«Когда меня не стало»

Анна Данилова Когда меня не стало

Глава 1

17 июля

Ей казалось, что стоит только открыть глаза, и она увидит рядом с собой на подушке ЕГО драгоценную голову; мужчина, которого она любила, будет улыбаться во сне, а потом он проснется и обнимет ее, они будут долго разговаривать, шутить и смеяться, а затем он поцелует ее нежно и скажет, что постель – это ложе для избранных…

Она готова была отдать жизнь за одно только утро с Максом.

Но его больше не было.

Его тело, разорванное на куски, пребывало теперь где-нибудь в морге, на ледяном цинковом столе, и патологоанатом в замызганном, порыжевшем от остывающей крови фартуке наверняка выпьет рюмку-другую за упокой души Макса Лермана, известного в городе адвоката.

Он звал ее ласково Зу-Зу. «Изабелла Лерман – звучит несексуально, – заявил Макс в их брачную ночь, пытаясь расшнуровать ее сложное платье из английской сетки и венецианских кружев, – безусловно, это красиво и пышно, в этом сочетании чувствуется нечто итальянско-еврейское, но мне нужна женщина, от имени которой так же, как от ее тела, исходят тепло и страсть. Поэтому я буду звать тебя Зу-Зу».

Справа от нее происходило какое-то активное движение, кто-то яростно сопел и всхлипывал, кровать ходила ходуном. Но это была не ЕЕ кровать. И эти двое (а то, что их было двое, она просто почувствовала), казалось, не обращали на нее никакого внимания. Они предавались тому, что в обществе нормальных людей называется любовью. Но любовью здесь и не пахло. Здесь пахло гарью, старым тряпьем; тошнотворный запах впитался в стены, и истребить его было уже невозможно.

Она не знала, сколько времени пролежала на этой кровати или тюфяке, на этом ложе, которому она должна быть благодарна хотя бы за то, что оно позволило ее телу отдохнуть и набраться сил.

Но мозг работал вполсилы. Она так и не поняла, где находится и кто рядом с ней. Хотя звук взрыва, который потряс несколько центральных кварталов города, она помнила хорошо… И она знала, что не забудет его никогда. Это взорвалась машина Макса как раз в тот момент, когда он собирался сесть в нее, чтобы подождать Зу-Зу. А что делала в это время Изабелла?

Розовый туман заполнил все видимое пространство: Зу-Зу с ужасом вспоминала их последний день.

* * *

– Какие запонки мне лучше надеть?

Макс казался взвинченным. Он много работал, у него никогда не было недостатка в клиентах. Он стал приходить все позже и позже. Зу-Зу ревновала его к клиентам, ей казалось несправедливым, что им, этим людям, которые обращались к ее мужу со своими проблемами, он отдает большую часть своего времени. «Хочешь, я буду тоже платить тебе за то, чтобы ты выслушал меня, Макс, у меня ведь тоже имеются проблемы, и хотя я ЕЩЕ никого не убила, не ограбила и не изнасиловала, но и мне время от времени нужен адвокат. И пусть это будешь ты, Макс». Он так нежно улыбался ей, брал ее голову в руки и целовал ее губы. И она была несказанно счастлива. Но когда он утром, уже стоя перед зеркалом, надевал шляпу или поправлял галстук, готовясь выйти из дома, ей становилось невыносимо тоскливо от надвигающегося ужаса одиночества. Он говорил ей еще тогда, что она так переживает их каждодневные расставания лишь потому, что любит его, но «любовь проходит или ослабевает независимо от нас…». Как же он ошибался!

Когда за ним закрывалась дверь, Зу-Зу подбегала к окну и провожала его взглядом до машины, и, только дождавшись, когда серебристая «Мазда» скроется за углом дома, брела в ванную, вставала под душ и тихонько скулила… Без Макса жизнь казалась ей пустой и бессмысленной. Она слонялась по огромной квартире, закутанная в махровый халат, останавливалась в спальне перед кроватью, подолгу рассматривая сбитые в ком простыни, вспоминая Макса, затем садилась перед остывающим кофейником на кухне и очищала машинально апельсин за апельсином, пока часы в гостиной не пробивали десять. В это время приходила домработница Катя – женщина без возраста, худая, энергичная, немногословная, но, безусловно, умная. Ум сквозил в ее взгляде, которым она редко удосуживала Изабеллу, но в котором читалось так много всего, начиная от презрения и кончая явной укоризной. Изабелла была бы рада поговорить с Катей, но диалога все равно бы не получилось, она это чувствовала…

– Так какие запонки мне надеть?

– Вот эти. – Зу-Зу достала из шкатулки запонки – крохотные веера из трех карт, выполненных из слоновой кости и закрепленных на золотых пластинах: стилизованные пики, черви, бубны…

– Жаль, что вы, женщины, не носите запонки, ты, Зу-Зу, и спала бы с запонками… И что ты в них только находишь?

Макс был высокий, рыжеватый и светлокожий мужчина с большими, слегка навыкате, выразительными карими глазами и крупным ртом. Он был красив, ироничен, остер на язык, быстр в движениях, нежен в любви… Зу-Зу жалела, что так и не увидела его на процессах. «Возьми меня с собой». – «Мужчина зарезал женщину, это неэстетично. Сиди дома и жди меня. Приеду – расскажу». И он рассказывал. После ужина, когда они валялись на диване в гостиной, он очень эмоционально и весело, словно речь шла о только что просмотренном им фильме, рассказывал о том, как ему удалось сбить с толку строгого прокурора и выманить у свидетелей путем кажущихся на первый взгляд не связанными между собой вопросов нужную ему информацию. В такие минуты он казался ей просто мальчиком, он смешно и ненатурально хмурил брови, щурил глаза, его лицо по нескольку раз за одну минуту меняло свое выражение, а нежный румянец придавал ему особую трогательность… Он запускал белые тонкие пальцы в свои золотистые мягкие кудри и хохотал, видя слезы в глазах Зу-Зу: «Слушай, но это же просто глупо – так реагировать на мой рассказ. Ты не должна быть такой тонкокожей, ведь ты жена адвоката, ты моя жена, жена Максима Лермана… нет, это звучит слишком официально: ты мой зверек, моя девочка, моя женщина… и я обожаю тебя… твои коротко остриженные волосы, все сто восемьдесят сантиметров твоего гибкого и стройного тела, твои длинные руки и ноги, длинную шею, длинные глаза…» – «Длинные глаза, это как?» – «У тебя действительно длинные глаза, похожие на туловища длинных и изящных рыбок…»

…Она исторгла стон. Она готова была рычать. Нет, он не мог вот так оставить ее, бросить, отдать на растерзание толпы! Ведь она только-только вошла во взрослую жизнь, она еще незнакома с ее законами. Она еще такая тонкокожая.

Слезы покатились из закрытых глаз. Но открывать их она пока не собиралась. Она была не готова родиться еще раз. И если первый раз она родилась для счастья, то сегодня ее воскресили для горя. «И почему только я не взорвалась вместе с ним?»

И все же она открыла глаза. Природное любопытство. Она слегка повернула голову и увидела двух голых людей, почти детей. Животный акт подходил к концу. Еще минута, и оба, и мальчик и девочка, рухнули обессилевшие на грязные простыни, обливаясь потом. Оба худенькие, с розовыми лицами и белыми хрупкими телами.

– Оденься, замерзнешь, – сказал мальчик своей партнерше. Ему было лет четырнадцать. Копна спутанных черных волос, серая полоска пробивающихся усов над верхней губой, полуоткрытый рот, закрытые глаза и часто вздымающаяся костлявая грудь. Под мышками еще нежные темные волосы.

– Мне жарко… – Девочка, по контрасту с ним белокурая, верхняя губа ее припухла от поцелуев и приобрела вишневый оттенок. У нее уже наметились маленькие острые грудки. Хрупкая, беленькая, с плоским животом, переходящим в беззащитный и неестественно гладкий, с едва заметным рыжеватым пушком лобок.

– Это тебе сейчас жарко, а очень скоро ты замерзнешь. На улице дождь, ветер.

– Ты не спишь? – Он вдруг поймал взгляд Зу-Зу и, нисколько не стесняясь, подвинулся к ней и склонился над ее лицом своей лохматой головой. У него были, оказывается, ярко-синие глаза, такие неожиданные при черных волосах. – Я так и знал, что ты выживешь.

– Где я? – Зу-Зу поднялась на локте и слегка отстранила от себя это непонятное существо с замашками взрослого, повидавшего жизнь мужчины.

– Как где? У нас. Меня зовут Наполеон.

– Ты сумасшедший?

– Нет, так называет меня Лиза.

Беленькая Лиза, прикрывшись серой простынкой, как-то странно улыбнулась.

– Он тебя спас, – сказала она, усаживаясь на постели и отводя длинные светлые пряди волос за плечи. – Тебя хотели убить… Ведь это твоя машина взорвалась возле «Европы»?

– А что случилось со мной?

– Ты лежала в кустах, тебя было легко чистить…

– Что делать? – Она ужаснулась тому, ЧТО именно могло означать это слово на жаргоне этих испорченных детей. А что, если этот Наполеон изнасиловал ее?

– Но у тебя платье без карманов, да и в сумочке нашли всего сто рублей. Никогда бы не подумал, что такие леди, как ты, могут ходить по городу без денег. Даже на одну сигарету с фильтром не хватит.

– А я и не курю. А как же ты притащил меня сюда?

– Никак. Ты сама шла. С закрытыми глазами, но шла. Кто такой Макс?

– Это мой муж.

– Ты ночью звала его. Это он взорвался?

– Он. – Ей вдруг захотелось ударить мальчишку. Он не имел права произносить имя Макса вслух. Все, что касалось их семьи, теперь принадлежало только ей, Изабелле. В частности, память. – Где мое платье?

– Теперь это не твое платье. Это платье Лизы. – Наполеон рывком стянул с Зу-Зу одеяло, которым она была накрыта. – А ты красивая. Только зачем так коротко волосы стрижешь? Носишь парики?

У этого малого в голове была такая каша, что Зу-Зу вместо того, чтобы ответить, попыталась прикрыться – она лежала совсем голая – и отвернулась.

– Лиза, ты хочешь ее поцеловать? – спросил Наполеон.

– Отдохну, тогда и поцелую. Ты хочешь ее? – Она все-таки была слабоумная, эта Лиза. Изабелла вспомнила, как Макс говорил, что очень часто жертвами насильников, особенно престарелых, являются слабоумные девочки вроде Лизы. Они чем-то возбуждают взрослых мужчин. Выходит, не только взрослых. Но и мальчиков. Сейчас же у Наполеона явно проснулся аппетит на Зу-Зу. Она заметила это, когда он, поднявшись на колени, продемонстрировал свое мужское достоинство, которое что-то подозрительно быстро восстановилось после совокупления с Лизой. Мальчишка предложил ей заняться своим инструментом, но Зу-Зу мягко отстранила от себя это неразборчивое чудовище и попыталась встать.

– Ты возьмешь его? – спросил Наполеон.

– Нет. Скажи лучше, куда ты меня привел? Ведь это же не дом?

Полутемное строение, захламленное ненужными вещами и тряпьем и освещенное голубой керосиновой лампой. Желтоватые стены, неплотно примыкающие друг к другу. Похоже на самодельный шалаш, который Зу-Зу со своими дворовыми дружками строила в детстве. В щели пробивается голубоватый свет вместе со струями дождя и запахом мокрых листьев. Пахнет осенью, а ведь еще вчера была середина июля – пятнадцатое число. И ничто не предвещало ни дождя, ни смерти.

– Это наш дом.

– А где ваши родители?

– Их нет. Мы вылупились из яйца.

– Где вы берете деньги на еду? – То, что они живут здесь постоянно, было понятно из обстановки: кухонная утварь, две самодельные печки, груда одежды, остатки еды…

– Где придется.

– Что вы сделаете с моим платьем? Продадите?

– Его никто из НАШИХ не возьмет.

– А кто такие НАШИ?

– Те, кто покупает у нас то, что мы находим…

– Вернее, что вы воруете? Называйте вещи своими именами. И чем же, интересно, им не понравилось мое платье?

– Оно весит один грамм. Ты смотрелась в нем как голая.

Она почувствовала головокружение. Наполеон говорил, что она сама дала себя увести сюда. Значит, инстинкт самосохранения предпочел малознакомого парня великому множеству представителей закона?

– ТАМ была милиция, пожарные, «Скорая»?

– Все было. Ты хочешь уйти, чтобы похоронить Макса?

Наполеон разговаривал вполне нормально. А ей всегда казалось, что дети, живущие в шалашах или канализационных колодцах, сильно отстают в своем развитии. Как бы не так! Этот был поразвитее многих своих сверстников. Что же (или КТО) заставило его уйти из дома и поселиться в этом страшном месте? И где они живут зимой?

– Тебя не должно касаться то, что я хочу. Дайте мне одежду и выпустите отсюда. За то, что вы спасли меня, я вас отблагодарю. И оденься… Тем более что твоя штука уже давно впала в анабиоз.

– Куда-куда? – Наполеон, оказывается, умел краснеть.

– Это не для средних умов, мальчик. Впал – куда нужно. Для меня, во всяком случае.

Она ожидала удара, нападения, была готова к тому, чтобы защищаться, кусаться и царапаться, все, что угодно, лишь бы поскорее вырваться отсюда и вернуться в город. Она ДОЛЖНА увидеть Макса, как бы плохо он сейчас ни выглядел. Она должна увидеть хотя бы ЧАСТЬ своего мужа.

В горле образовалась плотная пробка – сгусток расплавленных нервов. Словно сплав разноцветных электрических проводков, которые протянулись сюда со всего тела и соединились лишь для того, чтобы приостановить на полпути накопившиеся рыдания.

Но Наполеон не стал препятствовать ее перемещению в пространстве. Он лишь вернулся к Лизе, накрылся одеялом и попытался уснуть. Лиза же смотрела, как Зу-Зу, закутанная в простыню, пытается найти что-нибудь из одежды.

– Возьми джинсы и свитер, на улице дождь, – произнесла Лиза вполне разумную фразу, чем сильно удивила Зу-Зу. – Можешь съесть кусочек сыра.

Но есть не хотелось. Зу-Зу действительно нашла на одном из деревянных ящиков, заменявших здесь стулья, старые линялые джинсы, розовый, весь в пятнах, свитер, нацепила на ноги полуразвалившиеся сандалии из зеленоватого пластика и, повернувшись в сторону ложа, на котором валялись Лиза с Наполеоном, не выдержала и все же спросила их:

– Что вы делаете зимой? Как живете? Чем питаетесь?

– Покупаем керосин. Консервы. Делаем запасы.

– Кто еще живет с вами поблизости? Ведь вы же не одни здесь?

– Кто живет, тот и живет. Лиза за деньги спит с Татарином. Он живет неподалеку. – Это говорил уже Наполеон.

– А где мои туфли? – неожиданно спросила Изабелла.

– Далеко. У Татарина.

– Вы, наверно, продешевили с ними. Они стоят больше пятисот долларов. Там пряжки из чистого золота.

Наполеон побледнел. Зу-Зу усмехнулась.

– Спасибо. Мне пора.

Она видела две пары глаз, устремленных на нее, и поймала себя на том, что ее собственная судьба на этом страшном фоне нищеты и убожества показалась ей относительно сносной. И хотя это было временным ощущением, это помогало ей прожить хотя бы какое-то время в реальном мире. Она еще не знала тогда, что стоит ей только выйти из шалаша и окунуться в задымленный и влажный, кишащий помоечными миазмами мир городской свалки, как разум оставит ее. Она вновь умрет. Но это будет не последняя ее смерть. Да и окончательное осознание того, что Макса больше нет в живых, придет к ней гораздо позже…

Глава 2

Насколько только хватало взгляда простирались неровные холмы городской свалки. Это напоминало пейзаж после конца света, по представлению Зу-Зу. Тишина, запах разложения, гнили, трупов… Ей казалось, что все запахи приобрели здесь материальность и превратились во что-то липкое и едкое, разъедающее кожу лица и рук.

И она кинулась прочь. К дороге, к звукам проезжающих машин. Она не помнила, сколько времени пробиралась по мягким, топким низинам, сдобренным помоечной жижей и дождевой водой, пока не поднялась к лесопосадкам с дикой смородиной. Здесь, всего в нескольких метрах от свалки, даже пахло по-другому. Похлопав ладонями по мокрой траве и листьям, Зу-Зу попыталась хотя бы таким вот образом обмыть руки и лицо. А потом принялась собирать ягоды смородины и заталкивать их в рот. Это было неслыханное наслаждение. Желтые, темно-красные и черные ягоды вперемежку с мелкими ажурными листиками были вкусными и немного утоляли жажду.

Зу-Зу понимала, что в такой одежде она навряд ли кого-нибудь остановит, а если и остановит, то чем она будет расплачиваться за проезд? Но до города было километров пять, а чтобы добраться до дома, придется пройти еще километров пятнадцать. Откуда ей взять столько сил?

Она представила себе, как пытается остановить машину, как все-таки останавливает какой-нибудь старенький «москвичонок», просит ее подвезти… А что дальше? Кто согласится подвозить девицу в замызганном свитере, с всклокоченными волосами, безумными глазами и губами, перепачканными смородиной?.. Ее могут изнасиловать. С презервативом, конечно. «Скоты!» Она так отчетливо представила себе своих будущих насильников, что желание останавливать какое бы то ни было транспортное средство у нее отпало напрочь. И она пошла пешком.

Голод напомнил о себе часа через два, когда она находилась уже в черте города и брела дворами по направлению к трамвайной остановке, на которую возлагала большие надежды. Пусть даже к ней подойдут десятки кондукторов, она все равно не выйдет из трамвая. Двенадцать остановок, несколько кварталов пешком – и она будет дома. Поднимется к себе, позвонит соседке и попросит у нее запасной комплект ключей. Так было уже много раз.

А дома она смоет с себя всю грязь, наденет чистую пижаму и примется обзванивать своих знакомых, которые сначала удивятся ее звонку, а потом все в один голос будут говорить ей что-то о Максе.

Она проглотила слезы. Она обманывала себя. Она не верила в то, что его уже нет. Она и домой-то рвалась лишь потому, что надеялась увидеть его ТАМ. Или, позвонив к нему на работу, услышать его голос.

Размазывая кулаками слезы, она и не заметила, как вошла во второй вагон трамвая и села к окну.

– Оплатите проезд, – услышала она над самым ухом и вздрогнула.

– У меня нет денег, – сказала она толстой тетке в синей шерстяной кофте, от которой почему-то пахло козой. Или овцой. Словом, как пахнет у вольера с шерстяными животными в зооцирке в пасмурную погоду.

– Тогда выходи, чего расселась? – Голос у тетки был командирский.

– Мне срочно надо домой. Я нездорова. У меня нет денег. – Зу-Зу чувствовала, что еще немного, и вагон станет наполняться людьми, и тогда она уже ничего не сможет сделать. Но пока в вагоне они были одни, она, набрав в легкие побольше воздуха, вдруг с силой схватила тетку за руку и, притянув к себе, прошептала ей в самое ухо:

– Если бы тебе, старая корова, сказали, что у тебя СПИД, ты бы по-прежнему платила за проезд, зная, что ты не сегодня-завтра умрешь?

Кондукторша в считанные секунды покинула вагон и не появлялась в нем все то время, пока Зу-Зу была там.

«Холодно. Боже, как же холодно…»

Она шла под проливным дождем, перепрыгивая через лужи, и удивлялась чистоте и изяществу женщин, которые попадались ей навстречу под прозрачными стильными зонтами и в туфельках на тонких каблучках. Это были люди. А на кого была теперь похожа Изабелла? Но оставалось пройти всего несколько метров до поворота, за которым она увидит СВОЙ дом. Четырехэтажный особняк на четыре квартиры. Она считала шаги: «Раз, два, три…» Свернула за угол и замерла, встала, чувствуя, что силы оставляют ее…

Дом-то стоял, но та часть его, где находилась ИХ квартира, была черной от копоти. Окна с выбитыми стеклами напоминали черные дыры, под ними на тротуаре валялись какие-то книги, обгоревший рыжий абажур, ножка от испанской кровати… Дыма уже не было, очевидно, здесь хорошо поработали пожарные, но запах копоти оставался. Не могла же она принести его со свалки?

«Где же я теперь приму ванну?»

Она твердила эту фразу, петляя по улицам города и всматриваясь в чужие окна. Она не могла допустить явиться в таком непотребном виде к Вере Фишер или Лоре Парсамян. Хотя у них прекрасные ванны и всегда есть горячая вода.

Она остановила мальчика лет десяти и спросила у него пятьсот рублей или телефонный жетон. Мальчик, испугавшийся, очевидно, ее взгляда, тотчас достал жетон и отдал ей.

Зу-Зу зашла в кабинку и набрала номер Веры Фишер.

– Вера? Это Лора… – Она нарочно заговорила низким голосом, подражая Лоре и с трудом соображая, что она вообще делает. – Вера, что там слышно про Изабеллу?

– Лора, ты снова напилась? Ну ты вообще сбрендила… – красивым и мелодичным голосом пропела Вера. – Лерманам не повезло… Максим с Изабеллой приказали нам долго жить.

– Это ты про взрыв, я поняла… Но ведь ее тела, кажется, не нашли…

– Нашли два тела: мужское и женское. Я же тебе сегодня утром все рассказала…

– Какой ужас… Вера, а кто же хоронить их будет?

– Да ты, я вижу, совсем плоха стала… Наши же мужья и похоронят. Фишер мой с самого утра занимается всем этим… Ты хотя бы помнишь, что у них сгорели квартира и дача? Вот так-то быть адвокатом…

Зу-Зу повесила трубку. Вера трезва как стеклышко, она вообще не пьет, а Лора напилась. Напилась, наверно, когда узнала о ЕЕ, Изабеллы, смерти. А Вера как будто бы даже рада…

Она вспомнила банкет, который устраивала Вера Фишер вчера вечером… Стоп. Вчера ли?

Она подошла к киоску и спросила у продавщицы, торгующей газетами, какое сегодня число. «Семнадцатое». – «Значит, я пробыла на постели Наполеона с ночи пятнадцатого по утро семнадцатого».

Итак, Вера Фишер пятнадцатого праздновала свой день рождения в ресторане «Европа». Маленький банкетный зал для избранных. Было много гостей, в числе которых и Макс с Изабеллой. Был прекрасный стол, но Изабелла почти ничего не ела. Они с Максом договорились не переедать, как можно скорее сбежать оттуда и, вернувшись домой, побыть немного вдвоем. Но потом пришли еще какие-то гости, пошел разговор о выборах, Макс увлекся, и Зу-Зу пришлось дернуть его за рукав, чтобы напомнить о данном им обещании уйти пораньше:

– Выхожу через пять минут, а ты выйдешь следом. Я буду ждать тебя в машине. – Так сказал он.

Она снова проглотила слезы и прислонилась к стене какого-то холодного и чужого ей дома. «Макс…»

Что было потом?

А потом ее позвала Лора Парсамян, она пожаловалась, что ее подташнивает, и попросила проводить ее до туалета. И Зу-Зу проводила. Но когда вернулась, услышала, как Вера Фишер говорит своему мужу очень странные слова. Она говорила приблизительно так: «Марк, у Максима большие неприятности, я только что видела, как к нему подходил какой-то господин и разговаривал с ним в довольно резкой форме. Он говорил о том, что Максим-де не выполнил своего обещания, я так думаю, Марк, что он не поговорил с судьей… Ты ведь знаешь, как это бывает… Макс взял деньги, а судье отвез коньяк. Он всегда так делает…» Зу-Зу вдруг почувствовала, что ей стало жарко. Макс не мог так поступить. Да и Марк прикрикнул на Веру, чтобы она замолчала. Причем он сказал ей это в довольно грубой форме. Он всегда уважал Макса. Но Вера не замолчала, она продолжала развивать эту мысль. И говорила достаточно громко, так что Изабелле даже не пришлось напрягаться, чтобы выслушать все ее перлы в адрес мужа до конца.

Вера Фишер. Она красива. Она любила Макса, и Зу-Зу знала об этом. В этом же ресторане «Европа», как-то выпив лишнего, Вера плеснула Изабелле вином в лицо, заявив ей при этом, что «таким вот молоденьким самочкам вроде тебя не место возле Макса…». И еще она сказала тогда, что только после тридцати можно по-настоящему полюбить мужчину и что она, Изабелла, польстилась на деньги Макса. Изабелла ей ответила: «Да, вы правы (тогда они еще были на «вы»), я действительно вышла замуж за Макса не по любви, а потому что он богат». Она знала, что эта фраза выбьет почву из-под ног Веры. Так оно и случилось. Знай Вера о любви Изабеллы к Максу, она бы просто приревновала, но, когда она услышала, что Изабелла не любит Макса, она была оскорблена до глубины души.

Когда Изабелла спросила Макса, известно ли ему о чувствах Веры, он пожал плечами и совершенно спокойно проронил: «Это ведь ЕЕ чувства, а не мои». – «А как же быть с моими чувствами, – спросила тогда Зу-Зу, – разве они не волнуют тебя?» – «Твои чувства – мои чувства. И давай не будем о Вере». Из чего Изабелла сделала вывод, что у Веры с Максом до нее был роман.

Но теперь все это уже не имело никакого значения. Ни Макса, ни самой Изабеллы больше не существовало. Кто-то, очевидно, сильно захотел их смерти. Их сожгли вместе с машиной. Потом подожгли квартиру и дачу. Все. Лерманы кончились. Родители Макса на Украине. У Изабеллы только тетка в Москве, которой, конечно же, никто никогда не позвонит и не напишет о том, что случилось с ее дорогой племянницей. Жизнь закончена. Занавес.

Она снова застонала.

«Я здесь, Зу-Зу…» – вдруг услышала она голос Макса и оглянулась. Это говорил его голосом дождь. Или ветер, пробиравший ее до костей.

«Макс, я не могу пообещать тебе, что буду мстить, потому что я даже не знаю, кто сотворил с нами такое, но обещаю тебе, что буду жить. Ведь ты сам говорил, что жизнь – это все».

Она сжала кулачки, тряхнула головой и, содрогаясь от холода, уже более уверенно двинулась по улице вниз, к набережной. В ней проснулся инстинкт. Он гнал ее к теплу, к еде…

Магазин «Паритет». Ничего не значащее название, но именно в нем Зу-Зу покупала продукты и так обожаемые ею манго. Когда-то она теперь попробует эти сочные желтые мясистые плоды?

«Сегодня же».

* * *

Уже стемнело, когда она затаилась в кустах, наблюдая за всеми подъезжающими к этому дорогому магазину машинами. По большей части в машинах были женщины, которые ожидали своих мужчин из магазина. «Значит, не жены».

И тут она увидела красный «Фольксваген». Из него вышел мужчина в голубом хлопковом костюме и белом кашне. «Пижон». Он вынул ключи и хотел было уже запереть машину, как его окликнула женщина, показавшаяся на крыльце магазина с большим белым пластиковым пакетом в руках.

– Борис, ау! Я уж думала, что не дождусь тебя… Идем, там еще осталась щучья икра…

И мужчина в голубом бросился к женщине, так и не заперев машину. Зу-Зу довольно часто наблюдала подобные сцены и всякий раз поражалась забывчивости и рассеянности мужчин, оставляющих свою машину незапертой. Но теперь она просто благодарила судьбу за то, что на крыльце показалась эта женщина с пакетом. Не появись она, возможно, в ход пошел бы кирпич или камень, все, что угодно, чем можно было бы разбить окно машины, чтобы забраться туда… Ведь чтобы спрятаться от дождя, чтобы согреться или раздобыть денег, проще всего было забраться в машину. Так рассуждали родственники клиентов Макса, которые нанимали его в качестве адвоката, чтобы тот помог оправдать воров и убийц, бандитов и начинающих разбойников. Но это все было в ТОЙ жизни. Макс был адвокатом, а Зу-Зу вела созерцательный образ жизни. Она не жила, а наблюдала жизнь. Разве что когда возвращался Макс… вот тогда она жила. По-настоящему.

Зу-Зу оглянулась: не видит ли ее кто-нибудь. Но площадка перед супермаркетом опустела. Это был как раз тот отрезок времени, когда нормальные люди, уже вернувшись с работы, ужинали дома, а ненормальные, то есть те, для которых полноценная жизнь начинается ночью, еще не выползли из своих роскошных квартир в поисках развлечений, горячительных напитков и женщин. Они прибудут сюда, в этот гастрономический рай, часов в десять вечера в сопровождении хихикающих девиц, не обремененных интеллектом и жаждущих с головой окунуться в море сомнительных удовольствий и призрачного веселья, в обществе профессиональных проституток, которые и помогут этим толстосумам выбрать правильный сорт копченой грудинки, свежих угрей и низкокалорийные фруктовые пирожные.

Она открыла дверцу, умело выдернула проводки (как ее учил Макс однажды в лесу, где они провели целое воскресенье, объедаясь приготовленным на костре супом из курицы, а потом, от души радуясь жизни, не заметили, как потеряли все ключи, в том числе и от машины, и вот тогда Макс, смеясь, хотя и немного нервничая, показал Зу-Зу, как можно заводить машину без ключа), соединила их и, услышав, как мягко и живо заурчал мотор, поудобнее уселась на сиденье и, дрожа от страха, выехала с площадки на дорогу.

Ей казалось, что все это только сон. Никогда в жизни езда на машине не приносила ей столь явное ощущение свободы, причем в самом прямом смысле этого слова.

Остановившись буквально на несколько минут, она, открыв бардачок, нашла там несколько стотысячных купюр, чему несказанно обрадовалась, газовый баллончик и сигареты. «Деньги – это еда».

Она прибавила газу и уже более уверенно повела машину по опустевшим к этому часу улицам. Зу-Зу спешила на противоположный конец города, носивший дачное название «Сады». Там жил друг Макса, Игорь Борисов. Зу-Зу знала, что Игорь еще приблизительно месяц будет в Москве, а потому его дом – двухэтажный особняк, который сам хозяин называл бункером, – сейчас пустовал. Не будь этого потенциального убежища, Зу-Зу и с места бы не тронулась. Осталась бы с Наполеоном и слабоумной Лизой. И наверняка стала бы третьей в их любовных играх.

Начались «Сады». Дорога стала уже, начала петлять между особняками, замелькали высокие бетонные заборы, пронеслась строгая и темная тополиная аллея, показался холм, на самой вершине которого мелькнула и снова скрылась в зелени красная крыша борисовского дома. Притормозив возле коммерческого магазина, торгующего, очевидно, и ночью, она, стараясь особенно не привлекать к себе внимания, купила продукты, мыло, шампунь, бумажные полотенца, кое-что из белья и спички. Ей было дико, что она теперь всю жизнь будет вынуждена считать деньги. При Максе недостатка в деньгах никогда не было. Она, помнится, весело катила перед собой тележку, нагружая ее продуктами и нисколько не беспокоясь о том, что ей не хватит денег. У нее были другие проблемы, например, как донести все купленное до машины. Но и в этом вопросе ей чаще всего помогали мальчики-продавцы…

Зу-Зу остановила машину перед массивными воротами, и ей показалось, что биение ее сердца прекратилось. Ужас перед содеянным парализовал ее. А что, если сейчас раздастся вой сирены, покажутся желтые милицейские фургоны, и ЭТИ ЛЮДИ В ФОРМЕ окружат ее, арестуют, а потом посадят в тюрьму?

Ее страх был обоснованным: она не была уверена, что запомнила шифр, при помощи которого открывались ворота. Где лежал ключ, она помнила достаточно хорошо, но, пока он не окажется у нее в руках, она навряд ли успокоится.

«Три, шесть, девять, один».

Она вышла из машины и остановилась перед невысоким столбиком с миниатюрной крышей, под которой пряталась от дождя панель с кнопками. Она набрала четыре цифры и, услышав глухой металлический щелчок, вздрогнула и почувствовала, что близка к истерике. Подошла к воротам и легко коснулась рукой холодной мокрой поверхности. Несколько энергичных движений – и ворота раскрылись. Зу-Зу нырнула в машину, которая продолжала преданно работать, и довольно сносно въехала через ворота во двор. Сразу же закрыла их за собой, снова вернулась в машину и заехала под навес: ей важно было, чтобы машину никто не увидел даже сверху.

Ключ она нашла в условленном месте, в щели наружного жалюзи. Трясущимися руками открыла замок и, войдя в дом и захлопнув за собой дверь, без сил рухнула прямо на пол.

Очевидно, Зу-Зу потеряла сознание, потому что, придя в себя, долго не могла понять, где же она находится. «Макс», – позвала она, чувствуя, что окончательно замерзла. Но ей никто не ответил.

Она поднялась и, нашарив выключатель, зажгла свет в коридоре, затем везде, где только можно было. Она знала, что окна дома плотно завешены непроницаемыми портьерами, «чтобы никто не знал, дома я или нет», как говорил Борисов. У него было много женщин, и, чтобы не осложнять себе жизнь, он придумал эти шторы. Еще он любил по этому случаю упоминать англичан, повторяя где надо и не надо: «Мой дом – моя крепость».

– Твой дом – теперь моя крепость, – проговорила она, срывая с себя ненавистную чужую одежду и направляясь на кухню. Включив электрокотел и проверив, поступает ли в него вода, она с нетерпением принялась ждать, когда же он нагреется. Но прождала она совсем немного, минуты две, после чего решила включить вообще все имеющиеся в доме отопительные приборы.

Она уже чувствовала, что заболеет, потому что организм неспособен в одночасье справиться со всеми обрушившимися на него хворями. Конечно же, она простынет, подхватит грипп или ангину, а то и воспаление легких, кроме того, она наверняка подцепила на свалке какую-нибудь заразу, от которой и умрет…

В аптечке она нашла аспирин, но-шпу, анальгин, фенобарбитал, витамины и великое множество презервативов. «Ничего лишнего». Она выпила сразу две таблетки аспирина и вернулась в ванную.

Когда из крана пошла горячая вода, на душе Зу-Зу сразу стало легче.

Она подождала, пока ванна наберется хотя бы на треть, после чего забралась в нее, погрузив в блаженное тепло свое многострадальное тело. Уже через четверть часа вода приобрела кофейный оттенок. В ход пошло мыло, мочалка, затем шампуни. Пришлось набирать воду заново.

Она вышла из ванны, ощущая себя вареной. Сердце выпрыгивало из груди.

В мужском черном халате до пят она, едва передвигая от слабости ноги, вошла на кухню и вскипятила чайник. Приготовила себе большую чашку куриного бульона из кубиков, распечатала коробку со сдобными ореховыми булочками, вскрыла банку с шоколадной пастой, сорвала пленку с нарезанной ветчины и сняла фольгу с баночки йогурта. Оставалось только открыть коробку с персиковым соком, когда Зу-Зу почувствовала, что снова теряет сознание.

«Зу-Зу, я здесь…» – услышала она голос Макса и заплакала. Навзрыд, совсем по-девчоночьи, в голос.

Успокоилась, выпила соку, затем бульону и принялась намазывать пастой булочки.

«Макс, как жаль, что тебя нет, ты напрасно не подождал меня тогда… Напрасно…»

Глава 3

18 июля

Утром она открыла глаза и первым делом попыталась определить, здорова ли она. Обычно после того, как Зу-Зу попадала под дождь, уже на следующий день у нее поднималась температура, начинало першить горло и закладывало нос. Но на этот раз организм, видимо, решил, что с нее и так достаточно несчастий, а потому, удовлетворившись двойной порцией аспирина с вечера, пребывал в довольно-таки сносном состоянии.

Ей предстояло начинать все заново. Потеряв Макса, она лишилась не только душевного покоя и жизни, заполненной любовью и заботой, но и самых элементарных вещей, если можно так назвать огромную квартиру и загородный дом, который они привыкли считать своей дачей. Кроме того, у нее не было денег. Пластиковая карточка сгорела вместе с остальными документами, которыми она пользовалась в банке при получении денег со своего счета. После того как Зу-Зу узнала, что ее считают погибшей, ей не хотелось раньше времени заявлять о своей персоне. Но она понимала, что не сможет пропустить похороны Макса.

«Максим, я приду попрощаться с тобой, чего бы мне это ни стоило».

Она произнесла это вслух, поднялась с постели, открыла шкаф и, к своей радости, обнаружила в нем довольно приличный выбор мужской одежды. Она уже решила, что в женской одежде ее узнают без труда, а мужская одежда в состоянии хотя бы на время сбить с толку людей, отлично знающих ее.

Но стоило ей облачиться в шерстяной темный костюм Борисова, как стало ясно: у нее ничего не получится. Даже если она наденет мужской парик. У нее слишком тонкая кость, слишком плавные движения, она слишком женщина, чтобы естественно выглядеть в мужской одежде.

Решение пришло само. Длинный вязаный джемпер, скрывающий фигуру, приличные, почти новые джинсы и косынка на голове в сочетании с темными очками (косынка нашлась в ванной комнате, ее оставила какая-то подружка Борисова, «спасибо ей») – в этом Зу-Зу выглядела, как существо неопределенного пола. Среднего рода.

Денег оставалось только на то, чтобы на автобусе доехать до центра города, а там с помощью телефонного звонка справиться о дате похорон. Звонить кому бы то ни было она уже не собиралась, поскольку она рассчитывала заехать в юридическую контору, которой руководил Макс, чтобы там на месте убедиться в том, что он действительно мертв: в таких случаях в каждой приличной организации помещают портрет покойного в черной рамке и вешают объявление о дате и времени похорон. Ведь ей все еще не верилось, что его нет.

Кроме того, в случае, если все обстоит именно так и Макс действительно погиб, она просто обязана будет забрать из конторы все принадлежащие ему документы, бумаги… Возможно, что именно с их помощью она и сумеет определить, что же такого мог совершить Макс, чтобы за это поплатиться собственной жизнью. «Да и моей, кстати, тоже». Ведь это было просто чудо, что она осталась в живых.

Еще ее не оставляла в покое фраза, произнесенная Верой Фишер, которая уверенно заявила о том, что в сгоревшей машине обнаружили останки мужчины и женщины. Но Вера – женщина с фантазией. Она и не такое может придумать или ДОДУМАТЬ, это уж как ей будет удобнее. Ведь ей наверняка хотелось смерти Изабеллы. И в ее тайных мыслях это присутствовало, в этом Зу-Зу нисколько не сомневалась.

Позавтракав остатками ночного пиршества, она вышла из дома, тщательно заперла дверь, со вздохом прошла мимо красной роскошной машины, которая так и манила к себе, захлопнула за собой калитку и спокойным шагом направилась к автобусной остановке.

* * *

Все изменилось вокруг. Она не узнавала город, ей казалось, что она здесь впервые. Влажный асфальт, лоснящийся от ночного дождя и источающий одуряющий горьковато-смоляной аромат, казался мягким, словно она шла по надувным резиновым подушкам. Но скорее всего это просто побаливали ее ноги, ведь столько, сколько ей вчера пришлось пройти, она не ходила никогда в жизни. Кроме того, она была еще очень слаба. Наверно, поэтому она зашла в первое же попавшееся кафе в центре города и, заметив свое отражение в многочисленных зеркалах на стенах, остановилась, чтобы еще раз оглядеть себя с головы до ног. На нее смотрела измученная молодая особа в дешевых темных очках (она купила их сразу, как только сошла с автобуса) и цветной шелковой косынке, закрывающей волосы. Высокая, худая, бледная и ненакрашенная. «Мрак».

Она взяла чашку кофе с двойной порцией сахара и два куска пирога с вишней. В это время в кафе вошел высокий блондин в темных очках. Облокотившись на прилавок, он принялся разговаривать с продавщицей. Очевидно, он сказал ей что-то очень смешное, отчего девушка громко расхохоталась и спросила сквозь смех: «Так вам минеральной или кофе?»

Белла подумала тогда, что все вокруг в принципе осталось без изменения: люди по-прежнему шутят, смеются, радуются жизни… И никому нет дела до нее. И никто не остановится рядом с нею и не спросит: «Девушка, а почему у вас такое грустное лицо?..»

Солнце, неожиданно залившее весь столик, вместо того, чтобы немного привести ее в чувство, вызвало прилив слез. Солнце без Макса казалось излишней и несвоевременной роскошью.

Ее столик отделяла от улицы тонкая стеклянная витрина, украшенная искусственными цветами и муляжами, изображающими эклеры и пироги. Поэтому, когда прямо напротив нее притормозила большая черная машина («Мерседес», – подумала про себя Зу-Зу), она даже отпрянула назад, испугавшись, что ее сейчас обрызгают грязью. Из машины появился солидный господин и зашел в кафе. По его виду можно было определить, что он здесь не впервые. Он уверенно приблизился к прилавку, произнес несколько слов, и по тому, как ему улыбнулась молоденькая продавщица, Изабелла заключила, что она рада его приходу.

Мужчина взял блюдце с точно таким же вишневым пирогом, как Зу-Зу, чашку кофе и сел за соседний столик.

– Осторожнее, – вдруг сказала, обращаясь к нему, Изабелла, позабыв о собственной осторожности и, в частности, о том, что еще утром приняла решение ни с кем в городе не заговаривать, чтобы не дать обнаружить себя, – в пироге попадаются косточки… Мне одна уже попалась…

Господин обернулся, и брови его в удивлении взлетели вверх.

– Спасибо, спасибо… Но я давно уже завтракаю здесь, и мне еще ни разу не попалось ни одной косточки… – Он оказался более чем любезен. И улыбка так изменила его, что Изабелла, почувствовав, что ее реплика может послужить началом разговора «за чашкой кофе», поспешила выйти из-за столика и направилась к выходу. И чуть не столкнулась с блондином, который как раз в эту минуту шел туда же. Она извинилась и выбежала из кафе.

Зу-Зу шла по улице и ругала себя за несдержанность. Ее и Макс сколько раз одергивал, когда она встревала в чужой разговор или бросала такие вот нелепые, идущие от патологической непосредственности реплики.

– Постойте! – услышала она голос сзади и обернулась, надеясь, что это не относится к ней. Но ошиблась: за ней почти бежал господин из «Мерседеса». – Подождите, я вспомнил вас…

Она остановилась, чтобы своими дальнейшими действиями не привлекать к себе еще большего внимания, и опустила голову, надеясь, что, быть может, ее все же с кем-нибудь спутали. Хотя она и так уже поняла, что этот господин наверняка является («Да нет же, Господи, ЯВЛЯЛСЯ…») клиентом Макса. И сейчас он скажет ей об этом.

– Извините, что я так вот бежал за вами… Но у меня сегодня свободный день, хорошее настроение, и мне бы очень хотелось поговорить с вами…

– Со мной? Но почему? – Она видела перед собой высокого худощавого мужчину с красивой головой, украшенной волнистыми седыми волосами. Взгляд незнакомца был ясный, цвет глаз напоминал бирюзу в пасмурный день. Гладко выбритые щеки, улыбающиеся губы… Он был почти красив, если бы не годился ей в дедушки.

– Вы, наверно, не помните меня, а вот я вас очень хорошо запомнил… Ведь вы – Белла!

«Белла?» Так звали ее в интернате, но это было в другом городе.

– А вы кто? – спросила она и вспомнила, как впервые встретила Макса. Ведь и он первый раз увидел ее именно на концерте в интернате. Но если все приглашенные были заняты праздником, посвященным Дню 8 Марта, то Максим Александрович Лерман явился в интернат с совершенно другой миссией: он приезжал по делу, связанному с убийством учительницы младших классов, и собирался задать несколько вопросов людям, хорошо знавшим ее, которые могли бы пролить свет на это запутанное дело. Макс защищал любовника покойной и, говоря казенным языком, приехал в Томилино за сбором информации.

В тот день они лишь обменялись взглядами. И Изабелла, которая была потрясена видом лощеного хрестоматийного адвоката, потом всю ночь не могла уснуть, думая о нем. А потом он приехал еще раз. Но уже не по делу об убийстве. Он вызвал ее и предложил покататься на его машине.

– Вы меня изнасилуете, а потом убьете? – спросила она, счастливая уже от того, что разговаривает с ним, что стоит возле его небесной, серебристого цвета машины и вообще дышит одним с ним воздухом.

– Нет, сначала я, как правило, убиваю, а уж потом насилую.

– И все адвокаты такие?

– Нет, только я один такой извращенец. Остальные могут делать только что-нибудь одно.

И она села к нему в машину, как садилась потом еще раз сорок или пятьдесят – она сначала вела счет встречам, а потом сбилась, почувствовав, что попала в рай…

– Меня зовут Григорий Александрович Пасечник, – произнес седовласый.

– Но я вас не помню.

– Я видел вас в Томилинском интернате несколько лет тому назад. У меня были некоторые финансовые дела с вашим директором, и он как-то пригласил меня к вам на репетицию драмкружка. Ведь это вы играли в пьесе Ибсена Нору?

– Я… Но как вы меня узнали?

– По фигуре. Вы удивительно длинная, вы уж извините, и тонкая, как прутик… Кроме того, ваша осанка, походка, да и голос… Вас невозможно спутать ни с кем на свете… Что вы делаете теперь? Учитесь, наверно, в университете?

– Нет, я нигде не учусь. – Ей захотелось поскорее отделаться от него. «Из-за него я не успею на похороны Макса…»

– Вы не хотите вернуться в кафе? – Он так внимательно посмотрел на нее, что Зу-Зу показалось, будто он видит ее насквозь.

– Зачем?

– Мне кажется, что вы сами хотите этого… У вас неприятности, я это чувствую…

– Но это МОИ неприятности.

– Белла, не упрямьтесь, мне много лет, я знаю жизнь и уверяю вас, что хочу вам только добра. Видели бы вы себя сейчас в зеркале… На вас же больно смотреть… – Он внезапно перешел на совершенно другой тон, на более серьезный и даже какой-то мрачный.

– Хорошо, вернемся, я хотя бы доем свой пирог… – сказала она и покорно пошла с ним в кафе. Она шла по улице и думала о том, что совершенно не приспособлена к одиночеству. Что она действительно как стебелек, который остался без опоры. Но довериться этому голубоглазому господину так же очертя голову, как доверилась когда-то Максу, она не собиралась.

В кафе она села за свой столик и придвинула к себе свой же пирог, который еще не успели убрать. Ей вдруг стало страшно при мысли о том, что она уже ГОТОВА рассказать этому незнакомцу ВСЕ. «Возьми себя в руки, дурочка. Он тебе – никто. И еще неизвестно, может, это он все и устроил… Взорвал Макса, сжег квартиру…» У нее закружилась голова, и она грохнулась на пол.

Когда Зу-Зу пришла в себя, они по-прежнему находились в кафе.

– Тебе лучше? – спросил Григорий Александрович ее, словно они были знакомы сто лет.

– Не знаю… Мне холодно… Мне плохо… Я не хочу жить, пожалуйста, взорвите меня… – Дальше она не помнила, что говорила. Но могла бы поклясться, что ни разу не произнесла имя Макса.

Когда истерика кончилась, он отвез ее к себе.

– Поживи у меня. Я не знаю, что с тобой произошло, возможно, ты просто влюблена, но это пройдет. Поверь мне.

Она сидела на диване в гостиной, кутая ноги в плед, и смотрела, как он готовит чай.

– Можно, я буду называть вас Гриша?

– Можно. Мне будет даже приятно.

– У меня мало времени, а надо многое узнать.

– Я помогу тебе. Кто он?

– Что вы имеете в виду?

– Кто тот мужчина, который оставил тебя?

– Он мой муж.

Она услышала, как звякнула чашка и раскололась пополам: этот умудренный опытом человек даже помыслить не успел о том, что она могла быть замужем.

– Вы, наверное, подумали, что я переспала с мужчиной, который потом бросил меня? Почти что так. Только я переспала с ним очень много раз, а вот бросил он меня не по своей воле. Моего мужа зовут Максим Лерман.

– Максим? Твой муж? Но ведь ты же погибла! Я сам читал в газете и слышал, как передавали по телевидению… То-то мне девушка на фото показалась знакомой… А может, я именно поэтому и подошел к тебе… Как странно… Значит, ты осталась жива? Ты расскажешь мне обо всем, что случилось?

– Расскажу, если вы докажете мне, что это не вы взорвали нашу машину…

– Милая, но как же я докажу тебе это? Я понимаю, у тебя сейчас слегка крыша едет, но ты успокоишься и возьмешь себя в руки…

Он принес ей рюмку с коньяком:

– На, выпей, тебе станет легче.

– Я была бы вам очень благодарна, если бы это был яд. – Она со слабой улыбкой, какая бывает у обреченных на смерть людей, приняла рюмку и выпила все до капли. – Но коли я осталась жива, то помогите мне хотя бы поприсутствовать на похоронах Макса. Он не простит мне, если я не попрощаюсь с ним.

– Хорошо.

– Узнайте дату и время похорон.

– Это можно прочесть в любой местной газете.

Ей стало стыдно, что она сама не додумалась до этого. Но кто виноват в том, что мысли плыли мимо нее, оставляя лишь шлейф боли и тоски.

– Где ты была все это время? – спрашивал у нее Григорий.

– На городской свалке, – произнесла она отчетливо, понимая, что этим ответом она лишний раз подтвердит его мнение о ней как о сумасшедшей. – Я не шучу и вполне серьезно говорю вам, что меня сразу после взрыва привела на свалку пара подростков. Это маленькие чудовища, которым я, быть может, обязана жизнью. Ведь человек, подложивший взрывчатку в машину Макса, знал, что нас двое, следовательно, хотел и моей смерти.

– Не думаю, чтобы убийца задумывался об этом. Ему надо было убить Макса, это ясно как день. Ты не принималась в расчет…

– Но зачем же тогда они сожгли нашу квартиру?

– Видимо, твой муж здорово насолил кому-то…

– Он был адвокатом, а в каждом деле есть две стороны… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно. Ну как, тебе стало легче?

– Да, спасибо. Но я не из тех, кто заглушает свою боль спиртным. Я презираю пьяниц и ненавижу алкоголиков.

– Ты еще и не куришь.

– Правильно. У меня красивые зубы, и я не хотела бы, чтобы они пожелтели. Понимаете, я сейчас опять заплачу, потому что, о чем бы я ни говорила, я все равно думаю о Максе.

– Сколько лет вы были с ним женаты?

– Всего год. Совсем мало.

– Почему ты нигде не училась?

– Я училась быть женой, кроме того, мы собирались завести кучу детей.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Ты хотела бы, чтобы я позвонил кому-нибудь из твоих друзей?

– Да, вы просто читаете мои мысли. Обещайте мне, что никому не расскажете о том, что я жива. Мне сложно объяснить это вам… Но мне кажется, что я должна начать новую жизнь… уже без Макса… Мне понадобятся силы. Кроме того, я стала совсем другим человеком. Если вы пообещаете это мне, я стану вашим другом, если же нет, клянусь, я убью вас… Если прежде вы не убьете меня…

– Успокойся. Ты же не на сцене. Я не собираюсь никого убивать. Живи как тебе нравится. И если позволишь, я буду тебе помогать.

– Но зачем это вам? Вы можете попасть в историю… Наше знакомство может лишь навредить вам. Вчера, к примеру, я угнала машину. Мне нужно было срочно согреться… Это долго объяснять.

– Ты хочешь отомстить за своего мужа?

– Пока не знаю. Понимаете, пока я не УВИЖУ его, я не поверю в то, что его больше нет. Вот и все. А теперь позвоните Вере Фишер, моей приятельнице, и спросите, когда будут похороны…

– Я же сказал, что это делать вовсе необязательно. Сейчас я открою газету, и ты сама все увидишь…

И она увидела: «15 июля известный адвокат М. А. Лерман и его 19-летняя супруга Изабелла погибли в результате взрыва мины, заложенной в их машину… По предварительным данным, убийство адвоката – дело рук одного из его клиентов, который после уплаты Лерману большого гонорара остался недоволен решением суда…»

– Тебе неприятно это читать?

– А вам доставляет удовольствие задавать мне дурацкие вопросы?

– Извини. Теперь ты выяснила, когда состоятся похороны?

– Да. Завтра в двенадцать.

– Значит, до этого часа ты можешь отдыхать. У тебе есть еще какие-нибудь дела?

– У меня нет денег.

– Тебе нужно по магазинам? Я в твоем распоряжении.

– Зачем вам тратить на меня деньги? На что вы рассчитываете?

– На все. – Он смотрел на нее спокойным взглядом, и Изабелла почувствовала, что краснеет. Она недооценила этого человека.

– Я не буду спать с вами.

– Ну и не надо. Мне будет достаточно твоего присутствия в моем доме. Мы будем вместе завтракать, обедать и ужинать…

– Вы хотите сделать из меня домработницу?

– Нет, Боже упаси, у меня есть женщина, которая ведет хозяйство. Мне будет ПРИЯТНО видеть тебя здесь каждый день, вот и все. Конечно, мне бы хотелось большего, но об этом пока говорить преждевременно.

– Это всегда будет преждевременно.

– Пусть и так. Я понимаю тебя, ведь ты любила Лермана.

В машине она размышляла о том, что же такого увидел в ней Григорий тогда, в интернате. Что нашел в ней Макс, она узнала только спустя месяц после их первой встречи. «Я понял, что ты – моя. И все». Так сказал Макс. А что скажет Г.А.?

– Григорий Александрович, почему в Томилине вы обратили внимание именно на меня?

– Я – прежде всего эстет. Ты красива. У тебя необычной формы глаза, лицо, да и все тело. Думаю, что твой Максим говорил тебе это не раз.

– Говорил. Но только мои глаза ничего ТАКОГО во мне не видят.

– Для этого нужны мужские глаза.

– У меня маленькая грудь. – Она пыталась отвлечься от невеселых мыслей.

– Она станет больше…

– Откуда вам знать?

– Чувствую. Ты очень сексуальна, Белла.

– Макс звал меня Зу-Зу.

– Очень мило, но я не смогу звать тебя так. И ты сама, наверное, не позволишь?

– Да.

– Я тебя немного отвлек?

– Не знаю. У меня в голове каша. Я не знаю, когда смогу нормально реагировать на окружающее. Я даже не уверена, что смогу выбрать себе одежду. Мне кажется, что я – это не я.

Они вошли в магазин, и Белла под пристальным наблюдением Григория Александровича принялась прогуливаться между кронштейнами с платьями, блузками, костюмами, юбками, брюками и бельем. Это был хороший магазин, и раньше (ведь теперь жизнь Беллы будет разделяться роковым днем – 15 июля, – а потому очень часто в сознании будут звучать фразы: «до», «раньше», «после смерти Макса…») он нравился ей богатым выбором вещей светлых тонов. Обыватели (так, во всяком случае, называл большую часть людей Макс, а Зу-Зу впитывала это как губка) почему-то предпочитали темную одежду: это практично и не бросается в глаза. Зу-Зу же бросалась в глаза всегда, а потому ей было не привыкать, когда на нее оборачивались или даже показывали пальцем. Но если в интернате действительно было удобнее носить темные вещи, то после встречи с Максом Зу-Зу открыла для себя всю радугу цветов. Оказывается, ей очень шел желтый цвет, все оттенки розового и зеленого, голубые, кремовые, красные и белые цвета. Но теперь, когда Макса не стало, Белла стояла в растерянности рядом со своим любимым кронштейном и не знала, какую же юбку ей выбрать, какие брюки примерить… Словно все то, что радовало ее совсем недавно, потеряло теперь всякий смысл.

– У тебя проблемы с цветом? – спросил Григорий Александрович.

– А вы откуда знаете? – удивилась она, равнодушно взирая на роскошный черный костюм из богатой бархатистой ткани-стрейч с атласным воротником, украшенным стразами.

– Просто я, как мне кажется, начинаю понимать тебя. Ты хочешь купить этот черный костюм?

– Хочу, но он очень дорогой. Еще я присмотрела ярко-красный свитер, черные узкие брюки, несколько трикотажных кофточек и два комплекта итальянского белья. И это не считая туфель без каблука из кремовой замши и черных, классических. Ну как, вы уже раздумали принимать во мне участие?

– Нет. Более того, я надеюсь, что мы еще не раз заглянем сюда, чтобы выбрать тебе что-нибудь желтое или белое. А если ты настолько придешь в себя, что сможешь вновь почувствовать вкус к жизни, то мы поедем с тобой в Москву, я знаю несколько мест, где ты сможешь выбрать все, что душе твоей угодно, из каталога и получить это в течение трех дней.

– Я знаю эти места. – Она слабо улыбнулась. – Но все равно спасибо. Если вы согласны оплатить мои расходы, то подождите тогда немного в стороне, мне надо прикупить разные женские штучки, немного косметики и черную газовую косынку. Вы не забыли, что завтра я иду на похороны Макса…

– Тебя узнают, Белла.

– Мы подъедем к могиле прямо на машине, и я понаблюдаю за всей церемонией, не выходя из нее… Если получится, конечно… А вы будете рядом…

– Боюсь, что не получится. Ты – эмоциональный человек, ты захочешь выйти, чтобы проститься с ним…

– Может, и так, но все равно… – Она пожала плечами и не спеша направилась в сторону парфюмерного отдела, остановилась на полпути, вопросительно заглянула в глаза своему благодетелю, но потом, очевидно, передумав, вновь продолжила свой путь.

– Ты хотела меня спросить, можешь ли ты купить духи? – поинтересовался Григорий Александрович уже в машине.

– Да, все правильно. Но во всем надо знать меру. Так говорила наша воспитательница в интернате. Которая, кстати, ни в чем не знала меры: она много ела, пила, курила и спала. А еще она ругалась, как портовый грузчик.

– А как с чувством меры у тебя?

– По обстоятельствам. Я ограничилась туалетной водой, она стоила всего сто долларов. А теперь поедемте скорее, мне не терпится снять с себя чужую одежду, вымыться и одеться во все это. – Она положила ладонь на лежащий у нее на коленях большой пакет. – Вы правы, эта поездка немного привела меня в чувство.

– Я рад.

Глава 4

19 июля

В половине первого они подъехали на машине к воротам кладбища. И, как оказалось, вовремя. Провожающие в последний путь Макса Лермана и его супругу Изабеллу высыпали из микроавтобусов и столпились возле большой могилы, куда Марк Фишер и Давид Парсамян с помощью еще нескольких мужчин несли два больших полированных деревянных гроба с массивными витыми ручками.

– В одном из них, должно быть, лежу я.

– Не надо говорить об этом. Постарайся абстрагироваться от происходящего. В конце концов, вполне могло случиться, что в момент взрыва рядом с машиной, куда намеревался сесть твой муж, находилась какая-нибудь женщина. Я слышал, что пожар был сильный, поэтому неудивительно, что на месте взрыва нашли женские останки. И если ты не хочешь объявляться – это твое личное дело. Ты наверняка начиталась бульварной литературы, и теперь, по законам жанра, ты будешь мстить. Это понятно.

– А вы мерзавец. – Она повернулась и больно ущипнула сидящего по левую сторону от нее Григория Александровича за руку. Он даже ахнул.

