«Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча»

Михаил Гребенюк МАШИНА ПУТАЕТ СЛЕД ДНЕВНИК СЛЕДОВАТЕЛЯ ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА Повести

Художник Г. Остапенко

МОЯ ВСТРЕЧА СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ

Эта поездка была не совсем обычной. Едва я вывел мотоцикл из своего небольшого гаража и закрыл ворота, как увидел бегущую вдоль тротуара молодую женщину в форме офицера милиции. Поравнявшись со мной, она остановилась и, указав на ЗИС-150, только что промчавшийся мимо меня, отрывисто бросила:

— Следуйте за этой машиной!

Прежде чем я успел как-то выразить свое отношение к этому неожиданному приказу, женщина устроилась в коляске и поправила на голове берет. Она собиралась ехать.

Я нехотя завел мотоцикл и взглянул на часы: у меня срывалось деловое свидание с инженером управления дороги, о котором должен был написать корреспонденцию в местную газету.

— Возможно, вы на другой мотоцикл сядете, — не глядя на женщину, предложил я.

— Послушайте вы, гражданская душа, — рассердилась она, — в машине находится преступник!

Я медлил.

— Или боитесь? Я — следователь. Лейтенант Бельская!

— Хорошо.

Первые минуты во мне еще действовала сила сопротивления — не хотелось быть исполнителем чужих намерений. Все, что я делал сейчас, делал автоматически, дабы выполнить долг. И только. Меня не встревожил тон спутницы, не взволновала предстоящая погоня. Она представилась мне скучной и канительной, как всякая вынужденная поездка.

— Ну, что же вы медлите!..

Я завел мотор, включил скорость, и мотоцикл стремительно рванулся вперед.

Проехав с полкилометра, я повернулся к Бельской, и только теперь увидел, что она не так уж и строга, как мне показалось сначала. В ее глазах было больше беспокойства, чем уверенности и решительности. Она как будто потеряла что-то самое дорогое и исполняла сейчас все машинально, подчиняясь своему, по-видимому, еще не осознанному до конца порыву.

«Что же заставило ее одеть милицейскую форму? — подумал я, отворачиваясь от Бельской. — Почему она избрала такой суровый и опасный путь? Разве у нас нет интереснее и увлекательнее профессий? Почему бы ей, например, не стать журналисткой?»

Я работал в одной из республиканских газет и, откровенно говоря, считал, что лучше профессии, чем журналист, никогда еще не было на свете и не будет.

…За городом количество встречных машин значительно уменьшилось, потом они вовсе перестали попадаться.

ЗИС-150 мчался далеко впереди. Догнать его на мотоцикле было нетрудно, и я пытался сделать это, но Бельская все время почему-то удерживала меня.

Только у развилки, когда мои нервы были напряжены до предела, она тронула меня за руку и попросила одними губами;

— Прибавьте скорость!

Мотор взвыл. Стрелка спидометра задрожала и медленно поползла вверх. Деревья, стоявшие вдоль дороги, слились в одну зеленую изгородь с белой полосой у земли, Шоссе бешено полетело под колеса мотоцикла.

Расстояние между нами и ЗИСом стало быстро сокращаться, и как только его можно было измерить несколькими шагами, я взял руль влево и стал обходить машину.

— Остановись! — крикнула Бельская водителю,

Он или не слышал или не обратил внимания на крик. Во всяком случае, машина не сбавила скорости, а, наоборот, увеличила ее.

Я заметил, как дрогнули у Бельской губы и сошлись у переносицы брови. Она приподнялась с сиденья и потянулась к кабине.

Ее желание тотчас передалось мне. Ничего не сознавая и ни о чем не думая, я стал сворачивать вправо.

Бельская ловко ухватилась рукой за край борта и прыгнула на подножку машины.

Теперь шофер уже не мог не заметить ее и повернул голову.

Его лицо было удивительно спокойным.

Казалось, что он выполнял обычное дело и не собирался сопротивляться.

Отстав от машины, я заметил, что Бельская прижалась к стенке кузова и пыталась открыть дверцу, но это ей никак не удавалось.

Моя обязанность была выполнена — я догнал машину и помог следователю сесть на нее, — но я не мог возвратиться в город. Меня охватила тревога за судьбу Бельской. Я подумал, что она не сможет выйти из этого трудного положения, и решил перебраться с мотоцикла в кузов — и сделать для нее все, что смогу.

К сожалению, я плохо себя знал. Оставить мотоцикл и вскочить на подножку, как это сделала Бельская, у меня, откровенно говоря, не хватило смелости. Я дважды нагонял грузовик и дважды отставал от него.

Может быть, моя попытка попасть в кузов так и осталась бы невыполненной, если бы шофер не свернул на другую дорогу, которая узкой лентой уходила в горы.

Опустив на глаза защитные очки, я вырулил на середину шоссе и поехал за ЗИСом, постепенно увеличивая скорость.

Я понимал, какая опасность ожидала меня. Водитель в любую минуту мог затормозить машину, и тогда мотоцикл на полном ходу врезался бы в грузовик.

Однако другого выхода у меня не было.

Прошло несколько томительных минут. Наклонившись вперед, я старался не терять из виду верхнюю доску кузова. «Только бы не опоздать. Только бы не опоздать!» — твердил я.

Наконец, до машины осталось не больше метра. Я бросил управление и, оттолкнувшись от мотоцикла, схватился за борт кузова. Что-то горячее и острое обожгло мои руки, но я не обратил на это внимания. Главное было сделано. Оставалось перелезть через борт и по кузову добраться до кабины. В какую-то долю минуты я преодолел несколько метров, отделявших меня от Бельской.

Она уже открыла дверцу и держала дуло пистолета у виска преступника.

— Останови машину, или буду стрелять! Эти слова я не услышал, а скорее догадался, что они были произнесены.

Шофер наклонил голову. Под его высокими скулами заходили тугие желваки. Наверно, он не знал на что решиться. Я прильнул к борту кузова и осторожно приоткрыл вторую дверцу.

— Может, ты все-таки оставишь меня, дорогая, — проговорил водитель, и в его голосе я уловил дружеские нотки.

— Нет, — отозвалась Бельская.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— Хорошо. — Он откинулся на сиденье и повел машину навстречу студебеккеру, мчавшемуся в город.

Я изо всех сил рванул к себе ручку и вскочил в кабину.:

— Дай сюда руль, сволочь!

— Н-на! Получай!

Шофер снял руки с баранки, вырвал из-за голенища финку и замахнулся на меня. Я отпрянул назад, схватившись обеими руками за лезвие ножа. В это время Бельская ударила преступника пистолетом по голове. Он выпустил финку и, цепляясь за рычаг, медленно повалился на сиденье.

— Студебеккер! Слышите, студебеккер!!

Голос Бельской вывел меня из секундного оцепенения. Позабыв о боли, я схватил руль и круто повернул машину вправо. Тотчас мимо нас промчался студебеккер, нагруженный длинными железными трубами.

Мы остановились у поворота.

Бельская связала шоферу руки и выскочила вслед за мной из кабины.

— Боже мой, что он с вами сделал, — глядя на мои ладони, участливо сказала она.

— Ничего, — смутился я.

— Больно?

— Честное слово, нисколько.

— Да бросьте…

Она вытащила из внутреннего кармана кителя шелковую косынку, перевязала мне руки.

Я присел у придорожного арыка, заросшего густой травой, Бельская вернулась к машине.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — послышался ее голос.

— Все в порядке, Вороненок, — ответил пришедший в себя шофер.

С ее помощью он вылез из кабины и опустился на подножку. Лицо его было бледным. У виска темнела струйка крови. Глаза смотрели тяжело.

Бельская не торопясь стала перевязывать ему голову его же платком.

Я подумал, что они давно знакомы. Для такого вывода у меня были основания. Чем объяснить, спрашивал я самого себя, ее нерешительность при встрече с ним? Почему она все время удерживала меня, когда я пытался догнать машину? Разве нужно было рисковать, проникая к преступнику в кабину? Стоило сделать два-три выстрела по колесам, и он оказался бы в ее руках.

— Ты что, сволочь, нового хахаля нашла? — неожиданно спросил шофер Бельскую.

— Нашла, — спокойно ответила она.

— Жаль, что я не прикончил тебя в дороге. Думал, оставишь меня. Или уже забыла все…

Они стояли друг против друга; он — большой, жилистый, скуластый, она — невысокая, стройная, с очень подвижными голубыми глазами и красивым смуглым лицом.

— Хватит, Борис. Что прошло — того не воротишь. Ты возвращайся к людям. Это сейчас важно. Родившись человеком, нельзя быть волком…

На дороге показалась легковая милицейская машина. Она остановилась в нескольких метрах от нас, и из нее вышел мужчина, одетый в темно-синий костюм.

— Я вижу, моя помощь уже не нужна? — спросил он, подходя к Бельской.

— Не нужна, Зафар, — устало проговорила она. Мужчина внимательно посмотрел ей в глаза и повернулся к преступнику.

— Это вы ранили гражданина? — кивнул он в мою сторону.

— Вы считаете, что его могла ранить Бельская? — вопросом на вопрос ответил тот.

Мужчина смутился:

— Ладно. Садитесь, поедем.

Я и Бельская возвращались в город на грузовике, а мужчина в синем костюме и преступник — на легковой машине.

— Вы раньше встречались с шофером? — спросил я Бельскую, как только мы остались одни.

— Да, — сказала она, закрывая боковое стекло кабины.

— Поэтому он и не столкнул вас с подножки?

— Может быть…

— Мне кажется, что я вас где-то видел, — сказал я немного смущенно. — Не могу только припомнить…

Она резко повернулась ко мне:

— Может, вы сегодня вечером хотите сходить со мною в кино?

Я опешил и неизвестно зачем сказал:

— Да.

— Ну вот, сразу бы с этого и начали, — тотчас подхватила она, — а то с предисловиями: «Мне кажется, что я где-то вас видел!» Глупо!..

Сдав ЗИС-150 в ОРУД, мы прошли к начальнику уголовного розыска города. Я ожидал длительного допроса, но он не стал разговаривать со мной: увидел мои искалеченные руки и тотчас направил меня в поликлинику.

Откровенно признаться, я не хотел уходить, не увидев еще раз Бельскую, но ее потребовал к себе начальник управления, и там она могла задержаться надолго.

В поликлинике регистраторша — полная, белокурая женщина, — спросив лейтенанта милиции, с которым я приехал; «Вы от товарища Розыкова?» и получив утвердительный ответ, поспешно вышла из регистраторской и провела нас в хирургический кабинет.

Пока сестра снимала повязку с моих рук, лейтенант о чем-то тихо поговорил с хирургом и вышел в коридор. Я терпеливо ждал окончания процедуры и смотрел в окно. На улице темнело, накрапывал мелкий дождь. Около небольшого скверика напротив вспыхнул фонарь и осветил мокрую скамейку… Я так и подался весь вперед и вдруг вспомнил, где впервые увидел Бельскую.

Это случилось семь лет тому назад. Я в то время жил в небольшой гостинице на окраине города. У меня было много свободного времени и я часто, особенно вечерами, не знал, чем заняться.

В один из таких вечеров я стоял у окна своего номера и смотрел на улицу. Была пасмурная ночь. Передо мной, за дорогой, возвышалось серое двухэтажное здание. Около него, на скамейке, укрывшись теплым платком, сидела девушка.

Я не впервые видел ее здесь. Сперва меня не удивляла одинокая фигура на скамейке: мало ли что заставляло человека проводить вечера на, улице! Потом заинтересовался — мое внимание привлек офицер милиции, который однажды подъехал к зданию на мотоцикле и подсел на скамейку рядом с девушкой. Он о чем-то говорил с нею, усиленно жестикулируя руками. Я отошел от окна, не желая быть свидетелем этой сцены. Когда же через десять или пятнадцать минут возвратился на место, не в силах побороть своего любопытства, увидел около девушки мужчину в темном костюме. Офицера милиции уже не было. Он, должно быть, уехал.

Мужчина тоже что-то говорил девушке. Она внимательно слушала его. Задавала какие-то вопросы. Он ушел неторопливо, бросив что-то тяжелое ей на колени. Она проводила его долгим взглядом, поднялась тяжело и, будто нехотя, направилась в противоположную сторону.

Я еще несколько дней провел в гостинице, и каждую ночь видел девушку. Она приходила к зданию в одно и то же время и садилась на скамейку. Иногда к ней приезжал на мотоцикле офицер милиции, и приходила какая-то женщина. Я думал, что увижу и мужчину в темном костюме. но он больше не появлялся.

Вскоре новые люди и встречи вытеснили из памяти эту странную тройку, и я уже никогда не вспоминал ее.

Окончив перевязку, хирург сел за стол и начал что-то записывать в книгу. Я глядел на его руки и лицо и думал о Бельской. То, что это она семь лет назад приходила к гостинице, я не сомневался. Меня занимал вопрос, для чего она просиживала ночами на скамейке? О чем говорили с нею мужчина в темном костюме и офицер милиции? Кто они? Ответить на эти вопросы я, конечно, не мог, и догадки были самыми нелепыми и дикими. Дошел до того, что соединил воедино человека в штатском с шофером, которого сегодня задержали. Последнее, надо признаться, меня взволновало. Я поднялся. Простился с хирургом и сестрою и вышел из кабинета.

На улице было уже темно. Усталость и неприятная боль в руках заставили меня присесть тут же на первую попавшуюся скамейку… Торопиться было некуда, дело, которому я намеревался посвятить день, сорвалось, а другие заботы пока еще не появились. Я раздумывал над тем, как скоротать неожиданно пришедший вечер, куда податься со своими перебинтованными руками.

Вдруг в лицо мне ударил яркий свет фар. Рядом со мною остановилась «Победа». Хлопнули дверцы, и кто-то выскочил из машины. Это была Бельская.

— Простите, — сказала она тепло, — я заставила вас ждать, Мне внезапно сделалось радостно:

— Пустяки.

— Отремонтировались? — улыбнулась она и снова, как там, за городом, спросила, взглянув на мои руки: — Вам больно?

Я промолчал. Волнение, звучавшее в ее словах, было до того искренним, что я растерялся.

— Садитесь… Я отвезу вас домой, — предложила она.

Мне хотелось побыть с ней еще хоть немного, и я согласился.

Когда мы сели в машину и она тронулась, Бельская сказала:

— Вы как будто чем-то недовольны? Может, обиделись?

— Что вы! Нисколько! — неуверенно возразил я.,

— Обиделись… — Она вдруг стала грустной. — Вижу, что обиделись… Кстати, за вашим мотоциклом уехал милиционер.

— Когда? — зачем-то спросил я.

— Минут десять назад.

Некоторое время мы молчали. «Победа», обогнув небольшой сквер, выехала на улицу имени Шевченко и приближалась к вокзалу.

Недалеко от моста я увидел постового милиционера. Он стоял у чайной и что-то объяснял старушке, озиравшейся по сторонам.

— Заблудилась, наверно, — кивнув на старушку, сказал шофер.

— Наверно, — ответила Бельская.

— Вы знаете этого милиционера? — спросил я, чтобы как-то поддержать разговор.

— Нет… Почему я должна знать всех милиционеров, — рассмеялась она.

— Простите… Это просто к слову… Хотя мне казалось, что вы его знаете. Кто давно работает в милиции, тот обязан знать.

— С чего вы это решили? Неужели на моем лице записан трудовой стаж? Я пожал плечами:

— Нет… Само по себе понятно. Судя по действиям. Характеру человека…

— Ах вот оно что! Вы наблюдательны.

— Скажите, — я остановился в нерешительности, — каким образом вы оказались в милиции?

— Да зачем вам это!.. Какой вы все-таки странный… Впрочем, — сказала она через минуту, — если хотите, я расскажу. Только не сейчас. Как-нибудь в другой раз. Хорошо?

Это уже было обещание, и я ухватился за него:

— Хорошо.

— До свидания, — подала она мне руку.

— Спокойной ночи.

Через неделю я был у Бельской. Угостив меня чаем, она села на подоконник, прислонилась спиной к стене и, глядя на улицу, заговорила тихо и не сразу, будто не хотела тревожить свое прошлое.

МАШИНА ПУТАЕТ СЛЕД ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Глава 1 СЫН, МАТЬ И ВАРЬКА

— Опять уходишь?

— Да, мама.

— Опять вернешься в три часа ночи?

— Да.

— Когда это кончится, Алеша?

— Что именно?

— Не прикидывайся дурачком! Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!.. Сколько раз я тебя просила об этом?! Уходишь или…

— Ухожу.

— Не перечь матери. Слышишь? Увольняйся! Не то сама пойду к твоим… Уволят!.. Ну чего ты скалишь зубы?.. Ну, чего?.. Ты посмотри на себя. От тебя остались одни кости. Бо-оже мо-ой, у других матерей сыновья, как сыновья, а у меня — милиционер!..

— Не милиционер, а младший лейтенант милиции.

— Все равно!.. Как ты смеешь? Замолчи!

Алексей Воронов кончил бриться — вытер ваткой лезвие бритвы, взял прибор, полотенце и мыло, вышел во двор. Сразу за углом была колонка — он открыл кран и, согнувшись, подставил спину под воду, бьющую сильной холодной струей,

Соседская дочь Варька, худенькая большеглазая девушка, проходя мимо, огрела Воронова ладонью по спине: брызги веером разлетелись в стороны, образуя в воздухе яркую изогнутую радугу.

— Ты что, Варька, взбесилась? — недовольно сказал Воронов.

— Взбесилась, — показала язык Варька. — Не одному же тебе беситься!.. Встретишь Наташку и — бесишься!.. — Она засмеялась звонко и побежала.

Воронов выпрямился: эта чертова стрекоза все успеет заметить! Чего доброго, еще возьмет и растрезвонит повсюду — Воронов влюбился!.. У нее хватит дурости — вчера увидела маму с дядей Федором и понесла по двору: «К тетке Федосье жених приехал — скоро свадьба!»

К водопроводу подошла с ведрами бабка Анисья, дальняя родственница Варьки. Воронов, прищурившись, прощупал взглядом ее сгорбленную высохшую фигуру. «Вот такая же будет и Варька», — брезгливо подумал он и начал с ожесточением растирать тело жестким полотенцем.

— Ты еще долго будешь плескаться? — услышал он голос матери. — Иди скорей, чай остыл… Здравствуй, бабка Анисья… Скрипишь?..

Ефросинья Андреевна — Варька называла ее тетка Ефросинья — стояла на крыльце дома, подперев руками высокие бедра. На ее худом морщинистом лице, покрытом густым слоем пудры и краски, застыла злая вымученная улыбка.

— Что это ты, мама, такая… — заходя в комнату, спросил Воронов. Он освежился и казался мальчишкой — больше семнадцати лет ему нельзя было дать. — Не с той ноги встала, что ли? Ворчишь с самого утра.

— Алешка, не смей! — сверкнула глазами Ефросинья Андреевна. — Думай, что говоришь, в родном доме находишься, не в милиции!

— Ты, мама, не трогай милицию, — не удержался Воронов. — Я люблю ее и никуда не уйду. Ты хоть что…

— Любить можно девку… Женить тебя надо, — заключила Ефросинья Андреевна. — Нечего из матери веревки вить… Засылай сватов к Варьке и — делу конец. Родители ее не лыком шиты: отец больше пяти тысяч в месяц получает.

— Богатый старик, — усмехнулся Воронов. Он вспомнил бабку Анисью: по коже пробежали мурашки. — Ладно, давай чай пить!

— И-иех, непутевый!.. В кого только уродился! Вон отец в твои годы подметки на ходу рвал…

Через полчаса Воронов стоял перед зеркалом. На нем был новый милицейский костюм. На плечах искрились серебряные погоны — ему лишь месяц назад присвоили офицерское звание.

— Бр-рр!.. Как тебя не коробит эта дерюга, — прогремела посудой Ефросинья Андреевна.

Ему вдруг стало жалко ее. Ну, как она не понимала, что работа в милиции делала его лучше и богаче. Он спал и видел себя в форме. Не беда, что кое-кто начал сторониться его — с такими ему не по пути. У него была своя цель, — бороться с теми, кто мешал жить другим…

Ну, жениться, конечно, можно: тут он согласен с матерью. Только не на Варьке! Зачем ему такая хрупкая да языкастая! Вот если бы согласилась Наташа!.. Правда, говорят, что у нее есть жених…

Вечер надвигался на город высокими багряными облаками, торопливой суетливостью легковых автомашин, переполненными автобусами и трамваями.

Шоссе, которое обслуживал Воронов, соединяло город с овощеводческим районом — здесь движение в эти часы было особенно напряженным. Колхозники, продав товар, спешили домой…

— Товарищ младший лейтенант, гляди в оба! — подбодрил себя Воронов, когда оказался на шоссе. Он поставил мотоцикл у арыка, круто огибавшего несколько тополей, вышел на середину магистрали и стал следить за транспортом,

— Инспектор дорнадзора — это дирижер, — сказал сегодня на инструктаже начальник ГАИ, майор Лихачев, бывший трубач военного духового оркестра. — Если ты не умеешь дирижировать транспортом, то из тебя никогда не выйдет инспектор дорнадзора!.. Я тебе доложу — это так!

Начальник ГАИ, конечно, прав. Инспектору дорнадзора нельзя ловить ворон, чуть чего — и попал впросак. У младшего лейтенанта на примете немало шоферов, которые так и норовят подставить ножку…

Сегодня же Воронову везло! Никто из водителей не нарушал правил уличного движения. Даже самые бесшабашные вели машины так, словно на шоссе были расставлены мины.

К девяти часам движение уменьшилось. В ленте шоссе купались лампочки, висевшие посредине улицы. Машины быстро проскальзывали по мокрому асфальту, обдавая Воронова холодным ветром, смешанным с бензином и гарью.

В девять младший лейтенант подошел к мотоциклу и, присев в люльку, стал закуривать. Вдруг из-за угла приземистого здания, шагнувшего на дорогу, выскочила грузовая машина и, громко сигналя, промчалась мимо. Он поднес ко рту свисток, но не засвистел: грузовик уже был далеко. «Из кишлака «Хакикат», — отметил Воронов. Он знал шофера — это был Расул Батталов, один из тех, кто мог подставить ему ножку…

Глава 2 ШОФЕР ВОЗВРАЩАЕТСЯ БЕЗ ПАССАЖИРОВ

Бухгалтера бесило равнодушие председателя колхоза. «Ничего, Садык-бобо, ничего, Расулов не первый раз задерживается, — успокоительно повторял председатель. — Подожди немного. Все будет хорошо, вот увидишь». Он вел себя так, как будто кассир уехал в город не за деньгами, а посмотреть, что продается в магазинах!.. Нет, не зря сказал кто-то: «Пойти против своей воли, все равно, что самого себя высечь».

Впрочем, чем черт не шутит, все, может быть, действительно, окончится благополучно. Через час-другой Расулов возвратится из города и привезет деньги.

Бухгалтер неторопливо поднялся со своего кресла, подошел к окну и глянул на улицу.

Дул ветер. Он гнал по земле густые облака пыли, шумел в колхозном саду, раскинувшемся сразу за двором конторы, трепал платья девушек, возвращающихся с поля.

«Старый дурак, — обругал самого себя Садык-бобо. — Почему я согласился послать Расулова с Востриковым? Послушался председателя. Смалодушничал — не пошел против его воли… Пошел против своей… Ну, кто такой Востриков? Откуда он?.. У него глаза, как у жулика, так и бегают… Я поступил плохо — высек самого себя…»

У окна собирались колхозники. Они громко переговаривались, обсуждали свои хозяйственные дела, удивлялись, почему так долго нет кассира. Две женщины, только что вернувшиеся с хирмана, заглянули в контору.

— Будут сегодня давать аванс или нет? — спросила старшая.

Садык-бобо, сдерживая волнение, ответил твердо:

— Будут!

— Когда?

— Подождите, сейчас приедет кассир… Ну, куда вы спешите!..

«Ох, не нравится мне эта задержка, — подумал тут же бухгалтер, — Ох, не нравится…»

Он решил пойти к председателю и уже накинул на плечи плащ, как раздался гудок автомашины и во дворе радостно закричали: «Приехали! Приехали!»

Ему сразу стало так легко, как будто с плеч свалилась гора. «Ух, ты, — радостно выдохнул он. — Наконец-то!» Затем торопливо, насколько позволяли старые ноги, пошел к машине, которая остановилась посредине двора. Издали ему показалось, что из кузова выпрыгнул человек, но когда приблизился — понял, что ошибся. В машине кроме шофера никого не было.

Тревога снова охватила его. «Расулов попал в беду! Расулов попал в беду!»— повторил он про себя и, растолкав колхозников, направился к кабине.

— Ну!?

Шофер Расул Батталов уже стоял на подножке и собирался спрыгнуть на землю.

— Это вы, Садык-бобо!.. Вот управление испортилось, — развел он руками.

— Ты не виляй хвостом, шайтан! Скажи, куда девал кассира? — выкрикнул из толпы женский голос.

Колхозники зашумели и еще теснее окружили машину. Садык-бобо поймал взгляд шофера, спросил снова, но уже строго и требовательно:

— Ну?!

Батталов отвел глаза в сторону:

— Я его в городе оставил, Садык-бобо.

— Да ты отвечай толком!

— Вы не кричите, — огрызнулся шофер. — Не получил он денег, вот и задержался…

Глава 3 СТРАХ

Бибихон — жена Расулова, как только услышала, что муж остался в городе, заторопилась домой. Свернув под тутовые деревья, выстроившиеся вдоль дороги, она перескочила арык и побежала по узкой тропинке. Безотчетный страх гнал ее от конторы, словно близость людей могла принести ей несчастье.

Позже Бибихон жалела: надо бы остаться со всеми, не торопиться домой, не запираться в четырех стенах…

Она хорошо помнит: открыла калитку, пробежала двор и, вскочив в комнату, набросила на двери крючок.

Страх, охвативший ее у конторы, будто спал, но ненадолго.

Едва она потянулась к выключателю, как кто-то загремел стулом и положил руки на ее плечи.

— Бибихон, ваш муж в опасности, — прозвучал в темноте тревожный шепот.

Женщина замерла, не смея ни пошевельнуться, ни что-либо сказать.

— Вы меня слышите, Бибихон? Ваш муж в опасности!

В доме напротив зажгли свет, и стало видно лицо говорившего. Бибихон показалось, что она уже однажды видела этого человека. Но где и когда — не знала, вернее, не могла вспомнить.

— Бибихон! — в третий раз сказал незнакомец. Женщина, наконец, пришла в себя. Она сбросила с плеч руки мужчины и негромко спросила:

— Что вам от меня нужно?

Он улыбнулся:

— Мне ничего не нужно. Речь идет о вашем муже. Если через два часа у него не будут деньги, то он погибнет.

Бибихон вскрикнула. Мужчина снова положил руки на ее плечи, дав понять, что нужно вести себя благоразумно,

— Каждая минута дорога, — поторопил он.

— Сколько надо денег? — глухо спросила она.

— Тридцать тысяч.

— Ско-олько-о?!! Тридцать…

— Не подумайте что-нибудь плохого, Бибихон. Я друг вашего мужа и даю пять тысяч. Вот эти деньги… — Незнакомец вынул из бокового кармана пачку сторублевок.

«Господи, да что же это такое? — подумала женщина. — Неужели этот человек говорит правду? Если он друг Карима, то почему я не знаю его?»

Между тем, незнакомец торопил Бибихон:

— Возьмите с этажерки ключ, откройте сундук и выньте из него полевую сумку. В ней лежит пятнадцать тысяч рублей. Еще десять тысяч спрятаны вот в этом ворохе одеял.

Она попыталась сопротивляться:

— У меня нет никаких денег!

Тогда он передал ей вчетверо сложенный лист бумаги:

— Это от мужа…

Бибихон щелкнула выключателем, но света не оказалось. Она огляделась и бросилась искать спички.

Незнакомец с минуту подождал, затем достал из кармана плаща электрический фонарик и направил на женщину луч света.

— Читайте!

Карим писал по-узбекски:

«Туляганов — мой друг. Передай ему деньги. Я буду дома завтра, к обеду, и ты узнаешь все, что случилось со мной».

— Я полагаю, — выключая фонарик, заговорил незнакомец, — что вы не будете больше задерживать меня. Через час я должен быть там, где находится Карим.

— Хорошо, хорошо. — торопливо согласилась Бибихон. Она подбежала к сундуку, вынула сумку с деньгами и подала незнакомцу. Потом бросилась перебирать одеяла, сложенные в глубокой нише: оставшаяся сумма была на самом низу, между одеялами и стеной.

— Помните, обо всем, что мы с вами говорили, никому ни слова! — спрятав деньги под плащ, строго сказал незнакомец.

Осветив фонариком бледное лицо Бибихон, он исчез в темном проеме открытой двери.

Глава 4 НЕПРИЯТНАЯ ВЕСТЬ

Игорь Владимирович Корнилов месяц назад, когда его назначили начальником отдела милиции, собрал у себя в кабинете работников уголовного розыска и пробыл с ними до вечера. Оперативники рассказали ему о работе отделения, затем выслушали его. Он говорил много, с такой убежденностью, что все невольно заразились его энергией, которой, казалось, хватило бы на всех сотрудников отдела.

— Главное в нашей работе, — подчеркивал он своим грубоватым негромким голосом, — это дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. Тому, кто нарушит ее, несдобровать — я буду наказывать не взирая на лица. Зарубите это у себя на носу!

Хорошее впечатление произвел Корнилов на начальника отделения уголовного розыска майора милиции Розыкова, пережившего уже трех начальников отдела. «Теперь мы наладим работу, — думал майор. — Сил у нас вполне достаточно».

Сегодня Розыков явился на работу раньше всех — он вчера только прибыл из командировки, и ему не терпелось скорее увидеть кого-нибудь из своих сотрудников. «Что тут хорошего сделал подполковник без меня?»— с нетерпеливым возбуждением спросил майор самого себя, подходя к кабинету.

— Якуб Розыкович, с приездом! — раздался рядом радостный голос.

Начальник ОУР оглянулся — к нему быстро шел старший оперуполномоченный отделения лейтенант Прохоров.

— Спасибо, Константин Дмитриевич… Что у вас нового? Не скучали без меня? Они прошли в кабинет.

— Как будто не скучали, — сел в кресло Прохоров.

— Ты что-то скрываешь? — повернулся к нему Розыков.

— В нашем полку прибыло, товарищ майор, — широко заулыбался старший оперуполномоченный. — Прислали из школы милиции человека, лейтенанта Зафара. Он в прошлом году проходил у вас практику, может быть, помните? Такой энергичный парень…

— Помню, помню… Из него может выйти неплохой оперативник… Чем еще порадуешь меня?

— Порадовать, пожалуй, нечем больше… Гафурова вчера за пьянку уволили, — с трудом выдавил из себя Прохоров!.

— Достукался все-таки. Сколько раз я говорил с ним… Подожди, подожди, — подошел майор вплотную к старшему оперуполномоченному, — значит, Зафара прислали нам вместо Гафурова?

— Нет, Зафар никому не встал поперек дороги, наше отделение увеличили на одного человека… Вместо Гафурова нам дали капитана Исмаилова.

— Какого Исмаилова? Из паспортного отделения? Он же никогда не работал в уголовном розыске! Какой из него толк? Или ты говоришь о другом Исмаилове?

— Да об этом же, — махнул рукой Прохоров.

— Черт знает, что творится, — заходил по кабинету начальник ОУР. — Это же формальное… Ну, куда ты смотрел? — остановился он перед старшим оперуполномоченным. — Ты секретарь парторганизации. Надо было сходить к Игорю Владимировичу. Он бы понял, ведь так нельзя…

— Якуб Розыкович, — взмолился Прохоров, — может быть, капитан Исмаилов…

— Ничего не может быть, — перебил Розыков. — Я его хорошо знаю. Это фантазер и себялюб! Он завалит любое дело, увидишь! Пойдем к Корнилову!

Начальник отдела милиции сидел один в большом просторном кабинете, перебирая разноцветные карандаши, лежавшие справа от письменного прибора. Его энергичное лобастое лицо было спокойно, в глазах, глядевших мимо стола, на диван, таяла улыбка.

Розыков и Прохоров вошли в кабинет, когда Корнилову позвонила по телефону жена. Она находилась в больнице с сыном, который болел воспалением легких. Сегодня мальчику было лучше, и она долго говорила о нем, прерывая свой рассказ счастливым смехом. Игорь Владимирович слушал ее, глядя на Розыкова, изредка бросая в трубку: «Да-да, ты права!» Он не собирался прерывать ее — где-то рядом с нею был его малыш…

Ветер гремел по крыше оторванным листом железа. За стеной в приемной стучала машинка — секретарша, очевидно, печатала оперативную сводку. В верхней раме окна билась о стекло оса. Ее золотистое брюшко, будто искорка, горело на фоне неба. На улице начинало разветриваться — из кабинета было видно: тучи, как стадо белых овец, уходили вверх за темным одиноким облаком.

«Как можно столько говорить по телефону?» — удивлялся Розыков. Он никак не мог успокоиться — в голове роились самые противоречивые мысли. То ему казалось, что не стоит заводить разговор о капитане Исмаилове — еще неизвестно, что даст это назначение, то его бросало в дрожь, когда думал, что все произошло без его согласия, и он уверял себя, что настоит на своем — уберет капитана из своего отделения.

…Разговор не получился. Повесив трубку, Корнилов встал и, выйдя из-за стола, предложил умоляюще:

— Поедем к тебе шурпу есть!

Розыков взглянул на Прохорова — тот потирал кончиками пальцев начинавшие седеть виски. Предложение подполковника удивило обоих.

— Если хотите… пожалуйста…

— Ты не крути, Якуб Розыкович, — шутя погрозил кулаком Корнилов. — Скоро обеденный перерыв — поехали! Гульчехра заждалась, наверно, каждый день дома обедаешь… О своей командировке еще успеешь, доложишь… Секретарь парторганизации, конечно, не оставит нас одних, — кивнул он Прохорову.

— Пожалуй, нет, — вытянулся старший оперуполномоченный.

— Вот и отлично! — Потом, когда уже сели в машину, Игорь Владимирович объяснил: — Без жены, как без рук… Приезжаешь домой, и не знаешь куда себя деть. Ходишь из угла в угол по спальне, как лунатик… У тебя забудусь немного. Вы умеете развлечь…

Розыков улыбался… «Вы» — это больше Гульчехра. Корнилов был как-то у них — она угостила его шурпой… Уезжая, он признался, что никогда еще не ел такой шурпы…

Глава 5 НЕ ТАК СТРАШЕН ЧЕРТ, КАК ЕГО МАЛЮЮТ

Обедали на супе, небольшом глинобитном возвышении, сделанном у входа в дом.

Гульчехра — молодая, краснощекая женщина с внимательными грустными глазами, — заставив дастархан едой, ушла в спальню, откуда доносился плач Ильхама, сына Розыкова. Место Гульчехры заняла мать — полная крупная старуха с черными редкими усами и большой родинкой на лбу.

Слушая подполковника, не перестававшего хвалить плов — шурпу сегодня не готовили, — Розыков силился понять самого себя. Из головы не выходила оса: сейчас он, также как и она, не видел выхода из создавшегося положения. Здесь, в присутствии матери за дастарханом, он не решался заговорить с Корниловым об Исмаилове.

— Ты что это, Якуб Розыкович, молчишь, будто в рот воды набрал? — перестал восторгаться пловом Корнилов. — Неужели гостям не рад?

— Э, почтенный Игорьджан, зачем говорить такие слова! — ответила за сына старуха. — В нашем доме гостям всегда рады. Ты кушай, не ломай голову зря… Думать за обедом — деньги класть в дырявый карман.

— Совершенно верно, уважаемая Анахон-биби, — покосился Корнилов на Розыкова.

Майор криво усмехнулся:

— Когда совершишь необдуманный поступок, то не грех подумать и за обедом.

— У тебя горе, Якубджан, — забеспокоилась Анахон-биби. — Так говори, — она с тревогой посмотрела на сына, — скрывать горе грех…

— Его горе, уважаемая Анахон-биби, мое горе, — распивая небольшими глотками чай, сказал Корнилов. В его карих глазах застыл немой упрек; взгляд будто говорил: «Все-таки не вытерпел, начал»… — Ты, Якуб Розыкович, не кипятись, — подполковник положил руку на колено Розыкова. — Не так страшен черт, как его малюют. Может быть, Исмаилов окажется неплохим работником. Ты поговори с паспортистами… Конечно, если он не оправдает наших надежд, мы не станем возиться с ним…

Во двор вышла Гульчехра. Ильхам — полный, краснощекий крепыш, завернутый в красное теплое одеяло, таращил на гостей черные, словно смородинки, глазенки.

— Якуб, тебя к телефону, — сказала она, передавая сына свекрови.

Розыков возвратился через минуту — возбужденный, с пиджаком в руках.

— Что? — выдохнул Корнилов.

— Автомобильная авария. Один пассажир убит, другой ранен… Вы едете?

— Да-да, обязательно…

Гульчехра кинулась к мужу, заплакала:

— Якуб!.. Да как же… Опять уезжаешь…

— Гульчехра! — остановила невестку окриком Анахон-биби, — перестань сейчас же!.. Я прокляну тебя, если… Другие жены гордятся таким, как Якуб… Иди… Иди, Якубджан, не беспокойся, — ласково взглянула она на сына.

Майор легонько отстранил от себя жену, виновато повернулся к подполковнику и лейтенанту.

— Извините, у нее брата убили… хулиганы… Вот она… Это пройдет… Ступай, Гульчехра. — Он поцеловал жену в лоб, подошел к Анахон-биби. — Не сердитесь, мама!

— О, аллах! Да разве я сержусь! — улыбнулась Анахон-биби. — Так вышло. Я и не думала. Пойдем, Гульчехра.

Всю дорогу, пока ехали в отдел, Корнилов думал о «ссоре» у Розыковых. Как мало знал он сотрудников отдела! Недаром вчера заместитель начальника управления упрекнул: «Ты у нас работаешь больше месяца, а все еще, как новичок… Присматривайся к людям, иначе не потянешь!..»

Розыков сидел рядом с шофером. Корнилов достал из кармана блокнот, написал на первом листе: «Сколько лет живет Якуб Розыкович с Гуль?», затем толкнул Прохорова в бок, указал глазами на блокнот… Лейтенант взял карандаш, поставил на словах подполковника жирную палочку — год…

Корнилов резко вскинул голову:

— Только?

— Это длинная история, — наклонился Прохоров. — В общем… — Он положил блокнот на колени, торопливо набросал:

«Гуль. втор. жена. Первая жена умерла от рака жел.»

— Я ее знал, — сказал он, помолчав. — Это была капризная женщина….

Глава 6 ДВОЕ НА ДОРОГЕ

Первым об автомобильной аварии узнал инспектор дорнадзора младший лейтенант Воронов. Велосипедист, сообщивший ему об этом, сбивчиво комкал слова, вытирая мокрым платком большой с залысинами лоб.

Передав сообщение велосипедиста секретарю угрозыска, Воронов взял двух общественных инспекторов, оказавшихся на линии, и выехал на место происшествия.

Высокий, сухощавый мужчина, стоявший у магазина, взглядом проводил Воронова, закурил и неторопливо направился к телефонной будке.

Через минуту в дежурной комнате отдела милиции зазвенел телефон — мужчина сообщил об убийстве двух человек, совершенном по дороге в колхоз «Хакикат».

— Кто говорит? — поинтересовался дежурный.

Вместо ответа прозвучали короткие гудки отбоя.

…Воронов резко затормозил мотоцикл. В двух метрах от дороги, за кюветом, лежали два человека. Велосипедист не обманул: действительно, один был ранен, другой — убит. Раненый, увидев прибывших, попытался подняться — должно быть, хотел что-то сказать…

— Лежите, лежите, — заторопился Воронов. Он нагнулся и помог пострадавшему поднять голову. Тот вздохнул и проговорил тихо:

— Сволочи, какого человека убили! Младший лейтенант насторожился:

— Вы знаете убийц?

— Я все видел… — Раненый переждал минуту, собираясь с силами. — Это кассир Карим Расулов. Он получил в городе деньги. Мы ехали в кишлак на попутной машине. По дороге к нам в кузов сел незнакомец и потребовал деньги. Мы сказали, что у нас ничего нет. Тогда он ударил Расулова пистолетом по голове. В это время машина круто повернула, и мы вылетели из кузова.

— Вместе с незнакомцем? — спросил Воронов.

— Нет. Он, кажется, удержался.

Младший лейтенант недовольно сдвинул брови:

— Почему вы оказались на попутной машине?

— Об этом спросите нашего шофера — Расула Батталова, Он не заехал за нами.

— У вас имеются при себе документы?

— Неужели не верите? — Раненый приподнялся на локте. — Моя фамилия — Востриков. Я из колхоза «Хакикат». Это недалеко отсюда — километров двадцать… Кстати, я вас знаю.

— Меня? — удивился младший лейтенант.

— Да… Вы — Воронов… Алексей Дмитриевич… Мне о вас говорила Наташа…

— Наташа?!

— Вы не удивляйтесь. Я — друг ее. — Востриков устало опустил голову. — Пожалуйста, не говорите ей о нашей встрече. Это ранение. Понимаете?..

Воронов отошел от Вострикова и некоторое время задумчиво глядел на дорогу. Чувство обиды и огорчения заполнило его душу. Ему вдруг стало душно: он расстегнул воротник гимнастерки и неторопливо полез в карман брюк за папиросами…

Глава 7 Г. Г. Г. А

Специальная машина остановилась на повороте у места происшествия. Из нее вышли оперуполномоченный отделения уголовного розыска капитан Исмаилов, сотрудник научно-технического отдела старший лейтенант Чеботарев и судебно-медицинский эксперт Татьяна Дмитриевна Волкова… Кареты «Скорой помощи» еще не было, и Татьяна Дмитриевна поторопилась к раненому, чтобы осмотреть его. Вместе с нею подошел капитан Исмаилов.

— В каком направлении ушла машина? — спросил он Вострикова…

— Не знаю…

— Жаль!

— По всей вероятности, машина направилась в сторону станции, — высказал предположение Воронов.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался капитан.

— На станции легко запутать след.

Капитан Исмаилов ничего не ответил, отошел на обочину дороги и задумался.

Прибыли еще две машины. Из первой выскочили майор Розыков и лейтенант Прохоров. Вторая доставила врачей неотложной помощи. Татьяна Дмитриевна передала врачам Вострикова, сама же занялась обследованием трупа Расулова. Старший лейтенант Чеботарев уже сделал снимки и теперь склонился над отпечатком мужского сапога, отчетливо видневшемся на дороге.

Воронов присел на берег арыка и стал обдумывать только что услышанное от Вострикова. Неприязнь к этому человеку, вызванная напоминанием о Наташе, заставила судить о нем только плохо… «Убийство не обошлось без его участия!» — настойчиво повторял он. Откуда, например, взялись эти следы? Они шли вдоль дороги от трупа Расулова до дерева, находящегося в десяти-двенадцати метрах от места, происшествия. Может быть, преступник, остановив машину, подходил к Вострикову, говорил с ним?

Свои соображения Воронов передал майору Розыкову.

— Вы считаете, что Востриков преступник? — несколько удивленно спросил начальник отделения.

— Я говорю, что он не все рассказал нам, — смутился Воронов.

Через час первый этап следствия был закончен. Старший лейтенант Чеботарев снял слепки человеческих следов и протекторов колес грузовой автомашины. Лейтенант Прохоров нашел у дерева окурок и грязную замасленную тряпку; на тряпке обнаружил четыре буквы Г. Г. Г. А.

Когда был составлен протокол, майор Розыков собрал сотрудников отделения, прибывших на место происшествия, и распределил поручения.

— Младший лейтенант Воронов и я поедем по следам машины, на которой скрылся преступник… Ты, Константин Дмитриевич, — повернулся он к Прохорову, — займешься буквами Г. Г. Г. А…. Вы, — посмотрел он на капитана Исмаилова и лейтенанта Зафара, — поедете в кишлак «Хакикат» и поговорите с родственниками Расулова и Вострикова… Встретимся в отделе милиции вечером.

Проводив взглядом последнюю машину, отъезжающую в город, Розыков достал портсигар и, попросив у младшего лейтенанта спички, склонился над ямой, по бокам которой виднелись отпечатки заднего колеса грузовой машины.

— Товарищ майор, — тоже закуривая, заговорил младший лейтенант, — вы думаете, что Расулов и Востриков вылетели из кузова, потому что машина попала в эту яму?

— Да, — возвращая Воронову спички, задумчиво отозвался Розыков. — Пожалуйста, осмотрите еще раз дорогу и место, где останавливалась машина.

— Слушаюсь, товарищ майор!

Младший лейтенант перепрыгнул через арык и чуть не упал, наступив на что-то очень скользкое.

Этим «что-то» оказалось зеркало от грузовой машины. Оно лежало у самого края арыка, прикрытое густым слоем дорожной пыли.

— Вот это улика! — подойдя к Воронову, сказал майор. — Удивительно, куда мы раньше смотрели!

— Вы считаете, что это зеркало с машины, на которой было совершено преступление? — несмело произнес младший лейтенант.

— Разве у вас имеются еще какие-нибудь соображения?

— Да нет, — замялся Воронов.

Глава 8 ДМИТРИЕНКО ИВАН ОСИПОВИЧ

Старик, увидев Розыкова и Воронова, подъезжающих на мотоцикле к сторожевой будке, отложил в сторону кетмень, которым разрыхлял землю, неторопливо достал трубку и начал набивать ее табаком.

— Розыков — сотрудник уголовного розыска, — представился майор.

— Як же, догадываюсь, — живо отозвался старик, подавая Розыкову руку. — Ну, а я — Дмитриенко, Иван Осипович. Здается, шо нэ чулы про такого?

— Та ни-и, — внезапно по-украински ответил Розыков и, заходя со сторожем и Вороновым в будку, заговорил о происшествии на дороге.

— Ось гады, — с сердцем сказал Дмитриенко. — Вы тильки послухайте, яке дило, га!.. Я ж им, бисовым сынам, кричав, щоб воны хлопцив тих взялы, так куды там — не учулы! А може и учулы, та злякалысь, зьедять их мухи!

— Испугались? — уточнил Розыков.

— Испугались.

— Как же это было, Иван Осипович?

— А вот як, — заговорил старик, мешая то украинские, то русские слова. — Сидел я ось тут, где вы сейчас сидите, колы слышу, кричит кто-то. «Эге, говорю я самому себе, не иначе, як чоловик попал в беду». Выхожу я на улицу, а из города машина бежит. Як раз у тому мисти, где поворот дороги, вона пидскочила, из из нии два парубка звалылось на землю.

— Выпали?

— Ага.

Дмитриенко неторопливо раскурил трубку, затянулся несколько раз и снова заговорил:

— Думал я, шо водитель не бачив, як парубки выпали, а вышло, шо бачив. Проихав вин метров двадцать або тридцать и остановил машину. Из кузова зараз чоловик спрыгнул и, шось сказав шоферу, побежал к хлопцам. Уже о чем вин говорив з ними — не знаю, а только дывлюсь: вертается знов до машины, сидае в кузов, и вона, зъидять ии мухи, постояла з минуту, и прямо по шляху, да сюды…

— К вам?

— Ко мне.

— Ну-ну!

— Да шо «ну-ну»! У меня як раз шлагбаум був закрыт, проходил пассажирский поезд, так вона и не доихала сюды, а пошла обходным путем.

— Куда?

— А ось по тому старому шляху, в сторону станции. Розыков задумался.

— Номера машины я не распознав, потому… як далеко була, — продолжал Иван Осипович. — Заметил тильки, шо вона громодянска.

— Гражданская? А вы не ошибаетесь? — насторожился Розыков.

— Такого не может быть, — улыбнулся Дмитриенко. — Военные машины я знаю: у них на бортах номеров немае.

— Вы говорили, что слышали, как кто-то кричал, — напомнил Воронов. — Может быть, этого человека били, вы не видели?

— Ни, шо нэ бачив, то нэ бачив, — ответил Иван Осипович.

Глава 9 ВНЕЗАПНЫИ ХОД РОЗЫКОВА

Приехав в Узбеково, офицеры поставили мотоцикл у входа в вокзал и прошли к начальнику станции. Кирилл Моисеевич Фельдман — так отрекомендовался начальник — сообщил, что днем, примерно в два часа, через железнодорожное полотно проехала грузовая автомашина, которая некоторое время шла вдоль линии, а затем повернула в степь, в сторону города.

— Я был в это время на переезде, вот почему и заметил ее, — сообщил он смущенно.

— Почему же она миновала переезд? — поинтересовался младший лейтенант.

— Потому что был опущен шлагбаум.

— Из города шел поезд, да?

— Совершенно верно.

— Какой?

— Пассажирский.

— Номера машины вы, конечно, не заметили?

— Молодой человек, вы слишком многого хотите.

— Мы ищем преступника.

— Случилось что-нибудь серьезное?

— Убийство!

Фельдман испуганно приподнялся.

— Куда теперь? — спросил младший лейтенант, когда они вышли на улицу. — Следы потеряны. Может быть, возвратиться в город?

— В город? — удивился майор. — Послушайте, товарищ младший лейтенант, неужели вы серьезно думаете уехать отсюда, так ничего не узнав о преступниках?

— На улице ночь, можно ли сейчас что-нибудь сделать, — не сдавался Воронов. — Говорят: утро вечера мудренее!

— Что можно сделать сегодня, не откладывай на завтра, кажется, еще и так говорят? — напомнил Розыков.

Когда офицеры покинули перрон, к ним подошла девушка и сообщила, что знает солдата, который видел, как из машины вылетели люди и как потом машина, постояв недалеко от сторожевой будки, ушла на станцию.

— Кто же этот солдат? — задал вопрос Розыков.

— Да Шарипов! Он сказал, что поедет к вам.

— Ничего не понимаю.

— Ну, какой же вы, ей-богу, чудной! Я говорю о ефрейторе Шарипове, неужели вы не знаете его? — Девушка остановила на майоре удивленные глаза и вдруг громко сказала — Я — диспетчер. Кузьминых… Надя.

Затем посмотрела на младшего лейтенанта и пояснила: часа в два дня к ней в диспетчерскую вбежал солдат и попросил позвонить к военному коменданту. Телефон как раз был свободен, и она набрала ему нужный номер.

Комендант долго не отвечал, а когда ответил, солдат почему-то положил трубку и не захотел говорить.

— Он ушел от меня так же неожиданно, как и пришел, — закончила Кузьминых. — Мне он ничего больше не сказал. Вот только велел передать вам номер машины.

— Номер машины? — изумился младший лейтенант.

— Да, — сказала она и протянула вчетверо сложенный тетрадный лист.

Не помня себя от радости, Воронов схватил бумагу, развернул и замер.

На углу карандашом были написаны две цифры 24 и 47, Причем, цифра «47», заключенная в круг, стояла особняком, и около нее чернел жирный знак вопроса.

— Загадка какая-то, — пожал плечами Воронов.

— Да, задача, — согласился майор.

— Вечером солдат снова зашел ко мне, — видя, что офицеры озабочены, сообщила Кузьминых поспешно. — Он был странный какой-то, напуганный… Только, когда узнал, что я не передала вам номер, повеселел как будто немного. «Я сам зайду в милицию и поговорю», — пообещал он.

Майор Розыков взял Кузьминых под руку:

— Коротко ваше сообщение надо понять так: солдат был у вас в два часа дня, передал номер машины и уехал. Вечером вернулся и заявил, что сам сообщит в уголовный розыск о происшествии. Я вас верно понял?

— Ой, ну, конечно, — ответила Кузьминых.

— А я вас не понял, — сказал младший лейтенант. — Мне неясно, как вам удалось узнать фамилию солдата?

— Да он сам сказал.

— Когда: днем или вечером?

— Днем.

— А вы его раньше не видели? Кузьминых засмеялась:

— Может быть, вас интересует: встречалась ли я с ним раньше?

— Для дела это было бы лучше, — сухо отозвался младший лейтенант.

— Подумаешь, — фыркнула Кузьминых.

Свет фар вырвал из темноты кусок дороги, мотоцикл обогнул дом, стоявший на отшибе, и поехал по степи.

— А в этой истории с солдатом довольно много загадок, — повернувшись к майору, произнес младший лейтенант,

— Да, — не сразу отозвался Розыков.

— Знаете, товарищ майор, — проехав с полкилометра, снова заметил Воронов, — я думаю, что нам все-таки надо начинать с Вострикова. Этому типу, по-моему, очень много известно о преступниках.

— Вы что? Плохо владеете русским языком? — резко спросил майор.

— Почему — плохо?

— Разве слово «тип» относится к Вострикову? Какое у вас на это основание?

«Действительно, почему я решил, что Востриков связан с преступниками? — подумал Воронов. — Приревновал к Наташе? Глупо!.. Какое я имею право!»

В стороне вспыхнула звезда. Луна качнулась и медленно поплыла влево. Младший лейтенант пригнулся: мотоцикл обошел холм, и офицеры выехали на шоссе.

Глава 10 СОСЕДИ

Язык мой — враг мой, говорит пословица.

Воронов не был болтуном, но он не удержался от соблазна сообщить Варьке, с которой встретился поздно вечером во дворе, о сегодняшних событиях. Причем, говоря об убийстве, он нарисовал такую жуткую картину, что Варька, оставшись одна, испугалась соседа, вышедшего с ведрами за водой.

Позже, когда она заскочила в квартиру и ошарашила бабку Анисью, крикнув: «Убийство!», ее охватил приступ буйного веселья. То, что Воронов рассказал ей об убийстве, было хорошим признаком. Теперь, больше чем когда-либо, жила в ней вера в свой успех. «Он еще может полюбить меня, — думала она, вертясь перед трюмо. — Ведь я не урод, не старуха — мне семнадцать лет! Как хорошо, что мне только семнадцать лет!.. Наташке целых двадцать!.. Какая она старая!»

Бабка Анисья не могла понять внучку. Можно ли так смеяться, когда кого-то убили? Ну, не бес ли вселился в нее — вон она снова закружилась перед зеркалом, будто скаженная!.. Эх-хе, в прежние времена такого не бывало… Дети слушались родителей — делали так, как было угодно старшим.

— Кого же убили, доченька? — после долгого раздумья спросила бабка Анисья.

Варька обняла ее и потащила к окну:

— Меня, бабушка, меня!.. Теперь я…

Бабка Анисья закрестила раскрытый беззубый рот. Чего уж там гадать: в девчонку вселился бес!

— Бог с тобой, внученька. Болтаешь, не знаешь что!

— Ах, бабуля, какая ты непонятливая у меня.

Варька оставила старушку и села на тахту. Девушка сама не знала, как получилось, что она стала думать о соседе, Ведь в доме всегда с презрением отзывались о Вороновых. «Голодранцы… Тихушники…» — иначе и не называли Алексея и Ефросинью Андреевну мать и отец… Правда, потом, когда Воронов поступил в милицию, эти слова стали повторяться реже. Отец — уж до чего самолюбив! — встречаясь с Алексеем, приподнимал шляпу и улыбался.

«Алеша хороший… Хороший… А я дурочка!» — упрекнула себя Варька. Она выглянула в открытое окно и испуганно соскочила с тахты. Напротив, около небольшого дома, дрались пьяные. Один с топором в руке орал на всю улицу: «Всем головы переломаю!» От него шарахались, как от прокаженного.

Неожиданно откуда-то появился Воронов. Он остановился в нескольких метрах от мужчины с топором и смотрел на него.

«Боже мой, он убьет Алешу!»—заметалась по комнате Варька. — Мама!.. Бабушка!.. Куда же они делись?.. Алексей!.. Алешенька!!.. — закричала она и бросилась к двери.

— …Отведите его в отдел! — сказал Воронов двум молодым ребятам.

— Ладно, — отозвался один.

Варька присела на скамейку, врытую в землю у калитки, и с облегчением вздохнула. Все обошлось хорошо — пока она выбегала из дома, Воронов каким-то образом обезоружил мужчину с топором и связал его. Мужчина стоял смирно, понуря большую косматую голову. До него, очевидно, только теперь дошел весь смысл того, что он мог сделать,

Глава 11 УТРЕННИЙ ВОЗДУХ БОДРИТ, НО НЕ ГРЕЕТ СЕРДЦЕ

Наташа постоянно выходила на работу в восемь часов утра. Воронов, одев гражданский костюм, появился на улице без четверти восемь. Он решил поговорить с нею о Вострикове. У него всю ночь не выходили из головы слова: «Я вас знаю. Вы — Воронов, Алексей Дмитриевич». Востриков, должно быть, неспроста сказал это.

Младший лейтенант узнал ее сразу, едва она вышла из ворот дома. Сделав вид, что не может зажечь спичку, он остановился у кряжистого тутовника, похожего на малярную кисть.

— Здравствуй, Алеша. Ты на работу?

Воронов бросил папиросу в арык.

— Наташа! Вот встреча! Здравствуй. — Ему хотелось сейчас же кинуться в омут: сказать о том, что волновало его, но она была так счастлива в это время, что у него не хватило духу. Он скороговоркой добавил, отворачиваясь от нее: — На работу. Пойдем, нам по пути.

Город проснулся. По улице, на которую свернули Алексей и Наташа, бежали автобусы, легковые автомашины, грузовики. По тротуарам беспрерывной нестройной толпой шли горожане: одни — на работу, другие — в магазины, третьи — на рынок. Солнце, поднявшись над домами, слепило глаза жаркими лучами.

— Ну, ты не расскажешь, что у тебя вчера произошло? — спросила Наташа, когда они подходили к трамвайной остановке.

— У меня? Вчера? Ничего, — растерялся младший лейтенант.

— Брось скромничать… Мама от тебя без ума. Говорит, что ты спас женщину.

— Я? Ну, что ты! Какую женщину?.. Ах, ты вот о чем, — деланно рассмеялся он. Ему и в ум не приходило, что Степанида Александровна могла рассказать Наташе о вчерашней драке у соседей. — Ерунда. Перепил один. С пьяным нетрудно справиться.

— Ты все время рискуешь, Алеша, — она взяла его под руку и заглянула в глаза. — Я бы не сумела так.

— Сумела бы! — вдруг оживился Воронов. — Ты бы сумела. Обязательно бы сумела!.. Кстати, — он замедлил шаги, — ты не знаешь Вострикова?

— Бориса? — В ее расширенных глазах младший лейтенант увидел не то страх, не то удивление. — Ну, как же… Знаю. С ним что-то случилось?

— Почему?.. Ничего не случилось… Просто… я случайно узнал… Мне же приходится бывать повсюду… Такая работа.

— Ты что-то скрываешь, — остановилась Наташа.

— Выдумываешь, — улыбнулся он.

— Алешка!!.

— Ну, что ты, ей-богу! С тобой нельзя пошутить! Беги, вон трамвай подходит.

— Никуда я не побегу, пока ты не скажешь, что случилось!!

Воронов с беспокойством взглянул на ее лицо… Какая она сегодня красивая! Он бы ничего не пожалел для нее. Его не зря мучили сомнения — она любила Вострикова. Любил ли он ее так же сильно? Уж чересчур натянуто просил он не говорить ей о своем ранении! Воронов так бы не поступил. Если бы его ранили, он бы поставил всех на ноги, только бы она узнала правду, только бы пришла к нему в больницу!

— Ты не расстраивайся, Наташа. С ним ничего страшного не случилось… Перелом ноги — через месяц будет здоров.

Наташа отстранилась от младшего лейтенанта, словно обожглась.

— Да говори ты… Бестолковый!..

— Ну, вылетел из машины, — тихо сказал Воронов. — Сама понимаешь, на полном ходу… — Мертвенная бледность, покрывшая лицо Наташи, вдруг болью отозвалась в его сердце. Он будто очнулся от глубокого сна — шагнул к ней, резко бросил: — Пошли вы все, к чертям!..

Она ничего не успела ответить, Остановился трамвай, Воронов вскочил в него и скрылся за широкой спиной верзилы, задержавшегося на подножке.

Глава 12 ЧТО СТАЛО ИЗВЕСТНО ИЗ ДОКЛАДОВ ОПЕРАТИВНИКОВ

Капитан Исмаилов скользнул насмешливым взглядом по лицу младшего лейтенанта Воронова, потушил папиросу и повернулся к майору:

— Да, я утверждаю, что Востриков невиновен. Убийца — шофер машины ШЛ 24–27 Расул Батталов.

— Это нужно доказать, — нерешительно вставил Воронов.

— Разве бегство Батталова не доказательство?

— По-моему, нет, — уже смелее сказал младший лейтенант.

Капитан вскипел:

— По-моему! Ты все еще придерживаешься своей версии? Откажись от нее! В смерти Расулова виновны Батталов и Бибихон. Востриков отпадает. Вспомни: номер машины, переданный Кузьминых, сходен с номером машины Батталова. О чем это говорит! Молчишь? Вот посмотри сюда.

Капитан взял карандаш и бумагу и быстро написал: ШМ 24–47 и ШЛ 24–27.

— Гляди, вот этот номер сообщила Кузьминых, а это, — он очертил цифры ШЛ 24–27, — номер машины Батталова, который сегодня утром уехал из кишлака в город и… не возвратился.

— Ловко, — удивился младший лейтенант. Исмаилов весело рассмеялся:

— А ты думал как!

— Да я… ничего, — смутился Воронов.

— То-то… Исмаилов не Воронов. У него добрый нюх. Добычу за версту чует. Возьми эту… Расулову. Ведь рассказала все: и то, что любит Батталова, и про ночного посетителя. Такие вещи не каждому удается узнать. — Капитан самодовольно вытянулся в кресле. — Учись, брат, у старших. Помнишь русскую пословицу: «Старый конь борозды не портит».

— Но мелко пашет… — насмешливо бросил лейтенант Прохоров.

Майор Розыков сидел за письменным столом, положив руки на подлокотники огромного кожаного кресла. Он на вмешивался в разговор капитана и младшего лейтенанта — его заинтересовала исмаиловская версия.

В самом деле, куда девался Расул Батталов? Почему он до сих пор не возвратился из города? Какие отношения у него с женой Расулова? Капитан сообщил, что колхозники недолюбливают шофера. У парня скрытный и строптивый характер. В пьяном виде он откровенно заявил, что любит Бибихон и убьет Расулова, если тот обидит ее.

«Неужели это и явилось одной из причин гибели кассира?»— подумал Розыков… Его вдруг заинтересовал таинственный посетитель дома Расуловых. Не было сомнения, что этот человек или лично знал Расулова, или слышал о нем от кого-то из своих друзей.

Не исключена возможность, что этот другой и был Батталов! В таком случае, почему он допустил ограбление любимой женщины? Не вмешан ли все-таки в эту историю Востриков?

— Товарищ капитан, вы ничего еще не рассказали нам о раненом, — теряясь в догадках, спросил майор Исмаилова.

