«Бедная богатая девочка»

Черкасова Екатерина Бедная богатая девочка

Екатерина ЧЕРКАСОВА

Бедная богатая девочка

ГЛАВА 1

Сима влюбилась. Ее строгая мать, Марина Алексеевна, ехидно комментировала преображение дочери:

- Да ты только погляди! И глазки подкрашены, и высокие каблуки!

При твоем-то росте! - Это был уже не намек, а прямой выпад в

Симкин адрес. - Что же, кавалер у нас играет в НБА?

- Ах, какие мы образованные, - обиделась Сима.

Да, это двухметровый крашенный в блондина негр с серьгой в носу. Ясно?

- Ну ладно, - смягчилась Марина Алексеевна.

Но, может быть, все же расскажешь матери, кто у тебя появился?

- Ну... Он адвокат, мам, очень умный, очень образованный, почти двухметровый и так далее. Пожалуйста, ничего больше не спрашивай, я боюсь сглазить. Если честно, мам, он мне так нравится! Его зовут Сергей.

- И где же ты с ним познакомилась? - не удержалась

от дальнейших расспросов Марина Алексеевна.

- Не в очень романтичном месте, мамочка, В Бутырке,

коротали вместе время, томясь в ожидании свободного кабинета.

Это было еще в прошлом году. Он мне сразу понравился, но, пока я работала в прокуратуре, мы не виделись, а потом, когда мы с Володькой открыли агентство, я сама ему позвонила: нужен был адвокат для одного клиента. Словом... Все, мам, ни слова больше!

Марина Алексеевна удовлетворенно закурила и эффектно выдохнула кольцо дыма. Надо сказать, она переживала за будущее своей дочери: мать прекрасно понимала, что личная жизнь Симы может сложиться так же, как

и ее собственная. Марина Алексеевна даже и вспомнить не могла, как

выглядел ее бывший муж, отец Симы. В памяти осталось аморфное,

ноющее и не приспособленное к жизни существо по имени Гриша, весь

смысл жизни которого свелся к производству потомства - дочери

по имени Сима. Только было совершенно непонятно, в кого она уродилась

такая длинная. Гриша вовсе не отличался ни ростом, ни статью, ни

силой характера, ни выдающимся умом.

Симка была беспокойным ребенком, третьекурсница мединститута Марина сбивалась с ног, разрываясь между орущей дочерью и занятиями в разбросанных по всему городу клиниках, а Гриша, который к тому времени уже получил диплом инженера и бездельничал в одном из многочисленных проектных НИИ, любил после необременительной работы попить с приятелями пивка, сходить на футбол, навестить свою бесценную мамочку.

Кстати, мамочка и палец о палец не ударила, чтобы как-то облегчить жизнь молодых.

Спустя полгода Марина поняла, что единственный мужик в доме - это она сама, спокойно, без скандала и выяснения отношений собрала небогатый скарб своего муженька и отправила его все к той же бесценной мамочке.

В отличие от других детей Сима никогда не спрашивала, где ее папа, так, словно его никогда и не существовало. Только спустя годы, кажется, Сима уже заканчивала школу, Марина Алексеевна нашла ее детскую тетрадку, куда были аккуратно вклеены фотографии. Судя по всему, снимки были втихаря извлечены с антресолей, где Марина Алексеевна хранила ненужное барахло. Это были фотографии их скромной свадьбы: Марина по моде начала семидесятых в короткой фате, платье выше колен с воротником "собачьи уши", в белых туфлях на платформе. Гриша молодой, с длинными вьющимися волосами, в очках в грубоватой роговой оправе. Корявым детским почерком были сделаны надписи: "Свадьба моих папы и мамы". Тогда впервые за все эти годы Марина проплакала всю ночь. Имела ли она право вот так легко, не задумываясь, лишить Симу отца? Кто его знает, может, у нее даже есть сводные братья и сестры? В свое время Марина отказалась от алиментов и с тех пор ничего не знала о бывшем муже.

Справедливости ради надо сказать, что она периодически пыталась устроить свою жизнь, но то ли мужчины ей попадались слабые, то ли она сама приобрела за эти годы слишком много холостяцких привычек, отвыкла с кем-либо считаться, всегда полагаясь только на себя, но все ее попытки создать семью терпели крах.

Марина Алексеевна смотрела на свою дочь и узнавала в ней себя: независимая, ершистая, не склонная к компромиссам. Не повторит ли она ее судьбу? Но у Марины всегда была любимая работа, которая с годами превратилась в смысл ее жизни. Это было ее хобби и ее вторая семья друзья, больные, которые так в ней нуждались, а вот Сима...

Консервативная Марина Алексеевна не понимала, как можно бросить государственную службу в прокуратуре и заняться чем-то эфемерным, чем, с ее точки зрения, было частное детективное агентство. Теперь Сима и вовсе

перестала бывать дома, носилась сутками по городу на подержанной "девятке", купленной на первые заработки. Приходя домой, она швыряла в один угол джинсы, в другой - свитер, валилась на диван и мгновенно

засыпала.

Правда, последнее время Марина Алексеевна стала замечать, что ее непутевая сыщица-дочь стала обращать внимание на свою одежду, вместо удобного, но скучного "хвоста" сделала модную стрижку, на лице ее появилось мечтательное выражение. Но что самое невероятное - Сима регулярно мыла свою боевую "девятку", от которой еще недавно отваливались куски грязи.

Все эти перемены свидетельствовали только об одном: дочь влюблена.

* * *

Сима сидела на дереве, дрожа от холода и прижимаясь своим длинным худым телом к корявой ветке. Она только надеялась, что ее не слишком заметно на фоне темнеющего за домом леса. Конечно, зима не идеальное время для слежки: сыро, холодно, негде спрятаться. Но что же делать, клиенту не откажешь, а уж мужу клиентки не прикажешь ходить по бабам только летом и в хорошую погоду.

Клиентка, дама средних лет, в огромных бриллиантах и норке до пола, типичная жена "нового русского", ворвалась в офис детективного агентства "Пуаро", тяжело плюхнулась в заскрипевшее под ее тяжестью кресло и драматически произнесла:

- Кажется, мой муж мне изменяет!

"И неудивительно", - мысленно прокомментировала Сима. Она терпеть не могла таких новых русских дам, в прошлом продавщиц овощных магазинов. Согласно договоренности, дело с дамами имела Сима, с мужчинами - Снегирев. Поэтому Володька деликатно встал из-за стола и отправился покурить.

Как выяснилось, дело не стоило выеденного яйца. Мадам подозревала своего супруга в неверности и требовала доказательств в виде фото и видеоматериалов. Это было легко, но скучно. Сима дала даме подписать договор, получила аванс и поднялась, чтобы проводить ее до двери. Неожиданно мадам остановилась и спросила:

- Как вы считаете, может, стоит сходить к колдунье?

Ну, там отворот, приворот, сохранение семьи, а?

- Непременно, - с энтузиазмом ответила Сима.

* * *

И вот теперь она мерзла и прижималась к жесткой ветке, наблюдая,

как новорусская компания пьет виски у камина. Объект наблюдений, полный лысый господин в ботинках от Феррагамо и прекрасно сшитом костюме, по-хозяйски обнимал за плечи свою секретаршу и время от времени что-то шептал ей на ухо. Хозяин дома ворошил угли в камине. Сима даже вздохнула, представив жар, идущий от углей, дымный привкус виски... Неизвестно, сколько ей здесь висеть, дожидаясь, пока гости отправятся в спальню. Тогда остается только сделать фотографии и можно ехать домой.

Внезапно завибрировал сотовый телефон. Сима осторожно вытащила его из кармана черной кожаной куртки.

- Сима, это Сергей.

- Сережа, - Сима даже задохнулась от радости, услышав его голос.

- Ты очень сейчас занята?

- Да нет... - промямлила Сима.

- Можешь подъехать ко мне в контору? У меня очень

важное дело к тебе.

- Конечно! Но чуть попозже, понимаешь, я сейчас сижу

на дереве... - В этот момент ветка предательски хрустнула, и Сима с коротким воплем и треском разрывающейся куртки рухнула на твердую промерзшую землю. Сверху свалился тяжелый профессиональный фотоаппарат и больно ударил ее по голове. Почти одновременно с этим залаял огромный ротвейлер, включились прожекторы и камеры, на порог выскочили двое охранников. Не выпуская из рук телефон и на ходу потирая ушибленный зад, Сима не слишком грациозно рванула к своей "девятке", спрятанной за углом соседнего дома. Слава богу, ласточка завелась с пол-оборота, и Сима направила ее в сторону Рублевского шоссе.

Лежавший на пассажирском сиденье телефон озарился зеленым светом. Не спуская глаз с дороги, Сима ответила.

- Что стряслось? - спросил Сергей. - Там были такие звуки!

- Ну еще бы. - Коротко Сима рассказала, что произошло.

Сергей рассмеялся.

- Тебе смешно, - обиделась она. - А я, между прочим,

чуть не разбилась, потом мне на голову упал фотоаппарат, потом меня

чуть не съела огромная собака, а потом чуть не застрелил охранник.

А еще я порвала кожаную куртку.

- И это, конечно, самое страшное. Ладно, Сима. Езжай сейчас

ко мне. Я буду ждать тебя с горячим кофе и коньяком.

- С виски. - Сима вспомнила сцену у камина.

- Хорошо, с виски, - засмеялся Сергей.

* * *

Даже в позднее время на Ленинском проспекте было оживленное движение, но Сима довольно быстро добралась до нужного здания на Калужской площади и втиснула свою неказистую машинку между двумя огромными джипами. На входе ее придирчиво осмотрел охранник и потребовал документ. Чертыхаясь, Сима пошарила по карманам и нашла только права.

- Я в "Костров и партнеры", - назвала она адвокатскую контору Сергея.

Охранник с деловым видом полистал журнал и вежливо сказал:

- Проходите, пожалуйста, госпожа Бовина.

Сима поднялась на лифте, прошла по коридору, устланному мягким

ковровым покрытием, которое полностью заглушало шаги. Бронзовые таблички

на дубовых дверях свидетельствовали о том, что помещения здесь снимают

весьма преуспевающие фирмы. Внезапно она вспомнила, что после падения

ее внешний вид скорее всего небезупречен, и свернула в туалет. Так

и есть, волосы растрепаны, одежда грязная, на щеке царапина. Сима,

как могла, привела себя в порядок.

Сергей поднялся ей навстречу, по-дружески поцеловал в щеку. У Симы забилось сердце, она прижалась к его плечу, но Сергей легко отстранил ее и усадил в глубокое кресло. Это был высокий, выше Симы, красивый тридцатипятилетний мужчина в прекрасно сшитом костюме и с идеальными манерами. Иногда Сима думала, что он, наверное, слишком идеален для нее. В его присутствии она терялась, смущалась, не знала, куда девать руки. Ей казалось, что в его глазах она выглядит долговязым, неуклюжим, плохо воспитанным подростком со свойственными этому возрасту психологическими проблемами. Молодой преуспевающий адвокат был с ней всегда приветлив, любезен, но особой заинтересованности не проявлял.

- Согрейся сперва, ты просто ледяная. - Он поставил на журнальный столик чашки, разлил кофе, затем подошел к шкафу, открыл его и обернулся:

- "Блэк лейбл" подойдет?

- Наверное. - Сима пожала плечами.

- А я выпью чуть-чуть коньячку. - Он сел в кресло напротив. - Сима, у меня есть клиентка, очень богатая дама, которую обвиняют в убийстве мужа. Она содержится под стражей в Бутырке. Ты меня, конечно, извини, ты сама была следователем и знаешь, как это бывает. На нее слишком легко все списать и передать дело в суд, так что следствию было бы глупо этим не воспользоваться. А нам было бы глупо не воспользоваться возможностью заработать деньги. И немалые.

Сима только собиралась открыть рот, чтобы защитить честь мундира

и сказать что-нибудь о поиске истины, как Сергей продолжил:

- Погоди, дай договорить. Для защиты все не слишком удачно. Они

были дома вдвоем, не считая пожилой домработницы, которая еще

его дочь нянчила.

- Их дочь? - уточнила Сима.

- Нет, его дочь. Его первая жена давно умерла, дочь уже взрослая, студентка, у нее своя квартира в городе. Он женился всего год назад. Так вот, у шофера, по совместительству охранника, был выходной, и с тех пор его больше никто не видел. Домработница ничего не слышала, даже собака не лаяла.

- Ротвейлер? - почему-то спросила Сима.

- Откуда ты знаешь? - удивился Сергей.

- Так просто, не обращай внимания. - Сима согрелась,

ее разморило, она почти засыпала и слушала невнимательно.

Сергей это почувствовал:

- Пару минут, и я отвезу тебя домой.

- Нет, мне утром нужна машина, - сонно возразила Сима.

- Хорошо, отвезу на твоей, а потом возьму такси, - согласился Сергей. - Но ты дослушай.

- Я слушаю, слушаю. - Она прикрыла глаза.

- Утром Владимира Сергеевича Артемова обнаружила его жена. Он сидел за своим письменным столом в кабинете и был застрелен из собственного пистолета. Пистолет был брошен на месте преступления. Отпечатки пальцев на нем отсутствовали.

- Ой, ну ты говоришь, как протокол читаешь, - поморщилась Сима.

- А я и пересказываю тебе протокол. Позже познакомлю тебя со всеми документами и оформлю тебя как помощника адвоката.

- Не понимаю, зачем?

- Я хочу, чтобы ты поработала над этим делом. Ясно, что следствие не слишком будет усердствовать. Если хочешь получить серьезный гонорар, собери факты, свидетельствующие о невиновности клиентки.

- Ты хочешь, чтобы я нашла обстоятельства, которые смягчали бы ее вину? Ну, типа жестокого с ней обращения?

- Я хочу, чтобы ты нашла доказательства ее невиновности, - пояснил Сергей. - Чтобы дело развалилось еще до суда.

- Да ты что, сомневаешься, что это она убила? - Сима

даже проснулась от удивления.

- Я уверен, что она не убивала. - Сергей сделал паузу,

снял очки в дорогой оправе и устало потер переносицу. Затем мягко улыбнулся: - Во всяком случае, как ее защитник, я должен хотя бы делать вид, что уверен.

- Что касается уверенности, так и Чикатило был милым школьным учителем, кто бы мог его заподозрить?

- Сима, в тебе говорит следователь прокуратуры. А сейчас ты будешь работать на защиту. Ты должна верить в невиновность клиента.

- Никому я ничего не должна, - строптиво сказала Сима. - Работать я буду, но, пожалуйста, не заставляй меня нежно любить клиента.

- Ладно, - примирительно сказал Костров.

Завтра всем и займешься. Вот тебе папка со всеми необходимыми документами, данными, снимками. Здесь же пропуск в Бутырку. Не забыла еще, где это?

- Забудешь тут, - хмыкнула Сима. - Хорошо еще, была там в качестве посетителя, да и то приятного мало.

* * *

Сетуя на несовершенство российского автомобилестроения, Сергей довез Симу до ее дома. Всю дорогу она проспала у него на плече, смутно ощущая запах туалетной воды и голландских сигар. Она была согласна так ехать и ехать, иногда на мгновение просыпаясь, когда Костров, переключая скорость, прикасался к ее колену.

У дома он остановил машину и слегка потряс ее за плечо:

- Сим, ты где обычно ставишь машину?

- Слева у подъезда, - не открывая глаз, пробормотала она.

- Все, приехали. - Костров заглушил двигатель и вынул ключи.

Сима повернула к нему сонное лицо, как будто ожидая поцелуя. Сергей торопливо чмокнул ее:

- Пойдем, уже поздно. Позвони мне завтра в офис, когда что-нибудь прояснится.

- Слушаюсь, командир. - Слегка разочарованная, Сима

вышла из машины, заперла ее и засунула ключи в карман куртки.

Есть позвонить завтра.

ГЛАВА 2

Утром Сима уже стояла в очереди из следователей и адвокатов, которые томились в ожидании свободного кабинета для беседы с подозреваемым. Как всегда, толпились в основном молодые, бывалые знали здесь все ходы и выходы, многочасовое ожидание это не для них. Правда, Симе было чем заняться. Она раскрыла папку и принялась изучать документы. Только сейчас она почувствовала, насколько истосковалась по работе. Вспомнив свое сидение на дереве в ожидании факта прелюбодеяния и позорное падение с оного, Сима вздохнула и грустно осмотрела дыру на новой кожаной куртке. Действительно, последнее время, кроме ревнивцев и бизнесменов, подозревающих своих сотрудников в работе на конкурента, ничего интересного не происходило.

Итак, протокол места происшествия, заключение судебно-медицинской экспертизы... Ну, все примерно так, как и говорил Костров. Артемов Владимир Сергеевич, 1947 года рождения, директор финансовой компании "Финстер". Обнаружен женой, Артемовой Светланой Валерьевной, 1962 года рождения в 8.30 утра 19 февраля 2000 года. Так, огнестрельное ранение в голову... Пистолет "беретта" на месте происшествия, на ковре слева от тела... Отпечатков на нем нет. Следов борьбы нет, одежда - пижама и домашний халат - в порядке. Все двери дома были заперты, ключи имелись у жены, домработницы, дочери Вики и сестры Артемова Веры Сергеевны. Ротвейлер был на улице, не лаял. Правда, о нем сказано, что он ласковый, как кошка. Сима быстро пробежала глазами акт экспертизы, не рассчитывая найти там что-либо интересное. По заключению судебно-медицинского эксперта, смерть наступила приблизительно в 1-2 часа ночи 19 февраля 2000 года. Огнестрельное ранение в голову, несовместимое с жизнью. А при жизни покойник ничем не болел, Сима вспомнила поговорку про того, "кто здоровеньким умрет".

Она продолжала листать документы. Разрешение на "беретту", объяснение Артемовой. Ничего не видела, не слышала, не знаю. На ночь приняла снотворное, имован. Артемов иногда ночевал в своем кабинете, если работал допоздна. Утром вошла, увидела труп, вызвала милицию и "Скорую". Знала, что пистолет муж хранил в ящике стола. Ключи от дома не пропадали.

Объяснение домработницы Семиной Александры Васильевны, 1930 года рождения. Ничего не видела. Легла спать в 23.30. Ничего не слышала, ее комната расположена далеко от хозяйских, возле кухни.

Водитель, Хлопин Олег Викторович, 1970 года рождения,

взял выходной. До сих пор не обнаружен. Принимаются меры для его задержания. Ключей от дома не имел.

Дочь, Артемова Виктория Владимировна, 1980 года рождения, студентка университета. Весь вечер и ночь провела одна

в своей квартире на Юго-Западе. Утром позвонила Светлана, разбудила ее, сказала, что отец погиб. Ключи от дома не теряла, знала, что у отца есть пистолет и где он его хранит.

Сима захлопнула папку, посмотрела на часы. Время в очереди тянулось бесконечно.

* * *

Светлана Артемова оказалась миловидной спокойной

женщиной, вовсе непохожей на роковую красотку или фотомодель

с ногами от горла, на которых так любят жениться "новые русские".

Невысокая шатенка с вьющимися волосами, перехваченными крупной заколкой, с очень светлой кожей и неожиданно синими глазами, она сразу произвела на Симу благоприятное впечатление. Светлана села на привинченный к полу стул, пассивно сложила руки на коленях. Во всех ее жестах сквозила какая-то патологическая покорность.

- Меня зовут Серафима, я помощник вашего адвоката Кострова.

Артемова подняла на Симу ярко-синие глаза, обведенные болезненными кругами, и мягко улыбнулась.

- Я пока очень мало знаю о вашем деле, но, может быть,

вы сами мне расскажете все, что считаете важным,

продолжила Сима. - Важно все: ваши отношения с мужем,

с родственниками, с его дочерью. Я ведь ничего о вас не знаю.

- Боюсь, Серафима, - произнесла Светлана низким грудным голосом, - что вы ограничены во времени, чтобы выслушивать все это.

- Ничего, я не тороплюсь.

Светлана на мгновение задумалась, затем начала:

- Я родилась в маленьком городке в трех часах езды от Москвы.

И хотя это не слишком далеко, но знали бы вы, как отличалась наша жизнь от московской! На зимние каникулы мы всем классом ездили в столицу, и она казалась нам бесконечно огромным, невыразимо прекрасным городом. Мои родители хотя и не богаты, но в городе люди уважаемые: мать - медсестра в районной больнице, причем операционная сестра, а это многого стоит, отец главный инженер местного механического завода. Я очень рано вышла замуж, сразу же после окончания школы. Конечно, родители были против. Но вы же знаете, как бывают упрямы дети. Собственно, из-за этого я и не поступила

в институт, а осталась дома и окончила местное медучилище. А мама

очень хотела, чтобы я стала врачом. Но не сложилось. Потом я развелась, детей у нас не было. Я чувствовала, что жизнь превращается в череду совершенно одинаковых дней, я даже поставила на себе крест, мне казалось, что уже ничего никогда не изменится. А потом прочитала объявление в газете, что требуются медсестры в фирму, которая осуществляет уход за больными на дому. Я позвонила, и меня приняли. Зарплата, конечно, была небольшая, но я могла позволить себе снимать комнату

в коммуналке, немного приодеться.

Три года назад меня направили ухаживать за отцом Владимира Сергеевича, Сергеем Николаевичем. После инсульта он был парализован, проживал с дочерью, сестрой моего мужа. Это был очень милый, интеллигентный человек, тяжело больной, у него был диабет, стенокардия, и это еще до инсульта. Конечно, Вере, его дочери, было тяжело - она ведь работала.

Каждое утро я приходила к Сергею Николаевичу, речь у него

постепенно восстанавливалась, мы много разговаривали, он рассказывал мне о сыне, очень гордился им. Наверное, я полюбила Владимира еще до того, как впервые увидела его, только по рассказам отца.

С Владимиром я познакомилась только через полгода. Вера

уезжала в командировку и попросила меня пожить в их квартире. Я согласилась. В один из дней Владимир приехал навестить отца.

Он оказался точно таким, каким я его себе представляла:

высокий, статный седой красавец, уверенный в себе, с бездной обаяния.

Потом он стал появляться, явно стремясь застать меня, подвозил домой, дарил цветы, несколько раз приглашал поужинать. Но все развивалось очень медленно, я думаю, вы понимаете, о чем я говорю. Совершенно неожиданно он сделал мне предложение. Конечно, я согласилась. Он все рассказал мне о своей покойной жене, о нелепой случайности, из-за которой она погибла, о своем одиночестве, о проблемах с дочерью, с которой стало все труднее находить общий язык. Но мне казалось, что я справлюсь с любыми трудностями.

Кошмар начался, когда Владимир привез меня домой и объявил дочери, что собирается жениться...

* * *

Сима ловко вышла из заноса и через несколько метров припарковалась у входа в родное агентство. Она только что включила свой мобильный, и он звонил не переставая. Судя по определителю номера, это Володька рвал и метал. Поэтому Сима, выйдя из машины и заперев ее, еще некоторое время стояла у входа. Она пыталась придумать, как сказать Снегиреву, что она не просто не выполнила задание, но еще к тому же переключилась на другое дело без его, шефа, санкции.

Поэтому она преувеличенно бодро ворвалась в кабинет и плюхнулась в кресло напротив Володи. Он сделал возмущенные круглые глаза и уже открыл рот, чтобы вылить на Симу потоки начальственного гнева. Но она опередила его:

- Ой, Володечка, знаю, знаю, ты искал меня, но, честное слово, я даже не поняла, что телефон отключен! Ты не представляешь, пока я осуществляла наблюдение, сук надломился, я свалилась с дерева, порвала новую курточку, ушиблась, получила по голове фотоаппаратом, а к тому же еще телефон отключился. Наверное, при падении нажалась кнопочка... - уже жалобно закончила Сима.

- Так. А почему ты приходишь к обеду? - Снегирев продолжал изображать из себя грозного начальника.

- Ах, Володя! - Сима так старалась, что кто-нибудь другой,

не Снегирев, уже зарыдал бы от жалости к ней. - Говорю же тебе,

я упала, ушиблась. - Она встала и, демонстративно прихрамывая,

прошлась по кабинету. - Ушиблась, а еще испугалась, меня чуть

не съела собака и чуть не застрелил охранник. Пришла я домой, а мать

и говорит: "Ах, доченька, да на тебя смотреть больно, даже

сердце болит, на-ка выпей таблетку снотворного". Ну я и выпила,

проспала почти до обеда, а телефон так и остался отключенным,

только что обнаружила.

- Ты, Симка, не крути, скажи прямо! - разозлился

Снегирев. - А то я тебя не знаю! Ах, больно, ах, жалко, ах, таблеточка, ах, проспала!

Сима и сама поняла, что переиграла, и уже другим тоном сказала:

- Володь, ты меня прости, но я вчера вечером ввязалась в другое дело и все утро им занималась.

Круглое славянское лицо Снегирева побагровело, и он даже задохнулся от негодования.

- Ну погоди, послушай. Ты помнишь Сергея Кострова, адвоката? Так вот, он нашел меня вчера вечером. Кстати, я тебе сказала правду: и с дерева я падала, и ротвейлер меня почти сожрал, и охранник почти застрелил. Я успела сделать несколько снимков: объятия у камина, прости, ветка сломалась раньше, чем парочка отправилась в койку. Но, может, этого достаточно? Сима вынула из кармана пленку и бросила на стол.

Володя смахнул пленку в ящик стола и продолжал требовательно смотреть на нее.

- В общем, он просит, чтобы я поискала кое-какую информацию для его клиентки, которую обвиняют в убийстве мужа. Конечно, договор мы оформим официально, через агентство. Ты не против, а?

- А что за клиентка?

- Светлана Артемова, жена, то есть вдова президента

финансовой компании Владимира Артемова.

- Артемова, Артемова... - Снегирев сначала нахмурился, а потом взял со стола "Московский комсомолец" и с ехидной усмешкой бросил его Симе.

Она развернула газету и наткнулась на отвратительный заголовок: "Порнуха

в стиле "новых русских". Быстро пробежала глазами текст: "Известный бизнесмен уличил свою жену в неверности, предъявив ей снимки определенного содержания, не оставлявшие сомнений. В ответ ветреная красотка его застрелила. Дама доставлена в следственный изолятор, ведется следствие".

- Ну, и какие же свидетельства ее невиновности ты собираешься

найти? - неповторимо мерзким тоном спросил Володька.

Сима промолчала, схватила телефонную трубку, лихорадочно набрала номер Кострова.

- Сергей? Что ж ты из меня дурочку делаешь?! Ах, не

понимаешь? А что за неверная жена? Домыслы журналистов? А порнофотографии на столе покойника тоже домыслы журналистов? Ну, ну... Сима повесила трубку и тяжело вздохнула.

- Ну ладно, мать, не расстраивайся, - пожалел

ее Володька. На его круглом, курносом, малоинтеллектуальном

лице было написано искреннее сочувствие. - Ты что так переживаешь? Влюбилась в него, что ли? - попал он в точку.

Сима только пожала плечами и вздохнула.

- Ну давай поедем к нам, попьем кофейку с коньячком,

Инка будет рада.

- Мне сначала нужно разобраться с Сергеем.

- Да плюнь, подождет он до завтра, поехали, а?

Сима поколебалась, затем демонстративно отключила мобильник и уже бодрее сказала:

- Только уговор, купишь мне "Вацлавский" торт.

* * *

Инка и вправду обрадовалась. Старые подруги, бывшие одноклассницы,

которых жизнь развела, одну на баррикады валютной проституции, другую

на баррикады борьбы с преступностью, они неожиданно и дружно

оставили прежний род деятельности и еще больше сблизились. Первое

Симкино дело, которое, с ее точки зрения, так неудачно закончилось, связало всех троих. Пока Сима разыскивала истинного преступника, искренне считая свою подругу убитой, та нахально отсиживалась на ее же даче. А затем ее пришлось прятать у ошалевшего от неземной Инниной красоты и сексапильности Володьки Снегирева. Потом дело закрыли, несчастного маньяка посадили в психушку, настоящая преступница как в воду канула, и в итоге Сима разочаровалась

в своей работе: справедливость справедливостью, а доказательства доказательствами. В итоге они со Снегиревым открыли детективное агентство

"Пуаро", а Инка стала добропорядочной гражданкой

и вышла замуж за счастливого простака Снегирева. Сима даже

была свидетельницей на их свадьбе.

Подруги расцеловались, Инна вынесла огромные Володькины тапки, у самой у нее ножка была крошечная. Сима вздохнула, демонстративно плюхнулась прямо на пол и принялась расшнуровывать свои любимые кроссовки. Проявившиеся неожиданно в Инне домовитость и хозяйственность изрядно раздражали ее.

"На кофеек к Инне" значило: грибочки маринованные, огурчики соленые, семужка нежно-розовая, буженинка домашняя, баранина на ребрышках с овощами, запеченная в горшочках, ко всему - бутылочка водочки со слезой, а на десерт - чернослив, фаршированный орехами, под взбитыми сливками. На фоне всего этого затребованный

Симой "Вацлавский" торт казался убогим подобием

настоящей еды. Кстати, кофеек тоже был: ароматный, по-восточному,

с кардамоном. От такого великолепия у голодной Симы закружилась голова, и она завистливо спросила у Володьки:

- Это что же, вы каждый день так едите?

- По мере возможности, - скромно ответил Снегирев, сияя от гордости.

Правда, Инка успела шепнуть, что Володя предупредил ее о приезде дорогой подруги.

Они отдали должное Инкиным кулинарным талантам, и Снегирев отправился смотреть футбол, а дамы остались на кухне допивать кофе и выкурить по сигаретке.

- Ну, подруга, колись, - потребовала проницательная Инка. - Вижу, что-то тебя грызет.

- Еще как! Помнишь, летом я тебе рассказывала, что познакомилась с одним адвокатом?

- Ну да, твой тип, высокий, стройный, интеллигентный

и одновременно сексуальный, умный и образованный, вежливый и одновременно не занудный.

- Вот-вот! - серьезно подтвердила Сима.

- Так что же сделал наш красавец? Кстати, у вас все

было?

- Да ты что, - покраснела Сима, - я так

сразу не могу.

- Это почему же? - ехидно поинтересовалась Инна.

- Боюсь спугнуть, - скромно призналась подруга.

Инна расхохоталась. Она не успела вовремя поставить чашку кофе, и он расплескался по столешнице.

- Да уж, достойный ответ, а я-то думала, ты скажешь:

я не могу, я не такая, нужно проверить свои чувства! - сказала

она, успокаиваясь.

- Ну прекрати, я же серьезно! Все дело в том, что

он хочет, чтобы я на него работала.

- Это как же?

- Он хочет, чтобы я собрала доказательства невиновности его клиентки.

- Ну и что же в этом плохого? - не поняла Инна.

- Сейчас поймешь,

Сима встала и принесла из прихожей газетную вырезку.

- Читай!

Инна быстро пробежала строчки глазами:

- Это она и есть?

- Она! И здесь все предельно ясно! - опять разозлилась

Сима.

- Симочка, ну ты же юрист! Ты же должна сама во всем разобраться,

а не верить газетным писакам.

- Но он же ничего не сказал мне об этих снимках!

продолжала возмущаться Сима.

- Значит, еще скажет, - твердо сказала Инна.

А кстати, как тебе самой молодая вдова?

- Понравилась, - убито сказала Сима. - Вызывает

доверие, производит впечатление честной, искренней.

- Вот видишь! - обрадовалась Инка и отправила в рот

огромную черносливину. Она не удержалась и по-детски облизала пальцы.

- Все не так, как тебе сейчас кажется. Послушай свою старую

опытную подругу и спокойно поговори с ним.

Сима задумчиво выпятила нижнюю губу и грустно кивнула.

Она только и думала что о Кострове.

* * *

Домой Сима попала только поздно вечером. Недовольная Марина

Алексеевна заявила, что не для того рожала дочь, чтобы не видеть ее сутками. Сима пыталась объяснить, что она все-таки работает, но мать, которую, как видно, завели еще на службе, жестко сказала, что раньше, в прокуратуре, у нее была работа, а теперь просто пустая беготня. Вообще Марина Алексеевна чтила государственную службу, несмотря на крошечную зарплату, не увольнялась из больницы, хотя многие ее коллеги давно занимались только частной практикой. Впрочем, она никогда не скрывала своего недовольства Симиным уходом

в частные детективы.

Когда Марина Алексеевна бывала не в духе, Сима всячески

старалась не провоцировать ее на конфликт, да и вообще вести себя потише. Но сегодня вечером она и сама была не в духе. Поэтому, как и следовало ожидать, между ними случился небольшой скандал, апогеем которого стало высказывание Марины о суровой материнской доле и дочерней неблагодарности. Аргументом послужил тот факт, что даже ужинать дочь поехала не домой, а к своей проститутке-подружке. Замечание Симы о том, что не к проститутке, а к бывшей проститутке, ныне добропорядочной замужней даме, возымело обратное действие. Марина Алексеевна заявила, что даже проститутки выходят замуж и становятся добропорядочными дамами, и только ее непутевая дочь...

Эту тираду прервали рыдания Симы, которой стало действительно обидно, что все находят свое счастье и выходят замуж, и только она вынуждена лазать по деревьям с фотоаппаратом и подвергать свою жизнь риску.

Дочкины слезы подействовали на Марину Алексеевну умиротворяюще.

Она подсела к ней на диван, обняла и стала гладить ее спутанные волосы.

- Ну ладно, детка, все равно ты у меня самая лучшая. А не

хочешь замуж - и не ходи. Там ничего хорошего нет, я уж точно

знаю. Ну не плачь. Хочешь, я приготовлю тебе ванну? И поставлю чайник.

Пока ты будешь отмокать в пене, я принесу тебе туда чай, телефон и нечитаную Маринину.

- Не хочу Маринину! - закапризничала Сима. - Хочу про любовь!

- Ну вот, приехали, - вздохнула Марина Алексеевна, - Франсуазу Саган будешь? "Немного солнца в холодной воде"?

- Буду...

- А потом расскажешь мне, что стряслось.

* * *

Через час посвежевшая Сима в бирюзовом махровом халате,

с полотенцем, завязанным тюрбаном на голове, вышла на кухню. Марина Алексеевна погасила сигарету и подняла глаза над очками.

- Попей еще со мной чайку. Что-то я так устала.

- Неприятности на работе? - поинтересовалась Сима, наливая себе большую чашку и отрезая ломтик лимона.

- Не то чтобы неприятности, но знаешь, как бывает, все разом: проверки, резистентные больные, суицидальные попытки. А тут еще велели к выборам готовиться, а это столько бумаг оформлять.

- А что, разве сумасшедшие тоже голосуют? - удивилась

Сима.

- Ну, во-первых, не называй их сумасшедшими, а во-вторых, уж ты-то, юрист, должна знать, что они не поражены в правах, пока суд не счел их недееспособными. Словом, почти все голосовать отказались, кроме троих слабоумных. И смех и грех! Они и имена кандидатов прочитать могут с трудом! В общем, рутина. А вот у тебя, я вижу, что-то случилось. Это все из-за него?

- В какой-то мере из-за него. Из-за него я занимаюсь делом,

к которому у меня не лежит душа. - Сима вышла в прихожую

и принесла газету. - Вот, почитай краткую фабулу.

Марина Алексеевна надела очки, отхлебнула чаю и быстро пробежала глазами статью. Затем вопросительно посмотрела на дочь в ожидании объяснений.

- Я должна раскопать факты, оправдывающие жену потерпевшего.

- И что же в этом плохого? - не поняла Марина

Алексеевна. - Сима, ты же знаешь, чего стоит журналистская писанина. Они любые факты извратят и переврут. Если я правильно понимаю, этот адвокат тебе не безразличен.

- Еще как... - вздохнула Сима.

- Тогда ты должна доверять ему. А если не доверяешь, откажись от этой работы.

- Уже не могу.

- Ты слишком эмоциональна, девочка моя. - Марина Алексеевна закурила очередную "Яву". - Но я уверена, ты справишься.

- Спасибо, мам. - Сима наклонилась и обняла

мать за шею. - Ты у меня самая умная, вот только куришь очень много.

Она включила сотовый, и он немедленно зазвонил.

- Сима, что нового, весь день не мог к тебе дозвониться. - Это был Костров.

- Сереж, я сплю, давай до завтра, - сонно ответила

Сима. Сил выяснять отношения у нее уже не было.

ГЛАВА 3

Сима ворвалась в офис Кострова, проигнорировав жалобный

писк секретарши, пытавшейся сказать, что у шефа совещание и туда нельзя. Но сыщица уже влетела в святая святых - кабинет шефа и почти заорала:

- Нам надо поговорить!

- Присядь на минутку, я сейчас закончу, - спокойно

сказал Сергей.

Сима шумно выдохнула воздух и плюхнулась в кресло. Вскоре последний посетитель покинул кабинет Кострова, и он сел напротив, снял очки, потер переносицу. Он выглядел усталым и измученным.

- Может, объяснишь, что происходит? - едва сдерживаясь, спросила Сима.

- Кажется, я предоставил тебе документы, и ты могла

с ними ознакомиться. Кроме того, я ждал твоего отчета о посещении Артемовой, но ты отключила телефон.

- Отлично! - воскликнула Сима, одержимая желанием вскочить и потрясти своего потенциального возлюбленного за лацканы шикарного пиджака. - Ты только не сказал мне, что это скорее всего убийство мужа уличенной в измене женой!

- Это еще надо доказать, - холодно произнес Сергей. - И именно поэтому я обратился к тебе. Ты - следователь, и я уверен, что ты можешь найти факты, опровергающие лежащую на поверхности версию следствия. Ты не хуже меня знаешь, что это слишком просто, чтобы быть правдой. Ты ведь встречалась с Артемовой? Ну и как она тебе? Нимфоманка и хладнокровная убийца?

- Нет, - тихо произнесла Сима, отводя взгляд

и подчеркнуто внимательно рассматривая календарь с изображением японского сада камней.

- Так что же тебя смущает?

- Фотографии.

- Ладно, я скажу тебе, что это за фотографии. Там изображена

Артемова в объятиях водителя Олега Хлопина.

Сима открыла от удивления рот и явно намеревалась прокомментировать это сообщение. Но Сергей не позволил ей, продолжив:

- Они были отправлены с трех вокзалов по почте 16 февраля. Отправитель неизвестен. Доставлены с утренними газетами 17 февраля. Судя по

их качеству, распечатаны на простеньком цветном принтере. Сейчас

находятся на экспертизе, результаты еще не получены.

- Экспертиза на предмет чего? - поинтересовалась Сима.

- На предмет подлинности изображения, на предмет исключения

монтажа, ведь редактирование подобных изображений доступно даже

дилетантам при наличии соответствующих программ. Возможно, это банальный

шантаж, не имеющий отношения к убийству.

- Только эти картинки уж слишком вовремя оказались на столе потерпевшего

в момент убийства, - засомневалась Сима.

- И что же, в судебной практике случались и не такие совпадения.

- А Артемова знает о них?

- Конечно, ее допрашивали. Но она узнала о них только от следователя.

Она была так потрясена смертью мужа, что не обратила внимания на то, что лежало на столе.

- И ты этому веришь?

- Да. Я всегда верю клиенту, - ответил Костров.

Это прозвучало несколько патетично, и Сима невольно ухмыльнулась. Сергей заметил это и произнес пятиминутную речь об этическом кодексе защитника. С точки зрения Симы, речь была излишне напыщенной, но она не стала говорить об этом мужчине, которого так мечтала заполучить. Поэтому она во все глаза смотрела на распалившегося, как перед судом присяжных, Кострова и в знак согласия периодически кивала головой. Все же ей не хотелось его огорчать.

- А теперь, милая, скажи мне, каковы твои дальнейшие планы?

- А может, тебе еще и план оперативно-разыскных мероприятий предоставить в письменном виде? - не удержалась "милая", истощившая весь свой запас терпения.

- Не язви, я серьезно.

- Собираюсь поискать этого Хлопина, а уж как, это мое дело, - буркнула Сима.

- Дорогая, мы работаем вместе, поэтому я должен знать о твоих

планах, ладно? - Костров примирительно обнял Симу, пытавшуюся

взять себя в руки и скрыть волнение, и легко поцеловал в щеку.

Ей казалось, что удары ее сердца слышны даже секретарше за дверью,

а след от поцелуя навсегда останется на ее щеке.

* * *

Сима с трудом втиснула свою потрепанную и забрызганную

февральской грязью "девятку" в щель между еще более грязной "Газелью" и монстрообразным длинным пожилым американцем, чем-то вроде "Крайслера-Саратоги" двадцатилетней давности.

Кутаясь в свою так и не починенную кожаную курточку, она

подошла к подъезду. На обшарпанной подъездной двери кто-то забывчивый

для памяти гвоздиком процарапал цифры кода. Впрочем, это было лишнее кодовый замок все равно не работал. В ожидании лифта Сима развернула листочек и еще раз прочитала: Анна Михайловна Хлопина. Дверь в квартиру отличалась добротностью, было видно, что здесь живут люди не бедные, заботящиеся о своем жилье. Сима позвонила и через минуту увидела, как потемнел дверной глазок: ее разглядывали. Наконец тяжелая металлическая дверь отворилась, и она увидела настороженное лицо не старой еще женщины. Впрочем, его портило выражение тревоги и подозрительности.

- Вам кого? - тихо спросила женщина, не делая попыток открыть дверь полностью.

- Меня зовут Серафима Григорьевна, я из милиции, - соврала Сима. По своему опыту она знала, это сразу меняет отношение людей к задаваемым им вопросам. А к частным детективам у нас просто не привыкли. - Анна Михайловна, я хотела бы задать вам несколько вопросов.

Как Сима и ожидала, женщина не попросила ее документы, распахнула дверь шире и коротко бросила:

- Проходите.

Сима вошла в небольшую чистенькую прихожую и остановилась, ожидая, когда хозяйка покажет ей, куда пройти. Та махнула рукой в сторону кухни. На кухне царил стерильный порядок, и сыщица с сомнением посмотрела на свои заляпанные ботинки. Анна Михайловна перехватила ее взгляд:

- Ничего, ничего, не беспокойтесь. Вы не подумайте,

я вовсе не помешана на чистоте, просто, когда волнуюсь, должна что-то делать. А что еще я могу делать в доме, где мне даже страшно отойти от телефона. Вдруг Олежка позвонит... - На глазах у нее показались слезы, но было заметно, что она изо всех сих пытается взять себя в руки. Она поплотнее запахнула застиранный халат и подняла на Симу глаза: Спрашивайте, ведь вы пришли из-за Олега?

- Да, Анна Михайловна, из-за него. Скажите, когда

вы последний раз его видели?

- Восемнадцатого февраля. Он сказал, что взял отгул на работе, хочет встретиться с друзьями. Ушел днем, даже не пообедал...

Почему-то именно эта деталь особенно расстроила женщину, она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Сима деликатно молчала. Она чувствовала, что Анне Михайловне и самой хочется выговориться.

- Может, вы, Серафима Григорьевна, и не поверите,

но мой Олежка был таким нежным, заботливым сыном. Он вообще очень добрый, мухи не обидит. Отец его бросил нас, когда Олежке было три годика, с тех пор мы жили друг для друга. Он маленький был белокурый, кудрявый, его даже принимали за девочку. Он очень обижался. А в школу пошел - пухленький, как ангелочек, глаза голубые, волосики золотистые - учителя его обожали. Всегда вежливый, уважительный. А меня как

любил. Называл меня "мамочка", "мамуля", а над ним все смеялись. Называли слюнтяем, маменькиным сынком, даже били.

Анна Михайловна вздохнула, с трудом поднялась с табуретки, поставила чайник на огонь. Затем как будто вспомнила что-то важное:

- Знаете, давайте я вам лучше фотографии покажу, вы

сами все поймете.

Через минуту она разложила на кухонном столе большой старомодный альбом в бархатной обложке. Сима с удивлением отметила, до чего же похожи детские фотографии у людей примерно одного возраста. Ее в саду нарядили снежинкой, а Олега мушкетером. Но стиль фотографии, бархатная портьера на заднем плане были идентичны, как будто карточки были сняты в одном ателье одним и тем же фотографом. Затем первый класс: на снимке девочки в белых фартучках и с бантами и мальчики с не по росту большими букетами георгинов и гладиолусов, окружившие учительницу - у нее был точно такой же.

- Вот Олежка. - Анна Михайловна указала на круглое улыбающееся личико. - Правда, хорошенький? - Она вопросительно и с надеждой посмотрела на Симу.

- Просто очаровательный, - с готовностью подтвердила та.

- А потом Олежке надоели все эти насмешки, и он сам, представляете, нашел секцию карате, наверное, насмотрелся боевиков, и тайно от меня стал туда ходить. Я узнала только через месяц. Говорю ему: "Что же ты себя мучаешь? Давай поговорю с учительницей о том, что тебя обижают, она их на место поставит". А он как закричит: "Ты что, мама! Я сам должен, сам!" И ходил на все тренировки, даже с температурой. Похудел, вытянулся, видите? Она показала фотографию хорошо сложенного подростка, сидящего у палатки. А это они с классом в поход ходили.

Сима продолжала неторопливо листать альбом, ей было уже ясно, что разговор затягивается. Но кто знает, какие важные подробности вдруг могут обнаружиться в такой беседе?

- А Олежка хоть и мог за себя постоять (уже никто не смел называть его маменькиным сынком), но, если честно, он маменькиным сынком и остался. Вы понимаете, что я имею в виду? Во всем со мной советовался, все рассказывал, искал моего одобрения. Представляете, уже после армии это было, познакомился с девушкой, ну, как бы сказать, доступной, и все-все мне потом рассказал, как и что было. Потом месяц за мной ходил, спрашивал, в чем проявляются венерические болезни. Ну, девушка-то здоровая была. Просто такой он, всем со мной делится.

- А постоянная девушка у него есть? - поинтересовалась Сима. Судя по фотографиям, таковой в наличии не имелось.

Анна Михайловна вздохнула, закрыла альбом, сняла маленькие пластиковые очки для чтения.

- Видите-ли, уж я его и с дочерьми подруг знакомила, о внуках мечтала, ведь ему уже тридцать, пора... Но ему никто не нравился.

Хотя он часто не ночевал дома, всегда говорил, что по работе. Я думаю, так оно и было, иначе Олежек бы мне рассказал.

- А близкие друзья? - спросила Сима.

- Знакомых много, а друг, пожалуй, один, Владик Симоненко, работает охранником в ночном клубе. Хороший парень, несмотря на работу... Они с Олежкой в десантных войсках служили. С тех пор и дружат. Хотите - телефон дам? Я знаю, Олежек от меня ничего не скрывал.

Сима с готовностью записала номер телефона.

- А вы мне не покажете его комнату?

- Конечно, что же тут скрывать. Пойдемте. - Анна Михайловна поднялась и показала Симе, куда идти.

Комната поражала спартанской простотой: письменный стол, жесткий стул, компьютер, узкая тахта, аккуратно покрытая клетчатым пледом. Огромный многофункциональный тренажер, которому явно уделялось много времени. Нигде ни пылинки, ни клочка бумаги.

- А какие-нибудь записи, книжки, дискеты? - поинтересовалась Сима, окидывая взглядом комнату.

- Да вот, в верхнем ящике стола, - женщина с готовностью

выдвинула ящик. И с гордостью добавила: - У моего Олежки

всегда все в порядке.

Сима присела на жесткий стул и быстро просмотрела бумаги. Оказалось, не зря: похоже, педантичный Хлопин ничего не выбрасывал, хранил даже чеки. Здесь были даже дисконтные карты. Одну из них Сима узнала сразу - она была из супермаркета "Седьмой континент". А вот вторая... Вторая, к величайшему ее изумлению, была из магазина "Нимфа и Сатир". Сима напряглась, вспоминая античную мифологию, и решила, что название имеет отчетливый сексуальный оттенок. Она незаметно сунула карту в карман, чтобы рассмотреть на досуге. Как бы там ни было, похоже, мамочка не все знала о своем сыне. Но Сима решила ее не огорчать.

- А записные книжки, адреса, телефоны? - повернулась она к Анне Михайловне.

- У него была такая книжка, как же она называется по-современному...

- Органайзер?

- Вот-вот, он самый. Так Олежка с ним не расставался, всегда

с собой носил. - Анна Михайловна немного помолчала, а затем

спросила, жалобно глядя на Симу: - Серафима Григорьевна, но

ведь вы не думаете, что мой Олежек причастен к убийству? Если бы вы

его знали, он такой добрый мальчик... - Она расплакалась.

- Ну что вы, конечно, все выяснится, - успокоила ее Сима,

у которой совсем не было такой уверенности.

* * *

В машине Бовина внимательно рассмотрела изъятую ею дисконтную карту магазина "Нимфа и Сатир". На ней мелкими буковками был написан адрес, где-то в арбатских переулках.

В магазин она входила с некоторым чувством неловкости, предусмотрительно удостоверившись, что вокруг никого нет.

Продавец секс-шопа, а это действительно был секс-шоп, по-видимому, заподозрил в Симе розовый оттенок.

- Добрый день, чем могу помочь? - заученно произнес тощий парень с прилизанными набриолиненными волосами, сам явно представитель секс-меньшинств. - Вот великолепный выбор фаллоимитаторов, лучший в городе, ничего подобного вы нигде не найдете.

Он картинным жестом указал на полку, заставленную весьма затейливо исполненными огромными фаллосами, и продолжил, нежно беря в руки эти специфические изделия:

- Вот самый простенький, отечественного производства,

неплох, но нет должной естественности ощущений. Правда, и цена

невысока. А вот, только посмотрите, модель "Суперреалистик", нежная бархатистая теплая поверхность, максимально приближенная к натуральной, несколько скоростей, и еще некоторые секреты, о коих я сейчас вам расскажу...

