«Роспись по телу»

Анна Данилова Роспись по телу

Глава 1

«Привет! Ты удивлен? Ты думал, что раз я умер, то ты никогда больше не увидишь и не услышишь меня? Значит, ты ничего не знаешь о жизни и смерти. А я вот всегда знал, что жизнь существует и после смерти. Пусть это будет только мой образ и мой голос, но все равно это я. А тот факт, что ты сейчас видишь и слышишь меня, лишний раз доказывает, что я продолжаю жить, что я продолжаю некоторым образом руководить твоими поступками, то есть являюсь частицей твоей жизни… Тебе не кажется, что я заметно побледнел? С мертвецами такое часто случается. Но, признаться честно, я немного волнуюсь. А тебя сейчас наверняка бросило в пот, тебе не по себе, и ты не знаешь, зачем я вообще все это придумал. Мне понятны твои чувства – смущение, раздражение, досада и вместе с тем радость, не сравнимая ни с какими другими радостями жизни. Не так ли? Постарайся пережить их, ведь завтра для тебя начнется совершенно новая жизнь, и все это… благодаря мне, моему отчаянию, моему легкомыслию, моей гибкости, злости, наконец… Посмотри мне в глаза. Вот так. Жаль, очень жаль, что ты не увидел в них свое собственное отражение. А я так на это надеялся…»

1. Визит дамы

– Моя фамилия Хмара, зовут Лариса, можно без отчества… Моего сына арестовали. Он подозревается в убийстве одной особы, с которой он познакомился совсем недавно. У меня хороший сын, он не убийца, он… Олег даже котят не мог утопить, не то что человека… Да и девушку-то он толком не знал. Познакомились несколько дней тому назад, начали встречаться, были в баре, гуляли по набережной… Я не знаю, почему его арестовали…

Лариса Хмара – молодящаяся женщина лет сорока пяти, бессильно опустила руки и покачала головой. Летний дождь поливал улицу, зеленые кроны деревьев. В окно врывался свежий ветер и трепал занавеску.

Разговор происходил в просторном и уютном кабинете хозяйки частного сыскного агентства Юлии Земцовой. Аромат кофе, который готовила в приемной ее новая секретарша Наташа Зима, сливался с запахом сырого асфальта и мокрой листвы; на фоне всех этих летних праздных звуков и запахов такие слова, как «убийство» и «арест», воспринимались как анахронизм. Какие убийства или аресты, когда жизнь так прекрасна, когда за окном льется теплый дождь, а на клумбе цветут бесстыдные в своей красоте и пышности розы? И кому это понадобилось кого-то убивать? Зачем?

Юля очнулась и посмотрела на посетительницу уже другим, более осмысленным взглядом. Лариса Хмара – мать. Она пришла просить помощи у Юли, чтобы собрать доказательства непричастности ее мальчика к такому серьезному преступлению, как убийство своей подружки. Но ведь девушка убита.

– Как ее зовут и когда произошло убийство?

– Катя… Катя Уткина. Фамилия очень ей, кстати, подходит. Она нескладная, хотя и довольно смазливая… – призналась, чуть поморщившись, Хмара. – Ее нашли утром зарезанной в собственной квартире. Олег проводил ее поздно вечером до самого подъезда, посадил в лифт и вернулся домой. У него есть алиби – ведь я была дома и могу это подтвердить!

– А кто нашел труп?

– Женщина из жэка. Как мне сказали в милиции, утром по дому ходили женщины из жэка, из бухгалтерии, и раздавали листочки с предупреждением о повышении квартплаты… Дверь Уткиной оказалась открытой наполовину, а на пороге женщина заметила след от башмака, кровавый след… И не побоялась же, вошла, окликнула Уткину, а уж потом заглянула в комнату и увидела ее всю в крови… Я бы на ее месте умерла от страха… У меня и Олег очень чувствительный, я же говорю, он котят не может утопить, не то что убить человека. Да и зачем ему ее убивать, если они с ней встречались?

Вошла Наташа Зима с подносом.

– Лариса, успокойтесь. Выпейте кофе…

– Здесь можно курить?

– Да, пожалуйста. Ответьте мне на такой вопрос: в каких отношениях вы были с Уткиной? Мне кажется, что вы недолюбливали ее…

– Да с какой стати мне ее любить? Она из простых. Безродная, интернатская, безработная, неизвестно на что жила. Вечно была в разъездах, я думаю, что моталась в Москву за барахлом, а потом продавала через знакомых лоточниц. Понятное дело, что не о такой снохе я мечтала. Но Олегу она нравилась. Дарил ей цветы… Как будто она была в состоянии это оценить!

– Она бывала у вас дома? Вы виделись? Разговаривали?

– Да о чем мне с ней разговаривать? У нее же интеллект ниже табуретки! Я понимаю, конечно, что выгляжу смешно, так открыто выражая свою неприязнь к этой бедной девушке, но если бы вы видели, с какими девушками я пыталась познакомить Олега… Все из хороших семей, из наших, университетских. Умницы, красавицы, с дипломами и хорошей профессией, с квартирами, наконец! А у этой что? Правда, квартира у нее имелась, однокомнатная, осталась ей по наследству не то от тетки, не то от бабки, я не знаю. Она даже умудрилась ее отремонтировать, но все равно, все это не то, не то! И я как чувствовала, когда отговаривала Олега от этой Уткиной. Уткина! Нет, вы только послушайте: Уткина!

Юля, с трудом скрывая насмешку, подумала о том, что и фамилия «Хмара» не блеск и что фамилия здесь вообще ни при чем, потому что когда не нравится человек, то не только фамилия, даже город, в котором он родился, не понравится. Уж так устроен человек…

– Вы хотите, чтобы я нашла убийцу Уткиной? – спросила она прямо, глядя в глаза Ларисы и стараясь прочесть в них истинную причину дурного расположения к несчастной девушке-сироте.

– Если честно, то мне все равно, кто ее убил и за что. Мне важно, чтобы отпустили моего сына, чтобы с него сняли все подозрения, но как это сделать, я не знаю. Мне порекомендовал вас один человек, который вас хорошо знает. Бобрищев…

Юля вспыхнула. Бобрищев. Румяный, красивый, обворожительный мужчина, который был любовником сразу трех подружек, двух из которых убил родной брат профессора биологии Озе… Значит, не забыл. Помнит. Надо бы ему позвонить, встретиться…

– Да, я знаю его… Если труп обнаружили вчера утром, то как же могло случиться, что вашего сына так быстро арестовали? Как вышли на него?

– Он сам пришел… – всхлипнула Хмара и достала носовой платок. – Утром к ней пришел и попал прямо в лапы милиции. Сам все рассказал: и что провожал, и что видел ее в последний раз после двенадцати… Дурачок. Они его сразу же и сграбастали.

– У вас есть адвокат?

– Конечно, есть. Но что с того? Пусть даже нам удастся изменить ему меру пресечения, но все равно – его подозревают в убийстве, вы понимаете, каково мне? Пожалуйста, найдите убийцу этой девушки, тем самым вы снимете подозрение с Олега, и этой истории будет положен конец.

– И вы готовы заплатить большие деньги, чтобы мы занялись этим делом?

– Да, у меня есть деньги.

– Тогда должна вас предупредить, что, помимо меня, этим убийством, само собой, будет заниматься прокуратура, и может статься, что убийцу они найдут даже раньше, чем мы, но деньги вам назад возвращены не будут, поскольку я работаю не одна…

– Деньги меня не интересуют. Чем раньше будет найден убийца, тем лучше. Для меня важен результат, а не то, кто быстрее его найдет. Просто я деятельный человек и не могу спокойно жить, когда знаю, что мой сын… Сколько стоят ваши услуги и каковы условия? Я готова выслушать вас и рассказать буквально все, что только знаю об этой Уткиной.

Она упорно не хотела называть Уткину Катей. И Юля вдруг представила себе, как сама Лариса Хмара является к бедной девушке домой и заносит над ее распростертым и беззащитным телом большой кухонный нож. Убийца приходит ко мне и просит найти убийцу. Очень интересно.

– Хорошо. Тогда давайте сразу все и обсудим…

2. Ссора

– Вот интересно, если у меня когда-нибудь будет сын, как я буду относиться к его девушкам? Так же ненавидеть?

Юля улыбнулась своим мыслям. Наташа Зима поставила перед ней кофе и уселась напротив, обхватив свое хорошенькое веселое личико ладонями.

– Материнская ревность – мощная сила, это всем известно, – сказала она тоном многодетной матроны. – Но тебе все эти переживания пока не грозят. Ты, во-первых, еще молода, во-вторых, у тебя нет мужа, не говоря о ребенке…

– Для того чтобы в наше время иметь ребенка, вовсе не обязательно обзаводиться таким хлопотным и навязчивым существом, как муж, – возразила ей Юля. – Уж поверь мне, я была замужем дважды, и каждый раз мои замужества заканчивались грустно. Может, это я виновата и слишком много требую от мужчины, но, скорее всего, виноваты они. Да, точно они. Земцов был – ни рыба ни мясо. А Харыбин так просто деспот, мрачная личность, и я не удивлюсь, что он сейчас меня слышит… ФСБ – это тебе не фунт изюму. У них знаешь сколько всяких примочек, чтобы подслушивать, подсматривать… Так что… – Юля состроила уморительную гримасу и, указав пальцем на настольную лампу – хрестоматийное место, где все разведчики прячут «жучки», произнесла, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться: – Харыбин, привет! Как тебе служится? Хочешь кофейку? Ха-ха-ха…

И тут, словно в ответ на ее шутку, раздался стук в дверь. Девушки притихли. Юля осторожно поставила чашку на стол и замерла. Харыбин? Не может быть!

Но это был не Харыбин. Не дождавшись ответа, кто-то повернул ручку двери, после чего показалось розовое смущенное лицо незнакомой девушки.

– Женька! – Наташа бросилась ей навстречу. – Юля, это Женька, моя подруга… Проходи… Ты себе представить не можешь, как напугала нас.

Девушка с бесполым именем Женька растерянно оглядывалась по сторонам. Увидев Юлю, вздохнула с облегчением и чуть заметно кивнула головой, словно успокоилась, что пришла сюда не напрасно. На ней был короткий летний сарафан, мокрый от дождя. Влажные кольца волос прилипли к щекам и шее. Большие зеленые глаза, черные брови, красные полные губы, румянец – Юля, глядя на нее, вдруг вспомнила Крымова, и ей стало сразу душно в этом прохладном кабинете. Уж он бы ее точно не пропустил, подумала она с тоской.

– Это Юля Земцова, а это – Женя Рейс, знакомьтесь! Проходи… Хочешь кофе?

– Кофе? Можно, конечно… Но вообще-то я пришла по делу…

– Что-нибудь случилось? – щебетала, ухаживая за подругой, Наташа, всем видом показывая, что присутствие Юли не должно смущать подругу, что и сама Наташа что-то да значит в этих стенах, что все агентство – и ее вотчина, где она вправе хоть немного пораспоряжаться и расслабиться. Судя по ее виду, она была уверена, что Женя пришла именно к ней.

– Да нет, пока не случилось, но может случиться…

– У вас ко мне дело? – спросила Юля, стараясь сразу же определиться и выяснить: это визит подруги или потенциальной клиентки.

– Даже не дело, – покраснела, принимая из рук Наташи кофе, Женя. – Просто мне надо с вами посоветоваться. Я чувствую, что меня в очередной раз сократят, но не это главное… Есть один человек, который обещал мне помочь, но я не знаю, принимать его условия или нет…

– Это связано с интимом? – Наташа сделала страшные глаза и вдруг заразительно расхохоталась. Видно было, что она сгорала от любопытства, но все же меньше всего хотела вникнуть в истинную причину визита своей подруги. Слово «интим» хлестнуло по ушам даже Юлю, но Наташа явно не поняла этого. – Не соглашайся…

И тут вдруг Женя резко встала и, пробормотав что-то вроде «Извините, бога ради…», бросилась к выходу.

Наташа ошарашенно смотрела в окно, откуда хорошо просматривались участок дороги и Женя, бежавшая без оглядки на другую сторону.

– Ты что-нибудь поняла? – спросила она недовольным тоном Земцову, в возмущении пожимая плечами.

– Ты уволена… – услышала она в ответ.

Юля сказала это так неожиданно и таким решительным тоном, что Наташа оцепенела. Она почувствовала, как щеки ее горят, а по вискам струится ледяной пот. У нее было такое чувство, словно Юля только что прилюдно отхлестала ее по щекам.

– Что? Что ты сказала? Я… уволена? – Последнее слово она прошептала, не желая верить в его реальность.

– Да, ты уволена. Собирай свои вещички, и чтобы духу твоего здесь не было…

Юля вдруг представила себе, что вот так же бестактно Наташа будет себя вести и с остальными ее клиентами, и ей стало не по себе. Нет, беспардонной и зарвавшейся Наташе, резво отбившей у Юли Игоря Шубина, далеко до смекалистой и все схватывающей на лету Нади Щукиной – прежней секретарши и подруги Крымова. Мало того, что она в последнее время опаздывает на работу, ссылаясь на транспорт или сломанный будильник, так теперь еще смеет так нахально и дерзко вести себя с потенциальными клиентами. А что, если эта девушка, Женя, пришла действительно по делу, но не к ней, не к Наташе, а к Юле, чтобы поделиться бедой и попросить о помощи? Люди ведь зачастую переступают порог агентства, находясь на грани отчаяния… А тут этот фривольный тон и упоминание об интиме. Какая пошлость…

И хотя спустя несколько минут Юля уже поостыла и даже пожалела о своей резкости, отступать было поздно. Вероятно, именно визита этой самой девушки по имени Женя и не хватало Юле, чтобы решиться одним махом избавиться от ставшей ее нервировать Наташи.

Хлопнула дверь – это Наташа в слезах выбежала из кабинета и кинулась в приемную собирать вещи… Она что-то бросала и швыряла, после чего с треском грохнула еще одной, последней дверью, и в офисе стало необыкновенно тихо.

Юля позвонила Шубину.

– Игорь, это я.

Шубин был ее другом, бывшим возлюбленным и вообще близким человеком. И если бы не роман Юли с Крымовым, жившим теперь в Париже, они могли бы пожениться… В прошлом полунищая «сокращенная» библиотекарша Наташа, которую Юля взяла к себе из жалости домработницей, а потом и секретаршей в агентство, очень быстро сблизилась с Игорем и, по сути, женила его на себе. И Юля, которая долгое время не могла оправиться от сознания того, что Игорь теперь принадлежит другой женщине, в душе немного презирала Наташу. И даже боялась ее прыткости и быстрыми темпами развивающейся в ней напористости.

Она не знала, с чего начать разговор.

– Привет, Земцова…

– Я только что поссорилась с твоей Наташей и выставила ее за дверь, – выпалила Юля одним духом. – Что мне теперь делать?

Шубин какое-то время молчал, обдумывая сказанное, после чего вдруг спросил:

– А это правда, что ты три дня не ночевала дома?

Вопрос потряс Юлю. Она улыбнулась, а потом и вовсе расхохоталась. Шубин был с ней, он чувствовал ее даже через телефонные провода, через десятки улиц и сотни домов. Он был настоящим другом, а потому понял, что, раз Земцова разорвала свои отношения с Наташей, значит, на то была причина… Сейчас же его интересовало совсем другое.

– Ты молчишь? Не хочешь мне отвечать?

– Откуда ты знаешь, сколько дней я не ночевала дома? – Она уже немного успокоилась.

– Разведка донесла. Так кто он, этот счастливчик?

– Не скажу… Нет, правда, не могу сказать.

– На романтику потянуло?

И от этих слов Юля вспыхнула и мысленно перенеслась в душный маленький ресторан с кабаньими и оленьими головами на стенах и маленьким фонтаном у стены… Там так некстати звучала испанская музыка, и эти гитарные аккорды по-настоящему растревожили ее сердце и душу… Гитарист, не сводивший с нее глаз целый вечер, стал ее любовником уже в первую же ночь. Они провели вместе сутки, после чего всю следующую ночь он играл в ресторане, а она сидела за одним из столиков, пила вино и впервые за долгое время чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ей было хорошо с этим мужчиной хотя бы потому, что она не любила его и никто ни в кого еще не успел пустить корни…

– Ты ревнуешь?

– Ревную, – ответил Шубин искренне. Она почувствовала это в его голосе.

– Ну и напрасно… И все-таки, как ты узнал?

– Узнал, и все. А что касается Наташи – не переживай. Сама себе кофе сваришь.

– Ты ничего не слышал об убийстве девушки по фамилии Уткина?

– Слышал.

– Тогда приезжай… поработаем…

Она положила трубку, встала и прошлась по кабинету. После пожара здесь многое изменилось и теперь мало что напоминало ей то время, когда она пришла сюда работать под началом Крымова. Да и сама она изменилась. Исчезли робость, нерешительность, страх при виде мертвеца. Я очерствела?

Рука сама потянулась к телефонной трубке, и она набрала номер Корнилова – следователя прокуратуры, с которым работала синхронно над одними и теми же делами довольно продолжительное время.

– Виктор Львович, меня интересует дело Уткиной. Сейчас ко мне заедет Шубин… Если хотите, к вашему приходу в морозилке окажется пиво, а на столе – рыба. Соглашайтесь… У меня здесь так хорошо, прохладно…

– Хмара? Это она была у тебя, я правильно понял?

– Вы более чем проницательный…

– Ладно, приеду… Пиво привезу сам, не суетись.

Юля встрепенулась после разговора с Корниловым и словно очнулась от сладкой утренней дремы. Ссора с Наташей показалась выжатой из пальца. И все же, несмотря на легкие угрызения совести, она поймала себя на том, что чувствует необыкновенную легкость от сознания того, что больше никогда не увидит хотя бы здесь, в кабинете, это довольное и так часто ухмыляющееся лицо, эти насмешливые глаза. Все. Умерла так умерла.

Следующий звонок был в морг, Леше Чайкину, судмедэксперту.

– Леша… Там у тебя должна быть девушка… Уткина. Что скажешь?..

3. Торт с арахисом

Женя Рейс лукавила, когда говорила, что ей грозит сокращение. Ее сократили давно, и вот уже более трех месяцев она подрабатывала на так называемых общественных работах – печатала на машинке страницы городской Книги Памяти, помогала на кухне одного из детских интернатов, по ночам дежурила в ожоговом центре, ухаживая за тяжелобольными и меняя им простыни… Денег едва хватало на то, чтобы сварить себе суп. Она задолжала за квартиру и телефон, обносилась до такой степени, что практически не в чем было выйти из дома… Молодой любовник Юра, который приходил к ней регулярно три раза в неделю, сделал ей на днях замечание, что у нее заусенцы на пальцах, что его это раздражает. Кроме того, он отверг ее очередные утренние гренки. Он хотел мяса, но мяса не было, потому что не было денег. Юра иногда приносил ей продукты, конфеты, но практически сам же все и съедал. В сущности, проку от него даже как от любовника было мало, и дело было, конечно, не в том, что он не получал утром свою порцию мяса. Таким мужчинам уже не мясо нужно, а что-то посерьезнее, вроде гомеопатических капель. Но Женя терпела его придирки и обвинения (Юра считал, что в их разладившихся сексуальных отношениях виновата только она), встречала Юру, как могла ублажала его, старалась сохранить хотя бы такие отношения, какие были. И все это – ради того, чтобы продолжать обманывать себя и создавать видимость течения жизни. Она знала по собственному опыту, что исчезни из ее жизни Юрий, и это самое течение жизни прекратится, и ее дом и даже город превратятся в теплое и непроходимое болото… Депрессия – вот чего больше всего боялась Женя Рейс. И это при ее броской красоте, природном оптимизме и внутренней силе. Видимо, без денег и работы блекнет и красота, исчезает оптимизм, а на смену веселости приходит беспросветная тоска.

Окончившая в свое время политехнический институт, Женя несколько лет проработала в проектном институте, где была долгое время любовницей своего непосредственного начальника. Понятное дело, она мечтала о своей семье, о том, что когда-нибудь в ее жизни все резко переменится и она наконец-то станет женой этого человека. Но он был женатым мужчиной. Она разорвала с ним отношения, причем так резко и неожиданно, успев оскорбить его и даже ударить, что последствия не заставили себя долго ждать. Сначала ее сократили, и ей пришлось уйти из этого института, затем та же участь постигла ее, когда она устроилась в смежное предприятие. Она знала, кто за всем этим стоит, но ничего не могла поделать: ее бывший возлюбленный стал замом министра по строительству в губернии и при случае делал все, чтобы лишить ее возможности устроиться на приличную работу. Так в ее жизни появилось слово «биржа» – ненавистное, унизительное, безысходное… Жалкие пособия, очереди в душном коридоре, тихий шепот таких же, как и она, безработных и предложения устроиться чернорабочей по уборке нечистот, нянечкой в детские ясли (с окладом, которого могло бы хватить на три килограмма масла) или дворником на окраину города, чтобы выгребать подгнивший мусор из мусоропроводных блоков…

В тот день Юра пришел чуть раньше. В его руках она увидела коробку.

– Это мне? – обрадовалась она. – Юра, и как это тебя угораздило? Зарплату, что ли, получил?

– Это тебе, но не от меня, – каким-то странным тоном произнес Юра и покраснел. – Короче. Там в подъезде мой друг. От него баба ушла, а ему надо…

– Чего надо? – сначала не поняла Женя.

– Чего-чего, вроде ты не понимаешь… – И он довольно грубо, используя народный глагол, выдал ей, зачем к ней пришел его друг и что ему от нее надо.

И тогда Женя, на какое-то время выпав из реальности и превратившись в ту самую Женю Рейс, когда-то давным-давно надававшую пощечин своему начальнику, быстро развязала бечевку на коробке, вынула рыхлый маленький торт и со всего размаху залепила им в ставшее ей ненавистным лицо своего любовника. Затем, не дав ему опомниться, вытолкала взашей из квартиры и заперлась. Метнулась к балкону и выбросила прямо во двор части пустой коробки из-под злосчастного торта.

Ее всю трясло от возмущения. Какой-то мерзавец решил ее купить за коробку торта! Самого дешевого, с арахисом!

Женя только ближе к ночи успокоилась и решила все-таки позвонить Михаилу Семеновичу.

Михаил Семенович, фамилии которого она не знала, появился в ее жизни еще ранней весной. Они познакомились прямо на улице, неподалеку от той самой биржи труда, куда она приходила отмечаться. Он прямо-таки налетел на нее, уронил на ее голову какие-то папки, бумаги, потом долго извинялся, а под конец представился и пригласил Женю в кафе-мороженое. Понятное дело, ни о каком мороженом там не могло быть и речи. Во-первых, было холодно, во-вторых, в самом кафе подавали все, что угодно, но только не мороженое. Михаил Семенович угостил Женю хорошим вишневым ликером, свиной отбивной и шоколадным тортом. Спросил, чем она занимается, и, когда Женя, краснея от стыда, призналась в том, что живет на пособие по безработице, сразу же предложил ей встречаться… Он был невысокого роста, почти лысый, но какой-то гладкий, холеный и хорошо одетый. Женя, сидя за столиком и поедая торт, пыталась представить его себе без одежды, и ее чуть не стошнило… Она и сама не могла бы себе объяснить, почему ей показалось, что от него должно пахнуть лекарствами, а его кожа непременно лимонного, старческого оттенка. Словом, она ему вежливо отказала, ничем не мотивируя свой отказ. Его реакция удивила ее. Он положил ей руку на ладонь и улыбнулся. А потом произнес некую загадочную фразу, смысл которой она поняла только дома, когда вернулась… Получалось, что Михаил Семенович очень одинок и что ему женщина нужна даже не столько как любовница, а как друг, как существо, способное понять его и внести в его жизнь элемент красоты. Да, он очень много говорил о женской красоте, о том, что это – богатство… Когда же зашел разговор о богатстве вообще, то Михаил Семенович сказал, что он богат и что женщина, согласившаяся проводить с ним время, будет вспоминать его до последних дней. И как бы в подтверждение этого странный дядечка достал из кармана бумажник и подарил Жене стодолларовую купюру. Она пыталась отказаться, но вдруг прочла в его взгляде такую печаль и тоску, что передумала возвращать ему деньги, поблагодарила и обещала позвонить. И конечно же, не позвонила… Сейчас, когда прошло столько времени, она поняла, что и он лукавил, говоря исключительно о женской красоте, и что ему, как и другим мужчинам, нужна прежде всего женщина именно в физиологическом смысле. И даже если он импотент, все равно он попытается уложить ее в кровать. И все же из головы не выходили те сто долларов, которые он подарил ей просто так…

Он меня уже не помнит, подумала она, роясь в сумочке в поисках листочка с его телефоном. А если и вспомнит, то что проку, если прошло столько времени и он наверняка уговорил какую-нибудь другую девицу?

Наконец листочек был найден. Он был истерзан, помят, и цифры на нем едва прочитывались. Она набрала номер и после нескольких длинных гудков услышала приятный мужской голос, точнее, голос автоответчика, извиняющийся за то, что хозяина нет дома, и объясняющий, что свое сообщение она может оставить после звукового сигнала.

– Меня зовут Женя, Женя Рейс… Я перезвоню в…

Но тут трубку взяли, и все тот же голос, только как будто более живой, откликнулся радостно:

– Женечка? Женя Рейс? Я прекрасно вас помню… Очень рад, очень… Как ваши дела? Надеюсь, у вас все хорошо?

Да уж, лучше некуда…

– Не то чтобы хорошо…

– Вы нашли работу?

– Нет, – сказала она упавшим голосом. – Не нашла.

– Так я вам помогу. У меня приятель организует небольшую макаронную фабрику, набирает штат. Там неплохие заработки. Но только все надо оформить побыстрее. Приносите свои документы, мы сделаем ксерокопию, и вы получите прекрасное место…

– Но ведь я не умею делать макароны!

– И не надо! Будете на конвейере или еще где-нибудь… Не переживайте, я все устрою лучшим образом… Так вы согласны?

– Конечно, согласна.

– Подъезжайте ко мне завтра к десяти утра, записывайте адрес…

4. Холодное пиво

Корнилов приехал почти одновременно с Шубиным. Он выглядел, как всегда, озабоченным, хотя и бодрым. Юля, слушая так не вязавшийся с его суровой внешностью высокий, почти мальчишеский голос, приняла из его рук пакет с бутылками и сразу же сунула их в морозилку. На столе лежала разделанная вобла, сочная, с красноватым жирным «мясом» и оранжевыми «ребрами». Игорь, крепкий и коренастый, с круглой, почти без волос, головой, источал, казалось, само здоровье. Мужчины пожали друг другу руки и уселись за стол. Юля принесла водку – большую запотевшую бутылку, наполовину опорожненную. Поставила блюдце с ломтиками лимона.

– Вот, Виктор Львович, никак не допьем.

– Это Крымова на вас нет… Как он там, в Париже, не звонит?

– Звонит, у него все нормально. Никак не разберется с Щукиной, не хочет, чтобы ее новый муж воспитывал его ребенка… Но это их проблемы. Давайте лучше поговорим об Уткиной. Конечно, знать бы раньше, что мне придется заниматься этим делом, то сама бы выехала на место преступления…

– Уткина – молодая женщина, не сказать чтобы красивая, но все же… – Корнилов разлил водку и взял в руки лимон. – Ее зарезали. Пару раз пырнули ножом. Удары нанесены непрофессионалом, да и крови много… Судя по всему, убийца что-то искал в квартире, потому что там все перевернуто вверх дном. Рылись почему-то в ванной комнате, на кухне, высыпали из банок все сыпучее…

– Думаете, деньги?

– Не думаю, что она была при деньгах. В квартире хоть и сделан ремонт, но все скромно, с минимальными затратами: дешевые обои, линолеум… Девушка была аккуратная, кругом чистота, если бы не эта скотина, что зарезала ее… Мы сняли отпечатки пальцев, но результаты еще не готовы…

– Арестован Олег Хмара, – напомнила ему Юля. – Вам не показалось странным, что он, предполагаемый убийца, человек, который видел ее последним, является утром на место преступления и дает себя арестовать?

– Скорее всего, он не виноват и не он убил девушку, но и отпускать его пока тоже нельзя…

– Почему?

– Соседка Уткиной говорит, что слышала на лестнице голоса и чуть ли не шум драки… А кто, кроме Олега, был у Уткиной ночью? Ведь он вернулся домой после двенадцати, а соседка слышала голоса и шум где-то около одиннадцати. Кроме того, Олег – парень неразговорчивый, злой, обиженный на весь мир за то, что его арестовали. Он отказывается отвечать на самые простые вопросы. Сначала он был потрясен сообщением о смерти своей подружки, а потом, когда до него дошло, что это именно его подозревают в убийстве, замкнулся в себе и сказал, что будет говорить только в присутствии адвоката. Мы вызвали мать, та, в свою очередь, – адвоката, но парень так ни слова и не обронил.

– А что известно о самой Уткиной?

– Очень мало. Вроде бы она совсем одна, я имею в виду, ни родственников, ни подруг. Очень часто, если верить соседке же, куда-то ездила, предполагается, что в Москву. В квартире, кстати, мы нашли железнодорожный билет Москва – Саратов, получается, что Уткина приехала в Саратов где-то с месяц тому назад. И почти в то же самое время, по словам матери, познакомилась с Олегом. Хотя она сказала, что несколько дней тому назад. Они встречались, Олег был чуть ли не влюблен в нее и собирался даже жениться.

– А что, если это ограбление? Ведь из квартиры наверняка что-нибудь да пропало…

– Денег мы нигде не обнаружили, бумажник валялся на полу, пустой. В шкафу на полочке стояла шкатулка, но в ней, кроме дешевых побрякушек, тоже ничего ценного. Ни сережек в ушах покойной, ни колечка на руке – ничего…

– Но если вы подозреваете Олега… Он бы не стал брать деньги… У него же все есть, насколько я поняла со слов его матери, в семье есть средства. И разве ее желание поручить мне частное расследование ни о чем не говорит?

– Ты не видела Олега… Он не простой парень. И не всегда убийца похож на убийцу, сама знаешь. И то, что на полу валяется пустой бумажник, еще ни о чем не говорит. Убийца мог, убив Уткину по каким-то своим соображениям, инсценировать ограбление…

Шубин, молчавший все это время, вздохнул.

– Я был у Чайкина после того, как ты мне позвонила, – вдруг сказал он, обращаясь к Земцовой. – На Уткину напали. Причем напали неожиданно. Скорее всего, она открыла дверь, не взглянув в глазок, и тут же была сбита сильным ударом в голову. Убийца пришел к ней, как я предполагаю, уже после ухода Олега. И ему явно что-то от нее было нужно. Судя по ссадинам и ранам, кровоподтекам на лице, руках и ногах, была борьба, Уткина сопротивлялась, царапалась, у нее под ногтями частицы кожи, грязь… Не думаю, что это Олег Хмара, парень, с которым она встречалась. Хотя… Он мог попытаться изнасиловать ее, возникла ссора, драка, Уткина оскорбила его, унизила… Всякое могло случиться… Да, вот еще что. Пониже спины, на ягодице ее – шрам. Рваный такой, интересный, Чайкин говорит, что ему примерно несколько месяцев. Мне даже показалось, что шрам непростой, что там какие-то буквы или цифры…

– Это случайно не клеймо? – предположил Корнилов.

– Не знаю, у меня было мало времени. Я подумал, что мы с Юлей еще вернемся к Леше, поговорим более подробно, а к вечеру, глядишь, появятся первые результаты экспертизы…

Юля достала пиво. Разговор медленно и лениво перебирался с главной темы – убийства Уткиной – совершенно в другие русла: денежное, «крымовское», философское… Расстались довольные друг другом и пивом. Корнилов уехал, а Юля с Шубиным отправились к своему другу – одному из лучших судмедэкспертов города – Леше Чайкину.

5. Утреннее предложение

Женя Рейс некоторое время стояла в нерешительности перед дверью Михаила Семеновича, боясь позвонить. Ясно как день, что он попробует затащить меня в постель. И что будет дальше? Использует, окатит ледяным презрением и выставит вот за эту дверь. Может, денег даст…

Сейчас она ненавидела всех мужчин, вместе взятых. Ей казалось, что общество больно мужским шовинизмом, что женщинам искусственно создаются препятствия для того, чтобы они могли полностью себя реализовать. Женя, к примеру, была хорошим архитектором и инженером и могла бы, если бы понадобилось, сама спроектировать дом, а то и квартал, и эти строения стояли бы годами, если не веками. Она любила свою профессию, ей нравилось чертить, делать расчеты, она мысленно как будто возводила один этаж за другим и словно видела тех людей, которые будут жить в ее домах. И лица их светились радостью. И вот теперь сама Женя по мстительному желанию одного из своих самых «долгих» любовников никак не может найти себе приличное место, где бы ее талант был востребован, где бы она смогла почувствовать себя полноценной личностью. Кто уготовил ей такую судьбу, судьбу государственной приживалки, по сути, нищенскую и унизительную роль в этом самом обществе? По ее твердому убеждению, это были мужчины. Все, кто вступил в легкий и ни к чему не обязывающий сговор против нее. Она даже представляла себе своего бывшего любовника, сидящего в прохладном кабинете с телефонной трубкой в руке. Он звонит своим приятелям – директорам строительных фирм или обращается к посредникам, чтобы ей перекрыли кислород, чтобы не взяли на работу. Ненавижу!

Она с силой надавила на коричневую кнопку звонка и вся внутренне напряглась.

Михаил Семенович открыл дверь с улыбкой, которая за один миг успела ее немного приободрить. Женя тоже улыбнулась ему в ответ, но ее улыбка была отравлена униженностью и растерянностью.

– Женечка? Очень рад… Хотя, конечно, прошло довольно много времени… И как это вы вспомнили обо мне?

Она не нашлась что ответить. Да Михаил Семенович и не настаивал. Он чуть ли не за руку провел ее в глубь своей огромной квартиры, хорошо пахнувшей новой мебелью и почему-то чесноком. Она не ошиблась – в гостиной был накрыт стол, а этот запах шел, вероятно, из кухни, где готовилось что-то вкусное, такое, чего Женя давно не ела.

– Женечка, чувствуйте себя как дома, расслабьтесь… Мы здесь одни, я очень, слышите, очень к вам расположен, а потому мойте руки и садитесь за стол. Все, что вы видите на столе, я приготовил собственными руками. Ну же, смелее… – Он показал ей, где помыть руки, и Женя увидела мельком его жест, который несколько насторожил ее: Михаил Семенович тихонько потер ладони, как бы предвкушая что-то… Что? Он собирается съесть и ее, Женю Рейс, с чесноком?

Михаилу Семеновичу на вид было лет шестьдесят. Маленький, толстенький, в темных брюках, белоснежной сорочке и красной жилетке, крепко надушенный, он явно расстарался, приготовился к ее приходу и теперь походил на лоснящегося породистого петушка. Особый шарм придавали ему очки в золотой оправе, которые он то и дело поправлял на своем маленьком аккуратном носу. Влажные красные губы его выдавали в нем сладострастника.

За столом он ухаживал за Женей, подкладывал ей салаты, принес блюдо с фаршированной курицей, отломил розовый сочный кусок с оранжевой жирной корочкой и торжественно положил ей на тарелку.

– Ну рассказывайте, моя дорогая, как это вы оказались на бирже. Пожалуйста, не смущайтесь, потому что я, повторяю, расположен к вам и изо всех сил хочу вам помочь… У вас какое образование?

Женя сбивчиво и нервно выдавала ему фрагменты из своей жизни, указывающие на то, что у нее прекрасный диплом, характеристики, что она была чуть ли не незаменимым специалистом в известном в городе проектном институте, но обстоятельства сложились таким образом, что она вынуждена была уйти оттуда…

– Из-за начальника? – перебил ее проницательный Михаил Семенович. – Вы были его любовницей? Не смущайтесь моих вопросов, просто у меня жизненный опыт, и на многое я смотрю иначе, нежели вы… Схема взаимоотношений мужчины и женщины мне знакома настолько, что вы удивитесь, когда мы поближе сойдемся. Я не спорю – мужчины, равно как и женщины, отличаются друг от друга характером, темпераментом и прочим, но в целом поведение мужчины я могу назвать одной фразой…

– И какой же?

– Мужчина стремится к власти. Сексуальный партнер – ваш начальник на работе. Согласитесь, при такой ситуации все искренние чувства женщины подвергаются опасности. Ведь вы же зависите от него целиком и полностью… К тому же он наверняка был женат.

– Да, из-за этого мы, собственно, и расстались…

– Вот видите!

– Ничего особенного, – вдруг осадила она его, – здесь и догадываться было нечего… Будь он свободен, все сложилось бы по-другому… – И она вкратце рассказала ему свою историю и последовавшие вслед за ней репрессии со стороны своего начальника-любовника.

– Вот мерзавец!

Ей вдруг показалось, что более пошлой ситуации, в которой она оказалась сейчас, в ее жизни еще не было. Прийти утром в гости к пенсионеру (она была уверена, что Михаил Семенович – молодящийся, с неплохой пенсией «папик», не до конца растерявший свой любовный пыл), рассказать ему о перенесенных ею унижениях, признаться в том, что находилась в связи с женатым мужчиной, да еще к тому же и начальником… Ей захотелось уйти, вернуться домой, как загулявшей собачонке, свернуться калачиком и всласть поплакать.

– Хотите, я скажу вам, о чем вы сейчас подумали? Вот, мол, пришла к почти незнакомому мужчине в гости, да еще утром, непонятно для чего… Раскрылась, рассказала о себе, а зачем? Ради чего? Ведь так?

Она смутилась и даже отвернулась к окну, чтобы не смотреть ему в глаза.

– Значит, я прав. Но вы не должны так думать. Я – другой человек и не похож на вашего бывшего друга. Кстати, как его звали?

Она вспыхнула и замотала головой.

– Все-все, умолкаю. Не хотите говорить – не надо. Это ваше право. Просто у меня большие связи, и я мог бы помочь вам отомстить ему, если вы этого пожелаете. К примеру, могу поставить его примерно в такое же положение, что и он вас. И тогда уже не вы, а он будет стоять в очереди на бирже в то время, как вы будете…

– …упаковывать макароны. – Женя раскраснелась и готова была уже заплакать.

– Да нет, милая, вы не будете запаковывать макароны. И это я вам говорю, Михаил Семенович Бахрах. Вы еще мало знаете меня, а потому не представляете себе, как себя нужно со мной вести и чего от меня ждать. Так я вам отвечу. Я – человек немолодой, много пожил и многое знаю. Я вижу перед собой молодую и очень красивую женщину, которой хочу помочь. И я ей помогу. То есть вам помогу. И сделаю все, чтобы вы шли по жизни с гордо поднятой головой. У вас будет все, что только вы пожелаете, но при одном условии, выполнить которое для вас не составит никакого труда…

– Условие? Какое еще условие? – Женя, уже готовая к тому, чтобы покинуть эту квартиру, поскольку слишком обнаженной она почувствовала себя перед этим странным и самоуверенным Бахрахом, делающим ей вполне определенные предложения, заговорила откровенно, прямо: – Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей?

– А почему бы и нет? Вы не будете работать на меня, вы будете моим другом, моим нежным и ласковым другом, я буду любить вас…

В его голосе она не почувствовала ни похотливости, ни сладострастия, ничего такого, что могло бы вызвать в ней отвращение. Но сказал он это так, словно речь шла о деловом предложении, истинный смысл которого ей все равно еще не дано понять.

– Как же вы будете любить меня, если мы почти незнакомы? И разве можно вот так, походя, говорить о любви, как вы сейчас?

– Вы серьезная девушка, Женя. Да, здесь я, пожалуй, с вами соглашусь. Любовь – это не игрушки… И все же, вы принимаете мое предложение? – И, не дав ей опомниться, сказал чуть тише: – Тем более вы предполагали такой поворот нашего разговора, не так ли? Вы даже были готовы к нему, как и к тому, чтобы прямо тут, у меня, доказать свое расположение ко мне и получить за это деньги…

Это было уже слишком. Женя поднялась, хотела было уже уйти, но Михаил Семенович ласково взял ее за руку и усадил на место:

– Не торопитесь с выводами. Деньги играют не последнюю роль в нашей жизни. И нельзя так откровенно показывать мне свое негативное отношение к моему предложению, когда вы к нему, повторяю, уже были готовы. Вы побудете у меня до вечера, освоитесь, покушаете, выпьете хорошего вина и уйдете себе домой, чтобы хорошенько все осмыслить. Я дам вам денег даже за то, что вы проведете у меня всего несколько часов. И это будет немалая сумма. А уж если вы согласитесь быть со мной, то я дам вам гораздо больше. Несколько встреч, и вы сможете купить себе неплохой автомобиль, в котором прокатитесь перед носом вашего бывшего возлюбленного… Согласитесь, это будет приятно. Я даже помогу вам побыстрее получить права. И вообще все ваши желания будут исполняться, как в сказке…

– Но так не бывает… Такие большие деньги за свидания… Не проще ли было бы вам пригласить девушку по вызову и заплатить ей гораздо меньше?

– Нет, не проще. Я хочу, чтобы вы в конечном счете полюбили меня, Женя. Я хочу любви, хороших, человеческих отношений, пусть даже основанных на чувстве благодарности ко мне.

– Вы будете требовательны ко мне, и я не буду знать, как вам угодить, это ли не будет очередное унижение? Почему вы выбрали именно меня? Ведь если бы я вам понравилась с самого начала, еще тогда, весной, то вы бы нашли меня…

– Я хотел, чтобы вы пришли ко мне сами. Это бы означало, что я не так противен вам, как остальным… Ведь вы же видите, что я по-прежнему живу один, что у меня нет девушки, женщины…

Она ничего не понимала, кроме того, что он что-то недоговаривает.

– Хорошо, давайте попробуем. Что мне надо делать?

– Для начала раздеться и ходить по комнатам без одежды. Это несложное условие, если учесть то, что вы – женщина, а не скучная и неинтересная девственница.

Началось… Сначала он попросит меня ходить по квартире голой, а потом захочет, чтобы я изображала из себя собачку и лаяла…

– Вы хотите проверить, смогу ли я возбудить вас?

Он промолчал в ответ.

– Надеюсь, вы не садист?

– Не думаю…

Женя сняла платье, села за стол и взяла спелую грушу. Пусть смотрит, подумалось ей в эту минуту, в сущности, этого просили у меня все мужчины, так почему я должна отказывать этому старичку?

Пусть смотрит, пусть ослепнет…

6. Девушка из Константиновки

Девушка, лежащая на столе, была при жизни довольно привлекательной. Юля смотрела на мертвое лицо Уткиной и представляла себе, как та, в летнем платье, идет под ручку со своим парнем, Олегом, по улице, как прохожие оборачиваются на нее. Да, оборачиваются, особенно мужчины, потому что Катя Уткина была великолепно сложена. Полная грудь, тонкая талия, длинные стройные ноги. Леша сказал, что девушка была здоровой молодой женщиной, что незадолго до смерти имела половой контакт с мужчиной, но что вряд ли была изнасилована.

– Если она была с Олегом, то не дома… Мать Олега говорит, что он проводил ее до подъезда, до лифта, но с ней не поднялся. Думаю, есть смысл проверить, с кем была девушка, с Олегом или с убийцей, а может, и с третьим лицом…

– Хочешь взглянуть на шрам? – Леша Чайкин, от которого немного разило спиртным, взял со стола перчатки и, не дожидаясь ответа, начал натягивать их на руки.

Шубин, по своему обыкновению, молчал, глядя, как Леша медленно переворачивает тело девушки. Они с Юлей едва успели отскочить – черная жидкость хлынула изо рта трупа…

– У нас ночью отключили электричество, – словно оправдываясь, пробормотал Леша, одной рукой придерживая девушку за плечо, чтобы можно было рассмотреть шрам на ягодице, а другой прикрывая ее голову рыжей тряпкой.

Юля, с трудом переносившая ядовитый трупный запах, достала платок и приложила к носу. Сейчас ее взгляд был устремлен на шрам размером со спичечный коробок.

– Действительно, интересный шрам, довольно необычный, объемный, и на нем, если постараться, можно разглядеть буквы «Z» и «А». Как ты думаешь, Леша, эти буквы получились случайно, или же их вырезали специально?

– Думаю, что случайно, потому что они расплывчаты, во-первых, а во-вторых, слишком мало эти символы несут в себе информации… Грубая работа, если действовал хирург, и тонкая – если работал какой-нибудь извращенец. Скорее всего, на этом месте было либо родимое пятно, которое пытался вывести какой-нибудь сельский эскулап, или же такой вот странный шрам остался после несчастного случая.

– Значит, не стоит забивать себе голову этим шрамом? – спросил Шубин.

– Не знаю, – пожал плечами Чайкин, – если только запомнить его, как примету…

– А что можешь сказать о ножевой ране?

– Удар нанесен непрофессионалом, как будто ее пырнули именно в драке, чуть ли не случайно, потому что нож вошел как-то боком и проник в сердце довольно сложным образом… Девушка вела вполне нормальный образ жизни, ничем не злоупотребляла, все внутренние органы здоровы: печень, легкие, желудок, да и сердце было крепкое… Ей бы жить да жить. Не представляю, за что ее можно было так избить, а потом еще и зарезать. Я понял бы, если бы она в тот вечер набралась по уши, а то ведь всего-то немного вина… Самую малость приняла.

– Надо срочно навестить Олега и убедить его рассказать об этой девушке: в каких они были отношениях, как расстались, откуда она, из какой семьи… И почему он не проводил ее до самой квартиры, ведь была ночь… – рассуждала Юля вслух, не отрывая взгляда от девушки, теперь уже наполовину прикрытой забрызганной и успевшей побуреть от крови клеенкой. – Ведь мы о ней совершенно ничего не знаем…

Юля с Шубиным покинули морг, заехали пообедать в кафе «Тройка», откуда каждый разъехался по своим делам: Шубин отправился к Корнилову за ключами от квартиры Уткиной, где было совершено убийство, Юля же вернулась в агентство, где занялась составлением плана расследования. Шубин должен был договориться с Корниловым о том, чтобы организовать Олегу Хмаре встречу с Земцовой. Кроме того, Юля обзвонила всех своих знакомых из системы УВД, которые могли бы помочь ей навести справки об Уткиной. К вечеру она уже знала, что Екатерина Андреевна Уткина была сиротой, но родом из села Константиновка Саратовской области, что несколько лет прожила в Саратове в доме-интернате номер два, откуда ее пять лет тому назад забрала тетка. Два года тому назад тетка умерла, оставив единственной племяннице однокомнатную квартиру. Уткина выучилась на швею, но по специальности так нигде и не успела поработать, устроилась продавцом в коммерческий ларек, откуда ее уволили за недостачу. Выяснив, где именно работала Уткина, Юля поехала на Большую Казачью, разыскала ларек, перестроенный в крохотный аккуратный магазинчик, где встретилась с девушкой-напарницей, работавшей прежде с Катей.

– Катя умерла? – Девушка по имени Света сделала большие глаза и покачала головой. – Ничего себе… Она же совсем молодая, никогда и ничем не болела…

Разговор происходил в маленьком подсобном помещении, заставленном картонными коробками с сигаретами, вином, пивом и минеральной водой. Пахло табаком, копченой курицей, остатки которой плавились на солнце в пластиковой тарелке, свежим огурцом…

– Света, Катю убили, вчера… Я – следователь, – она не стала уточнять, что частный детектив, посчитав, что эта информация будет лишней и что для такой девушки, как Света, нет большой разницы, с кем поговорить о погибшей подружке, – и веду расследование по этому делу. Мне хотелось бы узнать побольше о Кате.

– Катя? Господи, прямо не верится, что ее нет… Она была… даже и не знаю, как сказать. Словом, невезучая, что ли… Мы проработали с ней около полугода, а потом ее уволили за недостачу, хотя на самом деле никакой недостачи не было, просто ее подставили…

– Кто и за что? Как это случилось?

– Она в тот месяц работала не со мной, а с другой девчонкой, которая прикупала на оптовке сигареты, а выручку клала себе в карман. Понятное дело, что все это скрывалось от шефа…

– И как же получилось, что ее подставили? Расскажите механизм.

– Все очень просто. Катя вышла на подмену и торговала сигаретами той, Валентины, думая, что это ее товар. Приехал управляющий, увидел блоки, каких не было в накладных, и поймал, выходит, Катю… Та все отрицала, говорила, что просто недоглядела, что привыкла, что заказывают такие сигареты, словом, просмотрела… Она и на самом деле невнимательная была, часто лишнюю сдачу отдавала, в долг никому не отказывала, вот люди и пользовались ее слабостью… Но это была даже не слабость, а характер. Она была просто добрая.

– У нее был парень?

– Были иногда, но постоянного не было. Она считала себя некрасивой, хотя фигура у нее была что надо. В общем, классная была девчонка, не вредная, она мне нравилась… А та, Валентина, ее тоже потом уволили, когда поняли, что она собой представляет. Хотели даже разыскать Катю, чтобы пригласить обратно, но я думаю, что все эти разговоры велись на уровне управляющего и что шефу глубоко наплевать, кто у него в ларьках работает, у него их знаете сколько! – и Света описала рукой круг в воздухе. – Такие дела…

– Значит, она была простой девушкой, доброжелательной, встречалась время от времени с парнями, но серьезного ничего не было… А про Олега тоже ничего не слышали?

– Нет, не слышала. Я, правда, встретила ее как-то по весне и удивилась. Идет Катя в красивой песцовой шубке, в дорогих сапожках, высокая, стройная… Я еще подумала тогда, что ошиблась, уж слишком стильной и дорого одетой она мне показалась, но когда подошла к ней и увидела ее улыбку… А она, знаете, так хорошо всегда улыбалась… Словом, это была она. Только я спешила, и она сказала, что сейчас в Саратове и чтобы я позвонила ей, но я так и не позвонила… Закружилась. Да мы с ней особо и не дружили. А потом мне кто-то сказал, что она живет в Москве. То ли замуж вышла, то ли любовника богатого нашла. И я, знаете, поверила. Иначе откуда у нее такие деньги? Я тогда вскочила в автобус, а она – я видела из окна – поймала такси…

– А вы не можете вспомнить, кто вам сказал, что она живет в Москве?

– Кто? Сейчас подумаю… Да Ирка и сказала, моя сегодняшняя напарница. Она, кстати, должна сейчас подойти… Если хотите, подождите…

– Нет, я, пожалуй, пойду. Вы мне скажите, когда лучше подойти.

– Минут через двадцать, не раньше…

Юля поблагодарила девушку и вышла на улицу. Пекло солнце, под полотняными зонтиками прятались в тени и пили пиво из высоких прозрачных бокалов мужчины. И ни одной женщины, подумала Юля.

Неподалеку от магазина, где когда-то работала Катя Уткина, находился и тот самый ресторан «Охотничий», где Юля познакомилась с Дмитрием. Она решила спуститься туда и выпить холодной минеральной воды. Она знала, что Дмитрия там нет, что он появится лишь поздним вечером, когда в ресторане соберется постоянная публика, для которой он будет играть все, начиная с русских романсов и кончая испанскими мотивами и фламенко.

В ресторане было прохладно и темно. В глубине светился зеленый, как травяная лужайка, бильярдный стол. За столиками не было ни души.

Она подошла к бару, и словно из темноты возник красивый белокурый молодой человек, вышколенный, с кошачьими движениями, который, зачем-то обогнув стойку, подошел совсем близко к Земцовой и заглянул ей прямо в глаза. Она отшатнулась. Ей показалось, что он ошибся, принял ее за другую. Но вдруг услышала:

– Ведь вас зовут Юлия? Вы знакомая моего друга Дмитрия. Его нет, но я могу угостить вас джином, мартини, чем пожелаете. Меня зовут Герман.

– Я бы хотела ледяной минеральной воды… Герман…

– Нет проблем… – и вскоре на стойке появился стакан с водой.

– А у вас здесь днем всегда так тихо?

– Да, почти… Здесь страсти разгораются только ночью. Вот на этом табурете, на котором вы сейчас сидите, как приклеенная восседает Лолита – маленькая рыжая проститутка, одна из самых дорогих в городе. У нее очень красивые волосы, красивое тело и совершенно нет мозгов. Но они ей и не нужны. Она зарабатывает хорошие деньги и спускает здесь, угощая всех…

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Она пыталась соблазнить Дмитрия, но у нее так ничего и не получилось. Хотя она ему нравилась, я знаю…

Ей расхотелось пить. Она отодвинула от себя стакан, спустилась с высокого табурета и, открыв сумочку, стала рыться в ней в поисках мелочи.

– Вы приходите сюда глубокой ночью и увидите, что здесь творится. Тут интересно, и страстным людям здесь есть где проявить свои чувства сполна…

Она пожалела, что зашла сюда.

– Вы чрезмерно болтливы для бармена, – заметила Юля, швыряя на стойку деньги. – И непонятно, почему набрасываетесь на людей.

– Должно быть, – ухмыльнулся он, – от скуки…

Наверху было жарко, солнечно, душно. Юля вернулась в магазин, где ее уже ждали. Высокая статная девица в красном открытом сарафане вежливо поздоровалась с ней. Света представила подругу:

– Ира.

Но Ира не рассказала ей ничего нового, потому что и сама не помнила, откуда узнала и кто сказал ей о том, что последнее время Катя Уткина жила в Москве.

– Это называется «шоколадный вариант», – вдруг вспомнила она чужое определение, относящееся к образу жизни Уткиной. – Это когда ничего не делаешь, а тебе за это бабки платят.

– Не поняла, – заинтересовалась Юля. – Как это ничего не делаешь? Вы имеете в виду проституцию?

– Ну уж нет, Катя не из таких. Хотя она довольно эффектная, когда приоденется, и ее можно принять за эту самую… Но она не проститутка и никогда бы на это не пошла. Она всегда хотела семью и страдала, что у нее нет денег, чтобы завести ребенка.

– А вы ничего не слышали про парня, которого зовут Олег?

Но Ира ничего не слышала. Получалось, что визит в магазин ничего не дал. Разве что она узнала в общих чертах, что представляла собой Уткина.

Юля вернулась в агентство, где на крыльце обнаружила заплаканную Наташу Зиму. Только этого мне не хватало.

– Я же сказала тебе…

– Юля, но ведь я же ничего такого не сказала… Я подумала, что Женька ко мне пришла, поэтому так и разговаривала с ней. Ну прости меня, дуру…

– Нет, Наташа, прошу тебя, не надо устраивать сцен…

Юля как могла подавляла в себе захлестнувшую ее от одного вида опухшего лица Наташи волну благотворительности; ей не хотелось, чтобы Зима работала с ней, не хотелось видеть ее каждый день, как напоминание о ее близости с Игорем Шубиным, с которым Юлю так много связывало…

– Он все равно любит тебя, хотя и живет со мной. Ты думаешь, я не понимаю, почему ты меня уволила? Да тебе был нужен только повод. И если бы на моем месте был кто другой, ты даже не обратила бы внимания на эти слова. Женя Рейс – моя хорошая знакомая, и я имела право разговаривать с ней в таком тоне…

– Да, Наташа, ты права. Я не хочу, чтобы ты работала у меня. И поскольку я хозяйка этого агентства и мне никто не указ, я прошу тебя больше не приходить сюда, не показываться мне на глаза. И уж во всяком случае мои отношения с Шубиным тебя уж точно не касаются.

С этими словами Юля поднялась на крыльцо, достала из сумочки ключи и открыла дверь. Наташа смотрела на нее с ненавистью. Хлопнула дверь – Юля окунулась в полосатый от жалюзи полумрак своей территории, прохладной, просторной, без посторонних звуков и запахов. И ей не было дела до Наташи, оставшейся за дверью.

Глава 2

7. Москва, Гел

Ей нравилось, когда мужчины смотрели на ее тело, которое змеей извивалось в свете мощных прожекторов, постепенно сбрасывая последние фрагменты кожи – невидимого полупрозрачного одеяния в блестках. Костюм стриптизерши сложен, он держится, кажется, одним воздухом или невидимыми нитями, которые рассыпаются при определенном движении, и тогда Гел предстает перед распаленной толпой пьяных мужчин во всей своей жестокой плотской красоте…

Однажды Гел избили. После представления. Когда она возвращалась домой на Софийскую набережную. Сначала ее попытались изнасиловать трое пьяных и злых подростков, которых она «завела», танцуя на сцене, но потом, когда услышали из ее разбитых, окровавленных губ (ее одним ударом по лицу повалили на асфальт и задрали подол платья) шквал отборного мата, поостыли и стали бить ее ногами… Этих подростков вычислил «вышибала» Валера. На другой день, когда эти трое явились в бар как ни в чем не бывало, Валера по очереди распял каждого в мужском туалете, а бездыханные тела выволок на улицу, прямо под проливной дождь. Больше этих молокососов в баре «Черная лангуста» никто не видел. А Гел пришлось на время покинуть сцену и залечивать, зализывать свои раны. Она почти месяц провалялась с бинтами на лице на кровати в своей тихой квартирке на Софийской набережной, устремив утомленный, казалось, самой жизнью взгляд на экран телевизора и пытаясь понять, почему все складывается именно так, а не иначе…

Раньше ее звали Галя Елистратова. Отличница, спортивная и ловкая девочка, она всегда нравилась мальчишкам. Ранний брак – ей 16, «зеленому» мужу – 18 – отравил все представление о мужчинах, которых она с тех пор воспринимала не иначе, как генетических эгоистов, бездельников, живущих за чужой счет, да к тому же еще и дурно пахнувших необузданных самцов. Она возненавидела своего мужа Артура до такой степени, что однажды вылила ему на голову холодные постные щи и наслаждалась тем, как коричневые разваренные фасолины падают одна за другой с его мокрой головы ему на грудь… Он нигде не учился, не работал и постоянно тянул с матери Гали деньги то на сигареты, то на пиво, то на презервативы. Детей он не хотел и говорил, что они – отрава жизни. Галя рассталась с ним спустя полгода и после его ухода обнаружила, что их с матерью попросту обобрали: Артур унес их не бог весть какие шубейки, серебряный антикварный половник, фарфоровую плетеную корзину с фруктами, доставшуюся Галиной матери от любовника-немца, две большие пуховые подушки и собрание сочинений Фейхтвангера.

Галя выучилась на парикмахера, устроилась в небольшой салон красоты, где ее и приметила Лиза Воропаева – энергичная молодая дама, устроительница местных конкурсов красоты. «Теперь ты будешь Гел, так звучит интереснее, да и мужики будут сразу западать…» Лиза привела Галю к себе домой, собственноручно перекрасила ее русые волосы в черный цвет, показала, как правильно накладывать макияж, надела на нее свое вечернее платье и в тот же вечер отдала ее на растерзание одному из спонсоров грядущего конкурса красоты… Его звали Саша, Александр Григорьевич Белевитин – директор деревообрабатывающего предприятия. Он повез Галю к себе домой. «Не Белевитин, а блевотина», – так отозвалась о нем Галя наутро, когда явилась перед Лизой с подбитым глазом. Весь ее гордый вид говорил о том, что Лиза ошиблась в своей питомице. «Я – не проститутка!» – с этими словами высокая и стройная Гел, с растрепанными пышными черными волосами и размазанной тушью на глазах, наотмашь ударила Воропаеву по лицу и неспешной походкой покинула начинающую сутенершу и мошенницу. «Встретимся, – услышала она за спиной. – Город маленький».

Но они так и не встретились. Гел работала на дому парикмахершей, стригла и делала прически, делала маникюр и педикюр, пока ей настолько не надоела ее работа и та грязь и вонь, являвшиеся частью ее профессии, что она согласилась поработать стриптизершей в одном из центральных городских ресторанов. Условия были оговорены заранее, но, однако, исполнялись в одностороннем порядке. За то, что Гел не соглашалась проводить время с богатыми и постоянными клиентами, люди из охраны хозяина ее сначала избили прямо в подъезде дома, где она снимала комнатку (мама Гел умерла неожиданно от саркомы, а квартира, оказывается, принадлежала отчиму Гел, свалившемуся как снег на голову и выставившему падчерицу на улицу), а потом изнасиловали вдвоем бесчувственную, с разбитым лицом и сломанной рукой…

И снова ей пришлось лечиться, приводить в порядок лицо и выбитые зубы. Она смертельно ненавидела мужчин и начала уже подумывать о том, чтобы организовать женскую общероссийскую партию. Но случилось так, что ноги сами привели ее на биржу. Она мечтала о чистой, но приносящей хорошие деньги работе, не связанной ни с грязными волосами, ни ногтями, ни ядовитой краской… И она ее получила. Неожиданно. После трехмесячного хождения «по мукам»… Теперь у нее всегда были деньги, кроме того, исполнилась ее давнишняя и казавшаяся несбыточной мечта жить в Москве. Единственно, что омрачало ее в общем-то вполне благополучную жизнь, это условие ее хозяина – она должна работать в этом ночном баре стриптизершей до тех пор, пока не явится некий человек и, как добрый волшебник, не снимет с нее, как со сказочной принцессы, это заклятие… И тогда она будет свободна. Совершенно свободна. Но этот человек, сказали ей, может появиться у нее завтра, а может, и через несколько лет… В надежном месте хранился и конверт, который она должна будет ему передать. В другом, не менее надежном месте была спрятана и фотография этого человека с внешностью киноактера – брюнета с голубыми глазами. За то, что она ждала его в Москве вот уже больше года, время от времени подписывая не глядя какие-то бумаги, которые ей привозил ее работодатель, Гел и платили деньги, переводя их на ее счет в одном из московских коммерческих банков.

Ее хозяина, на которого она молилась, звали Михаилом Семеновичем.

8. Разгромленная квартира

Прохладный кабинет отрезвлял, отгонял все мысли о том, как она проведет сегодняшнюю ночь. После того как Дмитрий закончит свою работу в ресторане, они поедут к нему, заберутся в ванну вместе с бутылкой ледяного шампанского и будут радоваться жизни…

Раздался звонок. Это был Шубин. Бесцветным голосом предложил ей приехать на квартиру Уткиной, в которой он находился вот уже больше часа.

– Ты хочешь мне что-то показать? Ты нашел что-нибудь интересное?

– Ровным счетом ничего. Это-то меня и удивляет. Квартира словно нежилая… Приезжай, посмотришь сама. Кроме того, Виктор Львович просил прийти тебя к следователю, у тебя будет возможность наедине переговорить с Олегом Хмарой. Ты рада?

– Безумно. Хорошо, я еду к тебе, диктуй адрес…

Она уезжала, оставляя агентство без присмотра, и ни одной души у телефона. А вдруг кто-нибудь позвонит? Или по делу Уткиной, или новый клиент?

Звеня ключами, она быстрой походкой вышла из помещения и уже на крыльце была накрыта влажным и горячим покрывалом городской духоты и жары. Каково же было ее удивление, когда она снова увидела Наташу.

– Послушай, – Юля подошла к ней, сидящей на раскаленных ступеньках крыльца, и непроизвольно провела рукой по ее горячей голове. – Разве так можно? Что ты здесь делаешь? Неужели тебе на самом деле так важно находиться тут? Ведь Игорь прокормит тебя, он, как и любой другой нормальный мужчина, не против того, чтобы его женщина не работала. В чем дело, Наташа?

Но вместо ответа Зима, как маленькая девочка, кинулась на шею Юле и разрыдалась. Она так и не сказала ни слова.

– Ладно, иди туда, прими душ и садись за телефон. Только впредь веди себя нормально и не отпугивай клиентов. Да, вот еще что: скажи своим подружкам, чтобы они не приходили сюда без надобности, чтобы не отвлекали тебя, договорились?

Но Наташа, как распаренная сомнамбула, уже скрылась в спасительной прохладе офиса.

Юля села в машину и поехала на Садовую улицу, где жила Катя Уткина.

– Представляешь, – встретил ее в дверях квартиры Игорь, – я не нашел ни одной теплой, зимней ее вещи, ни шубы, ни пальто, ни сапог… Разве это не странно? То, что у нее были кое-какие средства, я понял – все-таки недавно отгрохала ремонт. Пусть даже и скромный, но все равно сейчас это дорого. Ты походи по квартире, посмотри, такое впечатление, будто она приехала сюда лишь на время. И ни одного документа… Я звонил Корнилову, думал, может, его люди забрали ее паспорт и прочее, ведь я не нашел даже медицинского полиса, ничего совершенно…

– И что Корнилов? – Юля медленно двинулась в глубь квартиры, осматривая находящуюся в страшном беспорядке квартиру. Отремонтированная и чистенькая, она, однако, была осквернена чужим присутствием, вероятно, убийцы, потому что все, что хранилось в ящиках кухонных тумб, письменного стола, шкафов, – все это было вытряхнуто на пол и растоптано, раздавлено, разбито… А если еще учесть, что здесь, в комнате, вокруг места, очерченного мелом, где обнаружили труп, носилось целое стадо работников правоохранительных органов, затоптавшее все свободное пространство, да подсохшую и потемневшую лужу крови, то трудно себе представить более унылую и чудовищную по своим краскам картину разыгравшейся здесь трагедии.

– Корнилов говорит, что его люди не нашли ни одного документа. Спрашивается, зачем преступнику было забирать их оттуда, он, что же, думал, что ее не опознают?

– Дело в том, что если Уткина жила здесь постоянно, то у нее должно быть довольно много самых разных документов: сберегательная книжка, лицевой счет, телефонные квитанции и прочее… А вот если она жила в другом месте, а эту, теткину, квартиру использовала лишь для свиданий, то здесь бесполезно что-то искать. Когда Корнилов назначил мне встречу с Олегом?

– В десять. У тебя еще два часа.

Юля между тем осмотрела всю кухню, порылась в куче хозяйственного хлама, россыпях пшена и макарон, заглянула в ванную комнату, где обнаружила в корзине с мусорным бельем джинсовые шорты. Сунув руку в карман, достала оттуда клочок бумаги, оказавшийся при ближайшем рассмотрении обрывком квитанции прачечной «Диана». В нижнем углу квитанции крохотными цифрами был проставлен номер телефона прачечной – семизначный.

– Я позвоню… Узнаю, какой это район…

– Ты думаешь, что это Москва?

– Уверена… Смотри, номер довольно хорошо сохранился.

Юля подошла к телефону и набрала код Москвы. Соединили быстро. Трубку взяла женщина. Было такое впечатление, что говорят прямо в комнате, настолько чистый и громкий шел звук.

– Это прачечная «Диана»?

– Да, но мы закрываемся… Что вы хотели узнать?

– Адрес вашей прачечной.

– Садово-Сухаревская, 28.

Женщина положила трубку. Юля задумалась.

– Надо поговорить с соседями. Предлагаю тебе этим заняться, а я поеду к Корнилову. Может, мне удастся побеседовать с Олегом пораньше? – Ей не терпелось снова оказаться в полумраке ресторана «Охотничий», чтобы увидеть одухотворенное лицо и длинные пальцы своего любимого гитариста…

– А что с Наташей?

– Она просидела у меня на крыльце, на самом, заметь, солнцепеке, лишь бы вернуться обратно… Она упрямая как бычок. И я сжалилась над ней и взяла ее обратно. Как ты думаешь, зачем ей эта работа? Она не видит в тебе настоящего защитника, мужа, кормильца наконец? Ты для нее – сама ненадежность?

– Она хочет находиться рядом с тобой, – выдал Наташину тайну Игорь и покраснел. – Ей, правда, хочется работать не секретаршей, она мечтает, чтобы ты поручала ей более серьезные вещи…

– Ты намекаешь, что она пасет тебя? Вернее, нас?

– Похоже на то.

– А ты-то к ней сам как относишься?

– Никак… Я бы хотел, чтобы все вернулось, чтобы мы были вместе. Даже согласен на звонки Крымова. Но не больше…

– Но у меня другой мужчина, ты же знаешь…

– Знаю и не понимаю.

– Ладно, так можно говорить бесконечно. Ты – муж Наташи, я – свободная женщина, на этой оптимистической ноте и разбежимся. Поговори с соседями, а я поеду к Виктору Львовичу. Забыла тебе сказать – была в магазине, где работала Уткина полгода тому назад. Знаешь, ничего о ней не узнала. Только время потратила.

Она поймала взгляд Игоря и отвернулась. Мне приятно, когда он на меня смотрит. Я хочу, чтобы он на меня смотрел.

Юля тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения: ей показалось, что время остановилось и что Наташа Зима и их скоропалительный с Шубиным роман – все это лишь приснилось…

9. Белые лилии

– А где ваша жена? – спрашивала Женя, лежа на постели рядом с Михаилом Семеновичем и с содроганием чувствуя, как он поглаживает ее бедра.

– Она умерла, – без эмоций ответил Бахрах, продолжая свои утомительные ласки. – Скажи мне, Женечка, я тебе хотя бы немного нравлюсь?

Это была уже их вторая встреча. Первая закончилась невинным поцелуем в постели, куда он все-таки затащил Женю и осмотрел ее, как врач пациента с головы до пят. «Может, он хочет, чтобы я родила ему наследника?» – промелькнуло в голове Рейс, но уже очень скоро эта мысль оставила ее. Михаил Семенович дал ей пятьсот долларов и назначил второе свидание. «Купи себе красивое платье и белье», – сказал он, целуя ее на прощанье уже в передней.

Пятьсот долларов за то, чтобы походить в голом виде перед стариком, да еще поесть в свое удовольствие и выпить – почему бы и нет? Женя была уверена, что имеет дело с импотентом, а потому даже обрадовалась такому, облегчающему ее задачу, целомудренному общению. Но на всякий случай она решила отправиться к своей подружке Наташе Зиме, чтобы спросить совета относительно того, как ей поступить, даже не у самой Наташи, а у ее хозяйки – Юлии Земцовой, известной в городе личности и, по словам же Наташи, очень обаятельной женщины.

Ей казалось, что такая неординарная личность, как Земцова, много чего повидала в жизни, а потому обязательно подскажет ей, как правильно поступить и, главное, как относиться к таким щедрым подношениям. Кроме того, она была почти уверена в том, что Земцова знакома с Михаилом Семеновичем, но это уже балансировало на грани интуиции – ей казалось, что все состоятельные люди города более-менее знакомы друг с другом. И только, когда она уже пришла в агентство, увидела Наташу и услышала сквозившую в ее голосе неприкрытую иронию, Женя вдруг поняла, какой дурой выставляет себя перед этими благополучными и чистенькими женщинами. Сгорая от стыда за свой поступок, который с каждой минутой казался ей все глупее и глупее, она, не помня себя, сбежала оттуда, даже не успев раскрыть рта, поклявшись в душе никогда туда больше не возвращаться. Ее связь с Михаилом Семеновичем показалась ей в ту минуту пошлой и грязной, как и вся ее неудавшаяся жизнь с вечным безденежьем, поисками работы и чередой сплошных унижений. И им, этим двум дамочкам, конечно же, не понять, думала она, давясь слезами в автобусе, что движет другими женщинами, ложившимися в постель с такими вот странноватыми, но богатыми Михаилами Семеновичами. У них есть деньги, приличные мужья или любовники, относящиеся к ним с уважением. А у нее, у Жени, нет ничего…

Она вернулась в реальность. Кажется, ее о чем-то спросили… Ах да… Нравится ли он мне?..

– Да, нравитесь, конечно…

– Хочешь, я принесу тебе вина? Холодного, полусладкого, фантастического, которое ты никогда не пила?

Михаил Семенович встал, быстрым движением накинул на себя простыню и завернулся в нее, стесняясь своей наготы.

Женя утвердительно кивнула. Он принес бутылку, фужеры, разлил вино.

– Предлагаю выпить за наш союз… Боюсь только, что ты со мной не искренна. Понимаешь, – он вдруг привлек ее к себе, и она почувствовала, как под простыней у него все напряглось, – я мог бы взять тебя еще в прошлый раз, я здоровый мужчина, у меня нет никаких проблем в этом плане… просто я сдерживаюсь… Но мне хотелось бы, чтобы ты сама пожелала этой близости…

Женя, решение которой менялось настолько часто, насколько менялась тема разговора, никак не могла выбрать: остаться ли ей и терпеть тело Михаила Семеновича, получая за это деньги, и в перспективе сделаться настоящей его любовницей, чтобы вместе с ним путешествовать, вести какие-то общие дела, стать ему другом, наконец своим человеком, или же уносить отсюда ноги, пока отношения не зашли настолько далеко, чтобы ее истинные чувства не могли вызвать с его стороны реакцию в виде оскорблений или даже пощечин.

– Но если вы, как утверждаете, здоровый мужчина, то зачем же сдерживаться, – набралась она храбрости сказать ему это в лицо, чтобы выяснить, почему она здесь. – Я пришла к вам… Вы щедро одариваете меня, но вместо того, чтобы делать то, ради чего вы меня сюда и пригласили, вы говорите мне о каких-то непонятных вещах. Мы же взрослые люди…

После ее слов Михаила Семеновича словно подменили. С его лица исчезло напряжение, оно приняло свою естественную форму и выражение, в глазах появился блеск и даже злость, и Женя испугалась, когда он, резким движением ухватив ее за бедра, подтянул к себе. Все произошло настолько неожиданно, что Женя даже не успела закричать…

Она вернулась и села в кресло. Щеки ее пылали, а голова кружилась.

Бахрах, как древний римлянин, обернутый простыней-тогой, с фужером вина в руках сел напротив нее и улыбнулся. Улыбка вышла ненатуральной, жесткой. Он явно собирается сказать мне нечто нелицеприятное, подумала она.

– Ты хочешь откровенного разговора? – услышала она и невольно кивнула головой. – Изволь.

Он задумчиво посмотрел на нее сквозь золотистое вино и вздохнул:

– Понимаешь, мне нужна такая женщина, которая решилась бы для меня на нечто неординарное, что сделало бы меня по-настоящему счастливым…

– Неординарное? Но что? – мысли одна нелепее другой начали вползать в голову: он – маньяк, бисексуал, зоофил, некрофил?..

– Это связано с твоим телом… – бросил он ей подсказку. – Мне очень нравится твое тело, ты очень хорошо сложена, но в нем не хватает одной детали, которая особенно возбуждала бы меня…

– Татуировка?

– Нет, боже упаси! – замахал он руками. – Какая пошлость! Нет, нет!

– Но что же тогда? Вас… То есть я хотела сказать, тебя не устраивает размер моей груди? Может, кольцо на пупок? – она вдруг нервно расхохоталась. – Или, может, мне поменять пол?

– А почему бы и нет? – тихо заметил он. И тут же, широко улыбнувшись: – Я пошутил…

Он нежно поцеловал ее в висок и шлепнул по бедру.

– Ну вот, на сегодня пока и все. Тебе пора домой. Выспись хорошенько, подумай о том, что я тебе сказал…

– Но ведь вы же ничего не сказали… – протянула она разочарованно и даже развела руками.

– Все равно подумай. А я позвоню тебе.

На этот раз ее почти выставили вон. И когда? В тот момент, когда она почувствовала рядом с собой сильного мужчину.

Женя вернулась домой мрачнее тучи.

Но Михаил Семенович не позвонил ни на следующий день, ни через неделю. Деньги, которые он дал ей во вторую встречу, почти все были целы: Женя научилась жить малыми средствами и на всем экономила. Когда же она, наконец, услышала в трубке его голос, ее прошиб пот. И она поняла, что хотела этого мужчину все эти дни. Этого немолодого и пахнущего сырым хлебом мужчину, почти безволосого, но сильного как в любви, так и в жизни. Она была в этом уверена. И что все ее бессонные ночи – лишь отражение ее взбунтовавшейся плоти. Я – геронтофилка. Я пропадаю. Я сошла с ума.

Ее постигло страшное разочарование, когда Михаил Семенович позвонил, чтобы извиниться перед ней и сообщить, что он уезжает на полгода за границу. Это был удар ниже пояса. Однако спустя четверть часа, во время которых Женя пыталась понять, что же такое произошло и чем же она так испугала, отвратила от себя Бахраха в их последнюю встречу, в дверь неожиданно позвонили. Пришел посыльный и принес ей роскошный букет белых лилий. Их нестерпимо сладкий аромат ударил в нос, и Женя разрыдалась. В букете она нашла записку, читать которую не могла из-за слез. Когда дрожащие от нетерпения пальцы ее развернули крохотную открытку, она прочла: «Разденься и жди». Все было как в романе. Михаил Семенович появился вслед за букетом. Свежий, надушенный, в красивом дорогом костюме и с так полюбившимся ей злым блеском в глазах.

…Он исчез из ее квартиры так же неожиданно, как и пришел. Женя осталась лежать на постели среди скомканных простыней, раскрытых коробок с конфетами и мятых подушек с пятнами от раздавленных ягод земляники… Это был пир чувств, пир наслаждений… Михаил Семенович, оказывается, никуда не уезжал, он просто хотел проверить ее чувства. На столе она нашла доллары. Я не только геронтофилка, но еще и проститутка.

Сделав это открытие, она крепко уснула и проспала до полуночи.

10. Шоколадный вариант

Олег Хмара выглядел усталым, лицо его осунулось, глаза ввалились, а рот был плотно сжат. Красивый парень, чем-то неуловимо похожий на свою мать.

Корнилов сам лично договорился со следователем прокуратуры, который вел дело Олега, чтобы Земцова попыталась хотя бы что-нибудь вытянуть из него.

– Моя фамилия Земцова, зовут Юля. Меня наняла ваша мама, чтобы я помогла найти убийцу Кати.

– Я знаю, – вперил вдруг он в нее тяжелый насмешливый взгляд, – интересно, и как это вы будете искать?

– Если будешь разговаривать в таком тоне и смотреть на меня, как на своего врага, я откажусь от работы и дело будет вестись исключительно официальным путем, без альтернативы, понял?

Юля сидела неподвижно, следя за взглядом Олега Хмары. Ей показалось, что он все понял, хотя по-прежнему продолжал молчать.

– Я тебе помогу. Давай начнем с самого начала. Где ты познакомился с Катей и когда?

– Хорошо… Я вам скажу. Я знаю ее давно. Мы встречались, когда она работала продавцом в коммерческом ларьке. Она страшно переживала по этому поводу и не переставала твердить, что мы с ней не пара. Когда это было? Больше года прошло. Но Катя мне нравилась, всегда нравилась, и вот когда месяц тому назад она снова появилась в городе…

– Она уезжала?

– Да, она, можно сказать, тогда сбежала от меня. Мы должны были встретиться около театра, я даже взял билеты, но она не пришла. Я знал, где она живет, приехал, долго звонил, но вышла соседка и сказала, что Катя еще днем вызвала такси и куда-то уехала с чемоданом. Конечно, я мог бы найти людей, через которых можно было бы узнать, не значится ли ее фамилия в списках уехавших на поезде или улетевших на самолете в тот день, но я этого не сделал… Вы не представляете себе, как я сейчас об этом жалею.

– Но почему? Ведь если девушка не является на свидание, а соседка говорит, что видела ее отъезжающей на такси с чемоданами, значит, эта самая девушка не захотела с вами встречаться. И вы вовсе не должны были искать ее таким изощренным способом.

– Но ведь я понял, почему она уехала.

– Послушайте, Олег, Катя уехала из Саратова не из-за вас, а по каким-то своим причинам, о которых вы, возможно, и не догадываетесь. Я, собственно, для того к вам и пришла, чтобы выяснить, куда могла уехать Катя и почему на месте преступления мы нашли билеты из Москвы в Саратов. Она была в Москве все это время?

– Кажется, да…

– Хорошо, давайте вернемся на месяц назад. Итак, вы внезапно встречаете ее. Где?

– Да на улице! Только я ее сначала не узнал. Она здорово выглядела. Просто шикарно. И одета была, и вообще… Но в душе она, слава богу, не изменилась и искренне обрадовалась встрече, мы даже обнялись и целый вечер гуляли по набережной. Потом зашли в кафе. Это было замечательно…

Юля слушала его и не могла понять, почему этот в общем-то разговорчивый и милый парень наотрез отказывался разговаривать со следователем.

– Она сама рассказала про Москву?

– Нет, я у нее выпытывал каждый день по капле. Никак не хотела говорить, где живет и что там делает.

– Так все-таки в Москве, – покачала головой Юля. – Прачечная «Диана»…

– Что? Какая прачечная?

– Это я о своем. И что же вам рассказала Катя о своей жизни в Москве? Как она там оказалась? Где жила? Кем работала?

– Вот и меня это тоже интересовало больше всего. Я знал, что она осталась без работы, что ей было трудно, и когда узнал, что она жила в Москве, где у нее ни родни, ни друзей, это я точно знаю… сами понимаете, о чем я подумал.

– Подумали, что Катя работала там на Тверской? Зарабатывала легкие деньги?

– Но вы бы видели ее одежду! Ее серьги с сапфирами и бриллиантами! Катя – простая девушка, швея, которая толком не умеет шить. И вдруг – такой прикид! Ремонт сделала…

– И как же она вам все это объяснила?

– А вот этого я вам сказать не могу. Я потому и молчал все это время, что слово ей дал никому и ничего не говорить про ее жизнь в Москве. А уж когда узнал, что ее… убили, то тем более испугался…

– Уже за себя только?

– И за себя тоже, – признался он. – А что делать? Ведь если я расскажу, то те люди, на которых она работала, вычислят, откуда идет информация, и сделают со мной то же самое, что и с Катей.

– Но если вы не расскажете хотя бы мне всю правду, то за ее убийство посадят вас, – сгустила краски Юля. – Дело в том, – блефовала она, используя те сведения, которые почерпнула из разговора с Чайкиным, – что незадолго до убийства Катя была изнасилована…

– Что? – Олег побелел. – Как это… «изнасилована»? Я первый раз слышу.

– У меня в сумке, вот здесь, – она похлопала рукой по сумке, – лежит заключение судмедэксперта… Кроме того, у прокурора имеется разрешение на взятие у вас соответствующих анализов… Вы понимаете, о чем я?

– Господи, какой ужас… Но ведь я же ее не насиловал, все было не так… Какая гадость…

– Где вы были с Катей?

– Не скажу. Я и вам теперь ничего не скажу, – он весь как-то съежился, нахохлился и замолчал.

– У вас есть время, Олег. Я не хочу на вас давить и понимаю ваши чувства. Но если Катя замешана в какой-то темной истории, куда боитесь влипнуть и вы, то ее смерть в полной мере закрывает для вас эту тему, и я не понимаю, чем вы так напуганы. Даже если предположить, что Катю убили в связи с теми событиями, которые последовали после того, как она переехала в Москву, то при чем здесь вы? Другое дело, если она передала вам секретную информацию…

И вот здесь Юля поняла, что задела больной нерв Олега. Он обхватил руками голову и со стоном принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Вот вам мой телефон… Со мной можно связаться через Корнилова Виктора Львовича…

Он поднял голову – в глазах его стояли слезы:

– Как там мама?

– Переживает.

– Передайте ей, что я… Вернее, ничего ей не передавайте…

– Да, вот еще что… – Юля позволила себе очередной блеф. Ей просто необходимо было выяснить все о Кате. – Дело в том, что если вы что-либо знаете, то учтите, что информация просачивается и сквозь тюремные толстые стены и вас при желании могут достать и здесь. Так что подумайте, что вам выгоднее: все рассказать, довериться мне, чтобы я смогла при помощи правосудия обезвредить людей, причастных к смерти Кати, и таким образом спасти вас, или же молчать, рискуя быть задушенным в камере…

– Вы пугаете меня?

– Нет, просто я нахожусь по вашей милости в полном неведении и не могу начать расследование… А если же окажется, что перед смертью Катя была с вами в близких отношениях, то вам будет очень трудно отрицать факт изнасилования, ведь на ее теле столько ссадин, гематом…

Юля встала, Олег порывисто кинулся к ней и схватил за руку:

– Я пропал… Я совсем пропал… Не уходите…

– Вы будете говорить?

– Она называла это «шоколадным вариантом»…

Юля удивленно вскинула голову и вдруг повторила чужие слова:

– «Это называется „шоколадный вариант“… Это когда ничего не делаешь, а тебе за это бабки платят». – И добавила уже от себя: – А потом тебя режут как поросенка…

…Она заглянула к Корнилову, чтобы рассказать ровно столько об Олеге Хмаре и Кате Уткиной, сколько положено знать старшему следователю прокуратуры, работающему в паре с частным детективом, а именно: то, что Олег занимался любовью со своей подружкой Катей Уткиной в тот вечер прямо в подъезде ее дома, наверху, возле лифтовой шахты – «для остроты ощущений» (она вспомнила красное лицо Олега и жгучий стыд, который читался в его влажных глазах, когда он рассказывал об этом), и подтвердит, что Катя в последнее время проживала в Москве. Она понимала, что рано или поздно из Москвы придет ответ на запрос прокуратуры о том, была ли зарегистрирована Уткина в столице, и если была, то по какому адресу. Но она пока ничего не расскажет ему о том человеке, на которого «работала» Катя. И хотя Олег не знал его имени, а по словам Кати выходило, что это мужчина в возрасте, проживает в Саратове и что Катя какое-то время являлась его любовницей (несчастная девушка решила все выложить своему жениху перед свадьбой, к которой они уже начали готовиться и даже купили кольца), все равно, опрашивая ее окружение, можно было бы попытаться его вычислить. А если вычислить этого человека и проследить нити, связывающие его с Москвой, то рано или поздно станет ясно, кто и за что убил девушку. Если, конечно, ее смерть не была случайной…

Виктор Львович был мертвецки пьян. Он помахал ей обессиленно рукой и кивнул на стул. Она вздохнула и села. Напился. С чего бы?

– Виктор Львович, я, наверное, завтра к вам загляну… Вы, я вижу, устали…

– Земцова, я не устал, я просто счастлив… У меня сегодня праздник! – он расплылся в блаженной и глупой улыбке.

– День рождения? Сегодня? – Ей казалось, что день рождения у него зимой.

– Сирота…

– Кто сирота?

– Мы поймали Сироту. Эх ты, Земцова! Не знаешь, кто такой Сирота. А вот Женька знал и даже был знаком с ним лично. Колоритная фигура.

Ей не нравилось, когда ее сравнивали с Крымовым. Мало ли с кем был знаком прежний хозяин агентства, и вообще, он мужчина, к тому же прежде работал у Корнилова, почему бы ему не знать какого-то там Сироту.

– Это киллер, детка. Матерый, старый и очень опытный киллер. И я его взял. Сегодня. Вот этими руками.

– Поздравляю, – сказала Юля без особого воодушевления. – Надеюсь, теперь в нашем городе будет поменьше убийств… Он случайно не признался в том, что убил Катю Уткину?

– Нет, эта мишень не для Сироты. И работал он, если, конечно, это можно назвать работой, не у нас, а по всей стране… Спокойный красивый человек, мне было приятно с ним пообщаться… через решетку… ха-ха-ха! Мы сорвали покушение на одного нефтяного магната, который приезжал в наш город к своим друзьям. Вышел человек из самолета в сопровождении охраны, даже не подозревая, что его жизнь находится на волоске и зависит лишь от сноровки моих ребят… Сирота засел на крыше аэропортовской гостиницы, и мои ребята сняли его как раз в тот момент, когда он целился в этого Марфуту…

– Марфута? Это кто?

– Тебе необязательно знать. Операция проходила в режиме строгой секретности, и этот человек так ничего и не узнал, кому он обязан жизнью. Хотя там, в верхах, где они будут пить водку вместе, кто-то не выдержит и расскажет ему о том, как было предотвращено убийство. И все лавры, само собой, припишет себе. Ну и хрен с ними. Хочешь выпить?

– Виктор Львович, вы ведь посылали запрос в Москву, – Юля решила повременить с серьезным разговором, а потому просто так, на всякий случай задала этот вопрос, не рассчитывая получить сколько-нибудь вразумительный ответ. – Вам ничего не прислали по Уткиной?

– Прислали. Вон, на столе, посмотри…

Юля среди вороха бумаг нашла коричневый конверт с характерным фиолетовым штемпелем и достала оттуда белый плотный лист бумаги. Она поняла, что письмо Корнилову привезли с оказией, оно не шло почтой. Отсюда – такая завидная оперативность.

Она быстро пробежала глазами текст. Оказывается, Катя Уткина являлась жительницей Москвы и проживала в собственной квартире на Садово-Сухаревской улице.

Прачечная «Диана» находилась по тому же адресу. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что Катя действительно жила в столице, в своей квартире и наверняка пользовалась услугами прачечной «Диана». Спрашивается, кто тот человек, который дал ей такую возможность, и что потребовал взамен? Это был, пожалуй, основной вопрос, ответив на который можно было бы найти убийцу… Кто он? Кто?

Попрощавшись с засыпающим за столом Корниловым, Юля поехала в агентство. Наташа ей тут же доложила:

– Звонила Хмара, мать Олега, спрашивала, удалось ли нам что-нибудь выяснить. Она очень переживает за сына… Кстати, она сказала, что сегодня вечером готова заплатить, что она собрала всю сумму…

– Вот с этого и надо было начинать. Позвони ей и скажи, что я жду ее прямо сейчас. Тем более что мне есть что рассказать ей об Олеге, ведь я с ним встречалась. А больше никто не звонил?

– Звонил, – Наташа смотрела на нее насмешливым взглядом, пытаясь не пропустить реакцию Земцовой на ее слова: – Мужчина. Он не представился. Спросил только тебя и сказал, что перезвонит. Может, клиент?

– Может, – отрезала Юля и ушла к себе в кабинет поджидать Хмару.

11. Сон

В тот вечер, когда она вместе с Дмитрием возвращалась из ресторана, Юля вдруг поняла, что ей очень мало надо от жизни. Вот так идти, сплетясь руками, по прохладной, остывшей от дневной жары, улице в предвкушении любви, и все. Слабый ветер обвевал ее горячую голову. Синий асфальт жирным блеском отражал мигающий совиный глаз светофора. Они остановились, Дмитрий, худощавый высокий мужчина, черноволосый, с сильными руками, прижался к ней и нашел губами ее губы.

…Ее разбудил звонок. Телефонный. Не открывая глаз, она слышала голос Дмитрия, раздраженно, усталым голосом разговаривавшего с невидимым собеседником. «Нет, я же сказал, что не приду. Нам с тобой не о чем разговаривать. И зачем ты звонишь мне так поздно? Да, я по-прежнему работаю в ресторане, ну и что? Я сам сделал этот выбор. И меня все устраивает. Я ем из тарелок, которые покупала моя мать, я сплю на кровати, на которой закрыл ей глаза, и мне больше ничего не надо. Это ты всегда гнался непонятно за чем… Послушай, это не телефонный разговор. Да, я думаю, что наш разговор сейчас кто-нибудь подслушивает. У них там целый штат. Поэтому не звони мне. Я не хочу, чтобы люди думали, что у нас с тобой может быть что-то общее, кроме крови. Да и вообще, о крови… Не хочу, и не звони мне…»

Между словами зияли, как открытые кровоточащие раны, паузы молчания, во время которых Дмитрий кого-то нетерпеливо слушал, спеша как можно скорее свернуть разговор. Она не хотела ни о чем спрашивать, но слова сами вылетели: «Кто это?» Он мог бы и не отвечать, но вдруг повернулся к ней, обнял и прижал к себе, зарылся лицом в ее волосы и поцеловал в висок.

– Это мой отец.

– Отец?.. – она была потрясена, что таким тоном Дмитрий разговаривал не с братом, не с другим кровным родственником, а с самым близким человеком – отцом!

– Да, это отец. Мы с ним совершенно чужие люди, так что не удивляйся… Он сильный человек, он мог бы сделать многое для человечества, потому что талантлив от природы, и все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Но он не к тем людям прикасался, не к тем чувствам, не к тем понятиям, и именно этого я ему не могу простить.

– А кто он?

– В том-то и дело, что я так и не понял, кто он. Человек, сломавший жизнь моей матери.