— А что о нем рассказывать, — помолчав, ответил капитан. — Исчерпывающих данных я пока не могу сообщить. Мне удалось выяснить только, что он появился в колхозе месяца полтора назад и устроился электромонтером. Что общего было у него с Расуловым и когда они познакомились, этого никто не мог мне сказать. Я полагаю, что он принадлежит к числу странствующих и не вижу смысла вникать в подробности его биографии. Тем более, что нам уже известно имя убийцы.

Розыков нахмурился:

— Не спешите с выводами, Гафур Исмаилович! Говорить о том, что Батталов — убийца, рано. Необходимы улики, вы оперативник и должны знать это не хуже меня.

Потушив папиросу, майор повернулся к Прохорову, сидевшему за приставным столом, напротив младшего лейтенанта:

— Ну, а что удалось узнать вам, товарищ лейтенант? Прохоров встал:

— Разрешите доложить?

— Пожалуйста, — приказав жестом сесть, сказал Розыков.

— Убедившись, — начал лейтенант, — что тряпка, найденная на месте происшествия, была раньше носовым платком, я стал разрабатывать версию «Г. Г. Г. А.» Эксперт Чеботарев считает, что буквы, вышитые на платке, сделаны женщиной, давно занимавшейся вышиванием. В связи с этим, я дал указание старшине Алиеву проследить, нет ли на рынке женщины, продававшей такие вышивки. Одновременно я побывал в бюро справок и затребовал списки всех людей, проживающих в городе, фамилии, имена и отчества которых начинаются с букв Г. Г. Г.

— Ну, и каков результат? — нетерпеливо спросил Розыков.

— Результат оказался неутешительным, Нам придется проверить более двух тысяч человек.

Капитан Исмаилов скривил губы:

— Хлебнешь же ты горя со своей версией!

— Волков бояться — в лес не ходить, — встал на защиту Прохорова эксперт. — Главное, товарищ капитан, вера в то, что твоя работа не пропадет даром.

— Ты думаешь, что его работа принесет плоды?

— Да.

— Что ж, посмотрим, — усмехнулся Исмаилов.

Розыков с неприязнью взглянул на капитана. «Откуда у него такое пренебрежение к людям? Неужели в паспортном отделении не видели этого? Надо с ним поговорить… Коммунист — поймет!..»

— Константин Дмитриевич, — майор снова обратился к лейтенанту Прохорову, — что вы скажете о четвертой букве «А»? Не говорит ли она вам о двойной фамилии владельца носового платка? Скажем, какого-нибудь Григорьева-Ачинского?

— Тогда бы между буквами «Г» и «А» стоял дефис, — удивляясь вопросу начальника отделения, ответил Прохоров,

— Тот, кто вышивал эти буквы, мог не знать, что такое дефис. Не забывайте об этом, Константин Дмитриевич. — Записав что-то в блокнот, майор поднял на Прохорова ободряющий взгляд. — Возьмите в свое распоряжение лейтенанта Зафара и продолжите разработку версии «Г. Г. Г. А.» Результаты разработки докладывайте мне ежедневно в конце рабочего дня.

— Слушаюсь! — четко по-военному отрапортовал Прохоров.

— Товарищ младший лейтенант, — тут же обратился Розыков к Воронову, — вы временно прикомандировываетесь к нам. Я уже договорился с начальником ГАИ. Ваша задача: разыскать машину Батталова и доставить в ОРУД.

— Есть, разыскать машину Батталова и доставить в ОРУД! — откозырял Воронов.

— Человеком, который выманил у Расуловой двадцать пять тысяч, займетесь вы, товарищ старший лейтенант, — повернулся майор к оперуполномоченному Якубову, — а вы, товарищ Кузнецов, подыщите подходящий момент и поговорите с матерью Наташи — знакомой Вострикова.

— Та-ак, — протянул Исмаилов, когда из кабинета вышли все сотрудники отделения, — теперь осталась очередь за мной.

Майор устало поднялся с места:

— У меня что-то голова болит… Пройдемте по городу…

— Пешком?!

— Я буду здесь через час, — сказал Розыков секретарше, вошедшей в это время в кабинет. — Если случится что-нибудь серьезное — обратитесь к лейтенанту Прохорову… Да, Гафур Исмаилович, пешком….

Глава 13 ПОЖАЛУЙ, РАЗГОВОР СОСТОЯЛСЯ

Они закурили, не торопясь пересекли главную улицу и зашли в небольшой сквер, огороженный низкой чугунной оградой.

В середине сквера стоял павильон. За одним из столиков сидели мужчина и женщина. Они влюбленно глядели друг на друга и о чем-то беседовали. Продавщица — высокая остролицая блондинка — завороженно следила за ними.

— Не зайти ли и нам сюда, — предложил капитан. Майор докурил папиросу, оглянулся — урны нигде не было; достал портсигар и положил в него окурок.

— Сюда, — сказал он, будто очнулся. — Что ты, Гафур Исмаилович. Пойдем выпьем по кружке пива. Это, пожалуй, лучше.

— Если можно, я с удовольствием, — живо отозвался Исмаилов.

Они зашли в закусочную. Зал был переполнен — сюда, особенно в обеденное время, приходили студенты педагогического института, которые жили в общежитии, находящемся напротив.

К Исмаилову тотчас подскочил тонкий, как жердь, официант с острыми коротенькими усиками и, низко склонив голову, предложил:

— Пожалуйста, Гафур Исмаилович, сюда…

Подведя Исмаилова и Розыкова к столику, на котором стояла дощечка с надписью «Служебный», он снова услужливо склонил голову:

— Коньяк? Водка? Вино?

— Нет, нет, — заторопился Исмаилов. — Две бутылки пива… Ну и что-нибудь закусить.

Официант скользнул между столиками и исчез за перегородкой буфета.

— Ты, наверно, здесь не впервые, — сказал Розыков, доставая новую папиросу.

— Я? Ну, что вы… Просто раз был… — Спрятал глаза Исмаилов. — У меня больное сердце — я мало пью…

Через полчаса они шли по малолюдной узенькой улочке, Слева и справа тянулись низкие потрескавшиеся дувалы. Дома стояли в глубине дворов, скрываясь за густыми кронами яблонь и вишен.

— …Гафур Исмаилович, — убеждал майор, — так делать, как делаешь ты, нельзя… Откуда у тебя такое пренебрежение к людям? Почему ты так самоуверенно говоришь о том, что еще требует самой тщательной проверки? Разве этому нас учит партия?

Они заговорили о работе, как только вышли из закусочной. Майор нарочно свернул в старый город — днем здесь было тихо, никто не мог помешать беседе. Тишину улочек нарушали только говорливые арыки, тянувшиеся вдоль дувалов.

— Товарищ майор, я не понимаю, за что вы меня осуждаете, — обижался Исмаилов. Он то обгонял Розыкова, то снова отставал. На его мясистом круглом лице были и недоумение и горечь; взгляд будто говорил: «Неужели нельзя обойтись без нотаций?»

— Брось валять дурака, — горячился Розыков. — Ты в каждом сотруднике видишь своего соперника. Тебе не по душе даже младший лейтенант Воронов. Ну, зачем ты сегодня издевался над ним? Ведь он ребенок по сравнению с тобой! Его надо учить, а не попрекать. Что будет, если мы все, как ты, станем открыто смеяться над молодежью? Да после этого ни один человек не захочет идти в милицию! Помни, Воронов любит свою работу. Наш долг — вселить в него уверенность…

— Да, я что… Ну, стоит ли…

— Давай будем откровенны, — пошел рядом майор. — Ты плохо работал в паспортном отделении… Пожалуйста, не делай такие глаза! Я беседовал с сотрудниками — все утверждают, что это так. В уголовном розыске эгоисты не нужны… А это в тебе есть… У нас опасная и трудная работа. Порой она требует напряжения всех сил. Да что — сил! Разве мало людей, которые погибли, сражаясь с преступниками! Вспомни лейтенанта Орлова, убитого в начале года бандитом Сеиткаримовым… Ты не маши руками, знаю, что это тебе известно. Я просто еще раз хочу напомнить, какая у нас ответственная должность!

— Я помню…

— Ладно, — тепло произнес Розыков. — Ты не обижайся… Меня тоже когда-то пробирали, да и сейчас… Давай решим, что будем делать дальше.

— Якуб Розыкович, да я… Поверьте… Товарищ майор… — Исмаилов остановился, судорожно схватил майора за обе руки; глаза загорелись, точно в них кто-то бросил сноп искр. — Не гоните меня из уголовного розыска. Я все понял, увидите — исправлюсь!

— Что ты, Гафур Исмаилович… Пойдем… Ну, ладно… — Майор не ожидал, что капитан так болезненно воспримет его слова. У него даже мысли не было отстранить Исмаилова от работы. — Ладно, Гафур Исмаилович, — повторил Розыков, увлекая капитана вперед. — Давай поговорим о деле Расулова… Доложи мне о своих дальнейших планах… Только учти, что вчера ты работал… неудовлетворительно.

Исмаилов закружился на месте, оттесняя майора к одинокому дереву, вылезавшему из полуразвалившегося зубчатого дувала.

— Мне кажется, — уверенно начал он, — что надо вторично съездить в кишлак и побеседовать с родственниками Батталова.

— Что еще?

— Считаю, что нужно встретиться еще раз с Бибихон и с теми, кто лично знал Вострикова.

— Все?

— По-моему, необходимо выяснить, где провели прошлую ночь Расулов и Востриков, а также узнать, что думает об убийстве участковый уполномоченный. Кроме того, надо установить, кто автор записки, оставленной у Бибихон ночным посетителем. Может быть, писал кто-нибудь из близких Расулова?

Старый город кончился. Впереди загорелась рекламами широкая площадь. С трех сторон поднялись трехэтажные жилые дома. В центре заструился сотнями струек фонтан, окруженный молодыми стройными деревцами.

— Молодеет город, — щурясь, задумчиво сказал Розыков,

— Красиво, — согласился Исмаилов.

Они переглянулись. В глазах капитана майор увидел гордость. Это приятно кольнуло его в сердце. «Значит, понял, — подумал он. — Не сердится… Так и надо. Не мальчишка»,

Глава 14 РАССКАЗЫВАЕТ МАТЬ НАТАШИ

Кузнецову повезло. В третьем часу дня он уже сидел у матери Наташи и пил чай с вареньем. Степанида Александровна не спускала глаз с гостя и беспрерывно говорила о семейных неурядицах. Кузнецов не молчал тоже — не переставал восхищаться вареньем, вызывая хозяйку на все более откровенный разговор.

Вот как они оказались за одним столом.

Вооружившись инструментами и полномочиями электромонтера, Кузнецов поехал к Степаниде Александровне. Он знал, что Наташа в это время была на дежурстве в аптеке, поэтому никто не мог помешать его беседе со старушкой.

Степанида Александровна в этот день чувствовала себя неважно. Ее беспокоило поведение дочери. Наташа стала замкнутой и молчаливой. Вечерами она куда-то уходила или запиралась у себя в комнате.

Сперва Степанида Александровна молча переносила замкнутость дочери, но сегодня не выдержала и первая заговорила с нею. Наташа отвечала с неохотой и ни разу не посмотрела матери в глаза. Старушка, так ничего не добившись, взяла кошелку и деньги и отправилась на базар. Через несколько минут ушла и Наташа — эту неделю она дежурила с двух часов.

Кузнецов увидел Степаниду Александровну, когда подходил к дому. Поняв, что она не в духе, он решил отложить разговор, незаметно последовав за нею на рынок.

Полтора часа спустя, набив кошелку нужной снедью, Степанида Александровна возвращалась домой. У углового покосившегося домика, за которым маячил подъемный кран, она оступилась и упала. К ней тотчас подскочил Кузнецов, который шел позади. Он поднял ее и вывел на тротуар.

По дороге они разговорились. Степанида Александровна с радостью узнала, что незнакомец, назвавшийся Константином Петровичем Дмитриевым, шел к ней проверять электропроводку.

— Степанида Александровна, и вам не скучно двоим жить? Дочь-то молодая, пора замуж, наверно, выходить. Как бы в девках не засиделась.

— Бог с тобою, Константин Петрович! О чем говоришь! Не до замужества ей теперь.

— Это почему же? Вон какая она у вас красивая, — указал Кузнецов на фотокарточку Наташи, висевшую между окнами.

— Уж это верно — вся в покойного отца, — ласково улыбнулась Степанида Александровна.

Начав разговор с базарных цен на овощи и фрукты, они незаметно перешли к своим «небольшим семейным» тайнам,

Кузнецов задавал вопросы осторожно, стараясь вызвать у Степаниды Александровны доверие к себе. Он сообщил ей о своем «горе», «о младшем сыне», связавшемся с хулиганами. Мальчонка совсем отбился от рук — перестал слушаться родителей, особенно мать, ругается, ворует.

— Говорят, милый, жизнь прожить — не поле перейти, — подливая гостю чаю, заметила Степанида Александровна. — Плохо, что твой связался с хулиганами, это к добру не приведет. Моя познакомилась с одним тоже, — помедлив, с трудом произнесла она, — с виду вроде человек, как человек, а заглянешь во внутрь — дерьмо.

— Что вы, Степанида Александровна, — возразил Кузнецов. — Можно ли так говорить о друге дочери?

— Может, он ей и друг, да только мне от этого не легче, — в сердцах проговорила Степанида Александровна. — Позавчера, нехристь, нализался водки, поехал кататься на машине, да и вылетел из кузова: теперь в больнице лежит. Ходила она давеча к нему, так не пускают, говорят: приема нет.

— Не пускают, значит, тяжело ранен, — сделал вывод Кузнецов. Перевернув пустую чашку, он быстро поднялся и застыл у стола. — Спасибо, Степанида Александровна, за угощение. Такого варенья, как ваше, я еще никогда не ел.

— Полно тебе, Константин Петрович, — махнула рукой старушка, — какое это варенье, названье одно.

— Не скромничайте, Степанида Александровна, — улыбнулся Кузнецов. — Я готов биться об заклад, что лучше вас никто не может готовить. Здешних хозяек я отлично знаю. Не впервые проверяю электропроводку,

— Неужели все угощают вареньем? — засмеялась Степанида Александровна,

— А как же!.. Монтер! — гордо сказал Кузнецов.

Через несколько минут Степанида Александровна провожала гостя из дома. На крыльце он пожал старушке руку и проговорил:

— Кстати, Степанида Александровна, у меня есть знакомый врач. Он может устроить вашей дочери свидание с больным.

— Константин Петрович, — всплеснула руками Степанида Александровна, — что же ты молчал до сих пор? Договорись с ним. Уж я тебе за это баночку варенья положу…

Глава 15 БАТТАЛОВ — ПРЕСТУПНИК?

Зазвенел телефон. Майор Розыков застегнул ворот рубашки, помедлил секунду и взял трубку. Кто-то, не переводя дыхания, сообщил, что на улице Кирова, возле гастронома, стоит машина Расула Батталова.

— Спешите, — предупредил незнакомец, — иначе Батталов исчезнет!

До улицы имени Кирова было не больше километра. Через десять минут Розыков уже стоял у машины ШЛ 24–27.

Расул Батталов, узнав с кем имеет дело, до того оторопел, что не в силах был произнести ни одного слова, Его глаза были полны недоумения и ужаса.

— Что с машиной? — нарушил молчание майор.

— Сам не знаю, — сказал Батталов, — вчера ездил много, машина хорошо работала; сегодня ездил мало — совсем не хочет работать.

— А вы далеко направлялись?

— Расулу не надо было далеко ехать, он ехал в милицию.

Розыков достал платок и вытер вспотевшее лицо. «Врет или не врет? — подумал он о Батталове. — Случалось ли когда-нибудь так, чтобы убийца сам пришел в уголовный розыск? В моей практике этого не было».

— Расул сейчас исправит машину и расскажет вам о своем горе.

На повороте улицы показался мотоциклист. Розыков не без труда узнал в нем младшего лейтенанта, Воронов был одет в вылинявшую армейскую гимнастерку, в кепи защитного цвета и темные шаровары. Поравнявшись с машиной, он круто повернул мотоцикл и остановился в двух шагах от Розыкова.

— Товарищ майор, вы уже задержали этого негодяя? — заглушая мотор, крикнул он Розыкову.

— Разве ты знаешь, кто это такой? — удивился майор.

— Мир не без добрых людей, товарищ майор, — широко улыбнулся младший лейтенант. — Сейчас звонил ко мне человек и сообщил все о Батталове.

Через четверть часа Розыков уехал в отдел, приказав прибывшим оперативникам Кузнецову и Зафару привести шофера к нему в кабинет.

Младший лейтенант, как только Батталов был отправлен к Розыкову, связался по телефону с начальником ГАИ и доставил машину в ОРУД. Там уже ждали ее эксперт Чеботарев и старший госавтоинспектор Кадыров, который, по мнению Воронова, знал все марки машин как свои пять пальцев.

Батталов не заставил себя упрашивать. Едва его привели в кабинет майора, как он подсел к столу и все рассказал.

Рассказ получился длинный и путаный. Из него Розыков узнал, что Расулов и Востриков пострадали совершенно случайно: Батталов не заметил колдобину в дороге и въехал в нее. Машину сильно подбросило вверх, Расулов и Востриков вылетели из кузова.

Каким образом удержался в кузове третий человек, Батталов не знал. Этот человек заставил его остановить машину, подбежал к Вострикову и Расулову и отобрал у них деньги.

— Доберемся до города благополучно — получишь большой куш, не доберемся — пойдешь на шашлык, — сказал он, садясь в машину.

В город приехали поздно вечером.

Батталов остановил машину у небольшого особняка, обнесенного глиняным дувалом.

— Побудь здесь, я только узнаю, дома ли старики, и вернусь, — приказал незнакомец Батталову.

Он ждал долго, однако человек так и не возвратился. Может быть, с ним что-нибудь случилось? Батталову это не было известно. Он не видел его больше.

— Утром я поехал домой, — закончил свой рассказ шофер. — Мне хотелось увидеть жену Расулова и поговорить с нею. Только я большой трус. У меня не хватило смелости увидеть любимую женщину, и я решил поехать к вам. Остальное вы знаете: машина моя сломалась, и вам кто-то сообщил об этом… Интересно, кто вам сообщил об этом?

— Вы не знаете? — спросил Розыков.

— Я — маленький человек, я ничего не знаю, Что я могу знать? Вы все знаете.

Батталов отвел от майора взгляд.

Это насторожило Розыкова. Он подошел к шоферу и наклонился над ним. Тот инстинктивно втянул голову в плечи и снизу вверх несмело посмотрел на майора:

— Вы не верите мне?

— Нас интересует незнакомец, кто он такой? — не обратив внимания на вопрос Батталова, спросил майор.

— Не знаю, — Расул опустил глаза. — Я его никогда до этого не видел.

— А как он выглядит?

— Молодой… Высокий… На левой щеке шрам…

— Шрам?! — «Спокойно, майор. Спокойно. Тебе уже говорили об этой примете. Пожалуй, ты напал на след. Уточни еще кое-какие детали и действуй!» — Вы можете показать дом, в который зашел преступник? — продолжил разговор Розыков.

— У Расула хорошая память, — сказал шофер. — Он помнит этот дом и покажет его майору.

— Я думаю, что вы покажете нам и то место, где позавчера сошли с машины Расулов и. Востриков, — сказал Розыков.

— Это совсем не трудно сделать. Я их оставил в больнице. У Вострикова болела голова, и он заходил к врачу.

Глава 16 НОВЫЕ УЛИКИ

Особняк, к которому привел Батталов работников уголовного розыска, оказался домом профессора Садыкова. Около него ни Розыков, ни Чеботарев не обнаружили следов грузовой машины.

Никаких улик не нашел и младший лейтенант, прибывший к особняку вместе с оперативными работниками. Было очевидно, что Батталов не совсем удачно сложил легенду о человеке со шрамом.

Посещение больницы привело Розыкова в еще большее замешательство. Врач — полная, уже немолодая женщина — сообщила, что Востриков действительно был на приеме и просил лекарство от головной боли. Она дала ему пирамидон, и он ушел, сказав за дверью кому-то: «Придется эту ночь побыть в городе. Больно уж голова разболелась. Да и врач запретила ехать на машине».

Сказал «кому-то» — это, наверняка, Расулову. Майора заинтересовали другие вопросы: зачем понадобилось Вострикову обманывать Расулова? Куда они пошли после больницы? В банке их не было, это подтвердил шофер; может быть, встретились с кем-нибудь из знакомых и провели с ним время?

Розыков был аналитиком. Он не мог открыто высказать то или иное мнение, не проанализировав его. В каждом действии он, прежде всего, искал причину и исполнителя действия. Причем, знакомясь с исполнителем, тщательно изучал причину, побудившую его совершить преступление…

Когда Розыков вернулся в отдел милиции, ему доложили, что пришла жена Расулова. Женщина сообщила, что у нее снова был позавчерашний «гость» и возвратил часть денег. «Я, — сказал он, уходя, — очень жалею, что не успел помочь моему лучшему другу. Наверно, Расул не хотел, чтобы мы встречались на этом свете».

Бибихон плакала:

— Я и раньше подумывала, что Расул может убить его. Он все грозился: «Вот напьюсь пьяным и переломаю ребра твоему Кариму». Так и говорил. Все слышали.

— Как относился Карим к Батталову? — выждав, пока женщина перестанет плакать, спросил Розыков.

— Не любил он Расула, — не сразу ответила на это Бибихон,

Через полчаса после ее ухода эксперт Чеботарев сообщил, что протекторы задних колес машины ШЛ 24–27 не совпали со снятыми на гипс слепками, обнаруженными на месте происшествия.

«Значит, — подумал майор, — машина Батталова не была на месте преступления. Шофера принудили придти к нам и оклеветать себя. Может быть и другое: Батталов — член преступной шайки. Зная, что идет расследование, он решил отвлечь внимание от своих сообщников. Необходимо узнать, где находилась его машина эти два дня. Это, пожалуй, прольет свет на многое».

— Товарищ младший лейтенант, — связался майор по телефону с Вороновым, — вы говорили, что о машине Батталова вам сообщил хороший знакомый, кто он такой?

Голос Воронова дрогнул:

— Простите, товарищ майор, мне никто не звонил. Это я сказал так, чтобы Батталов подумал, что граждане тоже против него.

— Вы считаете, что он преступник?

— Многие так считают.

Розыков повесил трубку. «На улице Кирова, возле гастронома, с машиной находится Батталов. Спешите, иначе он исчезнет», — вспомнил он слова, прозвучавшие сегодня по телефону.

«Кто ты, добрый человек? — нахмурился Розыков. — Откуда тебе известны номера наших телефонов? Не ты ли два дня назад сообщил дежурному по отделу о дорожной аварии?»

Между тем, события развивались с головокружительной быстротой.

В кабинет, громко стуча сапогами, вошел лейтенант Зафар и ошеломил майора еще более неожиданной вестью: ночью неизвестными преступниками была тяжело ранена Надя Кузьминых.

Розыков плотно стиснул зубы. Пожалуй, впервые за пять лет работы в ОУРе он подумал, что не справится с делом. Груз событий навалился на него, и он гнулся под его тяжестью.

— Что найдено на месте преступления? — наконец, после продолжительного молчания спросил он,

Зафар ответил, нервно переступив с ноги на ногу:

— Улик не обнаружено,

— Ваше мнение, товарищ лейтенант? — Розыков уже справился с минутной слабостью.

— Не знаю, что и сказать, — угрюмо отозвался оперуполномоченный.

— Что думаете делать дальше?

— Поеду в госпиталь, к больной. Может быть, от нее удастся что-нибудь узнать.

— Хорошо. Действуйте!.. Товарищ младший лейтенант, — майор снова позвонил Воронову, — вы еще у себя? Зайдите ко мне… Вот что, Алексей Дмитриевич, — сказал он, когда младший лейтенант пришел, — вы как-то говорили, что знаете Наташу, знакомую Вострикова. Расскажите о ней? Кто она?

Воронов похолодевшими пальцами потрогал брови:

— Вы думаете, что Востриков и Расулов были у нее?

— Алексей Дмитриевич, не спеши делать выводы, — тепло сказал Розыков. — Мы должны знать о Вострикове все. Наташа его друг. Она может сообщить нам интересные данные. Возможно, побеседовав с нею, ты перестанешь думать, что Востриков замешан в убийстве.

Глава 17 ВОРОНОВ ВЫПОЛНЯЕТ ПРИКАЗ РОЗЫКОВА

Наташа плакала. Сначала это тяготило младшего лейтенанта, потом стало раздражать. Он снова вспомнил последнюю встречу с Востриковым и почти физически ощутил прикосновение его жарких рук. «Моя фамилия Востриков. Я из колхоза «Хакикат»… Вы — Воронов, Алексей Дмитриевич… Мне о вас говорила Наташа».

Кажется, ничего особенного не было в этих словах, и все же именно их имел в виду младший лейтенант, высказывая Розыкову свои подозрения относительно Вострикова,

Воронов рассказал Наташе все:

— Мы думаем, что Востриков преступник. У нас есть свидетели, не пытайся возражать. Вчера во время допроса, — приврал младший лейтенант, — он признался, что является членом преступной банды.

Наташа отняла от лица платок и взглянула на Воронова широко раскрытыми глазами.

Он не выдержал ее взгляда и отошел к этажерке с книгами, Ревность к Вострикову на мгновение сделала его беспомощным и жалким. Он чувствовал, что Наташа начинает презирать его, и не смел поднять головы.

Мир простых вещей переставал волновать его. Все летело вверх тормашками, и не было силы остановить катастрофу. Ему казалось, что он правильно поступил, обвинив Вострикова в преступлении. В то же время где-то в душе копошилась мысль, опровергающая это утверждение. Он понимал, что нельзя обвинить человека в убийстве, сославшись на одну-две ничтожные улики.

Наташа следила за Вороновым. Она не знала подлинной причины его нервозности и пыталась вникнуть в смысл того, что услышала. Ее испугал не сам факт преступления, а то, что это преступление было совершено при участии близкого человека.

Десятки самых непредвиденных вопросов почти тотчас задала она самой себе, но, как обычно бывает в таких случаях, ни на один из них не нашла ответа.

Поняв это, Воронов почувствовал под ногами твердую опору. Он не торопясь отошел от этажерки, заложил руки за спину и с любопытством взглянул в ее заплаканные глаза.

Это взорвало тишину, Наташа с грохотом отодвинула от себя тяжелый табурет, подбежала к Воронову и, сжав кулаки, сказала, словно стегнула плетью:

— Зачем ты врешь?!

Младший лейтенант раскрыл рот, но так ничего и не сказал, В комнате снова повисла тишина — теперь она продолжалась долго, даже чересчур долго, и он ясно осознал безвыходность своего положения.

«Действительно, зачем я обманул ее? — подумал он. — Мне поручили узнать, каковы у нее отношения с Востриковым. Давно ли она знакома с ним? Способен ли он совершить преступление? Как относится к ее любви? А я что узнал? Ничего!»

Воронов посмотрел на часы: без четверти десять. Через сорок минут надо быть в отделе милиции. Розыков спросит о Вострикове. Не ответить ему — значит, провалить собственную версию!

— Я погорячился, Наташа, — с трудом овладев собой, заговорил он. — У нас, действительно, нет улик, чтобы обвинить Вострикова в преступлении. Дело в том, что он в прошлом был замешан в одной краже.

Воронов замолчал. «Опять вру, ну, зачем это я? Неужели нельзя сделать так, чтобы Наташа поверила мне и рассказала о Вострикове все, что знала?»

— Послушай, Наташа, — младший лейтенант с тоской взглянул в ее глаза. — Я понимаю, говорить с тобой о Вострикове глупо, но у нас нет другого выхода. Мы считаем, что он преступник. Ты хорошо знаешь его — докажи, что мы не правы, я буду рад за тебя.

Наташа вспыхнула:

— Нечего мне доказывать! Тебе надо, ты и доказывай, Только не фантазируй.

Она не долго сердилась. Уже через минуту ее голос зазвучал ровно и печально, а в глазах затеплилась грустная усмешка.

Воронов и радовался и огорчался ее перемене. Его душила злость к тому, другому человеку, оказавшемуся сильнее его, который, несмотря ни на что, был дорог и близок Наташе,

— Да, — говорила она, не спуская с Воронова искрящихся глаз, — я люблю Бориса, и ты не смеешь вмешиваться в нашу жизнь. У тебя свои убеждения, у нас свои. Каждый делает то, что хочет, иначе зачем жить? Ты обвиняешь Бориса в убийстве, а я не верю тебе. Он ранен, находится в больнице, какой же он преступник? Преступник тот, кто забрал деньги и уехал, неужели ты не можешь понять этой азбучной истины? Или ты хочешь, чтобы Бориса посадили в тюрьму?

Наташа говорила долго, и чем чаще упоминала она имя Вострикова, тем неспокойней чувствовал себя Воронов. Он не знал, на что решиться: говорить ли и дальше, что Востриков соучастник преступления, или отказаться от собственной версии и попросить у Наташи прощения?

То, что она не обманывала его, он верил. Верил потому, что знал ее с детства. Она всегда поражала его своей прямотой. Иногда он шутил: «Вы чисты, как кристалл, с вами трудно будет жить!» — «Почему?» — спрашивала она. «Ну, что это за жена, которую нельзя обмануть», — говорил он. Она презрительно фыркала и отходила прочь.

«Слюнтяй! Дурак! — слушая теперь Наташу, ругал он самого себя. — Раскис, поговорив с любимой девушкой! Что бы ты сделал, если бы она оказалась преступницей? Нашлось бы у тебя достаточно мужества арестовать ее? Конечно, не нашлось бы!.. Эх, ты-ы!»

— Прости, Наташа, я, кажется погорячился… Я думал, что ты замечала что-нибудь за ним, и будешь со мной откровенна. Моя ошибка — моя беда. Я верю тебе, значит, постараюсь верить тому, кого ты любишь, Он поправится, и вы будете вместе. До свидания.

— До свидания, — машинально сказала она. Он взял фуражку.

— Подожди!

Наташа резко вскинула голову и потянулась к нему, совершенно другая — красивая, сильная, ласковая…

— Ты хороший, Алеша, — сказала она, покраснев. — Я… если что узнаю о нем, приду к тебе… Расскажу…

Воронов вздрогнул, почувствовав прикосновение ее рук. Уверенность, владевшая им сначала, уступила место растерянности и боязни. Он одел фуражку и молча направился к двери.

— Ты уходишь? — послышался ее мягкий голос.

— Кстати, — сделав вид, что не расслышал ее вопроса, поинтересовался Воронов, — не у тебя ли Расулов и Востриков провели позапрошлую ночь?

— У меня.

Воронов хлопнул дверью. Он понял, что все проиграл: его версия не стоит и выеденного яйца. Востриков не виноват, в противном случае, Наташа бы знала о преступлении.

Глава 18 В ВАРЬКЕ ПРОСЫПАЕТСЯ ДЕМОН

Варька выхватила из шкафа книгу, упала на кушетку, сделала вид, что читает. Ее встревожили шаги, раздавшиеся в коридоре. Она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил ее состояние.

— Варя, обедать пора!

— Ах, это ты, мама… обедайте, я не хочу!

Посмотрев на мать, остановившуюся в дверях, Варька поправила волосы и перевернула лист. Мать, подождав минуту, тихонько прикрыла за собой дверь — когда Варька читала, она не решалась ей мешать.

Книга полетела на кровать.

Варька видела, как Воронов зашел к Наташе. Боль, сжавшая ее сердце, не проходила. О чем они будут говорить, спрашивала она себя. Что ему от нее надо? Неужели подруги правы — не отступится, пока не женится?

Во всем виноваты мама и папа. Они всегда отпугивали его от Варьки. Мама как-то сказала ему: «Не зарься на Варьку. У нее есть жених!» Он скривился: «Отвяжитесь вы со своей Варькой!» Варька вечером устроила скандал, Мама защищалась — говорила, что хочет для нее добра, Папа сначала молчал, потом перешел на сторону мамы. Только бабушка пожалела Варьку.

Ночью снился страшный сон. Варька и Воронов гуляли в лесу… Он говорил ей о своей любви. Откуда-то появилась Наташка. Она вся светилась. Такой красоты Варька еще никогда не видела. Воронов протянул ей руки. Она бросилась к нему, и они исчезли. Варька испугалась, стала звать обоих — никто не ответил. Только лес захохотал, да задрожали деревья, осыпая на Варьку пожелтевшую листву.

…Вчера она встретила его мать. Поздоровавшись, Ефросинья Андреевна спросила, здорова ли бабушка Анисья. Варька была не в духе — не достала билет в театр, «Бабушка? А что с нею сделается!» — сказала она. Потом забеспокоилась: «Еще обидится… Скажет — пустышка!», показала руки, громко рассмеялась:

— Вот… Не достала билет в театр!..

— Боже мой, душенька, стоит ли из-за этого горевать! — заулыбалась Ефросинья Андреевна. — Я скажу Алеше — он все сделает.

Варьке надо бы отказаться — так всегда делают, когда хотят понравиться, она слышала это от многих. Мама ни за что ничего не возьмет, пока не скажет несколько раз: «Нет!»

— Ты заходи к нам… Почему сторонишься!.. Ах, какое у тебя хорошее платье!.. Оно так идет тебе! Ты в нем, как… Кто шил?.. Боже мой, боже мой, Алешка так будет рад!.. Приходи…

Конечно, Варька не пришла. Какие нужно иметь глаза, чтобы идти… Все скажут — влюбилась! Ефросинья Андреевна первая подтвердит это. Она не умеет молчать… Интересно, что бы подумала Наташка?.. Ах, Варька отдала бы все, если бы знала, зачем он пошел к ней? Может быть, делать предложение? Степанида Александровна без ума от него.

Все-таки, нехорошо устроен мир! Почему Варька должна ждать, когда кто-то придет к ней и скажет, что любит? Разве Варька первая не сможет это сделать? Она нисколько никого не боится. Признаться в любви совсем не трудно, Она встретит его и скажет: «Алеша, я тебя люблю!» Что в этом плохого?

«Ничего, ничего, ничего, — закружилась Варька по комнате, прижимая к груди думку. — Вот пойду к нему и скажу… Назло всем — пойду и скажу…»

Бабка Анисья прислонилась к стене, столкнувшись с внучкой в коридоре. Она еще не видела такой свою любимицу. Варька так раскраснелась, точно только что выскочила из пламени.

— Господи, внученька, что с тобой? Уж не заболела ли? — перекрестилась бабка Анисья.

— Заболела, бабушка!.. Ой, как заболела! — задержалась на минуту Варька. — Ты помолись за меня! Иди к себе и помолись! — она чмокнула бабку в дряблую щеку. — Только маме ничего не говори!

…Яркий дневной свет швырнул в глаза тысячу ослепительных лучиков. Почувствовав слабость, Воронов зажмурился, и, привалившись спиной к крыльцу, стиснул зубы. «Вот и поговорили, — прошептал он. — Розыков будет доволен… Эх, Наташа, Наташа!»

Рядом послышались торопливые шаги. Воронов отпрянул от крыльца, поднял голову — на ступеньках стояла Варька.

— Ты? — удивился он.

— Я, — тихо ответила она. — Вот пришла…

— Пришла? К Наташе?

— К тебе.

— Не чуди, Варька…

— Постой! — «Теперь или никогда!.. Лучше теперь!.. Ну и пусть, что светло!» — Варька шагнула к Алексею, обвила горячими руками шею, начала быстро целовать. Он ошалело заморгал глазами, не зная, что подумать. — Милый!.. Хороший!.. Люблю!.. — шептала она, все крепче прижимаясь к нему. — Люблю!.. Вот… Люблю!.. Единственный…

— Варька… Варюха… Глупая… — задохнулся Алексей. Он с трудом отстранил ее от себя, взял под руку, вывел на улицу. — Ну, не плачь, что ты! На нас смотрят… Хочешь мороженого?

— Хочу, — сказала Варька.

— Какая ты…

Они пересекли улицу. Алексей взял две палочки эскимо. Протягивая одну Варьке, он невольно залюбовался ею. Побледневшая, в темном платье с закрытым воротником, поверх которого вздрагивали коралловые бусы, в туфельках-лодочках, она была какой-то новой, удивительной. «Что, если пригласить ее в кино? — подумал он. — Наташа узнает — успокоится. Не станет презирать меня. Ведь она решила, что я обвинил Вострикова, потому что ревную».

— Ты что-то сказал? — спросила Варька.

— Я? Тебе показалось, — смутился Алексей. Он посмотрел на часы. — Ну, мне пора. Иди домой, и не глупи… До вечера.

— До свидания… Ты извини меня…

Варька быстро повернулась и побежала по тротуару, «Что я наделала? Что я наделала? — спрашивала она себя. — Он может подумать… Ну и пусть! Ну и пусть! Все равно я его люблю! Люблю…»

Глава 19 СКОЛЬКО ДОКЛАДОВ — СТОЛЬКО РЕШЕНИЙ

Младший лейтенант докладывал майору сдержанно и скупо, должно быть, боялся открыто высказать свое отношение к Вострикову и Наташе. Он был готов отложить этот разговор вообще, но обязанность вынуждала излагать все точно и подробно.

Майор слушал внимательно. Он сидел за письменным столом, подперев руками подбородок, и все с большим интересом вглядывался в лицо младшего лейтенанта.

За пять лет работы в уголовном розыске Розыкову приходилось сталкиваться с разными людьми. Он работал с хорошими, смелыми ребятами, которые любили свою профессию и отдавали ей все силы и знания. Он проводил сложные операции с перестраховщиками и сухарями — людьми нерешительными и черствыми, которые засушивали интересные и живые дела. Он добивался успеха с фантазерами, для которых каждая операция была целой книгой — умной, увлекательной, неповторимой. Он прекрасно знал сильные и слабые стороны своих подчиненных, знал, на кого можно опереться в трудную минуту, кто может поддержать в эту минуту, и, несмотря ни на что, добиться победы!

Со многими людьми работал майор, но он никогда еще не встречал такого человека, в котором бы сочетались одновременно и искренность, и нелогичность, который бы с одинаковой страстностью отстаивал и опровергал собственные предположения.

Еще вчера младший лейтенант докладывал, что Востриков — соучастник преступления, а сегодня старался выгородить его, причем, как в первом, так и во втором случае, делал это искренне, убежденно.

Кончив доклад, Воронов ждал заключения майора, но Розыков вместо того, чтобы как-то оценить его действия, неожиданно сказал:

— Я послал в ГАИ, к майору Лихачеву, двух человек из уголовного розыска: Карпова и Костина. Ты будешь третьим. Ваша задача: проверить все машины, номера которых имеют цифры «24». Не скрою, это трудная и кропотливая работа. Однако она необходима. Не проделав ее, мы не скоро найдем преступников.

Растерянный и смущенный, Воронов поднялся и глухо произнес:

— Есть, товарищ майор!

Оперуполномоченный лейтенант Кузнецов окончил доклад, так и не сев, несмотря на приглашение майора.

— Вы предполагаете, что Наташа не причастна к ограблению Расулова? — уточнил Розыков, глядя на Кузнецова.

— Так точно, — подтвердил тот,

— Чем вы объясните перемену в ее поведении?

— Ранение любимого человека.

— Где она была сегодня до двух часов ночи?

— У гостиницы.

— Причина?

— Нервное потрясение.

— Не понимаю.

— Девушка любит Вострикова. Он часто назначал ей свидание у гостиницы. Это место стало для нее дорогим.

— Что думаете делать дальше?

— Продолжу наблюдение.

— Вас, кажется, ожидает в гости Степанида Александровна?

— Я буду у нее завтра.

Сообщения капитана Исмаилова были менее подробны. Несмотря на тщательное расследование, ни ему, ни Зафару не удалось узнать ничего нового о Вострикове и Расулове: колхозники сообщили то, что уже было известно.

— Жаль, — отметил Розыков.

— Я сделал запрос на старое местожительство Вострикова, думаю, что получим интересные сведения, — сказал Исмаилов, желая чем-нибудь смягчить суровость своего начальника.

Розыков помолчал:

— Расулова сказала мне, что записка, оставленная у нее ночным посетителем, написана Каримом. Как дело обстоит в действительности?

— Товарищ майор, — голос капитана зазвучал увереннее. — Расулова ошиблась. Графическая экспертиза показала, что записка написана другим человеком. Я предполагаю — Батталовым. Сегодня вечером вы получите точный ответ.

Лейтенант Прохоров доложил коротко:

— В городе двойных фамилий, начинающихся с букв «Г» и «А»— нет. Следовательно, буква «А» на время отпадает, Проверяю Г. Г. Г.

Майор спросил:

— Что дала проверка вышивок, которые продают на рынке?

— Пока ничего.

— Вы разыскали солдата, который передал номер машины Наде Кузьминых?

— Разыскал.

— Когда думаете поехать к нему?

— Завтра утром.

— Постарайтесь выяснить, что это за человек. Он многое знает и может оказать нам большую помощь.

— Хорошо… Есть…

— Желаю успеха!

— Спасибо…

Кончив разговор со старшим лейтенантом Кравцовым, занимавшимся поисками солдата, майор вызвал к себе оперуполномоченного Якубова, которому было поручено собрать сведения о человеке, приходившем накануне убийства Расулова к Бибихон.

Якубов несколько минут находился в кабинете Розыкова. Старшему лейтенанту нечего было говорить. Он не нашел следов ночного посетителя. В кишлаке никто, кроме Бибихон, не видел его. Откуда он, как попал в дом Расуловых — оставалось тайной. Чтобы разгадать ее требовалось время…

— Товарищ Якубов, а так не может быть: к Бибихон никто не приходил? — спросил Розыков.

— Почему не приходил? — опешил оперуполномоченный,

— Проверьте эту версию…

«Итак, предположения, догадки и… ни одной стоящей улики?» — майор с силой вдавил в пепельницу окурок. О каких новых уликах он думает? Разве недостаточно того, что имеется в его распоряжении? Неужели номер машины, переданный Надей Кузьминых, и странная болезнь Вострикова в день ограбления Бибихон Расуловой, не дают ему право действовать смело и решительно, и притом наверняка?

«Плохой тот следопыт, который не умеет мыслить, — застучали в голове слова начальника отдела. — Оперативник должен натренировать свой ум так, чтобы малейшая деталь раскрывала перед ним целый мир. Тот, кто не умеет делать это, не сможет разоблачить преступников».

Закурив новую папиросу, Розыков подошел к окну и приподнял штору. Город давно спал. Над ним, высоко в небе, тускло светились звезды.

«Подполковник прав: оперативник должен уметь думать», — ослабил галстук Розыков. Он прислонился спиной к оконной раме. Перед ним последовательно прошли события последних дней.

Глава 20 ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

Анахон-биби, улыбаясь, глядела на сына. Какой он большой да красивый! Как жаль, что рано умер отец. Уж он бы порадовался вместе с нею. Розык любил Якуба. Выполнял все его прихоти. Анахон-биби боялась — испортит первенца, еще вырастет лежебока! Слава аллаху, этого не произошло. Якуб оправдал надежды Анахон-биби. Теперь к нему не подступишься: большим человеком стал.

— Ты кушай, кушай, Якубджан… Гульчехра, принеси арбуз, — позвала Анахон-биби невестку.

— Спасибо, мама, — кивнул головой Якуб Розыкович.

Старушка украдкой смахнула набежавшую слезу… Нет, раньше она и не смела мечтать о таком времени! Ее Розык с утра до вечера гнул спину на бая. Дни проходили, как страшный сон. Никто в семье не знал покоя. Спасибо Советской власти. Она принесла в дом радость и счастье.

— Кушай, Якубджан!.. Гульчехра, садись с нами, хватит мотаться, — взяла сочный ломоть арбуза Анахон-биби…

Совсем некстати вспомнилась первая жена Якуба… Карима три года жила с ним… О покойниках нехорошо говорить плохо; Анахон-биби никогда не делала этого. Сегодня так получилось… Ладно, ладно, аллах с нею, никто не будет тревожить ее праха!.. Якуб, женившись, будто попал в ад. Кариме все было мало. Выклянчит одно, требует другое. Да еще кричит, почему она все время должна думать о семье, почему он никогда ничего не сделает сам? Анахон-биби пробовала пристыдить ее, да где там! Так раскричалась, что всполошились соседи… Может быть, она была такой потому, что болела?.. Тьфу, тьфу, тьфу!.. Как только шайтан не крутит женщину, когда аллах спит!.. Анахон-биби не будет больше думать о Кариме!

— Что это к нам не заходит Игорьджан? — спросила старушка, складывая в кучу корки арбуза.

— Некогда ему, мама… У нас, сами знаете, без дела минуты не посидишь, — ответил Якуб Розыкович.

— Так я и поверила! Гляди! Ты вон сколько времени чаевничаешь!

— Ведь сейчас только семь часов! — удивился Якуб Розыкович.

— Сиди, взъерошился, — улыбнулась Анахон-биби. — С тобой и пошутить нельзя!.. Игорьджан, сдается, сердечный человек. Ты пригласи его как-нибудь…

— Крутоват…

— Слабохарактерный мужчина хуже женщины, — встала на защиту Корнилова Анахон-биби. — Ты тоже не больно жалуешь бездельников!

— Я мало знаю, мама.

— Если хочешь знать много, начинай с азбуки, так говорят старики.

— Времени нет начинать сначала. Наука не поле, не перейдешь с тяжелой ношей.

— Якубджан, ты ли это говоришь! Как у тебя язык повернулся так ответить матери!.. Нет, я вижу, Игорьджан совсем не такой, как ты сказал.

— Я не обманул, мама… Есть у меня в отделении один сотрудник, капитан Исмаилов, — задумчиво заговорил Якуб Розыкович. — Ничего плохого о нем не скажешь. Человек как человек. Только не лежит у меня к нему сердце! Да у одного ли меня!.. Попробовал позавчера поговорить с ним, теперь мучаюсь — правильно ли поступил? Может, не надо возиться — сразу по шее дать?

— Переживаешь — посоветуйся с людьми! — посуровела Анахон-биби. — Самую злую змею может одолеть куча муравьев,

Якуб Розыкович привалился на подушки. Дома, в кругу родных и близких, он соблюдал старые привычки: ел, усевшись на супу и поджав под себя ноги. Стол и стулья, купленные несколько лет назад, стояли в гостиной. Туда в летнее время почти никто не заходит. «Как она верно сказала, — закурил Якуб Розыкович, думая о словах матери. — Один без коллектива ничего не сделаешь. Сила людей в единстве. Кто не понимает этого, оказывается за бортом. Я сказал маме глупость. Она учила жизнь с азбуки: не спотыкнется, как я».

Мать!.. Его мать!.. Она всегда поражала всех своими поступками и советами, Он еще никогда не утаивал от нее своих бед. Лгать в семье не умели. «У лжи нет ног, но она имеет скандальные крылья; улетит — натерпишься горя». Он не раз слышал эти слова, в них была вся мать — суровая, ласковая, сильная… Кем бы он стал, если бы не она? Куда бы повели его пути-дороги? Кто бы шел рядом с ним? Мать наградила его своей любовью к людям, отдала ему свой ум!

— Якуб, тебе пора, — начала убирать дастархан Гульчехра.

— Да-да, — взглянув на часы, заторопился Якуб Розыкович. Он поднялся и, одевшись, поцеловал мать. — До вечера, мама. Вы сегодня многому научили меня.

— Э, чему я тебя научила, — слезла с супы Анахон-биби. — Ты сам себе учитель… Только не зазнавайся… Не будешь знать, как поступить с человеком, ущипни себя. Боль скажет тебе, как чувствуют себя другие… Гульчехра, ты, кажется, хотела сходить на рынок за морковью? — оборвала себя старушка. — Тебе с Якубом по пути. Ладно, ладно, никуда твой Ильхам не денется! Собирайся! Ты что — оглохла?.. Собирайся, я тебе говорю!..

— Ах, мама, — не стыдясь слез, заплакала Гульчехра. Она сбегала в дом, взяла кошелку и деньги, и подошла к мужу — Ты готов, Якуб?

— Угу, — покраснев, как мальчишка, тихо сказал Якуб Розыкович.

Получилось так, что они не заметили, когда проходили мимо рынка. Почему им обоим было хорошо? Разве они только сегодня узнали друг друга? У них уже есть сын. Что с ними случилось? Они ничего не замечали, Шли, взявшись за руки, и молчали, будто не о чем было говорить! Прохожие уступали дорогу, поравнявшись с ними. Из автобусов, беспрерывно сновавших по дороге, глядели расплывшиеся в улыбке, загорелые лица.

— Посмотри, Якуб, отдел милиции! — первая пришла в себя Гульчехра.

— Отдел милиции? В самом деле! Как он оказался здесь? Ты не знаешь?

— Нет, — сверкнула она чёрными, как у Ильхама, глазами.

— Странно…

— Очень!

Они посмотрели друг на друга, потом, закружившись, рассмеялись, словно вспомнили веселую историю.

Глава 21 ВОТ КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО

До начала работы оставалось четверть часа. Около отдела милиции курили офицеры. Приглядевшись, майор увидел среди них приземистую фигуру начальника отдела. Игорь Владимирович разговаривал с лейтенантом Прохоровым. Около них, широко улыбаясь, стояли оперуполномоченные Исмаилов и Зафар.

«Что это они с утра веселятся», — подумал Розыков, позабыв, что сам несколько минут назад, как студент, кружился на тротуаре с Гульчехрой.

— Здравствуйте, товарищ майор, — увидев Розыкова, вытянулся капитан Исмаилов.

— Здравствуйте, Гафур Исмаилович, — пожал майор руку капитана. — Я вижу, у вас сегодня с утра праздничное настроение, — он взглянул на сотрудников отдела. — Здравствуйте, товарищи!.. Поделитесь своей радостью со мной.

— Салам… Салам… Ахволинг яхшими?.. Как самочувствие? — поздоровался с Розыковым подполковник. Начав изучать узбекский язык, он не пропускал случая повторить запоминавшиеся слова. — Ты, кажется, тоже не грустишь?.. Хорманг!

— Не узнав горя, не узнаешь радости, — серьезно сказал майор,

Корнилов и Прохоров обменялись взглядами. Они поняли, что имел в виду Розыков.

— Товарищи, без пяти девять, — напомнил Исмаилов.

Узкие, затемненные коридоры отдела милиции, после улицы показались тоннелями. Высоко поднимая ноги, сотрудники шли друг за другом, словно были в строю. Колонну замыкал майор — его кабинет находился в самом конце коридора.

— Якуб Розыкович, ты что будешь делать сейчас? — остановившись у двери, на которой висела дощечка со словами «Начальник отдела милиции», — спросил Игорь Владимирович.

— Если у вас есть свободное время — через час приду с докладом, — ответил майор.

— Ты угадал мои мысли… Жду ровно в десять.

— Хорошо.

Подполковник недовольно махнул рукой,

— Рассказ Вострикова и показания свидетелей мне известны. Я хочу знать, как ты расцениваешь это убийство, и кто его мог совершить? Шофер Расулова Батталов или друзья Вострикова? Ты меня понимаешь, Якуб Розыкович? Пора знать все! Это преступление тянет наш отдел назад. В управлении только и говорят о нашей неудовлетворительной работе,

Майор выдержал взгляд начальника отдела:

— Разрешите продолжать?

— Пожалуйста, Якуб Розыкович.

Подполковник включил радиоприемник, стоявший на круглом столике в углу, затем, прислушавшись к музыке, которая, как ручеек, то усиливаясь, то затихая, разлилась по кабинету, сел напротив Розыкова, подперев. рукой подбородок.

Майор докладывал не торопясь. Он считал, что Востриков по заданию главаря шайки устроился на работу в кишлак и вошел в доверие к Расулову. Будучи человеком недальновидным и слабохарактерным, Расулов ввел нового знакомого в дом и познакомил с женой. Женщина, считая Вострикова близким другом мужа, рассказала о сбережениях и даже указала место, где они хранились.

Вострикова уже считали своим человеком и председатель артели и колхозники. Видя хорошее отношение к себе, он стал еще ревностнее относиться к работе, и вскоре вызвался помочь Расулову получить в банке крупную сумму денег.

Они выехали в город на машине, которой управлял Батталов. Дорогой Востриков стал жаловаться на головную боль и зашел в районную больницу, где пробыл более часа. Время близилось к вечеру, стало темнеть; естественно, получить деньги в банке было нельзя. Востриков выразил по этому поводу сожаление и сказал Батталову, чтобы тот ехал в кишлак, а Расулова пригласил в гости к Наташе. Девушка приветливо встретила друзей, сходила в магазин, купила вина и устроила небольшую вечеринку.

В полночь к Бибихон пришел незнакомец и выманил двадцать пять тысяч рублей, затем в полдень следующего дня убил Расулова и забрал колхозные деньги.

Свидетелем происшествия на дороге случайно оказался солдат Шарипов, ехавший в пассажирском поезде. Запомнив номер машины, он сошел на ближайшей станции, рассказал все диспетчеру Наде Кузьминых, а сам на попутной машине стал преследовать преступников.

Догнал он кого-нибудь или нет — пока неизвестно. Возвратившись вечером на станцию вместе со своим знакомым, неким Рахмановым, он узнал, что Кузьминых не передала номера машины и вызвался сходить в милицию сам, однако до сих пор не явился.

Рахманов, он же Туляганов, в эту же ночь встретился с Батталовым и заставил его пойти в милицию и признаться в преступлении, которого он не совершал…

— …Такова картина преступления, созданная из фактов и улик, — закончил доклад Розыков. — Дополнительные сведения, полученные нами, будут доложены вам немедленно. Я полагаю, что дело закончим в ближайшие шесть-семь дней.

Глава 22 НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ

Подполковник оперся руками о стол и долгим внимательным взглядом посмотрел на Розыкова. «Кто же все-таки преступник, кто? — спрашивали его глаза. — Где улики? Вы столько времени гадаете на кофейной гуще, словно никогда не работали в ОУРе?»

Майору не терпелось услышать голос начальника и узнать, какого он мнения о сведениях, которые удалось, получить сотрудникам угрозыска.

— Скажи, Якуб Розыкович, — когда Розыков нетерпеливо заерзал в кресле, спросил подполковник, — ты в самом деле уверен, что Востриков способен совершить преступление? Мне кажется, что ты напрасно решил разрабатывать вороновскую версию.

— Говорят: факты — упрямая вещь, — ответил майор поговоркой.

— Я не вижу фактов, — раздражаясь, произнес начальник отдела.

— Вы считаете, что инсценировка Востриковым болезни и ограбление Расуловой — это чистая случайность? — заметил Розыков.

— Так считаю не только я, но и некоторые твои работники!

— Кто? Капитан Исмаилов?

— Да… Кстати, как он справляется с работой?

— Ничего, — уклонился майор от ответа. Он не хотел говорить начальнику отдела о беседе с Исмаиловым.

Подполковник выключил радиоприемник — концерт окончился, заговорил диктор, его бас мешал слушать.

— Ничего? — улыбнулся подполковник. — Значит, беспокоился зря?.. Скажи, почему ты думаешь, что Востриков преступник?

Розыков навалился на стол, положив перед собой руки. Заговорил, загибая один за другим пальцы. Во-первых — это была одна из главных причин, заставившая его принять вороновскую версию — Востриков пять месяцев назад бежал из лагеря, об этом сегодня сообщили из Барнаула; во-вторых, при разговоре с Вороновым Востриков сказал, что убийца низкого роста, однако сторож Дмитриенко показал другое: убийца — высокий; в-третьих — это сообщила медсестра, которой было поручено следить за раненым — Востриков вчера в больнице подговаривал Наташу встретиться с человеком по кличке «Скорпион».

— Вот как! Зачем? — заинтересовался Корнилов.

— Этого я не могу сказать.

— Узнайте!.. Что еще?

Майор задумался: сказать ли подполковнику, что Наташа эту ночь не была дома? «Виноват, товарищ майор, недоглядел. Встретил по дороге Федьку Рыжего, карманного вора, пока задерживал его, она куда-то исчезла», — вспомнил Розыков доклад Кузнецова.

Наташа появилась дома только сегодня утром. У гостиницы на этот раз ее не было. Капитан Исмаилов смеялся: «Ходила на свидание к главарю».

«Прав капитан или не прав? — вдруг подумал Розыков. — Девчонка может потерять голову».

— Знаю… Знаю… — нетерпеливо сказал Корнилов, когда майор сообщил о странном поведении Наташи. — Плохо работают твои люди. Пошли к Степаниде Александровне человека. Старушка может что-нибудь сообщить.

— Может быть, допросить Наташу?

— Не торопись, Якуб Розыкович. Она сама придет к тебе. Вскоре заговорили о Батталове.

— Значит, ты считаешь, что история с шофером началась из-за того, что Шарипов передал Наде Кузьминых номер машины? — спросил подполковник.

— Совершенно верно, Игорь Владимирович, — сказал Розыков, раскрывая перед Корниловым блокнот. — ШМ 24–47 — этот номер оставил у Кузьминых Шарипов. ШЛ 24–27 — номер машины Батталова. Преступники, воспользовавшись некоторым совпадением номеров, вынудили Батталова придти к нам и сознаться в преступлении, хотя он его и не совершал.

— Так-так, — подполковник раскладывал на столе разноцветные карандаши. — Что еще дает вам право говорить, что Батталов не принимал участия в убийстве Расулова?

— Отпечатки следов машины, взятые на месте преступления, и следов машины Батталова не идентичны. Кроме того, — продолжал майор, — на машине Батталова имеется зеркало, которое не снималось со времени выпуска грузовика в свет. Следовательно, зеркало, найденное нами, слетело с другой машины. Наконец, Востриков, сообщая Воронову об аварии, не мог назвать номера машины и сказал, что шофера раньше никогда не видел.

— Что показало исследование места, где по утверждению Батталова скрылся преступник?

— Мы осмотрели особняк и двор — никаких следов грузовой машины или убийцы не нашли.

Подполковник взглянул на часы: обе стрелки подходили к цифре двенадцать — через час его ожидал у себя начальник управления.

— Скажи, Якуб Розыкович, — отрываясь от часов, снова спросил Корнилов, — что вам удалось узнать о Шарипове?

— Пока очень мало, — пожал плечами майор. — Исмаилов как-то на летучке сказал, что Шарипов — член преступной шайки. Я думаю, что это предположение—обычная фантазия капитана. Однако, факт остается фактом: Шарипов действовал загадочно!

— Между тем, — подпустил шпильку начальник отдела, — твои люди не научились разгадывать загадок, не так ли?

Глава 23 ГДЕ ЖЕ БЫЛА НАТАША?

«Боже мой! Боже мой! Да как же это? Неужели все, что он говорил — правда?»

Наташа опустилась на скамейку, стоявшую около дерева, прислонилась спиной к стволу. Вихрь, перебежав дорогу, швырнул в нее пригоршню земли. Она откинула голову назад. «Ах, какое сегодня голубое небо! Почему оно сегодня такое? Вчера…» Нет, вчера она ничего не видела — ждала свидания с Борисом.

По улице, сильно сигналя, проскочила карета «Скорой помощи». Наташа не пошевельнулась. Ее взгляд, устремленный вверх, чего-то искал. Может быть, ответа на мучившие вопросы?

Вчера, когда беседовал с ней Воронов, она ничему не верила и ничего не признавала. Борис был ее защитой. Она любила его. Это было так хорошо!

Сегодня Наташа чувствовала себя другой. Она бы уже не сказала Воронову: «Зачем ты врешь?» Правда, услышанная в больнице, сломила ее силы. Она не знала на что решиться: пойти ли в милицию и рассказать все, что услышала от Бориса, или ждать, когда все пройдет.

«…Ты пойми, я не виновен, — звучали в ее ушах слова Бориса. — Это сделал Скорпион. Он заставил меня поехать в кишлак и войти в доверие к Расулову… Конечно, я мог бы отказаться от этого, но тогда ты не увидела бы меня в живых. Скорпион не прощает…»

Может быть, Борис действительно не виновен? Мало ли что можно сделать, когда кто-то угрожает? Она боится Скорпиона, хотя ни разу не видела его. Он силой заставил Бориса пойти на преступление. «Теперь надо только молчать, — снова вспомнила она слова Бориса. — Все окончится благополучно, вот увидишь. Улик против меня нет. В уголовке повозятся немного и бросят дело».

Да, так он и сказал, и она не возразила ему, даже больше того — согласилась, и с прежним вниманием слушала его раскаяния. «Ах, какая я дура, — вдруг остановилась она. — Почему я не прервала его и не пошла за помощью к Алеше? Почему я согласилась молчать?»

«Боря, мне сказали, что ты принимал участие в убийстве Расулова», — да, да, она так и сказала ему, как только в палате никого не осталось.

«Что ты, Наташа!» — В его голосе послышался испуг, и он отвернулся от нее.

«Ты не прячь глаза, я встречалась с твоими… друзьями, мне уже все известно». — Это вороновский прием, она поняла сразу, едва соврала, и Борис вдруг заплакал. Были это искренние слезы или нет — она так и не попыталась узнать. Поступив по-вороновски, она узнала главное — правду об убийстве.

Высокий, скуластый мужчина в черных очках и с изящной тростью подошел к Наташе, когда вокруг не было ни одного человека. Поправив упавшую на плечи косынку, она хотела уйти, но он взял ее под руку и, показав на выглядывавший из внутреннего кармана пистолет, проговорил, усмехнувшись:

— Не торопитесь, милая. Нам надо о вами кое о чем поговорить.

…На юге, точно ручей, извивалась полоска неба. Облака, схваченные щупальцами огромной тучи, теснили ее к земле, вздрагивая при каждом ударе грома, На севере, разделенные светлыми занавесями, висели изогнутые темно-синие ленты:.дождь наступал на город несколькими колоннами. Воздух, смешавшись с запахом трав, был так накален, словно горел…

Глава 24 ЧТО ЖЕ БЫЛО ДАЛЬШЕ?

Наташа проснулась, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Она открыла глаза и, сбросив одеяло, быстро соскочила с постели. Почти тотчас хлопнула дверь, и раздались легкие удаляющиеся шаги.

«Господи, да что же это со мной? — холодея от страха, подумала девушка. — Куда я попала?»

Чужая, богато обставленная комната, залитая ярким солнечным светом. Чужие платья, блузки, косынки, юбки, чулки — аккуратно развешанные около кровати.

«Чья это квартира? — оделась Наташа. — Где тот мужчина, что напоил меня?»

«Возьми ее к себе и полакомься», — откуда-то из глубины сознания услышала она незнакомый голос и заметалась по комнате, наталкиваясь на тяжелые дубовые стулья.

Вчера в ресторане эти слова сказал высокому мужчине молодой человек с русыми волосами. Она вспыхнула и ударила парня ладонью по щеке. Сидевшие рядом два человека громко захохотали, дружески подмигнув ей. Одного из них все звали Носатым.

