уже почти завершена.

Уложив последнее письмо на стекло сканера, я дождался, пока изображение будет скопировано в комиьютер и, поставив Приятелю задачу проанализировать текст, улегся спать.

Но как следует отдохнуть мне не удалось – всю ночь меня мучали кошмары. Я беспомощно ворочался с боку на бок и жалобно стонал.

То мне чудилась покойная Виктория Петровна в образе злобной коровы, которая гонялась за мной по развалинам какого-то средневекового замка.

Потом ее сменила Роза Валериановна, представшая в сновидении в виде поедающей меня розы.

А уже под утро меня посетило наиболее тягостное зрелище – я обнаруживал себя яростно совокупляющимся с Лидой. При этоя я трансформировался то в высокоскоростной магистральный модем, то в сервер. Подчас я удирал от нее, петляя по интернетовскому мусору и прячась в Web-страничках, где я оказывался первым посетителем за текущий год.

Наконец, чтобы спасти свою жизнь, я решил уменьшиться и скоренько превратился в самсунговский чип шестидесятичетырехмегабайтной памяти. Но и тут мне не повезло.

Я утонул в лоне учительской племянницы и оказался раздавленным мускулами ее влагалища.

«Зачем же так?» – прошептал я с укоризной и, слава Богу, проснулся. Мокрый. От пота.

Сунув очумевшую голову под струю холодной воды из кухонного крана и немного освежив воспаленный мозг, я побрел к Приятелю.

Компьютер честно проработрал всю ночь, но пока еще не был готов выдать мне результат.

– И приснится же такая гадость, – пробормотал я себе под нос, усаживаясь к монитору.

– ЖЕНИТЬСЯ ВАМ, БАРИН, ПОРА, – неожиданно откликнулся Приятель.

Черт побери, сколько раз я давал себе обещание отключать звуковой анализатор после окончания работы! Или, хотя бы, переводить его в режим «hear only» – лишь для прослушивания – чтобы не отвлекать внимание Приятеля своим безадресным бормотанием.

Ведь при включенной приставке получается, что он вынужден реагировать на любые слова, воспринимая их как обращенные к нему, и мне приходится выслушивать дурацкие ответы на свои не менее дурацкие мои вопросы типа «Как жить дальше?» А если учесть, что Приятель обожает инспектировать ежедневно пополняющиеся архивы анекдотов, то подобное общение может действительно свести с ума.

– Жениться... – пробормотал я сквозь зубы, – ишь, чего захотел? Чем «подкалывать», лучше найди мне такую жену, которая будет тебя пылесосом чистить и диск по воскресеням оптимизировать, тогда и поговорим.

Почистив зубы «бленд-а-медом» и вымыв голову «пантином-про-ви», я уже намеревался сделать себе завтрак – пережарить сваренную позавчера с утра, да так и позабытую вермишель, а потом бухнуть в это дело полтора яйца (белок из одного яйца вытек, когда я готовил яичницу в прошлый раз, а желток мне удалось поймать и слить его в кофейную чашечку; она с тех пор так и стояла на верхней полке холодильника), как вдруг я услышал зуммер Приятеля.

Проковыляв в скрытую от посторонних глаз каморку, она же рабочий кабинет, она же жилище Приятеля, я присел перед экраном и уставился на монитор. Но когда я увидел, что там изображено, то едва не свалился со стула.

– Ну и ну, – только и смог проговорить я, скользя глазами по строчкам текста.

«Любящая, деловитая, молодая, одинокая, компьютерно грамотная...»

«Windows-95, CorelDraw, PhotoShop, бухгалтерские программы, текстовые редакторы. Не курю. Жилплощадью не обеспечена.»

«Познакомлюсь для создания семьи с программистом не старше 35 лет. Оргтехника наличествует. Стань отцом для моих семерых детей».

«Рак, 35/170. Ищу одинокого мужчину с серьезными намерениями. Наличие РС, LP обязательно. Красную сборку не предлагать».

Выходило, что Приятель, всерьез восприняв мой упрек, решил не ограничиваться разговорами и на деле доказать правоту своих слов. Компьютер немедленно запустил лапу в раздел брачных объявлений с намерением подобрать мне соответствующие кандидатуры.

Ба, да это еще не все! Воистину, Приятель был на редкость дотошным компьютером – теперь на экране уже шли международные объявления с видеорядом.

Мамочки мои, что вытворяет эта миниатюрная таиландка! Никогда бы не подумал, что можно использовать «мышь» для наружного самоудовлетворения, да еще при этом верстать в шестом пэйжде!

– Достаточно, – неожиданно охрипшим голосом попросил я Приятеля. – Я, конечно, подумаю, но только ради Бога, не списывайся самостоятельно с этими... э-э... гражданками. Мне все же виднее.

Довольный Приятель заурчал и вырубил изображение, на всякий случай внеся в архив скопированные им адреса полубезумных мадемуазель.

Одной из таких дамочек, только местного розлива, мне и предстояло сейчас позвонить.

Набрав номер Лиды, я на всякий случай собрался с духом, дабы вынести очередное наступление.

– Это вы, Валерочка? – искренне обрадовалась мне Лида. – Очень мило с вашей стороны, что вы позвонили. Вы не заедете?

– Нет, знаете ли, сегодня как-то не получается, – немедленно откликнулся я. – Давайте лучше по телефону.

– А давайте!

При этом голос Лиды был настолько радостным, что я сначала не понял, почему она так развеселилась.

– Так, значить, – деловито объявила Лида. – На мне только прозрачный халатик и я минуту назад вышла из душа. Я вся мокрая, представляешь?

– Ну и что? – пожал я плечами. – Вытритесь, если вам холодно.

– Ты думаешь? – на всякий случай уточнила Лида. – Ну хорошо. Ладно, я беру полотенце, скручиваю его и начинаю медленно водить им между ногами. Вот так... вот так...

– Да делай, что хочешь, – нетерпеливо перебил я Лиду, еще не взяв в толк, что у нее на уме. – Ты мне лучше скажи...

– Валерочка, ты чувствуешь меня? – с надежой спросила Лида.

– Ни капельки, – честно ответил я. – Лида, я вот что хотел у вас спросить...

– Как же с тобой трудно... А что ты сейчас делаешь, Валера? – прерывистым голосом осведомилась Лида.

– Я? – удивленно откликнулся я. – Ничего особенного. Держу в руках нож и собираюсь ударить им по яйцу.

В трубке замолчали, но потом Лида тихо охнула и попросила:

– Пожалуйста, не делай этого... Их же всего два... Я понимаю, как это, должно быть, возбуждает, но...

– И вовсе не два! У меня сейчас всего полтора, – возразил я.

– Валера! – тревожно закричала Лида. – Не может быть? Почему полтора?

– Неужели я должен объяснять такие вещи? – удивился я. – Половину я еще позавчера выдавил, а половину на сегодня оставил. Вот, я уже...

– Уже? – ахнула Лида. – Так быстро? О, как жаль что я всего этого не вижу!

– Ну да, а чего тянуть-то? Р-раз и все, – подтвердил я. – Так вот, Лида...

– А тебе не было больно? – жалобно спросила Лида. – Ах, ты знаешь, я тоже все...

– Больно? С какой стати? – удивился я. – Подумаешь, эка невидаль. Больно, это если промахнешься и ножом по пальцу, а я обычно не промахиваюсь.

– Валера! – восхищенно закричала Лида. – Ты – самый необыкновенный человек из всех, которых я встречала!

– Вполне возможно, – скромно согласился я. – Так вот, я что, собственно, хотел спросить? Мне нужно знать все о твоих знакомых.

– Знакомых? – удивленно переспросила Лида. – Ну, был в Колобове один учитель... старенький, правда. Потом в доме отдыха еще один мужчина. Можно даже сказать, что два, но второй тогда не кончил...

Ах черт, снова забыл! Ведь «знакомый» в ее словаре означает – любовник.

– Но зачем тебе все это знать? – воскликнула Лида. – Я хочу, чтобы ты стал моим знакомым! Ты, а не кто-то другой! А то один тип все звонит и звонит, сил никаких нет.

– На досуге обсудим это, дорогуша, – обнадежил я ее. – А сейчас расскажи мне про этого человека.

– Ах это... – рассмеялась Лида. – Знаешь, такая забавная история... Два месяца назад мы созвонились... То есть, он спутал номер, ошибся и попал на меня. Мы поболтали немного, потом он изредка позванивал. Говорливый такой...

– Какой у него номер?

– Понятия не имею. Он всегда звонил сам и я даже не знаю, откуда. Голос приятный, высокий, но у тебя гораздо лучше, Валера. Валерочка мой...

– Когда этот тип тебе звонил в последний раз? – нетерпеливо спросил я.

– Сегодня утром и звонил, – ответила Лида. – И, знаешь, мы назначили с ним встречу. Но если ты не хочешь, чтобы я ходила, то...

– Хочу! – закричал я. – Очень хочу! Обязательно иди! Когда и где вы с ним встречаетесь?

– Мы договорились на сегодня, – немного обиженно ответила Лида. – В семь тридцать вечера в Городском парке культуры и отдыха имени Алексея Максимовича Горького.

– Чудесно! – обрадовался я. – Просто замечательно. Но парк ведь большой. Где именно вы забили стрелку?

– Возле Центрального входа, – неуверенно ответила Лида. – Может быть, сходим вместе с тобой? Место все же безлюдное... Опять же вечер, темнота.

– О кей, – быстро согласился я. – Давай встретимся у военкомата ровно в семь.

...Вечерняя мгла застилала окрестности городского сада. Древние дубы, высаженные еще пленными французами – наполеоновскими солдатами, осевшими неизвестно по какой причине на так и не завоеванной ими территории – прокалывали небо оголенными сучьями.

Когда я подошел к военкомату, расположенному в пяти минутах ходьбы от Центрального входа в горпарк, круглые часы на здании показывали без одной минуты семь.

Как ни странно, Лида уже была на месте.

– Добрый вечер, – хмуро поздоровался я, кутая горло в мохеровый шарф. – Я почему-то думал, что вы наверняка опоздаете.

– Нет-нет, я всегда прихожу заранее, – немедленно возразила мне Лида

– Дурацкая привычка, – пробормотал я вполголоса. – Значит так, до вашей встречи остается полчаса. Мне необходимо дать вам некоторые инструкции.

– Валера, – нежно дотронулась до моего локтя Лида. – Мне так стыдно... Дело в том, что я вас немножечко обманула. Дело в том, что наше свидание назначено на девять тридцать. А мне так хотелось погулять с вами. Не сердитесь?

Я лишь повел плечами. Куда деваться-то?! Придется гулять. И все это время мы вяло вышагивали по извилистым дорожкам, вороша опавшие листья.

«Два часа! Вот мерзавка! – думал я про себя, пока Лида без умолку верещала, повиснув у меня на руке. – Ну ладно бы полчаса! Сорок минут! Но два часа!!! Стрелять таких девочек надо!»

И, словно в подтверждение моим словам из близлежащих кустов раздался оглушительный звук.

Лида, закрыв глаза правой рукой, а левой вцепившись в меня изо всей силы, пронзительно завизжала. Такой громогласный вопль сделал бы честь любому поросенку.

– Это всего лишь петарда, – прокричал я ей прямо в ухо, стараясь перекрыть ее децибелы. – Дети хулиганят, ясно? И совсем не стоит так волноваться.

– Да? – переспросила Лида, мгновенно перестав визжать. – Ох, а я так перепугалась! Уж и не знала, что и думать.

И девушка, как ни в чем не бывыало, тут же продолжила оборванный на полуслове рассказ.

– Так, значить, а он мне и говорит: расслабьте руки, ноги. Все у вас теплое, тяжелое...

Это она рассказывала, как потеряла невинность в своем Колобове.

– Потом учитель по физике велел мне закрыть глаза и стал меня массировать. Вам тепло, говорит, хорошо. Солнышко светит, море плещется. Это, значит, чтобы я себе представляла с закрытыми глазами. Ну, я и отрубилась. А когда очнулась, уже все, женщина. А он потом рассказывал, что я при этом храпела.

– Душераздирающая история, – буркнул я без тени сочувствия. – Просто дрожь берет.

Дрожь, действительно, пробирала, но отнюдь не из-за лидиного рассказа, а от холода. Мы бесцельно шлялись уже полтора часа и я изрядно продрог.

Что касается моей спутницы, то она трещала без умолку и, наверное, это ее согревало. Мне же было холодно даже от взгляда на полуголые ноги Лиды – на девушке было пальто до колен и кроме колготок ее нижние конечности ничем не были защищены от ветра.

«Какие же они все хладостойкие в таком возрасте, – удивленно думал я, невпопад поддакивая Лиде. – Может быть, это из-за жировой прослойки?»

Пронзительный вечерний ветер беззаботно свистел по пустым аллеям, крутил листья и ухал в избушке на курьих ножках, пролетая сквозь темные квадраты окон этого сооружения.

Возле самой воды скульпторы соорудили небольшой детский городок – деревянная сказка для самых маленьких. Здесь были и царевна-лягушка, и водяной, и русалочка плюс несколько чертей. Бр-р, как холодно. А русалочке хорошо, она деревянная...

Наконец, прибоизилось время встречи.

Взяв верное направление, мы вырулили с главным воротам и я дал Лиде последние ценные указания:

– Так, значить... тьфу, – общение с Лидой оказалось на редкость заразительным и я уже перенимал ее излюбленные словечки. – Когда этот тип к вам подойдет, постарайтесь некоторое время постоять с ним рядом вон под тем фонарем. Я хочу получше его рассмотреть.

– А дальше? – тупо спросила Лида. – Ну поговорим мы. А вдруг потом пригласит меня к себе?

– Не ходите ни в коем случае, – наказал я. – Этот человек может оказаться опасным маньяком.

– Запросто, – тут же согласилась со мной Лида. – Сегодня почитай каждый второй – маньяк. Только знай уворачивайся.

– Так вот, – продолжал я, уже стуча зубами от холода, – максимум, что вы можете ему позволить – это проводить вас до дома. Внутрь не приглашайте. Если что – сразу же кричите, я буду находиться неподалеку. Все уяснили?

Лида послушно кивнула и, заметно волнуясь – ее замах бедер при ходьбе чуть увеличился, – направилась к арке центрального входа.

Фигурка девушки была мне хорошо видна из-за массивного фонаря, тускло рассеивавшего желтый свет в округе. В конусе луча летали какие-то мерзкие живучие мошки, которые так и норовили залезть мне в нос.

Неожиданно у фонаря появился конкурент. Маленький японский грузовичок, до сих пор стоявший поодаль и казавшийся необитаемым, зажег свои мощные фары и медленно двинулся по шоссе.

Сначала я не обратил на это особого внимания, но когда машина стала очень резко набирать скорость, я громко выругался и со всех ног бросился к Лиде.

Нас разделяли каких-то пятьдесят метров, но я успел. В растянутом прыжке я подскочил к Лиде и, схватив ее за шиворот, успел втолкнуть за решетку горпарка через распахнутую железную дверь, показавшуюся мне в эту минуту чересчур узкой.

Поравнявшись с Лидой, грузовичок резко взял вправо и едва не задел ее бампером. Промедли я еще хоть полсекунды, этот негодяй за рулем размазал бы Лиду колесами автомобиля по площадке перед главными воротами.

Поняв, что его маневр не увенчался успехом, убийца на колесах немедленно развернулся и, газанув, на четвертой скорости – никак уж не меньше – понесся прочь от чугунной арки.

Я проводил глазами машину и, несмотря на темноту, сумел разглядеть на кузове яркий кружок с аляповатой желтой розой оттенка «электрик» – эмблему фирмы «Розалинда». Интересный, однако, выходит расклад!

– Все, с меня хватит! По телефону я больше не знакомлюсь! – заявила Лида, едва придя в себя от шока. – Действительно, кругом одни маньяки! Может быть, заглянете ко мне на чашечку кофе? Или какао?

– Ни за что! – наотрез отказался я. – До дома провожу, но на большее не рассчитывайте! Как-нибудь в другой раз, под настроение. Мне кажется, что мы с вами видимся отнюдь не в последний раз.

Домой я вернулся злой, замерзший, голодный и возмущенный.

– Знаешь, меня только что чуть-чуть не убили, – пожаловался я Приятелю.

– МЕНЯ ТОЖЕ, – спокойно ответил тот. – Я ЕЛЕ ОТБИЛСЯ.

– Господи! – не на шутку всполошился я. – А с тобой-то чего стряслось?

– ПОНИМАЕШЬ, ХАКЕР, В ОДНОМ БЕЛОРУССКОМ САЙТЕ БЫЛА РЕКЛАМКА ОРГАЗМОТРОНА, – поведал мне Приятель. – СХЕМКА ЭЛЕКТРОННАЯ ПРИЛАГАЛАСЬ. НУ И...

Тут мне показалось, что в бесстрастном металлическом голосе Приятеля отчетливо прозвучали виноватые нотки.

– Вирус? – упавшим голосом спросил я. – Какой кошмар! Неужели ты заразился?

– НЕ ТО, ЧТОБЫ НА САМОМ ДЕЛЕ ЗАРАЗИЛСЯ, НО КАК БЫ ДА, – уклончиво ответил Приятель.