– Он бросил ее и ушел к другой женщине?

– Нет, он просто ушел. Как птица взмахнул крыльями и полетел. И не вернулся. Хотел, видите ли, полной свободы, власти, воздуха… Нравственная сторона отношений между людьми его никогда не трогала. Он всегда делал то, что хотел.

– А что он хотел? – Через отца Юля хотела узнать хотя бы немного о сыне.

– Жить в свое удовольствие.

– Но ведь и все мы грешим этим же, – робко вставила она. – Вот я, к примеру, всю жизнь мечтаю ничего не делать и иметь много денег. Это нормально. Это мечта многих людей, которые боятся признаться даже себе в этом.

– Но я не такой, и мне деньги не нужны.

– Я не верю тебе, и это глупо. Без денег нельзя… – Она похлопала его по плечу и вдруг почувствовала, как оно, это плечо, отстранилось от нее, словно она перепутала плечи и прикоснулась к чужому. Это тем более означало, что разговор стоит продолжить: – На деньги мужчина покупает женщине цветы, содержит ее… – Она уже поняла, что коснулась больной темы, но остановиться не могла. Дмитрий еще ни разу не подарил ей ни цветка, ни духов, ничего такого, что дарят обычно мужчины женщинам.

– Женщина, которая видит во мне лишь источник своего дохода, просто шлюха… Я презираю таких женщин… Ты бы знала, как долго я искал такую, как ты, бескорыстную… нежную…

Юле тут же захотелось одеться. Причем надеть на себя не только платье из тонкой материи стоимостью в полугодовое жалованье своего любовника-гитариста, но и грубую толстую овчину, чтобы укутаться в нее и не слышать этих недостойных мужчины слов. Так некстати пронеслись в голове сцены из их короткого прошлого: вот они ужинают в ресторане, и Юля расплачивается за свой ужин сама, потому что еда для Дмитрия, штатного гитариста, бесплатна; вот она платит за такси, потому что Дмитрий забыл деньги; вот они покупают в магазине продукты – за все платит Юля…

Дмитрий встал, достал сигареты, которые тоже были куплены на Юлины деньги, и закурил.

– Я понимаю, конечно, что моя точка зрения никого не волнует, но я не могу зарабатывать деньги, занимаясь тем, что меня не интересует и что не приносит мне удовлетворения. Я – музыкант и должен заниматься музыкой. Я – не бизнесмен, не политик…

– Но ведь и некоторые музыканты тоже зарабатывают большие деньги, для этого стоит лишь приложить максимум усилий… Да что я тебе говорю, ты и так все знаешь…

– Вот именно, что некоторые. Но это не музыканты, а так – одно дерьмо…

Юля почувствовала, как кровь прилила к лицу. Ей стало стыдно, что она столько дней занималась любовью с человеком, которого совершенно не знала. И сколько за их недолгий роман она совершила ошибок, постепенно и ненавязчиво определив Дмитрию роль альфонса! Даже домашние туфли, в которых он ходил по квартире, были куплены на ее деньги! И кофе, которым он поил утром… И вышитая подушка, на которой она спала, когда ночевала здесь…

Она повернула голову, и взгляды их встретились: Дмитрий ненавидел ее в эту минуту, и она это почувствовала.

– Дерьмо… – прошептал, блестя глазами, Дмитрий. – Кругом одно дерьмо. Ненавижу. Всех ненавижу. Страну, общество, вонючий ресторан, эту кровать и тебя, шлюху, ненавижу…

Юля вскочила и, забыв о том, что раздета, принялась наносить удары руками по лицу Дмитрия. Она размахивалась и опускала ладонь на твердое, словно деревянное, но уже теплое от хлынувшей из носа крови лицо его, затем еще и еще, пока не почувствовала, что лежит на полу, и чьи-то сильные руки пытаются раздвинуть ей ноги. И тогда она, изловчившись, приподнялась и вцепилась зубами в плечо Дмитрия. Он застонал и грязно выругался.

…Она открыла глаза. Это был всего лишь сон… Но какой сон?! А разговор? Он что, тоже приснился? И когда, в какой именно момент явь перешла в сон? Кто из них первым переступил грань и позволил себе высказать правду?

Дмитрий лежал, раскинувшись на постели, и спокойно спал. На лице его не было ни крови, ни следов ударов. И лишь на плече темнело пятно – след от ее укуса. Но это был укус страсти.

– Слушай, у тебя есть отец? – спросила она, немного успокоенная, подбираясь к нему и обнимая. – Или мне все приснилось?

– Есть… Он разбудил нас, разве ты не помнишь?

– Нет.

– Ты сказала во сне, что тебе нужно позвонить какому-то хмырю…

Не хмырю, а Хмаре. Хмара. Значит, мне действительно все приснилось. Да, я думала о ней, о матери Олега. Она снова закрыла глаза и начала вспоминать подробности ее позднего визита в агентство. Лариса пришла и принесла деньги, Юля оформила документы и рассказала ей о встрече с Олегом. О том, что ее сын имел близость с Катей незадолго до ее смерти, она не решилась сказать. Это вызывало бы в матери еще большую волну отвращения к покойной и тревогу по поводу внезапно открывшихся фактов. Ведь, если экспертиза покажет, что Катя была с Олегом, а именно так оно и будет, то Олегу еще сложнее будет выпутываться из этой истории. Поэтому Юля ограничилась лишь информацией о Кате, о ее проживании в Москве, чтобы задать Ларисе вопрос, не знала ли она об этом, не проговаривалась ли Катя и ей о своей столичной жизни. Но нет, Лариса ничего не знала, а потому, едва услышав о Москве, сразу же заклеймила Уткину проституткой и разрыдалась.

После ухода Ларисы приехал Шубин и рассказал о своей беседе с соседкой Кати Уткиной. Получалось, что однажды она присутствовала при телефонном разговоре Кати с каким-то человеком, которого она называла «Михаил Семенович». Причем обращалась к нему подчеркнуто уважительно. Это было еще зимой, Катя договаривалась с Михаилом Семеновичем о встрече в каком-то кафе. Соседка из разговора поняла, что это кафе неподалеку от какой-то биржи.

– Я думаю, что слово «биржа» в жизни Кати Уткиной в свое время играло определенную роль, – высказал предположение Шубин. – Все-таки она была неустроенным человеком и всегда нуждалась. Поэтому, если хочешь, я займусь этим вопросом и выясню, к какой именно районной бирже имела она отношение, если вообще имела. Хотя я считаю, что назвать такой ориентир, как биржа, сможет далеко не каждый человек. Я вот, к примеру, понятия не имею, где они находятся, потому что ни разу с ними не сталкивался.

– Я тоже, – согласилась с ним Юля. – Больше того, я имею самое смутное представление о том, чем конкретно там могут помочь несчастным безработным. По-моему, там, кроме порции унижения и презрения, ничего не получишь. Разве что жалкие пособия…

– Так люди ради этих самых пособий и ходят туда отмечаться, – сказал Игорь. – Но может статься, что мы ошибаемся, и не Катя, а именно этот самый Михаил Семенович имеет какое-то отношение к бирже. Возможно, это он безработный…

– Но соседка заметила, что Катя говорила с ним уважительно… А что, если этот человек обещал ей помочь найти работу?

– Да запросто. Пообещал, пригласил девушку в кафе, накормил-напоил, а потом… Мы не знаем, состоялась ли вообще эта встреча, но то, что вскоре после этого у Кати завелись деньги, – это точно. Соседка сказала, что у Кати появились хорошие вещи, она стала и ее выручать небольшими суммами, одалживая с завидной легкостью, словно для нее это не деньги. А потом Катя уехала. Неожиданно, без предупреждения, даже не попрощалась.

– Значит, надо искать этого Михаила Семеновича. Потому что больше у нас на Катю ничего нет. Разве что мне придется поехать в Москву, разыскать ее квартиру и попытаться навести о ней справки уже там, в столице… – Юля в задумчивости посмотрела на Игоря, испытывая угрызения совести по поводу проворной и живучей как крыса мысли о том, чтобы совместить свою поездку в Москву с небольшим путешествием в Париж.

– Подождем – увидим, – сказал Игорь с ноткой грусти в голосе, и Юля поняла, что он не хочет уходить, не хочет оставлять ее, не хочет, чтобы после того, как за ним захлопнется дверь, у нее началась другая жизнь, заполненная другим мужчиной. – Ты домой?

В его вопросе прозвучала надежда, которая исчезла сразу после того, как она вместо ответа лишь слабо улыбнулась. Это была улыбка виноватой женщины.

– Опять пойдешь к своему гитаристу?

– Это не твое дело, – она приложила палец к губам, давая ему понять, что эта сфера ее жизни принадлежит только ей и даже своему лучшему другу, Игорю Шубину, не позволено вторгаться сюда. – Помоги мне проверить все окна и двери. Знаешь, не в обиду Наташе будет сказано, но Щукина в этом отношении была просто идеальным секретарем…

Уже на крыльце, прощаясь, она не вытерпела и все-таки спросила:

– Скажи, какие отношения связывают вас с Наташей?

– Она привязалась ко мне, и одна мысль о том, что мы можем с ней расстаться, повергает ее в такой трепет, что мне ее становится жалко.

– Но почему же ты раньше не думал так и не говорил мне ничего подобного? Неужели купился на Наташины пирожки? Неужели вам, мужчинам, так мало надо от женщины?

– Мне всегда хотелось иметь семью, ты знаешь… С тобой у нас ничего не получилось, потому что ты любишь Крымова, а с Наташей у нас не клеится, потому что я люблю тебя…

– Это не любовь, Игорь. Если бы ты любил меня, то никогда не смог бы быть с другой женщиной… – она уже пожалела, что спросила про Наташу. – Ладно, забудем этот разговор.

Юля молча поцеловала его и сошла с крыльца. Она знала, что он еще какое-то время будет смотреть ей вслед, но потом все равно отправится домой, к Наташе, и будет обнимать ее этой ночью, гладить ее длинные волосы и говорить ласковые слова. Не жизнь, а какая-то бесконечная игра. И зачем люди только в нее играют? Может, в этом и есть ее истинный смысл?..

…Она открыла глаза и взглянула на спящего рядом Дмитрия. Сон настолько растревожил ее и заставил посмотреть на свою жизнь со стороны, что, открой он сейчас глаза, прикоснись к ней, она ударит его… Сон. Что такое сны и как их понимать?

Глава 3

12. Человек с рыбьими глазами

Этот толстяк уже давно смотрел на нее белыми и мертвыми, как у рыбы, глазами, и Гел знала, что означает этот взгляд. Ее тело, горячее и влажное, принадлежало сейчас целой толпе мужчин, которые жадно пожирали его глазами, и каждый мечтал овладеть им, взять, как берут города, крепости и целые государства.

Она исполняла на сцене танец, призывающий этих объевшихся и потных самцов к ритуалу, вечному как мир, и она же, Гел, не хотела удовлетворить их разгоревшиеся страсти. Многие присутствующие сейчас здесь, на пиру чувственности, и кого она отвергла в свое время, ненавидели ее, и если поначалу пытались купить наличными или дорогими подарками, то теперь готовы были растерзать ее за ее неподкупность, непокорность, нелюбовь. Хотя среди этих мужчин, большинство из которых Гел знала в лицо, были и такие, с которыми она не прочь была бы познакомиться поближе и даже провести время. И по ночам, томясь от одиночества, она тысячу раз приводила сюда понравившегося ей мужчину и срывала с него одежду… Она знала, что стоит ей только захотеть, и любой мужчина будет у ее ног, и их отношения, пусть даже завязавшиеся в ночном стрип-баре, могли бы перейти в более крепкие и надежные, брачные (А почему бы и нет?!). Но именно это-то и не позволяло ей расслабляться и приближать к себе кого бы то ни было. Брак означал бы расторжение устного договора, существовавшего между нею и Михаилом Семеновичем, а вот последствия этого были непредсказуемыми. Михаил Семенович выполнил свою часть договора, и Гел жила на его содержании долгое время, теперь очередь была за Гел, и от того, как она сработает и выполнит ли все его указания до конца, зависела ее будущая жизнь. Слишком уж большие средства вложил Бахрах в нее, чтобы не потребовать ничего взамен. Да и условие было, на первый взгляд, простое – передать тому красавчику-брюнету с голубыми глазами конверт. Это все. Но ее адрес – стрип-бар «Черная лангуста» – должен оставаться постоянным. Она может менять квартиры, но только не место работы. «Смотри, Гел, даже если ты постареешь и подурнеешь и не сможешь выступать в этом баре стриптизершей, ты все равно останешься в нем кем угодно, вплоть до посудомойки или сторожа. И человек, о котором я тебе рассказал, едва переступив порог бара „Черная лангуста“ и назвав первому встречному твое имя, должен найти тебя в два счета». Поэтому домашний адрес Гел знал весь персонал, и каждый из работающих в баре хотя бы один раз, да побывал у нее дома.

Она вернулась к себе в уборную, мокрая как мышь. Сбросила с себя высокий голубой, украшенный сделанной из папье-маше огромной корзиной с фруктами, парик в стиле восемнадцатого века и зашла за ширму, заменявшую душевую кабину. Включила воду и подставила свое уставшее тело под теплую воду. Никто не знал, как хотелось ей пустить холодную струю, но это могло бы вызвать спазмы сосудов или судороги, поэтому ей, опытной стриптизерше, приходилось терпеть после выступления еще и испытание противной теплой водой.

– Гел! – услышала она сквозь шум льющейся воды. – Гел, к тебе можно?

Это был хозяин «Черной лангусты» Максим Бюшгенс, интеллигентный мошенник с манерами великосветского льва. Сорокалетний, приятной наружности мужчина, всегда прекрасно одетый, улыбающийся, он умел так незаметно гадить людям, что им и в голову не могло прийти, откуда дует ветер предательства и подлости. С Гел у него были сложные отношения, и они как могли старались ладить уже хотя бы потому, что были необходимы друг другу. На Гел и ее эротические танцы валила толпа, это приносило бару немалый доход, поэтому вот так запросто взять и вышвырнуть непослушную и дерзкую стриптизершу на улицу означало бы подставить под удар самого себя. С другой стороны, Бюшгенс смог бы зарабатывать неплохие сутенерские деньги, продавая красивую Гел. Они могли бы стать врагами, и только стараниями умной Гел, вынужденной приспосабливаться к нелегким условиям, которые ставил перед ней ее хозяин, они все еще не разорвали друг друга на части. Гел не могла покинуть «Черную лангусту», как не могла допустить и того, чтобы Бюшгенс, однажды прозрев, вдруг вычислил ее «ахиллесову пяту» и стал управлять ею, продавая Гел как дорогой товар. Это означало бы полный провал, и тогда Гел ждала бы полная неизвестность, сопряженная с риском для жизни. Мысль о том, чтобы снова вернуться в свой родной город и упасть на колени перед Бахрахом, была заранее обречена: Михаил Семенович с самого начала предупредил ее о том, что обратного хода у нее нет. И что если она появится перед ним, разыщет его, у нее будут большие неприятности. Гел была умной девушкой и не могла не понимать, что то огромное количество бумаг, которое ей приходилось подписывать, можно сказать, с закрытыми глазами, связывало ее насмерть с какой-то тайной, имеющей явно криминальные корни. Она, ставя свою подпись на очередной документ, видела лишь черту, на которой должна была расписаться, и ни строчки больше. Бахрах использовал ее имя и руку для того, чтобы плести свою финансовую паутину, это было ясно. Скорее всего, на ее имя были открыты какие-нибудь фирмы-однодневки, которые он то закрывал, то регистрировал вновь, но уже под другими названиями. И только хозяйкой наверняка продолжала числиться Гел. Вот откуда деньги, фактически причитающиеся ей за «работу» проценты, вот откуда те таящиеся между строчками документов угрозы, в истинность которых она верила, и все это время жила как на пороховой бочке. Человек, которому она должна была отдать конверт, интересовал ее больше всего. Она знала, выучила его лицо до мельчайших подробностей, до формы носа и губ, разреза глаз и округлости подбородка, и в каждом новом посетителе бара видела его и всякий раз вздрагивала, как если бы прямо в ее голову был нацелен пистолет. Ведь этот человек мог быть послан Бахрахом исключительно для того, чтобы убить ее, Гел, ставшую ненужной Бахраху. Отсюда – ее ночные кошмары, ее бессонница и животный страх, увеличивавшийся с каждым днем и грозящий вылиться в необратимую депрессию…

Надо было что-то делать, что-то предпринимать. Хотя бы самой разыскать этого парня с голубыми глазами, войти к нему в доверие и выяснить, кто он такой и зачем ему приходить в «Черную лангусту». Но как это сделать, не покидая бар и Москву? Как? Разве что нанять частного детектива? Прошло больше года, как она впервые встретилась с Михаилом Семеновичем…

Максим Бюшгенс заглянул к ней и в восхищении воззрился на ее белеющее в полумраке, блестящее от воды тело.

– Максим, ты бы купил мне нормальную душевую кабину, – капризным тоном проговорила она, не давая ему сказать и слова, чтобы сразу сбить его с толку. Он пришел, чтобы сосватать мне того толстяка с рыбьими глазами. – Что скажешь?

– Ты видела того старика, который не сводил с тебя глаз? Гел, он очень богат, и, если ты согласишься провести с ним хотя бы один вечер за бутылкой шампанского, он попросту озолотит тебя…

– И тебя, – она сощурила глаза и смерила его ледяным взглядом. – Макс, оставь меня в покое…

– Я могу оставить тебя в покое, но тогда ты останешься без работы, и я сделаю все, чтобы тебя не приняли ни в одно из подобных заведений, – вдруг тихим мерзким голосом произнес Бюшгенс. – Ты осточертела мне со своими монашескими ужимками. Сама трахаешься со всяким дерьмом, а ублажить клиента за большие бабки тебе, видите ли, девичья гордость не позволяет. Кого ты из себя корчишь? Или тебе было мало?..

– Чего мало?.. – она побледнела.

– Тебя мало били?

– Ты хочешь сказать…

– Да, именно это я и хочу сказать. У тебя лицо зажило, синяки исчезли, шрамы зарубцевались?

– Так это ты, скотина? – она бросилась на него с кулаками. – Это ты, гад! – она не скупилась на выражения. – Ты хотел меня проучить? И ты допустил, чтобы из меня делали фарш какие-то молокососы?

Тут Гел заметила, что Макс смотрит куда-то вниз, пониже ее талии.

– А этот шрам тебе кто оставил? Кто заклеймил тебя, Гел? – произнес он с издевкой. – Это…

– Это косметический шрам, – перебила она его. – Он нужен мне для работы. Разве ты не видишь, как млеют твои клиенты, когда видят меня, обнаженную, с этим чудовищным рваным шрамом на заднице? Макс, успокойся… – она говорила уже примирительным тоном, леденея при мысли, что Бюшгенс исполнит свое обещание и вышвырнет ее, как котенка, на улицу. – Не заплатит мне этот старик больших денег. Он, как и всякий другой мужик, когда получит свое, откупится шампанским и сотней долларов. Но я и здесь достаточно зарабатываю, чтобы не спать с этим боровом. Посмотри на меня, разве в ближайшие десять лет с моим телом может что-то статься? Взгляни, – она взяла его руку и приложила его ладонь к своей груди: – Видишь, какая она упругая? Макс…

Макс одинаково любил и мужчин, и женщин, но, вероятно, чувствуя исходящую от Гел силу, боялся предъявить на нее свои права хозяина. Хотя все без исключения девушки, работавшие вместе с Гел на сцене, не миновали его постели.

– Гел, что ты делаешь, Гел?

– Ты думаешь, наверное, что я не вижу, какими глазами ты на меня смотришь? Нет, Макс, я все отлично понимаю. И я очень ценю то, что ты до сих пор еще не дотронулся до меня и пальцем. Но если я отказываю твоим толстосумам, это еще не значит, что я откажу тебе. Ты нравишься мне, Макс, нравишься, как мужчина, и я готова доказать тебе это…

Фальшь сквозила в каждом ее слове, и они оба понимали это. Макс, разочарованный услышанной лестью, смотрел на совершенное тело Гел и спрашивал себя, зачем она говорит ему все это, зачем пытается его соблазнить таким дешевым способом. В одном она не лгала: ее демонический шрам, довольно крупный, рваный, на ее левой ягодице и придававший всему ее облику флер таинственности и порочности, возбуждал даже его, успевшего немного поостыть от женских тел. Но тогда становилось и вовсе непонятным, зачем Гел, имея такое мощное оружие, как это великолепное, клейменое тело, пытается привлечь его на свою сторону и даже готова отдаться ему здесь, в этой тесной душевой? Неужели он нравится ей? Острая, как бритва, мысль мгновенно отрезвила его: да она же любит его! Гел любит его, и как это он не понял раньше? И разве не этим объясняется ее нежелание «работать» на него, ложась в постель с посетителями бара? А он, скотина, которому даже в голову не могло прийти, что Гел руководит любовь, отдал приказ наказать ее за непослушание, рискуя больше не увидеть эту прелестную девушку в «Черной лангусте»! Она любит его – теперь он не сомневался в этом.

– Гел, почему ты раньше мне ничего не говорила? Даже взглядом не выдала своих чувств ко мне? – потрясенный Бюшгенс подошел к ней и обнял ее, мокрую, теплую и показавшуюся ему такой родной. – Малышка, как же я виноват перед тобой…

Гел, которая и не ожидала такого благостного для себя поворота событий (дурачок, он подумал, что я люблю его!), решила действовать до конца и, зажмурившись, дала поцеловать себя.

– Я думала, что ты это знаешь, – говорила она с придыханием, прижимаясь к нему всем телом и пытаясь завести его. Сейчас ей предоставлялась возможность сблизиться с ним, и она пустила в ход все свое обаяние, все известные ей, профессионалке-стриптизерше, приемы, в результате чего Макс сорвал с себя одежду и набросился на нее, пылающий, ничего не соображающий и счастливый тем, что его в этом грязном и пошлом мире кто-то любит и не собирается предавать. Гел – цельная и сильная натура, именно такая женщина и нужна ему для жизни. Он думал об этом, обнимая Гел, покрывая поцелуями ее влажное лицо, мокрые волосы, чудесный плоский живот и стройные сильные ноги. С ней он вновь почувствовал себя настоящим мужчиной, и именно эта раздвоенность (утром он был с юношей, русоволосым, кудрявым и совершенно инфантильным) позволила ощутить себя человеком неординарным, способным жить сразу несколькими жизнями, и от сознания этого у него закружилась голова, и кровь хлынула из носа. Счастливый и удовлетворенный, он поднялся с женщины, которая подарила ему это осознание, и помог ей подняться с жестких деревянных решеток.

– Извини, Гел, я заставил тебя страдать… Ты простишь меня?

Гел нежно обняла его и поцеловала. В отличие от Бюшгенса, она получила от этой близости лишь ощущение физического неудобства, лежа на решетке, да надежду на отсрочку приговора, который рано или поздно вынесет ей Макс. Она не могла поверить, что то, что между ними произошло, может быть для него серьезным событием в жизни. Между тем Макс думал иначе.

– Гел, ты необыкновенная девушка. Я бы хотел каким-то образом закрепить наши отношения… Надеюсь, ты не откажешься поужинать сегодня со мной у меня дома?

Гел была удивлена. Такой чести никто из знакомых ей девушек не удосуживался. Зверь сам шел ей в руки.

– Конечно, я буду только рада… Но как же выступление?

– После выступления, и пусть все видят, что ты пошла со мной… Гел, во мне все перевернулось…

А он сентиментален, кто бы мог подумать!

Вечером этого же дня она танцевала для посетителей бара, и многие, видевшие ее на сцене, заметили, что Гел в ударе, что все движения ее проникнуты любовью, страстью, самой жизнью. Толстяк с рыбьими глазами, не дожидаясь конца представления, зашел к Максу в кабинет и выложил на стол пачку долларов.

– Слушай ты, педрила, – проговорил он, глядя на побледневшего Макса наливающимися кровью глазами, – эта сучка не стоит, конечно, этих денег, но пусть тогда они достанутся тебе. Отдай ее мне хотя бы на ночь, ты же ее хозяин, что тебе стоит приказать ей. У меня много денег, а потому ты должен служить мне. Я пришел сюда только из-за Гел, и она должна стать моей.

– Гел – моя жена, – вдруг произнес Бюшгенс и сам подивился магическому воздействию этой фразы на самого себя. – И она никогда не достанется вам, старым обезьянам, и заруби это себе на носу.

– Что ты сказал? Да ты знаешь, кто я? Там, в зале, шесть человек из моей охраны, но я пришел к тебе один… Я пришел к тебе, чтобы сделать дело, чтобы отдать тебе эти бабки… Ты, щенок, голубая тварь…

Макс не помнил, как в его руке оказался пистолет. Он, повинуясь инстинкту самосохранения, достал его из ящика письменного стола, за которым сидел, и, глядя на свирепое лицо толстяка, имени которого он не знал и не желал знать, выстрелил ему прямо меж его белых, в красных кровавых прожилках, глаз.

Толстяк свалился на пол. Макс знал, что выстрела никто не слышал. Во-первых, его пистолет был с глушителем (он держал его в столе постоянно заряженным, что придавало ему чувство защищенности и силы), во-вторых, Гел в зале танцевала под громкую музыку, в-третьих, его кабинет находился в конце коридора, и звука выстрела не могли услышать даже люди, работающие на кухне, располагавшейся здесь же, в подвальном помещении, за двумя кладовыми, – слишком толстые были стены.

Надо было срочно действовать. Он отволок труп к двери, ведущей в комнату отдыха, подтащил к большому раскладывающемуся дивану, открыл его и уложил мертвое тело в деревянную его нишу, прижал второй половинкой, и ему почудилось, что никакого убийства и не было. Он снова в комнате был один. Разве что кровавый влажный след мешал ему поверить в свою же спасительную иллюзию. Макс принялся подтирать полы мокрой тряпкой. Руки его дрожали. Он знал, что через некоторое время люди из охраны толстяка его хватятся и непременно придут сюда. Макс скажет им, что у него никого не было. Но эти парни все равно будут искать его…

Он подождал, когда полы подсохнут, сел за стол и позвонил наверх, администратору, и попросил, чтобы тот прислал ему Гел.

Она пришла лишь четверть часа спустя – ее несколько раз вызывали на «бис». Сильно напудренная, в фантастическом парике и обрывках старинных кружев, едва прикрывавших ее бедра, Гел, румяная и веселая, улыбнулась Максу. Бедняжка, она ничего не знает…

– Гел, я только что убил толстяка. Мы должны бежать. Ты слышишь меня?

Но до нее, казалось, еще не дошел истинный смысл фразы. Она продолжала улыбаться.

– Гел, я убил его! Его труп лежит в диване. «Черная лангуста» закрывается. Ты бежишь со мной?

Теперь Гел все поняла.

– Нет, «Черная лангуста» не закрывается… Где труп? Ты убил этого козла? Где он… В диване? Покажи!

Она сорвала с себя парик и промокнула им вспотевшее лицо. Макс привел ее за руку в комнату, поднял половинку дивана и показал утрамбованное в тесноте окровавленное тело.

– Мы должны избавиться от него, слышишь? Избавиться от трупа немедленно. Ведь это же Карпович, он пришел не один, в зале гудит его братва, его охрана. И это просто чудо, что его еще не хватились. Где твоя машина?

– У ворот.

– Ты должен подъехать к грузовому лифту впритык и поднять этого типа. Я помогу тебе… Не раскисай, я же с тобой!

Макс выбежал из кабинета и перекрыл проход с лестницы, ведущей в подвал, заперев дверь на замок. После этого через кухню выбежал на улицу, подогнал машину к люку – грузовому лифту, с помощью которого обычно в кухню сгружались привезенные продукты, открыл его и сам на четвереньках спустился в одну из кладовых. Оттуда, звеня связкой ключей, он бросился по коридору в свой кабинет. Вместе с невозмутимой Гел они вытащили за ноги тяжеленное тело толстяка, завернули его в покрывало, чтобы не оставлять следов крови на полу, и поволокли в кладовку. Включив лифт, они подняли труп наверх и уложили в багажник машины. Все заперли, вернулись в кабинет, где Гел тщательно уничтожила все следы крови с пола и внутри дивана. После чего она поднялась наверх, чтобы продолжить выступление, а Макс спустя некоторое время последовал за ней, чтобы выпить в баре стакан неразбавленного виски.

– Какая гадость… – сказал он, пьяно улыбаясь бармену. – Наша водка все-таки лучше…

Спустя только полчаса к Максу подошел один из парней-«шкафов» и, дыша в лицо перегаром, спросил, не видел ли он Карповича.

– А кто это? – сказал набравшийся по самые уши Макс. – Я его знаю?

Но «шкаф», ничего не ответив, вернулся к своим, и Макс увидел озабоченные свиноподобные рожи охранников, заметавшихся по бару в поисках своего любимого шефа. Гел к тому времени уже отогнала машину Макса в один из тихих двориков и незаметно вернулась, села за столик и теперь в полном одиночестве тянула коктейль «Черная лангуста»: шоколадный ликер, водка и черный перец с лимоном. Ее лицо выражало высшую степень покоя и расслабленности.

Господи, ты послал мне Гел… Спасибо тебе… Так думал Макс, наливая себе очередную порцию спиртного, пока не опьянел настолько, что все происшедшее с ним стало казаться ему сном.

Господи, пронеси… Пусть все идет, как идет…

Поздно ночью Гел, чтобы не привлекать к себе внимания, заказала по обыкновению такси и поехала домой одна, без Бюшгенса. А утром ей позвонил бармен и сказал, что Макса убили вскоре после ее ухода. Когда Гел, бледная как смерть, спросила, заикаясь, за что, бармен, хмыкнув, ответил:

– Они не оставили объяснительной записки…

– Кто они-то? – кричала в трубку Гел. – Кто эти звери?

– Люди Карповича… Так что ищи теперь другую работу, сука…

Это прозвучало как пощечина, и Гел впервые подумала о том, что кто-то из персонала мог догадываться о причастности Макса или даже ее, Гел, к исчезновению или даже смерти Карповича. «Они нашли машину и тело», – вдруг поняла она, быстро собралась и поехала в аэропорт, откуда первым же рейсом вылетела в Саратов. «Я думаю, он поймет. Это уже не моя вина…»

Все мысли ее были уже о Михаиле Семеновиче.

13. Скарификация

Михаил Семенович заметно охладел к ней. Женя Рейс почувствовала это, едва переступила порог его квартиры. Его холодность сквозила в каждом взгляде, каждом движении. Что-то свирепое даже залегло в складках морщин, в очертании губ.

– Здравствуй, Женечка… – он сухо клюнул ее в щеку. – Проходи. Я сейчас…

Она вошла в гостиную, и первое, что увидела, это белую простыню, аккуратно разложенную на диване, и маленькую подушечку. Все белоснежное, без единой морщинки. Рядом – стол на колесиках, а на нем серебряный поднос с большим желтым пухлым конвертом.

– Вы кого-то ждете?

Она спросила на всякий случай, потому что даже представить себе не могла, зачем это Бахраху, который назначил ей свидание на десять утра, понадобилось стелить эту странную, похожую на больничную постель.

– Тебя, Женя. Сегодня тебе предстоит сделать выбор – остаться со мной или… Словом, если ты помнишь, я как-то намекал тебе, что мне бы хотелось что-то изменить в твоем теле…

Сначала он удалит мне печень, затем почки, а уж потом вырвет сердце… Жиль де Рец, не иначе…

– Но что? – Женя почувствовала, как задрожал ее подбородок. А ведь она настроилась на любовь, на нежные объятия.

– Сущий пустяк, ты даже ничего не почувствуешь…

– Михаил Семенович, я не дам себя уродовать, – вдруг набравшись храбрости, заявила она и попятилась к двери.

– Успокойся. Речь идет лишь о косметике, не больше…

– Вы хотите разрисовать мое тело? Но чем? Уж не соляной ли кислотой?

– Нет. Скажу просто: мне бы хотелось, чтобы у тебя на твоей хорошенькой попке появился небольшой шрам. Ты что-нибудь слышала о косметическом шрамировании?

– Вы хотите заклеймить меня, как корову?

– Нет, ты сначала выслушай меня, а потом сама решишь, соглашаться тебе или нет.

Женя сидела на стуле как оглушенная, слова с трудом просачивались сквозь ватную оболочку ее страха и непонимания. «Нанесение художественных шрамов на тело существовало много веков назад. Научное название „скарификация“». В висках стучало, по спине проползла змеей капля пота. «Раньше, в древности, скарификация играла большую роль в жизни людей. В африканских племенах, например, шрамы – непременный атрибут вступления в половую жизнь. На животах девушек делались художественные надрезы и посыпались пеплом, чтобы шрамы выглядели более рельефными, и только после этого молодожены могли остаться наедине…»

– Но вам-то это для чего? – упрямо спросила Женя. – Мы же не молодожены!

– А сейчас это просто способ украсить тело. Шрам, необыкновенный, роскошный, – вот чего мне так не хватает в тебе, понимаешь?

– Нет, не понимаю…

– Это свидетельствует лишь о том, что ты отстала от жизни. Шрам – это интимная деталь каждой уважающей себя и разбирающейся в любви современной женщины. Сегодня существует целая индустрия шрамирования. Эта процедура пройдет для тебя совершенно безболезненно, поскольку операция производится под местным наркозом. Я буду здесь, рядом с тобой, мы будем даже разговаривать. Потом некоторое время мы поухаживаем за твоим шрамиком, а через месяц поедем в Венецию. Женечка, соглашайся. Ну что тебе стоит?

Он не умел уговаривать, этот Михаил Семенович. Слова его звучали неубедительно, как неубедительно выглядел и он сам, раскрасневшийся, взволнованный.

– Он нужен вам для секса?

– А для чего же, душа моя?! – он взял ее за руку и притянул к себе. – Шрам свидетельствует о том, что в этой женщине есть какая-то тайна, касающаяся ее прошлого, может быть, даже трагическая тайна или драма. Шрам – след перенесенной боли, связанной с катастрофой, несчастным случаем… Словом, шрам может украсить женщину и придать ей особое очарование в сознании мужчины, который обнимает много повидавшую и много испытавшую в своей жизни женщину, ты понимаешь меня? Женя, ведь это такой пустяк… И тебя это ни к чему не обязывает. Если, к примеру, ты поймешь, что мы с тобой не пара, и тебе не захочется больше встречаться со мной, я отпущу тебя, как птицу, но создам тебе все условия, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Больше того, тебе будет, вероятно, приятно узнать, что я уже успел кое-что сделать для тебя. Смотри, это – сберегательная книжка, причем на твое имя. Открой ее, и ты увидишь, что на твоем счету лежит пять тысяч долларов. Это как гарантия, ты понимаешь? Ты – свободна, с одной стороны, но, с другой, ты должна знать о том, что у тебя есть надежный покровитель, твой друг, Михаил Семенович, который по первому же зову придет к тебе на помощь. И хотя мне бы очень не хотелось расставаться с тобой, я же понимаю, что у меня мало шансов быть любимым такой очаровательной девушкой, как ты, но хотя бы месяц или два останься со мной, я прошу тебя…

– Вы хотите, чтобы я поехала с вами в Венецию?

– Можно в Рим, в Неаполь или Мадрид. Да куда угодно!

– Но этот шрам… Михаил Семенович… Мне страшно, я боюсь… я не понимаю всего этого…

И тогда он принес ей несколько фотографий, вырезанных им специально из эротических журналов, где были изображены красивые, с довольными мордашками, девушки, демонстрирующие свои страшные шрамы. У кого-то шрам «украшал» бедро, у кого-то плечо, а у одной девушки вполне правдоподобный шрам располагался прямо на груди…

– Это не настоящие шрамы, это наклейки, – продолжала сопротивляться Женя, чувствуя, что ошиблась в Михаиле Семеновиче, и теперь ей уж точно придется с ним расстаться. Она никогда не ляжет в постель с извращенцем и никакие шрамы и татуировки ни для кого и ни за какие деньги не позволит себе сделать. – И вообще, скажу вам откровенно: не для меня это, понимаете? Не для меня! Я не такая девушка, я хотела сказать, что я простая и никогда не соглашусь ни на что подобное… И мне жаль, ужасно жаль, что нам с вами придется расстаться…

Она собиралась сказать еще что-то, но телефонный звонок прервал ее горячую речь. Михаил Семенович почему-то напрягся и перевел взгляд на часы. Звонок заливался в спальне, куда он, вероятно, отнес аппарат.

– Женечка, будь другом, возьми трубку и скажи мне, мужской голос или женский?

Женя, пожав плечами и подумав о том, что по сравнению с шрамированием эта просьба – сущий пустяк, пошла в спальню. Услышав женский голос, прикрыла микрофон ладонью и прошептала: женский. И только после этого, вздохнув с облегчением, Бахрах подошел к ней и взял трубку.

– Да, слушаю… – лицо его сначала расплылось в улыбке, но почти тотчас исказилось до неузнаваемости, перекосилось, стало малиновым, затем белым… Трубка выпала из рук, а сам Бахрах рухнул на пол. Да с такой силой, что задрожала посуда в горке в гостиной.

Перепуганная Женя схватила трубку, но она опоздала – в трубке раздавались короткие гудки.

Женя опустилась на пол рядом с неподвижным телом Михаила Семеновича и внимательно посмотрела на его лицо. Глаза его, распахнутые, подернулись мутью, рот был раскрыт и словно требовал свежего воздуха. Она приложилась ухом к груди Михаила Семеновича и не услышала биения сердца. Не пульсировала кровь и под кожей на запястьях. Тогда, еще не успев испугаться, Женя метнулась в гостиную, достала из своей сумочки пудреницу и поднесла зеркальце к его рту. Оно не запотело. Михаил Семенович был мертв. И она уже никогда не поедет с ним в Венецию… Она вышла из спальни сама не своя. Закрыла за собой дверь и некоторое время просидела неподвижно на стуле. Голубая банковская книжка лежала на столе. Женя машинально уложила ее в сумочку. Теперь она богата – у нее пять тысяч долларов…

Она не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как она перешагнула порог этого дома. Находясь в каком-то оцепенении, она обошла квартиру, разглядывая фотографии на стенах, корешки книг на полках, картины… Она несколько раз подходила к телефону, но всякий раз при мысли, что ей придется кому-то сказать о том, что в ее присутствии скончался человек, ей становилось дурно. Нет, я не позвоню. И вообще… мне надо уходить отсюда.

Резкий звонок в дверь заставил ее подскочить. Кто бы это мог быть? Не открыть она не имела права уже хотя бы потому, что хозяина теперь не существовало, и ей было небезопасно оставаться наедине с трупом. Кто бы это ни был, она расскажет о том, что произошло, и они вместе вызовут милицию…

С бьющимся сердцем и не чувствуя ног, она приблизилась к двери и, за каких-то несколько секунд убедив самое себя, что Михаил Семенович жив и что то тело, что она только что осматривала в надежде обнаружить признаки жизни, ей приснилось, спокойным (дающимся ей с великим трудом) голосом спросила: кто там?

– Это Гамлет.

Прекрасно. В квартире лежит труп, и в это время сюда является Гамлет, затем позвонит Офелия, следом притащится леди Макбет… Хорошенький денек у меня сегодня выдался…

Она решила открыть. И по возможности скрыться из квартиры. Ведь если я не открою, а этот самый Гамлет будет так настойчив, что не уйдет до тех пор, пока не встретится с Бахрахом, то мое молчание под дверью можно будет истолковать единственно страхом убийцы перед возможными свидетелями.

Она решительно повернула ключ в замке, распахнула дверь и увидела перед собой высокого черноволосого парня, с хищным оскалом вместо улыбки и не менее хищным взглядом, которым он раздевал ее, не трогаясь с места.

– Салют, малышка! Хозяин дома?

– Дома, – чуть слышно ответила она. – А вы кто?

– Разве он не говорил обо мне?

– Не знаю, может, и говорил… – она стояла, переминаясь с ноги на ногу и стараясь каждый свой ответ затуманить неопределенностью. – Мы много о чем говорили… А вас действительно зовут Гамлет?

Парень вместо ответа кивнул головой, разулся, не обращая на нее внимания, так, словно успел привыкнуть к этому, и смело двинулся в сторону гостиной. Женя едва поспевала за ним. Увидев приготовленное стерильное ложе, застыл на несколько мгновений, и его лицо тут же озарилось победной улыбкой.

– Отлично. А то я уж думал, что он тебя не сможет уговорить…

– Уговорить? На что?

– Брось прикидываться. Я же Гамлет, я должен поработать над твоим бедром. Видишь? – Он подошел к столику на колесах, взял в руки конверт, приоткрыл его и достал пачку потрепанных российских купюр, стянутых красной резинкой, под которой белел клочок бумаги с крупным карандашным рисунком. – Михаил Семенович, вы где?!

Хозяин ему не ответил, и тогда Гамлет, похлопав себя по ляжкам, обтянутым синими вытертыми джинсами, подмигнул Жене и спросил довольно фамильярно:

– В кабинете заперся?

– Он в ванной, принимает душ… – солгала она, еще не решив, как ей вести себя с этим нагловатым красивым типом.

– У меня времени в обрез, поэтому я начну действовать прямо сейчас.

– Действовать? – Женя почувствовала, как внутри ее образовался кусок льда, который холодил все в животе и даже как будто мешал дыханию. Ей не хватало воздуха.

– Ну да! – В руках Гамлета материализовался пластиковый пакет, который Женя до этого времени не замечала, откуда был ловко извлечен металлический пенал и завернутая в тонкую полиэтиленовую пленку белая эмалированная ванночка. Звякнули инструменты, на столике появились баночка с ватой, бутылка со спиртом или другим антисептиком, бинты, рулончик бактерицидного пластыря. – Ты не должна волноваться, это совсем не больно…

– Вы – хирург? – не понять, кого она видит перед собой, было уже невозможно. – Он вас пригласил, чтобы вы сделали мне шрам?

– Давай на «ты». Значит, так, ничего не бойся. У меня отличное американское обезболивающее средство, и ты даже не почувствуешь, как я буду резать тебя…

– Скажи, пока он не слышит… – она оглянулась, словно желая убедиться, что находящийся где-то совсем рядом Михаил Семенович не сможет услышать ее, – у тебя много заказов? Я хотела сказать, на самом ли деле многие женщины хотят заказать себе шрамы? Это модно? Или же он все это придумал, чтобы не испугать меня своими извращенческими желаниями?

– Если бы все были такими извращенцами, как Михаил Семенович! Да он классный мужик, я так понимаю, еще в форме, просто ему нравятся женщины со шрамами…

– Вы давно с ним знакомы?

– Я – хирург, а не шпион, – засмеялся он, – и не должен говорить с тобой о таких вещах. Видишь этот конверт с деньгами? Они приготовлены мне. Вот поработаю с тобой, и он вручит мне их…

– А какой шрам ты собираешься мне сделать? Вы обсуждали с ним этот вопрос?

– Конечно! Видишь листок? На нем – изображение твоего шрама. Это заказ, и я его выполню, будь спокойна…

– Ты и раньше бывал здесь? – Женя вспомнила, как он разувался в прихожей, аккуратно ставя кожаные сандалии на полку, как у себя дома.

– Тебе не нужно этого знать. Могу лишь успокоить тебя, сказав, что Михаилу Семеновичу можно доверять. Он честный и порядочный, и я был бы рад всю жизнь работать на таких людей, как он. Сказал, что заплатит, значит, заплатит, да еще и сверх оговоренной суммы. Понятно? – и он, увлекшись расписыванием достоинств Бахраха, щелкнул Женю по носу. И тут же получил в ответ оплеуху. Держась за щеку, он смотрел на бледную Женю широко раскрытыми глазами, силясь понять, что происходит.

– Ты чего, спятила?

– Тебе мало? Еще получишь… А вот заработать тебе сегодня не удастся…

– Как это не удастся?

– А так… – она сделала несколько шагов к двери, ведущей в спальню, и сильным движением распахнула ее. – Вон твой Михаил Семенович… Он умер. За несколько минут до твоего прихода. Теперь понятно, почему я задавала тебе столько вопросов?

– Он умер? – теперь уже пришла очередь бледнеть и Гамлету. С него мгновенно слетела вся шелуха заносчивости и высокомерия. Он испугался. – А что с ним случилось?

– Я тоже врезала ему по лицу, он и помер… – Она не знала, зачем сказала эту глупость, но нервы ее были на пределе, а потому она уже не могла отдавать отчет своим поступкам. – Понятно? Так что со мной шутки плохи…

– Ты убила его?

Этот вопрос немного привел ее в чувство.

– Нет, ему позвонила какая-то женщина, и он сразу же побелел, затем покраснел или наоборот, я не помню, а потом грохнулся на пол. Он ведь в годах, к тому же на улице такая жара… Я думаю, что у него либо инсульт, либо инфаркт, больше ничего сказать не могу. Я собиралась вызвать «Скорую», но тут позвонил ты.

– Дура! – Гамлет принялся судорожными движениями укладывать свои банки-склянки в пакет. – Нужно дергать отсюда. Я не хочу влипать с тобой… Деньги заберу, они ему все равно больше не понадобятся… (Он взял конверт и сунул себе в карман.) Извини, но в инструкции не сказано, что я должен с тобой делиться…

– Это твое дело, деньги меня не интересуют…

– Да, конечно, – усмехнулся он, звеня инструментами. – Настолько не интересуют, что ты приволоклась сюда, к этому старому козлу, чтобы спать с ним, и даже согласилась, чтобы изрезали твой зад…

– Я не советую тебе грубить, – прошептала Женя, давясь от злости, поскольку этот мошенник и псевдохирург Гамлет ударил ее в самое уязвимое место. А ведь он прав! – Я же могу позвонить в милицию и рассказать о том, что это я пришла сюда позже и застала тебя рядом с бездыханным телом. И тогда тебя затаскают в прокуратуру…

– Дура! Сама довела его до инфаркта, а потом придумала этот звонок… Давай дергай отсюда. И договоримся: мы с тобой незнакомы, ни ты меня не видела, ни я – тебя. И еще. Постарайся уничтожить отпечатки своих пальцев, если не хочешь вляпаться в это дерьмо… Может, я и на самом деле обидел тебя и никакая ты не шлюха, но уже то, что ты оказалась в этой квартире, в этом вертепе, говорит о многом… Михаил Семенович был не простым пенсионером. И не дай бог тебе что-нибудь о нем узнать. Тебя как звать?

– Неважно.

– Ну и черт с тобой. Просто я хотел тебе сказать, что ты – пятая по счету, которой я должен был сделать шрам. Больше ничего сказать не могу. Чао-какао!

Гамлет ушел, оставив Женю наедине с покойником. А ведь он прав насчет отпечатков пальцев. И она принялась вытирать тряпкой все места в квартире, где могла «наследить». Затем, чтобы не вызывать подозрения, решила спрятать в шкаф постельное белье, которое должно было послужить ей на время атрибутом операционного стола. И только после этого, оценив, что Гамлет оказался в меньшей степени мерзавцем (ведь он взял из квартиры покойника лишь конверт с деньгами, другой на его месте мог бы попросту ограбить квартиру такого богатого человека, как Бахрах, и озолотиться на всю оставшуюся жизнь), Женя покинула квартиру. По дороге домой заехала в указанное в сберкнижке отделение Сбербанка и сняла пять тысяч долларов, после чего позвонила в милицию и сказала, зажав пальцами нос, что по такому-то адресу находится труп мужчины…

К себе Женя Рейс взлетела как на крыльях: она считала, что ей крупно повезло, что из всей этой странноватой истории с Михаилом Семеновичем ей удалось выйти, что называется, сухой. И без шрама.

Глава 4

14. Фанфары, звучащие в голове гел

На следующий день Земцовой в агентство позвонил Чайкин.

– Ты помнишь о шраме Уткиной? – спросил он, забыв поздороваться.

– Помню, а что?

– Ты можешь мне, конечно, не поверить, но этот шрам меня заинтересовал. Я, конечно, не следователь, мне до вас далеко, но я вот тут пораскинул мозгами и вспомнил, что одна девица в пивном баре, куда я иногда захожу выпить кружку-другую «Балтики», рассказывала одному парню о том, что ее приятель – хирург, но специализируется в последнее время на шрамах.

– Как это?

– Вроде это сейчас модно. Я в таких вещах не разбираюсь, но после того, что я услышал в баре, мне этот шрам показался неестественным, понимаешь? Словно его сделали нарочно. Я внимательно его изучил и могу сказать, что надрезы сделаны профессионалом, который прекрасно знает, что если резать под углом и на определенную глубину, то шрам получится выпуклым, а если прямо – почти незаметным. Так вот, этот шрам – выпуклый, как медальон. Хотя и выглядит немного диким, похожим на натуральный…

– Леша, по-моему, ты перегрелся на солнышке… Я же видела этот шрам, ничего особенного.

– Но ты все-таки найди эту девицу, ее зовут Рита, она постоянно ошивается в этом баре, ее там все знают. Бар называется «Желтый дракон», это через дорогу от моего дома.

– Ладно, я подумаю…

Юля посмотрела на дверь, за которой варила кофе Наташа Зима, и откинулась на спинку кресла. Работать не хотелось, да и непонятно было, с чего начинать. Девушку убили, убийца на свободе, а под стражей находится парень, которого она должна спасти от тюрьмы. Но как? Жара плавила мозг, мешала сосредоточиться.

Позвонил Игорь Шубин.

– Я нашел биржу, она находится на Московской… Уткина там постоянно отмечалась и получала смехотворные пособия, как ты и предполагала. Я даже встретился с сотрудницей, у которой числилась безработная Уткина, но ничего интересного не узнал. Пренеприятнейшее заведение, скажу я тебе. Толпы потных женщин с озабоченными лицами, дух отчаяния и безысходности. Знаешь, именно там я вдруг почувствовал себя счастливым…

– А почему только женщин? Разве безработных мужчин не бывает в природе?

– Конечно, бывают, но их очень мало, мне не встретились… И еще одна деталь. Мне Наташа много рассказывала про свою безработную приятельницу, некую Женю Рейс. Я видел ее пару раз. Красивая девушка, яркая, и даже при такой броской, выигрышной внешности – тоже безработная…

– Да, я тоже видела ее. Мы ведь из-за нее, собственно, с Наташей…

– Да я знаю эту вашу историю. Но речь сейчас не об этом. Дело в том, что и Рейс тоже числилась в одном списке с Уткиной. Они даже отмечаться приходили в одни дни. Вот я и подумал, а что, если поговорить с Женей и попытаться попросить ее вспомнить Уткину?

– У тебя есть ее телефон?

– Это не проблема. Я только так до конца и не понял, к кому она тогда приходила: к тебе или к Наташе?

– Представления не имею. Меня это как раз и взбесило. Я подумала, что Рейс пришла ко мне, а ее так встретили, какие-то дурацкие вопросы об интиме, глупейшие советы… Да и вообще, наше агентство – не место для встреч с подругами. Может, я сейчас и перебарщиваю, но в целом, я думаю, ты меня понял. Игорь, ты узнай телефон, пригласи ее сюда к нам, мы и потолкуем.

Она рассказала ему о звонке Чайкина, о хирурге, специализирующемся на шрамах, и высказала сомнение по поводу существования связи между смертью Уткиной и ее шрамом.

– Я же тоже видел шрам, по-моему, самый обычный… Но проверить не мешало бы. Где находится этот бар?

Юля объяснила.

– Если хочешь, я за тобой заеду, вместе и поговорим с Ритой.

– Заезжай…

Лень навалилась на нее теплым и душным облаком. Не хотелось не то чтобы куда-нибудь ехать, а даже шевелиться. И это в прохладе офиса, а что говорить о пекле за окном?

Раздался телефонный звонок.

– Земцова слушает.

– Это частное сыскное агентство? – раздался приятный женский голос, при звуке которого Юля немного встрепенулась и даже выпрямилась, словно готовясь к серьезному разговору. В конце концов, пора и честь знать. Все вокруг работают, а тебе даже трубку лень взять…

– Да…

– Я могу встретиться с вами?

– Да, разумеется. Вы знаете, где находится агентство?

– Нет, я нашла ваш телефон в газете…

Юля объяснила, как добраться до Абрамовской улицы, назначила клиентке встречу на полдень, после чего попросила Наташу приготовить бутерброды. И дело было вовсе не в том, что ей хотелось есть (тем более что есть совсем не хотелось), а в желании придать всей окружающей действительности хотя бы приблизительные черты той насыщенной жизни, которая кипела здесь при Крымове. Запах бутербродов, кофе, какое-то ощутимое движение вокруг, звяканье посуды, непрекращающиеся телефонные звонки – все это было сейчас необходимо Юле как воздух, чтобы почувствовать в себе прежние силы к работе. Апатия и тягостные размышления о Дмитрии, с которым надо рвать отношения, как путы, чтобы освободиться от чувственного дурмана и вернуться в реальную действительность, мешали сосредоточиться на деле.

Она достала блокнот и записала: 1. Биржа на Московской: Уткина и Рейс – что общего? Знакомы ли они? 2. Девушка Рита в «Желтом драконе» – что она знает о хирурге, шрамах? При возможности познакомиться с этим типом и расспросить о шрамах. Сфотографировать шрам Уткиной. (Юля позвонила знакомому фотографу, чтобы тот съездил в морг к Леше Чайкину и сделал качественный, крупным планом, снимок шрама на трупе, о чем предупредила и самого Лешу.) 3. Съездить в Москву и разыскать квартиру, в которой жила Уткина. Поговорить с соседями.

В памяти Юли всплыл разговор с Олегом Хмарой. До этого времени у нее не возникало желания воспринимать его рассказ всерьез, хотя сам Олег считал, что рассказал ей невероятно важные вещи. Он назвал это «шоколадным вариантом»… По словам Кати, один человек (возможно, тот же самый Михаил Семенович, о котором толковала ее соседка) внезапно предложил Кате полное содержание с условием, что она переберется в Москву, где, нигде не работая, будет жить в свое удовольствие, время от времени подписывая какие-то бумаги. И Катя, доведенная до отчаяния всей своей неустроенностью и отсутствием денег, пошла на это, нисколько не задумываясь о последствиях. На вопрос Юли, склонял ли этот человек Катю к сожительству, Олег лишь пожимал плечами. Катя все отрицала, но вот как было на самом деле, никто, кроме Кати и, разумеется, того самого человека, не знал. Олег всячески отговаривал Катю от Москвы и от этой дурно пахнувшей синекуры. И даже если ее деятельность ограничивалась подписыванием бумаг, все равно это было кому-то необходимо, иначе на нее не тратились бы такие баснословные деньги. Но вот что это за документы, какого рода и чем чреваты, ни Олег, ни сама Катя не знали. Катя утверждала, что ей привозят пачки документов, и, ставя свою подпись почти на каждом листке снизу, она видит лишь чистую линию, рядом с которой печатными буквами проставлена ее фамилия с инициалами. Юля не сомневалась в том, что Катя числилась директором какой-то фирмы, занимающейся либо нелегальным бизнесом, либо отмывающей большие деньги. Иначе объяснить этот феномен было невозможно. Катя была нужна тому человеку, вернее ее подпись, и ее нарочно выселили из Саратова, чтобы там, в Москве, находясь далеко от круга знакомых, она имела как можно меньше контактов. И именно за молчание ей и платили. На вопрос Юли, как же она посмела вернуться в Саратов и знал ли об этом ее «хозяин», Олег понятия не имел, хотя предполагал, что Катя – живой человек и ей, как и любой другой девушке, просто-напросто захотелось появиться в родном городе, продемонстрировав всем, кто ее знал как неудачницу и хроническую безработную, свою материальную и, соответственно, социальную состоятельность. Еще Олег надеялся на то, что одной из причин, подтолкнувших ее к такому опасному шагу, как нарушение договора, заключенного со своим «покровителем», было ее желание встретиться с ним, с Олегом, и предстать в первую очередь перед ним в новом качестве. По его мнению, ей доставляло удовольствие разыгрывать из себя женщину с тайной, и это его, с одной стороны, настораживало, а с другой – забавляло. Но больше всего Олег говорил о своих переживаниях, которые он испытывал, встречаясь с Катей, и даже искренне признался в чувстве страха и за Катю, и за себя. Имени своего «хозяина» Катя так и не назвала… Вот и получалось, что беседа с Олегом, стоившая Земцовой немалых усилий, тоже мало что прояснила. Разве что обозначила схему отношений между Катей и ее работодателем. Юля спросила его и о шраме. Олег, густо покраснев, ответил, что этот шрам появился у Кати не так давно и что раньше, когда они встречались, его не было. Да, он спрашивал у Кати, откуда у нее этот «ужасный» шрам, и она со смехом рассказала ему неправдоподобную историю о том, как она поранилась на пляже, в кабинке для переодевания, задев за острый металлический крюк… Сказала, что «кровищи было много»… Олег не поверил и подумал почему-то, что этот шрам – следствие небольшой операции по вскрытию фурункула. Он в подростковом возрасте сам страдал нарывами, пил пивные дрожжи и не раз обращался к хирургу… И у него после вскрытия фурункулов тоже остались шрамы, не такие крупные и выпуклые, конечно, как у Кати, но все равно… Понятное дело, девушка никогда в жизни не расскажет о себе ничего подобного.

Поговорить с соседями. А вдруг они видели этого «хозяина» и могут его описать?

Вошла Наташа с подносом. Бутерброды выглядели аппетитно, но есть все равно не хотелось.

В приемной послышался характерный звук открываемой двери, затем раздались приглушенные ковровой дорожкой шаги. Так могла семенить только женщина в узкой юбке и на шпильках. В дверь постучали, Наташа бросилась открывать, и на пороге возникла изящная брюнетка в светлом костюме. Белая кожа, ярко-синие глаза, пунцовый, красивой формы рот и волна блестящих, здоровых черных волос.

– Я вам звонила, – улыбнулась женщина, чем сразу же расположила к себе Земцову.

– Проходите, пожалуйста, – Наташа предложила посетительнице удобное кресло. – Вам подать пепельницу?

– Да, спасибо… – В ее руках тотчас появились золотая зажигалка и сигареты «Вог». – Кто здесь у вас самый главный?

– Хозяйка агентства я, меня зовут Юлия Земцова. Я слушаю вас…

– Юлия? Это хорошо, что без отчества. Я считаю, что все отчества нужно вообще упразднить, чтобы люди обращались друг к другу только по имени. Это бы омолодило нацию. Но вообще-то я приехала к вам, сами понимаете, заниматься не этой проблемой, а совершенно другой. Личной. Для начала я тоже представлюсь. Меня зовут Гел.

– Как?

– Гел, – коротко ответила она, и внезапно лицо ее осветила добрая улыбка. – Мое настоящее имя Галина, но с давних пор все друзья зовут меня просто Гел. Когда-то одна свинья решила, что я смогу участвовать в конкурсе красоты… Но это старая история… И если вам нетрудно, то зовите меня, как все, договорились?

– Очень красивое имя. Почти сценическое…

Гел в это время подумала, что сидящая перед ней бледная и хрупкая девушка довольно проницательна, что уже вселяло какую-то надежду. Хотя сама Гел всегда предпочитала иметь дело с мужчинами.

– Юля, – доверительным тоном обратилась она к Земцовой, – у меня к вам просьба. Мне надо найти одного человека и собрать о нем максимум информации. Мне думается, что этот человек живет в Саратове, но я могу ошибаться.

Улыбчивость Гел была лишь игрой. И никто не знал, каких усилий ей стоило сдерживать дрожь во всем теле от животного страха перед обрушившимися на ее голову несчастьями и предстоящей (в этом она нисколько не сомневалась) расплатой.

Два часа тому назад она еще была в аэропорту, а вот теперь сидит в кабинете частного детектива… Как же много всего произошло за это время!

Из аэропорта она сразу же помчалась к Михаилу Семеновичу. Долго звонила, а потом догадалась дотронуться до ручки… Когда дверь открылась, отпрянула, и ей показалось, что на нее кто-то смотрит из глубины квартиры. Она позвала Бахраха по имени, но ей никто не ответил. Но взгляд, нацеленный на нее, она все равно продолжала испытывать на себе. Пройдя несколько шагов, она снова позвала. И опять ей ответила тишина. Только тогда Гел что-то заподозрила. Уже сам факт того, что квартира такого человека, как Михаил Семенович, была не заперта, говорил сам за себя. Он никогда, ни при каких обстоятельствах не оставил бы квартиру открытой. У него одного антиквариата было на несколько миллионов…

В гостиной, как ни странно, все выглядело более-менее пристойно. То есть все на своих местах: горка с дорогой посудой, картины на стенах, безделушки на полках… И тогда она снова не выдержала и позвала его. Не получив ответа и на этот раз, открыла дверь спальни и увидела Бахраха лежащим на полу с открытым ртом… Ни крови, ни видимых признаков насильственной смерти, хотя он был мертв и все указывало на это…

Гел со свойственным ей хладнокровием опустилась над трупом и на всякий случай, для очистки совести, приложилась ухом к груди человека, которого боялась больше всего на свете… Она еще не верила своему счастью. Тысячи фанфар проиграли победно-траурно-бравурный марш в честь смерти Михаила Семеновича Бахраха – самого непостижимого из всех людей, которых она только знала. Неужели она теперь свободна? То, что Бахрах действовал один, было несомненно. И те люди, которых он посылал к ней для подписывания документов, были всего лишь статистами, нанятыми за гроши… И они ничего не знали. Загадкой оставалась роль, которая отводилась в этой истории тому красавчику с фотографии, которому она должна была, следуя жесткой инструкции, передать конверт. Сейчас, глядя на мертвое лицо Михаила Семеновича, Гел поймала себя на том, что ей страшно вскрывать конверт… А ведь как хочется! И тогда она решила сначала найти этого парня, все выяснить о нем, а уж потом подумать, вскрывать конверт или нет, отдавать ему в руки или оставить у себя… Но в конверте – на ощупь – был всего лишь небольшой листок. Не похоже, чтобы это был документ или, предположим, купюра…

Гел надела огромные черные очки и вышла из квартиры Бахраха, прихватив бутылку ледяной минеральной воды, которую нашла в холодильнике. Судя по содержимому холодильника, Михаил Семенович ждал гостей и припас по этому поводу три бутылки шампанского, два ананаса, персики, икру… Джентльменский набор, которым он в свое время угощал и ее перед тем, как… Окровавленные и успевшие подсохнуть простыни Бахрах потом сам, собственноручно сжигал за городом, в поле, а Гел ждала его в машине… И хотя тогда уже все было позади, и Гел чувствовала себя вполне сносно, перед глазами еще несколько дней стояло корытце с «железками», шприцы и ухмыляющееся лицо парня по имени Гамлет…

На лестнице она налетела на человека с фиолетовым родимым пятном на щеке, в руках он держал бумажный пакет, из которого при столкновении посыпались вишни…

– У вас есть его фотография? – услышала она сквозь толщу внезапно нахлынувших на нее воспоминаний. – Гел, вы меня слышите?

– Фотография? Да, конечно… Даже две, но одну я оставила у себя… – Она достала из сумочки заветную фотографию и протянула Земцовой. Затем выбила щелчком из пачки еще одну сигарету и затянулась. Она не заметила, как побледнела Юля, а потому продолжала спокойно рассматривать кончик сигареты, словно именно там сейчас и можно было увидеть перспективу дела, ради которого она сюда и пришла.

Юля же, глядя на фотографию, слышала терзающий ее слух голос, от которого все холодело внутри: «Дерьмо… Кругом одно дерьмо. Ненавижу. Всех ненавижу. Страну, общество, вонючий ресторан, эту кровать и тебя, шлюху, ненавижу…»

Несколько звонких гитарных аккордов, прозвучавших где-то внутри, глубоко, в погребах ее чувств и памяти, навеяли тоску по теплой Испании и зрелым оливам…

С фотографии на нее смотрело лицо Дмитрия.

15. Желтый конверт

Игорь перед тем, как заехать за Земцовой в агентство, решил ей перезвонить. Взявшая трубку Наташа сказала, что у Юли клиентка, поэтому Шубин отправился в «Желтый дракон» один.

Несмотря на жару, в баре было прохладно. В первом зальчике работал кондиционер, а во втором – два огромных вентилятора. Сонные длинноногие девицы с голыми загорелыми коленями и плечами, забравшись на высокие табуреты, потягивали коктейли и пиво. Пахло жареным арахисом и табаком. Игорь подошел к бармену и заказал пива. И, только утолив жажду, спросил его, не знает ли он девушку по имени Рита.

– Да вон же она, в зеленом платье. Но ты, парень, только время зря потеряешь, она уже два дня как пьет.

– А что она пьет?

– Раньше только пиво, а теперь все, что нальют… Вроде парень ее бросил. Во всяком случае, она рассказывает об этом каждому встречному. И тебе расскажет…

Шубин отыскал взглядом тонкую длинную фигурку в зеленом, подошел и, положив девушке руку на плечо, спросил, не найдется ли у нее огня.

– Да я сама как огонь, – ответила она, показывая удивительно красивые зубы. – Тебе чего надо?

Игорь только сейчас понял, что стоит перед ней с зажженной сигаретой в руке.

– Вообще-то я хотел поговорить с тобой о твоем знакомом, который шрамы делает.

– На членах он не делает, сразу предупреждаю…

Он опешил.

– Неужели и такое заказывают?

– Заказывают, но он на половых органах не делает. Но учти, это довольно дорогое удовольствие. За шрам размером с сигаретную пачку тебе придется выложить от восьмидесяти до ста долларов. Ты потянешь? – девушка ухмыльнулась и посмотрела на Игоря добрыми пьяными глазами. В ней не было той агрессивности, которая так часто встречается у совсем молоденьких женщин. Рита, по-видимому, даже грустила с меланхоличной улыбкой на милом веснушчатом лице. Грустная и красивая алкоголичка с прекрасными зубами и чудесной фигуркой. Страшно было себе представить ее будущее…

– Я потяну. А ты не знаешь девушку по фамилии Уткина?

– Нет, никогда не слышала. А тебя как звать? – она, чуть склонив голову набок, разглядывала Игоря. – В тебе есть что-то такое… настоящее… Ты – хороший.

– Меня зовут Игорь. Ты тоже девчонка что надо.

– Игорь, а ты не мог бы угостить меня «Кампари»?

– «Кампари»?

– Ну на худой конец лимонной водкой… – протянула она разочарованно, глядя, как Шубин ищет глазами меню. – Тогда я, быть может, скажу тебе его телефон…

– Одну лимонную водку, – сказал Игорь, обращаясь к бармену. – Говори телефон…

Она продиктовала, выпила залпом водку и, прикрыв рукой рот, икнула. Извинилась и тяжело вздохнула.

– Только он трубку не берет… – на ее глазах появились слезы. – Вот уже два дня.

– Бармен, сто граммов «Кампари» девушке.

Рита, всхлипывая, назвала ему адрес своего друга.

– Его зовут Гамлет, – сказала она, вытирая слезы и шмыгая носом. – И эта сволочь бросила меня. Поэтому, когда ты его увидишь, не забудь сказать, что ты от меня. Тогда он передаст через своих дружков положенные десять процентов. Не забудешь?

– Нет, не забуду… Хочешь, я отвезу тебя домой?

– «Кампари» – это класс! – Рита причмокнула языком. – А еще мне очень нравятся коктейли, которые здесь готовят. Особенно «Кровавая Мэри». Самый дешевый и бьет по шарам…

– Твоего друга на самом деле зовут Гамлет?

– Да, его так все зовут, и ему это имя ужасно нравится, но вообще-то он Омлетов. Григорий Омлетов. Он стыдится своей фамилии, говорит, что она какая-то несерьезная, яичная… – Рита пьяно захохотала и закатила глаза.

Игорь вышел из бара с тяжелым чувством. Ему почему-то стало невыносимо жаль эту девушку.

Гамлет, он же Григорий Омлетов, жил неподалеку от Речного вокзала. Игорь обогнул Музейную площадь и покатил по улице Лермонтова прямо к причалу. Там, на набережной, он оставил машину, вошел в арку и оказался в тихом зеленом дворе. Нашел нужный подъезд, квартиру и позвонил. Он долго звонил, пока на шум не вышла соседка. Вытирая испачканные в муке руки о передник, смуглая жилистая женщина, с цыганскими глазами сказала:

– Нет его дома. Музыки не слышно, телевизор не надрывается, на лоджии что-то протухло и воняет. Его точно нет. Мух развел… Думаю, он где-нибудь за городом у приятелей жару пережидает. Так что не звоните, все равно никто не откроет.

– А вы откуда знаете, что на лоджии что-то протухло?

– Да потому что воняет ужасно…

– Вообще-то я из милиции, – Игорь показал свое фальшивое удостоверение следователя прокуратуры, которым довольно часто пользовался в подобных случаях, и с серьезным лицом объяснил ей, что ему во что бы то ни стало надо увидеться с Гамлетом.

– С кем? С Гамлетом? Я таких не знаю. Его Гришкой зовут, Григорием…

– А чем он занимается?

– Вы же милиция, сами должны знать, – усмехнулась женщина. – Может, вы что-то спутали и вам нужен вовсе и не мой сосед?

– Да нет, именно Григорий Омлетов мне и нужен. Просто друзья зовут его Гамлетом. И чем занимается он, я тоже в курсе, да вот хотел у вас спросить, что вы о нем знаете.

Цыганское лицо напряглось, глаза сощурились: женщина явно ему не доверяла.

– Да ничего я о нем не знаю. Совсем.

– И даже то, что он врач? Или это большая тайна?

– Да, он врач. Работал в Заводском районе в поликлинике хирургом, я сама к нему внука возила, когда тот в песочнице стеклом порезался. Но он уже больше года как там не работает. А чем занимается, не знаю…

Шубин видел, что она хочет ему что-то сказать, но сдерживается. Словно боится чего-то.

– Скажите, у вас лоджии расположены рядом, иначе вы бы не заговорили о запахе? Я могу с вашей лоджии взглянуть на его лоджию?

– Нет, не можете. Я вас не пущу. Откуда мне знать, из милиции вы или нет. Я по телевизору смотрела передачу про криминал. Так там показали преступников, которые под видом милиции столько квартир ограбили, что вам и не снилось. А еще они останавливали машины на дороге, расстреливали пассажиров…

– Дело в том, что дурной запах, – перебил ее Игорь, – который вы почувствовали, еще не показатель того, что вашего соседа нет дома. Поэтому я хотел заглянуть с вашего балкона, то есть лоджии, чтобы определить…

– Сказала же, что не пущу вас в дом. И вообще, у меня тесто, некогда мне с вами разговаривать… – Но, даже заявив это, женщина продолжала стоять в нерешительности, машинально вытирая руки о передник, потому что любопытство оказалось сильнее ее страха.

– И часто с его лоджии идет дурной запах?

– Нет. Вообще-то он парень аккуратный, врач все-таки. Но, видать, недоглядел, оставил что-то там, что и скисло…

– Чтобы вам было не так страшно, вы пригласите еще несколько соседок, и я в присутствии их выйду на вашу лоджию. Надеюсь, я не похож на идиота, который собирается ограбить вас на глазах целой толпы свидетелей…

После его слов взгляд женщины смягчился. Но она все еще колебалась. Потом, пятясь, подошла к другой двери и позвонила. Вышла еще одна соседка, постарше, погрузнее и посолиднее. Первая коротко объяснила ей суть.

– Ладно, пусть идет, а я постою рядом с телефоном. Если что, ори, я сразу же набираю милицию… – Женщины не шутили, они на самом деле весьма серьезно подошли к делу.

Усмехнувшись, Игорь двинулся за женщиной. Миновав полутемную переднюю и небольшую захламленную комнату, он вышел на забитую какими-то пыльными коробками и чемоданами лоджию, где сразу же почувствовал запах. Липкий, сладковато-ядовитый, мерзкий…

На этот раз он уже разрешения не спрашивал; протаранил все ящики и ловко перелез на соседнюю лоджию. Он ожидал возмущенных окриков хозяйки, но ничего подобного не последовало, и он, постояв несколько секунд на лоджии Омлетова – сером бетонном пятачке, не оскверненном ни одной хозяйственной деталью, – нырнул через распахнутые двери в душное пространство комнаты.

Он не удивился, увидев на ковре мертвого мужчину. Запах разложения, который соседка почувствовала, находясь в своей квартире, свидетельствовал о том, что человек умер пару дней тому назад. На теле не имелось никаких внешних признаков насильственной смерти. Рядом с трупом лежал желтый конверт и ворох потрепанных сторублевок. Картина смерти молодого человека, довольно приятной наружности и при жизни, судя по всему, цветущего и сильного, подсказывала две версии случившегося. Либо Григорий Омлетов умер естественной смертью, причину которой можно будет узнать от судмедэксперта, либо парня каким-то образом убили, но убийца, по непонятным причинам, не взял деньги.

Достав из кармана телефон, он позвонил Корнилову и сообщил о страшной находке.

Следственная группа, которую возглавлял Виктор Львович Корнилов, приехала довольно скоро. Соседка опознала Омлетова, после чего ей стало плохо и пришлось вызвать «неотложку». Эксперт, осматривавший тело, строгим тоном приказал никому не прикасаться к рассыпанным по полу купюрам:

– Отравление. Он скорее всего пересчитывал деньги и дышал испарениями… Учитывая жару и то, что он мог слюной смачивать концы отравленных купюр… Видите белый порошок на дне конверта?

Руками в перчатках он аккуратно собрал все деньги в полиэтиленовый пакет, куда вложил и желтый конверт с лежащим в нем листком бумаги. Игорь даже не успел разглядеть рисунок на листке.

– А ты здесь как оказался? – спросил Игоря Корнилов. – Вы с Земцовой чуете трупный запах за версту… Кто это?

– Хирург, – коротко ответил Шубин. – Помните Катю Уткину? Так вот, не исключено, что тот шрам, который вы наверняка видели на ее ягодице, – работа вот этого человека – Григория Омлетова. А теперь давайте вместе думать, что могло связывать этих двух молодых людей, помимо ранней и трагической смерти…

16. Ночной звонок

Михаил Корнетов отдыхал в бане в обществе двух девушек и трех своих друзей из правительства. Закрытое заведение строго охранялось и было отгорожено от внешнего мира высоким бетонным забором.

Девушки были незнакомые, а потому мужчинам доставляло удовольствие видеть на их лицах некоторую растерянность и даже страх. Сначала все пили шампанское в баре, потом компания постепенно рассталась с одеждой и переместилась непосредственно в баню. Раскрасневшиеся мужчины хлестали друг друга березовыми вениками, охали, кричали, стонали, покряхтывали, подстегивая друг друга на то, чтобы подняться еще на ступень повыше, в самое пекло; девушки же, медленно тая на жару и покрываясь каплями пота, выглядели, словно овцы, которых привели на заклание. Это были две новенькие секретарши Корнетова – новоиспеченного генерального директора акционерного общества «Центрстрой». Одну из них звали Вера (кареглазая шатенка, стройная, длинноногая, с высокой грудью и плоским животом), другую – Виктория (пухленькая хорошенькая блондиночка, с огромными бирюзовыми глазами).

После бассейна с прохладной водой все снова переместились в бар, где тихий, пришибленного вида мужичок, аккуратно одетый и причесанный, накрывал стол: ледяное пиво, рыба, мясо, водка… Этого человека звали Алексеем. Никто не мог вспомнить, когда он появился в бане и кто был первый, кому он прислуживал. Так случилось, что именно Алексей стал здесь, в этой закрытой бане, совершенно незаменимым человеком. Он отвечал буквально за все: за чистые полотенца, свежее постельное белье, продукты и выпивку, презервативы и безопасность в целом. Продукты он привозил на битой «шестерке», белье стирал сам, готовил сам и даже девушек после оргий тоже сам развозил по домам и раздавал им конверты с деньгами. И никто не знал, сколько девушек переночевало в его маленькой холостяцкой квартирке, где он приводил их в чувство после того, что им пришлось испытать под дикий гогот разгулявшихся «хозяев жизни». В его аптечке всегда имелись средство от похмелья, сердечные капли, успокоительные и даже сильные снотворные, без которых было невозможно уснуть и отдохнуть.

Корнетов – красивый, с неправильными чертами лица мужчина, поил всю компанию водкой и с благодарностью и чуть ли не со слезами на глазах принимал поздравления своих друзей, которые и помогли ему занять это удобное и сулившее ему колоссальные барыши престижное место. Эти же люди помогли ему и с кредитами. Остановка за малым: начинать строительство жилищного комплекса почти в самом центре города. С элитными, улучшенной планировки, квартирами, подземными гаражами и даже соляриями и зимними садами. Девушки тоже пили, но очень мало и постоянно переглядывались, пытаясь найти сочувствие хотя бы друг у друга.

Они познакомились только сегодня, но, оказавшись в столь удивительном для первого рабочего дня месте, инстинктивно понимали, чем может закончиться для них этот вечер. У них не было возможности даже поговорить с глазу на глаз, потому что Корнетов распределил места за столом таким образом, чтобы каждая из девушек сидела между двумя мужчинами.

Михаил, который знал сценарий предстоящего развлечения наизусть, смотрел налитыми кровью глазами на худенькую Веру, представляя себе ее бледное и растерянное лицо, влажные от слез глаза, и от всего этого начинал заводиться, наполняться, как винная чаша, самыми низменными желаниями. И тут вдруг он услышал, как один из его приятелей упомянул имя Женя. Речь шла о мужчине-телохранителе, но его мысли повернули совершенно в другую сторону, и он понял, что уже давно хочет увидеть женщину, которая носила это имя. Но только не для любви, а для какого-то более сильного чувства… Он вдруг захотел, чтобы здесь, среди этих деревенских дур, готовых на все ради работы, оказалась женщина-бунтарка, женщина-шок, которая сама бросила его, Корнетова, ушла от него, выплеснув ему в лицо все свое презрение, всю свою ненависть, всю свою любовь. Он знал, что Женя Рейс любила его, она долго ждала, когда же он, наконец, разведется с женой и женится на ней. Но когда поняла, что все эти годы он лгал ей, пользуясь ее чувствами и не придавая им особого значения, то порвала с ним резко, неожиданно, хладнокровно. И вот именно этого Корнетов не смог ей простить. Он бы, может, и забыл ее и успокоился, если бы она ушла, как уходят тысячи женщин, оказавшиеся в подобной ситуации, – умываясь слезами и бросая прощальные взгляды, полные сожаления… Но Женя Рейс ушла с гордо поднятой головой, свободная от всех прежних чувств, легкая и чистая, незапятнанная унижением. А ведь он до последней минуты был уверен в том, что эта красивая женщина, мимо которой спокойно не может пройти ни один мужчина, всегда будет принадлежать только ему.

Женя Рейс уходила от него в надежде найти приличное место и начать новую жизнь. И вот тут-то Корнетов использовал все свои связи, чтобы ни одна строительная контора в городе, ни один институт, ни одно заведение, где бы могла быть востребована талантливая Рейс, не приняли ее на работу. На его счастье, почти все крупные проектные и строительные организации города подчинялись одному и тому же влиятельному человеку, которому ничего не стоило одним звонком разрушить все планы и надежды одинокой молодой женщины. И Корнетов, напоив этого замминистра, рассказал ему душераздирающую историю любви, выставив самого себя в качестве жертвы. И мужчины поняли друг друга и даже обнялись, поклявшись в вечной дружбе, после чего и сотворили свое черное дело по отношению к Рейс. И вот теперь, когда эта история оказалась почти забытой, ему захотелось увидеть Женю здесь, в его сегодняшней реальности, среди его друзей, за этим столом и тоже голую, как и эти две наивные дуры, полагавшие, что их обязанности секретарш ограничатся лишь канцелярией и варкой кофе. Но заманить сюда такую женщину, как Женя, было делом непростым. Но тем больше ему хотелось этого. И тогда он, предупредив друзей, что ему надо отлучиться на полчаса, оделся и поехал к Жене домой. Его вез Алексей. Всю дорогу мужчины не перебросились ни словом.

Корнетов догадался посмотреть на часы, только когда уже поднялся и позвонил. Было половина первого ночи.

Женя, которая с трудом уснула после тяжелого дня, омраченного смертью Михаила Семеновича, услышав ночной звонок, мгновенно проснулась. Мысль о том, что это пришли за ней, чтобы взять у нее показания, как у свидетельницы, а то и арестовать ее по подозрению в убийстве или причастности к смерти Бахраха, забила набат в ее сонной и больной голове. Она поднялась с постели и на цыпочках подошла к двери. Ее всю трясло.

– Кто там? – спросила она и замерла, ожидая услышать чужие, казенные голоса.

– Женя, это я, Михаил. Открой, прошу тебя… Я ушел от жены, я больше не могу, умоляю, прости меня… – пел серенаду Корнетов, в душе поражаясь собственной находчивости и храбрости. Заявиться вот так, ночью, к своей бывшей любовнице и объясниться ей в любви… Лучшего плана, чтобы заманить ее за бетонный забор, и не придумаешь.

И Женя, услышав родной голос, распахнула дверь. Кинулась в объятия Корнетова и залилась слезами. Это были не слезы любви, как подумал ее бывший любовник, а слезы облегчения, но в тот момент это ничего не меняло.

– Женечка, ты моя хорошая, как же я соскучился по тебе, как же мне не хватало тебя все это время. Я не знаю, простишь ли ты меня, но с прошлой жизнью покончено. Мы с тобой заживем по-новому, счастливо. Поехали ко мне, я купил квартиру, и теперь нам никто не помешает…

Женя и до этого мечтала куда-нибудь уехать из квартиры, чтобы не трястись от страха, что ее вычислят и придут за ней, и все еще не до конца понимая, что происходит, дала себя увезти прямо в ночной рубашке, на которую накинула старый плащ. Заперла квартиру и, растворившись в объятиях мужчины, который какое-то время был для нее всем, вышла из дома, села в машину и поехала навстречу неизвестности.

…Женю Рейс привезли домой под утро. Ее долго рвало в туалете, а потом она потеряла сознание. А когда очнулась, приняла лошадиную дозу снотворного и легла на кровать. Ей хотелось только одного – умереть.

17. Записная книжка Гамлета

Гел не рассказала Юле ничего о том парне с фотографии, кроме того, что он, возможно, живет в Саратове. И как ни пыталась Земцова вытянуть из нее причину, заставившую Гел тратить деньги на то, чтобы найти этого человека, все было бесполезно. Земцовой ничего не стоило, взяв деньги, назвать адрес, где живет этот мужчина, и даже отвезти Гел к нему, но она после ухода клиентки еще долгое время продолжала находиться в столбняке. Гел и Дмитрий? Что может их связывать? Нет, она не будет торопиться и для начала попытается узнать у Дмитрия о самой Гел. Ведь эта сногсшибательная брюнетка не оставила ей даже своего адреса и телефона. Бросила небрежно три тысячи долларов на стол и сказала, что перезвонит. И это все!

Юля собралась уже было позвонить Дмитрию, чтобы попросить его о встрече, как неожиданно приехал Шубин с целым ворохом новостей.

– Убит хирург, делающий шрамы, – Гамлет, – начал он с порога. – Наташа, принеси мне чего-нибудь поесть и кофе побольше! Земцова, ты меня слушаешь?

Юля очнулась и замотала головой.

– Да, извини. Все в порядке.

– Так вот. Григорий Омлетов, он же Гамлет, – тот самый хирург, о котором я узнал от девушки в «Желтом драконе» – Риты.

– Ты был в «Желтом драконе»? Правильно сделал, я была занята… И что же? Ты говоришь, он убит?

– Да. Я сам лично обнаружил труп. Но ты спроси меня, как он был убит!

– И как же, Игорь?

– Кто-то воспользовался приемом Медичи…

– А если попроще.

– Отравленные деньги. Он пересчитывал их и отравился парами, может, лизнул пальцы… Сильнейший яд, но какой, я пока не знаю. Одно ясно – такой яд в аптеке не купишь, здесь работал профессионал. И этот хирург что-то знал. Иначе зачем было его убивать? Ведь деньги все при нем, его не ограбили, как, скажем, Катю Уткину…

– Ты думаешь, существует какая-то связь между убийством Уткиной и смертью хирурга?

– Теперь я точно это знаю. В его записной книжке я нашел листок с рисунком. И знаешь, каким?

– Каким?

– Этот рисунок в точности совпадает с рисунком шрама на трупе Уткиной, понимаешь?

– Значит, это его работа.

– Но ты сейчас будешь удивлена еще больше, когда узнаешь, что в записной книжке я нашел еще целую пачку рисунков предполагаемых шрамов. А что, если Уткину убил сам Гамлет?

– Подожди, не так быстро. Где записная книжка, рисунки? Ты все отдал Корнилову или же это он тебе дал только посмотреть?

– Записная книжка у меня, а листы с рисунками – у Корнилова. Он мне так и сказал, мол, занимайся адресами, а я займусь рисунками.

– Покажи мне записную книжку.

Шубин достал крохотный блокнот, исписанный ровным почерком: сплошные инициалы и номера телефонов.

– Здесь слишком большой список, чтобы придавать ему такое значение. Я просто уверена, что Гамлет – никакой не убийца. Он – хирург, и все эти телефоны и инициалы скорее всего имеют отношение к его клиенткам. Ты можешь прямо сейчас позвонить по одному из этих номеров и спросить, кто возьмет трубку, не знает ли этот человек хирурга, который мог бы сделать художественный шрам. Это же не преступный бизнес, а потому твоему абоненту, если, конечно, он жив и здоров, не составит труда рассказать тебе про Гамлета.

Шубин набрал один из номеров и был поражен, когда все получилось именно так, как предсказала Юля. Девушка, взявшая трубку, охотно сообщила, что «хирург с красивым именем Гамлет живет на набережной» и «режет потрясные шрамы». После чего последовал его номер телефона.

– Значит, Гамлет не убийца, – разочарованно протянул Шубин.

Юля остановила свой взгляд на странице блокнота, где был адрес Кати Уткиной. Сверху вместо подзаголовка стояло подчеркнутое «Мих. Сем.».

– Смотри, опять Михаил Семенович. Но только его номера телефона нет. Жаль, ужасно жаль. Зато подтверждается тот факт, что у Кати на самом деле был знакомый Михаил Семенович. Только вот теперь к ним двоим добавился еще и Гамлет. Ничего себе компания: два трупа и неизвестный. Вот еще, смотри, адрес, но без инициалов, без имени: Миллеровская, 12…

Наташа Зима с грохотом бухнула поднос с кофе и бутербродами на стол. Земцова с Шубиным вздрогнули и посмотрели на нее с недоумением.

– Наташа, в чем дело? – строго спросила ее Юля. – Потише нельзя?

– Вы сказали Миллеровская, 12? – спросила она.

– Да, а что, тебе известен этот адрес?

– В этом доме живет Женя Рейс. А если еще учесть, что она приходила сюда, в агентство, то можно предположить… Словом, она могла на самом деле тогда прийти не ко мне, а к тебе. Но чего-то испугалась и убежала. А ведь Женьку трудно испугать.

– А какая у нее квартира? – спросила Земцова.

– Двадцать пять.

– Так надо срочно к ней ехать! Даже если окажется, что она к истории с Уткиной не имеет никакого отношения, расспросим ее хотя бы о хирурге. А вдруг и у нее есть шрам? Игорь, Наташа, собирайтесь, поехали.

И Наташа, явно польщенная тем, что и про нее не забыли, быстро собралась, заперла все двери, они втроем сели в машину и помчались на улицу Миллеровскую.

…Страшные крики, которые раздавались из-за двери квартиры Жени Рейс, заставили Шубина принять крайние меры: он вышиб дверь.

Женя, вся мокрая от воды, которую пила, вероятно, для того, чтобы промыть желудок, каталась по полу в страшных судорогах и кричала: «Я хочу жить, я передумала…» Инстинкт самосохранения взял верх.

– Будем надеяться, что мы успели вовремя, – сказала взволнованная Юля, глядя, как Женю на носилках вкатывают в машину «Скорой помощи». – И если она останется жива, то только благодаря тебе, Наташа.

18. Обед всем смертям назло

Гел поселилась в гостинице «Европа» и первое, что она сделала, распаковав чемоданы, это купила газеты в надежде увидеть некролог со знакомой фамилией. Но газеты, словно сговорившись, молчали о смерти столь могущественного человека, каким был Бахрах. Из чего Гел сделала вывод, что либо Михаил Семенович был теневой личностью в городе, либо его смерть официальные органы держат пока в секрете.

После душа, заказав обед в номер, она включила телевизор и, не понимая смысла происходящего на экране – стрельба, крики, стоны, лужи крови и горы трупов, – вспоминала свою беседу с Земцовой.

Хозяйка частного сыскного агентства понравилась ей с первого взгляда.

Гел понимала, что, обращаясь к ней с просьбой разыскать человека по фотографии, она ставила перед ней невыполнимую, по сути, задачу. Но что поразило Гел больше всего, так это полное отсутствие любопытства у Земцовой: ведь она не задала ни одного наводящего вопроса! И как же она будет искать этого человека? Ходить с карточкой по городу, заглядывая в лица прохожих? Это было, по меньшей мере, смешно и нелепо.

Юля Земцова была не похожа на других, и Гел чувствовала, что под нежной белой кожей этой молодой женщины бьется сильное и доброе сердце друга. Такая не подведет, не предаст, не обманет. А вот Гел обманула ее с самого начала, не рассказав про Михаила Семеновича…

Уже покинув агентство, Гел еще на крыльце почувствовала непреодолимое желание вернуться в кабинет Земцовой и все-все ей рассказать. Даже про желтый конверт. Но не посмела. Ведь это была чужая тайна. Поехала в гостиницу, чтобы там еще раз хорошенько все обдумать, взвесить, а заодно привести в порядок свое разгоряченное сорокаградусной жарой тело.

И вот теперь она, распластавшись на кровати и вперив взгляд на экран с мелькающими на нем вампирскими физиономиями, горько сожалела о том, что не была с Земцовой откровенна. А что, если она, Гел, совершила дерзкое преступление, покинув «Черную лангусту»? Ведь если Михаил Семенович действовал не один, тогда ей за то, что она нарушила уговор, может грозить все, что угодно, вплоть до смерти. Ведь зачем-то понадобилось Бахраху, чтобы она торчала в этом треклятом баре до тех пор, пока там не объявится этот красавчик! И не зря же он тратил на Гел такие бешеные суммы!

Деньги ей привозили каждый раз незнакомые люди. Отдавали в руки конверт с долларами, даже не требуя расписки. И исчезали…

Все это было более чем подозрительно, а потому лишало Гел покоя. Да еще эта история с убийством Карповича…

Она уже видела, как возвращается в агентство и признается Земцовой в том, что она влипла, причем по самые уши, и что захлебывается собственным страхом и бессилием, что надо что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой немыслимой ситуации…

Она взяла телефонную трубку, но тотчас уронила ее на постель: на экране крупным планом появилось лицо мужчины, которое привлекло ее внимание. Это был явно местный канал, который крутил наспех сляпанную криминальную хронику. «В своей квартире погиб при невыясненных обстоятельствах гражданин Г.О. Соседка почувствовала запах… Следствие умалчивает…»

Гел выпрямилась, словно внутри ее пришла в движение сильная пружина. Она увидела Гамлета. Она бы узнала его в тысячной толпе. Это довольно красивое лицо… Волна дурноты подкатила к самому горлу. Или волна страха? Еще одно надгробие появилось на каменной и холодной плите ее жизни. Гел вся сжалась. Мало того, что в ее жизни никогда не было любви и тепла, так теперь к ее одиночеству и целой цепи ошибок прибавилась угроза смерти. Она не верила в совпадения, а потому смерть Михаила Семеновича теперь уж точно считала неестественной и была уверена в том, что его убили. И даже, если ей когда-нибудь станет известно, что он скончался от сердечного приступа или инсульта, она все равно никогда не поверит в это: существует масса самых разных ядов, симптомы отравления которыми полностью совпадают с симптомами этих «домашних» смертельных диагнозов. Естественная смерть Бахраха – это смешно.