Сима, обиженная тем, что была заподозрена в нелюбви к живым носителям соответствующих частей тела, прервала поток слов, рекламирующий те или иные достоинства искусственных фаллосов:

- Да я, собственно... Скажите, могу ли я воспользоваться дисконтной картой своего друга? Он попросил меня кое-что купить.

- О да, конечно, можете, - сладко разулыбался голубой продавец. - А кто ваш друг? Мы знаем всех наших постоянных клиентов, их вкусы и запросы и, поверьте, редко ошибаемся.

Сима молча протянула ему дисконтную карту. Она не была до конца уверена, что карта принадлежит Хлопину.

Парень взял карточку, пошарил компьютерной мышкой по столу. Когда он вводил в компьютер номер карты, Сима обратила внимание, что у него тонкие холеные пальцы, унизанные множеством серебряных колец. Он поднял голову и подчеркнуто приветливо улыбнулся:

- Ах, так вы подруга Олега. Да, да, он у нас постоянный клиент, мы даже можем оформить покупку в кредит, Олег потом оплатит в конце месяца. Заметьте, это наша обычная практика в отношении постоянных клиентов.

Неизвестно, как насчет постоянных, но, кроме Симы, здесь вообще не было никаких клиентов. Однако она была не права. Только она успела об этом подумать, дверь открылась, и в магазин неуверенно вошла пожилая женщина в норковом берете и сером шерстяном пальто. По ее лицу было заметно, что она не совсем поняла, куда попала.

Вежливо извинившись, продавец ринулся к ней, хотя и подозревал, что дама забрела сюда по ошибке.

- Проходите, пожалуйста, чем могу вам помочь? - любезно рассыпался он перед ней.

Дама окинула взглядом прилавки и покраснела:

- Простите, наверное, я ошиблась. - Она уже развернулась,

чтобы уйти.

Но ушлый парень не дал ей этого сделать. Он взял ее под руку и задушевно произнес:

- Присаживайтесь, пожалуйста, я думаю, ваше появление здесь не так уж случайно.

- Ну ладно, - неожиданно легко согласилась дама. - Честно говоря, мне давно было интересно. Не думайте, что я ханжа, мы с покойным мужем Иваном Ивановичем, бывало, даже порно смотрели, - смело произнесла она.

Сима делала вид, что рассматривает образцы эротического белья и

совершенно не слушает их разговор. Она внутренне восхитилась незакомплексованностью немолодой дамы.

Почуяв благодарного слушателя, продавец воодушевленно стал расписывать достоинства тех или иных изделий, держа даму под руку и демонстрируя особенности продукции. Дама внимала с трепетом, но больше всего ее поразила надувная резиновая кукла для мужчин. Она долго не могла этого понять, ведь вокруг столько живых женщин. Дама с горечью заметила:

- Мужчина всегда может найти себе пару, даже самый

завалящий. Другое дело - женщины... После сорока они мало

кому нужны, так ведь? - Она посмотрела на продавца, желая услышать опровержение.

- Ну что вы, как можно! - оправдал ее надежды продавец. - Женщина в сорок - это же самый расцвет, а вот немолодой мужчина - это проблемы с эрекцией...

- Да уж, - со знанием дела согласилась дама.

А знаете, вот тот, - она стыдливо ткнула пальчиком в один из фаллоимитаторов, - вылитый, ну как у покойного мужа Ивана Ивановича.

- Вот и купите его, - подхватил идею продавец,

так сказать, в память об усопшем.

- Пожалуй, заверните, - наконец решилась немолодая покупательница,

поставлю в сервант, буду вспоминать Ивана Ивановича, светлая ему память.

- Скажите, а вы работаете? - поинтересовался продавец.

- Обязательно. Только коллектив женский, много молодых. Девчонки

еще, что они понимают, поговорить не с кем, не то что с вами.

- Спасибо, польщен, - поклонился продавец. - А своим

девчонкам скажите, что у нас очень дешевое эротическое белье: прозрачные

боди, кружевные трусики-стринг, ну и так далее. Пусть приходят.

- Скажу, скажу, - покивала дама, хотя было видно, что она

не поняла, что такое мудреные стринг и боди.

Когда она вышла, Сима не могла сдержать смех.

- Зря смеетесь, - серьезно сказал продавец.

Мы готовы оказать помощь всем без исключения группам населения, в том числе пожилым людям. Знаете, как их тяготит одиночество?

Сима с трудом приняла серьезный вид и согласно покивала.

- Я вас не слишком задержал? - поинтересовался парень.

- Да что вы, это даже поучительно.

- Так что, обычный заказ Олега? - спросил продавец.

- Да, да.

- Прошлый раз, восемнадцатого, он брал двойной.

Сима напряглась, услышав дату, и поспешила согласиться.

- А не вы ли были тогда третьей? - игриво поинтересовался продавец.

- Вероятно, - неопределенно сказала Сима.

А он заходил прошлый раз не один?

- Ну да, с красивой брюнеткой в темных очках от Шанель, украшенных камнями, в ярко-красном кожаном брючном костюме, по-моему, с последнего показа Гуччи. - Он, как женщина, подмечал все детали туалета вплоть до имени дизайнера. От нормального мужчины такого описания никогда не дождешься.

- А, это моя подруга, - небрежно заметила Сима

и фривольно добавила: - Мы иногда делим с ней Олега.

- Вот как. - Парень недоверчиво посмотрел на ее

асексуальный прикид: джинсы, кожаная куртка с прорехой, тяжелые ботинки. Но, в конце концов, на вкус и цвет...

Сима схватила фирменный пакет, на котором были изображены

слившиеся в страстном объятии сатир и нимфа, и вышла на улицу. В машине

она открыла его и обнаружила баночки с кремами неизвестного назначения, шелковый шарф, упаковку, на которой красовалась надпись "шпанские мушки". Она все равно ничего в этом не понимала.

* * *

- Клуб "Золотая маска", - ответил нежный

женский голосок.

- Девушка, будьте любезны, когда работает Владик

Симоненко? - исключительно вежливо спросила Сима.

- Сегодня, будет к семи.

- А домашний телефончик вы не дадите? Я приехала

в Москву только на один день, вечером уезжаю, а мой брат с Владиком

в армии служил, посылку велел передать, - заныла Симка, предвидя возможный отказ. - Дайте телефончик, а, девушка?

- А что же вы его не знаете? - строго спросила

девица.

- Ну, он, кажется, раньше квартиру снимал, что-то поменялось, - наугад сказала Сима.

- Ладно, пишите, - сжалилась девица.

- А может, и адресок? Я бы сразу посылочку и отвезла...

Сима прикинулась несчастной провинциалкой.

- Пишите, - вздохнула девушка, пошуршав бумагами.

Довольная Сима тут же набрала номер телефона Владика.

- Але-о, - сладенько пропела она в трубку.

- Да, - настороженно ответил низкий мужской голос.

- Это Владик?

- Ну, Владик, а ты кто?

- Как это кто? - преувеличенно обиделась Сима.

Ты что, ничего не помнишь?

- Ну... - протянул Владик, видимо, лихорадочно

соображая, что же, собственно, он должен помнить.

- Я подруга Олежки, неужели не помнишь? А ведь

так классно сидели...

- Мариша, ты, что ли? - прозрел Владик.

Ты извини, я ведь никогда с тобой по телефону не разговаривал.

А как там Олик?

Подозревая, что Олик, видимо, является подружкой неизвестной

Марины и пассией самого Владика, Сима весело ответила:

- Грустит, скучает по тебе, как же.

- А, ладно, позвоню ей. Телефончик не напомнишь,

а то я потерял после того вечера.

Сима наугад назвала какие-то семь цифр.

- Слушай, я ведь тоже тебе по делу звоню. Тут Олежка

забыл у меня свой органайзер. Позвонить мне он не может, потому

что мой телефон записан в нем. Вот я тебе и звоню, дома Олежки нет,

может, поможешь его найти?

- А чего же, помогу, тем более что он без своего

органайзера как без рук.

Сима записала номер телефона.

- Только его там нет, я недавно звонил.

- А адресок подскажешь?

- А что же, ты разве не знаешь? - с подозрением спросил Владик. - Вы разве не в той квартире ночевали?

- Все так, только я была, мягко говоря, нетрезва; думаешь, помню?

- А органайзер он где забыл? - продолжил допрос Владик.

- Да он в такси взял у меня мобильный, кому-то звонил, а его органайзер был у меня в руках, я его автоматически вместе с телефоном в сумку и сунула. Ну а потом, сам понимаешь, не до того было.

Немного поколебавшись, Владик продиктовал адрес, и Сима изумилась своеобразной фантазии людей, назвавших улицу Газгольдерной.

* * *

Московские пробки уже практически не зависели ни от сезона, ни от времени суток. Разложив на соседнем сиденье карту, Сима пробивалась на Газгольдерную улицу. Кроме пробок, московские улицы отличались мореподобными лужами и глубокими ямами. Процесс езды по ним был сравним разве что с ралли Париж-Даккар. Да и то, как подозревала Сима, ехать по пустыне было бы полегче. Она на ощупь нашла кассету - звуковую дорожку из своего любимого фильма "Телохранитель". После короткой паузы салон заполнил сильный, глубокий голос Уитни Хьюстон: "I will always love you". А с тех пор, как она обнаружила несомненное сходство Кевина Костнера и Сергея Кострова, то полюбила фильм еще больше. Сима знала все диалоги в нем наизусть, а в предпоследнем эпизоде, где Уитни Хьюстон бежит к Кевину Костнеру на фоне самолета, она всегда плакала.

Она знала из песен только по одной фразе и сейчас подпела высоким неуверенным голосом: "I wanna run to you. I wanna run to you". Да, и что бы там ни говорила Инка, она знала, что с такими мужчинами, как Сергей, никогда нельзя торопиться. Иначе она давно уже бы уложила его в постель, мало заботясь о продолжении отношений. Но в прошлом Сима уже совершала подобные ошибки, поэтому на этот раз была предельно осторожной. Занятая этими мыслями, она подъехала к шестнадцатиэтажной башне на Газгольдерной.

Сима стояла и нахально звонила, не отрывая пальца от кнопки.

Но никто ей не открыл, в квартире было тихо. Она еще потопталась у двери, пока не вызвала закономерный соседский интерес. Дверь напротив отворилась, и из-за нее выглянула сгорбленная седая старушонка - находка следователя. По своему опыту Сима знала, что такие старушки обладают полной информацией о своих соседях, об их гостях, образе жизни, работе, доходах, времени ухода и возвращений домой. Такой

шанс упускать было нельзя. Поэтому она сделала растерянное лицо и пожаловалась:

- Вот, доставила заказ из магазина, - она продемонстрировала пакет из секс-шопа, старательно прикрывая картинку , - а хозяина нету.

- Да дома он, милая, дома, - сообщила старушка.

Как пришел с какой-то профурой перед выходными: волосы

что уголь, одежка - что огонь, сама - фррр! - так

и не выходил боле. Она еще вечером ушла, я точно знаю, перед

этим они так орали, что телевизор заглушали. Это что же,

милая, любовь теперь такая? - поинтересовалась бабулька.

В мое время, помнится, боишься лишний раз пошевелиться, кроватью скрипнуть, чтобы детей да стариков не разбудить, а энти... Эх, вопят, что

их режут. А он, Олег, дома, точно дома. Эту квартиру он снял,

ремонт там сделал, зеркало на потолке, во как! И всяких прошмандовок

туда водит, правда, появляется нечасто. Вот, видать, горе родителям.

А тока парень вообще-то ничего, вежливый, всегда:

"Здрасьте, Николавна, как здоровье, как внуки?"

- А с чего вы взяли, что он дома? - поинтересовалась

Сима, бестактно прерывая старушку.

- Да вот же машина его под окнами. - Николаевна

подвела Симу к окошку и показала темно-синий неновый "Фольксваген".

- Он без него никуда, даже за хлебом.

Николаевна осторожно повернула ручку двери. Дверь открылась, и

Сима с Николаевной тихонько вошли.

- Олег, ты дома? Это я, Николаевна. Тут к тебе пришли. Олег!

Сима переступила порог комнаты и замерла: на широченной кровати, занимавшей центр комнаты под круглой зеркальной вставкой на потолке, лежал мускулистый обнаженный мужчина. Его глаза закрывала шелковая черная повязка - такой же шелковый шарфик лежал в ее пакете из секс-шопа, - руки и ноги были привязаны к прутьям спинки кровати. На низком столике находились блюдо с чуть подгнившими фруктами и полупустая бутылка с выдохшимся шампанским. В комнате стоял дикий холод: балконная дверь была открыта.

Без сомнения, мужчина умер. Следов насилия Сима не обнаружила.

Зато обнаружила развешанные по стенам садомазохистские приспособления: наручники, хлысты, браслеты с шипами и прочее барахло.

- Николаевна! Не ходите сюда! - завопила Сима,

но было уже поздно. Бабка засунула в комнату голову, огляделась

и прошептала со смешанным чувством ужаса и восхищения:

- Батюшки святы! Никак покойник!

- Николаевна, идите домой и ждите приезда милиции, - велела

Сима. Ей хотелось добраться до компьютера, но при бабке она не могла этого сделать.

- Допрыгался, - проворчала бабулька, но покорно отправилась в свою квартиру.

Сима кинулась к компьютеру и включила его. К ее удивлению, там совершенно отсутствовали текстовые файлы, зато было полно изображений. Она наугад открыла одно и увидела на дисплее картинку: обнаженный Олег обнимает темноволосую женщину. Она была снята так, что ее лица не было видно. Едва сдерживая дрожь в коленках, Сима порылась в письменном столе, нашла нераспечатанные дискеты и переписала на них все имеющиеся файлы. Затем она зашла к Николаевне и как можно спокойнее сказала:

- Похоже, он умер сам, может быть, передозировка наркотиков,

но в любом случае надо вызвать милицию и "Скорую".

Под взглядом ошарашенной, но счастливой от того, что она оказалась в гуще событий, бабки Сима позвонила в милицию и назвала адрес Олега и Николаевны.

ГЛАВА 4

Сима влетела к Володьке Снегиреву и с порога завопила:

- Запуталась, запуталась, совсем запуталась!

- Садись, расскажи, что стряслось, - предложил ей Снегирев. - Подожди, кофейку сварю, а ты пока отдышись.

Сима глубоко вздохнула, расстегнула свою многострадальную

кожаную куртку и потянула носом воздух в ожидании кофейного аромата.

Однако вместо Снегирева с маленькими кофейными чашечками

на подносе в кабинет вошла, а точнее, втиснула свое грузное

тело в узкую дверь основательная, хорошо одетая дама лет сорока

пяти. Впрочем, с точки зрения Симы, она была одета вовсе не хорошо,

зато вызывающе дорого. На ней была норковая шуба того цвета, который

меховщики называют "черный бриллиант", сапоги,

отделанные кожей несчастного пони, правда, сапоги едва застегивались

на упитанных икрах дамы, с ее руки свисала сумочка из кожи того же

несчастного животного.

- Так где тут у вас Пуаро? - спросила запыхавшаяся

дама.

- В каком смысле где? - не поняла Сима.

- Ну, частный детектив Пуаро. Ведь ваше агентство

названо его именем?

- А-а, - протянула Сима, даже не зная, как

ответить на вопрос дамы. - Пожалуйста, раздевайтесь, присаживайтесь.

Вам чай или кофе? Сейчас к вам подойдут.

- Пуаро? - настойчиво спросила дама.

Я хочу самого лучшего, я могу заплатить.

- Видите ли, - замялась Сима, не зная, как выкрутиться

из щекотливой ситуации. - Пуаро, собственно, не живой человек...

- Как, он умер? - всполошилась дама. - А как же я?

- Нет-нет, не беспокойтесь. Он не умер. Видите ли, - сказала

Сима с мало свойственной ей деликатностью, - мы назвали свое агентство в честь литературного героя - частного детектива Эркюля Пуаро, чей образ был создан Агатой Кристи.

- Ага, - вроде бы поняла дама. - Агата Кристи, Агата Кристи, - она что-то лихорадочно вспоминала. - Кажется, я что-то слышала о них от своего младшего сына... "А на тебе как на войне" - это ведь они? Только я не знала, что они еще и детективы пишут.

Сима едва сдерживалась, но все же спокойно пояснила:

- Это английская писательница, но музыкальная группа называется так же, вы правы.

Дама успокоилась и устроилась в кресле поудобнее.

- К вам обращалась одна моя подруга, и она осталась весьма вами довольна.

- Спасибо, мы польщены, - вежливо ответила Сима.

- Вы сделали фотографии ее мужа с секретаршей, такой селедкой, ни рожи ни кожи. - Она удовлетворенно погладила себя по широкому бедру, безвкусно обтянутому дорогущим трикотажем из

магазина "Шелк и кашемир". - А теперь она начинает бракоразводный процесс, и ее адвокат надеется отгрызть у изменщика и деспота изрядную часть его состояния, хотя бы официального. Так вот, я хочу сделать

то же самое.

Сима едва не поморщилась, вспоминая свое бесславное падение

с дерева. Слава богу, хоть фотографии заказчице понравились. Ну,

если не понравились, так пригодились.

- Сейчас, минутку, подойдет босс, и мы решим вашу проблему, пообещала она.

* * *

Когда они избавились от посетительницы, кофе почти остыл.

- Ну, что там у тебя стряслось? - вздохнул Володька, пытаясь напустить серьезный вид на свое простецкое румяное лицо.

- Ты не поверишь!

- Да поверю, поверю, говори уже, - устало произнес Снегирев.

- Я приехала к матери водителя Олега Хлопина. Мать мне поет:

такой мальчик, маменькин сынок, всем со мной делился, у него нет от

нее секретов и так далее. А в столе у него дисконтная карта из секс-шопа!

- О-о! - оживился Снегирев и отхлебнул холодный кофе.

Это становится интересным!

- Подожди, самое интересное впереди, - интриговала

его Сима. - Через его приятеля я нашла адресок квартиры,

которую он снимал, и посетила его любимый магазин. Жуткое, доложу

я тебе, зрелище! Но об этом потом. Так вот... - Сима сделала

эффектную паузу. - Хлопин приходил в магазин в день убийства, восемнадцатого, с шикарной шмарой, брюнеткой, очки от Шанель, костюмчик от Гуччи, и с ней же, по словам старушенции-соседки, закатился к себе на квартиру. И уж так они там трахались, что у бабки стены дрожали.

- Ну и что же здесь особенного? - немного завистливо спросил Володя.

- А ты подожди, будет тебе особенное, - пообещала

Сима. - Пришла я на квартирку, а дверь открыта. И бездыханный труп секс-террориста-тихушника Олега Хлопина в исключительно пикантной позиции, то есть прикованный наручниками к кровати и с завязанными глазами, красуется на шикарном сексодроме.

- Насильственная смерть? - с интересом спросил

Снегирев.

- Не знаю, - пожала плечами Сима. - По крайней

мере, без видимых следов. Но и это еще не все. Я залезла в компьютер,

а там ни одного текстового файла, одни изображения. И на всех мускулистый красавец Хлопин в обнимку с дамочками..

- Ух ты! Похоже на шантаж! - восхитился Володя.

А кто же эта жгучая красотка, с которой он развлекался?

- Пока не знаю. Одно ясно, что не Светлана Артемова. Она в то

время была дома, спать укладывалась. Во всяком случае, со слов домработницы.

- Да, лихо все закрутилось. Ну что ж, по крайней мере,

вовсе не очевидно, что Артемова - убийца, и твоя работа не пойдет

псу под хвост.

- Ну да, это радует, - кисло сказала Сима. - Если

честно, то я и сама не знаю, за что хвататься.

- А ты подумай, схемку нарисуй, ты же это любишь, - съехидничал Снегирев. - А вообще не расстраивайся, в кои-то веки настоящее дело, а не туфта с обманутыми женами.

Сима послушалась ироничного совета босса и уселась за письменный стол, разложив разно-цветные ручки. В центре она крупно нарисовала "Артемов" и стала от него вести стрелки разного цвета. Красным цветом и ближе всего к нему она обозначила семью: жену и дочь, чуть в сторонке - сестру, ведь и у нее может быть корыстный интерес. Синим и немного подальше - домработницу и водителя. Потом подумала и водителя обвела черной рамкой. Вокруг она нарисовала несколько зеленых, по ее мнению, в цвет долларов, кружочков и поставила знак вопроса. Это обозначало бизнес. А еще, между прочим, существовали родственники умершей первой жены, и не худо бы и с ними познакомиться. Сима подумала и прочертила стрелку от жены к водителю, надписав поверх: "Шантаж?"

Логичнее всего было бы отправиться к дочери Артемова. Но сначала надо было встретиться с Костровым и доложить ему о последних событиях.

* * *

Естественно, он уже все знал.

- Я вовсе не уверен, что смерть насильственная, - сказал он. Результат экспертизы трупа будет только через несколько дней, а пока рано о чем-то говорить. Может, его смерть вовсе и не связана с нашим делом. Так, сексуальные заморочки.

- Таких совпадений не бывает, - с видом победителя сказала Сима и вытащила дискеты. - Взгляни сам.

Костров загрузил дискету и открыл первый файл.

- Ничего себе! - по-мальчишески присвистнул адвокат. - Теперь хотя бы понятно, откуда пришли снимки.

- Шантаж? - спросила Сима.

- Возможно...

* * *

Вика ловко выехала из потока машин, несущихся по проспекту

Вернадского, на тихую боковую улочку и припарковалась у нового кирпичного дома нестандартного проекта. Она поставила маленький "Рено-Клио" на сигнализацию и вошла в подъезд.

Небольшую, но очень стильную квартиру-студию купил отец, когда окончательно понял, что его девочка не способна ужиться с мачехой. Вика всегда была замкнутой, не тяготилась одиночеством, поэтому

жить одной ей даже нравилось. Она чувствовала себя свободной и самостоятельной. Если бы не одно обстоятельство. Вика очень, очень скучала

по отцу. Чтобы не попадать на Светлану, к которой она с первого

взгляда испытывала ледяную враждебность, Вика звонила отцу

только в офис, отрывая зачастую его от важных совещаний. Но он никогда

не отвечал ей, что занят. Он любил ее, свою маленькую единственную

девочку. Пока не появилась Светлана, которая змеей вползла

в их дом. Которая сначала очаровала деда, затем тетку, а потом и самого

отца.

Вика бросила ключи в прихожей, сняла ботинки и куртку и прошла

в комнату. Пожалуй, ее жилье мало отражало личность владелицы. Оно

свидетельствовало только об определенном достатке: стандартный евроремонт

с белыми стенами, геометрической формы неуютные светильники, обилие

дорогой техники, модные диваны с обилием подушек и подушечек. А сама

Вика скучала по вышитым ее старой нянькой Сашей "думочкам", которые так сонно и уютно ложились под щеку. Вика иногда думала, что в такой квартире даже неинтересно устраивать беспорядок, хотя дважды в неделю, когда она была на занятиях, приходила горничная и наводила здесь стерильную чистоту. О вкусе хозяйки свидетельствовали только несколько картин в простых рамах, написанных самой Викой. Наверное, они не представляли никакой художественной ценности, но рисовать Вика начала несколько лет назад по совету психиатра, который называл это "арттерапией". Действительно, это не просто помогало избавиться от мучительных переживаний, но и в какой-то степени в них разобраться. Ее картины представляли собой абстрактные полотна, написанные в цветовой гамме, которую опытный психолог связал бы с "депрессивным восприятием мира" и "пессимистической самооценкой". Но Вике они были по-своему дороги.

Кухни так каковой не было: минимум мебели со встроенной техникой, отделенной от всего остального подобием барной стойки с высокими круглыми табуретами. Вика открыла холодильник и выудила оттуда большое зеленое яблоко. Но есть не хотелось.

Она старалась не думать о том, что отец мертв, что никогда больше она не увидит добрых морщинок вокруг его глаз, не положит голову на его плечо... Вика сняла с полки большой фотоальбом в кожаном переплете и принялась его листать. Вот она, крошечная, щекастый пухлый младенец, на руках у счастливого отца. Первоклассница с большим белым бантом, держащая за руки родителей. Загорелая девчонка, обнимающая отца за шею, на фоне ярко-синего моря. Но везде, на всех снимках - на первом плане отец со своей любимицей, и только где-то сзади - мама.

Вика не любила вспоминать ее. После ее смерти восемь лет назад разговоры об этом в семье стали табу. И Вика даже точно не знала, как умерла мать. Она помнила красивую яркую брюнетку цыганского типа с выразительными черными глазами, смешливую, веселую. Она всегда была душой компании, прекрасно пела русские романсы, картинно кутаясь в цветастый платок. Она помнила, что отец называл ее "Зингарелла" на какой-то экзотический манер. Сейчас Вика даже не могла бы сказать, любила ли она мать. Но почему-то у нее не возникало ощущения, что они были счастливой семьей. Объяснить это было трудно, иногда Вика, продираясь словно сквозь густой туман, пыталась что-то вспомнить, но, как правило, при этом у нее начинала нестерпимо болеть голова, появлялись ощущение надвигающейся беды, сводящая с ума тревога. Будто бы что-то внутри нее, а скорее, вся ее сущность протестовала против этих воспоминаний.

Правда, в течение длительного времени ей пришлось лечиться у психиатра. Она запомнила произносимые взрослыми слова: шок, стресс, ступор. Пришлось оставить школу на два года, обучаться на дому. Но Вика так и осталась не слишком общительной, замкнутой, а при этом обидчивой и ранимой, как нежный тропический цветок. Ей говорили, что она красива, похожа на мать: высокая, стройная, с прямыми иссиня-черными волосами, постриженными каре, черными миндалевидными глазами, придававшими ее облику что-то восточное. Но Вика всегда была недовольна собой: то казалась себе черной, как галка, то слишком длинной, то слишком худой. Больше всего на свете она боялась показаться нелепой, смешной, неуклюжей.

С мальчиками тоже не складывалось: она не верила в искренность проявляемого ими интереса, но по большому счету никто из них ей не нравился. Ее раздражала их юношеская гиперсексуальность, потные холодные ладони, отвратительные розово-фиолетовые прыщи, инфантильность. Она так и осталась девственницей, наверное, по-следней на курсе. Впрочем, нет, была еще Киса

Аня Кислова - ее единственная подружка, такое же хрупкое и романтичное создание, как и она. Наверное, это их и связывало, стремление отгородиться от шумного и непонятного мира, полного опасностей, чужих людей с их смутными желаниями и неясными побуждениями.

* * *

Светлана выглядела ужасно. Вьющиеся волосы засалились и висели неопрятными сосульками. Под глазами залегла синева. Симе даже стало жаль ее.

Впрочем, пребывание в следственном изоляторе еще никому не шло на пользу.

- Света, вам известно про фотографии? - спросила

Сима, хотя знала, что ответ будет утвердительным.

- Да, следователь мне сказал, что фотографии существуют.

- Но вы их не видели?

- Нет, никогда. - Светлана закрыла лицо руками.

На ее кисти быстро пульсировала жилка.

- Но вы можете как-то объяснить их появление?

- Я только могу сказать, что на этих снимках не я.

- И это все? - не отставала Сима, она чувствовала, что Артемова явно недоговаривает.

Артемова колебалась, было видно, что она не решается что-то сказать.

- Экспертиза подтвердила, что снимки подлинные, - решила блефовать Сима. Правда, она не была уверена, что Костров

одобрил бы ее действия. Но желание докопаться до правды было сильнее. - Вы прекрасно знаете, что обвинение строится именно на этих фотографиях, - дожала она Светлану.

Женщина отняла руки от лица и нерешительно посмотрела на

Симу. Она напоминала затравленного зверька, которого охотники загнали в тупик.

- Хорошо, - выдохнула она. - Я расскажу вам.

В конце концов, вы представляете моего адвоката, кроме того, вы женщина, и мне легче вам об этом сказать. Это настоящие снимки. Это я на них. Они были сделаны не в этом году, а гораздо раньше, когда я еще не была знакома с Владимиром, а тем более не была его женой.

Сима слушала, затаив дыхание, и боялась даже пошевелиться, чтобы не сбить Светлану.

- Я тогда работала у отца Владимира сиделкой, и Олег часто отвозил меня на машине домой после окончания работы. Владимир не знал меня, но, как порядочный человек, не хотел, чтобы я возвращалась ночью одна от его отца. Однажды Олег сказал,

что тоже закончил работу, а возвращать машину сегодня боссу необязательно. Он предложил поужинать вместе, так как он одинок, как и я. Олег производил впечатление честного, порядочного парня, и я согласилась. Правда, я всегда считала, что он живет с мамой, но он привез меня совсем в другое место. Он сказал, что это квартира его друга и чтобы я не обращала внимания на необычный антураж. Он еще смеялся и говорил, что его друг помешан на сексе. Мы что-то съели, выпили шампанского. Я развеселилась, расслабилась. Олег включил музыку,

и мы танцевали. Я не знаю, как все получилось, может, он просто

был заботлив, внимателен, а я слишком одинока, но мы оказались в постели. Потом я поняла, что "друг, помешанный на сексе", - и есть сам Олег, ему нравился садомазохистский секс, я испугалась, я никогда не сталкивалась с этим раньше. Больше мы не встречались, да и Олег не настаивал, понимая, что напугал меня. Я почти забыла об этом эпизоде. Когда он напомнил мне об этом, я уже была женой Владимира. Он сказал, что все ему расскажет, если я не заплачу ему. Я тогда не знала, что у него есть целый архив его любовных побед, и просто рассмеялась. Я заявила, что муж ни за что не поверит ему, что бы он ни сказал. Я сообщила ему, что не плачу шантажистам. Мне казалось, что все просто кончится его увольнением, если я попрошу мужа. Олег рассмеялся и заявил, что у него есть не только слова, но кое-что получше. На следующий день он принес фотографии. Я мельком взглянула на них и ответила, что все объясню мужу, ведь это было задолго до нашего с ним знакомства. Но он ехидно улыбался и предложил посмотреть на дату в углу снимков. Я ужаснулась - там стоял декабрь прошлого года. Олег довольно заявил, что поменять дату не составляет никакого труда, а мне все же лучше заплатить, так как у него очень большие расходы. Мне показалось, что он проделывал такое не один раз. Я была потрясена, не знала, что делать. Затем сняла кольцо с бриллиантом и отдала ему. Мужу сказала, что потеряла в бассейне. А кто бы мог что-то другое сделать на моем месте?

Сима деликатно промолчала, не ответив на этот риторический вопрос.

- Потом он стал требовать денег еще и еще, сказал, что установил

новую аппаратуру в своей квартире, чтобы "повысить качество изображения", похоже, все это доставляло ему удовольствие. Поэтому ему все время нужны были деньги. Я знала, что шантажист никогда не остановится,

и предложила ему отдать фотографии мужу, раз он этого хочет, но

платить я больше не буду. Он засмеялся и заявил, что я еще пожалею.

Но я не знала, что он все-таки послал их... Сима, это стыдно, но мне даже не жаль, что он умер. Такой конец ему был уготован.

- А вы знаете о его смерти? - удивилась Сима.

- Костров сказал мне, он приходил утром.

* * *

- Сергей, Светлана сообщила мне, что фотографии подлинные, - с ходу заявила Сима, как только услышала голос Кострова в телефонной трубке.

- Не может быть, -удивился он.

- Но она сама мне сказала!

- Значит, оговорила себя, сама не знает, что болтает, надо

послать ее на психиатрическую экспертизу.

- А мне она показалась вполне в здравом уме!

- Я десять минут назад получил результаты экспертизы по

фотографиям. Это подделка, сварганенная на компьютере любителем.

Сима ошарашенно замолчала.

- А как она это тебе рассказала?

- Ой, ну ты понимаешь, - призналась Сима, - я

взяла ее на пушку. Сказала, что экспертиза подтвердила подлинность снимков.

- Не забывай, пожалуйста, что ты работаешь на защиту, - упрекнул ее Сергей.

- Ну случайно так вышло. Ну ладно, оговорила и оговорила.

Всякое бывает. Раз экспертиза доказала, что это фальшивка, нечего и обсуждать больше.

"Подумаешь, какие мы нежные", - обиженно думала Сима, медленно подтягиваясь в пробке по дороге к дому. Она мечтала о теплой ванне, а еще чтобы у мамы было хорошее настроение и она приготовила что-нибудь вкусненькое.

* * *

Сима не ошиблась в своих предположениях. Марина Алексеевна поджидала ее, уютно устроившись в кресле за чтением свежекупленного детектива. В отличие от большинства приобретаемых на развалах книг эта ей нравилась, и она пребывала в прекрасном расположении духа. На кухне вкусно пахло блинчиками с мясом, готовить которые мать научилась у бабушки Клавдии Дмитриевны. Запах немедленно пробудил пропавший было от переживаний Симин аппетит, и она, на ходу расстегивая куртку, кинулась на кухню.

- Куда?! - завопила ей вдогонку Марина Алексеевна. - А мыть руки?

Сима послушно поскакала в ванную, несколько секунд подержала ладошки под водой, даже и не пытаясь их намылить, и вернулась на кухню. Там ее уже ждала мама, накладывая на тарелку большие, зажаренные до золотистого цвета блинчики.

- Везет же некоторым, - прокомментировала Марина Алексеевна, глядя, с каким аппетитом дочка лопает, - ест, как грузчик, а не поправляется. Даже и не мешало бы чуть-чуть округлиться. А тут и вовсе живешь впроголодь, на ночь - стакан кефира, а все толстеешь.

- Ага, - ехидно прокомментировала Сима, откусывая от целого блинчика, так вкуснее, чем с ножом, - кефир, сухарик с изюмом и сахаром, с маслицем и вареньицем.

- Вот злыдню вырастила, а не дочку, - нарочито обиделась Марина Алексеевна, нежно глядя на свое чадо.

- Мам, а бывает, что человек на себя наговаривает? - спросила Сима у матери, непререкаемого авторитета в области психиатрии.

- Какой человек?

- Ну, подследственный.

- А в какой ситуации? - Марина Алексеевна подняла очки

на лоб.

- Я наобум ей сказала, что результат экспертизы не в ее пользу,

а она взяла и во всем призналась.

- В убийстве?

- Нет, в другом.

- Вообще-то это некрасиво.

- Да я знаю, - согласилась Сима. - Вырвалось.

- Судебно-следственная ситуация является для человека психотравмирующей, - менторским тоном начала Марина Алексеевна. - Когда его ставят перед фактом, который он не в силах объяснить,

он подсознательно ищет что-то, что могло бы примирить его с этим фактом.

Включаются механизмы истерического фантазирования и тому подобное.

Я уже не говорю о психически больных, когда патологические причины самооговоров могут быть самыми различными, особенно если речь идет о громком преступлении. Например, в убийстве Александра Меня неоднократно признавались душевнобольные. Но их заявления не находили подтверждения. Но ты же юрист, ты лучше меня знаешь, что признание вины не является доказательством.

- Спасибо, ма, теперь более или менее понятно,

сказала Сима, переходя к десерту в виде гигантского зеленого яблока, хотя ей совершенно ничего не было понятно. - И еще я из-за этого поссорилась с Сережей, - грустно добавила она.

- Горе ты мое луковое...

ГЛАВА 5

Выспавшаяся Сима чувствовала себя бодрой и свежей. Она ловко пробралась через скользкие лужи во дворе к своей "девятке" и плюхнулась на отодвинутое до упора водительское сиденье. Если бы можно было, она бы отодвинулась еще, но в "девятке" это не предусмотрено, как будто максимальный рост российского гражданина составляет метр семьдесят. Сима вспомнила огромный серебристый "Лендкрузер" Кострова, в котором для всего хватало места, и вздохнула. Ее ласточку, боевую подругу "девяточку", надо было прогревать, включать подсос, давать газку, а она все равно глохла. Сима решила заработать много денег и купить что-нибудь стоящее.

Испытанные средства помогли, "девятка" завелась, и Сима выехала со двора. Планы были грандиозные: друг Олега Владик, вездесущая Николаевна, попытка еще раз попасть в квартиру Олега и, наконец, опять Светлана. А там по обстановке.

Сима нашла в памяти сотового номер телефона Владика и нажала кнопку посыла. Через несколько секунд ей ответил сонный мужской голос.

- Доброе утро, меня зовут Серафима Григорьевна, я следователь.

- Сима умышленно забыла добавить "частный".

Если вы Владислав, то мне надо с вами встретиться.

- Ладно... Где, когда? - Симин напор возымел действие.

- Адрес ваш я знаю, буду через полчаса.

Владик оказался высоким мускулистым парнем с заспанным лицом и с первой утренней сигаретой во рту. Он критически оглядел Симу и произнес:

- Я завтракаю, можем выпить кофе вместе, если вы не возражаете, Серафима... Григорьевна, - добавил он после паузы.

Сима не возражала, она была готова пить кофе сколько угодно, особенно если ей не терпелось что-то узнать от компаньона по кофепитию.

Они вошли на опрятную маленькую кухню, и хозяин разлил кофе из джезвы по керамическим чашечкам. Он явно знал толк в кофе. Затем присел на табурет, плотнее запахнув темно-синий махровый халат.

- Слушаю вас, госпожа следователь, - с легкой иронией произнес Влад.

Сима решила на него не обижаться.

- Владислав, вы ведь были другом Олега Хлопина?

- Ну, скорее приятелем. Олег не слишком общительный и открытый

человек. А почему был?

- Он умер. Причины смерти устанавливаются.

- Олег? Умер?! - изумился Влад. - Да он был здоров

как бык. Или он убит?

- Мы пока не знаем. Последний раз его видели, когда он

пришел в снимаемую им квартиру с девушкой, красивой брюнеткой в красном.

Не знаете такую?

- Нет, но Олег был падок до женщин, это могла быть

и случайная знакомая. Правда, недавно мне звонила какая-то

девушка, спрашивала адрес квартиры, которую он снимал. Я так и

не понял толком, кто это был.

Сима предпочла не акцентировать его внимание на этом и продолжила:

- Он употреблял наркотики?

- Нет, насколько я знаю, если не считать секс наркотиком.

Тут у него был просто-таки сдвиг. У него в зеркале над кроватью

даже была вмонтирована камера, и он записывал все свои приключения,

а потом часами мог смотреть порнуху с собственным участием. Несколько

раз предлагал посмотреть и мне, но я отказывался. Я не любитель подобных

зрелищ.

При упоминании о камере Сима напряглась, но не подала виду.

- А где он хранил свой архив?

- Там же, на квартире. Его мать считала Олега пай-мальчиком.

- Как вы думаете, а откуда у него были деньги на такое

оборудование?

- Мы никогда об этом не говорили. Он работал у какого-то

финансового воротилы, но вряд ли ему могли столько платить. Знаете,

я только сейчас понял, что почти ничего не знаю о нем, исключая

период, когда мы служили в десантных войсках.

Сима решила, что больше ничего узнать ей не удастся,

и мило распрощалась с собеседником. По дороге на Газгольдерную ее

одолевала одна мысль: поскорее попасть в квартиру Хлопина

любым путем.

* * *

На лестничной площадке было темно и тихо. Сима немного постояла,

следя за дверью Николаевны, которая реагировала на любой шум в подъезде,

но глазок виднелся светлым пятнышком на фоне двери.

Сима насколько могла осторожно отлепила полоску бумаги,

которой была опечатана квартира, поковырялась в двери универсальным

ключом и, понимая всю противоправность своих действий, проникла в

квартиру. Так же бесшумно прикрыв входную дверь, она вошла в комнату.

Здесь мало что изменилось, не было только бедолаги Олега. Эксперты изъяли надкушенные фрукты, бокалы из-под шампанского, некоторые предметы сексуальных забав и все видеокассеты, о чем свидетельствовали пустые полки в телевизионной тумбе с одиноко валяющейся коробкой из-под кассеты, вынутой из видеомагнитофона.

Сима огляделась, сняла грязноватые ботинки, чтобы не оставлять следов на простыне, и залезла на кровать. Ее роста как раз хватило, чтобы достать до зеркала над кроватью. Она тщательно обследовала поверхность и обнаружила, что оно довольно толстое. Сима легко нашла замаскированную кнопку. При ее нажатии центральная часть опустилась вниз, и Сима выудила из открывшегося тайничка миниатюрную видеокамеру. Довольная, что обнаружила ее первой, она вытащила из нее маленькую кассету, сунула ее в карман и поспешила как можно быстрее убраться из квартиры, не забыв запереть дверь.

Она бесшумно спустилась вниз по лестнице, вызвала лифт, нажала опять кнопку покинутого этажа. Дверь лифта открылась, и Сима, шумно демонстрируя свое появление, с удовлетворением отметила, что глазок двери Николаевны потемнел. Сима решительно нажала кнопку звонка.

- Ктой там? - бодро откликнулась старушка.

- Это я, - малоинформативно ответила Сима.

Николаевна открыла дверь и обрадовалась ей, как старой знакомой, с которой вместе пережила потрясающее приключение.

- А, проходи, проходи. Тут давеча в милиции меня расспрашивали, кто нашел, кто милицию вызвал. Но я решила, что раз мы вместе нашли сердешного, то не ты же его грохнула! И не стала говорить о тебе, прикинулась, что сама милицию вызвала. Во как!

На самом деле Николаевне просто не хотелось ни с кем делить лавры

главного свидетеля, обнаружившего труп. Но Симе это было на руку.

- Николаевна, чайком угостите? - напросилась она.

- А то нет! Вот только что пустой чай гонять, так на сладенькое

и тянет... Но, кроме старых сушек, ничего нет, - намекнула

хитрая старушка.

Сима намек поняла и за десять минут сгоняла в ближайшую булочную, где обнаружила достойный тортик.

Николаевна с довольным видом достала парадные чашки и накрыла

чай не на кухне, а в комнате, как для почетной гостьи. Она усадила Симу за стол под огромным допотопным низким абажуром с кистями и принялась разливать душистый чай с мелиссой - на собственном огороде вырастила, приговаривая, что молодежи нынче со стариками неинтересно, им все дискотеки да наркотики подавай, а у кого житейской мудрости учиться?

Сима согласно поддакивала, получая, как ни странно, удовольствие от беседы с общительной старушкой.

- А что это, Николаевна, вы про наркотики вспомнили?

- Да что же, полдома наркош, потом в подъезде шприцы валяются. Прошлым летом один такой из подъездного окна на одиннадцатом этаже вышел: видать, думал, что дверь. Уж мать-то убивалась, убивалась. А что убиваться, если с малолетства воспитывать надо было.

- Да уж... - вздохнула Сима. - А Олег наркотиками не баловался?

- Нет, - уверенно отрезала Николаевна. - Если что, я бы сразу заметила. У меня вообще глаз наметанный. Ты-то хоть и длинная, и в джинсах, а девка, я вижу, уважительная, пришла навестить старуху.

Сима пропустила замечание о "длинной" мимо ушей и продолжала слушать болтовню Николаевны.

- Правда, соврала ты мне, что из милиции, - неожиданно сказала бабка.

- Ну, не совсем, - покаялась Сима. - Я частный

детектив.

- Ух ты! - восхитилась Николаевна. - Как в кино?

- Как в кино, - подтвердила Сима.

- И пушка у тебя есть? - по-детски поинтересовалась старушка.

- Нет, пушки нету, - с сожалением призналась Серафима.

- Без пушки плохо, - резюмировала Николаевна. - А

что же ты расследуешь? Олега-то убили или сам помер?

- Не знаю пока. Но я к нему пришла по другому делу, разоткровенничалась Сима. - Олег работал водителем у богатого бизнесмена, а того

убили, во всем обвинили жену. Сказали, что она ему изменяла и

застрелила, когда он об этом узнал.

- Ух ты! - восхитилась Николаевна. - Как в сериале,

погодь, как он называется?.. - Она зашевелила губами, про себя

перечисляя названия известных ей мыльных опер. - Забыла, ну и

черт с ним. Так что, она с Олежкой ему изменяла?

- Не знаю, - призналась Сима. - Она говорит, что

нет.

- Ясное дело, что не признается, кто бы признался,

мудро заметила Николаевна.

Сима порылась в папке и достала фотографию Светланы, сделанную после задержания для личного дела.

- Не видели ее? - с надеждой спросила она.

- Ничего такая, только перепуганная. Нет, не видала ее здесь, - с сожалением констатировала глазастая старушка. - Может, и не врет. Я ведь всегда здесь, если не на огороде.

- А на огороде подолгу?

- Ну, может, несколько дней. Скучно мне там, компании нет. Николаевна встала, подошла к окну, отодвинула занавеску. - Гляди, до сих пор Олежкина машина стоит, он мне говорил, "Фольксваген" называется, что значит "народный автомобиль", во как! - блеснула эрудицией бабка. - Эх, жизнь, хозяин уж помер, а автомобиль под окнами ржавеет!

- А что, Николаевна, - подошла к ней Сима, - вы,

поди, все машины здесь знаете?

- А то! - Старушка принялась живо обсуждать, какая машина

кому принадлежит, более того, она даже знала, кто на чем и к кому

приехал в гости. - Вот только та, грязненькая, цвет и марку

не определю, не знаю чья.

Сима рассмеялась. Николаевна подозрительно посмотрела на нее:

- Твоя, что ли?

- Ага, моя, - веселилась Сима.

- Ну, значит, всех знаю, - успокоилась Николаевна.

- Кстати, а в тот день, девятнадцатого, чужой машины не было?

- спросила Сима.

- А как же, была. Ох же и большая, ох же и красивая! Вся серебром горела!

- А называется как, не знаете? - взмолилась Сима.

- Нет, - подумав, сказала Николаевна, - у нас на таких

не ездиют, у нас чего попроще, народные автомобили...

* * *

В офисе "Пуаро" Сима, не раздеваясь, стала смотреть пленку, благо что добром для просмотра было напичкано все их агентство. Снегирев пытался что-то у нее спросить, но Сима отмахнулась, молча плюхнулась в кресло и нажала "play". Заинтригованый Володя стоял у нее за спиной и тоже смотрел на экран.

Несколько секунд на экране шел снег, а затем они увидели, как стройная брюнетка нетерпеливо расстегивает кожаный жакет. Хлопин что-то насыпает в бокал, доливает шампанским, выпивает, предлагает девушке. Она отказывается, нетерпеливо расстегивает его рубашку, обрывая пуговицы,

смеется. Они падают на кровать, девушка поливает обнаженный

торс Хлопина шампанским, а затем слизывает его. Оба лихорадочно освобождаются от одежды, бросают ее в беспорядке на пол. Олег протягивает своей партнерше наручники и полоски материи, и девушка после секундного колебания приковывает его и завязывает ему глаза. Ее быстрые, но неточные движения выдают крайнее возбуждение. Затем в течение длительного, настолько длительного времени, что пришлось перемотать пленку вперед, они занимаются сексом. Но видно, что напряжение и возбуждение девушки только нарастает. Чтобы восстановить Олега, она опять смешивает какой-то порошок с шампанским и дает ему выпить. Он извивается, пытаясь освободиться, сжимает кулаки, вертит головой, но она неумолима.

- Ничего себе порнушка, - прокомментировал стоящий сзади Снегирев. По моим расчетам, она его насилует часа три!

- Ну уж и насилует! - буркнула Сима, не отрываясь от экрана. - Сам нарвался!

Затем с девушкой что-то случилось, она как будто пришла в себя. Она быстро оделась, с каким-то непонятным ужасом и потрясением осмотрелась по сторонам и исчезла. Хлопин что-то кричал и тщетно пытался освободиться. Внезапно погас свет, и было лишь смутно видно тело распростертого на кровати Олега. Темный силует неизвестного человека попал в поле съемки. Человек склонился над Хлопиным, было похоже, что он сделал ему инъекцию. Затем выпрямился и исчез. Где-то сбоку загорелся свет, Хлопин лежал неподвижно. Было непонятно, усыпили его или убили. Через какое-то время свет погас, камера продолжала снимать безжизненное тело Олега, пока не кончилась пленка.

- Ну и что за порнушку мы посмотрели? - поинтересовался Снегирев.

- Эта порнушка - убийство Хлопина, - патетически

произнесла Сима.

* * *

- Я нашла кассету с записью убийства Хлопина! - сообщила

она Кострову.

- Подожди, какую кассету, какого убийства? Я получил результаты

экспертизы, он умер от передозировки психоактивных веществ, действие

которых было усилено приемом огромного количества препаратов, усиливающих

потенцию и влечение. Похоже, он не справился с секс-марафоном, сердце

не выдержало. Острая сердечная недостаточность. Об убийстве нет

и речи.

- И все-таки это убийство! Он выпил огромное количество "шпанской мушки", да?

- Да, и "экстази".

- А потом девица, с которой он был и которая затрахала его едва

не до смерти и опоила этой самой "мушкой", ушла, бросила его

привязанным и беспомощным, но появился некто, сделавший инъекцию.

И больше Хлопин признаков жизни не подавал.

- Кто это был?

- Если бы я знала, - вздохнула Сима.

Было слишком темно. Но по силуэту точно мужчина.

- Завтра привезешь мне эту пленку. Кстати, как ты узнала о ее

существовании?

- Места знать надо. Камера была за зеркалом в потолке.

ГЛАВА 6

Итак, дочь. Странно, единственный ребенок, а живет отдельно. Кажется,

Светлана обмолвилась, что именно она сделала их совместную жизнь невыносимой. Интересно, чем же могла мешать двадцатилетняя девчонка? Примеряя на себя, Сима представила шумные студенческие сборища, пьяных юнцов, по ошибке вламывающихся то в родительскую спальню, то в отцовский кабинет, гремящую на весь дом музыку. Вероятно, единственное чадо ни в чем не знало отказа, поэтому отец, который в силу занятости плохо справлялся с воспитанием дочери, счел более легким пустить все на самотек и нашел самый простой выход - купил своей ненаглядной девочке отдельную квартирку.