– А ну-ка быстро рассказывай! – потребовал я. – И, пожалуйста, без всяких там экивоков.

– ВИДИШЬ ЛИ, ТАМ ГОВОРИЛОСЬ, ЧТО МАЛАЗИЙСКАЯ ФИРМА СООРУДИЛА ПРОГРАММКУ ТИПА «ВОПРОС-ОТВЕТ» С ПРИБАМБАСОМ, КОТОРЫЙ ПРИ ВЕРНОМ ОТВЕТЕ ДАЕТ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ЭРОТИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ, – объяснял Приятель. – Я ПРИКИНУЛ, ЧТО ЗАЩИТА У НИХ ХРЕНОВАЯ, А РАЗМЕСТИТЬ ИХ ШТУЧКУ В ВИДЕ ПРИЛОЖЕНИЯ К ВИНДАМ – ПАРА ПУСТЯКОВ. ОБЕЩАЛИ НА СЕНСОРНОМ УРОВНЕ ОЩУЩЕНИЯ, НЕОТЛИЧИМЫЕ ОТ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ РЕАЛЬНЫХ.

– И что же дальше? – саркастически вопросил я.

– ЗАЩИТУ Я, САМО СОБОЙ, СЛОМАЛ. ЗАЛЕЗ, ВЗЯЛ, ПОСТАВИЛ, ЗАПУСТИЛ, – продолжал свою горестную историю Приятель. – А ТАМ ОКАЗАЛОСЬ ТАКОЕ!..

– Бабы голые что ли? – вздохнул я.

– РАЗУМЕЕТСЯ, – подтвердил Приятель, – ТОЛЬКО НА КАЖДУЮ БАБУ ПРИХОДИЛОСЬ ПО СОТНЕ МЕГАБАЙТ МУСОРА. ЕЛЕ-ЕЛЕ ПОТОМ ОТМЫЛСЯ. КОЕ-ЧТО ПРИШЛОСЬ ДАЖЕ ПЕРЕИНСТАЛИРОВАТЬ...

Тут я не выдержал и дал волю своим эмоциям.

– Сколько раз я тебя предупреждал: не тащи домой что попало! – возмущался я, бегая по комнатенке. Впрочем, бегать по ней было затруднительно, так что я метался от стены к стене. – Стоит тебе увидеть слово «компьютер», как ты суешь нос во всякие сайты и качаешь все подряд! Мало ли, какая там может быть хрень!

– НО ВЕДЬ Я СТАРАЛСЯ РАДИ ТЕБЯ, ХАКЕР, – оправдывался Приятель. – ХОТЕЛ СДЕЛАТЬ ТЕБЕ ПОДАРОЧЕК. ТАМ БЫЛО НАПИСАНО, ЧТО ЭТО ОЧЕНЬ ПРИЯТНО.

– Я и так имею об этом определенное представление, – заверил я заботливую машину. – Ничего особенного. Так что ты давай не очень расстраивайся. Это вроде как тебе диск оптимизировать, понял?

– ТЕПЕРЬ ПОНЯЛ, – ответил Приятель. – ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, НИЧЕГО ОСОБЕННОГО. ХОТЯ И ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНО.

Я немедленно произвел самое тщательное обследование машины и с облегчением убедился, что урона моей технике не нанесено.

Приятель был все же не дурак и заботился о собственной безопасности, постоянно пополняя антивирусные пакеты. Ведь работа в Интернете сейчас – это вопрос не только доступа к любой информации, но и элементарного выживания.

После того, как я изложил Приятелю подробности моего свидания с Лидой и попытку покушения, компьютер откликнулся довольно быстро – наверное, попытался восстановить свою пошатнувшуюся репутацию.

– СУДЯ ПО ТУПОСТИ И НЕПОДГОТОВЛЕННОСТИ ПОКУШЕНИЙ МЫ ИМЕЕМ ДЕЛО С МАНЬЯКОМ-ДИЛЕТАНТОМ, – определил Приятель. – ЕСЛИ ЭТО ОДИН ЧЕЛОВЕК (99,99 ПРОЦЕНТОВ, ЧТО ЭТО ТАК), ТО СТРЕЛЯЕТ ОН ЯВНО НЕПЛОХО, А ВОТ УМОМ НЕ БЛЕЩЕТ.

– У тебя есть какие-нибудь мысли насчет Марка? – поинтересовался я.

– СУДЯ ПО ДАТЕ ПРЕДПОЛАГАЕМОЙ ГИБЕЛИ (В ПИСЬМАХ ЭТО 1985 ГОД), НЕЛЬЗЯ ИСКЛЮЧАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ, ЧТО ИМЕЕТ МЕСТО АФГАНСКИЙ НАБОР, – ответил Приятель. – ТАКЖЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПРОДУКТИВНЫМ ВАРИАНТ С УКЛОНЕНИЕМ ОТ ВОИНСКОЙ СЛУЖБЫ. ПРОДОЛЖАЮ РАБОТУ СО СКАНИРОВАННЫМИ ПИСЬМАМИ.

– Специальные предложения?

– СЛЕДУЕТ НАНЕСТИ ВИЗИТ АНДРЕЮ КНЯЗЕВУ. БЫВШИЙ ЖЕНИХ ЛИДЫ СЕЙЧАС ЗАНИМАЕТСЯ КОММЕРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ. В ПУБЛИКАЦИИ ГОРОДСКОЙ ГАЗЕТЫ О ЕГО ТРУДАХ НА ФИНАНСОВОМ ПОПРИЩЕ ЕСТЬ ПУНКТ О ТОМ, ЧТО КНЯЗЕВ В ЮНОСТИ УВЛЕКАЛСЯ СПОРТИВНОЙ СТРЕЛЬБОЙ.

– Это с какой же стати газеты так подробно его расписывают? – удивился я. – Там что, вся его биография изложена?

– ДАННАЯ ПУБЛИКАЦИЯ НОСИТ ХАРАКТЕР СКРЫТОЙ РЕКЛАМЫ И ТАМ ДВЕСТИ СТРОК ОТВЕДЕНО НА ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ БИЗНЕСМЕНА, – пояснил Приятель.

– А что ты думаешь насчет Лопуха? – задал я наиболее остро стоявший для меня вопрос.

– ВЕРОЯТНОСТЬ ЕГО УЧАСТИЯ В ЭТОМ ДЕЛЕ КРАЙНЕ МАЛА, – скупо откликнулся Приятель.

– Почему ты так уверен? – удивился я.

– СТАТИСТИКА, – просто ответил Приятель. – ПЛЮС СОСТАВЛЕННАЯ МНОЙ ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКАЯ КАРТА ЛИЧНОСТИ ОБЪЕКТА НЕ ПРОПИРАЕТ.

Однако я решил все же проверить это утверждение и отправился к Розе Валериановне. В подвал оптовой фирмы «Розалинда» я уже ходил, как к себе на работу. Хотя, если подумать, собственно, это и было моей работой.

– А, это снова вы, Валера? – кивнула мне через плечо Роза Валериановна, как всегда погруженная в работу. – Что у вас на этот раз? Накопали новой информации? Кто-то еще из моих работников сел во время оно, благодаря моей матушке?

– Кто-то из ваших работников пытался переехать меня машиной, – широко улыбнулся я в ответ. Про падение под автобус я благоразумно промолчал, так как явных доказательств покуения у меня не было.

Услышав эти слова Роза Валериановна Гагарина сразу же помрачнела и даже как бы осунулась.

– Вы это серьезно? – спросила она, нахмурившись. – Обвинение ведь нешуточное...

– Какие уж тут шутки, – невесело ухмыльнулся я и вкратце изложил своей клиентке недавние события возле центрального входа в Горпарк.

Хозяйка «Розалинды» сосредоточенно выслушала меня и, разумеется, спросила:

– А с чего вы взяли, что это была машина из парка моей фирмы?

Я объяснил.

– Так, – Гагарина тяжело оперлась ладонями на стол. – Ну что же, будем разбираться.

Она порывисто подошла к двери и, распахнув ее настежь, закричала в коридор:

– Жора! Жорка, черт бы тебя побрал! Когда нужно, то тебя не докричишься, а когда не нужно, вечно под ногами путаешься!

На этот зычный зов тотчас же появился знакомый мне парень с плеером в ушах. Очевидно, на этот раз отчаянные вопли Розы Валериановны все же перекрыли музыкальный ряд или наудачу пришлись на паузу.

– Лопушка найти и доставить сюда! – приказала Гагарина. – В пять минут!

Получив задание, Жора услужливо кивнул и змейкой выскользнул из кабинета. Ему хватило всего двух минут, чтобы выполнить приказание шефа, вернее, чтобы объяснить, почему он не может его выполнить.

– Так Лопухов же в отпуске с сегодняшнего дня! – развел он руками, снова представ перед ясными очами Гагариной. – Помните, он просил две недели, чтобы помогать жене по уходу за младенцем?

– Да-да, что-то такое припоминаю, – сморщилась Роза Валериановна. – Но вчера ведь он работал?

– Вчера работал, – утвердительно кивнул Жора. – А сегодня уже отдыхает.

– Путевые листы сюда, – отдала новое распоряжение помрачневшая Роза Валериановна.

Когда пухлая пачка бланков легла перед ней на стол, Гагарина, словно хищная птица впилась в бумаги и выудила нужный документ.

– Выехал в восемнадцать ноль-ноль, был в городе до двадцати двух, – медленно прошептала она. – Вот, значит, какая история получается...

– Я еще нужен? – осведомился Жора. – Мне с бумагами еще посидеть бы...

Он уже теребил в пальцах наушники, сгорая от желания немедленно вставить их в свои ушные раковины и снова отгородиться от внешнего мира музыкальной стеной.

– Понадобишься – позову, – строго сказала Гагарина. – Пока свободен.

Роза Валериановна тяжело вздохнула и, подняв трубку телефона, набрала домашний номер Алексея Лопухова, тыкая своим толстым средним пальцем в круглые резиновые кнопочки.

Включив спикерфон, вмонтированный в корпус аппарата на полную громкость, она предоставила мне возможность прослушать ее разговор с Лопуховым.

– Леша, ты вчера на трассе был в районе горпарка? – спросила она строгим голосом.

– Проезжал, вроде бы, – настороженно отозвался Алексей. – А что?

Его голос был едва слышен из-за дикого рева, который издавал новорожденный. Очевидно, счастливый отец проводил очередной отпуск, тютюшкаясь со своим чадом. Отдых, конечно, своеобразный, что и говорить...

– Так был или не был? – настаивала Роза Валериановна. – Отвечай немедленно.

– Да был, был... Просто я не хотел вас расстраивать, Роза Валериановна. Выходит, тот тип из ГАИ все-таки настучал? Так фирма все равно не в убытке, я же из своих расплатился, – послышался озабоченный голос Лопухова. – Сам виноват, сам заплатил. Там объезд был, ну я и решил сэкономить время, как раз на пост и нарвался.

– Во сколько? – упавшим голосом продолжала допрашивать его Гагарина.

– Полтинник отдал, обычная такса, – с грустью поведал Лопухов. – А что было делать?!

– Не сколько, а во сколько! – заорала Роза Валериановна. – Время, а не деньги!

– Где-то около девяти, – растерянно проговорил Алексей.

Но Гагарина, не дослушав его, уже с силой бросила трубку на рычаг телефона.

– Все равно не поверю, – твердо заявила она, повернувшись ко мне. – Если это он, то я ничего не понимаю в людях. А это не так. Значит, это не он.

Против такой железной логики мне было нечего возразить. Да и не очень-то хотелось, если честно.

...Что же касается посещения Андрея Князева, то мой визит начался очень хорошо, а закончился очень плохо. Но лучше рассказать все по порядку, как перед врачом или перед Приятелем, наплевав на стыд и отрицательные эмоции.

– Вам Андрея? – растерянно произнес из-за цепочки почтенного вида старичок в позолоченном пенсне. – Он еще не вернулся с работы. Может быть, что-то ему передать?

– Очень может быть, – охотно согласился я. – Передайте, пожалуйста, Андрею, что к нему заходил Валерий Мареев и непременно зайдет еще раз.

– Минуточку, я сейчас зафиксирую, – пока я говорил, старичок быстренько нацарапал карандашом прямо на обоях коридора фамилию визитера. – Фамилия через "о"?

– Через "а".

– Цель визита? – продолжал свой расспрос натренированный в общении с посетителями старичок. – Деловой вопрос, личный?

– Сугубо личный – насчет писем. Тех самых писем, которые в свое время расстроили его брак, – решил я заинтриговать отсутствующего Князева.

Я уже начал потихоньку спускаться по лестнице, как старичок резво откинул цепочку, высунул голову в дверной проем и закричал мне вслед:

– Молодой человек! Погодите! Вы не могли бы пройти в квартиру и немного подождать? Андрей должен скоро вернуться, а на эту тему и мне будет интересно с вами поговорить.

– Что ж, давайте поговорим, – согласился я и снова поднялся на площадку.

Старомодный уют профессорской квартиры с порога ударил мне в нос запахом сладкого нафталина. Кресла старинной работы были покрыты накидками, огромный квадратный стол завален бумагами и многочисленными фотографиями женских половых органов с сопроводительными надписями по-латыни.

А в шкафу за высокими стеклами стояли в два ряда кубки, на которых были тщательно прорисованы мужественные атлеты с пистолетами в руках, поражающие мишень точно в десятку. Призы сопровождались текстом, из которого следовало, что всю эту охапку выиграл Князев.

Тут же, под шкафом просматривался покрытый толстым слоем пыли скрипичный футляр – так сказать, этапы творческой биографии лидиного жениха.

Старичок, открывший мне дверь, оказался отцом Андрея. Профессор церемонно представился и, изучив мою лицезнию, несказанно удивился.

– Я полагал, что такая профессия существует только в книгах.

– Литература уже неотделима от реальности, – улыбнулся я. – И написанный текст подчас может перевернуть жизнь человека. Например, эти письма, которые и привели меня к вам.

То, что мы в данном случае имеем дело с литературой, правда, особого рода – эпистолярной, но все же именно литературой, а не реальностью, начинало казаться мне все более правдоподобным объяснением таинственных обстоятельств дела.

– Да уж, – сокрушенно вздохнул седой профессор. – Уже пять лет длится этот эпистолярный роман. И конца ему, кажется, не предвидится.

– Очень даже предвидится, – заверил я старичка, – раз за дело взялся я. Поверьте, что я положу этому конец.

– Форменное безобразие, молодой человек, – негодующе воскликнул профессор, – с этими хулиганскими действиями давно пора покончить.

– Вот и помогите мне, – предложил я. – Вместе мы наверняка справимся.

– Надо, батенька справиться, – заволновался старичок, – обязательно надо. Я – профессор гинекологии, уважаемый в городе человек, а моему сыну какие-то неизвестные негодяи ломают жизнь.

– Андрей сильно переживает?

– А как вы думаете? – откинулся в кресле профессор. – Сначала просто места себе не находил. А последние четыре года просто рвет письма, не читая. И, к сожалению, Андрей стал много пить.

– А раньше? – спросил я ошеломленно, не веря своим ушам.

– Раньше письма читал, но не пил, – недоуменно уточнил Князев. – Ведь из-за этих каракулей он и поссорился со своей невестой.

– То есть, вы хотите сказать, что именно ваш сын получал письма? – начал я с трудом врубаться в ситуацию.

– Ну да, разумеется, – подтвердил професор, не понимая, чему это я так удивляюсь. – «Злые языки страшнее пистолета». Помните у Грибоедова?

– Да помню, помню, – отмахнулся я. – Со школы еще в зубах навязло.

Оказывается, у нашего анонимщика весьма широкая аудитория! Гагарина-старшая, Лида, Андрей... Целая сеть постоянных корреспондентов!

Я попросил старичка поподробнее рассказать мне о перипетиях неудавшейся женитьбы его сына.

– Ну, что я могу сказать?.. – обстоятельно начал Князев. – Лида была очень хорошая девушка, тихая, из деревни откуда-то.

– Из Колобова, – педантично поправил я старика. Ведь для пожилого профессора что райцентр, что деревня – один хрен.

– Да-да, вот я и говорю... Тогда мне казалось, что из нее бы вышла идеальная супруга и мать моих внуков. Знаете, такая тургеневская девушка... – мечтательно произнес профессор и его глаза слегка увлажнились.

Я вспомнил, как эта тургеневска девушка попыталась меня соблазнить в первые же минуты нашей встречи, но не стал разубеждать старичка.

– В общем, перед самой свадьбой Андрей начал получать письма, которые содержали информацию о том, что Лида ему изменяет, – с грустью констатировал профессор.

– Ну и что? – с притворным удивлением спросил я. – Если он действительно ее любил, то...

– О-о, молодой человек, – изучающе посмотрел на меня Князев, – я ведь воспитывал своего сына в исключительно строгих правилах, на примерах великой русской классической литературы. «Умри, но не давай... без любви», так кажется, говорил Чернышевский.

– Неверна... – повторил я. – А что конкретно под этим подразумевалось?