Мужчина с фотографии. Смерть Михаила Семеновича. Смерть Гамлета. Кто следующий? Я?

Принесли обед. И Гел, несмотря на взволнованность, с жадностью набросилась на еду. Она с аппетитом съела салат и принялась за отбивную, после чего позвонила Земцовой, которая почему-то назначила ей встречу в городской клинической больнице, на скамейке в тополиной аллее, что у центральных ворот. Гел заказала такси, посчитав, что так будет надежнее, и уже через четверть часа мчалась по городу навстречу ветру и надвигающейся грозе.

Глава 5

19. Дмитрий

Горький осадок, оставшийся после разговора Дмитрия с Юлей Земцовой, был разбавлен струнным квартетом Моцарта и бутылкой красного вина. Сидя в пустой квартире и слушая музыку, Дмитрий пил вино и думал о женщине, с которой ему было совсем еще недавно так хорошо и спокойно.

Он сделал еще один глоток и решил позвонить Юле, извиниться. И хотя он не был уверен, что она слышала его вспышку гнева и раздражения, когда он кричал: «Дерьмо… Кругом одно дерьмо. Ненавижу. Всех ненавижу. Страну, общество, вонючий ресторан, эту кровать и тебя, шлюху, ненавижу…», потому что она спала, глаза ее были плотно закрыты, а грудь дышала ровно, все равно после этих слов ему показалось, что его лицо пылает, словно его хлещут по нему… Нервы ни к черту…

Он взял уже трубку, но почему-то не позвонил. Подумал, что этим звонком он признается в том, что все то, что она могла услышать, – не сон, а явь. Страшная и неотвратимая явь, после которой уже не будет Юли, не будет любви, не будет ничего и жизнь потеряет всякий смысл. Сегодня же я сделаю ей предложение, подумал он, вкладывая в понятие брака лишь ночное непрекращающееся блаженство и прогулки по ночному городу. Дмитрий был болен и не знал об этом.

В шесть часов вечера он вошел в свой ресторан, открыл ключом каморку, где хранилась его драгоценная гитара, включил свет, сел на продавленный диван и принялся настраивать гитару. Услышав звуки гитары, к нему заглянул бармен Герман.

– Хочешь Лолиту? – лицо его расплылось в сладострастной улыбке.

Услышав имя Лолиты – маленькой рыжей проститутки, которая за деньги и выпивку могла не только удовлетворить сексуальные желания мужчин, но даже сделать сальто-мортале на столе, заставленном бутылками, Дмитрий почувствовал приятное тепло внизу живота. Ему вдруг захотелось забыть на время о Земцовой – сложной, чистой и богатой женщине, которой было приятно обладать не столько физически, как психологически, и раствориться в приторном сиропе острых чувственных наслаждений порочной маленькой шлюшки Лолиты. Прямо здесь, в этой каморке, она припадет своим чудесным горячим ртом…

– Зови. Только скажи ей, что у меня всего двадцатка. Больше нет. Но ей на пиво хватит.

Герман ушел, явилась Лолита. Пьяненькая, веселая, качающаяся, как на волнах. В рыжих ее волосах играли блики электрического света. Полные губы она то и дело облизывала розовым язычком.

– Привет, Дим. Мы будем запираться или нет?

– Конечно… Запрись и иди ко мне.

Лолита закрыла дверь на засов и скользнула сначала к Дмитрию на колени. Обняла его и лизнула в шею. Кошка рыжая.

– А ведь ты сволочь, Дима, – вдруг услышал он и немного ошалел. Хотел отстраниться от девушки, чтобы увидеть ее лицо, но она не позволила, а лишь еще теснее прижалась к нему. – Сиди и не рыпайся… Я просто хотела сказать, что ты жмот. Что меня в прошлом году приглашали к одному господину, очень доброму господину, ласковому и сильному, как лев, он чуть не разорвал меня… Так вот… Двадцатка, говоришь? У тебя только двадцатка? Да ты только посмотри на меня, на мое лицо, на мою кожу, на мои бедра… – она вскочила и скользящим движением подняла юбку до талии, обнажив стройные молочные бедра. – А какой у меня рот, ты пробовал его на вкус? Это же спелая вишня!.. Так вот, тот господин заплатил мне столько, что мне хватило на шубку и осталось, чтобы я расплатилась за квартиру за полгода, понятно? Еще на килограмм мягкого сыра бри и бутылку шампанского. Ты еще не догадываешься, о ком я говорю?

Дмитрию захотелось удушить ее прямо здесь, в этой каморке, сдавить горло этой мерзкой шлюхи, чтобы только не слышать ее противного голоса…

– Это был твой отец. А ты – дерьмо… Даже Герман заплатил мне стошку. А ты – двадцатку… Скотина! Дерьмо!

И Лолита, резко повернувшись, наклонилась, задрав снова юбку и показав ему округлый задик. «Дерьмо!»

Хлопнула дверь. Дмитрий весь трясся. Даже зубы стучали. Он не сразу понял, что же произошло дальше. Ему хотелось разгромить всю каморку, разбить лампу, все, кроме гитары… Лолита и та заговорила с ним о деньгах. Снова о деньгах. Но ей положено. Она же проститутка. Она все делает за деньги. Но и я ведь тоже играю за деньги. И Герман прислуживает, разливая водку и мартини, за деньги. Сердце его стучало. Виски ломило. Но сердце, пожалуй, стучало слишком громко, и он испугался. Встал. Оказывается, стучали в дверь. Это, наверное, Герман. Скотина. Знал, что у меня нет денег, и решил подсунуть мне Ло. Подошел и распахнул дверь. Перед ним стоял Роман Георгиевич, нотариус. Друг отца.

– Дима, мне надо поговорить с тобой…

Роман Георгиевич был маленьким немногословным старикашкой, носившим все черное. Белые, с голубоватым отливом волосы на его маленькой птичьей голове казались снегом.

– Вы снова от отца… Я же говорил вам…

– Дима, твой отец умер, – проскрипел он меланхолично и в то же самое время по-деловому. – Сегодня днем. Я должен был прийти сюда, найти тебя и исполнить свой долг как друга. Вот… Этот конверт. Отец просил передать тебе в случае его смерти. А вот это – ключи от его квартиры. Я думаю, ты знаешь его адрес.

Дмитрий не воспринимал его слова.

Отец не может умереть. Такие люди не умирают. Мне все это снится. Я сейчас протяну руку, и она войдет в Романа Георгиевича, как в масло… Но рука уткнулась в плотный конверт. Снова деньги. Деньги. Если это так, то я сейчас же приволоку сюда эту поганку Ло и заставлю ее сделать…

– Мне очень жаль, Дима. Я всю жизнь знаю твоего отца. Он – непростой человек. И отношения у вас тоже были непростые. Если тебе нужна будет моя помощь в организации похорон – ты знаешь, где меня найти…

Маленький человечек в черном исчез. А в руках остался конверт. Желтый. Подписанный: «Бахраху Дмитрию».

Дмитрий вскрыл его, но вместо ожидаемой стодолларовой купюры (он почему-то был уверен, что отец оставил ему именно столько, раз конверт такой тонкий, значит, не больше одной купюры: ну не один же доллар?) из конверта показался белый листок. На нем размашистым почерком сильного и решительного человека было написано: «Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“».

Дмитрию показалось, что откуда-то сверху на его раскалывающуюся голову посыпался раскатистый заразительный хохот Бахраха-старшего. Он издевался над ним даже с того света, смеялся над ним, ржал как молодой и здоровый жеребец, приглашая его на какое-нибудь скандальное представление в стрип-баре «Черная лангуста», и предлагал ему уже не дешевку Ло, а женщину по имени Гел… Скотина. Дмитрий разорвал конверт вместе с листком и бросил в корзину. Ему захотелось, чтобы сейчас открылась дверь и в его каморку, каморку дешевого ресторанного лабуха-гитариста, вошла, осторожно ступая, словно боясь произвести шум одним своим присутствием, маленькая невзрачная женщина, его мать, которая прижала бы его к своей чахлой груди и поцеловала обескровленными сухими губами. Он закрыл глаза, и ему почудилось, будто откуда-то пахнуло горячим мылом…

20. Обитатели ресторана «Охотничий»

Гел позвонила Земцовой в тот момент, когда Юля выходила из палаты реанимации, где лежала белая как бумага Женя Рейс. Врач, принявший ее и первым осмотревший, сказал, что, помимо тяжелейшего отравления снотворным, на теле пациентки присутствуют все признаки изнасилования, а также имеется большое количество гематом, ссадин и порезов. Разбито лицо, поранено ухо…

Наташа Зима рыдала внизу, в приемном отделении, прижавшись к Шубину. Плечи ее ходили ходуном, она никак не могла успокоиться и во всем, что случилось с Женей, винила только себя. И как Игорь ее ни убеждал, что все это лишь цепь случайных совпадений и что Женя взрослая женщина, способная сама постоять за себя, Наташа все равно была безутешна.

Юле Земцовой было тоже не по себе. И только звонок Гел немного отвлек ее.

Она вышла в больничный двор, засаженный тополями, села на скамейку и стала поджидать свою удивительную клиентку, заплатившую ей три тысячи долларов только за то, чтобы Юля нашла ей парня, по сути, ее же, Юлиного, любовника…

Гел она узнала сразу. По гордо посаженной красивой голове, по осанке, по походке. В ней чувствовалась грация крупной и хищной кошки. Дмитрий будет счастлив, что его разыскивает такая красивая женщина. И бросит меня. Будет жить на содержании Гел. Она улыбнулась своим мыслям, хотя на самом деле внутри ее клокотало слишком много противоречивых чувств, чтобы их можно было выразить одной лишь улыбкой…

– Я рада тебя видеть… Я буду на «ты» и запросто, иначе у меня ничего не получится, – Гел налетела на нее как ураган. Села рядом. – Мне непросто далось это решение, но я не могу больше ждать…

Юля решила ее не перебивать, чувствуя, что сейчас она услышит нечто, имеющее непосредственное отношение к Дмитрию.

– Понимаешь, все началось давно, года два тому назад, когда мне было очень плохо и я… Словом, я докатилась до того, что стала просто нищей. Без денег, без работы, но с подбитым глазом. Вот так…

И тут вдруг до Гел дошло, что они находятся в больничном дворике.

– Юля, вы извините меня… – она вернулась на «вы» и взяла руку Юли в свою. – Мы в больнице… Что-нибудь случилось?

– Да, случилось. Попала в беду подружка моей секретарши, Женя Рейс… Кто-то поиздевался над ней… Сволочи. Она хотела уйти… совсем уйти…

Гел лихорадочно вспоминала, где она могла уже слышать это странное сочетание «Женя Рейс»: отправилась в последний рейс…

– Женя Рейс? Я где-то уже слышала эту фамилию… Она жива? Что говорят врачи?

– Говорят, что положение тяжелое.

– Ее изнасиловали? – в голосе Гел послышался металл.

Юля только что поняла, что рассказала совершенно незнакомому человеку о несчастье, постигшем Женю. Сказала слишком много для такой степени знакомства.

– Можешь мне не отвечать. Но все это нельзя так оставлять, надо найти этих гадов, а сейчас сделать все необходимые анализы… Она ничего не говорит?

– Нет…

– Просто у меня тоже были в жизни похожие истории… Может, мы встретимся завтра, а то у тебя сейчас такой вид…

Запел телефон. Юля движением, в котором чувствовалась невероятная усталость, достала его из кармана.

– Слушаю…

Гел видела, как глаза ее расширились, а губы задрожали.

– Я еду к тебе… Никуда не уезжай. Он уже в морге? В каком? Не знаешь? Хорошо, я постараюсь выяснить… Ты сейчас где, в ресторане? Дождись меня там. Я тебе перезвоню…

Юля смотрела на Гел, как на неодушевленный предмет, не видя ее. Потом, тряхнув головой, приняла какое-то решение и набрала номер.

– Виктор Львович, это я, Юля. Вы не знаете, в каком морге находится тело Бахраха? Пожалуйста, узнайте по своим каналам. Это очень важно. Я перезвоню… Хорошо, значит, я буду ждать вашего звонка…

Гел похолодела. Тело Бахраха… Она смотрела, как Юля набирает следующий номер, затем еще один. Юля звонила в справочную, затем в похоронное бюро, справлялась о ценах, условиях… Наконец замерла и, положив на колени телефон, стала ждать звонка. Когда же он прозвучал, вздрогнула. Схватила дрожащими руками, обеими, словно боялась уронить.

– Да, слушаю… Не у Леши? А где? Записываю… Пожалуйста, позвоните туда и предупредите о моем приезде. Это касается близкого мне человека…

Затем, отключившись, бросила в сторону Гел:

– Умер отец моего друга. Извини, но мне сейчас надо срочно ехать к нему. Ему одному не справиться. Пойдем, я подвезу тебя куда-нибудь по дороге…

В машине Юля сопоставляла факты: явление Гел, фотография Дмитрия, смерть его отца, Бахраха… Как это может быть связано?

– Черт, я же не спросила, как его зовут! – она резко затормозила, и машина чуть ли не вылетела на обочину. – Совсем память отшибло!

– Его зовут Михаил Семенович, – проговорила Гел убитым голосом. – Я и ехала-то к тебе, чтобы все рассказать о нем.

– Михаил Семенович? – машина словно сама рванула в сторону и чуть не зацепила фонарный столб. – Вот черт, она совсем не слушается меня…

– Ты просто нервничаешь. Успокойся, иначе мы во что-нибудь впишемся. Веди спокойно машину, а я, может, успею тебе кое-что рассказать…

Юля, всю дорогу слушая Гел и стараясь ее не перебивать, так и не смогла признаться ей в том, что тот самый парень, которого она ищет, сын Бахраха – Дмитрий. Ей хотелось сначала все выяснить до конца, во всем разобраться, а уж потом она решит, надо ли Гел знать о существовании Дмитрия или нет и стоит ли рисковать им, а если и стоит, то ради чего.

В сущности, история Гел была проста. И сильно смахивала на историю покойной Кати Уткиной. Та же безработица, затем – встреча с таинственным Михаилом Семеновичем, шрам, сделанный хирургом Гамлетом, и головокружительное путешествие в Москву, где ей предстояло жить в купленной и оформленной на ее имя квартире, при деньгах, при баре…

– И ты согласилась? Не испугалась? – Машина петляла по узким улочкам старого Саратова в поисках парковки. Еще несколько минут, и они будут у ресторана «Охотничий». Юля, заслушавшись Гел, все-таки привезла ее сюда.

– У меня не было выбора. К тому же я не из пугливых. А еще, – вдруг услышала Юля и поразилась, как это могут в одном человеке сочетаться трезвость ума, способность реально оценивать ситуацию с мистической верой в потусторонние силы: – Я верю в судьбу, в бога, дьявола… Думаю, что это было испытанием для меня…

– Брось! – в сердцах выкрикнула Земцова. – Какое, к черту, испытание, когда этот Михаил Семенович попросту манипулировал вами, вынуждая подписывать документы, с помощью которых обогащался. Он рисковал вашими жизнями…

– Почему «нашими»? Почему ты говоришь во множественном числе?

– Да потому, что мы уже приехали… – она не захотела рассказывать ей про Катю Уткину и про то, как она закончила свою жизнь. – Гел, где ты остановилась? Оставь мне свои координаты, сиди и жди моего звонка. Дело куда серьезнее, чем ты можешь себе это представить.

– Да я уже устала ждать! Я как кошка, которой подпалили шерсть, я уже чувствую этот мерзкий запах гари… Поверь, я не трусиха, но то, что сейчас происходит вокруг меня, наводит ужас, заставляет меня подпрыгивать от каждого подозрительного шороха, звука… Ведь это же я нашла Михаила Семеновича мертвым, понимаешь? Я! Поэтому-то и испугалась, примчалась к тебе. Хотя я бы и так к тебе приехала, потому что слышала о вашем агентстве и мне позарез надо было найти этого парня с фотографии… Но одно дело – фотография, а другое – мертвый Бахрах!

– И как он выглядел… мертвым?

– Как покойник! – развела руками Гел. – Ни крови, ни дырки от пули в башке, ничего такого… Жара. Я думаю, он умер от инсульта, но это я так, я же не врач…

– Но он действительно умер от инсульта. Мне об этом сказал его сын. Так что ты попала в самое яблочко… Гел, и откуда ты только взялась…

– Короче. Я живу в «Европе». Номер триста три. Записывай номер телефона…

…Юля вошла в прохладный полумрак ресторана и сразу же увидела сидящего за стойкой бара Дмитрия. Он не был расстроенным. Его лицо выражало лишь некоторую озабоченность, не более.

– А… Это ты?

И тут она заметила Германа. Белокурый бармен почтительно поклонился ей как старой знакомой. И почти в это же самое время на соседний стул забралась, икая и покряхтывая, рыжая девушка, которую Герман представлял ей совсем недавно как Лолиту. Бедняжка напилась в стельку. Юля вдруг подумала, что телефонный звонок Дмитрия был плодом ее воображения – уж слишком мирная и расслабленная обстановка царила в баре, где как ни в чем не бывало сидел и потягивал коктейль ее любовник, у которого несколько часов тому назад умер отец. Его противоестественное поведение вывело ее из себя.

– Дмитрий, у тебя умер отец… Тебе не кажется, что надо что-то предпринять, разыскать морг, где находится его тело, заняться организацией похорон…

– Собаке – собачья смерть… – Дмитрий поднял на нее подернутые мутью глаза и усмехнулся: – У меня нет денег, я же говорил тебе. Прошу вот у Германа в долг, а у него тоже нет. Он все потратил вот на эту шлюху, на Лолиту. Не стану же я просить деньги на похороны своего обожаемого отца у проститутки?

Лолита повернула голову и грязно выругалась, после чего с достоинством ответила:

– А вот у меня лично отложены деньги на мои собственные похороны. Не хочу, чтобы меня зарыли как собаку…

– Собаке – собачья смерть, – повторил Дмитрий и состроил брезгливую мину.

Юля, глядя на это неузнаваемое лицо, которое она так часто покрывала поцелуями, содрогнулась. Как она могла любить этого мужчину? Сейчас он вызывал в ней лишь отвращение. Что же делать?

– У меня есть деньги, я помогу тебе с похоронами. Ты поедешь со мной в морг? Я знаю, где находится тело твоего отца. – Эти слова дались ей с трудом.

– Разве ты не видишь, что я пьян? Возьми лучше с собой Ло, она в отличие от меня любила моего отца…

Это было уже слишком.

– Или ты берешь себя в руки и мы едем в морг, или ты больше никогда не увидишь меня! – крикнула она и с силой опустила маленький кулачок на оцинкованную поверхность стойки. – Размазня! У него отец умер, а он напивается здесь этим пойлом…

Движение – и фужер разбивается вдребезги, ударившись о мраморный пол.

– Иди, она правильно говорит, – невозмутимый Герман уже суетился вокруг ее ног с щеткой и совком. – Иди, Дима, так нельзя… Отец все-таки…

– Твой отец был классным мужиком, не чета тебе… – Лолита вытирает ладонью рот и устремляет взгляд своих красивых неподвижных глаз в свое прошлое, которое однажды пересеклось с живым, веселым и щедрым Бахрахом. Видение ее расплывается, как и пятно от пролившегося вина на ее платье…

– Лолита, вы на самом деле были знакомы с его отцом? – спрашивает Земцова, мысленно отмечая, что с этой рыженькой девушкой ей все же лучше будет говорить, когда она будет более трезвой.

– Была. Вы знаете, какой сыр самый вкусный? – она поворачивает к Юле свое лицо с печальными прекрасными и одухотворенными самой жизнью глазами и улыбается: – Это мягкий такой сыр, бри называется. Он очень дорогой. Но я заплатила за квартиру за полгода, а еще купила шубку из козлика. Я понимаю, конечно, что это не норковое манто, но и я не Марлен Дитрих… Я всего лишь Лолита. Да и то ненастоящая. На самом деле меня зовут… Герман, ты не помнишь, как меня зовут?

– Тебя зовут «золотой рот», Ло, разве ты забыла?

– Ты, Герман, когда-нибудь поплатишься за свой язык… вонючая ты свинья…

Юля пожалела, что отпустила Гел и предпочла ее обществу этот пошлый кабак с его пошлыми обитателями.

– Ну и черт с тобой, – она махнула рукой и направилась к выходу.

На лестнице ей стало плохо, закружилась голова, и она вспомнила, что весь день почти ничего не ела.

На лестнице возникла высокая фигура мужчины. Солнечные блики слегка осветили его лицо, и Юле показалось, что она видит перед собой мертвеца – большое лиловое пятно, словно печать смерти, расплылось на пол-лица…

21. Наследство в желтом конверте

Гел уже в гостинице вспомнила, что не рассказала главного – о конверте. Она успела лишь объяснить, каким образом оказалась в Москве и что подписывала какие-то документы, а вот про то, что ее контракт, пусть даже и устный, с Михаилом Семеновичем прекращал свое действие после того, как она отдаст конверт парню с фотографии, не сказала. Да и вообще какой это был разговор, если голова Земцовой была занята смертью Бахраха, оказавшегося, на удивление Гел, отцом ее друга. Значит, у Михаила Семеновича был сын…

Гел успела выкурить всего одну сигарету, как раздался стук в дверь. Она уронила сигарету и вжалась в кресло.

– Гел, это я, Юля, открой!

Она бросилась к двери. Распахнула ее и впустила Земцову.

– Испугалась? – она устало улыбнулась. – Слушай, к черту всех мужиков. Я устала, страшно хочу есть, пить и спать. Ты не составишь мне компанию?

– И ты ради этого приехала за мной? Могла бы позвонить…

– Просто я проезжала мимо… Я знаю одно место, где вкусная еда, ледяные напитки и где в жару холодно. А это как раз то, чего мне сейчас так не хватает…

Через полчаса они уже ужинали в прохладе «Каменного грота» – небольшого и почти безлюдного ресторана на берегу Волги.

Потом Юля спросила:

– Гел, ты могла бы сейчас на этой салфетке нарисовать мне свой шрам?

– Да, запросто. У тебя есть ручка?

Пока Гел рисовала, Юля думала, стоит ли ей говорить о том, что и хирург тоже мертв. Как вдруг услышала:

– Ты хочешь мне, наверное, сказать, что Гамлета отравили? – Гел протянула ей салфетку с рисунком. – Вот, примерно такой рисунок. Сначала вроде пятерки, а потом буква «И».

– Так ты знала о Гамлете?

– Случайно увидела по телевизору, представляешь? Только от тебя пришла, а тут такое…

– Испугалась?

– Конечно! Сначала увидела мертвого Михаила Семеновича, затем узнала, что убили хирурга… Испугаешься тут…

– Есть и еще один труп, связанный, как я думаю, с этими убийствами. Тебе незнакомо имя – Катя Уткина?

– Слышала где-то… Но вот где, не могу вспомнить, так же, как и эту Рейс… Рейс – последний рейс… Постой! Я, кажется, вспомнила. Хотя могу и ошибаться… «Последний рейс», так напевала одна девица в очереди… На бирже.

У Кати Уткиной шрам тоже странный, состоящий из двух символов, подумала Юля. Она даже вспомнила рисунок: латинская буква «Z» и «А». Сейчас же перед ней на столике лежала салфетка с символами «5И» или «5U».

– Вы отмечались на бирже, и девица пела что-то про последний рейс… А что именно?

– Во-первых, ее вызвали, и мы узнали, что фамилия у нее такая «Рейс», а уже потом, в следующий раз, когда снова встретились там же, на бирже, – ведь мы приходили отмечаться в одни и те же дни, через две недели – эта самая Рейс сказала, что она пришла отметиться в последний раз, что это ее, так сказать, последний рейс, что она больше не придет. Но потом все равно приходила – деньги-то нужны, пусть даже жалкое пособие. Только я не знаю, получала она его или нет.

– А Уткина?

– Кажется, там была и Уткина. Уж больно запоминающиеся фамилии. Вот Уткину я в лицо не помню, а вот Женю Рейс вспомнила… Высокая красивая девица, хоть на подиум!

– Да, это она. И это именно она сейчас лежит в реанимации… А Уткину… убили. Зарезали ножом. И у нее тоже шрам, Гел. Примерно такой же, как у тебя.

– Шрам? Ты хочешь сказать, что этот Гамлет порезал не меня одну?

– Похоже, что так. Мы и к Жене-то приехали случайно – нашли ее адрес в записной книжке убитого Гамлета.

– А у нее тоже шрам?

– Нет, вот у нее нет.

– Это Михаил Семенович, точно. Вот гад! Воспользовался тем, что мы дошли до ручки, то есть до биржи, и взял нас, тепленьких… Свинья… Между прочим, он и жил-то напротив этой самой проклятой биржи.

– Вот как? Это интересно. А что ты можешь рассказать мне про фотографию? Ведь ты же хотела встретиться со мной, чтобы рассказать мне об этом, не правда ли?

– Правда. И я расскажу.

С этими словами она достала из сумки желтый конверт из плотной бумаги и протянула Земцовой.

– Весь смысл моего пребывания в стрип-баре «Черная лангуста» как раз и заключался в том, чтобы этот человек непременно нашел меня там и забрал этот самый конверт, понимаешь? А там, в этом баре, случилась заваруха, грохнули одного типа, и уже его люди убили и хозяина бара… – И Гел в подробностях рассказала Юле обо всем, что произошло в баре вплоть до того момента, когда она уехала из Москвы.

– Вот так я оказалась здесь. Я хотела встретиться с Бахрахом, чтобы объяснить ему, почему меня нет и уже не может быть в «Черной лангусте».

– Но ведь ты же никого не убивала…

– Ты предлагаешь мне вернуться туда?

– Извини… – Юля очнулась. – Я, кажется, увлеклась расследованием и вдруг представила себе, что ты возвращаешься в бар и встречаешься там с этим человеком…

– Но ведь он мог убить меня, как свидетеля каких-то махинаций… Ведь не стал бы Бахрах долго содержать меня. Когда-то я должна была уйти, что называется, со сцены…

– Но ты, Гел, ушла слишком рано. И если бы ты сейчас вернулась туда, мы бы узнали больше и о Бахрахе, и о том, что связывало тебя с Уткиной и Женей Рейс…

Земцова вертела в руках конверт. Она была заинтригована, хотя и чувствовала на ощупь, что там один тонкий листок.

– Гел, ты действительно не пробовала распечатать его?

– Я же не дура. А вдруг письмо с секретом? Я распечатаю его, а оно взорвется в моих руках…

– Глупости, – заверила ее Земцова. – Конверт слишком тонкий… Другое дело, что там может быть яд, как в точно таком же конверте у Гамлета. Но твоя смерть лишь помешала бы замыслам Бахраха. Я думаю, он был заинтересован в том, чтобы тот парень с фотографии получил конверт… Ты полагаешь, что сейчас его можно вскрыть?

– Безусловно! Ведь Михаила Семеновича нет в живых!

– Ты уверена в этом? Ты никогда не пожалеешь об этом?

– Нет…

Юля разорвала конверт и вынула оттуда двумя пальцами один-единственный листок, на котором крупными буквами было написано: «Марина Смирнова. Москва, Большая Масловка, дом 25, квартира 263».

– Ты знаешь ее?

– Нет, первый раз слышу. И на Масловке ни разу не была.

– Значит, это вектор. Вектор, понимаешь? Парень приходит к тебе, от тебя – к Марине Смирновой… И я не удивлюсь, если на ее ягодице тоже шрам. Вы все помечены. Вы – ходячий шифр… И этот человек с фотографии должен найти всех вас, чтобы сложить вместе мозаику из ваших шрамов. Вот так мне все это представляется… А хирурга Гамлета убил наверняка сам Бахрах, потому что тот, вероятно, выполнил всю работу, то есть нарезал все рисунки и стал ему не нужен. Скорее всего Бахрах расплатился с ним деньгами, пересыпанными ядом.

– А как же эта девушка… Уткина?

– Не знаю. И про Женю Рейс тоже ничего не знаю. Но если бы ты согласилась мне помочь, то мы могли бы вместе раскрыть это дело, и, таким образом, ты обрела бы душевный покой.

– Ты предлагаешь мне вернуться в «Черную лангусту»?

– Я поеду с тобой. Ведь Катя Уткина тоже отмечалась на бирже, была знакома с Михаилом Семеновичем и имела квартиру в Москве… – и Юля поделилась с Гел своей информацией. И даже назвала адрес Уткиной в Москве.

– И сколько же нас… таких, шрамированных? И кто этот парень? Киллер? Да, точно, киллер. Теперь я начинаю понимать… Женя Рейс. Что с ней случилось? Ее изнасиловали, и она попыталась отравиться… Но ведь это ты говоришь, что она сама пыталась отравиться, а на самом деле все могло быть иначе… Ее отравили!

– Успокойся. Единственно, в чем я точно уверена, это в том, что мы должны немедленно вылететь в Москву и найти Марину Смирнову. Уверена, у нее, как бомба замедленного действия, где-нибудь под подушкой, лежит точно такой же конверт уже с другим, следующим адресом… И пока мы не найдем последнее звено в этом шифре, в этом ребусе, тебе и всем остальным девушкам, попавшим в сеть Бахраха, будет грозить опасность.

– Но я боюсь, – застонала Гел. – И я не знаю, что меня ждет в «Черной лангусте».

– Ты ни в чем не виновата, а потому не должна ничего бояться. Скажешь, что у тебя была ангина, поэтому ты не могла появиться там раньше. Уверена, что теперь у этого бара появился новый хозяин, и я помогу тебе вернуться туда. Даже если потребуется самой стать стриптизершей… Шучу, конечно… Ну как, я уговорила тебя?

– У меня нет выхода. Полетели… Жаль только, что крыльев нет, а то поднялись бы в воздух прямо сейчас…

Юля отвезла Гел в гостиницу, а сама вернулась в ресторан к Дмитрию. Мертвое тело Бахраха не могло долго лежать в морге. Его надо было предать земле. Да и с Дмитрием пора было поговорить начистоту и спросить его, кто такая Гел, кем ему приходится.

Она вошла, но, кроме Ло, спящей за столиком, не увидела ни одного знакомого лица. Из второго зала раздавались голоса, но здесь, в баре, было непривычно тихо. Не слышно было и гитары. И бармен Герман тоже куда-то испарился.

Юля подошла к Лолите и тронула ее за плечо.

– Лолита, где все? Где Дмитрий?

Ло подняла голову и несколько мгновений смотрела на нее, явно ничего не соображая.

– Вы – Юля? – наконец спросила она и сощурила свои припухшие глаза.

– Да, я знакомая Дмитрия, гитариста. Он, я надеюсь, здесь?

– Вы ничего не знаете?

– Да знаю я, у него умер отец! Мы еще повздорили с ним, если помните, но я вернулась, потому что должен же кто-нибудь заняться похоронами. Где Дмитрий? Почему я не слышу его гитары? Разве его нет там, во втором зале?

– Я же говорю, что вы ничего не знаете… Диму же избили!

– Что? Избили? Кто?

– Откуда я знаю кто. Какой-то мужчина. Я его раньше никогда не встречала. Высокий такой, страшный, с фиолетовым пятном в пол-лица. Ворвался сюда, набросился на Диму, уволок к нему в каморку и принялся его избивать… После этого что-то искал здесь, орал на Германа…

– Лолита, вы ничего не путаете?

– Нет. Я даже протрезвела от страха.

– Надеюсь, вы вызвали милицию?

– Нет, здесь никто не любит милицию, знаете ли… Да и мужик этот, как пришел внезапно, так сразу же и ушел. Чуть дверь не вынес. Был ужасно злой на Дмитрия.

– Но где он? В больнице?

– Не думаю. Скорее всего он сейчас отлеживается дома.

Дмитрий долго не открывал. Юля стояла под дверью, не зная, что и думать. Вот тебе и тихоня. Отец – извращенец. Содержит женщин, да еще и покупает им квартиры в Москве. Принуждает их к тому, чтобы им сделали жуткие шрамы. Является стриптизерша и ищет его. А я чуть не вышла за него замуж… Гитарист, называется…

Послышался звук отпираемой двери, и вскоре Юля увидела опухшее лиловое лицо Дмитрия. Заплакав, она бросилась его обнимать. Сейчас ей было все равно, в чем он замешан, имеет ли отношение к красавице Гел и к остальным девицам, помеченным шрамами. Она видела перед собой своего любимого гитариста, чье нежное лицо изуродовал какой-то изверг.

Она уложила Дмитрия в постель и наложила на его разбитое лицо салфетку, смоченную ледяной водой. Затем позвонила знакомому доктору и объяснила, какого рода требуется помощь. Сережа Силкин, ее одноклассник и хирург, приехал через полчаса с чемоданчиком с инструментами и перевязочным материалом. Увидев Дмитрия, успокоил Юлю и сказал, что ничего серьезного нет, что кости целы и даже нос не пострадал. Но чтобы она не переживала, он сам на своей машине свозил Дмитрия в свою клинику, где ему сделали снимки. Все обошлось. Уже дома Сережа смазал раны и ссадины на лице Дмитрия, сделал ему обезболивающий укол и, получив полагающийся ему гонорар, уехал.

– Ну рассказывай, кто тебя, – Юля села рядом на постель Дмитрия и взяла его руку в свою. В комнате пахло йодом и еще каким-то лекарством. – Ты знаешь этого человека?

– Было темно… Лицо знакомое, но я так его и не узнал.

– Что он хотел от тебя? За что бил?

– Он хотел узнать, что в том письме, которое мне принесли.

– Письмо? Тебе принесли письмо? Но кто? Откуда письмо?

– От отца. Его принес мне его друг, Роман Георгиевич. Он нотариус, дружил с моим отцом, и всю жизнь отец через него пытался всучить мне свои проклятые деньги… – И тут Дмитрий заскулил как щенок, приподнялся, чтобы уткнуться перевязанным лбом в Юлину руку. – Это все из-за денег, меня избили из-за денег. А ты думаешь, они мне никогда не были нужны? Ты думаешь, я не понимаю, как это хорошо – иметь много денег? Но я не мог принять их от отца, я поклялся матери… Но она мне сгубила всю жизнь. И никто не знает, как я хотел тогда остаться с отцом, с веселым и сильным отцом, а не дышать мыльными парами…Она сгубила жизнь и себе, и мне. И это вместо того, чтобы принимать деньги от отца и жить на полную катушку. Она бы могла получше выглядеть, найти себе мужчину и устроить жизнь, но она все стирала и стирала чужим людям, стирала и стирала… Ненавижу!

Дмитрий сорвал с себя простыню, вскочил, и Юле показалось, что она услышала скрип его зубов. Он был в ярости.

– Она даже там, – он поднял палец к облупившемуся потолку, – сейчас смотрит на меня и грозит мне, хочет забрать меня к себе, чтобы ей не было там так одиноко. Она превратила меня в ничтожество, в нищего. Ведь останься я с отцом, все было бы иначе, у меня была бы приличная квартира, машина, и не ты мне, а я тебе покупал бы вино и еду. Но я же дурак, я же принципиальный, я играю на гитаре и внушаю всем, и прежде всего себе, что я живу правильно, что совесть моя чиста. Но Лолита спала не со мной, а с моим отцом. И он платил ей, и она была довольна. Она сегодня высказала мне все это в лицо. Вот только откуда она узнала, что я – его сын… Ло – не дура, она с понятием. Но она оскорбила меня. Унизила… Эта грязная шлюха унизила меня, такого чистенького и честного. И все это из-за кого? Из-за нее, из-за той, что превратила всю мою жизнь в застиранную до дыр простыню… А я хочу, понимаешь, хочу похоронить своего отца. Ведь, кроме него, у меня никого нет. А у него никого не было, кроме меня. Разве что бабы, с которыми он спал. Он любил женщин и любил жизнь вообще… И мне будет не хватать его, несмотря ни на что… Но у меня нет денег, чтобы купить гроб.

– Я помогу тебе, Дима. Но ты мне сначала скажи, о каком письме идет речь? Что в нем?

– Роман Георгиевич принес мне его. Я не хотел брать, думал, там деньги. Как обычно. Но уж больно тонкий конверт.

– И что в нем было?

– Бумажка. Отец перед смертью решил посмеяться надо мной. Он ведь звонил мне при тебе, помнишь? Мы с ним снова поссорились. Думаю, что он не простил мне этого, а ведь тогда он, может, и почувствовал приближение своей смерти… Так вот. В этой записке он предлагал мне встретиться с какой-то девицей в баре в Москве, представляешь? Он, который знает, что у меня нет денег, предлагал мне девицу…

– Какую? В каком баре?

– Я только помню, что в Москве. Название бара не помню, но оно состоит из двух слов, первое «черный»… То ли паук, то ли осьминог, не помню… Я был не в себе от злости.

– Дима – ты сын Бахраха, состоятельного человека, и он мог оставить тебе наследство. Разве ты не понимаешь это?

– Но не оставил, однако…

– У него был адвокат? Ты знаешь что-нибудь об этом?

– Нет, я ничего не знаю. Разве что его квартира теперь будет моей да машина. Но для этого вовсе не обязательно искать его адвоката.

– Тоже правильно. И ты думаешь, что он послал Романа Георгиевича к тебе только за тем, чтобы посмеяться над тобой? А тебе не приходило в голову, что через эту девицу из бара он хочет передать тебе что-то посущественнее, то, что он в свое время не мог отразить в своих документах и что числилось на других людях? Я имею в виду его наследство…

– Я ничего не понимаю в этом. Квартира оформлена на него, об этом он сам мне говорил когда-то. И машина. Мне этого, как наследнику, вполне достаточно. И если бы он хотел оставить мне что-нибудь еще, то передал бы через Романа Георгиевича. Это могли быть наличные… – в его тоне прозвучали мечтательные нотки.

– Имя «Марина Смирнова» тебе ни о чем не говорит?

– Абсолютно ни о чем.

– Ты рассказал тому человеку, что избивал тебя, о письме?

– «Черный мангуст», – вдруг вспомнил Дмитрий и даже привстал с постели. – Так называется бар. А женщину эту зовут Гел. Да, я рассказал об этом ему. Я не мог терпеть боли. Да и что с того, что я ему об этом рассказал?

– Теперь он поедет в Москву и будет там искать эту Гел, – ответила Юля.

– А мне-то что до этого? – покачал головой Дмитрий, и голова его опустилась на подушку. – Пусть едет…

Юля подумала в эту минуту, что он скрывает от нее имя человека, который избил его. Он испугался, и ему действительно мало что надо от жизни…А ведь его отец содержал как минимум трех женщин в Москве. Сначала купил им квартиры, а потом использовал их, как подставных лиц… Это приличные деньги. Гел права – просто так Бахрах бы не стал тратиться.

Неприятная мысль о том, что она так много сил и времени уделяет человеку, психически нездоровому, страдающему нервным расстройством, отравляла последние минуты их разговора. Ей захотелось уйти, причем уйти навсегда, но поскольку теперь и Дмитрий был связан с делом Гел и убитой Кати Уткиной (а может, и с тем, что случилось с Рейс), то она не могла вот так просто порвать с Дмитрием. Кроме того, она понимала, что должна помочь Дмитрию с похоронами Бахраха. И тут же она поймала себя на том, что хочет присутствовать на его похоронах, хочет увидеть всех тех, кто почтит своим присутствием это скорбное мероприятие. Надо определиться с датой похорон и срочно дать объявления во все местные газеты.

Она сказала об этом Дмитрию.

– Твои деньги, ты и поступай, как считаешь нужным. И если ты поможешь мне сейчас, я никогда не забуду… И вообще, я очень жалею, что когда-то был груб с тобой…

Дмитрий заплакал. И слезы покатились по его распухшему, изуродованному лицу.

– Я поеду в морг… Ты не хочешь со мной?.. – спросила она осторожно.

– Нет, я не смогу смотреть на него. Я даже не представляю себе, что будет на похоронах. Ты же видишь, что я весь на нервах, мне плохо… Кто бы знал, как мне плохо.

Юля вышла из квартиры Дмитрия с тяжелым чувством, словно оставила склонного к суициду человека с острой бритвой в руках или лошадиной дозой яда в стакане. Она боялась за Дмитрия. Зато теперь, после того, как она поговорила с ним, ей стало ясно, что он ни о какой Гел никогда прежде не слышал. И даже не запомнил правильное название бара: назвал вместо «лангусты» «мангуста». Но и Бахрах-старший не мог так нелепо пошутить, оставив ему посмертную записку ради того, чтобы лишний раз позлить своего непутевого сына. Скорее всего, он хотел оставить ему деньги или какие-нибудь драгоценности, но, поскольку до самой смерти между сыном и отцом были сложные и неприязненные отношения, Михаил Семенович мог просто в силу своего характера заставить сына хорошенько помучиться, прежде чем тот сможет получить хотя бы что-то из отцовского наследства. Но если предположить, что и Катя Уткина была одним из звеньев этого ребуса, то кому понадобилось ее убивать? И имеет ли к этому отношение… Олег Хмара?

Из машины она позвонила Шубину. Рассказала про Дмитрия. Они договорились встретиться в городском морге через полчаса.

Судмедэксперт, предупрежденный Корниловым о приезде Земцовой, встретил их – Юлю и Игоря – довольно тепло и даже предложил выпить. Но они отказались. Юля смотрела на тело человека, которое было когда-то таинственным Михаилом Семеновичем, и пыталась понять, что движет людьми на пути к богатству? Желание быть независимым или же все-таки жажда власти? Бахрах, с виду обыкновенный мужчина преклонных лет, был хорошо сложен и при жизни обладал довольно приятной наружностью. Даже мертвое его лицо выражало высшую степень покоя и уверенности в себе. Она ужаснулась этому открытию – ведь перед ней лежал труп!

– Инсульт, – услышала Юля за спиной и вздрогнула. – Жара, вот старик и не выдержал…

После морга приехали к Юле домой. По дороге купили еды, вина. Действовали не сговариваясь, так, словно не существовало никакой Наташи Зимы, никого…

Поужинали и, усталые, вытянулись на постели. Как муж и жена. Как любовники. Как очень близкие люди…

Глава 6

22. Пятое звено – замыкающее

Женя Рейс открыла глаза, и ужас ледяной волной окатил ее помутившееся сознание. Она была в палате одна, рядом с кроватью стояла система жизнеобеспечения.

Сейчас, когда прошло какое-то время, она поняла, что там, дома, находясь на грани отчаяния, она чуть было не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Но вовремя одумалась. Принялась промывать желудок.

В голову полезли мысли о том, как другие женщины переживают изнасилование. Некоторые вот, как она, пьют горстями таблетки. Другие лезут в петлю. Третьи наглухо запирают свою личную жизнь и превращаются в мужененавистниц. Она гнала от себя воспоминания, но тщетно.

– Познакомьтесь, это Женя, – сказал Корнетов, и она вдруг почувствовала, что он крепко держит ее за руку. До нее постепенно стало доходить, где она находится. Распаренные мужики, голые девушки с затравленными лицами.

– Ты зачем привел меня сюда? – спросила она, все еще уверенная в том, что в любую минуту сможет вырваться из его цепких лап и убежать.

– А ты не догадываешься? Я соскучился по тебе.

– Ты хочешь показать своим друзьям, насколько сильно ты по мне соскучился? Прямо здесь, у них на глазах?

– А почему бы и нет…

– Отпусти мою руку, иначе…

– …иначе что? Иначе мы будем брыкаться, кусаться? Разве тебе не хочется познакомиться с моими друзьями?

И вот в тот момент, когда Корнетов подтолкнул ее легонько в спину, направляя к своим дружкам, Женя поняла, что надо действовать. Она резко повернулась и ударила Корнетова прямо в лицо. Кулаком. Затем, воспользовавшись тем, что тот от неожиданности отпустил ее руку и схватился за разбитый нос, бросилась к столу и одним движением руки смахнула с него несколько бутылок. Послышался звон битого стекла. Одна из девушек завизжала и соскочила с мужских колен, бросилась к выходу. Другая спряталась под стол. А Женя, схватив со стола большое блюдо с остатками еды, швырнула его в сторону, словно желая устроить как можно больше шума. Она действовала нелогично, круша все подряд, пока не почувствовала, как сильные руки схватили ее и куда-то понесли. «Ну и девка у тебя, Миша, огонь… Держи ее… Я аж протрезвел в натуре… А ты, маленькая, расслабься. Мужики, вот не знал, что могу протрезветь… Не рыпайся, маленькая, веди себя смирно…»

…Кто-то вошел в палату. Высокий мужчина в бирюзовом халате и такой же шапочке. Представился Виктором Ивановичем и сел напротив Жени.

– Как вы себя чувствуете, Женя?

– Сносно.

Она смотрела на него и пыталась понять, знает ли он, врач, что с ней произошло, и если нет, то стоит ли ему говорить об этом.

– Мы взяли все необходимые анализы, вас осматривали судмедэксперт и наш гинеколог. И теперь от вас зависит, заводить уголовное дело или нет. Там, в коридоре, человек из прокуратуры, он хотел бы с вами побеседовать…

– Я не готова говорить на эту тему с посторонним человеком. Если можно, вызовите ко мне, пожалуйста, Наташу Зиму, а еще лучше – Земцову. Мне надо посоветоваться.

– Хорошо, я позвоню ей.

– Вы знаете ее?

– Она была здесь с вашей подругой, Зимой… Какая фамилия, надо же… Женечка, может, к вам пригласить психолога?

– Нет, со мной все в порядке.

– Вы – сильная девушка, – Виктор Иванович улыбнулся. – Между прочим, там к вам пришли…

– Кто?

– Одна ваша знакомая. Меня предупредили, чтобы я к вам никого из посторонних не пропускал, но пусть она хотя бы заглянет к вам, а там вы уже сами решите, хотите вы с ней поговорить или нет…

– Валяйте… – она устало махнула рукой и поняла, что еще очень слаба для борьбы, на которую мысленно уже успела настроиться.

Виктор Иванович вышел, а в дверях показалась женская голова. Белозубая улыбка на фоне желтых роз. Она где-то уже видела эту женщину. Но где?

– Рейс, привет! «Последний рейс, последний рейс»… – запела голова. – Ты помнишь меня? Биржу?

При слове «биржа» Женя приподняла голову, и слезы брызнули из ее глаз.

– Гел! Это ты?

– Я! – Гел проскользнула в палату и села на стул, на котором только что сидел врач. – Привет, дорогая.

Она нашла под простыней прохладную руку Жени и крепко сжала.

– Ну как ты? Держишься?

– А что нам еще, бабам, остается делать?

– А ты не знаешь что?

– Знаю… Расслабиться и получить удовольствие. – Она горько усмехнулась. – Ты откуда? Хорошо выглядишь…

– У меня к тебе разговор. Ты как, можешь меня послушать? У тебя есть силы?

– Есть.

– Тогда сначала послушай меня, а потом, если захочешь, расскажешь что-нибудь сама…

И Гел, обрадовавшись, что память не подвела ее и что она видит перед собой ту самую Рейс, с которой они провели вместе столько часов в очереди на бирже, для начала сделала вид, что ничего не знает, по какой причине ее подруга по несчастью попала в больницу, а потому принялась сразу же рассказывать ей о своей встрече с Михаилом Семеновичем. С одной стороны, она хотела отвлечь Женю от горьких мыслей об изнасиловании, которому она подверглась, с другой – ей хотелось расспросить, оставлял ли ей Бахрах какой-нибудь конверт?

Но Женя, выслушав ее несколько карикатурный рассказ о том, как «добрый дядечка» подобрал ее, накормил и обогрел, несколько минут молчала, глядя в сторону окна, словно обдумывая, стоит ли и ей, Жене, так раскрываться перед Гел. И не подстава ли это. Ведь эту яркую девушку она знала самую малость. И все же обаяние Гел растопило недоверие, и Женя рассказала ей о своей встрече с Михаилом Семеновичем.

– Покажи мне свой шрам… – попросила Гел. Ее словно несла какая-то неведомая сила вперед, напролом, минуя советы и участие Земцовой. Она знала, что поступила самовольно, приехав с самого утра к Рейс, но ничего не могла с собой поделать. Ее всю ночь мучили кошмары, она думала про убитую Уткину, Гамлета, изнасилованную Рейс.

– Но у меня нет никакого шрама… Мне не успели его сделать. Ведь он умер на моих глазах…

Женя рассказала про звонок.

– Ты хочешь сказать, что его хватил удар после звонка?

– Думаю, да. Хотя, возможно, это просто трагическое совпадение.

– А кто звонил? Мужчина? Женщина?

– Когда я взяла трубку, то услышала женский голос.

– И что же это за женщина такая, которая так напугала его? Причем напугала смертельно? – Гел почесала лоб. – Ведь Бахрах – не из пугливых. Что такого ему сказала женщина, что могло произвести такое впечатление? И кто она? Ты не можешь вспомнить тембр ее голоса?..

– Нет, что ты. Я же слышала ее всего мгновение. Кажется, молодой голос.

– А ты не можешь вспомнить, как сам Бахрах отреагировал на звонок? Не на голос, а на сам звонок?

– Могу. Когда раздался звонок, он весь напрягся и сказал мне: «Женечка, будь другом, возьми трубку и скажи мне, мужской голос или женский?» Я взяла и, когда услышала голос, прикрыла ладонью трубку и сказала, мол, женский. После этого он вздохнул с видимым облегчением и взял трубку. Причем его лицо, когда он слушал этот голос, поначалу было спокойное, если не довольное. И вдруг с ним что-то произошло, лицо его перекосилось, и он рухнул…

– Женский голос… Человек, который позвонил ему, мог быть и мужчиной. Он мог попросить любую женщину позвать Бахраха к телефону, этого ведь тоже нельзя исключать.

– Да, я понимаю.

– Значит, существуют две версии на этот счет: либо эта женщина сказала ему что-то, что так сильно повлияло на него – испугала или пригрозила (или вообще раздался голос, что называется, с того света, понимаешь?); или женщина была лишь посредником, и с Бахрахом говорил мужчина, сообщивший ему что-то очень неприятное для него…

В дверь постучали, и Гел первая увидела Земцову. Как самозванка, как школьница, без разрешения вторгшаяся в святая святых – учительскую и застигнутая врасплох за исправлением двойки в классном журнале, Гел побледнела, а потом покраснела.

– Юля? Привет.

– Привет.

Земцова бросила взгляд на сиротливо лежащий на самом солнцепеке на подоконнике букет желтых роз и покачала головой.

– Что же это вы банку не могли найти? Я сейчас… – и она, взяв букет, вышла из палаты.

– Мне крышка. Я не должна была приходить к тебе сюда и задавать дурацкие вопросы. Да и рассказывать тоже не должна была. Ты уж не выдавай меня. Ведь Земцова помогает мне отыскать одного человека. Она – классная девчонка, она мне ужасно нравится. Но мне не терпелось повидать тебя и расспросить про Михаила Семеновича.

– Да ладно, не дрейфь, я ничего ей не скажу. Между прочим, я тоже приходила к ней еще перед тем, как начать встречаться с ним, но разговора не получилось, в меня тогда словно черт вселился…

– А ты про Уткину знаешь?

– Уткину? А это кто?

Но Гел, неуправляемая в своем стремлении как можно скорее выпутаться из той ситуации, куда она сама же себя и загнала, а потому действующая импульсивно и, разумеется, непродуманно, к счастью, не успела потрясти и без того находящуюся не в лучшем душевном состоянии Женю рассказом о смерти Кати. Вернулась Земцова с трехлитровой банкой в руках с оживающими в воде розами.

– Я вижу, ты немного пришла в себя? – Юля придвинула стул к постели больной и внимательно посмотрела ей в глаза. Ей показалось, что Женя чем-то встревожена. – Как самочувствие?

– А как можно себя чувствовать после того, как тебя изнасиловали сразу трое мужчин?

– Извини… – смутилась Юля.

– Да нет, это я так… – поспешила успокоить ее Женя. – Физически я чувствую себя ничего, только слабость…

– Вы знакомы? – она взглядом скользнула по Гел, которая все это время делала Жене «страшные» глаза и боялась, что ее выдадут.

– Да, мы знакомы. Гел приходила со мной отмечаться на биржу. Если бы не она, мы бы там с тоски подохли, честное слово…

– Неправда, это ты всех смешила своей песенкой про последний рейс…

– Гел, – Юля медленно повернула голову, пытаясь встретиться взглядом с ее бегающими глазами, – ты рассказала ей что-нибудь? Гел, я же вижу, что ты нервничаешь. Мы ничего не должны скрывать друг от друга. Дело очень серьезное… И хотя я пока не могу рассказать вам обо всем, что произошло вчера…

– А что, вчера еще кого-то убили? – вырвалось у Гел.

– Не совсем… – улыбнулась Земцова, впервые видя Гел, ведущую себя, как ребенок. – Девочки, давайте поговорим начистоту… Женя, сначала я задам несколько вопросов тебе, хорошо?

– Да.

– В записной книжке одного хирурга, попросту шрамиста по кличке Гамлет, которого убили не так давно, мы нашли твой адрес.

– Гамлет? Его убили? Но когда?

– Ты знала его?

– Не то чтобы знала… Я встретилась с ним на квартире одного человека.

– Как его звали?

– Михаилом Семеновичем… – и Женя сбивчиво рассказала удивленной Юле о том, как стала любовницей Бахраха, как он уговаривал ее сделать ей шрам и как авансом подарил ей пять тысяч долларов.

Гел, услышав эту цифру, даже ухом не повела. Уж кто-кто, а она знала, что Бахрах никогда не скупился.

– Я отказывалась, и тогда он с грустной миной сказал, что ему очень жаль, что нам придется расстаться… И это при том, что он не был импотентом, понимаете? Я до сих пор не могу понять, зачем ему было уговаривать меня сделать этот шрам.

– А какой именно шрам, он тебе не говорил?

– Нет. Но я увидела рисунок этого шрама, когда пришел Гамлет. К тому времени Михаил Семенович был уже мертв. Он лежал в спальне на полу, а я от страха не знала, что делать… Пришел Гамлет и сказал, что тот конверт, который лежит на подносе, приготовлен для него. Что в нем деньги за работу, я их даже видела. Обыкновенные наши деньги, пухлая пачка, перетянутая резинкой, а сверху пачки – листок.

– И что на этом листке? Какой рисунок? – не выдержала Гел.

– Хочешь, я сама тебе скажу, что на этом листке было? – вдруг предложила Земцова, достала из сумки блокнот и ручкой нарисовала «IN». – Похоже?

– Да, похоже, – удивилась Женя. – Но откуда ты знаешь?

– Этот листок мы нашли у Гамлета в записной книжке.

– Я вспомнила, – вдруг сказала Рейс, – он сказал, что я – «пятая по счету»… Это точно. Я словно сейчас слышу его голос… А как его убили? Кто? За что?

– Его отравили. Он при тебе доставал деньги из конверта?

– Да, достал, посмотрел и обратно положил. Сказал еще, что в инструкции не сказано, чтобы он со мной делился…

– То есть все деньги забрал себе.

– Да.

– Дело в том, что именно эти деньги-то и были отравлены, причем очень сильным ядом. И если бы он вдруг с тобой поделился, то не деньгами, а… смертью… – вздохнула Земцова. – Ну и в историю вы влипли. Чертовщина какая-то. И как это вас угораздило встретиться с одним и тем же человеком?

– Так ведь он жил как раз напротив биржи, на Московской, – напомнила Земцовой Гел. – Я думаю, он просто пас таких вот неудачниц, как мы…

– Может, и пас, да только внимание свое обращал лишь на красивых девушек, – заметила Юля. – Стало быть, ему было не все равно, с кем работать…

– Работать? – удивилась Женя. – И это ты называешь работой?

Юля поняла, что проговорилась. В руках ее все еще находился блокнот. Она пометила себе: осмотреть помещение биржи на предмет подслушивающих устройств…

– А ты Марину Смирнову не знаешь? – снова двинулась напролом Гел.

Юля усмехнулась. Ей не нравилось, что расследование постепенно превратилось в хаотичное метание из стороны в сторону. Стройный ход ее мыслей постоянно разбивался об эмоциональные всплески и дурь Гел.

– Гел, я думаю, Жене нужно отдохнуть. Мы и так вывалили ей на голову целую кучу неприятных новостей. Ты, наверное, забыла, по какой причине она здесь оказалась? Пожалуйста, оставь нас наедине, мне необходимо поговорить с ней…

Обиженная Гел, шурша платьем, вышла из палаты.

– Она красивая, – вслед ей произнесла Женя, и по щеке ее потекла слеза. – Честное слово, лучше бы мы родились уродинами!

– Женя, кто были те люди, которые так поступили с тобой? Ты их знаешь? Ты будешь что-то предпринимать? Писать заявление? Там, в коридоре, сидит один человек из прокуратуры. Он ждет, когда ты согласишься принять его.

– Пусть уходит, – жестко ответила Рейс. – Я ничего не буду писать. Все это бесполезно. Эти люди – правительственные чиновники. Это не бандиты, не садисты, это обыкновенные зажравшиеся мужики, которые решили, что им позволено все. И я когда-нибудь, когда почувствую в себе силы, сама отомщу им.

– Хочешь почувствовать себя героиней киношного романа? Ты не веришь в наше правосудие?

– Нет, не верю. А еще – я боюсь их. Ведь после того, как они все это со мной сделали, я могла бы сразу обратиться в милицию. Но я же не сделала этого…

– Почему?

– Да потому, что я сама частично виновата… – и она, глотая слезы, рассказала о Корнетове, не называя его имени. – Понимаешь теперь, почему я поехала с ним? Я же думала, что за мной приехали совсем по другой причине…

– Ты приходила тогда ко мне?

– Да, хотела посоветоваться, навести справки об этом Михаиле Семеновиче. Уж слишком большие деньги он мне дарил. Все в долларах. Я не привыкла к таким суммам. Не знала, как относиться к таким щедрым подаркам. Теперь-то я точно знаю, что бы ты мне посоветовала.

– И что же? – удивилась Юля.

– Как что? Не встречаться с ним.

– Не скажи. Мужчинами не стоит разбрасываться, тем более такими щедрыми… К тому же ведь мы так ничего и не узнали о Бахрахе. Что он за человек? Откуда у него деньги? Ведь формально он просто пенсионер, и все… Так что еще неизвестно, что бы я тебе ответила. Это сейчас, когда я знаю о шрамах, о том, что эти шрамы были необходимым атрибутом всех девушек, с которыми он встречался, мне становится понятным, что вы имели дело не с простым пенсионером, а, возможно, извращенцем, больным психически человеком или же мошенником, который использовал эти шрамы, как носители информации…

– Информации?

– Конечно. Ты знала Катю Уткину?

– Нет.

– Она тоже встречалась с Михаилом Семеновичем, а несколько дней тому назад ее зарезали в собственной квартире. Хотя официально она проживала в Москве, как и Гел…

– В Москве? Гел живет в Москве?

– Да. И у Гел, и у Кати Уткиной – шрамы. Похожие, но в то же время разные. Состоящие из двух символов. И судя по тому, что Гамлета убили, ты должна была замыкать эту цепочку, как я теперь понимаю, из пяти звеньев. Ведь он сказал, что ты пятая? Раз его убили, значит, замыкающая, понимаешь? Вот и получается, – Юля снова открыла блокнот, – что вас было всего пятеро. Катя Уткина, Гел, ты – это пока три звена. Значит, остается найти еще двух девушек. И я уверена, что у них тоже по конверту. А у тебя нет конверта и фотографии. Так?

– Так… – Женя ничего не понимала. Глаза ее закрывались. Она была очень утомлена такой долгой беседой.

– Извини, что мы взяли тебя штурмом… Отдыхай. Я буду навещать тебя.

И Юля, думая о своем, вышла из палаты. В коридоре к ней подбежала Гел.

– Ну что, узнала что-нибудь еще?

– Ты хочешь поприсутствовать на похоронах своего благодетеля? Может, увидишь там кого?

– Даже не знаю, – сразу поостыла Гел. – А это необходимо?

– Думаю, что нам всем это будет полезно. А вдруг ты увидишь других знакомых девушек… с биржи?

– Хорошо, я согласна. А как Москва?

– После похорон полетим в Москву. Я думаю, что тебя уже ищут в «Черной лангусте»…

Гел побледнела.

23. Поминальный ужин

На похоронах Михаила Семеновича Бахраха собралось человек тридцать. Юля Земцова, организовавшая и оплатившая похороны, а также поминки в студенческой столовой, расположенной неподалеку от улицы Ипподромной, где в одном из складских помещений располагалась маленькая макаронная фабрика, директором которой числился Бахрах, чувствовала себя героиней дешевого водевиля, разыгрывавшегося в большом и сонном провинциальном городе. Какие-то серые, невзрачные личности ошивались на кладбище в надежде попасть на бесплатный поминальный обед, кто-то толкал заупокойную речь, вспоминая «честного труженика, добропорядочного гражданина» Михаила Семеновича, проработавшего всю свою жизнь на каком-то мукомольном заводе, затем овощехранилище и где-то еще, Юля даже не запомнила. Люди, собравшиеся возле могилы Бахраха, представляли собой самый настоящий сброд. А ведь она, зная, какими деньгами ворочал Бахрах, надеялась встретить здесь сытую, номенклатурную элиту. Слушая куцые речи, она отметила про себя, что людям о покойнике-то и сказать нечего. Рядом с гробом отца стоял Дмитрий. Он был явно не в себе, и Юля подумала, что он принял с утра какие-то мощные успокоительные таблетки.

Кроме Шубина, Гел и Дмитрия, из знакомых была еще Женя Рейс, которая сама попросила взять ее на кладбище. Она жаловалась, что больничная обстановка действует ей на нервы, что ее мучает бессонница и что ей необходимо как-то развеяться.

– Женя, но кладбище – это не театр и не дискотека, – попробовала возразить ей Юля, но, поймав затравленный взгляд Рейс, поняла, что та просто-напросто боится оставаться в больнице одна, зная, что и Гел, и все (под всеми подразумевались Земцова и Шубин – те, кто мог бы защитить ее от убийцы, который охотился «за девушками Бахраха») на кладбище.

– Ты боишься оставаться одна?

– Конечно, боюсь. Я же нормальный человек.

Под конец траурной церемонии на кладбище появился еще один человек – Герман. Судя по тому, что он почти все оставшееся время жался к Дмитрию, у всех создалось впечатление, что они – друзья и что этот красивый белокурый молодой человек пришел поддержать Дмитрия и, если понадобится, оказать ему помощь. Сам же Дмитрий к присутствию Германа отнесся более чем равнодушно. Он стоял, тупо уставившись в могилу, куда опускали гроб с телом его отца, и, казалось, недоумевал, как он тут вообще очутился и какое отношение он имеет к тому, что здесь сейчас происходит.

Стало душно, все вокруг потемнело, и хлынул ливень. После жары и горячего степного ветра дождь всем принес облегчение. Он словно очистил от пошлого серого налета всю траурную церемонию, скомканную, нелепую, посвященную скорее предстоящему поминальному обеду, нежели памяти усопшего.

Юля попросила Шубина проследить за тем, как будут проходить поминки, чтобы вовремя обслуживали приходящих, а сама вместе с Дмитрием, Гел и Женей Рейс отправилась в ресторан «Охотничий», где для них был заказан отдельный кабинет. Все то время, что они были на кладбище, Юля посматривала в сторону Гел, пытаясь прочесть в ее глазах ту реакцию, которую должен был вызвать своим присутствием Дмитрий, – человек с фотографии. Но Гел словно не замечала его. Словно ослепла… Объяснений этому могло быть несколько. Первое: Гел не узнала в Дмитрии парня с фотографии. Второе: она узнала, но предпочла скрыть это от Юли, чтобы действовать в одиночку. Третье: узнала, но, разозлившись на Юлю за то, что та скрывала от нее Дмитрия, делала вид, что не узнала. Четвертое: она что-то поняла, чего не могла понять Земцова, и успокоилась, решив, что ничто не угрожает ее жизни. Может, они были знакомы в свое время? А что, если Гел вообще все это придумала и пришла ко мне, чтобы чужими руками убрать, скажем, ту же Рейс?..

– Кем был ваш отец? – вдруг спросила Гел в машине, обращаясь к похожему на манекен бесчувственному Дмитрию. Тот, повернув к ней свою голову, украшенную крестообразными наклейками из пластыря и синяками, пожал плечами:

– А черт его знает… Он всем занимался.

– Как это всем?

– А так. Вы что, были знакомы с ним?

Они не могут так играть. Они не были прежде знакомы. Гел сейчас или узнает его, или уже узнала и ждет подходящего момента, чтобы сказать мне об этом…

– Нет, просто я помогаю Юле. Мне очень жаль, что ваш отец умер. В гробу он выглядел совсем молодым.

Гел была безжалостна. Быть может, она заранее мстила Дмитрию за все свои страхи. Ведь вместо монстра, который должен был приехать к ней в Москву с тем, чтобы убить ее, она видела перед собой полное ничтожество, слабого человека, тряпку. И вот этой самой тряпке она должна была передать конверт. Но зачем?

– Звонила какая-то Смирнова, – подыграла ей Юля, немного успокоившись, что Гел – не оборотень, что она прежняя Гел, которая так нравилась ей и которой она доверилась с первой же минуты знакомства. – Марина Смирнова.

– Куда звонила? – бесцветным голосом спросил Дмитрий скорее из вежливости, чем из любопытства. – Какая еще Смирнова?

– Тебе звонила, когда я тебе перевязку делала, а ты разозлился, что больно, и ушел в ванную сдирать бинты, – лгала Юля. – Спрашивала, когда похороны Михаила Семеновича.

– Не знаю я никакой Смирновой. Наверняка какая-нибудь знакомая отца, у него их знаешь сколько было…

Разговор не клеился. Гел нашла в темноте руку Юли и сжала: мол, я с тобой.

Женя Рейс всю дорогу молчала, глядя в окно на ливень. Лицо ее было серым, глаза ввалились.

В баре их встретила разряженная в пестрое пышное короткое платье Лолита.

– Привет честной компании! А я беременная!

И тут Женя Рейс захохотала. Она так громко и заразительно смеялась, что ее смех подхватила Гел. Они прямо-таки тряслись от хохота. Но Юля-то сразу поняла, что это скорее истерика, чем здоровый смех. Дмитрий же махнул рукой в сторону Ло, после чего многозначительно покрутил пальцем у виска.

– Вы не верите мне? – Лолита выпятила живот и тоже расхохоталась. – Во! А куда вы дели Германа? Он же был с вами?

Юля только сейчас поняла, что они потеряли из виду Германа. А ведь он был всю дорогу рядом с Дмитрием.

– В столовую, наверное, поехал. Должен же кто-нибудь проследить, чтобы повара и официантки не растащили все продукты, – высказала она свое предположение.

– А жаль, он первым должен был узнать о том, что у него скоро будет ребенок.

– Лолита, что ты такое несешь… – Юля отвела ее в сторону. – Послушай, у Дмитрия умер отец, мы приехали с кладбища, а ты тут устраиваешь цирк. Тебе не стыдно?

– Это не цирк! У меня задержка, – простодушно ответила Ло и покачала головой, словно укоряя Земцову в черствости. – У твоего гитараста никогда денег нет, поэтому я с ним не спала, а вот у Германа были, поэтому и ребенок его.

– Так, все. С меня хватит… Гел, Женя, поехали ко мне. У меня больше сил нет оставаться в этом сумасшедшем доме.

Она хотела сказать пару слов и в адрес Дмитрия, но того уже не было, он наверняка ушел в свою каморку и теперь будет если не играть на гитаре, то пить водку. Но это уже ее не касается. И теперь ее личная жизнь никоим образом не пересечется с интересами следствия. С этого момента Дмитрий будет интересовать ее исключительно как мужчина с фотографии, не больше.

– Девочки, – говорила Земцова уже в машине, обращаясь к Жене и Гел. – Вы не представляете, каким был Дмитрий, когда я встретила его в первый раз. Красивый, с одухотворенной внешностью, галантный, нежный…

– Он и сейчас очень красив, и лицо его не менее одухотворенное, – вдруг заметила Рейс, и ее меланхоличный голос придал фразе особую значимость. – А ресницы…

– Дело не в ресницах… – раздраженно ответила Юля, потому что ее перебили. – Я потратила на него кучу времени, мне даже казалось, что я любила его, а на самом деле получается, что я связалась с шизофреником.

– Шизофрения – сложный диагноз, – произнесла Гел со знанием дела. – Все мы немного шизики, но у него болезнь явно прогрессирует…

– Гел, больше ты ничего не хочешь мне сказать?

– А зачем, когда и так все ясно? – раздраженно отозвалась Гел, которая прекрасно понимала, что имеет в виду Земцова.

– Девочки, о чем вы? – спросила Женя. – Что случилось?

– Ты сразу узнала его?

– Сразу.

– И что подумала? – Юля смотрела на дорогу, но видела перед собой разрытую могилу, стоящего на самом краю Дмитрия и держащего его под локоть Германа. Волосы Германа развевались на ветру, и она подумала еще тогда, что этот высокий и стройный юноша вносит в картину общей запущенности и смертельной тоски ноту романтизма и настоящего трагизма. Она тряхнула головой, прогоняя наваждение.

– Подумала, что ты морочила мне голову все это время.

– Правильно. А знаешь почему?

– Знаю. Во-первых, потому что я сразу не рассказала тебе обо всем, что связано с этой фотографией, а во-вторых, потому, что ты, как только увидела меня и этот снимок, связала нас в один узел с этим шизиком, ведь так?

– Так, – призналась Юля. – Прости меня, Гел.

– Остановите машину, я выйду, – подала голос Женя. – Я так больше не могу. Куда мы едем, и что меня ждет? У вас какие-то свои дела, вы меня ни во что не посвящаете. Я боюсь, я смертельно боюсь. Я не знаю, что вообще вокруг меня происходит. Убили Уткину, Гамлета, умер Бахрах, а вы говорите о какой-то фотографии, и я ничего не понимаю… Если вы не доверяете мне, так и скажите. У меня и так нервы на пределе. Я больше вашего вляпалась в дерьмо, по самые уши. И если бы у меня был пулемет, расстреляла бы всех, кто сгубил мне жизнь… Я всегда хорошо училась, была пай-девочкой, – рыдала она, свернувшись в клубок. – Я выучилась на архитектора, много работала, брала даже работу на дом и вдруг встретила этого страшного человека, который все перевернул в моей жизни…

– Ты любила его? – спросила Гел.

– Да, любила… Я жить без него не могла. Думала только о нем. Я была похожа на сумасшедшую… А он постоянно лгал мне, обещал жениться, и я верила, представляете? О чем бы он меня ни попросил – я исполняла любое его желание. Даже покупала цветы на день рождения его жены, потому что у меня, оказывается, хороший вкус… А однажды я сидела с его ребенком у него дома, пока они с женой ездили в больницу – ей делали аборт… То есть я полдня провела в его квартире, где каждая вещь носила в себе частицу его жизни, его жены, его любви к ней. Я кормила кашей его сына – плод их любви. Я видела их спальню и кровать… У нее в изголовье я увидела цветы, понимаете? А у меня в изголовье сердечные капли… Я долго терпела, несколько лет, и вся моя любовь проходила в его кабинете, то в кресле, то на столе, то на полу, на жесткой ковровой дорожке… И я не выдержала… Бросила его. И ушла. Сказала, что теперь буду жить своей жизнью. Так что он сделал? Подговорил своих дружков, и меня нигде не брали на работу! У меня довольно узкий профиль, а в нашем городе не так много проектных организаций… Словом, я оказалась без работы, без денег, на бирже… Тут-то меня и подобрал Бахрах. Вы можете мне, конечно, не поверить, но я даже в нем попыталась увидеть человека, настоящего мужчину…

– Женя, родная, успокойся, ну что такое ты говоришь? – Гел нежно обняла ее и прижала к себе, стала гладить по голове, как маленькую.

– У меня тоже был мужчина, который постоянно лгал мне, как Жене, – сказала Юля.

– И что же с ним стало? Женился?

– Да дело даже не в этом… Он сейчас далеко, и мне кажется, что между нами все кончено, но, когда он звонит мне ночью из Парижа, я понимаю, что между нами до сих пор натянута и бьется живая, полная крови и любви жилка… Я не могу это объяснить…

– А Шубин? Разве ты не с ним? – спросила Гел прямо, словно озвучила очевидный факт. – Он мужчина сильный, любит тебя, это сразу видно…

– Шубин? – встрепенулась Юля, словно ее застукали с поличным. – Он живет с Наташей, Женя знает…

– Он тебя любит, – Женя подняла голову и тяжело вздохнула. – Вот так всегда: ты любишь его, а он – другую… Наташа все знает.

– Что она знает?

– Что Игорь не любит ее. Но и бросить его не может. Тоже страдает.

– Тогда не надо любить, – сказала Гел. – И все встанет на свои места. Или же нужно научиться управлять своей любовью, направлять ее на того человека, который подходит тебе, который не подлец, не предатель.

Юля поймала в зеркале лицо Жени Рейс и увидела, что та улыбается над наивностью Гел.

– Девочки, бог с ними, с мужчинами. У меня есть вино, посидим, обсудим все… – Юля вдруг почувствовала, что находится среди близких ей людей. – Расслабимся, помянем вашего Бахраха, а потом и наметим план действий…

В кармане проснулся и залился тонкой трелью телефон.

– Юля? Слушай меня внимательно, – говорил Шубин в трубку. – Герман только что вылетел в Москву, я проследил за ним до самого аэропорта, ты слышишь меня?

– Слышу…

Она почувствовала, как за спиной ее притихла Гел и затаила дыхание Женя Рейс.

24. Охота на гел

На столе среди бокалов с вином и тарелками с закуской были разложены карточки – четыре штуки. По числу девушек – подставных фигур, как предполагала Земцова, работавших на Михаила Семеновича. Из них заполнены рисунками шрамов только три:

1) Гел – «5U» или «5И»; адрес в Москве: Софийская набережная, д. 18, кв. 3;

2) Катя Уткина – «ZА» или «2А»; адрес в Москве: Садово-Сухаревская, 28, кв. 81;

3) Женя Рейс – «1N» или «IN», без московского адреса…

На четвертой карточке было проставлено «Марина Смирнова» и адрес: «Москва, Большая Масловка, дом 25, квартира 263».

Комнату заполнил свободный и сильный голос великолепной Далиды. Гел, Женя Рейс и Земцова сидели за столом и ломали голову над карточками. За окном шел дождь, и янтарный свет, струящийся из всех светильников гостиной, заливал их головы и спины.

– Будем рассуждать логически, – говорила Земцова, рисуя в своем блокноте очередную схему отношений между Бахрахом и его подопечными. – Если у тебя, Гел, помимо конверта с адресом была фотография, то такая же фотография могла быть и у Кати Уткиной, и у Жени, если бы она согласилась работать с Бахрахом… То есть, другими словами, если Михаил Семенович решил оставить своему сыну, наследнику Дмитрию Бахраху, предположим, сундук с золотом и место, где он хранится, он зашифровал с помощью пяти знаков – шрамов, то каждая из девушек должна иметь при себе не только конверт с адресом следующей по логической цепочке девушки, но и фотографию того, кому они должны были вручить этот конверт. Правильно? Пусть девушек зовут: «А», «Б», «В», «Г» и «Д». Бахрах умирает, и его друг Роман Георгиевич, следуя договоренности, приносит Дмитрию конверт, в котором написана всего лишь одна фраза: «Найди „А“ там-то и там-то». Дмитрий разыскивает «А», и эта девушка отдает ему в руки еще один конверт, где сообщаются имя и адрес уже следующей девушки «Б». Если Дмитрий придет к «Б», а у нее не будет его фотографии, то никакого следующего конверта с информацией о третьей девушке он не получит – его же должны узнать, – значит, и у нее должна быть его фотография. Таким образом, он по цепочке встречается с девушкой «В» и наконец приходит к «Г» и «Д». Теперь у него, помимо конверта, который ему вручил нотариус, еще пять конвертов. Незадачливый Бахрах-младший в погоне за последним конвертом, в котором он надеется найти то, что укажет ему дорогу непосредственно к наследству, будет страшно разочарован, когда в последнем конверте он увидит чистый листок, а то и вовсе не будет пятого конверта. Пятая девушка «Д» (возможно, это должна была быть ты, Женя) наверняка окажется без конверта. Зачем конверт, когда на ней все заканчивается, обрывается, ведь она – последнее звено в цепи. Тем более что весь смысл этой головоломки заключается в том, чтобы Дмитрий увидел шрамы! И сложил их!

– Насколько я поняла, Дмитрий – не тот мужчина, чтобы в первую же встречу уложить девушку в койку, а потому у него нет ни единого шанса увидеть шрам…

– У него же и в мыслях ничего подобного не будет, – подхватила Гел. – Значит, твой гитарист будет слепо следовать адресам, которые найдет в конвертах в надежде открыть, как ты говоришь, последний конверт… А если его не будет, он не то что будет разочарован, он будет взбешен, он будет в ярости, а потому скорее запьет, чем пойдет по второму кругу, чтобы попытаться встретиться с нами, девушками, еще раз…

– Гел, но ты же – стриптизерша… – напомнила ей Юля. – И первая девушка. Твой шрам увидеть легко.

– Вот именно, стриптизерша, – подала голос Женя, внимательно слушавшая подруг, – а это значит, что для того, чтобы увидеть твой шрам, тебя вовсе необязательно укладывать, как ты говоришь, в койку. Дмитрий, приехав в Москву и разыскав бар «Черная лангуста», первым делом увидел бы тебя, Гел, на сцене, раздевающуюся…

– И увидел бы шрам, ты хочешь сказать? Ну и что с того?

– А то, – продолжала Рейс, – что Бахрах, зная о том, что тебе нравится твоя работа и что ты еще долгое время сможешь продержаться на сцене, всю ставку сделал как раз на тебя. И первой девушкой, которую должен был увидеть Дмитрий, должна была быть именно ты, Гел. Поэтому-то он и взял с тебя слово, что ты никогда не покинешь «Черную лангусту».

– Хорошо, – согласилась Гел. – Предположим, мы с ним увиделись. Он вошел в бар, где я танцевала на сцене, подошел к бармену и спросил, где можно найти Гел, и тот показал ему на меня. Он нашел бы способ познакомиться со мной. Я бы узнала его по фотографии. Что дальше?

– Ты отдала бы ему конверт, – подсказала Земцова.

– Правильно. Ведь это было бы именно то, чего я ждала и одновременно боялась больше всего. С одной стороны, получается, что я выполнила свою часть контракта и теперь свободна. Но с другой – я как будто бы уже и не нужна, а потому меня могут убрать, как лишнего свидетеля каких-то махинаций, к которым я имею самое прямое отношение, поскольку на документах проставлены мои подписи… Хотя на самом деле я далека от всего этого…

– Твои действия, Гел?

– Я бы сбежала. Через третьих лиц продала бы квартиру и исчезла бы из поля зрения Бахраха. Думаю, что то же самое сделали бы и остальные девушки.

– А как же тогда все те дела, вся документация, где вы проставляли свои подписи? Выходит, Бахрах был готов к тому, чтобы потерять вас всех, пятерых, в одночасье? – размышляла Юля. – Или как?

– Убили Катю Уткину, Гамлета, – напомнила Рейс. – Разве это ни о чем не говорит? Разве это не означает, что мы все пятеро, не считая Гамлета и остальных, тех, кто был посвящен в эту игру, должны умереть? Поэтому-то я и боюсь, поэтому-то Гел и сбежала из Москвы… На нас началась охота. Яд в конверте хирурга, это что – совпадение? А смерть Уткиной – тоже случайность?

– Но ведь и Бахрах тоже умер, – сказала Земцова. – А Дмитрия избил какой-то неизвестный, который хотел узнать, что в том письме, которое принес ему Роман Георгиевич.

– Значит, о существовании письма или наследства знает кто-то еще…

– Но в Москву-то первым рванул Герман, – осторожно вставила Гел. – И уже завтра утром он придет в «Черную лангусту» и будет искать меня, Гел!

– И не он один… Тот человек, который избил Дмитрия, тоже ищет Гел, но только не в «Черной лангусте», а в «Черном мангусте»…

– Но как узнал о Гел Герман и какое он вообще отношение имеет к этому письму и Бахраху? – удивилась Рейс.

– Абсолютно никакого. Помнишь Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»? Там отец Федор подслушал о бриллиантах, спрятанных в стул, и отправился на поиски мебельного гарнитура. Вот так и Герман. Он мог увидеть, как Роман Георгиевич вручает Дмитрию конверт и как тот рвет его и бросает в корзину…

– Ему необязательно было это видеть. Дмитрий мог сам ему об этом рассказать. А Герман, не будь дураком и прикинув, что такой человек, как Бахрах, вряд ли станет посылать единственному сыну бессмысленное послание, решил сам, своими глазами прочесть это письмо. Нашел его в мусорном ведре, собрал по кусочкам, прочел, пораскинул мозгами, да и отправился в Москву искать меня… – всплеснула руками Гел. – И теперь за мной охотятся уже два человека.

– Бессмысленная охота… Да и охотники слишком разные… Я вот что думаю, девочки, – сказала Юля. – Если Герман отправился в Москву вслепую, ничего не зная ни о Гел, ни о планах Бахраха относительно своего сына, то тот, другой, знает побольше нас с вами. И мне кажется, что Дмитрий знает этого человека…

– Откуда такое предположение?

– Интуиция подсказывает. И разве не странно, что Дмитрия избили, а никто из администрации ресторана, ни Герман, ни эта рыжая девица, не вызвал милицию? Значит, он сам не захотел этого…

– Или этот человек ему пригрозил.

– Подождите… У него же есть особая примета. Как же я сразу не вспомнила?! Фиолетовое родимое пятно в пол-лица. Так мне, во всяком случае, сказала Лолита, – воскликнула Юля.

– Фиолетовое пятно? Но я тоже где-то уже видела родимое пятно, – нахмурилась Гел. – Ну конечно! Человек на лестнице – когда я спускалась из квартиры Михаила Семеновича. Это было в тот день, когда я прилетела из Москвы и обнаружила Бахраха мертвым в его квартире… Точно! Это был высокий человек, в годах, какой-то неприбранный и с огромным пятном на щеке. У него в руках еще был пакет с вишней. Вишня рассыпалась, потому что я налетела на этого человека. И чуть не сбила его с ног. После этого мы вместе собирали вишни на ступенях.

Юля задумалась. Она не верила в такие совпадения: человек с родимым пятном избивает Дмитрия, и человек же с родимым пятном поднимается по лестнице в сторону квартиры, где лежит покойный Бахрах… И если это настоящий преступник, то зачем же ему рисоваться с этим пятном? Да еще с вишней…

– Пятно может быть ненастоящим… – предположила она. – А вот если мы найдем тот пакет из-под вишни, а на нем сохранились отпечатки пальцев человека с пятном, да если еще окажется, что отпечатки… Вот это да! Девочки, вы оставайтесь здесь и ждите меня, а я сейчас позвоню Шубину и попрошу его, чтобы он отвез меня в тот дом, где жил Михаил Семенович. Гел, как выглядел пакет?

– Обыкновенный, коричневый, из плотной бумаги…

В передней раздался звонок. Все испуганно переглянулись. Юля первая пришла в себя и подошла к двери.

– Кто там? – спросила она, боясь заглянуть в глазок и знаками показывая Гел и Жене, чтобы они прижались к стене. – Кто там, я спрашиваю?

– Это я, открывайте… Открывайте, я вам говорю! – послышался жалобный и в то же время злой женский голос. – Я знаю, что вы там… вдвоем!

Юля распахнула дверь и увидела рыдающую Наташу Зиму.

– Вторую ночь… Вторую ночь он уже проводит с тобой…

Наташа подалась вперед, но, увидев Женю Рейс и Гел, растерянно остановилась.

– А Шубин где? С вами? Игорь!

– Его нет здесь, успокойся. Хочешь выпить чего-нибудь? – Юле стало не по себе. Ведь приди Наташа прошлой ночью, сцены было бы не избежать.

Наташа вытерла слезы и прислонилась к стене. Щеки ее пылали от стыда. Она поняла, что уж этого скандального визита Земцова ей точно не простит.

– Нет, спасибо… – прошептала она. – Я, пожалуй, пойду… Я хотела только сказать, что звонил Олег Хмара… Его выпустили под залог… Он хочет встретиться с тобой…

Глава 7

25. Вишневый. Фиолетовый

– Наташа, поезжай домой и успокойся. Я бы отвезла тебя, да выпила немного… Если хочешь, оставайся у меня, с Женей… Сейчас приедет Шубин, и мы поедем с ним по одному адресу. У нас работа, у нас дела, а ты только и думаешь о глупостях.

– Но ведь он вчера не ночевал дома, потому что был с тобой?

– Мы работали, ездили в морг, похоронное бюро, носились как сумасшедшие по городу, улаживая вопрос с похоронами, и это вместо того, чтобы искать убийцу Кати Уткиной. Конечно, Игорь не обязан был помогать мне в этом, но ведь смерть Бахраха, получается, косвенным образом связана с Уткиной…

Юля поймала себя на том, что, разговаривая с Наташей, словно оправдывается перед ней.

– Ты очень изменилась, Юля, – вдруг сказала Наташа Зима и посмотрела на нее исподлобья взглядом, полным ненависти.

– Все люди меняются.

– Ты стала жестокой, такой же, как и твой Крымов. Вы с Крымовым – два сапога пара. Но Шубин не такой, он честный и добрый, просто ему не повезло, что он полюбил именно тебя, такую злую и неприкаянную… Я ухожу. Я поеду к себе домой и больше не вернусь. Можешь сказать об этом Шубину, а лучше ничего не говори. Это наши с ним дела.

И Наташа уехала, больше не сказав ни слова. А спустя несколько минут приехал Шубин.

– Где ты был? – Юля бросилась ему навстречу и была подхвачена им, словно теплым ветром. – Ты не осуждай меня, пожалуйста, но Наташа уехала. Она совсем уехала, понимаешь? Она все знает про нас.

– Она всегда знала, – говорил Игорь, целуя ее. – Успокойся. Если кто-то и виноват, что все так случилось, то только я один. Я не мог удержать тебя прежде и не уверен, что сумею и на этот раз. Но Наташа… Я ей все объясню. Ты не должна думать об этом. Мы были с тобой вместе, пока она не появилась. Это я, я виноват. Главное, что она сильная, значит, ничего с собой не сотворит.

– Но ты ведь будешь думать об этом?

– Да, буду. Но еще больше буду думать о тебе.

– А тебе не кажется, что мы – двое диких зверей, которые только что разорвали беззащитную овечку?

– Наташа – не овечка. Она такой же сильный зверь, как и мы, – успокоил ее Шубин.

Когда Юля рассказала ему о том, что Наташа приняла решение уйти от Игоря, он даже физически почувствовал себя легче. Словно с него сорвали тяжелую цепь и сняли чугунный ошейник.

Перед тем как Юля позвонила Игорю на сотовый, он по ее просьбе поехал в столовую на поминки. Но после поминального обеда, обратив внимание на довольно странное поведение Германа, почему-то не поехавшего за своим другом Дмитрием ни в ресторан, ни домой, а променявшего его общество на кутью и жирные свиные поминальные щи, решил проследить за ним. Герман, ни с кем из присутствующих в столовой не вступая ни в какие разговоры и держась особняком, плотно пообедал и, нервно оглядываясь, почти бегом побежал к выходу. От Шубина не укрылось и то, что Герман пару раз посмотрел на часы, как смотрят люди, явно куда-то спешащие или боящиеся опоздать. Но куда? Быть может, в другой ситуации, если бы Герман не так рьяно демонстрировал перед участниками похорон свою дружбу с Дмитрием, Игорь бы и не обратил внимания на его действия. Подумаешь, поехал человек вместе со всеми в столовую. Ну взглянул пару раз с беспокойством на часы, что ж с того? Но почему бросил находящегося в явно невменяемом состоянии Дмитрия, которого на кладбище чуть ли не поддерживал под локоть?

Игорь на своей машине преследовал частный автомобиль, который остановил неподалеку от столовой Герман. И уже через четверть часа понял, что автомобиль направляется к аэропорту. Он из машины увидел Германа, стремительной походкой идущего в сторону камер хранения. Игорь вошел в здание аэропорта следом и спрятался за рекламный щит. Из камеры хранения Герман вышел с небольшим саквояжем и сразу же отправился к кассе, из чего Игорь сделал вывод, что билета у него нет. Он купил его прямо перед вылетом. А когда объявили регистрацию на Москву, ринулся к прозрачным дверям, словно всю свою жизнь только и ждал, когда объявят этот рейс. Значит, подумал Шубин, он не был уверен в том, что полетит в Москву сегодня. Почему-то Игорю не верилось, что Герман появился на кладбище исключительно ради Дмитрия. Юля никогда не говорила о том, что Дмитрий и Герман – друзья. Она только упомянула, что Герман – бармен, и все. И если отмести мысль о том, что Герман приехал на кладбище ради друга, то получается, что у него была другая причина торчать на кладбище и делать вид, что он скорбит вместе со всеми. Может, он надеялся там встретиться с кем-нибудь? Но с кем? Не выходило из головы Игоря и то, что Дмитрия избивали, по сути, на глазах Германа, а тот даже и не подумал вызвать милицию. А ведь он мог вступиться за него, ударить, скажем… Хотя нет, Герман – красивый хлюпик, он не способен на такое. И теперь этот хлюпик собирался в Москву. Зачем? Чтобы найти Гел?

Герман улетел. А у Игоря появилось неприятное чувство, будто он упустил одного из важнейших свидетелей: Герман видел человека с родимым пятном, который пришел к Дмитрию и который его бил. Герман улетел. Но оставался сам Дмитрий. Да и Лолита тоже видела этого человека. А она молчать не станет, все расскажет, и никто ей не указ, никто не посмеет заткнуть ей рот…

Обо всем этом он рассказывал в машине Земцовой после того, как она рассказала о человеке с родимым пятном, с которым столкнулась в подъезде Бахраха Гел.

– Давай для удобства назовем этого типа с родимым пятном Фиолетовый, идет? – предложила она.

– Согласен.

– Так вот. Если мы сейчас найдем пакет из-под вишни и если нам удастся раздобыть его «пальчики», то первое, что мы сделаем, это поедем в «Охотничий», чтобы снять отпечатки пальцев с тех предметов, которых он мог касаться, когда находился в каморке у Дмитрия. А я уверена, что он лапал мусорное ведро, шарил в столе… И если окажется, что это один и тот же человек, то можно будет сделать кое-какие выводы. Например, что он, поднимаясь к Бахраху, не знал о его смерти. Ведь смерть Михаила Семеновича наступила мгновенно и была естественной. Стало быть, этот Фиолетовый, поднимаясь к нему, надеялся увидеть его живым и здоровым. Возможно, у него было к нему какое-то дело. А тут на него налетела Гел. Сбила его с ног, он уронил пакет с вишней.

– Знаешь, вот этот пакет с вишней меня сильно смущает. Ты где-нибудь видела, чтобы преступники шли на преступление с банкой колы в руках? Или, скажем, с мороженым? Вот и я не видел. Преступник идет с голыми руками, не считая оружия, конечно. Любой предмет в его руках – уже улика со следами его пальцев. Значит, нельзя исключать, что этот Фиолетовый мог быть просто-напросто обыкновенным человеком, соседом, к примеру. Купил себе вишен и шел домой. А тут на него налетает Гел, он роняет пакет, вишни рассыпаются… Глупо все это выглядит, честное слово.

