«Бюро волшебных случайностей»

Татьяна Рябинина

БЮРО ВОЛШЕБНЫХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ

1.

Если б не Иван Кузьмич, старый енот-потаскун, который пытался залезть под каждую встреченную юбку, я не сидела бы сейчас в грязной заплеванной камере в компании старой мошенницы, квартирной воровки, торговки наркотиками и проститутки-клофелинщицы.

Мне бы и в голову не пришло заняться тем, чем я вполне успешно зарабатывала на жизнь последние три года. «Бюро Волшебных Случайностей»! Только такой идиот, как Паша Ищенко, мог придумать подобное название. И только такая идиотка, как Лиза Журавлева, то есть я, могла на это согласиться.

- Ну ты, мурло! Поаккуратнее! - не открывая глаз, рявкнула наркодилерша Викса (так ее отрекомендовали), когда я, залезая на верхнюю «полку», случайно наступила ей на руку.

Я сняла пиджак, вывернула его наизнанку и подложила под голову. Лежать на голой деревяшке было жестко и неудобно. Вздохнув поглубже, подтянула колени к животу и приняла позу эмбриона. Утешало, хотя и слабо, что это только на трое суток. Потом или отпустят, или переведут в следственный изолятор, где, по слухам, есть матрасы. В нашей камере хоть унитаз имелся и крохотная ржавая раковина, а вот обитатели соседней «времянки» - об этом поведала бывалая домушница Даша - терпели до последнего, униженно умоляя «гражданина начальника» сводить их на оправку.

Впрочем, вряд ли меня отпустят. Если только Антошка не выпрыгнет из-под себя и ему не выдадут меня на подписку о невыезде. А для этого моему глубокоуважаемому адвокату придется изрядно похлопотать, потому что меня подозревают не в чем-нибудь, а в предумышленном убийстве.

- Слышь, ты! - развалившаяся на соседних нарах Даша, тощая прыщавая девица лет двадцати двух с длинными сальными волосами неопределенного цвета, дернула меня за ногу. - Перевернись! У тебя ноги воняют.

Вообще-то ноги у меня не потеют, душ я принимала утром, колготки надела новые, так что девушка явно преувеличивала. Но я не стала спорить и повернулась к ней головой. Похоже, ей просто хотелось поболтать, но вот от нее как раз пахло отнюдь не розами, поэтому я сделала вид, что моментально уснула.

…Вопреки моим опасениям, когда я вошла в этот каземат с обшарпанными стенами и крохотным зарешеченным оконцем под потолком, освещенный пищащей лампой дневного света, никто не стал меня «прописывать» и усаживать к унитазу, то есть, прошу прощения, к параше. Обитательницы камеры посмотрели на меня довольно таки равнодушно.

- Добро пожаловать, - буркнула пожилая дама, сидящая на нарах у окна.

Взглянув на нее, я подумала, что наша отечественная преступность охватила буквально все слои общества, за исключением, быть может, грудных младенцев. Пожилой даме - не бабе, не тетке, даже не женщине, а именно даме - было хорошо за пятьдесят. На ней был деловой костюм из тонкого кашемира цвета морской волны. Ее густые седые волосы отливали благородным лиловым ирисом и были уложены в строгую, изысканную прическу. Фигуре могла позавидовать молодая девушка, а цвет лица просто поражал - мне в мои тридцать пять было за ней не угнаться.

- Ольга Матвеевна, - представилась она хорошо поставленным голосом университетской преподавательницы. - А вы?

Я назвала себя. Странно. В моем представлении обитатели подобных апартаментов, знакомясь, вместо имен называют клички и статьи. Видимо, я читала слишком много плохих детективов.

- Лида, - сказала соседка Ольги Матвеевны, особа лет двадцати, одетая в микроюбку и кофточку с декольте до колена. Наряд и индейская раскраска на лице не оставляли сомнений, чем эта девица зарабатывает на хлеб насущный.

Камера была рассчитана на восемь человек, но были заняты только три нижних места из четырех. Присмотревшись внимательнее, я поняла, почему. Слишком близкое расположение унитаза делало незанятое место, мягко говоря, малоприятным.

Сверху свесилась растрепанная, сто лет не мытая голова с круглыми голубыми глазами и большим, прямо-таки лягушачьим ртом. Девушка, одетая в новые, явно дорогие джинсы и розовый пушистый свитер, осмотрела меня с ног до головы. Похоже, мой бежевый костюмчик от Унгаро и лодочки за триста баксов произвели на нее впечатление.

- Я Даша, - произнесла голова неожиданно густым басом, который никак не вязался с тщедушной фигуркой его обладательницы. - Тебя за что?

- Подозревают в убийстве, - со вздохом призналась я.

- Ух ты! - Дашины глаза загорелись, как сигнальные лампочки. - Только подозревают или?..

- Или, - разочаровала я ее. - Меня элементарно подставили.

- Ну конечно! - не пожелала разочаровываться Даша. - Все так говорят. Лезь сюда.

Пыхтя и сопя, я вскарабкалась наверх.

- Ну, рассказывай! - Даша просто горела нетерпением.

- Да нечего рассказывать, - пожала плечами я. - Моего клиента убили. Как раз перед тем, как я вошла в его квартиру. И меня сцапали. Прямо там. Вот и все.

- Интересно. Клиента, говоришь? А ты кто? Наверно, риэлтор или страховой агент?

- С чего ты взяла?

- Ну не адвокат же. И не проститутка. Проститутка у нас Лида, - прошептала она мне на ухо.

- Ее что, за это сюда? - удивилась я.

- Да нет, она клофелинщица. Ну, приходит к клиенту домой, подливает ему в выпивку клофелин и обчищает квартиру. Так ты риэлтор?

- Да почему риэлтор-то? У меня своя контора. Оказываем всякие услуги. Конфиденциального характера.

- А-а-а! - протянула Даша. - Жаль. Риэлтор - это... Это неплохо.

- А ты здесь за что? - в свою очередь поинтересовалась я, хотя не могу сказать, что мне это было так уж интересно.

- За квартирку, - заметив мое недоумение, она пояснила: - Ну, за кражу квартирную. Я здесь уже в третий раз. Но раньше наводчицей была, так что меня только подозревали. Ребята не сдавали. Оба раза на следующий день отпускали. А тут прямо на хате взяли. Сигнализация, чтоб ей.

Теперь мне стал понятен ее интерес - вполне профессиональный - ко всему, что хоть как-то связано с квартирами.

- А та, внизу? - я кивнула в сторону крупной черноволосой женщины лет сорока, которая лежала на нарах в полной прострации.

- Это Викса, - объяснила Даша. - Не знаю, имя это или кличка. Викса и Викса. Может, Вика. Черт ее знает. Она на герыче погорела. На героине то есть.

- А Ольга Матвеевна?

- Это вообще цирк, - усмехнулась Даша. - Старая мошенница. Дурит лохов на антиквариате. Мебель там, безделушки, всякая мура. Типа эксперт. Берет на экспертизу. Если что стоящее, цену занижает до самого плинтуса, мол, это мура, фуфло. Потом приезжает ее дружок, антиквар, и скупает все по дешевке. А потом продает уже по нормальной цене.

Тут мне приспичило в туалет. Вы пробовали делать свои дела на глазах у совершенно незнакомых людей? Вот то-то. Наверно, я предпочла бы оказаться в соседней «времянке» без унитаза, терпеть до пожелтения в глазах и умолять «гражданина начальника» о снисхождении к малой человеческой нужде.

Наконец я поняла, что больше терпеть не могу. Либо случится конфуз, либо я окончу жизнь, как несчастный астроном Тихо Браге, который умер от разрыва мочевого пузыря на пиру у императора Рудольфа, не смея выйти - император этого не любил. Поэтому пришлось сцепить зубы и сползти вниз.

Щербатый унитаз с ржавыми потеками вонял, вода текла сплошным водопадом, шум ее то нарастал, то почти стихал, заглушаемый писком полувыгоревшей лампы. Чуть не плача, я повисла над унитазом в позе орла.

«Господи, это ведь только начало!» - стучало у меня в голове, и когда я карабкалась на свое место, и потом, когда тщетно пыталась уснуть. Свет бил в глаза, гудение лампы тупой пилкой терзало нервы, от вони к горлу покатывала тошнота.

В какой-то момент мне показалось, что я умру. Прямо сейчас. Стоило закрыть глаза, и я видела Вовкино лицо - странно спокойное, словно ему вдруг открылась какая-то высшая тайна, недоступная моему пониманию. И ярко-алое, какое-то сюрреалистическое пятно на снежно-белой рубашке...

Что-то Антон не торопится. Часы у меня, разумеется, забрали, но прошло уже не меньше двух часов, как я сижу здесь, в камере. Или они решили не пускать его ко мне до утра? Может такое быть? Если бы я только знала, что меня ждет! Ни за что не вышла бы из троллейбуса у филфака университета, поехала бы прямой наводкой на 22-ю линию - подавать документы на юридический факультет.

Арестовали меня в семь вечера, нет, в начале восьмого. Минут десять от Вовкиного дома до РУВД, куда доставили на заднем сидении потрепанной «шестерки», в наручниках, зажатую между двумя внушительной комплекции субъектами. Потом не меньше часа меня допрашивал хмурый следователь с жуткой фамилией Добролобов. На мой взгляд, она ему шла, как вторая кожа. Тем более что первая, красная, блестящая и угреватая, не шла ему совершенно. К тому же у него были омерзительные уши, большие, хрящеватые и закатно багровеющие из-под неряшливой прически мышиного цвета. Фигурой он напоминал спичечный коробок с головой. Я пыталась прикинуть, сколько же ему лет, но поняла, что это безнадежно: может, двадцать пять, а может, и сорок пять, не разберешь.

Господин Добролобов долбил одни и те же вопросы в разных сочетаниях, демонстрируя изрядное знание законов комбинаторики. Но мои ответы его вряд ли интересовали, потому что, спрашивая, он исходил из какой-то готовой схемы, в которую все, мною рассказанное, никак не вписывалось. Он элементарно не верил ни одному моему слову. Впрочем, немудрено. Я бы тоже не поверила.

На исходе часа я уставилась на Добролобова гипнотизерским взглядом и заявила, что не скажу больше ни слова без адвоката. Потому что имею право. Что-что, а вот это я знала твердо. От Антона, разумеется.

- Будет тебе белка, будет и свисток, - сардонически усмехнулся он. - Чуть позже.

- Нет, сейчас! - настаивала я.

- Милочка, вы можете позвонить не какому-нибудь адвокату, а только тому, кто уже вас обслуживает. Есть у вас такой? Если нет, то придется подождать. Либо родственники найдут, либо мы вам дадим.

- Адвокат у меня есть. Можно? - я потянулась было к трубке, но Добролобов, гадко усмехаясь, меня остановил.

- Минуточку, - он сам снял трубку и вопросительно поднял подбородок. - Ну, говорите номер.

Я продиктовала номер Антона Ракитского. Из трубки доносились длинные тупые гудки. Наконец щелкнуло. Добролобов коротко проинформировал, что Елизавета Андреевна Журавлева задержана по подозрению в убийстве и находится там-то и там-то. После чего появился мордатый милицейский чин (какой именно, я не разглядела) и увел меня в камеру…

Если чувство времени меня не подвело, было уже около половины одиннадцатого. Мне оставалось только ждать. Соседки мирно посапывали.

Вдруг чья-то рука скользнула по моей щеке и ниже. Дернувшись от отвращения, я с силой ударила кулаком, угодив в мягкий, противно податливый живот. Коротко вскрикнув, Даша свалилась вниз.

- Да я тя, сука!.. - заорала она, вскакивая, но тут раздался спокойный, прозрачно-ледяной голос Ольги Матвеевны:

- Заткнись, лярва! Вон туда! - сев на нарах, она показала острым сухоньким пальчиком с безупречным маникюром на место рядом с парашей.

К моему удивлению, Даша, злобно всхрапнув, отправилась по указанному адресу.

                   - Я миленка удержу –

                     Крепко к койке привяжу.

                     Ведь не зря же санитаркой

                     В психбольнице я служу, -

усмехнувшись, пропела Лида.

- А ты молодец, деточка! - повернулась Ольга Матвеевна ко мне. - Так и надо. Никому не давай спуску. Слышала, наверно, золотое правило? Не верь, не бойся, не проси. Запомни, пригодится.

Это где пригодится, на зоне? Вот спасибо-то! Впрочем, все это вполне работает и на воле. Тем более, похоже на то, что скоро воля станет просто филиалом зоны.

Я снова свернулась колобком, все еще гадливо вздрагивая. Если судить по телевизионной рекламе и прочему шоу-бизнесу, сексменьшинства скоро превратятся в большинства и быть человеком с нормальной ориентацией станет просто неприличным. Но я к подобным фокусам всегда относилась резко отрицательно. Тем не менее долго переживать по поводу противоестественных наклонностей соседки по камере не было ни сил, ни желания.

Чтобы отогнать непрошеные мысли, - а они снова и снова возвращали меня на 6-ю линию - я попыталась убежать назад, в детство и юность, где все было ясно и безоблачно. Или почти безоблачно.

2.

Родилась я в Ленинграде, в 1968 году, в ночь на старый Новый год. Дело было в Московском парке Победы, месте глухом и страшноватом. Не подумайте, что мама родила меня под кустом или на скамейке. Просто роддом стоял на окраине парка, и молодые мамы каждую ночь могли слышать жуткие крики и пронзительный визг. Когда моя матушка пришла в себя после двадцатичасовой пытки, которую я обеспечила ей своим появлением на свет, на дереве напротив окна висел вверх ногами голый мужик. Мертвый.

- Ой, не к добру это, девка, - утешила старенькая санитарка.

От такой радости молоко у мамы пропало, не успев еще и появиться, и я уже с первых своих дней оказалась обречена на суррогаты.

Назвали меня Лизой - в честь какой-то добродетельной родственницы. Сколько себя помню, я была этим подарком страшно недовольна. Благо бы еще звали полным именем: Елизавета. Это все-таки звучит парадно и по-императорски. Но куда там! Лизонька, Лизочек... Это мы песенку такую пели в детском садике: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из крыльев комаришки сделал две себе манишки - и на бал». Тем более что ростом меня Бог тоже обидел - в любом строю я топталась в хвосте.

Зато, словно в насмешку, мне досталась воистину ангельская внешность: светлые вьющиеся волосы, которые мама ни за что не разрешала подстричь аж до окончания школы, большие голубые глаза в длиннющих ресницах, пухлые щечки с ямочками и губки сердечком. Кто бы, может, и радовался, но мне это доставляло сплошные неприятности. Взрослые ворковали: «Ах, какая куколка, какой ангелочек!». Мальчишки дергали за косы и забрасывали снежками. Девчонки завидовали и строили козни. Учителя чуть что трубили на все голоса: «Журавлева, думаешь, если красивая, значит, все можно?». Кроме того, ко мне перманентно приставали всевозможные извращенцы, вследствие чего годам к пятнадцати у меня организовался натуральный психоз: в каждом встречном мужчине я видела маньяка и психопата.

Короче, у меня не было ни молодого человека, поскольку одноклассники мне были неинтересны, а тех, кто постарше, я элементарно боялась, ни подруг, разве что несколько не особо близких приятельниц.

В целом же мое детство можно считать вполне стандартным и благополучным - с пионерским лагерем, музыкальной школой, поездками к бабушке в Днепропетровск, днями рождения, дискотеками и прочей мурой, входящей в этот набор. Жили мы в приличной, по тем меркам, трехкомнатной квартире. Папа мой играл на скрипке в театральном оркестре, мама преподавала немецкий язык в Горном институте. Училась я очень даже неплохо, но не потому что это было мне интересно, а исключительно из раздутого самолюбия. Неписаный закон: раз красивая - значит, дура. И я стремилась стать тем исключением, которое хоть и подтверждает правило, но все равно является из него исключением.

Получив аттестат всего с одной «четверкой» по физкультуре (которую ненавидела исключительно по причине необходимости стоять в конце строя), я крепко задумалась: куда пойти, куда податься? Наклонностей не было абсолютно никаких. Такие, как я, обычно идут в педвуз, но одна мысль о том, что придется сеять разумное, доброе, вечное в вечнозеленые головы малолетних идиотов, приводила в дрожь.

Филфак? Но моя «пятерка» по английскому была с немалым изъяном - просто на фоне совершенно отсталых одноклассников я казалась учительнице белым лебедем. И я сделала шаг, который говорил об отсутствии каких-либо мыслей о будущем. А именно - поступила в университет на мало популярное и бесперспективное отделение классической филологии.

Гомер, Катулл, Тацит... Короче, Кирие, элейсон!1 Длиннющий узкий коридор, в конце которого притаилась наша кафедра. Суровые пожилые дамы-преподавательницы. Крохотные аудитории в той части факультета, которая издревле называется «школой», не менее древние столы, украшенные замечательной наскальной живописью - она так скрашивала скучные лекции. Тесный буфет с неизменными сосисками - в Татьянин день там стыдливо продавали пиво.

Личная жизнь по-прежнему не складывалась. В нашей группе было всего два мальчика. Но один из них был безнадежно женат, а другой думал только о генеалогии греческих богов и героев. Конечно, случалось такое, что кто-то пытался со мной познакомиться, но ничем знаменательным это не кончалось. И только на третьем курсе со мной приключился совершенно безумный роман. Дело шло к свадьбе, но... Нет, не буду об этом. О драконах - ни слова! Я долго не могла прийти в себя. Конечно, были после этого мужчины, не без того, но ни одного из них я особо всерьез не воспринимала.

Университет был окончен с «красным» дипломом (неизменное «хорошо» по физкультуре - не в счет). Все ждали, что я прямой наводкой пойду в аспирантуру, но меня уже тошнило от пыли веков. Терять еще несколько лет и массу нервов, чтобы все равно остаться без работы? Никому-то мы, «классики», были не нужны. Кафедра укомплектована под завязку, так что все мы шли по распределению в школы - преподавать в меру возможностей иностранный язык. Я же выклянчила свободный диплом - без распределения. И тут же об этом пожалела. Как говорится, вышел на палубу, а палубы нет.

Кем  только мне не пришлось работать за последующие восемь лет - вспомнить страшно. Секретарем-машинисткой, корректором в заводской газете, продавцом парфюмерии, экскурсоводом. Поступали и более «заманчивые» предложения, но я отшатывалась от них, как от чумы. В 98-ом пришлось совсем кисло. На бирже труда сначала предлагали что-то совершенно смехотворное, потом, когда я отказалась переучиваться на повара или маляра, и вовсе перестали предлагать. А потом и пособие платить перестали. Папа умер за несколько лет до того, мама получала крохотную пенсию и подрабатывала переводами технической литературы.

Я была в полном отчаянии, когда мне позвонила бывшая однокурсница Галка.

- Лизка! - завопила она в своей обычной манере, шумной и напористой. – Как жизнь?

- Порнофильм без секса, - пожаловалась я.

- Говорят, тебя выбросило на камни? Иди ко мне!

- А что у тебя? - поинтересовалась я с опаской.

- А я в школе завучем. Нам нужен преподаватель ОБЖ.

- Чего преподаватель? - не поняла я. – «О Боже»? Это что, закон Божий? Но я, вообще-то, неверующая.

- Дура! - расхохоталась Галка. - Кто тебе даст в школе закон Божий преподавать! ОБЖ - это «Основы безопасности жизнедеятельности».

- Но я...

- Что ты? Думаешь, кто-нибудь знает, что это такое? Есть дурацкая программа, которую придумали клинические идиоты. Надо притвориться, что умеешь читать, - и дело в шляпе. Главное, чтобы дети не сожрали сырьем. А там поставишь примерным «пятерки», хулиганам – «тройки», и опять же дело в шляпе.

- Галь, - наконец вклинилась я. - Да я до сих пор как вспомню о педпрактике, холодным потом покрываюсь.

- Подумаешь! Все это фигня, ничего страшного. Значит, я тебя жду.

Она повесила трубку, а я только подивилась подобной наглости. Но через пару-тройку дней призадумалась. Потом призадумалась плотнее и... В общем, понятно.

Дети меня «сырьем» не съели, хотя ходили на головах, как только могли и хотели. Порою я не слышала сама себя. Приходили учителя из соседних кабинетов и ворчливо просили пригасить творческую атмосферу на несколько децибел. Орать и строить деток в колонну по четыре мне было элементарно лень, поэтому на все их выходки я мудро улыбалась и ставила «пары», слегка разбавленные «тройками» и «четверками». Тупые, но смирные, как и советовала Галка, удостаивались высшего балла.

Платили по-смешному, но у меня в то время появился весьма обеспеченный кавалер, адвокат Валера. Он ездил на синем «вольво» и сорил деньгами. Правда - к сожалению или к счастью - был женат. Кстати, именно Валерка сосватал мне своего коллегу Антона Ракитского, когда я открыла «БВС». Но о «БВС» - чуть позже.

Каких-то особых карьерных притязаний у меня не было - я уже давно сделала вывод, что эта стезя не для меня. И все было бы неплохо, не цари в школе почти стопроцентный матриархат. Видовое меньшинство представляли старенький завхоз Егорыч и физрук Иван Кузьмич, мужчина, как говорил Карлсон, в самом расцвете лет (слегка за пятьдесят), косая сажень в плечах. Он ходил по школе, как петух по курятнику, жалуя своим царственным вниманием все, что движется. Женского пола, разумеется.

Дошла очередь и до меня. Я пыталась игнорировать это обстоятельство, но Кузьмича моя холодность только раззадорила. Однажды, когда у меня закончился последний урок во второй смене, я собралась закрыть кабинет и уйти домой. И тут ввалился Иван Кузьмич, без лишних слов задрал мне юбку и попытался опрокинуть на стол. Спасло появление директрисы Марии Степановны. Правда, я забыла упомянуть то обстоятельство, что Иван Кузьмич был ее законным супругом. Поэтому спасение вышло относительным.

Надо ли говорить, что из школы меня выперли с треском. За аморальное поведение. Галка в то время уже работала в роно, но помочь мне ничем не смогла.

И началась очередная серия моих мытарств в поисках работы. С Валеркой мы к тому моменту уже расплевались, поэтому я снова осталась без средств к существованию.

Через пару месяцев, когда я уже была по уши в долгах, кое-что все-таки нарисовалось. Правда, из того разряда, который я всегда считала ниже своего достоинства. Лифтершей в буржуинском доме.

Нет, я без всякого снобистского презрения отношусь к сфере обслуживания, не люблю только халдеев. Не в смысле официантов, а в смысле лакеев. Вот представьте, входит в лифт, весь такой коврово-зеркальный, расфуфыренная дамочка, которую буквально пучит от раздутого чувства собственной значимости. А лифтерша с японским поклоном нажимает кнопочку, потому что сама дамочка не может сделать этого, не уронив себя в своих глазах.

Вот мне и предстояло нажимать кнопочку.

Платили за это намного больше, чем в школе, однако я уговаривала себя, что, как только найду что-нибудь поприличнее, немедленно уйду. Но, как известно, ничего нет более постоянного, чем временное. Короче, я застряла. Застряла в коврово-зеркальном лифте на мягком пуфике.

Лифтер с классическим университетским образованием! Впрочем, блестящее будущее давно осталось позади, и от образования остались только некстати всплывающие цитаты в оригинале, излюбленное университетское «Nolite me tangere»2 и речевка, которой я пользовалась, когда из последних сил тащила тяжелые сумки: «-or, -ris, -tur, -mur, -mini, -ntur» - не что иное, как окончания глаголов настоящего времени в пассиве.

Работала я день через день. Смена начиналась в семь утра, а заканчивалась в одиннадцать. Ночью лифт, как и все нормальные лифты, работал в автоматическом режиме. То есть нажимать на кнопочку должен был тот, кто желал в нем ехать. Мне разрешалось уйти на десять минут по естественной надобности, а еще два раза на полчаса - чтобы перекусить.

От скуки я общалась с жильцами. Странно, но они почему-то рассматривали меня как автомат для психотерапии и сливали мне свои проблемы личного характера. Я вежливо кивала головой и на всякий случай все запоминала. Что не успевали за время подъема поведать жильцы, добавлял всеведущий охранник Коля.

На десятом этаже жила одна почтенная семейка: папа-банкир, мама - модная актриса и дочка-студентка. На одиннадцатом купил квартиру весьма сомнительный молодой человек. Хотя выглядел он вполне респектабельно. Высокий, модно подстриженный, благоухающий дорогим одеколоном, парень носил дорогие костюмы и двухсотдолларовые галстуки. Не знаю точно, чем он занимался, но вряд ли добывал деньги праведным путем. Впрочем, мне-то не все ли равно? Он относился ко мне вполне дружелюбно, болтал «за жисть» и даже дарил к праздникам шоколадки.

И вот этот самый парень по имени Славик запал на банкирскую доченьку, мне лично напоминающую два метра сухостоя. Она же все его попытки заговорить и познакомиться игнорировала. Однажды они вошли в лифт вместе. Бедный Славик прямо из кожи вон лез, но девчонка смотрела сквозь него, чуть приморщив алебастровый лобик.

- Видала, Лизка, что творится? - сокрушенно вздохнул он, когда банкировна вышла. - Не подступись! Слушай, ты ведь все обо всех знаешь, как бабка на завалинке. Расскажи про нее, а?

- Я бы не стала связываться, Вячеслав Петрович, но воля ваша. Слушайте.

И я выложила ему весь тот компот, который с бору по сосенке собрала на девочку Светочку. Вплоть до любимой марки нижнего белья (видела пакеты, которые она несла из магазина).

А потом получилось вот как. Однажды вечером я отлучилась в туалет. В это время в подъезд вошла Светочка, а за ней - Славик. Выслеживал он ее, что ли? Они самостоятельно влезли в лифт, поехали и... застряли. Самым пошлым, банальным образом застряли. И просидели между пятым и шестым этажами ни много, ни мало полтора часа, пока не приехала аварийка и не высвободила их.

А через два месяца ко мне домой пришел бандитского вида паренек и вручил кремовый конверт с приглашением на свадьбу. Я набралась наглости и пошла. И не пожалела, потому что меня чествовали как самую дорогую гостью.

- Если бы не Лизка!.. - ревел поднабравшийся Славик, а Светка тоненько хихикала.

Через несколько дней Славик позвонил мне домой и сказал, что надо встретиться: есть дело. Он привез меня на своей белой «бэшке» в японский ресторан и за порцией омерзительного суши сделал предложение. Деловое.

- Лизка, ты просто ошизительно все провернула. Ты просто гений! - твердил он, дергая меня за рукав водолазки.

- Да что провернула-то? Ничего я не проворачивала.

- Ой, да не скромничай, интриганка! Специально ведь лифт застопорила. Но я хоть знал, о чем с ней говорить. Тебе спасибо. Светка потом удивлялась, насколько у нас много общего. Она, мол, не ожидала. Я ей не сказал, что ты мне все о ней рассказала. Сказал только, что ты лифт специально тормознула.

Я не стала его больше убеждать, что лифт застрял сам, и приготовилась слушать дальше. Сказав еще не один комплимент моему уму и внешним данным, Славик наконец перешел к делу.

- Ты не хотела бы заняться этим профессионально? - вскользь поинтересовался он.

- Чем? - вытаращила глаза я.

- Я как-то читал, что в Японии есть такие конторы, которые занимаются созданием случайностей. Знаешь ведь, как говорят? Случайное - частный случай закономерного.

- И как ты себе это представляешь? Клиенты будут садиться в лифт, а я буду останавливать его между этажами?

- Лизонька, - Славик снисходительно улыбнулся, при этом его маленькие темные глазки-буравчики сверлили меня насквозь, - не заставляй меня в тебе разочаровываться. Это будет обычное детективное агентство. Ну, почти обычное. Сначала надо будет собрать информацию. Ну, как про Светку. И сообщить ее заинтересованному лицу. А потом организовать ситуацию, в которой эту информацию можно будет использовать.

- Только для знакомства?

- Не обязательно. Случайности бывают разные. Это большое искусство оказаться в нужном месте в нужное время. Например, подать шефу рулон туалетной бумаги, когда того проберет.

- Издеваешься? - обиделась я. - Такое мы проделывали в пионерском лагере. Кидали какой-нибудь противной девочке в компот слабительное, а потом занимали в туалете все толчки. Или бумагу туалетную прятали.

- Ага! - кивнул Славик, закуривая странную, бледно-салатную сигарету с золотым обрезом, пахнущую медом. - А если бы кто-то подал этой противной девочке в это время бумажку, то стал бы ее лучшим другом. Поняла намек?

- Кажется, да, - я кинула в рот маленькое рисовое печеньице и задумалась. - Звучит заманчиво, но...

- Что «но»? - начал терять терпение Славик.

- Во-первых, я не юрист и законов не знаю. Во-вторых, я не умею собирать информацию. Или ты думаешь, кто-то будет ко мне приходить и все рассказывать? В-третьих...

- Подожди, давай по порядку! - протестующе поднял руку Славик. - Во-первых и во-вторых, не надо все делать самой. На это имеются сотрудники. Которые знают и умеют. Что в-третьих?

- В-третьих, надо ведь как-то придумывать эти самые случайности.

- Ну и придумаешь.

- А организация? - продолжала капризничать я, в душе уже сдаваясь.

- Это я беру на себя. Знаешь стишок? «Тихо шинами шурша, едет крыша не спеша».

- Значит, ты будешь моей крышей? - догадался Штирлиц.

Вопреки пословице, дело делалось не намного дольше, чем сказка сказывалась. Не прошло и месяца, как я уже сидела в вертящемся кожаном кресле и круглыми глазами рассматривала собственный офис, потягивая кофе, сваренный моей собственной секретаршей Аленой.

Офис мне отчаянно нравился. Стены покрыли бледно-голубыми жидкими обоями, пол - темно-синим ковролином. Мебель я сама выбрала по каталогу. А компьютер... О таком я могла только мечтать.

- Ну как? - довольно улыбаясь, спросил заехавший навестить меня Славик. Он привез мне «на новоселье» абстрактную картинку - наверно, натюрморт. А может, и портрет.

- Слушай, а зачем тебе все это надо? - задала я вопрос, который мучил меня с того самого исторического разговора в «Сёгуне». - Или ты всерьез думаешь, что с этого дела будет такая уж большая прибыль? 

- Трудно сказать. Это уже от тебя зависит. А зачем мне это надо? Видишь ли, Лизуня, я не из тех, кто забывает добро. Ты мне помогла, я тебе помогаю. Тем более, надеюсь, мы с тобой породнимся. Ну, я приглашу тебя нашего младенчика крестить, - уточнил он, заметив мое недоумение.

Мой будущий родственник уехал, а мы с Аленой остались наедине с проблемами. Клиентов пока не было. Впрочем, почти не было и сотрудников. Алену, сочную хохлушку с длинной косой и неожиданно голубыми глазами, окончившую какие-то очень солидные секретарские курсы, мне порекомендовала Галка. Алена привела Виктора, тихого и совершенно незаметного отставного мента, который много лет проработал мышкой-наружкой.

Мы дали рекламу, в которой необдуманно напустили туману. Обещание решить деликатные проблемы личного и профессионального характера приводило к нам почему-то исключительно импотентов и истероидов, которые принимали нас за очередных магов-экстрасенсов. Правда, один раз появилась дама, которая хотела нанять киллера для своего мужа.

- Первый блин комом, блин! – сказала Алена.

Дедка за репку, бабка за дедку... Виктор нашел психолога Зою Петровну. Она помогла нам придумать более грамотный рекламный текст, но клиент по-прежнему не шел. Штат рос, а работы не было. Славик терпел, но мрачнел. Не знаю, чем бы закончилось это начинание, если бы не Паша Ищенко.

Он появился у нас - по определению - случайно. Перепутал адрес. Как писал классик, шел в комнату - попал в другую. В соседнем подъезде у нас окопался нотариус, вот к нему Паша и направлялся.

Когда я вышла из кабинета, то увидела в приемной Алену, какую-то скукоженную и жалобную, а рядом - невысокого пухлощекого юношу, смахивающего на Иванушку-дурачка. Пылая румянцем, блистая пробором зализанных светлых волос, он размахивал руками и щебетал что-то жизнерадостным тенорком.

- А вы директор, да? - с жаром повернулся он ко мне. - Вот девушка мне рассказала, чем вы занимаетесь, вернее, не занимаетесь, так это очень интересно.

Он так и шарил по мне глазами, то вверх, то вниз, не обделяя вниманием ни одной детали. Наверно, будь на его месте кто-то другой, я бы оскорбилась. Но парень оглядывал меня с таким по-детски простодушным видом, что я невольно улыбнулась. Он расцвел.

- Знаете, а я бы не отказался у вас работать! - это прозвучало так, словно я его долго-долго уговаривала.

- Вы извините, - остудила я его пыл, - но у нас штат уже набран.

- Да бросьте! - парень добродушно махнул рукой. - У вас же клиентов нет. Значит, вы все делаете не так.

- А вы, наверно, знаете, как надо? - фыркнула ожившая Алена.

- Ну, примерно... - заскромничал он.

Эх, знать бы мне наперед, что меня ожидает. Но как раз в те дни проснулся мой острый комплекс неполноценности, и я готова была хоть дьявола взять на работу, лишь бы дело сдвинулось с мертвой точки.

- Пожалуй, я вас возьму, - неуверенно пробормотала я, стараясь не смотреть в сторону возмущенной Алены. - Но с испытательным сроком.

- Конечно! - завопил Иванушка.

- И учтите, пока не придет хоть какой-то клиент, зарплаты не будет.

- Согласен!

- Тогда пишите заявление...

3.

- Журавлева, на выход!

Казалось, я только-только задремала, но за окном посветлело. Значит, уже наступило утро.

Морщась от боли в задеревеневшей шее, я ссыпалась вниз, одернула безнадежно измятую юбку и поплелась к двери, где маячил все тот же мордатый милицейский чин.

- Адвокат приехал, - буркнул он.

Ага, и полугода не прошло.

Антон, как всегда элегантный, в черных брюках с острейшей стрелкой и темно-сером пиджаке, ждал меня в тесной каморке, где помещались только стол и два стула. Окно расчерчивала в клетку частая решетка, стены на высоту человеческого роста были покрашены масляной краской омерзительно зеленого цвета, а на полу красовался линолеум, местами истертый до прозрачности.

Замок за моей спиной защелкнулся, и в нем дважды повернулся ключ.

- Ну, проходи, садись, - тяжело вздохнул Антон. - Рассказывай.

Я увидела себя его глазами, и мне стало совсем тошно. Растрепанная, в мятом костюме, на колготках поехала петля. Наверно, вчерашний макияж со сна осыпался и размазался.

- Мне плевать, как ты выглядишь, - резко сказал он, когда я попыталась стереть гипотетические потеки туши под глазами. - Рассказывай, во что вляпалась.

- А тебе не сказали? - как-то очень равнодушно удивилась я.

- Ну почему же. Сказали. А теперь хотелось бы услышать твою версию. Желательно без вранья.

С Антоном у нас был короткий производственный роман. Беда в том, что, будучи ослепительно красивым, он являл собой олицетворенную скуку. Все равно что общаться с манекеном из дорогого магазина. Знаете, бывают такие очень хорошо сделанные манекены, настолько похожие на людей, что даже дрожь берет: идешь по магазину, а прямо перед тобой неподвижно стоит невероятный красавец с вытянутой рукой и смотрит в никуда. Присмотришься - а он, оказывается, немножечко того... неживой.

Около месяца я любовалась его безупречным профилем, а также фасом и прочими достоинствами, слушала безупречный баритон с тщательно выверенными обертонами и пыталась объяснить себе, что наконец-то вытащила выигрышный билет.

Вполне успешный адвокат, разведенный, без детей, на четыре года старше меня. Без материальных и жилищных проблем, умный, нежадный... И скучный. Господи, не передать, какой скучный!

Расстались мы вполне мирно, он продолжал консультировать меня, если мне вдруг нужна была юридическая помощь, но я чувствовала, что определенную обиду он затаил. Это нет-нет, да и проскакивало - то во взгляде, то в тоне разговора. Наверно, не стоило на него особо полагаться, но выбора у меня не было.

Я с долей опаски посмотрела в его зеленовато-серые глаза, в уголках которых притаились тонкие, словно иглой процарапанные морщинки. Они не выражали ровным счетом ничего, кроме беспокойства и легкого раздражения.

- Антон, кажется, меня кто-то подставил, - начала я, изо всех сил стараясь унять волнение. От того, поверит он мне или нет, зависело многое. - Убитый, Владимир Брянцев, был моим клиентом. Мало того, мы с ним раньше были знакомы. По сути, он и обратился ко мне именно поэтому. Он хотел получить повышение по службе, но начальница относилась к нему, мягко говоря, неважно. Тогда он решил ее охмурить. Помнишь фильм «Служебный роман»? Что-то вроде того. Пришел ко мне, чтобы мы нащупали ее слабые стороны.

- Нащупали?

- Кое-что. А потом... - я на секунду задумалась. - Потом он позвонил и попросил срочно приехать к нему домой.

- Чем объяснил? - Антон подобрался, глаза утратили зеленый отблеск и стали холодно-стальными.

- Сказал, что все отменяется. Что обстоятельства изменились. Что все объяснит, когда я приеду.

- Именно ты?

- Да. Именно я. Не Витя, не Паша, а именно я.

- Дальше.

- Дальше... Дальше я приехала. Поставила машину во дворе, вошла в подъезд.

- Кто-нибудь тебя видел? - перебил Антон.

- Да. Сначала какая-то девка чуть не угодила под колеса. Шла, ворон считала. А когда я заходила в подъезд, мужик выводил собачку.

- Плохо.

- Антон, что ты несешь?! - возмутилась я. - Плохо, хорошо. Ты понимаешь, что меня сцапали на месте преступления? То есть, не на месте... Ну, ты понимаешь. Прямо там.

- Ладно, - он махнул рукой. - Ты вошла в подъезд и?..

- Поднялась, позвонила. Долго никто не открывал. Я уже хотела позвонить ему на сотовый, тут женский голос спросил, кто там. Я назвалась. Дверь открылась.

- Ты видела эту женщину? - Антон что-то наскоро черкал в блокноте.

- Нет. В коридоре было темно. Дверь открывалась вовнутрь.

- Не может быть, - не поверил он. - Чтобы ее было удобнее выбить?

- Наружная дверь - на лестницу. А вторая - вовнутрь. Видимо, она, баба эта, встала за внутреннюю дверь, когда я вошла. А потом - вышла.

- Лиза, ты можешь по-человечески говорить? - Антон бросил ручку. - Кто вошел? Кто вышел?

- Да что тут непонятного? - я сорвалась на крик. Руки дрожали так, что пришлось спрятать их под себя. - Я вошла. А она - вышла. И дверью хлопнула. Что тебе еще непонятно?

- Успокойся! - он тряхнул меня за плечи, да так, что зубы лязгнули. - Рассказывай дальше.

- Не ори на меня! - заорала я. И добавила на тон ниже: - Иначе ничего тебе не скажу.

Антон уставился на меня, как на восьмое чудо света. Покачал в недоумении головой. Запустил руку в свою идеальную темно-русую прическу с едва заметной проседью на висках, превращая ее в воронье гнездо.

- Первый раз такое вижу. И слышу. Я, на минуточку, не следователь. И даже не оперуполномоченный. Я, дорогая, твой адвокат, если ты не передумала. А если передумала - флаг тебе в руки. Подожди пару деньков, предъявят обвинение, дадут казенного защитника.

Он сделал движение, будто собирается встать, но я схватила его за руку. Не в моем положении было выпендриваться.

- Антошенька, ну прости! - взмолилась я. - Сейчас все расскажу. Слушай. Впрочем, рассказывать-то особенно нечего. Я Вовку позвала, никто не ответил. Заглянула в комнату - он лежит. На полу, - мой голос предательски дрогнул, и я поняла, что сейчас разревусь. Наверно, вытащить себя за волосы из болота было бы легче, но я все-таки сдержала слезы. - М-мертвый. Пока я стояла, как баран, и думала, что делать... На меня просто ступор какой-то нашел. Короче, ввалились менты...

- Подожди, они что, дверь взломали?

- Далась тебе эта дверь! Она же не закрыта была. На замок не закрыта. Ну, сказали, что кто-то позвонил и сказал, что по такому-то адресу убийство.

- Да здорово вас тряхнуло, ваше филологическое высочество. «Сказали, что сказали», - передразнил он меня. – Кстати, звонок в милицию был с сотового Брянцева. Который не нашли.

- Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд! Сам-то подумай. Кто мог звонить? Или я, или кто-то другой. Только откуда этот кто-то другой мог узнать об убийстве, если его не было в квартире? А если это была я, то куда я дела телефон? Сожрала? Выбросила в окно? Спустила в унитаз? А пистолет? Куда пистолет делся?

- Это тоже шанс, - согласился Антон.

Он сидел, так же, как и я, покачиваясь на стуле, спокойный, как удав, и мне вдруг захотелось завизжать, вцепиться когтями ему в физиономию и как следует располосовать его тщательно выбритые щеки и безупречной формы нос. Почему? Не знаю. Но захотелось.

- Слушай, - хоть и с трудом, но мне все же удалось подавить это желание, - если кто-то звонил в милицию, там должна остаться запись звонка. Неужели нельзя экспертизу сделать, что это не я звонила?

- Голос изменен. Было бы не пять слов, а хотя бы раза в два побольше, тогда другое дело. Короче! – Антон посмотрел на меня в упор. – Сейчас целая куча ментов старательно ищут пистолет и трубку. Если в ближайшее время ее не найдут, тебя, вполне вероятно, смогут отпустить под залог. А может, даже и просто на подписку.

- А кто залог заплатит?

- Да хотя бы твой кум. Он мне звонил, говорит, не против. Между прочим, там еще была бутылка на столе  и две рюмки. На них имеются «пальцы». Если выяснится, что они не твои, считай, дело в шляпе

На этом наш разговор закончился. Антон вручил мне – «На всякий бякий случай!» - пакет с туалетными принадлежностями, и меня препроводили обратно в камеру.

День тянулся нудно и бесконечно. Принесли обед, нечто неприглядное и неудобоваримое. Увели – «На выход с вещами!» - Виксу. Мне уже начало казаться, что про меня забыли. Что Антон ничего не смог сделать. Что мне одна дорога – в следственный изолятор. Годик посижу там, потом суд – и по полной программе. Ну, пожизненное-то вряд ли назначат, все-таки без особой жестокости. Может, Антон сочинит какой-нибудь выдающийся аффект или еще что-нибудь жалостливое. Но лет семь-восемь придется оттрубить за пошивом рабочих рукавиц. Разве что скостят годик за примерное поведение.

Я так живо себе все это представила! Правда, представления эти основывались по большей части на малохудожественных фильмах и посредственных детективах, но все равно – впечатляло. Ватники и платочки, всюду строем, алюминиевые миски с баландой, художественная самодеятельность. И своры оголтелых лесбиянок.

Мне стало так себя жалко, что слезы потекли рекой, смывая остатки косметики.

- Эй, хватит сопли жевать! – рявкнула Лида. – И без тебя тошно. Раньше надо было думать. А то сначала квакнула хахаля, а теперь… - и она добавила такое словцо, что даже мое филологическое, ко всему привычное ухо слегка привяло.

- Кто бы говорил! – гаркнула Даша. – Перестань, Лизка, - добавила она совсем другим тоном, приторным до липкости, - слезами горю не поможешь.

Похоже, она уже забыла ночное падение со шконки и не теряла надежд на взаимность. Мне стало еще тошнее. К тому же в голову по-прежнему лезли мысли о Вовке. Как ни старалась я отгородиться от них, ничего не выходило.

Ближе к вечеру – солнце ушло на другую сторону и уже не заглядывало в камеру – Даша с Лидой принялись рассказывать анекдоты, один другого похабнее, Ольга Матвеевна тихонько мурлыкала себе что-то под нос, а я впала в полную прострацию. В этот момент и прозвучало сакраментальное:

- Журавлева! С вещами на выход!

Я просто птичкой слетела сверху, наплевав на пакет с зубной щеткой и мылом. Ольга Матвеевна пожелала мне удачи, Лида кивнула, а Даша томно и длинно поцеловала в щечку.

Господин Добролобов посмотрел на меня со здоровой брезгливостью и потребовал автограф на «подписке о невыезде». Антон, все в тех же брюках, но пиджак уже другой, твидовый, сидел в уголке с непроницаемым лицом. Молоденький сержантик принес все, что у меня отобрали: сумку, документы, портмоне («Проверь, все ли деньги на месте!» - сурово потребовал Антон), телефон, ключи от дома и от машины.

- А машина моя где? – робко пискнула я.

- Может, тебе, то есть вам, - он покосился на Антона, - еще и машину к подъезду подогнать? Там стоит, где и стояла. Если не угнали, конечно. Разумеется, мы ее осмотрели.

Понятно. Интересно, хоть руль-то в ней остался?

- Ну, какие планы? – поинтересовался Антон, когда мы погрузились в его обманчиво скромный темно-серый «Пежо».

- Домой. И спать. Нет, сначала в ванну, потом спать.

- А поужинать?

- Я тебя умоляю! – застонала я.

- Это не то, что вы подумали, - усмехнулся Антон. – Я ни на что не намекаю. И даже не приглашаю тебя в ресторан. Это как-нибудь потом, когда тебя, надеюсь, оправдают. За твой, разумеется, счет.

- В ресторан за мой счет или оправдают за мой счет?

- Ну, и это тоже. Или ты думаешь, я тебя за бесплатно защищать буду?

- Как же, дождешься от тебя!

- Милая моя! – Антон взял мою руку и галантно поцеловал. – Ты же сама этого хотела. Теперь у нас отношения сугубо деловые. Ну, может, где-то и приятельские, но, как ты любишь говорить, деловая компонента превалирует. А поужинать тебе все равно надо, так что сейчас заедем куда-нибудь в супермаркет.

- Спятил?! – я так и подпрыгнула. – В таком виде?!

- Я сам схожу.

С ума сдохнуть можно! Насколько мне известно, Ракитский терпеть не может ходить по магазинам. Предпочитает затариваться впрок, а еще лучше – есть в гостях или в общепите.

Он довез меня до самого подъезда. От провожания до квартиры я отказалась, подхватила два битком набитых полиэтиленовых пакета с продуктами и поплелась к двери.

- Я позвоню! – Антон выглянул из окошка. – И смотри, не вздумай смыться! Впрочем, дело твое. Вот если б Коробок действительно залог заплатил и денежки бы пропали… Вот тогда б он тебя из-под земли вырыл.

Не сомневаюсь. Коробок – это Славик. Фамилия у него такая - Коробков. Так вот мой кум Коробок действительно деньгам счет знает. Однажды один дружок взял у него крупную денежку, тянул-тянул, все отдавать не хотел, а потом взял и умер. Сам умер, Славка тут был совершенно ни при чем. Но в первую же ночь после похорон покойный очутился у дверей собственной квартиры. В парадном костюме и лаковых штиблетах – таким, каким его положили в гроб. Очухавшись от обморока, вдова позвонила в милицию. Тело захоронили обратно, на кладбище и около дома установили круглосуточное дежурство. Но как менты ни изощрялись, труп с завидным постоянством появлялся то у дверей квартиры, то в машине, то в офисе. В конце концов вдова сама пришла к Коробку и выплатила всю сумму долга. С процентами.

Вопреки ожиданиям, на дверях никакой бумажки с печатью не было. Впрочем, чего там было искать? Взяли меня почти что с поличным, так что вряд ли в квартире могло найтись что-либо интересное.

Хотя я не была дома полтора… полторы… короче, сутки и еще полсуток, показалось, что пахнет нежилым помещением, где никого не было уже несколько месяцев. Затхлостью, плесенью, еще чем-то противным. Даже черный бюстгальтер, свисающий со стула, вроде бы и не мой. И банка из-под вишневого джема в мойке – разве я такой когда-нибудь покупала? Может, это вообще не моя квартира?

- Может, скоро будет действительно не твоя! - хихикнул противный тоненький голосок.

- А чья же, твоя что ли? Ну вылезай, вылезай, не прячься.

На этот раз Михрютка, потягиваясь, вылез из часов. Интересно, он что, выселил кукушку или пошел в приймаки?

Михрютка – мой домовой. Он достался мне от прежних жильцов. Мама настояла, чтобы мы с ней разменяли квартиру. Все беспокоилась, что время идет, а внуков так и нет. Поскольку она все время сидела дома, то считала себя виноватой. Можно подумать, мне негде с мужчиной встретиться. Впрочем, я особо не возражала. Теперь мы живем на соседних улицах, недалеко от метро «Озерки», видимся пару раз в неделю и вполне друг другом довольны. Это раньше ссорились по пять раз на дню. А за лето, пока она на даче в Лосево, куда я езжу далеко не каждый выходной, даже успеваем соскучиться.

Так вот, моя будущая квартира казалась подозрительно дешевой. Наша трехкомнатная в сталинском доме стоила немало. Маме я купила однокомнатную, себе хотела «двушку», но попадались либо совсем убитые, либо далеко от мамы, либо денег не хватало. И вдруг – отличная двухкомнатная на проспекте Луначарского, с евроремонтом. И даже дешевле, чем я рассчитывала. Это было подозрительно, Валерка по своим каналам проверил квартирку на предмет криминала. Все оказалось чисто. Пожав плечами, я переехала. И в первую же ночь поняла, откуда ноги растут.

Что-то гремело, топотало, шуршало. Стоило включить свет, звуки прекращались. Стоило выключить – возобновлялись с удвоенной силой. Утром, когда я встала с постели, злая и невыспавшаяся, вещи, которые я еще не успела разобрать, оказались в чудовищном беспорядке.

Так продолжалось из ночи в ночь. Окончательно пав духом, я пошла в церковь. Приехал пожилой степенный батюшка, прочитал положенные молитвы, покропил все святой водой, а ночью проклятый полтергейст просто взбесился.

Промаявшись до утра, я собрала вещи и поехала к маме. Уже выйдя из квартиры, вспомнила, что забыла отнести «лестничной» кошке, которую кормили едва ли не все соседи, приготовленную миску с молоком. Возвращаться не хотелось.

- Эй, домовой, попей молочка! – крикнула я через порог.

Через несколько дней, когда я вернулась, в доме все так и сверкало, а миска из-под молока, вымытая до блеска, стояла в сушилке.

Я так и села. Мне легче поверить в какую-нибудь дьявольщину, чем в домового, поэтому приглашение попить молочка было просто шуткой.

- Эй, ты где? – робко спросила я.

Раздалось шуршание, из-за холодильника выбрался крохотный краснолицый человечек ростом с хомяка. На нем был махровый купальный халатик ядовито-зеленого цвета, а лысую голову венчал мягкий фиолетовый колпачок.

- Привет! – сказал он. – Ты, конечно, дурочка, раз веришь в домовых и прочую нечисть, но что уж с тобой поделать. Знаешь анекдот неприличный? Ты ко мне по-хорошему, и я к тебе по-хорошему. Так что будем жить-поживать, добра наживать. Разумеется, я выгляжу по-другому, но тебе так будет удобнее. Впрочем, и ты на самом деле выглядишь совсем не так, как тебе кажется.

С тех прошло три года. Я так и не знаю, что из себя представляет Михрютка, да и не все ли равно. Главное, что мы живем вместе и друг другу совершенно не мешаем. Хотя и переругиваемся время от времени. Посторонним Михрютка не показывается. Иногда я думаю: может, у меня просто крыша потекла и на самом деле никакого Михрютки нет. Но кто же тогда моет посуду?

На этот раз домовой посуду мыть не стал. Или решил, что раз меня нет, можно и расслабиться?

- Дура ты, Лизка! – Михрютка, похоже, был не в духе. – Ну что ты натворила? Посадят тебя в тюрьму, а мне опять к кому-то привыкать?

- Еще чего! - возмутилась я. – Я не виновата!

Но он не стал слушать и залез обратно в часы, захлопнув за собой дверцу.

Даже домовой мне не верит!

Какое-то время я прострадала, как буриданов осел, не зная, что сделать сначала: поесть или залезть в ванну, и, в конце концов, решила эти два приятных момента совместить. Антон набрал столько всяких вкусностей, что глаза разбегались. Я приготовила бутерброды с икрой, ветчиной и копченой колбасой, нарезала ананас, открыла банку креветочного салата, поставила все это на поднос и вместе с кофейником и чашкой отнесла в ванную. Пустила воду на всю катушку и вылила в ванну полфлакона лимонной пены.

Когда белоснежные ароматные сугробы начали доставать до крана, я скинула с себя грязные тряпки, насквозь пропахшие камерой, и до подбородка погрузилась в воду.

Я коснулась всего лишь самого краешка этого страшного мира. Всего-то сутки, даже меньше, в камере, далеко не самой грязной и не самой тесной. Никто меня не бил и вообще не обижал – Дашкины приставания не в счет. Но все это было УЖАСНО!

Кажется, я придумала средство профилактики преступности. Надо всех без исключения подростков среди бела дня, совершенно неожиданно хватать на улице и сажать на денек в тюремную камеру. Денька вполне хватит – потому что потом уже привыкаешь. А вот первый ужас – достаточно сильное лекарство.

Во всяком случае, я все готова отдать за то, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Зачем же отдавать? Неужели ничего нельзя сделать?

Можно, конечно. Банально до оскомины. На этом добрая половина детективов построена: невинно заподозренный в преступлении герой сам ищет настоящего злодея. И, разумеется, находит. А я чем хуже? Тем более в моем распоряжении детективное агентство. Паша Ищенко ради меня, думаю, вполне оправдает свою фамилию. Наконец-то его дурацкая влюбленность, которая столько времени активно действовала мне на нервы, хоть на что-то сгодится.

                                                  4.

Когда я вошла в офис, сотрудники с глазами по восемь копеек встали во фрунт. Так и хотелось сказать: «Вольно». Вместо этого я потребовала кофе и сделала весьма суровое заявление:

- Если услышу хотя бы один разговор… об этом, в ту же секунду уволю! Всем понятно?

Штат красноречиво молчал. Алена едва заметно покраснела. Наверно, уже перемыли мне кости до состояния прозрачности. Может, подумать как следует о ком-нибудь из них?

Я зашла в кабинет – и снова словно год в нем не была. Показалось даже, что на столе – слой пыли толщиной в палец. Бросила сумку, села, включила компьютер.

Итак, с чего начнем? Прежде чем подключать к делу ищейку Пашу, надо прикинуть, в какую сторону его направить. Он юноша непредсказуемый, поэтому от его энтузиазма можно ожидать всяческих сюрпризов.

Алена принесла кофе, добавив от себя пачку сливочного печенья.

- Там клиентка, - с несвойственной ей робостью доложила она.

- Кто такая?

- Ужас, летящий на крыльях ночи.

- Хочет замуж?

- Нет, на работу.

- Зови, посмотрим, - вздохнула я.

После первичного простоя благодаря Паше – тут уж ничего не скажешь – клиент пошел. Теперь-то я уже и сама соображаю что к чему, Пашка больше на черновой работе. Но все равно сразу мы клиенту ничего не говорим. Надо же выяснить, насколько реальны его желания. Поэтому договор подписываем не раньше, чем через день-два после первой встречи. Иногда приходится и отказывать. Например, на той неделе пришлось спровадить даму, которая во чтобы то ни стало хотела с нашей помощью увести мужа у своей подруги, между прочим, отца двоих детей.

Потенциальная клиентка вошла и без приглашения плюхнулась в кресло. Какое-то время мы молча рассматривали друг друга.

Передо мной сидела девушка не первой молодости, которая усиленно пыталась скрыть это скорбное обстоятельство при помощи остро молодежной прически с торчащими во все стороны разноцветными перьями и совсем уж тинэйджерского наряда. На ней были ярко-красные расклешенные брючки со шнуровкой вместо боковых швов, пятнадцатисантиметровые котурны и небесной голубизны кофточка, больше похожая на лифчик с рукавчиками. Дрябловатый живот слегка свисал на пояс брюк. В руках создание держало красную курточку, щедро украшенную бахромой.

- Я вас внимательно слушаю! – пришлось изобразить приветливую улыбку.

- Я хочу устроиться на работу в «ИКО-банк».

- Почему именно туда?

- Ну… Во-первых, там есть вакансия начальника отдела. А во-вторых, рядом с домом.

- Кто вам мешает подать документы на конкурс? – вяло удивилась я. Впрочем, чему удивляться. Знает, небось, что по конкурсу ни за что не пройдет. По ней видно.

Разумеется, я была права. Деваха, впрочем, моя ровесница, с грехом пополам окончила во время оно институт советской торговли и больше десяти лет трудилась в общепите. Главным бухгалтером столовой.

Да, люблю, когда люди здраво оценивают свои возможности. Ну что ж, побирахе деревня не круг.

- Значит так, Алиса Петровна, - заключила я. – Завтра или послезавтра мы позвоним и скажем, сможем ли вам помочь.

Когда она ушла, я вызвала Пашу.

- Я весь внимание, - он сел за приставной столик и улыбнулся до ушей.

Если бы я не знала, что Паше тридцать шесть, дала бы ему не больше четвертного. Он из породы вечных мальчиков, тех, которые до пенсии именуют себя «Павлик», «Толик», «Алик». Паша при первом знакомстве тоже отрекомендовался Павликом, но этот вариант я зарубила на корню. Имя Павлик ассоциируется у меня исключительно с Павликом Морозовым, а это, согласитесь, не лучший сюжет. Когда Паша улыбается, он похож на Иванушку-дурачка, а когда серьезен – на молочного поросенка. У него такая же юношеская светленькая щетинка на пухлых щечках, такие же беленькие реснички и вздернутый пятачком нос. По образованию он – с ума сойти! – библиотекарь, окончил институт культуры. В группе были одни девчонки, поэтому по распределению его направили в самое лучшее место – каким-то мелким заведующим в Публичную библиотеку. Там он был, разумеется, всеобщей подружкой, но так и не женился.

Я изложила ему диспозицию и свои стратегические соображения. Его дело – разработать тактику. Дело в том, что, по забавной случайности, я хорошо знакома с председателем совета директоров этого банка, Максимом Кравцовым. Мы с ним вместе крестили дочку Славика Катю. Стало быть, находимся в определенном родстве. И вот в силу этого знакомства я кое-что о нем знаю.

Пробить это трудоустройство через постель – совершенно нереально. Во-первых, Кравцов примерный семьянин, а во-вторых, Алиса ну совершенно не в его вкусе. Организовать такую ситуацию, что банк окажется на грани краха, а девица-красавица его спасет, нашим ограниченным контингентом нереально. Значит, остается один вариант – через благодарность. А именно через его обожаемую доченьку Лерочку, на редкость противную, избалованную девчонку.

- Смотри, Пашка, не дай Бог с ней что-нибудь случится на самом деле! – предупредила я. – Она даже испугаться не должна. Противный ребенок, но все-таки ребенок. А с другой стороны, это должно быть достаточно серьезно.

- Есть над чем подумать, - нахмурил лобик Паша.

Он встал и собрался уходить, но я его остановила:

- Подожди! Присядь.

Паша сел обратно, склонил голову, как хорошо воспитанная овчарка, и приготовился слушать.

- Значит, ты считаешь, кто-то тебя намеренно подставил? – спросил он, когда я закончила.

- Ты сомневаешься?

- Трудно сказать… Ты уверена, что все мне сказала?

- То есть? – я почувствовала, что начинаю закипать.

- Словно чего-то не хватает. Не знаю, как объяснить.

- Послушай, Фрейд из библиотеки! – не выдержала я. – Не хочешь помочь, так и скажи. Я не обижусь. И даже не уволю.

- Да что ты, Лиза, - его дурачья мордочка собралась в комочек, словно он собрался плакать. – Я все для тебя сделаю, ты же знаешь. Все, что смогу. Даже не сомневайся. Просто мне же надо знать все.

- Я тебе все сказала, - сбавила тон я. – Прости, у меня с нервами явно не того.

- Не извиняйся! – Паша осторожно погладил меня по руке. – Я все понимаю.

Я вышла во дворик и вспомнила, что так и не забрала свою машину. Утром ехала на метро. Давка и духота. На улице холод, а в вагоне натуральная сауна. Меня затиснули в угол и зажали между двадцать лет не мытой теткой в розовеньком плащике, и буйволоподобным мужиком, который читал детектив, держа оттопыренный локоть на уровне моего лица. Двадцать минут от «Озерков до «Сенной», которые я провела в совершенно неестественной позе, купаясь в подмышечно-одеколонных ароматах, показались вечностью. Да, к хорошему привыкаешь быстро. Давно ли купила свою «девяточку»?

Пока я размышляла, повторить ли подвиг имени метрополитена или поехать на Васильевский на такси, из подворотни лихо вынырнул серый «Пежо» и затормозил в десятке сантиметров от меня.

- Садись! – Ракитский открыл дверь. Его серо-голубая рубашка и стального цвета галстук так замечательно гармонировали с колером машины, хоть на рекламный плакат.

- Мне надо машину забрать! – закапризничала я.

- Вот и поехали. Или ты на метро собралась?

Упоминание о метро сделало меня удивительно сговорчивой. Зайчики в трамвайчике, жаба на метре. Да-с…

Свернув на Вознесенский, Антон выключил приемник. В тесном машинном пространстве словно грозой запахло. Что-то сейчас  будет, подумала я, на всякий случай замирая.

- Почему ты не сказала мне, что была знакома с Брянцевым? – Антон напряженно смотрел на дорогу.

Я так и подпрыгнула от возмущения:

- Ты что, с дуба рухнул?! Как это не сказала?! Я тебе еще в ментуре сказала, что мы были знакомы, поэтому он ко мне и обратился за помощью.

- Ты не сказала, что вы были близко знакомы! Так близко, что даже подавали заявление в загс.

Я покраснела и заерзала. И увидела, как наяву…

После сильных морозов начиналась оттепель. В густом, с розовинкой, воздухе все звуки вдруг стали сочными, словно набухшими. Снег замаслился и влажно поблескивал. За Невой тянулся в темнеющее небо похожий на свадебный торт Смольный собор.

- Знаешь, на месте Смольного когда-то была шведская крепость. Она называлась Сабина, - сказал Вовка.

- Са-би-на, - по слогам протянула я. – Красиво. Если у меня когда-нибудь будет дочка, я хочу ее так назвать.

- Думаешь, она скажет тебе за это спасибо? – усмехнулся он. - Ну что, пошли?

И мы пошли к универмагу «Юбилейный»…

- Значит так, - я постаралась, чтобы голос звучал как можно более спокойно. – Никаких таких особо близких, как ты говоришь, отношений у нас не было. Ну, встречались какое-то время…

- Ничего себе! – хмыкнул Антон. – И от не фиг делать в загс пошли прогуляться, да?

- Ну… Не совсем от не фиг, скорее даже очень от фиг. Это был 88-ой год. Помнишь те времена? Подруга пригласила на свадьбу свидетельницей. А у меня туфель не было приличных. На мой-то 35-ый размер! Нашла в «Юбилейном», но по приглашениям для новобрачных. Вот и уговорила Вовку. Делов-то. Заплатили какие-то копейки, получили приглашения и поехали за туфлями. Вовка тоже себе что-то купил, не помню что. А кто потом спрашивает, почему бракосочетаться не пришли. Передумали, вот и все.

- Это ты, миленькая моя, в суде будешь рассказывать. И учти, данное обстоятельство – изрядный камешек в твой огородец.

- Почему? Или, по-твоему, я решила ему через пятнадцать лет отомстить за то, что он меня бросил?

- А он тебя бросил? – Антон повернулся ко мне с иронической такой улыбочкой.

- Да вообще-то никто никого не бросал, - я пожала плечами, в спине что-то противно хрустнуло. – После этого похода в загс мы еще пару раз встретились, и все как-то само собой сошло на нет. У меня другой молодой человек появился, он, кажется, женился. А как ты вообще об этом узнал?

- Лизун, я, на минуточку, твой адвокат. И зря денег не беру. У тебя, между прочим, очень болтливые подружки. А если я узнал о твоей фиктивной помолвке без особого труда за один день, то будь спокойна, сыск тоже узнает. Отомстила – не отомстила, не суть. Суть в том, что вы были близко знакомы. А там поди рассказывай про туфли.

Я обкусывала сломанный ноготь и напряженно размышляла, кто же это из моих приятельниц такая разговорчивая. Вообще-то у меня никогда не было близких подруг, так, просто хорошие знакомые. А о моих отношениях с Брянцевым знали всего трое.

Во-первых, Галка. Мы с ней учились в одной группе. Во-вторых, Ольга Александрова, ныне Погодина, с русского отделения. Мы с ней время от времени встречаемся до сих пор. Странная немного дамочка. Сочиняет дрянные детективы, ходит в церковь и, как терьер, роется в своей крестьянской родословной. Могла она рассказать про Вовку? Вполне. И Вероника могла, моя бывшая соседка. Она-то меня с ним и познакомила.

- Ну, что ты еще утаила, можно поинтересоваться? – спросил Антон, когда мы выехали на Английскую набережную.

- Ничего, - надулась я.

- Послушай, я еще раз тебя спрашиваю. Последний раз! Ты хочешь, чтобы я тебя защищал в суде или нет?

- Хочу, конечно.

- Тогда прекрати свои фокусы! – Антон разозлился не на шутку. – Я тебе уже все сказал, кажется. Ты доиграешься, что окажешься за решеткой. Лет на восемь. В лучшем случае. Не забывай, тебя отпустили на подписку, и в любую минуту ты можешь вернуться обратно. Так что или вешайся, или освобождай табурет. Ну вот, начинается! Перестань, сделай милость!

Но я уже разливалась фонтаном, хлюпая носом и роняя черные капли на бледно-розовую юбку. Антон бросил мне на колени носовой платок.

- Сколько тебя знаю, ты всегда забываешь положить в сумку платок. Вытри нос и успокойся. Буду я тебя защищать, буду. Только не вой! И, пожалуйста, не скрывай от меня ничего.

Я кивнула. И для начала скрыла то обстоятельство, что отправила Пашу на поиски злодея.

Вовка жил в «господской» части дома, окна его квартиры выходят на улицу. Но 6-линия с недавних пор сделалась пешеходной, и, чтобы заехать во двор, надо сделать немалый крюк, пробираясь через несколько проходных дворов, один гаже другого. Как водится, парадный вход на лестницу наглухо закрыт, милости просим по черной.

Моя девочка сиротливо стояла у мусорных баков. Удивительно, но и колеса, и даже «дворники» были на месте.

Во времена моего детства у нас был ледащий голубенький «Москвич». Мне безумно хотелось поскорее научиться ездить. Папа обещал. Но к тому времени, когда я достаточно подросла, чтобы начать обучение, коняга почил от старости. С тех пор я хронически мечтала о своем авто. И как только у меня появились деньги, даже сомнений не было, на что их потратить. Было, правда, колебание между подержанной иномаркой и новенькими «Жигулями». Меня убеждали, что даже сильно «поюзанная» иномарка все равно лучше новой «Лады». Но я поступила, как ревнивый и не уверенный в себе мужчина, который мечтает во что бы то ни стало жениться на девственнице. Серебристо-зеленая «девяточка» была только моя – и больше ничья. Никогда чужие потные лапы не касались руля в кожаной оплетке и рычага переключения передач. Никто, кроме меня, никогда не приветствовал ее издали, выключая сигнализацию.

До сих пор.

- Бедная ты моя, - бормотала я, забираясь вовнутрь. – Что же с тобой сделали? Скучала без меня?

Магнитофон остался на месте, а вот кассеты из «бардачка» исчезли. Равно как и другие полезные мелочи. Но самым «приятным» сюрпризом было то, что в баке не осталось ни капли бензина, хотя, собираясь ехать к Брянцеву, я заехала на заправку. Вот ведь мародеры, не постеснялись бензин слить, благо ключи были.

- Антон! – жалобно завопила я. – Сушняк! Полный. Выручай!

Насколько мне известно, после того, как однажды Антон застрял на шоссе и опоздал на процесс, он всегда возит в багажнике полную канистру.

Пока он переливал бензин мне в бак, я стояла и озиралась вокруг. Из Вовкиного подъезда вышел мужчина с маленькой лохматой собачкой, которого я встретила и в тот раз. Мужчина покосился на меня с подозрением, а собачка тявкнула фальцетом.

- Смотришь? – пряча в багажник канистру, усмехнулся Антон. – Смотри, смотри. Между прочим, тебя действительно запомнили. А вот никакую другую женщину никто и в глаза не видел. Постороннюю, я имею в виду. Свои-то ходили.

- А может, это своя и была? – предположила я. – Почему нет?

- Все может быть, все может статься, машина может поломаться…

- Не каркай! – взмолилась я и плюхнулась на горячее кожаное сидение.

                                                        5.

Я ходила по ночному городу и прятала улики. Несмотря на поздний час, на улицах почему-то было полно народу. И все смотрели на меня. Только на меня. Как будто каждый знал: я убила человека. Какие-то свертки, кульки с окровавленными тряпками… Запах, тошнотворно сладкий запах крови… Один из свертков я бросила в канал Грибоедова, другой в Неву. Куда делись остальные? А ведь был еще один. Он лежал у меня дома. В самом дальнем уголке морозилки. Завернутая в большой носовой платок отрубленная кисть.

Как она оказалась у меня в руках? Не знаю. Но я должна была от нее избавиться. В воду? Однако набережные полны людей. Я заходила в темные дворы, но в помойках рылись бомжи, которые недовольно смотрели на меня. Наконец я нашла пустой дворик, где-то на Невском, бросила сверток в мусорный контейнер, вздохнула с облегчением и уже хотела уйти, когда кто-то тронул меня за плечо…

Я вскочила с криком, обливаясь холодным потом. Сердце колотилось где-то в горле. Маленькая пузатая бутылка коньяка закатилась под кровать. Часы показывали половину второго.

Вчера я уснула, как в омут упала, едва успев коснуться головой подушки. Но сегодня сразу поняла, что вряд ли сон придет добровольно. Поэтому и прибегла к коньячному наркозу. Вообще-то я пью мало, поэтому пара рюмок для меня – что для других бутылка. Наркоз получился что надо – с кошмаром.

Квартира вдруг стала неприятно большой и пустой. Я ходила и включала везде свет.

- Михрютка, это ты? – спросила я, услышав шорох, который заставил меня вздрогнуть.

Тишина.

- Михрютка!

Мелькнуло что-то за кухонным столом и пропало. Посуда от завтрака хоть и вымыта, но кое-как, тарелки не поставлены в сушилку, а грудой свалены на стол, полотенце валяется на полу.

Я открыла холодильник. Михрютка ест, что найдет, но специально для него я покупаю ананасовый компот шайбами и копченый рулет в сеточке. Вот и сегодня принесла ему подарочек. Только есть он не стал. Рулет так и остался нетронутым. Компот хоть и открыт, но к нему даже не прикоснулись.

Я не заплакала. Я взвыла. И побежала звонить Антону.

- Сейчас приеду, - вздохнул он.

Открыв дверной замок, – плевать на все! – я пошла в ванную и пустила воду. Залезла, погрузившись в пенные сугробы по самые ноздри. Но вместо спокойствия и приятной расслабленности, которые всегда приходили в теплой воде, навалилась тоска. Тупая и тяжелая, она, казалось, разъединяла кости и выкручивала суставы. Я протянула руку, нашарила на раковине бутылку, глотнула раз, другой…

- Черт тебя подери, Лиза!

Голос гремел где-то в другой Вселенной, в другом измерении, и в то же самое время находился прямо в моем черепе, в самой его середине. Я приподняла веки, тяжелые и огромные, как у Вия.

- Выйди! Я сейчас, - слова, такие же тяжелые, прошелестели прошлогодними листьями.

- Не видел я тебя голую!

Он рывком вытащил меня из ванны, не обращая внимания на потоки воды, закутал в махровую простыню и потащил в спальню.

- Какой же дурой надо быть, чтобы нажраться прямо в ванне! Ты соображаешь, что делаешь?

Тут мне стало плохо, и Антон поволок меня обратно в ванную.

Напоив водой с нашатырем и накормив активированным углем, он уложил меня под одеяло, подоткнул его, как маленькому ребенку, и сел рядом.

- Не уходи! – проскулила я. – Мне страшно.

- Спи давай, алкан! Никуда я не уйду.

Когда я проснулась, солнце уже перевалило за полдень. С кухни доносились запахи жареной ветчины и кофе. Меня замутило.

Услышав шебуршание, в комнату заглянул Антон. В рубашке с расстегнутым воротом и свободно свисающим галстуком. В руке он держал чашку.

- Проснулась? Жива?

- Частично, - криво попыталась улыбнуться я.

- Уже неплохо. Время – первый час. Звонили с работы. Я сказал, что ты… нездорова. Алена удивилась, услышав мой голос, и сказала, что ничего срочного нет, поэтому можешь… нездоровиться дальше. А мне пора. Советую отлежаться.

Я с ужасом представила себе целый день безделья и мрачных мыслей.

- А можно мне с тобой?

- Куда?

- Ну, не знаю. Куда тебе надо?

- Мне надо заехать домой переодеться, потом в контору, потом в суд. А после суда – в «Кресты».

- У тебя побуду. Дома, - заявила я самым категоричным тоном.