– Перестань хулиганить. И вообще, ты – сейчас, во всяком случае, – должна вести себя подобающим моменту образом: сидеть смирно и проникаться всеми соответствующими чувствами…

– Вы циник. Я не вижу Макса, и мне трудно представить себе, что в одном из этих шикарных ящиков действительно лежит Макс. Я должна выйти из машины и заглянуть в окошко. Там же есть прозрачное окно? Скажите, есть? Давайте подъедем поближе, встанем в сторонке, но так, чтобы я могла хоть что-нибудь увидеть… Вы не ответили, там есть окошко?

– Есть, конечно. Но не советую тебе смотреть на пригоршню обгоревших костей. Это неэстетично. Даже если кости покоятся на белом атласе. Пусть Макс останется в твоей памяти красивым молодым человеком, таким, каким он выглядел на вечеринке в «Европе».

– Согласна. Но если я захочу выйти, не останавливайте меня…

Они подъехали поближе, и, конечно же, появление черного «Мерседеса» рядом с процессией не могло не обратить на себя внимание. На них оборачивались, но за тонированными стеклами все равно никто ничего бы не увидел.

– Стоит тебе сейчас выйти, как у тебя начнутся сложности, я просто предупреждаю.

– Вы хотите сказать, что меня попробуют убить, чтобы уничтожить последнего представителя семьи Лерманов?

– Ты еврейка?

– Я – интернатка. Это моя настоящая национальность. Вы можете мне не поверить, но и Макс тоже из детдома. Просто он был очень красивым мальчиком, и его взяла на воспитание одна еврейская семья из Львова.

– Как ты думаешь, кто-нибудь сообщил родителям о его смерти?

– Не думаю. У них нет адреса. К тому же Марк и Давид неспособны на такие подвиги. Они слишком занятые люди, чтобы заниматься подобными мелочами. Я ненавижу их.

– И как давно?

– Что?

– Как давно ты их ненавидишь? Ведь еще совсем недавно ты была с ними дружна…

– А я отвечу. Причем довольно конкретно. С 15 июля.

– Понятно.

Гробы поднесли к могиле, Марк, высокий полноватый мужчина, принялся что-то говорить.

– Я ничего не слышу, – простонала Зу-Зу. – А ведь он говорит о том, какими мы были хорошими. Какая же мерзость – притащиться на собственные похороны! Поедем отсюда.

Но в последний момент она вдруг больно ухватила Григория Александровича за все ту же руку, которую недавно щипала, и, почти прижав лицо к прозрачному тонированному стеклу, устремила взгляд покрасневших от слез глаз в пространство.

– Что ты там увидела?

– Тсс… – Она махнула рукой, что означало: не мешайте мне, и сощурила глаза, пытаясь, очевидно, разглядеть кого-то в толпе. – Мне кажется, что я схожу с ума. Вы не поверите, но я только что видела Макса. Правда, он был постаревший лет на десять. Теперь, наверно, он будет мне мерещиться всюду. Бедный Макс… А ведь мы с ним решили сбежать с этого чертова дня рождения, чтобы просто побыть вдвоем…

Она отняла лицо от стекла, и Григорий Александрович увидел, что глаза ее полны слез.

– Ты бы поплакала по-настоящему. Иди ко мне… – Он обнял ее, прижал к себе, и ему стало легче, когда он почувствовал, как рыдания, которые она сдерживала с самого раннего утра, как только поднялась и начала готовиться к похоронам, прорвались наружу. Плечи Беллы вздрагивали, тело сотрясалось, а из горла ее вырывались глухие надсадные стоны со всхлипами. Она должна была давно дать волю своим чувствам.

Он гладил ее по голове и целовал в теплые, душистые волосы:

– Плачь, плачь…

И вдруг она резко подняла голову:

– А где же музыка? Почему никто не позаботился об оркестре? Неужели денег не нашлось? Мерзавцы! Ведь Макс так много для них сделал! Негодяи…

Она рвалась наружу, а он ее не пускал. Успокаивал как мог.

Более того, ему пришлось завести машину, чтобы отъехать немного подальше, чтобы крики и ругань Беллы не услышали присутствующие на похоронах люди.

– Взгляните вон на ту даму в черной шляпе с широкими полями и под вуалью, как в кино… Это не кто иная, как Вера Фишер. Мы дружили семьями. Ее муж Марк и Макс просто души друг в друге не чаяли. Но он оказался таким жмотом! Не пригласить музыкантов! А ведь мог бы нанять самых задрипанных трубачей из музыкального училища, ему бы это обошлось всего в пятьсот тысяч! Ненавижу… У Веры одна шляпка стоит нескольких таких оркестров… А я уверена, что, умри Марк, Макс бы отгрохал ему такие похороны… Он бы и гроб ему из хрусталя заказал… И симфонический оркестр с шопеновским маршем, все как положено… Негодяи…

– Откуда у Макса такие деньги?

– Он был хорошим адвокатом.

– Я бы не хотел, чтобы ты чрезмерно идеализировала своего Макса. У меня много знакомых адвокатов, но ни один из них не был в состоянии купить себе квартиру в том доме, в котором жили вы… Это очень дорогая квартира…

– Правильно. У Макса были связи. Это и ребенку ясно. Кроме того, существуют какие-то люди, которые работают с ЕГО акциями…

– Ты видела этих людей?

– Нет, конечно. Хотя Борисов их наверняка знает.

– Борисов, это друг Макса, на даче которого ты провела ТУ ночь?

– Да. Игорь как-то связан с теми людьми. Их любимые слова «биржа» и «прибыля…». Именно не прибылИ, а прибылЯ…

– Я понял. Ну что, ты немного успокоилась? Посмотри, гробы опускают в землю.

– Может, мне все же выйти из машины и кинуть в могилу горсть земли?

– Мы можем вернуться сюда вечером, и ты по-настоящему, по-своему простишься с Максом.

– Хорошо. Тогда поедемте отсюда… Или нет, подождите…

Машина стояла на достаточно большом расстоянии от могилы, но Белла, приоткрыв немного окно, все же прошептала, обращаясь в сторону процессии:

– Макс, прощай.

* * *

Обедать она отказалась. Лежала на диване с мокрой повязкой на голове и смотрела на потолок.

– Я не понимаю, у вас что, нет никаких дел? Вы что, пенсионер?

– Нет. Но я могу себе позволить побыть дома рядом с тобой, поскольку знаю, что есть люди, которые хорошо справятся с моей работой…

– Чем вы занимаетесь? У вас прекрасная квартира, машина, деньги… Вы случайно не мафиози?

– Как это ты догадалась?

– Я пошутила. Так кто вы на самом деле?

– У меня газ.

– Понятно. Газ – это деньги. Так говорил Макс.

– Он правильно говорил. Что ты намерена предпринять в ближайшее время?

– Оплакивать горячо любимого мужа. Я не знаю, если честно, с чего начать… Дело в том, что, пока я не встретила вас, у меня был разработан план. Не Бог весть какой, но все же план. И заключался он в том, чтобы нагрянуть в адвокатскую контору «Алиби», которую возглавлял Макс, и забрать из его сейфа документы… Понимаете, все дело в его клиентах, как мне кажется. Вера говорила кому-то на вечеринке (а я невольно подслушала), что он не выполнил какие-то обязательства перед кем-то… Видите, какая простая схема. Якобы не передал взятку судье, и та (или тот) вкатили кому-то срок, а то и вовсе приговорили к вышке. Насчет срока и вышки это я додумала сама, но насчет невыполненных обязательств – я слышала. Поэтому вполне логично было бы составить список его клиентов, проанализировать, с кем из них Макс (по словам Веры) обошелся несправедливо и кто, соответственно, мог его наказать таким страшным образом. Кроме того, мне просто необходимо найти человека, который имел бы доступ к информации по делу Макса… Ведь в прокуратуре наверняка заведено уголовное дело в отношении убийства… Сейчас экспертиза работает над остатками взрывчатки, анализирует, словом, все как положено…

– Я не уверен в этом…

– Это еще почему?

– Я не хотел тебе говорить, но, по слухам, твой муж работал на губернатора Володарского… Тебе об этом что-нибудь известно?

– Макс работал на Петра Филипповича? Я впервые об этом слышу.

– Якобы твой муж помогал ему переправлять деньги в Швейцарию.

– Это было бы прекрасно. Во всяком случае, это многое бы объясняло. Деньги, например…

– Вот ты и начинаешь просыпаться.

– Вы хотите сказать, что это сам Володарский помог Максу отправиться на тот свет? Потому что тот слишком много знал?

– Может быть, и так. Это все слухи. И мне понадобится много времени, чтобы проверить их.

– Слишком уж просто. Проще даже, чем месть клиента.

– Все крупные преступления весьма просты в своем принципе. Ведь речь идет об огромных суммах, а это может быть связано либо с такими аферами, как губернаторские, либо с бриллиантами или золотом, либо с антиквариатом (но это слишком хлопотно), либо…

– … знаю, с наркотиками.

– Правильно.

– А как же сильные чувства, такие, как страх, ревность, месть?..

– Про месть мы уже говорили. Ему могли действительно отомстить клиенты, которым он пообещал, предположим, свободу, но сам своих обязательств не выполнил, а человека посадили в тюрьму или же дали ему большой срок. Вместо обещанного маленького. Что касается страха… то здесь надо подумать. И если говорить о ревности, то речь, очевидно, идет о тебе самой? Это не ты, случаем, заложила бомбу в машину, а потом отправила туда Макса?

– Нет, это не я. Даже если бы я узнала о том, что он изменяет мне, я все равно не стала бы убивать его. Таких, как Макс, – единицы.

– Что ты имеешь в виду?

– Все.

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Не знаю. Мне как будто бы хочется спать, но почему-то не засыпаю. Кстати, я вспомнила, что забыла купить пижаму.

Григорий Александрович встал с дивана, на котором сидел рядом с Беллой, отошел чуть в сторону и залюбовался. Она сложилась почти пополам, поджав ноги и едва не касаясь острыми коленками подбородка. Волосы ее слегка растрепались и влажными завитками прилипли к виску. Кончик маленького аккуратного носа порозовел, а под глазами цвета изумрудов залегли сиреневые круги. Она была так нежна, так беззащитна, что он едва сдерживался, чтобы не вернуться к ней.

– Ой, вот только не надо смотреть на меня так!.. Вы прямо раздеваете меня своими бесстыжими глазами. – Но она говорила это не зло, а скорее иронично и даже как-то по-доброму, словно мягко журила его за вспыхнувшие в нем желания. – Сколько вам лет?

– Сорок пять. Много?

– Если честно, то я совершенно не умею определять возраст мужчин. Но когда я увидела вас впервые, то подумала, что вы годитесь мне в дедушки.

– В отцы, это еще понятно, но в дедушки… неужели я так старо выгляжу?

– Нет, конечно.

В этот момент в дверь позвонили.

– Кто это? – Белла испуганно посмотрела в сторону прихожей. – Вы ведь никому не говорили про меня?

– Успокойся. Это ко мне.

– Женщина, которая убирает у вас?

– Нет, это, наверно, Руфь.

– Руфь? Какое странное имя.

– Ничего странного. Лежи спокойно и ни на что не обращай внимания. Просто я совершенно забыл, что она должна ко мне прийти…

– Она ваша подруга?

– Любовница, если быть точнее.

– Она замужем?

Звонок повторился.

– Да, разумеется…

Она собиралась сказать ему что-то еще, но он, извиняясь взглядом и разводя руками, пошел открывать.

Руфь – невысокая, рыженькая, в пестром шелковом широком платье, залетев в гостиную и увидев Беллу, лежащую на диване, отпрянула назад и сразу же оказалась в объятиях Григория Александровича.

– Успокойся, Руфиночка, это моя племянница, приехала погостить и узнать насчет поступления в университет.

Белла, прикрытая большим пледом, еще глубже зарылась в него и замерла, незаметно наблюдая за Руфиной.

– Ну что, пойдем? – мягко проговорил Григорий Александрович, уводя гостью в прихожую, и Белла услышала, как за ними захлопнулась дверь спальни.

А что бы она хотела? Чтобы он жил в заточении лишь потому, что в его квартире прячется полусумасшедшая девица, которая считается умершей и которая заранее объявила о том, что не намерена спать с ним? Это же глупо. Но и поступать так, как поступил сейчас Григорий Александрович, тоже было не менее глупо. Как вообще можно заниматься такими делами, когда в квартире находится посторонний человек?

Макс говорил, что мужчины устроены иначе, чем женщины. Он мог заниматься этим при каких угодно обстоятельствах. Но то был Макс, ему было всего лишь тридцать семь, а Григорию Александровичу сорок пять.

Зу-Зу попыталась представить себе, как выглядит ее благодетель в раздетом виде, и решила, что, пожалуй, очень даже ничего… Она могла, конечно, ошибаться, но у него, по ее представлению, было стройное, хотя и немного суховатое тело, впалый живот и наверняка покрытая курчавой серебристо-черной шерстью грудь. Как на голове. А тон кожи – смугловатый.

Она тряхнула головой, отгоняя от себя непотребные мысли. «Макс, я просто постаралась быть объективной».

Она уснула. А когда проснулась, часы на стене показывали уже половину восьмого вечера. Она услышала голоса, раздававшиеся со стороны прихожей.

Зу-Зу встала, вышла из гостиной, прошла несколько шагов и остановилась перед дверью спальни. Она разозлилась на то, что люди, которые сейчас там разговаривали, даже не потрудились прикрыть за собой дверь. И, конечно же, она заглянула туда.

Она увидела кровать, а на ней голую Руфину, которая о чем-то увлеченно рассказывала Григорию Александровичу, который был в синем длинном халате, полностью скрывающем его тело. Однако, слушая женщину, он машинально водил рукой по ее животу, доставляя ей, наверно, неслыханное удовольствие.

Зу-Зу вернулась в гостиную и снова легла на диван. Ей было стыдно признаться в том, что именно сейчас, когда она выспалась, ей вдруг захотелось оказаться на месте этой рыжей кошки – Руфины. И пусть это будет даже с сорокапятилетним Гришей.

Потом раздался звук захлопывающейся двери: ОНА ушла.

– Извини. – Григорий Александрович в домашних брюках и черной рубашке навыпуск показался в проеме двери. Он выглядел немного усталым и виновато улыбался. – Но ведь ты спала?

– Да, я спала. Сначала. А потом проснулась и захотела вернуться к Борисову на дачу. У вас своя жизнь, а у меня своя. Я не могу так.

– Как?

– Будто вы ничего не понимаете. Разве можно заниматься такими вещами в присутствии чужого человека?

– Но ведь мы были в другой комнате, к тому же ты спала… Я не понимаю твои претензии.

– Это ваше право. Но у меня свое мнение на этот счет.

– Она соскучилась и прибежала ко мне. Не мог же я отказать ей…

– Как у вас, у мужчин, все просто…

– Мы можем заняться делом.

– Каким еще делом? – Она почувствовала, как по спине ее пробежали мурашки. Она вспомнила мужскую руку, поглаживающую живот женщины…

– Составить план дальнейших действий.

– Отлично. Тогда пишите.

– Ты уже все решила?

– Да. Я раздумала идти в «Алиби». Я и так знаю практически всех клиентов Макса. Берите ручку и записывайте. Клиент номер один: Родион Исханов – директор кондитерской фабрики.

– Мы будем соблюдать хронологию?

– Нет, с этим ничего не получится. Я знаю, что он обратился к Максу недавно, причем с каким-то совершенно мелким вопросом. Речь шла о превышении полномочий его зама, фамилию которого я не знаю. Якобы он, этот зам, за спиной своего шефа, Исханова, продавал в соседний магазин и находящуюся неподалеку от фабрики пекарню сливочное масло, арахис и ваниль. А деньги, понятное дело, прикарманивал. Написали?

– Разумеется.

– Номер два: Снегин, инициалов не знаю. Директор химического комбината. Приходил его сын, Снегин-младший, просил Макса помочь изменить отцу меру пресечения и вернуть его до суда домой. Его отец обвиняется во взятке.

– Он взял или дал?

– Одну взял, другую дал. Нити ведут в администрацию. Им нужна была «галочка», это как-то связано с чисткой рядов… Понимаете, Снегин оказался крайним…

– Понятно: показательное выступление прокуратуры под грифом «Борьба с коррупцией».

– Совершенно верно. Я вижу, несколько часов, проведенных с этой рыжей, пошли вам на пользу…

– Не хами.

– Хорошо, не буду. Третий номер: Инга Сосновская. Стерва. Взяла из нашего Томилинского интерната двенадцатилетнюю девочку на воспитание. И, что самое удивительное, взяла совершенно спокойно, без проволочек, и это при том, что она: а) не замужем; б) у нее уже есть один внебрачный ребенок, мальчик шести лет; в) она живет в однокомнатной квартире; г) к тому же является безработной. Как, скажите, ей могли отдать девочку?

– Ты хочешь сказать, что она ее удочерила?

– Именно. Она наняла Макса, чтобы он помог ей избежать тюрьмы: как выяснилось, эта Инга Сосновская в течение трех месяцев избивала девочку, держала ее впроголодь, запирала на целый день в ванной комнате или вообще привязывала на балконе… Девочка сбежала от Сосновской и вернулась в интернат. Она была в ужасном состоянии: у нее к тому времени уже было двустороннее воспаление легких, многочисленные ушибы и ссадины, следы побоев и к тому же еще травмированные половые органы, включая прямую кишку… Ее явно насиловали.

– Это тебе рассказал Макс?

– А кто же еще?

– И он согласился защищать Ингу?

– Он адвокат. Профессионал. Это его работа.

– Но какая-то чисто человеческая установка-то у него должна быть?

– Нет, он, как правило, просто констатировал факты.

– Понятно. Эта дама сейчас в тюрьме?

– Нет, конечно. Дома. Ее отпустили под залог.

– Кто следующий?

– Это вообще непонятная история. У Макса есть друг, сегодня вы его видели. Давид Парсамян. Так вот, его двоюродный брат обвиняется в изнасиловании несовершеннолетней. Давид просил Макса помочь изменить меру пресечения и отпустить Гарика под залог. Давид не верит в то, что его брат способен на такое. Макс обещал помочь.

– Он уже успел что-то предпринять?

– Да, он присутствовал на первом заседании суда и потребовал представить ему результаты психолого-психиатрической экспертизы потерпевшей… Дело в том, что там довольно запутанная история. Когда мы будем заниматься этим, я расскажу поподробнее… Эта потерпевшая села в машину к Гарику в десять вечера в конце октября и была не прочь прокатиться с ним за город… Вам это о чем-то говорит? Гарик якобы изнасиловал ее. На следующее утро она обратилась к врачу, который и подтвердил факт изнасилования, но девочка была вся в засосах трехдневной давности… Кроме того, ее показания сильно отличаются друг от друга. А выглядит эта «потерпевшая» (я видела ее в коридоре суда, специально ездила, чтобы посмотреть ей в глаза, ну и из любопытства, конечно) как самая настоящая коровушка… Здоровенная девица, развитая не по годам, с похотливой мордахой…

– Суд был закрытый?

– Разумеется. Но я подслушивала от нечего делать.

– Кто еще?

– Некто Линев. У него сын – наркоман. Мальчику пятнадцать лет, но это уже конченая личность. Я его тоже видела. Макс еще сказал тогда, что тот долго не протянет.

– А что нужно было этому Линеву?

– Если честно, то он консультировался у Макса, что ему будет, если он… убьет собственного сына…

– Не может быть!

– Может. Еще и не такое может быть.

– И что же ему посоветовал Макс?

– Он сказал, что мальчик и сам скоро умрет…

– И что это за семья?

– Самое интересное, что семья положительная: отец, этот самый Линев, преподает в университете, а мать – в техникуме. Да и мальчик-то был хорошим, пока не сел на иглу.

– Это все?

– Это все, что касается гражданских лиц. Еще у Макса постоянно были какие-то арбитражные суды, но ими я, как правило, не интересовалась. Судились организации: кто-то кому-то был должен крупные суммы денег. Кроме того, Макс занимался еще и делами по банкротству. Оформлял какие-то акты, искал управляющих, консультировал их…

– Тебя послушать, у Макса был широкий профиль.

– Да, это верно. Но он работал с невероятной легкостью. Он все схватывал на лету, у него была прекрасная память, да и с людьми он ладил… с любыми… Часто шел на компромиссы, лишь бы люди, которым по закону полагалось быть, предположим, выселенными из их же собственных квартир, в конечном итоге выигрывали дела…

– Ты соображаешь, что говоришь?

– Прекрасно соображаю. Сколько у него было дел о ломбардах, которые, незаконным образом взяв в залог квартиру (в уставе этих ломбардов черным по белому написано, что они могут брать в залог многое, но только не квартиры), дожидаются окончания срока, а потом скрываются от клиентов под разными предлогами, чтобы те просрочили свои платежи. Схема работала безотказно. Человек приходит в ломбард, чтобы выплатить оставшуюся сумму, а ломбард встречает его амбарными замками. Он просто-напросто ЗАКРЫТ. Человек приходит на следующий день. Снова все закрыто. Потом следуют, предположим, праздники, Рождество, Новый год и прочее, а время-то идет… И тут открываются двери ломбарда, и на этого человека подают в суд за неуплату долга. Человек берет деньги, которые он приготовил для выплаты долга, и несет их адвокату. Начинаются суды: первый, второй… Жалобы… Заявления… В конечном результате людей просто выселяют на улицу. Причем, как правило, речь идет о квартирах, расположенных в центральной части города, которые котируются на риэлторском рынке…

– Белла, ты ли это?

– А в чем, собственно, дело?

– Никогда бы не подумал, что ты способна так уверенно рассуждать на подобные темы.

– Мы с Максом довольно часто разбирали его дела… Мне это нравилось…

– Он хотел, чтобы ты поступила в Академию права?

– Нет. Макс хотел, чтобы у нас были дети. Вот и все. Он говорил, что достаточно того, что его почти не бывает дома, а тех денег, которые он зарабатывал, нам хватило бы на содержание большой семьи… Он хотел иметь МНОГО детей.

– Ты случайно не беременна?

– Нет. У нас все шло по плану. Сначала он собирался показать мне мир. У нас даже были разработаны маршруты. Он заказал для нас пластиковые карточки, чтобы мы пользовались ими в Европе… У нас было очень много планов.

– А про Володарского он ничего не говорил?

– Жить в губернском городе и не говорить о губернаторе, да к тому же еще когда ты адвокат, невозможно. Говорил, конечно.

– С симпатией?

– В общем, да.

– А политикой Макс не увлекался?

– Нет. Хотя и понимал, что это нужная штука.

– Он не собирался баллотироваться в депутаты городской думы или Государственной?..

– Нет. Он говорил, что один в поле не воин.

– А у него были еще друзья, кроме Давида и Марка?

– Были приятели. Но не друзья. Самым первым его другом была я.

– Я так и думал. Тогда на вот, взгляни на список.

Белла взяла в руки листок: «1. Исханов Родион. 2. Снегин-старший, Снегин-младший. 3. Сосновская Инга. 4. Парсамян Гарик, Давид. 5. Линев, сын наркоман. 6. Арбитражные суды. 7. Дела по банкротству. 8. Володарский (?)».

– Все правильно. Вот, следуя этому списку, мне и предстоит двигаться.

– Но как ты себе это представляешь?

– Очень просто. Частное расследование.

– Ты будешь нанимать частного детектива?

– Пока нет, а там видно будет. Но, как мне кажется, всю интересующую меня информацию можно собирать и неофициальным способом. Втереться в доверие, разнюхать, это же так просто.

– Это все понятно, конечно, но с твоей яркой и характерной внешностью, боюсь, у тебя ничего не получится. Люди, которые обращались к твоему мужу, могли видеть рядом с ним и тебя. Тем более что ты сама только что рассказывала, как присутствовала в судебных коридорах, да и на заседаниях, так?

– Да, вы правы. Но ведь я не могу сидеть без дела.

– Ты определилась, что тебе вообще надо?

– В смысле?

– Ты хочешь отомстить, или тебе нужно просто вернуть то, что у тебя отобрали: квартиру, доброе имя Макса, дачу, деньги, твое имя, наконец?..

– Да, мне нужно все: и отомстить за НАШУ смерть, и все вернуть. Но еще… Я не знаю, поймете вы меня или нет, но мне просто необходимо знать, КТО БЫЛ СПОСОБЕН НА ЭТО?! Как же нужно было ненавидеть Макса, чтобы взорвать его в собственной машине? Кому он помешал? Кому встал поперек дороги? И почему убийца (или убийцы) не ограничился гибелью одного Макса?

– Белла, а тебе не приходило в голову, что кто-то хотел убрать именно тебя?

– МЕНЯ? Вам, наверное, ударило кое-что в голову… Не хочется уточнять, что именно. Кому я нужна? Что я из себя такого представляю, чтобы кто-то хотел моей смерти?

– А не было ли в твоей жизни мужчины, которому ты отказала?

– Были. Целая пачка. Ну и что с того?

– Это Марк?

– Да, и Марк, и Давид, и еще куча мужиков. Если бы не сгорела моя квартира, я бы показала вам письма, которыми забросали меня поклонники… За мной и в интернате ухаживали преподаватели-мужчины, но тогда я была еще девчонкой… А Макс одевал меня, как куклу. Трудно пройти мимо килограмма золота и роскошных норковых манто, которых у меня было целых пять! Я лично именно этим объясняю патологическую тягу ко мне мужчин. Я не удивилась бы, если бы узнала, что они и в карты играли на меня…

– Как это?

– Как в казино или на скачках… Спорили, кто из них скорее приручит меня… Макс знал об этом и, как мне казалось, нервничал из-за этого, хотя, безусловно, ему это льстило…

– Белла, ты рассуждаешь как настоящая женщина. Ты просто уникум.

– Прекратите. Я обычная избалованная особа, которая, может быть, в отличие от других знает, что ей нужно от жизни. Но эта формулировка относится скорее к моему прошлому, нежели настоящему. Ведь теперь я живу за ваш счет. Я завишу от вас. Я должна вас бояться. Кстати, на борисовской даче до сих пор находится красный «Фольксваген», который я угнала позавчера. Как бы его вернуть владельцу?

– Мы с тобой можем поехать туда ночью и вывести машину на трассу. Там ее быстро найдут.

– Правильно. Так и сделаем.

Глава 5

Из «Садов» возвращались в полночь на машине Пасечника. Красный «Фольксваген», в котором Белла старательно протерла все ручки и предметы, до которых дотрагивалась, остался ночевать на пустынном шоссе.

– Спасибо. Если бы не вы, не знаю, что бы я делала…

– А что, разве в машине, кроме газового баллончика и денег, ничего не было?

– Была еще папка с документами, но я спрятала ее на даче у Игоря.

– А почему ты не захотела положить ее в машину, чтобы вернуть хозяину?

– Не знаю. Наверное, потому, что мне он не понравился.

– Чем же?

Они мчались в город, оставляя за собой оранжевые от ночных фонарей улицы с мигающими желтым глазом светофорами. Григорий Александрович казался задумчивым.

– Чем-чем?.. Терпеть не могу щучью икру.

– Но при чем здесь щучья икра?

– Ни при чем. Как-нибудь потом верну ему документы. Ведь в них наверняка есть его фамилия или адрес. Как вы не понимаете, что я просто ЗАБЫЛА об этой папке.

– А у человека могут быть неприятности из-за нее… Вернее, из-за ее пропажи.

– Не будет в следующий раз оставлять машину открытой.

– Логично. Железно. И жестоко.

– Не надо меня воспитывать. И вообще, куда мы едем?

– У меня дела в городе…

– Мы свернули к аэропорту, зачем это?

– Так надо. Хочу показать тебе город.

– Вы имеете в виду кафе «Панорама»?

– Именно. Подышим свежим ночным воздухом, там развели чудесный розарий, ты немного успокоишься, а потом мы вернемся домой. Идет?

Она пожала плечами.

Кафе, конечно же, было закрыто. Но аэропорт, который находился на высоком холме, сверкал своими огнями, гудел самолетными двигателями и манил куда-нибудь улететь… Площадка летнего кафе находилась над самым обрывом, с которого открывался вид на весь город. Тысячи танцующих огней мерцали где-то внизу и казались отражением звездного летнего неба.

Они встали возле мраморного парапета, Григорий Александрович закурил. В это время откуда-то слева показалась машина. Она притормозила, мужчина, которого Белла не видела, попросил огня. Григорий Александрович подошел к машине, достал зажигалку, и вдруг Белла кинулась к нему, схватила за рукав и оттянула в сторону.

– Проезжайте! – крикнула она срывающимся голосом, обращаясь к незнакомцу в машине. – У нас нет огня. Оставьте нас в покое…

Машина, фыркнув, рванула с места и скрылась за поворотом у здания аэровокзала.

– Что с тобой? – спросил, недоумевая, Григорий Александрович. – У тебя проблемы?

– Как вы не боитесь? Ведь ночь… А что, если эти люди были по МОЮ душу?

– У тебя развивается паранойя.

– Возможно. Но больше я с вами по ночам гулять не буду. Вы только взгляните вниз! Это же обрыв в сотни метров! И ничего не стоит скинуть туда меня…

– Я вижу, ты переволновалась, а я, осел, вместо того, чтобы успокоить тебя, заставил только переживать… Ты простишь меня?

– Прощу, если мы немедленно вернемся домой. И вы пообещаете больше не возить меня по ночам куда бы то ни было. Вы же не хотите, чтобы я боялась и вас… Посмотрите, я вся дрожу…

Она направилась в сторону их машины, как вдруг остановилась. Принюхалась.

– Скажите, это от вас пахнет одеколоном «Janni Armani»?

– Нет… Я предпочитаю английские ароматы.

– Странно. Но я явственно почувствовала этот запах.

– Возможно, кто-нибудь из сегодняшних посетителей кафе воспользовался этим одеколоном… Мало ли что…

– Да, действительно… Ну что, поехали?

Они сели в машину и медленно покатили с холма в город.

– Ты не проголодалась? – спросил Григорий Александрович, взглянув на притихшую рядом с ним Беллу.

– Проголодалась.

– Аппетит – это признак душевного здоровья.

– Нет, это неправда… Просто у некоторых людей аппетит возникает помимо сознания. Это физиологическое явление. Мой мозг никак не связан с тем салатом, который приготовила сегодня ваша домработница… Кстати, она что, ходит в шапке-невидимке? Я чувствую, что она была сегодня в квартире, видела какие-то пирожки, салат, кастрюльку с тушеным мясом, но саму женщину не заметила…

– Просто она живет по соседству, я звоню ей и говорю, когда прийти… Ну, если ты так проголодалась, тогда нам, быть может, стоит увеличить скорость?

* * *

За ужином говорили только о деле.

– Нам нужен человек из органов, иначе у нас с тобой ничего не получится. Где мы сможем раздобыть всю информацию? – говорил Григорий Александрович, накладывая на тарелку Беллы самые аппетитные куски индейки.

– Но ведь вы и сами намекали, что у вас большие связи.

– Правильно, но этого недостаточно, можешь мне поверить.

– Я имею в виду совсем другие связи… Найдите человека из органов, лучше всего из прокуратуры…

– Наконец-то… Вот это я и хотел услышать. Значит, ты не будешь возражать, если я приглашу сюда человека, которому ты сможешь довериться и поставить перед ним конкретные задачи.

– Вы так туманно говорите. Кто я такая, чтобы ставить перед прокурорским работником какие-то задачи? Я могу лишь попросить его об одолжении…

– Понятно, просто я не так выразился.

– И у вас уже есть кто-нибудь на примете?

– Да. Некто по фамилии Савельев. Я знаком с ним больше двадцати лет.

– Что он из себя представляет?

– Он мой друг.

– Только не говорите, что это именно он занимается сейчас убийством Макса… Я в это не поверю.

– И правильно сделаешь. Это было бы невероятно, неправдоподобно, нереально, наконец.

– Вот именно. Вы мне только скажите: ему можно довериться? Ему можно открыться, или он, узнав, кто перед ним, ради того, чтоб выслужиться перед своим начальством, выдаст меня с потрохами? Ведь я, как это ни странно, просто нафарширована информацией, которая, вполне возможно, может помочь найти убийцу Макса. И они там, в прокуратуре, должны это понимать. Кроме того – сенсация: я жива! Не проболтается ли ваш драгоценный Савельев о моем существовании журналистам?

– Нет, конечно. Если бы он был способен на такие мерзости, я бы и не говорил о нем. Савельев – вполне порядочный и надежный человек.

– Но ведь он на службе… А работает он, как я поняла, в прокуратуре?..

– Да, он следователь.

– Отлично. Так вот, каким образом вы сможете его заинтересовать моей персоной, и с какой стати он будет взваливать на свои плечи всю тяжесть моих проблем? Он что, патологический альтруист?

– Может, и так.

– Я вам не верю. Что-то здесь не так. Да и вообще, странно все это…

– Ты о чем?

– Как о чем? О якобы случайной встрече с вами, а теперь еще и потенциальном друге – следователе прокуратуры, который, судя по вашим словам, ни с того ни с сего станет мне помогать. Я не блаженная какая, почему я должна вам верить? А что, если вы, такой хороший Григорий Александрович, как раз и являетесь убийцей Макса? Вы подстраиваете нашу с вами встречу (это элементарно, если бы мне понадобилось устроить подобное, то я бы сделала это еще более виртуозно, но это я так, к слову), приближаете меня к себе, покупаете мне платья и туфли, предоставляете кров и еду, и все это затем, чтобы побольше узнать о Максе и его делах…

– Но зачем мне это?

– Макс мог знать что-то такое, что могло бы скомпрометировать вас или ваших близких, и вам теперь важно узнать, поделился он с кем-нибудь этой информацией или нет… Да Бог ты мой, причин подружиться со мной ради своей же собственной безопасности – тысячи…

– Это все, разумеется, логично. Но только я никак не был связан с твоим мужем. Я не собираюсь клясться тебе кровью или доказывать что-то… Положись на свою интуицию. Больше мне нечего тебе сказать. Сейчас ты ляжешь спать, а утром сообщишь о своем решении: либо ты остаешься у меня и считаешь меня своим другом, и мы начинаем действовать в твоих интересах вместе с Савельевым, либо ты действуешь так, как подсказывает тебе сердце.

– Как высокопарно и сказочно! Утро вечера мудренее, скажете?

– Не знаю. Ты мне нравишься, Белла. И это, по-моему, единственная причина, по которой ты находишься здесь. Мне доставляет удовольствие смотреть на тебя. Мне очень жаль, что твое сердце отдано другому мужчине. Я бы мог сделать тебя счастливой.

– И где это только вас научили так говорить?.. Спасибо за ужин. Мне, кажется, действительно пора спать…

Он проводил ее до спальни, помог даже разобрать постель и, пожелав ей спокойной ночи, бесшумно вышел. Белла разделась, забралась под одеяло и долго не могла уснуть, прислушиваясь к звукам в квартире. Она слышала, как Григорий Александрович с кем-то разговаривает по телефону. Она хотела встать, пройти на цыпочках к двери и попытаться подслушать, но сон, внезапно сковав ее движения, вмиг погрузил ее в сладчайшее забытье.

Ей снился ресторан «Европа», великое множество официантов (и все почему-то на одно лицо), какие-то негры, пьющие молоко из прозрачных высоких бокалов, а потом в сон ворвался пожар… И она закричала, увидев объятую пламенем «Мазду» и корчащегося рядом на земле Макса…

Но самое страшное заключалось в том, что она НЕ ЗНАЛА, что это сон. Она страдала по-настоящему. И слезы, которые залили ее щеки, когда она проснулась, были тоже настоящими. А в груди прыгало, не в силах уняться, маленькое перепуганное сердце.

Григорий Александрович стоял в дверях. В его взгляде она прочла боль.

– Успокойся, – он прошел и сел рядом с нею на постели, – это был только сон. Тебе надо отдохнуть. Если ты позволишь, я дам тебе немного снотворного.

– Нет! – вскрикнула она. – Я не верю вам, не верю никому…

Она сидела с округлившимися от ужаса глазами, лицо ее, мокрое от слез, побледнело, а трясущиеся губы продолжали бормотать: «Я не верю… Я не верю…»

– Да пойми ты наконец. У тебя нет другого выхода. Ты должна мне довериться. Иначе пропадешь. Изойдешь слезами, но ничего не добьешься. Тебе сейчас нужны силы. И если ты не возьмешь себя в руки, не осознаешь, что ты теперь ОДНА, без Макса, то очень скоро последуешь за ним в могилу. Ты бы посмотрела на себя в зеркало. Буквально за три дня ты превратилась в аморфное и слабое существо. Ты сейчас как никогда уязвима. И это после того, как ты сумела проявить себя совершенно с другой стороны. Я просто восхищаюсь тем, как ты угнала машину, как раздобыла денег, как выжила, наконец… Согласен, ты балансировала тогда между жизнью и смертью, но ведь ты же была другая. Совершенно другая…

Она достала из-под подушки большой носовой платок, шумно высморкалась и уставилась на Григория Александровича уже с интересом.

– Вы действительно полагаете, что мне под силу вернуться к нормальной жизни?

– Полагаю, что да. Просто тебе понадобится какое-то время, чтобы восстановить душевное равновесие… Абстрагируйся. Тебя же НЕТ. Ты же умерла. А девочка, которая сидит сейчас передо мной и сморкается в платок, – совершенно другой человек. Постарайся…

Она шумно вздохнула и снова легла. Повернулась к окну, положила руки под щеку и закрыла глаза.

– Если хочешь, я лягу с тобой. Ничего не будет. Просто я обниму тебя и попытаюсь передать тебе тепло своего тела.

Она тотчас повернулась в его сторону. Увидев, как он снимает халат, Зу-Зу почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Да, он выглядел именно так, каким она себе его и представляла.

«Прости меня, Макс», – подумала она спустя некоторое время, чувствуя, как тело лежащего рядом мужчины прижимается к ней.

20 июля

Однако утром она была готова убить его: он сдержал свое слово – «ничего не было». И Зу-Зу приняла это как личное оскорбление. Ничего подобного ей в жизни еще не приходилось испытывать. Сначала она возбудилась, затем перевозбудилась, а к утру ее даже затошнило от переизбытка чувств. Но самое ужасное заключалось в том, что она знала, что Григорий Александрович понимает все, что с ней происходит. Она видела это по выражению его лица (оно носило легкий оттенок иронии в сочетании с нарочитой заботливостью) и готова была высказать ему все это вслух. Но не высказала. Побоялась.

На кухне, куда она пришла после часа, проведенного в ванной, она наконец-то увидела женщину, которая помогала Григорию Александровичу по хозяйству. Ей было за пятьдесят. Круглое добродушное лицо, круглое мягкое тело, круглые глаза и круглые очки на носу. Немногословная и тихая, как и положено быть домработнице. Увидев Беллу, женщина тихонько выплыла из кухни, оставив на столе блюдо с горячими, аппетитно пахнувшими оладьями и судок с жарким.

– Спасибо, Зина, – услышала Зу-Зу голос Григория Александровича и почувствовала, как впервые за последние дни к ней вернулся аппетит. Он присутствовал, конечно, и в тот вечер, когда она угнала машину и покупала продукты в магазине, но ТОТ аппетит носил чисто физиологический характер. Теперь же, в этой светлой и уютной кухне, заполненной чудесными ароматами жареного мяса и оладий, она поняла, что к ней вернулось прежнее желание получать удовольствие от вкусной еды. Ведь, если разобраться, у нее теперь оставалось в жизни не так уж и много удовольствий. Одного – это уж точно – ее лишил этой ночью мужчина, который пролежал с нею в постели абсолютно голый, обнимая ее, но, измучив ее ожиданием, так ничего и не предпринял. Ей не верилось, что он поступил с ней так лишь из уважения перед ее чувствами по отношению к ее погибшему мужу. «А с другой стороны, – вдруг подумала она, усаживаясь за стол и с головой погружаясь в размышления, – именно вчера я была на похоронах. Не кощунственно ли было бы отдаться в этот трагический день первому встречному мужчине?» Она изо всех сил хотела проникнуться к Григорию Александровичу уважением и оправдать его действия (а точнее, бездействие), но у нее так ничего и не получилось. Когда он вошел на кухню, она сделала вид, что рассматривает сметану в вазочке.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Григорий Александрович… – начала она с пафосом, но почему-то замолчала.

– Мы же договаривались, что ты будешь звать меня просто Гришей или Григорием.

– Легко сказать…

– Так что ты надумала этой ночью?

«Сделать из тебя фарш», – подумала про себя Белла, но вслух произнесла:

– У меня, пожалуй, действительно нет другого выхода, как довериться вам. Но я также вспомнила, что Савельев, если мне не изменяет память, «важняк».

– Белла, ты не перестаешь меня удивлять! Ты даже знаешь, что такое «важняк»?!

– Не что, а кто… Это следователь областной прокуратуры, а зовут его, кажется, Николай… отчество забыла. Он как-то был у нас, заезжал, чтобы поговорить с Максом.

– Вот это память. А почему же ты не сказала мне об этом вчера?

– Не знаю, наверное, не вспомнила.

– Тем проще тебе будет общаться с ним. Надеюсь, у Макса не было с ним конфликтов?

– Кажется, нет. Но после разговора с Савельевым Макс не сказал мне ни слова, а это странно… Макс много чего мне рассказывал. Я уже знаю, что у вас вертится на языке: что, мол, напрасно он все это делал, так?

– Приблизительно.

– Вот видите, я понимаю вас с полувзгляда.

– Да ты вообще талантливая девочка. Так мы звоним Коле Савельеву?

– Звоним, конечно. И вы могли бы сразу же попросить его разузнать все, что возможно, о Родионе Исханове?

– Думаю, что в этом есть смысл.

Григорий Александрович ушел звонить, Белла покончила с завтраком и подошла к раскрытому окну. Прямо перед глазами раскачивались ветки старого тополя, пахло мокрым газоном, кофе, какими-то духами… Небо над головой было ясным-ясным, голубым и бездонным. И, глядя на эту красоту и вдыхая свежий воздух, ей почему-то захотелось поплакать. Но не от горя, что не стало Макса, а от необратимого чувства досады за то, что он ее оставил. Она и сама не ожидала от себя такой реакции на эту невосполнимую потерю. Страдать от одиночества – это одно, но злиться на человека, который отошел в мир иной, – это ли не эгоизм?

Глава 6

Они пришли на встречу на четверть часа раньше.

Савельев назначил им свидание в двенадцать часов в парке культуры и отдыха, на третьей скамье от лодочной стоянки. Кругом было полно людей, которые прогуливались по тенистым липовым аллеям, катались на аттракционах чешского луна-парка, стояли в очередях за мороженым, горячими бутербродами и шашлыком, сахарной ватой и пончиками.

– Их что, дома не кормят? – недовольно проговорила Белла, откидываясь на спинку скамьи, устремляя свой взор в небо и щурясь от солнца. На ней было новое белое платье, которое они купили всего час назад в салоне «Gera». И атласные, винного цвета, туфли с ручной вышивкой. – Гриша, что это вы на меня так уставились?

– Белла, ты выглядишь сногсшибательно. Я не представляю, что скажет Савельев, увидев меня в твоем обществе…

– Зато я знаю: совсем ополоумел Пасечник, перешел на малолеток.

– Обижаешь.

– Как будто вы меня не обижаете? – Она вздернула нос и отвернулась от него. – Мороженого бы купили, что ли…

Сам Григорий Александрович был в светлом стильном костюме и кремовых замшевых туфлях. «Пижон. Но красивый, умиротворенный». Солнце играло в его серебряных волнистых волосах. Матовыми стеклами сверкали шикарные очки от «Karlo Pazolini».

– Вы вот хамите и даже сами не замечаете этого…

– Подожди, вон он, кажется, идет…

И действительно, прямо к ним шел невысокий толстячок во всем черном. Лицо его было недовольным. В уголке пухлых губ торчала сигарета.

– Салют динозаврам, – проронил толстячок и плюхнулся рядом на скамью. – И черт меня дернул назначить вам встречу именно здесь. Пришлось брать такси и мчаться через весь город… Не жизнь, а помойка. Девицу только что вытащили из сточной канавы. С неделю пролежала, это точно… Красивая была, вот как ты… – Он обернулся к Белле и вдруг расхохотался, увидев, как побелело ее лицо.

– Гриша, как тебе удается приручать таких зверьков? Это же просто чудо какое-то, а не девушка. Как вас зовут?

– Зу-Зу, – зло бросила Белла и хмыкнула. Ей не понравился Савельев. Когда он был у них дома, то вел себя поприличнее, вернее, вообще молчал, пока она не вышла из гостиной. А здесь распетушился.

– Что это за имя такое? Зоя? Зина?

– Говорят же тебе: Зу-Зу.

– Кличка, что ли?

Она не ответила. Но ее обрадовало уже то, что он ее не узнал.

– Коля, у нас к тебе дело.

И Пасечник рассказал Савельеву все, что знал о Белле.

– Ну-ка сними очки, – приказал ошалевший от услышанного Савельев, и Белла неторопливо сняла солнцезащитные очки. – Да не может такого быть! Ты – жива? Изабелла, кажется, так?

– Так.

– Если бы я не дал слово Грише, взял бы тебя за руку и потащил к себе… Как тебе удалось остаться в живых?

– Я же тебе все объяснил… – почему-то разнервничался Гриша. – Зачем пытать девочку еще раз?

– А затем, мой милый, что все, что она тебе наплела, – туфта. Как можно вообще поверить в такое? Просто бред какой-то! Подростки привели ее на свалку? Да ты представляешь себе, где находится свалка, а где ресторан «Европа»? То-то и оно, что тебе это даже в голову не пришло… И как это она могла подняться после того, как ее отбросило взрывной волной, и пойти неизвестно с кем и неизвестно куда?!

– Если честно, – вмешалась Изабелла, – то я и сама этого не понимаю. Но то, что я была на свалке, это действительно правда. Я даже могу отвести вас туда и показать шалаш, где я и очнулась…

– Что за подростки? Возраст? – шумел Савельев. Похоже, он начал уже забывать, что находится не в кабинете следователя прокуратуры по особо важным делам, а на скамейке в городском парке.

– Лет по тринадцать-четырнадцать. Совершенно испорченные дети. Когда я очнулась, они занимались… Словом, они вели себя так, словно они взрослые. Вы понимаете меня?

И тогда Савельев, который привык, очевидно, не церемониться и называть вещи своими именами, задал конкретный вопрос, употребляя соленое, но весьма емкое словцо, глагол, как раз и означающий то, чем занимались Наполеон с Лизой на кровати.

– Да, – покраснев, ответила Белла.

– Впрочем, а что им еще остается делать. Уверен, что эта девица продает себя остальным обитателям помойки…

– Они мне сами об этом говорили.

– Но ты-то сама неужели не помнишь, как очутилась в их шалаше?

– Нет…

– А как выходила из «Европы», помнишь?

– Помню. Даже очень хорошо. Мы договорились с Максом, что я выйду чуть позже его, чтобы наш уход не бросался в глаза… Понимаете, он вечно на работе, а тут выходной, и эта дурацкая вечеринка…

– День рождения Веры Фишер, не так ли?

– Да вы все знаете.

– Еще бы… Никоненко, следователь, который занимается делом вашего мужа, с ног сбился, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь ниточку…

– Плохо работает этот ваш Никоненко, – снова подала голос Белла. – Как это так получилось, что в сгоревшей машине обнаружили останки женщины? Мужчина – это понятно, но женщина-то как?

– Хочешь верь, хочешь нет, но я лично был в морге и видел, как работает с ТВОИМИ, пардон, КОСТОЧКАМИ Олег Виноградов, наш патологоанатом… Я уж не знаю, как получилось, что в машине действительно была женщина, причем такая же молодая, как ты. Больше того, в деле имеются золотые украшения… Браслет гладкий, обручальное колечко, три цепочки и очень интересные запонки…

– Это Макс… – прошептала Белла, – это его запонки… И я действительно была на дне рождения Веры в дутом браслете…

– Правильно. И Лора Парсамян, и Вера Фишер опознали твои вещи…

– Но как могло такое случиться? Ничего не понимаю…

– Когда ты очнулась в шалаше, золотых вещей ведь не было?

– Нет, но я про них и не вспомнила. Мне сказали только, что мое платье и туфли продали какому-то Татарину. Это с ним за деньги спит Лиза, я только сейчас вспомнила…

– Татарин? Нам необходимо его найти. Да и подростков тоже. Думается, они смогут рассказать много интересного. Понимаете, в чем дело, во всей этой истории есть прокол. Не хватает машины, которая привезла тебя на свалку. Сама ты дойти не могла. Не на трамвае же тебя, бесчувственную, везли.

– Нет, конечно…

– А как ты себя чувствовала, когда очнулась? У тебя что-нибудь болело?

– Вообще-то не помню, но кажется, что болело все.

– Я тебе сейчас задам вопрос, а ты постарайся ответить на него честно: тебя не изнасиловали?

– Нет. Я уверена в этом.

– Тебе виднее. А как звали того парня?

– Наполеон.

– Прекрасно. Он что, не приставал к тебе?

– Он быстро восстановился после Лизы и захотел меня. Даже Лизе вроде бы предложил поучаствовать. Но они дали мне возможность уйти. Я сама до сих пор не пойму, почему это произошло. Ведь они, как сейчас начинает до меня доходить, могли с таким же успехом продать меня тому же Татарину за деньги. Они могли бы меня связать, чтобы я не убежала.

– Ты осмотрела себя? Следов уколов не находила?

– Нет.

– Странная история. Наполеон и Лиза объяснили тебе, почему они оказались возле ресторана?

– Они сказали, что собирались меня «почистить», я еще не сразу поняла, что они просто хотели ограбить меня… И Наполеон очень расстроился, обнаружив в моей сумочке только сто рублей.

– Значит, была и сумочка?

– Да, была. Маленькая черная. Только не говорите, что вы и ее нашли в машине…

– Скажу, что нашли. Какой замочек там был? Случайно не два металлических шарика?

– Послушайте… У меня мороз по коже от ваших слов. Не хватало еще только сказать, что я – это не я, и все сразу встанет на свои места.

– Правильно. Ты попала в самую точку. Кто-то, кто знает о том, что ты жива, сделал все возможное, чтобы создать полную иллюзию твоей смерти.

– Да вы соображаете, что говорите? Кому это могло понадобиться, если я в конечном счете оказалась на городской помойке? Если бы я была кому-то нужна, разве этот «кто-то» позволил бы увезти меня на свалку? А если кто-то желал моей смерти, то почему не убил, воспользовавшись моим бессознательным состоянием?

– Очевидно, не хотел твоей крови… Но и беспокоиться особенно-то не стал…

– Вы думаете, он был уверен в том, что я не выживу?

– Да ему скорее всего было просто наплевать на тебя.

Беллу всю передернуло от этих слов.

– Вы так говорите об этом, словно действительно речь идет о каком-то конкретном человеке.

– Надо смотреть фактам в глаза. Ты жива, но тебя же вчера похоронили. Так?

– Да.

– Тебя отвезли на свалку и подкинули в шалаш, заплатив ребятам, чтобы они рассказали байку о том, что ты пришла туда с ними своими ногами. Так?

– Наверно.

– Твои вещи сгорели в машине вместе с Максом. Так?

– Так.

– А это означает, дорогуша, что их кто-то туда подкинул. Машина взлетела на воздух. Ты, не успев, на твое счастье, дойти до нее, была отброшена взрывом в кусты… Стой. А не могло ли случиться такое, что человек, который НЕ ХОТЕЛ ТВОЕЙ СМЕРТИ, просто не смог вернуться к тебе? Хотел спрятать тебя на время где-нибудь в надежном месте, чтобы потом вернуться, но не смог. Умер или заболел. Мало ли.

– Знаете что, у меня нет таких знакомых, которые прятали бы меня на помойке, и хватит об этом!

– Да, что-то заговорился я тут с вами. Интересную историю ты мне подкинул, дружок, – сказал Савельев, обращаясь к Пасечнику. – Жаль, что не я веду это дело. – Белла хотела что-то сказать, но он опередил ее: – Не переживай, как там тебя… Зу-Зу? Я никому не расскажу о тебе. Тем более что обещал Грише, а я ему многим обязан. А что касается Исханова, то уже сейчас могу сообщить следующее. Да, действительно, в Кировском РОВДе лежит его заявление о привлечении его заместителя, Ямщикова, к уголовной ответственности за хищение крупной партии сахара, муки, масла, ванили и чего-то там еще, кажется, орехов… Неинтересное дело, скажу я вам. Таких у нас сотни. Но какое отношение может иметь Исханов к вашей истории?

– Он был клиентом моего мужа.

– Он обращался к Лерману по такому пустяковому вопросу? А может, они были знакомы с ним и до этого?

– Вполне может быть, я точно не знаю.

– Если хотите, я наведу об Исханове справки: где учился, семейное положение… Вы, Изабелла, надо понимать, решили найти убийцу своего мужа? Предлагаю сделку: вы предоставляете информацию мне, а я вам. Так мы скорее отыщем этого негодяя.

Белла поразилась тому, как просто и даже примитивно складывается у них разговор. Как в кино.

– Неужели вы думаете, что я обратилась к вам за помощью лишь для того, чтобы информировать прокуратуру о ходе моего собственного расследования? – сдержанно спросила она, понимая, что еще немного, и она взорвется. «Как наша «Мазда».

– Ха! Собственное расследование! Да без меня вы ничегошеньки не сможете. Поэтому предлагаю спрятать ваши амбиции куда подальше и заняться делом. Ведь у вас наверняка имеется список подозреваемых. Предоставьте его мне.

– А вы, значит, Никоненко. И завертится милицейская машина?

– Прокурорская. А вы как хотели?

– Коля, мы хотели без шума и пыли. Конечно, что-то, безусловно, мы тебе сообщим, иначе как же ты сможешь нам помочь, но не дави на Беллу, не видишь разве, что она готова вцепиться тебе в волосы…

– Да понял я все, понял… Вендетта по-корсикански… Не советую. Это может плохо кончиться. Так вы дадите мне список?

– Записывайте, – процедила Белла и продиктовала фамилии.

– Громкие дела, – саркастически прокомментировал список следователь областной прокуратуры. – Ничего не скажешь.

– Вам что-нибудь известно об этих типах?

– Снегин, Парсамян, Сосновская… И вы думаете, что вашего мужа убили люди, имеющие отношение к этим делам?

– Я не знаю. Но ведь кто-то же заложил в машину бомбу, значит, это было кому-то нужно. Либо Макс много знал, либо не выполнил то, за что получил большие деньги. Согласитесь, что из-за маленьких сумм такого шума бы не было.

– У вас есть еще что-то?

Белла поразилась его проницательности.

– Да. Тогда, на вечеринке, я случайно услышала, как Вера Фишер говорила своему мужу о том, что у Макса большие неприятности, что она якобы видела какого-то господина, который подходил к Максу и разговаривал с ним в грубой форме, из чего Вера сделала вывод, что Макс, взявшись передать судье взятку, оставил деньги себе, а судье отнес коньяк, почему и проиграл дело…

– Как интересно. В таком случае необходимо допросить Веру Фишер. Давно мечтал поговорить с этой породистой самкой.

– Самкой? – в один голос произнесли Белла и Григорий. – Но почему?

– Как-нибудь в другой раз объясню. – Савельев встал и крякнул. – Хорошо у вас здесь… в парке. Солнышко, цветы, мороженое опять-таки. Рай, одним словом. До завтра.

И он бойким шагом направился в сторону лодочной стоянки.

– Профессионал, – вяло проговорила Белла, поднимаясь со скамейки. – Все схватывает на лету. А чем он вам так обязан?

– Да было дело…

– Наверно, вы ему жизнь спасли?

Они шли по аллее и ели мороженое.

– Все-то ты знаешь. Да, представь себе, спас. И знаешь где?

– Где?

– На охоте. Поехали в заповедник, все чин чином. И я случайно увидел, как какой-то мужик, стоящий в двух шагах от меня, целится не в кабана, которого мы загнали, а в стоящего по его левую руку Савельева… Ну я и бросился на него, повалил… Оказалось, он ждал в лесу, когда мы приедем на охоту… Киллер.

– Ничего себе. И что же было потом?

– Напились как черти, а киллера этого связали. Сдали его только на другое утро… Такие дела.

– Я не поняла, почему на другое утро?

– Так мы же кабана подстрелили… В охотничьем домике пили, Савельев все целоваться лез, плакал, благодарил, что я жизнь ему спас… Комедия.

– У кого комедия, а у кого трагедия. Если вы еще не забыли, что вчера я похоронила своего мужа, то не будете ли вы так любезны отвезти меня на кладбище?

– Поедем, уговорила. Ты цветы покупать будешь?

* * *

– Макс, это я, твоя Зу-Зу. – Белла положила на свежий могильный холмик целую охапку красных роз и присела рядом на траву. На табличке рядом с именем Макса стояло и ее имя: «Изабелла Лерман». – И ты, которая погибла вместе с Максом, пусть будет тебе земля пухом. Как это тебя угораздило оказаться в эту секунду рядом с машиной?.. Жила бы себе сейчас…

Она поднялась и подошла к Григорию Александровичу.

– Послушайте, что-то не особенно получается у меня плакать. Как будто слезы все кончились. В душе пустота… Поедемте отсюда. Уверена, Макс, если видит меня сейчас, ничего, кроме радости, не испытывает… Он видит меня живой, относительно здоровой, да к тому же еще в обществе приличного человека, который принимает во мне участие…

– Меня радуют оптимистические нотки в твоем голосе.

– Дежурные слова, дежурные фразы, дежурная речь по поводу и без…

И тут она увидела нечто, заставившее ее замолкнуть. Могила Макса была завалена венками, перехваченными черными лентами с надписями. Но, увидев имя «Вера», Белла поняла, что это уж чересчур… Она подошла поближе, отодвинула в сторону большой венок из еловых веток в сочетании с гвоздиками и нашла под ним всю ленту целиком, на которой она прочла: «Максиму Лерману от Веры Фишер. Спи, милый, как на моем плече».

– Ну, это уже слишком!.. – Она чуть не задохнулась от злости. – Вы видели? Нет, вы видели, что она ему написала? Да я разрежу ее на кусочки… Мерзавка! Поедемте отсюда… Или нет, дайте-ка я заберу с собой эту ленту и повешу ее на дверях Веры. Пусть ломает голову, кто бы это мог над ней так подшутить… Уверена, что Марк ничего не видел, а теперь вот пусть посмотрит и задаст ей несколько вопросов… Никогда бы в жизни не подумала, что она способна на такое…

– А что, собственно, произошло? Она же любила его…

– Но он не мог спать на ее плече. Она блефовала при его жизни и продолжает свой гнусный блеф и после его смерти. Как можно терпеть такое?

– Ты взрываешься почем зря… Успокойся и оставь эту ленту здесь.

Ему с трудом удалось увести Зу-Зу и посадить в машину.

– Ты ведешь себя, как ребенок. Твой муж был немолод, а потому в его жизни могли случаться романы… И что с того, что одной из его пассий была Вера Фишер?

– Я спрашивала его, он отвечал, что у него с ней ничего не было.

– А ты бы хотела услышать что-нибудь другое? Признайся?