Таким мыслям предавалась Сима, пытаясь найти место для парковки

на Новослободской улице, у Бутырского изолятора. Ей было неловко идти к Светлане после того, как она, воспользовавшись недозволенным приемом, "расколола" ее на признание. И до сих пор непонятно, истинное или ложное.

Сима прошла через толпу родственников, осаждавших справочное окошко, и направилась в следственный отдел.

Светлана выглядела чуть получше: видимо, она все же сумела адаптироваться к ужасающим условиям старой тюрьмы. Пытаясь смягчить свою

вину, Сима уклончиво сказала:

- Знаете, Светлана Валерьевна, у меня для вас хорошая новость,

очень хорошая.

- Все выяснилось и меня освобождают? - с надеждой спросила Светлана.

- Ну, пока нет. Но мы с Сергеем Александровичем делаем все возможное.

- А что же тогда? - Блеск в глазах Светланы погас.

- Вчера я сообщила вам неточную информацию. Теперь окончательно известно, что фотографии были фальшивкой. Но я узнала об этом только вчера вечером.

Лицо Светланы напряглось, она сжала руки так, что побелели суставы пальцев. Некоторое время она молча смотрела на Симу, видимо, собираясь с мыслями.

- И зачем вы сказали то, о чем не имели представления?

со сдерживаемым гневом спросила она. - Так вы защищаете мои интересы?

Сима изумилась происшедшей в женщине перемене: Светлана раньше казалась такой мягкой, беззащитной, а теперь она выглядела собранной, готовой к нападению, сильной. Внезапно она расслабилась, черты лица смягчились, руки безвольно затеребили вязаную шаль. Светлана посмотрела на Симу с укоризной:

- Вы заставили меня что-то придумывать. Я была

так потрясена, что пыталась найти хоть какое-то объяснение вашим словам. Сейчас я даже не понимаю, зачем я это сделала. Ведь это неправда...

Сима удивилась, насколько слова Светланы соответствовали вчерашней краткой лекции ее матери о самооговорах.

- Ну ладно, ради этого вы пришли?

Она была настроена враждебно, хоть и скрывала это.

- Я хотела бы поговорить с вами о Вике. Как-то

вы сказали, что она превратила вашу жизнь в ад...

Светлана вздохнула, обвела взглядом убогий кабинет:

- Я даже не знаю, как об этом говорить. Вика

дочь моего мужа, и мне не хотелось бы говорить о ней плохо.

Это очень своеобразная, сложная девочка. С ней трудно ладить.

Я все время пыталась найти с ней общий язык, но увы...

- Что, бесконечные компании, ночные клубы, неудачные романы, алкоголь, наркотики? - попыталась помочь ей Сима в силу своих представлений о проблемах молодежи.

- Нет, что вы, напротив. Она очень тихая, замкнутая, неразговорчивая. Она постоянно наблюдалась у психиатра, но Володя не говорил мне, с каким диагнозом. Насколько я поняла, все проблемы начались после трагической смерти ее матери. Ей тогда было лет двенадцать.

- А от чего умерла ее мать? - спросила Сима.

- Точно не знаю, это тоже не было принято обсуждать в семье, но, кажется, Вика стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с ее матерью.

- То есть Вика психически больна? - внутренне ужасаясь, спросила Сима, вспоминая дело Голубевых. Тогда у нее было ощущение, что ее окружают сумасшедшие и колдуны.

- Ну, я бы так не сказала. Конечно, психиатрам виднее. Хоть я

и медицинский работник, но о психиатрии имею обывательское представление, как, впрочем, и большинство врачей-непсихиатров.

В этом Сима была с ней совершенно согласна. Она не могла понять,

как ее мать, Марина Алексеевна, делает какие-то выводы и ставит диагноз

на основании простой беседы. В Симином понимании медицина

это анализы, сложные исследования, компьютерные распечатки, снимки,

проценты, миллимоли на литр, миллиметры ртутного

столба, бесконечные -графии, -скопии, -метрии, сканирования.

А то, чем занималась Марина Алексеевна, больше напоминало ей знахарство, шаманство, нечто неподвластное научному анализу. Правда, за такие мысли мать бы ее не похвалила.

- Так вот, - продолжала Светлана, - Вика крайне ранимая и обидчивая девочка. И еще - болезненно ревнивая. После смерти жены Владимир, конечно, пытался построить отношения с другими женщинами, но из-за Вики ничего не получалось. Она была еще слишком маленькая, а отправлять ее в закрытую школу за границей он не хотел. Вика выросла с уверенностью, что отец принадлежит только ей. В силу эгоизма избалованной девочки ей даже в голову не приходило, что у отца может быть личная жизнь, что он еще довольно молодой мужчина.

- И что же она вытворяла? Скандалила, плакала, устраивала истерики? Сима не очень понимала, как тихое создание могло сделать жизнь невыносимой.

- За все время, пока мы жили вместе, она не сказала мне и десяти слов. Меня не существовало, я была пустым местом, она смотрела сквозь меня. Согласитесь, это неприятно.

- Да, но, по-моему, с этим можно смириться, - не поняла Сима. - Ну, не разговаривает, и черт с ней.

- Все не так просто. Когда Владимир первый раз привел меня

в дом, было много гостей, друзья их семьи, деловые партнеры. Я поздоровалась с Викой, Владимир нас представил друг другу, но она посмотрела сквозь меня и отошла. Но я почувствовала, что Вика возненавидела меня с первого взгляда. Позже, проходя мимо меня, она

громко обратилась к кому-то из гостей: "Что это за запах? Вы чувствуете? Кажется, это запах дерьма и лекарств. Ах, конечно, это же сиделка моего деда! Только непонятно, что она здесь делает. Разве здесь кому-то нужна сиделка?" Все замолчали, а я выбежала из гостиной, схватила пальто и стала умолять водителя, Олега, отвезти меня до станции. Владимир просил меня остаться, но я не могла показаться на глаза его гостям. В течение месяца я не хотела видеться с ним, а тем более появляться в его доме, но он был настойчив, сказал, что поговорил с дочерью, и больше это не повторится. Я любила его, мне казалось, что я сильная, что со всем справлюсь, а уж тем более найду общий язык с какой-то девчонкой. Но не тут-то было. Она игнорировала меня. Правда, гадостей больше не говорила, но...

- А что же еще? - не удержалась Сима.

- Она подменила мой тоник для лица жидкостью для снятия лака. Можете представить, что было с моей кожей? Она вылила мне в шампанское заранее припасенный лазекс, сильное мочегонное средство. В тот вечер мы были в театре с деловыми партнерами Владимира и их женами, и я чувствовала себя весьма неловко. Она науськивала на меня огромного аргентинского дога, которого я боялась до смерти. Притом что она не говорила мне ни единого слова, я все время чувствовала исходившие от нее волны ненависти. Я жила в доме, будто ходила по минному полю, готовая к любым неприятностям. Но самое ужасное было не это.

- По-моему, хуже уже некуда, - прокомментировала Сима. - Девчонка нуждалась в хорошей порке.

- Не так-то просто выпороть единственную любимую дочь. Так вот,

самое ужасное было в другом. Вика постоянно следила за нами,

подсматривала. Мы нигде не могли уединиться. Как только Владимир обнимал

меня, как из-под земли вырастала Вика. Она врывалась ночью в

нашу спальню с криком, что ей страшно. Однажды она влетела

совершенно обнаженная, юркнула к нам под одеяло и заявила, что боится

грозы. Когда отец сказал, что она уже взрослая девушка и негоже

ей расхаживать голой, она заявила, что испугалась и даже не заметила

этого. Она вылезла из нашей постели и нарочито медленно вышла.

Владимир был в шоке. Потом я слышала, что на лестнице она разговаривала с Олегом, который тогда оставался на ночь. Не исключено, что между ними что-то было. Ведь она спокойно беседовала с ним, даже не пытаясь одеться. Иногда она пробиралась к отцу, когда он принимал ванну, предлагала ему то потереть спинку, то принести чего-нибудь выпить. Любила наблюдать, как он бреется, расчесывается, выбирала, какой ему надеть галстук. Владимира это страшно смущало, он даже советовался с психиатрами, а меня так просто бесило. Последней каплей стало то, что она ночью пробралась на балкон нашей спальни и откровенно наблюдала, как мы занимаемся любовью. Я случайно ее заметила, закричала, и она быстро вернулась в свою комнату. Владимир потом месяц лечился у сексопатолога, были проблемы с эрекцией. Но ей мы ничего не сказали, а решили, что лучше ей жить отдельно.

- Скажите, а с кем из родственников ваш муж поддерживал отношения? спросила Сима.

- С Верой. Это его сестра, жила вместе с отцом, мы с ней даже

дружили. Доцент, преподает английский в институте. Тихая, замкнутая

женщина. Без семьи.

- В смысле старая дева? - бестактно спросила Сима.

- Можно и так сказать, - мягко, но слегка осуждающе улыбнулась Светлана. - Она очень скрытная, мы практически ничего о ней не знали. Но Владимир помогал ей, давал деньги, вы ведь знаете, на зарплату преподавателя прожить невозможно.

- Могла ли она быть заинтересованной в смерти вашего

мужа?

- Не знаю, - коротко ответила Светлана, по ее лицу пробежала легкая, едва уловимая гримаса.

* * *

Вера Сергеевна выпила снотворное, без которого последнее время не могла обходиться. Длительная болезнь отца, жесткий распорядок которой свалил бы с ног и более молодого, здорового и сильного человека, чем она, сделала ее за годы такой жизни раздражительной, неуравновешенной, плаксивой. Ее мучили бессонница, перепады настроения, страхи. Кроме того, неудавшаяся личная жизнь... Уже давно за сорок, но нет ни мужа, ни детей.

Вера всю жизнь прожила с отцом, сильным, властным человеком.

Ее старший брат Владимир, чем-то напоминавший отца, не мог существовать с ним под одной крышей, как не могут жить два льва в прайде.

Еще студентом он ушел из семьи, снимал квартиры, пытался заработать.

Это потом он стал большим человеком во Внешэкономбанке,

мотался по заграницам, женился на красавице, построил дом, у них

родился ребенок... А Вера так и жила вместе с отцом, который

шагу не давал ей ступить, контролировал каждое движение, подвергал

цензуре каждое желание.

А ведь Вера была недурна собой: высокая, довольно стройная,

с мелкими, неправильными чертами лица. А тускло-серые волосы,

бесцветные брови и ресницы, бледная кожа, тонкогубый жесткий

рот - все это можно было легко изменить с помощью косметики

и краски для волос. Но отец не позволял. Порой Вера Сергеевна

сама не понимала, почему она беспрекословно ему подчинялась, почему

она, взрослая женщина, покорно стирала с губ помаду, которую отец

считал вульгарной, возвращалась домой точно в установленное время - не дай бог опоздать! - пассивно соглашалась со всеми его оценками. А в итоге ни подруг, ни мужа. На четвертом курсе иняза у нее появился поклонник. Не то чтобы Вера была им безумно увлечена, но все же это был первый в ее жизни настоящий поклонник, которому она действительно нравилась, который за ней ухаживал и даже, возможно, хотел жениться. Но отец... Боже мой, что он ей устроил тогда! А все из-за того, что мальчик слегка выпил для храбрости прежде, чем знакомиться со строгим папой. "Нам в семье алкоголики не нужны", - безапелляционно заявил отец и запретил Вере с ним видеться.

Потом она закончила институт, преподавала английский, защитила диссертацию по педагогике, стала доцентом кафедры. Она была на хорошем счету, умела ладить и с коллегами и со студентами, но никого близко к себе не подпускала. Никто не знал, что каждое утро она вскакивает в пять утра, чтобы подать отцу судно, перестелить постель, сбрить серую седую щетину с его лица, протереть одеколоном его кожу, приготовить завтрак и накормить его, скрупулезно отсчитать разноцветные таблетки из многочисленных коробочек и проследить, чтобы он их выпил, выслушать все замечания

и наставления, успеть привести себя в порядок, наспех выпить кофе

и в десять минут девятого максимум выскочить из квартиры, роняя ключи

в лихорадочных попытках запереть дверь. Но ровно в девять она входила

в аудиторию, подтянутая, с умеренным макияжем (наконец-то в сорок

лет она наплевала на его запреты), тщательно причесанная, в элегантном деловом костюме, и произносила хорошо поставленным голосом: "Good morning, students!" А затем в обед, когда другие преподаватели пьют кофе, болтают, курят сигареты, она вынуждена была бежать домой и повторять все процедуры, за исключением бритья.

После того как у отца обнаружили диабет, с каждым месяцем ему становилось все хуже: поражение сетчатки и зрительных нервов, сосудов почек, мозга, сердца и, наконец, инсульт. За последующие полгода Вера похудела на десять килограмм и постарела на десять лет. Она с раздражением думала о брате, который не чаще раза в месяц навещал их, давал деньги и уезжал в свой роскошный дом к дочери. Конечно, у него свое горе, жена трагически погибла, дочь, похоже, психически больна, но нельзя же все свалить на нее! Ведь это и его отец тоже! Тогда Вера раскрыла газету бесплатных объявлений и внимательно их изучила. Они с Владимиром быстро пришли к соглашению, что она находит сиделку, а брат ее оплачивает.

Так в доме появилась Светлана: милая женщина средних лет, мягкая, заботливая, исполнительная. Она снимала комнату в коммуналке и иногда, когда Вера уезжала, ночевала в бывшей комнате Владимира.

Вера как будто сбросила груз: она спала почти до восьми, не

спеша одевалась, красилась, с удовольствием присоединялась к коллегам

в обеденный перерыв. Придя с работы, она находила вкусный ужин, приготовленный замечательной Светой. Иногда они сидели вечерами на кухне, болтали

о пустяках, поедали деликатесы, которые привозил им Олег, симпатичный

водитель брата. Он, конечно, был намного моложе ее, но Вера

чувствовала, что парень смотрит на нее с интересом. Впервые за

многие годы у нее появилось свободное время, правда, она не знала,

как им воспользоваться.

Как это бывает, не всегда замечаешь то, что творится перед самым твоим носом. Частые визиты Владимира она списывала на то, что у него, наконец, проснулся сыновний долг. Но вдруг оказалось, что эта мышка, заботливая сиделка, выходит замуж за Владимира! Неизвестно почему, но ее дружеские чувства к Светлане после этого поостыли, может быть, потому, что она всегда завидовала таким женщинам, которые тихо, исподволь получают то, что им нужно, выглядят при этом почти святыми и никогда, никогда не страдают от одиночества.

После смерти отца Вера осталась одна в пустой квартире. То,

к чему она была давно готова, произошло, но вдруг оказалось, что ей не хватает отцовского ворчания, ядовитых замечаний, бесполезных запретов. Она стала пить снотворное, вечерами раздраженно щелкала переключателем каналов телевидения, но ее ничто не привлекало. Телефон она отключала, в гости не ходила. "Наверное, это депрессия", - думала Вера, поглощая лошадиные дозы модного коаксила.

Но дело, наверное, в том, что я одна. Совсем одна".

* * *

Сима договорилась встретиться с Верой в маленьком кафе на Остоженке, недалеко от Института иностранных языков, где преподавала Вера Сергеевна. Сима уже заказала кофе и расслабленно курила длинную тонкую сигаретку пыталась перейти на более легкие, но от этого курила еще больше. Веру Сергеевну она узнала сразу, они были похожи с братом: те же глубоко посаженные глаза, узкие губы. Симе она показалась сухарем, типичной училкой: "Good morning, what is the date today? What is your task for today?" Сима вспомнила годы учебы и поморщилась. Она махнула Вере Сергеевне рукой, приглашая ее сесть рядом.

- Здравствуйте, кофе будете? - дружелюбно спросила Сима, протягивая ей свою карточку.

Женщина согласно кивнула. Сима заказала еще кофе и предложила

ей сигарету, пытаясь наладить контакт. Вера Сергеевна так же молча

покачала головой, только теперь отрицательно. Наконец она раскрыла

рот:

- Вы хотели что-то спросить? Я вас слушаю.

- Вера Сергеевна, я понимаю, такая трагедия, вам трудно говорить... начала Сима.

- Ничего, - обронила та.

- По обвинению в убийстве вашего брата арестована его

жена.

- Наверное, против нее есть какие-то улики, - холодно

произнесла женщина. - Или мотив.

- В качестве мотива фигурируют фальшивые фотографии с изображением

эротических сцен с участием Светланы и водителя Артемова - Олега

Хлопина.

- Фальшивые, вы уверены? - подняла брови Вера Сергеевна.

- Не я уверена, эскпертиза это доказала, - сказала Сима,

гася сигарету. Она видела, что собеседница морщится, отворачиваясь

от дыма.

- Ну что ж, - безразлично произнесла Артемова,

значит, у нее не было мотива. Ведь в таком случае она могла

доказать, что фотографии - фальшивка.

- Если только муж стал бы ее слушать.

- Стал бы. Света сумела так себя поставить, что вертела им как

хотела, - то ли с восхищением, то ли с осуждением сказала Артемова.

- Что вы имеете в виду? - заинтересовалась Сима.

- Понимаете, Света из тех женщин, которые выглядят несчастными

сиротками, все их жалеют, опекают, а потом оказывается, что она живет

в твоем доме, уводит твоего мужчину, носит твой халат, живет твоей

жизнью. Она умная, мягкая, но очень цепкая и своего никогда не

упустит. Как не упустила свой шанс, ухаживая за отцом очень богатого

человека. Наверное, Володя даже не понял, как произошло, что он оказался

на ней женат. Он обожал дочь, но ради Светы отселил ее. Вика не

выносила мачеху, они постоянно ссорились, а Володя страдал. Но

пожертвовал дочерью. Они оба, и он, и Вика, страдали от разлуки,

Вика устраивала истерики, говорила, что не может там жить, но он был непреклонен. Все ради своей прекрасной Светланы.

- Вера Сергеевна, как вы думаете, а Вика могла

бы убить из ревности? - неосторожно спросила Сима.

- Чушь! - фыркнула Артемова.

- Но ведь она, мягко говоря, неуравновешенная девочка?

- Ну и что? У нее были проблемы с психикой, но теперь все в порядке.

- А ее болезненная привязанность к отцу? - спросила Сима.

- Я думаю, любовь к отцу не может быть болезненной, - патетически заметила Артемова, поправляя очки.

- Было бы логично предположить, - продолжила Сима, - что убийца шантажист.

- Вы имеете в виду водителя брата?

- Его. Если бы не одно обстоятельство. Его убили той же ночью,

что и вашего брата.

Вера Сергеевна непонимающе посмотрела на Симу, затем медленным, неуверенным движением отодвинула чашку и ушла, даже не попрощавшись.

* * *

Сима с интервалом в полчаса названивала Вике. Трубку девушка не брала, на занятиях не появлялась.

Вика, Вика. Загадочная девочка, папина дочка, которую он

внезапно отселил, хотя и в дорогую квартиру. Что же происходит? Или любимая женщина оказалась сильнее любимой дочери? Что же, такое тоже встречается. Симин опыт в этой области был невелик, своего отца она не знала, а мать... Несмотря на громкие скандалы, Сима не могла себе представить, чтобы та бросила ее ради какого-то, может быть, любимого, но чужого мужика. Она даже поежилась, представив себе на мгновение, как мать ее, маленькую, беззащитную, отдает в интернат, чтобы наслаждаться жаркими ночами, не потревоженными ребенком, с любовником. Правда, Вике почти двадцать, и она

не была маленьким беспомощным ребенком, а проживание

отдельно от родителей зачастую благотворно сказывается на

личной жизни... Сима вспомнила домашние скандалы, связанные с ее бурными, но кратковременными романами, и решила, что она

бы, пожалуй, не отказалась от маленького чудного гнездышка типа "студио". Сима плохо представляла себе, что это, но слово ей нравилось. А

потом она вообразила свою мать, строгую Марину Алексеевну, с ее пристальным

взглядом над маленькими очками для чтения, с жестом, которым она стряхивает

пепел, когда он вот-вот должен упасть, в роли страстной, безумно

влюбленной женщины, готовой на все, чтобы удержать любовника, и хихикнула.

Да, с этим явно перебор.

Размышляя над горькой судьбой миллионерши-сиротинушки, Сима въехала на пустую аллею, ведущую к огромному зданию университета. Она уверенно сунула в лицо нетрезвому старичку-охраннику у шлагбаума яркую корочку детективного агентства, и тот от растерянности открыл ей въезд. Когда Сима объезжала выбоину, он спохватился и закричал ей вслед:

- Эй, ты! Чтой-то за пропуск у тебя? А ну стой! - и угрожающе замахал руками.

- Поздно, дедуля, проехали! - ехидно бросила Сима, приоткрыв

окно, и прибавила газу, разбрызгивая серый подтаявший снег.

* * *

Секретарь в деканате, миловидная пухленькая блондиночка, из тех, что годами не могут поступить, а затем отрабатывают зачисление в деканатах и на кафедрах, сперва насторожилась, а затем бросилась выполнять Симину просьбу. Удивительно, но большинство людей никогда не спрашивают документы, удостоверяющие личность. Видимо, боятся этим обидеть собеседника. Невинная ложь Симы, представившейся следователем прокуратуры, заставила толстушку поставить лестницу-стремянку и забраться на нее в попытке достать до верхней полки огромного стеллажа, забитого толстенными черными папками. Девушка подтянулась на носочках, и без того короткая юбочка туго обтянула круглый зад и высоко открыла толстенькие короткие ножки в блестящих от лайкры колготках. Они напоминали неестественно большие, словно сделанные для Гулливера, сосиски в целлофане.

Хотя, скорее всего, именно это и нравится декану, высокому, худому, лысому человеку в роговых очках. Он только что вошел и проследил взглядом, спрятанным за стеклами очков, за телодвижениями девушки. Почему-то Сима не сомневалась, что та питает к боссу романтические чувства. Что-то приторное, словно взятое из любовных романов-однодневок, было в ее облике, движениях, манере говорить. "Дивная парочка, - подумала Сима, - ржаной сухарик и клубничное мороженое".

- Снежана Робертовна, у нас посетители? - строго спросил

он. Его строгий тон не вязался с масленым взглядом, направленным на круглый зад и полные бедра секретарши.

"О боже, еще и Снежана Робертовна!" - ужаснулась Сима, перенявшая у матери привычку подозревать за вычурными именами как минимум родительскую истерию. Почему-то Симу заинтересовало, как ее зовут дома. Снежа? Жанна? Все, что она могла придумать, звучало довольно глупо.

Снежана обернулась и, увидев на уровне своих коленей лысую голову начальника, зарделась. Что-что, а кожа у нее была чудо как хороша: белая, прозрачная, с нежным румянцем. Но в этом был и существенный недостаток: девушка краснела, как пожарная машина. Она поспешно спустилась, натягивая тесную юбочку на бедра и прижимая к себе искомую папку. Подать ей руку и помочь спуститься декан и не подумал. Сима знала этот тип людей, которые больше всего опасаются, как бы кто-нибудь что-нибудь не заподозрил. Наверняка боится жены как огня.

- Юрий Викторович, это следователь прокуратуры...

- Серафима Григорьевна, - Сима представилась и протянула декану руку.

- Прошу вас. - Юрий Викторович церемонно открыл дверь в

свой кабинет. - Снежана Робертовна, меня ни с кем не соединять.

Снежана закивала головой и сделала вид, что что-то ищет в компьютере.

- Итак, чем могу? - его манера говорить неуловимо раздражала Симу.

- Можете. На четвертом курсе вашего факультета учится

Виктория Артемова.

- Она что-то натворила? - Декан наморщил лоб, делая вид,

что вспоминает.

- Нет, - сухо сказала Сима, - мы расследуем факт

смерти ее отца.

- Ах да... - как бы вспомнил Юрий Викторович. - Да,

да, это наша студентка.

- Секретарь уже нашла папку с ее личным делом, - напомнила Сима.

- Отлично! Снежана Робертовна! - крикнул он.

Девушка вошла и положила на стол папку, зная заранее, зачем ее вызвали.

- Так, посмотрим... - Он полистал находившиеся в папке бумаги. Виктория Артемова, 1980 года рождения, зачислена на первый курс филологического факультета в августе 1996 года на коммерческой основе, хотя экзамены сдала хорошо. Выговоров нет, задолженностей нет, учится средне. Неплохо, но и ничем не выделяется. Характеристика... Дисциплинированна, аккуратна, овладевает знаниями. Пассивна, в общественной жизни группы, курса участия не принимает.

Все! Пустое дело! Девочка как девочка, учится себе, не хулиганит, университет не поджигает.

Сима грустно вздохнула. Еще по своей работе в прокуратуре она знала, что нет ничего хуже формальных характеристик: как будто есть все, а на самом деле ничего, пустота, только имя.

- Минуточку! - внезапно оживился Юрий Викторович. - Есть идея!

Он вышел из кабинета и вернулся с долговязым прыщавым парнем в кожаных брюках и жилетке.

- Олег Попов, прошу любить и жаловать, - декан картинным жестом представил парня.

Сима не выдержала и прыснула, уж больно не вязался облик парня с веселым клоуном в клетчатой кепке.

- Ну вот, - констатировал парень, - так всегда. Моя мама была фанаткой цирка.

Сима еще раз подумала, как была права ее мать, Марина

Алексеевна, ставившая диагнозы родителям по именам их детей.

- Вызван в деканат в связи с прогулами, - продолжил декан. - Но о прогулах потом. Это от нас никуда не уйдет, - он бросил красноречивый взгляд в сторону прогульщика. - А сейчас поговори с Серафимой Григорьевной, она из прокуратуры, интересуется Викой Артемовой.

Парень оживился, приободрился, видимо, потому, что неприятный разговор с деканом откладывается.

- А что Вика? Девчонка симпатичная, видная, машина своя, квартира. Только бы гулять! Но она на тусовки не ходит, к себе не зовет, так, сама по себе. Тут парень один из нашей группы к ней клеился, Серега Кривский. Тоже под забором не валяется! Машина, загородный дом, ловэ на кармане. Очень даже cool!

При этих словах Юрий Викторович скривился и открыл было рот,

чтобы сделать замечание будущему филологу, но Сима жестом попросила

его не перебивать студента.

- А Вика какая? - спросила она.

- Да кто ее знает! Вещь в себе. Вроде разговаривает,

в универ ходит, как все. А что в голове - не поймешь. Иногда тормозит...

По взгляду декана было видно, что он уже ничего не понимает.

- Колеса? Герыч? Винт? - быстро спросила Сима.

- Да вроде нет... - задумчиво протянул Олег.

А там кто его знает. Если и есть что, то, может, колеса.

Декан переводил изумленный взгляд с Симы на студента, видимо, удивляясь, что они друг друга понимают.

- Да, вспомнил: как-то она говорила, что ей в Паутине больше по кайфу, чем вживую.

- В какой еще Паутине? - не выдержал декан.

- В какой еще, в Интернете, - снисходительно пояснил студент.

- А адрес, телефон Сергея дать можешь? - поинтересовалась Сима.

Олег Попов вытащил из кармана электронную записную книжку,

нажал несколько клавиш, затем продиктовал домашний, сотовый телефоны Сергея, а напоследок еще номер пейджера.

После его ухода декан недоуменно произнес:

- Не понимаю, и зачем им филология?

* * *

Когда Сима встретилась с Сергеем Кривским, она тоже не поняла, зачем ему филология. Парень приехал на "БMВ" пятой серии и если не последней, то точно предпоследней модели. Хорошо одетый, в отличие от Олега Попова, правда, в каком-то безлико-офисном стиле, безукоризненно выбритый, вычищенный, сияющий, как

и его машина темно-синего металлика. Сима закомплексованно поежилась, представив себя рядом с ним со стороны. Ее бежевая старенькая "девятка" была изрядно заляпана февральской грязью, так же как и ее ботинки

на гусеничной подошве. Кожаную курточку после падения с дерева

она так и не зашила, а на штанине джинсов отчетливо виднелся поперечный

след от грязного порога автомобиля.

"Ну и черт с ним, - подумала Сима, - не на свидание

же я приехала".

Казалось, парень совершенно не был смущен. Он распахнул перед ней дверцу машины и пригласил сесть. Она обернулась на свою боевую подругу и в нерешительности повертела в руках ключи. Сергей поймал ее взгляд:

- Здесь неподалеку есть американский бар. Поехали, выпьем по чашечке кофе. К сожалению, нам обоим нельзя ничего крепче, - мягко улыбнулся он, а потом я вас верну сюда, на стоянку.

Не разговаривать же в машине?

Сима плюхнулась на упругое кожаное сиденье машины, немножко

позавидовав ее владельцу. Наверное, тоже сынок "новых русских", как и Вика. Сергей захлопнул дверь, и машина немедленно потребовала пристегнуть ремни.

- Пристегнитесь, пожалуйста, - извиняющимся тоном

попросил Сергей.

В баре в это время было пусто. Бармен за освещенной стойкой

лениво протирал бокалы и развешивал их по специальным гнездам у себя

над головой. Не очень громко пела Уитни Хьюстон, что Сима

посчитала хорошим знаком. Парень усадил ее на диванчик, а сам

устроился напротив. Официант принес меню и положил его перед Симой.

Та пролистала его и отложила. Простенькие орешки стоили триста

рублей, а стакан минеральной воды - сто. До кофе она не добралась. Наверняка стоит целую стипендию, которую Сергей получает в университете.

Сергей уловил ее смущение:

- Серафима Григорьевна, я страшно голоден, а они готовят

сносные куриные крылышки по-мексикански. Вы любите мексиканскую кухню?

- Ну... - неуверенно протянула Сима,

наверное.

Когда она доедала острейшие, перченые, хрустящие куриные крылышки, она уже знала наверняка, что любит мексиканскую кухню.

- И два кофе эспрессо, - заказал Сергей.

После съеденного Симу клонило в сон, и для того чтобы вести разговор, ей надо было сосредоточиться.

- Я представляю защиту Артемовой, Викиной мачехи,

сказала она, сочтя, что представиться адвокатом в данном случае выгоднее, чем следователем.

- Странно, мне казалось, что вы следователь прокуратуры.

- Кто-то ошибся, - коротко пояснила Сима.

- Так что же вы хотели у меня спросить?

- Мне сказали, что вы встречались с Викой.

- Громко сказано, встречался, - с горечью сказал

Сергей. - Она мне нравилась с первого курса: стройная, экзотичная, в ней есть что-то восточное. И в то же время холодная, недоступная. Улыбается тебе, а ты не уверен, что именно тебе. Смотрит на тебя, а как будто сквозь тебя. Вы вообще с ней знакомы?

- Пока нет.

- Я постарше всех, армию отслужил. Приехал в Москву

из Рязани, жил в общежитии. Одни джинсы, кроссовки, курточка китайская с рынка. Разве подойдешь к такой? Все знали, что ее отец - крупный бизнесмен, да это и было сразу видно. Правда, она не задавалась, нормальная девчонка, даже помогала мне по английскому. Но разве такие деньги скроешь? Они в мелочах, в привычках, особенно если человек жил так с детства. Комплексовал я страшно. Даже мечтал, чтобы ее отец разорился, чтобы она стала как все, как я.

Сима даже раскрыла рот от удивления.

- Но разве...

- Понятно, - рассмеялся Сергей, - вы решили, что

у меня тоже новорусский папа. А папу своего я даже и не знаю. Мать

с сестренкой в Рязани в доме барачного типа жили. Это потом я им квартиру нормальную купил, евроремонт, мебель и все такое. А я... Ну как вам сказать, попал в струю, что ли... Вам будет неинтересно, но, короче, это торговля ценными бумагами.

- А как же филологический? - не удержалась Сима.

- Я ведь с детства стихи писал, мечтал о Нобелевской премии по литературе... И до сих пор пишу, - стыдливо добавил Сергей. - Так вот, когда появились деньги, я приоделся, купил машину, квартиру, девчонки стали на шею вешаться. Я все ждал, когда она на меня внимание обратит. Вроде бы теперь я ей ровня! Кроме того, я же видел, что у нее никого нет. Знаете, это всегда сразу видно.

Сима промолчала, согласно покивав головой.

- Я понимал, что Вика чуть-чуть диковатая, что ли. Приручал

ее постепенно, мы даже с ней подружились. Я читал ей стихи, мы вместе ходили на выставки, ведь на дискотеку или в ночной клуб ее не затащишь. Я часто подвозил ее до дома, но она никогда не приглашала меня к себе. Максимум, что она мне позволяла, так это подержать за руку, так сказать, чисто по-дружески. Вы понимаете?

Сима очень даже хорошо это понимала. Правда, терпения кого-то приручать

у нее не хватало, обычно она выступала в стиле "Ну-ка марш в койку!".

Но это иногда все портило. Что ж, характер - это судьба, как сказала бы Марина Алексеевна.

- Так вот, за два года наши отношения не претерпели

никаких изменений. Выставки, парки, стихи, братский поцелуй в щечку. Она не знакомила меня со своей семьей, но я знал, что она очень привязана к отцу и ненавидит мачеху. Правда, за что, я так и не понял. Возможно, она слишком любила мать. Та умерла, когда Вика была еще ребенком. Однажды я спросил Вику, но она так странно повела себя, что я боялся об этом заговаривать.

- А в чем же странность? - поинтересовалась Сима.

- Знаете, она не рыдала, не кричала. Она так странно застыла, уставилась в одну точку, молчала. За десять минут она не изменила позу, не отвела взгляд, не сказала ни слова, не реагировала на мои слова. Затем пришла в себя и попросила отвезти ее домой. Больше мы об этом не говорили.

- А потом?

- А потом наши отношения вконец разладились. Я немного выпил, приехал к ней домой, кстати, впервые. Она открыла, нехотя впустила меня. Она была одета по-домашнему в какой-то легкий шелковый халатик, немного растрепанная, такая соблазнительная... Ну, я и потерял голову. Стал обнимать ее, раздевать прямо в коридоре. Она вырвалась, убежала в комнату. Я пошел за ней, на ходу снимая одежду... Ничего, что я все это вам рассказываю? - внезапно спохватился Сергей.

- Адвокат - это почти доктор, - заметила Сима, приглашая его к продолжению рассказа.

- Она увидела меня раздетым, закричала, закрыла лицо руками.

Я стащил с нее халатик, орал что-то вроде: "Долго ты меня будешь мучить?!" Тут с ней случилась истерика, она упала, каталась по полу, кричала что-то несуразное вроде: "Папочка, прости меня, прости!" Я испугался, быстро оделся, пытался ее успокоить, но она визжала и царапалась, звала отца, кричала: "Зачем ты меня бросил?!" Кто ее бросил? Может, неудачный роман лет в шестнадцать? Как вы думаете, а при чем тут ее отец? Больше мы наедине не встречались, так, только здоровались. Но я знаю, что у нее никого нет. Только она еще больше отдалилась, стала совсем одинока. У нее есть только одна подруга, Аня, они учатся в одной группе. Может, вам с ней поговорить?

Сима охотно записала координаты Ани и решила непременно с ней встретиться.

Сергей привез Симу на стоянку, как и обещал, и она пересела в свою

"девятку". Выворачивая круто руль, где-то на втором плане

сознания фиксируя противный хруст и размышляя о необходимости

замены шруса, Сима подумала:

"А действительно, при чем здесь ее отец? Надо будет обязательно

спросить у мамы".

* * *

Вика упорно не отвечала на телефонные звонки и призывы незнакомых людей поднять трубку. Единственный человек, с которым она могла бы пообщаться, ее подруга Аня, но она, казалось, избегала встреч. Обидчивая Вика выжидала, не желая звонить первой.

Аня была примерно одного роста и телосложения с Викой, но ее отличали длинные светлые волосы, прозрачная фарфоровая кожа и серьезные серые глаза, что делало ее похожей на тургеневскую барышню. Впрочем, она такой и была. Писала романтичные стихи, которые читала только Вике, ждала неземной возвышенной любви, рассуждала о смысле жизни и подсознательном стремлении человека к смерти. Вику иногда даже немного шокировало, когда Аня начинала говорить о выборе способа самоубийства, о красоте ухода из жизни. Правда, всерьез воспринимать это было невозможно. Между собой подруги называли себя Одетта и Одиллия, подчеркивая сходство и различие своей внешности и характеров.

Вика посмотрела на стену, на акварель, написанную под

влиянием Аниных стихов, которые были посвящены ей. Темно-серые и темно-фиолетовые лилии на стеклянном столе на фоне зеркала в множественных отражениях:

@STIH-1 = Невесомо скольжение,<R>

В зеркале черные лилии.<R>

Торжество отражения.<R>

Царство Одиллии.

Последнее время подруги встречались реже. Аня полунамеками

давала понять, что у нее появился мужчина, именно мужчина, а не какой-то

сопливый сверстник. В своей обычной манере она туманно и излишне романтично

говорила, что он - "тот, кого она, Аня, белый лебедь Одетта,

ждала всю свою жизнь", "самый необыкновенный мужчина, тонкий

и понимающий ее ранимую душу и стремление к смерти". При этом

подруга томно вздыхала, закатывала глаза и тренировала перед зеркалом

с ее точки зрения соответствующие позы - невероятное смешение

поздней готики и маньеризма. Вике это казалось смешным

и нарочитым, но она не комментировала влюбленность Одетты. Да и как

она могла судить о том, чего сама не испытала?

Вика решилась все же первая позвонить подруге, но

затем передумала. Вместо этого она включила компьютер и

электронной почтой отправила Ане послание с приглашением встретиться

в интернетовском чате. Через несколько минут Вика,

невнимательно пробегавшая глазами по большей части дебильные реплики

посетителей чата, наконец увидела знакомое имя, и подруги отправились

продолжать разговор в "приват", где никто не мог им помешать.

- Что нового, как ты? - написала Одетта-Аня.

- Скучно, тоскливо. А ты? Может, встретимся? - предложила

Одиллия-Вика.

- Прости, не могу сегодня. Встречаюсь с Ним. - Аня так

и написала слово с большой буквы.

- Как хоть его зовут?

- Пока секрет. В свое время все узнаешь. Могу только сказать,

что я безумно счастлива. А еще Он обещал сюрприз, сказал, что только

я сумею оценить его.

- Будь осторожна, ты почти не знаешь его! - предупредила

Вика.

- Но уже люблю и верю! Я пошла бы за ним на край света и даже

на ту сторону...

- Что ты несешь?!!

- Потом узнаешь. - Аня выступала в своем обычном стиле.

Я расскажу тебе, что там.

- Где?

- Там, в астральном мире. Говорят, что мифический дракон

в астральном мире не менее опасен, чем летящий на тебя грузовик

в реальном. Поэтому нужен опытный проводник.

- Он, что ли?

- Да, я и так слишком много сказала. Ухожу. Он уже звонит в дверь.

Вика вышла из Интернета и вынула из альбома большую цветную фотографию отца, сделанную для какого-то журнала.

Она подошла к большому зеркальному шкафу и из вороха одежды вытащила крошечное черное платье. Затем, словно находясь в трансе, медленно разделась, так же медленно, словно во сне, натянула черное кружевное белье, черные чулки и туфли, платье, накинула широкий шелковый палантин с фиолетовыми ирисами на черном фоне и легла на диван, прижав к груди фотографию отца. Вика прикрыла глаза. Она пыталась представить себе отца, слиться с его душой, если она только существует. Она вдруг почувствовала себя его вдовой.

ГЛАВА 7

Все попытки встретиться с Викой были безуспешными. Сима постоянно названивала ей домой, но автоответчик нежным девичьим голосом предлагал оставить сообщение. На Симины просьбы перезвонить ей Вика не реагировала.

- Знаешь, мам, - грустно заметила Сима, - у меня

такое ощущение, что я выбрала не ту специальность. Мне надо было быть психиатром.

- Почему же? - хмыкнула Марина Алексеевна. Она не слишком

верила в Симины способности как психиатра. - Надоело ловить преступников?

- Судьба постоянно сталкивает меня с сумасшедшими,

высокопарно заявила Сима, невоспитанно вытирая масло с подбородка

тыльной стороной ладони. - У меня ужасное предчувствие, что

это еще не все.

- Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась Марина

Алексеевна, глядя на дочь строгими серыми глазами.

Сима вкратце пересказала разговоры со Светланой и Кривским.

- Дорогая моя, - несколько раздраженно произнесла

Марина Алексеевна, - психиатры часами, днями, неделями беседуют с пациентами, чтобы установить диагноз, а ты хочешь, чтобы я во всем разобралась на основании отрывочных высказываний посторонних людей, к тому же недостаточно хорошо ее знавших.

- Да, мам, тут ты права, - вздохнула Сима.

- А что тебе мешает с ней встретиться?

- Я не могу ее найти. Она не появляется в университете,

не берет трубку.

- Ну, рано или поздно ты ее найдешь, не сомневайся, - обнадежила ее Марина Алексеевна. - А пока ты могла бы поговорить еще с кем-нибудь.

- Я так и сделаю. Есть еще ее старая нянька, а теперь, как

они говорят, домоправительница. Есть еще ее единственная подруга.

Но чует мое сердце, тут не все в порядке.

- У тебя не сердце должно чуять, а ум - строить логические доказательства, - критически заметила Марина Алексеевна.

- Ну, не скажи, мам, в нашем деле интуиция ой как важна!

не согласилась Сима.

- Интуицию к делу не пришьешь, - веско заметила мать.

* * *

- Заходите, деточка, заходите, - засуетилась уютная кругленькая старушка, открывшая Симе дверь роскошного особняка. Было видно, что и над домом, и над участком потрудились дизайнеры. Правда, февральская слякоть не позволяла в полной мере оценить красоту японских садиков и искусственных водопадов.

- Одна здесь осталась, совсем одна, - причитала старушка, показывая Симе дорогу на кухню, как наиболее родное ей место в доме. - Что же за горе для этой семьи! Что же за напасть! А уж такие люди были хорошие, и за что бог так наказал! Вот, одна теперь здесь живу. Попросила бы Вику, ягодку мою, к старухе вернуться, так ведь нет ее нигде. - Александра Васильевна засеменила к буфету, вытащила из-за стекла фотографию. - Гляди, вот она, моя голубка! Красавица, вся в мать! - Она с гордостью продемонстрировала Симе портрет неулыбчивой школьницы с большими грустными глазами

и волосами, стянутыми в хвост.

- Ох, не случилось бы чего дурного!

- Чего дурного? - заинтересовалась Сима.

- Да что же, деточка, ты не знаешь? Ведь нездоровое дитя у нас. Как после смерти матери мозгами повредилась, так, почитай, и не оправилась. Уж ее, сердешную, к каким светилам только не возили! Как только не лечили! А ведь как оно, без материнской-то ласки! Уж я старалась, любила, как родную, да ведь кто мать заменит?

- Погодите, Александра Васильевна, - перебила ее Сима. - А что значит в уме повредилась?

- Так мать ее, Лера, Валерия Николаевна, почитай, на ее глазах

богу душу отдала! - с надрывом произнесла домоправительница.

Я у Артемовых служу почти двадцать лет, как Вика родилась.

Лера рожала тяжко, болела долго после родов. Словом, не могла

сама ребенком заниматься. Ну, деточка, между нами, могла, да не

хотела. Меня наняли, когда малышке всего неделя была. Так Лера

ею и не интересовалась. Бывало, лежит в постели, вся в кружевах, накрашенная, как кукла, это кто же в болезни красится? - Она вопросительно посмотрела на Симу в поиске поддержки. Та согласно покивала и изобразила недоумение.

- Так зайдешь к ней, мол, ребеночка кормить пора. А она: "

Ах, милая Сашенька, неужели уже? Как время бежит незаметно..."

Я ей ребеночка в руки, а она нос воротит: "Фу, описалась!"

Как будто ребеночек может не писать!

- Так что же, она не любила Вику? - спросила Сима.

- Да не то чтобы не любила, но и не больно-то интересовалась.

Когда одену крошку в кружевное платьице, а Вика в детстве была как куколка, да вынесу к гостям, Лера ее на руки берет, ути-пути, наша дочурка! А покажем всем, как мы танцуем, поем. Так ребенок заревет, бывало, непривычный к мамаше, и ко мне ручонки тянет. Ну не знала она ее! А так-то Лера женщина была добрая. Уж не знаю, то ли роды тяжелые, то ли болезнь после, а у нее было что-то вроде расхождения костей таза, ну, может, муки свои простить крохе не могла.

- А отец?

- Ну, этот просто обожал Вику. Мог запросто меня заменить:

и накормить, и перепеленать. Любил ее безумно, баловал,

читать учил, играл с ней. Только работал много, часто был занят. Вика плакала, все спрашивала, где папа, где папа?

Александра Васильевна так увлеклась воспоминаниями, что не заметила,

как почти выкипел чайник. Она не признавала хозяйских новомодных электрических приспособлений, предпочитала простой красный чайник в белый горох, такой же, какой был на Симиной кухне. Она спохватилась, заварила чай, тонко нарезала лимон, поставила сахарницу.

- Пей, детка. - Она налила чай в чашки. - А

вообще Лера была красавица, а пела как! Хозяин ее в консерватории увидел, она в концерте пела. Поэтому, когда злилась на него, всегда говорила, что из-за него зарыла свой талант в землю. Единственная отдушина была, когда гости приходили, тут уж она царила, пела,

даже на итальянском. Эти песни называла ариями. Ну, да я женщина деревенская, не больно в этом разбираюсь. По мне, так и "Шумел камыш" не хуже. Так ведь? - она подняла на Симу глаза.

- Так даже и лучше, - поддакнула Сима.

- Ну, конечно, и красавица была! Глаза огромные, чернющие, как блюдца, волосы до пояса, коса что моя рука, вот, правда, худа больно, Вика вся в нее. Но хозяину нравилась. Ох и ревновал он ее! А к кому ревновать было? Ведь безвылазно дома сидела, разве только гости приходили.

- А Вика ее любила?

- А как же родную мать не любить? Ну, однако, называла ее Лерой. Меня бабой Сашей, отца - папой, а мать - Лерой. Уж и не знаю почему. Все к отцу ластилась, ходила за ним по пятам, шагу ступить не давала, по ночам из своей комнаты в родительскую спальню сбегала, говорила, что ей страшно. Я тогда стала ночевать в ее комнате, но она все равно убегала. Леру это страшно злило,

она даже орала на нее. А Вика, даром что маленькая, так на нее посмотрела, у той и у другой глаза черные, огромные, уставились друг на друга, а Вика и говорит: "Подойдешь - убью!"

И так серьезно говорит, мне аж страшно стало. Хозяин за сердце схватился,

я за каплями побежала. Ну а Лера отступила, но почти с ней не разговаривала.

- А от чего она умерла? - спросила Сима.

- Ой, дурацкая смерть! Такая молодая, красивая! - запричитала

Александра Васильевна, видимо, забыв, что это было восемь лет назад.

- Да что это я, - внезапно успокоилась она. - А дело

было так. Лера была страстная любительница принимать ванну. Она у

них называется таким мудреным иностранным словом... Ну, там еще вода

бурлит, может, знаешь?

- Джакузи, что ли? - предположила Сима.

- Вот-вот, оно самое, - обрадовалась женщина. - Лежала

она в своей этой джакузии, как тут штука, которой голову сушат, с

подзеркальника мокрого свалилась, прямо в воду! А штука эта была

в розетку включена! Мгновенная смерть! Слава богу, не мучилась,

бедолага.

- И все это произошло на глазах у Вики? - с ужасом спросила

Сима.

- В том-то и дело! У ребенка был шок. Мы ее на полу ванной

нашли, она вся скрючилась, головку наклонила, ручки-ножки к себе прижала.

И молчала, молчала, ни словечка, ни слезинки. Весь год с ней мучились, по докторам возили. Да как же ребенку такое пережить, когда на ее глазах мать с жизнью попрощалась?! Ну, постепенно она оттаяла, заговорила. Только выяснилось, что она ничего не помнит. Сказали ей, что мама уехала далеко, она поверила. А уж потом, через год, все объяснили. Ну, конечно, кроме того, что это произошло на ее глазах...

- А что, до сих пор она ничего не помнит? - спросила Сима.

- Да теперь уж кто знает? Никто с ней об этом не говорил, может, разве доктор ее, Борис Ефимыч.

- Психиатр?

- Ага, - закивала Александра Васильевна, - он самый. Знаменитый, ужас до чего! Одно слово - светило! Одних денег немерено ушло.

- А потом что было? - Сима отхлебнула чаю из большой

чашки с аляповатыми цветами. Определенно, она принадлежала лично Александре Васильевне.

- А потом хозяин, погоревав, стал разных дамочек в дом приводить.

Но о женитьбе речи не было. Ну, должна я тебе сказать, бедолагам и пары часов здесь жизни не было, сами сбегали!

- Это почему же? - спросила Сима, уже зная примерный ответ.

- Так из-за Вики! Ох же она им и устраивала! Ох же и мастерица

была пакости придумывать! Ведь до истерик дамочек доводила! Отец с

ней и разговаривать пытался, и просил, и угрожал. А она,

бывало, ручками его шею обнимет, на ушко шепчет: "Ах,

папочка, прости, я так тебя люблю, так о тебе беспокоюсь! Разве нам

плохо вдвоем? Разве нам кто-нибудь нужен? Они хотят только твоих

денег". Ну он и размякал. - Старушка очень смешно копировала

высокий девичий голосок. - Если, храни бог, хозяин

дома не ночевал, ну, значица, не по делу, конечно, а так, сама

понимаешь... то Вика все телефоны оборвет, все выяснит, плачет,

истерики у ней случались. А что мне-то оставалось? Приходилось

звонить хозяину, так, мол, и так, с Викой плохо. Он, конечно,

злой был, но ехал домой среди ночи. А Вика мгновенно успокаивалась,

встречала его как ни в чем не бывало.