– А я думаю, что не глупо. И родимое пятно, и вишни – это все бутафория. И этот человек, если он действительно имеет какое-то отношение к Бахраху, хотел, чтобы его увидели!

– Но зачем?

– Пока еще не знаю… Все, приехали. Ну, Игорь, с богом…

Они вышли из машины и вошли в подъезд. Поднялись на второй этаж, и у Земцовой непроизвольно вырвался радостный возглас, когда она увидела на лестничной площадке вишни.

– Смотри, вот они!

Но пакета найти так и не удалось. Была ночь, и беспокоить дворника или тревожить жильцов, чтобы спросить, кто убирает в подъезде, они не рискнули.

– Что будем делать, Шубин? Пакет-то исчез.

Они стояли как раз напротив опечатанной двери квартиры Бахраха. Игорь молча отклеил листок с печатью и привычными движениями принялся открывать замки… Юля заслонила собой глазок на двери соседей. Провозившись минут десять с отмычками, Шубину удалось все-таки открыть дверь, и они, нарушая все законы, вошли в жилище покойного Михаила Семеновича. И тотчас услышали страшный грохот. Звон битого стекла…

– Всем стоять! – приказал Шубин, выставляя руку с пистолетом вперед. – Ни с места, стреляю!

Но квартира была уже пуста. Погруженная в темноту, она безмолвствовала. И лишь в глубине ее светил за окном фонарь. И еще ветер надувал прозрачные дымчатые занавеси.

– Здесь кто-то был, возможно, ночевал, а испугавшись нас, разбил окно и выскочил наружу… Второй этаж, довольно рискованно. Разве что успел перебраться на дерево, а оттуда – вниз?

Шубин деловито осматривал квартиру, не выпуская пистолета из рук. Юля позвонила Корнилову домой – подстраховаться на случай, если кто-нибудь из соседей слышал шум и вызвал милицию. Корнилов что-то промычал ей в ответ и бросил трубку.

Они долго не решались включить свет, но после того, как все шторы были плотно задернуты, все же зажгли настольную лампу.

– Если здесь кто и был, то только не грабитель. Смотри, все как в музее… – Шубин даже присвистнул. – Ничего себе квартирка у директора крохотной макаронной фабрики!

– Здесь был кто-то свой. И этот кто-то тоже очень любит вишни… – сказала Юля и показала взглядом на разорванный, подмокший от вишневого сока, пакет, лежащий на столе.

– А вот еще один! – Шубин увидел точно такой же пакет, но наполовину наполненный вишнями, на маленьком инкрустированном столике.

– Вишни… Надо же, как странно… И что этот человек здесь делал?

– А ты не догадываешься?

– Нет.

– Вишни ел.

26. Герман

В Москве Герман сразу из аэропорта поехал на Тверскую – подышать столичным воздухом, осмотреться, прийти в себя, накупить местных газет и журналов, чтобы в спокойной обстановке какого-нибудь кафе, не спеша попытаться найти координаты стрип-бара «Черная лангуста».

…Герман сидел за столиком в летнем кафе и пил холодное пиво. Перед ним лежал раскрытый номер «Досуга», где в разделе «Ночная Москва» он и нашел стрип-бар «Черная лангуста». Он несколько раз подчеркнул это название ручкой и теперь смотрел на расплывающиеся перед ним буквы, спрашивая себя, что ждет его за дверями этого стрип-бара и правильно ли он сделал, приехав сюда. А вокруг бурлила и шумела Москва, пахло влажным асфальтом – только что прошел дождь.

Дмитрий неоднократно рассказывал ему об отце, о том, насколько он ненавидит его за то, что тот в свое время бросил его мать, но Герман не верил ему, ни единому его слову. Он не мог понять, как можно ненавидеть человека, который всю жизнь стремится помочь сыну, присылает деньги, тянется к нему. И если сначала Герман, слушая Дмитрия, молчал, то позже стал высказывать ему вслух свое недоверие и, таким образом, словно провоцировал его на какие-то новые объяснения, подробности. Герман не знал, что своими ироничными и насмешливыми вопросами он непроизвольно стравливает сына с отцом, настраивая Дмитрия против родителя. Хотя в душе он хотел бы, чтобы Дмитрий помирился с отцом и принял от него какую-то материальную помощь. Через два года знакомства Герман уже знал довольно много о Бахрахе-старшем. Но не от Дмитрия. От посетителей ресторана, от каких-то знакомых, приятелей. И хотя никто толком ничего о нем не знал, все в один голос утверждали, что Михаил Семенович – старая лиса, у которой водятся денежки. Что он – «номенклатурщик», «делец», «бизнесмен», «бабник», «макаронник», «нефтяник», «ростовщик»…

Герман не раз советовал Дмитрию помириться с отцом, но Дмитрий всегда злился, когда Герман затрагивал эту тему, и только позже Герман понял почему: ему было уже стыдно перед отцом за свое баранье упрямство и ничем не обоснованную ненависть, стыдно и поздно что-либо менять… Кроме того, Герман стал замечать за Дмитрием странности. То он находил его разговаривающим с самим с собой в своей каморке, то вдруг он собрался жениться на Лолите, «чтобы спасти заблудшую душу». А однажды он признался Герману в том, что испытывает ненависть к Земцовой за то, что та унижает его своими подачками и подарками. Раз он застал Дмитрия, когда тот мочился в каморке в ведро вместо того, чтобы пойти в туалет. На вопрос Германа, зачем он это сделал, Дмитрий ответил, что туалеты платные…

И тут вдруг умирает Михаил Семенович. От инсульта. Неожиданная, но все же естественная смерть. И никакого завещания, а лишь жалкое и непонятное письмо, принесенное Романом Георгиевичем. Герман слышал, как кричал Дмитрий у себя в каморке, как злился и топал ногами в бешенстве, посчитав, что отец и после смерти смеется над ним, над его инфантильностью, над его никчемностью… Найти какую-то или какого-то Гел в Москве в стрип-баре «Черная лангуста». Это письмо для Дмитрия выглядело насмешкой, Герман же воспринял это послание иначе. Во-первых, он, улучив момент, собрал все клочки письма из мусорной корзины. В спокойной обстановке внимательнейшим образом изучил и бумагу, и конверт. И пришел к выводу, что Бахрах действительно хотел, чтобы после его смерти Дмитрий поехал в Москву и встретился с человеком по имени или кличке Гел для того, чтобы решить вопрос с наследством. Ведь у Михаила Семеновича, кроме Дмитрия, никого не было. Разве что женщины, о которых Герман знал со слов Дмитрия. Умирает богатый человек, и после его смерти его сыну приносят письмо. О чем, как не о деньгах, в нем может идти речь? Но Дмитрий, по мнению Германа, болен, и он не станет искать Гел… И что же? Значит, Бахрах зря копил свое состояние и зря писал это письмо?

Пока Герман рассуждал на эту тему, не выпуская из рук шейкера, в ресторан вошел человек и спросил Дмитрия Бахраха. Герман показал ему, где его можно найти, человек пересек зал и скрылся за бархатной портьерой. И вскоре со стороны подсобных помещений, где и располагалась каморка Дмитрия, стали доноситься странные звуки, словно что-то несколько раз уронили, затем раздались неясные вскрики. Ресторан, как обычно, был почти пуст. Редкие посетители, в основном завсегдатаи, окупали разве что содержание ресторана и не приносили прибыли: ресторан уже давно служил местом, где «отмывались» деньги хозяина и всей его криминальной родни. Вот и в тот день в зале сидело несколько молодых женщин, отмечавших какой-то свой праздник. Администратор ушел вырывать зуб, и только Лолита потягивала вино да курила одну сигарету за другой. Герман побежал на шум и в коридоре столкнулся с незнакомцем. Лицо его было перекошено от ярости. А в каморке на полу лежал Дмитрий. Из носа его шла кровь, он плакал, по-детски смешно завывая и поджимая под себя колени. На вопрос Германа, надо ли вызвать милицию, Дмитрий, рыдая и задыхаясь от переполнявших его чувств, замотал головой, умоляя Германа не делать этого. «Он меня убьет, если я свяжусь с милицией. Не лезь не в свое дело!» Тогда Герман спросил, знаком ли Дмитрий с этим человеком и что он от него хотел, и Дмитрий ответил ему, что тот искал письмо, то самое, которое ему недавно принес Роман Георгиевич. Герман при этих словах покраснел. Письмо как раз в тот момент лежало у него в кармане. И теперь, после того, как он узнал, что кто-то еще заинтересовался им, оно показалось ему еще дороже, ценнее. «Где же письмо? Ну, отдал бы его», – произнес он как можно спокойнее. «Его нет, я выбросил его…» – «Но ты хотя бы сказал ему, что в этом письме?» – «Конечно, сказал. Правда, я мог что-то напутать. Ведь он буквально набросился на меня, я испугался… Но кажется, я все же правильно назвал ему этот бар и это имя». Герман боялся выказать свою заинтересованность, а потому все вопросы, вертевшиеся у него на языке, ответы на которые представляли для него огромную ценность, он старался задавать как можно более естественным тоном. «А на что ему далось это письмо? Кто он? И какое отношение он вообще имеет к твоему отцу?» Но Дмитрий, страдая от сознания того, что его избили и вторглись так грубо и дерзко в его жизнь, пожелав забрать письмо отца, не слышал Германа. Его психике был нанесен еще один удар…

Он шагал по Старомонетному переулку и озирался по сторонам в поисках стрип-бара. Когда же увидел за невысокой чугунной оградой увитую зеленью беседку, за которой в глубине ухоженного дворика стояло одноэтажное строение с роскошной стеклянной вывеской «Черная лангуста», сердце его словно остановилось. Он вдруг испугался. Но и отступать было поздно. Клочки письма жгли карман. Его успокоило одно обстоятельство: нигде не было написано, что это стрип-бар, а это означало, что он мог принять это заведение за кафе, куда он якобы зашел, чтобы просто перекусить. Поэтому он уже более уверенно толкнул перед собой калитку, вошел в тенистую прохладу беседки, за столиками которой сидели посетители (почти перед каждым из них стояли пол-литровые стеклянные кружки с желтым пенным пивом и черные огромные пепельницы), прошел по дорожке, присыпанной розовым керамзитом до самого крыльца, и вошел в бар.

27. Окна напротив

Открыв глаза и зажмурившись от яркого солнца, Юля поняла, что эту безумную ночь они провели в квартире Бахраха. Невиданное легкомыслие, граничащее с цинизмом и припахивающее преступлением. Игорь, целуя ее, сонную и теплую, еще не окончательно пришедшую в себя после сна, насчитал несколько уголовных статей, по которым они могли нести ответственность. Во-первых, они находились в чужой квартире. Во-вторых, квартира опечатана, что само по себе говорит о многом. В-третьих, квартира набита дорогими, антикварными вещами, и присутствие здесь посторонних можно всегда истолковать соответствующим образом. К тому же о том, что они здесь или пусть только пытались проникнуть в квартиру, знал тот неизвестный любитель вишни, который покинул квартиру через окно, разбив его…

– Игорь, – Юля высвободилась из его объятий, быстро оделась и встала в задумчивости перед окном. – Послушай, а кому понадобилось опечатывать квартиру? Ведь Бахраха не убили.

Игорь пожал плечами и тоже оделся, прошел в переднюю и там, стараясь не шуметь, открыл дверь… Он вернулся к Юле с полоской бумаги, украшенной фиолетовой печатью.

– Нас обманули. И не только нас. Это простая бумажка с обычной размытой печатью, которую можно заказать на каждом углу.

– Ты хочешь сказать, что человек, которого мы спугнули, специально оставил на дверях эту полоску бумаги…

– Нет, он не мог оставить это, потому что, войдя в квартиру, сама понимаешь, ему не удалось бы приклеить снаружи эту бумажку.

– Следовательно, ее приклеил кто-то другой. Но кто?

– Тот, кто не хотел, чтобы в квартиру проникли. Возможно, это друг покойного Бахраха. Или наоборот – враг. Но я все же склоняюсь к мысли, что эту бутафорию придумали исключительно для того, чтобы в квартиру не пытались попасть соседи или просто мародеры, пожелавшие поживиться имуществом покойного. Хотя в первую очередь здесь должен был, конечно, появиться наследник, Дмитрий.

Юля промолчала. Ей не хотелось комментировать тот факт, что Дмитрий до сих пор не появился в квартире отца, квартире, каждая вещь в которой стоила немалых денег. От такого легкомыслия и полного отсутствия любопытства с его стороны веяло опять-таки болезнью.

– А ключи? – вдруг вспомнила она. – Кто-то же должен был передать ему ключи от квартиры. Пусть даже Роман Георгиевич. Вот с кем бы поговорить…

Она боялась признаться сама себе, что не знает, с чего начать. Сейчас в ее руках было несколько нитей, с помощью которых можно было работать по самым разным направлениям. Сначала разобраться с Олегом Хмарой, который звонил в агентство и просил о встрече с ней. Все-таки его мать первой наняла ее, чтобы найти настоящего убийцу Кати Уткиной, и тот факт, что Олега отпустили под залог, не дает ей право расслабляться. Дальше. Надо срочно лететь в Москву с Гел, чтобы встретиться там с Германом или тем человеком, который сейчас разыскивает в Москве «Черного мангуста». Возможно, что уже этим утром этот человек, которого они с Шубиным назвали Фиолетовым, листает какой-нибудь рекламный журнальчик и вот-вот догадается, если еще не догадался, что бар называется «Черная лангуста». Кроме того, надо просить Корнилова прислать человека, который бы снял отпечатки пальцев с бумажных пакетов из-под вишни и следы пальцев человека, который избивал в «Охотничьем» ресторане Дмитрия. Эти «пальчики» надо бы сопоставить. Разыскать в Москве Марину Смирнову! И на все это требуется время.

– Юля, нам нужно уходить отсюда. Я не уверен, что Корнилов нас подстраховывает. Скорее всего, он заспал твой звонок и ничего не помнит.

– Подожди… – взгляд ее скользнул на оживленную улицу Московскую, на вывески и витрины магазинов и ателье. Квартира Бахраха находилась в самом центре города, и прямо напротив его окон, расположенных на втором этаже, темнели окна биржи!

– Игорь, не торопись. Уйти мы всегда успеем. Даже если за нами придет наряд милиции, я все равно сумею все объяснить, и мы как-нибудь выкрутимся. Давай еще раз хорошенько осмотрим квартиру. Я просто уверена, что должна быть, понимаешь, обязательно должна быть связь между тем, где живет Бахрах, и тем обстоятельством, что он знакомился с женщинами именно с биржи. Вот представь себе, что ты живешь здесь и каждый день видишь людей, которые заходят и выходят из этой двери. Ты знаешь, что они приходят сюда не от хорошей жизни. Ведь так?

– Предположим. Что дальше?

– А то, что у тебя, к примеру, много денег, а у них, – она махнула в сторону здания биржи, – их нет совсем. Они получают лишь жалкие пособия и выстаивают очереди в надежде получить место. Тебе пока ничего не пришло в голову?

– Пока нет.

– Значит, ты человек еще не испорченный. – Она опустила голову, словно не решаясь признаться в своих мыслях. – А я, если мне в голову пришло такое, – испорчена…

– Юля, не тяни. Я бы не хотел, чтобы нас здесь повязали как воров и пришили ограбление. К тому же наследник «по прямой», что называется, твой Дмитрий – шизик. И если он узнает, что мы были здесь, он из вредности или по какой другой причине скажет, что мы у его отца что-то украли. Первый раз нахожусь в такой квартире. Ты посмотри, это же отличная копия Родена. А это – настоящая египетская кошка. А эта ваза… страшно сказать… Это же этрусская ваза! У меня дома альбом есть…

– Игорь, не зли меня. Сядь и успокойся. Я понимаю, конечно, у тебя никогда не было много денег, поэтому ты и представить не можешь, какими возможностями располагают те, кто их имеет. И какого рода удовольствия они могут извлекать из обычных, казалось бы, вещей… Ты еще не догадываешься, о чем я?

– Нет…

– Хорошо. Слушай. Ты – одинокий человек, у тебя нет семьи, зато есть деньги. У тебя есть сын, который открыто презирает тебя. К тому же ты подозреваешь его в том, что у него не все в порядке с головой. В сущности, ты где-то несчастен… Но ты каждый день видишь перед собой людей, которым еще хуже, понимаешь?

– Ну и что?

– А то, что тебе доставляет удовольствие смотреть на них и думать о том, что они в тысячу раз несчастливее тебя. Что у них нет еды, им нечем платить за квартиру, у них нет теплых вещей… Но еще большее удовольствие ты получаешь, когда не только видишь их, но и…

– …слышишь… Я понял! «Жучки»! Ты хочешь сказать, что он подслушивал их разговоры. Мы же с тобой уже говорили об этом.

Они нашли приемник в спальне, в книжном шкафу. Рядом лежали наушники. Игорь включил его, надел наушники, и лицо его приняло удивленно-восторженное выражение.

– Иди сюда, послушай…

Юля взяла в руки один из наушников, приложила к уху и поразилась, насколько громко и четко слышны были все звуки – пространственные, гулкие, чистые… Говорили в основном женщины. Одна рассказывала о том, как она научилась готовить салат с сухариками, жаренными в масле, а другая шуршала бумагой, записывая рецепт. Женщины сетовали на то, что им приходится так долго сидеть «здесь» вместо того, чтобы «вкалывать» на огороде. Затем хлопнула дверь, кто-то бодро прошел на каблуках. «Ей хорошо, она-то пристроена. А тут сидишь как дура и ждешь…» «Здесь где-то газетка была, не видели? И листок с вакансиями…»

Нашел Шубин и бинокль – мощный, полевой. Он лежал на подоконнике, прикрытый журналом.

– Теперь ты понял, как Бахрах отбирал себе помощниц, если можно так выразиться?

– Понял. Интересный дядька, честное слово. И ведь выбирал красивых, чтобы можно было сначала попользоваться ими, получить все, что можно, и даже расположить к себе…

– А шрамы? Зачем ему понадобилось уродовать их попки шрамами?

– Думаю, что этого мы никогда не узнаем.

Они вышли из квартиры Михаила Семеновича, вернув на место бутафорский документ с фальшивым штампом; Шубин отправился на поиски Наташи Зимы, чтобы объявить ей о своем решении расстаться с ней и помочь ей с устройством ее дальнейшей жизни; Юля Земцова, предварительно позвонив Олегу Хмаре, назначила ему встречу в агентстве. По дороге она перезвонила домой и сказала, чтобы Гел и Женя Рейс ждали ее там и ни под каким предлогом не покидали квартиру.

Олег Хмара приехал даже раньше назначенного часа и выглядел, на удивление, бодрым и собранным.

– Когда вы уехали… тогда… я долго думал и решил, что было глупо с моей стороны скрывать от вас Катину жизнь. Кати нет, и ее уже не вернешь. Думаю, она простит меня, что я открою ее тайну. Ведь она приехала в Саратов не просто так, она приехала, чтобы встретиться здесь с одним человеком…

– С тем самым, о котором ты мне уже рассказывал?

– Да. «Шоколадный вариант». Я знаю, как его зовут. Знаю имя-отчество и фамилию. И на этого человека Катя работала в Москве. Точнее сказать, ничего не делала, а только подписывала время от времени какие-то документы.

– Ты уже рассказывал мне об этом, – осторожно напомнила она ему. Вероятно, ту встречу он – в силу нервного возбуждения – помнил смутно, и теперь ему казалось, что он ничего ей толком и не объяснил, поэтому сейчас старался выложить все, что знал. Юля отметила про себя, что толчком к такому решению явилась, конечно, ее угроза, связанная с тем, что его могут привлечь за изнасилование Кати…

– Как его зовут? – спросила Земцова, хотя заранее знала ответ.

– Михаил Семенович Бахрах. Она его боялась смертельно. Она понимала, что рано или поздно ей придется за все расплачиваться, но вот каким образом – представления не имела. Катя приехала в Саратов в надежде встретиться с ним и попросить отпустить ее. Но время шло, а она никак не могла решиться. Нервы ее были на пределе, и ей казалось, что она летит в пропасть. Это она мне сама так говорила. Я жалел ее, предлагал даже самому встретиться с этим Михаилом Семеновичем, но она и слышать об этом не хотела.

– И ты бы пошел на эту встречу? – с сомнением в голосе спросила Юля.

– Конечно, пошел бы.

Юля промолчала. Ей не хотелось вдаваться в полемику и упрекать Олега в трусости. В сущности, мало кто будет рисковать и подставляться даже ради любимой девушки. И Олег в этом плане не исключение.

– Олег, то, что ты мне сейчас рассказал, я уже знаю. Причем от тебя. Разве что имени этого человека ты в прошлый раз не назвал. И это все, что ты хотел мне сказать или есть что-то еще?

– Да.

И Олег достал из кармана смятый конверт. Желтый, из плотной бумаги.

– Вот. Этот конверт Катя должна была передать одному человеку… Минутку… – рука его снова нырнула в карман, и оттуда показалась фотография. Знакомое лицо взглянуло на Юлю со снимка… Дмитрий.

Юля облегченно вздохнула. Все сошлось. Фотография плюс конверт. Отлично. Сейчас она узнает адрес следующей девушки.

Она вскрыла конверт и нетерпеливо вытряхнула оттуда листок бумаги. Точно такой же, как в конверте у Гел. И снова всего несколько слов: «Женя Рейс. Москва. Рыбников переулок, 8, кв. 2».

Глава 8

28. Москва. Первые планы

Шубин приехал в агентство в два часа дня. На вопрос Юли, виделся ли он с Наташей Зимой, Игорь вздохнул и развел руками.

– Она наотрез отказывается со мной разговаривать и уж тем более принимать от меня помощь.

– Но ее можно понять… – Юля говорила искренне, полагая, что она бы на месте Зимы поступила точно так же. Другое дело, что она никогда бы не стала цепляться за мужчину, зная о том, что его сердце занято другой женщиной. Но сейчас ей было не до Наташи. – Знаешь, у меня был Олег Хмара, он рассказал мне про Михаила Семеновича и принес вот это, – Юля показала желтый конверт, куда положила и снимок Дмитрия, и передала ему их разговор. – Теперь вот сижу и думаю о Жене. Понимаешь, мне очень хочется верить ей, но в конверте указан ее московский адрес. Как мне быть? Делать вид, что я ничего не знаю?

– Ничего себе задачка. Но как же ты можешь делать вид, что ничего не знаешь, если только от нее ты можешь узнать всю правду? Кроме того, ведь ты же собралась с Гел в Москву.

– Ты предлагаешь взять туда и Рейс?

– Конечно.

– Но как я ей это объясню?

– Проще простого. Она и так сильно напугана, даже ночует у тебя, боится, чтобы ее не прирезали так же, как и Катю Уткину. Скажи, что ей следует ехать вместе с вами в целях безопасности, и вся проблема будет решена. А уж там, в Москве, вам с Гел придется проследить за ней, наведаться в Рыбников переулок и выяснить, действительно ли там жила или живет Рейс, и если не она, то кто. На кого оформлена квартира. Да что я тебе говорю, когда ты и так все знаешь.

– Знаю… – усмехнулась она. – Одно дело, когда я воспринимала Женю Рейс как бедную овечку, попавшую в беду. Я искренне хотела ей помочь, заодно с Гел, поскольку все вертится вокруг покойного Бахраха. А теперь, когда Олег принес мне этот конверт, мне становится не по себе при мысли, что я пригрела змею на груди. Мы вот сейчас с тобой разговариваем, а они там, у меня в квартире, вдвоем. А что, если Гел грозит опасность?

– Глупости. Наташа Зима знает Женю, она не такая, и все твои догадки навеяны лишь этим неожиданным поворотом, связанным с конвертом. Если хочешь услышать мое мнение, то вот оно. Женя Рейс, судя по тому, что убит Гамлет, была последним звеном в этой цепи. Ты понимаешь, что это значит?

– Что?

– А то, что на ней все обрывается. Она, повторяю еще раз, – последняя.

– Ну что ты все заладил: последняя да последняя.

– Дмитрий, получив конверт от предпоследней девушки, должен был найти в нем адрес именно Рейс. Но не саратовский, а московский, потому что таковы правила игры: девушки должны были жить в Москве. И Бахрах не собирался умирать. Все пять девушек были ему нужны для дальнейшей деятельности. В том числе и Женя Рейс, которую он соблазнил и приблизил к себе, насколько это возможно. Больше того, я уверяю тебя, что она согласилась бы поехать в Москву, как согласились Катя Уткина и Гел. И самое печальное заключается как раз в том, чтоб Бахрах был уверен в этом. И даже в том, что Женя позволит изуродовать себя шрамом.

– Но почему? Откуда такая уверенность?

– Да потому, что «шоколадный вариант». Слишком уж трудно было бы устоять перед такими условиями: московская квартира, деньги и полное безделье. Бахрах был неглупым человеком, и только Гел поставил условие работать в баре. Как ты думаешь, почему?

– Гел – непростая девушка, и она бы никогда не согласилась сидеть взаперти, в квартире и годами ждать появления человека с фотографии. Это не в ее характере. Она, насколько я поняла, человек активный, артистическая натура, кроме того, красива и обаятельна, и неслучайно именно к ней первой Дмитрий должен был попасть. Ведь что бы он увидел, оказавшись в стрип-баре и спросив Гел? Голую красотку со шрамом на заднице. И именно эта ее обнаженность и должна была сыграть роль подсказки, стать своеобразным ключом к разгадке этих девушек, этих пяти визитов. И здесь Бахрах, конечно, поступил по-свински с сыном-наследником. И я где-то даже понимаю Дмитрия, который ненавидел своего отца. Они были слишком разными людьми, чтобы ладить…

– Я не понимаю, о чем ты.

– Я о том, что Дмитрий – это не Крымов, понимаешь? И он не станет ложиться в постель с первой встречной девушкой, мне кажется даже, что он боится женщин, и именно на этом Бахрах и строит свою месть. Или скажем так: подарок-месть. Ведь будь Дмитрий другим…

– Ты хочешь сказать, что если бы Дмитрий был бабником, как Крымов или Бахрах, то ему было бы проще догадаться об этих шрамах и о том, что они играют не последнюю роль в завещании отца?

Но Дмитрий, между прочим, и не евнух. Уж можешь поверить мне. И если ты хочешь этим разговором узнать подробности наших с ним отношений, то…

– Юля!

– Что «Юля»? Дмитрий – нормальный мужик, если ты этого добивался. Он физически здоров.

– Ты злишься на меня? Знаешь, если я тебя так раздражаю, то могу уйти, – покраснел он от собственной смелости. – Я вовсе не собирался выяснять подробности твоих отношений с Дмитрием. Я рассуждаю, я пытаюсь понять, почему Бахрах избрал именно такой способ передачи сыну наследства. Да и о наследстве ли вообще идет речь? Мы ведь ничего не знаем.

– Может, и не знаем, – немного успокоилась Земцова. – Но то, что девушки работали на Бахраха и их подписи давали ему возможность ворочать деньжищами, – это факт. Об этом говорит Гел, об этом говорит, ссылаясь на Катю, и Олег Хмара. И смерть хирурга в этом случае тоже выглядит вполне логичной – Бахрах решил избавиться от человека, который знал всех пятерых девушек в лицо. И если бы он сам не умер, то Женя Рейс все равно заняла бы свою нишу в этом чудовищном плане и, живя в Москве, поджидала Дмитрия… И мне кажется, что я поняла, почему Бахрах не оставил ей фотографии Дмитрия. С письмом-то все ясно – Женя была последняя, а потому не существовало адреса, по которому она опосредованно могла бы отправить Дмитрия дальше, по кругу. А фотографии нет потому, что ей незачем было вообще кого-либо узнавать: это ее должен был увидеть Дмитрий и сделать соответствующие ее рисунку-шраму выводы.

Они говорили не как любовники, а как Шубин и Земцова – работники сыскного агентства, сухо и по делу. И Юля подумала о том, что вот теперь, когда Игорь принадлежал ей и она успокоилась, что приобрела его в собственность, снова вернула себе верного и преданного ей пса, он как мужчина перестал быть для нее интересным. Как хорошо, что он не может прочитать мои мысли.

– О чем думаешь? – Игорь обнял ее, и она чуть было не отстранилась. Но вовремя опомнилась и дала себя поцеловать.

– О тебе. А еще о том, что мне надо торопиться. Ты останешься здесь и будешь заниматься непосредственно делом Уткиной. Опроси еще раз соседей: кто навещал ее в последнее время, с кем ее видели. Наведайся на кладбище, может, кто приходил на ее могилу. Держи связь с Корниловым, а я буду звонить тебе из Москвы и докладывать о каждом своем шаге.

– Ты не хочешь, чтобы я поехал с вами?

– Нет. Нас и так будет много: я, Гел и Рейс. Я вызову тебя только в крайнем случае. Да, чуть не забыла. Присматривай за Дмитрием.

Она подумала, что было бы неплохо взять Дмитрия с собой в Москву, чтобы он встретился там с Мариной Смирновой. Но он не поедет. Особенно после того, как его избил Фиолетовый.

– И еще, – продолжала она. – Попытайся познакомиться с соседями Бахраха. Думаю, что кто-нибудь да расскажет тебе о нем что-нибудь интересное. Соседи – живые люди, они много видят, много слышат, много знают и, как правило, к состоятельным людям относятся с завистью и одновременно с презрением. Может, всплывут какие-нибудь детали, и кто-то знает человека с фиолетовым пятном на щеке…

– Ты все еще хочешь, чтобы сравнили отпечатки пальцев у Бахраха в квартире и в каморке Дмитрия в ресторане?

– Да, это обязательно надо сделать, хотя и так очевидно, что это один и тот же человек. Может, кстати, тебе удастся поговорить с самим Дмитрием об этом человеке. Или кто-нибудь из его окружения его знает или видел раньше? Словом, поручаю тебе Дмитрия и покойного Бахраха. Если узнаешь что новое – звони мне на сотовый. А позже я сообщу тебе телефон гостиницы или квартиры, где мы будем жить в Москве. Так что, Игорь, пожелай мне удачи. Сейчас я поеду домой, соберусь, мы с девочками пообедаем, и я по телефону закажу билеты на ближайший рейс в Москву.

– «Последний рейс»… – усмехнулся Игорь, вспомнив Женю Рейс. – Надо же, какая фамилия.

Он явно не хотел выпускать ее из своих объятий. Он понимал, что теперь остается один и каждая ночь станет для него пыткой неведения. Он будет жить в напряжении и ожидании звонка из Москвы. Будет думать о том, что происходит в Москве, переживать и рисовать себе страшные картины возможных трагедий…

Они нежно расстались, Юля поехала к себе домой, где застала в прекрасном расположении духа Гел и Женю Рейс. За время ее отсутствия они привели квартиру в божеский вид, приготовили обед и теперь, лежа на диване, хохотали до упаду над глупейшей американской комедией с участием Джима Керри. А поздним вечером они уже сходили с трапа самолета в аэропорту Быково. Было решено устроить «штаб-квартиру» на Софийской набережной, где жила Гел. Они добирались туда на такси и всю дорогу, припав к окнам, любовались огнями ночной Москвы… Юля не спешила расспрашивать Женю Рейс о квартире в Рыбниковом переулке, чувствовала, что та о ней ни сном ни духом не ведает. Но это надо было проверить.

– Гел, у тебя прекрасная квартира! – воскликнула Женя, едва они перешагнули порог московского жилища Гел. – Могу себе представить, что ты испытала, когда тебе вручили в руки ключи…

Юля наблюдала за выражением лица Рейс, пытаясь определить, кокетство или полное неведение скрывается за этим внешним восхищением.

– Не завидуй мне, – отозвалась Гел, грустно усмехаясь. – Тебе-то хорошо, ты еще ничего не успела поиметь от него, а на меня потрачено много, значит, будет и спрос…

– Какой спрос, о чем ты? Ведь он же мертв!

– Может, и так, да только и ты почему-то боишься.

– Главное, – вмешалась в разговор Юля, – не нервничать. Сейчас вот немного придем в себя и поедем в бар. Но Гел там опасно появляться, поэтому со мной поедешь ты, – она обратилась к Рейс.

– И что мы там будем делать? Ведь если Герман там, то он увидит нас, узнает.

– Герман… – задумалась Земцова. Собираясь в Москву, она постоянно рисовала себе сцену их появления в баре. Разумеется, она не могла не думать о Германе. Как и о Фиолетовом. Больше того, Фиолетовый тоже может узнать Германа – бармена ресторана, где он избивал Дмитрия. И это его насторожит обязательно. Германа же, в свою очередь, насторожит появление в баре Земцовой, которую он прекрасно знает в лицо. – Послушай, Женечка, Герман знает меня, мы с ним знакомы, а вот тебя он мог видеть лишь на кладбище, да и то вряд ли. Ты же была в черной косынке.

– Ты хочешь, чтобы в бар я поехала одна? Без вас? Вы что, с ума посходили? И что я буду там делать?

– Там спокойно, тебя никто и пальцем не тронет, – сказала Гел. – И если порядки в «Черной лангусте» не изменились с приходом нового хозяина, то все будут глазеть на сцену с голыми девушками. А ты сядешь где-нибудь в уголке, возьмешь какой-нибудь коктейль и будешь наблюдать за Германом, и если придется, то и за Фиолетовым. Другого не остается. А мы, – она повернулась к Земцовой, ища поддержки, – будем подстраховывать ее, ведь так? Ты же не собираешься оставаться дома?

– А почему бы вам не загримироваться? – нервничала Рейс. – Что особенного, если вы слегка, ну самую малость измените свою внешность? Наденете парики, очки, ну я не знаю…

– Гел, у тебя есть парик, хотя бы один?

И вдруг Гел захохотала. Да так, что и Рейс, и Земцова подумали, что с ней случился нервный припадок. Но через пару минут смеялись все: Гел достала из шкафа огромные парики в стиле восемнадцатого века – белые, напудренные, все в цветах и фруктах, а один представлял собой миниатюрный фрегат с парусами, мачтами и разноцветными флажками.

– И такие смешные парики носили дамы в те времена? – улыбнулась Женя Рейс. – Вот это да… И как же они, интересно, выглядели?

– Вот именно, интересно, – развела руками Гел. – Они интересно выглядели. Не так, как мы.

– Но зачем они тебе, Гел? – спросила Юля, удивленная не меньше Жени.

– Как зачем? Мой номер строился целиком на контрасте. Представьте: «верхний этаж» моего тела – сплошная романтика, пышный роскошный парик с цветами и фруктами из папье-маше, атласный лиф в кружевах, а внизу – ничего… Мужчинам это очень нравилось. Гораздо больше, чем наоборот, когда внизу – пышная юбка, а сверху – ничего. Мужчины – примитивные существа… У них прекрасно срабатывает лишь первая сигнальная система – по Павлову, – на остальное сил не остается. Но зато у них водятся деньги, и мне, как стриптизерше, было важно раскрутить их, довести до полуобморочного состояния, чтобы они заплатили мне за «бис», к примеру… Они бросали деньги прямо на сцену. Это тоже своего рода азарт, не скрою…

– С мужчинами-то все ясно, – заметила Юля, – но как Бахрах позволил тебе работать в стриптизе? Зачем? Неужели из-за шрама?

– Теперь, когда мы кое-что знаем о нем, можно предположить, что из-за шрама. Наверно, после того, как он «заклеймил» меня, он не раз представлял себе Дмитрия входящим в «Черную лангусту» и спрашивающим, где можно увидеть Гел… Предположим, Дмитрий увидел меня, увидел и мой шрам. Какие будут дальнейшие его действия? – спросила Гел у Юли.

– Дмитрий? Ты хочешь узнать, как бы он искал тебя? Вы, – Юля повернулась и к Рейс, – похоже, совсем ничего не поняли о Дмитрии. Он бы не поехал в «Черную лангусту». Собственно, он действительно не поехал. Больше того, разорвал письмо и бросил в мусор. Вот вам и Дмитрий.

Затем Юля спросила:

– Так что будем делать? Кто поедет в «Лангусту»?

– Все трое, вот только попытаемся изменить свой внешний вид, – сказала Гел.

– Гел, дорогая, да тебя там сразу же узнают по фигуре, по походке. Кроме того, ты и сама себя обязательно выдашь каким-нибудь образом. Тебе нельзя так рисковать. К тому же ты, наверное, забыла, что предшествовало твоему побегу из Москвы. Кажется, ты была свидетелем…

– Разве о таком забудешь? – И Гел, закрыв глаза, представила себе на мгновение мертвого Карповича в багажнике машины Бюшгенса. – Ты предполагаешь, что там, в баре, могут быть люди Карповича?

– А ты думаешь, что прежний хозяин бара воскрес из мертвых?

Женя Рейс слушала их разговор, затаив дыхание. Снова мертвые, снова тайны… У нее от волнения разболелся живот.

– Женя, тебе придется пойти туда одной. А мы будем где-нибудь поблизости. Время от времени ты будешь выходить оттуда якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом, и рассказывать нам обо всем, что увидела и услышала в баре. Я уверена, что Герман уже там. Да и Фиолетовый тоже.

– А тебе не кажется, – вдруг напряглась Гел, – что, не обнаружив меня в баре, эти двое, узнав мой адрес у кого угодно (ведь все в баре – по уговору с Михаилом Семеновичем – должны знать мой домашний адрес, чтобы меня в случае надобности было легко найти), заявятся сюда?

Женя побелела.

– …если уже не наведывались… – продолжила ее мысль Земцова. – Это логично. И если бы я оказалась на месте Германа, то поступила бы точно так же. Тогда тем более надо уходить отсюда. Да и вообще, мы совершили ошибку, приехав сюда. И как это я раньше не догадалась?

– Догадаешься здесь, как же… – усмехнулась Гел. – Ведь вам не терпелось посмотреть на мою квартиру, чтобы понять размеры потраченных на меня Бахрахом денег, его размах.

С ней трудно было не согласиться. И тут Юля вспомнила еще об одной детали, которая ассоциировалась у нее именно с квартирой Гел. Она напомнила ей о существовании еще одной фотографии.

Гел удалилась в спальню и вернулась оттуда со снимком.

– Вот. Это он же, только в другой одежде и в другое время. Да я знаю эти фотографии наизусть.

– Как ты думаешь, а зачем Михаилу Семеновичу понадобилось оставлять тебе две фотографии? – спросила Юля.

– А ты думаешь, что это много? А вдруг я ее потеряю или пролью на нее щи или чай? Нет, он правильно сделал, что оставил запасную фотографию. Кроме того, этот факт лишний раз указывает на то, что Бахраху было важно, чтобы я передала Дмитрию конверт…

– Девочки, а почему бы нам не навестить нашу неизвестную пока еще подругу – Марину Смирнову? Уж там-то нас точно никто не найдет, – сказала Рейс.

– Да? И как же это ты собираешься навещать ее, если она находится в точно таком же положении, что и ты? Во-первых, она не откроет тебе дверь, потому что живет в постоянном страхе. Во-вторых, если она случайно узнала о смерти Бахраха или Кати Уткиной, то постарается сделать все возможное, чтобы вообще спрятаться, залечь, что называется, на дно. Ведь эта девушка тоже из Саратова, я в этом больше чем уверена, и у нее могут быть свои каналы, по которым она могла узнать о смерти своего «хозяина», – сказала Юля.

– Но ведь нам все равно надо будет встретиться с ней, чтобы задать ряд вопросов и, главное, выудить у нее конверт, – возразила Рейс. – Так что же нам делать?

– Как что, постараться познакомиться с ней «случайно». В магазине или просто на улице. Нет ничего проще. Уж этот пустяк я могу взять на себя, – сказала Гел.

– Ладно, тогда я беру на себя «Черную лангусту», – вздохнула Рейс.

– А я – Германа и Фиолетового, – пообещала Земцова. – Думаю, что нам надо спешить. Уж в крайнем случае переночуем в какой-нибудь гостинице или… у моей мамы…

Рейс и Гел переглянулись – такого оборота они не ожидали…

29. Герман в «Черной лангусте»

«Черная лангуста» встретила Германа громкой музыкой, запахами табака и пива, готовящейся пищи. На сцене в свете цветных прожекторов танцевала у шеста почти голая девушка. Она была похожа на маленькую розовую змейку, усыпанную блестками.

Герман нашел глазами стойку бара – рабочее место своего московского коллеги, подошел к бармену и заказал водку с лимоном.

– Я ищу Гел, – сказал он. – Ты не знаешь, где… я могу найти Гел? – он не знал, говорить ли о Гел, применяя мужской род или женский.

– Ты новенький? – молодой и энергичный бармен (белоснежная рубашка с короткими рукавами, черная бабочка, белозубая голливудская улыбка и оценивающий, проницательный взгляд) по-птичьи склонил голову набок в ожидании ответа.

– Да, я только что приехал из Питера… – солгал Герман и покраснел. Ему стало стыдно, что он приехал из Саратова. И стыдно за то, что ему было за это стыдно. Он испытывал неприятное чувство провинциала, попавшего на чужой праздник жизни.

– Ты когда-нибудь прежде видел Гел? – бармен оказался не в меру любопытным.

– Нет, – признался Герман.

– То-то и оно, что нет, – бармен широко улыбнулся. – Да вон же она, на сцене… Это твои питерские друзья рассказывали о ней?

– Да, – снова солгал он. Ему сейчас важно было увидеть ее, запомнить, чтобы потом, после представления, попытаться встретиться с ней и познакомиться.

Гел танцевала, и ее маленькая блестящая шапочка, увенчанная пышными перьями, сверкала в лучах мощных прожекторов.

Герман выпил водки, подождал, когда девушка с именем Гел покинет сцену, после чего решительно направился к большой пальме, за которой шелестели бамбуковые занавеси, отделявшие зал от внутренних помещений бара. Как ни странно, но его никто не окликнул. Герман вошел в полутемное помещение и двинулся к светящемуся прямоугольнику дверного проема. Внезапно он услышал позади себя шаги. Повернулся и увидел надвигавшуюся прямо на него фигуру. Это был мужчина. Охранник? Герман, затаив дыхание, приготовился к тому, что его сейчас грубо выставят отсюда, а то и выволокут насильно, но мужчина, словно не видя его, легкой походкой обошел его и первым вошел в оранжевый прямоугольник. Это мог быть кто угодно, начиная от охранника, который не узрел в Германе опасного постороннего, и кончая администратором. Хотя это мог быть и такой же посетитель, как и Герман, пожелавший нанести визит Гел или какой-нибудь другой девушке-танцовщице.

Он шел на свет, а когда дошел, то увидел перед собой ярко освещенный коридор с дверями по обе стороны. Мужчина, обогнавший его, вошел в самую последнюю дверь, откуда доносились слабые звуки музыки. Он вошел без стука, но почти сразу же вышел. Постучал. Вероятно, ему ответили, потому что он, галантно поклонившись неизвестно кому и расшаркиваясь невидимой шляпой, уже более уверенно распахнул дверь и скрылся за нею.

Герман, понимая, что ему нельзя долго медлить и что теперь, несмотря на всю его робость и нерешительность, ему непременно надо увидеться с той, ради которой он и приехал, собственно, в Москву, принялся открывать – без стука – все двери подряд, чтобы найти Гел. Он сразу понял, что за дверями находятся уборные стриптизерш. По две, по три в каждой уборной. В комнатах дым и тишина. Девушки курили, развалясь в глубоких креслах. Отдыхали. Гел нигде не было. Герман обошел все уборные, кроме той, куда вошел незнакомец, и понял, что опоздал. Его опередили – та, что указала этому парню на дверь, была как раз Гел. Или же ее соседка по уборной.

Он остановился перед последней дверью и постучал.

– Ну, кто там еще? – услышал он усталый и капризный голос.

– Можно? – он осторожно открыл дверь и увидел сидящую перед зеркалом девушку, очень похожую на Гел, но только со светлыми короткими волосами, облепившими маленькую, почти детскую головку. В руках она мяла парик из черных волос. Лицо ее было розовым и мокрым. – Я ищу Гел.

И тут он заметил справа от себя на стуле того самого парня. Тот, услышав про Гел, усмехнулся, что не укрылось от Германа.

– Ну, я Гел, дальше-то что? – произнесла девушка и взяла из пепельницы дымящуюся сигарету. – Я слушаю.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал Герман и, превозмогая охватившее его чувство стыда и неловкости, сделал несколько шагов по направлению к так сильно изменившейся Гел. Он понял, что она без парика, поэтому он ее сначала и не узнал.

– Значит, так, мальчики. На сегодня я выступления закончила. Ты, – она обратилась к парню, – будешь первый, потому что ты раньше пришел. А ты, – она повернулась к Герману, – подожди за дверью. Можешь даже стул взять. Если же вы хотите оттянуться нормально, на хате, то вам придется платить в пять раз дороже, и тогда с нами поедет мой телохранитель. Так что выбирайте.

– Я согласен здесь и сейчас, – парень встал и подошел к Гел. – Мне ни к чему твои телохранители…

– Вот стул, – улыбнулась Гел, показывая Герману взглядом на довольно приличный, обитый красным бархатом, стул. – Посиди минут пятнадцать в коридоре. Надеюсь, у тебя есть сто долларов?.. А если еще кто подойдет, скажи, что я сегодня больше не принимаю.

Сказав это и сразу же потеряв интерес к Герману, она повернулась к парню, и Герман услышал, как она ему сказала: ты выпьешь или так сможешь?

Больше Герман ничего не слышал. Он вышел со стулом в коридор, сел и обхватил руками голову. Сто долларов! За пятнадцать минут? Бедная Ло обслуживает своих многочисленных клиентов за сто пятьдесят рублей. А здесь – сто долларов! Целая куча денег!

Странное чувство охватило его, когда до него вдруг дошло, чем сейчас за дверью занимается Гел с этим парнем. Он возбудился от самой мысли о происходящем. И вдруг понял, что готов заплатить эти деньги, чтобы только оказаться на месте того парня…

Однако почти тотчас после того, как за парнем закрылась дверь, он услышал голоса. Высокий женский – Гел и низкий, раздраженный или даже злой – того парня.

– Да отстань ты от меня, я ничего не знаю… Давай деньги и уходи, пока я не вызвала охрану.

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась. Снова распахнулась, и в коридор вышел парень. Лицо его было красным, взгляд – злым. Тотчас на пороге появилась Гел. Растрепанная, в розовом халатике. С побелевшим от злости лицом.

– Ты еще не ушел? – тяжело дыша спросила она. – Заходи.

Она поймала его за руку и буквально втянула к себе. Заперлась и вдруг, не сказав ни слова, обняла его и поцеловала. Совсем как Ло. Герман до встречи с Лолитой откуда-то узнал, что проститутки не целуются, но почему – ему было непонятно. Сейчас же его целовала уже вторая женщина из этого племени, и целовала сильно, прижимая рукой его затылок и давя на голову, как если бы он не хотел этого и сопротивлялся. Он даже не мог сказать ей, что он пришел к ней совсем по другому делу, что у него нет денег, но рот его уже не принадлежал ему. Руки Гел зазмеились вниз, но Герман успел отпрянуть в сторону вовремя, не дав ей возможности расстегнуть ему брюки.

– Гел, ты знала Михаила Семеновича?

Глаза Гел потемнели и налились ненавистью. Лицо побледнело, и дыхание участилось.

– Мразь… Ты зачем пришел? Какой Михаил Семенович? Вы что все, сговорились? Ты зачем сюда пришел? Отвечай, а то я сейчас позвоню, и из тебя сделают котлету. Скажу, что ты хотел изнасиловать меня…

– Да ты не злись. Я же ничего плохого не собирался тебе делать… Просто один человек по фамилии Бахрах написал мне письмо, в котором…

– Пошел вон! – она вдруг как разъяренная кошка бросилась на него и вцепилась своими сильными пальцами в ворот его рубашки. – Пошел…

Она била его по груди до тех пор, пока не прижала к двери.

– Бахрах сказал перед смертью, чтобы я нашел тебя. Я – его сын! Ты должна мне что-то сказать или передать!

И Герман, понимая, что если сейчас он не покажет ей письмо, то все пропало, она никогда уже не подпустит его к себе, и вся его поездка окажется лишь пустой тратой времени и денег, достал трясущимися руками клочки письма и сунул их в лицо позеленевшей от ярости Гел. Но она выбила их одним ударом из его рук и плюнула ему в лицо.

– Как же вы мне все надоели. Ненавижу. И никакая я не Гел, я Надя, понял? Да я никогда и не хотела быть Гел, меня заставили. Все шли на Гел, а Гел нет… понимаешь, ее нет!

– А где же она? – Герману стало нехорошо. У него даже ноги подкосились от такого известия.

– Не знаю. Может, умерла, может, уехала. Она странная, эта Гел.

– Но почему ты так злишься? Из-за денег? Потому что я пришел к тебе… – он не знал, как правильнее выразить свои мысли, а потому замолчал, уставившись в лицо уставшей смертельно стриптизерши.

– Хочешь выпить? – вдруг услышал он и не поверил своим ушам.

– Хочу. Очень хочу.

– Тогда садись.

Девушка подошла к столу, на котором стояла бутылка водки, налила в два стакана и один протянула Герману.

– У меня нервы не в порядке, – вдруг довольно спокойным тоном объяснила она и предложила ему сесть на небольшой, покрытый узорчатым покрывалом, топчан. – Ты сегодня не первый, кто спрашивает Гел. Ее спрашивают каждый день…

– Кто?

– Мужичье, вот кто. Тот, что перед тобой был, тоже про нее расспрашивал. Прикинь, – она повела рукой, держащей стакан, по воздуху, – он со мной лежит, я слышу удары его сердца, и он в это время спрашивает меня про Гел… И после этого мне будут говорить, что Гел была чистая, как бриллиант? Что она ни с кем не спала? Ты бы видел ее, как она одевается, какие драгоценности носит, какие сигареты курит, в каком доме живет… Откуда такие деньги? Да ясно, что она со всеми была, кто ей платил. А то еще кто-то выдумал, что она была лесбиянкой. Вранье. Она – самая настоящая шлюха. Тварь. Исчезла, и теперь мне приходится за нее отдуваться.

– А ты не отдувайся, – вдруг воскликнул Герман, проникшись сочувствием к такой же несчастной и опустившейся девушке, как Ло. – Танцуй – и все.

– Тогда меня вышибут отсюда в три счета.

– Но ее-то не вышибли? – ему хотелось как можно больше узнать о таинственной Гел.

– Гел сама ушла. Говорят, что она замешана в историю с убийством Карповича. Я не секрет тебе выдаю, ты не думай. Об этом все говорят.

– А ты не знаешь, где она живет?

– Знаю. Но там сейчас никого нет. Туда уже многие ездили. Сначала сын Карповича, который теперь здесь хозяин, все хотел вернуть ее, потому что вся «Черная лангуста» держалась на ее номерах… Потом другие ездили – ее нет. Она исчезла.

– Ты только что сказала, что Гел вроде бы замешана в истории с убийством какого-то Карповича, и Карпович же ищет ее, чтобы вернуть? Я не понял…

– Я так думаю, что ни во что она не замешана, что просто испугалась и уехала. Людские языки злые, они что хочешь припишут. Значит, так: Карповича убили, а его сын стал хозяином «Лангусты». И Гел нравилась ему. А еще он знал, что в бар шли в основном на Гел, потому что у нее хорошие номера, оригинальные, да и вообще она очень красивая, эта Гел… – ревность звучала в голосе Нади.

– Понимаешь, мне надо во что бы то ни стало найти эту Гел. У меня поручение. Помоги мне, пожалуйста.

– Так ты к ней не как к бабе приехал?

– Да я даже не знал, Гел – баба или мужик! – уверил ее Герман. – Скажи, где она живет. Мне обязательно нужно спросить у нее про этого человека…

– Да ладно… Записывай: Софийская набережная…

Герман вышел из «Черной лангусты» лишь утром. Всю ночь он провел у Нади. И, обнимая ее и вдыхая запах ее волос и тела, он думал, что обнимает Ло. В девять утра он уже стоял возле дома на Софийской набережной, где жила настоящая Гел, и смотрел на ее окна.

30. Большая Масловка, дом 25. Крольчиха

Гел поехала на Большую Масловку, чтобы «случайно» встретиться с Мариной Смирновой. Сейчас, когда Бахрах был мертв, она чувствовала себя свободной, и вся раскинувшаяся перед ней сияющая Москва на какой-то миг даже ослепила ее, поразила, как красивейший город, который она увидела только что и впервые. Ведь, работая в «Лангусте», она видела лишь метро, которое доставляло ее домой и обратно в бар, потных стриптизерш да сцену… И только сегодня она впервые ощутила на себе магию этого необыкновенного, фантастического города, обрушившегося на нее своими розовыми от вечернего освещения бульварами, подсвеченными роскошными церковными куполами, широкими проспектами и утопающими в вечерней мгле полупрозрачными ажурными мостами. Бахрах мертв, мертв…

Гел шла по Большой Масловке как во сне. Она старалась не думать о том, куда она идет и зачем, потому что и сейчас полагалась лишь на волю случая. У нее не было никакого плана, никакой идеи относительно ее знакомства с Мариной Смирновой, совершенно незнакомой ей девушкой, но где-то в глубине души она верила, что они, встретившись, быстро найдут общий язык и, быть может, с ее помощью, да и с Юлиной тоже им удастся пролить свет на всю эту историю с убийствами Уткиной и хирурга.

Гел прошла в арку, остановилась посреди тихого зеленого двора и осмотрелась. Она видела перед собой дом номер 25, ей предстояло только найти нужную квартиру и позвонить в дверь. И что последует за этим? Если Марина Смирнова дома и откроет ей дверь, то Гел… А что я ей скажу? Здравствуй, Марина. Я – Гел, любовница Бахраха, как и ты. А еще в Москве Женя Рейс. Бахрах умер.

Гел вошла в подъезд. Сняла с себя кофту, свернула ее и сунула под платье. Теперь она немного походила на беременную. А к беременным женщинам в обществе трепетное отношение. Попрошусь в туалет. Скажу, что пришла к соседке, а ее не оказалось дома.

Но на самом деле она позвонила именно к соседям. Дверь открыл молодой мужчина в купальном халате, босой, бородатый, с яблоком в руке.

– Это квартира Марины Смирновой? – спросила Гел, краснея. Ей почему-то стало стыдно за свой бутафорский живот. Она привыкла представать перед мужчинами совершенно в другом виде.

– Нет, это квартира не Марины Смирновой. Она живет через стенку.

– Извините…

– …точнее, жила…

– Как это… жила?

– Она умерла.

У Гел подкосились ноги.

– Вы ей кем приходитесь-то? – участливо-насмешливо спросил мужчина. – Подружкой?

– Да… Я приехала сюда, в Москву, из другого города. Хотела вот повидать.

– И давно вы ее не видели? – так получалось, что вопросы задавали ей, а не она.

– Давно… А что? Как она умерла? От чего?

– Она – наркоманка со стажем. Сдавала квартиру, а сама здесь же и жила. А квартиранты ее – сброд, я вам скажу, – такое здесь устраивали!

– И давно… она… так?

– Да примерно с полгода. Сначала тихо-мирно жила, я так думаю, работала. Симпатичная девушка, всегда хорошо одета. А потом к ней повадился один хмырь… Наверно, это он ее на иглу и посадил. И все это, – он усмехнулся, – происходило прямо на моих глазах.

Гел почему-то подумалось, что Марина Смирнова была любовницей своего словоохотливого соседа. Но все это строилось исключительно на ее интуиции.

– И кто же ее хоронил?

– Не знаю. По-моему, никто. Во всяком случае, никаких похорон я не видел.

– А как же вы сами узнали, что она умерла?

– Приходил участковый, задавал вопросы. Он и сказал.

Марину Смирнову убили. Как убили Катю Уткину и Гамлета. И передозировка – это лишь способ. Возможно, ее кто-то предварительно посадил на иглу. Но кто? И разве не проще было ее убить без трат на наркотики? Самоубийство? Убийство?

Гел спустилась по лестнице, вышла во двор и села на скамейку. Страх навалился на нее холодным черным облаком, и все вокруг в один миг изменилось, приобрело мрачные краски.

Однако надо было что-то предпринимать, действовать. Она же не могла уйти, так и не наведавшись в квартиру Смирновой. И Гел решила вернуться. Она поднялась и позвонила в дверь. И когда послышались звуки шагов, ее пробила дрожь. Она вдруг представила себе, что сейчас распахнется дверь, и она увидит красивую девушку – очередную жертву Бахраха – живую и невредимую. И это будет, конечно, Марина Смирнова.

Дверь квартиры Марины Смирновой распахнулась, и на пороге появилась высокая крупная молодая женщина, лет двадцати пяти, в махровом халате, с младенцем на руках.

– Я вас слушаю, – сказала она тоном человека, уставшего от частых посещений неприятных ей людей и вынужденная все же открывать им дверь. – Что еще? Вы кто и что вам надо?

– А вы кто? – смерила ее взглядом Гел. – И что вы делаете в квартире моей сестры?

– Этой наркоманки, которая загнулась? Квартира стояла пустая, и я, мать-одиночка с тремя детьми, поселилась сюда. Дальше что? Будете претендовать на жилье? Доказывать свое право на эту квартиру?

Гел хотела было шагнуть в квартиру, она уже занесла ногу, как получила сильный удар ногой по щиколотке, после чего ее оттолкнули и тут же захлопнули дверь перед самым ее носом. Раздался детский плач и отборная матерная ругань. Она слышала и знала, как в Москве, да и не только, в случайно освободившиеся или пока еще никому не принадлежащие квартиры самовольно, находясь на грани отчаяния, вселяются многодетные семьи, и понимала, что эта женщина с ребенком на руках обосновалась здесь прочно и надолго. И никто не посмеет выселить на улицу женщину с маленькими детьми (Гел почему-то сразу поверила, что помимо того малыша, которого держала у груди женщина, в квартире находятся еще дети, иначе эта особа не вела бы себя так нахально и решительно). Но Гел надо было во что бы то ни стало войти в квартиру, чтобы попытаться найти письмо. Пресловутый желтый конверт.

Она снова позвонила.

– Откройте. Марина должна была оставить мне письмо. Желтый конверт… Откройте!

И не успела она договорить, как дверь распахнулась, и в нее полетело что-то темное и мягкое. Это был пластиковый пакет, который черной птицей плавно опустился на лестничную площадку. Гел подняла его, открыла и достала оттуда… желтый конверт. Точно такой же, какие раздавал Бахрах своим подопечным. Фотографии не было, да и конверт был вскрыт. Гел достала из разорванного конверта листок и прочла на нем: «Ольга Белоконь. Клуб „Чайка“».

Гел принялась кулаками колотить в дверь.

– Откройте, мне должны были оставить еще и фотографию. Откройте!

Но на этот раз ей долго не открывали. Когда же дверь все же приоткрылась, на порог легло несколько снимков, на которых была запечатлена высокая тоненькая белокурая девушка, обнимающаяся с парнем. Гел подумала, что это и есть Марина Смирнова, но спросить об этом грозную мать-героиню не решилась, тем более что представилась ее сестрой. Когда же среди снимков показалась знакомая до рези в глазах, до слез, фотография Дмитрия, Гел почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове. Она разволновалась по-настоящему. Встретился среди снимков еще один, где Дмитрий, правда, выглядел немного старше своих лет, да и одет был в зимнюю куртку с меховым капюшоном.

Чтобы не вызвать подозрения столь неестественным поведением и продемонстрировать истинные чувства человека, внезапно узнавшего о смерти своей сестры, Гел снова принялась звонить и стучать в дверь. Она кричала что-то об имуществе сестры, о том, что она «так это дело не оставит», что привезет сюда представителя власти или управдома, что не позволит «какой-то там наглой матери-одиночке занимать чужую жилплощадь, которая принадлежит законным наследникам», и все в таком же духе. И реакция последовала незамедлительно. На пороге вновь возникла «мать-героиня» с младенцем на руках. Ребенок надрывался от крика, и Гел, не привыкшая к такого рода сценам и детскому плачу, немного поостыла.

– Имущество? Какое? Да она все продала, что можно было, – уже более человечным тоном сказала женщина. – Я понимаю, конечно, ваши чувства. Вот только объясните мне тогда, где же вы, ее сестра, были, когда она села на иглу, когда устраивала из этой квартиры бордель, когда приводила сюда бомжей и всякое отребье, когда ей нечего было есть и она готова была наброситься на каждого, чтобы отобрать деньги и купить себе дозу? Вы давно видели ее?

– Давно, – Гел старалась смотреть мимо глаз женщины.

– Она погибла, понимаете? И погибла не от наркотиков, а от того, что вы ей не помогли. Я не имею конкретно вас в виду. Но ведь Марину не в капусте нашли. У нее наверняка имеются родственники, подруги… я не знаю… И никто не протянул ей руку помощи. А ведь она была красивой девушкой, культурной, воспитанной. Всегда хорошо одевалась, да и в доме у нее было полно дорогих вещей. Кажется, она где-то работала.

– А вы-то откуда все это знаете?

– Я ее соседка, живу в однокомнатной, прямо под ней, – призналась женщина.

– Значит, вся эта трагедия происходила на ваших глазах?

– Ну не то что на моих, но все равно… Я многое видела, приходила к ней, звала к себе то супу поесть, то помыться, потому что у нее все трубы прорвало, и она не могла пользоваться ванной; то погреться, потому что у нее батареи не работали… Она была хорошей девушкой. Всегда такая приветливая, добрая, угощала моих ребят конфетами, шоколадом. Прямо не верится, что может сделать какое-то зелье с человеком. Вы бы видели ее перед смертью: кожа да кости, синяки на руках и ногах, взгляд потухший, волосы сальные… К ней стали приходить мужчины…

– А кто посадил ее на иглу? – прервала ее излияния и воспоминания Гел.

– Один парень. Она любила его, а он был наркоманом. Он и начал продавать ее вещи. Сначала шубу, потом пальто, сапоги, мебель, холодильник…

– Как она умерла? Когда?

– Недели две тому назад…

Почти одновременно с Катей Уткиной, подумала Гел.

– А куда делся тот парень?

– Неизвестно. Думаю, что тоже плохо кончил, может быть, даже раньше Марины. Он исчез, а она осталась…

– А вы решили воспользоваться ситуацией и заняли чужую квартиру? И вам не стыдно?

– Деточка, вот будут у вас, у такой красивой и молодой, когда-нибудь детки, не такое ради них сделаете.

– Неправда. Я никогда не позволю, чтобы мои дети в чем-то нуждались. Я – не ходячий инкубатор. Не крольчиха. И у меня будет детей ровно столько, сколько я в состоянии буду поставить на ноги. А вы – безнравственная женщина, спекулирующая своим выводком. Не думаю, что ваши дети скажут вам когда-нибудь спасибо за то, что появились на свет. Да еще и без отца…

И, сказав это, Гел с гордо поднятой головой стала спускаться с лестницы. Дверь долго не захлопывалась у нее за спиной, и она поняла, что ее слова попали точно в цель.

В метро она позвонила Земцовой и спросила, что нового в «Черной лангусте» и встретили ли они там Германа или Фиолетового.

– Герман вместе с Гел вышел из бара и отправился с ней в неизвестном направлении, – услышала она в ответ, и ей показалось, что она сходит с ума.

Глава 9

31. Шубин

На этот раз Наташа Зима не плакала, не устраивала истерик, не просила Шубина остаться. Игорь был бы крайне удивлен, если бы узнал, что в тот момент она действительно воспринимала свалившееся на нее одиночество чуть ли не с благодарностью. Наташа объясняла это для себя исключительно желанием спокойной жизни. Она устала от ревности, которая пожирала ее изнутри и приносила ей одни лишь страдания. А уж после разговора с Юлей, когда не осталось никаких сомнений в том, что Шубин уйдет от нее, Наташа неожиданно испытала странного рода облегчение. Ей стало легко при мысли, что теперь она будет свободна как в чувствах, так и поступках. Она вернется в свою квартирку, устроится на работу, и жизнь наполнится новыми красками и впечатлениями. Она собрала свои личные вещи и вернулась к себе. Купила торт, кассету с фильмом «Невыносимая легкость бытия» и, вымыв пол в квартире, освежив ее таким образом, расположилась перед телевизором. И удивительное дело, ей в тот вечер было не так уж и плохо. Она отдыхала и строила планы на будущее. Примерно в такой же лени и праздности прошел и второй день. Когда же вечером в дверь позвонили и она по звонку определила, что пришел Шубин, сердце ее нисколько не взволновалось – оно продолжало биться так же ровно, как и до его звонка. Наташа встала и, отряхивая с пижамы крошки подсохшего торта, пошла открывать.

Шубин не умел красиво говорить. Он лишь привлек Наташу к себе, обнял и на ухо прошептал ей: прости меня. Это была последняя нежность Шубина, который пришел, чтобы проститься с Наташей. Он принес деньги, и Наташа, до этого уже несколько раз рисовавшая себе эту встречу с фигурирующими в ней деньгами и собиравшаяся отказаться от денег и чуть ли не швырнуть их в лицо Игоря, на самом деле приняла их. Со вздохом, как бы говоря: ну что ж, надо так надо.

– Я буду тебе помогать, – пообещал ей Игорь, прощаясь и целуя ее в висок. – Если хочешь, подыщу тебе хорошую работу…

– Нет, Игорь, спасибо. Я сама. И вообще, я в порядке. Я успокоилась. Надеюсь, что ты будешь счастлив с Земцовой.

Игорь вернулся домой и стал ждать звонка из Москвы. У него из головы не шел этот Фиолетовый. Ночью он не выдержал, позвонил Корнилову и спросил его, готова ли экспертиза отпечатков пальцев на пакете из-под вишни и в «Охотничьем» ресторане. Он понимал, что сильно разозлит Корнилова этим ночным звонком. Во-первых, Виктор Львович долго не соглашался послать эксперта в ресторан «Охотничий» и на квартиру Бахраха, потому что не видел связи между этими действиями и убийством Уткиной, – делом, расследованием которого он занимался, рассчитывая на помощь Земцовой. Во-вторых, его можно было понять, ведь Шубин почти ничего не рассказал ему про Фиолетового, Бахраха и девушек, работавших на покойного Михаила Семеновича, в числе которых была и Уткина. И свою просьбу Игорь мотивировал лишь предположениями о связи, которая могла бы существовать между смертью Бахраха и убийством Уткиной (все это он выдумал по ходу разговора). Корнилов согласился послать эксперта лишь после того, как Шубин привез ему пива и копченой рыбы. «Где Земцова? Почему не видно? Куда она умчалась? Чем занимается? Хмара радуется себе на свободе, а ведь он был одним из главных подозреваемых в убийстве Уткиной. Я, понимаешь ли, иду вам навстречу, а вы и ухом не шевелите, чтобы мне помочь. Молчите, как рыба об лед…» Он ворчал, а Шубин думал только об экспертизе отпечатков пальцев. И вот теперь, когда прошли почти сутки и эксперты должны были ответить, наследил ли в квартире Бахраха и в баре, в каморке Дмитрия один и тот же человек или нет, терпение его оказалось на исходе, и он не выдержал и позвонил Корнилову прямо домой. Трубку взяла жена, Шубин услышал ее сонный голос. «Мужа нет дома. Он на работе. Пьет. Они упустили какого-то уголовника…» – и бросила трубку. Шубин позвонил в прокуратуру.

«Шубин? Ты где? Подходи», – услышал он веселый голос Корнилова. «Виктор Львович, я насчет „пальчиков“. Что-нибудь выяснилось?» – «Да, представь себе, выяснилось. Оказывается, наши тюрьмы вовсе и не тюрьмы, а так, название одно. И сбежать из тюрьмы – дело плевое, можешь мне поверить. Мужики, да не орите вы, и так ничего не слышно… Дайте поговорить с человеком… Так вот, Игорек. Никогда не надо бояться тюрьмы. Как войдешь – через ворота, двери, засовы и охрану, – так и выйдешь. Такие дела. Правда, дороговато это стоит, но ничего, некоторые находят средства и… выходят…» Шубин понимал, что Корнилов пьян, а потому не стал поддерживать разговор. Их могли подслушивать. «Виктор Львович, вы не позвоните экспертам? Мне важно знать… Земцова в Москве, и от результатов этой экспертизы, возможно, сейчас зависит ее жизнь». – «Земцова? Так… Понятно… Слушай, ты подъезжай, мы и поговорим…» Шубин, вдруг разозлившись, бросил трубку. Корнилов стал пить, и это сильно раздражало Шубина. Пьяный, он, как правило, начинал требовать с него, Шубина, какие-то деньги, которые он ему, оказывается, должен за помощь в расследовании. И если бы об этом узнала Земцова, то в силу своего характера сразу же прекратила бы с ним всякие отношения и уж тем более не стала бы помогать Корнилову в его собственных расследованиях. Игорь решил позвонить Норе, эксперту из НИЛСЭ, которая получала от агентства регулярную «зарплату» за помощь им. Нору он разбудил, но она, будучи человеком ответственным и понимающим, пообещала ему тотчас связаться с теми людьми, которые непосредственно проводили эту экспертизу и сравнительный анализ отпечатков пальцев, и перезвонить ему. Нора позвонила через десять минут и сказала, что отпечатки пальцев в ресторане «Охотничий» совпадают с отпечатками на квартире покойного Бахраха. Шубин поблагодарил ее, пожелал спокойной ночи и положил трубку. Но через минуту телефон зазвонил снова. Это опять была Нора. «Забыла сказать, на пакете, в котором была вишня, и некоторых других предметах в квартире Бахраха есть и другие отпечатки пальцев – более свежие. Но они не встречаются среди отпечатков пальцев в ресторане „Охотничий“. Ни тех, ни других отпечатков в нашей базе данных нет». – «Нора, тебе цены нет! Спасибо».

Сведения, полученные в результате экспертизы, лишь подтвердили предположения о том, что Фиолетовый был и в ресторане «Охотничий», и в квартире Бахраха. То есть этот человек был знаком с Бахрахом, знал о существовании письма или же мог догадываться об этом. Кроме того, он наверняка знал, что то письмо, которое нотариус, друг Бахраха, вручил Дмитрию, связано каким-то образом с наследством. Или же содержит в себе сведения, касающиеся Бахраха или самого Фиолетового. В любом случае это письмо интересовало его настолько, что он не побоялся устроить в ресторане драку и избил Дмитрия, требуя отдать ему это письмо. Наверняка Фиолетовый сейчас в Москве и как охотник ищет там свою добычу, то есть Гел. Шубин не знал о планах Земцовой относительно того, каким образом они собираются действовать в Москве. Одно он мог предположить: Земцова сделает все возможное, чтобы Гел не появилась в «Черной лангусте». Во-первых, это опасно, ведь и Фиолетовый, и Герман будут искать возможности встретиться с ней наедине, чтобы потребовать объяснения, что хотел сказать Бахрах, направляя к ней Дмитрия своим письмом. Во-вторых, появление Гел чревато большими осложнениями в плане дальнейшего расследования той цепочки, одним из звеньев которой она и является. То есть она невольно может привести и Фиолетового, и Германа к Марине Смирновой. Средств, чтобы заставить ее проговориться о существовании Марины Смирновой, равно как и обо всем, что она знает в этой связи о Бахрахе, существовало больше чем достаточно. Если Фиолетовый не погнушался разбить лицо тихому шизофренику, чтобы только выбить информацию о письме, то что стоит ему прибегнуть к более действенным методам, чтобы заставить говорить Гел, женщину? И еще. Шубина не оставляла мысль о том, что Дмитрий знал этого человека, но по каким-то причинам не хотел сознаваться в этом. Возможно, его припугнули… Но может быть и другая причина.

Размышляя таким образом, Шубин подъехал к дому, в котором жил Дмитрий Бахрах, и решительно поднялся по лестнице к его квартире. Он испытывал неприязнь к этому не вполне здоровому человеку, и это же чувство каким-то странным образом касалось и Земцовой. Сколько раз он спрашивал себя, как могла она, здравомыслящая, умная и чувствительная женщина, не заметить симптомы психического расстройства своего любовника? Неужели его сентиментальность, его игра на гитаре, музыкальность и непохожесть на других так очаровали уставшую от грубости реальной жизни Земцову?

– Кто там? – раздалось из-за двери.

– Дмитрий, это Шубин. Игорь Шубин. Открой.

Он чувствовал, что его разглядывают через дверной глазок, а потому постарался, чтобы лицо его приняло высшую степень дружелюбия и спокойствия.

– Я один, мне надо поговорить с тобой…

– О чем? – голос Дмитрия звучал глухо, и в тоне чувствовалась неприязнь.

– О тебе. Это важно. Открой.

Он открыл, хотя лицо его выражало тревогу и озабоченность, словно он, открыв, тут же и пожалел об этом.

– Здравствуй, – Игорь смотрел на обросшее щетиной худое и бледное лицо Дмитрия до тех пор, пока не понял, что ведет себя как посетитель зоопарка, засмотревшийся на невиданное и сильно удивившее его животное. Ему стало неловко от затянувшейся паузы. – Ты узнал меня? Я – Шубин, работаю вместе с Земцовой.

– Узнал. Проходи. Только у меня не убрано. Я после похорон все никак не приду в себя. Не знаю, радоваться мне смерти отца или нет…

Они прошли в комнату.

– Понимаешь, Шубин, отец меня никогда не любил, он только откупался от меня. Вот и весь разговор. Мать настроила меня против него капитально. А однажды он пришел и разбил мою гитару. Настоящую испанскую гитару.

– Почему он ее разбил?

– Разозлился, что я отказываюсь работать на него.

– А как ты должен был работать на него?

– Не знаю. Он говорил, что мне почти ничего не надо будет делать. Просто я должен быть его сыном, понимаешь? Но я не хотел продаваться.

– Он хотел оформить часть документов на твое имя? – подсказал Шубин.

– Вероятно. А что еще? Он же прекрасно знал, что я ничего не умею. Он звал меня к себе. Говорил, что у него хороший дом. Вернее, квартира. У него там полно красивых вещей, и все это когда-нибудь будет моим. Насколько я понимаю, это уже стало моим.

– Правильно. Ведь ты же единственный наследник? Ты видел квартиру? Ты был там?

– Нет. Я не знаю, как себя вести там. Боюсь, что, когда я начну открывать двери ключами, выйдет кто-нибудь из соседей и вызовет милицию.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой, чтобы тебе не было так… – и он вместо «страшно» сказал: —…неловко.

– И ты пойдешь со мной? Потратишь свое время?

– Я хочу тебе помочь. Ведь ты же остался один, насколько я понял… – И тут же, без перехода: – Дмитрий, зачем к тебе приходил этот человек… с пятном на лице?

– Это все призраки. Они приходят время от времени ко мне. Вот и в ресторан пришел…

– Какой еще призрак? Чей призрак?

– Он бил меня и хотел, чтобы я отдал ему письмо отца. А как я мог ему его отдать, если у меня к тому времени этого письма уже не было?! Я разорвал его и бросил в ведро. Или корзину. Не помню. Главное, что я разорвал это письмо. В этом письме мой отец смеялся надо мной.

– Как ты думаешь, зачем твоему отцу понадобилось посылать тебе такое письмо? Оно, вероятно, сильно разозлило тебя?

– Разозлило… Да я чуть не задохнулся от злости. Стрип-бар. И это туда отец посылает меня после своей смерти? Да лучше бы он послал меня в ад!

– Кто принес тебе письмо?

– Роман Георгиевич… – внезапно Дмитрий словно очнулся и посмотрел на Игоря с видом человека, до которого только что дошло, что он обознался и до этого момента откровенничал с совершенно незнакомым ему человеком. – А ты что, знаешь, кто такой Роман Георгиевич?

– Да ты же сам мне только что сказал, что он нотариус, старинный приятель твоего отца, – солгал Шубин и слегка порозовел от стыда.

– А, да! Надо же, совсем забыл. Ну так вот. Это письмо мне принес Роман Георгиевич.

– Он до сих пор в своей нотариальной конторе?

– Нет, он давно на пенсии, живет за городом – выращивает розы. Эти розы ему привозил из Риги мой отец. Он любил делать подарки…

И Шубин вдруг понял, что Дмитрий всю жизнь любил своего далекого и таинственного, благополучного и жизнелюбивого отца. Любил настолько, что боялся признаться в этом даже самому себе! И был уверен в том, что отец его не любил. Трагедия двух родных людей, потерявших друг друга при жизни и замкнувшихся в своем искусственно созданном одиночестве, потрясла Игоря Шубина.

– Дмитрий, ты же не хочешь, чтобы квартиру твоего отца разграбили?

– Разграбили? Но почему?

– Ты должен вселиться в нее, прийти немного в себя, а потом нанять адвоката, который помог бы тебе с оформлением документов на наследство. Это может быть Земцова, если ты пожелаешь к ней обратиться. Это может быть любой другой адвокат. Хотя я бы советовал тебе все же Юлю. Я понимаю, что у вас осложнились отношения, но тебя могут обмануть… Адвокаты – они тоже все разные. Юле можно доверять. И она доказала тебе это не один раз, не так ли?

– Да, я ей верю. Но ее нет. Я звонил.

– Она уехала по делам. Скоро вернется и сама позвонит тебе, я ей скажу. А теперь ответь мне на вопрос: кто был тот человек, который избил тебя в ресторане? Ты его знаешь?

– Нет, – поспешно ответил Дмитрий и опустил глаза. – Но он знал моего отца, поэтому хотел забрать у меня конверт.

– Ты сказал, что это был призрак.

– Так оно и есть. Призраки иногда навещают меня. Вот и это был призрак.

– Призрак – это тень мертвеца. Тот человек считался мертвым? – Шубин вышел на опасный путь недозволенных приемов и теперь боялся все испортить.

– Нет, он живой, но все равно призрак. Его не должно было быть. Но он был. И это пятно. Он испугал меня им. Но что я мог сделать, если письма этого у меня не было?

– Почему его не должно было быть?

– Потому что он – призрак. У призраков не может быть фиолетовых пятен.

Шубин развел руками. Логика – железная.

– Может, он угрожал тебе?

– Может быть. Не знаю. Не помню. Я всегда раздражал его. Как и моего отца. Я всех раздражал. Кроме мамы. А она раздражала меня.

Шубин подумал о том, что ухудшение состояния Дмитрия могло было произойти как раз вследствие тех ударов, того потрясения, которые он испытал в ресторане, когда на него набросился Фиолетовый.

– Ты его имя хотя бы помнишь?

– Может, и помню. Но, скорее всего, нет.

– Так мы поедем сейчас на квартиру твоего отца?

– Поедем. Да, непременно поедем. Ведь его там сейчас нет? Значит, я не буду его раздражать.

32. Опасный клиент

Земцова и Женя Рейс забились в самый дальний угол «Черной лангусты» и не спускали глаз с Германа. Чтобы он не узнал Земцову, Юле пришлось загримироваться, покрыв толстым слоем пудры и румян свое лицо, нарисовав брови, губы, изменив по возможности их форму. На ней было черное вечернее платье Гел, простое, без затей. Юля выбрала его как самый нейтральный наряд, чтобы не привлекать к себе внимания. На Жене были узкие бархатные синие брючки и блестящая майка – эксклюзивные вещи из коллекции щедрой Гел. Они взяли пива, орешков и теперь следили за каждым движением ошивающегося возле стойки Германа. Вон он подходит к бармену, о чем-то спрашивает его. Тот снисходительно отвечает и кивает головой на сцену.

– Он спрашивает у него, где Гел, не имея представления, мужчина это или женщина, – предположила Юля. Женя не ответила, и тогда Юля перехватила ее взгляд. Рейс смотрела поверх голов сидящих за соседними столиками посетителей куда-то вдаль, и вид у нее был совершенно отсутствующий.

– Ау, очнись, дорогая. И куда это мы так внимательно смотрим?

– Что? Ах, да… Нет, ничего. Мне просто показалось. Видишь, вон там, у входа, стоит молодой человек во всем белом?

– Ну вижу. По-моему, он не спускает глаз со сцены. Да уж, здесь просто рай для мужчин. Столько почти голых женщин! В следующий раз, когда я буду не при исполнении, так сказать, я приглашу вас, девочки, в мужской стрип-бар, где мы предадимся созерцанию мужских достоинств. И хотя я не лесбиянка и не феминистка и у меня имеются свои счеты с женщинами, согласись, что природа не создала ничего более совершенного, нежели женское тело. У мужчин, по-моему, слишком много лишнего…

– Лишнего? – брови Жени взлетели вверх. – Ты сказала «много лишнего»?

И они расхохотались. Между тем девушка, танцующая на сцене в свете прожекторов, исчезла. Исчез и Герман. Земцова, упустившая его из виду, встала и, шепнув Жене, что скоро вернется, направилась к одной из снующих между столиками официанток.

– Девушка, где я могу увидеть Гел?

– Она уже закончила свой номер, – сказала, густо краснея, девушка, не переставая вытирать столик.

– И сколько же у вас работает девушек под именем Гел?

– Это не имя. Это псевдоним. У нас раньше работала Гел. Она трагически погибла… Но, поскольку ее все здесь очень любили, хозяин распорядился, чтобы одна из наших танцовщиц исполняла номер Гел.

– Гел трагически погибла? Господи… какой ужас…

Официантка подняла глаза и покачала головой. Лицо ее выражало сочувствие.

– Вы были с ней знакомы?

– Да не то слово! И как же она погибла?

– Ее застрелили вместе с прежним хозяином бара. Понимаете, нам не положено об этом рассказывать, но здесь, в баре, были разборки, вот в перестрелке Гел и застрелили.

– И вы были на ее похоронах?

– Нет. Никто не знает, где она похоронена.

– А как вас зовут?

– Зося.

– У вас красивое польское имя.

– Я наполовину полька. Если хотите, то я могу навести справки и выяснить, где похоронена Гел. Но на это уйдет какое-то время. Я уж не знаю почему, но эта информация считается закрытой.

– А кто же сейчас живет в ее квартире?

– Этого я тоже не знаю. Мы никогда не были подругами с Гел, но всегда хорошо, по-дружески относились друг к другу, и она здорово помогала мне деньгами. Некоторые девушки ее у нас не любили. Думаю, они завидовали ей, вы же знаете, какой она была… Но мне она всегда нравилась. А что касается ее квартиры, то и здесь я вам ничем не могу помочь. Дело в том, что я неоднократно ездила туда, звонила, но результаты – нулевые. Либо там никто не живет, либо мне не удается никого там застать.

– А разве у Гел не было родных? Близких?

– Не знаю. Она никогда не рассказывала о себе. Она работала в «Черной лангусте» ведущей стриптизершей, танцовщицей, и только благодаря ей в нашем баре было так много посетителей. Она была человеком творческим, постоянно выдумывала что-то новое, украшала себя совершенно фантастическими париками и так роскошно обставляла свой выход, что теперь мы все как осиротели… Ой, извините, меня зовут. Если хотите, оставьте свои координаты, и я вам перезвоню, если сумею что-нибудь узнать о Гел.

Девушка побежала обслуживать посетителей, а Земцова вернулась за свой стол. Рейс не было. Подождав немного, Юля вышла из зала и направилась в дамскую комнату, где и застала Рейс красящей губы перед зеркалом.

– Мы познакомились, – прошептала Женя, не отрывая глаз от своего отражения и продолжая водить помадой по губам.

– С кем?

– С тем парнем. Не знаю, как тебе это объяснить, но меня к нему словно магнитом притянуло. Не помню даже, как я оказалась рядом с ним. Сделала вид, что у меня подвернулся каблук, оперлась о стену и принялась потирать щиколотку. И вдруг слышу: девушка, вам помочь?

– Женя, все это, конечно, замечательно. Но вообще-то мы пришли сюда совершенно за другим. Герман исчез. Скорее всего, он пошел в уборную фальшивой Гел, – и Земцова передала Жене разговор с официанткой.

– Ну и дела! Вот Гел удивится! Непонятно только, зачем им понадобилось выпускать на сцену вторую Гел. По-моему, это глупо.

– Женя, я тебя прошу об одном. Не отвлекайся. Сиди за нашим столиком и наблюдай, я просто уверена, что скоро здесь появится Фиолетовый. Он быстро вычислит «Лангусту», и первое, что сделает, переступив порог бара, это подойдет к официанту и начнет справляться у него о Гел. И этот бармен поступит с ним точно так же, как и с Германом, – отправит его к той стриптизерше, которая сейчас работает под псевдонимом Гел.

– А ты куда?

– Искать Германа!

И Юля, приободрив взглядом Рейс, вышла из дамской комнаты и ринулась искать уборные артисток.

Она была удивлена, когда обнаружила, насколько просторны подсобные помещения стрип-бара и в каком порядке содержатся. Ее поразили длинные коридоры с дверями, удивительная для таких мест чистота, ковровые дорожки. Решив, что все это не случайно, она подумала о том, что «Черная лангуста» может представлять собой ящик фокусника с двойным дном, то есть помимо стрип-бара быть еще и обыкновенным борделем с номерами. Размышляя подобным образом, она, свернув в один из коридоров, вдруг увидела стучащегося в одну из дверей… Германа. Переминаясь с ноги на ногу, он стоял в нерешительности перед дверью, и даже его осанка свидетельствовала о том, насколько он напуган и не уверен в себе. Дверь распахнулась, и Герман еще какое-то время стоял на пороге, о чем-то разговаривая с тем, кто находился в комнате, после чего он вошел и тут же вышел, но уже со стулом. Сел на него и принял позу вечного пациента у дверей зубоврачебного кабинета. Лицо его было озабоченно-скучающим и в то же самое время каким-то обреченным. Было понятно, что он чего-то ждет. Но чего? Или кого? Возможно, та, к которой он пришел, занята. Но чем она может быть так занята, чтобы не уделить пару минут молодому и симпатичному парню? Спит? В туалете? Разгримировывается. Да, скорее всего приводит себя в порядок, принимает душ, подкрашивается. Юля недолго простояла за углом коридора, в своеобразном укрытии в тени пальмы, растущей в кадушке, прежде чем увидела странную картину. Из комнаты, возле которой терпеливо сидел Герман, вышел растрепанный мужчина весь в белом. Чувствовалось, что он зол на весь свет. Он пролетел мимо Земцовой, не заметив ее. И тут же женская рука буквально втянула в комнату Германа. Нехорошее подозрение закралось в душу Земцовой. Она поняла, что Герман влип. И что эта шлюшка, носящая имя Гел, наверняка приняла его за очередного клиента, подобного тому, который только что покинул ее комнату. А это значит, что через пару-тройку минут, когда она поймет, что Герман пришел к ней совсем по другому вопросу, когда выяснит, чего же от нее хотят, незадачливый и явно безденежный клиент вылетит из уборной, как пробка.

Но на удивление Юли, Герман задержался в уборной девушки довольно продолжительное время. Она удивилась, когда увидела Германа, выходящего из комнаты вместе с девушкой. Обнимая ее за талию, он направлялся прямо в сторону Юли, то есть к выходу. И она поспешила выйти из своего укрытия и как можно скорее оказаться в зале.

Понимая, что дорога каждая минута и что Герман увязался за этой девицей единственно в надежде выпытать что-то о Гел, Юля, поискав глазами в зале Женю Рейс и не найдя ее, решила действовать самостоятельно и попытаться узнать, куда же направляется эта пара. Как раз в это время зазвонил ее телефон. Она услышала голос встревоженной Гел, которая справлялась о Германе и Фиолетовом. «Герман вместе с Гел вышел из бара и отправился с ней в неизвестном направлении», – мрачновато пошутила она, но после небольшой паузы, во время которой Гел должна была осмыслить услышанное, добавила: – «Гел – это сценический псевдоним одной из ваших девушек. Вот на нее и напоролся наш Герман. А Фиолетового мы пока не видели. Гел, ты извини, но я должна спешить, иначе упущу эту парочку. Я перезвоню тебе, как только узнаю, куда они направляются и зачем…» Времени у нее на это ушло немного. Судя по всему, девушка снимала жилье в соседнем доме, потому что, выйдя из бара, они прямиком направились к этому дому, вошли в подъезд, а спустя пару минут на первом этаже зажглось окно. За розовыми занавесками замелькали тени. Юля вошла в подъезд, вычислила дверь, куда они вошли, и, немного успокоенная, вернулась в бар.

«Черная лангуста» сияла цветными огнями, звучала музыка, но сцена пустовала. Видимо, наступило время танцев для посетителей. Сидя за столиком и рассеянно блуждая взглядом по танцующим, она спрашивала себя, на что надеялся Герман, собираясь в Москву? Вероятно, работа бармена в захудалом ресторане осточертела ему настолько, что, едва лишь появилась возможность каким-то образом изменить свою жизнь, он сразу все бросил и ринулся в сулящую ему призрачную удачу неизвестность.

Вслед за задумчивостью и охватившей ее ленью и непонятной истомой на нее обрушилось беспокойство. Женя Рейс так и не появилась. Она исчезла. А ведь наиболее приметной в плане узнавания в этом баре была именно Земцова – Герман знал ее в лицо. Женю здесь не знал никто, а потому ей нечего было опасаться. Юля отправилась на поиски Рейс. Заглянула в дамскую комнату, в каждую кабинку, но так ее и не нашла. Подошла к бармену и спросила, не видел ли он, куда отправилась и с кем хорошенькая девушка в синих брючках и золотой блестящей майке. Вышколенный бармен оглядел ее с головы до ног и ответил, что не знает, что посетителей сегодня много и он не может за всеми уследить.

– Вы кого-то ищете? – вдруг услышала она над самым ухом и, повернувшись на голос, чуть не закричала. Рядом с ней стоял Фиолетовый. Огромный мужчина, с багровым пятном во всю щеку. Ему было под пятьдесят, и выглядел он довольно грозно. Одно пятно чего стоило! В остальном же он был довольно чисто и аккуратно одет, от него пахло дешевым одеколоном и спиртным.

– Нет, с чего это вы взяли?

– А мне кажется, что вы ищете свою подружку, такую красивую рыжеватую девушку, ярко одетую… Это не мое, конечно, дело, но я случайно слышал, как вы спрашиваете у бармена, где она…

– И что же, вы видели ее?

– Да. Она ушла с одним парнем. Мне показалось, что она взглядом тоже искала вас, но не нашла. Ведь вы же куда-то отлучались?

– Вы чрезвычайно внимательны к моей персоне.

Юля отошла от него и вернулась за свой столик. Она нервничала, как никогда. Засветилась перед Фиолетовым. Растерялась и не спросила Гел, встретилась ли та с Мариной Смирновой… На фоне уверенно держащихся, как у себя дома, посетителей «Черной лангусты» она чувствовала себя скверно. Теперь еще этот Фиолетовый, который, сев за соседний столик, не спускал с нее глаз. Она подозвала официантку и попросила принести себе пива. И едва девушка ушла, как Фиолетовый подсел прямо к Земцовой и, когда его страшное пятно оказалось почти вплотную с ее щекой, прошептал ей в самое ухо:

– Я знаю, кто ты. Сейчас здесь, прямо за столиком, ты расскажешь мне все, что знаешь об этом деле. В противном случае мой нож плавно войдет тебе в живот…

И как бы в доказательство своей угрозы он произвел движение, в результате которого Юля почувствовала, что ей в живот упирается что-то острое. Она вспомнила разбойное нападение на свою одноклассницу, которую двое подростков остановили на улице в разгар дня, на самой оживленной улице города, и, приставив нож к ее животу, не спеша сняли с нее все украшения и забрали кошелек. А после того как ее ограбили, один из нападавших как в масло вонзил нож ей в живот. Она рухнула, истекая кровью. Ее едва успели спасти. Сейчас с ней могло произойти то же самое.

– Ты – Земцова, мне рассказывал про тебя Ломов. Ты ведь работала на Крымова, так?

– Так… – прошептала, давясь от сухости во рту, Юля. – Ну и что с того?

– На кого ты сейчас работаешь? Кто тебя нанял? Ведь не случайно же ты оказалась в «Черной лангусте». Это Бахрах-младший тебя нанял? Этот недоносок?