– Нет, не хотела бы. – Она горько вздохнула и собралась было заплакать, как почувствовала, что Григорий, взяв ее голову в свои большие руки, приблизил к своему лицу и нежно поцеловал в губы. Она широко раскрыла глаза, но, когда поняла, что сейчас последует еще один поцелуй, закрыла их, даже зажмурила. Нет, такого она от него не ожидала: поцеловать ее на кладбище, рядом с могилой Макса!

Он отпустил ее, и она отвернулась. Только дышала часто и глубоко.

– Вы сумасшедший, это правда… И как только я раньше не поняла этого.

– Ты молодая, полная сил женщина, к тому же теперь совершенно свободная… Что плохого в том, что я поцеловал тебя?

– Вы нехорошо поступили.

– Тебе не понравилось?

Она наклонилась, сорвала травинку и тут же бросила ее на дорогу.

– Так мы едем отсюда? Сил нет смотреть на эти могилки и кресты…

Глава 7

Дома уже надрывался телефон. Звонил Савельев.

– Я сейчас приеду, – сказал он.

– Белла, надо бы разогреть еду, он приедет голодный как волк…

Белла, пожав плечами, пошла на кухню. Звонок Савельева насторожил ее. Неужели он узнал что-то об Исханове? Так быстро?!

Когда раздался звонок в дверь, стол на кухне уже был накрыт. Григорий и Белла встретили оголодавшего следователя и сразу же провели на кухню. Савельев, энергичный и немного суетливый, сполоснув руки над раковиной, уселся за стол и некоторое время молча поглощал один из салатов, а потом, подняв голову, вздохнул и откинулся на спинку стула:

– Вы себе и представить не можете, в какую историю влипли сами и втянули меня. Исханов… И кто бы мог подумать?!

– Коля, не томи. Что случилось?

– Девица… та самая девица, которую мы нашли в сточной канаве… Вы помните, я прибежал в парк весь в мыле, едва не опоздал…

– Помним, конечно… – отозвалась Белла. – Вы еще сказали тогда, что она пролежала в этой самой канаве целую неделю, а была такая же красивая, как я…

– Так вот: это единственная дочь вашего Исханова… Кроме нее, у него никого не было…

– Господи, какой ужас! – Белла закрыла рот рукой и замотала головой.

– Оказывается, она вот уже десять дней как пропала…

– И Исханов молчал? Не заявлял в милицию?

– Не заявлял.

– Но как же вы узнали, что это именно его дочь?

– Думаю, что среди моих коллег у него есть кто-то свой. Этот человек, очевидно, позвонил ему и все рассказал… Дело в том, что Исханов сам пришел к нам и попросил показать ему девушку… И когда я спросил, откуда он знает, что мы нашли убитую, он только посмотрел на меня… Бррр… Что это был за взгляд! Так вот, он посмотрел на меня и ничегошеньки не сказал… И до сих пор не проронил ни слова… Мы возили его в морг, он опознал тело дочери. Вы себе представить не можете, что в такие минуты испытываю я… И как тяжело скрывать свои эмоции…

– Но почему же он молчал? И молчит до сих пор?

– Понятия не имею.

– Может, у него шок?

– Да нет, он же произносил какие-то слова, когда только пришел и просил показать ему тело…

– Я все поняла: он приходил к Максу из-за дочери, а дело с мукой и арахисом – это совершенно другая история… А я-то зациклилась на этом… И что же теперь делать? Убили его дочь! Но ведь не просто же так.

– Это-то нам как раз и предстоит выяснить.

– Ее изнасиловали?

– Пока ничего не известно. С нею сейчас работает Виноградов, ближе к вечеру позвоню, может, он что и скажет… Но лично я видел на шее пятна… А это говорит о том, что она удушена.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать…

– Как мне. Но все равно мы не должны забывать и про зама Исханова. Где он сейчас, кстати?

– Дома, где же еще! Отдыхает до суда. Ограничились подпиской о невыезде. Теперь по вашему списку, – Савельев придвинул к себе тарелку с жарким так, словно где-то среди кусочков мяса и находился тот самый список, о котором он говорил, – Снегин. Снегин-старший сидит. Снегин-младший бьется как рыба об лед, хочет, чтобы отца отпустили. Нанял аж трех адвокатов. Одним из которых и был ваш Лерман.

– Что там за взятка и кому?

– Якобы Виктор Николаевич – это Снегин-старший, директор химкомбината – получил взятку от своего бывшего работника, некоего Иванова Петра Васильевича, в размере десять миллионов рублей за то, что поможет ему приобрести по льготным ценам акции своего же комбината. Много акций, на триста пятьдесят миллионов рублей. Понятное дело, Иванов в этом случае представлял интересы своей фирмы, в которой он в настоящее время работает… Но Снегин утверждает, что никаких денег он не брал, что Иванов во время их разговора, который происходил в машине, просто передал ему папку с какими-то бланками, кажется, речь шла о бланках международных контрактов… И вот среди этих бланков и находился конверт с десятью миллионами рублей. Сумма-то, между нами говоря, ничтожная… Но стоило Снегину выйти из машины, как ребята из ФСБ, предупрежденные о передаче взятки, схватили его, что называется, с поличным. Бедолаге даже с сердцем стало плохо…

– Надо бы проверить Иванова. Так поступить мог только человек, у которого рыльце в пуху, – неожиданно громко и эмоционально вмешалась Белла, – такие вещи проделываются сплошь и рядом! Просто он сам где-то увяз по уши, и, чтобы отмыться, ему и предложили инсценировать эту взятку. Я в этом более чем уверена.

– Белла, да ты просто смотришь в корень! – вырвалось у Савельева. Он уже немного успокоился, еда явно пошла ему на пользу.

– А что касается выбора Снегина на роль жертвы, то и тут надо пораскинуть мозгами и подумать, КОМУ из администрации так помешал директор химкомбината. Я лично склонна думать, что это дело рук одного из замов Володарского, который находится в тесной дружбе с немцами… Разве вы не помните историю со стиральными порошками? Немцы собирались вложить деньги в создание комбината по производству моющих средств, но что-то у них там не получилось, и они вынуждены были приостановить дело… Об этом писали в газетах… Но некто Вагнер, вы, господин Савельев, не можете не знать, о ком идет речь, встал на защиту интересов немцев.

– Вагнер… Ты имеешь в виду заместителя Володарского Вагнера Владимира Оттовича?

– А кого же еще… Вот откуда ниточка тянется.

– Тебе об этом рассказывал твой муж?

– Нет, просто я знала, что к нему обращался Снегин-младший, а потом еще эта большая статья в «Губернских вестях». Да его подставили, этого несчастного Снегина. Конечно, Макс рассказал мне в общих чертах, что произошло тогда, но насчет всего остального мне пришло в голову только сейчас.

– Хорошая у тебя голова, ничего не скажешь. За обед спасибо, вы меня прямо ублажили… Не знаю, как теперь работать… Клонит в сон, и все такое… Но я что хочу сказать… В истории Снегина нет такого рычага, мощного рычага, способного спровоцировать убийство… Правда, может быть, за всем этим скрывается что-то еще… Вот такие мои соображения.

Белла воздержалась от комментариев, а Григорий Александрович как будто и вовсе не присутствовал при разговоре. У него был крайне рассеянный вид, да и думал он, казалось, о чем-то своем…

После ухода Савельева он внимательно посмотрел Белле в глаза и сказал:

– Знаешь, до меня только сейчас дошло, в какую опасную игру мы втянулись… Да и история с этим Наполеоном, который каким-то образом привез или принес, я уж не знаю, тебя на свалку, не выходит из головы. Может, нам стоит съездить туда сначала без Савельева, и ты покажешь мне тот шалаш? Если психологически тебе это сделать трудно, то я не стану настаивать. А вдруг у тебя в голове произошло что-то такое… Галлюцинации, например… Всякое бывает.

– А то, что я машину угнала, это уже ВАШИ галлюцинации? Или вы на самом деле видели новенький красный «Фольксваген» на борисовской даче?

– Нет, это уже реальность. Ну так что, мы поедем или нет?

– А почему бы и нет… Вот только переоденусь.

* * *

Когда проезжали посадки дикой смородины, Белла почувствовала дурноту. Неужели она действительно была здесь, да еще в чужих и грязных лохмотьях? Как же могло такое случиться, что Макс не уберег ее? Неужели он довел свои дела до того критического состояния, когда в ход идут бомбы или пули? Неужели он не чувствовал, балансируя на грани между жизнью и смертью, что ему грозит опасность? Почему не предупредил Зу-Зу об этом? Ведь он же мог ее спрятать, обезопасить, в конце-то концов!

Машина затряслась на ухабах: въезжали на свалку. Глядя на дымящиеся холмы и вдыхая тошнотворный запах испеченных нечистот, Белла вдруг вспомнила, что в день смерти Макса ему должен был позвонить из Москвы Борисов. Ну да, он так и сказал: «Пойдем скорее, заяц, Игорь должен позвонить в половине десятого…» И она его спросила тогда, неужели он поведет машину после выпитого коньяка, на что Макс ответил с присущей ему серьезностью, которую Белла всегда воспринимала как иронию: «А я, между прочим, не выпил ни грамма». Она не поверила ему. А почему?

– Знаете, я вдруг вспомнила, что в тот вечер Максу должен был позвонить из Москвы Игорь Борисов…

– Это хозяин той самой дачи?

– Да. И друг Макса.

– А по какому поводу намечался звонок, не знаешь?

– Нет.

– А что этот Борисов так долго делает в Москве? Чем он занимается? Бизнесмен?

– Нет. Вернее, я не знаю точно… Кажется, он занимается ценными бумагами. При нашей администрации есть какой-то отдел, осуществляющий покупку акций у юридических лиц…

– Тсс… – Григорий схватил ее за руку. – Узнаешь местность?

Белла всмотрелась в открывшийся ей дымный серо-зеленый пейзаж – дымящиеся горы мусора и мусороуборочные машины, напоминающие больших и неуклюжих жуков, медленно проплывающих по холмам, – и закрыла ладонями лицо.

– Видите там, слева, возвышение? Это и есть шалаш.

– Какой же это шалаш? Нагромождение фанерных ящиков.

– Говорю же: шалаш, – повторила она уже с раздражением. – Вот там они и живут.

– Выйдем?

– Придется. Для чего же мы тогда сюда ехали, спрашивается…

Они вышли из машины и направились к шалашу. Было тихо, если не принимать во внимание шум подъезжающих и отъезжающих мусоровозов да какой-то неприятный хруст под ногами.

Белла остановилась перед рогожей, которая заменяла дверь, отвела ее в сторону и заглянула внутрь. В душной темноте пахло яичницей.

– Лиза, – позвала Белла слабым голосом, все еще не веря в то, что она видит шалаш НАЯВУ.

Послышался какой-то шорох, после чего ей в лицо ударил тонкий луч света.

– Кто там? – услышала она недовольный высокий голос и тотчас узнала, кому он принадлежит.

– Наполеон, это ты?

– Ну, я…

Она набрала в легкие побольше воздуха и шагнула внутрь. Свет сделался ярче: это Наполеон зажег керосиновую лампу. Он сидел на постели, свесив ноги, и чесал свою взлохмаченную голову.

– А, это ты? Чего тебе?

– А где Лиза?

– Нет ее. А зачем она тебе?

– Поговорить хотела.

– Так говори.

– Я не одна.

– Ментов привела? – нахмурился он. – Кто там еще?..

– Мой знакомый. Понимаешь, мне никто не верит, что я дошла сюда пешком… У меня какие-то провалы в памяти… Когда я несколько дней тому назад ушла отсюда, я полдня добиралась до трамвайной остановки… Как могло случиться, что я в туфлях на высоких каблуках пришла сюда? У меня что, был приступ лунатизма?

– Тебе не стоило сюда приходить, – вдруг неожиданно жестко произнес Наполеон и встал. – Уезжай. Я тебе все равно ничего не скажу.

– Я не уйду до тех пор, пока все не выясню… Это сейчас я пришла без ментов, но, если ты будешь так разговаривать со мной, я приведу сюда целый взвод… У меня проблемы, неужели ты не понимаешь? Скажи, я действительно видела взрыв или это ты мне рассказал? Это важно, пойми…

– Все ты видела…

– А где я была во время взрыва? Я никак не могу вспомнить, выходила ли вообще из ресторана… Иногда мне кажется, что в последний раз я видела своего мужа в банкетном зале… Помоги мне восстановить ход событий… Его убили, но могли убить и меня. Я не смогу теперь спать спокойно, пока не пойму, закончилась охота на нашу семью или она только началась…

Когда она произносила последние слова, Наполеон стоял уже совсем рядом, и она в сердцах схватила его за грудки. Григорий, наблюдавший всю эту сцену, сделал шаг вперед, чтобы в случае, если Наполеону не понравится подобное с ним обращение, обезопасить Беллу.

– Мы нашли тебя в кустах, возле машины, – ледяным тоном произнес подросток, – мы подняли тебя и повели…

– Куда?

– Сюда. Все, больше я тебе ничего не скажу.

– А где Лиза?

– Тебе это зачем? Уж она-то точно ничего вам не расскажет… Мне пора за ней идти, так что не стойте на пороге… – Он оттолкнул Беллу и вышел из шалаша. – Только не надо за мной ходить… Это наши дела.

И он стремительным шагом направился в глубь свалки.

– Я не пойду туда, – сказала Белла, с отвращением вдыхая теплый и едкий дым, принесенный в их сторону легким ветром. – Мне кажется, что я и так знаю, где Лиза. Она у Татарина. Она спит с ним, а он платит ей за это. Вернее, платит-то скорее всего Наполеону. Вот скоты!

Они сделали вид, что ушли, и даже отогнали подальше машину, а затем, спрятавшись за какими-то закопченными канистрами и коробками, стали ждать возвращения Наполеона.

Он появился не один. Опираясь на него, к шалашу брела худенькая и простоволосая Лиза. На ней была длинная синяя юбка и красная вязаная кофта. Белые волосы развевались на ветру.

– Ты будешь с ней разговаривать?

– Да, но только не сейчас. Вы можете мне пообещать, что на днях мы вернемся сюда и увезем Лизу домой? Я поговорю с нею с глазу на глаз, идет?

– Хорошо.

Они вернулись в город. Григорий сразу же сел звонить Савельеву.

– Его нет на месте, и трубку никто не берет.

– Наверно, он поехал в морг. А я почему-то всегда считала, что такие, как он, сидят в своих теплых кабинетах и лишь отдают приказания…

– Так оно и есть, но ты не забывай, что мы загрузили его по уши бесплатной работой. И он пашет, можешь мне поверить, за троих. Ты не смотри, что он такой толстяк, в нем энергии знаешь сколько! Поэтому и ест много, надо же как-то компенсировать растраченное.

Белла взяла на колени телефон и набрала СВОЙ номер.

– Куда ты звонишь?

– Домой, – сказала она, грустно улыбаясь. – А вдруг телефон не сгорел? Если бы вы знали, какая красивая и стильная была у нас квартира… Как много сил и времени я потратила на то, чтобы отремонтировать ее по своему вкусу, заказывала мебель из Италии, светильники из Франции… Мы специально ходили на выставки местных художников, чтобы купить картины. Я жила как в раю. Знаете, какой ковер был в нашей спальне? Нет? Он был совершенно белый и вот с таким толстым ворсом. Я любила ходить по нему босиком. Наша квартира была нашим миром. И Макс… Занято… Вернее, мой телефон погиб. Короткие гудки…

Они опустила трубку, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. И в это время зазвонил телефон. Григорий Александрович взял трубку, но, услышав что-то, побледнел и протянул трубку Белле.

– Тебя, – сказал он, с недоумением глядя на нее. – Какая-то женщина.

Белла попыталась руками изобразить свое недовольство по поводу того, что он сразу не сообразил повесить трубку, но любопытство было так велико, что она не выдержала, приложила трубку к уху и спросила глухим голосом:

– Кто там?

– Изабелла, это ты?

– Я… Но с кем я говорю?

– Ты говоришь, милочка, с Изабеллой Лерман. Я думаю, что пора заканчивать этот дикий спектакль. У тебя было достаточно времени, чтобы решить все свои проблемы. Макса все равно нет, он погиб. Зачем только ты все это устроила, непонятно…

– С кем я говорю? – Белла почувствовала, как лоб ее покрылся испариной. Было действительно дико слышать по телефону СВОЙ голос.

– Повторяю. Я – Изабелла Лерман. Но Макс звал меня нежнее… Зу-Зу. Это ты убила его, и ты ответишь за это. Оставь в покое Пасечника и возвращайся туда, откуда приехала. Все, что могла, ты уже сделала.

И гудки. Короткие гудки.

Белла трясущимися руками положила трубку и повернулась к Григорию.

– Скажите, разве я похожа на сумасшедшую?

– Пока нет. А что случилось? Это звонила какая-нибудь из твоих приятельниц? Тебя выследили?

– Это вы во всем виноваты… Зачем вы сразу не бросили трубку?! Как вы могли вот так просто, после всего, что я вам рассказала и о чем просила, выдать меня…

– Извини, я совершенно потерял бдительность. Хотя и у меня, по правде сказать, волосы на голове зашевелились, когда я услышал в трубке твое имя.

– А как она меня позвала?

– Очень просто: позовите, пожалуйста, Беллу Лерман.

– Я никогда, слышите, никогда вам этого не прощу… – Зу-Зу отвернулась и заплакала. – Она сказала, что ОНА и есть Изабелла Лерман. А кто же тогда я?

– Ты соображаешь, что говоришь? Как это она могла назваться твоим именем?

– Вот так… Она сказала, что это я убила Макса… А еще она сказала, что ЕЕ Макс называл Зу-Зу… Наверно, мне не следовало вам этого рассказывать, теперь вы точно будете считать меня ненормальной. Но я все это не выдумала…

– Успокойся… Ты сильно нервничаешь… Возможно, тебе давят на психику… Ты должна быть готова ко всему.

– Посмотрите мне в глаза… и скажите: вы-то не сомневаетесь, что я и есть Изабелла?

– Белла, не раскисай…

– Вот и вы тоже разговариваете со мной, как с ребенком… Слишком уж много на меня навалилось за последнее время… Может, мне все бросить и уехать?

– Если тебя интересует мое мнение, то да, это было бы самым мудрым решением. Но это не ты сейчас об этом сказала, это в тебе заговорил инстинкт самосохранения, а он будет послабее, чем жажда мести. Ведь ты хочешь отомстить?

– Я уже и сама не знаю, чего хочу… Вы можете мне не поверить, но я не могу простить прежде всего Максу, что он меня бросил…

– Так говорить нельзя.

– Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.

– Есть еще один вариант, он, конечно, небезопасный, но, с другой стороны, он позволит тебе более свободно добывать информацию. Ты еще не догадываешься, что я имею в виду?

– Пока нет… У меня, очевидно, действительно что-то с мозгами…

– Я имею в виду твое возвращение в мир. Явись к тому же Марку Фишеру и объясни все, что с тобой произошло. Если он действительно был другом твоего мужа, он захочет помочь тебе во всем разобраться. А так: был человек, то есть Макс, были проблемы, нет человека – нет и проблем. Это закон.

– Вы что-то не то говорите. Какие такие проблемы были у Марка с Максом? Абсолютно никаких.

– Может, я не так выразился…

– Конечно, не так. Все будет более примитивно: появлюсь я и создам целую кучу проблем Марку. Вот и все, чего я добьюсь. Марк не поможет мне найти убийцу Макса. Мне вдруг захотелось покоя. Я устала от внутренней дрожи, от того, что при каждом резком звуке, стуке, звонке, шорохе меня бросает в пот и я вся покрываюсь мурашками… Но для того, чтобы зажить более-менее спокойно, мне просто необходимо узнать, КОМУ была нужна наша смерть. И вот пока я этого не узнаю, я не смогу спать спокойно.

Григорий Александрович взглянул на нее с недоверием.

– Вы совершенно напрасно так смотрите на меня, я говорю серьезно.

– Ну раз так, то давай действовать.

– Но как?

– Вернемся к нашему списку. Пока Исхановым занимается Савельев… О Боже, произнес эту фамилию и сразу же вспомнил о его дочери… Я как-то забыл о ней.

– Я не забыла… Но пока Савельев будет раскручивать Исханова и пытаться выведать у него причину его столь долгого молчания, мы бы могли навестить Снегина-младшего.

– Ты говорила, что он был у вас дома, как ты думаешь, он мог запомнить тебя, твое лицо?

– Трудно сказать. Они разговаривали у Макса в кабинете, я только принесла кофе и сразу же ушла. Думаю, что с помощью парика я могла бы слегка изменить свою внешность и заявиться к нему как журналистка. Ведь такие, как он, ищут справедливости… Думаю, что появление журналистки, да к тому же еще и по следам статьи, будет вполне логично, как вы считаете?

– Не могу сказать, что это решение оригинально, скажу прямо – оно тривиально, но как иначе можно его разговорить?

– Можно познакомиться с ним вообще на нейтральной почве. Скажем, явиться к нему на работу и грохнуться в обморок прямо в его кабинете… Ведь он, кажется, работает в каком-то конструкторском бюро чуть ли не главным специалистом…

– Если ты собираешься его соблазнить, то хочу предупредить, что мужчина, находящийся в подобной ситуации, неспособен воспринимать женщину как таковую… В лучшем случае он вызовет «Скорую», а то и вовсе ограничится нашатырным спиртом и помощью своей секретарши.

– Тогда остается одно: стать на время журналисткой. Более того, я просто уверена, что после разговора с ним у меня действительно получится статья, которая впоследствии может сослужить ему неплохую службу. Отправлю ее в «Губернские вести» под псевдонимом…

– Не увлекайся… У тебя несколько другая задача…

Но она уже не слышала его.

– Григорий Александрович, – раздался ее голос из прихожей, – поедемте скорее… Я, кажется, знаю, где в нашем Богом забытом городе продаются неплохие парики… Кроме того, неплохо было бы купить диктофон, который наверняка пригодится нам не только для встречи со Снегиным… Только бы он был на работе, ведь уже шестой час…

Глава 8

– Откуда ты знаешь, где находится это конструкторское бюро? – спрашивал Григорий Александрович у Беллы, когда они уже были в машине и мчались в сторону аэропорта.

– Макс говорил, что во время беседы со Снегиным-младшим в его конторе он больше всего боялся, что на них свалится какой-нибудь самолет. И добавил еще, что не смог бы жить рядом с аэропортом, в таком гуле. А так как к аэропорту ведет всего одна улица, значит, и КБ должно находиться где-то неподалеку. Вы смотрите налево, а я – направо. Как вы понимаете, контора сейчас по нашим временам убыточная, стало быть, и вывеска будет невзрачная…

И она оказалась права. Конструкторское бюро сейсмического оборудования находилось в крохотном строении, прилепившемся к длинному и мрачному зданию аэропортовских диспетчерских служб. Небольшая скромная вывеска, сделанная из тусклого малинового стекла, терялась на фоне темно-розовой штукатурки.

– Если меня долго не будет, приходите выручать, – усмехнулась Белла, выходя из машины и поправляя на ходу красный свитерок. На светлых кудряшках дешевого немецкого паричка сверкало солнце. Слегка покачивая бедрами, обтянутыми в узкие брюки, она дошла до двери и, оглянувшись на сидящего в машине Григория Александровича, скрылась за нею.

Сергей Снегин походил на ангела-переростка. Высокий, светловолосый, с нежным румянцем на щеках и мечтательными голубыми глазами – такие породистые дети не могут рождаться у потенциальных взяточников. Голубая кровь просвечивала сквозь кожу этого потомственного интеллигента.

– Я больше не даю интервью, – заявил он спокойным голосом и снова углубился в свои бумаги.

– Ну и ладно, – миролюбиво проворковала Белла и выключила диктофон. – Между прочим, я такая же журналистка, как вы. Просто этот мерзавец Иванов, который Петр Васильевич, насолил и мне. Вот я и подумала, а почему бы нам не объединить наши усилия? У меня есть план.

– А вы кто? – В глазах этого ангела загорелся огонек.

– Вы неправильно формулируете вопрос. Вы же хотели спросить: вы ОТ КОГО?

– Точно! Так от кого же вы?

– Ни от кого. Грош мне будет цена, если я все выболтаю первому встречному. Вы не верите мне, а я вам – по-моему, это естественно. Сначала выслушайте меня, а потом решайте, верить мне или нет. Мой план сводится к одному-единственному звонку. У вас ведь наверняка есть телефонный справочник?

– Есть, – сухо ответил Ангел.

– Постарайтесь найти номер телефона отдела химкомбината, занимающегося продажей акций. Представьтесь директором фирмы «Берлин-Инвест» и договоритесь о встрече. Вас спросят, по какому поводу вы звоните, и вот тогда вы скажете им, что собираетесь купить акции комбината и что завтра в десять к ним приедет ваша представительница, Эльза Штейнберг.

– И все?

– Все.

– А кто такая Эльза Штейнберг и что это за фирма такая «Берлин-Инвест»?

– Как, разве вы ни разу не слышали об этой фирме? Самые крупные инвестиции во все предприятия нашего региона, связанные с химической промышленностью… Вплоть до фармацевтических заводов…

Ангел пожал плечами:

– И что же будет дальше?

– Я позвоню вам завтра в полдень, мы договоримся с вами о встрече и подумаем, как нам действовать дальше.

– Никуда я не собираюсь звонить. Во что еще вы намерены втянуть меня? И что находится в вашей сумочке? Деньги? Взятка?

– Деньги у меня, конечно, имеются. Но мне нет никакого резона делиться ими с вами… Разве что после того, как освободят вашего отца, мы купим на них бутылку коньяка и отпразднуем успех… У вас ведь нет денег? Вы все отдали адвокатам… Не надо ничего говорить, я все знаю…

– А я не мог вас раньше где-нибудь видеть?

– Разве что во сне. Так вы позвоните на комбинат?

И Снегин, выписав из справочника несколько телефонных номеров, принялся звонить. Он сделал все так, как сказала ему Белла.

– До завтра. – Она улыбнулась ему и протянула руку. – Вы знаете, у вас такие красивые глаза… И волосы…

Она ушла, а он еще какое-то время смотрел на дверь. Потом скомкал листок, на котором писал очередную жалобу прокурору области, и швырнул его в корзину.

«Эльза Штейнберг…»

* * *

– Ну как дела? – спросил ее Григорий Александрович. – Поговорила?

– Поговорила. Очень приятный и неиспорченный молодой человек. Мне от души жаль их семью.

– Куда теперь?

– А теперь надо бы узнать адрес Сосновской…

– Это только вечером теперь, когда объявится Савельев.

– Тогда поедемте в интернат. Думаю, что лучше всего было бы встретиться с самой девочкой… Словом, по дороге обсудим…

Пока ехали в интернат, Белла рассказала Григорию Александровичу о своем плане относительно Снегина.

– А ведь ты и меня поймала… «Берлин-Инвест» – звучит, ничего не скажешь.

– Понимаете, я же чувствую, что все дело Снегина шито белыми нитками. Вот увидите, стоит мне появиться в отделе по ценным бумагам или в бухгалтерии, уж не знаю, кто конкретно этим занимается, и представиться этой самой Эльзой, я больше чем уверена – мне запросто продадут акции, и не на триста пятьдесят миллионов рублей, а гораздо больше. И что же тогда получится? Что купить акции на комбинате не составляет никакого труда и что никакая взятка для этого не нужна… Да вы взгляните на местные газеты последних месяцев: там только и писали, что об акциях… Их предлагали населению по таким низким ценам, что, будь у нас народ поумнее, скупил бы вообще весь комбинат…

– Я не уверен, что человек с улицы и представитель такой фирмы, как «Берлин-Инвест», имеют равные права…

– Может, вы и правы. Но я завтра непременно заявлюсь на комбинат с диктофоном. И еще: хочется все-таки своими глазами увидеть этого Иванова. И припугнуть его как следует. Ведь мы же все, в сущности, чистоплюи. Почему бы, например, не выяснить самые уязвимые его места и не сделать ему больно? Если есть у него семья, пригрозить, что… Уф… Меня куда-то занесло…

– Это уж точно. Успокойся. Хотя, признаться, в твоих словах, безусловно, есть доля здравого смысла. Такие, как этот Иванов, не имеют права калечить жизнь ни в чем не повинных людей. Я имею в виду Снегина…

– То-то и оно. Мы, кажется, приехали?

Интернат, старинное немецкое здание, утопал в зелени сквера. Во дворе бегали дети, играли с забавной рыжей собакой. Из небольшого домика красного кирпича доносился запах вареной капусты. Это, наверное, была столовая.

– Предлагаю пройти к директору, представиться мужем и женой, которые желают взять на воспитание девочку шести-семи лет.

– А почему не совсем маленькую?

– Да потому что это не детский дом, а интернат, и детей младше шести лет здесь просто нет. Поэтому-то меня и насторожило, что Инга Сосновская выбрала себе девочку именно двенадцати лет. Подозрительно. Как раз возраст полового созревания, к тому же у подростков это самый сложный период… Как вы думаете, какие цели преследовала эта садистка, когда забирала ее к себе?

– Трудно сказать. Возможно, хотела, чтобы ей выделили квартиру или какие-нибудь пособия.

– А что, если она использовала девочку совершенно в других целях?

– Отдавала мужчинам?

– А почему бы и нет? Мне Макс так много рассказывал о подобных процессах…

– Что ты имеешь в виду?

– Старых извращенцев, которые любят маленьких девочек и готовы заплатить любые деньги, чтобы только заполучить их к себе в постель. Сколько в нашем городе было таких дел… Конечно, процессы были закрытыми, но видели бы вы, как много людей толпилось в коридорах суда… Вы словно только что родились, Григорий Александрович.

Они вошли в центральный особняк, прошли по длинному коридору с паркетными полами, натертыми сильно пахнущей мастикой, и остановились перед дверью с табличкой «Директор». Постучали.

– Заперто. Никого. Конечно, уже вечер. Но нельзя же вот так просто уехать, ничего не узнав. – Белла чуть ли не за руку вывела Григория Александровича на улицу. Они сели на скамейку и принялись наблюдать за игрой детей. Вдруг Белла сорвалась с места и побежала за мячом. Мальчик, который устремился за ней следом, остановился и приготовился поймать мяч от нее. Белла вместо того, чтобы ударить по мячу ногой, взяла его в руки, подошла к мальчику и о чем-то спросила его.

Когда она вернулась на скамейку, глаза ее блестели.

– Я его спросила, где могу увидеть Сосновскую… И он мне сказал. Только добавил, что она теперь не Сосновская, а Овсянникова… Лена Овсянникова. Это ее настоящая фамилия. Дети ведь все знают…

– Ну и где же она?

– В столовой дежурит.

– Тогда почему же ты не пошла туда?

– Понимаете, хочу сама определить, как девочка выглядит. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Пока нет.

– Рано или поздно она все равно выйдет из столовой. И не одна. Уверена, что Лена красивая девочка, с развитыми формами, хорошими волосами… Она должна отличаться от остальных. Ведь Сосновская выбрала почему-то именно ее, вот я и хочу узнать почему… И тогда сразу станет ясно, с какой целью она ее удочерила. Если девочка будет серенькая, как мышка, вот тут придется призадуматься…

Из столовой спустя четверть часа действительно вышли четыре девочки. И только одна приковывала к себе внимание своей фигуркой. Она была худенькая, но под трикотажной блузкой и спортивным трико угадывалось гибкое и стройное девичье тело. Да и грудь была развита не по годам. Кроме того, у девочки были густые каштановые волосы, собранные на затылке в тяжелый узел. Огромные глаза, словно подтянутые к вискам, делали ее лицо необычным и привлекательным. Маленький пухлый рот улыбался.

Белла вскочила со скамьи и быстрым шагом подошла к девочке:

– Здравствуй… Тебя зовут Лена Овсянникова?

Девочка сразу же побледнела:

– Да, а что?

– Ты не бойся, мы не из газеты и не из милиции… Просто я прочитала статью о Сосновской, и она произвела на меня сильное впечатление…

– Теперь ВЫ хотите меня удочерить? – По лицу Лены пошли красные пятна, а в глазах появились слезы.

– Да нет же… Успокойся… У меня есть свои причины задавать тебе вопросы. И, возможно, я покажусь тебе жестокой, но вполне вероятно, что Сосновская виновата в смерти моего мужа… Ты понимаешь?

– Но почему я должна верить вам?

– К сожалению, я не могу рассказать тебе всего, но, если ты скажешь мне хотя бы ее точный адрес, у меня будет возможность поговорить с ней…

– Она не будет с вами разговаривать.

– Почему?

– Да потому что она сейчас в тюрьме. Ждет суда. – Лена произнесла это с чувством уверенности в том, что Сосновская теперь надежно изолирована и не сможет потревожить ее покой. И Белла поняла, что Лена не знает, что Сосновская по-прежнему находится на свободе и в любую минуту может заявиться в интернат… Но то, что Сосновскую отпустили под залог, рассказал Белле Макс. А он не мог перепутать. Более того, он возмущался тем, что такая преступница на свободе и может в любой момент объявиться в интернате, чтобы угрожать девочке, а то и вовсе убить ее. Да, он так и сказал. Но почему Белла вспомнила об этом только сейчас? А что, если эта самая Сосновская и убила Макса?.. Ведь он мог докопаться до чего-то такого…

Она очнулась. Перед ней стояла Лена.

– Что с вами? – спросила девочка.

– Нет-нет, ничего… Так ты скажешь мне ее адрес?

– А почему вы сами не узнали его? Через паспортный стол или справку, а пришли ко мне? – Она смотрела на Беллу, чуть наклонив голову набок и сощурив свои и без того раскосые лисьи глаза.

– У меня мало времени.

– Белоглинская, 37, квартира 8. Это все?

– Скажи, что мне надо для тебя сделать, чтобы ты доверилась мне и рассказала все, что ты знаешь о Сосновской?

– Убить ее. – В голосе Овсянниковой прозвучали металлические нотки. – Я серьезно.

– Суд… суд все решит по справедливости, – неуверенным голосом проговорила Белла, – ты должна понимать это…

– Да ее отпустят, потому что у нее есть Оса.

– Кто?

– Никто. Больше я вам ничего не скажу. – И она, совсем по-взрослому вздохнув, медленно побрела по аллее в сторону спортивной площадки. Белла, смотревшая ей вслед, отметила, что Лена слегка прихрамывает, и от жалости к этому маленькому, но уже успевшему настрадаться существу у нее сжалось сердце.

– Подожди! – вдруг крикнула Белла и бросилась догонять ее. – Подожди, я оставлю тебе свой телефон… Никому его не показывай… Если понадобится что, звони. Пойми, я тоже пострадавшая. Мы должны помогать друг другу.

Лена равнодушно приняла из ее рук листок с номером телефона Пасечника и пошла дальше, не проронив ни слова.

Белла вернулась к Григорию Александровичу и передала ему весь разговор.

– Ты молодец, – похвалил он ее. – Я вот смотрел на нее и думал, как она вообще не сошла с ума?

– Я тоже об этом думала. Наверно, она сильная. Других объяснений не существует. Как вы считаете, когда я приду сюда в следующий раз, она доверится мне?

– Не знаю… Слишком уж жесткие условия она тебе поставила. Так какой она там адрес назвала?

* * *

Но к Сосновской они не поехали: вернувшись домой, позвонили Савельеву.

– Где вас черти носят? – рычал на другом конце провода Николай. – У меня даже телефон вспотел, а вы все трубку не берете… Я сейчас беру пива и еду к вам. Не могу сказать, что у меня хорошие новости, но кое-что есть.

– Коля, ты можешь не брать пива… У меня приличный запасец. Приезжай, мы тебя ждем.

Григорий Александрович положил трубку, но в это время раздался звонок в дверь. Принимавшая душ Белла вышла из ванной и увидела в прихожей Руфину.

– Ты с нами поужинаешь? – спрашивал Григорий Александрович гостью, принимая из ее рук сумочку. – Я тебя сейчас познакомлю со своей племянницей.

«Идиот, – подумала про себя Белла, – он так и хочет, чтобы меня кто-нибудь узнал».

– Какая вы высокая, – улыбнулась Руфь, по-хозяйски проходя в гостиную и плюхаясь на низкий и мягкий, обитый вишневым бархатом диван. – Вы надолго к НАМ?

– На всю жизнь, – сладко улыбаясь, ответила Белла.

– Понятно, – нервно засмеялась гостья и достала из кармашка своего ярко-оранжевого костюма пачку сигарет «Вог». Закурила.

Белла отправилась на кухню разогревать ужин. Невидимая Зина успела за время их отсутствия приготовить курицу и яблочный пирог.

– Какие у нее отвратительные духи! – выпалила Белла, едва в кухню вошел Григорий Александрович. – И что ты только в ней нашел? – Она незаметно для себя перешла на «ты». – Предупреждать надо… Если бы я знала, что у тебя есть женщина, я бы предпочла тебе Наполеона… У нас с тобой дела, а она здесь чего теперь крутится? Сейчас явится Савельев, как мы с ним будем разговаривать?

– Но не могу же я ее просто так выставить за дверь? И что с того, что тебе не нравятся ее духи?

– Да она и сама меня раздражает… Знаешь, что я тебе скажу: выбирай – я или она. И пусть это звучит пошло и по-ханжески, но меня этот треугольник не устраивает.

– Ты забываешься, Белла…

– Ничего подобного. Рано или поздно все это кончится, я объявлюсь, восстановлю свои вклады в банке и начну нормальную жизнь. У меня есть деньги, и я заплачу тебе за все, что ты для меня сейчас делаешь… Знаешь, чего я больше всего не люблю? Быть обязанной. Пренеприятное чувство. Так вот, я не хочу чувствовать себя обязанной кому бы то ни было. Даже тебе. Объясни своей Руфине, что ты сейчас занят, купи ей духи приличные, наконец, и отправь к муженьку. Не расслабляйся… Мы же так хорошо начали… Иначе я вынуждена буду уйти от тебя.

– Я не люблю ультиматумов.

– Это твое личное дело. Вот нож, надо нарезать хлеб… Ты меня понял?

– Руфь дает мне очень много. Только с ней я чувствую себя мужчиной, и ты хочешь лишить меня этого удовольствия?

– Какие же вы, мужчины, примитивные существа! Неужели сейчас, когда решается моя судьба, ты можешь думать о постели? Неужели секс занимает в твоей жизни такое большое место?

– Белла, ты не контролируешь себя. У тебя – своя жизнь, а у меня – своя.

– Тогда зачем было вообще морочить мне голову? Разве ты не говорил мне, что я нравлюсь тебе? Разве не ты провел со мной целую ночь в постели… И ты был, между прочим, голый… Разве это для тебя ничего не значит?

– Белла, я бы бросил всех женщин, если бы ты согласилась… Но ты бредишь другим…

– Хотите, – она снова сбилась на «вы», – я заменю вам Руфь… Всего один раз… Сегодня… Нет, прямо сейчас… Представляете, она заходит на кухню и видит нас… вдвоем…

Она говорила и говорила, нисколько не заботясь о том, чтобы он правильно ее понял. И только когда закончила готовить салат из помидоров и подняла глаза на притихшего Григория, увидела в его глазах такое вожделение, что так и замерла с ножом в руке.

– Что с тобой?

– Ничего, – очнулся он от своих фантазий и принялся складывать горкой ломтики хлеба в корзинку. – Ты права, Руфь надо отправить домой.

С этими словами он вышел из кухни, и Белла услышала, как он о чем-то тихо разговаривает с гостьей.

Послышался звук закрываемой двери, после чего Григорий вернулся, вздохнул и пожал плечами.

– Она ушла, – пробормотал он. – Думаю, что навсегда.

– А что ты ей сказал?

– Что у тебя тяжелое психическое заболевание и что ей просто опасно находиться с тобой в одной квартире…

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Вот спасибо… Удружил. Ну да ладно, ты, кстати, ушел недалеко от истины. Все готово. И где только носит твоего Савельева, у меня аппетит разыгрался… звериный…

Глава 9

– Как я и предполагал, ее удушили, – докладывал им Савельев с набитым ртом. – А Исханов молчит. Я так думаю, что если в самом начале он молчал по какой-то не от него зависящей причине – ну, там, пригрозили, мол, заявишь о пропаже дочери, мы ее убьем, как это обычно бывает, – то теперь он просто в шоке. Вроде как и смысла нет никакого… девчонку-то не вернуть.

– А как же здоровое чувство мести? – спросила Белла. Она смотрела на Савельева и по мере опустошения тарелок то и дело меняла их.

– Я так думаю, что не сегодня-завтра он заговорит. Не железный же он, на самом деле.

– А что Ямщиков? Его взяли?

– Чтобы взять, надо хотя бы что-нибудь знать… А так: мука, орехи… Ерунда! За такие вещи людей не убивают. Муки пару мешков продал, сахару, ванили килограммов пять…

– Между прочим, ваниль дорого стоит…

– Но ведь не человеческой жизни?

– Да нет, конечно. А что, если убийство девушки и эта кража как-то связаны между собой?

– Понимаете, в чем дело… Я звонил Льву Данилычу, следователю, который ведет дело Ямщикова. Из его рассказа я понял, что Ямщиков вроде бы ничего и не крал, что Исханов сам дал ему добро на продажу сахара и прочего… И что деньги из пекарни перечислены на счет кондитерской фабрики… Документы вроде все в порядке, но деньги на счет так и не поступили.

– Как-то туманно вы все рассказываете. Он что, этот ваш Лев Данилыч, спросонья, что ли, с вами разговаривал?

– А ты откуда знаешь?

– Да ничего я не знаю. Просто разговор у вас с ним какой-то дурацкий получился. Не то перечислили деньги на счет кондитерской фабрики, не то нет. По-моему, это самый главный вопрос в этом деле.

– Хорошо. Поясняю. Заведующая пекарней утверждает, что перечислила деньги только за муку и сахар, а орехи с ванилью якобы она и не видела и никаких документов на них нет. А Исханов говорит, что и у него на складе ничего этого не осталось. И что Ямщиков, который грузил продукты, чтобы отвезти в пекарню, скорее всего продал орехи и ваниль налево.

– Он что, идиот? Разве он не понимал, что рано или поздно это откроется? Здесь что-то не так.

– Понятное дело. Если бы все было просто, давно бы разобрались.

– А знаете, что меня еще настораживает? Почему это муку и сахар грузил на машину не грузчик, не подсобный рабочий, а заместитель директора?

– Грузили-то, конечно, грузчики, это и Исханов говорит, но присутствовал при этом Ямщиков.

– Разве не нашлось на фабрике другого человека, который мог бы проделать все эти действия?

– Ты допрашиваешь меня, как заправский следователь. Согласен, темная история, хотя на первый взгляд она и выеденного яйца не стоит.

– А можно будет мне встретиться с… Исхановым? – спросила Белла, наливая всем чай. – Вдруг он мне что-нибудь расскажет.

– Ты вольна поступать как тебе вздумается, конечно, – вставил Григорий Александрович, – но представь, каково ему сейчас…

– Мне тоже, между прочим, нелегко. Уверена, что он сам не замешан в смерти Макса, но вполне может знать что-нибудь такое, что приведет меня не только к разгадке гибели Макса, но и к убийству его собственной дочери. Чувствую сердцем, все это как-то связано.

– Это все только слова, Белла. – Савельев похлопал себя по животу. – Ну спасибо вам, ребята. За такие харчи я теперь буду работать только на вас. Кстати, я узнал кое-что о Сосновской. Я просмотрел ваш списочек, подключил своих ребят и выяснил, что это не женщина, а сущий дьявол. Но, как говорят мои орлы, она красива до умопомрачения. За ней, видимо, кто-то стоит. Внесли крупный залог в размере пятнадцати миллионов, и теперь эта тигрица гуляет на свободе и ждет суда. Два адвоката, которых она нанимала, после смерти твоего мужа, Белла, отказались вести дело. Ведь она, похоже, продавала девчонку…

– Да это мы уже знаем. Меня интересует, где она сейчас и чем занимается?

– Да ничем. Она безработная.

– А это правда, что у нее однокомнатная квартира?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – развел руками Савельев. – Но чувствую сердцем, что отпустят ее. У меня нюх на такие дела. Не допустят, чтобы ее посадили…

– Кто не допустит, не поняла?

– Как кто? Те, на кого она работает.

– И это называется суд?

Белла встала и принялась мыть посуду.

– А что же вы меня про Парсамяна не спрашиваете? Я ведь и про него узнал.

– Насчет Парсамяна, я думаю, беспокоиться не стоит, – сказала Белла, – вряд ли Макса могли убить из-за какой-то там девчонки…

– А вот и не скажи… Любопытную вещь я услышал, однако. Девчонка до того, как у нее все это вышло с Гариком, братом Давида, встречалась с мужчиной постарше ее… А он полгода как отсидел. Суд-то отложили по ходатайству твоего мужа, Белла. Вернее, из-за нескольких ходатайств. Макс настаивал на назначении психолого-психиатрической экспертизы, кроме того, он заявил, что волосы, к примеру, которые были найдены на сиденье машины, где было якобы совершено насилие, были изъяты с нарушениями уголовно-процессуального кодекса, то есть без свидетелей… И волосы с лобка потерпевшей были срезаны не врачом, а вообще непонятно кем… Короче, схалтурили ребята… Твой муж был профессионалом, мимо него это не могло пройти незамеченным. Короче, возник вопрос: а было ли вообще совершено изнасилование? Дело в том, что врач, к которому обратилась девица, как выяснилось, ее дальний родственник. Ее могли лишить девственности за пару-тройку дней до ее встречи с Гариком, но тот, кто переспал с нею до него, мог надоумить девицу, как выманить деньги у Парсамяна. Это сейчас встречается сплошь и рядом. Уверен, Парсамян предлагал ей деньги, но тот, кто задумал всю эту историю, счел сумму недостаточной. Предложи Парсамян ей побольше, думаю, она забрала бы свое заявление назад. Такие дела.

– Надо посоветовать Давиду, чтобы он съездил к девице да и заплатил эти деньги… – предложила Белла, но тут же спохватилась: – Вот черт, а кто же ему это скажет?

– Белла, ты меня удивляешь! – воскликнул Григорий Александрович. – Неужели ты не знаешь Парсамяна? Или ты думаешь, что он не понимает таких простых вещей?

– Тогда в чем же загвоздка?

– Не знаю. Вполне вероятно, что, пока мы с вами здесь разговариваем, Давид стоит перед дверью этой нахальной девицы и собирается предложить ей откупные.

– Я поняла, вы хотите мне сказать, что этим делом и вовсе не стоит заниматься…

– Я такого не говорил, – возразил Савельев, – мне лично покоя не дает этот парень, с которым она сейчас встречается. Могло такое случиться, что Макс отыскал его и попросил по-хорошему объяснить девице, чтобы она забрала заявление… Мне надо еще выяснить, нет ли на личных вещах «потерпевшей» отпечатков пальцев этого уголовника. И взять анализы у этого типа. Словом, Макс наверняка добрался до него и пообещал устроить ему веселую жизнь, если они не прекратят это дело.

– А вы не могли бы дать мне адрес этой девицы? И Сосновской заодно.

– Сделаем так: я сейчас поеду к себе, дам ребятам задание, а потом перезвоню вам и скажу, что знаю.

– Тогда сразу узнайте и адрес Линевых.

– Я все помню.

Он ушел, в квартире стало тихо.

– Который час? – спросила Белла.

– Восемь, – ответил Григорий Александрович.

– У вас очень усталый вид, – заметила она. – Вы, наверно, уже сто раз пожалели, что связались со мной.

– С чего ты взяла?

– Чувствую. Была бы у меня машина, я бы прямо сейчас отправилась к Сосновской. А так… приходится беспокоить вас.

– Ну и беспокой на здоровье.

– И все-таки: зачем я вам?

– Ты и сама все понимаешь.

– Да нет, я просто делаю вид, что понимаю. Вы вот тратите на меня сколько времени… Неужели у вас, кроме меня, никаких дел нет? Или вы в отпуске?

– Не то чтобы в отпуске… Просто ты была в таком состоянии, что я не мог оставить тебя одну. А теперь, когда тебе стало чуть получше, я уже завтра оставлю тебя на какое-то время… Конечно же, у меня есть дела. У меня масса дел. Стоит только что-то упустить, остановиться – и откуда ни возьмись появятся проблемы. Я рано утром поеду на работу, приведу в порядок бумаги и часам к трем вернусь домой. Я бы оставил тебе машину, но у тебя могут возникнуть неприятности с документами…

– Что верно, то верно. Ни прав, ни паспорта, ничего-то у меня нет. Бомжиха, одним словом. Свалка – вот мое настоящее место.

– Не грусти. Все образуется. Можно я тебя поцелую?

Она сначала подумала, что ей это послышалось, но по взгляду, каким Григорий посмотрел на нее, она поняла, что нет.

– Поцелуйте, если вам станет от этого легче. – Белла приблизилась к нему, зажмурила глаза и подставила ему щеку. И тотчас почувствовала, как он берет ее за плечи и притягивает к себе, как жадно целует в губы.

– Все, хватит. У нас дела… – Она нахмурилась и, испытывая легкое головокружение, вышла из кухни. – Так мы едем к Сосновской или нет?

* * *

Белоглинская – длинная и чистенькая улица в самом центре города. В этот теплый июльский вечер она вся светилась золотистыми уличными фонарями, а некоторые деревья мерцали тончайшей сетью электрических ламп, спрятанных среди листвы. В летних кафе, расположенных одно за другим по обе стороны улицы, было много посетителей. Кто-то пил пиво, заедая его солеными орешками, кто-то просто курил, сидя в уютном белом ажурном кресле и наблюдая за прогуливающимися парочками. Здесь можно было встретить и одиноких холостых мужчин, коротающих время за стаканом вина и не дающих себе даже труда поволочиться за женщинами, и беззаботных студентов, просаживающих последние рубли на легкую выпивку, и совсем еще юных девушек, надеющихся встретить в этом праздном месте мужчину на всю жизнь, но скорее всего – лишь на ночь. В совершенно определенном месте собирались проститутки. Они мало чем отличались от остальных представительниц своего пола, разве что были чуть ярче накрашены и пошикарнее одеты. Это были дорогие девушки, работающие на хозяев и отлично знающие свою цену.

Оставив машину на соседней улице, Белла с Григорием Александровичем остановились возле столика кафе, располагавшегося на первом этаже дома номер 37, и некоторое время постояли, проникаясь атмосферой ночного города.

– Как бы я хотела сейчас вернуться в свое прошлое… Боже мой, как же спокойно я жила! Мы с Максом, конечно, не так часто выходили сюда погулять, у него было много дел, он уставал и предпочитал после ужина подремать или почитать газеты, но в пятницу почти всегда у него находилось время, чтобы сводить меня куда-нибудь в город, в кафе, в ресторан… Словом, как он называл это, Макс ВЫГУЛИВАЛ меня. Как собачку. И я радовалась, что иду рядом с ним, на нас оборачивались… Он был таким…

Григорий обнял ее сзади за плечи:

– Все? С лирикой закончено?

– Какой же вы все-таки противный… Ладно, уговорили, пойдемте к этой Сосновской… Мне даже любопытно, КАК живет эта стерва. Но уже то, что ее дом – один из престижнейших в городе, о чем-то говорит.

Они вернулись на параллельную улицу, куда выходили подъезды, вошли в первый подъезд, поднялись на четвертый этаж.

– Никогда бы не подумала, что восьмая квартира может находиться аж на четвертом, – рассуждала Белла, поднимаясь по просторной и ярко освещенной лестнице и останавливаясь на каждой площадке для того, чтобы рассмотреть таблички на дверях. – Надо же, как в хорошие времена… А вот и совсем старая надпись, смотрите…

Она показала Григорию Александровичу на медную тусклую табличку, на которой было аккуратно выведено гравером: «Доктор по внутренним болезням».

– Меня лично это умиляет, а вас?

– А я считаю, что так и должно быть. А что касается того, что на каждом этаже только по две квартиры, это же норма… Просто мы привыкли жить в норах, как мыши…

Они остановились перед дверью, на которой сверкала золоченая восьмерка.

– Я звоню, – сказала дрогнувшим голосом Белла. – Правда, я, как всегда, не знаю, что буду говорить… Но что-нибудь придумаю, мне бы только посмотреть на нее…

Она позвонила несколько раз, но за дверью была тишина. Ни звука шагов, ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что внутри квартиры кто-то есть.

– А что, если постучать?

– Не советую. Соседей переполошишь. А тебе это зачем?

– Да незачем, конечно. Но что же делать? – Она повернулась к Григорию Александровичу лицом, оперлась на дверь и вдруг почувствовала, что падает… Дверь под ее телом поддалась, и Белла едва успела ухватиться за протянутую руку спутника, как за первой дверью распахнулась и вторая, внутренняя… Мгновение – и они уже стояли в прихожей квартиры.

– Что делать? – спросила Белла Григория Александровича. – Заходить или подождать, пока появится хозяйка?

– Даже не знаю… Где здесь выключатель?.. Погоди-ка, сначала надо придумать, зачем мы сюда пришли и как очутились в квартире, это на тот случай, если Сосновская заявится и застанет нас тут…

– Я уже придумала. Скажем, что мы из газеты… Диктофончик-то у меня с собой… Поскандалим, потребуем интервью… Думаю, что уж она-то не захочет лишний раз встречаться с представителями закона и звонить в милицию… Разберемся… Ну что, заходим?

Она вошла, нашла выключатель, щелкнула им, и они оказались в длинном и широком коридоре, устланном темно-синей ковровой дорожкой. По обе стороны коридора располагались три двери. Все были закрыты. Справа от входной двери находилась кухня.

– Ничего себе однокомнатная… Три комнаты, два балкона, кухня, в которой можно накормить полинтерната… Я ничего не понимаю.

Они обошли всю квартиру, включая по дороге свет, Белла рассматривала буквально все, начиная с хрустальных люстр и кончая безделушками за стеклами горки. Коснулась рукой пухлых вышитых подушек, постояла несколько минут в спальне возле трельяжа, восхищаясь расставленными на нем в строгом порядке пузырьками и флаконами, баночками с кремом и коробками с косметикой, пробежала взглядом по корешкам книг на стеллаже и, наконец, заглянула на кухню.

– У меня создается ощущение, что здесь давно никого не было. Отсутствуют запахи. Ни пищей не пахнет, ни духами, ни мылом… Вы были в ванной комнате? Там на раковине и в ванне ни капли воды. Хотя она не отключена, шумит в трубах.

– А разве тебя не насторожило, что двери открыты?

– Если бы я была вором, то унесла бы полквартиры… Здесь так много дорогих вещей… А вот и телефон… Давайте позвоним Савельеву? Какой у него номер?

Григорий Александрович назвал. Белла тут же набрала его и замерла в ожидании, пока снимут трубку.

– Алло, мне Савельева, пожалуйста…

– Я слушаю… Это кто, вы, Белла?

– Прошу вас не называть меня по имени, – возмутилась она, – оно достаточно редкое и может привлечь к себе внимание. Да, это я. У вас есть что сообщить нам?

– Бери ручку и записывай…

Она сделала так, как он просил:

– Говорите.

– Адрес Сосновской: улица Большая Садовая, дом 25, квартира 90. Записала? Дальше. Линевы: улица Чернышевского, 81, квартира 3. Исханов не появлялся. Он занят похоронами. В его квартире дежурит наш человек. Мало ли что.

– А адрес Ямщикова?

– Сейчас, он у меня в другом кармане. Все, нашел. Записываешь? Улица Буровая, дом 15, квартира тоже 15.

– А что у вас?

Белла, прикрыв трубку рукой, спросила у Пасечника:

– Он назвал совершенно другой адрес Сосновской, надо ли ему говорить о том, где мы сейчас находимся?

– Пока не надо… Спроси его, до которого часа он будет на месте, мы ему позже позвоним…

– Алло, вы еще не положили трубку? У нас тут что-то заклинило… Вы еще долго будете у себя, вам можно будет перезвонить?

– Приблизительно минут сорок, я тоже жду звонка.

Она положила трубку.

– Зря мы, наверно, вошли сюда… Пропадет еще что-нибудь, и отвечай потом… Григорий Александрович, вам нравится, как живет наша безработная?

– Нравится.

– И мне тоже. Интересно, а чем она питается? Должно быть, весь этот гигантский холодильник (у меня, кстати, тоже есть такой, вернее, был) забит черной икрой и колбасой…

– Ты так говоришь, словно хочешь есть.

– Нет, просто я ужасно любопытная…

Она подошла к холодильнику, взялась за ручку и открыла. Первое, что она увидела, была вывернутая неестественным образом голова женщины. Лицо, обращенное на Беллу, было синим, вместо одного глаза черная дыра, а из носа и уха тянулись черные засохшие струйки крови. Длинные рыжие волосы, сбитые в одну сторону, казались жесткими от запекшейся крови. Женщина была в черном коротком платье, голые колени ее упирались в стенку холодильника.

Дверца морозилки открылась сама: в ней Белла увидела покрытые изморозью женские черные туфли.

Глава 10

– Заприте двери и ждите меня! – прорычал Савельев по телефону.

Он приехал спустя сорок минут, ворвался в квартиру и сразу же набросился на Григория Александровича:

– Какого черта вы не сообщили мне о том, куда собираетесь? Я предупреждал тебя, Гриша, что хорошим это не кончится… Где она?

Белла таращила на него глаза и мычала, показывая рукой в сторону кухни. Савельев прогромыхал из гостиной на кухню, и через секунду оттуда донесся отборный, можно даже сказать, виртуозный мат.

– Такое чувство, что это он с НЕЙ разговаривает, мол, какого трах-тарарах черта ты забралась в холодильник? – пробормотала Белла, вдавливаясь еще больше в кресло и стараясь дышать как можно тише, чтобы услышать, что еще выдаст на кухне обозленный донельзя Савельев.

– У твоего мужа все клиенты с душком, – заметил Григорий Александрович, закуривая уже пятую по счету сигарету. Он был бледен и, конечно же, нервничал, хотя и старался казаться спокойным. – У Исханова дочку удушили. Сосновскую пристрелили… Не хватало только еще, чтобы повесился Снегин и остальные, вот тогда действительно можно будет и себе гроб заказывать. Что ты думаешь по этому поводу, Изабелла?

– А то, что все люди, которым требуются услуги адвоката, какими бы хорошими они ни казались, все равно с душком, как вы говорите. Благополучному человеку незачем обращаться к адвокату, разве что проконсультироваться, чтобы его не обманули, не обобрали, не убили… Это называется профилактика. Но люди слишком ленивы, и им всегда жалко денег на юристов, поэтому они и допускают подобные вещи…

– А может быть, Исханов как раз и советовался с ним?

– Навряд ли… Сегодня какое число?

– Вообще-то двадцатое, но уже через полчаса будет двадцать первое. А что?

– А то, дорогой мой Григорий Александрович, что дочка Исханова пропала, как сказал Савельев, десять дней тому назад, то есть 10 июля. Макса убили 15 июля. А Исханов был у нас приблизительно дня за три до этого, значит, 12 июля.

– Получается, что его дочь пропала, и он, вместо того чтобы обратиться в милицию, пришел к твоему мужу… Зачем?