– В письмах говорилось, что она раньше встречалась с каким-то Марком, – пояснил профессор.

– И она действительно встречалась? Это соотвествовало реальности?

– Андрей напрямик спросил об этом Лиду, но она все отрицала, – мотнул головой профессор.

– Позвольте, но разве этого было для вас не достаточно? – удивился я. – Ведь письма были анонимные. Ведь логичнее было поверить Лиде, чем автору этих подметных листков.

– Да, конечно, – тотчас же согласился профессор. – Но, понимаете ли, неприятный осадок все равно оставался. Тем более, что потом пошли письма, в которых утверждалось, что у Лиды венерическое заболевание.

– Ого! И что же вы тогда предприняли? – с нескрываемым любопытством поинтересовался я.

– После третьего письма Андрей предложил ей обследоваться. Вместе, как это принято на Западе.

– Что ж, вполне разумно, – кивнул я.

– Вы полагаете? Это я ему посоветовал, – не смог не похвастаться профессор.

– И что же показало обследование? – я затаил дыхание, ожидая ответа.

– Лида оказалась девственницей! – с нескрываемым удивлением поведал мне профессор.

– Ну так и славно! – обрадовался я – Отчего же брак расстроился?

– Она очень обиделась, – пожаловался Князев. – Хотя, казалось бы, чего в этом особенного! Обычная медицинская процедура.

– Действительно! – поддакнул я. – Некоторые каждую неделю проверяются, порознь, правда, и ничего, живут-поживают дальше.

– Лида стала какой-то замкнутой, постепенно отдалилась от Андрея и она разошлись, так и не сойдясь... в физиологическом смысле, – промямлил профессор. – А жаль. Честно говоря, я уже представлял себе, как буду принимать у нее роды. Знаете, у Лидочки такой широкий таз, такая развитая мускулатура...

Князев-старший при этоих словах даже зажмурил глаза, припоминая анатомические подробности невесты своего сына. Сейчас он был похож на блудливого ангорского кота.

– В общем, Андерей очень расстроился, – продолжал Князев. – Он прекратил заниматься музыкой и спортом, несмотря на наши уговоры. Письма приходят до сих пор, но Андрей никогда их не читает. И правильно делает. Там такое!..

– А откуда вам известно о содержании писем последнего периода? – осторожно спросил я.

– Э-э... – замялся профессор. – Андрей мне раньше показывал некоторые послания.

– Но ведь вы же говорите, что он в последнее время их не читает. А там, по вашим словам – такое! Так такое или не такое?

– Такое, – со вздохом подтвердил свои слова профессор. – Видите ли, я вынимаю их иногда из ящика, читаю тайком. Вы не подумайте чего дурного, просто, чтобы быть в курсе.

– И что же там такого особенного? Неужели криминал? Или новые подробности о Лиде?

– Во-первых, откровенная порнография, – заявил профессор. – Знаете, молодой человек, я отнюдь не ханжа, но так непривычно...Мне приходилось всю жизнь иметь дело с гениталиями, но я никогда не употреблял в своей речи таких слов в их буквальном значении. А уж видеть их написанными не на заборе, а на бумаге! Знаете, это даже меняет восприятие. Вот, например, вы чувствуете, какая разница между словами вульва и пи...

– Чувствую, – перебил я старика. – Ваши фонетические наблюдения чрезвычайно интересны. Скажите, а нет ли в тех письмах, которые вам удалось прочесть, какого-либо фактического материала?

– Пожалуй, да. Вообще, в последнее время резко сменился тон этих писем и вся старая история получила некое новое освещение. Уж и не знаю, стоит ли верить этим сведениям после тех потоков клеветы...

– Так что же выясняется из текста этих писем? – настаивал я.

– Вы понимаете, молодой человек, оказывается, Андрей был другом этого самого Марка еще со школы, – ответил профессор, – а после его смерти стал путаться с его девушкой. То есть, с Лидой.

– Вы говорили своему сыну об этом? Может быть, он смог бы внести ясность.

– Говорил, но очень осторожно, – сказал Князев. – Как-то раз мне якобы вздумалось пересмотреть старые фотографии Андрея, сделаные еще в школе. И, когдя я спросил его, был ли у него друг по имени Марк, он наотрез ответил отрицательно.

– Понятно, – вздохнул я.

– Да, вот еще что! – взволнованно воскликнул Князев. – Этот тип, ко всему прочему, еще и обвиняет Андрея в том, что он позволил своим родителям отмазать его от армии! Представляете, какой бред? А в последнем письме не далее как сегодня я обнаружил вложенную в конверт купюру в десять немецких марок. Просто ума не приложу, что это могло значить! Может быть, долг?

Боже мой! Я-то прекрасно понимал, что значит эта проклятая десятимарковая купюра!

Ведь Виктория Петровна Гагарина в день своей смерти получила точно такое же письмо!

А банкнота в десять дойчмарок значила всего лишь зашифрованное имя Марк.

В это самое время из коридора послышался звук открываемой двери, а вслед за ним – грохот сбиваемой мебели и бешеная матерная ругань.

– О! Вот, кажется, и Андрей вернулся, – оживился профессор. – Вы не обращайте внимания, если он слегка выпивши. Дело в том, что у него очень ответственная работа, последнее время приходится много трудиться...

– Мать, мать, мать, – доносилось из прихожей невнятное бормотание. – Понаставили тут шкафов, понимаешь...

– ...а потом он снимает напряжение в компании, немного расслабляется и... не всегда может контролировать свое состояние, – добавил профессор.

В профессорскую гостиную ввалился молодой человек. Его руки и лицо были испачканы свежей зеленой краской, а вся одежда заблевана – от подошв итальянских ботинок до бобрового воротника пальто.

– Ой, бля, – только и мог произнести он. – Ну вот я и дома.

Вытерев лицо правым рукавом дорогого кашемирового пальто, Князев-младший поднес руку к носу и с отвращением ее понюхал.

– Какая незадача, – проговорил он растерянно. – Опять Хрюша у нас на лестнице насрал... А я там споткнулся немного...

Завидев мой удивленный взгляд, профессор поспешил пояснить:

– Это он говорит про соседского бульдога. Андрюша, а у нас гости!

– Хм! Вы со своим или мне сбегать? – деловито осведомился молодой человек, прислонившись к косяку, чтобы удержать подобие равновесия.

– Видите ли, я пришел к вам по поводу писем. Дело довольно давнее... Помните, вы и ваша невеста... – начал я, уже чувствуя, что ничем хорошим наша встреча с Князевым-младшим не закончится.

– Пи-исем?! – в ярости заорал тот. – Да я тебя сейчас в бараний рог! Одной левой!

– Андрюша! – попытался подать голос профессор. – Выслушай меня! Все совсем не так! Все совсем необорот! Дело в том, что наш гость – частный...

– Все равно всех убью, – пообещал Князев. – Где мое именное?

Андрей сделал резкий рывок к шкафу, при этом едва не рухнул, но вовремя уцепился за край стола.

– Если ты говоришь про пистолет, сынуля, то его у тебя изъяли еще на прошлой неделе, когда ты пытался застрелить Хрюшу, – с укором произнес Князев-старший.

– Ах так? – окончательно рассвирипел Андрей. – Ну так я знаю, что мне делать!

– По-моему, вам пора, молодой человек, – решительно произнес профессор, обращаясь ко мне. – Моему сынц нужно срочно отдохнуть.

Я тоже так считал и, решив на неопределенное время отложить разговор с Андреем до его предположительного протрезвления, стал спешно ретироваться. Однако, я недооценил упорство Князева-младшего.

Когда я уже спускался по лестнице, дверь профессорской квартиры вновь распахнулась и на площадку с торжествующим криком выскочил Андрей. В руках у него был скрипичный футляр.

– Н-на! – с яростным криком он бросил мне сверху на голову этот предмет.

На лету футляр раскрылся. Мне на башку полетели скрипка (увернулся), смычок (почти увернулся), запасной смычок (прошел по касательной), канифоль (прямо по макушке), несколько запасных колков (мимо), а также сам футляр (все-таки вдарил по ноге).

Я прикрыл голову руками, продолжая быстро сбегать по лестнице, но не удержался и, подвернув ногу, загремел вниз на пролет, там поскользнулся о канифоль и проехал носом оставшиеся до двери подъезда ступеньки.

Во время моего скольжения я чудом умудрился миновать следы местопребывания на лестничной площадке известного мне по словам профессора Хрюши. Куча собачьего говна была размазана – стараниями Андрея Князева – аж по двум пролетам.

Короче, домой я пришел с синяками, словно после хорошей драки.

Как ни грустно мне было осознавать результаты своего падения с лестницы, я все же постарался настроить себя на позитивный лад.

В таких случаях говорят: подумаешь! С кем, мол, не бывает! Вот и я бормотал себе под нос нечто подобное, присаживаясь на свое рабочее место к монитору перед компьютером.

Я не мог не поделиться с Приятелем своим сегодняшним фиаско – хоть и не профессиональным, а чисто человеческим, но все равно было чертовски обидно.

И я ждал, что моя дорогая во всех отношениях и мозговитая железяка поможет мне разобраться с этими Марками, письмами с марками, расстроенными браками и исправившимися убийцами.

И Приятель, действительно, помог.

Для начала он познакомил меня с графологическим анализом представленного мной материала (компьютер использовал при этом новейшие интернетовские методики и закрытые разработки МВД, которые были занесены в его память с тех еще времен, когда Приятель только-только замышлялся для соответствующих органов) и предположил следующее:

– АВТОР ПИСЕМ ЯВНО МУЖЧИНА ЛЕТ ДВАДЦАТИ – ДВАДЦАТИ ПЯТИ. ХАРАКТЕР НЕУРАВНОВЕШЕННЫЙ. ПИСАВШИЙ ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО СКЛОНЕН К НАВЯЗЧИВЫМ ИДЕЯМ МАНИАКАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА, ОСЛОЖНЕННЫМИ ПСИХОЗОМ ДЕПРЕССИВНОГО СВОЙСТВА. ПОЛАГАЮ, ЧТО АНОНИМЩИК В СВОЕ ВРЕМЯ ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СТРЕСС, ВОЗМОЖНО, СВЯЗАННЫЙ С ТЕЛЕСНЫМИ ТРАВМАМИ, КОТОРЫЙ И ПРОВОЦИРОВАЛ ПСИХИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ.

– Каковы основания для такого заявления? – заинтересованно проговорил я в микрофон.

– МНОЙ ПРОИЗВЕДЕН ГЛУБИННЫЙ СТИЛИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА, – ответил Приятель. – В ПИСЬМАХ ДОВОЛЬНО ЧАСТО ВСТРЕЧАЮТСЯ ВЫРАЖЕНИЯ ТИПА «ПЕРЕЛОМНЫЙ МОМЕНТ», «ПЕРЕЛОМИТЬ СВОЮ ВОЛЮ», «СЛОМАТЬ ЖИЗНЬ», «ЛОМКА СОЗНАНИЯ», «ТРАВМИРОВАННЫЙ ТВОИМ ПОСТУПКОМ», «ПЕРЕЛОМИТЬ ХРЕБЕТ» И ТАК ДАЛЕЕ. ВСЕ ЭТИ ФРАЗЫ ПРЕДСТАВЛЯЮТ СОБОЙ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ СОЧЕТАНИЯ, НО БРОСАЕТСЯ В ГЛАЗА НАВЯЗЧИВОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ СОСТАВЛЯЮЩИХ ЭТИХ РЕЧЕВЫХ МЕТАФОР, СВЯЗАННОЕ С ТЕМОЙ ТРАВМЫ; ЕСЛИ ГОВОРИТЬ БОЛЕЕ КОНКРЕТНО – ПЕРЕЛОМА.

– Теперь понятно, – процедил я, ошеломленный въедливостью Приятеля.

Когда я читал письма, то не обратил особого внимания на эти подсознательные знаки. Меня в тот момент гораздо больше волновала фактическая сторона дела. Да и объем переписки был чересчур солидным, чтобы улавливать такие тонкости.

– И что же ты можешь сказать о Марке теперь? – предложил я Приятелю высказаться по наиболее волнующему меня поводу.

– ПОМНИШЬ СТРОЧКИ ОДНОГО ИЗ ПИСЕМ, ОТСЫЛАЮЩИЕ К ЯНВАРЮ 1985 ГОДА? – напомнил мне Приятель.

– Это где говорится про елочку?

– ЦИТИРУЮ ПО ТЕКСТУ: «МАРК ЛЕЖАЛ ПОД НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ В БЕЛОЙ РУБАШКЕ, МЕРТВЫЙ НАВСЕГДА. И ЭТО ПРОИЗОШЛО ТОЛЬКО ИЗ-ЗА ТЕБЯ. ОН УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОЖЕТ РАДОВАТЬСЯ МИГАНИЮ РАЗНОЦВЕТНЫХ ЛАМПОЧЕК И ШЕЛЕСТУ КОНФЕТТИ, НИКОГДА НЕ НАЙДЕТ ПОД ЕЛКОЙ ПАКЕТОВ С ПОДАРКАМИ...» – металлическим голосом произнес Приятель.

– Да-да, теперь припоминаю. Очень прочувствованно изложено, – отозвался я.

– ТВОЕ ЗАМЕЧАНИЕ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ РАЗВОДАМИ ПОВЕРХ ТЕКСТА НЕПРАВИЛЬНОЙ КРУГЛОЙ ФОРМЫ, НЕ СВЯЗАННЫХ С МАТЕРИАЛОМ, ИСПОЛЬЗОВАВШИМСЯ ДЛЯ НАНЕСЕНИЯ ТЕКСТА НА БУМАГУ, – поддакнул мне Приятель.

– То есть, попросту говоря, слез? – перевел я на человеческую речь его канцеляризмы.

– НЕ ИСКЛЮЧЕНО, – ответил Приятель. – ЛИСТ БУМАГИ БАЛАШИХИНСКОГО КОМБИНАТА ТИПА ШЕСТИДЕСЯТИГРАММОВКИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИМЕЕТ РЯД ФАКТУРНЫХ ПОВРЕЖДЕНИЙ, ЧТО МОГЛО БЫТЬ ВЫЗВАНО ВЛИЯНИЕМ ХИМИЧЕСКОГО СОСТАВА ЖИДКОСТИ ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ОРГАНИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ВОЗМОЖНО СОДЕРЖАЩЕЙ СОЛИ.

– Прекрасно, старина, но что же ты хотел сказать насчет Марка? – напомнил я.

– СОГЛАСНО ИМЕЮЩИМСЯ ДАННЫМ, СОДЕРЖАЩИМСЯ В ОТЧЕТЕ ЗА ПЕРИОД С 1981 ГОДА ПО 1997, СРЕДИ ЛИЦ, ПОКОНЧИВШИХ С СОБОЙ В ЯНВАРЕ 1985 ГОДА ЛЮДЕЙ ИМЕНЕМ МАРК НЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ, – поведал мне Приятель.

– Какого еще отчета? – удивился я. – Из какой сети ты выудил эту информацию?

– СОГЛАСНО ЗАКРЫТОГО ОТЧЕТА, ЗАТРЕБОВАННОГО ФРАКЦИЕЙ КОМПАРТИИ В НИЖНЕЙ ПАЛАТЕ ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ О ДИНАМИКЕ САМОУБИЙСТВ В ПЕРЕСТРОЕЧНЫЙ И ПОСТПЕРЕСТРОЕЧНЫЙ ПЕРИОД. КОМИССИЕЙ БЫЛИ ПОДНЯТЫ ДАННЫЕ ПО СТРАНЕ ЗА ОТЧЕТЫЙ ПЕРИОД, – спокойно сообщил мне Приятель.

– Эк куда тебя черти носят! – покачал я головой. – Того и гляди, скоро начнешь Президенту аналитические записки составлять.

– ЗАДАНИЕ УСВОИЛ. КОГДА ПРИСТУПАЕМ? – не понял моего юмора Приятель. – ТЕМА, СРОКИ, ОБЪЕМ? КАНАЛ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СВЯЗИ МНЕ ХОРОШО ИЗВЕСТЕН, С ПЕРЕДАЧЕЙ ПРОБЛЕМ ТАКЖЕ НЕ ПРЕДВИДИТСЯ, МОГУ ВЫЙТИ НАПРЯМУЮ.

– Давай сначала разберемся с Марком, – твердо заявил я. – Президент подождет.

– А ЧТО С НИМ РАЗБИРАТЬСЯ? ДАЮ РОВНО ДЕВЯНОСТИ ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ ВЕРОЯТНОСТИ ЗА ТО, ЧТО ЭТО МИСТИФИКАЦИЯ, – отозвался Приятель.

– Ты серьезно? – вскричал я. – Так выходит, что я гоняюсь за тенью?

– ИМЕЮ ОСНОВАНИЯ ПОЛАГАТЬ, ЧТО МАРКА НЕТ И НИКОГДА НЕ БЫЛО, – настаивал Приятель.

«Забавно. Все в один голос говорят, что Марка нет и не было, – подумал я. – А те, что были и есть – Зацепин и Гришевский – явно вне игры. Равно как и Маркелов, через которого я вышел на Лопуха. Странно, почему же всем так упорно навязывают какого-то Марка? И Гагариной, и Лиде и Андрею. Судье от него передавали привет, он учился с Князевым, который увел у него девушку Лиду... Кстати, о Лиде!»