«Кто же был в черных очках? — вздрогнула Наташа. — Неужели? Борис не сказал, какой он…». Сжавшись в комок, она посмотрела на двери, не решившись назвать того, кто вчера встретил ее в городе и отравил вином. Она подумала, что он уже здесь и вот-вот окликнет ее. Что она будет делать?

Вдруг в соседней комнате послышались шаги, и кто-то осторожно постучал в дверь.

Она подбежала к трюмо, стоявшему у окна, схватила пудреницу и, не глядя в зеркало, стала машинально пудриться. Ей хотелось как-то скрыть свое состояние.

— Да, — ответила она на стук прерывающимся от страха и волнения голосом.

По-видимому, в комнату вошел мужчина. Он сделал несколько шагов к трюмо и остановился позади Наташи. Она чувствовала его тяжелое дыхание и не смела обернуться.

— Как спали, Наташа?

Чей это голос? Вчера она разговаривала с другим человеком.

— Как спала? А вам не все ли равно! Вы скажите, как я сюда попала?

— Я сам хотел спросить вас об этом же, — помедлив секунду, сказал мужчина. Она встрепенулась:

— Говорите без загадок!

— Это вы мне задали загадку, которую я вот уже пол-суток пытаюсь разгадать, — ответил он медленно и с достоинством.

Наташа больше не могла сдерживать себя. Она быстро повернулась и с раздражением спросила:

— Где Скорпион?

Перед ней стоял небольшой лысый человек. Он пожал плечами и, подойдя к окну, поспешно опустил штору. Он молчал, должно быть, не решался раскрыть себя.

— Боитесь сказать? Напрасно! Я не милиционер и не намерена разоблачать вас!

Мужчина с удивлением оглянул Наташу:

— Вы, кажется, заговариваетесь. Она солгала:

— Я вас видела вчера со Скорпионом. Вы предлагали ему убить меня и отвезти за город. Он разговорил вас и привез сюда, сказав, что вернется за мною утром.

Рассеянная улыбка, еще минуту назад блуждавшая по лицу мужчины, сменилась гримасой ужаса, и до Наташи дошел слабый шепот:

— Подождите, милая, подождите!..

Наташа хрустнула пальцами. Испуг мужчины и обрадовал и встревожил ее.

— Вы Фельдман? — спросил он.

— Нет, — сказал она и назвала свою фамилию.

— Не обманывайте, Наташа, — попросил он. — Ваши друзья сказали, что вы дочь академика Фельдмана. Я — Рест, Самуил Михайлович. Бухгалтер артели «Заря».

Наташа не слышала такого имени. Ей стало стыдно и за себя и за него. Прикрыв лицо руками, она отвернулась и стене и устало попросила:

— Рассказывайте!

Рест усмехнулся:

— Я думаю, что вы сможете лучше рассказать о себе. Наташа промолчала.

Самуил Михайлович отвел от нее взгляд и сел а кресло.

— Это случилось в три часа ночи, — сказал он, вытирая большим клетчатым платком руки и лицо. — Ко мне постучали. Я вышел на улицу и увидел легковую машину. «Если не ошибаюсь, вы — Рест?»—сказал шофер. «Да», — ответил я. «Якуб Абдулаевич, — представился незнакомец, — У меня к вам просьба: приютите на ночь дочь Фельдмана. Она в тяжелом состоянии». «Мне кажется, что в таких случаях надо обращаться в больницу или к родителям больной», — сказал я. «Вы меня не поняли, — ответил шофер. — Фельдман не больна. Просто выпила лишнего. Вести ее к родителям нет смысла: отец — в командировке, а мать гостит у родственников. Остаетесь только вы. Академик Фельдман — ваш земляк». «Да, но я никогда не встречался с ним», — попробовал отказаться я, однако, шофер не стал меня слушать. Он открыл дверцу и повел вас к парадному. «Дайте ей отдохнуть до утра. Фельдман будет очень благодарен за это…»

— Что же вы сделали? — чужим голосом спросила Наташа.

— Приказал домработнице уложить вас в постель, — ответил Рест.

Несколько минут в комнате было тихо.

— Вы заметили номер машины, на которой приезжал этот… Якуб Абдулаевич? — спросила Наташа,

— К сожалению, номер машины был забрызган грязью, — вздохнул Рест. Поднявшись с кресла, он подошел к Наташе и несмело дотронулся до ее руки. — У меня к вам просьба, милая. Никому не говорите о том, что были у меня. Мое положение…

— Хорошо, хорошо, — заверила Наташа. — Никто никогда не узнает об этом…

Глава 25 РАЗУМ ГОВОРИТ ОДНО, СЕРДЦЕ — ДРУГОЕ

— Нет, ты не отворачивайся, ты скажи, что у вас произошло? Я не отступлюсь от тебя, пока не узнаю все. Тебе не семнадцать лет — пора браться за ум. Мыслимо ли дело: отказаться от такой девушки! Да ты понимаешь, что делаешь? Тебе одного ее приданного хватит на всю жизнь!

— Зачем мне ее приданое? Мне жена нужна!

— Ему нужна жена!.. Разве Варька плохая девушка? Через пять лет окончит институт, будет работать врачом, что тебе еще надо? Врачи, знаешь, как зарабатывают! Ее отец за один прием по сто рублей берет!

— Живодер…

— Алешка, опять за свое! Не смей перечить матери! Все равно будет так, как сказала я. Наташки тебе не видать, как своих ушей. Говорят, с бандитом связалась. Честная девушка не сделает этого… Сиди, не ерепенься. Знаю, что скажешь — защищать будешь!.. Напялил дурацкий мундир и корчишь из себя нивесть кого! Вот я пойду в твою милицию и добьюсь, чтобы тебя уволили!..

— Мама!!

Ефросинья Андреевна отвернулась. Господи, какая нынче пошла молодежь! Положи палец в рот — откусит. Разве раньше такое было? Она и не помнит, чтобы кто-нибудь шел против воли родителей. Дети не осмеливались перечить.

— Алеша, родной… — переменила тактику Ефросинья Андреевна. — Ведь я добра тебе желаю. Ты же у меня один. Ну, посмотри, какая я старая стала. Кто тебе поможет, когда я помру?

Она подошла к сыну, стала поправлять фуражку. Алексей отстранил ее от себя, поспешно поднялся с дивана, встал у письменного стола, заваленного книгами и бумагами.

— Не притрагивайся к моему мундиру! — нахмурился он. — Не любишь — не притрагивайся, Как-нибудь без тебя обойдусь.

— Алешенька, да что ты! Я пошутила, — взмолилась Ефросинья Андреевна. — Работай, где хочешь… Мне все равно… Как ты говоришь: «Я ассе… низатор и водовоз». Вот и ладно.

— Запомнила?.. Спасибо… — повернулся к матери Алексей, На его лице появилась улыбка. — Маяковский так говорил. Здорово, правда?.. Знаешь, что такое ассенизатор? Человек, который чистит уборные. Я ассенизатор! Очищаю общество от преступников. Поняла? Мою форму любить надо.

— Господи, ну, конечно. Тут и понимать нечего… Тьфу, какая гадость! — прошептала Ефросинья Андреевна, отворачиваясь от сына.

Вчера днем было все по-другому. Ее счастью не было предела. Она видела Варьку и беседовала с ней. Девушка была без ума от Алексея. Ее глаза горели таким восторженным блеском, что нельзя было без волнения смотреть в них.

Ефросинья Андреевна гордилась сыном. Она поняла, что между ним и Варькой что-то произошло. Ее сердце наполнилось надеждой.

…Беспечно прожила свою жизнь Ефросинья Андреевна. Ее отец был крупным купцом и ничего не жалел для дочери. Первый муж владел небольшой ткацкой фабрикой во время нэпа. Денег, вырученных за продажу товара, хватало на ее бесчисленные вечеринки и наряды.

Второй муж оказался беднее — руководил артелью, которая изготовляла женскую обувь, Однако он делал все, чтобы угодить Ефросинье Андреевне. Правда, вскоре его посадили за спекуляцию.

Три других мужа Ефросиньи Андреевны — один из них был отцом Алексея — пошли по пути своего предшественника.

Наконец, утратив былую красоту, Ефросинья Андреевна покорилась «судьбе»: начала работать, чтобы как-то воспитать сына. Она возненавидела всех работников милиции и людей, имеющих семью и достаток. Милиция, думала она все чаще, отобрала у нее мужей и лишила человеческой жизни. Когда Алексей впервые надел форму, она от злобы, охватившей все ее существо, едва не лишилась рассудка…

— Ну, ладно, ты ответь, почему тебе не нравится Варька? — видя, что Алексей успокоился, продолжила наступление Ефросинья Андреевна.

Алексей невидящим взглядом посмотрел на мать. Разве он когда-нибудь говорил, что ему не нравится Варька? С нею можно дружить. Она бойкая, веселая девушка. Только ведь сердцу не прикажешь. Он с детства привык к другой. Наташа всегда была дорога для него, даже теперь, хотя она и презирала его, ему казалось, что она рядом… Ну, как он мог думать о Варьке!..

— Почему мне не нравится Варька? — спросил, будто возразил, Алексей. — Почему она тебе нравится?

— Мне? — встрепенулась Ефросинья Андреевна. — Люблю!

— Не любишь ты ее, не обманывай.

— Тьфу! В кого ты только уродился? — не выдержала Ефросинья Андреевна. — Отец был, как отец…

— Не было у меня отца! Все равно, — упрямо проговорил Алексей, надевая фуражку. — Пусть Наташа не любит меня… Я буду всегда любить. — Он пошел к двери. Что с тобой говорить! Ты ведь никого не любила!..

— Алешка! — взвизгнула Ефросинья Андреевна. Упав на диван, она схватилась за сердце, закрыла глаза. — Как ты мог сказать это? Мерзавец!..

Алексей нерешительно потоптался у порога. «Что это я в самом деле? Ведь она моя мать!» Он снял фуражку, виновато улыбнулся. Потом подбежал к матери, поцеловал в лоб.

— Прости!

Ефросинья Андреевна слабо махнула рукой:

— Ладно уж… Иди…

Глава 26 СТРАННАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

Работы в ГАИ оказалось много. Воронову и двум сотрудникам уголовного розыска пришлось проверить более ста машин, побеседовать с большим количеством людей: с шоферами, заведующими гаражей, директорами учреждений и предприятий, с рабочими, техниками и инженерами.

Воронов метался из одного конца города в другой, уходил из дома рано утром, возвращался далеко за полночь.

Товарищи по работе — большинство инспектора дорнадзора — шутили:

— Пропал человек: теперь его к нам калачом не заманишь, решил превзойти Шерлок Холмса.

На шестой день удалось добиться кое-каких результатов. Выяснилось, что в день убийства Расулова, из гаража, которым заведовал Яков Аркадьевич Лещинский, на станцию Узбеково ходила грузовая машина ЗИС-150. В этом гараже оказалось три машины с цифрой —24— в номерах.

Одновременно оперативные работники Прохоров и Зафар обнаружили в числе сотрудников гаража несколько лиц, имя, отчество и фамилии которых, начинались с букв Г. Г. Г,

Вскоре под разными предлогами три машины, шофера которых подозревались в преступлении, были доставлены во двор ОРУДа.

Осмотром грузовиков занялся младший лейтенант Воронов. Майор Розыков, приехавший в ОРУД с небольшим опозданием, стоял в стороне. Он внимательно слушал старшего госавтоинспектора Кадырова, который принимал участие в розыске машины. Рядом с майором находился начальник ГАИ. Лихачев исподлобья следил за действиями младшего лейтенанта. Воронов нравился ему своей искренностью. Ошибки, которые допускал он, были результатом неопытности. Со временем это пройдет, думал начальник ГАИ. Кто верит в себя, тот достигнет всего, что захочет!

Осмотрев номерные знаки машин и вписав их в блокнот, Воронов задумчиво чертил карандашом по листу блокнота, Три номера: ШЛ 24–17, ШЛ 24–15, ШЛ 24–07, три грузовика, три шофера. На какой же машине было совершено преступление? Кто из водителей принимал участие в убийстве Расулова?

«Наиболее интересна, — думал он, — машина ШЛ 24–17».

В самом деле, солдат, сообщая Наде Кузьминых номер, мог перепутать цифры и вместо 17, написал цифру 47? Не потому ли эта цифра была очерчена кругом и увенчана жирным знаком вопроса?

Однако, не исключена возможность, что солдат и цифру 07 принял за 47?

Захлопнув блокнот, Воронов подошел к машине ШЛ 24–07. Он уже не раз осматривал ее, но не обращал внимания на кабину.

— Якуб Розыкович!.. Товарищ майор!.. — крикнул младший лейтенант вдруг и побежал к Розыкову через двор. — Товарищ майор, — поравнявшись с начальником ОУР, зашептал он. — Я нашел машину, на которой был убит Расулов! Пойдемте, на ней нет зеркала.

Розыков подошел к машине ШЛ 24–07.

— Действительно…

Однако, глянув на соседний грузовик, разочарованно покачал головой.

— Посмотрите сюда! — кивнул он Воронову.

— Не понимаю, — пожал плечами младший лейтенант.

— Нет, вы серьезно?

— Да серьезно!

— Глядите же лучше! Почему нет зеркала и на этой машине?

— Младший лейтенант опешил. Еще минуту назад ему казалось, что след преступника найден, а теперь все переворачивалось вверх дном. Две машины со сходными номерами? Какой из них управлял преступник? Кто потерял зеркало: водитель грузовика ШЛ 24–17 или ШЛ 24–07?

Глава 27 ДВА ЧЕЛОВЕКА — ДВА ХАРАКТЕРА

Вышло так, что в отдел милиции были вызваны два шофера. С шофером машины ШЛ 24–15 не встречались вообще: он уже больше месяца находился на лечении в Сочи.

— Василий Алехин, — так представился офицерам водитель машины ШЛ 24–07.

У него были мягкие женские черты лица, русая, вьющаяся шевелюра, полукруглый подбородок, рыжие брови, высоко стоящие над веселыми бесцветными глазами.

— Что вы делали в прошлую среду? — такими словами начал беседу Розыков.

Алехин несмело подошел к столу.

— Ездил в Черемхово за стройматериалами.

— Что заставило вас возвращаться оттуда через станцию Узбеково?

— У вас неверные сведения, товарищ начальник.

Чуть заметная улыбка тронула губы Розыкова. Он наклонился над столом, пододвинув Алехину пачку с папиросами.

— Вы были один в кабине?

— Да, — закуривая, небрежно отозвался шофер.

— Обманывать не советую.

— Я не обманываю.

— Где зеркало от вашей машины?

— Потерял.

— Когда?

— На прошлой неделе. Майор нахмурился:

— Вы давно знакомы с Востриковым?

— С Востриковым? — Алехин помолчал. — Не знаю такого, Как его звать?

— Борис.

— Не знаю.

— Снова обманываете?

— Вас не обманешь. ОУР! Наслышался.

Через полчаса привели Головко.

«Г. Г. Г. — Григорий Гаврилович Головко», — с удовольствием отметил про себя капитан Исмаилов, присутствующий на беседе.

Головко резко отличался от Алехина. Он был выше ростом, плечист, немного сутуловат. Глаза, посаженные глубоко, смотрели хмуро, недружелюбно. Широкие ноздри раздувались, как меха. Подбородок, сильно выступавший вперед, был разделен на две полукруглые половины. Губы плотно сжаты. Под скулами ходили круглые, словно шары, желваки. Ему шел двадцать пятый год, но можно было дать больше тридцати. Разговаривая, он дергал плечом, словно отгонял мух.

Беседу продолжал майор Розыков.

— Вам известно. что произошло в прошлую среду? — спросил он шофера, как только тот сел на стул.

— Проинформирован, — ответил Головко.

— Вы ездили на станцию?

— Ездил.

— В какое время?

— Днем.

— Как фамилия парней, которые были с вами в кабине? Только говорите правду.

— Я ездил один. — Головко положил на колени руки, потом сжал. Кулаки, как глыбы, вдавились в тело. — Вы подозреваете меня в убийстве?

— Да, — видя, что Розыков медлит с ответом, твердо сказал Исмаилов.

Шофер вздрогнул:

— На каком основании?

— Нам все известно.

— Что известно?

— Вы были на станции? Были, — заговорил капитан, приблизившись к Головко. — Недалеко от разъезда ваша машина левой стороной съехала на обочину дороги. Заднее колесо попало в яму, кузов с силой тряхнуло, и люди, находившиеся в нем, вылетели. Вы остановили машину, но не оказали помощи пострадавшим, а взяли у них деньги и уехали в город… Вам остается одно — сознаться, — закончил капитан. — Это важно для дела и для вас. Запомните, признание облегчает меру наказания.

— Я з-знаю, — озлобленно сказал Головко.

— Значит, вы признаете свою вину?

— Бросьте! — Головко встал. — Зачем вы говорите так? У вас нет фактов. Я никого не убивал и не грабил.

— Хорошо, — сказал Исмаилов. — В таком случае, скажите, где зеркало от вашей машины? Может быть, у вас его кто-нибудь украл?

Головко вспыхнул:

— Вы угадали. Зеркало украли.

— Когда?

— В прошлую среду.

— Скажите, какое неблагородство со стороны вора! — капитан уперся взглядом в Головко. — Перестаньте паясничать! Сознавайтесь!

В это время в разговор вмешался майор. Он спросил Головко: действительно ли зеркало от его машины пропало в прошлую среду.

— У меня есть свидетели, — оживился шофер.

— Кто?

— Лещинский.

— Еще кто?

— Алехин.

Майор достал из стола носовой платок с буквами Г. Г. Г. А.

— Ваш?

— М-мой.

— Что означает буква «А», вышитая с буквами «Г. Г. Г.»?

— Не знаю. Наверное, фантазия жены.

— У вас есть друзья?

— Есть.

— Вот что, Григорий Гаврилович, — подойдя к шоферу, сказал майор, — никому в ближайшие три-четыре дня не говорите о том, что вы здесь слышали и видели. Это необходимо. Договорились?

— Договорились, — заверил Головко.

Яков Аркадьевич Лещинский — начальник гаража, в котором работали Головко и Алехин, — зашел в кабинет Розыкова, не скрывая тревоги, охватившей его.

— Яков Аркадьевич, — обратился к Лещинскому Розыков, — мы думаем съездить в больницу к раненому, не сможете ли вы уделить нам полчасика?

— Почему не смогу? С удовольствием, — поспешно согласился начальник гаража.

— Мы поедем на вашей машине, — вставая, продолжил майор, — возьмите с собой Алехина и Головко и проследите, как они будут вести себя во время нашей беседы с раненым.

— Вы считаете, что я не должен присутствовать на этой беседе?

— Да. Но, нам необходимо знать: кто из шоферов принимал участие в преступлении— Головко или Алехин? — глядя на Лещинского, сказал майор. — Вы начальник гаража. Они верят вам. Виновный может рассказать вам правду. Конечно, это он сделает при одном условии… Вы меня понимаете?

— Не совсем, товарищ майор.

— Вы не должны говорить им, что решили помочь нам.

Брови Лещинского удивленно полезли вверх:

— Здорово!

— Значит, договорились! Мы, вероятно, обошлись бы без вас, заметил Розыков, — но у нас нет отпечатков машины, оставленных на месте преступления. Эксперт молодой и позабыл снять слепки.

Глава 28 ПРИВЕТ ОТ АЛЕХИНА

Воронов, Исмаилов и Розыков зашли в палату, одновременно. Увидев их, Востриков проворно сдернул с себя одеяло, обнажил забинтованную, желтую, как воск, ногу. Его лицо расплылось в приветливой улыбке, в глазах, только что тоскливо блуждавших по палате, вспыхнули веселые, озорные огоньки.

— Наконец-то пожаловали, дорогие товарищи, — приподнявшись на локоть, проговорил он.

— Пожаловали, Востриков, пожаловали, — садясь на стул, добродушно сказал Розыков.

— Спасибо вам. — Востриков поднял глаза на младшего лейтенанта, остановившегося у изголовья. — Что скажешь, Алеша? Как там поживает наша знакомая? Страдает? — Он перевел взгляд на майора. — Думал я на этой неделе жениться, да вот… Нога все еще пошаливает. Врачи говорят, что заживет только через месяц… Невеста у меня хорошая. Вот выпишусь, приду к вам в гости с ней. Не прогоните?

— Да нет, не прогоню, — сказал Розыков, почувствовав теплоту в голосе Вострикова.

Некоторое время еще говорили о Наташе, потом Розыков попросил Вострикова рассказать о себе и Расулове.

Рассказ получился длинный, но ничего нового не внес в дело. Востриков почти дословно повторил сообщение оперативных работников.

Воронов торжествовал. После памятного разговора с Наташей, он считал, что Востриков не причастен к преступлению. Отказавшись однажды от собственной версии, он не хотел больше возвращаться к ней. В этом нет необходимости, думал он.

— Номера машины вы, конечно, не заметили? — покосившись на младшего лейтенанта, обратился майор к Вострикову.

— Почему не заметил, — сказал Востриков, — ШЛ 24–27. Я вам уже говорил об этом. — Он посмотрел на Воронова. — Помнишь, Алеша, в поле ты спросил меня, не знаю ли я номера машины, и я сказал тебе: знаю.

Воронов отвернулся:

— Ничего ты не говорил мне!

— Ну, как же! — Востриков даже сел на кровать. — Я же тебе ясно сказал, что мы ехали на машине Батталова и номер назвал: ШЛ 24–27.

Младший лейтенант промолчал.

Розыков, уловив в его взгляде растерянность и недоумение, пододвинулся к Вострикову и продолжил разговор:

— Борис Павлович, вспомните, сколько человек было в кабине?

— Кажется, двое, — неуверенно ответил Востриков.

— А точнее?

— Двое.

— Шофер — сутулый, высокого роста, — стал перечислять майор приметы Батталова. — Волосы у него черные, взгляд тяжелый. Когда говорит, немного заикается, словно чего-то боится. Верно?

— Ага, — Востриков широко раскрыл глаза. — Вы уже нашли убийцу? Взглянуть бы на него, паразита, еще раз!

— Вы правы, такие люди — паразиты, — помедлил Розыков. — Только у шофера волосы не черные, а русые, и не сутулый он, а стройный, и невысокий.

— Вы что-то путаете, товарищ майор? — быстро, но еще спокойно проговорил Востриков.

— Нет, Востриков, не путаю, — сказал, словно выстругал слова Розыков. — Шофер не брюнет, как вы говорите, а шатен. Вы его знаете. Это Алехин. Он просил передать вам привет!

Большие, черные, как уголь, зрачки Вострикова с полминуты не мигая смотрели на Розыкова.

— Алехин? Скорпион, ч-черт! Это его затея!

— Какая затея? — рванулся к Вострикову младший лейтенант.

— Никакая, — поняв, что проговорился, устало отозвался Востриков.

Больше ни Воронов, ни Исмаилов, ни Розыков не добились от него ни одного слова.

Глава 29 СООБЩЕНИЯ ЛЕЩИНСКОГО И ПРОХОРОВА

— За каким чертом вы сунулись к нему с этим дурацким вопросом? Неужели вы до сих пор не поняли, что Востриков — соучастник преступления? Вы поверили Наташе, а кто она, скажите пожалуйста? Что вы о ней знаете? О чем она беседовала с Востриковым в больнице? Что она сейчас делает? Думает о вас? Вздыхает? Не полюбит она тебя!

— Почему? — Воронов и сам не понимал, как вырвался у него этот вопрос. «Глупо. Веду себя, как мальчишка. Сто неприятностей в одну неделю. Не знаю, как это майор терпит меня. Я бы на его месте поступил иначе». Нахмурившись, он снова, но уже с большим ожесточением, повторил вопрос: — Почему она не полюбит меня?!

— Непостоянный у тебя характер, Воронов, — дружески сказал Розыков. — Девушки любят сильных.

Младший лейтенант вспыхнул, ему так и хотелось крикнуть: «Неправда! Меня любят! На Наташе свет не сошелся. Есть Варя!» Однако он сдержал себя. Обида, словно пламя, вспыхнувшая в нем, вдруг погасла. Он беспомощно опустил руки: майор был прав.

— Ну, что вам удалось узнать, Яков Аркадьевич? Лещинский, Розыков, Исмаилов и Воронов стояли в вестибюле больницы.

— Мне, кажется, — неуверенно начал начальник гаража, — что виноват Головко. Понимаете, он все время крутился около больницы, как будто потерял что.

— Я так и думал, — удовлетворительно сказал майор. — Все улики против Головко. Придется арестовать его, как вы думаете, товарищ капитан?

— Надо подождать, — отозвался Исмаилов. — В таких случаях нетрудно впросак попасть.

Розыков задумчиво посмотрел на Лещинского:

— Может быть, действительно, подождать? Как вы считаете, Яков Аркадьевич? Головко ваш шофер.

Лещинский растерянно переступил с ноги на ногу:

— Да я что…

— Ладно, пусть парень погуляет немного, — вдруг махнул рукой Розыков. — Вы только, Яков Аркадьевич, присмотрите за ним. Если чего — сообщите нам. Мы не успеем придти на помощь — попросите Алехина. Я думаю, что у него правильный характер. Поможет.

— Поможет, товарищ майор, — обрадовался Лещинский, — Он у меня один из лучших шоферов.

— Вот и отлично, — майор протянул Лещинскому руку. — Кстати, как он вел себя в это время?

— Алехин-то? Ничего. Сидел в машине, газету читал. Какое, говорит, мне дело до того, что где-то произошло убийство. Я, говорит, ни к чему не причастен. Бояться мне нечего.

— Все ясно: Головко — преступник, — майор поправил фуражку. — Теперь вся надежда на вас, Яков Аркадьевич. До свидания.

— До свидания, товарищ майор. Спасибо за доверие, — скороговоркой проговорил Лещинский.

Минут через десять после того, как машина с Лещинским и шоферами выехала со двора больницы, к майору не торопясь подошел лейтенант Прохоров.

— Докладывайте, товарищ лейтенант, — закурив, обратился к нему Розыков.

— Ваша догадка подтвердилась, товарищ майор, — сказал Прохоров. — Лещинский и Алехин дважды отходили от машины и о чем-то совещались, а Головко сидел у дерева и читал газету.

— Великолепно, — не скрывая радостного возбуждения, проговорил Розыков. — Возьмите в свое распоряжение Воронова и еще трех человек. Только будьте осторожны: преступник опасен!

Глава 30 ПОЧЕМУ ВСЕ-ТАКИ АЛЕХИН, А НЕ ГОЛОВКО?

Исмаилов вынужден был начать разговор с Розыковым. События, развернувшиеся в течение этого дня, были до того необычными и непонятными, что капитан стал подумывать об особых криминалистических способностях своего начальника.

— Ты хочешь знать, как я определил, что преступник Алехин, а не Головко? — обратился майор к капитану, садясь в кресло, придвинутое к открытому окну. — Во-первых, давай решим: правильно ли я сделал, послав оперативную группу по следам Алехина и Лещинского?

— Говоря об оперативной группе, вы имеете в виду Прохорова и Воронова?

— Безусловно, — сказал майор. — Если ты не забыл, с Прохоровым, кроме Воронова, поехали еще три человека. Какова их задача? Воронов и Скиба сегодня ночью должны арестовать Алехина и доставить в отдел. Конечно, мы бы могли это сделать и прямо в больнице…

— Вы считаете, что Лещинский один из участников преступной шайки? — опередил ответ майора Исмаилов.

— Совершенно верно.

— Воронов и Скиба арестуют Алехина так, чтобы об этом не знал Лещинский?

— Да.

— А Прохоров, Зафар и Кузнецов следом за Лещинским дойдут до логова волчьей стаи?

— Правильно.

Капитан удивленно засопел.

— Для меня непонятным остается ваше отношение к Головко, — сказал он через некоторое время. — Почему вы запретили рассказывать о том, что мы говорили ему?

— Меня, прежде всего, возмутило твое обращение с Головко. Это же безобразие, Гафур Исмаилович! Сколько раз говорить тебе об одном и том же! Надо сдерживать себя, иначе я вынужден буду принять какие-то меры… Я не пугаю тебя, не хмурься, я хочу, чтобы ты понял все, — предупредил майор и ответил на вопрос вопросом, жестом приказав Исмаилову молчать. — Нужно ли ставить в известность Алехина о том, что мы показывали Головко платок с буквами «Г. Г. Г. А»? Подумай об этом хорошенько, и ты поймешь, что я правильно сделал, попросив шофера никому не говорить о нашей беседе.

Капитан удивленно сдвинул плечи.

— Это, во-первых. Во-вторых, — продолжал Розыков, — как мне все-таки удалось узнать, что преступник Алехин, а не Головко?

— Подсказал опыт, — боясь глядеть на майора, поспешно проговорил капитан.

— Не спорю, был бы я новичок в ОУРе, я бы, несомненно заподозрил Головко, однако в данном случае личный опыт сыграл второстепенную роль. Я больше опирался на показания свидетелей и улик. Увидев Алехина, я вспомнил беседу со сторожем Дмитриенко. Он, как ты знаешь, показал, что у шофера были русые волосы и высокий лоб. Так?

— Так.

— Я почувствовал, что передо мной преступник, и решил проверить свое подозрение.

— Каким образом?

— Мы нашли на месте преступления окурок, не забыл? Дав Алехину закурить, я убедился, что был прав, думая, что он преступник. Можешь убедиться в этом сам…

Майор выдвинул ящик письменного стола и извлек два окурка. Капитан даже привстал от удивления: сомнений не оставалось — они побывали в руках одного и того же человека.

— В-третьих, — не спускал майор глаз с Исмаилова, — я заинтересовался платком, который принадлежал Головко. Инициалы Г. Г. Г. нами были расшифрованы правильно. Оставалась буква «А».

— Алехин! — вскрикнул Исмаилов.

— Ты помнишь, я спросил Головко, что означает буква «А»? Головко ответил, что это фантазия жены… Значит, она могла подарить Алехину платок, вышив первую букву его фамилии рядом с ранее вышитыми буквами «Г. Г. Г.»— инициалами своего мужа, можно так предположить?

— Я думаю — можно, если предположить, что жена Головко симпатизирует Алехину?

— Сейчас у Головко младший лейтенант Сергеев, — взглянув на часы, сказал Розыков. — Через час мы узнаем, кто эта женщина и как попал к Алехину платок… мужа.

Потушив папиросу, майор встал.

— Наконец, в-четвертых, — продолжал он, — почему я «поручил» Лещинскому проследить, как будут вести себя у больницы Алехин и Головко?.. Ответ на этот вопрос ты найдешь, вспомнив опять показания сторожа Дмитриенко. Сегодня Лещинский был в коричневом костюме. Дмитриенко, как тебе известно, сообщил, что так был одет человек, находящийся в кабине с Алехиным. Мне оставалось только проверить правильность этих слов. Выгораживая Алехина, Лещинский разоблачал себя. Я думаю, что он таким же путем разоблачит Скорпиона. События сегодняшнего дня должны привести его в логово зверя…

Глава 31 В ОТДЕЛ ПРИХОДИТ БУХГАЛТЕР КОЛХОЗА «ХАКИКАТ»

Едва капитан Исмаилов вышел из кабинета Розыкова, как майору позвонил начальник НТО — капитан Долгушев. Он сообщил, что эксперт Чеботарев сличил протекторы колес машины Алехина с отпечатками, оставленными на месте преступления.

— Ваши подозрения, товарищ майор, подтвердились, — пробасил начальник НТО, — преступление было совершено на машине ШЛ 24–07.

Вскоре явился оперативник Сергеев, которого Розыков посылал к жене Головко.

— Платок с буквами «Г. Г. Г. А.», — еще с порога заговорил младший лейтенант, — был подарен Алехину женой Головко.

Майор пригласил Сергеева к столу.

— Это мне известно, — неторопливо проговорил он, — Я хочу услышать от вас другое: знал ли о подарке Головко?

— Не знал, — сказал младший лейтенант. — Она встречалась с Алехиным тайно. На днях она подарила ему еще точно такой же платок.

— Так-так, — Розыков помолчал. — А почему же на платке инициалы мужа?

— Затрудняюсь ответить, товарищ майор.

— Может, готовя платок мужу, она думала об Алехине и, не заметив, добавила букву «А», — ответил за оперативника майор. — После же, поняв, что платок нельзя показывать мужу, передала тому, о ком думала. Могло произойти и так, — продолжал майор. — Алехину зачем-то понадобился платок. Не имея другого, женщина дала ему один из платков мужа, предварительно довышив… букву «А». Что вы об этом скажете, товарищ младший лейтенант?

О Садыке-бобо, бухгалтере колхоза «Хакикат», пришедшем в отдел милиции, доложил Зафар, когда Розыков был один в своем кабинете…

— Хочу поговорить с тобой, начальник, — сухо поздоровавшись с майором, сказал Садык-бобо.

Майор с интересом рассматривал бухгалтера, стараясь понять, что привело его в отдел.

Садыку-бобо шел пятьдесят шестой год. Ой был одет в серый костюм и ичиги с калошами. Черные, как воронье крыло, усы придавали его лицу суровое выражение.

— Я вас слушаю, Садык-бобо, — подставляя бухгалтеру кресло, сказал майор.

— Дума одна не дает мне покоя, начальник, — садясь, проговорил бухгалтер.

Майор начинал догадываться, какая дума беспокоила Садыка-бобо. Розыков получил сегодня новые сведения о Вострикове. Стало известно, что он, будучи в колхозе, старался завести дружбу с бухгалтером.

— Послушай, начальник, что я тебе скажу, — произнес бухгалтер. — Я думаю, что парня надо… проверить… Конечно, человек ранен… Может, я ошибаюсь…

— Смотря в чем? — подтолкнул старика вопросом майор,

— Разговор у меня такой, — оживился бухгалтер. — Я встречался с Востриковым. Однажды выпил с ним. Было это перед тем, как случилось несчастье. «Садык-бобо, — с казал он мне. — Вы хорошо знаете русский язык. Научите меня говорить по-узбекски!» «Хорошо, — пообещал я. — Научу», «Скажите, как будет по-вашему: «Садык-бобо — мой друг», «Садык-бобо менинг дустим», — ответил я. Он два раза вслух повторил эти слова. Потом попросил перевести слова «никому», «деньги», «завтра», «случилось». — Садык-бобо снял тюбетейку и положил на стол, исподлобья взглянув на Розыкова. — Через три дня он пришел ко мне на работу и сказал: «Помогите, Садык-бобо, получить с Расулова бутылку коньяку». «Как же?» — спросил я. «Переведите вот это предложение: «Я буду дома завтра к обеду, и ты узнаешь все, что случилось со мной». Понимаете, Карим говорит, что я не смогу перевести эти слова, а я сказал, что смогу, ну мы и поспорили».

— Что же было дальше? — спросил майор, усилием воли подавив волнение.

— На второй день я встретил Расулова и спросил, когда будем пить коньяк. «Какой коньяк?», — удивился он. Я рассказал. «Ничего подобного у нас не было: Востриков обманул вас!» — ответил Карим.

Розыков поднял телефонную трубку:

— Соедините меня с Исмаиловым… Товарищ капитан! Вы говорили, что записку, оставленную у Бибихон Скорпионом, написал Батталов? Как на это смотрит Чеботарев? Отверг версию? Правильно сделал. Предложите ему проверить почерк другого человека… Вострикова.

Глава 32 КОРНИЛОВ БЕСПОКОИТСЯ

— К тебе можно, Якуб Розыкович?

— Пожалуйста, товарищ подполковник, заходите… Я как раз получил новые улики об убийстве.

— Сиди, сиди… Какие же?

Розыков подождал с минуту, будто не знал, с чего начинать, потом заговорил неторопливо, время от времени заглядывая в папку, которая лежала перед ним на столе.

Игорь Владимирович прошел вперед и сел в кресло, стоявшее у окна. Окно было открыто, и в кабинет беспрерывными волнами врывался упругий ветер. Он широко, как паруса, надувал легкие зеленоватые шторы, шелестел листками настольного календаря, лежавшего почему-то на подоконнике.

«Печет, как в пекле», — устало подумал подполковник, кладя руки на подлокотники. У него со вчерашнего дня было плохое настроение. Он снова и снова взвешивал все и будто беседовал с комиссаром, который, собственно, и вызвал в нем эту неудовлетворенность.

Вчера в половине шестого подполковнику позвонили из секретариата управления милиции и сказали, что его ждет к себе комиссар милиции III ранга Искандеров. Корнилов прервал совещание, которое проводил с работниками ОБХСС, и выехал в управление.

Искандеров встал из-за стола, когда Игорь Владимирович зашел к нему в кабинет, и протянул свою большую мускулистую руку. Корнилов поздоровался сдержанно и не садился до тех пор, пока начальник управления не предложил ему стул.

Минут двадцать они говорили о делах управления и отдела милиции, потом комиссар, будто мимоходом, сказал, что думает перевести в управление майора Розыкова.

— Кем? — Растерялся Корнилов. Он совсем не об этом хотел спросить. Ему нужно было сразу же протестовать.

— Начальником ОУР.

— Управления?

— Да.

— Вы думаете, что он справится?

— Я хорошо знаю Розыкова…

— Этого не может быть! — не дал договорить Корнилов. Ему стало душно. — Это невозможно! — повторил он громко, наконец, собравшись с мыслями.

Комиссар несколько минут сидел молча, глядя на вентилятор, который стоял на тумбочке около стола. Подполковник настороженно следил за взглядом начальника управления, стараясь угадать его мысли. «Если заберет Розыкова, пойду к министру», — все настойчивее повторял про себя Корнилов.

Однако комиссар, посидев еще некоторое время молча, заговорил снова об отделе милиции — поинтересовался, когда будет завершено «Дело Расулова», какое настроение у сотрудников, закончив свою беседу словами:

— У вас много замечательных людей, Игорь Владимирович, вы присмотритесь к ним… Со временем мы, очевидно, возьмем все-таки Розыкова, поэтому готовьте на его место человека.

«Готовьте человека. Легко сказать, — раздраженно думал теперь Корнилов, слушая неторопливый голос Розыкова. — Словно у меня кузница кадров… Может быть, начальником отделения сделать Прохорова?»

— Вот, собственно, все, что мы узнали, — произнес в это время громче обычного майор.

Игорь Владимирович взглянул в его глаза. «Сказать ему или не сказать о беседе с комиссаром?»—спросил он самого себя. У него все еще было скверное настроение.

— Ты бы согласился стать начальником отдела уголовного розыска?

— Разве меня понизили? — удивился майор.

— Ты меня не понял — я сказал: отдела. Это не одно и то же. В городе имеется свободная вакансия.

— Чепуха. Это не для меня, — закрыл папку майор. Он встал и, подойдя к окну, закурил. — Через два-три дня мы закончим дело, — задумчиво произнес он. Очевидно, вопрос подполковника больше не волновал его. — Откровенно говоря, убийство уже раскрыто. Осталось одно, самое главное — задержать преступников, в первую очередь, конечно, Скорпиона.

— Смотри, не лезь на рожон. Обдумай все хорошенько.

— Я иногда мечтаю о том времени, когда у нас совсем не будет преступников, — не отходил от окна Розыков. Он стоял полубоком к подполковнику и глядел на залитый солнцем пустынный двор отдела. — Это время, по-моему, уже недалеко. Я уверен, что оно придет значительно раньше, чем мы предполагаем. Жизнь с каждым днем становится лучше, Она постепенно вытеснит тех, кто решит задержать ее движение вперед.

— Сама?

— Что? — не понял Розыков.

— Это сделает сама… жизнь?

— Жизнь — это мы, все люди — хорошие и плохие, — не менял позы майор. — Значит, сама… В общем, как хотите, так и понимайте… Собственно, жизнь — это борьба за существование. Побеждают самые сильные. Мы сильнее алехиных и востриковых. Если они не поймут это, мы уничтожим их… Простите, я, очевидно, опять неверно выразился… Мы уничтожим, конечно, не людей, я имею в виду преступность. Разумеется, — опять поправился он, — того, кто умышленно будет вредить нам, мы уничтожим. Нас за это не упрекнут потомки.

Игорь Владимирович наклонился вперед и сидел так до тех пор, пока не умолк Розыков. Майор ничего нового не сказал. Корнилову это давно было известно, однако он слушал с большим вниманием. Его заражала все усиливающаяся взволнованность начальника ОУР. Она действовала на него с такой быстротой, что он физически ощущал ее.

— Послушай, Якуб, — поднял голову Игорь Владимирович, — поедем ко мне… поговорим. Жена будет рада. Она давно хотела познакомиться с тобой… Чёрт возьми, у меня есть бутылка великолепного венгерского вина!.. Собирайся!

— Неудобно вроде, — замялся Розыков.

— Неудобно? — поднялся с кресла подполковник. — Мне к тебе ездить и кушать плов удобно, а тебе неудобно?.. Товарищ майор, — вытянулся он, — слушай мою команду: «Смирно! На выход ша-агом марш!»

Через четверть часа они сидели в открытой легковой автомашине. Машина бежала по узкой асфальтированной дороге мимо одноэтажных домиков, окруженных старыми густыми деревьями.

Глава 33 СОВЕЩАНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ

Три преступника — Алехин, Лещинский и Скорпион, фамилию которого никто не знал, — сидели в небольшой затемненной комнате, за столом, уставленном бутылками.

Двое — Алехин и Лещинский, — втянув головы в плечи, глядели на Скорпиона, который, опрокинув залпом стакан водки, озлобленно чертил по столу вилкой. Преступники знали, когда главарь расстроен, лучше ничего не говорить. Он терял над собой власть — хватал все, что попадало под руку, и бил до тех пор, пока не уставал. Это был хищник, спрятавшийся в человеческую шкуру.

— Носатый, — по имени Скорпион никого не называл. Имя в преступном мире забывалось. Носатым назвали Лещинского. — Носатый, — не поднимая головы, повторил Скорпион. — Расскажи все сначала!

Лещинский говорил долго. Особенно подробно рассказал о разговоре с Розыковым после встречи с Востриковым. Он считал, что майор верил, поэтому и дал задание проследить за Головко и Алехиным. Алехину теперь нечего опасаться — удар отведен…

— Красавчик!.. Ты что скис? — Скорпион прощупал холодным взглядом Алехина. — Говори, что думаешь!

— Я лягавым не верю!

— Почему? — потянулся к бутылке Скорпион.

— Темнят они что-то… Надо удирать…

— За границу?!.

— Страна большая…

— С такой мордой не скроешься… Пропустим… — Скорпион взял стакан. — Удерешь — мусор встревожишь, — сказал он, когда все выпили. — Нужно хвосты на месте рубить? Лучше отправить к черту в гости других, чем самим идти.

Алехин и Лещинский перестали жевать: уставившись на Скорпиона покрасневшими глазами, безотчетно ждали, что скажет главарь. Они верили ему и без его совета не решались сделать ни одного шага.

Лещинский несколько лет назад окончил политехнический институт. Преподаватели пророчили ему блестящее будущее. Он хорошо знал свое дело, умел быстро найти друзей, не терпел карьеристов.

Первые месяцы работы — после института Лещинского назначили начальником гаража — принесли ему большое удовлетворение. Он переоборудовал мастерские, получил партию новых автомашин, его полюбил коллектив. Все видели в нем принципиального делового начальника.

Юность Алехина прошла иначе. Он рано попал под влияние воров и бросил школу. Мать, овдовевшая в годы Великой Отечественной войны, старалась сделать все, чтобы из него «вышел человек». Она слепо верила в его способности и не заметила, как в нем постепенно умирало все то, что когда-то было привито отцом.

Однажды ее вызвали в милицию и сообщили, что в трамвае поймали ее сына — он украл деньги у кондуктора. Она не поверила, доказывала горячо следователю: «Моему мальчику не нужны деньги. У нас все есть дома». Потом когда был суд, поверила. Горе свалившееся, как снег, на голову, сломило ее силы. Она слегла в постель.

Алехина не привлекли к ответственности — учли его молодость и болезнь матери. Он воспринял это как должное и решил, что так будет и впредь. Вскоре вокруг него сколотилась преступная группа. Группа стала активно действовать и попала под наблюдение милиции. Через некоторое время все были осуждены.

В гараж; где работал Лещинский, Алехин поступил, освободившись из заключения. Теперь за его спиной стоял Скорпион.

Лещинский не мог вспомнить, как Алехин оплел его. Зато сам Алехин хорошо знал тропку, по которой вел своего начальника в логово Скорпиона. Лещинского погубила алчность. Получая от шофера немалые деньги за левые рейсы, он, сам не замечая того, стал соучастником многих преступлений, совершаемых Алехиным и Скорпионом. Когда связь эта раскрылась перед Лещинским, он уже так глубоко завяз, что не мог оторваться от шайки: нужно было или признаться во всем и понести наказание или продолжать начатое. Он избрал второе.

— …Кто нас может выдать? — пьяно зарычал Скорпион. Он не любил, когда долго думали.

— Востриков! — вынес приговор другу Алехин.

— Эта скотина все засыплет, — одобрил главарь. — У него душа, как у зайца! Раскис перед бабой… Это сделаешь ты! — Ткнул пальцем в Лещинского Скорпион.

— Что? — опешил тот.

— Уберешь Вострикова.

— Я…

— Ты выполнишь это, чтобы спасти свою шкуру, — перебил Скорпион. — Отправь с кем-нибудь передачу… Способ проверенный…

— Яд можно положить в колбасу, это его любимая жратва, — хихикнул Алехин.

Лещинский вскочил, будто пролил на босые ноги кипяток:

— Вы что!.. Ведь Востриков…

— Садись! — рявкнул Скорпион, — забыл, с кем говоришь? Я еще не разучился вспарывать кишки… Красавчик, ты получишь задание завтра, — вполголоса произнес он и снова зарычал, наваливаясь бычьей грудью на стол: — Кто еще может засыпать?

— Вороненок! — неуверенно сказал Лещинский: вороненком со дня встречи в ресторане называли Наташу.

— Твою рожу она запомнила, — удовлетворенно проговорил Скорпион. — Щека, должно быть, горит до сих пор… Твое мнение, Красавчик?

— Горит, — гоготнул Алехин,

— Дурак! Что ты скажешь о предложении Носатого?

— Убрать! Я готов. Скорпион покачал головой.

— Засыпешься! Юбка притягивает тебя, как водка!.. Ладно. — Его глаза зло сверкнули. — Остальное я беру на себя. Сейчас по домам! Красавчик, пойдешь первым!..

Лейтенант Прохоров, увидев Алехина одного, приказал проследить за ним. Сам же, с двумя оперативниками, стал ждать Лещинского и Скорпиона.

В полночь лейтенант Зафар предложил:

— Зайдем в дом?

— Рано, — отозвался Прохоров.

В шесть часов утра они вошли. Комната, где остались Скорпион и Лещинский, была пуста.

Глава 34 СКАМЕЙКА У СТАРОГО ДУБА…

— Нет, Варя, сегодня я занят. У меня деловое свидание, Давай встретимся завтра. Хочешь, пойдем в театр. Из Москвы приехали артисты, показывают «Баню».

— Маяковского? Ты серьезно?

— Ну, посмотри на меня! Неужели Алексей Воронов способен обмануть? Ну?

— Алеша, я не могу больше так. Мама говорит, что ты любишь Наташу

— Чудачка твоя мама. Откуда она это взяла?.. — Он приложил ладонь к козырьку фуражки. — До свидания. Обо всем поговорим завтра… Ты только не забудь — идем в театр!

«Опять завтра. Когда это кончится?» — подумала Варька, провожая взглядом Алексея.

Воронов ни с кем сегодня не назначал свидания. Просто побоялся встречи с Варькой. Она своей настойчивостью, своим неожиданным признанием обезоружила его. Растерянный, он не знал, что предпринять, как вести себя. «Дурень! Надо прямо сказать ей: не люблю, — убеждал он самого себя, — не люблю и все. И давай расстанемся по-хорошему. А сейчас я иду к Наташе. Никакого дела у меня нет, Понятно?»

Начинало темнеть. Облака, разбросанные по небу, как копны сена по полю, быстро поднимались вверх. Закат, налившись лимонным соком, дрожал, будто кто-то размахивал в воздухе невидимой золотой сеткой. Деревья, выстроившись вдоль дороги, застыли, прислушиваясь к звонким вечерним звукам. Город вспыхивал тысячами электрических лампочек, озаряя дома бледным колеблющимся пламенем,

Воронов увидел Наташу около гостиницы. Она сидела на скамейке у старого дуба. За ветвями в глубине двора светился открытыми окнами двухэтажный жилой дом.

На голос Алексея Наташа не откликнулась и не повернула головы. Он не обиделся, подошел к ней. Сел рядом.

В крайнем окне гостиницы мелькнул мужской силуэт и потух огонь. Кто там? Почему она отвернулась? Неужели наблюдала за мужчиной? Не было ли в этом разгадки ее странного поведения?

Воронов не искал ответа на эти вопросы, хотя они его мучили. Боялся обидеть Наташу. Он любил ее так же, как любил, уходя в армию, только теперь не в силах был сознаться в этом. У него не хватало смелости сказать ей о своих чувствах. Хотя сказать надо, просто, как Варька. Она же ничего не постеснялась, обняла и выпалила все сразу. Небось, легче на душе стало… Нет, он так, пожалуй, не сможет. Никогда не сможет…

Однако о чем-то надо ему говорить… Опять заговорил о Вострикове. Наташа сначала молча слушала его, потом обожгла упреком:

— Тебе не о чем больше спросить меня? — Она засмеялась грубо и громко: — Пришел на свидание — ноешь о работе. Посмотри — луна всходит.

Она издевалась над ним, это он понял, и не поднялся со скамьи, боясь, что от волнения не сможет стоять на ногах.

За стеной кто-то запел:

Мне, дорогая, сердечные муки Спать до утра не дают, Ведь о тебе все гармони в округе Лучшие песни поют.

Он прислушался: кто угадал его мысли? Эту песню он напевал по вечерам, когда был один.

Если б гармошка умела Все говорить не тая…

По-видимому, и этот грустил? О чем? Тоже о девушке? Или у него была другая печаль?

Русая девушка, в кофточке белой, Где ж ты, ромашка моя?

Наташа была все такой же далекой и чужой. Она думала о Вострикове. Воронов почувствовал это, и ему стало невыносимо больно за нее; он вскочил и, проговорив: «До свидания», со злостью швырнул на дорогу дубовый лист, который поднял на скамейке.

Комендант гостиницы рассказал:

— В комнате № 15 третьи сутки живет журналист. С утра он уходит а город, а вечером что-то пишет.

«Значит, между ним и Наташей нет ничего общего? Он отошел от окна, даже не заметив меня? Так надо понять это?»

Воронов поблагодарил коменданта за сообщение и направился в отдел милиции.

Глава 35 СКОРПИОН ДАЕТ ЗАДАНИЕ

Он появился сразу, словно вырос из-под земли. На нем был черный костюм, глаза были прикрыты синими массивными очками, правая рука засунута за отворот пиджака, в левой дымилась трубка, на губах дрожала усмешка. Он не скрывал своего презрения к Наташе.

— Скорпион? — Она узнала его. Он угощал ее в ресторане.

Минуты полторы длилось молчание. Наташа сама не знала, как вырвалось у нее это слово. Она смотрела на Скорпиона и переставала бояться его. В ней росло чувство ненависти и к нему, и к Вострикову, и она подумала, что зря прогнала Воронова, надо бы рассказать все, что видела и слышала в эти дни.

— Почему тебя зовут Скорпионом?

Вызов был брошен. Но он остался без ответа. Тогда она потребовала:

— Ну?

Голос Скорпиона охладил ее смелость.

— Перестань гримасничать! Ты боишься меня!

Она вскинула голову:

— Вопросы задаешь ты?

— Нет! — Придвинувшись к ней, он взял ее за плечи и сильно сжал в своих руках. — Я никогда никого не спрашиваю и не прошу, я приказываю!

— Интересно!

— Слушай меня внимательно, — пропустив мимо ушей ее реплику, произнес Скорпион. — Послезавтра у тебя день рождения. Организуй вечер и пригласи на него младшего лейтенанта Воронова и капитана Исмаилова. Я пришлю к тебе своего человека. Ты должна выполнить все, что он скажет, Расходы беру на себя. Сопротивляться не советую, иначе может произойти неприятность. — Он небрежно вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку денег и бросил Наташе на колени. — Меня не ищи. Тот, кто придет к тебе, назовется Евгением Павловичем. Можешь говорить с ним обо всем, что тебя интересует.

Поднявшись, он не спеша выбил трубку и пошел вдоль улицы.

— Подожди! — Наташа громко окрикнула Скорпиона, снова почувствовав, что перестает бояться его. — Я хотела бы узнать, что ты сделаешь, если я не подчинюсь тебе?

Он обернулся:

— Я, кажется, уже сказал, что на вопросы не отвечаю. У меня есть хороший друг — Борис Востриков. Обратись к нему.

В крайнем окне гостиницы снова появился свет и показалась мужская тень. «Вот ты опять глядишь сюда, а зачем? Что тебе нужно? Ты хочешь знать, как я поступлю послезавтра?» Наташа вздрогнула: что-то тяжелое упало под ноги. Она несмело наклонилась. Это была пачка сторублевок, оставленных Скорпионом.

Варька дождалась Алексея. Он появился около дома в двенадцатом часу ночи. Незаметно выпорхнув из-за дерева, она преградила ему дорогу.

— Что ты здесь делаешь? — раздраженно спросил Алексей,

— Жду тебя.

— Иди спать… Встретимся завтра…

— Алеша, — Варька уже висела на его шее. По ее щекам текли слезы. — Ты скажи мне правду! Не мучь меня. Я ведь вижу, что ты любишь Наташу.

Он оттолкнул ее от себя:

— Если видишь, зачем спрашиваешь.

Она сразу обмякла и зашагала прочь. Ему стало не по себе. «Зачем я так?..» Он догнал ее, взял за локти, повернул к себе. Она покорно взглянула на него.

— Ты что-то хотел сказать?

— Не сердись, Варя, — попросил он. У него был глупый, растерянный вид.

— Не нужно, Алеша… Ничего не нужно, — закрутила Варька головой и вдруг, громко засмеявшись, начала бить его по щекам. — Вот тебе… Вот тебе… За меня… За Наташу!.. За всех… Тюфяк!.. Размазня!.. Не хочу больше видеть тебя… Не хочу!

Глава 36 ЕЩЕ УЛИКА

«…Подружка, я была у него. Он лежит в отдельной палате. Ты удивляешься, читая эти строки. Наверно думаешь: почему я не схожу в милицию и не передам то, что сообщил мне Борис.

Милая, я не знаю, как это сделать. У меня уже был Алеша Воронов, он спрашивал о Борисе. Я ничего не сказала. Это нехорошо, не осуди. Ты часто бывала у меня, видела, как я относилась к Борису.

Хватит ли у меня храбрости выдать его? Не разревусь ли в милиции? Выдержу ли?..»

Майор отложил письмо в сторону. Задумался. Наташа попала в беду. Узнав, кто такой Востриков, она просила помощи у подруги. Милиция ее пугала. Воронов, должно быть, перестарался. Придется самому поговорить с нею.

В коридоре раздались тяжелые быстрые шаги. Розыков прислушался: шел капитан Исмаилов. Только у него была такая твердая походка.

— Разрешите, товарищ майор!

— Входи, Гафур Исмаилович. — Розыков спрятал письмо Наташи в сейф, взглянул на капитана. — У тебя сегодня радость. Садись,

Исмаилов не сел.

— Товарищ майор, — задохнулся капитан от волнения. — Я сейчас такое узнал, что до сих пор не могу придти в себя. Понимаете, это черт знает что! Ведь никто бы не подумал… Шарипов оказался Скорпионом!

— Какой Шарипов? Солдат?.. Постой, ты что-то напутал, Где он сейчас?.. Садись, — снова пригласил Розыков.

— Шарипов? У меня. Эх, товарищ майор, — Исмаилов сел. — Хорошая у нас работа! Я чувствую себя таким сильным, что готов землю перевернуть. Шарипов признался сразу… Такой теленок. Как только преступники подчинялись ему! Непонятно… Передо мной лебезил… Даже заплакал… Нет, сейчас не встретишь таких главарей, какие были раньше… Измельчали гады!..

— Ты так говоришь об этом, будто жалеешь, — заметил Розыков.

— Что вы! — засмеялся капитан. — Чем меньше будет этой сволочи, тем лучше станут жить люди. Я сказал так потому, что борюсь с ними. Каждый хочет сразиться с достойным противником… Знаете, что ответил Шарипов, когда я допрашивал его? — оборвал капитан самого себя. — «Хотите — милуйте, хотите — казните, виноват я перед советской властью». Каково? Вот подлец!..

— Гафур Исмаилович, сколько раз я тебя просил!..

— Все! Все! Больше не буду. Старая привычка… Ведь какой прохвост!.. Молчу… Вот протокол опроса… Познакомьтесь… Я тут все записал…

Майор внимательно прочел протокол, поднял голову, долго глядел на Исмаилова. Капитан не выдержал взгляда: полез под стол за карандашом, который вдруг уронил. Когда вставал, ударился головой о кромку стола.

— Больно? — усмехнулся майор.

— Ерунда, — сморщился капитан.

— Ты помнишь нашу беседу?

— Когда пили пиво? Как же!

— Почему ты решил, что Шарипов и Скорпион одно и то же лицо? Откуда у тебя такая уверенность? Когда ты вдумчиво будешь относиться к делу? Честное слово, я подниму вопрос о твоем переводе в паспортное отделение.

Капитан с тревогой посмотрел на Розыкова — он не ожидал подобного оборота. Допрашивая подозреваемых и преступников, Исмаилов придерживался только одного правила: добивался как можно больше показаний, не задумываясь над тем, как вести допрос — правильно или неправильно!.. Важен был результат.

— Товарищ майор, — капитан вытянулся перед Розыковым, — Шарипов сейчас у Прохорова. Разрешите мне повторить допрос!

— Нет! Попросите Шарипова сюда… Подожди, Гафур Исмаилович, — позвал Розыков, когда капитан подошел к двери. — Ты только не хитри, говори откровенно: рассердился?

— Товарищ майор!..

— Рассердился! Я никак не могу понять, почему ты такой! Что тебе мешает работать? Ты присматривайся к другим! Ведь у нас немало хороших ребят. Хочешь, следующее дело проведем вместе?

— Товарищ майор!..

— Договорились! Зови Шарипова!..

Глава 37 НОВАЯ ЗАГАДКА

Шарипов вошел в кабинет несмело. Одернул гимнастерку, привычно расправил ее под ремнем и смутился, встретившись взглядом с Розыковым.

«Нет, он не похож на Скорпиона, — подумал майор, садясь напротив Шарипова. — Скорпион бы не побледнел, увидев работника милиции».

Прочтя еще раз протокол опроса, Розыков попросил Шарипова рассказать, что он знал о машине, из которой вылетели Расулов и Востриков.

Шарипов говорил медленно, не следя за своими словами, Он по несколько раз обращался к одному и тому же случаю, снова начинал рассказ и опять прерывался.

— Все это хорошо, — с трудом дослушав Шарипова, произнес майор. — Почему вы в течение двух недель не являлись к нам?

— Зачем?

— Вы говорили Наде Кузьминых, что придете в милицию и сообщите номер машины, — напомнил Розыков.

— Ничего я никому не говорил, — неуверенно ответил Шарипов.

— Кого вы защищаете? — спросил Розыков.

— Никого.

— Неправда! Вас видели на станции в день убийства Расулова. Вы были со… Скорпионом.

На скулах Шарипова появились малиновые пятна. Помолчав, будто подбирая слова, он негромко произнес:

— С каким… Скорпионом?

— Не надо обманывать, Абдулла, — взял папиросу майор. — Почему ты не пришел к нам? Объясни!

Дружеское обращение Розыкова несколько успокоило Шарипова, однако он так и не сказал, почему не явился в милицию. Облизывая пересохшие губы и упорно отводя от Розыкова глаза, Шарипов снова принимался повторять уже известные факты. Было очевидно, что он боялся сообщить главное.

— Ладно… Вы свободны, — решил прервать беседу майор. — Я думал, вы смелее. Скорпион не зря выбрал вас своим орудием!

Ни один мускул не дрогнул на лице Шарипова. Он поднял на Розыкова уставшие глаза и спокойно сказал:

— Я не знаю, о ком вы говорите!

Глава 38 БОГАТЫРЬ

Майор появился неожиданно.

— Ты уже здесь? — спросил он Воронова, так, словно видел самого близкого друга. — Сейчас мы кое-что придумаем.

— Якуб Розыкович, что вы!

— Строптивых не люблю!.. Гульчехра не обижала тебя?

— У вас замечательная жена!

— Ну, слава богу! — Майор засмеялся. — Другим она покою не дает: сыном хвалится. Говорит, что весь в нее. Да ты пойдем, я тебе покажу его, он в спальне. Не ребенок — богатырь. Ручищи — во! — Он схватил Воронова за ремень и потащил в другую комнату. — Ну вот: спит, постреленок!

— Что же нам делать? — искренне огорчился младший лейтенант.

— Давай посмотрим, как он спит, — нашелся Якуб Розыкович. — Правда, это не то, но богатырь и в койке — богатырь! — он подвел Воронова к люльке Ильхама и приоткрыл простынку. — Смотри, смотри! Улыбается.

«Ну и богатырь», — разочарованно подумал Воронов, увидев нахмуренное сморщенное личико мальчика, но не желая обидеть майора сказал:

— Батыр! Ей-богу, батыр! Вырастет — милиционером будет!

— Хорошие слова, хорошо и слушать, ты приходи к нам через неделю. Диву дашься: Ильхам вдвое вырастет. В гостиной Воронова и Розыкова встретила Гульчехра.

— Уже успел похвалиться? — прищурившись, посмотрела она на мужа.

— Успел, — улыбнулся он

— Без меня?

— Ты же была занята!

— Кто тебе сказал, что я была занята!.. Майор любит прихвастнуть, не правда ли, Алеша? — Она перевела взгляд на младшего лейтенанта.

— Да я вроде бы и не замечал, — смутился Воронов,

— Ах, ты, подхалим! — улыбнулась она.

За ужином, слушая веселую болтовню Розыковых, Алексей позабыл обо всем, что его волновало. Он уже не думал ни о Наташе, ни о Варьке, ни о Вострикове. Ему было хорошо сидеть у дастархана, пить крепкий душистый чай, смотреть в ясные задумчивые глаза Гульчехры. Если бы друзья по работе увидели его здесь, то лопнули бы от зависти! Не каждому выпадало счастье беседовать вот так с начальником ОУР. О Розыкове уже давно говорили, как о самом талантливом оперативнике. Многие хотели работать под его руководством. Еще ни одно дело, которое он проводил, не замораживалось. Лучше его никто не умел закончить следствие. Допрашивая преступника, он будто читал его мысли.