– Думаю, что те, кто похитил его дочь, а я уверена, что именно так оно и было, позвонили Исханову и поставили какие-то условия: мол, сделаешь то-то и то-то – отпустим ее. Только так можно объяснить его бездействие. Если бы не эти условия, он поступил бы как любой нормальный человек – заявил в милицию, поднял на ноги всех родственников, дал объявление в газеты… Разве я не права?

– Права. Значит, тебе просто необходимо встретиться с Исхановым. И даже тот факт, что он узнает тебя, не так важен. Ведь он приходил к Максу как друг, как знакомый, а это значит, что ему потребовалась помощь Макса… Он не мог быть ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ…

– Говорите прямо: он не мог его убить. Да, вы, пожалуй, правы. Вы позвоните ему и назначите встречу. Но как же вы представитесь?

– А почему должен звонить я?

– Да потому, что, если я скажу ему по телефону, КТО я, он подумает, что сошел с ума. После такого потрясения с дочерью ему навряд ли стоит устраивать подобные эмоциональные встряски. Вы назначите ему встречу где-нибудь на нейтральной территории, поговорите о нас с Максом, после чего плавно перейдете ко мне… Скажете ему, что я жива, и вот тогда посмотрим, согласится ли он встретиться со мной или нет… Да по его лицу, как мне кажется, вы сможете определить его отношение ко всему услышанному… И еще. Это может показаться слишком жестоким, но ведь я рассчитываю на то, что Исханов раскроет все карты…

– Каким образом?

– Здоровое чувство мести! И мы с ним объединимся. Он выложит нам всю информацию относительно убийства своей дочери, расскажет, кто ему звонил или угрожал, мы предъявим ему наш список, после чего совместными усилиями разработаем план дальнейших действий…

Последняя фраза Беллы прозвучала слишком громко, и Савельев, который услышал ее, замер в дверях с видом человека, заставшего их врасплох:

– Значит, будете разрабатывать план дальнейших действий… Отлично!

– Послушай, Коля, хватит орать, – возмутился Григорий Александрович. – Ты нам вообще должен быть благодарен за то, что мы нашли тебе эту женщину… Уверен, что из-за ее отсутствия было отложено заседание суда, а ты нам ничего об этом не рассказал…

Белла усмехнулась про себя, вспомнив, что основной принцип защиты – нападение, и в душе радуясь такому повороту разговора. В самом деле, чего это он так разошелся, этот Савельев? Не они же с Гришей пристрелили Сосновскую.

– Как же мне не орать, когда труп обнаружили именно вы, и что мне теперь делать? Как я объясню своему начальству, кто обнаружил труп в квартире? И как вы вообще оказались здесь?

– Боже мой, разве это проблема?! – воскликнула Белла. – Вспомни, каким образом ты узнал о том, что мы здесь?

– Как это?.. Ты позвонил и сказал, – Савельев посмотрел на Григория Александровича, как на слабоумного, разве что не покрутил пальцем у виска.

– А вот и нет, – продолжала Белла, – Гриша позвонил вам в прокуратуру и сказал, что у него есть для вас важная информация, и попросил вас перезвонить ему из автомата на улице, или вы уже все забыли?

– Ну да… Я вышел из прокуратуры, перешел улицу и, кляня вас обоих на чем свет стоит, позвонил по тому телефону, который он мне продиктовал…

– Если ваши телефоны в прокуратуре и прослушиваются, то единственной зацепкой, по которой можно было бы вычислить нашу причастность к этому трупу, это номер телефона. Но навряд ли ваши внутренние службы работают так оперативно, что среди многочисленных телефонных разговоров, происходящих в каждом кабинете прокуратуры, им удастся выудить эту, столь непримечательную на первый взгляд, информацию… Уверена, что за сегодняшний день ваши коллеги говорили и на более интересные и жареные темы…

– Белла, слишком много слов, что ты хочешь всем этим сказать? – Это уже спросил Григорий Александрович.

– А то, что идея со звонком из автомата принадлежит мне. Мы и слова не произнесли о трупе, мы были осторожны, а поэтому вам необязательно впутывать нас в эту историю. Вы хотите узнать, как вам объяснить ВАШЕ присутствие в этой квартире? Пожалуйста. Я могу выйти сейчас из дома, позвонить из любого автомата в милицию или прокуратуру и сообщить о том, что в восьмой квартире дома номер 37 по улице Белоглинской пахнет трупом, или что-нибудь в этом роде… Более того, вы можете сейчас же отправляться к себе в кабинет и ждать там моего звонка. И тогда это будет вполне официально и естественно. И вы приедете сюда еще раз, но уже с вашими людьми… Я не понимаю, неужели вам это не пришло в голову?

Савельев хмыкнул:

– Да, я, кажется, опростоволосился. Но сначала, прежде чем я уеду отсюда, скажите мне, как вы узнали об этой квартире? Ведь я же продиктовал вам совершенно другой адрес.

– Этот адрес мне дала та самая девочка, над которой издевалась Сосновская, – сказала Белла. – Но прошу вас, не впутывайте хотя бы ее имя во все это… Она и так уже настрадалась.

Белла вдруг вспомнила, что сказала ей Лена Овсянникова перед тем, как уйти. На вопрос, что должна сделать Белла для того, чтобы Лена ей поверила, та ответила: «Убить ее». И еще добавила: «Я серьезно».

«Ну что ж, теперь она будет думать, что это дело моих рук… Во всяком случае, ПОКА… Пока ей не скажут, что убийство произошло задолго до нашего разговора…»

Но, с другой стороны, какая разница Овсянниковой, когда произошло убийство? Ведь Белла наговорила ей про себя такого… Белла решила, что создала себе еще одну проблему в лице Лены, но дело было уже сделано, все, что только можно, было уже сказано. Сосновская мертва. Теперь Лена будет поразговорчивее. Надо только найти к ней подход.

С улицы Белла действительно перезвонила в прокуратуру, причем в точно назначенное Савельевым время. Он уже был на месте и взял трубку. Она сообщила ему о трупном запахе, идущем из квартиры дома на Белоглинской, после чего спокойно вернулась в машину, где ее поджидал Григорий Александрович, и они вместе проследили за дверью подъезда, чтобы, кроме Савельева, туда никто не вошел. К их радости, за тот отрезок времени, что Савельев уже во второй раз ехал на Белоглинскую, в подъезд не вошел даже никто из жильцов.

– Будем считать, что мы свою миссию выполнили, – сказал Григорий Александрович, наблюдая за тем, как из только что подъехавшей прокурорской «Волги» вышли несколько человек и во главе с Савельевым направились в подъезд. – А теперь пора спать. Я не знаю, как ты, Белла, но я устал смертельно…

Он повернулся к ней и вдруг понял, что разговаривал сам с собой: Белла, свернувшись калачиком на заднем сиденье машины, крепко спала, подложив себе под голову свитер.

21 июля

Сквозь сон она слышала, как Григорий Александрович разговаривает с кем-то, а потом все провалилось, и Белла снова уснула. А проснувшись, обнаружила на постели в изголовье записку, в которой говорилось о том, что он вернется в три часа, что завтрак на кухне, деньги в гостиной на столе. Здесь же, в записке, были и номера его рабочих телефонов.

Белла привела себя в порядок и позавтракала в полном одиночестве. В десять она должна была, представившись Эльзой Штейнберг, вести переговоры о покупке акций на химкомбинате. Сейчас было восемь.

Тишина давила на уши. Она только сейчас поняла, как необходим ей стал этот человек, Григорий Александрович, присутствие которого в последнее время она воспринимала как должное, не отдавая себе отчета, что было бы с ней, если бы не он. Сейчас, когда его не было рядом, она осознала всю свою беззащитность и уязвимость. Страхи, липкие и неотвязные, заползали в душу и вызывали прямо-таки физический озноб. Наверное, поэтому, стоило прозвенеть телефонному звонку, как Белла вздрогнула, словно ее окатили холодной водой.

Она не знала, брать ей трубку или нет, а потому сидела, находясь в прострации и не в силах пошевелиться. «Нервнобольная», – отругала она самое себя и осторожно взяла трубку в руку.

– Слушаю… – И замерла, ожидая чужого вторжения в свою жизнь.

– Белла? – услышала она знакомый голос и облегченно вздохнула. – Ты перепугалась? Это я, Григорий. Не стал тебя будить, ты так сладко спала…

– У вас все хорошо? – сочла она своим долгом спросить, имея в виду дела на работе, которые он мог запустить по ее вине.

– Да, все нормально. Не то чтобы очень, но все равно хорошо. Я звоню тебе, чтобы сказать «доброе утро».

– Как это мило…

– Я соскучился по тебе. Какие у тебя сегодня планы?

– Еду на химкомбинат.

– А может, отложишь до трех, перезвони им и предупреди, что приедешь после обеда. Я бы не советовал тебе вообще выходить без меня из дома…

– Но я уже настроилась… Кстати, а где ключи от квартиры?

– Они тебе не понадобятся. Позвони в соседнюю дверь и просто предупреди Зину, что уходишь. Я так всегда делаю. Она присматривает за квартирой, убирает… Ты позавтракала?

– Да… Но как-то скучно завтракать одной.

– Я вижу, что ты снова раскисла. Поработай над собой, соберись, надень что-нибудь красивое из того, что мы с тобой купили, пусть в тебе проснется здоровый дух авантюризма… Наденешь парик и сразу станешь неуязвимой. Если бы ты знала, как я хотел бы видеть тебя сейчас… Но не могу, ко мне должны приехать люди. Это очень важная встреча. Ведь нам с тобой нужны деньги…

– Мне так неловко… Но уверяю вас, как только все закончится, я отблагодарю вас… Куплю машину, например…

– У тебя нет дома, а ты ведешь речь о каких-то подарках. У тебя в голове ветер. Ну все, я больше не могу говорить. Встречаемся дома в три. Пока.

Она положила трубку, но та вдруг вновь взорвалась звонком.

– Да-да, говорите… – Она была уверена, что это снова Григорий Александрович. – Слушаю…

– Выгляни в окно, – услышала она тихий женский голос и почувствовала, как отрывается от пола. Этот голос кружил голову и перехватывал дыхание. – Я не знаю, как тебя там зовут, но все же выгляни в окно… И ты увидишь меня…

Белла вместе с телефоном подошла к окну, и колени ее тотчас ослабли: прямо под окнами стояла ЕЕ машина. Синий «Опель».

– Ты узнаешь эту машину?

– Узнаю, но кто вы?

– Повторяю тебе уже в который раз: я – Изабелла Лерман. И звоню я из автомата неподалеку от дома, где ты прячешься.

– Чего ты хочешь от меня?

– Даю тебе последний шанс: явка с повинной. Я не знаю, зачем ты убила моего мужа, но ты должна расплатиться за это. Сполна.

– Если ты действительно так считаешь, тогда почему же не убила меня до сих пор?

– Потому что я не убийца. Согласись, ведь это чудо, что я осталась жива…

– Да, это чудо… Но как же тебе удалось избежать смерти? – Белла чувствовала, что еще немного – и она потеряет сознание от ощущения нереальности происходящего.

– Меня Бог спас. Он сказал мне: «Зу-Зу, ты еще так молода…»

– Но я не убивала никого, это я Белла, это я Зу-Зу… Зачем ты звонишь мне и мучаешь меня? Ведь это, наверно, ты убила Макса?

Но из трубки теперь слышались лишь короткие гудки.

Белла поставила телефон на стол и подошла к зеркалу.

– Кто же тогда я? – спросила она свое отражение.

– Кто же тогда я? – спросило отражение Беллу.

* * *

До комбината она домчалась на такси. Свежий воздух, солнце, мелькающие за окном машины скверы, расслабляющая джазовая музыка, несущаяся из колонок, – все это привело ее в чувство.

Она расплатилась с водителем, поднялась на парадное крыльцо проходной – чистенькое белое строение, которое ассоциировалось у Беллы с гигантской коробкой стирального порошка, – и толкнула перед собой прозрачную, толстого стекла дверь. Она была уверена, что ее остановят или попросят хотя бы показать документ, удостоверяющий ее личность, но ничего подобного не произошло. Пожилая женщина, вяжущая носок за стеклянной перегородкой, лишь проводила ее скучным и полусонным взглядом, не задав ни единого вопроса.

Белла достаточно быстро сориентировалась на территории комбината, без труда нашла здание, где размещались канцелярия и остальные службы, и уже через несколько минут открывала дверь с табличкой «Бухгалтерия». Ей было удивительно, что она проникла, можно сказать, в самое сердце комбината совершенно свободно, так, словно сюда, в эту святая святых, может войти каждый.

– Кто занимается продажей акций? – спросила она, разглядывая сквозь дымчатые стекла очков работающих за калькуляторами и компьютерами женщин. – Меня зовут Эльза Штейнберг. – Она тут же поняла, что слегка опростоволосилась: надо было подсказать Снегину еще вчера выяснить по телефону фамилию человека, который «сидит» на акциях.

– Это вам к старшему бухгалтеру, – сказала одна из женщин и махнула рукой в сторону двери, находящейся в самом углу большой захламленной старыми книжными шкафами и какими-то коробками комнаты, – ее зовут Ольга Петровна Гурова.

Миловидная блондинка неопределенного возраста встретила ее улыбкой. Рассматривая Эльзу Штейнберг, ее кроваво-красное платье с эффектной золоченой цепью на талии и такие же массивные браслеты и серьги, она, конечно же, не заметила, как Белла, слегка приоткрыв сумочку, включила диктофон.

Разговор длился всего несколько минут, в результате чего выяснилось, что при наличии соответствующих документов, подтверждающих платежеспособность фирмы «Берлин-Инвест», эта фирма может свободно приобрести акции на несколько сот миллионов рублей, причем на выгодных для себя условиях.

– Не могли бы вы написать письмо на фирменном бланке для представления его моему шефу? – витиевато плела свою паутину Белла, улыбаясь и хлопая ресницами, словно несколько глуповатая, но усердная секретарша, пытающаяся выслужиться перед начальством таким вот образом. – Причем мы можем указать в письме сумму в шестьсот пятьдесят миллионов, как мы и запланировали.

Гурова, радуясь такой удаче (она уже видела глаза исполняющего обязанности директора, которого губернатор поставил на место Снегина, и представляла его реакцию на факт такого крупного финансового вливания), охотно составила черновик письма, после чего вызвала секретаршу и попросила отпечатать его.

– Когда мы оформим покупку? – спросила она на прощанье и даже покинула свое место, чтобы проводить элегантную посетительницу до двери. – В этом месяце или в начале августа?

– Я позвоню вам завтра, – снова улыбнулась Белла, испытывая при этом некоторые угрызения совести: ведь Гурова наверняка размечтается теперь о премии, которой никогда не получит. – Спасибо за письмо.

Она выключила диктофон в коридоре и быстро покинула комбинат. Как она предполагала, так все и получилось. Ей было непонятно лишь одно: почему Снегин до сих пор не на свободе? Размышляя об этом, она позвонила из таксофона Сергею Снегину и договорилась с ним о встрече.

В КБ она приехала в полдень. Ангел-переросток встретил ее со слабой улыбкой на лице: видно было, что он плохо спал и много курил.

– Скажите, Сергей, какой залог требуют за вашего отца? Это очень крупная сумма?

– Пятнадцать миллионов.

– А что говорят ваши адвокаты?

– Послушайте, да кто вы такая? Сознаюсь, я вел себя вчера по-идиотски, сделал все так, как вы попросили, а потом никак не мог взять в толк, почему я пошел на поводу у вас. Что происходит, наконец? Какое отношение имеете вы к моему отцу и к его аресту?

– Не могу сказать, что прямое, но уж косвенное, это точно. Понимаете, я ищу себе союзников. Ваш отец оказался втянутым во все это не случайно, его подставили. Наша с вами задача доказать, что некий Иванов Петр Васильевич замешан в крупных финансовых аферах и выслуживается перед органами таким вот сволочным способом – подставляет ни в чем не повинных людей. Но дело не только в Иванове. Скажите, вы нанимали адвокатов?

– Конечно. И не одного. Но постепенно все они отказались от защиты.

– Деньги вам вернули?

– Нет, что вы, они же работали, ходили по разным инстанциям…

– Да врут они все. Дайте мне список этих адвокатов, и я вытрясу из них деньги. Наверняка таким образом наберется необходимая для залога сумма, ведь так?

– Так. Но почему вы будете все это делать для меня?

– Мне нужно выйти на людей, которые все это затеяли. Понимаете, им был не угоден не только ваш отец, но и мой муж.

– А кто он?

– К сожалению, я не могу пока назвать его имя, но в свое время вы его узнаете. Нам необходимо объединиться и для начала вызволить из изолятора вашего отца. Я слышала, что у него больное сердце?

– Да, он вообще плох.

– У него не складывались отношения с Володарским?

– А у кого, интересно, с Володарским СКЛАДЫВАЮТСЯ, как вы говорите, отношения? Разве что у Вагнера. Об этом знают все.

– Так я и знала.

– А что это за история с «Берлин-Инвестом»?

Белла рассказала ему о своем походе на комбинат и дала послушать диктофонную запись.

– Дело сфабриковано, причем сляпано, очевидно, наспех, кое-как… Убрали человека, словно убили.

– Вы говорили об адвокатах… Неужели это реально?..

– Что? Забрать у них деньги? Да не то слово… Поверьте, я слишком хорошо знаю, сколько стоят их услуги, поэтому могу определить, какую сумму они отработали, а какую присвоили себе нахально. Напрягите свою память и составьте список фактических шагов ваших адвокатов, с их слов, разумеется, и чем скорее вы это сделаете, тем лучше…

– Да я могу хоть сейчас. Списочек-то будет короткий. Две встречи с отцом плюс…

– Вы напишите: и фамилии адвокатов, и все, что имеет отношение к их работе, а я подожду на улице… Здесь у вас душно…

– Это верно… Кондиционер сломался. Но как вас зовут хотя бы?

– Никак. Эльза.

– Но почему?

Она пожала плечами и выбралась из душного кабинета в прохладный холл, прогулялась по нему и вышла на улицу. Гул самолетов раздражал. «Действительно, как можно жить рядом с аэропортом?..»

Снегин вышел из своего КБ буквально через четверть часа:

– Вот, держите. Не верится, конечно, что получится, но у меня почти не осталось надежды… Эта махина способна раздавить кого угодно… А мой отец – он не борец. Вернее, я не так выразился, он как раз борец, он не хотел отдавать комбинат немцам, был против их инвестиций и разработал свой план выхода из кризиса, он заказал отличное оборудование, оставалось только наладить линию, а тут на тебе… Столько сил потрачено, столько людей было задействовано, к нему приезжали специалисты из Екатеринбурга и из Самары… Но этот Вагнер…

– Я вам позвоню, – сказала Белла, пряча листок в сумочку. – Будем надеяться на лучшее… До свидания.

Она остановила такси и, назвав адрес Пасечника, поехала туда. Но потом все-таки не выдержала и попросила свернуть на улицу Лермонтова, чтобы еще раз взглянуть на окна своей мертвой квартиры.

Она вышла из машины и, дождавшись, когда такси отъедет, отошла в сторону и посмотрела вверх. Все пять окон зияли чернотой. Мимо дома по улице шли беззаботные на вид люди, многие из них улыбались, и никому, конечно, и в голову не могло прийти, что там, над ними, застыла, замерла жизнь. Что выгорела не просто квартира, а часть внутреннего и внешнего мира молодой женщины.

«Зу-Зу, предлагаю сдвинуть четыре кровати, и тогда ты сможешь уместиться на них поперек… Ты до сих пор летаешь во сне или просто сочиняешь, чтобы меня повеселить?» – «Нет, я не сочиняю. Сегодня, например, я летала над каким-то замком… Думаю, это было в Англии… Мне сверху были видны аккуратные лужайки, аллеи и фонтаны… Было много зелени и цветов». – «Хочешь, я измерю тебя? Доставай свой словарик и вставай к косяку, мне не терпится узнать, на сколько сантиметров ты выросла за эту ночь, пока летала…»

«Макс, я никогда не забуду тебя».

* * *

– Мне так не хватало вас все это время, – призналась она за обедом Григорию Александровичу, который, как и обещал, приехал ровно в три часа. – Словно из меня вынули стержень… Когда я вышла из дома, мне показалось, что я стала такая легкая, невесомая, что меня может унести даже порывом ветра… Что это?

– Это нервы, Белла, во-первых. А во-вторых, жизнь твоя насыщена контрастами. Вспомни, ведь в интернате ты чувствовала себя намного сильнее, ты была самостоятельна и самодостаточна как никто. Верно?

– Да уж… В интернате как в джунглях, там не приходилось выбирать, стоило только расслабиться, как сразу же потеряла бы авторитет. Ведь мне доводилось там даже драться… Вы можете представить меня в подобной ситуации?

– Почему же нет? Жизнь поставила тебя в такие жесткие условия, что ты была просто вынуждена защищаться… Ведь ты защищалась?

– Разумеется.

– А потом ты вдруг оказалась в совершенно другом мире, где тебя холили и лелеяли, где тебя оберегали, словно редкий и хрупкий цветок. Как ты сумела одолеть эту грань?

– С восторгом, граничащим со стрессом, но стрессом, приятным до невозможности… Помню, в первые дни после переезда к Максу я никак не могла наесться. Он кормил меня всем, что только я ни пожелаю. Знаете, мы с ним вели тогда просто-таки животную, биологическую жизнь: ели, спали, и все это не выходя из постели…

– Так вот, теперь ты снова оказалась на грани, согласна?

– Согласна. И это тоже стресс, но уже страшный… Страх смерти – что может быть хуже? И отчаяние, да такое, от которого невозможно никуда спрятаться…

– А что касается того, что ты сегодня утром почувствовала себя слабой и беззащитной в мое отсутствие… Просто ты успела привыкнуть к тому, что о тебе заботятся, и поэтому брешь, которая образовалась в твоей душе после смерти Макса, была практически сразу же заполнена мной… Я не думаю, что это звучит слишком самонадеянно, но, возможно, я ошибаюсь?

– И да, и нет. Брешь, как вы говорите, которая образовалась после ухода Макса, никогда не заполнится, разве что в плане заботы обо мне… Но согласитесь, мне надо привыкать к тому, что я осталась одна.

– Да, конечно, но я не очень-то верю, что ты сможешь к этому привыкнуть без моей помощи…

– Я понимаю, Григорий Александрович, на что вы мне постоянно намекаете… И знаю, что нравлюсь вам, но вы тоже должны понять, что я принимаю вашу помощь лишь потому, что вам самому этого хочется… Я не навязывалась вам, и вы не вправе требовать от меня… благодарности…

– Пройдет какое-то время, и ты забудешь об этих словах, – неожиданно для Беллы проронил Григорий Александрович и как-то особенно посмотрел ей в глаза. «Возможно, он прав. Я не настолько опытна, чтобы предугадать последующий ход событий… Кто знает, что ждет меня в ближайшем будущем?»

– Предлагаю оставить этот разговор, – сказала она, отодвигая от себя тарелку, – у меня к вам есть дело…

И она рассказала ему о визите к Сергею Снегину и показала листок с фамилиями адвокатов.

– Я знаю этих людей, а они знают меня, а потому предлагаю вам отправиться к ним и, представившись инспектором Министерства юстиции…

– Белла, этих адвокатов знаю и я. Бьюсь об заклад, что они не откажутся от денег, которые выудили у Снегина. С какой стати? Они подключат к делу заведующих своими консультациями и отчитаются за эти суммы как за гонорары.

– А вот и не отчитаются. В записке Снегина перечислены все их действия… Ни один из этих адвокатов не выступил на суде, поскольку суда-то еще НЕ БЫЛО… А гонорар, как мне объяснял Макс, зависит в первую очередь от работы адвоката НА СУДЕ. Кроме того, я могу помочь написать Снегину в коллегию адвокатов. Вы, наверно, знаете, как солидные адвокаты относятся к подобного рода вещам?.. Ради своего доброго имени они выложат все до рубля… К тому же они не идиоты, чтобы не понимать, что дело Снегина липовое…

– Белла, а тебе не кажется, что ты настолько увлеклась спасением Снегина, что начисто забыла, зачем мы вообще занимаемся этим делом? Ты подозреваешь Вагнера в убийстве Макса?

– Пока еще не знаю. Мы вообще мало что знаем.

– Но в делах, связанных с твоим мужем, тем не менее уже два трупа: дочь Исханова и Инга Сосновская.

– Вот именно, а мы сидим тут и прохлаждаемся… Скажите, у вас есть время, чтобы навестить Ямщикова, съездить за Лизой на свалку и попытаться встретиться с Исхановым?

– Да, я в твоем распоряжении.

– Отлично. Скажите спасибо Зине за запеканку. Она просто волшебница.

– Хорошо… Я вот все жду, что ты вспомнишь про Савельева.

– Да, конечно… Мы должны ему позвонить. Кому это лучше сделать: вам или мне?

Глава 11

Они встретились с Савельевым на той же скамейке в городском парке, что и в первый раз. И снова были солнце, лодочная стоянка, гуляющий беззаботный люд, голуби, визг детей и ощущение праздника жизни.

– Сосновская была застрелена выстрелом в упор… Смерть наступила мгновенно… И хотя она не была удушена, как Рая Исханова, мне все же кажется, что оба эти убийства связаны между собой… Тем более что и Рая и Сосновская являлись – хотя и косвенно – клиентами Лермана.

– Ничего подобного! Рая Исханова никогда не была клиенткой Макса…

– Успокойся, Белла, не кипятись, я все прекрасно понимаю. Но откуда ты знаешь, по какой причине Родион Исханов, ее отец, обращался к твоему мужу? Ты же не слышала, о чем они говорили?

– Нет, не слышала…

– Пока что у обеих этих женщин только одно общее – Максим Лерман.

– Как-то странно вы излагаете свои мысли, – хмыкнула Белла и поежилась, словно ей стало холодно. – Как это Макс может быть у них общим? Ну да ладно, не буду больше к вам приставать со своими филологическими заморочками, мысль ваша мне ясна. Что дальше?

– Дальше? А дальше вот что. Я пытался разузнать в прокуратуре о Снегине… Все словно воды в рот набрали… Я так ничего и не понял. Суда еще не было, это ясно, но один человек мне назвал Иванова Петра Васильевича и как-то странно посмотрел на меня… Вот я и подумал, что прежде, чем работать над делом Снегина, надо бы ознакомиться с делом Иванова… И я поработал…

– Отлично! – воскликнула Белла. – Ну и что же такого интересного вы наработали?

– А то, что этот самый Петр Васильевич по самые уши увяз… угадайте, в чем?

– Понятное дело в чем, – усмехнулся Григорий Александрович, – но это мы и без тебя знали…

– А вот и нет! Иванов увяз в… сливочном масле! Взял на реализацию на жиркомбинате масла на восемьдесят миллионов рублей, затем приблизительно на такую же сумму взял масла на Звонаревском молочном комбинате и по мере поступления денег развернулся вовсю: купил себе машину, телевизор… Я не понимаю таких людей, на что они рассчитывают?

– Вы – и не знаете? – Белла вздохнула и посмотрела на Савельева как на несмышленыша: вот она-то точно не понимала таких дилетантов, как Савельев. – Да вы копните его, я больше чем уверена, что у этого Иванова либо любовница, либо жена, либо кто-нибудь из родственников работает в администрации губернатора… Вам когда-нибудь приходилось слышать такое слово: коррупция?

– Белла, я поражаюсь тебе… Если честно, то я оставил эту информацию, так сказать, на десерт. Действительно, ты права, но только в администрации работают не жена или любовница, а сам Иванов… Такие дела. Причем он заведует отделом, занимающимся поддержкой малого предпринимательства.

– Тогда мне и вовсе все понятно. Иванов в администрации – свой человек. Он вроде бы находится в тени, а на самом деле держит в руках достаточное количество людей, при помощи которых и проворачивает свои делишки… Ну что ему стоит, скажем, выпросить для того же директора жиркомбината кредит? А тот ему – масло на реализацию… Но ведь служащим администрации запрещается заниматься бизнесом…

– Все правильно, – поддержал ее Савельев, – Иванов масло брал ДО ТОГО, как устроился в администрацию… В том-то все и дело.

– А чем же ему так насолил Снегин?

– Думаю, что с помощью Снегина кто-то в администрации узнал о том, что Иванов уже был дважды судим за мошенничество… Если предположить, что один из директоров, которые дали ему масло на реализацию, подал на него в суд, после чего Иванова решили привлечь к уголовной ответственности, то вот тут-то он и предложил себя в качестве провокатора. Такие вещи, к сожалению, у нас случаются… особенно если вспомнить недавнюю кампанию по борьбе с коррупцией…

– Так я и знала… – И Белла изложила Савельеву свой план по возвращению Снегину-младшему адвокатских гонораров.

– Да, пожалуй, только таким образом можно вытрясти из них эти миллионы, – согласился Савельев. – Они не станут пачкать свое имя ради семи-восьми миллионов, когда один только Джегнарадзе на прошлой неделе в арбитражном суде заработал порядка сорока «лимонов», выиграв дело электромеханического завода…

– Я слышал об этом, – заметил Григорий Александрович, – и еще подумал тогда, что если и я влипну в подобную историю, то тоже обращусь к Джегнарадзе, а вы мне тут такие вещи про него рассказываете…

– Мотай на ус, – сказал Савельев. – Интересно мне с вами, ребята, но только, ей-Богу, ума не приложу, за что и кто мог взорвать Лермана… Не верю я в ваш список… Ну взять хотя бы ту же Сосновскую. Согласен, за ней кто-то стоял, но зачем же убивать адвоката?

– Макс мог что-то узнать об этом человеке… Я имею в виду ее покровителя или ПОКРОВИТЕЛЕЙ.

– Возможно. Ну а что Снегин? Подумаешь: сливочное масло, подложенные деньги… Ничего особенного. Не те масштабы. Это мое мнение, во всяком случае…

– А Исханов? – спросила Белла. – Ведь кто-то убил его дочь, причем незадолго до того, как взорвали и Макса… Вы думаете, это тоже не ТЕ масштабы?

– А вот здесь стоит подумать, ну и, конечно, потрясти Ямщикова…

– Вы о нем еще не наводили справки?

– Деточка, давно мы с тобой не виделись? Несколько часов? Вот именно. У меня, помимо ваших дел, еще знаете сколько?!

– Можно себе представить. Но вы не станете возражать, если мы сами навестим Ямщикова? Мне вообще непонятно, как это он до сих пор на свободе…

– А вот я сейчас и узнаю… Хотя, если честно, – вдруг признался Савельев, – то я про Ямщикова как-то забыл… Закружился с другими делами. Подождите минутку, я сейчас позвоню… – Он встал и пошел в сторону таксофона, находящегося в двух шагах от скамейки, на которой сидели Белла и Григорий.

– Веселенькая у вас работа, – вздохнула Белла ему вслед и тоже поднялась со своего места. – А кому вы собираетесь звонить?

– Да Льву Данилычу, спрошу у него, взяли они Ямщикова или нет, а то зря поедете…

Из короткого разговора Савельева с Львом Данилычем, следователем прокуратуры, занимающимся как раз делом Исханова, Белла, подслушавшая весь разговор, поняла, что Ямщиков пропал. Дома его нет, на работе – тоже.

Они вернулись на скамейку к Пасечнику.

– Скрывается или уже мертвый, – предположила Белла и чуть не заплакала от досады. – Вот черт, а ведь он мог бы рассказать так много!

– С чего ты взяла? – вмешался Григорий Александрович. – И чего это у тебя глаза на мокром месте? Прекрати… Найдется твой Ямщиков…

– А я чувствую, что он уже мертвый.

– Когда почувствуешь, что мертвый я, скажи мне об этом, хорошо?

– Между прочим, я не шучу. Все это очень серьезно… И хватит обращаться со мной, как с маленькой девочкой… Кто у нас следующий в списке?

– Парсамян, – ответил Савельев. – Но им я тоже пока не занимался.

Белла отвернулась от него, тем самым выражая высшую форму презрения: спрашивается, зачем он тогда вообще пришел на встречу?

– Но адрес девицы хотя бы узнали?

– Ой, сейчас посмотрю… – И Савельев, похлопав себя по карманам, извлек маленький, но толстый замызганный блокнот, полистал его, послюнявив палец, и, наконец, причмокнул губами: – Вот! Нашел! Записывай… Луговая, 8, квартира 1, Цветкова Ирина Александровна.

– Да, правильно, ее так и звали – Ира… Спасибо. Вы извините меня, что таким дурацким образом выражаю свои эмоции, но меня можно понять: это у вас десятки разных дел, а у меня ведь – одно-единственное…

– Не скажи, Изабелла… Ты копаешь сейчас под кучу народа…

– Если бы еще знать, не напрасно ли это все… Хотя, признаюсь, мне просто не терпится помочь освобождению Снегина… Честное слово… У него такой чудесный сын… Я была бы просто счастлива, если бы и у меня был такой…

– Ты рассуждаешь, как женщина предпенсионного возраста. И что за голова у тебя, Белла!

Савельев ушел.

– А почему вы все время молчите? – спросила Белла Григория Александровича уже в машине. Они ехали на квартиру Ямщикова. – Это принципиально или вам просто нечего сказать?

– Пожалуй, второе.

– Улица Буровая, это далеко?

Поднимаясь на пятый этаж пятиэтажного панельного дома, находящегося в одном из самых тихих и живописных районов города, Белла поймала себя на мысли, что готова к тому, что не сегодня-завтра увидит Ямщикова мертвым. И это чувство с каждым шагом становилось все отчетливее и отчетливее. Никогда еще ее интуиция не работала так явно: Белла, ни разу в жизни не видевшая этого человека, словно чувствовала где-то рядом запах смерти…

– Похоже, что никого нет дома, как и говорил ваш друг Савельев…

Они позвонили несколько раз, но не услышали ни единого звука за дверью.

– Может, попытаться открыть, как у Сосновской, – предложила она Григорию Александровичу, – а вдруг здесь не заперто?

Но дверь в квартиру Ямщикова была заперта.

– А что, если попытаться проникнуть в квартиру через балкон соседей?

– Белла, ты соображаешь, что говоришь?

– А вы соображаете, сколько раз на день вы произносите эту неприятную для меня фразу? – возмутилась Белла. – Я прекрасно соображаю… Раю Исханову убили – я в этом больше чем уверена – из-за этого Ямщикова, а вы тут лимонничаете.

– А ты, оказывается, знакома с творчеством Достоевского?

– Если честно, я его прочитала предостаточно, но одно могу сказать с уверенностью: Достоевский – дальтоник…

– Это в каком же смысле?

– У него так же, как в книгах Платонова, все черно-белое… Люди питаются Бог знает чем, женщины постоянно ждут богатых женихов, сидят и чахнут в петербургских сырых и холодных квартирах, страдают, ведут пространные беседы и упиваются своим временным безденежным состоянием… Многие сходят с ума, посещают публичные дома и дожидаются наследства или вовсе пропивают украденные деньги в кабаках и игорных домах… Как будто русским людям больше делать нечего, только обливаться слезами и напиваться водкой… Очень узкий подход к менталитету…

– Белла, остановись… Ты вся дрожишь, словно осиновый лист. – Григорий Александрович попытался ее обнять, но Белла отстранилась от него и, подойдя к соседней двери, позвонила. – Что ты собираешься делать?

– Спрошу соседей, когда они в последний раз видели Ямщикова дома, вот и все.

На звонок вышел заспанный, дегенеративного вида мужчина в синих спортивных трико и полосатом красно-черном свитере. На вопрос, когда он в последний раз видел Ямщикова, мужчина ответил, что сегодня утром, когда тот входил в свою квартиру.

Когда за соседом закрылась дверь, Белла принялась изо всех сил колотить в дверь Ямщикова.

– Он дома, я уверена, что он дома… Просто прячется, вот и все. Думаете, он не знает о смерти Раи Исхановой? Все он знает… И я не верю, что милиция не в состоянии разыскать Ямщикова… ОНИ ЕГО ПРОСТО НЕ ИЩУТ. Так, у вас в машине есть топорик или что-нибудь еще? Необходимо срочно позвонить Савельеву и посоветоваться с ним… Мы передадим ему то, что сказал нам сосед, и, уверена, он приедет сюда с ордером на обыск или с чем-нибудь в этом роде…

– Белла, что с тобой происходит? Ну что с того, что мы найдем Ямщикова, что дальше-то?

– А то, что он скажет нам, КТО похитил дочку Исханова и почему… Уверена, он все знает…

Услышав на лестнице шаги, Белла замолчала. Тяжело дыша, она спряталась за Григория Александровича, чтобы прийти немного в себя и собраться с мыслями. Она понимала, что ведет себя несколько нервозно, но ничего поделать с собой не могла.

И вдруг Григорий Александрович упал. Белла закричала, но сухой щелчок заставил ее присесть, а потом и лечь… Затем раздалось еще несколько почти бесшумных выстрелов, от звука которых Белла почувствовала, как покрывается холодным потом. Ее затрясло. Она лежала на спине с закрытыми глазами и боялась пошевелиться. Она слышала шум удаляющихся шагов и воспринимала все, что сейчас происходило с ней, как нереальность.

Наконец она пошевелилась и поняла, что каким-то чудом осталась жива. И цела.

– Григорий Александрович, – Белла склонилась над ним и заглянула в его лицо. Он, казалось, спал. – Очнитесь… Что с вами?

Она встала, обошла его с другой стороны и увидела расплывающееся пятно крови на его плече…

* * *

– Савельев? Я говорю с Савельевым? – кричала она в трубку, находясь в квартире соседа-дегенерата и содрогаясь всем телом. – Николай, это вы? Боже, мне даже не верится… Мы сейчас на Буровой… Да-да, возле квартиры Ямщикова… Приезжайте скорее, на нас напали, стреляли… Пасечник ранен… Я жду… Все… – Она бросила трубку и прислонилась спиной к стене. В ушах шумело, а ноги казались ватными.

Савельев приехал спустя двадцать минут. Белла, которая не знала, как остановить кровотечение из плеча Пасечника, сидела возле него на полу и тихонько скулила.

– Он защищал меня… – рыдала она уже в машине, куда они погрузили не приходящего в сознание Григория Александровича. Лицо его стало бледным, а руки, как плети, свисали почти до самого пола фургона. – Но самое ужасное, что я не успела рассмотреть, КТО стрелял… Я сначала даже не поняла, что происходит… Послышался какой-то щелчок… А потом он начал оседать… Как вы думаете, это серьезное ранение?

Но Савельев вместо того, чтобы хоть как-то успокоить Беллу, вдруг грязно выругался и отвернулся к окну. Белла хотела ему ответить приблизительно в таком же тоне, благо, что она научилась ругаться в своем интернате еще и похлеще, но промолчала, понимая, что сейчас находится в полной зависимости от этого человека. Стоит ему только открыть кому-нибудь из своих людей ее имя, как все закончится. Ее лишат всего. Она не верила в справедливость, которая сама свалится с неба, и теперь, находясь возле Савельева, дрожала при мысли, что он как-то помешает ее перемещению в пространстве, что он будет диктовать ей свои условия, что вмешается в ее жизнь… Но только не так, как вмешался Пасечник, а ворвется, все круша и ломая на своем пути, и будет по-мужицки, без разбора и основываясь только на скудных фактах, которыми располагают прокуратура и милиция, искать убийцу Макса. И не найдет. И тогда Белла будет выставлена на посмешище… Над ней будут смеяться все: Вера Фишер, Лора Парсамян и все то окружение Макса, которое завидовало их счастью и при каждом удобном случае пыталось их рассорить… Они не поймут ее желания затаиться и считаться мертвой. А если и поймут, то все равно сделают вид, что не понимают.

* * *

После двух часов, проведенных ею в больнице, куда они с Савельевым довезли Григория Александровича, который так и не пришел в сознание, Белла вернулась на квартиру Пасечника, заперлась, задернула все шторы и закрыла все жалюзи, затем выпила чашку горячего чая и, свернувшись клубочком на диване под пледом, заснула. Сон пришел к ней лишь после того, как Белла полностью осознала, что Григорию Александровичу уже не грозит опасность, что из его плеча извлекли пулю и что он теперь пойдет на поправку. Во всяком случае, в этом убедил ее Савельев, который лично разговаривал с хирургом, прооперировавшим Пасечника.

– Иди ДОМОЙ, проспись, – сказал он ей на прощанье, – тебе надо хорошенько отдохнуть, а утром я заеду к тебе.

Но она спала не больше часа. Телефонный звонок заставил ее подскочить. Сердце колотилось в груди от страха. Что на этот раз?

– Это ты, маленькая дрянь? – услышала она все тот же женский голос, который изводил ее вот уже два дня и путал все мысли в голове. – Предлагаю тебе встретиться… Ты увидишь меня и все поймешь…

– Но что я должна понимать? Вы, наверное, хотите свести меня с ума?

– Ты и так уже сумасшедшая, раз выдаешь себя за другого человека.

Белла бросила трубку и закрыла лицо руками. Кровь пульсировала в висках, колени дрожали…

Она вернулась на диван и, снова укрывшись пледом, попыталась осознать все, что произошло с ней в последнее время. Она не поленилась встать, достала из сумки блокнот, ручку и, включив лампу в изголовье, набросала все имеющиеся у нее реальные факты, с тем чтобы проанализировать их и вывести хоть какую-нибудь закономерность, которая позволила бы ей найти причину направленной теперь уже против нее травли. Кто-то, кто хорошо знал ее, хотел и ее смерти. Как хотел в свое время смерти Макса. И этот КТО-ТО знает, что она не погибла в тот вечер у «Европы». Этот КТО-ТО – и есть убийца.

Она записала: «1. Смерть Макса. 2. Поджог квартиры и дачи. 3. Знакомство с Пасечником. 4. Знакомство с Савельевым. 5. Убийство Раи Исхановой. 6. Убийство Инги Сосновской. 7. Желание мстить Лены Овсянниковой. 8. Покровитель Сосновской – Оса (он или она – неизвестно). 9. Липовое дело Снегина-старшего. 10. Любовник Иры Цветковой – реальное лицо, бывший уголовник; мнимое изнасилование; невиновность Гарика Парсамяна. 11. Ямщиков??? 12. Покушение на Пасечника (или на меня?). 13. Звонки Изабеллы Изабелле – синий «Опель» под окном?..»

Слишком много информации, всего слишком…

Но разволновалась она не столько из-за звонка «Беллы», сколько из-за смутного чувства, связанного с появлением в ее жизни человека со странной фамилией Пасечник. Теперь, когда его не было рядом, когда его квартира была погружена в тревожный полумрак и выглядела без хозяина пустой и безжизненной, Белле показалось, что она знает Григория Александровича с детства.

В квартире было тихо, но в этой тишине она услышала гул голосов, без которого был немыслим мир интерната, мир ее детства, наполненный неистребимой жаждой жизни и одновременно страхом перед этой самой жизнью. Она изо всех сил старалась быть сильной, она научилась давать отпор своим сверстникам и даже учителям и воспитателям, но всегда знала, что эта ее показная, напускная грубость далека от ее подлинной сущности. Что настоящая Изабелла – существо в высшей степени слабое, хрупкое и беззащитное. И это, очевидно, понял Макс, когда среди всех девушек, которых встречал за свою жизнь, выбрал ее. Сироту. Длинноногую девчонку с зелеными глазами, напоминавшими недозрелый миндаль. Он подарил ей покой и уверенность в себе. Он научил ее не бояться жизни, открыл для нее мир красивых и добротных вещей, запахов, ощущений…

Но с Максом было все понятно – он любил ее. А вот что надо от нее Пасечнику? Зачем он побежал за ней? А зачем она сказала ему про косточку в вишневом пироге? Она повернулась в его сторону и сказала ему о косточке так, словно обращалась к человеку, которого знала давно. Да, теперь она вспомнила, что именно чувство причастности к этому человеку и толкнуло ее на подобную выходку… Сколько раз, находясь в аналогичных ситуациях, она молчала, не заговаривала с незнакомыми ей людьми, не желая вмешиваться в ход событий. Этому ее, между прочим, учил Макс. И она соглашалась с его позицией, понимая, что зачастую люди воспринимают желание ближнего помочь за желание досадить или посмеяться над тобой… Но с Григорием Александровичем все было иначе. Она его откуда-то знала, но вот откуда, никак не могла вспомнить. Он бизнесмен, у которого были дела в Томилинском интернате. Финансовые дела. Кажется, он упомянул спектакль по пьесе Ибсена «Кукольный дом», в котором Белла играла Нору. Это был необычный спектакль, слишком взрослый, но тема денег – основная тема пьесы – должна была каким-то образом заставить воспитанников интерната призадуматься над своим будущим. Из областного центра были привезены роскошные театральные костюмы, которые дали возможность старшеклассникам почувствовать себя совершенно другими людьми… Это было необъяснимое чувство… Белла играла роль молоденькой женщины, наделенной практически всеми добродетелями и к тому же являвшейся матерью крохотных детишек, которая залезла в долги, чтобы только спасти мужа, в свою очередь, не оценившего этого… Нора, эта милая и сентиментальная на первый взгляд женщина, оказалась на деле сильной и независимой личностью. Она бросила мужа, не простив ему его нравственной близорукости… Белла всей душой, всем сердцем переживала за Нору. В ее длинных нарядах Белла чувствовала себя Норой… Перевоплощалась…

…Она тряхнула головой и поняла, что все равно не уснет. Сейчас, когда она находилась в квартире одна, ей ничего не стоило узнать Пасечника поближе. В каждом доме существует место, где хозяева хранят все свои документы и фотографии… И Белла решила воспользоваться случаем найти эти бумаги и попытаться выяснить, какое отношение имел Пасечник к интернату и действительно ли он мог впервые увидеть ее там. Если окажется, что он солгал, значит, он замешан в убийстве Макса, а следовательно, на очереди Белла…

Она вошла в кабинет, где стоял кожаный диван, письменный стол с компьютером и принтером, факс и прочая оргтехника, и выдвинула ящик письменного стола. Там она обнаружила аккуратно сложенные папки, толстые журналы, блокноты…

Она принялась по очереди доставать их из ящика и рассматривать при свете яркой настольной лампы. В основном это были договора, заключенные между фирмой «Рубин», генеральным директором которой и являлся Пасечник, и другими организациями на поставку, сборку и ремонт компьютерной техники. Белла нашла также несколько документов, указывающих на сотрудничество фирмы «Рубин» с городской телефонной станцией (ГТС), в частности, это были бумаги, подтверждающие права Пасечника на определенное количество акций ГТС. Белла провела за письменным столом больше двух часов. Глаза ее уже слипались, спина ныла и просила отдыха, но главную папку она обнаружила в самом нижнем ящике стола. И если кому-нибудь другому эта папка не сказала бы ничего, кроме того, что Пасечник занимался благотворительной деятельностью, то Белла, обнаружив среди счетов и бухгалтерских документов, связанных с перечислением денег на счета детских домов и интернатов, несколько квитанций, имеющих отношение к Томилинскому интернату, до того расчувствовалась, что по щекам ее покатились слезы облегчения и радости. Она поняла, что Григорий Александрович не солгал ей, а это для нее, в ее нынешней ситуации, было главным. Белла только теперь по-настоящему поверила в то, что их встреча в кафе была случайной и что в лице Пасечника она нашла настоящего друга.

Вернув все документы на место, она легла спать. И снился ей интернат, его светлые и просторные спальни с кроватями, заправленными одинаковыми желтыми покрывалами, и голубыми полупрозрачными занавесками на окнах… Видела она и длинные коридоры, по которым слонялись ее друзья и подружки, видела она и Валентину, лучшую свою подругу, сбежавшую из интерната за год до замужества Беллы…

Иногда Белле снились ее родители, которых она никогда не видела. В интернат она попала сразу же после детского дома, где провела практически все свое детство. Она знала, что мать оставила ее еще в родильном доме, и имя матери было ей неизвестно.

«Макс… Зачем ты ушел от меня?..» Белла проснулась вся в слезах. Было восемь утра.

Глава 12

22 июля

Умываясь в ванной, она услышала шаги в прихожей, замерла и чуть не подавилась вспенившейся зубной пастой. Белла выглянула в прихожую и, только увидев в проеме кухонной двери Зину, облегченно вздохнула. За всеми событиями вчерашнего дня она совершенно забыла о существовании этой женщины.

– Доброе утро. – Белла постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно бодрее.

Зина довольно резко повернула голову в ее сторону и тоже, казалось, испытала облегчение, когда увидела именно ее.

– Господи, это вы? Слава Богу, – проговорила она мягким низким голосом, – а я-то думала, что в доме никого нет… А где Гриша?

Зина была в махровом синем халате и голубом длинном фартуке. Короткие волосы аккуратными прядками закрывали уши. Круглые очки на носу делали ее похожей на английскую няню из старинных сказок.

– Вы, наверно, ничего не знаете, – начала Белла неуверенно, – у нас неприятности…

И она коротко изложила историю с покушением, не сказав ни слова о том, кто такой Ямщиков и вообще представив все происшедшее с ними как случайность…

Зина расстроилась, начала расспрашивать Беллу о том, в какой именно больнице находится Григорий Александрович, что ему можно принести, как он себя сейчас чувствует и нет ли какой-нибудь связи между этим покушением и делом Беллы?

– Что это за квартира, возле которой на вас напали? – Губы у Зины дрожали, а глаза покраснели от слез. – Вы знаете человека, к которому приходили?

– Этот визит носил чисто благотворительный характер, – вдруг произнесла Белла, и от собственной храбрости у нее перехватило дыхание. Она решила спровоцировать Зину любым способом, лишь бы узнать, какое отношение имеет Григорий Александрович к Томилинскому интернату. – Кажется, тот человек, к которому меня повел Григорий Александрович, работал бухгалтером в Томилинском интернате…

– Ну вот, опять эти интернаты… Говорила я ему, чтобы не светился… – Зина произнесла это с горечью, но тут же спохватилась, что сказала, очевидно, что-то лишнее, и вместо того, чтобы закончить фразу, лишь шумно выдохнула. – Благотворительность – это, конечно, похвально, – продолжала она уже более спокойным тоном, – но в интернатах все воруют, и бороться с этим небезопасно… Очевидно, он хотел проверить, попали ли деньги, которые он перечислил в этот интернат, по назначению… А то знаете, как это бывает… Я как-то посоветовала ему присылать в интернаты и детские дома не деньги, а конкретные товары: одеяла, одежду, продукты… Или, что еще лучше, открыть личные счета воспитанникам…

– А разве это возможно?

– Думаю, что да… Вы поедете к нему сегодня? – спросила Зина, проворными движениями укладывая в судок отбивные и заворачивая все это в фольгу. – Давайте договоримся, кто когда поедет, чтобы не совпасть… Если вы поедете сейчас, то я – ближе к вечеру. Мы и мешать друг другу не станем, да и ему будет повеселее…

– Тогда поезжайте к нему сейчас, а я ближе к вечеру… – Белла сказала это нарочно, видя, как не терпится Зине навестить больного. – И передайте ему, что у меня все в порядке… Хорошо?

– Хорошо, – обрадовалась Зина и принялась собирать сумку. – А вы кушайте, здесь и котлеты, и сыр, и ветчина… Сейчас я сварю вам кофе…

– Не надо, я все приготовлю сама, тем более что здесь и делать-то нечего…

После ухода Зины Белла позвонила Савельеву.

– У вас есть какие-нибудь новости? – спросила она, обрадовавшись тому, что застала Савельева на месте.

– Новости-то есть… Но это не телефонный разговор… Ты сейчас где, у Гриши?

– Где же еще…

– Хорошо, тогда я пришлю за тобой машину, и тебя привезут в морг…

– А не рановато ли? Я ведь пока что живая… – попробовала пошутить Белла, чувствуя, однако, как у нее от этих слов подкатывает теплый тошнотворный комок к горлу.

– Нет, в самый раз… Просто у меня здесь дела, а заодно встретимся с тобой и поговорим… У меня же времени мало, поэтому уж не обессудь… приезжай…

Через полчаса она уже ехала в «Волге» с неразговорчивым молодым водителем в сторону университета, во дворе которого и находился центральный морг и патологоанатомическая лаборатория.

Университет утопал в зелени кленов, лип и тополей. Между старинными зданиями корпусов были разбиты клумбы с флоксами и прочими незатейливыми и практически неухоженными цветами.

Савельев встретил Беллу прямо у входа в морг. Белый особняк с облупившимися стенами и полуразрушенной лепниной, изображавшей когда-то растительный узор. Кое-где на стенах виднелись проплешины темного грибка – естественная реакция на хроническую сырость корпуса.

– Привет. – Он похлопал ее по плечу. – Как спала?

Сам Савельев, в джинсовом костюме, с сигаретой в зубах, выглядел отдохнувшим и выспавшимся.

– Спасибо, неважно… Мне кажется, что я еще не скоро смогу выспаться как следует… – призналась Белла. Для похода в морг она выбрала темные брюки и черную трикотажную кофточку. Ей всегда казалось, что в морге все вымазано в крови, а потому предпочла черный цвет. Она даже не надушилась, подумав о том, какое, должно быть, немыслимое сочетание запахов даст аромат духов, растворенный в трупных испарениях…

– Не переживай, все будет хорошо… Заходи и ничего не бойся. Ты должна знать, что ты здесь не одна, что в любую минуту я смогу вытащить тебя отсюда и привести в чувство…

– Хорошенькое начало… – Беллу охватила внутренняя дрожь.

Миновав мрачный полутемный коридор, выложенный оранжевыми, ядовитого оттенка, плитками, они вошли в более светлое помещение с письменным столом и, как ни странно, вешалкой для одежды. Белла, представив себе, что трупы, перед тем как лечь на стол под нож патологоанатома, сначала раздеваются, ужаснулась нелепости своих болезненных фантазий и попыталась взять себя в руки.

– Знакомься, это Олег Виноградов, – представил Савельев Белле высокого, худого и рыжего парня в некогда белом, а теперь грязно-буром халате, поверх которого лоснился длинный клеенчатый фартук неопределенного цвета. – Наш эксперт… Я понимаю, конечно, что это зрелище не для слабонервных, а потому прошу тебя, насколько это возможно, абстрагироваться от происходящего… Пойдем, я покажу тебе Раю Исханову…

Олег провел их в большой, залитый мертвенным серовато-голубоватым светом неоновых ламп зал, где на столах из нержавейки лежали трупы, и оставил их одних.

Белла смотрела на распростертое перед ней тело Раи Исхановой с отслоившейся кожей серого цвета и одутловатым страшным лицом утопленницы и пыталась представить себе эту девушку такой, какой она была перед смертью. Черные длинные волосы, наверняка темные глаза, красивый овал лица… Кому понадобилось убивать ее? За что?

– А что с Исхановым? Разве он еще не похоронил дочку?

– Нет, – каким-то странным голосом ответил Савельев и прокашлялся, – он не похоронил ее, потому что не смог… Видишь ли, Белла, его убили…

Голос Савельева отозвался эхом где-то наверху, под самым потолком. Белла вздрогнула.

– Нет, этого не может быть, – прошептала она. – Когда?

– Вчера вечером.

– Его застрелили?

– Нет, его удушили так же, как его дочь. Мы даже сравнили фотографии следов пальцев на горле – они практически совпадают.

– Может, я ничего и не понимаю, но у каждого человека по ПЯТЬ пальцев, а не по шесть или семь, следовательно, следы удушения на шее у всех удушенных – даже разными людьми – могут быть приблизительно одинаковыми… Как же можно предполагать, что их душил один и тот же человек?

– В какой-то степени можно.

– А где его удушили?

– На улице, когда он возвращался с кладбища, где договаривался с могильщиками… недалеко от дома, напали и удушили… Следы борьбы почти отсутствуют… Эффект неожиданности, надо полагать, сыграл здесь не последнюю роль… А если еще учесть и его психологическое состояние… – Савельев вздохнул. Для следователя прокуратуры он был чрезвычайно эмоциональным.

– Значит, он что-то знал… Знал и молчал. И к Максу, наверно, приходил для того, чтобы рассказать что-то такое, чего нельзя было говорить… Потому он и погиб… Неужели мы так никогда ничего и не узнаем? – Белла отвернулась от трупа Исхановой, и в эту минуту в зал вошел Олег Виноградов, толкая перед собой узкий металлический столик на колесах, на котором лежал труп мужчины. Высокий, полноватый и отвратительный в своей наготе и трупной окоченелости.

– Это Родион Исханов собственной персоной, – жестким тоном произнес Савельев, и Белла испуганно взглянула на него. Она не понимала, к чему это представление. Но Олег ушел и вскоре вернулся с другим столиком, на котором лежало тело Инги Сосновской. Оба трупа были уже вскрыты, длинный продольный разрез, коричневый от запекшейся крови, был грубо схвачен нитками.

– Что это? Зачем вы мне все это показываете?

Но Савельев, взяв ее за руку, подвел к окну, возле которого стоял еще один стол, а то, что на нем лежало, было прикрыто зеленой клеенкой. Он сорвал клеенку, и Белла увидела труп еще одного мужчины. Смерть пока не успела оставить на его лице и теле свою отвратительную печать. Он казался спящим.

– А это кто такой?

– Ямщиков. Прошу любить и жаловать… Убит выстрелом в затылок.

– Ямщиков?

– Именно. Андрей Ямщиков. Мы нашли его на том же самом месте, где ранили Пасечника. Очевидно, убийца принял Гришу за Ямщикова, выстрелил и сбежал, а потом, выследив самого Ямщикова, пристрелил его на пороге собственной квартиры… Спустя два часа после того, как там были вы…

– Я чувствовала, я знала, что его убьют… Но зачем вы мне показываете их?

– Затем, чтобы ты поняла, насколько все это опасно… Я советую тебе немедленно уехать из города. Убьют и тебя, и моего друга Пасечника… Ни за что. Просто накажут за чрезмерное любопытство. У НИХ есть какая-то тайна, и они сделают все возможное и невозможное, чтобы о ней никто не узнал. Полетели головы… Ты же не маленькая и должна понимать, что все это неспроста. И твой Макс, и Исханов, и Ямщиков – все они связаны… вернее, БЫЛИ связаны этой тайной. И они унесли ее в могилу.

– Скажите, вот вы сейчас упомянули только троих: Макса, Исханова и Ямщикова, а как же Сосновская?

– А вот насчет Сосновской я вообще затрудняюсь что-либо сказать… Понимаешь, какая штука… Пуля, которую извлекли из ее головы, точно соответствует нескольким пулям, найденным на земле неподалеку от того места, где взорвалась ваша машина, Белла.

– Возле «Европы»? Вы хотите сказать, что в Макса стреляли?

– В него-то как раз и не стреляли, поскольку пули были найдены неподалеку от машины, но НЕ В МАШИНЕ… Мы тщательнейшим образом изучили останки и Макса, и той девушки, которую черт угораздил проходить в это время мимо машины…

– Подождите… Так много всего, дайте хоть дух перевести… Я снова вспомнила об украшениях, обнаруженных, по вашим словам, на той девушке, которую приняли за меня… Можно мне взглянуть на них?