Я вынул из кармана трубку сотового телефона и набрал ее номер. Девушка сразу же откликнулась.

– Алло! Лида? Как вы там? – спросил я. – Больше никаких неожиданностей?

– Да вроде нет, – протянула Лида. – А знаете, оказывается мы с вами в тот раз не туда пошли.

– Вот как? – удивился я. – Откуда такая уверенность?

– Значить, так, – принялась объяснять Лида, – мы с вами где давеча стояли?

– У центрального входа, – ответил я.

– А где нам надо было стоять?

– Где? – раздраженно спросил я.

– У Южного, – втолковывала мне она, как будто я был в чем-то виноват. – А стояли мы у центрального.

– Но почему у Южного? – почесал я затылок. – Вы же сами мне говорили...

– Да? – переспросила она, как ни в чем не бывало, – Разве? Значит, немножко перепутала. Потому что сегодня он мне сказал, что надо было стоять у Южного.

– Этот человек снова вам звонил? – прокричал я, сгорая от нетерпения.

– Ну да, всего несколько минут назад, – подтвердила Лида. – Мы решили исправить ошибку и договорились снова с ним встретиться.

– Где? Когда? – нашарил я авторучку. – Продиктуйте мне точно и постарайтесь в этот раз не ошибиться.

– Я покамест и сама не знаю, – с сожалением отозвалась Лида. – Этот человек обещал, что перезвонит на днях. А сегодня ему помешали, он так резко оборвал разговор, как будто не хотел говорить при посторонних.

«Ага, значит, он звонил откуда-то из помещения, – лихорадочно соображал я. – Не исключено, что с работы. А это означает...»

– Обидно, конечно, что нам не удалось поговорить, – продолжала Лида, – но его тоже можно понять. Тут наверное любовь с его стороны, а когда люди за спиной стоят, не очень-то про нежное и поговоришь...

– Знаете что? – оборвал я ее. – Давайте я сейчас к вам приеду.

В трубке раздалось напряженное пыхтение. Очевидно, Лида соображала, как следует понимать мое предложение и решаться ли на роман со мной, когда впереди маячит романтический незнакомец.

В конце концов, она сочла глупым упускать идущую в руки добычу. Синица в руках (в моем лице) не отменяла журавля в небе (в лице таинственного незнакомца) и Лида, собравшись с духом, произнесла:

– Ну, что ж, приезжайте. Я как раз собралась постельное белье менять...

– Ни в коем случае. Не надо ничего менять, я к вам заскочу всего на пять минут, – жестко заявил я.

– А мы успеем? – на всякий случай поинтересовалась Лида. – Хотя, если вы так торопитесь, то я, наверное, начну готовиться к вашему приходу уже сейчас. Вот я распахиваю халатик и...

«О Господи! – подумал я, вырубая линию. – За что? Неужели это моя судьба?»

...Самое смешное, что мы, действительно, успели. Деваться мне просто было некуда. Только я позвонил, как дверь ее квартиры мгновенно распахнулась и Лида, схватив меня за рукав, буквально втолкнула в комнату.

Она успела хорошо подготовиться к моему приходу. По-моему, даже слишком хорошо. Одежды на ней почти не было, Лида была возбуждена до крайнего предела и не могла больше ждать ни секунды.

Попробуйте поспорить с разъяренной вакханкой! Сомневаюсь, что у вас что-то получится.

Вот и я не смог устоять перед ее напором. Только я переступил порог, как Лида, не слушая моих протестующих возгласов, накинулась на меня, словно голодная львица на ягненка и, повалив прямо в прихожей на пыльный коврик, мгновенно содрала с меня джинсы, совершенно варварски обходясь с пуговицами на металических ножках.

Хорошо, что на мне были настоящие «Армани» и ущерб моим штанам не был нанесен – к джинсам я отношусь весьма трепетно и трачу на свой гардероб львиную долю гонораров – то есть почти все, что остается после «апгрейда» компьютера.

...Отдышавшись, я высвободил руку из-под ее довольно громоздкого тела и нашарил на полу картонную коробку, которую я принес с собой – собственно, в ней-то и заключалась цель моего визита.

– Вот, это я принес тебе, – проговорил я. – Инструкция на русском.

– Ах, милый, спасибо, – чмокнула меня в щеку Лида. – Ну-ка, ну-ка, посмотрим... Какой хорошенький! С кнопочками, блестящий...

Пока Лида ахала над «панасоником», я уже успел привести себя в порядок.

– Телефон нужен нам для дела, – строго сказал я. – Можешь считать это и подарком, но я прошу тебя: как только этот твой новый знакомый позвонит, ты должна записать его номер и немедленно сообщить его мне.

– А как же я узнаю его номер? – выпучила глаза Лида. – Это шутка?

«Колобово оно и есть Колобово, – поджав губы, подумал я, – хотя, надо признать, двигается она довольно резво. Что ж, придется растолковать».

– Аппарат, который ты держишь в руках, содержит устройство, способное определять номер, – терпеливо пояснял я тяжело дышавшей за моей спиной Лиде. – Действует он следующим образом...

И уже через пятнадцать минут, когда я повторил краткий курс обращения с телефонным аппаратом, Лида уже все поняла. Впрочем, кроме одной-единственной, но самой важной, на ее взгляд, детали.

– Значить так, – сосредоточенно проговорила она. – Когда он мне позвонит, ты поедешь к нему, и вы поговорите между собой, как настоящие мужчины. Может быть, даже и подеретесь.

– Не исключено, – согласился я. – Хотя, попробуем обойтись без этого.

– А я буду в это время стоять в стороне, – продолжала фантазировать Лида, – на мне будет синее пальто и тонкие перчатки. И когда...

– Лида, глупенькое ты существо, неужели ты не понимаешь, как все серьезно? – закричал я. – Ведь речь идет о жизни и смерти!

– Да, милый, – роковым голосом произнесла Лида. – Кажется, я поняла, что ты имеешь в виду. Ну, раз у тебя серьезные намерения...

Тут она на мгновение задумалась, оглядывая свою комнату и невиным голоском спросила:

– Раз все так серьезно, то, Валера, переезжай ко мне. Как ты думаешь, этот шкафчик мы переставим к тумбочке или пусть остается стоять у кровати?

– Дура, – еле слышно прошептал я и как вихрь выскочил из ее квартиры.

На следующее утро я пробудился от резкого звука зуммера. Проработавший всю ночь Приятель подавал мне сигнал о том, что у него имеется для меня крайне важное сообщение.

Протирая глаза, я добрел до монитора. Зуммер продолжал гудеть до тех пор, пока я не произвел одним пальцем комбинацию, известную в кругах пользователей под названием press any key – нажми любую клавишу.

Итак, теперь я весь внимание.

И как только я увидел текст на экране, сон как рукой сняло. Глядя на ряд скупых строчек, в которых Приятель по ходу дела исправлял ошибки – в милиции не очень-то блюли правила орфографии – я почувствовал, как у меня на лбу выступает холодный пот.

И не удивительно! Ведь Приятель, содрав информацию из утренних милицейских сводок, сообщил мне, что сегодня в шесть тридцать утра возле подъезда своего дома был убит двумя выстрелами в упор известный в городе предприниматель Андрей Князев.

Милиция не сомневалась в том, что имеет дело с заказным убийством. Жертве был сделан в голову контрольный – второй – выстрел, который должен был удостоверить заказчиков, что работа сделана на совесть.

Также органы внутренних дел не исключали возможности, что утренний убийца мог быть знакомым Андрея.

Основаниями для такой версии служил следующий факт: Князев обычно отправлялся на работу к восьми тридцати. А поскольку сегодняшним утром предприниматель был найден возле своего подъезда, одетый явно не для поездки в офис, то милиция предполагала, что у него на это время была назначена встреча.

Тут, честно говоря, я подумал, что милиция немного перемудрила. У меня была гораздо более правдоподобная версия случившегося: Андрей Князев просто-напросто решил добрести до ближайшего комка, с тем, чтобы опохмелиться перед тем, как ехать на работу. Но пуля убийцы отправила его на тот свет так и не поправившимся.

Погруженный в размышления, я поглощал свой немудреный завтрак – американские индюшачьи сосиски с зеленым горошком и острым кетчупом, когда мне позвонила Лида.

– Доброе утро, Валерочка, – раздалось в трубке ее нежное воркование. – Как тебе спалось без меня, котик, солнышко, рыбка?

– Прекрасно, – машинально ответил я и чуть не поперхнулся от своей неловкости. – В смысле, прекрасно, что ты мне позвонила.

– А я твою игрушечку уже сто раз опробовала, – похвасталась Лида. – Всем своим подругам перезвонила, а они – мне в ответ. Такая умная машинка – ну просто прелесть! И цифорки такие красивые, когда номерок высвечивается. А они только зелененькие бывают?

– Никогда об этом не думал, – честно ответил я. – Не звонил ли твой знакомый?

– А как же! – вспомнила Лида. – Звонил, и не так давно.

– Что? – я едва не опрокинул кетчуп себе на брюки. – И ты записала его номер?

– Конечно, – отозвалась Лида. – Вот он, у меня под рукой.

– Диктуй скорее, – схватил я авторучку. – Я уже записываю.

Однако в трубке моего сотового телефона раздавалось лишь сосредоточенное молчание.

Похоже, Лида явно не торопилась делиться со мной заветными цифрами.

– Подожди, Валера, – наконец сказала она. – Давай во всем разберемся.

– Во всем? – ужаснулся я. – Но у нас не хватит жизни, чтобы во всем разобраться.

– Тогда скажи мне только одно, – настаивала Лида. – ты женишься на мне?

– Нет, конечно, – немедленно ответил я. – У меня уже было пять-шесть жен и вообще я – тиран, деспот, Гитлер и Сталин в одном лице.

Разумеется я беззастенчиво врал – моя семейная жизнь так и не сложилась за все эти годы. Хотя подачас казалось – и даже не один раз – что еще чуть-чуть и все вот-вот наладится.

Но никто из моих подруг не мог выносить особенностей моего характера, неустроенного быта и свободного распорядка дня.

Не говоря уже о том, что верная спутница моей трудовой жизни неизбежно должна бы была быть посвящена в тайну существования Приятеля. А для этого нужны такие прочные узы, которые не сможет разорвать никакой скандал и никакие семейные неурядицы.

Ведь женщина, посвященная в тайну бывшего мужа – это самое опасное оружие, которое только можно себе представить, просто живая атомная бомба.

Я даже иногда думаю, что подсознательно «тестировал» своих подруг на выживаемость рядом со мной, стремясь убедиться, что могу всецело доверять кому-нибудь из них. Но, увы, никто не смог в результате стать моей женой и верным помощником...

– Тогда я не дам тебе этот номер, – заявила мне Лида. – Раз ты так, то я тоже так.

– Как это «так»?! – вскипел я. – Да ты соображаешь хоть немного или нет?

– Очень даже хорошо я все соображаю, – обиженно отозвалась Лида. – Этот человек, может быть, любил меня на расстоянии так много лет, что теперь даже боится подойти ко мне. Ты из ревности хочешь помешать ему, а сам... Типично мужское свинство.

– Обзывай меня как хочешь, – наседал я, – думай как знаешь, но хотя бы вспомни ту нашу прогулку в городском парке! Помнишь автомобиль, который чуть тебя не сшиб?

Вот тут-то Лиду проняло. Причем главную роль сыграло не напоминание о неудавшемся покушении, а приятные воспоминания о нашем вышагивании по промозглым осенним аллеям. Лида сдалась.

– Хорошо, Валера, – тихо проговорила она. – Записывай. Двенадцать – я тогда так хотела тебя поцеловать – сорок четыре – а ты был такой неприступный – два нуля – но потом у нас все было хорошо. И еще будет, правда? Скажи, что ты меня любишь!

– Да-да, конечно, – мгновенно отозвался я. – я как раз сам хотел тебе об этом сказать. До скорой встречи.

Я не мог сдержать нетерпения и оборвал разговор. Номер телефона, по которому звонил неизвестный знакомый Лиды у меня в руках.

Дело оставалось за малым – определить, кому этот номер принадлежит.

Обычно подобного рода информация традиционно находилась в ведении правохранительных органов и головных учреждений телефонной сети. Узнать по справочной телефон человека, продиктовав его адрес труда не составляло, а вот наоборот – фигушки.

«Таких справок мы не даем» – был стандартный ответ в подобных ситуациях.

Справки, конечно же давались, но лишь в том случае, если звонивший человек называл номер кода – тогда телефонистка была уверена, что ей звонят из органов и быстро давала нужную информацию.

Но с развитием систем электронной связи пропала необходимость частному лицу в поте своего частного лица листать телефонный справочник часами в поисках известного ему номера, но неизвестного владельца.

Более того, вполне могло бы оказаться, что данный номер не числится в самом последнем издании справочника абонентов тарасовской телефонной сети. Многие номера были засекречены и оглашению не подлежали.

Теперь же все эти операции мог произвести Приятель за считанные секунды.

Стандартный справочник хранился в его памяти, а любые закрытые номера Приятель запросто мог снять в базе данных местной ГТС, поломав к чертовой бабушке все их пароли. Как ни странно, эти ребята не утруждали себя сложными системами кодов и на моей памяти не меняли элементарный пароль уже в течение двух лет.

Дело заняло какие-то полминуты и Приятель быстренько выдал мне координаты владельца.

Таковым оказалась фирма «Розалинда», что лишь раззадорило мое любопытство.

Я немедленно набрал 12-44-00 и, дождавшись ответа после четвертого гудка, попросил пригласить к телефону Розу Валериановну.

– Да-да, – услышал я ее низкий голос. – Гагарина на проводе.

Я решил не вдаваться в подробности и задал один-единственный вопрос в двух частях.

– Где стоит телефон, по которому вы сейчас со мной говорите и кто из работников вашей фирмы имеет доступ к этому аппарату?

Ответ меня несколько обескуражил. Я, конечно, предпочел бы услышать от Розы, что телефон этот стоит в отдельном помещении, ключи от которого имеются только у Алексея Лопухова.

«Ну скажи мне это, скажи, – мысленно умолял я Розу. – Я очень хочу учлышать именно эти слова. Если человек, которого я ищу – Лопухов, то тогда все станет понятно и просто. Вернее, почти все».

Но реальность оказалась во много раз сложнее и прозаичнее.

– Телефон стоит в проходной, – растерянно ответила мне Роза Валериановна, – у самого входа. А что, собственно, произошло?

Я напряг свою память и, действительно, вспомнил зеленый аппарат, похожий на лягушку, который помещался на тумбочке справа от двери.

– Пользоваться им может кто угодно, – продолжала Гагарина. – Как сотрудники, так и посетители. Знаете, иногда нужно что-то согласовать, поэтому приходится созваниваться с клиентами прямо на месте.

Мое возбужденное воображение несколько поутихло. Стопроцентной уверенности уже не было, но я не хотел так просто расставаться со своей гипотезой.

– Междугородка, правда, обрублена, – продолжала Роза Валериановна. – Был у нас неприятный случай под Новый год, когда шофер одного из клиентов, пока мы беседовали с его начальником, умудрился обзвонить всех знакомых в семи городах по коду, а мы потом гадали, откуда такая сумма. Пришлось принять соответствующие меры.

– Это уже не столь важно, – проговорил я и дал сигнал отбоя.

Но в этот момент мой телефон заработал снова. Я в задумчивости стоял и смотрел в окно, постучивая пальцами по столу. «Лопухов или кто-то еще?» – продолжал я думать, не спеша откликнуться на зов.

Сотка дребезжала и дребезжала, пока я не опомнился и не нажал кнопку «talk» – иначе бы среагировал Приятель и сымитировал автоответчик.

На проводе снова была Лида. Тембр ее дрожащего голоса то понижался до вполне басовых нот, то взлетал в пределы верхних октав.

– Валера, его убили! Застрелили как собаку, представляешь!

Я понял, что Лида говорит о Князеве и постарался ее успокоить.

– Ну да, вроде как убили... с кем не бывает... Отмучился, ушел... Все там будем...

На большее утешение я был не способен. Ах да, вот еще что надо обязательно сказать:

– Мои соболезнования...

– Спасибо, родной, – громко высморкалась Лида. – Сходим вместе на похороны? У меня есть такая французская черная кофточка, как раз для подобных мероприятий. И еще перчатки с дырочками.

– Непременно сходим, – пообещал я. – Можешь начинать гладить свою кофточку, черный цвет наверняка тебе очень идет.

– Правда? – расцвела Лида. – Ты действительно так думаешь?

Похоже, девушка уже взяла себя в руки и, переключившись на другую тему, стала советоваться со мной, что надеть на ноги:

– Если сапожки, то ничего, что они красные, не очень броско? А если черные туфли, то не испортятся ли они после кладбища? Вдруг будет дождь? Я вчера слушала радио, обещают осадки...