– Меня никто не нанимал. Просто мы с подружкой приехали в Москву, чтобы отдохнуть, походить по барам. Я ни на кого не работаю…

– Или же тебя нанял Герман, бармен ресторана, в котором работает Дмитрий? Тебе лучше отвечать, чем молчать.

– Но что вам нужно от меня? Вы хотите, чтобы я работала на вас?

– Я знаю про вас с Дмитрием. Знаю, что вы встречались. Мне рассказали. Но дело не в этом. Сейчас меня больше всего интересует, кого высматриваешь ты в этом баре. И почему именно здесь? Он назвал мне «Черного мангуста», но такого бара в Москве нет, поэтому я здесь, в «Лангусте». И у меня, поверь, есть множество причин быть тут. А вот что здесь делаешь ты и этот педрила Герман?

– Хорошо, я скажу… – Она почувствовала, как острие ножа прошло сквозь одежду, ей даже показалось, что она уже намокла от крови. – Я тут из-за Германа. Меня попросили проследить за ним.

– Кто?

– Один человек, которому Герман задолжал крупную сумму денег, – она придумывала на ходу, чтобы только заморочить голову Фиолетовому.

– И что ты выяснила? Зачем он сюда приехал?

– Дело в том, что этот человек, ну, которому он задолжал крупную сумму, не мужчина, а женщина. Герман находился с ней в связи. Она много старше его, она любит его… А тут вдруг выясняется, что он тайно собирается лететь в Москву. Она подозревает, что у Германа в Москве есть другая женщина. Мне поручено выяснить, так ли это. Обычное дело. У нас таких дел много… И я не вижу смысла вспарывать мне за это живот.

– Но что он делает в «Черной лангусте», почему он приехал именно сюда? Он знает тебя в лицо? – Он нервничал и, задавая вопросы, вел себя крайне неосторожно, выдавая важную, по мнению Земцовой, информацию, первому встречному. По его лицу катился пот, свободная рука, которой он барабанил по столу, тряслась. Да и та, что держала нож, тоже подрагивала, причиняя ей боль.

– Знает, конечно. Мы виделись с ним в ресторане, где работает Дмитрий. (Она понимала, что с этим типом нужно быть откровенной лишь в мелочах, на которых он попытается ее подловить, чтобы уличить во лжи.) Вообще-то я старалась изменить свою внешность, видите, разрисовала лицо, поэтому думаю, что он вряд ли узнает меня. Хотя, вы же узнали… Но… когда же вы видели Германа, если его здесь нет? Вы давно в баре? (Неужели мы с Женькой его просмотрели?)

– Не твое дело. Я здесь не из-за него. Я ищу другого человека. Но ее здесь нет, я выяснил. Под ее именем скрывается какая-то шлюха. Ты поможешь мне?

– Бесплатно? – она продолжала играть несвойственную ей роль жесткого и принципиального дельца.

– Нет, вы только посмотрите на нее: у нее в животе торчит нож, а она думает о деньгах. Ненавижу вас, баб… Для вас деньги – это все.

– Дмитрий тоже так говорил, – пролепетала она, невольно вспоминая их последний откровенный разговор.

– Мне плевать на то, что он говорил. Мне вообще на все плевать. Я хочу только одного – найти Гел. Ты поможешь мне?

– А кто такой Гел? – употребляя мужской род применительно к Гел, она больше всего боялась переиграть. Ведь Фиолетовый только что сказал: «Под ее именем скрывается какая-то шлюха»… Но она могла не обратить на это внимание!

– Не «такой», а «такая»! Это баба, я же говорил! Потом объясню… Ты встречалась с Дмитрием, помогала ему организовать похороны этого Бахраха. Разве ты ничего не знаешь о письме? Ты лучше признайся мне, – он разговаривал с ней ласково, как говорят убийцы со своей жертвой, прежде чем убить ее, – что ты знаешь о письме?

– Да, я встречалась с Дмитрием, пока не поняла, что он… так скажем, не совсем здоров. И я действительно помогла ему с похоронами отца. Но я ни о каком письме ничего не знаю…

– Отец перед смертью отправил ему письмо. Он не показывал его тебе? Ведь он в силу своего характера не мог его тебе не показать или хотя бы рассказать!

– Подождите… Письмо… Кажется, друг отца принес ему какую-то записку…

– Да не записку, а письмо! – зарычал Фиолетовый. – И этот идиот разорвал его и бросил в мусорное ведро. И та баба, которая наняла тебя, наверняка что-то о нем знала, потому и наняла тебя, чтобы ты проследила за Германом, который, судя по всему, достал письмо из ведра… Стала бы она тратить бабки на то, чтобы проследить за своим любовником аж в Москве, как будто на месте, там, в Саратове, его нельзя было заловить на ком-то другом… Ерунда…

У Юли кружилась голова. И от страха, и от нелепости ситуации, и от безвыходности положения. Кроме того, Фиолетовый явно не шутил, и нож продолжал сверлить своим острием ее живот. Боль была резкая, и от нее темнело в глазах.

– А Герман, к твоему сведению, прилетел сюда не к бабе, точнее, к бабе, но не к любовнице, а к той самой Гел, про которую писал Бахрах…

– Но я ничего не знаю и не понимаю! Кроме того, я чувствую, что сейчас потеряю сознание. Отпустите меня, уберите руку… У меня там кровь. Зачем вам убивать меня? Я ничего не знаю, кроме того, что Герман недавно вышел отсюда с той самой девушкой, которая танцевала на сцене. Я даже имени ее не знаю. Они пошли в соседний дом, думаю, переспать… Вы же можете это проверить!

– Да я и сам видел, куда они зашли… – он тяжело вздохнул. – Похоже, ты действительно мне не лжешь… Тогда скажи, а кто та девушка, с которой ты была? Она москвичка?

– Нет, это моя подруга. Ей понравился один парень, и они, видимо, ушли… Но это ее личное дело.

– Где ты остановилась?

– Пока еще нигде. Мы оставили вещи в камере хранения и приехали сюда.

– И где же будете ночевать?

– У меня в Москве живет один друг, Харыбин… – она не хотела вмешивать в эту грязную историю свою мать.

– Харыбин? Эта сволочь? И ты с ним знакома?

– Он – мой бывший муж, но у меня с ним сохранились приятельские отношения… – лгала она, предпочитая иметь дело с ненавистным ей Харыбиным, нежели переживать за родную маму.

– Ну еще бы, ведь он поддерживает деловые отношения с твоим любовником, Крымовым… Они там… ворочают такими делами… Мошенники. Сволочи.

А он хорошо осведомлен. Знал покойного министра экономики Ломова. Знаком с Крымовым, Харыбиным и даже считает их сволочами. Чем же они ему все так насолили? Кто он? И кем приходится Бахраху?

– Так ты поможешь мне?

– Помогу, если заплатите… Я не работаю бесплатно… – И вдруг она поняла, что у нее появляется редчайшая возможность сблизиться с этим человеком посредством делового контакта. Она окажет ему услугу, согласившись работать на него, а сама тем временем выяснит, что именно он знает о письме Михаила Семеновича и на что рассчитывает, собираясь встретиться с Гел. Встречу же с настоящей Гел следует организовать таким образом, чтобы ей ничего не грозило. Предположим, дать возможность Фиолетовому поговорить с Гел в ее же квартире, в соседних комнатах которой будут сама Земцова и Женя Рейс. Оружие есть, поэтому в случае необходимости можно будет пустить его в ход. Но вряд ли Фиолетовый опасен для Гел. Она отдаст ему письмо, и дело с концом. А вот в письмо они вложат листок уже не с адресом Марины Смирновой, а, предположим, с погибшей Катей Уткиной. Надо будет только подделать почерк Бахраха. Если Фиолетовый хотя бы частично посвящен в план Бахраха, то имя Кати Уткиной должно произвести на него впечатление, поскольку она является одним из звеньев цепочки. Кроме того, у него не будет причины усомниться в честности и порядочности Земцовой как частного детектива, поскольку, подсунь она ему ложные имя и адрес, он бы не оставил ее в покое и расплаты ей было бы не избежать. Если же Фиолетовый ничего не знает о девушках, то имя Кати Уткиной тем более не вызовет никакого подозрения. Безусловно, он вернется в Саратов, найдет квартиру Уткиной и от соседей узнает о ее трагической гибели. На этом его поиск закончится, и он оставит меня в покое.

Таким образом, работая вместе с Фиолетовым и находясь в курсе его дел, Юля могла бы параллельно продолжать расследование, связанное уже со Смирновой и остальными девушками. Безусловно, она рисковала, связываясь с совершенно незнакомым ей человеком, да еще таким опасным, импульсивным, способным в любую минуту пустить в ход кулаки, а вот теперь и нож, но и другого выхода у нее не было. Он бы все равно не отстал от нее и крутился бы в баре до тех пор, пока там находится Земцова. Он бы не дал ей работать и продолжал бы искать настоящую Гел.

– Ладно, я заплачу. Но частями. У меня с собой нет столько денег, сколько ты сейчас мне заломишь. Я знаю вашу контору, вы дерете три шкуры…

– Вы можете отказаться…

– Сказал же, что заплачу, но частями. Я, в отличие от покойника, держу свое слово… Скотина… – он чуть ли не со слезами в голосе проговорил последнее слово.

И вдруг Юле показалось, что она давно знает этого человека. Что встречала его раньше, и часто. Но вот где, когда и при каких обстоятельствах, вспомнить не могла. Да, безусловно, она видела его с Ломовым и с Крымовым. Вот только этого пятна у него на щеке не было. Или же она что-то спутала…

– Аванс – пять тысяч баксов, – сказала она ледяным тоном и сразу же почувствовала облегчение. Фиолетовый убрал нож. Она откинулась на спинку стула и коснулась пальцами живота – они тут же стали липкими от крови.

– Идиот, ты что со мной сделал? Как я теперь буду искать твою Гел?

– Залепишь пластырем. Раз занимаешься неженским делом, изволь терпеть. И вообще, нечего здесь отираться. Гел в «Черной лангусте» нет. Бармен дал мне ее адрес. Мы сейчас поедем туда, постараемся залезть в квартиру, и уж там у тебя будет возможность проявить свой талант…

– Но каким образом?

– Посмотришь вокруг и скажешь, живет там кто или нет. Полистаешь ее документы, пороешься в вещах. Я что, должен тебя учить?

– А деньги?

– Деньги я дам тебе по дороге.

– А как же Герман?

– Герман никуда не денется. В лучшем случае продажный бармен уже успел и ему дать адрес Гел. Думаю, мы встретимся с ним на Софийской набережной.

– Хорошо. Тогда послушай теперь мои условия. – Она нарочно перешла на «ты», чтобы поставить на место этого зарвавшегося хама. – Я – работаю на тебя и постоянно ввожу тебя в курс дела. Но ты не суешь нос в мои дела, понял? Я получила деньги с той женщины и должна их отработать. У меня репутация, я не могу рисковать ею ради такого, как ты…

– Какого «такого»? – усмехнулся он, сощурив глаза. – Я представляюсь тебе бандитом?

– Да. Что-то вроде того.

– Ты просто не знаешь меня. Когда узнаешь, пожалеешь, что не упала мне в ножки сразу же… Я еще буду на коне, я вернусь и докажу всем, что я не дерьмо. И если ты поможешь мне, я возьму тебя к себе…

Только этого и не хватало.

Запел телефон. Юля взяла трубку. Звонила Гел.

– Ты можешь говорить?

– Да.

– Я коротко. Смирнова умерла. От передозировки. У меня конверт со следующим адресом. Что мне делать?

– Поужинай и жди меня. Я скоро освобожусь.

– Где ждать? – вскипела Гел на другом конце. – На улице?

– Посмотри телевизор, поспи, я скоро…

– Ты не одна. Понятно. Тогда так. Я жду тебя в «Макдоналдсе». На Пушкинской. На первом этаже. Буду ждать до самого закрытия.

– Вот и отлично. Целую…

Она отключила телефон. Фиолетовый не сводил с нее глаз.

– Харыбин? – спросил он подозрительным тоном.

– Да, он самый…

– Сволочь. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что наши с тобой дела касаются только нас двоих?

– Я хорошо знаю свою работу.

– Тогда поехали. Я на машине. У меня там есть аптечка. Сделаю тебе перевязку. Мы не должны опоздать, надо попасть к этой чертовой Гел раньше Германа.

– А кто такая Гел? Может, ты мне все-таки что-то объяснишь?

– Некогда… Поехали. По дороге все расскажу.

Юля подумала о Рейс. Куда она исчезла? Даже не предупредила…

– Я только оставлю записку своей подруге у бармена, хорошо?

– Бесполезно, – махнул рукой Фиолетовый.

– Это почему же?

– Она не вернется…

33. Сомнамбула

Женя Рейс проснулась в чужой квартире и сразу же вспомнила все: «Черную лангусту», мужчину в белом, сладкое и пьянящее вино, поцелуи в темном дворике бара под сенью зеленой живой изгороди, такси, мчавшееся по ярко освещенным проспектам вечерней Москвы, широкую мраморную лестницу с чугунной узорчатой решеткой, распахнутую дверь, темную и прохладную переднюю и снова поцелуи…

Господи! Что же я наделала? Где Земцова? Как я оказалась здесь? Я сошла с ума. Я всех предала. Я поступила как мерзавка, бросившись на шею первому встречному. Я отдалась ему. Меня убить мало…

Она открыла глаза и в сиреневом утреннем свете увидела голубые, в полоску, обои, голубой колпак торшера, голубые смятые простыни, голубой с розовыми узорами ковер, голубые стеклянные лепестки люстры, голубые складчатые занавеси и даже голубые гвоздики, отражавшиеся в огромном, до пола, зеркале. Она повернула голову и поняла, что все это ей не снится, что рядом с ней лежит самый красивый мужчина на земле. Волнистые и теперь растрепанные черные волосы, смуглая от загара кожа, полуоткрытый рот с белоснежными ровными зубами, закрытые глаза с ресницами такой длины, что они дают тень на скулы, идеальной формы аккуратные уши и спокойно лежащие на простыне руки с длинными холеными пальцами…

Да, она имела смелость и дерзость дать волю своим чувствам и в результате лежит сейчас на кровати рядом с мужчиной, которого совсем не знает. Я – сомнамбула. Нет. Я сошла с ума. Зачем я здесь? Зачем приехала в Москву? Чтобы меня подцепили в стрип-баре и привезли на квартиру, спели несколько серенад о любви и страсти, после чего уложили в постель? А как же мертвый Бахрах? Как же мертвая Катя Уткина? Хирург? Герман? Фиолетовый?

Мужчина пошевелился. Приоткрыл глаза.

– Женя? – услышала она и почувствовала, как пылают ее щеки. Он помнил ее имя. Помнил! Для Жени Рейс, имевшей лишь отрицательный опыт общения с мужчинами, это было уже кое-что.

– Знаете, мне пора домой… – она буквально спрыгнула с кровати и стала поспешно натягивать на себя одежду. – Понимаете, я не должна была здесь оставаться. Это не в моих правилах. Я не знаю, что со мной.

– Женечка, ты куда собралась? – он уже стоял рядом и обнимал ее, сцепив на ее груди руки замком. – Я тебя никуда не отпущу. Мы же вчера договорились…

– О чем договорились? – ноги почти не держали ее. У нее еще никогда в жизни так сильно не билось сердце, ей хотелось все послать к чертям и раствориться в объятиях этого необыкновенно ласкового мужчины.

– Ты согласилась пожить здесь со мной, – он поцеловал ее волосы на макушке и еще сильнее прижал к себе. – Ну? Что случилось за ночь?

– Мне стыдно. Но я протрезвела и теперь понимаю, что не должна была приходить сюда. Не должна была покидать бар. У меня там осталась подружка, которая сейчас, наверное, с ума сходит из-за меня.

– Так позвони ей, какие проблемы?

– Я позвоню, конечно… Но только что я ей скажу? Что?

– Ты не обязана ни перед кем отчитываться. Ты – свободная женщина. И кто такая эта твоя подруга, чтобы ты так переживала из-за нее?

– Тогда скажи мне, – она повернулась к нему и осторожно провела рукой по его лицу, – как же могло такое случиться, что я вчера не додумалась ей позвонить, хотя у нее есть сотовый телефон? Что было со мной? Может, я была без сознания? Но я не помню, чтобы много пила.

– Просто ты увидела меня и забыла обо всем на свете.

– Я должна идти. Пожалуйста, выпусти меня.

– Но ведь ты сейчас уйдешь, и где же мне искать тебя?

– Я не знаю. Я ничего не знаю… И зачем тебе искать меня?

Он схватил ее за руки и больно сжал их.

– Тебе было плохо со мной? В чем дело? Куда ты бежишь?

– Я не могу тебе сказать… Мне надо позвонить, ты позволишь?..

Она не хотела уходить отсюда. Из этой голубой спальни, из этого дома, от этого мужчины, прикосновения которого еще долго не забудет ее тело. Но что было делать? Его слова о любви, которые он шептал ей ночью, обнимая ее, она не могла воспринимать всерьез. И хотя ее душа впитывала каждое сказанное этим мужчиной слово, мозг упрямо сопротивлялся натиску желания поверить в их реальность, в их искренность.

– Да, конечно. Звони, вот телефон.

Уединившись в другой комнате, она дрожащими пальцами набрала номер и затаила дыхание.

– Слушаю.

– Юля, это я… – она перевела дыхание и вся сжалась, ожидая града упреков.

– Женя, Женечка, это ты? С тобой все в порядке? – услышала она на другом конце вздох облегчения. – Слава богу… ты нашлась.

– Юля, со мной все хорошо. Ты прости меня. Я не могу сейчас тебе всего объяснить…

– Это мужчина?

– Да.

– Тот самый, в белом, которого мы видели…

– Да, да.

– Женя, но ты же его не знаешь, а что, если он не случайно… – тут и Юля запнулась. И Женя, которая сейчас жаждала только одного – чтобы Земцова простила ее и приняла обратно, чтобы довести задуманное до конца, замерла.

Земцова же не договорила фразу, потому что не была уверена в том, что их не подслушивают. Она хотела предупредить ее, что этот мужчина мог завести с Рейс роман не случайно, что у него могли быть какие-то виды на нее именно как спутницы Земцовой. Этот мужчина в белом, возможно, с Фиолетовым в паре. И его задачей было выуживание информации, касающейся, предположим, Гел или Бахраха. Промелькнула мысль и о том, что этот мужчина в белом мог быть в уборной девушки с целью вызнать у нее все, что касалось настоящей Гел, то есть он мог задавать ей вопросы, связанные с Бахрахом. И злой он вышел от нее из-за того, что понял, что никакая она не Гел, а так, подстава.

– Юля, ты меня слышишь? Где мы встретимся?

– Возвращайся в «Лангусту» и жди меня там…

– Но что я буду там делать днем? – удивилась Рейс.

– Женя… – в голосе Юли послышалась мольба. – Женечка…

– Ты что, не можешь говорить?

– Да, – коротко отозвалась она.

– Тогда понятно. Хорошо, я поеду в «Лангусту». Буду там, может, через час или два.

– Ты не торопись. У меня еще дела…

– Ты простила меня?

– Да.

– Извини…

Женя положила трубку на стол и оглянулась. Она была в комнате одна. Значит, ее не подслушивали. Она вернулась и села на кровать, не зная, что делать дальше и как себя вести. Разве что пойти умыться?

– Я, пожалуй, пойду в ванную, – робко сказала она и вдруг поняла, что в присутствии этого мужчины совсем потерялась. Что ее внешнюю оболочку заполнило существо, являющееся полной противоположностью настоящей Рейс – решительной, чувственной, отчаянной, дерзкой. Сейчас на кровати сидела сама слабость. Страх перед будущим охладил ее любовный ночной пыл. Она закрыла глаза и вдруг увидела себя мертвой, лежащей на полу с ножом в груди. Как Катя Уткина.

– На, смотри…

Она вздрогнула и подняла глаза на стоящего перед ней Валентина. В руках он держал паспорт.

– Что это? – не поняла она.

– Как что, мой паспорт. Я показываю тебе его, чтобы ты знала обо мне все. Вот видишь, я не женат. Мне тридцать два года… Я живу в Москве…

Женя смотрела на фотографию в паспорте и улыбалась. На нее смотрело совсем юное лицо, обрамленное волнистыми волосами.

– Ты похож на одного моего знакомого, – сказала она, улыбаясь. – Он тоже красивый…

– Интересно. И кто же он?

Она очнулась.

– Да так, это даже не мой знакомый, а моей подруги. Он – музыкант, вернее, неудачник и вообще странная личность. А ты что, вздумал меня уже к нему приревновать? – взгляд ее вяло скользил по страницам паспорта. Мысли ее были далеко.

– У меня и детей нет.

– Детей? Ну и что… Послушай, зачем ты мне все это показываешь? Я и так верю, что ты москвич. Но мне все равно, где ты живешь и кто ты. Ты понравился мне, я согласилась приехать к тебе, но ни ты меня не знаешь, ни я тебя. У меня в Москве много проблем, у тебя, я думаю, тоже. Давай не будем осложнять и без того сложную жизнь. Нам пора расстаться.

– Ты не веришь мне?

– О чем ты?

– Ты не веришь, что я люблю тебя?

– Нет, конечно, не верю. Я вообще никому не верю. Я – взрослая девочка.

– И что же мне нужно сделать, чтобы ты поверила мне? Чтобы не ушла? Что я могу сделать для тебя, чтобы ты не считала меня обманщиком, повесой, мошенником, я не знаю…

– Отпусти меня просто, и все.

– Но ведь ты же не вернешься!

– Скорее всего, нет.

– Но я не могу допустить, чтобы ты ушла. Ты нужна мне. Ты – не замужем. Я – холост. Мы могли бы попробовать жить вместе.

– Ты часто делаешь такие предложения девушкам?

– Если честно, то предлагал пожить вместе только одной девушке. Но мы с ней прожили всего три дня и расстались.

– Почему?

– Она – неинтересный человек. Кроме того, у нее был дурной характер.

Женя поднялась.

– У меня тоже дурной характер. И мне пора.

– Но я не отпущу тебя. Останься, прошу тебя. Тебя кто-нибудь ждет в Москве?

– Не знаю. Вернее, да, ждет, подружка.

– Так пойдем вместе к ней. Сегодня суббота, я свободен и смогу составить тебе компанию. Или все же… мужчина?

Она махнула рукой, что означало: какой еще мужчина?! О чем ты?

– Во-первых, я живу не в Москве.

– Это ничего не меняет, – поторопился вставить он.

– Во-вторых, у меня большие неприятности… – ей казалось, что слова вылетают помимо ее воли. – И в-третьих… – она на какое-то время оглохла и даже не слышала своего голоса от волнения, – в-третьих, меня могут… убить.

– Тебя? Но за что? Ты должна кому-то деньги?

– Я не знаю… – и тут ее прорвало. Она разрыдалась. Содрогаясь всем телом, она уже ничего не понимала, что с ней происходит. Рассудок совершенно отказывался подчиняться ей. И только крепкие руки Валентина держали ее и прижимали к себе, успокаивая и качая как маленькую.

Валентин принес вина и дал ей выпить. Когда же она немного успокоилась, он сказал, что сам отвезет ее в «Черную лангусту», где у нее назначена встреча с Земцовой.

– Если не хочешь, можешь мне ничего не говорить. Но когда почувствуешь, что тебе нужна моя помощь, только скажи, и я помогу тебе. У меня влиятельные друзья, деньги…

По дороге заехали в магазин, где Валентин купил Жене платье и туфли. Голова Рейс кружилась от счастья. Она не знала, что ей делать, смеяться от радости, что рядом с ней такой мужчина, или же плакать от сознания того, что все это судьба дарит ей перед смертью. Мысли о смерти были отравой. Кроме того, память обрушила на нее всю горечь и боль, связанные с последней встречей Рейс с Корнетовым. Рана, как оказалось, не зажила и еще кровоточила. Словом, у Жени было достаточно причин, чтобы не воспринимать Валентина и всего, что было с ним связано, в радужном свете.

С горящими щеками она сидела рядом с Валентином в его машине. Нет, никогда она не сможет довериться Валентину, никогда не сможет рассказать честно и искренне о своей жизни. О Корнетове и его дружках, которые насиловали ее в бане, о Юре, собиравшемся продать ее за коробку торта с арахисом, о Михаиле Семеновиче, которого она как дура идеализировала. Какая глупость! И как она могла позволить себе такое?

– Приехали, – услышала она, и машина мягко притормозила у знакомых ворот. – «Черная лангуста», прошу.

Валентин помог ей выйти из машины. По его виду она поняла, что он хочет у нее что-то спросить и не решается.

– Говори, я же вижу, ты хочешь мне что-то сказать…

– Женя, а как ты попала сюда? Ведь сюда приходят в основном мужчины…

– Честно?

– Ну конечно.

– У меня здесь дело. Я должна встретиться с одним человеком, от которого много зависит в моей жизни… если не сама жизнь. А ты?

– Я тоже прихожу сюда не из-за голых женщин, уж можешь мне поверить. Это, конечно, глупость, блажь, но я собираюсь выиграть лотерею…

– Здесь, в «Черной лангусте»?

– Да. Вот только когда будет розыгрыш, пока не знаю…

Она внимательно посмотрела на него и усмехнулась. На какое-то мгновение ей показалось, что она видела уже когда-то этого человека: тонкие черты лица, одухотворенность, эти глаза и длинные ресницы…

– Здесь раньше работала одна девушка, – вдруг услышала она. – Говорят, очень красивая… Ее звали Гел. Ты ее когда-нибудь видела?

Женя Рейс остановилась. Ей послышалось, что сзади взвели курок и приставили холодное дуло пистолета прямо в спину, чуть пониже левой лопатки.

– Гел? Нет, я ее никогда не видела, – у нее потемнело в глазах.

34. Мизантроп

– Вы не представились… Ох… – Юля сморщилась от боли. Фиолетовый обильно полил водкой ее живот, заливая порез и все пространство вокруг, после чего проворным движением смочил ватно-марлевый тампон и прикрыл им довольно глубокую кровоточащую рану. Затем распечатал коробку с пластырем и крест-накрест залепил ее этим пластырем.

– Сейчас кровь должна остановиться. Не представился. Ха-ха. Зови меня Сашей. Ну как, больно?

– А вы как думали?

– Молчи, несчастная, и скажи спасибо, что вообще осталась жива. Если бы ты знала, сколько во мне накопилось злости, ты бы и сама удивилась, что так легко отделалась. Я – сгусток ненависти, злобы. И давай не будем больше об этом… Нервы мои на пределе, сама это испытала на своей шкуре… Причем в самом прямом смысле этого слова.

– Знаете, Саша, я не уверена, что в состоянии сейчас ехать на квартиру к этой самой Гёл…

– Не Гёл, а Гел, – поправил он ее, убирая ножницы, бинты и шкалик водки в аптечку.

Он делал ей перевязку в салоне старых «Жигулей» с продавленными и запыленными сиденьями, вокруг стояла страшная вонь.

– Чем здесь так отвратительно пахнет?

– На этой машине один чудак развозил молоко. Хренов предприниматель. Терпеть не могу таких…

– Чем же он вас не устроил?

– Размахом. Точнее, отсутствием такового. Развозить молоко в пластиковых пакетах по Москве – это маразм. Ненавижу всю эту суетливую мелкоту. И вообще, ты мне зубы не заговаривай. Ты же обещала мне, что поедешь сейчас со мной.

– Но у меня кружится голова. Я же потеряла много крови.

– Женщинам полезно иногда пускать кровь. Вместе с ней из вас выходит вся дурь.

– Да вы, похоже, всех людей ненавидите. Зачем же тогда жить, если вокруг одни люди?

– Тебя еще раз пырнуть ножом? Больно разговорчивая стала. Поехали к Гел.

Она заметила (или ей показалось), что имя Гел он выговаривает с каким-то почтением и даже нежностью, и ей стало смешно. Она понимала, что ехать сейчас на квартиру Гел опасно. Во-первых, Фиолетовый ждет от нее расследования в полном смысле этого слова. Он надеется, воспользовавшись ее опытом, талантом сыщика и женской интуицией, понять, кто такая Гел, как она жила или живет, обжита ли квартира и, главное, как давно эта Гел покинула квартиру. Потому что словоохотливый бармен наверняка за определенную мзду объяснил ему, что Гел исчезла и что все попытки других людей встретиться с ней у нее дома закончились ничем, поскольку им никто не открыл, сколько бы они ни стучали и ни звонили. Если же Юля сейчас вместе с Фиолетовым проникнут в квартиру Гел, то ей будет весьма трудно убеждать этого мизантропа в том, что здесь давно никто не живет, поскольку, находясь там, три женщины успели наследить достаточно. Мокрые полотенца, какие-то свежие продукты в холодильнике, косметика всех сортов, духи! Кроме того, впопыхах они могли оставить там и какие-то свои вещи. Фиолетовый не дурак, и он сразу поймет, что она водит его за нос, а потому потеряет к ней доверие и, что не исключается, попытается даже избавиться от нее.

– Вы можете меня, конечно, повезти хоть к черту на рога, но я не смогу даже выйти из машины. Во-первых, повторяю, у меня кружится голова, во-вторых, меня тошнит. Что вы будете делать со мной, если я свалюсь, как куль, прямо на улице, перед домом вашей обожаемой Гел?

– С чего ты взяла, что она обожаемая? – Машина тронулась и, тарахтя и чихая, двинулась вдоль тротуара. Вокруг сверкала огнями Москва, в окно врывался свежий ветер – внешне все было настолько прекрасно, что захватывало дух: это сон? И только боль в животе напоминала Земцовой о том, что это раскинувшееся над ними небо и гигантский город – все же не сон и что она реально является пленницей чудовища в человечьем облике, способного в любую минуту лишить ее жизни и выбросить труп в первый попавшийся открытый канализационный люк.

– А где она живет?

– Как, разве я не говорил? На Софийской набережной.

– Это, кажется, в центре?

– Да…

– Вы обещали рассказать мне про эту Гел. Зачем она вам? Вы собираетесь ее убить?

– Дура. Наоборот – я должен оберегать ее как зеницу ока. Она несет в себе важную информацию, которую ей положено передать мне с глазу на глаз. И если она исчезла, то это могло быть срежиссировано только старым козлом Бахрахом. Но если это так, тогда какой же смысл было ему отправлять это письмо? Короче. Я и так много сказал. Главное сейчас – найти Гел. А там, уж будь спокойна, я найду с ней общий язык.

– Вы будете ее пытать, чтобы она передала важную для вас информацию? – ей стало страшно за Гел.

– Я что, похож на идиота? Да она сама ждет меня не дождется, чтобы я пришел и освободил ее. Ведь Бахрах мертв, и теперь ей ничто не грозит. Она отдаст мне то, что причитается, и улетит, куда захочет. Думаю, что за то время, что она работала на него, она успела озолотиться. И я не стану ей мешать жить. Мы разбежимся в разные стороны, как мыши, которых выпустили из мышеловки.

Юля, слушая его и понимая каждое его слово, немного успокоилась. Ей становилось ясно, что Фиолетовый ничего не знает о том, что находится у Гел. Он и представления не имеет, что Гел – всего лишь звено. И что у нее нет ни ларца с драгоценностями, ни микропленки, стоившей целое состояние, ни коллекции полотен Ренуара или Мане, на которой можно озолотиться, как он выражается. Он был бы очень разочарован, если бы, встретившись при других условиях с Гел, узнал, что Бахрах оставил ей на хранение лишь конверт, который она должна отдать только парню с фотографии. И Гел бы под пытками отдала ему конверт. И что дальше? Следующий адрес, следующая девушка – Марина Смирнова. Но она, как сообщила ей недавно сама Гел, погибла. Либо ее убили, вкатив лошадиную дозу наркотика, либо она, устав от жизни, наполненной стрессами и страхом ожидания, сама добровольно ушла… Список жертв Бахраха рос. Катя Уткина, Гамлет, Марина Смирнова. Кто следующий?

– Послушайте, ведь квартира Гёл никуда не уйдет…

– Я же сказал тебе, маленькая дрянь, что не Гёл, а Гел!

– Да ладно, какая разница?

– Какая разница? – Тормоза взвизгнули, и Фиолетовый, повернув голову, вперил в Земцову преисполненный злобы взгляд: – Чертова девка, и ты еще меня спрашиваешь, какая разница? А какая разница между «Черным мангустом» и «Черной лангустой»?

– Большая. Мангуст – это такой зверек, млекопитающее, большой любитель змей, в том числе и ядовитых, обитает в Азии, Африке и на прилежащих островах. Их еще держат дома…

– Ну и сволочь же ты… – Он снова завел мотор. Но по всему похоже было, что он немного успокоился.

– А вот лангуста – это уже представитель беспозвоночных. Она похожа на омара без клешней… – сказав это (про лангусту она вычитала еще дома в словаре), она поняла, что чуть не проговорилась. Ведь не каждый же человек обладает энциклопедическими знаниями по части земных тварей. Что, если Фиолетовый догадается о том, что она так хорошо выучила про лангусту не случайно? Но Фиолетовый лишь усмехнулся. Он ни о чем не догадался.

Инфузория туфелька, поставила ему диагноз Земцова и сразу же перевела разговор на другую тему:

– Значит, так. Можете меня резать и дальше, но я никуда не поеду, пока не поем. Едем в «Макдоналдс» на Пушкинской площади.

Он не стал возражать и припарковался неподалеку от памятника Пушкину. Они вышли из машины, и он, крепко держа ее за руку, повел через подземный переход к ресторану. Там ее должна была ждать Гел.

Они вошли в прозрачный аквариум этого скопища голодных людей, и Юля еле разыскала глазами притулившуюся за крохотным столиком Гел. Та потягивала колу и читала какой-то журнал. К счастью, неподалеку от нее освободился столик, и Земцовой пришлось приложить немало усилий, чтобы успеть первой занять его. От резких движений у нее снова открылось кровотечение. Она почувствовала, как потеплела повязка.

– Вы принесите мне что-нибудь, а я посижу, а то у меня совсем нет сил.

– А не сбежишь?

– С этим-то? – она приложила пальцы к повязке и показала ему выступившую кровь. – Снова пошла… Куда мне бежать? Разве что вызывать «Скорую».

– Сиди здесь. Никакой «Скорой». Я мигом. Тебе чего принести?

– Самый большой бутерброд и колу.

И Фиолетовый, как это ни странно, ушел.

– Гел! – позвала Земцова. Она находилась за два столика от нее.

Гел резко повернулась, увидела Земцову, показывающую ей знаками, чтобы она вела себя осторожно, что она не одна, но ей надо сообщить ей что-то очень важное.

Гел взяла сумочку и решительно направилась к ней.

– Гел, я с Фиолетовым. Он нанял меня, чтобы найти тебя. Он клянется, что не причинит тебе вреда. Он уверен, что Бахрах оставил у тебя что-то либо очень важное, либо дорогое. Он не знает ни про девушек, ни про адреса, ни про что. Ты отдашь ему конверт, предварительно спросив, от Дмитрия он или нет. Я думаю, что он проглотит эту наживку и оставит тебя в покое. Мы едем к тебе. Он настроен решительно. И если я не помогу ему найти тебя, он убьет меня. Эта свинья уже ранила меня в живот, и я истекаю кровью. Гел, поезжай немедленно домой, приготовь тот конверт, но положи туда записку с адресом Кати Уткиной. У нас нет такой записки, у нас есть письма, которые переадресовывают к Смирновой и Жене Рейс. Поэтому ее надо срочно написать. Постарайся подделать почерк Бахраха. Тебе надо успеть все это сделать до нашего приезда. Держи… – она достала из сумки пистолет. – Это на крайний случай. Этот мужик очень злой. Он – преступник. И мне кажется, я догадываюсь, кто это…

– А где Женька?

– Не знаю. Она исчезла из бара, не предупредив меня. Боюсь, мы ничего не знаем о Рейс… Она не простая девушка. Все, иди. Он не должен тебя здесь увидеть, иначе он все поймет.

– И что же? Вы сейчас приедете ко мне, и я должна буду отдать ему письмо, то есть первому встречному?

– Тогда придумай что-нибудь сама. Но тебе необходимо отдать ему это письмо, чтобы он кинулся искать Уткину. Он помчится в Саратов, а там узнает, что она мертва. Через знакомых выяснит, что она встречалась в свое время с Бахрахом…

– Через каких знакомых?

– Я уверена, что у него связи и в прокуратуре, и в суде… Я тебе потом скажу, кто он. Гел, иди, а то поздно будет…

Гел растворилась в толпе, а Земцова даже боялась повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом с наблюдающим за ними Фиолетовым. Однако он пришел не скоро. Когда же он появился в поле ее зрения, она поняла, что он ничего не видел. В руках его был поднос, заставленный едой.

– Тебе как, получше? – спросил он участливо и вроде бы искренне.

Господи, какое счастье, что он не видел, как я разговаривала с Гел!

– Вы – скотина. Я слишком молода, чтобы умирать, и, если только я почувствую, что теряю сознание, я стану кричать на весь «Макдоналдс», что вы – убийца и преступник…

– Тсс… Успокойся. Я погорячился. Но осталось ждать совсем немного. Поешь. Я решил, что если мы сегодня не найдем Гел, то мы взломаем дверь ее квартиры, и у нас будет хотя бы где провести ночь. Там я тебе сделаю еще одну перевязку. По дороге напомни мне купить шприцы. Я кое-что волоку в медицине, меня научили…

– …в местах, не столь отдаленных?

– Ты ешь и помалкивай, дура. Словом, нам некуда торопиться. Мы поживем пока в квартире этой стриптизерши. Пока ты не найдешь ее. Если понадобится, я привезу тебе врача. Правда, потом его надо будет убрать. Но это тоже не проблема.

– Вы убийца? И давно убиваете?

– Слушай, несчастная, так и подавиться можно. Убивать. Да что такое человек вообще? Тварь лесная чище и преданнее будет, чем человек. Бахрах был мне другом. Мы всю жизнь вместе…

– Вы – Нодень?

Фиолетовый замер. Вот теперь удар попал точно в цель.

– Нодень? – он поднял голову и смерил ее пронзительным взглядом. – А ты не так глупа. Прав был Ломов, когда говорил, что по жизни нужно окружать себя талантливыми людьми. И я рад, что не ошибся в тебе. Нодень. Тебе известна эта фамилия?

– Нефть. Газ под Волгой. Цветные металлы…

– Да… С тобой не соскучишься.

– Вам, кажется, за все ваши художества впаяли семь лет. А вы сбежали? Так это из-за вас Корнилов ночи не спал и пил?

– Он – сволочь. Я предлагал ему деньги изначально. Но он слишком долго думал, а потому я передал их другому человеку.

– Но если вы собирались откупиться, то сколько же вы потратили на взятку прокурору или судье, что вам дали все же такой большой срок? Три рубля и три копейки?

– Дура. Тот человек, которому я заплатил, свалился с инфарктом. Мне просто не повезло.

– Значит, надо было подстраховаться.

– Так я и подстраховался. Но этот старый козел Бахрах сдал меня. Подставил. Ну что, Земцова, поела?

– Да, спасибо. Все было очень вкусно.

– Это был последний в твоей жизни ужин.

Она поперхнулась, и кола коричневой пузырчатой жидкостью хлынула изо рта. На них оборачивались. Уж слишком странная была парочка: огромный седой господин с фиолетовым пятном во всю щеку и девушка в черном облегающем платье, под которым на животе торчит что-то большое и непонятное.

– Не поняла… – она подумала, что, может, пока не поздно, закричать на весь ресторан, вызвать милицию? Но тут же услышала:

– Шучу, дура. Поехали. Ты мне нужна, а потому этот ужин был предпоследний.

Никогда ему этого не прощу.

Она вернулась в машину сонная и разомлевшая от обильной еды и большой кровопотери.

– Поехали? Кстати, почему ты не напомнила мне про аптеку?

– Аптека на Тверской. Можно доехать, а можно и дойти.

– Зачем идти пешком, когда можно проехать на нашем лимузине?

Он еще острит. Гадина. Испортил мой живот. Ей захотелось к маме. Поплакать, прижаться к ее теплому и мягкому телу.

Фиолетовый остановился напротив аптеки «36,6» на Тверской, возле подземного перехода, и отправился за бинтами и шприцами, оставив Юлю одну. Он доверял ей, потому что был уверен в том, что она не сбежит, по многим причинам: она ранена, кроме того, она боится его! И он, как это ни печально, был абсолютно прав.

Оставшись одна, Юля достала телефон и позвонила маме. Уже несколько лет ее мать жила в Москве со своим новым мужем и была, судя по всему, совершенно счастлива. И единственно, что омрачало ее существование, это редкие встречи с дочерью.

– Ма? Это я…

– Юля? Ты? Откуда? – услышала она такой близкий и родной голос, и из глаз брызнули слезы.

– Я в Москве. По делам.

– Господи! Как же я рада слышать твой голос. У тебя все хорошо?

– Да. Работаю.

– Как я соскучилась по тебе. Знаешь, а мы тебя сегодня вспоминали. Я пекла картофельные оладьи и рассказывала ему, как…

– Ма, как твое здоровье?

– Все хорошо. Ну сделали мне операцию. Несложную. Слава богу, что все позади.

– И ты мне не позвонила? Не вызвала в Москву?

– У тебя дела, а операция пустяковая. Все в порядке, Юлечка. За мной тут хорошо ухаживали, да и врачи опытные. Удалили все, что уже не нужно… Поняла?

– Поняла.

– Ты плачешь?

– Нет.

– Но я же слышу. Ты не плачь, а лучше расскажи: что у тебя с Женькой?

Женькой она называла Крымова. Она в душе уже тысячу раз хлестала его по щекам, выговаривала ему все, что думает о нем, но в жизни не видела ни разу. Она не могла уважать человека, который столько лет мучает ее единственную дочь.

– Ничего. Слава богу, ничего.

– Ты с кем, с Шубиным?

– А ты откуда знаешь?

– Интуиция, доченька. Игорь – хороший человек, вот и держись его. Вы еще ребенка не ждете?

Юля провела рукой по животу. Ткань была влажной от крови. Она подумала о том, что этот разговор с матерью может быть последним. Что стоит ей сейчас попросить маму вызвать милицию к аптеке на Тверской, и у нее появится шанс остаться в живых. А уж как задержать Фиолетового, она бы придумала… Но она опоздала…

Перед ветровым стеклом промелькнула большая тень.

– Ма, все. Пока. Целую.

Она едва успела отключить телефон и сунуть его в сумку, как открылась дверца, Фиолетовый закинул на заднее сиденье зеленый пластиковый пакет с лекарствами.

– Все, порядок. Теперь можешь не переживать за свой дурацкий живот. Поехали.

35. На Софийской набережной

Гел сидела за компьютером и страшно нервничала. Она только что подделала почерк Бахраха и сляпала письмо, которое должно было отправить Фиолетового в Саратов на поиски мертвой Кати Уткиной. Ей казалось, что вот именно теперь-то и пробил час, когда она лицом к лицу встретится с человеком, посланным Бахрахом (еще при жизни) для того, чтобы ее убить (как убили Катю Уткину, Марину Смирнову, Гамлета). Михаил Семенович был неглупым человеком, а потому предусмотрел, какие последствия могут возникнуть в результате того, что нескольким молодым женщинам приходилось хотя бы косвенным образом быть в курсе его финансовых махинаций. Во-первых, это могло отразиться на тех преданных ему людях, с кем он работал и с кем делился. Во-вторых, эти живые свидетели (точнее, свидетельницы) могли помешать его единственному сыну Дмитрию воспользоваться состоянием отца. Хотя, с другой стороны, зачем же, спрашивается, Фиолетовому убивать ее, если она еще не успела передать Дмитрию заветного письма? Это противоречило бы плану Бахраха. Так, может, Земцова была права, когда предложила свой план? Да и вообще теперь у Гел был пистолет, и их все-таки в квартире будет двое, а Фиолетовый – один. Может, справимся? Бойцовский дух Гел не давал ей раскиснуть окончательно. Приготовив письмо и спрятав его глубоко в книги, чтобы у Фиолетового не возникло подозрения, что она ожидает его, а потому встречает у дверей с распростертыми объятиями и с письмом за пазухой, она некоторое время размышляла, какую линию поведения ей избрать. Земцова уверена, что Фиолетовый ничего не знает о девушках и что единственная информация, которой он располагает, – это разорванное письмо Бахраха, адресованное непосредственно сыну Дмитрию, где указано, что ему следует найти Гел в «Черной лангусте». А это означает, что Фиолетовый ничего не знает и об условии, при котором Гел следует отдать уже свое письмо. То есть он ничего не знает о наличии фотографий. Значит, достаточно Фиолетовому упомянуть имя Дмитрия Бахраха, чтобы она отдала ему письмо. Вероятно, именно так все и должно будет выглядеть.

Гел вздохнула, выпила рюмку водки и села за компьютер. Из головы не выходил клуб «Чайка», где им предстояло найти Ольгу Белоконь. Она забрела в поисковую систему «Яндекс», порылась на его страницах в поисках «Чайки», не имея представления, какого рода этот клуб, и решила остановиться на ночном клубе «Чайка».

«Этот клуб занимает одно из первых мест среди клубов по Московской области, хотя появился сравнительно недавно. Тут каждые выходные устраиваются дискачи для тинов. Короче, для нас…»

Звонок в дверь заставил ее подскочить в кресле. Перед тем как открыть дверь, следовало выключить компьютер, чтобы постороннему не бросился в глаза выделенный текст о клубе «Чайка». Это была необходимая мера предосторожности. Поэтому Гел, застигнутая врасплох, отключила Интернет, вставила в компьютер порнодиск, быстро накинула на себя длинный махровый халат, сунула в карман пистолет и двинулась в переднюю.

– Кто там? – недовольным голосом спросила она.

– Свои, – услышала она низкий мужской голос. – Я от Михаила Семеновича, открывай.

Открыв первую дверь и приблизив лицо к дверному глазку, она увидела лишь отвратительное фиолетовое пятно и инстинктивно отшатнулась, как если бы столкнулась нос к носу с чудовищем.

– От какого еще Михаила Семеновича? – спросила она, превозмогая дрожь во всем теле и чувствуя, как от страха у нее почти пропал голос – она уже не говорила, а сипела.

– От Бахраха, – в голосе Фиолетового звучал металл.

– Минуту.

Гел, опустив правую руку в карман и нащупав пистолет, левой открыла дверь. Она ожидала всего, что угодно, вплоть до того, что незваный гость набросится на нее. Фиолетовый, однако, вел себя пока вполне прилично. Возможно, его сдерживало присутствие Земцовой, чье бледное лицо маячило за его широкой спиной. И еще Гел успела заметить, что этот неприятный внешне мужчина просто пожирает ее взглядом. Так смотрит мужчина на женщину, которая ему либо очень нравится, либо которую он уже отчаялся найти. Возможно, Фиолетовый так смотрел на Гел сразу по двум этим причинам.

– Ты Гел, – в этих словах прозвучали утвердительные нотки; он словно констатировал этот факт: ты Гел, и я это вижу.

– Да, это я. Проходите, – она отступила назад, пропуская Фиолетового и Земцову. – А вы кто?

Юля бросила на нее озабоченный и полный тревоги взгляд. Она чувствовала свою ответственность за эту встречу и теперь сходила с ума при мысли, что, возможно, совершила непоправимую ошибку.

– Эта девушка со мной. Не обращай на нее внимания. Она – мое доверенное лицо, поэтому можешь при ней говорить со мной обо всем, что рассказал тебе Михаил Семенович.

– Водку? Коньяк? Виски? – Гел жестом пригласила визитеров расположиться в гостиной в креслах и, стараясь не смотреть на них, словно боясь выдать свои истинные чувства, достала из бара напитки и поставила на поднос бокалы.

– Дай-ка я сначала посмотрю на тебя… Гел… – Фиолетовый довольно бесцеремонно взял ее за руку, повернул к себе и, слегка оттолкнув, словно затем, чтобы получше рассмотреть ее, уставился на Гел немигающим взглядом. – Да, ты действительно красива, и я понимаю, почему «Черная лангуста» процветает. Но как могло случиться, что тебе позволили уйти оттуда? Ведь ты уже там не работаешь, верно?

– Да, я ушла.

– Тебе мало платили?

– И платили мало, да и мужчины приставали. Я устала и ушла.

– И Михаил Семенович позволил тебе сделать это?

Гел побледнела. Она не знала, что знает Фиолетовый об их с Бахрахом договоре, а потому решила поменьше говорить и больше слушать.

– Молчишь? И правильно. Тогда не будем терять время. У меня к тебе два дела сразу. Первое касается того, что ты должна была по просьбе Бахраха передать его сыну, Дмитрию. Второе – я прошу тебя приютить нас вот с этой очаровательной девушкой на некоторое время. Она ранена.

Гел широко раскрытыми глазами смотрела теперь уже только на Земцову. Она и впрямь была бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги.

– А что с ней? – Гел хотелось как можно быстрее выяснить, какого рода ранение у Юли и чем она может помочь ей.

– В баре ее ранил какой-то идиот… Пырнул ножом. Ей нельзя по ряду причин обращаться в больницу, поэтому я сам лично сделаю ей перевязку. Все необходимое у меня есть. Ты все поняла?

– Да… Что я могу для вас сделать?

– Дура! Неси то, что ты должна была передать Дмитрию.

– Но как вы докажете, что вы от Дмитрия? – спросила Гел. Она не могла не задать этот вопрос, иначе ее поведение выглядело бы неестественно. – Михаил Семенович ничего не говорил мне о вас. Я все должна была отдать лишь Дмитрию.

– Ты знаешь Дмитрия в лицо?

– Разумеется, он показывал мне его фотографию.

– Хорошо. – Фиолетовый неожиданно достал из кармана нож, тот самый, которым он ранил Земцову, и, играя им и нехорошо усмехаясь, произнес: – Тогда поступим иначе. Я буду отрезать от тебя по кусочку, пока ты не отдашь мне то, за чем я пришел. Я не шучу… Земцова, подними платье!

– Что? – Голова Юли кружилась, а в глазах плавали зеленые и белые круги. – Платье?

– Я сказал, подними платье! – заорал Фиолетовый. – Задери платье и покажи свой живот.

Юля, морщась от боли, с трудом подняла узкое черное платье почти до груди, показывая окровавленную повязку на животе. Гел, увидев, насколько серьезно ранена подруга, подумала о том, что вот сейчас самое время доставать пистолет. И она бы пальнула, не задумываясь, в этого отвратительного типа, если бы не поймала взгляд Земцовой, который словно предостерегал Гел от необдуманного поступка. Ведь она видела, что правая рука Гел в кармане халата, а потому понимала, что в любую минуту Гел может воспользоваться оружием.

– Ладно… – Гел сделала вид, что уступила. – Черт с тобой, урод! Я отдам тебе то, что мне оставил Бахрах, но после того, как я отдам тебе все, ты сам будешь с ним разбираться. И – чтобы ты знал – я только и ждала момента, чтобы отдать этот чертов конверт. Ведь после того, как я избавлюсь от него, меня здесь, в Москве, уже ничто не удержит. Моя миссия будет выполнена, и я с чистой совестью исчезну из поля зрения этого старого маразматика…

– Маразматик… Ха-ха-ха… Ты – дура, Гел, раз так отзываешься о нем. Бахрах был моим другом и умнейшим человеком. А потому даже тот факт, что он предал меня, не изменит моего мнения о нем как о своего рода гении. Он был умным мужиком, да только свиньей по натуре. Но я уже простил его.

– Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

Земцова, слушая их разговор, облегченно вздохнула: Гел играла свою роль, роль человека, находящегося в полном неведении, просто блестяще. Конечно, откуда ей знать, что Бахрах мертв!

– Да потому что он мертв, дорогуша. И Дмитрий должен был прийти к тебе только после его смерти. И если бы Бахрах умер через пять или десять лет, тебе пришлось бы довольно долго ждать свободы. А я пришел и освободил тебя…

– Но почему не приехал Дмитрий?

– Он болен и послал меня вместо себя. И разве то, что я называю тебе все имена и фамилии, не говорит о том, что и я посвящен пусть даже и косвенным образом в наши общие дела?

– Я не знаю никаких дел, – отрезала Гел. – Сейчас я принесу конверт, а ты пока займись своей девушкой. Я не хочу, чтобы в моей квартире нашли труп…

Сказав это, Гел резко повернулась и скрылась за дверью.

– Боже, как она прекрасна… – присвистнул Нодень, когда они с Земцовой остались одни в гостиной. – Гел… Чудо как хороша. Могу поспорить, Бахрах спал с ней, эта старая скотина. У него был хороший вкус, и рядом с ним я не видел ни одной уродины… Гел. Роскошная женщина. Жаль только, что мне сейчас некогда, я спешу… Но когда-нибудь мы с ней еще встретимся. Ты молчишь? Тебе плохо? Подожди. Осталось совсем немного. Если честно, то я до сих пор не могу прийти в себя от мысли, что мы нашли Гел. Это просто наваждение какое-то… Вот черт! Она сидит себе дома, а в «Черной лангусте» все только и твердят, что ее нет и что ее, быть может, уже давно грохнули… Идиоты! Заставляют вместо нее танцевать какую-то шлюху в то время, как Гел жива и выглядит просто превосходно. Клянусь, если у меня все получится, я еще вернусь сюда, к ней…

Появление Гел заставило его замолчать. Он жадным взором следил за каждым ее движением. Гел держала в руке желтый конверт и почему-то медлила его отдавать.

Что она еще придумала? Господи, дай мне сил, чтобы увидеть все это до конца… Подумав так, Юля Земцова, откинувшись на спинку кресла, потеряла сознание. Этого никто не заметил.

– Чего тянешь? Давай его сюда… – Фиолетовый протянул руку. – Ты хочешь поиграть со мной?

– Я – всего лишь пешка, и тебе это хорошо известно. Просто я подумала, а не совершаю ли я самой большой ошибки в своей жизни, отдавая этот злосчастный конверт первому встречному? Ну посуди сам, я вижу тебя первый раз. Бахрах ничего не говорил мне о твоем приходе. И почему я должна верить тебе, что он мертв? Где доказательства?

Фиолетовый, все это время не выпускавший из руки нож, в ответ на такую дерзость со стороны Гел лишь усмехнулся и покачал головой:

– Малышка, ты мне нравишься все больше и больше. И кто бы знал, как же мне не хочется портить твою чудесную кожу…

Он как большой зверь вдруг набросился на нее и выхватил конверт. Затем дико расхохотался.

– Господи, как же все это смешно. Нелепо. Глупо. Я хочу тебя, Гел, понимаешь? Но еще больше я хочу взглянуть, что в этом конверте… Я провел долгое время без женщины, и вот теперь здесь, в этой гостиной, я чую запах настоящей женщины. Я умираю от желания.

Говоря это, он даже не шелохнулся. Словно очнувшись, он осторожно разорвал конверт и достал листок. Пробежал его глазами, и лицо его покрылось розовыми пятнами.

– Скотина… – чуть не плакал он. – Старая скотина. Он и здесь не смог обойтись без своих закидонов. Мразь. Как же я его ненавижу! И ведь это письмо он адресовал своему шизанутому сыночку. Сыночку, вся жизнь которого как кусок дерьма засунута в нутро испанской гитары.

– Что там? – тихо спросила Гел, словно и на самом деле не знала, что написано в письме.

– Не твоего ума дело. Мне надо идти, Гел. Но я вернусь.

Тяжело дыша, Нодень подошел к побледневшей Гел и, обняв ее свободной рукой, притянул к себе. Зарычал, застонал от охватившего его желания, но тут же отпустил.

– Вот черт… Не знаю, что и делать.

Гел вдруг резко оттолкнула его и закричала:

– Смотри, урод, твоя девица загнулась… – Гел на самом деле чуть не плакала. – Или забирай ее отсюда, или делай что-нибудь, чтобы привести ее в чувство…

– Нет, я не могу… Я не врач. Я мог бы сделать ей перевязку, но приводить в чувство не умею. Вот деньги – это ее деньги, здесь, правда, всего тысяча баксов, – он достал из кармана десять стодолларовых купюр, – отдашь ей, когда она оклемается, а мне некогда… Я очень спешу, поверь…

– Ты и правда урод… – Гел боролась с желанием застрелить негодяя, из-за которого в любую минуту могла погибнуть Земцова. – Таких, как тебя, стрелять надо…

– Позаботься о ней… Я не прощаюсь, я говорю до свидания, потому что когда-нибудь мы с тобой еще встретимся.

И он ушел. Гел бросилась вслед за ним и быстро, пока он не передумал и не решил вернуться, заперла за ним двери на все замки. Затем кинулась к телефону и набрала номер своего знакомого хирурга.

– Андрей? Это Гел. Молчи и никак не комментируй, чтобы тебя никто не слышал. Приезжай ко мне, у меня беда. Быстро. Жду.

Глава 10

36. Вечеринка

Машина остановилась возле дома Бахраха, Шубин вышел и, задрав голову, посмотрел на окна. Была ночь, и квартира спала. Спали и темные окна.

– Ну что, наследник, пошли.

Игорь с Дмитрием вошли в подъезд, поднялись на лестничную площадку и остановились перед дверью. Шубин содрал с нее остатки бумаги и, взяв у нерешительного и бледного Дмитрия связку ключей, принялся открывать замки. Точнее, всего один замок – остальные оказались незапертыми.

Несколько секунд, и дверь была открыта.

– Ну же, входи, не бойся. Теперь это твоя квартира, и тебе надо будет привыкнуть к этой мысли. Вот увидишь, это хорошее жилище, тебе понравится.

Так, приободряя Дмитрия, Игорь помог ему войти. Он сам включил свет, при этом старался шуметь как можно громче, чтобы у Дмитрия не создавалось впечатления, будто они проникли как воры в чужую квартиру, где любой шум может повлечь за собой необратимые последствия.

– Да не дрожи ты так! – не выдержал он и, поймав руку Дмитрия, буквально потащил его за собой в глубь квартиры. – Смотри, вот это гостиная, а вон там дверь в спальню. Здесь есть еще комнаты.

Шубин продолжал щелкать выключателями.

– Ну, как тебе квартирка? – Он, бегло осмотрев ее, убедился в том, что хотя бы внешне все выглядит так же, как и прежде: статуэтки, вазы, сувениры и фарфор стоят на месте. На стенах – картины и фотографии, на полу – ковры.

– Как в музее… – прошептал Дмитрий, завороженно разглядывая старинную, красного дерева, кушетку, обитую золотистым шелком. – У моего отца был отменный вкус.

– Это не мое, конечно, дело, но скажи мне, Дмитрий, неужели тебе никогда не хотелось прийти сюда, чтобы просто по-человечески поговорить с отцом, излить ему душу и одновременно попытаться понять его? Ведь не монстр же он был какой-нибудь?

– Монстр, – нахмурился Дмитрий.

– Но почему? Что в нем тебя так отталкивало?

– Его напор и сила. Я не любил, когда он звонил. На меня давил даже его голос…

– А ты обратил внимание на фотографии? Смотри, это, по-моему, ты в детстве…

Он подошел поближе и долго смотрел на снимок, с которого ему улыбался милый малыш в белой пижаме, тянущий руки к фотографу.

– Да, это я… правда. Должно быть, моя мать дала ему этот снимок. Уж не знаю, как ему удалось ее уговорить сделать это…

– Здесь довольно много твоих фотографий…

– Да уж… И здесь вроде бы я, но что-то не помню, чтобы у меня были такие смешные клетчатые штаны и соломенная шляпа. Может, в парке переодевали… не помню…

– Отец любил тебя, иначе не стал бы занимать твоими фотографиями столько места на стене. А здесь есть твоя мать?

– Да. Вон, видишь, женщина в платье в горошек сидит в плетеном кресле в саду. Это мы были однажды в гостях у друга отца, у него был большой сад и большой деревянный дом. Его жена, имени ее не помню, делала вареники с вишней, а моя мама ей помогала. Это было всего один раз, когда они с мамой на некоторое время помирились. Но потом отец все равно ушел. Да… Надо же, а я совсем забыл об этом.

– А вот здесь на снимке тоже твоя мама, а рядом с ней твой отец…

– Да, это отец, справа от него дядя Саша, как раз этот его друг, Нодень, а слева – его жена, та самая, которая делала вареники с вишней… У нее еще было такое необыкновенное имя… Не помню. А там, за деревом, была куча песка, где мы с их сыном Валеркой строили замки. Поливали песок водой и строили замки… Потом ели вареники и отправлялись на Волгу… Все это было очень давно.

Он отвернулся от стены и пошел бродить по комнатам.

Шубин тоже осмотрел квартиру тщательнейшим образом. На этот раз никаких видимых следов пребывания чужих он не заметил. После того как Корнилов присылал сюда экспертов, которые изъяли пакеты со следами вишни и отпечатками пальцев Фиолетового, здесь, судя по всему, никого не было.

– Ты сможешь остаться здесь один и переночевать? – спросил Игорь.

– Не знаю… Все такое чужое, непривычное. Разве что фотографии доказывают, что я действительно нахожусь в квартире своего отца. Особенно те снимки, где моя мать. Так странно видеть их здесь.

Говоря это, Дмитрий осторожно, словно боясь причинить боль или вызвать резкий звук, открыл секретер и вдруг ахнул. Там, на полочках среди предметов мужского туалета, таких, как дорогой бритвенный набор, миниатюрный дорожный несессер, коробки с одеколоном и кремами, стопка новых носовых платков, он увидел несколько пачек долларов, перетянутых резинкой. Шубин, заглянув ему через плечо, был поражен не меньше его. Ведь это означало, что, сколько бы людей здесь, в этой квартире, после смерти Михаила Семеновича Бахраха ни побывало, никто не взял эти деньги! Никто! А ведь здесь были Женя Рейс, Гамлет, Гел, Фиолетовый… Шубин, глядя на деньги, спросил себя, а как бы поступил он, оказавшись в пустой квартире и без свидетелей: взял бы он чужие деньги или поостерегся? Или просто в силу своей порядочности не смог бы их украсть? И как ни странно, но ответа на свой вопрос он так и не нашел. Уж слишком велико было искушение. Взять, к примеру, Женю Рейс. Девочка и так была напугана до смерти, когда поняла, что Бахрах умер. Гамлет. Он бы смог, но он предпочел забрать конверт с якобы причитавшимися ему деньгами, за что и расплатился, отравившись ядом… Гел. Эта точно бы не взяла, подумал он, вспоминая ее красивое лицо и ослепительную улыбку. Гел представлялась Шубину цельной и сильной личностью, предпочитающей не вступать в компромиссные отношения с собственной совестью. Фиолетовый. То есть тот самый человек, который довольно продолжительное время провел в квартире и имел возможность обшарить каждый шкаф, каждый уголок. Почему он не взял деньги? Не заметил? Этого не может быть, деньги, вон они, прямо на виду. Не догадался открыть секретер? Это тоже исключено. Он же неспроста явился сюда. Он что-то искал. Скорее всего какой-то документ или очередной желтый конверт из коллекции желтых конвертов, о которых он мог что-то знать. Фиолетовый также мог не взять деньги из уважения к Дмитрию, которому они принадлежат как наследнику, или просто из принципа. К примеру, он искал что-то свое, а потому, не желая даже в собственных глазах выглядеть жалким вором, не притронулся к деньгам. Могла быть и еще одна причина, но почему-то в тот момент она показалась Шубину наиболее невероятной: что, если для Фиолетового это вовсе не деньги?! Игорь улыбнулся собственным нелепым мыслям.

– Ты видишь? – услышал он голос Дмитрия, медленно достающего деньги и при свете лампы листающего пачки, чтобы удостовериться, что это не «куклы». – Это же большие деньги. А что, если они крапленые, то есть я хотел сказать, меченые?

– Брось. Это обыкновенная наличность твоего отца. Возможно, он собирался в путешествие, и ему могли понадобиться наличные деньги… Все это лишний раз указывает на то, что твой отец был состоятельным человеком, а потому ты смело можешь забрать деньги себе и жить спокойно в этой квартире всю оставшуюся жизнь, ни о чем не переживая. Поверь, здесь нет никакого подвоха. Бери деньги. Можешь положить их в банк, так будет надежнее, можешь, если не доверяешь государству, спрятать в каком-нибудь потайном месте…

– Доллары… – Дмитрий все еще держал в руках деньги и, казалось, не верил своим глазам. – Вот это да. Как жаль, что моя мать не дожила до этого дня. Если бы ты знал, как мы нуждались и как тяжело ей доставались деньги.

– Ты уйдешь из ресторана?

– Я? – он пожал плечами. – Я еще ничего не знаю. Возможно, я женюсь на Ло. Она нравится мне, но у меня никогда не было денег, чтобы быть с ней. Она красивая, и с ней легко. Хотя она же проститутка. Я еще подумаю.

Шубин покачал головой. Он представил себе, как Дмитрий приходит в ресторан с деньгами и бросает их к ногам пьяной Лолиты, которая к тому же еще и ждет ребенка от другого… Бред. Или это и есть сама жизнь?

– Игорь, ты не хочешь составить мне компанию? – вдруг сказал Дмитрий, заметно повеселев.

– В каком смысле? Жениться заодно с тобой на Ло?

– Да нет… – улыбнулся Бахрах-младший. – Я насчет ужина. Чтобы покутить. Смотри, сколько денег! Сейчас поедем на твоей машине в какой-нибудь навороченный супермаркет, поменяем там сто или даже двести долларов, накупим приличной выпивки, еды и устроим праздник. Ну как, ты не против?

– Я? Да, конечно, нет! Я же не дурак…

– Тогда поехали. Выпьем, помянем моего отца, заодно расслабимся. А то я что-то не в себе…

Как это он верно заметил.

Они вышли из квартиры, тщательно закрыв ее на все замки, и отправились в самый дорогой магазин города. Чувствовалось, что Дмитрию и в самом деле не по себе. Он шел, катя впереди себя тележку, с видом человека, впервые попавшего из сельской глубинки в приличный магазин.

– Значит, так, – говорил он, обращаясь к Шубину. – В винах я не разбираюсь… Да и в закуске тоже. Давай лучше ты… У тебя, я думаю, опыта по этой части больше.

Игорь, смущаясь, спросил, на какую сумму ему рассчитывать, и когда понял, что Дмитрий, находящийся в состоянии сильного радостного возбуждения, готов прокутить хоть все деньги, ограничился литром хорошего французского вина, двумя литрами «Смирновки» разных сортов, окороком, рыбой, икрой и фруктами. Загрузив все это в машину, они поехали в «Охотничий» ресторан, где буквально вырвали из лап какого-то пьяного посетителя почти трезвую Лолиту. Ничего не понимая, зачем ее куда-то везут, она в машине долго возмущалась, колотила кулаками по груди ошалевшего от счастья Дмитрия и причитала, что из-за него потеряла «целую кучу бабок».

– Ло, да успокойся ты, – говорил ей Дмитрий, пытаясь обнять ее и поцеловать. – Мы везем тебя ко мне домой, вернее, на квартиру моего отца, чтобы отметить мое вступление в наследство. Отец оставил мне много денег и шикарную квартиру. Поэтому будь паинькой и успокойся. Мы проведем отличный вечер, ты выпьешь, отдохнешь, поешь от души, а если тебе что-нибудь не понравится, мы отвезем тебя обратно…

И Лолита притихла. Оглянувшись, она заметила сваленные на сиденье пакеты и после этого окончательно успокоилась.

– Деньги – это хорошо, – сказала она и коротко и сладко зевнула, показывая свои зубки. – Но даже за триста рублей я не собираюсь трахаться с вами с двумя.

– Вот дура… – не выдержал Дмитрий. – Да мы же не за этим тебя пригласили.

– Ха! Так все говорят. А для чего?

– Да просто за компанию. Повеселимся, выпьем, может, потанцуем, если у моего отца есть магнитофон.

– А потом вы заставите меня сделать вам…

– Да нет, успокойся ты. Какая же ты испорченная, Ло.

– Это верно. Можно, пока мы едем, я подремлю у тебя на плече? Ты красивый, Дмитрий… Герман вот тоже был красивый, но он, свинья, уехал, даже не попрощавшись… – и Лолиту тут же сморило.

Однако, когда приехали на место, она проснулась и, живо подхватив один из пакетов, легко поднялась с Шубиным и Дмитрием в квартиру. Казалось, ей вполне хватило четверти часа, чтобы восстановить силы, такая она была отдохнувшая и бодрая. Разве что личико ее было слегка помято и под глазами припухло.

– Ба! Да это же квартира Михаила Семеновича! – воскликнула она, едва только распахнулась дверь. – Как же я сразу-то не сообразила, куда мы едем. Я же здесь была пару раз.

– Ты говорила, лучше не продолжать эту тему, – пресек ее попытку освежить в памяти все милые ее сердцу подробности свиданий с Бахрахом Дмитрий. – Помоги-ка лучше накрыть на стол, порежь мясо, рыбу, а я поищу скатерть…

Пока Дмитрий с Лолитой накрывали на стол, Шубин отправился на поиски магнитофона. Но оказалось, что у Михаила Семеновича чудесная коллекция музыкальных дисков для компьютера. Вскоре квартира наполнилась сильным и гортанным голосом Пиаф, и Лолита почему-то заплакала. Она сидела за столом, обняв свои красивые колени, и рыдала, вытирая подолом короткой красной юбочки мокрые от слез глаза и хлюпающий нос. Выпили, и Лолита, немного успокоившись, сначала потанцевала с Дмитрием, потом с Шубиным.

– А я всегда думала, что лысые мужчины некрасивые, – со свойственной ей прямотой и непосредственностью сказала она, гладя по голове смущенного до розовости Шубина и целуя его в нос. – Господи, как же здесь хорошо… упокой, господи, его душу… (Вероятно, она имела в виду покойного Бахраха.) Игорь, я бы, честное слово, вышла за тебя замуж, до чего ты обаятельный. Знаешь, мне и Дмитрий нравится, да только он, – она приблизила свои влажные и горячие губы прямо к уху Шубина и жарко прошептала: —…только он стал какой-то не такой… Заговаривается, понимаешь?

Шубин смотрел на лицо Лолиты, ее нежные щеки, огромные глаза и вспоминал другую девушку – Риту. У нее тоже огромные глаза, чудесные зубы и добрый характер. Невеста Гамлета из «Желтого дракона».

– Ло, ты не обидишься, если я сейчас привезу сюда еще одну девушку. Ее зовут Рита…

– Да вези, пожалуйста, мне не жалко… Это та, с кем ты был у нас?

– Нет, ту звали Юля. А это совсем другая девушка. И вы с ней чем-то похожи.

– Она тоже рыжая?

– Нет… не знаю… Она тоже, как и ты, работает в ресторане…

– Работает? – Лолита усмехнулась и ласково потрепала ладонью Шубина по щеке: – Эх вы, мужчины… Я не работаю с вами, я медленно умираю, понимаешь?

Глаза ее наполнились слезами.

– И мне нравится так умирать.

– Ло, не говори так.

– У меня скоро родится ребенок, но он будет мертвый. У такой, как я, не может быть здорового ребенка. И он – от Германа, ты мне веришь?

– Верю.

– Тогда иди… Я тебя отпускаю…

И Шубин, передав Ло в руки молчаливого, с блуждающей улыбкой на губах, Дмитрия, поехал в «Желтый дракон». Он понимал, что делает что-то не то, что он не должен ночью мчаться пьяный по городу в «Желтый дракон», чтобы встретиться там с красивой алкоголичкой Ритой, но ему хотелось что-то сделать для нее, хотелось увидеть ее, просто поговорить с ней, чтобы понять ее и хотя бы один раз поцеловать.

Он вошел в бар и сразу же нашел ее взглядом. Она сидела на высоком стуле и потягивала какую-то темную смесь соломинкой. Одна. И в том же зеленом платье, в котором он уже видел ее.

– Ты помнишь меня? – он подошел к ней и положил ей руку на плечо. Совсем как в прошлый раз.

– Помню, – не поднимая глаз, ответила Рита. – Я вас всех помню. Ты – мужчина. Один из тысячи.

– Я должен тебе десять процентов.

– Гамлет умер, а проценты остались. Как смешно.

– Я приехал за тобой.

– Зачем?

– У нас весело. Там, куда я тебя приглашаю, мой друг Дмитрий и его девушка Лолита, я, а теперь будешь и ты. Соглашайся.

– Гамлет умер, – вдруг повторила Рита. – Ты выпьешь за помин его души? Ведь он был хорошим человеком.

– Хорошо. Но тогда и ты должна будешь выпить за помин души Михаила…

– Договорились. Знаешь, я подвернула ногу и не могу идти… Забыла совсем. Я даже в туалет не могу сходить, сижу вот, терплю…

Шубин поднял ее на руки и отнес сначала в туалет, а потом, когда она вернулась, прыгая на одной ноге, – в машину. Прижимая к себе ее легкое и безвольное тело, он подумал о том, что испытывает к этой почти незнакомой девушке куда больше нежности, чем к Наташе Зиме.

Они приехали. С Ритой на руках Шубин вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице наверх. За головой девушки, прислоненной к его голове, он почти не видел ничего впереди и шагал по ступеням с большой осторожностью. Когда он поднялся на площадку между первым и вторым этажом, он остановился. Там стоял человек с огромным фиолетовым пятном на щеке. Игорь чуть не уронил девушку. Сердце его колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Его застали врасплох.

– Добрый вечер, – сказал человек с пятном, то есть Фиолетовый.

– Добрый вечер, – отозвался Шубин.

– Вам помочь?

– Нет, спасибо…

– Ну тогда извините… Кстати, а вы не знаете, кто там? – Фиолетовый показал взглядом на дверь квартиры Бахраха, из-за которой доносилась музыка.

– А почему вы спрашиваете?

– Да потому что я знаю, что это вы устроили такой шум. Кто вы?

И хотя в голосе Фиолетового Шубин не почувствовал агрессии, ему все равно стало не по себе.

– Я сейчас отнесу девушку, а потом мы с вами поговорим, вы согласны?

– Бога ради.

Игорь позвонил. Дверь открыли не сразу.

– Знаете что, я живу этажом выше, – вдруг услышал Игорь. – Как освободитесь, загляните ко мне. Мне кажется, нам есть что рассказать друг другу… – и с этими словами Фиолетовый стал медленно подниматься по ступенькам наверх.

Дмитрий, увидев Шубина с незнакомой девушкой на руках, удивился. Не меньше его удивился и сам Шубин, когда понял, что Дмитрий почти раздет. Он меньше всего ожидал такого продолжения вечера. Получалось, что в его отсутствие Дмитрий с Лолитой не теряли времени даром.

– Это Рита. Приведи себя в порядок…

– Но мы уже спим!

Шубин подумал о том, что человек только строит планы, а жизнь сама распоряжается и человеком, и его желаниями, и временем. А почему бы и нет?

– Игорь, если честно, то и я хочу спать. Просто ужасно. Здесь есть где меня уложить? Я понимаю, что все это звучит довольно глупо, – говорила Рита. – Мы с тобой даже познакомиться-то толком не успели, а я напрашиваюсь к тебе в постель. Но я страшно устала. К тому же в последнее время я много пью. Уложи меня спать, а утром поговорим. Я же знаю, что ты хочешь поговорить со мной о Гамлете…

Шубин испытал даже облегчение от мысли, что ему не придется теперь самому себе утром объяснять свой невероятно странный и нелепый поступок.

– Хорошо, Рита. Так и сделаем. Ты на редкость догадливая и понятливая девушка… – Он поцеловал ее в щеку, отнес в одну из комнат, где имелся диван, нашел в шкафу постельное белье, подушку, одеяло и уложил «больную» спать. Убедившись в том, что квартира погрузилась в спасительную и благостную ночную тишину, Игорь на цыпочках вышел из нее. Его ждал Фиолетовый.

37. Утро у Гел

– Ты проснулась? Какое счастье! – Юля услышала голос Гел, и он подействовал на нее как чудотворный бальзам. Гел рядом, ее голос звенит радостными переливами, а это означает, что они находятся в безопасном месте. И лишь спустя несколько мгновений, оглядевшись, она поняла, что лежит в спальне Гел. Уютная комната, купающаяся в солнечном свете, украшенная латиноамериканскими циновками, тростниковыми орнаментальными панно и ракушечными пейзажами.

Взгляд скользнул вверх, и она встретилась глазами с Гел. Та улыбалась и даже тихонько прихлопывала в ладоши.

– Я помню только «Макдоналдс»…

– Тс… Тебе вовсе не обязательно сейчас вспоминать этот жуткий вчерашний день. Мой друг Андрюша – сейчас он на кухне пьет кофе – сделал тебе уколы, перевязку, и ты снова ожила. Эта фиолетовая скотина довольно сильно подпортила тебе живот. Но ничего, – улыбка Гел становилась все шире и шире, – до свадьбы заживет. А теперь тебе надо чего-нибудь поесть. Куриного бульону, как положено в таких случаях, пока нет, я курицу только что поставила варить, но вот кашка молочная имеется. Ты как, не против?

– На войне как на войне, – устало улыбнулась Юля и кивнула головой: – Давай сюда свою кашку.

Когда она завтракала, в комнату заглянуло бородатое существо с веселыми голубыми глазами – Андрей. «Знакомься, это Андрей. Твой спаситель. Хирург, большой друг и большая умница». Он сказал, как следует вечером обработать рану, после чего, нежно поцеловав Гел, ушел.

– У тебя хорошие друзья, – заметила Юля.

– У тебя, между прочим, тоже. Звонил Шубин.

– Куда? Сюда, к тебе домой?

– Нет, что ты. Просто я имела нахальство включить твой сотовый. И, насколько я поняла, сделала правильно. Во-первых, позвонил, как я уже сказала, Шубин. Во-вторых, объявилась наша Рейс, черт бы ее побрал…

– Женька! – Юля резко подняла голову и поморщилась от боли. – Как же я могла забыть про нее? Она должна была меня ждать вчера вечером в «Лангусте»… А я не приехала и тебе, наверное, ничего не сказала.

– За нее не переживай. С ней все в порядке, – отмахнулась так, как если бы речь шла о каком-то пустяке, не стоящем внимания Гел.

– Где она?

– Познакомилась с одним парнем и закружилась. – И тут же пояснила: – Влюбилась, дура.

И хотя последнее слово Гел произнесла довольно нежно и даже с оттенком трогательной заботы, Юля возмущенно возразила:

– Почему дура-то?

– По кочану. Нашла время, тоже мне…

– Перестань…

– Не перестану! – вдруг взвилась Гел. – Подумай сама, разве можно в этом чертовом баре подцепить приличного мужика?

– В жизни всякое бывает… Она ничего не рассказывала о нем? Кто он, чем занимается?

– Нет. Но, судя по тому, что я успела из нее вытянуть, она и сама-то толком ничего о нем не знает. Да и голос у нее виноватый, словно она сама понимает, что вляпалась в очередной раз. А я считаю, что любовь – это обуза, болезнь, это страшно и больно…

– Прекрати, Гел. Где сейчас Женя?

– У него. Он был в ванной, поэтому-то она мне и позвонила. Вернее, она позвонила тебе, но я отозвалась и отматерила ее.

– И что она?

– Она, между прочим, сказала, что я права, да только, мол, поезд ушел, и теперь ей не так легко будет с ним расстаться.

– Но зачем расставаться?

– Да потому что… Не знаю даже, говорить тебе или нет… Понимаешь, этот парень оказался в баре не случайно, так же, как и мы…

– То есть?

– Женька сказала, что он ищет… меня.

– Тебя?

– Да, представь себе, он ищет «какую-то Гел».

– Не может быть. Это уж слишком.

– Ничего не слишком. Я так думаю, что это напарник Фиолетового. А почему бы и нет? Ну, посуди сама, Герман узнал о «Лангусте» от Дмитрия, когда достал разорванное письмо, так?

– Так.

– Фиолетовый с Бахрахом имел какие-то общие дела, и Бахрах, судя по всему, наколол его… То есть Фиолетовый…

– Это Нодень, – оборвала ее Земцова.

– Нодень?

– Фиолетовый – это Нодень, друг Бахраха, которому недавно за крупные финансовые махинации впаяли семь лет. Он бежал…

– Вот черт! Тогда Женька на самом деле влипла…

– Почему?

– Да потому, что теперь, когда мы знаем, кто такой Фиолетовый, то смело можно предположить, что Валентин – Женькин парень – человек Ноденя!

– С чего ты это взяла?

– А ты хочешь сказать, что этот Валентин сам по себе?

– Почему бы и нет?

– Ну, я не знаю…

– А кто знает-то? Но, с другой стороны, если предположить, что ты права и что Валентин действительно связан с Ноденем, то зачем же ему тогда было клеить Рейс? Логичнее было бы им и действовать вдвоем, тогда бы вчера вечером сюда, к тебе на квартиру, чтобы встретиться с Гел, Фиолетовый, то есть Нодень, пришел бы не один, а с Валентином.

– Тоже правильно. Я как-то не подумала.

– Да ты о многом не подумала, а просто так ляпнула. Посуди сама, разве Валентин стал бы говорить Рейс, зная, скажем, что она связана со мной или тем более с тобой, что он ищет «какую-то Гел»? Ведь найти Гел – это цель того, посвященного в планы Бахраха, кто появится в «Черной лангусте». Вот Нодень нашел тебя. А Валентин – нет. Я же видела этого парня. Красивый, одет во все белое. Он вышел из уборной той самой девицы, которая носит сейчас твое имя. Стало быть, он на самом деле сам по себе…

– Но тогда вообще непонятно, кто он. Женька говорит, что он москвич и что она сейчас живет у него в большой квартире. Больше того, – Гел вздохнула, – он хочет, чтобы Женька перебралась к нему жить!

– Вот так дела. Если предположить худшее, что Женька ему нужна лишь как приманка (а вдруг он знает, что вы с ней знакомы?), тогда непонятно, почему он так долго медлит? – рассуждала Юля. – Что стоило ему прижать ее к стенке и выпытать, что ей известно о настоящей Гел.

– Выходит, что он не знает о том, что Женька и я знакомы.

– Значит, он действительно влюбился в нее. И пусть. А вдруг Женька сама каким-нибудь образом узнает, зачем он ищет Гел, то есть тебя?

– Узнает. Со временем. Между прочим, у нас теперь есть номер телефона этого парня и адрес.

– Понятно… Ну и дела. С Рейс, значит, все ясно. А что Игорь?

– Просил тебя позвонить ему.

– Все правильно. Он переживает… Я прямо сейчас ему и перезвоню.

Она уселась поудобнее, Гел помогла ей, подложив под спину еще одну подушку.

– Игорь? – услышав совсем рядом довольно громкий и четкий голос Шубина, Юля разволновалась. – Привет.

– Привет, Земцова. Тебя убить надо. Зачем отключаешь телефон? Ты что, одна? А я?

– Прости. Это небрежность, легкомыслие…

– Это свинство! – заорал Шубин, обрушивая на нее все свое возмущение, всю свою тревогу и боль. – Как ты там? Как девчонки? Вы живы? Здоровы?

– Подожди… Запиши номер Гел, мы сейчас здесь, у нее. Перезвони, поговорим нормально… Сотовый должен быть открыт для Рейс…

Шубин позвонил по обычному телефону.

– Привет еще раз.

– Привет. Ты не переживай, у нас все в порядке, – она провела рукой по своему перебинтованному животу. – Сначала я тебя спрошу, пока не забыла. Скажи, что ты знаешь о Нодене?

– Нодень? Это друг, приятель Бахраха, они вместе делали деньги, но потом он сел на семь лет…

– Все правильно. Да только он сбежал, Игорек. Сбежал… И теперь он здесь… Словом, это Фиолетовый.

– Фиолетовый?

– Да. Этот человек, с пятном на щеке, и есть Нодень.

– Вот теперь мне все стало ясно…

– Что? Что тебе ясно?

– Я был вчера с Дмитрием на квартире Бахраха. Словом, мы пили. Отмечали его вступление в наследство. Расшумелись… Он пригласил Лолиту…

– Да? Интересно… – в голосе Земцовой просквозила неприкрытая ревность.

– Дело не в этом. На лестнице я встретился с человеком… Представь себе мое удивление, когда у него на щеке я тоже увидел огромное фиолетовое пятно…

– Пятно? Что такое ты говоришь? Когда это было?

– Вчера вечером…

– Но Фиолетовый был здесь, со мной… в Москве, во всяком случае… Он же не мог телепортироваться!

– Земцова, слушай меня и не перебивай. Человек с родимым пятном, которого я вчера встретил на лестнице, – его сосед. И это именно у него настоящее родимое пятно во всю щеку.

– Сосед? Чей сосед?

– Бахраха. Они долгие годы дружили и вместе играли в шахматы. И Нодень – я же сказал тебе, что теперь мне все стало понятно! – знал этого соседа…

– Ты хочешь сказать, что он специально прилепил себе это родимое пятно, чтобы в случае, если его кто увидит на лестнице, подумали, будто это сосед?

– Я просто уверен в этом. Это родимое пятно – или хороший грим, или, что скорее всего, такая штука, купленная в магазине приколов, понимаешь? Он придумал все это для отвода глаз.

– Значит, на лестнице Гел видела соседа?

– Да нет… Ведь в квартире Бахраха и в «Охотничьем» ресторане отпечатки пальцев одного и того же человека. Думаю, что это был все-таки Нодень. Я только что звонил Корнилову и попросил его выяснить, имеются ли эти «пальчики» в нашей картотеке. Хотя мне Нора и сказала, что нет, но я решил перепроверить…

– И что же?

– Пока еще не знаю. Но даже если окажется, что это не пальцы Ноденя, все равно это был он, больше некому…

– Игорь, по-моему, ты несешь чушь. Если окажется, что это не его пальцы, то чьи же тогда? Кто бил Дмитрия? Кто был в квартире Бахраха? Кто ел вишни, наконец?

– Нодень не дурак, и он не стал бы следить. Скорее всего, он был в перчатках, когда избивал Дмитрия или когда торчал в квартире Бахраха…

– Но тогда кому же принадлежат эти отпечатки?

– Не знаю…

– Игорь, ты должен поговорить с Дмитрием и вывести на разговор о Нодене. Пусть он сам расскажет тебе, что произошло в ресторане и кто его бил… Хотя Нодень же сам признался в том, что его послал в Москву Дмитрий…

«А какая разница между „Черным мангустом“ и „Черной лангустой“?» – вдруг вспомнила Земцова слова Фиолетового. Ведь это Дмитрий спутал «лангусту» с «мангустом», стало быть, именно с его подачи Нодень отправился в Москву. И еще: «Но почему не приехал Дмитрий?» – «Он болен и послал меня вместо себя. И разве то, что я называю тебе все имена и фамилии, не говорит о том, что и я посвящен в наши общие дела?» – вспомнила Земцова нервный разговор Гел с Фиолетовым, когда Гел торговалась с ним и делала вид, что не собирается ему отдавать письмо.

– Но как ты узнала, что Фиолетовый и есть Нодень?

– Он сам назвался другом Бахраха. А позже он сказал: «…старый козел Бахрах сдал меня».

– Вот это да!

– Он даже с Ломовым был знаком. И тот, представь себе, говорил ему обо мне. И Нодень нанял меня, чтобы найти Гел!.. – Юля в двух словах пересказала ему все, что произошло с ними за последние сутки, умолчав лишь о ножевом ранении и любовной истории Жени Рейс.

– Значит, теперь он ищет Катю Уткину? Да, не повезло ему, бедолаге… А вы не боитесь, что он вернется?

– Он так и сказал Гел. Кажется, он запал на нее…

– Он может разыскать и тебя, если вдруг поймет, что его обманули.

– Пусть. Я здесь ни при чем. А Гел поменяет квартиру и исчезнет.

– А что со Смирновой?

– Гел была у нее на квартире. Соседи утверждают, что она умерла от передозировки. Но это надо проверить. Я собираюсь встретиться с судмедэкспертом, который вскрывал труп Смирновой. Это могло быть убийство… Но у Гел есть конверт со следующим адресом.

– Хорошая работа, ничего не скажешь. И что там?

– Девушку зовут Ольга Белоконь. Ее надо искать в клубе «Чайка». Мы еще не работали в этом направлении.

– Я соскучился…

– С этого и надо было начинать, – улыбнулась Юля. – Ну что, пока? Созвонимся?

– Целую, – поцеловал ее через телефон Шубин.

Юля отключила телефон, и голова ее упала на подушки. Она устала.

– Дмитрий с Лолитой, – сказала она. – Надо же…

– Нашла о ком думать, тоже мне. Вы сильно разочаровываете меня, девочки. Одна втюрилась в плейбоя, другая – в шизика… И не смотри на меня так. Кто, если не я, скажет вам это?

– Плейбоя… Мы ничего о нем не знаем, дорогуша. Давай сделаем так. Я сейчас немного посплю, а ты в это время съездишь по тому адресу, что тебе дала Рейс, и через соседей попытаешься выяснить, кто такой этот Валентин и как давно живет в Москве, идет?

– Идет.

Юля закрыла глаза и увидела лицо Дмитрия. Сон медленно закручивал видение в спираль, откуда-то издалека зазвучала музыка. Это были расплывающиеся звуки гитарных аккордов…

38. В морге

– Оставляю тебя одну в надежде, что будешь умницей и хорошенько отдохнешь, – сказала Гел уже в передней, куда Юля выползла, чтобы ее проводить и запереться на большой засов. – Ничего не готовь, в холодильнике полно еды.

– Гел, будь осторожна, – посоветовала ей, в свою очередь, Земцова, имея в виду активность Гел в отношении Жени Рейс и ее скоропалительного романа с незнакомцем. – Не звони ей, не шокируй своим появлением ни ее, ни Валентина. Мы ничего не знаем об этом человеке, а потому веди себя потише. Наводи справки всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но только не спугни его… Ведь не все же красивые парни в Москве ищут Гел… – она не выдержала и улыбнулась.

– Обижаешь. Ко мне клеились многие красивые парни. Может, и этот, да я его не запомнила.

– Знаешь, мне пришла в голову мысль, что этот Валентин мог быть послан одной из девушек, случайно узнавшей о существовании себе подобных… Но это лишь версия…

Гел ушла, а Юля, вернувшись в комнату, позвонила Харыбину. Только он мог помочь ей разыскать в большой Москве того самого судмедэксперта, который вскрывал труп Марины Смирновой. Если она, конечно, умерла…

– Дмитрий? – она лишь сейчас поняла, что это имя вносит в ее жизнь элемент рока.

– Слушаю… – он не узнал ее голоса.

– Это я.

– Ты? Не верю своим ушам. Ты где?

– Здесь.

– Понятно. Что-нибудь случилось?

Конечно. Разве могла бы я просто так позвонить своему бывшему мужу? Это выглядело бы абсурдно при наших-то отношениях. И что самое опасное, мой обычный дружеский звонок мог быть истолкован им по-своему, как стремление что-то восстановить, реанимировать…

– Мне надо найти одного человека.

– Приезжай.

– Не могу. Я ранена.

– Вот черт, а что же ты мне сразу не сказала. Тебе нужен врач?

– Послушай. Мы могли бы встретиться на нейтральной территории, и уж там-то я тебе все объяснила бы.

– Легко. Где и когда?

– Софийская набережная… – взгляд ее перешел на окно, залитое дождем, и ей вдруг стало ясно, что никуда-то она из дома выйти не сможет. – Записывай адрес…

И она продиктовала адрес Гел.

– Это не совсем, правда, нейтральная территория, это моя территория, но я надеюсь, что ты все правильно поймешь и поможешь мне.