- А как же Светлана?

- О! - уважительно выдохнула Александра Васильевна.

У Светланы терпение, характер, дай бог каждому! Сколько она вынесла!

Но всегда спокойная, голос не повысит, не то что скандал устроить.

Как Вика ей ни досаждала, ведь ничего не смогла сделать. Женился хозяин на ней как миленький, дочку отселил, чтоб, значит, не мешала, и жил бы душа в душу, если б ... - Тут Александра Васильевна замолчала и картинным жестом поднесла к глазам платок.

- А что Светлана за человек? - быстро спросила Сима, пока женщина не разошлась в приличествующих случаю причитаниях.

- Так что же, - мгновенно успокоилась Александра Васильевна, Светлана - женщина спокойная, рассудительная, умная. С виду хоть и простая, а на самом деле... - она на секунду задумалась, - ну, как говорят, себе на уме. Со всеми найдет общий язык, приветливая, никогда не забудет про дни рождения, у кого проблемы, все в таком роде. Только Вика оказалась ей не по зубам. Оно конечно, воевали они обе, да только военные действия были видны только со стороны Вики. А Светлана, как христианская мученица, молчит, как бы ни на что не жалуется, только бледная, грустная, слезы на глазах. Хозяин с расспросами: "Ах, милая, что случилось?" А она отворачивается, мол, ничего. Тогда он Вику зовет, ее спрашивает. А она, понятное дело, в крик, обзывает Светлану всяко. Хозяину это и надоело. Купил квартиру, сделал ремонт - живи, взрослая уже!

- А Вика?! - азартно спросила Сима.

Александра Васильевна только обреченно махнула рукой.

- Так что же, это ревность?

- Да как же можно ревновать родного отца? - недоумевала домоправительница. - Но выглядело это как ревность.

- Александра Васильевна, дорогая, - Сима была чрезвычайно

любезна с таким толковым свидетелем, - а водитель Олег,

он что собой представлял?

- Так парень вроде неплохой. - Она задумалась.

А ведь и сказать нечего. Исполнительный, спокойный, вроде честный, неболтливый. Одинокий, жил с матерью.

- А с хозяйкой у них ничего не было? - осторожно спросила Сима.

- Да бог с тобой! - искренне возмутилась Александра Васильевна. - Нет, уж я бы заметила!

Сима не сомневалась, что уж она бы заметила. Пока хозяйка возмущалась, она стащила со стола фотографию и засунула в сумку.

- А хозяин со Светланой не ссорились?

- Всем бы так жить! - горячо сказала Александра Васильевна. - Как голубки, душа в душу! И не верю я, что Светка убила!

Сидит теперь, бедная, в тюрьме с уголовницами! Незачем это ей!

А ты? - требовательно спросила она Симу.

- И я не верю!

- Правильно.

- Александра Васильевна, а кто же мог ?

- Да кто ж его знает... - отвела глаза женщина. Но Симе показалось, что тот, кто знает, сидит напротив...

* * *

На выезде из поселка голосовал замерзший мужичонка в тулупе.

Вид у него был такой несчастный, что Сима сжалилась и посадила его в машину.

- Все равно куда, до любого метро, - попросил он, снимая потрепанные перчатки и грея дыханием руки.

- Ладно, - согласилась Сима и стала щелкать

кнопками магнитолы. Поймав какой-то блюз, она откинулась и, разбрызгивая

талый снег и грязную воду, выехала на шоссе.

- Ловко управляешься, хоть и девка, - похвалил

мужик.

Сима довольно улыбнулась:

- А вы здесь живете?

- Ага, в приживалах! - иронично заметил мужичок.

Летом на строительстве: подай, принеси, присмотри, машину помой, зимой больше сторожем. Меня тут знают, доверяют! - с гордостью заявил он. - А ты к кому ездила? Чтой-то я раньше тебя не припомню?

- К Артемовым, слыхал, которого убили?

- А то! Только там, кроме бабы Шуры, никого и нет.

- Так я к ней и ездила.

- Родственница, что ли? - поинтересовался мужичок.

- Ага, дальняя, давно не виделись, - уклончиво

сказала Сима.

- Да, все девки теперь за руль лезут. Вот и покойника

дочка, пока училась, раз пять машину в металлолом превращала, уж я-то знаю, сам помогал чинить. Покойный хозяин меня уважал, хороший был человек, царствие ему небесное. Всегда четвертинку на праздник поднесет, с уважением, значит. А тут гляжу, и Вика хахаля завела, по ночам по поселку мотаются.

- А вы когда ее видели? - заинтересовалась Сима.

- Так в аккурат когда хозяина убили. Только я ее саму не видел,

а машина ее стояла, а в ней мужик сидел. Правда, остановились почему-то

не у их дома, а через дом, возле Платоновых, ну дом со сторожевой

башней, видела?

- Может, и не ее машина, раз мужик за рулем, мало ли машин

похожих, тем более ночью, да еще и стояла у другого дома,

как можно безразличнее произнесла Сима.

- Ха, у меня глаз-алмаз, меня не проведешь! Я эту их "Рено"

столько раз мыл, что уж отличу как-нибудь.

За этим интересным разговором они быстро доехали до Москвы, правда, выяснилось, что мужичок тогда пребывал в трехдневном запое по случаю дня рождения кореша, и ночь, когда он видел машину Вики, может назвать только приблизительно. В общем, свидетель он был ну из рук вон.

* * *

- Мам, ты знаешь такого знаменитого психиатра Бориса Ефимовича? - Сима развалилась в кресле и лениво листала журнал.

Марина Алексеевна наморщила лоб, походила по комнате, прикурила сигарету.

- Из всех известных мне психиатров есть только один

Борис Ефимович. Не знаю, насколько он знаменит как ученый, но пользуется популярностью, давно занимается частной практикой, берет дорого.

Правда, говорят, что некоторые психотерапевтические методики ему удаются. А почему ты спрашиваешь?

- У него лечилась, а может, и до сих пор лечится Вика, дочка убитого. Хотелось с ним поговорить. Ты его знаешь?

- Я с Борькой училась в ординатуре, - хмыкнула Марина Алексеевна.

- Ух ты! - изумилась Сима. - Мам, а ты ему позвонишь?

Марина Алексеевна снисходительно кивнула головой и глубоко затянулась.

ГЛАВА 8

Приемная Бориса Ефимовича Гольдина, преуспевающего психиатра и психотерапевта,

располагалась в отремонтированном особняке в тихом центре Москвы

и резко контрастировала с обликом хозяина. Правда, отделка приемной

скорее отражала представления дизайнера о кабинете светила психиатрической

науки и практики, почерпнутые из книг и фильмов о Фрейде, чем истинные

вкусы и предпочтения самого Бориса Ефимовича. Темные дубовые панели,

глубокие кожаные кресла, массивные напольные часы, тяжелые

портьеры глубокого зеленого цвета, огромный старомодный стол и великое

множество книг на разных языках, которых хозяин наверняка не знал,

создавали ощущение, что здесь ежечасно творится медицинское или околомедицинское

чудо.

Хозяин кабинета, невысокий кругленький человечек с обрамленной кудряшками розовой лысинкой, более всего походил на директора гастронома застойного периода. Его двойной подбородок подпирал тугой крахмальный воротничок белоснежной рубашки, яйцеобразное брюшко не сумел скрыть классический и определенно очень дорогой двубортный костюм. На пухленькой, покрытой редкими черными волосами ручке красовались золотые часы.

Однако эти атрибуты респектабельной и очень небедной жизни сводились

на нет манерой поведения Бориса Ефимовича: он был подвижным, как

ртуть, непоседливым, как мячик, говорил быстро, необычайно четко выговаривая

слова, подкрепляя сказанное оживленной жестикуляцией, поблескивая

лукавыми влажными глазками, сияя доброжелательной улыбкой. Наверное,

так мог бы выглядеть добрый друг детей еврейский Дед Мороз, но откуда

в засушливой жаркой ближневосточной пустыне Дед Мороз?

Еще у Бориса Ефимовича было необыкновенное свойство располагать к

себе разнообразных людей. Каждому, кто попадал в его кабинет, хотелось

без промедления упасть в глубокое кожаное кресло и все-все рассказать

доброму доктору Борису Ефимовичу, поплакать на его пухлой груди,

испытав светлое очищение слезами, поверить, что вот он - спаситель,

врачеватель, утешитель. Так что, скорее всего, свой кусочек пирожного

на чудесной тарелочке кузнецовского фарфора доктор отрабатывал честно.

Но жизнь Бориса Ефимовича не всегда складывалась так благополучно.

В семидесятых он с треском был отчислен из ординатуры и исключен из обязательного тогда комсомола из-за неоднократных попыток выехать в Израиль. В Израиль он так и не попал, перебивался случайными не приличествующими его выдающемуся уму заработками, потихоньку тайно занимался частной практикой, на досуге читал непопулярные в Советском Союзе книги по психоанализу, объявленному буржуазными выдумками.

Правда, его телефон передавали друг другу невротические жены партийно-номенклатурных

боссов и подпольных цеховиков, а принимал он только по рекомендации.

К началу девяностых его имя произносилось пациентами с благоговейным

шепотом: "Борис Ефимович - маг и кудесник, Борис Ефимович

может все", а официальная медицина брезгливо морщилась и презрительно комментировала: "Шарлатан-недоучка", напоминая о том, что Гольдина вышибли из ординатуры. С тех пор Борис Ефимович получил множество дипломов различных западных школ, вступил в академии и научные сообщества, публиковал работы преимущественно в западных журналах, но у нас это почему-то игнорировалось с акцентом на не законченную двадцать с лишним лет назад ординатуру.

Наверное, все-таки комплекс по этому поводу у Гольдина был, о чем свидетельствовали вставленные в рамочки и развешанные по стенам кабинета дипломы. Как будто он постоянно доказывал всем: посмотрите, какой же я недоучка, ведь у меня столько дипломов! Впрочем, светила официальной науки не посещали его кабинет, а больные и так взирали на него, как на живого бога.

За все эти годы Гольдин успел несколько раз жениться, завести некоторое количество детей, оставить женам при разводе все, неоднократно уходя от них с чемоданами книг по психиатрии и психоанализу - единственное, на что жены не претендовали,- начать все сначала, пойматься в нежные лапки очередной искательницы денег и престижного мужа, разочароваться, благородно уйти, начать все сначала... Как бы то ни было, он всегда возвращался в старую квартиру в Трехпрудном переулке, к своей старенькой маме, которая давно уже оставила надежду поселиться на благословенных берегах реки Иордан, хотя сейчас это было так просто. Но не бросать же было любимого сыночка, такого беспомощного и так плохо приспособленного к жизни, даже ради Земли Обетованной!

* * *

Борис Ефимович встретил Симу преувеличенно радушно, долго

жал ей руку своей мягкой лапкой, вертел ее, деликатно поддерживая

за локоток (выше он не доставал), восхищенно охал и цокал языком,

всем своим видом выражая крайнее удовольствие видеть Симу. Наконец

он усадил ее в кресло, попросил секретаря принести кофе, достал бутылочку старого армянского коньяка.

- Спасибо, я за рулем, - с сожалением отказалась Сима,

она с удовольствием выпила бы рюмочку в такой промозглый день.

- Жаль, и я не могу, - вздохнул Борис Ефимович,

у меня еще больные.

Но Симе показалось, что он просто стремится быть абсолютно синхронным собеседнику, возможно, чисто профессионально.

- Как поживает ваша матушка? Язык не поворачивается назвать милую Мариночку Мариной Алексеевной! Ах, - он мечтательно закатил глазки, - а ведь, дитя мое, я чуть было за ней не приударил!

- Мама в порядке, работает, заведует острым отделением,

вежливо сказала Сима. Она уже чувствовала, что до цели своего

посещения она доберется не скоро. - А вы ведь учились

вместе, да?

- Ну, недолго, в ординатуре; если вам мама говорила, меня оттуда

вскоре отчислили, о чем я, впрочем, не особенно жалею. Тогда, надо

сказать, переживал! Казалось, жизнь кончена, карьере конец, можно

идти только в дворники. Но никогда не знаешь, чем все обернется.

- Да уж, - неопределенно сказала Сима, прихлебывая

кофе.

- А батюшка ваш, Григорий, если не ошибаюсь, Александрович?

- Я его не знаю, - честно выпалила Сима. Почему-то этому

маленькому человечку хотелось говорить только правду.

- Узнаю Мариночку, - вздохнул Борис Ефимович, - строгая, принципиальная и, между нами, очень гордая, очень упрямая.

- Да уж, - более определенно сказала Сима: кому, как

не ей, было это знать!

- Слава богу, мои бывшие жены не столь тверды в своих

решениях. Сколько раз они запрещали мне видеться с детьми, чтобы насолить

мне, конечно, но всякий раз отступали.

- А у вас много детей? - бестактно поинтересовалась Сима.

- Лиза, на год вас помоложе, Миша, студент четвертого курса медицинского, и, разумеется, будущий психиатр, Аркаша, восьмиклассник, и Анечка, - его лицо расплылось в счастливой улыбке, - ей всего пять,

она младшенькая, самая любимая. Разумеется, они от разных жен,

с гордостью добавил он.

Сима даже позавидовала, она с удовольствием присоединилась

бы к его многочисленному выводку. Было сразу видно, что Борис Ефимович необычайно любвеобильный папаша. Эх, зря мать в свое время отвергла его ухаживания!

- Ну, деточка, это все лирика, а что же привело

вас ко мне? Надеюсь, не ваши личные проблемы?

- Нет, слава богу, - поспешно сказала Сима,

я вполне здорова. У меня проблема другого порядка. Дело в том,

что я частный детектив.

- Ах, что вы говорите, - восхищенно всплеснул

ручками Борис Ефимович, от избытка чувств даже подпрыгнув в кресле.

Знаете, я всегда мечтал познакомиться с настоящим детективом!

Сима польщенно улыбнулась, странный доктор нравился ей

все больше и больше.

- Я веду расследование, - продолжила она,

и оно касается одной из ваших пациенток.

- Да что вы! И кого же вы имеете в виду? - заинтересованно

спросил Гольдин.

- Вы, наверное, слышали об убийстве Артемова?

- Ну конечно! Я же много лет наблюдаю его дочь! Боже

мой, какое горе, какой ужас! Бедная девочка потеряла мать, теперь

отца... Где же в мире справедливость?! - патетически воскликнул

он. - Кстати, мой секретарь несколько раз звонил ей, ведь девочка

определенно нуждается в психиатрической помощи, но увы... Никто не

отвечает. Честно говоря, я уже начал беспокоиться. Кроме того, лечение

давало хорошие результаты, а теперь все может пойти насмарку.

- Я тоже не могу ее найти, - пожаловалась Сима,

но я хотела бы узнать о ней как можно больше.

- Вы ведете это расследование?

- Неофициально, со стороны защиты вдовы Артемова, она ведь подозревается

в убийстве мужа!

- А вы подозреваете дочь? - внезапно спросил Гольдин и

внимательно, остро посмотрел на Симу.

- Что вы, - растерялась та, - я ведь ее даже не видела.

А почему вы спросили?

- Ну, должны же вы строить какие-то версии, - ускользнул

от ответа Гольдин.

- Я просто стараюсь узнать как можно больше о ближайшем окружении

Артемова.

Борис Ефимович встал, покружил по кабинету, периодически

беря в руки и раскрывая какую-нибудь из книг. Сима видела, что

он не решается что-то сказать. Неужели какая-то страшная тайна?

Она даже замерла в предвкушении какого-то открытия. Но вместо этого Борис Ефимович сказал суховатым будничным тоном:

- Ну что же, я наблюдаю Вику Артемову примерно семь лет. После смерти матери ее состояние было весьма, весьма плачевным. Существовавшие тогда методы лечения дали обратный эффект: неправильно подобранная терапия перевела острое состояние в затяжной реактив. Вы понимаете, о чем я? - Он взглянул на Симу, желая удостовериться, что она следит за его мыслью.

- Да, да, - понимающе покивала Сима, она действительно ориентировалась в психиатрической терминологии, особенно после дела Голубева.

- Так вот, к тому времени, когда я занялся Викой, она находилась в болезненном состоянии, была двигательно заторможена, не вступала в контакт, ее кормили через зонд. Улучшения были кратковременными, иногда отмечалось психомоторное возбуждение, которое плохо купировалось. К этому времени девочка была резистентна к любым нейролептикам. Да, пришлось мне с ней поработать.

- Это все из-за смерти матери?

- Да, девочка ведь была свидетельницей ее гибели. Кажется, та принимала ванну, когда туда свалился фен с подзеркальника.

- А что же дальше?

- Дальше... - Гольдин подумал, переложил блокноты

на столе с одного края на другой. - У нее была кататимная амнезия. Увидев непонимание на Симином лице, он пояснил: - Когда личность не в состоянии выдержать эмоционального груза особенно тяжелых воспоминаний, она неосознанно перемещает их в подсознание, как бы делает вид, что их не существует.

- Но на самом деле человек помнит об этом?

- Осознанно - нет, но эти воспоминания можно попытаться извлечь. Если этого не сделать, такие воспоминания, загнанные в подсознание, сами могут служить источником психического расстройства.

- Как у Вики? - спросила Сима.

- Ну почти, - снисходительно улыбнулся доктор. - Дело в том, что Вика очень своебразная девочка. У нее имеется определенная личностная патология, не то чтобы она была психически больна, но... Психоаналитический комплекс Электры, своеобразие эмоционального реагирования, ограничение социальных контактов, страх перед новыми людьми и вообще перед жизнью. Наверное, это результат перенесенной ею травмы. Но сейчас она вполне адаптирована, учится в университете, рисует, у нее даже есть подруга.

- Аня?

- А, вы знаете?

- Мне кажется, я уже представляю ее, - сказала Сима. - Я встретилась с некоторыми ее знакомыми. А вы все-все о ней знаете?

- Думаю, что все, - снисходительно рассмеялся

Гольдин. Он встал и открыл один из шкафов. Там бесконечными рядами стояли аудиокассеты. - Знаете, дитя мое, я со студенческой скамьи ненавижу вести записи, разве что совсем схематично. А это мой архив. Здесь хранятся аудиозаписи сессий всех моих пациентов, в том числе и Вики. Тут, наверное, больше, чем они сами о себе знают.

- А вы можете мне их дать? - У Симы загорелись глаза. Она уже предвкушала, как будет их слушать вместе с матерью.

- Что вы, деточка, существует же врачебная тайна, я и так сказал больше, чем положено, ради нашей старой дружбы с вашей матушкой. Мы не должны обнародовать сведения, которые могут нанести вред пациенту.

- А они могут нанести вред? - по следовательской привычке уцепилась Сима за его слова.

- Нет, - твердо сказал доктор. - Вика не убийца,

если вы это имеете в виду, во всяком случае, не расчетливая.

- А, например, в состоянии аффекта или болезни? - не унималась Сима.

- Простите, Сима, через пять минут у меня пациент.

Гольдин выразительно посмотрел на часы. - Мои пациенты не любят сталкиваться с кем-либо в приемной, было приятно познакомиться. Передавайте привет вашей милой матушке.

Он встал и протянул Симе руку. Она поняла, что перегнула палку своими вопросами.

ГЛАВА 9

Сима проснулась в предвкушении удачного дня. Сегодня у

нее свидание с Костровым, не по делу, а настоящее, всамделишное свидание в ресторане. Вчера вечером он позвонил, без излишней заинтересованности спросил, как идут дела, а затем после паузы спросил, какие у нее планы на следующий вечер. Она постаралась сдержать первый порыв и не завопить, что она, конечно, на все, на все согласна. Вместо этого Сима неуверенно ответила, что у нее, собственно, были определенные планы, но ее дела вполне можно отложить. Сергей вроде обрадовался и сказал, что приглашает ее вечером поужинать. Договорились, что оба будут без машины.

Сима нарочито медленно поднялась с постели, словно боясь спугнуть приподнятое настроение и ощущение, что все у нее получится. Она прошла в ванную и открутила краны. Оглядев стоявшие флаконы и тюбики, поколебалась, а затем щедро высыпала в воду полфлакона разноцветной ароматной соли. В ванной поплыл горячий запах трав и цветов. Сима с наслаждением вдохнула, сбросила халат и погрузилась в воду. Нащупав большой голубой тюбик, она нанесла на лицо маску из белой глины, мяты и розмарина, мамину любимую. Вообще-то Сима, несмотря на уговоры матери,

почти не пользовалась косметикой и средствами для ухода за кожей, считая, что и так сойдет. Но сегодня ей не хотелось быть "так себе", она должна была предстать перед Сергеем во всем блеске.

Она взглянула в зеркало и показалась себе очень забавной

с лицом бело-голубого цвета и ненамазанными участками вокруг глаз

и губ. Господи, знали бы мужчины, на какие ухищрения пускаются ради

них женщины и что только они делают, чтобы быть красивыми. Вскоре

лицо стянуло и стало пощипывать. Исходя из принципа "чем дольше, тем лучше", Сима не стала смывать маску. Она вытянула из воды длинную ногу и критически осмотрела ее. Да, ухоженность оставляла желать лучшего. Сима с остервенением принялась тереть пятки пемзой, а затем тщательно и аккуратно выбрила ноги. Она чувствовала себя наложницей, которой предстояло первый раз провести ночь с султаном. Она

даже захихикала, представив себя в прозрачных шароварах, натертую благовониями, в прозрачном покрывале, идущую темными коридорами дворца в сопровождении толстого черного евнуха. Когда все было закончено, оказалось, что лицо под глиняной маской жжет нестерпимо. Сима осторожно смыла высохшую корку, протерла глаза, взглянула в зеркало и ужаснулась. Припухшее лицо покрывали красные пятна, и на это невозможно было смотреть! Но почему, почему именно сегодня?! Сегодня, когда, можно сказать, решается все в ее жизни! Ну, или почти все.

Сима завернулась в махровый халат и поплелась к телефону. Настроение было безнадежно испорчено, но все же нужно попытаться что-то сделать. Конечно, надо позвонить Инке, уж она-то знала все о том, как быстро привести себя в форму. Иногда, учитывая особенности ее старой профессии, наутро вид у нее бывал изрядно помятый, а временами ее даже украшал фингал, но к вечеру Инка умудрялась выглядеть, как свежая роза с капельками росы на нежных лепестках.

Подруга была дома. Выслушав Симины причитания, она деловито задала несколько вопросов, уточняя суть проблемы и необходимый объем работ. Пока Сима ждала ее, она поминутно подбегала к зеркалу, выискивая малейшие признаки улучшения. Но тщетно.

* * *

Инка влетела свежая, румяная, пахнущая какими-то новыми духами, шоколадом и фруктами. Потом она пояснила, что это и есть запах духов, оч-чень аппетитно, оч-чень привлекательно, мужчины так и мечтают тебя облизывать и кусать! Она сбросила Симе на руки шикарное лайковое пальто, отделанное стриженой норкой, мечта, а не пальто!

- Ну, привет, жертва красоты! - захихикала она, рассматривая несчастную Симину физиономию. - Да, дела! Это чем же тебя угораздило?

- Маска, американская, - обиженно сказала Сима, недовольная

шуточками подруги. - Белая глина, мята и розмарин.

- Ладно, не горюй, сейчас разберемся. Тащи ее сюда, свою маску.

Сима послушно поплелась в ванную, в глубине души довольная, что

Инна приехала. Кто-кто, а она обязательно поможет.

- Ты кофейку пока свари, - велела Инка, - да только

не по своему рецепту коричневую жижицу, а по моему, "евреи, не

жалейте заварки".

Сима недовольно засопела.

- Мне, конечно, до твоих кулинарных талантов далеко, но жидким

кофе я тебя никогда не поила, - сказала она, тем самым признавая,

что для себя варит обычно коричневую жижицу.

Сима нажала кнопку кофемолки, периодически встряхивая ее, чтобы кофе мололся равномерно.

- С корицей или кардамоном? - осведомилась она, демонстрируя недюжинные знания в рецептуре заварки кофе.

- С кардамоном, и соль на кончике ножа, - не оценила Инка

ее знания.

Вскоре кухня наполнилась ароматом свежесваренного кофе. Сима не поленилась вытащить крошечные полупрозрачные чашечки, хотя обычно пользовалась большими фаянсовыми чашками, которые было удобно держать в руках и совсем не страшно разбить. Но раз уж Инка взялась ее критиковать, то надо соответствовать ее требованиям.

@INT-20 = Инка внимательно читала аннотацию на тюбике, от напряжения шевеля губами.

- С каких это пор ты читаешь по-английски? - не

удержалась Сима.

Инна вскинула на нее огромные укоризненные глаза, и Сима сразу устыдилась. Просто она помнила, какой отчаянной двоечницей была ее подруга.

- Мать, да ты забыла, кем я была. Вспомнила? А теперь заметь, валютной! Ты что, считаешь, я с ними на пальцах объяснялась?

- Зачем на пальцах, - заржала Симка, - на других частях тела!

- Ну да, - хмыкнула необидчивая Инна, - обычно достаточно было числительных. Но все же тогда ведь попадались очень интеллектуальные люди, надо же было поддерживать беседу!

Они расхохотались, и Инке даже пришлось поставить чашку, чтобы не расплескать кофе.

- Ну ладно, к делу! - Инна вдруг стала серьезной. - Скажи-ка мне, дорогая подруга, сколько ты держала это на лице?

- Да кто ж его знает! Полежала в ванне, привела в порядок пятки,

побрила ноги... Минут сорок, наверное,

- Вот оно! - торжествующе воскликнула Инна.

А в аннотации написано, что не более десяти минут. Кроме того, маска для смешанной кожи, а у тебя, если не ошибаюсь, сухая. Вот и получила раздражение.

Сима с восхищением посмотрела на подругу.

- Откуда ты все знаешь?

- У меня же дамский клуб! Сауна, массаж, солярий, тренажерный зал, косметика, парикмахерская, ресторан, маленький кинозал, и во всем теперь приходится разбираться! Дамы знаешь какие капризные, ой-ой!

- А мужской стриптиз? - ехидно спросила Сима,

рискуя нарваться.

Инна неожиданно задумалась.

- А что, это идея! - серьезно, с воодушевлением воскликнула она. - Ну, Симуха, молодец! Варят мозги! И почему я сама не додумалась? Это же как раз то, что надо!

Сима замерла, удивленная реакцией Инки. Та с подъемом продолжала:

- Вижу небольшой уютный бар, вишневый бархат и зеркала, вход только женщинам. Освещенный подиум. Двое танцовщиков: черный и белый. Их мускулистые тела блестят...

- Ты что, серьезно? - не поверила Сима.

- А почему нет? Или женщина не человек, и подобные

заведения должны быть только для мужчин?

- Ну, в общем, конечно... - неопределенно промямлила Сима.

Инна со знанием дела принялась лечить подругу. Для начала

она смешала жирный успокаивающий крем, принесенный с собой, с гидрокортизоновой мазью и щедро покрыла ею Симино лицо. Та послушно подчинилась.

Пока страдалица ждала облегчения своих мук, Инка заварила настой ромашки, охладила его за окном, разлила в формочку для льда и сунула в морозильник. Сима терпеливо наблюдала за ее манипуляциями.

- Ничего, будешь как новенькая, - приговаривала Инна. - Ну что, жжение прошло?

- Да, - успокоенно сказала Сима. Она верила,

что приятельница обязательно приведет ее в порядок.

- Кстати, а для кого это мы так стараемся? - подобралась наконец Инка к интересующей ее теме разговора.

- Ну-у...

- Только не вкручивай, что ты вдруг решила заняться собой!

А то я тебя не знаю, тебе в общем-то наплевать, как выглядишь. Подруга была безжалостна, но справедлива.

- Никому не наплевать, - буркнула Сима.

Но ты права. <MI>Он<D> пригласил мня вечером в ресторан.

- Кто <MI>он<D>? И в какой ресторан?

- Да какая разница, в какой? Главное, пригласил, и я

должна выглядеть на все сто! - Симино лицо блестело от

крема, но было видно, что краснота постепенно уходит.

- Тот, о ком ты говорила? Адвокат, на которого ты сейчас

работаешь?

- Он самый! Сергей. Боже, как я его хочу!

воскликнула Сима. - И я думаю, сегодня ночью все будет!

- Не гони коней, подруга! Может, еще и сама не захочешь! - подколола ее Инна.

- Кто не захочет? Я? Да я ночи не сплю, о нем мечтаю!

- Преувеличиваешь! Нет ничего такого в мире, что

могло бы нарушить твой сон, - засмеялась Инна.

- Ну, конечно, ты права, но все же...

- Эх, Симка, Симка. - Инна обняла подругу, стараясь

не испачкать свою одежду о ее намазанное лицо.

Она промокнула крем подогретым полотенцем, внимательно осмотрела Симу.

Затем вытащила из морозилки кубики замороженного травяного отвара.

Сима запищала от неожиданного холода.

- Терпи, сейчас будешь как новенькая. Твой адвокат ошалеет.

Инна завершила манипуляции нанесением легкого увлажняющего крема, критически осмотрела дело своих рук и заключила: - Порядок. Сколько у нас времени? Надо подумать о макияже.

Времени оказалось навалом, и они решили позвонить Снегиреву,

чтобы тот не волновался. Снегирев высказал некоторое недовольство, что дамы, вместо того чтобы заниматься делом, посвящают себя косметическим процедурам, но, услышав от жены, что "любовь единственного мужчины дороже всяких дел", растаял. Правда, спросил, при чем тут Симка. Та обиделась, но виду не подала. В конце концов, может же и у нее быть личная жизнь?

- А что ты собираешься надеть? - поинтересовалась Инна.

Сима только сейчас об этом подумала и с готовностью распахнула перед подругой шкаф.

Инна с удрученным видом покопалась в джинсах, брюках,

куртках, джемперах и майках. Вытащила на свет короткую черную юбку

и со вздохом засунула ее в шкаф. Сима убито смотрела на все

это, она и сама понимала, что надеть ей нечего.

- Ну что, дорогая, я это предвидела! Поэтому у меня

кое-что для тебя есть, так сказать, из прошлой жизни.

Инка сбегала в прихожую, принесла большой яркий пакет

и жестом фокусника вытащила из него потрясающее черное с красным платье!

Сима даже замерла от восхищения. У нее никогда такого не было, маленького шелкового платьица, скроенного по косой. Просто небольшой кусочек ткани, но какой! И стоил он явно немало.

- Надевай! - велела Инка.

Сима мгновенно сбросила халат и влезла в узкую

короткую одежку, которая облегла ее как вторая кожа. В зеркале

она увидела девушку необычайной стройности, с ногами длиною в морскую милю. Сима обернулась.

- Классно! - восхитилась Инна. - Бери!

- Но оно, наверное, страшно дорогое, - усомнилась подруга. - А вдруг я его заляпаю или прожгу? Ты ж меня знаешь.

- Знаю, знаю. Но ты уж постарайся. А если честно,

огорченно призналась Инка, - я в него уже не влезаю,

замужество впрок пошло, всякие барсики, мурзики...

- Какие еще барсики-мурзики? - не поняла Сима.

- А вот какие! - Инка ущипнула себя за бок.

Это барсик. - Затем похлопала по действительно округлившемуся животику. - А это мурзик. А ты вон какая стройная! Эх, надо ходить в тренажерный зал! На работе ведь! - продолжала сокрушаться Инна.

- Послушай, а туфли? - спохватилась Сима.

- А что, у тебя нет? - с ужасом спросила Инка. - Ну

уж этого я тебе дать не могу, - намекнула она на Симкин размер.

- Только с выпускного в университете, - пригорюнилась Сима. - Там такие шпильки, я на них ходить не могу.

- Ничего, походишь! - жестко сказала Инна.

Давай, показывай!

Сима показала.

- Ну ничего, - успокоилась Инна. - Не очень,

конечно, модные, но классические, сойдет. Слава богу, что не белые.

А то был бы полный ужас!

Сима тоже понимала про полный ужас. Под опытной рукой подруги она преобразилась: мягкой рыжеватой волной легли волосы, таинственно засияли глаза, умело подкрашенные золотисто-ореховыми тенями и темно-коричневой тушью, губы под терракотовым блеском казались полными и соблазнительными. Инна удовлетворенно провела по Симиному лицу кисточкой с прозрачной пудрой и удовлетворенно сказала:

- Красавица, ну просто красавица! И почему же ты не красишься каждый день? О, минутку, последний штрих! - Она сбегала и вытащила из сумки свои духи.

- Нет! - завопила Сима. - Мне не нравится!

- Ничего! Зато ему понравится, - хладнокровно

заявила Инна, опрыскивая Серафиму.

* * *

Телефон звонил не переставая, но Сима не спешила брать трубку.

Включился автоответчик, ее же голосом произнесший, что ее нет дома,

но она обязательно перезвонит. А затем раздраженный Снегирев потребовал, чтобы она немедленно отозвалась. Сима повздыхала, но взяла трубку.

- Ну чего тебе? - недовольно спросила она.

- Какого черта ты отключаешь мобильник и не берешь трубку? - противным голосом поинтересовался шеф.

- Так, устала, отдыхаю, - соврала Сима, делая вид,

что зевает.

На самом деле она просто боялась, что Костров позвонит и отменит встречу. Но только кто же в этом признается?

- Так вот, кончай отдыхать и дуй на задание, - безапелляционно произнес Снегирев.

- Я не могу, - лаконично заявила Сима. Тон ее был даже несколько угрожающим.

- Что значит "я не могу"?! - разорался начальник. - А кто тогда может? Я, что ли?!

- А почему бы и нет? - холодно, едва сдерживаясь, спросила

Сима.

- Да потому, что я не могу изображать из себя шлюху! - малопонятно пояснил Снегирев.

- А я, значит, прирожденная шлюха?! - заорала Сима. Казалось,

что из ее ушей сейчас со свистом вырвется пар, как из закипевшего

чайника.

Тут в их малопродуктивный разговор вмешалась Инка, решительно вырвав у Симы раскаленную трубку.

- Милый, - ласково проворковала она, - я тут у Симочки, у нее очень важное свидание, я помогаю ей выбрать наряд, а что ты хотел? - Она нажала кнопку на телефоне, и до Симы донесся голос шефа:

- Тем лучше, что собирается на свидание. Значит, не

в своем обычном прикиде: куртка-джинсы-кроссовки. Уж ты, Инуль, сделай ее поаппетитней.

При этих оскорбительных словах Сима окончательно

вышла из себя и вырвала у подруги трубку:

- Короче, ценитель прикидов, что ты хочешь?

- Да ничего особенного, просто ты единственный сотрудник

агентства, пригодный для этой работы.

- Я вообще единственный сотрудник агентства, - съязвила Серафима.

- Милая, да если бы я мог, сам бы пошел, - уже жалобно произнес Снегирев.

Этот его тон подействовал на "единственного сотрудника" умиротворяюще. Она обреченно вздохнула и поинтересовалась заданием. Все оказалось просто, и никаких сыщицких способностей не требовалось, даже наоборот.

- Ты помнишь дамочку, которая хотела получить на мужа компромат

для развода, но мы ничего не обнаружили?

Это был исключительный случай, потому что, как правило, всегда что-нибудь обнаруживалось. Сима легко вспомнила холеную блондинку лет сорока, которая мечтала избавиться от мужа, занудливого толстячка-банкира. Тот заглядывал ненаглядной женушке в рот, ловил каждое слово, таскал за ней по квартире плед и тапочки, подавал утренний кофе в постель, чем, видимо, смертельно ее утомил. Дамочка завела тридцатилетнего красавца-бездельника и согласна была его содержать, правда на деньги мужа. Несчастный супруг заявил, что в случае развода изменнице не достанется ни копейки, так как его репутация безукоризненна. Поэтому хитрая дамочка и решила нанять нас, чтобы скомпрометировать честного супруга и отсудить при разводе увесистый ломтик его имущества.

Учитывая, что, кроме босса Володьки Снегирева, в агентстве "Пуаро" работала только Сима, эту нелегкую задачу предстояло выполнять ей.

- Да ты не беспокойся, - утешал ее Снегирев. - Во-первых, он совершенно безобидный, во-вторых, он явно нуждается в утешении и исполнен желания выговориться, в-третьих, он на голову ниже тебя и, как все коротышки, млеет от девушек типа "тетя Степа", так что все козыри у тебя на руках.

- Какая еще "тетя Степа"? - не поняла Сима.

- Ну не дядя же ты, - гнусно заржал Снегирев,

намекая на ее метр восемьдесят два.

- Ну ты и хам! - возмутилась Сима.

- Да что ты, солнце мое, я, наоборот, тобой восхищаюсь!

Это же обалдеть можно - живые два метра чистой красоты!

- Так уж и два...

- Ну почти два. Если на каблуках. Какой же здравомыслящий

мужчина от этого откажется? - польстил он ей.

- Ладно, говори, куда ехать и как опознать объект.

Сима придвинула потрепанный блокнот и записала адрес. - Крутое

заведение! А почему ты уверен, что он там будет, - она опустила

глаза в блокнот, - этот Михаил Львович?

- У него там встреча с партнером, жена уверена в точности

информации.

- А командировочные? Или ты рассчитываешь, что я на

свои буду покупать минеральную воду по пять баксов за стакан?

- Возьми у Инки сотку, потом разберемся. Ни о чем не

беспокойся, пригласит куда - поезжай с ним, я буду у вас на

хвосте. Помни, клиент мирный, даже пассивный, поэтому, если паче

чаяния распустит руки, ты его сразу не убивай.

Сима положила трубку и вопросительно посмотрела на подругу.

- Ну вот, сходила на свидание... Черт, всегда так.

- Эх, Симка, это же так интересно, я бы... - Инка

закатила глаза, явно вспоминая свою бурную молодость.

- Слушай, а может, сходишь вместо меня? - оживилась

Сима.

- Ты что, спятила? Да он убьет и тебя, и меня, и вашего клиента.

- И то правда, - грустно согласилась Сима. - Ты

как считаешь, он на меня клюнет?

- Еще как! Только вот надо другой макияж. Погоди... - Инна

быстро разложила орудия труда, протерла лицо Симы тампоном,

смоченным в жидкости для снятия макияжа.

- Ты что делаешь? - возмутилась подруга. - Ведь было

так красиво!

- Молчи, уж я лучше знаю, - не потерпела возражений Инна.

Она пока нанесла на Симино лицо очень светлый тон, легкими движениями растушевала его. Затем в течение двадцати минут колдовала над глазами, пока они не приобрели невероятную глубину, а взгляд не стал драматическим, чтобы не сказать трагическим. Для губ она выбрала очень темную помаду, но накрасила их таким непостижимым образом, что узкие Симины губы не казались тоньше, как можно было ожидать. И никаких румян.

- О боже, это я? - завопила Сима, глядя на

себя в зеркало. - Как тебе это удалось? Я напоминаю одновременно женщину-вамп и наркоманку, которая всю ночь трахалась и у которой под утро умер любовник.

- Поверь мне, это как раз то, что нужно. - Инна удовлетворенно осмотрела результат своей работы и сложила объемные косметички. - Ну, с богом, - торжественно сказала она и протянула Симе стодолларовую купюру.

* * *

Из Инкиной машины Сима набрала номер Кострова.

- Извини, пожалуйста, - она нервно теребила ремешок дорогой Инкиной сумочки, также взятой напрокат. - У меня очень срочное задание. Я никак не смогу.

Она отключилась и расстроенно посмотрела на подругу. Инка произнесла тоном многоопытной дамы:

- Эх, Сима, дурочка ты все-таки. Не умеешь играть

с мужчинами, водить их на поводке, морочить голову. Сама бросаешься

навстречу, легкая ты добыча. А что легко досталось, не ценится.

- А ты трудно доставалась? - не удержалась Сима.

Инна надулась, замолчала и преувеличенно внимательно следила за светофорами.

Сима поняла, что ляпнула не то, взяла Инкину теплую ладошку, лежавшую на рычаге коробки передач, сжала ее и виновато сказала:

- Ин, ну прости меня, я знаю, что ты права и хочешь, чтобы

мне было лучше. А я не со зла ляпнула.

- Ладно, ладно, - смягчилась Инка, выдергивая руку. - Дай мне переключить передачу, а то обороты уже зашкаливает.

ГЛАВА 10

Все-таки, кого бы ты ни изображал, входишь в образ, если даже он тебе абсолютно чужд. Сима вошла в бар, слегка покачиваясь на огромных каблуках. Чтобы удерживать равновесие, ей приходилось вилять бедрами и выпячивать обтянутый платьем зад. Одним движением она сбросила на руки крепышу-охраннику шубку, представив себе, как бы это сделала Инка. Охранник посмотрел на нее снизу вверх с непередаваемым восторгом. Что же с женщиной делают макияж, одежда, каблуки! Приди она сюда в своем обычном наряде, ни одна особь мужского пола не обратила бы на нее внимания. Но сегодня... Все сидевшие в полупустом питейном заведении повернули к ней головы. Сима как можно более независимо прошла сквозь их заинтересованный строй, стараясь не свернуть ногу или шею. Как написали бы в дамском романе, "она вонзала стилеты каблуков в беззащитные мужские сердца". Сима попыталась небрежно и элегантно впорхнуть на высокий стул у барной стойки, но шпилька предательски соскользнула с металлической подножки, и она, безуспешно стараясь затормозить, съехала с высокого кожаного сиденья. Каблук при этом намертво застрял в замысловатой конструкции стула, обтягивающее короткое платье задралось едва ли не до

пупа, а в попытках удержаться Сима ухватилась за мраморную столешницу стойки и сломала два только что наманикюренных ногтя. Это была настоящая катастрофа! Сима, держа босую ногу на весу, выковыривала застрявшую туфлю, когда услышала над собой :

- Пожалуйста, не двигайтесь, я сейчас вам помогу.

Она выпрямилась и увидела маленького круглого человечка с быстрыми черными глазами, чем-то напоминавшего знаменитого олигарха. Не сводя с нее восхищенных глаз, он вытащил каблук и бережно надел туфлю на Симину ногу. Вот когда она пожалела, что у нее не изящный тридцать шестой размер! С другой стороны, человеку, похожему на олигарха, было все равно: хоть его макушка и доставала только до подбородка красавицы, он тем не менее жадно пожирал глазами ее всю с ног до головы.

- Спасибо, - с достоинством произнесла Сима.

Он, бережно поддерживая даму под локоток, усадил ее, а затем извинился:

- Умоляю вас, не уходите. Я попрощаюсь со своим партнером

и немедленно вернусь к вам, хорошо?

Собственно, Сима никуда и не собиралась уходить,

так как человек, похожий на олигарха, и был искомый клиент. Надо

же, как удачно повернулась маленькая неприятность!

- Что вы будете пить, очаровательная незнакомка? - галантно

поинтересовался мужчина.

Сима неопределенно пожала плечами. Она бы махнула рюмочку водки,

но, по ее мнению, это противоречило образу. Кроме того, она не знала,

что пьют подобные дамы.

Он понял ее молчание по-своему.

- Арнольд, - обратился он к бармену, - приготовьте

даме коктейль, ну... скажем, "Лунный свет".

Бармен кивнул и деловито засуетился. Он извлек ананас и одним движением отрезал у него верхушку. Сима заинтересованно смотрела, не понимая, что он собирается делать. Арнольд ловко специальным ножом вынул серединку плода и принялся наливать в ананас шампанское и ликеры. Процесс приготовления завершился украшением шедевра живой орхидеей.

Ничего себе жизнь у дамочек такого сорта! Сима даже

позавидовала. Ни с того ни с сего падаешь со стула, и тут тебе просто так, ради алых губок и длинных ножек, преподносят роскошный и, наверное, дорогущий коктейль! Но, с другой стороны, ведь это надо краситься, делать маникюр, прическу, носить туфли на каблуках, думать о том, как ты ходишь, держишь ли спину, достаточно ли покачиваешь бедрами, достаточно ли сексапильно бросаешь взгляды, облизываешь губы, поправляешь волосы... Ну нет, все это не по ней, тут никакого терпения не хватит, если, конечно, такой не родилась. Вот Инка, да! Еще в первом классе - локоны, бантики, кружевные воротнички. "Ах, Сашенька, миленький, дай списать домашнее задание!" - "А что мне за это будет?" - "А я дам тебе себя поцеловать". И подставляла нежную бархатистую щечку. Не то что Сима - чуть что, сразу в лоб! "Дай списать, а то получишь портфелем по голове". Эх, неправильно жила!

За этими размышлениями ее застал восхищенный поклонник. Краем глаза

она еще заметила Володьку, приготовившегося снимать наиболее показательные

сцены. Он одобрительно показал подчиненной большой палец, поощряя

ее для качественного выполнения задания.

- Мне так приятно, что вы дождались. Меня зовут Михаил Львович

Арабский.

Сима от удивления выпустила соломинку, через которую поглощала находящийся в ананасе божественный напиток.

- Да, да, Арабский - моя фамилия, а отнюдь, как вы понимаете, не национальность. Наверное, мне было бы более правильно носить фамилию Сионский или Еврейский. Но такова ирония моей жизни. А как вас зовут, прекрасное дитя?

- Изабелла, - почему-то брякнула Сима. Наверное,

что-то навеяла экзотическая фамилия собеседника.

- Ах, Изабелла, как это мило, романтично, так и представляешь себе напоенные солнцем виноградники на юге, темно-красное ароматное вино с тонкими оттенками фиалки и земляники... - От восторга Арабский закатил черные, похожие на оливки глазки.

В этот момент Сима слишком сильно втянула через соломинку коктейль и, к своему стыду, издала весьма неприличный звук.

- О, не смущайтесь, дорогая, - он улыбнулся ей, в

то время как она покрылась под пудрой красными пятнами,

и произвел неопределенный жест, адресованный бармену. Тот со сноровкой иллюзиониста приготовил два слоеных разноцветных коктейля. И это тоже было очень вкусно.

- Я уже попрощался с коллегой, Изабелла, и могу быть полностью

в вашем распоряжении. Куда бы вы предпочли потом пойти? Ресторан,

казино, дискотека, боулинг или, может быть, у вас есть какие-нибудь предложения?

Сима быстро прикинула, что людные места ей ни к чему, ну что за интимное свидание в боулинге? Просто курам на смех. Поэтому она долгим и, как ей казалось, весьма выразительным взглядом окинула кавалера и сказала:

- Я немного грущу сегодня, знаете ли, дорогой Михаил, я бы предпочла что-нибудь менее шумное, более интимное...

Арабский даже задохнулся от восторга, он сжал Симины руки

своими пухлыми лапками и прочувствованно промолвил:

- Изабелла, я сразу понял, что мы - родственные души! Все

эти казино-мазино, - почему-то сказал он, как кавказец,

развлечение для дешевок. А в вас сразу видны романтичная натура,

идеалистический взгляд на мир, благородство, интеллект.

Сима даже зарделась от таких комплиментов.

* * *

За милой беседой, которая с каждым выпитым коктейлем становилась все

менее продуктивной и все более состояла из междометий и плохо выговариваемых признаний в любви и заверений в преданности, прошла еще пара часов.

Сима, казалось, совершенно забыла, для чего здесь находится,

она бросала в сторону Снегирева затуманенные алкоголем взгляды, но,

похоже, совершенно не реагировала на его выразительные мимические

экзерсисы. Зато к нему подбегал несколько раз любезный бармен Арнольд,

чтобы поинтересоваться, все ли у того в порядке, не хочет ли он

обновить заказ. Снегирев не слишком вежливо и довольно злобно мотал

головой, продолжая корчить рожи в Симину сторону. А ведь он всего

лишь хотел остановить ее от неумеренного употребления алкоголя и напомнить

ей, что она все же находится на задании.

А парочка тем временем успела перепробовать все виды коктейлей, причем, похоже, шли они согласно детской присказке, описывающей последовательность цветов радуги: каждый ("Красный дракон") охотник ("Тропикана") желает ("Дезерт бум") знать ("Изумрудный Будда"), где ("Голубые Гавайи") сидит ("Синий бархат")

фазан ("Поцелуй Виолетты").

Такое разнообразное меню духовно сблизило парочку, они сидели обнявшись и роняли пьяные слезы. Снегирев, как ни старался, не мог разобрать, о чем они говорили. До него лишь доносились высказываемые в чей-то адрес упреки: "А она такая сука, но я ж ее люблю...", "А я так его хотела, мерзавца..."

Наконец они засобирались и нетвердой, но сосредоточенной

походкой направились к выходу. Сима оказалась более стойкой и почти несла маленького и расползающегося, как медузка, одетого в костюм от Черутти Арабского. Наверное, алкоголь распределялся у них не на килограмм веса, а на сантиметр роста. Надо сказать, зрелище они представляли презабавное. Снегирев немного расстроился, но нежные объятия Симы и Арабского запечатлел.

Пьяницы погрузились в бесшумно подкативший черный "Лексус", при посадке Сима умудрилась опять потерять туфлю. Швейцар в ожидании щедрых чаевых услужливо подобрал ее и надел на бесконечно длинную Симину ногу. Снегирев быстро прыгнул в свой скромный неновый джип и поехал следом.