Антон в этом время выцеживал сквозь гущу остатки кофе. Над краем чашки торчали только глаза. Брови так и поехали вверх. Гулко фыркнув прямо в чашку, он уставился на меня.

- Не думаю, что это самая лучшая идея, - изрек он наконец.

- Почему это? Боишься, что я обнаружу чьи-то тапки и халат?

- А мне-то чего бояться? Мне не страшно, даже если ты обнаружишь там хозяйку тапок и халата. Даже забавно. Может, подеретесь.

- Ты себе льстишь! – ледяным тоном заявила я, натягивая одеяло до самых глаз. – Не хватало еще из-за тебя драться. Или ты думаешь, что я собака на сене?

- Все вы одинаковы. Сначала прогоните мужика, а потом обижаетесь, что он действительно ушел, а не стоит под балконом на коленях с букетом в зубах.

- Я не такая!

- Я жду трамвая! – передразнил Антон, так точно, что я заколебалась: обидеться или рассмеяться. – Дорогая, ты ведешь себя неадекватно. Понимаю, найти труп старого знакомого само по себе неприятно. А если при этом тебе еще светит перспектива сесть за его убийство… Но ты никогда не была истеричной барышней, которая пугается теней в туалете и боится оставаться дома в одиночестве. Или ты еще что-то от меня скрыла?

- Опять?! – заорала я и чуть не умерла от приступа чудовищной головной боли. Словно десяток Церетели ваяли в моем черепе циклопические монументы.

- Шучу. Но у меня сейчас живет сестра с мужем. У них дома ремонт. Так что извини.

Приведя галстук в боеготовность, Антон удалился. Я от досады вмазала кулаком по подушке, да так, что только перья полетели.

Кому бы позвонить?

Так уж вышло, что на данный момент я осталась без кавалера. С последним – ой нет, только не последним! – мы расстались месяц назад. Никто не остался в обиде, отношения просто умерли, не успев перерасти ни во что серьезное. Впрочем, со мной так бывает всегда. Ну, почти всегда. И дело вовсе не в том, что по темпераменту я напоминаю мумию, совсем даже наоборот. Может быть, просто не везет, но, так или иначе, мне очень быстро становится скучно.

Напроситься к кому-нибудь на приятный вечерок? Бабы будут закатывать глазки, изображая ужас и сочувствие, а в душе злорадно хихикать. Одна моя знакомая, Галя Логунова, говорит, что женщины могут дружить только на паритетной основе: когда зависть взаимно уравновешивается чувством превосходства. В последнее время практически у всех моих приятельниц чувство зависти стало заметно перевешивать. По их мнению, я живу слишком уж хорошо: сама себе хозяйка, без материальных проблем, личная жизнь тоже без особых горестей. То, что у них у всех есть мужья и дети, в расчет не принимается. Разве можно всерьез принимать то, что у тебя есть? Вот если бы я переживала по поводу своей одинокости – тогда да. Тогда можно почувствовать себя на коне и проявить немножко лицемерного сочувствия: бедняжка, она так несчастна! Но дело в том, что это я им всегда сочувствовала, вполне искренне, поэтому они и не наслаждались своим преимуществом, хотя, в глубине души, не могли его не сознавать.

Собрав себя веничком на совочек, я поехала к маме. Пожаловалась на невесть откуда взявшуюся простуду и осталась ночевать.

Следующие два дня прошли очень муторно. Я тупо сидела в своем кабинете, слабо реагируя на окружающих и поглощая невероятное количество кофе, который Алена, тщательно скрывая недовольную гримасу, носила мне на подносике. А потом ехала к маме, принимала снотворное и ложилась спать на продавленном диване.

Антон был прав. Я действительно вела себя, как истеричная барышня. Но после того сна мне почему-то было страшно дома. Как будто что-то пряталось в темных углах. Как будто квартира сжималась и стены давили на меня. Иногда мне казалось, что я схожу с ума.

Позвонил Славик и пригласил «на ланч». Из его пространной и цветистой речи мне с трудом удалось вычленить главное: Брянцев – самый обычный лох, и его убийство не имеет никакого отношения к «разборкам» А поэтому он вряд ли сможет мне помочь. Разве что следователя прижать, если уж совсем туго станет.

Кажется, Ракитский – а может, и Валерка – говорил, что самые противные в плане раскрытия преступления – это которые совершают непрофессионалы. Чайники, одним словом. У них совершенно дикая, чайниковая, логика, постичь которую ну очень сложно. А то и вовсе невозможно.

На третий день пришел с отчетом Паша. По девушке Алисе мы сделали все возможное. Дальнейшее было исключительно в ее жадных ручонках.

Из отчета явствовало следующее. Лерочка, как всегда, гуляла в скверике в сопровождении гувернантки и охранника. Алиса скромненько сидела на лавочке и делала вид, что читает книгу. Лерочка побежала в кусты за мячиком, тут Алиса и схватила ее в охапку. А набежавшему волной охраннику показала на тоненькую проволочку, которая тянулась за куст: а вдруг чего?! Приехавшие саперы обнаружили стандартную «растяжку».

Вот в этом месте я вынырнула из океана депрессии, вскочила и заорала, разве что не топая ногами:

- Идиоты! Вы соображаете, что делаете?! А что, если бы эта дура не успела схватить девчонку? Если бы проволоку зацепил кто-нибудь другой?

- Лиза, ну ты что! – похоже, Пашу моя истерика шокировала, так укоризненно он вздернул белесые бровки. – Ну за кого ты меня держишь? Там такую фигульку состряпали, пальчики оближешь. Взрывник делал с Литейного. Я толком сам не понял, но что-то там должно внутри испариться. А пока не испарится – хоть прыгай по этой бомбе, не взорвется. А вот когда испарится, тогда уже достаточно проволочку задеть. По времени точный расчет был, до четырех часов дня, пока девчонка гуляет. Если бы ничего не получилось, без пяти четыре Алиса должна была поднять панику: вот проволока какая-то подозрительная торчит. А к тому времени, когда саперы приехали, это уже обычная «растяжка» была.

- Ладно, - погасла я. – Дело сделано, будем ждать гонорар. А что там по моему делу?

- Это трудно, Лиза, - горестно вздохнул Паша. – Хоть бы приблизительно знать, где искать надо. Пока проверил алиби всех, кто мог бы иметь на тебя зуб. Может, дело не в тебе?

- Может, и не во мне, - согласилась я. – Тогда тебе придется проверять алиби всех остальных жителей Санкт-Петербурга. Без малого пять миллионов. Я уже отсижу, выйду и, может быть, снова сяду. За твое убийство, Паша. Совершенное с особой жестокостью.

- Ты же у нас стратег, - вывернулся Паша. – Дай хоть наводку, в каком направлении рыть.

- Ой, Пашка, у меня совсем мозги не варят. Разве что для начала соседей Брянцева проверить. Особенно соседок. Дело в том, что в то время никто никого из посторонних не видел. Только меня. Но это, конечно, не гарантия. Чаще всего люди просто предпочитают ничего и никого не видеть. И еще – подробнейшее досье на Брянцева. Ну, тут тебя учить не надо. Только учти, я должна тебе сказать одну вещь, чтобы ты не пер на меня потом, как на буфет.

И я рассказала ему то же, что и Ракитскому, - как мы с Вовкой в загс ходили.

- Это плохо! – нахмурился Паша, когда я закончила.

- Что именно плохо? – уточнила я.

- Делать так плохо, вот что! Из-за пары туфель в загс идти.

- Ну ты, Пашка, даешь! Вот если бы я из-за пары туфель замуж вышла – тогда да. А так-то что? Обманула тетеньку в загсе? Обманула государство и купила не полагающиеся мне туфли?

- Все равно! – упорствовал Паша. – Вот поэтому ты и не замужем.

Железная логика!

- Знаешь, Пашенька, - я, на манер Ракитского, спрятала физиономию в кофейную чашку, - есть такой анекдот бородатый. Плывет крокодил по реке, смотрит – обезьяна сидит на берегу. Дай, думает, спрошу, замужем она или нет. Если скажет, что да, скажу: надо же, и кто тебя только, обезьяну такую, взял замуж. А если скажет, что нет, скажу: конечно, кто же тебя, обезьяну такую, возьмет. Спросил, а обезьяна отвечает: а за кого выходить, одни крокодилы кругом.

Паша насупился – намек попал в цель. Полгода назад он делал мне предложение руки и сердца, на которое я ответила неприличным хохотом.

Тогда мы устроили на работе предновогоднюю вечеринку и здорово набрались. Все уже расползлись, а я задержалась в кабинете и только собралась вызвать по телефону такси, как в дверь поцарапались, и появился Паша с бутылкой шампанского. Мы ее выпили и… Получилось то, что можно назвать неуставными взаимоотношениями. Или, если продолжить военную аналогию, скоротечным огневым контактом. После чего он, как честный человек, решил, что обязан на мне жениться. Я смеялась так, что сползла со скользкого кожаного дивана на пол.

Он здорово тогда обиделся и даже хотел уволиться, но я отговорила. Убедила, что производственный роман – это плохо для дела, и что не надо путать личное с общественным. Какое-то время он дулся, но потом снова начал смотреть на меня по-собачьи. Похоже, Паша из тех людей, которые не теряют надежды даже тогда, когда ее тщетность очевидна. Что ж, такое и со мной когда-то было. Правда, недолго. Я тоже думала, что все еще возможно, надо только набраться терпения и ждать. А главное – надеяться, верить и любить, любить, любить… Каких только замечательных теорий не изобретала, даже Екклесиаста приплела для самоуспокоения: «И возвращается ветер на круги своя». Лучше бы уж вспомнила, что было написано на перстне царя Соломона: «И это пройдет».

Чтобы отогнать непрошеные воспоминания, я мотнула головой, как лошадь, на которую напали слепни. Паша понял это как безмолвное повеление покинуть помещение, вздохнул и вышел.

Наверно, я и правда веду себя с ним по-хамски. Но ничего не могу с собой поделать. Почему-то так и тянет подколоть, причем не всегда корректно. А уж воспринимать его всерьез – и подавно не могу.

- Еще кофе? – спросил селектор голосом Алены.

- Хватит уже.

- Звонила Кротова. Взяли ее в банк. Первая зарплата – десятого июля.

Отлично. Значит, денежки скоро будут. Правда, не полностью, потому что услуги наши – дело дорогое. Одной зарплатой, тем более за неполный месяц, не отделаешься. И даже двумя не отделаешься. Поэтому тем, кто хочет устроиться на высокооплачиваемую должность или заключить выгодный брак, мы разрешаем платить в рассрочку. Бывает, и по полгода выплачивают. Зато тем, кто раскошеливается сразу, даем десятипроцентную скидку.

                                                        6.

Все складывалось на редкость депрессивно. Стоило мне забыть зонт, и после обеда полил дождь. С ветром. А если учесть, что машину я поставила в самой удаленной от входа точке двора и что на мне босоножки из ремешков…

Я стояла у окна, смотрела на потоки воды и думала, у кого бы одолжить зонт. Добежать до машины не самая большая проблема, в конце концов и охранник может довести. А вот потом… От стоянки до дома – десять минут ходу. Оптимальным вариантом было бы сэксплуатировать Пашу, но он бегал где-то, собирая материалы для очередного клиента, которому не терпелось стать компаньоном хозяина. Я хотела было освободить его, чтобы он занимался только моими проблемами, но Витя заболел, да и вообще с «источниками» Паша ладил намного лучше.

- Любуешься?

Я так и подпрыгнула. Антон стоял в дверях, бессовестно курил (что сотрудникам категорически запрещалось делать в помещении) и ехидно ухмылялся.

- Собирайся, поехали!

- Куда? – опомнилась я.

- В прокуратуру. К господину Добролобову. Он тебя ждет.

- А повестка где?

- Не обостряй. Тем более у меня есть время только сейчас. К четырем приедет клиент, которого нельзя заставлять ждать.

По дороге мы щедро поделились друг с другом полученными сведениями (я по-прежнему ни словом не упомянула о Пашином расследовании). Антон рассказал, что застрелили Вовку из очень странного пистолета, не чета банальным «ТТ» или «Макаровым», а именно из бельгийской «Астры» калибра 4,5 мм. Самое интересное, что подобный пистолетик, который свободно помещается на ладони, когда-то принадлежал Вовкиному же отцу. А еще рассказал, что убит он был – Вовка, а не отец - просто ювелирным выстрелом в сердце. Мгновенная смерть.

- Это меня и смущает, - покачал головой Антон.

- Почему? Мало ли снайперов?

- Ну, допустим, снайперов действительно не так уж и много. Но Брянцева убил не киллер.

- Откуда это известно?

- Лиза, не корчи из себя дуру! – сморщился Антон.

- Но я действительно не понимаю.

- Во-первых, слишком странное оружие для киллера. Во-вторых, настоящий киллер пистолет с собой не утащит. А в-третьих, ты можешь представить себе киллера, который открыл бы дверь на звонок?

- С трудом.

- А с другой стороны… Чтобы случайный убийца сделал такой выстрел?

- Может, он мастер спорта по стрельбе? – робко предположила я.

- Может, конечно. Но скорее всего так получилось случайно. Бывает, и мастер спорта промахивается, а новичок, который и пистолета-то в руках никогда не держал, с испугу лепит прямо в лоб. Вот скажи, ты стрелять умеешь?

- Пистолет в руках держала. Кажется, «вальтер», мне говорили, но точно не помню. А вот стрелять не приходилось. Нет, вру, из пневматического как-то стреляла, еще в школе. Один раз. Даже в мишень не попала.

В свою очередь я пересказала Антону все, что узнала от Паши, не называя при этом источник информации. Ничего утешительного.

- Сидела бы ты, Лиза, на попе ровно, - снова поморщился Антон. Зубы у него болят, что ли? – Ну куда ты лезешь, Шерлок Холмс хренов!

- А что, надо ждать, когда меня обратно засадят? Нет уж! – меня передернуло. – Ты там был?

- Бываю почти ежедневно.

- Хватит идиотничать! – рявкнула я. – Посидел бы сам хоть полдня, а потом разорялся. Может, для кого тюрьма и дом родной, но только не для меня. Лучше скажи, как именно ты собираешься меня защищать? Я так понимаю, настоящего убийцу искать ты не намерен.

- Разумеется, не намерен, - с брезгливым снисхождением, оттопырив губу, согласился Антон. – Если не ошибаюсь, я адвокат, а не частный детектив. Сыск – это по вашей части. Хотя, уголовным сыском вы, вроде, не занимаетесь, а? Поэтому господин Добролобов будет настаивать, что это ты убила Брянцева, а я в ответ: фи-и-гушки!

- Ничего себе защита! Да плевать им на твои «фигушки».

- Смею напомнить, я уже больше десяти лет как адвокат и в основном придерживаюсь именно этой линии защиты. Судя по моим гонорарам, я не так уж и не прав.

Вот так. Хотя бы откровенно. Так и думала, что полагаться на него нет смысла. Нет, в суде он, конечно, что-то в мою защиту скажет, но… Короче, полностью полагаться на него не стоит. Я еще раз похвалила себя за то, что ни слова не сказала ему о Пашкиных изысках.

Следователь, все так же пламенея хрящеватыми ушами, похожими на крылья маленькой летучей мыши, убеждал меня, что лучше было бы добровольно признаться. Свежее дыхание облегчает наказание и тому подобное. Всю картину портило отсутствие орудия убийства, которое так и не нашли. Равно как и сотовый телефон.

Ракитский помалкивал. Он явно скучал и делал вид, что засыпает. Вот тебе и «фигушки». Или он их приберег для суда? Как-то не так я представляла себе работу адвоката. Впрочем, из камеры он меня вытащил, а это уже кое что!

Наконец Добролобов понял, что я так просто не сдамся, вздохнул и сменил тактику.

- Ну, хорошо, хорошо, - он изобразил улыбку. – Значит, вы утверждаете, что вас подставили? Тогда, может быть, у вас есть соображения, кто это мог сделать?

Вот это мне уже больше нравится. Жаль только, что Пашка так мало успел. Вернее, если быть честной, вообще ничего не успел.

- Знаете, тут два варианта может быть, - начала я, кося глазом на Ракитского. – Может быть, хотели подставить именно меня. Поэтому Брянцева заставили позвонить мне – ну, чтобы я приехала. Срочно. Другой вариант, что я подвернулась случайно. Может, убийца знал, что я приеду. То есть знала. Например, слышала телефонный разговор. А может, и не знала. Собралась уходить, а тут звонок в дверь. Быстренько сообразила, как можно дело провернуть.

- Возможно, - рассеянно кивнул следователь. – Так кого вы подозреваете, конкретно?

- Конкретно не знаю. Свирепых врагов у меня нет. С «крышей» мы почти родственники. Конкуренты?.. Что-то я о таких не слышала.

- Может, в личной жизни что? Женщина вы молодая, красивая, свободная. И, простите, насколько мне стало известно, не самых строгих правил. Может, кому дорогу перешли? Соперница или брошенный мужчина?

Интересно, что в его понимании значит «не самых строгих правил»? В моем – это проститутка. Или что-то в этом роде.

- Знаете, я думала об этом. Брошенные мужчины были, чего греха таить. Но не думаю, чтобы они остались на меня в большой обиде.

Антон чуть заметно усмехнулся.

- Если бы дело было в этом, вряд ли брошенный мужчина стал бы вмешивать женщину. Да и потом как-то это слишком уж… Такие страсти.

- Как говорили древние, ничто не слишком. Уж вам ли этого не знать. Это я про древних. А что до страстей, то деньги, ревность и месть – это наши, так сказать, три кита, - Добролобов потер уши, словно они у него замерзли. - Впрочем, про мужчину вы, может, и правы. Ну а соперницы? Были, наверно, такие, которых вы обидели.

Я задумалась.

- Честно говоря, не знаю. Ничего на ум не идет. Кажется, никого ни у кого не отбивала. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. А с женатыми мужчинами предпочитаю не связываться. Если и было, то всего один раз. Или два. Да и то давно. Лет пять назад. Кстати, я проверила, чем занимались во время убийства те мои знакомые дамы, которые теоретически могли иметь на меня зуб. Увы.

- Что значит «увы»?

- Все они имеют алиби. Могу представить список.

- Непременно, - кивнул Добролобов, светлея взглядом. Оно и понятно – ведь список можно будет подшить в дело как свидетельство кипучей деятельности. – Теперь еще раз и подробно расскажите про свои взаимоотношения с убитым.

Следуя совету Антона, я не стала скрывать тот злополучный поход в загс. Добролобову это обстоятельство тоже не понравилось. Видимо, в глазах мужчин подобное действо расценивается как осквернение матримониального процесса. Что ж, значит, я – порочная женщина. Но какое отношение это имеет к убийству? Извините за каламбур, но не пойму, хоть убейте!

Затем следователь потребовал изложить, как наши отношения возобновились – уже в форме делового сотрудничества.

…В тот день я с утра хандрила. Вяло побаливала голова, хотелось поскорее вернуться домой, забраться под одеяло с чашкой чая и лежать так до скончания века. Но вечером должен был заехать Славик, поэтому я сидела за столом и лениво забавлялась компьютерным пасьянсом.

- К вам клиент, - мурлыкнул селектор голосом Алены.

Первичное просеивание осуществляла именно она. Это было необходимо, потому что некоторые граждане совершенно неадекватно понимали значение слова «случайность».

Потенциальный клиент вошел, сел в кресло, я взглянула на него и, прошу прощения за банальность, потеряла дар речи. …

Новый, 1988, год я встречала у Вероники. Не скажу, что мне этого очень хотелось, но больше деваться было некуда. Группа у нас подобралась на редкость недружная, мы никогда не собирались все вместе, не устраивали вечеринки, так что основная прелесть студенческой жизни прошла мимо меня. Галка встречала Новый год со своим молодым человеком, а Ольга, свалив сессию досрочно, уехала к родственникам на Украину. Оставалось сидеть дома под елочкой, есть «оливье» и таращиться в телевизор. С горя я поплакалась Веронике, пока мы поднимались в лифте. Она была на четыре года меня старше, и мы особо не дружили, поэтому я очень удивилась, когда она пригласила меня к себе. Впрочем, Вероника тут же мое удивление рассеяла, объяснив, что «один мальчик остается без пары, но не волнуйся, это тебя ни к чему не обязывает».

«Мальчик» впечатления на меня совершенно не произвел. Он был не высокий и стройный, а длинный и тощий. Впалые щеки и нездоровый румянец наводили на мысль о чахотке. Темно-русые волосы неровно подстрижены в кружок. Пасмурно-серые глаза в длинных девчоночьих ресницах прятались где-то глубоко в черепе, словно затянутые туда вакуумом. Довершали картину безвольный подбородок, пухлые ярко-красные губы и клочковатые усы, которые он, скорее всего, не подстригал, а обкусывал.

Он назвал себя Вовой – именно тот вариант имени Владимир, который мне никогда не нравился. Попытка назвать его Володей провалилась – видите ли, у него подобное сокращение вызывало ассоциации исключительно с молодыми годами основателя советского государства.

Поскольку все остальные представляли из себя устойчивые пары, Вова всю новогоднюю ночь крахмалил мне уши, изображая философа и томного Чайльд-Гарольда, что ему совершенно не шло. Не выдержав, уже в половине третьего я сбежала домой, благо, что всего на один этаж подняться.

Через три дня, успешно спихнув зачет по латыни, я встретила Вовку на Невском. То ли победная эйфория сыграла свою роль, то ли погода – поверх подслеповатого солнца падал легкий, прозрачный снежок. Как бы там ни было, я посмотрела на него уже совсем другими глазами и даже нашла привлекательным. Мы зашли в «Полярное», съели по мороженому с орехами, и Вовка изложил мне свою душераздирающую жизненную драму. Впрочем, тогда мне все показалось вполне трогательным.

Разумеется, у него была дама сердца, с которой они учились в школе и планировали пожениться. Вовка поступил в Пушкинское военное училище, что-то радиотехническое. Девушка, как водится, вышла замуж за другого, объяснив, что не желает провести свою жизнь на «точке» под елкой. Впрочем, по иронии судьбы, ее избранник оказался выпускником Военно-медицинской академии и увез ее под ту же самую елку. Вовка разочаровался в военной службе и хотел уйти из училища, но в начале 80-х это было не так уж и просто. Ему пришлось косить под сумасшедшего и даже резать вены. Из училища его выгнали, но в сумасшествие не поверили и поэтому загнали в армию, в архангельские снега, да еще на полные два года. Демобилизовавшись, Вовка устроился на завод паять какие-то микросхемы и поступил на вечернее отделение в ЛЭТИ3.

Ох уж эта извечная бабская жалость. Утешить несчастного страдальца, показать, что не все мы одинаковы. Тогда, по своей неопытности, я и не предполагала, как часто мужчины используют этот прием. Нет, Вовка мне не врал, все так и было. Но за четыре года, включая два армейских, его уже утешала далеко не одна добрая самаритянка…

- Ну что таращишься, как сова? – не слишком приветливо спросила я. – Или не знал, к кому шел?

- Знал, конечно, - пожал плечами Брянцев. – Просто ты потрясающе выглядишь.

Да уж, не жалуюсь. Впрочем, никогда и не жаловалась. За что себя люблю – так это за красоту и за скромность. Шучу. Никогда красоту свою не ценила, скорее наоборот.

- Не могу сказать того же о тебе. Укатали, что называется, сивку крутые горки.

Вовка как в двадцать четыре года не блистал наружностью, так и в тридцать девять не похорошел. Есть такие мужчины, которые в молодые годы – просто шнурки, зато годам к сорока и старше становятся солидными и по-настоящему интересными, как, например, Шон Коннери. Но только не Брянцев. Как он был тощим, так и остался, зато обзавелся малоэстетичным рыхлым брюшком. Впалые щеки образовали какие-то неестественные складки, при этом местами еще больше обтянув скулы. Под глазами, кляузничая на недобросовестную работу почек, окопались сиреневатые мешочки. Усы, частично поседевшие, по-прежнему были неряшливо обкусаны. Зато прическа изменилась радикально. Шишковатый череп не так давно был побрит, но русо-алюминиевая поросль уже рвалась в небо, угрожающе топорщась. Однако костюмчик цвета грозового неба он прикупил далеко не в рядовом универмаге. Галстук, замшевые туфли и мобильничек ничем не уступали костюму.

- Я хочу стать в своей фирме начальником отдела, - сразу взял быка за рога Вовка.

- Похвально. И чем же занимается ваша фирма, позволь спросить?

- Да так, рога и копыта. Там купи, здесь продай.

- Как называется?

Когда он сказал, я минуты две кашляла. «Рога и копыта» легально занимались цветными металлами в умопомрачительных объемах.

- Кем же ты там… служишь? – поинтересовалась я, еще раз окидывая взглядом его виповский наряд.

- Экспертом по электропроводимости металлов, - гордо изрек Брянцев.

Я изо всех старалась не рассмеяться и поэтому периодически срывалась в приступы кашля.

- Простыла? – с трогательной заботой спросил Вовка. – Немудрено. И не скажешь, что лето начинается, холод собачий. Редьку с медом не пробовала?

Сам жри редьку. Вместе с хреном!

- Есть соображения, или предоставляешь думать нам?

- Помнишь «Служебный роман»?

- Фильм? – уточнила я. – Конечно. И что? Ты решил охмурить начальницу?

- Думаю, это единственный способ. Если все пойдет удачно, можно даже жениться.

- А может, лучше подобрать тебе другое место работы? Правда, «веселых гомиков», кажется, больше не выпускают.

Я не могла удержаться, чтобы не подпустить шпильку. «Веселым гомиком» (в оригинале – «веселый гномик») называлась детская музыкальная игрушка, для которой Вовка паял схемы на заводе.

Он смерил меня уничтожающим взглядом.

- Ладно, ладно, - сдалась я. – Посмотрим, что можно сделать. Лучше расскажи, как живешь. Столько лет прошло.

- Да как живу? – Вовка скорчил постную мину, при этом его усы отвисли до подбородка. – Женился, развелся. Еще раз женился, еще раз развелся. Алименты плачу на двоих детей, которых даже не вижу. Работаю, пиво пью, видик смотрю. Что еще? А ты?

- У меня все в порядке. Не разводилась, потому что не выходила замуж. С детьми проблем нет, потому что нет детей. Живу в свое удовольствие. Работаю, пью хорошее вино и хожу в рестораны.

Он внимательно оглядел меня с ног до головы, но это не был забавно-щекотный Пашкин взгляд, которым тот приветствовал меня каждое утро. Мне стало тоскливо…

- Держи ключи и жди меня в машине, -  Антон подтолкнул меня к выходу и вернулся в кабинет Добролобова.

Я спустилась по лестнице, вышла на улицу. Дождь почти прекратился, мелко моросило, изредка срывались капли покрупнее. Антон умудрился поставить машину так, что как ни подойди – все равно лужа. Босоножки моментально намокли, и ноги в них противно елозили.

Устроившись на переднем сидении, я включила магнитофон. Антон предпочитал классический джаз. Не могу сказать, чтобы разделяла его пристрастия, но эта мелодия была просто невероятной. Сакс горько плакал, жалуясь на одиночество, взлетая к небу на волнах грусти. И только легкая солнечная капель, вплетаясь синкопами, говорила о том, что все еще будет.

У меня защипало в носу. Потянувшись за сумкой, чтобы достать платок, я повернулась к окну и вдруг увидела высокую темноволосую женщину, которая шла к входу в прокуратуру. Она показалась мне смутно знакомой. Со мной так бывает часто. Встречаю человека и понимаю, что где-то его уже видела. Но вспомнить не могу никак. Однако на этот раз вспомнила. Несмотря на то, что видела пятнадцать лет назад, да и то на фотографии.

Это была Наташа… как там ее, ах да, Полосова. Вернее, в девичестве Полосова. Та самая Вовкина невеста, которая благополучно его бросила. Потом она точно так же бросила и своего муженька, лейтенанта медслужбы. А Вовка ее обратно подобрал и женился. Запомнила я эту особу только потому, что ее большой портрет стоял у Брянцева на столе, создавая ему имидж безутешного страдальца. Мне тогда совершенно непонятно было, что же он в ней нашел. Волосы клочьями торчат во все стороны, маленькие светлые глазки, мясистый нос, губы то ли поджатые, то ли просто слишком тонкие. И выражение неистребимой стервозности.

Наталья открыла дверь и вошла. Наверно, ее тоже вызвали по Вовкиному делу. Пашка все еще не представил мне подробное досье на Брянцева. Надеюсь, он сообразит разузнать так же и про обеих его жен.

Наконец, минут через пятнадцать, появился Ракитский. Влез своими изящными – «паркетными» - туфлями в лужу, чертыхнулся, упал на сидение и посмотрел на меня с сомнением: говорить или не стоит. Решил, что стоит.

- Интересный момент. Застрелили твоего дружка из такого же пистолета, какой принадлежал его отцу. Официально принадлежал, зарегистрированно.

- И что? Ты мне об этом уже сказал, пока сюда ехали.

- Да то, что пистолет этот пропал. Вот так взял и пропал, прямо из дома. На этот счет даже заявление владельца имелось. Папенька Брянцев, уж не знаю, известно тебе это или нет, имел некоторое отношение к госбезопасности. И не мог не понимать, что если пропавший пистолет где-то всплывет, ему будет кисло. Поэтому сразу побежал в органы каяться.

- Но я-то при чем? И потом папенька, как ты говоришь, Брянцев, если мне память не изменяет, давно умер.

- Лет семь назад. А при чем тут ты? Да не при чем. Надеюсь. Просто пропал ствол в апреле 1988 года. Забавное совпадение.

Я нервно захихикала.

- Разумеется, я его стащила. И хранила пятнадцать лет. Он мне был дорог как память. Да? Или же я все эти годы вынашивала план мести. Да?

- Ну не знаю, не знаю, - хмыкнул Антон, включая зажигание. – Это ты у гражданина Добролобова спроси, да или не да.

- А ты не допускаешь, что это сам Брянцев у папаши пистолет спер?

- Мысль интересная. Прибережем про запас.

Не успели мы проехать и километра, как нас тормознул бравый инспектор. Так и не объяснив внятно, что же именно Антон нарушил, намекнул, что двадцати долларов хватит. Думаю, если б он смог объяснить, такса была бы совсем другая. Ракитский сопротивляться не стал – бесполезно! – и вытащил двадцать бумажек по одному доллару, грязных и мятых до невозможности.

- Пересчитайте! – сказал он, ослепительно улыбаясь.

Гаишник сморщился, словно откусил разом пол-лимона, но доллары взял, не считая, и даже сделал под козырек.

Отъехав, Антон резко перестал улыбаться, словно лампочка погасла.

- Ненавижу стервятников! – процедил он сквозь зубы.

- Не бери в голову! – посоветовала я. – Чем трепать себе нервы, принимай все это как данность. Главное – было бы чем заплатить.

- Тебя когда в камеру ни за что посадили, ты это принимала как данность? – вскипел Антон, а я прикусила язык.

Помолчав, осторожно спросила:

- А где ты такие баксы взял?

- Специально меняю для подобных случаев. А потом мну и пачкаю.

Он хотел отвезти меня домой, но я вспомнила о своей «девятке», брошенной у конторы. Выгрузив меня, Ракитский, не попрощавшись, резко рванул с места.

                                                        7.

Досье Брянцева представляло из себя весьма объемистый файл. Я всегда поражалась Пашиному умению собирать информацию. Конечно, он не сам все это узнавал, но ведь надо же еще знать, где можно спросить. Как он это делает – не представляю. А он не говорит. Только улыбается загадочно. Но расходы при этом минимальны.

Я сидела в кабинете за компьютером, прихлебывала кофе и листала страницы, кое-что выписывая на листочек. Родители, школа, училище, армия, институт, работа. Соседи, друзья, жены, дети, любовницы. Интересы, политические взгляды, хобби, привычки. На редкость гадостный выходил тип. Мелкий такой гаденыш, по-одленький. Да уж мне ли не знать. У многих, наверно, появлялось желание его прикончить.

Соседи, а точнее соседки, были выделены в особый раздел. Особо близких отношений Брянцев ни с одной из них не поддерживал. Пожалуй, единственной, на кого я обратила внимание, была некая Инна Замшина, которая жила над ним в 17-ой квартире. Мать-одиночка, библиотекарь. Несколько раз в год Брянцев приглашал ее для генеральной уборки. 16 июня у нее как раз был выходной. Впрочем, можно приглядеться и к Марине Цветковой, сорокалетней разведенной бухгалтерше из соседнего подъезда. Никто не мог сказать определенно, была ли она вообще знакома с Брянцевым, но именно 16-го, около семи вечера, ее видели рядом с «Василеостровской» разговаривающей по сотовому телефону, хотя вряд ли ее заработки позволяли ей иметь «трубку».

Этих дам я записала в свой кондуит под номерами 1 и 2. Но полагаться только на то, что соседи не видели рядом с домом никаких посторонних женщин, особо не стоило. Поэтому следующими двумя пунктами в моем списке оказались бывшие Вовкины жены – Наталья Полосова, в третьем браке Гёрдер, и Дарья Комлева.

Теперь дамы, так сказать, сердца. Удивительно, а может, и неудивительно, но их было относительно немного. Всего получилось двенадцать за девятнадцать лет (не считая меня, разумеется). Примерно шесть десятых подруги в год. Двух вычеркнула сразу: одна умерла, другая уехала жить в Канаду. Потом, подумав, вычеркнула еще троих: они встречались с Вовкой давно и теперь жили в других городах. Итого одиннадцать человек.

Явных и откровенных Вовкиных недоброжелателей Паша отыскать не смог. Возможно, их не существовало. Во всех местах, где Брянцеву довелось работать, никаких особо крупных конфликтов не наблюдалось, так, по мелочам. Обычно начальство не любило его за лень и неспособность к полезной деятельности. В криминале он тоже замешан не был. Не обнаружилось и родственников, с которыми можно было бы делить фамильные драгоценности.

Конечно, вероятность того, что кое-что осталось под водой, была велика. Но тут уж ничего не поделаешь. Будем копаться в том, что есть.

Я посмотрела на часы. Половина седьмого. Навещу для начала Замшину с Цветковой. Надо думать, они уже пришли с работы.

Но не успела я встать, как из приемной донеслись какие-то вопли. Дверь распахнулась, и в кабинет вломился Артур Слепнев, тот самый наш клиент, который хотел стать компаньоном хозяина. Алена, выглядывая из-за его спины, страдальчески морщила лоб и разводила руками.

Дальнейшее  напоминало рекламный ролик, в котором служащий, отпив из чашки, громит кабинет начальника на том основании, что «это был не “Нескафе”». Слепнев схватил с моего стола папки, грохнул их об пол и начал пинать ногами. Потом наподдал стул, который отлетел в угол. На шум прибежал охранник Вася и утихомирил его.

Выяснилось следующее. Мы предложили Слепневу такое развитие событий: ставим важную сделку его фирмы на грань срыва, а он – настоящий герой! - всех выручает. Дальше действовать он должен был уже сам. Но случилось так, что мы ничего еще не успели сделать, а сделка сорвалась сама, совсем по другим причинам, к которым мы не имели никакого отношения. Слепнев, не разобравшись, бросился на танки и… подорвался. Начальник, заметив совершенно не свойственное подчиненному рвение, понял его неправильно. Вернее, как раз правильно. Что это он все подстроил, чтобы стать компаньоном. В результате наш клиент с треском вылетел с работы. И пошел к нам выяснять отношения.

Как ни пытались мы с подоспевшим Пашей убедить его, что мы тут не при чем, Слепнев верить отказывался. И грозил подать на нас в суд. Довольно забавно, да? Ничего, Ракитский ему голову оторвет. Во-первых, в договоре написано, что если БВС оказывается не в состоянии предоставить требуемую услугу, то возвращает деньги. А мы с него и не брали еще ничего. А во-вторых, там есть еще один пункт, согласно которому, если клиент не смог воспользоваться представленной ему возможностью, то БВС за это ответственности не несет.

А еще забавно вот что. Человек охотно принимает подстроенное за случайное, но вот в случайности частенько ищет чей-то злой умысел.

В мои студенческие годы произошла одна показательная история, напоминающая анекдот. Случилось это на лекции по некой коммунистической дисциплине. Предмет был новый, лекция первая, преподаватель незнакомый. Кроме того, лекция была общей для нескольких групп. В расписании что-то напутали, поэтому заблудившиеся шли муравьиной тропой. Дверь душераздирающе скрипела. Доцент сначала нервно кивал, но на третьем или четвертом опоздавшем впал в ярость.

- Как фамилия? – взревел он, когда в аудиторию просочилась наша Светка Умрихина. – Я буду записывать и потом учту все ваши опоздания на экзамене.

Светка назвалась. Не успел доцент открыть рот, чтобы продолжить лекцию, дверь заскрипела и вошла девица из испанской группы.

- Как фамилия?

- Мертвянская.

Доцент озадаченно замолчал, переводя взгляд с Мертвянской на Умрихину и обратно. В это время финская группа, оглядев свои ряды, начала истерически повизгивать. Это обстоятельство разъяснилось через минуту, когда появилась опоздавшая «финка».

- Фамилия? – снова грозно вопросил доцент.

- Гробовщикова, - под дикий рев своих одногруппников ответила она.

Доцент орал минут пятнадцать. Не помогли и студенческие билеты, которые предъявили девицы. Вопреки всякой логике он решил, что они сговорились опоздать и заходить по одиночке, действуя ему на нервы своими фамилиями. Экзамен у них, даже у отличницы Мертвянской, он принял только с третьего захода.

После всех этих разборок я оказалась на Васильевском только около восьми. Цветкова выгуливала во дворе карликового пуделя грязно-абрикосового цвета. Несчастная собачонка тоскливо озиралась, не зная, где бы пристроиться для своих мелких делишек.

- Марина Цветкова? – осведомилась я, выходя из машины.

- Да-а, - удивленно протянула та. – А что?

Это была довольно потрепанная дама, которая выглядела гораздо старше своих лет. Не зная, я дала бы ей не меньше пятидесяти. Ее дряблые телеса выпирали из спортивного костюма пронзительно-лилового цвета, сожженные «химией» кудельки были похожи на шерсть бедного пуделя, а накрашенные морковной помадой губы напоминали означенный корнеплод, пролежавший в овощехранилище не меньше года.

Я показала ей удостоверение частного детектива. Удивительно, но частенько люди, которые даже под страхом немедленной смерти ни слова не скажут милиционеру или следователю, буквально с распростертыми объятьями бросаются на частного детектива, так и брызжа информацией. Впрочем, не реже бывает и наоборот. Марина Цветкова относилась к первым.

- Спрашивайте! – с готовностью предложила она, сверкая маленькими очами, притаившимися в густо накрашенных, комковатых ресницах.

- В каких отношениях вы были с Владимиром Брянцевым? – в лоб брякнула я.

- С Брянцевым? А это кто же такой? – очень искренне удивилась Цветкова.

- Ваш сосед из 16-ой квартиры.

- Так это ж с другой лестницы! – возмутилась она. – Я что же, весь дом знать должна? Я и со своей-то не всех знаю.

Если учесть, что в каждом подъезде всего по десять квартир…

- А вы давно здесь живете? – спросила я.

- Да с рождения.

Комментарии излишни. Я живу в своем доме три года, на нашей лестнице шестьдесят квартир, и все же добрая половина жильцов мне известна по имени и фамилии, а остальные - в лицо.

- Значит, Брянцева вы не знаете, - уточнила я.

- Сказала же, нет. А что, должна?

- Не знаю. Вообще-то это тот, кого убили недавно.

- Ах, вот это кто! – обрадовалась Цветкова. – Нет, не знаю я его.

- Но он ведь всего на год был вас моложе. И тоже здесь всю жизнь прожил. Может, в одну школу ходили.

- Может, - она переминалась с ноги на ногу, как уставшая корова. – Но ведь не в один же класс. Вы уж извините, ничем помочь не могу. Вот если б знала что, рассказала бы.

Я вытащила сотовый и очень натурально ахнула:

- Вот черт! Срочно надо позвонить, а батарейка села.

- Возьмите мой! – Цветкова любезно вытащила из кармана громоздкий «Эрикссон» в потертом чехле.

Поблагодарив, я набрала свой домашний номер, послушала длинные гудки и отдала ей телефон.

Что ж, для начала удовлетворимся этим.

Цветкова свистом подозвала пуделя, подхватила его подмышку и понесла к своему подъезду, то и дело оглядываясь на меня. Когда дверь хлопнула, я вошла в соседний и поднялась на четвертый этаж.

Честно говоря, я думала, таких дверей уже не осталось. Судя по всему, большинство квартир в доме, огромных, с высоченными потолками и комнатами анфиладой, выкупили «новые русские». Но только не эту. Рядом с чудовищно вишневого цвета дверью, облупленной и исцарапанной, громоздились звонки – всевозможных фасонов и размеров. Старейший из них, похожий на ключик от заводной игрушки, имел при себе тусклую табличку с гравировкой: «Д-ръ Фiаловъ. Поверните». Снизу белой краской было меленько подписано: «Замшина, 3 коротких».

Я призадумалась: как можно три раза коротко повернуть эту штуковину. Мои сомнения прервал лязг отпираемой двери. Я еле успела отскочить. На пороге стоял здоровенный, не слишком трезвый парень.

- Ку-да? – вопросил он неожиданно тонким для его комплекции голоском.

- К Замшиной, - пискнула я.

- К ней три коротких, - строго пояснил парень, захлопнул дверь и, покачиваясь, стал спускаться вниз.

Я оторопело смотрела ему вслед. Дверь открылась снова.

- И не вздумай нажраться по дороге! – густым дьяконским басом крикнула парню вдогонку крохотная, тщедушная женщина в грязноватом ситцевом халатике.

- Мне к Замшиной, - я поторопилась вломиться в квартиру, пока дверь опять не захлопнулась у меня перед носом.

- Вторая дверь, - отступая в сторону, проинформировала басовитая тетка.

Узкий, похожий на кишку коридор уходил в бесконечность и там, кажется, сворачивал влево. Света лампочки не хватало, поэтому разглядеть точно не представлялось возможным. Вдоль стены громоздились вешалки, по большей части пустые, но кое-где висели забытые зимние пальто и куртки. Тут же выстроились всевозможные ящики, коробки, прикрытые пыльными тряпками, и даже доисторического вида сундук. Откуда-то сверху свисало огромное корыто, которое подпирал стоящий на заднем колесе велосипед. Пахло пылью, плесенью, вареной капустой и туалетом.

В детстве мне часто приходилось бывать в коммуналках – большинство моих одноклассников жили именно в них, да еще в общежитиях. Но в «позднесталинских» домах, построенных у парка Победы после войны, коммунальные квартиры были в основном трех- или четырехкомнатные. Галка до переезда в Приморский район жила в шестикомнатной. Но такую, комнат на пятнадцать, я видела впервые. На этаже она была одна. Наверно, и остальные в этом доме когда-то были такие же, но их поделили надвое. В Вовкиной квартире было «всего» пять комнат, кухня и огромная ванная, переделанная из шестой.

Я постучалась во вторую от входа дверь. В ответ раздался пронзительный кошачий вой.

- Громче стучите! – прошамкала старушечья голова, высунувшаяся из соседней двери. – Она спит, наверно. А дитенок у бабки.

Ну не знаю. Можно было не услышать стук, но уж вой-то должен был разбудить и мертвого! На всякий случай постучала еще. Дверь распахнулась, словно сама собой.

Судя по всему, интерьер огромной комнаты сохранился годов с пятидесятых, если не раньше. С внутренней стороны дверь украшали плюшевые малиновые драпировки с бомбошками. Овальный толстоногий стол покрыт такой же малиновой скатертью, с такими же бомбошками. Огромный блекло-оранжевый абажур с бахромой спускался откуда-то из-под высоченного потолка на массивной цепи. У стены - высоченная кровать с никелированными спинками. У бабушки в Днепропетровске тоже была такая. Помню, я очень любила отвинчивать блестящие шарики и играть с ними.

Хозяйка обнаружилась на потертой кушетке неопределенного цвета. Она забралась на нее с ногами и укрылась пледом, поэтому я не сразу ее и заметила. Рядом с ней пристроился серый кот, он лежал, поджав под себя лапы и хвост, и был похож на огромную жирную гусеницу.

Инне Замшиной, согласно Пашкиному досье, недавно исполнилось двадцать пять лет, она работала в районной библиотеке и одна воспитывала трехлетнего сына. Грех, конечно, но, глядя на нее, я вспомнила известное циничное выражение, что не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки. Инна была не просто некрасивой, она была отталкивающе некрасивой, если не сказать уродливой. Мне стало неловко за свою внешность, как если бы я пришла навестить очень бедную подругу в платье от Диора. Интересно, сколько же пришлось выпить отцу ее ребенка? Или он прикрыл ее лицо подушкой?

И снова мне стало неловко, но теперь уже за свои мысли, словно она могла их услышать. В конце концов, после второй-третьей встречи даже самую отчаянную некрасивость перестаешь замечать, если с человеком интересно и спокойно. В моем активе был роман с ужасно некрасивым художником, который, что случалось нечасто, сам меня бросил.

Тем не менее, мои глаза, не слушаясь команд, продолжали обшаривать ее широкое и одутловатое, похожее на пухлую тарелку лицо с маленькими поросячьими глазками и носом-кнопкой. Бледная до голубизны кожа, неряшливые, редкие и крупные веснушки даже на лбу, узеньком, словно приплюснутом. Только волосы хороши – густая, вьющаяся темно-рыжая грива. Когда-то я сделала несколько попыток покраситься в рыжий цвет и хотела именно такой оттенок, но так и не смогла его добиться.

- Вы из милиции? – прошелестела Инна, выпутывая свою тщедушную фигурку из пледа. – Насчет Брянцева?

- С чего вы взяли? – удивилась я.

- А кому я еще нужна. Правда, меня уже допрашивали. Больше я ничего не знаю.

- Я из детективного агентства.

Если Цветкова принадлежала к людям, которые любят частных детективов и стремятся им всячески содействовать, то Инна явно относилась к противоположной группе. Она как-то вдруг напружинилась, съежилась и стала еще меньше. Кота, которому, похоже, передались эмоции хозяйки, сверблюдило так, что он сложился вдвое.

- Честное слово, я ничего не знаю, - пробормотала Инна, глядя куда-то в паркетную щель.

- Тогда расскажите мне то, что рассказывали милиции.

Страшная библиотекарша молчала, как школьница, не выучившая урок. Вздохнув, я медленно достала из сумки портмоне, а из портмоне еще медленнее вытащила серо-зеленую банкноту, причем сделала это так, чтобы Инна не могла видеть ее достоинство. Она следила за моими руками, словно я была Дэвидом Копперфильдом. Наконец здравомыслие было пересилено желанием сделать иностранную денежку своей.

- А что вы хотели узнать? – робко проблеяла Инна.

- Все!

- Ну-у… - она задумалась. – Я Брянцева давно знала. Иногда убирала у него в квартире. Он, правда, не очень богатый, но квартира большая, грязью быстро зарастает. Так что два-три раза в год приглашал. Платил немного, но у меня каждая копейка на счету.

- Скажите, Инна, - я решила взять быка за рога, - Брянцев рассказывал вам что-нибудь о себе, о своих делах? Или там о личной жизни?

- Да нет, что вы! Мы не слишком близко были знакомы.

Инна покраснела, совсем чуть-чуть, даже не покраснела, а порозовела, но для ее мучнистой кожи было достаточно. Интересно, это в честь чего? Что не рассказывал или что не были близко знакомы?

- Когда убирали в последний раз?

- Ну-у… Перед Пасхой. В конце апреля.

- И после этого ни разу в его квартире не были?

- А что мне там делать? Он же меня в гости не приглашал.

В последнем предложении мне послышалась нотка досады. Интересное кино!

- А что он вообще за человек был?

- Ну-у… Жадный очень. Нельзя, конечно, про покойника плохо, но что поделаешь. Знаете, он, когда мне деньги платил, прямо страдал. Физически. Как будто ему живот крючило.

Да уж, этого у Вовчика никогда было не отнять. Как говорится, ни убавить, ни прибавить. За все время нашего прежнего знакомства они ни разу даже не купил мне мороженого, не говоря уж о цветах, и не заплатил за меня в трамвае. Оправдывался тем, что, увы, не при деньгах.

Больше ничего дельного, несмотря на все старания, от Инны добиться не удалось. Спрашивать ее, где она находилась вечером 16 июня, было нельзя – я же не следователь. Пора было прощаться и уходить.

Я отдала купюру, достоинство которой, похоже, Инну несколько разочаровало, встала и пошла было к двери, но вдруг остановилась, как вкопанная.

На письменном столе, смахивающем на чучело мамонта, стояла фотография в рамке. Если бы мальчишке пририсовать усы, то получился бы Брянцев. Один к одному.

Вот оно что!

- Ваш сынок? – вполне равнодушно поинтересовалась я.

- Да, - на этот раз Инна покраснела основательно. – Он у мамы в деревне.

- Извините, а отец его, он что?.. Вам не помогает?

- Он умер, - очень быстро, почти неразборчиво ответила она. Надо же, не соврала.

Выйдя из комнаты, я довольно-таки громко потопталась на одном месте. Из крайней к выходу комнаты высунулась все та же старушечья голова в сиреневатых кудряшках. Я поманила ее пальцем, который тут же приложила к губам: тихо!

Бабка так и засияла, словно ребенок, которому неожиданно предложили пойти в зоопарк. Я вывела ее на площадку и вытащила из портмоне сторублевку. Она сделала стойку, как заправский сеттер.

- Ваша соседка… - сказала я таинственно и сделала выжидательную паузу. Иногда полезно дать ход потоку сознания.

- Ой! – бабуля закатила глаза.

Не могу сказать, чтобы я была удовлетворена, но это был просто первый сгусток, который организовался из-за того, что информация слишком долго хранилась без употребления. Дальше она хлынула Ниагарой.

Я узнала обо всем Инкином питерском существовании, начиная с 94-ого года, когда она приехала жить к тетке из  глухой ивановской деревни. О том, как поступила в институт культуры, о том, как тетка умерла и оставила ей комнату и кота.

- А ребеночек у нее… - я снова сделала выжидательную паузу.

- Да от Вовки же от Брянцева, который ниже этажом, которого убили, - продолжала трудиться на благо родного кошелька бабка. - От кого еще. У нее больше и мужика-то никакого не было, кто ж на такую позарится. А к нему как уйдет убирать, так на весь день. Да все в выходной, когда он дома. Вот ветерком пузо и надуло. А если нет, так разве что из пробирки? Да откуда у нее на то деньги? Какая у библиотекарши зарплата! Может, и хотела бы собой подработать, да куда там! Вечно у нее дитенок голодный бегает. «Баба Вера, дай булочки кусочек!» А как не дашь, дите ведь! Кстати, Павлик у нее – вылитый Вовка.

- А Брянцев, он… - я продолжала держаться правильно выбранной тактики.

- А что он? Ничего.

- Он что, не знает, что у Инны от него ребенок?

- Как не знает! Все знают.

Ну, Пашка! Об этом в досье ничего не было. А все, оказывается, знают. Похоже, я тебя перехвалила.

- И что?

- Да ничего. Делал вид, что ничего не произошло. Он и так на двоих алименты платит. А Инка боялась чего-то потребовать.

- Боялась? – удивилась я. – Чего боялась? Он что, такой крутой был?

- Да нет, что ты! Это Инка такая. Размазня. Дают – возьмет, а попросить – нет. Хлеба нет дома – и то не попросит, даже для дитенка.

- Скажите, а вы не помните, 16 июня вечером Инна была дома?

Бабка задумалась, что-то подсчитывая на пальцах.

- Это какой день был? – деловито осведомилась она.

- Понедельник.

- Понедельник, значит? По понедельникам у них в библиотеке выходной. Была дома, да. А вот выходила или нет? А, вспомнила, выходила. Точно-точно. Вечером.

- А точнее?

- Ой, нет, не скажу. Вот только-только новости по телевизору начались. Тут дверь и хлопнула.

- А по какому каналу новости? – это была последняя надежда.

- Да что ты, миленькая моя! По мне так они все одинаковы!

- А вернулась когда?

Бабулька пожевала губами, сосредоточенно поморгала.

         - Нет, не знаю. Часов в десять я спать ложусь, ну там, в туалет, в ванную. Так она, кажется, чай грела. А раньше – не знаю. Не видела и не слышала.

Вернувшись домой, я вытащила свой список. Вычеркнуть обеих? Или оставить обеих?

То, что у Цветковой оказался телефон, ничего еще не значило. И то, что она всячески отрицала свое с Вовкой знакомство. Мало ли что она скажет. А с другой… Как говорил Станиславский, «не верю». Инна Замшина? Формально,  нее мог быть повод. Терпела-терпела такое отношение к себе и к ребенку, да и не выдержала. А поскольку в квартире бывала неоднократно и делала там уборку, то вполне могла найти тайник, где Брянцев держал украденный у отца пистолет. Надо сказать, версия эта об украденном пистолете мне понравилась. И то, что Инна выходила из квартиры вечером в день убийства… Вот только какие это могли быть новости? В пять часов по РТР? В шесть по ОРТ? В семь по НТВ? Или еще какие-нибудь? Допустим, что в шесть. Могла бы она тогда убить Брянцева? Пожалуй, что и да. Но и в это я вряд ли бы поверила. Даже в качестве предположения.

И все же я не стала вычеркивать их окончательно. Просто переписала на другой листок. Запасной.

                                                        8.

Еще несколько дней мы с Пашкой общались с Вовкиными любовницами, поделив список пополам - жен я решила оставить напоследок. Работа осложнялась тем, что, как и в случае с Инной Замшиной, мы не могли напрямую интересоваться ничьим алиби на 16 июня. В результате хитроумных комбинаций и обходных маневров из списка удалось исключить четверых, алиби которых не вызывало никаких сомнений. Еще одну, медсестру из его поликлиники Ирину Тимасюк, я после долгих колебаний переписала в запасной список, поскольку она, хотя и была когда-то на Брянцева в большой обиде, недавно вышла замуж и ждала ребенка.

Остались две. Жена бывшего Вовкиного приятеля Люба Зеленовская и стоматолог Тамара Котова. Алиби у них не было. Зато были кое-какие другие интересные обстоятельства.

Зеленовская, дама умопомрачительной внешности и невероятно длинных ног, растущих прямо из поднебесья, однажды сделала попытку Брянцева убить. На полном серьезе. Очень уж он некрасиво с ней расстался. Полгода изображал друга семьи, а потом нажаловался Любиному мужу, что та к нему грязно пристает. Муж устроил скандал, собрал чемодан и ушел. А Люба отправилась к Брянцеву – выяснять отношения. В результате чего схватила со стола кухонный нож и бросилась с ним на Вовку. Хотела ударить в живот, но не вышло – только поцарапала. Брянцев вызвал милицию, Любу арестовали. Тогда муж, тронутый ее поступком, долго с Брянцевым беседовал и то ли уговорил его, то ли заставил забрать заявление. Я так думаю, скорее ни то ни другое, скорее Зеленовский его просто подкупил. Брянцев заявил, что ножом сам порезался, а на Любу наябедничал со зла, потому что они поругались.

Обо всем этом она рассказала мне сама.

Я пришла к ней неприлично рано – всего в половине первого дня. Люба Зеленовская имела довольно странную профессию – ресторанный критик. По заказу всевозможных глянцевых журналов она ходила по ресторанам – разумеется, за счет этих самых журналов – и делала общепиту паблисити. И далеко не всегда со знаком плюс. Ее знали и боялись. Стоило Любе появиться в ресторане, весь штат, начиная с директора и кончая судомойками, сперва становился по стойке смирно, а потом, отмерев, начинал шевелиться с удвоенной скоростью, лишь бы угодить опасной гостье. За глаза ее звали Жук-вонючка: пассажи, которые Люба выдавала на гора, если ей что-то не нравилось, способны были отбить аппетит даже у самого небрезгливого. Люба о прозвище знала и даже им гордилась.

Так вот, проведя в очередном ресторане время часов до трех ночи, днем Люба обычно отсыпалась, а вечером, если не готовилась к следующему походу, садилась за компьютер ваять свою нетленку. Поэтому я застала ее в постели.

- Проходи! – кивнула она, открыв мне дверь. Меня удивило, что она даже не поинтересовалась, кто я.

Люба, не оглядываясь, шла по длинному коридору, сверкая из-под короткого голубого кимоно своими умопомрачительными ногами. Я не могу сказать, что у меня плохая фигура, все вполне пропорционально, но вот длинные ноги всегда были моей сумасшедшей мечтой и предметом зависти. Тем более такие ноги, гораздо больше метра длиной.

Резким жестом бросив на постель покрывало, Люба расположилась поверх него. Стоя в дверях, я по-прежнему таращилась на ее ноги. Она удивленно приподняла брови. Испугавшись, что она поймет меня неправильно, я срочно отвела взгляд, исподтишка продолжая разглядывать ее.

Была в пору моей ранней молодости такая популярная певица, Бони Тайлер, с хриплым низким голосом, копной белокурых волос и темными глазами. Люба была на нее похожа. И даже голос. Правда, он мог быть хриплым и со сна.

- Ну? – наконец снизошла она, зевнув и потерев глаза. – Чего встала? Проходи, садись. Сколько можно ждать?

Кажется, она приняла меня за кого-то другого.

Я вошла в комнату, отделанную в голубовато-зеленоватых тонах, и присела на краешек необъятного кресла, небрежно покрытого мохнатым пледом цвета морской воды. Прежде, чем я успела открыть рот, Люба капризно махнула рукой:

- Дай-ка закурить!

- Я не курю.

Ситуация складывалась глупая. Почему-то мне никак не удавалось начать. Эта дама действовала на меня гипнотизирующе.

- Да вот же, на тумбочке. И зажигалка.

Самым интересным было то, что тумбочка находилась прямо у нее под рукой. Мне же надо было встать и пересечь всю комнату.

- Что еще за дерьмохреналин в буханках? Тебе что, не сказали? – поразившись моему промедлению, Люба сама взяла сигареты, чиркнула зажигалкой и затянулась. – Тебе должны были сказать, что ты обязана исполнять все мои прихоти. За это и плачу. Значит так. Сейчас идешь в ванную, моешься и переодеваешься. Костюмчик висит на крючке. Плетку в зубы и ползешь сюда на брюхе.

Вот тут-то наконец мне все стало ясно. Жук-вонючка играет в садо-мазохистские игры с лесбиянским уклоном. И где-то заказывает девочек. Ну, я тебе покажу плетку!

Подобострастно кивнув, я вышла и заглянула в ванную колера молочного поросенка. На крючке висели какие-то черные лоскутки общей площадью в квадратный сантиметр и роскошная плетка-семихвостка с узелками на концах. Достаточно такой один разок стегнуть, и неделю будешь синяки в бане отпаривать. Интересно, как она предпочитает – бить или быть битой? Судя по ее поведению, первое. Ничего, сейчас проверим. Как говорит Ракитский, битие определяет сознание.

Переодеваться я, разумеется, не стала, а плетку взяла.

Люба лежала на шелковом покрывале в чем мать родила, закинув руки за голову и закрыв глаза. Рот ее был приоткрыт. Интересно, что она там представляет такое интересное? Вот черт, везет мне что-то в последнее время на паскудных баб. Не к добру…

Я ступала тихо, толстый бирюзовый ковер заглушал шаги. Подойдя к кровати, со всего маху хватила ее плеткой по бедру. Люба взвизгнула и подскочила чуть ли не до потолка. На атласной коже вздулась багровая полоса.

- Ты что, сдурела, идиотка? – заорала она.

- А ну сядь и заткнись! И накинь что-нибудь! – я швырнула ей в лицо халат. – Уголовный розыск, капитан Иванова.

Корочки нашего БВС по цвету один к одному как милицейские. Я махнула удостоверением издали, рассчитывая на то, что в такой ситуации она вряд ли потребует показать его поближе. Люба и не потребовала. Она судорожно запахнулась в халат и села, нахохлившись и поджав под себя ноги.

- Можно позвонить адвокату? - робко поинтересовалась она.

- Успеется. Я не арестовывать тебя пришла, а просто побеседовать. Без протокола.

- Про… это?

- Если под «этим» ты подразумеваешь свои сексуальные игрища, то нет. Не по моей части. Хотя, конечно…

- Пожалуйста… - взмолилась Люба. – Если хотите…

Я поморщилась. Вот только этого еще не хватало!

- Нет уж, спасибо! Лучше расскажи мне про твои взаимоотношения с Владимиром Брянцевым.

Люба взвилась, как тугая пружина.

- Этот… этот!.. – шипела она, брызгая слюной. – Да из-за этого козла!.. Все из-за него!

- Ты хочешь сказать, что из-за Брянцева поменяла свою сексуальную ориентацию? – хмыкнула я. – Ведь раньше-то ты очень активно пользовалась мужчинами. Даже замужем, кажется, была.

- Была. Вот только эта гнида усатая…

- Люба, успокойся, сделай одолжение. Очень много эмоций.

Закурив, она начала рассказывать. О скучной семейной жизни и о милом, обаятельном Вове Брянцеве, в которого влюбилась до полной потери головы. Любовь, как известно, зла, а козлы этим вовсю пользуются. И о том, как Вова ее бросил. Она сдуру начала ему угрожать – мол, пожалуется мужу. Тогда Вова сделал первый ход: нажаловался мужу сам. Люба пыталась Вову убить, но не вышло. Муж ее от суда отмазал, заставил как-то Брянцева заявление забрать, но все равно от нее ушел. Тогда Люба пыталась покончить с собой, наглоталась таблеток, но опять же неудачно – откачали. И заперли в психушку. Там она познакомилась с некой Полиной, которая объяснила, что все мужики – сволочи, и что можно вполне обходиться без них…

- Ладно, все понятно, - перебила я, поскольку рассуждения на эту тему мне не нравятся. – Это было, если я поняла правильно, пять лет назад. И с тех пор вы с Брянцевым не встречались?

- Нет, конечно! – лицо Любы пошло красными пятнами, пальцы, сжимающие сигарету, мелко дрожали. – Я что, похожа на сумасшедшую?

Я пожала плечами. Как сказать, как сказать…

- Ты знаешь о нем что-нибудь?

- И знать не хочу!

- Тем не менее, придется узнать. Брянцева убили. Две недели назад.

- Кто?! – Люба так и подскочила. Наверно, похожим образом отреагировал бы школьник среднего школьного возраста, узнав, что некто поджег его альма-матер.

- Самим любопытно. Можно поинтересоваться, где ты была вечером 16 июня?

- Вы думаете, это я? – то ли удивилась, то ли огорчилась Люба.

- А почему бы и нет?

- Очень надо! – фыркнула она.

- Судя по тому, как ты отреагировала на мой вопрос о нем…

- Да нет, что вы. Я уже один раз пыталась, хватит. А 16-го дома была весь день. Никуда не ходила. Сожрала накануне какую-то дрянь в китайском ресторане и сутки умирала. Ох, и написала я на них рецензию, страшно вспомнить!

- Кто-нибудь может это подтвердить?

- Что, рецензию или что дома была? Нет, конечно. Блевать я предпочитаю в одиночку.

- Может, врача вызывала?

- Нет. Не в первый раз. Марганцовка, активированный уголь, чай с сухарями. Издержки профессии.

Мое внимание привлекла какая-то яркая бумажка, краешек которой выглядывал из-под настольной лампы. Я потянула за него и вытащила обрывок рекламной листовки. «“Верэ… аш сай… терне…», - гласили замысловатые буквочки. Разумеется, это можно было перевести как «“Верэкс”. Наш сайт в интернете…».

- Значит, говорите, больше с Брянцевым не виделись? – как бы между делом поинтересовалась я, внимательно разглядывая обрывок.

Люба покраснела.

- Ладно, - выдавила она нехотя. – Чего уж теперь. Виделись мы с ним разок. Где-то в конце мая. Он вдруг заявился, ни с того ни с сего. И говорит: так мол и так, знаю про тебя кое-что. За маленькую денежку готов знать молча. Показал кое-какие снимочки. Они как раз в эту бумаженцию завернуты были.

- И что?

- Да ничего! – фыркнула Люба. – Раскатал губу трамплином. Фотки порвала, а его выгнала. Напугал тоже ежа голым… этим самым. В моих кругах это не компромат, а реклама.

- Что же вы так меня испугались?

- Не знаю, - Люба зябко передернула плечами. – Наверно, от неожиданности.

Пообещав Зеленовской, что, возможно, ее придется побеспокоить еще раз, я поехала в стоматологическую клинику «Дента», где работала Тамара Котова. Клиника располагалась в той части Суворовского проспекта, что побогаче, ближе к Смольному. Мраморное крылечко и активно-синяя плитка – это снаружи. А внутри – зеленый ковролин, изобилие пальм в горшках и абстрактная живопись на стенах.

- Чем могу вам помочь? – заученно улыбнулась сидящая за стойкой регистратуры брюнетка в бежевом костюме с огромным бэджиком «Администратор Нина». Я подумала, что администратор с такими кривыми зубами не самая лучшая реклама стоматологической клинике.

- Мне нужна Тамара Котова, - продемонстрировала я свои зубы, не в пример лучше.

- Вы записаны?

- Нет, я не на прием.

Администратор Нина посмотрела на меня с сомнением и сняла телефонную трубку.

- Тамара Петровна? – прокурлыкала она. – К вам тут пришли.

Прикрыв трубку рукой, Нина спросила, как меня отрекомендовать.

- Скажите, что по поводу Брянцева, - ответила я, продолжая хвастаться идеальным прикусом и белизной зубов.

Не успела Нина положить трубку, как ближайшая к регистратуре дверь с грохотом распахнулась и в коридор вылетела высокая кудрявая шатенка в медицинской пижамке. Даже если учесть, что белый цвет полнит, Тамара все равно выглядела болезненно тощей.

Она повертела головой и уперлась взглядом в меня.

- Вы? Ну, вы меня спрашивали?

Я кивнула.

- Пойдемте.

Без лишних слов, Тамара вцепилась мне в локоть и потащила по коридору. В конце находилась скромная белая дверь без опознавательных знаков. За ней оказался крохотный чуланчик без окна. В нем помещалась кушетка, кресло и столик с чашками и электрическим чайником. Котова мешком плюхнулась на кушетку, кивнув мне на кресло.

- Это он вас ко мне послал? – противно щелкая суставами пальцев и тараща на меня маленькие водянисто-серые глазки, спросила она. – Так вот, скажите ему…

- Брянцева убили, - перебила я. – Две недели назад.

- Вот ка-ак… - протянула Тамара и сразу словно сникла. – И кто же?

- Не представляю.

- Вы из милиции?

Соблазн повторить фокус с удостоверением был, безусловно, велик, но я не рискнула. А если бы Котова не удовлетворилась взмахом издали красными корочками и попросила посмотреть?

- Я из частного детективного агентства.

- И чем я могу помочь? – она продолжала хрустеть пальцами, от чего мне вдруг захотелось запустить в нее чайником.

- Чем-нибудь.

- Надеюсь, у вас нет с собой диктофона? Впрочем, магнитофонная запись не является доказательством для суда. Я понимаю, то, что я вам скажу, не в мою пользу, но вы ведь все равно узнаете. Так что лучше я сама. Дело в том, что Брянцев меня шантажировал.

Господи, неужели этот паук ни с кем не мог расстаться по-человечески?! Теперь понимаю, откуда такие дорогие костюмы при более чем скромной должности.

- Чем, если не секрет?

- Ну… Шесть лет назад у меня были кое-какие проблемы. С наркотиками. Отец умирал от рака и… Я брала из аптеки и попалась, - Котова говорила через силу, кусая губы. - В общем, дело заводить не стали, просто уволили. Но если бы это выплыло сейчас… Сейчас, знаете ли, для стоматолога не так-то просто найти хорошую работу, тем более без рекомендации.

- А как Брянцев узнал об этом?

- Не представляю. Мой бывший начальник обещал никому не рассказывать. К тому же он уже умер.

- Он, Брянцев, я имею в виду, требовал у вас денег?

- А что же он еще мог требовать? – криво усмехнулась Тамара. – Четыреста долларов ежемесячно. Я, конечно, нормально зарабатываю, но это все-таки для меня немало. Если учесть маму-инвалида и сестру, которая не работает и воспитывает ребенка без мужа. Черт! – она с силой стукнула себя кулаком по колену и поморщилась от боли. – Вроде, радоваться надо, избавилась, но если меня начнут подозревать? Когда, вы говорите, его убили?

- Вечером 16 июня.

- 16-ого? Это был понедельник? Ну вот, замечательно! Я была дома. Одна. У меня была смена с утра, пришла домой часа в два и больше никуда не выходила.

- А мама, сестра?

- Они на даче.

- А как вы с ним познакомились?

- Как? Обычно. Он пришел зубы лечить. Раз пришел, два пришел, цветочек принес, в кафе пригласил. Много ли бабе в тридцать шесть лет надо?

Я подумала, что мне подобного даже через год будет маловато. Видимо, это было написано у меня на лице, потому что Тамара глубоко и шумно вздохнула:

- Вам этого не понять. А я, как дура, в восемнадцать замуж выскочила, а в двадцать развелась. И все, привет. С такой внешностью…

Ничего такого особо страшного я в ее внешности не находила, скорее всего обычный комплекс неполноценности. Ну, худая, ну высокая. Так многие об этом только и мечтают. Любая одежда сидит, как влитая. Это я вечно не могу ничего купить толком, все подгонять приходится. В профиль Тамара немного была похожа на лошадку, но все равно, видела бы она Инну Замшину! Похоже, Вовка был всеяден.

Я не стала утешать Тамару тем, что вообще ни разу не была замужем, и тем более не стала говорить, что тоже имею к Вове Брянцеву некоторое отношение. Хотя интересно, что бы она на это сказала?

Администратор Нина сидела за стойкой и разговаривала по телефону. Похоже, ее улыбка включалась автоматически как реакция на клиента, неважно – реального или потенциального, видимого или невидимого. Она перечисляла оказываемые клиникой услуги и цены на них, улыбаясь так широко, что это пагубно сказывалось на дикции. Во всяком случае, на том конце провода ее плохо понимали, и ей приходилось повторять одно и то же по несколько раз.

Уже взявшись за ручку двери, я вдруг передумала. Раз уж попала сюда, почему бы не воспользоваться случаем и не проверить зубы? Над стойкой висел яркий рекламный плакат, исполненный         на цветном принтере. Он сулил десятипроцентную скидку на компьютерное обследование зубов каждому, кто пожелает пройти его на этой неделе и заплатит наличными.

Вывалив на стойку несколько сотенных бумажек, я получила оранжевый талончик и отправилась в кабинет с табличкой «Компьютер». Маленькая толстуха в такой же, как у Тамары, белой пижамке встретила меня приветливо, усадила в голубое кресло и защелкала какими-то кнопками на пульте. Во рту у меня оказалась гладкая толстая трубка.

- Да у вас все в порядке, - с явным разочарованием заключила толстуха (судя по бэджу, Ирина Витальевна), когда обследование было окончено. – Роскошные зубищи. Аж завидно. Ни одной дырки, ни одной пломбы и даже ни намека на кариес. Лет вам… тридцать пять, - она взглянула в карточку. - Рожали?

- Нет, - виновато призналась я.

- А-а-а! – восторжествовала врачиха. – Тогда ясно. За детей приходится расплачиваться зубами. У меня вот до тридцати тоже зубы были отличные, а как родила – и привет, один за другим посыпались.

Мне захотелось возразить, что надо было побольше есть молочных продуктов, но я сдержалась: мало ли какие у нее были возможности. А тетка все никак меня не отпускала. В дверь никто не ломился, а ей, похоже, хотелось поболтать. Ну что же, почему бы и нет?

- Знаете, хотела вот к Котовой пойти, подруга рекомендовала, а тут увидела ваше объявление. Дай, думаю, посмотрю, что это за диагностика такая компьютерная… - тут я подвесила паузу, давая Ирине Витальевне карт-бланш на развитие разговора. Это отлично сработало с соседкой Инны Замшиной, может, и сейчас повезет?

И правда повезло.

- К Котовой? – презрительно скривилась Ирина, при этом ее двойной подбородок стал похож на крупную наждачную бумагу. – Ваше счастье, что передумали. У нее постоянных клиентов вообще нет. Придут от балды, попадут к ней, а потом записываются к другим врачам.

- Что, так плохо лечит?

- Ой! – Ирина махнула рукой. – Пломбы вываливаются, корни остаются. Просто кошмар. Главный ее давно уволил бы, да жалеет – у нее вся семья на шее сидит. Я так думаю, Тома не столько работает, сколько пытается мужика подцепить. Честное слово, Нине, администраторше, постоянно подарочки делает, чтобы та первичных мужиков к ней отправляла. Только что толку, зубы-то она все равно им лечит плохо. Они и сбегают.

Неприязнь из нее так и сочилась. Я взглянула на ее правую руку – кольца не было. Понятно. Видимо, соревнуются, кто больше сделает Нине подарочков. Вот только условия неравные. Компьютерная диагностика не в пример дороже обычного осмотра.

- Я ее видела в коридоре, - закинула я еще одну удочку. – И засомневалась, стоит ли к ней идти. Какая-то она… странная.