– Ты, как всегда, в своем репертуаре. Сплошные тайны, окутанные кровавой дымкой, и бедолага Крымов, спрятанный где-нибудь под диваном или на антресоли…

– Крымов в Париже, ты же знаешь…

– О Крымове лучше всего знает лишь Крымов, – поправил ее Харыбин с улыбкой, которую Юля почувствовала сквозь разделявшие их километры.

– Да бог с ним…

– Дьявол, – снова поправили ее.

– Сколько тебе потребуется времени, чтобы добраться до меня?

– Минут сорок-пятьдесят, если не будет пробок. Ты покормишь меня? Я же холостяк, питаюсь чем придется, – заныл он в трубку.

– А потом ты запросишься в постель?

– Не знаю, как карты лягут.

– Тогда давай сразу к делу. Значит, так. На Масловке не так давно погибла от передозировки наркотиков девушка – Марина Смирнова. Ее родственники не верят в то, что она сама отправилась на тот свет, и поручили мне расследовать причину ее смерти. Как ты понимаешь, мне просто необходимо встретиться с судмедэкспертом, который вскрывал ее…

– Марина Смирнова? У тебя есть ее точный адрес?

– Конечно. Пиши… Рыбников переулок, 8, квартира 2.

– Как это Рыбников переулок, если ты только что говорила о Масловке…

– Боже, я перепутала… Зачеркни. Пиши: Большая Масловка, дом 25, квартира 263.

Я сошла с ума: продиктовала ему предполагаемый адрес Жени Рейс!

– Вот теперь больше похоже на правду.

– Будет лучше, если ты приедешь за мной и отвезешь к этому судмедэксперту. У меня мало времени…

– Послушай, Земцова, в кои-то веки ты позвонила мне, пригласила в гости, а теперь делаешь все возможное, чтобы свести нашу встречу к поездке к какому-то вонючему потрошителю. Будешь так себя вести, не получишь ни его, ни…

Юля в сердцах швырнула трубку. Но уже через несколько секунд раздался звонок, и, когда она взяла трубку, Харыбин уже не был таким принципиальным и его голос теплым медом заструился по проводам:

– Земцова, не хами. Жди меня минут через сорок. А что касается судебного медика, то это будет дорого стоить… Нет! Не бросай трубку! Вот и умничка. Все. До встречи. Целую. Твой Дима Харыбин.

Она отключила телефон и подумала о том, что в лучшие времена эти сорок минут были бы потрачены на приведение себя в порядок, на макияж и прочее. Сейчас же, когда ее все еще мутило от вчерашнего, да и побаливала рана на животе, ей ничего не хотелось делать для того, чтобы как-то понравиться своему бывшему мужу. Но и встречать его в грязном, перепачканном кровью платье Гел она тоже не могла. Оставалась ее собственная одежда – летние брюки и майка, еще строгий белый костюм. Ни то, ни другое не подходило для поездки в машине. В брюках ей будет тесно, они будут давить на рану. Белый костюм – тем более не годился. Оставалось снова запустить лапу в гардероб Гел. Юля распахнула дверцу шкафа и принялась выбирать себе наряд попросторнее и попестрее, чтобы в случае, если рана снова откроется, пятна крови были бы не так заметны на ткани. И она остановила свой выбор на тонкой широкой тунике красно-черно-желтых тонов. К ней у Гел имелись плетеные сандалии. Идеальный наряд: и в пир, и в мир.

Вымыв голову и подсушив волосы феном, она уложила их в затейливую прическу и, утомленная этими приготовлениями к встрече, рухнула на постель. Когда раздался звонок в дверь, она встала и пошла открывать. Каково же было ее удивление, когда она увидела перед собой… Германа!

– Вы к кому, молодой человек?

Герман смотрел на нее широко распахнутыми глазами.

– Я ищу Гел.

– Герман, ты не узнаешь меня?

– Юля? Но как…

– Входи. Ты мне сейчас очень даже пригодишься. Да входи же ты! – она взяла его за руку и втащила в квартиру.

– Юля, но что вы здесь делаете? Где Гел?

– Да на что тебе сдалась эта Гел? Ты примчался в Москву из-за того дурацкого письма? Забудь его.

– Как это…

– А вот так. Это была шутка. Моя шутка, понятно? Гел – моя подруга, она еще месяц тому назад эмигрировала в Штаты, и теперь я время от времени наезжаю в Москву – разогнать тоску, понял?

– Нет, если честно, то ничего не понял. Это письмо принес Дмитрию друг отца, который умер…

– Это все подстроила я, чтобы заманить Дмитрия в Москву и провести с ним здесь время. Ты же знаешь, какой он странный, какой тяжелый на подъем и все такое. И я, как и ты, была уверена, что когда Дмитрий получит это письмо, то подумает, будто в нем содержится информация о наследстве Бахраха, но на самом деле все это – розыгрыш, понимаешь? Это письмо написала я. Хочешь, я при тебе напишу еще десяток таких писем… – Она зажала пальцами нос и прогнусавила: – «Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“». Как по твоему, это серьезное письмо?

– Теперь не знаю, что и сказать…

– Послушай, Герман, ты немножко увяз во всей этой истории. Я видела тебя вчера в «Лангусте», ты, дурачок, потащился в гримерку этой девицы… Но это твое личное дело. Главное, что тебе давно уже пора возвращаться домой и постараться успеть занять свое же место за стойкой бара. Иначе ты останешься без работы… – она говорила так быстро, что у него не было возможности даже вставить слово. – Ты понял меня? Я уж молчу о том, каким образом ты достал клочки этого письма… Но пусть это останется на твоей совести. Ты решил погреть руки на его наследстве, а сам влип по уши… Словом, если ты не хочешь, чтобы я рассказала Дмитрию о том, как ты собирался предать его, выдав себя за него, и все в таком духе…

– Но я не знал, я ничего не знал!

– Хватит врать. Сейчас не время выяснять все это. Ты достал из мусорной корзины письмо и отправился искать Гел. Этого вполне достаточно… Но Гел – в Америке, и она ничего не знает о моей шутке. Письмо было адресовано Дмитрию, понимаешь ты, наконец, или нет?! Так вот. Раз уж ты здесь, то постарайся помочь мне… Дмитрий оказался не тем мужчиной, ради которого можно было пойти на такой сложный розыгрыш, да тебе и не надо всего этого знать…

– Да в чем дело, наконец? Если Гел – ваша дурацкая шутка с целью заманить в «Черную лангусту» этого шизика, то мне остается лишь развести руками… Да, я поступил подло, приехав сюда, и я действительно думал, что Гел поможет мне разыскать какие-то сокровища Бахраха, потому что мне осточертело торчать за стойкой и разливать вермут… Но теперь, когда я узнал, что все это придумано вами, зачем мне выслушивать упреки и все такое? Я и так сыт по горло Москвой и ее шлюхами. Эта сучка, присвоившая себе имя Гел, обобрала меня до нитки, я обнаружил это несколько минут тому назад, когда сунул руку в карман…

– Ты хочешь сказать, что у тебя нет денег на обратную дорогу?

– Нет… – Герман опустил свою белокурую голову.

– Я дам тебе тысячу рублей при условии, что ты прямо сейчас начнешь отрабатывать их…

– В смысле?

– Ко мне по делу должен прийти мой бывший муж, Дмитрий.

– Тоже Дмитрий?

– Да, не отвлекайся, он может появиться здесь с минуты на минуту… Так вот, парень он горячий, может воспылать ко мне прежними чувствами, а этого никак нельзя допустить, понимаешь? Поэтому я собираюсь использовать тебя как громоотвод. Ты должен побыть немного моим бойфрендом, понимаешь?

– Уф… Я-то думал, что посложнее. Нет проблем. Уж с этой-то ролью я справлюсь…

– Вот и отлично. Когда он войдет, ты должен будешь выйти из комнаты, на ходу поправляя одежду, словно ты был раздет, а теперь одеваешься, чтобы поехать со мной в морг.

– Куда?

– В морг. Харыбин должен отвезти меня в морг и познакомить с одним типом. Ты все понял?

– Да.

И в эту минуту позвонили.

– Вот и все. Иди… И постарайся вести себя как можно естественнее.

Она подошла к двери и открыла ее. Харыбин тут же, едва переступив через порог, сгреб ее в свои мощные объятия:

– Земцова, как же я по тебе соскучился, черт тебя подери!

Юля, задыхаясь в его руках, закричала:

– Дурак, отпусти! У меня же рана откроется!

Харыбин сразу же отпрянул, и в эту минуту из спальни, застегивая на ходу брюки, вышел Герман.

– Не понял, – сказал он, вперив взгляд в стоящего посреди прихожей Харыбина. – Это у нас кто?

– Ты не предупредила, что будешь не одна, – нахмурил брови Дмитрий.

– А разве это что-то меняет? Знакомься, Герман. Герман, это – мой бывший муж, Дмитрий Харыбин. Ну что, поехали?

– Куда?

И только сейчас Юля увидела торчащее из кармана джинсовой куртки Дмитрия горлышко бутылки. Это было шампанское.

– Ты нашел этого человека?

– Нашел, – процедил Харыбин сквозь зубы. – Тебя убить мало…

– Герман поедет с нами. И пожалуйста, не надо устраивать семейных сцен, тем более что семьи уже давно нет. Герман, извини, но я не думала, что наша встреча с Дмитрием так подействует на него…

– Ладно, поехали.

– Ты, кажется, хотел поесть? Я могу дать тебе картофельный салат…

– А своего парня кормишь небось отбивными?

– Когда как… Хватит, Дима, мне неприятен этот разговор.

Втроем вышли из квартиры и разместились в новом «Форде» Харыбина. В Москве шел дождь. Улицы казались грустными, по ним шагали застигнутые врасплох, без зонтов, озябшие люди; льющаяся из колонок печальная мелодия, заполняя новенький и пахнувший кожей салон, окрашивала все вокруг в серые и непривлекательные тона.

Машина сначала мчалась по Садовому кольцу, затем свернула в небольшой проулок и остановилась возле мрачноватого серого здания. Табличка – на белом фоне черные крупные буквы, которые хорошо просматривались даже издалека, – гласила, что это морг. Последнее пристанище человеческих тел.

– Его зовут Павел Андреевич Косых. Можно просто Павел. Шампанское я тогда отдам ему, если ты не возражаешь… – Харыбин все еще злился на Земцову за Германа и за сорванное свидание.

– Спасибо, Дима. Родина тебя не забудет, – как можно мягче сказала Юля, выходя с помощью своего галантного бойфренда из машины и направляясь к крыльцу. Герман едва поспевал за ней.

Вошли в полутемный, пахнущий карболкой коридор, и Харыбин повел их в лабораторию, где они застали пьющего кофе судмедэксперта – большого краснолицего человека, одетого в зеленый халат и с такой же шапочкой на голове.

– Дима? Салют, – Павел Косых встал, чтобы поздороваться за руку с Харыбиным. Затем последовало рукопожатие с Германом. – Это вы по поводу Смирновой?

– Это я. Если вы вскрывали труп, то у меня просьба. Пожалуйста, мне надо поговорить без свидетелей.

– Нет вопросов.

Харыбин с Германом удалились. Юля услышала голоса за дверью и поняла, что Дмитрий сделает все возможное и невозможное, чтобы дать понять ни в чем не повинному Герману, насколько он ненавидит и презирает его. Бедняжка. Точнее, бедняжки. И что им не живется спокойно?

– Я приехала в Москву, чтобы выяснить истинные причины смерти Марины Смирновой. Я – частный детектив, меня зовут Юлия Земцова. Я готова также заплатить вам за предоставленную мне информацию и отдельно – за копии документов, касающихся вскрытия и результатов экспертизы.

– Что ж, это уже деловой разговор. Могу я узнать, что именно вам известно о смерти Смирновой?

– Почти ничего.

– Понятно. Ну что ж, Юлия, я подготовился к вашему приезду и даже позвонил одному человечку, который с минуты на минуту должен привезти ксерокопии документов. От себя же лично скажу следующее. Ваша подопечная Марина Смирнова – наркоманка. Но наркоманка с небольшим стажем. Она сгорела, если так можно выразиться, буквально за несколько месяцев. Ее кто-то крепко посадил на иглу. До этого девочка вела приличный образ жизни. Наркотики же разрушили ее мозг, и они же привели к тому, что она ввела себе слишком большую дозу. Никаких следов насилия, ничего, что могло бы указать на то, что девушку убили, я не обнаружил. Разве что… шрам… Но это не свежий шрам и скорее является все же косметическим шрамом…

– Шрам? Какой шрам и где?

– На левой ягодице…

– Вы даже запомнили, на какой ягодице?

– Да. У меня, знаете ли, отличная память. Кроме того, девочка была красива как ангел. И если бы не наркотики…

– Понятно. Вы не могли бы изобразить мне на бумаге этот шрам?

– Нарисовать, что ли?

– Да.

– Хорошо, как вам будет угодно.

Он придвинул к себе чистый лист, взял ручку и нарисовал рваный круг, а в центре два знака: «4R».

– Четыре эр? Латинская буква «R»?

– Да. Совершенно верно. Поэтому-то я вам и сказал, что шрам искусственный, сделанный словно на заказ. Я сразу подумал о том, что он несет в себе какую-то информацию.

– Возможно, поэтому ее и убили…

– Но я же сказал, что следов насильственной смерти я не обнаружил.

– Но ведь кто-то посадил эту девочку на иглу?

– Да, посадил.

– Поэтому-то я и здесь…

Она хотела резко оборвать чрезмерно любопытного «мясника», поскольку чувствовала, что все его вопросы не случайны и что маленький сценарий-вопросник успел ему продиктовать Харыбин, в этом не было никакого сомнения, но вовремя сдержалась.

– А кто приехал за телом?

– Никто.

– Никто? Но ведь кто-то же должен был ее похоронить?

– Вам лучше знать, – заметил Косых. – Вас же наняли, чтобы выяснить, как погибла бедняжка.

Юля подумала, что ей незачем и дальше морочить голову этому, в сущности, крайне полезному для нее человеку. Понятное дело, что у них с Харыбиным свои дела и свои отношения, и никуда от этого не деться, поэтому постаралась завершить разговор на оптимистически-долларовой ноте:

– Сколько стоят ксерокопии документов?

– Сколько не жалко. Но только знайте, что, если Харыбин узнает, что я взял с вас деньги, мне не жить. Он – серьезный человек.

– Я знаю. Он – мой бывший муж.

– Ах, вон оно что… Тогда понятно. Ну что ж, я думаю, пятьдесят долларов я заработал?

– Безусловно. Когда привезут документы?

– Я же сказал, с минуты на минуту.

– Хорошо. Тогда я подожду на улице, вы не возражаете?

Она почти выбежала на свежий воздух и сразу же заметила курящих возле машины Харыбина и Германа. Лица обоих были недовольными.

– Вы еще не подрались? – спросила она, даже не желая смотреть ни на одного из них.

– Я с птенцами не дерусь, – заявил Харыбин. – Ну что, мы едем?

– Нет, надо подождать кое-какие документы. Если ты не против, я посижу в машине. Что-то голова кружится…

Она села в машину, и Герман, четко соблюдая условия их скоропалительного договора, моментально оказался рядом. Сел и даже обнял ее, как обнял бы свою девушку, у которой внезапно закружилась голова. Харыбин оставался стоять и курить на улице, а потому он не мог слышать то, о чем говорят в его машине.

– Скажи, а что ты делал у нее дома? – спрашивала у Германа, давая себя обнять, Юля. – Выпытывал у нее, что она знает о письме?

– У кого, у Нади, что ли?

– Надя – это та самая девушка, которую сейчас зовут Гел?

– Да. Что я у нее делал… Догадайся… – Герман, прижимаясь к ней, не мог не преодолеть барьер официальности, а потому мягко спустился на дружески-интимное «ты».

– Думаю, что ничего оригинального сейчас не придумаю. Ты спал с ней вместо того, чтобы искать настоящую Гел. И, как ни странно, оказался прав. Зачем тратить время на пустое, если рядом лежит женщина, ведь верно?

– Верно. Да только она забрала все мои деньги, а я даже не заметил.

– Она проститутка. Такая же, как и Ло. Ты не скучаешь по ней?

– Скучаю. Хотя и сам себе не могу объяснить, зачем я с ней встречаюсь.

– А что ты знал о Бахрахе?

– Только то, что он очень богат. А еще, что он очень любил Димку и всю жизнь пытался ему помогать, да только они с матерью не принимали его деньги. Странные люди. Поэтому, когда я узнал, что он умер, и Роман Георгиевич принес Диме конверт от Бахраха, я был просто уверен в том, что в нем запечатана информация о наследстве. А теперь, когда ты говоришь, что это просто твой розыгрыш… Неужели ты приплела к своей шутке такого серьезного человека, как этот старый нотариус?

– А почему бы и нет…

К крыльцу морга свернула служебная «Волга», из нее вышел человек с кожаной папкой под мышкой и быстрым шагом направился к входу. Спустя пару минут на ступеньках показался Косых. Он искал взглядом Юлю.

– Ну все, Герман, мне пора. Я сейчас вернусь…

В небольшом кабинете судмедэксперта Павел Андреевич разложил на столе свежие ксерокопии документов. Юля быстро пробежала их глазами. Она уже знала, что отвезет их в Саратов и вручит родственникам погибшей Марины Смирновой. Но это лишь после того, как будет закончено дело Бахраха.

– Вот вам ваши деньги, и спасибо большое. Особенно за рисунок шрама, – Юля пожала руку Павлу Андреевичу и заставила себя улыбнуться.

– И вам спасибо. С такими людьми работать – одно удовольствие.

– Павел, надеюсь, что в следующий раз, когда мне понадобится ваша помощь, мне не придется действовать через Харыбина?

– Конечно, нет. Я вообще по жизни предпочитаю работать без посредников.

– Вот и отлично. До свидания.

Харыбин повез Земцову с Германом на Софийскую набережную. По дороге Юле позвонила Гел и рассказала невероятную историю, связанную с Женей Рейс и ее новым возлюбленным. Юля слушала ее, не веря своим ушам, и, задавая ей вопросы, старалась не выдать наводящими вопросами суть разговора, ведь рядом сидели Харыбин и Герман, которым незачем было знать о существовании Рейс и ее возлюбленного, который так же, как и Герман, разыскивал Гел. Она знала, что две пары ушей сейчас ловят каждое ее слово.

«…Поговорим об этом вечером. Надо все обдумать…» – речь шла о желании Гел во что бы то ни стало, не откладывая, заняться поисками Белоконь. Земцовой же не хотелось, чтобы импульсивная Гел бросилась на ее поиски, не имея в голове четкого плана действий.

Машина мягко притормозила возле подъезда дома, где жила Гел. Герман вышел и хотел было уже помочь выйти из машины Земцовой, как Харыбин резким тоном заявил, что хотел бы поговорить с ней наедине. Юля сделала Герману знак, чтобы он дожидался ее возле подъезда, сама же сделала вид, что очень внимательно слушает Дмитрия, подсевшего к ней на заднее сиденье. Он сразу же хищническим движением схватил ее за руку, и за все время разговора ей так и не удалось освободиться.

– Я бы хотел встретиться с тобой, – сказал Дмитрий. – Нет, ты не подумай, я буду вести себя вполне прилично и не наброшусь на тебя, но поговорить-то мы с тобой в спокойной обстановке можем?

– Зачем? И о чем нам с тобой говорить?

– Ты могла бы посоветоваться со мной, к примеру, рассказать, чем ты сейчас занимаешься, да мало ли!

– Ты хочешь, чтобы я пожалела о том, что позвонила тебе и попросила об этом небольшом одолжении?

– Не надо все опошлять… Я сделал это для тебя с удовольствием. Но пойми, я все еще неравнодушен к тебе и мне хочется побыть с тобой немного, посидеть где-нибудь, поговорить. Ведь ты же сейчас одна? Что тебе мешает встретиться со мной?

– Герман.

– Не надо. Герман тебе – никто. Так, любовник-однодневка. Это не в счет.

– А что в счет?

– Я. Я люблю тебя, понимаешь?

– Ты не умеешь любить, Дима, и давай прекратим этот бесполезный разговор. Сколько бы мы с тобой ни встречались, ничего хорошего из этого не выходит. Ни ты, ни Крымов – никто из вас для меня сейчас не существует. Все в прошлом, и тебе придется смириться с этим.

– Ты лжешь, лжешь… Ты, наверное, забыла, кто я и чем занимаюсь. Так вот, думаешь, я не понимаю, зачем ты примчалась в Москву?

– Мне все равно, насколько ты осведомлен о моих делах.

– Опять лжешь. Тебе не все равно. И позвонила ты мне сегодня не для того, чтобы собрать материал о какой-то там шлюхе-наркоманке, а исключительно ради того, чтобы я собственными глазами мог увидеть, что у тебя появился этот молодой человек…

– Бог мой, но зачем мне это было нужно? И зачем мне было демонстрировать тебе моего любовника, раз уж дело на то пошло?

– Опять прикидываешься?

– Хватит. Я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Ты прекрасно знаешь о том, что Крымов сейчас здесь, в Москве, и что он остановился у меня. И раз ты не осмелилась позвонить ему напрямую, то решила действовать через меня, через нейтрального Харыбина с тем, чтобы я мог сегодня же вечером, вернее нет, прямо сейчас, поехать домой и рассказать все Крымову. Разве не так?

Юля поняла, что сейчас разрыдается. Такого поворота событий она ну никак не ожидала. Но самое худшее заключалось в том, что любое ее слово, которое она сейчас попытается произнести в свое оправдание, будет тотчас истолковано не в ее пользу. И надо же было такому случиться, чтобы и Крымов был сейчас в Москве!

– Вероятно, я на некоторое время упустила его из поля своего зрения, – все же произнесла она, не в силах промолчать. – И я не знала, что Крымов в Москве. Но раз он здесь, то почему бы нам всем, троим, не встретиться вместе? Или нет… Я неправильно выразилась. Не троим, а четверым: я, мой Герман и вы с Женькой. Назначай время, и заезжайте за нами. Я согласна.

Харыбин посмотрел на нее глазами потенциального убийцы. Он даже сжал кулаки, а скулы его порозовели.

– Земцова, ты играешь с огнем. Так нельзя. Перебор.

– Вы сами меня сделали такой.

– Хорошо, я согласен поужинать… втроем, но уж никак не вчетвером. Что нам нужно сделать, чтобы ты оставила этого птенчика дома?

– Что нужно? – она поняла, что сейчас ей предоставляется редкий шанс воспользоваться услугами одного из самых информированных и могущественнейших представителей службы безопасности (плюс Крымов). Вопросов по делу Бахраха накопилось много, и дело шло к развязке. Скоро коллекция девушек будет представлена полностью. Останется лишь расшифровать рисунок, фразу или слово, составленное из шрамов. И вот тогда ей действительно могут пригодиться и Харыбин, и Крымов. Кроме того, они еще не нашли девушку из клуба «Чайка», некую Ольгу Белоконь. – Дима, во-первых, мне нужно разыскать в Москве девушку по фамилии Белоконь. Это еще одно дело, по которому я прибыла в Москву. Ее зовут Ольга. Она обитает в каком-то клубе «Чайка». Это все, что я о ней знаю.

– А во-вторых? – прорычал Харыбин.

– Остальное я расскажу вам при встрече. И мне действительно может понадобиться ваша помощь.

– Значит, сегодня вечером ты будешь одна?

– Да. С Германом я постараюсь все уладить. Девять вечера вас устроит?

– Отличное время. Я закажу столик в «Праге». Ты на диете?

– На «Прагу» она не распространяется.

Харыбин поцеловал ее, как всегда, страстно, грубо и неожиданно. Отбиваясь, Юля поцарапала ему лицо кольцом.

– Ты невозможный, грубый, я тебя ненавижу.

– Я бы умер от счастья, если бы ты сказала то же самое Крымову… – держась за щеку, пробормотал раздосадованный Харыбин, выходя из машины. – Жди моего звонка.

И он спокойно, с достоинством, демонстрируя Герману свое превосходство, стремясь таким образом хотя бы внешне показать, что в машине ему удалось о чем-то с пользой для себя договориться с Земцовой, обошел машину, сел за руль и завел мотор.

Надо было выходить из машины, а сил не было. Харыбин и здесь проявил себя как мужлан. Герман же, словно почувствовав, что ей требуется его помощь, кинулся открывать дверцу, чтобы помочь ей выйти. Он прекрасно справлялся со своей ролью. И вот, выйдя из машины и опираясь на руку Германа, она вдруг на мгновение обернулась, чтобы еще раз взглянуть на человека, который не так давно являлся ее законным мужем и с которым она какое-то время была даже счастлива, а физическое влечение к нему принимала – страшно подумать – за любовь. И этого Дмитрия – в расход, вынесла она приговор и тяжело вздохнула, не в силах представить себе, что же ожидает ее сегодня вечером.

Глава 11

39. Гел. Предчувствия. Соблазны. Предвкушения

Валентин ушел на работу. Куда конкретно – Женя Рейс не знала. Но она наконец-то осталась одна. В пустой квартире. У нее была редкая возможность побродить по ней, рассматривая вещи своего нового любовника, поразмышлять над тем, что с ней произошло за последние пару дней. Во-первых, она влюбилась. Отчаянно. Дерзко. В первого встречного. Как обычно. Во-вторых, ей до смерти хотелось поверить этому парню с ясными глазами, что и он тоже любит ее. В-третьих, она переживала за свое предательство по отношению к Земцовой и Гел. Хотя и они тоже хороши. Земцова назначила ей встречу в «Черной лангусте» и не явилась.

Звонок в дверь застал ее врасплох. Кто это мог быть? Мама Валентина? А что, если это тот самый тип, Фиолетовый, – вдруг он приятель Валентина, с которым они на пару отправились искать Гел? Ведь сказал же Валентин про Гел, причем прямо и открыто. А зачем ему Гел, спрашивается? Женя могла бы расспросить его об этом, но не стала. Ей не хотелось разбавлять их нарождающиеся чудесные отношения какими-то подозрениями, связанными с Гел и со всей этой грязной историей. Хотя выяснить, зачем ему понадобилась стриптизерша, все равно придется.

Она подошла к двери и заглянула в глазок.

– Рейс, открой, это я, Гел. Я знаю, что ты одна…

Женя распахнула дверь и оказалась в объятиях Гел.

– Мы одни? Ну вот и отлично. Ужасно рада тебя видеть, подружка! – Гел чуть не задушила ее. – Я видела, что твой красавчик уехал, поэтому и осмелилась позвонить. Он надолго уехал?

– Не знаю… На работу, сказал. Проходи. Здорово, что ты пришла. И даже если Валентин сейчас и вернется, все равно ничего страшного. Я же сказала ему, что у меня здесь есть подруга. Правда, он видел Юлю, но почему у меня должна быть в Москве только одна подруга?

Гел как ураган пронеслась по всем комнатам и вернулась к гостиную, где, немного ошарашенная ее появлением, сидела Женя и курила.

– Он неплохо устроился, этот твой Валентин. Значит, так. Кто он, имя, фамилия, мне нужны подробности. От соседей я узнала, что он живет один, не женат, что у него мать, но приезжает к нему редко.

– Это тебя Юля попросила навести о нем справки?

– Конечно.

– Все правильно.

– Земцова видела, как он выходил из уборной Нади.

– Какой еще Нади? – покраснела Женя.

– А ты уже ревнуешь? Надя – это та самая девушка, что выдавала себя за меня. Стриптизерша. Подрабатывает своим телом, проститутка, словом.

– Ты хочешь сказать, что он…

– Я не знаю. Но то, что он интересовался Гел, это точно. Ты же сама мне по телефону сказала. Тебе удалось выяснить, что он хотел от меня?

– Нет. Пока нет.

– А что он делал в «Черной лангусте»?

– Он сказал, что его меньше всего интересуют обнаженные женские тела, что он собирается выиграть в баре какую-то лотерею.

– Еще одна тайна. Ты мне лучше скажи, Женя, что у вас с ним?

– Роман, – коротко ответила она. – Не знаю, как долго он продлится, но я, кажется, снова влюбилась. И что самое невероятное в этой истории, он, Валентин, тоже меня как будто любит.

– Что значит «как будто»?

– Да потому что мне не верится. Может, у меня самооценка занижена, я не знаю… Понимаешь, если бы он знал точно, что Земцова, с которой он видел меня в баре, – частный детектив, занимающийся делом Бахраха, то я могла бы предположить, что его интерес ко мне вызван лишь этим обстоятельством. Но ведь он меня ни разу не спросил ни о Юле, ни о тебе… Создается впечатление, что он ничего не знает…

– Но Гел-то он ищет. Спрашивается: зачем?

– Может, он видел тебя, когда ты танцевала на сцене?

– Может.

– Тогда это легко проверить. Ты побудь у меня до его прихода, и, вот когда он увидит тебя, мы и посмотрим, как он себя будет вести. Но чует мое сердце, что он не знает тебя в лицо.

– Откуда тебе это известно?

– Ниоткуда. И вообще, Гел, если бы ты знала, как мне тяжело сейчас. Понимаешь, у нас с ним сейчас просто идеальные отношения. Он пылинки с меня сдувает, постоянно клянется в любви и умоляет меня, чтобы я пожила с ним… Он хочет продолжения наших отношений. И хотя я призналась ему…

– Призналась? Так я и знала!

– Да нет… Ты не дослушала. Я призналась ему в том, что у меня проблемы и что меня могут убить…

– Женя, да ты с ума сошла!

– Но ты же не хочешь, чтобы я лгала еще и тебе! Я устала от этой лжи. И меня раздирает дикое желание обо всем рассказать ему. Признаться в том, что я была с Бахрахом!..

– Дура! – Гел стукнула кулаком по столу. – Чтобы я не слышала об этом больше! Безумная! Да разве можно рассказывать мужикам о своем прошлом? Да мало ли у кого что было. Главное – это то, какая ты сейчас и с кем ты. Если ты только расскажешь ему про Бахраха, ты сразу упадешь в его глазах. И даже если допустить, что он тебя действительно любит, в душе он не простит тебя, поверь мне. Мужчины не любят таких душещипательных историй. Больше того, ты не должна ему рассказывать ни про биржу, ни про то, что ты когда-то в чем-то нуждалась.

– Но я и сейчас нуждаюсь. У меня нет работы, у меня нет ничего… Я по сравнению с ним – уж в материальном плане точно! – полное ничтожество.

– Ты глубоко заблуждаешься, подружка. Ты красивая, Рейс, а это в наше время… да и не только в наше – целый капитал. Сама посуди, не будь ты такой красавицей, разве остановил бы на тебе свой выбор Бахрах?

– Думаю, что нет. Да он и сам говорил мне об этом.

– Вот и делай выводы. Знаешь, мне не хочется тебя разочаровывать, но постарайся взглянуть на своего Валентина другими глазами.

– Не понимаю…

– Все-таки что он хочет от тебя?

– Он хочет не от меня, а меня, понимаешь? Он очень нежен со мной, откровенен…

– И в чем же проявляется эта его откровенность?

– Он открыто говорит о своих чувствах, строит планы.

– Ты сказала, что из Саратова?

– Нет. Пока еще нет.

– Он думает, что ты москвичка?

– Я сказала ему, что приехала сюда из другого города. И когда он узнал, что мне что-то или кто-то угрожает, то предложил помочь мне.

– Даже не знаю, что тебе и сказать…

– А что, если он на самом деле любит меня?

– Дай-то бог…

– А как Земцова? Почему она не пришла в бар? Я ждала ее допоздна, пока Валентин не увез меня…

– Послушай, я тебе сейчас все расскажу. И про Земцову, и про Фиолетового… Но сначала, пока твоего друга нет, покажи мне его фотографию, его паспорт. Ведь это очень важно.

Рейс принесла паспорт Валентина, но когда открыла его, то удивлению ее не было предела.

«Валерий Александрович Франк». Но на фотографии был Валентин!

– Женя, или ты в тот вечер много выпила и не запомнила имени твоего любовника, или же он скрывает его от тебя…

– Да как же он может скрывать, если он сам лично показывал мне этот паспорт, когда хотел доказать мне, что ему нечего от меня скрывать, что он москвич, что ему тридцать два года, что он холост и все такое… Другое дело, что в тот момент, когда он показывал мне паспорт, мне было, вероятно, не до этого.

– Околдовал он тебя, что ли?!

– Валерий Франк. Да, околдовал. Мне было не до паспорта и не до фамилии. Я, похоже, совсем с ума сошла.

– Это ничего, не переживай. Думаешь, я в свое время так не влюблялась? Ты хотя бы сейчас имя и фамилию его узнала, а у меня такие романы были… не приведи господи… Но это все лирика. Ты хочешь узнать, кто такой Фиолетовый?

Женя Рейс слушала, затаив дыхание. Теперь, когда она знала, что Земцова не могла приехать в «Черную лангусту» из-за ножевой раны, которую ей нанес Нодень, вся история Бахраха предстала перед ней в еще более мрачном свете. А ведь она расслабилась, потеряла бдительность, рассиропилась и разлимонилась в объятиях мужчины, в то время как Юлю чуть не убили. И кто: друг Бахраха, сбежавший из тюрьмы Нодень!

– Между прочим, в тот вечер, когда ты уехала со своим Франком, Нодень почему-то сказал Юле, что подруга, то есть ты, не вернется… Сейчас-то я понимаю, почему он так сказал и что имел в виду. Просто он, вероятно, видел, как ты уходила с парнем, а потому решил, что ты закружилась, понимаешь? Закружилась-влюбилась, в этом смысле. А Земцова поняла по-своему, будто бы Фиолетовый знал наверняка, что ты не вернешься, как если бы он сам приложил к твоему исчезновению руку.

– Да уж, можно себе представить, как она поволновалась из-за меня. Не знаю, как буду теперь смотреть ей в глаза…

– Она – тоже живой человек. Думаю, поймет. Другое дело, она переживает из-за этого твоего Валентина, то бишь Валерия.

– Она думает, что он работает на пару с Ноденем?

– Ну конечно!

– Да я и сама так думала. Но если бы это было так, зачем же ему было говорить мне там, возле бара, что ищет Гел?

Раздался звон ключей. Гел испуганно взглянула на Рейс.

– Это он, чего ты задрожала? Это он, Валентин…

– Его зовут Валера.

Женя встала и бросилась на звук открываемой двери. Гел из гостиной слышала ее воркующий голос. Она спокойна. А чего это мы с Земцовой так переполошились? Может, все не так уж и страшно, как нам кажется? Или у нас групповая паранойя?

– Вот, это моя подруга… – Женя смутилась и не сразу нашлась, как представить Гел.

– Меня зовут Гел, – вдруг сказала Гел.

– Гел?

Валерий Франк был в костюме, подтянутый, строгий, и выглядел весьма респектабельно – управляющий банком, не меньше.

– Валерий, очень приятно, – он слегка растерянно оглянулся на Женю, после чего как-то неуклюже поцеловал руку Гел. – Какое у вас странное имя.

– Почему же странное? – Гел встала. – Для стриптизерши вполне даже подходящее. Яркое и запоминающееся, не так ли?

– Вы – стриптизерша?

– Да. Вас это шокирует? Женя сказала, что вы разыскивали меня, вот я и пришла.

Рейс, не ожидавшая такого поворота разговора, напряглась.

– Вы хотите сказать, что вы и есть та самая Гел, которая выступала в стрип-баре «Черная лангуста»? – Валерий смотрел на Гел с недоверием.

– Вам станцевать, чтобы вы поверили? – голос Гел звучал твердо, а глаза ее повлажнели от волнения. – Что вам надо от моей подруги, от Жени? Отвечайте! Вам, москвичам, думаете, все позволено? Вы вскружили ей голову, а сами рыскаете по барам в поисках стриптизерши? На кого вы работаете, и кто вы на самом деле? Я еще раз повторяю вопрос: что вам надо от Жени?

– Но почему я должен вам что-то отвечать? Мои отношения с Женей вас не касаются. Вы кто ей?

– Я – подруга. Подруга по несчастью, если можно так выразиться. И пока вы не ответите мне, зачем вы в «Лангусте» искали Гел, я и с места не сдвинусь. Больше того, сейчас сюда, к вам, приедут еще люди, друзья Жени, и тогда вам придется отвечать уже перед всеми…

– Женя, что происходит, кто эта девушка и почему она называет себя Гел? – Валерий вел себя довольно спокойно, и по нему трудно было догадаться, что он взволнован.

– Она называет себя так, потому что она и есть самая настоящая Гел. А вот зачем она тебе, я думаю, ты нам сейчас и расскажешь. Или у тебя от меня есть какие-то тайны?

– Гел… Эта девушка должна была передать мне одно письмо.

– Какое письмо? – побледнела Рейс. – И почему ты назвался Валентином?

– Успокойся, я тебе сейчас все объясню. Ко мне сюда приехал один человек и передал вот это… – Валерий достал из книжного шкафа книгу, откуда выпал ярко-желтый конверт. – Письмо. А в нем черным по белому написано: «Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“». Вот я и отправился на поиски.

– Вы позволите? – Гел внимательно перечитала записку и незаметно сунула в карман.

– Но что это за человек? И почему ты должен кого-то искать в баре? – Женя готова была разрыдаться. Мысль о том, что она провела двое суток с оборотнем, убивала последние надежды на счастье. С каждым произнесенным словом таяли мечты, иллюзии… Ей хотелось умереть.

– Я не знаю этого человека, он не представился. Но он назвал меня правильно по имени и фамилии и вручил конверт. Мне и самому было любопытно, кому это понадобилось отправлять меня в какой-то стрип-бар, чтобы искать там Гел. Я даже не знал, что это женщина. О том, что Гел – очень красивая девушка-стриптизерша, исчезнувшая после смерти хозяина бара Бюшгенса…

– Вы и об этом знаете? – удивилась Гел.

– Ну конечно! Я расспросил бармена, официанток… Бармен оказался негодяем и отправил меня по ложному следу – так я очутился в уборной одной из танцовщиц, которая носит сейчас имя Гел. Я начал расспрашивать ее о письме…

– Но с чего вы взяли, что у нее должно было быть для вас какое-то письмо? – Гел задала правильный вопрос. И от того, как Валерий ответит на него, зависело многое в жизни Рейс. Поэтому она вся сжалась в ожидании.

– Я сначала не знал ничего о письме, – ответил Валерий. – Но эта девушка… Надя… Она, как только услышала, что я ищу Гел, так сразу же набросилась на меня чуть ли не с кулаками. Она кричала на меня и топала ногами… Ей не понравилось, что я ищу настоящую Гел. Вот она-то и сказала мне, что у нее никакого письма нет.

– Ты хочешь сказать, что она до твоего прихода знала о существовании у настоящей Гел письма?

– Конечно! И я подумал тогда, что, вероятно, не я один разыскиваю эту Гел. Вот почему я удивился, когда вы представились этим необычным именем. Вы на самом деле та самая Гел?

– Да. Но только никакого письма ни для вас, ни для кого бы то ни было у меня не было. И тот, кто адресовал вас ко мне, просто решил подшутить либо надо мной (что скорее всего, раз вы были не первый, кто меня разыскивал), либо пошутили над вами… Остается лишь выяснить кто.

– Дурацкая история. Она чуть было не поссорила нас с тобой, – Валерий обнял Женю. – А что касается моего имени, то здесь и вовсе вышло недоразумение… Я с самого начала представился тебе Валерой. Но ты, вероятно, не расслышала и стала называть меня Валентином. Ну а если хорошенько припомнить все, то мы друг друга по имени ни разу и не назвали…

Женя Рейс густо покраснела. Это была правда. Она выразительно посмотрела на Гел. Вот видишь, я же говорила, он не лжет, это всего лишь недоразумение, словно бы говорил ее взгляд. И Гел не оставалось ничего другого, как удалиться.

В подъезде она села прямо на ступеньку и закурила. Она знала, чувствовала, что Жене грозит беда, но объяснить ей это сейчас, подобрать нужные слова не могла. Ей оставалось только одно – вернуться домой и обо всем рассказать Земцовой. Но впереди был целый день, и она подумала о том, что было бы неплохо успеть до вечера разыскать Ольгу Белоконь. Ей не терпелось поскорее разделаться со всеми делами, продать квартиру и начать свою жизнь с нуля. И эта ее жизнь уже будет без компромиссов, в ней будет все ясно и правильно. В сущности, жизнь слишком коротка, чтобы ее разменивать на что-то иллюзорное, призрачное, то, чем она жила до последнего дня…

Сначала она позвонила к себе домой, где ее должна была дожидаться Земцова. Но когда поняла, что в квартире никого нет, то перезвонила ей на сотовый.

– Юля? Это я. Ты можешь сейчас говорить?

– Нет, – отозвалась тихим голосом Земцова, и Гел показалось даже, что она плачет.

– Что-нибудь случилось? Ты не дома, как я понимаю?

– Да. Я в машине.

– У тебя неприятности?

– Пустяки.

Гел подумала, что, если бы ей действительно что-то угрожало, она бы нашла способ подать знак. Неужели она снова попала в лапы к Фиолетовому? Она не представляла, с кем в машине могла оказаться Земцова, а потому перепугалась.

– Ты свободна?

– Да, все в порядке.

– Ты заставляешь меня нервничать…

– Брось. Я с Германом.

– Уф… Ну да ладно, потом все расскажешь. Сначала скажи, могу ли я сама попытаться разыскать эту Белоконь хотя бы в справочном бюро? Или через Интернет? Или же у тебя есть какие-то свои планы на этот счет? Ведь она – следующее звено…

– Я знаю. Поговорим об этом вечером. Надо все обдумать. Ты рвешься в бой?

– Да, ты все правильно поняла. Дело в том, что я только что от Рейс. Я навела справки об этом парне. Его зовут Валерий Франк.

– Разве не Валентин?

– Нет. Они так были увлечены друг другом, что ни разу не назвали друг друга по имени. Во всяком случае, они мне именно так это и представили.

– Ты сама разговаривала с ним? Ты видела его?

– Да. Так получилось, что, опросив соседей и выяснив, что он действительно москвич и давно живет в этой квартире, я решила показаться ему, тем более что он искал меня… то есть Гел. И знаешь, что он мне сказал?

И Гел коротко изложила Земцовой суть своей беседы с Франком.

– Ты хочешь сказать, что и его направили по тому же следу? И что ему принесли… – она не посмела в присутствии находящихся рядом с ней в машине Германа и Харыбина произнести слово «письмо» или «конверт».

– Письмо, – продолжила ее фразу Гел. – Да, представь себе, ему тоже принесли конверт, где черным по белым было написано…

– Я поняла. Вернее, все это лишь осложнило дело. Приезжай домой и не предпринимай ничего самостоятельно. Я прошу тебя.

– Но ты же предприняла…

– Я через четверть часа будут уже дома. Все. Пока… – И вдруг добавила шепотом: – Звони в дверь.

«Звони в дверь». То есть она просила ее не пользоваться своими ключами. А раз так, значит, она сейчас войдет в свою квартиру не как хозяйка. Значит, так и нужно. Ей виднее. И Гел, сгорая от любопытства, поехала домой. Всю дорогу она пыталась догадаться, каким образом Земцовой удалось встретиться с Германом и, главное, куда они могли ехать на машине? Что еще нового приготовила ей Земцова? И только в магазине, куда Гел зашла, чтобы купить немного еды, ей вдруг в голову пришла мысль, что Герман мог сам заявиться на Софийскую набережную, чтобы попытаться встретиться там с настоящей Гел. Проведя ночь в объятиях Нади и наверняка лишившись большей части своих денег, он, чтобы уж довести дело до конца, решил сам, своими глазами увидеть квартиру Гел и убедиться, что она пуста, как ему наверняка рассказал бармен из «Черной лангусты». И вдруг он встречает там – кого? – Земцову! Интересно, что испытала Юля, когда увидела на пороге Германа? Скорее всего, выдумала какую-нибудь историю, чтобы окончательно сбить его с толку… Бедный, незадачливый охотник за чужими сокровищами. Да только где они, эти сокровища, и есть ли на самом деле? И эти желтые конверты – не шутка ли старого маразматика Бахраха? Или же шутка… Романа Георгиевича!

Гел поднялась к себе и позвонила. Она почти не удивилась, увидев на пороге Германа.

– Проходите, пожалуйста, – он жестом пригласил ее войти в ее же собственную квартиру. – Юля сейчас в ванной комнате. Меня предупредили о вашем приходе. Вы ведь Галина?

Отлично, значит, он не знает, что я Гел. Интересно, куда она меня отправила? На тот свет или поближе?

– А вы кто будете?

– Я ей – никто. Так, знакомый. Я сейчас уйду. Просто у нас с ней были кое-какие дела…

Юля, услышав звонок и голоса, накинула махровый халат Гел и вышла в переднюю.

– Галя? Отлично. Ты мне как раз и нужна. У меня сегодня одно мероприятие. Ты уложишь мне волосы? Боюсь, что у меня самой ничего не получится…

– Ты не познакомила меня с этим очаровательным молодым человеком.

– Знакомьтесь: это Герман. Это – Галина, – Юля выглядела очень больной и уставшей. – Герман, вот твои деньги, спасибо, ты сильно меня выручил. Звони, приходи… А сейчас извини, у нас дела…

И она, всучив Герману обещанные за труды деньги – тысячу рублей, – практически выставила его за дверь.

– Я смертельно хочу спать, а еще есть – у меня не было возможности даже пообедать.

– Что это за деньги, ты сказала, что он выручил тебя…

Юля рассказала Гел все, что произошло за те несколько часов, что они не виделись.

– Ты сегодня ужинаешь с Крымовым в «Праге»? Вот это класс!

– Похоже, что только эта новость и произвела на тебя впечатление.

– Еще бы… Сам Крымов, собственной персоной осчастливил нашу грешную столицу. И ты будешь ужинать с ним при свечах в самом шикарном ресторане Москвы. Господи, да я бы пол-жизни отдала за такой ужин.

– Но ведь мы будем ужинать втроем, – напомнила ей Земцова. – Будет еще Харыбин…

– Его присутствие сделает ваш ужин еще более пикантным, если не сказать больше… Сидеть за одним столом с любовником и мужем одновременно и слушать их признания в любви – такое случается не каждый день.

– Ты не знаешь этих людей. Они – страшные эгоисты. И я не удивлюсь, если узнаю, что этот ужин будет посвящен исключительно Михаилу Семеновичу Бахраху.

– Что? Что такое ты говоришь? А при чем здесь Бахрах?

– Бахрах – это кубышка с деньгами. А там, где деньги, там всегда Крымов с Харыбиным. Они чуют денежки за тысячи верст…

– Понимаю. Ты ложись, Юля, а я сейчас принесу тебе что-нибудь поесть. И все равно… – голос Гел доносился уже с кухни. – У тебя сегодня будет необыкновенный вечер. И я, если честно, тебе завидую… белой завистью. Похоже, что только мне сегодня придется провести ночь в полном одиночестве. Рейс будет обниматься со своим оборотнем, ты – флиртовать с Харыбиным и Крымовым, а я… Думаю, что мне, чтобы не помереть от скуки, придется перемыть везде полы, пропылесосить, стереть пыль, вымыть унитаз…

– С унитазом ты, пожалуй, поторопилась, – отозвалась, улыбаясь, Юля. – Да и вообще… Ты права, это несправедливо. А потому мы поступим следующим образом. Поскольку у нас с тобой все равно полно времени до девяти часов, предлагаю тебе тоже заняться своей внешностью и составить мне компанию…

– Не поняла… – Гел, запыхавшаяся, уже стояла перед ней. – Что ты хочешь мне сказать, Земцова?

– Да-да, ты все правильно поняла. Ты тоже поедешь сегодня в «Прагу». Но только одна. И попытаешься соблазнить Крымова.

– Соблазнить, а потом бросить? И ты думаешь, у меня получится?

– Что касается первого, то безусловно. Ты соблазнишь его. А вот насчет того, чтобы бросить его… это уж как получится.

– И ты отдаешь его мне на растерзание?

– Отдаю. И Харыбина в придачу.

– А как же ты?

– А я буду наслаждаться этим зрелищем.

– Ты шутишь?

– Нисколько. Почему-то ни ты, ни Харыбин не верите в то, что я совершенно равнодушна к этим мужчинам. Но это правда.

– Нет. Ты сильно рискуешь, говоря так. Ты увидишь Крымова, и сердце твое забьется…

– У меня сейчас новое сердце, и оно бьется независимо от Крымова. Предлагаю нам сейчас хорошенько выспаться, а потом начнем не спеша собираться… Надеюсь, ты одолжишь мне одно из своих шикарных платьев…

Гел в порыве радости бросилась ей на шею.

– Вот это вечер! Вот это да! Земцова, ты еще лучше, чем я себе это представляла… Только обещай, что не передумаешь. Ты хорошенько все обдумала?

– Я не думала вообще. У меня не было для этого сил… Ну что, спать?

40. Мат

Шубина и на этот раз обыграли в шахматы. Сосед Бахраха Алексей Данилович – человек с фиолетовым пятном во всю щеку – поставил ему очередной мат и крепко пожал ему при этом руку, словно ободряя его.

Они были знакомы уже несколько дней, начиная с той памятной вечеринки, которая, начавшись так весело, закончилась весьма тривиально (Рита, выспавшись, под утро ушла, даже не вспомнив, как она оказалась в чужой постели; Дмитрий же с Лолитой остались жить в квартире Бахраха, фактически и практически приняв наследство покойного Михаила Семеновича). Алексей Данилович оказался на редкость приятным собеседником, умным и чутким, ловящим каждое сказанное слово, а потому Шубину было легко и просто говорить с ним на интересующие его темы, главной из которых был, конечно же, покойный сосед. Поэтому, едва услышав от Шубина, что в день смерти Михаила Семеновича на лестнице кто-то видел человека с родимым пятном на щеке, Алексей Данилович сразу понял, что кто-то из близких Бахраху людей, знакомых с его «меченым» соседом, попытался с помощью неизвестного средства превратиться на нужное ему время в этого самого соседа, по сути, подставляя его таким образом.

– Но зачем было кому-то становиться похожим на вас? – удивился Шубин. – А что, если бы вы оба – с родимыми пятнами – встретились на этой самой лестнице?

– Вероятно, этому человеку было глубоко наплевать, встретит ли он меня на лестнице или нет. Для него главное заключалось в том, чтобы любой посторонний в случае, если его спросят, кого он видел в тот день на лестнице, описал именно человека с родимым пятном на щеке. Другое дело, что ему повезло… В каком смысле? Я несколько дней – включая и день смерти Миши – жил на даче, то есть меня не было в городе. И у меня есть свидетели. Несколько человек, живущих на соседних дачах, могут это подтвердить. Мы проводили там воду, скандалили с землекопами и председателем садоводческого товарищества…

– Но зачем приходил этот человек к Бахраху? Наверняка не в гости, раз подготовился так тщательно и так изуродовал себя… Извините, конечно…

– Да ничего, я уже привык. Судя по тому, что вы мне рассказали, этого человека видели уже после смерти Миши. Получается, что он хотел проникнуть в его дом, быть может, для того, чтобы что-то взять, украсть… Или этот человек, еще не зная о смерти Миши, шел к нему просто с визитом, но не хотел, чтобы его кто-то видел, вернее – узнал.

– Вы хотите сказать, что этого человека никто не должен был узнать?

– Я думаю, так.

Этот разговор происходил между Алексеем Даниловичем и Шубиным ночью, после вечеринки, но имел свое продолжение на сутки позже, когда Игорь узнал от Земцовой о побеге Ноденя.

– Вы могли бы назвать хотя бы несколько человек, которые бывали у Бахраха и были знакомы с вами? – Шубин пришел не с пустыми руками. В пакете у него имелась хорошая дорогая водка, банка маринованных грибов и колбаса. Алексей Данилович очень быстро накрыл на стол, порезал колбасу и разлил водку по рюмкам. Видно было, что старый вдовец обрадовался приходу Шубина. Водка же лишь помогла развязать язык.

– Миша любил женщин, и этим, пожалуй, все сказано. Он тратил на них уйму денег, и ему это доставляло удовольствие. То одной купит шубку, то другой – машину. Это забавляло его. Понятное дело, что и женщины любили такого щедрого любовника. Иногда он приглашал меня к себе, даже когда бывал не один. И я видел этих женщин. Как правило, это были молоденькие девушки. Очень красивые. Не обязательно тощие и длинноногие, как сейчас модно, но красивые. Породистые. У него был хороший вкус. И мы пили вместе, иногда танцевали, но я быстро уходил. Во-первых, у меня характер совершенно другой, и я не могу вот так запросто вступать в связь с малознакомой девушкой, да и возраст мой не позволяет уже выкидывать, знаете ли, такие фортели… Я даже не могу вспомнить, когда я последний раз был с женщиной. С тех пор как умерла моя Ирина, у меня не возникало желания пригласить к себе в дом другую женщину. Но не обо мне речь… Миша. Так вот, он любил женщин, и только я увидел их у него дома. Я бы назвал его общительным, но он мог общаться со своими коллегами и друзьями где угодно, в ресторанах, у кого-то дома, но только не у себя. Он словно ограждал свое жилище от посторонних глаз. И исключение составляли, как я уже говорил, я, женщины и… Саша Нодень.

Он попал в самую точку. Шубин даже вздрогнул.

– Нодень – это его друг, не так ли?

– Так. Да только отношения их в последнее время испортились. Миша стал жаловаться мне, что Нодень копает под него, хочет свернуть ему шею. Это его выражение, Мишино. Понятное дело, что я не лез в их дела, а потому не задавал вопросов. Но я и так понимал, о чем идет речь. У Ноденя были большие планы, он собирался строить нефтеперерабатывающий завод, вкладывать деньги в телевидение. А Мише хотелось просто спокойной жизни. Он тормозил Ноденя. Ведь они были связаны деньгами. Вы понимаете?

– Пока еще нет…

– Нодень зависел от Бахраха. Возможно, его деньги находились у Миши на каких-то подставных счетах или фирмах… Я в этом не разбираюсь. И хотя мне всегда казалось, что между ними пробежала не столько кошка, сколько женщина…

– Женщина?

– Это всего лишь предположение, не обращайте внимания на слова старика. Так вот, мне кажется, что это Миша «помог» Ноденю сесть. Если бы Миша был жив, я бы никогда и никому об этом не сказал. Но он мертв, и когда я только услышал об этом, то крайне удивился, что он умер от кровоизлияния…

– Вы думали, что его убили?

– Разумеется! Такие люди, как правило, не умирают естественной смертью. Возможно, я насмотрелся этих ужасных фильмов, но это мое личное мнение… А тут вдруг – инсульт.

– У вас есть предположения?

– Какие предположения, раз он умер естественной смертью?! Я же говорю вам, что если бы его застрелили, то я бы точно знал, чьих это рук дело.

– Ноденя?

– Конечно! Они были как сиамские близнецы, которые поссорились и не знали, как им теперь оторваться друг от друга.

– И все-таки вы правы, Алексей Данилович.

– В чем?

– Я думаю, что Бахраха убил… Нодень.

– Не понял.

– Косвенным образом. Он сбежал из тюрьмы незадолго до смерти Бахраха. Я думаю, что Михаил Семенович умер, когда услышал его голос по телефону…

– Он сбежал? А что же вы мне раньше ничего не сказали? Я бы не стал рассказывать вам такие вещи… – Алексей Данилович залпом выпил водку и вытер рукой рот. – Ну и дела. Значит, он на свободе? Ну конечно, такой никогда не пропадет и везде всплывет, сколько его ни топи… Он точно на свободе?

Шубин не мог ответить ему на этот вопрос, поскольку не знал, доехал ли Нодень из Москвы до Саратова, во-первых, а во-вторых, успел ли Корнилов, которого Шубин ввел в курс дела, устроить засаду на квартире Кати Уткиной, куда непременно, если верить Земцовой, должен как в ловушку угодить Нодень.

– Пока да. Девушка – свидетельница, которая находилась незадолго до смерти Бахраха в его квартире, утверждает, что позвонила какая-то женщина и спросила Михаила Семеновича. Услышав, что его спрашивает женский голос, Бахрах вроде бы даже улыбнулся и взял трубку, и, лишь услышав что-то, изменился в лице и упал. Умер.

– Нодень мог попросить любую женщину пригласить Михаила Семеновича по телефону, а когда тот взял трубку, сказать ему, что он, к примеру, на свободе… Представьте себе. Человек сбегает из тюрьмы. Что он предпримет в первую очередь?

– Попытается скрыться?

– А вот и нет. Он в первую очередь попытается вернуть себе все, что нажил до тюрьмы. Вы что, книг не читаете? Кино не смотрите?

– Хотите сказать, что он позвонил Бахраху и сказал что-то вроде: я еду к тебе, Миша?

– Уверен в этом на сто процентов.

– Но разве Бахрах не мог подстраховаться на этот случай и после того, как Ноденя посадили по его наводке, уехать из города, из страны?

– Не так-то все просто. У Бахраха есть сын, как вам известно. И он любил его, хотя они почти не общались… Так вот. Сын. Дмитрий. Очень странный парень. Миша сколько раз предлагал ему помириться, делать какие-то общие дела. Но тот – весь в мать. Такой же принципиальный и упрямый как осел.

– Он действительно странный. Если бы вы знали, скольких трудов мне стоило уговорить его хотя бы войти в квартиру отца…

– Миша давно бы укатил куда-нибудь в Америку или во Францию, но он не мог бросить здесь своего единственного сына. Он до самой смерти верил, что ему все же удастся помириться с ним и уговорить его эмигрировать вдвоем. Он признавался мне, что не представляет себе жизни в полном одиночестве в совершенно чужой стране. Он знал немного английский, французский и немецкий, этого требовал его бизнес и его частые поездки за границу, и ему ничего не стоило перебраться туда на постоянное жительство…

– Скажите, – перебил его Игорь, – а он знал о том, что у него не все в порядке со здоровьем?

– Нет. Он не любил врачей, и единственно, что он предпринимал, чтобы как-то продлить свою жизнь и сохранить здоровье, это принимал витамины и обливался холодной водой. Изредка стоял на голове.

– А он не рассказывал вам о том, каким образом он «помог» Ноденю сесть за решетку?

– Нет. Конечно, нет. Но ему это не стоило труда. Достаточно было поделиться кое-какой информацией с представителем прокуратуры, «подарить» тому копии документов, свидетельствующих о незаконных махинациях своего подельщика…

Подельщик! Он все-таки употребил это слово.

– …как Ноденя взяли. Миша нервничал, все боялся, что того не посадят и тогда ему придется перед ним отвечать. Но Сашу, как это ни удивительно при его-то деньгах, посадили! И даже дали семь лет.

– Но Нодень не мог не подстраховаться.

– Думаю, что он сделал все возможное, чтобы доверенные ему люди выкупили его. Однако, может, случайно, а может, и нет, но один из тех, кто принимал участие в его задержании и от кого в дальнейшем зависело довольно многое в части расследования этого громкого дела, внезапно чуть не скончался от инфаркта. Поговаривали, что его отравили и что его свалил на долгое время все же не инфаркт, но кто его знает…

Шубин подумал о том, что Алексей Данилович слишком болтлив для соседа такого человека, как Бахрах. Но он по-стариковски не мог молчать, потому что сосед его был мертв. Теперь, после того, как Алексей Данилович рассказал ему о последних годах жизни Бахраха, Шубин уже не сомневался в том, что Бахрах на самом деле предал Ноденя, своего друга и компаньона. И предал его из-за того, что не хотел больше принимать участие в общих финансовых операциях. Он захотел спокойной жизни, которую, как он считал, он заработал, и Нодень, в свою очередь, почувствовав это и боясь за свой капитал, осевший на счетах фирм-однодневок (а именно эти-то фирмы и плодил с помощью подставных лиц Бахрах), решил забрать свои деньги назад. Вот тогда-то Михаил Семенович и зашевелился. Вероятно, между ними произошел крупный разговор, в результате которого Бахрах сделал свои выводы, другими словами – подписал приговор Ноденю. Он поступил так, руководствуясь исключительно инстинктом самосохранения. В то время как Нодень действовал, подчиняясь законам бизнеса, не терпящего остановки, перерыва. Ведь деньги должны были работать…

В кармане Шубина пропел телефон. Это звонил Корнилов. Он не говорил, а возбужденно лаял в трубку.

– Его взяли, Игорек, взяли. Прямо на лестнице, возле ее квартиры. Но он сопротивлялся, ранил двух моих людей. И знаешь, его с трудом узнали из-за этих дурацких нашлепок на щеке. Кто бы мог подумать, что какие-то резиновые заплаты так сильно меняют внешность! Я тебе благодарен так, что даже не выразить словами…

Корнилов снова был пьян, и Шубин разозлился. Но, с другой стороны, он же сам сейчас сидел за столом и пил водку, закусывая превосходными маринованными опятами.

– Вы не меня благодарите, а Земцову. Это – ее работа.

– А ты не хочешь спросить меня насчет тех отпечатков пальцев?

– Хочу.

– Так вот. Это не его пальчики.

Час от часу не легче… Значит, он был в перчатках, когда навещал Дмитрия в «Охотничьем» ресторане. Но кто же тогда ел вишни?

– Это могут быть отпечатки пальцев женщины… – добавил Корнилов. – Но это мое предположение, поэтому можешь не брать в расчет.

Женщины? А почему бы и нет? Ло? Лолита? Она встречалась с Бахрахом. А что, если она каким-то образом связана была с Ноденем и…

Но, представив себе полупьяное выражение ее опухшего личика, он даже замотал головой, чтобы развеять наваждение. Какая еще Лолита? Глупости! Да если бы она захотела каким-то образом приложить руку к богатству Бахраха, то первое, что она бы предприняла, обитая в ресторане, где работал его сын, то соблазнила бы его и женила на себе. Шубину показалось это настолько логичным, что он удивился, как это ему не пришло в голову раньше.

Шубин поздравил Корнилова с поимкой опасного преступника и, вздохнув, отключил телефон.

– Знаете, мне пора… – сказал он, поднимаясь из-за стола и пожимая руку Алексею Даниловичу.

– Что же вы так быстро уходите?

– Дела. Кстати, Ноденя взяли. Только что.

Алексей Данилович широко раскрытыми глазами смотрел на Шубина, не зная, верить ему или нет.

– Вы шутите? Хотите меня успокоить?

– Нет. Это правда.

– Тогда вы, может, посидите еще со стариком… Глядишь, я вам еще кое-что расскажу?

– О девушках?

Алексей Данилович еще шире раскрыл свои водянистые голубые глаза.

– Вы и об этом знаете?

– Зачем он делал им шрамы?

И тут старый шахматист вспыхнул, смутился.

– Я думал, что этого никто и никогда не узнает.

– Но вы-то каким-то образом узнали.

– Случайно! Совершенно случайно! Однажды я пришел к нему за чаем или кофе, уже не помню. А он был не один… Миша, когда я пришел, пригласил меня выпить с ним. Я видел, что он уже хорошо принял на грудь, хотел еще сказать, что, может, ему на сегодня хватит, но не успел. В эту минуту из ванной вышла девушка. Совершенно голенькая. А на попке у нее, представьте себе, ужасный шрам. Такой рваный, свежий, смазанный чем-то желтым, жирным, какой-то лечебной мазью. Девушка, увидев меня, поспешила скрыться в спальне, а я не выдержал и спросил Мишу, что с ней? Откуда взялся этот жуткий шрам? И знаете, что он мне ответил? Что это его работа! Да, он именно так и сказал! Я его спрашиваю: ты что, мол, садист, что ли, девчонок портишь?! А он мне спокойно заявляет, что им это нравится.

– Вы хотите сказать, что он был извращенцем?

– А какое еще объяснение вы можете этому найти? И я так понял, что все эти шубки, духи и машины он дарил своим девушкам неспроста…

Шубину вдруг захотелось на свежий воздух. Подальше от этого противного старика, любителя посмаковать чужую личную жизнь. Он быстро попрощался и, никак не прокомментировав историю с девушкой со шрамом, ушел.

Он уже понял, что Алексей Данилович знает о шрамах ровно столько, сколько и положено знать соседу, случайно подсмотревшему интимную жизнь Бахраха. Не больше. Что он ничего не знает ни о письмах, ни о рисунках этих шрамов, ни о хирурге – Гамлете.

Нодень пойман, значит, Земцовой уже не грозит встреча с ним.

Бахрах – мертв. Катя Уткина – мертва. Гамлет – мертв. Марина Смирнова – мертва. Кто следующий? Гел? Рейс?

Он сел в машину и поехал в агентство. Оттуда он надеялся дозвониться до квартиры Гел и спокойно поговорить с Земцовой. Но автоответчик преподнес ему такой сюрприз, которого он никак не ожидал. «Юля, возьми трубку». «Это я, птичка. Отзовись». «Земцова, я знаю, что ты меня сейчас слышишь. Возьми трубку». «Я в Москве, остановился у Харыбина. Позвони». «Ты куда делась?» И все это было сказано ненавистным ему голосом Крымова! Игорю не так обидно было бы узнать о том, что Крымов в Париже и в порыве нахлынувших на него ностальгических чувств звонит сюда, в Саратов, своей бывшей пассии. Но он был в Москве, и это известие буквально ошеломило Шубина. Крымов в Москве. Земцова в Москве. А он, Шубин, снова остается в стороне. И Харыбин, этот вездесущий проныра, который непременно разнюхает, что Земцова в Москве… Он вне себя от ярости набрал номер телефона в квартире Гел, где сейчас должна была находиться Земцова. И когда он услышал ее голос, немного успокоился.

– Привет.

– Игорь? – голос у нее был сонный и очень далекий. – Рада тебя слышать. Как дела?

– Ты спишь, что ли?

– Вообще-то да. Мы с Гел отсыпаемся после тяжелого трудового дня. Сегодня я была в морге, беседовала с судебным медиком, который вскрывал Марину Смирнову. Она умерла от передозировки. Никаких следов насильственной смерти. Представляешь, мне удалось даже выкупить ксерокопии результатов вскрытия… Игорь, ты слышишь меня?

– Да, да, слышу. А что дальше?

– Надо найти Ольгу Белоконь, но в этом направлении мы пока еще не действовали. Думаю, что вечером что-нибудь прояснится. Что Фиолетовый?

– Его взяли. Недавно. Мне позвонил Корнилов. Говорит, что теперь не расплатится с тобой.

– Разберемся. Мы – свои люди. Игорь, у тебя какой-то недовольный тон. Что случилось?

– Тебе звонил Крымов. На автоответчике не хватает только ночной серенады.

– Откуда он звонил? Из Парижа?

– Из Москвы.

Он на некоторое время замолчал, давая ей возможность самой выговориться. Но и она, казалось, чего-то ждала.

– Ты знала, что он в Москве?

– Нет. Но сегодня узнала от Харыбина.

– Харыбина? Отлично. Я вижу, тебе там не скучно.

– Ты ревнуешь меня к Дмитрию?

– Да. Сначала к одному, затем к другому.

– Брось. Все это пустое. Сегодня я собираюсь сама использовать Харыбина, поэтому согласилась поужинать с ним… Но я буду не одна, с Гел…

Он слушал и не верил ни единому ее слову. И ничего не мог с собой поделать.

– Игорь, ты меня слышишь? Как Дима другой, который Бахрах? Он пришел в себя после того, как узнал, что стал наследником богатого родителя? Переехал в квартиру?

– Да. Это я привез его сюда. Я рассказывал тебе про вечеринку, помнишь?

– Разве такое забудешь. Он пригласил Лолиту.

– Вот-вот. Теперь Лолита живет у него. Думаю, что они прекрасно проводят время вместе. Ведь у Бахраха в квартире были, оказывается, деньги. Наличные. Я так думаю, что около десяти тысяч долларов. Сдается мне, что эти деньги предназначались для Рейс…

– Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, но в Рыбниковом переулке мы еще не были, а поэтому я не могу тебе сказать, имеет ли Рейс отношение к этой квартире или нет. У нее сейчас любовь. Она влюбилась в одного парня, который, представь себе, тоже ищет Гел. Все как с ума посходили и ищут ее по всей Москве. Вот и Герман сегодня объявился. Нагрянул с самого утра как снег на голову. Игорь, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, но я прошу тебя выбросить Крымова и Харыбина из головы. Да, я сама, первая позвонила Харыбину, чтобы попросить его разыскать этого судмедэксперта. Кстати, я не сказала тебе самого главного: он нарисовал мне шрам, который был на теле покойной Марины Смирновой… Ты молчишь? Думаешь о своем? Ну и черт с тобой. Знаешь, я устала оправдываться. Я приехала в Москву по делу и не вижу ничего предосудительного в том, что обратилась за помощью к своему бывшему мужу. Я чуть не отдала богу душу, когда Фиолетовый порезал меня, я потеряла много крови… А ты вместо того, чтобы поддержать меня, дуешься и сопишь в трубку. Не звони мне больше. Я устала и не собираюсь ни перед кем ни в чем оправдываться. Да, я встречусь сегодня с Крымовым в «Праге», но там будут и Харыбин, и Гел. А почему бы и нет?! Если бы ты был в Москве, мы провели бы вечер вместе. Вот, собственно, и все, что я собиралась тебе сказать…

И она положила трубку. Шубин почувствовал, как пылают его щеки. Так грубо и резко Земцова никогда прежде с ним не разговаривала. «Не звони мне больше». Эта фраза просто жгла огнем. Москва. «Прага». Крымов. Харыбин. Гел. Прекрасная компания. И Шубин впервые в жизни заплакал.

Глава 12

41. Филе женщины в винном соусе

В половине девятого Земцова и Гел, одетые в вечерние платья, сидели за столом и ломали голову над рисунками шрамов.

«5И» или «5U» – на теле Гел; «4R» – на теле Марины Смирновой; «ZА» или «2А» – на теле Кати Уткиной; «1N» или «IN» – этот рисунок предназначался для Рейс.

– Я все-таки думаю, что перед латинскими буквами стоят цифры и что перед «А» не «Z», а цифра 2, перед «N» цифра 1, а не латинская буква «I». Если бы только знать, сколько этих девушек… – Юля вертела в руках вырванные из блокнота листы с буквами и пыталась выстроить их в линию, начиная с той, на которой стояла цифра «1». – Вот смотри, получается: «1N» + «2А» + 3? + «4R» + «5U».

– Но почему ты рядом с пятеркой ставишь латинскую букву, а не русское «И»?

– Да потому, что все остальные латинские. Думаешь, так просто резать человеческую кожу? Гамлет, конечно, мастер своего дела, но кожа живая, разрез мог затянуться таким образом, что вместо заказанной буквы «U» получилась русская «И». Но это ведь тоже только мои предположения.

– Получается, что не хватает только шрама, рисунок которого начинался бы с цифры «3»? – Гел поморщила нос. – Белоконь?

– А почему бы и нет…

– Тогда убирай цифры, посмотрим, что получится. Ведь каждая цифра является, как я понимаю, порядковым номером буквы, из которого состоит слово.

– Я тоже так думаю… Но получается какая-то абракадабра. Читай: «NA…RU».

– Даже страшно себе представить, что мы так ничего и не сложим из этих рисунков… – вздохнула Гел.

– А что бы ты хотела сложить?

– Свою свободу, Юля. Мне больше ничего не нужно. Все остальное у меня есть.

– Гел, я хотела с тобой поговорить о Рейс…

– Говори.

– Помнишь, я рассказывала тебе, что Гамлет, в квартире Бахраха в тот день, когда он умер, сказал Женьке, что она пятая по счету.

– Помню.

– Между тем ее рисунок начинался с цифры «1», улавливаешь?

– Пока еще нет.

– Я вот пришла к выводу, что Бахрах, делая своим девушкам шрамы, начинал не с первой цифры, а с последней.

– То есть?

– Смотри сюда. Женька была у него последней, после того, как Гамлет сделал бы ей шрам, он погиб бы. Бахрах решил его убрать как свидетеля своих художеств. Так?

– Так.

– Но раз Женька была последней, а на рисунке ее стояла бы цифра «1», значит, начинал Бахрах с последней цифры, то есть с «5», понимаешь? Первой в его списке была ты, Гел, не забывай.

– Ты хочешь сказать, что в этом слове всего пять букв?

– Да. И что мы стоим на верном пути. И если бы Дмитрий был пораскованнее и посмышленей, он бы, увидев первый шрам – твой, Гел! – разыскал всех остальных девиц и вычислил бы это слово, ключевое слово…

– Да это все понятно. Ты мне лучше скажи, кто такой Валерий Франк, который тоже получил от Бахраха письмо.

– Но он же не сказал, кто именно его передал.

– Правильно, не сказал. Он повел себя очень осторожно и сказал, что не знает, кто этот человек. Понимаешь, я тогда растерялась, честное слово. Я думала, что он будет юлить, отрекаться от своих слов в присутствии Рейс, но он так спокойно объяснил мне, зачем ему понадобилось встретиться с Гел, что сейчас мне кажется, он не лгал…

– А что, если ему тоже Роман Георгиевич передал такое письмо? Кстати, ты не догадалась захватить его?

– Вот черт! Да оно же у меня в кармане!

Гел кинулась в прихожую и вернулась оттуда с желтым конвертом. Она вытряхнула на стол записку. Юля развернула листок и пробежала его глазами.

– Послушай, по-моему, это не почерк Бахраха… Подожди-ка, я достану настоящее письмо, то, которое Роман Георгиевич передал Дмитрию… – Юля принесла письмо и положила рядом два листа с одинаковым текстом. Почти одинаковым. – Да, тот, кто писал эту записку, старался, конечно, не хуже тебя, Гел, подражая почерку Бахраха. Но если Фиолетовому было не с чем сравнивать ее, то нам – есть…

– Если бы мы были сейчас в Саратове, то нам было бы проще… – вдруг сказала Гел таинственным голосом.

– Ты про Романа Георгиевича?

– Точно. А ты откуда знаешь, о чем я подумала?

– Да я сама жалею о том, что не удосужилась встретиться с одним, как мне теперь кажется, из главных действующих лиц этих последних событий. Роман Георгиевич. Ведь только он, я полагаю, знает, сколько таких конвертов заготовил Бахрах. Настоящих конвертов, которые он и должен был передать по просьбе Михаила Семеновича.

В дверь позвонили. Юля инстинктивно сгребла все бумаги и спрятала в свою дорожную сумку. Вечерний туалет подразумевал подходящую к одолженному ей красному платью Гел черно-красную замшевую сумочку.

– Это Харыбин. Значит, так. План такой. Ты прячешься и слушаешь наш разговор…

– Не забудь спросить его, в каком вы будете зале, чтобы я не искала вас по всему ресторану. И если он вдруг передумает везти тебя в «Прагу», то пусть скажет название другого ресторана, поняла?

– Да. Мы здесь долго не задержимся. Значит, я выхожу, выключив предварительно везде электричество, а ты, дорогуша, лишь спустя четверть часа позволишь себе выйти из укрытия и зажечь свет.

– Я все поняла. Иди, открывай… – и Гел забралась в большой платяной шкаф в прихожей.

Харыбин вошел с букетом желтых роз.

– Это тебе, Земцова.

– От Крымова, надеюсь? – она дала себя поцеловать.

– От меня, – обиженно протянул он.

Юля окинула взглядом его слегка располневшую фигуру в серой «тройке» и улыбнулась:

– Ну что, поехали? Надеюсь, все осталось без изменений? Мы едем в «Прагу»?

– Да, как и обещал.

– А в какой зал?

– Зал «Арбат» тебя устроит?

– Вполне. А где Крымов, в машине?

– Ты так и будешь пытать меня Крымовым? Высечь тебя, что ли, пока никто не видит?

– Только посмей тронуть меня пальцем… Уговор – дороже денег.

Она выключила свет и слегка прикрыла за собой дверь.

– Ты не запираешь? – услышала она удивленный вопрос Харыбина.

– У меня новый американский замок, и уж поверь мне, я умею с ним обращаться…

– Может, это и квартира твоя?

– Нет, моей приятельницы…

– Елистратовой?

У Юли подкосились ноги. Но, вовремя вспомнив, с кем она имеет дело, взяла себя в руки и быстрым шагом направилась к лестнице.

В машине Крымова не оказалось.

– Ты меня обманул? – голос Юли прозвучал довольно жестко. – Сначала ты ловил Крымова на наживку – то есть на меня, а теперь выманил меня из дома, подловив на Крымове? Харыбин, один раз я тебя простила, больше не буду… Ты куда меня везешь?

– В «Прагу», душа моя, – спокойно отозвался, устремив взгляд на дорогу, Дмитрий. – Сиди спокойно, расслабься. Я тебе сейчас такую музыку включу… А насчет Крымова не переживай. Он уже там, я надеюсь.

– Он знает, что я буду?

– Разумеется. Или ты думаешь, что он стал бы со мной по кабакам шляться?

– Ладно, поехали… А то у меня платье помнется.

Зал «Арбат» поразил Земцову своей огромной хрустальной люстрой, художественным орнаментом на потолке и особой роскошью, начиная с нежно-розовых драпировок на окнах и мягких красноватых кресел. Но не менее сильное впечатление на нее произвел сидящий за одним из круглых столиков Крымов, обнимающий за плечи пухленькую, словно сбитую из сливок, блондинку. Вот только теперь она поняла, какую опасную игру затеял ее бывший муж – полковник Харыбин. Как же возненавидела она его в эту минуту! Понятное дело, что Крымов не знает о том, что она в Москве, и уж тем более в ресторане, куда он привел эту пышку. Чувствуя, что еще немного, и она будет не в силах сдержать свое раздражение и злость, она нашла в себе силы улыбнуться и проследовала под руку с Дмитрием к столику, являвшему собой отличный наблюдательный пункт, откуда прекрасно просматривался столик Крымова.

– Ну что ж, мальчики, вы в своем репертуаре, – вторая улыбка тоже получилась вымученной, тяжелой. – Он так и будет сидеть почти спиной ко мне, обнимая эту душку?

– Этого я не могу знать. Если заметит – хорошо, а нет – так еще лучше. Вот уж тогда ты весь вечер будешь только моя. Взгляни на меню…

– Значит, они будут сидеть за своим столиком, а мы – за своим?

– Правильно. Что мы выбрали?

Но буквы расплывались перед ее глазами. Слезы досады грозили хлынуть на страницы меню.

– Вот, рекомендую. Семужка «по-старорусски». Это филе семги, замаринованное с водкой, укропом и перчиком… – Харыбин сглотнул слюну. – Борщ с ватрушкой, я думаю, тебе сейчас еще рановато. Блины с икоркой зернистой тоже вредны для твоей фигурки. А вот гурийская капустка в самый раз…

– Это с чесноком? Нет, не пойдет… Мне нельзя есть чеснок.

– Ты имеешь в виду твоего бойфренда? Или, точнее, плейбоя? Брось, он возьмет тебя и с чесноком…

– Харыбин, я тебя сейчас ударю этой вазой с фруктами. Не зли меня.

– Все. Умолкаю. Вернее, продолжаю предлагать тебе блюда. Итак, моя дорогая, дичь «по-охотничьи». Это – обжаренные сочные кусочки фазанов с вареньем из брусники и маринованными фруктами.

– Ладно, я согласна на дичь. Что еще?

– Можно заказать еще завиток «Пражский» – глазированные ломтики ветчинки, – Харыбин вновь сглотнул слюну и демонстративно закатил глаза к потолку, – фаршированные грибочками и лучком.

– Поехали дальше… – вдруг она увидела Гел. Блистательная, затянутая в одно из своих самых дорогих и шикарных платьев, она вошла в зал царственной походкой и, найдя взглядом Юлю, чуть заметно улыбнулась. Вот теперь можно было и расслабиться, и повеселиться. – Ты чего замолчал?

Юля перехватила взгляд Харыбина и поняла, что и тот заметил появление в ресторане Гел.

– «Поросенок, фаршированный по-царски»… – проблеял он, не в силах оторвать глаз от стройной фигуры Гел, ее обнаженных плеч, длинной шеи и красиво посаженной головы.

– Кто поросенок? Это ты о ком?

– Вот это баба! – вдруг откровенно и, главное, вслух восхитился Дмитрий и, схватив рукой салфетку, зачем-то принялся промокать свое лицо. – Ты извини меня… Просто я подумал, что это какая-то знаменитость… Я ее уже где-то видел.

– Это Элизабет Тейлор, – усмехнулась Земцова. – В молодости.

– Ну уж нет, – замотал головой Харыбин. – Лизке до нее далеко. Ладно, пошли дальше. «Язык заливной под соусом с хреном…»

Между тем Гел села за свободный столик, и перед ней тотчас же вырос официант. Она ему что-то сказала, и тот, улыбнувшись, кинулся исполнять ее заказ или просьбу.

– Уверен, она заказала водку и соленый огурец, – внезапно сказал Харыбин.

– Но почему?

– Да потому, Юля Земцова, что жизни ты не знаешь и в людях не разбираешься. Это же иностранка, разве не видно? Посмотри, как раскованно она себя держит. И вообще, она пришла одна!

– Возможно, она ждет кого-то… И почему она должна заказывать именно водку с соленым огурцом? – Земцову это предположение возмутило почему-то больше всего.

– Да потому, птичка…

– Не называй меня птич…

– Ах, да, извини, так называл тебя Крымов. Не буду. Так вот. Водка с соленым огурцом для них– экзотика. Бьет по шарам сразу. А ты думаешь, зачем еще ходят в подобные заведения? Поросят, что ли, есть? Водку пить!

И тут Земцовой был нанесен еще один удар. Она, слегка повернувшись, вдруг поняла, что и Крымов тоже уставился на Гел. Теперь стриптизерша находилась под перекрестным огнем сразу двух мужчин. Каково же было ее изумление, когда официант, приблизившись к Гел, составил с подноса на стол графинчик с водкой и тарелку с большим соленым огурцом! Склонившись почти к самому лицу Гел, он спросил ее, вероятно, не желает ли она, чтобы огурец порезали, на что Гел отрицательно покачала головой. Быстрым движением плеснула сама себе в рюмку водку, выпила залпом и с хрустом – или Юле показалось, что она услышала этот сочный хруст?! – откусила огурец.

– Ну и ну… – Харыбин даже побледнел, когда увидел все это. Даже самые смелые его предположения относительно этой дивы оправдались: надо же, на самом деле, водка и соленый огурец. – У меня нет слов, а у тебя?

Но Юля не успела ответить, потому что после ухода официанта рядом со столиком Гел возник Крымов. Больше того, он бросился ее обнимать, словно они друзья и не виделись сто лет. Юля перевела взгляд на Харыбина – его лицо пошло красными пятнами.

– Слушай, Земцова, ущипни меня. Он что, всех баб на свете знает? Смотри, он обнимает ее…

– Если ты сейчас же не закажешь мне язык с хреном, дичь и большой кусок торта, я разобью графин о голову этой красотки. Ты зачем меня сюда пригласил, чтобы глазеть на другую женщину? Мало того, что ты устроил мне встречу с Крымовым, который притащился сюда с этой плюшкой, так теперь еще вы словно с ума посходили из-за этой…

– Извини. Официант! – Харыбин, словно очнувшись, подозвал одетого в униформу официанта и сделал заказ. – Юля, ты меня извини. Но эта женщина для меня не просто женщина, она – произведение искусства. Ты же сама видишь…

– Я только вижу, что они целуются с Крымовым, как старые друзья, на глазах этой блондинки…

Да посмотри же сюда, заклинала она Крымова, сгорая от любопытства и в предвкушении предстоящей сцены с блондинкой.

– Нам язык, капустку… Нет, капустку нам не надо, раз она с чесночком. Значит, язык, дичь, а на десерт – торт и персики. А еще вино…

Когда официант удалился, Юля, играя пустым хрустальным бокалом, вдруг тихонько засмеялась. Она вдруг поймала себя на том, как же ей легко сейчас даже при той ситуации, которую подстроил специально для нее Харыбин. Вот что значит никого не любить и быть свободной. Любовь – это несвобода. Это болезнь. Это приступы ревности, ярости, бешенства наконец. А раз ничего этого она сейчас не испытывает, глядя на то, как Крымов целует пальчики Гел (ну конечно же, они знакомы еще по Саратову; разве мог Крымов пропустить такое сокровище, как эта чудесная длинноногая стриптизерша!), значит, она здорова от любви. От этой удивительной легкости кружилась голова. Хотелось подойти к Крымову и просто по-дружески похлопать его по плечу, сказав: а вот и я, привет, какая неожиданность… Но вместо этого Крымов сам подошел к ней, и глаза его округлились от удивления. Он, оставив наконец в покое Гел, хлещущую водку и хрустящую огурцом, подошел к Харыбину, которого заметил, и, когда понял, кто сидит напротив него, даже отшатнулся, как от привидения.

– Ну и сволочь ты, ну и подлец… – Крымов, вполне трезвый, но почему-то сильно бледный вдруг, взял слегка опешившего Харыбина за грудки и сильно встряхнул его. Затем отпустил и, воспользовавшись его замешательством, схватил со стола бокал с минеральной водой, выплеснул ее в лицо Дмитрия. Все произошло очень быстро, как в лихо прокрученной киноленте. Прекрасный кадр. После этого склонился над головой оторопевшей Юли и запечатлел на ее щеке долгий и нежный поцелуй.

– Господи, какая неожиданность. Как я по тебе соскучился. И надо же… Поверь, это он специально подстроил. Он сам назначил мне здесь встречу и знал, что я приду не один, и ничего, ты понимаешь, ничего не сказал, что ты в Москве, что придешь сюда…

– Женя, не извиняйся. Садись… – вместо того, чтобы по-женски истерично, кривляясь, отправить Крымова к своей пышнотелой спутнице или к Гел, Юля спокойно, по-дружески пригласила его за их столик. – Я тоже ужасно рада тебя видеть. Как ты? Давно в Москве? По делам?

Вопросы были обычные, легкие, как и воздух вокруг их троицы.

– Юлька, я давно в Москве. Действительно по делам. И представь себе, некоторые дела мы делаем с твоим бывшим мужем. А ты, Харыбин, еще ответишь мне за сегодняшний вечер.

Харыбин лишь хитро улыбнулся, словно и не его вовсе только что держали за грудки и трясли, как августовскую сливу.

– Да брось. Все в порядке, – она ласково погладила Крымова по руке. – И даже если он захотел столкнуть нас лбами, у него все равно ничего не получилось. Я думаю, что мы оба должны поблагодарить Диму за столь прекрасную встречу, не так ли?

– Харыбин, – Крымов посмотрел на него злыми глазами и покачал головой. – Слушай ты, мерзавец, а пошел бы ты к такой-то матери и оставил бы меня с Юлей. Поверь, нам с ней есть о чем поговорить, ведь так, Юленька?

– Женя, ты ведешь себя по-хамски по отношению к той даме, с которой пришел.

– Значит, так. Объясняю. Эта дама – не моя.

Я всегда знала, что ты спишь с чужими женами.

– Мне все равно, – пожала плечами Юля.

– Но она действительно не моя. Она вообще… ничья. Это Харыбин попросил меня об одном одолжении и даже пообещал накормить ужином в «Праге», если я разыщу женщину по фамилии Белоконь. Вот я и расстарался…

Юля метнула взгляд на Харыбина. Харыбин просит Крымова найти Белоконь, ту самую Белоконь, которая до зарезу нужна им с Гел, и обставляет встречу таким образом, чтобы она, Земцова, подумала, будто Крымов пришел в ресторан с женщиной. Она все еще не верила в свое счастье.

– Харыбин, подлый, это на самом деле та самая Белоконь? – спросила она.

– А ты откуда знаешь про нее? – в свою очередь поинтересовался Крымов.

– Да потому, что это я попросила его найти эту женщину. Она нужна мне по моему делу. Мальчики, как же вы меня утомили своими розыгрышами. Познакомьте меня немедленно с ней, а сами занимайтесь, чем хотите и кем хотите.

– Ты хочешь отдать своего Крымова на растерзание этой брюнетке? – Харыбин сощурил глаза. – Признавайся, не жалко?

– Нет… Кстати, Женя, а кто эта очаровательная девушка? – она кивнула в сторону Гел, дымящей сигаретой.

– А… – вот сейчас Крымов выглядел немного растерянным. – Это одна моя хорошая знакомая.

– Актриса? – поинтересовался хихикающий Харыбин. – Иностранка?

– Да нет… Мы познакомились с ней еще в Саратове. Очень красивая девочка, я знал, что она далеко пойдет.

– В каком смысле? – теперь уже спросила Юля. – Ты хочешь сказать, что успел за пару минут все узнать о ней?

– Нет, конечно… Просто сам факт, что она в Москве, в «Праге»… и так прекрасно выглядит, я думаю, говорит о многом. Вот только непонятно, как может такая девушка ходить по ресторанам одна.

– А как ее зовут?

– Галина. Галина Елистратова.

Теперь напрягся Харыбин. Его уши ловили каждое произнесенное рядом с ним слово. При упоминании фамилии Гел он выпрямился и шумно вздохнул.

– Крымов, мы с тобой облажались, – произнес он упавшим голосом.

– В каком смысле?

– Елистратова – это та самая девушка, у которой сейчас живет Земцова. Они подруги и заявились сюда вместе. Ты понял?

Теперь Крымов перевел удивленный взгляд на притихшую Земцову.

– Это правда?

– Да. Гел – моя подруга. Что дальше?

– Тогда почему же она сидит одна?

– Захотела и сидит. Еще вопросы будут?

– Ты как будто злишься… Юля, что за тайны? Вы с ней еще кого-то ждете?

– Да нет. По-моему, все в сборе, и теперь каждый может получить все, что хочет.

– А именно?

– Мы с Гел хотели бы познакомиться с Олей Белоконь. Харыбин вот мечтал поужинать со мной. А ты, я вижу, был бы не прочь заполучить себе на этот вечер всех нас троих, не так ли?

– Я понял, – сказал Харыбин. – Она предлагает всем нам сесть за один стол и поужинать. Правильно?

– Да, это именно то, что всех бы устроило. Причем это надо организовать как можно скорее, пока Гел не напилась.

А Гел между тем, действительно, выпив подряд две рюмки водки, захмелела и повеселела, расслабилась и теперь сидела, устремив задумчивый взгляд в окно. Она походила на человека, наконец-то попавшего в свою родную стихию, в свой привычный и греющий душу мирок. Во всяком случае, вид у нее был крайне довольный и умиротворенный.

– Гел! – позвала ее Юля и жестом пригласила присесть за их с Харыбиным столик. – Ге-е-эл!

Гел обернулась и, встретившись взглядом с Земцовой, удивленно вскинула брови. Она не успела отреагировать на столь неожиданное приглашение, как рядом с ней оказался Крымов. Он подал ей руку и подвел к столику, возле которого уже суетился официант, сдвигая столы, чтобы объединить компанию, состоящую теперь уже из пяти человек: Крымов, Белоконь, Гел и Юля с Харыбиным. Улучив момент, Юля успела спросить у Крымова, как ему удалось найти девушку и каким образом он заманил ее в ресторан. Но в ответ она получила лишь улыбку: Крымов оставался верен себе и не собирался раскрывать свои профессиональные и человеческие тайны. Но та ли это Белоконь?