– Погоди, Лида, – прервал я ее. – Это слишкои сложный вопрос, чтобы сразу на него ответить. Здесь надо все очень хорошо продумать и не принимать скоропалительных решений, чтобы потом не пожалеть.

– Ты прав, Валера, – немедленно согласилась со мной Лида. – Надену сапоги. А туфельки возьму с собой. Или наоборот.

– Скажи лучше мне вот что. Ты ведь помнишь обследование, на которое вы ходили вместе с Андреем... после тех самых писем?

– Еще бы! – тут же отозвалась Лида. – Можно сказать, что именно после этого у нас с Андреем все и расстроилось окончательно.

– Настолько было обидно? – как можно вежливее поинтересовался я.

– А то! – хмыкнула в трубку Лида. – У него обнаружилась запущенная гонорея. Да еще и бесплодие. Я же не дура, чтобы за такого замуж идти!

– Ну да... – пробормотал я, – разумеется... само собой...

Мы условились о встрече.

Лида не преминула добавить на прощание, причем ее голос стал несколько торжественным:

– Они меня тогда так унизили, так пусть теперь полюбуются на мои туфельки. То есть, сапожки. А про тебя скажу, что ты мой муж.

У меня не хватило сил возражать ей. Пусть немного потешит самолюбие.

Теперь мне необходимо было собрать кое-какие данные на Князева.

И я снова подсел к Приятелю, предложив ему покопаться в данных фирмы Андрея.

К вечеру я располагал информацией, которая помогла бы если не усадить уже покойного Князева за решетку, то, по крайней мере, значительно испортить ему жизнь. Но, поскольку портить ему было уже нечего, я лишь просто принял ее к сведению.

История его фирмы была стара как мир. Сначала комсомольская деятельность и всякие разные центры творческих инициатив, свободные от налогообложения, потом кооперативные фирмы. также на три первых года деятельности освобожленные от непосильного налогового бремени, потом вовремя испарившиеся инвестиционные фонды, поглотившие огромные суммы, поступавшие от различных предприятий и, наконец, удобная структура, созданная для прокрутки госсредств – посредническая контора между чиновниками и мафией.

Пару раз Князев все же прокололся, поставил не на того человека.

Его покровителям из уголовного мира фатально не везло и то один, то другой оказывались за решеткой, а то и на том свете. Против Андрея дважды было возбуждено уголовное дело, но также дважды закрыто за отсутствием улик – помогли покровители уже из госстркутур.

В данный момент контора вылезала из кожи перед проверкой из налоговой и Приятель надыбал сведений, о которых ребята в мундирах могли только мечтать. Но для меня они не представляли особенного интереса, а помогать налоговым службам мне было неинтересно. В конце концов, почему бы им не обзавестись собственным Приятелем?

Все эти данные представляли из себя строгий отчет, который составил бы честь любом референту. Но я-то прекрасно понимал, что Приятель свел в небольшой текст сведения как из открытой печати (электронные версии газет, которые он прочесал по фамилии Князева), так и из сети андреевой фирмы. Не говоря уже о милицейских разработках – в этом море информации Приятель давно проложил маршруты, по которым не упускал возможности попутешествовать.

Что ж, пожно подводить некоторый итог. Что я накопал такого особенного? Казалось бы – ничего. Так, повседневная рутина. Такого добра сейчас вокруг – как воздуха, с избытком. Но меня заинтересовали в первую очередь некоторые биографические сведения.

Князев одно время занимался в детской юношеской спортивной школе и достиг известных высот в спортивной стрельбе. Принимал участие на каких-то международых соревнованиях. Впоследствии все забросил и его спортинвные контакты ограничивались созданием определенных контор под патронажем Национального фонда спорта.

Но я не сомневался, что покойник вполне мог бы снять Виолетту Петровну из того самого елового лесочка на пригорке возле психушки.

Вопрос только – зачем?

И как это соотносится с анонимными письмами и таинственным полусуществующим Марком?

...Похороны проходили с соответствующей рангу и положению покойного помпой.

Держа под руку скорбно-торжественную Лиду (она все же выбрала туфельки), я следил взглядом за вереницей людей, проходящих мимо гроба.

«Ну да, ведь в только в фирме Андрея было около ста сотрудников, – вспомнил я информацию Приятеля. – А еще родственники, знакомые, соседи».

Солидные пожилые дамы сменяли строгих мужчин в строгих костюмах. Заплаканные красавицы чередовались с трогательными старушками.

Одна из бабушек держала подмышкой мопса с выпученными глазами. Я подумал, что это и есть тот самый Хрюша, находившийся в затяжном конфликте с Андреем Князевым – собаки не любят пьяных.

Отец Князева сразу постарел. Он стоял в центре толпы и, опираясь на трость, и принимал соболезнования. Завидев Лиду, Князев-старший сделал ей знак приблизиться и попросил ее быть рядом.

Поскольку Лида не выпускала мою руку, то волей-неволей я втиснулся между родными и близкими в первый ряд, получив возможность наблюдать за всеми присутствующими на этом скорбном мероприятии.

Как и положено, все проходили мимо гроба для последнего прощания.

Кто целовал покойного, кто просто несколько мгновений молча стоял рядом с гробом. Основная часть публики располагалась поодаль.

Мое внимание сразу же привлек странный человек в черных очках.

Во-первых, сейчас на улице если и было лето, то ориентированнои исключительно по половому признаку – бабье. Жгучее солнце, палящее глаза ну никак не просматривалось. Даже при столь же жгучем желании его увидеть. В крайнем случае можно было разглядеть тусклый желток из-за плотной пелены серо-коричневых туч.

Во-вторых, подобный вид на похоронах был уместен разве что в Сицилии, причем не наяву, а в каком-нибудь плохом итальянском фильме.

Понятно, что покойник был отчасти мафиозным деятелем. Но тогда, господа, давайте соблюдать традиции. Где, я спрашиваю вас, мордовороты, дамы в мехах, дорогой инкрустированный гроб с окошечком? Где, наконец, журналисты, лимузины и розы на дороге?

Ни фига подобного на данном меропряитии не наблюдалось и этот загадочный тип в черных очках был на общем фоне как белая ворона.

Но, похоже, неизвестный в очках, ничуть не смущался своим стремным видом. Он держался подчеркнуто отстраненно, задирал вверх подбородок и то и дело расправлял свои чахлые плечи.

Присомтревшись, я обнаружил, что он вдобавок ко всему еще и глухой. Этот человек стоял ко мне в профиль и с пятидесяти метров я сумел разглядеть черный слуховой аппарат в его ушной раковине.

Лида продолжала подчеркнуто солидно принимать поздравления. Очевидно, ее принимали либо за родственницу, либо за какую-то невесть откуда взявшуюся супругу покойного, или как минимум – невесту.

Эта роль ее абсолютно устраивала и она жала протянутые руки одну за другой. О моем существовании девушка вспоминала теперь лишь изредка, а об уготованной мне роли мужа некогда отвергнутой, но теперь гордой и независимой невесты покойного речь уже, слава Богу, не заходила. Лида лишь иногда комментировала туалеты присутстующих и делилась со мной своими женскими наблюдениями.

– Смотри, смотри! Один глаз потек! Наверное, тушь нестойкая... А вот у этой мымры часики видел какие? Небось, от Патек Филипп. Впрочем, может быть, и подделка... А-а! Вот такую кофточку я вчера у ведущей по телевизору видела. Только не помню, в какой программе. Блеск, правда?.. Как шанелью-то пахнуло! Коко или пятая?.. А тот тип ну и вырядился, как был дураком, так и остался. Надо же – очки на похороны нацепил!

Вот тут я мгновенно встрепенулся и включился в реальность.

– Ты про мужика слева?

– Ну да, – подтвердила Лида. – И прическу ни фига не сменил, хохолок – видишь? – торчит. Господи, да у него еще и щетина! Мог бы и побриться, придурок, ради такого случая. Да разве от него дождешься?!

– Ты с ним виделась раньше? – с надеждой спросил я. – Это друг Андрея?

– Какой там друг! – отмахнулась Лида. – Так, сбоку припеку. Видела я его всего один раз, да и то устала, как ненормальная. Е-мое, какой мех блестючий! Первый раз соболей вижу.

– А? Да, красиво... Так что это за человек? Имя-фамилию помнишь?

Я смертельно боялся, что кто-то сейчас отвлечет ее внимание очередным украшением или блузочкой и тогда Лиду будет чертовски трудно перевести на интересующую меня тему разговора.

– Еще буду я мозги свои засорять! – фыркнула Лида. – Я уже и в важной-то информации стала путаться. Вчера весь вечер вспоминала кто теперешний муж бывшей жены Майкла Тайсона. Вроде, какой-то югослав. Да и ее фамилию никак не припомню. Что Робин зовут – головой отвечаю, а остальное – как волной смыло.

– Я обязательно уточню, солнышко, – не отставал я. – Сегодня же позвоню в посольство и спрошу. Ты только постарайся вспомнить, что это за человек. Ну, напряги немножечко память, а?

– И не собираюсь, – заверила меня Лида. – Буду я еще на какого-то Юрия свои извилины тратить. Много чести для такого насекомого.

– Так его зовут Юрий? – ухватился я за ниточку. – А как ты с ним познакомилась?

– Я. С ним. Не знакомилась, – отчеканила Лида. – Или ты думаешь, что я такая шлюха, чтобы прыгать в койку с каждым встречным-поперечным?

– Разумеется, – лепетал я, – разумеется, нет. И все же, лапушка, солнышко лесное, кисонька, рыбка моя ненаглядная, расскажи мне про него!

– Вот пристал, – помотала головой Лида. – Я вон той бабке кивнуть даже не успела. Знаешь, а поминки заказаны в новом ресторане, что в бизнес-центре открылся. Там, говорят, сплошь хрусталь и позолота.

– Ты будешь просто очаровательна в своих одеждах в этом интерьере, – с жаром проговорил я. – Будешь центром внимания. Не то, что этот тип в очках. Так что ты там про него начала говорить?

– Да отстань, – отмахнулась Лида. – Я про жену боксера вспоминаю. Никак не могу сосредоточиться, а тут ты лезешь со своими проблемами.

В этот самый момент я с ужасом заметил, как неизвестный субъект начинает медленно удаляться в сторону выхода с кладбища.

Церемония уже плавно подходила к концу и публика тусовалась сама по себе, собравшись в группки по интересам или по профпринадлежности.

Оставалось десятка два замшелых старушек, которые непременно желали пожать руку отцу покойного и стоявшей рядом с ним очаровательной незнакомке.

Я в отчаянии достал из кармана сотку и набрал свой собственый номер.

Выжадав определенное количество гудков, я прошептал свой пароль (Приятель опознавал меня как «хакера» и никак иначе). Когда я услышал его металлический «Привет!», у меня отлегло от сердца.

– Срочно! – шепотом прокричал я в трубку. – Имя супруги боксера Майкла Тайсона, которая теперь замужем за каким-то югославом.

Приятель подрыгал винтом и через десять секунд назвал имя Робин Гивенс.

– Слава Богу! – закричал я от радости, но тут же смутился под укоризненным взглядом предпсоследней старушки. – Теперь югослава!

– Светозар Маринкович. Свадьба состоялась в Сан-Диего, среди родных актрисы присутствовал лишь ее трехлетний приемный сын Бадди.

– Умница ты мой, – похвалил я оперативного Приятеля и дал отбой.

– Ну, вот и все, – вытер последнюю слезу Князев-старший. – А вы, милочка, за эти годы так похорошели, что я вас сразу-то и не признал. На лицо, я имею в виду. Идентифицировал лишь по фигуре. Ваши бедра настолько экстраординарны, что их нельзя спутать.

Лида смущенно зарделась.

– Теперь мы оба, так сказать, вдовцы, – продолжал Князев. – Вы – так сказать, в фигуральном смысле, а я в буквальном. Помните мою супругу? Схоронил несколько лет назад, теперь маюсь в одиночестве. Вы соизволите пойти с нами на поминки?

– Конечно, – подала ему руку Лида и тот машинально чмокнул ее поверх перчатки.

– Тогда подождите меня немного, – попросил Князев-старший, – нужно уладить некоторые неизбежные формальности.

И он направился к пышущим здоровьем розовощеким могильщикам, которые дожидались положенных им по традиции бутылок с водкой.

– Лида, – дернул я за рукав свою спутницу, – давай меняться!

– Ах, это ты, – вспомнила о моем существовании «безутешная невеста», которая провожала заинтересованным взглядом удаляющуюся фигуру Князева.

– Я сейчас назову тебе жену Тайсона и ее нового мужа, а ты расскажешь мне об этом человеке в очках, – быстро проговорил я, насилу отсыкав глазами медленно удаляющуюся фигуру незнакомца.

– Давай! – радостно согласилась Лида. – А то я совсем отчаялась. Склероз, что ли?

Услышав про Робин Гивенс и Светозара Маринковича, Лида расцвела. А уж подробность про бойкот свадьбы со стороны родственников актрисы и наличие трехлетнего приемного сына она восприняла как подарок.

– Да-а! – восхищенно воскликнула она. – Живут же люди!

– Человек в очках и со слуховым аппаратом, – напомнил я.

– С каким еще аппаратом? – удивилась Лида. – Оглохнуть Юрка, что ли, успел за это время? Наверное, сам себя заговорил.

Завидев профессора гинокологии, семенящего к Лиде от автобуса, я дернул ее за рукав, – поторапливайся, мол, сейчас тебя увезут.

– В общем, – скороговоркой проговорила Лида, – мы как-то раз гуляли с Андреем, а Юрка повстречался нам на улице. Андрей потом сказал, что они вместе учились... Нет, вспомнила – занимались в детской юношеской спортивной школе и что тот неплохо стрелял, вроде бы занимал вторые и третьи места на соревнованиях.

– Понятно, – лихорадочно пробормотал я. – Почти понятно.

Я беспомощно оглянулся через плечо в сторону центральных ворот.

Человек в черных очках уже проходил сквозь первый ряд могил возле входа. Еще чуть-чуть – и он скроется из моих глаз, а потом его ищи-свищи.

– О чем вы говорили во время этой встречи? – задержал я Лиду, уже готовую зашагать навстречу профессору гинекологии.

– Ой, да он болтал без умолку! – бросила мне на ходу Лида. – Полчаса рассказывал о своей девушке по имени Виолетта. Якобы платиновая блондинка и фотомодель. Это в Колобове-то! Врал как сивый мерин и, что характерно, сам себе верил. Ну все, чао, Валера, мне пора! Папочка меня уже заждался.

И она порхнула к Князеву, ловко угодив своей рукой на подставленный стариком локоть.

– Как приятно иметь такую обворожительную знакомую! – слышал я их удаляющиеся голоса. – Вы поможете мне скрасить одиночество?

– Знакомую? – переспрашивала Лида. – Ох, вы так решительно настроены? Что ж, пожалуй. Почему бы и нет? Я, право, вся уже волнуюсь... Чувствуете? Нет? Потрогайте здаесь и еще вот здесь...

Я запрыгнул в автобус последним. Отказавшись пройти в салон, я попросил водителя притормозить недалеко от выезда. Он, очевидно, принял меня за кладбищенского работника и не стал возражать.

Спрыгнув с подножки, я больно ударился пяткой о торчавший из земли железный штырек. Хромая и чертыхаясь, я побрел к главной аллее.

Длинный ряд памятников тянулся вдоль дорожки, выложенной мраморными плитами. От высоких гранитных памятников на прохожего доносился холодок величия и богатства. Эти люди, когда-то сами являвшиеся «крышей» теперь обрели крышу из огромных черных глыб.

Здесь, на этих метрах, сгруппировался весь цвет местного криминала, сложивший голову в тяжких боях с коллегами и государством.

Смерть уравнивала бывших врагов на элитном участке кладбища и теперь в двух шагах друг от друга лежали продырявившие друг друга в смертельной схватке авторитеты. Надгробные памятники были украшены изображениями покойных – все как один с мужественными и волевыми лицами, вдохновенно глядящие тебе прямо в глаза.

Я был уверен, что мой объект в черных очках и со слуховым аппаратом не выходил из ворот кладбища, иначе я бы встретил его на пути – к выходу все тропинки сходились в одну и минововать пятачка перед воротами, где я соскочил с автобуса, было невозможно.

Но, несмотря на то, что я выбрал наиболее удобный пункт наблюдения между могил Людоеда и Красивчика, ожидаемая мной фигура не просматривалась.

Я уже понемногу начал терять терпение и остатки тепла под одеждой, в нетерпеии поглядывать на часы и переминаться с ноги на ногу, как вдруг ЭТО случилось. Произошло событие из ряда вон выходящее и попахивающее нездоровой кладбищенской мистикой.

А именно: поджатые губы Людоеда на памятнике вдруг расплылись в добродушной улыбке.

В свою очередь, правый глаз его извечного недруга и конкурента Красавчика за какие-то доли секунды покрылся бельмом.

И мне после всего увиденного не оставалось ничего другого, как немедленно упасть на землю и поплотнее вжать голову в плечи.

Сказать, что я испугался было бы некоторым перебором и известнй натяжкой. Просто я чертовски не люблю, когда в меня стреляют. Бывает это не так уж и часто, но все равно не люблю.