Бывший начальник ОУР подполковник Адылов так и ушел на пенсию, уверенный в том, что майор гипнотизировал преступников…

— Ты кушай, Алеша. О чем задумался? — сказала Гульчехра.

— Вот о товарище майоре, — сознался младший лейтенант.

— Веришь версии Адылова? — усмехнулся Якуб Розыкович.

— Какой версии? — отшатнулся от Розыкова младший лейтенант. — Товарищ майор!.. Вы это… Нет, я серьезно!.. Дела-а-а. — Он проглотил слюну. — Значит, вы знаете зачем я пришел к вам?

— Попросить…

— Не говорите!

Розыков хотел сказать: «Попросить совета», Воронов же подумал, что майор угадал мысли, поэтому не захотел слушать дальше.

— Вы придете, товарищ майор?

— Куда?

— Прямо к ней… К девяти часам, — замялся младший лейтенант. — Гульчехра Кадыровна согласна.

— Не отказывайся, Якубджан. Давай сходим, — попросила Гульчехра.

— Постойте, друзья. Я что-то не понимаю вас, — сказал майор.

— Не хитри, Якубджан, — улыбнулась Гульчехра. — Ты ведь знаешь, о чем мы говорим. Завтра у Наташи день рождения. Она просила придти.

— Когда она пригласила? — взглянул майор на Воронова.

— Сегодня… Вы согласны?

— Не приревнуешь?

— Не приревную. Мы не любим друг друга.

Воронов пятерней откинул назад волосы: ему стало вдруг легко. Как это днем, на работе, у него не хватило смелости пригласить майора к Наташе в гости! Разве обязательно для этого нужно было приходить на квартиру? Хорошо еще, что он сам не напросился в гости! Майор первый предложил, «У меня сегодня вечером уйма свободного времени, приходи», — сказал он,

— Алеша, бери конфеты. Не стесняйся, — предложила Гульчехра.

— Спасибо…

— Бери, бери, чего ты! — поддержал жену Якуб Розыкович.

За последние дни майор привязался к младшему лейтенанту. Ему нравилась горячность молодого офицера. Утром, разговаривая с подполковником Корниловым, Розыков отметил старание Воронова. Начальник отдела, по-видимому, тоже заметил его. «Парень с головой, — согласился он. — Хочешь — займись. Часто из таких выходят Шерлоки Холмсы!»

«Из таких ли? — подумал майор, ан вспомнил, как младший лейтенант растерялся, когда услышал имя подполковника Адылова. Оперативник, что бы ни узнал, должен сохранить спокойствие. Не поймешь этого — не победишь»

— Алеша, когда у вас свадьба? — нарушила молчание Гульчехра. Она думала, что Воронов женится на Наташе.

— У меня? Ну, что вы, — покраснел младший лейтенант.

— Он еще молод, — заметил майор. — Посмотри, ни одной сединки нет… Вот побелеет голова…

— Товарищ майор, — Воронов вдруг нагнулся, зачертил вилкой по дастархану, горячо сказал: — Хорошие вы…

— Ну, это ты переборщил, — громко засмеялся Розыков. Он встал, взъерошил младшему лейтенанту волосы, ушел в другую комнату.

— За Ильхамом, — объяснила Гульчехра, пододвигая Воронову тарелку со сладостями. — Проснулся, проказник. Слышишь, плачет?

Через несколько минут Розыков вернулся с сыном на руках.

Малыш вытаращил черные, круглые глазенки, закрутил головой.

Это развеселило всех.

— Быть отцом — будто крепкое вино пить, — похвастался майор. — Знаешь, — обратился он к младшему лейтенанту, — пришел я вчера домой, взял сына на руки, сказал: «Салам алейкум, углым». Он улыбнулся, ответил: «Салам алейкум, отам», потом спрашивает: «Поймали преступников?» Я так и обмер. «Ну и ну», — думаю и говорю: — «Не поймал, брат», Он успокаивает: «Ничего, не расстраивайся Я, как вырасту, помогу тебе».

Майор долго говорил об Ильхаме.

Гульчехра взволнованно слушала. Ее смуглое, покрытое легким румянцем лицо, светилось; глядя на Ильхама. она смешно, по-детски, оттопыривала губы.

Глава 39 О ЦЕНТАВРЕ И ПРОЧИХ ЗВЕЗДАХ

— Якуб Розыкович, скажите, я бы мог работать в угрозыске?

— Ты хочешь знать правду?

— Да!

— Все зависит от тебя.

— Верно? — Младший лейтенант поднял цветок, валявшийся на дороге, покрутил в руке. — Капитан Исмаилов говорит: главное — талант!

— Не верь!

Впереди показалось железнодорожное полотно. Они свернули на другую сторону улицы. прошли несколько домов, наступавших на линию, остановились у старого дерева.

Воронов посмотрел на небо. Звезды, будто крупицы золота, переливались тихим тусклым светом. Младший лейтенант широко расставил ноги и запустил руки в карманы шаровар. В его глазах, как в зеркале воды, задрожали острые искорки; на губах застыла восторженная улыбка.

— Ты увлекаешься астрономией? — поинтересовался майор.

— Я люблю небо. Это такое зрелище… — Воронов взглянул на Розыкова, очертил рукой в воздухе круг. — Якуб Розыкович, вы можете представить бесконечность Вселенной?

— Могу, — не совсем уверенно ответил майор.

— Не можете, — сказал младший лейтенант. — Понять еще можете, а представить нет. До звезды Центавра курьерский поезд шел бы сорок миллионов лет. Есть миры еще дальше. Свет от туманности Андромеды до Земли летит семьсот пятьдесят тысяч лет. Чудовищно, правда? — Воронов вздохнул. — Нет, Якуб Розыкович, нельзя представить бесконечность Вселенной.

— Ты, пожалуй, прав, — согласился Розыков. Младший лейтенант завертел головой, обхватил руками шею, задорно крикнул:

— Эх, махнуть бы сейчас на Марс, посмотреть, что там творится. Толстой в «Аэлите» — читали? — говорит, что марсиане — предки погибшей Атлантиды. Была на Земле когда-то такая страна. Ученые считают, что она находилась между Африкой и Америкой. Между прочим, теперь это уже не фантазия. На дне Атлантического океана найден затонувший материк. Исследования показывают, что он погрузился в воду около двенадцати тысяч лет назад.

Майор свистнул.

— Вы что, — живо отозвался младший лейтенант, — думаете, что на Марсе нет жизни? Вот Луна, ведь видать, что мертва, а дышит: вулкан обнаружили!

— Марс, конечно, самая интересная планета, — заметил майор.

— Сейчас уж недолго… Силы человека неисчерпаемы. Придумали искусственные спутники и планету, придумаем и космические корабли… Полететь согласятся многие… Не только на Марс — к другим звездным системам. Материя бесконечна, значит, и жизнь бесконечна. Я где-то читал, если корабль разовьет скорость, равную скорости света, то жизнь людей, находившихся в нем, удлинится. Человек живет семьдесят-восемьдесят годов. Бывает, конечно, больше. Угадайте, сколько лет он проживет в корабле? Больше тысячи! Черт возьми, это неплохой срок. Можно открыть не один мир, заселенный разумными существами. Вы бы согласились совершить такой рейс? — Заманчиво, — улыбнулся майор.

— Я бы согласился… Вот только жаль, пока это фантазия, — помрачнел младший лейтенант. — Ножки у нас еще слабоваты. Вертимся вокруг Земли, как привязанные.

— Неправда, — сказал майор. — Сил у нас достаточно. Наука не признает головокружительных скачков. Всему. свое время… Ты возьми наше дело, — он пропустил младше-го лейтенанта вперед, и они пошли по тротуару. — В первое время у нас не было сведений ни о преступлении, ни о преступниках. У нас были только вера в свои силы и стремление найти убийцу, и мы победили… И так везде!

— Я понимаю.

— Думаю, что больше нас ничто не остановит. Будут, разумеется, еще трудности… С Шариповым придется повозиться… Помнишь солдата, который передал Кузьминых номер машины? — Розыков замедлил шаг. — Не пойму я его. То молчит, словно воды в рот набрал, то трещит, как сорока.

— Он что-нибудь знает?

— Знает.

— Что?

— Не говорит… Но мы узнаем… Шила в мешке не утаишь. Придет время — сам явится. Солдат!

Младший лейтенант сжал между пальцами потухшую папиросу:

— Якуб Розыкович, а, что если он — преступник?

— Не-ет, — задумался майор. — Он, скорее всего, запуган Скорпионом.

— Скорпион — дьявол! — Воронов зло пнул ногой консервную банку, валявшуюся на тротуаре. — Почему мы нянчимся с ним? Все ясно, как дважды два, Я бы на вашем месте давно дал приказ — арестовать! Еще совершит преступление.

— Его арестовать нелегко.

— Я это сделаю, позвольте.

— Вчера Лещинский и Алехин встречались с ним, — не придал значения словам Воронова майор. — Думали задержать на улице — прокараулили. Из дома, в котором они были, вышел только Алехин. Лещинский и Скорпион пропали, будто провалились сквозь землю. Это было в старом городе: очевидно, они переоделись. Зафар сказал, что видел двух женщин в парандже.

— Эх, что же он!..

Ночь, потушив в домах свет, притихла, будто к чему-то прислушивалась. В небе, высоко-высоко, как светлячки, то вспыхивали, то потухали звезды. Среди них, рассекая глубины Космоса, где-то между Землей и Марсом, летела Планета, созданная руками Человека.

Глава 40 НЕУЖЕЛИ НЕТ ВЫХОДА?

Наташа ждала гостей. Накрыв стол и выключив приемник, она забралась на диван, покрытый ковровой дорожкой.

С утра она думала о Борисе. Несколько раз спрашивала себя: «Почему он стал преступником? И стал ли?» Тот Борис, которого она знала, не мог совершить убийство, Он представлялся ей честным, хорошим, смелым, таким, как она видела его в первый день знакомства.

…Пассажирский поезд Москва — Ашхабад подходил к Ташкенту. Мужчина лет пятидесяти, круглый, как шар, соскочив с подножки предпоследнего вагона, подбежал к высокому русоволосому парню, стоявшему на перроне, развязно спросил:

— Где тут у вас подзакусить можно!?

— Вот, ресторан, заходите, — махнул рукой парень,

Наташа в этот день встречала подругу. Подруга почему-то не приехала, должно быть, посылая телеграмму, перепутала время.

…Перрон заполнялся людьми. Пестрый многоголосый поток переливался с места на место. Все суетились, спешили куда-то. Оживление подействовало на Наташу, всколыхнуло ее чувства. Ей захотелось вместе со всеми поехать. Поехать неведомо куда… Увидеть новое, незнакомое: За всю двадцатилетнюю жизнь она нигде не была. Ей даже не удалось съездить в Москву, хотя тетя, жившая в этом городе, где-то около Киевского вокзала, часто приглашала ее в гости.

«Весной съезжу, — решила Наташа. — Возьму отпуск и съезжу…»

Минуло четверть часа. Парень, указавший мужчине ресторан, оказался рядом с Наташей. Он стоял, прислонившись боком к ограде, раскуривая папиросу. Пассажиры, как ручейки, стекались к поезду. Из окон вагонов, сплющив носы, выглядывали дети.

Наконец состав загремел буферами и тронулся. Тотчас из ресторана выскочил мужчина. Запихивая на ходу что-то в карман пиджака, он подбежал к предпоследнему вагону, попробовал вскочить на подножку, но сорвался и упал между сцеплениями.

— Человек под поездом!..

Кто это крикнул? Наташа так и застыла от испуга. Она сначала даже не поняла, почему парень, стоявший у ограды, вдруг рванулся с места и подскочил к вагону, почему мужчина, увидев его, поднялся и снова упал, оказавшись у самых колес. Она все осознала только тогда, когда парень, согнувшись, метнулся под вагон и выхватил из-под него человека. Она хорошо видела, как колеса вагона тут же коснулись места, где лежал пассажир, затем, пройдя несколько метров, замерли: кто-то сорвал стоп-кран.

Толпа в ту же минуту окружила парня и мужчину. Наташа очутилась в самом центре.

— Спасибо тебе, сынок… Большое спасибо.

— Ну, что вы, товарищ! Не за что!

— Ты подожди, сынок, подожди…

Мужчина, порывшись в карманах, сунул парню пачку сторублевок. «Неужели возьмет?» — ужаснулась Наташа, невольно потянувшись к парню.

— Зачем вы, товарищ. Не надо.

— Да ведь я… Вот чудак… От всего сердца, — заулыбался мужчина. И тут же, очевидно, понял, что обидел своим предложением человека. Смутился. — Прости, сынок… Я думал… Эх, дорогой ты мой!.. Товарищи!.. Родные!.. Видите, видите!

…Наташа до боли прикусила губу. Как уродливо было все, что она узнала о Борисе теперь! Ну почему он стал таким! У него же должно быть доброе сердце. Убийца не стал бы рисковать собственной жизнью!.. Что же случилось? Что?!

Впрочем, ей почти ничего не было известно о нем…

Борис — так звали парня, что спас пассажира, — едва ушел поезд, окликнул ее. Она отозвалась, почувствовав, как задрожали губы. Нет, это был не страх. Ее охватило другое чувство. Она уже любила этого незнакомого парня.

Сначала они встречались каждый день, затем он начал куда-то пропадать. Она говорила ему, тая обиду: «Ты нашел другую, да? Я уже тебе не нравлюсь, да? Ну улыбнись! Почему ты такой мрачный?» Он улыбался, сжимал ее своими ручищами, горячо шептал: «Глупая! Милая! Родная!»

…Луна, словно челн, ныряла в рваных облаках. Листья дубков, вышедших за город, шелестели тихо, будто доверяли друг дружке свои тайны. В стороне, там, где город соединялся с селом, пели девушки.

Когда это было? Ах да, в прошлом месяце. В тот вечер они еще немного выпили. Борис ласково уговаривал: «Тебе двадцать лет. Наташа, выпей. Ну, что ты, дурочка! Это же мускат, вино богов».

За городом они оказались в полночь. Так получилось, что ни он, ни она не заметили, когда миновали последние дома.

— Боря, родной, мы всегда-всегда будем вместе, — шептала она.

— Всегда, — отвечал он. — Ты такая хорошая. Как я рад, что мы встретились.

— Я тоже.

— Давай сядем у этого дерева… Сюда, сюда… Ты только молчи. Хорошо? Я люблю глядеть в твои глаза. Они, как озера, бездонные.

— Смотри, не утони, — шутила она.

— Я уже утонул. Разве ты не видишь, что я утонул? Милая Наталка. Радость моя! Любушка!..

Борис целовал ее жадно, безотрывно. Ей было хорошо, душа требовала чего-то нового, что еще ни разу не волновало ее; потом, когда он стал расстегивать кофточку, она поняла все; поняла и испугалась. Стыд, будто плетью, стегнул ее по щекам. Она уткнула лицо в пропахшую медом землю и до крови искусала губы.

— Прости, Наташа. Не мог. Прости…

Он говорил еще что-то. Она встала, прислонилась к дереву. Луна, выйдя из-за облаков, застыла в ее глазах… Ветер, минуту назад трепавший локоны, уходил в степь, шумя пересохшей осокой.

— Как ты посмел, Борис!?

Когда он ушел домой, она старалась оправдать его. Во всем, что произошло, она обвиняла только себя. Она должна была держаться по-другому. Все говорят, что она сильная! Он тоже всегда восторгался: «Ты у меня сильная. С тобой не пропадешь!».

…В комнату, осторожно приоткрыв дверь, заглянула Степанида Александровна.

— Ты здесь, доченька?

— А?.. Ах, это ты, мама… Кто-нибудь пришел?

— Нет… Я хочу плов сготовить. Ты бы помогла.

— Хорошо… Я сейчас…

Наташа соскочила с дивана, одела туфли, огляделась. «Почему так долго никто не идет? Может быть, Скорпион уже все узнал? Ах, Борис… Борис…» Она распахнула окно, вдохнула свежий вечерний воздух: «Не надо о нем… Не буду больше… Пусть живет как хочет… Все равно!..»

Раздался звонок. У калитки стояли Алексей и Варька, С этой минуты Наташа думала только о гостях. Среди них будет человек… Скорпиона.

Глава 41 ВЫХОД ЕСТЬ

— Что ты делал на улице так поздно?

— Шел от товарища… От Гришки. Он болеет,

— Ты с ним давно дружишь?

— У-у-у!.. С первого класса!

— Вот как!

— Гришка у нас отличник. Марья Сергеевна говорит, что и я буду отличником. Гришка подтянет меня.

— Ну, что ты так называешь товарища? Нехорошо. Он, наверно, обижается.

— Нет, дяденька.

— Ишь, ты!..

Майор взглянул на мальчика. Тот зашмыгал носом, быстро, будто испугался, убрал со стола руки, заерзал на месте. Он был в поношенной школьной форме, в истоптанных пыльных ботинках. С его загорелого худого лица не сходила улыбка. В глазах, узких, как у китайчонка, не гасли любопытные искорки.

…Все началось вчера. Наташа переборола себя — утром сходила в отдел и встретилась с Розыковым. Майор молча выслушал ее, поблагодарил за сообщение, рекомендовал выполнить требование Скорпиона.

Вечером дом Наташи был оцеплен работниками угрозыска. Сотрудники расположились так, чтобы ни один не был виден с улицы. Все получили строгий наказ: не применять оружия.

Наташа долго не начинала «именин» — ждала человека Скорпиона. Она боялась, что работники угрозыска спугнут его. Тогда ее посещение к Розыкову станет известно Скорпиону. Чем это может кончиться?

Известие пришло поздно вечером. Гости уже собирались расходиться по домам. Наташу вызвал на улицу мальчишка лет одиннадцати. Он передал записку, сказав, что это попросил его сделать дядя, встретившийся четверть часа назад. В записке торопливым косым почерком было написано два слова: «Молодец, Вороненок!»

«…Молодец», — подумал Розыков, переведя взгляд с мальчика.

Майор был уверен, что Наташа хорошо сыграла свою роль — Скорпион ничего не узнал. Его затея с «именинами» — заранее продуманная провокация. Он хотел проверить Наташу… Плохо, что оперативникам не удалось поймать автора записки. Он предусмотрел все: передал ее мальчику, далеко от дома Наташи.

— Значит, говоришь, Гришка не обижается на тебя, — вернулся майор к незаконченному разговору.

— Не-ет, не обижается, — ответил мальчик. — Дяденька, скажите, тот… дядя… шпион?

— Шпион? — Что ему ответить? Правду? Кому она нужна, такая правда? Мальчишке во всяком случае не нужна. У него впереди другая жизнь. Может быть, без «скорпионов?» — Шпион, — ответил майор. — Только ты никому об этом не говори. Хорошо?

— Честное пионерское!

— Молодец!.. Теперь расскажи, какой он из себя? Длинный? Маленький? Худой? Толстый?

— Не худой, и не толстый. Как дяденька, который сюда заходил.

«Как Исмаилов», — отметил про себя Розыков. Он уже сидел по-прежнему, откинувшись на спинку кресла и положив левую руку на трубку телефона.

— Ты не ошибаешься, а? Не ошибаешься?

— Не-ет, — обиделся мальчик. — У меня память… У-у-у!.. Во какая! Я бы запомнил и лицо, да он в темноте меня остановил. Ничего нельзя было увидеть. Хитрый… Если б я знал, что он, я бы…

— Не огорчайся. Мы тебе его покажем.

— Ой, правда? Я узнаю его!

Розыков отпустил мальчика.

С минуты на минуту должен был вернуться из школы Прохоров с тетрадями сына Алехина. Записку, переданную Наташе, написал ученик второго или третьего класса. Надо было узнать, кто именно. Майор предполагал, что это сделал сын Алехина.

Лейтенант Зафар остановился у пристолика.

— Что-нибудь случилось? — спросил Розыков,

— Товарищ майор, Вострикова отравили…

— Что? Когда?

— Врач сказала, что он выживет, — поправился Зафар. — Ему утром принесли передачу. Колбаса оказалась отравленной. Хорошо, что он мало съел. Наверно, чувствовал: друзья ненадежные.

— Вы установили, кто это сделал? — перебил майор.

— Лещинский.

— Он сам был в больнице?

— Нет. Передачу принесла девочка,

— Кто-нибудь беседовал с ней?

— Я только что узнал ее адрес.,

— Где она живет?

— Недалеко от Лещинского.

— Учится?

— В четвертом классе.

Вошли оперуполномоченный Прохоров и эксперт Чеботарев,

— Наша версия не подтвердилась, — сказал Прохоров. — Записку Наташе писал кто-то другой. У сына Алехина не такой почерк.

— Что думаете делать? — поинтересовался Розыков.

— Надо проверить почерк дочери Лещинского.

— Предполагаете, что он прибег к ее помощи?

— Утопающий хватается за соломинку, — ответил Прохоров пословицей.

Зазвонил телефон. Розыков торопливо снял трубку:

— Да… Так…. Вы уверены, что вас никто не заметил?.. Приведите его ко мне.

— Задержали? — выдохнул Прохоров.

— Лещинского? — опередил ответ майора эксперт, Розыков отрицательно покачал головой:

— Алехина…

Прохоров и Чеботарев, не скрывая удивления, переглянулись.

— Увидите Исмаилова, — предупредил Розыков, — сообщите об аресте Алехина. Скажите, что теперь надо проявить особенную бдительность. Лещинский непременно пойдет к Скорпиону за советом.

— Ясно… — ответил Прохоров.

— Вам же, товарищ лейтенант, — взгляд майора остановился на Зафаре, — нужно сходить к девочке… Поговорите с нею, только не увлекайтесь. Когда все узнаете, постарайтесь установить, кто написал записку Наташе. Может быть, Лещинский обращался за помощью к девочке?!

Оперативники покинули кабинет.

Глава 42 АЛЕХИН СОЗНАЕТСЯ В ПРЕСТУПЛЕНИИ

Алехин вошел в кабинет, держа руки за спиной. Скользнув насмешливым взглядом по лицу Чеботарева, сидевшего в стороне у окна, он, не торопясь, снял кепку и остановился перед Розыковым.

— Садитесь, Алехин!

Суровый голос майора насторожил преступника. Он опустился на свободный стул и стал крутить в руках кепку.

Майор открыл сейф, достал папку, на которой жирными буквами было написано «Дело Расулова», положил ее перед собой и стал закуривать. Потом, будто вспомнив про Алехина, протянул ему папиросы. Рукавом как бы случайно задел газету, лежавшую на краю стола. Газета сдвинулась с места. Из-под нее показался платок с инициалами Г. Г. Г. А. Платок был выстиран и гладко отутюжен.

— Вы что, уже произвели у меня обыск? — скривил губы Алехин, увидев платок.

— Произвели, — перелистывая папку, ответил Розыков.

— Наверно, думали найти клад?

— Думали.

— Хватит! — внезапно закричал Алехин. — Схватили невинного человека и еще издеваетесь! Это вам так не пройдет! Я буду жаловаться министру!

— Значит, вы говорите, что этот платок ваш? — не обратив внимания на истерику, поинтересовался Розыков.

— Сказано — мой, значит — мой, — отвернувшись, произнес Алехин.

Майор не унимался;

— Подтвердите это на бумаге.

— По-ожа-алуйста!

Он принял из рук Розыкова чистый лист бумаги и ручку и размашистым почерком написал: «Платок с буквами Г. Г. Г. А. — мой. В. Алехин».

— Вот теперь я верю, что этот платок ваш, — кладя подтверждение преступника в сейф, медленно проговорил майор.

— Чего уж там скрывать: личная собственность у нас еще не запрещена, — усмехнулся Алехин.

— Теперь, гражданин Алехин, — тем же тоном продолжал майор, — я должен несколько разочаровать вас: платок с буквами Г. Г. Г. А. мы нашли недалеко от станции Узбеково, на… месте преступления.

— Что?!

Глаза Алехина позеленели от гнева. На лбу вздулись тугие морщины. Нижняя губа отвисла, обнажая ряд желтых зубов.

Однако вспышка продолжалась недолго. Уже через минуту на его лице появилась виноватая улыбка, глаза сузились и заискивающе посмотрели на Розыкова.

— Виноват, гражданин начальник, — заговорил ан тихим голосом. — Действительно, в тот день я был в Узбеково, только я никого не грабил и не убивал. Люди из машины выпали, это я признаю, а вот когда выпали не помню. Выпивши был.

Майор усмехнулся:

— Вы остановили машину, когда Востриков и Расулов выпали из кузова?

— Я останавливал машину? — удивленно сказал Алехин. — Может быть, останавливал. Не знаю. Я же говорю вам: выпивши был.

— Зеркало с машины ШЛ 24–17 вы тоже снимали в пьяном виде?

— Бросьте! Я ничего ни у кого не снимал. Меня не было тогда в гараже.

— У нас есть свидетели.

— Кто?

— Лещинский.

— Начальник гаража?

— Да, — майор приблизился к Алехину. — Не нужно отпираться: Скорпион арестован. Он сознался в убийстве Расулова и ранении Кузьминых. Оба преступления совершены при вашем участии. Вспомните поездку в Узбеково на легковой машине «Победа»? За рулем были вы!

Преступник заметался на стуле:

— Неправда!

— Я верю Скорпиону, — сказал майор.

— Какому Скорпиону? — прищурился Алехин. — Его нельзя поймать!

Риск был огромным, но Розыков пошел и на него. Устало откинувшись на спинку стула, он повернул лицо к лейтенанту и отрывисто приказал:

— Товарищ Чеботарев, приведите… убийцу!

Эксперт понял. Он ни о чем не стал спрашивать Розыкова, поднялся и, выдохнув на ходу «Есть!», скрылся за дверями кабинета.

Преступник опомнился немного позже. Вцепившись побелевшими пальцами в кромку стола, он грузно подался вперед и впервые честно посмотрел в глаза Розыкову.

— Верните лейтенанта. Я расскажу все и без… Скорпиона.

Глава 43 РАССКАЗ ПРЕСТУПНИКА

В этот день Скорпион пригласил к себе Лещинского и Алехина и сообщил, что Расулов и Востриков получили деньги и выезжают в кишлак.

— Ты, — сказал он Алехину, — отправляйся на машине к банку и возьми Расулова с Востриковым. Мы вас встретим на дороге. Лещинского посадишь в кабину, меня в кузов. Действуй решительно и осторожно. Успех дела зависит от тебя.

Через полчаса Алехин проезжал мимо банка. Востриков еще издали увидел его и, выйдя с Расуловым на дорогу, поднял руку. Машина остановилась, миновав подъезд банка. Алехин высунулся из кабины и недовольно спросил:

— В чем дело?

— Нам нужно попасть в кишлак «Хакикат», — объяснил Востриков.

— В «Хакикат»?

— Да. Это недалеко от станции Узбеково. Алехин указал на кузов:

— Залезайте! Востриков торжествовал:

— Такое бывает только во сне: вышел из банка, увидел машину, остановил и поехал, куда угодно, — говорил он Расулову, садясь в кузов. — Представляю, как обрадуется Батталов, узнав, что мы уехали. Без нас он наверняка подзашибет сотняшки две. Левачить ему не впервые.

Скорпион и Лещинский сели в машину далеко за городом. Расулов отнесся к этому настороженно: пододвинулся к Вострикову и спрятал портфель за спину. Скорпион перегнулся через кузов и крикнул в кабину Лещинскому:

— Рыбка клюнула!

— Действуй, — пробасил тот.

— Слышал, что сказал атаман? — повернувшись к Расулову, усмехнулся Скорпион.

Расулов уже все понял, Зажав портфель между колен, он приподнялся со скамьи и застучал кулаками по кабине.

Это взбесило Скорпиона. Он ударил Расулова браунингом по голове и рванул к себе портфель с деньгами,

В это время заднее колесо машины попало в яму, и Востриков с Расуловым вылетели из кузова. Скорпион приказал остановить машину, спрыгнул на землю и подбежал к Вострикову.

— Жив? — участливо спросил он.

— Кажется, жив, — простонал тот.

— А я уж думал, что вы оба окачурились. — Скорпион пнул ногой труп Расулова.

— Помоги встать — попросил Востриков.

— Лежи, — усмехнулся Скорпион. — Куда мы тебя денем. ОУР подберет и отправит в больницу. Так и нам спокойней и тебе.

— Да ты что? — вскинул голову Востриков. — Меня же сразу упекут за решетку.

— Не упекут. Будут спрашивать, кто взял деньги, говори: человек со шрамом на щеке. Остальное на твоей совести, Проболтаешься, пристрелю, как собаку!

— …Скорпион — зверь, — закончил рассказ Алехин. — Мы чуть с ним не совершили еще одно убийство. Я говорю о том солдате, который передал диспетчеру номер машины. Он опередил нас, преградил дорогу, и потребовал, чтобы мы вернулись за выпавшими на дороге людьми. Я не успел что-либо ответить. Скорпион вылез из кузова и подошел к нему. «Езжай сейчас же в часть, и не вздумай рта раскрывать, — сказал он. — Ты меня знаешь…» Солдат сразу присмирел и отошел в сторону, а мы поехали дальше.

Майор пододвинул Алехину пепельницу:

— Скорпион больше ничего не сказал Шарипову?

— Нет, — отряхнув пепел с папиросы, устало проговорил Алехин.

Глава 44 ШАРИПОВ НАЗЫВАЕТ ИМЯ УБИЙЦЫ

В полдень Розыкову доложили, что Востриков выздоровел и доставлен из больницы в ДПЗ. Майор решил побеседовать с ним в присутствии Наташи. Он преследовал две цели: заставить Вострикова сознаться в преступлении и показать Наташе его настоящее лицо… Надо сказать, что майор добился своего, применив этот необычный способ беседы.

— Да, я — преступник, — с ожесточением, глядя в глаза Розыкова, несколько раз подряд повторил Востриков. — Я познакомился с Расуловым и обманул его. Я предложил ему сесть в машину Алехина и поехать в кишлак, не дождавшись Батталова. Я вышвырнул его из кузова и убил!..

— Вы убили один? — уточнил Розыков.

— Да!

— Скорпиона исключаете?

— Я никакого Скорпиона не знаю!

— Не знаете человека, которому подготовили записку на имя женщины, искренне верившей в вашу дружбу? — Майор передал Вострикову копию заключения графической экспертизы. — Прочтите, может быть, это немного охладит вас.

Востриков припал глазами к листку бумаги, и лицо его побледнело.

— Почему вы не уехали со Скорпионом, а остались на месте преступления? — продолжал задавать вопросы Розыков. — Не надеялись ли таким образом запутать следы? Или боялись, что перелом ноги разоблачит вас?

Востриков молчал.

— Не хотите говорить, Востриков? В таком случае, послушайте меня. — Розыков выдержал небольшую паузу. — Вы не уехали с места преступления потому, что Скорпион запретил вам это делать. Он забрал деньги, а вам приказал свалить ответственность за убийство на человека со шрамом.

Востриков зябко поежился.

— Конечно, — усмехнулся майор, — стыдно сознаваться в том, что вами командовал Скорпион, человек, не знавший ни совести, ни жалости.

— Н-ничего, мы еще с ним встретимся, — озлобленно проговорил Востриков.

— Мы можем ускорить ваше свидание, — также зло сказал Розыков и потребовал: — Где он сейчас?

— Не знаю.

— Не знаете, или не хотите говорить?

— Не знаю!

— Знаете!!

— Не скажу!..

— Вам сообщили, что он пытался отравить вас? — вдруг спросил майор.

Востриков стиснул зубы — на скулах выступили темные пятна.

— Сообщили…

— Значит?..

— Не скажу!..

Розыков позвонил:

— Уберите его, — сказал он вошедшему дежурному.

— Слушаюсь!

Востриков поднялся, помутневшим взглядом прощупал Розыкова и Наташу, заложил руку за спину и, насвистывая, направился к выходу.

— Стой!

Он остановился:

— В чем дело? Ах, это вы, гражданочка.

Наташа спокойно смотрела на него:

— Боря, подойди ко мне.

Это был ее голос. Той, которую он продолжал любить. Это была просьба, а не приказание, просьба любимого человека, которому можно доверить свои мысли, и он подошел к ней, подошел несмело, как к кровати больного, низко опустив голову.

— Ну, чего тебе? — тихо спросил он.

— Ты говорил, что тебя силой заставили совершить это преступление. Я поверила и защищала. Это было нехорошо, но я защищала. Я думала, что ты человек, а ты…

— Что теперь говорить об этом, — сказал он. — Давай лучше расстанемся по-хорошему, и все.

— Как это — по-хорошему?

— Ну, так, как все люди.

— Но мы же не как все: ты — преступник, а я люблю тебя, значит, тоже преступница.

— Ну, это ты брось!

— Что — брось?

— Ты не преступница!

Она поднялась и встала рядом с ним:

— Подлец!..

Он пожал плечами, переступил с ноги на ногу и несмело направился к двери; здесь его снова остановил Наташин голос:

— Стой!

Он боялся ее, боялся ее голоса, ее голубых, чистых глаз. Как он мог обмануть? Он впервые в жизни любил так горячо и искренне! Она верила каждому его слову. Он убеждал, что ни в чем не виновен; просил, чтобы она поговорила с Вороновым. Очевидно, она и говорила.

Теперь все позади, вся жизнь! Черт связал его со Скорпионом! Это случилось полтора года назад. Потом он пытался уйти. Жаль, что только пытался… Трусы всегда так: собираются сдвинуть с места горы, но не могут сдвинуться с места сами — духу не хватает…

Если бы все начать сначала, и снова встретить Наташу!.. Какие у нее синие-синие глаза!!.

— Скажи, это правда, что Скорпион заставил тебя остаться в поле с трупом Расулова? — грубо спросила Наташа.

— Да, — признался он.

— Громче!

— Ну, чего кричишь? Да!..

Она заколебалась:

— Не думала я, что так получится. Ты был таким хорошим. Я верила тебе. Зачем ты плюнул мне в душу?

Он отвернулся.

— Ты не хочешь говорить со мною? Ну и не надо. Я не обижусь. Ты только помоги поймать Скорпиона. Назови его фамилию!

— Не назову!

— Я прошу тебя.

— Отстань!

Она вдруг взяла его за плечи, повернула к себе и ударила ладонью по щеке. Он вспыхнул, сжал кулаки и молча, не оглядываясь, вышел.

Зазвонил телефон.

— Розыков слушает.

— Товарищ майор, докладывает лейтенант Прохоров, — раздался в трубке спокойный голос старшего оперуполномоченного. — Мы нашли Скорпиона, что прикажете делать?

— Где Лещинский?

— У него.

— Действуйте, как подскажет обстановка. У меня к вам единственный совет: постарайтесь взять Лещинского, когда он выйдет из квартиры Скорпиона.

— Хорошо!

Розыков положил трубку, торопливо встал и направился к выходу. В приемной его встретили Воронов и Зафар. Между ними стоял раскрасневшийся Шарипов.

— Вы вспомнили фамилию Скорпиона? — обратился к нему майор.

— Я не забывал ее, — сухо отозвался Абдулла. — Скорпион — мой брат: Бахтияр Шарипов…

Глава 45 ТАК ЗАКОНЧИЛАСЬ ЭТА ИСТОРИЯ

Скорпион смотрел в окно. Из подъезда противоположного дома вышел мужчина в тот момент, когда Лещинский пересек улицу и смешался с толпой. Мужчина, неторопливо закурив, последовал за ним.

«Повели!» — с тревогой подумал Скорпион.

В соседней квартире заговорили. Кто-то уронил посуду. Дважды глухо ударила входная дверь. Звонко зазвонил телефонный звонок…

Скорпион одним прыжком очутился у двери, приник ухом к стене: «Это вы, Ляля? Здравствуйте, милочка…»

— Дьявол, — прохрипел Скорпион, прослушав до конца болтовню соседки. — Чего это я так испугался? Неужели обстоятельства сложились так, что нет никакого выхода? Может быть, мужчина, вышедший из противоположного дома, не имеет ко мне никакого отношения? Носатый предлагал уйти из города… Пожалуй, он прав, надо бежать!

Скорпион подошел к буфету, достал бутылку коньяку и не закусывая, прямо из горлышка выпил больше половины.

Бежать!.. Бежать!.. Бежать!!!

Из шифоньера в чемодан полетели костюмы, белье, полотенце… Скорпион торопливо, плохо попадая в рукава, напялил на себя пиджак, схватил с вешалки шляпу.

У двери вдруг остановился и прислушался: туп-туп-туп… Голоса за стеной уже не беспокоили его: он слышал другое — шаги на лестнице.

«Ко мне!»—Скорпион поставил чемодан и выхватил из кармана браунинг.

Почти в тот же момент кто-то постучал в дверь.

— Вам кого? — не сразу спросил Скорпион.

— Бахтиярджан! Это я, твой брат Абдулла! Открой, — попросил голос за дверью. — Мне нужно поговорить с тобой.

Скорпион облегченно вздохнул, поставил за ширму чемодан, спрятал оружие в карман, но двери не открыл, а спросил снова:

— Ты один, Абдулла?

— Один, брат.

Все, что произошло затем, на мгновение парализовало сознание Скорпиона. Вместо брата в дверях показался незнакомец. В его руках чернело дуло пистолета.

— Пройдите в комнату, вы арестованы.

Скорпион отступил.

— Товарищ лейтенант, — сказал заглянувший в дверь Шарипов, — разрешите обыскать.

— Действуйте!

Это была оплошность. Скорпион выиграл время. Едва брат приблизился к нему, как он бросился к лейтенанту — это был Прохоров — и вышиб из его рук пистолет. Прохоров попытался схватить Скорпиона за руку, но, получив сильный удар в лицо, отскочил к двери. Преступник вырвал из кармана браунинг и, втолкнув перепуганного брата в другую комнату, навел оружие на лейтенанта.

— Та-ак, — немного отдышавшись, сказал Скорпион, — судить брата я буду после. С тобой давай поговорим сейчас. Отпустишь меня подобру-поздорову — останешься в живых, подымешь крик — пойдешь к праотцам в гости.

Скорпион рывком поднял с пола пистолет, и, вынув из него обойму с патронами, протянул Прохорову.

— Бери, — сказал он. — Поведешь меня под конвоем. Во дворе оторвешься. Да не позабудь: стрелять. я умею!

Прохоров взял пистолет, Шансов на победу у него не было, Он уже раскаивался в том, что разрешил младшему лейтенанту Воронову следовать за парнем, вышедшим из подъезда, где жил Скорпион. Может быть, парень не был связан с преступниками? Солдат прибыл вовремя, только какой в этом прок?

— Значит, договорились, товарищ лейтенант, — щелкнув оружием, напомнил Скорпион.

— Договорились, чего там, — неожиданно сказал Прохоров. — Иди… Да смотри не споткнись: топор под ногами.

— Что?!

Скорпион знал, что в доме нет топора. Однако чувство предосторожности остановило его. Скользнув взглядом по полу, он инстинктивно сделал шаг назад. Это отняло у него не больше одной секунды, но именно в это время и случилось непоправимое.

Пригнувшись, лейтенант ударил ногою по руке Скорпиона. Удар был до того силен, что пальцы разжались, и браунинг со стуком покатился по полу. В ту же секунду Скорпион левой рукой выхватил из-за пазухи второй браунинг.

Предупредить выстрел Прохоров не успел, но он успел отпрянуть в сторону: пуля сорвала с него кепку и врезалась в потолок.

— А ну, берегись!!

Полетели стулья, трюмо, табуретки, стол: два человека вьюном завертелись по комнате. Выстрелы один за другим всколыхнули здание. К квартире Скорпиона устремились люди — сотрудники уголовного розыска, стоявшие на охране выходов из здания и двора.

РАССКАЗ ОСТАЕТСЯ НЕЗАКОНЧЕННЫМ

— На этом можно было бы и закончить рассказ, — утомленно произнесла Бельская, — но я думаю, что вам интересно будет узнать и о других людях, попавших в эту историю. Что вы скажете, например, о шофере Головко? При беседе с Розыковым он вел себя несколько странно. Воронов да и некоторые другие работники милиции считали его преступником.

Я промолчал, так как не думал в эту минуту о Головко.

— В действительности дело выглядело так, — продолжала она. — Головко в тот день ездил на станцию Узбеково, недалеко от которой было совершено убийство, и вернулся в город только ночью.

— Ну и что же?

— Понимаете, существуют люди, которые боятся буквально всего. Они способны признаться в преступлении, которого и не совершали.

— Ну, а где сейчас Скорпион и его сообщники? — спросил я.

— Разве вы не знаете, где они должны быть? — удивилась она. — Кстати, с одним из преступников этой группы вы вчера встречались.

— Вы говорите о Вострикове?

— Да.

— Значит, вы — Наташа?

— Угу.

Я и раньше предполагал, что Бельская это и есть Наташа. Поведение Вострикова во время погони теперь не казалось мне загадочным: он все еще любил ее и не посмел расправиться. По всей вероятности, какое-то чувство к нему сохранилось и у нее, иначе она бы действовала тогда более решительно… Впрочем, так ли это важно? Она была со мной откровенна, и не мне осуждать ее, да и в состоянии ли я до конца разобраться во всем?

— Наташа! — Я позвал ее робко по имени, не уверенный, что она примет такое обращение. Мне хотелось говорить с нею дружески, и слово «Наташа» было моим первым шагом к этому. — Чем окончилась борьба Прохорова со Скорпионом?

— Я уже все рассказала. Победил Прохоров. Неужели вы не помните? К нему на помощь пришли товарищи.

Рассказ подходил к концу, и я страшно боялся этого, поэтому стал задавать новые вопросы.

— Простите… Почему вы согласились пойти со Скорпионом в ресторан?

— Что я могла сделать! — покраснела Наташа. — Скорпион пригрозил мне оружием. Потом сказал, что знает Бориса и поможет ему.

Я отвернулся.

— Вы напрасно осуждаете меня, — быстро проговорила она. — Я думала, что спасу Бориса. У меня наготове был еще вопрос:

— Скажите, зачем Скорпион отвез вас к Ресту?

— Коротко на этот вопрос можно ответить так. В прошлом Рест был связан с какой-то крупной шайкой. Скорпион рассчитывал, что я расскажу об этом Воронову. Такое сообщение встревожило бы работников угрозыска, и они пошли бы по ложному пути.

— Мне кажется, что Скорпион иногда действовал чересчур грубо. Я, например, никак не могу понять, зачем ему нужно было сообщать работникам милиции о том, что Востриков и Расулов вылетели из машины? Этим он разоблачил самого себя.

— Вы правы: некоторые действия Скорпиона действительно помогли работникам угрозыска напасть на след и ускорить дело.

— Я думаю, что он не все предусмотрел, решив ограбить Расулова.

— Это преступление было предложено другим человеком.

— Вот как, — удивился я.

— Шарипов являлся орудием рецидивиста Ягодкина, прозванного преступниками Скорпионом за крутой нрав. Операция «Лисица» — так назвали они это преступление — была продумана Ягодкиным. Главарь собирался принять в ней непосредственное участие. Однако обстоятельства сложились так, что он вынужден был покинуть город и поручил дело Шарипову. Шарипов ревностно взялся за выполнение задания, внушив преступникам, что Ягодкин и он — одно и то же лицо. Те, разумеется, поверили ему, так как никогда не видели того, кого называли Скорпионом.

— Ягодкин тоже арестован? — поинтересовался я.

— Нет…

У меня был еще один вопрос, который я хотел задать, но не решался. Наконец спросил все-таки:

— Где сейчас младший лейтенант Воронов?

— Там же, где и был, — ответила Наташа. — Он теперь уже лейтенант. Вы его не узнаете: возмужал, на груди значок «Отличник милиции».

— Он по-прежнему любит вас?

— Да.

— А вы?

— Ну, зачем об этом спрашивать? Его любит Варя, — добавила Наташа.

Не знаю почему, но я обрадовался, услышав этот ответ. Мы оба как-то неожиданно и смущенно замолчали.

Я подошел к окну и распахнул его. Дождя уже не было. Тяжелые черные тучи уходили на запад. За ними тянулись легкие перистые облака, и обнажалось небо, усыпанное мириадами звездных пылинок.

— Извините, — голос Наташи был мягким и немного грустным, — вы так и не назвали мне своего имени, а я… назвала.

Не без труда, чувствуя какую-то неловкость, я сказал, как меня зовут.

— А фамилии разве у вас нет? Я назвал ей и свою фамилию.

— Ну, вот и отлично, — вдруг засмеялась она. — Теперь мы почти друзья, не правда ли?

Чего проще ответить — правда, но я промолчал, а потом спросил совсем о другом: как она оказалась в милиции.

— Вы уже дважды спрашиваете меня об этом, — ответила она на мой вопрос и задала встречный: — Вы считаете, что я не могу работать в милиции?

— Нет, почему же, — неуклюже пробормотал я.

— После всей этой истории я перестала пугаться человека в синей форме, — сказала Бельская убежденно. — Он стал моим другом. Я увидела то, что часто не видят другие: его горячее сердце и любовь к людям. Вот вы, — она повернулась ко мне и заговорила быстро-быстро, — что вы знаете о таких как я, как тот милиционер, который разговаривал со старушкой? Вы встречаетесь с нами на улице, в трамвае, у кассы кинотеатра. Вы сердитесь, когда мы штрафуем вас за нарушение правил уличного движения…

Едва уловимое раздражение, прозвучавшее в ее голосе, вдруг исчезло и она с улыбкой закончила:

— Знаете, я даже как-то пыталась писать.

— Писать? — поразился я. — О чем?

— О милиции.

— Ну и что же?

— Ничего. — Она поправила волосы, взглянула на меня с любопытством. — Вы журналист?

— Да.

— Значит, я не ошиблась.

Я смотрел на нее вопрошающе, и она поспешила объяснить.

— Вы же сказали мне свою фамилию, а я читаю газеты… Хотите, я покажу вам свои записи, только вы здесь не смотрите их, хорошо?

— Хорошо, — пообещал я.

Наташа открыла один из ящиков письменного стола и вынула из него объемистую синюю папку.

— Вот, возьмите, — сильно смутившись, проговорила она, Я начал собираться домой. На улице забрезжил рассвет, и Наташа выключила настольную лампу.

— Я вас провожу, — сказала она.

Мы вышли из дома. Я чувствовал, что не смогу просто расстаться, и чего-то ждал. Может быть, хорошего, теплого слова? Или ее любимого выражения: «Какой вы все-таки странный!»

Она прошла со мною несколько шагов и остановилась у ветвистого вяза. Что-то детское и дурашливое появилось в ее глазах. Губы застыли в ласковой улыбке.

— Ну вот, мы и расстаемся, — не то с грустью, не то с радостью сказала она и протянула мне руку.

Я не успел что-либо сказать: к ее дому подъехал мотоциклист, сержант милиции, тот самый, что разговаривал у вокзала со старушкой.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — еще издали закричал он.

— Что-нибудь случилось, Байрам-ака? — с тревогой спросила Бельская.

— Случилось, товарищ лейтенант, случилось. — Он подкрутил усы и понимающе подмигнул мне. — Большое дело случилось, товарищ лейтенант. Тебя комиссар к себе вызывает.

— Комиссар? — удивилась Бельская.

— Ага, Наташа, комиссар. Я сейчас только от него. Говорит, найди лейтенанта Бельскую живую или мертвую и доставь мне!

— Так и сказал?

— Нет, немного не так. — Милиционер снова подкрутил усы… — В общем, товарищ Наташа, собирайся! Бельская быстро повернулась ко мне:

— Прощайте.

— Зачем — прощайте, — поправил ее милиционер. — Комиссар сказал, чтобы я и его привез.

Тут настала очередь удивляться мне:

— Вы ошиблись!

— Зачем — ошибся. У вас ладони перевязаны, значит, вы и Наташа задержали преступника. Все об этом знают.

Я не заметил, как Наташа схватила меня за руку и потащила к мотоциклу.

Мотор взревел, и едва мы успели расположиться — я на втором седле, Наташа — в коляске, — как мотоцикл помчался по улице.

Я открыл грудь встречному ветру. В ушах у меня шумело, рядом почти касаясь локтя, металась прядь Наташиных волос. Мне было необыкновенно хорошо, словно ожидала меня скорая, большая радость…

Вечером, дома я прочел рукопись Бельской. Я помещаю ее в своей второй тетради с незначительными изменениями.

ДНЕВНИК СЛЕДОВАТЕЛЯ ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

1 С Е Н Т Я Б Р Я

Я окончила юридический институт в Москве. Теперь я следователь — лейтенант милиции Бельская. У меня впереди интересная и, говорят, тяжелая работа. Она радует меня, как радует ребенка новая незнакомая игрушка. Сотни вопросов ежедневно задавала я самой себе, стараясь представить все, что предстоит мне делать через два дня и затем всю мою жизнь, Через два дня кончается мой отпуск — я назначена следователем в отдел милиции, в котором когда-то работал майор Розыков.

Я не ошиблась, написав слово «когда-то». Майор Розыков теперь был начальником отдела уголовного розыска города. Ему недавно присвоили очередное офицерское звание: он уже подполковник милиции.

В его отдел за день до моего возвращения из Москвы перевели и капитана Исмаилова. Подполковник Корнилов, с которым я познакомилась в отделе кадров, сказал мне, что Розыков забрал Исмаилова к себе в ОУР. Он по-прежнему допускал ошибки в работе, и Розыков считал своим долгом «сделать из него настоящего человека».

Некоторые изменения произошли также в самом отделе милиции, и в особенности в отделении уголовного розыска. Начальником ОУР уже больше года работал майор Прохоров (в дальнейшем я буду называть новые звания знакомых мне офицеров). Оперуполномоченных старшего лейтенанта Кузнецова и капитана Зафара повысили — они были старшими оперуполномоченными… Правда, никого из этих людей я еще не видела и не знаю, как они отнесутся ко мне, когда я приступлю к работе.

Алексей Воронов после окончания «Дела Расулова» был откомандирован снова в ГАИ. Я слышала, что он недавно уехал в отпуск, в Москву.

2 С Е Н Т Я Б Р Я

Я сидела в дежурной комнате отдела милиции. Мне хотелось поговорить с Игорем Владимировичем. Ответственный дежурный капитан Глыба сказал, что подполковник будет в отделе часа через два — его вызвал к себе начальник управления милиции комиссар III ранга Искандеров.

Говорят: дежурная комната — зеркало подразделения милиции. По тому, как ответственный дежурный принимает граждан, так граждане и судят о работе всего коллектива.

Находясь в институте, я повторяла этот афоризм безо всякого энтузиазма, так как не совсем верила в его правильность. Иное мнение у меня появилось теперь, когда я ближе познакомилась с работой ответственного дежурного — невысокого, сухощавого, очень подвижного капитана, одетого в темно-синий поношенный милицейский костюм.

В комнату, громко разговаривая, вошла пожилая женщина крупного роста, и девушка — маленькая, несмелая, с глубоко посаженными черными глазами. Женщина, поставив на скамейку кошелку с продуктами и окинув меня суровым взглядом, заговорила быстро, посматривая то на капитана, то на его помощника — пожилого подтянутого красавца старшего сержанта Хашимова.

— Горе у меня, начальник! Ой, какое горе, — качала она своей большой головой. — Помогите бедной матери, начальник. Скажите, что я буду делать со своей дочерью. Совсем пропала моя голова. Совсем пропала, начальник. Скажите, что мне делать?

Капитан Глыба вышел из-за перегородки.

— Вы успокойтесь… Ну, что вы!.. Вот… — Он взял стул и пододвинул его к женщине. — Садитесь, пожалуйста. Садитесь.

— Э, садитесь! — поднося к глазам платок, сказала женщина. — Ты послушай сначала мою беду, начальник. Это моя дочь, — указала она на девушку. — Ей четырнадцать лет. Совсем еще молодая, а сосед, сын Кураша, пристает к ней. Хочет женой своей сделать… Шайтан одноглазый! У него есть жена. Зачем, скажи, он так делает? Разве иметь одну жену — мало? Скажи, начальник. Сейчас не старые времена. — Она незаметно для себя перешла на «ты».

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста, все будет хорошо. Ничего ваш сосед не сделает с вашей дочерью. Мы вызовем его сегодня… Не волнуйтесь.

Глыба говорил, как и посетительница, короткими односложными фразами, очевидно, волнуясь, не меньше ее. У него выступил на лбу пот, уши покраснели и сильно оттеняли его тонкую белую шею.

— Как можно не волноваться, я не могу не волноваться, начальник… Моя дочь — моя кровь. Кто заступится за нее, если я не заступлюсь. Отец ее погиб на фронте.

— Ничего, ничего. Все будет в порядке, все будет в порядке.

Записав фамилию и адрес женщины, капитан еще раз сказал, что сегодня же поговорит с ее соседом, и он уже больше никогда не пристанет к ее дочери.

— Спасибо, сынок, большое спасибо, — успокаиваясь, поблагодарила женщина. Она подошла к девушке, нежно погладила по голове и улыбнулась счастливо: — Пойдем домой, доченька!

Зазвонил телефон.

— Ответственный дежурный… Что? — вытянулся Глыба. — Что?.. Что?.. Да, милиция… Капитан Глыба… Где? У кинотеатра? Сейчас пришлю человека.

Повесив трубку, он вызвал милиционера и послал к кинотеатру «Дружба»: там два подвыпивших парня учинили дебош — избили ни в чем неповинного мужчину и грозят администратору кинотеатра, если тот не пропустит их в зал.

— Плохо устроил аллах жизнь на земле, — сделала вывод женщина, направляясь к выходу. — Ой, как плохо устроил аллах жизнь… Спасибо, начальник, большое тебе спасибо, — обернулась она уже у двери.

Некоторое время в дежурной комнате было тихо. Я сидела на своем прежнем месте и продолжала следить за работой капитана. Он одинаково внимательно относился ко всем, кто приходил в отдел. Для него не было больших и малых дел. Люди сообщали ему о своем горе с той эгоистической требовательностью, с какой обычно больные обращаются к врачу. Он серьезно выслушивал каждого и каждому давал исчерпывающие ответы.

Эта девушка вошла в дежурную комнату в то время, когда Глыба отправил в КПЗ хулиганов, доставленных в отдел милиции из кинотеатра «Дружба».

— Помогите, товарищ капитан!..

Голос девушки прозвучал с такой силой и горечью, что я невольно вздрогнула. Она была в простеньком сиреневом платьице, в голубых туфлях и в яркой зеленой тюбетейке, из-под которой выбивались взлохмаченные каштановые волосы.

— Что случилось, Манзура? — узнав имя и фамилию девушки, участливо спросил капитан.

Она ответила, подняв на него большие заплаканные глаза:

— Часы отняли. Подарок мамы. Она умерла в прошлом году…

Глыба молча выслушал девушку, встал и, подойдя к окну, долго смотрел на улицу, по которой беспрерывным потоком шли машины.

Я приподнялась тоже и с волнением ожидала решения Глыбы. Преступление, о котором рассказала девушка, наполнило все мое существо большой тоской и злостью к тем, кто совершил его. Я готова была убить негодяев, пытавшихся обесчестить девушку, которая еще, очевидно, смутно представляла, что такое жизнь…

— Что же вы молчите, Дмитрий Сергеевич? — не в силах больше ждать, обратилась я к Глыбе.

Он быстро повернулся ко мне, прошелся по комнате и сел за стол. Я заметила, что в его глазах снова появилась решительность. Он стал прежним деловым человеком.

— Вы говорите, что слышали, как один из преступников назвал другого Шакалом? — подумав, обратился он к девушке.

— Да, — подтвердила она.

— Пожалуйста, расскажите, какой он из себя: высокий…

— Высокий… У него горбатый нос, кажется, и на одной руке не хватает пальца.

— Мизинца? — быстро спросил капитан.

— Д-да…

— Старший сержант! — крикнул Глыба да так, что девушка вздрогнула. — Возьмите милиционера Самойленко и приведите сюда Худякова. Будет сопротивляться — позовите на помощь бригадмильца Каюмова. Он живет рядом с Худяковым. Действуйте!

— Слушаюсь! — приложив руку к козырьку фуражки, бодро произнес Хашимов и круто повернулся к двери. Глыба поднял телефонную трубку:

— Люда, соедини меня с майором Прохоровым… Константин Дмитриевич, это вы? Здравствуйте… Спасибо, спасибо. У меня находится одна девушка. Ее ограбили… Думаю, что это сделал Худяков со своими дружками. — Он помолчал снова, должно быть, слушая Прохорова. — Хорошо, Константин Дмитриевич. Сейчас я приду к вам с нею… Да.

…Я еще долго сидела в дежурной комнате и окончательно убедилась в правильности афоризма, который я приводила в начале моих записок. Дежурная комната, действительно, была зеркалом подразделения. Я уже знала некоторых сотрудников отдела. Это были честные и самоотверженные люди. Они не считались ни с трудностями, ни с опасностями, борясь с преступниками и нарушителями общественного порядка. Поэтому была уверена, что и те, с кем еще не успела познакомиться, походили на своих товарищей по работе. Дежурная комната представлялась мне уменьшенным до миниатюрности отделом, в котором каждый сотрудник, на каком бы посту он ни находился, денно и нощно стоял на страже покоя и безопасности своего народа.

Наконец, Игорь Владимирович Корнилов прибыл из управления милиции с незнакомым, уже немолодым лейтенантом. Увидев меня, подполковник приветливо улыбнулся и пригласил к себе в кабинет, отправив лейтенанта за старшим оперуполномоченным капитаном Зафаром.

Я подумала, что Игорь Владимирович решил познакомить меня с капитаном. Мне говорили, что Зафар за это время, пока я училась в Москве, стал одним из лучших оперативников города. Однако подполковник позабыл о капитане, едва расстался с лейтенантом. Отодвинув от стола свое кресло и пригласив меня сесть, он некоторое время довольно бесцеремонно разглядывал меня. Встречи с работниками милиции, которые были частыми, особенно в последние дни, приучили меня ко многим неожиданностям, поэтому, сидя напротив подполковника, я старалась тем же отплатить ему.

Я знала немного о нем и о его отношении к людям и к работе из рассказов Алексея Воронова. Я видела его в отделе кадров управления милиции. Но я еще никогда не сидела с ним так близко и не пыталась с такой критичностью рассматривать его. Удивительно в этом было то, что я переменила свое мнение о нем. Я подумала, что он не такой уж и добрый, как старался мне доказать Алексей.

Не знаю, может быть, внешность его была обманчивой? Или он изменился за семь лет?

Это был рослый крепкий мужчина с тяжелыми большими руками и цепкими колючими глазами, взгляд которых, как мне стало известно после, приводил в трепет не только молодых сотрудников отдела, но и тех, кто уже не один год проработал в милиции.

Разговаривая, он смотрел на собеседника исподлобья. Его острый прямой нос, высокий с глубокими залысинами лоб, крутой подбородок, тонкие, плотно сжатые губы — все ошеломляло собеседника своей суровостью.

…Мы просидели молча минут пять или десять — оба собранные и настороженные. Он — крупный, сильный, я — маленькая, слабая, подавленная непонятной, все возрастающей грустью.

— У тебя, кажется, завтра кончается отпуск, Наташа, — сказал подполковник, делая ударение на имени. — Ты, возможно, решила кого-нибудь проведать или что-нибудь сделать… Возможно, не знаю… Все это тебе придется отложить до более подходящего момента. Нам нужна твоя помощь сегодня, в эту же минуту… Ты видела в коридоре молодую женщину? Красивую, в коричневом платье.

— Да, — облизала я пересохшие губы.

— Это Лариса Рыжова, — взглянул он на меня в упор. — Ее обманули. Попалась, короче говоря, в сети одной ловкой мошенницы… Старший следователь Зайко, как тебе известно, уходит на пенсию. Ты возьмешь это дело… — Он нахмурился. — Все это тебе должен был бы сообщить начальник следственного отделения, но он, к сожалению, тяжело болен.

— Пожалуйста, пожалуйста, — ответила я, удивляясь просьбе подполковника. Я все никак не могла придти в себя. Мне казалось, что он вот-вот встанет и начнет грубить.

«Может быть, он так деликатен со мной потому, что я женщина?» — подумала я, тайно наблюдая за Корниловым.

Позже я узнала, почему он был так «любезен» со мной.

Оказывается, Розыков, беседуя с ним в этот день, попросил относиться ко мне, как к большому, но слабому ребенку. Просьбу другого человека начальник отдела навряд бы счел нужным выполнять, однако с Розыковым его связывали старые дела, вспоминая которые он всегда с любовью говорил о своем «чудаке друге» — Якубе…

— Разрешите приступить к своим обязанностям! — поднялась я, не дождавшись ответа.

— Прошу тебя, Наташа… Дела примешь потом… Поговори с Рыжовой сейчас же… Можем упустить время. — Игорь Владимирович вышел из-за стола и подал мне руку — Действуй, лейтенант!

Я молча покинула кабинет.

Ларисе Рыжовой было не больше тридцати лет. Она сидела передо мной, низко опустив голову и крепко сцепив на коленях свои красивые руки. На ней было коричневое шерстяное платье с высоким воротником. В ушах дрожали серьги. Они походили на крошечные капли, сверкая ярким желтоватым огоньком. Она рассказывала неторопливо, не глядя на меня, будто читала надоевшую скучную повесть.

Рыжова пришла на вокзал в девять часов утра. Она заняла очередь в кассу предварительной продажи билетов и, достав из сумочки томик стихов Щипачева, принялась читать.

Впереди нее стояла молодая женщина. У нее были большие черные глаза, длинные ресницы, смешной с горбинкой нос. Красное платье, перетянутое широким поясом, красиво оттеняло линии ее тела.

Получилось так, что женщина нечаянно задела руку Рыжовой, и та уронила книгу.

— Ах, извините, дорогая, — мягким грудным голосом сказала незнакомка и вместе с Ларисой наклонилась за книгой. Взгляды женщин встретились. В глазах незнакомки, казавшихся вблизи раскосыми, было столько сердечности и теплоты, что Лариса невольно простила ей эту небольшую неосторожность и в свою очередь извинилась.

— Ну, что вы, — сказала незнакомка, подавая Рыжовой книгу.

Симпатия возникла сразу. Лариса решила начать разговор, подумав, что неплохо было бы иметь такую попутчицу в дороге.

— Вы, наверно, куда-нибудь едете? — поинтересовалась она.

— Да… Я в отпуске… Это у вас Щипачев? Вы любите стихи?

— Очень.

— Приятное совпадение, — незнакомка улыбнулась. — Помните эти строки? «Любовь с хорошей песней схожа, а песню нелегко сложить»?

— Вы поете? — спросила Лариса.

— Ой, нет. Я люблю Щипачева. Конечно, как поэта. Не поймите неверно.

— Что вы, — протянула Рыжова. Незнакомка снова улыбнулась:

— Простите, мы не знакомы… Иркутова… Ирина Алексеевна… Если хотите — просто Ирина… Лариса назвала себя.

— Вы не возражаете, если и я вас буду называть по имени? — попросила Иркутова.