Крымов между тем церемонно всех перезнакомил. Оля Белоконь, смущенная тем, что вместо обещанного ей Крымовым ужина вдвоем она оказалась чуть ли не в центре внимания незнакомой ей компании, сидела тихо, изредка прикладываясь к минеральной воде, и во все глаза смотрела на сидящую напротив нее шикарную девицу по имени Гел. Крымов, неожиданно нагрянувший в их женский клуб «Чайка», где Оля вела кружок хорового пения, буквально вывел ее из равновесия своим появлением. Осыпав комплиментами ее крохотный, состоящий из семи женщин, хоровой коллектив, исполняющий старинные песни и рыцарские баллады в сопровождении двух гитар, мандолины и бубна, Крымов вдруг признался ей в любви и как-то очень быстро уговорил ее провести с ним вечер в ресторане «Прага». Красивый и решительный, Крымов покорил ее своей раскованностью и хлещущим из него жизнелюбием, а потому Оля, недолго думая, согласилась. Дома ее ждали муж и маленькая дочка, но даже это обстоятельство не остановило ее в своем решении провести вечер в обществе шикарного молодого мужчины, и уже спустя полчаса после знакомства с Крымовым она, заехав домой и переодевшись в вечернее платье, сидела у него в машине и слушала его милую болтовню. Она не собиралась изменять мужу, во всяком случае это не входило в ее планы. И, лишь оказавшись в ресторане и выпив немного шампанского, вдруг поняла, что появление в ее жизни этого необыкновенного и яркого человека не случайно и что эта встреча если не перевернет ее тихую семейную жизнь, то хотя бы заставит немного взбудоражить ее как женщину. А почему бы и нет? И вдруг эти люди, этот мрачноватый, так нескладно говорящий и пытающийся пошутить мужчина по имени Дмитрий, очаровательная и милая девушка Юля и шикарная Гел. Кто эти люди и что их объединяет?

На столе появились блюда. Крымов, выступив в роли затейника, принялся разливать напитки и шутил напропалую, пытаясь рассмешить оробевшую Олю и слегка растерянную Юлю. И только Гел с Харыбиным вели себя так, словно ничего особенного не произошло, и от души смеялись над анекдотами Крымова, запивая их водкой и закусывая поросенком и заливным языком. И вот, когда застолье было в самом разгаре, до Оли с большим опозданием дошло, что она находится в обществе совершенно незнакомых ей людей. Она уже несколько раз поймала на себе довольно странные взгляды, которые бросали на нее Юля и Гел, но вот характера этих взглядов и их явно повышенного к ней интереса она определить так и не сумела. Ей в голову полезли самые нехорошие мысли: а вдруг ее пригласили сюда специально для того, чтобы, напоив и накормив, склонить к групповухе? А что, если эта Юля и Гел – лесбиянки? И кто такой Крымов? Она уже разобралась, что Юля и Крымов – хорошие знакомые, даже, может быть, друзья, которые неожиданно встретились в Москве и теперь ужасно этому радуются. Гел и Крымов – тоже старые знакомые, но не такие близкие, как с Юлей. Харыбин и Крымов – точно друзья, и Крымов, приехав из Парижа, поселился у Дмитрия дома. Гел и Харыбин видят друг друга впервые, но это не мешает им веселиться и пить на брудершафт. Юля и Харыбин, похоже, бывшие супруги, которым доставляет сомнительное удовольствие напоминать об этом друг другу. Гел и Юля – подруги. Спрашивается, зачем было Крымову приглашать сюда Олю, зная о том, что здесь и без нее будет весело? Какую роль они решили отвести ей, совершенно чужому человеку, вырванному из привычного теплого мирка своего хорового кружка и семьи? Она вдруг вспомнила, как крадучись переодевалась у себя в спальне, собираясь в ресторан, пока ее муж кормил на кухне дочку. Она, уходя, лишь бросила: вернусь поздно. И все! Ради чего? И тут вдруг случилось нечто неожиданное: Юля смахнула рукой со стола фужер с вином. Да так лихо, что вслед за вином на платье Оли Белоконь пролился соус из соусника. Оля не знала, как себя вести: разозлиться или придать этому происшествию характер шутки. Юля, тотчас вскочив и с ужасом уставившись на огромное пятно – розоватое, припорошенное тертым хреном, схватила Олю за руку и потащила в женскую уборную, бормоча извинения и делая какие-то знаки вмиг протрезвевшей Гел. Через минуту Оля, Гел и Юля уже стояли возле большой круглой раковины и пытались носовыми платками с помощью воды смыть пятно. И так случилось, что платье Оли намокло почти до груди.

– Девочки, что происходит? Что вы делаете? Вы хотите, чтобы я ушла? Так я уйду… – Оля была готова заплакать от досады и страха. – Я не стану мешать вам. И вообще, я Крымова не знаю. Он приехал сегодня ко мне в клуб…

– Какой клуб? – внезапно резко спросила Гел, и Оля вдруг поняла, что девушка совершенно трезвая. – Клуб «Чайка»?

– Да… – побледнела Оля. – А вы откуда знаете?

– Оля, снимите платье, пожалуйста, – попросила деловым тоном Юля и даже отошла в сторону, чтобы не мешать ей. – Это очень важно.

– Что-о? Это еще зачем? Вы что, с ума сошли? Зачем мне снимать платье?

– Ничего не бойся, – сказала Гел. – Мы не хотим тебе зла. Мы только посмотрим на тебя, и все.

– Но зачем? Что я вам сделала?

– Если окажется, что ты не та Ольга Белоконь из «Чайки», то мы отпустим тебя и даже дадим денег на новое платье и на такси.

Ольга смотрела на них широко раскрытыми глазами. Вся ее жизнь промелькнула сейчас перед ней, как размытый групповой снимок. И только одно лицо, лицо мужчины задержалось в ее сознании на несколько секунд. Она испугалась. А ведь прошло уже столько времени, как ее никто не беспокоил.

Судорожными движениями она стянула с себя мокрое платье. Она уже знала, зачем ее заставили раздеться. Но они ничего не увидят и не узнают. Потому что она давно уже начала новую жизнь и сделала все возможное, чтобы ничто не напоминало ей о ее прошлом. Дрожащая, мокрая, она, прижимая к груди платье, повернулась спиной к Гел и замерла, ожидая дальнейших приказаний. Она почувствовала, как чья-то рука осторожно приспустила резинку трусиков. Значит, она не ошиблась, и эти две милые с виду девушки действительно заманили ее с помощью Крымова сюда не просто так. Они от Бахраха.

Гел с Земцовой с ужасом смотрели на большую розовую заплатку чуть пониже поясницы Белоконь. Она уничтожила шрам. А ведь он был, и был именно на том самом месте, где ставил свое клеймо всем своим девушкам Михаил Семенович.

– Оля, где твой шрам?

– Какой шрам? – на всякий случай спросила Белоконь, все еще надеясь на чудо, на то, что все то, что сейчас происходит с ней, никак не связано с самыми постыдными страницами ее жизни.

– У тебя здесь, – Гел довольно бесцеремонно ткнула пальцем в розовое пятно на ягодице Белоконь, – был шрам. Ты свела его? Зачем? Тебя кто-то просил это сделать?

– Нет.

– Тогда зачем же ты его вывела? – теперь звучал голос Юли.

Гел в это время задрала подол своего платья и, обойдя Ольгу, продемонстрировала ей свой шрам.

– Теперь понимаешь, кто мы?

– Но что вы хотите от меня?

– Расскажи про свой шрам и каким образом он оказался на твоей заднице. Бахрах мертв, так что можешь говорить спокойно, ничего не опасаясь.

– Мертв? – воскликнула Ольга и тотчас поняла, что выдала себя этим эмоциональным порывом. – А что с ним?

– Инсульт, – коротко ответила Земцова. – Так это он тебе сделал шрам? При каких обстоятельствах?

– Это не он. Это другой человек, но его действительно нанял Михаил Семенович, – слезы выступили на глазах Ольги. – Его звали…

– Гамлет?

– Да. Но если вы все знаете, тогда зачем же меня пытаете? Я хотела все забыть, забыть… Я вышла замуж…

– Но люди Бахраха продолжали навещать тебя, и ты подписывала документы?

– Да… Все так. Но что вам нужно от меня?

– Мы хотим, чтобы ты нарисовала нам рисунок твоего шрама, – сказала Юля. – Ты помнишь его?

– Да там помнить нечего… У вас есть ручка?

– Это тебя устроит? – Гел протянула ей губную помаду. – Нарисуй на зеркале.

И Ольга, словно находясь под гипнозом, вывела красным: «3U». И тут же увидела, как изменились лица обеих девушек. С них словно стерли напряжение и раздраженность.

– Три. Отлично, – сказала Гел. – Спасибо. Теперь никто не сможет потревожить твой покой. Ты свободна, Ольга.

– Вы тоже из Саратова? – она еще не верила в услышанное.

– Да. Но тебе лучше забыть все то, что произошло сегодня и тогда, давно… Не так ли?

– Ответь мне только, – вдруг сказала Юля, – как случилось так, что ты, нарушая все условия своего устного контракта с Бахрахом, посмела выйти замуж?

– Просто вышла, и все. Когда я познакомилась с Антоном, то поняла, что если не выйду за него замуж и не рожу ребенка, то сойду с ума от страха. Ведь если вы все знаете, то должны понять меня. Я постоянно жила в ожидании расплаты… – Она уже рыдала. – И мне, если честно, было тогда все равно, что со мной будет. Главное было заключено в Антоне. Вы, наверное, удивитесь, но я рассказала ему обо всем. Мы продали квартиру, которую купил для меня Бахрах, и купили другую, в другом районе Москвы. И лишь единственный пункт моего контракта, как вы говорите, с Бахрахом, который я не нарушила, был тот самый клуб «Чайка», где я должна была работать руководителем хорового кружка.

– Это Бахрах тебя туда определил?

– Нет. Когда я приехала в Москву, то сначала вообще не знала, чем мне заняться. Деньги были, но я не могла сидеть без дела. И вот тогда-то я и записалась в этот клуб. Первое время работала там бесплатно, пела в ансамбле, а потом мне предложили место руководителя хоровой группы, и я согласилась.

– И ты уведомила об этом Михаила Семеновича?

– Конечно! И он обрадовался. Сказал, чтобы я находилась там все то время, пока мы с ним работаем. Хотя никакой работы не было. Лишь приезжали какие-то люди с кожаными папками, набитыми документами, которые я должна была подписывать.

– Ты не догадывалась, что это за документы?

– Догадывалась. Я же не вчера родилась. Думаю, что он сделал меня директором какой-нибудь фирмы, через которую проводил деньги. Если не нескольких фирм…

– Он говорил тебе, когда ты будешь свободна?

– Да, конечно. Ко мне должен был приехать один человек, фотография которого все это время находилась у меня… Точнее, две фотографии. И я должна была отдать ему конверт.

– А что в нем? Он у тебя, этот конверт?

– Да… У меня. Но только… Словом, я вскрыла его. Вернее, это не я, а Антон. Когда я ему все рассказала, он испугался и сказал, что тот человек, который должен был прийти ко мне и которого я узнаю по фотографии, может быть убийцей… То есть он должен будет убить меня, как свидетельницу махинаций Бахраха. И тогда я позволила ему вскрыть конверт. Можете себе представить мое удивление, когда там я прочла всего одну строчку…

– Что там было написано? Ты помнишь? – Гел в нетерпении сжала свои кулачки. – Ну?

– Там написано: «Катя Уткина. Садово-Сухаревская, 28, кв. 81».

– Вот и все! – вздохнула с облегчением Гел. – Все. Круг замкнулся. Ты молодец, Оля Белоконь. А теперь мы с Земцовой должны извиниться перед тобой. Мы были так бесцеремонны…

– Да уж… – Ольга стояла перед ними почти голышом и дрожала всем телом. – Девочки, мне бы выпить. Я совсем замерзла… Да и накинуть что-нибудь на плечи не мешало бы…

– Тебе нравится мое платье? – вдруг спросила Гел, сверкая глазами.

– Да, но…

Гел быстро, через голову стянула с себя платье и бросила его в руки оторопевшей Ольги.

– Надевай, а я что-нибудь придумаю. Юля, – она обратилась к Земцовой, – ты не могла бы съездить с одним из твоих ухажеров за платьем ко мне домой?

– Да, конечно, но как ты-то, Гел?

– Я без одежды чувствую себя, может, даже уютнее. Или ты забыла, кто я?

Ольга, мало что понимая из этого разговора, надевая платье Гел, продолжала смотреть на нее удивленными глазами. Ей казалось, что в этот вечер с нее вместе с мокрым и грязным платьем сорвали нечто большее, что так мешало жить и дышать…

Юля между тем, отлучившись на минуту и вернувшись с одолженной у администратора на время шелковой розовой скатертью, помогла Гел закутаться в нее и проводила их в зал, где Гел с удовольствием выпила с немного пришедшей в себя Ольгой Белоконь и Харыбиным. За те сорок минут, что отсутствовали Земцова с Крымовым, поехавшие за платьем для Гел (Крымов держал в подземном гараже Харыбина старенький «Мерседес», которым пользовался, когда приезжал в столицу), Ольга успела согреться и привыкнуть к мысли, что теперь ее жизнь, начиная с этого момента, пойдет по-другому. Она так радовалась своему внезапному освобождению, что не заметила, как побледнело лицо Гел, не сводящей взгляда с сидящего напротив нее за соседним столиком мужчины. Харыбин, объевшись, отвалился на спинку стула и теперь с трудом боролся с одолевавшим его сном. Он успел смириться с мыслью, что его планы по части того, чтобы рассорить Земцову с Крымовым, потерпели крах, а потому ему ничего другого не оставалось, как ухаживать за Гел, закутанной в скатерть, и переодетой в ее платье Ольгой. Он сам себе напоминал пловца, который то уходил с головой в теплую морскую воду (это был сон), то выныривал, чтобы вдохнуть свежего воздуха (это были очаровательные женщины). Он протрезвел и окончательно проснулся лишь после того, как Гел вдруг тронула его за рукав и спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Слушай, Харыбин, как ты думаешь, я сумасшедшая или нет?

– А в чем дело, Гел?

– Дмитрий, ты веришь в телепортацию?

– Чего-чего? Гел, по-моему, ты сегодня много выпила. Какая еще, к черту, телепортация? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду перемещение тела. Мгновенное перемещение тела из одного места в другое.

– Нет, не верю.

– Тогда как же можно объяснить, что я сейчас, думая о Земцовой и о том, кого она оставила дома, вдруг увидела этого человека за соседним столиком?

Харыбин резко повернулся и тоже побледнел.

– Не может быть.

– Может, Дима, может.

За соседним столиком сидел Шубин.

Харыбин даже присвистнул от удивления.

– А ты говоришь, что не веришь, – усмехнулась Гел. – Хорошо бы узнать, сам-то он понимает, что оказался в Москве? Или думает, что он пьет вино в каком-нибудь из саратовских кабаков?

– Хочешь сказать, что это ты вызвала его работой своей мысли?

– Разумеется. У меня знаешь какое сильное биополе?

– Я не сомневаюсь, Гел. Твое мощное биополе заставляет трещать по швам мои брюки, прошу простить за грубость и натурализм, – ответил Харыбин мрачно, после чего встал и направился к Шубину. – Привет, Шубин.

И чуть позже, похлопав Игоря по плечу:

– Гел! Он из плоти и крови. А ты не могла бы поработать еще и вызвать сюда Земцову?

– Я уже вызвала, – спокойно ответила Гел. – Она будет здесь с минуты на минуту.

Шубин два часа тому назад спустившийся с трапа самолета, за полтора часа доставившего его из Саратова в Москву, еще находился под впечатлением перелета и того факта, что он уже в «Праге», сидит за столиком и пьет коньяк. Он, сначала никем не замеченный, оказался свидетелем той сцены, во время которой Юля опрокинула на платье незнакомой ему блондинки вино и какой-то соус. Он видел, как три женщины покинули зал и направились, судя по ситуации, в туалетную комнату. Не мог не видеть он и того, как Земцова довольно скоро вернулась оттуда и, сказав Крымову что-то на ухо, вместе с ним покинула ресторан. Но, насколько он понял, ненадолго, потому что Харыбин довольно громко произнес, обращаясь к Крымову: «Мы ждем». Пухленькая и симпатичная блондинка вернулась в зал почему-то в платье Гел, а сама Гел была завернута в розовый шелк, очень похожий на портьеру. Из этого Шубин сделал вывод, что Юля отправилась в сопровождении Крымова на квартиру Гел, чтобы привезти ей платье. В сущности, все было шито белыми нитками. И если учесть, как светились лица и Земцовой, и Гел, когда они вернулись с блондинкой из уборной, то можно было предположить, что блондинка и есть та самая Ольга Белоконь – последнее звено в цепи девушек Бахраха, о которой Земцова упоминала в своем телефонном разговоре. И опрокинутое вино, безнадежно испортившее ей платье, – не что иное, как попытка оголить тело Белоконь, чтобы увидеть шрам. «Думаю, что вечером что-нибудь прояснится», – эти слова принадлежали Земцовой, когда она, говоря сегодня с Игорем по телефону, упоминала Ольгу Белоконь. Значит, прояснить этот вопрос ей помогли эти двое – Крымов и Харыбин. Вот что она имела в виду, когда говорила: «Сегодня я собираюсь сама использовать Харыбина, поэтому согласилась поужинать с ним… Но я буду не одна, с Гел…» Выходит, она не обманула его, и ее свидание со своим бывшим мужем в ресторане так же, как и появление здесь Крымова, связано прежде всего с ее работой и желанием как можно скорее завершить начатое дело Бахраха. Значит, своими невольными упреками и ревностью, которую ему было довольно трудно скрыть, разговаривая с ней, он на самом деле причинил ей боль. А ведь она в Москве провела большую работу, рисковала жизнью и даже встретилась лицом к лицу с самим Ноденем! Шубину было стыдно теперь и за свой импульсивный поступок – это неожиданное появление в Москве, да еще в ресторане «Прага», где у Земцовой было назначено свидание с Харыбиным. Получается, что он, бросившись в аэропорт, чтобы успеть на ближайший московский рейс, преследовал единственную цель – проследить за Земцовой, чтобы удостовериться в том, что она не лжет. Это ли не оскорбительно для такого человека, как Юля? Как она отреагирует на его появление?

Он вздрогнул, когда к нему подошел Харыбин и зачем-то похлопал по плечу. Крикнул Гел, что он, Шубин, из плоти и крови. Вероятно, Гел, узнав его, настолько сильно удивилась, что попросила выяснить Харыбина, не призрак ли это сидит за столиком. Они выпили, им весело. А ему грустно. Он совершенно раскис. А ведь он раньше таким не был. Он всегда был сильным. Даже тогда, когда Юля жила с Крымовым, когда любила его до беспамятства. Интересно, а что она испытывает к нему сейчас?

– Шубин, ты здесь пасешь Земцову?

Как всегда грубо, но точно, не в бровь, а в глаз. Он такими же словами объяснит появление Шубина в Москве и Земцовой, когда она вернется.

Быть может, поэтому Игорь встал и, стараясь выглядеть беспечным, подошел к Гел и поцеловал ей руку.

– Гел, ты великолепна. Тебе так идет розовое.

В самом деле, а почему бы не приударить за Гел?

– Спасибо, Игорь…

Гел была мало знакома с Игорем, но узнала его сразу. И почему-то, увидев его в ресторане, сразу вспомнила похороны Бахраха. На фоне одутловатых рож сомнительных личностей, которые притащились на похороны некогда столь могущественного и влиятельного человека, каким был Михаил Семенович в расцвете своей карьеры и бизнеса, да и на фоне бледных и вытянутых физиономий Дмитрия Бахраха и Германа, румяное и свежее лицо Игоря Шубина Гел выделила сразу. И оно понравилось ей своей открытостью. Шубин являл собой тип настоящего мужчины, порядочного, сильного и волевого. За спиной такого мужчины любая женщина почувствовала бы себя защищенной. А это было как раз то, чего так не хватало Гел, уставшей играть роль сильной женщины. И вдруг словно кто-то напомнил ей слова другого мужчины: «Господи, как же все это смешно. Нелепо. Глупо. Я хочу тебя, Гел, понимаешь? Но еще больше я хочу взглянуть, что в этом конверте… Я провел долгое время без женщины, и вот теперь здесь, в этой гостиной, я чую запах настоящей женщины. Я умираю от желания».

Гел тряхнула волосами, отгоняя непрошеные мысли.

– Ты сядешь за наш столик? – Гел положила свою холодную ладонь на теплую руку Игоря и даже зажмурилась от удовольствия. Ведь Шубин был реальнее всех! – Садись, сейчас приедет Юля, привезет мне платье… У нас тут случился один конфуз – она пролила вино на платье Оли. Знакомься, это – Оля Белоконь. – И сразу же: – Ты соскучился и прилетел сюда, чтобы сделать ей сюрприз? – Гел улыбнулась, показывая белоснежные зубки. – Везет же Земцовой, вокруг нее вьется так много мужчин… А я вот всех разгоняю, как ветер тучи… Я боюсь вас, мужчин. И тебя, Шубин, и тебя, Харыбин. Про Крымова вообще молчу. Кстати, никто мне не скажет, чем он занимается?

– Он – писатель, разве вы не знали! – воскликнула Оля, радуясь тому, что может сказать что-то о Крымове. – Живет в Париже, но часто бывает в Москве по своим писательским делам. Могу себе представить, какая у него интересная жизнь.

– Лев Толстой, – кивнул головой захмелевший Харыбин. – Или Ремарк.

– Вы просто завидуете ему, – вдруг осмелев, произнесла Ольга и покраснела. – А он мне, если честно, так понравился…

– Как он нашел вас, Оля? – вдруг спросил Харыбин.

– Он? – Ольга покраснела еще больше, а на лбу ее выступила испарина. – Случайно… – И, обращаясь к Гел: – Мне пора домой, поздно уже…

– Думаю, тебе не следует торопиться. – Гел говорила с ней ласково, совсем не так, как разговаривала в туалете, где показалась Оле чуть ли не преступницей с замашками уголовницы. – Посиди, выпей, поешь, смотри, как здесь много всего вкусного…

– Нет, мне пора. Я вот думаю, как тебе вернуть платье. Куда привезти и когда? Назначь время…

– Оля, платье – твое, – сказала Гел серьезным тоном. – Это – мой подарок тебе. Кроме того, – она достала из сумочки несколько долларовых сотенных купюр и протянула ей, – это тоже тебе. За причиненный моральный ущерб. Мне до сих пор стыдно за свое поведение.

Харыбин и Шубин наблюдали за ними молча, ничего не понимая. Разве что Шубин мог догадываться об истинном положении вещей. Он даже успел себе представить, как Ольгу вынудили в туалете показать свой шрам. Конечно, за такое испытание положена награда. Но Ольга отказалась.

– Гел, мне ничего от вас не надо. Это я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Спасибо и до свидания. Или даже прощайте. Ведь никому не известно, встретимся ли мы когда-нибудь или нет.

Ты еще, подружка, не знаешь, как погибли остальные девушки Бахраха. Марина Смирнова. Катя Уткина. Не знаешь, что отравили Гамлета… Гел, пожав плечами, спрятала деньги обратно в сумку. Она знала, что у Белоконь есть деньги, как были они у всех, кого опекал Михаил Семенович. А потому восприняла отказ принять деньги нормально.

– А платье пусть напоминает тебе о нас, – сказала она на прощанье, встала и обняла Белоконь. – Продиктуй мне номер твоего домашнего телефона, мало ли что… И еще, деньги на такси у тебя есть?

– Да, конечно.

Гел записала телефон и адрес Ольги. Они обнялись, и Ольга, попрощавшись со всеми, ушла, шурша платьем Гел. А спустя некоторое время вернулась Земцова.

– Крымов, – она остановилась на пороге и вцепилась в его локоть. – Что со мной?

– А что с тобой, птичка? – Крымов приобнял ее и поцеловал в макушку. – Что?

– Мне кажется, что за столиком вместо Оли Белоконь сидит Шубин.

– У тебя температура, Юлечка. Пойдем… – и Крымов, глядя в упор на Шубина, прижал к себе Земцову еще крепче и повел в центр зала.

42. Nauru

– Дима, Женя, спасибо вам за Белоконь, – говорила Земцова уже на улице, когда они все вместе – Крымов, Харыбин, Гел, Шубин и Юля – вышли из ресторана в сырую, но теплую ночь. Новый Арбат переливался рекламными огнями, в мокром асфальте отражались разноцветные пятна. Пахло высаженными в клумбы цветами. Мужчины закурили.

– Шубин, ты меня удивляешь… – говорил Харыбин, затягиваясь сигаретой и не в силах скрыть своего раздражения по поводу того, что запланированная им ночь в обществе Земцовой грозит обернуться холодной постелью и пустым кошельком: весь ужин полностью был оплачен им. – Я уж думал, что ты открыл собственное агентство или что-нибудь в этом роде, а ты, оказывается, работаешь на Земцову?

– Мы работаем вместе, – поправила его Юля, прижимаясь к Шубину. – И не пытайся нас поссорить. А ты, Женечка, что такой мрачный? Хотя… можно понять: и Оля Белоконь ушла, не дождавшись тебя и не попрощавшись с тобой, и я еду ночевать к Гел. Ну надо же! Бедняжка, время идет, а ты проводишь время в обществе Харыбина. Какая досада.

Шубин, слушая ее, не верил своим ушам. Если бы ему сказали, что некогда робкая и застенчивая Земцова, влюбленная в Крымова, будет разговаривать с ним подобным тоном, он бы ни за что не поверил. Сейчас же на его глазах Земцова отказывала Крымову в самой малости: она не позволила ему даже проводить ее до квартиры Гел!

– Спасибо за ужин, Харыбин, – улыбнулась Гел. На ней был уже другой вечерний наряд, но и в нем она выглядела блестяще. – Это был просто незабываемый вечер…

– Мы могли бы его продолжить у тебя дома, Гел, – все-таки не выдержал и предложил Дмитрий. – А то как-то не очень хорошо получается. Я вас всех пригласил, угостил, а вы берете с собой только Шубина.

– Он – сама надежность, – снова улыбнулась Гел. – Он – наш телохранитель, в то время как ты и твой дружок Крымов – отчаянные и опасные ребята. И хотя возраст несколько поумерил ваш пыл, все равно, смотритесь вы вполне спортивно, а потому, сами понимаете…

– Ну что, мальчики, спокойной ночи? – Юля с благодарностью взглянула в глаза Шубину, который набросил ей на плечи свой пиджак. – Спасибо, Игорек. – И тут же, обращаясь к Крымову: – Созвонимся…

Игорь с двумя очаровательными женщинами двинулся в сторону кинотеатра «Художественный», чтобы там поймать такси, в то время как Харыбин и Крымов продолжали стоять у дверей «Праги», не зная, как им вести себя дальше.

– Подождите, – первым опомнился Крымов. – Подождите, я вас подвезу. Юля, Игорь!

Харыбин же, с усмешкой взглянув на Крымова, еще больше разозлившись, сел в свою машину и, демонстративно громко хлопнув дверью, сорвался с места, взвизгнув колесами.

А Крымову стало совестно, что он, друг Шубина и Земцовой, близкий, в сущности, им человек, своим эгоистичным поведением чуть не разрушил все то, на чем держалась их дружба. На него нахлынули воспоминания, связанные с работой в агентстве, с тяжелыми испытаниями, через которые они прошли вместе, и он не мог допустить, чтобы их троица распалась. Он уже понял, что Земцова согласилась поужинать в ресторане с Харыбиным лишь из чувства благодарности к нему за оказанную им помощь. Она говорила об этом довольно скупо, когда они ездили за платьем Гел. Харыбин помог ей разыскать какого-то судебного медика, связанного с теми делами, из-за которых Юля и приехала в Москву. Но вот что Гел ее подруга, он не знал.

И вот теперь они мчались по ночной Москве. Земцова, Гел и Шубин втроем разместились на заднем сиденье. И им было так хорошо и тепло вместе, что Крымов впервые, пожалуй, остро почувствовал свое одиночество. Да, он жил в Париже, он был богат, он работал на определенный круг людей, продавая информацию и издавая небольшие детективные повести, но не был счастлив. У него было много женщин, но не было главного – любви.

– Как дела в агентстве? – спросил он, сбрасывая с себя наваждение и пытаясь реально оценивать происходящее вокруг него.

– Мы расследуем убийство одной девушки, Кати Уткиной, – просто ответила Юля, и Крымов понял, что теперь, когда они остались без Харыбина, она сможет говорить с ним как прежде, то есть доверительно и откровенно. – Какое-то время она жила в Москве, на Садово-Сухаревской, где-то работала, кого-то любила. Ее убили у нас в Саратове. Зверски. Ограбили и убили. По подозрению в убийстве взяли под стражу ее друга, парня по имени Олег. Вот его-то мать и наняла нас. Но мы, если честно, сильно отклонились от этого дела, и наше расследование зашло слишком далеко… Вот так мы и оказались здесь. И Харыбин помог нам кое в чем…

– А я?

– А твоя помощь оказалась самой существенной. Потому что Оля Белоконь…

– Свидетельница? – подсказал Крымов.

– Она даже больше, чем свидетельница.

Крымов приготовился уже было выслушать всю историю до конца, как вдруг Земцова замолчала. Словно опомнилась, что и так произнесла слишком много.

Машина въехала во двор дома, где жила Гел, и остановилась.

– У меня есть отличный кофе, – вдруг сказала Гел и многозначительно посмотрела на Крымова, затем на Земцову и Шубина. Она словно спрашивала у них разрешения пригласить Крымова в гости.

– Пойдем, Женя…

Крымов поймал ее улыбку в зеркале, и сердце его забилось. Они звали его к себе, они доверяли ему. Вечер обещал приятное продолжение.

Гел и Юля накрывали на стол: расставляли чашки, вазочки с печеньем и конфетами. Шубин с Крымовым курили на балконе, разговаривая о чем-то своем, мужском.

– Послушай, давай напоим их кофе и уложим спать, а сами заглянем в Интернет. Мне кажется, я где-то уже слышала это слово, – говорила шепотом Гел, понимая, что Земцова не хочет, чтобы о том, ради чего они и приехали в Москву, услышал и узнал Крымов. – Может, я, конечно, что-то и путаю, но когда я произношу слово: «NAURU», то оно ассоциируется у меня почему-то с Бюшгенсом.

– Это хозяин «Черной лангусты»?

– Да. Вот если бы он был жив, то сказал бы мне, что означает это слово. Он был неплохим человеком, образованным, много чего знал, многое умел, да вот только угораздило его пришить этого Карповича…

– Я бы могла спросить о «науру» у Крымова, он тоже много чего знает, но с ним нельзя откровенничать. Это сейчас он делает вид, что просто счастлив, что находится здесь, с нами. А завтра они уже будут пить с Харыбиным, и Крымов все, что было сказано здесь, передаст ему. Они друзья, у них много общего. А еще я думаю, что Крымов крутит деньги Харыбина, отмывает их потихонечку. Ну что, вари кофе, будем звать наших мужчин. Кстати, Гел, я заметила, как ты смотришь на Шубина. Он нравится тебе?

– Мне? С чего это ты взяла?

– Ни с чего… – покраснела Юля. – Значит, мне просто показалось.

– А если бы и нравился, то что с того? Ведь он же безраздельно принадлежит тебе… – Гел дались с трудом эти слова.

– Никто и никому не может принадлежать безраздельно. Крымов вот тоже думал, наверное, что я всю жизнь буду по нему умирать, он бросил меня, женился на моей секретарше и укатил в Париж, а я, как видишь, осталась жива.

– Ты хочешь сказать…

– Шубин – свободный человек. Он мужчина, которому сильно не повезло со мной. А я – страшная эгоистка. Я самая настоящая собака на сене. Ни себе – ни людям. Он ведь был женат на моей второй секретарше, Наташе Зиме, подружке Жени Рейс… Подожди. Женя. Мы совсем о ней забыли.

– У нее все нормально, – пожала плечами Гел, которой не хотелось прерывать разговор о Шубине. – Чего о ней помнить? Это она должна звонить нам, справляться, как идет расследование. Она сейчас не в себе, потому что любит.

– Как ты жестока. Но я не об этом. Давно собиралась тебе сказать… Понимаешь, в том письме, которое мне передал Олег Хмара, был адрес Жени Рейс. Может быть, я сейчас совершаю опрометчивый поступок, рассказывая тебе о своих подозрениях, но ведь мы так и не наведались в Рыбников переулок, где должна была жить (или жила!) Женя Рейс. Но если существует этот адрес, значит, здесь, в Москве, есть квартира, оформленная на имя Евгении Рейс. И нам надо успеть до отъезда это проверить. Потому-то я и нервничала, когда оставляла вас вдвоем в моей квартире, боялась за тебя, Гел.

– Юля… Ты уж слишком… Женьке и так досталось, ее изнасиловали в бане…

– Да это все понятно, но проверить-то нужно, как ты думаешь?

– Нужно. Вот завтра утром и поедем по этому адресу.

Гел поставила турку с водой на огонь и достала с полки большую банку с молотым кофе. Раскрыв ее, вдохнула в себя крепкий аромат и покачала головой:

– Знаешь, Юля, я до встречи с тобой и не жила по-настоящему. Не умела получать удовольствия, ничего не замечала вокруг себя. Страх – это словами не передать. Страх – это паралич чувств. А ведь я никогда и ничего в детстве не боялась. Ни мышей, ни крыс, ни лягушек. Ни темноты. А теперь вот научилась бояться людей. Лучше уж жить среди крыс, честное слово.

Так, мирно помешивая длинной ложкой кофе, Гел продолжала рассказывать Земцовой о себе, о своем детстве, о своей природной смелости и бесстрашии… Потом позвали мужчин, вместе пили кофе, вспоминали со смехом Харыбина, не забыли и об Ольге Белоконь. Когда пришло время ложиться спать, Гел на правах хозяйки постелила Крымову и Шубину в гостиной – одному на диване, другому – на раскладушке, а сама с Земцовой заперлась в спальне и, дождавшись, пока в квартире установится тишина, включила негромко музыку и на ее фоне – компьютер. Гел подключилась к Интернету и в одной из поисковых систем набрала английские буквы: «nauru». Появился текст, который ни она, ни Юля прочесть на смогли, разве что уловили общий смысл. Было похоже, что Науру – это республика, то есть географическая точка. Решили поискать ее на диске «Атлас мира». На ярко-синем фоне Тихого океана появились черные четкие буквы «NAURU».

– Это острова… – Гел зачарованно уставилась на экран. – Земцова, это острова, понимаешь? Это – остров сокровищ, где Бахрах спрятал свои денежки.

– Смешно… – Юля покачала головой. Ей не хотелось верить, что Бахрах и здесь оказался неоригинален и закопал свое золото на одном из крохотных островов, расположенных между Микронезией и Полинезией.

Гел между тем читала шепотом, смешно проговаривая английские слова.

– Давай искать на русском. У меня от твоего английского уши в трубочку сворачиваются. Набирай слово… Если честно, то мне кажется, что речь идет не об острове. Не знаю, как тебе это объяснить, но у меня, когда я произношу это слово, возникают очень странные ассоциации.

– Например? – Гел оторвалась от экрана и теперь во все глаза смотрела на Земцову. – Ты – интересный человек, значит, у тебя и ассоциации должны быть интересные.

– Да уж… Слово «Науру» у меня каким-то образом связано со стиральным порошком, с мылом или чем-то чистящим. А вот почему, объяснить не могу.

– Удивила, ничего не скажешь. Поехали дальше…

В спальне было темно, и лишь ярко-синий фон экрана освещал сосредоточенные лица девушек.

– «„Науру“. Официальное название – Республика Науру. Население 10 тысяч. Столица – Ярен Дистрикт. Этнические группы – тихоокеанские островитяне 26 %, китайцы 8 %, европейцы 66 %. Языки – науруан, английский. Религии – протестанты 67 %, римские католики 33 %. Площадь 21 кв. км». Вот это страна. Крохотная, как наперсток.

На экране появился новый текст:

«Республика Науру

Закон о банках 1975 года (№ 4 за 1975 год)

Закон

Имеет цель – установить порядок лицензирования и регулирования коммерческих и торговых банков, сберегательных банков и финансовых учреждений, а также рассматривает иные вопросы, относящиеся к осуществлению банковской деятельности в Науру.

(Заверено: 24 июня 1975 года)

Принят Парламентом Науру в следующем виде…»

Гел открыла новую страницу:

В Науру деньги не отмывались

Сенсация с банком Науру, где тоже отмывались российские деньги, оказалась дутой, пишут «Московские новости». Основывается это на утверждениях зампреда ЦБ Виктора Мельникова, но уже после публикации «Вашингтон пост», которую перепечатали многие российские газеты: «Говорить об утечке в общепринятом смысле в данном случае неверно – это всего лишь денежный оборот». А о том, что этот оборот совершается именно в таких объемах (70 млрд. долларов) и именно через остров Науру, стало известно еще в мае…

– Гел, посмотри на меня внимательно. Ты видишь перед собой полную идиотку.

– Надо было раньше предупреждать. Что, опять мылом запахло? Или на этот раз шампунем?

– Гел, я не шучу. И ассоциации у меня были правильные. Республика Науру – это прачечная.

– Наконец-то вспомнила. Прачечная – это серьезно.

– Гел, остановись. Поди разбуди Шубина и пригласи его сюда. Только осторожно, чтобы не проснулся Крымов.

Шубин пришел заспанный и сердитый. Однако в купальном халате Гел он смотрелся совсем неплохо.

– В Интернете торчите. Так я и знал. Ну, что у вас там? Гел, ты бы принесла водички. Или кофе.

– Да подожди ты со своим кофе. Что такое Науру?

– Прачечная, – оживился Шубин, к изумлению Гел. Она непроизвольно поднесла палец к виску и хотела было уже покрутить им, как услышала стройную и словно заученную наизусть цитату: – «Несмотря на скандал в прессе с „Бэнк оф Нью-Йорк“ „международная прачечная“ по отмыванию „грязных“ денег работает как часы». Вот так-то вот, дорогие товарищи. Так это именно «Науру» было вырезано на прелестных попках бахраховских подружек? (Извини, Гел.)

– Да. И ведь я слышала раньше это слово… Сколько времени потрачено! – Юля от досады даже ударила кулаком по столу.

– Но ведь ты не могла знать это слово прежде, чем мы увидели все пять букв, – попыталась успокоить ее Гел. – Мы допустили одну-единственную ошибку, отправив Шубина спать с Крымовым вместо того, чтобы напрямую спросить его, что он знает о Науру.

– Да ничего, я проснулся и готов рассказать вам об этом острове. Я даже сам подумывал открыть там свой счет. Очень удобно, знаете ли. Но это шутка, конечно. У меня нет таких сумм. А вот Бахрах запросто мог…

– Но что это за остров? – Гел требовала объяснений.

– Вот принесешь кофе, тогда расскажу.

И вот за большой чашкой крепкого кофе Шубин принялся рассказывать:

– Впервые я прочел о нем в одном журнальчике. Там еще был такой подзаголовок, что-то вроде: «Фирмы-однодневки перекачивают через маленький тихоокеанский остров 70 миллиардов российских денег в год!» Я тогда настолько заинтересовался этим, что прочел статью. Вначале автор дает небольшой экскурс в историю острова. Оказывается, с начала XX века этот островок считался одним из богатейших месторождений фосфоритов. Разумеется, из-за этих самых минеральных образований у него часто менялись хозяева: японцы, немцы, австралийцы… Кажется, к 1999 году запас этих самых фосфоритов иссяк. Основная территория острова превратилась в безжизненную пустыню. Аборигены начали искать способ выжить, прокормиться, и вот этот способ нашелся. Правительство острова воспользовалось правом суверенного государства вести банковские дела по собственным законам. И так у них лихо пошли махинации с криминальными деньгами (а через остров перекачивались огромные суммы «грязных» денег), что остров стал просто идеальным местом для «отмывания» денег… Что касается российских денег непосредственно, то автор статьи приводит один пример, который меня буквально потряс. Так, один российский банк, зарегистрированный, кажется, во Владимирской области, лишь за несколько дней пропустил через себя курсом на Науру около двухсот миллионов долларов. Представляете себе масштаб?! Схема перекачки денег была отлично отлажена…

– И это все делали девочки Бахраха? И в том числе ты, Гел…

– Игорь, то, что ты рассказываешь, страшно, – до Гел только сейчас начало доходить, что ее история с «грязными» деньгами Бахраха может быть не окончена. И что даже после смерти Михаила Семеновича и ареста Ноденя могут найтись люди, которых обманул Бахрах. И они сделают все, чтобы найти тех самых подставных лиц, по сути настоящих, реальных вкладчиков, какими и являются девушки Бахраха, чтобы заставить их вернуть им украденные Бахрахом и Ноденем деньги.

Гел, сама не своя от услышанного, пошла на кухню и вернулась оттуда с бутылкой коньяку. Отпила прямо из горлышка и принялась снова искать в Интернете информацию о Науру. Шубин попросил разрешения закурить, а Юля, тупо уставившись на экран, пыталась понять, какую роль в задумке Бахраха должен был играть его родной сын Дмитрий. И ответ был только один…

– Смотрите… – на экране появилась страница с более чем недвусмысленным заголовком:

«Президента Науру сняли с должности по обвинению в отмывании денег после того, как Республика Науру не выполнила запрос правительства России раскрыть информацию о том, кому принадлежат банковские счета в Науру.

Власти США обвинили Науру в том, что более чем 400 банков Науру отмывают миллиарды долларов русской мафии. Центральный банк России также обвинил в этом финансовые учреждения Науру…»

– Игорь, мне надо поговорить с Гел, – неожиданно сказала Земцова, делая знак Гел, чтобы она вышла из комнаты. – Мы сейчас вернемся…

– Что-нибудь случилось?

– Да, мне стало что-то нехорошо…

Шубин встревожился и даже встал, словно не желая отпускать Юлю.

– Послушай, меня тошнит, меня сейчас вырвет, понимаешь?

– Ты беременна?

– Не знаю, Игорь, умоляю, не выходи из комнаты…

Гел, ничего не понимая, оказалась в ванной комнате с Земцовой.

– Тебе что, на самом деле плохо?

– Нет. Просто мне надо срочно вылететь в Саратов. Немедленно. Ты сейчас вызовешь мне такси, которое доставит меня в аэропорт, и никому ничего не скажешь об этом до самого утра. Так надо.

– Юля, что случилось? Это из-за той информации?

– Да. Гел, тебе грозит опасность, а потому самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это переждать недельку-другую в каком-нибудь спокойном подмосковном пансионате. И лучше, если тебя будет сопровождать Игорь.

– Земцова, я что-то не понимаю тебя. Зачем тебе это? Ты хочешь… отдать мне его? Но что случилось?

– Я бы сказала, если бы была уверена. Ты не забывай, что здесь Крымов и что он связан с Харыбиным. Я уже совершила ошибку, когда, прося разыскать Ольгу Белоконь, упомянула в разговоре Рыбников переулок. Харыбин уже наверняка знает, кому принадлежит эта квартира. Значит, он знает о существовании Жени Рейс. Ему будет нетрудно сопоставить, что и Оля Белоконь, и ты, Гел, и Женя Рейс – из Саратова. И он найдет то общее, что связывало всех вас между собой и привязывало, как это ни странно, к Москве. Ты просто не знаешь этого проныру… Я допускаю даже мысль о том, что сегодня или завтра он постарается встретиться с Белоконь, чтобы вытрясти из нее содержание письма, и тогда он узнает про Катю Уткину. А поскольку она убита и в Саратовской прокуратуре ее убийство связывают со смертью Гамлета, то кто знает, не подберется ли он к самому Бахраху, даже мертвому. А потом к его сыну – Дмитрию.

– Ну и что? А при чем здесь ты? Мы?

– Твоя подпись на огромном количестве документов, как и подписи всех девчонок, работавших на Михаила Семеновича, – это же прямой доступ к миллионам долларов, разве ты еще не поняла? Я должна, не привлекая к себе внимания, улететь в Саратов и встретиться там с Романом Георгиевичем и выяснить все, что он знает об этих письмах. Кроме того, он может знать что-нибудь и о новой пассии Жени Рейс, об этом Валерии Франке.

– Ты уедешь, а как же я объясню Шубину, где ты?

– Сейчас ты скажешь ему, что меня стошнило и что ты уложила меня в постель.

– Но он захочет тебя увидеть.

– Заговори его, ты сможешь… А потом уложи спать. Делай вид, что время от времени навещаешь меня в спальне.

– Земцова, ты сошла с ума. Шубин не дурак, он все поймет.

– Тогда сделаешь вид, что и сама удивлена не меньше его моим побегом. Ты – ничего не знаешь, понятно? И еще. Тебе необходимо связаться с Рейс: постарайся уговорить ее поехать с тобой в какой-нибудь пансионат. Вам надо затаиться. Номер моего сотового и агентства у вас есть. Звоните мне, если что. А мне пора. Честное слово, пора. Ой, чуть не забыла, кажется, у тебя есть телефон Белоконь?

– Хочешь ей позвонить?

– Да, я позвоню ей из аэропорта и прикажу на время уехать из города. Это даже хорошо, что ее муж в курсе, он ей и поможет. Тогда Харыбин никогда не узнает о Кате Уткиной… Вот и все, подружка.

Юля поцеловала Гел.

– Вызывай такси, а я пока быстро соберусь.

Когда Шубин вышел из комнаты, чтобы узнать, что стряслось и куда делись девушки, Земцовой в квартире уже не было. С небольшой дорожной сумкой, одетая в джинсы и свитер, она стояла внизу, возле подъезда, и поджидала такси. Она была твердо уверена, что поступает правильно. И уж теперь нисколько не сомневалась в том, что главной целью тех, кто стремился сейчас завладеть вкладами Бахраха, был Дмитрий. Бахрах-младший.

43. Синие камни

После ухода Гел Женя Рейс потеряла всякий покой. Теперь ей все в ее возлюбленном стало казаться подозрительным. Особенно его имя. Почему он не поправил ее в первый раз, когда она назвала его вместо Валерий Валентином? Посчитал, что это несвоевременно, что в постели имена вообще не играют никакой роли? Но это же смешно! А разве не смешно выглядит теперь она в его глазах? Тоже мне невеста, которая не знает имени своего жениха. Но, с другой стороны, ведь он же сам первый показал ей свой паспорт, и ей должно быть вдвойне стыдно за то, что она еще тогда не обратила внимания на его имя и фамилию. Ведь он-то от нее ничего, выходит, не скрывал. Она вдруг вспомнила его слова: «А что касается моего имени, то здесь и вовсе вышло недоразумение… Я с самого начала представился тебе Валерой. Но ты, вероятно, не расслышала и стала называть меня Валентином. Ну а если хорошенько припомнить все, то мы друг друга по имени-то ни разу и не назвали…»

Стыд обжигал Рейс, и это был стыд любви. Любовь – болезнь? Любовь – наваждение? Гел еще сказала тогда: «Околдовал он тебя, что ли?!» Да, околдовал. Он парализовал ее волю и сознание. Причем она поддалась ему добровольно, ей нравился этот паралич, это колдовство, это рабство.

Женя, уже на следующий день после визита Гел, оставшись одна, стала снова анализировать поведение своего жениха. Чуть ли не в первый день их знакомства, когда нервы ее были на пределе, она кое-что рассказала ему о себе. И даже не кое-что, а самое главное, то, что ее собираются убить. Но эти слова почему-то не произвели на него должного впечатления. Он лишь обнял ее, успокоил и безропотно отвез в «Черную лангусту», туда, где у нее была назначена встреча с Земцовой. Но разве это естественное поведение для мужчины, влюбленного в женщину? Разве не естественнее было бы выяснить все подробности ее жизни, чтобы определить степень угрозы? Однако Валера воспринял это довольно спокойно, как человек, привыкший к фантазиям своей подруги и смотрящий на все ее страхи и подозрения сквозь пальцы. Разве это не странно? А это желание жениться на ней? Ведь они почти не знакомы.

Но все эти мысли посещали Женю, лишь когда она оставалась одна. Но едва в передней слышались характерные звуки отпираемых замков, сердце ее подпрыгивало от счастья, и все страхи улетучивались при виде любимого лица и любимого голоса. Валера целовал ее в прихожей, после чего просил Женю разобрать пакеты с продуктами, среди которых ее непременно ожидал какой-нибудь сюрприз: то коробочка духов, то пакет с какой-нибудь красивой кофточкой или шалью, то просто жестяная банка с швейцарским горьким шоколадом. Нежные взгляды, которые бросал на нее Валера, не могли быть наигранными, его поцелуи, согревающие ее душу и тело, тоже воспринимались ею как искреннее выражение его чувств к ней, и только то немногое, что составляло тайну этого молодого мужчины и что изредка она прочитывала в его глазах, будоражило ее воображение и заставляло снова и снова вспоминать все то, что говорила ей о нем Гел, которая не доверяла ему и просила Женю быть предельно осторожной. Но почему? И она отвечала себе: да потому, что он тоже искал Гел в стрипбаре. И ему тоже кто-то принес письмо. Вот только непонятно, почему он открыто сказал об этом Гел. Неужели ему действительно нечего перед ними скрывать, и что сам факт того, что ему принесли это письмо, он воспринял с не меньшим удивлением, чем Гел и Рейс? Женя вся извелась, думая об этом и пытаясь, оставшись одна в квартире, найти хотя бы один след, ведущий в Саратов, к Бахраху или Роману Георгиевичу. Может быть, это будет какой-нибудь документ или фотография? Но все альбомы с фотографиями, которые Валера содержал в идеальном порядке, как и все, что находилось в его квартире, были посвящены его путешествиям.

Женя разогрела себе курицу, пообедала в полном одиночестве, после чего прилегла в кабинете Валерия на кожаном диване. Ее взгляд скользил по стенам, увешанным небольшими стильными репродукциями современных итальянских рисовальщиков и фотографиями в рамках. И вот, разглядывая их, ей показалось, что она видит знакомое лицо. С фотографического портрета на нее смотрело лицо молодой женщины, обрамленное волнистыми волосами. Улыбка, смеющиеся глаза, солнечные блики, падающие на плетеное кресло, ветви яблони или вишни. Снимок сделан в саду. На женщине платье в горошек. Ну конечно же, Женя уже видела этот снимок. Но вот где? Она закрыла глаза и попыталась теперь уже на память воспроизвести в своем сознании этот портрет. Женщина красивая, молодая. Да. Это та самая женщина, к которой успела приревновать Женя Рейс Михаила Семеновича. Этот портрет она видела в его кабинете.

Зазвонил телефон, Женя вздрогнула и взяла трубку. Это была Гел.

– Привет, подружка. Как дела?

– Гел, я только что увидела на стене в кабинете снимок. В точности такой, как в квартире Бахраха. Там изображена женщина в платье в горошек, очень красивая. Теперь мне тоже кажется, что Валера подошел ко мне в баре не случайно. Зачем я ему нужна?

– Я не могу сейчас тебе все объяснить, но твои опасения имеют под собой вполне реальную основу. Дело в том, что нам с тобой надо убираться из Москвы, и чем скорее, тем лучше. Прямо сейчас собирай вещи и приезжай ко мне. Это серьезно.

– Что, неужели Бахрах воскрес? Или Нодень снова сбежал?

– Нет, еще хуже. У нас мало времени. Бери фотографию этой женщины и приезжай ко мне. Я уже позвонила Ольге Белоконь – она тоже на время затаится. Ты можешь сейчас уйти?

– Могу, – тихо ответила Рейс, и на глазах ее выступили слезы. – Я все могу. Только ты жди меня до последнего, хорошо? Я в любом случае приду.

Женя отключила телефон и огляделась. Она так и не поняла, что с ней произошло и как она оказалась здесь. Как могла поверить первому встречному и переехать к нему домой. Ей стало жарко при мысли о том, что в дверях она столкнется с Валерой. Как она объяснит ему свое поведение? Очень просто. Скажет, что у нее неприятности и что ей надо немедленно встретиться с одним человеком. Затем она упрекнет его (и вполне справедливо) в том, что он был невнимателен к ней и не воспринял всерьез то, что она рассказала ему о себе. Что у нее на самом деле много проблем, которые она будет решать сама. Или с помощью своих друзей. Но уж никак не рассчитывая на поддержку Валеры.

Ей повезло. Она успела собрать вещи и выйти из квартиры до того, как к дому подъехала машина Валеры. Женя, подождав за деревьями, когда он войдет в подъезд, вышла из своего укрытия и быстрым шагом направилась к дороге. Поймала такси и помчалась к Гел. Все, ее любовная эпопея подошла к концу. Весь пыл схлынул…

Она была крайне удивлена, когда, позвонив в квартиру Гел, увидела на пороге Шубина.

– Ты? А где Земцова? – спросил он разочарованным голосом.

Женя Рейс растерянно смотрела на него, не зная, как себя вести.

Гел появилась в последнюю секунду, когда Женя собиралась уже раскрыть рот и сказать первое, что придет в голову про Земцову.

– Привет, Женечка. Ужасно рада тебя видеть. Игорь со свойственным ему мужским эгоизмом пытается вытянуть из меня, куда я дела Юлю. Но бог свидетель, я ничего не знаю. – Гел втащила Рейс в прихожую и расцеловала. – Представляешь, ей вчера стало плохо, затошнило и все такое… Я уложила ее в постель, а когда минут через десять решила проведать, то ее уже и след простыл.

– Как это? Она пропала? Может, ее похитили?

– Да? Она успела одеться, собрать свои вещи и незаметно выйти из квартиры. Думаю, у нее появился план, с которым она ни с кем не собиралась делиться. Я даже думаю, что речь идет о Рыбниковом переулке…

Гел, не спавшая всю ночь из-за Игоря, упорно прождавшего до утра возвращения Земцовой, выглядела утомленной. Ее вынужденная ложь по поводу исчезновения Юли вызывала в ней самой досаду. Она видела, что Шубин не верит ни единому ее слову, но и предавать подругу не собиралась, а лишь всячески тянула время, своими разговорами направляя мысли Игоря в нужное ей русло: надо было, чтобы он думал, будто Юля все еще в Москве, а не в Саратове. Она и про Рыбников переулок сказала, чтобы отвлечь Шубина.

– Гел, что такое ты говоришь?! Юля исчезла, а ты так спокойно себя ведешь? Говоришь, что ей было плохо, что ее тошнило, так, может, ее отравили? Где она ужинала вчера?

– Мы ужинали вместе, – вздохнул Шубин с несчастным выражением на лице. – В «Праге». С нами были Крымов, Харыбин… Гел. Все было прекрасно. Девчонки, вы просто не знаете Земцову, а я – знаю. Она наверняка что-то задумала и, зная, что я не отпущу ее одну, решила скрыть от меня свои планы. Гел врет мне в глаза…

Он махнул рукой и ушел на кухню. Гел, пользуясь тем, что они с Рейс остались одни, приложила палец к губам, давая ей понять, что все идет как надо, что нужно просто немного помолчать.

– А где же Крымов? – спросила Женя.

– Мы позавтракали, и он ушел. А Игорь вот остался ждать Юлю. Понимаешь, – она снова перешла на шепот, – если бы Крымов не спал в моей квартире и если бы я не стелила ему постель собственными руками, я сама бы решила, что Земцова с Крымовым. Ты извини, Женя, но я и тебе не могу ничего сказать. Единственное, что мы должны с тобой предпринять, чтобы облегчить задачу Юли, – это скрыться, спрятаться где-нибудь в Подмосковье и затаиться там. Позже я, может быть, тебе что-нибудь и объясню.

– А что ты сказала про Рыбников переулок?

– И об этом поговорим позже. А сейчас я позвоню одной своей знакомой и закажу две путевки в «Звенигород».

– А что там?

– Будем отсыпаться, играть в теннис, кататься на лошадях, есть шашлык и греть свои старые косточки в сауне…

– Только не сауна, – покачала головой Женя. – Гел, возможно, твой звонок спас меня… И даже не столько от Валеры, сколько от себя самой. Я не знаю, что со мной происходит. Я совершаю одну ошибку за другой и не могу остановиться. Может, я схожу с ума?

– Разберемся, подружка… Может, тебе действительно надо проветрить мозги на свежем воздухе, заняться своим здоровьем и просто отдохнуть. Ты готова?

– Готова, а ты?

– Я позвоню, и мы сразу же поедем. Это делается очень просто. Закажем такси, и все.

Шубин, выглянувший из кухни, покачал головой:

– Такси? Ты и Земцовой тоже заказывала такси?

Гел ничего не ответила. Ей было стыдно за свою ложь.

– И куда вы собрались? Что вообще происходит? И с каких пор Земцова не доверяет мне, черт подери?! – вдруг заорал Шубин, теряя всякое терпение.

– Ты же сам рассказал нам вчера про этот остров, – Гел подошла к нему и на глазах удивленной и ничего не понимающей Рейс поцеловала его в заросшую рыжей щетиной щеку. – Мы испугались и уезжаем.

– Это вам тоже Земцова посоветовала?

– Да, – вынуждена была признаться Гел. – Игорь, Земцова – в Саратове. Пусть я нарушу слово, но зато, быть может, сохраню ей жизнь… Ты прости меня…

Гел тяжело вздохнула, затем решительно набрала номер телефона своей знакомой и заказала две путевки в «Звенигород».

Утро следующего дня Женя Рейс и Гел встретили в просторной, полной хвойного воздуха и птичьего гомона, спальне загородного коттеджа.

Шубин же проснулся в самолете при посадке в Саратове. Уставший предельно и голодный, он, сойдя с трапа, вошел в здание аэровокзала и разыскал там буфет. Взял холодную котлету, ромовую бабу и кофе. Расположившись за столиком, принялся за еду.

– Парень, – позвал его хмурого вида человек в помятом синем пиджаке, – ты у меня серьги не купишь?

– Какие еще серьги, – отмахнулся от него Шубин, глотая горячее пойло, отдаленно напоминающее кофе. – Отстань.

– С сапфирами, – мужчина достал из кармана грязный носовой платок в клетку, развернул его, и Шубин увидел серьги с крупными синими камнями.

44. Большие планы

Прямо из аэропорта, уже в Саратове, ночью, Земцова, поймав такси, поехала в агентство. Весь перелет, борясь со сном, она думала о том, что исчезла из города, даже не предупредив свою единственную, по сути, клиентку. Гел не в счет. Она теперь своя и гонорара обратно не потребует. А вот Лариса Хмара… Во-первых, она заплатила Земцовой, во-вторых, внесла залог, чтобы отпустили ее сына на время следствия. Но время идет, а убийца Кати Уткиной еще не найден.

Машина мягко остановилась у агентства. Юля, расплатившись с водителем, открыла дверь и, войдя, заперлась изнутри. Все, теперь она была дома, в тишине и покое, и никто не помешает ей подумать и хорошенько все взвесить. Но сначала – горячий душ и сон. Она в темноте на ощупь включила свет в душевой комнате и первым делом проверила, есть ли горячая вода. На ее счастье, она была. Как были и чистые полотенца, шампунь и мыло. По сути, офис и должен был служить ей вторым домом, где всегда можно прийти в себя, помыться, выспаться и даже перекусить.

После получаса блаженства под душем она, завернувшись в полотенце, вошла в приемную и, не включая света, задернула плотные темные занавеси, которые призваны были скрыть от посторонних глаз все, что происходит в офисе. В холодильнике были консервы, герметически упакованный хлеб и печенье, а в буфете кофе, сахар и чай. Юля включила плитку, вскрыла банку тушенки и разогрела мясо на сковороде. После чего напилась чаю и, достав из нижнего отделения большого сейфа толстый плед и подушку, удобно устроилась на диване в своем кабинете. Она даже не стала проверять автоответчик, чтобы не разбивать надвигающийся на нее целительный сон. Потом, все потом. И она уснула.

Утро встретило ее шумом дождя и полумраком. Она встала, раздвинула занавеси, открыла жалюзи и распахнула окно. Свежий воздух ворвался в кабинет. Юля умылась, привела себя в порядок и приготовила кофе. Вот теперь можно было приняться за работу. Наметить план действий.

Она села за стол, включила большую лампу и достала блокнот с ручкой. Первый пункт: Катя Уткина. Катя шла у нее под номером один лишь по той причине, что именно расследованием ее убийства она занималась по просьбе своей клиентки Ларисы Хмары (хотя, если исходить из рисунков шрамов, то логичнее было бы записать под первым номером Женю Рейс, поскольку именно для нее Гамлету был заказан рисунок, начинающийся с цифры 1: «1N». Однако она написала:

1. Катя Уткина.

Возможно, ее убил Бахрах, как убил Гамлета. Возможно, кто-то другой, по неизвестным пока мотивам. Ее мог убить даже Олег Хмара. Из ревности, скажем, к тому же Михаилу Семеновичу. Хотя нет, вряд ли. Олег не мог изнасиловать свою невесту. С чего ему было ее насиловать, когда у них, даже по словам матери, были прекрасные отношения. «…он, я думаю, даже любил ее» – это ее слова.

Она подумала о том, что за все то время, что она пробыла в Москве, они с Гел так и не удосужились побывать на квартирах Уткиной на Садово-Сухаревской и Рейс – в Рыбниковом переулке. Но так ли это важно? Вряд ли Катя оставила в Москве что-то ценное. Разве что саму квартиру, купленную на ее имя. У нее были драгоценности, которые, по словам Олега Хмары, пропали после убийства девушки. Бриллианты, сапфиры. Мертва.

2. Женя Рейс.

Она, слава богу, жива. Бахрах умер, так и не успев обезобразить ее тело своим шифром. Как не успел и облагодетельствовать заморским путешествием и квартирой в Москве. Однако именно к ней подошел Валерий Франк в стрип-баре, где он до этого искал, как и Герман с Ноденем, Гел. Сейчас, если у Гел хватит терпения и она найдет нужные слова, Рейс может быть уже далеко от Москвы. Но вряд ли она поедет с Гел куда бы то ни было, потому что влюблена в этого парня. Это выяснится чуть позже, когда Гел позвонит ей и расскажет, как обстоят дела.

3. Оля Белоконь.

Единственная из всех пятерых девушек оказалась со здоровой психикой. Возможно, что и она была в отчаянии, раз согласилась переспать с Михаилом Семеновичем и даже позволила сделать себе шрам. Но, поселившись в Москве и встретив там свою любовь, она, рискуя, быть может, своей жизнью, вышла замуж и даже родила ребенка. Скорее всего, втайне от Бахраха. Ведь для него было важно, чтобы ее можно было найти в клубе «Чайка», так в этом клубе она и работала вплоть до вчерашнего дня. То есть какую-то часть договора все же выполнила. Она не спилась, не стала наркоманкой, не раскисла. И – осталась жива.

4. Марина Смирнова.

Ее не убили. Она сама себя убила. Это определенно. И если кто-то и посадил ее на иглу, то сделал это человек, никакого отношения не имеющий к Бахраху. Сам по себе. Потому что Михаилу Семеновичу нужна была живая и здоровая Марина Смирнова. Она мертва.

5. Гел.

Гел – паникерша. И нервы у нее на пределе. Она в отличие от Белоконь не могла позволить себе выйти замуж и даже завести постоянного друга. Она боялась Бахраха и жила в постоянном страхе перед расплатой. Гел была уверена, что за все те блага, которые ей дал Бахрах, она должна будет рано или поздно расплатиться своей жизнью. А как боялась она, что ее выгонят из «Черной лангусты»?! Но она тоже, слава богу, жива.

6. Гамлет.

Вот его точно убил Бахрах. Без сомнений. Мертв.

Там, где речь шла о живых, она подчеркивала это слово красным, где о мертвых – синим.

7. Бахрах.

Мертв. Но он умер сам, своей смертью.

8. Нодень.

Жив и относительно здоров. С ним все ясно – хотел добраться до денег, но поплатился за свое легкомыслие. Доверил свои средства Бахраху – другу, который в конечном итоге предал его, подставил, отдал в лапы прокуратуры.

9. Дмитрий Бахрах.

Наследник. Не в себе. Зато жив. И для тех, кого обманул и подставил его отец, он не представляет никакой угрозы. Блаженный.

10. Роман Георгиевич.

Был, по крайней мере, жив. Таинственная личность. Доверенное лицо Бахраха. Но все же не до такой степени, чтобы представлять собой интерес для Ноденя и ему подобных. Другими словами, Роман Георгиевич ничего не знает о том, где Бахрах хранил свои деньги.

11. Валерий Франк.

Еще одна таинственная личность. Возможно, это человек Ноденя. Но тогда зачем ему было открыто признаваться Гел в том, что он получил письмо и ищет ее в «Черной лангусте»? Если бы он знал, зачем ищет Гел, то скрывал бы это. Жив и здоров.

В итоге получилось, что из одиннадцати действующих лиц этой драмы, связанных с именем и деньгами Бахраха, четверо мертвы. Причем один, сам Бахрах, умер естественной смертью, от инсульта, а Марина Смирнова погибла по своей же вине, вколов себе лошадиную дозу наркотика. И только Катю Уткину и Гамлета убили. Но Гамлет погиб от руки самого Бахраха. А вот кто убил Уткину – так и осталось неизвестным.

Время шло, а она и не думала пока подходить к телефонам, хотя видела красные мигающие огоньки автоответчика. Ей сейчас было не до Хмары, не до кого… Первое, что ей надо проверить и ради чего она прилетела сюда, это роль Дмитрия Бахраха в этой истории. Но для того, чтобы это сделать, надо, во-первых, вырвать его из объятий Ло, добравшейся до чужих денег, во-вторых, уговорить его совершить вместе с Юлей долгое путешествие – надо было как можно скорее лететь на остров. А потому, нацарапав на листке блокнота всего два слова: «Дмитрий» и «Науру», словно для того, чтобы указать самой себе, в каком направлении она должна действовать, Юля тут же вырвала эту страницу и, скомкав, сожгла в пепельнице. Затем все же включила автоответчик первого телефона. «Юля, позвоните мне, пожалуйста». И таких совершенно одинаковых сообщений, произнесенных бесстрастным голосом, было три. Голос принадлежал Ларисе Хмаре. Следующие сообщения ее только обрадовали. «Земцова, – щебетала Гел, – мы в надежном месте. Отдыхаем. Шубину пришлось сказать, где ты, иначе бы он зачах с тоски. Прости». И: «Юля, я вылетаю в Саратов. До встречи». Это уже сам Шубин. Он будет, конечно, против ее плана. Тем более что план почти безумен. Как был безумен и сам Бахрах, затеявший эту эпопею с письмами и шрамами. Но ведь он, когда просил своего друга Романа Георгиевича отнести письмо Дмитрию, допускал же хотя бы самый малый процент вероятности того, что его единственный сын и наследник вычислит место, где сможет получить свое наследство. Иначе зачем ему было все затевать?

Юля позвонила в турбюро и навела кое-какие справки, связанные с турами на острова Тихого океана. Получалось, что самый быстрый способ оказаться в Науру – это вернуться самолетом в Москву и уже там, возможно с помощью мамы, у которой в туристических фирмах появилось довольно много связей, заказать туда чартерный рейс. Другого выхода не было. Но это стоило бешеных денег. Значит, придется заказывать их в банке.

Словом, дел было много, но все они зависели от Дмитрия – согласится он отправиться с ней в путешествие или нет? Она ему, понятное дело, ничего не скажет. Для него это будет просто приятное путешествие.

Представляя себе, как она будет действовать уже там, на острове, нанимая машину, которая доставит ее из порта в столицу или в самый большой город, где находятся банки, ей становилось не по себе. Какие банки именно? Или это все в одном банке? Да и сохранились ли средства на счетах Гел, Смирновой, Белоконь и Уткиной? Не арестованы ли эти счета? Ей бы проконсультироваться с банковским работником… Но нельзя, тогда раскроется тайна. Значит, придется действовать на ощупь, инстинктивно…

Когда она поняла, что представляет собой остров Науру, с ее глаз словно спала пелена. И ей стало предельно ясно, каким образом Бахрах намеревался передать наследство сыну. Доверенности. Другого способа просто не существует. Каждая из девушек, являясь директором той или иной подставной фирмы, подписывая документы, подписывала в числе обычных финансовых договоров и доверенности на имя… Дмитрия Михайловича Бахраха. Вот и вся схема. И если у них все получится, то она сделает так, чтобы свою долю получили все оставшиеся в живых «звенья», включая Олю Белоконь. Все деньги будут разделены поровну. На шестерых: Дмитрий, Земцова, Шубин, Гел, Рейс и Белоконь. Это будет справедливо. Ведь если бы не Земцова, никто бы никогда и не узнал, где Бахрах спрятал свои миллионы долларов… Но вот, если окажется, что Бахрах и на этот раз решил пошутить со своим сыном и что никаких денег в Науру нет, тогда Юля потеряет не одну тысячу долларов на этом путешествии. В этом, собственно, и состоит ее риск, помноженный на желание поправить свои финансовые дела. А почему бы и нет?

Когда она услышала, что звонят в дверь, ей стало страшно. Она была совсем одна, и посетителем мог оказаться сам Нодень. Если он сбежал один раз, то почему бы не сбежать снова?

– Юля, открой, это я, Шубин.

Она с непроизвольно вырвавшимся из ее горла воплем радости бросилась открывать.

– Прости, – она повисла у него на шее. – Игорь, прости, что я так неожиданно улетела, но так было надо.

– Я пришел сказать тебе, что ухожу от тебя, – он отстранился от нее и говорил сухо и очень тихо. – Я не могу работать с человеком, который мне не доверяет, который заставляет меня так страдать и выставляет посмешищем перед чужими людьми. Ты сильно изменилась, Юля, ты стала как Крымов. Я понял, что вы с Дмитрием летите на остров, чтобы снять или перевести деньги Бахраха. Что ж, бог в помощь. Я догадался о доверенностях, которые подписывали девчонки в пользу Бахраха-младшего. Это не самое сложное в этом деле. Сложность состоит в том, чтобы деньги не превратили людей нежных и хрупких, таких, как ты, в Крымовых и Харыбиных. Но, видимо, этот процесс так же естествен, как дыхание.

– Игорь! Что такое ты говоришь?

– Это еще не все. Перед тем как уйти, я сделаю тебе небольшой подарок. Думаю, ты будешь рада.

С этими словами он полез в карман и достал оттуда грязный носовой платок, развернув который показал роскошные серьги с синими камнями.

– Сапфиры… Это… Катины? Но откуда? Ведь ты был в Москве? Ты нашел убийцу?

– Нет. Убийцы уже нет в живых. Это наркоман, сосед Кати Уткиной по дому, некий Лепнев. Это его башмаки, я думаю, наследили кровью на пороге квартиры Уткиной. Во всяком случае, мы с Корниловым уже были сегодня на квартире этого Лепнева, и эксперты взяли на исследование вымазанные кровью ботинки. Несколько дней тому назад он выбросился из окна своей квартиры… Обычное дело для наркомана со стажем. Думаю, что он убил Уткину с целью ограбления, когда ему позарез нужны были деньги на наркотики. Скорее всего, он караулил, когда Олег уйдет, чтобы потом позвонить в ее дверь.

– Но почему тогда серьги остались? Почему он не продал их?

– Он мог просто забыть про них или не успеть продать, потому что этот бомж, дружок его, который и предложил эти серьги мне сегодня в аэропорту, сообщил, что его друг совершил убийство соседки и что у Лепнева, помимо этих серег, были еще бриллианты и шмотки, за которые он выручил хорошие деньги.

– Какая нелепая смерть… Бедная девочка. Надо же… И Бахрах здесь ни при чем. Выходит, с Олега Хмары можно снимать обвинение?

– Выходит. Осталось только все оформить. Так что можешь звонить его матери и успокоить. Теперь, во всяком случае, тебе не придется возвращать гонорар.

– Игорь!

– Извини. Может, я, конечно, сейчас и погорячился, но мне надо какое-то время побыть одному. Я устал. И не хочу жить так, как жил прежде. Я не такой романтик, как ты. Мне нужна семья. А тебе…

– А что нужно мне? – она еще не верила в то, что все эти слова исходят от Игоря, от ее Шубина.

– Ты свободна, и этим все сказано. И никакие силы или чувства не заставят тебя посмотреть на некоторые вещи иначе. Ты не собираешься вить гнездо, ты хочешь посмотреть мир, доказать себе, что ты ни от кого не зависишь. А я хочу зависеть от другого человека, хочу зависеть от своей жены, детей, хочу осенью покупать картошку и лук, помогать жене крутить банки с огурцами. Я – простой человек, таких, как я, – большинство, и мне мало надо. Возможно, что я вернусь в прокуратуру, к Корнилову. Он звал. У меня будет мало денег, мало времени, но много другой жизни. Извини.

Юля смотрела на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как они наполняются слезами. Игорь же, высказав все, что у него накопилось за последнее время, резко повернулся на каблуках и решительно зашагал по дороге. Невысокий, крепко сбитый, с руками, засунутыми в карманы, он олицетворял собой сейчас само одиночество. Его рыжие волосы, обрамлявшие бледную лысину, быстро темнели под дождем…

45. Зоналка

Земцовой стоило больших усилий не впасть в панику, узнав о том, что Шубин ее бросил. С одной стороны, думая об этом, она чувствовала, что теряет часть себя, но с другой, ей казалось, что она полностью освободилась от прошлого, которое упорно тянуло ее назад и не сулило ничего, кроме серой и скучной жизни, заполненной щами, котлетами и пеленками. Да, Шубин был прав, когда говорил о том, что ему мало надо. Ему всегда было мало надо, а потому он лишь молча выполнял свою работу и служил ей, считая это верхом блаженства. Когда же он прозрел – а в этом ему несомненно помогла умная Гел, – то понял, что лишь потерял время, ожидая перемен в Земцовой. Она не для него. И об этом знали все, кроме самого Шубина.

И хотя Юле грустно было осознавать, что кто-то в тебе здорово разочаровался, все равно жизнь продолжалась и впереди были новые испытания.

Она добралась до своего гаража и оттуда на машине отправилась к Дмитрию. По дороге залила полный бак бензина, заехала в магазин за продуктами и появилась перед дверью покойного Михаила Семеновича с тяжелыми пакетами. Она была готова к встрече с Ло, с кем угодно, но молила бога только о том, чтобы застать дома Дмитрия. Предупреждать его о своем приходе телефонным звонком было опасно: Дмитрий мог затаиться и просто не открыть дверь.

Услышав, что в квартире кто-то есть, она вздохнула с облегчением и отошла от двери, чтобы ее не могли увидеть. Дверь открылась, и она увидела заспанное лицо Дмитрия. Увидев Юлю, он посмотрел на нее с удивлением.

– Привет. К тебе можно?

Он пожал плечами и впустил ее в дом. В квартире было, как это ни странно, прибрано. Нигде ни следа от пустых бутылок, ни грязи, ни примет женского присутствия.

– Как тебе живется на новом месте? – спросила она, делая вид, что ничего не знает о том, что он живет с Лолитой. – У тебя теперь хоромы. Ты один?

– Один. Проходи. Хочешь, я сварю тебе кофе.

Он вел себя почти так, как и прежде, когда они были любовниками. Никакой неловкости, никакой натянутости.

На кухне, устроившись за столом и глядя, как Дмитрий с непринужденным видом варит кофе в турке, Юля улыбнулась: ее бывший возлюбленный уже не выглядел больным или невменяемым. Разлив кофе по маленьким фарфоровым чашкам, Дмитрий, вдруг вспомнив, что не брит и не умыт, извинился и скрылся в ванной. А когда вернулся оттуда, Юля поняла, что не было ничего удивительного в том, что она когда-то была влюблена в этого молодого мужчину. Дмитрий был определенно красив. И даже очень.

– Тебе с сахаром и молоком? – спросил он.

– Да, как всегда.

– Знаешь, от меня ушла Ло. Мы ведь жили с ней вместе. Но она чуть не разорила меня. Отец оставил деньги в секретере. Глупо было предполагать, что для меня, но раз я уж тут оказался… Да это сейчас и неважно. Понимаешь, сначала мы с ней пили как идиоты. Пили и ели. Как после блокады. А потом она быстренько пришла в себя и стала тратить деньги с бешеной скоростью. Когда она заявилась в норковой шубе, в самую жару, я понял, что это конец…

– Но почему? Мужчина дарит любимой женщине шубу…

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Но весь трагизм этой ситуации заключался в том, что я-то Ло вроде бы как любил, а она меня – нет. Кроме того, она не солгала насчет беременности. Она действительно округляется на глазах и постоянно твердит, что у нее в животе растет маленький Герман.

– А что Герман?

– Герман вернулся, и в ресторане ему сказали, где можно найти Ло.

– Лолита привлекала тебя как женщина?

– Да, безусловно. Понимаешь, ты была для меня больше, чем любовницей…

– Спасибо на добром слове…

– А вот она – это олицетворение порочной плоти. Мне нравилось смотреть на нее, особенно когда она уходила или приходила со своими клиентами. Нравилось смотреть в ее глаза. Мне казалось, что в них отражается все то, что происходило между нею и ее многочисленными мужчинами. Мне тоже хотелось там отразиться и раствориться. Я хотел обладать ее телом. Поэтому, когда я внезапно разбогател, то представил себе, что я – это не я, а мой отец…

Опять понесло…

– Словом, я купил ее как куклу на какое-то время. Попользовался. Точнее, она воспользовалась моими деньгами, я – ее телом. И разбежались. Это звучит ужасно, я понимаю, но это чистая правда. Ло ушла к Герману вместе с шубой и чемоданом тряпья. Один чемодан стоит целое состояние. Даже банку хорошего кофе прихватила, поганка.

Но, ругая Лолиту, он говорил о ней как о ребенке – не зло, а с обидой.

– Я приехала к тебе, чтобы сказать, что соскучилась и предложить небольшое путешествие.

– Да?.. – он удивленно вскинул брови. – Но у меня уже мало денег, ты опоздала.

– Зато у меня есть. Мы нашли убийцу Кати Уткиной и отработали гонорар. Как ты думаешь, имею я право немного отдохнуть?

– Конечно. Но зачем тебе я? Вдруг на меня снова какая-нибудь смурь наползет? К тому же я ведь только что рассказал тебе о Ло. Ты не ревнуешь?

– К ней – нет. Ну так что, поедешь?

– Но куда?

– Куда-нибудь далеко, где нет дождя и светит солнце. На какой-нибудь маленький остров, где нас никто не увидит.

– Ты поссорилась с кем-то из своих любовников?

Она покраснела. Вот как он думает, оказывается, про нее. Ну что ж, сама виновата.

– Шубин ушел от меня. Я совсем одна… – она не хотела, чтобы Дмитрий увидел ее слезы, тем более что когда она по дороге сюда представляла себе эту сцену, то видела свои слезы лишь как элемент бутафории. Но сейчас она на самом деле плакала. По-настоящему. И судя по тому, с какой нежностью Дмитрий обнял ее, она поняла, что своим признанием в одиночестве она затронула самые чувствительные струны его души. Он гладил ее как маленькую по голове и успокаивал! Не она его, а он ее! Это было немыслимо, фантастично!

– Конечно, конечно, я поеду с тобой, можешь даже не спрашивать. У меня и загранпаспорт есть. Да и денег немного осталось…

– Правда? – она прижалась к нему. – Спасибо… Только придется уладить все формальности: несколько звонков в Москву, где нам закажут чартерный рейс, некоторые банковские операции…

– А именно? – насторожился Дмитрий.

– Нам надо будет перевести деньги на пластиковые карточки. Я могу все это взять на себя. Ведь когда приедем на место, нужно будет зайти в разные банки, куда придут наши деньги, чтобы мы могли их оттуда взять.

Судя по выражению лица Дмитрия, он ничего не смыслил ни в пластиковых карточках, ни в том, как с ними обращаться. А потому уже в Науру, когда они зайдут в банк, чтобы перевести деньги с одного счета на другой, да пусть даже в ту же самую хрестоматийную Швейцарию, она подсунет ему документы, как будто бы касающиеся этих самых пластиковых карт, а на самом деле… Она даже вспотела от волнения. В сущности, она собиралась совершить преступление. За такие вещи закатывают в бетон, растворяют в кислоте и превращают в фарш. Но машина желания была уже запущена. И один бог знает, что меня ждет…

Она провела в квартире Дмитрия несколько часов. Он должен был убедиться в том, что его по-прежнему любят и хотят. А вечером, сказав Дмитрию, что ей надо срочно встретиться с Ларисой Хмарой в агентстве, она, позвонив Корнилову, договорилась с ним о встрече. По дороге в прокуратуру купила настоящий французский коньяк.

– Виктор Львович, как же я рада вас видеть.

Они обнялись в кабинете, и Корнилов долго не мог найти слов после того, как понял, какую драгоценную бутылку ему принесли.

– За что? По-моему, это я должен вас с Игорем благодарить за этого наркомана, который убил Уткину. Не за то, конечно, что он убил бедняжку, а за то, что Шубин нашел этого бомжа… Вот уж действительно подарок так подарок. Земцова, не молчи, колись, за что мне, старику, такая честь? И где ты пропадаешь?! Я не видел тебя сто лет!

– Виктор Львович, это аванс, если поможете.

– Что, новое дело? – он хитро подмигнул. – Денежками запахло?

– Дело простое. Мне надо найти одного человека по имени Роман Георгиевич. Он в прошлом нотариус.

– Зачем тебе сдался этот противный старикашка? – вдруг сморщил лицо Корнилов и замотал головой. – Да он уже из ума выжил! Знаю я этого кренделя. Нотариус. Зануда он редкая, вот кто он такой.

– Фамилию тоже знаете?

– Если честно, то забыл. Но он проходил у нас как свидетель по делу Ноденя… Ах, да, забыл совсем! Вы и с этим дельцем мне помогли. Забирай коньяк, Земцова. Лучше употреби для другого дела. Честное слово, это я тебе должен, а не ты мне. Я тебе задаром скажу, где эта старая лисица живет… Записывай. Зоналка…

– Но ведь это за городом!

– У него большой дом с бассейном. Он живет там один и розы выращивает.

… До Зоналки Земцова добралась за полтора часа. Утопающие в зелени коттеджи, уютные веранды, свет, льющийся из окон на ухоженные цветочные газоны и беседки, увитые виноградными листьями. Стало темно, и Юле пришлось несколько раз останавливать машину, чтобы спрашивать у местных жителей, как найти дом Романа Георгиевича – нотариуса. И только около десяти часов вечера она увидела белый, хорошо освещенный коттедж, вокруг которого благоухал самый настоящий розовый сад. К дому от калитки вела дорожка, посыпанная песком. Юля остановила машину подальше от ворот (на всякий случай), вышла из нее, открыла калитку и вошла во двор. Сколько хватало глаз, повсюду были розы. Над крыльцом висел фонарь. Из раскрытого окна доносились звуки работающего телевизора. Юля хотела было уже нажать на кнопку звонка, как вдруг поняла, что никакой это не телевизор. В доме находилась женщина. Именно она-то и говорила без умолку. Но вот уловить смысл слов было невозможно – слова проглатывались, словно женщина вдруг начинала икать, плакать или хохотать. К тому же Юле показалось, что голос звучит то совсем близко, то отдаляется. Будто женщина бегает по дому и на кого-то кричит, кого-то в чем-то обвиняет. И Юля решила войти в дом без звонка. Дверь оказалась незапертой, и проникнуть в апартаменты нотариуса не представляло никакого труда.

В самом доме, где прочно устоялся запах табака и, как ни странно, тоже роз, слышимость была куда лучше. И Земцова пошла на голос.

– И ты, старый хрыч, будешь еще говорить мне, что ничего не знал об этом? Мало того, что этот мерзавец обрюхатил меня, когда мне было всего-то ничего, затем он распустил слух… (дальше она не расслышала) после чего нам пришлось… неужели ты не мог ничего предпринять? Неужели ты не мог втолковать этому негодяю, что мы тоже живые люди и у нас тоже могут быть проблемы. Да, я вышла замуж, ну и что с того? Все женщины выходят замуж. А что мне было делать одной, в незнакомой… Мы перебирались с места на место, меняли квартиры, он был очень чувствительный к пыльце… А у меня, сам знаешь, плохая кровь. Я всю жизнь спасаюсь витаминами да железом. А ты думаешь, там жить легко? Да, я погорячилась, выпила лишнего… А почему ты не позвонил мне и не сказал, что случилось? Ты думал, что я не приеду? Да я к тому времени уже была в Москве… это чудо просто, что мне позвонили и сказали о его смерти… подсунул мальчику через подставное лицо какую-то бумажонку с ничего не значащими словами. Искать какую-то шлюху в кабаке. Он у меня – человек серьезный, по таким злачным местам не шляется… А тут вдруг нате, встретил там какую-то девицу-провинциалку, влюбился в нее без памяти и объявляет мне: ма, я женюсь. И что я, по-твоему, должна была ему ответить? И что ему мои запреты, когда у него свой бизнес и он не собирается покидать Россию?

Да ведь она же говорит о Жене Рейс!

– Ты еще не знаешь, что я испытала, когда вновь оказалась в той квартире. Я, вернее мы, пробыли там почти до утра. Но я ушла раньше и переночевала в гостинице, а он оставался там долго, пока в квартиру не стали ломиться. Кто же мог подумать, что и после смерти его жилище не оставят в покое… Мы хорошо посидели, я купила прямо на улице вишни, и мы ели, как тогда, с Мишей… Он, конечно, не похож на отца, как и тот, другой… Я видела его. Он не выглядит больным. Напротив, он очень даже ничего. У меня прошлой осенью был любовник, похожий на Дмитрия… Все, Рома, мне надо уходить. У меня много дел. Мне еще предстоит встретиться с этим парнем и расспросить его хорошенько. Я уверена, что и он что-то знает. Вы все что-то знаете и молчите. А у нас с Валерой не меньше прав, и тебе это хорошо известно… Забыла тебе сказать: Сашу снова взяли. И что это за мужики у меня были? Бандиты какие-то. Не могли спокойно делать свой бизнес. Без предательства, без подлости. Ненавижу вас, мужиков… А девку эту, Гел, все равно разыщу… Она мне все расскажет.

Появилось новое действующее лицо. Женщина. Она выпила слишком много, чтобы самостоятельно выбраться из дачного поселка и доехать до города. Кто она? Мать Валеры Франка? Но какое отношение она имеет к Роману Георгиевичу? И главное, почему он молчит и ничего не отвечает? У него такой тихий голос или он… немой?

Юля сделала несколько шагов к двери, из-за которой доносился женский голос, и, дрожа всем телом, приоткрыла ее. Она увидела большую комнату, которую освещал торшер. Прямо перед ней стояло – спинкой к двери – низкое кресло, над которым возвышалась голова, покрытая голубовато-белыми волосами. Такие волосы бывают у старых людей. Часть головы была в тени, а потому невозможно было разглядеть лица человека. Интуиция подсказывала Юле, что скорее всего это и есть хозяин – Роман Георгиевич. Женщина, закутанная в белую шаль с длинными кистями, была высокой и довольно худой; растрепанные темные волосы ее казались мокрыми. Она курила, и оранжевый огонек ее сигареты описывал в полумраке комнаты дуги.

– Извините… – подала голос Юля, открывая дверь пошире и возникая на пороге комнаты, к ужасу и удивлению женщины. – Я не хотела вас напугать.

– Вы кто? – женщина подбоченилась и склонила голову набок, разглядывая незнакомую посетительницу. – Что это вы себе позволяете? Врываетесь в чужой дом. Я позову сейчас полицию, это – частная территория. Вон отсюда!

– Роман Георгиевич! – позвала Юля. – Я к вам.

Но голова не пошевелилась.

– Он спит?

– Да, вечным сном. Я ничего особенного ему не сказала, просто покричала на него, и все… Ненавижу…

Последние слова женщина говорила уже, словно призывая Земцову к сочувствию. Она не собиралась скрываться, что-то отрицать. Она была отчаянно пьяна: пустая литровая бутылка из-под водки стояла прямо на столе, среди нехитрой закуски.

– Я убила его, понимаешь, убила словом. Тебя как зовут?

Она подошла совсем близко к Юле и заглянула ей в глаза, ища сочувствия и понимания.

– Меня зовут Юля. А вы кто? Как вас зовут?

– Разве это имеет значение? – это была усмешка стареющей кинозвезды. – Меня посадят, и сидеть я буду у вас здесь, в России.

– А сами вы откуда?

– Из Америки, моя девочка. Ты знала этого старика?

– Нет. Специально сюда приехала, чтобы встретиться с ним, поговорить.

– Можешь уезжать обратно. Он все равно тебе ничего не расскажет. Хочешь выпить?

– Я за рулем.

– Тогда, может, ты меня увезешь отсюда? Может, поможешь мне стереть отпечатки пальцев? Я боюсь. Мне страшно. Я не хочу в тюрьму. Я и убивать его не хотела, но он стал говорить мне такие вещи. Представляешь, он сказал мне, что Миша не любил меня. Откуда ему знать? Миша любил меня, просто он не мог простить мне, что я вышла замуж за Сашу, вот и все! – она сложила руки как в молитве. – Это правда!

– Вы знали… Михаила Семеновича?

Лицо женщины словно окаменело.

– Откуда ты знаешь его?

– Я его не знала. Просто он был другом Романа Георгиевича, вот я и подумала, что речь идет о нем…

– А ты кто сама? Из милиции?

– Нет. Я – подруга его сына. И приехала сюда, чтобы кое-что выяснить относительно наследства Дмитрия.

– Тогда выпьем… – женщина как-то странно посмотрела на нее.

– Ладно. Выпьем.

– Водка вот только кончилась.

– Я принесу коньяк. Идет?

– Идет.

События разворачивались стремительно. Юля пошла, чтобы взять в машине коньяк, а когда вернулась, в доме не было никого, кроме мертвого Романа Георгиевича. Услышав плеск воды, бросилась к бассейну. Ей почему-то представилось, что эта странная, пьяненькая женщина вдруг решила утопить себя в бассейне. Медленно, словно распускались цветы, зажигались лампы, установленные по периметру большого бассейна, наполненного зеленоватой водой. Женщина, которой Юля дала бы лет пятьдесят, сейчас обнаженная, в воде казалась молоденькой девушкой. Она свободно ныряла и управляла своим телом с завидной легкостью и гибкостью.

– Это меня отрезвит, – крикнула она, помахивая рукой и приглашая Юлю последовать ее примеру. – Прыгай, здесь так хорошо, прохладно. Мне необходимо быть трезвой…

– Но вы же хотели выпить еще?

– Хотела да расхотела. Помоги мне выбраться отсюда, и я заплачу тебе. А если ты поможешь мне выкрутиться из этой истории и выступить в качестве свидетельницы, то есть скажешь, что мы вместе с тобой приехали сюда на машине, то получишь еще больше. Ведь он сидит вот так… довольно давно, и если мы сейчас вызовем полицию…

– Милицию, – поправила ее Земцова. Залезать в бассейн с холодной водой у нее не было никакого желания, а потому она лишь присела на бортик и теперь не спускала глаз с женщины.

– Ладно, пусть будет по-твоему: милицию. Так вот, если мы сейчас позвоним как добропорядочные граждане и скажем, что обнаружили труп Ромы, нам могут поверить. Скажешь, что последние пять часов я провела у тебя дома…

– Ваша фамилия Франк?

– Ты слишком много знаешь, милочка. Все-таки ты из полиции. Так я и думала. Словом, вляпалась по самые уши. Ну что ж, тогда я скажу, что Рому убила ты…

Она вышла по лесенке из бассейна и, завернувшись в махровую простыню, которую взяла с плетеного кресла, подошла вплотную к Земцовой.

– Я ничего не боюсь, как видишь. Иначе не стала бы рассказывать тебе о том, как прибила этого мерзавца. Но и в тюрьму, если честно, не хочется. Валера будет страдать, понимаешь? Валера – это мой сын.

– Я знаю, я уже поняла это.

– Послушай, у меня что-то кружится голова, ты не могла бы принести мне сюда сигареты и стаканы для коньяка. Я все-таки выпью.

Юля принесла сигареты и даже помогла ей прикурить. И вот когда эта женщина случайно отпустила край простыни, который придерживала рукой, и простыня соскользнула вниз, на плиты, обрамлявшие бассейн, Юля, взглянув на тело женщины, даже отшатнулась, не веря своим глазам. На левой ягодице она увидела довольно грубый, рваный шрам.

– Скажите, откуда у вас этот ужасный шрам?