– Сделать это будет крайне трудно, но я постараюсь принести их тебе…

– Вы сказали в прошлый раз, что эти украшения опознали Лора Парсамян и Вера Фишер… Мне хотелось бы узнать, как можно было вообще просить их опознать мои вещи, если они всего лишь мои приятельницы и имеют самое туманное представление о том, как я живу и что у меня есть… Согласна, мы дружили, так сказать, семьями, ходили друг к другу в гости, но ни Лора, ни Вера, да вообще никто, кроме Макса, не мог бы узнать среди других золотых украшений именно МОИ. Если бы речь шла об изделиях, изготовленных на заказ или хотя бы отличавшихся какими-нибудь характерными, индивидуальными деталями, как вот запонки Макса, к примеру, тогда было бы понятно, почему вы расспрашивали этих дам… Да, действительно, оригинальную вещь они бы запомнили, но на мне был гладкий браслет из дутого золота, три цепочки и обручальное кольцо – да такой набор есть почти у каждой женщины нашего города… На моих цепочках не было даже подвесок, ни кулончика, ни крестика, ничего…

– А сумочка?

– Сумочку я купила в торговом центре на набережной… Да, она дорогая, безусловно, но такие есть у многих, у той же Веры Фишер, к примеру…

– Мне понятны твои вопросы, и я постараюсь ответить тебе на них в ближайшее время, но теперь и ты ответь мне на один вопрос… Белла, вы с Максом были состоятельными людьми, и я так думаю, что ты не будешь со мной спорить в этом плане…

– Не буду.

– Тогда объясни мне, почему ты пришла на день рождения Веры Фишер в таких скромных украшениях? Обручальное кольцо, три цепочки и дутого золота браслет… Почему не в бриллиантах?

Белла опустила голову. Она услышала голос Макса, который говорил ей незадолго до дня рождения Веры:

– Зу-Зу, не дразни гусей, не надевай «бабочку», Вера не переживет такого удара…

«Бабочкой» Макс называл колье, которое он привез ей из Москвы и которое было куплено у одного из самых известнейших ювелиров – Германа Леви. Это было роскошное колье из чистого золота, выполненное в форме бабочки и украшенное бриллиантами в сочетании с изумрудами. Усики бабочки были свиты из тончайших платиновых волосков и увенчивались двумя довольно крупными бриллиантами.

– Куда же я надену эту роскошь? – спрашивала Зу-Зу у Макса, кружась перед зеркалом в ночной рубашке с огромным вырезом, открывавшим почти всю грудь и плечи, и любуясь сверкающим на шее колье. – Разве что на какой-нибудь прием, но их у нас не так уж и много… Скажи лучше, что ты просто выгодно вложил деньги…

– Это колье теперь твое… – Макс подхватил ее и прижал к себе. – Скажи, птичка, рыбка, перышко, ты счастлива?

Она ответила ему тогда поцелуем.

Зу-Зу послушалась Макса и на день рождения Веры Фишер пошла, одетая весьма скромно.

– Скажи, ты боишься Марка? – спрашивала его Зу-Зу, собираясь на этот проклятый день рождения Веры и примеряя одно платье за другим. – Или действительно тебе не хочется расстраивать Веру, потому что у нее сегодня день рождения?

– Я никого не боюсь, и ты это прекрасно знаешь, дело в том, что «Европа» – не совсем подходящее место для подобных украшений. Это только ресторан, к тому же он плохо охраняется. Представь, ты уходишь в туалет, и там с тебя срывают это колье… Ты должна быть осторожна, я давно тебе это твержу, а ты ведешь себя, как маленькая девочка…

– Но ведь мне так хочется надеть его…

– А ты думаешь, что я не понимаю? – Макс щелкнул по ее вздернутому кверху носу и снова поцеловал в губы. – Я понимаю, а потому обещаю тебе, что очень скоро мы окажемся с тобой в более подходящей компании и в более подходящем месте… И никакой Веры Фишер там не будет, как не будет ни Марка, никого…

* * *

– Он так и сказал: «никого»? – переспросил ее Савельев, который внимательно слушал ее рассказ о колье. – А вы случайно не собирались куда-нибудь уезжать? За границу, например?

– Весной собирались… Макс говорил, что сейчас у него слишком много дел…

– Он давно был знаком с Верой?

– Кажется, да. Мне неприятно говорить об этом, но Вера была влюблена в моего мужа, и ей редко когда удавалось скрывать свои чувства. Она относится к тому типу женщин, которые живут страстями и видят в этом смысл своей жизни.

– Они в прошлом были любовниками?

– Мне бы не хотелось этому верить, но все могло быть! – выпалила Белла и покраснела, представив, как Вера обнимает Макса. Но покраснела не от стыда, а от самой настоящей злости, которая охватила ее при воспоминании о той ленте на похоронном венке, которую она увидела на кладбище. Она рассказала об этом Савельеву.

– «Максиму Лерману от Веры Фишер. Спи, милый, как на моем плече»? – Савельев записал все это в свой блокнот. – Очень интересная информация. Я, пожалуй, займусь ею. А как, кстати, продвигаются твои дела в отношении тех клиентов Лермана, которыми занимались вы с Гришей?..

– Я выяснила, что дело Снегина шито белыми нитками, что вся эта история со взяткой спровоцирована властями во главе с Вагнером… Купить акции комбината может каждый. И у меня есть доказательства этому, хотя, как мне кажется, они мне не понадобятся. Я чувствую, что Снегина скоро освободят. Если еще не освободили…

И она рассказала Савельеву о своем походе на комбинат. Он вдруг рассмеялся. Его смех показался кощунственным в этом прохладном зале скорби.

– Значит, его убили выстрелом в затылок? – переключила Белла свое внимание на Ямщикова. – Пуля, которой он был убит, совпадает с пулей, извлеченной из головы Сосновской?

– Результаты экспертизы будут готовы только завтра. Но все может быть. Что у тебя еще новенького?

Про Лену Овсянникову с ее пожеланием убить Сосновскую Белла рассказывать не стала.

– Что еще? Боюсь, вы сочтете меня сумасшедшей, но мне уже несколько раз звонила какая-то особа с голосом, похожим на мой, и представлялась… Изабеллой Лерман…

– Кем-кем? – сначала не понял Савельев. Затем, взяв Беллу за руку, вывел из зала. Они сели на стулья в так называемой приемной, где Олег уже ждал их со свежезаваренным в большой кружке чаем. – Изабеллой? Тобой, в смысле?

– Ну да… Григорий Александрович говорит, что это кто-то давит мне на психику…

– Возможно. Но зачем она звонит? Что говорит?

– Она требует, чтобы я пошла в милицию и призналась в том, что Я убила Макса… Она говорит, что это ее он называл Зу-Зу… Знаете, это действительно действует на психику…

– Я понимаю тебя.

– Более того, совсем недавно она подъехала к дому Григория Александровича, позвонила мне и попросила посмотреть в окно… Я посмотрела и увидела СВОЮ МАШИНУ… синий «Опель». Мне подарил его Макс…

– Кстати, Белла, давно хотел тебя спросить, а что стало с твоим имуществом? С той же машиной, с украшениями и деньгами, которые вы хранили дома? У вас был, наверно, сейф?

– Да, был… Но я так думаю, что люди (а точнее, звери), которые подожгли квартиру, сначала вынесли из нее все ценное… Неужели они не понимали, ЧТО могло быть в квартире одного из самых богатых адвокатов города?

– И ты даже не попыталась выяснить это? – Савельев был потрясен. – Ну ты даешь, подруга… Ведь у тебя же ничего нет, абсолютно… Если бы ты хотя бы объявилась, как все нормальные люди, я бы помог тебе восстановить документы, ты смогла бы снять деньги со счета банка, а так… не знаю даже, как поступить…

– Деньги мне не помешали бы, – неуверенно проговорила Белла, вспоминая, как щедро расплачивался за нее Пасечник.

– Тебя считают погибшей, а поэтому все твои средства спустя шесть месяцев могут перейти государству… Ведь у тебя нет наследников?

– Нет… Разве что родители Макса…

– Они не являются твоими наследниками. Ты можешь написать доверенность на мое, предположим, имя, и я получу деньги, но для этого нужен нотариус… Такие доверенности составляются только в присутствии нотариуса…

– Но ведь вы могли бы обратиться к какому-нибудь знакомому нотариусу с этой просьбой? А потом мы бы его отблагодарили…

– Над этим стоит подумать. Безусловно, у меня есть знакомые нотариусы, но станут ли они рисковать своей репутацией?

– Но ведь вы-то знаете, что они ничем не будут рисковать, что я – это я…

– А вдруг ты – это не ты?

Белла побледнела. Такого она от Савельева не ожидала.

– Тогда мне с вами не о чем разговаривать, – проронила она сухо. – Считайте, что мы с вами и не встречались…

Она резко поднялась со стула и почти выбежала из морга. На улице, отдышавшись, она спряталась за огромным старым дубом и разрыдалась. «Я одна… Совсем одна…»

Она пробралась сквозь кусты боярышника на другую сторону аллеи, выбежала через высокие чугунные ворота на улицу, остановила такси и назвала адрес интерната. Проезжая мимо университетских ворот, она заметила Савельева среди деревьев и хотела уже остановиться, чтобы вернуться к нему, поскольку понимала, что без него она все равно не сможет сделать ни шагу, но промолчала, и машина повезла ее в сторону городского парка, возле которого и располагался интернат, где жила теперь Лена Овсянникова.

Глава 13

Лену Овсянникову она вновь нашла в столовой. Девочка помогала накрывать на столы. Она не сразу узнала Беллу; увидев стоящую в дверях девушку, Лена остановилась с хлебницей в руках и несколько секунд не сводила с нее глаз, а потом, облегченно вздохнув, поставила хлеб на стол и подошла к ней.

– Я вспомнила вас, – сказала Лена и даже улыбнулась. На ней были узкие синие джинсы и красная тонкая маечка. – Вы снова хотите меня о чем-то спросить?

И по тому тону, каким это было сказано, Белла поняла, что Лена еще ничего не знает о смерти Инги Сосновской.

– Да, мне надо с тобой поговорить… Это очень важно… Я не уверена, что известие, которое я принесла, окажется приятным для тебя, но все же… Ты готова сейчас поехать ко мне?

– К вам, но зачем? – В голосе Лены Белла почувствовала страх. Как знакомо теперь и ей это чувство! Ведь и она боялась абсолютно всего. Жила каждой минутой и радовалась, что ПОКА еще жива.

– Хорошо, мы можем поговорить на нейтральной территории. Ты не будешь против, если мы где-нибудь пообедаем? Отпросись, а я подожду тебя на крыльце, хорошо?

Спустя полчаса они сидели в ресторане «Москва», и Белла спрашивала Лену:

– Скажи, почему я, как ни приду, застаю тебя в столовой? Вас заставляют работать там?

– Если честно, – покраснела Лена, – то там всегда есть еда… Вы можете мне не поверить, но я постоянно хочу есть… Ем, ем, меня наши повара подкармливают, жалеют, а я все не толстею… Взвешиваюсь через день, но веса не прибавляется…

– Мне знакомо это ощущение, – попыталась успокоить ее Белла, – ты просто нервничаешь, как я сейчас… Я вот тоже в последние дни много ем, но, кажется, это не идет мне на пользу. Кроме того, должна тебе сказать, что я и сама интернатская.

– Вы? – Лена искренне удивилась, ей и в голову не могло прийти, что эта холеная, шикарная девушка тоже может быть «интернаткой».

– Да, я из Томилинского интерната. Сначала была в детдоме, а потом перевели в интернат. Поэтому я и не могу понять, как же могло случиться, что Сосновская удочерила тебя с такой легкостью… В хорошие-то семьи попасть трудно, я по себе знаю, вечно ко всему придираются, то квартира маленькая, то зарплата низкая, то со здоровьем потенциальных родителей не слава Богу… Да что я тебе все это рассказываю, сама знаешь…

– Понимаете, она пришла, от нее пахло духами, она была так хорошо одета и говорила такие слова, от которых у меня просто закружилась голова… Я так обрадовалась, что у меня наконец-то появится семья, что на многое просто не обращала внимания… Я была словно во сне…

Подошел официант и молча уставился на Беллу.

– Извини, – Белла взяла за руку Лену, понимая, насколько не вовремя появился здесь этот прыщавый парнишка с презрительной дежурной миной на лице. – Принесите нам, пожалуйста, уху из стерляди, салат из помидоров и шампиньоны с кроликом. А на десерт клубнику со сливками и апельсиновый сок.

– Выпить не желаете? – поинтересовался официант с бесстрастным лицом.

Белла подняла на него глаза и несколько мгновений пристально смотрела на него. И тот не выдержал, унесся, словно его подхватило ветром.

– Какой противный, – шепнула Лена, и Белла с удовлетворением отметила, что между ними начали постепенно устанавливаться более или менее теплые отношения. – Не давайте ему на чай…

– Хорошо, не дам. Лена, сейчас я скажу тебе что-то такое… Постарайся приготовиться и воспринять это спокойно…

– Ее выпустили? – ледяным тоном спросила Лена.

– Нет… Инги Сосновской больше не существует.

– Ты убила ее? – Глаза Лены заблестели. Она говорила теперь еле слышно, и видно было, как девочка волнуется. – Ты не бойся, я тебя никогда в жизни не выдам… Но ты молодец… Какая же ты молодец… Ты даже представить себе не можешь, какое большое дело ты сделала… Это была страшная женщина… Ты говорила, что она, возможно, причастна к смерти твоего мужа? Да запросто… Боже мой, сделай так, чтобы это был не сон… Ведь я все это время жила как в аду, я просыпалась ночами в холодном поту и кричала, звала на помощь воспитательницу… Я боялась ее, а теперь ее не стало… Я не верю… Я должна убедиться САМА, что ее нет…

Лена говорила быстро, раскраснелась, даже стала немножко заикаться от волнения.

– Ты не обманываешь меня? – вдруг, немного поостыв, спросила она.

– Нет, я видела ее только что в морге…

– Ты была в морге?

– Понимаешь, Лена, ее убила не я…

– Не ты? Но тогда кто же?

– Я не знаю, пока никто не знает… Ее нашли дома как раз по тому адресу, что ты мне дала…

– На Белоглинской?

– Да. Ее застрелили и засунули в холодильник…

– В холодильник? Помню-помню, здоровенный такой… Ничего себе…

Белла подумала, что Лене повезло: у нее оказалась такая крепкая психика – услышать про убийство и обрадоваться!

– Но я хотела поговорить с тобой не только о ее смерти… Я уже говорила, что у меня недавно убили мужа. Я не могу тебе пока назвать свое имя, но могу сказать лишь одно – Инга вполне могла приложить к этому руку. Но только в том случае, если располагала какой-то тайной… Как бы это выразиться, чтобы ты поняла… Просто существует в нашем городе нечто такое, о чем известно очень узкому кругу людей, и вот мой муж – я так, во всяком случае, предполагаю – узнал что-то, во что была замешана и Сосновская. Возможно, какие-то денежные махинации, наркотики, драгоценности… Словом, то, что стоит больших денег… Тем, кто убил моего мужа и Сосновскую, теперь, после их смерти, стало спокойнее жить… Ты понимаешь меня?

– Кажется, да… Но если я проведу тебя туда, то не уверена, что мы сможем оттуда выбраться…

– Не поняла… – Белла тряхнула головой. Она никак не ожидала, что Лена так живо отреагирует на ее слова. – Что ты имеешь в виду?

– Это находится в самом центре города, недалеко от Театральной площади… Этот дом… его знает каждый. Четырнадцатиэтажный, с ателье внизу. Знаете?

– Конечно.

– Так вот… Это никакое не ателье… Вернее, оно там, конечно, есть, но там всего две закройщицы. Там же существует второй этаж, занятый якобы квартирами или какими-то конторами, но на самом деле это не простые квартиры, они все соединены длинным коридором… Там очень красиво, полы устланы коврами, есть и что-то вроде маленького ресторана, сауна… Это место, куда она и привозила меня время от времени… Сначала они меня накормили, принесли столько разных фруктов, конфет, а потом я выпила что-то очень сладкое и тягучее и почувствовала, что стены вокруг меня закачались… Мне стало так хорошо, так хорошо… Я хотела подняться, но не смогла, тело не слушалось меня… А потом она помогла мне встать, и мы перешли в соседнюю комнату, где стояла кровать. Мне так хотелось спать, что я сразу же разделась и легла…

Они обе вздрогнули, когда перед ними вырос, словно из-под пола, официант с большим подносом в руках. Он ловко и быстро расставил тарелки и снова исчез.

– Ты поешь немного, потом расскажешь, что было дальше…

– У меня аппетит что-то пропал…

– Извини меня… Надо было сначала тебя накормить, а потом задавать дурацкие вопросы… Съешь хотя бы ложечку ухи.

Они просидели в ресторане больше двух часов. Лена рассказывала и плакала. Белла слушала ее с широко раскрытыми глазами, и ей казалось, что все, что она сейчас слышит, – плод воспаленного воображения испуганной девочки, которую однажды изнасиловали. Хотя, судя по ее рассказам, с ней творили такое, что не снилось ни одному здоровому и нормальному человеку. Мужчины, которые издевались над ней, были, по ее словам, старше сорока лет.

Перед тем как встать из-за стола, Белла достала из сумочки коробочку с успокоительными таблетками и предложила Лене одну из них.

– Не бойся, выпей, тебе сразу станет легче… Ты вон как разволновалась… Я бы с удовольствием пригласила тебя к себе переночевать, но это слишком опасно для тебя. Я отвезу тебя в интернат. Ты сохранила бумажку с номером моего телефона?

– Да… – Лена выглядела измученной. Веки ее покраснели, а лицо, наоборот, осунулось и побледнело. Обед не получился. Зато Белле удалось много чего узнать о Сосновской. Судя по всему, она поставляла в частный публичный дом малолеток.

– Ты так и не сказала мне, кто такой – или такая – ОСА?

– Один человек. Ему лет под сорок. Я видела его всего несколько раз. Он хозяин. И Сосновская, и все остальные работают на него.

– А почему его называют Осой?

– Этого я не знаю. – Лена взяла у Беллы таблетку. Рука ее дрожала. – Я верю тебе и поэтому приму сейчас эту таблетку. И еще – спасибо тебе… Я так рада, что ее больше нет, что ее больше нет…

Белла уже пожалела, что так сильно травмировала Лену своим визитом.

Они вышли на улицу.

– Ты извини меня, пожалуйста. – Белла обняла девочку и погладила ее по голове. – Поверь мне, минут через пятнадцать таблетка начнет действовать, и ты успокоишься, а еще возьми «берокку», растворишь в воде, и получится как лимонад… Хорошая штука, я вот уже два дня пью и чувствую себя много лучше…

Она довела Лену до дверей основного корпуса и дождалась, пока та не поднимется в спальню. И только после этого поехала на Луговую.

* * *

Ирина Цветкова была дома одна. Беллу поразила легкость, с которой девушка открыла ей дверь и впустила в квартиру.

Старая пятиэтажка с вонючим душным подъездом, кошки на лестнице, четыре двери на этаже. Крохотные квартирки. Она позвонила и, когда за дверью прозвучало хрестоматийное «кто там?», ответила, что является судебным исполнителем. Дверь тут же распахнулась, и она увидела перед собой цветущую рыхлую деваху в коротком ситцевом сарафане, босую и простоволосую. Длинные белые волосы закрывали пол-лица, но не могли скрыть полных красных щек и огромных голубых глаз.

– Ты и есть Ирина Цветкова? – спросила на всякий случай Белла, прежде чем начать разговор.

Девица кивнула.

– Я могу пройти?

Она снова кивнула. И все это время не переставая улыбалась.

– У меня что, на голове выросли цветы? – спросила Белла, не понимая смысла ее улыбки. – Отчего ты улыбаешься? Тебе весело?

Она опять кивнула.

Белла прошла в комнату, заваленную грязным барахлом и захламленную донельзя, села, предварительно освободив для себя кресло, достала с важным видом блокнот и сама, незаметно для Иры включив диктофон, спрятанный в приоткрытой сумочке, спросила первым делом:

– Ты в каком классе учишься?

Ира Цветкова пожала плечами. «Да она сумасшедшая…» У Беллы по коже пошел мороз.

– Скажи, тебя изнасиловал Гарик Парсамян или ты все это подстроила, чтобы только выманить у него деньги?

– У меня теперь много денег, – ответила Цветкова и начала пускать губами пузыри. Белла сидела в кресле и не могла пошевелиться от удивления. Если бы Цветкова была сумасшедшей, Макс непременно рассказал бы ей об этом. Неужели суд и все, что было связано с этой историей, сделали свое черное дело и лишили девушку рассудка? Но не играла же она безумие?

Белла встала, подошла к Цветковой и ударила ее наотмашь ладонью по щеке. Но та и не подумала обижаться или давать сдачи. Она ничего не понимала. Совершенно.

И вдруг Цветкова схватила Беллу за руку и потянула за собой.

В соседней маленькой, полутемной от темно-синих штор на окне комнате, в которой пахло чем-то неприятным, затхлым и кислым, стоял низкий карточный стол. На нем лежала большая спортивная сумка. Цветкова, подтянув Беллу к сумке, раскрыла ее, и Белла увидела деньги. Ворох денег.

– Что это? – спросила она.

– Он хотел их у меня взять, – округлив глаза и пугая Беллу своим видом, проговорила слезливо Цветкова и показала пальцем куда-то влево.

Белла заглянула через плечо Цветковой и увидела темное пятно на полу. Тогда она попросила Цветкову:

– Включи, пожалуйста, свет. – И та, как ни странно, сразу же включила настольную лампу.

Под узкой кроватью, прикрытой красным ватным одеялом без пододеяльника, лежал труп мужчины.

– Кто это? – спросила Белла, чувствуя, что близка к обмороку. Все поплыло перед ее глазами, а потом стало темно.

Она пришла в себя через несколько минут и поняла, что лежит на полу, почти рядом с мертвым мужчиной. Белла встала и, потирая ушибленную голову, повторила свой вопрос.

– Это он, – пожав плечами, ответила Цветкова.

– Это твои деньги?

– Это деньги.

– Я возьму их?

– Много денег…

Белла вышла из квартиры со спортивной сумкой через плечо. Она ничего не объясняла Цветковой, просто взяла сумку и, следя лишь за тем, чтобы эта сумасшедшая не ударила ее топором по голове (а именно так был убит мужчина. В прихожей Белла увидела большой окровавленный топор), спокойно вышла из квартиры. Она понимала, что скоро домой вернутся родители Цветковой. Они обнаружили бы деньги, которые наверняка принадлежали не так давно Гарику Парсамяну, и взяли бы их себе. Но они не имеют права на эти деньги. А Ире Цветковой и вовсе теперь не до них. Что касается убитого мужчины, это скорее всего тот самый уголовник, который и жил с их дочерью и, возможно, явился причиной того, что Ирина лишилась рассудка.

Белла прямо с улицы позвонила Савельеву.

– Это я, и мне необходимо встретиться с вами, – сказала она, – я должна извиниться… Ведь вы тоже не железный… Можете не считать меня Изабеллой, но все равно – давайте встретимся… У меня сегодня был тяжелый день…

– Да подожди ты… Не тараторь! – услышала она. – Ты куда делась-то? Мы тебя разыскиваем по всему городу. Гриша так вообще с ума сходит…

– Я как раз сейчас собиралась к нему…

– Она собиралась к нему… Да он давно уже дома и ждет тебя. Ты сейчас где?

– Не могу сказать. Давайте лучше встретимся побыстрей у Григория Александровича, и я расскажу вам много чего интересного, хорошо? Но только при условии, что вы не будете на меня кричать, я и так едва стою на ногах…

– Хорошо. Договорились. Главное, что ты жива и здорова. Все, до встречи.

* * *

Дверь ей открыла Зина. Увидев Беллу, она всплеснула руками и побежала в комнату с радостным возгласом: «Она вернулась!..»

Белла, оставив сумку в прихожей, прошла за Зиной в гостиную и, увидев лежащего на диване Григория Александровича, устало улыбнулась. Он тоже выглядел утомленным, но теперь, глядя на Беллу, просветленно улыбался:

– Белла, ты нас так напугала… Но я счастлив видеть тебя, ты даже представить себе не можешь как…

Зина молча удалилась.

– Почему вы здесь, а не в больнице?

– Решил, что тебя нельзя оставлять одну, вот и вернулся. Меня Зина привезла, договорилась, что завтра сюда приедет сестра и сделает перевязку. А ты-то где была? Мне звонил Савельев и наговорил такого… Ты что, сбежала от него?

– Потом расскажу, а сейчас просто нет сил… Я разговаривала с ним только что по телефону, он обещал подъехать сюда и выслушать меня. Вы не представляете себе, как много я узнала за этот день…

– Ты имеешь в виду поход в морг? Я уже отругал Савельева, объяснил ему, что ты и так на пределе, а тут еще он со своей шоковой терапией…

– Но его можно понять… Он хотел мне показать все эти трупы лишь для того, чтобы я испугалась и бросила расследование…

– Ну и чего он добился? Ты перестала искать убийцу своего Макса?

– Нет. Но я уже не такая, какая была до посещения морга. Мне действительно стало страшно. И я не знаю, как мне быть, как жить дальше… Ведь кто-то же звонит мне и мучает меня, а в вас стреляли… Это же не случайно… Им что-то надо от меня, скорее всего они не успокоятся, пока не убьют меня… Поэтому мне ничего другого не остается, как распутывать этот клубок… Но он весь в крови… Столько трупов… И сегодня еще один…

Но она не успела рассказать. Пришел Савельев.

За ужином, который приготовила Зина, после чего сразу же ушла, Белла рассказала Григорию Александровичу и Савельеву о своей встрече с Леной Овсянниковой и трупе, обнаруженном ею в квартире сошедшей с ума Ирины Цветковой.

– А почему же ты не сказала мне это сразу, когда позвонила? – возмутился Савельев. – Тебе что, трудно было?

– У вас телефоны прослушиваются, я уже ученая. Кроме того, поужинаете хотя бы… А труп, что с ним сделается?

– А если Цветкова спрячет его куда-нибудь или родители, вернувшись с работы, захотят от него избавиться и увезут от города, в посадки?

– Я же не профессионал… Вам, конечно, виднее… Хотите, позвоните своим людям и сообщите о трупе…

– Белла, ты разлагаешь мою дисциплину… – Савельев набросился на еду. – Но вы подумайте только: еще один труп. И все, обратите внимание, клиенты Лермана…

– Да это же наверняка тот самый уголовник, который надоумил Цветкову написать заявление на Гарика… Он не был клиентом Макса… – И вдруг она замерла, посмотрела на Савельева испуганным взглядом: – Послушайте, как же мне это раньше в голову не приходило: а что, если этот самый уголовник – БЫВШИЙ клиент Макса? Что, если он остался недоволен его работой и, как только вышел из тюрьмы, решил ему отомстить?

– Вполне может быть… Мы это проверим, – ответил Савельев с набитым ртом. Находясь за столом, он соображал довольно туго, поскольку все его органы чувств были обращены только на еду. – Ты мне вот что скажи, Изабелла, ты собираешься побывать в своей квартире или нет? По моим сведениям, это был необычный поджог. Человек, который взорвал вашу машину, точно таким же способом взорвал и квартиру с дачей. Мы сначала думали, что взрывы были произведены с помощью дистанционного управления, но потом выяснилось, что они произошли в результате точной установки времени на таймере взрывного устройства. Машину взорвали в 21.05, приблизительно в это же время вспыхнул пожар и в вашей квартире, соседи слышали звук, похожий на небольшой взрыв, и подумали еще, что взорвался телевизор… То есть мощность взрывчатки, установленной в квартире и, как потом выяснилось, на даче, была минимальной и должна была послужить началом пожара… Исходя из этого, у меня возникло несколько вопросов. Первый: как ты думаешь, Белла, почему убийца решил, что ты с Максом сядешь в машину или будешь находиться в ней именно в 21.05?

– Да уж, интересный вопрос, ничего не скажешь… Но я не знаю…

– Знаешь, ты все прекрасно знаешь… Ведь ты сама рассказывала о некоем Борисове, который должен был позвонить твоему мужу домой в половине десятого вечера, или я все это придумал?

– Да, ну конечно! Но ведь об этом никто не знал…

– Это ты так думаешь. Я уже прикинул кое-что. Смотрите, раз Борисов должен был позвонить Максу в половине десятого, а от ресторана до вашей квартиры езды максимум 20 минут, то вы должны были выйти из ресторана хотя бы в 20.50, то есть езда плюс-минус десять минут. В этом случае, начиная с 20.50 и кончая 21.10, вы должны были находиться в машине. Если предположить, что вы сядете в машину в 21 час – навряд ли это произошло бы позже, поскольку тогда Макс рисковал бы опоздать к звонку, – то все равно механизм взрывчатки сработал бы в нужный, я извиняюсь, момент… И вы бы в любом случае взлетели на воздух… Вот поэтому я и хотел бы узнать, может, действительно еще кто-нибудь из друзей Макса знал об этом звонке?

– Вы рассуждаете правильно, но мне ничего об этом не известно… Я даже не знаю, какие дела вообще могли быть у Макса с Борисовым. Я просто знаю, что они друзья, и все…

– Вот поэтому я и навел справки на Центральном телеграфе. Я поручил своим ребятам узнать, а был ли звонок, и оказалось, что в тот злополучный вечер в вашу квартиру НИКТО НЕ ЗВОНИЛ. Я понимаю, что вам, – он посмотрел на притихшего Григория Александровича с несколько виноватым выражением лица, – все это может показаться не таким уж важным, но моя работа как раз и заключается в анализе подобных мелочей…

– Борисов мог не позвонить по многим причинам…

– Правильно, но если бы ему хотелось просто пообщаться с твоим мужем, расспросить о здоровье и о погоде, он мог бы сделать это в любое время, согласись… Он мог бы позвонить ему как домой, так и на работу… Но Макс специально уходил из ресторана пораньше, чтобы поговорить с Борисовым… Возможно, что у того была припасена для Лермана какая-то важная информация…

Белла с трудом сдерживалась, стараясь, чтобы выражение ее лица как можно меньше соответствовало тому, что происходило в ее душе. Слушая Савельева, она мысленно обзывала его законченным идиотом, строящим свои версии на сущих мелочах, да еще и с таким важным видом… Борисов… Да что такого особенного мог сообщить Максу Борисов, у которого в Москве наверняка появилась женщина? Он обеспеченный человек, живет так, как ему хочется… Даже если его звонок и был каким-то образом связан с биржевыми новостями, то Макс навряд ли из-за этого стал бы менять свои планы. Они собирались уйти пораньше из ресторана для того, чтобы побыть вдвоем, но этого она не собиралась рассказывать Савельеву, который и под этот факт подвел бы какую-нибудь теорию… Их личная жизнь с Максом касалась только их двоих.

– Белла, очнись. – Савельев тронул ее за рукав, и она встрепенулась, тряхнула головой.

– Извините, я задумалась…

– Мы так и поняли, но между тем я хотел бы задать тебе еще один вопрос, вернее, повторить его: ты собираешься побывать в своей квартире или нет?

– Да, конечно, теперь да… Кроме того, мне бы хотелось взглянуть и на свой гараж, но у меня ведь нет ключей… Если бы вы согласились сопровождать меня туда, это было бы чудесно. Я же рассказывала вам о синем «Опеле», в котором разъезжает какая-то ненормальная, выдающая себя за меня… Было бы неплохо узнать, действительно ли это моя машина или просто похожая…

– Ты спишь на ходу… А почему ты не обратилась ко мне с этой просьбой раньше?

– Не знаю, у меня до сих пор в голове туман, а вы хотели бы, чтобы я после всего, что со мной произошло, еще и оставалась здравомыслящей? Да я рада, что вообще осталась живой…

– Ну ладно-ладно, успокойся… Когда ты будешь готова к тому, чтобы посетить свою квартиру?

– Да хоть сейчас…

– Ты уверена в этом? Может, подождем до утра?

– Нет, давайте прямо сейчас… А вдруг местные мародеры еще не успели отыскать сейф?

– Ты так говоришь о сейфе, словно он стоял у вас на самом видном месте…

– Нет, разумеется, он был вмонтирован в стену, но, если там побывали пожарные, они наверняка нашли его…

– Мне пока трудно сказать. Я звонил эксперту, который был там и как раз занимался выяснением причины пожара, он сказал, что квартира сгорела дотла, остались лишь некоторые металлические предметы да кое-что из мелочей… Я не стал спрашивать его про сейф…

– Это хорошо, – рассеянно ответила Белла, поднимаясь из-за стола; она вдруг вспомнила со всеми подробностями свою квартиру, спальню, картины и вазы, которыми она с таким удовольствием и любовью украшала свое жилище, и поняла, что предстоящий визит обернется для нее новым шоком. – Так мы едем или нет?

– Белла, ты уверена, что сможешь выдержать это? – спросил, в свою очередь, Григорий Александрович. – Ты и сама должна понимать, какое это трудное испытание для твоей психики…

– Григорий Александрович, но мне надо продолжать жить дальше, а для этого мне необходимы деньги и машина. Макс погиб, но я-то нет. Поэтому мне нужно пройти через этот ад и постепенно вернуться к нормальной жизни. Если мы сейчас найдем сейф, у меня появится возможность уехать отсюда… куда угодно, только подальше…

Глава 14

– Вы не знаете, соседние квартиры не пострадали? – спросила Белла, когда они поднимались по ярко освещенной и уже чистой лестнице наверх. – И кто теперь будет заниматься ремонтом квартиры? Муниципалитет или тот, кто захочет здесь жить?

– Белла, я поражаюсь твоим вопросам, – шепотом отвечал ей Савельев, который и сам, судя по всему, разволновался. – О чем ты думаешь? Что у тебя в голове?

– Мякина. А почему вы разговариваете шепотом?

– Да потому что, глупая твоя голова, мне не хотелось бы привлекать к себе чьего-либо внимания… Ты хоть и в парике, но тебя же могут узнать по одному росту, по фигуре, по длинным ногам… Они же все-таки твои соседи…

– Да, вы, как всегда, правы.

Когда они только вошли в подъезд, консьержка, пытаясь разглядеть Беллу, кутающуюся в длинный темный плащ и держащуюся в тени, за спиной «важняка», долго смотрела на удостоверение Савельева, после чего, пожав плечами, впустила их в дом.

– Там такой пожар был, не представляю, что вы теперь там искать собираетесь… Вашего брата уже знаете сколько здесь перебывало?! Ходят, вынюхивают чего-то, а когда возвращаются, вся лестница от сажи черная, да и руками за стены держатся…

– У нас фонарь, мы постараемся поаккуратнее, – заверил ее Савельев и быстрым шагом, подталкивая перед собой Беллу, направился к лестнице.

– Ну, все, пришли, – сказал он.

Они стояли перед закопченной металлической дверью, подпертой деревянной балкой. Пахло гарью и копотью.

Савельев убрал балку, привалил дверь к косяку и, направив мощный луч фонаря в глубь черной, обугленной квартиры, жестом позвал за собой помертвевшую от всего увиденного Беллу.

Они медленно шли, то и дело спотыкаясь о какие-то обгоревшие остатки мебели, цепляясь ногами за жесткие волны сбитых ковров.

– Знаете, эта квартира была почти вся белая… Белая и розовая… – Белла старалась не плакать, но голос почему-то стал сиплым и очень слабым. – Вот сейчас повернем налево, там будет наша спальня, и вот там, в правом углу, должен быть сейф…

Они вошли в спальню, Савельев посветил в правый угол комнаты:

– Белла, мне кажется, что тебе крупно повезло… Смотри-ка, стена-то целая… Сейчас будем ее ломать или завтра утром?

– Зачем же ломать, – не своим голосом ответила Белла и, повернувшись к Савельеву, посмотрела на него в упор. – Вы не ущипнете меня?

– Давай, это я запросто… – Он протянул руку и ущипнул ее за плечо. – Нормально?

– Больновато… Подойдите поближе, а то мне ничего не видно…

Они присела и принялась шарить по стене, наконец замерла, произвела какое-то движение, после чего послышался лязг и ровный звук отъезжающей панели.

– Здесь, кроме электрического, было еще и механическое устройство… Сложная система, мне Макс объяснял в свое время, но я его не особенно-то слушала… Разве могла я тогда предположить, что случится такое… Посветите сюда, в самый низ… Товарищ Савельев, предупреждаю сразу, если вы намерены оглушить меня сзади по голове, то прошу вас не делать этого, лучше я сама отдам вам все, что здесь отыщется, договорились?

Савельев расхохотался:

– Я понял, ты мне мстишь за то, что я сказал тебе в морге, так?

– Так… – Белла просунула руку в открывшееся в самом углу прямоугольное отверстие, надавила на круглый металлический шар, и часть стены отъехала в сторону, открывая взгляду металлический ящик.

– Вы можете его достать, если поднимете, конечно… – Белла встала и выпрямилась. – Теперь мне бы только вспомнить шифр…

Савельев с большим трудом, кряхтя и охая, буквально вырвал сейф из стены, оборвав при этом великое множество проводов, поставил его на пол и посветил на круглую, с пазами, ручку.

– На, крути на здоровье…

– А вы пока доставайте сумку, – распорядилась она деловито, поворачивая ручку и что-то считая про себя и кивая головой в такт.

– Ну… – Она повернула в последний раз, послышался щелчок, сейф открылся. Савельев посветил туда фонариком и увидел несколько плоских металлических коробок.

– Что это? – спросил он.

– Там внутри должны быть мои драгоценности и деньги. Только мне кажется, что все это сон… Я боюсь открывать…

– А ты не бойся… Знаешь, я чувствую себя сейчас как человек, который только что нашел клад… Так смешно…

– А вы не похожи на следователя прокуратуры, – заметила Белла, глядя, как Савельев осторожно достает коробку за коробкой и открывает их по очереди. В каждой металлической коробке находилось по бархатному футляру. В свете фонаря засверкали бриллиантовые серьги и кольца, заиграли рубины и изумруды. В самой маленькой, но высокой коробке лежали доллары.

– Белла, скажи мне откровенно, чем все-таки занимался твой муж?

– Думаю, что у него, кроме адвокатской практики, были еще и акции крупных газовых и нефтяных компаний. И Борисов помогал ему в работе с ними…

– Неужели твой муж настолько доверял ему?

– Я думаю, что они были связаны какими-то обязательствами… Я что-то слышала о кредите на очень крупную сумму…

– О кредите?

– Да, кажется, Борисов приобрел кредит, а Макс помогал ему купить акции, или же они брали их на двоих… Я в этом не разбираюсь… Смотрите, а вот это та самая «бабочка», о которой я вам говорила… Макс не хотел, чтобы ее увидела на мне Вера Фишер…

На темно-синем бархате сверкали радужным блеском крупные бриллианты, мерцали золотые и платиновые узоры, светились холодноватым зеленым светом изумруды.

– Белла, а тебе не приходило в голову, что Макса могли убить хотя бы из-за этой «бабочки»?

– Но тогда бы те, кто его убил, попытались найти это колье…

– А что, если Макс его… УКРАЛ у кого-то?

– Что? Украл? Да вы с ума сошли! Он привез мне его из Москвы еще весной. Они с Борисовым удачно продали акции… Не надо на меня давить… Я и так рассказала вам достаточно много…

– Хорошо, не буду… Давай-ка все аккуратно сложим и уберем в сумку. Ты как себя чувствуешь?

– Если честно, то я побаиваюсь вас… Мне так и кажется, что вы сейчас на меня нападете… Несите драгоценности сами… Мне так будет спокойнее…

Савельев уложил коробки в капроновую складную сумку, которую они прихватили у Григория Александровича в последнюю минуту (на всякий случай), взял Беллу за руку и осторожно вывел из квартиры.

– Ну теперь-то ты уедешь отсюда?

– Не знаю… Теперь, когда я почувствовала себя намного увереннее, мне просто не терпится найти эту сволочь… Извините, вырвалось…

Они спускались по лестнице не спеша, словно ничего особенного и не произошло. Белла опиралась на плечо Савельева. Голова у нее слегка кружилась, ноги подкашивались, но в целом она чувствовала себя почти счастливой.

Консьержка проводила их долгим взглядом, после чего бросилась к телефону и набрала номер:

– Привет, это я… У меня сейчас снова были из милиции или прокуратуры… Представляешь, уже ночь, а они все шляются…

На улице их поджидала «Волга» Савельева.

– Домой или в гараж?

– Давайте в гараж… Раз уж у нас такой удачный вечер, так почему бы его не использовать на всю катушку?

Она назвала адрес.

– Скажи, Белла, – Савельев уверенно и быстро вел машину по пустынным улицам, – ведь ты воспитывалась в интернате… Меня интересует, как могло такое случиться, что ты не ругаешься матом и вообще производишь впечатление девушки, выросшей в благополучной семье… Словом, ты меня поняла. Неужели в интернате можно сохранить все то чистое и светлое, что дано человеку от рождения?

– Да вы философ… – Она усмехнулась и закрыла глаза, представляя себя снова в интернате. – Вы ошибаетесь относительно меня. Я умею ругаться так, как вам и не снилось. И поверьте, у меня это получается почти профессионально. Просто в моей жизни был Макс, он сильно изменил меня… Кроме того, мне помогло участие в художественной самодеятельности. Хотя это выражение мне не особенно по нутру, я скажу проще: мы играли в театр. И я какое-то время числилась у нас примадонной. Я играла Нору Ибсена, вы читали эту пьесу?

– Если честно, то нет…

– А жаль, прочитайте, если представится возможность… Понимаете, я время от времени превращалась в Нору… И у меня была семья: муж и маленькие дети…

– Так это была не сказка, а взрослая пьеса?

– Да, это была пьеса для взрослых… Но мы все-все понимали. Конечно, большую роль сыграли костюмы… думаю, что они стоили по тем деньгам миллионы… Кстати, а вы не знаете, почему ваш друг Пасечник перечислял деньги в детские дома и интернаты? Это свойственно всем преуспевающим бизнесменам?

– Думаю, что нет. Просто у него была сестра, которая крайне неудачно вышла замуж, родила ребенка, потом еще одного… Муж ее бросил, и тогда она отдала своих детей в детский дом. А Гриша об этом ничего не знал. А когда узнал, было уже поздно – его сестра трагически погибла, так и не успев рассказать ему, в каком именно детском доме находятся его племянники.

– Но их можно было бы найти по фамилиям…

– Нет, она их просто подкидывала, без всяких документов, ее соседи по дому рассказывали, что Мила и рожала-то дома, без врачей… Такая странная история.

– То есть он их так и не нашел, но теперь не может спокойно слышать про детские дома и интернаты, так, что ли?

– Да, наверно, так.

– Прямо-таки мелодрама. Не хватало еще, чтобы я оказалась его племянницей…

– А ты тоже не знаешь своих родителей?

– Не знаю.

– А тебя не пытались удочерить?

– Нет, не пытались. Девочкой я была очень некрасивой, страшно худой и напоминала жертву Освенцима…

– А ты-то откуда знаешь об этом?

– Воспитатели рассказывали…

– А по-моему, ты очень красивая девочка.

– Стала, как говорил Макс… Вот сейчас будет поворот, и третий гараж от угла… Там хороший подъезд, большая площадка, на которой вы без труда сумеете развернуться. Только не представляю, как мы будем ломать замки, ведь они же у нас необыкновенные…

– Для начала надо выяснить, ваш «Опель» там или нет…

– Но как вы это сделаете?

– Элементарно…

Машина остановилась. Савельев помог Белле выйти из нее. Кругом было тихо, темно, пахло травой и пылью. Насколько хватало глаз, в низине, прямо под их ногами, простирался сверкающий ночными огнями город.

– Наш гараж мне всегда напоминал аэропорт… Там тоже есть смотровая площадка, как здесь… Мы ведь находимся на самой горе… Макс говорил, что когда-нибудь мы купим машину с крыльями и по вечерам будем летать над городом.

– Он, наверно, сильно любил тебя? – смущаясь, спросил Савельев. Белла, оглянувшись на него, не выдержала и улыбнулась: он был такой смешной, толстенький и обаятельный, что ну никак не походил на «важняка», каким являлся на самом деле.

– Макс был удивительным человеком… Иногда мне кажется, что за те несколько месяцев, которые мы прожили с ним, он передал мне часть своего ума, своих знаний… Так как вы, товарищ следователь, будете определять, есть в гараже машина или нет?

– Для начала я расскажу тебе одну смешную историю… Правда, она обошлась мне в копеечку… Короче, так. У меня тоже, как ты догадываешься, есть машина и, соответственно, гараж. В нем, помимо деталей и прочего хлама, я хранил свои бамбуковые удочки. Все они в связанном виде стояли в углу гаража и ждали лета. Я обожаю рыбалку. Так вот. В одно прекрасное утро я открываю гараж и обнаруживаю, что удочек НЕТ. Представь себе пять преотличных новеньких удочек, упирающихся в потолок… И исчезли. Я проверил замки. Все целы. Все на месте. Да и машина все-таки в гараже. Спрашивается, куда делись удочки? И тут я заметил на полу, в том самом месте, где стояли удочки, веревку, которой они были связаны. Я поднял голову, и мне все стало ясно. Вышел из гаража, поднялся на его крышу и без труда обнаружил то, что искал: ОТДУШИНУ. Достаточно большое отверстие, куда спокойно проходит рука. Я просунул руку и понял, что если бы я был мальчишкой и лазал по крышам гаражей, то, увидев через отдушину концы удочек, и сам бы, глядишь, не удержался и потянул их наверх…

– Не повезло вам с этой отдушиной… А удочки не нашлись?

– Откуда! – вздохнул Савельев. – Так что таким вот образом… Короче, я лезу на крышу и заглядываю через отдушину в гараж… Синий «Опель», говоришь?

Белла смотрела на маленькую фигурку на крыше гаража, и необыкновенно теплое чувство к этому человеку охватило ее. Что заставляет его столько времени тратить на в общем-то чужую ему особу? «Неужели только долг перед Пасечником? Навряд ли, просто он так устроен…» И хотя Белла недолюбливала представителей закона, Савельев показался ей человеком с большой буквы. «Возьмет вот сейчас и конфискует все мои драгоценности, а меня сдаст куда следует…» – вдруг пронеслось у нее в голове и в момент отрезвило ее романтическую дурь. Она решила осторожничать до конца и не поддаваться обаянию Савельева.

Он спрыгнул с крыши на землю и принялся шумно и энергично отряхиваться.

– Белла, а машины-то твоей нет… Может, ты действительно не Белла, а та девушка, которая названивает тебе по телефону, и есть настоящая жена Макса?

– Тогда и вы не Савельев…

– Знаешь, мне бы хотелось хотя бы на несколько дней стать НЕ-САВЕЛЬЕВЫМ, я бы чуточку отдохнул…

– Вы говорите не то! – топнула ногой Белла и от злости сжала кулачки. – Вас совершенно не взволновало, что мою машину украли, что замки на гараже не спилены – не срезаны, а это означает, что их открыли «родными» ключами… Я трясусь от страха, а вы только добавляете своими дурацкими размышлениями масла в огонь… Что я вам такого сделала, что и вы теперь начали мучить меня?.. Что вам всем от меня нужно? Я спокойно жила и никому не хотела зла. Да, действительно, я имела самое туманное представление о том, чем именно занимался мой муж, но могу голову дать на отсечение, что он зарабатывал деньги честным путем. Просто он талантливее многих, вот ему кто-то и позавидовал… Хотите мне помогать – пожалуйста, а не хотите – оставьте меня в покое. Я и так живу одним днем и радуюсь каждому прожитому часу… Я не понимаю, слышите вы, не понимаю, кому понадобилось нас убивать?!

Ее голос растаял в синей тишине ночи. Савельев молча курил и смотрел с высоты асфальтированной площадки на огни большого города. Белла всхлипывала, прислонясь к его машине.

– Ну, свалял дурака, дальше-то что? – Савельев повернулся к ней и обнял, как девочку, хотя она была выше его на полторы головы. – Успокойся. Характер у меня такой. Но ты все равно должна понимать, что, даже если я тебя сейчас обнимаю, это еще ни о чем не говорит…

– В смысле? – переспросила, хлюпая носом, Белла.

– А в том смысле, дорогуша, что я вообще никому не верю. Понятно?

– Даже Пасечнику?

– А почему я должен ему верить? Я на своем веку насмотрелся на таких людей, что меня уже трудно в чем-либо убедить. Человек – это такая сложная скотина, которая способна на все. Как на самоотверженность, так и на подлость. Пойми, я сталкиваюсь с этим каждый день. Люди-монстры встречаются повсюду, и я нисколько не преувеличиваю… Среди нас столько нравственных уродов, и я не могу, подобно некоторым, воспринимать это как данность. Не могу, и все тут. Я хочу понять, что движет людьми, и я понимаю разумом, но чувствами – НЕТ…

– Я не знаю, о чем вы говорите… По-моему, людьми во все времена двигали самые примитивные рычаги: жажда власти, денег, страсть, ревность, месть, зависть… Может, я что-то и упустила…

– Конечно, упустила. Ты не назвала один из самых мощных рычагов: СТРАХ.

– И то верно. Страх порождает совершенно чудовищные преступления. Страх перед разоблачением, к примеру…

– Вот именно. Мне кажется, что убийца твоего мужа (или, во всяком случае, тот, кто нанял убийцу) руководствовался именно стремлением во что бы то ни стало убрать либо свидетеля, либо человека, который знает о нем что-то такое, что может привести его или к смерти, или в тюрьму…

– Но ведь с Максом всегда можно было договориться. Он был достаточно гибким в этом отношении человеком, и я уверена, что, если бы он понимал всю серьезность той информации, которую носил в себе, он бы не стал рисковать жизнью…

– Напрасно ты так уверена в этом. А что, если это касалось ТЕБЯ?

– Меня? Да вы с ума сошли. Я совершенно нейтральный человек. У меня нет ничего такого, что могло бы понадобиться постороннему… Я не в счет… Это раньше из-за женщин могла развязаться война, а сегодня… сегодня женщина стала совсем другой…

– А я, например, считаю, что у тебя есть некий капитал, который не снился ни одному мужчине…

– Что вы имеете в виду?

– Твою красоту. Ты очень красива, Белла. Ты могла понравиться какому-нибудь мужчине, и он убрал Макса… Жаль, что ты не помнишь последние минуты, проведенные в ресторане, тогда ты могла бы вспомнить, с кем ты разговаривала перед тем, как выбежать оттуда…

– Да, я почти ничего не помню… Хотя кое-что… – Она потерла ладонью лоб, словно это могло помочь ей. – Лору Парсамян затошнило, и она попросила меня отвести ее в туалет. Я проводила ее, разумеется…

– А ее действительно тошнило или ты не видела?

– Еще как видела… Ее вырвало прямо на пол, мне пришлось позвать женщину, которая там убирает… Лора не могла… нет…

– Никогда не говори «нет», учись у меня никому не доверять. Так тебе будет гораздо легче жить. И всегда будь готова к предательству.

– Значит, и вам я тоже не должна верить?

– Не знаю… Но ведь я не избавился от тебя там, в твоей квартире, когда мы с тобой вскрыли-таки сейф? Я ведь мог бы…

– Вы? Могли? Не думаю.

– И правильно. Мне ты можешь доверять, как себе. Знаешь, что-то прохладно стало, поедем домой. Там Гришка, наверно, волнуется страшно… Мы же уехали – и пропали. А ты не вешай носа, подумаешь, машина потерялась… Найдется. Я придумаю такую штуку, которая поможет нам определить, с какого номера звонит к тебе девица, представляющаяся Беллой, мы вычислим ее, арестуем и разберемся, что к чему… Ты не забывай, что у тебя теперь есть деньги и драгоценности. Ты уже сейчас в состоянии купить себе другую квартиру и жить спокойно…

– Опять вы за свое, – хмыкнула Белла, усаживаясь в машину и чувствуя, что вся заледенела от пронизывающего ветра. – Как, по-вашему, я могу спать спокойно, если вчера в нас стреляли?

– Так ведь перепутали Гришку с Ямщиковым, вот и все дела.

– Если бы…

Глава 15

– Ну что, ребята, я, пожалуй, останусь ночевать у вас, – заявил Савельев, когда они вернулись.

– Сам понимаешь, после того, что произошло с нами, мы с Беллой были бы просто рады этому, а если бы ты и вовсе переехал к нам, я бы, пожалуй, успокоился настолько, что и сам смог бы выспаться… Веришь, нет, не могу спать… Никогда не подозревал, что я такой трус…

Григорий Александрович не мог скрыть своей радости по поводу возвращения Беллы и теперь просто не отводил от нее глаз. Белла же после сорока минут, проведенных в горячей ванне, почти дремала в кресле, потягивая приготовленный Савельевым грог. Горячее вино с лимоном, сахаром и пряностями пришлось очень кстати, и Белла, закутанная в шерстяное одеяло, пила его маленькими глоточками, растягивая удовольствие.

– Вы просто нормальный человек, – успокаивала она Григория Александровича, – и было бы очень странно чувствовать себя спокойно после того, как в тебя стреляли…

Она вспотела, и ей приходилось то и дело запускать пальцы во влажные завитки волос надо лбом, ероша их и убирая ладонью струящийся по вискам пот. Ее зеленые глаза при оранжевом свете лампы приобрели кофейный оттенок, а кончик носа трогательно порозовел. Влажные губы припухли от горячего вина и от того, что она, нервничая, весь день покусывала их и облизывала.

– Я постелю вам здесь, на диване, а Григорий Александрович ляжет в спальне, хорошо?

Но Савельев, разомлевший после грога и нескольких кусков яблочного пирога, уже не слышал ее. Он спал в кресле, закинув высоко голову, рот его открылся и при каждом выдохе испускал похрапывающие звуки. Григорий Александрович, напротив, казался как никогда бодрым. Глаза его блестели, глядя на Беллу, взбивающую подушки на диване.

– Ты не ляжешь со мной, – вдруг спросил Григорий Александрович, – как тогда, в ту ночь?..

– Я не могу, – чуть слышно ответила Белла, – но я постелю вам там…

– А где же ты будешь спать сама?

– Попрошусь переночевать к Зине. – Она подошла к Савельеву, растормошила его и помогла ему дойти до дивана. Раздела как могла и уложила спать.

– Вы сами доберетесь до спальни или вам помочь?

– Помочь, – ответил Григорий Александрович. – Ты же знаешь, что я ранен…

– Вы извините, у меня даже не было времени расспросить вас, как вы себя чувствуете… Но это не из-за того, что я такая бессердечная… Просто так много всего произошло… Так как вы себя чувствуете?

– Нормально… Рана, конечно, побаливает, да чего там, болит, но это не страшно… Главное, что я жив…

– Вот и я все время об этом думаю. – Она помогла ему подняться, и он, опираясь на ее плечо, дошел до спальни.

– Не уходи, побудь со мной, я тебя очень прошу… – Григорий Александрович крепко держал ее за руку, и она опустилась рядом с ним на кровать. – Если хочешь, мы будем спать с тобой под разными одеялами, я даже не дотронусь до тебя, просто буду знать, что ты рядом… Соглашайся…

Представив себе, как ей сейчас придется звонить Зине, беспокоить ее и ночевать в совершенно незнакомом месте, Белла заколебалась. А тут еще вспомнила слова Савельева о том, что нельзя доверять никому («Значит, даже Зине», – подумала Белла), и кивнула головой.

– Хорошо, я лягу здесь… Знаете, мне и самой будет спокойнее… – произнесла она вполне искренне. – Я буду слышать ваше дыхание и, возможно, усну…

Григорий Александрович, оставшись в шелковой черной пижаме, лег под одеяло и стал наблюдать за Беллой, которая, задумавшись, начала раздеваться прямо у него на глазах, но потом, опомнившись и пробормотав что-то вроде «на войне как на войне», погасила лампу, юркнула в одних трусиках под толстый мягкий плед и замерла, прислушиваясь к биению собственного сердца.

– Хочешь, я поглажу тебя по голове? – услышала она шепот Григория Александровича и улыбнулась. – Знаешь, как это успокаивает…

– Хорошо, погладьте… – Она придвинулась к нему и, коснувшись головой его здорового плеча, приготовилась к новым ощущениям. Григорий Александрович гладил ее нежно, едва дотрагиваясь ладонью до головы, чем вызвал в Белле приятные, до мурашек, ощущения. Она нежилась под его рукой, ерзала от удовольствия и готова была замурлыкать. Постепенно его рука спустилась до шеи и принялась массировать ее мягкими, пружинящими движениями. Затем Белла почувствовала прикосновения уже на спине, перевернулась на живот и поняла, что в своей прошлой жизни была, наверное, кошкой.

– Тебе приятно?

– Муррр… – прозвучало в ответ, и Белла, забывшись, проворно нырнула под ЕГО одеяло, обняла его, прижалась к нему всем телом и поцеловала в щеку. – Мррр…

– Это все, что ты хочешь мне сказать? – спросил он, смеясь и лаская ее плечи.

– Мррр… – ответила она, свернулась калачиком рядом и сразу же уснула.

23 июля

Утром Белла проснулась оттого, что ласки Григория Александровича зашли слишком далеко. Она открыла глаза и увидела склоненное над собой его лицо, темно-голубые глаза, исполненные желания. Она хотела закричать, вырваться из его объятий, но, вспомнив о том, что в гостиной на диване спит Савельев и что своим криком она только опошлит ситуацию, решила молчать. Она понимала, что сама спровоцировала этого мужчину, что все сделала для того, чтобы он ее захотел, и что теперь, если она оттолкнет его, им, вполне возможно, придется расстаться, а потому попыталась расслабиться и только закрыла глаза. Хотя в интернате она и накопила небольшой опыт сексуальных отношений, кроме Макса, она не знала еще ни одного мужчины. И если рассудок твердил ей одно, то тело, успевшее истосковаться по ласке, сделалось нежным и податливым, как масло. Она хотела мужчину. Хотела именно этого мужчину. Понимая, что он крайне ограничен в своих движениях из-за раны в плече, Белла легла таким образом, чтобы ему было удобно. И он, мгновенно оценив это и воспользовавшись ее внезапной покорностью, овладел ею и, обнимая ее всю, целуя и прижимая к себе, ублажил ее, дождавшись судорожного стона и той ответной нежности, которая наступает после того, как к любовникам возвращается сознание.

«Прости меня, Макс, – сказала Белла, обращаясь к собственному отражению в зеркале, стоя посреди ванной голая и придирчиво осматривая свое тело, – но такого удовольствия я не получала сто лет… Тебе всегда было некогда, утром тебя ждали клиенты, вечером ты тоже встречался с клиентами, днем, когда я ждала тебя на обед, ты предпочитал моему обществу своих коллег-адвокатов или судей с прокурорами… А мне, оказывается, так не хватало этих ощущений… Пасечник – а я теперь буду звать его именно так, потому что обращаться к своему любовнику по имени-отчеству пошло и по-ханжески, – мужчина что надо. И хоть он постарше тебя, но знает, что мне было нужно… Жаль, что тебя сейчас нет, ты бы увидел мой чудесный румянец и всю меня целиком после бурного утра…»

Она взяла мыло, мочалку и принялась неторопливо намыливаться перед зеркалом. Закрыв глаза, Белла вновь вспомнила прикосновения Пасечника, и ей стало стыдно за то, что она, едва овдовев, так быстро восстановилась как женщина и отдалась чужому мужчине. Стоя с закрытыми глазами перед зеркалом и самозабвенно водя мочалкой по груди, она вдруг почувствовала сзади чье-то дыхание, открыла глаза и увидела в зеркале черную шелковую пижаму и бледные мужские руки, обнимающие ее. Потом показалась и красивая, в серебристых волнистых волосах голова, лицо и губы, целующие ее шею…

– Я не слышала, как ты вошел, – прошептала она, поворачиваясь к Пасечнику и обнимая его. – Но раз вошел, оставайся…

* * *

Когда она появилась на кухне, вся розовая, в белом купальном халате и с капельками воды на мокрых волосах, Савельев, который в это время наливал себе кофе, пролил его мимо чашки и восхищенно присвистнул.