— Ну, конечно, — быстро ответила Рыжова. Ей все больше нравилась незнакомка. «С нею было бы весело в дороге, — снова подумала она. — Мне ехать четверо суток». Чтобы избежать неловкость паузы, возникшей вдруг, Лариса со вздохом прошептала: — Ах, как сегодня жарко!

— Ташкент, — подняла бровь Иркутова. Сказав, что в Узбекистане и в январе иногда бывает жарко, она спросила, куда едет Рыжова, и очень обрадовалась, услышав ее ответ. — Оказывается, вы моя землячка, — воскликнула она. — Я тоже еду в Новосибирск, у меня там родители.

— Боже мой, как хорошо! — искренне воскликнула Рыжова. — Возможно, мы даже соседи. Я живу у зоопарка. Может быть, помните двухэтажное здание?..

— Милочка, — дружески сказала Иркутова, — в Новосибирске столько двухэтажных домов…

— Ах, да, — засмеялась Рыжова. — Всегда хочется, чтобы твой дом был приметным.

— Это естественно, — подбодрила Иркутова. — Сейчас возьмем билеты и послезавтра сядем в поезд. Я думаю, что мы попадем в один вагон.

Лариса опечалилась:

— Не знаю, что у нас получится. Я уже три дня хожу сюда, и все напрасно. Видите, сколько народу!

— Неужели три дня! — изумилась Иркутова. — Может быть, попробовать через комнату матери и ребенка?

— У вас есть дети? — спросила Рыжова.

— У меня там знакомая работает. Вы постойте здесь, я схожу к ней.

Иркутова отсутствовала не больше двадцати минут. По ее радостному лицу Рыжова поняла, что есть надежда достать билет.

— Знакомая обещает? — торопливо спросила она.

— Ошиблась, родная, — счастливо сказала Иркутова. — Я уже достала билеты, получай! Едем завтра.

У благодарной Рыжовой выступили на глазах слезы. Она схватила Иркутову за руку и крепко пожала ее. Эта женщина оказалась так добра и удачлива! Если бы не она, Лариса наверняка и сегодня осталась бы без билета.

— Спасибо, — не выпуская руки Иркутовой, проговорила Рыжова. — Вы так много сделали для меня. Я и не знаю, как отблагодарить вас…

— Ну что вы!

— Нет-нет, сейчас так трудно попасть на поезд, — с чувством произнесла Лариса. Положив билет в сумочку, она вынула деньги и подала Иркутовой. — Возьмите за билет.

Женщины вышли из вокзала, миновали двор и оказались на залитой солнцем огромной привокзальной площади. Они все больше нравились друг другу и не собирались расставаться. Иркутова выразила желание встретиться с Ларисой в Новосибирске у ее родителей, и вместе сходить в театр.

Рыжова благодарила судьбу, пославшую ей такую интересную и веселую спутницу.

Незаметно обе очутились у моста, перекинутого через Салар. Иркутова посмотрела на часы, блеснувшие на ее руке желтым жучком, и огорченно нахмурила брови: оказывается, уже четверть второго, через сорок минут она должна быть в универмаге — вчера туда поступили импортные женские пальто, и подруга обещала подобрать что-нибудь подходящее.

— До свидания, дорогая, — поспешно сказала Иркутова. — Встретимся завтра, на вокзале. Я думаю, что еще успею приобрести себе новинку. — Она переложила с руки в руку свою кошелку и красиво повела плечом. — Милочка, какое пальто мне лучше подойдет: коричневое или шоколадное?

— По-моему, шоколадное, — неуверенно ответила Лариса.

— Может быть, ты сходишь со мной, — вдруг предложила Иркутова. — Я уверена, что и тебе захочется что-нибудь приобрести.

На автобусе женщины доехали до курантов и через четверть часа были в универмаге.

Иркутова тотчас разыскала телефон-автомат, передала Ларисе кошелку и зашла в будку. Достав записную книжку, она перевернула несколько листиков и неторопливо набрала номер.

— Это вы, Людмила Семеновна? — громко спросила она, приоткрывая дверь. — Ну, конечно, пришла и не одна, со мной землячка. Думаю, что не прогоните?.. Нет, нам нужны пальто. Вы обещали… Да что вы говорите? — Она прикрыла трубку ладонью и повернулась к Ларисе. — Поступили шубки. Хочешь? Цена — четыре тысячи рублей. Я беру.

У Рыжовой радостно забилось сердце. Она давно мечтала о шубке. Скоро в Новосибирске начнутся холода, и покупка будет очень кстати.

— Я тоже беру, — втискиваясь в телефонную будку, взволнованно проговорила Лариса.

— У тебя неплохой вкус, — блеснула глазами Ирина. Она отняла от трубки ладонь. — Людмила Семеновна, приготовьте две шубки, я сейчас приду.

Они вышли из телефонной будки. Иркутова спросила, какой размер пальто носит Лариса, взяла у нее четыре тысячи рублей, приплюсовала к ним такую же сумму своих денег и торжественно сказала:

— Ну, теперь в путь-дорогу! Держи мою кошелку и жди меня здесь. Я вернусь через десять минут.

Рыжова неторопливо рассказывала.

— Я простояла около телефонной будки больше часа, но Иркутова так и не вернулась. Увидев милиционера, я подошла к нему и рассказала, как была обманута. Он отнесся к этому спокойно. Наверно, такие дуры, как я, еще часто встречаются.

Раньше, когда мне приходилось слышать подобные истории, я не проявляла никакой жалости к пострадавшим. Я была твердо убеждена, что такие люди были мелочными и корыстолюбивыми. Они становились жертвой обмана только потому, что пытались облегчить свой путь к достижению цели, обходили принятый порядок, попирали закон. И видимая легкость становилась для них ловушкой. Они попадали в лапы аферистов.

Во всем, что произошло, я обвиняла только Рыжову. Ее рассказ не вызвал во мне ни жалости, ни сочувствия. Между тем, она все еще продолжала сокрушаться:

— Это так ужасно. Иркутова взяла у меня все деньги, Я не знаю, что делать. Мне надо попасть в Новосибирск. У меня там муж. Он страшно рассердится, если я вовремя не приеду домой. Вы — женщина, должны понять меня. Придумайте что-нибудь…

Я все еще не могла успокоиться, поэтому не удержалась, чтобы не подпустить ей шпильку:

— Вы потеряли деньги, зато приобрели билет до Новосибирска. Через четыре дня вас встретит муж.

Рыжова заплакала, испуганно взглянув на меня. Я поняла, что причинила ей боль. Билет до Новосибирска оказался недействительным. Мошенница подсунула цветные бумажки, взяв за них более пятисот рублей.

— Нужно быть абсолютно слепой, чтобы не увидеть в Иркутовой преступницу, — не спуская глаз с Рыжовой, говорила я. — Вы решили приобрести шубу по знакомству, позабыв о том, что блат — спутник преступления. С ним, как и с теми, кто цепляется за него, надо бороться.

— Что же мне делать? — с отчаянием спросила Рыжова. — Я пришла к вам за помощью. Неужели вы ничего не придумаете? Ну, неужели?!

— Почему не придумаем? — я отодвинула от себя стул. — Мы попытаемся найти преступницу и возвратить вам деньги. Когда это случится, я не могу сказать, зайдите к нам через два дня. Вы кажется решили выехать из Ташкента на следующей недели? Так бы оно и вышло наверняка, если бы не ваша землячка!

— Поймите, у меня такое положение!..

Я выдержала до конца начатый тон:

— До свидания.

— Всего хорошего, — прошептала Рыжова.

4 С Е Н Т Я Б Р Я

Все-таки я, наверно, не гожусь в следователи. Мне поручили выяснить, как была обманута Рыжова и сможет ли узнать мошенницу, если встретится с нею? Я же обидела Рыжову, наговорила ей грубостей, убила в ней всякую надежду на благополучный для нее исход дела.

Должно быть, старший следователь Зайко так бы не поступил.

Я познакомилась с ним вчера, когда Рыжова ушла из отдела. Мне он очень понравился, честное слово. Это был симпатичный старикашка, просто прелесть!

— Укатали сивку горки, — бодро сказал он. — Иду на отдых. Это, очевидно, хорошо. Вы не знаете?

Что я знала? Я вообще еще ничего не знала. Хотя за плечами было уже двадцать семь лет… Подумать только — двадцать семь лет! Лермонтов в это время уже был убит.

— Очевидно, хорошо, — улыбнулась я, не в силах устоять перед обаянием Зайко.

— По-моему, плохо, Наташа! — неуверенно тут же возразил он. — В общем, поживем — увидим. Надеюсь, вы не будете против, если я иногда буду заходить к вам в отдел на часок-другой?

— Ой, ну что вы, конечно, нет! — обрадовалась я такой просьбе и осмелела вдруг — Вы должны приходить к нам чаще. У вас такой богатый опыт. Научите нас… то есть меня… Согласны?

— Согласен, товарищ лейтенант, — неожиданно поднявшись, вытянулся, как перед генералом, Зайко.

Подполковник Корнилов предупредил меня перед тем, как собирался познакомить со старшим следователем:

— Зайко — инициативный, вдумчивый следователь. Он поможет тебе разоблачить мошенницу. Ты только не гордись — прислушивайся к каждому его слову… У меня так, — забарабанил он пальцами по столу, — работать — так работать, отдыхать — так отдыхать. Запомни это крепко, Наташа!

Начальник отдела произнес все это таким тоном, будто я девчонка: ничего не пойму, если вовремя не получу наставление.

Собственно, беседуя с Ларисой, я, действительно, вела себя, как девчонка. Меня злило то, что Рыжова оказалась довольно красивой и к тому же материально обеспеченной женщиной, способной, не задумываясь, отдать незнакомому человеку четыре тысячи рублей. Теперь мне нужно постоянно следить за собой, ибо я находилась на передовой линии, вместе с теми, кто боролся с преступностью и хулиганством. Я должна окончательно избавиться от эгоизма, который еще нет-нет да как-нибудь проявит себя…

— Допрашивая потерпевшую, помните, что она обратилась к вам за помощью, — поручая мне дело, подчеркнул Игорь Владимирович. — Мы должны сделать все, чтобы она осталась довольна нами. Я уверен, что вы не уроните чести отдела.

Подполковник обращался ко мне то на «вы», то на «ты».

Я ответила, что постараюсь найти путь к сердцу потерпевшей, и не успокоюсь до тех пор, пока не будет закончено дело.

Кажется, я хотела понравиться ему? Или я еще плохо знала себя?

Все равно, что бы ни было, я завтра же снова побеседую с Рыжовой. Я найду ее, хотя бы мне пришлось пойти за ней на край света. Это мое первое дело, и я должна сделать все, что в моих силах. Иначе из меня, действительно, никогда не выйдет настоящий следователь…

5 С Е Н Т Я Б Р Я

Я разыскала дом, в котором жила Рыжова, и поговорила с нею. Она ни в чем не упрекнула меня, но и не проявила особой радости. Ее рассказ ничего нового мне не дал.

Два дня назад я бы расстроилась, потерпев неудачу, теперь же это мало беспокоило меня. Я была рада, что переборола в себе неприязнь к Рыжовой и пришла к ней, полная решимости найти мошенницу.

Игорь Владимирович, узнав, где я была, вскинул на меня густые брови, и, переглянувшись со своим заместителем, велел мне идти к Зайко.

Старший лейтенант Зайко стоял в углу кабинета и перелистывал какую-то книгу. Во рту его дымилась фигурная трубка, на носу висели роговые очки. Темный двубортный костюм сидел на нем как-то странно, словно он впервые одел его.

«Боже мой, какой он сегодня нескладный», — подходя к столу, подумала я о Зайко.

— Ну, вы зря так характеризуете меня, — тотчас раздался его голос.

Я не дошла до стола один шаг: повернулась к Зайко и застыла, словно видела перед собой привидение. Его слова до того удивили и обезоружили меня. Клянусь, я до сих пор не могу объяснить, почему это произошло? Может быть, потому, что начала читать книгу Леона Фейхтвангера «Братья Лаутензак»?

— Я с вами согласен: трудно догадаться, как я прочел ваши мысли, — улыбнулся старший лейтенант. — Между тем, в этом нет ничего неестественного. Проработав следователем двадцать — тридцать лет — я называю эти числа, так как они приносят наибольший эффект — вы научитесь многое видеть и о многом догадываться.

— Ой, что вы, Иван Федорович, — смутилась я. И тут же попыталась обмануть Зайко: — Я вообще ни о чем не думала. Не до этого мне. В трех соснах заблудилась. Пришла Рыжова, рассказала о своем горе, я и растерялась.

— Растерялась?.. Ну-ну, рассказывай, — старший лейтенант внимательно посмотрел на меня и пригласил сесть. — Растеряться в двадцать с лишним лет — не грех, особенно девушке. Однако, когда теряется опытный работник милиции — это больше чем грех, я бы сказал — это незнание самого себя и своих сил. — Попросив у меня разрешения закурить, он дружелюбно сказал: — Так почему же вы растерялись, Наташа?

Этот отеческий тон ободрил меня. С какой-то необъяснимой доверчивостью я потянулась к нему. Он это понял. Суровое лицо его стало приветливым и ласковым, на губах появилась улыбка. Подсев ближе к нему, я рассказала, как беседовала с Рыжовой и что узнала от нее об Иркутовой. Мои сведения, сообщила я, поставили меня в тупик: не знаю с чего начать поиски мошенницы. Кошелка и найденные в ней билет на пригородный поезд и обложка книги «История древнего мира» так мало говорили мне, что я не сочла нужным даже упоминать о них.

Старший лейтенант не спускал с меня своих глаз. Он сидел за письменным столом, вытянув перед собою руки и далеко откинув назад голову. Лучи заходящего солнца ярким снопом падали на его грудь, лицо же скрывалось в тени, поэтому нельзя было понять: одобрял он то, что я сделала или не одобрял.

В это время в коридоре раздались тяжелые мужские шаги, и в кабинет без разрешения вошел молодой высокий мужчина, одетый в серый однобортный костюм и светлое кепи.

— Здравствуйте, Иван Федорович, — едва переступив порог, загремел он чистым сильным басом. — Я уже и не думал встретить вас у себя, Игорь Владимирович сказал, что вы — фюить… того… Ну-ну, беру свои слова обратно, — перебил себя вошедший, заметив, что Зайко нетерпеливо заерзал на стуле. — Мы еще поработаем с вами — уверен… Я познакомлю вас с мошенницей, которая, по моему предположению, обладает такой же изумительной красотой, как и потерпевшая.

— Потерпевшая? Это Лариса Рыжова? — поинтересовался Иван Федорович.

— Не правда ли — великолепная особа? — вопросом ответил мужчина. — Никак не могу понять: почему чаще всего в дураках оказываются смазливые бабенки?.. В прошлый раз, такая же, как и эта, купила у мошенницы медные часы. За фальшивым золотом погналась — тьфу ты, ч-черт!.. — Он резко повернулся ко мне, словно хотел испугать. — Может быть, вы ответите мне, товарищ…

Бесцеремонный тон вошедшего будто ножом полоснул меня по сердцу. Ничего не понимая и не давая себе отчета в том, что делаю, я поднялась с места, подошла к Зайко и сказала:

— Попросите этого человека оставить нас в покое! К моему удивлению Иван Федорович громко захохотал:

— Что ты, Наташа, что ты, — сказал он, вставая. — Это капитан милиции Зафар, наш Шерлок, познакомься!

Так вот он каков, корниловский Шерлок Холмс! Мне о нем много говорили и в управлении, и здесь. Признаться, в моем воображении, он был гораздо симпатичнее. Я представляла его вдумчивым, серьезным человеком, вечно копающимся в неразрешенных вопросах.

Можно ли было так ошибиться!

Смущенная, я повернулась к капитану Зафару и долго, с любопытством рассматривала его. Он очевидно не привык к этому: сначала отвечал мне тем же, потом улыбнулся и сказал так громко, что я вздрогнула:

— Простите, Наталья Федоровна!

— Не прощай, — вмешался Зайко.

— Ну вот, — капитан отошел к окну, и не поворачиваясь, обратился не то ко мне, не то к старшему следователю: — Ладно, я зашел за вами. Если хотите — поедемте: нас ожидает машина.

— Ты нашел, где живет мошенница? — спросил Иван Федорович. — Молодчина! Узнаю старого оперативника…

— Так вы едете?

— Кто?

— Оба: вы и… Наташа.

Иван Федорович не успел ответить капитану: взяв со стола сумочку, с которой все еще не расставалась, я с вызовом сказала:

— Что же вы стоите — мы готовы!

Находясь на практике, я неоднократно выезжала на места происшествия, а однажды даже принимала участие в аресте крупного преступника. Однако, ни при осмотре места происшествия, ни при задержании преступника, я не волновалась так, как волновалась теперь, переступая порог дома Иркутовой. Иван Федорович дорогой сообщил мне, что только капитан Зафар мог в такое короткое время узнать имя преступницы и добиться у прокурора санкции на ее арест. Я не стала расспрашивать, как удалось это сделать — знала, что старший оперуполномоченный не любил, когда кто-нибудь проявлял слишком много любопытства… Впрочем, Иван Федорович понял мое состояние и сказал:

— Капитан не будет скрывать от тебя своих секретов, ты ему нравишься.

— Только поэтому? — вместо благодарности, неизвестно почему вспылила я.

— Разве это оскорбительно для тебя? — удивился старший следователь. Он был очень смущен.

…Софье Борисовне Красниковой — так назвала себя хозяйка дома, в который мы зашли, — было не больше двадцати трех-двадцати пяти лет. Она произвела на меня приятное впечатление. Все в ней было правильным, гармоничным, даже больше — красивым. Эксперт НТО Чеботарев, который зашел в дом после меня, вдруг ни с того ни с сего раскрыл свой фотоаппарат, да так и застыл у двери.

Красникова сразу поняла, что значит ее красота для таких, как я и Чеботарев. Гордо проплыв в глубь комнаты, она кокетливо склонила голову и красивым плавным жестом пригласила нас сесть, что, к моему стыду, я и сделала, удивив этим не только Ивана Федоровича и капитана Зафара, но, по-видимому, и самую Красникову, которая уже знала, кто мы такие.

К счастью, я недолго находилась в этом глупом положении. Ко мне на помощь пришел капитан Зафар: проводив в комнату понятых — двух молодых рабочих — он показал Красниковой удостоверение на обыск квартиры.

То, что произошло потом, вызвало во мне чувство жалости и даже стыда.

Красникова, взяв у капитана Зафара удостоверение, тяжело опустилась на стул, посмотрела сначала на капитана, затем на Ивана Федоровича, затем перевела взгляд на меня, при этом так недоуменно сдвинула плечи и подняла свои тонкие брови, что я серьезно решила, что она не имела никакого отношения к преступлению.

— Вы хотите сделать у меня обыск?

Красникова встала, положила на стол удостоверение, быстрым полукруглым движением поправила волосы, снова посмотрела на меня и на Ивана Федоровича и вдруг громко рассмеялась:

— Пожалуйста, обыскивайте, только почему?

Капитан Зафар вытащил из планшета фотокарточку Ларисы Рыжовой и показал Красниковой:

— Не догадываетесь — почему?

— Н-нет.

— Вы знаете эту женщину?

— Что вам от меня нужно?

«Нет, она не виновата. Она не виновата, — сказала я самой себе. — Капитан Зафар ошибся…»

Мне припомнились слова Игоря Владимировича: «Старший оперуполномоченный горяч, как лава. Когда-нибудь он наломает дров — на год хватит!»

Я заметила, что и понятые нерешительно затоптались на месте. Один, тот, что был выше ростом, что-то сказал на ухо второму, и оба они удивленно повернулись в сторону капитана. Можно было безошибочно определить о чем шла речь — они осуждали нас. Да-да, они верили Красниковой.

По-прежнему спокойно реагировал на все только Иван Федорович. Должно быть, ему не впервые приходилось бывать с капитаном Зафаром. Старший следователь знал его и был уверен, что не придется краснеть за его действия.

— Приступай к обыску, Ульмас Зафарович, — сухо проговорил он.

Нет, нет и нет — Красникова не виновата. Я готова сказать об этом громко. Зафар напрасно горячился — Ларису Рыжову никто не обманывал. Она сама себе подставила ножку: отдала деньги за шубку и… ушла.

Конечно, Красникова поступила нехорошо. Надо бы немедленно сообщить в милицию и найти Рыжову. «В этом ее бездействии, — так, кажется сказал Иван Федорович, — преступность». «Между прочим, — это уже сказал капитан Зафар, — она таким путем обманула не одного человека».

Меня предупреждали: не ходи работать в милицию. Что это тебе даст? Возиться с преступниками, откровенно говоря, дело нелегкое да и рискованное. К тому же никто по-настоящему не оценит твой труд.

Алеша Воронов «до мозга костей» — милиционер, но и он, когда я решила пойти в милицию, попытался отговорить меня, доказывая, что это — «не женская работа». «Тут, Наташа, — не отступал он, — надо иметь железные нервы и стальные мускулы. Иначе — пропадешь!»

Чудак, пугая меня милицией, он не утерпел, чтобы не похвастаться, что является «ассенизатором и водовозом», и борется «с большой нетипичной сволочью». Поднявшись — мы сидели на скамейке в городском парке — он прочел на память два или три стихотворения о милиции. Несколько строк, которые понравились мне своей свежестью, я потом заучила и не раз сама декламировала своим приятелям.

Я знаю: где закладывается дом — Там каменщика скажется уменье, Там плотник нас порадует трудом, И лепщик — красотою оформленья, Там четко каждый шаг определен: Один — полы ровней стели всю смену, Другой — укрась карнизы и балкон, А третий — возводи покрепче стену…

Вообще — это обычные, скучные слова, и я не обратила бы на них внимания, если бы за ними не стояли другие строки, те, что, сделали стихотворение.

Милиция, а твой нелегкий труд С какой скажи, профессией сравнится? Где грань твоих усилий проведут? Где долга милицейского граница?

Собственно, что заставило меня утверждать, что Красникова не преступница? Почему, веря капитану Зафару и старшему лейтенанту Зайко, я не могу согласиться с арестом этой женщины?

Сначала все шло так, как предсказал капитан Зафар, Мы нашли у Красниковой деньги, которые она взяла у Ларисы Рыжовой и книгу «История древнего мира», корочка от которой была обнаружена в кошелке. Эти серьезные улики разоблачали Красникову. Я подумала, что Иван Федорович был прав, говоря о криминалистических способностях капитана Зафара.

Однако потом, когда обыск был закончен, и мы приступили к допросу, все наши предположения оказались не стоящими выеденного яйца — они были опровергнуты самым неожиданным образом,

Вот как это произошло:

З а ф а р (посадив Красникову напротив себя и показав фото Рыжовой). Знаете ли вы эту женщину?

К р а с н и к о в а. (свободно). Знаю.

3 а ф а р. Кто она?

Красникова. Я познакомилась с нею позавчера, на вокзале.

3 а ф а р. Расскажите об этом подробно.

К р а с н и к о в а. Гм… Она читала книгу, я поинтересовалась — какую?… Ну и… Право, вы спрашиваете об этом так, словно… Такие вещи случаются часто… Встретились, задали друг другу вопросы, что же еще?

3 а ф а р. Кто первый заговорил: вы или она?

К р а с н и к о в а. Я.

З а ф а р. Если не ошибаюсь, вы также первая предложили ей билет до Новосибирска?

К р а с н и к о в а. Да.

3 а ф а р. В какой кассе вы покупали билет?

К р а с н и к о в а. Мне его достал один мой знакомый.

3 а ф а р. Где он работает?

К р а с н и к о в а. Я не интересовалась. Мы встречались… Не поймите меня неверно: я — женщина… Он уехал сегодня.

3 а ф а р. Куда?

К р а с н и к о в а. Не знаю.

3 а ф а р. Зачем вы ходили в универмаг?

К р а с н и к о в а. Мне нужно было приобрести кое-какие вещи.

3 а ф а р. Для себя?

К р а с н и к о в а. (взяв со стола флакон духов). Вот…

3 а ф а р. Что еще?

К р а с н и к о в а. Туфли.

3 а ф а р. Я могу их посмотреть?

К р а с н и к о в а. Разумеется.

3 а ф а р (посмотрев туфли, принесенные Красниковой из другой комнаты). Вы обещали Рыжовой шубку? Почему вы ее не купили?

К р а с н и к о в а. Не оказалось нужного размера. Я возвратилась к Рыжовой через тридцать минут. Почему она не дождалась — не могу сказать. Очевидно, у нее не было времени.

3 а ф а р. Что же вы думаете делать с деньгами?

Красникова. Как — что? Возвращу Ларисе. Сегодня вечером отходит поезд, на котором она уезжает в Новосибирск, я встречусь с нею и расскажу все, как было.

3 а ф а р. Она не может уехать сегодня.

К р а с н и к о в а (изумленно). Почему?

3 а ф а р. Ей вручили фальшивый билет.

К р а с н и к о в а. Этого не может быть!.. Боже мой, неужели?.. Я так верила ему… Ах, что я скажу Ларисе!.. Товарищи!.. Дорогие!.. Что делать?.. Какой ужас… Какой ужас!..

3 а ф а р. Вы больше ничего не сообщите нам?

К р а с н и к о в а (устало). Нет.

6 С Е Н Т Я Б Р Я

Лукерье Степановне шестьдесят лет. У нее крупная широкобедренная фигура, большая голова, скуластое мужское лицо. Над верхней губой усы с темными острыми концами. Когда я разговариваю с нею, то всегда ощущаю холодок на сердце. Таких проницательных глаз я еще ни у кого не видела. Они смотрят прямо, с прищуром, так, словно ты в чем-то виновен.

Сегодня я застала Лукерью Степановну на кухне. Лукерья Степановна, оглядев меня с ног до головы, начала неторопливо накрывать на стол. Я начала следить за ней, стараясь привлечь к себе ее внимание. Мне хотелось встретиться взглядами — показать, что и я могу «метать из глаз искры». Она сначала делала вид, что не замечает этого, потом вдруг, перестав резать хлеб, поставила руки на бедра и сказала, словно бросила на пол пригоршню бобов:

— Что это ты, аль не нравлюсь?

— Нравитесь, — весело ответила я, почувствовав, что Лукерья Степановна любуется собой.

— Тебе все нравится… В милицию голову сунула — тоже, небось, не зря, кто-нибудь нравится.

— Нравится, — сказала я.

— Тьфу, ты, господи прости, бесстыдница! Я о Фоме, она о Ереме:

— Ага, ага, — закричала я, соскакивая с места и обнимая Лукерью Степановну. — Вы не любите, когда я такая, не любите? Я тоже не люблю, когда вы такая!..

— Ну ладно, ладно, глупая…

Мы ели молча, слушая передачу по радио и думая каждый о своем. Я никак не могла понять всего, что происходило со мной в эти дни. «Дело Иркутовой», начавшееся так обычно, становилось все более запутанным. Я просмотрела несколько старых дел о мошенниках — они также были запутаны, но имели связь, которая помогала оперативникам разоблачить преступников. Здесь же связь, соединяющая факты и людей, неуловимо распадалась, несмотря на все мои усилия.

…Передавали песни советских композиторов. Я услышала Трошина. Его тихий задумчивый голос овладел моим вниманием так же быстро, как и мысли, которые только что беспокоили меня. Я перестала есть и невольно посмотрела на репродуктор.

Если б знали вы, как мне дороги Подмосковные вечера…

Даже Лукерья Степановна на секунду отвлеклась от тарелки со щами. Склонив голову и прищурив один глаз, она застыла над столом, словно статуя.

— Умеет петь…

— Трошин, — сказала я, вложив в это слово всю свою любовь к этому замечательному артисту.

— Это тот, что живет на углу улицы? — поинтересовалась Лукерья Степановна.

— Что вы, этот Трошин — артист. Вы его не знаете. Он живет в Москве. Я его видела, когда училась.

— Ишь ты, наш Трошин, выходит, не умеет петь, — принялась за еду Лукерья Степановна. — Московский, небось, ему сродни приходится. Трошин… А, батюшки! — Она соскочила, открыла буфет и, достав оттуда письмо, протянула мне. — Тебе это, из Москвы. Утресь почтальонша принесла.

Из Москвы, значит, от кого-нибудь из девочек, с которыми училась в институте. Взяв письмо, я без особого интереса взглянула на адрес, и замерла, удивленная: писал Алеша Воронов;

— Лукерья Степановна, что же вы молчали до сих пор? — упрекнула я тетю.

— Запамятовала, дочка, делов-то в доме с три короба: то одно надоть сделать, то — другое. У тебя на работе, поди, тоже так…

Я почти ничего не слышала об Алеше за эти семь лет. Раньше мы жили недалеко друг от друга, в одном квартале, теперь — в разных концах города. Те дома, в которых прошло наше детство и юность, сломали; мы получили новые квартиры: Вороновы — на Чиланзаре, я и мама — на Ново-Московской улице. Правда, мы не жили в этой квартире. Мама уехала в Сибирь, в гости к дяде Григорию, я переехала к тете Лукерье Степановне: одна в двухкомнатной квартире я боялась оставаться ночами. Глупо, конечно…

«Здравствуйте, Наташа!

Примите привет из далека. Во-первых, извините меня за беспокойство, во-вторых, разрешите от всего сердца поздравить вас с началом трудовой деятельности. Я искренне рад, что вы встали в одни ряды с теми, кто охраняет покой и безопасность граждан.

Наташа, я никогда не бывал в Москве. Вы ее хорошо знаете, поэтому догадаетесь, какое чувство испытывал я, увидев ее впервые. Взяв такси у Казанского вокзала и выехав на одну из улиц, я невольно сжался, так высоки были здания.

Через некоторое время я осмотрелся, красота домов и дворцов перестала ошеломлять меня. Вы, может быть, даже не поверите: я часто стал думать о родном городе, полном солнца и зелени, и о товарищах, с которыми связала меня суровая милицейская служба,

Впрочем, что же это я расфилософствовался. Вам это неинтересно читать. Вы знаете Москву, да и не за тем я пишу это письмо: мне хочется узнать, как вы чувствуете себя на новом месте, как вам удалось попасть в милицию. Якуб Розыкович как-то сказал мне, что тот, кто был связан или знаком с преступниками, не может работать в милиции: ему никто не будет верить.

Вы не подумайте, что я придерживаюсь этого же мнения. Подполковник, наверно, до сих пор помнит, как я был несогласен с ним. Разговорившись, я даже нагрубил ему, чего никогда раньше со мной не случалось.

Решившись написать это письмо, я еще хотел сообщить о том, что важно знать вам. Вчера совершенно случайно, находясь в МУРе, я услышал разговор двух оперативников о Вострикове, который, сбежав из заключений, совершил несколько разбойных нападений в Москве и скрылся. Я не хочу думать, что он попытается снова встретиться с вами, однако нельзя отрицать фактов, все еще имеющихся в жизни; преступник попытается наладить связь со старыми знакомыми.

Вот, собственно говоря, и все, что я хотел написать вам. Еще раз поздравляю вас с началом работы в милиции и прошу извинить меня за это письмо.

Долго ли я пробуду в Москве — пока не могу сказать. Очевидно, до октябрьских праздников. Хочу посмотреть парад на Красной Площади.

А л е к с е й».

Боже мой, что же это? Опять Борис? Неужели судьба снова сведет меня с ним? Как я его встречу? Что скажу, когда он протянет мне руку: «Здравствуй»?.. Ах, Алеша, Алеша, ну зачем ты прислал это письмо? Ты же знаешь, что я не смогу теперь спокойно работать!

Не помню, что сказала Лукерья Степановна, когда я встала из-за стола и вышла из кухни. И вообще ничего не помню, что было потом. Пролежав в постели несколько часов с открытыми глазами, я взяла, наконец, себя в руки: зажгла в комнате свет, нашла бумагу и чернила и написала Алеше письмо. Нет, я ничего не сообщила ему о Борисе, лишь ответила на вопрос: как оказалась в милиции. Он ждал от меня письмо. Ждал, иначе зачем бы сказал, что пробудет в Москве до октябрьских праздников? Интересно, какой он теперь?..

«Здравствуй, Алеша!

Чудак ты все-таки, ей-богу! Ну, почему ты подумал, что твое письмо принесет мне беспокойство? Наоборот, Алеша, я так обрадовалась ему, Это такое счастье узнать, что твой товарищ не забывает тебя. Только что это за обращение: «вы»? Разве ты меня знаешь первый год? Мы вместе росли, Алеша!

Ну, о Москве ты напрасно так пишешь. Я пробыла в ней пять лет и нисколько не думала о городе, в котором родилась. Мне нравилось ходить по ее проспектам и площадям. Я часами простаивала на набережной Москва-реки, любуясь кремлевскими башнями. Я тысячу раз была в Третьяковской галерее и в Кремле — это такое богатство, Алеша!

Тебя удивляет, как я оказалась в милиции? Впрочем, такой вопрос мне уже задавал один человек. Я говорю о твоем друге Прохорове, который теперь работает начальником отделения уголовного розыска нашего отдела.

Да, я не сразу поступила на работу в милицию. У меня были «компрометирующие» материалы, которые «ели глаза» кадровикам.

Спасибо подполковнику Розыкову. Он посоветовал сходить к министру и поговорить с ним, что я и сделала на другой день.

Теперь работаю следователем. Похвастаться пока ничем не могу, Первое дело, которое расследую, так запутано, что не знаю, что у меня выйдет. Понимаешь, конечно, это глупость, мне кажется, что все люди честные — обвинять некого… Таких, как Скорпион, нет… Ну, что Востриков?.. Я не верю в то, что ты писал. Зачем ему убегать из заключений? Он пять лет отсидел — осталось четыре. Это уже не такой большой срок.

До свидания, Думаю, что напишешь еще. Только не надо такой официальности. Это унижает… тебя и меня.

Н а т а ш а».

Я не все рассказала Алеше—надо бы мне написать о министре, как я долго не могла попасть к нему на прием, как потом, когда он написал на моем рапорте резолюцию: «Удовлетворить просьбу», я еще встретила немало людей, которые копались в моей биографии, словно я была жителем другого мира. Правда, в конце концов, мне повезло. Я встретила Игоря Владимировича Корнилова…

Вот как это произошло.

— Наталья Федоровна Бельская, правильно?

Я была в отделе кадров управления милиции города.

Майор, державший в руках мои документы, был низкого роста, очень толст и лыс. Глядя на меня сонными бесцветными глазами, он смешно двигал челюстями и гремел в кармане связкой ключей.

— Наталья Федоровна Бельская, — сказала я. Последовали равнодушные вопросы.

— Вы окончили юридический институт?

— Да.

— В Москве?

— Да.

— Думаете работать в милиции?

— Да.

— Следователем? Я не выдержала:

— Разве все еще имеются причины, которые мешают мне стать следователем?

— К сожалению, имеются, — поморщился начальник отдела кадров. — В городе нет вакантных мест, есть только на периферии. Это вас не устроит.

— Почему вы так думаете?

— Вы — женщина.

Я, кажется, от злости потеряла рассудок. Шагнув к начальнику отдела кадров, сжала кулаки и негромко, с ожесточением произнесла, глядя на его мясистое красное лицо:

— Перестаньте издеваться! Я пойду к начальнику управления!

— Комиссар в ЦК, — сказал в это время человек в штатском, сидевший, на диване.

— Да не предупреждай, — скривился майор. — Никуда она не пойдет. Так только… цену набивает.

— Да как вы смеете! Вы понимаете, что говорите!.. Эх вы! — вдруг бессильно сказала я. — За что вам только зарплату дают!

— Что!?. Девчонка!!. — вскочил начальник отдела кадров. — Да я тебя!..

— Абдулла Гулямович, — быстро встал и человек в штатском. — Направьте Наталью Федоровну ко мне в отдел.

— Уж не думаешь ли ты уволить кого-нибудь из своих следователей? — спросил майор подозрительно. Он встал боком к человеку в штатском, держась одной рукой за кромку стола, другой — за спинку стула.

— Вы бы могли и не задавать такого вопроса. Старший следователь Зайко уходит на пенсию. Это вам известно так же, как и мне…

— Спасибо за напоминание, — сухо отозвался начальник отдела кадров.

— Пожалуйста, — не без иронии ответил мой защитник. Это был Игорь Владимирович Корнилов.

7 С Е Н Т Я Б Р Я

Кто-то сказал: чтобы твердо поверить, надо начать с сомнения.

Я хочу верить всему, что говорила Красникова. Капитан Зафар убежден, что она мошенница.

Почему нельзя допустить, что Красникова возвратила бы деньги Рыжовой на вокзале? Если бы она решила обмануть, то наверняка не оставила бы у Рыжовой кошелку с пригородным билетом и корочкой от книги?

Муж Красниковой был известным человеком в городе — могла ли она позариться на деньги Рыжовой, не подумав о себе и о муже? Да и логичен ли сам факт совершения преступления: четыре тысячи рублей не та сумма, которая могла бы соблазнить ее. Капитан Зафар посоветовал мне встретиться с мужем и выяснить его отношение ко всей этой истории.

…Рыжова приехала в Ташкент в гости — у нее в городе жил брат. Он работал продавцом в магазине. Как объяснить ее легкомыслие — доверить деньги незнакомой женщине? Может быть, брат не имел возможности достать шубку? Или она не хотела просить его об этом? Они не виделись десять лет: он бы достал ей не только шубку!

…Итак, сомнения, сомнения и еще раз сомнения. Я могу «твердо поверить» только тогда, когда перестану сомневаться. Чтобы добиться этого, надо снова все проанализировать.

К начальнику отдела я не подумала зайти за советом… Игорь Владимирович вызвал меня сам.

— Я слышал, — поздоровавшись со мной кивком головы, сказал он, — что вы намерены на этой неделе закончить «Дело Иркутовой». Доложите, в каком оно состоянии.

Подполковник сидел, как обычно, откинувшись на спинку стула и положив сжатые кулаки на стол. У него был усталый взгляд. На лбу выступили тугие морщины. Брови топорщились у переносицы.

Я ответила:

— Если капитан Зафар не найдет новых улик, которые доказывали бы виновность Красниковой, то я действительно закончу это дело к концу недели.

Игорь Владимирович устало посмотрел на меня:

— Мне, кажется, дело можно закончить уже сегодня? Страшно смутившись, я встала, решив неожиданно, что Корнилов своим выводом зачеркнул мою работу.

— Не думаю, — возразила я.

— Почему? Алиби Красниковой налицо. Потерпевшая получила деньги, что еще нужно? Надо кончать!

— Хорошо, товарищ подполковник… Разрешите идти?

— Идите!..

Поднявшись, я встретилась взглядом с Корниловым и вдруг почувствовала, что не могу уйти из кабинета, не переменив решения. Что-то заставило меня пойти против подполковника. Воронов часто говорил мне: «У тебя скверный характер, Наташа. Стоит человеку, который попросил тебя что-нибудь сделать, немного задрать нос, и ты встаешь на дыбы. Это нехорошо!» Может быть, Алексей прав?..

— Товарищ подполковник, я поспешила с выводом. Сегодня еще рано говорить о прекращении «Дела Иркутовой». Начальник отдела поднялся:

— Товарищ лейтенант, идите и выполняйте приказ. Вы — офицер!

— Товарищ подполковник, — я начала раздражаться, — «Дело Иркутовой» веду я. Оно не будет прекращено до тех пор, пока все алиби подследственной не будут перепроверены. До свидания.

— До свидания, — вероятно, не вникая в смысл слов, сказал подполковник. — К вечеру подготовьте документы об окончании дела. Я не привык отменять распоряжений. Ваше упрямство может дорого обойтись отделу: мы снова не раскроем все преступления и окажемся в хвосте!.. Подумайте, к чему это может привести?!

Что мне делать? Выполнить приказ подполковника?.. Нет, не могу!.. Пойти поговорить с капитаном 3афаром? Совестно. Утром, когда он заговорил о «Деле Иркутовой», я его так осадила, что теперь легче умереть, чем попросить у него совета.

Все-таки я — тряпка. Бросаюсь от одного человека к другому, перетасовываю факты и сведения, думаю, как сумасшедшая, а толку нет и нет, и неизвестно, будет ли,

Может быть, еще раз обратиться за помощью к старшему лейтенанту Зайко? Он поймет. Мой сегодняшний путь — его прошлые сомнения. Зачем повторять то, что уже когда-то принесло неприятности другим?

Старший следователь оказался у себя. Я зашла к нему несмело, словно была виновата, и ожидала его приговора. Он был за письменным столом и просматривал папки, которые лежали перед ним рыхлой разноцветной стопой.

Несколько минут мы молчали. Я стояла у стола, опустив голову и теребя конец косынки. Он сидел, опершись грудью о стол и остановив взгляд на маленькой пожелтевшей фотокарточке.

Потом мы посмотрели друг на друга, старший лейтенант закрыл папку, на которой я заметила надпись «Дело № 10», и пригласил меня сесть; затем отошел к окну, задумавшись о чем-то своем. Я инстинктивно подалась вперед, готовая поделиться с ним своими сомнениями, однако тут же отказалась от этого — в коридоре раздались тяжелые мужские шаги и кто-то громко спросил:

— Зайко у себя?

— Да, — послышался голос капитана Глыбы.

— Один?

— Со следователем Бельской.

— Что это еще за следователь?

— Новенькая.

— Ах, вот что-о-о… Новенька-а-ая… Баба!.. Ну, спасибо подполковнику, удружил?!

Я так и пристыла к столу: баба?! Полгода назад, когда я собиралась пойти в милицию, мама также сказала: «Куда, ты, баба?» Тогда я попыталась доказать: «Работа по желанию — большое счастье», но мама осадила меня пословицей: «Счастье без ума — дырявая сума».

— Так, что же, Наташа, огорчило тебя? — перебил мои мысли старший следователь.

— Ничего, — грубо ответила я, с неприязнью глядя на его седой затылок, на его широкие сутулые плечи — он стоял ко мне спиной. — Я так…

—. У тебя достаточно времени, чтобы довести до конца «Дело Иркутовой», — не меняя позы, сказал Зайко. — Найди дополнительные улики и действуй. Медлить нельзя. Чем больше дней пройдет со дня преступления, тем труднее доказать виновность преступника.

— Этому учили меня в институте, — не унималась я.

Старший лейтенант резко повернулся и отошел от окна

— Если так, — подхватил он, — то тебе и книги в руки. Прислушайся к голосу совести, забудь все, что тебе говорил подполковник. Преступник, кто бы он ни был, не сознается в преступлении до тех пор, пока ты не прижмешь его к стене неопровержимыми фактами.

— Иван Федорович, вы извините, — отказалась я от атаки. — Доказать, виновна Красникова или нет, мой долг. Вы подскажите, как это выполнить. Первое дело, по-моему, для каждого является ахиллесовой пятой. Я — женщина, понимаете?..

— Брось! — вдруг грубо оборвал меня Зайко. Шагнув вперед, он весь оказался в снопе солнечных лучей. Я увидела, как на его щеках выступили острые скулы, как сошлись у переносья брови, прикрыв зрачки глаз, как губы, плотно сжавшись, стали белыми. — Брось!! — жестко повторил он. — В наше время женщины управляют государством. Ты решила стать следователем, значит, не обращай внимания на тех, кто не доверяет тебе. Иди уверенно вперед, пока не увидишь, что достигла конца пути!.. Ты думаешь, — сев на стул и откинув голову назад, уже мягче заговорил Зайко, — мне легче было осваивать азы следственной работы? Ахиллесова пята — серьезный враг, однако не нам бояться трудностей. Об этом никогда не надо забывать. Ни тебе, ни мне, ни одному человеку. — Помолчав еще немного, он дружелюбно предложил: — Давай подумаем вместе, что делать дальше?

Я пододвинула стул к Зайко. Его отеческое обращение немного успокоило меня, но сказать о «Деле Иркутовой» что-нибудь толковое я не могла. Все, что вызывало у меня сомнение, уже отошло на задний план.

Между тем, старший лейтенант, взяв папку, в которой находилась маленькая фотокарточка, не спускал с меня глаз. Он был уверен, что я первая начну говорить. Это я поняла по его требовательному взгляду. Мне пришлось начать. К сожалению, слова попадались не те, которых он ждал. Я молола разную чушь, все больше стыдясь своей неуклюжей растерянности.

— Ну-ну, — сказал Зайко, когда я, наконец, умолкла. — Теперь перейдем к главному: что ты думаешь о Красниковой?

— Считаю, что она невиновна, — сразу успокоилась я.

— Так… Почему?

— Против нее нет улик.

— Капитан Зафар считает наоборот.

— Я знаю.

— Рыжова уехала?

— Нет.

— Как ты относишься к ней?

— Я ее презираю.

— За то, что она обратилась за помощью к Красниковой?

— Да.

— Еще за что?

— Она красивая.

У Зайко чуть дрогнули концы губ — он улыбнулся.

— Однако ты веришь ей.

— К сожалению, верю.

— Этого же мнения ты придерживаешься в отношении Красниковой?

— Я уже говорила об этом.

— Тогда чем объяснить твое несогласие с Игорем Владимировичем?

— Не знаю…

— Гмм… — Зайко снова улыбнулся, попросил разрешения закурить, затем протянул мне папку с фотокарточкой. — Узнаешь?..

Я почти крикнула:

— Она!!

— Красникова, — сказал старший лейтенант.

— Иван Федорович, — не в силах больше владеть собой, попросила я, — как же теперь? Вы будете презирать меня.

— Чудачка, — в его глазах я увидела сочувствие. Он встал и, подойдя ко мне, осторожно дотронулся до моего плеча. — Что с тобой, Наташа? Откуда у тебя это колебание? Я считал тебя более сильной. Игорь Владимирович рассказывал мне, как ты осадила начальника отдела кадров.

— Ну, что вы, — смутилась я. — Подполковник преувеличил.

— Может быть…

Я склонилась над папкой. Красникова, она же Ильясова пять лет назад была привлечена к уголовной ответственности за мошенничество. «Работала» она так же, как и сейчас, только не на вокзале, а у касс кинотеатров. Наметив жертву, она заводила разговор, знакомилась, затем вела в универмаг, получала деньги и… исчезала. Первые сигналы поступили о ней в милицию от студенток САГУ, которые, решив по знакомству приобрести отрезы на платья, лишились двух стипендий. Через несколько месяцев в милицию со слезами пришла жена работника министерства финансов и сообщила, что мошенница выманила у нее около четырех тысяч — пообещала достать телевизор и холодильник.

Мошенницей занялись работники отдела уголовного розыска города — Перов и Борисов. Вскоре она была задержана с поличным. Следствие, продолжавшееся более недели, закончилось удачно — суд приговорил ее к трем годам лишения свободы…

— Ну, что ты на это скажешь? — заметив, что я кончила читать, поинтересовался старший лейтенант Зайко.

— Поч-чему?.. — Я еле выговорила это слово. — Почему вы сразу не показали мне это, Ивам Федорович?

— Я уже говорил тебе: лучшей традицией нашего отдела Является то, что все сотрудники, какой бы пост они не занимали, узнав о преступлении, не успокаиваются до тех пор, пока не будет найден и изобличен преступник. Заявление Рыжовой поставило на ноги весь коллектив. Особенно это обеспокоило оперативных работников. Капитан Зафар был назначен старшим. Вчера, допросив Красникову, он уехал в уголовный розыск города. Там встретился с Перовым и Борисовым и принес в отдел эту папку…

— Вам? — приревновала я.

— К сожалению, тебе, — прищурился Иван Федорович.

— Простите, — от смущения я не знала куда деть руки. Увидев на столе ключи от сейфа, я принялась вертеть их на пальце. — Где сейчас капитан Зафар?

— Ищет потерпевших! — встал Зайко.

— Не понимаю.

— Ты думаешь Красникова обманула одну Рыжову? Я положила ключи на место:

— Безнадежное дело… Ташкент — не Янгиер, что он найдет?

— Зафар?.. Найдет!.. — Уверенно произнес старший лейтенант. — Кстати, сегодня утром капитан был у мужа Красниковой…

— Вот как!.. — расхрабрилась я. — Ну и что же?

— Он давно не живет с нею. На днях должен состояться суд. Красникова дала согласие на развод.

— Товарищ старший лейтенант, — я совсем не узнавала себя. Подошла к Зайко и, вытянувшись перед ним, звонко щелкнула каблуками туфель: — Разрешите приступить к работе!

— Приступайте, товарищ лейтенант! — вполне серьезно ответил старший следователь. — Если потребуется помощь — обращайтесь ко мне или к капитану Зафару. Красникова — хитрый преступник, изобличить ее ваш долг… Между прочим, — снова перейдя на «ты», посоветовал он, — забудь, что ты женщина… Лейтенант Седых, который только что разговаривал с ответственным дежурным, страшный скептик. Я познакомлю вас, ты будешь работать вместе с ним…

12 С Е Н Т Я Б Р Я

Сегодня после работы ко мне на квартиру зашел капитан Зафар. Капитан был в новом коричневом костюме, в велюровой шляпе, в лакированных туфлях. Поздоровавшись со смущенной Лукерьей Степановной, он посмотрел на меня и, улыбнувшись, несмело подал билет в театр.

— Понимаете, Наташа… Такой спектакль…

— Какой? — удивленно спросила я.

— «Когда город спит»… Я читал пьесу… Вы не пожалеете… Это о нас… о милиции…

— Ну, что вы, — я не знала, на что решиться. Все вышло так неожиданно… — Честное слово… Сейчас семь часов… Ульмас Зафарович, может быть, вы один сходите. Я не одета,

— Да вы и так… Наташа, — запнулся он. — Пойдемте, я вас очень прошу.

— Ну, чего ты человека мучаешь, — вдруг вмешалась Лукерья Степановна, — Вон платьев в шифоньере сколько — одевай да иди. Не век же тебе в девках сидеть.

У капитана порозовели щеки — он нерешительно затоптался на месте и уронил таз, стоявший на стуле.

— Лукерья Степановна, — взмолилась я.

— Ничего, милая, ничего, — успокоила она. — Ты не стесняйся. Чай, в милиции работаешь. Имеешь понятие.

В театре мы встретили нескольких наших сотрудников. Они были в форме и вели себя так, будто только что сошли со сцены. В их глазах я читала гордость за свою профессию, о которой впервые открыто заговорили со сцены. Они ходили свободно, разговаривали только о пьесе, при этом старались высказать то, что касалось работников ОБХСС, до смешного преувеличивая их поступки и действия.

Я заметила также, что зрители, просмотрев первое действие, стали обращать внимание на работников милиции. Группа девушек и юношей облепила двух милиционеров, едва те вышли в фойе и завели бойкий разговор.

— Молодцы! — тепло произнес капитан Зафар.

— Кто? — не поняла я.

— Авторы.

— Ну уж, молодцы! — прищурилась я, не веря тому, что услышала. Капитан удивленно вскинул брови. В это время раздался третий звонок. Я взяла Зафара под руку и увела в зал, проговорив весело: — Потом, потом… Мы пришли отдыхать…

— Как хотите, — подчинился капитан.

Минуты казались часами. Я с трудом досмотрела последнее действие — так все было обычно и просто. Преступники воровали, обманывали, убивали; работники ОБХСС искали, говорили, думали…

— Ей-богу, я не понимаю вас, ну что вы хотите? — сердился капитан Зафар.

Я не хотела вступать с ним в спор — вокруг нас были люди, которым, судя по всему, постановка «была по душе», но когда мы вышли из театра и оказались одни, я начала наступать, да так, что капитан остановился посреди улицы и о беспокойством посмотрел на меня:

— Наташа, что с вами?

— Ничего, Ульмас Зафарович, — выдержав его взгляд, засмеялась я. — Мне, кажется, я должна задать вам такой вопрос.

— Да нет, я серьезно. Вы заметили, зрители тепло встретили пьесу.

— Не трудно догадаться — почему.

— Я не догадываюсь.

— Каждое новое событие вызывает интерес.

— Только поэтому?

— Да.

— Вы слишком жестоки.

— Я высказываю свое мнение.

— Послушайте, ну зачем вы так? Пьеса — своевременная… Образы работников милиции сделаны правильно… Комиссар получился настоящий…

— В самом деле? Впрочем, у него внушительная комплекция.

— Наташа!..

Я перебила — упрямство капитана начинало меня злить:

— Пьеса своевременная, вы правы… Ульмас Зафарович, скажите, вы такой же, как и они?.. Почему вы унижаете себя? Вам понравился образ комиссара милиции? Неправда! Это не образ! Что он делает?.. Выслушивает подчиненных, говорит, что такое хорошо и что такое плохо, — кому нужен такой руководитель?.. Сознайтесь, вам больше понравились образы преступников. — Я потянула его вперед, он котел остановиться и возразить. — Да-да, образы преступников сделаны ярче. Они переживают, борются, живут…

— Странно, — пожал плечами Зафар.

Мы подошли к трамвайной остановке.

— Я рада, что вы согласились со мной,

— С вами?.. Конечно, конечно, вы… — Он вдруг зябко поежился, указав на трамвай, выходивший из-за поворота улицы: — Ваш?

Я взглянула ему в глаза — они были задумчивы и грустны. Подумала: «Неужели?»

— До свидания, Ульмас Зафарович.

— Вы хотите ехать одна?

— Уже поздно, идите отдыхать.

— У меня завтра выходной,

— Все равно — идите!

— До свидания.

Он пожал мне руку и помог зайти в трамвай. Сев к окну, я кивнула ему головой. «Спокойной ночи», — сказал он, «Угу», — ответила я.

Неужели?.. Да нет, не может быть!..

— …Наташа, ты — дьявол!

Чьи это слова? Ах, Бориса. Кажется, я спросила:

— Почему?

— Ты красива, — ответил он,

— Причем же здесь дьявол?

— Дьявол — бог.

— Не понимаю. Он поцеловал меня:

— Боги красивы…

Чудак… Все-таки неужели?..

— Кто? Капитан Зафар? Ну, он никогда не женится,

— Не верю.

— Капитан мой друг…

Опять чьи-то слова?.. Дежурного Глыбы и милиционера Каримова. Ну да, они позавчера говорили о капитане. Я невольно узнала эту… зафаровскую тайну.

— Так, как же?.. Я ошиблась?…

…У театра оперы и балета в трамвай вошел мужчина средних лет и сел напротив меня. На нем были узкие синие брюки, клетчатый пиджак и желтые туфли на микропористой подошве. Подавая кондуктору деньги, он большим и средним пальцами левой руки потрогал галстук и посмотрел на меня. Я успела заметить, что у него очень синие глаза и у правого виска родинка, величиной со спичечную головку.

В открытое окно дул резкий ветер, я встала, чтобы переменить место.

— Позвольте, я закрою окно, — предложил мужчина в клетчатом пиджаке.

Меня это почему-то рассмешило.

— Не позволю, — весело отозвалась я, однако отошла в сторону.

Незнакомец закрыл окно, пригласил меня сесть.

— Будьте как дома.

— Спасибо.

На госпитальном рынке в трамвай, громко разговаривая, ввалились парни. Разделившись на две группы, они заполнили обе площадки и оглядели пассажиров — в вагоне было человек двадцать.

Я стала наблюдать за тремя подростками, которые окружили девушку. Мне говорили, что в городе бывают случаи, когда преступники врываются в трамвай и открыто грабят пассажиров. По тому, как парни вели себя сейчас, не трудно было догадаться о их намерениях.

— Какое безобразие, — трагически сказала я.

— Вы правы, — тихо отозвался мужчина в клетчатом пиджаке.

— Что же нам делать? — спросила я.

— Молчать!

Это было ужасно. Я повернулась к старику, сидевшему на противоположной стороне вагона, встретилась с ним взглядом, старик будто говорил «Что же вы сидите? Встаньте!! Выручайте девушку». Ему было лет восемьдесят. Его наверное, не тронули бы грабители, но он тоже молчал.

Девушка сопротивлялась:

— Да что вы! Это подарок отца!

Она не боялась своего голоса. Значит, все, кто сидел и молчал, делая вид, что ничего особенного не происходит» были трусы?

— Господи, да что же это такое?

По-видимому, грабители силой стаскивали с руки девушки кольцо.

Я больше не могла сидеть.

— Гражданин, — обратилась я к мужчине в клетчатом пиджаке, — пойдемте к ней!

— К кому? — захлебнулся он.

— К девушке! — крикнула я.

— Опомнитесь! Эти шакалы превратят вас в шашлык!

Бросив на колени мужчине свою сумочку, я соскочила со скамьи и подбежала к парням. Они уже сняли кольцо и готовились к выходу. Самый высокий — рыжий, с длинными ушами и косматым чубом — подтолкнул в бок своего товарища и что-то сказал ему на ухо. Тот вскинул голову и громко захохотал.

— Ничего бабенка, аппетитная, — проговорил высокий, бесцеремонно рассматривая меня.

— Думаю, что на компанию хватило бы, — скривил губы третий.

Парни угрожали, я чувствовала это, но не отступала. Я потребовала, чтобы они возвратили девушке кольцо, тогда высокий шагнул ко мне и жестко сказал:

— А ну снимай часы, стерва!

Позже я не могла без страха думать о том, что произошло в следующую минуту.

Отшвырнув руки грабителя, я изо всей силы ударила его по щеке. Он вспыхнул и выхватил из кармана нож.

— Стойте!

Это крикнул старик, тот, что был около двери. Он подскочил к грабителю, приподнялся на носки, ткнул его кулаком в грудь. Почти тотчас подошел и кондуктор с покрасневшими от гнева глазами.

— Уйдите, гады! — прохрипел он, заслоняя меня.

Парень поднял нож.

В это время раздался окрик:

— Пантера!

Грабители замерли. С передней площадки подошел рослый мужчина. Ни на кого не глядя, он вырвал у парня нож, приказал возвратить девушке вещи и выпрыгнул на ходу трамвая, проговорив озлобленно:

— Уходите, Скорпион сердится!

Я вздрогнула: что это? Шарипов расстрелян. Откуда этим людям известна его кличка?

Чей-то настойчивый взгляд заставил меня оглянуться.

На передней площадке стоял человек в черных очках и… рядом с ним Борис. Едва я успела воспринять эту неожиданную встречу, как оба исчезли в открытой двери.

13 С Е Н Т Я Б Р Я

Был третий час ночи. Я лежала на кровати и, заложив руки за голову, силилась рассмотреть картину, висевшую на противоположной стене.

Это была нелепая и утомительная затея: бледный отсвет уличных фонарей едва пробивался сквозь занавески и все-таки я смотрела на стену, угадывая линии и краски, окаймленные немудреной деревянной рамкой. Собственно, картина была только условным объектом. Я пыталась отвлечь себя от неприятных мыслей. Случай в трамвае вывел меня из равновесия, наполнил всю страхом.

Все же мне удалось рассмотреть картину. Это была копия Репинских «Бурлаков». Откровенно говоря, мне было известно, это и раньше, и хорошо известно, но я по-прежнему настойчиво разглядывала стертое темнотой полотно.

…Вдруг я соскочила с кровати и подбежала к двери. Какая беспечность: ключ в замке! Ну, долго ли захватить его отмычкой и отпереть дверь. Уж кто-кто, а Скорпион сумеет проникнуть всюду.

Нет, это черт знает что? Ну, почему опять Скорпион? Он расстрелян. Об этом говорили мне Воронов и Розыков.

Или я серьезно думаю, что Борис и тот, кого назвали Скорпионом, одно и то же лицо? С Борисом были еще люди. Кто это здоровяк, крикнувший парням: «Стойте!»? Что это за человек в черных очках?.. Неужели?!

Боже мой, Скорпион!! Это он несколько лет назад приказал мне сделать вечеринку. Тогда он тоже был в черных очках.

Вынув ключ, я снова забралась на кровать, но не успела лечь — тут же вернулась к двери. В коридоре кто-то находился.

Я слышала шаги. Они приближались сверху, с чердака.

«Неужели он? — замирая от страха, подумала я. — Что ему здесь нужно?.. Пришел, чтобы… Может быть, это Борис?..»

Бывают минуты, когда человек теряет власть над собой, Его действиями руководит инстинкт. Именно так получилось со мной.

Прислушиваясь к шагам, которые уже раздавались более отчетливо, я быстро накинула на себя халат, открыла замок и с грохотом распахнула двери — передо мною в старой мужской телогрейке стояла… Лукерья Степановна.

— Вы мне мешаете спать, — желая как-то объяснить свой поступок, сказала я.

Она по-видимому меня не поняла. Достав из кармана телогрейки носовой платок и громко высморкавшись, удивленно растянула:

— По-оче-ему?

Я не сочла нужным объяснять ей. Вернулась в комнату и закрыла за собой дверь.

Я проснулась в восемь часов. У меня страшно болела голова — до дурноты!.. Но мне надо было идти на работу. Сегодня предстояло закончить «Дело Иркутовой». Появились новые улики и сведения. Капитан Зафар и старший лейтенант Зайко сделали все, чтобы я «выиграла бой».

До отдела милиции трамвай идет минут тридцать. Проехав несколько остановок, я, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, пересела в троллейбус, идущий в противоположную сторону.

Вчерашний случай не давал мне покоя.

Я приехала к Розыкову.

Секретарь, маленькая пожилая женщина в очках, доложила обо мне подполковнику и попросила подождать.

Розыкова я знала давно и знала хорошо. Во всяком случае у меня сложились определенные представления об этом человеке. Теперь же, глядя на гордую осанку секретаря, мне почему-то представился за стенами кабинета сухой педант, потерявший интерес не только к тем, кто окружал его, но и к самому себе…

— Пожалуйста, подполковник вас ждет!..

Розыков оказался таким же, как прежде. Почти таким же.

О чем мы говорили? Смотрели друг другу в глаза и упражнялись в комплиментах. «Вы пополнели, Якуб Розыкович», — сказала я. «Старею, — ответил он. — Ты похорошела, Наташа». «Я такая была и раньше». «Разве? Не замечал».

Потом мы молчали. Подполковник, задумавшись, перебирал разноцветные карандаши, которые веером торчали из металлического стакана. Я глядела на стол, заваленный бумагами и папками, вспоминала о прошлом. Мне пришли на ум слова, сказанные Алексеем: «Такие, как майор, строят коммунизм!»

Разговор о Борисе возник неожиданно.

В кабинет вошел мужчина в защитном полувоенном костюме.

— Что-нибудь случилось, Теша Якубович? — взглянул на него подполковник.

Вошедший одернул китель, бросил на меня недоверчивый взгляд: у него были раскосые глаза и широкие взъерошенные брови.

— Вы не знакомы? Простите, — сказал Розыков. Назвав мою фамилию, он указал на мужчину: — Оперуполномоченный Курбанов… Ты еще встретишься с ним… Итак, товарищ лейтенант?

Курбанов доложил:

— Преступление совершено одними и теми же людьми!

— Это мне известно, — вспылил Розыков. — Вы обязаны установить, кто совершает эти преступления! У вас имеются все возможности, чтобы выполнить это.