* * *

- Миш, а где жена? - спросила слегка протрезвевшая Сима, проходя в шикарную квартиру Арабского, занимавшую целых два этажа в старом отреставрированном доме. Она с облегчением сбросила туфли на утомительных шпильках и прошла в огромную гостиную с камином, зеркалами, лепниной, более всего напоминавшую зал приемов во дворце. Было красиво, но неуютно, все равно что жить в музее.

- А она здесь никогда не живет. Всегда в загородном доме.

Ей все равно, где я, с кем я... - Арабский обреченно махнул рукой. Затем, как будто что-то вспомнив, стал рыться в карманах, вытащил телефон и нажал на кнопку. Послышались длинные гудки, и недовольный женский голос ответил.

- Ну как ты, лапуля? - заискивающе спросил бизнесмен. - Нет, нет, что ты, вовсе не напился, просто немного устал. Да нет, что ты!

В трубке недовольный голос перешел в крик. Михаил со вздохом отключился.

- Вот так всегда. Слушай, давай еще выпьем.

- Выпьем, - пьяно кивнула Сима. Она хихикала про себя,

представляя, как вокруг дома бродит трезвый и замерзший Снегирев,

пытаясь сообразить, как продолжить слежку. Сима сжалилась над ним

и подошла к огромному, чуть не в стену размером окну. Она не

сразу сообразила, как раздвигаются шторы, и слегка подергала их

за шелковые кисти.

- Нет, - Арабский подошел к ней и нажал кнопочку на стене.

Шторы медленно и бесшумно раздвинулись, впуская в ярко освещенную гостиную промозглую февральскую ночь, слабо освещенную уличными огнями тихого центра.

- Да, не Нью-Йорк, - разочарованно сказала Сима, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть там несчастного коллегу. - Тебе бы, Миш, в пентхаузе жить. Я читала, что это очень, очень круто.

- А, мне все равно, - отозвался Арабский, обнимая

Симу за талию. Его голова уютно покоилась на ее груди, она чувствовала

сквозь тонкое платье его теплое, наполненное парами алкоголя дыхание.

Только не понижать градус! - внезапно встрепенулся он и резво поволок скользящую по наборному паркету Симу в сторону бара.

А бар у него и вправду был как настоящий: стойка, высокие

табуреты, зеркальные полки с огромным выбором напитков. Арабский сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и старательно изображал профессионального бармена.

- Что леди желает выпить? Шампанское "Дом Периньон", коллекционное, замечательного урожая 1995 года? Подать карту вин?

- Только не понижать градус! - завопила Сима, понимая,

что залить плещущуюся в ней алкогольную смесь шампанским смерти подобно.

- Что же, мудро, мудро, - по-отечески похвалил ее

Арабский. - Могу предложить что-нибудь на свой вкус?

- А то! - немедленно откликнулась Сима, - Эх,

Майкл, не поверишь, я ведь всегда по водочке заходила, селедочкой закусывала.

- А по тебе и не скажешь. - Арабский недоверчиво окинул

ее взглядом с ног до головы. - По виду - шампанское, Париж,

норка, икорка.

- Это сейчас, - спохватилась Сима, поправляя дорогие

Инкины часики на запястье. - А ведь выросла я в семье алкоголиков.

Сима мысленно попросила прощения у мамы и скрестила пальцы.

Безрадостное детство, корка хлеба, свист ремня... Гены не спрячешь.

- Ах, бедная моя девочка, - со слезами в голосе произнес

Арабский, вылезая из-за барной стойки, чтобы нежно прижать к себе девушку. - Что я могу для тебя сделать? Хочешь поступить в университет? Хочешь, я открою для тебя фирму, например туристическую? Или салон красоты?

Сима растрогалась и дрожащим голосом спела из Земфиры:

- Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?

- Девочка моя, Изабелла, только я умоляю тебя, уйди

с панели. - Арабский так расчувствовался, что из глаз его потекли слезы, он их размазал по лицу пухлым кулачком, напоминая лысоватого ребенка.

Сима тоже разрыдалась, исполненная нежности к этому маленькому олигарху, но все еще не решив, обижаться ли ей на то, что ее приняли за проститутку. Затем она передумала обижаться, так как этот образ выбрала сама и, стало быть, отлично в него вписалась.

- Будем пить прекрасный, бесподобный молт, - наконец-то успокоился Михаил, вырвав у Симы обещание никогда не торговать своим телом. - Нет ничего лучше простого, но благородного скотча на скалах.

- Чего на скалах? - не поняла Сима.

- Скотча, прекрасного, выдержанного, несмешанного

молта, сохранившего запах дыма после копчения ячменных зерен. - Он положил в широкие невысокие стаканы крупные куски льда

и медленно налил янтарную, резко пахнущую жидкость,

с удовольствием глядя, как виски, растапливая лед, становится светло-желтым, вязко, как масло, переливается и обволакивает прозрачные кубики.

- Лед - это и есть скалы. А скотч на скалах

просто шотландское виски со льдом.

Сима понюхала стакан и сморщилась:

- По-моему, чистый самогон.

Арабский мягко и покровительственно засмеялся:

- Никогда так не говори. Со временем ты научишься ценить этот

вкус и аромат, различать его оттенки, отличать шотландское виски

из копченых зерен от ирландского из сушеных, от канадского бурбона,

ржаного, кукурузного. И уж конечно, никогда не спутаешь прекрасный

зрелый молт с дешевым ординарным "Джонни Уокером"

с красной этикеткой или "Учительской горькой".

- Какой-какой учительской? - засмеялась Сима.

- Виски "Teacher's", "Учительская", никогда

не пей.

Сима поднесла к губам стакан и, стараясь не дышать, глотнула. Маслянистая жидкость обожгла небо, но это оказалось приятно. Она уже смелее глотнула. Действительно, ничего похожего на самогон, запах которого вначале испугал ее. Это было как с маслинами, вкус которых сначала ей тоже показался отвратительным.

- Миш, а у тебя есть кто-нибудь? - Сима со стаканом

в руках прошлась по комнате. Она задержалась у камина, где стояли многочисленные фотографии в разнообразных аляповатых, явно случайных рамках.

- Ну, я женат. Ты же знаешь.

- Да, знаю. - Сима раздраженно махнула рукой. - Я

имею в виду любовницу, подругу.

- У-у, - покачал головой Арабский. - Хотя нет, подожди, теперь ты моя подруга. - Он взял Симу за руки и просительно заглянул ей в глаза. - Мы ведь можем иногда встречаться, выпить виски, поболтать. Ты не смотри, что я "новый русский", я ведь доктор исторических наук, специалист по античной истории. Знаешь, я, когда разбогател, всех старых друзей потерял, наверное, неловко им со мной. А новых так и не завел. Жена на даче живет, выезжает в Москву только походить по магазинам ("Не только", - подумала Сима), не вижу ее неделями. Сын в Америке учится, в Принстоне.

Вот вечерами выпиваю в этой огромной хате сам с собой, от тоски выть хочется. Понимаешь меня?

Сима покивала, ей и вправду было жалко маленького одинокого олигарха.

- Ты ведь будешь моим другом, правда?

- Конечно, буду, - сказала Сима и решительно

нажала на кнопку, закрывающую шторы.

Пока Арабский готовил очередной скотч, Сима без особого интереса рассматривала стоявшие на камине фотографии. Ухоженная стройная дама с недовольным лицом - жена. Чернявый губастый мальчишка, вымахавший на голову выше отца, - сынок-студент. Несколько фотографий с приемов, некоторые - на фоне экзотических пейзажей. Неизменно только недовольное высокомерное выражение лица жены и немного заискивающее и виноватое Михаила. Внезапно сердце у нее екнуло, перевернулось и забилось беспорядочно-быстро. С фотографии ей улыбалась Светлана, одетая в легкомысленную цветную тряпочку. Она была снята у подножия гигантской статуи Будды в компании с четой Арабских.

- А это кто? Родственница? - безразлично спросила Сима.

- Да нет, случайное знакомство на отдыхе. Очень милая женщина, Света, кажется. И муж у нее приятный, молодой, забыл, куда дел его визитку.

- Тоже бизнесмен, наверное? - Сима безуспешно скрывала свой интерес, голова ее неожиданно стала совсем ясной.

- Не помню, случайное знакомство. А почему ты спрашиваешь?

- Да так, уж больно вид у тебя довольный, выглядишь шикарно. Арабский польщенно улыбнулся, хотя, надо сказать, вид его трудно было назвать шикарным: круглые щечки торчали из-под соломенного шлема завоевателя диких народов, майка туго обтянула упитанное брюшко, шорты подчеркивали кривизну коротких ножек. Он напоминал постаревшего детсадовца на прогулке. Не хватало только трехколесного велосипеда или сачка для ловли бабочек. Но он был мил и обаятелен, и Сима почувствовала, что при других обстоятельствах даже могла бы в него влюбиться.

- А где же ее муж?

- Снимает.

- А на других фотографиях?

- Точно нет, жена очень скоро из-за чего-то поссорилась

со Светланой. Она вообще всегда со всеми ссорится, - вздохнул он.

Они выпили по стаканчику виски, и Арабский отправил Симу домой

на своем "Лексусе". Она была все же изрядно пьяна и не заметила, что благородный Снегирев на стареньком джипе проводил ее до дома и даже дождался, пока в ее окнах загорится свет. Все-таки она лучшая подруга его жены и единственный сотрудник его агентства.

ГЛАВА 11

Всю ночь Симу преследовали бессвязные кошмары: она погибала

в жаркой пустыне без воды, облизывала сухие потрескавшиеся губы, горло было обожжено, она с трудом дышала. Затем все в той же пустыне наступила ночь, стало холодно, но пить хотелось по-прежнему. Сима с трудом разлепила глаза, потерла их, размазывая несмытую вчерашнюю тушь, и поплелась на кухню в поисках питья. Кроме тепловатой воды в чайнике, ничего не нашлось, и Сима, страдая от жажды и головной боли, запила ею таблетку аспирина. Вероятно, она вчера еще и простудилась, разгуливая на шпильках по лужам. Уж куда уютнее были бы высокие ботинки на гусеничной подошве. Возвращаясь, она наткнулась на нечто безвольное, мягкое и шелковистое, валявшееся прямо в коридоре на заляпанных туфлях. Инкина шубка напоминала шкурку мертвого животного. Полная раскаяния и угрызений совести, Сима с трудом наклонилась, подняла шубку и повесила ее на вешалку. Нетвердой походкой, натыкаясь в темноте на углы, она вернулась в постель и уснула, сквозь дрему вспоминая уговоры Арабского уйти с панели. Она даже захихикала, если только во сне можно хихикать.

Утром сквозь полупрозрачный, смешанный с явью сон она услышала, как Марина Алексеевна нарочито громко двигается по квартире. Обычно, если Сима спала, мать старалась передвигаться бесшумно, чтобы не разбудить бесценное чадо. Но сегодня...На кухне гремела посуда, половицы грозно скрипели под ногами Марины, она демонстративно хлопала дверью, всячески выражая свое неудовольствие и раздражение. Марина Алексеевна подчеркнуто ласково и громко разговаривала с огромными волосатыми котами Дымой и Гошей, представляющими собой неполную семью - мать и сына. Сын перерос Дыму раза в полтора, но был глуповатым, пугливым и во всем слушался более мелкую мамашу. Изображая возмущение Симой, Марина Алексеевна становилась необычайно нежной с котами, называла их детками, умилялась прекрасному аппетиту и той благодарности, с которой они ласкались к ней, облизывая хищные мохнатые морды.

Вот и сегодня Марина Алексеевна громко, чтобы слышала Сима, приговаривала:

- Ешьте, мои золотые! Вкусная рыбка, да? Только вы и цените хорошее

отношение, только вы и есть настоящие дети, а не та злыдня,

тут Марина Алексеевна еще повысила голос, - которая дрыхнет,

как пьяный сапожник. А вы бы слышали, как от нее несет перегаром!

А вы бы видели, какая она вчера пришла! Одета, как уличная

девица, пьяная в лоскуты и тряпочки. Как вы думаете, киски, что это

она ночью на кухне делала? Так я вам скажу: это она водичку пила,

да еще и с таблеткой! А что же мы ей дадим на завтрак? Думаете, рюмку

водки на опохмел, так сказать, поправить здоровье? И в кого же она?

Ведь никто в семье не пил, даже никчемный муж мой бывший Григорий.

При этих словах Сима поморщилась, вспомнив, как объясняла Арабскому что-то о семье алкоголиков и неизбежной генетической предрасположенности. Выход был только один: дождаться, когда мать уйдет на работу, а до тех пор притворяться спящей.

* * *

Сима кое-как умылась, пару раз махнула щеткой по волосам, почти вслепую натянула джинсы и водолазку. Надо бы вернуть Инке шубейку, платьице, часы, сумку.

- Ин, это я. Если никуда не собираешься, я сейчас подъеду.

- Давай, и Володька дома. Выпьете кофейку и поедете на работу.

- Угу. - Сима положила трубку и вышла из дома,

избегая смотреть в зеркало. Ноги были ватными, она не сразу сумела

открыть дверцу машины. В салоне ей сначала было холодно и сыро, затем

стало жарко и душно, влажные волосы прилипли ко лбу. Удача, что

ехать недалеко, а то с такой реакцией можно и в аварию попасть.

В доме Снегиревых было тепло, уютно пахло булочками с корицей и крепким кофе, который мастерски варила Инка. Подруги обнялись, и Инка слегка поморщилась:

- Боже, что ты вчера пила?

- Чего я только вчера не пила... - вздохнула Сима. - Эх, тяжела и полна опасностей жизнь частного детектива.

- Ну, допустим, тебя никто не заставлял так напиваться!

не согласилась Инна.

- И ты, Брут! - горестно воскликнула Сима. - А

ты забыла, в каком состоянии я нашла тебя прошлой зимой на

своей даче?

- Ты сравнила! Моей жизни угрожала опасность! Меня могли убить!

А ты просто развлекалась!

- Я не развлекалась! Я работала! - не согласилась Сима.

- И поработала неплохо, - вклинился в их разговор Снегирев. - Молодец, Симка, отлично справилась с ролью "ночной бабочки", хоть и слегка перебрала. Я уже получил снимки, вот полюбуйтесь, есть на что взглянуть! Он протянул пачку фотографий.

Сима с интересом рассматривала их и себя не узнавала. Боже

мой, что за красавица! Какой взгляд, поворот головы, как соблазнительно струится шелк по стройному телу, как небрежно закинута нога на ногу, демонстрируя их почти нечеловеческую длину. Сима мысленно сравнила фотографии с тем, что она ежедневно наблюдала в зеркале, и вздохнула. Красиво, конечно, но совершенно непрактично. Инка тоже издавала сдавленные писки, свидетельствующие о высшей степени восхищения. Что же касается компромата, то его было предостаточно. Коленопреклоненный Арабский элегантно надевает туфлю на Симину ножку. Он же с неповторимой нежностью поит ее чем-то из своего бокала, воркует ей на ушко, держит за плечико, с вожделением заглядывает в декольте... Дальше еще хуже. Парочка уже изрядно пьяна. Дружеские лобзания вполне можно принять за любовные. Вот они садятся в машину, короткое Симино платье становится еще короче и открывает область, где наконец-то заканчиваются, казалось бы, бесконечно длинные ноги. Сима стоит у огромного окна в ярко освещенной комнате, Арабский обнимает ее за талию.

- Блеск, - не удержалась Инка. - Хороша, чертовка.

- Да, - неопределенно протянула Сима.

Володь, а у тебя есть негативы?

- А как же, вот они, останутся в архиве агентства.

Снегирев вынул из кармана пленку.

Сима покрутила ее в руках, а затем на глазах у изумленных

Снегиревых принялась рвать снимки на мелкие кусочки. Фотографии были плотные, и Сима от прилагаемых усилий даже покраснела.

- Ты что, с ума сошла?! - заорал Снегирев, пытаясь спасти хоть что-нибудь. - Это же заказ, нам за это заплатят деньги, и неплохие! Отдай немедленно пленку!

Но Сима уже изорвала снимки, а кассету с пленкой, похоже, отдавать не собиралась.

- Да какая муха тебя укусила?!

Сима как-то обмякла и заплакала:

- Я не отдам! Он мой друг! Он знаете какой? Одинокий, беззащитный, очень добрый. А эта стерва ему врет, содержит любовника, да еще собирается деньги оттяпать при разводе. Я не могу его предать! - Тут Сима почти заголосила, судорожно сжимая в кулаке пленку. - Ну Снегирев, миленький, ну пожалуйста, мы что-нибудь придумаем. Инка, помоги же мне!

Инка чуть не прослезилась и просительно посмотрела на мужа.

- Ну, правда, может, не надо?

- Да вы что говорите?! - окончательно

вышел из себя Снегирев. - Это работа, а вы сопли пускаете!

- Он мне в институт предлагал поступить, фирму открыть,

если я уйду с панели, - прорыдала Сима.

У Инны даже дыхание перехватило после этих слов. Вот это благородство!

Она вспомнила свою путанскую юность, и ей стало отчаянно себя жалко. Ну почему, почему ей никогда не встретился такой Арабский, который вместо того, чтобы отслюнявливать поутру зеленые купюры, просто сказал бы ей: "Детка, уходи отсюда, я тебе помогу".

Подруги обнялись, плечи их почти синхронно вздрагивали. Снегирев плюнул и ушел курить на кухню. Когда все немного успокоились и обсудили создавшееся положение, было принято решение: Сима пишет отчет, что, несмотря на все ее приставания, завлекания и заигрывания, клиент проявил нечеловеческую стойкость и безразличие к доступным радостям продажной любви. К этому прилагаются тщательно отобранные снимки: Сима стреляет глазами в Арабского, но он отвернулся, беседует с партнером, и все в таком духе.

Они уже мирно пили кофе, когда Сима вспомнила <MI>самое главное<D>!

- Я видела у Арабского странную фотографию! Он, его жена и Светлана Артемова на фоне какой-то южноазиатской экзотики. Арабский не очень хорошо их помнит, это было мимолетное курортное знакомство, но, по его словам, Светлана была не с Артемовым, а с молодым мужчиной. Он, правда, считает, что это был ее муж.

- С кем же? - поинтересовалась Инна, наливая себе из джезвы густого кофе.

- В том-то и дело, он не помнит.

- А когда это было? - резонно спросил Снегирев.

- Черт! Не знаю! Но я же была пьяная, - сокрушенно ответила

Сима.

- Это могло быть до Артемова, - заметила Инна.

- Могло, но, судя по тому, что она мне рассказывала о себе, она

была бедна, если не как церковная мышь, то почти. Иначе зачем ей работать сиделкой у тяжелобольного? - заявила Сима.

- Справедливо, - заключил Снегирев.

- Ты должна узнать, что это была за поездка. Тем более ты теперь подруга Арабского.

Сима промолчала, только с вызовом посмотрела на шефа.

* * *

Трель мобильного воспроизвела навязшие на зубах "Подмосковные

вечера". Сима затормозила у светофора и ответила.

- Ну и чем же вчера занимался мой маленький детектив?

От бархатного голоса Кострова у Симы забилось сердце.

- Пришлось срочно выполнить одну работу. Это не связано с Артемовыми.

- И даже с другими мужчинами? - пытался пошутить Костров.

- Особенно с другими мужчинами, - многозначительно сказала

Сима.

- Как бы там ни было, нам нужно увидеться. Сегодня.

- Сейчас?

- Ну, если хочешь, сейчас, - засмеялся он. - Приглашаю

тебя на обед. Как насчет грузинской кухни?

- Хорошо, - как можно сдержаннее сказала Сима, лихорадочно прикидывая, успеет ли она переодеться.

- В четыре на пятнадцатом километре Осташковского шоссе.

Найдешь?

- Постараюсь. - Сима рванула домой, прикидывая, что

такое надеть, чтобы не быть совсем уж замарашкой, но в то же

время не переборщить с нарядом и не показать тщательную подготовку.

Дома она попыталась небрежно уложить волосы, как ее учила Инна, нанесла на лицо легкий светлый тон, чуть тронула ресницы тушью, дотронулась до губ каштановым блеском. Несмотря на вчерашнее возлияние, получилось неплохо. Затем Сима с удовольствием надела роскошные

брюки из тонкой шерсти шоколадного цвета, купленные

по настоянию все той же Инки на суперраспродаже при закрытии бутика Ферре, и нежнейший облегающий кашемировый свитер устричного цвета. Ботиночки на каблуках были неудобны, но не надевать же гриндеры! Несколько капель "Зеленого чая" завершили образ, полуспортивный, полуделовой, но очень симпатичный и привлекательный.

* * *

Скромный с виду загородный ресторанчик предлагал по-настоящему домашнюю грузинскую кухню, и ее спутника здесь хорошо знали. Окрыленная вчерашним успехом и мужским вниманием, Сима чувствовала себя уверенной элегантной дамой, а не зеленой смущающейся девчонкой в лапах опытного сердцееда.

Она со знанием дела принялась изучать карту вин, хотя большинство грузинских названий ничего ей не говорили.

- Говорят, 1995 год был хорош для виноделия? - блеснула она познаниями.

Сергей только удивленно приподнял брови.

- Я вижу, дама знаток, - с сильным кавказским акцентом угодливо произнес метрдотель. - Тогда сразу замечу, что хорошие года для французских вин не всегда совпадают с таковыми в Грузии. Вы меня понимаете?

- Конечно, тогда, может, вы сами предложите что-нибудь? - с достоинством спросила Сима.

- Да, мадам, это моя работа, - поклонился грузин, продемонстрировав аккуратную плешь среди черных вьющихся волос.

Костров с интересом следил за их диалогом.

Метрдотель щелкнул пальцами и негромко сказал несколько слов по-грузински подлетевшему официанту. Через пять минут тот бережно, как драгоценность, принес невзрачную бутылку темного стекла, покрытую пылью и паутиной.

- Надеюсь, вы понимаете, что пыль не стерта специально,

чтобы показать вам, что вино это действительно старое, что оно

долго хранилось в одном месте. Это настоящая "Хванчкара" урожая 1947 года из сталинских подвалов! - торжественно произнес он. - Драгоценное вино! Только для таких дорогих гостей, как вы!

Он осторожно вынул пробку, налил немного вина в бокал и отставил вино на поверхности могло впитать запах пробки. Затем наполнил на четверть второй бокал и предложил Кострову. Тот со знанием дела подержал бокал в руках, посмотрел на свет, вдохнул аромат, попробовал, перекатывая вино во рту, и наконец выдохнул:

- Восхитительно!

Сима тоже попробовала, стараясь повторять его действия.

Гранатовые капли растеклись по языку, наполнив рот вкусом солнца, травы, цветов, фруктов, выросших когда-то, более полувека назад, тщательно собранных и хранившихся все это время, чтобы дать ей, Симе, почувствовать аромат того послевоенного лета.

Она открыла глаза, Костров смотрел на нее нежно и немного насмешливо.

- А почему ты для них такой дорогой гость? - поинтересовалась Сима.

- Так, помог однажды. Что будем есть?

- Полностью доверяю тебе, дорогой, - многозначительно

произнесла Сима, пребывающая в романтической расслабухе, вызванной замечательным напитком.

Между лобио, сациви, чанахи и шашлыком разговор о деле все-таки состоялся.

- Я не понимаю, почему ты до сих пор не встретилась с Викторией, сказал Костров.

- Пойми, я хотела сначала собрать о ней как можно больше сведений, чтобы было о чем говорить, - оправдывалась Сима.

- И что же ты узнала? - Сергей аккуратно отрезал

сочащийся золотистым маслом кусочек ачма-хачапури.

- Ну, девочка она странная, возможно, психически больная,

до сих пор посещает психиатра. Я, кстати, была у него, кажется, все

беседы с пациентами он записывает на кассеты, потом их анализирует.

Мама говорит, что это обычная практика, чтобы не ускользнуло нечто

важное, на что можно не обратить внимания при беседе. Но, как ты понимаешь, это - врачебная тайна. Просидела я у него полтора часа, практически ничего не узнала, зато захотелось рассказать ему о себе - он психиатр от бога, мама говорит, этому не научишься, с этим надо родиться.

Сергей молча слушал, иногда одобрительно кивал, подливая в бокалы вино.

- Гораздо больше я узнала от ее няньки. Очаровательно говорливая старушка. Похоже, Вика не слишком любила свою мать, зато обожала отца. Но она стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с матерью, и ее смерти. И впала в "реактивное состояние". Я немного знаю, что это. Обычно такие состояния довольно хорошо лечатся, но только не в Викином случае. Шли месяцы, а лучше ей не становилось. Пока не обратились к Гольдину. Она почти выздоровела, но, похоже, только "почти". Я была в университете, ее характеризуют замкнутой, малообщительной, странной, она не участвовала в студенческих тусовках, не принимала ухаживания сверстников, возможно, употребляла наркотики. Ты слышал о посттравматическом стрессовом расстройстве?

- Это что-то вроде вьетнамского, афганского или чеченского синдрома?

- Не только. Это психические расстройства после переживания

катастроф, - пояснила Сима. Выросшая в семье психиатра, она

чувствовала себя почти профессором. - Катастрофа может быть

любой: война, стихийное бедствие, угроза жизни, в данном случае

смерть матери у нее на глазах.

- Ты молодец, - похвалил Симу Костров. - Могла

бы Вика убить своего отца?

- Она очень его любила и патологически ревновала. Девочка она

как минимум психически неуравновешенная, всего можно ожидать. Но это

было бы слишком просто.

- Почему?

- Неясно, при чем здесь Хлопин. Затем, логичнее было

бы убить Светлану, как главную соперницу. Кроме того, в прошлом Светланы

не все чисто.

- С чего ты это взяла? - спокойно спросил Костров.

- Она говорит, что была бедна, приехала работать сиделкой.

Но в то же время я точно знаю, что у нее был, а может быть,

и есть, любовник. Кто и когда, - Сима предупредила вопрос

Сергея, - не знаю. Но обязательно узнаю.

Сергей пожал плечами.

- Не уверен, что это важно. А вот в чем у меня нет сомнения,

так это в том, что мы должны опередить следствие и найти настоящего

убийцу.

Сима немного поколебалась и сказала:

- Я не сказала самого главного. В поселке Артемовых

я встретила человека, который видел машину Вики, возможно, в ночь

убийства. В ней сидел мужчина. Правда, свидетель - пьяница,

и я не уверена, что ему можно верить.

Они прощались у Кольцевой дороги. Оба вышли из своих машин,

не глуша моторы и не выключая свет. Костров привлек к себе Симу

и поцеловал, впервые поцеловал по-настоящему, не щеку и не в макушку,

и не шутя. Она чувствовала это по его ставшим тяжелыми рукам, горячему

дыханию, по чему-то еще, не поддающемуся описанию, но более

всего напоминающему энергетический кокон, вне которого течет время,

идет мокрый снег, сигналят машины, хрипит динамик голосом Джо Кокера...

ГЛАВА 12

- Мамочка, а если я выпрошу у Гольдина его кассеты?

заискивающе спросила Сима у матери, которая в это время заваривала

чай.

Рука Марины дрогнула, и она перелила кипяток в заварочный чайник. По столу расползлось желтоватое пятно с чаинками.

- Что значит выпрошу? - Марина Алексеевна строго

посмотрела на дочь над очками. Вид у нее был совершенно учительский.

Неужели ты всерьез считаешь, что он даст тебе профессиональные записи? Смешно даже говорить об этом.

- А если я все же попробую? - не сдавалась Сима.

Она обожглась кипятком и старательно вдыхала воздух, смешно приоткрыв рот и маша руками.

- Пробуй, - сухо откликнулась Марина Алексеевна,

но я бы не дала.

Отдышавшись, Сима порылась в сумке и выудила оттуда потрепанную бумажку, на которой был записан телефон Гольдина. Марина Алексеевна с презрением посмотрела на беспорядок, царивший в Симиной сумке, - у нее самой все было идеально.

- Борис Ефимович, здравствуйте, дорогой, - ласково пропела Сима. - Это опять Серафима, дочь Марины Алексеевны.

Да, да, вы очень заняты? Как насчет завтра вечером? Последняя пациентка, и как раз Вика? Отлично! А можно к вам приехать, посоветоваться? Да-да, очень важно. Ладно, договорились, в восемь. - Сима положила трубку и посмотрела на мать.

Марина Алексеевна пожала плечами, прихватила под брюшко тяжеленного упирающегося Гошу и отправилась смотреть новости. Сима не разделяла материнской страсти к новостям, но уже привыкла, что та ежедневно смотрит "Сегодня", "Вести", программу "Время". Марина Алексеевна считала, что только анализ различных информационных программ, представляющих различные политические течения, может составить объективную картину мира.

Уже засыпая, Сима планировала завтрашний день: утром написать отчет для жены Арабского, позвонить самому Арабскому, узнать насчет Светланы и ее любовника, еще раз поговорить с нянькой, попытаться связаться с Викой, вечером - Гольдин...

* * *

Сима проснулась бодрая и свежая. Она закрыла глаза и вспомнила Кострова, его насмешливый взгляд, жест, которым он подавал ей руку, запах его теплой щеки, привкус табака на его губах... Она резким движением подняла сжатую в кулак руку и взвизгнула:

- Йес!

Через час она неслась по забитым транспортом улицам

Москвы в агентство. В полдень должна была прийти мадам Арабская

за вожделенными свидетельствами измены. Ну уж нет, она не могла подсунуть ее другу Мише такую свинью. Поэтому, когда, сидя в теплом офисе и прихлебывая противный растворимый кофе, она заканчивала отчет, Арабский в ее описании представал чистым и непорочным ангелом, спустившимся с небес и имевшим только один недостаток: некоторое пристрастие к алкоголю, да и то в силу духовной неудовлетворенности и душевного одиночества. Сей отчет мог даже из самого черствого сердца выдавить слезу и заставить каяться даже самую грешную душу. Ну, ясное

дело, только не мадам Арабскую. Оставив объясняться с ней Снегирева, Сима помчалась дальше, проверяя на ходу, хватит ли заряда у ее мобильного.

Из машины она позвонила Александре Васильевне:

- Я тут в ваших краях, рядом. Если вы не заняты, может, пригласите на чашечку чаю, он у вас просто замечательный, а на улице так сыро! - лисичкой запела Сима. Ей очень хотелось еще раз взглянуть на дом, поговорить с болтливой старушкой.

- Ой, деточка, конечно, как приятно, что вы

меня не забыли! - Александра Васильевна и впрямь обрадовалась. Может, по дороге чего-нибудь сладенького захватите?

- Непременно! - пообещала Сима и порулила в

ближайший "Перекресток".

Она припарковала машину у ворот и вошла во двор. Судя по неряшливо таявшему снегу, двор давно не убирали. Сима удивилась, как быстро становятся видны следы запустения. Александра Васильевна увидела подъехавшую машину и гостеприимно распахнула дверь, но не большую, дубовую, парадную, а боковую, неприметную, для прислуги. Здесь рядом была кухня и комната самой Александры Васильевны.

- Проходите, Симочка, как приятно, что навестили

старуху! Сижу здесь одна, как сыч, и словом перекинуться

не с кем. Чаек с мелиссой, с душицей, только что заварила. Садитесь к столу, грейтесь. Что нового?

Сима с удовольствием вытянула ноги, обутые в меховые хозяйские тапочки, взяла в руки знакомую цветастую чашку.

- Да какие новости? Светлана в тюрьме... - При

этих словах Александра Васильевна мелко сочувственно закивала. - Вот Вику найти не могу. Не звонила она вам?

- Как же, звонила. Бедная детка, такое горе, такое горе, сиротинушка. - Александра Васильевна попыталась впасть в кликушество и заголосить, как на похоронах.

Однако Сима довольно резко и невоспитанно ее оборвала:

- А что же трубку она не снимает, или ждет, что ее с

милицией на допрос привезут?!

Александра Васильевна мгновенно успокоилась.

- Ага, не снимает трубку, говорит, никого слышать

не хочет. А мне сама позвонила, голубка, ведь никого у нее, кроме

меня, на этом свете не осталось. - Голос ее взмывал все выше

и выше, приобретая истерическую пронзительность.

- А допрос? - громко и резко спросила Сима.

А как же допрос?

- Так допросили уже сердешную, нелюди. Им ведь все равно,

что у человека такое горе. Ах, деточка моя, ах, сиротинушка, зачем

пришла, зачем глупостей наделала? Я же видела все, видела! Что

же ты меня не послушала?! - обращалась сама к себе Александра Васильевна, раскачиваясь на стуле и глядя в одну точку.

У Симы даже пересохло в горле, и она отхлебнула горячего чаю, пытаясь сообразить, что происходит.

- Что же ты, голубка, как тать ночной прокралась? Что

же никого не пожалела? - продолжала нараспев страдать старушка.

Сима окликнула ее, но она не ответила. Тогда Сима

взяла ее за плечи и сильно встряхнула. Голова женщины безвольно

качнулась, из пучка волос выпали неопрятные седые космы.

Оставалось только одно средство: обрызгать ее водой, что Сима

и сделала. Поймав на себе осмысленный ее взгляд, Серафима строго спросила:

- Так когда это приходила Вика? В ночь убийства?

Вы ее окликнули? Что она сделала?

Александра Васильевна в отчаянии прикрыла рот морщинистой рукой и взирала на Симу с ужасом. По ее лицу стекала вода. Теперь главное - не позволить ей впасть в прежнее состояние. Поэтому Сима спокойно и твердо, держа ее за руку, сказала:

- Я поняла, в ночь убийства здесь была Вика. Она

прошла через черный ход мимо вашей комнаты, поэтому вы ее видели. Вы ее окликнули, но она не ответила, так?

Женщина молча кивнула. На ее лице был написан такой ужас, что Симе стало ее жаль.

- Когда она вернулась?

- Не знаю, быстро, я слышала, как захлопнулась дверь,

минут через пять. Я еще удивилась, зачем она приезжала, чтобы так

быстро уйти.

Внезапно старая няня упала перед Симой на колени и запричитала:

- Христом-богом молю, не говори никому. Я в милиции

не сказала и дальше отказываться буду, скажу, ты все придумала!

* * *

- Сергей, у меня новости! Надо срочно увидеться. Где

ты?

- В суде на процессе. Сейчас перерыв, суд на совещании,

быстро ответил Костров. - Когда ты можешь приехать?

- Мне нужно около получаса.

- Жду. Если заседание начнется, подожди, зал

номер восемь.

Через сорок минут Сима подъехала к относительно новому

зданию суда на севере Москвы. Она немного опоздала, заседание началось.

Дело рассматривалось в открытом слушании, поэтому она тихо проскользнула через боковую дверь и смешалась с сидевшими родственниками то ли потерпевших, то ли подсудимых. И у всех были напряженные лица, женщины сжимали в руках платочки. Преступники, парочка несовершеннолетних разбойников, довольно нелепо выглядели в специальной зарешеченной выгородке, как звери в зоопарке. Костров тихо переговаривался с другим адвокатом. Когда скрипнула дверь, он поднял голову, встретился с Симой взглядом и только слегка кивнул головой.

Сима много раз бывала в суде, особенно когда проходила

практику. С каждым годом помещения ветшали, компьютеры приходили в негодность, а судьи достигли того возраста, когда уже даже проблематично читать внукам сказки. Не из-за зрения, конечно.

Судья по имени Алла Тарасовна, зачитывавшая какую-то длинную малопонятную юридическую бумагу, похоже, работала еще с Вышинским и уже в те времена была зрелой дамой. Сначала до Симы донесся ее надтреснутый громкий голос с модными лет пятьдесят назад патетическими нотками. Заинтересованная Сима прищурила глаза, вглядываясь. Судья напомнила ей главную героиню из любимой в детстве книги "Безобразная герцогиня". Ужаснее всего было то, что Алла Тарасовна не хотела мириться с возрастом: неподвижное маскообразное лицо с отвисшими брылами покрывал слой пудры толщиной в палец. По этому грунту были нарисованы брови и глаза, причем неверной рукой автора, трясущуюся голову венчал огромный нейлоновый парик. Судейская дама обладала громким пронзительным голосом и явно склочным характером, и это, равно как и плохое понимание того, что происходит, можно было отнести к ее почтенному возрасту.

Допрашивая свидетелей, судья начинала их перебивать, не

давала им ответить, кричала, обвиняла во всех мыслимых морально-этических и экономических проступках и преступлениях и неизменно доводила до слез.

Молоденькая секретарь суда, пытаясь вести протокол, бросала вокруг недоуменные взгляды.

Прокурор задумчиво протирал очки, оставив попытки вникнуть

в происходящее. И только адвокаты выглядели невозмутимо, демонстрируя, что все идет как надо.

А над всем царил эмоционально насыщенный, пафосный

голос судьи. Только, к сожалению, было трудно понять, что же она

говорит.

Сима вздохнула. Конечно, даме давно пора на заслуженный

отдых, караулить наступающий маразм, но кем ее заменить? Молодые

юристы не согласны работать за копейки, вот и они со Снегиревым ушли

из прокуратуры...

Наконец-то экзекуция закончилась, и все со вздохами

облегчения покинули зал. Костров взял Симу под локоток и быстро

увел.

- Что здесь происходило? - поинтересовалась она.

- Да все путем, что бы ни происходило, все равно дело

пойдет в суд высшей инстанции. Так что никто не напрягался. Кроме

судьи, конечно. Так что у тебя за срочные новости?

- Похоже, ты был прав, это Вика. Нянька призналась,

что видела ее в ночь убийства!

Глаза Кострова блеснули, но он промолчал.

- Похоже, настало время встретиться с Викой. И я

знаю, где ее найти. Сегодня вечером она последняя на приеме у Гольдина.

Он сам мне сказал.

* * *

- Изабеллочка, душа моя! - раздалось из трубки.

Сима опешила и не сразу вспомнила, что так ее называет Арабский, вернее, под этим именем он ее знает.

- Ой, Миша, как дела?

- Думаю о тебе, дружочек, не хочешь со мной пообедать?

- Конечно! - Тут Сима с сожалением вспомнила,

что на ней довольно потертые джинсы, словом, узнать ее можно было только по росту.

- Давай в "Царской охоте" на Рублевке, там днем

никого нет.

Знаменитый ресторан "Царская охота", где в свое

время Ельцин давал неформальный обед для Жака Ширака, разочаровал

Симу своей аляповатостью и эклектичностью. Здесь соседствовали стили "деревенская изба" с бревенчатыми стенами, грубыми деревянными столами, печью, огромной колодой непонятного назначения, подвешенной на цепях, и "царские покои" с китчевыми картинками на шелке, псевдомраморными бюстами царей, натыканными во все углы, резными шкафчиками ампир. Все это производило довольно странное впечатление, словно хозяин реализовал свое детское видение русских сказок, трансформированное изучаемым в школе романом "Война и мир". Правда, еда была неплохой, а официанты в поддевках предупредительными.

Арабский очень обрадовался Симе, а еще больше

он обрадовался тому, что она, оказывается, просто одетая девушка, явно промышляющая не на панели.

- Слушай, здорово! - воскликнул он. - А

я опять собрался уговаривать тебя бросить ночные занятия.

- А я боялась тебя разочаровать, - рассмеялась Сима. - Да и зовут меня не Изабелла, а Серафима, Сима.

- Здорово, - еще раз восхитился Арабский.

- И вовсе я не из семьи алкоголиков, - призналась сыщица.

- Да и я, если признаться, редко себе позволяю. А чем

же все-таки ты занимаешься и что делала тогда в баре? - спросил Михаил.

- Я вообще-то юрист, - уклончиво сказала Сима,

а в баре... Понимаешь, с подружкой поспорили, ей все во мне не нравится: сидишь не так, стоишь не так, ходишь, как лошадь, топаешь, как полк солдат, одеваешься, как старая дева, помешанная на турпоходах...

Ну, я ей и доказала.

- А я, Сима, очень рад, что ты такая. Если честно,

я просто боюсь эдаких женщин-вамп, пожирательниц сердец, - признался Арабский.

- Да уж, это точно не обо мне. Слушай, а та фотография

на камине, где это было? - спросила Сима, макая оленину в

клюквенный соус.

- Юго-Восточная Азия. Таиланд-Малайзия-Сингапур,

года три назад, точно уже не помню. А почему тебе это интересно?

- Я их дочку Вику знаю.

- А ты уверена, что у них есть дочка? - спросил

Михаил.

- Его дочка, падчерица Светланы.

- Странно, мне кажется, что он слишком молод, чтобы

иметь дочку твоего возраста, - удивился Арабский.

- Ну, она, конечно, немного моложе меня, но она точно

дочка Артемова, а Светлана ее мачеха.

- Артемова, которого убили, - воскликнул бизмесмен,

но я же прекрасно его знаю! Прекрасно, и неоднократно с ним встречался! Светлана была там не с ним. Но вели они себя как муж и жена.

К сожалению, не могу припомнить его имени. Алексей, Андрей...

Нет! Какое-то распространенное русское имя. Такой симпатичный мужчина. Жаль, жена скоро поссорилась со Светланой из-за того, что та купила ту самую соломенную шляпку, на которую положила глаз моя жена.

- Да ладно, наверное, это был первый муж Светланы, - как можно безразличнее сказала Сима. - Расскажи мне лучше, ты ведь специалист в античной истории, кто такая Электра?

- Странно, что ты этим интересуешься. Электра

героиня древнегреческих трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида.

- А ты не знаешь, какое отношение это имеет к психиатрии?

- Ну, наверное, не к психиатрии, а к психо-анализу.

Если я не ошибаюсь, комплексом Электры называют болезненную любовь к отцу и ненависть к матери.

- Но какое отношение к этому имеет древнегреческая Электра?

- Она была дочерью Агамемнона, слышала о герое Илиады? - Сима согласно кивнула, роясь в уголках памяти. - Сущностью Электры была неукротимая жажда мести убийцам ее отца, то есть матери и ее любовнику. - Арабский почувствовал себя в своей тарелке и вещал, плавно жестикулируя, словно с кафедры.

Сима несколько запуталась в греческих именах и согласно кивала головой.

- Но ведь Электра не убивала своего отца из ревности? - наконец задала она вопрос, который волновал ее более всего.

- Нет, конечно! Наоборот, она мстила за него матери

и ее любовнику!

Сима почувствовала, что запуталась окончательно.

ГЛАВА 13

Серафима припарковала машину недалеко от приемной доктора

Гольдина, чтобы видеть всех, выходящих из здания. Метрах в ста от нее стояла машина Вики - красный "Рено-Клио". Сима сразу его узнала. В ожидании она откинулась на сиденье, расслабилась, поставила любимую кассету Уитни Хьюстон и закурила. Чернильно-синие мартовские сумерки каким-то неуловимым оттенком отличались от зимних, возможно, намеком на то, что утром будет солнце.

Сима сразу ее узнала: тонкая фигурка мелькнула в свете

фонаря у входа, "Рено" пискнул и зажег фары, словно узнавая хозяйку. Сима бросила сигарету и, не заперев дверцу, бросилась к девушке. Ее спринтерский рывок не остался незамеченным: Вика застыла у открытой двери, не торопясь садиться в машину, только поплотнее запахнула скромную с виду куртку, подбитую песцом. Это была высокая худощавая брюнетка с длинными волосами, причесанными так, чтобы создавалось впечатление нарочитого отсутствия прически. Кажется, это стоит довольно дорого.

- Вы ведь Вика? - спросила запыхавшаяся

Сима, притормаживая у красного автомобильчика.

- Вика, - сухо сказала девушка, ожидая продолжения.

- Меня зовут Серафима Григорьевна, я помощник следователя и хочу задать вам несколько вопросов.

- Я уже на все вопросы ответила в прокуратуре.

- Думаю, что не на все. В ваших интересах поговорить здесь, а

не быть доставленной для дачи показаний. - Сима, конечно,

блефовала, но она прекрасно знала, что испуганный свидетель самый разговорчивый.

Однако не было похоже, чтобы девушка особенно испугалась. Она вздохнула и скупым жестом пригласила Симу сесть в машину.

- Я вас слушаю.

Серафима хотела было следовательским тоном сказать: "Это

я вас слушаю!", но передумала. Похоже, эту девчонку и так достаточно прессовали.

- Я все знаю, - пошла Сима ва-банк.

- Что именно? - Вика подняла на нее огромные черные

глаза.

По глазам ей можно было дать лет сто. Они чужеродно смотрелись на гладком юном лице. В полутьме были видны только провалы глаз и губ, как на печальной венецианской маске.

- Что вы в ночь убийства были в доме вашего отца. Значит, вы знаете, кто убийца. - Сима не стала сейчас обвинять девчонку в убийстве отца, хотя эти слова вертелись у нее на языке.

- Вы ошибаетесь, весь вечер и всю ночь я была

дома. У вас неверные сведения. - Вика была на удивление спокойна.

- Есть свидетели, кроме того, вашу машину видели в поселке

ночью.

Мимо них пролетали встречные машины, на доли секунды освещая салон "Рено".

- Вы не против, если я закурю? - вежливо спросила Сима.

Вика нажала кнопку прикуривателя и выдвинула пепельницу.

- Пожалуйста, - безразлично сказала она.

Сима прикурила, прикрыв глаза. Внезапно в глаза ударил яркий белый свет, отчего она на какое-то время ослепла. Это какой-то огромный внедорожник, увешанный люстрами и кенгурятниками, съехал с противоположной стороны и припарковался у них прямо перед носом.

- Как же я ненавижу эти бандитские машины с их газоразрядными галогенами! - прошипела Сима.

- Я тоже. Правда, не все они бандитские, - справедливо

заметила Вика. Симе показалось, что она немного смягчилась.

Сима повернулась к девушке, ярко освещенной фарами. От

того, что она увидела, у нее перехватило дыхание. Сима открыла

рот, чтобы заорать, но вовремя его захлопнула, сделав вид, что

закашлялась дымом. Рядом с ней сидела девушка с видеопленки убийства

Хлопина! Потрясенная этим открытием, Сима долго собиралась с мыслями, не зная, что сказать. По всему выходило, что Вика сначала съездила с Хлопиным в сексшоп, чтобы запасти необходимые для их игр аксессуары, затем довольно долго кувыркалась с ним в койке, а когда она ушла, ее сообщник убил несчастного любителя клубнички. Впрочем, не такого уж несчастного, ведь он пробавлялся шантажом, за что и пострадал. Потом, выходит, парочка направилась в родительский дом и грохнула папашу. Вот уж совсем непонятно зачем!

- Так что же еще вы хотели у меня узнать? - довольно холодно поинтересовалась Вика.

- Вы, конечно, знаете о смерти Хлопина. Можете что-нибудь

о нем сказать?

- Исполнительный водитель-телохранитель, четкий, обязательный, надежный. А его личная жизнь меня не касается, - слишком поспешно сказала она.

- Вика, а как у вас складывались отношения со Светланой?

не слишком тактично спросила Сима.

- А как могут складываться отношения с мачехой?!

взорвалась Вика. Затем взяла себя в руки. - После

того как я уехала - нормально. Правда, я стала реже видеть

отца, - уже спокойнее продолжила она.

- Светлана в тюрьме, ее обвиняют в убийстве.

- Знаю. Только, кроме нее, убить было некому,

жестко заявила Вика. - А еще накануне папа звонил

своему адвокату, Выгодскому, чтобы изменить завещание или начать развод.

Они поссорились со Светланой.

- Откуда вы знаете, ведь вас там не было?

- Мне позвонил папа и сказал, что завтра к ужину

будет Сан Саныч, просил быть и меня. Намекнул, что произойдет

нечто важное, касающееся жизни всех членов семьи. Голос у него

был взволнованный, но он держал себя в руках. Я хорошо знаю отца,

его желание собрать всех вместе и пригласить адвоката свидетельствовало

о каком-то важном шаге. Мне кажется, он собирался развестись.

- И вы дали об этом показания? - спросила Сима.

- Меня не спрашивали, - сухо ответила девушка.

Ведь можно подумать, что я специально топлю ее, потому что она моя мачеха.

- Но есть свидетели, что и вы там были, в ту ночь видели вашу машину, - справедливо заметила Сима.

- Я не могу этого объяснить. Я была дома, хоть

и не могу этого доказать. И вообще, зачем мне его убивать?

Я же любила его, любила! - Вика заплакала, но не в голос, взахлеб, а сдержанно, как будто слезы преодолевали какую-то преграду. Из-за этого стало видно, как она страдает, не на публику, не для зрителя, а скрывая боль.

- Из ревности! - ляпнула Сима, одержимая идеей

комплекса Электры.

Вика вытерла глаза и посмотрела на нее, как на идиотку.

- Надеюсь, вы все спросили, - ледяным тоном

сказала она.

Симе ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из машины.

Она опаздывала к Гольдину, часы показывали четверть девятого,

а договаривались они на восемь. Но из здания никто не выходил, а значит,

доктор ждет ее. Сима заперла свою "девятку" и вошла в старый

московский особняк, где располагалась приемная. Секретарь давно

ушла, ее стол отличался полным отсутствием каких-либо бумаг.

Верхний свет был погашен, горели только светильники в углах комнаты.

Из-под двери кабинета Гольдина пробивалась узкая полоска желтого света. Сима пересекла приемную, постучала в массивную дубовую дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Большое помещение тонуло в полумраке, света от настольной лампы не хватало, и стеллажи, забитые книгами, сливались в темные пятна. Хозяина не было видно.

- Борис Ефимович, - позвала Сима. Было очень

тихо, так тихо, как никогда не бывает в центре Москвы. Наверное, специальная звуко-изоляция.

Сима заметила еще одну дверь, вероятно, санузел. Она села

в глубокое кожаное кресло и решила подождать. Через десять минут

ей пришло в голову, что здесь что-то не так. Вокруг стояла все та

же давящая на уши тишина, когда кажется, что ты внезапно оглох.