- Не то слово! – затрясла своими подбородками Ирина. – Честно говоря, у нас ее не слишком любят. Хитрая слишком. Себе на уме. Один врач с ней поссорился, так она такие интриги плела. Подставила его в конце концов. Понимаете, - она нагнулась ко мне, обдав запахом приторных цветочных духов, и зашептала, словно кто-то мог подслушать, - у нас строго запрещено брать деньги напрямую, не через кассу. Но все равно все берут. В счет пишут какую-то ерундовую манипуляцию, копеечную, а основную сумму берут из рук в руки. Главное, чтобы не обнаружили недостачу или наоборот, сэкономленные материалы. Если поймают, то уволят. Вот Тамарка на Алексея и настучала. Сделали ему внеплановый учет, все и всплыло. По счетам расход должен быть один, а фактически – совсем другой. Либо продал, либо халтурил. И то и другое – просто журнал «Крокодил». Вот и вылетел мужик без выходного пособия. Жалко. Так что с ней связываться – себе дороже. А все сироту из себя корчит.

Подумав, я достала еще один чистый лист бумаги и записала на него две фамилии: Зеленовская и Котова.

                                                    9.

Всю ночь Михрютка не давал мне уснуть. Из кухни доносилось топотанье, шебуршанье, из крана текла вода, бренчала посуда. Хлопнула дверца холодильника.

Я наивно обрадовалась, что наконец-то мой жилец перестал на меня дуться и взялся за ум. Все это время, с тех пор, как я вернулась из своего суточного заключения, он где-то прятался и не показывался на глаза. Посуду, правда, мыл – это, можно сказать, была его арендная плата за проживание, тем более сама я посуду мыть страшно не люблю, - но мыл кое-как. И даже свои любимые ананасы не ел. Я и покупать перестала.

Прожив несколько дней у мамы, я немного успокоилась. Над ужасом наконец возобладала мысль: так тебе, Вова, и надо, сам виноват. Не буду уточнять, насколько это высоконравственная мысль – или наоборот. И так ясно. Но, во всяком случае, она позволила мне вернуться домой и не изводить себя кровавым видением. Нет, думать об этом я, разумеется, не перестала, но спала уже без снотворного.

Однако всю эту ночь я провертелась с боку на бок. Хотела даже выйти и посмотреть, что там за пир во время чумы, но вряд ли это дало бы какой-нибудь результат. Едва дождавшись утра, отправилась на кухню и ахнула. Одному Мамаю такое явно было бы не по зубам. Похоже, здесь прошли все татаро-монгольские завоеватели разом.

Все, что только можно было разбросать, было разбросано. Занавеска висела на двух крючках. Посуда по-прежнему громоздилась в раковине Монбланом, зато на полу разливалось море: вода тонкой струйкой текла на тарелки и водопадом переливалась через край раковины. Подойдя к открытому настежь холодильнику, я влезла босой ногой в месиво из разбитых яиц.

- Ёрш твою медь! – заорала я, хватаясь за дверцу холодильника, чтобы не упасть. – Ты чего, парень, совсем рехнулся? Что ты тут натворил?

- Захотел и натворил, - глухо донеслось откуда-то из-за буфета. – Не твое дело.

- Как это не мое дело?! Живешь тут, как червяк в яблоке, на всем готовом и еще выделываешься?

- Я тут жил до тебя. И буду жить, когда тебя посадят лет на десять. Я в тебе разочаровался.

- Что ты несешь, чертово отродье? – Много бы я дала, чтобы он выглянул и я смогла в него чем-нибудь запустить. – С какой такой радости меня посадят?

Михрютка хрюкнул и ничего не ответил.

Проклятье!

Засучив рукава халата, я схватилась за тряпку. Понадобилось не меньше часа, чтобы привести кухню в относительный порядок. И ведь не выгонишь же паразита! Пробовала уже.

В БВС я приехала в самом отвратительном настроении. Алена, которая обычно остро чувствовала мои перепады, не успела спрятаться и получила головомойку за то, что забыла купить кофе и не напомнила нерадивым клиентам о сроках оплаты.

Немного успокоившись и выпив чаю, я решила заняться Вовкиными женами. Для начала - Натальей Полосовой.

Наталья владела солидным фитнес-клубом с безупречной, на первый взгляд, репутацией. Это был свадебный подарок папы Гёрдера, пожилого германского бизнесмена. Жила семейка на два дома, то в Питере, то в Мюнхене. Но в последнее время Наталья предпочитала отправлять Гёрдера в Германию одного и жить в свое удовольствие. Ее дети, сын от военврача и дочь от Брянцева, учились в Мюнхене, так что удовольствию этому не мешало ничего, кроме наездов – в прямом и переносном смыслах - законного супруга.

Паше удалось выяснить, что клуб «Натали» давно заинтересовал правоохранительные органы. Вот уже полгода как порнорынок наводнили фильмы, снятые в совершенно нестандартной манере, которую эксперты определили как «элегантная мерзость». Все было действительно очень тонко, изысканно и при этом невероятно цинично. Ангельски красивые юноши, девушки, дети, собачки, завораживающая музыка, изысканные интерьеры – и самый разнузданный разврат, изобретательность которого заставляла смущенно хмыкать даже видавших виды экспертов.

Вот интерьеры-то и заинтересовали милицейские подразделения, которые борются с распространением порнопродукции. Кто-то вспомнил, что подобные небесно-голубые стены с рельефными птицами и золоченую лепнину видел в дорогом фитнес-клубе. Но когда в этот самый клуб наведались на предмет детального осмотра, оперов встретили свежеокрашенные зеленые стены и новенькие натяжные потолки. И, разумеется, никаких следов Голливуда. Поди докажи!

Я подумала, что раз такое дело, в милицейской базе данных должны быть хоть какие-нибудь сведения о Полосовой. Наш компьютерный гений Ваня Котик уже не раз эту самую базу «хакал», когда возникала такая необходимость. По его словам, сделать это – все равно что с моста пописать. С базой ФСБ гораздо сложнее, ее «держат» крепко, но он туда и не суется.

- Алена! – рявкнула я в селектор. – Вызвони мне Котика.

По штату у нас семь человек – чудовищно много. Но все нужны. Разве что я не очень, так не уволишь же себя. Паша пришел пятым, и я зареклась брать кого-то еще, но все же пришлось обзавестись охранником. Впрочем, Васька мастер на все руки: и сторож, и завхоз, и даже, по необходимости, шофер. Котик же появился у нас, можно сказать, случайно. Полетел компьютер, Витя полистал свою пухлую записную книжку и нашел нужный телефон. На следующий день пришел застенчивый молодой человек в очках, похожий на старшеклассника, с потрепанным вишневым кейсом. Пришел – и остался. В конторе он, правда, не сидел, но появлялся по первому же зову, числился в ведомости и получал зарплату, которую честно отрабатывал. Стоило ему сесть к компьютеру, и он тут же сливался с ним в некое мифическое существо, наподобие кентавра. Или нет, не кентавра, а, скорее, русалки, которая еще ни разу не вынырнула из информационного океана без добычи. Кроме того, у Вани было неоценимое качество: он был молчалив, как сейф, и даже в случае крайней нужды обходился минимумом речевой активности. В закрытый рот, как он выражался, муха не влетит.

- Лиза, - ожил селектор, - у Ваньки телефон недоступен. А дома никто не подходит.

Это было на Котика не похоже. Он никогда не выключал телефон и всегда тщательно следил, чтобы батарейка была заряжена. Попал в зону неуверенного приема? Мне не горело, но все же я забеспокоилась и уже сама стала названивать Ване каждые пять минут. Все с тем же результатом.

Потом пришел клиент, вместе с которым мы отправились к Зое обсуждать детали операции, и я на время забыла о Котике. А после обеда с вытаращенными глазами прибежал Паша.

- Лиз, Ваньку в милицию забрали! – заорал он с порога.

Я застыла на месте, как Железный дровосек. Все, что было связано с арестами и задержаниями, вызывало у меня не самые приятные ассоциации. Но Ваньку-то за что?

- Да с митинга, чтоб ему!

Все стало ясно. Рано или поздно этим должно было кончиться.

У Котика была одна странность. Замечено, что компьютер словно пьет из человека энергию, и надо хоть как-то подзаряжаться. А в Ванькиной жизни хватало места только для компьютеров, ни девушки, ни близких друзей у него не имелось. Поэтому он решал проблему весьма оригинальным образом. А именно, ходил на всевозможные митинги и прочие политические сборища. Абсолютно все равно на какие. Сегодня он мог пойти на коммунистический митинг, а завтра – потусоваться с лимоновцами. Идеологическая начинка ему была безразлична, главное – пары адреналина и телесное электричество, в которых он купался, как настоящий котик. Если в течение недели Ваньке не удавалось посетить хотя бы одно подобное мероприятие, он начинал скучать и хиреть.

- Как ты узнал?

- Да мать его позвонила. Еще вчера сцапали. Начались там какие-то безобразия, Ванька и попал под раздачу. Видимо, слишком уж идеологией надышался, возражать начал, вот и забрали в «обезьянник». Я съезжу, разузнаю, как и что. Может, удастся выпросить.

Но выпросить Ваньку не удалось. Даже под залог. Что-то уж он там особо набузил, мента побил – это Котик-то?! Короче, срочно требовался адвокат. И, разумеется, я позвонила Ракитскому, с которым в последние дни мы ни разу не общались.

Антон отозвался крайне нелюбезно.

- Извини, я занят, - отрезал он. – Перезвоню, когда освобожусь.

В ухо забила морзянка отбоя. Нецензурно выругавшись, я бросила трубку. Вот и надейся на него! Все-таки я была права.

Ракитский позвонил только вечером, когда я уже собиралась ехать домой.

- Ну, что там еще стряслось? – сухо поинтересовался он.

- Ваньку Котика арестовали. То есть задержали.

- За что? За убийство Брянцева?

- Да нет, что-то он на митинге натворил.

- А я при чем?

- Издеваешься? – взорвалась я. – Ты же адвокат. Надо его вытащить.

- Миленькая моя, - усмехнулся Антон, - я не подписывал договор на ваше комплексное обслуживание. И тем более не числюсь у вас в штате. Тебе, - он подчеркнул это, - я оказываю услуги исключительно по личному расположению. Но это не значит, что я обязан бросать все и нестись, теряя тапки, по каждому ерундовому поводу.

- Ничего себе ерунда!

- Лизун, у меня очень важный клиент, - едва ли не по слогам начал объяснять мне Антон, с той интонацией, которую обычно адресуют детям или умственно отсталым. – Я не могу бросить его и немедленно заняться Котиком, которого и так отпустят. Ну, отсидит пятнадцать суток, велика важность.

- Что?! – я так и задохнулась. – Что ты несешь? Какие пятнадцать суток? Да там полчаса провести… - у меня просто слов не хватало. – В последний раз спрашиваю, приедешь или нет?

- Нет.

- В таком случае, катись ты к растакой-то матери! И чтобы я больше тебя не видела! – рявкнула я и, прежде чем бросила трубку, услышала в ответ:

- Как скажете, миледи.

Миленько… Похоже, я осталась без адвоката в достаточно напряженный момент. Впрочем, оставался еще Валерка. Если откажется сам, наверняка кого-нибудь присоветует.

Найти Карпатова оказалось непросто. За те несколько лет, которые прошли с нашей последней встречи, у него изменилось все: и номер сотового, и адрес конторы, и даже домашний адрес. Полной базой данных со всеми городскими телефонами и адресами владел, опять же, Котик. Замкнутый круг. Пришлось идти обходными путями.

Страшная банальность, но мир до безобразия тесен. Где-то я читала, что между любыми двумя людьми на земле существует связь в виде цепочки из семи – а может, даже из пяти – звеньев. Ну, первый знает второго, второй третьего и так вплоть до пятого (или седьмого). У Ольги Погодиной есть приятельница Дина, соседка которой Алла – родственница Валерки. Я позвонила Ольге.

Погодиной дома не оказалась. Вообще она работает на какой-то дохлой радиостанции, которую не слушает ни один нормальный человек, но часам к шести обычно уже приходит домой. А тут даже автоответчик молчит. Сотовый тоже не отвечал. Впрочем, они вполне могли всем семейством отправиться к Лешкиной матери в Петрозаводск, как и каждое лето.

Звонить Ракитскому и спрашивать Валеркин телефон? Ни за что!

Я пошла по пути наибольшего сопротивления. А именно, поехала к домой к Дине. Встречались мы всего пару раз, все у той же Ольги, и я случайно запомнила, что живет Дина на проспекте Просвещения, рядом с «Детским миром», на девятом этаже. Мне и в голову почему-то не пришло, что дом, скорее всего, многоподъездный, а фамилию Дины я не знаю.

Дом оказался просто чудовищно многоподъездным. Обходить все квартиры на девятом этаже, спрашивая Дину? Как назло, на каждой подъездной двери красовался кодовый замок с домофоном. Пока я размышляла, что делать, из подъехавшей черной иномарки выбралась высокая эффектная брюнетка в бежевом летнем костюме. Помахав рукой водителю, она направилась к угловому подъезду, тому самому, у которого сиротливо топталась я.

Скользнув по мне рассеянным взглядом, она достала из сумки ключи.

- Дина? – неуверенно спросила я.

Она наморщила лоб, силясь вспомнить, кто я такая.

- Я Лиза, Олина подруга.

- А-а… Да-да.

Дина остановилась. Может, она меня и вспомнила, но приглашать к себе явно не торопилась. Стояла, наклонив голову, и ждала, пока я скажу, зачем пришла.

- Понимаете, мне очень нужно увидеться с вашей соседкой Аллой.

- А зачем? – Дина уставилась на меня с подозрением.

- Понимаете, мне нужен телефон Валеры Карпатова, ее двоюродного брата. Очень нужен.

Дина хмыкнула:

- Ну, во-первых, он ей не двоюродный брат, а двоюродный племянник, а во-вторых, Алла и знать о нем ничего не хочет. Он ее подставил капитально, больше они не общаются. Честно говоря, не знаю, зачем он вам нужен, но я бы не советовала с ним связываться. Извините, конечно, что не в свое дело лезу, но, по-моему, он редкий подонок.

- Возможно, - вздохнула я. – Но он все равно мне очень нужен. По делу.

- Не знаю, не знаю, - покачала головой Дина и сдула упавшую на лицо смоляную прядь. – Попробуем, но результат не гарантирую.

Она вытащила из сумки сотовый и набрала номер. В ответ на мой удивленный взгляд пояснила:

- Алла уже больше года здесь не живет. Вышла замуж, перебралась к мужу. А в ее квартире мать живет. Развелась с очередным супругом.

Что же мне так не везет, а? Но не оставаться же без адвоката. И Котик там сидит в камере. Я вспомнила, как сама лежала на жестких нарах и ждала помощи, меня передернуло.

Дина снова покачала головой:

- Сотовый недоступен, а домашний я записала на бумажку и посеяла. Можно было бы у Алкиной матери спросить, но она уехала куда-то. Если так уж надо, поезжайте к Алке сами. Я дам адрес. Думаю, она должна быть дома.

Опять Васильевский. Просто наваждение какое-то. Впрочем, Васькин остров большой, и обиталище Брянцева отсюда достаточно далеко. Дом Аллы Пересветовой, сравнительно новый и красивый, был встроен между трех старых, еще дореволюционной постройки. Въезд во двор перегораживал шлагбаум. Из стеклянной будки выглянул камуфлированный сторож.

- Я в двенадцатый дом, в седьмую квартиру, - объяснила я.

- Машину оставьте здесь, - строго приказал страж ворот.

Пришлось припарковаться у бровки тротуара.

- Поглядывайте, пожалуйста, - я попросила очень вежливо, и охранник снизошел до легкого кивка.

Во дворе было очень миленько, даже фонтанчик из трех морских коньков весело журчал и разбрасывал вокруг водяную пыль. Я подошла к крайнему подъезду и поднялась на крыльцо. Дверной ручки не наблюдалось – сплошь гладкое, отливающее радужной синевой стекло. Наверно, бронированное. Страшно прикоснуться. Сбоку – отверстие магнитного замка и кнопка звонка.

Я позвонила, мелодичная трель разнеслась по обширному холлу. Что-то звякнуло, и дверь отъехала в сторону.

Цветная плитка, ковровые дорожки, огромные растения в кадках. Из-за стеклянной перегородки на меня вопросительно смотрел седенький дедушка. Я подивилась подобному выбору консьержа – держать старика, когда кругом полным-полно молодых накачанных ребят, владеющих всевозможными единоборствами? Но, присмотревшись, увидела, что дедушка не так уж и стар, а судя по выправке и жесткому немигающему взгляду, он вполне мог быть каким-нибудь ветераном спецназа.

Допросив меня, он позвонил в седьмую квартиру.

- Скажите, что я от Дины, - попросила я.

- Проходите, - кивнул консьерж, повесив трубку.

Я поднялась на пятый этаж. Лифт был примерно такой же, в котором зародилась моя детективно-сводническая карьера, но без лифтерши.

Алла, одетая в темно-зеленое шелковое кимоно, такая же невысокая, как и я, стояла в дверях квартиры и ждала меня. Без лишних слов она посторонилась и пропустила меня в прихожую. Но не успела я открыть рот, как она, буркнув невнятное извинение, унеслась в ванную. Судя по доносящимся оттуда звукам, ее отчаянно рвало. Я топталась в коридоре, не зная, что делать.

- Пойдемте на кухню, - простонала Алла, выходя из ванной. – Извините. Токсикоз. У вас есть дети?

Последний раз меня спрашивали об этом не далече чем вчера. Я помотала головой.

Кухня просто потрясала размерами и набором бытовой техники. Как говорит Ракитский, не хватает только электрического стула. Я опустилась на мягкий угловой диванчик, чуть не придавив спящую там собаку, маленького черно-белого французского бульдога. Солнце стояло еще высоко, – белые ночи! – его лучи разбивались об оранжевый абажур и роняли на белый столик теплый отсвет.

- Кофе будете? – спросила Алла, присаживаясь на мягкую табуретку. Ее густые рыжие волосы бросали на бледное осунувшееся лицо такой же теплый тон.

Я попыталась было протестовать, но она махнула рукой:

- Не обращайте внимания. Я когда что-нибудь делаю, легче. Хуже всего лежать и стонать. Так что там Динке от меня надо? Сама не звонила уже месяц, морда такая.

Я, как могла, объяснила, что мне надо. Алла нахмурилась.

- Значит, он вам нужен как адвокат? Зря вы это. Дело не в том, что я на него обижена. Он действительно… тот еще фрукт. Знаете, у мужа хороший адвокат, хотите, дам телефон? Сошлетесь на меня.

Я колебалась.

- Ладно, записывайте Валеркин телефон, - она продиктовала мне номер. – Точно уверены, что не хотите нашего адвоката?

- Хорошо, дайте на всякий случай, - сдалась я. Вдруг Валерка не захочет иметь со мной дела?

Алла принесла мне визитку, и я, не глядя, сунула ее в сумку. Мы попили кофе, болтая о всяких нейтральных пустяках, и я поспешила откланяться.

                                                        10.

- Ну, мать, ты даешь! – Валерка пощипывал светлый ус. – Это надо ж так вляпаться!

Мы сидели на палубе плавучего кафе, примостившегося у Английской набережной. Валерка пил «Балтику», а я ковыряла пирожное. Небо хмурилось, ветер крутил мусорные вихри, остро пахло речной водой.

Когда я позвонила и назвалась, Валерка долго не мог взять в толк, кто я такая.

- Лиза? – переспросил он с сомнением. – Ах, Лиза! Ну, да, да.

На мое предложение встретиться Карпатов долго мычал, вздыхал, хмыкал и наконец предложил мне подъехать через час к Медному Всаднику.

С трудом пристроив машину, я перешла дорогу. Карпатова видно не было. Только какие-то туристы с выводком детей усердно запечатлевали себя на видеокамеру. Я присела на лавочку.

- Хенде хох! – внезапно раздалось из-за спины. Я так и подскочила.

Валеркино благосостояние, похоже, на месте не стояло. Во всяком случае, костюм, галстук и ботинки были уже лигой выше, чем в нашу последнюю встречу. Прическа волосок к волоску, парфюм, опровергающий утверждение, что деньги не пахнут. Пахнут, еще как пахнут. Самодовольством, например. Впрочем, самодовольство было во всем его облике, оно так и сочилось, как влага по стенам сырого погреба.

- Жрать хочу, как сволочь, - пожаловался мой бывший возлюбленный. – Пойдем куда-нибудь. Вон хоть в «поплавок».

Пока я излагала последние события, Валерка жадно поглощал эскалоп в льезоне, запивая «тройкой».

- Я не понял, - сказал он, отодвинув пустую тарелку, с которой предварительно собрал все до единой горошины и стружки корейской морковки, - ты хочешь, чтобы я вытащил вашего Котика или чтобы тебя защищал?

- Желательно и то, и другое.

- Ну, насчет программиста вашего не вопрос, сделаем. За соответствующую плату, разумеется. А вот насчет тебя подумать надо.

- Это почему? Потому что я с тобой порвала?

- Фи, как мелко! Занят я просто очень.

- И ты туда же, - вздохнула я и полезла в сумку за пудреницей.

Что-то мешало, зацепившись за подкладку. Подергав, я вытащила визитку, которую дала мне Алла. Фамилия адвоката показалась странно знакомой. Ну конечно! Еще одно совпадение.

- Валер, ты случайно не знаешь такого адвоката Комлева, Анатолия Петровича?

- Комлева? – Валерка наморщил лоб. - Случайно знаю, хотя и не очень хорошо. А что, он тебя тоже отфутболил? Хороший адвокат, но дорогой очень. У тебя денежек не хватит. Значится так. Сейчас поеду Котика вашего выручать. Если с башкой к делу подойти, то сегодня, на худой конец, завтра отпустят. Подписывай быстренько договор, - он сунул мне ручку и какую-то типовую бумажку, которую я, не глядя, подмахнула. - Если что, позвоню на трубку.

Карпатов встал и, нагнувшись, коротко чмокнул меня в щеку, как клюнул.

- Заплатишь за меня? – ослепительно улыбнулся он. – В счет оплаты? А то у меня нет мелких денег.

Ну как тут не согласиться, что он «тот еще фрукт»?

Я заказала еще кофе и сидела, покачиваясь на стуле. Вниз по Неве прополз крохотный буксир-грязнуха, родив не волну, а просто цунами. Палуба заходила ходуном, и кофе выплеснулся мне на юбку. Короче, семь бед – один reset.

Похоже, опасно заигрывать с тем, что находится вне твоей компетенции. Я имею в виду случайности. На самом деле случайностей нет, но нам трудно в это поверить. И вот словно нечто – Некто? – дает мне понять: раз уж ты пытаешься, творя «случайности», влезть в чуждую тебе область, будь и сама готова к неожиданностям.

Случайности и невероятные совпадения начали валиться на меня, как из рога изобилия.

Не успела я придумать, как подобраться к бывшей Вовкиной жене Дарье Комлевой, как совершенно неожиданно получаю телефон ее мужа – а Анатолий Комлев таки действительно оказался мужем Дарьи – и, более того, пристойный повод для знакомства. Вот только к добру ли это или к худу?

Валерка позвонил довольно поздно вечером:

- Докладаю. Все оказалось легче прощего. Котика вашего отпустили под залог. Светит ему злостная хулиганка. Готовьтесь положительно характеризовать и брать на поруки. Постараюсь выцыганить год или два условно. Сочтемся согласно таксе. Что касается вас, леди… Лиза, ты уж извини, но, боюсь, ничего не выйдет. Загружен под завязку.

Карпатов врал – в этом я была абсолютно уверена. Уж слишком деланно-озабоченно звучал его голос. Он просто не хотел.

- Хочешь, порекомендую тебе кого-нибудь?

- Спасибо, не надо, - я постаралась скопировать его тон.

- Ну и чудненько! – Валерка сразу повеселел и поспешил распрощаться.

Итак, девушка, вы остались без адвоката. Теперь я уже и сама не могла понять, зачем так упорно разыскивала Карпатова. Неужели сразу не было понятно: эта ворона нам не оборона? Правда, Ваньку он вызволил, уже неплохо. Это значит, завтра с утра я смогу засадить его за взлом ментовской базы данных. Ладно, будем надеяться, что все пройдет гладко и мне адвокат элементарно не понадобится.

Но прошло уже больше двух недель, а я так и не сдвинулась с места. Что с того, что нашла пару-тройку баб, у которых были сомнительные мотивы и возможности убить Брянцева. Уж не знаю, как там обстоят дела у ментов, может, нашли какого-нибудь другого подозреваемого, а может, по-прежнему, пытаются нарыть что-то против меня.

Комлева и Полосова-Гёрдер… Что-то подсказывало мне: здесь можно играть.

Я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Звонить незнакомому человеку по делу в такое время не слишком комильфо. Ладно, отложим до завтра.

- Ну вот и все!

Полноватая блондинка в голубом синтетическом халатике с оборочками придирчиво осматривала творение своих рук. Замотанная в пеструю хламиду клиентка, сосредоточенно сдвинув брови, изучала себя в зеркале, а парикмахерша поправляла концом расчески непослушные прядки. И вот тут-то в зеркале отразилась я. С виновато-просительной улыбкой.

- Вы записаны? Опоздали? – старательно пытаясь улыбнуться в ответ, спросила Дарья Комлева, смена которой заканчивалась через пятнадцать минут.

Разумеется, я не была записана, а момент для визита выбрала специально самый неподходящий. «У нас мастера принимают по предварительной записи, - объяснили мне по телефону в салоне. – Но если очень надо, попробуйте приехать к концу рабочего дня. Если кто-то освободится раньше, то возьмет».

- Нет, - скорбно вздохнула я. – Мне очень надо подстричься. Чуть-чуть, только концы подровнять.

Дарья беспомощно оглянулась, но остальные мастерицы сделали вид, что страшно заняты. Зато из холла зыркнула администраторша-надзирательница.

- Ну, хорошо, - обреченно вздохнула Дарья и устало переступила с носка на пятку – видимо, ноги после смены давали о себе знать. – Садитесь в кресло.

Она подкатила кресло к мойке, подождала, пока я усядусь, запрокинула мою голову на подставку, вымыла волосы и сделала легкий массаж с каким-то пахучим бальзамом.

- Давно не стриглись? – спросила строго. – Вроде, и не красите, а концы мертвые. Ухаживать надо за волосами, тем более за такими красивыми.

Голос ее журчал, как лесной ручеек, тоненький и звонкий, совсем девчачий. Да и сама она, несмотря на полноту, выглядела очень молодо. Не знай я, что у нее восьмилетний сын, дала бы ей года двадцать два, не больше. Руки ее, мягкие и легкие, так и летали над моей головой, щелкая ножницами.

Накануне я долго думала, как бы подъехать к Комлевой. Вариант с мужем-адвокатом отпал в полуфинале. Котика Валерка вытащил, а нанимать его для себя? С учетом того, что меня подозревают в убийстве бывшего мужа его жены? Нет, не годится. Да и по-любому, это не самый лучший путь, чтобы подъехать к его супруге. Значит, оставалось только подобраться к ней в качестве клиентки и попытаться разговорить.

Я просто раздирала рот в улыбке и болтала, как соскучившийся попугай, используя при этом нехитрый приемчик, который так любят сумочные торговцы и уличные проповедники. Надо говорить что-то такое, с чем человек непременно согласится, а вопросы задавать такие, на которые он обязательно ответит «да». С каждым заходом он будет чувствовать к вам все большее и большее расположение, а отказать вам ему будет все сложнее и сложнее.

К концу стрижки Дарья уже была у меня в кармане. Она улыбалась и кивала в ответ на каждое мое слово.

- Здорово! – сказала я, когда она закончила и огромной кисточкой стряхнула с меня клочки волос. – Теперь буду только к вам ходить. Послушайте, вы торопитесь?

Дарья замялась.

- Очень хочется кофе, а одной скучно. У вас тут, кажется, бар есть? Не составите компанию? Хотя, вас, наверно, муж и дети ждут?

Может, ее и ждали, но тут уже включился дух противоречия. Ну и пусть ждут! Что же, я чашечку кофе не имею права после работы выпить?!

- Да нет, не ждет никто, - она тряхнула головой так, что светлые пряди занавесили круглые серые глаза. – Сын с мамой на даче, а муж поздно приходит. Пойдемте.

Мы прошли через полутемный холл с диванами, телевизором и фальшивыми пальмами и оказались в крохотном, совершенно пустом баре на четыре столика. Молоденький бармен, холеный, словно каждый день проходил все салонные процедуры, сидел за стойкой и увлеченно читал детектив в мягкой обложке. Я узнала картинку на обложке и тихо фыркнула: впервые вижу живого человека, который добровольно читает опус Ольги Погодиной.

- Владик, два кофе, пожалуйста, - оторвала его от бульварной литературы Дарья. – Может, еще что-нибудь? Пирожное, мороженое? – это уже мне.

Я отказалась, а Дарья заказала себе «наполеон». Мы сели за столик, настолько низенький, что колени оказались примерно на уровне чашек.

- Большой у вас сын? – спросила я, отпивая кислый, с запахом жженой пробки кофе.

- Восемь лет. В третий класс перешел.

- Надо же! – очень натурально удивилась я. – А во сколько же вы тогда замуж вышли?

- В первый раз или во второй?

- Во второй?! – я старательно загнала брови под челку.

- Да. Никита у меня от первого брака. Замуж я вышла в двадцать. В двадцать два развелась. А во второй раз – два года назад.

- А муж у вас кто? – это был обычный бабский треп при знакомстве, который никак не мог вызвать подозрений, тем более кое-что о себе я поведала ей еще в кресле.

- Адвокат. Знаете, он не хочет, чтобы я работала, а мне нравится. Ноги устают, конечно, но это ничего. Люблю, когда люди становятся красивыми. Иногда такие лахудры приходят, хоть и при деньгах. Страшные, злобные. Приведешь такую в порядок, она удивится и, вроде, добрее станет.

Ну это ты, Даша, загнула, подумала я. Хотя, наверно, с такой наивностью легче жить на свете. Или притворяется?

- И как муж к сыну вашему относится? – упорно гнула я в свою сторону. Философские измышления на тему красоты и доброты сейчас меня мало интересовали.

- Нормально относится. У него с первой женой детей не было, а очень хотелось. Она в автокатастрофе погибла. И Никита его любит, папой зовет. Так что мне повезло.

- А первый муж не возражает? Ну, что сын отчима папой зовет?

- Да ему наплевать, - Дарья помрачнела. Ну-ка, ну-ка! – Вернее, было наплевать.

- А сейчас что?

- Он погиб недавно. Убили его.

- Какой ужас! – я очень натурально поперхнулась и закашлялась. – Как? Кто?

- Да кто же его знает. У него же дома, застрелили. Вроде, сначала задержали какую-то женщину, потом отпустили. Не знаю. Меня вызывали, допрашивали. Только что я могу сказать. Мы с ним со времени развода виделись раза три, не больше. Алименты платил исправно, ничего не скажешь, а с Никитой почти не встречался. Сам не хотел, я-то не против была. Передавал подарки на день рождения, да и то не каждый год.

 - А из-за чего вы развелись, если не секрет?

Дарья вздохнула и откусила разом полпирожного, крошки так и посыпались во все стороны.

- Чего там секрет, - с набитым ртом промычала она. – Нехорошо, конечно, про покойника, ну да ладно. Эгоист он был страшный. Так себя любил, так жалел. Я такая дурочка была, сказать смешно, на что клюнула. Мы в электричке познакомились. Я с дачи ехала, везла огромные корзины – огурцы там, помидоры. А он рядом сидел, разговорились, потом помог корзины дотащить до метро. Так и познакомились. Ну такой он был несчастный, жизнью обиженный! Целый роман мне рассказал. Как собирался на своей однокласснице жениться, а она его бросила, за другого вышла. Потом она развелась, он ее подобрал, с ребенком, женился, еще дочь родилась. А потом она снова от него сбежала. Мне бы задуматься, и чего это она от него все сбегает и сбегает. А я нет, пожалела. Ой, какая стерва попалась, думаю, не повезло бедному.

Да, не одна я, выходит, на этот крючок попалась. Только с тех пор Вовик свою репризу обогатил творческой находкой. Он – милый! – простил гадкую изменницу, подобрал на помойке, с ребенком, между прочим, отмыл и облагодетельствовал. А она, мерзавка… Ну, допустим. Дальше что?

- Ну вот, жалела я его, жалела, пока не залетела. Вовка такую рожу скорчил, когда узнал, вы бы видели! Разумеется, предполагал, что это не его ребенок. Но все-таки снизошел, женился. Но лучше бы уж убежал с воплями. Сколько он мне крови выпил, вы, Лиза, не представляете. Его же надо жалеть, холить и лелеять, борщ варить с чесноком, укропом и лимоном. Посуду мыть так, чтобы скрипела. И так далее. А у меня токсикоз, отеки и угроза выкидыша. Поднимать максимум бутерброд, лежать, не наклоняться, диета. Вспомнишь – вздрогнешь. А уж когда Никита родился и взял моду днем спать, а ночью орать – вообще конец света. В конце концов мы разругались, он мне много всего интересного высказал, обо мне же. Поведал, что у него другая женщина есть, не мне, парикмахерше с пэтэушным образованием, чета. Ушел и дверью хлопнул. Месяца три я даже не знала, где он. Дома его не было. Потом, представьте, заявляется дамочка. В енотовой шубе. Я за Володиными вещами, говорит. Она в шубе, а я в халате, с младенцем на руках. А сам что же, спрашиваю. Ему, говорит, гордость не позволяет. Вы же его выгнали. И как вы только могли, он же такой… такой… умный, добрый, благородный. Он же на вас женился, хотя ребенок и не его, а вы… Я стою и не знаю, что сказать. Опомнилась, вещички собрала в три сумки, и дамочка их в «Опель» сволокла, я в окно смотрела. Как вам нравится?

- Да-а! – я только головой покачала. Что тут скажешь. Ничего удивительного. В этом весь Вовик Брянцев. Ну просто Финист Ясный Перец. – И что же он вам сказал, когда вы наконец встретились? Ну, на суде?

- А ничего. Получаю повестку, прихожу в суд. Вовка нос воротит, делает вид, что меня не знает. Началось заседание, он заявил, что у него давно другая семья, но имущество потребовал поделить. Тут, правда, обломался, потому что никакого особого совместного имущества, кроме Никиты, мы нажить не успели, а прописан он у меня не был. Алименты ему, правда, пришлось платить, но получали мы такие копейки, то ли смех, то ли слезы.

- Знаете, у одной моей знакомой бывшего мужа тоже убили. Так ее без конца таскали в милицию. Подозревали, - упорно гнула я свою линию.

- Да нет, меня не подозревали, - покачала головой Дарья. – Вызывали, да, было. Но у меня на тот день алиби было – не подкопаешься. Смена только в восемь закончилась, а Брянцева где-то около семи застрелили.

Дальнейшее мне сразу стало не интересно. Конечно, в таком деле никогда нельзя исключать возможность заказа, но с тем, что я поведала следствию, это стыковалось плохо.

Залпом допив остывший кофе, я спешно распрощалась с Дарьей, которая осталась сидеть, обиженно хлопая глазами. Осталась Полосова. Негусто.

На следующее утро не успела я войти в кабинет и поинтересоваться состоянием кофеварки, как нарисовался Паша. Он упал в кресло, вздыхая и виновато моргая.

- Что еще? – поморщилась я.

- Лиза… - Паша начал противно щелкать пальцами. Эту манеру я просто ненавижу и сразу зверею, и он об этом прекрасно знает. Что-то такое произошло из ряда вон.

- Ну рожай уже, - подбодрила я его.

- Лиз, надо бы нам частного детектива нанять… - конец фразы повис в воздухе то ли вопросом, то ли сомнением.

- Чего ради?!

- Ну… Время идет, а воз и ныне там. Я понимаю, ты хочешь все сделать сама, но…

- Смелее, дружок, - усмехнулась я. – Ты хочешь сказать, что сама я ничего сделать не могу. Так?

- Ну… В общем, наверно, даже да. Ты, конечно, женщина умная, но…

- Но дура.

- Нет, что ты! Просто мы другим делом занимаемся. Одно дело за кем-то проследить, все привычки и слабые места вызнать, а другое – найти преступника. Тем более, если ты сама в это дело замешана.

Паша так забавно выкручивался и оправдывался, хотя, на самом деле, пытался оправдать меня. Очень трогательно. Но совершенно не нужно.

- Ну посмотри, Лиза! – Паша вскочил и забегал по кабинету, запустив пальцы в волосы. – Ты только и делаешь, что встречаешься с разными бабами Брянцева.

- Если бы он встречался с мужиками, я бы и с ними встречалась. Его баба как раз и прикончила, ты забыл? – возмутилась я.

- Да ничего я не забыл. Но ты своими беседами ничего не добьешься. Ты что, выбираешь, кто тебе больше понравится? Вернее, меньше?

Ни черта себе! Ну и разговорчики пошли.

- Ты, Павлик, не зарывайся! И потом, я не обязана тебе докладывать, что я нашла и о чем узнала.

- Я же беспокоюсь! – Паша закатил бровки к границе волосяного покрова и посмотрел на меня, как таракан на тапок.

- Да не надо за меня беспокоиться! Не надо! – я не выдержала и заорала, как резанная. – Все со мной в порядке. Я попросила тебя помочь, ты помог – вот и спасибо. А остальное, извини на добром слове, тебя не касается.

Паша покраснел, как красная девица, и надулся.

- Лиза, твой кофе, - с подносом вошла Алена, и на этом диалог закончился.

                                                        11.

Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. В словах Паши шутки было совсем мало. Не понравился мне и нездоровый блеск в его голубых глазенках. И беспокойство это его, совершенно неуместное. Нет ничего глупее непрошеной мудрости, а уж непрошеная помощь – это и вовсе веселые горки.

Впрочем, в обед он прошел мимо меня, как мимо деревца стоячего, даже голову не повернул. Похоже, я разогнала всех добровольных помощников и осталась в гордом одиночестве. Ну и ладно. Баба с возу – потехе час.

Паша был прав в главном. Я действительно перебирала всех знакомых Брянцева по списку - и выбирала. С сомнительным успехом.

Пять человек в запасном списке плюс мадам Гёрдер.

И тут на меня свалилась очередная замечательно волшебная случайность. К концу рабочего дня, очаровательно бесплодного в финансовом плане, позвонил мой кум Максим Кравцов и пригласил на день рождения Лерочки. Не хотелось – просто катастрофически. Но есть такое слово «надо». Деловые знакомства подразумевают массу малоприятных, но необходимых деталей, в том числе и подобные банкеты.

Прихватив в «ДЛТ» плюшевую тигрицу с тигренком, я поехала прямиком в обманчиво скромненькое кафе на Литейном, которое Макс полностью арендовал на весь вечер. Где была моя голова, спрашивается? Во всяком случае, в нее не пришла мысль заехать домой и переодеться. Мой вполне приличный деловой костюм смотрелся мятой тряпкой рядом с вечерними туалетами расфуфыренных дам, подавляющее большинство которых я видела впервые.

Празднество, видимо, было задумано как фуршет, но гости стоять явно не хотели и кучками гнездились на диванах, держа в руках тарелки и бокалы. Максим и его жена бродили между ними, ослепительно улыбаясь и раскланиваясь. Лерочка, похожая в своем невероятно безвкусном наряде на кремовый торт, лениво перебирала подарки. Детей среди гостей было раз-два и обчелся, в основном слюнявые младенцы и прыщавые подростки.

Бедный ребенок, подумала я, вот так день рождения.

На почетном месте восседала Алиса Кротова в уродливом розовом платье с рукавами-буфами. Похоже, эта девица далеко пойдет. Проходя мимо, я наклонилась и шепотом напомнила о необходимости выплачивать рассрочку вовремя. При этом мне с очень большим трудом удалось справиться с искушением вылить ей за шиворот шампанское.

От скуки я набрала на тарелку гору всевозможных закусок и уселась в уголке. Задача поставлена: продержаться час и тихонько сбежать. Если бы хоть Славик приехал, но Макс сказал, что его не будет.

Назначенный срок уже подходил к концу, когда мне приспичило в туалет. Там оказалось неожиданно чисто и даже уютно, я замечталась и очнулась, только когда услышала за дверью голоса. Похоже, ругались две женщины.

- А не пошла бы ты к такой-то матери, - предложила одна из них.

- Щас! – фыркнула другая. – Разбежалась! Знаешь, мороженое есть такое – хрен-брюле?

- Ты не слишком-то веселись. Думаешь, никто не видел, как ты оттуда выходила?

- Что?! – голос женщины сорвался на визг.

- А вот и то. То самое. Так что чавку прикрой.

- Это ты мне что, угрожаешь? – тут говорившая осеклась, - Слушай, сама пасть захлопни. Не видишь, на горшке сидит кто-то.

 Дверь начали яростно дергать.

- Минутку, - крикнула я, спешно заправляя блузку в юбку.

Перед раковиной нервно курили две дамы. Одна из них стояла ко мне спиной, другая, держа сигарету на отлете, наклонилась поправить чулок. Я уже хотела проскользнуть мимо, но тут та, которая стояла спиной, повернулась, и я застыла на месте, по-дурацки раскрыв рот.

Это была Наталья Полосова. Она же – Наталья Брянцева. И она же – фрау Гёрдер. Черное узкое платье с высоким разрезом на боку, невероятное количество золотых цепочек и длинные серьги, похоже, с бриллиантами. Темные волосы собраны в вечернюю прическу с одним длинным полуразвернувшимся локоном на виске. Наконец-то я имела возможность рассмотреть ее во всей красе. Толстенный слой тонального крема кукольного оттенка покрывал все лицо и шею, но не мог скрыть кожные огрехи, вроде прыщей, сосудистой сеточки и морщин. Верхняя губа странно короткая, словно вздернутая. Наверно, когда она разговаривает, верхние зубы торчат, как у кролика. Но самой колоритной деталью были, конечно, глаза. Маленькие, светлые, колючие, как булавки. Серо-голубые тени сбились в складки век, резко подчеркивая их.

Надо было срочно захлопнуть рот и придумать повод для любезного разговора. Возможно, я и смогла бы это сделать, если бы ее спутница не выпрямилась. Потому что как только она это сделала, я раскрыла рот буквально на ширину плеч.

Господи, Боже мой, какая же я идиотка! Нет, Пашка был прав. С такой тупостью не стоило и начинать это дело. Да и сам Пашка хорош! Меня ругал, а сам? Сам-то он о чем думал?

Женщина одернула подол голубой шелковой юбки и теперь смотрела на меня. С таким же недоумением, как и Наталья.

- Извините, - выдавила я и просочилась мимо них в коридор.

Вера сказала что-то вполголоса и засмеялась.

Не помню, как распрощалась с Кравцовыми – и распрощалась ли вообще. Не помню, как вышла из кафе и села в машину. Один-единственный бокал шампанского, который я и до конца-то не допила, выветрился окончательно.

Как же я могла забыть о Вере?

О Вере Леонидовне Чинаревой, единоличной владелице фирмы «Верэкс». Той самой Вере Чинаревой, на которую мы собирали досье для Брянцева.

Да я же должна была в первую очередь подумать именно о ней!

Неоновая вывеска продуктового магазинчика напротив громко гудела и мигала. Я сидела в машине, тупо таращилась на нее и крутила на пальце ключи. А потом вылезла и, как сомнамбула, поплелась обратно в кафе.

- Что-то забыла? – приподнял брови Макс, который курил в холле, поигрывая сотовым.

- Да, - кивнула я. – Сумку.

- А это что? – он дернул подбородком в сторону моей сумки, которую я держала перед собой на манер щита.

- А-а… Нашла. Ну, ладно, я пошла. Пока.

Я развернулась, сделала два шага к выходу, но тут же передумала. Из туалета в зал, оживленно болтая, как лучшие подруги, прошли Полосова и Чинарева. Будто и не они только что готовы были выцарапать друг другу глаза.

- Макс, скажи, ты давно их знаешь? – я невежливо ткнула пальцем в их сторону.

- Кого? – обернулся Макс. – Этих-то? Ну, с Веркой мы в институте учились, редкая стерва.

- А чего ж ты ее приглашаешь? – наивно удивилась я.

- Я ее не приглашаю, она сама приглашается. Дело в том, что у нее очень много денежек в моей копилке лежит. Попробуй возрази.

- Сочувствую, - лицемерно кивнула я. – А вторая?

- А вторую я вообще не знаю. Ее Верка с собой притащила. Хамство, помноженное на детскую непосредственность, - это в ее забавном стиле. А что это они так тебя заинтересовали?

Поколебавшись немного, стоит ли говорить, я решила, что сказать можно, ничего страшного.

- Видишь ли, мне эту даму заказали, - поведала я страшным шепотом. – Ну, Верку твою.

- Ваша контора поменяла профиль? – усмехнулся Макс.

- Пока нет. Просто один мужичок захотел за нее замуж.

- Идиот! Я ему не завидую. И как дело продвигается?

- Да никак. Квакнули мужичка.

- О как! Ну, неизвестно, кому повезло. Задаток-то хоть успел заплатить?

- Да куда там! Так, на текущие расходы.

- Это обидно, - посочувствовал Макс. – Так зачем ты ею тогда интересуешься?

- Да так просто. Досье только начали собирать, а в лицо ее не видела.

- Теперь вот увидела. Но никак не могу тебя с этим поздравить. Редкая стерва, - повторил Макс.

- И в чем это заключается, кроме того, что она приходит в гости без приглашения и приводит с собой подруг?

Вообще-то, благодаря досье, мне было немало известно о Чинаревой, особенно то, что касалось ее личной жизни, привычек и пристрастий. Тут Макс был прав, стерва она была та еще и в этом ничуть не уступала своей подружке Полосовой. Но было интересно, что еще он может о ней сказать.

- Не знаю, Лизуня, стоит ли рассказывать, - засомневался он. – Как известно, меньше знаешь – лучше спишь.

- Так серьезно?

- Дамочка такими делами ворочает – закачаешься. Если тебя просто любопытство гложет, лучше не стоит.

- Ну, не стоит так не стоит, - покладисто согласилась я. – Пойду, пожалуй.

- Увидимся, - кивнул Макс.

«Думаешь, никто не видел, как ты оттуда выходила?»

Интересно, что под этим подразумевалось?

Ты, Лизочка, губу-то не раскатывай! Мало ли что!

А почему, собственно, нет? Выйдя из туалета, дамы разговаривали достаточно громко, так что я вполне разобралась, какой голос кому принадлежал. Фразу эту сказала Наталья. А выходила откуда-то Вера. Все это смахивало на небольшой шантажик. Конечно, по такому короткому обрывку сложно судить, но… Однако, как говорил чукча, тенденция. Шантаж на шантаже сидит и шантажом погоняет.

Ладно, я лопухнулась, но почему Пашка обошел вниманием Веру Чинареву? Случайно? Или?..

Я снова вспомнила нездоровый блеск в его глазах и младенчески глуповатую улыбку. Нет, не буду больше ни о чем его просить. Сама как-нибудь управлюсь.

Будем рассуждать логически. Во всяком случае, попытаемся. Могла ли теоретически эта фраза иметь отношение к Брянцеву?

Короче, могла ли Вера Чинарева быть той самой женщиной, которая открыла мне дверь Вовкиной квартиры? А если да, то можно ли предположить, что его убила именно она?

А зачем ей это? Если верить собранным данным, конфликтов на работе у Вовки не было. В том числе и с начальством. Явных конфликтов. Просто Вера не считала его достойным стать начальником отдела, только и всего. Имелись ли у них какие-нибудь другие отношения, кроме служебных? Или Брянцев решил жениться на ней просто так, с бухты-барахты? Мне он ничего об этом не говорил. Как бы это выяснить? Но сначала надо было узнать, есть ли у Чинаревой алиби на вечер 16 июня. А то и возиться не стоит.

Для начала я позвонила в фирму «Верэкс» и поинтересовалась у писклявой секретарши, в какое время можно застать Веру Леонидовну. А по какому вопросу, с подозрением спросили на том конце провода. Да она налогов переплатила, надо подписать кое-что, тогда в следующий раз меньше платить придется.

- Разве такое бывает? – из трубки так и сочился густой коктейль зависти и ненависти. – Чтобы человек лишнее заплатил и чтобы это ему потом возвращали?

- Бывает, бывает, - заверила я. – И не такое еще бывает. Того и вам желаю.

- Спасибо! – хмыкнула девица. – У меня бухгалтерия налоги высчитывает. А Вера Леонидовна сегодня будет часов до двух, потом уедет и больше не вернется.

- Совсем?

- Сегодня, - «к сожалению» вполне угадывалось.

В половине второго я села в машину и поехала к Финляндскому вокзалу, недалеко от которого расположился «Верэкс». Фирма находилась в непрезентабельном сером здании, которому не помешал бы хороший косметический, а то и капитальный ремонт. Вот странно, ворочают такими деньжищами, а офис в натуральном сарае. Маскировка? От кого только? Все и так знают, где собака порылась.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль тяжелая парадная дверь открылась, и на крыльцо вышла Вера. Там она постояла немного, глядя в хмурое небо, - наверно, прикидывала, не пойдет ли дождь. Сегодня на ней были черные шелковые брюки и синяя двойка – топ и длинная блуза, украшенные стразами. Светлые волосы подстрижены классическим каре с символической челкой, неброский макияж. В общем и целом, выглядела Вера для сорока лет неплохо. Если б я не знала о ее возрасте, то подумала бы, что она максимум моя ровесница. Наконец Вера подошла к серебристо-голубой «ауди». Молоденький водитель предупредительно открыл перед ней дверцу заднего сиденья. Резко взяв с места, машина скрылась из виду. Я выждала еще минут пять и направилась в офис.

- Чем могу помочь? – дорогу мне преградил охранник в черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом, из кармана которой выглядывала рация.

- Я из курьерской службы «Меркурий». Вашему директору не доставили письмо, нужно выяснить причину.

- Документики, - пошевелил пальцами страж ворот.

Поколебавшись секунду, я достала из сумки паспорт.

- А служебное удостоверение?

- Мы сейчас их меняем, могу только временную справку показать.

Справку эту, удостоверяющую мою принадлежность к данной конторе, реально существующей, я изготовила утром на компьютере, довольно топорно, но охранника она вполне удовлетворила.

- Проходите в приемную, - кивнул он. – Только директора все равно нет.

- А мне директор и не нужен, хватит секретаря.

Пройдя по длинному коридору, застланному зеленой ковровой дорожкой, я очутилась перед солидной, блестящей лаком дверью. «Чинарева В.Л., генеральный директор», - гласила надпись на табличке.

- Слушаю вас, - старательно пытаясь подавить профессиональную ненависть к посетителю, улыбнулась тощенькая востроносая секретарша. Странно, но примерно такой я ее себе и представляла – похожей на гибрид мелкой сорной рыбешки и такой же мелкой птички. Только с мастью ошиблась – не крашеная блондинка в мелких кудельках, а крашеная, коротко стриженная шатенка.

Я повторила весь тот бред, который поведала охраннику, помахала справкой.

- Видите ли, вашей начальнице 16 июня был адресован пакет. Пакет этот курьер не доставил, вернул обратно с письменным объяснением, что адресата на месте не было. Обычно каждый такой случай мы сразу проверяем, но так уж вышло, что пакет с объяснением затерялся среди бумаг и нашелся только сегодня, когда отправитель предъявил претензии. Я понимаю, прошло уже много времени, но речь идет о том, останется ли человек работать, или нам придется его уволить.

С «Меркурием» мне приходилось пару раз сталкиваться, поэтому я знаю, что порядки там действительно очень строгие. Деньги за доставку конфиденциальной почты берут бешеные, но зато можно не сомневаться, письмо немедленно доставят или вернут с объяснениями, почему оно не было доставлено.

- 16 июня, говорите? – с сомнением переспросила девица, листая перекидной календарь. – Даже и не знаю, что сказать. Утром Вера Леонидовна точно была на месте, потому что у нее была встреча с юристами, а вот после обеда…

Она сняла трубку и набрала номер.

- Ваня? Это Ира. Скажи, 16 июня твоя смена была? Глянь-ка в свой склерозник, Леонидовна после обеда моталась куда-нибудь? Да? Спасибо.

Секретарша снова повернулась ко мне:

- У нас водители свое рабочее время учитывают, чтобы сверхурочные получать. Так вот 16-го Вера Леонидовна после обеда домой уехала. Так что если ваш курьер приходил после обеда, то он не врет. Правда, я лично никакого курьера не помню. Может такое быть, сунулся кто-то, спросил и тут же убежал, ничего не объясняя.

Та-ак, уже неплохо. Теперь прямиком на Большую Зеленину. Насколько мне известно, в Верином доме имеется то ли консьерж, то ли охранник. Впрочем, охранники обычно обитают при въезде во двор, а мне нужен именно консьерж. Желательно бабушка-пенсионерка.

И на этот раз мне повезло. Охранник сидел в будке перед шлагбаумом, а в подъезде действительно обитала бабушка с пронзительным взглядом и крючковатым носом – форменная баба-яга.

- К кому? – строго вопросила она.

- К вам, - улыбнулась я и, не дав опомниться, сунула ей под нос фотографию Веры. – Знаете эту женщину?

- А ты кто такая? – баба-яга взвилась змеем-горынычем.

- Я из частного детективного агентства.

- Ну и катись обратно в свое агентство. Мы о жильцах справки не даем.

Когда мы изучали древнегреческий язык, приходилось много биться над долготою звуков, потому что от этого порою зависел смысл фразы. Зато теперь я просто великолепно разбираюсь в оттенках интонаций. В последней бабкиной фразе выжидательное повышение было настолько красноречивым, что я едва удержалась от смеха.

- Да, понимаю,  - елейно кивнула я. – Но мне справки и не нужны… Надо же, - тут я притворно ахнула и нагнулась. – Кто-то денежку потерял. Не вы случайно?

Баба-яга прекрасно знала, что денег не теряла. Да и вообще никто не терял. Поэтому напружинилась, как для прыжка.

- Давайте сюда. Пусть полежит. Вдруг кто схватится, да придет искать. Так что там у вас за вопрос? – совсем другим тоном поинтересовалась она, разглядев достоинство купюры.

- Совсем маленький вопросик. Причем, от этого зависит жизнь человека, - я понизила голос до зловещего шепота. – Скажите, вы каждый день работаете или посменно?

- Посменно.

- А 16 июня ваша смена была?

- Моя.

- Точно?

- Абсолютно. 15-го у внучки моей день рождения, я у нее была, торт пекла.

- Мне нужно знать, была ли эта дама 16-го после обеда дома или уходила куда-нибудь.

- Дома была, - с абсолютной уверенностью отрезала бабка. – И не сомневайтесь. Я как раз торт ела, взяла кусок именинного чаю попить. А эта идет. Где-то после обеда как раз. Чего это вы торт лопаете, говорит, праздник что ли. У внучки день рождения, говорю. Она хмыкнула, хрюкнула и пошла. И не выходила больше никуда.

- А к ней никто не приходил?

- Насколько помню, никто.

- Скажите, вы ведь уходите с поста в течение дня? Ну, по естественной там надобности?

- А как же! – возмутилась консьержка. – Что ж я, не человек что ли? Памперсов мне не положено.

- Значит, любой мог войти и выйти в это время, а вы бы его не заметили?

- Ну… Да, конечно, - вынуждена была признать она.

- Спасибо, - кивнула я. – А денежку сохраните. Вдруг хозяин найдется.

- Да уж не сомневайтесь. Доброго вам здоровьичка.

 Итак, второй этап тоже увенчался успехом. Осталось самое трудное. Допустим, Вера действительно вышла из дома в консьержкино отсутствие, никем не замеченная. Но вдруг она отправилась совсем не туда, куда бы мне хотелось? И есть кто-нибудь, кто этот факт может подтвердить, то есть обеспечить ее алиби?

Вечером я позвонила Чинаревой домой.

- Вера Леонидовна? – поинтересовалась я строгим голосом. – Следователь Степанова беспокоит, Калининская прокуратура. Вы почему на допрос не явились? Мы вам повестку отправили, вы на ней расписались.

- Какая повестка? – обалдела Вера. – Какая прокуратура?

- Как это какая? Вы были свидетелем перестрелки в кафе «Лотос», вас опросили, вы дали свой адрес и телефон и обязались явиться в прокуратуру по первому вызову.

В дохлой кафешке «Лотос» действительно 16 июня приключилась небольшая бандитская разборка, я специально поинтересовалась у Котика милицейскими сводками. Разумеется, Веры там не было и быть не могло. В чем она и стала клясться.

- Извините, извините! – не поверила я. – Вот у меня список. Читаю. Чинарева Вера Леонидовна, генеральный директор фирмы «Верэкс», телефон такой-то, адрес такой-то. Все сходится. Повестка вам была послана с курьером позавчера. Вы расписались в получении. Вы знаете, что уклонение от дачи свидетельских показаний наказуемо?

- Да не получала я никаких повесток. И не расписывалась нигде. Вы что, с ума сошли? – Вера уже орала в голос, так что трубка вибрировала. – Может, кто-то просто моим именем назвался?

- А кто тогда на повестке расписался, спрашивается?

- Да не знаю я, понимаете? Не зна-ю!

- И что же мы с вами делать будем? – вздохнула я. – Значит так. Скажите мне, пожалуйста, где вы были 16 июня в районе семи часов вечера. Мы проверим, и если это правда, вопрос снимается.

- Ни черта себе! Вам уже алиби для свидетеля понадобилось?

- А вам что, нужны проблемы? Зачем нагнетать обстановку? Вполне возможно решить все мирно.

- Хорошо, дайте подумать, - сдалась Вера. – 16-го, говорите? Не помню. Это какой день был? Понедельник? Так, утром я на работе была, а потом… Дома потом была. И никуда не выходила. Если хотите проверить, спросите консьержку. Эта ведьма там как пришпиленная сидит и за всеми шпионит. Если вспомнит, конечно. У нее мозгов совсем нет. Да в конце концов! – взорвалась она вдруг. – Проверяйте сами, кто там что кому сказал. Совсем охренели!

Вера с грохотом бросила трубку.

Ну что ж. Уже неплохо.

Я включила компьютер и загрузила файл с досье на Чинареву, чтобы освежить его в памяти.

Родилась Вера в 1963 году. Оказалось, что жили мы с ней неподалеку и даже ходили в одну и ту же музыкальную школу на Варшавской. Правда, как ни напрягала я память, вспомнить ее так и не смогла. Впрочем, неудивительно, она же на пять лет старше меня. Играла Вера на скрипке, которую глубоко ненавидела. Но родители – учитель истории и продавщица мебельного магазина – мечтали видеть свою доченьку исключительно музыкантшей и разве что не привязывали к ней инструмент. Выйдя из дома, Вера прятала футляр со скрипкой и нотную папку на чердачной площадке и шла гулять с подружками, которым бесконечно завидовала: их родители, а точнее, матери (отцов в наличии не наблюдалось) воспитанием абсолютно не занимались, поэтому подружки могли делать все, что им только заблагорассудится.

Наконец, где-то классе в восьмом, Веру на вранье поймали. Родители были в ярости и попытались посадить ее под домашний арест, но она каким-то образом сбежала и поселилась у тетки, с которой родители были в контрах. Как ни пытались они вернуть дочь домой, нахальная девица все же осталась жить на Лиговке. Тетка души в ней не чаяла, и Вера очень скоро начала крутить ею, как могла и как хотела. Старуха получала приличную пенсию, да еще давала на дому очень дорогие частные уроки английского и французского. Денег было достаточно, да еще Верины родители подбрасывали, сколько могли. Короче, Вера жила в свое удовольствие, ни в чем не нуждаясь, покупала тряпки у спекулянтов, водила подружек в кафе. Но аппетиты ее росли, и вскоре тетка заметила, что тщательно запрятанные в белье денежные заначки медленно, но неуклонно тают. Как ни горько было тетке проводить дознание, Веру все-таки пришлось призвать к ответу. Та моргала своими ясными голубыми глазками с густо накрашенными ресницами и тщательно отпиралась. По ее версии, деньги таскал теткин сын, который жил отдельно и время от времени навещал маменьку. Кузен действительно был на руку нечист и даже отсидел пару лет за мелкие кражи. В результате Коля, который яростно свою вину отрицал, все же был от дома отлучен, и даже завещание тетка переписала в Верину пользу.

В школе Веру, мягко говоря, не любили, как учителя, так и одноклассники. Когда она перебралась жить к тетке и пришла в новый класс, все сначала приняли ее за тихую домашнюю девочку, эдакую снегурочку с косичкой. Но очень скоро поняли, что промахнулись. Верочка с милой улыбкой и ледяным прищуром, самым спокойным тоном, могла сказать такое, что оторопь брала даже самых отпетых. Она никогда не горячилась, не кричала, даже не повышала голос. Но за каждым ее словом, чуть ленивым, стояла глыба ледяного презрения, превосходства и уверенности в этом самом своем превосходстве. Ее звали Вера-бронепоезд, но только за глаза. Ее боялись. Девчонки заискивали перед ней, а она выбирала себе то одну фаворитку, то другую, на какое-то время приближала к себе, но только как объект для битья. Жертва от подобного внимания отказаться чаще всего не смела. И только одна девочка, которая до Вериного появления в классе была явным лидером, попыталась выступить против. Когда Вера предложила ей сходить вместе в кино, та резко отказалась. Вера только плечами пожала. А через пару недель у классной руководительницы пропал кошелек с только что полученной зарплатой. Надо ли говорить, что пустой кошелек нашелся в портфеле непокорной девчонки? Слезы и уверения не помогли. Нашлись свидетели, которые в злополучный день видели Иру около учительской, кто-то вспомнил, что она угощала подруг мороженым и лимонадом… Милицию к делу приплетать не стали, просто родители Иры отдали учительнице пропавшую сумму и перевели дочь в другую школу. Удивительно, но одноклассники в большинстве своем были уверены: без Веры тут не обошлось. Об этом шептались, но вслух сказать никто так и не осмелился. После этого случая ее стали бояться и ненавидеть еще больше.

Училась Вера отлично, но учителей это нисколько не радовало. Потому что самым большим ее удовольствием и самым излюбленным развлечением было посадить незадачливого педагога в лужу. Она внимательно следила за каждым сказанным на уроке словом и, заметив ляп, с невинным видом, приподняв брови, спрашивала: «А как же так? Ведь…» И далее несчастный учитель размазывался по стене. Все попытки заткнуть ей рот оканчивались следующим образом: Вера шла к директору. «Марья Петровна сказала то-то и то-то. Но ведь на самом деле… - наивно-горестным тоном докладывала она. - Разве я сделала что-то неправильно?»

Директору оставалось только скрипеть зубами. Девчонка не хамила, не скандалила. К чему тут придерешься? Все попытки учителей страшно отомстить и загнать в ловушку Веру ни к чему не привели. Свое сочинение с «парой» за якобы нераскрытую тему она самолично отнесла в роно. Учительнице попало.

Мальчишки - те, которые знали, что Вера из себя представляет, - шарахались от нее, как от чумы. Она не огорчалась: подумаешь! – и цитировала затрепанный от постоянного употребления стишок из девчоночьих «песенников»: «Ты мальчишку, как трамвай, никогда не догоняй – придет следующий». «Следующий» действительно скоро находился, обычно из другого класса или из другой школы, а то и постарше. Не знаю, можно ли было назвать ее красивой в шестнадцать-семнадцать лет, это уж смотря на чей вкус. По мне так она была, бесспорно, яркой, но никак не красавицей. Тонкий хрящеватый носик, такие же тонкие губы, слишком светлые глаза, короткие белесые ресницы, которым требовался густейший слой туши, прямые, жидковатые волосы. Однако, накрасившись и сделав прическу, Вера вполне могла произвести впечатление.

Кавалеры появлялись и исчезали, все это ее мало трогало. Беда приключалась, если вдруг сама Вера останавливала на ком-то заинтересованный взгляд. Она готова была на все, лишь бы обратить на себя внимание. Бессовестное заигрыванье и кокетство, лесть и обман. Отбить парня у другой девчонки? Да раз плюнуть, с превеликим удовольствием. Но если все же не получалось… Пустить легкую, на грани киселя, сплетню в одну сторону, совсем невесомый слушок в другую, оставаясь при этом будто бы в стороне – в этом Вере не было равных. Глядишь, и парочка, словно бы созданная друг для друга, уже смотрит в разные стороны. И это еще в лучшем случае. Однажды старший брат одной Вериной одноклассницы до полусмерти избил приятеля сестры, на которого неудачно положила глаз Вера. Братцу окольными путями стало известно, что сестра сделала от своего Ромео аборт. Напрасно девчонка доказывала, что никакого аборта не делала, что между ними вообще ничего «эдакого» не было.

Окончив школу с золотой медалью, Вера без труда поступила в Финансово-экономический институт, на третьем курсе вышла замуж за своего научного руководителя, а далее все предсказуемо. Разумеется, красный диплом, аспирантура и защита кандидатской, после чего ненужный более муж был списан в утиль. Как только грянула перестройка, Вера занялась бизнесом, и вполне успешно. Впрочем, собирая досье, мы особо не вдавались в ее гешефты, нам важнее было досконально разузнать все о ее личной жизни и привычках.

Вся эта беда занимала порядка тридцати страниц мелкого шрифта, у меня даже глаза заболели. А если коротко, то Вера Чинарева вполне могла бы сотрудничать с нашим БВС, поскольку талантом организации случайностей обладала от рождения. Впрочем, все ее «случайности» работали исключительно в недобрую сторону. Вряд ли кто-нибудь еще умел так ловко подставить другого человека и при этом нисколько в этом деле не засветиться.

А если еще короче, то Макс был стопроцентно прав. Стерва.

Пожалуй, единственной ее слабостью были экзотические растения, которые Вера выращивала на даче, в небольшом зимнем саду. Конечно, Брянцев мог поднапрячься и вызубрить пару-тройку названий тропических монстров, но вряд ли сумел бы изобразить страсть к растениеводству.

Да, задача перед нами стояла не из легких. Вере совершенно была чужда сентиментальность – не в пример многим железобетонным дамочкам. Она не выносила лести и никому не позволяла себя жалеть. Конечно, она любила подчинять себе людей, но Брянцев и так уже был ее подчиненным.

Нет, на собранном материале я бы не стала давать рекомендаций к действию. В конце концов, у нас психолог тоже не зря хлеб ест.

Лиза, Лиза, остановись! Нам уже не нужно давать Брянцеву никаких рекомендаций. Забыла? Да, такое забудешь. А что тогда нужно? Понять, насколько может быть правдоподобной для следствия версия о причастности Веры к убийству Брянцева?

Я прекрасно понимала, что всем моим изысканиям на данный момент цена – три копейки. Или даже меньше. Ну, приду я к господину Добролобову и заявлю: «А знаете, Брянцева-то вполне могла Чинарева грохнуть, Вера Леонидовна». «Во как!» – скажет господин Добролобов, добродушно улыбаясь.

Что-то меня беспокоило. Неприятно так беспокоило.

Я вернулась в начало досье и уставилась на фотографию. Потом посмотрела в зеркало.

Говорят, все красивые блондинки похожи. Конечно, не стоит принимать это слишком буквально, вряд ли кто-то в здравом уме спутает Клаудию Шиффер с Мерилин Монро. Но все же что-то в этом такое есть. Чаще всего у натуральных блондинок глаза светлые – голубые или серые, а сочетание светлых глаз и светлых волос накладывает на лицо отпечаток либо холодности и сдержанности, либо глуповатой наивности.

Конечно, меня трудно принять за Веру Чинареву. У нее совсем другой тип лица – не такие широкие, как у меня, скулы, совсем другой нос, другой подбородок, не говоря уже о губах. И волосы прямые. Но глаза…

Я пристроила зеркало рядом с монитором компьютера, прикрыла нижнюю часть лица листом бумаги, а потом пощелкала мышкой, чтобы фотография Чинаревой сползла в низ экрана, оставив для обозрения только верхнюю половину.

Ну что же, господа. Если бы женщины у нас, как на Востоке, носили паранджу, то нас с Верой, скорее всего, принимали бы за родных сестер. Неужели у меня такое же зловредное выражение лица? Или все дело в плохом настроении?

Но мои попытки улыбнуться провалились. Ноль эффекта. Нет, надо улыбнуться искренне. Вспомнить что-нибудь хорошее, веселое. Но как я ни кривлялась, ничего не выходило. Вера и Вера.

Казалось бы, как эти два ворочающихся слизистых органа, обросших шерстью, с дыркой для света, могут дать знать о том, что у человека на душе? Как? И тем не менее.

Я снова пробежалась по строчкам досье, делая для себя малоприятные выводы. Если не вдаваться в подробности, то кое-что, а может, даже и многое, смело можно отнести и ко мне. Я тоже отнюдь не сентиментальна, сужу обо всем и обо всех резко, порой доходя до цинизма. Ненавижу, когда кто-то пытается пойти мне наперекор. И чего греха таить, люблю, когда мне подчиняются. И при этом тех, кто подчиняется, втайне… не то чтобы начинаю презирать, но, видимо, все же ставлю ниже себя. Так и с мужчинами у меня всегда было. Подмять под себя, заставить плясать под свою дудку, а потом смотреть на него со скукой: еще один подкаблучник. Впрочем, с теми, кого подмять не удавалось, я предпочитала побыстрее расстаться.

Не так ли поступала и Вера?

Разозлившись на себя, на нее и на весь белый свет, я выключила компьютер, даже не выйдя из программы.

                                               12.

С утра объявился Ваня Котик, какой-то пришибленный, с бегающими глазами. Неужели я тоже так выглядела после суток заключения?!

Отмахнувшись от Алены, которая бросилась было к нему с расспросами и сочувствием, он направился прямиком ко мне.

- Вот, - Ваня выложил на стол дискету.

- Что это?

- Что просили. Данные на Полосову. Из милицейской базы.

Я уже и забыла, что просила об этом, - настолько все мое внимание переключилось на Чинареву.

- Спасибо, Ваня, - я почему-то почувствовала себя виноватой. – Будь дружком, сделай то же самое на Чинареву, Веру Леонидовну. 63-ий, Ленинград.

- Чинареву? – вяло переспросил Ваня. – Сделаем.

Он повернулся и пошел к двери, как-то странно ссутулившись. На пороге Котик остановился и обернулся.

- Елизавета Андреевна, - сказал он, не глядя на меня, - спасибо, что адвоката нашли и залог заплатили. Уж вы-то знаете, как там…

Меня передернуло от плеча до плеча.

- Не стоит благодарности, - буркнула я не слишком вежливо. – Просто лезть не надо во всякие авантюры.

Котик вскинул на меня глаза, обиженные и по-детски недоумевающие: «За что?». Ничего не сказав, он вышел. А мне стало совсем мерзко. И правда, за что я так на него? Или я имела в виду себя?

Чтобы отвлечься от этих, мягко говоря, неприятных мыслей, я потребовала у Алены кофе и стала просматривать принесенную Ваней дискету.

Ничего особенного в милицейских данных я не нашла. Правда, оказалось, что, кроме того дела о подпольной порностудии, Наталья попадала в поле зрения правоохранительных органов еще дважды.

В первый раз ее задержали по подозрению в торговле наркотиками. Было ей тогда шестнадцать лет, и на нее указал некий пойманный с поличным наркоман: мол, прикупил пару чек у Полосовой. Наталья, разумеется, все отрицала, утверждала, что парень ей мстит за отсутствие взаимности. Обыск дома ничего не дал, в школе ее характеризовали положительно.

Интересно, а знал ли об этом Вовик Брянцев? В те годы у них уже была бурная любовь, учились-то они в одном классе. А может, и сам он ручку приложил? Честно говоря, зная его, я ничему бы не удивилась.

Ладно, читаем дальше.

Второй раз все было гораздо серьезнее, и вывернулась Наталья просто чудом.

В 1990 году накрыли некий частный «пансионат» в Лисьем Носу. Состоятельные дамы приезжали туда весело провести время, отдохнуть от надоевших мужей и любовников. Обслуживающий персонал – исключительно мужчины. Молодые и привлекательные. Администратор, портье, повар, официанты. Даже в роли горничной – молоденький парнишка. Думаю, подробности ни к чему. Жить бы да радоваться, но, к несчастью, одна из постоянных клиенток так увлеклась отдыхом на природе, что муж заподозрил неладное. Пустил по следу Полкана – частного детектива. А Полкан подрабатывал в милиции «источником». Так на «пансионат» и вышли. Уж не знаю, как там все вышло, то ли менты честные попались, то ли в цене не сошлись, но дело уголовное возбудили. И выяснилось, что домишко, по документам, принадлежит некой Наталье Брянцевой, в девичестве Полосовой.

Наталья отбивалась, как лев. По ее словам, она просто за небольшое вознаграждение согласилась оформить на себя дом, принадлежащий некому совместному предприятию «Эвридика». «Эвридика» эта, прообраз будущих финансовых пирамид, оформленная опять же подставных лиц и по липовым документам, успела к тому времени почить в бозе, прихватив с собой денежки клиентов. А еще говорят, что в гробу багажника нет.