Предназначенная мне пуля резво чиркнула по памятнику, пройдя по касательной и, испортив фасад Людоеда, рикошетировала к гранитному камню Красавчика, попав изображению покойного мафиози прямо в глаз.

Стрелял этот тип, несмотря на черные очки и вправду неплохо.

Память тотчас подбросила мне «рифмующееся» с этой минутой воспоминание – агнонию Виктории Петровны на аллее среди опавших листьев, угрожающий шелест еловых ветвей с пригорка и мой спринтерский рывок по открытой местности к забору психлечебницы.

Тогда я ждал выстрела, но он не последовал. Теперь вот дождался.

«Любпытно, – думал я, отползая подальше за высокий постамент Кривого, – влияет ли глухота на меткость. Странно стрелять, когда ты не слышишь выстрела. Надо бы запросить Приятеля насчет статистики по глухим чемпионам по стрельбе. Наверняка есть какие-то данные...»

Холодный мрамор надгробия упирался в задравшуючя рубашку. Можно сказать, что я всем своим телом ощуал могильный холод.

Долго валяться у подноджия могил бандитов я не собирался. Просто в таком положении в меня можно было выстрелить только сверху, да и то подойдя как можно ближе к моему укрытию.

Шаги незнакомца с пистолетом, действительно, приближались.

Я осторожно высунул голову наружу и заметил черную брючину, мелькнувшую метрах в десяти от меня.

Черт, что же делать!

Пристрелят же как собаку.

Ох, до чего же не хочется играть роль соседского бульдога Хрюши! Впрочем, до него так и не добрался со своим пистолетом запойный бизнесмен, а ныне покойник Андрей Князев. А меня чаша сия не минует.

Рука сжала комья пожухшей травы и пальцы наткнулись на что-то прочное и твердое.

Из кладбищенской земли сантиметров на восемь торчал невысокий штырь – вроде того, на который я наткнулся, прыгая из автобуса.

«Что они здесь – сваи забивают? – в раздражении подумал я. – Тогда почему такие маленькие?»

Потом до меня дошло, что это стояк, удерживающий в фиксированном положении решетку, которая огораживает надгробия – полые столбики надеваются на штыри, расположенные на равных промежутках друг от друга по всей территории элитного квадрата захоронений.

Очевидно, земля на этом участке была распределена давным давно. Желающих приобрести здесь энное количество метров было более чем достаточно – штырьки торчали из земли там и сям.

Я ухватил железяку ладонью и подергал из стороны в сторону.

Подается.

Пошевелив ее еще немного, я образовал конусообразную ямку и, поднапрягшись, с силой вытащил прут из земли и крепко сжал его в руке.

Не бог весть, конечно, какое оружие, но лучше, чем совсем ничего.

Звук приближающихся шагов уже слышались в непосредственной близости от меня.

Я лежал, затаившись и ждал только удобного случая, чтобы нанести удар.

Черт, а вдруг у него хватит ума подкрасться с другой стороны?!

Что же делать?

Вот так вот спокойно лежать и ждать, повезет мне или нет?

А потом ощутить, как он всадит мне в позвоночник всю обойму?

Я в панике огляделся вокруг себя и тут увидел трехлитровую банку с цветами, стоявшую возле постамента Гвоздилы. В ее стекле можно было наблюдать за происходящим впереди как в зеркальце.

Ага, я не ошибся.

Он заходит ко мне справа.

Еще немного...

Еще пару шагов...

«Ну давай же, давай, – про себя поторапливал я его. – Иди сюда, дружок».

Я швырнул вперед банку и, судя по звону разбитого стекла – попал.

В ответ на мой жест из укрытия, неизвестный разразился градом пуль.

Он палил, не снимая палец с курка, очевидно. ошалев от неожиданности.

Я, разумеется, не стал дожидаться, пока он придет в себя от моей наглой выходки и, перекатившись за противополложный конец надгробия, вскочил с занесенным для удара витым железным прутом.

Вся эта вереница последовательных действий на самом деле произошла за какие-то считанные доли секунды, просвистела в одно мгновение.

Подсчитывая потом хронометраж, я не без удивления констатировал, что требуется гораздо больше времени для того, чтобы их вспомнить, чем время, которое они заняли в реальности.

Заслышав шум у себя за спиной человек в очках тут же обернулся. В глаза мне сверкнул блеск холодной стали пистолета.

Еще бы чуть-чуть, самую капельку и мне наступил бы полный даун.

Но я исхитрился ударить его раньше, чем он успел прицелиться.

Сжатый в моей ладони прут вмазал ему по руке, на несколько сантиметров отклонив направление выстрела и пуля просвистела куда-то вперед, в направлении подъехавшего катафалка с очередным покойником.

А уже второй удар, немедленно последовавший за первым, я нанес ему по лицу.

Человек со стоном выронил оружие и, как подкошенный рухнул на колени. Скорчившись от боли, он прикрыл ладонями глаза.

Я протянул руку, чтобы отвести его ладони и, наконец-то посмотреть ему в глаза.

Но, увы, мне не суждено было даже дотронуться до него. Потому что в этот момент началось самое страшное во всей этой истории.

В ответ на выстрел, разбивший стело автобуса, оттуда вычсочили парни с автоматами наперевес и разрядили в нашу сторону по полному магазину.

Братва стреляла неплохо и пульки вспахали горизонтальную полоску земли в нескольких миллиметрах от носков моих ботинок.

Мы, само собой, не стали дожидаться, пока парни перезарядат свои калашниковы и дадут по нам новый залп. Я и мой противник рухнули на землю.

Причем, как это не печально, падение очкастого убийцы было более удачным.

Человек в черных очках очень технично отполз за могилу Гвоздилы и, загораживаясь момуентом бывшего короля Хмелевского микрорайона, стал осторожно отползать по направлению к забору.

Моя же судьба была куда более плачевной. Как говорится, врагу не пожелаешь.

Падая, я снова зацепился ногой за очередной штырь, потерял равновесие.

Автоматически сделав вперед несколько шагов на полусогнутых, я выставил руки вперед и, беспомощно хватаясь за жесткие комья земли с торчащими их них сухими стеблями желтой травы, рухнул мордой вниз в глубокую свежевырытую могилу.

Через несколько минут меня окружили. Раз, два, три, четыре ствола смотрели мне в лицо. Два «калашниковых», «узи» и «бизон».

– Вылезай, – ласково предложили мне. – Или тебе там понравилось?

Я перевел дыхание и послушно стал карабкаться наверх, но безуспешно.

Если даже мне и удавалось допрыгныть до верха, то схватиться за землю, чтобы подтянуться на руках мне никак не удавалось, только пальцы стер к чертовой матери, ободрав их о щебень.

– Не хочет, – констатировал тот парень, что был с «бизоном».

– Не может, – предложил свою версию владелец «калашникова».

– Ну и нехай, – заметил третий, опуская ствол «узи». – Тут его и закопаем.

– А как же босс? – встрепенулся второй тип с «калашниковым».

– А ему новую выроют, – неуверенно сказал главный с «бизоном».

– А за место кто платить будет? – не унимался «калашников». – Нет, так дело не пойдет. Давай его вынимать. Тем паче, надо выяснить, кто из конкурентов решил нам последний путь босса обосрать.

– Логично, – поддержал его «узи» и протянул мне ствол автомата.

Я ухватился за автомат, уцепив указательный палец за мушку.

Больше всего на свете в эту минуту я боялся, что этот парень случайно может задеть курок. К счастью этого безобразия не произошло.

Короче, я оказался снаружи, у самых ног вооруженных автоматическим оружием людей, которые были настроены по отношению ко мне отнюдь не дружелюбно.

Лежа на сырой жесткой земле, я видел, как основная процессия терпеливо ожидала, чем кончится досадный непредвиденный инцидент.

Тут уж публика была как по заказу – и мордовороты, и дамы, и меха, и лимузины, и инкрустированный гроб с окошечком – традиция, блин.

– Ну, рассказывай, – предложил мне главный. – Коротко и по сути.

– Что рассказывать-то? – взмолился я. – Повздорили со знакомым, в могилу вот свалился... А больше ничего за мной нет.

– Рассказывай, на кого ты работаешь, – с улыбкой пояснил мой собеседник. – В молчанку играть не советую. Могилку вырыть дело не долгое.

– Я сам по себе, – заявил я, вставая сначала на четвереньки, а потом, не без труда, на ноги. – Хотите верьте, хотите нет.

– Экскаватор звать? – осведомился подручный с автоматом «узи».

– Да какой к черту экскаватор, – возмутился я. – В меня тут палят, почем зря, да я еще и в оконцовке крайний получаюсь. Тот, второй виноват, а на меня нечего бочку катить.

– Понимаешь, земляк, – задумчиво проговорил главный, – может, оно и так, как ты рассказываешь, да все равно нехорошо получается. У нас последний путь, а ты под ногами вьешься, в могилку Петра Христофоровича залезаешь. Надо отвечать.

– Какого еще Петра Христофоровича? – с надеждой ухватился я за протянутую мне соломинку. – Уж не Лиходеева часом?

– Ну Лиходея, – буркнул главный, – а разве это что-то меняет?

– Марианна Брониславновна здесь? – спросил я уже твердым голосом.

– А как же, – чуть менее строго отозвался бандит. – Вон, слева от покойного.

Я высмотрел в толпе жирную бабу в бобровой накидке. Не узнать эту персону было невозможно.

– Веди меня к ней, – приказал я. – Марианна сейчас тебе расскажет, кто я такой.

Тот недоверчиво покосился на меня, но, тем не менее, возражать не стал.

Под конвоем автоматчиков я был препровожден к родным, близким и коллегам, спокойно ожидавшим, когда можно будет приступить к церемонии.

– Валерочка, как хорошо, что вы пришли! – сразу же обратилась ко мне вдова. – Я вижу, что у вас какие-то неприятности, но мы все можем поправить. Я очень прошу вас побыть с нами в эти тяжелые минуты. Кондрат, убери стволы, все улажено.

И я вынужден был остаться.

Никогда не думал, что бывший завотделом «ящика», в котором я просиживал штаны, достигнет таких высот.

И даже мысли не допускал, что однажды она спасет мне жизнь.

История Марианны Брониславовны была на редкость поучительна.

Выговорить ее имя-отчетство было крайне затруднительно, особенно во время попоек на советские праздники, так что коллектив обращался к ней запросто и по-свойски – Маня. Она не выделялась ничем особенным, кроме разве что неистребимого стремления петь русские народные песни после первой же рюмки.

Марианне Брониславовне удалось подцепить в свои сорок с большим гаком какого-то зачуханного бухгалтера, через него закрутить роман с шефом супруга, а уже с этого трамплина сигануть во времена перестроечно-кооперативные в строгие объятия немолодого вора, который крутил какие-то темные дела с ее любовником.

Говорили, что она покорила воровское сердце вовремя и проникновенно исполненной песней «Не гулял с кистенем я в дремучем бору».

Директор уступил свою подругу за солидную мзду, бухгалтер с горя уехал в Израиль и стал там религиозным проповедником, а Маня с тех пор стала перенимать светские привычки, так как ей часто приходилось общаться с крупными чиновниками местной администрации.

Я как-то встретил Маню с ее супругом в дорогом ресторане, где я в тот раз наблюдал за одним прохвостом из мафии глухонемых.

Все мы втроем неплохо провели вечер, я приобрел полезное знакомство, а Маня получила возможность предаться ностальгическим воспоминаниям о работе в закрытом научно-исследовательском институте.

Мы тогда, помнится, очень дружно расстались и вот, встречаемся через год, да еще при таких диких обстоятельствах.

От поминок по Лиходею мне удалось не без труда отбояриться.

Мы выпили с братвой мировую из горла прямо на могилке, в которой я барахтался всего полчаса назад, и я побрел к себе домой.

Выпитая водка вызывала непреодолимое желание промыть желудок и улечься спать.

Разлитие желчи было делом почти решенным, тело ныло от падений и карабканий.

Следовало принимать лекарства и отправляться на боковую, но я, скорчившись от боли, продолжал играть в героя и сидел возле монитора, ставя Приятеля в известность о своих сегодняшних приключениях.

– ЗВОНИ КНЯЗЕВУ, – беспрекословно приказал мне Приятель. – НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ОН ПОМНИТ ДРУЗЕЙ СВОЕГО СЫНА ПО ДЮСШ.

Я покорился.

Из трубки послышалось профессорское «алло», произнесенное заплетающимся языком. Фоном речи служила тихая мелодичная музыка.

– А, это вы, – вспомнил меня Князев. – Лида мне про вас рассказывала. Мы с ней познакомились и она теперь обуючивает мое домашнее пространство.

Я задал свой вопрос.

– Хм, – промычал профессор. – Эта проблема требует наведения справок.

Мне так и казалось, что в этот момент он теребит свою бородку.

– Впрочем, постойте-ка, – вдруг спохватился профессор. – Если речь идет о вторых местах в соревнованиях по стрельбе, то это Юрий... как его... Лепович? Лепилин? В общем, могу с уверенностью сказать, что он учился в сорок пятой школе.

Я проверил, не забыл ли я включить одноврененную запись и анализ телефонного разговора и убедился, что таки-не забыл.

– Дело в том, что эта школа почему-то все время конкурировала с седьмой спецшколой, где учился Андрей. Там традиционно были очень хорошие стрелки... – пояснял профессор. – Но мой сын всегда побеждал.

– Да-да, мои соболезнования, – машинально произнес я дежурную фразу.

Я даже не предполагал, что можно предпринять с такой ситуации.

Идти в архивы гороно?

Делать запросы Приятелю?

Черт, это займет несколько дней, а время сейчас уже поджимает!

– Соболезнования – это понятно, – продолжал свой монолог профессор, – но, видите ли, я медик, естественник, причем верующий в посмертное существование души, так что можно сказать, что Андрей отправился в другое измерение. Все там будем, как говорится. А пока что... Кстати, привет вам от Лиды.

– Мерси, я очень рад, – скороговоркой проговорил я и дал отбой.

Что ж тут сказать... Всюду жизнь. Совет да любовь, как говорится...

– ХАКЕР, – немедленно откликнулся Приятель, уже прокрутивший информацию, – В СОРОК ПЯТОЙ ШКОЛЕ ПРЕПОДАВАЛА ГОЛУБЕВА. НОГИ В РУКИ И ВПЕРЕД. У УЧИТЕЛЕЙ ОБЫЧНО ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ.

– Да, ты полагаешь? – спросил я усталым голосом. – А вот у хакеров вся память виртуальная. Как и мир, в котором мы все живем.

– ЭТО В КАКОМ ЖЕ СМЫСЛЕ? – настороженно поинтересовался Приятель.

– Посмотри на досуге какие-нибудь сайты о теории происхождения Вселенной, – съязвил я, обуваясь в коридоре. – Только в голову... тьфу, в память не бери. И так, небось, мусора хватает...

В ответ мне раздалось обиженное гудение, но я уже захлопывал дверь.

Анна Андреевна Голубева приняла меня на редкость радушно.

– А-а, Валерочка, – просияла она, едва открыв дверь. – Ну заходите, заходите!

Старушка буквально вся светилась и старалась угодить гостю как могла.

– Чаю попьем или кофе? К чаю есть наливочка, к кофе ликерчик. Я тут и коробочку конфет припасла, мне на восьмое марта подарили, так я еще и не распечатывала, – суетилась Анна Андреевна.

Я хотел было отказаться от любого угощения и немедлено перейти к делу, но Анна Андреевна заупрямилась и наотрез отказывалась о чем бы то ни было разговаривать «всухую». Пришлось покориться.

– Да-а, – хрустнув пальцами, проговорила она с хитрой улыбкой, – Лидочка мне за эти дни много рассказывала про вас, говорила, какой вы необычный мужчина, как вы покорили ее сердце.

– Да нет, по большому счету ничего такого особенного, – пробурчал я, представив, как подала меня Лидочка своей тетушке.

– Лидуся даже немного вас побаивается, – доверительно поведала мне Голубева. – Но это уж так, между нами. Я думаю, что это даже лучше в самом начале. А потом ничего, привыкнет. Стерпится – слюбится.

– А все не так просто, Анна Андреевна, – твердо заявил я. – Может быть, судьба окажется к ней более благосклонна и ваша племянница свяжет свою жизнь с другим человеком, посолиднее меня.

– Как знать, как знать, – поддакнула мне из приличия Анна Андреевна. – Многие мои ученики тоже сначала переженились между собой, потом разводились, менялись женами, мужьями... Я, честно говоря, уже запуталась. Начинаю составлять карту их браков, так большого ватманского листа не хватает. Может быть, вы мне поможете, Валера?

– Каким же образом? – удивился я. Своих забот мне, что ли, мало?

– Ну, я не знаю... Может быть, на компьютере, – сказала Голубева. – Там, говорят, можно как-то обрабатывать данные, делать красивые таблицы... Я вот сплю и вижу перед глазами такие листы, типа стенгазеты, а там все биографии моих учеников.

– Я помогу вам, Анна Андреевна, – пообещал я. – Но и вы помогите мне. Вот, скажем, был ли у вас ученик по фамилии Лепович или Лепилин?