Не было слышно ни шума льющейся воды, ни шагов - вообще ничего. Сима решительно подошла к двери, еще раз прислушалась, постучала, а затем распахнула ее. В туалете с душевой кабиной горел свет, но никого не было. Сима вернулась и села в кресло. Внезапно она заметила что-то черное, высовывающееся из-за массивной ножки стола. Она поднялась и нерешительно, как будто совершая что-то недозволенное, заглянула за стол.

Тело Гольдина лежало на ковре за столом в неестественной позе, которая не оставляла надежд на то, что он жив. На всякий случай Сима, как их учили, попыталась нащупать пульс на сонной артерии. Бесполезно. На голове психиатра зияла страшная рана, орудие убийства - тяжелый антикварный бронзовый подсвечник, изображающий античную деву, держащую на плече амфору, - валялось рядом. Сима видела и не такое, пока работала в прокуратуре, но тут... Очаровательный, блистающий глубиной и остротой ума Борис Ефимович... Она вспомнила о его многочисленных женах и детях, особенно о младшенькой любимой Анечке. Сима перевела глаза на подсвечник в пятнах крови и мозгового вещества с налипшими на нем волосами, и ее замутило. В туалете она умылась ледяной водой и немного успокоилась. Гольдина не вернуть, но необходимо забрать то, ради чего она к нему пришла. Сима глубоко вздохнула, вошла в кабинет и, стараясь

не смотреть на лежащее у стола тело, надела кожаные перчатки. Все-таки она нарушала закон и понимала это. В идеале она, ни до чего не дотрагиваясь, должна была вызвать милицию, дождаться их и начать давать показания как лицо, нашедшее труп. Как раз это и не входило в ее планы. Компьютер был включен, но содержал наброски научных статей, план монографии по психоанализу и деловую переписку, в том числе на английском и французском. Все делопроизводство, вероятно, находилось в руках у секретарши. Тайнами здесь и не пахло. Никаких паролей, скрытых файлов и тому подобного. Сима разочарованно отошла от стола, внимательно осмотрела полки. Кроме разнообразных медицинских изданий, ничего обнаружить не удалось. Остались ящички и шкафчики. Сима, теряя надежду, поочередно открывала их, обнаруживая счета, открытки, длинные конверты с приглашениями на конференции и прочую бесполезную ерунду. Она обнаружила сейф, но добраться до его содержимого не было никакой возможности. Кроме того, вряд ли доктор держал в сейфе аудиокассеты, с которыми работал.

Наконец-то нашелся запертый шкафчик. Сима пошарила глазами по кабинету,

соображая, где же мог быть ключ. Рыться в карманах у покойника

она не решилась, поэтому пошарила в своей необъятной сумке, в которой,

наверное, можно было бы при желании найти даже прокладку от

текущего крана, и выудила пилочку для ногтей. Пятиминутное ковыряние

в не слишком сложном замочке дало свои результаты: шкаф был сверху

донизу забит кассетами. Оставалось только найти нужные. Поразмыслив,

Сима решила, что раз Вика наблюдается уже восемь лет, то кассет должно быть много и датированы они начиная с 1992 года. А раз она только что покинула доктора, то они находятся где-то близко. Сима быстро нашла серию кассет с инициалами "В. А." и стала бросать их в сумку. Однако на последней из них была дата 15 февраля 2000 года. За четыре дня до убийства! А где же самое главное, а где же запись сегодняшней беседы?

У нее зазвонил мобильный, и она ответила почему-то тихо, почти шепотом. Сергей поинтересовался, почему она так разговаривает.

- Слишком много народу слушает, - солгала Сима.

- У тебя ничего не случилось? - забеспокоился Сергей.

- Все в порядке, позвоню завтра, просто не могу сейчас разговаривать.

Сима отключилась, оглянулась по сторонам в поисках магнитофона.

На столе она нашла компактный диктофон. Он был пуст. Значит, убийца забрал кассету! А может быть, доктора убили как раз из-за кассеты! Сима еще раз осмотрела кабинет и вышла в приемную. То, что ей сначала показалось стенным шкафом, оказалось дверью, ведущей

на черную замусоренную лестницу с выходом в темные дворы. Замок

двери был, похоже, сломан. Это, видимо, был путь, которым проник преступник.

Больше здесь оставаться было нельзя. Сима вернулась, осторожно выглянула на улицу. Узкую московскую улочку подметал ветер, таская куски грязного целлофана. Припаркованные у офисных зданий машины разъехались, а прохожие уже давно сидели в теплых квартирах у телевизоров.

Сима быстро завела машину, включила ближний свет и поехала домой.

Она сама являлась свидетелем того, что последним человеком, покинувшим приемную доктора, была Вика. Но держалась она так спокойно, так невозмутимо, что ее трудно было заподозрить. С другой стороны, она не знала, что Сима сразу же после их разговора идет к доктору. Кроме того, она хрупкая девушка, а удар был нанесен физически сильным человеком. Хотя... В состоянии аффекта или даже эмоционального напряжения и параличные инвалиды могут горы свернуть. Но зачем ей убивать доктора? Только в том случае, если он стал свидетелем ее признания в другом убийстве...Тогда понятно, зачем она взяла последнюю кассету.

* * *

Голова у Симы шла кругом. Дома Марина Алексеевна смотрела свои любимые "Итоги" с Киселевым.

- Сим! Ты за кого голосовать будешь? - спросила

она дочку, надевая мягкие тапки и сгоняя с колен свернувшегося в огромный

пушистый шар Гошу.

- За Жирика! - брякнула Сима, не желавшая вступать с матерью

в политические дискуссии. Марина Алексеевна, в отличие от дочери,

была политически грамотна, следила за событиями и плавно, эволюционным

путем проделала путь от умеренной коммунистки через отчаянную демократку

до политической нигилистки. Ругала она все и вся, не верила никому

и к превозносимому преемнику президента (читай - престолонаследнику)

относилась с прохладцей. Это, впрочем, не мешало ей трезво оценивать

обстановку и точно знать, что общая масса послушно проголосует

за того, кого ей укажут.

- А я голосовать пойду, чтобы моим голосом не могли распорядиться,

и проголосую против всех, - заявила она, направляясь на кухню,

чтобы накормить Симу заботливо приготовленным ужином.

После увиденного в приемной доктора Симе кусок в горло не лез, ее слегка мутило. Чтобы не обижать мать, она сказала:

- Ма, не беспокойся, я ужинала. Только чайку с лимоном попью. А котлетки оставь мне на завтрак.

Марина Алексеевна с жалостью посмотрела на Симину худобу, но настаивать не стала. Что ж, в конце концов у них теперь мода такая. Сама Марина Алексеевна помнила времена, когда ценились круглые румяные щечки, налитые плечи, пышная грудь и увесистый зад, правда, при тонкой талии, сантиметров этак пятьдесят, что достигалось путем неимоверных утягиваний и шнурований.

- У Борьки была? Дал он тебе кассеты?

- Не-а, не успела, - безразлично протянула Сима,

прихлебывая чай.

Всю ночь ей снились бронзовые античные девы, замахивающиеся на нее огромными бронзовыми амфорами.

* * *

Аня открыла дверь мужчине и мельком взглянула на себя в зеркало. Царевна-лебедь, она была чудо как хороша. Тоненькая, с легкими светлыми волосами, в чем-то длинном, белоснежном, полупрозрачном, она действительно напоминала прекрасную птицу. Мужчина с порога протянул ей охапку кремовых, почти белых роз.

- Ты сегодня удивительна, дорогая, - восхищенно

сказал он. - Каждый из твоих образов по-своему неповторим.

- На сей раз это не образ, это я, кем я себя чувствую,

Одетта.

- А разве прошлый раз тебе не понравилось?

- Да, в тот момент, когда все происходило, я была

в восторге. Я даже не думала, что сумею так перевоплотиться, из

тихой скромницы - в женщину-вамп, из пушистого кролика - в тигрицу.

- И из Одетты - в Одиллию, - добавил мужчина.

- Не говори так, дуэт Одетта и Одиллия слишком

много для меня значит.

- Но ведь и Одетта, и Одиллия - всего лишь две стороны одного и того же, как добро и зло, которые никогда не существуют сами по себе, которые, лишенные друг друга, теряют всякий смысл.

- Да, я понимаю, это философский взгляд, но есть еще

и конкретный человек. Я - Одетта, она - Одиллия. Но не злая, она замечательная, мое второе "я".

- Прости, милая, у тебя несколько детские представления о дружбе.

- Все чистое кажется наивным. Если даже ты этого не понимаешь,

зачем тогда жить... - грустно сказала девушка.

Мужчина приблизился к ней и осторожно обнял, стараясь не измять прозрачные шелковые одежды. Он отвел от ее лица длинную прядь волос и прошептал:

- Поверь мне, все только начинается. Расскажи мне лучше, что ты чувствовала в роли женщины-вамп.

- Это была не я. И звали меня не Аня и не Одетта. Я

была совсем другой личностью, да? Когда мы с тобой выпили это,

я почувствовала себя сильной, бесстрашной, казалось, одним ударом

я могу пробивать стены, одним движением переворачивать машины. И знаешь, что еще? Я больше не хотела умереть, я хотела жить вечно, меня захлестывали горячие волны, и я не сразу поняла, что хочу мужчину.

Аня стыдливо подняла глаза и спросила:

- Ты же знаешь, у меня никогда раньше не было мужчины... Я

не знала, что такое сексуальное желание. Где же ты был? Почему

ты меня бросил, почему не ты был со мной, не ты был у меня первым? Девушка была готова заплакать.

- Ты потом поймешь, так нужно. Ты должна пройти через все

это, чтобы найти себя. А сейчас ты хочешь? - Мужчина поднял

ее голову за подбородок и посмотрел в глаза.

Аня отвела взгляд.

- Расскажи мне, как тебе с ним было. Все, до мельчайших подробностей, - потребовал он.

- Я не могу.

- Ты должна, иначе ничего не получится. - Он продолжал

смотреть ей в глаза.

- Как ты велел, я подошла к нему, когда он садился в машину.

Я была так возбуждена, что расстегнула "молнию" на груди,

и он не отрывал взгляда от движения змейки. Он открыл дверь и предложил

мне сесть. Я села, и он сразу же расстегнул "молнию" до конца

и стал целовать мою грудь. Раньше никто этого не делал. Я стала

задыхаться, хотя этот человек был мне безразличен. Может, хватит,

мне неприятно об этом говорить. - Аня покраснела и с трудом подбирала

слова.

- Нет, продолжай, - требовательно сказал мужчина.

- Он почти раздел меня еще в машине и все время почему-то повторял,

что я очень похожа на девушку, до которой он давно мечтал добраться.

Я не знаю, что он имел в виду. Ты велел мне одеться как женщина-вамп, но мне кажется, я больше напоминала Одиллию, только очень агрессивную, раскованную и сексуальную. Затем он, видимо, взял себя в руки, и мы поехали в какой-то дурацкий магазин, где вся витрина была заставлена искусственными членами. Это отвратительное зрелище почему-то возбудило меня еще больше. Я не видела, что он купил. Он привез меня в свою квартиру, больше напоминавшую бордель. Странно, я только сейчас поняла, что даже не знаю, как его зовут. И я не помню, как к нему обращалась, надеюсь, что не "зайчик". Он высыпал что-то из пакетика и залил шампанским. Размешав, выпил сам и предложил мне. Он сказал, что от этого желание станет еще сильнее. Я ответила, что и так очень возбуждена, и это была правда, и отказалась. Потом он вытряхнул из пакета шелковый шарф, снял со стены наручники и предложил приковать его к кровати и завязать глаза. Тогда мне показалось это совершенно естественным, хотя я видела такое только в кино. Но ты не подумай, я вовсе не люблю смотреть такие фильмы. - Аня уже чуть не плакала от стыда.

Мужчина ласково привлек ее к себе и погладил по волосам.

- Ты не должна этого стыдиться. Ведь это тоже была

ты - твоя подсознательная свобода, сексуальность, агрессивность, которую мы выпустили наружу. Продолжай, я слушаю...

- Я сделала все, как он хотел, и стала его ласкать. Он пытался освободиться от наручников, умолял снять повязку с глаз. Я не стала, мне даже нравилось его мучить и дразнить. Кроме того, ведь он сам предложил такую игру! Он говорил, что хочет дотронуться до меня, видеть меня, но я не позволяла и довела и его, и себя до исступления. Мне кажется, мы даже кричали... Как ужасно все это рассказывать, я прошу тебя, давай прекратим! - взмолилась Аня.

Мужчина только молча покачал головой. Он был весь внимание.

- Ну, я впервые видела ЭТО у мужчины, - с ударением произнесла

Аня. - И ЭТО не казалось мне ужасным и отвратительным. И тогда

я сделала все сама. Я даже не помню, было ли мне сначала больно, но

мы занимались любовью несколько часов, до самой ночи, я испытывала

оргазм за оргазмом и не могла насытиться. Когда я видела, что он

слабеет, я сыпала тот порошок в шампанское и давала ему выпить, не

развязывая глаз. В какой-то момент я вдруг пришла в себя, возбуждение

схлынуло, я испугалась того, что натворила, - ведь это была не

я, я никогда бы не могла пойти на такое! Я быстро оделась и убежала,

даже не развязав этого парня. Мне было так стыдно, что он увидит

меня! Я выбежала, от слабости у меня подкашивались ноги. В машине

ты что-то дал мне и на какое-то время я отключилась. Мы всю ночь не

спали, я так хотела тебя, но ты почему-то возил меня по каким-то ночным

клубам, затем усадил за руль какой-то другой машины и, хотя я

очень плохо вожу, заставил ме-ня куда-то ехать. - Аня поморщилась,

пытаясь вспомнить. - Не знаю... Очень болела голова, все путалось.

Помню твой голос, ты что-то мне говорил. Какой-то дом, я вошла туда тайком, точно воровка. Я не помню, но ведь я ничего не украла? Зачем мы там были, мы же сразу ушли? Неужели все это было так необходимо? Я почти ничего не помню после того, как ушла от мужчины.

- Ты ведь хочешь испытать себя, путешествовать в астральные миры, так?

Аня согласно покивала головой.

- Тогда ты должна познать все стороны своей натуры, иначе

в астральном мире с тобой может случиться нечто, что не позволит

тебе вернуться. И серебряная нить будет прервана, и твой дух

навсегда останется там, откуда не будет возврата. Поэтому

ничто в тебе самой не должно быть для тебя неожиданностью. Понимаешь,

детка?

- Понимаю... А много еще испытаний?

- Осталось совсем немного, потерпи. И помни, никто не должен

знать об этом. Сегодня, моя девочка, ты испытаешь нечто совсем новое.

Ты побываешь в преддверии астрального мира, а может быть, даже переступишь черту...

Аня расслабилась, откинулась в кресле и прикрыла глаза. На миг она почувствовала легкий запах сигарет от его пальцев, когда он поднес что-то к ее губам, и она послушно приняла это.

* * *

Сначала она была большой белой птицей с человеческим лицом, как Царевна-Лебедь Врубеля. Она летела в черном пространстве, и звездные скопления то приближались, то проносились мимо, подчиняемые законам Вселенной.

От сумасшедшей скорости захватывало дух, но страшно не было. Она только изумлялась тому, как у нее развеваются волосы, ведь Аня точно знала, что в безвоздушном пространстве нет ветра. Еще секунду назад крошечная точка внезапно приблизилась, и она увидела его, своего возлюбленного. Ее захлестывало счастье, что она не одинока в этом прекрасном, но пустынном мире. Мужчина подхватил ее, и через его прикосновение

Аня почувствовала, что все ее тело покрыто перьями. Аня пыталась

заговорить, но не смогла произнести ни звука. Ну конечно, ведь в межзвездном пространстве звук не может передаваться, вспомнила она. Но

это и не понадобилось. Она вдруг стала понимать все мысли своего

спутника.

- Тебе хорошо? - подумал он.

- Я счастлива! - мысленно воскликнула Одетта.

- Я хочу, чтобы ты почувствовала мою любовь!

Девушка мысленно раскрылась навстречу ему и почувствовала, как он вошел в нее, не прикасаясь к ней. В ее ушах звучал крик его восторга, и горячая волна наслаждения затопила ее сознание.

Внезапно она ощутила, как ее тело изменяется: она стала похожа на сложенную из разно-цветных кусочков стекла фигурку, а окружающее приобрело вид калейдоскопа, картинки которого изменялись с огромной скоростью, так что за ними невозможно было уследить. Ее спутник исчез, а калейдоскоп менялся с пугающей быстротой. Аня почувствовала, как ее тело разрывается на мелкие осколки, которые встраиваются в бешеный ритм мозаик Вселенной. Еще какое-то мгновение она ощущала себя Аней Кисловой, Одеттой, а затем ее сознание разлетелось на разрозненные мысли, чувства, воспоминания, которые существовали уже отдельно от нее и кружились в завораживающем танце калейдоскопа. Невероятным усилием воли она попыталась призвать их, собрать воедино, и это как будто удалось. Но теперь она видела себя летящим со скоростью света обломком в окружении таких же, как она, мелких космических тел. Их неудержимо влекло в одном и том же направлении. Аня пыталась сосредоточиться, свернуть от гигантской черной воронки, понимая, что это и есть

та опасность, о которой ее предупреждали. Но вспышка,

которую она скорее не увидела, а почувствовала, разнесла ее "я", ее сознание, и она, Аня Кислова, тургеневская романтическая девочка, перестала существовать.

* * *

Вика очнулась, когда на экране появился конвертик и компьютер запищал. Вика нехотя поднялась и открыла виртуальное письмо.

Оно было без подписи, но она и так поняла, кто его послал.

@STIH = А ты молчишь. И я не знаю,<R>

Зачем нам что-то говорить,<R>

Что станет жизнь не адом и не раем,<R>

А просто перестанет быть,<R>

Что мы стоим над пропастью, у края,<R>

И темноту свечой не озарить.<R>

Кто думал, что, смеясь, играя,<R>

Я просто перестану быть.

ГЛАВА 14

Утром Сима купила замечательный бисквитный торт, пропитанный ромом,

и отправилась на окраину города, на улицу Газгольдерную, к своей подружке

бабке Николаевне. Как и обещала, любопытная старушка была дома. Лишь

только послышался шум открывающейся двери лифта, Николаевна

тут же бдительно приникла к глазку. Вот тебе лучшие и самые совершенные

охранные системы.

Увидев Симу, Николаевна широко распахнула дверь, заулыбалась беззубым ртом.

- Ах ты моя девонька золотая! - заохала старушка. - Не забыла меня!

- Не забыла! - подтвердила Сима, демонстрируя

подарочную упаковку торта.

- Ух ты! - восхитилась бабка. - Молодец, уважила! Ну проходи, проходи, чайку попьем.

Когда расселись за столом с парадной скатертью с шелковой бахромой, Николаевна, разливая чай, хитро спросила:

- Ты так или по делу?

- И так по вас соскучилась, да и дельце маленькое есть, - не стала юлить Сима.

- А чего ж, давай! - согласилась бабка, довольная, что оказалась полезной в таком важном деле.

Сима вытащила фотографию, похищенную у Викиной няньки.

- Не она приходила тогда с Олегом?

- Погодь, погодь, - заинтересованно сказала Николаевна, вытащила из кармана древние очки, одна из дужек которых была привязана веревочкой, и принялась рассматривать снимок.

- Судя по всему, фотографии года три. Сейчас она носит прямые волосы с челкой. - Сима понимала, что "каре" ничего не скажет Николаевне.

Та долго рассматривала снимок, вертела его то так, то этак, затем отложила и принялась за торт, жуя его с видимым удовольствием. Сима даже подпрыгивала от нетерпения, но молчала. Николаевна налила в блюдце чай и шумно его отхлебывала, жмурясь, как большая пожилая кошка.

- Ну что ж, не буду брать грех на душу. Может, она, а может,

и нет. Вроде похожа, да еще, как ты говоришь, прическа другая. Но утверждать не стану. Я за свой базар отвечаю, - щегольнула Николаевна услышанным где-то.

- Да, я понимаю, узнать трудно. А вот маленькой красной

машинки во дворе не видала? - с надеждой спросила Сима.

- Это могу сказать наверняка - не было. Ручаюсь. Все машины наперечет знаю. А теперь и твою грязную.

- Ну она не всегда грязная, - обиделась Серафима.

- Сколько я видела - всегда, - веско заключила бабка. - Слушай, голуба, а как твое расследование, продвигается?

- Так себе, - грустно ответила Сима. - Вроде

было ясно, а теперь опять все запуталось... Вроде все

на дочке убитого сходится: время, место, возможность, а вот самого главного...

- Это что же самое главное? - живо заинтересовалась Николаевна.

- Мотив, Николаевна, то есть причина. Так вот нет другой причины,

кроме ревности. Нету!

- А ревность-то при чем? - не поняла не продвинутая

в сексуальных проблемах Николаевна.

- А при том, что отца она любила не как дочь,

как можно более доступно объяснила Сима, - комплекс Электры

называется.

- Батюшки-светы! - всплеснула руками Николаевна.

Старуха уже, помру скоро, а о таком не слышала. Но ты меня послушай,

Серафима, фигня все это, чтобы из-за такого человека жизни лишать.

Фигня! Не верю! Деньги ищи, деньги!

- Какие деньги?

- Кому деньги после его смерти достанутся.

- Да всем. И жене, и дочке.

- Ага. - Николаевна почесала затылок.

Ну тогда плохи твои дела. Всем выгодно.

- В том-то и дело, - грустно согласилась

Сима.

- А Олежка здесь при чем?

- Черт его знает, хотя он был шантажист. Снимал

на видео свои забавы с состоятельными дамочками, а потом вымогал у

них деньги.

- Ну и ну! - Бабка покачала головой с изумлением

и восторгом. - А ведь ни за что бы не сказала.

- Вот и мать его не сказала бы. - Сима

вспомнила мать Олега, которая так беспокоилась о своем

идеальном сыне.

- А что за Электра такая? Имя, что ли, новомодное?

- Да нет, бабуль, героиня древнегреческой трагедии,

ответила Сима без какого-либо желания объяснять взаимоотношения

античных героев.

* * *

В секс-шопе "Нимфа и Сатир" было по-прежнему немноголюдно, чтобы не сказать пусто. Голубоватый, увешанный побрякушками продавец узнал ее, заулыбался, спросил, все ли как обычно для Олега. Сима уклончиво ответила, что Олег, видимо, какое-то время не появится, так как уехал в длительную командировку. Продавец картинно повздыхал и посожалел, наверное, из-за потери постоянного клиента. Сима опять вытащила из сумки Викину фотографию.

- Скажите, не с этой девушкой он был последний раз?

- Трудно сказать, возможно. У той был совсем другой

имидж - женщина-вамп: прическа, темные очки, ярко-красный кожаный костюм. Хотя тип тот же. Эта - какая-то школьница.

- Тогда она и была школьницей.

- А почему вы спрашиваете, я помню, вы говорили, что Олег ушел

с вашей подругой? -поинтересовался продавец. Он был похож на человека, который обожает совать нос в чужие дела.

- Я тоже думала, что с подругой, - неопределенно ответила

Сима.

* * *

Адвокатская контора "Выгодский и партнеры" поражала своей респектабельностью. Никаких алюминиевых стульев, дерматиновых кресел, металлических столов и крашеных шкафов для документов, все эти аксессуары можно было оставить дешевым фирмочкам-однодневкам, которые, как грибы, расплодились в столице. Массивная классическая деревянная мебель, натуральная кожа, дубовые панели, шерстяной неброский ковер на полу. Адвокаты этой конторы не вели уголовные дела, попасть к ним можно было только с солидной рекомендацией. Их имя было синонимом надежности.

В приемной сидела секретарь подчеркнуто делового и нераздражающего вида: возраст около тридцати, непримечательная внешность, скромная прическа, очки в тонкой оправе, минимум косметики и юбка до средины колена. Дама вежливо обратилась к Симе, хотя вид последней вряд ли был типичен для столь солидного учреждения:

- Здравствуйте. Чем могу помочь?

- Добрый день, - откликнулась Сима как можно приветливее. - Могу ли я встретиться с господином Выгодским?

- Вам назначено? - спросила секретарь, деловито открывая блокнот.

- Нет, но я по важному делу, касающемуся его клиента.

- Имя клиента, пожалуйста? Ваше имя?

- Серафима Бовина, по делу Владимира Артемова, - четко сказала Сима.

- Минутку, пожалуйста, я доложу. - Секретарь вырвала из

блокнота листочек и бесшумно прошла по ковру к высокой массивной двери

шефа.

Через минуту она появилась:

- Проходите, пожалуйста, Александр Александрович ждет вас.

Сима вошла в просторный кабинет, обставленный строго и со вкусом.

Из-за огромного стола к ней вышел высокий тучный мужчина лет пятидесяти. Прекрасно сшитый темно-синий костюм скрывал объемистый живот, кроме того, адвокат отличался прекрасными манерами и осанкой и

в целом производил впечатление импозантного мужчины. Сима подумала,

что Выгодский полностью соответствует сложившемуся у нее классическому образу адвоката. Она вспомнила, что однажды в суде видела адвоката-старушку с седыми кудельками, в ситцевом платьице и почему-то в кроссовках, - и улыбнулась.

- Проходите, присаживайтесь, - Выгодский привычным жестом

указал ей на кресло. - Насколько я понял, вы хотите сообщить

что-то о моем бывшем клиенте Артемове? - На словах

"бывший клиент" он сделал отчетливое ударение.

- Да. - Сима села, собираясь с мыслями. - Дело

в том, что у меня есть сведения, что накануне гибели Артемов позвонил

вам и просил приехать. Насколько мне известно, это касалось развода

либо изменения завещания.

Выгодский выдержал паузу и изучающе рассматривал Симу.

- Прежде всего, госпожа Серафима Бовина, кто вы? - спросил

он прекрасно поставленным баритоном, не заглядывая в лежавшую

перед ним бумажку. - Чьи интересы вы представляете?

- Я помощник адвоката, который защищает Светлану Артемову. Вы, конечно, знаете, что она обвиняется в убийстве и находится в следственном изоляторе. Если эта информация не подтвердится, то Светлана

не была заинтересована в смерти мужа...

- А если подтвердится? - живо спросил Выгодский, иронично поглядывая на Симу.

Она внезапно почувствовала себя, как студентка на экзамене по недостаточно выученному предмету.

- Ну... тогда дело осложняется, - промямлила она.

- Уважаемая госпожа Бовина, - похоже, адвокат издевался

над ней, - сам по себе этот факт вообще ни о чем не свидетельствует:

ни о виновности, ни о невиновности Артемовой. Если вы хотите задать

мне глубоко ошибочный, несущественный вопрос, могла ли Светлана убить

своего мужа в силу сложившихся между ними отношений, особенностей

ее характера и так далее, то я, предваряя его, скажу, что все это

не имеет отношения к делу, к моим, подчеркиваю, чисто деловым взаимоотношениям

с клиентом и к моим обязанностям как его адвоката.

- Но вы можете подтвердить тот факт, что Артемов

собирался развестись либо изменить завещание? - прямо спросила

Сима.

- Я ничего не могу ни подтверждать, ни опровергать

в отношении своих клиентов, даже бывших, даже покойных, - в

своей обычной манере ускользнул от ответа Выгодский.

- А если вас допросят в прокуратуре? - разозлилась

Сима.

- Вот когда допросят, тогда я отвечу,

иезуитски улыбнулся адвокат. - Кстати, а кто защищает госпожу

Артемову?

- Костров, - буркнула Сима.

- Ах, Сергей Александрович, многообещающий молодой человек!

Сима вылетела из адвокатской конторы злющая и красная.

* * *

В офисе детективного агентства "Пуаро" было тепло,

уютно, пахло кофе. Серафима, крошки во рту не державшая с самого утра,

ну что там маленький кусочек тортика с Николаевной, почувствовала

острый приступ голода.

- Володенька, - заискивающе спросила она Снегирева,

у тебя пожевать есть что-нибудь?

Снегирев открыл шкафчик, выудил оттуда пачку чипсов и пластиковый стаканчик китайской лапши.

- Будешь? - повернулся он к Симе, демонстрируя все, что ему удалось найти. Она согласно закивала головой.

Она залила полусинтетическую лапшу кипятком и, выждав всего пару минут, принялась ее хлебать, заедая картофельными чипсами.

- Да, до чего людей голод доводит, - жалостливо сказал

Снегирев, поглаживая свой сытенький животик, заметно округлившийся стараниями жены. - Мне Инка обед собрала, но я все съел, все-таки пять часов уже. У меня режим.

- Какой такой у тебя режим? - спросила Сима, отрываясь от пластикового стаканчика.

- Инка считает, что надо есть в одно и то же время,

пояснил Снегирев. - Она мне звонит без пяти три, что пора обедать.

- Ну и житуха теперь у тебя! - восхитилась Симка.

- Кстати, пришлось тут за тебя отдуваться! - вспомнил Снегирев.

- Ты что имеешь в виду? - Сима вылизала стаканчик и

доедала чипсы.

- Мадам Арабская приходила, требовала материальчик. Я ей сказал,

что супругу ее впору ангельские крылышки к лопаткам прицепить . Уж

я самую-самую к нему приставил, а он ни-ни, ни в какую. Я даже спросил,

может, он у нее скрытый гомосексуалист? Может, его девушки не

интересуют? Она оскорбилась: мол, он просто до сих пор влюблен только

в нее. Тогда она спросила, что за девица была, может, не в его

вкусе? А я показал ей самые целомудренные фотографии, ну, и, ясное

дело, самые лестные для тебя.

- Ну и? - ожидающе спросила Сима.

- Что "и"? Сказала: да, путана - высший класс,

мол, не обманул ее.

- Путана?! - разозлилась Сима, отпихивая от себя пакетик

с недоеденными чипсами.

- Ну а ты кого изображала, Мать Терезу, что ли? - удивился

Снегирев.

- Ладно, - успокоилась Сима, согласившись с его правотой,

а дальше?

- Права качать стала: мол, работа не выполнена, деньги назад.

- А ты? - Сима была уверена, что не так-то просто получить

с Володьки деньги назад.

- А что я? Договор полностью выполнен, я же не виноват, что ее

муженек - воплощенное целомудрие? - резонно заявил Снегирев.

- А как твои дела?

- По Артемову? - неохотно спросила Сима.

- Насколько я знаю, твоя работа на Кострова оформлена через

агентство. Значит, как директор я имею право знать, что происходит.

- Володь, только не ругай меня очень, - замялась Сима.

Снегирев выжидающе смотрел на нее.

- Я вчера обнаружила труп Гольдина, врача Вики Артемовой, в его кабинете, - призналась Сима.

- Надеюсь, ты не позвонила в милицию? - грозно спросил

Снегирев.

- Конечно, нет! Об этом вообще никто не знает, только

ты.

- И не говори никому, - строго сказал босс.

Даже своему Кострову.

- А ему почему? - жалобно спросила Сима.

- На всякий случай, - веско сказал Снегирев. - Там

видно будет. А как все случилось?

- Я договорилась с ним на восемь вечера, надеялась выпросить

записи сеансов с Викой.

- Какие записи? - уточнил Снегирев.

- Понимаешь, он всех пациентов записывает на пленку. Пленки хранит

у себя. Вика у него наблюдается почти восемь лет. Я хотела

понять, что она за человек. Вчера последней по записи у него

была как раз Вика. Я решила убить двух зайцев: увидеться с ней

и навестить доктора. Без десяти восемь появилась Вика, и до

восьми пятнадцати я сидела у нее в машине. За это время никто

от доктора не выходил. Когда я пришла, он был мертв, его

ударили по голове бронзовым подсвечником. - Сима сделала

паузу, чтобы то, что она собиралась произнести, прозвучало еще эффектнее.

Но я выяснила, что Вика- это особа, заснятая на пленке убийства

Хлопина!

- Да ну! - изумился Снегирев. - А ты говорила, тихоня!

- Вот тебе и тихоня!

- А записи?

- Записи были в шкафу, кроме самых важных, сделанных после

убийства.

- По всему получается, это Вика, - заметил Снегирев,

почесывая карандашом переносицу, что свидетельствовало о напряженной

мыслительной деятельности.

- А зачем ей это? - не согласилась Сима.

- Может, там запись ее признания, - предположил Снегирев.

- А зачем признавалась? Могла бы ничего и не говорить, Электра

доморощенная.

- Он же ее психиатр, такому все скажешь и не заметишь. Слушай,

а при чем тут Электра?

Сима вспомнила свою мать и согласилась с ним.

- Потом, долго объяснять. Фигня фрейдистская, совсем мне мозги

переклинила.

- Заметно. Надеюсь, ты там не наследила? - забеспокоился

Володя.

- Да ты что! - возмутилась Сима, вынимая из кармана

старые кожаные перчатки и демонстрируя их начальнику.

- Ладно. А записи где?

Сима молча открыла сумку.

ГЛАВА 15

Спасаясь от одиночества, Вера Сергеевна завела собаку. Даже не собаку, а так, собачку. Беспородную мохнатую псинку, которая любила бы ее и о которой можно было бы заботиться. Но от одиночества это не спасало.

Однажды вечером раздался звонок в дверь. В дверном

глазке она увидела Олега, водителя брата. Его лицо было прикрыто букетом цветов.

- Разве у меня день рождения? - недоуменно спросила Вера, открывая дверь. - Это от Владимира Сергеевича?

- Это от меня, - произнес парень и уверенно шагнул

в квартиру. Растерявшаяся Вера нервно теребила шелковые кисти

на поясе халата, не зная, как себя вести. Она вдруг вспомнила,

что уже сняла макияж и нанесла на лицо питательный крем, а волосы небрежно заколоты, и почувствовала себя старой и некрасивой.

Догадавшись о ее смущении, парень спокойно сказал:

- Я на кухне подожду.

- Нет, нет, пожалуйста, в гостиной. - Вера

метнулась в ванную и быстро стерла крем, нанесла на лицо пудру и светлую помаду. Глаза она красить не стала, опасаясь, что дрожащие руки не позволят ей этого сделать. Она страшно волновалась, не понимая, что происходит, но предчувствуя что-то необычное. Вера бросила халат на пол и критически оглядела себя в зеркале. Ну что ж, учитывая возраст, очень и очень... Она хотела надеть новый комплект кружевного белья, купленный в порыве безрассудства, ну действительно, зачем ей кружевное белье, но для этого надо было выйти из ванной. Поэтому Вера впопыхах натянула легкие брюки и майку, обрисовывающую

ее не стесненную бюстгальтером грудь. Критически осмотрев свое отражение, она решила, что грудь еще ничего. Ведь она не рожала, детей не кормила, да и, страшно сказать, не знала мужчины. Это был предмет ее тайного стыда, о чем она не могла признаться никому.

Когда ей стукнуло тридцать, Вера решилась. Пусть это

будет кто угодно, но зато она станет как все женщины ее возраста. Все кончилось печально. Курортный роман погас, не успев начаться. Веселый симпатичный парень откуда-то с Севера, с которым Вера познакомилась на танцах, привел ее в свой номер, уверенно и грубовато обнял и предложил раздеться. Такое сексуальное поведение совершенно не соответствовало Вериным представлениям о любви и ухаживании, на что парень порекомендовал ей не выпендриваться, меньше говорить и вообше намекнул, что силком ее сюда никто не тянул. Вера смирилась

и дрожащими пальцами стала расстегивать пуговки на блузке. Парень, похохатывая, поторапливал ее и одобрительно похлопывал по обнажившемуся телу. В постели Вера зажмурилась и непроизвольно сжала бедра. Она не испытывала никакого возбуждения, только страх. Повоевав с ней, парень устало поинтересовался, чего же, собственно, она хочет. Выслушав Верин сбивчивый ответ, он расхохотался, натянул брюки и велел ей убираться, заявив, что за лишение старых теток девственности ему еще надо приплатить. Вера, рыдая от унижения, выскочила из его комнаты, на ходу застегивая непослушную блузку. Больше она подобных попыток не предпринимала.

Олег, похоже, чувствовал себя как дома. Он успел достать

из серванта рюмки, заглянуть в холодильник, нарезать лимон и сыр. Цветы красовались в вазе, подаренной на юбилей отца.

Вера вошла, не зная, как себя вести и что говорить. Почувствовав ее смущение, Олег нейтрально сказал:

- Вот решил вас навестить. Владимир Сергеевич теперь

редко приезжает, а мне чего-то не хватает.

Он посмотрел ей в глаза, затем его взгляд медленно опустился ниже, видимо, отметив ее ничем не стесненную грудь. Вера залилась краской. Странно думать, что этот мальчик скучал по ней. Но он так на нее смотрит...

- Кроме того, у меня есть к вам просьба. - Олег

разлил коньяк по рюмкам. - Я хотел бы изучать английский язык. Не могли бы вы со мной позаниматься? За деньги, конечно.

- Разумеется, - прошелестела Вера, от смущения

хватая коньяк и выпивая его. Непривычная к спиртному, она тут же закашлялась. Олег принес стакан воды, из своих рук напоил ее, нежно поглаживая по спине.

- Знаешь, ты очень красивая, - шепнул он Вере, отводя прядь волос от ее уха и касаясь губами мочки. Конечно, Вера знала, что это неправда, но была готова умереть от этих прикосновений.

* * *

Оказывается, любовь вовсе не такая, как она себе представляла. Оказывается, это вовсе не дурацкое сочетание нелепых телодвижений, пыхтения, вздохов и криков, от чего к тому же еще и рождаются дети. Оказывается, прикосновения не обязательно бывают настойчиво грубыми. Оказывается, существуют ласки, от которых она, взрослая женщина за сорок, почти теряет сознание. Вера чувствовала себя счастливой, когда вечерами приезжал Олег, она кормила его ужином, а он облизывал ее пальцы, развязывал пояс халата, и они перемещались в спальню, ставили на тумбочку шампанское, фрукты, зажигали свечи... А утром разлетались на работу: Олег к ее брату, она в институт, чтобы поразить коллег неправдоподобно молодым видом, лихорадочно блестящими глазами, той бледностью и улыбкой, какая бывает только после ночи любви.

Олег был неутомим, нежен, заботлив. И самое главное - благодарен ей за то, что стал у нее первым. Вера не заметила, как

стала жить им, дышать им, зависеть от его рук, его губ, его ласк

и поцелуев. Она казалась сама себе безвольной марионеткой, но что

же делать, если он стал ее наркотиком. Видимо, чувствуя это, Олег переменился, бывал грубым, раздражительным, особенно если она интересовалась его друзьями, его жизнью. Вера не знала ни его телефона, ни адреса, не знала, где он иногда пропадал неделями. Олег говорил, что его мать очень своеобразно относится к его подругам, поэтому он все от нее скрывает. Часто он просил денег у Веры, да она и сама была рада отдать ему все, но что же было отдавать?

Все стало ясно, когда Вера подслушала телефонный разговор Олега.

Он лежал в ванне по шею в ароматной пене и тихо разговаривал с кем-то по своему сотовому. Вере, прижавшейся к стене у кухни, показалось, с женщиной. Он назвал время - завтрашний вечер, и адрес - улица Газгольдерная.

Целый день Вера не находила себе места, терзаемая ревностью. Она колебалась: ей казалось, что лучше ничего не знать, что следить, подслушивать, подсматривать неприлично. С другой стороны, коль скоро она все равно подслушала, то терять уже нечего, тем более что надо знать, что же за человек тот, по которому сходишь с ума, ради которого готова умереть.

Незадолго до назначенного времени она приехала по указанному Олегом адресу и уселась в беседке на детской площадке, откуда хорошо просматривался подъезд. Вскоре появился Олег на своем синем "Фольксвагене". Он вынул из багажника несколько набитых пластиковых пакетов. Ну, ясно, шампанское, фрукты... Стереотип его предварительной игры. Вера

ощутила приступ ревности. Она попыталась взять себя в руки, подключив здравый смысл, который говорил ей, что она - старая дева за сорок, не страдающая избытком привлекательности или денежных средств. Со стороны молодого, красивого, сексуального самца эта связь - просто благотворительность. Ведь вокруг столько молодых, длинноногих, незакомплексованных... Ее размышления прервала остановившаяся у подъезда машина. Из нее вышла стройная женщина в длинном легком плаще и темных, несмотря на пасмурную погоду, очках. В ее движениях было что-то знакомое, даже очень хорошо знакомое. Как все близорукие люди, Вера определяла людей по движениям, походке, жестам. Она прижала очки к переносице, пытаясь рассмотреть женщину. Светлана! Ай да тихоня, ай да невестушка! Вера была так изумлена, что даже перестала ревновать.

Олег не стал оправдываться, просить прощения. Он просто расставил все на свои места. Да, у него много женщин. За счет одних он живет, с другими развлекается. Он альфонс, жиголо и немного шантажист.

- Хочешь, чтобы я ушел? - спросил Олег.

Вера бросилась к нему, обняла.

- Мне все равно, кто ты. Только не уходи! - Она исступленно целовала его, крепко обнимая за шею.

Олег мягко отстранил ее.

- А меня ты тоже хотел шантажировать? - оскорбленно спросила Вера.

- Честно говоря, вначале да, - признался Олег.

- Но что с тебя взять? - В голосе его звучало легкое презрение. - Я думал, братец твой пощедрее будет. А потом... привык

к тебе, что ли. Хорошая ты баба, душевная.

- А развлекался с кем? - ревниво спросила Вера,

с болезненным сладострастием выпытывая подробности.

- Да с разными... Им нравится то, что ты никогда

не будешь делать.

- Что же это такое? - обиделась Вера.

- Хочешь посмотреть?

- Да, - решилась она.

Олег достал из сумки видеокассету и включил видео. Неподвижно, словно завороженная, Вера сидела на полу перед телевизором и смотрела, как Олег ее Олег! - заковывает в наручники какую-то девицу, берет в руки хлыст... Вера смотрела на обнаженного Олега, слышала хриплые крики девицы, и волна возбуждения, смешанного с отвращением, прикосновением к чему-то скользкому и грязному, охватила ее. Трясущимися пальцами она развязала пояс и сбросила халат. Во рту пересохло, язык плохо слушался.

- Возьми меня. Сейчас.

* * *

- А Светлана? Она тоже твоя любовница? - спокойно, даже с некоторым удовлетворением спросила Вера.

- Светлана? Ну было кое-что, давно, она еще здесь

работала.

- И как она? - поинтересовалась Вера.

- Рыба мороженая. Не как ты. - Олег провел рукой

по ее груди, и она задрожала. Этот мальчишка знал, что с ней делать, она была полностью в его власти. - Не беспокойся, она тебе не соперница. Меня интересовали только деньги. Я записал некоторые сцены на видео, ну типа того, что ты видела, и сказал, что покажу их Артемову. Я думаю, ему все равно, когда это снято. Если бы у нас были деньги, мы могли бы пожениться.

- Правда? - Вера приподнялась на локте,

вглядываясь в лицо Олега. Казалось, он был совершенно серьезен. - Но зачем тебе это? Ты же знаешь, насколько я старше тебя. Я уже не могу иметь детей.

- Мысли о детях приводят меня в ужас, - рассмеялся Олег. - Но если ты хочешь, можно что-нибудь придумать: говорят, теперь медицина может все. Просто мне хорошо с тобой, спокойно, уютно. - Он прижал Веру к себе и погладил ее волосы. - Но для этого нужны деньги.

- А твоя квартира? - осторожно спросила Вера.

- Она останется. Это условие, - жестко ответил

Олег.

Она подумала:

- Я согласна.

* * *

Вере идея понравилась. Брат действительно не отличался щедростью, а Светлана, оказывается, еще та шлюха.

Но невестка оказалась крепким орешком. Она несколько раз

заплатила, а потом заартачилась. Олег пригрозил, что пришлет фотографии ее мужу. Та заметила, что в таком случае он вообще ничего не получит, так как муж с ней разведется. Олег парировал, что ему все равно, в каком из этих случаев он ничего не получит. Только во втором Светлану ждут серьезные неприятности.

И они это сделали. Внимательно отсмотрели пленку, отобрали

те кадры, где отчетливо видна Светлана, перекинули картинки на Верин компьютер и отредактировали, изменили дату. Получилось впечатляюще.

Решив не предупреждать Светлану о том, что ее муж вскоре

получит сюрприз, Олег опустил два одинаковых продолговатых конверта

в почтовый ящик на шумных трех вокзалах. Она получит точно

такие же одновременно с мужем.

* * *

Но что-то не сработало. Что-то сорвалось. Сначала исчез Олег,

она никак не могла его найти. Даже если он собирался развлечься,

он всегда предупреждал ее. Вера злилась, но молчала, считая,

что врага надо знать в лицо. Потом позвонила Шура и прорыдала в трубку,

что хозяина убили, а Светлану забрали. Вера меряла быстрыми

шагами комнату и время от времени пила успокаивающее, такие таблетки

водились у нее в бессчетном количестве. Но в ней росла уверенность

в том, что Олег, ее Олег, ее мальчик мертв. И это была правда. Его

убили. Сквозь туман транквилизаторов Вера силилась понять, кто

это сделал. Если Светлана убила Володю из-за того, что он получил

фотографии, то кто же тогда убил Олега? Похоже, что они были

убиты в одну ночь. Зря она не сказала ничего той девчонке, следователю

или адвокату. Впрочем, еще не поздно.

Решение созрело быстро. Вера порылась в бумажнике и выудила карточку. Серафима Бовина. Детективное агентство "Пуаро", следователь. Адрес, телефон, адрес электронной почты. Вера села за компьютер и быстро набрала: sima poirot@newmail.com.

Вера завершила работу с программой и выключила компьютер.

Затем собрала все имеющиеся транквилизаторы и антидепрессанты, которыми пыталась спастись от тоски, тревоги и одиночества, какое-то время размышляла, складывая из разноцветных таблеток на полированном столе причудливую мозаику. Затем встала, вышла на кухню и вернулась со стаканом воды.

ГЛАВА 16

- Сима, ты знала, что Гольдина убили? - строго

спросила Марина Алексеевна, открыв дверь в комнату дочери.

- Да что ты? - Сима подняла на мать изумленные честные

глаза.

- Я же всегда знаю, когда ты врешь, не смей лгать матери,

тем более в таком деле!

Сима только вздохнула.

- Более того, я уверена, что ты там была и, что еще

страшнее, что ты кое-что украла!

- Я!!! - закричала Сима, переполненная негодованием.

- Ты!!! - в тон ей вскричала Марина Алексеевна, выхватывая

из-за спины Симину сумку, набитую кассетами.

- Ты рылась в моей сумке?! - закричала дочь, беря на тон

выше.

- Я не рылась, я искала сигареты! - возмущенно сказала

Марина Алексеевна. - Ты же мои таскаешь!

- Я таскаю? Да их не то что курить, их нюхать невозможно, - злобно намекнула Сима на дешевую "Яву", которую курила мать.

- Ладно, - внезапно успокоилась Марина Алексеевна - Лучше скажи, что случилось? Ты там была?

- Была... Последней от него вышла Вика, я с ней разговаривала примерно полчаса. Вошла в его кабинет, а он мертвый, голову подсвечником проломили.

- Ужас! - выдохнула Марина Алексеевна. Такого

потрясения она не испытывала с тех пор, как нашла в прошлом году изуродованный труп своей подруги Анны.

- Только никто, кроме Снегирева, не знает, что я там была. А

то неприятностей не оберешься, милицию я не вызвала. А ты откуда об

этом знаешь?

- Уже позвонили. У нас все только об этом и говорят. Ведь

Гольдин был очень известным психиатром. Вот она, судьба врача! принялась разглагольствовать Марина Алексеевна на любимую тему. - Пришел душевнобольной и убил! Может, в его бред вплел.

- Погоди, - опешила Сима, - какой душевнобольной, какой бред?

- А кто же еще? - с искренним недоумением спросила мать.

- Да кто-то, связанный с делом Артемова! Я принесла

все записи, сделанные до убийства Артемова. Сеансы, записанные после 15 февраля, похищены. Ты понимаешь, что это значит? То, что Вика на этих сеансах сказала что-то очень важное, возможно, призналась в убийстве! Мне только непонятно, зачем тогда было признаваться! Проще вообще промолчать.

- Деточка, - менторским тоном произнесла Марина Алексеевна, - на сеансе у психоаналитика ты не просто все расскажешь, тебе душу наизнанку вывернут!

- Ну, ну... тогда я ставлю чайник, завариваю ведро чая и давай слушать.

* * *

@GLAVA-N1 = 11 мая 1993 года

- Меня зовут Вика, Вика Артемова. Мне тринадцать лет.

Голос Вики был совершенно детский, высокий, но она как будто говорила на одной ноте, старательно выговаривая слова.

- Меня зовут Борис Ефимович. Я врач. Теперь ты будешь приезжать ко мне, может, раз или два в неделю, ты мне расскажешь о себе.

- Что?

- Что захочешь: о своем детстве, о том, что тебе нравится или

не нравится, о своих друзьях, о своих родителях...

- Не хочу о родителях.

- Ну, может быть, потом, когда захочешь. Договорились?

- ... - Скорее всего Вика кивнула.

- Мы живем в большом доме: папа, я и моя няня Шура. Она очень добрая, и я ее люблю. Папа работает в офисе, я не очень хорошо понимаю, что он там делает.