Короче, следы затерялись. Наталья отделалась легким испугом. Возможно, свою роль сыграло то обстоятельство, что у нее имелся малолетний ребенок, а второй должен был появиться на свет в ближайшие месяцы.

И снова мелькнула та же мысль: а знал ли об этом обо всем Брянцев? Нет, о том, что супругу таскают на допросы, разумеется, знал. Но знал ли он до того, чем занимается его ненаглядная женушка вместо того, чтобы вязать пинетки для будущего младенца? Потому что в отличие от ментов, я ни на секунду не сомневалась, что сия девица не просто так числилась хозяйкой загородного дома в полном неведении о том, что на самом деле владеет борделем.

Интересно, а как эти две девицы-красавицы, Наталья и Вера, познакомились? Впрочем, так ли уж это важно? Сейчас меня больше интересовала Чинарева.

Я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Ну-ка, проверим, где наша лебедушка.

- Чинареву, будьте любезны! – рявкнула я грубо, когда секретарша сняла трубку и проворковала свое: «Фирма “Верэкс”, чем могу помочь?»

- Кто ее спрашивает?

- Налоговая.

- Анна Петровна, это вы? – чирикнула девица.

- Анну Петровну уволили.

- Ой! – испугалась она и замялась. – А-а… А у Веры Леонидовны совещание. Но если очень срочно…

- Не очень, - перебила я. – Когда перезвонить?

- После обеда. После двух, пожалуйста.

Я брякнула трубку и потерла руки. Подождать, пока Ванька скачает информацию? Нет, не стоит терять время. По коням!

Предупредив Алену, что сегодня меня не будет, я влезла в машину и задумалась.

А что я, собственно, собираюсь делать? Это ведь называется поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. В надежде, что из этой бурды вдруг что-то само прояснится, как кристалл вырастает из соляного раствора. Поеду-ка я для начала на Верину дачу в Саблино. Авось, разнюхаю что полезное. Не в квартиру же мне к ней забираться. Да я и не умею.

И снова – с пятой цифры, думала я, выехав из города на Московское шоссе.

Итак, я прихожу к следователю и начинаю излагать ему свою версию. Ему, разумеется, все это не нравится, он морщится, потирает свои огненные уши и не хочет верить ни единому моему слову. А я должна его убедить. Мало того, я должна так его убедить, чтобы он совсем от меня отвязался и со всем своим следственным вниманием переключился на мадам Чинареву.

Для любого расследования необходимо найти мотив преступления. Предположим, господин следователь, Брянцева убила Вера. Если, конечно, допустить, что та фраза, сказанная Полосовой в туалете, действительно имеет отношение к его убийству. Согласитесь, мало ли что она могла иметь в виду. Ведь кто о чем, а вшивый, известно, о бане. В смысле, кто о чем может говорить, а я все равно о своем думаю.

И все-таки, господин следователь, предположим, она имела в виду то самое. А чем же таким Брянцев мог Вере насолить, спросит Добролобов.

В черновом варианте версия выглядела так. Брянцев вздумал Веру шантажировать, она его и прикончила.

И тут же у следователя возникает хренова туча вопросов. И первый, самый главный: где доказательства? Почему именно она?

Вообще мысль о шантаже казалась мне вполне разумной. Особенно если вспомнить, что Вова очень любил это занятие. Достаточно вспомнить Тамару Котову, Любу Зеленовскую и… некоторые другие эпизоды. Но зачем ему приставать с подобными глупостями к своей начальнице, если известно, что он хотел подкатиться к ней с амурами и даже обратился за помощью к нам? Понял, что ничего из этого не выйдет? Передумал? Решил, что шантажом можно добиться большего, нежели должности начальника отдела?

А самое интересное: что же такого страшного он мог о ней узнать? Вряд ли Ванька выудит что-нибудь интересное и полезное из милицейской базы. Да и Паша с Витей копали слишком поверхностно. У них задачи такой не было – компромат собирать. А теперь я должна разузнать все сама. И как можно быстрее. Вот и начну с дачи.

Насколько мне известно, участок в садоводстве Верины родители получили еще до ее рождения. Мать давно умерла, а отец живет в городе, с дочерью практически не общается. Может, удастся с соседями потолковать. Глядишь, натолкнут на какую-нибудь мыслишку. Кто еще? Отец, соседи – ее и теткины, двоюродный брат, бывший муж, школьные и институтские знакомые – только начни, зароешься с головой.

Дача Чинаревой стояла на краю садоводческого поселка, на отшибе. Впрочем, назвать просто дачей подобное строение язык как-то не поворачивался. Когда-то это был стандартный участок в шесть соток, но потом Вера скупила фазенды соседей, снесла их избушки и отгрохала себе кирпичный домище в три этажа с пристроенной оранжереей. Он торчал за тесовым зеленым забором, как шиш, надменный и уродливый. Просто феодальный замок над кучкой холопьих лачуг.

Я проехала мимо и пристроила машину в пяти минутах ходьбы, у крохотного магазинчика. Вылезла и медленно пошла по узенькой улочке, оглядывая окрестности и наслаждаясь тишиной. Щебетали невидимые птицы, тренькнул звонок  – проехали мимо на велосипедах двое мальчишек.

- Ищете кого?

Я вздрогнула и обернулась.

Прикрыв глаза от солнца рукой, из-за забора на меня смотрела полная пожилая женщина. На ней были спортивные штаны неопределенного цвета и желтый лифчик от допотопного ситцевого купальника, из которого вываливалась отвисшая грудь. На том месте, где когда-то располагалась талия, красовался шерстяной платок, а голову венчала красная бейсболка с пластмассовым козырьком. Короче, нормальный прикид садовода. То ли женщина решила проявить бдительность, то ли просто отдыхала от огородных работ – в руках ее была тяпка.

Вот только ее мне и не хватало! Запомнит еще, если что. Впрочем, а что, «если что»? Мне же нужны соседи. А дом Чинаревой – вот он, на пригорке.

- Не уделите минутку? – я постаралась приветливо улыбнуться. – Надо ведь и отдыхать, чтобы на все сил хватило. Сезон только начался.

- Это да, - согласилась дачница, - надо. А что вы хотели?

- Вы соседку вашу хорошо знаете?

- Вон ту? – скривилась она. – А то! А вам зачем? Вы что, из милиции? Или?..

Уж не знаю, что она подразумевала под «или», но поспешила согласиться: да, или…

- Ну надо же! – женщина поцокала языком и боязливо покосилась на Верин дом. – Заходите. Молочка хотите холодненького?

От молока у меня долго и противно бурчит в животе, но отказаться я не рискнула. Мы уселись за круглый деревянный столик на крохотной терраске такого же крохотного домика-скворечника. Передо мной появилась огромная, почти на литр, кружка с хитрой коровьей мордой. Моя собеседница держала в руках точно такую же кружку, но на ней была изображена коровья задница – с хвостом и выменем. Я удивилась и повернула свою кружку. И обнаружила там то же самое.

- Веселенькие кружечки, да? – хихикнула дачница. – Вы пейте молочко, пейте. Хорошее, соседка корову держит.

Я мужественно сделала несколько хлебков и напомнила о цели визита.

- Да-да, Вера. Ну, что вам сказать… - женщина на секунду задумалась, а потом информация полилась потоком. – Да я ее давно знаю. С пеленок. Вредная девчонка была, всегда. Хитрая, капризная, никого не слушала. Родители все из нее скрипачку хотели сделать, да фиг чего вышло. Подросла – начала с пацанами по кустам обжиматься, лет с двенадцати, если не раньше. Потом перестала на дачу ездить. Говорят, родители ее к тетке отправили жить. А может, сама от них сбежала. Та еще оторва. Как-то еще с мужем приезжала. Мать-то умерла уже, отец жил. Так опять с отцом ругаться начала. А лет пять назад… Или шесть? Не помню. Короче, уже хозяйкой приехала. Начала ходить, выспрашивать, не продадут ли соседи участки. Двоих соседей уломала таки, за хорошую цену, а я вот отказалась, так она на меня злилась. Я даже боялась, не подпалила бы дом. Но ничего, обошлось. Нагнала машин всяких, все дома сломали, вон махину какую страшную отгрохали, без слез не глянешь. Деньги девать некуда.

Дом действительно поражал своим безобразием. Я смотрела на этот архитектурный выкидыш и никак не могла сообразить, на что же он похож. На водонапорную башню? На маяк? На минарет? И еще эта стеклянная коробка сбоку. И чего было не сделать дом пониже да пошире? Ведь сейчас, если лень или денег жалко, не надо даже архитектора нанимать. Продается куча каталогов с готовыми проектами – только выбирай. А нет, так из интернета можно скачать. Наверно, какой-нибудь глубокомысленный фрейдист сказал бы, что это не дом, а фаллический символ.

- Она тут не живет, так, приезжает иногда, - продолжала моя собеседница. – завела было охрану, из местных, да прогнала скоро. Уж не знаю, почему. Кажется, любопытные были мужики слишком, в дом лазали, в окна подсматривали. Так новых и нет. Собачины злые во дворе, сторож поселковый их кормит. Но приезжает не одна, - женщина понизила голос и наклонилась ко мне. – То с мужиками, то с бабами. Шашлыки жарят во дворе, пьют, гуляют, музыку крутят, поют, визжат. Уж не знаю, чего еще делают. Правда, давненько уже не приезжала, где-то с середины июня.

С середины июня? Это уже интересно.

- А поподробнее можно? Про последний ее приезд?

- Подробнее? А что подробнее? Приехала одна. Не помню, может, 15-го, может, 16-го. Пьяная что ли – не знаю. Чуть в забор не въехала. Дело-то вечером было, но не поздно, темнеет-то сейчас когда! Так вот выскочила она из машины, встрепанная такая, глаза вытаращенные.

Я мысленно прикинула кратчайшую прямую от теткиного забора до Вериных ворот. Конечно, вытаращенные глаза оттуда вряд ли можно было бы разглядеть, да неважно.

- И что дальше? – поощрила я рассказчицу.

- Дальше Верка звонила кому-то по сотовому и орала, как резаная.

- А что орала, не помните?

- Ну, точно, конечно, не помню. Что-то про то, что ее подставили, что все кругом сволочи, матом ругалась, как извозчик.

Больше ничего дельного тетка мне поведать не смогла. Наградив ее за старание сотенной купюрой, я отправилась побродить вдоль Вериного забора. В принципе, я вполне смогла бы забраться вовнутрь. Со стороны небольшого березового леска забор был пониже. Вскарабкаться на дерево и спрыгнуть на ту сторону – нет проблем. Но вот собаки… С собаками я никогда не ладила. Подкупить сторожа? Например, чтобы он накормил их снотворным? Или самой кинуть им мяска с клофелином?

Но делать этого не пришлось.

Я стояла и размышляла, что лучше предпринять, как вдруг услышала лязг отпираемой калитки.

- Девчонки, гулять! – крикнул мужской голос, и ему ответил разноголосый лай. Мне показалось, что собак за забором не меньше десятка.

Я осторожно выглянула из-за угла и увидела, как молодой мужчина в камуфляже выводит на поводках двух огромных немецких овчарок. Надо ли говорить, что я тут же влезла на облюбованную березку и через несколько секунд уже была в Верином саду. Счастье, что сегодня мне пришло в голову надеть брюки и босоножки без каблуков. Плюхнувшись в густую траву, я даже не очень сильно отбила пятки.

Парадная дверь, разумеется, была закрыта на замок. На окнах первого этажа – ажурные решетки. Похоже, ничего мне здесь не обломится. Без всякой надежды я обошла дом, заглянула через стекло в зимний сад и вдруг увидела в задней стене, у самой земли узкую амбразуру подвальной отдушины.

Да, сюда с трудом пролезет даже упитанный таракан. Но тут я вспомнила нашего с мамой кота Барсика, который в порыве мужской страсти ухитрялся просочиться в приоткрытое окно, в щель шириной с ладонь. А кот, надо сказать, был довольно мордатый.

С сожалением оглядев свои кремовые брюки и бежевую блузку, я вздохнула и полезла в отдушину. Надо было торопиться, пока псины не вернулись с прогулки. О том, как я буду вылезать обратно, думать не хотелось.

Это были какие-то роды наоборот. Мама рассказывала так: головка и плечики прошли – считай все, ребенок родился. А мне предстояло голову и плечи с бюстом как раз наоборот просунуть вовнутрь. Только бы еще зад не застрял. Не скажу, что он у меня такой внушительный, всего-то сорок четвертый размер, но кто его знает, дело не в объеме, а в конфигурации, как говорит Ракитский.

Ободрав все, что можно, порвав по шву брюки, я все-таки протиснулась в подвал и ухнула вниз головой. На мое счастье, внизу оказались какие-то тряпки, иначе Веру мог ждать знатный сюрпризец: полуразложившийся труп в подвале.

Вскоре глаза привыкли к темноте, и я двинулась туда, где находилось нечто, напоминающее лестницу. Пару раз на пути попадались какие-то деревянные и металлические предметы с острыми и тупыми краями, от чего моя коллекция телесных повреждений многократно увеличилась.

Скрипучая лесенка, похожая на морской трап, вывела меня в темный тамбур с двумя дверями. Я толкнула наугад одну из них.

Кухня. Довольно обширная, но, опять же, совершенно безвкусная. Темное дерево и бледно-голубой кафель в стиле общественного туалета. Странно, одевается Вера вполне пристойно. Неужели ее вкуса хватает только на одежду?

Я прошлась по кухне, заглянула в холодильник (полупустой), открыла пару шкафчиков, забитых банками и пакетами. Потом вернулась в тамбур и открыла вторую дверь. Холл-гостиная с выходом на улицу и в зимний сад, тут же лестница на второй этаж.

Диван, стол, пара стульев и кресел, какие-то абстрактные безделушки на полках. Телевизор с огромным плоским экраном. Вот и вся обстановка. Все дорогое – и унылое. Нет, не хотела бы я такую дачку. У нас с мамой стандартный курятник на восьми сотках. Когда дедушка получил участок, больше строить и не разрешали. Столько-то квадратов и ни сантиметра больше. Правда, все равно все строили больше, но дедушка был в то время председателем садоводческого правления. На чужие шалости он глаза закрывал, а вот сам пользоваться привилегиями не счел возможным. Так что у нас три крохотные комнатки-закутка общей площадью двадцать квадратных метров и узенькая верандочка. И чердачишко. Сейчас-то я могу позволить себе если не новый дом, то хотя бы перестроить или расширить старый. Но только зачем? Я там бываю пару раз за лето, нам с мамой и так хватает.

Я поднялась по лестнице на второй этаж. Там было две комнаты – спальня и кабинет – и небольшая ванная. Такая же стандартная «дорогая» мебель – дымчато-серая кожа и шоколадный велюр. Тяжелые портьеры, безворсовые ковры. И над всем – застоявшийся запах пыли. Интересно, кто делает здесь уборку? Представить себе Веру с пылесосом я не могла. Ну никак. Наверно, приглашает кого-нибудь.

Может быть, в тумбочке найдется что-нибудь интересное? Нет. Какие-то бумажки, лекарства, всякие мелочи. Ничего интересного. На журнальном столике пара книжек в бумажных обложках и номер «Вог» за май. В шкафу – несколько вешалок с одеждой, на полках небольшой запас белья. Видимо, основной свой гардероб Вера держит в городе.

Ничего не дал и осмотр кабинета. Письменный стол с четырьмя ящиками, ноутбук сиротливо лежит почему-то на стуле. Вон за той криво висящей картиной наверняка прячется сейф. Точно, прячется.

На третьем курсе, на экзамене по латыни нам разрешили пользоваться всем. Учебниками, конспектами, «шпорами» – чем только захочется и что будет иметься в наличии. Как мы обрадовались! Ведь это значит, что не надо готовиться. Бери билет и скатывай все с конспекта или учебника. «Миленькие мои! – ехидно сказала преподавательница, когда большая часть группы уныло вывалилась из аудитории с пустой графой в зачетке, - чтобы что-то найти, надо для начала знать, что искать. И хотя бы приблизительно – где».

Ноутбук затребовал пароль, ящики стола оказались запертыми. Сейф, разумеется, тоже. В шкафчиках и на полочках ничего стоящего не обнаружилось. И ради этого надо было лезть сюда, рискуя жизнью?

Для очистки совести я заглянула на третий этаж. Там располагались три небольшие комнатки для гостей, абсолютно одинаковые и различающиеся только цветом обоев и покрывал на кроватях. Я выглянула в окно. Собак еще не было видно. Надо уходить, и побыстрее.

И тут на глаза мне попалось небольшое зеленое креслице на гнутых ножках. Оно стояло в одной из гостевых комнат у стены. Выходя, я неловко задела его, и теперь имела возможность лицезреть его с тыла.

На изнанке спинки красовалось нечто, смахивающее на затертую этикетку. Приглядевшись получше, я поняла, что это инвентарный номерок. На кусочке красной липкой ленты были выдавлены какие-то цифры и буквы: «267.ЭВРИД». Еще несколько букв сгладились до полной нечитаемости.

Черт возьми! «Эвридика»!

Вот теперь можно и домой. Конечно, все это еще надо будет проверить, но, как пела Алла Борисовна, «это завтра, а сегодня…». А сегодня надо делать ноги, пока не поздно.

Спустившись в подвал, я призадумалась. Как вылезти-то? Окошко под потолком, не допрыгнешь. Кряхтя, я подтащила под амбразуру какой-то деревянный ящик, на него водрузила колченогий, отправленный в отставку стул и вскарабкалась на вершину пирамиды. Сооружение угрожающе зашаталось. Обдирая уши, я просунула в щель голову, оттолкнулась от стула, чтобы с усилием пропихнуть плечи, и… услышала грохот.

«Труба!» - пришла черная мысль.

Когда я забиралась в подвал с улицы, то отталкивалась ногами от земли и потихонечку продвигалась, извиваясь на манер червяка. Теперь же я застряла намертво. Стул от моего толчка свалился с ящика, и точки опоры больше не было. Конечно, я могла бы уцепиться руками за края отдушины и вытянуть себя на улицу, но беда была в том, что руки вытащить я еще не успела, и они оказались плотно зажатыми. Короче, мои голова и плечи торчали наружу, а все остальное свисало в подвал.

Не успела я как следует испугаться, как вдруг передо мной, словно из ниоткуда материализовалась сопящая собачья морда. От ужаса я зажмурилась и залепетала:

- Собачка, собачка, хорошая собачка!

Ну все, промелькнуло молнией, сейчас это чудовище просто откусит мне башку.

И тут что-то мокрое, шершавое и теплое прошлось по моему лицу. Я приоткрыла глаза и увидела прямо перед собой собачью пасть с желтыми клыками и длинным розовым языком, свисающим едва ли не до земли. Пахло из этой пасти отнюдь не розами. Может, собачка сожрала на обед хорька?

Псина улыбнулась и снова облизала меня. Скосив глаза в сторону, я поняла причину такой приветливости.

По дороге в Саблино я остановилась у придорожного магазина и купила кое-чего перекусить: нарезку колбасы, булочку и бутылку минералки. Пара-тройка кусков колбасы остались, и я машинально сунула пакетик в сумку. А залезая в подвал, сумку замаскировала в кустике декоративной травы. Псина сумку нашла, видимо, по запаху колбасы, и забралась вовнутрь. Сделать это нетрудно – сумка у меня, можно сказать, такая же декоративная, как и травка, закрывается на слабенькую скобочку, в толпе подобную носить не рекомендуется. А поскольку от сумки, кроме колбаски, пахло еще и мною, то собачка, похоже, решила меня поблагодарить.

Лизнув меня еще пару раз, псина с достоинством удалилась. Я осталась жива, но все в том же незавидном положении. Что делать-то? Звать на помощь? Но другой собачине колбасы не досталось. Кто знает, как она отреагирует на мою орущую голову!

Резко дернувшись, я свалилась обратно в подвал, едва не лишившись правого уха. Приземление было ужасным. Если в первый раз я свалилась на тряпки, то теперь – на ящик и стул. Не знаю, каким чудом мне удалось избежать переломов, но левый бок будто огнем обожгло, а клочья штанины на правом колене быстро пропитывались кровью – это было видно даже в темноте.

И что теперь делать? Повторить попытку? Боюсь, с тем же успехом. Надо же от чего-то отталкиваться, а все, от чего я оттолкнусь, неизбежно свалится вниз.

Может, выпрыгнуть из окна второго этажа? Если до сих пор обходилось малой кровью, может, и еще разок повезет? Главное, сумку не забыть. Спрашивается, и чего я не оставила ее в машине? Хотя нет, мне ведь нужны были деньги в качестве речевого слабительного для соседей.

Я поднялась по лесенке и уже хотела выйти в холл, но услышала шум мотора и собачий лай. Лязгнули ворота, и я бросилась обратно в подвал. Повернулся в замке ключ, каблуки процокали у меня над головой. Запищал сотовый телефон: Вера набирала номер.

- Это я, - она говорила резко и отрывисто. – С дачи… Не знаю. Звонили из налоговой, я была на совещании… Нет, не Анна. Сказали, что Анну уволили… Да не знаю, я позвонила, сказали, что ее нет, и трубку бросили. Не нравится мне все это. То звонят и говорят, что я переплатила лишнего, а потом выясняется, что никто не звонил, то Анну уволили. Черт знает что творится.

Я едва удержалась, чтобы не захихикать. Могу себе представить, с нуля откармливать нового налогового инспектора. Запереживаешь тут.

Мне оставалось одно: дождаться, когда Вера ляжет спать, и выйти через дверь. Собаки? Ну что ж, придется рискнуть.

Вера повозилась на кухне и устроилась в холле перед телевизором. Интересно, долго она так будет сидеть? От голода-то я не умру, а вот с естественными потребностями скоро возникнут сложности. Впрочем, вряд ли я буду особо переживать, если придется осквернить Верин подвал.

Мои часы показывали начало второго, когда Вера, наконец, поднялась наверх. Зашумела вода – видимо, она принимала душ. Прекрасно, значит, из окна увидеть меня не сможет. Хотя с запада наползали тучи, ночь все равно белая, а я к тому же в светлых брюках.

Хромая и держаться за левый бок, - не сломаны ли ребра? – я выбралась из дома и хотела уже рвануть, если можно так назвать мой способ передвижения, к воротам, но вспомнила о сумке. Оставить ее здесь было нельзя. Ни в коем случае. Дело даже не в деньгах. Пластиковую карточку можно восстановить, а потерю трех тысяч рублей, пятисот долларов и трубки я как-нибудь пережила бы. Но вот паспорт… Найди его здесь кто-нибудь – это будет катастрофа.

Стараясь быть как можно незаметнее, я поползла вдоль стены. Свернула за угол, преодолела еще один отрезок и услышала сопение.

Над моей сумкой стояла собака и старательно ее обнюхивала. Моя знакомая или другая? Тут у меня неприлично громко заурчало в животе. Вот оно, молочко! Собака подняла голову и тихо зарычала. Наверно, другая.

Прошло минут пять. Псина по-прежнему стояла, как изваяние, с шумом втягивая воздух. Но, похоже, аромат полукопченой колбасы перебивал все прочие запахи. Наконец собаке надоело, она вздохнула, словно локомотив, выпускающий пар, и потрусила в неизвестном направлении.

Я перевела дух, сделала рывок, схватила сумку и через минуту была за воротами. Собаки спохватились, залаяли, но было уже поздно: я ковыляла по улице к машине.

Отъехав от Саблино на несколько километров, я свернула на обочину для оценки повреждений. Включила в салоне свет, расстегнула блузку, на которой осталось всего две пуговицы из шести, и осмотрела бок. Кожа была содрана полосами, а от подмышки до пояса брюк расплылся огромный багрово-синий кровоподтек. Ребра на ощупь казались целыми, но кто его знает. Колено выглядело еще омерзительнее. Кровь запеклась, обрывки ткани присохли, малейшее движение вызывало зверскую боль. Засохшая кровь была и на шее – видимо, пролезая в отдушину, я сильно поцарапала ухо. В довершение всего зеркало насплетничало, что губа приобрела подушкообразную форму, а на щеке красовалась скверного вида царапина.

Ладно, черт с ним со всем, до свадьбы заживет. Главное, я унесла ноги и при этом узнала две довольно важные вещи. Во-первых, в середине июня Вера примчалась вечером на дачу, страшно взволнованная, и орала на кого-то по телефону, что ее подставили. Соседка может это подтвердить. При старании это можно неплохо использовать. Во-вторых, каким-то образом она была связана со злополучной «Эвридикой». Не зря же кресло оттуда стоит у Веры на даче. Не на распродаже ведь она его купила. Надо будет напрячь Пашку, у него есть знакомые в управлении по борьбе с экономическими преступлениями. Пусть разузнают поподробнее про «Эвридику» эту.

Нога болела все сильнее и сильнее. Просто нестерпимо. А что, если гангрена начнется? Или столбняк? В последний раз прививку от него мне делали, дай Бог памяти, на первом курсе, когда я распорола ступню, наступив босой ногой на ржавую проволоку.

С полчаса пришлось постоять у Литейного моста, ожидая, когда его сведут. Боль за это время разрослась до размеров Вселенной. Все мои лекарства остались в другой сумке, повместительней. Без всякой надежды я порылась в бардачке, но обнаружила только пастилки от кашля. Придется ехать на Энгельса – в травмпункт.

Звонить пришлось долго. Наконец дверь лязгнула, на порог вышел заспанный мужик в зеленой хирургической пижамке.

- Чего? – зевнув, спросил он.

- Вот, - я показала пальцем на свое колено.

- Заходи! – кивнул он.

На секунду мне стало не по себе, но из ближайшего кабинета выглянула зевающая медсестра, и я успокоилась. Если можно, конечно, так сказать, потому что на самом деле я ужасно боюсь всяких медицинских процедур.

Хирург сел за стол и открыл гроссбух устрашающих размеров.

- Полис есть? – спросил он.

- Конечно, - я полезла в сумку за паспортом, в который был вложен медицинский полис.

Но паспорта в сумке не оказалось.

С этой минуты мое сознание словно раздвоилось. Одной своей половинкой я общалась с медиками. Рассказывала очень правдивым голосом, как вышла из машины на обочине, не заметив в сумерках, что за кустом овраг, и загремела вниз, на камни. Там, наверно, и паспорт из сумки выпал. Впрочем, за символическую плату меня согласились заштопать и без документов.

Осмотрев мое колено, хирург важно изрек:

- Надо шить!

- А может, не надо? – робко пискнула я.

- Тогда забудь про мини-юбки, - отрезал эскулап. – И со швом-то шрам останется, но не очень страшный. А если не шить, то будешь просто невеста Франкенштейна.

Мне вкатили укол от столбняка и еще один, обезболивающий, но очень болезненный. Я кусала палец и тихонько повизгивала. Орать в голос было стыдно.

- Ну просто героиня! – похвалил хирург и потащил меня делать рентген ребер.

Странно, но они оказались целы. Ссадины промыли, синяки смазали терпко пахнущим, холодным гелем.

Все это время моя вторая половина лихорадочно обмозговывала произошедшее. Сомнений не было, паспорт остался лежать в траве. Мерзкая псина, вытащив из сумки колбасу, вытряхнула заодно и его. Разве у меня было время смотреть по сторонам? Темно, а обложка паспорта – темно-зеленая. Схватила сумку и потрюхала к воротам.

Да, в этом сомнений не было. А вот что будет дальше? Вариантов всего два. Либо паспорт найдут, либо нет.

На первом курсе у нас был факультатив по информатике. Мы сидели по двое-трое перед монстрами, носившими гордое имя «Диалого-вычислительный комплекс, и тупо делали вид, что изучаем Бейсик. Из всего этого кошмара в память отложились только два словечка: IF («если») и GOTO («перейти к…»). Какие-то мы там даже пирамидки-алгоритмы рисовали.

Так вот, IF паспорт никто не найдет, GOTO END – конец алгоритма. А вот IF найдут, тут уже алгоритм распадается на варианты. Кто надет – Вера, сторож, кто-то еще? Что сделают с ним дальше?

Тут же возникнут вопросы, как на Верин участок попал чужой паспорт? Кто-то его потерял? Или подбросил?

Вряд ли Чинарева оставит этот факт без внимания. Судя по ее истеричному звонку с жалобой на нелады с налоговой, она во всем видит подвох. С одной стороны, такое ее поведение мне на руку – значит, ей есть чего бояться. Но с другой, я  рискую, и очень сильно. Кто знает, чем все дело кончится, если Вера начнет выяснять, как мой паспорт оказался рядом с ее домом.

Дома я оказалась только под утро. Заглотив горсть обезболивающих таблеток, - замороженное колено начало отходить, да и бок болел просто чудовищно – я упала в постель и тут же уснула каким-то каменным сном, тяжелым, как крышка канализационного люка.

Разбудил меня телефон. Алена интересовалась, ждать ли меня на работе. С трудом разлепив веки, я посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Неслабо.

Я обрадовала персонал, что сегодня не приду, попросила позвать к телефону Пашу и дала ему задание разузнать все об «Эвридике». Зарекалась, как говорится, ворона падаль жрать. Не хотела ведь ни о чем его просить, что было бы связано с убийством Брянцева. Да куда деваться! Время работает против меня. Куда я с такой рожей выйду из дома! Да и нога болит так, что в лучшем случае можно доковылять от кровати до туалета.

Если Паша чему-то и удивился – я сказала, что попала в небольшое ДТП, - то вида не подал. Переспросил название фирмы – и только. Поговорив с ним, я позвонила еще Котику и попросила скинуть данные на Чинареву на мой домашний компьютер по электронной почте.

Почистив кое-как зубы, я решила, что можно и перекусить, тем более последний раз я ела ровно сутки назад, если не считать пытки молоком. На кухне меня ждал очередной сюрприз, правда, все в том же забавном стиле. Открытый настежь холодильник, лопнувший пакет кефира на полу, опрокинутый стул, гора грязной посуды в раковине и разбросанный из помойного ведра мусор.

- Михря! – заорала я.

- Ась? – раздалось из микроволновки.

- Долго это еще будет продолжаться?

- Да пока ты отсюда не съедешь. Ты мне разонравилась. Я в тебе разочаровался.

Обалдев от подобной наглости, я не нашла, что ответить. Так и стояла, раскрыв рот, идиотка идиоткой. Потом кое-как перебралась чрез мусорную баррикаду, вытащила из холодильника сыр и колбасу, сварила кофе, поставила все на поднос и понесла в комнату. Но на пороге остановилась и сказала через плечо:

- Убирать не буду. Сиди в грязи. И вообще, раз так – нехай все сгниет. Каждая тут жаба будет из себя подводную лодку корчить.

- А я тебе потоп устрою! – радостно пообещал Михрютка.

                                                        13.

День прошел бездарно. Я валялась на диване перед телевизором, то ныряя в легкую дрему, то ворочая тяжелые, как финские валуны, мысли. И при этом не переставала прислушиваться, что делается на кухне. Пару раз мне примерещился плеск воды, я вскакивала и ковыляла на кухню: а вдруг Михрютка осуществил свои угрозы?

Вечером пришло сообщение от Котика, которое мало что мне дало. Вера действительно не раз попадала в поле зрения определенных органов: то в связи с сомнительными сделками, то это были какие-то имущественные дрязги, то уклонение от уплаты налогов. Но каждый раз она выходила сухой из воды.

Я открыла файл с Вериным досье, чтобы присоединить к нему результаты Ванькиных раскопок, невольно пробежала глазами пару абзацев и призадумалась.

Какое-то тут было несоответствие. Кажется, я обратила внимание на это и раньше, но особо не задумалась. «Верэкс» активно занимался благотворительностью. Причем объектами данной деятельности были исключительно интернаты для умственно отсталых, не только в Питере, но и по области, а то и в других местах, подальше.

Конечно, в этом не было бы ничего удивительного, многие буржуины поступают так, и не по человеколюбию, а исключительно по той причине, что благотворительность позволяет мухлевать с налогами. Но вот что странно. Вера Чинарева, очень далекая от всякой сентиментальности и уж тем более от каких-либо нравственных выкрутасов, всегда принимала личное участие во всех подобных акциях. Она сама ездила в интернаты, дарила детишкам подарки и подолгу с ними разговаривала.

Ну, и как это состыковать с многочисленными уверениями знакомых, что детей Вера не любит, более того, относится к ним с известной долей брезгливости. Она сделала как минимум три аборта и никогда не приглашала к себе гостей с детьми. А тут – умственно отсталые, с которыми далеко не каждый жалостливый сможет общаться - ограничится тяжелым вздохом и конфеткой. Я бы поняла еще, если б Вере нужен был пиар. Но баллотироваться в депутаты она никогда не собиралась.

Я снова одернула себя. Зачем мне, спрашивается, нужны сейчас личные Верины странности. Какое это может иметь отношение к убийству? Может, она просто удовольствие получает от чужого несчастья. Сколько угодно таких людей.

Окончательно все обдумав, я наметила план действий. Мне просто необходимо снова попасть к Вере на дачу. Собаки явно не обучены, жрут все, что найдут. Поэтому мясо со снотворным будет в самый раз. Конечно, с таким раздутым коленом мне сложно будет карабкаться на дерево и прыгать с забора, но что делать. Паспорт надо выручать.

Мысль о том, что его уже могли найти, я старательно отодвинула на запасные пути. Как говорится, переживайте неприятности по мере их поступления.

Но для начала мне надо было во что бы то ни стало попасть в квартиру Брянцева и как следует там оглядеться. Сейчас она стояла опечатанная. По закону Вовкиными наследниками были его дети: дочь Полосовой и сын Даши Комлевой. Конечно, наследством до их совершеннолетия будут распоряжаться мамаши, но по-любому в квартиру они могли попасть только через полгода. Интересно, где находятся ключи? В милиции, в домоуправлении? А может, был еще один комплект? Большинство одиноких людей хранят запасные ключи у родственников, друзей или соседей – мало ли что. Я и сама так делаю. Одни ключи отдала маме, а другие – соседке Насте. Пару раз случалось так, что я забывала ключи на работе, а однажды потеряла всю связку. Если Брянцев тоже хранил запасные ключи у кого-нибудь, то кто это мог быть? Может быть, Инна Замшина?

Узнав в справочной телефон библиотеки, в которой она работала, я позвонила туда и узнала, что Инна на больничном – заболел сын. Домашний телефон мне дали с большим скрипом и после долгих уговоров.

- Адрес знаете? Приезжайте завтра до обеда, - вяло предложила Инна, даже не поинтересовавшись, кто я такая и что мне от нее надо.

Но поехать к Замшиной с утра не получилось. Вечером позвонила Алена и сказала, что в девять утра придет клиент. Поэтому мне пришлось собрать себя веничком на совочек, туго перебинтовать колено, замазать царапины на лице тоном и отправиться на работу.

Поговорив с клиентом, который хотел без особых хлопот поступить в какую-то жутко престижную аспирантуру, я вышла в приемную. Алена раскладывала компьютерный пасьянс, а Паша пил кофе и читал толстую газету.

- Интересно, что ты об этом скажешь? – обратился он к Алене, намеренно игнорируя меня. – Вот смотри, что тут пишут. Маньяк насиловал и убивал маленьких девочек. Его поймали. Раскрутили на пять эпизодов. Но вот именно на то убийство, по которому его взяли, доказательств не нашлось. И даже вроде бы как алиби есть.

- И что? – заинтересовалась Алена.

- Да журналист возмущается: не все ли равно, мол, пять убийств или шесть, маньяк он и в Африке маньяк.

- Ну и правильно возмущается. Пять, шесть… Маньяк же. Может, их десять было, которые не доказали. А ты не согласен?

- Разумеется, нет! – Паша вспыхнул, как сухая еловая шишка. – Пусть он за свои пять убийств ответит, а за шестое должны судить того, кто его действительно совершил. А то вон вместо Чикатило сколько человек посадили и даже расстреляли, а он все свое продолжал. Каждый должен только за свои дела отвечать, даже маньяк. А ты, Лиза, как думаешь?

Хотя я и слушала внимательно, но все же от неожиданности вздрогнула. Паша это заметил и чуть прихмурил брови.

- Не знаю, - буркнула я, отворачиваясь к кофеварке. – Это уже Богу решать, кто и за кого отвечать должен. Зря ничего не бывает.

- Лиз, ты что? – фыркнула Алена. – Ты сама сколько раз говорила, что в Бога не веришь.

- А как тебя задержали, - воинственно перебил ее Паша, - это тоже так Богу было угодно? Чтобы ты за кого-то другого отдувалась?

- Паша! – лицемерно-возмущенно ахнула Алена.

- Ничего, ничего, пусть, - остановила я ее. – Пусть язык чешет. Глядишь, мозоль натрет и замолчит. Видела рекламу? «Я – король. Натри себе все!»

- В смысле? – вытаращился Пашка. – Что себе натереть?

- Ну, не знаю, что именно ты себе представил. А вообще предлагается что-то там стереть на пивной этикетке и выиграть кучу призов.

Разговор плавно перетек на всевозможную дурацкую рекламу, а я, плескаясь в отвратительном настроении, под шумок улизнула.

Не понравился мне этот разговор. И не понравилось, как Пашка на меня посматривал. Мне даже показалось, что он специально его и затеял. Посмотреть, как я отреагирую. Психолог фигов.

Хотя нога болела адски, на этот раз я не стала петлять по проходным дворам. Поставила машину на Большом проспекте рядом с рынком и пошла по 6-ой линии пешком.

Да, сколько здесь было нахожено, еще в те времена, когда она не была образцово-показательной пешеходной зоной. Партизанскими тропами от родного факультета до «Василеостровской». Конечно, можно было сесть на троллейбус и доехать до «Невского проспекта», но чаще все-таки практиковался первый вариант. А вон в ту чудом сохранившуюся чебуречную мы частенько ходили обедать. Есть чебуреки предположительно с собачатиной и запивать кофе «из тазика».

Я вошла в узкую подворотню. Шаги гулко отдавались, двоились, троились эхом. Мне вдруг стало страшно. Еще страшнее, чем тогда. Я остановилась, зажмурилась, сцепила зубы.

«Я спокойна. Я совершенно спокойна. Я все делаю правильно».

«Да конечно!» - хмыкнул тоненький голосишко. Очень реально. Я открыла глаза и невольно огляделась по сторонам. Может, Михрютка ходит за мной по пятам?

Лиза, да ты совсем спятила! Возьми себя в руки, если не хочешь очутиться в палате на пятнадцать человек с решетками на окнах. Говорят, смирительные рубашки уже не в ходу, зато пеленают, как младенца, и потчуют чрезвычайно вредными для здоровья уколами.

Я мотнула головой, как лошадь, отгоняющая слепня. Давно заметила, что таким способом можно отогнать и неприятную мысль. Жаль только, что не всегда.

Узнать, какие звуки издает дореволюционный звонок, мне снова не посчастливилось. Инна сама вышла мне навстречу с мусорным ведром в руках. Спасибо хоть, что не с пустым – коммунальный мусор валился через край.

- А, это вы, - все так же вяло и кисло протянула Инна, ни сколько не удивившись. – Проходите, я только мусор вынесу.

Выглянула из своей комнаты старушка с сиреневыми кудельками, кивнула мне, как старой знакомой, и снова исчезла. Наверно, будет караулить, когда я буду уходить, в надежде получить еще одну денежку за новую порцию сплетен.

На кушетке лежал мальчишка, укрытый клетчатый пледом. На груди у него сидел и намывался кот.

- Вы доктор? – просипел мальчик.

- Нет, я к маме.

- Ну подождите, она сейчас придет, - спихнув кота, он укрылся с головой.

Я присела в кресло. Кот спрыгнул с кушетки, подошел ко мне и со скрипучим мурлыканьем потерся о мои брюки, оставляя на них клочья серой шерсти.

- Как же ты умудрился простудиться? – спросила я несчастного страдальца, который с любопытством поглядывал на меня через щелку.

- Мороженым объелся, - серьезно объяснил он, и я снова подивилась, до чего же он похож на Брянцева. Даже интонации те же. Мне снова стало не по себе, да так, что по спине побежали струйки пота, а в ушах противно зазвенело.

Впрочем, в комнате было душно, пахло обычно для старых питерских домов: затхлостью, плесенью, лежалой пылью. Может, все дело в этом? Я плохо переношу духоту, могу даже в обморок упасть.

В комнату наконец вошла Инна, стряхивая с рук капли воды: руки после ведра сполоснула, но почему-то не вытерла. Вошла, встала у двери и молча уставилась на меня. Видимо, ей очень хотелось спросить, зачем я опять пожаловала, но она не знала, какими именно словами это желание оформить.

Я решила пойти ва-банк:

- Инна, почему вы не сказали следователю, что у вас есть запасные ключи от квартиры Брянцева? – спросила я в лоб. – Вы понимаете, чем это вам грозит?

- Пойдемте на кухню, - прошелестела Инна, заливаясь краской – некрасиво, пятнами, которые просвечивали даже сквозь волосы.

Пройдя по длиннющему коридору, свернувшему под прямым углом, мы очутились в огромной пустой кухне, размером даже больше Инниной комнаты. Невероятно грязные стены, в доисторические времена выкрашенные зеленой масляной краской, уходили к темному, в потеках и проплешинах, потолку. Дощатый пол тоже когда-то был выкрашен, но предположить, в какой цвет, я бы не рискнула. У стены скучились три газовые плиты, отмыть которые было бы не по зубами целому полку уборщиц, вооруженных «Комет-гелем». А на липкие клеенки, покрывающие убогие столики, и вовсе невозможно было смотреть без слез. На колченогий табурет у одного из них Инна кивнула:

- Присаживайтесь. Ой, подождите.

Она схватила жуткую тряпку, серую и засаленную, и смахнула с табуретки крошки. Сцепив зубы, я присела на краешек: все равно брюки загажены линючим котом. Мутить меня начало еще в комнате, но сейчас тошнота плескалась уже на уровне ушей: на одной из плит стояла ведерная кастрюля, в которой варилось откровенно несвежее мясо.

Мне приходилось жить пусть не в нищете, но все же в изрядной бедности. И я могу сказать определенно: дело не в содержимом кошелька, а в содержимом головы. Если у тебя есть крыша над головой, а в кране – вода, всегда можно привести свое жилье пусть в относительный, но все же порядок. А если тебе наплевать на все, то ты бедный, в первую очередь, мозгами. Не скажу, что я образец аккуратности, в моей квартире частенько царит настоящий кавардак, но вот вонючей антисанитарии просто не терплю.

- Ну? – я посмотрела на Инну в упор.

- Если бы я сказала, что у меня есть ключи, меня начали бы подозревать, - глядя в пол и теребя полу замызганного, когда-то цветастого халата, пробормотала Инна. – А как вы узнали, что они у меня есть?

- Дайте их мне, пожалуйста! – резко потребовала я, игнорируя ее вопрос. – И упаси вас Боже кому-нибудь сказать, что они у вас были и что я их у вас забрала. Подумайте о сыне.

Инна испуганно открыла рот. Похоже, ей давно не мешало бы наведаться к стоматологу.

- Несите ключи! – рявкнула я, теряя терпение. – Думаете, я не знаю, от кого у вас сын?

Инна охнула и испарилась. И минуты не прошло, а передо мной уже лежала связка: один большой ключ от ригельного замка и два маленьких от английских.

- Всего хорошего. Можете не провожать.

Я забрала ключи и пошла по коридору к выходу. Бабка выглянула было из своей конуры, но я уже захлопнула за собой дверь.

Печать? Ну и плевать на печать. Может, ее хулиганы сорвали! Впрочем, из предосторожности я залепила глазок соседней двери «Орбитом».

Уже вставив ригельный ключ в замок, я сообразила, что с печатью что-то не так. Нет, на первый взгляд все в порядке. Но только на первый. Буквы на печати слегка расплылись, а сама бумажка покоробилась.

Все ясно! Дверь уже открывали. Причем постарались сделать это так, чтобы издалека было незаметно. Если бы это сотворили менты, они бы элементарно приклеили новую бумажку. А тот, кто открывал дверь, ее просто аккуратно отклеил. Уж не знаю, как. У меня, например, есть паровые щипчики для волос на батарейках.

Я осторожничать не стала, просто открыла один замок, другой, дернула дверь. Бумажка порвалась, ровно пополам. Вторая дверь тоже открылась без проблем. Я закрыла обе за собой и осталась стоять в темноте.

И снова на меня напала противная дрожь, к горлу подступили тошнота. Захотелось сесть на пол и плакать, долго-долго. А потом уснуть, прямо на полу. И больше никогда не просыпаться.

Укусив себя за палец, я вскрикнула от боли и заставила себя пройти в ближайшую комнату. Тишина давила. Мне показалось, что пахнет смертью, кровью – сладко и дремотно. Но этого просто не может быть, одернула я себя. Брянцев лежал в другой комнате, даже не в соседней, а через одну. Если я зайду туда, то увижу на паласе контуры его тела, обведенные мелом, бурые пятна засохшей крови…

Я сделала шаг, еще один – и остановилась. Не хочу туда. Разве затем я пришла в эту квартиру, чтобы смотреть на место, где лежал Вовка? Лежал и смотрел на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь сказать что-то. А потом из уголка его рта потекла черная струйка, он поднял руку, тут же уронил ее – и лицо его, как по волшебству, стало спокойным и умиротворенным.

Господи! Я не хочу об этом думать! Я не хочу об этом помнить! Не хочу!

Наверно, я слишком резко повернулась, задела стоящие на полке безделушки. Шум падающих предметов заставил меня очнуться. Словно проснулась, посмотрела по сторонам – и ахнула…

В квартире не просто кто-то был. Здесь что-то искали. И только страх, парализовавший меня, не позволил заметить это сразу.

Первая комната анфилады служила гостиной. Здесь практически не было мест, где можно было бы что-то спрятать. Открытые полки со всякой ерундой: статуэтки, вазочки, безделушки. Огромные домашний кинотеатр и музыкальный центр, полки для видеокассет и компакт-дисков. Журнальный столик с россыпью газет и журналов. Диван, кресла. Огромная медвежья шкура на полу.

Когда я бывала у Вовки раньше, он еще жил с родителями. Потом, надо думать, с женой и детьми. Странно, что Наталья при разводе не потребовала размена квартиры. Наверно, Вовка ее не прописал. Хотя она же удрала к богатому буратинке Гёрдеру. А почему, интересно, с Комлевой они жили у нее? У Дарьи двухкомнатная квартирка в пятиэтажке. Может, сдавал?

Вообще, странного много. На вид Брянцев производил впечатление вполне обеспеченного человека. Вы представляете, сколько нужно платить в месяц за пятикомнатные хоромы в центре? А обстановка! Один кинотеатр чего стоит! Кстати, интересно, зачем одинокому мужику пять комнат? Что в них делать? Ну, гостиная, спальня, кабинет – это понятно. А в остальных что? Курительная? Столовая? Или, может, спортзал? Ладно, хозяин – барин. По любому, чтобы все это оплачивать, надо иметь солидный доход. Тогда откуда это желание любой ценой заполучить именно место начальника отдела в своей фирме, кстати, далеко не самое высокооплачиваемое?

Кассеты горой валялись на полу вперемешку с журналами и безделушками. Может, это менты здесь так рьяно искали пистолет и Вовкин сотовый, с которого некто позвонил и сообщил о трупе? Но что-то подсказывало мне: ничего подобного. И отклеенная печать…

Мне нужно было пройти через все комнаты в последнюю. Там когда-то был кабинет Вовкиного отца, а потом и Вовкин кабинет. Хотя непонятно, что вообще Брянцев мог делать в кабинете. Играть в компьютерные игры?

Внутренне сжавшись, я пошла по анфиладе. Почему-то мне и в голову не пришло выйти в коридор и дойти до кабинета по нему. Кавардак во всех комнатах был просто страшный. Куда там мне и даже Михрютке. Все, что можно открыть, открыто. Все, что можно вытащить, вытащено и разбросано. В спальне, той самой, средней комнате, весь ковер был в пуху – словно где-то рядом стоял цветущий тополь. Кто-то распорол перину и подушки. Пух и перья скрыли меловые контуры, бурые пятна едва проглядывали из-под них, совсем не страшно, словно здесь уронили и раздавили шоколадку.

Но самый большой разгром я нашла в кабинете. Ящики стола были взломаны, причем замки вырваны, что называется, с мясом. Книги сброшены с полок. Монитор компьютера беспомощно лежал дисплеем вниз. Я поискала глазами «мозги», но их нигде не было. Унесли?

Телефонный звонок хлестнул по нервам, да так, что я чуть не заорала в голос. Сердце колотилось, как там-там. Автоответчик молчал – вилка провода валялась на полу. Звонки шли один за другим – пять, десять. Я едва сдерживалась, чтобы не завизжать, не скинуть телефон на пол и не начать пинать его ногами.

Наконец телефон замолчал. На дрожащих ногах я подошла к окну, щелкнула шпингалетом, распахнула, легла грудью на подоконник. Свежий – относительно! – воздух немного отрезвил. Я просчитала про себя до десяти и поняла, что снова могу соображать и действовать.

Звонок-ключик хрипло тренькнул – раз, другой, третий. В детстве у меня была игрушечная шарманка, похожая на плоскую консервную банку с дырками. Сверху торчала ручка, которую нужно было крутить по кругу – как у кофейной мельницы. При этом шарманка изрыгала нечто, напоминающее мелодию из семи нот. Все это я вспомнила, когда поворачивала ключик.

- Опять вы? – чуть не заплакала Инна, открыв мне дверь. При этом ее и без того некрасивое лицо стало просто отталкивающим.

Я за руку вытащила ее на площадку и прикрыла дверь, опасаясь, что престарелая Мальвина будет подслушивать.

- Кому ты давала ключи? – переход на ты произошел хоть и резко, но вполне естественно.

Инна снова покраснела, на этот раз до цвета насыщенной свеклы, но молчала, как партизан на допросе. Я вытащила двадцать долларов.

- Хватит? Или мало? Если мало, так ведь я все равно узнаю. Правда, бесплатно. И не у тебя. Только учти, потом поздно будет боржоми пить, когда почки отвалятся.

- Володиной жене, - прошептала Инна, неотрывно и преданно глядя на бумажку в моей руке.

- Какой?

- Как какой? – не поняла Инна.

- У него две жены было.

- А-а. Да я ни одну не знаю. Пришла женщина, спросила, не у меня ли запасные ключи. Сказала, что она бывшая Володина жена, что раньше он всегда оставлял запасные ключи у одной бабки, из нашей квартиры, которая уже умерла. Что у него остались вещи, которые ей надо забрать. Не ждать же полгода. И в милицию не пойдешь. Мы с ней вместе спустились, аккуратно чайником печать отклеили. Потом она сама в квартиру пошла. А я к себе вернулась. Она только ключи занесла.

- Какая из них? – я показала фотографии Полосой и Комлевой, распечатанные с компьютерного досье.

- Кажется, эта, - Инна неуверенно ткнула пальцем в Полосову. – Она в платочке была и в темных очках. Но волосы торчали темные.

Час от часу не легче! А может, и правда, за вещами приходила? Но зачем тогда устроила погром? Значит, все-таки что-то искала.

- Долго она там была?

- Долго, - кивнула Инна, продолжая полировать взглядом купюру. – Часа два. А может, и больше. Я даже думала, что она ушла. И ключи забрала. Даже обрадовалась – зачем они мне. А она вернулась. Пусть у тебя будут, говорит. Может, еще понадобятся.

- Ничего, я тебя от них избавлю. Скажи, Инна, - я задала вопрос, который, наверно, не следовало задавать. - Ты уже поняла, я знаю, что твой мальчик – сын Брянцева. Ты знаешь, что по закону ему никакого наследства не положено, раз отцовство не установлено. А завещания Брянцев не оставил. У тебя есть ключи от квартиры. Живете вы с сыном – врагу не пожелаешь. Неужели тебе не пришло в голову пойти туда и взять что-то? Там ведь много ценных вещей. И ты знаешь, где что лежит.

- Вы что, за воровку меня принимаете? – слишком уж возмущенно завопила Инна.

Все ясно. Интересно, кто предложил отклеить печать чайником? Наталья или Инна? Думаю, что последний вариант вероятнее.

Я отдала ей вожделенную купюру и поплелась по 6-ой к машине. Колено болело просто нестерпимо. Посидеть, что ли?

Плюхнувшись на лавочку у фонтана, я согнулась в три погибели и стала поглаживать многострадальную конечность. Наверно, это выглядело интригующе, но мне было наплевать. Что-то темное, страшное клубилось вокруг меня. Словно я стояла на краю пропасти. И вопросы, вопросы… Их становилось все больше и больше. Они множились в геометрической прогрессии. Что Полосова искала в Вовкиной квартире? Они развелись в 93-ем, прожив вместе пять лет. Неужели за все эти десять лет Наталья не могла забрать из его квартиры свои вещи? Сказки все это.

Все запутывалось сильнее и сильнее. А я не могла позволить себе риск запутаться и сделать ошибку. И все-таки, как быть? Попробовать разобраться во всей этой истории – или махнуть рукой и делать так, как задумала?

Как-то некстати вспомнился утренний разговор на работе.

Бывают такие моменты, когда вдруг понимаешь: все плохо. Просто ужасно. И выхода нет. Можно визжать, можно топать ногами и биться головой об стену. Потом-то это отступает, и понимаешь: все не так страшно. Но переживать подобное всегда сложно.

Я встала и пошла дальше, стараясь думать о чем-то нейтральном. Какой домик стал симпатичный после ремонта. Какое дерево корявое. Какая у тетки юбка страшная.

Тетка в страшной юбке – клетчатой, по щиколотку – вышла из Андреевского собора. Перекрестилась, стоя на крыльце, стянула с головы синюю косынку и поплелась к Большому, щелкая шлепанцами.

Плохо сознавая, что делаю, я поднялась на крыльцо собора и вошла вовнутрь. Сколько раз доводилось ходить мимо – и никогда даже в голову не пришло зайти. Надо сказать, что вообще за всю свою жизнь я была в церкви раза два с половиной, причем совершенно случайно.

Служба, наверно, уже закончилась. Народу почти не было. Несколько человек ставили свечи, да небольшая группка толпилась слева. Там что-то происходило. Священник в светлом одеянии, наверно мой ровесник, что-то читал и пел, бабки нестройно подтягивали. Молебен или, может, панихида? Да мне-то не все ли равно?

В церкви я каждый раз чувствовала себя неуютно. Словно давило что-то. Святые, Богородица и сам Иисус Христос смотрели на меня с икон. Я так и слышала их немой вопрос: «Зачем ты пришла сюда? Из любопытства? Здесь не театр. Сюда приходят те, кто нуждаются в Боге и в его помощи. А ты? Тебе нужна только ты сама».

И это была правда. Особенно остро я сознавала ее именно в церкви. Я, Лиза Журавлева, люблю только себя. И никто другой мне не нужен. Понимать это страшно. Изменить… Возможно ли? Наверно, надо захотеть изменить себя. А я никак не могла – захотеть.

Сегодня я, сама того не желая, сказала, что только Бог может решать, кто и за кого должен отвечать. Случайно ли? А не слишком ли много случайностей на одну мою отдельно взятую голову?

Я повернулась, чтобы уйти, и встретилась взглядом со священником. Он посмотрел на меня внимательно, чуть нахмурился. Наверно, ему не понравился мой внешний вид: в брюках, без платка, накрашенная.

Сказав что-то назидательное (бабки хором пропищали: «Спаси Господи!» - видимо, это означало конец), священник направился… прямо ко мне.

- Ну, здравствуй, Лиза! – сказал он с улыбкой. – Извини за банальность, но ты совсем не изменилась.

Его звали загадочно и необычно – Елевферий, но для одноклассников он был, разумеется, Левкой по прозвищу Поп. Сын священника, Левка, по определению, был глубоко верующим – для тех времен необычайная редкость. Нам внушали, что в Бога верить даже не глупо, а стыдно. Что верят исключительно темные и отсталые. Левка раздражал учителей тем, что успешно опровергал данную аксиому, поскольку учился отлично, хотя некоторые учителя, особенно историк и биологичка, изо всех сил старались поймать его хоть на чем-то и снизить оценку.

Левка носил крест, перед уроками и перед завтраком всегда молился и крестился. Учителя тщетно пытались обратить его в атеизм. Ни в октябрята, ни в пионеры, ни, тем более, в комсомол Левку не принимали – да он и не хотел. Класса со второго его дразнить перестали. Во-первых, привыкли, а во-вторых, скучно дразнить человека, который на все подначки и подколы молчит и слегка улыбается. Скоро Левку начали уважать: он всегда готов был помочь. Все знали: если дело поручить Левке, оно будет выполнено на все сто. Он никогда не раздражался, не злился, что не помешало ему в третьем классе как следует отлупить пятиклассника Гешу, который отнимал у малышни деньги. Близких друзей у Левки не было, но отношения он поддерживал со всеми – ровные, можно сказать, приятельские.

Мы учились в восьмом классе, когда Левка однажды позвонил мне и пригласил погулять. Надо сказать, он всегда мне нравился, так, совсем немножко. Может, именно своей странностью, непохожестью на других.

Это были те дни в конце зимы, когда только-только просыпается весна. Впереди еще морозы и метели, но сегодня – все пронизано солнцем, небо - странно близкое, кажется, рукой можно коснуться, оно плавится и стекает вниз, а в носу щиплет от непонятной радости и желания раствориться в новорожденной весне.

Мы гуляли по парку, разговаривали, Левка брал меня за руку, помогая перебраться через сугроб или талый ручеек.

- Ты придешь завтра на дискотеку? – спросила я, когда мы уселись на лавочке рядом с метро.

- Ты же знаешь, я не хожу на дискотеки, - чуть виновато ответил Левка.

- Знаю. Но я думала, может, со мной?

- Извини, Лиза, - он коснулся моей руки, и я вздрогнула. – Во-первых, нельзя - Великий пост, а во-вторых, завтра вечером мне надо быть в храме. Я прислуживаю в алтаре. А ты… не хочешь пойти со мной?

- В церковь?! – очумело протянула я.

- Да. А что?

- Нет, ничего. Просто я никогда…

- Я позвоню тебе?

- Хорошо, - неожиданно для себя согласилась я.

Всю ночь я не могла уснуть. Было страшно. Казалось, что стоит мне только войти в церковь, все сразу же поймут, что я – не одна из них, что я не верю в Бога. И что мне не место среди них.

После уроков Левка ждал меня на крыльце.

- Я провожу тебя? – он взял мой портфель.

За углом топталась кучка пацанов, во главе с нашим «первым парнем на деревне» – десятиклассником Митькой Барсуковым. Барсук некогда безуспешно пытался ко мне приставать и с тех пор затаил обиду. Они покуривали в кулак, плевались и вяло матерились. До тех пор, пока не увидел нас с Левкой.

- Гляньте-ка! – заржал Барсук. – Поп и попадья. Журавлева – попадья!

А дальше он понес такое, что у меня просто уши свернулись трубочками.

- Пойдем, - я дернула Левку за рукав, но парни преградили нам путь.

Я чуть не плакала, а он… Он стоял спокойно, с обычной своей легкой полуулыбкой, и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулак, говорили о том, что ему не все равно.

И вдруг… Митька запнулся на полуслове, сплюнул, повернулся и ушел, не оборачиваясь. Подпевалы, недоумевая, бросились за ним. Левка прошептал что-то, перекрестился.

- Ну, идем? – спросил он, словно ничего не произошло.

- Как ты так можешь? – задыхаясь от злости, завопила я. – То, что они тебя оскорбляют, - ладно, ты у нас святой, смиренный, все вытерпишь. То, что меня оскорбляют, - тоже ладно, черт с ним! – Левка поморщился, но ничего не сказал. – Но то, что они Бога твоего оскорбляют, а ты молчишь… Какой же ты на фиг верующий тогда, не пойму.

- Я молился за них, - Левка пожал плечами. - Мученики за веру на крест шли. А Бог… Он поругаем не бывает.

- А я не хочу быть мученицей! – еще громче заорала я, вырывая у него свой портфель. – Не хочу, чтобы меня унижали, и при этом молчать в тряпочку и улыбаться. Я нормально жить хочу. Как все люди. И не звони мне! – добавила я через плечо на бегу.

Внешне ничего не изменилось. Левка по-прежнему приветливо здоровался со мной, как и раньше, ничем не давая понять, что обижен или разочарован. Может быть, ему наплевать, думала я, может, я и ему и не нравилась совсем? Но иногда все же ловила на себе его взгляд -  грустный, недоумевающий.

После восьмого класса Левкина семья переехала в другой район, он перешел в другую школу, и больше я о нем ничего не слышала. И только иногда, очень редко, в те дни, когда в сердце зимы просыпается весна, я думала о том, что, может быть, прошла мимо двери, за которой прячется совсем другой мир…

Я вышла и села на лавочку, совершенно растерянная. Через несколько минут откуда-то с церковного двора показался Левка – в простых серых брюках и черной трикотажной рубашке с коротким рукавом. Его длинные, крупно вьющиеся светлые волосы были собраны в хвост, аккуратная бородка казалась чуть темнее волос. И глаза – пасмурно-синие, в длинных ресницах. С ума сойти! Неужели они и раньше у него такие были?!

Он сел рядом со мной, и я – с некоторой долей разочарования - отметила обручальное кольцо на пальце. Впрочем, все правильно. Священник, кажется, должен жениться еще до посвящения в сан. И не может развестись.

- Сколько же мы с тобой не виделись? – спросил он.

- Ровно двадцать лет, - усмехнулась я.

Мы разговаривали о том, о сем, но меня по-прежнему затягивала трясина отчаянья. В какой-то момент слезы едва не прорвались на поверхность. Я попыталась улыбнуться, но получилась только кривая гримаса.

- Что с тобой? – Левка сбоку попытался заглянуть в мое лицо, которое я старательно прятала. – Не хочешь поделиться? Я как никак священник. Отпущу грехи – легче станет.

И как же мне захотелось выложить ему все-все! Сбросить с себя этот груз, вернуться домой, лечь в постель и спать – долго и спокойно…

Я открыла рот… и выпалила совсем не то:

- У меня дома завелся… полтергейст.

Левка вздохнул. Мне показалось, что он понял: я соврала, и это не то, что у меня на душе.

- Ты крещеная? – спросил он.

- Да. Меня бабушка в детстве крестила. Тайком от папы.

- Далеко живешь?

- У «Озерков».

- Далековато.

- А что? – насторожилась я.

- Если ты на машине и не занята, то можно съездить к тебе, отчитать квартиру, освятить.

- Да читали уже. И святили. Все без толку.

- Думаешь, одного раза достаточно? Иногда раз по десять отчитывают, и все равно приходится специалиста приглашать. Есть такие. Обычно монахи-девственники.

Вообще-то я собиралась узнать, где находится Чинарева, и, по возможности, поехать к ней на дачу выручать свой паспорт, но колено перечеркнуло все мои планы.

- Поехали, - кивнула я.

Левка вернулся в церковь и через некоторое время вышел с большой спортивной сумкой.

- Что это там у тебя? – поинтересовалась я, пока он пристраивал ее на заднем сидении.

- Облачение, крест, требник, вода святая, - он сказал это так просто, как будто грузил мешок картошки.

Мы ехали молча. Только изредка я поглядывала на него. И думала, кто знает, как могли бы сложиться наши отношения, если б не тот случай с Барсуком. Может, мы продолжали бы встречаться, может, даже поженились бы. Обвенчались. И меня звали бы матушкой. Матушка Елизавета, с ума сойти! И у нас была бы куча детей.

- У тебя дети есть? – не выдержала я.

- Конечно.

- Сколько?

- Трое, - все с той же прежней, хорошо знакомой полуулыбкой ответил Лева. – Две девочки и мальчик.

- А жена кто?

- Врач. Только она сейчас не работает. С детьми возится.

- И она была верующая? Ну, когда вы познакомились?

- Нет. Даже некрещеная.

Мне стало совсем кисло. Чтобы хоть как-то отвлечься, я начала рассказывать про Михрютку. Левка кивал и все больше хмурился.

- Боюсь, дело не в квартире, а в тебе, - сказал он, задумчиво пощипывая бороду.

- Ты хочешь сказать, что я рехнулась? – вскипела я. – Что это я сама устраиваю в квартире бардак, но при этом искренне верю, что все это делает лысый гном в купальном халате?

- Я не хочу сказать, что ты рехнулась, успокойся. Просто часто то непознаваемое, которое творится вокруг нас, проистекает изнутри, из души.

- Намекаешь, что у меня совесть не чиста?

- Не знаю, - Левка пожал плечами. – Я вообще практически ничего не знаю о тебе. Может, наоборот, ты хочешь избавиться от чего-то темного. Не зря же бес твой говорит, что в тебе разочаровался. Хотя сама ты можешь это желание даже и не сознавать. Такие вещи обычно начинаются в самой глубине, они должны вызреть.

Мне оставалось только прикусить язык. А Левка тем временем продолжал:

- Хочешь честно? Ведь у тебя, Лиза, сейчас очень скверно на душе, я чувствую это. Что-то произошло такое, что может полностью перевернуть твою жизнь. Я не спрашиваю, не хочешь – не говори. Но учти, бывают в жизни такие моменты, как железнодорожные стрелки: свернешь не туда – и поезд под откос.

Я понимала, что он прав, но все равно надулась: и снова здравствуйте, начинается проповедь. Он словно прочитал мои мысли, знакомо улыбнулся и замолчал.

Зайдя в квартиру, Левка сразу прошел на кухню, осмотрел груды мусора, споткнулся о пустую пивную бутылку. Я могла поклясться, что откуда-то из-за холодильника донеслось пара крепких словечек, но он, похоже, их не услышал.

- Ну что ж, - Левка посмотрел на меня. – Будем работать.

Дальнейшее мне было уже знакомо. Он переоделся в «служебное» и долго читал что-то странно звучащее по толстой потрепанной книге с церковно-славянским шрифтом. Заглянув через его плечо, я с трудом прочитала заголовок: «Последование молитвенное над домом или местом очарованным и оползняемым от злых духов».

Потом мы выпили кофе, и я отвезла Левку обратно к собору. На прощание он дал мне визитку.

- Если что, звони в любое время. Хоть днем, хоть ночью.

При этих его словах во мне что-то оборвалось от недоброго предчувствия.

- Что «если что»? – спросила я с кривой усмешкой.

Левка не ответил и только перекрестил меня.

                                                        14.

Вернувшись домой, я сразу поспешила на кухню. Ничего не изменилось, мусор по-прежнему валялся на полу, а грязная посуда громоздилась в мойке. Правда, хуже не стало, и на том спасибо.

- Дура ты, Лизка! – пробурчал Михрютка из духовки. – Да вымою я твою посуду, вымою. Успокойся. Елевферий твой – хороший парень, не хочется его обижать. Старался ведь. Не то что тот, первый. Эх ты, такого мужика упустила! Ананас-то купила? – сварливо добавил он.

Что там Левка говорил о специалисте? Где только его взять? Поехать в какой-нибудь мужской монастырь? Впрочем, если Михрютка прекратит безобразничать, пусть живет. Вот только слова Левкины не давали мне покоя.

Получается, что Михрютка – это внешнее продолжение моего «я»? И он бесится от того, что я хотела бы в себе что-то изменить? Но разве я хотела? Меня, вроде, все в себе устраивает. Или уже не все? О чем я думала сегодня у фонтана? Зачем зашла в собор? Опять случайно? Не думаю…

Ближе к вечеру вдруг позвонил Ракитский.

- Можно приехать? – спросил он.

- Нет! – рявкнула я и бросила трубку.

Но через полчаса он уже названивал в мою дверь. Я смотрела в глазок, как он топчется на площадке с букетом в руках, и злобно пыхтела. Очень хотелось послать его подальше. И швырнуть вслед букет. Но чтобы швырнуть букет, сначала надо было открыть дверь и взять его.

- Лиз, открой! У меня для тебя новости! – ныл Антон.

Вздохнув, я все-таки открыла дверь, но в прихожую его не пустила, заслонив собою проем, как амбразуру дота.

- Выкладывай!

- Ты одна? – пытаясь заглянуть поверх моей головы в квартиру, он протянул мне букет роскошных кремовых орхидей с тонким ванильным запахом. Их лепестки напоминали экзотических бабочек.

- Нет, у меня в гостях футбольная команда. Первый тайм мы уже отыграли, - пропела я трагическим голосом, пытаясь повторить интонации Александра Градского. – Так что давай, вываливай свои новости и уматывай.

Букет мне все-таки стало жалко. Цветы-то чем виноваты, тем более такие красивые?

- Можно войти? – Антон явно не терял надежды.

- Нет!

- Лизун, ну прости! Хочешь, на колени встану?

Из лифта вышла соседка и очумело посмотрела на нас. Еще бы! Ну просто картинка маслом. Красавец-мужчина в отпадном костюме и я – растрепанная, в халате, едва прикрывающем зад, и с забинтованной ногой. Скрипнув зубами, я втащила Антона в квартиру и захлопнула дверь. А то ведь Анастасия прилипнет к своему глазку, с какой радости я должна ей предоставлять бесплатный спектакль?

- Ну, что там еще за новости? – потребовала я, когда мы зашли в гостиную.

- Новости хорошие. И важные, - Антон загадочно улыбнулся. – Но скажу не за просто так.

- Так, все! – я разозлилась еще больше. – Выметайся к чертовой бабушке вместе со своими новостями. Ты у меня больше не работаешь, так что не надо песен.

- Лиз, ну успокойся! – он сел рядом со мной и крепко обнял, да так, что я не могла и рыпнуться.

- Пусти, идиот! – заорала я. – Ребра болят.

- Извини! – он отпустил меня, и я сразу отодвинулась подальше. – Лиз, ну не сердись. Я был не прав. Момент был очень напряженный. Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Я молчала. Обиды-то как таковой уже не было, я вообще редко на кого сержусь долго. Но дело-то в том, что не нужен он мне сейчас. Вообще не нужен. Любой человек в этот момент мог мне скорее помешать, чем помочь.

- Лизун, я хотел тебя пригласить в ресторан.

- Ой, только не это! – скривилась я. – У меня сил нет куда-то ехать.

На лице Ракитского изобразилось что-то очень сложное, целая гамма разных чувств. Знаете, как музыкальный слух проверяют? Вот тебе аккорд, спой каждый звук по отдельности. Два звука сможешь различить и спеть – хорошо, три – отлично, а четыре – это уже абсолютный слух. Так вот аккорд чувств на физиономии Ракитского оказался моему внутреннему «слуху» не по зубам.

Тем не менее он не сдался и продолжал меня соблазнять:

- Лиза, там севанские голубые раки! Сваренные в пиве!

- Где? – не выдержала я.

- Маленький такой ресторанчик на Петроградской. «Эвридика» называется.

Я подпрыгнула, словно от электричества:

- Как?!

- «Эвридика». Недавно открылся.

Вот это да! Пора бы и привыкнуть к совпадениям. А я все дергаюсь.

- Ладно. Если только голубые раки… - нерешительно протянула я, сдаваясь. – Пойду переоденусь.

Вот подлец, знает, что отказаться от раков – это выше моих сил. Тем более от голубых. Мало кому известно, что цвет раков, а также вкус и запах их мяса напрямую зависит от чистоты и прозрачности воды, в которой они живут. Черный рак пахнет тиной, даже если варить его со всевозможными травами и приправами. А вот голубой – это неописуемо. Кто пробовал, знает. А кто не пробовал, тому все равно не объяснить. Конечно, сваренные, они все равно красные, но отличить можно сразу.

Скоренько сообразив неброский макияж в прозрачно-пастельных тонах – хит сезона! – я задумалась: шелковые брюки или длинное платье? Сверкать забинтованной коленкой не хотелось. Ракитскому свои травмы я объяснила по накатанному варианту: ездила по делам за город, вышла по необходимости, не заметила овраг и загремела. Подумав, остановилась все же на бледно-сиреневом костюме: блузка без рукавов и длинная струящаяся юбка-солнце.

Ресторанчик затерялся в переулках за Сытным рынком. Маленький, всего на восемь столиков, он был похож на грот. Может, подразумевалось подземное царство Аида? Полумрак, на столах - маленькие светильники в виде раковин. За роялем – молодая девушка в белом платье, похожем на греческую тунику, она наигрывала что-то тихое, похожее на сонный летний дождик. Вспомнилось: дача, застекленная веранда, струйки стекают по окнам, а я читаю «Графа Монте-Кристо» и жую первые, невероятно кислые яблоки…

Раки оказались превыше всех похвал. Их действительно варили в светлом легком пиве и подавали в глубокой тарелке прямо с отваром и ломтиком лимона. Покончив с ними, мы заказали красное греческое вино («Вино на пиво – это диво!» – сказал Антон) и брынзу. Все темное вдруг отступило, оно оказалось где-то там, может, на улице у порога, может, совсем ушло… Мы смеялись, болтали о всякой всячине, даже танцевали на крохотном пятачке перед эстрадой – если, конечно, можно назвать танцем топтанье на одном месте. Радость пузырилась во мне, как шампанское. Я стала легкой, воздушной и готова была взлететь, кружиться в воздухе…

Антон вызвал такси. По дороге я задремала и проснулась от того, что Антон на руках вытаскивал меня из машины.