— Мы сделали все, что от нас зависело.

— Сделали, — передразнил Розыков. — Эти бандиты ограбили несколько человек. Вы знаете, где и в какое время они действуют, и хлопаете ушами. Мне, кажется, что женщина, предотвратившая вчера грабеж, энергичнее вас! Она не побоялась преступников. — Подполковник сдвинул брови. — Если нужно, возьмите еще оперативников и усильте наблюдение за всеми трамваями города. Я не хочу, чтобы комиссар вторично говорил мне о грабителях. Вы должны сегодня же знать о них все!.. Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник!

— Идите!

Оперуполномоченный вышел, выдохнув на ходу: «Слушаюсь!».

— Якуб Розыкович, — видя, что подполковник задумался, несмело спросила я, — скажите, где находятся Бахтияр и Абдулла Шариповы?

— Абдулла демобилизовался из армии и живет где-то в Казахстане, а Бахтияр — расстрелян!

— Не может ли во главе грабителей, о которых вы только что говорили, стоять кто-нибудь из группы Скорпиона? Алехин или Лещинский?

— Ты думаешь, они способны возглавить группы грабителей? — Розыков подошел ко мне. — Постой, постой, ты что-то скрываешь! Кто тебе сказал, что Алехин и Лещинский в Ташкенте?

— Никто… Я вчера видела… Бориса.

— Вострикова?

— Да.

— Где?

— В трамвае.

— Одного?

— С грабителями.

— Рассказывай.

Я рассказала о встрече в трамвае.

— Значит, та женщина… — Розыков рванулся к столику, на котором стояли телефоны, видимо собираясь позвонить, но на ходу передумал и снова возвратился ко мне, сел напротив, заговорил громко: — Кто вы такая, я вас спрашиваю? Какого дьявола вы молчали до сих пор? Почему не сообщили обо всем ночью? Вы — работник милиции, ваш долг — вы слышите? — ваш до-олг бороться… — Он выпрямился. — Девчонка!..

— Якуб Розыкович!..

— Что — Якуб Розыкович?!. Эх, вы!..

— Товарищ подполковник…

— Наташа… — Розыков взял меня за плечи и повернул к себе. В его глазах светились ласковые огоньки. Он улыбался. — Ты не поняла меня, Наташа…

У меня дрогнули губы:

— Простите, Якуб Розыкович…

Через час машина Розыкова доставила меня в отдел милиции.

Капитан Зафар, который стоял в это время у подъезда, заметил, что я «иду в гору».

— Приехать на машине начальника уголовного розыска, — сказал он, — все равно, что видеть себя на его месте.

Я боялась, как бы капитан не поинтересовался, каким образом его вчерашняя спутница очутилась в розыковской машине. Ведь пришлось бы рассказать о том, что произошло в трамвае, а это могло вызвать у работников отдела ненужный интерес к новому следователю. Поэтому я ответила шуткой и торопливо вышла в коридор.

Здесь меня ожидал не очень-то приятный сюрприз. Я встретила мужчину, который вчера в трамвае посоветовал мне молчать.

— Здравствуйте, — поняв, что не смогу удержаться, чтобы не нагрубить, жестко произнесла я.

— Здравствуйте… Это вы, — пряча глаза, шепотом проговорил он. — Вот не думал…

— Это все, что вы хотели мне сказать?

— Нет… Я пришел… Я должен… — Ему трудно было говорить. Может быть, он понял, что поступил скверно, не по совести, что те, кто был в трамвае, не забудут его «бабьей» трусости. — Извините, пожалуйста… Вы совершили подвиг… Хорошо, что судьба снова свела нас…

Я все еще не могла успокоиться:

— Больше вы ничего не добавите?

— У вас каменное сердце, ей-богу, — мужчина отыскал глазами урну и бросил в нее смятую папиросу. — Я знаю одного из бандитов… Дежурный сказал, что доложит о моем показании начальнику отдела…

— Ой, так вы серьезно решили помочь! — обрадовалась я.

В конце коридора показался старший лейтенант Зайко. Мужчина, увидев его, схватил меня за руку и потащил в боковую дверь.

— Пойдемте на улицу. — На улице, запинаясь, продолжал объяснять: — Так, вы тоже решили помочь… Хорошо!.. Я рад за вас… Поймите меня правильно — это не простые слова…

— Я тоже рада, — улыбнулась я. Мне захотелось пооткровенничать. — Думаете, я сразу решилась помочь девушке?.. Господи, у меня даже сейчас от страха дрожат руки… Вот, глядите… Я думала, что ночью… кто-нибудь из них… Глупо, правда?

— Ну, сейчас вам нечего бояться, — улыбнулся мужчина. — Здесь друзья. — Он подал мне руку. — До свидания. Кстати, мы так и не познакомились.

— До свидания. — Я пожала его руку. — Наташа Бельская.

— Что?!. Какая Бельская?!

Я не успела ответить. Мужчина вдруг втянул в себя плечи, испуганно закрутил головой. Он увидел направлявшегося к нам старшего лейтенанта Зайко.

— Так вот вы куда скрылись! — воскликнул старший следователь.

— Ну, что вы, Иван Федорович, — смутилась я.

— Ничего, ничего, не стесняйтесь… Вам давно пора познакомиться…

— Товарищ старший лейтенант…

— Ты уже позабыл как меня звать? — перебил он мужчину и повернулся ко мне: — Я думаю, что ты уже сообщила Марку Григорьевичу о «Деле Иркутовой»?

— Какому Марку Григорьевичу? — не поняла я.

— Иван Федорович говорит обо мне, — кивнул мужчина. — Я следователь Седых. С этого дня мы будем работать вместе. Причем, старшим назначен я!.. Извините, товарищ Зайко. Лейтенант Бельская не знала, кто я такой…

Пренебрежительно прищурив глаза и приложив руку к козырьку кепки, Седых повернулся и не спеша вошел в подъезд.

Я едва устояла на ногах.

— Иван Федорович, родной, скажите, что это за человек?..

…Иван Федорович ничего не объяснил. Выслушав мой рассказ, он достал из кармана папиросу и, глядя в угол двора, долго мял в пальцах мундштук, так и не решившись закурить.

— Иван Федорович, ну что же вы, я жду!..

— Ты поставила меня в тупик, Наташа, — ответил Зайко. — Седых для меня, как, между прочим, и для других, всегда был загадкой.

— Вот не думала, — усмехнулась я.

— Да?.. Товарищ старшина, вы меня ищете? — увидев милиционера Баратова, спросил старший следователь.

— Нет, я ищу лейтенанта Бельскую… Наталья Федоровна, — Баратов подошел ко мне, — вас вызывает подполковник.

— Сейчас приду. — Я взяла из рук Зайко папиросу. — Иван Федорович, как же вы?.. Сколько лет проработали вместе!.. Ведь парадокс… Я ничего не понимаю…

Зайко достал вторую папиросу.

— Что тебе сказать, Наташа…

— Ну как что? — рассердилась я. — Вы знаете, что я хочу!.. Нельзя же в самом деле… Я пойду к Игорю Владимировичу. Надо, чтобы о поступке Седых знали все… Нет, нет, вы не думайте, что я решила мстить, — торопливо проговорила я. — О таких нельзя молчать!

Подполковник Корнилов не любил, когда подчиненный, не ожидая вопроса, начинал говорить о своих делах. «Ты подожди, не верещи, — обычно поучал он такого «бунтаря». — Кто здесь начальник? Ты или я?» «Бунтарь», как правило, вытягивался и виновато отвечал: «Вы, товарищ подполковник!» «Ну, то-то, — улыбался Корнилов. — В другой раз поперед батьки в пекло не лезь!»

Я зашла к подполковнику и остановилась у стола. Поприветствовав меня наклоном головы, он сложил в папку бумаги, поднялся и, указав на кресло, спросил, как продвигается «Дело Иркутовой». Я ответила, что следствие подходит к концу, что, пожалуй, сегодня уже могу начать новое дело.

— Новое?.. — заметил подполковник. — Гмм… Снова своеволие!.. Я тебя спрашиваю: своеволие это или нет?

— Задача нашего отдела, — заученно сказала я, — сделать все, чтобы не допускать ни одного уголовного проявления. Если же это произойдет, мы должны бросить все силы на раскрытие преступления и не успокаиваться до тех пор, пока преступники не будут привлечены к ответственности.

— Черт знает что! — вдруг тепло произнес Корнилов. — Откуда у тебя это словоблудие? Я, кажется, говорю не так.

— Вы бываете грубы… иногда, — струсила я,

— Ну это ты зря. — Он взял стул и сел напротив меня. — Тебя познакомили с лейтенантом Седых?

— Мы познакомились сами.

— Вот как!.. Не забудь — он женат.

— Не забуду, — грубо начала я. — Это не человек!.. Не-ет!.. Я не стану с ним работать!..

— Наташа, постой!..Что-нибудь случилось?.. Успокойся…

— Игорь Владимирович. Да он!.. Вы знаете… — Я заговорила горячо, торопливо. Сначала это были бессвязные фразы, подполковник улыбался и почесывал за ухом, потом слова обрели весомость — он стал хмуриться и кусать губы; и чем больше появлялось на его лбу морщин, тем увереннее звучал мой голос, тем легче становилось у меня на сердце. — Я ничего не соврала вам, Игорь Владимирович… Теперь решайте: можно работать с таким человеком?

— Что?!. — Корнилов вырвал из моих рук пресс-папье и бросил на стол. — Ты подожди, не делай больших глаз! Ты скажи — он так и не пришел к тебе на помощь?

— Нет.

— Тимонина!!.

— Я вас слушаю!

Обернувшись, я увидела в дверях секретаря отдела Машу Тимонину. Если б я не знала, что ее рабочий стол находился сразу у двери начальника, то подумала бы, что она появилась из-под земли.

Корнилов приказал:

— Позовите ко мне лейтенанта Седых!

— Хорошо.

…Минуты казались вечностью. Я сидела, не решаясь пошевелиться. Меня терзали самые противоречивые мысли. Ну, а что, если Седых скрыл свое отношение к милиции из тактических соображений? Не хотел раскрывать себя как следователь? Или помимо собственной воли оказался в нелепом положении? Струсила же я, когда увидела на задней площадке Бориса и мужчину в черных очках!..Седых доложил, вытянувшись у двери:

— Товарищ подполковник, лейтенант Седых прибыл по вашему приказанию!

— Рассказывайте! — бросил Корнилов.

— О чем, товарищ подполковник, — шагнул к столу следователь Седых.

— Ты не знаешь о чем?

— Не догадываюсь.

— Не прикидывайся дурачком! — загремел подполковник, — Что делал вчера вечером?

— Я сегодня приехал из командировки. Вчера вечером был в поезде. Происшествий за это время не было. Корнилов посмотрел на меня:

— Ты не ошиблась?

— Игорь Владимирович…

— Во сколько пришел поезд? — подполковник снова говорил с Седых.

— В семь утра. Вот командировочное удостоверение. Я хотел сам зайти к вам…

— Так… Хорошо… Приступай к работе… Следователь не уходил:

— Товарищ подполковник, объясните, что случилось?

Он сказал это с таким искренним недоумением, что я растерялась: может быть, это ошибка. Не он был вчера в трамвае. Тогда почему у подъезда разговаривал со мной, как знакомый.

— Неужели вы не понимаете о чем идет речь? — справившись с собой, ответила я за подполковника.

Седых склонил голову на, бок; в его голосе послышалась обида.

— Говорите без загадок!

— Я имею в виду вчерашнюю встречу в трамвае. Вы же только во дворе… В самом деле… — Я подошла к нему, взяла за пуговицу пиджака, потянула к себе. — Вы еще посоветовали мне молчать!.. Неужели будете отказываться?! Марк Григорьевич!

Седых оттолкнул меня:

— Товарищ подполковник, мое назначение старшим следователем кого-то тревожит! Я прошу вас разобраться и наказать виновников!.. Вы меня знаете не первый год. Я — коммунист!

— Хорошо. Идите…

— Вы что? — накинулся на меня Корнилов, как только мы остались одни. — Интриговать вздумала? На место Зайко метишь? Седых — старый работник милиции. Тебе никто не давал права… оскорблять! Запомни это!..

Я готова была все вытерпеть, мне не раз приходилось страдать из-за других, но я не могла оставаться равнодушной: подполковник, встав на защиту Седых, плюнул мне в душу, уничтожил веру в тех, с кем я должна была работать бок-о-бок не один год.

— Вы не правы, товарищ подполковник, — сказала я, чувствуя, что вот-вот разревусь. — Я никого не оскорбляла и не собираюсь этого делать. Мне обидно, что вы верите… хамелеону… Я шла в милицию с открытым сердцем, думая, что встречу поддержку старших… До свидания.

— Завтра утром зайдите ко мне с «Делом Иркутовой», — уже за дверью услышала я голос Корнилова.

14 С Е Н Т Я Б Р Я

Я выполнила приказ начальника отдела: сегодня утром доложила об окончании «Дела Иркутовой».

Вот как мне удалось «заставить» мошенницу сказать правду.

Посоветовавшись с Зайко, я сопоставила факты, имеющиеся в моем распоряжении, и вызвала на допрос Красникову.

Она зашла ко мне, устало откинув назад голову. Как и при первой встрече, я не могла без волнения смотреть на ее красивое лицо. Меня по-прежнему тянуло к ней, заставляло быть мягкой и отзывчивой, хотя бы в начале допроса.

………….

К р а с н и к о в а (попросив закурить). Наташа, когда вы перестанете меня мучить?

Я. Думаю, что это будет наша последняя встреча.

К р а с н и к о в а. Благодарю вас.

Я. Вы взволнованы… Пожалуйста, не считайте меня своим врагом. Я хочу вам помочь. Вы не виновны…

К р а с н и к о в а. Ах, милочка!.. Эта глупая история отняла у меня полжизни. Я заранее признательна вам за помощь и эту беседу.

Я. Берите папиросы.

К р а с н и к о в а. Спасибо… Капитан Зафар — слишком горяч… Между прочим, как и многие мужчины;в его возрасте… Вы не находите?.. Ах, как мне его убедить! Он считает, что я до сих пор занимаюсь… Боже мой, какая наивность! Я ненавижу свое прошлое.

Я. Я на днях просматривала ваше дело. Откровенно говоря, оно удивило меня. Вероятно следователь несколько сгустил краски.

К р а с н и к о в а. Вы правы, родная… (Она закинула ногу на ногу). Однако не следует в этом кого-нибудь обвинять. Побеждает тот, кто сильнее. Такова жизнь!

Я. Вот как!.. Значит, если человек слаб, то он заранее обречен на гибель?

К р а с н и к о в а. Стоит ли задавать подобные вопросы?

Я. Вы все-таки не доверяете мне? (Я перелистала старое дело). Скажите, что заставило вас пойти на преступление?

К р а с н и к о в а (усмехнувшись). Думала, так легче побеждать слабых.

Я. Конечно, позже вы поняли, что совершили ошибку?

К р а с н и к о в а. Я каюсь до сих пор.

Некоторое время еще мы болтали о разных пустяках. Я с неослабным вниманием следила за Красниковой, ни на минуту не забывая о своей главной задаче — заставить мошенницу сказать правду. У меня под руками были веские улики, о которых я заговорила только после того, как убедилась, что Красникова ничего не подозревает.

………….

Я. Значит, вы утверждаете, что искренне хотели помочь Рыжовой?

К р а с н и к о в а. Да.

Я. Сколько времени вы пробыли у своей знакомой в универмаге?

К р а с н и к о в а. Минут десять — не больше.

Я. Рыжова ушла с вашей кошелкой?

К р а с н и к о в а. Да.

Я. Когда вы приехали в Ташкент?

К р а с н и к о в а. В тот день. Утром.

Я. На чем?

К р а с н и к о в а. Право… Это было давно… Ах, да!.. На такси.

Я. Шофера можете узнать?

К р а с н и к о в а. Не знаю.

Я. Что вы о нем скажете?

К р а с н и к о в а. Ну вот, хоть убейте — ничего. Я не думала, что он понадобится мне.

Я. Присутствуя на допросе, который снимал капитан Зафар, я узнала, что вы, придя с Рыжовой в универмаг, хотели купить себе туфли. Это правда?

К р а с н и к о в а. Нет, не правда.

Я. Ваши показания записаны в протоколе.

К р а с н и к о в а. Я купила туфли. Вы не верно задали вопрос.

Я. Простите… В универмаге?

К р а с н и к о в а. Конечно!

Я. У меня больше нет вопросов. Может быть, вас что-нибудь интересует?

Красникова (помолчав). Я слышала, что Рыжова уехала в Новосибирск. Если можете, дайте ее адрес. Я так много причинила ей хлопот…

Я. Хорошо… Ну, вы — свободны!.. Подпишите протокол и — идите… Нет, нет, вот здесь!..

………….

Клянусь, более мерзкой женщины я еще не встречала.

Красникова переменила свое отношение ко мне, как только узнала, что попала впросак. Ее глаза налились кровью — она смотрела на меня с такой ненавистью, словно я была виновна во всем, что произошло.

— Теперь давайте поговорим откровенно, — сказала я, когда Красникова подписала протокол допроса.

— Что вы этим хотите сказать? — закурила она.

— Во-первых, — строго продолжила я, — вы приехали в Ташкент не на такси, а на пригородном поезде — в кошелке, которую вы оставили Рыжовой, сохранился железнодорожный билет. Научно-технический эксперт установил, что он принадлежал вам.

— Это еще ничего не значит, — небрежно. бросила Красникова.

— Во-вторых, — наступала я, — туфли, которые вы любезно предложили капитану Зафару, куплены не в универмаге, а в магазине, находящемся на улице Шота Руставели.

— Я не знаю такого магазина…

— В-третьих, вы не возвратились к Рыжовой ни через десять минут, ни через два часа. Взяв у нее деньги, вы поднялись на второй этаж, затем, когда она отвлеклась, смешавшись с покупателями, вышли из универмага и уехали домой.

В это время я и увидела другую Красникову, ту, что вызвала во мне отвращение. Бросив потухшую папиросу на пол, мошенница соскочила со стула:

— Проследила?!.

— Садитесь!

— Не кричи! Не на пугливую напала. Это твое дело?

— Садитесь!!

Я повысила голос. Притворяться дальше у меня не было сил. Ответить на ее вопрос я также не могла. Зачем ей знать, что капитан Зафар провел не одну беспокойную ночь прежде чем установил, что в универмаге не было таких туфель, какие показала Красникова, что за ней и Рыжовой никто не следил, да и не мог следить, я просто повторила уже известные мне по другим делам рассказы мошенников, действовавших таким же методом…

— Не надо… — Красникова заплакала. — Молчите… Я расскажу все… Записывайте… Ах, господи, ну какая же я дура! — Она вытерла слезы ладонью. — Простите меня, я обманывала вас…

— Я слушаю.

— Все произошло помимо моей воли. Я никогда не прощу себе этого. Лариса Рыжова такая простая женщина. Что я скажу ей, если когда-нибудь увижу!.. Нет. — Она порывисто откинула назад голову. — Нет!.. Я — гадкая тварь!.. Ну, зачем я взялась за старое дело? Ведь знала, что попадусь! Может быть, судьба?.. Наташа, родная, скажи, что это? Меня, конечно, не простят. — Она вытерла платочком глаза. — Дай мне адрес Рыжовой. Я сегодня же напишу ей и попрошу прощения!.. Ах, если б она забрала обратно свое заявление!.. Ты знаешь законы, помоги мне сделать это.

— У вас все?

— Нет, вы не обижайтесь. Я сумею вас отблагодарить. У меня есть несколько тысяч… Нет, нет, — метнулась Красникова ко мне. — Вы не думайте, что я предлагаю взятку! За это меня мало ненавидеть! Я люблю вас.

— Сколько же вы мне дадите?

— Боже мой, сколько угодно!

— Сто тысяч! — снова начала играть я.

— Это много. — Красникова стала торговаться, — Могу дать — двадцать пять,

— Пятьдесят!

— Сорок!

Я не выдержала:

— Вы мерзкая женщина, Красникова! Мошенница снова встала:

— Хорошо, ты получишь пятьдесят.

Она сказала это, презрительно скривив губы и сплюнув на пол.

Я, словно сумасшедшая, выскочила из-за стола, схватила ее за руку, потащила к двери:

— Уходите!!.

Конечно, я не прогнала ее. Она снова сидела передо мной, Но это была уже другая женщина, Она ощетинилась и отвечала так, будто вбивала гвозди.

— Итак, вы признаете себя виновной?

— Да.

— Вы совершили одно преступление?

— Да.

— Скрываете!

— Нет.

— У нас есть данные…

— Ну и черт с ними!

— Вы знакомы с Зульфией Турсуновой?

— Познакомьте — буду знакома.

Я позвонила. В кабинет вошла молодая женщина. Увидев Красникову, она остановилась у двери, Мошенница взяла папиросу.

— Каким ветром тебя занесло сюда?

Женщина схватилась за грудь:

— Она!.. Роза Павловна. — Красникова отвернулась. — Вы обещали мне купить рояль!.. Товарищ следователь, что же это такое? Я отдала ей восемь тысяч!..

— Тряпка! — усмехнулась Красникова. — Я такая же Роза Павловна, как ты Сара Шульмовна!

— Товарищ следователь, оградите меня от оскорблений! — возмутилась женщина. — Я — жена профессора…

— Гмм, — перебила мошенница. — Жена профессора… Крыса!.. Поняла? — Она посмотрела на меня. — У вас еще есть такие?

— Есть, — машинально ответила я.

— Я ничего не скрою, если вы выполните одну мою просьбу!

— Говорите.

— Вышвырните эту… Я не могу видеть глупых рож!

— Гражданка Красникова! — попросила я.

— Что — гражданка Красникова, — скривилась мошенница. — Вы думаете, что они умеют возмущаться, или любить? У них все — фальшивое! И наряды, и деньги, и мужья! Они умерли бы со скуки, если бы я не пощекотала их… Ах, да что говорить! — Она взяла спички и зажгла потухшую папиросу. — Спутники, даже не искусственные, а черт знает какие!.. Они не знают забот — обзавелись мужьями-зарплатоносителями и транжирят деньги…

Подполковник Корнилов остался доволен моим докладом.

— В этом месяце, — сказал он, — было совершено десять преступлений, мы ни одно не оставили нераскрытым. В этом большая заслуга всего коллектива, в том числе и твоя, Наташа.

Я ответила, что ни в чем не вижу своей заслуги, что благополучное окончание «Дела Иркутовой» — результат усилий старшего лейтенанта Зайко и капитана Зафара.

Подполковник внимательно посмотрел на меня, чему-то улыбнулся, затем стал молча постукивать карандашом по столу.

Был поздний вечер. В углу кабинета стоял старый приемник, из которого лилась тихая мелодичная музыка. Я сидела у пристолика, одновременно слушая музыку и разговор, доносившийся из дежурной комнаты. Сначала мне это удавалось без особого труда, но потом все перепуталось в моей голове и я, так же как и подполковник, задумалась.

Не могу припомнить всего, что тревожило меня в то время. Я чувствовала страшную усталость, и мысли, едва родившись, разбивались, как волны, натолкнувшиеся на камни. Прошлое переставало волновать меня. Я даже не упрекнула себя за бестактность, проявленную при допросе Красниковой. Что-то властное и новое родилось во мне…

Мы разговорились с подполковником так же неожиданно, как и умолкли.

— Сегодня, — сказал Игорь Владимирович, кладя карандаш в подстаканник, — я беседовал с Зайко и Зафаром. Они посоветовали мне назначить тебя старшим следователем. Что ты на это скажешь?

Я подумала, что он шутит.

— Когда прикажете принимать дела? — лихо откозыряла я.

— Завтра!

— Не могу, товарищ подполковник, — продолжала шутить я, — Завтра у меня свидание с молодым человеком.

— Это еще что за штучки! — загремел Корнилов, вставая. — Товарищ лейтенант, научитесь сдерживать себя, когда разговариваете со старшим офицером!.. Вы мне больше не нужны!

— Игорь Владимирович… — Я с трудом подбирала слова. — Извините… Я думала, что вы… Это предложение… Все так неожиданно… Я не могу поверить, что вы сказали… Что подумает… Седых?

— Отступаешь?!

— Нет! — Мне стало ясно: Корнилов не шутил. — Вы думаете, что я испугалась Седых?.. Товарищ подполковник, ну что вы!.. Я бы всю жизнь презирала себя, если бы простила ему! С сегодняшнего дня я буду только наступать! С меня достаточно «ахов» да «охов»… Увидите, он поймет, что был не прав.

— Ну-ну, что же ты замолчала? Продолжай!

Я стукнула каблуками туфель:

— Разрешите идти принимать дела?

Игорь Владимирович встал и подошел ко мне. Он был высокий, и я невольно приподняла голову, взглянув в его умные подобревшие глаза.

— Спасибо, Наташа, — крепко пожал он мне руку. — Я рад, что ты во всем разобралась сама. Ты доказала, что сможешь работать. Постарайся всегда, что бы ты ни делала, быть принципиальной и честной. Это необходимо любому человеку, тебе же необходимо вдвойне: ты — работник милиции!

— Я приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие, Игорь Владимирович, — ответила я, не отводя от него взгляда.

— Не моего, — поправил подполковник. — Ты служишь не мне, Наташа, а своему народу, поэтому дорожи его доверием. — Корнилов улыбнулся тепло, как в первый день нашего знакомства, и снова подал мне руку — Ну иди, принимай дела, товарищ старший следователь!

В коридоре меня окликнул лейтенант Седых. Я остановилась, поджидая его. Он подошел медленно, кивнул мне головой и виновато затоптался на месте.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Добрый день, Наташа, — тихо, охрипшим голосом произнес он. — Извините, я с утра хочу поговорить с вами, да все никак не могу застать вас одну.

— Я вас слушаю.

— Может быть, выйдем на улицу?

— Если хотите…

Я шла за ним, чувствуя в сердце не то грусть, не то жалость к нему. Мне не хотелось сейчас говорить о том, что уже прошло. Я ни в чем не была виновна — просто выполнила свой долг и все. По-моему, каждый человек поступил бы так же, как и я.

Сделала же я вот что.

Как только Седых сказал подполковнику, что не был со мной в трамвае, и выставил свои «алиби», я, не медля ни одной минуту, повела «следствие» и вскоре смогла доказать виновность лейтенанта. Оказалось, что он подделал командировочное удостоверение. Вместо 12 сентября — день отъезда из города, в котором находился в командировке, — поставил 13 сентября. Поезд идет до Ташкента одни сутки. Значит, 13 сентября, вечером, когда преступники пытались ограбить девушку, Седых уже был дома, то есть в Ташкенте. По документам же значилось, что он в это время находился в дороге. Чтобы не вызвать подозрения, он затем, после беседы с Игорем Владимировичем, сходил на вокзал и достал использованный проездной билет, который «подтверждал» его «алиби».

«Интересно, что он теперь скажет мне?» — подумала я.

Мы вышли во двор отдела и присели на скамейку, которая стояла под двумя старыми яблонями. Время близилось к обеду. Солнце, застыв высоко над зданием отдела, казалось, выбелило крышу и дверь. Дул легкий осенний ветер.

— Я очень виноват перед вами, Наташа, — не сразу заговорил Седых. Он оторвал ветку от яблони и неторопливо срывал с нее листья. — Понимаете, так получилось… Нам вместе работать… Давайте, если можете, позабудем все… Честное слово…

— Что вы хотите? — прикинулась я непонимающей.

У него на лбу выступили крупные капли пота.

— Я… о том… нечестном поступке в… трамвае.

Мне бы надо, очевидно, прочесть ему «мораль»? Он был виноват не только передо мной — он оскорбил своим поступком всех работников милиции. Разумеется, это так не пройдет. Подполковник уже вызывал его к себе и беседовал с ним. На днях его поступок будет разбираться на суде офицерской чести.

— Я не сержусь на вас, Марк Григорьевич, — отказалась я от «морали», в глубине души презирая себя за это. — Я рада, что вы поняли все… и надеюсь, что больше мне не придется краснеть за вас.

— Наташа!.. На-аташа!!. Наталья Федоровна, спасибо! Большое спасибо!.. Я никогда не забуду вашей доброты!..

Седых бросил ветку, на которой уже не осталось ни одного листика, и схватил мои руки. Я быстро встала и, проговорив что-то унизительное для себя, почти побежала через двор к открытым дверям отдела.

У меня неожиданно страшно разболелась голова.

15 С Е Н Т Я Б Р Я

Ко мне в кабинет зашел оперуполномоченный ОУР города Курбанов. Он сказал, что меня к четырем часам ожидает у себя подполковник Розыков.

— Что-нибудь случилось? — насторожилась я.

— По-видимому, да, — улыбнулся Курбанов.

Подполковник Розыков встретил меня в вестибюле управления. Его внезапно вызвал к себе комиссар милиции, поэтому он не стал возвращаться со мной в кабинет; поздоровавшись прямо у лестницы, заговорил о деле.

…Сегодня ночью у Зеленого рынка работники уголовного розыска задержали группу преступников, пытавшихся ограбить в трамвае двух девушек. Предварительное следствие показало, что ни Лещинский, ни Алехин никакого отношения к этой группе не имели. Алехин в эту ночь был на дежурстве, а Лещинский еще находился в заключении. О Вострикове мнения оперативных работников расходились — одни утверждали, что он начал честную жизнь, другие, в том числе и оперуполномоченный Курбанов, уверяли, что был «правой рукой главаря шайки».

— У меня к тебе небольшая просьба, Наташа, — сказал в заключение подполковник. — Сходи с Курбановым в ДПЗ и посмотри грабителей: возможно среди них окажутся те, кто пытался ограбить девушку.

— Хорошо, товарищ подполковник, — ответила я.

Было задержано четыре человека. Они меня узнали, едва я зашла в камеру. Парень, который угрожал мне ножом, сказал что-то крупному низколобому мужчине. Взбычив косматую голову, преступник бесцеремонно оглядел меня с головы до ног.

— Мда-а, у осла — губа не дура, — усмехнулся низколобый.

— Брысь под лавку, сволочь!!

Я и Курбанов сделали вид, что ничего не слышали. Перекинувшись несколькими словами с арестованными, мы вышли из камеры.

Вечер.

Начинается дождь. Осторожно простукав крышу и стекла окон, он запрыгал по улице, взрывая на дороге пыль. Перемена погоды радует меня. В дождь всегда чувствуешь себя бодрее, приходят в голову удивительные мысли…

Я стою перед зеркалом в ночном халате и любуюсь собой. У меня продолговатое смуглое лицо, большие голубые глаза и прямой немного вздернутый нос. Я улыбаюсь краями губ и прищуриваю один глаз, считая, что это мне ужасно идет.

— Наталья Федоровна Бельская? — слышу я голос совести.

— Да, — отвечает мое отражение.

— Что вы чувствуете, когда думаете о Борисе?

— Не знаю

— Вы его любите?

— Я его ненавижу!

— Что вы сделаете, если он снова встретится на вашем пути?

— Задержу!

— Это опасно.

— Ну и что же?..

Значит, решено окончательно? Борис — мой враг! Встретившись с ним, я не струшу, как струсила три дня назад?

Все-таки, как чертовски хорошо, когда ты… живешь, когда знаешь, что у тебя есть друзья и товарищи, что ты, так же, как и они, любишь и мечтаешь, что мир, который окружает тебя, в котором ты учишься творить и побеждать, принадлежит тебе!..

…Дождь усиливается. Он заглушает гул города. За окном висит серый занавес, разорванный мутными пятнами уличных фонарей. Я стою у книжного шкафа, поглощенная стройными. мыслями, пришедшими ко мне впервые за эти бессонные ночи. Я думаю о новых днях, которые мне предстоит провести среди рискующих жизнью ради жизни наших людей; думаю о том времени, когда сумею, так же как и Зайко и Розыков, бороться с теми, кто однажды отняв у меня любовь, сделал Бориса моим врагом.

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Передо мной лежит пожелтевшая от времени записная книжка. Я перелистываю ее страницы, исписанные мелким скупым почерком. Потом, закурив, долго сижу на балконе, глядя на площадь, по которой, словно муравьи, снуют люди. Мне хочется встать и пойти к ним. В сутолоке и шуме быстрее забывается горе.

Раннее утро. Солнце, поднявшись над зданием педагогического института, залило зелень, окружившую памятник Фрунзе, желтым слепящим светом. Троллейбусы и автобусы, переполненные горожанами, неторопливо плывут по улице. В воздухе висит тихий деловой гул, похожий на шум большого улья. Легкий ветер играет молодой листвой деревьев, разбросанных внизу около дома. Асфальт, только что политый водой, блестя, уходит в обе стороны широкой зеркальной лентой.

Не могу сказать, сколько времени я просидел в это утро один на балконе, не в силах отогнать от себя воспоминания, Я думал о Наташе Бельской. Снова она приходила ко мне — по-прежнему красивая и удивительная… На ее губах дрожала ласковая улыбка, в глазах горел упрек: мне казалось, что она осуждала мое чувство.

С тех пор, как мы последний раз беседовали с нею, прошло три с половиною года. Дело о четверти миллиона, в котором она особенно проявила себя, было давно закончено — преступники сели на скамью подсудимых. Возвращаясь к нему сегодня, я как бы переживаю прошлое, встречаю Наташу и вместе с ней испытываю огорчения и радости. Мне чудится, что мы идем в будущее одной тропой… Наташа не рассердилась бы на меня за такое желание. Ведь это только мысль… Она не оскорбит память о человеке…

Эту историю я начну с сообщения Наташи о пропаже вещей из квартиры сестер Рахмановых…

Кумрихон и Наргуль по характеру и внешнему виду были различны так же, как небо с землей. Сосед Рахмановых, достопочтенный Хасилот-бобо, говорил, что в сестрах живут два дьявола: один — злой, как бешеная собака, другой глупый, как осел. При этом Хасилот-бобо, если сестры были у него, косил глаза в сторону Кумрихон — это в ней, по его мнению, был злой демон.

Мнения Хасилота-бобо, между прочим, придерживался и брат сестер — Уйгун, которого за сварливый и вспыльчивый нрав в переулке звали «Барсом». «Эти бездельницы, — обычно говорил он своим друзьям, — когда-нибудь сведут меня с ума или посадят в тюрьму».

Он, кажется не ошибся…

Поздно вечером у дома Рахмановых остановилась легковая автомашина. Из нее вышли Уйгун и Шермат — друг Уйгуна, пьяница и задира. Сказав шоферу, чтобы он поджидал, они вынули из багажника два тяжелых чемодана и зашли в дом.

Кумрихон и Наргуль еще не спали — сестры только что вернулись из театра и теперь пили чай.

— Полуночницы, — пьяно прохрипел Уйгун.

— Если ишак кричит, не обращай на него внимания, — зло отозвалась Кумрихон.

— Сестра, что ты! — сказала Наргуль. При посторонних она была тиха и застенчива.

— Отвяжись, — встала Кумрихон. — Нализался?!. Что это? — Она указала на чемоданы. — Опять со склада?.. Ох, Уйгун, гляди: попадешь волку в зубы — завоешь!..

— Молчи! — огрызнулся Уйгун. — Совет бабы страшнее укуса ядовитой змеи.

— Уши мои ликуют, когда слышат твои слова, — склонился Шермат перед Уйгуном. — Бери деньги и пойдем.

Уйгун поставил чемоданы под кровать, достал из ящика пачку пятидесятирублевых купюр и, небрежно положив в карман, кивнул головой Шермату.

— Идем!

Оставшись одни, сестры долгое время сидели молча: одна — за столом, другая — в углу комнаты, на кушетке, покрытой толстым ковром. Мысли сестер текли подобно двум ручьям: бурному и спокойному. Они думали о брате, понять которого было так же трудно, как отгадать, что хранилось в сундуках дедушки Хасилота-бобо.

— Наргуль, — наконец, позвала Кумрихон.

— Ну, — отозвалась Наргуль.

— Давай посмотрим чемоданы.

— Не надо! — вскочила Наргуль, — Уйгун убьет!..

— Он не узнает.

Кумрихон открыла первый чемодан и отскочила в сторону: в нем аккуратно были сложены золотые и серебряные вещи.

Утром следующего дня в дежурную комнату управления милиции города несмело вошла невысокая девушка. Поздоровавшись с офицерами, она вдруг упала на стул и громко разрыдалась.

— Что с вами? — подавая стакан с водой, спросил дежурный.

Девушка очевидно не поняла его, взяв стакан, она пристально, не шелохнувшись, несколько секунд глядела в окно.

— Вас кто-нибудь обидел? — нарушил молчание помощник ответственного дежурного.

— Нас обокрали, — проговорила, наконец, девушка.

— Что у вас украли?

— Не знаю… Ничего не знаю, — она встала: ее глаза высохли, над переносицей легла тугая коричневая складка. — Пропали чемоданы брата…

— Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться, — радуясь перемене девушки, участливо сказал офицер.

— Да что вы! — крикнула она. — В чемоданах были золотые часы и браслеты… Он работает в кишлаке… в магазине… Вчера приехал в Ташкент… Все получил на складе…

Это была Наргуль.

На место происшествия выехали работники уголовного розыска города: старший оперуполномоченный Исмаилов, оперуполномоченный Курбанов, проводник служебно-розыскной собаки Терещенко, эксперт НТО Чеботарев; к ним через четверть часа присоединились сотрудники отдела милиции старший оперуполномоченный Зафар и участковый уполномоченный Каримов.

Соседи Рахмановых, главным образом ребятишки, кольцом окружили дом и говорили о краже. Хасилот-бобо стоял в глубине двора с племянницами и, покачивая бородой, беспрерывно цокал языком. Уйгуна дома не было — ходили слухи, что он находился в вытрезвителе вместе с Шерматом.

Подобрав понятых, майор Исмаилов приказал приступить к осмотру квартиры.

Первыми к пролому, сделанному в стене дома, подошли проводник служебно-розыскной собаки Терещенко и эксперт Чеботарев.

Черная, поджарая овчарка Альма, которой Терещенко дал окурок папиросы, найденный у пролома, неторопливо обнюхав землю, виновато завиляла хвостом, Потом, когда прошли в комнату, она вдруг натянула поводок и ощетинилась, увидев в дверях сестер: Кумрихон и Наргуль.

— Твоя собака может найти только кусок баранины, — сказал Исмаилов.

Приступили к изучению пролома. Почти у всех создалось впечатление, что он сделан из комнаты, словно преступники вошли в дом и оттуда стали разбирать стену. Глина и кирпич были разбросаны по комнате, на улице обнаружили только несколько осколков.

— Налицо факт симуляции, — констатировал майор.

Тщательный осмотр квартиры и двора ничего нового не дал. Из вещей сестер пропали костюм Кумрихон и три пары капроновых чулок Наргуль.

Соседей допрашивали капитан Зафар и участковый уполномоченный Каримов. Все считали, что Рахмановы жили дружно. Частые стычки между сестрами и братом они объясняли горячностью молодых людей, особенно Кумрихон и Уйгуна. Хасилот-бобо сказал, что во всей махалле не найти таких родственников — «аллах влил в них свою кровь. Они добры и послушны».

С мнением соседей, в том числе, и Хасилота-бобо не согласился дальний родственник Рахмановых — Абдулла Талипов. Вертя большелобой гривастой головой, он не спеша говорил капитану Зафару, сидевшему у стола с младшим лейтенантом Каримовым:

— Я знаю этих людей давно. Они способны ка все. Уйгун был в тюрьме. Кумрихон — жена преступника. Ее муж сидит. Наргуль такая же… Яблоко падает недалеко от дерева… У этой укрощенной хищницы — сердце змеи.

Слова Талипова заинтересовали капитана Зафара больше, чем сообщения соседей. Имея за плечами немалый оперативный опыт, он понял, что Абдулла неспроста так отзывался о своих родственниках: между ними наверняка пробежала черная кошка…

На этом рассказ Наташи оборвался. Она взяла со стола два разноцветных карандаша и, не глядя на меня, завертела в пальцах. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться: она копировала своего начальника. Корнилов тоже брал в руки карандаши и «играл» ими, не обращая внимания на собеседника.

Некоторое время мы молчали. Лучи солнца, проникнув сквозь листву дерева, прильнувшего к окну, купались в Наташиных волосах, скрывая от меня ее лицо. За стеной уже несколько минут стучала машинка, и бубнил мужской голос. С улицы доносились «вздохи» паровоза — отдел милиции находился недалеко от железнодорожного полотна.

— Что же произошло дальше? — заметив на себе взгляд Наташи, торопливо спросил я. Мне, не знаю почему, стало неловко и вместе с тем радостно. — Ты остановилась на самом интересном месте.

— Что произошло дальше? — принялась она снова за карандаши. — Майор Исмаилов и капитан Зафар, приехав в управление, доложили Розыкову о результатах осмотра места происшествия и о своих заключениях. Противоречивые мнения оперативников не понравились ему, и он послал за мной.

— Твои способности, Наташа обращают на себя внимание начальства, — заметил я. — Ты становишься популярным следователем.

— Полковник не имел в виду мои способности или, как ты пошутил, мою популярность, — нахмурилась Наташа. — Преступление было совершено на территории, которую обслуживает наш отдел. Это обязывало нас, в первую очередь, Игоря Владимировича и меня, быть с теми, кто начал распутывать узел.

В кабинет, постучав, вошел офицер милиции, в котором я без труда узнал капитана Глыбу, Кивнув мне головой, он приложил руку к козырьку фуражки и вытянулся перед Наташей.

— Товарищ лейтенант, вас вызывает к телефону полковник Розыков.

Вскоре мы сидели в милицейской машине. «Победа» быстро скользила по асфальту, обгоняя автобусы и троллейбусы. Ветер, врывавшийся в кабину, обжигал нас горячим воздухом — стоял июль, самый жаркий месяц в Ташкенте.

— Сейчас я познакомлю тебя с полковником, — прошептала Наташа.

Я взглянул в ее глаза. Они горели радостным огнем. Мне казалось, что Наташа говорила о чем-то про себя. Невольно я пододвинулся к ней и протянул руку к ее ладони. Она секунду молча смотрела на меня, потом вдруг засмеялась и сказала не то мне, не то шоферу — молодому краснощекому узбеку, лихо крутившему баранку:

— Как хорошо!..

Во дворе управления милиции, где мы оказались через несколько минут, моя спутница снова стала суровой и деловой. Я узнал, что полковник Розыков, разговаривая вчера с нею, потребовал ускорить раскрытие преступления, что в этот же вечер она побывала в доме Рахмановых и собрала некоторые сведения, проливающие свет на кражу. Сейчас, Наташа должна была изложить свою точку зрения на дело.

Совещание затягивалось.

Это был неравный бой. Временами он прерывался глубокой нервной тишиной, временами в кабинете слышался взрыв голосов — люди ожесточенно спорили.

Особенно горячился майор Исмаилов. Слушая его, я вспомнил первую встречу с Наташей и ее рассказ о преступниках, возглавляемых Скорпионом. В то время Исмаилов немало попортил крови Розыкову своей невыдержанностью.

Более спокойно вел себя капитан Зафар. Он внимательно до конца выслушивал товарищей и, откашлявшись, неторопливо разрушал все, что уже казалось неопровержимым. Большинство присутствовавших, в том числе и Наташа, относилось к нему с большим уважением и слушало внимательно.

В самой Наташе я видел как бы двух людей: одного трезвого и умного, другого — необычайно вспыльчивого к дерзкого. Она умела вовремя подпустить шпильку и капитану Зафару и майору Исмаилову. Ее голос звучал то несмело, то властно и дерзко. Все в ее словах и действиях было продумано и взвешено — все говорило о ее зрелости и силе.

На совещании присутствовал еще оперуполномоченный Курбанов. Его я встречал всего второй раз, но хорошо помнил. Он ничего не утверждал, ничего не доказывал. В нем было что-то и от майора Исмаилова, и от лейтенанта Седых, Он был скользок и изворотлив, как угорь. Его небольшие, глубоко сидевшие глаза, отливали сталью, когда кто-нибудь опровергал доводы старшего оперуполномоченного ОУР; они становились масляными, если начинал говорить полковник Розыков. От его манеры щуриться и беспрерывно покашливать в кулак, сквозило чем-то гаденьким и пошлым, и я никак не мог понять, каким образом такие люди оказываются в милиции, да еще в уголовном розыске?

Самым настойчивым, как всегда, был майор Исмаилов.

Он убеждал, что работники ОУР столкнулись со случаем грубой симуляции. К этому выводу его привели факты.

Кража была совершена, когда в комнате никого не было. Сестры, по заверению Кумрихон, спали на улице. Брат проводил время в городе с Шерматом. Никто — ни близкие, ни соседи — не знал, что в доме хранился ценный товар. Инициатором преступления оказалась Кумрихон. План у нее созрел еще вечером. Поэтому она и настояла на том, чтобы ночевать во дворе.

Когда Наргуль уснула, она вооружилась киркой и лопатой. зашла в дом и стала пробивать стену. Потом, взяв чемоданы и некоторые вещи, в том числе и капроновые чулки, вышла на улицу и передала все это сообщнику.

— Я уверен в этом, — настаивал майор. — У меня есть веские улики.

— Какие? — поинтересовался полковник. По-видимому, он считал Исмаилова неплохим оперативником.

«Вескими уликами» оказались отпечатки следов пальцев Кумрихон, найденные на ручке кетменя, которым был сделан пролом в стене. Кроме того, розыскная собака, взяв след, привела проводника к… Кумрихон.

— Товарищ капитан, — обратился полковник к старшему оперуполномоченному капитану Зафару, — что вы можете сказать по этому поводу.

Капитан Зафар пожал плечами. Он не верил в версию майора Исмаилова. Ценности, хранящиеся в чемоданах, взяли другие люди. Может быть, предположил капитан, в похищении участвовал Абдулла Талипов — родственник Рахмановых. Уж слишком неодобрительно отзывался он о сестрах и Уйгуне.

Не внушал доверия сам Уйгун Рахманов. Не случайно в эту ночь он ушел из дому.

Эти соображения капитан Зафар высказал мне после совещания. Сейчас же, когда к нему обратился с вопросом полковник Розыков, он сказал совсем не о том, о чем думал. Доводы майора Исмаилова сбили его с толку.

— Мне кажется, надо попробовать эту версию…

— Не попробовать, а взять за основу, — поддержал оперуполномоченный Курбанов.

Полковник посмотрел на Наташу. Его большие умные глаза словно спрашивали: «Ну, что скажешь ты? Кто из оперативников прав: майор или капитан?» Наташа — может быть, мне это только показалось — склонила голову и взглядом ответила: «Никто!» Он откинулся на спинку стула.

— Товарищ Бельская, у вас будут вопросы к товарищам?

— Будут… Я хочу знать, — сказала Наташа, — что они думают о яичной скорлупе, обнаруженной на кухонном столе у Рахмановых?

Ответил майор Исмаилов:

— После ухода Уйгуна и Шермата Наргуль решила поужинать. Она съела немного колбасы и выпила сырое яйцо…

— Одно?

— Яйцо? Да.

— Это сообщила вам Наргуль?

— Нет, Кумрихон.

Наташа села:

— У меня больше нет вопросов.

— Вы нам ничего не скажете? — поинтересовался полковник.

— Нет.

— Товарищ Исмаилов, — постучал Розыков карандашом по столу, — займитесь поисками преступников. У вас имеются кое-какие улики — опирайтесь на них. Свою гипотезу пока отбросьте… Ты знаешь, — дружески посоветовал он, — в нашем деле нет ничего вреднее гипотез: они могут вывести на ложный путь. Потом колдуй. Для нас ясно одно: произошла кража. Кто преступник — пока неизвестно. Сестер надо допросить, но осторожно… Уйгуна вызовете ко мне… В общем, действуйте!..

Офицеры встали. Меня и Наташу полковник попросил остаться. Он внезапно изменился. С его круглого мускулистого лица исчезли морщины. Две глубокие складки темневшие над переносицей, стали едва заметными. В глазах засветились теплые огоньки.

— Так о чем же вы хотите писать? — после продолжительной паузы спросил меня полковник.

Я вытянулся: служба в армии приучила меня к дисциплине.

— Разрешите написать о «Деле Рахмановых»?

— Дело еще не закончено, возьмите что-нибудь другое, — улыбнулся полковник.

— Мне бы хотелось именно это, — повторил я.

— Ну что ж, не возражаю, — серьезно сказал он. — Я говорил о вас майору Исмаилову. Зайдите к нему через неделю.

— Через неделю? — искренне огорчился я.

— Якуб Розыкович, разрешите ему участвовать в розыске преступников? — встала рядом со мной Наташа.

— Это опасно, — задумался полковник. — Впрочем, — оживился он тут же, — игра стоит свеч. О милиции надо писать правду. Идите к майору и скажите, что я включил вас в оперативную группу.

— Благодарю вас, — обрадовался я. — До свидания.

Розыков протянул руку:

— Всего хорошего.

Уже за порогом кабинета я услышал слова полковника:

— Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…

Майор Исмаилов поднял телефонную трубку:

— Дайте гараж… Говорит Исмаилов… Пришлите к подъезду машину… Так, та-ак, значит, вы — журналист! — Он посмотрел на меня. — Хорошо… Ты увидишь, как мы закончим это дело. Можно такую вещицу написать, что ахнешь. В историю войдешь. Милиция, брат, не спит.

Я сказал, что постараюсь сделать все, что от меня зависит.

— Только ты, — поднял палец майор, — пиши объективно, не копайся в недостатках, это ни к чему. Надо прививать у граждан любовь к милиции. Сделай так, чтобы, прочитав твою книгу, можно было сказать: «Вот люди!..» Ты меня понял? — Он пустил в потолок кольцо дыма. — У нас не каждый сможет работать. Тут, брат, нужны смелость и ум… Иногда бывают такие дела, что голова трещит. Уравнение со многими неизвестными… С математикой знаком?

В машине, в которой мы вскоре ехали по городу, майор достал позолоченный портсигар, закурил, потом подмигнув мне, зачем-то переложил из кармана в карман пистолет. Я отодвинулся к дверце и посмотрел в боковое окно. Мне хотелось посидеть молча, освоиться с новыми для меня ощущениями.

— Сейчас ты поймешь, что значит допрос, — громко сказал Исмаилов. — Я буду говорить с сестрами. Они у меня вот тут, — показал он на папку, которую держал на коленях — Так поверну дело, что все сразу станет ясным…

— Скажите, — спросил я, — почему Уйгун поступил так легкомысленно? Ведь он знал, что государственные ценности нельзя хранить дома!

— Один человек об этом говорит так, — повернулся ко мне майор. — Уйгун сделал это, чтобы дать возможность своим близким овладеть золотом… Неплохо придумано, не правда ли?.. Что ты об этом скажешь?

— Вы имеете в виду предположение капитана Зафара?

— Разве ты с ним знаком?

— Мне о нем рассказывала Бельская.

— Наташа. — В голосе майора я уловил теплоту. — Ты — журналист… Прикинь, мог ли Уйгун сделать это?

— Не знаю, — искренне сказал я.

— Не мог, — ответил майор. — За вещи, полученные со склада, отвечает он и никто больше! Если золото не найдется — ему придется сесть за решетку.

— Тогда, может быть, надо проверить Шермата?

— Уже проверяем… Этот человек у многих вызывает подозрение. — Майор выглянул в окно. — Как говорят: время покажет, кто прав, кто виноват… Сейчас Кумрихон сообщит нам кое-что…

Мы сидели в большой светлой комнате. Майор, постукивая мундштуком папиросы по столу, неторопливо задавал вопросы. Сестры отвечали живо, обмениваясь дружескими взглядами, словно перед ними был не представитель уголовного розыска, а старый знакомый, друг семьи.

«Ничего у него не выйдет, — думал я о майоре. — Кто решится воровать вещи в собственном доме? Притом, вещи, принадлежащие собственному брату и за которые ему придется отвечать».

На улице поднимался ветер. За окном упало дерево. Я вздрогнул. Неожиданный звук почему-то вызвал во мне иной ход мыслей. И то, что делал сейчас майор показалось ненужным. Я вырвал из блокнота лист бумаги и, боясь, что меня может кто-нибудь опередить, написал косым торопливым почерком: «Надо узнать, где сейчас находится муж Кумрихон. Может быть, он сбежал из заключения?»

Я подумал, что Кумрихон действовала вместе с ним — для меня, штатского до мозга костей, эта мысль была равносильна открытию Ньютоном закона всемирного тяготения.

Майор, прочитав записку, которую я передал ему, не стесняясь сестер, посмотрел на меня так, будто видел впервые.

— Гмм… — дотрагиваясь до подбородка, не сразу отозвался он. — Наргуль! — В его голосе я услышал насмешливые нотки. — Наргуль, приготовь, пожалуйста, чаю. Этот товарищ, — указал он на меня, — хочет пить…

— Да, да, — не давая себе отчета в том, что произошло, торопливо сказал я, — если можно, дайте, пожалуйста, чашку чая.

Наргуль вышла. Майор, пододвинув стул к Кумрихон, спросил:

— Значит, брат расстроен?

— Расстроен? — вспыхнула Кумрихон. — Очень расстроен…

— Да… — задумался майор. — Такое не с каждым может случиться! Не зря говорят: знал бы где упасть — соломки бы подостлал. — Он указал на стену, в которой был пролом. — Уже заделали? Как будто ничего и не произошло… Твоя работа?

Кумрихон вздохнула:

— Моя.

— Наргуль не помогала?

— Помогала.

— Почему же ты ночью не приглашала ее?

— Что?!

— Я говорю, почему ты ночью делала пролом одна? Наргуль могла бы помочь тебе!

Майор хвастался не зря: он, действительно, повернул «дело так, что все стало ясным». Кумрихон закинула голову назад и, закрыв лицо руками, застыла в оцепенении. На минуту в комнате наступила тишина, слышно было только как Наргуль гремела на кухне посудой.

Развязка, наступившая так внезапно и просто, разочаровала меня. Я хотел, чтобы следствие затянулось на неделю или на две. Тогда можно было бы написать кое-что в газету. Ну что это за дело, думал я, никакой романтики и опасности. Пришел, увидел, победил…

— Вы плохо «работали», гражданка Рахманова, — сказал Исмаилов, поднимаясь. — Следы пальцев, обнаруженных на ручке кетменя, выдали вас и, вашего соучастника — Мамасадыка Джангирова… Теперь вам остается одно: сказать, где находятся чемоданы.

Кумрихон ничего не ответила: она даже не пошевельнулась, словно не слышала слов майора. Ее волнение выдавали только пальцы рук. Они судорожно сжимали край скатерти. На запястьях выступили тугие темно-синие жилы.

Наргуль зашла в комнату через несколько минут. Поставив на стол поднос с чаем и сладостями и пригласив нас за стол, она посмотрела на Кумрихон.

Майор подмигнул мне. Я понял: сейчас произойдет то главное, что поможет ему завершить дело.

— Кумрихон, что с тобой?! — встревожилась Наргуль.

— Не надо спрашивать, — ответил за женщину майор. — Она сказала, что взяла чемоданы брата… Ей стыдно разговаривать с тобой… Наргуль…

Тут произошло нечто невероятное. Наргуль соскочила со стула и, подбежав к майору, уперла руки в бедра и презрительно фыркнула. Ее небольшие бесцветные глаза вдруг загорелись таким злым огнем, что, казалось, испепелят Исмаилова.

— Неправда!.. Да как вы смели?! — не меняя позы, крикнула она. — Какой вы…

— Ну-ну, договаривай: какой? — бросил майор. Он с интересом следил за девушкой. — Какой, Наргуль?

— Никакой! — грубо, по-мужски сказала она, потом, подбежав к Кумрихон, участливо спросила: — Что они сделали с тобой, сестра? Почему ты так расстроена? Скажи, не терзай мое сердце! Ты у меня одна.

Женщина продолжала сидеть молча. Руки ее по-прежнему сжимали край скатерти. Она не понимала того, что говорила сестра.

— Ну, Кумрихон, что же ты молчишь? Покажи мне свое лицо, я хочу знать правду… Помнишь маму? Она всегда говорила, чтобы мы были честными.

— Оставь ее, Наргуль. — встал майор Исмаилов. — Дай сестре пережить несчастье.

— Значит, Кумрихон, это ты? — несмело спросила Наргуль.

— Ах, Наргуль, Наргуль, — наконец проговорила Кумрихон. — Как все глупо, Наргуль… Если б ты только знала, что у меня на сердце… Во всем виновен Мамасадык…

В то время, как майор Исмаилов. пожинал плоды своей первой победы, капитан Зафар все больше и больше разочаровывался в собственной версии. Вчерашние предположения и расчеты лопались, как мыльные пузыри. Для него наступил такой момент, когда человек перестает верить в самого себя — становится беспомощным.

Сейчас, слушая болтовню майора Исмаилова, капитан досадливо морщился. Я заметил, что ему было стыдно смотреть на меня, хотя я, как умел, старался подбодрить его. Мне, откровенно говоря, не все нравилось в действиях Исмаилова. Я не мог смириться с молчаливым признанием Кумрихон: в ее нервных поступках было что-то насильственное. Что же удалось узнать капитану Зафару? — Вот познакомьтесь, — сказал Зафар, подавая мне желтую картонную папку. — Тут мои сведения о Шермате и Уйгуне… Через двадцать минут, — он посмотрел на часы, — Уйгун придет сюда… Вам надо познакомиться с его прошлым — так будет легче слушать допрос…

Юность Уйгуна Рахманова совпала с большими событиями в жизни нашей Родины. Разбив гитлеровцев, страна приступила к мирному строительству. Юноши и девушки самых различных профессий и национальностей, по зову комсомола, шли туда, где особенно нужны были рабочие руки. Недосыпая, а зачастую и недоедая, они делали все, чтобы приблизить светлое завтра. Уйгун пользовался, созданными чужими руками благами, но сам трудиться не хотел. Следуя примеру отца, он проводил время в развлечениях и пьянках.

— Смысл жизни в наслаждении, — говорил Уйгун своим приятелям.

С трудом окончив среднюю школу, он с головой окунулся в «море великолепных удовольствий». На этом «веселом пути» судьба столкнула его с квартирными ворами Косым Зайцем и Волком. Они научили его своему воровскому мастерству и стали «гастролировать» по трамваям и троллейбусам города.

— Главное в нашей работе — ловкость рук, — поучал Уйгуна главарь группы. — Через несколько месяцев мы с тобой станем самыми уважаемыми людьми, понял? Мы завоюем всех девочек!..

Предсказания Волка не оправдались. Вскоре группа была задержана при ограблении квартиры профессора Быкова, и воров привлекли к уголовной ответственности.

Уйгун пал духом. Очутившись в лагере, он по целым дням ни с кем не разговаривал. В сердце вкралась тоска, хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, чтобы перевернуть все вверх ногами — себя, свое прошлое, своих друзей.

Это «необыкновенное» пришло само. Правительство издало Указ об амнистии.

Первые дни на воле показались Уйгуну страшно короткими и чудовищно однообразными. Он помышлял начать честную жизнь, но не делал никаких шагов для осуществления своих намерений. Тут-то и понадобился небольшой толчок, чтобы колеблющийся Уйгун снова «упал». Таким толчком оказалась новая встреча с Волком. Друзья быстро нашли общий язык и уже наметили план действий. Однако случай снова выручил Уйгуна. Волк учинил дебош в ресторане и был осужден на один год за хулиганство. Пришлось все-таки подумать о работе, и Уйгун устроился продавцом в раймаг.

Заведующий магазином Ахрар Агзамов, отметив в Уйгуне старание, сделал его своим помощником. Молодой продавец ревностно относился к своим обязанностям и вскоре завоевал полное доверие Агзамова — его стали посылать в город за товарами. Успехи Уйгуна обратили на себя внимание его бывших друзей. Во время одного из посещений ресторана он «случайно» познакомился с Шерматом. Дружба быстро окрепла, и ни одна попойка уже не обходилась без участия нового знакомого. Все свои тайны он доверял Шермату.

Капитан Зафар был прав: Уйгун пришел в отдел точно через двадцать минут.

Именно таким он и представлялся мне: высокий, с длинным хищным носом и прищуренным колючим взглядом. На нем был шерстяной светлый костюм и черная тюбетейка. Из кармана пиджака торчал темно-коричневый галстук. Одна штанина, сильно помятая снизу, была испачкана грязью. В его нервных движениях чувствовалась скрытая сила. Я подумал, что ничто не заставит его быть откровенным в Зафаром.

— Ну, вы поняли, что нас нельзя обмануть?

— Ясно, — не удостоив взглядом капитана, насмешливо бросил Уйгун.

— Значит, будем говорить откровенно?

— Конечно.

Зафар посмотрел на меня и пригласил Уйгуна сесть:

— Скажите, почему вы так поступили?

— Ясно, почему… Выпил!

— До кишлака, в котором вы работаете, не так далеко… Можно было отвезти товар…

— Действительно недалеко…

— Вы совершили преступление.

— Хоть убейте — ничего не знаю!

— Не прикидывайтесь дурачком!

— Я не прикидываюсь! — изумился Уйгун. — Я же был пьяным!

Старший оперуполномоченный взял со стола линейку и завертел в руках — я насторожился, Наташа говорила мне, что он играл линейкой в минуту сильного раздражения.

— Черт знает что! — услышал я его резкий голос. — Вы говорите так, словно вам пятнадцать лет! — Помолчав, Зафар произнес тихо: — Что вы думаете о Шермате?.. Не мог ли он… взять чемоданы?

— Не мог, — отмахнулся Уйгун.

— Почему?

— Он был вместе со мной в вытрезвителе.

— Тогда чемоданы взяли те, кто связан с ним!

— Чепуха!.. Я знаю Шермата!..

— Гмм… — капитан швырнул линейку на диван. — Остаешься ты, Мертвец!..

Услышав кличку, которую получил в тюрьме, Уйгун вздрогнул. Он рванул воротник рубахи и резко повернулся ко мне.

— Кто это? При нем все можно говорить?

— Говорите, — разрешил капитан. — Это наш человек.

— Ваш?!. Начальник?..

— Журналист.

— Вот что! — лицо Уйгуна, только что искаженное гневом, стало вдруг спокойным. В глазах вспыхнули добрые огоньки: — Так вы из газеты!.. Послушайте! — Уйгун снова был другим человеком. Он так крикнул, что задрожали стекла. Отчаяние и страх овладели всем его существом. Уцепившись сильными жилистыми руками за стул, он прикусил губу и резко откинул голову назад, — Послушайте, вы встречаетесь со многими людьми, вот даже с… ними, — неприязненно бросил он в сторону капитана Зафара. — Вы знаете жизнь, я где-то читал об этом. Нет-нет, вы постойте, вы скажите, я — пропащий человек? Мне нельзя верить, да?!

Я не знал, что ответить, как вести себя. В кабинете, в котором мы сидели, был «хозяином» капитан Зафар: удобно ли вмешиваться в его дела? Не испорчу ли я допрос?