Когда я была маленькой, Шура пекла маленькие хрустящие печеньица

с начинкой из варенья, я их запивала молоком. Было очень вкусно. У нас часто бывали гости, тогда Шура готовила много-много еды, а я ей помогала: взбивала яйца, накрывала на стол: вилки слева, ножи справа. А если подавали рыбу, то я клала рыбный нож, знаете, такой, похожий на маленькую узенькую лопаточку для торта. Мне это нравилось. А еще, если это было летом, я брала ножницы и шла в сад, чтобы срезать цветы и составить букеты. У нас росли замечательные розы, лилии, но я не помню, кто за ними ухаживал. Папа любил гостей. Я не очень, потому что меня заставляли читать стихотворения, а я стеснялась, краснела, запиналась, и оттого получалось еще хуже. Мне больше нравилось с Шурой на кухне. Она даже разрешала мне мыть посуду! И не ругала, если я что-то разбивала. Посуда была дорогая, ее называли каким-то английским словом. А еще я любила ездить на море. Папа становился очень веселым, не говорил о работе, брал меня с собой на рыбалку на яхте. Это очень интересно, однажды я сама поймала рыбу, кажется, тунца. Он был большой, гладкий, темно-серый с синим отливом. Красивый. Мне стало его жалко, и я попросила его отпустить. А еще я люблю читать книжки. Я уже взрослая, поэтому мне нравится читать про любовь. Вы знаете, я прочитала всего Вальтера Скотта, Бальзака, Цвейга. "Амок". Читали? Очень грустно, но я не совсем поняла, что такое "амок". Вы не думайте, мне папа все разрешает, даже Мопассана. Я уже взрослая. Сейчас люблю Шелдона, прочитала почти все. Хоть и не про любовь, но очень интересно. В школе мне не нравилось. Я думаю, они смеялись надо мной из-за того, что я высокая, худая, черная, у меня очень тонкие ноги. Я с ними не общалась. Они говорят о каких-то глупостях, девчонки на уроки таскают Барби с полным комплектом одежды и чуть ли не с домиками. Соревнуются, у кого дороже. Это так глупо! Я не видела, с кем там можно подружиться. Честно говоря, я не очень-то и хотела. Больше всего мне нравилось проводить время с папой, но он почти всегда занят. Но вы не думайте, я хорошо училась. Я делала уроки с Шурой. Она не очень образованная, просто сидела рядом со мной, хвалила меня. С уроков меня забирал папин водитель. Он веселый, молодой. Его зовут Олег. Тайком от папы он сажал меня на колени и давал порулить. У меня получалось, и это было здорово. Папа спрашивал меня, почему я никогда не приглашаю к нам домой своих друзей, но я не сказала ему, что у меня их нет и что они мне не нужны. А нужен только он, вместо всех...

@GLAVA-N1 = 22 июля 1993 года

- А твоя мама? Где она была?

- Мама? Ну да, конечно, у меня была мама. Ее звали Валерия, и все говорили, что она очень красивая. Мне сказали, что она умерла. Но, честно говоря, я в этом не уверена. Мне кажется, она бросила нас с папой. Но это все равно что умерла.

@GLAVA-N1 = 27 июля 1993 года.

- Ты слышишь только мой голос. Расслабься, почувствуй, какими

тяжелыми стали веки, ты даже не можешь пошевелиться, попробуй сосредоточиться на том, как кровь течет по сосудам, приносит кислород в каждую клеточку тела...

@GLAVA-N1 = Сегодня 15 октября 1993 года. Утро.

- Я проснулась. Мне очень не хочется идти в школу. Наверное,

надо сказать, что у меня болит горло. За окном еще темно, идет дождь.

Моя самая нелюбимая погода. Я знаю, что в машине тепло, Олег поставит мне мою любимую кассету, но все равно не хочу выходить из дома. В конце концов, у меня просто плохое настроение. Я нехотя вылезаю из-под одеяла и в одной пижаме выхожу в коридор. Моя комната на втором этаже. Снизу доносятся запахи кофе и поджаренного хлеба, это Шура готовит завтрак. Еще я слышу голос Олега, который уже пришел, чтобы отвезти отца в город, а меня в школу. На кухне работает телевизор. Мне холодно, я забыла надеть тапки. Спальня родителей находится через дверь от моей комнаты. Я тихонько приоткрываю дверь, может, они еще не проснулись, тогда я не стану их будить. То, что я вижу, ужасно.

В школе девчонки шептались об этом, это было что-то грязное и запретное. Они называли это противными словами. Но я была уверена, что мои родители этого не делают, что мой папа не опускается до такого. Но он делает это с ней! Я знаю, что нужно закрыть дверь и тихо уйти, но не могу оторваться от отвратительного зрелища. Меня тошнит. Ладно она, я давно подозревала, что она мне не родная, но папа... Затем она поднимается с постели и идет в ванную. Я стою, прижавшись спиной к холодной стене в коридоре. Меня она не видит. Я на днях смотрела фильм по Шелдону, "Мельницы богов" называется. Я перед глазами вижу сцену, где убивают, бросив в ванну включенный фен. Я трясу головой, но видение возвращается. Я наяву вижу большую комнату, где посредине стоит ванна на ножках... Одновременно я слышу шум воды в нашей ванной. Я вспоминаю мерзкую сцену в родительской спальне... Чужая, чужая, притворяется моей мамой, отобрала у меня отца, заставляет его делать эти гадости! Я вхожу в ванную. Она уже лежит в джакузи, заполненной пеной. Все очень напоминает сцену из фильма. Она что-то спросила, удивленная, я вижу, как она приподнимает брови. Но я молчу, я ничего не слышу. Уши заложены. В ее улыбке я вижу что-то насмешливое, издевательское. Фен лежит на мраморном столике, включенный в розетку. Я делаю какие-то автоматические движения, беру фен, но не чувствую его в руке. Словно идет фильм и светловолосая женщина из него моей рукой нажимает кнопку и бросает его в ванну. Все происходит очень быстро.

Я не хочу убивать, я просто вспомнила фильм. Правда, отец теперь навсегда только мой. Мне страшно, очень страшно! Я понимаю, что натворила. Наверное, теперь и мне лучше умереть. Нет, я никого не хочу видеть, слышать, не хочу, чтобы меня обвиняли. Я ложусь на пол и сворачиваюсь клубочком, закрыв лицо руками и крепко зажмурившись. Я знаю, что надо мной стоит отец, я слышу крики, но не понимаю, что кричат. Меня обволакивает холодный черный туман, набивается мне в уши, в нос, запечатывает меня в самой себе, я больше не слышу, не вижу, не говорю. Внутри меня плачет маленькая трехлетняя девочка, я сама. Теперь я навсегда останусь такой. Я чувствую только страх...

@GLAVA-N1 = 11 января 1995 года.

Я почти не помню, что со мной было целый год. Мне сказали, что это из-за смерти мамы. Но я помню только черный липкий туман, который наползал на меня со всех сторон. Я не знаю, сколько времени прошло. Временами я понимала, что нахожусь в больнице, мне делали уколы, от которых липкий черный страх превращался в плотную вату, от которой я тупела, ею была забита моя голова, я не могла думать, говорить. Помню, приходил отец, вытирал салфеткой слюну с моего подбородка и плакал. Наверное, он думал, что я навсегда останусь такой. Я смотрела на него, видела его, кажется, понимала, что этот седеющий красивый мужчина - мой отец.

Потом я опять погружалась во тьму.

@GLAVA-N1 = 24 апреля 1997 года.

- Буду поступать на филологический в университет. Преподаватели говорят, что у меня хорошие способности к языкам. Вам нравится это платье? Папа привез из Флоренции. Он считает, что у меня очень современный тип внешности. А мне кажется, я слишком длинная и худая.

Нет, парня нет. А зачем? Я везде бываю с папой. Дома все хорошо, после экзаменов папа обещал свозить меня на Французскую Ривьеру: кажется, он собирается купить там виллу. На яхте покатаемся. Правда, тут одна фифа ему на шею вешается, наверное, будет уговаривать, чтобы он взял ее с собой. Ну, это я беру на себя. Никуда она не поедет. Я чудесно научилась с ними расправляться. Больше месяца никто не удерживается. Ну как им объяснить, что мой папа - только мой!

@GLAVA-N1 = 3 марта 1999 года.

- Он все-таки женится! На этой медсестре, этой плебейке!

Что он в ней нашел? Смотреть не на что, тише воды ниже травы. Но я уверена, что это до поры до времени. Она еще покажет зубки, эта мышка! С папой она ну просто хоть к ране прикладывай! Со мной - совсем по-другому. Хочет показать мне, что она будет хозяйкой

в этом доме. Я папе сказала, чтобы он хоть бы проверил ее прошлое прежде, чем женится. Так он отчитал меня. Впервые. Я не знаю, что делать. Но как минимум я объявляю ей войну.

@GLAVA-N1 = 18 сентября 1999 года.

- Я проиграла. Теперь живу одна, на Вернадского. Мне даже подарили машину. Она заставила папу принять такое решение, якобы мне тяжело жить за городом, ездить на занятия, общаться с друзьями. С какими друзьями? У меня только Анька. Да и то мы общаемся в основном в Паутине, ну, в сети. Правда, тут дурак один пришел, стал лапать меня своими мерзкими ручищами, так я его чуть не убила. Папа никогда не простил бы мне, никогда. Эта грязь невыносима. Но это еще не все, я еще покажу отцу, на что способна эта медсестричка, эта тихоня...

@GLAVA-N1 = 9 января 2000 года.

- Я убью эту сволочь! Она не пустила меня встретиться с отцом на Новый год и Рождество! Обставила все так, как будто подарок мне делает, в Вену на праздники! Зачем мне одной Вена? Я там сто раз с отцом была, бродила по улицам, сидела в кафе, где раньше мы вместе были, и плакала. Она разлучила меня с отцом! А он, разве он не понял, что предал меня, что променял меня на эту дрянь? Никогда, никогда не прощу ему! Никогда! Я так его любила...

* * *

- Это последняя кассета, больше месяца до убийства.

Что же случилось за это время? Это только угрозы, но способна

ли Вика действительно отомстить отцу и заодно подставить Светлану? Сима вопросительно посмотрела на Марину.

Та только покачала головой:

- Это будут только домыслы.

- Но, мама, она уже убивала! Она из ревности убила свою

мать!

- Все гораздо сложнее. - Марина Алексеевна прикурила сигарету. - Вика очень своеобразная личность, чтобы не сказать больше. Как минимум шизотипическое расстройство. Она чрезвычайно болезненно привязана к отцу, при этом сомневается в том, что мать ей родная. Она холодна к ней. Девочка одинока, замкнута, у нее нет друзей, она испытывает трудности в общении, но не тяготится этим. Если рассматривать отдельно убийство, то я бы отметила, что увиденная девочкой сексуальная сцена между родителями, безусловно, потрясла ее. С одной стороны, ребенок, знающий о взаимоотношении полов только то, что это нечто грязное, запретное, отвратительное, с другой - она видит, что в этом омерзительном действе принимает участие отец, равный в ее глазах едва ли не богу. А затем тяжелейший реактивный психоз, наверное, затяжной, раз она лечилась около двух лет. Да, интересный случай. - Марина Алексеевна была явно увлечена,

- А теперь что с ней? - спросила Сима.

Судя по всему, она практически выздоровела, но так и осталась патологической личностью. Она знает, что произошло?

- Она вспомнила все в состоянии гипнотического сна.

Она ведь неосознанно вытесняет все воспоминания, связанные с матерью: помнишь самое начало, где она описывает свое детство, членов семьи и не упоминает мать? Любые воспоминания о матери - табу для ее сознания. Только после прямого вопроса она формально соглашается, что, да, мать у нее была. Ей сказали, что она умерла, но она не уверена в этом. Гольдин использовал метод гипнокатарсиса с установкой на стирание фрустрирующих переживаний. Она опять пережила этот момент, но о нем не помнит. Психотерапевтическое же действие тем не менее сохраняется.

- Последние записи похищены, - сокрушенно сказала Сима. - Если она под гипнозом рассказывает о смерти матери, то, может, как раз на похищенных кассетах есть ее признание в убийстве отца?

Вместо ответа Марина Алексеевна выдохнула длинную струйку дыма.

ГЛАВА 17

Шум из приемной не проникал сквозь плотно закрытую дверь кабинета Кострова. Несмотря на начало дня, вид у адвоката был уставший: покрасневшие глаза, землистый цвет тщательно выбритого лица. Сима с сочувствием и нежностью посмотрела на него: похоже, он всю ночь работал над документами, о чем свидетельствовали закатанные рукава рубашки, ослабленный узел галстука, стойкий сигарный запах. Она почему-то почувствовала себя виноватой, хотя для этого совершенно не было повода. Ее никто не обязывал работать с ним ночь напролет. Но, может быть, это как раз то, что надо. Сима представила себя, самоотверженно, несмотря на слипающиеся глаза и отчаянную зевоту, склонившуюся над важными документами, настоящую помощницу и боевую подругу любимого мужчины. Они соприкасаются плечами, головами, тонкая металлическая оправа его очков задевает ее щеку, его темные волосы смешиваются с ее рыжеватыми, она чувствует его влажное теплое дыхание совсем близко от своих губ, а потом... Сима встряхнула головой, чтобы отогнать видение. Костров несколько минут что-то ей говорил, но она прослушала.

- Сима, ты где? - насмешливо спросил Сергей.

Сима схватила чашку и сделала большой глоток кофе.

- Ничего, все в порядке, просто не выспалась.

- Покуришь? Правда, кроме сигар, ничего нет. Но они отменные.

- Нет, - поморщилась Сима, - у сигарного дыма запах как у "Явы", которую курит мама. Ужас!

- Это лучшие яванские сигары, мне привезли их из Голландии, рассмеялся Костров. - Знаешь, это как с маслинами, икрой, устрицами. Нужно распробовать и привыкнуть.

Сима пожала плечами. Она не понимала, зачем к этому нужно привыкать.

К тому же женщина с толстенной сигарой во рту смотрится несколько странно, правда, надо отдать должное, эротично. Но частному детективу эротичность ни к чему. В основном.

- Словом, вляпалась я по самую маковку. Пока я разговаривала

с Викой, кто-то убил Гольдина. Если не она сама. Я консультировалась,

она вполне могла признаться ему в убийстве отца и сделать это в состоянии транса во время сеанса. А потом, осознав происшедшее, убить свидетеля и забрать кассету. Так что я нашла труп и не сообщила об этом в милицию, что, в общем, очень и очень неправильно. Но в противном случае я потеряла бы массу времени и не смогла бы взять то, ради чего приходила. Сима сделала эффектную паузу и торжествующе посмотрела на Кострова.

Он промолчал, вопросительно глядя на нее.

- Я полночи слушала весь этот бред, начиная с ее раннего детства, и... - Сима замолчала, готовясь к ожидаемому эффекту.

- И? - нетерпеливо спросил адвокат.

- Она убила свою мать, - торжествующе выпалила Сима.

- Что? Какую мать, когда? - растерялся Костров. Наверное, он ожидал услышать что-то другое.

- Короче, опускаю психиатрические подробности, - произнесла Сима с тем чувством превосходства, с которым специалист беседует с дилетантом. - Вика своеобразная личность, у которой сформировался комплекс Электры: болезненное влечение к отцу, что сочеталось с ревностью и ненавистью к матери. Смерть матери произошла не в результате несчастного случая. Это Вика сбросила в ванну включенный фен. После

этого у нее в течение длительного времени было психическое расстройство. Эту часть я пропускаю, тебе неинтересно. О том, что произошло на самом деле, знали только Гольдин и Артемов. Да и то отец знал со слов психиатра. Сама Вика об этом не помнит, это такой феномен, когда сознание, не в силах перенести тяжесть воспоминаний, помещает их в подсознание. Собственно говоря, когда после женитьбы Артемова на Светлане ситуация в доме накалилась до предела, Вику отселили как раз по совету Гольдина, чтобы избежать трагедии.

Костров завороженно слушал, не отводя от Симы глаз. Ей показалось, что он даже восхищен ею, ее познаниями.

- Значит, она могла убить и отца по болезненным мотивам? - наконец спросил он.

- Теоретически - да. Но если рассматривать патологические

мотивы, то скорее пострадала бы Светлана, как то самое препятствие

между отцом и ею. Единственным мотивом убийства отца в таком случае

могла быть месть, - пояснила Сима, почти цитируя свою мать

и даже произнося это Марининым менторским тоном.

- А если представить, что Вика попыталась убить двух зайцев,

с одной стороны - отомстить отцу за то, что он, по ее мнению,

предал ее, а с другой - обвинить в убийстве Светлану и таким

образом избавиться от нее? - предположил Костров.

Сима недоверчиво покачала головой:

- Мне кажется, это слишком сложно для нее. Хотя... Вполне

возможно. Тогда Вика могла сфабриковать компрометирующие

мачеху снимки и подбросить их отцу на стол. Это одна из улик против

Светланы. А достать фотографии забавляющегося Хлопина проще простого.

И самое главное - двое свидетелей видели ее в ночь убийства

Артемова в доме. И она последняя видела Гольдина живым. Похоже

на то... - задумчиво протянула Сима, - что у нее должен

быть сообщник.

- Думаю, для нас он второстепенная фигура.

- Меня только смущает, что, как она утверждает, Артемов собирался

развестись и изменить завещание: у них был скандал со Светланой.

- Возможно, как раз из-за снимков. Но ведь его адвокат

не подтвердил это?

- Нет.

- У меня есть копия завещания, составленная после

свадьбы. Согласно этому документу часть акций и пятьдесят тысяч

долларов достанутся сестре Артемова, остальное имущество делится поровну

между женой и дочерью. В этом случае Вике было бы выгодно обвинить

в убийстве Светлану, так как тогда та лишается своей доли наследства.

- И наоборот, - не удержалась Сима, нажимая

кнопку ответа трезвонящего мобильника.

- Привет, - поздоровался Снегирев. - Ты где?

- По делам, - неопределенно ответила Сима.

А что, срочно нужна?

- Нет, на твой адрес письмо пришло, но оно не открывается,

что-то случилось, может, вирус прицепился. А завтра суббота,

никого не найдешь. Может, в воскресенье Мишку с компьютерной

фирмы вытащу в гости, он и посмотрит. А иначе раньше понедельника

никак. Как ты думаешь, там что-то срочное?

- А от кого оно?

Не знаю. Адрес Верарт, собака, хотмейл, точка, ком.

Кто бы это мог быть?

Сима схватила со стола ручку и записала адрес.

- Верарт, верарт, В.Ерарт. Нет. В.Е.Рарт. Еще

хуже. Вер Арт. Что-то об искусстве. Arte Vera - настоящее

искусство. Вера Арт - Вера Артемова, конечно! Я ведь давала

ей свое мыло! Все в порядке, я ей сама позвоню, пока! - Сима

отключила телефон.

- Какое еще мыло и кому ты дала? - поморщился

Костров, не выносивший сленга.

- Адрес электронной почты, - пояснила Сима,

набирая номер из потрепанной записной книжки. - Никого нет.

Наверное, на работе. Ну, ничего, вечером перезвоню. Сестра Артемова что-то прислала мне. Наверное, не все сказала.

- Вряд ли что-то ценное, - заметил Костров.

А какая она?

- Змееподобная сушеная училка, из тех, которые при виде голого мужчины падают в обморок.

- Ну ты настоящий психолог, - рассмеялся Сергей. - Какие планы, госпожа детектив?

- В записях фигурирует подруга Вики Аня, которая якобы

все или почти все о ней знает. Съезжу к ней, может, застану между лекциями. Хотя не думаю, что она скажет что-то новое. Вроде все более или менее ясно.

* * *

В университете Сима наткнулась на Олега Попова. Парень сразу узнал ее и заулыбался.

- По чью душу? К Вике? Я не видел ее сегодня.

- Я к Ане, ее подруге.

- А, к Кисловой? Так ее уже давно нет. Болеет.

- Дома? А адрес ее кто-нибудь знает? - спросила Сима.

Парень наклонился над ее ухом и зашептал:

- В больнице она, говорят, в психушке. Кащенко, не знаю, как

теперь называется. Говорят, у нее совсем с чердаком худо. И была-то...

Олег выразительно повертел пальцем у виска.

- О господи, - сокрушенно произнесла Сима, думая о том,

что от сумасшедших ей никуда не деться. Дочь психиатра.

* * *

Сима легко нашла старую, наверное, самую известную психиатрическую больницу на Загородном шоссе. В справочной ей сообщили, что Кислова

А.Н. находится в остром женском отделении. Сима много раз бывала в психиатрической больнице, где заведовала отделением ее мать, Марина Алексеевна. С детства привычная к тому, что там происходит, она не удивлялась запертым дверям, которые открывались ключами, похожими на ключи поездных проводников, не боялась больных, помогала медсестрам раздавать лекарства и даже ходила порисовать вместе с пациентами на психотерапевтических сеансах. Поэтому она легко сориентировалась, позвонила у запертой двери. Ей открыла пожилая санитарка.

- Мне хотелось бы увидеть лечащего врача больной Кисловой, - сказала Сима.

- Приемные часы... - начала было бдительная санитарка.

- Я следователь, расследую уголовное дело,

строго сказала Сима.

- Проходите, - санитарка распахнула дверь,

я вас отведу в ординаторскую. А лечащий врач Владимир Эмильевич. Эх,

одно слово, что доктор! - сокрушенно сказала пожилая женщина.

- А что, плохой? - насторожилась подозрительная Сима.

- Почему плохой? Хороший! Только... Молоко на губах не обсохло,

куда ж в людскую душу лезть, рази поймет там чего? Только и знают,

что мудреные слова говорить. - Санитарка критически окинула

взглядом Симу. - Вот и ты туда же, уголовное дело расследовать.

Сима хотела обидеться, но передумала.

- Ну надо же с чего-то начинать, - заметила она.

- И то правда, - вздохнула санитарка, открывая

дверь ординаторской.

Наверное, все ординаторские старых больниц похожи друг на друга, как две капли воды. Высокие облупленные потолки, старые столы, заваленные анализами и историями болезней, кружки остывающего чая, свистящий чайник в углу. Там же, в углу, на низком столике чей-то несъеденный бутерброд, нож с деревянной ручкой. Сима знала, что перед тем, как привести сюда больного, нож обязательно уберут. Психиатры делают это автоматически. За компьютером сидел молодой черноволосый парень, который повернулся, когда она вошла.

- Вы к кому? - с интересом спросил он, рассматривая впечатляюще длинные Симины ноги, затянутые в джинсы, между прочим, новые и довольно дорогие. Он встал и непроизвольно выпрямился, чтобы не казаться ниже Симы. Ну еще бы, кавказец, а это, несомненно, был кавказец, и ниже девушки! Симе показалось, что он даже привстал на цыпочки. Она поняла, почему санитарка так критично о нем отзывалась: он был очень, очень молод, от силы года 23, меньше никак быть не могло, потому что он все-таки закончил институт. У него были быстрые черные глаза, мягкая улыбка и порывистые движения.

- Если вы Владимир Эмильевич, то к вам, - сказала Сима.

- Это я, - радостно произнес он, с изумлением

глядя на нее бархатными глазами. Наверное, он не был так уж изумлен и так уж радостен, просто все его эмоции были преувеличенны.

- Я следователь, меня интересует ваша пациентка Анна Кислова, - строго сказала Сима.

- Да? - распахнул он и без того огромные глаза.

А что она натворила?

- Ничего, - сухо сказала Сима. - Она

интересует нас как свидетель.

В ординаторскую вошла девушка, затянутая в белый халатик и носящая его так, словно это было платье для коктейлей.

- Володя-джан, ты принес мне булочку из буфета? - капризно спросила она с порога и только потом заметила Симу.

Они обменялись многозначительными взглядами, затем девушка демонстративно села за стол и принялась что-то писать. Боже мой, где они взяли этих детей?! По собственническому поведению юной психиатрессы

Сима поняла, что здешних врачей интересует не только наука.

Владимир Эмильевич взял Симу под локоток и под ревнивые взгляды девушки вывел ее за дверь.

- Вы курите? - доверительно спросил он ее.

Сима кивнула. Доктор указал ей на псевдокожаный диван и галантно поднес зажигалку.

- Здесь гораздо удобнее и никто не помешает. Итак, я вас слушаю. - В его интонации прозвучал намек на интимность.

- Владимир Эмильевич, что с Анной, какой у нее диагноз?

- Интоксикационный психоз в связи с употреблением ЛСД. Вы понимаете

меня?

- Вполне. И каковы симптомы?

Доктор с уважением посмотрел на Симу. Ведь птичий язык профессионалов не всегда понятен даже врачам другого профиля.

- После употребления ЛСД у нее развилось острое психотическое

состояние с преобладанием галлюцинаций, иллюзий, дереализационно-деперсонализационных

расстройств, нарушение схемы тела при полном отсутствии критической

оценки своего состояния. Ее нашла мать и сразу же вызвала "Скорую".

Если вы в курсе, психозы, вызванные приемом ЛСД, часто носят эндогенную окраску.

Сима поморщилась, но вспомнила, что Марина Алексеевна

говорит так, когда симптомы заболевания напоминают шизофрению.

- Но это не приступ шизофрении? - проявила она

эрудицию.

Владимир Эмильевич преувеличенно восхитился:

- О! Вы так глубоко ориентируетесь! Откуда такие

знания?

- Мама психиатр, - коротко ответила Сима.

- Какое совпадение!

Сима никакого совпадения тут не увидела.

- И все же?

- Понимаете, пока рано говорить, катамнез покажет...

Употребление ЛСД может провоцировать развитие шизофрении, а после прекращения употребления наркотика могут возникать острые психотические состояния, так называемые флэш-бэк, и дифференцировать их с шизофреническими психозами бывает весьма затруднительно. - Несмотря на сильный армянский акцент, доктор говорил гладко и толково, и Сима подумала, что зря санитарка ругала его за молодость.

Как известно, этот недостаток со временем проходит сам.

- Каково сейчас ее состояние? Можно с ней побеседовать? - спросила Сима.

- Галлюцинаторно-параноидный синдром на фоне депрессивного аффекта. Продуктивному контакту практически недоступна. Погружена в свои переживания.

Сима понимающе покивала головой.

- Испытывает страх, тревогу, считает, что ее душа застряла в

других мирах и разлетелась на осколки, а тело осталось здесь. Упоминает

какого-то мужчину, который преследует ее, чей голос она слышит. Впрочем, - согласился Владимир Эмильевич, - попробуйте.

* * *

Перед ней сидела девушка с фарфоровой кожей и длинными, собранными в хвост светлыми волосами. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не выражение страдания на ее лице, если бы не остановившийся, устремленный за Симино плечо взгляд.

- Аня, - мягко сказала Сима, которая не раз слышала,

как мать беседует с больными. - Меня зовут Серафима Григорьевна, я хочу задать тебе несколько вопросов. Можно?

- Задавайте, - безразлично произнесла девушка, не отводя глаз от какой-то точки за ее спиной. Безразличный тон странно диссоциировал с выражением тревоги и страха, написанным на ее лице.

- Аня, ты знаешь, что Викиного папу убили? Ты же ее подруга?

- Была подруга. Но я предала ее, предала! Я не

знала, что Владимир Сергеевич умер.

- А как же ты ее предала?

- Я не хотела, не хотела! Это он, он! - Лицо девушки болезненно исказилось, она тревожно огляделась по сторонам.

- Да кто же он? - Сима запуталась, она еще

раз поразилась бесконечному терпению психиатров, часами беседующих

с больными.

- Мне нельзя о нем говорить, он запрещает,

зашептала девушка. - Искушал меня: попробуй, попробуй, тебе

понравится, ты должна все познать! Заставил меня быть Одиллией! Но

я же Одетта! Это же предательство! Украл мою душу, разбил ее среди

звезд на осколки... Кто я теперь?! Тело, только тело. - Аня

посмотрела на свои руки и продемонстрировала их Симе, как бы

ища у нее подтверждения своих слов.

- Как его зовут? - спросила Сима по существу.

От Аниных излияний ей казалось, что она сама сходит с ума.

- Его? - Девушка непонимающе посмотрела на Симу.

<MI>Он<D>! - Лицо ее исказилось. - Он говорит, что убьет

меня, если я скажу! Но я сама не хочу жить, не хочу жить! - закричала Аня. - Я все равно покончу с собой! Не лучше ли сразу? Я скажу, скажу вам его имя! Ты меня не остановишь! - зло крикнула она кому-то невидимому, которого слышала только она. - Убей меня, убей! Ты убил меня уже, когда рассеял в космосе мою душу! - Аня внезапно жалобно попросила кого-то: - Ну верни, верни мне ее! Мне плохо, я больше ничего не чувствую! Я же любила тебя! - Выслушав понятный только ей ответ, она закричала: - Тогда я всем скажу твое имя! Все узнают, как тебя зовут!

Сима напряглась, стараясь ничего не упустить, когда девушка назовет имя.

- Его зовут Сатана! Его зовут Люцифер! Его зовут Вельзевул!

* * *

- Люцифер, Одетта, Одиллия - вот тебе и свидетель!

Полный дурдом! - ворчала Сима, выруливая со стоянки.

Шрус предательски захрустел. Когда-нибудь развалится. Сима прицепила панель магнитолы и включила любимую Уитни Хьюстон. Из кармана куртки вылетела карточка. Ованесян Владимир Эмильевич, телефон рабочий, телефон домашний. И приписка: "Жду". "I wanna run to you. I wanna run to you!" подпела Сима, словно отвечая шустрому доктору.

ГЛАВА 18

В субботу Сима проснулась с ощущением, что она что-то не сделала. Такое чувство бывает, когда вскакиваешь ночью и тебе кажется, что надо куда-то бежать, что-то вспомнить. Как правило, после этого поворачиваешься на другой бок и засыпаешь, счастливый, потому что, оказывается, никуда не надо бежать. Но Сима вспомнила: она должна позвонить Вере Артемовой. Она вынула руку из-под одеяла и тут же спрятала обратно: открытая на ночь форточка превратила комнату в промышленный холодильник типа тех, где на крючьях висят обледеневшие туши. От таких ассоциаций ей стало еще холоднее. Часы показывали девять. Она задумалась, проснулась мать или нет. Если позвать и разбудить ее, можно нарваться на разнос в стиле: "Всю неделю вкалываю, из кожи вон лезу, с ног падаю, а ты меня поднимаешь ни свет ни заря!" В комнату бесшумно проник Гоша и прыгнул на одеяло. Вообще-то Сима не любила, когда коты залезали к ней в постель, но тут она схватила теплого и пушистого кота и, несмотря на его сопротивление, уволокла его под одеяло с намерениями использовать вместо грелки.

Коту это не слишком понравилось, но он стерпел. Вообще в

отличие от его матери Дымки Гоша был зависим, послушен и консервативен как органик. Так говорила Марина Алексеевна, подразумевая результат неудачного падения Гоши с балкона, случившегося в раннем возрасте. Даже коту Марина Алексеевна умудрялась поставить психиатрический диагноз.

Сима приподняла краешек одеяла и спросила у высунувшего голову кота:

- Гош, мама уже встала? - Ей показалось, что кот кивнул. Тогда она закричала на всю квартиру: - Мама! Мам!

Марина Алексеевна вошла, выдыхая дым первой утренней сигареты.

Слава богу, она ее не разбудила!

- Мам, закрой окошко! - жалобно попросила Сима,

а то я вылезти не могу.

- Сейчас. - Марина Алексеевна закрыла форточку. - Поднимайся, чайник уже кипит.

Мать была настроена миролюбиво, и это обрадовало Симу. Нет ничего ужасней ее утреннего плохого настроения.

Сима нашла свою записную книжку и набрала номер Веры Сергеевны. Выслушав длинные гудки, она позвонила Снегиреву. Как раз его она и разбудила. Он невнятно буркнул, что компьютер еще не починили, и бросил трубку. И куда можно пойти в девять утра в субботу? На сумасшедшую спортсменку, которые, несмотря на погоду и время года, бегают по утрам, Вера Сергеевна похожа не была.

Кое-как умывшись, вот еще, умываться в выходной день, Сима, облаченная в смешную клоунскую пижаму-комбинезон, которая была антиэротична, но невероятно уютна, уселась на кухне и схватила в руки горячую чашку.

- Зубы чистила? - строго спросила Марина Алексеевна, зная нелюбовь дочери к субботним гигиеническим процедурам.

- А как же! - Сима оскалила зубы, как

на приеме у невропатолога. - Сырку дай!

Марина Алексеевна подвинула к ней тонко нарезанный

дырчатый сыр, масло, колбасу. Сима неудовлетворенно оглянулась

по сторонам, схватила большую булку и разрезала ее вдоль на три части.

Затем она старательно и щедро намазала каждый ломоть маслом и

сделала огромный сложный слоеный бутерброд с сыром и колбасой.

И вонзила в это великолепные молодые здоровые зубы.

- Не в коня корм, если бы я так ела, то уже давно

бы не входила в дверь, - завистливо сказала Марина Алексеевна,

медленно и деликатно отрывая маленькие кусочки от тоненького кусочка

сыра без хлеба и масла.

- Бегаю много, - пояснила Сима с набитым ртом.

- Не ври, ты на машине ездишь. А я только нервничаю.

А от этого еще больше есть хочется. И курить бы бросить, но боюсь, совсем разнесет, - пожаловалась Марина Алексеевна.

Слегка насытившись, Сима подробно передала матери свой

разговор с молодым доктором и была удостоена похвалы за знание психиатрии.

- Как ты думаешь, она что-то знает? - спросила

она мать.

- Реальные события причудливо преломляются и переплетаются

с болезненными переживаниями больного, они могут патологически

толковаться, им придается иной смысл, но отрицать, что определенные

факты имели место, нельзя, - пояснила Марина Алексеевна.

- Что ты имеешь в виду?

- Существование какого-то лица, которое, с точки зрения больной,

причинило ей вред. Не будем вдаваться в подробности, какой вред, иначе

мы сползем в ее бредовые построения. Одетта и Одиллия. Черное и белое.

Добро и зло. Какие-то противоположности. Расшифровать реальности, которые закодированы в явных нелепостях, в видимой психопатологии, - не знаю, возможно ли это. Перевоплощение, бред двойника, метаморфоза - или она реально выдавала себя за кого-то другого? - Марина Алексеевна пустилась в рассуждения, забыла о своем скромном завтраке и расхаживала

по кухне, размахивая погасшей сигаретой. Сима слушала ее раскрыв

рот.

- Как бы то ни было, ты должна довести эту линию до конца, - решила Марина Алексеевна. - Поезжай-ка ты к ней домой. Почему-то мне кажется, что ты найдешь что-то интересное.

У Марины было безошибочное чутье. Симу всегда изумляло,

как она определяла психически больных с порога, как умела безошибочно задать тот самый единственный вопрос, который достигал цели, раскрывал самое главное, самое актуальное переживание больного вместо того, чтобы часами разговаривать с ним, медленно отсекая все несущественное. Психиатры говорят, что с этим надо родиться.

* * *

Евгения Ивановна Кислова, усталая женщина, похожая на свою состарившуюся дочь - те же светлые волосы, наивные глаза и прозрачная кожа, - выслушала Симу и жестом пригласила ее войти.

Скромное, очень чистое жилище, почему-то напрочь лишенное милых женскому сердцу мелочей: вазочек, статуэток, вязаных салфеточек, фотографий в блестящих рамках. Зато были книги. Сима пробежала глазами

по корешкам: классика, очень много специальной научной литературы, совсем нет современных изданий в пестрых глянцевых обложках.

Евгения Ивановна поймала Симин взгляд и прокомментировала:

- Мой отец был академиком. Здесь все осталось так, как при

его жизни. Господи, какое счастье, что он не дожил до этого

дня, не узнал, что его любимая Анечка - наркоманка. Это убило бы его.

Сима запуталась в странной логике женщины. Раз он все равно умер, то как бы его это убило? В чем, собственно, счастье, что он умер? Поразмыслив, она решила, что, наверное, счастье в его незнании, что внучка стала наркоманкой.

Существует категория людей, которые всячески избегают говорить о наболевшем. Другие готовы излить душу первому попавшемуся человеку. Евгения Ивановна, по-видимому, принадлежала к редкому смешанному типу. Ее речь скорее напоминала поток сознания. За десять минут она успела рассказать о себе практически все, но не в какой-либо последовательности, а вразнобой, перескакивая с описания заслуг своего отца,

академика, перед родиной и вопиющей неблагодарности потомков (за этим следовал красноречивый жест, подчеркивавший скудность обстановки) на его негодяя-аспиранта, который бросил ее, беременную Анечкой, прихватив заодно идеи академика, вплоть до страшного потрясения, которое она испытала, вернувшись из командировки и увидев свою дорогую Анечку в ужасном состоянии.

Сима попыталась систематизировать полученные сведения. Выходило, что Аня Кислова жила с матерью в старой большой академической квартире на Ломоносовском проспекте. Пожилой академик при жизни возглавлял закрытый научно-исследовательский институт. Как многим крупным ученым старой закалки, ему были свойственны аскетичность и принципиальность, плоды которых и пожинали его потомки, живя в полупустой квартире с мебелью 50-х годов и огромной библиотекой. Единственное, в чем он пошел наперекор себе, была защита дочерью кандидатской диссертации и трудоустройство ее младшим научным сотрудником вверенного ему института. Академик болезненно пережил неудачный роман своего аспиранта с Женечкой, но родившуюся в результате этого внучку любил беззаветно и даже болезненно. Перестройка окончательно подкосила его здоровье, добило его отсутствие финансирования науки, имевшей в советские времена первостепенное значение. Младшие и старшие научные сотрудники уехали челночить в Турцию и Китай, доктора наук подались ремонтировать квартиры и бытовую технику. Академик умер в своем кабинете от сердечного приступа, сочиняя письмо Горбачеву. Следуя логике Евгении Ивановны, слава богу, что он не дожил до расстрела Белого дома, вопиющей и неприкрытой коррупции и распродажи всего, что только можно продать. Если в то время аспиранты и младшие научные отправились челночить, то сейчас их, пожалуй, привлекла бы доля братков, живущих весело, богато, но, увы, недолго.

Евгения Ивановна так и работала в институте, где нерегулярно получала пятьсот рублей в месяц. Получившая прекрасное воспитание, она знала три иностранных языка и основные деньги зарабатывала техническим переводом, что позволяло ей и Анечке не умереть с голоду. Но на работу она все-таки ходила с автоматизмом, с которым направлялась по утрам в ванную чистить зубы. Как ничего бы не случилось, если бы она этого не сделала, так никто бы не заметил и ее отсутствия на работе.

Анечка росла, была тихим, замкнутым, послушным ребенком.

Девочка рано научилась читать, и скоро романтические произведения классиков из дедушкиной библиотеки стали ее лучшими друзьями. Евгения Ивановна просто-таки умоляла дочь пойти погулять, записаться в кружок, секцию, но Аню это не интересовало. Она жила в мире придуманных историй, возвышенной любви, дуэлей и самоубийств из-за неразделенных чувств. Евгения очень обрадовалась, когда у дочери появилась подруга Вика. И хотя девочки были явно одного поля ягоды, нелюдимые и застенчивые, они прекрасно ладили, понимали друг друга с полуслова, сочиняли стихи, которые посылали друг другу по электронной почте. К тому времени Евгения Ивановна поднапряглась и купила дочери компьютер. И если Ане было трудно общаться вживую, то в Интернете она просиживала часы напролет. Это было дорого, но за время платил папа ее подруги Вики. Он, кажется, тоже был рад, что у дочери появилась подруга.

Но в последнее время Евгения заметила, что дочь изменилась. Было похоже, что она влюблена. Но Аня отличалась такой скрытностью, что выяснить что-либо было невозможно. По предположению Евгении Ивановны, они познакомились в Интернете. И она также была уверена, что именно этот человек приучил ее девочку к наркотикам.

Выслушав все, что хотела сказать Кислова, и выпив несколько заварочных чайников зеленого чая, который она предпочитала, Сима попросила разрешения осмотреть комнату Ани.

Здесь было тоже очень чисто и скромно: тахта, накрытая

пледом, переполненные книжные полки, письменный стол с компьютером. Внимание привлекал большой портрет маслом, изображавший молодую женщину изысканной красоты в декольтированном атласном платье цвета чайной розы. В чертах лица женщины, Евгении Ивановны и Ани были видны черты фамильного сходства.

- Моя мама, - вздохнула Кислова. - Я совсем ее не знала, она умерла вскоре после того, как я родилась.

А отец больше так и не женился...

Видимо, Евгения Ивановна решила быть откровенной до конца и добавила:

- Она покончила с собой. Что-то вроде послеродового

психоза. Аня очень любила этот портрет. Вообще-то у нее были странные

идеи вроде того, что она умрет молодой: наверное, ей это кажется

очень романтичным. А еще они с Викой придумали странную игру

в Одетту и Одиллию. - Она указала на лист из яркого календаря,

изображающий сцену из балета. - Они вообразили, что являются

сторонами единого целого, неразрывны, составляют новую сущность.

Как вы понимаете, Аня воображала себя Одеттой, а Вика - Одиллией.

- Но ведь Одетта олицетворяет добро, а Одиллия

зло? Почему Вика захотела стать Одиллией? - поинтересовалась

Сима.

- Наверное, были какие-то мотивы, я не знаю.

Я очень мало знаю о своей дочери, - неопределенно ответила Евгения

Ивановна.

- А вы просматривали ее компьютер?

- Я делала это постоянно, иначе откуда мне было что-либо

узнать, но Аня стирала почти всю переписку. Там было только коротенькое

письмецо, что-то вроде: "Я поняла, что должна попытаться перевоплотиться

в Одиллию, чтобы познать все, все стороны добра и зла, и то, что за

гранью добра и зла".

- А кому оно было адресовано?

- Сейчас покажу. Я переписала, а то ведь письмо

она стерла. - Евгения Ивановна полезла в блокнот, полистала

его и показала Симе страничку: fire@yahoo.com. Сима аккуратно

переписала адрес в Интернете.

Яркая ручка с логотипом "Пуаро" выскользнула из

ее пальцев и укатилась под тахту. Сима опустилась на колени

ручка была последняя- и приподняла покрывало.

- А что в этом пакете? - спросила Сима, вытаскивая

на свет большой яркий фирменный пакет. Он странно выделялся среди

скромной обстановки комнаты.

- Не знаю, - отозвалась Евгения Ивановна.

- Посмотрим? - спросила Сима.

Евгения Ивановна кивнула. Сима открыла пакет и вытряхнула

из него знакомый алый кожаный костюм, черный парик и солнцезащитные

очки.

- Это не Анечки, у нее такого нет, - растерянно

сказала Евгения Ивановна. - Вы знаете, чье это?

- Кажется, знаю, - помедлив, произнесла Сима.

* * *

Вика была дома. Сима отправилась к ней без звонка,

надеясь застать и опасаясь нарваться на отказ. Вика открыла

дверь, не поинтересовавшись, кто звонит, и по ее лицу было видно,

что хозяйка не слишком рада видеть Симу.

- Что вам угодно? - холодно спросила Вика,

загораживая собой дверной проем.

- Надо поговорить. - Сима бесцеремонно протиснулась

в квартиру и, оставляя мокрые следы на пушистом паласе, прошла

в комнату.

- Нам не о чем с вами говорить, - недружелюбно

сказала девушка. - Я уже давала показания в прокуратуре.

- Я в курсе. А может быть, знаю чуть больше, чем

прокуратура, - намекнула Сима. Она хотела сказать, что прослушала

записи бесед с психиатром, чтобы сделать девчонку покладистее, но

вовремя спохватилась. Марина Алексеевна осудила бы ее за

это, и, в конце концов, это не имеет никакого отношения к убийству

Артемова.

Сима встала с кресла и вывалила из яркого пакета вещи, которые взяла у матери Ани.

- Узнаешь? - Сима строго посмотрела на удивленную Вику.

Та подошла поближе, затем бросилась к огромному шкафу-купе и рывком раздвинула створки. Она принялась лихорадочно копаться в огромном количестве одежды. Поняв бесцельность своих поисков, Вика подняла с кресла алый жакет, внимательно его осмотрела. Из маленького кармашка на "молнии" она достала ключи с брелком в виде ромба. Немного брезгливо приподняла парик за смоляную прядь.

- Это мое, все, кроме парика. Мои ключи от машины, запасные,

они лежали в прихожей. Откуда у вас все это? Кто-то был в моей квартире?

И при чем тут парик? - растерянно спрашивала Вика.

- Подумай, кто мог это взять?

- Мы с Аней дружим с первого курса. Вы знаете, наверное, не можете

не знать, что я долго лечилась у психиатра, училась на дому. У меня

не было сверстников-друзей, и я не умела с ними общаться. Я страшно

смущалась, краснела, боялась показаться смешной. А девчонки были раскованные,

веселые, ходили с ребятами вместо лекций пить пиво, шутили, смеялись.

Я была другая, но мне мучительно хотелось быть такой, как они.

Вскоре я заметила девчонку, похожую на меня. Она тоже была одна, держалась особняком. Как-то на лекции я решилась подсесть к ней. Поверьте, Анька - удивительный человек, очень тонкий, ранимый, нежный, хрупкий. Она очень бережно относилась ко мне, ведь у меня тоже полно заморочек. Мы чувствовали себя как единое целое, даже придумали игру в Одетту и Одиллию, черного

и белого лебедя. Нам даже нравилось, что мы такие похожие, но разные внешне. У нас не было парней, других подруг, и мы не расставались с ней ни на минуту, общались в Интернете. Она присылала мне свои стихи, я ей свои рисунки, сделанные на компьютере.

Вика подошла к компьютеру, пощелкала мышью и показала

Симе несколько картин абстрактного содержания. Вика безукоризненно владела цветом, передавая нюансы настроения. Сима искренне восхитилась:

- А я и не знала, что так здорово можно рисовать в компьютере!

- Есть специальные программы. Рисовать для меня все равно что

разговаривать. Я не очень-то ловко подбираю слова, выражая чувства,

сказала Вика. - Так вот, ближе друг друга у нас никого не

было. Мы знали все друг о друге. - Вика слегка запнулась.

Или почти все. Но последний месяц у нее появился мужчина. Мне кажется, они познакомились в чате. Вы же знаете, застенчивым людям гораздо легче общаться виртуально, чем вживую. Ведь ты можешь изображать кого угодно, врать, называться чужим именем. Она избегала говорить о нем, не называла его имени, но, безусловно, была влюблена.

Она говорила, что никто ее еще так не понимал, никто не открывал перед ней такого яркого, блестящего, нового мира. Я даже обижалась. Аня говорила, что обязательно все мне расскажет, но потом, ко-гда поймет все сама. Мне почему-то кажется, что он старше, может быть, намного старше ее. Ведь Аня очень чуткая, умная. У нее были навязчивые мысли о самоубийстве, ей это казалось очень романтичным, была какая-то история с самоубийством ее красавицы-бабки. Аня вбила себе в голову, что она повторит ее судьбу. В последний день, когда мы общались, еще до смерти моего отца, она прислала мне стихи, очень восторженные и одновременно страшные, которые мог бы написать человек, решивший свести счеты с жизнью. Я ей звонила, звонила, но мама сказала, что Аня уехала за город за какими-то конспектами и вернется, если успеет на последнюю электричку. А потом ее положили в психиатрическую больницу. Говорили, что-то связанное с наркотиками. Но ведь

Аня никогда не употребляла наркотики! Мне даже странно думать об этом... А потом, если это она взяла мои вещи, то зачем?

Вика вопросительно посмотрела на Симу. - Я не понимаю... И ключи от машины...

Сима встала, сбросила куртку, натянула поверх толстого свитера

тонкий кожаный жакет, нахлобучила парик, нацепила солнцезащитные очки.

Она подошла к зеркалу и расправила спутавшиеся пряди нейлоновых волос, затем повернулась к Вике.

- Узнаешь?

* * *

Кажется, она сумела невозможное: снять слои болезненного

восприятия, патологической интерпретации и найти ту реальность, которую, как кокон, опутала болезнь. Значит, трансформация Одетты в Одиллию, добра во зло - банальный маскарад с переодеванием, просто фальшивка, слишком яркая, чтобы ее не заметить, слишком характерная, чтобы отличить ее от Вики. Девочке под видом философского познания мира подсунули игру втемную с переодеванием, да еще приправленную наркотиком. Какой теперь из нее свидетель! Ох и хитер, ох и ловок. Цель в общем тоже ясна: убрать Артемова, подставив в качестве убийцы Вику. Не очень ясно, при чем здесь сексуальный шантажист Хлопин. Тут как будто интерес Светланы. Если, конечно, это не двойная подстава и для Вики, и для Светланы. Тогда кому это могло быть выгодно? Если исходить из завещания - Вере Артемовой. Одним махом она убирает всех конкурентов, а Хлопина как сообщника. В конце концов, ведь это он изображен на фотографии, значит, без него не обошлось. Леди Сухарь могла пообещать ему денег, а затем убрать свидетеля, зная его шантажистские наклонности. Но кто же мужчина, который, собственно, и убил Хлопина? Или это переодетая Вера Сергеевна? Нет, все-таки мужчина должен быть, ведь каким-то образом в эти игры была вовлечена Аня, а там явно был замешан мужчина. Кто-то с адресом fire. Знать бы, кто это... Ай да училка! Интересно, что она хотела сообщить? Сима вытащила телефон и набрала номер Веры Сергеевны. Бесполезно, ее нет, или телефон отключен. Но деться ей некуда, попалась, птица-секретарь!

ГЛАВА 19

Пенсионерка Софья Ивановна, придерживая накинутое на плечи старенькое пальто, спустилась по лестнице на первый этаж за почтой. Раньше она выписывала много газет, было так приятно просмотреть их за завтраком, но в последние годы это стало ей совершенно не по карману. Поэтому она выписала только "Московский комсомолец". Немного странный выбор для пожилой дамы. Софья Ивановна вслух отчаянно ругала нахальных журналюг, называла газету желтой и бульварной, но втайне с упоением читала разделы хроники происшествий и смаковала ушаты грязи, выливаемые на политиков. Вот и сегодня она направилась за газетой, предвкушая цветной и толстый воскресный номер.