- Я сама! – пыталась протестовать я, но Антон перекинул меня через плечо и понес к подъезду.

- Считай, что я тебя похитил! Как Зевс Европу.

- Бычара! – засмеялась я и свесилась тряпочкой.

- Где ключи? – спросил он, когда мы уже стояли перед дверью квартиры? В сумке?

- Достань сам.

Все также держа меня на плече, Антон вытащил из сумки ключи и открыл дверь. Какая-то тревожная мысль промелькнула, но я не успела ее поймать. Да и могла ли?

Он отнес меня в спальню, положил на кровать и начал расстегивать пуговицы блузки. Его губы легко коснулись моей шеи, скользнули ниже. Я лежала, закрыв глаза, и улыбалась. Вселенная в темноте то сжималась до размеров точки, то разлеталась в стороны новыми звездами. Звездные лучи пронизывали меня, и я покачивалась, как на волнах, среди мирового пространства.

Приподняв, Антон снял с меня блузку, нежно поцеловал огромный синяк на боку.

- Я осторожно, - прошептал он, и все закружилось, понеслось…

- Скажи, почему мы все-таки тогда расстались? – спросил Антон потом, когда я лежала, уткнувшись носом ему в плечо и растворяясь в блаженной звенящей слабости.

- Не знаю, - это прозвучало невнятно, потому что мне не хватало воздуха, но поворачиваться, чтобы лечь по-другому, так не хотелось.

- Ты… выйдешь за меня замуж?

Я почувствовала, как напряглось его плечо. Он ждал ответа, затаив дыхание.

- Да, - просто сказала я и провалилась в сон – такой, о котором мечтала: глубокий и спокойный.

Утром все вчерашнее показалось мне нереальным. Если бы мы хотя бы проснулись вместе. Но Антон заглянул в спальню, застегнутый на все пуговицы.

- Просыпайся, соня! Завтрак готов. Или желаете кофей в постель?

- Дай халат! – чего-то вдруг застеснялась я.

В соседней комнате запел мой сотовый.

- Я возьму? – предложил Антон. – Или принести?

- Возьми. Скажи, пусть перезвонят через полчаса, - кивнула я и пошлепала в ванную.

На то, чтобы привести себя в относительный порядок, ушло минут пятнадцать. Когда я вышла на кухню, Антон сидел за столом, пил кофе и смотрел в окно. Лоб его пересекла глубокая вертикальная морщина, словно он думал о чем-то неприятном.

- Эй, о чем задумался, детина? – я дернула его за ухо. – Жалеешь, что сделал мне предложение?

- Что? – вздрогнул Антон. – А, нет, не жалею. А ты? Не передумала еще?

- Да, вроде, нет пока. Только давай в детали сейчас не вдаваться. Считай, что это была помолвка. Дай немного дух перевести. Слушай, - спохватилась я, - ты мне вчера все новости какие-то обещал. Хорошие.

- А? Да-да, - Антон мне показался каким-то рассеянным, мысли его бродили где-то далеко. – Дело это, ну, об убийстве, другому следователю передали, Вальке Стоцкому. Я его хорошо знаю. Он, правда, немножко тормоз и зануда, но зато взяток не берет. И хватка у него бульдожья. Уж если уцепится за что-то, будет трепать до победного конца.

- Вот утешил-то! – фыркнула я, наливая себе вторую чашку кофе. – А если ему покажется, что это я Брянцева убила? Он будет меня трепать до победного конца?

- Не думаю. Он мужик правильный, разберется, что к чему. Все, конечно, может случиться, но я тебя в обиду не дам. К тому же тебе не надо будет на оплату моих услуг тратиться.

- Возьмешь натурой?

- Не знаю, что ты имеешь в виду, ехидина. Разве что спину почешешь с полчасика. Так вот, наверняка Стоцкий захочет с тобой пообщаться. Одна не езди, мне позвони.

- Почему?

- Лиз, ты что, не проснулась? Что значит почему?

Я только плечами пожала. Повисла какая-то нервная пауза. Антон слегка барабанил пальцами по краю чашки.

- Послушай, Лиза… - он замолчал, словно не мог решить на продолжение. – Я хотел тебя спросить… - и снова пауза.

- Да спрашивай уже! – рассердилась я. – Что ты тянешь кота за…

- Поверь, я не хочу тебя обидеть, все случайно вышло… - тут Антон вдохнул поглубже и словно в воду бросился: - Скажи, зачем ты вчера была в доме Брянцева?

- Так… - я отставила чашку. – Начинается. Ты что, за мной следишь? Уже?

- Да нет же! Я был вчера на Большом по делам. Смотрю, ты из машины вышла и по 6-ой пошла. Дай, думаю, за ней пойду. Может, помириться получится. Только хотел тебя догнать, а ты раз – и к Брянцевскому дому. Тут уж мне любопытно стало.

Я закусила губу и надулась.

- Лиз, ну я же просил тебя, - Антон накрыл мою руку своей. – Не лезь ты в это. Ты думаешь, раз у тебя детективное агентство, сможешь сама все дело распутать?

- Пуркуа бы и не па?

- Пообещай мне прекратить это. Пожалуйста.

- Не могу! – уперлась я.

В это время снова ожил мой сотовый, который Антон принес на кухню и положил на холодильник. Звонил некий Андрей, который, уступая Пашкиной просьбе, был готов поделиться со мной сведениями об «Эвридике». Мы договорились встретиться в летнем кафе на Малой Садовой в два часа.

- Клиент, - успокоила я насторожившегося Ракитского.

- А тот, с бородой и хвостом, тоже клиент? – с невинным выражением лица поинтересовался он.

- Это что, ревность? – в эту минуту я уже на полном серьезе начала жалеть, что поддалась минутной слабости и согласилась выйти за него замуж. – Антон, я часто общаюсь с мужчинами. И по делу, и по-дружески. Если этот факт тебя не устраивает, лучше сделаем вид, что вчерашнего вечера не было. Ревность – это одна из вещей, которые я не переношу.

- Клиент так клиент, - пожал плечами Антон. – Я тоже часто общаюсь с женщинами. И через час должен встретиться с одной из них.

- Ну и на здоровье, - буркнула я, втайне радуясь, что разговор ушел в сторону от скользкой темы убийства. – А тот, как ты говоришь, с бородой и хвостом, - мой бывший одноклассник. Он священник. Пытался еще разок выкурить отсюда Михрютку.

- И как?

- Да никак пока. Не выкуривается.

- Ну и фиг с ним, с Михрюткой. Будем жить у меня. Хочешь, можешь переехать хоть сегодня.

- А как же твоя сестра?

- Уехала.

- Нет уж, я пока у себя поживу, - осторожно отказалась я. – Успею еще переехать.

Антон отправился в свою контору. Все произошедшее надо было зажевать. Я сварила еще кофе, сделала пару горячих бутербродов с сыром, по всегдашней привычке составила все на поднос и унесла в спальню. Почему-то не люблю есть на кухне. Эта привычка у меня от мамы. До свадьбы с отцом она жила в коммунальной квартире и всегда носила еду с кухни в комнату. И до сих пор мама ест на кухне только со мной или с кем-то еще. Одна – только в комнате. И я тоже. Впрочем, я пошла еще дальше: ем в спальне на кровати, перманентно стряхивая на пол крошки, которые потом приходится вычищать пылесосом.

- Не нравится мне твой Ракитский, - буркнул Михрютка из-за мусорного ведра, когда я выходила из кухни.

- Не твое дело! – отрезала я. – Не забудь посуду помыть!

Итак, господа, на старости лет я оказалась вдруг невестой. Предложения мне делали, и не раз, но я неизменно отказывалась. Так что же произошло вчера? Как так получилось, что я согласилась выйти замуж за Ракитского, которого не могла представить своим супругом даже в самом страшном сне? Внезапный приступ внеземных чувств? Исключено. Или все дело в том, что он застал меня врасплох? В тот самый момент, когда я чувствовала себя такой несчастной, одинокой, запутавшейся в действительности?

Но самое мрачное, что он способен помешать мне. И уже начал – своей просьбой «не лезть в это дело». Его позиция вполне понятна: раз ты ни в чем не виновата, так и сиди на попе ровно. А уж если следствие будет иметь ко мне необоснованные претензии, тогда на сцену выступит он, блестящий адвокат, рыцарь на белом коне Антон Ракитский.

А может быть, он прав?

Что-что?! Это я сказала?

А то кто же!

Я вскочила, расплескав остатки кофе на покрывало, и, слегка прихрамывая, заходила по комнате взад-вперед, от балконной двери до кровати.

Зачем я вообще затеяла все это? С ума сойти, следствие ведут Колобки! Как жалко я, наверно, выглядела со своими потугами рыться на пустом месте! Неужели я действительно хочу выложить следователю на блюдечке убийцу Брянцева?! Нате, господин следователь, ешьте его с кашей.

Но тут, как по злому волшебству, перед глазами появилась картинка. Грязные стены, свистящая лампа, ревущий унитаз. А еще – жесткие нары, мордатый сержант, вонь и потные лапы Дашки…

Нет, только не это. Что угодно, только не это!

Но… Всегда ли цель оправдывает средства?

Я даже остановилась от неожиданности. Банальней вещи не придумаешь. Но не потому ли некоторые истины кажутся такими затертыми, что мы частенько к ним обращаемся?

Каждая неожиданная мысль проходит в своем развитии несколько стадий. От «бред» в своем первом пришествии до «так и сделаю» в последнем. Промежуточные станции («бред, но в этом что-то есть», «в этом определенно что-то есть, хотя это и бред» и «совсем неплохая мысль») мы обычно проскакиваем, как электричка, идущая без остановок: мелькнуло что-то за окном, даже и названия не разглядеть. Моя же электричка постояла на каждой станции и благополучно прибыла в депо. Под названием «гори все синим пламенем!»

Вот только выручу свой паспорт. И с парнем этим, Андреем, встречусь – а то неудобно, напрягла человека, а сама в кусты.

Погода испортилась, накрапывал дождь. Я сидела в кафе под тентом и злилась: Андрей опаздывал уже на пятнадцать минут. Хуже нет, чем ждать и догонять, гласит пословица. Но ждать, по-моему, хуже: когда догоняешь, хоть что-то делаешь. А мне оставалось только давиться кислыми ядерными отходами, которые кто-то придумал назвать «кофе», и разглядывать сидящую на карнизе «Елисеевского» кошку Василису. Или это кот Василий? Никак не могу запомнить, кто из них где.

- Елизавета Андреевна?

Передо мной стоял, засунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку, парень лет двадцати пяти, темноволосый, с кривым, наверно, перебитым и плохо сросшимся носом. Мохнатые брови придавали его лицу суровое выражение.

- Андрей?

Думаю, со стороны это выглядело, как обмен шпионскими паролями. Уж не знаю, что наплел парню Пашка, но Андрей был чрезвычайно серьезен. Я едва удержалась от смеха, потому что все это уже было мне не нужно. Так, чистое любопытство и элементарная вежливость.

Андрей взял себе бутылку пива, закурил, не спрашивая моего разрешения.

- Можно узнать, зачем вам понадобилась «Эвридика»? – спросил он, насквозь буравя меня своими темно-карими глазами. Мама говорит о таких:  «нехороший глаз».

- Я работаю в частном детективном агентстве. Мы расследуем одно убийство. Следы ведут в начало 90-х. Вот и «Эвридика» промелькнула, - легко соврала я, нисколько не беспокоясь, что от Паши Андрей вполне может знать, чем на самом деле занимается наше БВС.

- Ну, слушайте. «Эвридика» эта – можно сказать, пионер отечественного пирамидостроения. Помните, когда всевозможные «Селенги» и «Гермесы» полезли, как грибы? 92-ой, 93-ий, даже 94-ый. А «Эвридика» растаяла уже в 91-ом.

- Но почему о ней ничего не известно?

- Почему не известно? Известно. Писали, но мало. Вы просто не помните. Впрочем, они особо не жадничали, аккуратно хапнули и сбежали. Как раз под шумок путча. Но еще долго делали вид, что мы здесь, всегда к вашим услугам, видите, пиджак висит.

- Какой пиджак? – не поняла я.

- Ну, это же избито до пошлости, - снисходительно хмыкнул Андрей. – На работе повесь пиджак на стул и иди по своим делам. Если кто-то будет искать, ему скажут: он здесь, но на минутку вышел. Видите, пиджак висит.

- Да, много мы так наработали бы!

- Ну, то вы, а то мы. Так вот «Эвридика» гребла деньги на создание нового народного автомобиля. Название-то трансформировалось из «Everyday Car» – буквально «автомобиль на каждый день».

- Потом, кажется, то же самое обещала «AVVA»?

- Совершенно верно.

- Моя матушка попалась и купила их акции. Правда, в прошлом году она увидела в газете объявление: какой-то идиот их усиленно скупал. Ну, она и продала. За двести рублей. Купила на них десять мешков гусиного дерьма на дачу. Извините, я вас перебила.

- Ну вот, когда народ опомнился и побежал жаловаться, было уже поздно. Офис – пустой, голые стены. И никаких следов. Сотрудники рассказывали одно и то же. Наняли их по объявлению, разговаривал с ними менеджер, в природе не существующий. То есть документы у него были липовые. Точно так же, как и у учредителей.

- И что, совсем никаких концов?

- Да нет, кое-что нашли по мелочам, на этом обвинения не построишь. Но главные рыбы, как водится, уплыли. Хотите на фотороботы посмотреть?

- Ну давайте, - я изобразила энтузиазм.

Андрей вытащил из внутреннего кармана легкой бежевой курточки несколько сложенных листочков. Фотороботы были достаточно дрянные. Даже те, которые сейчас составляют на компьютере, только отдаленно напоминают фотографии, потому что люди обычно асимметричны, причем каждый по-своему. Фоторобот передать этого не может. А уж про старые, которые изготовлялись из отдельных кусочков, и говорить нечего – комиксы, а не люди.

- Это менеджер, - Андрей указал на темноглазого лысоватого блондина с хищным изгибом носа. – Это – главный бухгалтер, - на меня смотрела с фотографии пухлая щекастая дама с пышной башнеобразной прической. – А вот это – генеральный директор.

Я посмотрела и чуть не выронила чашку. Даже в таком кошмарном исполнении нельзя было не узнать Веру Чинареву. Помоложе, с другой прической, но это несомненно была она.

- Скажите, а вас еще интересует это дело? – осторожно спросила я. – Ну, следствие еще идет?

- Да не особенно, - поморщился Андрей, закуривая очередную сигарету. – А что?

- Кажется, я ее знаю.

- Только кажется? Или вы уверены, что знаете?

- Да как я могу быть уверена! Тут такое чудище. Похожа просто на одну мою знакомую.

- Ну и фиг с ней тогда. У меня и свежих заморочек хватает по горло, не хватало еще подозрения двенадцатилетней давности проверять.

Мы распрощались, Андрей убежал, а я осталась сидеть, тупо разглядывая Василису. Или все-таки Василия?

Да, эти дамы оказались завязаны гораздо круче, чем я предполагала. Во мне поднял голову охотничий азарт. Вот бы все это раскопать! Но зачем? Я же решила – ну их всех к черту. Только спасу паспорт.

Вытащив телефон, я позвонила в «Верэкс».

- Вера Леонидовна уехала в налоговую, - пропищала секретарша. – Будет после четырех.

На часах было без четверти три. Успею.

                                                        15.

Машину я поставила все в том же месте, у магазинчика. Дождь шел уже основательно. Паспорт, наверно, промок насквозь. Ничего, поменяю, лишь бы никто не нашел.

Поселок выглядел вымершим. Дачники побросали грабли и тяпки и спрятались в свои скворечники.

Кое-как, повизгивая от боли, я вскарабкалась на знакомую березу и сползла по забору вниз, ободрав живот. Для собак были припасены два основательных куска вырезки. Поразмыслив, я не стала фаршировать их снотворным. Собаки, судя по всему, такие дуры, что готовы зацеловать любого, кто даст пожрать. Или их так плохо кормят?

Впрочем, собак не было видно. Спрятались от  дождя? Не особо прячась, я обошла дом, нагнулась за своим раскисшим, полинявшим документом, сиротливо лежащим у отдушины, распрямилась и остолбенела.

Дверь зимнего сада была открыта настежь, и оттуда доносились голоса. Прислушавшись, я поняла, что Вера ругается с Натальей Полосовой. Разговор шел на повышенных тонах, то и дело проскакивали совершенно непечатные выражения.

Пригнувшись и прижимаясь к стене, я подобралась поближе. Сквозь стеклянную стену было видно, что Наталья сидит в кресле, а Вера расхаживает взад-вперед с сигаретой в руке. И как только можно в моем возрасте верить секретаршам?!

- Наташа, надо быть полной идиоткой, чтобы делать такие вещи! – орала Вера. – Какого черта ты полезла туда? Думаешь, эта уродина тебя не запомнила?

- Сама ты идиотка! – огрызнулась Наталья. – Думаешь, эта уродина кому-нибудь признается, что у нее есть запасные ключи? Если уж она сразу об этом не сказала, то и дальше будет помалкивать.

- Хуже всего то, что ты засветилась напрасно.

- Да я там все вверх дном перевернула.

- И ни хрена не нашла. Где гарантия, что он не записал это в середину какой-нибудь порнушки. Ты же не просматривала кассеты. Или в середину какой-нибудь идиотской компьютерной игры.

- Я унесла «мозги». И дискеты. Нет там ничего.

- Ага, ты у нас такой компьютерный гений! Знаешь, как ловко делают? Играешь в какой-нибудь «Дум», доходишь до пятого уровня, а там – привет из Сочи.

- Ну, допустим, Брянцев тоже не компьютерный гений. И потом, Вера, а был ли, собственно, мальчик?

- То есть?

- Ты уверена, что у него был этот компромат? Что он элементарно не взял тебя на пушку?

- Я уверена только в одном, - Вера говорила каким-то змеиным голосом, едва не шипела. – Я уверена, что надо было послать тебя и твоего Брянцева на все буквы алфавита. «Ах, ах, Верочка, возьми Вову к себе, он нам пригодится». Вот и пригодился, сволочь! Ладно, делать нечего. Остается надеяться, что компра осталась в квартире, но ты ее просто не нашла. Тебе надо будет предложить Дарье хорошего отступного за квартиру, чтобы не настаивала на продаже. Я помогу.

Наступила тишина. Я боялась пошевелиться. Дождь припустил еще сильнее. Поток воды с крыши стекал прямо на меня. Колено дергало, как больной зуб.

- А ты знаешь, Верунчик, что Вовка нанял некое частное детективное агентство собрать о тебе досье? – вкрадчиво заговорила Наталья.

- Откуда ты знаешь? – с истерической ноткой в голосе спросила Вера.

- Не твое дело. Но и это еще не все. Директор агентства – некая мадам Журавлева. Знаешь ее?

- А почему я должна ее знать?

- Это та самая баба, которой ты открыла дверь. В Вовкину квартиру. Которую потом арестовали по подозрению в убийстве. И почему-то отпустили. Между прочим, мы ее встретили на дне рождения дочки твоего знакомого банкира. Ну, помнишь, ты меня затащила туда?

- А, у Кравцова.

- Ну да. Мы еще зашли в туалет, а она на толчке сидела. Потом вышла и уставилась на нас, как солдат на вошь. Такая швабра в мятом костюме.

- А почему ты мне ничего тогда не сказала?

Наталья не ответила. У меня начали стучать зубы. Или это дождь барабанил по крыше?

- Откуда ты ее знаешь? – настаивала Вера.

- Эта фифа когда-то была влюблена в Брянцева. Просто до идиотизма. Чуть с собой не покончила, когда он на мне женился. Они-то ведь уже в загс успели сходить, заявление подали.

- Вот оно что… - протянула Вера.

- Ага! Ну посуди сама, как я могла это так оставить. Мы же тогда как раз с Поленовым расплевались. Уж не знаю, может, Брянцев мне отомстить захотел, может, наконец решил клин клином вышибить. Но как только я к нему пришла, сразу жениться раздумал. Меня тогда его мамашка чуть ли ни на коленях умоляла: оставь, мол, мальчика в покое, он только-только себе хорошую девочку нашел. Ну да, как же!

- Да тебе-то он зачем сдался, не пойму? Тоже мне, сокровище! - Вера презрительно засмеялась, как-то скрипуче и на редкость неприятно.

- Ну, во-первых, я тогда осталась с ребенком, без работы и в одной комнате с родителями. А во-вторых, Брянцев с пятого класса был моей собственностью, как же я могла допустить, чтобы он на ком-то там женился. Это потом уже мне глубоко наплевать стало, с кем он там трахается.

- А что эта, Журавлева?

- Да я же тебе говорю, чуть с собой с горя не покончила. Вовка так смеялся, когда рассказывал. Себя, говорит, убью, тебя убью. Редкая дура.

- Сволочь твой Вовка!

- А кто спорит? Эк он тебя уел, Верочка! Пол-лимона баксов потребовал, да еще неизвестно за что. Таблеток бы ему от жадности, да побольше.

- Ну, больше таблетки от жадности ему не понадобятся, - Вера снова противно засмеялась. – Жаль только, что он не успел компромат свой предъявить.

Меня не держали ноги. Я буквально сползла по стене и сжалась в комочек. Слезы текли по щекам, смешиваясь с каплями дождя.

Разумеется, наш с Брянцевым поход в загс фиктивным не был. Это я кому угодно могла врать, даже себя пыталась в этом убедить. Знаете, когда много раз повторяешь одну и ту же ложь, в конце концов начинаешь в нее верить.

Да, сначала мне Брянцев не понравился. Потом я его пожалела. А потом… совершенно потеряла голову. Странно, но какая-то моя часть все же оценивала происходящее здраво и вполне сознавала, что представляет из себя Вовка. Но где ей было тягаться с остальной мною, совершенно одуревшей и потерявшей тормоза.

Я как наяву увидела: кабинет Вовкиного отца, я сижу за письменным столом, а Брянцев, отвернувшись, говорит мне тусклым голосом: «Я не могу на тебе жениться. Я встретил другую женщину. Извини».

Что я тогда орала? Не помню. Кажется, действительно угрожала покончить с собой у него на глазах. Вовка засмеялся, рванул заклеенное на зиму окно: «Прыгай! Только у меня нет никакого желания на это любоваться». Он вышел, я подбежала к окну, но… так и не прыгнула.

Как я все это пережила? Следующие несколько месяцев просто выпали из памяти. Смутно помню: то лила слезы, то бесилась и делала всевозможные и совсем невозможные глупости, то с головой ныряла в учебу. Одно могу сказать точно: о том, что со мной происходит, никто не знал. Может, только мама догадывалась. Но ей я сказала, что просто раздумала выходить замуж. Все остальные знали патентованную версию: дело было в туфлях.

Как бы там ни было, о женитьбе Вовки на Наталье я узнала от Вероники, через несколько месяцев. «Надо же!» – сказала я. Нового взрыва отчаянья и слез не последовало. Только вялая, липкая тоска.

С тех пор я запретила себе влюбляться. Категорически. Со временем все затянуло патиной, но слова Натальи содрали ее с моего сердца – резко и грубо. Мне захотелось вбежать в оранжерею и вцепиться им в физиономии. Обеим.

- Так что же получается? – Вера подошла к двери и остановилась, глядя на мокрый двор и лес. Я еще плотнее вжалась в стену. – Компромат по Вовкиной просьбе собирала эта дура? И как это она, интересно, согласилась?

- Дура и есть дура. Может, он ей хорошо заплатил. А может, до сих пор его любит. Поэтому замуж и не вышла.

Я впилась ногтями в ладони. Наверно, останутся следы-полумесяцы.

- Откуда ты все это знаешь? – Вера прикрыла дверь, и теперь их голоса заглушаемые дождем, звучали еле слышно.

- Мир не без добрых людей, - хихикнула Наталья. – Лучше скажи, что делать будем?

- Тебе-то что беспокоиться?

- Ну, не скажи! – возмутилась Наталья. – Ты, если что, вывернешься, тебе не привыкать. А вот я… Не думаю, что ты с радостным визгом побежишь вытаскивать меня из тюряги. Только учти, Верочка, если что, мне без тебя срок мотать будет грустно. Сдам с потрохами. Начиная с «Эвридики». И как ты с «Экспометом» обошлась. И все остальное тоже.

- С-сука! – выплюнула Вера.

- На себя посмотри!

Вера подскочила к Наталье, раздался сочный звук оплеухи. Я подумала, что начнется драка, но ошиблась. Вера вполне мирным голосом – наверно, небольшое рукоприкладство ее удовлетворило – предложила выпить кофе.

Но перед тем, как они вошли в дом, Вера произнесла фразу, от которой у меня дыбом встали мокрые волосы:

- Нам надо срочно решить, что делать с Журавлевой. Ладно, и не из  таких быков тушенку делали. Позвоню-ка я Кабану.

Прячась за кустами, я пробралась к воротам, выскочила на улицу и потрусила, прихрамывая к машине. Впопыхах забыла выключить сигнализацию, взвыла сирена. Мужики, пившие пиво под навесом магазинного крыльца, как по команде уставились на меня.

Плюхнувшись на сиденье, я только с третьей попытки смогла вставить ключ. Мотор презрительно чихнул, я уткнулась лицом в руль и заревела.

Прошло, наверно, не меньше пятнадцати минут, прежде чем я перестала икать и шмыгать носом. Вытянув шею, посмотрела на себя в зеркало и вздрогнула. Макияж превратился в разноцветные потеки с преобладанием черного, волосы свисали мокрыми сосульками. На коврик с одежды натекла лужа, да и сиденье, разумеется, было мокрым, только этого я уже не чувствовала.

Отъехав на несколько километров, примерно на то место, где в прошлый раз считала раны, я остановилась и позвонила Ракитскому. «Абонент временно недоступен или находится вне зоны приема».

Домой ехать нельзя. Может быть, там меня уже будут ждать. Откуда я знаю возможности Веры Чинаревой. Может, ей достаточно сделать один звонок – и все, сушите весла. К маме на дачу? Тоже исключено. Дом, работа, дача – там меня будут искать в первую очередь. Подруги? Нет у меня таких подруг, на которых можно полностью положиться.

Поколебавшись, я вытащила из сумки визитку. Самую обыкновенную, белую, с простым черным шрифтом. «Священник Елевферий Леонов». И телефоны. Звонить в собор я не решилась, домой – вроде, рано. Набрала номер сотового.

- Да? – почти сразу отозвался Левка.

- Это Лиза. Журавлева.

- А, привет. Как твой… полтергейст?

- Лев, мне нужна помощь! – взмолилась я. – Мне не к кому больше обратиться.

- Что случилось? – он сразу посерьезнел.

- Я не могу ехать домой. Меня там убьют.

- Кто, полтергейст?

- Лева, я серьезно! Мне некуда деваться! – я едва сдерживала слезы.

Он на мгновенье задумался.

- Где ты?

- За городом. В сторону Тосно.

- Можешь потерпеть три часа? Я сегодня на требах, где-то до восьми должен быть в храме.

- Постараюсь, - вздохнула я.

- Тогда на том же месте. В восемь.

Стерев кое-как с лица потоки туши, я включила печку. Тепло заструилось по ногам, но меня тут же начала бить мелкая дрожь. Не хватало только заболеть. Правда, я читала, что в экстремальных условиях люди простудными заболеваниями редко болеют – не дает выброс адреналина. Уж чего-чего, а адреналина у меня сейчас было в крови через край. Но сидеть в мокром все же не хотелось.

Въехав в город, я зашла в первый попавшийся универмаг и понеслась по отделам, хватая первые попавшиеся вещи примерно моего размера. Наконец все было куплено, я переоделась в кабинке во все сухое и чистое, от трусов до кроссовок, кое-как замотала прихваченным из аптечки бинтом колено и двинулась в сторону крохотной парикмахерской, которая притаилась тут же. Там мне вымыли и уложили волосы.

На первом этаже обнаружился кафетерий. Я взяла «капуччино», два слоеных пирожка с вишней и устроилась за угловым столиком. Если бы не огромный пакет с мокрыми вещами, можно было бы представить, что это обычный шоппинг. Правда, гуляя по магазинам, я вряд ли приобрела бы сидящие мешком канадские джинсы и простенький кашемировый свитерок с «жемчужинами». Да, к хорошему привыкаешь быстро. В бытность корректором или экскурсоводом я тоже вряд ли купила бы такой свитер, но совсем по другой причине: денег не было.

В пирожке попалась косточка. Не хватало еще зуб сломать. Впрочем, я бы с радостью на это согласилась. С условием, что это будет моя самая большая неприятность в этой жизни.

Значит, той женщиной, которая открыла мне дверь Вовкиной квартиры, действительно была Чинарева. Я-то ведь ее не видела. Глухой голос – то ли мужской, то ли женский – спросил: «Кто?» «К Брянцеву», - ответила я. Щелчки отпираемых замков, темная прихожая, быстрое движение за спинок. Дверь стукнула – и быстрый цокот каблуков по лестнице.

Вера решила, что именно я собирала на нее компромат. На самом-то деле ничего такого особо опасного мы не нашли, да и не искали. Но Брянцев… Зачем, спрашивается, он придумал всю эту ахинею? Могу предположить только одно. Он действительно хотел отхватить место начальника отдела – кстати, какого именно? – чтобы получить доступ к каким-то тайнам мадридского двора. Но потом нашел что-то более пригодное для шантажа.

Я позвонила Паше и попросила выяснить, на какой именно пост претендовал Брянцев.

- Зачем тебе это, Лиза? – привычно заныл Паша.

- Делай, что говорят! – рявкнула я и отключилась.

Ожидая его звонка, я выпила еще чашку кофе и съела пирожное со взбитыми сливками. По счастью, мне нет необходимости истерично следить за своим весом и взвешивать каждый огурец, высчитывая количество калорий. Примерно раз в три-четыре месяца на меня нападает нервный жор, и за несколько дней я набираю два-три килограмма (пояс юбки начинает врезаться в живот), но нисколько не переживаю, потому что знаю: стоит только прекратить жрать торты и ветчину по ночам, все незаметно растает.

В кафетерий вошел мужчина лет сорока. Взяв у стойки чашку кофе, он сел через столик, лицом ко мне и принялся разглядывать меня в упор. Ледяной взгляд, жесткий подбородок и совершенно неприметная внешность. Типичный киллер. Я занервничала.

Лежащий на столе телефон запел «Ой, да не вечер». Я дернулась так, что чуть не скинула его на пол.

- Отдел акционирования, - без лишних слов выдал Паша.

- То есть?

- Ну, отдел по работе с акциями. И с акционерами, - медленно, как недоразвитой разъяснил Паша.

По работе с акционерами… Что-то такое зашевелилось в моей голове, какие-то ржавые шестеренки.

- Паша, узнай, пожалуйста, поподробнее о «Верэксе». Всю историю, с самой регистрации. И еще… - я усиленно пыталась вспомнить, что там говорила Полосова, о какой-то еще фирме. – Да, узнай о такой фирме «Экспомет».

- Лиза, у меня и так дел по горло, не разорваться.

Так, это уже что-то странное. Раньше Пашка не позволял себе огрызаться. Впрочем, сейчас не до его странностей, оставим на потом. Живой бы остаться, а это на данный момент проблематично.

- Тогда я позвоню Андрею, - настаивала я. – Дай мне его телефон.

- Да пожалуйста, - Паша продиктовал мне номер. – Только зря ты, Лиза, во все это лезешь.

Они что, сговорились все? Может, конечно, они и правы. Но если бы я, как они с Ракитским говорят, «не лезла во все это», то вряд ли узнала бы, что меня ждет встреча с киллером. А как иначе понимать слова Веры о том, что надо решить, что со мной делать. Не заплатить же они мне планируют за молчание.

Не откладывая дело в долгий ящик, я позвонила Андрею. Хотя мы и разговаривали всего несколько часов назад, сначала он никак не мог сообразить, кто я такая. Потом вспомнил, выслушал, но отнесся к моей просьбе, надо сказать, без энтузиазма. Я предложила заплатить, и Андрей сдался, пообещав позвонить на следующий день.

Мужчина все смотрел и смотрел на меня. Прихватив куль с мокрым барахлом, я вышла из кафетерия. Он – за мной.

Между двумя прилавками виднелся проход на другую торговую линию. Я юркнула туда. Вообще-то магазин этот назвать универмагом можно было только с большой натяжкой. Видимо, раньше здесь находилось нечто не имевшее отношения к торговле. Помещение странной формы, с неожиданными закоулками и поворотами. Прилавки, крохотные стеклянные магазинчики в несколько рядов. И так на двух этажах. Заблудиться здесь – раз плюнуть.

Я свернула раз, другой, прошла через магазин галантереи с двумя входами и… оказалась в тупике. С двух сторон голые стены, а с третьей – запертая дверь на пожарную лестницу. Пришлось вернуться в галантерейную лавку.

- Девушка вы что-то ищете? – с дежурной любезностью осведомилась продавщица. – Вам помочь?

Невежливо дернув плечом, я вылетела из магазина и лицом к лицу столкнулась со своим преследователем. На его железобетонном лице нарисовалось нечто напоминающее удовлетворение. Жалобно пискнув, я бросилась бежать. Встречные испуганно шарахались в стороны.

Господи, где же охранники? Когда не надо, они попадаются на каждом шагу, словно их целая армия на один магазин.

Я бросилась в ту сторону, где, по моим расчетам, должен был быть выход, но ошиблась и снова вернулась к кафетерию.

- А ну стой!

Неизвестно откуда вынырнувший мужик схватил меня за руку.

- Пусти! – вырывалась я. – Помогите!

- Пошли, зараза! Сижу, смотрю на нее, а она делает вид, что не видит, с хахалями щебечет. Я ей звоню, звоню, а она по магазинам шляется, тряпки покупает, кофе пьет. Замолчи, Светка, а то морду разобью!

- Какая я тебе Светка, идиот! – с облегчением завопила я. Значит все-таки не киллер, а просто слепой баран, принявший меня за свою подружку.

         - Что тут такое? – наконец-то и охранник нарисовался.

         - Да вот, кретин какой-то привязался! – наябедничала я.

         - Извините, обознался! – буркнул мужик, отпустил меня и пошел прочь.

         - Может, задержать его? – спросил охранник.

         - Да нет, не надо, - великодушно отказалась я.

         Как по закону подлости, дождь уже едва капал. Кое-где даже проглядывали клочки голубого неба. На противно дрожащих коленях я спустилась по ступенькам и двинулась к машине. Времени до встречи с Левкой оставалось еще много, но я решила ехать на Васильевский. Лучше там посижу в машине.

         Сиденье было мокрым до омерзения. Пришлось вытряхнуть из пакета свои вещи, разорвать его и подстелить по себя. Как раз хватило и под зад, и под спину.

         По пути пару раз пришлось постоять в пробках, но на Большой я все равно приехала за двадцать минут до назначенного времени. С трудом найдя место для парковки, впихнулась между белой «шестеркой» и побитым синим «опелем».

         Неужели все это произошло за один день? Почти семейным завтрак с Ракитским, разговор с Андреем, подслушиванье под Вериными окнами, гонка по магазину.

Кстати, о Ракитском. Надо все-таки ему позвонить. А то начнет разыскивать. К тому же мне надо побыстрее со следователем увидеться. С этим, новым, как его, Стоцким, кажется.

         - Проходи!

         Левка втолкнул меня в прихожую, включил тусклую лампочку. Длинный узкий коридорчик, справа и слева по комнате, за углом, надо думать, санузел и кухня. На полу линолеум в шашечку, на стенах – обои в розочку.

         - Чья это квартира? – спросила я, почему-то шепотом.

         - Тещина. Она сейчас с детьми на даче.

         - С ума сошел! – испугалась я. – Прикинь, соседи настучат, что ты сюда женщину привел. Жена еще узнает.

         - Жена в курсе. Я ей звонил. Она и ключи привезла.

         - И что ты ей сказал?

         - Что ты моя прихожанка, что у тебя неприятности.

         - Нет, вы все-таки сумасшедшие оба! – проворчала я, стаскивая отчаянно неудобные, тесные кроссовки.

         - Так то смотря с какого ума, - Левка бросил мне стоптанные шлепанцы. – Такой ум бывает, что с него просто благо сойти. Ты вот от какого такого большого ума вляпалась?

         - Фи, батюшка, как вы выражаетесь скверно! Кстати, знаешь, я тут подумала, что совершенно не представляю, как себя вести с тобой. Никогда не общалась со священниками, тем более вот так, запросто. Вот жена твоя как тебя зовет?

         - Ну как? Дома – Левой. А если в храме, да еще при людях – то отец Елевферий. И на вы.

         - Может, мне тоже тебя на вы звать? Все-таки духовное лицо.

         - Сомневаюсь, чтобы ты воспринимала меня как духовное лицо. Я для тебя пока бывший одноклассник Левка, которому ты когда-то дала от ворот поворот. Ладно, пойдем на кухню, чайку сообразим.

Он подхватил какой-то пакет и пошел по коридору. Я – за ним. Поставив на чистенькую газовую плиту синий чайник со свистком, Левка выложил на стол булочки, пряники, карамельки.

- Вот надо оно тебе было! – возмутилась я. – По-твоему, я не могу в магазин сходить?

- Это с кануна, - кротко объяснил Лева.

- И что, это можно вот так просто есть? – поразилась я.

В принципе, мне было известно, что на панихидный столик приносят продукты, мама в родительские дни тоже что-то носила в церковь. Но мне и в голову не приходило, что кто-то может их употреблять по назначению.

- А почему нет? – удивился Лева. – Куда, по-твоему, все девается? Батюшки забирают, певчие, служащие. Помолись просто об усопших.

- Я не умею.

Лева только головой покачал. В этой время засвистел чайник, он налил чай в большую кружку с улыбающейся жабой, подвинул мне.

- Пей. Больше, к сожалению, ничего нет.

Я сделала большой глоток, обожглась, закашлялась. Лева смотрел на меня взглядом старого доброго дедушки.

- Так ты не хочешь рассказать, что случилось? Может, я тебе помочь смогу. Не только с приютом.

И снова я колебалась – как вчера. Вчера? Это было только вчера?

Что-то печальное запел телефон. Лева вытащил трубку из кармана черной рясы. Или это называется подрясник? Не спросишь ведь – неловко.

Выслушав собеседника, он переспросил адрес и пообещал приехать минут через сорок.

- Извини, Лиза, придется ехать. Я же на требах. Бабулька при смерти, надо исповедать, причастить. Вернусь – поговорим. Может, сегодня не смогу, тогда завтра заеду. Телефон знаешь. Если что – звони. Правда, на время службы я его отключаю. Белье в тумбочке, постелишь на диване.

Я смотрела в окно, как Лева подходит к своей пыльной белой «Ниве», крестит ее, с трудом, подбирая полы, забирается вовнутрь. Почему-то мне стало жаль его, жаль себя и весь белый свет.

Маленькая булочка с кунжутом оказалось очень вкусно. Как же там это говорится? «Упокой, Господи…» Нет, не знаю.

Наконец-то удалось дозвониться Антону.

- Я приеду? – сразу же спросил он.

- Я не дома.

- А где? – насторожился он.

- Антон, мне нужно увидеться со следователем. Срочно. Желательно завтра, - я проигнорировала его вопрос.

- Что случилось?

- Все потом. Не по телефону.

- Я так и знал, что ты во что-нибудь влипнешь! – заорал Ракитский. – Ладно, - добавил он после паузы, уже не так сердито. – Позвоню ему, потом перезвоню. И все-таки где ты?

- Ночую у подруги, - соврала я и отключилась.

Всю ночь я провертелась с боку на бок, как цыпленок в гриле. Диван отчаянно скрипел. Большие настенные часы громко и заунывно тикали, каждые четверть часа разражаясь надтреснутым звоном. Сон бродил где-то за тридевять земель.

Левка так и не приехал, но позвонил и сказал, что заскочит утром, привезет что-нибудь поесть. Потом объявился Антон. Стоцкий ждал нас в прокуратуре в два часа.

Выпив еще чаю с карамельками, я сполоснулась под душем, пальцем почистила зубы, застелила диван и клубочком свернулась под одеялом.

Мне хотелось выстроить стройную логическую цепочку, которая должна была убедить неведомого мне следователя Стоцкого: Брянцева убила Вера Чинарева. Но почему-то никак не получилось. Мысли испуганными тараканами метались из угла в угол, никак не желая остановиться хоть на минуту.

Интересно, что это за «добрые люди», которые поведали Полосовой о том, что Брянцев обратился к нам в БВС? И что меня задержали по подозрению в убийстве? Менты? А почему бы и нет. Может, даже приснопамятный следователь Добролобов. Но что, если я завтра расскажу все, а Наталья немедленно об этом узнает? Ведь узнала же она как-то, что в ее клубе будет обыск.

Нет, не буду об этом думать. Иначе у меня один только вариант: добыть липовые документы и сбежать за границу. Туда, где визы не требуется. В Турцию, например. Правда, на какие шиши там жить? На карточке осталось долларов тысяча, не больше.

Итак, еще раз по пунктам. Я прихожу к Брянцеву, и некая неизвестная дама открывает мне дверь, чтобы тихонько при этом улизнуть. Я иду в комнату – и нахожу труп. Буквально через несколько минут (я в этом время стою, как баран, не зная, что делать) появляется бравая милиция.

Действие второе. Меня выпускаю на подписку, и я начинаю собственное расследование (тут Ракитский скрипнет зубами и закатит глаза к потолку). После нескольких ходов в неверном направлении выхожу на подружек Полосову и Чинареву. Кстати, никогда не могла понять, почему все нужное и важное находится непременно в конце списка (на дне коробки или в дальнем углу).

Тут можно ввернуть для убедительности и «Эвридику» – так, для общего развития. Если хорошо подумать, что могло быть поводом для убийства? Шантаж. А предмет шантажа? «Эвридика»? Кто знает.

Ладно, проехали.

В ходе следствия я обнаруживаю, что у Чинаревой нет алиби на вечер 16 июня. Беру ключи от квартиры Брянцева у Инны Замшиной («Каюсь, господин следователь, виновата!»), узнаю, что Полосова там уже побывала, а в квартире нахожу полный разгром. Затем еду на дачу к Чинаревой («Снова каюсь, виновата!») и случайно теряю паспорт. Возвращаюсь за паспортом – и подслушиваю разговор Чинаревой с Полосовой, из которого явствует, что Чинарева действительно была у Брянцева и открыла мне дверь. И что Брянцев ее шантажировал. А самое главное – что они собираются… ох, от меня избавиться.

Вот тут-то у господина следователя непременно возникнет несколько вопросов. А в первую очередь, за каким чертом меня понесло в квартиру Брянцева и на дачу к Чинаревой. Незаконное таки вторжение.

И правда, за каким?

 Я задумалась. Что же сказать, чтобы выглядело правдоподобно? Просто так заглянула, на всякий бякий случай? Звучит глупо. А если не просто так, значит, с целью. Поискать пистолет? Не смешите! Там все уже давно обыскано. Компромат? Но ведь официально я узнала о шантаже гораздо позже, из подслушанного разговора.

Так ничего и не придумав, я встала и пошла на кухню. Включила свет, сжевала «раковую шейку», запила водой из чайника.

Высокий, сто лет не стриженный тополь вымахал едва ли не выше дома. Казалось, можно высунуться из окна и дотянуться до его веток. Я открыла створку окна, легла грудью на подоконник и стала смотреть вниз.

Пистолет. Киллеры обычно оставляют оружие на месте преступления. Но Чинарева никакой не киллер. Что бы она могла сделать с пистолетом? Избавиться от него? Спрятать? Допустим, она его спрятала. Насколько это логично? А нисколько не логично. Но мне очень хорошо известно, что частенько преступники действуют вне всякой логики. Хорошо лежать на диване и смеяться над телезлыднем: вот идиот, ни черта не соображает, кто же так «идет на дело»! На самом же деле, если человек не собирался убивать, если сделал это случайно, то ничего нет удивительного, что от страха за содеянное он потерял голову и натворил глупостей.

Не так давно в газетах много писали об одной женщине. То ли она случайно придавила своего грудного младенца, то ли несчастный случай произошел, но она из страха перед мужем сочинила целый детектив: мол, в квартиру ворвались двое (приметы прилагаются), схватили ребенка и унесли. Какое-то время ждали звонка от похитителей с требованием выкупа, а потом младенца, разумеется, мертвого, нашли где-то под мостом. Вот тут-то все и выяснилось. И эта несчастная дура вынуждена была признаться. А если бы она была в состоянии соображать здраво, то поняла бы: лучше не мудрить, а просто вызвать «скорую». Но где-то я вполне могла ее понять. Очень даже могла.

                                                        16.

Тревожный, рваный сон сморил меня только на рассвете. То я убегала от кого-то, то ловила белок, то собиралась танцевать в балете. Потом в замке заскрежетал ключ. С трудом продрав глаза, я посмотрела на часы. Половина восьмого.

- Лиза, спишь? – Левка легонько постучал в дверь комнаты.

- Подожди секундочку!

Кое-как одевшись, я вышла на кухню. Левка уже поставил чайник, нарезал сыр, колбасу.

- Садись! – кивнул он.

- А ты?

- День постный. К тому же мы до утренней службы не едим.

Я впилась зубами в бутерброд, словно не ела неделю. Левка сидел и искоса посматривал на меня, явно чего-то ожидая. И я понимала, чего. Но момент прошел, и я, хоть убей, не могла ему сейчас ничего рассказать. И он тоже понял это. Достал из кармана ключ и положил на стол.

- Квартира в твоем распоряжении до конца августа. Где меня найти – знаешь. Если что понадобится или просто поговорить – звони.

- Лев, подожди!

Он остановился на пороге кухни, повернулся.

- Лев, спасибо тебе большое, - пряча глаза, пробормотала я. – Ты знаешь… Я очень жалею… Ну, о том.

- Я знаю.

Он улыбнулся, и я поняла, что сказала правду.

Дверь за Левкой захлопнулась, и с ним словно ушли последние остатки надежды на лучшее. Снова захотелось плакать.

С Антоном мы договорились встретиться в полвторого у прокуратуры, но я решила немного опоздать, чтобы не осталось времени на объяснения. Пусть уж лучше он узнает все вместе со следователем.

Времени – вагон. Чем бы заняться таким, чтобы не лишний раз не думать обо всем этом? А что, если съездить домой?!

Мысль была, конечно, совершенно чумовой. Вот так вот, запросто лезть на рожон? А главное, зачем? У меня есть паспорт, есть деньги на карточке. Нет уже, Лиза, сиди-ка ты спокойно и не рыпайся!

От нечего делать я включила телевизор, старенький «Рубин» без пульта. Вставать с кресла, чтобы переключить канал, было лень, поэтому я сидела и тупо таращилась в экран. Сначала там кривлялись двое ведущих дебильного утреннего шоу. Прямо как в кино: тупой и еще тупее. А потом пошел повтор вчерашних криминальных новостей. Я уже встала, чтобы совсем выключить телевизор, и вдруг мешком плюхнулась обратно.

Потому что на экране возник мой дом, и голос ведущего зачастил с радостной озабоченностью: «В квартире дома номер тридцать три по проспекту Луначарского обнаружен труп женщины, убитой выстрелом в лицо. Соседи опознали хозяйку квартиры, тридцатипятилетнюю Елизавету Журавлеву, директора частного детективного агентства. Предположительно убийство было совершено с целью ограбления».

Камера бегло показала царящий в квартире бедлам, а потом крупным планом начала демонстрировать мой труп, одетый в черную юбку и зеленую трикотажную блузку. Я лежала на ковре лицом вниз, в черной луже, а вместо затылка у меня зияла омерзительная дыра. Потом чья-то рука перевернула меня на спину, и оказалось, что лица у меня нет вовсе.

«Надо же, первый раз в жизни показывают по телевизору – и в таком паскудном виде», - подумала я и потеряла сознание.

К счастью, у Левкиной тещи в кухонном шкафчике обнаружился валокордин. На подгибающихся коленях – куда там сравнивать со вчерашним! – я добрела до стола и едва не плюхнулась мимо табуретки. Зубы противно стучали о край рюмки. И немудрено. Ведь, говоря словами известного персонажа, на месте этого трупа должна была быть я. И без всяких там шуток.

Да, Верочка сработала оперативно.

Но кого же все-таки соседи приняли за меня? Мама, слава Богу, отпадает. Она высокая, полная и красит волосы в черный цвет. Какой с соседей спрос! Равно как и с киллера. В моей квартире, мой рост, моя комплекция, волосы – длинные, светлые, вьющиеся. И даже блузка, вроде, моя. Правда, я ее не ношу уже сто лет.

И тут меня словно током ударило. Блузку эту я зимой подарила соседке Насте, которая давно положила на нее глаз. Насте двадцать восемь, она выше меня сантиметра на три, весит столько же. И волосы у нее такого же оттенка, хотя и крашеные. А самое главное, у нее были ключи от моей квартиры. Вот только что ей у меня понадобилось? Боюсь, это навсегда останется тайной.

Бедная Настя. Мы с ней не были подругами, так, иногда болтали по-соседски, пили кофе. Я подозревала, что Настя мне капитально завидует. Ей здорово не везло по жизни. Родители умерли, муж бросил, детей нет. Да еще и с работы выгнали. Последние два месяца она сидела дома, обзванивала всевозможные конторы и фирмы, но так ничего и не смогла подыскать. Пару раз я подбрасывала ей денег в долг и даже подумывала пристроить ее куда-нибудь через БВС. И вот как все обернулось.

Черт! Надо срочно позвонить маме. Наверняка ведь уже сообщили. А даже если и нет, то она, конечно, узнала из новостей, потому что не пропускает ни одной подобной программы. Примчалась в город, сидит, плачет.

Я уже потянулась было к телефону, но вовремя остановилась. Снимает моя бедная мамочка трубку, а оттуда бодренько так: «Мама, это я, привет!» А у нее, между прочим, гипертония и стенокардия. Ей и так сейчас несладко. Поеду, пожалуй, к ней сама.

Мои вещи за ночь высохли, но их необходимо было гладить. Я порыскала по углам – утюга нигде не было видно. Искать по шкафам? Меня всегда учили: если ты в чужом доме, держи руки под задницей. В смысле, не трогай ничего без разрешения. В детстве я была довольно таки неуклюжей, родители всегда боялись, что я сломаю что-нибудь или разобью. С возрастом неуклюжесть, вроде, прошла, а привычка держать руки под замком осталась. И все же я заглянула в кладовку и пару кухонных шкафчиков. Утюга не было.

На улице во всю светило солнце, градусник, прикрепленный за окном, показывал двадцать два градуса. Боюсь, что в свитере я просто запарюсь.

Пришлось натянуть джинсы (брюки отпали в полуфинале) и заправить в них жеванную шелковую блузку. Эффект получился неожиданный: я стала похожа на затурканную тетку неопределенного возраста и критического достатка. То, что доктор прописал!

Спустившись во двор, я села в машину. Вчера побоялась бросить ее на Большом и до тихого Иностранного переулочка следовала у Левы в кильватере.

Стоп, Лиза! Куда это ты, интересно, ехать собралась? Или известие о собственной смерти вытряхнуло у тебя остатки мозгов?

Пожалуй, что и так. В книгах и фильмах подобное случается через раз. Героя, вернее, кого-то вместо него, благополучно закопали, а он расхаживает себе, собственных убийц ищет. Меня, правда, всегда интересовало, как он потом легализоваться будет – этот вопрос стыдливо замалчивался. А восстанавливать себя из мертвых – такая морока! У меня-то хоть паспорт остался, ничего, что мокрый и грязный.

Я призадумалась. Что дальше-то? Следователь, разумеется, только рад будет. Закроет дело в связи со смертью главного подозреваемого. Если я вдруг воскресну, это его изрядно огорчит. Вера Чинарева, если узнает, что киллер лопухнулся, тоже расстроится. И на этот раз мне вряд ли так повезет. Значит, все-таки придется огорчить следователя. Только осторожно. Лучше как-нибудь через Антона.

Интересно, а Ракитский уже знает, что меня убили? И как он к этому отнесся?

У меня есть одна знакомая дама, молодая и при этом отменного здоровья. Но она очень любит представлять свои похороны. У нее уже готово очень объемистое распоряжение, хранящееся в конверте с надписью: «Вскрыть немедленно после моей смерти». Там учтено все, начиная с перечня одежды, в которую ее надлежит одеть, кончая меню для поминок. Правда, периодически она это распоряжение переписывает: исключает или добавляет кого-то из потенциальных приглашенных, меняет платье или модель памятника. И при этом постоянно гадает, кто и как будет реагировать на ее смерть. Я всегда считала, что это какая-то патология, но внезапно поняла: а в этом что-то есть.

Ладно, с Ракитским разберемся позже. Сначала мама. А вот из машины придется вылезать. Демаскирует.

Я достала из бардачка темные очки, закрыла машину и дерганной походкой отправилась к метро. Мне постоянно казалось, что кто-то идет сзади. Я останавливалась, делая вид, что разглядываю витрины, а на самом деле пыталась высмотреть отражение преследователя.

В галантерейном магазинчике я приобрела черную косыночку и тут же, у зеркала, ее нацепила, стараясь, чтобы ни одна волосинка не торчала наружу. Лицо сразу стало чужим и некрасивым. Как все-таки много значат для лица волосы! Без челки и длинных прядей по бокам лоб стал каким-то выпуклым, щеки резко потолстели, даже нос почему-то зрительно увеличился. Ходить с таким лицом по улицам было стыдно. Но ведь это же хорошо, доказывала я себе, никто меня не узнает.

Чтобы усилит эффект, я купила набор дешевой косметики, зашла в платный туалет и навела «красоту». Теперь в этом чудище с угольными бровями и жирно подведенными глазками – они стали странно маленькими – вряд ли кто сможет опознать Лизу Журавлеву.

До «Озерков» я добиралась очень странным маршрутом. Вместо того, чтобы проехать одну остановку до «Гостиного двора», перейти на «Невский проспект» и дальше ехать прямо, я высидела до «Площади Александра Невского», перешла на Правобережную линию и доехала до «Садовой». Там я сделала еще одну пересадку, но не поехала до «Озерков», а вышла на одну остановку раньше, на «Удельной». А там поднялась наверх и села на маршрутку. При этом я усиленно оглядывалась и озиралась, не прекращая себя ругать: это же чистой воды паранойя, я же умерла и лежу в судебном морге, кто может меня выслеживать?

На лестничной площадке я остановилась, размышляя, что же лучше: позвонить или открыть своим ключом. Но решить ничего не успела, потому что дверь распахнулась сама.

Мама стояла на пороге вполоборота, держась за ручку и слушая, что говорит ей кто-то, остающийся в квартире. Даже так я видела, что ее лицо распухло от слез. Мне внезапно захотелось поехать к Чинаревой на работу, вломиться к ней в кабинет и разбить физиономию.

Повернувшись, мама посмотрела на меня и как-то очень буднично поинтересовалась, что у меня с лицом. Потом ее глаза расширились, она охнула и начала медленно сползать вниз, держась руками за дверь. Какой-то мужчина подхватил ее, не давая упасть. Он хотел увести маму, но она пробормотала: «Не надо» и махнула рукой в мою сторону.

Ракитский – кто же еще! – посмотрел на меня с недоумением.

- Вы к кому? – спросил он.

- Да это же… - слабым голосом начала мама, которую Антон по-прежнему придерживал за плечи, и замолчала.

Я сняла косынку. Мама всхлипнула, Антон отпустил ее и сделал шаг вперед.

- Ну и дрянь же ты, Лиза! – тихо, но резко отчеканил он.

Мама то плакала, то пила корвалол, то смеялась и обнимала меня. Ракитский хмурился. Особой радости с его стороны на наблюдалось, и это меня изрядно обижало.

- Черт возьми, я что, виновата? – в конце концов заорала я. – Что ты дуешься, как жаба на печи? И вообще, что ты здесь делаешь? Кто тебя сюда звал?

- Лиза, перестань! – одернула меня мама. – Антон Сергеевич приехал вчера вечером на дачу, с милиционером, они мне все рассказали, привезли в город. Я сразу вещи для похорон взяла, квартиру-то опечатали. В морг поехали… - мама снова собралась плакать.

- Ну ладно, не надо! – я обняла ее и сама захлюпала носом.

- Кого же мы тогда опознали? – спросил молчавший до сих пор Антон.

- Настю. Ну, соседку. Она еще пришла как раз, когда ты ко мне в дверь ломился.

Мама напряженно переводила взгляд с него на меня и обратно, силясь вникнуть в суть наших отношений. Я редко знакомила ее со своими кавалерами. Ракитский в число избранных не входил.

- Я бы не сказал, что она очень похожа на тебя, - засомневался он. – Разве что рост и цвет волос. Твоему киллеру что, не дали фотографию?

- Наверно, нет, - я пожала плечами. – Чинарева, видимо, очень торопилась.

- А что соседка делала у тебя в квартире?

- Не представляю. Хотя… Ты знаешь, все могло быть совсем наоборот. Киллер пришел… Кстати, как он попал в квартиру, известно?

- Или его впустили, или открыл сам. Замки не взломаны.

- Впустить его никто не мог, кроме, конечно, Насти. Но опять же, что ей делать в моей квартире? У нее нет таких эксцентричных привычек. Скорее всего, это киллер как-то открыл дверь, а Настя услышала, подумала, что это я вернулась, и решила зайти. Видимо, не стала звонить, просто вошла в открытую дверь. А он принял ее за меня и… убил.

- Допустим… - Антон продолжал хмуриться, а злилась все больше: по моим расчетам, увидев меня, он должен был рыдать от счастья. – Что ты думаешь делать дальше?

- А что ты мне посоветуешь?

- Тебе, Лизонька, надо пока оставаться умершей! – внезапно вмешалась мама. – Пусть все думают, что тебя убили. А вы, Антон Сергеевич, расскажите все следователю. Он ведь ваш знакомый, он вам поверит.

Ничего себе! Наш пострел везде поспел. И тещу несостоявшуюся в горе поддержать, и нарассказывать ей всякого. Кстати, почему несостоявшуюся? Ведь я, оказывается, жива. Хотя и вынуждена притворяться умершей. Ладно, не до матримоний сейчас.

- А что с похоронами?

- Антон Сергеевич уже обо всем позаботился. Послезавтра, на Северном кладбище.

- А гроб мне хороший заказал? – сварливо спросила я. – Или пожмотился?

- Дура плюшевая! – обласкал меня Антон. – Неужели бы я стал на твоих похоронах экономить! Мне для любимой женщины ничего не жалко! – мамины глаза при этих его словах умильно увлажнились. – И гроб, и венки – все по высшему разрядку. Так что у твоей соседки будут вполне пристойные похороны, раз уж она по твоей милости пострадала.

- Не смешно! – отрезала я.

- Да, не смешно, - согласился Ракитский. – Особенно несмешно будет потом, когда придется играть обратно и доказывать, что ты – это ты, а труп, захороненный под твоим именем, - твоя соседка. Нет, боюсь Стоцкий этого не одобрит. Так что позвоню я ему лучше после похорон. Потому что с мамой твоей полностью согласен – сиди и не высовывайся.

- А на работу позвонили?

- А как же! – кивнула мама. – Мне разрешили взять твою записную книжку на время, и мы с Антоном Сергеевичем…

- Зовите меня просто Антоном, - мило предложил Ракитский.

«Ах, ах, зовите меня просто – Царь», - передразнила я про себя.

- Да, хорошо, - согласилась мама. – Так вот, мы с Антоном с утра всех обзвонили. Книжку вот только надо будет вернуть.

- Да, а что милиция? – спохватилась я.

- Как только они узнали, что ты под следствием, - хмыкнул Антон, - бурно обрадовались. Раз уж ты по Василеостровскому РУВД и прокуратуре числишься, им с тобой и возиться. Ладно, у меня сейчас суд, так что я пошел. А ты сиди здесь и никуда не выходи.

Слава Богу, он больше не выступал на тему моей дурацкой детективной деятельности. Все-таки хватило ума понять, что если бы не это, киллер вряд ли ошибся бы.

Мама не отходила от меня ни на шаг. Она то и дело дотрагивалась до меня, словно хотела еще и еще раз убедиться, что все это правда, что жуткий труп с дырой вместо лица, предъявленный ей в морге, на самом деле не я, а я – вот она, сижу рядом. Антон терпел, но, уходя, вытащил меня на площадку, прикрыл дверь и сгреб в охапку, да так, что я только пискнула. Он целовал меня, как сумасшедший, говорил что-то непонятное, а мне хотелось плакать. Слезы эти текли где-то внутри меня, не показываясь на глазах, и словно растворяли и смывали ту корку, которая наросла на моем сердце много лет назад.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Антон, вздохнув тяжело, пошел к лифту. Я постояла, переводя дух, и вернулась в квартиру.

- Приятный молодой человек, - дипломатично заметила мама, когда я вошла на кухню.

- Какой он тебе молодой человек! – фыркнула я. – Ему зимой сорок стукнет.

- Ну и что? – возразила она. – Я тут в одной книжке прочитала, что сорок лет – это старость молодости.

- Чего? Старость молодости? А пятьдесят тогда что?

- Пятьдесят – молодость старости. А шестьдесят – зрелость. Скажи, он… женат?

- Нет, - обрадовала я маму. – Хуже.

- Что значит хуже?

- Он хочет жениться на мне.

- Правда?! – похоже, мама моментально забыла, что еще час назад готовилась меня хоронить. – Ну наконец-то! Конечно, рожать первого ребенка в твоем возрасте поздновато, но ничего, сейчас и в сорок рожают. Только обязательно надо будет сделать хромосомный анализ, а то после тридцати пяти часто получаются даунята.

- Мама, да подожди ты! – скривилась я. – Это он хочет на мне жениться, а я еще не решила, хочу ли выйти за него. А ты уже сразу про анализы и даунят.

Мамины глаза тут же начали наливаться слезами. Ну вот, словно игрушку у ребенка отобрала. Я подошла и обняла ее.

- Ну, перестань! Пожалуйста. Если ты так хочешь, рожу и отдам тебе на воспитание.

- Типун тебе на язык! – рассердилась мама. – А впрочем… Давай. Рожай и отдавай. Будем с внучкой вдвоем на даче жить. Свежий воздух, овощи с огорода. У Зинаиды Ивановны коза есть молочная.

Я закатила глаза к потолку.

- Давай-ка лучше подумаем, куда мне деться на время похорон. Поминки здесь наметили?

- Да-а, - испуганно протянула мама.

- Ладно, у меня есть где пересидеть. Хотя, конечно, заманчиво посмотреть на собственные похороны. Послушать, кто что говорить будет. Слушай, а что, если сказать, будто я твоя племянница из Саратова? Приехала на похороны двоюродной сестры. Попрошу Антона купить черный парик. Темные очки, косынка. Он ведь меня не узнал, так? Ну и другие не узнают.

- Не знаю, не знаю, - покачала головой мама. – Я-то ведь узнала.

- Ну, ты – мама, ты должна была узнать.

- А вдруг все-таки кто-нибудь еще узнает?

- Ну кто узнает, подумай сама! Вот она я, в гробу лежу. Кому в голову придет? К тому же двоюродные сестры часто так похожи бывают, больше, чем родные. Вон Ирка и Светка Черновы, - я напомнила про наших дачных соседок. – Их все за близняшек принимают.

- Так у них отцы – близнецы, - не сдавалась мама. – Давай-ка лучше Антона спросим.

Вот так. Понятно, кто у нас нынче авторитет?

- А ты куда идти-то собралась? – я перевела разговор на другу тему. – Ну, когда я… появилась.

- А… В церковь, - засмущалась мама. – Сорокоуст заказать. И отпевание.

- Временно отменяется.

- Все равно пойду, - решила мама. – Свечку поставлю Николаю-угоднику. Да и за Настю надо… Бедная девушка. Вот ведь не повезло!

Упоминание о церкви натолкнуло меняна мысль о Левке. Я дождалась, пока мама уйдет, и набрала его номер.

- Да? – сразу откликнулся Левка.

- Привет. Это я.

- Все в порядке?

- Да. Я сейчас в другом месте. Буду рядом – занесу ключи. Хорошо?

- Не торопись. Вдруг еще пригодятся.

Я заколебалась. Стоит ли говорить? Не думаю, что Левка смотрит по телевизору криминальные новости. Но мало ли.

- Лев, вот еще что… Со мной правда все в порядке. И если вдруг кто-то будет говорить, что… что это не так, ты не верь.

- Туманно выражаешься, - помолчав, сказал Левка. Похоже, сказанное мною ему не слишком понравилось. – Ну да ладно. Храни тебя Господь.

- Лизонька не хотела пышных похорон, - вздыхая снова и снова, говорила мама Славику.

- Она что, обсуждала с вами эту тему? – удивился мой кум. – Обычно это свойственно людям постарше.

- Вы вот не знаете, наверно, а несколько лет назад у нее обнаружили опухоль. Потом, правда, выяснилось, что она доброкачественная, но, пока ждали результаты анализов, Лиза очень переживала и много говорила о смерти.

Как мама любит все преувеличить! Во-первых, это был банальный жировик, во-вторых, не так уж я и переживала. Трудно поверить, что разросшийся прыщ – это рак. Я, наверно, и к врачу-то не пошла бы, если б мама не потащила за руку.

Гости уже почти все разошлись. Я тихо притаилась в уголке, стараясь быть как можно незаметнее. Только Антон сидел, пригорюнившись, Славик разговаривал с мамой, да пара бабушек-соседок собирали посуду.

- Чего сидишь, девка? – проворчала одна из них, наступая мне на ногу. – Давай помогай!

Знала бы ты, старая карга, подумала я, кого заставляешь тарелки таскать.

Антон, конечно, был против моего участия в собственных похоронах, но я сумела его уломать. Само мероприятие прошло довольно скромно. Нет, гроб был превыше всяческих похвал, страшно даже подумать, во сколько он обошелся Антону. Да и венки тоже. Но ни оркестра, ни черного катафалка не было. Может, если б я не объявилась, Антон все это и заказал бы, но при вновь открывшихся обстоятельствах решил, что и так сойдет. Чем оказался страшно недоволен Коробок.

«Ну как же вы так, Анна Петровна? – выговаривал он маме. – Лиза ведь мне не чужая. Я понимаю, вы скромно живете, на все денег не хватило. Надо было мне сказать, я бы все организовал самым лучшим образом».

Ракитский все это слышал, но скромно помалкивал. Мама оправдывалась, как могла, ссылаясь на мои пожелания о скромных похоронах, которых я никогда не высказывала.

Народу пришло не так уж и много. Я думала, будет больше. Погодиной в городе не было, наверно, все-таки уехала. Галка и Вероника просто не соизволили появиться, хотя мама им звонила. Зато личный состав БВС присутствовал полностью. Заплаканный Паша и хмурый Котик вместе с Ракитским и Славиком несли гроб. Витя вел под руку мою маму. Сзади, с большим венком, шли охранник Васька и Зоя Петровна. За ними, всхлипывая, брела Алена с нелепым черным шарфиком на голове. Я плелась в конце процессии с букетом гвоздик – чучело чучелом. Мамина черная юбка висела на мне мешком, даром что на резинке, черная старушачья кофточка вылезала из нее пузырем. День был пасмурным, пару раз начинал накрапывать дождь, поэтому мои темные очки смотрелись, мягко говоря, странно. Клочковатый черный парик топорщился из-под платка неряшливыми космами. Вот уж воистину – картинки с кладбища.

Антон держался молодцом, не переигрывал. В меру скорби, в меру скупой мужской слезы. А вот с мамой было неладно, особенно на поминках. На кладбище, рядом с гробом, она еще вела себя прилично, а вот дома расслабилась и несколько раз забылась настолько, что позволила себе улыбнуться.

- Ты все портишь! – прошипела я, улучив минутку. – Ты дочь только что похоронила, забыла?

- Ох, прости, прости! – спохватилась она, но так и не смогла должным образом сделать вид, что переживает трагедию. В лучшем случае, усталость от большого количества народу.

- Простите, вас как зовут? Света?

Я вздрогнула и оторвалась от груды посуды, сваленной в раковину – вот бы сюда Михрютку! Кстати, интересно, как он на весь этот цирк уродов отреагировал, вот бы узнать.

На пороге кухни стоял Коробок.

- Света, у меня к вам дело. Я могу на вас положиться?

Я молча кивнула.

- Вот, возьмите, - он сунул мне что-то в карман юбки. – Отдайте Анне Петровне. От меня она не возьмет.

- Да что вы, не надо, - попыталась отбиться я, но не вышло.

- Надо! – строго сказал Славик и ушел.

Я вытащила из кармана десять бумажек по сто долларов. Почему-то стало стыдно, да так, что запылали уши. Чтобы избавиться от этого, я стала вспоминать  кое-какие «забавные» разговоры, которые удалось подслушать.

Например, Зоя Петровна, мощно приняв на грудь, излагала Ваське свое мнение о том, что я была совершенно хреновым директором и что «теперь уж будет музыка не та, теперь у нас запляшут лес и горы». А мои приятельницы Ира и Маша пришли к соглашению, что «Лизка совсем пошла по рукам, вот кто-то из мужиков ее и грохнул». Запомним: Змею Особо Ядовитую уволить, а с Иркой и Машкой больше не общаться.

А в общем и целом, говорили обо мне хорошо, как и принято на похоронах.

Наконец все разошлись, только Антон так же меланхолично сидел за столом, постукивая пальцами по чашке. Я решила, что не буду отдавать Славкины деньги маме, верну, когда все будет позади.

- Ну как? – спросила мама тоном заговорщицы.

- Нормально. Только ты чуть все не испортила. Наверно, бабки теперь полгода будут полоскать тебя по всем углам: «Анька-то бесстыжая, дочь хоронила – ни слезинки не обронила».

- Оставь маму в покое! – заступился за нее Антон, пытаясь, наверно, заработать очки в качестве будущего зятя. – Представь лучше, как они будут полоскать тебя, когда выяснится, что тебя вовсе не убили.

Он достал сотовый и набрал номер.

- Валя? Привет, Ракитский беспокоит. Сможешь завтра выкроить часок?.. Важно. Очень важно. Пиши адрес.

Искоса поглядывая на меня, Антон продиктовал мамин адрес, отключился и распрощался.

- Надо было предложить ему остаться ночевать, - вздохнула мама.

- Где, на полу? – скептически поинтересовалась я, стаскивая противный парик, воняющий почему-то рыбьим жиром.

- Ну, я могла бы лечь на кухне, на диванчике.

- Ма!!! – взревела я.

                                                        17.

Мама деликатно удалилась на кухню, оставив нас с Антоном в комнате. С минуты на минуту должен был появиться следователь Стоцкий. Я нервничала и ни с того, ни с сего начала грызть ногти – идиотская привычка, которой за мной никогда не водилось.

В горячке последних дней убийство Брянцева не то чтобы совсем подзабылось – забудешь такое, как же! – но острота его как бы притупилась. И вот пришлось снова к этому вернуться.

Звонок в дверь. Я вскочила, вопросительно посмотрела на Антона, плюхнулась обратно в кресло. Он подмигнул мне: держись, мол.

Мама открыла, густой баритон поинтересовался, здесь ли Антон Ракитский. Через несколько секунд в комнату вошел и сам обладатель баритона. Он был высокий и полный, лет сорока пяти. Густые черные волосы припудрила седина, но как-то неровно, пятнами, словно он неудачно сделал мелирование. Тщательно выбритые щеки слегка отливали синевой – так часто бывает у брюнетов. Подбородок и линия щек, некогда, наверно, твердые и мужественные, под действием времени изрядно смягчились. Возможно, лет через десять они начнут свисать на воротник. Как там охарактеризовал его Антон? «Тормоз и зануда»? Пожалуй, что и да. Было в его облике что-то такое, бульдожье, то ли в глазах, то ли в складках у рта.

- Позволь представить, - кивнул в мою сторону Антон. – Елизавета Журавлева. Знакомое имя?

Стоцкий внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на Антона: продолжай, мол. Я-то ожидала удивления, недоверия, возмущения – чего угодно, но не этого спокойного ожидания. Может, он не понял?

- Как видишь, даму вовсе не убили.

- Вижу, - кивнул он. - Можно узнать, почему?

Я даже рот открыла от удивления. Ракитского вопрос тоже поставил в тупик.

- Что значит почему? – глупо спросила я.

- Почему вас не убили? То есть как получилось, что вы остались живы, в то время как все уверены, что вас похоронили?

- Рассказывать сначала? Или с конца?

- Как угодно.

Мне удалось изложить все довольно связно и даже без намека на истерику. Стоцкий внимательно слушал, изредка что-то переспрашивая, и делал какие-то пометки в блокноте. Когда я закончила, он задал совсем не тот вопрос, которого я ожидала:

- Скажите, Елизавета Андреевна, а почему вы подумали, что сказанная Полосовой фраза имеет отношение к убийству Брянцева? Ну, эта… - он заглянул в блокнот. – «Думаешь, никто не видел, как ты оттуда выходила?»

Я растерялась и молчала, не зная, что ответить.

- Валя, какая разница, почему она так подумала? – заступился за меня Антон, который тоже делал какие-то пометки в записной книжке. – Ведь в конце концов выяснилось, что это правда.

- Не скажи! – отрезал Стоцкий. - Даже если Чинарева там действительно была, именно эта фраза могла относиться к чему угодно другому.