— Почему нельзя верить? Можно, — не глядя на капитана, неуверенно сказал я.

— Нельзя, — вздохнул Уйгун. — Тот, кто однажды побывал в заключении, здесь не пользуется доверием. Точка!..

— Ну, что вы! — начал оживляться я. — Наоборот, здесь ценят и уважают честных людей.

— Мели Емеля — твоя неделя, — нахмурился Уйгун. — Я думал, ты из другого теста сделан, а ты…

— Рахманов! — крикнул капитан Зафар.

— Вы напрасно сердитесь, — сказал я. — У меня нет оснований не верить вам.

— Нет, правда? — снова вспыхнул Уйгун.

— Правда.

— Спасибо! — Он достал носовой платок, вытер вспотевшее лицо, попросил закурить. — Какой черт согласится совать палки в собственные колеса! У меня пока голова на плечах… Нет, человеку надо верить!..

— Значит, ты ни в чем не виноват? — сердито спросил старший оперуполномоченный.

— Я привез домой государственные вещи, — ответил Уйгун.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Все.

— Подумай, может быть, тебе известно еще что-нибудь!

— Нет.

— Ульмас Зафарович, — обратился я к капитану, — разрешите мне задать товарищу Рахманову один вопрос?

— Пожалуйста.

— Скажите, товарищ Рахманов, — не сразу спросил я, — не мог ли взять чемоданы с ценностями кто-нибудь из ваших родных или близких?

— Что вы! — удивился Уйгун.

Капитан Зафар на этом закончил свою беседу.

— Надо верить человеку, — сказал он, когда Уйгун Рахманов вышел из кабинета.

— Да, — отозвался я.

Некоторое время мы сидели молча.

— Что же вы намерены делать дальше?

— Искать! — бросил капитан.

— Кого?

— Воров.

— Уйгуна к ним не относите?

— За ним установим наблюдение. — Зафар поднялся. — Наверняка прав майор Исмаилов: инициатором этого преступления являются Кумрихон и Мамасадык.

Мы помолчали еще.

— Вы будете работать с майором?

— Я еще ничего не знаю о Шермате.

— Где сейчас… Бельская? — поинтересовался я.

— Точно такой же вопрос я хотел задать вам. — Капитан поглядел в окно, за которым алела вечерняя заря, и добавил. — Мне Наташа вот… так нужна.

В течение следующих трех дней я был занят в редакции и не знал в каком состоянии находилось «Дело Рахмановых». Поэтому, когда сегодня вечером увидел Наташу, у меня не хватило такта спросить ее о здоровье, все мои вопросы касались Зафара и Исмаилова.

Наташа терпеливо выслушала меня, но ни на один вопрос не ответила. Она капризно оттопырила нижнюю губу и, посмотрев мне в глаза, рассмеялась.

— Ты что, Наташа? — смущенно произнес я.

— Ничего, — продолжая смеяться, ответила она. — Просто ты чудак и все. Понял?

— Нет.

— Пойдем в парк.

Я не ожидал этого предложения.

— Пойдем.

— Ты становишься послушным.

— Можно ли ослушаться представителя власти?

Наташа погрозила мне пальцем:

— Не дерзи, я не люблю.

Потом, когда садились в автобус, сказала:

— День и ночь: преступники, преступники, преступники… Надо же побыть без них… вдвоем…

Позже я узнал: Наташа пошла в парк, чтобы последить за одним человеком. Это оскорбило мое мужское самолюбие. Однако все, что я увидел и почувствовал, находясь в этот вечер с нею, останется навсегда в памяти, как самое светлое и радостное в моей жизни.

— Как здесь хорошо, правда?

Мы проходили по широкой аллее. Над нами искрились бусы разноцветных лампочек. По бокам, словно часовые, стояли вековые дубы. Впереди, за фонтаном, как вихрь, кружились пары — там была открытая танцевальная площадка.

— Хорошо, Наташа, — согласился я.

Мимо нас прошла шумная стайка юношей и девушек. Наташа прильнула ко мне. Я сжал ее локоть, почувствовав в сердце холодок. Потом, выждав, когда мы остались одни на аллее, я спросил сухими непослушными губами:

— Ты веришь, что дружба и любовь могут быть вместе?

— Не знаю, — зарделась Наташа.

— Как же ты?!..

— Что!

Я не успел ответить: из-за дерева, стоявшего за живой изгородью, выскочили парень и девушка и, громко смеясь, подбежали к нам.

— Томка!.. Гришка!.. Черти, что вы тут делаете? — крикнула девушка.

Я кажется что-то сказал.

— Мила, это не они, — перестал смеяться парень. — Простите, пожалуйста. — Он взял девушку под руку, и они скрылись в глубине аллеи.

— Вот чудаки, — сказала Наташа.

— Счастливые, — позавидовал я.

— Пойдем, потанцуем…

Я не умел танцевать.

— Не хочу.

— У-у-у, медведь. Тогда пойдем на качели.

— Боюсь — голова закружится…

— Я вылечу.

Мы вышли на площадку, в центре которой был фонтан.

— Что это?

— Толпа.

— Посмотрим?

Я согласился.

Пробившись сквозь плотное кольцо людей, мы оказались у силомера. Как раз шла борьба за «рекорд». Высокий, крепкий парень со всего размаху бил по резиновому выступу спидометра. Однако. пудовые кулаки наносили удивительно слабые удары. Когда он опускал руку, раздавался взрыв гомерического хохота.

Я посмотрел на Наташу:

— Попробовать?

— Угу, — прищурилась она.

Толпа зевак насторожилась. Здоровяк, посрамленный болельщиками, отошел в сторону. Кто-то убежденно заметил, что иногда стрелка спидометра вышибает верхнюю крышку прибора.

Я снисходительно улыбнулся. Был убежден, что на этот раз крышка слетит. В своих мускулах был уверен. Однако первый удар оказался плачевным: стрелка едва достигла середины измерителя.

— Хэ! — в связи с этим осклабился широкоплечий паренек, стоявший рядом со мной.

— Парадоксальный парадокс, — заметил юноша в очках, чем-то напоминающий моего редактора. Я сжался и сделал второй удар.

— Тэк, — послышался за мной скептический голос. Я сделал третий удар.

— Гм, — сказал юноша в очках.

Наташа поджала губу — она не ожидала такого скандала. Здоровяк, бросив под ноги потухшую папиросу, смерил меня насмешливым взглядом. «Твой тезка», — сказал ему юноша в очках. «Заткнись!» — грубо оборвал тот. Растолкав толпу, он вновь подошел к спидометру и так ударил по выступу, что стрелка впилась в крышку. «Вот та-ак!..» Те, что недавно смеялись над ним, раскрыв рты, изумленно ахнули: «Га-а-а!..»

— Здоровый, ч-черт, — прошептала Наташа.

Я взял ее за локоть и вывел из толпы. «Ничего, в следующий раз я покажу ему!» — озлобленно подумал я, косясь на здоровяка, который, закурив, теперь шагал к фонтану вместе с юношей в очках.

У качелей я оставил Наташу и встал в очередь за билетами. Я наблюдал за нею, пока был далеко от кассы. Когда же подошла моя очередь — отвлекся и не заметил, как она исчезла.

Сейчас я не могу припомнить сколько времени пришлось мне ждать Наташу. Вероятно, она отсутствовала две-три минуты, мне же казалось, что прошел почти час. Ее таинственное исчезновение вызвало в моих чувствах тогда простое недовольство. Только позже я стал терзаться догадками, а сейчас думаю об этом с грустью и отчаянием.

Наташа появилась вдруг. Она будто из-под земли выросла. Ее глаза горели таким весельем и задором, что я не посмел ничего сказать. Мы. с полминуты молча глядели друг на друга, потом, взявшись за руки, кинулись к качелям…

Ночь обливала нас прохладной струей ветра. Мы шли по центральному скверу, дремавшему под звонкую перекличку соловьев. Нам было радостно и легко, и мы готовы были до утра бродить по городу. Я смотрел себе под ноги и ни о чем не думал.

У дома Лукерьи Степановны было темно и тихо. Мы остановились у калитки. Подняв голову, я стал любоваться небом. Оно переливалось миллионами звездных пылинок, каждая из которых хранила в себе тайну.

— Наташа, ты так ничего и не сказала мне о своих делах? — напомнил я. — У тебя, наверно, не мало новостей.

— К сожалению, я знаю столько же, сколько знаешь ты. — Она поправила волосы, потом улыбнулась и протянула мне руку: — До завтра.

Не узнав ничего от Наташи, я через день разыскал капитана Зафара и поговорил с ним.

Оказалось, что Исмаилов по-прежнему разрабатывает свою версию. Кумрихон еще не дала показаний. Каждый раз, когда ее вызывают на допрос, она садится на стул, откидывает назад голову и не произносит ни слова. Майор не торопит Кумрихон. Он получил сведения, что ее муж Мамасадык полмесяца тому назад бежал из заключения. Его фотография была размножена и передана всем подразделениям милиции республики. Как только Мамасадык будет найден, Кумрихон перестанет играть в молчанку и назовет имя преступника. Таков план майора.

О своей собственной версии капитан отозвался скептически. Он подозревал в краже Уйгуна, но, видимо, это не так. Главный удар надо нанести по Шермату. Не исключена возможность, что он и Кумрихон были основными связующими звеньями в преступлении. Возглавлял же группу опытный рецидивист, возможно, Мамасадык Джангиров.

На мой вопрос, какую роль в раскрытии преступления играет старший следователь Бельская, капитан ничего не ответил. Закурив, он задумчиво склонил голову и некоторое время что-то чертил на листе бумаги. Я понял, что ничего больше не узнаю от него.

В полдень меня вызвали к телефону. Я взял трубку.

— Здравствуйте, — сказал бас. — Говорит полковник Розыков, Вы можете сейчас приехать ко мне?

— Могу, — ответил я.

— Я пришлю за вами машину.

Через полчаса я входил в здание управления милиции, В вестибюле меня встретила Наташа. Она была одета в легкое сиреневое платье. Ее глаза светились теплым ласковым светом. Я понял, что мой приезд обрадовал ее.

Полковник, увидев нас, поднялся и, когда мы подошли, подал мне руку.

Минуты две или три мы говорили о разных пустяках. Потом в кабинет вошли майор Исмаилов и капитан Зафар.

— Привет инженеру человеческих душ! — громко поприветствовал меня Исмаилов. Поздоровавшись с Наташей, он сел рядом со мной и сжал мой локоть. — Ну, как дела, старик? Еще ничего не настрочил? Эх, вы писатели-бумагомаратели!..

— У вас сегодня праздничное настроение, — улыбнулся я.

— Ты угадал, — удовлетворенно ответил майор. — Сейчас ты услышишь такое, что ахнешь!..

Майор не ошибся: мне действительно пришлось «ахнуть». Все, что я увидел и услышал через несколько минут, способно было поразить самого невозмутимого человека.

Полковник Розыков, поговорив с кем-то по телефону, спросил капитана Зафара и майора Исмаилова, все ли они сделали для предстоящей операции. Исмаилов ответил, что люди предупреждены и теперь отдыхают.

— Я уверен, товарищ полковник, — сказал майор, — что сегодня окончательно станет известна тайна Кумрихон. Человек, которого назвал Джураев, знает главаря. Это не предположение, — видя, что Розыков недовольно поморщился, поспешил закончить Исмаилов, — о его участии в этом преступлении говорят факты…

— Ладно, не будем забегать вперед. Пока вы свободны. — Полковник подождал, когда Зафар и Исмаилов выйдут из кабинета, поднял трубку и отрывисто приказал: — Приведите ко мне Джураева!

Вот тут-то мне и пришлось «ахнуть». В дверях появился парень в очках, тот самый, которого я видел позавчера в парке. У него были длинные взлохмаченные волосы и бледное лицо. Сев на стул, указанный Розыковым, он спрятал ладони между колен и поднял на меня взгляд.

Некоторое время ни Розыков, ни Бельская не обращали на него внимания. Полковник открыл сейф и перебрал какие-то бумаги. Наташа задумчиво разглаживала рукой конец красного сукна, разостланного на столе для посетителей. Первым заговорил Розыков.

— Вы не хотите назвать главаря? Парень в очках вздрогнул:

— Я его не знаю.

— Не знаете?

— Не знаю.

— Хорошо, — полковник переглянулся с Наташей и вышел из-за стола. — Как же вы подчинялись этому человеку?

— Не знаю.

— У вас других слов нет?

— Вот честное слово, не знаю его, — вскочил парень. — Как-то все вышло помимо моего желания… Барс однажды пригласил меня в ресторан… Когда возвращались — ограбили студентку…

— Барс — Гвоздев?

— Он… Мы попробовали еще кого-то ограбить, но неудачно… Через три дня Барс сообщил, что есть человек, который поведет нас на крупное дело. Я спросил, что это за человек. «Разве это важно? — рассмеялся Барс. — Главное — чувствовать около себя твердую руку». Я подумал, что Барс, может быть, прав и ни о чем больше не спрашивал его.

— Вас перестал интересовать главарь?

— Нет, я пытался узнать, кто он. Мне кое-что рассказал о нем Шермат.

Я вздрогнул: Джураев говорил о друге Уйгуна. Что же происходило? Кто прав? Майор Исмаилов или капитан Зафар? Почему Наташа до сих пор не высказала своего мнения?

Назвав имя Шермата, парень умолк, поэтому Розыков подбодрил его:

— Ну-ну, говорите!

— Он сказал, что главарь недавно бежал из заключения, что он высокого роста и часто говорит: «Ты уловил мою мысль?» Любит щегольнуть: курит трубку и носит черные очки.

— Как его кличка? — повысил голос полковник.

— Скорпион.

Говорят, что работников уголовного розыска трудно чем-нибудь удивить. Сегодня я понял, что это не так. Услышав кличку главаря, Розыков присел от неожиданности. Его глаза, только что внимательно изучающие преступника, повернулись к Наташе. Она хотела поправить волосы и так застыла с поднятой рукой.

Сообщение поразило и меня. Я вспомнил рассказ Наташи. Когда-то Абдулла Шарипов присвоил себе кличку некоего Ягодкина и держал в железной узде Лещинского, Вострикова и Алехина. Потом Шарипова не стало, на его месте появился другой, которого Наташа увидела в трамвае — он также был в черных очках и его звали Скорпионом.

— Пожалуй, майор Исмаилов прав, считая, что в краже замешан муж Кумрихон, — сказал Розыков, когда увели Джураева. — Мамасадык недавно бежал из тюрьмы… Вот только как объяснить перемену клички, раньше его звали — Бай… Ладно… — Он посмотрел на меня и Наташу. — Отложим разговор до завтра. Предположения хороши, когда имеются под руками улики. Сейчас — Гвоздев!..

Когда стало ясно, что Уйгун не причастен к преступлению, а от Кумрихон нелегко добиться признания, Наташа и участковый Каримов, проведя сложную оперативную работу, напали на след одного из участников кражи — Мумина Джураева. При этом Наташа так удачно провела предварительное следствие, что парень не устоял и рассказал, как была организована кража.

Работой Наташи были восхищены все работники отдела и управления милиции. Особенно радовался майор Исмаилов: его версия совпадала с фактами следствия. Оставалось только уточнить — замешана в преступлении Кумрихон, или нет. Это мог открыть только Барс — правая рука Скорпиона.

— …Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…

Эти слова я услышал несколько дней тому назад, когда выходил из кабинета полковника. Розыков обратился с ними к Наташе.

Собственно, с этих слов началась разработка третьей версии, которой занялись Наташа и Каримов.

Сегодня следователь Марков закончил дело Вострикова, — сказал тогда Розыков, — Ты хорошо знаешь этого человека. Вызови его к себе и поговори. Возможно, он расскажет тебе больше, чем Маркову.

— Хорошо, я поговорю с Востриковым, — сказала Наташа.

— Если тебе трудно, я могу это сделать сам, — нахмурился Розыков. Поспешность, с которой ответила Наташа, не понравилась ему. Он сложил руки замком и, положив их на стол, посмотрел ей в глаза.

Она поднялась:

— Нет-нет, не надо…

Востриков чувствовал — встреча с Наташей неизбежна. Он знал, что прошлого не вернешь, что она уже не любит его, однако никак не мог примириться с этим. Ему хотелось вычеркнуть из своей жизни и Скорпиона, и тюрьму, и дружков. Но тогда приходилось зачеркивать и Наташу. Он встретил ее именно в те бурные для себя дни. Пустота, будто тиски, сжимала его грудь, была до того жуткой и неотвратимой, что в голове не раз возникал вопрос: стоит ли жить?

Сейчас, глядя на Наташу и слушая ее негромкий голос, Востриков еще острее осознавал безвыходность своего положения. Если еще месяц назад он думал, что встреча с Наташей вернет ему частицу прежнего тепла, то теперь его даже пугала эта мысль. Он понимал, что Наташа пришла к нему не как товарищ, который искренне озабочен горем близкого человека, а как представитель власти, облаченный правом изобличать и наказывать.

— …Во имя чего ты так безжалостно растоптал свою молодость? — спрашивала Наташа. — Разве ты не можешь жить честно? Я знаю — ты увлекался радиотехникой и мечтал поступить в институт. Кто отобрал у тебя это? Почему ты подчинился негодяям?

Потом она, кажется, поняла его состояние — умолкла. Лучи солнца, вырвавшись из-за угла здания, упали через окно на ее лицо. Востриков заметался на месте, попросил разрешения закурить — такой красивой он еще никогда не видел ее.

— Скажи, Борис, — Наташа посмотрела ему в глаза, — как фамилия человека, который был с тобой в трамвае?

Востриков резко отдернул руку от пепельницы:

— Ты только за этим меня вызвала?

— Да.

— Спасибо!.. — Он помолчал. — Я думал, что ты скажешь неправду. Бывает еще так — надо добиться признания, вот милиция и крутит… Конечно, ты другая, я… Только пойми: на моем месте каждый подумает черт знает что!

— Так, кто же он?

— Мой прежний хозяин.

— Ягодкин?!

— Он.

Наташа чуть не вскрикнула. Наконец-то найдены следы того, кто бесследно исчез с момента ареста Абдуллы Шарипова. На допросе он сообщил, что выполнял операцию шефа. Ягодкин сам разработал план ограбления кассира Расулова. Он думал, что примет в ней непосредственное участке. Однако в городе появился работник Московского уголовного розыска капитан Крайнев, который знал его в лицо. Пришлось дело поручить Шарипову.

«Какой я была глупой тогда в трамвае, — обругала себя Наташа. — Пора стать более смелой. Выпустила из рук преступников. Да и Розыков — хорош, — рассердилась она. — Ведь он знал приметы Ягодкина».

— Борис!

— Что, Наташа?

— Ты знаешь, где он сейчас?

— Кто? Ягодкин?

— Да.

— Не знаю.

Наташа потянулась к телефону,

— Подожди! — Востриков облизал пересохшие губы. — Я, может быть, тебя больше никогда не увижу… Так, чтобы ты знала — освобожусь, начну жить по-новому, как все: ты, твои друзья… Ну, прощай!..

— Спасибо, Боря!

Она встала и подала ему руку. Он вдруг склонился и припал к ней губами. Потом повернулся и, сутуля плечи, грузно направился к двери…

На другой день утром Наташа доложила Розыкову о результатах разговора с Востриковым. Полковник внимательно выслушал ее и сообщил о последних сведениях, добытых Исмаиловым и Зафаром.

— По-моему, они оба на неправильном пути, — сделала она вывод.

— Может быть, — согласился Розыков.

— Я могу идти?

— Меня интересует ваше мнение о деле?

— Его надо начинать с Шермата.

Полковник не спросил: почему? Кивнул головой — действуйте! — и простился с Наташей.

Первые дни не принесли ей удовлетворения. Она и участковый Каримов проверили всех людей, с которыми был знаком Шермат, однако ни один из них не вызвал подозрения. Больше того, все они хорошо отзывались о своем друге.

Султан Егамбердыев, работник райкома комсомола, с котором Шермат учился в средней школе, сказал: «Это — рубаха-парень. Добрый, смелый, веселый. На него можно положиться.»

Сотрудники клуба, где Шермат работал киномехаником, в один голос заявили, что ничего необычного не заметили в его поведении. «Честный человек, чуткий товарищ, — сообщил директор клуба. — Я хорошо знаю его».

Терзаемая сомнениями, Наташа решилась на крайнюю меру — пришла в дом Шермата, к его матери.

Матлюба-апа не любила, когда ее беспокоили рано утром, поэтому холодно встретила гостью. Она сидела у туалетного столика, заставленного флаконами и баночками и старательно молодила свое уже поблекшее лицо.

Первые несколько минут разговор не клеился. Хотя Наташа и назвала себя знакомой Шермата, Матлюба-апа не доверяла ей. Презрительно скривив губы, она искоса поглядывала на гостью. «Может быть, ей уже известно, кто я?» — подумала Наташа. Надо было вызвать к себе расположение хозяйки, и она громко рассмеялась.

— Неужели Шермат никогда не говорил вам обо мне?

Неожиданная перемена настроения гостьи обезоружила Матлюбу. Она подумала, может быть, Шермат действительно говорил об этой девушке. Как-то он помянул какую-то Зину или Ину. Так, кажется, назвала себя гостья?

Наташа знала, что Матлюба-апа хотела женить своего сына на дочери профессора Абдурахманова, поэтому сказала, что выбор матери очень удачный и все друзья Шермата, в том числе и она, ждут свадьбы. Однако их беспокоит одно обстоятельство. За последнее время Шермат изменился, встречается с девушкой из дурной компании и вовсе забыл Таю Абдурахманову.

— Мы очень огорчены, — взволнованно произнесла Наташа, — Нам Таю жаль и судьба Шермата тревожит. Он стал пить, проводит время в ресторанах с подозрительными людьми. Товарищи попросили меня поговорить с вами, Матлюба-апа.

— Ах, какое неприятное известие! — всплеснула руками хозяйка. — Неужели Шермат что-то скрыл от меня… Он всегда был искренен и откровенен. Я знаю всех его знакомых.

— Но это новые знакомые, — высказала сомнение Наташа.

— Новые?! — Матлюба-апа задумалась. — Неужели это тот в очках… Или… Погодите! У нас же есть карточки… Шермат так любит сниматься… Я сейчас…

Она торопливо вышла в другую комнату и через минуту вернулась с большим альбомом в бархатном переплете.

Наташа едва не выдала себя радостным восклицанием. Это как раз было то, зачем, собственно, она и пришла сюда.

Альбом был заполнен фотографиями Шермата и его друзей. Наташа внимательно всматривалась в каждое лицо, изредка, спрашивала, кто сфотографирован и где, восхищенно произносила: «Какое симпатичное лицо!» или «Ах, как чудесно!»

В конце альбома внимание Наташи привлекла небольшая карточка. На ней были засняты Шермат и Уйгун у кинотеатра «Молодая гвардия».

— Это, наверное, один из его новых знакомых? — смотрите, какое страшное лицо.

— Что вы, милая, — засмеялась Матлюба-апа. — Это Уйгун Рахманов. Он настоящий теленок, поверьте мне… Я думала, вы говорите об этом толстом. — Она небрежно ткнула пальцем в верхнюю фотографию, где был заснят парень в очках.

— Может быть, и он… — Наташа всматривалась в карточку. — Как жаль, что я не встречала новых друзей Уйгуна… Но вы думаете этот? На вид как будто порядочный человек…

Матлюба-апа вскинула плечи:

— На вид! С такой рожей как раз и бывают воры… — Она вдруг перешла на шепот — Однажды я слышала странный разговор. Ничего не поняла, но в душу запала тревога… Вы понимаете, когда что-то скрывают, невольно настораживаешься. Мне тогда показалось, что парень говорил о чужих вещах… Ах, милочка, мой Шермат так доверчив!

— Да, да — подтвердила Наташа. — Поэтому мы и боимся за него… Надо как-то оторвать Шермата от опасной компании…

— Милая, кто мне в этом поможет… Я одна…

— Вы обижаете нас, Матлюба-апа… А друзья его… Неужели мы оставим товарища в беде… Как фамилия этого парня?

— Мумин Джураев. Ах, милочка, прошу вас… Сделайте все, что в ваших силах…

В Наташе заговорил следователь.

— Где он живет?

— Не знаю.

— Не знаете? Ведь он бывал в вашем доме!

— Ну и что же?

— Непонятно! — Наташа удивленно вскинула брови и вдруг звонко рассмеялась — нужно было продолжать игру. — Впрочем, часто и я не интересуюсь, где живут мои знакомые…

— Конечно, — вздохнула Матлюба-апа. — Какое мое дело до этих студентов.

«Значит, Джураев студент, — отметила про себя Наташа. — Теперь легче искать». Поболтав еще минут десять, она стала прощаться.

— Посидели бы, — любезно предложила хозяйка. — Скоро придут Шермат и муж.

Муж придет, это Наташа знала, поэтому и спешила, только Шермата сегодня не будет. Его за хулиганство осудили на трое суток.

Она поблагодарила Матлюбу-апу и ушла.

Сообщив Розыкову результаты разговора с Матлюбой, Наташа отправилась в адресное бюро и там просмотрела все карточки Джураевых. Ей повезло: студентов с такой фамилией оказалось не так много. Она выписала их адреса и начала обход высших учебных заведений.

Наташа хорошо запомнила фотографию молодого человека в очках и это облегчало ее поиски. На третий день Джураев был найден.

Мумин Джураев родился в кишлаке в семье потомственных хлопкоробов. До одиннадцати лет он жил с родителями — добрыми, трудолюбивыми людьми, а затем его взял к себе в город брат отца Джурамбай Садыков. Здесь, в новой обстановке, без контроля и дисциплины, мальчик быстро потерял все, что было приобретено в родной семье. Целыми днями он пропадал на улице, пропускал занятия в школе, пристрастился к азартным играм. К моменту поступления в институт Мумин уже сформулировал свою собственную мораль и ею только руководствовался. Она была очень проста: жить для себя, не подчиняться никаким общественным нормам, молиться одному богу — удовольствию.

Преподаватели и студенты пытались повлиять на него, но Мумин оказался крепким орешком, и они сразу отступились, ничего не добившись.

Наташу поразило — как люди, зная о том, что человек сбивается с пути, легко смирились с этим, предоставили ему право свободно катиться вниз. Беседуя со сверстниками Джураева, она слышала стандартную фразу: «Сам не маленький, понимает». Более совестливые признавали свою вину перед товарищем, но все же находили для себя оправдание: «Времени нет во все вникать: занятия, общественная работа…»

Самым трудным было узнать, с кем дружил Джураев, с кем встречался за стенами института. Чтобы выяснить это, Наташа решила понаблюдать за ним. В помощь себе она взяла участкового Каримова и оперуполномоченного Курбанова. Как позже выяснилось, небольшую услугу оказал ей и я, приняв ее приглашение пойти погулять в парк.

Совместные усилия — я все-таки тешу себя мыслью, что и моя помощь была небесполезной — принесли неплохие результаты: Наташа узнала, что Джураев встречается с Шерматом и Николаем Гвоздевым, недавно освободившемся из заключения. Обнаружилась живая цепочка, связывающая всю группу с домом Рахмановых. Теперь уже ясно было, что Уйгуна окружали подозрительные люди.

В интересах дела следовало допросить Джураева, но Наташа пока что не имела формальных данных для официального вызова. Поэтому, посоветовавшись с Розыковым, она дала задание участковому Каримову привести Джураева в отдел за просрочку паспорта.

Разговор сразу же принял дружеский характер. Джураев, не подозревая ничего, с готовностью отвечал на каждый ее вопрос, казался спокойным и веселым, даже острил. Теперь, уверял он, никогда уже не просрочит паспорта — ровно через десять лет в этот же самый час и день придет в отдел, и непременно к ней, к Наташе.

Наташа мило улыбалась Джураеву. «Приходите. Это будет интересно», — говорила она не спуская с него лучистых внимательных глаз. Беседа проходила так непринужденно, что Джураев начал рассказывать о своих друзьях и родственниках. Особенно восхищался дядей Садыковым. Это был такой хороший да добрый человек, что он, Мумин, никогда не забудет его и, как только окончит институт, отблагодарит, как отца.

Много еще имен и фамилий услышала Наташа, но все они мало интересовали ее. Она ждала, когда он назовет Шермата или Гвоздева. Это, может быть, ускорило бы их разговор, который чересчур затянулся. Но Мумин даже не намекал на существование подобных лиц в числе своих знакомых.

Говорили они еще несколько минут, и вдруг Наташа, посмотрев на часы, огорченно произнесла:

— Уже конец дня… Я вас так задержала. Извините…

— Что вы! Что вы! — улыбнулся Джураев.

— Вы свободны, Мумин… Кстати, — спохватилась она. — Я еду в город, если хотите — подвезу.

— Вас не затруднит…

— Нисколько. У меня сегодня масса свободного времени… — Наташа вызвала младшего лейтенанта Каримова и распорядилась:

— Машину к подъезду!

Улицы были полны народа. Город переживал самые напряженные часы дня — ташкентцы возвращались с работы. Наташа, сославшись на головную боль, попросила шофера свернуть в тихий переулок. Джураев не возражал. Ему уже нравилась Наташа и он был не прочь продлить неожиданно выпавшее ему свидание.

Некоторое время ехали молча. Шофер, плотный коренастый парень, лихо вертел баранку, вел машину так, словно впереди была не прямая асфальтированная дорога, а разбитая кривая тропа, ездить по которой, значит, подвергать себя опасности.

Младший лейтенант Каримов попробовал было пожурить водителя, но это не принесло никакого результата; наоборот, машина пошла, еще медленнее, шофер стал еще скучнее и неприступней. Он даже выключил радио, хотя в это время транслировали из Ленинграда эстрадный концерт с участием Аркадия Райкина.

Когда машина запетляла по улицам старого города, они заговорили. Наташа вспомнила, что вчера видела кинофильм «Дело пестрых». Фильм ей не понравился. Преступники оглуплены, в жизни все сложнее, опаснее. Недавно она зашла в уголовный розыск и прочла одно дело. Оно было так запутано и замаскировано, что комар носа не подточит, Главное — никаких следов.

Шофер вдруг ожил и проявил необычайный интерес к беседе. Он попросил Наташу хоть вкратце рассказать о преступлении.

— Что ты, Коля, — смутилась Наташа, — я сама еще ничего не знаю, так только — некоторые детали.

— Ну, хоть самую малость, — не унимался шофер.

Машина еще сбавила скорость и теперь едва двигалась по узким улочкам. Они находились недалеко от дома Рахмановых и кружили, выигрывая время. Каримов, сидя рядом с Джураевым, следил за его лицом. Если он принимал участие в преступлении, то поймет, что его не зря сюда привезли. Пока что Мумин внимательно слушал и даже поддержал шофера, когда тот стал просить Наташу рассказать подробнее о таинственной краже.

Игра подходила к концу. На самом интересном месте Наташа смолкла и кивнула шоферу. Тот круто развернул машину и подъехал к дому Рахмановых. Джураев побледнел, увидев маленькую покосившуюся калитку.

— В этом доме и произошла история, которую мне поведали в уголовном розыске, — произнесла Наташа. — Давайте заглянем к пострадавшим. Они доскажут ее.

Мумин с трудом сдержал себя. Первое, что он попытался сделать, это — броситься вон из машины, но сразу оценил обстановку и отказался от рискованного шага, вместе со всеми направился в дом Рахмановых.

Кумрихон и Наргуль встретили «гостей» холодно. У них только что был майор Исмаилов. Он по-прежнему требовал от сестер признания, и они были взволнованы, даже озлоблены.

— Мы не надолго, Кумри, — предупредила Наташа старшую сестру.

— Мне-то что, пожалуйста, — ответила та раздраженно.

Все прошли во вторую комнату. Здесь почти ничего не изменилось со дня кражи. Пролом заделали небрежно, и куски кирпича и глины валялись на полу. Из-под кровати выглядывал раскрытый полупустой чемодан.

— Неужели, все это… — произнес смущенно Джураев.

— Да, Мумин, — кивнула Наташа и с улыбкой посмотрела ему в глаза. Теперь она уже не сомневалась, что Джураев в ту ночь был здесь, в этой комнате, возможно даже, пролом сделан его руками. — Ну, рассказывайте!

— Что?! — Джураев весь подался вперед. — Вы хотели что-то рассказать сами… Они просили. — Он посмотрел на шофера и участкового.

Наташа села на диван и кивком головы указала Мумину на стул, стоявший напротив.

— Вы назвали не всех своих друзей, — напомнила она беседу в отделении.

— Как это не всех? — овладел собой Джураев.

— Не назвали Гвоздева и Мирзаева.

— Гвоздева и Мирзаева? — у Джураева пересохло во рту. — Причем тут Гвоздев и Мирзаев?

— Первый раз слышите?

— Первый…

— Серьезно?

— Серьезно.

Наташа в упор посмотрела на Джураева:

— Серьезно?!

— Вот еще!.. Зачем это?

— Не сердитесь, Мумин. Я хотела узнать, откровенны ли вы со мной.

— Честное слово… Я не знаю никакого Мирзаева… Кто это?

— Шермат… Сын Матлюбы…

— Ах, это вы вот о ком, — будто вспомнил Джураев. — Ну, так бы сразу и сказали… Как же — Шермат мой друг.

— Вы с ним фотографировались.

— Да-да! — Джураев повернулся к Кумрихон, стоявшей у двери. — Разрешите закурить?

— Она не курит! — зло бросила Наргуль.

— Я не в том смысле. У меня есть папиросы…

— Курите, — сказала Кумрихон.

— Теперь о Гвоздеве, — напомнила Наташа, когда Джураев затянулся.

Папироса немного успокоила его, придала смелости. Он нашел в себе силы даже весело усмехнуться:

— Что это? Допрос?

— Да, — твердо произнесла она.

— Не имеете права! — вдруг задохнулся Мумин. — Я… У меня дядя…

— Я знаю, кто ваш дядя, не трудитесь объяснять. Скажите, где Гвоздев?

— Не пришивайте чужое дело!

Оперативники ценят риск. Наташа не была уверена, что Гвоздев принимал участие в краже, она только предполагала это, и, желая добиться признания Джураева, нарисовала картину преступленья так, как подсказывало воображение.

— Я кое-что напомню вам, — негромко сказала Наташа. — Однажды ночью, когда вы были на деле, ваш друг заметил на столе два сырых яйца. Это было его любимое блюдо, и он взял одно и выпил, подав второе вам. Вы не любите сырых яиц и, попробовав, положили на стол. — Она встала. — Вот скорлупа, которую положил ваш друг, а вот ваша… Не вздрагивайте, я не заставлю вас допивать, в скорлупе уже ничего нет.

— Провокация! — снова вышел из себя Джураев.

Наташа сделала шаг в его сторону:

— Имя вашего друга вы назовете сами, это облегчит вашу вину. У нас имеются отпечатки пальцев, оставленные на пленке скорлупы… Это…

— К черту! — сорвался с места Джураев. — К черту!.. Отпустите меня. Я все расскажу дяде. Увидите, вы еще пожалеете об этом! Да-да, не смейтесь!.. У-у-у, как я вас ненавижу!

— Благодарю за любезность… Товарищ младший лейтенант, — обратилась Наташа к Каримову, — поезжайте к прокурору и возьмите у него постановление на обыск квартиры… Садыкова.

— Что? Обыск? У дяди?

Джураев сначала сел, затем встал, подошел к окну, вынул портсигар, спички, но не закурил — снял очки и уставился невидящими глазами в угол комнаты.

Наташа знала, что прокурор не даст постановления на обыск квартиры Садыкова. Об этом и думать нечего. Чтобы произвести обыск в чьей-либо квартире, нужны серьезные улики. Она заговорила о постановлении, желая психологически воздействовать на Джураева.

— Да, обыск, — твердо сказала Наташа. — Иначе мы но можем. Вы отказываетесь говорить правду.

— Только поэтому? — В его глазах блеснула искра надежды. — Только поэтому, да? Товарищи!.. Ну, что вы, честное слово… Ну, неужели вы думаете… — Он подбежал к Каримову, умоляюще взглянул в лицо, потом повернулся к шоферу, к сестрам Рахмановым и, словно проснувшись, задыхаясь от неудержимого сильного плача, упал перед Наташей на колени. — Нет, ну как же это? Не ходите к дяде! Я все расскажу и так… Только не здесь… в милиции… Я не могу… Ну, пожалуйста!..

— Хорошо, — согласилась Наташа.

Во дворе к ней подбежала Наргуль. Девушка была взволнована и не сразу сказала, что хотела. Она глядела на Наташу и слезы катились из ее глаз. Это были слезы радости — теперь никто не скажет, что Кумрихон украла вещи у брата.

Наташа взяла ее за руку:

— Успокойся, Наргуль, все будет хорошо.

— Нас больше не станут…

— Тебе надо отдохнуть… Иди к Кумрихон и скажи ей, что преступники найдены, и пусть она наведет в доме порядок… Больше мы никого сюда не приведем… До свидания…

— До свидания.

Наргуль закрыла за Наташей калитку.

Джураев не обманул — рассказал Наташе все, что знал. Его сообщение почти совпало с ее версией. Правда, узнала она и такие подробности, о которых даже не подозревала.

Исчезновение капроновых чулок Кумрихон долго вызывало удивление оперативников, один Исмаилов пренебрежительно махал рукой:

— Кому нужна эта мелочь? Взяла чемоданы с драгоценностями, вот и мутит голову тоже, дескать, пострадала…

Теперь выяснилась интересная подробность.

Когда преступники с чемоданами в руках стояли у пролома стены, собираясь уйти, взгляд Гвоздева упал на туфли Джураева.

— Что у тебя на ногах, сволочь?

— У меня? — врос в землю Джураев. Гвоздев был крут, он мог ни за что ударить любого однодельца. — Туфли, что еще может быть на ногах?!.

Гвоздев пальцами правой руки сжал лоб Джураева и так придавил к стене, что у того посыпались искры из глаз; затем рванулся к шифоньеру и оттуда вышвырнул капроновые чулки:

— Одевай, да живо, а башмаки возьми в зубы. Засыпешь всех… Ч-черт!..

О значении капроновых чулок Джураев узнал только через день. Шелк, разъяснил Гвоздев, скрывает следы от сыскной собаки.

План ограбления Рахмановых разработал и подготовил главарь. Узнав от Шермата, что Уйгун получил на складе драгоценности на большую сумму и отвез домой, он, собрал шайку на квартире Гвоздева и распределил обязанности. Глубокой ночью группа проникла во двор Рахмановых. Наргуль и Кумрихон спали в саду. Около них остался главарь. Перфильев прижался к дувалу и следил за улицей. Гвоздев и Джураев, один с ломом, а другой с лопатой подошли к дому.

Пролом сделали быстро. Глину и кирпичи ссыпали на одеяло, потом захватили с собой и высыпали в комнате на пол.

Наташа спросила Джураева:

— Как действовал Гвоздев?

— Спокойно, словно находился в своем доме. Зарычал только тогда, когда увидел на моих ногах туфли.

— Кто предложил занести глину в комнату?

— Сам.

— Вы его видели?

— Нет.

— Вот как!

— Не верите?

— Верю. — Наташа подняла глаза. — Где живет Гвоздев?

— У него два дома. На Тезиковой даче и в Шумиловском городке.

— Точнее! Джураев объяснил.

— Где он чаще бывает? — снова поинтересовалась Наташа.

— На Тезиковой даче,

— У него там жена?

— Жена?!

— Вы что-то скрываете?

— Какая она ему к черту жена! — вспылил Джураев. — Так… знакомая. Завтра у нее именины. Он обязательно придет. Корчит из себя культурного человека…

— Какое у него оружие?

— Пистолет Макарова,

— А у нее?

— Тоже что-то есть.

— Сам не будет на именинах?

— Не знаю… Вообще, тоже джентльмен… Так что… Вот Перфильев будет, — сообщил Джураев. — Этот любит подзаложить…

— Вы давно знакомы с Шерматом?

— Да.

— Драгоценности у него?

— У какой-то родственницы, в кишлаке.

— Адрес?

— Не спрашивал.

— Говорите правду.

— Я говорю правду. Мне не доверяли. Видите, какой у меня характер: чуть поднажали, я и раскололся.

— У вас еще имеется совесть, поэтому вы все и рассказали. Это лучше, чем знать и молчать! Помочь людям, значит, показать твердость, благородство души. У вас впереди жизнь, и вы еще найдете себя,

— Я могу идти?

— Вас проводит сержант.

Наташа позвонила, и в кабинет вошел милиционер. Джураев вздрогнул. Случилось то, чего он так боялся. Это арест, гадать не нужно, и ему уже не скоро выбраться отсюда.

— В КПЗ.

— Есть, — щелкнул каблуками милиционер.

— Подождите, — Джураев взглянул на сержанта, затем на Наташу. — Я могу говорить при нем?

— Да.

— Я знаю адрес родственницы Шермата…

Через час Наташа была у полковника Розыкова. Услышав ее сообщение, он позвонил мне и прислал за мной машину.

Что произошло дальше, я уже рассказал. Допрашивал Джураева полковник Розыков. Вторично я услышал кличку «Скорпион». Так Джураев назвал главаря. Розыков считал, что это Ягодкин. Майор Исмаилов имел в виду мужа Кумрихон — Мамасадыка Джангирова.

Мы сидели на балконе,

Был вечер. На западе, распластав лохматые крылья, словно птица, парило гигантское облако. Окровавленное внизу и обугленное вверху, оно медленно надвигалось на город. Первые звезды, едва заискрившиеся, гасли, задернутые темным пологом.

Наташа, опершись о перила, думала о чем-то своем. Видимо, ее занимала сейчас предстоящая операция. Мы оба входили в состав одной оперативной группы. Задача была трудная, но нам с Наташей выпала довольно простая и даже приятная, на мой взгляд, роль: поздно вечером подойти к дому, где должен находиться Гвоздев и, разыгрывая влюбленных, стать напротив у дерева. «У вас это получится», — сказал утром Розыков. Он, конечно, заметил, что я неравнодушен к Наташе. В ответ она сверкнула веселыми глазами: «Думаю, что получится». Остальные оперативники во главе с майором Исмаиловым окружат двор и, когда в доме все уснут, проникнут внутрь. Было решено, что первым в квартиру войдет капитан Зафар. Он откроет дверь и даст сигнал товарищам.

… — Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Наташа,

— Рядом с тобой, хорошо, — шутливо ответил я.

— Трудно поверить. Ты такой угрюмый.

Я удивился:

— Неужели? А мне казалось, что выгляжу веселым до глупости.

— Есть причина для веселья? — улыбнулась Наташа.

— Да.

Я тронул ее руку. В это время из комнаты раздался голос Лукерьи Степановны — она звала нас ужинать.

Когда мы вошли, она многозначительно посмотрела на нас и улыбнулась, что, по-видимому, означало: «Слюбились, вот и хорошо… В ваши годы я, бывало…»

— Может быть, по случаю, вина выпьем? — предложила старушка, усаживая нас за стол. — Есть и водка.

— Что вы, я не пью, — уклонился я.

— Я тоже, — поддержала Наташа.

— Ну, как знаете, — не то с обидой, не то с радостью сказала Лукерья Степановна. — Ах, какая я, ей-богу, — спохватилась она. — Тебе же, Наташа, письмо… Вот.

Наташа взяла синий конверт, взглянула на него и зарделась.

— От мамы.

Я обрадованно вздохнул. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что письмо было от Алексея Воронова.

— Как себя чувствует Степанида Александровна?

— Разве ты знаешь мою маму?

— Ну, конечно. Ты же рассказывала о ней. Помнишь, монтера Кузнецова?

— Ах, да… Она приглашала его пить чай с вареньем.

— Он, кажется, не воспользовался приглашением. Я бы не вытерпел — явился, и обязательно, когда бы ты была дома.

— Ты еще можешь это сделать.

— Без приглашения — не могу.

— Она тебя пригласит… Вот, смотри, — Наташа указала на последние строчки письма. — «Истосковалась я по тебе, доченька».

Мы собирались уходить. Лукерья Степановна, как наседка, кружилась около нас: ей сегодня все нравилось, особенно Наташа. «Уж если бы у нее был сын, — говорила она, — и если бы решил жениться, и спросил бы у нее, матери, совета, то она сделала бы все, чтобы он женился на Наташе. Ведь девка, — расточала похвалы старушка, — взяла всем: и умом, и ученостью, и красотой. Что еще нужно мужчине? Вон ее муженек Матвей Егорыч, не с такой жил и то счастлив был! Души в ней, Лукерье, не чаял. Хвастался: и такая она и этакая, и работящая, и хозяйственная…»

— И-иех, вы очумелые, — ласково закончила Лукерья Степановна.

До квартала, где был расположен дом знакомой Гвоздева, мы доехали на трамвае, а затем пошли пешком. Тут надо было играть роль, и я взял Наташу под руку. На мгновенье задача, поставленная передо мной Розыковым, потеряла свое значение. Я, а, может быть, и Наташа забыли о ней. Рука моя невольно сжала ее ладонь, а сердце взволнованно и радостно забилось. Мы шли медленно, стараясь продлить эту хорошую минуту.

Вдоль дороги с двух сторон тянулись деревья. Под ними, отражая в воде гирлянды электрических лампочек, весело плескались размытые арыки. Справа и слева возвышались дома: большинство четырехоконные с широким выступом посередине и невысокой крышей, крытой белым шифером. От калиток к тротуару шли узенькие асфальтированные дорожки. Над ящиком для писем или рядом с ним почти у каждого дома висели одинаковые четырехугольные дощечки с угрожающей надписью «Осторожно! Во дворе злая собака!» Первые минуты я удивлялся всему, что видел на этой тихой неширокой улице. Мне казалось, что мы идем по деревне. Это сходство еще более усилилось, когда от колодца, вырытого на краю улицы, отделилась девушка с двумя ведрами и неторопливо пошла по дороге.

Наташа, прижавшись к моему плечу, молча поглядывала вокруг. Ей, видно, тоже нравилась тишина, так напоминавшая деревню. Она мечтательно улыбалась и иногда вздыхала.

Дом знакомой Гвоздева находился в середине квартала, Чтобы лучше следить за ним, мы остановились наискосок, напротив, у двух сплетенных старых дубов. Нас скрывала темнота, и все, что делалось вокруг, мы хорошо видели.

В доме гуляли. За занавесками мельтешили темные силуэты мужчин и женщин. Слышались обрывки фраз, гремела радиола. Проходившие замедляли шаги и заглядывали в окна. Один юноша в клетчатом пиджаке и до смешного узких коротких брюках даже задергал перед окнами плечами.

— Тебе нравится?

— Этот?

Стиляги, кто бы они ни были, всегда вызывали во мне чувство отвращения, и я сказал Наташе что-то колкое. Она быстро взглянула на меня и вдруг прыснула.

— Странный ты все-таки.

— Я?

— Ты.

— Наташа!

— Говори тише.

Стиляга ушел. Улица обезлюдела. Луна, поднявшись над деревьями, то ныряла в клочья туч, то выглядывала, освещая землю ровным медным светом.

Сколько времени я и Наташа стояли напротив дома?

На этот вопрос трудно было ответить. Когда все вокруг стихло, ощущение времени исчезло. Мы напряженно вслушивались в говор ночи и думали только об одном: как там, в доме? Приблизился ли момент начала операции. За окнами уже стояла тишина. Погас свет. Наши товарищи находились в засаде. Действовал только капитан Зафар. Вернее, должен был действовать, если дан сигнал.

Мы с Наташей его не слышали.

* * *

— …Ваша задача: незаметно, когда все будут спать, проникнуть в дом и открыть нам двери.

— Разрешите выполнять?

— Не спешите… Возьмите фонарик… Как только все будет готово, дайте два коротких сигнала светом,

— Хорошо.

— Не зарывайтесь: преступники вооружены.

Офицерам, притаившимся во дворе у соседа, было известно, что в доме именинницы теперь находились двое мужчин: Гвоздев и высокий парень судя по всему — Перфильев.

Получив указание от майора Исмаилова, капитан Зафар поднялся, зажал в правой руке рукоять пистолета и неслышно перелез через изгородь.

Во дворе было темно. Луна, минуту назад стоявшая в чистом небе, теперь зашла за тучи и бросала на землю слабый свет. Кругом царила тишина.

Капитан Зафар несколько минут стоял у изгороди, прислушиваясь к стуку собственного сердца, потом юркнул под лапы развесистого вяза, стоявшего посередине двора. Отсюда были лучше видны двери дома и подход к ним. Спрятавшись у крыльца между кустами виноградника, он стал ждать…

Перфильев, ну да, это был он, открыл двери, схватился за косяк и воткнул в рот палец…

Зафар сжался, встал на четвереньки, проскользнул в коридор. В лицо ударил душный жаркий воздух. Под ноги попало ведро — оно перевернулось и покатилось по полу. Из темноты рявкнул грубый охрипший голос:

— Горбач, это ты?..

Перфильев промычал что-то нечленораздельное. Зафар замер: неужели зажгут свет?

— Спи, ну что ты! — послышался женский голос.

— Скотина, — выругался бас. — Нажрался, как свинья…

Перфильев постоял на крыльце, потом, тяжело волоча ноги, прошел по коридору.

Потекли тяжелые томительные минуты. Нужно было дождаться, когда уснет Гвоздев. Дать сейчас сигнал товарищам, значит, подвергнуть себя опасности. Розыков говорил: «Операция должна пройти без единого выстрела. За каждое, даже малейшее нарушение, будете отвечать. Особенная бдительность и осторожность потребуется от того, кто первый столкнется с преступниками».

Зафар сдерживал дыхание.

«Спокойствие, главное — спокойствие. Не в такие переплеты приходилось попадать. Подумаешь: двое с оружием…»

Шлеп… Что это?

Кажется, что-то упало.

Заскрипела кровать.

— Да лежи ты!

— Пойду освежусь.

— Лежи!..

В глубь двора скользнул лучик карманного фонарика. За изгородью увидели его и поднялись из засады. Теперь Зафару нужно попасть в комнату — хорошо, что дверь в нее открыта, — и включить свет.

Темно…

Вдруг на пути снова что-нибудь попадется?

Один шаг… Нет — полшага…

Еще, еще, еще…

В комнатах — почти во всех — выключатель находится у двери. Как его найти?.. Товарищи уже где-то рядом. Одни станут у окон, другие у крыльца и калитки, третьи зайдут в дом… Бояться нечего… Какая ерунда… Ну, конечно… Что это? Неужели порог?

Руки сначала замерли: правая сжала пистолет, левая легла на грудь, там, где бесновалось сердце.

Наташа толкнула меня в плечо:

— Смотри!

Я оглянулся, по дороге шел мужчина с небольшим свертком под мышкой. Шел, наклонив голову и держа одну руку в кармане. На нем был темный костюм и темная кепка. В такой одежде рабочие ходят в ночную смену. Единственное что меня удивило — это темные очки. Ночью — солнцезащитные очки. Нелепость!

— Кто?!.

Наташа не услышала моего вопроса.

В доме кто-то закричал, и раздался выстрел. Из-за деревьев, стоявших напротив, выскочили два человека и подбежали к окнам.

Я взглянул на Наташу. Она торопливо раскрыла сумочку, достала небольшой пистолет.

Мужчина в очках метнулся под карниз соседнего дома — со всех сторон залаяли собаки.

— Это Скорпион, его надо взять!

— Хорошо!

— Он вооружен, беги к Исмаилову!

Однако события опередили нас.

Из переулка, залив светом улицу, вынырнули две автомашины и направились в нашу сторону. Они шли так быстро, что я не успел перебежать дорогу. Первую я различил ясно, это была «Победа», я даже заметил номер ЕЛ 86–61, однако вторую не мог разглядеть. Она потонула в облаке пыли, поднятой «Победой».

Когда машины скрылись и рассеялась пыль, я стал искать Скорпиона.

Напрасно. Он исчез, словно провалился сквозь землю.

Наташа от обиды кусала губы. Как это случилось, что она доверила другому такое важное дело? Надо было действовать самой, и решительно! Скорпион скрылся и, видимо надолго. Выстрелы в доме спугнули его.

Майор Исмаилов успокаивал Наташу. В конце концов, никто не предполагал, что появится Скорпион. Да и Скорпион ли это был? Еще не известно. Главное, операция прошла удачно. Гвоздев, Перфильев и две женщины, по всей вероятности участницы одной группы, задержаны и отправлены в управление милиции.

Капитан Зафар считал, что нужно немедленно отправляться по следам автомашин. Скорпион наверняка уехал на «Победе».

С мнением капитана Зафара согласился участковый уполномоченный Каримов и оперуполномоченный Курбанов. Курбанов вслух осудил Наташу за нерасторопность, а меня похвалил: «В такой момент не растерялся и запомнил номер машины. Это, знаете, черт знает что!»

Мы разбились на три группы. Майор Исмаилов, Наташа и я отправились в управление милиции, капитан Зафар и участковый Каримов поехали в свой отдел, а оперуполномоченный Кадыров и милиционер Пулатов отправились на поиски «Победы».

Дорогой Исмаилов рассказал нам как были взяты преступники. Когда капитан Зафар зажег в комнате свет, Гвоздев уже сидел на кровати. Это выбило из колеи обычно спокойного старшего оперуполномоченного и он, сам не зная зачем, выстрелил в угол. Гвоздев воспользовался суматохой — откинулся назад и запустил руку под подушку, где лежал пистолет. Еще одна секунда, и он бы выстрелил в капитана. К счастью, в это время на пороге появился участковый Каримов и милиционер Пулатов. Держа в руках оружие, они прошли в комнату: один к Гвоздеву, другой — к Перфильеву.

— Главное — продумать операцию, — говорил майор. — Остальное — муть! Как сказано у поэта: пришел, увидел, победил. Так что ли, Сашок?

Сашок — рослый, большеголовый шофер — кивнул головой:

— Точно, товарищ майор!

— ОУР, — продолжал майор, — это первый край борьбы двух миров. Только сильные и смелые могут победить.

— Такие, как капитан Зафар? Мой вопрос озадачил Исмаилова.

— Зафар работает в отделе милиции. Там не то, что у нас. Особая смелость не нужна… Правда, — уловив взгляд Наташи, сдался он. — Иногда, конечно… Вот, например, сегодняшняя операция… Некоторые из отдела действовали скажу…

В управление мы приехали в семь часов. Полковник Розыков уже ждал нас.

— Здравствуйте, здравствуйте, — пробасил он, поднимаясь нам навстречу. — Молодцы, честное слово… Жалею, что не был на операции. Теперь все награды вам, — усмехнулся он.

Исмаилов услужливо приложил руки к груди:

— Если бы не ваша помощь, товарищ полковник, то мы не окончили бы так быстро это дело; поэтому награды всем: и вам и нам.

Наташа покраснела. Что с нею? Стало стыдно за Исмаилова или вспомнила, как ушел от нас Скорпион?

Телефон на столе резко зазвенел,

— Розыков слушает… Ах, это ты, Гульчехра!.. Извините, пожалуйста, — полковник закрыл ладонью трубку и посмотрел на нас. — Ну, как он там? Тридцать восемь? Ничего… Не беспокойся… Я буду у себя, если что — звони… Ну, поцелуй его… Всего хорошего. — Положив трубку, Розыков разъяснил: — Сынишка заболел… Вот и… жена беспокоится… Итак, — он обвел всех взглядом, — время у нас в обрез, поэтому приступим к делу. Во-первых, пока нет известий от поисковых групп, надо допросить задержанных. Во-вторых, необходимо срочно перекрыть все выезды из Ташкента. Людей у нас мало, и нам придется поднатужиться. Только не делайте необдуманных шагов. Это в первую очередь касается тебя, Гафур Исмаилович.

Исмаилов заерзал на стуле:

— Ясно, Якуб Розыкович.

Через четверть часа в кабинет ввели Гвоздева. Мне пришлось удивиться вторично: первый раз я увидел здесь парня в очках, теперь передо мной был рослый широкоплечий мужчина, тот самый, что несколько дней назад изумил меня своей необыкновенной силой: ударил по спидометру так, что стрелка осталась наверху прибора.

В кабинете были Розыков, Исмаилов, Наташа и я.

Гвоздев отрицал все. Ну, был у него пистолет, ну и что из этого? Он нашел его на Комсомольском озере. Сегодня хотел сдать в ОУР да вот опередили — что тут недозволенного? Ну, а пить никому не возбраняется. И выпивал он за свои деньги, и не на улице, а у своей невесты.

Преступник держался свободно, быстро отвечал на вопросы и все время удивлялся: как это ОУР мог попасть впросак — арестовать честного человека!

Красноречие Гвоздева прервалось, когда Розыков показал ему отпечаток пальцев, обнаруженный на яичной скорлупе. Преступник смолк и не произнес больше ни слова.

Оперативные группы, посланные на поиски «Победы» ЕЛ 81–61, возвратились в управление, едва Гвоздев вышел из кабинета Розыкова. Они проехали по всем главным улицам, но нигде не обнаружили машины. Орудовцы, которым было приказано задержать «Победу», пока молчали. Очевидно, водитель жил недалеко от дома, где был задержан Гвоздев, и загнал машину к себе в гараж.

— Разрешите, Якуб Розыкович, узнать, кому принадлежит эта машина?

Полковник посмотрел на Наташу.

— В ГАИ еще никого нет, — произнес он задумчиво. — Впрочем, возьмите мою машину и съездите за старшим автоинспектором Токоревым. Он поможет вам.

Токорева в ГАИ звали «ходячей энциклопедией». Он наизусть знал почти всех владельцев автомашин, и не было еще случая, чтобы кто-нибудь получил от него неверную справку. Отправляя к нему Наташу, Розыков был уверен, что она через четверть часа вернется с точной информацией. Я не верил в подобные способности работников милиции, поэтому скептически отнесся к затее.

Однако Розыков оказался прав. Через полчаса фамилия водителя с номерным знаком ЕЛ 81–61 стала известна полковнику, а еще через полчаса он сам, вошел в кабинет Розыкова.

Допрашивал майор Исмаилов.

— Где вы работаете?

— На заводе шампанских вин.

— Кем?

Водитель волновался. Он сидел напротив майора и крутил под столом кепку. На его впалых щеках, обросших седой щетиной, пылал румянец.

— Шофером.

— Кого возите?

— Начальника отдела.

— ЕЛ 81–61 — ваша машина?

— Моя.

— Куда вы сегодня ездили?

— Отвозил на вокзал сестру.

— Вы знаете, кого взяли на улице Беш-Арык?

— Нет.

— Говорите правду!

— Это правда.

— Что вам сказал… пассажир?

— Сказал, чтобы я ехал быстрее.

— Куда вы его отвезли?

— На улицу Учтепа.

— Вы не ошибаетесь?

Майор облизал сухие губы. Улица Учтепа слишком знакома в ОУРе. На ней, в доме Рахмановых, была совершена кража.

— Нет, не ошибаюсь.

Исмаилов прищурил глаза:

— Около какого дома он сошел?

— Не заметил.

— Показать сможете?

— Да.

Водитель указал на дом Рахмановых. Предположение Исмаилова, кажется, оправдалось. Скорпион — Мамасадык Джангиров, — только он мог искать убежище в собственном доме.

Стали беседовать с сестрами и соседями. Кумрихон, как всегда, отвечала короткими односложными предложениями, Наргуль испуганно озиралась. Нет, у них никто сегодня не был, они ничего не слышали о Мамасадыке, он осужден, и с ним все покончено. Сколько раз нужно говорить об этом.

Соседи в один голос заявили, что на их улицу редко заезжают машины, а сегодня утром вообще не появлялись, То же самое повторил и Хасилот-бобо. Он вот уже несколько лет страдает бессонницей и знает все, что делается ночами в махалле.

Родственник Рахмановых Абдулла Талипов сверкал глазами, будто перед ним были враги. Он доказывал, что ни Наргуль, ни Кумрихон нельзя верить. Это такие женщины, что… Ему точно известно, что Мамасадык Джангиров бывает у Кумрихон. Правда, сегодня утром он ничего не видел, но, если кто-то говорит, что около Рахмановых останавливалась машина, то, конечно, на ней приезжал Мамасадык.

Как бы в подтверждение слов Абдуллы Талипова правнук Хасилота-бобо Абдулладжан сказал, что рано утром, когда выходил на улицу, видел, как около Рахмановых остановилась легковая автомашина, и из нее вышел мужчина со свертком в руках. Мужчина постоял некоторое время под деревом, затем дошел до дома Талипова и здесь исчез.

Исмаилов так и вцепился взглядом в мальчика.

— Скажи, ты знаешь дядю Мамасадыка?

— У-у-у, еще как!

— Так это же был он!

— Ну, что вы! — оторопел Абдулладжан.

В полдень мы вернулись в управление. Розыков заботливо спросил:

— Вы не устали?

— Что вы!

Напротив сидела Наташа, мы улыбнулись друг другу. Полковник заметил это и погрозил пальцем:

— Ну, с тобой не устанешь, стрекоза!

Если говорить откровенно, то мы все порядком утомились. Однако волнение бодрило нас. Надо было что-то делать, торопиться, идти к цели, которая казалась близкой.

— Я предлагаю немедленно заняться поисками Мамасадыка Джангирова, — предложил майор Исмаилов. Его оборвал капитан Зафар:

— Этим можно заняться завтра, сегодня надо найти Скорпиона.

— Скорпион и Джангиров — одно лицо, — вспылил майор. — Нужно быть профаном, чтобы не понять этого.

— Правильно, — поддержал Исмаилова оперуполномоченный Кадыров. — Товарищ полковник, — он вытянулся перед Розыковым. — Разрешите мне с товарищем майором продолжить эту версию?

— Хорошо. — Начальник ОУР перевел взгляд на Исмаилова. — Есть вопросы?

— Нет, товарищ полковник.

— Ваше мнение, товарищ Бельская?

— Я должна побывать на улице Учтепа.

— Тебя заинтересовала версия Исмаилова? — удивился Зафар.

— Меня заинтересовало сообщение племянника Хасилота-бобо.

— Ты идешь одна? — спросил Розыков.

— Так нужно.

— Действуй. Обо всем докладывай немедленно. Я буду у себя… Какие будут еще предложения?

Зафар поднялся, смущенно произнес:

— Разрешите допросить Гвоздева?

— Его уже допрашивали.

— Тогда, конечно… Кто?

— Я, — ответил полковник. — Он был у меня больше часа, но ничего не сказал… Может быть, стоит допросить Перфильева. Этот человек более сговорчив,

— Благодарю, товарищ полковник.

— Итак, остались только вы, — улыбнулся мне Розыков.