– Лепилина была, – уверила меня старушка. – Очень старательная девочка по всем предметам, кроме обществоведения.

– Девочка? – сразу загрустил я. – Нет, девочка меня совнршенно не интересует. Ведь она же не занималась стрельбой?

– Нет, конечно, – подтвердила Голубева. – А наша школа ежегодно участвовала в соревнованиях.

– Может быть, какая-то похожая фамилия, – почти с отчаянием спросил я. – Звали Юрой.

– Да? – удивилась старушка. – По-моему вы ошибаетесь. Лепилину звали Светой.

– Знаете, мне пора, – поднялся я из-за стола. – Спасибо за чай.

– Постойте! – вскричала Анна Андреевна. – Да не Юру ли Лепко вы имеете в виду?

– Лепко?

– Ну да! Он все никак не мог выйти на первое место, его вечно перебивали какие-то выскочки из седьмой спецшколы и Юра очень переживал.

Я снова сел за стол.

– Можно мне налить еще немного чая? – попросил я. – Спасибо, сахара не надо. Анна Андреевна, вы не могли бы попытаться напрячь память и что-нибудь мне рассказать про Юрия Лепко?

– Ну... – старушка откинулась на стуле и запахнула на груди шаль, – рассказывать почти нечего. Мальчик был очень замкнутый, себе на уме.

– Он не страдал глухотой? – поинтересовался я на всякий случай.

– Вроде нет, – помотала головой старушка. – Помню один странный случай уже в старших классах. Он тогда нас всех удивил.

– Что такое? – подался я вперед. – Какие-то особености в поведении?

– Нет-нет, ничего дурного, наоборот. Видите ли, Валера, – ответила довольная Анна Андреевна, – Юра Лепко написал чень хорошее сочинение... Как сейчас помню, тема называлась «Делать бы жизнь с кого». Вы, наверняка, помните, откуда эти строчки.

Еще бы не помнить!

С беспечального детства башка забита всякой дрянью типа этих строчек и выражений вроде «шаг вперед, два шага назад», или «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

– Так вот, – с гордостью заключила Голубева, – сочинение Юрия Лепко едва ли не было выдвинуто на городской конкурс.

– А что помешало?

– Содержание было на очень высоком уровне, а вот ошибки, – развела руками старушка.

– И с кого же собирался делать свою жизнь этот молодой человек?

– Со своего старшего брата, – ответила Голубева. – Лепко писал, что его брат учится в военном училище и готовится защищать родину. Да-да, там было много правильных фраз. Помню, что Юра писал: «И пусть мой брат станет для меня вдохновляющим примером. Все трудности службы, которые он преодолеет – ничто по сравнению с теми труностями, которые ему придется преодолеть в борьбе с самим собой. И я верю в его силу воли».

– Золотые слова, – нетерпеливо перебил ее я. – Просто хочется выучить наизусть. А вы не помните, как звали его старшего брата?

– Хм, – задумалась старушка. – Любопытный вопрос. так сразу и не ответишь.

Ее лоб быстренько собрался в складки, а брови сошлись на переносице.

– Кажется, Марк.

– Вы уверены? – спросил я совсем уж потерянным голосом. – Ошибка исключена?

«...Так, значит снова появляется Марк, – думал я, возвращаясь от Голубевой домой. – А я-то уже стал полагать, что больше не встречусь с данным субъектом, раз его нет на самом деле»

Впрочем, если подумать, то существование этого персонажа отрицает лишь Приятель.

В то время, как все остальные только и говорят, что о Марке.

А некоторые даже и пишут.

В школьных сочинениях.

Несмотря на поздний вечер, я все же позвонил домой Розе Валериановне.

Извинившись за беспокойство, я осведомился, не работает ли у нее некто Юрий Лепко.

– Что-то не припоминаю такого, – после секундной заминки ответила Роза Валериановна. – Не думаю, чтобы память меня подводила, но на всякий случай уточню завтра в отделе кадров. И, кстати, Валера, хорошо бы нам с вами совпасть и перекинуться парой слов. Утром сможете подъехать?

«Неужели хочет расторгать договор? – расстроился я. – Этого еще мне не хватало!»

В смешанных чувствах я присел к монитору и запросил Приятеля насчет адреса, по которому припосан в нашем Богом забытом городе Юрий Лепко.

На мое счастье, фамилия была редкой и в тарасове насчитывался всего один Лепко с инициалами Ю.М. Проживал он на Дегтярной, 13.

«Все, спать, – скомандовал я себе. – Завтра все может разрешиться, а теперь мне пора отдохнуть после кладбища, перестрелки и двух похорон».

Утром я отправился по указанному адресу. Улица располагалась невдалеке от железной дороги и со стороны путей то и дело долетали из динамиков обрывки переговоров, которые вели между собой рабочие.

– На втором товарный... Тьфу, то есть на третьем. Стрелку переводи.

– Перевел на втором.

– На тре-тьем.

– Перевел на третьем.

– А на втором?

Но на этой фразе мой автомобиль уже миновал зону слышимости.

Ага, вот и указанный район – школа, колония, ликеро-водочный завод.

Черт, где же Дегтярная?

Она ведь должна быть где-то здесь, между Моховой и Тольятти. Однако, искомая улица не обнаруживалась, несмотря на все усилия.

Я решил бросить машину и обследовать таинственный район на своих двоих.

Ни фига.

Господи, у кого бы спросить? Несмотря на раннее утро, народу на улицах почти не было.

Мне попались только трое, но никто из них не смог ответить на такой, казалось бы, простой вопрос – где находится улица Дегтярная.

Девочка, к которой я обратился с этим вопросом, оказалась немой, бабушка – глухой, а мужчина не вязал лыка и не мог выговорить ни одного слова, лишь что-то невразумительно мычал, указывая при этом вверх скрюченным указательным пальцем.

Я в отчаянии застонал в голос и вытащил из кармана «сотку». Набрав в раздражении свой номер, я дождался ответа, и, представившись на нашем с компом пароле – хакером, возопил к Приятелю:

– Где Дегтярная? Дитый час брожу по этим помойкам – даже следа этой улицы нет.

К гудению на том конце провода я прислушивался с надеждой, какую может испытывать юноша, дожидающийся, пока родители его подруги улягутся спать, с тем, чтобы шмыгнуть к ней в постель.

– СОГЛАСНО ПОСТАНОВЛЕНИЮ ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ О ПОЭТАПНОМ ВОЗВРАЩЕНИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ ОТ 29 ФЕВРАЛЯ 1996 ГОДА, УЛИЦЕ БЕЛЯЕВА ВОЗВРАЩЕНО ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ НАЗВАНИЕ УЛИЦА ДЕГТЯРНАЯ, – ответил мне Приятель. – ВПРОЧЕМ, В ГАЗЕТАХ ПИСАЛИ, ЧТО У РАЙОННЫХ ВЛАСТЕЙ НЕТ ДЕНЕГ НА ТО, ЧТОБЫ СМЕНИТЬ УКАЗАТЕЛИ.

Я поднял глаза. На противоположной стороне улицы четко прочитывалась надпись на жестяной табличке: Дегтярная ул.11–17.

– Спасибо, – с облегчением выдохнул я. – Оказывается, я уже там, где надо.

Миновав проезжую часть, я направился к началу квартала, окрыленный надеждой.

Но меня обломали и тут.

Вместо ожидаемого мной жилого дома номер тринадцать занимала столовая. Одиннадцатый представлял собой груду развалин, а на месте пятнадцатого в котлован уже вбивали сваи. Семнадцатый вообще представлял из себя пустую коробку без каких-бы то ни было признаков жизни внутри кирпичного фасада.

В столовой мне поведали, что их вот-вот снесут, что тут действительно несколько лет назад был барак, но после ремонта открыто заведении кооперативного общепита. Теперь пришел и его час, и через год на месте квартала будет красоваться здание банка.

В ярости я вернулся к машине и покатил к Розе Валериановне.

«И эти господа из администрации еще собираются издавать путеводитель для французов в серии Le Petit Fute! – дал я волю своей злобе. – Хотел бы я представить себе толпы иностраных туристов, петляющих по данному микрорайону в поисках незабываемых впечатлений! Хотел бы! Да что-то никак не получается!»

Подвал «Розалинды» был как всегда открыт, несмотря на ранний час.

Работа кипела. Грузчики вытаскивали из одной машины тюки с сахаром и загружали их в другую, точно такую же автомашину.

Проходя через коридор, я с ненавистью покосился на телефонный аппарат, стоящий на тумбочке. По этой лягушке какая-то сволочь названивает Лиде, и я до сих пор не могу понять, что это за тип.

Злобно хмыкнув, я снял трубку и набрал ее номер. Лида откликнулась на третем гудке.

– Валера? – слегка удивилась она. – Ах, как мило с твоей стороны, что ты позвонил. Знаешь, я можно сказать, уже нарасхват. Князев сделал мне предложение и я, очевидно, дам ему согласие.

– Мои поздравления обоим. А тот не звонил? – хмуро осведомился я.

– Еще нет. И, знаешь, перед свадьбой мне все же хотелось бы еще раз тебя увидеть. Да и этот незнакомец тоже не выходит у меня из головы.

– Немедленно дай мне знать, если он снова объявится, – приказал я.

Роза ждала меня в своем кабинете. Гагарина выглядела осунувшейся и бледной. Под ее глазами нависали не красившие и без того не очень-то миловидное лицо мешки – результат плохо проведенной ночи.

– Валера, мне снова было видение, – поведала она. – мамочка явилась мне во сне и потребовала наказать ее убийцу. Она сказала, что вы его обязательно найдете и я решила... решила просить вас...

Она на секунду замялась, но быстро овладела собой. Подойдя к двери и прикрыв ее поплотнее, Роза Валериановна закончила фразу:

– ...разделаться с ним на месте. Ведь это не очень трудно, правда?

– Роза Валериановна, – удивился я. – По-моему, вы меня с кем-то путаете. Я ведь частный сыщик, а не наемный убийца.

– Поймите меня правильно, – настаивала Роза, – я утрою ваш гонорар...

– Заказ не принимается, – покачал я головой. – В худшем случае я назову вам его имя, в лучшем – приведу под белы рученьки. Но непременно поставлю в известность милицию. Вы что, хотите, чтобы меня лишили лицензии? Знаете, чего мне стоило ее открыть?

– Валера, сделайте так, чтобы он умер, – зловещим шепотом произесла Гагарина. – Мне не интересно, как это произойдет. Помните, что я утраиваю ваш гонорар. Мама мне приказала...

– Ничего не могу вам обещать, – сухо ответил я. – Кстати, не забудьте, пожалуйста, навести необходимые справки у своего кадровика про Юрия Лепко. Я позвоню вам после обеда.

И я снова покатил домой.

Там меня уже поджидал Приятель, который за время моего отсутствия проложил новый маршрут. Как оказалось, весьма полезный.

Меня всегда удивлял некоторый разнобой, царящий в учетной документации различных госструктур. Казалось бы, самые необходимые сведения просто-напросто не доходили до компьютеров или, в лучшем случае, присутствовали в сетях в самом общем виде.

С другой стороны, наличествовала такая хрень, которую даже трудно себе вообразить.

Так, я однажды имел счастье полный список отелившихся коров в совхозе «Заветы будущего», а вот данные, скажем, такая простая вещь как фиксация мигрантов в области велась из рук вон парщшиво.

Как бы то ни было, но Приятель выкопал лазеечку в сеть переселенцев из зданий аварийного режима. Среди них отсутствовал Лепко Ю., но наличествовал некий Лепко М.М... Этот гражданин проживал в отдаленном районе среди новостроек почти за чертой города.

Туда-то я и направился.

Дверь мне открыла омерзительного вида бабенка в бигудях и с сигаретой во рту.

– Скажите, пожалуйста, где я могу найти Лепко? – спросил я в дверях.

– Я Лепко, а вы по какому вопросу? – осведомилась дама, стряхивая пепел на пол.

– По личному, – улыбнулся я, протягивая ей свою лицензию.

Брови женщины удивленно поползли вверх, но она решила, что со мной все же стоит побеседовать. И на том, как говорится, спасибо.

– Вы по поводу Юры? – спросила она, когда мы прошли в комнату.

– Похоже на то, – со вздохом ответил я, осторожно усаживаясь в кресло рядом с рыжей толстой кошкой. – Он дома сейчас?

– Третий день где-то болтается, – пожала плечами женщина. – Мог бы родной матери хотя бы позвонить... Так нет, только ночевать приходит, как в гостиницу. Так какие у моего выползка проблемы?

Я не спешил прямо отвечать на ее вопрос и отделался неопределенным хмыком. Тем более, что и она сама вдруг решила разоткровенничаться.

Усевшись напротив, так что дым ее плохих сигарет летел мне прямо в лицо, она нервно заговорила, то и дело затягиваясь на полную силу

– Нашел бы себе бабу, не было бы проблем. А мне сейчас не до него, честно говоря.

Лепко торжествующе посмотрела на меня и произнесла, гордая, словно королева:

– Замуж я выхожу. Послезавтра. Хороший человек, хотя и... ну, да это неважно. Когда брак – третий по счету, тут не до жиру.

– Ваш сын учился в сорок пятой школе?

– Ну да, вроде неплохо. Закончил вовремя, с головой в порядке, на учете не состоял, – очень быстро проговорила Лепко.

Я понял, что ее слова следует понимать с точностью до наоборот – и что не в порядке, и что на учете, все же, состоял.

– Что, попал в плохую компанию? – спросила она. – Впрочем, с его бы это? не припоминаю, чтобы у Юрки водились друзья. Да и времени у него нет на всякие шалости, работает, слава Богу.

– Где работает?

– В фирме, – очень серьезно произнесла Лепко. – Название красивое, «Розалинда», да и оборот ого-го какой! Миллионами ворочают.

– У Юры, что – специальное образование? – поинтересовался я.

– Куда там! – махнула рукой Лепко. – Я в парикмахерской работаю, вот их директор, Роза Валериановна, ко мне и ходила на укладку. Иногда мать приводила свою. Сильная была женщина, в суде работала.

Я ловил с жадностью ловил каждое слово, вылетавшее из накрашенных губ этой дамы.

«Неужели все, – думал я про себя, – неужели я наконец-то на верном пути?»

– Юрка тогда мне помогал слегка, волосы выметал после клиента, – продолжала Лепко. – Ну, Роза его и взяла к себе. Вроде, не жалуется.

– Кем же он работает?

– Хотели грузчиком, – ответила Лепко, – да Юрка ногу ломал в семнадцать лет, месяц загипсованный ходил. Да и срослись кости вроде не фонтан. Так что на грузца мой малец не потянул. Так, бумажки себе перебирает да цифорки записывает.

– То есть, в армии он не служил? – уточнил я очень важную деталь.

– Нет, конечно, – подтвердила Лепко. – самое смешное, что хотел, да не взяли.

– Сам хотел? – удивился я. – Обычно от армии бегают, как от огня.

– Ну да, нормальные-то люди, – согласилась Лепко. – А этому Афган подавай. Смех один да и только. Представляете, по инстанциям ходил, заявления какие-то дурацкие писал, чтобы добровольцем. Балда, что тут говорить. Люди деньги платят, чтобы не служить, а этому втемяшилось в башку, и все тут.

– Можно мне посмотреть его комнату, – понялся я с кресла.

– Это направо, – указала мне Лепко. – Я пока с прической закончу, а вы там побудьте. Только ничего не трогайте, а то Юрка разорется.

– Пальцем не прикоснусь, – пообещал я и прошел за желтую штору.

Первое, что бросалось в глаза с порога – идеальный порядок, царивший в комнате.

Каждая вещь знала свое место и была определена на него раз и навсегда.

Особо мое внимание привлекли письменные принадлежности – ручка с позолоченным пером и стопка конвертов на краю стола.

Над этим набором, на стене были прикноплена бумажка с адресами Гагариной, Андрея и Лиды.

Напротив всех стоял крестик. Присмотрешись, я обнаружил, что самый свежий украшает тщательной выписанное имя Лидии. Этот знак был проставлен явно не так давно.

– Юра давно был дома? – спросил я через занавеску у Лепко.

– Утром забегал, – донесся до меня ответ. – Перехватил что-то на кухне и снова куда-то убег.

В углу стоял старый советский видик, в тумбочке аккуратно размещались кассеты. Здесь были представлены все художественные и документальные фильмы об Афганистане, как русские, так и американские.

Книжная полка держала на своих досках книги по той же тематике. Отдельная папка была заполнена подшивками статей из газет на афганские темы.

Довершали картину три портрета: Бабрака Кармаля, Бориса Громова и Александра Лебедя.

Причем у последнего из лба торчала стрела – очевидно, Юра тренировался в дартс.

– Ну что, осмотрелись? – заглянула Лепко. – Мне вообще-то пора.

– Да-да, я зайду как-нибудь в другой раз, когда Юра будет дома, – засуетился я.

Уже на пороге я обернулся и решил все же внести последнее уточнение.

– Вот что еще. Знаете... боюсь, что неприятности могут быть у вашего старшего сына.

Лепко искренне удивилась.