- Не знаю, - буркнула я, разглядывая свои тапочки. – Подумала и все.

- Значит, говорите, Кабан? – Стоцкий задумчиво покусывал дужку очков, которыми пользовался для чтения и письма. – Точно Кабан?

- Да Кабан, Кабан! – я начала терять терпение. Похоже, этот Стоцкий – болван, похлеще Добролобова. Правильно, Антон сказал, тормоз и есть тормоз.

- Дело в том, что если это тот самый Кабан, о котором я думаю, все очень даже интересно. Он уже лет пять как в розыске, ни слуху ни духу. Поговаривали даже, что зарыли его в лесу под сосенкой. Ладно, пустим опера с фотографией по окрестностям. Может, видел кто. Я когда-то начинал его дело вести, пока  «город» не забрал.

- Слушай, а это не тот Кабан, который в 96-ом положил Вязникова? –оживился Антон? - Ну, свидетеля по делу «Экспомета»? Не слышал?

- Нет, - покачал головой Стоцкий.

- «Экспомет» этот самый обул зарубежных клиентов с поставками латуни. На хорошенькую сумму. Те цивилизованно, через фирму-посредника, подали в суд. «Экспомет» ссылался на какой-то там форс-мажор, но нашелся некий Вязников, сотрудник «Экспомета», который готов был представить документы, что имело место чистокровное мошенничество. Я тогда выступал адвокатом посредника. Накануне заседания, на котором Вязников должен был выступать, его пристрелили в подъезде. В лицо, между прочим. Прошел слушок про Кабана. А документы пропали. И «Экспомет» дело выиграл.

- Да, - согласился Стоцкий, - стрелять в лицо, с близкого расстояния – почерк именно Кабана. Одному Богу известно, почему он так делает.

- К тому же его видели у дома Вязникова. Но… доказательств никаких. Увы и ах.

- Стойте! – заорала я, вскакивая с кресла. – Ну конечно! Ведь Полосова говорила Чинаревой, что если ее вдруг арестуют, она все про нее расскажет, и про «Эвридику», и про «Экспомет». Я хотела выяснить, что это за «Экспомет» такой, но по причине своего покойницкого положения не смогла.

- Вот как? – Стоцкий уже не казался тормозом, совсем нет. – Хорошо, я узнаю все сам. А вам, Елизавета Андреевна, пока придется еще побыть покойницей.

- Долго?

- Боюсь, что да. Дело в том, что пока у нас нет оснований для задержания Чинаревой и Полосовой.

- Как?! – возмутилась я. – Вам что, мало того, что я рассказала? Вам мало того, что меня пытались убить?

- Он прав, Лиза, - остановил меня Антон. – К сожалению, это все слова. Мы тебе верим… - он на секунду запнулся. – Да, мы тебе верим, но этого, к сожалению, мало.

- Да, - поддержал его Стоцкий. – На основании этого мы даже вряд ли сможем получить санкцию на обыск. Да и что искать? Пистолет? Или сотовый Брянцева?

- Подождите! – не хотела сдаваться я. – Но ведь эта фраза: «Думаешь, никто не видел, как ты оттуда выходила?»… Если это действительно о том, мне кажется, я знаю, кого Полосова имела в виду.

- Инну Замшину? – догадался Стоцкий.

- Да. Бабка-соседка сказала мне, что Инна выходила из квартиры вечером, как раз перед новостями по телевизору. Это вполне могли быть новости по НТВ в семь вечера. И она могла видеть, как Чинарева выходит из квартиры Брянцева. А за деньги она вполне могла сказать об этом Полосовой. Постойте… - я изо всех сил напрягла память, пытаясь восстановить картину. - Кажется, действительно, когда я уже входила в квартиру, где-то, вверху или внизу, открылась дверь. Если так, то это ведь уже не только одни мои слова!

- Предположим, что это так, - согласился следователь. – Но вы ведь понимаете, что в этом случае Замшина вряд ли это подтвердит.

- Тем более, Лиза, ты ее так запугала, - добавил Антон.

- Ну что же мне тогда делать? – в отчаянье я так вмазала себе кулаком по больному колену, что запищала от боли.

- Пока ничего, - Стоцкий сложил очки и аккуратно устроил их в футляре.

- Но как же так? Я же ни в квартиру свою не могу вернуться, ни на работу. И вообще, из дому выйти спокойно не могу.

- Придется потерпеть, - он был по-прежнему невозмутим. – На вашем месте, Елизавета Андреевна, я бы предпочел сидеть взаперти, чем лежать в морговской морозилке.

- Пожизненно? – ехидно уточнила я.

- А кто вам предлагает оставаться здесь пожизненно? Поймите, Кабан ваш и так в розыске. Да и не в нем дело. А Чинаревой пока элементарно нечего предъявить. Смотрите, у нас сколько уже к ней претензий. Старые дела – раз. Убийство Брянцева – допустим! – два. Покушение на вас – три. И никаких хвостов. Только ваши утверждения и предположения. Их придется проверять, а это требует времени. Замечу, немало времени. Так что наберитесь терпения.

Когда Стоцкий ушел, я дала волю своей бессильной ярости. Антон с любопытством слушал мои вопли и ругань. Наконец я выдохлась, шлепнулась на диван и разрыдалась.

Все напрасно!

Антон сидел, глядя в пол, и словно решал что-то важное. Потом встал, подошел, присел передо мной на корточки, заглядывая в лицо.

- Послушай, Лиза…

Всхлипнув, я уткнулась лицом в его макушку, пахнущую то ли шампунем, то ли одеколоном.

- Что?

- Что бы ни случилось, я тебя не брошу. Ты мне нужна. Любая. Какая бы ты ни была. И что бы ни случилось, - еще раз повторил он.

Что-то дрогнуло во мне – в который уже раз, но я постаралась задавить эту дрожь.

- Что ты имеешь в виду? – голос сорвался, неприятно резанув слух.

Антон не ответил. В этот момент мама деликатно поцарапалась в дверь.

- Вы будете обедать? – спросила она, заглядывая в комнату.

Всего за три дня я дошла до того, что начала играть сама с собой в шашки. Мама, уступив моим настоятельным уговорам, поехала на дачу. «Кто же будет тебя кормить?» – сопротивлялась она. «Не волнуйтесь, Анна Петровна, я о ней позабочусь», - заверил Антон, и на этом дискуссия закончилась.

Антон убеждал перебраться к нему. Я уперлась рогом и осталась в маминой квартире. Почему, объяснить толком не смогла, потому что сама не знала. Антон, к моему великому удивлению, ни спорить, ни обижаться не стал. Вообще, что-то в нем изменилось, и меня это тревожило. Сначала я предположила, что дело в моем согласии выйти за него замуж. Потом – в том, что меня едва не убили. Но теперь мне начало казаться, что дело в чем-то совсем другом. Но вот в чем?

После маминого отъезда Антон оставался ночевать, утром уезжал на работу, раз двадцать звонил мне, интересуясь, как обстоят дела, а вечером возвращался. Соседям мы были представлены как родственники из провинции. Вернее, провинциальная родственница и ее питерский жених. Переломив себя, Ракитский закупал продукты и даже сам готовил. В довершение всего он упросил свою сестру Марину купить мне кое-какую одежку, запас белья и прочих дамских причиндалов.

Днем я бесцельно слонялась по квартире – непричесанная, в халате. Пыталась смотреть телевизор, слушать радио, перечитывать с детства знакомые книги. Но ничего не помогало. Мысли то ползли, спотыкаясь, то неслись  вскачь, но неизменно скользили по поверхности. Только теперь я по-настоящему поняла, что означает выражение «убить время». Каждая новая минута представлялась мне отрезком пути с сидящим на нем жадным монстром. Чтобы перебраться из одной минуты в другую, надо было сразиться с чудовищем и убить его. Я швыряла в них все, что только попадалось под руку: глупые телепрограммы, болтовню диджеев, надоевшие книги. Но их никак не становилось меньше. Неужели вся моя дальнейшая жизнь – это борьба со временем, борьба не на жизнь, а на смерть, думала я.

Вечера мы с Антоном проводили, как семейная пара со стажем – мирно и однообразно. Сначала за ужином, потом на диване перед телевизором. Словно по какому-то негласному уговору криминальную тему, равно как и наше совместное будущее мы старательно обходили стороной. Однако какая-то недосказанность стояла между нами.

Антон не знал, что на самом-то деле я любила Брянцева. Он вообще очень многого не знал обо мне. А если бы узнал, то по-прежнему хотел бы жениться на мне?

«Что бы ни случилось, я тебя не брошу», - сказал он. Так ли это на самом деле? Или только красивые слова?

Вот именно об этом сейчас и не хватало думать, одергивала я себя. Как будто мало других проблем. И все же, все же…

О любви, между прочим, не было сказано ни слова.

Раньше, в пору нашего короткого романа, меня это вполне устраивало. Чужая любовь, на которую не можешь ответить взаимностью, - иго и бремя. А я позволяла себе лишь легкую влюбленность. Ту самую, которая радость и праздник. Любовь же… Это слишком тяжелый труд. Тяжкий и долгий. И порою с горькими плодами. Она не для себя. И даже не для другого. Она самодостаточна. И только став такой, не раньше, даст покой и полноту жизни. А я не готова была к марафону. Я не хотела давать слишком много себя. Но и брать то, на что не могла ответить, тоже не могла. Не позволяла совесть.

Тогда с Ракитским все получилось просто. Не понадобилось объяснений, обошлось без сцен и упреков. «Как знаешь», - сказал он, и мы остались хорошими знакомыми, поддерживающими деловые отношения. Может быть, меня даже немного задело, что он так легко отнесся к нашему разрыву. Видимо, в его фразе о том, что сначала мы прогоним мужика, а потом удивляемся его отсутствию под балконом, есть определенная доля истины. Однако с тех пор прошло два с половиной года. У меня за это время сменился не один приятель, с некоторыми я его даже знакомила. Да и у самого Антона были женщины. И тут такой разворот в полете.

Значит, все было не так просто? И все это время он… Просто бульварный роман какой-то. Мыльная опера.

Но тогда, если следовать законам жанра, он должен был непременно объясниться мне в любви. Стоя на коленях и с пресловутым букетом в зубах. Если, конечно, не сделал мне предложение по какому-то хитрому расчету, что мне, честно говоря, представлялось полным абсурдом. Какой с меня расчет, а?

Я ничего не понимала и злилась. Задать же вопрос напрямую не позволяло самолюбие. Да и как? «Любишь ли ты меня, а если да, то почему не признаешься? А если нет, то какого черта хочешь на мне жениться?» Так, что ли? Кроме того меня удерживало от подобной акции еще одно обстоятельство. А именно, вполне резонный встречный вопрос. Вопрос, на который совершенно не готова была ответить.

На самом деле, я не знала, как отношусь к нему. Конечно, он уже не казался мне скучным живым манекеном, как раньше. И, положа руку на сердце, уйди он сейчас, откажись от меня – мне было бы очень больно. Даже до похода в «Эвридику» с голубыми раками, когда он не захотел выручать Котика и я послала его… в далекую страну, мне было без него грустно, чего там греха таить. Просто я старательно пыталась себя обмануть. И доказывала себе, что это не так и что он мне сто лет не нужен. Да и события шли так плотно, что голова моя была забита по большей части совсем другим.

К вечеру третьего дня моего добровольного заточения объявился Стоцкий. Он позвонил и попросил разрешения приехать. Как будто я могла не разрешить!

Он приехал вместе с Антоном, я предложила поужинать, но Стоцкий, смешно смущаясь, отказался. Тогда я сварила кофе, и мы устроились на кухне, причем грузный следователь пролез в щель между столом и холодильником с большим трудом.

- Ну? – не выдержала я: Стоцкий пил кофе неторопливо, щурясь от удовольствия.

- Во-первых, Елизавета Андреевна, Инна Замшина, как я и предполагал, наотрез отказалась подтвердить, что 16 июня видела Чинареву, - начал он обстоятельно, с эпическими интонациями. – Она вообще отрицает, что выходила вечером из квартиры. Говорит, что соседка ошиблась, что у нее, у соседки, вообще маразм. Во-вторых, Кабана никто у вашего дома не видел. В-третьих, проверили все звонки Чинаревой с мобильного телефона в день покушения на вас. Примерно в то время, которое вы указали, был звонок на мобильный телефон некого Леонида Гобермана, студента Политехнического. Думаю, не надо говорить, что сотового телефона у него нет и никогда не было. И что не так давно он потерял паспорт.

- Короче, все мимо, - вздохнула я.

- Ну, не совсем, - улыбнулся Стоцкий.

- Это он тебя так дразнит, - объяснил Антон. – Ты бы знала, как он доводит оперов!

- Насчет связи Чинаревой с «Эвридикой», - невозмутимо продолжал Стоцкий, нисколько не реагируя на подначки, - точно ничего установить пока не удалось. Нет, потерпевшие по ее фотографии опознали гендиректора, некую Ольгу Григорьевну Галактионову. Но внешнее сходство, - как вы понимаете, это слишком мало. А никаких других доказательств, что Чинарева и есть Галактионова, тоже пока нет. А вот что касается «Экспомета»… Наверно, вы удивитесь, но так раньше называлась фирма «Верэкс». Еще до того, как Вера Чинарева стала ее генеральным директором.

- Нечто в этом роде я и подозревала, - буркнула я, уткнувшись в чашку. – Поэтому нисколько не удивляюсь. У меня даже есть некоторые соображения по поводу того, как Чинарева оказалась в этой лавочке.

- Ну-ка, ну-ка? – оживился Стоцкий.

- Судя по тому, что Брянцев хотел добыть на Веру компромат и что он так жаждал попасть в отдел акционирования, фишка где-то там. Подозреваю, что на захапанные «Эвридикой» денежки она скупила там и сям акции «Экспомета», причем в количестве, позволяющем принимать участие в работе совета директоров. А потом каким-то образом подмяла его под себя. И переименовала фирму. Так?

- В общем и целом – да, - кивнул Стоцкий. – Конечно, по поводу происхождения денег говорить сложно, но Чинарева действительно скупила акции. Очень небольшими партиями, через посредников. Дело в том, что изначально «Экспомет» был закрытым акционерным обществом, и акции его в широкую продажу не поступали. Однако сами владельцы могли продавать их кому угодно, это не возбранялось. Вот Чинарева их и сгребла. Только с переименованием вы ошиблись. У Чинаревой была небольшая торгово-закупочная компания. По имени «Верэкс». Продукты, игрушки, дамское бельишко и прочая дребедень. И вдруг в одни прекрасный день выясняется, что 51 процент акций солидной фирмы, которая некогда была частью крупного московского холдинга, а потом обрела самостийность, так вот, выясняется, что 51 процент ее акций принадлежит торговцам трусами. Представляете?

- Но как такое могло случиться? – не поверил Антон. – Обычно такие компании очень строго следят за тем, чтобы проданные акции не кучковались в одних руках. И тем более, чтобы не расползся контрольный пакет.

- А вот тут выползла еще одна хитрая петрушка. Мы, кстати, напустили на Чинареву «экономистов», пусть посмотрят, что к чему. Так вот, во-первых, контрольный пакет держали два человека. 26 процентов было у генерального директора Николая Травникова и 25 – у его жены Галины.

- Подождите! Вы сказали Николай Травников? – от неожиданности я глупо захихикала. – Но ведь это же ее двоюродный брат. Ну, Чинаревой. Если, конечно, не однофамилец.

- Именно так. Двоюродный брат. Можно даже сказать, кузен. У них когда-то давно произошла какая-то семейная ссора…

- Ага! Верочка оклеветала его перед теткой, его матерью, и та лишила сына наследства, - перебила я, как плохо воспитанный отличник, пытающийся во что бы то ни стало продемонстрировать свои знания.

- Так. Это вы знаете. А знаете ли, что Травников после этого случая Чинареву избил? Да так, что впоследствии ей пришлось делать пластическую операцию – исправлять сломанный нос.

- Нет, - удивилась я. Вот это прокол!

- Ничего удивительного. Чинарева это не афишировала. И операцию делала в полулегальной клинике, у которой не было лицензии на подобного рода деятельность.

- Так она что, решила братцу отомстить? – вдруг сообразила я. – Иначе к чему такие навороты?

- Вполне вероятно, - согласился Стоцкий и налил себе еще кофе. – Но слушайте дальше.

Впрочем, что было дальше, мы узнали далеко не сразу. Стоцкий долго клал в чашку сахар, долго размешивал его, звеня ложечкой, и долго смаковал первый глоток. Я скосила глаза на Антона, тот слегка пожал плечами: мол, я тебя предупреждал.

- Ну вот, - следователь наконец закончил свою рекламную паузу. – Как я уже сказал, контрольный пакет был в семейных лапах Травниковых, поэтому никто ни о чем не беспокоился, тем более остальные держатели были мелкие, максимум семь – восемь процентов. Чинарева ведь скупала акции через подставных лиц. А потом приключился следующий забавный эпизод.

И Стоцкий рассказал нам вот что.

Травников, имеющий заслуженное уголовное прошлое, как и многие другие его коллеги по цеху, со временем стал вполне добропорядочным гражданином, имеющим относительно легальный бизнес. Однако он сильно отличался от прочих тем, что являлся образцовым семьянином. Жену Травников обожал и где-то даже побаивался, поскольку дамочка она была нрава крутого и правил более чем строгих, к тому же, как говаривал Остап Бендер, из обидчивой фамилии. И вот однажды Травников в гостях сильно напивается и утром обнаруживает себя в постели с незнакомой дамой. А надо сказать, что пил он очень умеренно и мозги никогда не терял, поэтому вполне справедливо предположил, что выпил нечто левое или паленое. А через несколько дней окончательно в этом убедился, поскольку супруга его получила заказным письмом пачку забавных снимков в стиле «ню». Как он ни изворачивался, супруга собрала чемодан и подала на развод. И в отместку продала свой пакет акций «Экспомета». Причем, очень выгодно.

- Чинаревой? – уточнила я.

- Ну, не самой Чинаревой, конечно. Но факт, что очень скоро Чинарева появляется в «Экспомете» и машет перед носом братца бумажкой, удостоверяющей ее право собственности на 51 процент акций компании.

- И Травников не убил ее на месте? – удивился Антон.

- Как ни странно, нет. Хотя, по идее, должен был. Потому что трудно было не догадаться, откуда ноги растут и кто все эти веселые горки устроил. Видимо, было еще нечто, чего мы не знаем, поскольку Травников безропотно собрал вещички и освободил кабинет. Дело в том, что по уставу компании, генеральным директором однозначно является владелец контрольного пакета или его представитель, а объем контрольного пакета определяется простым большинством.

- Глупость какая! – фыркнул Антон. – И кто это ему такой бред присоветовал? Перебить 26 процентов – это как здрасьте!

- Не скажи! – возразил Стоцкий. – Ты забыл про 25 процентов его жены. Если бы вдруг что случилось экстраординарное, они просто объединили бы свои активы, вот и все, 51 процент, а это уже не перешибешь, как ни старайся.

- Все равно бред!

- Не спорю, - кивнул Стоцкий. – Только дело в том, что юрист фирмы – давний знакомый Чинаревой. Как вам это?

- Концептуально. И что было дальше?

- Да ничего особенного. Чинарева слила свой «Верэкс» с «Экспометом» и стала жить-поживать, добра наживать. А Травников через полгода умер от инфаркта.

- Как?! – возмутилась я. – Как от инфаркта? Его не убили в подъезде выстрелом в лицо?

- Намекаете на Кабана? – уточнил Стоцкий. – К сожалению, нет. Стопроцентный инфаркт.

- Мне непонятны две вещи, - не хотел сдаваться Антон. – Почему новая компания вдруг стала «Верэксом», а не наоборот? Ведь у «Экспомета» были уже налаженные связи, клиенты, репутация. А тут какой-то кооператив закупочный, никому не известный.

- Вот именно из-за репутации. Она у «Экспомета» была подмоченная, прекрасно знаешь. А тут – чистый лист, невинный младенец. Но с богатым наследством.

- Вот тут-то и второй вопрос. Вязникова моего, по всем раскладкам, замочил Кабан. Но Вязников-то собирался выступать не против «Верэкса», а против «Экспомета», еще травниковского. Где тут связь?

- Не знаю, не знаю, - Стоцкий, вертевший в руках ложечку, со звоном уронил ее и, кряхтя, полез за нею под стол. – Надо подумать, - добавил он, вылезая.

- Да чего тут думать! – осенило меня. – Все просто, как апельсин. Надо понимать, Чинарева давно начала под «Экспомет» клинья подбивать. И когда возникла пиковая ситуация, сделал кузену подарок – послала к свидетелю Кабана. Только не ради человеколюбия, а с дальним прицелом. Во-первых, сохранить фирму, которой иначе пришлось бы кисло, а во-вторых, чтобы при случае можно было припугнуть братца. Если уж она так ловко организовала его развод, то повесить на него заказное убийство свидетеля – вообще как два пальца… об асфальт. Тем более, его и так, наверно, подозревали, кому еще надо убирать свидетеля накануне суда.

- Подозревали, да, - подтвердил Стоцкий. – Все логично, Елизавета Андреевна. Грустно только одно. Объем большой, а предъявить Чинаревой все равно нечего. «Эвридика» пока недоказуема, а по «Экспомету» формально ничего криминального она не сотворила.

- А фотографии Травникова с дамой?

- Так ведь нет доказательств, что это дело рук Чинаревой. Снимки не сохранились. Кто их изготовил, неизвестно. Кто послал – тем более. Мы говорили с хозяином квартиры, где Травников был в гостях, он с трудом, но все-таки вспомнил женщину, с которой Травников ушел. Нашли ее. Она утверждает, что ей позвонили по телефону и предложили за n-ную сумму затащить в постель мужчину, который такого-то числа будет в гостях у ее знакомых. Далее следовало описание внешности. Но она категорически отрицает, что подливала или подсыпала что-то Травникову в выпивку. И что делала фотографии. Мог поработать кто-то другой. Гонорар даме бросили в почтовый ящик, в конверте. Конверт, разумеется, не сохранился.

- А звонила женщина? – с угасающей надеждой спросила я.

- Мужчина. Впрочем, даже если это была бы и женщина, все равно мало что нам дало бы. Доказать злой умысел практически невозможно. В смысле, что напоили его чем-то нехорошим. Ну, оказался мужчина слаб на оглоблю, что тут поделаешь, с кем не бывает. Фотографии? С точки зрения морали, конечно, нехорошо, а с точки зрения уголовного кодекса – ненаказуемо. Скупать акции – тем более нет ничего криминального. Так что к Чинаревой в данном случае не подкопаешься. Одна наша надежда – на Кабана. Пока его не отловим, вряд ли вам есть резон воскресать.

У меня чуть слезы из глаз не брызнули. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Антон под столом сжал мое многострадальное колено: спокойно, мол, не дергайся.

- Может, мне к маме поехать, на дачу? – плаксиво предположила я.

- И ходить там в черном парике, изображая саратовскую сироту? – скептически заметил Антон.

- Ну не могу я больше тут сидеть! Не могу! – заорала я, теряя остатки самообладания. – Куда угодно, только не здесь!

- А, собственно говоря, почему? – Антон встал, открыл форточку и, не спрашивая моего разрешения, закурил. – Чем другое место будет лучше?

- За городом я, по крайней мере, не буду сидеть в четырех стенах.

- Елизавета Андреевна, ну не капризничайте. Потерпите, - голосом доброго Деда Мороза начал увещевать меня Стоцкий, но Антон неожиданно остановил его.

- Оставь ее, Валька, - потребовал он. – Наверно, она права. Отвезу-ка я ее к Маринке на дачу.

- И Марина не будет против? – уточнил Стоцкий.

- Не думаю. Заодно познакомится с будущей невесткой.

Стоцкий, будучи явно не в курсе матримониальных затей Антона, вытаращил глаза.

- Да, - подтвердил Ракитский, надуваясь индюком. – Когда вся эта дребедень закончится, мы поженимся.

- Совет да любовь, - меланхолично пожелал Стоцкий и потянулся через весь стол за печеньем.

                                                        18.

Дача Антоновой сестры оказалась в Поповке – не доезжая всего несколько километров до Саблина. Это обстоятельство сначала здорово испортило мне настроение, но потом я здраво рассудила, что Чинарева вряд ли делает для развлечения крюк по проселкам.

Попетляв между заборами, мы заехали в тупик: узкая улочка заканчивалась забором с воротцами.

- Пожалуйте во дворец, принцесса! – с идиотской серьезностью пригласил Антон, выходя из машины и показывая на участок по правую руку.

М-да… Слева был вполне приличный тесовый зеленый забор и домик-пряник за ним. Прямо, за невысоким штакетником, торчала неказистая халупка, зато садик-огородик – как с картинки из журнала «Ваш сад». А вот справа…

Ржавую сетку-рабицу густо заплели лианы бешеного огурца. Высоченные сосны стояли, как солдаты на параде. На их фоне домишко в два окошка казался клеткой для кроликов. Некогда сочно-зеленая краска выцвела, а оранжевая крыша заболела лишаем в тяжелой форме. Все пространство немаленького, раза так в два поболе нашего с мамой, участка занимала высокая густая трава. И ни намека на какую-либо культурную растительность.

- Раньше все было, - понял мой немой вопрос Антон. – Пока мама не умерла. А Маринка с Гошей ленивые, как улитки. Мы, говорят, сюда отдыхать приезжаем, а не на грядках корячиться. Дочка их, моя племянница, замуж в Москву вышла. Я говорю, давайте хоть газон организуем. Так нет! За ним, видишь ли, уход нужен, похлеще, чем за огородом.

Я уже успела выяснить по дороге, что сестре Антона сорок пять лет, что она гинеколог, работает в частной клинике и сейчас пребывает в законном отпуске. А муж ее, капитан дальнего плавания, отбыл в рейс – в Сингапур.

Антон попытался открыть едва различимые в зарослях ворота, но ничего не получилось. Тогда он нырнул в машину и посигналил. Откуда-то из-за дома появилась полноватая загорелая женщина средних лет в черном раздельном купальнике и джинсовой панамке.

- Иду, иду! – ворчала она на ходу. – Чего дудеть?

Антон загнал машину на полянку с примятой травой, де уже тосковал приземистый синий джип с затемненными стеклами. Я в это время стояла на дорожке у ворот и чувствовала себя махровой идиоткой. Марина разглядывала меня в упор.

- Значит, вы – Лиза, - констатировала она. - И значит, это вам я покупала трусы и тапки.

Я покраснела. Антон поспешил мне на помощь.

- Мура, отстань от девушки! – потребовал он, обнимая меня за плечи. – Лучше сгреби что-нибудь на стол. Мы тут привезли кой-чего. А я пока Лизе покажу, где здесь что.

Осмотр «где здесь что» занял от силы минут десять. Дощатые «удобства» в углу участка, летняя кухонька под разлапистой елью, сарайчик с огромный амбарным замком и покосившаяся банька. Вот и все. Ну, еще гамак между двумя соснами.

- Спать будешь на чердаке, на моей тахте, - обрадовал Антон. – Здесь всего-то три спальных места. Когда приезжает Ленка с мужем и детенышем, сидим друг у друга на голове. Как говорится, друг на дружке и черт на Петрушке. Сколько раз предлагал дом новый построить, ну, хотя бы пристроить теплую веранду. Нет, ни в какую! И так, говорят, сойдет. Вот поженимся, купим себе свою дачу, где-нибудь на Карельском перешейке. Там места красивые, не то что здесь. Где-нибудь рядом с озером. А то здесь только грязный пруд, да и тот за три километра.

Я неопределенно кивнула.

Наконец мы уселись за стол. Марина приготовила холодный борщ и картошку с куриными крылышками. Видимо, на нервной почве, я набросилась на них так, словно прибыла с голодного острова.

- Думаешь, мы ее прокормим? – оттопырив губу, с сомнением спросила Марина.

Я чуть было не поперхнулась, но увидела, что она смеется.

- Ешь, ешь, - подбодрила Марина. – Еще положу.

Внешне она мало была похожа на Антона. Короткие черные с проседью волосы ежиными иголками торчали во все стороны. Длинный нос с горбинкой, толстые, почти негритянские губы. Широкие скулы при улыбке выделялись какими-то странными полукружиями, и она становилась похожа на матрешку-грузинку. Вот только глаза точно такие же, как у брата – большие, серо-зеленые, с длинными ресницами.

Я поняла так, что Антон предупредил ее о нашем приезде, но ничего не поведал о цели. Потому что, когда он заявил непререкаемым тоном, что я поживу здесь недельку-другую, Марина здорово удивилась. Но возражать не стала.

Выпив чаю, Антон наскоро поцеловал нас (начав с меня) и уехал, пообещав звонить и приехать при первой возможности.

И чего мне не сиделось у мамы? Я уже жалела, что не осталась там. Здесь-то что делать? Лежать в гамаке? Но, судя по матрасику и раскрытой книжке в бумажной обложке, место занято.

Пока Марина закрывала ворота, я собрала посуду (мы ели в саду, за круглым деревянным столиком) и понесла ее в кухоньку. Налила в тазик горячей воды из чайника, наша губку, «Фэри» и принялась за мытье.

- Ну что, Дюймовочка, поговорим?

Я вздрогнула и выронила губку. Марина стояла в дверях, скрестив руки на груди. Я затопталась на месте, как больная лошадь, не зная, что сказать.

- Если вам неприятно, что я здесь, то я уеду, - наконец удалось выдавить мне.

Не могу сказать, что являюсь таким уж робким, зашуганным кроликом, скорее наоборот, но было в сестрице Антона что-то такое, вызывающее внутреннюю дрожь.

- Не трынди! – отрезала Марина и уселась на скамейку, бултыхая дрябловатым животом. – Куришь?

- Нет, - почему-то виновато ответила я.

- Ну и правильно, - она вытащила откуда-то из-за спины пачку «Винстона» и закурила. – Надо и мне бросить, да все никак. Рассказывай!

- Что?

- Все.

Я уже открыла послушно рот, но вдруг передумала и захлопнула его обратно. Неспешно домыла посуду, поставила тарелки в сушилку, потом выплеснула и сполоснула тазик. Марина с интересом наблюдала за мной, стряхивая пепел в банку из-под тунца.

- Представляю, как вас боятся ваши пациентки, - не оборачиваясь, сказала я.

Марина расхохоталась.

- Туше! Один-ноль в твою пользу. Кстати, обращайся ко мне на ты. Тюлька намекнул, что ты его, как бы это выразиться, невеста.

«Как бы это выразиться» я постаралась пропустить мимо ушей. Тюлька? Вот это уже интересно.

Я вдруг почувствовала себя свободно, мы разговорились и… я ей кое-что рассказала. Не все, разумеется, но вполне достаточно. Вечер мы с Мариной провели за просмотром сериала «Секс в большом городе» (она ядовито комментировала действие с точки зрения специалиста), бутылочкой «Изабеллы» и игрой в подкидного дурака.

Все бы неплохо. Вот только ночью мне приснился Брянцев. Он сидел на краю вырытой могилы, свесив в нее ноги. Пятно на белой рубашке запеклось, да и сам он выглядел изрядно разложившимся. «Что, замуж собралась, сука? – прошамкал он, хлопая провалившейся челюстью. – А вот не выйдет, не выйдет!» Брянцев протянул руку, вцепился в мой рукав и потащил в могилу.

С диким воплем я проснулась, вскочила и чуть не ударилась головой о низкие своды крыши, обитые плотным картоном.

- Что там у тебя такое? – донесся снизу сонный голос.

- Ничего, Марин, кошмар приснился.

Я повернулась на бок. Прямо перед носом оказалась полустертая карандашная надпись. Света убывающей белой ночи вполне хватало, чтобы прочитать: «Мурка и Тюлька. Август 1975 года». Странным образом эта надпись меня успокоила.

Чтобы не начать снова размышлять о неприятном, я стала думать об Антоне, пытаясь представить его маленьким, таким, каким он был двадцать восемь лет назад, когда они с Мариной сделали эту надпись. Потом, уже в полусне вспомнила Левку, как мы гуляли в парке Победы. А потом – или это уже был сон? – всплыла мордочка Паши. Он говорил что-то назидательное, противно подняв вверх указательный палец. Я злилась и пыталась отделаться от него, но он не отставал и зудел, зудел…

Наверно, я во сне приняла за Пашу комара, потому что проснулась вся покусанная. При свете дня, на ярком солнышке ночные кошмары показались совсем смешными. Я почти уже поверила, что все будет хорошо. Еще немного подождать – и Кабана поймают. А потом арестуют и Веру Чинареву. За организацию моего убийства, за все ее старые лихие делишки. И, разумеется, за убийство Брянцева. Я почти убедила себя в этом.

День шел за днем. Марина с утра до вечера валялась в гамаке, читая всякую дребедень, и вставала, только чтобы навестить «удобства» и приготовить на скорую руку какой-нибудь фаст-фуд. Мои попытки прорваться на кухню она считала несусветной глупостью и пресекала в зародыше.

- Отдыхай! – настоятельно советовала она.

Я вздыхала и заползала в высокую траву в одних трусах. Жевала травинку и смотрела в небо. Небо смотрело на меня. Пристально и без оптимизма. Я чувствовала его взгляд. И мне было не по себе.

Антон по-прежнему звонил несколько раз в день, но приехал только однажды вечером, хмурый и неразговорчивый. Новостей не было. Он остался ночевать, на узкой тахте мы поместились, но мои поползновения на его особу Антон мягко отклонил. «Дом рухнет», - объяснил он. Я хотела обидеться, но расхохоталась. Дом затрясся.

- Эй, вы там, потише! – крикнула снизу Марина.

На следующий день на нее вдруг накатила жажда деятельности. Видимо, она уже отлежала в своем гамаке бока.

- Надо устроить стирку! – заявила Марина.

И хотя с запада заходили тучи, я не стала возражать. Мы сгребли в кучу все грязное белье, вытащили из дома древнюю стиральную машину, а на газовую плитку водрузили ведра с водой. Спотыкаясь о тянущийся в дом провод, мы таскали тазы с бельем к огромному корыту с водой, полоскали, выливали грязную воду, носили из колодца чистую.

- Да, к хорошему привыкаешь быстро! – отдуваясь и вытирая со лба пот, говорила Марина. – Дома засунул белье в машину, нажал кнопочку – и пожалуйста, получай чистое и почти сухое. А тут…

Провозились мы до самого вечера. Горячей воды осталось три ведра, поэтому решили помыться. Топить баню не хотелось, да и слишком уж было жарко, просто поливали другу друга из ковша.

- Сейчас поставим самоварчик, чайку попьем, - мечтательно протянула Марина, растянувшись на лавке. – Тюлька такую пастилу вчера вкусную привез.

При этом она многозначительно посмотрела на меня. Я вздохнула, натянула трусы, топик и пошла собирать сосновые шишки, которыми мы кормили самовар. Сосен на участке было великое множество, шишки валялись ковром, корзинка быстро наполнялась. Я подумала, что у дальнего забора шишечный урожай никто не собирает, поэтому там их должно быть еще больше.

Как рассказывал Антон, раньше прямо за участком начинался лес, но потом вдоль забора протоптали тропинку к магазину. Вскоре магазин перенесли в другое место, а тропа осталась, по ней иногда ходят грибники. Забор представлял собой все ту же рабицу, но только без бешеных огурцов и прочей сволочи, поэтому ничего не помешало мне увидеть, что за забором стоит человек и смотрит на меня.

От неожиданности я завизжала, как стайка баньши. Мужчина – а это был именно мужчина, лица которого я не рассмотрела, - сорвался с места и скрылся в лесу.

Из бани выглянула завернутая в полотенце Марина с другим полотенцем в виде тюрбана на голове.

- Что опять? – сварливо спросила она.

- Там… мужик… был. В лес убежал.

- Тебе не показалось?

- Показалось?! – я махнула рукой в сторону вытоптанного пятачка и сломанного молоденького малинника.

- Подумаешь! – фыркнула Марина. - Ну, увидел тебя мужик в трусах, горе какое. Сразу орать надо. Пусть ослепнет.

- Да не в том дело! – меня трясло так, что даже зубы стучали. – А вдруг они узнали, что я жива. И нашли.

 - А ну прекрати блажить! – приказала Марина. – Если бы он пришел тебя убить, то и убил бы, без всяких китайских церемоний, а не задал бы стрекача в лес, как заяц. Ты его, сердешного, наверняка так напугала, что до сих пор через бурелом драпает. Иди в дом, я сама самовар поставлю.

Она взяла брошенную мной корзину и пошла к кухне, а я поплелась в дом, вздрагивая от хруста сучков под ногами.

Ночь прошла ужасно. Хотя я и закрылась на щеколду, мне постоянно мерещились шаги по лестнице, которая шла не из дома, а круто поднималась на манер трапа вдоль стены – от крыльца на крошечный балкончик с хлипкими перильцами. Обычно когда кто-то начинал по ней карабкаться, весь дом ходил ходуном. Впрочем, то же самое происходило при мало-мальски серьезном порыве ветра: росшая у самой стены сосна махала ветками и раскачивала весь дом. «Сковырнет нас эта дура когда-нибудь! – жаловалась Марина. – Надо бы спилить, да возни сколько!»

Как назло, ветер поднялся именно этой ночью. Сосна гудела и тряслась, подкапывая дом. То и дело на крышу с грохотом падали шишки. Я боялась, что за этим шумом не услышу настоящих шагов. При каждом шорохе внутри все обмирало. Я понимала, что сколоченная из тех досок дверца с хилой задвижкой-скобочкой способна задержать разве что младенца. Саспенс нарастал: где-то в лесу начала ухать сова, потом зашлась в дурном лае собака. Я выглянула в окно и увидела за деревьями темный силуэт.

Пытаясь проглотить бешенно бьющееся сердце, которое почему-то вдруг переселилось в горло, я с головой нырнула под одеяло. «Господи, Господи!» - твердила я плохо слушающимся, огромный и шершавым языком. Внезапно захотелось прочитать какую-нибудь молитву, ну хоть какую-нибудь, но дальше «Господи» дело не шло.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не поняла, что, если не вылезу из-под одеяла, то задохнусь. Осторожно высунула нос, вдохнула глубоко. Высунула уши, прислушалась. Тихо. Даже ветер как будто смолк. Оттянула краешек занавески, посмотрела – никого.

Померещилось?

Я не знала. Потекли слезы, теплые и щекотные. Стало легче. Наплакавшись, я уснула.

- Слышала, какой ночью был ветер? – первым делом спросила Марина, когда в одиннадцатом часу я сползла вниз, пошатываясь и умирая от головной боли. – Я даже вышла посмотреть, не унесло ли белье. Слава Богу хоть дождь не пошел.

- Так это была ты? – от облегчения задрожали колени, и я мешком плюхнулась на табуретку. – А я-то черт знает чего думала.

И я рассказала ей о своих ночных страхах.

- Да-а! – протянула Марина, выслушав меня. – Слушай, ты просто ужас как паршиво выглядишь. Бледная, как простыня, фингалы под глазами – панда обзавидуется. Ну, ясный перец, вчера мы с тобой набегались, как савраски, да еще ты перепсиховалась, ночь не спала. Давай-ка, Лиза, ложись на Гошкину кровать, а я тебе чайку спроворю.

Я заползла на скрипучую солдатскую койку с серым байковым одеялом – кроме нее в крохотной клетушке помещались только стул и длинная узкая тумбочка с откидной дверцей. За стенкой в такой же каморке спала сама Марина, только у нее вместо тумбочки стояло древнее резное трюмо с мутным зеркалом. В доме была еще одна «комната», так называемый «зал» - с печкой-буржуйкой, маленьким японским телевизором и предметами мебели, о которых раньше я знала только понаслышке. У стены стояла «оттоманка» – низкая широкая тахта с длинными валиками, а рядом – два набитых старыми чулками пуфика. Довершал меблировку диванчик эпохи Александра III. Наверно, антиквары дали бы за него немалые деньги, если бы он не был так нещадно потрепан и ободран. Антон говорил, что вся эта рухлядь переходила в их семействе по наследству и стоит на даче с самой ее постройки в 55-ом году.

Овчинный тулуп, которым я укрылась, нещадно вонял старой псиной. Меня сильно знобило. Видимо, продуло после бани. А может, и псих дает о себе знать. Все-таки не девочка уже, у других вон в мои годы роскошные букеты всевозможных болячек, а мне все как-то не с руки по врачам ходить.

Марина принесла чай и омлет с колбасой. Я посмотрела на него и поняла, что сейчас меня вывернет наизнанку. Этот вонючий тулуп…

Я едва успела слететь с крыльца в кусты дикой малины.

- О-о! – торжественно протянула вышедшая за мной Марина. – А ты, Дюймовочка, случаем не того, а?

Это дурацкое прозвище меня чрезвычайно бесило, но на этот раз я даже не обратила внимания и только простонала:

- Что-о?

- То-о! – передразнила Марина.

Я вытерла рот рукавом, отползла на два шага и села на ступеньку.

- Какое сегодня число?

- Черт его знает, - пожала плечами Марина. – Мне на работу только в августе, а август еще не начался, это точно, потому что Гошка возвращается 31 июля.

Я заползла в дом, нашла свою сумку, а в ней календарик, вернулась на крыльцо и принялась за подсчеты.

Мать честная! Наш с Ракитским поход в греческий ресторан был ровно шестнадцать дней назад, а это значит… Это значит, что у меня два дня задержки.

Я закрыла лицо руками и заскулила, как щенок.

- Сколько? – правильно поняла меня Марина.

- Два дня.

- Ну, это еще не срок. Хотя… Рвота и все такое…

- У меня никогда не было задержек, - я покачала головой, от чего все вокруг поплыло и никак не хотело останавливаться.

- Миленько! – Марина сорвала метелочку тимофеевки и обдирала с нее веточки. – Что делать будем?

- Не знаю, - я уткнулась лицом в колени. – Меня вообще нет. Меня убили. И похоронили.

- Хватит нести чушь! Насколько я понимаю, ты еще не рожала. Аборты, выкидыши?

Я снова покачала головой.

- Первая беременность в тридцать… Сколько тебе, тридцать пять? Мы таких называем «старые первородящие». Начиная лет так с двадцати семи – двадцати восьми.

- Значит, я буду дряхлая первородящая.

- Мне нравится твой юмор. И направление мысли тоже. Значит, у меня будет племянничек. Не волнуйся, все сделаем по высшему разряду.

- Господи, выходить замуж в тридцать пять лет по залету. Как сопливая девчонка! – продолжала причитать я.

- Насколько я понимаю, вы собирались пожениться совсем по другой причине.

- Но ведь все будут думать именно так!

- Тебе-то не все ли равно? – хмыкнула Марина. – К тому же это как раз в двадцать лет стыдно выходить замуж по залету, а в тридцать пять – очень даже нет. Хотя бы уже потому, что никто в это просто не поверит.

- Во что не поверит?

- В то, что такая бабушка могла забеременеть случайно. Но Тюлька-то, вот стервец, о чем он думал, спрашивается? Хотя, что я говорю, известно, о чем. Ты кого хочешь, мальчика или девочку?

- Никого! – буркнула я и снова уткнулась в колени.

Марина молчала. Я подняла голову и наткнулась на ее ледяной немигающий взгляд.

- Ты серьезно? – наконец спросила она.

- Подумай сама! Я в таком положении идиотском, прячусь от всех, постоянно на нервах. И тут – пожалуйста!

- Знаешь, как говорят? Будет зайка – будет и лужайка. У тебя еще есть время подумать, Лиза, - медленно и резко сказала Марина, просто отчеканила. – Если ты решишься на аборт, я отвезу тебя в свою клинику и все сделаю сама. Но покрывать тебя перед братом, извини, не буду. Хватит с меня этой идиотки Влады, жены его. Та тоже кудахтала: «Ах, ах, Мариночка, нам еще рано детей заводить, мне еще учиться надо, институт закончить», Я думала, Антон в курсе. Ну, и отвела ее к своему бывшему однокурснику, хотя и уговаривала не рисковать, все-таки отрицательный резус. Хорошо хоть сама делать не стала. Потом Владка институт закончила, а работать в лом. Дай, думает, засяду с ребеночком на три года, а за это время, как в сказке, глядишь, ишак и сдохнет. А ребеночек-то и не получается. Раз выкидыш, два, три. А потом врач Антону и говорит: дескать, у жены вашей из-за аборта вообще детей не будет. А он-то ее девочкой замуж взял. Значит, ребенок либо его был, либо где-то сбоку приключился. И так, и так – полная жопа. Ох, он бесился! Я думала, убьет ее. Как Владочка ни плакала, как себя пятками в грудь ни била, все без толку. Проскрипели еще год и все равно развелись. Так что ты, милая моя, если Антон тебе хоть на каплю дорог, хорошенько подумай.

Она встала со ступеньки, на которой сидела рядом со мной, и ушла в дом. А я снова залилась слезами.

Ракитский приехал только на следующий день к вечеру. Все это время я пролежала на Гошкиной кровати под тулупом, периодически свешиваясь над принесенным Мариной тазиком. Она была ко мне чрезвычайно предупредительна и вежлива, но холодна, как Снежная королева. «Чаю?» и «Как ты?» – это, пожалуй, единственные фразы, которые она произносила, заглядывая в мою каморку. Я с трудом и отвращением вливала в себя сладкий теплый чай, чтобы через пять минут вернуть его в тазик. Хотелось умереть. Немедленно. Никаких других мыслей и желаний не было, словно ледяная, звенящая дурнота растворила их и они тоже переселились в тазик.

На следующее утро в голове немного прояснилось. Мне даже удалось съесть ржаной сухарик, и он не запросился обратно.

Сложив руки на животе, я попыталась представить, что там, внутри, под руками… Что? Головастик? Или еще просто комочек клеток? Как выглядит четырехнедельный человеческий зародыш? Как странно. Он уже живой, он все чувствует. И, наверно, знает все мои мысли. Ведь он же часть меня. Только нравятся ли ему они, эти мысли? Вряд ли. Может, поэтому мне так плохо?

Ребенок… Мой и Ракитского. От этой мысли хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Вообще-то я никогда не жаждала иметь детей. Нет, вру. Когда-то хотелось. Но очень давно.

Тогда я грезила наяву. Представляла, как мы с Вовкой по вечерам будем пить чай на его огромной кухне. Как вместе будем ездить на дачу. Рядовые мечты образца 1988 года. Тогда не очень-то бредилось о яхтах, виллах и Багамах. Я видела себя с огромным животом, неуклюжую, неповоротливую. И Брянцева, ведущего меня под ручку на вечернюю прогулку. Видела его со свертком на пороге роддома, видела с коляской, видела с ребенком, едущим на его шее. Девочку я твердо решила назвать Сабиной – дурацкое имя, от которого теперь сводит скулы, как от яблока-дички. Мальчик был бы Володей – тогда мне нравились такие дубли: Сан Саныч, Пал Палыч…

Живот под руками был гладкий и плоский. Но с каждым днем он будет расти. А потом я почувствую, как там кто-то возится. Положу на живот руку – и он толкнет меня изнутри, словно поздоровается.

Так что получается, Лиза? Ты собралась рожать? Серьезно?

Я скрипнула зубами и зажмурилась. Не буду сейчас ничего решать. Не хочу.

Маленькое существо внутри огорчилось – меня снова потянуло к тазику.

Заслышав шум мотора, я кое-как сползла с кровати и выбралась на крыльцо. Марина, одетая в серые шорты и черную футболку с веселенькой надписью «Fuck Off!», выводила из сарая громоздкий мужской велосипед.

- Ты куда? – удивился Антон, выгружая из багажника «Пежо» пакеты с продуктами.

- В ларек съезжу. На станцию.

- Зачем?

- За минералкой.

- Да я привез, целую упаковку, - Антон достал с заднего сиденья обтянутые пластиком бутылки.

- Это газировка, а не минералка! – высокомерно бросила Марина, неуклюже перекидывая ногу через раму. – Поеду «Нарзану» куплю.

Все ясно. Оставила нас одних. Для «сурьезного» разговора.

- Что с тобой? – спросил Антон обеспокоенно, усаживаясь рядом со мной. – Ты такая бледная. Ты хорошо себя чувствуешь?

Он коснулся моей руки, и по всему телу побежала новая волна озноба. Рука стала похожей на тушку мороженого цыпленка – ледяная, синюшного оттенка и в пупырышках. Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе, синяя? Лежа под тулупом, я продумывала всевозможные варианты своего «говорят все радиостанции Советского Союза». И вдруг все они таинственным образом из головы улетучились.

- Я беременна! – ляпнула я и уставилась на него, напряженно ловя ту самую первую реакцию, по которой смогла бы определить его отношение к «сюрпрайзу». «Вот в зависимости от этой самой реакции и буду решать», - промелькнуло где-то на задворках самым мелким петитом.

Надо же! А я когда-то считала его ослепительным красавцем.

Лицо Антона как-то странно сморщилось, он стал смешным и немного жалким – в том смысле, что его стало жаль, но не по какой-то там причине, а просто так. Как в финале трогательного фильма. Как в тот момент, когда я смотрела в окно на Левку, неуклюже забирающегося в машину. Защипало в носу.

Антон порывисто и неловко притянул меня к себе, уткнулся носом в ухо – стало жарко и щекотно – и прошептал:

- Ты ведь его родишь, да?

Я отодвинулась. На меня смотрели странно круглые, совсем как у совы, глаза. Они не моргали, они – вспомнилось дурацкое детское словечко – лупали. Я хотела засмеяться, но почему-то заплакала. Говорят, беременные женщины жутко слезливые и плачут по любому поводу. И без повода тоже. Лиха беда начало!

- Да? – продолжал настаивать Антон, все так же шепотом.

- Да!

- А чего орешь? – совершенно другим, совершенно обычным тоном поинтересовался он.

Я даже задохнулась от неожиданности. Словно радуясь принятому решению, организм моментально утихомирился, тошнота, как по волшебству, прошла.

- А что там у тебя вкусного есть? – покосилась я на стоящие у крыльца пакеты.

                                                        19.

- Пришлось тебя частично рассекретить, - обрадовал меня Антон, когда мы уселись на кухонной веранде ужинать.

- То есть? – бутерброд с ветчиной застыл на полпути к моему разинутому рту.

- Пришлось по большому секрету поведать Коробку, что ты немножечко жива. Он удивился, но обрадовался. Вернее, наоборот, обрадовался, но удивился.

- Кто тебя просил?

- Ты хочешь, чтобы твое ненаглядное БВС приказало жить за компанию с тобой?

- Это почему это? – возмутилась я, откладывая так и не откушенный бутерброд.

- Твои милые подчиненные радостно бросились делить власть. На твой кабинет замахнулись по очереди Зоя, Паша и Витя. Особенно Зоя. А Славик им всем показал кукиш. Сказал, что держал эту богадельню исключительно из доброго к тебе отношения. И что без тебя они ему сто лет не нужны.

- Так и сказал? – хихикнула я. Молодец Славик. Но мои-то бандерлоги каковы! Хозяйский труп еще остыть не успел, а они уже кабинет делят.

- Так и сказал. Зоя мне позвонила, в слезах. Хотела узнать, имеет ли он право на такой низкий поступок. Я ее огорчил, что еще как имеет. И перезвонил Коробку. Но это еще не все.

- Что еще? – от недоброго предчувствия заныло в животе. Хотя, может, всего-навсего от голода.

- Тебя искали. У мамы.

- Кто?

- Не имею представления. Но мужчина. Я попросил соседей сразу звонить мне, если кто-то будет тебя спрашивать.

- Подожди! – сообразила я. – Он искал меня или?..

- Вот именно что «или». Ту женщину, которая жила в квартире твоей матушки.

Я сжала руками виски и застонала.

- И что соседи?

- Бабка напротив сказала ему следующее, цитирую дословно: «Она уехала куда-то с мужчиной, на иномарке».

- Дай телефон! – потребовала я.

- Кому ты собираешься звонить? – Антон протянул мне свой крохотный серебристый «Сименс».

Проигнорировав вопрос, я набрала номер своего сотового, который отдала маме. В ее задачу входило фиксировать все входящие звонки, попутно развивая легенду: погибла, мол, Лиза, во цвете лет, царствие ей небесное.

- Мам, кто-нибудь звонил? – заорала я, даже не поздоровавшись.

- Нет, никто. А ты откуда звонишь?

- Из одного места, мам. Скажи, ты чего-нибудь необычного не заметила? Люди какие-нибудь посторонние, машины незнакомые?

- Не-ет, - как-то неуверенно протянула мама.

- Точно? – насторожилась я.

- Ну ты же знаешь, у нас в переулке все на виду. Хотя постой-ка… Ведь точно, было такое.

- Ну говори, говори! – я даже ногой топнула, хотя мама и не могла меня видеть.

- Я пошла в магазин, возвращаюсь, а возле калитки стоит кто-то и за забор заглядывает.

- Как он выглядел? Это ведь он был, в смысле, мужчина?

- Да мужчина-то мужчина, вот только, как выглядел, точно не скажу. Я же его издали видела, от поворота. А когда до  калитки дошла, его уже не было. Наверно, шмыгнул в проулочек.

- Ну хоть примерно, мам! – взмолилась я. – Высокий, низкий, худой, толстый?

- Да никакой. Обычный среднестатистический гражданин.

- Ага, средней, значит, паршивости. А одет во что?

- Дай подумаю, - засомневалась мама. – Кажется, в джинсы. И майка какая-то. Лиз, а ты где? – снова спросила она.

- Да так, в одном месте, - я все же решила не уточнять, в каком именно, и, во избежание дальнейших расспросов, поспешила разговор закончить.

- Ты все понял? – спросила я Антона, кратко пересказав ему содержание нашей с матушкой плодотворной беседы. – Как видишь, они действительно знают, что я жива. Но откуда? Может, Коробок?

- Вряд ли, - покачал головой он. – Я звонил ему только сегодня.

- Но он разговаривал со мной на поминках. Может, узнал?

- Вряд ли, - повторил Антон. – Тогда он не стал бы закрывать твою лавочку. Да и удивился очень натурально.

- Тогда, может, Стоцкий? – продолжала настаивать я. – У Чинаревой ведь и раньше были какие-то милицейские информаторы. Или это у Полосовой? Ведь кто-то же ее предупредил об обыске в клубе. И о том, что меня задержали по подозрению в убийстве Брянцева, она тоже знала.

- Стоцкий? – Антон вытащил сигареты, но, видимо, вспомнил о моем, так сказать, интересном положении и спрятал пачку обратно в карман. – Нет, только не Стоцкий. В это я никак не могу поверить. Я его столько лет знаю.

- Ну а кто тогда? – заорала я, вскакивая со скамейки. Со стола полетели вилки, опрокинулся стакан, сок полился на пол. – Кто? Мама? Марина? Или, может быть, ты?

- С ума сошла? – Антон швырнул на стол вилку и тоже встал. – Сядь и успокойся!

- Сам сядь и успокойся!

Я выскочила из кухни и понеслась в дом. Дурнота вернулась и плескалась около ушей. Плюхнувшись на кровать, я с головой залезла под тулуп и снова дала волю слезам. Наверно, у меня уже не физиономия, а папье-маше, думала я, всхлипывая и глотая сопли. Ну и пусть! Ну и пусть!!! Все равно найдут и убьют. Вместе с крохотной запятой, которая недавно поселилась во мне.

Заскрипели ступеньки. Я еще глубже забилась под тулуп. Кто-то сел на кровать рядом со мной, дотронулся до тулупа.

- Лиза! – услышала я голос Марины. – Лиз!

На протяжении всего нашего с Антоном разговора она сидела молча, сосредоточенно поглощая салат из крабовых палочек, и только заморгала удивленно, когда я предположила, что это от нее Чинарева могла узнать об «ошибочке».

- Лизуня, вылезай! – Марина попыталась стащить с меня тулуп, но я вцепилась в него, не желая никого видеть. – Послушай, прекрати истерику! – рявкнула она и так рванула тулуп, что у меня в руках остались клочья бараньей шерсти.

- Марин, ты что, не понимаешь ни черта? – я села и стряхнула с рук шерсть. – Я не представляю, как они узнали, что убили не меня. Но что они меня ищут – это факт. И в городе, и на даче, и даже здесь. Каким образом они узнали, что я здесь, а? Об этом даже мама моя не знает. Только ты, Антон и Стоцкий.

Марина в ответ сморщила подбородок, от чего он стал похож на целлюлитную попу, и дернула левым плечом.

- Ну кому я могла сказать, подумай сама! А Тюльке это каким боком надо, а? Мне другое непонятно. Если тот мужик, которого ты видела, действительно за тобой охотится, то почему не убил?

- Какая разница? Наверно, я его визгом спугнула. А потом из дома почти не выходила, разве что в туалет. Тогда не убил, значит, в следующий раз точно убьет. Куда я денусь?

И в самом деле, куда я денусь?

Если предположить, что где-то в лесу сидит шпуён и следит за дачей, то уехать отсюда незамеченной не удастся. Вот только понять я не могла никак, зачем нужно за мной следить. Я вообще ничего не могла понять, но мне постоянно чудился чей-то внимательный взгляд.

Марина фыркала, как тюлень, предполагала у меня параноидальные наклонности, но в конце концов сама вызвалась вывезти меня в город на своем джипе.

Для маскировки устроили целый спектакль. Сначала я, в Маринином сарафане и пестрой косыночке, посидела на кухонной веранде, дав гипотетическому наблюдателю возможность рассмотреть меня во всей красе. Потом мы с Антоном зашли в саму кухню, я быстро переоделась в джинсы, футболку и ветровку, а Антон – в сарафан и косынку. Затем он уселся на веранде с газетой, а я выбралась через кухонное окошко с другой стороны и, прячась за кустами, пробралась в дом. Увидеть меня со стороны леса было практически невозможно.

Точно так же, почти по-пластунски, я добралась до джипа и спряталась за ним, поджидая Марину. Она вышла, одетая «прилично», в брюки и кофту, открыла дверцу машины (я шмыгнула вовнутрь) и крикнула:

- Лиза, Антон! Я уехала! Пока!

«Лиза», не оборачиваясь, помахала с кухни рукой.

Только когда мы выбрались на шоссе и отъехали на несколько километров, я немного успокоилась. Но тут же забеспокоилась снова:

- Маринка, а вдруг они Антона убьют? Ну, подумают, что это я, и…

Марина съехала на обочину и остановилась. Мы уставились друг на друга округлившимися от ужаса глазами. Почему-то никому в голову не пришло, насколько этот маскарад может быть опасен. Я схватила Маринин сотовый и начала набирать номер, почему-то постоянно попадая не туда.

- Дай сюда! – Марина выхватила телефон из моих трясущихся рук.

Длинные гудки. Пять, десять. Потом в трубке щелкнуло, и пошли гудки короткие.

- Не берет, - глупо сообщила Марина. – Что будем делать?

- Попробуй еще раз, - дрожащим голосом посоветовала я.

Тот же результат.

- Поехали обратно! – Марина резко вывернула руль, едва не протаранив испуганно вильнувший «москвич».

Но не проехали мы и километра, как раздался звонок.

- Тюлька, твою мать! – гаркнула Марина, взглянув на экранчик.

Я вырвала у нее трубку:

- Где ты был? Мы обзвонились уже. Мы уже черт знает что думали! Мы…

- Да прекрати ты орать! До чего же ты, Елизавета, горластая. В туалете я был, понятно? В этом дурацком балахоне карманов нет, поэтому трубку с собой не взял.

- Снимай сарафан, быстрее!

- Какого?.. – тут Антон внезапно замолчал. Видимо, до него тоже дошло. – Сейчас сниму. Куда вы едете?

- Еще не знаем. Я тебе позвоню. Целую.

Дав отбой, я откинулась на спинку и закрыла глаза. Внутри противно дрожало, по телу разливалась мятная слабость. Марина покосилась на меня:

- Что, опять тошнит? Остановить?

Я покачала головой.

- Просто представила, что…

Что? Антона, упавшего головой на стол, красное пятно, расползающееся по клетчатой клеенке, бессильно свесившуюся руку… Я помотала головой, отгоняя видение.

«А все из-за тебя!» – раздался под гудящими сводами моей сказочно пустой головы Михрюткин голос.

«Пшел вон!» - хоть и про себя, но свирепо рявкнула я.

- Так куда все-таки едем?

Я хотела назвать адрес Левкиной тещи, но Марина уже приняла свое решение:

- Отвезу-ка я тебя в свою клинику. Тебя там сам черт не найдет. Заодно анализы всякие сделаем.

- А платить кто будет? У меня денег кот наплакал.

- Как это кто? – возмутилась Марина. – Тюлька, разумеется. Он у нас богатенький буратинка, вот пусть и башляет.

- Но у меня нет с собой ничего.

- Да хватит тебе ныть уже! – Марина не на шутку разозлилась. – До чего же ты, Лиза, нудная! Вот нашел себе Антон бабу на свою дурацкую голову. Сейчас зайдем в какой-нибудь магазин, купим зубную щетку и прочую дребедень. Только замолчи, пожалуйста.

Я послушно замолчала и не открывала рот до самого города.

Гинекологическая клиника «Диана» располагалась в небольшом двухэтажном здании послевоенной постройки недалеко от Кировского завода. Все оно было в каких-то странных выступах, нишах и колоннах. Название клиники меня изрядно повеселило. Насколько мне известно, богиня лесов, полей и охоты была девственницей, а посему вряд ли нуждалась в регулярной гинекологической помощи. Хотя и девственницы бывают разные…

Марина поднялась на крылечко и нажало кнопку звонка. Дверь лязгнула, показался шкафообразный охранник. Вопреки ожиданиям, он был одет не в камуфляж и даже не в белый халат, а в цивильные слаксы и рубашечку. Однако телосложение не позволяло заподозрить в нем дежурного врача или хотя бы санитара.

- Это вы, Марина Сергеевна? – удивился парень. – Вы же в отпуске.

- Вот, пациентку привезла. В стационар. Кто сегодня дежурит?

- Сам.

- Блин! – скривилась Марина. – Ну да ладно, ничего не поделаешь. Пошли, - кивнула она мне и потащила за руку по выкрашенному бежевой краской коридору.

- А почему блин? – поинтересовалась я, едва поспевая за ней.

- Да потому что он старый лысый козел, - вполголоса просветила меня Марина. – Потому что я его терпеть не могу. Правда, платит он хорошо, грех жаловаться. Но все равно козел.

Заслышав наши шаги, из крайнего кабинета выглянул крохотный мужичок, а скорее, и не мужичок даже, а старичок с круглой, празднично поблескивающей лысиной. Я подумала, что ему, наверно, очень удобно проводить осмотры пациенток, потому что росточком «сам» удался чуть повыше стандартного гинекологического кресла и его голова оказывалась примерно на уровне сами понимаете чего.

- Вот, Семен Аркадьевич, невестку привезла, - Марина подтолкнула меня вперед.

- Здрасьте! – от смущения я едва не сделала книксен.

- Шесть недель, сильный токсикоз, - докладывала Марина. – Полежит в стационаре, сделаем анализы. Завтра утром приедет брат, все оплатит.

- Будем смотреть? – коротышка хищно оглядел меня с ног до головы.

Господи, он что, маньяк?

- Я сама, Семен Аркадьевич, - поспешила на помощь Марина. – Девушка стесняется.

- Девушка? Стесняется? – скептически переспросил он. – Впервые вижу беременную девушку. А вы? Наверняка она забеременела непорочным образом, просто как Дева Мария.

- Тише, Семен Аркадьевич! – строго оборвала его Марина. – Она верующая. Очень глубоко верующая. Вы оскорбляете ее религиозные чувства. Она еще никогда не была у гинеколога. Тем более, вы – мужчина.

Семен Аркадьевич посмотрела на меня, как на собаку с двумя головами, и только рукой махнул: мол, воля ваша.

- Чего ты тут наплела? – фыркнула я, когда мы зашли в небольшую смотровую. – Какие шесть недель? И почему это я никогда не была у гинеколога?

- Ты хочешь познакомиться с этим клопом поближе? Так я его сейчас свистну. Скажу, что ты мне не доверяешь.

- Нет, не надо! – испугалась я.

- Ну то-то же. А шесть недель потому, что четыре – это несолидно. Может, это и не токсикоз вовсе, а расстройство желудка. Кстати, сделай-ка ты завтра с утра тест, а то, может, и правда, никакой беременности нет.

Осмотрев меня, Марина вызвала медсестру, и та отвела меня на второй этаж, в маленькую двухместную палату, где на кровати у окна спала молодая светловолосая женщина. Шум разбудил ее, она проснулась, повернулась и бурно обрадовалась:

- Ох, ну наконец-то!

Заметив мое недоумение по поводу такого явного восторга, она объяснила:

- Скучно одной валяться. Поговорить не с кем. Я специально в двухместную палату попросилась, а соседки все нет и нет.

Пока я располагалась, женщина, назвавшаяся Ириной, трещала, не закрывая рта. В течение всего нескольких минут я узнала, что ей двадцать пять лет, что она домохозяйка, что у нее уже есть две девочки, но муж-бизнесмен требует мальчика и не намерен останавливаться, пока не получит желаемого.

Самым замечательным было то, что говорить самой при таком раскладе уже не требовалось. Под ее журчание я незаметно уснула.

Разбудил меня какой-то шорох. Слабо светящиеся стрелки часов показывали без десяти два. Я села и прислушалась. Ирина спала, тихо похрапывая. Проехала машина, отсвет фар полосой скользнул по потолку.

Что-то скрипнуло. В коридоре? Или за окном? Я нажала на кнопочку бра в изголовье. Лампочка не зажигалась. Тогда я встала и включила общий свет.

- Что? Что случилось? – сонным голосом пробормотала Ира, зажимая глазами руками.

- Тише! Слышишь?

Она прислушалась.

- Ни фига не слышу. Может, показалось?

Я приоткрыла дверь, выглянула в коридор. Никого. Вернулась в палату, подошла к окну. Пустая улица.

- Может, мыши скребутся? – Ира зевнула и отвернулась к стене.

Я выключила свет и легла. Сон больше не шел. Правда, показалось? Или кто-то пытался забраться по выступам стены, а я, включив свет, его спугнула?

Время ползло, как раненая черепаха. Мысли – напротив, метались испуганными летучими мышами.

Летучими мышами… «Я – черная моль, я – летучая мышь…» Этот душещипательный, пошловатый романс обожала Настя. Сколько раз я слышала, как она фальшиво напевает его. Настя, Настя, как же не повезло тебе. И все… из-за меня?

«А из-за кого еще?» – ехидно заметил Михрютка. Я уже привыкла, что время от времени пустота отзывается на мои мысли его тоненьким, скрипучим голоском. По привычке я помотала головой, отгоняя неприятные мысли. Зазвенело в ушах, тошнота подкатила к горлу. Едва успев нашарить под кроватью тапки, я бросилась в туалет.

Пустой желудок так и рвался утопиться в унитазе. Перед глазами плавали огненные колеса. С трудом поднявшись на ноги, я прополоскала рот и замерла от жуткого визга.

Ноги приросли к полу. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем открылась дверь палаты.

- Что случилось? – спросила медсестра.

Я отмерзла и осторожно выглянула из туалета.

Ирина сидела на кровати, натянув одеяло до бровей. Рядом стояли медсестра и охранник.

- Там мужик какой-то, - дрожащим голосом выдавила она, показывая пальцем на окно.

- Где там? – медсестра подошла к окну, выглянула. – Нету там никого. Может, приснилось что-то?

- Ага! Лизе вон тоже приснилось, да?

Сестра повернулась ко мне.

- Вы тоже кого-то видели?

- Слышала шорох какой-то, - нехотя призналась я.

- А как он выглядел, мужик этот? – подал голос молчавший до сих пор охранник.

- Да откуда я знаю. Страшная какая-то рожа. Лиза в туалет пошла, я проснулась. Поворачиваюсь, а он в окно смотрит. Я заорала – он исчез.

- Так, мне надо немедленно отсюда уйти, - я старалась, чтобы голос звучал твердо и спокойно.

- Вы с ума сошли! – вытаращила глаза сестра. – Три часа ночи.

- Вы слышали? Мне надо отсюда уйти. Молодой человек, выйдите, я буду одеваться.

- Лиза, да ты что, да ты куда? – закудахтала Ира. – Ты из-за этого, который за окном, да?

- Может, милицию вызвать? – предложил охранник.

- Нет! – рявкнула я. – Не надо никакой милиции!

- Я сейчас главного позову, пусть он решает, - сестричка выскочила из палаты, словно за ней волки гнались.

Мне наконец-то удалось выставить охранника за дверь. Достав из шкафа свою одежду, я принялась одеваться, как солдат по сигналу «тревога». Ирочка следила за мной сверкающими глазами.

- Скажи, Лиза… Это ведь из-за любви, да? – с придыханием спросила она. – Он что, отец твоего ребенка? Ты от него хочешь убежать? Или наоборот, к нему?

Ну надо же быть такой глупенькой! Какая там еще любовь-морковь?!

Хотя… Как она сказала? Отец моего ребенка?

А что? Интересная мысль. Уж Антон-то точно знает, где я. Антон и Марина. Только зачем ему такие сложности? Легче предположить, что наш трюк с переодеванием не удался и нас с Мариной все-таки выследили.

В палату ворвался лысый карлик Семен Аркадьевич, пылающий гневом. Как же, пациента решила уйти. А денежки?

- Куда вы собрались, сумасшедшая женщина? – набросился он на меня с порога. – И потом, мне трудно представить себе глубоко верующую женщину, к которой по ночам в окна лазают мужчины.

Натянув ветровку, я взяла сумку и пошла к двери. Главврач загородил мне дорогу.

- Вы что, силой меня собираетесь здесь держать? – удивилась я. – Или я должна заплатить за постельное белье и амортизацию койкоместа? Двести рублей хватит? – я достала из сумки две сотенные бумажки.

- Да причем здесь это? – он суетливо сунул купюры в карман. – Вы что, не можете уйти утром, если уж так приспичило?

- Вы хотите, чтобы этот урод меня убил?

- Может, все-таки позвонить в милицию? – попугаем повторил из коридора охранник.

Я уже дошла до лестницы и вдруг сообразила, что этот некто, который заглядывал в окно, вполне может болтаться на улице. Вот он обрадуется!

- Сделайте одолжение, - я повернулась к охраннику, который маячил у меня за спиной. – Вызовите мне такси и проводите до машины.

Такси подъехало к самому крыльцу. Я юркнула на заднее сиденье, успев при этом взглянуть наверх: в окне моей палаты маячили любопытные физиономии.

- Куда? – повернулся ко мне водитель.

- На Васильевский.

Я чуть шею себе не свернула, выглядывая возможных преследователей. Но никто за нами не ехал. Нет, какие-то машины, несмотря на позднее время, были, но ни одна из них не висела на хвосте. И тем не менее, я попросила остановиться у Академии художеств и поплелась пешком, пугаясь каждой тени и каждого шороха. А вдруг некто запомнил номер, найдет таксиста и узнает, где я вышла.

До Иностранного переулка оставалось совсем немного, когда рядом затормозил милицейский «УАЗик» и из него выдвинулись двое бравых ментов.

- Документики ваши попрошу, дамочка! – потребовал тот, что помоложе.

Второй, постарше, похожий на идола с острова Пасхи, сурово зыркнул глазами. Я протянула паспорт. Откуда-то появился фонарь. Служивый посветил на паспорт, мне в лицо, снова на паспорт.

- А чего шляемся по ночам? – возвращать паспорт он не спешил.

Интересно, это он о ком, обо мне или о себе?

- С работы, - ляпнула я и закусила губу. Это с какой такой работы можно возвращаться в половине четвертого утра, а?

Похоже, та же мысль пришла и к сержанту (при свете фонаря мне удалось разглядеть его наплечья), и он задал тот же вопрос.

- В ресторане я работаю. Кухонной рабочей. А ресторан работает до последнего клиента. Вот ушел последний клиент – и мы тоже уходим. Да еще мосты, сами понимаете.

- Что за ресторан?

- «Эвридика», - назвала я первое, что пришло в голову.

Сержант колебался. А что, если ему захочется проверить, испугалась я. Тот, кто внутри, наверно, тоже испугался. Невежливо отпихнув сержанта, я рванула к ближайшей урне.

- Пьяная! – радостно заключил сержант. – Или под кайфом.

- Ничего не пьяная и не под кайфом, а беременная, - отдуваясь и отплевываясь, объяснила я.

- Отстань от нее, Серый! – ожил идол с острова Пасхи. – Дома надо сидеть, раз беременная. Может, подвезти?

Хотя пройти осталось всего метров сто, я с готовностью согласилась. Меня выгрузили у Левкиного дома и даже проводили до подъезда. Машинка моя стояла на прежнем месте, колеса и дворники, насколько позволил рассмотреть тусклый свет единственной лампочки над подворотней, не пропали.

Вскарабкавшись в потемках на третий этаж, я открыла дверь и услышала:

- Стой где стоишь! Руки!

Машинально подняв руки вверх, я чуть не рассмеялась. Прямо передо мной стояла бабушка лет шестидесяти в старенькой ночной рубашке. Из ее седых с лиловинкой волос торчали бигуди, а в руках… В руках был самый настоящий пистолет, который равнодушно смотрел мне в лоб, и это было уже совсем не смешно.