– Гриша, похоже, наша покойница начинает оживать…

– Коля, какая покойница, вечно ты что-нибудь ляпнешь… – Григорий Александрович выхватил из рук друга кофейник и налил кофе в чистую чашку.

– Да хватит тебе одергивать меня! Ты только посмотри, как эта несчастная выглядит! Чудо как хороша!

Белла, покраснев еще больше, села за стол. Увидев тарелку с бутербродами и кастрюльку с горячей овсянкой, она поняла, что, пока находилась в ванной, на кухне уже побывала вездесущая Зина.

– Григорий Александрович, – она все же назвала Пасечника по имени-отчеству и сразу поймала его ироничный взгляд, – но ведь я действительно покойница… Кстати, мы вчера так устали, что не показали тебе (она уже поняла свою оплошность, но тут же решила, что начиная с этого момента будет звать его только Гришей и обращаться к нему на «ты», даже в присутствии Савельева) мои драгоценности. Хочешь, я продемонстрирую тебе мою «бабочку»?

Она убежала к гостиную и вернулась оттуда с колье на шее, кольцами и перстнями на пальцах и роскошными бриллиантовыми серьгами в ушах.

– Я же говорю, что ее мужа убили, чтобы не мешал кому-то! – вырвалось у Савельева.

– Коля, прекрати! – Но Пасечник и сам не мог оторвать взгляда от Изабеллы. Она была так свежа, так красива, что он поймал себя на мысли, что и сам бы мог пойти на преступление, только бы еще один раз подержать в своих объятиях Беллу.

И она поняла этот взгляд и испугалась. Мысли путались у нее в голове. Она будто вновь потеряла связь с внешним миром и не знала, как ей теперь жить дальше. Вполне вероятно, что Гриша сделает ей предложение, а Савельев убедит ее в том, что самое страшное позади. Савельев уйдет из ее жизни, но останется Гриша. Но останется и страх…

– Предлагаю позавтракать в полном молчании и разойтись, – заявила она без улыбки и придвинула чашку с кофе к себе. – Если вы хотите помочь мне, – обратилась она к Савельеву, – то выясните поскорей, соответствует ли пуля, которой была убита Сосновская, пулям, обнаруженным на земле возле ресторана «Европа», рядом с нашей взорванной «Маздой»… Кроме того, необходимо выяснить, действительно ли существует публичный дом, о котором вчера рассказала мне Лена Овсянникова, и кто такой или такая Оса… И про украшения из машины не забудьте.

Савельев посмотрел на нее и отвел взгляд: ему вдруг стало не по себе, что какая-то девчонка направляет его действия и диктует ему свои условия. Он хотел уже было взбунтоваться и заявить ей, что не потерпит такого обращения, но этот порыв мгновенно прошел, уступив место здоровому любопытству и даже восхищению. Ведь он, мужик, еще ни разу не оказывался в гуще таких страшных событий, так почему бы ему действительно не помочь ей? Он и сам понимал, что до нынешнего дня работал в этом направлении вполсилы, и ему даже стало стыдно.

– Я сделаю все, чтобы помочь тебе, ведь, как я понял, ты не собираешься никуда уезжать?

– Нет, не собираюсь…

– Что я могу тебе ответить на это? Я тебя в морг вчера водил?

– Водил.

– Ты все видела?

– Все.

– Все поняла?

– Все. Что надо действовать.

– И чем ты займешься?

– Поеду к Наполеону и постараюсь выкрасть у него на один денек Лизу. Думаю, что здесь она сможет мне рассказать гораздо больше, чем в присутствии своего дружка…

– Но как ты это сделаешь? У тебя даже нет машины… не на такси же ты поедешь туда…

– Я сам отвезу ее на свалку, – сказал Гриша. – С минуты на минуту должна прийти медсестра, сделает мне перевязку, и я смогу вести машину.

– Ну смотри… Как приедешь, сразу же ложись и отдыхай.

– Да не переживай ты так… Вот увидишь, все будет хорошо.

Савельев ушел, и почти сразу же пришла медсестра, которая осмотрела рану, сделала перевязку и, приказав строго-настрого лежать, удалилась.

– Наконец-то все ушли, надоели, сил нет… – Григорий пригласил Беллу присесть рядом с ним на диване в гостиной. Белла, в брюках и тонкой майке, села и позволила обнять себя.

– Гриша, у нас много дел, – начала она, – я понимаю, конечно, новизна ощущений и все такое, но мы должны ехать… Не хватало еще, чтобы пришла твоя Руфина…

– Обещаю тебе, что никакой Руфины больше не будет…

– Это ваше с ней личное дело.

– Зря ты так… Ты себе и представить не можешь, как я счастлив… Мне все еще не верится…

– Я не люблю говорить на подобные темы… Поедем, не раскисай, ну же, поднимайся…

– А ведь Савельев был прав…

– В чем именно?

– В том, что тебе следовало бы уехать… Мы бы могли уехать вместе, сначала в Крым, отдохнули бы там, подлечили нервы, а потом купили бы квартиру в Москве и жили бы себе спокойно… Я говорю с тобой вполне серьезно…

– И ты бы поехал со мной? Неужели?

– Но это правда! Я люблю тебя!

– Ты не любишь, ты просто увлечен и испытываешь ко мне страсть… Но все равно спасибо тебе за эти слова. А что касается моего переезда в другой город, то тут я с тобой совершенно согласна. Я, пожалуй, перееду в Москву, но при одном условии… Когда увижу собственными глазами, как взлетит на воздух убийца Макса. Я так решила и не отступлюсь. Раньше я колебалась, потому что полностью зависела от тебя… в материальном плане, а теперь, когда у меня появились деньги, я поняла, что не успокоюсь до тех пор, пока не разыщу эту гадину…

– Это понятно, – вздохнул Григорий, – но ты можешь мне хотя бы сказать, есть ли в твоих планах место для моей скромной персоны?

– Есть. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто я забыла Макса… Пойми и меня, я словно раздваиваюсь: с одной стороны, ты нравишься мне как человек, который спас меня и которому я очень обязана, но с другой стороны – нас с тобой теперь связывают и сексуальные отношения… Я никогда еще не была в таком дурацком положении и не знаю, как себя вести…

– Я готов все оставить как есть.

– Неправда. Ты хочешь развития отношений, и не надо обманывать ни себя, ни меня. Давай лучше закончим это дело, а там видно будет. Хотя мне бы не хотелось, конечно, чтобы ты рисковал из-за меня жизнью…

Телефонный звонок прервал ее. Белла взяла трубку, но, услышав первые же слова, вся сжалась, словно в предчувствии удара.

– Я только что была в прокуратуре, – произнес все тот же женский голос, который действовал на нее почти физически, заставляя ее потеть и покрываться гусиной кожей. – С минуты на минуту за тобой приедут. Не представляю, как ты будешь выкручиваться…

– Кто вы и что вам от меня нужно? – спросила Белла, чувствуя, что теряет самообладание. – Оставьте меня в покое…

– Верни мне Макса, тогда и я оставлю тебя… Можешь выглянуть в окно, и ты снова увидишь меня…

– Это вы угнали мою машину? Но где вы взяли ключи?

– Это МОИ ключи и МОЯ машина. Сиди дома и никуда не выходи, за тобой приедут…

– Кто?

– Следователь по особо важным делам Савельев.

– Он не приедет, потому что он только что ушел отсюда… – У Беллы закружилась голова, и ей пришлось облокотиться о подоконник: она увидела стоящую прямо под окнами синюю машину. СВОЮ машину.

– Это был не Савельев. С тобой развлекаются все, кому не лень, а ты, дурочка, всем веришь… – На другом конце трубки рассмеялись и положили трубку.

Белла передала весь разговор Григорию, который и так слушал ее внимательно и теперь тоже выглядел растерянным.

– Что это значит? А вдруг действительно Савельев – это вовсе не Савельев?

– Белла, ты должна взять себя в руки, иначе тебя сведут с ума. Мы с тобой намеревались ехать на свалку, вот и поедем. Собирайся…

– Подожди. – Она метнулась к окну и выглянула на улицу. «Опель» еще стоял. – Там моя машина, я быстро, только туда и обратно. – И Белла, не дав ему опомниться, выбежала из квартиры. Спустилась на первый этаж, но, оказавшись на крыльце, вдруг почувствовала, как ее подхватили чьи-то сильные руки и затолкали в ее же собственную машину. Большой клок ваты, смоченный какой-то дрянью, резко прижали к ее лицу. Белла хотела крикнуть, но вместо этого захрипела и погрузилась в беспамятство. «Ну вот и всё…»

Глава 16

27 июля

Она проснулась от шума дождя, открыла глаза и посмотрела в сторону окна. Длинные сборчатые бархатные занавеси персикового цвета скрывали от нее внешний мир. Но она все равно знала, что на улице идет дождь, что за окнами бурлит жизнь, наполненная движением… Движение… Какое странное слово. Теперь в ее жизни было мало движения, разве что двигалась по сосудам кровь, с каждым днем становившаяся все гуще и гуще, все ленивее и ленивее.

Она не хотела жить. Она не понимала, почему ее вообще оставили в живых. Теперь, когда у нее перестала болеть голова и тело, к ней вернулся аппетит, но она боялась сказать об этом. Она лежала на широкой постели, устремив глаза вверх, и считала количество звеньев сложного орнамента, который составлял основу затейливой лепнины на потолке.

Она не знала, сколько прошло дней и как вообще она попала в это странное место, так не походившее на то, что ей приходилось видеть раньше. Здесь все напоминало ей сюрреалистические фильмы Блие или Бунюэля, настолько изысканна и оригинальна была обстановка, мебель и даже постель, на которой она лежала, особенно эти бархатистые с одной стороны и гладкие и шелковистые – с другой простыни цвета морской волны, этот голубой с синими и фиолетовыми разводами ковер на полу, эти серебристые полупрозрачные светильники в форме вытянутых мыльных пузырей, свисающие с потолка… А живые ярко-желтые цветы? Кто их срезал или купил, чтобы хотя бы немного оживить холодную гамму этого претенциозного дизайна?

Еду ей приносил молчаливый великан с внешностью скандинава и повадками большого добродушного животного. Она пару раз пыталась задать ему вопросы, касающиеся ее пребывания в этом незнакомом доме, но он молчал, словно был глухим и не слышал ее.

– Ты что, идиот? – спросила она тогда совсем тихо, проверяя его на слух, но Скандинав на это лишь широко улыбнулся и замотал головой, показывая, что со слухом у него все в порядке.

– Ну и катись к чертовой бабушке! – в сердцах воскликнула она, целясь в него одной из многочисленных маленьких подушек, находящихся в ее изголовье, и швырнула ее со всей силы ему в голову.

* * *

Белла попыталась подняться, и ей это удалось. Она села на постели и принялась растирать затекшие от долгого лежания мышцы, затем встала и сделала несколько упражнений, чем вызвала приступ головокружения. Длинная ночная рубашка из тонкого кружевного полотна была ей велика и выглядела на ее худеньком теле, как балахон Пьеро с непомерно длинными рукавами и подолом, напоминающим при движении шлейф. Все, что окружало ее, навевало мысли о потустороннем мире или ночном кошмаре, но никак не объяснялось логически или, во всяком случае, реалистически. Хотя, с другой стороны, все вещи имели свою неповторимую поверхность, до них можно было дотронуться, погладить и даже лизнуть. Взять хотя бы яблоки в вазе на столе – они были вполне настоящими и даже довольно вкусными.

– Как вас зовут? – вдруг услышала она мужской голос и резко повернулась. Она увидела входящего в комнату мужчину, лицо которого показалось ей знакомым.

– Кто вы? – ответила она вопросом на вопрос.

– Когда к вам вернется память, вы без труда узнаете меня, но мне все же интересно было бы узнать, помните ли вы хотя бы СВОЕ имя?

– Разумеется. Меня зовут Изабелла Лерман.

– Так я и знал. – Мужчина, ростом почти в два метра, полноватый, улыбчивый и, судя по всему, очень сильный, развел руками и прищелкнул языком. – А жаль… Ну ничего, подождем еще немного…

– Чего, собственно, вы собираетесь ждать? И как я здесь оказалась?

– Дело в том, моя дорогая, что вы серьезно больны, и думаю, что я не погрешу против законов медицины, если скажу вам об этом. Вот уже месяц, как вы упорно выдаете себя за Беллу Лерман, женщину, погибшую вместе со своим мужем, Максимом Лерманом, 15 июля в результате взрыва подложенной в их машину бомбы… И хотя ходят слухи, что Изабелла жива, это не дает вам права называться ею. Самозванки всегда плохо кончают…

– Да подите вы к черту! Лучше верните мне мою одежду и выпустите меня отсюда…

– Я не держу вас, как это могло бы вам показаться, я предоставил вам кров, обеспечил нормальным уходом и медицинской помощью и намерен и дальше заботиться о вас…

– Конечно, почему бы вам не позаботиться обо мне, раз вы сами меня и отравили какой-то гадостью… Зачем вам понадобилось угонять мою машину?

– У нее бред, – бросил через плечо мужчина только что вошедшему в комнату Скандинаву. – Придется снова приглашать доктора Лазарева. Она просит ее одежду, будь добр – принеси.

Скандинав ушел, а мужчина сел в кресло и взял со столика яблоко.

– Конечно, вы правы, – сказал он наконец, глубоко вздыхая и очень подвижно гримасничая, словно разминая лицо перед тем, как состроить новое выражение. – И вам полагается знать, каким образом вы здесь оказались, но боюсь, что после того, как я вам это расскажу, ваша болезнь станет прогрессировать…

– В ваших словах полностью отсутствует логика, – раздраженно заметила Белла и тоже взяла яблоко, – вы только что сами сказали, что Белла Лерман погибла, затем вы заявили, что ходят слухи о том, что она жива… Да, я и сама знаю, что в нашем городе существует женщина, выдающая себя за меня, она постоянно звонила мне и грозилась натравить на меня прокурора, если я не приду с повинной и не признаюсь в том, что убила Макса, но ведь эта женщина или девушка – я ее не видела – разъезжала по городу в том самом синем «Опеле», в который меня запихнули ВЫ! Как же все это можно объяснить? Что вы с ней заодно? Или по улицам нашего города разъезжает несколько десятков синих «Опелей»? Когда Макс дарил мне его – а это было в прошлом году, – такая машина была единственная на весь город. И это мне известно точно.

– Не понимаю, как можно таким вот образом перевоплотиться в другого человека, но вы делаете это просто с блеском. Я в восхищении! – воскликнул мужчина. – Но если вы Изабелла Лерман, то очень странно, что вы меня до сих пор не узнали… Мою физиономию знает каждый житель нашего города, а уж Изабелла знала меня лучше, чем кто-либо… Ведь Максим был вхож в мой круг…

– Петр Филиппович? – У Беллы волосы зашевелились на голове. – Боже, как же я вас не узнала сразу?

– Отлично-отлично. – Володарский удовлетворенно потер ладони и даже прихлопнул ими. – Вот это мне уже нравится.

– Вы хотите сказать, что сейчас я нахожусь в вашем доме?

– Нет, милая, не совсем так… Конечно, с одной стороны, это действительно мой дом, но с другой – об этом мало кто знает… Вы хотя бы догадываетесь, какое сегодня число?

– Нет… – призналась Белла. – И какое же?

– 27 июля.

– Неправда.

– Правда. Сейчас я приглашу вас в гостиную, там работает телевизор, на столе ворох свежих газет – вы без труда сможете убедиться в том, что сегодня именно 27 июля…

– Хорошо, пусть сегодня 27-е, дальше-то что? Могу ли я выйти отсюда и вернуться домой?

– Домой? Но если вы Изабелла, то у вас нет дома…

– Пусть нет, но существуют друзья, у которых я могла бы остановиться и переночевать… – Она с тоской вспомнила Григория Александровича. Мысли ее действительно путались. Ей стало страшно.

– Вера Фишер навряд ли обрадуется, увидев вас… Да и Лариса Парсамян, думаю, тоже… Она и так-то пьет без просыпу, а тут еще вы со своими байками…

– Какими еще байками? Как раз они-то и подтвердят, что я – это я.

– Вы ошибаетесь… Люди далеко не всегда оказываются теми, за кого себя выдают. Ни Вера, ни Лариса не захотят осложнений… И хотя вы действительно немного похожи на Беллу, я не советую вам хотя бы ПОКА появляться на людях… Ведь вы же еще ничего не знаете… Вас разыскивают, дорогуша. И если найдут, то вы лет десять-двадцать (в зависимости от того, кто станет вашим адвокатом) не будете есть свежих яблок, я уж не говорю об остальном…

– При чем здесь, черт возьми, свежие яблоки? Кто меня ищет и за что мне могут дать двадцать лет? Я ничего не понимаю!

– Вы или действительно больны, или авантюристка, каких свет не видел… Вас подозревают в убийстве нескольких человек… Вам назвать их имена?

Белла смотрела на него широко раскрытыми глазами и чувствовала, что еще немного – и она действительно сойдет с ума. А ведь это именно то, что им всем и надо было от нее. Но зачем? Зачем она вообще ИМ? И кто ОНИ такие?

– Назовите, – сказала она изменившимся голосом. – Я постараюсь запомнить.

– Хорошо… Итак: Макс Лерман…

Белла воспринимала его голос, словно удары колокола, настолько гулко его слова отдавались в ее сразу потяжелевшей голове.

– … Раиса Исханова, Родион Исханов, Инга Сосновская, Андрей Ямщиков, Ирина Цветкова, Олег Караваев и, наконец, Борис Губин…

– Да вы спятили! Я никого не убивала! И если некоторые фамилии я действительно слышала, то никакого Олега Караваева и Бориса Губина я не знаю…

– Правильно, они могли быть просто случайными жертвами…

У Беллы иссякли силы, она не могла больше спорить с этим сытым и даже раскормленным Володарским, к тому же еще и губернатором, в руках которого оказалась.

– Знаете что, отвезите меня в прокуратуру… Я готова. Все это слишком сложно для меня. Я бы могла еще побороться, будь у меня побольше физических сил и не будь я связана определенными отношениями с другими людьми, которых я могла бы призвать себе в свидетели. Но раз меня уже все считают мертвой, то пусть так и будет. Я устала…

Она снова легла на кровать, прикрылась простыней и закрыла глаза. Но потом все же приоткрыла их: природное любопытство взяло верх надо всеми остальными чувствами – обидой, разочарованием, страхом и безысходностью…

– И все же: почему я здесь?

– Считайте это моей блажью… Скажем так: вы мне нравитесь.

– Тогда все понятно, с этого и надо было начинать. У меня больше нет вопросов.

– Как угодно… – Володарский поднялся с кресла и вышел из комнаты. Но уже через пару минут вернулся. – Да, совсем забыл. Через десять минут ужин. Сейчас вам принесут одежду, и вы сможете выйти отсюда. Что касается душа и всего прочего, необходимого вам как женщине, то все это вы найдете в ванной комнате, которая находится рядом… Думаю, что вы уже успели воспользоваться душем и всем остальным, не так ли?

Белла вспомнила, что действительно совсем недавно она как будто бы ходила в туалет и даже стояла под душем, но все это казалось каким-то туманным и неопределенным… «Меня, наверно, обкалывали какой-нибудь дрянью…» – подумала она и, чтобы проверить это, задрала рукава рубашки. Синие и фиолетовые пятна на внутренней стороне локтя указывали на то, что она не ошибалась. Волна злости захлестнула ее…

Скандинав принес ей простое черное платье, белье и чулки, затем ушел и вернулся с узкими черными туфлями.

Он ушел, а Изабелла смотрела на разложенные на постели вещи и не могла взять в толк, что теперь с нею будет, что ждет ее за этой дверью, в гостиной, куда ее пригласили поужинать. Неужели Володарский, этот известный всем в городе оригинал и человек, обладающий неограниченной в принципе властью, решил пополнить свою коллекцию любовниц таким вот изощренным способом? Но Макс, рассказывая ей о Володарском, ни разу, между прочим, не упомянул о нем как о бабнике. У Володарского были наполеоновские планы, связанные с крупными зарубежными инвестициями, с восстановлением старинных храмов, с освоением нового газового месторождения, с рядом законопроектов, имеющих отношение к налоговой системе, и многими другими сферами губернаторской деятельности, но чтобы он занимался такими вот неблаговидными вещами, как кража женщин, такого о нем никто не мог сказать… Он был женат и имел двух взрослых сыновей. Зачем ему понадобилась Белла?

Она надела на себя платье и немного успокоилась, когда оно оказалось ей впору, очевидно, человек, который его выбирал, специально взял совершенно нейтральную, классическую модель, да еще и сшитую из мягкой эластичной ткани. Белье и чулки были чуть великоваты, а туфли чрезмерно тесны.

В ванной комнате, настолько большой, что в ней при желании можно было тренироваться вместо гимнастического зала, Белла действительно нашла и хороший немецкий фен, и корзинку с шампунями, кремами, гелями, косметикой и прочим, а потому за четверть часа сумела привести себя в божеский вид и выйти наконец из спальни. Но вместо гостиной, которую она надеялась увидеть прямо за дверью, оказалась в длинном коридоре, устланном красным толстым ковром. Она шла, слегка прихрамывая и испытывая боль при каждом шаге из-за тесных туфель, до тех пор, пока не услышала раздающиеся из-за ближайшей двери мужские голоса. Она остановилась и хотела было уже постучать, как вдруг передумала и резко толкнула дверь. Белла увидела большую комнату с длинным столом, за которым сидели Володарский и Скандинав. Высокие французские окна, слегка прикрытые прозрачными занавесями, пропускали немного голубоватого пасмурного света с улицы. Где-то было открыто окно, потому что в гостиной пахло дождем и мокрой землей.

– Проходите, не бойтесь. – Володарский в белом свитере и летних светлых брюках поднялся из-за стола ей навстречу. – Садитесь вот сюда и чувствуйте себя как дома. А ты иди, – обратился он к белобрысому.

Когда они остались одни, Белла, придвинув к себе блюдо с рыбой, положила немного в тарелку и, стараясь не выдавать своего волнения, принялась за еду. Она понимала, что после трех дней, проведенных ею неизвестно где, ее организм ослаб и теперь нуждался в хорошем питании. А бороться с кем бы то ни было на пустой желудок по крайней мере глупо.

– Аппетит – признак здоровья, – заметил Петр Филиппович, следуя примеру Беллы и тоже накладывая себе на тарелку розовые ломтики лосося и ветчины. – Тебе стало лучше?

Белла вздрогнула от этого панибратского «тебе».

У него был низкий и какой-то жирный голос. Копна серых с проседью волос делала его даже импозантным, и только несколько одутловатое лицо, с крупным носом и глазами бассет-хаунда, выдавало в нем человека немолодого, пресыщенного и, как ни странно, умного.

– Вы намерены сделать из меня свою любовницу? – спросила Белла с набитым ртом, стараясь не смотреть в его сторону. – Но зачем вам спать с убийцей? Вы что, извращенец? Ну, выписали бы себе из тюрьмы какую-нибудь рецидивистку…

– Ты красивая, а я ценю все красивое. Быть может, это покажется тебе циничным, но красота спасает не только мир, но и людей, обладающих этой самой красотой… Ну посуди сама, стал бы я возиться с тобой, не будь у тебя таких изумительных длинных ног, такого гибкого и стройного тела, такой белой, молочной кожи, таких влажных блестящих зеленых-презеленых глаз, маленького аккуратненького носика, который так и хочется поцеловать, и этих роскошных губ… Нет и еще раз нет!

– Петр Филиппович, ведь прекрасно знаете, что я Белла, зачем же вы мучаете меня и заставляете меня доказывать вам, что я не верблюд?

– Ты не должна говорить такие грубые вещи… И я тебя не знаю… Да, безусловно, у Макса была симпатичная жена, но ты здесь совершенно ни при чем…

– А для чего вы выдумали про все эти убийства?

– Я не выдумал, просто мне по штату положено находиться в курсе всего, что происходит на вверенной мне территории, и твои фотографии, равно как и приметы, фигурируют практически во всех убийствах, о которых я говорил тебе…

– Вы могли бы показать мне эти фотографии?

– А почему бы и нет? Вот они… – Володарский взял в руки большую красную папку, лежащую рядом с его прибором на скатерти, раскрыл ее, достал прозрачный пластиковый пакет с цветными фотографиями, протянул его Белле и с интересом уставился на нее.

На первой фотографии Белла была изображена сидящей в черной машине (марку которой разобрать было невозможно) на кладбище во время похорон Макса и Изабеллы Лерман. Ну конечно, на кладбище ее возил Григорий Александрович… Но что это доказывает? Пожалуй, ничего.

На другой фотографии Белла шла по университетскому дворику в направлении морга. Следующий снимок был сделан явно через окно, с улицы: Белла стояла рядом со столом, на котором лежало тело Раи Исхановой. Правда, на снимке трудно было что-либо разобрать…

Белла (но почему-то уже без Григория Александровича) входила в подъезд дома, где жила Инга Сосновская. Снимок с Ингой, застывшей в неудобной позе в собственном холодильнике, был смонтирован таким образом, словно Белла стоит неподалеку и рассматривает труп…

Дверь в квартиру Цветковых распахнута, Белла стоит с… топором в руках… Но, правда, снята она со спины, хотя видна и часть ее лица.

Белла (и снова одна) возле квартиры Андрея Ямщикова.

Белла, открывающая ночью свой гараж.

Белла в машине.

– Это ты? – спросил Володарский, усмехаясь как человек, которому заранее известен ответ. – Хорошие снимки, правда?

– Да, это я… Но фотографии явно смонтированы… К тому же тот, кто якобы делал эти снимки, очевидно, каждый раз оставался до самого КОНЦА, я имею в виду до самого убийства, ведь так? Тогда непонятно, почему же он меня не остановил, не взял за руку, не передал кому следует? Вы – взрослый, серьезный человек, а несете, простите, какую-то ахинею… Что это за фарс? Что за бред? Хотите меня как женщину, так нате, берите, только потом оставьте меня хотя бы на время в покое! – И Белла, вскочив из-за стола, принялась стаскивать с себя платье через голову. Оставшись в одном белье, она довольно быстро сняла с себя все, кроме лифчика, одним движением смела со стола тарелки с закуской, графин с вином и бокалы и легла на скатерть, раскинув ноги и руки и устремив взгляд в потолок. Она уже не нервничала и даже не дрожала, как в первые минуты пребывания в гостиной. – Ну же, давайте, раздевайтесь и делайте со мной что хотите… Может, вас не устраивает такая поза, я могу лечь на живот… Смелее, вы же, мужчины, любите решительные действия…

Володарский поднялся со своего места и, слегка ошарашенный, приблизился к распростертой на столе Белле. Он смотрел на ее раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, часто вздымающуюся грудь, согнутые белые колени, плоский живот, ровный треугольник рыжеватых волос на лобке и чувствовал, что происходящее здесь, в большой и полутемной комнате, – девушка с раздвинутыми коленями, опрокинутая посуда, шум дождя за окном и он сам, такой большой и страшно одинокий, – величайшее чудо, которого он ждал всю свою жизнь. Это поразило его. Он, такой сильный и властный, такой ненасытный во всем и одолеваемый неуемной жаждой деятельности, человек-государство, человек-вампир, человек-самец, человек-террорист, человек-тиран, человек-хозяин, вдруг ПОНЯЛ, что еще никогда в жизни он не испытывал ничего подобного… Что вся его прошлая жизнь, сплошь состоящая из борьбы за власть, ничто по сравнению с этим жгучим желанием обладать женщиной… Совершенно не так он представлял себе миг, когда наконец-то овладеет именно ею. Много разных картин он рисовал в своем воображении, начиная с примитивных и грубых сцен насилия и кончая рабской покорностью Беллы в его объятиях… Но чтобы вот так неожиданно, эротично, с вызовом, с ненавистью, с пониманием неизбежности – никогда!

Он был уже на полпути к наслаждению, когда дверь в гостиную неожиданно отворилась, и появился Скандинав. Володарский, который в этот момент уже упирался ладонями в согнутые колени Беллы, замер и посмотрел на вошедшего так, что тот чуть не потерял сознание от этих совершенно безумных глаз с расширенными зрачками, этого бледного лица и того страстного желания, какое читалось во всем облике хозяина.

Скандинав вылетел из гостиной, хлопнув дверью и понимая, что теперь наверняка будет уволен.

– Ну же, – прошептала зло Белла, – что же вы остановились? Покажите своему рабу, на что вы способны, а потом он покажет вам… Давайте, вам ведь не привыкать… Зовите сюда всех, кто здесь только есть… Только учтите, что пресыщение приводит к тошноте…

Но Володарский уже ничего не мог. Он застегнул брюки, заправил в них рубашку, одернул свитер и сел за стол. Белла, соскользнув со стола, тоже быстро оделась и села напротив него.

– Если угодно, давайте заключим с вами соглашение… Я буду спать с вами, а вы поможете мне вернуть мое имя и все, что у меня было в прошлой жизни… Ведь вы всесильны… И еще: скажите, зачем вы устроили для меня этот дешевый спектакль? Вы что, шизофреник?

Володарский тяжело дышал:

– Белла… Я виноват перед тобой и Максом. Страшно виноват. Но ты должна знать, что к его убийству я не имею никакого отношения…

– Макс работал на вас?

– Да, конечно.

– Я не могу рассчитывать на то, что вы мне расскажете, какие именно услуги он вам оказывал, но это наверняка имело отношение к вашим счетам в Швейцарии… Я этого не знаю точно, поскольку Макс мне никогда об этом не рассказывал, но, судя по тому, что он раз в полгода летал в Швейцарию, я сделала вывод, что он делает это по вашей просьбе… У него во всем городе не нашлось бы другого такого клиента, который посылал бы его с каким бы то ни было поручением в Цюрих… Скажите, ведь Макс был нужен вам?

– Да, разумеется… – очнулся от своих мыслей Володарский. – Но он уже так много обо мне знал, что я испугался… Макс был таким приятным и обаятельным человеком, что иногда мне становилось стыдно перед ним за некоторые свои дела… А тут еще эта история с Линевым…

– С Линевым? А с ним-то что?

– Разве вы не знаете, что сын Линева, Стас… умер?

– Но откуда вы-то знаете Линева?

– Я учился с ним в университете в Москве… И Макс рассказал мне его историю…

– От чего умер мальчик? – Белла вспомнила, что Линев-старший приходил к Максу консультироваться по поводу того, что будет отцу, если он убьет собственного сына, и ужаснулась: неужели убил-таки?

– От передозировки.

– А при чем здесь вы?

– Ни при чем… Это я так…

– Но вы же сказали, что вам было стыдно перед Максом? Линев просил у вас помощи?

– Нет-нет… Давайте оставим эту тему…

– Хорошо, но вы сказали, что Макс был вам нужен… Вы не знаете, кто его мог убить?

– Нет…

– А как вы узнали, что я жива?

– Я видел тебя на похоронах. Ты сидела в машине Пасечника.

– Разве вы тоже были на похоронах?

– Разумеется.

– И как вы отреагировали на то, что я не погибла? Вы рассказали об этом кому-нибудь?

– Только Вадиму, – он кивнул в сторону двери, подразумевая, наверно, Скандинава.

– И вы стали следить за мной?

– Стал.

– Но зачем?

– Потому что я вдруг понял, что Макс свою смерть ИНСЦЕНИРОВАЛ…

– Что-о? Инсценировал? Вы не поверили в то, что Макса нет в живых? Но почему?

– Потому что увидел тебя… И тогда я задал себе вопрос: какую игру на этот раз затеял Макс?

– Ну и что, вы сумели себе ответить?

– Да, конечно. Макса официально не существует. Он уезжает за границу и ждет там тебя, пока ты здесь не уладишь все дела, связанные с финансами и прочим… Ведь вам бы понадобились фальшивые документы…

– Да вы фантазер, – горько усмехнулась Белла, про себя считая Володарского психически больным человеком. «Одни снимки чего стоят… не говоря уже о трупах, которые он повесил мне на шею… И это наш губернатор!» – Но ведь Макса нет… – продолжила она. – Если бы он был здесь, разве он допустил бы, чтобы я, голая, лежала на вашем столе в гостиной?.. Идиотизм! – вырвалось у нее. – Макс сделал бы из вас фарш прежде, чем вы дотронулись до меня…

– Но тогда ответь мне, кошечка, – Володарский сощурил свои крупные, с воспаленными веками, собачьи глаза и произнес чуть слышно, как великую тайну, – кто же тогда вылетел последним рейсом в Москву под фамилией Лерман? Причем было заказано два билета: один – на имя Беллы Лерман, а другой – на имя Максима Лермана. Максим улетел в Москву, а Белла, выходит, осталась?

– Что вы такое говорите? – У Беллы мороз пошел по коже. – Какие билеты? Какая Москва?

– Все очень просто… Я сам лично видел журнал регистрации пассажиров – Макс жив, и он сейчас находится здесь, в Москве…

– Как это, здесь?

– А ты думала, где мы с тобой сейчас? Это Лосиный остров, Подмосковье…

– Подмосковье?

– Ну да… У меня здесь дом. Так вот, продолжим. Я лично думаю, что все происходило следующим образом. Макс, решив инсценировать свою смерть, чтобы тем самым избавиться от меня и от всех остальных людей, которым он по каким-то причинам стал неугоден, несколько просчитался… Он сам взорвал свою машину, но, потеряв тебя из виду, решил, что в машине в момент взрыва почему-то оказалась ты, и, понимая, что теперь его в этом городе вообще ничего не держит, он, возможно, оплакивая тебя, поджег квартиру и все прочее и улетел в Москву, чтобы оттуда уехать в тот же самый Цюрих или куда-то еще… Или же – это уже второй вариант – он намеренно сжег тебя в машине… – Володарский не успел договорить – Белла плеснула ему в лицо соусом.

– Замолчите!

Володарский спокойно промокнул лицо салфеткой.

– Ты так не шути… Ты себе представить не можешь, какая у меня охрана… Это просто чудо, что нас с тобой сейчас никто не видит…

Белла встала, подошла к окну и раздвинула занавеси. Она увидела дорожку, ведущую от крыльца дома, в котором они находились, и невысокое строение с выставленной возле ворот охраной. Вооруженные парни в камуфляжной форме прохаживались и по двум другим аллеям, огибавшим дом.

– А нечего говорить про Макса такие гадости…

– Но посуди сама: весь город поверил в вашу смерть. В том числе и я. Пока не увидел тебя в машине Пасечника.

– А откуда вы его знаете?

– Он деловой человек, мы одно время с ним плотно сотрудничали… Но, увидев тебя с ним, я стал думать, что вас может связывать… Я буквально сломал себе голову, ночами не спал и все думал-думал…

– А потом установили за нами слежку?

– Разумеется. А как же иначе? Ведь твой Макс исчез с МОИМИ документами, вот в чем весь фокус… А среди этих бумаг была одна ну просто оч-чень важная… Доверенность… Причем генеральная доверенность, позволяющая ему подписывать любые бумаги ЗА МЕНЯ… Можешь себе такое представить? Пойми, никому не понравится, когда его держат за идиота. Вот и мне не понравилась эта игра в покойников. Но, установив за тобой слежку, я ужаснулся, когда мне на стол каждый день стали ложиться сводки об убийствах… Где ты – там и убийство… И тогда я начал их анализировать, искать в них что-то общее. Я поручил привезти из адвокатской конторы архив Лермана, выписал фамилии клиентов, которые платили ему гонорар (или часть его) через кассу, и был потрясен, когда увидел, что среди них оказались и Исханов, и Сосновская, и Линев, и, правда, косвенно, Ямщиков, и Олег Караваев, уголовник, сожитель Цветковой… Как видишь, я не бездельничал, а упорно работал примерно в том же направлении, что и ты… После твоих визитов по городу тянулся кровавый шлейф… Вот я и решил подержать тебя какое-то время здесь и прощупать относительно этих клиентов…

– Значит, вы действительно думаете, что я имею какое-то отношение к этим убийствам?

– Я даже не знаю, что и думать. Ну посуди сама: все эти имена связывает лишь одно – адвокат Лерман. Вот я и подумал, что ты, возможно, осталась в городе, чтобы убрать, скажем, ненужных свидетелей…

– Каких еще свидетелей?

– Но ведь люди-то мертвы! Значит, их кто-то убил. Но за что?

– Представьте, я мучаюсь над этим же самым вопросом. И тоже сломала над ним голову. Но откуда у вас эти дикие фотографии?

– Да забудь о них… Ну, захотели тебя попугать немного…

– А зачем было везти меня в Москву? Там Пасечник… Он волнуется за меня… – Она решила, что раз Володарский и так знает о том, что она какое-то время жила у Пасечника, то сейчас хотя бы надо как-то выгородить Григория Александровича из этой запутанной и грязной истории. И она рассказала ему, где и при каких обстоятельствах познакомилась с Пасечником, промолчав только про свалку и угон красного «Фольксвагена» у магазина «Паритет». На вопрос Володарского, где она очнулась после взрыва, Белла ответила, что в кустах поблизости от гостиницы.

– А какие у тебя дела с Савельевым?

– Никаких, – покраснела Белла. Вот уж кого ей меньше всего хотелось подставлять, так это Николая. – У них были какие-то дела с Пасечником. Кажется, речь шла о налогах… У Савельева связи в налоговой инспекции…

– А не врешь? Савельева я всегда считал надежным мужиком, а тут мне докладывают, что вы то в морге вместе, то еще где… В морг он тебя возил, чтобы про налоги Пасечника говорить?

– На экскурсию… Они смеялись надо мной, издевались, сказали, что я при виде трупов упаду в обморок… Ну, мы и поспорили…

– А Савельев знал, кто ты?

– Григорий Александрович представил ему меня как свою племянницу.

– Понятно.

Белла видела, что Володарский ей не верит. Да и вообще их разговор походил на дешевый фарс. Любой другой на месте Володарского душу бы из нее вынул, чтобы только вытрясти нужную информацию, а Володарский слишком уж долго миндальничал. То, что она ему нравилась, Белла понимала, как понимала и то, что она нужна будет ему для какой-то более важной миссии. Не случайно же он привез ее в Москву.

– Скажите, Петр Филиппович, а кто названивал мне все это время и представлялся Беллой?

– Одна моя знакомая. Забудь.

– А кто угнал мою машину?

– Никто. Мы нашли ее 15 июля, чуешь? У аэропорта… С этого-то все и началось. А когда выяснилось, что в полночь Максим Лерман вылетел в Москву, мне и вовсе стало дурно… Когда я увидел тебя на кладбише, то моей первой мыслью было, что это не ты, а твой двойник… Ведь Макс – человек талантливый, что ему стоило разыграть свое исчезновение. Вернее даже, не ЕГО исчезновение, а ВАШЕ…

– А как же останки, обнаруженные во взорванной машине? Почему же никто не занимается этим? Кто погиб вместо меня? – Белла старалась не думать о том, что Макс жив. «Если он действительно жив и теперь спокойно гуляет по Москве, я убью его сама. Своими руками», – пронеслось у нее в голове.

– Мы с Вадимом… Кстати, за то время, что следил за тобой, и сам чуть не превратился в следователя… И мой штат состоял только из одного человека – Вадима.

– Вы уже говорили…

– Вернее, двух… Еще та девушка, которая звонила тебе… Но она никому ничего не скажет.

– Да мне уже, если честно, все равно, – вздохнула Белла. – Мне кажется, что я умерла еще тогда, 15 июля, в машине… Так что вы хотели рассказать мне о той несчастной, которая погибла вместо меня?

– Никоненко сказал мне, что на девушке, которая погибла якобы вместе с Максом, были те же самые украшения и даже то же самое платье, что и на тебе в тот вечер… А твои подруги Вера Фишер и Лора Парсамян подтвердили это.

– Но как же это можно объяснить?

– Понятия не имею… Сначала Никоненко придерживался версии, что девушка в платье, похожем на твое, просто проходила рядом с машиной в момент взрыва… Но потом, после проведения экспертизы, было установлено, что девушка все-таки в момент взрыва находилась В МАШИНЕ.

– Вот вы не верите, что Макс погиб, а как же запонки, найденные на рукавах погибшего? Я понимаю, что от тела там мало что осталось, но таких запонок, как мне кажется, не было вообще ни у кого, кроме Макса. Ему их делали на заказ в Москве…

– Да, я уже слышал про эти запонки… Но все равно: Макс улетел в Москву. Вадим сам показывал стюардессе, которая сопровождала пассажиров на этом рейсе, фотографию Макса, и она его опознала… И сказала еще, что этот мужчина рассказал ей, когда она подошла к нему, чтобы предложить минеральную воду, смешной анекдот про дикую утку…

Володарский сначала ничего не понял. Он смотрел на Беллу, которая лежала на полу, и находился в страшной растерянности.

– Вот черт… – Он поднял ее и прижал к себе. – Какая же она легонькая…

Глава 17

Ночью, когда она убедилась в том, что Володарский и Вадим, находившиеся в противоположном крыле дома, наверняка уснули, Белла пробралась в гостиную, где еще во время ужина заметила стоящий на карточном столике телефон, взяла его на колени и стала припоминать номер телефона Борисова. Она меняла сочетания цифр, которые вертелись в ее памяти до тех пор, пока не услышала на другом конце провода ЕГО голос. Она от счастья чуть не заплакала. «Господи, как же хорошо иметь надежных друзей…» От нахлынувшего на нее благодарного чувства к Борисову уже за то, что он вообще существует, Белла расплакалась и первые секунды просто не могла взять себя в руки. Но потом, сбиваясь и путаясь, она объяснила, что сейчас находится на территории Лосиного острова в особняке, окна которого выходят на лес… Борисов пытался расспросить ее поподробнее, но она даже не знала, как выглядит сам особняк.

– Возможно, дом оформлен на имя Петра Володарского. – Это единственное, что она могла ему сказать.

– Хорошо, я постараюсь тебя найти… Но ты говоришь, что там есть охрана? Как же тогда быть?

– Не знаю, – рыдала она в трубку, – но вытащи меня отсюда, умоляю… Я отблагодарю тебя, Игорь…

Белла вернулась в спальню и вновь легла в постель. Она вся дрожала от озноба. Зубы стучали, она никак не могла согреться. А в ушах звенела фраза, произнесенная Володарским: «…смешной анекдот про дикую утку». Она прекрасно помнила этот анекдот. Макс время от времени рассказывал его и всегда смеялся при этом. Он считал, что это очень тонкий анекдот. Мужчина приходит в ресторан и просит официанта принести ему дикую утку, на что официант отвечает: «Диких нет, извините, но для ВАС могу разозлить и домашнюю». Практически никто, кроме Макса и Беллы, не смеялся над этим анекдотом, в какой бы компании его ни рассказывали. Быть может, таким образом они демонстрировали друг другу свою солидарность. Ведь в принципе анекдот не очень-то и смешной. Так кто же был тот мужчина, который 15 июля в полночь вылетел из аэропорта в Москву и рассказывал стюардессе анекдот про дикую утку?

…Белла проснулась с тяжелой головной болью. Дрожа от страха, она подошла к окну, в котором мелькнула чья-то черная тень. Возможно, она проснулась от стука в окно или какого-то шороха. Она зажгла лампу в изголовье и посмотрела на висевшие на стене часы: половина четвертого. Предположим, Борисов связался со своими знакомыми, которые помогли ему узнать адрес дома Володарского… Но ведь это же из разряда фантастики! Разве что у Игоря есть друзья в соответствующих органах. В конце-то концов, он мог обратиться за помощью в милицию!

Но спустя несколько минут она поняла, что звуки, на которые она так надеялась и которые могли быть предвестниками ее встречи с Игорем, ей почудились. Она снова легла и попыталась заснуть. Но сон не шел к ней. Она лежала и думала о Володарском. Его уважали в городе как человека, способного решить практически любой вопрос, хотя и поговаривали, что он изрядный самодур и страдает манией величия. То, что мания величия существует, в этом сомневаться не приходилось, но вот в то, что он от нее страдает, верилось с трудом. Петр Володарский шел по жизни широкими размашистыми шагами, сметая со своего пути амбициозных политиканов, но оставляя за собой реальные дела. Он обладал природным умом, превосходной памятью, интуицией и гибкостью, которая так необходима для руководителя его уровня. Но человек, обладающий всем этим богатством, не мог в душе не быть авантюристом. Понятное дело, он был небезгрешен. Ходили слухи, что ему привозили золото в слитках, чтобы он позволил немцам построить в Томилине молочный комбинат, который обеспечил бы работой всех живущих в области немцев, и чтобы способствовал строительству в самом центре города католического собора… Но, с другой стороны, это с его легкой руки был построен крупнейший кардиологический центр региона, два новых родильных дома, восстановлен городской парк, очищены пруды и приведен в порядок огромный ботанический сад… Он научил простых людей работать, а руководителей приучил к тому, чтобы они вовремя оплачивали эту работу. Когда Володарский выступал на трибуне, его всегда слушали с нескрываемым интересом, потому что знали, что после двух-трех строчек печатного текста, который приготовил ему его пресс-секретарь, он будет говорить сам, причем простым и подчас довольно топорным языком, констатируя факты и приводя на память все имеющиеся по делу цифры… И тогда он казался до непристойности простым. Макс всегда говорил, что эта простота Володарского распространяется столь далеко, что рано или поздно погубит его. И вот теперь, после очень странной беседы, которая произошла вчера за ужином, Белла поняла, ЧТО именно имел в виду Макс, когда говорил так о нем. Уже то, что Володарский так быстро выложил ей практически все карты, свидетельствовало о том, что он все-таки – человек недалекого ума. Ну с какой стати ему было признаваться, что Макс работал на него? И ведь он практически не отрицал того, что Макс занимался перегонкой его средств в Цюрих. Больше того, сам рассказал о существовании генеральной доверенности, при помощи которой Макс и действовал, находясь за границей. Так свободно признаваться в таких делах может лишь человек, всецело доверяющий собеседнику либо уверенный в том, что этого человека скоро не будет в живых… А почему бы и нет? Ведь Белла все равно считается мертвой? Поэтому что стоит Володарскому впоследствии, когда он потеряет к ней всякий интерес, утопить ее в какой-нибудь подмосковной речушке?

И вдруг она поняла, зачем Володарский привез ее в Москву… Ну конечно же! Макс! Он охотится на Макса, а Белла будет служить приманкой. Интересно, как он это все себе представляет?! Если даже Макс жив и сейчас находится в Москве (Белла уже начала постепенно привыкать к этой мысли), то первый человек, который узнал бы о его существовании, был бы Борисов. Ведь это его лучший друг… А что, если они нагрянут сюда вместе: Борисов и… Макс?..

Белла даже приподнялась на постели от этих мыслей. По лицу ее струился пот. Она не могла себе представить Макса… Не то чтобы она забыла его лицо, просто ей претила мысль о том, что он мог так подло поступить с ней, бросить на произвол судьбы и даже не прийти на ее похороны… Володарский был прав в одном: Макс был талантлив во всем. «А почему бы и нет?..»

28 июля

Борисова она так и не дождалась. Утром вышла к завтраку утомленная, невыспавшаяся, с кругами под глазами. Она появилась перед губернатором в черной длинной рубашке мужского покроя, которая, очевидно, должна была служить ей домашней одеждой. Володарский в длинном красном халате вошел в гостиную и бодро поприветствовал Беллу:

– Доброе утро. Почему такая бледненькая? Хочешь красного вина?

– Вы вчера сказали, что я не пленница, что вы просто оберегаете меня… Ответьте прямо: могу я сейчас уйти отсюда? Вы одолжите мне денег на дорогу, и я вернусь домой. Если вы всерьез считаете, что я как-то замешана в убийстве такого количества людей, то пусть это докажут. Я даже прятаться не буду, более того, сама признаюсь тому же Савельеву, если хотите, кто я и что я… Ну так как?

– А никак! Пока я не найду Макса или документы, которые мне позволят беспрепятственно перевести мои деньги из Цюриха в Берлин, я тебя не отпущу. Я все продумал и рассчитал. Скажи, но только положа руку на сердце, ты смогла бы простить Максу, если бы точно узнала, что он сам организовал свою «смерть» и что теперь он спокойно поживает себе в Москве или где-нибудь за границей?

– Разумеется, нет. – Она говорила чистую правду, не понимая еще, что тем самым расписывается в своей полнейшей зависимости от Володарского.

– Вот и я так думаю. А потому предлагаю тебе сделку.

– Если мне не изменяет память, я сама предложила вчера заключить с вами соглашение… Вы помните, о чем?

– Конечно. Ты становишься моей любовницей, а я вроде бы должен восстановить твое имя, то есть ТЕБЯ ПОЛНОСТЬЮ в этом мире, в этом обществе и помочь вернуть тебе все, что было у тебя до твоей так называемой смерти. Правильно?

– Правильно.

– А теперь послушай, какую сделку предлагаю тебе я. В принципе она мало чем отличается от твоего предложения… Безусловно, ты мне нравишься, да ты нравилась мне всегда, когда я видел тебя еще с Максом и мечтал, чтобы ты стала моей… Согласен, не можешь же ты вечно скрываться от людей, понятное дело, тебя надо… как бы это выразиться – РЕАБИЛИТИРОВАТЬ… То есть ты должна представиться обществу, получить соответствующие документы, которые подтверждали бы, что ты действительно Изабелла Лерман. У тебя должен быть дом, средства для существования, а впоследствии и семья… Поэтому я решил пойти дальше и предложить тебе свое покровительство не на определенный срок, как ты хотела, пока ты не восстановишь свое имя, а НАВСЕГДА…

– Вы что, делаете мне предложение? – усмехнулась Белла, которая уже и сама начала догадываться о том, что он ей только что сказал.

– К сожалению, я не могу на тебе жениться, поскольку я уже женат и у меня есть семья… Но ты будешь считаться моей женой, хотя у тебя будет куда больше свободы, чем ты себе это можешь представить…

– Свободы?

– Да… Тебе будет позволено свободно перемещаться в пространстве и вести любой приемлемый образ жизни… Я дам тебе телохранителя, с которым ты сможешь появляться где угодно, встречаться с кем угодно… Единственное условие, нигде не упоминать моего имени и по первому же зову приезжать ко мне, где бы я ни находился.

– Вы хотите сказать, что я буду жить здесь, в Москве?

– Пока да. А потом, после того, как мы с тобой найдем Макса, ты сможешь вернуться домой, но по-прежнему будешь встречаться со мной… Понимаешь, мне очень важно осознавать, что ты все-таки принадлежишь мне. Как видишь, я излагаю свои мысли очень просто, можно сказать, примитивно…

«Куда уж проще…»

– Заявляю открытым текстом, ты можешь даже вступить в брак, я уж не говорю о твоих потенциальных любовниках, но и в этом случае ты должна принадлежать мне. Соглашайся, я не думаю, что так уж противен тебе… Я никакой не извращенец, к тому же не забывай, что у тебя всегда будут деньги, ты ни в чем не будешь знать нужды… Уверен, подобные слова ты слышала уже не раз и от Лермана, и, возможно, от Пасечника… Признайся, ведь он без ума от тебя… Ведь не станет же мужик так тратиться и содержать красивую девушку ПРОСТО ТАК…

– Я не знаю. – Белла пожала плечами, вспомнив, как провела утро 23 июля (она почему-то очень хорошо запомнила эту дату) в объятиях Григория Александровича. И как мысленно разговаривала с Максом, объясняя ему свою измену… А теперь еще неизвестно, кто кому изменил…

– Все ты знаешь… Ты же умненькая. – Володарский перегнулся через стол и нежно потрепал ее по щеке. Белла едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину. – Не бойся меня…

– Да я и не боюсь… Только у меня к вам вопрос: могу ли я внести некоторые коррективы в нашу, как вы сформулировали, сделку?

– Вноси, конечно, Господи ты Боже мой! – Он расхохотался, показывая здоровые крепкие зубы. В это утро губернатор выглядел этаким самодовольным барином, завтракающим в свое удовольствие в обществе приятной молодой барышни. Строгие костюмы и современный спортивный стиль были ему противопоказаны. Ему бы пошли бархатные камзолы, пышные кружевные жабо, шелковые шейные платки, широкие белые блузы…

– Тогда я попрошу вас принять участие в поиске МОЕГО убийцы…

– Это как? Ты же вроде бы жива? – не понял Володарский.

– Но ведь я совершенно случайно не села в машину… Не задержись я в туалете, мы бы сейчас с вами не разговаривали… Существует конкретный убийца, который подложил в машину бомбу…

– Бомба – это слишком сильно сказано… Взрывное устройство, правда, очень мощное… Значит, ты все-таки не веришь, что это мог сделать твой муж?

– Я же сказала – найти человека, который подложил это самое устройство… Пусть это будет даже Макс… Так вы поможете мне?

– Но как именно?

– Когда мы с вами вернемся домой, вы официально представите меня Савельеву и поручите ему найти убийцу… Почему именно он? Да потому, что я знакома с ним и мне не придется рисоваться перед кем-то чужим… Кроме того, я многое знаю и о Сосновской, и о других людях, которых уже, правда, нет в живых… Мне кажется, что мы с Савельевым сможем быть полезными друг другу…

– Значит, ты все-таки хочешь отыскать правду? – погрустнел Володарский.

– Конечно, а вдруг вы это все и подстроили… И поэтому, в зависимости от вашего согласия на мое сотрудничество с Савельевым, я сделаю вывод, у самого-то у вас рыльце в пуху или как?

– Или как, успокойся, – недовольно проворчал Петр Филиппович, намазывая на ломтик хлеба с маслом красную икру, которая в свете утренних лучей солнца, пробивавшихся сквозь прозрачные занавески на окнах, светилась оранжевым, янтарным блеском. Стол вообще был великолепно сервирован, солнечные блики играли в белой фарфоровой посуде. Серебряные приборы, вышитые шелковыми нитями салфетки, даже яйца в соломенной корзинке словно светились изнутри. Белла, глядя на эту роскошь, которая теперь окружала ее повсюду, словно преобразилась и сама. Она как будто вновь оказалась в ставшей уже привычной для нее дорогой оболочке комфорта, и теперь, прежде чем отказаться от нее и вновь очутиться на обочине, а то и на мусорной свалке, она старалась обдумывать каждое свое слово, каждый свой шаг, чтобы не ошибиться и не потерять все разом. Ведь господин, который сидел сейчас перед ней, обладал реальной властью и богатством и был вполне в состоянии разом, не напрягаясь особенно, решить все ее проблемы, которые в основном сводились к следующему: найти убийцу, взорвавшего машину, найти – если это, конечно, не очередная игра сильных мира сего – Макса и, наконец, вернуть себе имя и, по возможности, деньги… Только после этого она сможет начать новую жизнь. Правда, это уже будет не та Изабелла, не та беспечная Зу-Зу, без памяти влюбленная в своего красивого адвоката… Все будет не так…

– Так вы мне поможете? Вы представите меня Савельеву?

– Иди ко мне, – вдруг тихо произнес Володарский и похлопал себя по бедру, как бы приглашая Беллу сесть к нему на колени. И Белла, словно подхваченная невидимой силой, встала, обошла стол и села на колени Володарскому. Он обнял ее за талию, повернул ее голову свободной рукой к себе и поцеловал в губы. Он целовал жадно, так, словно не занимался этим долгое время, словно пил ее, Беллу. Она не могла ответить ему тем же, а потому сидела как парализованная и задыхалась от его поцелуев. Петр Филиппович судорожным движением распахнул на ней черную рубашку, обнажил грудь и в восхищении любовался ею, затем поцеловал по очереди каждый сосок и принялся расстегивать рубашку до конца. Белла поняла, что он задумал, и задрожала. То, что у нее было с Григорием Александровичем, все же доставило ей удовольствие, и хотя она потом мучилась от сознания того, что отдалась едва знакомому мужчине и тем самым предала Макса, но теперь, глядя на раздевающегося большого и рыхлого Володарского, она едва сдерживалась, чтобы не броситься вон из комнаты. Он волновался и долгое время не мог усадить ее к себе на колени таким образом, каким ему хотелось. Наконец, когда Белла с повлажневшими от близких слез глазами села ему на бедра лицом к нему, чувствуя его уже глубоко внутри себя, он начал энергично двигаться, поддерживая ее своими сильными руками, потом стал подбрасывать ее, как легкую гуттаперчевую куклу…

Белла уже ничего не соображала, она только ждала, когда же все это кончится… Спустя какое-то время она, вся в поту, с мокрыми волосами и искусанными губами, лежала на спине среди тарелок и чашек, и ей казалось, что сквозь нее, как в тесном тоннеле, с шумом и грохотом пролетают поезда, один за другим, без конца… Она дико закричала, чувствуя, что еще мгновение, и она разлетится на части, что тело ее не выдержит… И сразу же все прекратилось. Где-то глубоко в ее теле дышал, содрогаясь и сокращаясь, сильный, но уставший зверь… Но он не имел никакого отношения к тому мужчине, который теперь жадно пил апельсиновый сок. Этот зверь был частью Беллы, частью той Зу-Зу, которую воспитал и подчинил себе Макс, но которого не смог разбудить даже Пасечник.

Она лежала на столе и чувствовала, как слипаются ее глаза. Сейчас ей было уже не до Макса, не до чего…

– Хочешь соку? – Петр Филиппович помог ей встать.

Она кивнула головой. Он, усадив ее в глубокое кресло, протянул ей бокал с соком и стал смотреть, как Белла пьет. Когда она выпила все до капли, он вновь подошел к ней и поцеловал ее в щеку. Поцеловал так нежно, что она даже подняла на него в изумлении свой затуманенный взгляд…

– Поди поспи, вечером ты должна быть в форме, мы поедем с тобой в «Метелицу»…

– Куда?

– Ночной клуб… Привыкай, пока я здесь, тебе придется изучить карту всех ночных клубов… Уверен, нам повезет, и мы найдем твоего Лермана…

Белла вспомнила рассказы Макса о том, как они с Борисовым проводили время в ночных клубах Москвы еще до знакомства с нею… Как все просто: были в его жизни ночные клубы и остались. А вот Белла из его жизни исчезла. Значит, так захотел он сам. Она встрепенулась, сбрасывая с себя оцепенение и стараясь заставить заработать мозги.

– Послушайте, то, что в этом клубе буду я, это еще куда ни шло, но что там будете делать вы? Ведь Макс, если мы его, конечно, найдем, узнает вас и исчезнет… Вы не думали об этом?

– Думал. А потому я буду ждать тебя на улице в машине…

– Вы хотите сказать, что в клубе я буду одна?