— Если нужна моя помощь, я готов…

— Нужна, Вы напишите книгу о милиции, люди прочтут ее и узнают, что мы умеем не только штрафовать… Не возражайте, — опередил меня полковник. — Садитесь в это кресло и чем-нибудь займитесь. Сегодня вы узнаете больше, чем обычно. Сейчас начнут поступать сведения… Разумеется, если мои ребята, — тепло добавил он, — что-нибудь выяснят…

Розыкову звонили часто. Однако все это не имело отношения к делу Рахмановых. Кто-то просил дать людей. Полковник гремел в трубку: «Да поймите же, сейчас у меня нет ни одного человека!» Был и такой разговор: «Свадьба? Когда? Спасибо, спасибо. Непременно приду… Ну его-то я хорошо знаю. Вот только с невестой не знаком… Всего хорошего… Передайте Лидии Павловне привет!»

Наконец, часа через полтора позвонила Наташа.

Розыков внимательно выслушал ее, записал что-то в настольном календаре, потом протянул мне трубку:

— Вас.

Я соскочил с места.

— Слушаю…

— Ты не скучаешь? — раздался в трубке Наташин голос. — Я, наверно, не освобожусь до вечера. Пожалуйста, сходи к Лукерье Степановне. Пусть она встретит маму…

Эта простая, удивительно сердечная просьба взволновала меня.

— Наташа, может быть, я встречу.

— О, родной… Ну, конечно… Я так тебе благодарна.

— Я лечу на вокзал.

— Не забудь, третий вагон…

— Не забуду.

— Все-таки захвати с собой Лукерью Степановну.

— Ладно… До свидания…

Поезд опаздывал на тридцать минут. Не зная, как провести время, я предложил Лукерье Степановне зайти в буфет и выпить бутылку лимонада. Старушка окинула меня удивленным взглядом, но от приглашения не отказалась. Официантка — стройная, румяная девушка — принесла нам бутылку холодной, как лед, крем-соды. Мы пили не спеша, искоса поглядывая друг на друга.

— Что эти так развеселились? — кивнула она на двух молодых парней, сидевших в углу.

— Выпили, что им, — неопределенно сказал я.

— Ты-то, чай, частенько выпиваешь?

— Да иногда бывает…

— Мой тоже начал с этого и спился вовсе… Что у вас с Наташей: любите друг дружку, али еще что? — спросила она. — Ну-ну, не красней, чего уж там! Когда все по-хорошему да по согласию, так и бог с вами… Женитесь… Степанида Александровна перечить не будет. Положись на меня.

— Спасибо, — смутился я.

Перрон гудел. Мелькали шляпы, платки, тюбетейки. У часов стоял рослый пожилой мужчина с двумя девочками. Девочки звонко смеялись и крутили головками так, будто отбивались от комаров. Та, что была постарше, тянула мужчину за руку и радостным голосом спрашивала:

— Дедушка, мама приедет, да? Она правда приедет, да?

Паровоз прошел мимо нас, и люди устремились за ним, рассыпаясь вдоль длинных, шумных вагонов. Мы тоже заторопились, вагон был впереди, надо было успеть подойти к. нему до выхода пассажиров. Я оробел окончательно, и когда поезд остановился, сунул Лукерье Степановне цветы, которые купил для Степаниды Александровны.

— Ты что это, милый человек, — нахмурилась старушка. — Я этих цветов отродясь никому не дарила и теперь не подарю… Бери обратно, не то брошу.

— Что вы, Лукерья Степановна, — взмолился я. — Степанида Александровна — ваша родственница, вам и дарить цветы… Скажите — от Наташи, она и возьмет.

— Если только так, — согласилась старушка.

Степанида Александровна показалась в тамбуре в сопровождении рослого усатого носильщика. Я узнал ее сразу — Наташа однажды показывала мне ее фотографию.

Лукерья Степановна широко заулыбалась и кинулась к Степаниде Александровне, позабыв о цветах и обо мне.

— Боже мой, да неужто это ты? — встретила ее Степанида Александровна.

— Я, Стеша, я, ужель не признала?

Старушки, будто девочки, схватили друг друга за руки, весело засмеялись и вдруг, посерьезнев, молча троекратно поцеловались.

— Наташа-то где? — огляделась Степанида Александровна.

— На работе она, пойдем… Там у нас машина…

Лукерья Степановна потянула Степаниду Александровну к выходу. Носильщик, стоявший у вагона, подхватил вещи и пошел за ними, смешно вытягивая вперед длинную острую голову.

«Что же это они? — с тревогой подумал я. — Забыли человека». Робость мешала мне двинуться с места. Стоя у вагона, я растерянно глядел на удалявшихся женщин. Наверное, так продолжалось бы долго, если бы не случай. Он помог мне обрести решимость: Лукерья Степановна споткнулась о рельс. Я бросился к женщинам и взял обеих под руки.

— Ах, какая же я бестолковая, — обругала себя Лукерья Степановна. — Позволь, матушка, Степанида Александровна, представить тебе нашего друга.

Степанида Александровна остановилась, глядя на меня настороженными умными глазами. Наверно ей было уже что-то известно или она догадывалась о моих отношениях с Наташей. Я слегка склонил голову и, опустив руки по швам, назвал свое имя и фамилию.

— Очень приятно. Что же вы нас оставили? — спросила она.

— Да вот… Лукерья Степановна позабыла познакомить, — свалил я все на старушку.

— Это я с радости, ты уж извини, — поддержала она.

Ко мне пришла, наконец, смелость. Я заговорил. Слова полились сами. Старушки слушали с интересом, особенно Степанида Александровна. Она все присматривалась, видимо оценивала, что я за человек.

Наша беседа не прерывалась до самого дома. Здесь за чашкой чая я тоже продолжал занимать старушек.

Когда Степанида Александровна вышла из комнаты, чтобы разобрать чемоданы, Лукерья Степановна обняла меня и сказала, что возьмет на себя роль свахи.

— Ах, уж больно девка хороша!.. Ах, уж как хороша!.. Такую не вдруг сыщешь… И-и-и, не улыбайся. Уж я знаю, что говорю…

Я не улыбался — Наташа была всем хороша.

Дальнейшие события обрушились на нас, как гром среди ясного дня. Все произошло неожиданно, и было таким жестоким, что без боли в сердце нельзя вспомнить об этом сейчас.

Меня разыскал участковый уполномоченный Каримов и, не обращая внимания на старушек, находившихся в комнате, сказал:

— Вас срочно вызывает к себе полковник.

— Хорошо, поедем, — ответил я. Мне подумалось, что Розыков хочет сообщить о поимке главаря банды и потому был спокоен.

— Я вас буду ждать во дворе… Вы скорее… там Наташа… Она попала на след Скорпиона и… он…

— Что?! — рванулся я к Каримову.

Женщины испуганно привстали, и он осекся, словно захлебнулся воздухом.

— Да говори ты! — закричал я.

— Ничего… Ничего… Все в порядке, — с трудом выдавил Каримов. Он отвел от женщин взгляд, приложил руку к козырьку. — Она легко ранена… Ничего. Поедемте. Я буду во дворе…

Уговорить Степаниду Александровну остаться у Лукерьи Степановны — я не смог. Она и слушать меня не стала. Быстро накинула на плечи шаль и метнулась из комнаты.

— Боже мой, доченька… Что же это? Неужто и не свидимся больше? — твердила она, не замечая слез, обильно катившихся по ее щекам.

Мотоцикл Каримова и наша «Победа» мчались по улицам, громко сигналя. Регулировщики, хорошо зная милицейские машины, давали нам «зеленую улицу».

У ворот управления милиции нас остановил майор Исмаилов. Он был не в духе.

— Где дьявол вас носил так долго, — набросился он на меня. — Быстрее переходите в мою машину и поедемте. Мы теряем драгоценное время.

— Я не один, — кивнул я в сторону Степаниды Александровны.

— Она подождет здесь, — буркнул майор. Он только теперь заметил старушку. — Выходи!.. Кто это?

— Мать Наташи.

— Каримов! — позвал майор участкового. — Отвези эту женщину домой… Извините, пожалуйста, — взглянул он на Степаниду Александровну. — Вам лучше уехать.

— Никуда я не поеду… Я хочу видеть Наташу. Она сказала это удивительно спокойно. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Глаза горели сухим жестким огнем.

— Она поедет с нами, — глухим надтреснутым голосом сказал и Исмаилову.

— Куда поедет, ты понимаешь, что говоришь? — шагнул ко мне майор. — Ей нельзя ничего видеть… Ай, да что с тобой!.. Журналист… — Он пренебрежительно махнул рукой, затем сел в свою машину и одел на голову наушники — на заднем сиденье находилась небольшая походная радиостанция. — Козлов, Козлов, ты меня слышишь? Говорит Исмаилов. Как дела? Мы сейчас приедем… Ладно, хорошо… В какой больнице? В ТашМИ?..

— Ну что? Что с ней? — подскочил я к Исмаилову.

Он снял с себя наушники и, не взглянув на меня, подошел к «Победе», на которой мы приехали.

— Мумин, отвези эту гражданку в ТашМИ и разыщи Наташу Бельскую… В общем — добавил он, отворачиваясь от шофера и от Александры Степановны, — делай все, что она скажет.

— Спасибо, — поблагодарил я.

На его лице появилась презрительная усмешка:

— Разве вы не поедете к Бельской? Какое вам дело до Скорпиона или как там?.. Мы с ним сами справимся… Адье!..

Он еще что-то знал по-французски! Пошляк, да как у него повернулся язык так говорить в присутствии Степаниды Александровны? Матери Наташи? Разве она не заслужила уважения и дружбы?

— Нет, я поеду с вами! — грубо, не сводя о Исмаилова взгляда, сказал я, потом посмотрел на Степаниду Александровну. — Передайте Наташе поклон…

Мы долго ехали молча. Мне не хотелось разговаривать с майором. В эту минуту я презирал его.

— …Ну, теперь уж Джангиров не уйдет от нас. Я огляделся. Кто это сказал? Шофер Исмаилова? Он, по-видимому, любил своего начальника. В его голосе звучали уважение и теплота.

— Ты думаешь, что он главарь банды? — специально для меня задал вопрос Исмаилов.

— Ну, конечно, а то как же!

— Ладно, Гриша, поживем — увидим!

Я пожал плечами:

— Если во главе банды стоял Джангиров, тогда дело еще не закончено: нужно найти Скорпиона.

— Это другая песня, — усмехнулся Исмаилов. — Сейчас главное — поймать Джангирова.

— Кумрихон тоже с ним? — поинтересовался шофер.

— Безусловно… Хотя все может быть… Ты ведь еще ничего не знаешь, — схватил Исмаилов меня за локоть. — Джангиров был сегодня у Рахмановых. Его видел сосед — Абдулла Ибрагимов… Как мы прошляпили утром! Сейчас бы не тряслись на этой проклятой дороге. Они удрали.

— Кто?

— Мамасадык и Кумрихон.

— Кумрихон?

— Вот чудак!.. Ну да! Что же ей оставалось делать? Милиция наступала на пятки.

Я был поражен — не знал, верить услышанному или нет. Я давно принял версию Наташи и думал, что главарь банды — Ягодкин. Теперь все перевернулось. Факты опровергали Наташину точку зрения. Как же стало известно, что главарь бежал из города? Кто узнал об этом: Исмаилов, Зафар или Наташа?

— Наташа, — ответил на мой вопрос майор. — У этой девушки хорошее чутье. Когда я приехал к Рахмановым, она уже с Курбановым преследовала преступников.

Значит, снова Наташа! Какое же нужно иметь предвидение, чтобы безошибочно установить главного виновника преступления, найти нить в этом путаном клубке событий.

«Победа» выскочила из города и, миновав несколько строений, обнесенных низкими полуразвалившимися дувалами, побежала по ровному шоссе, прорезавшему степь. Перед нами раскрылся огромный простор с голубой чашей чистого неба и одинокими приземистыми деревьями…

Исмаилов поспешно одел наушники — его кто-то вызывал. Минуту или две он прислушивался к далекому голосу, затем резко повернулся к шоферу и жестом приказал остановиться.

Я уставился на майора — его взволнованное лицо выражало тревогу.

— Ставь машину поперек дороги! — сбросив наушники, приказал он шоферу.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовался я.

Майор не ответил. Торопливо бросил вопрос:

— Ты умеешь стрелять?.. Вот тебе пистолет. В нем восемь патронов… Гриша, твое место здесь, в кювете…. Твое, — кивнул он на меня, — у этого дерева. Я буду за машиной… Все!.. Действуйте осторожно!

Мы быстро заняли свои места.

Исмаилов негромко, но так, чтобы мы слышали, рассказал о сообщении, полученном от полковника Розыкова… Пока оперативники окружали район возможного нахождения главаря, он незаметно появился на дороге, где не было наблюдения, остановил идущее в город «такси», ранил шофера и сел за руль сам. Зная, что без драки не прорваться через посты, он, не сбавляя скорости, приблизился к милицейским машинам, сделал несколько выстрелов по баллонам и, круто развернувшись, повел машину в город…

— С преступником, — закончил рассказ майор, — находится женщина, думаю, что это Кумрихон, будьте осторожны, стреляйте только тогда, когда в этом будет необходимость.

— Ясно, товарищ майор, — бодро ответил водитель.

Я был ошеломлен услышанным и промолчал. Исмаилов это воспринял по-своему.

— У тебя что — от страха язык отвалился?

— Да нет, почему? — зачем-то, сказал я.

— Ничего, не трусь, со мной не пропадешь… В крайнем случае — лежи смирно, и никто тебя не увидит.

Боялся ли я? Не знаю. Все мое внимание было устремлено к двум деревьям, стоявшим вдали, за которыми терялось шоссе. Оттуда должна была появиться машина. Я ждал. Внутри у меня все горело ненавистью и злобой. Знал, что буду стрелять. Стрелять в человека, который ранил Наташу.

Такси долго ждать не пришлось. Вскоре мы увидели его красный огонек, пылавший над левым передним окном, и сверкающий на солнце светлый кузов.

— Мер никаких не принимать, пока я не дам команду, — услышал я голос Исмаилова. Майор обращался ко мне и шоферу.

— Хорошо, — ответили мы одновременно.

Такси скрылось в лощине, через которую проходила дорога, затем быстро вынырнуло в нескольких метрах от нас, и вдруг замерло. Из него тотчас вышел водитель — высокий худой блондин. Вторая дверца тоже открылась и выглянула девушка. Я заметил, как у нее расширились от ужаса глаза, а руки судорожно сжимали дверцу.

— Ни с места!.. Руки вверх! — крикнул Исмаилов. Блондин рванулся к дверце такси, но увидев человека с пистолетом, поднял руки и послушно замер у машины.

— Товарищ Степной, — приказал майор нашему шоферу, обыщите обоих!

У них ничего не нашли,

— В чем дело? Кому нужна эта комедия? — удивился блондин.

— Ваши документы! — потребовал Исмаилов.

Блондин оказался шофером такси — Смирновым, Василием Тимофеевичем, девушка — студенткой политехнического института — Хафизой Нуркабиловой.

— Черт возьми… Извините, — сказал Исмаилов таксисту и девушке.

…Через несколько дней, когда дело было закончено, майор попросил меня к себе в кабинет и, как бы между прочим, предупредил:

— Ты там… если будешь все описывать… Этот случай пропусти… Кто из нас не ошибается? На ошибках учатся… Еще Ленин говорил… Ты давай о главном, как я того… Вообще, крой, чего там!..

…Вдали, на дороге снова появилось такси. Машина мчалась быстро. Едва мы успели что-то предпринять, как она скрылась в лощине.

— Это они, — выдохнул майор и приказал — По местам!

Мы снова слились с местностью. Рядом со мной легли Смирнов и Нуркабилова. Они ничего не знали, и блондин нетерпеливо дергал меня за штанину: «Кого вы ловите? Товарищ, кого вы ловите?» Я не отвечал. Думаю, что так поступил бы каждый работник милиции.

Мы пролежали минуты три или четыре и вдруг услышали, громкий треск и вой автомобильной сирены. Звуки донеслись из лощины. Еще не понимая, что произошло, мы выскочили на дорогу и побежали вперед. За нами, к моему великому удивлению, последовали Смирнов и Нуркабилова, Смирнов оказался отличным спортсменом и сразу обогнал всех.

— Куда? Назад! — закричал майор. — Слушай мою команду: ложись!!.

Мы повиновались. Затем последовала вторая команда: идти пригнувшись к земле.

То, что предстало перед нами через несколько минут, поразило нас, особенно меня.

Лощину пересекал глубокий овраг, через который был перекинут неширокий мост. На дне оврага темнела коробка такси, перевернутая вверх рамой. Недалеко от нее, с правой стороны лежал неподвижно мужчина, слева у самых колес — женщина.

— Они, — прошептал Исмаилов.

Я бросился к женщине и замер: это была Кумрихон Рахманова.

— Она жива! — крикнула Хафиза Нуркабилова. Подошел Исмаилов, присел на корточки и взял Кумрихон за руку, спросил тихо:

— Это сделал он?

Большие красивые глаза женщины наполнились слезами, она попыталась повернуть голову, но не смогла. Нуркабилова прикусила губы и вдруг заплакала. Майор быстро поднялся — его густые взлохмаченные брови надвинулись на глаза.

— Степной, свяжитесь по радио с управлением и вызовите скорую помощь!

Мужчина оказался Мамасадыком Джангировым. Он был мертв.

— Авария, — не то спросил, не то констатировал факт блондин.

— Преступление! — бросил майор. Он отозвал меня в сторону. В его глазах горел торжествующий блеск. Это происшествие, по-видимому, радовало его. — Ну вот, и все… Я оказался прав — кража совершена Мамасадыком… Кумрихон помогала… Они удирали… Результат, как видишь, не совсем…

— Запутано все, — проговорил я.

— Это только кажется… Сейчас приедет полковник, и все станет на свое место. — Майор вдруг хмыкнул в усы. — Старалась, старалась, и вот….

— Вы о чем?

— Да о версии Наташи.

— А-а-а…

Я еле сдержался, чтобы не обругать майора. Он понял, что сейчас не время говорить о Наташе, поэтому нахмурился и начал сбивать пальцем пепел с папиросы.

— Она что-то напутала, — сказал я.

— Ты не знаешь что?

— Не знаю.

— Она слишком доверяла собственной интуиции. — Он быстро вскинул голову. — Это преступно. В нашей работе главное — улики! Не будешь опираться на них — никогда не победишь. Конец может быть только один…

— Этот? — указал я на Мамасадыка.

— Почему?.. Собственно… Бывает и иначе…

Мне не спалось. Я поднялся, включил радиоприемник и вышел на балкон.

Было далеко за полночь. Над городом лился бледный свет Млечного Пути. Внизу чернела лента асфальта — очевидно где-то испортилась электропроводка, и весь квартал был погружен в темноту. Справа от меня качалась вершина акации. Ее длинные лапчатые листья напоминали растопырившиеся пальцы птицы.

Тишина нарушалась только мелодичными звуками вальса, транслировавшегося по радио. Я редко просыпался ночами, поэтому безмолвие города поразило меня. Сразу вспомнились книги о других мирах. Все наполнилось тихой музыкой, я попал под влияние ее неземных звуков.

Нет, я не был одинок. Сначала около меня находилась незнакомая девушка в белом, потом ее сменила… Наташа.

Она казалась прозрачной, как хрусталь. Мне нравилась ее одежда — легкое светлое платье, бледно-голубая лента, перехватившая волосы на затылке; белые маленькие туфельки, снежные перчатки. Я смотрел на нее и говорил о своей любви, о том, как она хороша и красива. Я слышал, как во мне бешено билось сердце — оно было наполнено одной ею и жило только ради нее.

«Я люблю тебя, Наташа… Люблю, моя хорошая», — говорил я, и все вокруг звенело, и кто-то играл для нас старинный вальс.

«Глупый, ты проверь себя, может быть, это не любовь», — отвечала она.

«Нет, нет, не говори так», — задыхался я.

«Почему? — улыбалась она. — Конечно, это не любовь, Разве можно любить… мертвую? Посмотри, пуля Скорпиона задела мое сердце… Теперь оно не твое… И я не твоя!..»

Я протягивал к ней руки и не мог ее поймать. Она летела все быстрее и быстрее — бездна, усыпанная искрами звезд, расступалась перед ней, окутывая все черными тягучими облаками.

Я остался один и долго звал ее, но мне никто не отвечал.

— Бу-м-м!!!

Неужели я задремал? Внизу, по улице, мчалась пожарная машина. На ней кто-то звенел по металлу. В стороне за парком поднималось зарево. Пожар или рассвет?

Приемник молчал. Я встал со стула и привалился к косяку двери. Что же все-таки было? Сновидение? Как я мог уснуть?

В памяти возникли события вчерашнего дня.

— Товарищ полковник!

Розыков остановил Исмаилова:

— Вижу… Вижу…

Работники уголовного розыска приехали к нам через несколько минут после автомобильной аварии… Затем примчалась карета «Скорой помощи» и увезла Кумрихон и труп Мамасадыка.

— Сдался… Не ожидал…

Исмаилов сказал громко — я снова видел в его глазах торжество.

— Да… Сдался, — повторил Розыков.

Прибывшие из управления фотограф и эксперт НТО не спеша делали свое дело: один фотографировал, другой осматривал машину.

Я бродил по дну оврага и вдруг заметил следы.

— Глядите!

Розыков и эксперт подбежали ко мне.

— Товарищ Исмаилов, — крикнул полковник, — вызовите сюда проводника с собакой… Товарищи Каримов, Юсупов, Степной, вы… — указал он на блондина, — прочешите всю долину.

Я вытянулся перед полковником:

— Разрешите и мне пойти с ними? Он сухо бросил:

— Вы нужны здесь!

Что же произошло?

Никто ничего определенного сказать не мог. Высказывались предположения — налицо убийство, а не автомобильная катастрофа, — и только!

— Надо поговорить с Кумрихон, — предложил Исмаилов.

— Мы еще ничего не знаем о сведениях, полученных Бельской, — добавил Каримов, Розыков молчал.

— Альфа, след!

Красавица овчарка сильно натянула поводок проводника, уткнулась острым носом в землю.

— Хорошо! След!

Овчарка еще туже натянула поводок и повела за собой проводника, следом, только над обрывом, пошли два работника уголрозыска.

Почему так холодно?

Порыв ветра, налетевший на акацию, волчком закружился по террасе.

Я прикрыл шею воротником пижамы.

У высокого пятиэтажного дома, расположенного на противоположной стороне улицы, остановились двое: парень и девушка. Они взялись за руки и скрылись в тени подъезда. Недалеко от них прошел, громко стуча сапогами, постовой милиционер.

«Любовь и милиция… Странно».

К Наташе никого не пускали, она бредила.

Степанида Александровна встретила меня в коридоре больницы. Она сутулилась и выглядела гораздо старше своих лет. Это была сгорбленная, убитая горем женщина.

«Вот и встретила дочь», — с грустью подумал я.

— Родненький, да что же это?!.

Нет, никто из находившихся в коридоре не услышал этих слов, хотя для меня они и прозвучали громко. В них было столько выстраданной материнской боли, что я вдруг склонил перед Степанидой Александровной голову.

— Ничего, ничего, все будет хорошо!

— Дай бог!

Мы долго сидели вместе,

Я не знал, о чем говорить.

В коридоре мелькали белые халаты сестер. Одни проходили, низко опустив головы, словно что-то искали, другие глядели перед собой — эти, чувствовалось, гордились своей профессией и готовы были заговорить с каждым посетителем.

Одну из таких сестер я остановил, когда она вышла из палаты, в которой находилась Наташа. У девушки были узкие, как у кореянки, глаза и очень круглое смуглое лицо.

— Ну что вам сказать… Вы ее муж?..

— Нет… То есть, — растерялся я.

— Ах, какие вы все… — Сестра недовольно пожала плечами — Она бредит… У нее прострелены легкие и… Ночью, возможно, завтра, все кончится.

Я схватил девушку за руку.

— Что кончится?

— Пустите! — протянула. она. — Это ее мать?

— Да.

— Ей можете не говорить… До свидания.

Очевидно, поняв, что сказала лишнее, девушка с тревогой глянула на меня и быстро скользнула в ближнюю дверь. Ко мне тотчас подошла Степанида Александровна. Я не успел что-либо сообщить ей — в конце коридора появились полковник Розыков и главный врач больницы. Я бросился к ним.

— Пойдемте, — предупредительно поднял руку главный врач. — Якуб Розыкович убедил… Только прошу вас, ведите себя благоразумно. Ей необходим полный покой.

Наташа никого не узнавала.

Она лежала неподвижно, облизывая кончиком языка сухие воспаленные губы. Иногда с них срывался едва слышный шепот, и мы, кажется, различали какие-то слова. Но каждый понимал их по-своему. Мне слышалось собственное имя…

— Наташа… Наташа…

— Успокойтесь, зачем вы! — остановил меня Розыков.

— Ничего. Я понимаю.

— Поедемте ко мне.

— Мне надо побыть одному. Извините.

— До свидания.

Розыков пожал мне руку.

Я открыл дверцу машины и зашагал по улице.

Со Степанидой Александровной я простился раньше — ее отвезли к Лукерье Степановне на машине Исмаилова.

Окружающий мир проходил стороной.

Кто-то смеялся. Кто-то пел.

Шумели автобусы.

Мимо катилось пестрое море разноцветных платьев и костюмов. Ну, вот и все, думал я, и испуганно спрашивал себя: что все? Ничего… Ничего…

Я снова был в больнице, у палаты, где лежала Наташа, я встретил Степаниду Александровну. По ее спокойному улыбающемуся лицу понял, что Наташе лучше.

— Ты уж, милый, не ходи к ней… Уснула она, — доверительно сообщила мне Степанида Александровна. — Беседовали мы… Все о тебе рассказывала… Любит…

— Поправится — женимся, вы не против? — неожиданно для самого себя сказал я.

— Дай бог, сынок, дай бог.

Я не стал просить свидания с Наташей: написал ей записку и передал сестре.

— Скажите ей, что приду вечером,

— Хорошо, — пообещала сестра.

— Очень рад, что вы приехали, — встретил меня полковник. — Мы только что говорили… о вас…

— Якуб Розыкович, я сейчас был у Наташи.

— Знаю, знаю.

— Вы следили за мной?

— У вас такое счастливое лицо.

— Простите… Я думал…

Зазвонил телефон.

Полковник поднял трубку. Выслушал. Кивнул головой. Обратился ко мне.

— Извините, меня вызывает начальник управления. Майор сообщит вам последние новости.

Исмаилов принял предложение начальника отдела с охотой. Он пересел в кресло, стоявшее напротив меня, и, достав портсигар, начал неторопливо закуривать. Его прищуренные, прикрытые густыми бровями глаза смотрели на край пристолика. Губы кривились в легкой усмешке.

— Ты Гулямова знаешь? — спросил он, постучав мундштуком папиросы по портсигару.

— Не знаю. Кто такой? — спросил я,

— Неужели серьезно не знаешь?

— Не знаю.

— Нет, в самом деле не знаешь?

— Ну, конечно, не знаю.

— Черт знает что! Как можно не знать Гулямова. Его все знают. Он работает в «Ташкент хакикати»,

— Не знаю.

— Ну, знаешь!.. — Майор сердито махнул рукой, потом, глубоко затянувшись, авторитетно заявил. — Гулямов журналист — люкс! Напишет — зачитаешься. Как-то я рассказал ему одну историю… Ну, так… рядовую, выеденного яйца не стоит… Так что он из нее сделал!

— Я так не умею.

— Как это, не умеешь? Я уже говорил с тобой об этом. Главное — фантазия, задор, страсть! Разные мелочи, дрязги и прочее — брось! Милиция выполняет важное государственное задание. Помнишь, как Маяковский: «Моя милиция меня бережет». Конечно, есть и среди нас разные… Они, как сорняк: чем больше с ними борешься, тем они больше наглеют. Писать о них — нетипично, это факт! — подчеркнул он. — Есть такие, что цепляются только за отрицательное и раздувают кадило. Начинают выдумывать…

— Именно выдумывать, — подхватил я. — Надо брать факты из жизни. Рядом с хорошим встречается и плохое, отрицательное. Мы должны критиковать недостатки, которые мешают нам бороться за свое счастье.

— Все-таки, когда пишешь о милиции, надо показывать только положительное, — не сдавался майор. — Писатели столько лет молчали, и вдруг сразу критиковать… Этим вы только оттолкнете от нас население. Наша сила — в тесном контакте с народом. Делайте так, как Гулямов, и вам все скажут спасибо.

…Громко хлопнув дверью, в кабинет вошел Розыков.

— Комиссар недоволен, — не глядя на нас, проговорил он.

Исмаилов поднял на него усталые глаза:

— Он всегда чем-нибудь недоволен.

Я знал начальника управления. Это был энергичный и беспокойный мужчина. Он никогда не откладывал дела на завтра, как это нередко делали другие, и если обещал кому-нибудь, то всегда держал свое слово. Поэтому характеристика Исмаилова удивила меня.

— Всякие действия имеют причину. Недовольство комиссара чем-то вызвано, — не без ехидства заметил я. Исмаилов промолчал.

— Что вы скажете о сообщении майора? — поинтересовался Розыков.

— О каком сообщении? — не понял я,

— Разве вы не говорили о деле?

— Мы обсуждали вопросы литературы, — сказал с достоинством Исмаилов.

— Ах, вот что! — протянул полковник. — В таком случае разрешите мне сообщить о наших последних действиях.

— Благодарю вас.

…Кумрихон испуганно замахала руками

— Уходи, уходи!

Мамасадык молча, не обращая внимания на протест жены, прошел в комнату и сел на топчан.

— Наргуль дома? — помедлив, спросил он,

— Спит.

— Разбуди.

— Ты что задумал?

— Расскажем ей все и пойдем!

— Куда? — В черных усталых глазах молодой женщины задрожал испуг. — Ты выпил?

— Перестань, — мягко сказал Мамасадык. — Пошли… Так надо… Я не могу больше прятаться. Устал, да и зачем такая жизнь? Лучше все по-хорошему.

Она поняла, о чем он говорил., упала на колени и, обхватив его ноги, заплакала.

— Ну-ну, дурочка, ну зачем ты так? — поднимая жену и целуя ее в мокрые глаза, растерянно проговорил он и вдруг, повернувшись, громко позвал: — Наргуль! Наргу-у-ль!!

Наргуль не удивилась, застав в комнате сестры Мамасадыка. Она уже однажды видела его — это было несколько дней назад.

— Ну, что ты, не узнаешь? — улыбнулась Кумрихон.

— Узнаю, — поежилась Наргуль, — Здравствуй, Мамасадык.

— Здравствуй, сестренка.

— Здравствуй. Ты убежал?

— Убежал.

— И-ие, аллах, да как же ты? — ужаснулась Наргуль. — Тебя снова арестуют.

— Я сейчас пойду в милицию. Кумрихон проводит меня. — Мамасадык приложил руки к груди и низко склонился перед Наргуль. — Прощай, сестренка.

— Нет-нет, — неожиданно громко закричала девушка. — Ты никуда не пойдешь! Я не пущу тебя… Кумрихон, родная… О, — кинувшись к сестре, заплакала она. — Почему ты молчишь? Скажи ему что-нибудь! Ты так его любишь!..

Кумрихон легонько отстранила от себя сестру.

— Пойдем, Мамасадык.

Они не успели уйти.

На пороге появился высокий мужчина в сером костюме, Он плотно прикрыл дверь, огляделся и, подойдя к Мамасадыку, показал красную книжечку:

— Вы арестованы, и вы, — посмотрел он на Кумрихон. — Следуйте за мной и не вздумайте бежать. На этот раз вам не удастся это сделать.

На улице стояла «Победа».

«Такси», — отметила про себя Кумрихон.

Незнакомец открыл дверцы.

— Садитесь!

Он был так любезен: Кумрихон посадил рядом с шофером, а сам устроился сзади с Мамасадыком.

Через полчаса в переулке появилась Наташа. Она подошла к группе ребятишек, игравших на улице, и спросила, дома ли тетя Кумрихон.

— Нет, — ответил один из самых бойких.

— А, Абдулладжан, — узнала Наташа внука Хасилота-бобо. — Ты видел как она ушла?

— Не ушла… Она уехала… И Мамасадык-ака тоже уехал.

— Джангиров?

— Ага.

— И я видел, — вмешался черный, как негритенок, большеголовый малыш.

— Молодец, — похвалила Наташа. — Как тебя звать?

— Искандер. Я записал номер, во-от!..

— Да ну!.. У-ух ты какой!

— Тетя, а тетя, — снова заговорил Абдулладжан. — А с ними уехал дядя, который был здесь утром.

— Со свертком?

— Да.

Через четверть часа по проводам и эфиру полетела короткая тревожная фраза — начальник управления приказывал всем работникам милиции задержать такси с номерным знаком СН 21–71.

…Баратов гнал мотоцикл по новой широкой магистрали — Выставочной улице. Наташа, склонив голову, исподлобья глядела перед собой. Ее густые черные волосы трепал ветер. За спиной извивался легкий шарф — она была в гражданском костюме.

На мотоцикле находилась небольшая походная рация — они только что получили сведения о такси. Машину видели за городом, недалеко от сельскохозяйственной выставки.

— Куда его черт несет, ведь дальше — горы, — Баратов сбавил скорость мотоцикла.

— Я боюсь за Кумрихон и Мамасадыка, — повернулась к милиционеру Наташа.

— Да-а… Все может случиться.

— Езжай быстрей!

Мамасадык с беспокойством взглянул на Скорпиона:

— Куда мы едем?

— Вопросы задаю я!

— Как знаете.

— Не притворяйся. Тебе все известно, — Скорпион положил руку на плечо Мамасадыка. — Мы едем в кишлак Пахта, туда, где ты спрятал вещи, украденные у Уйгуна.

— Вот уж этого я от вас не ожидал, — пожал плечами Мамасадык.

— Ты что? Думаешь отпираться? Кумрихон умнее, она уже кое-что рассказала.

— Неправда! — гневно сверкнула глазами Кумрихон. Ее лицо исказила злоба. Высокий лоб то морщился, то становился гладким. — Я ничего никому не говорила! Мы не брали никаких вещей. Не трогайте нас… У-у-у, как я вас всех ненавижу!!.

— Граждане! — повысил голос Скорпион.

— Что — граждане? — Кумрихон будто подменили. Все, что таилось все эти дни в ее сердце, вырвалось наружу. — Не грозите, я не боюсь вас!.. Не боюсь!!. Вы не работник милиции, а… — она хотела сказать «а черствый бездушный бюрократ», но вдруг осеклась, увидев в руках Скорпиона оружие.

— Договаривай, сволочь, кто я такой?

— Опусти пистолет и не рычи, — Мамасадык ухватил незнакомца за локоть.

У Скорпиона во второй руке оказалась тяжелая железная болванка. Он ударил ею Мамасадыка по голове. Тот обмяк и уронил голову на грудь. Из рассеченного виска на колени потекла густая темная кровь.

— Вот так спокойней, — прохрипел Скорпион. — Ты, — налетел он затем на таксиста, — чего хайло разинул — гони машину! Я не посмотрю, что ты молод, живо отправлю к праотцам.

Позади, между двумя холмами, которые перерезала дорога, показался мотоцикл.

Шофер заметил его в зеркале. Мотоциклист был в форме. В коляске сидела женщина.

— Давай, давай, чего ты! — рявкнул Скорпион на шофера. — Ну, куда ты пялишь глаза?

Послышался звон разбитого стекла. Таксист обернулся. Скорпион протянул руку с пистолетом над спинкой заднего сиденья и целился в мотоциклиста.

«Преступник», — догадался шофер. Он остановил машину и кинулся к пассажиру. Обрела смелость и Кумрихон. Она полезла через сиденье, чтобы схватить незнакомца за руку. Скорпион обернулся и в упор выстрелил в таксиста. Шофер, падая на сиденье, скользнул помутневшим взглядом по заднему окну машины. Открыв дверцу, Скорпион ногой вытолкнул шофера на дорогу,

— …Ну, остальное вам известно, — закончил рассказ полковник.

Действия Скорпиона поразили меня своей жестокостью,

— Якуб Розыкович, объясните, пожалуйста, куда Скорпион вез Мамасадыка и Кумрихон? — спросил я.

— Разве не ясно? — поднял брови полковник.

— Нет.

— Этого человека не зря зовут Скорпионом, — вмешался Исмаилов. — Он жалит всех, кто становится на его пути.

— Разве Мамасадык и Кумрихон…

— Нет, эти ему не мешали. Он решил уничтожить их, чтобы отвлечь от себя внимание уголовного розыска. Ему, очевидно, была известна наша версия.

— Будто Кумрихон замешана в краже?

— Да.

— Кажется, эту версию разрабатывали вы, — не утерпел я, чтобы не подпустить майору шпильку.

— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — нисколько не смутился Исмаилов. Я снова не выдержал:

— Ошибки ошибкам — рознь! Если человек часто ошибается, то не значит ли это, что он вообще не способен делать правильные выводы.

— Может быть… К счастью, у нас таких людей нет, — задымил папиросой майор.

Розыков взглянул на меня, в его глазах прыгали чертики.

— Итак, что еще интересует вас?

— Почему Скорпион решил вернуться в город? — спросил я. — Ведь он мог разбить машину где-нибудь в степи. Полковник позвонил, в кабинет вошла секретарша.

— Скажите, чтобы привели Ягодкина… Сейчас он сам ответит на ваш вопрос.

— Как? — удивился я. — Разве Скорпион арестован?

— С утра здесь… Его задержали в аэропорту капитан Зафар и оперуполномоченный Кадыров, — не без гордости сообщил Розыков.

Открылась дверь: в кабинет вошли двое — милиционер и мужчина в штатском. Я хотел увидеть зверя в облике человека, таким представлялся мне Скорпион. Таким он должен был казаться каждому. Поэтому в первое мгновение я растерялся. Внутри все протестовало; нет, это не Скорпион, твердил я, не того поймали, не того…

Мои товарищи доказывали, да и в книгах я читал, что преступник отличается от честных людей не только своими убеждениями, но и внешностью: обязательно имеет какой-нибудь физический недостаток. Чаще всего — это спившийся верзила с низким лбом и скошенным подбородком.

Ягодкин своим видом опроверг подобное представление о преступнике. Пользуясь следственной терминологией, можно было бы так описать его: высокий рост, стройная фигура, короткие, черные, как смоль, волосы, волевое лицо с прямым тонким носом и прищуренными карими глазами. Красив, хорошо одет, приветлив.

— Рассказывайте!.. — потребовал Розыков, как только Ягодкин сел на стул у пристолика.

— Что именно? — поднял голову Скорпион. Он улыбался, дружелюбно рассматривая полковника.

— Можете начать с начала, — разрешил Розыков.

— О, это длинная история, — сощурился Скорпион. — Сейчас мне не хочется говорить. Позвольте, — он достал из кармана черные очки и одел их.

Почему-то уснувшая или сбитая первым впечатлением ненависть к Ягодкину, вскипела во мне с новой силой. Он еще рисуется, шутит. Он — ранивший Наташу! Я готов был броситься на Скорпиона и избить его. Нет, задушить собственными руками.

Разговор Розыкова с Ягодкиным я затрудняюсь передать. Несмотря на все мои усилия, я не мог сосредоточиться: вопросы и ответы проходили мимо моего сознания. Так случается с человеком, когда он, получив внезапный удар, остается наедине с самим собой. Он все слышит и все видит, но ничего не фиксирует.

Скорпион, кажется, ответил, почему решил возвратиться в город. Ему кто-то помешал: то ли работники милиции, то ли колхозники.

Одну фразу я запомнил хорошо:

— Черт возьми. Я не думал, что ваша собака напала на мои следы. Если бы не она, я бы теперь был далеко, Впрочем, еще все может измениться.

Когда увели Скорпиона, я успокоился. Мне хотелось обменяться впечатлениями с Розыковым, но едва я задал ему вопрос, как вошла секретарша и доложила о старшем лейтенанте Воронове.

Мы весело переглянулись. Полковник даже встал и громко забарабанил пальцами по стеклу, лежавшему на столе..

Я много слышал о Воронове и даже как-то привязался к этому искреннему человеку и хорошему другу Наташи.

Воронов вошел в кабинет. Это был высокий молодой человек с голубыми глазами и немного вздернутым носом. Он внес в кабинет шум и оживление, я невольно подумал: теперь бы Наташа полюбила его… Сам не знаю, почему эта мысль пришла мне в голову.

— Сколько лет, сколько зим, — воскликнул Исмаилов и схватил Воронова за руку.

— Здравствуйте, товарищ капитан… О, извините, — улыбнулся Воронов, — вы уже…

— Все течет, все изменяется…

Старший лейтенант подошел к Розыкову. Полковник протянул руки и горячо обнял Воронова за плечи.

— Вот ты какой стал!.. Ну, здравствуй, здравствуй! Какими судьбами?

— Разве вы не знаете?.. — Взгляд Воронова потух. — Товарищ полковник… Якуб Розыкович, да как же!.. Ведь Наташа… Ну, зачем вы разрешили ловить ей этого… Якуб Розыкович, — он волновался и не находил нужные слова. — Ах, Якуб Розыкович…

Наташа, увидев нас, улыбнулась. На ее впалых бледных щеках появился легкий румянец. Она была счастлива.

— Алеша, ты?

— Я, Наташа, я, — засиял Воронов. — Ну, как ты? Тебе больно? Наташа…

— Ничего, Алеша… Хорошо…

— Она перевела взгляд на меня:

— Ты у мамы был?

— Не беспокойся, она хорошо себя чувствует. — Я на секунду замер, подавшись вперед, и услышал, как в груди радостно затрепетало сердце. — У тебя хорошая мать, Наташа!

— Спасибо.

— Тебе что-нибудь принести?

— Не надо… Алеша, — позвала она, — ты, кажется, был в Самарканде?

— Приехал… Вот, — он взглянул на меня, потом на Наташу, и ему очевидно стало все ясно. — К тебе… Услышал…

Она слабо кивнула головой:

— Благодарю… Я рада…

— Наташа, знаешь, — громко сказал Воронов. — Поздравь меня: я женюсь!

— На ком? То есть, прости, — прошептала Наташа. — Поздравляю… Надеюсь, пригласишь на свадьбу.

— Приглашу!.. Ты только скорее поправляйся. В палату вошли Розыков и Исмаилов.

— Ну, как, Наташа? Дышим? — весело спросил майор.

— Да, кажется, дышу.

— Ты извини нас, Наташа, — заторопился Розыков. Он положил на тумбочку несколько свертков. — Тут тебе от друзей. Всех не пускают сюда. Ну-ну, не вешай носа. Мы еще повоюем!

Все ушли. Я остался у ее постели один.

…Это было три с половиной года тому назад. О чем мы тогда говорили? Удивительно, я запомнил самые незначительные подробности встречи Наташи с Вороновым, а вот, что делал сам, позабыл.

Может быть, я ничего не говорил? Сидел и молчал? Ей было тяжело, о чем я мог говорить?

— Хорошо, я зайду, Наташа.

Это обещание я помню. Она попросила меня навестить мать и Лукерью Степановну.

Меня оттащил от Наташи помощник главного врача— сухой старичок в очках.

— Идите, идите, уже поздно… — сказал он, закрыв за мною дверь.

У подъезда меня ждали Розыков и Воронов. Исмаилов уехал раньше — у него, кажется, были какие-то дела в аэропорту.

…Гульчехра встретила нас во дворе дома и сразу захлопотала у дастархана. Мы сели на курпачу.

— Вы извините, у нас просто, — почему-то извинилась она. — Сейчас будет чай. Мы говорили о Наташе.

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, — успокаивал нас Розыков. — Наташа выздоровеет. Она сильная, Не может быть, чтобы… Где это видно, чтобы…

Воронов глухо поддакивал:

— Да-да, вы правы. Потом горячился:

— Якуб Розыкович, поймите, ей всего двадцать семь лет! Неужели другие не могли поехать вместо нее?

— Так получилось, — оправдывался полковник. — Она действовала по собственной воле.

Дастархан был заставлен тарелками с фруктами, салатом, сделанным по-узбекски, сладостями.

Полковник наполнил небольшие граненые рюмки сухим виноградным вином, подал мне, Воронову, поставил одну на дастархан, перед Гульчехрой.

— За что же будем пить? — спросила она.

— За Алешу, — сказал полковник. — За его будущее. Он женится.

Воронов обвел всех требовательным взглядом:

— За меня выпьем потом. Я предлагаю тост за Наташу! Закусывали молча. У всех были угрюмые, озабоченные лица.

Неожиданно Воронов заговорил о своей женитьбе.

— Такая девушка у меня, Якуб Розыкович… Это такая девушка!.. Нет, я буду ослом, если не женюсь в этом году!.. Чего ждать — не буду ждать!.. К черту!.. Выпьем за Варьку!..

Старший лейтенант пьянел — Розыков подмигнул жене. Она взяла пиалу и, налив густого черного чаю, подала Воронову. Он отпил несколько глотков, непонимающим, чужим взглядом окинул нас, потом внезапно заплакал:

— Наташка!.. Наташка!!. Якуб Розыкович, дорогой, неужели она умрет?

— Ну, что ты, что ты, — растерялся Розыков. — Мне главный врач…

— Нет, она умрет, — упрямо сказал Воронов. — Я тоже говорил с главным врачом, и он сказал… Эх, какая это девушка!.. Нет, ты не понимаешь, кто тебя любит! — Он схватил меня за руку. — Вообще, конечно… Я любил… Любил ли? Люблю!!

Гульчехра подсела к Воронову. Ее смуглое, покрытое мелкими морщинами лицо, словно помолодело. Она взъерошила густые вороновские волосы, упавшие на лоб.

— Алеша, милый, да что ты?

Я еле сдержался — к горлу подступил комок. Мне стало трудно дышать. Сердце сжалось в какой-то мучительной судороге.

— Гульчехра-апа, ведь я… Ах, да что говорить об этом, — оборвал самого себя Воронов. — Якуб Розыкович, вы не можете дать мне еще стопку вина?

Мы выпили все.

Обычно «последняя» рюмка пьянит человека. С нами произошло обратное — Воронов вдруг отрезвел и, пододвинувшись ко мне, запел:

Ревела буря, гром гремел, Во мраке молнии блистали…

Я взглянул на Розыкова, потом на Гульчехру и подтянул тоже:

И беспрерывно дождь шумел, И ветры в дебрях бушевали…

Якуб Розыкович и Гульчехра поддержали нас. У Гульчехры оказался хороший, чистый голос. Она пела, безотчетно водя вилкой по пустой тарелке и глядя не то на мужа, не то в угол, где висел портрет сына.

На улице дул ветер. Дерево, стоявшее у окна, стучало лапками сучьев по стеклам. Где-то — я это отчетливо слышал — захлебывалась лаем собака.

Кучум — презренный царь Сибири — Пробрался тайною тропою, И пала грозная в боях, Не обнажив мечей, дружина, —

пел я, так же, как и Гульчехра, вооружившись вилкой и ни на кого не глядя.

Воронов снова заговорил:

— Я понимаю, — моя милиция — меня бережет… Черт побери, почему мы так опошлили милицию… Нас никто не слушает… Недавно к одному милиционеру подходит, извиняюсь за выражение, пьяная свинья и показывает… дулю… Кругом народу — хоть пруд пруди… Милиционер и говорит: «Иди, иди, нечего дурака валять!» Тогда он плюнул ему в лицо… Ясно, после такого никто не стерпит… Милиционер приводит его в отдел, и что же? Дежурный отпустил… Нет, — сверкнул глазами старший лейтенант, — если бы я был… я дал бы большие права работникам милиции. Меньше бы стреляли в нас!..

— Может быть, — задумался Розыков.

— Работники милиции шутят, — решил и я высказать свое мнение, — говорят, носим оружие, чтобы пугать неврастеников. Преступник вооружается, чтобы защищать себя и не бояться милицию!..

— Может быть… — снова повторил Розыков. Воронов с волнением спросил:

— Скорпион сознался?..

Полковник помедлил, словно подумал, отвечать или нет:

— Пока не сознался.

— Сознается?

— Сознается, куда он денется!.. Это действительно, Скорпион. Жалит, никого не щадя! Знаете, — обратился полковник ко мне, — сегодня мы снова его допрашивали. Я еле сдержал себя: так и хотелось встать и отхлестать за всех.

— Надо бы отхлестать, — зло проговорил Воронов. — За Наташу надо бы!.. Я ведь не женюсь! — Он посмотрел на нас виноватым взглядом. Я прикусил губы: столько было печали в его глазах. — Это я так выдумал… Для нее. Пусть думает, что я счастлив.

Розыков взял пиалу с чаем, но пить не стал — пиала застыла в его жилистых больших руках, он смотрел перед собой, в темный проем открытого окна.

* * *

К тяжело больным без разрешения заходить нельзя, поэтому я миновал палату, в которой лежала Наташа и постучал в кабинет главного врача.

— Вы приехали? Она вас ждет, пойдемте, — не ответив на мое приветствие, сказал он.

Я взглянул в его тревожные, покрасневшие глаза:

— Денис Борисович, скажите, что случилось?

— Ничего… Просто она захотела вас видеть… Степанида Александровна у нее. Мы вышли в коридор.

— Вы что-то скрываете от меня?

— Нет! — Он прошел несколько шагов, затем остановился. — Она в очень тяжелом состоянии… Степаниде Александровне ничего не говорите. Все может окончиться благополучно.

— Спасибо, Денис Борисович.

Благодарят ли в таких случаях? Я отвернулся и, обогнав врача, заторопился к палате.

Степанида Александровна сидела у кровати Наташи, подперев руками голову. Около нее, немного позади, стояли сестра, та, что в первый день разговаривала со мной, и лечащий врач.

Я присел рядом со Степанидой Александровной.

…Наташа, Наташа!.. Как мало я тебя знаю, и как дорога ты мне! Я полюбил тебя и буду любить всегда. Ты только выздоравливай поскорее. Мы должны снова увидеть твою улыбку, снова слышать твой голос… Наташа, ну, что же ты ничего не говоришь мне? Открой глаза, я здесь, Наташа!!.

Она узнала меня.

— Ой, как же долго тебя не было!

Я припал губами к ее руке, беспомощно лежащей на груди,

— Наташа, родная, как ты себя чувствуешь?

— Мне хорошо… Все хорошо… Я так рада… Мама, ну не плачь, зачем ты!.. Я не люблю, когда ты плачешь. — Наташа говорила тихо, с трудом двигая губами.

Степанида Александровна поспешно вытерла слезы:

— Ты ведь у меня одна, доченька.

— Я выживу, мама… Доктор, — позвала. Наташа главного врача, — скажите маме, что я буду жить. Вы это умеете. У меня не получается. Не привыкла.

— Ну полноте, полноте, Наташа, — смутился главный врач. — Вы проживете еще сто лет.

— Видите, какая я живучая, — улыбнулась Наташа. Я зачем-то сообщил:

— А ведь Алексей обманул тебя. Он не думает жениться.

— Я знаю.

— Он у тебя был сегодня.

— Нет… Ну, как у тебя дела с книгой. Пишешь? — спросила она.

— Пока не пишу, вот поправишься — будем писать вместе.

— Ты не жди, я хочу увидеть ее. Я кивнул головой:

— Хорошо.

— Мама, там у меня в столе лежит дневник, отдай его. — Она перевела взгляд на меня. — Может быть, пригодится… Ты как назвал книгу?

— «Друзья, рискующие жизнью».

— Не надо так… Это уже было, — она слабо улыбнулась. — Я не помню автора… Или нет, так назывался сборник… Ты назови по-другому… Чтобы… например… «Анютины глазки». Хорошо? Мне нравится.

— Мне тоже… Но…

— Ничего… Конечно, если нельзя… — Наташа закрыла глаза и долго лежала молча. — Я люблю эти цветы… Помню, когда была маленькой… Я ведь родилась в деревне… У нас было много цветов… На поскотине… Это такое поле… Ах, как я хочу побыть там… Ты бы поехал со мной? — вдруг спросила она, открыв глаза.

Я взял ее руку и прижал к своей щеке. У меня не было слов, которые бы я мог сейчас произнести, да и нужно ли было говорить?

Мы сидели молча.

Вдруг Наташа тихо спросила:

— Ты еще не ушел?

— Я буду с тобой все время, — наклонился я над нею.

— Не надо… Мама, идите домой.

— Ты спи, спи, — ласково сказала Степанида Александровна.

Я привалился к спинке стула.

…Мне пять или шесть лет. В маленькой низкой комнатушке — чадно и шумно. Люди идут и идут. На лавке у окна на лежит мать. Почему она не встает? Какая-то старушка прижимает меня к себе и плачет: «Да на кого же ты нас па-а-акинула!» Я вырываюсь и бегу во двор — здесь хорошо. Нет ни старух, ни щемящего глаза чада.

…По улице несут гроб. Впереди отец и та старушка. В гробу моя мать. Я не вижу ее — сижу в соседском доме и смотрю в окно. Около меня мои двоюродные брат и сестра. Они звонко смеются. Мне страшно. Хочется плакать…

Годы… Годы… Годы…

…В доме другая мать. Злая, своенравная. Кормит свою дочь, а меня и сестренку морит голодом. Я сижу на печке, мотаю на кулак слезы. Над моей головой в два ряда висят связки лука. Я отрываю одну луковицу, бросаю в женщину,

Визг, ругань, ремень — жесткий, горячий, вьется перед глазами, как змея. Я не успеваю отбиваться — больно…

…Наташа заметалась:

— Вот и все… Ты не печалься… Ну…

Я задохнулся. Губы сжались в какой-то судороге. Степанида Александровна подбежала к врачу.

— Господи, да неужто ничего нельзя сделать?

— Не надо, мама… Не надо…

Сестра вышла из палаты, главный врач взял Наташину руку, нащупал пульс. Почему-то побледнел.

— Не волнуйтесь, мы сделаем все, что возможно.

В окно ворвался яркий луч солнца. Тучи рассеялись — небо светлело. Откуда-то издалека доносилась музыка.

…Врачи уходили и подходили. Они что-то говорили и что-то делали. Я и Степанида Александровна сидели в стороне, глядя на Наташу. На улице потухал день. На стене играли розовые зайчики — солнце лилось в палату через густую листву молодых деревьев, выстроившихся у окон,

Наташа умерла на следующий день в четыре часа утра.

В десять гроб с ее телом стоял в клубе управления милиции.

Люди шли и шли.

Полковник Розыков и старший лейтенант Воронов не отходили ох гроба. Воронов был бледен и взлохмачен. Он ни на кого не обращал внимания и стоял, сложа руки на груди, словно статуя.

Майор Исмаилов побыл в клубе несколько минут. Поговорив о чем-то с участковым Каримовым, он ушел за сцену, где находился духовой оркестр.

Степанида Александровна сидела у изголовья Наташи, Как и Воронов, она ни разу ни на кого не посмотрела и не ответила ни на один вопрос. Она не плакала. Прядь седых волос, упавшая на ее сморщенный лоб, то шевелилась, то застывала, закрывая левую бровь.

Ветер шумел листвой. Справа слышались обрывки фраз — говорили двое: мужчина и женщина. Где-то надсадно выла машина. Деревья окутывала густая тьма.

Все давно ушли. Степанида Александровна уехала с полковником Розыковым. Я стоял у могилы, привалившись к плакучей иве, неизвестно каким путем забравшейся сюда. В голове то возникали картины похорон, то появлялась живая Наташа. Она ласково улыбалась мне; я никак не мог представить себе, что ее больше нет, что бугорок земли, около которого я стоял, укрыл ее навсегда.

Из темноты вышел Алексей Воронов. Увидев меня, он скупо улыбнулся, словно хотел сказать: «Вот и все», потом достал портсигар, но не закурил — остановился напротив меня, сдвинув светлые густые брови.

— Пошли!..

Я одел кепку.

— Да-да…

Кладбищенская площадь встретила нас глухим молчанием. Две машины, стоявшие в стороне, слабо вырисовывались на фоне темного забора.

По тротуару семенила какая-то старушка — она казалась сухим, скрюченным грибком.

— Вот живет же! Зачем? — озлобленно сказал Воронов.

— Жизнь — борьба, — некстати пробормотал я.

— К черту такую борьбу! — выругался старший лейтенант. Он преградил мне дорогу. — Кому нужна такая борьба? Вон какой человек погиб!

— Случайность, — неуверенно произнес я.

— Случайность, — передразнил Воронов. — Нет, не случайность. Нацеленный удар. И никто не смог его отразить!.. Какой толк, что на мне эта форма? Меня может убить всякая сволочь, а я… Не имею права даже заикнуться… Чуть чего — нарушил соцзаконность… Преувеличил власть!..

Доехав на автобусе до курантов, я зашел в сквер. Здесь было много света. Он привлекал меня, успокаивал. Люди сидели на скамейках, расставленных вдоль осенних клумб, толпились у киосков с водой и мороженым, прогуливались неторопливо по тенистым аллеям.

Я сел напротив павильона «Цветы». На соседней скамейке смеялись девушки, очевидно, студентки. Одна из них чем-то напоминала Наташу. Я закурил и стал наблюдать за ними. Внезапно все — и девушки, и павильон, и цветы — потонуло в темноте: в сквере потух свет. Я вздрогнул — прямо надо мной, в провале деревьев, далеко-далеко, вспыхнула яркая красная звезда. От нее, будто иголки, тянулись к глазам тонкие лучики. Они то укорачивались, то становились длиннее. Я напряг зрение — тире-тире-точка, тире-точка-точка… «Где ты, Сын Неба? Где ты, Сын Неба?» Невидимый далекий морзист, преодолевая глубины Вселенной, разыскивал друга Аэлиты.

Снова та же мысль. Когда, прочитав дневник Наташи, я вышел на улицу и увидел в небе Марс, мне вспомнились именно эти слова чудесной книги. Тогда я полюбил Наташу, теперь я расставался с нею. Инженер Лось мог снова встретиться с Аэлитой — построить корабль и полететь на Марс, я же потерял все. Уже ничто не сможет возвратить мне Наташу. Она ушла навсегда. Я еще долго, всю свою жизнь буду звать ее, но никогда ни разу не услышу ее голоса…

В сквере давно горел свет. На соседней скамейке уже никого не было. Я сидел один и смотрел на черное небо, по которому бежали беспрерывные черточки: тире-тире-точка, тире-точка-точка, точка…

Оглавление

Михаил Гребенюк МАШИНА ПУТАЕТ СЛЕД ДНЕВНИК СЛЕДОВАТЕЛЯ ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА Повести

МОЯ ВСТРЕЧА СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ

МАШИНА ПУТАЕТ СЛЕД ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

  Глава 1 СЫН, МАТЬ И ВАРЬКА

  Глава 2 ШОФЕР ВОЗВРАЩАЕТСЯ БЕЗ ПАССАЖИРОВ

  Глава 3 СТРАХ

  Глава 4 НЕПРИЯТНАЯ ВЕСТЬ

  Глава 5 НЕ ТАК СТРАШЕН ЧЕРТ, КАК ЕГО МАЛЮЮТ

  Глава 6 ДВОЕ НА ДОРОГЕ

  Глава 7 Г. Г. Г. А

  Глава 8 ДМИТРИЕНКО ИВАН ОСИПОВИЧ

  Глава 9 ВНЕЗАПНЫИ ХОД РОЗЫКОВА

  Глава 10 СОСЕДИ

  Глава 11 УТРЕННИЙ ВОЗДУХ БОДРИТ, НО НЕ ГРЕЕТ СЕРДЦЕ

  Глава 12 ЧТО СТАЛО ИЗВЕСТНО ИЗ ДОКЛАДОВ ОПЕРАТИВНИКОВ

  Глава 13 ПОЖАЛУЙ, РАЗГОВОР СОСТОЯЛСЯ

  Глава 14 РАССКАЗЫВАЕТ МАТЬ НАТАШИ

  Глава 15 БАТТАЛОВ — ПРЕСТУПНИК?

  Глава 16 НОВЫЕ УЛИКИ

  Глава 17 ВОРОНОВ ВЫПОЛНЯЕТ ПРИКАЗ РОЗЫКОВА

  Глава 18 В ВАРЬКЕ ПРОСЫПАЕТСЯ ДЕМОН

  Глава 19 СКОЛЬКО ДОКЛАДОВ — СТОЛЬКО РЕШЕНИЙ

  Глава 20 ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

  Глава 21 ВОТ КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО

  Глава 22 НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ

  Глава 23 ГДЕ ЖЕ БЫЛА НАТАША?

  Глава 24 ЧТО ЖЕ БЫЛО ДАЛЬШЕ?

  Глава 25 РАЗУМ ГОВОРИТ ОДНО, СЕРДЦЕ — ДРУГОЕ

  Глава 26 СТРАННАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

  Глава 27 ДВА ЧЕЛОВЕКА — ДВА ХАРАКТЕРА

  Глава 28 ПРИВЕТ ОТ АЛЕХИНА

  Глава 29 СООБЩЕНИЯ ЛЕЩИНСКОГО И ПРОХОРОВА

  Глава 30 ПОЧЕМУ ВСЕ-ТАКИ АЛЕХИН, А НЕ ГОЛОВКО?

  Глава 31 В ОТДЕЛ ПРИХОДИТ БУХГАЛТЕР КОЛХОЗА «ХАКИКАТ»

  Глава 32 КОРНИЛОВ БЕСПОКОИТСЯ

  Глава 33 СОВЕЩАНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ

  Глава 34 СКАМЕЙКА У СТАРОГО ДУБА…

  Глава 35 СКОРПИОН ДАЕТ ЗАДАНИЕ

  Глава 36 ЕЩЕ УЛИКА

  Глава 37 НОВАЯ ЗАГАДКА

  Глава 38 БОГАТЫРЬ

  Глава 39 О ЦЕНТАВРЕ И ПРОЧИХ ЗВЕЗДАХ

  Глава 40 НЕУЖЕЛИ НЕТ ВЫХОДА?

  Глава 41 ВЫХОД ЕСТЬ

  Глава 42 АЛЕХИН СОЗНАЕТСЯ В ПРЕСТУПЛЕНИИ

  Глава 43 РАССКАЗ ПРЕСТУПНИКА

  Глава 44 ШАРИПОВ НАЗЫВАЕТ ИМЯ УБИЙЦЫ

  Глава 45 ТАК ЗАКОНЧИЛАСЬ ЭТА ИСТОРИЯ

  РАССКАЗ ОСТАЕТСЯ НЕЗАКОНЧЕННЫМ

ДНЕВНИК СЛЕДОВАТЕЛЯ ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

  1 С Е Н Т Я Б Р Я

  2 С Е Н Т Я Б Р Я

  4 С Е Н Т Я Б Р Я

  5 С Е Н Т Я Б Р Я

  6 С Е Н Т Я Б Р Я

  7 С Е Н Т Я Б Р Я

  12 С Е Н Т Я Б Р Я

  13 С Е Н Т Я Б Р Я

  14 С Е Н Т Я Б Р Я

  15 С Е Н Т Я Б Р Я

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Реклама на сайте