- Подождите, я вам все объясню. Вы ведь Левина теща, да?

- Угу, - согласилась бабушка. – А ты кто?

- Я Лиза. Лева дал мне ключи, потому что…

- Потому что у тебя неприятности. Проходи, - она опустила пистолет, за которым я с опаской проследила взглядом. – Это внука. Игрушечный. Но впечатляет, да? Совсем как настоящий. Уж я-то знаю. Четверть века следователем отпахала. Чай пить будешь?

- В четыре утра? – удивилась я.

- А что такого? Боишься во сне описаться?

- Скорее уж тогда утром глаз не найти, - усмехнулась я.

- Найдешь! – оптимистично заверила бабуля, шаркая шлепанцами по направлению к кухне. – Возьмешь лопатку и откопаешь. Какие твои годы. Я за пенсией приехала, - она грохнула на плиту чайник. – Кстати, меня Людмила Петровна зовут. Ну вот, Лева предупредил, что пустил пожить свою прихожанку, у которой неприятности. Смотрю, белье постельное лежит, а прихожанки нет. Кстати, сомневаюсь я, что ты действительно прихожанка.

- Почему?

- А креста нет!

Я машинально коснулась шеи и покраснела. Когда-то Валерка подарил мне красивый золотой крестик, и я гордо носила его напоказ, пока мне не объяснили, что крест поверх одежды носят только священники. И тогда я вообще перестала его надевать.

- Вы правы, - вздохнула я, садясь за стол. – Мы с Левой в школе учились.

- А-а, вот оно что. Значит, ты та самая Лиза, в которую он влюблен был. Знаю, знаю. Не удивляйся, мне Левка много о себе рассказывал. Поэтому-то он и Лидке сказал, что ты его прихожанка. Чтобы чего не подумала.

- Так ведь он же священник! – фыркнула я. Надо сказать, мне было хоть и неловко, но все равно приятно это слышать.

- Ну и что? Священник – он что, не человек? Такой же грешник, как и все. Даже больше. Кому много дано, с того много и спрашивается.

- А вы верующая?

- А как ты думаешь? Имея в детях батюшку с матушкой? И не хочешь – заверуешь. Левка, правда, говорит, что есть прихожане и захожане. Так вот я – захожанка. Захожу по праздникам, да свечки поставить. Лучше расскажи, что с тобой приключилось, если не секрет.

Я кратко изложила свой детектив, опуская некоторые ненужные подробности.

- А как фамилия следователя? – уточнила Людмила Петровна, разливая чай. Мне опять досталась кружка с ухмыляющейся жабой, видимо, гостевая. – Стоцкий, говоришь? Знаю Валечку, знаю. Я, правда, не с ним работала, а в РУВД, дознавателем, но все равно знаю. Не думаю, что он с бандитами заодно, не похоже на него. Короче, до конца августа я буду на даче, разве что только за пенсией приеду. Живи спокойно. А там, глядишь, все и утрясется. Никто не знает, что ты здесь?

- У-у! – промычала я с набитым ртом. Отхлебнув первый глоток чая, я поняла, что умираю с голоду (что мы умираем с голоду!), потому что не ела уже двое суток. Сухарик и так и не откушенный бутерброд – не в счет. Поэтому набросилась на пряники и печенье, как снегоуборочный комбайн, хотя и стыдно было.

- И муж не знает? Не позвонила ему?

- Да он мне и не муж. Еще не муж. Пусть уж лучше пока не знает.

- Весело ему будет, когда узнает, что ты из клиники сбежала.

Я только головой помотала упрямо. Конечно, Ракитского было жаль. Вспомнилось вдруг, как сама психовала, когда он к телефону не подходил, а я думала, что он… что его…

- Я ему позвоню утром и скажу, что все в порядке. А где я – не скажу. Захочет еще вдруг приехать, а его выследят.

- Ну, как знаешь. Все, напилась, наелась? Тогда давай ложиться. Мне завтра, то есть сегодня, рано вставать.

Как мне удалось добраться до дивана – не помню. Слишком много всего случилось за этот бесконечный день. Кажется, моя голова еще не успела коснуться подушки, а я уже спала.

                                               20.

Когда я проснулась в двенадцатом часу под унылый перебор дождя, Людмилы Петровны уже не было – уехала на дачу. Об этом извещала лежащая на кухонном столе записка. В ней были также ЦУ («ценные указания») по поводу проживания в квартире и пожелания удачи.

Первым делом я позвонила Антону. Он уже знал о моей ночной эскападе.

- Дрянь ты эдакая! – заорал он так, что трубка начала вибрировать, и мне пришлось отодвинуть ее подальше от уха, чтобы не оглохнуть.

- Да подожди ты! – наконец мне удалось вклиниться в его гневные вопли, смысл которых сводился к следующему: я тут с ума схожу, а ты! – Меня в этой клинике чуть не убили. Хорошо, я в тот момент в туалет вышла.

Антон замолчал было, но тут же опомнился:

- Где ты? Я приеду.

- Нет! – отрезала я.

- Ты что? – похоже, он не поверил своим ушам.

- Ничего. Я тебе не скажу, где нахожусь.

- Почему?

- Именно потому, вернее, затем, чтобы ты не приехал.

- Ты не хочешь меня видеть?

Мама дорогая, неужели мне суждено выйти замуж за идиота? А если это передается по наследству?!

- Я хочу тебя видеть, - успокоила я его, - но просто беспокоюсь. За тебя и за себя, разумеется. Антоша, так будет лучше. Я буду тебе звонить.

- Но…

- Все будет хорошо! – быстро перебила я. – Люблю, целую, пока!

Положив трубку, я тоскливо подумала, что Антон так и не сказал, что любит меня. Даже тогда, когда я призналась, что жду ребенка. Вроде, и рад был, а вот о любви так ничего и не сказал.

Странно, такая мелочь, тем более не важная сейчас, но засела в мозгу, как гнойная заноза. Мелочь?! Ничего себе мелочь!

Я пыталась убедить себя, что совсем не обязательно об этом говорить, и так ведь все ясно, - но безуспешно. Да, вот такие уж мы, дэвушки, забавные существа. Скажут нам заветное словечко – и мы счастливы, хотя любви как таковой и в заводе нет. А не скажут – и вся Вселенная у ног в комплекте с рукой и сердцем покажется с ущербом: не хватает чего-то. Вон, Левка даже теще не постеснялся сказать, что был в меня влюблен.

Лизонька, при чем тут Левка, а?

Да не при чем. Обидно просто.

Опять проснулась тошнота. Похоже, она подступает всякий раз в комплекте с неправедными мыслями. Наверно, рожу великого праведника. Как, кстати, его назвать?

«Елевферием!» – хихикнула Михрютка.

«Пошел в задницу!» – предложила я.

Ладно, обсудим это позже, вместе с папашей. Если, будет, конечно, такая возможность.

Делать было абсолютно нечего. Посмотреть, что ли, телевизор? Дежавю! Вот включу сейчас, а там – криминальные новости с известием о моей смерти.

Стоп! А что, если?..

Лиза, ты окончательно рехнулась? Своя жизнь не дорога, так о младенчике подумай!

Но электричка уже шпарила без остановок. Несколько минут – и депо. «Уважаемые пассажиры, поезд прибыл на конечную станцию. Пожалуйста, не забывайте в вагонах свои вещи».

Я достала телефон, порылась в его памяти и отправила Вере Чинаревой забавную картинку. А потом позвонила куму Коробку.

- Лизка! – взревел Славик. – Ты не представляешь, как я рад! Знаешь, когда Ракитский позвонил, я сначала даже поверить не мог.

- Славочка, - перебила я, - мне надо срочно с тобой увидеться. Более чем срочно. Вопрос жизни и смерти. Моей.

- Спасибо, что не моей, - вежливо поблагодарил Коробок. – Где и когда?

- Знаешь «Макдоналдс» у «Василеостровской»?

- Ну?

- Буду там через полчаса.

Я решила идти до метро пешком и жестоко об этом пожалела. Дул холодный ветер, дождь немного унялся, с неба сыпалась мелкая водяная пыль. Вроде, и зонт не откроешь, а промокаешь насквозь. Ветровка покрылась блестящей сединой, волосы повисли влажными сосульками. Вообще, лето в этом году просто ужасное, как в анекдоте: хоть и короткое, но малоснежное. Оно уже давно перевалило за середину, а теплых дней было – по пальцам пересчитать. И это при том, что где-то во всю галдят о глобальном потеплении и умирают от тепловых ударов.

Я вошла в полупустую стекляшку «Макдоналдса», заказала чизбургер, пару пирожков и коктейль. Да, прошли те славные времена, когда народ ломился в эти буржуйские забегаловки. Помню, даже в очереди как-то стояла, чтобы съесть жесткую безвкусную котлету с вялым салатом и луком, заткнутую в неаппетитного вида булочку. А теперь заходи не хочу. Вот именно, что не хочу. Можно, конечно, было назначить Коробку встречу в более приличном месте, но, видимо, какой-то небесный покровитель «Макдоналдсов» внушил мне эту мысль.

Интересно, а кто тогда внушил мне хит дня? Эй, господин внутри, как тебе эта моя идея? Не пора тошниться?

Организм молчал. И где-то даже с интересом принюхивался к чизбургеру. Я с наслаждением вонзила в него зубы, и в этот момент вошел Коробок.

Брезгливо-настороженное выражение его физиономии как-то не слишком гармонировало с идеально сидящим серым костюмом в едва заметную клеточку, темно-синим галстуком и прической волосок к волоску. Он осматривался по сторонам, словно случайно затесался в дешевый продовольственный магазин «Копейка», и явно не замечал меня, хотя я сидела со своим бутербродом прямо у него под носом.

- Славик! – я махнула ему рукой.

- Ты?! – удивился он, судя по всему, неприятно удивился.

Похоже, я недостаточно сознавала, в кого превратилась за последние недели. И дело даже не в одежде, хотя раньше я постеснялась бы выйти из дома в таком полулюмпенском виде. И даже не в растрепанных сосульках на голове и полном отсутствии косметики. Перед выходом из дома я посмотрела на себя в зеркало и поразилась, насколько изменилось мое лицо. Исчезло выражение нахальной, неистребимой самоуверенности и легкий налет стервозности, который делал меня сводной сестричкой Веры Чинаревой и Натальи Полосовой. А если уж я поразилась этому, то как, наверно, удивился Коробок! Вряд ли я понравилась ему в этом моем новом облике – замызганном и испуганном.

Он элегантно отодвинул стул и приземлился рядом со мной, смахнув попутно крошки из-под своего безупречного рукава.

- Будешь что-нибудь? – предложила я, ускоренно поедая чизбургер.

- Нет. Вырвался на полчаса. Рассказывай, но покороче. Подробности…

- Почтой?

- Подробности позже. То есть излагай не сюжет, а фабулу.

Трудно поверить, но когда-то Коробок хотел стать моим коллегой-филологом. И даже поступил в «Герц», на русский язык и литературу. Но ушел оттуда после первого же семестра. Потом у него были уже совсем другие университеты.

Если кто не знает, то сюжет отличается от фабулы, в основном, наличием причинно-следственной и временной связи. «Жили-были дед и баба. Оба они умерли». Это фабула. А вот когда и почему умерли – это уже сюжет. Впрочем, я с поставленной задачей справилась на «троечку», потому что периодически срывалась в подробности. Особенно когда перешла к финальной коде.

- У тебя с головой все в порядке? – грубовато поинтересовался Коробок, когда я закончила. – Или от потрясений мозги в задницу стекли? Не терпится исправить несправедливость судьбы и занять свое законное место на кладбище?

- Кстати, возвращаю долг, - я выложила перед ним тысячу долларов. – А что касается мозгов, то со стороны виднее. Пойми ты, я не могу всю оставшуюся жизнь сидеть, забившись в нору, и дергаться от каждого шороха.

- Послушай, давай мои ребята просто-напросто оторвут ей голову, зачем тебе лезть на рожон?

- Нет уж! – уперлась я. – Потом еще и ее на меня повесят. Мне нужно, чтобы твои ребята отловили мужика, который придет меня убивать, только и всего. И чтобы он сдал Чинареву. А там уж пусть менты с ней возятся.

- Какая гуманность! – закатил глаза к потолку Коробок. – А если мои не успеют и он тебя раньше прикончит?

- Давай сделаем так, - и я изложила поминутно вздыхающему и кривящемуся Коробку свой план.

Он выдает мне бригаду мальцов, покрепче и, желательно, посообразительнее. Они привозят меня домой, осматривают подъезд, лестницу и квартиру, заводят меня туда и занимают сторожевые посты – кто в квартире, кто на улице. И когда появляется киллер, аккуратное его сворачивают. Не восвояси, а в трубочку.

- А если тебя тихо через окошко пристрелят?

- Я шторы задерну. Да и киллер этот, Кабан, говорят, любит почему-то в лицо стрелять. Извращенец какой-то!

- Блин, Лиза! – Славик продолжал кривиться и морщиться, как не выглаженная вовремя простыня. – Ты со своими «волшебными неожиданностями» совсем с катушек съехала.

- Я так понимаю, ты не хочешь мне помочь? – я широко улыбнулась и встала, стараясь не заплакать.

- Сядь! – он повысил голос и рванул меня за руку. На нас начали обращать внимание. – Во-первых, я не отказываюсь. А во-вторых, ты уверена, что будет кого сворачивать в трубочку?

- Абсолютно. Они и так уже знают, что я жива. Видели меня и у Ракитского на даче, и в клинике. Да я еще Вере весточку послала на трубку. Теперь она не успокоится.

- Ты как тот заяц, который плюет бульдогу в рожу, - сделал мне комплимент Славик. – Ну да ладно. Будет все, как ты захочешь, море, пальмы и цветы, - фальшиво пропел он. – Кстати, тебе не интересно, что поделывают твои коллеги?

- Ну, Антон мне намекнул, что они пытаются власть поделить. Да и Зойка, гадина, на поминках бухтела, что без меня у них теперь распустятся сто прекрасных цветов.

- Каких еще цветов?

- Ну, это лозунг был такой в Китае времен культурной революции. Сначала растили прекрасные цветы, а потом принялись сорняки выпалывать.

- Знаешь, я бы их всех выполол к ядрене матери, гадюк твоих. Ну и набрала ты себе, Лиза, коллективчик. Аленка разве что ничего. Если что, заберу ее к себе.

- А как же Светик?

- Светик – жена. Ты меня, старая, не путай!

- Ты скажи, они там хоть что-то делают или только трон делят?

- В основном потребляют остатки прежней роскоши. Как говорится, дожрать кита и умереть. Пока я их трогать не буду, а мой тебе совет на будущее: гони ты эту шушеру пинком под нижнюю голову. Кстати, помимо поползновений на твою кабинет, там идет еще какая-то непонятная мышиная возня. Я не вникал, но что-то мне это не нравится.

Я только плечом дернула – со своими бы проблемами разобраться. Как выяснилось в последствии, зря. Эх, знать бы, где упадешь…

Славик посмотрел на часы и подхватил один из двух моих пирожков.

- Мне пора. А ты сиди здесь. Ребята за тобой подъедут. Крестника моего береги, - он фамильярно похлопал меня по животу.

Странно. Совсем недавно я бы только захихикала, а теперь подобные дружеские проявления мне стали неприятны.

Коробок растаял, как видение. Интересно, сколько придется здесь сидеть, пока за мной не приедут господа бандиты? Водяная пыль снова сконцентрировалась в полномасштабный дождь, по стеклам, подмигивая, зазмеились струйки. Тоска! Внезапно проснулся аппетит, я набрала картошки, гамбургер и еще пару пирожков, словно наверстывая упущенное. Стало немного веселее.

Где-то рядом запищал сотовый. Я покрутила головой по сторонам и только потом сообразила, что «Улетай на крыльях ветра» доносится не откуда-нибудь, а из моей сумки.

Номер был подавлен, но я не сомневалась, что звонит Вера Чинарева. Клюнула на приманку. Трубка продолжала заливаться, в придачу противно вибрируя. Я ехидно ухмылялась. На меня снова начали оборачиваться. Кстати, вы замечали, что звонки чужого мобильника действуют крайне раздражающе?

Улыбнувшись особенно гадко, я нажала на кнопку отбоя. И выключила телефон вообще.

- Все чисто! – доложил коротко стриженый красномордый субъект по имени Вадик. – Выходим.

Огромный темно-зеленый джипище, в котором меня везла домой целая бригада дюжих мужиков в одинаковых темных костюмах, подогнали вплотную к подъезду.

- Совсем эти новые русские обнаглели! – возмутилась бабка с третьего этажа, которая вывела на прогулку свою мерзкую шавку Фросю. – Скоро уже по лестницам будут ездить на своих танках!

- Подождите! – остановил меня Вадик, когда я уже хотела выйти из машины.

Трое парней взяли меня в полукольцо, держа в поднятых руках какие-то странные приборы.

- Быстро! – рявкнул Вадик, и я шмыгнула в подъезд. Охрана – за мной.

В лифт мы зашли втроем, но я оказалась прижатой к стене.

- Что это было? – полюбопытствовала я. – Ну, эти штучки у вас в руках?

- «Антиснайпер». Ослепляет любого пользователя оптики на расстоянии километра. Если снайпер сидел бы где-нибудь рядом, мы бы его этими штучками засекли. Правда только если оптика у него не слишком крутая. Против новейшей не работает.

У квартиры ждал еще один охранник. Но не успели мы войти, как дверь третьей квартиры на площадке лязгнула и открылась. Мои стражи мгновенно перегруппировались и прикрыли меня своими шкафообразными телами. И тем не менее сосед Григорий Федорович успел меня разглядеть и узнать. Схватившись за сердце, пожилой мужчина начал неловко оседать.

- Помогите ему! – попросила я и зашла в квартиру.

Еще двое с рациями встретили внутри – один в коридоре, другой – в гостиной. Мне объяснили, что они будут нести вахту здесь, еще двое во дворе – в джипе, и еще одни – на лестнице.

Все шторы в квартире уже были плотно задернуты – ни щелки. А что творилось в комнатах! Все перевернуто вверх дном, вещи из шкафов выброшены, безделушки, бумаги, книги, похожие на уснувших рыб, валяются на ковре. А там… Настин силуэт на ковре, обведенный мелом.

Я зажмурилась, голова закружилась.

- Вам нехорошо? – кто-то дотронулся до моей руки, я открыла глаза. – Может, воды?

- Нет, спасибо, - отказалась я и, придерживаясь за стенку, поплелась на кухню.

Открыв дверь, я остолбенела.

Кухня блистала чистотой. Контраст с комнатами был просто пугающим. Такого порядка в ней не было еще никогда, это я могу сказать точно. Я на такое просто не способна. Картинка из модного журнала или каталога. Все блестит, все сверкает…

- Михрютка! – робко позвала я, оглядываясь через плечо. К счастью, никто из охраны за мной не последовал. – Михря!

Откуда-то из-за плиты донесся шорох.

- Михрютка! – снова позвала я.

Он вышел и, ни слова не говоря, направился к двери. На плече Михрютка нес палочку, на которой висел фиолетовый узелок. Вместо купального халата на нем был длинный зеленый дождевик с капюшоном, а вместо колпачка – лиловая бейсболка козырьком назад. Довершали наряд сиреневые резиновые боты – в таких моя мама ходит на даче в дождливую погоду.

- Подожди, ты куда? – я преградила ему путь.

- Ухожу я от тебя, Лиза, - печально произнес Михрютка. – Fare thee well, and if forever still forever fare thee well!4

- Но почему?

- Не нужна ты мне больше. И я тебе не нужен. Пойду другую пещеру искать. Бывайте здоровы, живите богато.

Он вышел в коридор, где как раз появился один из охранников.

- С дороги, куриные ноги! – Михрютка пнул его ботинок, чего тот даже не заметил.

- Все в порядке? – спросил парень. – Мне послышался разговор.

- Все в порядке. Это я… сама с собой. Кофе хотите?

- Ну… Не откажусь. – почему-то засмущался он.

Я напоила своих стражей кофе со слоеными пирожками – по дороге мы заехали в супермаркет и отоварились с расчетом на многодневную осаду. Втроем кое-как прибрали гостиную, и охранники расположились в ней. Я же наскоро приняла душ и устроилась в спальне. Оставалось только ждать.

Итак, Михрютка ушел. Почему-то было грустно. Как я мечтала от него избавиться, как злилась на него и даже ненавидела. И вот теперь его нет. А я не радуюсь. Совсем не радуюсь. Словно какая-то часть меня ушла. Странным образом это перекликалось со словами Левы о том, что, возможно, я пытаюсь избавиться от чего-то темного, а какая-то моя часть против этого бунтует.

В спальне тоже был кавардак. Между прочим, пропали деньги и драгоценности. Не так уж у меня их много было, в основном подарки. А жаль только простенькое золотое колечко с фианитом – папин подарок на шестнадцатилетие, да бабушкины серебряные серьги с топазами. Уж не знаю, то ли пытались сымитировать ограбление, то ли киллер решил совместить полезное с приятным. Кстати, пропал и ноутбук.

Незаметно я задремала и проснулась глубокой ночью. В гостиной горел свет. Я заглянула туда. Один из парней, сняв ботинки, спал на диване, другой, без пиджака, с подмышечной кобурой поверх рубашки, пил кофе и смотрел кабельный круглосуточный канал.

- Без происшествий, - бодро отрапортовал он. – Мы тут поесть приготовили и вам оставили.

Я поблагодарила и пошла на кухню. На плите стояла сковорода с отбивными. Глаза, как известно, больше, чем желудок. Я ухватила холодную котлету, откусила пару раз и поняла, что есть не хочу. Выпила несколько глотков яблочного сока прямо из пакета, села на табуретку и задумалась.

Почему до сих пор ничего не произошло? Может, киллер просто не рискует сунуться сюда, потому что видел, с каким эскортом я прибыла? Вот черт, об этом мы как-то не подумали. Неужели снова все напрасно?

Я достала из сумки телефон и отправила Чинаревой еще одну картинку. Неужели она не сообразит, что я пошла ва-банк и что от меня нужно немедленно избавляться?!

Утром позвонил Коробок.

- Как, ты еще жива? – сварливо поинтересовался он.

- Ты огорчен?

- Да не сказал бы, скорее наоборот, приятно удивлен. Но дело в том, что парней надо менять, они же не железные.

- Ну так поменяй.

- Ну так ты думаешь, у меня батальон охраны? Или мне люди больше нигде не нужны? Значит, так. Оставляю их тебе еще на сутки. Они будут меняться между собой. Тех, которые в квартире, корми, и пусть спят по очереди. Если до завтрашнего утра ничего не произойдет – извини.

Ничего не произошло. День тянулся резиновой бесконечностью. Я ничего не могла понять. Почему Вера ничего не предпринимает?!

На следующее утро стража, странно на меня поглядывая, снялась с места. Скрипнув зубами, я заклинила дверь палкой от швабры – теперь ее невозможно было открыть бесшумно. Похоже, Елизавета Андреевна, вы перехитрили саму себя.

Позвонить Стоцкому? Ну уж нет! Они вместе с Ракитским вцепятся в меня, как два бульдога, и я откачусь на исходные позиции.

Вся беда была в том, что я сидела в бункере без какой-либо связи с окружающим миром. Что там происходит в стане врага? И совершенно некого послать на разведку.

Коробок?

Я протянула было руку к телефону, но остановилась на полпути. Не в том дело, что я его уже достала. Просто о чем просить-то? Поди туда, не знаю куда, узнай то, не знаю что? Если вот только…

- Послушай, Лиза, я на минуточку, работаю, - Славику не слишком понравилась моя настоятельная просьба бросить все и, ломая ноги, нестись ко мне. – Что, нельзя по телефону сказать?

- Нет, по телефону нельзя.

- О Господи! – вздохнул Коробок. – Ладно, через час-полтора подъеду.

Самым забавным оказалось то, что у меня никак не получалось выбить из дверного проема палку – ее заклинило намертво.

- Ты что, издеваешься надо мной? – свирепствовал, расхаживая перед дверью, Славик. – Это у тебя шутка юмора такая? Или открывай, как хочешь, или я ухожу.

Наконец мне удалось расщепить палку топориком для рубки мяса. Славик ввалился в квартиру в крайней степени раздражения.

- Ну, что там еще? – не слишком вежливо рявкнул он.

Моя робкая просьба повергла его в бурное веселье.

- Ну, мать, ты даешь! – у него даже слезы выступили от смеха, которые он аккуратно промокнул беленьким платочком. – Ты за кого меня принимаешь, а? Слушай, я обратно предлагаю, давай мы этой курве башку отвернем? Мои мальчики все так сделают – комар клюва не подточит. Маленький несчастный случай – и всех делов.

- Прекрати!

- Ах, ах, какие мы нежные! Ты еще в милицию позвони, пожалуйся на гадкого Коробкова.

- Прекрати, Славка! У меня и так на совести…

- Что?

- Да хотя бы Настя. Ну, соседка. Если бы не я, ее не убили бы.

- Брось, Лиза, - Славик перестал хихикать. – Ни в чем ты не виновата. Ей просто не повезло. Ладно, если не хочешь, не буду. Только вряд ли я смогу тебе помочь с прослушкой. Не так уж это и просто, как ты думаешь. Нет, в принципе-то, это достаточно просто. Но ты же не будешь сидеть рядом с ее домом в наушниках?

Я помотала головой.

- Ну вот видишь. Тем более, я не думаю, что она безвылазно торчит дома. Хотя… Постой-ка! Кто-то что-то мне недавно говорил такое интересное на эту тему. Ага! Есть один такой народный умелец.

Славик быстро набрал какой-то номер.

- Вадик, найди мне телефон Игумнова. Ну, того психа, который тебе дубль-телефон пытался впарить… Хорошо, найди его, и пусть немедленно едет на Луначарского. Ну, где вы сидели. Ты понял, немедленно! И пусть скажет, что от тебя. Короче, Лиза, - он дал отбой и повернулся ко мне. – Сиди и жди. Приедет мужик, скажет, что от Копытина. Объяснишь ему, в чем фишка. Если нужны будут деньги – вали на меня, я заплачу. Ну, а если не поможет, то извини. У меня в штате нет дежурного акустика. Тогда обращайся в частное детективное агентство.

Славик уехал, а через час в дверь позвонили. На площадке стоял толстенький мужичок с буйными черными кудрями и кейсом в руках.

- Я от Копытина, - пропищал он. – Игумнов моя фамилия.

Я впустила его не без опаски, уж больно он был странный. Впрочем, с какими только странными личностями мне не пришлось общаться в последнее время.

- Ну-с, кого мы желаем подслушать? Мужа, любовника, начальника? – игриво спросил мужичок, потирая пухлые ручки, поросшие черной шерстью.

- Одну женщину, - уклончиво ответила я.

- Я могу сделать так, что вы будете слушать все ее разговоры по мобильнику. Устроит?

Я кивнула.

- Только это вам дорого обойдется.

- Как дорого? – деловито уточнила я.

- Тысяча долларов мои услуги. Ну, и вам придется оплачивать все ее разговоры как свои. Ваш телефон станет дублем ее телефона. Так что там у нас с деньгами?

- Коробков заплатит.

Игумнов помрачнел, на лице его отразилась кровопролитная битва, в которой он, судя по всему, проиграл.

- Ну хорошо, - сдался он. Давайте мобильник.

Взяв в руки телефон, Игумнов уважительно оттопырил губу:

- Крутая штучка. Солидная.

Он начал нажимать кнопки, просматривая все пункты меню, дошел до картинок и ошарашенно посмотрел на меня.

- Конечно, de gustibus non est disputandum…, - осторожно изрек Игумнов. – Это значит…

- Я знаю, что это значит. О вкусах не спорят. Все правильно, не спорят. Делайте свое дело.

- Конечно, конечно. Просто хочу предупредить, с этим надо поосторожнее. Вот с моим знакомым был случай…

- Послушайте, мне совершенно не интересно, что за случай был с вашим знакомым! – резко перебила я.

- Конечно, конечно. Номер дамы скажите, пожалуйста.

Народный умелец набрал номер Чинаревой и подключил мобильник к какому-то агрегату, который достал из кейса. Я с любопытством следила, как он нажимает всевозможные кнопочки, вертит колесики и следит за стрелками на циферблатах.

- Ну, вот и все! – не прошло и получаса, как Игумнов вручил мне телефон. -–Значит, он должен быть у вас всегда включен. Когда на ваш дубль пойдет входящий сигнал или, наоборот, с него исходящий, вы услышите такой сигнал: «бип, би-бип». Нажмете кнопку соединения и будете слушать разговор. Если же отключите телефон совсем, дубль-связь разорвется, и тогда придется настраивать заново. Так что лучше не отключайте.

- А если кто-то позвонит мне, она, ну, женщина эта, она будет слышать?

- Нет. Но вы в это время тоже не сможете ее слушать.

Собрав чемоданчик, мастер откланялся, а я положила телефон на тумбочку и приготовилась подслушивать Верины разговоры.

Другой палки у меня не было, поэтому пришлось использовать для баррикады стул, забив его в проем по диагонали. При этом я старалась не думать, как буду выковыривать обратно. Видимо, опять топориком.

Я легла на кровать с банкой ананасового компота (эх, Михрютка, Михрютка! Все-таки мне немного будет не хватать этого злобного лысого монстра. И мытье посуды теперь целиком и полностью на мне), устроив телефон рядом. Периодически раздавалось «бип, би-бип», я хватала трубку и слушала совершенно неинтересные и бесполезные для меня Верины разговоры.

Прошло часа три, не меньше. Я уже успела заскучать, компот давно кончился, а идти на кухню за продолжением банкета было лень. И тут…

- Где тебя носило, шалава? – раздраженно поинтересовалась Вера. – Я тебе уже третий день названиваю, все недоступно и недоступно.

- Да так, прокатилась в Мюнхен ненадолго. Ты же знаешь, у меня тариф без роуминга, - вяло объяснила Полосова. – Только сегодня вернулась.

- Могла бы и предупредить!

- А на фига? Что-то случилось?

- Да то, что лопухнулись мы с Журавлевой, милочка моя. Да так лопухнулись, что мало не покажется.

- Что, Кабана… того? – испугалась Полосова.

- Да нет, Кабан благополучно отбыл на Мальту, я сама его провожала. Беда в том, что мне прислали на трубку парочку забавных фотографий. Значит, Журавлева была не при чем.

Полосова замысловато выругалась.

- Что за фотографии?

- Натали, Натали, - Вера промурлыкала припев некогда популярной песенки.

- Так вот в чем дело, - совершенно убитым голосом протянула Наталья. – Но как, черт подери?..

- Да какая тебе разница, как? – оборвала ее Вера. – Как накакал, так и смякал. Интереснее, кто. Не Брянцев ведь с того света. И не Журавлева, царствие им обоим небесное.

- Кажется, догадываюсь. Ну, стерва…

- Тише, тише, Наточка, - усмехнулась Вера. – Хватит шипеть.

- Все равно непонятно, почему она фотки отправила тебе, а не мне.

- Да потому что знала, чье на самом деле это хобби. И кто его финансирует.

- И кто получает основной доход, - поддела Наталья. – Но откуда она могла знать?

- Видимо, от Вовочки, от кого же еще.

- А такую девочку из себя строила. Кстати, она что-то у тебя требует?

- Нет. Кстати, я ничего не могу утверждать со стопроцентной уверенностью. Мне просто прислали фотографии. Одну позавчера, вторую вчера. И больше ничего. И знаешь, с чьего телефона?

- С чьего?

- С телефончика Брянцева! Я позвонила обратно, но трубку никто не брал.

- Тем более! – заорала Наталья. – Кто еще это мог быть! Ладно, я с ней разберусь. Главное – забрать снимки, негативы, что там еще.

- Подожди, Наташа, не гони волну! – осадила ее Чинарева. – Я как-нибудь сама справлюсь. К тому же негативов может и не быть, если снимки телефоном сделаны.

- Ну, как знаешь! – буркнула Наталья и, не прощаясь, отключилась.

Я тупо крутила в руках трубку.

Сотовый Брянцева. Маленький и аккуратненький, как игрушечка, «LG». С полифонией и многоцветным дисплеем. И со встроенной панорамной фотокамерой.

…Он лежал в тайничке. Маленьком естественном тайничке, который образовался в полой лепнине за окном. Лепесток аканта откололся, и в щель свободно проходила ладонь. С улицы повреждения не было видно. Впрочем, как и из окна: щель пряталась в углублении, и только засунув в нее нос или руку, можно было понять, что это вовсе не тень.

Именно это я и проделала – засунула руку. Пятнадцать с лишним лет назад. Совершенно случайно. Когда – назло Брянцеву! – хотела выброситься из его окна. Но передумала. Почему передумала – особый разговор. Главное, я все эти годы помнила о тайнике. И ключи у Инны Замшиной брала для того, чтобы заглянуть в него.

Почему я никому не сказала об этом? И что я должна была сделать с этим телефоном? Положить в пакетик и отнести следователю на предмет снятия отпечатков пальцев? «А как к вам попала эта милая вещица?» – вполне резонно спросил бы он. Впрочем, весьма сомнительно, что на «вещице» оказались бы чьи-либо отпечатки, кроме моих собственных. И еще один резонный вопрос: «А откуда вы знаете про тайник, Елизавета Андреевна? И не вы ли сами туда телефончик этот положили? А может, там и пистолетик был?» Поди доказывай, что про тайник я знаю сто лет.

По сравнению с моей туповатой «Нокией» телефончик был таким очаровательным, что я не устояла перед искушением. Конечно, был в этом элемент мародерства, но я успешно голос совести задавила. Вот выну сейчас «симку», думала я, вставлю свою, а «Нокию» отдам маме. Размышляя так, я просматривала меню и вдруг наткнулась на коллекцию фотографий, сделанных, судя по всему, встроенной камерой. Снимков было штук двадцать, не меньше. Именно на них-то впоследствии и обратил свое неодобрительное внимание мастер-ломастер Игумнов. На первый взгляд, это была самая обычная коллекция детской порнографии. Но только на первый.

Странно, что я не ограничилась этим самым первым взглядом, потому что отношусь к подобным делам с брезгливостью и отвращением. Но меня зацепило одно лицо на снимке. Девочка лет двенадцати. С двумя взрослыми дяденьками. Их лиц не было видно, а вот ее получилось очень четко.

Фотографии можно было увеличить и просмотреть по частям. Я увеличила лицо девочки. Очаровательный ангелочек в черных кудряшках, с ямочками на щеках. И вместе с тем на лице была печать какой-то странности, если не сказать, ненормальности.

На следующем снимке девчонка уже была одета – в какие-то нищенские брючки и свитерок. Она стояла и с совершенно дебильным видом сосала палец. А рядом, вполоборота к ней… Вера Чинарева.

Я заинтересовалась и стала просматривать фотографии одну за другой. Еще несколько мерзких сцен. Потом – панорама съемочной площадки: оператор с камерой, голая «актриса» со вторичными половыми признаками нулевого размера, а рядом – Чинарева и Полосова. А на последней фотографии Чинарева с черненькой девочкой выходят из двери, над которой красуется вывеска: «Фитнес-клуб “Натали”».

Вот тут-то я и поняла, в чем дело. И почему Брянцев отказался от моих услуг. А заодно и страсть Веры к благотворительности. Среди умственно отсталых встречаются иногда просто очаровашки, хотя и без тени мысли на лице. И платить им не надо, за шоколадку и блестящий браслетик из бусин сделают все, что ни попросят. К тому же будут молчать, а если и скажут – кто поверит! И воспитатели в интернате вряд ли начнут возражать, если добрая тетя-благотворительница возьмет ребенка на входные. Да, Верочка оказалась гораздо большей стервой, чем я могла предположить. «Чье на самом деле это хобби», - сказала Полосова. Ничего себе хобби! И карману приятно, и мерзкую свою натуру потешить…

Да, теперь мне все стало понятно. Хотя… Куда там все! Далеко не все. Понятным стало только одно обстоятельство. Чинарева и К° уверены, что киллер убил именно меня, а не кого-либо другого. Но тогда выходит, что и разыскивает меня кто-то другой! Кто? Кто приходил искать меня у мамы? Кто был на нашей даче и на даче Ракитского? Кто, в конце концов, с риском для жизни заглядывал в окно клиники?

Неужели Паша? Вот только этого еще не хватало для полного счастья! В который уже раз я убедилась в справедливости затасканного тезиса «не родись красивой, а родись счастливой». Много счастья мне дала красота эта самая? И внимание мужское, о котором дурнушки просто бредят, по большей части доставляло мне одни неприятности.

Я все крутила и крутила в руках телефон, и еще какая-то мысль не давала мне покоя. Было что-то еще такое, с телефоном этим связанное.

И тут меня как по черепу стукнуло.

Я вишу у Ракитского на плече, дура дурой, и пьяно хихикаю. Антон лезет в мою сумку за ключами и видит… Что видит?

Во-первых, какую-то связку ключей, явно не моих, во вторых, крошечный «LG», или, как говорит один мой знакомый, «Лешку». Ну и что? Может, это мамины ключи, или дачные, или рабочие. Или даже соседские, мало ли. А телефон… Могла, в конце концов, я и новый себе купить. А вот когда утром заверещала моя старая корова «Нокиа»… Вот тогда, наверно, Антон сложил два и два. Особенно, если вспомнил, какой марки был пропавший телефон Брянцева. Вот откуда его мрачная задумчивость и морщина между бровями. И слова: «Что бы ни случилось, я тебя не брошу».

И ведь если появление ключей я потом объяснила ему и Стоцкому, то про телефон аккуратно умолчала. Я про него вообще никому ничего не сказала. Почему? Да потому, что, сказав «а», нужно было бы говорить и «бэ».

То есть про пистолет.

Когда я взяла у Инны Замшиной ключи, пришла в квартиру Брянцева и залезла в тайник, пистолет действительно был там, вместе с телефоном. Да, он был там. А теперь – у Веры Чинаревой в дачном подвале. Я бросила его в отдушину. В тот самый день, когда услышала о том, что являюсь для нее и Натальи досадной помехой. Если хотите, можете считать это самообороной.

Впрочем, эта мысль появилась у меня несколько раньше. Но потом я передумала и поехала на дачу Чинаревой, только чтобы найти свой паспорт. И если бы не подслушанный разговор…

Пистолет лежал у меня в сумке. Я собиралась выбросить его по дороге в какую-нибудь речку или пруд. Но, услышав, как Наталья смеялась над моими чувствами к Брянцеву, и о том, что надо срочно решить мою участь, перестала соображать здраво. Иначе могла бы и подумать, что вряд ли находящийся в здравом уме человек будет держать в своем доме орудие убийства, даже если он не профессиональный киллер. А тем более странно, что на этом самом орудии отсутствуют отпечатки пальцев. Какие-либо вообще. Если бы даже Стоцкий и пошел у меня на поводу и решил обыскать Верину дачу, он был бы изрядно удивлен. И вполне справедливо решил бы, что пистолет подбросили. Впрочем, это я сейчас поняла, а тогда, во время разговора со следователем, была изрядно огорчена.

Чувствовала я себя далеко не самым лучшим образом. Познабливало, во рту пересохло. Выпить кофе? Нет, с кофе придется завязывать. Малышу это вредно. Придется переходить на чай и соки.

Поставив на плиту чайник, я с грустью посмотрела на сваленные в раковину тарелки. Нет, пожалуй, вымою попозже. Села за стол и задумалась.

Итак, еще раз.

Во-первых, Чинарева уверена, что я убита и что картинки из брянцевской коллекции ей послал кто-то другой.

Во-вторых, разыскивает меня не Вера и даже не киллер, а кто-то другой. Предположительно, Паша, точнее, некто по его, Пашиному, указанию. Потому что кому я еще нужна? Тем более Пашка так внимательно разглядывал меня на похоронах и поминках. Не исключено, что узнал и кое о чем догадался.

Но тут тоже была одна нестыковка. Если Паша узнал, что я жива – а он таки об этом узнал, поскольку его соглядатай видел меня на даче Антона, да еще без парика, - так вот, если Паша об этом узнал, то почему не дает о себе знать? Я бы на его месте попыталась встретиться и все выяснить.

Впрочем, сколько можно мерить всех по себе?

Было еще и «в-третьих». А именно, Антон. Насколько он догадался? Как именно понял ситуацию?

Все? Да нет, к сожалению, не все!

Я отправила Чинаревой два сообщения, чтобы спровоцировать ее снова натравить на меня киллера. Но она решила, что их отправил кто-то другой. Вернее, другая. Кто? Какая-то женщина, которая была настолько близка с Брянцевым, что он мог поведать ей свои тайны. По нашим сведениям, в последние несколько месяцев у него не было постоянной подруги. Но ведь это могла быть и одна из прежних. И, судя по разговору, Полосова догадалась, кто это.

«Такую девочку из себя строила…»

Что стояло за этой фразой? Только ли расхожий смысл, что она изображала из себя невинную овечку? Или же это еще и намек на внешность?

Тамара Котова и Люба Зеленовская отпадали при любом раскладе. Трудно предположить, что Брянцев стал бы выдавать профессиональные секреты женщинам, которых шантажировал. Да и внешне они мало напоминали девочек.

Конечно, этой «девочкой», в принципе, могла быть кто угодно. Но я упорно видела перед собой круглое свеженькое личико в обрамлении пепельных прядок и ладную полненькую фигурку в голубом капроновом халатике.

Я бросилась разыскивать визитку адвоката Комлева, но она словно сквозь землю провалилась. В это время «Лешка» как-то особенно гадко пискнул, и это не было пресловутое «бип, би-бип». На дисплее мигал конвертик: пришло сообщение. Я открыла его и сказала всего одно, но очень емкое слово. Меня извещали, что денежки на счете закончились и посему абонент будет отключен от сети. Что и произошло – немедленно.

Я готова была себя избить, причем ногами. Зарядить батарейку – на это соображаловки хватило, благо, что мой зарядник чудом подошел и к «LG». А вот проверить состояние счета я даже не почесалась. Не знаю, сколько там у Брянцева было денег, но отправление графики и Верины звонки быстро подвели счет к «смертельному» порогу. А теперь хоть плати, хоть не плати, «дубль» обратно не восстановится.

Вера сказала, что сама разберется с «девочкой». Возможно, она позвонит ей, назначит встречу. Но теперь я даже не смогу об этом узнать.

Единственно, что я могла сделать, - это попытаться опередить Веру. Разумеется, при условии, что я не ошиблась и что «девочка» – действительно Даша Комлева.

Я позвонила в Дашин салон, и мне сказали, что она работает в вечернюю смену, с двух до восьми.

- К сожалению, на сегодня у нее все время занято, - прожурчала администраторша. – Могу записать на послезавтра, с утра. Или на…

- Спасибо, не надо! – не слишком вежливо перебила я.

Часы показывали половину четвертого. Дарья на работе, а это значит, что в ближайшие часы ей вряд ли что-то угрожает.

Позвонить Антону? Но ведь на сотовом высветится мой домашний номер, и он сразу примчится. Разве что в офис попробовать?

- Ассоциация адвокатов «Эгида», добрый день, - бодро произнес насморочный женский голос.

- Ракитского, пожалуйста.

- Как вас отрекомендовать?

- Скажите, клиентка.

- Будьте добры, представьтесь.

Вот ведь зануда! Эту вечно простуженную девицу с жутким именем Леокадия я пару раз видела, когда заезжала к Антону в контору. Она гордо именуется «офис-менеджер», но на самом деле функции ее сводятся к обязанностям телефонном барышни, разгребательницы почты и кофемейкера.

- Журавлева, - нехотя буркнула я, понимая, что Леокадия не отстанет и так просто с Антоном не соединит. Можно было, конечно, соврать, но ведь он мог и не захотеть общаться с неизвестной дамой.

В трубке занудило ненавистное с первого класса музыкальной школы бетховенское «К Элизе».

- Лиза, ты? – моя тезка оборвалась на середине такта.

- Я.

- Все в порядке?

- Вполне.

- Скажи, у тебя совесть есть? Я вчера весь день ждал твоего звонка, что только не передумал. Звонил по тому телефону, с которого ты звонила позавчера, никто трубку не берет.

И правда, я ведь так Антону вчера и не позвонила. Все ждала, что вот-вот… И правда, свинство.

- Антошенька, прости, милый! – заныла я. – Так уж вышло.

- Все у тебя через задницу выходит! – голос опустился на полтона. – Говори, где ты. Если не хочешь, чтобы я приезжал, я не приеду. Но я хочу знать, где ты находишься. На всякий случай.

Поколебавшись, я созналась. Даже если и приедет, какая теперь разница. Никто, как выяснилось, за мной не следит. Вернее, следит, но… Все равно уже выследил.

Антон поахал, поохал, приказал быть поосторожнее и из дома лишний раз не выходить. Да-да, лицемерно согласилась я и для начала отправилась за продуктами, потому что это как раз было не лишним: у нас с… с кем? Короче, у нас со Слоненком прорезался недюжинный аппетит.

                                                        21.

- Подстричься? – как старой, заслуженной клиентке, кивнула мне Даша. – Я сейчас закончу.

- Совсем закончите?

- Да.

- Тогда жду вас в баре! – отрезала я тоном, не допускающим ни грана возражений, и отправилась в бар.

Все тот же бармен все с тем же напряженным вниманием читал творение Погодиной, правда, уже другое. Надо намекнуть Ольге, что у нее есть верный поклонник. Может, захочет прийти взглянуть на него и даже дать автограф.

Я привычно потребовала кофе, но спохватилась и заменила его стаканом сока. Не прошло и десяти минут, как появилась Дарья. Ее и без того круглые глаза буквально подравнялись по циркулю.

- Даша, мне надо с вами поговорить, - я встала ей навстречу. – Давайте прогуляемся немного и побеседуем.

- Я на машине, - пискнула она.

- Ну и прекрасно. Подвезете меня до ближайшей станции метро.

В двадцати метрах от входа притулилась белая «ока», которую в народе зовут выкидышем «КАМАЗа». Неужели адвокат Комлев не мог презентовать своей половине что-нибудь посолиднее?

- Я, правда, еще не очень хорошо вожу, - виновато сказала Даша, открывая дверцу.

Ну, тогда все понятно. Я бы даже сказала, разумно. Если разобьет, то хоть не так жалко.

- Давайте просто посидим, - предложила я, вполне обоснованно полагая, что вряд ли неопытный водитель сможет одинаково успешно следить за дорогой и отвечать на вопросы.

- Вы из милиции, да? – испуганным кроликом взглянула на меня Даша. – Я еще в тот раз подумала, что вы не просто так расспрашиваете.

Надо же, какая проницательность!

- Нет, не из милиции, - успокоила я ее. – Все гораздо сложнее. Я работаю в службе безопасности одной крупной фирмы.

- Я думала, в службах безопасности работают…

- Отставные полковники и бритые мордовороты? Это вчерашний день. Нет, такие, конечно, тоже есть, но это низы. А наверху, - тут я скромно потупилась, - аналитики.

Ну вот, напустила туману. Авось, Дарья в нем заплутает.

- Послушайте, Даша, - вкрадчиво начала я. – Вы оказались в очень непростой ситуации. Конечно, мы можем ошибаться, дай Бог, чтобы это было так…

- Да в чем дело? – она уже чуть не плакала.

- Это связано с вашим бывшим мужем, Владимиром Брянцевым.

- Но ведь я вам уже все рассказала!

- Все? – чуть прищурилась я.

Дарья сморгнула.

- Все!

- И вы действительно не поддерживали с ним никаких отношений? И не виделись с ним в последние месяцы?

- Нет, - слишком быстро ответила она.

- Послушайте, - я начала выходить из себя. – Вы не понимаете, насколько это серьезно. Из-за этого дела уже погиб одни человек. Молодая женщина. Она с Брянцевым даже знакома не была. Просто, как говорится, оказалась не в то время не в том месте. А у вас сын. Подумайте хоть об этом.

Даша побледнела. Она вертела в руках ключи от машины и напряженно разглядывала спидометр. Я ждала.

- Если я расскажу вам, - почти шепотом выдавила она, - я могу надеяться?..

- На конфиденциальность? Можете. Между прочим, Даша, я просто хочу вам помочь. Я бы могла вообще к вам не приходить, но мне не хочется, чтобы еще и вы…

Я оборвала фразу. Ей совершенно ни к чему знать, чего именно я не хочу. Чтобы еще и ее смерть была на моей совести.

- Мы виделись с Володей 12 июня, - глядя себе под ноги, выдавила Даша. – У меня было два выходных подряд, и я была на даче. Одна. Толя на праздники уехал к своим родителям в Архангельск. И Никиту взял с собой.

- Брянцев приехал к вам на дачу?

- Да.

- Зачем? Он предупредил вас, что приедет?

- Нет. Просто взял и приехал. Сказал, что хочет с Никитой повидаться.

- И что?

Дарья покраснела, как аленький цветочек, и замолчала, как герой-партизан. И тут до меня дошло.

Я достала из сумки «Лешку», пролистала всю порнушную коллекцию и показала ей последний снимок.

- О Боже! – застонала Даша.

А я-то думала, откуда он там взялся. Фотография совершенно отличалась от всех прочих. Во-первых, она была здорово не в фокусе. Во-вторых, совершенно другой интерьер: скромная комнатка, обыкновенная кровать с деревянными спинками. И парочка – в недвусмысленной позиции. Герой сверкает не слишком эстетичной задницей, а вот дамочка… Несмотря на неудачный ракурс, она показалась мне знакомой. И только сейчас я сообразила, кто же это. В меню встроенной камеры была такая функция – отсроченная съемка. Надо думать, Вовик установил задержку на несколько минут и пристроил телефончик где-нибудь рядом с кроватью.

- Как же это вас угораздило? – посочувствовала я.

Даша закрыла лицо руками, сквозь пальцы закапали слезы.

- Если муж узнает… - прохлюпала она.

Ни слова не говоря, я стерла фотографию.

- Сомневаюсь, что есть копии. У нас это еще не слишком распространенная штука, так что вряд ли Брянцев хранил компромат где-нибудь еще. Возни много – подключать к компьютеру или через интернет передавать. Кстати, вам крупно повезло, что его убили. В противном случае он непременно начал бы вас шантажировать. Он подобными штучками зарабатывает себе на маслице к хлебушку. Я так думаю, не случайно он к вам приехал именно в тот момент, когда на даче больше никого не было. Наверно, подсуетился и специально все разузнал. Сын – только предлог. Ну а дальше – дело техники. Я даже не спрашиваю, как ему удалось заморочить вам голову, не слишком интересно.

- Я и сама не знаю! – всхлипнула Даша.

Мне было ее жаль, но, тем не мене, я прекрасно понимала, что момент упускать нельзя, именно сейчас ее можно и нужно взять голыми руками и трясти, трясти…

- Вы знаете Веру Чинареву?

- Кого?

Дарья вытерла слезы, и я поразилась, насколько она сразу подурнела и пострела. Глаза из голубых блюдец превратились в щелки, нос распух и покраснел, я уж не говорю о разноцветных сюрреалистических потеках на щеках.

- Веру. Леонидовну. Чинареву, - отчеканила я, разве что не по слогам.

- Нет. Даже не слышала никогда.

Я смотрела на нее в упор. Кажется, не врет. На этот раз.

- А Наталью Полосову?

- Знакомая фамилия, - наморщила лоб Даша.

- Это жена Брянцева. Бывшая, - напомнила я.

- А-а… Ну да, конечно. Наслышана. Но лично не знакома.

- Точно?

- Абсолютно. А как вы себе представляете наше знакомство?

Огрызается – значит, отошла немного. Надо поспешить.

- Даша, последний вопрос. Вы знали хоть что-нибудь о делах Брянцева? Чем он занимается, откуда деньги берет? Я имею в виду, в последнее время.

- Нет. Ничего не знала. Берет и берет. Алименты платил грошовые, я вам уже говорила. Но выглядел… Ну, тогда, в последний раз. Никите привез игровую приставку. Потом еще вино дорогое, конфеты.

Ага, а ты винца этого дорогого выпила и брякнулась с ним в койку!

- Послушайте, Даша, - я решила сделать последний заход и откланяться – не бить же мне ее, в самом деле! – Если вы сейчас сказали мне неправду, это очень дорого вам обойдется. Буду с вами откровенна, а вы решайте сами, стоит ли молчать. Некто воспользовался компроматом, который собрал ваш бывший супруг. Надеюсь, вы понимаете, что с шантажистами серьезные люди обычно не церемонятся. Беда в том, что шантажист этот точно никому не известен, поэтому убирают тех, кто более или менее подходит на эту роль. И если вы хоть каким-то боком пересекались с Чинаревой или Полосовой...

- Нет! – отрезала Дарья.

- Бывайте здоровы! – я выбралась из машины и от души хлопнула дверцей, от чего несчастная «ока» заходила ходуном.

Или она полная дура, или совершенно не при чем. Ну, я сделала все, что могла.

Совершенно неожиданно меня начало мутить.

- Думаешь, не все? – спросила я вслух.

Поравнявшийся со мной в этот момент парень лет двадцати посмотрел вопросительно.

- Я не вам, - криво улыбнулась я.

Дорога домой пролегала через обморочную дымку дурноты. На «Пионерской» мне даже пришлось выйти из вагона и минуть пятнадцать просидеть на лавочке, опустив голову ниже колен. Мною даже заинтересовался милиционер. И предложил вызвать «скорую». Я предпочла собрать себя веничком на совочек и поехать дальше обычным образом.

У подъезда в машине сидел злой, как черт, Ракитский. Естественно, на мою несчастную головушку обрушился целый ушат упреков и обвинений. Я выслушала их с совершенно не свойственным мне мазохистским удовольствием. И в который раз подивилась: и месяца не прошло, а я уже не представляю себя без Антона с его гневными воплями. Может быть, это и не я вовсе?

За ужином Ракитский приступил к допросу третьей степени с устрашением. И как ни крутила я задом, пришлось сознаться. Иначе совершенно непонятно, с какой такой стати я перебралась домой. Да и телефон, как выяснилось, Антон все равно видел.

Обозвав меня по-всякому (смысл этих наименований неизменно сводился к невысокому уровню моего интеллекта), любимый потребовал телефон Брянцева.

- Завтра же поеду к Стоцкому.

- Подожди! – испугалась я.

- Чего? Этих веселых картинок вполне достаточно, чтобы отправить Чинареву с Полосовой за решетку.

- А как я буду объяснять, откуда взяла телефон? Кто поверит, что я его вытащила из тайника? И что картинки Чинаревой посылала, только чтобы выманить киллера на живца, а не с какой-либо другой целью. Ты-то в это веришь?

- С трудом, но верю.

- Вот видишь, с трудом. И это ты! Ты веришь только потому, что это я. Потому что хочешь мне верить.

- Да-а, - Антон положил телефон на стол и пятерней взъерошил свой идеальный пробор, становясь похожим на чумового ежика. – Совершенно идиотская ситуация. И так было погано, а стало еще хуже. И дернул же тебя черт полезть за этим телефоном. Лежал бы он там спокойненько до скончания века. Кстати, вот тоже еще глупость. Зачем, спрашивается, Чинарева его туда засунула? Почему не унесла вместе с пистолетом? И откуда она знала про тайник?

Я только плечами пожала. Может, еще сказать, что и пистолет там был? И как я с ним, с пистолетом этим, обошлась? Да он же меня просто сожрет на месте, не посмотрит и на интересное положение.

Ракитский словно услышал мои мысли:

- Как поживает заяц Федя?

- Чего?! – возмутилась я. – Какой еще такой заяц Федя?

- А что? Федор Антонович. Так моего дедушку звали.

- Моего дедушку звали Игорь Константинович. А другого – Всеволод Петрович. Игорь Антонович или Всеволод Антонович - чем плохо? Может, бросим жребий?

- Нет, пусть будет Федя! – уперся Антон.

- Ну, раз так, тогда Анфиса.

- С ума сошла? Почему тогда не Февронья? Вот мою бабушку звали Евгения Павловна…

Так мы в тот вечер к консенсусу и не пришли. Антон злился и перечислял все свое родословное древо с именами одно страшнее другого. Мои варианты отметались на дальних подступах. Зато вопрос о Стоцком и телефоне остался где-то в стороне. Под шумок я утащила «Лешку» и спрятала. Утром Антон ушел без него.

Между прочим, я всю ночь не спала. И Ракитского отодвинула подальше. Он вздохнул тяжело, но принял опалу как должное. Попробуй поспорь с беременной женщиной!

А я крутилась с боку на бок и все думала, кого дамочки имели в виду. Ощущение было странное. Словно чей-то смутный силуэт на заднем плане фотографии. Смотришь и никак не можешь понять, кто это.

Что-то промелькнуло такое во время разговора с Дарьей. Какое-то неясное ощущение дежавю. Я снова и снова прокручивала в памяти нашу беседу. «Я сказала… А она ответила, что…»

И вдруг…

«А у вас сын. Подумайте об этом!»

«И упаси вас Боже кому-нибудь сказать, что у вас были ключи и что я их у вас забрала. Подумайте о сыне».

Елки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой!

Я едва утра дождалась. Антон фыркал и фальшиво что-то напевал под душем, потом бренчал чашками на кухне, а я притворялась спящей и твердила про себя: «Скорей! Ну скорей же!»

Наконец он ушел. Я вскочила, как будто подо мной развернулась пружина. Девять часов. Я позвонила в библиотеку, но трубку никто не брал – видимо, было еще рано.

Я даже завтракать не стала, кое-как оделась, зубы почистила и была уже на полпути к двери, когда раздался звонок. Один, потом другой, очень требовательный. Подкравшись на цыпочках, я посмотрела в глазок. И увидела милиционера. Кажется, это был наш участковый. Я, правда, видела его всего раза два, да и то мельком, но характерный шрам на щеке запомнила. Притвориться, что меня нет – или сразу прояснить ситуацию?

Судя по всему, настучал на меня Григорий Федорович. Вчера, когда мы с Антоном заходили в квартиру, глазок в его двери светился, а потом вдруг погас. Наверно, он понаблюдал за нами, а потом все-таки решил обратить внимание участкового на происходящее в соседней квартире, которая вдруг стала «нехорошей». Чего стоит одно только появление ожившей покойницы в сопровождении вооруженной охраны!

Если я сейчас не открою, он заявится вечером. Лучше уж сразу.

- Гражданка Журавлева? – ни сколько не удивившись, спросил участковый. – Документики попрошу.

Я достала из сумки паспорт, который он внимательно пролистал.

- Вам известно, что вы числитесь погибшей и на этом основании выписаны из квартиры? Вот и печать сорвали, - он поддел ногтем обрывок бумажки на двери.

- Разумеется, известно.

- И как вы объясните свое воскрешение из мертвых?

- Я объясню это операцией по поимке особо опасных преступников, - важно надувшись, изрекла я. – Они должны считать, что меня нет в живых. Позвоните в Василеостровскую прокуратуру следователю Стоцкому, он подтвердит.

- А почему меня не поставили в известность? – обидчиво поджал губы участковый, от чего его шрам задергался, как совершенно автономное живое существо.

- А потому, что по плану я должна была быть не здесь, а совсем в другом месте. Но так уж вышло, что пришлось перебраться домой.

Недоверчиво оглядываясь, участковый ушел. Я не сомневалась, что он немедленно отправится разыскивать по телефону Стоцкого. Не могу сказать, что была этим особо довольна. Потому что у Стоцкого мое появление дома непременно должно было вызвать ряд вопросов.

Выждав минут пять, я вышла из дома, на проспекте поймала такси и поехала в Иннину библиотеку. Но на работе ее не оказалось.

- Час назад должна была прийти, - удивлялась вместе со мной пожилая тетка в толстостеклых очках. – Странно, обычно Инна не опаздывает. А если что, обязательно звонит.

- А вы сами ей не пробовали звонить?

Тетка принялась набирать Иннин номер.

- Говорят, что стучали, но никто не отозвался, - повернулась она ко мне, положив трубку. – Может, с сыном что случилось, она и уехала?

- Так ведь сын же у нее здесь был, я сама видела.

- Да нет. Он поправился, и бабушка, Иннина мать, его к себе в деревню забрала. Садик-то летом не работает, только одна группа, за отдельную плату. Откуда у Инны деньги!

Но я уже не слушала. Выскочила на улицу, посмотрела по сторонам. Эх, не догадалась попросить таксиста подождать. В ответ на мои призывные телодвижения рядом притормозила бежевая «волга».

- Куда надо, красавица? – ослепительно улыбнулся черноусый джигит.

Раньше я ни при каких обстоятельствах не села бы к такому в машину, но сейчас мне было на все наплевать.

- До «Василеостровской», - хрипло каркнула я.

- Стольничек.

Это был чистой воды грабеж, до «Василеостровской» – рукой подать, и если б я не торопилась, то вполне могла бы и пешком прогуляться. По любому, езды до метро – максимум на тридцатку. Но я не стала спорить. Лишь бы скорей.

По дороге джигит ненавязчиво начал интересоваться моим именем и планами на вечер. Но я так зыркнула на него, что он испуганно прикусил язык.

Всю дорогу от метро до брянцевского дома я бежала, то и дело натыкаясь на неспешно фланирующих пешеходов. На четвертый этаж взлетела одним рывком. И остановилась перед квартирой, пытаясь отдышаться.

Трижды тренькнул звонок-шарманка. Тишина. Я нажала на первую попавшуюся кнопку, потом на другую. С тем же эффектом. Вымерли они там все, что ли? Впрочем, будний день, рабочее время.

Только после третьей попытки в коридоре зажегся свет и старушечий голос проскрипел:

- Кто?

«Агния Барто!» – простонала я про себя, а вслух сказала жалобно:

- Я к Замшиной. Откройте, пожалуйста!

Если эта старая карга не откроет, буду барабанить в дверь ногами, пока она не вызовет милицию.

Но дверь, клацнув, открылась. Передо мной стояла хорошо знакомая бабуся в сиреневых кудряшках. На ней было веселенькое ситцевое платьице в зайчиках, куколках и воздушных шариках.

- А Инночки нет, - почему-то шепотом поведала бабка.

- А где она?

- Не знаю. Ей даже с работы звонили. Я стучала, но никто не отзывается. И дверь закрыта.

- А вчера была?

- Вчера была, - уверенно кивнула соседка. – У нее гостья была. Вечером.

- Что за гостья?

Задавая вопросы, я упорно стучала в запертую дверь комнаты. В ответ – тишина. Нет, вру, не совсем тишина. Кот! То ли подвывает, то ли урчит. Я вспомнила свой первый визит к Инне. Тогда я тоже постучала в дверь и услышала кошачий вопль. «Громче стучите! – посоветовала соседка, высунувшаяся из своей двери. – Она спит, наверно. А дитенок у бабки».

Я попробовала колотить в дверь ногой. Безрезультатно.

- Так кто у нее был в гостях?

Бабка пожевала губами. Денег ждет, что ли? Фиг, не дождется.

- Кто, спрашиваю? – гаркнула я так, что она испуганно вздрогнула.

- Женщина была, - зачастила бабка. – Женщина. Одна. Лет тридцати пяти, блондинка. В синем костюме брючном.

Жаль, что ноутбук унесли. Иначе можно было бы показать бабке фотографию. Впрочем, я так не сомневалась, что это была Чинарева. Но я-то!.. Как же можно было быть такой идиоткой?!

Ведь если бы я сразу поняла, кого имеет в виду Полосова, если бы сразу поехала к Инне или хотя бы позвонила Стоцкому… Я не сомневалась, что увижу там, за дверью.

Замок выглядел основательно, не по моим силам.

- Мужчины есть в квартире? – строго поинтересовалась я.

- Костик есть, - кивнула бабка. – Только с ночной пришел. Может, не спит еще.

- Зовите.

Бабка скрылась в коридорных далях и скоро вернулась с тем самым писклявым мужиком внушительной комплекции, которого я встретила в первый раз на лестнице. Он был одет в тельняшку и шорты, тер глаза и недовольно ворчал что-то себе под нос – видимо, бабка выдернула его из постели.

- Можете замок выбить? – я махнула в сторону Инниной двери.

- А ты кто такая? – окрысился Костик.

- Инна провожала свою гостью? – игнорируя его, спросила я любительницу подглядывать и подслушивать.

- Нет, - ойкнула бабушка. – Она сама вышла. И дверь за собой захлопнула.

- А Инну вы после этого видели? Вчера, сегодня?

- Не-ет, - проблеяла она и с ужасом посмотрела на Костика.

- Во, бля! – сказал он, крякнул и саданул по замку ногой.

Дверь распахнулась и с маху ударилась об стену. Первое, что я увидела, это был кот. Он сверблюдился, ощетинился и издал утробный рык. И только после этого я поняла, что кот стоит на груди Инны.

Она лежала на полу, глядя в потолок. На ее шее был затянут голубой шелковый шарф. Все в комнате было перевернуто вверх дном. Совсем как у меня. Или у Брянцева.

- Вызывайте милицию, - устало посоветовала я и пошла к выходной двери, но Костик грубо схватил меня за плечо:

- Куда?

- Туда! – я быстро вытащила из сумки вишневые корочки БВС и бегло махнула ими у него перед носом. – Ментам можете сказать, что здесь была Журавлева. Не вчера, а сегодня, разумеется. Они в курсе.

Выйдя на лестницу, я согнулась в приступе неудержимой рвоты.

                                                        22.

Милицейские машины проехали прямо по пешеходным дорожкам. Я сидела у фонтана и тупо смотрела, как они распугивают пешеходов. Смотрела и глотала слезы.

Как можно было так ошибиться! Ведь Чинарева побывала в квартире Инны именно в то время, когда я трясла Дарью. Если бы, если бы…

Я мотала головой – наверно, это выглядело, мягко говоря, странно, - но испытанное средство не помогало. Перед глазами, никак не желая уходить, стояла картина: Инна лежит, глядя широко раскрытыми глазами в потолок, а на ее груди топчется жирный серый кот. И голубой шарф – такой изысканный, воздушный, идеально подходящий к синему костюму, он словно попал в эту мрачную убогую комнату с какой-то другой планеты, по досадному недоразумению.

И правда ведь, по недоразумению. И по моей вине. Я закусила костяшку указательного пальца, но слезы все равно текли потоком. Мерзко мутило – заяц Федя плакал вместе со мной.

«Заяц Федя?!» – возмутилась было я своей мысли, но тут же махнула рукой. Пускай будет заяц Федя. Какая, в общем-то, разница?

Ничего сейчас не имело значения, кроме одного.

Во всем виновата я. С самого начала. Если бы не я, то и Настя, и Инна Замшина были бы живы. И не было бы всего этого кошмара.

Нет, пыталась я оттолкнуть от себя черную тучу, которая вот-вот готова была поглотить меня. Это не я виновата. Нет, я, конечно, виновата, но Чинарева…

И все-таки странно. Как же она не побоялась прийти к Инне, вот так, запросто? Не побоялась, что ее увидят и запомнят соседи. Не побоялась задушить Инну своим шарфом, идеально подходящим к ее костюму. И на котором, каким бы он шелковым-расшелковым ни был, все равно должны остаться микрочастицы этого самого костюма.

Или она шла к Инне, не собираясь ее убивать? Думала договориться по хорошему? А потом вышла из себя, взбешенная ее непонятным упорством, и?..

Конечно, Инна ничего не могла ей ни сказать, ни отдать. Потому что ничего о телефоне не знала. А Вера была уверена в обратном. Все правильно. Инна была близка с Брянцевым, родила от него ребенка. Она убирала его квартиру и поэтому знала в ней каждый закуток.

А что теперь? Инна – свидетельница по делу об убийстве Брянцева. Значит, Стоцкий узнает о последних событиях в первую очередь. А когда пронырливая соседка поведает о приходившей к Инне гостье, он моментально сложит два и два, опознав таинственную посетительницу как Веру Чинареву. И вот тут-то, наконец, он возьмется за нее всерьез. Как говорил Антон, вцепится в нее, как бульдог, и не отпустит до победного конца.

Довольна, Лизуня? Ты ведь этого хотела? Этого добивалась?

Да, этого. Только не довольна. Потому что никак не думала, что добьюсь своего таким ужасным образом. Цель оправдывает средства? Лес рубят, щепки летят?

Господи, нет!

Вот Настя, стоит в моей прихожей перед зеркалом, примеряя подаренную мной юбку. «Лиза, - говорит она. – Я ведь не страшная, не глупая, не злая. Ну почему же мне так не везет?» «Потерпи, Настюша, - менторским тоном отвечаю я, у которой все хорошо, просто замечательно. – Это просто полоса такая. Все будет тип-топ. Будет и на твоей улице электричество».

Вот Инна. Некрасивая до безобразия, хитрая и жадная. Но это для меня. А для маленького серьезного Павлика она – мама. Он еще не вышел из того прекрасного возраста, когда мама – это центр Вселенной. Она – лучше всех, самая красивая, самая добрая и вообще – замечательная. А теперь он – по моей милости! – сирота.

«Лиза, но ведь не ты же ее убила, - малодушно запротестовал тоненький писклявый голосишко, не Михрюткин, нет. – Это Чинарева, а не ты».

«Нет, - возразила я. – Чинарева – все равно что киллер, а я – заказчик».

«Но разве ты этого хотела? Ты просто не догадалась, что у Чинаревой на уме. Ведь ты и к Даше поехала, чтобы предупредить».

«Какая разница, хотела или не хотела, догадалась или не догадалась! Ведь если бы не я…»

Я встала, как сомнамбула, и пошла. Куда? Да к Стоцкому. Пропади все пропадом. Расскажу все – и будь что будет.

Поравнявшись с Андреевским собором, я остановилась. Зайти? Отдам Левке ключи, поблагодарю за все.

Служба, видимо, только что закончилась. Левка в золотистом облачении стоял на ступенечке перед иконостасом. Бабульки, тетки в платочках, диковатого вида мужики, чинно толкаясь, целовали крест и Левкину руку. При этом они нестройно что-то напевали. Обычно подобные сцены вызывали во мне снисходительную усмешку. И вдруг  я позавидовала им – остро и мучительно.

Левка увидел меня и кивнул: подожди немного. Я отошла к выходу и встала у свечного ящика. Запах… Этот странный запах церкви, запах воска, ладана и чего-то еще, не знакомого мне. Он пощипывал ноздри и тревожил. Я закрыла глаза.

- Вот, познакомьтесь!

Я вздрогнула. Левка стоял передо мной, а рядом с ним – высокая красивая женщина лет тридцати в кремовом летнем костюме с длинной, по щиколотки юбкой. Белый газовый шарфик не завязан под подбородком, а щегольски заколот брошкой на груди.

- Это моя матушка, Лидия. А это Лиза, моя одноклассница.

- Очень приятно, - голос у Лидии был низкий, сочный.

Она улыбнулась мне. Я же смогла только кивнуть, опасаясь, что, стоит мне только открыть рот и выдавить хоть слово, я уже не смогу унять слез.

- Все в порядке? – спросил Левка, но, рассмотрев мое лицо, осекся. – Лидочка, иди домой, - повернулся он к жене. – Я позвоню.

Ничего не спрашивая и не уточняя, она сказала мне «до свидания» и вышла.

- Пойдем, - Левка взял меня за руку и повел в дальний угол. – Вот теперь можешь плакать, - сказал он, когда мы оказались в некотором отдалении от бабушек, обцеловывавших иконы.

         - Я никогда не исповедовалась.

         - А ты хочешь исповедаться?

         - Не знаю, - всхлипнула я.

         - Подожди секунду.

Он ушел и тут же вернулся, уже без облачения, положил на странную тумбочку с наклонной крышкой толстую книгу и распятье.

- Батюшка, можно исповедаться? – радостно бросились к нему две бабки.

- Нет, миленькие, - он ласково осадил их. – Приходите завтра, в обычное время. А здесь… особый случай. И, пожалуйста, проследите, чтобы сюда никто не подходил.

Бабки, получив ответственное задание, отошли, хотя и поглядывали на меня с любопытством. Но мне было уже все равно.

Слова хлынули, словно открылись шлюзы. Я захлебывалась ими, забегала вперед, возвращалась назад, перебивала саму себя, размазывая по щекам слезы. Я забыла даже о Левке, хотя его глаза, внимательные, сочувствующие, смотрели на меня неотрывно. Я говорила не ему, а Тому, Кого не видела, в Кого никогда не верила. И я знала, что каждое мое слово становится материальным и живым…

- Все? – тихо спросил Левка, когда я, задыхаясь, замолчала.

Я кивнула.

Он накрыл мою голову широкой полосой расшитой ткани, висевшей у него на шее, и начал читать какую-то молитву.

- Иди с миром, - сказал он, закончив.

- И что же мне теперь делать?

- Пусть совесть тебе подскажет. Хотя, мне кажется, ты и так уже все решила.

Отдав Левке ключи, я вышла на улицу. Солнце спряталось, с Невы дул сырой ветер. С плеча на плечо дорожкой пробежала дрожь.

Как-то я спрашивала у Ольги, что она чувствует после исповеди, - мне было просто любопытно. «Ах! Ох! – закудахтала она. – Это не описать. Как будто избавилась от всего, что давит, и так легко, так радостно». «Это как после слабительного?» – хмыкнула я. «Ну… Хотя это и грубое сравнение, но в чем-то верное», - помолчав, кивнула Ольга.