– А почему бы и нет?

– Но ведь это неприлично! – возмутилась Белла, и ей сразу же стало смешно: она вспомнила, чем ей пришлось только что заниматься вот здесь, на столе, среди тарелок с овсянкой и бутербродами… «Еще неизвестно, что неприличнее…»

– Согласен, но у нас нет другого выхода. Вадима я послать с тобой не могу. Он тоже останется со мной в машине. Но ты ничего не должна бояться… Разумеется, за тобой станут ухаживать мужчины… Но твоя задача – найти Макса. Насколько я его знаю, он заявляется в клубы уже под утро… Перед «Метелицей» мы поужинаем в ресторане, а заодно все и обсудим… А теперь иди спать, у тебя глаза почти закрыты…

Глава 18

Перед рестораном поехали по магазинам – выбирать «ночные» наряды.

– Ты разбираешься во всем этом? – спрашивал Володарский; они сидели на заднем сиденье «Мерседеса», он обнимал Беллу за талию и выглядел счастливым. Белла видела его лицо в зеркале, и ей не верилось, что человек, портретами которого обклеен весь город и о каждом шаге которого пишут все местные газеты, сидит сейчас рядом, обнимает ее и разговаривает с ней так, словно они знакомы всю жизнь.

– Вы имеете в виду одежду?

– Ну конечно! Сейчас я повожу тебя по салонам. Выбери что-нибудь этакое, эпатажное, чтобы все в клубе или вообще где бы то ни было смотрели только на тебя… Пусть это будет очень смело, эротично, вызывающе… Но, главное, чтобы подчеркивало твою молодость… Никаких масок… Твое лицо, твоя внешность, твои глаза – это всё твои козыри… Ты меня поняла?

Все магазины и салоны слились для нее в один огромный магазин с несколькими примерочными кабинами и зеркалами… Она перемерила около ста платьев и костюмов… В результате купили серебристый «космический» костюм (шортики и маечка из светящейся ткани) и маленький сетчатый шлем на голову, черное традиционное платье, глухое, но с прорезями для грудей, с опушкой из выкрашенного в кроваво-красный цвет лебяжьего пуха, костюм-»змея» – все оттенки зеленого, зеленые блестящие перчатки с чешуйками, совершенно прозрачное белое платье из английской сетки, подчеркивающее белизну тела, и белые атласные шортики к нему…

– Ты действительно сможешь чувствовать себя во всем этом уверенно? – разволновался Володарский, укладывая в машину коробки и не понимая, как вообще можно показываться на людях в таких немыслимых костюмах.

– Вы же сами сказали, что костюм должен быть эпатажный…

– Но я не думал, что настолько…

– Да ладно вам, ханжа… Поедемте поужинаем, а то я в ваших дурацких клубах стану искать бутерброды и забуду про Макса…

«Макс, прости меня… Я теперь по другую сторону баррикад… Наверно, я сошла с ума. Я так спокойно жила с тобой, мне было нужно самую малость – видеть тебя… Где ты? Что с тобой? Увидишь ли ты меня когда-нибудь в этих чудных одеждах? Боже, как же все пошло!..»

– Куда это мы мчимся? – спросила она, убирая руку Володарского со своего колена. Он уже и так успел полакомиться ее телом, пока она переодевалась в кабинке салона-магазина «Ives Rocher».

– Коровинское шоссе, это, правда, не ресторан, но чудесное французское кафе с фирменным луковым супом и морскими гребешками по-парижски…

– Фу, какая гадость!

Они вошли в гостиницу «Софитель-Ирис», нашли кафе и втроем, Володарский, Белла и Вадим, принялись за луковый суп и морские гребешки, которые оказались не так уж и плохи…

– Придумают же эти французы… – Белла попросила Володарского заказать ей салат из помидоров и пирожное. Она насытилась и стала рассматривать публику, светильники на стенах, цветы на столиках…

– Куда теперь? – спросила она уже в машине. – До полуночи еще часа четыре…

– Поедем в «Метелицу»… Я подумал, что появляться тебе в клубе одной поздно ночью будет уж слишком…

– А где эта «Метелица»?

– На Новом Арбате…

Но вошла Белла в клуб не одна. Ее проводил Вадим, а потом исчез, испарился, оставив ее среди толпы незнакомых людей, громкой музыки, света и страха, который сковал все ее тело. Могла ли она предположить, что когда-нибудь окажется в таком ярком и шумном сборище московской молодежи, что с головой окунется в эту незнакомую ей жизнь и даже почувствует ее вкус, ощутив на себе десятки любопытных и восхищенных взглядов? Молодые люди, толпящиеся у входа в модных лакированных курточках и многослойных рубашках навыпуск, подхватили ее за руки и, гогоча и смеясь, увлекли на танцевальную площадку… Белла в своем платье никак не вписывалась по стилю в гремящую музыку, но очень скоро сообразила, что если она станет двигаться в два раза медленнее, но при этом чуть приподнимать подол платья, то ее танец будет мало чем отличаться от других.

Какой-то парень взял ее за руку, привел в бар, угостил коктейлем с огромным количеством льда и лимона и спросил, как ее зовут. Она ответила: «Зу-Зу».

– Это что еще за имя?

– Имя как имя, – ответила она, нервничая. – Не нравится?

– Да ты вообще блеск! От тебя все тащатся! Ты откуда?

– Ниоткуда. С мужем поссорилась и решила развлечься… Хочешь, будешь на сегодняшний вечер моим бой-френдом? Тебя-то как зовут?

– Макс…

Она чуть не уронила фужер с коктейлем: «Только этого еще не хватало…»

– Я серьезно.

– Меня все зовут Максом… – На парне были кожаные узкие джинсы, белая водолазка и замшевая клетчатая жилетка с золочеными пуговицами. Он был примерно ровесником Беллы. – Ты поедешь ко мне?

– Нет…

– Так я и знал, опять сегодня буду спать один… Вот черт, что-то мне в последнее время не везет… А у меня еще немного «экстази» осталось, может, поедешь?

– Нет, не поеду… – Белла пила маленькими глотками ледяной коктейль и чувствовала, как бармен в белоснежной рубашке с черной бабочкой, вдавленной в плотненькую красную шею, пожирает ее глазами.

– А кто твой муж? – спрашивал черноглазый и светловолосый Макс, заглядывая Белле в лицо и норовя поцеловать ее. – А что, если он приедет сюда за тобой? Он знает, куда его птичка прячется после мелких ссор?

– Ссора была не мелкая… – подражая ему и морща нос, весело ответила Белла, – а может, я его отравила? Цианидом?

– Обожаю страшные истории, рассказывай дальше… Ну и как, он корчился в муках?

– Ужасно, его рвало, ну просто выворачивало наизнанку… – Белла, однако, не переставая рассматривала толкущуюся вокруг публику, ища взглядом Макса. Макса Лермана. Несколько раз она представляла его среди молодых холеных женщин, которых здесь, в клубе, было с избытком. Сытые и довольные кошки, они приходили сюда, чтобы развлечься и потратить денежки своих мужей, папочек или любовников, чтобы показать чужим мужчинам свое тело, чтобы вызвать в них, да и в себе желание, подогреть его вином, а потом медленно остывать в утренних объятиях в чужой постели, а то и в машине…

– Эй, ты чего задумалась? – Маленький Макс (так она решила его называть про себя) обнял ее за талию и прижал к себе. – Так ты поедешь ко мне?

– Нет, не сегодня.

– Приходи завтра… Сможешь? – У него был большой красный влажный рот, а передний зуб, еще недавно, наверно, ровный и белый, теперь был наполовину сломан.

– Что с зубом?

– Подрался, как мальчишка, – сказал он и цокнул языком. Вообще-то он показался Белле довольно симпатичным. «А кто же ты, как не мальчишка?» – Надо в поликлинику сходить, да все некогда…

– Ты где-нибудь учишься?

– Учусь, куда денешься… Папашка у меня такой, что ай-яй!

– И где же ты учишься?

– На журфаке.

– Английский знаешь?

– Ну, знаю… Да все это туфта… Скукота страшная. А вот ты красивая, все просто балдеют от тебя… И как только твой муженек такую красотулю выпустил из дома? А может, ты все придумала? Про мужа там и все такое… Может, у тебя еще и дети есть?

– Может, и придумала, а тебе-то что…

Беседа дураков. Макса в клубе не было. Да и как он мог здесь быть, если его обугленные кости покоились сейчас на кладбище?

«Кто же был в машине вместо меня? Если бы Макс, находясь в машине, захотел поговорить с кем-то, то девушка или женщина просто подошла бы к нему, но не садилась бы в машину, ведь он ждал меня, мы собирались поехать домой, потому что должен был позвонить Борисов…»

– Борисов! – вдруг воскликнула она, и ее бросило в жар. Сексуальные отношения с Володарским окончательно выбили ее из колеи, спутали все планы, он словно загипнотизировал ее, и она забыла позвонить Борисову… Ведь ей теперь не надо объяснять, где находится особняк Володарского, стоит только узнать, в какой клуб они отправятся завтра, чтобы позвонить Игорю и сказать об этом. И как же она не догадалась раньше?! – Откуда я могу позвонить?

– Пошли, покажу… – Маленький Макс вывел ее из зала, и, оказавшись в холле, Белла сама увидела таксофон и попросила у своего спутника жетон.

– Извини, но у меня только вот эта штука. – Он достал и протянул ей пластиковую карточку. – Можешь воспользоваться…

– Давай лучше ты, а то у меня после коктейля что-то голова кружится, – сказала Белла, не зная, как пользоваться карточкой и не желая показывать, что она не местная.

Он вставил карточку в прорезь:

– Говори номер…

Она назвала, и он сразу же протянул ей трубку. Белла прижала ее к уху и знаком дала Максу понять, чтобы он отошел от нее. Тот пожал плечами и выполнил ее просьбу. Белла слушала длинные гудки, и от волнения у нее ослабли ноги, а тело стало словно чужим. В горле пересохло. Наконец трубку взяли.

– Игорь, это ты?

– Белла, куда ты пропала? Представляешь, я не нашел адреса Володарского… Ну и в историю ты влипла… Ты сейчас где?

– Ночной клуб «Метелица» на Новом Арбате, знаешь?

– Конечно, знаю…

– Приезжай… Я совсем запуталась… Володарский говорит, что Макс жив и что он живет в Москве. Я так больше не могу, я устала, мне плохо… Вокруг меня совершенно чужие люди, а Володарский… он… я должна уйти от него… Я не могу тебе пока всего объяснить, но обещай, что ты увезешь меня к себе… У меня дома в надежном месте спрятана «бабочка», помнишь колье, которое Макс привез мне из Москвы… Это я к тому, что, если ты мне поможешь, я смогу превратить колье в деньги, исчезнуть из этого чертова города и начать новую жизнь… Так ты едешь?

– Белла, дорогая, успокойся, я уже еду… Все. Только постарайся всеми правдами-неправдами дождаться меня, хорошо?

– Конечно! – Она опустила трубку и вздохнула. Неужели она сейчас увидит Борисова? Но в эту самую минуту в дверях показался Вадим. Он приблизился к ней и, не обращая внимания на Маленького Макса, который тоже подошел к Белле, взял ее за руку и отвел к стене.

– Пора, – сказал он.

– Но ведь Макс может появиться здесь в любую минуту, – растерялась Белла, словно ее застукали с поличным. – И не смей хватать меня за руку. Что это вы все дотрагиваетесь до меня? – Она брезгливо отдернула руку, вспомнив, как Володарский в кабинке магазина запустил свою лапу ей под юбку. – Еще только десять часов, а вы сами говорили, что Макс появляется ближе к полуночи или под утро… А может быть, господин Володарский соскучился без меня? Иди к нему и передай, что я никуда не пойду, вот и все! – Белла вырвала руку из лап Вадима и бросилась к Маленькому Максу: – Пошли скорее, я хочу потанцевать…

Для нее теперь главным было потянуть время, чтобы дождаться Борисова. Уж ему-то она расскажет все, АБСОЛЮТНО ВСЕ, и если он посоветует ей вернуться к Володарскому, то она вернется. Да, она поступит так, как скажет ей Игорь. Он свой человек, он все поймет. Ее ужасно разозлил Скандинав, Вадим, который запросто мог увидеть, что она звонила по телефону. И как теперь она объяснит, кому звонила, если ее об этом спросит Володарский?

С Маленьким Максом они затерялись в разношерстной толпе, стали ее частичкой и оказались прижатыми к столику, находящемуся недалеко от сцены.

– Шоу-балет «Фаворит»! – услышала она голос ведущего и плюхнулась прямо на стул, не удержавшись на месте. – Максим, мне нельзя здесь долго оставаться… Давай сделаем так, ты мне дашь свой телефон, я позвоню тебе завтра утром и скажу, куда бы я хотела выбраться… Понимаешь, у меня большие неприятности, и мне действительно надо отвлечься, отдохнуть… Я даже готова пойти к тебе, но только завтра, идет? – Она решила, что в случае, если Борисов не успеет увидеть ее здесь и увезти с собой, она расскажет о существовании Маленького Макса Володарскому и объяснит ему, что сама выбрала себе этого спутника по ночным клубам… Конечно, Белла надеялась вырваться из лап Володарского, но, с другой стороны, понимала, что теперь без него она мало чего добьется в этой жизни. Да и сколько у нее осталось этой самой жизни?

Макс дал ей визитку, на которой золотыми буквами по черному лаковому полю было вытиснено: «Голубев Максим, молодой человек, приятный во всех отношениях…» и прочая ерунда в том же роде, плюс номер домашнего телефона.

– Отлично, вот спасибо… А ты ничего. – Она чмокнула его в щеку и вымученно улыбнулась. – Так мы с тобой договорились? А теперь мне надо пробираться к выходу, за мной сейчас приедут…

– Кто? Муж?

– Да нет, какой там муж… Один хороший знакомый, он отвезет меня к подруге, и я останусь у нее ночевать…

Она говорила быстро, нервно, словно пытаясь убедить своего нового знакомого, что все, о чем она говорит, чистая правда, но голос ее дрожал, а глаза были прикованы к центральному входу, где с минуты на минуту мог показаться Игорь Борисов. «Господи, да помоги же ты мне… Приди, приди, – заклинала она про себя, имея в виду Борисова, – приди, приди…»

Но вновь появился Скандинав, ухватил ее своей железной рукой и вывел из клуба. Маленький Макс смотрел на эту сцену, открыв рот. Белла невесело кивнула ему и пожала плечами: «До завтра, – прошептали ее губы, – до завтра, Маленький Макс…»

Скандинав почти втолкнул ее в машину. Белла, оказавшись на заднем сиденье рядом с Володарским, со всего размаху, наотмашь, ударила севшего за руль Скандинава, потом еще раз и еще… Тот повернул свою огромную, словно сработанную топором и раскрашенную малярной кистью голову и получил теперь уже по физиономии. Его удивленные глаза словно спрашивали совета у сидящего с невозмутимым видом шефа: в чем дело?

– Эта горилла вывела меня из клуба, как школьницу, и больно сдавила руку… Зачем вы приказали ему это сделать?

– Затем, что для первого раза вполне достаточно… – Володарский положил ей руку на плечи и привлек к себе.

– Но ведь вы сами говорили, что Макс появляется в клубах поздно ночью… Вы обманули меня? Вы привозили меня сюда с какой-нибудь другой целью?

– Нет, я тебя не обманывал. Просто посчитал, что для первого раза с тебя хватит. Ты познакомилась с кем-нибудь?

Они мчались по ночной Москве. Накрапывал дождь. Дорога лоснилась и от света фонарей казалась розовой, словно политая фруктовым сиропом. Уже потом Белла поняла, почему дорога ей показалась такой сладкой и фруктовой: в машине пахло ванилью и, кажется, персиками.

– Чем это пахнет?

– Повернись и увидишь…

Она повернула голову и увидела сзади большую плоскую коробку.

– Что это?

– Торт. Если хочешь, мы можем начать есть его прямо сейчас.

– Это разврат, – отрезала она, хотя и почувствовала, как рот ее наполняется слюной. Торт. Смешно. Борисов наверняка уже приехал и теперь ищет ее в клубе, а ее везут на Лосиный остров уплетать торт, чтобы набраться сил и потом всю ночь тратить их в объятиях Володарского.

– Это не разврат, это удовольствие, в котором я не могу отказать ни тебе, ни себе… Я завтра утром улетаю домой, у меня там накопилось много дел…

– А я? Вы возьмете меня с собой?

– Нет, об этом даже и не мечтай. Могу пообещать тебе лишь одно: я поговорю о тебе с Савельевым. И после того, как мы отыщем твоего муженька, я сам привезу тебя к Савельеву, и он, возможно, поможет тебе решить твои проблемы…

– А когда вы приедете?

Володарский повернулся к ней и внимательно посмотрел ей в лицо:

– Изабелла, ты – само совершенство. Будь я устроен иначе, послал бы к черту все и занимался бы только тобой, но я как многостаночник, у меня есть обязательства перед людьми, перед городом… Я должен быть сильным во всех отношениях. Сейчас ко мне едут немцы, потом делегация из Индии, я обещал людям дешевый чай и рис… А индусы будут покупать наши самолеты… Словом, уйма дел… Это я с тобой такой тихий и немногословный, завтра утром я буду совершенно другим человеком. Вот так-то, милая!

– Если вы найдете Макса, вы убьете его?

– Что за мысли роятся в твоей хорошенькой головке? – Он нежно погладил Беллу по волосам. – Зачем же мне его убивать? Просто мы переделаем некоторые документы, после чего я вздохну спокойнее…

– А если Макс погиб?

– Все может быть, но тогда кто же вылетел тем ночным рейсом по его документам? Нет, Белла, не обольщайся. Я понимаю, конечно, тебе неприятно сознавать, что он бросил тебя, но лучше знать правду, чем позволять обманывать себя и дальше…

Торт собирались есть у нее в спальне. Володарский снова пришел в своем красном бархатном халате.

– Сейчас нам принесут чай…

– Послушайте, а кто убирает в этом доме? Кто готовит еду? – Она вдруг вспомнила, что даже у Пасечника была Зина, так неужели Володарский не держит в штате слуг и поваров? Такого не может быть.

– Вадим. Кроме него и нас с тобой, в доме никого нет.

– Вадим и готовит? Быть того не может!

– Конечно, нет. Он привозит еду из ресторана и разогревает ее в микроволновке. Но после того погрома, который ты учинила в гостиной, убирал он.

– Так ему и надо! – в сердцах выпалила она и даже обрадовалась, что заранее успела досадить этому грубому бабуину. – Я ему еще не то устрою, когда вы уедете, можете мне поверить…

– Не советую. У него инструкции. Кроме того, у вас есть дело, ради которого ты здесь и остаешься. Ты мне можешь пообещать, что каждый вечер будешь искать в ночных клубах Макса?

– А что, если вы втягиваете меня в какую-нибудь другую игру? Почему я должна верить вам? Откуда вам известно, что Макс появляется там в полночь или под утро?

– Он сам говорил мне…

Ей вот уже который день казалось, что Макс, о котором ей рассказывает Володарский, не имеет ничего общего с тем Максом, с которым она жила и которого так любила. Словно произошло чудовищное недоразумение, и кто-то хитрый и коварный занял место настоящего Макса.

Между тем Петр Филиппович аккуратно разрезал кусочками большой персиковый торт со взбитыми сливками. Аромат заполнил спальню. Скандинав принес поднос с чашками и чайником, разлил чай и тотчас ушел. Володарский положил Белле на тарелку огромный кусок:

– На, ешь, детка, поправляйся, а то ты у меня такая худенькая… Покажи, какая ты у меня худенькая…

От этого «у меня» Беллу начало трясти, она уже все поняла, и теперь от страха перед этим мужчиной ее стало слегка подташнивать.

– Можно я покормлю тебя? Ну что ты вся так дрожишь? Не могу поверить, что я тебе неприятен… Да, конечно, я не Ален Делон, но красота – это еще не все в мужчине… Поверь мне, если бы ты была девственницей, я бы и пальцем до тебя не дотронулся, но ты молодая женщина, которой секс нужен как воздух. Расслабься, успокойся, жизнь продолжается. Ты, как я понимаю, столько настрадалась за последнее время, что тебе просто необходим мужчина, ведь, кроме самого акта, есть я, моя сила и желание помочь тебе, ты не можешь этого не чувствовать. Я очень расположен к тебе… Должен тебе признаться, что чувства, которые я испытываю, обнимая тебя, я не испытывал никогда в жизни… Ты можешь не верить мне, но это так. И сколько раз я мечтал о тебе, когда ты еще была замужем за Максом… Я слышал, что он нашел тебя в Томилинском интернате? Но я отвлекся… Я бы хотел, чтобы ты отдавалась мне с радостью, с удовольствием. Ты сейчас находишься как раз в таком возрасте, когда мужчина, даже применяя силу, может добиться того, что в женщине проснется ответное желание… желание принадлежать… Ты должна это знать, пора уже… Поэтому доедай свой торт и ложись… Только сними с себя абсолютно все, у тебя изумительное тело, я думаю о нем вот уже который день, я просто с ума схожу по тебе… И ты должна пользоваться этим и вить из меня веревки… Так что не смейся, а делай то, что я тебе говорю…

Но Белла молча поглощала торт, кусочек за кусочком, запивала его чаем и чувствовала, как от слов губернатора у нее что-то происходит внутри, она возбуждалась против своей воли и ненавидела свое тело за такое откровенное предательство. Но Петр Филиппович только говорил, ничего не предпринимая. С каждой минутой его разговор становился все откровеннее и откровеннее. Уговаривая Беллу раздеться, он начал употреблять довольно грубые выражения, от которых Беллу бросило в жар. Но она продолжала сидеть и пить чай. Она по-прежнему оставалась в черном платье с разрезами на груди, и Володарский, усевшись рядом с нею, растянул эти разрезы и пролез туда языком. Ему не мешал даже лебяжий пух, который наверняка щекотал его нос и щеки. Через некоторое время скомканное платье оказалось уже в кресле, напоминая свернувшуюся в клубок черную кошку.

«Видел бы меня сейчас Макс», – думала Белла, лежа на спине с закрытыми глазами и вцепившись пальцами в седую гриву Володарского, голова которого находилась у нее между бедрами; он ласкал ее, как хотел, и, видимо, ждал от нее ответной ласки. Но с Беллой начало твориться что-то непонятное, она чуть не выдрала ему все волосы, настолько сильны были ощущения, вызванные прикосновениями этого странного и поистине огромного мужчины к ее самым сокровенным местам. А потом началось просто сумасшествие, они превратились в самых настоящих животных, они боролись, хрипя и рыча, опрокидывая друг друга и кусаясь чуть ли не до крови…

– Белла, с тобой надо было все это проделать еще лет пять-шесть назад… Можешь так и передать своему Максу, что он самый настоящий осел… И не жалей о нем, раз он не оценил того, какая ему попалась женщина… – Володарский, утомленный, лежал поперек огромной кровати, а Белла промокала его влажное тело простыней. – Ты, конечно, совершенно свободна и можешь спать с кем угодно. Но мне бы хотелось, чтобы ты принадлежала только мне… Хотя я знаю, что никакие деньги, вообще ничего не сможет заставить тебя полюбить меня…

– Зачем вы говорите о любви? Разве то, чем мы занимались, и есть любовь? Вы принимаете меня за дурочку?

– Любовь – недостаточно емкое слово для чувств, которые я испытываю к тебе. – Он произнес это настолько серьезно, что Белла даже испугалась. Макс не говорил с ней таким тоном, он всегда шутил, когда признавался ей в любви.

– А мне не нравится, что мужчины хотят меня. Я сразу вспоминаю собачьи свадьбы… Это отвратительно.

– Разве тебе сейчас было плохо?

– Но ведь это же настоящее безумие…

– Ум тут ни при чем. Ты создана для того, чтобы получать наслаждение от мужчины. Ты так устроена. И психологически, и физиологически. И не надо отрицать этого.

– Но ведь мы же только что орали и кусались… как дети, как щенята… не знаю, как кто… А ведь вы… вы же… Володарский! То, каким я вас видела и чувствовала только что, является потрясающим контрастом…

– Да перестань ты… Не думай ни о чем, лежи и отдыхай… А завтра постарайся не злить Вадима. Он неплохой парень.

– А что, если мы… ну вдруг?.. найдем Макса? Что нам тогда делать?

– Ничего. Увидев тебя, он уже сам будет искать встречи с тобой, а там вскоре приеду и я…

– Как все просто… – Она вздохнула и потянулась всем телом, расправляя мышцы и чувствуя себя необыкновенно легкой.

– Кстати, пока ты лежишь, постарайся запомнить все мои телефоны, и московские и домашние… Я тебе буду говорить, а ты запоминай…

– А жена?

– У меня уже нет жены, я развелся, но это большая тайна. Так ты будешь запоминать?

Она повторяла цифры, лежа с закрытыми глазами, пока не запомнила.

Когда она открыла глаза, Володарский сидел за столиком и молча доедал торт.

Глава 19

29 июля

Утром Белла проснулась от шума отъезжающей машины. Вскочила с постели, подбежала к окну и увидела лишь хвост черного «Мерседеса», скрывшегося за поворотом. Она поняла, что Скандинав повез своего хозяина в аэропорт. Навстречу государственным и губернаторским делам. Стало быть, теперь в доме, кроме охраны, которую они, возможно, выставили прямо на крыльце, никого нет.

Она взяла телефон на кровать и набрала код и номер Пасечника. И хотя надежды на то, что она сейчас услышит голос Григория Александровича, было мало, Белла, услышав длинные гудки на том конце провода, вся напряглась от волнения. А что она ему скажет: здравствуйте, дорогой Гриша, я провела ночь в объятиях нашего губернатора, который подозревает, что мой муж жив и скрывается то ли от него, то ли от меня в Москве, и я, как идиотка, ищу его по ночным клубам…

– Да, слушаю… – услышала она совсем близко голос Пасечника.

– Гриша, это я… – проговорила она, еще не веря в то, что слышит.

– Это ТЫ? Где ты, Господи, мы тут с ума сходим… Что с тобой случилось?

– Я не могу ничего говорить… Я сделаю все, чтобы как можно скорее вернуться домой… Я здорова, сыта… Гриша, то, что я здесь… Словом, все это связано с делом, которое мы ведем… Надеюсь, что наш общий знакомый по-прежнему держит тебя в курсе происходящего?

– Да, здесь открылось много нового… Но это не телефонный разговор…

– Скажи, Гриша, Савельев знал, что 15 июля в полночь из нашего города вылетел самолет в Москву, на борту которого был человек, назвавшийся Максимом Лерманом? Ты сам что-нибудь знал об этом?

На том конце провода повисло молчание. Белла восприняла это как предательство Пасечника. Ну конечно, они все знали, но не могли или не хотели сказать ей об этом.

– Молчишь? Так знали или нет?

– Знали, но это ничего не значит.

– Эх вы. – Ее душили слезы. Она положила трубку и разрыдалась.

Чтобы прийти в себя, ей понадобилось несколько минут постоять под прохладным душем. Когда она закрыла кран, стало тихо, и Белла услышала, как кто-то ходит по спальне. Ей стало страшно. Это мог быть охранник или Скандинав… Но Вадим не успел бы вернуться так скоро. Она на цыпочках подошла к двери и прислушалась, и тут же услышала тихий стук и голос:

– Белла, ты здесь?

– Борисов! – Она распахнула дверь и, увидев Игоря, бросилась ему на шею. – Господи, как же ты нашел меня?

Она смотрела на него и не верила своим глазам. Высокий, загорелый, в джинсах и тонком свитере, с капельками воды на темных волосах, такой родной, он стоял перед ней как живое напоминание о ее прежней жизни…

– Ты был вчера в «Метелице»? Но как же ты нашел меня? А как прошел сюда? – вопросы сыпались один за другим.

– Через стену перелез, при помощи «кошки»… – Он тоже казался обрадованным этой встречей. – Белла, что с тобой случилось? Где Макс? Вы что с ним, расстались?

– Он погиб, это целая история… Но будет лучше, если я расскажу тебе ее, как только мы выберемся отсюда… – И в ту же минуту она поняла, что зашла в тупик. Что она делает? Ведь если она сейчас сбежит с Борисовым, то навсегда потеряет Володарского, а следовательно, и надежду на его помощь. Борисов, конечно, хороший человек, но что он конкретно сможет для нее сделать? Разве что выслушать с сочувствующим видом, а потом погоревать над гибелью Макса… Он ни за что не поверит в то, что Макс обманул ее, предал, отдал на растерзание толпе, в то время как сам живет себе спокойно на денежки Володарского. А может, Макс уже давно за границей? Мысль ее работала четко, она словно уже слышала, ЧТО ей скажет в ответ на ее откровенный рассказ Игорь – разумеется, он будет настраивать Беллу против Володарского. Ведь Игорь – лучший друг Макса. Белла растерялась. Она смотрела на Борисова и не знала, о чем с ним говорить.

– Знаешь, Игорь, так много всего произошло за это время, что я даже не знаю, с чего начать… Но думаю, что будет все-таки лучше, если мы ПОКА останемся здесь… Володарский только что улетел домой, у него дела, сейчас сюда вернется его телохранитель, его правая рука, я зову его про себя Скандинавом, но на самом деле его имя Вадим. Думаю, что он удивится, увидев тебя здесь, поэтому нам следует быть осторожными…

– Белла, я ничего не понимаю. Ты говоришь как-то странно… Из твоего телефонного звонка я понял, что тебя надо спасать, но, когда я, рискуя жизнью, нахожу тебя, оказывается, что тебя и спасать-то не надо…

– И надо, и не надо. Я запуталась. Мне страшно… Сядь, я постараюсь тебе все объяснить. А я, пока буду разговаривать с тобой, прослежу за воротами, чтобы не пропустить приезд Скандинава. После того, как я тебе все расскажу, ты и решишь, стоит мне бежать отсюда или разумнее будет воспользоваться помощью Володарского…

Игорь, пожав плечами, сел в кресло и стал слушать. Белла говорила очень долго. Она нервничала, сбивалась, но постепенно картина последних дней стала вырисовываться в довольно стройную композицию, в которой, правда, систематически прибавлялись все новые и новые лица. Чтобы не охрипнуть, она то и дело отпивала холодный чай и даже пыталась в каком-то нервном порыве доесть оставшийся с ночи торт, даже отрезала кусок Борисову. Тот, внимательно слушая Беллу, незаметно для себя съел предложенное, но даже не заметил его вкуса. Белла дошла до вчерашнего разговора с Володарским, и лицо ее покраснело, когда она вспомнила, что позволила себе этой ночью. Об ее интимных отношениях с Володарским, равно как и с Григорием Александровичем, она, понятное дело, умолчала. Но Борисов, выслушав ее до конца, резко проронил:

– Белла, всем этим мужикам нужно от тебя только одно.

– Что же именно?

– Нужна только ты.

И она поняла, что впустую потратила на него время. Его слова разочаровали ее, так мог рассуждать человек, который, ничего не поняв, пришел к весьма несерьезному и поверхностному выводу. А она-то надеялась услышать совершенно другое, что, мол, Макс, Белла, неспособен на такую низость, что он либо погиб, либо с ним случилось что-то из ряда вон выходящее, возможно, он под гипнозом сел в самолет… Она и сама не знала, что думать по этому поводу.

– У тебя вид человека, который только что проглотил лягушку, – вывел ее из оцепенения голос Борисова. – Я сказал что-то не так?

– Ты сказал то, что сказал, – она слегка поежилась от охватившего ее озноба. Ей стал неинтересен разговор с ним. – Ты не поверил мне… Ты считаешь меня сумасшедшей?

– Белла, – Игорь взял ее за руку и притянул к себе (она сразу подумала, что всех мужчин объединяет один и тот же собственнический жест – схватить, притянуть к себе, прижать, одним словом, дать почувствовать женщине, что она в любую минуту может принадлежать им), – так ты действительно не знаешь, где Макс?

Она смотрела на него, совершенно сбитая с толку. «И он туда же…»

– И ты, Брут, продался большевикам… – усмехнулась она. – Значит, и ты тоже думаешь, что Макс был способен организовать собственное так называемое убийство?

– Понимаешь, то, что ты мне рассказала, похоже на фантастику… Откуда в машине появились ВАШИ останки? И твои украшения, и сумочка…

– Стой… – ее вдруг осенило, – а вот насчет сумочки-то как раз и вышла накладка: Наполеон сказал мне, что в моей сумочке было не больше ста рублей. Значит, я оказалась на свалке с сумочкой, но тогда каким же образом она могла отыскаться в сгоревшей машине? Игорь, у меня голова идет кругом от всех этих головоломок!

– Ты назвала мне с десяток людей, которые являлись клиентами Макса… По твоим словам выходит, что ты пыталась найти среди них его убийцу. Так? Но эти люди сами погибали, а выводов об их причастности или непричастности к взрыву сделать тебе так и не удалось?

– Не удалось. – Она ни слова не сказала о той работе, которую для нее провел Савельев. – Но Володарский как раз и мог бы мне помочь в этом…

– Ошибаешься. Он все выдумал.

– Как это?

– Да очень просто. ПРО МАКСА ОН ВСЕ ВЫДУМАЛ. Ему нужна ты, вот и вся разгадка.

– Ты хочешь сказать, что 15 июля в Москву никто не летел и что человек, назвавшийся Максом Лерманом, который по всем приметам действительно напоминает Макса, – плод воображения Володарского?

– Конечно.

– А вот и нет, дорогой Игорь! Я только что звонила Пасечнику, и он признался мне, что знал об этом человеке уже давно, у него, кажется, связи в милиции или еще где-то, – говорила она, краснея. – Так что теперь ты понимаешь, в каком состоянии я нахожусь? А что, если Макс действительно сейчас здесь, в Москве?

– Хорошо, пусть даже так, но зачем тебе оставаться с Володарским? Я могу отвезти тебя к себе и так же возить вечером по клубам… Уж я-то лучше знаю все места, где любил бывать Макс…

Белла не знала, как сказать Игорю о том, что рядом с Петром Филипповичем она стала чувствовать себя более защищенной. Она проснулась сегодня с этим чувством, и оно продолжало жить в ней и сейчас, во время их разговора. Ей казалось странным, что появление Игоря нисколько не успокоило ее. Так бывает довольно часто, ждешь от встречи с человеком, с которым долго не виделись, чего-то необыкновенного, а когда начинаешь общаться с ним, понимаешь, что время уже наложило отпечаток на ваши отношения. Подобное произошло и с Игорем. Она только сейчас поняла, ЧЕГО ИМЕННО ждала от него: ТЕПЛА. Ей казалось, что они встретятся, как почти родные люди, ведь Макс был его лучшим другом…

Белла опустила голову: она не знала, как объяснить Игорю, почему ей нельзя уезжать из этого дома.

– Ты что-то говорила о «бабочке»? Неужели ты сохранила ее?

– Да, я нашла все свои драгоценности и деньги в нашем сейфе, в сгоревшей квартире…

– И он уцелел?

– Ну да, я же говорю…

– И где же сейчас все твое богатство? В этом доме? Здесь, у Володарского?

– Нет, конечно! Что такое ты говоришь! У меня все это спрятано в одном надежном месте… там, дома… Я понимаю, ты хочешь сказать, мол, поезжай домой, бери драгоценности и начинай жизнь по-новому, ведь так? Я угадала твои мысли?

– Почти. А почему бы и нет?

– Да потому, что, пока я точно не узнаю, жив ли Макс, я не сдвинусь с места, а если окажется, что он жив и здоров, то очень быстро сделаю так, что он и в самом деле станет либо трупом, либо калекой… Разве можно прощать людям такое чудовищное предательство?

– Так ты едешь со мной?

– Нет, Игорь, ты прости меня, но я не могу… Приедет Володарский, мы найдем Макса, а потом я вернусь домой и объяснюсь со всеми…

– Открыто объявишься?

– Ну да… Не могу же я постоянно прятаться! У меня есть имя, есть деньги, я имею право на нормальную и спокойную жизнь. Мне бы только разобраться во всем…

– Значит, ты действительно не знаешь, где Макс… – вздохнул Борисов, допивая чай из чашки Беллы и думая о чем-то своем.

Она посмотрела на него, но ничего не поняла:

– Игорь, а что ты делаешь в Москве?

Он сразу оживился:

– Играю на бирже, слыхала про такие азартные игры? Торгую акциями.

– Но ведь ты торговал и играл акциями Макса, может, ты отдал бы мне их или деньги, которые ты выручил за них? – вдруг, поражаясь собственной храбрости и наглости, спросила она. – Ведь ты же знаешь, что я – его жена?

– Понимаешь, это было бы очень глупо, Белла… Сейчас ожидается повышение цен, а следовательно, и большие ПРИБЫЛЯ…

– Ты так смешно говоришь «прибылЯ», а почему не «прибыли»?

– Да потому, что «прибылЯ» звучит как-то внушительнее…

– Понятно. И все-таки ведь ты понимаешь, как мне сейчас нужны деньги, я могу обойтись и без этих прибылей… Помоги мне, Игорь…

– Не могу, Белла, я бы рад, да не могу. Я связан определенными обязательствами перед другими людьми, которые не захотят по чьей бы то ни было милости терять большие деньги… Ведь в том пакете акции не только Макса, ты должна понимать такие вещи…

– Ну и черт с тобой! – Она поднялась и подошла к окну. – Тогда прости, что звонила тебе. Забудь обо мне, о моем существовании… Для тебя твои дурацкие «прибыля» куда важнее дружбы. Да, представь себе, я вот такая идиотка, что еще верю в дружбу и искренние чувства. Быть может, во мне осталось что-то человеческое потому, что я все свое детство провела в интернате… Думаю, что так, как ты, я поступить бы не смогла… У тебя находятся деньги моего мужа, которого ОФИЦИАЛЬНО нет в живых, и ты отказываешь мне… Как ты можешь? Ведь Макс считал тебя своим лучшим другом…

– Деньги – это серьезно, Белла. Ты же сама мне потом спасибо скажешь, когда мы встретимся с тобой в следующий раз. Тебе надо будет подождать примерно полмесяца, разве это срок? Не злись, а постарайся понять…

– А ты мог бы хотя бы приблизительно назвать сумму, которая существует на сегодняшний день?

– Мог бы, но не стану тебе ее объявлять…

– Но почему?

– Потому что биржа – это всегда риск.

– А ты не рискуй, – воскликнула она, уже начиная терять терпение, – просто верни мне деньги Макса, и все!

И в эту минуту она увидела въезжающий в ворота черный «Мерседес». «Вот и Скандинав вернулся. Вовремя».

– Это и есть Вадим? – спросил Борисов, глядя в окно на шагающего по аллее Скандинава. – Огромный, черт. Ну так что, красотка, ты приняла какое-нибудь решение?

– Почему ты называешь меня красоткой? – У Беллы все похолодело внутри. Она смотрела на Игоря, и его внешность теперь показалась ей отвратительной. Особенно его нос, тонкий и длинный, просто мерзкий. – Послушай, а что с твоим носом? Он всегда был у тебя такой длинный?

– Всегда. Еще вопросы будут?

– Нет.

– Тогда я задам тебе вопрос: ты позвонишь мне сегодня, когда точно будешь знать, в какой из клубов вы отправитесь со своим Скандинавом?

– Хорошо. Может, за это время ты передумаешь и примешь другое решение? Ведь это же не твои деньги, Игорь…

– Ну, я пошел… – Он подошел к окну, открыл его и вдохнул свежий влажный воздух. – Поди встреть своего Финна, попроси, чтобы он тебя накормил хорошенько, и тем самым отвлеки его, а я… мне пора… Я буду весь вечер ждать твоего звонка. Извини, если что. – Он подмигнул ей и, легко взобравшись на подоконник, спрыгнул вниз.

* * *

Когда Вадим, постучав и не получив ответа, вошел в комнату, Белла, притворившись спящей, сонно потянулась под одеялом и словно с трудом открыла глаза, тяжко вздохнула, всем своим видом показывая высшую степень раздражения за то, что ее разбудили.

– Ну что еще? Который час? – спросила она, зевая и разглядывая румяного и запыхавшегося Скандинава. – Тебе чего?

Она сразу же приняла решение вести себя с ним, как со слугой, хотя для нее это было непривычно и немного смешно. Однако, судя по тому, как обращался с ним Володарский, Скандинав был просто рожден, чтобы жить для других. Он был как глуповатый и преданный пес, на роду которого написано погибнуть за хозяина. И хотя Белла была воспитана на других принципах человеческих отношений, жизнь показала, что люди не могут быть совершенно равными. Да это никому и не нужно. Скандинав счастлив услужить своему хозяину, и, если ему по дурости или просто ради эксперимента предложат поменяться с Володарским местами, он не переживет этого. Каждый человек должен знать свое место, и то, на какой ступени человеческого общества он оказался, зависит только от него, от его способностей. Поэтому нечего жалеть таких людей и поднимать их до своего уровня. К этой формуле Белла пришла, когда познакомилась с Максом и резко изменила свою жизнь. Своего благополучия, которое сильно отличалось от социального положения ее бывших подружек по интернату, Белла, как ей внушил Макс, достигла лишь благодаря самой себе, а если точнее, то своей красоте и уму. Будь она некрасивая или дура, навряд ли ей так повезло бы с замужеством.

«Макс, как же ты изменил меня», – нередко говорила она ему, поражаясь своей способности впитывать все то, чему он ее учил. А учил он ее быть сильной, и, как ей тогда казалась, она стала такой. Он учил ее независимости и твердости в суждениях, учил добиваться своего, и она старалась не разочаровывать мужа… Но чего она, в сущности, добилась? Того, что он бросил ее? «А что, если он воспитывал меня ТАК для того, чтобы я, оставшись одна, не пошла ко дну?» Но в таком случае для чего вообще я была ему нужна?

– Я привез еду, сейчас накрою на стол, а ты приходи через несколько минут, – произнес Скандинав и, неловко улыбнувшись, стал пятиться к двери. Ему, судя во всему, доставляло удовольствие видеть Беллу в постели.

– Хорошо, я сейчас приду. А ты не знаешь, в какой клуб мы отправимся сегодня?

– Я все скажу за завтраком. Планы несколько переменились.

– Вы что, по дороге в аэропорт встретили Макса?

Он гоготнул и исчез за дверью.

Белла откинула одеяло, сняла с себя одежду, в которой встречала Борисова, и, оказавшись голышом, вошла в ванную комнату. Пустила горячую воду и, дождавшись, пока ванна наполнится наполовину, забралась в нее и замерла, чувствуя, как тело ее, легкое и невесомое, начинает напитываться теплом. Она, все утро надеявшаяся на дружеское тепло, получила это самое тепло в его первозданном виде. Горячий пар, горячая вода, душистое мыло, ощущение чистоты – что может быть лучше для прохладного и наполненного тревогой и волнением утра?

Закутавшись в толстый купальный халат, она остывала возле открытого окна и смотрела на зеленую листву стоящего прямо за окном тополя. В последнее время она совершенно забыла о существовании солнца, деревьев, цветов, свежего воздуха… Ее словно лишили всего этого, а взамен открыли совершенно новую, неизведанную сторону жизни, называемую соленым и пряным словцом «секс». И Макс, которого она считала опытным любовником, человеком, которому более приятно дарить наслаждение, нежели получать его, оказался по сравнению с Пасечником и, уж конечно, Володарским просто мальчиком, недавно открывшим для себя женщину, но еще не научившимся удовлетворять ее.

Чтобы воспоминания о бурно проведенной ночи с губернатором не будоражили ее воображение, подогретое в прямом смысле этого слова горячей ванной, Белла неторопливо застелила постель, прибрала на столике, затем надела черное платье, в котором была в свой первый (во всяком случае, осознанный) день пребывания в этом доме, и, удобно устроившись перед зеркалом на мягком пуфике, раскрыла розовый кожаный несессер, купленный ею вчера вместе с набором косметики и духами, и принялась за макияж. Как давно она не получала удовольствия от этой простой, обычной для каждой нормальной женщины процедуры. Когда Белла поднялась с пуфика, она не узнала самое себя в зеркале. И неудивительно, что, войдя в гостиную, она услышала тонкий ниспадающий свист Скандинава, который застыл перед ней в восхищении, не в силах сдержать улыбку.

– Что, Вадим, кажется, я чертовски хороша сегодня? – засмеялась Белла, усаживаясь за стол и рассматривая разложенные на тарелках деликатесы. Здесь была и красная икра, и отварная форель, и жареный цыпленок, и копченый лосось. – Ты здорово все это придумал. Сам-то небось голодный?

И она впервые увидела, как Скандинав краснеет.

– Давай присоединяйся. – Она пригласила его жестом и подбадривающе улыбнулась. – Только обещай, что больше не будешь волочить меня волоком на глазах у почтенной публики, договорились?

– Ты вчера говорила по телефону, я увидел это, и шеф приказал немедленно доставить тебя в машину.

– Так я и поняла. А теперь он поручил тебе узнать, кому именно я звонила? Ведь так?

Вадим кивнул головой.

– Не ваше это собачье дело, можешь так и передать своему хозяину. Я – свободный человек, понятно?

Он снова кивнул.

– Петр Филиппович оставил для тебя денег и сказал, чтобы ты поездила по магазинам, чтобы ни в чем себе не отказывала. Я буду рядом.

– Гром аплодисментов. – Белла соорудила себе совершенно невозможный высокий бутерброд, куда поместила понемногу всего, что только нашла на тарелках, и теперь не знала, с какого бока к нему подступиться. – Бутерброд называется «Зу-Зу». Запомнил? Рекомендую.

– Что такое «Зу-Зу»? – спросил он, сооружая совершенно примитивный бутерброд из ломтика хлеба с маслом и толстого слоя красной икры.

– Это не «что», а «кто», бабуин. Извини, сорвалось. – Она, смеясь, принялась откусывать от своего бутерброда со всех сторон и запивать его красным вином. – Интересно, откуда твой хозяин знает, что я люблю красное вино?

Скандинав пожал плечами и придвинул к себе тарелку с горячей овсяной кашей.

– Кашу будешь?

– Буду, конечно… – Белла подставила ему пустую тарелку. «Наконец-то я начала получать удовольствие и от еды, – думала она, предаваясь откровенному чревоугодию, – хоть какая-то радость…»

– Так какие у нас планы на сегодня?

– Едем в Москву, в центр, по магазинам, куда скажешь… А поздно вечером в «Мираж», это еще один клуб…

– Послушай, неужели мой муж был таким любителем тусовок и рока? Ведь это же молодежные клубы, что там может делать Макс? А впрочем – черт с вами! «Мираж» так «Мираж»… Думаю, что с посудой ты справишься сам?

Она сказала дежурное «спасибо» и, вернувшись в комнату, первым делом позвонила Маленькому Максу, чтобы сообщить про «Мираж».

– Это ты, Зи-Зи? – услышала она его обрадованный голос. – Я уж думал, что ты не позвонишь… Тебя вчера повели на заклание к муженьку? Ну и телохранитель у него, мрак!

– Во-первых, недоумок, меня зовут Зу-Зу, а во-вторых, не твое это дело. Хочешь меня увидеть, приезжай в «Мираж».

– А ты поедешь потом ко мне, у меня классная музыка, предки живут на даче, диван новый, не скрипит…

– Да, по мне, пусть и скрипит… Только прежде ты мне поможешь кое в чем, идет?

– Идет. Ты будешь в своем «мертвом» платье?

– Почему «мертвом»?

– Да потому что там все умерли, когда ты пришла в нем…

– Понятно, тогда до встречи! Я буду там к открытию…

– В двенадцать, что ли?

– Да или чуть позже…

Потом она позвонила Борисову, но трубку никто не взял: «Не доехал, наверно, еще».

Глава 20

– Едем на Бережковскую набережную, – бросила небрежно Белла, усаживаясь в машину и больше всего переживая в данную минуту за целостность чулок, которые в ее сегодняшнем гардеробе играли главную роль – платье, которое она только что купила в ГУМе, в какой-то английской секции, было таким коротким, что продавцы, увидевшие в нем Беллу, сразу же принесли коробку с коллекцией тонких капроновых колготок, без которых показаться в этом платье было бы просто невозможным. Черные замшевые туфли на невысокой шпильке, облегающее серое, с серебристым ворсом платье, черная стильная сумка с серебряными пряжками – и две тысячи долларов как не бывало!

– Что на набережной? – спросил Скандинав, не торопясь, однако, трогаться с места и чуть не свернув шею в процессе разглядывания длинных и стройных ног Беллы.

– Не смотри – ослепнешь, – хмыкнула она. – На Бережковской набережной есть гостиница, слыхал, наверное, «Рэдиссон-Славянская», а в ней магазинчики… Меня интересуют бриллианты, если непонятно… Вернее, одни часики, которые мне обещал купить Макс… Поехали же! – Она похлопала его ладошкой по плечу.

Деньги, которые ей оставил Володарский, она решила потратить с блеском: «Пусть знает этот Петр Филиппович, что тратить мы умеем…» Ей было даже жаль, что он не мог увидеть ее прямо сейчас в этом потрясающем платье, так выгодно подчеркивающем ее ноги.

На ноги смотрели и в ювелирном магазине, поскольку сверкающие на темном бархате часы с бриллиантовым браслетом казались здравомыслящим продавцам куда более эфемерными и нереальными, в смысле обладания ими, нежели пара стройных ног, принадлежащих совершенно очаровательной брюнетке с зелеными насмешливыми глазами и улыбочкой, которую иначе как нахальной не назовешь. Девушка была – сам вызов.

– Я беру вот это, – показала она Скандинаву на изумительный швейцарский комплект из часиков, съемного дополнительного браслета к ним и кольца.

– Золото, платина, бриллианты, – торжественно произнес продавец, доставая украшения и раскладывая их на прилавке. – Будете примерять?

– Разумеется. – С его помощью Белла надела часы, затем на другую руку – браслет, который оказался точной копией браслета на часах, но был совершенно самостоятельной вещью, и, наконец, кольцо. При ярком свете вмонтированных в стены ламп бриллианты засверкали на руках Беллы, как тысячи проснувшихся ото сна звезд. – Ну как, нравится?

Конечно же, она вела себя не так, как постоянные их клиентки или клиенты, привыкшие сдерживать свои чувства и лопающиеся от самодовольства. Белла озарила этот мирок продавцов и драгоценностей, стекла и бархата, света и денег живым блеском глаз, своей непосредственностью и искренней радостью человека, причастившегося к настоящей красоте.

– Вас приглашает к себе хозяин, – сказал один из продавцов – совершенно бесцветный человек неопределенного возраста, все краски которого словно померкли на фоне драгоценных металлов и камней.

– Зачем?

– Он хочет предложить вам еще кое-что, но уже со скидкой…

– Так пусть выйдет сам, – не поведя бровью, проронила Белла, доставая и отсчитывая доллары.

– Доллары? У нас не принимают доллары… – растерянным голосом произнес Бесцветный.

– Ты поменяешь? – Она сунула обалдевшему от надвигающейся покупки Скандинаву пачку денег и показала взглядом на дверь. Тот все понял и исчез. Как сразу же исчезли с прозрачного прилавка и часики с остальным своим сверкающим семейством.

Белла прошла, покачивая бедрами, за Бесцветным в уютные недра магазина.

– Так почему ваш хозяин не мог сам выйти ко мне? – капризно спросила она, не понимая еще, чего бы такого ей могли здесь предложить, ведь она осмотрела все витрины.

– Он прихрамывает, – извиняющимся голосом проговорил Бесцветный и открыл перед Беллой обитую желтой кожей дверь. – Проходите, пожалуйста.

Она вошла и очутилась в небольшом, со вкусом обставленном кабинете, за столом которого сидел довольно приятный человек с холеными рыжими усами.

– Вы – бриллиант, – произнес он с улыбкой, привстал, приглашая ее жестом присесть в кресло напротив себя. – Хотите курить?

– Нет, спасибо, я не курю… – Когда он вставал, Белла почувствовала нежный аромат, исходивший от рыжеусого, и подумала, что от мужчин в последнее время пахнет куда более изысканно, чем от женщин. Совершенно неуместная мысль для кабинета хозяина ювелирного магазина.

– Вот и прекрасно… Тогда, – обратился он к Бесцветному, – принеси девушке соку… Или кофе?

– Сок, желательно лимонный или яблочный… И что же вы хотели мне показать?

– Я так понимаю, что леди решила сделать себе подарок, а почему бы вам на время не забыть о часах… У меня есть кое-что получше… – С этими словами он достал из ящика своего огромного стола ярко-красный сафьяновый футляр, и у Беллы почему-то сильно забилось сердце. Он осторожно открыл футляр, и Белла увидела на черном матовом бархате несколько полупрозрачных от поистине тончайшего золотого кружева «бабочек» с усиками, увенчанными довольно крупными бриллиантами.

– Что это? – спросила она шепотом, чувствуя, как слезы подкатывают к горлу. – Это не колье и не брошь… Что это? – Она повторила свой вопрос.

– Смотрите, какая оригинальная вещица, – с этими словами рыжеусый достал одну «бабочку», и она прямо на глазах у Беллы распалась на две половинки. Оказалось, что это два кольца, которые, если их надеть на два соседних пальца, вместе как раз и сложатся в восхитительную изящную бабочку.

Белла как завороженная смотрела на кольца.

– Существовала целая коллекция таких «бабочек»… Но колье уже продано, брошь тоже, остались только кольца и точно такие же, но уже цельные серьги: две «бабочки». Это работа Германа Леви, известного ювелира, волшебника…

– Германа Леви? Скажите, а колье… Вы видели его?

– Разумеется…

– Оно повторяет «бабочку», но ведь там, помимо золота и бриллиантов, есть еще и изумруды, вот здесь. – И Белла чуть коснулась пальчиком крылышка одной из «бабочек».

– Верно, а откуда вам это известно? Вы видели это в каталоге или журнале на Московской ювелирной выставке?

– Это колье подарил мне мой муж, – едва дыша, проговорила Белла. – Как вы сами понимаете, следующей покупкой у него планировались, очевидно, кольца и все прочее, но случилось нечто непредвиденное… Впрочем, это мое личное дело. Сколько стоят эти кольца?

Рыжеусый назвал цифру, от которой у Беллы закружилась голова.

– Да, меня это вполне устроит, – проронила она ледяным тоном, – но при одном условии. Вы сообщите Леви о моем приходе и спросите, не может ли он встретиться со мной. Кольца – это, конечно, хорошо, но мне нужен ВЕСЬ комплект…

Рыжеусый, казалось, находился в некотором замешательстве, и Белла отнесла это к легкому волнению по поводу слишком высоких комиссионных, которые он назначил за кольца, не подозревая о том, что покупательница может знать их настоящую цену и, возможно, даже знакома с самим Леви.

– Я понимаю, что вам не очень выгодно сводить меня с ювелиром напрямую, но десять процентов комиссионных, как мне кажется, решат все проблемы, не так ли? – Белла решила брать быка за рога. – Обещаю, что эта сумма учтется при покупке, которая будет происходить на ваших глазах… Или у вас имеются другие предложения?

Рыжеусый покраснел как рубин. Он-то заломил более пятидесяти процентов.

– Разумеется… А чтобы не откладывать все это в долгий ящик, вы позволите переговорить мне с Леви прямо сейчас? – Он снова привстал со стула и снова обдал Беллу ароматом своих духов.

Она поняла его и вышла из кабинета. Но он тотчас позвал ее:

– Скажите, а как мне сказать о вас, я ведь не знаю вашего имени?

– Изабелла Лерман, он был знаком с моим мужем… покойным мужем, Максом Лерманом…

– О, извините… Примите мои… глубокие соболезнования…

Он пригласил ее к себе спустя четверть часа. Все это время Белла слонялась по магазину, рассматривая кажущиеся ей теперь примитивными и неоригинальными швейцарские часики. Скандинав, который к тому времени уже вернулся, отдал ей деньги и вышел покурить на улицу.

– Он ждет вас по этому адресу завтра в полдень и очень просил не опаздывать. – Рыжеусый протянул Белле листок с адресом и телефоном. – Он сказал, что в крайнем случае можете ему перезвонить сегодня поздно вечером, можно даже ночью.

– Спасибо… – Белла стремительно вышла из магазина и быстрым шагом направилась к машине.

– Мы не будем покупать часы? – спросил Скандинав, помогая ей сесть на сиденье.

– Нет, разве это часы?! Поехали… Я зверски проголодалась…

* * *

Проехали Смоленский бульвар, свернули на Кропоткинскую и помчались в сторону Манежной. Скандинав был прекрасным водителем, Беллу кидало из стороны в сторону, но она почему-то чувствовала себя в безопасности.

– Вадим, ты прямо настоящий ювелир, – пробормотала она, вцепившись пальцами в бархатистую обивку сиденья. – Только постарайся все же не угробить меня на каком-нибудь опасном повороте, хорошо? А то господин Володарский тебе этого никогда не простит… И вообще, куда ты меня везешь?

– Это здесь, недалеко, не могу вспомнить, где нам подавали рыбу бранцино… – И Скандинав, свернув на Кадашевскую набережную, исторг восторженный клич, увидев знакомую вывеску «Dorian Gray».

– Да ты, оказывается, гурман. – Белла сидела за столиком напротив своего огромного телохранителя и вдыхала исходивший от только что принесенных официантом блюд тонкий аромат артишоков в масле, свежей рыбы бранцино и креветок в белом вине.

Скандинав, по-видимому, сильно оголодав после столь утомительной прогулки по Москве, набросился на разноцветные, в форме звездочек макароны в красном соусе, который все окружающие почему-то упорно называли пастой.

После ужина Беллу, само собой, потянуло в сон, о чем она не замедлила сообщить своему телохранителю. Он пытался объяснить ей, что до Лосиного острова далеко и что она спокойно может выспаться в машине, но Белла настояла на возвращении домой. Ей надо было какое-то время побыть в одиночестве и все продумать. Но она уснула по дороге. Вадим, заметив это, свернул на тихую улочку, въехал в арку, припарковал машину в глухом дворике и, воспользовавшись возможностью последовать ее примеру, тоже заснул, слегка откинув назад спинку сиденья.

Белла проснулась, когда на улице совсем стемнело, а в окнах окружающих домов зажегся свет. Ей снилась мусорная свалка, по которой она шла, утопая ногами в теплой вязкой жиже нечистот, чувствуя, как при каждом шаге она погружается в это мусорное болото все глубже и глубже.

Пот катился по ее холодному лбу. Белла приподнялась и стала лихорадочно соображать, где она и с кем. Но, увидев сияющую копну белых волос впереди себя и услышав ровное дыхание Скандинава, тотчас все вспомнила и немного успокоилась.

– Вадим, просыпайся, где мы?

Он мгновенно очнулся от глубокого сна, несколько раз сильно тряхнул головой, повернулся к Белле и, к ее удивлению, извинился.

– Ты уснула, и я не поехал на Лосиный остров. Нам пора, скоро откроется клуб, – произнес он как-то обреченно, и она подумала, что он и сам уже не рад тому, что вместо того, чтобы спокойно спать дома в постели, им придется тащиться в какой-то клуб, чтобы искать там, в общем-то, ПОКОЙНИКА.