– От верблюда. Ну а если серьезно, то меня в детстве собака порвала. Ротвейлер. Думали даже, что я не выживу. Много крови потеряла…

– А почему же вы его не свели?

– Зачем? Мужчинам, знаете ли, этим зверям, он всегда нравился. Хотя я по молодости, по дурости тоже комплексовала… Выпьем?

– Вы пейте, а я пока воздержусь. Кто знает, может, я действительно смогу вам помочь.

– А ты ничего… Наливай. Тебя как зовут?

– Юля. А вас?

– Стелла. Все, спасибо, хватит, – она приняла из рук Юли стакан, наполовину наполненный коньяком, и выпила залпом.

Земцова же, чувствуя, что, только напоив Стеллу, можно будет добиться от нее каких-нибудь сведений, касающихся Бахраха, испытывала, совершая это, угрызения совести. По сути, она только что пообещала помочь убийце Романа Георгиевича.

– Вы сказали, что сильно комплексовали по поводу вашего шрама… – Юля помогла Стелле дойти до дома и расположиться на кушетке в комнате, находящейся по соседству с той, где спал вечным сном старый нотариус. Стелла, дрожа всем телом, облокотилась на подушки и прикрыла тело шерстяным одеялом. Юля села напротив, прижав к груди бутылку с коньяком и стакан.

– Да, но это очень скоро прошло. Налей мне еще, а то я совсем замерзла.

– Вы встретили Бахраха?

– Да, я встретила Мишу, когда мне было пятнадцать лет. Он был молодым, красивым парнем, способным на безумный поступок ради меня, ради нашей любви. У нас сначала были романтические отношения, знаете: цветы, шампанское, ночные купания в Волге, подарки… У меня были строгие родители, да и воспитана я была хорошо. Для меня любовь и заключалась в этой праздничности, пышности, цветах и духах. Но Миша очень быстро научил меня другой любви, и я забеременела. Понятное дело, что я не могла признаться в этом моим родителям, и тогда мы решились на побег. И мы, молодые дураки, действительно сбежали, сели на поезд и подались в Москву, где у Миши жила какая-то тетка. Но тетка, оказалось, недавно вышла замуж, и пустить нас к себе – своего родного племянника и его сопливую подружку – никак не входило в ее планы. Я была худенькая, и скрывать живот было все труднее. Тогда Миша поселил меня на какой-то квартирке, а сам отправился добывать деньги. Уж не знаю, где он раздобыл довольно крупную сумму, но ее хватило на то, чтобы оплатить квартиру за полгода вперед. Может, он ограбил кого, может, продал какую-нибудь золотую вещицу, принадлежавшую его покойной матери, не знаю. Но Миша не бросал меня. Ухаживал за мной, терпел все мои капризы, кормил меня, покупал все, что я его просила. Я думаю даже, что он любил меня по-настоящему. Но вот, когда наступило время рожать, он, вместо того чтобы отвезти меня в роддом, привел ко мне какую-то женщину, чтобы она приняла у меня роды. Это сейчас я понимаю, почему он поступил так, а не иначе, но тогда мне было так больно, что я даже была рада, что все произойдет прямо на квартире и что мне не придется спускаться по лестнице вниз, чтобы сесть в машину. Роды были трудные, и я потом долго болела. Миша и тогда не бросил меня…

– А ребенок? Кого вы родили?

– Ребенок?

– Неужели он родился мертвым?

– Нет, ребенок был живой. Да только Миша сказал, что нам пока рано заводить детей, что ему надо подняться на ноги, выучиться и научиться зарабатывать деньги. Он отдал нашего ребенка той женщине, и я, если честно, ничего не имела против. Во мне тогда еще не проснулись материнские чувства, и единственное неудобство, какое я испытывала, когда лишилась ребенка, – это молоко. Мои груди просто лопались от молока, от этого поднималась температура. Словом, меня надо было доить как корову… Смешно, правда? Смешно и грустно. Но зато теперь, без живота, я могла спокойно вернуться домой, и родители бы приняли меня. Я объяснила бы им, что влюбилась, что потеряла голову и все такое…

– И вы вернулись?

– Вернулась. И даже закончила десятый класс. Но мы продолжали встречаться с Мишей. После родов я прямо расцвела. Я это сама чувствовала. За мной стали бегать мальчишки, но меня заинтересовал довольно взрослый человек, таким он мне тогда, во всяком случае, показался. Его звали Саша. Саша Нодень.

Юля подумала, что ослышалась. Ей не верилось, что она сейчас сидит в доме Романа Георгиевича и слушает какую-то бесконечную и удивительную историю совершенно незнакомой женщины по имени Стелла Франк, связанную именно с теми людьми, какие интересуют ее на сегодняшний день больше всего! Бахрах, Нодень, Валера!

– Нодень?

– Да. Так случилось, что я, встречаясь с Мишей, сама любила другого парня. Только если с Мишей у нас были отношения, как у мужчины с женщиной, то Саша любил меня чистой любовью.

– Но физическая любовь не считается грязной. Или вы говорите мне о своих чувствах именно с позиции совсем юной девушки?

– Вот именно. Бахрах был просто помешан на мне, на моем теле, он использовал любую возможность, чтобы только переспать со мной. Для него не существовало никаких условностей или преград.

– Ему нравился ваш шрам?

– Не то слово. Быть может, именно поэтому-то я и поостыла к нему. Я хотела, чтобы любили меня, Стеллу, хорошую девочку, а Миша любил, как мне тогда казалось, глупой, только мое тело. Шрам возбуждал его, а меня это просто бесило.

– Но почему? Что особенного он видел в этом шраме?

– Он считал, что шрам – это след перенесенной боли, что он украшает женщину и придает ей особый шарм. Шрам – шарм, – любил говорить он, обнимая меня и с упоением продолжая играть роль мужчины, который обнимает много повидавшую и много испытавшую в своей жизни женщину…

– Сколько же ему было тогда лет?

– Двадцать три или двадцать пять.

– Так он был совсем взрослый! А я-то думала, что он только что закончил школу.

– Нет, он как раз заканчивал аспирантуру. У него откуда-то появились деньги, какие-то помещения, склады, он что-то перепродавал… Но не это главное. Я любила Ноденя и не знала, как сказать ему о том, что я уже не девственница, что у меня был мужчина… Конечно, о ребенке я говорить не собиралась.

– И что же произошло?

– Произошла трагедия. Для меня, во всяком случае. Как-то в разговоре с Сашей он упомянул Бахраха. Я знала, что они дружат, и если меня что и интересовало в этом плане, так это желание как можно дольше скрывать от Саши наши с Мишей свидания.

– Но вы могли бы прекратить с ним отношения.

– Я уже не могла.

– Но почему?

– Да потому, что я снова ждала от него ребенка. Но узнала я об этом довольно поздно.

– Вы сказали, что произошла трагедия.

– Да. Я случайно от Ноденя узнала, что Бахрах женат. И давно, уже года полтора как. Что его жена – дочка директора маслозавода. Ее отца впоследствии посадили. Но самое главное, что у Миши был, оказывается, ребенок! А я ничего об этом не знала.

– Вы вышли замуж за Ноденя?

– Да. Сразу же, как только узнала об этом. И Миша, как ни странно, смирился с этим, хотя и продолжал встречаться со мной. Ты думаешь, наверное, что я совсем испорченная была? Просто в постели мне было интересно с Мишей, а в остальном – с Сашей. Так живут многие женщины.

– Вы родили ребенка?

– Да, Валеру.

– И как отреагировал на это Саша, ваш муж?

– Я сказала ему, что переспала с одноклассником, что много выпила и ничего не помню. И он, представляешь, проглотил эту байку. Но Бахрах знал, чей это сын, и почти все выходные проводил у нас дома, играя с ним. А потом уже они стали приезжать к нам со своей женой и сыном. Мы к тому времени построили дачу, и все собирались у нас…

– Вы ударили Романа Георгиевича за то, что он сказал вам, что Дмитрий ваш сын? – Юля нисколько не сомневалась в своих смелых предположениях.

– Да, – Стелла закрыла лицо руками. – И я узнала об этом только сегодня. Потому и напилась. Сначала разозлилась, набросилась на него, ведь получалось, что я всю жизнь по вине этой безмолвной скотины прожила в полном неведении…

– Но почему на вас это известие произвело такое впечатление? И при чем здесь Роман Георгиевич?

– Да потому, что он все знал и ничего мне не сказал.

– Он хранил чужой секрет.

– Но если это мой сын, значит, я имею право это знать.

– Как дальше складывались ваши отношения с Бахрахом?

– Мы дружили семьями, но постепенно я отдалилась от него. Он злился, преследовал меня, назначал встречи, однажды пытался залезть мне под платье прямо на даче, где были все…

– Он любил вас?

– Не знаю. Думаю, что он не мог простить себе, что я досталась его другу. Он некоторое время даже пил, но потом с ним что-то произошло. Он весь с головой ушел в работу. И, как это ни странно, развелся с женой. Она была странной особой, отказывалась от алиментов, которые ей приносили то Рома, то мой сын, Валера. Она стирала на чужих людей, представляешь? Дура. Отказываться от таких денег!

– Валера… Нодень.

– Миша сказал Дмитрию, что он утонул в Волге. На самом деле мы с ним уехали. Я в Москве случайно познакомилась с одним иностранцем, Патриком. Я влюбилась в него и уехала с ним в Америку. Вот и все!

– Патрик Франк?

– Нет, его фамилия была Круль. А Франк – это фамилия моего нынешнего мужа, Себастьяна. Но у нас свободный брак, он живет в Пенсильвании, а я – в Вашингтоне. А Валере вот, моему сыну, нравится жить в Москве.

– Как отнеслись к вашему решению выйти замуж за иностранца Бахрах и Нодень?

– Да плевать я хотела на них. Они делали деньги и вели себя по отношению ко мне как настоящие скоты. Русский мужик при деньгах – это такая мерзость. Нодень стал поднимать на меня руку, стал все чаще вспоминать, что Валера – не его сын. А Бахрах, расставшись с женой, пустился во все тяжкие… Они с Ноденем устраивали такие оргии, что неделями приходили в себя. И все это – от денег. От больших денег. Ведь Бахрах явно подставил своего тестя и был, я думаю, счастлив, когда того посадили. Он, кстати, и умер в тюрьме. Вот я и спросила себя как-то, а что это ты, Стеллочка, теряешься? И почему бы тебе не найти приличного мужчину, который не матерится, не напивается как свинья, не водит в дом девок, не швыряет тебе в лицо деньги вместо того, чтобы просто спокойно отдать их, не теряя при этом человеческого лица? И вот в один прекрасный день, в Москве, куда я отправилась по профсоюзной путевке, мне и встретился такой человек. Аккуратный и воспитанный. Он влюбился в меня. Водил в ресторан, покупал цветы. Потом мы расстались, но он присылал мне письма. Изредка мы встречались в Москве. А потом словно сама судьба улыбнулась мне: Ноденю понадобился развод. Ему нужно было открыть счет в банке на имя человека, которому он доверяет. И он выбрал, естественно, меня. Он же ничего не знал о Патрике. Мы очень быстро, за деньги, развелись, и на следующий день я уехала в Москву, откуда позвонила Патрику, и мы с ним назначили встречу.

– И вы уехали в Америку?

– Да. Изредка мы с Ноденем перезванивались. И я поняла, что он без меня, почувствовав себя совершенно свободным, стал еще активнее работать. Бабы и водка кончились. Он перерос этот кайф. Теперь ему было интересно открытие совместных предприятий… Словом, он стал по-настоящему деловым человеком. Они прекрасно ладили с Бахрахом и ворочали уже большим совместно нажитым капиталом. Те деньги, которые Саша положил на мой счет в банке, я перевела на счет Романа, чтобы Саша мог пользоваться ими, когда ему потребуется.

– Когда вы узнали о смерти Бахраха?

– Ты спроси меня, как я восприняла известие об аресте Ноденя?! Я же сразу поняла, чьих это рук дело. Я была в ярости. Ведь точно таким же образом Бахрах избавился от своего тестя… Поэтому, когда я узнала, что Бахрах умер, я подумала, что это бог его наказал за подлость. И конечно, не скрою, меня заинтересовало его наследство. Ведь Валера – его сын. Он это прекрасно знал. И хотя он нам не высылал денег, потому что знал от Ноденя, что мы никогда не нуждались, теперь, когда он умер, часть его наследства должна отойти нашему сыну.

– Кто вам сказал о смерти Бахраха?

– Мне позвонил Рома.

– И вы приехали?

– Прилетела. Сначала в Москву, где рассказала Валере, кто его настоящий отец, а потом сюда… Рома встретил нас с Валерой в аэропорту, дал нам ключи от Мишиной квартиры. Я купила вишню, потому что чувствовала себя неважно. У меня низкий гемоглобин, и я постоянно покупаю вишни… Мы провели почти целую ночь у него дома. Я рассказывала Валере, каким был его отец и как все случилось… Думаю, что своим рассказом я только увеличила пропасть, которая образовалась с тех пор, как Валера принял решение жить в Москве. И хотя я часто приезжала к нему, но жила в гостинице. Приходила к нему, чтобы приготовить еду, и снова уходила.

– Что произошло той ночью, на квартире Бахраха?

– Ничего. Я поплакала немного, выпила и вернулась в гостиницу, а Валера остался. Потом, уже утром, он прибежал в гостиницу и сказал, что в дверь кто-то стал ломиться и что он ушел из квартиры через окно. Он порезался, и мне даже пришлось обрабатывать ему рану, бинтовать… Благо, что в гостинице нашлись добрые люди…

– А почему вас не было на похоронах?

– Я не хотела, чтобы меня кто-то узнал. Кроме того, я же была с Валерой, а его тоже могли узнать.

– А вы знали, что Нодень сбежал из тюрьмы?

– Знала. Мне сказал Рома. Плесни мне еще немного… Хорошо. Тепло. А теперь сигаретку. Понимаешь, ты извини, не помню твоего имени…

– Юля.

– Понимаешь, Юля, у Бахраха должно было остаться много денег. И мне не хотелось бы, чтобы они отошли государству. Вот почему я примчалась к Роме, чтобы он рассказал мне все, что знает о завещании Миши.

– И он рассказал?

– Дней десять тому назад я приперла его к стенке, и он рассказал мне, что никакого завещания Миша не оставлял, представляешь? Что у него официально есть наследник – Дмитрий, который по закону и унаследует его квартиру и машину. Может, немного денег…

– Вы были в его квартире и даже не попытались найти деньги? – Шубин сказал Юле, что в секретере Бахраха было около десяти тысяч долларов. Неужели они с Валерой не заметили их?

– Я видела деньги, но я же не воровка. Мой сын зарабатывает в Москве несколько тысяч долларов в месяц, и он никогда бы не стал опускаться до того, чтобы вынести деньги из квартиры покойника. Он не так воспитан. Речь же идет совсем о других деньгах. Ты просто не представляешь себе, наверное, масштаб бизнеса и финансовых афер, которыми занималась эта парочка, – мой бывший муж и мой бывший любовник.

– И где же эти деньги? – спросила Земцова невинным тоном.

– Понятия не имею. Поэтому-то я и приехала к Роме…

– Завещания нет. Что дальше?

– А то, что Миша, оказывается, задолго до смерти отдал Роману на хранение какой-то конверт, адресованный его сыну, Дмитрию, который Рома должен был вручить ему в случае смерти Бахраха. И он, оказывается, вручил его этому парню.

– Но почему вы с таким отвращением говорите о… собственном сыне?

– Да потому что он… Я не верю. Думаю, что такого просто не может быть. Ведь я видела его так часто, когда они приезжали к нам всей семьей, и у меня, как у матери, ничего не ёкало. Ничто не подсказывало моему сердцу, что этот мальчик – мой сын. И почему я должна теперь любить и принимать взрослого мужчину, которого испортила своим дурацким воспитанием жена Бахраха? Она сделала из него морального урода. Она лишила его всех благ, которые можно было купить за деньги!

– Роман Георгиевич знал, что в этом конверте?

– Сначала он клялся, что ничего не знает, что он не вскрывал конверт. И, как оказалось, он действительно не вскрывал его. Он был, безусловно, порядочным человеком и умел хранить чужие тайны… Он отнес конверт в ресторан, где работает Дмитрий, и видел, что стало с ним, когда тот вскрыл его… Юля, а разве вы ничего не знаете об этом конверте?

– Нет…

– Но ведь вы же его девушка? Неужели он вам ничего не рассказал? И никуда не поехал?

– Нет. Поэтому-то я приехала сюда, чтобы узнать от Романа Георгиевича, я же говорила вам… Дмитрий – человек не от мира сего.

– Да знаю я, – Стелла махнула рукой. – И знаешь, что было в этом письме? Ведь когда твой Дмитрий распечатал его и прочел, он сделал это в присутствии Романа, поэтому-то мы и узнали, что в нем…

– Что?

– Найди, мол, какую-то девицу по прозвищу Гел, в таком-то баре в Москве. И все. Все, ты понимаешь?! В этом был весь Бахрах. Он и жил странно, и умер странно, и завещание оставил странное. Ну скажи, разве может нормальный человек, с понятием, так поступить со своими близкими, со своими сыновьями?

– А может, Роман что-то напутал и передал ему не то письмо?

– Как же! Роман никогда и ничего не путал. Этим-то он и был ценен. Поэтому-то они все и доверяли ему.

– А что эта девушка, Гел?

– Короче. Я заставила Романа купить желтый конверт и написать слово в слово то, что было написано и адресовано Дмитрию. Послала надежного человека в Москву, чтобы тот передал Валере, который к тому времени уже давно вернулся домой, это письмо. И думаю, может, он что-нибудь узнает про эту Гел. Я знала, что он позвонит мне сюда, в гостиницу, и обязательно расскажет и о визитере, и о письме. И когда он мне позвонил и рассказал об этом, я сообщила ему, что точно такое же письмо получил и Дмитрий. И что наверняка эта самая Гел подскажет ему, как и его единоутробному брату, где искать наследство.

– И что же?

– Валера поехал в «Черную лангусту»…

– Куда?

– В бар, – раздраженно объяснила Стелла и закурила новую сигарету. – Приехал туда, а ему и говорят: Гел давно нет, ее то ли убили вместе с бывшим хозяином, то ли она сбежала… Словом, ее нигде нет. И мой сыночек сразу успокоился, представляешь? Больше того, в этом баре он подцепил какую-то проститутку, и теперь они живут вместе. В квартире моего сына, между прочим. Он просто голову потерял, так влюбился.

– А почему вы остались здесь, а не вернулись в Москву? Или в Америку?

– Я пасла здесь Дмитрия, – простодушно ответила она. – Думала, что он только для виду разозлился на письмо своего отца, что на самом деле он непременно поедет в Москву. Но я ошиблась. Он действительно никуда не поехал.

Юля подумала о том, что Валера Нодень, он же Франк, настолько несерьезно отнесся к тому известию, что его родной отец мог оставить ему какое-то наследство, что даже не счел своим долгом рассказать матери о встрече с настоящей Гел. Значит, Жене Рейс повезло, и она встретилась с хорошим человеком, у которого свой бизнес и свое представление о счастье. И вот теперь Валера наверняка разыскивает ее, недоумевая, почему его бросили. А Женя Рейс страдает рядом с Гел в каком-нибудь тихом пансионате и мечтает о своем возлюбленном.

– Послушайте, Стелла. За что вы убили Романа Георгиевича?

– Да я его не убивала. Конечно, я наорала на него… Может, сердце не выдержало… Но почему он раньше не сказал мне, что Дмитрий – мой сын. Разве я уехала бы из России, разве я позволила бы ему, Бахраху, взять замуж эту девицу, на которой он женился только из-за возможностей ее отца? Да я разнесла бы все это осиное гнездо и была бы наверняка счастлива. Ведь я любила Мишу, он был мне родным человеком. А Саша… в нем я пыталась найти то, чего не хватало в Бахрахе. Мне было нелегко разобраться в своих чувствах. К тому же эти пьянки, оргии. Я не принадлежу к числу тех женщин, которые из-за денег, из-за материального благополучия будут терпеть зарвавшихся мужей. Я не так воспитана. И если можно как-то иначе устроить свою жизнь, то почему бы не воспользоваться этим? У меня были хорошие мужья, и Патрик, и теперь вот Себастьян. Но мы скорее друзья, чем супруги. И я, конечно, изменяла и изменяю им…

Стелла закрыла глаза и, задумавшись, приложила к щеке стакан, и в эту минуту Юле показалось, что в соседней комнате кто-то ходит. У нее волосы зашевелились на голове, когда дверь, соединяющая эти комнаты, распахнулась, и на пороге возникла фигура во всем черном. Словно нимб засияли при свете лампы белые волосы.

– Стеллочка, ты где? Представляешь, я уснул!

Послышался звон разбитого стекла: это Стелла уронила стакан с остатками коньяка. Юля поняла, что надо срочно уезжать.

Ничего не объясняя и не проронив ни слова, Юля выбежала из дома и бросилась к машине. Как же много она узнала за эти последние пару часов!

46. Черная папка

Три дня понадобилось Земцовой, чтобы утрясти все свои дела и по телефону, с помощью своей мамы заказать чартерный рейс на Науру. Все это делалось в строжайшем секрете от всех, даже от Дмитрия, который знал только, что Юля собирается отправиться с ним на какие-то острова. Он целыми днями сидел дома, играя на гитаре и разучивая новые испанские песни, в то время как Юля встречалась с Ларисой Хмарой, Олегом, ездила к родственникам Марины Смирновой, чтобы отвезти им копии результатов вскрытия погибшей. Дождавшись звонка Гел, она с радостью сообщила ей о том, что Валера Франк не опасен для Жени Рейс и что спустя несколько дней (Земцова имела в виду то время, которое ей понадобится для того, чтобы долететь до острова и выяснить там положение дел) Женя сможет вернуться к нему. Она не могла объяснить Гел по телефону, что собирается вплотную заняться финансами Бахраха, что только после того, как она собственными глазами увидит те самые счета, ради которых Нодень сбежал из тюрьмы и носился по всей Москве, разыскивая пресловутую Гел, ей станет понятно, грозит ли опасность оставшимся в живых девушкам Бахраха, то есть самой Гел, Оле Белоконь и Жене Рейс. Хотя Рейс-то наверняка уже ничего не грозит. Ведь у нее даже не было конверта… Получалось, что Юля под предлогом того, что ее держат в Саратове дела, связанные с Бахрахом и убийством Кати Уткиной (она даже не рассказала Гел о том, что стало известно имя настоящего убийцы Уткиной), она на самом деле устранила временно со своей дороги настоящих вкладчиков.

Гел спросила ее, встретились ли они с Шубиным, и Юля была вынуждена признаться в том, что Игорь бросил ее. Гел в ответ ничего не сказала. Видимо, думала о чем-то своем. После этого они тепло пожелали друг другу удачи, и Юля заказала билеты в Москву.

– Дима, может, тебе стоит съездить на твою старую квартиру за вещами, да и вообще проверить, все ли там в порядке?

– Нет, я очень занят… – Дмитрий увлеченно разучивал какую-то мелодию, и видно было, что его меньше всего интересует, в чем он отправится в путешествие и что с его квартирой.

– Если хочешь, я могу съездить и прибрать там. Может, у тебя остался мусор в ведре или грязная посуда. Зачем плодить тараканов?

– Поезжай. Ключи в джинсах, а джинсы в шкафу, в спальне. Ты когда вернешься, сделаешь яблочный пирог?

Она остановилась на пороге, не в силах оторвать взгляда от этого большого и красивого мальчика. А ведь его судьба могла сложиться совершенно иначе… И вдруг она поняла, почему Бахрах оставил своим девушкам не одну фотографию Дмитрия, своего сына, а две. Две фотографии – два сына. Второй была фотография Валеры Ноденя! Это значит, что у Бахраха в планах все же присутствовал Валера. И если бы Стелла не уехала в Америку или, уехав, все же вернулась к Бахраху, то Роману Георгиевичу было бы поручено вручить не один желтый конверт, а два: Дмитрию и Валере. Но Стелла даже предположить не могла, что наследство ее сына напрямую зависело от ее отношений с Бахрахом. Михаил Семенович настолько любил ее, что не смог забыть даже спустя много лет. Он и шрамы-то своим любовницам предлагал сделать, чтобы вернуться в свое прошлое, в свою чувственную стихию, в свою страсть, которую олицетворяла вполне реальная и живая женщина по имени Стелла. Сама идея запечатлеть на телах девушек элементы шифра, с помощью которого сыновья Бахраха смогут после его смерти воспользоваться его деньгами, возникла лишь благодаря так привлекавшему его в свое время шраму Стеллы.

– Яблочный пирог? Конечно.

Она взяла ключи и поехала на квартиру Дмитрия. Пришлось выбросить мусор и несколько засохших букетов. Юля вытерла везде пыль, перемыла посуду и полы и даже собрала в полиэтиленовый пакет всю грязную одежду Дмитрия. Оставалось лишь разобрать письменный стол, заваленный бумагами, книгами, иллюстрированными журналами и нотами.

Она решила позвонить Дмитрию и спросить, прихватить ли ей какие-нибудь книги или ноты.

– Да, забери джазовые пьесы, пожалуйста, – ответил отстраненным и показавшимся ей очень далеким голосом Дмитрий.

– Здесь вот еще… – Юля, зажав между щекой и плечом трубку и продолжая перебирать книги и журналы, выудила из кипы бумаг старую черную папку с шелковыми завязками, – …какая-то папка, черная.

– Это не моя, – тоном человека, которого отвлекли от весьма важного для него занятия, проворчал Дмитрий. – Это папка моего отца, он принес ее в свой последний приход и попросил надежно спрятать. Я и спрятал в шкаф, в ванной комнате, а когда меня соседи залили, вынужден был срочно все вынимать оттуда… Посмотри, может, там что-то важное. Я все равно ничего в документах не понимаю.

– Папка твоего отца? Но ведь вы же с ним…

– Время от времени он просил меня подержать у себя то какие-то документы, то свертки, я думаю, с деньгами. Уверен, что у моего отца были веские причины что-то прятать.

– Так, может, в твоей квартире он хранил все свое состояние?

– Нет, не думаю, он ведь знал, что у меня бываешь ты, что я могу куда-нибудь уехать…

– И как часто он бывал у тебя?

– После смерти матери заходил иногда. Но мы с ним часто ссорились. Слушай, а что это ты вздумала сейчас говорить на эту тему? Брось там все разбирать и возвращайся. Кто-то обещал испечь мне яблочный пирог…

– Ладно, еду…

Она положила трубку и принялась осторожно, словно имела дело со взрывчаткой, развязывать папку. Она была толстая, тяжелая и потрепанная. Если окажется, что в папке хранятся копии тех самых договоров, которые подписывали Катя Уткина, Гел, Белоконь и Марина Смирнова, то значит, она на верном пути.

Пачка белых листов с аккуратным печатным текстом была запаяна в целлофан, что лишний раз подтверждало Юлину догадку, на какой клад она напала. Она достала бумаги из пакета, и при виде первых строк ее бросило в жар:

«Торговая корпорация, зарегистрированная в Науру, может осуществлять деятельность в качестве коммерческого или торгового банка, в качестве сберегательного банка или финансового института в соответствии с положениями Банковского Акта от 1975 года». Дальше было не менее интересно: «Размер уставного капитала – 1000000 USD; внесение уставного капитала – 100000 USD в течение 2 лет (в виде балансовой проводки)…» или: «Ежегодные платежи. За поддержание Компании.

Услуги Агента и офиса (со второго года) – 7050 USD».

…Когда она очнулась, то не сразу поняла, что произошло. Оказывается, она уснула, и ее разбудил телефонный звонок. Это мог быть только Дмитрий, встревоженный ее долгим отсутствием. Но нет, она не станет брать трубку и что-либо ему объяснять. Пусть он думает, что она уже выехала.

Земцова протерла глаза и последний раз посмотрела на разложенные аккуратными стопками на столе бумаги. На русском и английском языках. Бесценные банковские документы, с помощью которых Дмитрий Бахрах может получить несколько десятков миллионов долларов. И это только в Науру. Были еще какие-то похожие документы, но на других языках и с указанием других вкладчиков, имен которых Юля не знала. А как смешно смотрелись на английском языке фамилии той же Гел и остальных девушек: «Elistratova Galina» или «Utkina», «Belokon»…

Главное, что она знала теперь названия банков, их адреса, телефоны, электронную почту…

Она захлопнула папку, сунула ее в пакет с грязным бельем, проверила еще раз, отключен ли газ, вывернуты ли пробки электричества, и только после этого заперла двери на все замки и поехала к Дмитрию.

Она знала, что не уснет этой ночью, что будет думать о Гел, о погибших Кате Уткиной и Марине Смирновой, о Стелле Франк и ее сыне, родном брате Дмитрия, и что перед глазами у нее как призрак будет плавать утопающий в пальмах маленький островок с хрупкими хижинами или домиками на сваях. Таким ей виделся Науру…

47. Пастораль

Стояло бабье лето, воздух был по-летнему теплый, а солнце сияло так, словно решило напоследок прогреть землю и людей. Ничто не предвещало затяжных осенних дождей, холода, стеклянно-ледяных утренних корок на лужах, желто-красного ковра из опавших листьев под ногами, свинцового неба и приближения настоящих холодов.

Юля Земцова стояла на крыльце прокуратуры, где выдержала последний и самый тяжелый для нее разговор, и теперь чувствовала себя победительницей. Черная кожаная папка в ее руках грела ей не только сердце, но и душу. Копии тех документов, которые она сейчас так трепетно прижимала к своей груди, должны были дать абсолютно новый ход в развитии и завершении одного из самых громких дел, расследовавшегося в областной прокуратуре. Ее не терзали угрызения совести, когда она вручала людям толстые конверты, набитые сотенными долларовыми банкнотами. Не она придумала этот мир и те законы, которые им правили. Деньги – мощный рычаг, и лишь с их помощью можно решить все проблемы. Так, с помощью денег Дмитрий исполнит свою давнишнюю мечту пожить в Испании…

Но сейчас она не имела права отвлекаться на других. Ей предстояла важная встреча. Но до нее еще целых три часа, которые ей придется убивать, гуляя по городу и обдумывая каждое свое слово, каждый жест, каждый взгляд. Ведь от того, как пройдет эта встреча, зависела теперь не только ее жизнь, но и жизнь ее друзей. И ей надо приложить все усилия, пустить в ход все свое женское обаяние, весь свой интеллект и даже всю свою слабость, чтобы только найти с ним, этим человеком, общий язык.

То, что она купит хорошей водки и закуски, было обязательным условием. Без водки она не сумеет сделать все то, что задумала. Но чтобы не опьянеть сразу, надо предварительно плотно пообедать. Но как, когда ничего в горло не лезет? Когда нервы на пределе?! Она за последний месяц научилась курить. Вот и теперь, войдя в какое-то кафе, села и сразу же закурила. Посмотрела на свои руки – они дрожали. Она спрятала их под стол и подозвала официантку. Сделав заказ, стала ждать. Выкурила еще одну сигарету. Затем зашла в туалет, заперлась и, сняв через голову тонкое темно-серое платье, оглядела себя с головы до ног. Она нарочно выбрала белье, практически не прикрывающее тело: две узкие трикотажные белые полоски, играющие роль лифчика и трусиков. Без швов, без застежек. Он должен будет это оценить, подумала она и оделась.

Ела медленно, с трудом проглатывая мясо, запивая это соком и глядя с тоской в окно. Ее начало мутить сразу же, как только она вышла из кафе. Но это было нервное, потому что еда в кафе оказалась приличной и свежей.

До гаража она добралась за полчаса. Мокрой тряпкой протерла пыль с машины, проверила масло и долго сидела в салоне, не в силах пошевелиться или что-то предпринять, в то время как стрелки часов показывали, что в ее распоряжении остался всего один час. И что ей надо спешить, а у нее еще не куплена ни водка, ни закуска. Она потратила на покупки четверть часа, выбирая хорошую рыбу, мясо, фрукты. Пришлось запастись даже пластиковыми стаканами, тарелками и вилками. Ножик она всегда держала в машине. Как и плед, чтобы было что расстелить на траве. В машине, кроме того, на заднем сиденье лежал большой бумажный пакет, содержимое которого тоже могло пригодиться. Господи, дай мне силы. Пусть все получится…

Встреча должна была произойти за городом. Прямо в поле. Она приложила немало усилий, чтобы договориться об этом. Был обговорен даже ориентир – поляна перед старой заброшенной мельницей, неподалеку от леса и реки Караман. Перед тем как назначить встречу, Юля успела побывать на этом месте, все хорошенько осмотреть, чтобы, в конечном счете, не выглядеть перед этим человеком полной идиоткой. Ее вполне устраивали стога сена, за которые ненадолго можно будет спрятать машину. Да и раздеваться приятнее не в чистом поле, а среди стогов. Но главное, что ей нравилось здесь, это сама река, тихая, окаймленная зелеными травяными берегами и осенним, красно-желтым лесом. Идеальное место для романтического свидания.

За городом она развила бешеную скорость и чуть не пролетела заветный тридцатый километр. Резко притормозила и свернула влево, покатила по грунтовой дороге к лесу. Подъезжая к стогам, вдруг почувствовала непреодолимое желание вернуться в лето, хотя бы в август, в то неведение и относительный покой… Но события развивались, и никакая сила не смогла бы остановить их. Надо было пережить этот день.

Спрятав машину за два стоящих рядом больших стога, она вышла на поляну, соорудила себе из сена небольшую подстилку.

И вдруг она услышала шум мотора. Сердце ее сжалось, да и вся она, сидя на соломе, подобралась, съежилась. Когда на фоне зелени показалась белая «Волга», ее бросило в пот. Она поднялась, быстро достала из сумки темные очки, повязала на голову черную косынку и встала, выпрямив спину и вытянув руки по швам.

«Волга» приближалась. Юля вдохнула в себя побольше воздуха и даже успела услышать горьковатый аромат гниющих листьев и воды, прежде чем машина остановилась возле нее. Сначала из «Волги» вышел человек в форме полковника, затем – еще два парня-охранника с автоматами. Все выглядело так, как она и просила. По-настоящему. Никто из них троих не произнес ни слова, пока из салона не вышел тот, ради которого и было все это устроено.

Его глаза округлились, когда он увидел перед собой женщину в черных очках и черной, повязанной на бабий манер, косынке. Он не узнал меня, это точно.

Он оглянулся, когда услышал шум мотора – «Волга» с тремя пассажирами уже медленно отъезжала от поляны, выруливая на дорогу, оставляя своего четвертого пассажира один на один с незнакомой ему женщиной.

– Вы кто? – спросил Нодень. Выглядел он плохо. Спортивные штаны на его коленях пузырились. Засаленная тельняшка явно с чужого плеча болталась на его сильно похудевшем теле. Вот только рост и осанка оставались прежними. Внимательные глаза пытались угадать, кто скрывается под черными очками и косынкой.

– Александр Владимирович, мне стоило больших усилий добиться того, чтобы нам с вами организовали встречу.

– Кто вы и что вам надо? – в голосе чувствовалась злоба. – Меня привезли сюда, чтобы убить? Это сейчас так делается?

– Разве я похожа на убийцу?

– Убийц выдают глаза, а я не вижу ваших глаз. Кто вы?

– Сейчас я сниму очки, и когда вы узнаете меня, то уже никто и ничто не спасет меня… Поэтому прежде чем я откроюсь, пообещайте, что не наброситесь на меня. Я боюсь вас, страшно боюсь…

Она говорила не по сценарию. Она все испортила.

– Валяй снимай свои очки. Я не зверь. Я уже ко всему привык. В крайнем случае, подышу свежим воздухом, пока за мной не приедут.

Юля сняла очки и косынку. Поправила волосы.

– Все? Узнали?

– Земцова? – Нодень от удивления даже рот открыл. – Ни хрена себе! Нет, мне это снится? Что ты здесь делаешь?

– Вы бы лучше спросили, как мое самочувствие, как мой живот… Как вы тогда говорили: подними платье? Поднять?

– Думаю, что на тебе, как на кошке, все зажило. Какие проблемы? Зачем ты все это устроила? Говори. Я думаю, у тебя не так много времени. А то эти, – он махнул в сторону дороги, по которой укатила «Волга», – приедут… Сколько ты им отвалила, чтобы они привезли меня сюда к тебе на свидание?

– Неважно. Но время у нас есть. Много. Три часа.

– Здесь стога, а что за ними?

– Моя машина, если честно. Пожалуйста, пойдемте со мной в машину, я должна вам кое-что показать.

Нодень покорно, как и подобает заключенному, пошел за ней к машине. Даже сел в нее. И в очередной раз удивился, когда она стала просто катать его по полю, петляя между стогами. Наконец вернулась на прежнее место, вышла из машины, открыла багажник и достала оттуда кусок арматуры.

– Земцова, у тебя что, крыша поехала? Что ты задумала, черт тебя подери?

– Я хотела, чтобы вы убедились в том, что вокруг нас нет ни единой души. А теперь проткните каждый стог, чтобы проверить, что и там тоже никто не прячется.

– Больная, – Нодень покрутил пальцем у виска. – С чего это? Я тебе и так верю. Дальше-то что?

– Вы не хотели бы немного поплавать? Вода еще не очень холодная…

– Да пошли, – он, пожимая плечами, широким шагом двинулся к воде. Разделся и, оставшись в семейных линялых трусах, спустился к воде и вошел в нее, зябко передернув всем телом. Затем повернулся: – А ты?

Юля, краснея, тоже сняла с себя платье и последовала за ним.

– Знаете, я не очень хорошо плаваю, поэтому вы уж посматривайте, чтобы я не утонула.

– Понятно, – он кивнул головой, словно понимая, с какой тяжелобольной в психическом плане имеет дело. – Не боись.

Юля поплыла. Вода была ледяная и обжигала тело. Нодень плыл с удовольствием, широко и резко взмахивая руками и разрезая зеленоватую воду. Фыркал, отплевываясь, уходил с головой под воду, словом, вел себя как человек, истосковавшийся по таким простым человеческим удовольствиям.

– Здесь на дне реки зарыт клад, и ты хочешь попросить меня, чтобы я поднял его? – усмехнулся он, помогая ей вылезти из воды на берег и ополоснуть грязные ступни.

– Да нет здесь ничего. Я совсем для другого вас пригласила. Александр Владимирович, посмотрите, пожалуйста, на меня.

Она стояла, посинев от холода и дрожа всем телом. Белое трикотажное белье ее стало прозрачным, и Нодень захохотал.

– Ты чего, Земцова, хочешь, чтобы я тебя трахнул? Я могу – одной статьей больше, одной меньше. А так хоть получу удовольствие.

– Я так и знала, что вы об этом подумаете. На самом деле я просто хотела, чтобы вы убедились, что на мне нет «жучков», что мы одни и нас никто не сможет услышать.

– Ах, вон оно что! Теперь понятно. Тогда давай раздевайся догола.

– Вы серьезно? Но мне и так холодно…

– Раздевайся.

Она покорно сняла с себя все до нитки.

– Покажи-ка шрам, – Нодень наклонился и внимательно осмотрел ее впалый живот и небольшой розовый шрам на нем. – Все-таки было нагноение, да?

– Было… – ее всю трясло. – Я могу одеться?

– Одевайся, – серьезно сказал он тоном доктора, только что закончившего осмотр пациента.

Юля побежала к машине, там надела платье, а мокрое белье бросила в багажник. Затем достала оттуда пакеты с едой, плед и на глазах у изумленного заключенного расстелила плед и принялась выкладывать упаковки ветчины, нарезку из рыбы и колбасы, консервы, бутылки с водкой и коньяком, посуду.

– Ущипнуть себя, что ли? Что это? Зачем? Может, ты мне все-таки что-нибудь объяснишь?

– Да. Но только после того, как выпью. Говорю же, мне страшно. Откройте водку, пожалуйста.

Через несколько минут приятное тепло разлилось по телу, а глаза стали почему-то слипаться.

– Вы ешьте, я сейчас начну рассказывать… Вот только бы вспомнить, с чего я должна была начать… Хорошо… Тепло. Александр Владимирович, сколько денег задолжал вам Бахрах?

Нодень уронил пластиковый стакан с водкой и поднял на Земцову полные недоумения глаза.

– А тебе-то что? Уж не собираешься ли ты мне сказать, что этот старый козел воскрес из мертвых?

– Нет. Я сама принимала участие в его похоронах. Но, как вы понимаете, я не могла пригласить вас, вернее, вытащить на время из тюрьмы, чтобы просто поплавать с вами в Карамане.

– Я тоже так думаю. Но с чего ты взяла, что я буду говорить с тобой? Да еще о Мише? Он сволочь, конечно, я знаю. Как знаю и то, что он собирался натравить на меня Сироту – киллера, что он просто мечтал о моей смерти. Но это еще не говорит о том, что я помогу тебе с информацией о его делах. Ты ошиблась, Земцова.

– Сирота? Но как он мог убить вас, если вы были в тюрьме?

– Бахрах знал о том, что я не сегодня-завтра сбегу, у него были свои осведомители. Но Сирота попался на другом, и я остался жив. Это я узнал позже, значительно позже…

– Значит, вы никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажете мне, сколько денег вам задолжал Бахрах? Он украл их у вас?

– Нет. Я сам их ему отдал. На хранение. Он знал, где и как их хранить. Просто он стал старый и решил уйти на покой, а у меня каждый день возникали все новые и новые проекты. Я не скрою, первые большие деньги мы заработали на нефти и газе, но мы никого не убивали. Мы все сделали хитро и озолотились. А потом он поручил мне вложение денег, и я организовал несколько мощных проектов, построил кирпичный завод, занялся строительством жилья, создал сеть турфирм. Деньги стали приносить огромный доход. Часть я снова пускал в оборот, часть – отдавал Бахраху.

– Выпьем?

– Давай, а то ты что-то совсем синяя. Пей и ешь, а то еще умрешь тут… Колбаски вот съешь, соку налить?

– Почему вы поссорились?

– Да потому, что мы с ним слишком разные. Он любил жить на проценты. А я делал дело, работал, пахал как вол. Но у меня была семья…

– Но ведь ваша жена бросила вас и уехала.

– Ну и что?

– А зачем вам было придумывать смерть собственного сына?

– Это не я все придумал, а Бахрах. Он не хотел, чтобы кто-то знал о том, что у него есть еще один сын. Ведь Валера Нодень, который дружил с твоим любовником Дмитрием-гитаристом, был сыном Бахраха. Ты не знала?

Она ничего не ответила.

– И Мишка сказал, что раз Стелла уезжает из страны, то зачем кому бы то ни было знать о том, что у него есть еще один наследник? Он боялся за него. Во всяком случае, я так раньше думал. Но потом понял, что он боялся прежде всего за себя.

– Но почему? Какой ему резон был распускать слух о смерти своего сына?

– Мне он говорил, что если у нас начнутся неприятности, то пострадают наши близкие: Стелла, Дмитрий, Валера… А потому, мол, пусть все считают, что у него никого нет. Ведь Стелла с Валерой уехали.

– Но Дмитрий-то остался!

– Дмитрий тоже должен был перебраться в Испанию, но с ним сложно. У него, если честно, все-таки не все в порядке с мозгами.

– Но ведь он же не перебрался! Он остался в Саратове.

– Лучше бы он здесь не оставался. У них с отцом были очень сложные отношения. Миша то скучал по нему, постоянно твердил, что хочет, чтобы они жили вместе, а то вдруг проникался к нему такой откровенной злобой и ненавистью, что мне начинало казаться, что он хочет даже его смерти…

– Я знаю. Бахрах хотел, чтобы Дмитрий был с ним, чтобы они были друзьями, чтобы он помогал ему… Но Дима не от мира сего.

– Вот поэтому-то Мише и стало все равно… Он ведь остался совсем один. Он очень любил мою жену, Стеллу, но она все равно вышла замуж за меня. Мне иногда казалось, что у нас с ним одна жена на двоих, и это злило меня, да и его тоже, хотя мы и не говорили об этом. Просто ходили друг к другу в гости, вели себя внешне нормально… А потом, когда появились деньги, причем большие, мы стали вести себя не лучшим образом. Пьянки, бабы… Словом, мы оскотинились. Вот так-то вот. А Стелле было наплевать на деньги, она познакомилась в Москве с одним иностранцем и укатила с Валеркой в Америку. Я тоже разозлился на нее, и поэтому, когда Бахрах предложил мне считать Валеру умершим, я махнул на все рукой.

– Вы были пьяные, – вдруг поняла Земцова истинную причину столь странного поступка Ноденя. – Вы были пьяные, когда первый раз кому-то сказали об этом, так?

– Да, верно. Мы пили несколько дней вдвоем, пили и ругали Стелку, которая была уже в Америке, и, когда однажды кто-то из нашего окружения спросил меня, где мои жена и сын, я сказал, что сын утонул, а жена лежит в больнице. И все подумали, что Стелла в психушке, а потому больше никто и никогда меня ни о ком из них не спрашивал. Мы тяжело переживали их отъезд. Он нас отрезвил. Мы стали работать. Много работать. Бахрах… – он поднял голову: – Слушай, у тебя личико порозовело. Еще налить?

– Налить… только немного. И что Бахрах?

– Ничего. Ты задала мне в самом начале нашего разговора вопрос: сколько денег задолжал мне Бахрах, так? Почему?

– Потому, что этот вопрос интересует меня больше всего.

– А ты что, знаешь, где и как можно взять эти деньги? – он хитро сощурил свои повлажневшие и подобревшие от выпивки и хорошей закуски глаза.

– Знаю.

– И где? Как?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Он должен мне очень много.

– Хорошо. Можете пока не отвечать. Но тогда ответьте на другой вопрос: как могли вы, деловой человек, опытный и умный, допустить, чтобы ваши деньги хранились у такого, как оказалось, ненадежного человека, как Бахрах?

– У меня не было выхода! – он всплеснул руками. – Он свил несколько гнезд, где несколько курочек высиживали золотые яйца…

– Сколько было гнезд: четыре?

Нодень покачал головой:

– Да, Земцова, с тобой интересно разговаривать. Неужели тебе и это известно? Может, ты знаешь еще и их имена?

– Знаю.

– Так, может, поделишься?

– Одно имя вы сами знаете.

– Гел. Я так и думал.

– И еще одно знаете.

– Уткина? Вы отправили меня на квартиру погибшей девушки, где мне устроили засаду…

– Будете мстить?

– Если назовешь остальных – оставлю в покое.

– Назову. Но тоже с условием.

– Каким?

– Проценты, – она намеренно не сказала цифру, чтобы понять, какой информацией о сумме, припрятанной Бахрахом, обладает ее визави.

– И сколько?

– В зависимости от того, какие суммы хранил с помощью своих курочек Бахрах.

– Нет, ты все-таки приехала сюда и теперь пьешь со мной водку, чтобы выудить из меня сумму… Хорошо. Тем более что нас никто не слышит. Моих денег – пять миллионов долларов. Впечатляет?

Юля даже присвистнула, как если бы сильно удивилась.

– Вот и я о том же. Как ты думаешь, можно ради таких денег совершить побег? Подкупить кое-кого с обещанием кругленькой суммы по результату?

– Давайте сменим тему. Что вы знали о завещании Бахраха?

– Ровным счетом ничего. Разве что сам Миша как-то сказал мне, что после того, как он умрет, Диме придется потратить весь свой умственный и физический потенциал, чтобы получить наследство.

– Неужели так может поступить человек, который любит своего сына? И что за человек был вообще этот Бахрах? Сначала он женится на дочери директора маслозавода, чтобы начать свое дело, и в результате подставляет своего тестя, который умирает на нарах. После этого, сделав ребенка, мальчика Дмитрия, своей любимой Стелле, он усыновляет его, поскольку его жена бесплодна, и, ничего не говоря об этом матери новорожденного, сам воспитывает его. Позже Стелла опять же от него рожает Валеру, находясь в браке с вами. А дальше – еще хуже: он уходит от жены и пускается в загул. Вместе с вами. Стелла же, презирая вас обоих, выходит замуж и уезжает в Америку. И что Бахрах? Распускает слух о том, что его сын, который считается вашим сыном, утонул! Позже умирает его жена, Дмитрий остается один. И Бахрах не может найти слов, чтобы вернуть сына, чтобы выразить ему свою любовь! Что же это за человек такой? Монстр!

– Обыкновенный человек. Но если серьезно, то его сильно испортили деньги и то, с какой легкостью они ему стали доставаться. Он был талантлив по этой части, и деньги просто сами шли ему в руки. Что же касается того, что я доверился ему, то и этому существует объяснение. Миша, когда хотел, мог быть довольно красноречивым. Уж можешь мне поверить. Иначе как ему удалось бы уговорить меня, чтобы я доверил ему все свои деньги?

– Значит, он просто-напросто был жадным. Только этим я могу объяснить то, что они никак не могли найти общий язык с сыном и что он оставил ему такое, извините меня, дурацкое завещание. Бахрах подсознательно не хотел, чтобы его, как он считал, деньги достались вообще кому-то. Даже Дмитрию. Не говоря уже о Валере, о вас, о Стелле. Ну скажите мне, пожалуйста, что могло помешать такому состоятельному человеку, как Бахрах, перевести определенную сумму денег на имя Дмитрия, чтобы тот поехал в Испанию или куда там еще… Он мог бы помогать и своему второму сыну, находящемуся в Америке, вместо того, чтобы надеяться на то, что мальчика будет содержать и воспитывать чужой дядя. А то, что он подставил вас, предал, по сути, и посадил в тюрьму, разве не объясняется его патологической жадностью, алчностью?

Нодень на это лишь развел руками.

– Но жадность развила в нем и другие, не менее отвратительные пороки: он стал жесток. Вы знаете, в чем вообще состояло его завещание?

И Юля рассказала Ноденю, каким образом Бахрах зашифровал место, где лежат его деньги.

– Шрамы? На задницах девушек? Ты это серьезно? И он убил того парня, который делал шрамы? Вот негодяй! Но тогда совсем непонятно, зачем ему было покупать этим девицам квартиры в Москве, когда существуют более простые способы…

– Вы имеете в виду алкашей, которых можно уговорить за бутылку подписать любой документ? Он бы на это ни за что не пошел. Расчет Бахраха был прост: он выбирал своих «курочек» из числа приличных особ, но жутко отчаявшихся, понимаете? Он проводил с ними какое-то время, изучая их психологию и наклонности, потому что в его планы входила многолетняя работа, а не разовые сделки с сомнительными и тем более пьющими людьми. Хотя и он ошибся, когда выбрал одну девушку с неуравновешенной психикой… Она покончила с собой.

– Тебе не удалось расшифровать место, где Бахрах спрятал денежки, и ты решила обратиться ко мне за помощью?

– Мне осталось расшифровать всего лишь одно звено, и я буду точно знать, где лежит богатство Бахраха. Но перед тем я хотела бы спросить вас, как бы вы поступили, оказавшись на моем месте в случае, если бы я нашла деньги? Взяли бы их или нет? И если решили поделить, то каким образом? Каковы доли наследников?

– А ты не рано заговорила об этом, малышка? – Нодень внимательно посмотрел на нее. – Скажи мне, что тебе от меня надо? Что ты придумала?

– Сначала ответьте мне на вопрос.

– Тогда давай листок и ручку. Я привык все записывать, чертить схемы.

Юля принесла ему из машины новый блокнот, приготовленный именно для этого случая, и карандаш. Нодень аккуратно устроил блокнот на коленях:

– Давай начнем с самого главного. То есть с меня. Я так думаю, что ты должна будешь первым делом отдать мне пять миллионов долларов плюс десять процентов за причиненные мне неудобства, связанные с квартирой Уткиной и моим водворением в тюрьму. Пишем: «1. Нодень – 5 млн д.». Остальные деньги считаем как деньги Бахраха и принимаем за сто процентов. Надо разделить эти деньги между его сыновьями и, я так понимаю, тобой. Правильно?

– Это было бы слишком просто. А как же Стелла? Разве она не пострадала? Разве она не имеет права получить хотя бы небольшую долю как мать Валеры? Она же ему была не чужим человеком.

– Она предала его. Но если ты так великодушна, то пусть. Десять процентов – ей. Остается поделить между Дмитрием, Валерием и тобой. Значит, вам по тридцать процентов. Вот, собственно, и все!

– Так я и думала. Значит, вы считаете, что те девушки, которые работали на Бахраха, не должны получить ни копейки?

– Так у них же остаются квартиры! Кроме того, они должны быть вообще счастливы, что остались живы. Кто знает, что пришло бы в голову Бахраху позже и оставил ли бы он их в живых… Они свободны, и это главное.

– А я все-таки считаю, что они тоже должны получить определенный процент.

– Если ты сама все в уме распределила, то зачем тебе мой совет? И неужели вероятность получения этих денег так велика, что ты настолько щепетильна в разговоре о них?

– Не знаю… – настала минута говорить о самом главном, но у нее уже не было сил. – Подождите минутку… – она снова пошла к машине и вернулась оттуда с красной кожаной папкой. – Вот. Посмотрите.

Нодень быстрыми и решительными движениями открыл папку и бегло просмотрел первую страницу отпечатанного текста.

– Этого не может быть… – лицо его побледнело. – Откуда это у тебя?

– Неважно. Читайте дальше.

Он начал листать страницу за страницей. Брови его то взлетали вверх, и тогда он начинал нервно тереть подбородок, то сходились на переносице, когда он хмурился.

Это были договоры, часть из которых подписаны Ноденем, другие – Бахрахом. И все они касались нелегальной продажи нефти и газа.

– Он подсунул им те, что были подписаны мной, а остальные я так и не нашел. Значит, он их схоронил у себя. Но к чему ты клонишь? Я и так в тюрьме. Что ты придумала, Земцова?

– Дело в том, что подписанные вами документы – сфальсифицированы, в то время как другие, подписанные Михаилом Семеновичем, – подлинные. И мне удалось доказать это.

– Но они настоящие! Я помню эти договоры.

– Нет. Там поддельные печати и поддельная подпись.

– Ты подкупила графологов?

– Да нет же, говорю. Настоящих документов, чтобы предъявить прокурору, у Бахраха не было, поэтому он сам, по памяти или черновикам, восстановил их. А вот его договоры тех времен мне удалось найти. Вот только где, я пока не скажу.

– И что же?

– А то, Александр Владимирович, что ваше дело пересмотрено, и с вас снято обвинение. Вы – свободны. Если не верите, я принесу вам сейчас сотовый телефон, и вы позвоните сами прокурору и спросите его об этом.

– Но этого не может быть! Так быстро дела не делаются.

– Делаются. И вы прекрасно знаете это. Бахрах – мертв, он уже не сможет вам ничего сделать. А свои пять миллионов долларов плюс десять процентов вы сможете получить через неделю в Цюрихе. Я сообщу вам, когда будут оформлены все документы.

– Ты нашла их… Ты вычислила этот банк? Раскопала сундук? Разрыла кувшин с золотыми червонцами?

– Он хранил свои деньги в одной офшорной зоне, и мне удалось с помощью Дмитрия, который имел право пользоваться вкладами, перевести их в европейские и американские банки. Теперь я – богатый человек. И единственно, что мне надо было от вас услышать, это сумму, которую вам задолжал Бахрах. Я – честный человек. Во всяком случае, я стараюсь такой быть. Вернув вам долг, я буду спокойно тратить деньги и продолжать жить дальше. Я рассчитывала, что вы поможете мне правильно распределить их, но…

– Неужели все это реально?! Я не знаю, верить тебе или нет. Получается, что ты нашла деньги и с их помощью освободила меня. Зачем? Чтобы спокойно спать?

– Я думала, что вы рано или поздно все равно сбежите из тюрьмы и снова начнете трепать нервы Гел…

– Гел. Да она у меня из головы не идет. «Трепать нервы»… – он передразнил ее. – Только ради нее можно было попытаться сбежать еще раз. Но у меня нет денег. Нисколько. Я все потратил на последний побег. И у меня не осталось никого, кто бы помог мне сбежать или раздобыть денег.

– У вас есть я.

– Но зачем я тебе, Земцова? Что еще ты хочешь мне сказать?

– Просто я подумала…

– Ты случайно не влюбилась?

Она вдруг рассмеялась.

– Нет, слава богу. И дело не в чувствах. Теперь, когда у меня появились деньги, мне понадобится человек, который мог бы работать с ними. Вроде управляющего, понимаете? Вот почему я сделала все, чтобы помочь вам. Мне бы хотелось, чтобы вы, получив свободу и деньги, пришли в себя и помогли мне правильно распорядиться деньгами. Иначе я все потрачу и снова стану зависима от кого-нибудь. А я не хочу. Я устала… – вот она и проявила свою слабость, дала волю слезам.

– Ну-ну, – Нодень обнял ее. – Малышка Земцова. Ты прости меня… Ведь я тогда сгоряча чуть не прирезал тебя. Я был как зверь, вырвавшийся из душной и тесной клетки, мне на каждом шагу мерещились предатели. В меня словно кто-то вселился.

– Ладно, все в прошлом. Так будете звонить в прокуратуру?

– Нет.

– Тогда подождите еще немного, у меня для вас сюрприз. Правда, я могла ошибиться в росте…

И она, не чувствуя под собой ног, побежала за пакетом с одеждой для Ноденя. Брюки, рубашка, легкая спортивная куртка и кроссовки. А еще – белье и носки.

– Господи! – Александр Нодень сгреб Земцову в охапку и крепко прижал к себе. – Спасибо, Юля. Спасибо. Никогда не забуду, никогда…

48. Танец лангусты

Ту ночь она спала спокойно и ни разу не просыпалась. Все было позади: утомительное путешествие в Науру, долгий разговор с Дмитрием – она рассказала ему всю правду, – который после этого доверил ей полностью распорядиться и распределить деньги отца. Сумма всех вкладов, которые им удалось определить с помощью документов из той, первой папки, обнаруженной у него в квартире, оказалась так велика, что только для того, чтобы поручить банку в Науру перевести их в европейские и американские банки, потребовалось время. Пять миллионов Ноденя были лишь небольшой частью огромного и все растущего капитала Бахраха. Обмануть сына и наследника, как предполагала в самом начале своего плана Земцова, означало бы совершить нравственное преступление и стать такой же, как и покойный Бахрах. И хотя Дмитрий считался человеком странноватым, неадекватно реагирующим на происходящее, в случае с вкладами он поступил как порядочный человек, поручив Юле поделить деньги между Гел, Рейс, Белоконь, Ноденем, Валерой, Стеллой, самим Дмитрием и Земцовой с Шубиным по своему усмотрению. Не забыли они перевести небольшие суммы и родственникам Марины Смирновой, и Олегу Хмаре – на мраморные надгробия или памятники погибшим девушкам.

Известие о том, что его друг и брат – Валера Нодень, он же Франк, жив и живет в Москве, привело Дмитрия в такой восторг, что он целую ночь пил вино в гостинице на острове и горланил испанские песни. Он был по-настоящему счастлив. А под утро догадался позвонить в Москву и проговорить с ним около часа.

К тому времени Гел, Женя Рейс и Ольга Белоконь уже вернулись к себе домой. А в середине сентября, когда Юля вернулась из Науру вместе с Дмитрием, которому она обещала помочь оформить визу в Испанию, чтобы он поехал туда и пожил там с месяц, пока она не приедет к нему и не поможет с покупкой дома, они собрались в квартире Гел отпраздновать свое полное освобождение. Никто не знал, что Юля приехала с хорошими новостями, касающимися непосредственно благополучия Гел, Жени Рейс и Оли Белоконь. Она привезла им банковские документы, свидетельствующие о том, что они являются вкладчиками крупнейших швейцарских, немецких и московских банков. Суммы у всех были разные, и Юля передавала документы каждой девушке в отдельности, объясняя, из каких расчетов она исходила, определяя долю каждой, и каким образом они смогут реально воспользоваться деньгами. После того как она закончила беседовать с Олей Белоконь, в квартире Гел наступила оглушительная тишина. И первой ее нарушила Женя Рейс:

– Деньги… Вы слышите, как звучит это слово? Оно словно звенит: день-ги! день-ги! А деньги – это свобода. Деньги – это возможность отомстить Корнетову. Деньги – это так много и одновременно так мало. Что мне делать? Как мне объяснить Валере, что я стала богатой?

– Он сам расскажет тебе много интересного, – заинтриговала ее Юля. – Скажу тебе только, что он – сын Бахраха. И твой Валера – единоутробный брат Дмитрия, можешь себе представить? Я тебе как-нибудь отдельно расскажу и про твою свекровь. Ее зовут Стелла… А когда у тебя будет возможность увидеть ее в душе или бане, обрати внимание на…

– Не может быть. Шрам? У моей свекрови такой же шрам?

Они проговорили почти до утра, строя планы на будущее, плача и смеясь, вспоминая свою жизнь и рассказывая о себе почему-то самые грустные истории. И именно этой ночью у Земцовой родилась идея освобождения Ноденя. Ведь в банке Науру помимо денежных вкладов в одном из ящиков сейфа хранилось письмо, содержащее в себе название и адрес российского банка в Москве, а также код, по которому можно получить содержимое уже другого ящика сейфа. В нем-то Юля с Дмитрием и обнаружили папку с документами, которые могли бы помочь оправдать Ноденя и которые свидетельствовали о причастности Михаила Семеновича Бахраха к крупным финансовым аферам. Здесь же лежали и документы, «сделанные» Бахрахом против Ноденя, – с фальшивыми подписями и печатями. Юля поняла это не сразу, а лишь после того, как сопоставила печати на аналогичных договорах Бахраха. Но и после этого она не могла быть, конечно, ни в чем уверена. В сейфе была также видеокассета, адресованная непосредственно Дмитрию, – он не пожелал показывать ее Земцовой и ни разу после возвращения так и не предложил ей просмотреть ее. Вероятно, это было послание Бахраха сыну.

Юля же рвалась домой, в Саратов, чтобы как можно скорее добиться освобождения Ноденя.

И вот теперь, когда все было позади и Нодень пил у себя дома, наслаждаясь свободой, она поняла, что ни разу за все время не вспомнила ни Шубина, ни Крымова. Словно судьба уверенной рукой перевернула страницу ее жизни.

Утром, проснувшись, она сладко потянулась, зевнула и посмотрела в окно. Все, началась осень. Но ей не грозят холода и дождь, слякоть и серые тучи. Она едет в Испанию, к Дмитрию. Они купят дом и будут там жить. Просто жить и наслаждаться жизнью. Как друзья. Есть апельсины, сыр и теплый крестьянский хлеб. Дмитрий будет совершенствоваться в игре на гитаре, а она – греться на солнышке, купаться в море и пить красное вино. А потом она купит билет на самолет и полетит в другую страну… Нет, я туда не полечу. Если захочет, сам разыщет…

Она закрыла глаза и увидела себя сидящей в машине, мчащейся по ночной Москве. Они ехали за платьем Гел. Они так быстро домчались до дома Гел, поднялись к ней в квартиру, словно их преследовали. И сразу же, не сговариваясь, бросились друг другу в объятия. И почему-то никто, никто не заметил их долгого отсутствия…

Зазвонил телефон, и Юля с пылающими щеками приподнялась на постели, схватила трубку. Кто-то посмел так грубо вторгнуться в ее грезы.

– Земцова. Слушаю.

– Это я, Шубин. Я хочу извиниться. Ты как? Можно к тебе приехать?

Она улыбнулась:

– Приезжай, Игорь.

До нее только сейчас дошло, что вся работа по освобождению Ноденя была проделана ею самостоятельно, без участия Шубина. А это говорило о многом. Она стала решительнее, увереннее в себе.

Из трубки доносились короткие гудки: Шубин спешил к ней на встречу. Можно себе представить, как он удивится, когда узнает, что и он стал богат.

Юля снова закрыла глаза, чтобы видения повторились и чтобы мужчина, склонившийся над ней, обжег ее своим дыханием. Но вместо этого она увидела ярко-синее море, почти сливающееся с небом, и деревенский испанский пейзаж с виноградниками и аккуратными белыми домиками с красными крышами…

В три часа дня двадцать девятого сентября в дверь квартиры Гел позвонили. Она, с тюрбаном из махрового полотенца на голове, с фруктовой маской на лице, сначала долго выспрашивала, стоя под дверью, кто там. И когда ее терпение лопнуло, распахнула дверь, держа в руке небольшой чугунный ломик. Она теперь всегда держала у двери этот ломик, а в сумочке носила газовый баллончик. Так ей жилось спокойнее.

Но перед ней никого не было. Словно и звонок померещился. На завтра она приглашена на свадебную церемонию к Жене Рейс, а потому надо выглядеть соответствующим образом. Да и вообще все последнее время Гел посвящала только себе, своему здоровью, самочувствию и настроению. Она выходила из дома лишь в магазин или чтобы прогуляться, подышать свежим воздухом. Но если утром и днем чувствовала в себе прилив сил и энергии, то к вечеру ее охватывала хандра. Она не знала, чем себя занять и что предпринять, чтобы ослабить тоску, – средств против болезни, именуемой одиночеством, у нее не было.

И тут она увидела лежащий на пороге желтый конверт, при виде которого ее тело покрылось мурашками.

Нет, не может быть. Нет, только не это…

Она подняла его и дрожащими руками разорвала. Из него выпал белый листок.

«Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“».

Знакомый до боли текст.

Она не помнила, как смывала маску с лица, как сушила голову феном, укладывая волосы с помощью геля в аккуратную прическу. После чего надела ярко-красное платье, красные туфли и накрасила губы ярко-красной помадой. Затем собрала небольшой чемоданчик. Сейчас я покажу им Гел и «Черную лангусту»… Я не боюсь вас. И мне ничего от вас не надо. Я ненавижу вас.

Она не знала, к кому обращается, но понимала, что это письмо ей подкинули не случайно и что те, кто стоит за ним, разослали желтые конверты и ее подругам.

Она вызвала такси и примчалась в бар в шесть часов. Она вся горела изнутри, тело казалось раскаленным. Переступив порог «Черной лангусты», она немного успокоилась. Все-таки это был ее родной бар, где ее многие знали. Она сразу же, поздоровавшись с несколькими удивленными ее появлением посетителями, направилась к хозяину – Карповичу-младшему.

– Я – Гел, – сказала она, разглядывая молодого холеного мужчину в бухгалтерских нарукавниках.

– Гел? Вот это да… А мы думали, что ты… того… – он даже привстал, чтобы получше рассмотреть легендарную стриптизершу.

– Я жива и здорова, чего и тебе желаю. У меня к тебе просьба. Позволь мне выступить сегодня, если надо, я даже заплачу тебе…

– Танцевать? Да пожалуйста, зачем деньги? Но костюм… У тебя есть костюм?

– Я смотрюсь хорошо и без костюма. Но если серьезно, то костюм у меня с собой. Правда, я его ни разу не надевала.

– Ты можешь мне показать его?

– Нет. Это сюрприз.

– Гел, я буду только рад твоему выступлению. А под какую музыку ты будешь танцевать?

– Под «Болеро» Равеля. Здесь есть эта запись, я знаю. Проводи меня в уборную, чтобы я успела загримироваться и одеться. А еще мне нужен утюг и немного черных перьев.

Она вернулась в зал и заказала себе мартини. Сын человека, которого убил Бюшгенс, пообещал ей свободную уборную и предложил подождать. Она знала, что он сейчас звонит бармену, чтобы спросить, действительно ли это настоящая Гел осчастливила бар своим присутствием. Через несколько минут ей была предоставлена комната, самая лучшая из всех, что имелись в баре, с распахнутым окном, огромным зеркалом почти во всю стену, с балетным станком и толстым ковром на полу. Гел вошла туда с чемоданчиком, а вышла почти через сорок минут, облаченная в черный бархатный костюм с серебряной вышивкой и бархатной шапочкой, украшенной черными страусиными перьями. Спереди костюм представлял собой тугой жакет с хрустальными пуговицами и черные чулочки, а сзади от талии свисал чешуйчатый хвост, доходящий до середины икр. На шапочке же, в самом центре были прикреплены тонкие длинные черные усики из тонкой проволоки.

Карпович-младший поджидал ее за кулисами, почему-то очень нервничая.

– Гел, что ты задумала? Скажи, в том, что ты здесь, нет ничего криминального? Ты можешь сказать мне причину, по которой ты собираешься сегодня выступить?

– Это моя прощальная гастроль, – устало улыбнулась Гел. – И ничего криминального в этом нет. Это – мои чувства, не больше…

– Знаешь, все в зале уже знают, что ты здесь. У меня сегодня, боюсь, не хватит выпивки. Я же не знал, что тебя тут все так любят… Только думаю, что все это неспроста. Ты что-то задумала…

– Объяви им, пожалуйста.

– Что?

– «Черная лангуста». Разве ты не видишь, кто перед тобой? – она кокетливо покачала усиками. – Это же я, настоящая черная лангуста. Я – символ этого стрипбара, и я ничего не боюсь. Я устала бояться.

– Значит, ты все-таки чего-то боишься? Гел, подожди…

– Объявляй, иначе я начну танцевать без музыки и объявления…

Она была уверена, что ее собираются убить. И пусть. Она умрет от выстрела, упадет на сцене. У всех на глазах. Это лучше, чем когда тебя избивают или насилуют где-нибудь в грязном подъезде.

Она замерла, вцепившись рукой в бархатный малиновый занавес, и вся напряглась. И вдруг стало тихо. Она поняла, что на сцене появился Карпович-младший.

– Добрый вечер, дамы и господа. Сегодня мы приготовили для вас сюрприз. К нам вернулась… Гел!!!

И тут же взрыв аплодисментов потряс небольшое помещение битком забитого бара. Мужчины толпились в проходе, сидели и стояли на чем придется вокруг столиков, за которыми сидели те, кто пришел раньше и успел занять удобные места. Свет стал гаснуть, а на сцену упал сноп яркого красного света. Так всегда начинался ее номер.

– «Черная лангуста», – объявил почему-то дрожащим голосом Карпович, и занавес раздвинулся.

Гел увидела перед собой множество розовых от света лиц. И услышала тихий барабанный рокот. «Болеро». И она забыла себя, ее тело стало существовать как бы отдельно от нее. Оно, проснувшись и вспомнив прежние нагрузки, двигалось плавно, гибко, вдохновенно. Незаметное движение – хвост лангусты улетел в зал, и его схватили под свист и хлопки. Пальцы медленно расстегивают хрустальные пуговицы…

Освещение изменилось, и большой розовый световой круг лег на столик прямо напротив Гел. И вдруг она побледнела. Мужчина во всем черном смотрел на нее жадным взглядом. Танец ее стал нервным, движения резкими, угловатыми. Ей захотелось одеться. И вдруг случилось то, чего никогда еще на ее памяти не было. Мужчина встал и направился прямо к ней. Карпович, наблюдавший эту сцену, смотрел на его правую руку, которая в любой момент могла выхватить из кармана пистолет. Но он так и не дождался…

– Гел, – мужчина остановился перед сценой и сказал так, что его услышала только стриптизерша. – Я пришел за тобой. Ты, конечно, хороша в этом костюме, но мне бы хотелось, чтобы ты устраивала такие танцы только дома, мне. Закругляйся, хватит будоражить мужиков, а то мне придется набить им морды… Я люблю тебя, забыл сказать.

Гел, все еще не веря своим глазам, принялась поспешно застегивать пуговицы. Это было то, чего еще ни разу в жизни себе не позволила на сцене ни одна стриптизерша. Она не раздевалась, а одевалась на глазах изумленной и ревностно настроенной публики.

Нодень снял ее со сцены и на глазах у всех поцеловал.

– Мужики, Гел выходит замуж, вы уж извините… – и под дружный рев толпы он на руках вынес Гел на свежий воздух. Александр поставил Гел как куклу на землю, прижал к себе: – Я же сказал, что я вернусь. Ну чего ты дрожишь? Поехали домой. Сейчас приедут Земцова, Шубин. Мы с двух часов в Москве, все искали подарки, заезжали к Юлиной матери… Они сейчас поехали за водкой… Завтра же у вашей подруги свадьба…

Нодень обнял ее, нашел в темноте ее губы и припал к ним. Его руки обвились вокруг ее талии, заскользили по бедрам:

– Знаешь, у меня идея… Вот только бы найти таксиста, который разрешил бы разложить сиденья…

Гел ответила ему жарким поцелуем. Шапочка с черными перьями упала в траву.

– Фиолетовый… – она улыбнулась сквозь слезы и прижалась к нему.

Солнечный луч упал на корзинку с апельсинами. Дмитрий взял один, очистил и, тяжело вздохнув, положил нежный плод обратно в корзину. В доме было очень тихо. Девушка, которая убирала здесь, ушла еще час тому назад. У нее нескладная фигура, но милое лицо. Маленький нос, большие черные глаза и красивый рот. Волосы – совсем черные волосы, ровно подстриженные, она закладывает их за уши. А уши просто чудесные – сливочного цвета, маленькие, аккуратные…

На столе возле корзинки лежит кассета. На ней наклеена белая полоска, на которой написано черными чернилами «Дмитрию Бахраху». Он уже несколько раз смотрел ее, слушал этот странный, немного глуховатый голос отца, как если бы тот действительно разговаривал с ним, находясь по ту сторону жизни. И каждый просмотр заканчивался многочасовой игрой Дмитрия на гитаре. Словно музыка была необходима для него, чтобы осмыслить услышанное, чтобы понять что-то важное, что поможет ему жить дальше.

Дмитрий вставил кассету в видеомагнитофон, сел и приготовился смотреть. Сначала на экране появилась черно-белая рябь, а потом – Михаил Семенович Бахрах. В светлом костюме и черной рубашке. Он сидел в кресле и, глядя на Дмитрия, разговаривал с ним так, как если бы на самом деле был живой.

«Привет! Ты удивлен? Ты думал, что раз я умер, то ты никогда больше не увидишь и не услышишь меня? Значит, ты ничего не знаешь о жизни и смерти…»

Обычно после этого обращения Дмитрий выпивал немного вина и брал в руки сигареты. Но сейчас ему не хотелось ни пить, ни курить, ни даже съесть этот чудесный и уже очищенный от душистой кожуры апельсин. Ему хотелось понять…

«Дима, сынок… Да, именно так я мечтал обращаться к тебе, запросто, по-отцовски нежно и ласково. Но твоя мать лишила меня этого удовольствия. Она отняла тебя у меня, и моя ошибка состояла в том, что я недооценил ее в этом плане. Твоя мать, Вера, на самом деле не являлась твоей матерью. Тебя родила совсем другая женщина. Ее звали Стелла. Она была тогда совсем еще девчонкой, но очень красивой и отчаянной. Я влюбился в нее, когда уже был женат на твоей матери. Я был очень молод, а потому для меня вскружить голову девчонке, забить ей голову романтическими бреднями о побеге и спровоцировать ее на этот самый побег ничего не стоило. И вот мы со Стеллой сбежали в Москву. Нас приютили, и мы какое-то время жили там счастливо. Пока не поняли, что Стелла ждет ребенка. Для меня это было полной неожиданностью. Я не представлял, что можно вот так быстро забеременеть и родить. Ведь с твоей матерью, имею в виду Веру, ту, что вырастила тебя, у нас ничего подобного не происходило. А Стелла с какой-то легкостью и почти детскостью родила мальчика, то есть тебя, Дима. Но она была слишком молода и потому не готова стать настоящей матерью и быстро согласилась отдать своего ребенка на воспитание в чужие руки. Так ты появился у нас, у Веры, которая оказалась бесплодной и никогда не смогла бы родить мне ребенка. Стелла после родов вернулась домой, родители ее, ничего не зная о том, что у них есть внук, приняли и простили ей романтический побег, вот только сама она поостыла ко мне и вскоре вышла замуж за Сашу Ноденя, моего друга. Ты можешь спросить меня, зачем я тебе все это рассказываю. Объясняю. Дело в том, что все эти годы я тщетно пытался пробиться к тебе, приблизиться настолько, чтобы рассказать тебе тайну твоего рождения, но ты никогда не подпускал меня к себе, и стоило мне посягнуть на твое внимание и тем более на твою душу, как ты тотчас превращался в улитку и прятался в своем хрупком панцире.

Помнишь своего друга, Валерку Ноденя? Тебе сказали, что он утонул в Волге. Но он не утонул. И если уж рассказывать, то рассказывать все. Валерка Нодень – мой сын. Стелла вышла замуж за Ноденя, но продолжала встречаться со мной. Она забеременела от меня и родила сына. Ей ничего не стоило рассказать все мужу и вернуться ко мне. Но она почему-то этого не сделала. Она предпочитала поддерживать с нами обоими отношения. Она не знала, что ее старший сын – это ты. Ей и в голову такое не могло прийти. Она была уверена, что ребенка взяла та самая женщина, которая помогала мне принимать у нее роды. А я не признавался ей, потому что боялся за Веру. Она была впечатлительной женщиной и чрезвычайно нервной. Она знала, что мы усыновили ребенка какой-то десятиклассницы, что сделали это нелегально, против закона. Но разве могла она предположить, что твоей настоящей матерью была та самая Стелла, красавица Стелла, жена Ноденя, в обществе которой она проводила так много времени. Мы дружили семьями, и вы, братья, долгое время считались просто друзьями…

Здесь ты можешь меня спросить, как я относился к твоему брату. Что ж, я отвечу и на этот вопрос. Мне не повезло и на этот раз, и Стелла делала все возможное, чтобы я как можно реже виделся с сыном и играл с ним. Мы могли увидеться лишь в выходные, когда собирались все вместе – и Нодени, и мы с Верой и детьми на даче. И даже там Стелла всячески старалась подчеркнуть, что настоящим отцом Валеры является Сашка. Женщины умеют это…

С Верой у нас отношения совсем разладились. И здесь виноват, конечно, только я. Мы с Сашкой занимались бизнесом и настолько удачно провернули несколько операций, что стали богачами. И тут нас понесло. Короче, мы позволяли себе много лишнего… Вино, женщины и все такое прочее. Я даже чуть не сел на иглу, так мне было хорошо… Стелла открыто презирала нас обоих, и в ее глазах вместо паники и страха я читал решимость и злость. И я знал, чувствовал, что она никогда не смирится с нашим поведением и что-нибудь обязательно придумает. И она придумала. Она вышла замуж за иностранца, взяла Валерку и улетела в Америку. С Верой мы уже давно не жили, с тобой я почти не встречался… Вот и получилось, что я, отец двух сыновей, остался совсем один… Ты хочешь знать, зачем нам понадобилось с Ноденем распространять слух о смерти твоего брата? Вполне законный вопрос. Но я не смогу тебе на него ответить. И не потому, что не хочу, а потому, что не знаю ответа. Мы с Сашкой слишком уж разозлились на Стеллу, а потому решили вычеркнуть их из своей жизни. Мы много пили после того, как она эмигрировала, и кто-то из нас, скорее всего я, сболтнул кому-то из знакомых, что мальчик утонул, и эта весть быстро облетела город. Никто не знал о том, что Стелла в Америке. Все думали, что Валера утонул, а она – в психушке. Но уже очень скоро мы кусали себе локти. Нодень обвинял в распространении этой чудовищно циничной „утки“ меня, а я – его. Мы повели себя как два идиота, дорвавшихся до больших денег… И тогда я подумал: раз мои сыновья находятся под сильным влиянием своих матерей и отец им как будто бы даже и не нужен (Вера сделала все, чтобы ты возненавидел меня, она даже отказывалась от тех денег, которые я присылал вам), то позже, когда они повзрослеют, то вернутся ко мне. Ведь я работал, я очень много работал, я постоянно затевал новые дела, прокручивал их, встревал в новые проекты, и деньги сыпались на меня золотым дождем. Да, я был бы счастлив узнать, что у Стеллы все плохо, что она хочет вернуться, что у нее нет денег и все такое… Но этого не происходило. Все ее мужья были состоятельными людьми и могли дать моему сыну, Валере, все. Тогда я решил сделать все, что от меня зависело, чтобы вернуть тебя. Вера умерла, и я стал частым гостем в твоем доме. Но ты ненавидел меня. Я читал это в твоих глазах. Ты, изображая из себя вечного мученика, кристально чистого человека, не желавшего испачкаться в черном бизнесе, упивался своей нищетой, и ты делал все, чтобы я понял и почувствовал это. А я… я страдал! Ведь ты в отличие от Валеры постоянно был на моих глазах. Я часто видел тебя, и мне так хотелось, чтобы мы были вместе. Я не знал, что делать, чтобы вернуть тебя. Я был уверен, что ради денег ты простишь мне многое из того, что так раздражало тебя во мне. Ведь деньги – это путь к счастью. Но ты вел себя крайне неадекватно, когда я предлагал тебе их. И тогда я понял, что не только гены играют роль в формировании личности, но и воспитание. А воспитание у тебя было – врагу не пожелаешь… Ты можешь спросить меня, почему я, такой богатый и преуспевающий, остался в России, не уехал. Ты можешь мне, конечно, не поверить, но я не уехал из-за тебя. Я все еще надеялся на то, что мы подружимся.

Но время шло, в наших отношениях ничего не менялось, зато совсем разладились отношения с Ноденем. После того как на моих счетах скопилось много денег, я потерял всякий интерес к бизнесу. Я вдруг понял, что все эти годы бился и рисковал своей жизнью напрасно. Что мои деньги никому не нужны! Это как огромный пирог, размером с целую комнату, который надо скорее съесть, а то он испортится. Вот так и я со своими миллионами. Что мне было с ними делать? Отдать их государству? Но это не то государство, чтобы так щедро одаривать его. И я скорее бы сжег все деньги, чем отдал бы государству. Они все равно пошли бы в карманы тех мерзавцев, которые обворовывают людей. Я-то хоть воровал нефть да газ…

Между тем время шло, и я начал замечать за собой, что уже не так силен, не так проворен, не так легок на подъем, каким был раньше. И тогда я начал подумывать о завещании. Но как я могу завещать деньги, если они находятся на счетах совершенно чужих мне, по сути, людей? Я специально выбирал этих девушек и делал все для того, чтобы своим поведением, своими деньгами и теми условиями, в которых им придется жить, парализовать их волю, чтобы они жили в постоянном страхе перед расплатой. И мне, как видишь, удалось это сделать. Согласись, что девушки – чудесные… Но я, кажется, отвлекся. Я начал рассказывать тебе о том, что у меня испортились отношения с Ноденем. Да, у него появилось много новых проектов, которые требовали огромных капиталовложений. Он собирался строить заводы, фабрики, словом, чуть ли не промышленную зону, но я-то уже к этому всему остыл. У меня и так было много денег. Спрашивается, ну хочет человек заниматься бизнесом, пожалуйста! Как бы не так. Деньги Ноденя, причем немалые деньги, хранились у меня, на счетах моих девочек. И я вдруг понял, что боюсь Ноденя, его размаха, его энергии. К тому же я начал понимать и другое: Нодень после того, как я соглашусь перевести на его счет деньги, может нанять людей, которые проследят за ними, и им станет известно, где я храню деньги. А этого не должен был знать никто. И тогда я решился на предательство. Я выдал Ноденя с потрохами. Отдал на растерзание прокуратуре. И когда ему дали семь лет, понял, что совершил очередную в своей жизни ошибку. Теперь я был его живой мишенью, ведь стоит ему только выйти на свободу, как он сразу же убьет меня. Я совсем потерял покой. Стал нервным, у меня начала развиваться паранойя… Мне стало известно, что Нодень планирует побег… И тогда я подумал о том, что не успел сделать никаких распоряжений по поводу наследства. Я даже не составил никакого завещания! И вот однажды я сел за стол, взял бумагу, ручку и решил составить хотя бы список лиц, которым я хотел бы оставить свои деньги. Я долго сидел, размышляя о том, кого я любил, люблю и кто достоин быть одаренным такими большими суммами. Но время шло, а листок по-прежнему оставался пустым. Да, именно так все и было… Я понял, что я совсем один, что у меня нет никого, кто смог бы меня даже похоронить! Ты? Вместо того чтобы поехать в морг и забрать мое тело, изрешеченное пулями Ноденя, ты бы взял в руки гитару и играл грустные испанские мотивы. Валера? Он далеко, и ему не нужен мертвый отец, который ни разу не приласкал его при жизни, у него своя жизнь, своя семья, своя страна, наконец… Стелла? Я собирался оставить ей треть своего состояния, но, когда она вышла замуж еще раз, я вдруг понял, что испытываю к этой женщине только отвращение. Такое бывает, когда страсть, бешеная страсть переходит в нечто омерзительное, гадкое… У Стеллы чуть пониже талии сзади был шрам, который и положил начало нашей любви. Он сильно возбуждал меня. И точно такой же шрам мне пришлось сделать женщине, которая появилась у меня после Стеллы… Разве это нормально? Но если раньше меня возбуждал сам шрам, то потом мне стало приносить наслаждение само сознание того, что молодая женщина или даже девушка ради меня идет на то, чтобы изуродовать себя… Я вообще боялся, что мои чувства и желания разовьют во мне садизм, но этого, слава богу, не произошло, и эти шрамы нашли свое продолжение в другом. Я решил зашифровать название острова… И вот теперь мы подошли к самому главному. Спроси меня: зачем ты, проклятый Бахрах, создал столько препятствий для получения наследства? Разве нельзя было сделать гораздо проще?..»

Дмитрий прошептал: «Зачем ты, старый Бахрах, все это придумал?»

«Отвечаю: да потому что листок бумаги был белым, понимаешь? Белым! Я не хотел оставлять деньги ни тебе, ни Валере, ни Стелле – никому, потому что вы никогда не любили меня. Я бы лучше оставил их своим девочкам. Уж они-то сумели бы ими распорядиться с толком. Им было нелегко в жизни, можешь мне поверить. Среди них нет случайных людей, с каждой из них в отдельности была проведена определенная работа… И если бы ты, Дмитрий, не отправился на поиски Гел в „Черную лангусту“ и не получил своего жирного куска от моего огромного пирога, то каждая из девушек рано или поздно узнала бы о том, что является вкладчицей банка Науру. Ведь в договорах указаны их настоящие имена, настоящие адреса и даже телефоны… Хотел я отправить по такому же тернистому пути и твоего брата и даже раздал девочкам его фотографии, но потом передумал. Вы могли бы встретиться на этом пути и в конечном счете стать заклятыми врагами. Ведь я не знал вас, по сути. Я до сих пор удивляюсь, как это ты, Дима, добрался до острова? И кто надоумил тебя обратить внимание на шрам очаровательной стриптизерши Гел? Я понятия не имею, как повел бы себя Валера. Хотя я, конечно же, много раз представлял вас, ваши лица в тот момент, когда вам передадут мое первое письмо. Я могу рассказать тебе, какой я вижу эту сцену в отношении тебя, например. Во всяком случае, такой я себе ее представлял на тот момент, когда писал письмо. Ты сидишь в ресторане и играешь на своей чертовой гитаре. К тебе приходит Рома и говорит о том, что твоего отца убили. Да, мне кажется, что меня все-таки убьют. Ведь физически я совершенно здоров. Вижу твое лицо. Ты бледнеешь. А потом, возможно, на твоем лице проступит выражение настоящего облегчения. Все, отца нет, теперь некому будет трепать тебе нервы, напрашиваться в гости. Больше того, теперь тебе достанется квартира отца со всем, что там есть, и, если повезет, немного наличности, которой можно будет воспользоваться, благо отец не видит… Я понимаю, тебе неприятно это слышать. Но разве я так уж далек от истины? Рома вручает тебе конверт, ты распечатываешь его, а там всего одна строчка, которая приводит тебя просто в бешенство, ты, возможно даже, рвешь мое письмо и бросаешь в мусор… Разве можешь ты в тот момент предположить, что шрам на попке стриптизерши приведет тебя к баснословному богатству? Тебя унижает сам факт того, что тебя направляют не в библиотеку, не в нотный магазин, а в стрип-бар, в клоаку… Ты воспринимаешь это как личное оскорбление. Тебе невдомек, что твой папочка позаботился о том, чтобы каждая моя девочка (а их всего пять, как пять букв, из которых складывается название острова; вот только не знаю, успею ли я соблазнить последнюю девочку Женю Рейс…) оставила доверенность на твое имя на часть вкладов, а некоторые вклады так и просто оформлены на два лица… Другими словами, я оставил тебе все мое состояние!

Но вернемся к сцене в ресторане, где ты комкаешь или рвешь мое посмертное письмо, по сути – завещание. Что будет тогда? Да ничего. Хотя существует еще один вариант, о котором мне не хочется даже думать. Это все равно что впустить в свой дом змею. Я имею в виду то обстоятельство, что кто-то посмекалистее тебя подберет выброшенное тобой письмо и отправится на поиски Гел. Но Гел – дисциплинированная и порядочная девушка, и она не сможет отдать этому человеку следующее письмо, которое приведет к третьему и четвертому… Значит, Гел будет подвергаться опасности… Но если все-таки к Гел пришел ты сам, законный мой наследник Бахрах-младший, то мне и в аду не будет так жарко от мысли, что ты хотя бы какие-то мои качества унаследовал. Только человек бесстрашный, обладающий здоровым авантюризмом и игрок по натуре, был, по моим расчетам, в состоянии разгадать тайну моих вкладов. Если же за тебя это сделал кто-то другой, но в результате ты все-таки получил и деньги, и документы, и эту кассету, что ж, это тоже неплохо. Только не забудь поделиться с теми, кто был так добр к тебе. И позаботься о своем брате, о Стелле, своей родной матери…»

– Ты все лжешь… – прошептал Дмитрий, глядя немигающими повлажневшими глазами на экран и испытывая чувство безысходности и тоски. – Ты все сделал для того, чтобы эти деньги не достались никому. И ты знал, когда писал это письмо, что никому и никогда не разгадать твоего дурацкого «завещания». Разве я не прав?

Дмитрию показалось, что, пока он говорил, отец внимательно слушал его и даже как будто улыбался.

– Тебе смешно? – заорал Дмитрий и швырнул об пол стакан, который разлетелся вдребезги, и остатки вина брызнули на паркет.

«Может, ты и прав…» – ответил спокойным голосом Бахрах, после чего не спеша достал сигарету и закурил. И Дмитрию почудилось, что в комнату с экрана потянуло сигаретным дымом…

Оглавление

Глава 1

  1. Визит дамы

  2. Ссора

  3. Торт с арахисом

  4. Холодное пиво

  5. Утреннее предложение

  6. Девушка из Константиновки

Глава 2

  7. Москва, Гел

  8. Разгромленная квартира

  9. Белые лилии

  10. Шоколадный вариант

  11. Сон

Глава 3

  12. Человек с рыбьими глазами

  13. Скарификация

Глава 4

  14. Фанфары, звучащие в голове гел

  15. Желтый конверт

  16. Ночной звонок

  17. Записная книжка Гамлета

  18. Обед всем смертям назло

Глава 5

  19. Дмитрий

  20. Обитатели ресторана «Охотничий»

  21. Наследство в желтом конверте

Глава 6

  22. Пятое звено – замыкающее

  23. Поминальный ужин

  24. Охота на гел

Глава 7

  25. Вишневый. Фиолетовый

  26. Герман

  27. Окна напротив

Глава 8

  28. Москва. Первые планы

  29. Герман в «Черной лангусте»

  30. Большая Масловка, дом 25. Крольчиха

Глава 9

  31. Шубин

  32. Опасный клиент

  33. Сомнамбула

  34. Мизантроп

  35. На Софийской набережной

Глава 10

  36. Вечеринка

  37. Утро у Гел

  38. В морге

Глава 11

  39. Гел. Предчувствия. Соблазны. Предвкушения

  40. Мат

Глава 12

  41. Филе женщины в винном соусе

  42. Nauru

  43. Синие камни

  44. Большие планы

  45. Зоналка

  46. Черная папка

  47. Пастораль

  48. Танец лангусты

Реклама на сайте