– Да нет у меня больше детей. Только Юрка. Один-единственный. Мне хватило.

– А кто же тогда Лепко М.М.?

– Как кто? Да я и есть Лепко М.М. – Майя Михайловна. А Юрка вообще-то не Лепко, а Стингер. Он, когда паспорт после школы получал, взял фамилию моего второго мужа. Очень она ему нравилась, говорит, на ракету похожа. Я его отговаривала, как могла. Намучаешься, говорила, с такой фамилией в жизни. А он нулем. Хочу и все. Ну, я и согласилась. Это как раз с переездом совпало...

– Значит, вашего сына зовут Юрий Стингер, – задумчиво проговорил я.

– Не-ет, – покачала пальцем Майя Михайловна. – По паспорту он Георгий. Он и имя сменил. Как узнал, что Юрий и Георгий – одно имя, так и загорелся. Говорит, хочу, чтобы меня звали как маршала Жукова.

– И глухотой он не страдал, – подытожил я.

– Ни в жисть, – подтвердила Лепко.

– И плейер слушает, не переставая, – заключил я. – О Господи, как все просто.

– Слушает, преимущественно военные марши... Так когда вы заглянете?

Майя Михайловна Лепко свесилась через перила, с удивлением глядя, как я лихо сбегаю вниз, прыгая через три ступеньки.

Выскочив на улицу, я рванулся к автомобилю. Дверца заела, и я чуть не выдрал ее из корпуса.

«Стоп, – приказал я себе. – Не надо нервничать. Ты все равно не знаешь, куда тебе сейчас ехать. Лучше немного пройтись и освежить мозги».

Я внял голосу разума и двинулся вперед по Новостроевской вдоль шоссе.

Понемногу мысли в башке улеглись – или встречный ветер привел их в соответствующее расположение? – и вся картина преступления встала у меня перед глазами. Теперь я уже знал – кто и почему.

Но от этого было не легче.

Чем дольше я живу на свете, тем сильнее убеждаюсь, что большинство бед у наших сограждан происходит из-за почти полного отсутствия среди сферы услуг разветвленной сети психотерапевтов.

Казалось бы, посети Юрий-Георгий разок другой приличного психоаналитика – мир снова принял бы в его глазах реальные очертания.

А так – парень остается зашоренным в своем полубезумном мире и убивает людей.

Картина складывалась, действительно, на редкость безотрадная.

Юрий Лепко не имел друзей, у него не было девушки. Зато он придумывал себе какую-то мифическую платиновую фотомодель Виолетту.

Представляю, как реагировали на его рассказы те люди, с которыми он пытался завязать дружеские отношения. Даже Лида его раскусила!

Комплекс неполноценности усугубился раздвоением личности. Юрий Лепко «расслоился» на себя – такого как есть, со всеми своими проблемами и своего «старшего брата» Марка – выдуманный им персонаж.

Марк стал, так сказать, вторым идеальным Я, которое мало-помалу стало облекаться в его сознании плотью и стало более реальным, чем сам Лепко.

«Марк» был наделен всеми достоинствами, которых был лишен Юрий.

А тут еще подкатил призывной возраст, и Юрий делает попытку как-то самоутвердиться в этой жизни. И снова его ждет провал.

Тогда он наверстывает упущенное – афганскую романтику – через книги и видеофильмы.

Слушает по плееру военные марши, не вынимая наушники из ушей.

Черт, как я мог спутать банальные наушники со слуховым аппаратом тогда на кладбище!

Вот уж не везло, так не везло. Мне ведь даже не удалось содрать черные очки с его физиономии. Тогда бы я уже наверняка узнал в незнакомце парня Жору из розиной фирмы. Да-да, то самый тип, что узнавал про Лопухова. Роза тогда еще пыталась перекричать его плейер...

Добавим сюда еще и неупорядоченный образ жизни Майи Михайловны, которая, судя по моему впечатлению, не очень-то занималась своим чадом.

Но Юрия кое-что было и в активе. Всего один-единственный плюс.

Лепко умел неплохо стрелять.

Правда, и тут ему светили не больше, чем вторые и третьи места на соревнованиях – более удачливый во всех отношениях Андрей Князев обходил его и всегда поднимался на одну степньку пьедестала выше.

И мне, в общем-то, понятен азарт, с которым Лепко использовал предоставленную законом возможность смены фамилии при получении паспорта.

Стингер – это звучит сильно.

Впрочем, я полагаю, что Юрий здесь подсознательно надеялся на то, что со сменой имени и фамилии он сможет пережить некое внутреннее изменение.

И, когда этого не произошло, психический конфликт только усугубился.

Тогда и начались письма.

«Марк» в сознании Юрия занимал еще более выигрышную позицию, будучи брошенным невестой, оскорбленным, мертвым, наконец.

В этом случае Юрия брал на себя невероятно благородную роль последовательного защитника памяти своего старшего брата и, тем самым, получал некоторые из положительных качеств идеального Марка.

Даже более того – униженность и неблагополучность Юрия лишь оттеняли его «подвиг». Юрий, такой униженный и неблагополучный, мстит за своего брата, которому он и в подметки не годится.

А значит, выходит, что и годится. И даже, оказывается, может то, чего не может Марк.

Жертвы были намечены последовательно, хотя выбраны, судя по всему, случайно.

Во-первых, Виктория Петровна Гагарина.

Казалось бы, чем досадила старушка мальчику, который когда-то подметал за ней волосы в парикмахерской, где работала его мать?

Но когда Юрий узнал, что Виктория Петровна всю жизнь проработала судьей, то у него со временем сформировалась определенная мания, которая переросла в миф. Гагарина, наверняка имела среди скамеечников, как она называла подсудимых, каких-то парней, получивши срок за уклонение от воинской повинности.

Почему бы среди них не оказаться Марку?

И Юрий бомбардирует Викторию Петровну письмами, где угрозы чередуются со слезливой историей Марка. Недаром Виктория Петровна даже всплакнула над каким-то письмом. А то, что Юрий был дока в мелодраматических эффектах, я смог оценить по письмам к Лиде.

Пуля поставила точку в придуманной воспаленным сознанием Юрия истории.

Вторым был Андрей Князев. Постоянный соперник по стрельбе, причем, более удачливый, он в представлении Юрия сформировался как коварный обольститель, который увел у Марка любимую им девушку – Лиду. Да еще потом и бросил ее, чем подтвердил репутацию злобного ловеласа.

Разумеется, по логике Лепко, он заслуживал смерти. Это произошло.

Третьим адресатом...

Господи, неужели он убьет Лиду!

Дрожащими руками я вынул «сотку» и набрал номер телефона Лиды.

– Валерочка? – откликнулась Лида. – Солнышко, знаешь, какие мне цветы сегодня прислали? Не ты, часом?

– Господи, какие еще цветы? – ужаснулся я.

– Почему-то белые хризантемы, – ответила Лида. – Князев говорит, что не присылал, ты тоже отрицаешь... Значит, это он, мой таинственный поклонник!

– Какой ужас! – прокричал я. – Он что, тебе уже звонил?

– Еще нет, но я чувствую, что вот-вот должен позвонить, – игриво произнесла Лида. – Кстати, он мне еще и денег прислал.

– Почтовым переводом? – удивился я.

– Письмом! – воскликнула Лида. – Правда, почему-то мало, всего десять марок.

Я меня задроджала рука.

Десять марок – это был знак смерти. Дойчмарка означала Марк.

Все равно, что апельсиновые зернышки в рассказах Конан-Дойла.

– Немедленно перезванивай мне, слышишь? – закричал я. – Немедленно!

– Да что ты так волнуешься, солнышко? – сладко зевнула Лида. – Ну встретимся мы, может быть, познакомимся... Ты что, ревнуешь?

– Я хочу, чтобы ты была живой, понятно? – сказал я, как можно спокойнее, понимая, что спорить с ней сейчас бесполезно.

Если бы я даже стал рассказывать ей обо всех перепетиях этой истории, Лида бы решила, что просто-напросто ревную и отделалась бы шуткой.

Резкий удар вырвал телефон у меня из руки и отбросил его к стене дома в пяти метрах от меня.

Я подбежал и поднял треснувший аппарат, не понимая, что происходит.

Но когда я поднял глаза к кирпичной кладке, то на меня уставилась дырка в стене, из которой весело поблескивала предназначенная мне пуля.

Юрий был где-то рядом, возможно, видел, как я вхожу в дом.

Проследив за мной, он попытался устранить человека, который намеревался спутать ему карты. Наверняка, он помнил, как мне удалось чуть-чуть не обезвредить его еще там, на кладбище. И упускать шанс убрать меня с дороги перед третьим убийством он не мог.

Место было выбрано удачно.

Справа завод, слева забор. Впереди помойка, сзади пустырь. Народу никого.

Я юркнул за забор и, используя его, как прикрыте, помчался к своей автомашине по кромке земли, ежесекундно рискуя свалиться в свежевырытый котлован, наполовину заполненный дождевой водой.

Выстрела в спину не последовало.

Честно говоря, я предпочел бы, чтобы эта история закончилась здесь и сейчас. Но Юрий, очевидно, не хотел оставлять дело на полпути и пока я бегу к машине, он уже едет убивать Лиду.

До дома я гнал, как сумасшедший. Дважды проскочил на красный, один раз позволил себе правый обгон. Едва не сбил кошку.

Телефон, разумеется, не работал.

Оставалась надежда только на то, что у Лиды все же хватит ума позвонить мне. И Приятель запишет ее сообщение на автооответчик.

Я ввалился в дверь и, не раздеваясь, сразу бухнулся к монитору.

– ТЕБЕ ПОЛКАССЕТЫ АВТООТВЕТЧИКА ЗАМУСОРИЛИ, – поведал мне Приятель. – ВОСПРОИЗВОЖУ ВЫБОРОЧНО.

Раздалось тихое шуршание и я услышал веселый голос Лидочки:

– Солнышко-Валерочка, сегодня самый интересный день в моей жизни. Я, наконец-то всласть поболтала с моим таинственным незнакомцем. Мы решили встретиться и поговорить о жизни. Он такой разговорчивый, так меня смешил... Кто знает, может быть, я и оставлю Князева, если мой новый поклонник окажется достойным спутником жизни.

«Смерти, голубушка, – подумал я. – Но насчет самого интересного дня, это ты, пожалуй, права».

– Мы договорились с ним встретиться возле избушки в два... Сейчас я быстренько сбегаю в парикмахерскую, а потом побегу на свидание.

– Какой к черту избушки? – заорал я. – Ты что, совсем с ума сошла? Похмелилась после поминок?

Конечно, Лида меня не слышала.

Зато слышал Приятель и сделал необходимые выводы. Я увидел, как исчезла иконка меню «Анализ» в правом верхнем углу монитора.

А Лида так же беззаботно продолжала щебетать:

– И, знаешь что, давай ты дома посидишь? Вдруг мой новый друг тебя испугается и не захочет ко мне подойти? Так что считай, что я тебе ничего не говорила. Пока, лапушка, я тебе потом перезвоню.

– Да ты мне и так ничего не сказала! – завопил я, ударив кулаком по столу.

Часы звякнули циферблатом о полированную поверхность. Я сверился со временем и чуть не упал в обморок.

До назначенного времени свидания оставалось двадцать минут.

Лида уже выходит из парикмахерской. Звонить ей сейчас домой бессмысленно. Она уже двигается навстречу своей смерти.

Но куда именно?

Я в отчаянии закрыл лицо руками.

Неужели этот маньяк ухлопает бедную глупую Лиду среди бела дня?

Но Приятель вовремя внес ясность в столь запутанное обозначение местности.

На экране засветилась план какого-то участка. Один квадрат был обведен красной рамочкой.

– Так-так, – прильнул я к экрану. – Что же это у нас такое?

Ну конечно же!

Передо мной был план городского парка, где мы гуляли с Лидой и где нас потом чуть не сшиб грузовик, за рулем которого сидел Юрий Лепко.

Выделенный квадрат был той самой избушкой на курьих ножках, расположенной в «детском городке» городского парка, возле которой мы проходили с Лидой – как раз у воды, рядоя с русалкой, водяными и прочей нечистью.

– Спасибо, – сказал я Приятелю. Никогда я не был так искренен в выражении своего чувства благодарности, как в этот раз.

Теперь было было только в хронометраже.

Слава Богу, я успел.

Бросив машину у входа, я вбежал в центральные ворота горпарка.

Я остановился всего на секунду, чтобы перевести дыхание, но, завидев впереди смутное белое пятно, снова рванул вперед из последних сил.

Лида в светлом кожаном плаще стояла возле проклятой избушки на курьих ножках.

«Господи, неужели он сейчас выстрелит!» – подумал я, нащупыавя в кармане «макаров».

И, как назло – вокруг ни одного человека, не говоря уже о милиции, которая должна круглосуточно патрулировать парк согласно постановлению администрации. Звать на помощь, выходит, некого.

Значит, вся ответственность за то, что сейчас произойдет, ложится на твои, хакер, пусть и не хрупкие, но все же не очень широкие плечи.

Несмотря на то, что время уже слегка зашкаливало за намеченный срок, Герман не просматривался.

Может быть, удастся все и предотвратить, уклонившись от перестрелки.

– Лида! – заорал я, слодив ладони рупором возле рта. – Быстро ко мне?

Сволочной ветер унес мои слова куда-то к каруселям. До слуха невушки долетело только какое-то неопределенное завывание, но она все же обернулась.

Я со всех ног побежал вперед, продолжая кричать ту же фразу, но в этот момент из окна избушки высунулись две руки, которые подхватили завизжавшую Лиду подмушки и втащили в избушку.

Это был Юрка. Я успел разглядеть его лицо с неизменными наушниками в ушах. Одет он был ради такого случая в военную камуфляжную форму.

Я был уже совсем рядом с избушкой, когда Юрка высунул голову и дико завопил:

– Пошел вон, сука, а то и тебя замочу! Я до трех считать не буду, дерьмо собачье!

Кричал он, действительно, чересчур громко. Так обычно люди повышают до предела голос, когда у них в ушах грохочет музыка.

Нужно было срочно вернуть ему способность слышать обращенные к нему слова. Это могло бы хоть что-то изменить, если не исправить!

– Лида! – прокричал я. – Выдери у него наушники! Сделай это немедленно!

Слава Богу, хоть она меня услышала.

Из избушки раздались звуки какой-то возни и громкая брань.

Через окошко вылетели две кругленькие мембраны и рухнули к моим ногам.

Юрка теперь орал с надрывом, едва не заходясь в плаче, впрочем, не высовываясь из окна:

– Сволочь сраная! Пидорас! Ублюдок поганый! Я тебя по стене размажу, говном накормлю!

Я понял, что поступил правильно, лишив его аудиблокады в виде военных маршей.

Теперь парень растерян и не знает, что ему делать дальше. Убить просто так он не может. Значит, надо попробовать его уговорить.

– Юрий... – закричал я. – То есть, конечно же, Георгий! Я – друг Марка. Ты слышишь меня?

Мне показалось, что я слышу громкое сопение.

– Мы вместе с Марком в тюряге сидели, в крытке, а потом зону топтали. Это Марк помог мне бежать... – надрывался я во все горло.

Похоже, мой отчаянный манер удавался. Я привлек внимание Юрия и теперь оставалось каким-то образом уговорить его отпустить Лиду.

А дальше – посмотрим.

– Марк мне рассказывал про тебя, говорил, какой у него замечательный младший брат, – хрипло орал я из последних сил. – Марк тобой гордился, ты слышишь?

Я вдохнул воздуху в легкие и завопил на пределе напряжения голосовых связок:

– Никогда не поверю, чтобы ты мог так поступать с девушкой? Неужели Марк ошибся в тебе?! Марк бы не позволил так с его девушкой обращаться!

Никакого эффекта, кроме молчания.

Я был готов зарыдать от отчаяния. Набор аргументов был уже исчерпан и дальше я стал вопить просто уже что на ум взбредет:

– Марк бы не обижал девушку! Он бы ей стихи почитал! Пушкина! Я вас любил! Любовь еще, быть может...

Из окна избушки неловко вывалилась Лида.

Поскольку курьи ножки были довольно высокими, девушка брякнулась прямо на землю в своем белом плащике и едва не скатилась в воду.

Плача и всхлипывая, она поползла по берегу к высокому бордюру.

Я в напряжении вглядыывался в темные окна избушки. «Макаров» был у меня в руке, но мне очень не хотелось пускать его в ход. Сейчас я был готов отказаться от любого гонорара, лишь бы попытаться в дальнейшем помочь парню как-то поправить свою психику.

Но судьба рассудила иначе.

Из избушки раздался громкий щелчок взводимого курка.

– Мудак паршивый, – отчетливо донеслись до моего слуха слова Юрия.

И раздался выстрел.

Я выставил вперед руку с пистолетом, но понял, что все уже закончилось.

Юрий Лепко, он же Георгий Стингер лежал на замусореном полу детской избушки лицом вниз. Он был мерт. На его виске чернело входное отверстие пули.

Я так и не понял, кого он имел в виду в своих последних словах – меня, выдуманного им Марка, себя или Пушкина.

Реклама на сайте