Мне не стало легко, не стало радостно. В общем-то, ни от чего я и не избавилась. Все осталось со мной. Я поняло только, что смогу с этим жить дальше. Неважно – как. Просто – смогу. А как – не мне решать.

В прокуратуре мне сказали, что Стоцкого нет. Что он – на выезде. Антон говорил, что под этим подразумевается обычно выезд на место преступления. Не на место ли убийства Инны Замшиной?

Я вышла и села на скамеечку. С нее хорошо просматривался вход в прокуратуру. Буду сидеть здесь до посинения. Вот только Антону бы позвонить.

Снова зайдя в прокуратуру, я попросила у дежурного разрешения позвонить.

- Автомат за углом, - не поднимая головы, отрезал тот.

В последний раз я звонила из автомата, еще когда их можно было кормить жетонами для метро. Покупать где-то карточку? А где? Я беспомощно оглянулась по сторонам.

- Тетенька, вам позвонить надо? – тронул меня за локоть парнишка лет десяти, прогуливающийся возле телефонной будки. – Так автомат все равно не работает.

- А еще где-нибудь есть поблизости?

- Не-а! – радостно ответил он. – Но если вам очень надо…

И парень протянул мне сотовый телефон. В футляр была вдета металлическая скобка, от которой отходила длинная и толстая цепочка, карабином пристегнутая к его брючному ремню.

- Две минуты – двадцать рублей, - глядя на меня ясными голубыми глазами, заявил малолетний вымогатель. – И вперед.

- С ума сошел?! – возмутилась я.

- Не хотите – не надо. Вон Леха, - он махнул рукой куда-то себе за спину, - за две минуты доллар берет. По курсу Центробанка. И никто не возмущается.

- Давай, - сдалась я и протянула ему два червонца.

В первый раз Ракитский оказался недоступен. Вторая попытка закончилась тем же. Мальчишка посмурнел: отдавать деньги не хотелось. Он уже подержал их в руках и считал своими.

- Может, вы попозже позвоните? – предложил он с надеждой. – Или спешите?

- Нет, не спешу. Посижу на лавочке. Только не уходи никуда.

Парень, конечно, мог сделать ноги с моей двадцаткой, но, видимо, еще не обнаглел окончательно и чтил некий профессиональный кодекс. А может, просто не хотел покидать пост у неработающего автомата – иначе как ловить клиентов?

Так мы провели следующий час. Я на лавке, дрожа от порывов ветра, а мальчишка – у будки. Судя по всему, его бизнес шел успешно. За это время он предложил телефон пяти человекам. Двое отказались, трое заплатили и воспользовались его услугами. Итого – шестьдесят рублей. Плюс мои двадцать. Допустим, он дежурит здесь десять часов в день. Это восемьсот рублей. Двадцать четыре тысячи в месяц? Даже если вычесть плату за телефон, все равно остается немало.

Наконец мне удалось дозвониться до Антона. Я кратко проинформировала его, что жду Стоцкого у прокуратуры и что, если он, Антон, приедет, я буду ему крайне признательна.

- Спасибо! – ангельски улыбнулся юный бизнесмен, когда я вернула ему телефон. Отдавать мне сдачу он явно не собирался, хотя я не говорила и минуты. Ну и фиг с ним.

Время шло. Ни Стоцкого, ни Ракитского. Я замерзла, проголодалась и в конце концов не выдержала – отлучилась по крайней необходимости, прикупив на обратном пути пирожков и минералки. Опасаясь, что следователь мог вернуться в мое отсутствие, навестила дежурного.

- Стоцкого сегодня не будет! – злорадно улыбаясь, известил меня он.

Ну что ж, поеду домой. Спокойно обсудим все с Антоном… Вот черт, я же попросила его приехать сюда!

- Эй, иди сюда! – махнула я парню.

- Еще хотите позвонить? – с готовностью откликнулся он.

- Послушай, клоп, я тебе дала двадцать рублей, а разговаривала меньше минуты. Так что будь добр, дай договорить.

Мальчишка возмущенно открыл рот, чтобы возразить, но я скорчила такую зверскую физиономию, что он безропотно протянул мне трубку.

На этот раз счастье, однако, улыбнулось не мне, а ему. Дозвониться до Антона я так и не смогла. Раз за разом противный женский голос докладывал, что абонент временно недоступен, и предлагал перезвонить позже.

Что делать? Ждать Антона здесь? Или ехать домой в надежде, что он, узнав об отсутствии Стоцкого, отправится прямой наводкой ко мне или хотя бы позвонит?

Начал накрапывать дождь. Судя по клубящимся черным тучам, это только начало. Над седой равниной моря робко реет жирный пингвин…

Пока я размышляла, прямо у меня за спиной раздался скрежет тормозов.

«Ну наконец-то», - подумала я, но тут чьи-то руки грубо схватили меня и затолкали в машину.

- Сиди тихо, сука! – с мерзкой блатной интонацией предложил не менее мерзкого вида мужик в черных брюках и карманчатой безрукавке поверх серой майки.

Что-то твердое и холодное уткнулось мне в ребра. Не надо было быть экстрасенсом, чтобы догадаться о природе сего предмета.

«Ну, вот и все. Вот и все», - с настойчивостью дебильного дятла долбило в мозг.

И так стало вдруг больно и обидно, словно мало было еще всех моих утренних слез. И как-то назойливо лез в голову анекдот о том, как мужик утешал приятеля, жалующегося на неприятности: дом сгорел, с работы уволили, жена ушла. «Ничего, - говорил мужик, совсем как я Насте. – Жизнь, она как зебра: темная полоса – светлая полоса, темная – светлая». Через некоторое время мужики встретились снова, и страдалец говорит: «Да, Вася, ты был прав, раньше была светлая полоса».

Эх, Пашка, Пашка… Павлик ты Морозов долбанный! Что ж ты так со мной? Отомстить решил за то, что отказалась выйти за тебя замуж? Или все дело в должности гендиректора БВС? Но ведь это глупо. Коробок недвусмысленно дал им всем понять, что БВС – моя персональная игрушка и без меня его просто не будет.

Все дело в том, что я узнала этого типа, который сидел вполоборота ко мне, тыча пистолетом в область моей селезенки. Того, который сидел за рулем замызганной зеленой «шестерки», маленького толстяка с шишковатым бритым черепом, я никогда не видела. А вот второго – видела, хотя всего один раз. И тем не менее, этого единственного раза оказалось достаточно, чтобы запомнить его отвратительный, слегка пришепетывающий голос, маленькие рыбьи глазки почти без ресниц, нос, заметно приплюснутый у кончика, и даже манеру жевать жвачку, перекашивая нижнюю челюсть, словно перетирая булыжники.

Он приходил к нам в контору, разговаривал с Пашей и Витей. Кто это, спросила я потом. Наш человек, улыбнулся Паша.

Вот так. Догадавшись, что меня ищет не киллер, а всего-навсего Паша, я совершенно успокоилась. Потому что мне и в голову не приходило, что от него можно ждать чего-то плохого. Ну, ищет и ищет. Никак не может смириться со смертью дамы сердца. Нашел? Ну и молодец, пусть радуется, лишь бы не болтал лишнего.

А я-то мнила себя великим психологом, великолепно разбирающимся в людях. Над Зоей Петровной посмеивалась. Вот скольких я женила да замуж выдала, скольких на работу пристроила и тэ дэ, и тэ пэ. А оказалось, что в людях разбираюсь, как… не знаю кто. Не до эффектных сравнений сейчас. Плохо, одним словом. Странно только, почему он так долго тянул с передачей своих открытий. Или о цене не могли договориться?

Интересно, куда меня везут? Зачем – это понятно. Раз у Инны Замшиной никаких следов порноколлекции не нашлось, а я жива, значит, все у меня. И надо это все из меня вытрясти.

Я сидела так, что практически не могла видеть ничего снаружи, разве что поток машин впереди. Попыталась подвинуться, чтобы хоть в окно глянуть, но мой страж отреагировал моментально.

- Не дергайся! – рявкнул он и так ткнул меня пистолетом, что я зажмурилась.

Господи, только пусть с зайцем Федей ничего не случится, взмолилась я.

И никто-то мне теперь не поможет. Ракитский приедет в прокуратуру, узнает, что Стоцкого нет. Позвонит мне, трубку никто не возьмет. И будет он в очередной раз возмущаться моей безалаберностью, кроя меня во все корки. До тех пор, пока где-нибудь не найдут мой труп. На этот раз настоящий.

И так мне стало себя жалко! Но тут уж я попыталась взять себя в руки: еще не хватало жевать сопли перед этими! Чтобы не пустить слезы на улицу, я мысленно стала разговаривать с зайцем Федей.

Ничего, говорила я, все будет хорошо. Не может такого быть, чтобы не было.

Сотовый заиграл что-то из «Любэ». Водила, едва придерживая руль левой рукой, правой прижал трубку к уху. Разговор был довольно длинный, но я слышала только «да» и «нет». И, тем не менее, не сомневалась: это инструкция. Куда меня везти и что со мной делать.

Кое-что мне все же удалось разглядеть. Мы ехали на юг. Вот и площадь Победы. А это значит, что путь наш лежит, скорее всего, в Саблино. На дачу Веры Чинаревой. «Ну, мудёр, ну, мудёр, - сказал один мультяшный персонаж другому. – Ну, догада!»

- Приехали! – мой цербер выволок меня из машины и потащил к дому, по-прежнему держа пистолет у моего бока.

Вера, одетая в длинное открытое платье фисташкового цвета на фигурно вырезанных лямках, вышла на крыльцо.

- Ну, здравствуй, Лиза Журавлева, - хищно улыбнулась она. – Приятно видеть тебя живую и здоровую. Пока

- К сожалению, не могу ответить тем же.

- Твои проблемы!

- А как насчет Замшиной? – нахально поинтересовалась я. – Ты не думаешь о том, что тебя видели соседи?

Вера засмеялась каким-то странных смехом, словно ломались сухие стебли.

- А что, если я специально сделала так, чтобы меня видели? И знаешь, зачем? Чтобы через несколько дней в твоей квартире нашли мой синий костюмчик. И паричок со стрижкой каре. Кого соседи могли видеть? Блондинку в синем костюме. Моих пальцев нигде нет, я была в перчатках. А вот твои, думаю, найдутся.

На секунду я застыла с глупо открытым ртом. Потом опомнилась:

- Да кто поверит, что это мой костюм! Во-первых, его видели на тебе. Во-вторых, ты выше меня сантиметров на пятнадцать.

- Тоже мне проблема, брюки укоротить! – фыркнула Вера. – А что до того, будто у меня был такой костюм… Все правильно, был. Но ты ведь хотела меня подставить, так? Вот и сперла. Вот с этой самой дачи. Кстати, думаю и здесь твои пальчики найдутся. Ты ведь была здесь, да?

- Но соседи скажут, что видели высокую женщину, - упорствовала я.

- Ты уверена? Нет, милая. Соседи сначала засомневаются. А потом скажут все, что надо. Кстати, меня очень интересует местонахождение фотографий и пленки. Или телефона.

Я упрямо молчала.

- Я спрашиваю, где?

- В Караганде.

- Что? – вытаращила глаза Вера.

- Тебя устраивает менее цензурный вариант?

Мы разговаривали на ты, словно были давно знакомы. Я столько думала о ней в последнее время, что это стало для меня вполне естественным. А для нее, похоже, это была обычная манера общения.

Вера старательно обшаривала меня глазами. Я могла спорить на что угодно, ей безумно хотелось меня ударить. Наверно, просто руки чесались. Но она почему-то сдержалась.

- Ладно, хватит. У нас еще будет время поговорить на эту тему. Мальчики проводите гостью в подвал – и свободны. Надеюсь, мы с вами в расчете?

- Вполне, - цыкнул зубом водила и подтолкнул меня к дому.

Я попыталась было рыпнуться, но как-то очень ясно представила, что будет, если меня возьмут за руки, за ноги – и скинут в подвал. А так, если без членовредительства, я, может, смогу наконец осуществить подвиг пролезания в амбразуру, поскольку за последние недели похудела килограмма на четыре, не меньше.

С подвальной лестницы меня все-таки столкнули, но я исхитрилась уцепиться за перильца. Дверь за моей спиной захлопнулась, и стало очень темно. Ощупывая перед собой путь, как слепая, я добралась до того места, где была отдушина, и увидела, нет, не увидела, а поняла, что она чем-то закрыта или заколочена.

Когда глаза чуть-чуть привыкли к темноте, я нашла какую-то тряпку, подстелила ее на деревянный ящик, уселась и стала ждать. Чего? А Бог его знает. У моря погоды.

                                                        23.

Удивительно, но я задремала. Сидя на ящике в позе роденовского мыслителя. И увидела себя в Верином синем шелковом костюме, с голубым шарфом и стрижкой каре. Я стояла на лестничной площадке и звонила в квартиру Инны Замшиной. Открыл почему-то Брянцев и, ни слова не говоря, начал лапать меня за грудь. Я оттолкнула его, он упал, ударился головой и… умер. А из комнаты Инны появилась Вера Чинарева, тоже в синем костюме, и засмеялась своим противным пересохшим смехом.

Чуть не упав с ящика, я проснулась. Все тело ныло, словно я сутки проспала на мешках с картошкой.

Говорят, у динозавров действительно были мозги в хвосте. Ну, не совсем, конечно, мозги, а крупный нервный центр в области крестца. И эти два командных пункта, споря друг с другом за главенствующую роль, реагировали на окружающее достаточно медленно. Поэтому динозавры и вымерли. Мне эта версия, правда, кажется сомнительной, но что касается меня, то мои мозги точно в хвосте. Иначе почему разумные мысли приходят ко мне с таким опозданием?

Вера сказала, что пришла к Инне Замшиной специально таким образом, чтобы ее увидели соседи. Значит, она уже тогда знала, что я жива, и строила на мой счет определенные планы?

Ну что ж, все логично. Паша сразу, как только узнал, доложил Чинаревой, что я жива. Киллер в это время уже грелся на мальтийском солнышке. Ни вызвать его обратно, ни привлекать кого-либо другого Вера не сочла нужным.

Однако Наталье она сказала совсем другое. Была ли в этом какая-то хитрость, или все-таки она узнала об ошибке киллера позже, в те несколько часов, которые прошли между ее разговором с Полосовой и визитом к Замшиной?

И почему?.. И еще почему?..

Короче, вопросов - великое множество. Но в голове моей было пусто, как на ядерном полигоне после взрыва. Словно произошло какое-то замыкание, и я просто перестала соображать.

По законам жанра, детектив семимильными шагами продвигался к развязке. Но я-то не благодарный читатель и даже не доктор Ватсон. Нисколько не удивлюсь, если Вера отправит меня на тот свет без каких-либо объяснений.

Звук мотора. Машина приближалась. Короткий сигнал. Лязгнули ворота. Машина въехала во двор. Ворота закрылись.

Ноги от сидения на ящике затекли. Я встала и попыталась размять их, но в темноте это было достаточно проблематично. Нервы напротив разгулялись до неприличия – не просто руки начали трястись, но еще и зубы застучали.

Вдруг дверь открылась, сверху упал свет, показавшийся нестерпимо ярким.

- Эй, ты, выходи!

Я узнала немного гнусавый голос Полосовой. Ну что ж, все в сборе.

- Уснула там, что ли? – поддержала подругу Чинарева. – Или тебя вытащить?

Если бы не заяц Федя, я бы еще сто раз подумала, выходить или нет. Конечно, они обе, по сравнению со мной, кобылы и все равно вытащили бы меня из подвала. Но для начала я здорово попортила бы им физии. Ногти у меня длинные и крепкие. Глядишь, и зашивать пришлось бы. Если только не пластическую операцию делать.

Да, если бы не заяц Федя. И не пистолет, который Вера держала в руке.

Пришлось пробираться к лестнице.

И только поднявшись и поравнявшись с Верой, я поняла, что пистолет – очень маленький, уместится в ладони. Короче, «астра». Та самая, которую я бросила ей в подвал. И как только нашла?

Меня привели в холл и усадили на стул в углу. Вера с пистолетом устроилась в углу, а Наталья с бокалом расхаживала взад-вперед. На столике красовалась бутылка виски и мисочка с кубиками льда. Выглядела Полосова далеко не лучшим образом. Бледная, под глазами мешки, волосы несколько дней не мыты. Дурацкие белые бриджи на кулисках, кофточка с запахом.

- Как ты узнала? – спросила Наталья, отхлебнув едва ли не полбокала, только льдинки брякнули.

- Видишь ли, Ната, я давно поняла, что за мной следят. Я же тебе говорила. Причем, не слишком умело. Все эти звоночки непонятные – то якобы из налоговой, то от несуществующего в природе следователя. То к консьержке баба какая-то приставала, то к соседке. Между прочим, достаточно специфической внешности баба. И тогда я одного своего знакомого частного детектива попросила во всей этой фигне разобраться. За определенную сумму, разумеется. Он сразу сообразил, что все это связано с убийством Брянцева.

Наталья издала какой-то невнятный звук и долила себе виски.

- Тут получилось одно довольно забавное совпадение. Знакомый мой работает в неком «Бюро Волшебных Случайностей». Вот такая вот, Лиза, - она посмотрела на меня, - волшебная случайность.

Ну вот, в кои-то веки догадалась правильно. Только слишком поздно.

- И вот я узнаю, - продолжала Вера, налив виски и себе, - что начальница моего детектива – некая Елизавета Журавлева, которую отловили над трупом Брянцева, но потом отпустили. И что эта самая Журавлева самостийно, вообразив себя эдакой мисс Марпл, ищет кандидатуру на должность убийцы. И выходит, представь себе, на меня. Но это что, Наташа! Самое забавное было, когда я рядом с домом нашла паспорт на имя этой самой дамочки, - Вера махнула в мою сторону рукой с бокалом, да так, что виски выплеснулось на пол.

- Да ты что? – не поверила Наталья. Действительно, звучало в высшей степени абсурдно. Я только зубами скрипнула.

- Ну! Представляешь? Я просто глазам не поверила. Ну что ж, думаю, пусть полежит. Может, хозяйка объявится.

- Зачем?

- Уж слишком это как-то… слишком. Может, думаю, подбросили. Или тут хитрость какая-то. Присобачили мне ребята на дерево камеру. Знаешь, как в банках. Снимает круглосуточно и передает на компьютер.

- А почему ты мне ничего не говорила? – запоздало возмутилась Наталья. – Вернее, говорила всякую хрень?

- А почему, собственно, я должна тебе что-то говорить? – оскалилась Вера. – Или, может, ты мне говорила, сколько денежек ушло налево? Уговор какой был? Я тебя выдаю замуж за Гёрдера, ты берешь его в оборот, а деньги – пополам.

- С чего ты взяла, что я тебя обманываю? – окрысилась Наталья, на мой взгляд, несколько переигрывая.

- Ты меня и вправду за дуру держишь? – восхитилась Вера.

Я напряженно следила за их перепалкой. Может, они так увлекутся, что мне удастся удрать? Но и на этот раз до драки дело не дошло. Видимо, у Чинаревой были совсем другие планы. Она неприятно поулыбалась своим мыслям и продолжила повествование:

- Короче, я не ошиблась. Эта, - тычок в мою сторону, - действительно вернулась за паспортом. И знаешь, когда?

- Когда?

- Помнишь, мы сидела в зимнем саду? Еще дождь шел.

- Прекрасно помню. Я тогда тебе еще про нее как раз говорила. А ты сделала вид, что впервые о ней слышишь.

Вера засмеялась и подняла бокал:

- Твое здоровье, Лиза! И самое забавное, Наташа, что именно в этот момент наша сыщица сидела у нас под окошком. Надо думать, подслушивала.

- Ты об этом знала?

- Нет. Просто потом вышла и увидела, что паспорта нет. Посмотрела, что там камера наснимала. В общем, кино и немцы. Но самое интересное, что она бросила какую-то дрянь в подвал. На пленке это было очень хорошо видно. Я даже испугалась, вдруг бомба. Вызвала охранника своего, он в армии сапером был. И он достал вот эту миленькую штучку.

Левой рукой Вера держала бокал, в котором позвякивали льдинки, а на мизинце правой покачивала злополучную «астру». Крайне неосторожно. А вдруг у меня навыки бравого спецназовца и молниеносная реакция? Вдруг я вскочу, ловко выхвачу у нее пистолет – и пойдут клочки по закоулочкам?

Ничего не вдруг. Ничего такого я не сделаю. И реакция у меня фиговая, и вообще… Надо признать, что Вера намного лучший психолог, чем я.

- Вот тут-то мне окончательно все стало ясно, - Вера отхлебнула еще виски. – Она подкинула мне пистолет и побежала в ментовку: мол, у Чинаревой в подвале пушка, из которой замочила Вову Брянцева. Глупо, конечно, но нервы мне помотали бы изрядно.

Как я ни старалась, а удержаться от идиотского смеха все же не смогла. «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» Да-с…

- Сделай милость, заткнись! – любезно попросила Полосова.

- Но тут возникла проблема. Я уже позвонила Кабану, и это могло осложнить все дело. Представь, она докладывает ментам про пистолет, и тут же ее находят мертвой. Я начала Кабану названивать – глухо. Как в танке. Потом узнаю, что поздно, дело сделано. Жду-пожду, никто меня за нервные окончания не дергает, с обыском не приходит. Ладно, думаю, пронесло. Оказывается, ничего подобного.

Похоже, Вера уже немало приняла на грудь, потому что ее пробрал неудержимый словесный понос. На щеках выступили красные пятна, глаза лихорадочно блестели. Она путалась в словах, обрывала фразы на середине, начинала рассказывать снова.

Если вычленить из ее бредней смысл, то подтверждались мои догадки. Ее «источник» (понимай: Паша) на поминках посмотрел внимательно не некую журавлевскую «родственницу», и у него зародились определенные сомнения. Его люди начали за «родственницей» следить и обнаружили, что это я, собственной персоной. Приятно, что хоть в чем-то я не ошиблась.

- Постой-ка! – слегка заплетающимся языком вклинилась Наталья. Обе они глушили виски с рекордной скоростью. – И когда же ты об этом узнала?

- Да не все ли равно? – глупо захихикала Вера.

- Нет, не все равно, - Наталья даже бокал свой драгоценный на стол поставила. – Ты мне позвонила просто в истерике: ах, Наташа, что делать, что делать, мы облажались, не ту бабу прикончили.

- Так ведь и правда, не ту, - продолжала хихикать Вера.

- Да хватит уже! – Наталья, разозлившись, хлопнула ладонью по столу и подошла к Вере вплотную. – Ты имела в виду совсем другое. Я ведь поняла так, что фотографии тебе кто-то другой прислал. И подумала, что эта мымра страшная, Вовкина подстилка. Ты к ней пошла и ее придушила. Зачем?

Вера встала и отодвинула Наталью, как неодушевленный предмет, по-прежнему поигрывая пистолетом.

- Зачем? – переспросила она, передразнивая Полосову. – Лиза, она не понимает. Но мы-то с тобой понимаем, да?

Я до крови прикусила губу, потому что на самом деле поняла, что именно сейчас произойдет. Ну почему, почему я понимаю с полуслова только то, от чего нет никакой пользы, если не сказать хуже?

Вера моментально протрезвела – да она, похоже, и не была пьяной, просто притворялась. Она впилась в Наталью своими потемневшими до цвета закаленного металла глазами и тихим, но столь же металлическим голосом отчеканила:

- Извини, дорогая, но у меня нет никакого желания тебе что-либо объяснять. Уж слишком ты тупая.

Выстрел прозвучал до странного тихо. Наверно, потому, что Вера прижала пистолет к груди Натальи.

Наталья широко распахнула глаза, приоткрыла рот, словно силясь что-то сказать. Прижала пальцы к груди, посмотрела на них с удивлением..

У меня зазвенело в ушах. Я откинула голову к стене и крепко зажмурилась. Так крепко, что под веками забегали-заплясали огненные пятна и всполохи.

- Не спи, замерзнешь!

Я открыла глаза.

- Ах, какие мы нежные и чувствительные! – Вера стояла спиной к окну, и я не могла видеть ее лицо – только темное пятно. Но то, что было у нее в руках, я видела прекрасно. В левой – злополучная «астра». А в правой… Нет, не бокал виски, а еще одни пистолет, побольше. – Ничего, это скоро пройдет.

Наталья лежала на ковре лицом вниз, неловко подвернув под себя одну ногу, раскинув руки в сторону. Я вдруг вспомнила излюбленное проклятье Коробка: «Чтоб тебя обвели мелом на асфальте!» Но крови не было видно. Казалось, Наталья устала и прилегла вздремнуть.

- И зачем тебе это? – я не узнала свой голос, хрупкий и тусклый, как сто лет не мытый стакан.

- А я-то думала, ты поняла, - разочарованно отозвалась Вера. – Я думала, ты хоть чуть-чуть умнее. Оказывается, все-таки дура. Знаешь, я грешным делом подумала, что все твои идиотские фокусы с паспортом и пистолетом – какая-то большая хитрость, которую мне по врожденной тупости ни в жизнь не постичь. А ты и на самом деле полный даун.

- Допустим, - огрызнулась я. – Допустим, даун. Не всем же быть умными.

- Знаешь, Лиза… Кстати, ничего, что я на ты? – она откровенно надо мной издевалась. – У меня есть такая особенность. Я просто по-детски восхищаюсь каждый раз, когда наблюдаю подтверждение какой-нибудь народной мудрости.

- И какой же на этот раз? «Эта ворона нам не оборона»?

- Ты про Полосову? – усмехнулась Вера. – Ну, можно и так сказать, конечно. Уж слишком она наглая стала. И жадная. Да и знала многовато. Помнишь? «Он слишком много знал…» Но, вообще-то, я имела в виду тебя. Есть такая отвратительная банальность: «Не рой другому яму – сам в нее попадешь». Ты хотела меня подставить? А я подставлю тебя. Да так, что мало не покажется. И даже фотографии эти чертовы мне не нужны, потому что уверена, ты их так заховала, ни один полкан не найдет.

Вот тут-то ты, Верочка, наконец, ошиблась! Фотографии лежат в брюхе Вовкиного телефона, а телефон – в сумке, которая валяется вон там, на подоконнике. Знала бы ты, вот бы запрыгала от радости. Но вот фиг тебе!

- Все понятно, - кивнула я. – Ты повесишь на меня и Брянцева, и Замшину, и эту тоже, - я невежливо показала пальцем в сторону Натальи. Вернее, того, что раньше было Натальей.

- Пять баллов! – оценила мою сообразительность Вера.

Как же, пять! Куда там с добром. Потому что далеко не все я поняла сразу.

Я, конечно, слышала, что бывают такие моменты, когда мгновенья словно спрессовываются. Вроде, проходит всего секунда, но за эту секунду успеваешь понять, вспомнить или почувствовать столько, на сколько в обычных условиях не хватит и часа.

То, что мне предстоит умереть именно сейчас, я поняла, только когда увидела нацеленное на меня дуло пистолета. Того, другого. А еще увидела – да так ясно, словно наяву, - как Вера вызывает милицию и дает показания. О том, как я убила своего давнего любовника Брянцева и решила свалить все на нее, Веру Чинареву. Разумеется, я же убила Замшину – потому что та видела меня выходящей из квартиры Брянцева. А потом заявилась к Вере на дачу – с пистолетом, из которого застрелила Брянцева. И убила ее ненаглядную подругу Наташеньку. («Вот, видите, у нее пистолет в руке!» – я нисколько не сомневалась, что, пристрелив меня, Вера аккуратно протрет «астру» и вложит ее мне в руку). Дальше Вера расскажет, может, даже пуская слезу, как, защищаясь, убила меня из своего личного оружия – разрешение прилагается.

На этот раз выстрел показался мне очень громким. Наверно, потому, что это был не один выстрел, а два, прозвучавшие одновременно. Ваза на полочке чуть выше моей головы разлетелась вдребезги, а Вера… Вера лежала рядом с Натальей, точно так же раскинув руки. И даже выражение на лице у нее было точно такое же – удивленное. Маленькая аккуратная дырочка прямо над переносицей была похожа на кружочек, который рисуют или приклеивают индианки. Как же он называется-то? И о чем, спрашивается, я думаю?

Антон стоял в дверях, прислонившись к косяку, и молчал.

Я сидела все в том же углу, на том же самом стуле, погрузившись в прохладные волны прострации.

Тела Веры и Натальи осматривал эксперт – грузная пожилая женщина в неожиданно оранжевых резиновых перчатках. Молоденький мальчик – следователь и прибывший с получасовым опозданием Стоцкий в четыре руки катали протокол. С равномерностью часового механизма они задавали вопросы. Вообще-то, мне, но отвечал на них Антон. Потому что максимум, на что я была способна, - это кивнуть или покачать головой. На самый худой конец, выдавить пару слов.

Еще до появления Стоцкого Антон посвятил его областного коллегу в предысторию, а теперь рассказывал ему самому о новостях, так сказать, последнего часа. В его редакции они звучали следующим образом.

Я, разумеется, совершенно неожиданно для себя, вспомнила о тайнике в квартире Брянцева и решила проверить, а нет ли там чего-нибудь эдакого. Взяла у Инны Замшиной ключи, зашла в квартиру и нашла в тайнике мобильник. (Стоцкий гневно запыхтел). После «моего» убийства я случайно обнаружила в памяти телефона целый компроматный клондайк и решила выманить Чинареву «на живца». (Стоцкий запыхтел еще сильнее, но перебивать не стал). Но у Веры были на этот счет свои соображения. Одним махом она решила убить сразу трех зайцев – меня, сообщницу Полосову и свидетельницу Замшину. И повесить все это опять же на меня-покойницу. Плюс Брянцева в нагрузку. И волки сыты, и овцы целы, и пастуху – вечная память. Для этого меня выследили и похитили прямо от прокуратуры, куда я пришла каяться в сокрытии найденной улики – телефона.

- Я приехал, - рассказывал Антон. – Смотрю, у входа, где мы договорились встретиться, никого нет. Я подумал, что вы уже вернулись и Елизавета Андреевна прошла к вам в кабинет, - видимо, чтобы не ставить Стоцкого в неловкое положение перед коллегами, он обращался к нему на вы и по имени-отчеству. – Но дежурный сказал, что вас сегодня уже не будет. Тогда я позвонил Елизавете домой – трубку никто не брал.

Короче, Ракитский подумал было, что я еще не доехала до дома, и хотел отправиться ко мне, но что-то ему стало, как он сказал, не по себе. Тут он увидел пацана, который ошивался у неработающей телефонной будки и сдавал в аренду мобильник. Антон вспомнил, что видел этого самого мальчишку и раньше, и решил его допросить. Всего за сто рублей пацан все прекрасно вспомнил: и меня, и тех, кто затащил меня в машину, дабы увезти в неизвестном направлении. Видимо, мое похищение выглядело достаточно эффектно, поэтому парень подробно описал внешность похитителей, их машину и даже номер вспомнил.

Поскольку среди знакомых Ракитского имеются немаленькие милицейские чины, оперативно сделали «всем постам». Очень скоро «шестерку» засекли на выезде из города – меня везли в южном направлении. Сложив два и два, Антон рванул в Саблино.

Как выяснилось, очень даже вовремя.

- А разрешение на оружие имеется? – уточнил коллега Стоцкого.

- Пожалуйста! – Антон помахал у него перед носом какой-то бумажкой.

Хэппи энд. Это только в книге или в кино он вызывает легкий привкус раздражения: как, опять все закончилось благополучно?!

Верину дачу опечатали, нас отпустили на все четыре стороны. Чем мы не преминули воспользоваться. Сели в Антонов «Пежо» и поехали с орехами. Я пребывала в блаженной эйфории, словно подверглась одновременному воздействию теплого пушистого пледа, хорошего красного вина и тихой музыки. И даже совесть моя наконец-то замолчала. В конце концов, я же покаялась и получила отпущение грехов!

- Марина не сердится на меня? – спросила я, с трудом ворочая языком.

- Ее из-за тебя выгнали с работы, - Антон потянулся было за сигаретой, но спохватился и бросил пачку обратно.

- Кошмар! – огорчилась я.

- Ничего и не кошмар, - фыркнул Ракитский. – Ты, я думаю, успела понять, с кем имеешь дело?  Вторую такую лентяйку еще поискать надо. Ей не нравилась эта клиника, но искать другую работу – «ле-е-ень». А тут она оторвала толстую задницу от дивана и за два дня нашла себе другое место. С гораздо больше зарплатой. Она же классный специалист. Так что, Мариша тебе крайне признательна. Кстати, она, как чумовая, носится по магазинам и скупает барахло для зайца Игоря. Или для зайца Севы.

- Чего?! Я уже привыкла думать о нем как о зайце Феде. Так что извини подвинься.

Антон рассмеялся, но смех его как-то вдруг погас, в машине, перекрикивая Луи Армстронга, повисла тишина. - Антон… - нерешительно выдавила я. – Я должна тебе кое-что сказать. Я…

- Не надо! – резко оборвал меня он.

- Но…

- Не надо, Лиза. Я все и так знаю. Спасибо, что наконец-то решилась, но не надо.

- Как хочешь.

Ну что ж, несказанного, как говорится, нет.

Небо расчистилось, вечер стоял тихий и ясный. В такой хорошо сидеть на даче, смотреть на закат и ждать, когда поспеет самовар. Спокойно и безмятежно. Но…

Еще высоко поднимается солнце,

Травы и листья все еще живы.

Но лето смеется –

И дни его лживы…

                   Оно умирает под маскою счастья,

                   Под яростной синью уставшего неба,

                   Пресытившись властью,

                   Смешно и нелепо…

         Это Ольгино стихотворение, одно единственное из всех ее аляпистых «шедевров», я почему-то хорошо запомнила. Концовка там неважная, оказывается, и не лето вовсе умирает, а чья-то заморенная любовь. А вот эти строчки мне понравились, и я вспоминаю их каждый год, когда лето вдруг незаметно переваливает за середину. Грустно и тревожно.

Глупости! Чего тревожиться? Все, слава Богу, кончилось. И хотя на свете есть еще множество грабель, на которые не ступала нога человека, будем считать, что эти мною все-таки преодолены. Впереди – куча хлопот. Официальное воскрешение меня из мертвых и оформление смерти Насти, разгон кучки интриганов под названием БВС (особо достанется под зад коленом Паше!), регистрация наших с Ракитским отношений (брать его фамилию или оставить свою?), переезд к нему. И, разумеется, рождение зайца Феди. Или Нади? Насчет Анфисы – это я погорячилась.

- Надо бы это дело отпраздновать? – с легкой ноткой сомнения спросил Антон, когда мы въехали в город. – Как насчет итальянской кухни?

«Соглашайся, соглашайся!» – завопила нудная пискля, сменившая Михрютку.

Я заколебалась. Переодеваться, делать «лицо», сидеть целый вечер в прокуренном зеле и делать вид, что все хорошо…

- Извини, Антош, я так устала. Давай лучше затоваримся по полной программе и дома посидим.

- Как скажете, миледи. Чего изволите?

Мы как раз подъехали к большому супермаркету. Высказав свои пожелания, я осталась ждать в машине. Мое благодушие испарялось, словно кусок сухого льда. Или эйфория была просто следствием шока?

                                               24.

Антон вытаскивал из багажника пакеты с продуктами, а я рылась в сумке, пытаясь найти ключи от квартиры. И хотя содержимое ее изрядно поредело – сотовый Брянцева и ключи от его квартиры я торжественно, в присутствии понятых сдала Стоцкому, - под руку упорно попадались всякие бесполезные в данный момент вещицы. Рассвирепев, я вытряхнула сумку на капот «Пежо».

- Осторожнее! – поморщился Антон. – Краску сдерешь!

Среди всевозможной мелкой дребедени красовались ключи. От квартиры Левкиной тещи.

- Блин! – чуть не заплакала я.

- Не это ищешь?

Я обернулась так резко, что записная книжка, пудреница, кредитка и прочая мелочь полетела в разные стороны. У подъезда стоял Левка, одетый в «штатское», и крутил на пальце мои ключи. Ситуация выглядела несколько двусмысленно. Антон напрягся.

- Надо же, перепутала, - глупо констатировала я. – Кстати, познакомьтесь. Лева, мой одноклассник. Антон, мой… жених.

Как-то некстати вспомнилось мое знакомство с матушкой Лидией. Антон с Левкой пожали друг другу руки и оба посмотрели на меня: что дальше?

- А почему ты в джинсах? – спросить что-нибудь поумнее в голову почему-то не пришло.

- Я сегодня безлошадный. А ехать в метро в чем-то, напоминающем макси-юбку, да еще в час пик… Никогда не пробовала?

- К счастью, нет.

- Достаю ключи из кармана, а они совсем другие. Как же, думаю, Лиза домой попадет? Звоню на сотовый – какая-то дама без тени грусти в голосе сообщает, что ты трагически погибла.

- Это мама. Она специально так всем говорит. Но ты же еще не знаешь, что произошло.

- Ты еще что-то успела натворить? – очень натурально удивился Левка. – Ну просто чемпион мира по борьбе с препятствиями. Короче, я подумал, подумал и решил поехать. Только не знал, что лучше, оставить ключи соседям или сунуть в дверь записку, что они у меня. Ключи, а не соседи, - деловито уточнил он.

Антон, насупившись, следил за нашим диалогом. Может, ему и хотелось тоже кое-что уточнить, но он пока еще сдерживался. Дабы избежать грядущих сложностей, надо было срочно что-то предпринимать.

- Левчик, спасибо огромное, не знаю, что бы я делала, если бы ты не приехал, - защебетала я.

- Ну, на улице не осталась бы, - подал, наконец, реплику Антон.

- Пойдемте все ко мне, поужинаем, - словно не замечая, продолжала я.

Подумав для приличия, Левка согласился. Антону не оставалось ничего другого, как присоединиться. Когда мы ехали в лифте, я спросила, как Левка относится к перспективе крестить зайца Федю. Выразив бурную готовность, он выжидательно замолчал. Видимо, хотел, по профессиональной привычке, узнать, не желаем ли мы для начала обвенчаться, но сдержался.

- Странно, - подойдя к своей двери, я побренчала ключами. – И как я только могла перепутать? Они же совершенно не похожи.

- Ну, ты была в таком состоянии, что ничего удивительного.

- Послушайте, ребята! – не выдержал Антон. – Я чувствую себя полным идиотом, пришедшим к концу анекдота.

- Сейчас все объясню, - пообещала я и вставила ключ в замок.

Он вошел легко, но поворачиваться не желал. Ни туда, ни сюда. Только не это! Неужели я случайно отщелкнула «собачку»? Теперь дверь можно было открыть только изнутри. Или ломать замок, возможно, вместе с дверью. Может, позвонить в службу спасения?

Со злости я изо всей силы дернула дверь. И чуть не упала, потому что она неожиданно подалась. Да она и не была закрыта. Просто привычка у меня такая – сначала замок, а потом уже за ручку дергать. Антон едва успел меня подхватить.

- Вы как хотите, а я туда не пойду! – я вцепилась в косяк, словно кто-то силой пытался втащить меня в квартиру. – Классика жанра: открытая дверь и труп. Нет уж, хватит с меня.

- Может, милицию вызвать? – предложил Левка.

- Опять? – захныкала я.

- А что ты предлагаешь?

- Не знаю! – я заорала в полный голос. В двери Григория Федоровича засиял глазок.

- Ну хватит! – прикрикнул на меня Антон. – С вашего благословения, батюшка, - он посмотрел на Левку и вошел в квартиру. Мы с Левкой – за ним.

Войдя в коридор, я сразу поняла: здесь кто-то был. Кто-то чужой. Нет, никаких следов, никакого постороннего запаха. Но я чувствовала – каким-то вдруг обострившимся внутренним чутьем.

- Оп-па! – Ракитский, словно споткнувшись, остановился на пороге гостиной. Я налетела на Антона и ничего из-за его спины не видела, пока не высунула голову из-за его плеча. Ох, лучше бы и не высовывала.

На моем вельветовом диване, положив ногу на ногу, сидел… Нет, не Паша. Зря я катила на него бочку и обвиняла во всех смертных грехах. И в самом деле, Пашка, Иванушка-дурачок, не мог он так поступить со мной. Я еще могла поверить Коробку, что он рвется в мое мягкое вертящееся кресло с регулируемым подголовником. Но что он сдал меня Вере Чинаревой за некоторую сумму денежных знаков, заведомо зная, что меня убьют… Нет, не мог.

А вот Витя, скромный, тихий и незаметный, наша мышка-наружка… Что я, по сути, знала о нем? Да ничего. Столько-то лет прослужил в милиции, ушел из-за каких-то там конфликтов с начальством. Обширные связи, великолепные профессиональные навыки. Одинокий, непробиваемо спокойный, педантичный и болезненно аккуратный. Вот и все.

- Здравствуй, Лиза! – сказал он своим невыразительным, совершенно лишенным интонаций голосом. – Здравствуйте, господа. Прошу, проходите.

Первым побуждением было, разумеется, послать его на все буквы алфавита, если не что похуже. Но увы… Потому что в руке он держал пистолет. Третий пистолет за день, тупо глядящий на меня, - это уже явный перебор. А ведь был еще и четвертый, который изъяли у Антона для проведения экспертизы.

- Ну, и что тебе еще надо? – почти равнодушно поинтересовалась я, садясь в кресло. – Разве тебе Вера мало заплатила?

- Вполне достаточно. Только я делал это не ради денег. Вернее, не только ради денег. Деньги были просто приятным дополнением.

- А ради чего тогда?

Впрочем, этот вопрос можно было и не задавать. Ох, не зря я вспомнила не так давно про «не родись красивой». Вот Вера порадовалась бы подтверждению очередной народной мудрости. Витя никогда не оказывал мне явных знаков внимания, всегда вел себя сдержанно и корректно, обращался на вы и по имени-отчеству (сегодняшняя новинка явно проистекала от изменившихся условий). Он никогда не обшаривал меня плотоядным или хотя бы восхищенным взглядом. Но женщина обычно знает, нравится ли она данному субъекту или нет и без явных того признаков, угадывая по каким-то мистическим нервным флюидам. Я и знала, но мне это было абсолютно безразлично. Подумаешь, еще одни уши на цепочке от часов.

Но мое  нему равнодушие – далеко не причина. Я припомнила одни разговор, относящийся к тем славным временам, когда процесс только еще, как говорил наш бывший лидер,  пошел.

Тогда мы праздновали шампанским удачное завершение дела. «Витя, - спросила захмелевшая Алена, - тебе уже сорок, неужели ты так ни разу и не женился?» «Нет», - равнодушно ответил Витя, прихлебывая благородный напиток, как «Жигулевское» пиво. «Ну, а девушки-то у тебя были?» – не отставала Алена. «Девушки? Девушки были». – «Так почему ты на ком-нибудь из них не женился?» Помолчав, Витя взъерошил пятерней свои жидковатые серые волосы и неприятно улыбнулся. Его тонкие бледные губы скривились, как пара свежевымытых дождевых червей. «Видишь ли, Аленушка, - он говори, глядя на нее в упор, словно больше никого рядом не было. – Я всегда искал идеал. Влюблялся и сочинял из своей девушки богиню. А потом выяснялось, что никакая она не богиня. Что она так же ходит в туалет, бреет подмышки и сморкается, как прочие смертные. Но с этим я бы еще мог смириться. А вот с тем, что она, как и все прочие смертные, совершает неблаговидные поступки… Надо бы прощать и терпеть, а я вот не могу. Чем больше любовь, тем больше разочарование. Я злился и даже мстил, - Витя неловко засмеялся. – Да, шампанское – опасное вино. Голова еще на месте, а язык уже побежал. Не принимайте слишком всерьез». Он посидел еще минут пять и спешно откланялся. А мы все почувствовали себя неловко, словно случайно услышали нечто, совершенно не предназначенное для наших ушей… Я тогда еще удивилась, поскольку думала, что подобной ерундой страдают исключительно невротичные подростки.

Видимо, все это мое прозрение так ясно было написано у меня на лице, что Витя ухмыльнулся:

- Ну, как говорится, ты в курсе.

Еще бы не в курсе! Разочаровался во мне Витюша, только и всего. Потому что я не богиня. Хожу в туалет, брею подмышки и к тому же совершаю, так сказать, неблаговидные поступки. Да, мстить даме сердца за то, что она не соответствует высоким идеалам, - это уже какой-то театр абсурда!

Диспозиция для нас сложилась крайне невыгодная, как стратегически, так и тактически. Продолжая военные аналогии, Витя захватил господствующую высоту. Возможно, профессионал и справился бы с ним без потерь, но Антон в армии был рядовым пехотинцем, а Левка, насколько мне известно, вообще сразу после школы поступил в Духовную семинарию. Им оставалось только стоять у стеночки по стойке «смирно» и скрипеть зубами.

- Так все-таки, что тебе надо? – снова спросила я. – Веру твою пристрелили, Наталью тоже. Дело, думаю, зароют за смертью главных подозреваемых. Бабки ты свои получил. Что еще?

- А если я не хочу, чтобы дело зарывали? – вкрадчиво протянул Витя.

Лева с Антоном обменялись встревоженными взглядами, и, кажется, ни один из них взгляду другого не удивился.

- Что ты хочешь этим сказать? – прошлепала я онемевшими губами – лишь бы потянуть время.

- Ты ведь поняла, почему я выполнил Верину просьбу, да? Я тебе уже сказал, деньги, они, конечно, тоже не лишние, просто так уж совпало… Не хотелось вмешивать в это дело милицию, думал, Вера сама с тобой разберется. Своими силами и средствами. Но раз не вышло… Короче, Лиза, мне нужна сущая ерунда. Я хочу, чтобы ты сама пошла в милицию и призналась, что убила Брянцева.

- А если я этого не сделаю?

Странно, но мой голос звучал совершенно спокойно. Я даже какое-то облегчение испытала: ну наконец-то!

- Тогда это сделаю я. Но это уже не будет явка с повинной. Ты и так натворила дел.

- Вы все равно не сможете ничего доказать! – вспомнил о своих профессиональных обязанностях Антон.

- Вы ошибаетесь, - улыбнулся Витя. – Понимаешь, Лиза, когда я сначала разговаривал с Верой,  то предполагал обратный вариант: это она хочет повесить Брянцева на кого-то другого. Ну, как ты на нее. Но подтвердилось как раз то, о чем она мне рассказала.

- Что, интересно? – Антон смотрел на него в упор ненавидящим взглядом.

- Ну, например, что она открыла Лизе дверь, потому что Брянцеву как раз позвонили на сотовый, а она все равно собиралась уходить. То есть когда Лиза вошла в квартиру, Брянцев был еще жив и разговаривал с одним своим знакомым.

- Ну конечно! – Антон сделал шаг вперед, но Витя резко перевел в его сторону пистолет, и он отступил. – Разумеется, вы нашли через сотового оператора этого знакомого, и он все подтвердил. – Витя снисходительно кивнул. – И время этого разговора, разумеется, тоже установлено с точностью до секунды, не сомневаюсь. Но это никоим образом не подтверждает слова Чинаревой. Мало ли что она могла вам сказать. Лиза вполне могла позвонить в дверь уже после разговора Брянцева по телефону и после убийства. Время которого, между прочим, посекундной тарификации не поддается. А вам потом лапши на уши навешала.

- Отнюдь, дорогой товарищ. Как говорится, не держите меня за дурака - больно. Собеседник Брянцева подтвердит, что слышал в трубке звонок и что Брянцев сказал: «Кто-то пришел, пойду открою», но женский голос возразил: «Я сама».

- А сколько ему, собеседнику этому, Чинарева заплатила?

Антон знал правду, разумеется, знал, но сражался за меня, как лев. Я молча сидела в кресле, закрыв глаза, словно речь шла не обо мне.

- Ну хорошо, - у Вити был вид игрока, уверенного в выигрыше, потому что он имеет на руках такие козыри, о которых противник не подозревает. – Тебя, Лиза, сгубили всего три секунды. С ума сойти можно, от какой ерунды все зависит. От какой волшебной случайности.

- Какие еще три секунды? – вяло удивилась я, не открывая глаз.

- Брянцев разговаривал по телефону долго, почти пятнадцать минут. Вера успела выйти из дома и добраться до соседнего двора, где стояла ее машина. С водителем. Она села в машину, взяла у водителя сотовый, потому что ее мобильник разрядился, и позвонила Полосовой. Это подтвердит водитель – раз. Это подтвердит оператор – два. Водитель, между прочим, стоял у машины и разговаривал с гуляющим собачником, который тоже это подтвердит – три. Но самое главное, соединение произошло за три секунды до того, как закончился разговор Брянцева. Если вам и этого мало, могу добавить еще два фактика. Во-первых, голос звонившего в милицию с телефона Брянцева никак не мог принадлежать Вере, которая слегка картавила. А во-вторых, стрелявший в Брянцева должен был быть сантиметров на десять – пятнадцать ниже Веры. Все дело в том, что первый следователь был просто осел, а второй заранее исходил из того, что Лизу элементарно подставили.

Тут уж и Антон не нашел, что сказать. Левка продолжал молчать, и это вдруг напомнило мне тот день, когда он ждал меня у крыльца школы, а Барсук начал дразнить меня «попадьей». Тогда Левка тоже молчал, и это меня взбесило. Сейчас – нет. Наоборот, в его молчании я чувствовала какую-то непонятную поддержку.

- Одного только не могу понять, - покусывая губу, задумчиво сказал Витя. – Зачем ты позвонила в милицию? Это уже выше моего понимания.

- Да имел я тебя по-всякому! Вместе с твоей вшивой конторой! – засмеялся Брянцев.

- Что? – я чуть трубку не выронила.

- А что слышала. Больше в ваших услугах не нуждаюсь. Теперь ясно? А то ты всегда была тупой, как автобус.

Где-то далеко, на заднем плане, раздался звонок, и он отключился, не говоря больше ни слова. В ухо издевательски били короткие гудки. Пальцы от ярости свело судорогой, и я с трудом разжала их, чтобы положить трубку.

Брянцев позвонил, когда я уже собиралась домой. Алена отпросилась пораньше, поэтому телефон был переключен на мой кабинет. Я не сразу поняла, кто звонит. Брянцев был весел и явно не слишком трезв. То, что он мне говорил, на человеческий язык переводилось с трудом. А если все-таки попытаться вычленить смысл, то мне предлагалось отправиться вместе со своим БВС на все буквы алфавита.

То, что плескалось во мне, напоминало коктейль из магмы и серной кислоты.

Ну, тварь, подожди! Я тебе все скажу!

Судя по номеру на табло АОНа, Брянцев звонил из дома. Чтобы собраться, мне хватило нескольких минут. Машины и пешеходы шарахались от меня, как от чумной. Эх, если бы мне попался по пути хотя бы один автоинспектор. Но они обладают удивительным свойством встречаться исключительно некстати. Даже светофоры испуганно включали при моем приближении зеленый свет. Может быть, постой я на перекрестке минуту-другую, глядишь, и сообразила бы, что делаю явную глупость. Зачем я к нему ехала? Сказать, что он козел? Высказать все, что копилось столько лет? Вцепиться в физиономию?

Да зачем я вообще снова с ним связалась? Почему не выгнала поганой метлой, как только он зашел в мой кабинет? Чтобы показать, что он по сравнению со мной ничтожество, раз не может обойтись без моей помощи? Чтобы почувствовать свое превосходство? Пожалуй, что и так. И вот теперь он лишил меня этой иллюзии. Как и в первый раз, когда я упивалась своей блаженной миссией спасительницы-утешительницы.

В тот раз я обошлась мелкой пакостной местью, но этого, видимо, было слишком мало. Теперь я не собиралась глотать оскорбления молча. Нет, я устрою грандиозный скандал, разнесу в клочья всю квартиру – даже если он меня изобьет или вызовет милицию. Пусть! Но я не буду чувствовать, что осталась в долгу.

Дверь мне открыла женщина, которую я даже не разглядела. И это подогрело мою ярость еще на несколько градусов.

Брянцев разговаривал по сотовому. Увидев меня, он удивленно вскинул брови, но тут же ухмыльнулся и повернулся ко мне спиной, продолжая разговор. Я стояла, прислонившись к дверному косяку, и ждала.

- Какая приятная неожиданность, - хищно оскалился Брянцев, положив телефон на стол. – Чем обязан?

- Ты!.. – я так и задохнулась, ненависть переполняла меня, распирала изнутри, не давала дышать и думать, она рвалась наружу.

Брянцев был не то чтобы совсем пьян, скажем, изрядно нетрезв. На столе стояла почти пустая бутылка «Мартеля» и две пузатые плоские рюмки.

- Я, моя ласточка, я, кто же еще, - гадко захихикал он. – Смотри, как запыхалась! Торопилась, видать.

Брянцев подошел ко мне вплотную, обдав коньячным выхлопом, двумя пальцами приподнял мой подбородок – наглым и вульгарным жестом хозяина, который я всегда ненавидела. Глаза его масляно поблескивали. Похоже, он не совсем правильно понял цель моего визита. Вернее, совсем неправильно.

Я ударила его по руке и сделала шаг назад. Он уставился на меня непонимающим взглядом.

- В чем дело-то? Чего ты кобенишься?

Брянцев схватил меня за плечи, да так, что я вскрикнула от боли. Дохляк дохляком, а руки, как клещи. Кажется, я влипла по-черному.

- Отпусти! – заорала я, пытаясь вырваться, но он все сильнее прижимал меня к себе, шарил потными руками по груди, жарко дышал в шею.

Господи, неужели когда-то мне это нравилось? Неужели я мечтала прожить с ним всю жизнь до гробовой доски и сходила с ума, когда он меня бросил?!

- А ты, Лизка, еще ничего, - жарко и невнятно бурчал он мне в ухо. – Не прогонять же бабу, если сама пришла, да?

Его лицо свекольно покраснело, на лбу выступили капли пота. По-прежнему прижимая меня к себе, Брянцев пытался расстегнуть молнию моей юбки.

Я хотела закричать, но спазм сдавил горло, и из него вырывались только какие-то хрюкающие звуки. Наконец я изловчилась с силой наступить острым каблуком Брянцеву на ногу. Какое счастье, что я отношусь к моде консервативно и никогда не изменяю «лодочкам» на «шпильках». Такие каблуки коварно застревают в любой щели, но в этот момент они мне помогли. Брянцев взвыл и с маху ударил меня по лицу. Я отлетела в сторону и получила небольшую фору. Боль заставила мобилизоваться.

Спотыкаясь и цепляясь за мебель, я понеслась из одной комнаты в другую. Только бы все осталось по-прежнему!

Вот и кабинет. Окно открыто.

- Ну и куда ты теперь денешься? – сытым жеребцом заржал Брянцев. – В окно прыгнешь? Так ты пятнадцать лет назад уже хотела это проделать, да духу не хватило.

Я протянула руку и нащупала в трещине лепнины за окном пистолет. Брянцев вытаращил глаза и приоткрыл рот. Такого финта он явно не ожидал.

…Когда Вовка распахнул окно и вышел из кабинета, я сидела за письменным столом его отца – старинным, огромным, как бильярд, с великим множеством выдвижных ящиков и ящичков, всегда закрытых на ключ. И вдруг я заметила, что один из ящиков слегка приоткрыт. Без тени мысли, совершенно машинально, я выдвинула его и увидела маленький, словно игрушечный, пистолетик. Взяла его в руки, повертела, зачем-то заглянула в дуло, понюхала. Он так ловко ложился в ладонь, в нем было что-то завораживающее.

Держа пистолет в руках, я подошла к окну, посмотрела вниз. Что, если выстрелить себе в висок и упасть вниз? Это уж наверняка с гарантией. А какие неприятности будут у Брянцева – ведь пистолет-то принадлежит его отцу. Может, даже Вовку обвинят в моем убийстве – пусть тогда повертит задом, доказывая, что не верблюд.

Пистолет неприятно холодил кожу, рука дрожала. Ну же!

А он вообще заряжен? Если бы я хоть что-то понимала в этом. А как проверить?

Да выстрелить – и все дела.

Зажмурившись, я нажала на курок. Сухой щелчок. По моей спине, несмотря на льющийся в окно холод, потекли струйки пота. Осечка? Или все-таки не заряжен?

Но повторить эксперимент смелости не хватило. Уж лучше прыгнуть.

Подтянувшись, я села на подоконник. Рука соскользнула с рамы, пальцы угодили в глубокую трещину. Надо же, тайник, отстраненно подумала я. И вдруг меня осенило.

Не буду я прыгать. Кому, спрашивается, будет от этого хуже? Брянцеву? Да как же, держи карман! Ну, помурыжат его немного, а потом закроют дело за отсутствием состава преступления. Чистое самоубийство. Через пару месяцев он даже не вспомнит, как меня зовут. А вот если…

Я состроила ухмылку, которую определила для себя как мефистофельскую, и засунула пистолет в щель. Он уютно устроился там, еще и место осталось. Вот теперь Брянцев попрыгает, доказывая папеньке, что и пальцем до пистолета не дотрагивался. Лиза Журавлева? Да не смешите! Я осторожно, краешком рукава, взяла ключик, лежащий на столе в пепельнице, закрыла ящик и положила ключ обратно. Ничего не знаю. Я не я и лошадь не моя!

Посидев еще пару минут, я направилась по анфиладе мимо развалившегося на диване Брянцева в прихожую. В спину ударил жизнерадостный издевательский хохот…

- Ты это что… с ума сошла? – прошлепал языком в момент протрезвевший Брянцев.

- Уйди с дороги!

- Так вот куда пистолет делся, - дошло до него наконец. – Я так и думал, что это твоих рук дело, а отец все на меня пер танком. Слушай! Лиз, давай по-хорошему, ведь ты же умная женщина. Ну так же нельзя. Давай поговорим.

Бормоча весь этот бред, он отступал – неловко, задом. Конечно, я могла выйти через вторую дверь в коридор, но боялась, что Брянцев набросится на меня сзади. Похоже, он тоже боялся повернуться спиной и поэтому пятился раком. Так мы оказались в соседней комнате, а затем в следующей – спальне.

Я все время помнила, что пистолет не заряжен, и старалась сделать как можно более страшный вид. Но Брянцев, похоже, почувствовал мою неуверенность. То ли он догадался, то ли просто подумал, что я не решусь выстрелить, рванулся вперед, пытаясь выбить из моей руки пистолет и швырнуть меня на кровать. Уж не знаю, как мне удалось вывернуться. Отскочив, я зацепилась каблуком за ковер, споткнулась и… случайно нажала на курок.

Грохот выстрела оглушил меня, пистолет выпал из рук. Брянцев стоял и смотрел на меня, прижав руку к груди. На мгновенье мне показалось, что ничего не произошло, что выстрел мне просто почудился. Или, на худой конец, я промахнулась. Но Вовка опустил руку, и на его белой рубашке ночным кошмаром зацвела рдяная клякса. Он хотел что-то сказать, но только шевелил губами, а потом неловко, некрасиво упал на ковер. По его лицу пробежала судорога, и оно вдруг разгладилось, словно растаяли бежавшие по воде круги.

Я застыла, как соляной столп, отказываясь верить в реальность происходящего. Тупое отчаянье выгрызло внутри меня космическую пустоту, в которой одинокой элементарной частицей хаотически металось: «Что делать?!»

«А ну тихо! – прикрикнул чей-то ледяной, спокойный голос. – Без паники!»

И я превратилась в послушный автомат, который досконально следовал указаниям невидимого внутреннего советчика.

Ты не сможешь оправдаться и доказать, что это была необходимая оборона и несчастный случай, говорил он. Поэтому надо повернуть дело так, что тебя кто-то подставил. Из квартиры вышла женщина. Возможно, ее кто-то видел и запомнил. На столе рюмки со следами помады и, скорее всего, ее отпечатками пальцев. Пистолет – вытереть и спрятать в тайник. Позвонить в милицию с сотового Брянцева и спрятать его туда же. Раз ни пистолета, ни телефона в квартире нет, значит, их унес убийца – настоящий убийца. Сбить следствие со следа, запутать, заставить искать ту неведомую женщину, которая открыла мне дверь, и даже активно в этом помочь. Найти из всех знакомых Брянцева самую мерзкую, которой не жаль помотать нервы. Разумеется, доказать ее вину не удастся, дело тихо завянет, и его спишут в архив. А со своей совестью я уж как-нибудь разберусь попозже. Да и так ли уж я виновата? Ведь я защищалась. Откуда мне было знать, что пистолет заряжен?

- Господи, Лиза, что же ты натворила! – простонал Антон, закрыв глаза. – Ведь если бы ты сразу вызвала «скорую» и милицию, если бы сразу рассказала, как было дело… Все было бы гораздо проще. А теперь… Послушайте, - он повернулся к Вите, - давайте договоримся. Я заплачу вам столько, сколько скажете.

Что-то в Витином лице дрогнуло, он чуть наморщил лоб, задумался. И тут Антон сделал роковую ошибку:

- Лиза ведь ждет ребенка, - сказал он, надеясь его растрогать, но добился совершенно обратного результата.

Витино лицо перекосилось, он с ненавистью посмотрел на Антона, на меня.

- Мне не нужны деньги, - отрезал он. – Мне Вера уже заплатила. А ты убила человека, ты пыталась подставить другого, из-за тебя погибли невинные люди. Так что будешь сидеть. А то, что ты якобы ждешь ребенка – мне-то что! Ты всегда была потаскухой. Ребенок твой родится в тюрьме, и его будет ждать великое будущее. Если, конечно, вообще родится. Ничего, перекантуешься лет десять, подумаешь о жизни своей никчемной, душу, опять же очистишь.

- Посмотрите, какая Сонечка Мармеладова нашлась, - Левка сказал это очень тихо, но я вздрогнула, как от пушечного залпа. – Значит, вы считаете себя уполномоченным решать, кто и как должен душу очищать?

- А вас, гражданин поп, вообще никто не спрашивает! – огрызнулся Витя. – Еще скажите, что она к вам в церковь ходила грехи замаливать. Хватит болтовни. Выбирайте. Либо вы звоните следователю и приглашаете его немедленно приехать сюда, либо я сам звоню в ментуру. Уж я найду, что сказать, поверьте.

Я посмотрела на Антона и равнодушно пожала плечами:

- Звони.

- Лиз, ты с ума сошла? – Антон нервно кусал губы. – Ведь ты же…

- Звони, - вздохнула я. – Ничего не поделаешь.

Ракитский посмотрел на Левку, на меня, на Витю, снова на меня и вытащил трубку. Судя по его репликам, Стоцкому крайне не улыбалось мчаться сломя голову на окраину города неизвестно зачем, он категорически отказывался сделать это, но Антон все же настоял.

- Ну что ж, подождем, - Витя довольно улыбнулся.

- В туалет можно? – поинтересовался Левка. – Что-то живот схватило.

- Валяй! – разрешил Витя.

Время словно умерло. Оно вообще не шло никуда. Словно подтверждая это, секундная стрелка настенных часов хотя и цокала, но только подрагивала на месте – села батарейка. Я смотрела на дергающуюся стрелку и думала… нет, не о тюрьме, а о смерти. Я никогда не была такой уж бешеной атеисткой и всегда верила, что со смертью жизнь не кончается. Что там дальше – неизвестно. Но что бы это ни было, все привычное в один миг кончится и станет ненужным и неважным. То, что ждало меня впереди, в какой-то степени напоминало смерть: неизвестность и конец всему, что изо дня в день составляло мою жизнь.

Прошло минут двадцать, а может, и час, не знаю. Антон опустил голову на колени и тяжело молчал. Левка не возвращался. Витя забеспокоился.

- Эй, поп, ты жив? – крикнул он, но ответа не получил. – Смылся, что ли?

Витя с сомнением смотрел на нас, что-то прикидывая. Видимо, он решил, что дело все равно уже в шляпе и мы никуда не денемся, поэтому пошел проверить, куда запропал служитель культа. Стрелка дернулась несколько раз, а потом из коридора раздался грохот и сдавленный мат. Мы вскочили и бросились на шум.

Картина – ну просто кисти Репина. Пистолет валялся у кухонной двери, а Витя – на полу рядом с ванной, лицом вниз. Левка прижимал его коленом и связывал руки веревкой, которая хранилась у меня в туалете, в шкафчике для мелочей.

- Ловко, батюшка, - одобрил Антон. – И что с ним делать будем?

- Для начала кляп вставим, - предложила я, потому что тихий сдержанный Витюша выдал такую тираду, что у зайца Феди должны были завянуть уши.

Ничего подходящего под руку не попалось, поэтому я принесла скотч. Мстительно улыбаясь, Антон заклеил Вите рот и примотал его к стулу. В это время раздался звонок в дверь.

- Черт! Валька приехал!

С досады Антон хотел наподдать Вите под ребра, но сдержался и пнул дверь туалета.

- Молчи! – рявкнул он в мою сторону и пошел открывать.

- Что еще у вас стряслось? – кисло поинтересовался Стоцкий, заходя в комнату. – А это что такое? – удивился он, увидев Витюшу.

- Это шантажист, - скромно пояснил Антон. – Угрожал вон тем пистолетом и требовал двадцать тысяч баксов.

Витя возмущенно замычал. Левка взмахнул бровями, но промолчал.

- А за что? – деловито уточнил Стоцкий, почесывая за ухом.

- Якобы он может выставить дело так, что это Лиза убила Брянцева.

Стоцкий возмущенно закудахтал и потянулся за телефоном, чтобы вызвать наряд милиции.

- Незаконное наверняка хранение оружия, шантаж, угрозы – вполне достаточно.

- Не забудь еще незаконное проникновение в жилище, - добавил Антон. – Мы его не приглашали.

Позвонив, Стоцкий подошел к Вите и отклеил скотч с его рта.

- Что скажешь?

- Вранье это все! – заорал Витя. – Какие еще двадцать штук? А на пистолет у меня есть разрешение. А эта, - он дернул подбородком в мою сторону, - действительно убила Брянцева. Я могу это доказать. Мне просто надо было, чтобы она призналась. Поэтому вы и здесь. Я просто заставил их позвонить вам.

- Да ладно! – фыркнул Стоцкий. – Тоже еще мне Андерсен нашелся. Борец за справедливость. Так, проникновение – раз, угроза оружием, пусть даже и зарегистрированным, - два, шантаж – три. Два свидетеля в наличии. Много, конечно, не дадут, но при умелом подходе…

- Да послушайте вы! – Витя вместе со стулом аж заскакал на месте, но Стоцкий не дал ему слова.

- Мужик, заткнись, - посоветовал он. – Я устал и хочу есть. Елизавета Андреевна, прошу прощения, но не отказался бы от скромного ужина.

- Но ведь!.. – закончить Вите не удалось, потому что Антон, победно улыбаясь, подошел к нему и снова заклеил рот.

- Так-то лучше, - пояснил он.

Я вышла на кухню, открыла дверцу холодильника, с минуту тупо смотрела вовнутрь, закрыла, так ничего и не достав, потом села на табуретку. Что-то происходило во мне. Вроде, все сошло нормально, никто Витюшу и слушать не будет, только вот…

Только вот Левкин взгляд, короткий совсем, как точка. Как капелька ртути, закатившаяся под диван. Можно сделать вид, что ее нет. Но она от этого никуда не денется. Да и не в этом дело…

Звонок в дверь. Я вздрогнула и уронила чашку, которую, оказывается, держала в руках. Медленно, на негнущихся ногах вышла в коридор. Двое милиционеров вытаскивали Витю из квартиры. Антон что-то обсуждал со Стоцким, Левка с непроницаемым лицом разглядывал ковер.

- Стойте! – словно в воду ледяную нырнула.

Все взгляды сфокусировались на мне. Я поймала себя на том, что лихорадочно грызу ноготь. Видимо, было что-то такое у меня на лице написано, потому что Антон скорчил зверскую рожу, Витя оскалился, а Стоцкий нахмурился. Даже Левка с сомнением покачал головой.

- Стойте, - повторила я. – Это… Это правда.

- Лиза! – застонал Антон.

- Что правда? – вздохнул Стоцкий.

- Я действительно его убила. Брянцева.

- Ага! – торжествующе выкрикнул Витя. – Я же говорил!

- Заткнись! – коротко приказал ему Стоцкий. – Вы понимаете, что сейчас сделали?

- Вполне. Я, между прочим, в прокуратуру сегодня приходила. Именно для этого. Чтобы все рассказать.       

Антон обхватил голову руками и раскачивался в кресле, как ванька-встанька. Левка шептал что-то себе под нос. Милиционеры, держа Витю под руки, застыли в дверях. Стоцкий лихорадочно соображал, грызя колпачок авторучки.

- Уводите, - коротко кивнул он ментам.

- А… эта? – осторожно спросил старший из них.

- Разберусь.

Когда Витю увели, Стоцкий яростно развернулся в мою сторону.

- Что ж ты наделала, девка?

Я молчала, как нашкодивший ученик.

- И что мне теперь с вами делать?

Я продолжала молчать.

- Теперь уже ничего не сделаешь, - мрачно бросил Антон. – Менты-то слышали. Да и сволочь эта… Он действительно все доказательства собрал, не подкопаешься.

- Сволочь я закрою, - пообещал Стоцкий. – Вы ведь подтвердите шантаж и прочее?

Левка нехотя кивнул.

- Ну вот. А с тобой… с вами…

- Вы что, думаете, я на голову упала? Или у меня случайно вырвалось? – возмутилась я.

- Я уже ничего не думаю, - обреченно вздохнул Антон. – И ты не думаешь. Ладно обо мне, дождешься от тебя, как же. Так хоть о ребенке бы подумала, дура!

- Даже так? – вежливо удивился Стоцкий. – Ладно, утро вечера мудренее. С утреца попрошу ко мне. Думать будем. Антон, отвечаешь головой. Спасибо за ужин, - съязвил он на дорожку и ушел.

Повисло тяжелое ледяное молчание. Даже стрелка часов наконец выдохлась и замерла. Только Антон барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Я не знала, что сказать. Рассказать все, как было? Но Левка знает, а Антон… он, хоть и без подробностей, но тоже знал и, похоже, готов был сделать вид, что ничего не знает.

А вот я не могла уже больше делать вид, что ничего не было. Не могла – и все. Даже ради ребенка. А может, именно из-за него? Ведь мы с ним – одно целое, и с чего он начинает свою жизнь? Конечно, многие, очень многие, сказали бы, что я непроходимая идиотка. Я сама всего несколько дней назад сказала бы то же самое. Но сегодня… Может быть, в тот самый момент, когда луч света с танцующими в нем искрами пылинок упал на икону Спасителя, и его глаза взглянули на меня – скорбно, но с любовью и прощением. Что-то изменилось во мне – раз и навсегда.

- Я пойду, - Левка встал и подошел ко мне. Антон уставился на него с подозрением. – Храни тебя Господь.

Он пошел было к двери, но на полпути вернулся, снял с шеи маленький серебряный крестик на тонкой цепочке и протянул мне. Я зажала крестик в кулаке и неожиданно для себя сказала:

- Благослови…те, батюшка.

Третью неделю я нахожусь в тюремной больнице. Здесь вполне сносно. В палате кроме меня еще четыре женщины, тоже беременные. У всех у нас тяжелый токсикоз, хотя мой – только на бумаге (Ракитский использовал свои обширные связи). Заяц Федя ведет себя прекрасно, похоже, ему наплевать, что я не провожу много времени на свежем воздухе, зато не висит тяжелый камень стыда и страха. Антон нашел мне хорошего адвоката, а сам приходит почти каждый день. Ведь мы пока не женаты, а кто запретит мне иметь двух адвокатов? Пару раз пустили и Левку – он выдал себя за моего духовника. Впрочем, это даже где-то похоже на правду.

Витино дело передали в суд в рекордно короткие сроки, об этом позаботился Стоцкий. Много ему, конечно, не дадут, ну и пусть. Мне как-то уже все равно. Иногда я чувствую к нему даже жалость и нечто вроде благодарности.

Что касается меня… Стоцкий категорически приказал даже не заикаться о моем желании пустить следствие по ложному пути, бросив тень на одну из знакомых Брянцева. Теперь, по версии этого самого следствия, все мои пересечения с Чинаревой – не более чем совпадение. Хоть и не волшебная, но все же случайность. И хотя мои утверждения о самообороне и несчастном случае практически бездоказательны, адвокат намерен придать им на суде железную убедительность. Он уверяет меня, что все обойдется условным сроком. На самый худой случай мне грозит год или два, но все равно мое положение должно сыграть за меня.

Это может показаться странным, но, несмотря ни на что, на душе у меня как-то мирно и почти спокойно. Так, как никогда раньше. Всю жизнь я чего-то ждала, чего-то нервно и суетливо хотела, чем-то была недовольна. Жила словно начерно, будто уверенная, что в любой момент могу начать с чистого листа. Кто бы знал, каким он будет – этот чистый лист.

А еще я часто думаю о том, как легко, до страшного просто отнять у человека жизнь. И как трудно подарить ее.

Впрочем, это мне только еще предстоит.

                            ________________________________

1 Господи, помилуй! (греч.)

2 Не смейте меня трогать! (лат.)

3 Ленинградский электротехнический институт.

4 “Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай!” (Дж. Байрон)

Реклама на сайте