Вместе с газетой в руки ей упал прямоугольничек письма. Странно, ей никогда никто не писал. Хотя, судя по конверту, это какая-то рекламная акция. Софья Ивановна поднялась наверх и надела очки. Письмо было адресовано соседке, Вере Сергеевне. Софья Ивановна недолюбливала ее: вроде бы и вежливая, всегда здоровается, а нет в ней тепла. Несколько раз Софья Ивановна заходила

к ней, чайку попить по-соседски, так ведь дальше порога не пустила. Думает, раз преподает в институте, так выше всех!

Софья Ивановна вздохнула и пошлепала к двери,

письмо-то все равно надо отдать. Она подошла к двери и услышала жалобный собачий вой, даже не вой, а плач, словно случилось что-то дурное.

Она вспомнила, что еще вчера вечером не могла заснуть из-за собаки, злилась, что соседка не может успокоить пса. Надо же, и утром то же самое. Дверь была не заперта. Софья Ивановна осторожно вошла в темный коридор. В комнате горел свет и тихо работал телевизор. Странно, ведь уже светло.

- Вера Сергеевна, - позвала она. Уже смелее

вошла в гостиную.

Здесь было пусто. Собака крутилась вокруг ее ног и повизгивала.

Софья Ивановна толкнула дверь в другую комнату. На широкой двуспальной кровати лежала Вера Сергеевна.

Опытная в таких делах Софья Ивановна, незаменимый на похоронах человек, сразу поняла, что соседка мертва.

* * *

У Снегиревых никто не отвечал. Затем включился автоответчик и нежным Инкиным голоском проворковал:

- Нас нет дома. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение, и мы вам обязательно перезвоним.

- Я уезжаю на дачу к Кострову. Инка, пожелай мне

удачи. Вовка, надеюсь, я тебе не нужна. Попробуй все же прочитать мои сообщения. Целую вас, - сказала Сима несколько напряженным голосом, которым люди обычно разговаривают с автоответчиком.

Сима заметалась по квартире, пытаясь сообразить, что же

такое надеть, чтобы не выглядеть излишне нарядно, не демонстрировать, что специально готовилась к встрече, но в то же время выглядеть сногсшибательно и неотразимо. Она надеялась посоветоваться с

Инкой, большим специалистом в этом вопросе, но придется думать

самой. Сима сосредоточилась, пытаясь представить, что бы ей порекомендовала подруга.

Первое, макияж. Незаметный, но выгодно подчеркивающий

ее достоинства и маскирующий недостатки. Значит, жидкая полупрозрачная

основа, делающая кожу свежей и матовой. К сожалению, конец зимы и

беготня последних дней не сделали ее лучше. Немного туши, желательно

водостойкой, чтобы в самый важный момент не потекла.

Вместо помады золотисто-ореховый блеск, сделавший ее узкие губы соблазнительными. Сима критически осмотрела себя и решила, что могла бы удостоиться похвалы подруги.

Все-таки она едет на дачу, поэтому стиль одежды

должен быть скорее спортивным. Она надела новые джинсы, прекрасно подчеркивающие длину и стройность ее ног, и оливкового цвета кашемировый свитер, который гармонировал с цветом ее глаз и волос. Она себе очень, очень понравилась. Хорошо бы каждый день думать о том, как ты выглядишь, но разве на это есть время? Инка говорит, что нужно всегда быть во всеоружии, ведь никогда не знаешь, где и кого ты встретишь. Конечно, она права, но тогда совсем не останется времени на работу.

- Мам, ну как я тебе? - Сима покрутилась перед Мариной Алексеевной, изображая модель на подиуме.

- Шикарно! Всегда бы так, а то ходишь как бомжонок.

- Не бомжонок, а последователь стиля "гранж", - обиделась Сима.

- Ладно, не злись. Слушай, а куда это ты собралась?

с подозрением спросила Марина Алексеевна.

- Мамуль, ну...

Марина Алексеевна требовательно посмотрела на нее:

- Мать должна знать, с кем ее ребенок проводит время.

- Я уже давно не ребенок!

- У тебя ветер в голове, сколько бы лет тебе ни было!

- воскликнула Марина Алексеевна.

- Он пригласил меня на дачу, - созналась Сима.

- Он - это твой адвокат?

- Да. Мы практически закончили дело и, скорее всего,

сможем доказать невиновность клиентки. И если я сегодня не приеду,

не волнуйся, - с опаской, но не без вызова произнесла Сима.

- Понятно. - К ее удивлению, мать не стала читать

ей нотации, просто потребовала: - Запиши адрес и телефон дачи.

- Рублево-Успенское шоссе, новые коттеджи за Солословом.

Двухэтажный дом в европейском стиле, без наворотов. Точнее сама не знаю. А телефон тебе не нужен, я возьму мобильный, - недовольно сказала Сима. - И потом, мама, не поедешь же ты туда меня искать?

Это было справедливое замечание, но Марина Алексеевна сделала вид, что не услышала.

* * *

Чета Снегиревых обожала утро воскресенья, когда можно

вместе съездить на рынок, походить по магазинам, купить друг другу милые мелочи. В безалаберном Снегиреве и полубогемной Инке, внезапно и успешно занявшейся бизнесом, вдруг проснулась страсть вить гнездо, обустраивать дом, готовить грандиозные семейные обеды. Поэтому парочка, заправившись замечательным Инкиным кофе, выкатила из гаража вместительный джип и отправилась за покупками.

Жирный и ленивый кот Георгий, которого ни у кого бы не повернулся язык фамильярно назвать Жорой, обожал валяться на оргтехнике. По мере обрастания семьи разнообразной аппаратурой кот менял любимые места обитания. Снегирев регулярно вытаскивал клубки кошачьей шерсти из принтера, а теперь зверюга облюбовал телефон с факсом и автоответчиком и даже умудрялся нажимать кнопки. Иногда ночью семейка вздрагивала от противного специфического звука включенного факса, и Володька сонно брел сгонять наглеца с любимого места. Но сегодня утром, когда хозяева отправились за покупками... Георгий мягко запрыгнул на стол и водрузил упитанный пушистый зад на телефон, включив несколько кнопок одновременно. Раздалось характерное шуршание перематывающейся пленки, а затем началось воспроизведение со стиранием записи.

* * *

К обеду Снегирев вспомнил, что обещал Симе починить

компьютер. Его приятель Мишка, в прошлом хакер, а ныне преуспевающий сотрудник компьютерной фирмы, определенно не хотел вылезать из дома и тоном начальника, к которому пристают с пустяками, сказал, что пришлет дежурного мастера из своей конторы. Они договорились на два часа.

Володя привез Инку домой, оставил ее готовить изобильный

воскресный обед, а сам поехал в агентство дожидаться мастера. Заодно

до его прихода было бы не худо просмотреть некоторые дела.

В офисе Снегирев заварил ритуальную чашку кофе и уселся за

стол. Его никто не тревожил, телефоны молчали. Собственно говоря,

просмотр документов тоже во многом был ритуальным. Новых

дел не было, а заказы ограничивались поиском доказательств неверности супруга или пропавших домашних животных.

К его удивлению, мастер, молодой парень в джинсах, бейсболке

и куртке Gap, пришел почти на час раньше. Он уверенно включил компьютер, быстро пробежался по клавиатуре, поменял несколько дисков, затем вздохнул и сказал, что компьютер заражен и с каждым включением вирус разрушает винт. Извиняющимся тоном он сообщил, что может прийти в понедельник со всем необходимым.

Снегирев решил, что разницы между вечером воскресенья и утром понедельника нет, протянул ему сотку и согласился.

Володя позвонил домой и сказал жене, что едет. Инка обрадовалась и доложила, что телятина по-бургундски уже в духовке. Он запирал дверь кабинета, когда увидел в темном коридоре долговязую фигуру. Парень с большой спортивной сумкой подошел ближе.

- Вы Снегирев?

Володя кивнул. На клиента парень похож не был.

- Я от Михаила Илларионовича. Он сказал, что у вас срочная проблема с компьютером.

- А разве... - Снегирев закрыл рот и молча открыл дверь: - Проходите.

Парень сбросил куртку, проделал какие-то профессиональные манипуляции с компьютером и поставил диагноз:

- Вам его испортили. Вывели из строя винчестер. К сожалению, вся информация утрачена.

- Именно испортили? Это не вирус, не обычная поломка? - переспросил Снегирев.

- Нет, - засмеялся парень. - Я всегда

отличу рукотворное чудо. Это не обычная поломка.

- Допустим, если надо было уничтожить обычную

информацию, зачем выводить из строя жесткий диск?

- Это быстрее. Поиск определенного файла занимает

время и привлекает внимание. Мне очень жаль.

Снегирев не сомневался, что виной всему письмо от Артемовой

Симе. Он позвонил в справочную и узнал адрес и телефон Веры Сергеевны.

Трубку подняли немедленно. Ответил резкий мужской голос.

- Веру Сергеевну будьте любезны, - вежливо попросил

Снегирев, несколько удивленный. Он знал, что Артемова живет одна.

- Кто ее спрашивает?

- Знакомый.

- Ваше имя? - отрывисто спросил мужчина. В его

голосе послышались милицейские нотки.

- Что-то случилось? - забеспокоился Володя.

- Назовите ваше имя, - потребовал голос.

Снегирев медленно повесил трубку. Что-то случилось: похоже,

в квартире Артемовой милиция. Володя вздохнул, представив красавицу

Инку, занятую приготовлением телятины по-бургундски, и

не только. Увы, похоже, съесть ее придется не скоро. Сима

не брала трубку, а оператор сотовой сети механическим голосом сообщал,

что абонент временно недоступен. Снегирев в сердцах хлопнул по столу

ладонью. Хорошо бы заставить Симку со всем этим разбираться, а ее

где-то носит. Надо было оставить все это до понедельника... Черт понес

его в агентство, вернее, не черт, а Симкины дела. Вечно она во

что-то вляпается, Сима Пуаро. Это же надо было себе такой

адрес придумать!

Грустный Снегирев сообщил Инке, чтобы она его в ближайшее время не ждала. Воскресенье было испорчено бесповоротно.

За время работы в прокуратуре Володя обзавелся огромным количеством знакомых, с которыми до сих пор иногда встречался, чтобы сходить в баньку, попить пивка. Бывшие коллеги завидовали снегиревской независимости и заработкам и сочувствовали скуке и убожеству дел, выпадавших на долю частного детектива. Выходило так на так.

Володя порылся в пухлой записной книжке, из которой вылетали

листы, и нашел нужный телефон. Как он и рассчитывал, ему не отказали. Еще через час приятель перезвонил и сообщил, что сегодня утром

Вера Сергеевна Артемова была найдена мертвой в своей квартире.

Выла собака, и соседка забеспокоилась. Дверь была открыта. На столике лежали распотрошенные упаковки таблеток. Предположительно самоубийство. Почему открыта дверь, пока неясно. Может, сама не закрыла.

На глаз следы взлома отсутствуют.

- А компьютер у нее есть? - спросил Снегирев.

- Отличная машина, новая, с наворотами.

- Включали?

- Пока нет, а что там должно быть? - заинтересовался

коллега.

- Письмо, адресованное нашему агентству. Адрес Сима

Пуаро.

Приятель заржал в трубку. Впрочем, это была реакция на Симин изыск.

- Ладно, подожди еще, - сказал парень, отсмеявшись. Еще через час он перезвонил и сообщил, что компьютер, к сожалению, пуст. Это могла сделать сама погибшая. Что вовсе не является доказанным фактом.

* * *

Рублево-Успенское шоссе, гладкое, без обычных ям и выбоин,

доставляло хозяев жизни к их роскошным жилищам. Раньше здесь селилась партийно-правительственная элита, а сейчас ее постепенно вытесняла новая аристократия: нефтебароны, финансовые магнаты вперемешку с разбогатевшей братвой и откровенными бандитами. Такая пестрая социальная палитра отражалась и во вкусах живущих здесь: внимательный наблюдатель мог найти подобие султанских гаремов, средневековых рыцарских замков с узкими бойницами, псевдорусской дворцовой архитектуры, словно перенесенных из мультика о царе Додоне и Шемаханской царице, кубы из зеркального стекла, напоминающие магазины или офисные здания. Оставалось только пожалеть архитекторов, покорно воплощающих фантазии заказчика, которые часто соответствовали их детским представлениям о роскошном жилье. Монстры лепились друг к другу, и при желании вполне можно было бы изучать частную жизнь соседей, просто глядя в окно. Но мода есть мода, и вокруг выросла инфраструктура в виде фитнесс-центров, VIP-клубов, казино, ресторанов, а также самого дорогого в Европе рынка в поселке Жуковка. Все это великолепие было слегка подпорчено мигающими и завывающими, расталкивающими всех по обочинам правительственными кортежами. Так что жить здесь было хотя и престижно, но весьма неудобно, так как

в любой момент движение могло быть надолго прекращено в ожидании "монаршего" выезда. Местные жители уже почти освоились и выбирали более длинные,

менее ухоженные, но надежные дороги "огородами".

Но страдания жителей этой части Подмосковья Симу волновали

мало. Она уверенно ехала мимо постов ГАИ, врубив на полную громкость

"I wanna run to you". Да, да - она хотела бежать к нему!

Сима посматривала в зеркала, видела часть своего

лица, свой янтарно-зеленый глаз в обрамлении пушисных ресниц

болотце, пронизанное солнцем в зарослях камышей, - и подмигивала

себе. Все будет так, как она захочет. Просто не надо торопиться.

Она вспомнила свой щенячий восторг, когда Сергей пригласил ее в воскресенье на ужин. Чуть насмешливо улыбаясь, он сказал, что все будет очень скромно: оленина, красное вино. Ведь нужно отпраздновать победу, она же не сомневается, что это победа? Скорее всего, на следующей неделе Светлану освободят из-под стражи. Тогда они смогут получить свой гонорар, и немаленький. Костров поинтересовался, что она предпочитает на десерт. Сима, не подумав, чуть было не ляпнула, что "Вацлавский" торт, но спохватилась. Это было бы слишком просто. Извернувшись, она льстиво сказала, что полностью доверяет его вкусу.

Новое шелковое белье цвета бордо, купленное в "Дикой

орхидее" за безумные деньги, приятно холодило кожу. Сима чувствовала себя привлекательной, загадочной, элегантной молодой женщиной, прекрасной парой для такого блестящего и изысканного мужчины, как Костров. А если она и не разбирается во всех тонкостях, то быстро всему научится, было бы к чему стремиться. Она чувствовала, что этот человек нужен ей больше всех на свете.

Периодически звякал телефон, но здесь, в низине, сигнал постоянно пропадал. Чтобы не отвлекаться, Сима выключила трубку. В конце концов, сегодня слишком важный день, чтобы отвлекаться на глупости.

ГЛАВА 20

Дом Кострова выглядел отщепенцем среди помпезных собратьев: небольшой, элегантный коттедж, напоминающий тихие городки Германии

и немецких кантонов Швейцарии, простой, удобный, функциональный. Темно-красная черепичная крыша прекрасно сочеталась с кремовыми стенами, красно-коричневой отделкой, темно-зелеными соснами во дворе. Кроме того, он стоял в отдалении от поселка новорусских пестрых монстров, почти на опушке лесного массива. Он выглядел как аристократ на фоне нуворишей. Что ж, Сима всегда знала, что у Кострова великолепный вкус.

У ворот стоял знакомый ей "Лендкрузер". Сима выключила двигатель и посигналила. Через пару минут появился Сергей в шерстяных фланелевых брюках и свитере. Ей показалось, что он приехал незадолго до нее.

- Ты очень вовремя. Я только что приехал, открывал дом, - подтвердил он ее предположение. Он широко распахнул ворота и махнул ей рукой.

Сима въехала во двор и вышла из машины. За ней последовал Сергей, поставив своего огромного блестящего зверя вплотную к заднему бамперу ее "девятки". Хоть она и помыла свою старенькую машинку, собираясь на столь ответственное свидание, но та все равно выглядела замарашкой рядом с образцом японского автомобилестроения.

Сергей открыл багажник и принялся выгружать сумки, пакеты и пакетики. Сима тоже подхватила несколько и вместе с Костровым вошла в дом.

В прихожей он повесил ключ от машины на крючок. Внутри ей тоже понравилось: просторный холл, стены обшиты деревом, камин, массивная простая мебель, домотканые половики на нарочито грубом деревянном полу, мягкий свет ламп, стилизованных под деревенские светильники. Это была та простота, которая хоть и не бросается в глаза, но стоит больших денег. Сима не знала, что над этим интерьером в стиле кантри работал высокооплачиваемый дизайнер.

Темнело, серо-голубые сумерки, синие контуры хвойного леса, обрамленного переплетом окна, подчеркивали тепло и уют стоящего на отшибе дома. Звенящая тишина была столь непривычна городскому уху, что Сима нашла пульт и включила телевизор, Сергей зажег камин и отправился на кухню разбирать пакеты.

Кухня тоже была выдержана в том же деревенском стиле. Темная дубовая мебель, полное отсутствие типичного для современных кухонь пластика, много керамики и медной посуды, которой Костров наверняка не пользовался, это были дизайнерские изыски. На стене живописные связки лука, чеснока вперемешку с сушеным острым перцем. Бытовая техника наверняка имеется, но спрятана подальше от глаз.

- Мне это напоминает старый бабушкин дом, - пояснил Сергей. - Я его очень любил, воспоминания детства.

- Тебе помочь? - спросила Сима, с ужасом представляя,

что ей придется что-то приготовить. Она не умела и не любила готовить.

К счастью, Сергей отказался, сославшись на то, что она его гостья.

Сима с удовольствием смотрела, как ловко он управляется на кухне. Большой тяжелый нож быстро мелькал в его руках, превращая овощи в аккуратные колечки, кубики, соломку. Неуловимым движением Сергей превратил несколько долек чеснока в остро пахнущие мельчайшие крупинки, отчего у Симы зачесалось в носу. Выжал целый лимон, добавил соль, белый и черный перец и оливковое масло. Этим аппетитным соусом он залил салатные листья.

- Здорово, - восхитилась Сима, - а я и не знала, что ты так готовишь.

- Я люблю готовить, - отозвался Сергей, поправляя очки тыльной стороной запястья. Он забавно смотрелся в веселеньком фартучке с оборочками. - Когда целый день возишься с бумагами, хочется поделать что-то своими руками, дать волю воображению.

К тому же ты знаешь, я живу один, - он со значением посмотрел на Симу. - Послушай, давай, пока все будет готово, примем по аперитивчику. Только готовить тебе, я весь в чесноке. Что ты будешь?

- Скотч на скалах, - заявила Сима, вспомнив

уроки Арабского.

- Годится. Виски в гостиной, лед в холодильнике, стаканы

в шкафу над твоей головой.

Сима безошибочно выбрала широкие стаканы с толстым дном

и приготовила напитки. Похоже, она чему-то уже научилась.

Костров выключил телевизор и зажег свечи.

- Кажется, все, - он хозяйским взглядом обвел

стол. Стол был застелен грубой домотканой скатертью, сервирован простой керамической посудой. Да и еда была почти деревенская: салат, печеный картофель, толстые дымящиеся стейки из оленины, приготовленные на гриле. Чужестранцами выглядели бокалы тонкого стекла да высокая узкогорлая бутылка божоле.

- За нас, - Сергей поднял бокал и встретился с

Симой взглядом.

* * *

Михаил Львович впервые за последние годы решил навести

порядок в бумагах. Их накопилось несметное множество: письма, приглашения, визитки, открытки, путеводители, буклеты, рекламки увеселительных заведений, фотографии, не вошедшие в альбом. Все эти отбросы ежедневного общения, отголоски приветствий, замусоленные рукопожатия, обрывки имен, полузабытые названия городов и улиц. Этим мусором прожитых дней был забит секретер. Поэтому, ко-гда Арабский открыл дверцу, оттуда хлынул пестрый бумажный поток. На полу в кабинете образовалась горка. Михаил Львович уселся на пол, поджав под себя ноги, эдакий канцелярский султан. Что ж, рано или поздно этим пришлось бы заняться.

Арабский бережно откладывал письма и открытки, пришедшие из-за океана, от его дорогого мальчика, но таких было немного. Пожалуй, не стоило выбрасывать визитки. Остальной хлам он безжалостно сбрасывал в картонную коробку, чтобы потом уничтожить в специальной машинке. Сколько хлама накопилось за это время! Борька уже успел вырасти и уехать в Америку, жена - окончательно превратиться в злобную стерву, не скрывающую, что от него требуются только деньги. Ведь

она не была такой, когда они поженились. Арабский был всего

лишь доктором исторических наук со скромной зарплатой руководителя научной группы. Он никогда не был стройным длинноногим красавцем, но ведь что-то же она в нем нашла! Впрочем, она была аспиранткой и писала диссертацию под его руководством. Все кончилось тем, что, пока она, беременная Борькой и измотанная токсикозом, лежала на сохранении, он написал за нее вожделенную кандидатскую, которую она с блеском защитила вскоре после рождения сына. И зачем это ей было надо?

С тех пор она не работала ни одного дня, постепенно становясь холодной, злой, холеной стервой. И почему он с ней не разведется? "Чтобы не попасть в лапы еще большей стервы, - ответил Арабский сам себе. - Из тех, что охотятся на таких сладеньких, жирненьких и доверчивых папиков".

Из рекламы увеселительных заведений Патонга выпала пара фотографий. Михаил Львович дальнозорко отстранил снимки. Затем схватил телефонную трубку и принялся названивать, но, похоже, безрезультатно. Кряхтя, он поднялся с пола и стал листать ежедневник, пока не нашел то, что искал. Ему ответил недовольный мужской голос, который сообщил, что Серафима по воскресеньям не работает, и где она, неизвестно, он сам ее ищет.

- Она просила меня найти одну фотографию, почему-то это для нее было важно. Так я нашел, - извиняющимся тоном сказал Арабский.

- А с кем я разговариваю? - смягчился Снегирев.

- Моя фамилия Арабский. Она интересовалась мужем одной дамы, Светланы Артемовой. Мне казалось, что этот снимок я отдал им, но он у меня.

- Сейчас приеду, - сказал Снегирев. - Диктуйте адрес.

* * *

- Хочешь, я покажу тебе дом? Можем выпить кофе в кабинете, туда

же я принесу десерт, - предложил Сергей.

Сима поднялась по деревянной лестнице, держась за перила.

Наверху был кабинет и две спальни. Большие кожаные кресла и столик

с инкрустацией освещались мягким желтым светом. Сима откинула голову

на спинку кресла и закрыла глаза. Кажется, все, о чем она мечтала,

начинает сбываться... Сергей принес кофе, коньяк и целое блюдо

разнообразных экзотических фруктов, которые раньше она никогда

не пробовала. Костров закурил сигару, и сегодня ее дым уже не

казался таким отвратительным.

- Давай сначала о деле, - предложил Костров. - Я

так понял, основная версия изменилась.

- Да, но не в главном. Светлана действительно ни при чем.

Сергей улыбнулся, выпустив кольцо дыма.

- Хорошо, я слушаю.

- По условиям завещания три человека могут претендовать на крупную

сумму: жена, дочь и сестра. Соответственно, устраняя кого-то из них,

оставшиеся получают больше. Можно убить Артемова и наследниц, а можно

кого-то из них обвинить в убийстве. Каждая из трех женщин имела

физическую возможность совершить убийство. У всех есть мотив

деньги. В случае с Викой еще ревность и ненависть к мачехе. Кроме

того, она уже убивала. Вику я и подозревала больше всех, особенно

после убийства Гольдина. Потом открылось обстоятельство, о котором

ты еще не знаешь. - Сима сделала эффектную паузу.

Костров разлил коньяк по бокалам, формой напоминающий тюльпан, только на короткой ножке, и выжидательно посмотрел на Симу.

- У Вики есть подруга, странная девочка, но они с Викой прекрасно друг друга понимали. Незадолго до случившегося у Ани появился мужчина, которого она от всех скрывала. Он заморочил ей голову дурацкими идеями, приобщил к наркотикам и использовал в своих целях. Аня берет из квартиры Вики яркую одежду, которую легко опознать, надевает черный парик и становится Викой. Ее "друг" подводит под это переодевание целую теорию о необходимости перевоплощения, чтобы все познать. Одурманенная девчонка становится послушной игрушкой в руках этого чудовища. Кроме убийства Артемова, нужно еще скомпрометировать его жену. Для этого используется Хлопин, падкий до любовных приключений. Познакомиться с ним и тайком переписать часть его эротического архива не представляет никаких сложностей. Неизвестный нам мужчина легко фабрикует фальшивки, где Светлана и Хлопин предаются любовным утехам. Их посылают Артемову, чтобы спровоцировать семейный скандал.

Мне кажется, они действуют так, чтобы обвинить либо дочь, либо жену. Кстати, скандал действительно произошел, но не в этом дело. 18 февраля Аня, обряженная Викой, встречается с Олегом, они идут в секс-шоп, совершают покупки и возвращаются в квартиру Олега. Там происходит оргия, записанная на пленку. Девушка уходит, оставив дверь открытой. Здесь на сцене появляется некий мужчина, который вводит Хлопину в вену смертельную дозу стимуляторов. Это также записано на пленку, но, к несчастью, камера стояла так, что рассмотреть убийцу невозможно.

- А зачем его убивать? - спросил внимательно слушавший Костров.

- Возможно, он был их сообщником, возможно, он сам изготовил фальшивки. Думаю, его убрали как свидетеля. Я пытаюсь восстановить картину в целом. После этого убийца с Аней едут за город, в дом Артемова, на Викином "Рено", ключи от которого Аня взяла у подруги вместе с одеждой. Там примерно во время убийства ее видят местный сторож и домработница Александра Васильевна, которая, кстати, скрывает это от следствия. Главное - продемонстрировать Аню под видом Вики. Неизвестный убивает Артемова из "беретты" и бросает пистолет. Все домочадцы знали, что хозяин хранил его в верхнем ящике стола, так что доступ к оружию имел практически любой. Светлана выпила снотворное после скандала с мужем, а комната домработницы слишком далеко. Аня больше не нужна, на следующий день она получает такую дозу галлюциногена, что неизвестно, вернется ли она когда-нибудь в нормальное состояние. Зато как свидетель она ноль.

- Почему ты считаешь, что все было именно так? - спросил Сергей.

- Потому что я была в квартире Ани и нашла пакет с одеждой, париком

и очками. Это как раз то, что я не успела тебе рассказать. Далее следует убийство Гольдина. Убийца знает, что Вика должна прийти

на сеанс. У него появляется возможность, с одной стороны, подставить

Вику под обвинение в убийстве психиатра, с другой - изъять

те записи, которые свидетельствуют о ее невиновности. И как ты думаешь,

кто во всем этом заинтересован?

- Сестра Артемова? - предположил Сергей.

- Вот именно! - воскликнула Сима.

- А кто же ее сообщник?

- Не знаю. Это второй вопрос, пусть им занимается следствие.

Главное, что Светлана невиновна!

* * *

Снегирев, благополучно миновав препоны в виде охранников, видеокамер, переговоров с дежурными, позвонил в высокую дубовую дверь, единственную на этаже.

Известный бизнесмен чувствовал себя комфортно в старом тренировочном костюме и застиранной майке, обтягивающей круглый животик. Видно, привычка к дорогой одежде не распространялась на уютный старый костюм, который, как известно, чем дольше носишь, тем он становится все более удобным и любимым. Арабский не клюнул на приманки известных дизайнеров, наперебой предлагающих халаты, пижамы и домашние тапочки. Вот купишь халатик от Сен-Лорана и будешь думать, как бы его не заляпать, а старая одежка - сплошное удовольствие! Хоть руки о себя вытирай. И деньги здесь совершенно ни при чем, ведь все мы бывшие советские люди, привыкшие ходить по крошечной квартирке в фиолетовых семейных трусах и вытянувшейся майке и выносить мусор, для приличия надевая ужасного вида "треники" за три рубля с вытянувшимися коленками.

Прошлое в себе убить не так-то просто. Как говорят англичане,

Оксфорд должен был закончить дедушка.

Михаил Львович пригласил гостя в дом и протянул ему снимки. На фоне гигантского Будды в объектив улыбались две женщины и высокий интересный мужчина. Арабский пояснил, указывая пухлым пальчиком на лица:

- Это моя жена. Это Светлана. Ее муж. Сима очень им интересовалась. Он махнул рукой в сторону камина. - Она увидела там фотографию

и все спрашивала, кто был со Светланой. А я не помнил. А сегодня

нашел фотографию. Как вы думаете, это важно?

Снегирев пожал плечами. Лицо мужчины ничего ему не говорило.

- А как его зовут, помните?

- Я даже нашел его визитку. - Он протянул Володе прямоугольный

кусочек картона.

* * *

Сергей аккуратно чистил мангостины и белые полупрозрачные дольки клал

Симе в рот. Вкус у них был божественный, и Сима жмурилась от удовольствия.

- Никогда раньше не пробовала?

- Тогда загадывай желание.

Сима сосредоточилась и кивнула:

- Загадала. - Ей хотелось, чтобы это длилось вечно, но одновременно она мечтала и о продолжении, более активном, более определенном. Сергей легко касался ее губ, вкладывая в них очередную дольку, и эти прикосновения напоминали прикосновения крыльев бабочки.

Внизу в самый неподходящий момент зазвонил телефон, Сергей легко поднялся:

- Извини, сейчас вернусь.

Сима выпрямилась, открыла глаза. Ну надо же, закон подлости!

Судя по негромкому разговору, доносившемуся снизу, он застрял надолго. На самом интересном месте! Сима разочарованно стала разглядывать корешки книг, в основном это была юридическая литература, надоевшая ей в университете хуже горькой редьки. Компьютер был включен, и Симе стало интересно, играет ли во что-нибудь серьезный Костров. Она потянулась за мышкой, но не успела: компьютер пискнул - и на экране высветился конвертик. Кто-то прислал ему сообщение. Она прочитала адрес Кострова на послании и обмерла: до истерики, до мигрени знакомый fire@yahoo.com!

Идиотка! Сима едва не ударила себя кулаком по лбу. Надо было догадаться, ведь все лежит на поверхности, все так просто! Fire - огонь костер - Костров! Надо выбираться отсюда. Она посмотрела в окно. Ее "девятка" заперта "Лендкрузером", огромным серебристым джипом. Вот она, огромная серебряная машина в описании Николаевны, единственная незнакомая машина во дворе. Это его она видела на пленке, его, делающего смертельную инъекцию Хлопину!

Сима заметалась по комнате, пытаясь сообразить, как отсюда выбраться. Она побежала к лестнице, но Сергей уже поднимался.

Ее охватил страх, который невозможно было скрыть. Щеки пылали,

сердце колотилось где-то в горле, не позволяя дышать.

- Что-то случилось, Сима? - встревожился Костров, беря

ее за плечи и заглядывая ей в глаза. От его прикосновения ее затрясло,

в глазах плескался ужас.

- Все в порядке, - выдавила из себя она, освобождаясь

из его объятий, тех самых объятий, оказаться в которых так мечтала

еще десять минут назад, и нежиться в них, и забыть обо всем на

свете. - Мне пора. Меня ждет мама, я обещала вернуться,

отрывисто бросила Сима, направляясь к лестнице.

- Еще пять минут назад ты никуда не торопилась,

насмешливо сказал Сергей, удерживая ее за руку.

- Я забыла... Это очень срочно, - выдавила из

себя Сима, выдергивая руку и стараясь не смотреть ему

в глаза. Только бы добраться до машины. Или до телефона. Она вспомнила,

что ее мобильный лежит в машине отключенный. У Снегиревых сообщение

на автоответчике, но вряд ли ее хватятся, ведь предполагалось романтическое

свидание. Ну почему, почему она всегда влипает в дурацкие истории?

Костров втащил Симу в кабинет, швырнул ее на диван и запер дверь.

- Объясни, - резко произнес он, возвышаясь над

ней, забившейся в угол. - Разве ты не этого хотела, разве ты не мечтала оказаться в моей постели? Разве не ради этого ты занялась расследованием?

- Да пошел ты! - независимо выпалила Сима, оскорбленная в лучших чувствах.

- Как хочешь... - безразлично сказал Сергей,

мне на тебя, собственно, наплевать. Свою работу ты выполнила, деньги получишь.

- Даже слишком хорошо выполнила, - выпалила она:

да что же за язык у нее такой, ничего не держится!

Костров настороженно посмотрел на нее. Он подошел к компьютеру, посмотрел на конвертик на экране.

- Ты открывала мою почту, дрянь! - заорал он, поднимая ее

с дивана и тряся за плечи. Сима прикусила язык и от этого завелась

еще больше. Страх куда-то исчез, всю ее заполнила горячая волна ярости. Она сбросила его руки и резко ударила коленом в пах. Костров сгорбился и завыл от боли.

- Файер проклятый, зашифровался он! Ты думал, я не пойму?!

Ты убийца! - выплюнула Сима и изо всех сил дернула дверь.

Она с треском открылась, а у Симы в руках осталась металлическая ручка. Ну что ж, какое-то подобие оружия, во всяком случае, по голове можно треснуть. Сима в ярости просто выломала замок.

Она выскочила на лестницу, но Костров догнал ее и прижал к балюстраде.

- Ты, маленькая дрянь, я нанял тебя, учитывая твою чудовищную

глупость, - зашипел он, наваливаясь на нее всем телом и крепко

сжимая ее запястья. - Да ты два плюс два сложить не можешь,

ты же думаешь на секунду вперед! На полсекунды!

От таких оскорблений Сима пошла красными пятнами, но смолчала.

Продолжая сжимать в кулаке дверную ручку, она попыталась нанести ею удар, отклонившись назад и перегнувшись через перила.

Конструкция не выдержала, угрожающе затрещала, и вцепившаяся друг в друга парочка полетела вниз, увлекая за собой обломки перил. Сима пребольно ударилась спиной и затылком, ей было трудно дышать из-за навалившегося на нее тяжелого Кострова. Она попыталась освободиться, но вдруг звуки исчезли, в ушах возник противный отдаленный писк, все стало сначала черно-белым, а затем совсем черным.

Очнулась она с ощущением, что у нее нет рук. Сима попыталась пошевелить пальцами, результат был ниже среднего. Руки ее были связаны за спиной веревкой, немилосердно впившейся в запястья, кроме того, она была неумело стреножена. Определенно Костров не был ни ковбоем, ни яхтсменом. Она застонала. Голова кружилась, ее тошнило. Сима лежала на диване лицом вниз. Костров приподнял ее голову за волосы.

- Жива? - Его низкий голос показался ей отвратительным.

- Переверни меня, - хрипло попросила Сима, - и

дай воды.

- Еще чего! А коньячку тебе не налить? - Куда девались бархатные нотки, учтивость, изысканность?

- Меня тошнит. Или ты хочешь, чтобы я тебе тут все заблевала?

Костров приподнял Симу за шиворот, перевернул и подтянул повыше, устроив ее голову на подлокотнике. Скорее всего, он беспокоился не о ней, а об обивке дивана. Затем попытался ее напоить, но вода проливалась и текла по ее груди.

- Развяжи, мне неудобно, - на всякий случай попросила Сима.

- Нет уж, красавица, полежишь связанная. Силенок у тебя как у

хорошего мужика, - посетовал Костров, потирая ушибленные

места. - И все-таки, как ты догадалась при всем твоем

скудоумии? - небрежно поинтересовался он.

- Мать Ани Кисловой шпионила за ней и успела переписать твой

адрес электронной почты, прежде чем девочка его уничтожила. Конечно,

можно было бы сразу догадаться, что Fire и Костров одно и то же, но

я плохо учила иностранный язык в школе, за что сейчас и расплачиваюсь.

Слушай, ну неужели ты и есть сообщник Веры Артемовой? Ее любовник?! изумилась Сима. - Ну не могу себе это представить! Только зачем тогда защищать Светлану?

- А ты и вправду идиотка! - оскорбительно захохотал Костров. - Могу тебе все рассказать, все равно ты не жилец, хоть потешишься перед смертью.

От его слов Сима похолодела. До сих пор она почему-то не воспринимала случившееся всерьез.

- Я, конечно, сообщник и, конечно же, любовник, но не этой старой вешалки, а Светланы! - с некоторым торжеством заявил Костров, словно быть любовником Светланы было большой честью.

- А зачем тогда фотографии? - не понимала Сима.

- Существуют настоящие фотографии. Это были незапланированные обстоятельства. Мы со Светланой познакомились четыре года назад. Она была привлекательна, хороша собой, свободна. У нас был роман. Да, собственно, почему был? Он и не прекращался. Но нам нужны были деньги.

В семью Артемова Светлана попала вовсе не случайно. Богатый вдовец, одинокий, с проблемной дочерью, больным отцом, я знал, что он обратит внимание на такую женщину, как Светлана. Все так и случилось.

Действовать слишком быстро было нельзя, но разрабатывать план мы начали давно. Я следил за Викой, познакомился с Аней - чудесный, благодатный материал! Мы хотели получить наследство и заодно избавиться от противной девчонки, которую Светлана терпеть не может. К тому же она слегка не в себе, поэтому была бы идеальной обвиняемой. Но обстоятельства поторопили нас. Так вышло, что Светлана была неосторожна, я имею в виду Хлопина. Я ее не виню, с каждым может случиться, обетов верности мы друг другу не давали. Однако этот эпизод

имел последствия. Хлопин начал ее шантажировать. Когда,

наконец, она отказалась ему платить, он послал снимки Артемову. Настоящие снимки. Разразился скандал, Артемов сказал, что немедленно разведется, изменит завещание. Он даже успел договориться с адвокатом о встрече и рассказать ему о снимках. Светлана была в панике - столько трудов, столько потраченного времени - и все напрасно! Поэтому пришлось срочно действовать. Я изготовил на компьютере грубые фальшивки, правда, не настолько грубые, чтобы это бросалось в глаза. Светлана взяла пистолет из ящика стола Артемова. Все знали, где он лежит. Послушную Аню, переодетую Викой (все очень просто, у Светланы есть запасной ключ от квартиры Вики), я подсунул Хлопину, неспособному устоять перед смазливой мордашкой и парой сисек. За что он и пострадал. Пока они кувыркались, я пригнал Викин "Рено". Главное было не пропустить Аню и не дать ей оклематься, ввести очередную дозу, да так, чтобы девчонка не загнулась. Она была еще нужна. Я усадил ее в "Рено", а сам отправился к Хлопину, где произошло сама знаешь что. Кстати, камеру я не нашел, поэтому, когда ты сказала, что убийство снято на пленку, меня чуть удар не хватил. Но, слава богу, обошлось. На "Рено" мы отправились к дому Артемова, где я засветил Аню везде, где мог в этот час. Ключи от задней двери и пистолет мне заранее еще днем передала Светлана. Я вошел, выстрелил в растерявшегося Артемова. Он даже не успел позвать на помощь. Я бросил пистолет и разложил на столе фальшивые снимки. Настояшие забрал. Девчонку я отвез домой, а "Рено" вернул к Викиному дому. Потом я навестил Аню, убедился, что в голове у нее полный бардак, и на всякий случай дал ей лошадиную дозу ЛСД.

Надо было забрать вещички, но я их не увидел, а искать было некогда. Мы, конечно, были готовы к тому, что обвинят Светлану, но на этот случай я припас тебя, которая быстро раскопала бы Вику! Но, к сожалению, тебя занесло не туда, за что ты и расплатишься... Знаешь, что излишнее рвение наказуемо? К сожалению, этим уроком ты воспользоваться не сможешь...

Сима проглотила слюну. Неужели он убьет ее? Все напоминало плохой триллер, и поверить в происходящее было невозможно. Она стала жалеть себя: бедненькая Симочка в руках убийцы, как мама будет плакать...

А у Снегирева некому будет работать... Кто будет ходить на свидания с мужьями клиенток? Не сам же Володька! Инка расстроится. Сима представила родственников и друзей, рыдающих у ее гроба, и всхлипнула. И не пожила ведь! Совсем молодая! Снегиревы знают, где она, но думают, что у нее романтическое свидание!

- Да не реви ты! - раздраженно сказал Костров. Он ненавидел плачущих женщин. - Тебе больно не будет. Передоз героина - это даже приятно!

- И ты думаешь, тебя не найдут?! - зарыдала Сима.

- Отвезу тебя в твоей машине куда-нибудь, рядом оставлю наборчик юного наркомана - и гудбай!

- Никто не поверит!

- И пусть не верит. А милиция поверит, доказательства налицо,

кому охота копаться?

Сима подумала, что, пока он с ней разговаривает, он ее не убьет.

- А Гольдина за что? - спросила Сима, шмыгая носом.

- А-а, интересно, да? Вика выворачивалась наизнанку на его

сеансах. Это очень косвенное, но доказательство ее невиновности. Даже

не так, эти записи шли бы вразрез со стройной картиной обвинения.

Грех был не воспользоваться, не сделать из Вики кровожадного монстра-убийцу. Ведь это ты, дорогая моя, сказала, что Вика будет на последнем сеансе, секретарь уйдет, ты даже назвала время. Словом, когда ты вошла в кабинет, я стоял за дверью черной лестницы и видел тебя. Забавно, да? Сознайся, ты была уверена, что это сделала неуравновешенная Вика?

- А что было на кассете?

- Ерунда, самокопания, а потом сопли и слезы по убиенному

горячо любимому папочке. Так горячо, что я думаю, а не трахались ли они? Ты дочь психиатра, как думаешь?

- Нет, - сухо ответила Сима. Ей не нравилось его ерничанье.

- Но ты еще всего не знаешь. Старая сука Вера Артемова прислала

тебе письмецо. Ты об этом говорила при мне, и это меня весьма насторожило.

Но мне везло: ты не смогла его прочитать. Твой босс договорился на воскресенье? В субботу я навестил эту даму. - Костров сделал паузу.

- И убил ее?.. - дрожащим от ужаса голосом произнесла Сима.

- Она сама себя убила. Думаю, напилась таблеток. Я пошарил у

нее в компьютере - интересно, что она тебе отправила? Догадалась?

Сима отрицательно помотала головой.

- Настоящие снимки, те самые, которыми Хлопин шантажировал Светлану!

И к ним объяснения. Пришлось почистить машину.

- Значит, Снегирев их уже получил! - злорадно воскликнула

Сима. - Твоей Светочке все равно конец, а заодно и тебе! Уж она тебя за собой потянет!

- Как бы не так! - захохотал Сергей. - Мой человек

уже побывал в вашем заведении, боюсь, твоему боссу придется раскошелиться

на новый винчестер. Да, допустил я ошибку с Аней, но расплачиваться

тебе! У тебя оказалось чуть больше ума, чем я предполагал.

- Спасибо и на этом, - отозвалась Сима. - Пусти

меня в туалет. Ты же не хочешь, чтобы я описала твою замечательную

мебель?

- Ладно, пойдем.

- Ноги развяжи, - потребовала Сима. - Или ты меня

на руках понесешь? Я, между прочим, тяжелая, 72 килограмма вешу.

Костров развязал ей ноги, предупредив, что за любое несанкционированное движение она будет наказана.

Сима послушно побрела по направлению к ванной, держа за спиной связанные руки. У самой двери она остановилась.

- "Молнию" на джинсах расстегни, - велела она ему.

Костров проделал это с некоторым смущением. Сима независимо вошла

в просторную ванную и демонстративно движением бедра захлопнула дверь.

- Эй, ты что делаешь? - завопил Костров из-за двери.

- Писаю, - ответила Сима, зубами поворачивая бесшумную защелку.

Она осмотрелась в поисках чего-то полезного в ее непростом положении и обнаружила на туалетной полочке хрустальный массивный, как минимум килограммовый, флакон с разноцветной ароматической солью, но он стоял слишком высоко, а руки были связаны за спиной. Тут на нижней полке в стороне она увидела маникюрные ножницы

и, подпрыгнув, ухватила их, свалив при этом стакан с зубными щетками. Обеспокоенный Костров стал ломиться в дверь, нанося по ней сильные удары. Такая дверь долго не выдержит. Сима лихорадочно пыталась разрезать маленькими ножницами веревки на руках. Это было страшно неудобно, она несколько раз поранила руки, но ножницы не желали резать веревки, дверь трещала под натиском Кострова. Наконец ей удалось что-то перерезать, а что-то разорвать и освободить затекшие руки. Она только и успела, что схватить тяжелый флакон с солью и с размаху ударить наконец-то выломавшего дверь Кострова по голове. Адвокат рухнул, флакон раскололся на полу и осыпал упавшего осколками и разноцветными кристаллами. Потерявший сознание Костров напоминал сейчас новогоднюю игрушку, только большую и залитую кровью.

- Так тебе и надо, - мстительно сказала Сима, переступая через поверженное тело врага.

Костров открыл глаза и попытался схватить ее за ногу. Сима лягнула его, сорвала с крючка на стене ключ от "Лендкрузера", который подпирал ее "девятку", и босиком выскочила на улицу. Обуться времени не было.

Она открыла джип и забралась в него. У нее было не так много времени, надо удирать. Сима передвинула рычаг автоматической коробки передач в положение R, вдавила педаль газа, и мощный тяжелый японец рванул назад, на ходу снося ворота. В это время оклемавшийся Костров садился в ее "девятку". Сима заехала на твердый почерневший снег, перевела рычаг передач и помчалась по глубокой колее. Сзади она видела фары своей "девятки", но силы были неравны, подвести ее могло только незнание дороги и этой машины. Было очень холодно, ноги без обуви в тонких колготках замерзли, а Сима никак не могла сообразить, как включить печку. Чертовы японцы, понаставили кнопок, ручек, электроники, в которой убегающему от смерти человеку ни за что не разобраться. Наконец после включения и выключения ближнего и дальнего света, дворников, бортового компьютера на нее подул воздух, но он был совершенно ледяным! Сима сосредоточилась на дороге, где-то рядом должно быть шоссе. Света фар "девятки" сзади видно не было, но Костров мог просто выключить фары.

Джип вылетел на шоссе недалеко от поста ГАИ. Дорога была перекрыта автоматчиками. Сима остановилась. Сильные руки грубо выволокли ее из машины и бросили лицом в снег.

- Эй, вы чего?! - возмутилась она.

Но ей заломили руки и поволокли в гаишный домик. Кто-то по рации отрапортовал, что преступник задержан. Через десять минут приехал, по-видимому, начальник. Он критически оглядел Симу и грозно спросил подчиненных:

- Вы кого поймали, идиоты?

Идиоты потупились и робко пояснили:

- Ну, была ориентировка на задержание "Тойоты-Лендкрузера" серебристого цвета, номерной знак...

- А девчонку-то, девчонку что держите как преступника?

- Так она на джипе и ехала.

Начальник посмотрел на Симу. Она попыталась засунуть ноги под лавку.

Важняк снял с вешалки чью-то куртку и накинул ей на плечи.

- Что ж вы за изверги, - укоризненно сказал он.

Вам мужика велено задержать, а вы... Ты Серафима Григорьевна Бовина?

Сима мелко закивала. Зубы у нее стучали. В кармане

у начальника заверещал сотовый.

- Девушка здесь, не пострадала. - Он еще раз посмотрел

на Симу. - Разве что обувку ей привезите, а то она только

в чулках. Вот так, босиком, на машине подозреваемого. За ним уехала

группа захвата.

* * *

Еще через полчаса явились Снегирев и Инка. Инка

бросилась подруге на шею, и обе разревелись. Инка стала натягивать

на ледяные ноги Симы шерстяные носки и кроссовки мужа на три

размера больше. Рядом топтался Снегирев, не решаясь им мешать.

Наконец Симка обратилась к шефу:

- Но как ты узнал?

- Арабский тебя искал. Сказал, что нашел какую-то

фотографию, где Светлана Артемова с мужем. Ну я к нему и приехал.

Ты догадалась, кто на снимке?

- Костров, - вздохнула Сима. - Хорошо,

что я оставила сообщение у тебя на автоответчике.

- Не было никакого сообщения. Скажи спасибо своей матушке

с ее дотошностью, она адрес сказала. А то у тебя мобильник не отвечал.

- В машине остался, выключенный.

- Я всех, кого мог, на ноги поднял, но ты же знаешь, как

трудно эту машину расшевелить. "С чего вы взяли, почему

вы так думаете, он респектабельный гражданин..." Спасибо, Львович вмешался, всех построил, министра внутренних дел с дачи вытащил!

- Львович? - не поняла Сима.

- Ну да, Арабский. Как услышал, что тебе грозит опасность...

Сейчас он перезвонит.

- Я там все поняла, случайно адрес электронной почты увидела.

А он принадлежал человеку, который Аню Кислову... Ну я не сдержалась и ляпнула, ты ж меня знаешь! Инка, ну неужели я такая дура? - обратилась Сима к подруге.

- Ты умница, - обняла ее Инка. - Ты же раскрыла преступление!

- Я знаю, - вздохнула Сима. - Это я про мужиков.

- Просто тебе пока не повезло, - утешила ее Инна и влюбленно посмотрела на Снегирева.

Зазвонил телефон. Старший выслушал информацию, поглядывая на троицу.

- Подозреваемый задержан, - сообщил он. - Можете ехать.

- А где его задержали? - спросила Сима.

- На дороге застрял. Шрус у "девятки" накрылся.

Куда б ему деться.

Снегирев рассмеялся:

- И все-таки не зря ты не хотела его менять!

Реклама на сайте