– Останови, когда будем проезжать мимо таксофона, мне надо позвонить парню, с которым я познакомилась вчера в «Метелице»…

– Я в курсе, позвонишь…

Но, выбежав из машины и опустив жетон, Белла стала звонить по совершенно другому номеру. Когда Борисов взял трубку, она сказала:

– Мы сейчас едем в «Мираж», это на Новом Арбате, ты приедешь?

– А ты не могла позвонить еще позже?

– Я звонила тебе днем, но у тебя никто не брал трубку. Так ты приедешь или нет?

– Конечно.

– Тогда возьми машину, думаю, что нам придется за одну ночь побывать в разных клубах. Честно говоря, мне уже надоела эта карусель, но проехаться по клубам все-таки нужно. Знаешь, Игорь, мне кажется, что Макс терпеть не мог все эти клубы… Кроме того, как же он может так спокойно разгуливать по Москве и появляться в таких людных местах, если знает, что его могут искать… – Белла вдруг замолчала, вспомнив, ЧТО именно она говорила Борисову о причине столь повышенного внимания Володарского к Максу: понятное дело, она ни слова не сказала о Цюрихе, просто дала понять, что у Макса перед Володарским имеются кое-какие обязательства.

– Белла, ты что, уснула там, что ли? – вернул ее в действительность Игорь. – Встречаемся в «Мираже».

* * *

Первым человеком, которого она встретила в клубе, был Маленький Макс.

– Слушай, Зи-Зи, у тебя потрясные ноги, – он улыбался, демонстрируя свой по-детски трогательный обломанный зуб и пытаясь обнять Беллу. Он был почти одного роста с ней.

– Макс, не называй меня Зи-Зи, тем более что для тебя я Зу-Зу. Что сегодня здесь будет и как ты собираешься меня развлекать?

– Кажется, сегодня выступает «Сплин», а какая-то фирма будет разыгрывать поездку на сафари. Хочешь, поедем с тобой вдвоем на сафари… – Он взял ее за руку и повел в толпу красиво одетых молодых людей. – Как, кстати, поживает наш муж?

– Он знает, где я, и наверняка появится здесь…

– Ну вот, назначила, называется, свидание… – Он больно сдавил ее руку. – Слушай, ты вообще-то откуда?

– С луны свалилась. И не задавай лишних вопросов. И так тошно, пойдем лучше потанцуем…

На какое-то время она забыла обо всем, она танцевала медленный танец с совсем еще юным Максом, чувствовала на себе восхищенные взгляды остальных окружавших ее мужчин, и ей казалось, что время остановилось, что никогда не кончится это ощущение странного и какого-то замедленного праздника, наполнявшего ее надеждой… Но какой надеждой? На что она вообще могла надеяться, когда даже такие близкие друзья, каким она всегда считала Борисова, ведут себя по-свински. Но медленная музыка, выворачивающая наизнанку душу и напрягающая, заставляла мысли разворачиваться в противоположную сторону: а что, если Борисов действительно прав и не может распоряжаться акциями, поскольку в этом, как он говорил, ПАКЕТЕ акции нескольких людей, которые ждут прибыли и откажутся от услуг Борисова, когда узнают, что он не смог довести дело до конца?

И тут она увидела его. Он шел ей навстречу. Высокий, во всем черном, с высоко поднятой головой и взглядом победителя. Интересно, он сам-то часто бывает в подобных заведениях? Своим носом он напоминал Гоголя.

– Салют. – Борисов, остановившись возле них, тронул Беллу за плечо и, качнув головой, дал понять, что будет ждать ее после окончания танца в баре.

– Это он? – спросил, щекоча ее своим горячим дыханием, Макс. – Это твой муж?

– Да. Что, не понравился?

– Да у него нос как жало. Странно, что на твоих щеках нет дыр…

– Не поняла…

– Когда вы с ним целуетесь, он не прокалывает тебе щеки своим острым жалом?

– Какой ты смешной… Да мы с ним и не целуемся, с чего ты взял? Что мне, больше делать нечего, как целоваться с собственным мужем? – расхохоталась она, но смех ее прозвучал несколько истерично, потому что приход Борисова разрушил ту звонкую и радостную оболочку, в которую Белла забралась на время, чтобы заглушить боль в сердце. Ей казалось, что сон, который посетил ее, пока она спала в машине, НЕСЛУЧАЕН. Скоро она по уши увязнет в грязи. Это ясно. Но как этого избежать? Кому поверить? А может, просто взять да и сбежать, как советовал ей Пасечник? «Пасечник, как же давно все это было…»

Танец закончился, Белла сказала Максу, чтобы он, если не хочет потерять ее навсегда, постарался находиться в поле ее зрения, а сама направилась к бару. Борисов, увидев ее, поцеловал свою щепоть в знак восхищения по поводу ее внешнего вида.

– Ты на машине? – первым делом спросила Белла и, когда он кивнул головой, облегченно вздохнула.

– Ты шикарна до безобразия, но твои глаза выдают тебя с головой. Скажи, как ты себе представляешь встречу с Максом? Неужели это действительно реально? Я долго думал после того, как мы с тобой расстались… Макс – взрослый, тридцатисемилетний мужик, зачем ему шататься по барам?

– Так сказал Володарский, а он его, оказывается, тоже неплохо знал… Игорь, я и сама ничего не понимаю. А что, если Макс, к примеру, РАБОТАЕТ в этих клубах?.. Знаешь, иногда адвокаты подрабатывают частным образом, следят за кем-то, собирают информацию, занимаются поиском клиентов, наконец. А ведь практически все завсегдатаи даже этого клуба, которых ты сейчас видишь, наверняка замешаны в каких-нибудь грязных делишках.

– Так уж и все?

– Я преувеличиваю, конечно, но криминала здесь предостаточно, так почему бы не иметь, скажем, такого «карманного», домашнего адвоката? У Макса светлая голова… Кроме того, ты, наверно, знаешь, что Макс любил ИГРАТЬ…

– Да, я знаю это. Хочешь выпить?

– Разве что чуть-чуть.

Спустя час Белла, которая уже успела к этому времени познакомить Борисова с Маленьким Максом, предложила на машине Борисова отправиться еще по нескольким клубам.

– А как же твой телохранитель? – спросил Борисов, который был предупрежден Беллой о том, что он на данную минуту является ее «мужем», и потому задал свой вопрос в отсутствие Маленького Макса, которого Белла, в свою очередь, представила как своего нового знакомого.

– Я пойду и объясню ему, что ты Москву знаешь лучше, а потому мы сможем объехать большее количество клубов, чем он…

Встретившемуся ей по дороге Маленькому Максу она сказала, что намерена улизнуть от мужа, и попросила его приблизительно через четверть часа остановить такси и ждать ее в десяти метрах от клуба на противоположной стороне улицы. Когда же она, выйдя на улицу, подошла к курившему возле машины Скандинаву, то объяснила ему, что собирается заехать еще в несколько клубов, расположенных в центральной части Москвы, и спросила его, знает ли он, где находятся эти клубы, и сколько ему потребуется времени, чтобы успеть до шести утра, когда закрываются практически все подобные заведения.

– У меня есть список и инструкция, – сухо ответил Скандинав, – я уже разработал несколько маршрутов.

– Вот и прекрасно. Сделаем так… Сейчас ко мне там, – она махнула в сторону светящихся дверей, – пристает один мужчина, он хочет покатать меня по городу… Я скажу ему, что согласна, и попрошу подождать меня здесь, у входа. По-моему, это непростой человек, он приехал сюда с целой свитой… Сделаем так: ты отвлечешь его, а я в это время постараюсь незаметно выйти, пройду метров сто, подожду тебя на перекрестке, откуда ты меня и заберешь, идет? Я понимаю, конечно, что Володарский оставил тебя в качестве телохранителя, и, возможно, тебе захочется продемонстрировать передо мной свои профессиональные навыки бойца, но мне хотелось бы обойтись без осложнений… Я не люблю запаха крови, а потому предлагаю тебе сделать все по-умному…

– Как выглядит этот тип?

– Он во всем черном и похож на Гоголя: выступающие скулы, длинный острый нос и тонкие губы. Ну просто прирожденный убийца…

– Значит, ты сейчас к нему, я имею в виду в клуб?

– Да. Ты все понял?

– Не дурак. Давай действуй. Петр Филиппович предупреждал меня, что за тобой может увязаться братва… Решено, иди…

И Белла, улыбнувшись Скандинаву, цокая тоненькими каблучками, перебежала дорогу и скрылась за прозрачными дверями клуба.

– Игорь, – проговорила она, запыхавшись и успевая в это же самое время бросить нежный взгляд в сторону Маленького Макса, уже пробиравшегося к выходу, чтобы заняться поисками такси, – он сказал, что согласен, но он будет сопровождать нас…

– Он что, даже согласился, чтобы ты села ко мне в машину? Что-то мне не особенно верится в это… Телохранитель должен охранять твое тело…

– Да, ты прав, он хочет поговорить с тобой. Возможно, что тебе и удастся его убедить… Дави на то, что в клубе я должна появиться в обществе кого угодно, но только не этого Вадима, потому что Макс сразу же узнает его и уж тогда основательно ляжет на дно…

– Белла, ты рассуждаешь, как заправский сыщик или кто-нибудь в этом роде. Уговорила, пойду потолкую с твоим Вадимом… А ты куда?

Она сделала выразительный жест, означавший, что ей надо зайти в дамскую комнату.

Дождавшись, когда он выйдет на улицу, Белла выскользнула следом и, прячась за спинами молодых людей, вышедших подышать свежим воздухом, почти побежала в противоположную сторону: туда, где ее должен был поджидать Маленький Макс. Увидев его рядом с припаркованной к обочине машиной, она обрадовалась.

– Ну все, оторвалась? – спросил Макс, счастливый, что его не обманули и что теперь эта девушка действительно поедет с ним, что из всех мужчин, которые глазели на нее сегодня, она выбрала имено его. – Тогда поехали… Шеф, в «Карусель».

Глава 21

30 июля

Она проснулась от петушиного крика. Открыла глаза и увидела прямо перед собой часы-будильник, которые продолжали неистово кукарекать, просто выводя ее тем самым из себя.

– Зачем ты меня будишь? – сердито спросила она парня в одних трусах, который смотрел на нее сияющими глазами и держал будильник на вытянутой руке как раз возле ее лица. – Убери эту мерзость. Сплю, значит, не выспалась.

– Но ты же сама, Зи-Зи, просила меня поставить будильник на десять. Сегодня в полдень у тебя какая-то встреча.

– Ох, черт, и правда! – Белла мгновенно подскочила на постели и принялась искать свою одежду. – Слушай, по-моему, мы вчера основательно повеселились, у меня все тело ломит… Где тут у тебя ванная?

После душа она, закутанная в полотенце, вернулась в комнату и подозрительно посмотрела на все еще раздетого Маленького Макса. У него была великолепная фигура, особенно хороши были бедра и живот.

– Слушай, не смотри на меня так, и мне все равно, какие в твоей голове роятся мысли… Я знаю, что между нами ничего не было, да и быть не могло, а потому постарайся сейчас не задавать мне лишних вопросов… Кроме того, не называй меня Зи-Зи… Ты сделал то, о чем я тебя просила?

– Составить списочек всех клубов, в которых мы были? Ну, составил… Ты что, действительно не хочешь, чтобы я тебя хотя бы поцеловал? Но почему?

– Да потому что мне просто не до этого. Ты хороший парень, но у меня голова забита всякой ерундой. Понимаешь, у меня неприятности…

– Понимаю… И боюсь, что это серьезно… Ты ночью кричала, причем такие вещи, что я и сам понял, каково тебе сейчас… Но ты могла хотя бы рассказать мне, что с тобой произошло… Зачем тебе были нужны эти клубы? Ты там кого-то искала?

– Да. Искала. Но не нашла. И, как мне кажется, вся эта затея обречена на провал.

– Но ведь мы объехали еще не все клубы…

– Максим, я знаю, что ты вчера сильно потратился на меня, поэтому вот, держи. – Она достала из сумочки деньги и протянула ему. – И не делай большие глаза, мы с тобой вчера просто работали.

– Да я понял это сразу, но все равно поехал с тобой, потому что мне хотелось этого. Кто ты, Зи-Зи?

– Вот только не надо патетики! И никакая я не Зи-Зи! У тебя что, голова дырявая? Меня, между прочим, зовут Изабелла. Просто мой муж звал меня Зу-Зу.

– Это тот, с носом?

– Да… Это ты правильно подметил, он действительно остался вчера с носом. Но он сам виноват, не хотел пойти мне навстречу… – Мысль об акциях, с помощью которых она смогла бы обрести полную свободу, не давала ей покоя. – А у тебя ничего квартирка, можно на велосипеде кататься…

– А я и катаюсь, но только не на велосипеде, как ты говоришь, а на роликах…

Квартира выглядела так, словно вначале состояла из нескольких комнат, перегородки между которыми убрали, превратив их в одну огромную комнату с небольшим количеством самой необходимой мебели и тропическими растениями, расставленными по периметру.

– А где твои родители?

– У них своя жизнь, а у меня своя.

– Вы поссорились?

– Никогда. Все о'кей! Утром рано была маман, она принесла кашу. Она всегда приносит эту дурацкую овсянку. Помешались все на ней, что ли?

«Маленький Макс – мальчик из хорошей семьи». Белла намазывала масло на хлеб и рассматривала сидящего перед ней парня.

– Слушай, а чего это ты шатаешься по клубам? Почитал бы, поразвивался…

– Да я и так постоянно развиваюсь. А в клубы все ходят, мне тусоваться надо, чтобы меня все знали… Я же на журфаке учусь, правда, пока ничего особенного не умею, но, надеюсь, придет со временем. А если получится, в Штаты уеду или в Англию. Здесь у нас скучно.

– Понятно. Скажешь своей маме, что каша потрясающая. Она что, в нее орехи положила?

– Да она всегда туда что-нибудь кладет, и орехи, и бананы… Такая смешная каша получается… Что касается денег, я возьму, конечно, но ты должна знать, что если случится так, что ты останешься без копейки, то знай, что ты всегда сможешь мне позвонить и я помогу тебе. Деньгами. Потому что больше у меня ничего нет.

– Макс, но ведь есть ты, а это главное. – Она, встав из-за стола, поцеловала его в губы. – А теперь мне пора. Одета я, конечно, не совсем подходящим образом, но выбора все равно нет… Можно я позвоню от тебя?

Она позвонила Скандинаву. Услышав ее голос, он чуть не задохнулся от радости.

– Белла, ты жива? – клокотал он на другом конце провода. – Что с тобой? Куда тебя увезли?

Белла улыбнулась, обрадовавшись уверенности Скандинава в том, что ее увезли насильно.

– Со мной все в порядке. Мне удалось убежать, и я переночевала на вокзале. Хорошо, что догадалась взять у тебя деньги, а то бы ты меня больше не увидел.

– Я так и думал, что за этим парнем стоит целая кодла… – Он выругался. – Они тебе ничего не сделали?

– Нет, не переживай…

– Как же не переживать, если Петр Филиппович обещал вечером приехать, что я ему скажу?

– Вадим, приезжай через два часа к памятнику Пушкину, на Тверской, знаешь?.. Я буду ждать тебя там… Если задержусь, никуда не уезжай, понял? Все. – Она положила трубку. – А ты, Макс, не вешай носа и никогда не предлагай в первую встречу девушке «экстази», лично меня это напугало. А теперь вот вижу, что ты хороший домашний мальчик… И не обижайся, что я тебя так называю, просто мне иногда кажется, что я прожила долгую и страшную жизнь… Ну все, мне пора. – Она поцеловала его. – Спасибо за ночь, за покой и за кашу. У меня есть твоя визитка, обещаю, что буду время от времени звонить…

– Ну, давай, ни пуха… – Он улыбнулся, но улыбка вышла не по-мальчишески грустной.

* * *

Леви она позвонила с улицы, не хотела, чтобы Маленький Макс услышал их разговор.

– Добрый день, это говорит Изабелла Лерман. Вы готовы принять меня?

– Изабелла? – услышала она довольно молодой мужской голос, высокий и мягкий. – Да, безусловно. Вы одна?

Белла представила себе хрупкого лысоватого еврея в потертой вельветовой курточке, колдующего в свете большой лампы над расплавленным золотом…

– Да, я совершенно одна.

– Я слышал о трагической гибели вашего мужа. Я жду вас.

Он жил на Тверской, и этим было сказано все. Белла позвонила, немолодая, но очень элегантная консьержка открыла ей и спросила извечное:

– Вы к кому?

Белла ответила.

– Он ждет вас, – улыбнулась женщина и посмотрела на Беллу, явно любуясь ею. И тогда Белла подумала, что консьержка наверняка знает о том, что Леви – ювелир, а потому каждую приходящую к нему женщину оценивает как потенциальную покупательницу, способную потратить здесь, в этом доме, большие деньги.

– Вы знаете, у меня порвался чулок, – вдруг вспомнила Белла, и ей стало ужасно неловко перед консьержкой. – Вы позволите мне снять колготки?..

– Разумеется, проходите сюда, ко мне. Если хотите, я могу сходить в магазин здесь неподалеку и купить для вас новые.

Белла смотрела на нее, еще не понимая, разыгрывают ее или нет.

– Я была бы вам очень признательна, – наконец произнесла она и, достав деньги, протянула их женщине. – Желательно тонкие и черные, в крайнем случае можно серые, дымчатые…

Консьержка ушла, а Белла, заняв ее уютное кресло за прозрачной стеклянной перегородкой, пыталась сосредоточиться на предстоящем разговоре с Леви. Что она ему скажет? А ничего. Просто попросит рассказать ей о Максе. А потом, быть может, купит у него какую-нибудь «бабочку».

Она не помнила, сколько просидела в стеклянной коробке, пока не очнулась от звонка. Белла вздрогнула. Открывать или нет? И решила подождать консьержку. Потом за дверями послышалась какая-то возня, женский голос, и Белла успокоилась: она узнала голос консьержки.

– Проходите, проходите… – дверь открылась, и показалось уже знакомое Белле женское лицо, – я тут вышла на минуточку, для девушки, а она не открывает, потому что не знает никого… Вы уж извините…

– А я, как назло, ключ оставил, – ответил мужской голос, заставивший Беллу напрячься. Мужчина, который вошел в подъезд вслед за консьержкой, быстрым шагом направился в сторону лестницы.

– Макс! – крикнула Белла, но оказалось, что она лишь исторгла хрип: голос не слушался ее. Она, пошатываясь, вышла на площадку и, глядя на поднимающегося по ступеням мужчину, почувствовала, что силы покидают ее. – Макс!

Теперь уже она действительно закричала. Он услышал ее, повернулся и посмотрел на нее с высоты лестничного пролета.

– Не может быть… – услышала она, – этого не может быть…

Он сбежал с лестницы и, едва не столкнувшись с Беллой, схватил ее за плечи.

– Зу-Зу, это ты? – Его огромные глаза наполнялись слезами. – Но это невозможно! Невозможно! – Он крепко обнял ее и прижал к себе.

Но она вдруг резко оттолкнула его от себя и со всего размаху ударила по щеке:

– Невозможно, говоришь? Ты… Ты живешь здесь, сытый, довольный… Невозможно? А хоронить меня возможно? Предавать меня возможно? Я все-таки нашла тебя… Нашла, чтобы сказать тебе, что ты больше никогда не увидишь меня… Никогда! Я ненавижу тебя со всеми твоими талантами и гениальными идеями… Ты убил меня… Но не тогда, когда взорвал машину, а вот сейчас, когда явился передо мной здоровый, красивый, в здравой памяти и рассудке… – Она оттолкнула его и бросилась к выходу.

– Девушка, а колготки? – услышала она вслед голос консьержки.

– Оставьте их себе… – Белла выскочила на улицу и побежала, давясь слезами и ничего не видя перед собой… Последнее, что она почувствовала, был удар, который превратил ее в птицу… И она полетела.

1 сентября

Никто не знал о ее возвращении в город. Даже Пасечник. Ухаживавший за нею Макс так не добился от нее ни слова. Герман Леви, его дядя, который снял для них эту дорогую просторную квартиру, привез с собой из Москвы знакомую женщину. Анна кормила Беллу, купала ее, а по вечерам читала ей книги. Когда в комнату заходил Макс, Белла отворачивалась к стене – она не хотела его видеть.

– Я не знаю, почему они не приглашают к вам доктора, – говорила Анна довольно часто, уверенная в том, что Белла ее не слышит, – и это, конечно, не мое дело, но вы, Белла, уже совсем поправились. Вы легко отделались, всего два перелома, и это после такой жуткой аварии… Говорят, что вы летели несколько метров, и если бы не крыша стоящего там «Мерседеса», на которую вы упали, вас бы не было в живых… Почему вы не говорите? И не встаете? Ведь вы почти здоровы…

– Помогите мне встать, – вдруг услышала Анна и уронила чашку, молоко сразу же впиталось в ковер.

Белла смотрела на нее бесстрастным взглядом ярко-зеленых глаз и пыталась подняться с постели.

– Мне надоело лежать, но, когда я встаю, у меня кружится голова. Если честно, я ходила ночью по комнате. Но все равно голова кружится.

– Еще бы, – пробормотала обрадованная Анна, подбегая к Белле и помогая ей сесть на постели. – Давно бы так…

– Анна, вы знаете, что такое злость? – спросила Белла, и глаза ее потемнели. Она сидела на постели худенькая, бледная, в широкой ночной рубашке. Волосы крупными темными кольцами обрамляли ее узкое лицо.

– Знаю, наверно, как и всякий другой человек. А что?

– А то, что она у меня кончилась. Я, похоже, отравилась ею. Скажите Максу, что я хочу поехать на кладбище.

– На кладбище? И это теперь, после того, как вы заговорили?

– Да я и не молчала, я постоянно говорила… И ОН, – она посмотрела на дверь, – все слышал… Принесите мне одежду и немного вина, только красного…

Анна вышла из комнаты, а вернулась уже с Максом.

– Идите, Аня. – Макс сел рядом с Беллой. – Ты хочешь, чтобы я отвез тебя на кладбище?

– Да. – Она повернула к нему голову и посмотрела в глаза. – Вот теперь я готова выслушать тебя.

Глава 22

На кладбище было как в парке – солнечно, зелено и спокойно. Разве что не бегали с гиканьем и хохотом дети.

Макс помог Белле выйти из машины.

– Надо же, кто-то даже смастерил скамейку… – сказал он, усаживая на нее Беллу и доставая из кармана фляжку. – Ты просила красного вина? Вот, выпей…

Она сделала несколько глотков.

– Зачем ты устроил все это? – спросила она, не поворачивая головы, но жестом указывая на двойную могилу Лерманов, перед которой они сейчас находились. Это была ИХ могила.

– Я ничего не устраивал. – Она заметила, что голос его не изменился с тех пор, как они разговаривали с ним в последний раз, 15 июля, в ресторане… Да и сам он нисколько не изменился, такой же красивый, холеный, уверенный в себе и вообще – неотразимый. На кладбище он поехал во всем черном: скорбеть по самому себе, наверно.

– Ты знаешь, кто?

– Точно сказать не могу, но догадываюсь.

Наконец она повернулась к нему и, едва находя в себе силы, чтобы не разрыдаться, задала самый главный вопрос:

– Ты… ты знал, что я… я жива? – Как тяжело дались ей эти слова!

– Конечно же, нет…

– Ты даже не потрудился узнать об этом…

– Белла, так у нас с тобой ничего не получится. – Макс вырвал у нее из рук фляжку, завинтил на ней пробку, встал, подхватил Беллу и сел уже с нею вместе, усадив ее к себе на колени, как маленькую девочку. Он качал ее и говорил. А она, закрыв глаза, чувствовала его тепло и беззвучно плакала, все еще не веря, что находится в его объятиях.

– Сейчас я расскажу тебе, что было на самом деле, и тогда мы с тобой решим вместе, как нам жить дальше… 15 июля, день рождения Веры Фишер. Да уж, это был знаменательный день. В этот самый день мы с тобой, Белла, должны были улететь в Москву. Не я один, а вдвоем. Понимаешь, наши отношения с Володарским зашли слишком далеко. И он понял это. Деньги, которые область получила из Германии для переоборудования химического комбината, им руководил тогда еще Виктор Николаевич Снегин, все до последней марки я по поручению Володарского переправил в Цюрих…

– Ты не боишься рассказывать мне об этом? – спросила Белла с нескрываемой иронией.

– Думаю, что теперь ты знаешь об этом не меньше меня… Так вот, что касается Цюриха – мне помог в этом Вагнер, ты о нем тоже, наверное, слышала… И об этом каким-то образом узнал Снегин… Сама понимаешь, его надо было очень осторожно убрать. И убрали, но только не осторожно, а довольно грубо. Его сын приходил ко мне уже после того, как заплатил другим адвокатам, а они ничего для него не сделали… Обычное дело. Телефонный звонок из администрации – и адвокаты пьют водку без огурца: кому охота подставлять свою голову?

– Сволочи, хотя бы отдали деньги…

– Уже отдали… Не знаю, кто постарался, но Снегин на свободе и деньги ему вернули.

Белла впервые за последнее время улыбнулась хорошей новости.

– «Берлин-Инвест», – пробормотала она, кутаясь в свитер и прижимаясь теснее к Максу.

– Не понял… Так вот, Белла, можешь мне, конечно, не поверить, но все началось, как ни странно, с ТЕБЯ.

– В смысле?

– Володарский знал, что долго не протянет в губернаторском кресле, но он был достаточно богат, чтобы всю оставшуюся жизнь провести за границей и при этом ощущать себя вполне состоятельным человеком, а потому стал подумывать о том, как бы ему уйти в тень без шума, без скандала… И так бы все и случилось… Пойми, я тоже живой человек, он хорошо оплачивал мою работу, а потому я всячески помогал ему в его делах… Я понимал, что не он, так кто-то другой присвоил бы себе эти деньги… Но когда я совершенно случайно узнал о том, что он развелся с женой и собирается жениться на тебе…

– На ком? На мне?

– На тебе, Белла. Тогда моему терпению пришел конец, и я решил, что Володарский этих «своих» денег не увидит. Я пришел и сказал ему об этом прямо.

– Но как ты узнал обо мне? Вернее, о том, что он хочет на мне жениться?

– Очень просто. Он открыл несколько счетов в Москве на твое имя, это во-первых, во-вторых, на пятое сентября им были заказаны два билета до Рима: на его и на твое имя…

– Но как он мог сделать все это, если не знал, соглашусь я или нет?

– Очевидно, он знал, что делал…

– Ты хочешь сказать, что это он… подложил взрывчатку в машину, чтобы, убрав тебя, увезти меня в Рим, а потом сделать своей женой? Но, Макс, это же полнейший бред! Мы с ним не были даже толком знакомы, чтобы он мог строить столь далеко идущие планы. Гм… Пятое сентября… Это значит, уже через несколько дней я должна была лететь с ним в Италию?

– Значит…

– Макс, рассказывай дальше, а я постараюсь больше тебя не перебивать. Итак, ты пришел и все выложил ему… Ты стал его шантажировать, чтобы он оставил меня в покое?

– Приблизительно. Я сказал ему, что мне известны его планы относительно моей жены, и предложил ему оставить эту затею… Больше того, я предложил ему свою помощь в устройстве его финансовых дел и покупке недвижимости в Европе… Володарский очень богат, ты себе даже представить не можешь…

– Ну и как он отреагировал на твое предложение?

– Сказал, что он никогда не претендовал на тебя и что никаких счетов на твое имя не открывал… Словом, отрицал все, полностью. Но у меня были надежные источники. Мы с ним повздорили, и я пообещал ему великое множество проблем…

– Макс, но ведь ты рисковал не только своим благополучием… Почему ты ничего не рассказал мне?

– Я собирался сделать это как раз в тот день, когда все произошло… но не успел. – Он вздохнул и посмотрел на небо, по которому с криком пролетали вороны. Солнце играло в рыжеватых блестящих волосах Макса. Лицо его было печальным. – Вот ты не разговаривала со мною почти месяц… Я знал, что ты бунтуешь, но у меня не меньше прав на подобное поведение… Ты думаешь, я не удивился, когда увидел тебя там, в подъезде у Германа? Я же знал, что ты погибла, я даже специально прилетал сюда, на похороны… Я места себе не находил после твоей смерти…

– Так, значит, мне это не показалось? – Белла судорожным движением схватила его за рукав. – Макс, я видела тебя на похоронах… Я видела человека, удивительно похожего на тебя, но он показался мне намного старше… Неужели ты загримировался?

– Не угадала. Я ведь действительно тогда словно постарел лет на двадцать. Я умер вместе с тобой, Белла… Поэтому-то я спокойно появился в толпе, зная, что меня никто не узнает… Кроме того, мне было не до бритья… А ты же знаешь, на кого я бывал похож даже с двухдневной щетиной! Белла, ответь мне, пожалуйста, с кем ты в тот вечер была в нашей машине и целовалась… или даже не целовалась, нет, вы занимались там несколько другими вещами…

– Макс, но меня не было в машине! Я клянусь тебе… – Белла была шокирована его вопросом. – Когда раздался взрыв, я была еще в ресторане…

– В ресторане? – Макс скривил губы в горькой усмешке. – Я видел собственными глазами, как ты обнималась в нашей машине с каким-то мужчиной… Я сразу же подумал о Володарском…

– Макс, ты снова отошел от главного. Ты начал с того, что МЫ С ТОБОЙ 15 июля должны были улететь в Москву. Зачем?

– А затем, чтобы увезти тебя из города, а потом уже разбираться с Володарским.

– Так, значит, про звонок Борисова ты придумал?

– Приблизительно так… Он обещал мне позвонить, но из-за этого я бы не стал срываться с вечеринки… Ничего важного в тот вечер он мне сообщить не мог.

– То есть ты хочешь сказать, что ты после разговора с Володарским купил два билета в Москву и что, если бы не этот взрыв, мы бы с тобой вдвоем улетели в Москву и ты бы мне все рассказал по дороге?

– Вот именно… Но представь себе мое удивление, когда я, выйдя из ресторана, увидел в машине тебя и какого-то мужчину…

– Неужели она была так похожа на меня?

– Сейчас мне трудно говорить об этом, поскольку женщина, которую я видел, полулежала в машине… Белла, она была в твоем платье… У нее была такая же прическа… Белла, это была ты.

– Но как же это могла быть я, если ты меня сейчас держишь на своих коленях?

– Думаю, что та женщина, которая была в машине, погибла… Но я не понимаю, как могло случиться, что она была в таком же платье, как твое?

– Все было подстроено, Макс. Значит, тот же Володарский сделал так, чтобы в машине взорвалась ДРУГАЯ женщина, которую впоследствии все примут за меня, а точнее, за мой труп…

– Вот мы и подошли к самому главному. Ведь ты хочешь узнать, где был Я во время взрыва?

– Ну да…

– Так вот, отвечаю: не знаю. В ту же минуту, как я увидел якобы тебя в машине, меня окликнули…

– И кто же, интересно?

– Инга Сосновская, одна моя клиентка.

– Что же ей понадобилось от тебя?

– Дело в том, – вздохнул Макс, – что она принадлежит к тому типу женщин, которые не остановятся ни перед чем в достижении своей цели… Я отказал ей и сказал, чтобы она поискала себе другого адвоката… Быть может, я поступил непрофессионально, поскольку каждый клиент имеет право на защиту, но эта женщина настоящий дьявол… Она сотворила такое, что я просто не находил в себе силы защищать ее… и это при том, Белла, что мне доводилось защищать настоящих зверей, убийц…

– Похоже, она спасла тебя…

– Наверное… Но, с другой стороны, неизвестно, кто тогда выстрелил в меня?

– В тебя стреляли?

– Понимаешь, в тот момент, когда я разговаривал с Сосновской, и прозвучал этот взрыв… Я повернулся, увидел огромный столб огня, дым, затем раздалось еще несколько взрывов – это взорвались канистры с бензином… И вот тогда я почувствовал резкую боль в плече… Хочешь, я покажу тебе кое-что… – Он легко снял ее со своих колен, расстегнул куртку, рубашку и показал шрам. – Наверно, я тогда отключился… А пришел в сознание в незнакомой мне квартире… Я лежал на полу, и какой-то человек в маске совершенно варварским способом пытался достать из моего плеча пулю… Но я продолжал лежать, потому что понимал, что сам-то я ее все равно не достану… Помню жуткую боль – пуля была извлечена, а в рану плеснули, похоже, спирт… И я снова отключился… А когда пришел в себя, понял, что в квартире кто-то есть… Этот человек в маске вошел в комнату, а я все еще лежал на полу… Я притворился, что еще без сознания, и, когда он наклонился надо мной, я схватил его и повалил на пол… Мне повезло, под рукой оказалась бутылка… Та самая бутылка, в которой был спирт. И я ударил его по голове…

– Ты мог бы вспомнить эту квартиру? Хотя бы улицу?

– Да, разумеется… Это было в доме на Белоглинской, я понял это, когда выбежал из квартиры…

– На Белоглинской? Скажи, а больше в квартире никого не было?

– Нет… Хотя я и нашел на полу женские туфли… черные, как у тебя, Белла…

– Это были туфли Сосновской…

– Сосновской?

– Понимаешь, теперь я знаю точно, что на том самом месте, где ты находился в момент взрыва, стреляли сразу в двух человек: в тебя и в Сосновскую. Но тебе повезло больше, ты остался жив… Убийца привез ваши тела на Белоглинскую, труп Сосновской он засунул в холодильник… И это я нашла его там несколько дней спустя после СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ смерти…

– Ты?!

– Да… Теперь остается гадать, почему же убийца не прикончил тебя, а принялся извлекать из твоего плеча пулю? Ты не знаешь, зачем он это делал?

– Нет, откуда же мне это знать?

– А вот я знаю. Ты был нужен ему, Макс, вот и все объяснение. Возможно, это был человек Володарского…

– Человек Володарского? Нет, Белла, такого понятия не существует. Официальная свита у него, конечно же, есть, но самым близким ему человеком был, как ни странно, я.

– Тогда тем более понятно, почему он оставил тебе жизнь, – ведь в твоих руках и по сей день находится генеральная доверенность на право всех финансовых операций и сделок с недвижимостью, не так ли?

– Белла, откуда ты это знаешь?

– Знаю, вот и все. Что было дальше? Ты помчался сломя голову в аэропорт, не потрудившись убедиться в том, жива я или мертва, признайся?

– Нет, я сразу же вернулся к ресторану… Там уже столпился народ… Приехали пожарные, «Скорая». Белла, я дождался, пока не погасят огонь… Я сам видел, как из машины извлекали обугленные тела… И все же я узнал твое платье… Рука женщины… это было страшное зрелище… но на ней был твой браслет, Белла… И тогда да, я действительно поверил в то, что ты погибла… Я не мог тебе уже ничем помочь, а потому, слыша крики Веры Фишер, я понял, что погиб вместе с тобой…

– Макс, неужели никто из присутствующих на пожаре не узнал тебя?

– Нет… Там была паника, кроме того, мне пришлось постоянно прятаться за кустами… Ведь я понимал, что меня все еще хотят убить и что человек, которого я оглушил бутылкой, доложит своему хозяину о том, что я все еще жив и что в моей машине сгорел кто-то другой.

– Неужели это работа Володарского? Макс, скажи, а почему ты не снял с него маску и что это вообще была за маска такая?

– Обычный трикотажный черный шлем с прорезями… Я пытался стянуть его с головы этого человека, но шлем уже был пропитан кровью, я боялся испачкаться и еще боялся, что меня могут обвинить в убийстве… Ведь я не был уверен, что не убил его.

– Нет, Макс, ты не этого боялся. Ты боялся, что под шлемом окажется человек, которого ты знаешь… Это был Исханов? Или Ямщиков? Или Давид Парсамян? Или Марк Фишер? Кто, скажи мне!

– Белла, я не знаю, кто скрывался под маской. Но может, ты и права… Подсознательно я не хотел видеть человека, которого, возможно, убил. Но почему ты говоришь про Исханова? Что ты о нем знаешь?

– Сначала ты доскажи мне свою историю. Что было после того, как ты понял, что я мертва?

– Я побежал к нашему дому… Мне надо было срочно сделать перевязку и остановить кровь. Конечно, я во всем тогда подозревал Володарского… Когда я подбежал к дому, я увидел, что на нашей улице пожарные, шум, крик… Это была кошмарная ночь… Я подошел поближе и понял, что горит наша квартира.

– А где ты хранил документы, касающиеся Володарского?

– В своей конторе, в сейфе.

– И ты поехал туда?

– Да, мне пришлось добираться на такси…

– И ты взял эти документы?

– Взял…

– И поехал с ними в аэропорт?

– Да…

– Но почему у тебя такое лицо? Что случилось с этими документами? Их у тебя украли?

– Я даже не знаю, как тебе это объяснить… Когда я вышел из конторы, мне повезло – я почти сразу же остановил частника. Времени оставалось в обрез, мне необходимо было покинуть город, чтобы не погибнуть и попытаться отомстить Володарскому… Наверно, в машине я потерял сознание, потому что плохо помню, как выходил из нее, как попал в самолет… Помню, стюардесса дала мне вместо минеральной воды шампанского и я рассказывал ей анекдоты… А разбудили меня уже в Москве. Я позвонил из аэропорта своему дяде…

– Какому еще дяде?

– Герману, он приехал и забрал меня к себе. Потом я пару дней приходил в себя, а он все время звонил сюда и пытался узнать, когда состоятся похороны…

– Похороны? Разве тебе было не все равно, где зароют мое тело?

– Белла, ты должна понять меня… Я был уверен, что Марк похоронит нас обоих.

– Зачем тебе нужно было, чтобы тебя все считали мертвым?

– Чтобы отомстить Володарскому…

– Неправда, тебе надо было «умереть», чтобы потом воскреснуть где-нибудь в Цюрихе с доверенностью Володарского и перевести все его деньги на свои счета. И не надо разуверять меня в этом…

– Белла, а что в этом плохого? Зачем мне было возвращаться, когда все так хорошо складывалось…

– Хорошо складывалось? – Она оттолкнула его от себя, встала и быстро пошла по аллее, усыпанной листьями. Затем повернулась к нему и, сжав кулачки, стиснула зубы и замотала головой: – Макс, да ты просто помешался на деньгах! Значит, моя смерть – это и есть то, что у тебя хорошо сложилось?! Ты соображаешь, что ты говоришь?

– Успокойся, ты не так меня поняла…

– Дай мне вина… Меня всю колотит… – Она вернулась и села на скамью. Солнце поливало их сверху теплыми ласковыми лучами. На кустах сирени и акации чирикали воробьи. Кладбищенская идиллия напомнила Белле фильмы ужасов, которых она насмотрелась, пока жила с Максом. Она отпила несколько глотков вина и притихла.

– Ты уже был в Цюрихе?

– Нет. Что мне там делать, если все мои документы пропали… Ведь я приехал в Москву с пустыми руками…

И Белла принялась хохотать. Она долго не могла остановиться, пока Макс не дал ей пощечину. Она, ахнув, влепила ему ответную.

– Успокойся и объясни, почему ты хохочешь как ненормальная?

– А это правда, что в Москве ты шатался по ночным клубам?

– Было дело, а что в этом особенного?

– Это было в те времена, когда вы еще дружили с Володарским?

– Да… Да и с Борисовым мы изучали ночную Москву не по журналам… Тебе это не нравится?

– Нравится, очень даже нравится. А почему ты не спрашиваешь, что было со мной?

– Я боюсь… Я страшно виноват перед тобой, но поверь, я не знал, я ничего не знал…

– А я пришла в себя, между прочим, на городской свалке в компании слабоумных подростков… которые, представь себе, заявили мне, что подобрали меня в кустах возле горящей машины и что я якобы на своих ногах, представляешь, добралась с ними до этой самой свалки…

– Подростки? А как они выглядели?

– Мальчик и девочка, оборванные… бомжи, одним словом… Его звали…

– Постой, да я же их видел там, когда смотрел, как пожарные тушат машину… У парня такие густые черные волосы, я еще подумал тогда, что он цыган, а девчонка светловолосая, эти?

– Похоже, что эти… И что же они делали?

– Я цыкнул на них, и они, перебежав на другую сторону улицы, бросились во двор ресторана… Но где в это время была ты?

– Не помню… Кажется, я помогала Лоре в туалете, ее тошнило…

– Так, может, тебе там стало плохо и ты все это время пролежала на полу в туалете? Слушай, а ты не пробовала получше расспросить этих воришек, как все было на самом деле?

– Пробовала, но у меня ничего не получилось. – Она вспомнила Лизу, Наполеона, и ей показалось, что даже ветер стал холоднее, а солнце потускнело. – Это тоже мертвые люди. Они долго не проживут. Наполеон продает Лизу Татарину… Ему они продали и мои вещи… Макс, я устала и хочу вернуться домой. Договорим по дороге.

В машине она спросила его, знает ли кто-нибудь в городе о том, что он жив. Он ответил, что никто ничего не знает. И тогда она стала рассказывать ему о своих злоключениях, о ее попытках проанализировать возможные мотивы его клиентов… Рассказала о смерти дочери и отца Исхановых, о Лене Овсянниковой, об Ирине Цветковой и убийстве ее приятеля-уголовника, о Линеве, о смерти его сына, Стаса, о Снегине и ее попытке восстановить справедливость и добиться того, чтобы Виктора Николаевича выпустили… Говорила много о Пасечнике и Савельеве.

– Пасечник? Я его знаю… Очень порядочный человек. А о Савельеве знаю мало…

Белла посмотрела на мужа в растерянности: ее рассказ как раз подошел к тому моменту, когда в ее жизни появился Володарский. Здесь она явно зашла в тупик. Ведь Володарский оказался прав – Макс действительно хотел ограбить его. И пусть это даже носило характер мести, все равно – речь шла о присвоении крупной суммы. Но, с другой стороны, если Володарский нанял киллера, чтобы убрать с дороги Макса, то ему вообще место в тюрьме.

– Почему ты замолчала? – спросил Макс.

– Потому что я многого еще не понимаю. Предположим, Володарский хотел взорвать тебя в машине… Но ведь там должна была быть и я… Но если, как ты говоришь, он влюбился в меня, то навряд ли он хотел моей смерти… А что, если меня задержали в этом туалете или где-нибудь еще в ресторане НАРОЧНО? Подсыпали в вино, скажем, какой-нибудь порошок… Ведь не случайно я ничего не помню…

– Может, и так…

– Одно скажу тебе, Макс, Володарский ищет тебя. Ищет, чтобы забрать документы.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. А твой друг, который Борисов, большая свинья… – И она рассказала ему о якобы случайной встрече с Борисовым в Москве и ее просьбе вернуть ей их деньги, вырученные от продажи акций.

– Борисов? Но он никогда не занимался никакими акциями! С чего ты это взяла? Борисов – игрок. Все его акции – это карты!

– Но тогда почему же он говорил со мной о каких-то пакетах? – И она подробно передала ему разговор с Борисовым.

– Нет-нет, это какое-то недоразумение…

– Но чтобы играть в карты, нужны деньги… Откуда у него деньги? Он же нигде не работает!

– Белла, ты совсем еще ребенок… Сейчас тот, кто не работает, как раз и имеет деньги, а кто работает – нищенствует…

– Но ведь ты работал…

– Я – это исключение. А сейчас я хочу предложить тебе уехать отсюда…

– Уехать, так и не узнав, кто нас с тобой пытался убить?

– Причин может быть слишком много… Ты правильно действовала, когда занималась моими клиентами… Родьку Исханова жалко… Он ведь приходил ко мне, чтобы сказать о том, что его дочь в руках бандитов… Они требовали у него какой-то товар, я так думаю, что наркотики, причем крупную партию, но это было недоразумение… Я пытался связаться с одной группой, чтобы объяснить, что Родька ни при чем, а тут все это завертелось… У него работает Ямщиков, вот тот как раз и мог заниматься «товаром», он уже задерживался не раз…

– Ямщикова тоже убили, забыла тебе сказать. И про публичный дом, в который Сосновская возила Лену Овсянникову, еще не рассказала… Ты случайно не знаешь человека по кличке Оса?

– Нет, не знаю…

– А я уж думала, что это… ты… Знаешь, я бы не удивилась…

– Если бы это было разрешено законом, я бы занялся этим бизнесом, деньги не пахнут, Белла, а деньги – это все… Вспомни, как хорошо нам жилось с тобой, когда у нас было все…

– Макс, как ты думаешь, что стало с нашим сейфом?

– Я был там, – сказал Макс, хмурясь, – ночью лазил через окно… Там дыра в стене, сейф стоит на полу, но он пустой… Улетела наша «бабочка»… Кстати, а как ты оказалась в подъезде Германа?

Белла рассказала ему о своем походе в ювелирный магазин, о кольцах-»бабочках» и о том, как, назвавшись Изабеллой Лерман, она договорилась о встрече с Леви.

– Представляю, как был удивлен дядя… Надеюсь, ты когда-нибудь мне расскажешь, как вообще оказалась в Москве…

– …Подожди, а разве тебя в это время там не было? Разве ты не жил вместе с ним?..

– У меня была работа, – несколько замешкавшись, пробормотал Макс. – Я не видел Германа около двух дней, ездил по одному делу…

– Макс, ты так изменился… – Она вздохнула. – Ты ни разу за весь сегодняшний день не назвал меня Зу-Зу… – В глазах ее стояли слезы. – А теперь увези меня отсюда, я не могу больше видеть эти могилы и кресты…

Глава 23

Она дождалась, пока все уснут, встала и, все еще чувствуя слабость во всем теле и ломоту в костях, добралась до кухни, где стоял параллельный телефон, и некоторое время сидела, обдумывая предстоящий разговор с Пасечником. Все спали по разным комнатам: Анна, Герман, Макс. Белла так и не подпустила к себе мужа.

– У меня болят ребра, – сказала она ему в ответ на его немой вопрос, когда он пришел к ней в спальню в пижаме. И по тому, каким взглядом он посмотрел на нее, она поняла, что ему отказали, возможно, впервые в жизни.

Белла набрала номер Григория Александровича.

– Слушаю… – услышала она женский голос, и ее сразу же бросило в жар: Руфина! Белла резко опустила трубку на аппарат.

Ее всю трясло. Но не от ревности. А от неотвратимости следующего звонка. Рука сама набрала номер. Трубку долго не брали. Наконец она услышала знакомый голос.

– Это я, – произнесла она, чувствуя, как стучат в нервном ознобе зубы. – Ты слышишь меня?

– Белла… Господи… Где ты?

Она назвала адрес.

– Я буду у тебя через двадцать минут. Я знаю, где этот дом, постарайся встретить меня на улице, мне бы не хотелось шума, хорошо?

– Да, я уже одеваюсь…

Она вернулась в спальню, надела на себя свитер, джинсы, куртку, вещи, купленные Максом еще в Москве, когда она лежала в больнице, осторожно, стараясь не шуметь, вышла из квартиры и уже через несколько минут стояла на улице, обдуваемая холодным влажным ветром и дрожа всем телом.

Через несколько минут мощные фары осветили улицу, но, нашарив в темноте хрупкую фигурку, сразу погасли. «Мерседес» черным лоснящимся жуком медленно подполз и остановился рядом с Беллой. Дверца открылась, и Белла скользнула на переднее сиденье. Володарский сжал ее в объятиях. Она вскрикнула…

– Подожди, у меня все болит…

Он отпустил ее и, включив в салоне свет, принялся разглядывать ее бледное осунувшееся лицо.

– Белла, я уже думал, что никогда не увижу тебя… – Петр Филиппович, не менее бледный и взволнованный, мял ее ладошку в своей огромной ладони и покрывал поцелуями ее мокрые от слез щеки. – Не плачь, поедем ко мне, и ты мне все расскажешь…

И Белла, которая уже столько времени находилась в страшном душевном напряжении, вдруг поняла, что только с этим человеком она чувствует себя спокойно. Присутствие рядом с ней Макса, которого она считала единственным своим защитником и покровителем, не давало ей и тысячной доли того счастья, которое она испытывала сейчас. А ведь Петра Филипповича она знала совсем недавно.

– Это правда, что ты собирался увезти меня из города… еще тогда, до того, как погиб Макс?

– Правда, – услышала она хрипловатый от волнения голос, повернула голову и увидела мужественный профиль Володарского. Петр Филиппович смотрел на дорогу и гнал машину на огромной скорости куда-то за город. Но Белла даже не спросила, куда они едут. – Все это правда. И я нисколько об этом не жалею. Я всегда знал, что ты будешь моей. Потому что я, когда увидел тебя в первый раз, просто потерял голову… Я все понимал, абсолютно, ведь я не мальчик… Твой муж никогда бы не согласился отпустить тебя. Да и ты как будто была в него влюблена, ведь так?

– Так, – не стала лукавить Белла. – Конечно, ведь он был единственным мужчиной в моей жизни.

– Я так и понял… Ты сейчас от него?

– Да.

– Так я и знал… Скажи, а ведь ты мне не поверила, что он жив?

– Не поверила. Но когда увидела его живого и здорового… Можно, я пока ничего не буду говорить? Мне кажется, что я начинаю терять сознание…

Она широко раскрыла глаза и уставилась на дорогу, черную, словно ввинчивающуюся в надвигающийся на них смертельно опасный туннель.

– Куда мы едем? – спросила она, с трудом разлепив пересохшие губы.

– У меня дом в Кукушкине.

Она не помнила, сколько они ехали. И, наверно, уснула, потому что проснулась оттого, что машина остановилась. Белла открыла глаза и увидела ярко освещенный мощным фонарем огромный дом, окруженный со всех сторон каменной стеной. К машине подошел человек, и Белла, увидев его бесстрастное лицо, даже слегка улыбнулась: Скандинав. Верный пес. Он помог ей выйти из машины, а затем занялся «Мерседесом», в то время как Володарский провел Беллу в дом.

– Ну как, тепло здесь у нас? – спросил он, с довольным видом потирая руки и жестом приглашая Беллу войти в большую комнату с камином. Шкура белого медведя, расстеленная между двумя глубокими креслами, казалась розовой от огня. – Это газовый камин… Проходи, садись в кресло… Грейся… – Он нежно, как маленькую девочку, поцеловал ее в затылок и ушел, оставив ее в этом жарком раю.

Белла пристроилась в кресле и стала смотреть на огонь. Несмотря на разливающееся по ее телу тепло, она все еще немного дрожала. Все-таки месяц, проведенный почти в неподвижности, сделал ее еще более хрупкой и слабой.

Она сидела, расслабившись, с закрытыми глазами и представляла себе Макса, который, обнаружив ее исчезновение, будет потрясен ее предательством. «Предательство – пустой звук. Ничего не значащее слово в отношении меня». Белла все еще видела перед собой лицо Макса там, в подъезде дома Леви. Что это было с ней тогда, зачем она побежала через дорогу? Ведь она не собиралась бросаться под машину, напротив, она хотела жить, но только уже БЕЗ МАКСА… Как можно оставаться с человеком, который предал тебя?

Белла посмотрела на свои руки: они были сжаты в кулачки. Что это было: злость, досада, обида? Пожалуй, все вместе.

Она спрашивала себя, вернулась бы она к Володарскому, если бы Макс, к примеру, стал инвалидом или потерял память? Но не находила ответа на этот вопрос. Наверное, потому, что не могла представить себе Макса беспомощным. Он принадлежал к породе людей, которые неспособны вызвать к себе жалость, разве что когда они окажутся в гробу. Ведь она жалела Макса, когда приехала на похороны. И чувство ее было светлое и искреннее. «Неужели мне было бы легче, если бы он погиб тогда?.. А ему, наверно, было спокойнее думать, что я погибла».

Она мучилась вопросом, почему Макс ничего не рассказал ей о планах Володарского, касающихся ее. Как мог он утаить открытие счетов на ее имя? И вдруг страшная догадка заставила ее мгновенно выйти из того благостного физического состояния, в котором она вот уже несколько минут находилась: а что, если Макс надеялся с ее помощью присвоить себе деньги, которые Володарский положил на ее счета в банках? Возможно, Макс сказал бы ей о существовании этих счетов лишь в Москве, куда он, собственно, и собирался ее увезти. «Но почему? Да потому, что Володарский открыл счета именно в Москве… А как Макс мог узнать об этом? Как? Борисов! Темная лошадка. Он каким-то образом проведал об этом, сообщил Максу, и они составили план. Так вот почему Борисов не хотел давать мне денег… И, возможно, Борисов после моего звонка связался с Максом и сообщил ему, что я жива и нахожусь в Москве… Макс, конечно, обрадовался такому повороту дела: ведь теперь ему ничего не стоило уговорить меня пойти в банк и снять с МОИХ счетов денежки Володарского. Больше того, он мог заставить меня подписать генеральную доверенность (аналогичную той, которую они составили в свое время с Володарским) на ведение всех финансовых операций… И я бы пошла на это, стоило мне только увидеть Макса живым и здоровым… Но в таком случае Макс успел бы подготовиться к разговору со мной и не выглядел таким беспомощным, как там, в доме Леви, где мы столкнулись с ним СЛУЧАЙНО… Макс с Борисовым все бы предусмотрел, он мог бы даже разыграть из себя инвалида, лишь бы только убедить меня в том, что он НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ, НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ…»

Петр Филиппович тронул ее за плечо, и Белла очнулась. Тряхнула головой и, вновь оказавшись перед камином, увидела столик на колесах, накрытый на двоих: бутылка джина, мясо, рыба, фрукты…

– Поешь. – Володарский подкатил столик прямо к креслу, на котором она сидела, и протянул ей бокал, плеснув туда немного джина. – И выпей, тебе надо будет потом хорошенько выспаться… Постарайся ни о чем не думать… Да, я виноват перед тобой в какой-то мере, потому что сам заварил эту кашу, но твоя недосягаемость подстегивала меня, заставляла жить, дышать, работать… Я очень много работал, мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто я вор… Просто я много чего умею, и мне было бы стыдно при такой власти и способностях оставаться нищим… Поверь, я сделал для города больше, чем мои предшественники, а сделаю еще больше, но мне для этого нужна ты…

– А как же твоя жена?

– Она уже уехала из города. Думаю, тебе не надо говорить, что я обеспечил ее на всю жизнь… Что касается детей, разумеется, они всегда будут моими детьми, и я буду заботиться о них, приезжать к ним… Они уже взрослые и не осудят меня. Понимаешь, я всегда жил для кого-то… А теперь мне хотелось бы все это совместить… Белла, ты даешь мне силы. Я немолод, это так, но еще полон сил, и ты могла убедиться в этом… Я не могу тебе сказать, что заставлю силой полюбить себя, но я никогда от тебя не откажусь… И не забывай о нашем уговоре…

Белла вздрогнула.

– Вы уверены, что сейчас это слово уместно? – спросила она, испытывая смутное предчувствие того, что Володарский ускользает от нее, что он, предлагая ей вспомнить об уговоре, связанном с его покровительством, напоминает ей о том, что она в принципе СВОБОДНА?

– Ты снова перешла на «вы»? Хорошо. Говори как тебе удобно. Но я просто хочу напомнить тебе, что ты свободна…

«Но что мне делать с этой свободой?» Белла снова готова была заплакать. Разве может мужчина, который любит женщину, так спокойно говорить ей о свободе?

– Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь… Тебе кажется это диким: я влюблен в тебя и вдруг так спокойно говорю о твоей свободе… Но пойми и меня: разве могу я добиться твоей любви, посадив тебя в клетку? Ты должна сделать ВЫБОР сама. А когда ты его сделаешь – этого не знает никто. И я не буду тебя торопить. Но если ты хочешь знать мои чувства, то знай, Белла: я люблю тебя. И если ты станешь встречаться с другим мужчиной, я буду страдать. Но это не должно останавливать тебя. Я верну тебе твое имя, у тебя будет все, чего ты только пожелаешь…

– Там, в Москве, – проговорила, едва справившись с волнением, Белла, – вы сказали, что еще женаты и что мы будем жить… вернее, я буду жить, ПОКА в Москве… Объясните… Я ничего не понимаю.

– Мне важно было узнать, заодно ты с Максом или нет. Я очень боялся, что ошибся в тебе, но теперь я понимаю, что ты ничего, абсолютно НИЧЕГО не знала…

– Вы имеете в виду московские счета, которые вы открыли на мое имя?

– Да.

– Но зачем они вам или мне?

– Во-первых, деньги – они всегда деньги и, согласись, играют большую роль в жизни человека. Возможно, я надеялся КУПИТЬ тебя таким образом. А во-вторых, как бы я проверил тебя иначе? Тебя и Макса?

– Как это все хитро и неинтересно. Но вы правы, я люблю деньги. Как, впрочем, и всякий нормальный человек. И вы в том числе…

– Я знаю, о чем ты давно порываешься меня спросить и все не решаешься… Тебе хотелось бы узнать, каким образом у нас с тобой происходил бы разговор, касающийся наших с тобой отношений, если бы вы с Максом НЕ ПОГИБЛИ, так?

Она кивнула головой.

– Я бы просто приехал к тебе и выложил все начистоту. Я сделал бы тебе предложение.

– Значит, вы уже давно в разводе?

– Я тщательно скрывал это.

– Но почему?

– Я же все-таки губернатор.

– А я все-таки замужем…

– Я бы признался тебе в своих чувствах и стал ждать. А может, и похитил бы тебя… Впрочем, кажется, я так и поступил. Белла, я не тот человек, каким ты меня воспринимаешь, я страшный человек, страшный и непредсказуемый… Да, возможно, я пошел бы на крайние меры вплоть до шантажа, до чего угодно, лишь бы добиться тебя, но не потому, что я такой негодяй… – Он остановился, чтобы перевести дух. – Просто я очень хотел тебя… И это мое желание оказалось мощным рычагом… Зная, что ты сейчас моя, я чувствую себя просто глыбой, которую невозможно сокрушить… Ты питаешь меня мощнейшей энергией… Ты, твоя красота, твой взгляд, то, что ты вообще существуешь…

– Так, значит, это ты пытался убить Макса?

– Нет. И ты должна поверить мне. Пусть я тебе только что признался в том, что шел к своей цели напролом, но я никогда не выходил за рамки. Жизнь человеку дается Богом… Я не собирался устранять Макса физически. Да и посуди сама, как мог я подложить бомбу в машину, куда ты могла сесть в любую минуту? Чтобы я рисковал твоей драгоценной жизнью? Нет, Белла! Я хитрый, умный, жестокий, вероломный, но я не убийца… Ты улыбаешься?

Белла, пожав плечами, рассмеялась. Она и так чувствовала, что Володарский при всех своих качествах неспособен на убийство, но, выслушав его, успокоилась окончательно.

– Мне тоже следует сделать признание? – Она протянула руку, взяла небольшую кисть черного винограда и отщипнула одну ягоду. – Я ведь не ангел, скажу тебе…

– Интересно, а как бы ты восприняла мое предложение, если бы не было этого взрыва и всего остального, что обрушилось на твою красивую головку и нежные плечи?

– Отказала бы. Нисколько не задумываясь.

– А сейчас?

– А сейчас я с тобой.

– А завтра? – Он сел на медвежью шкуру возле ее ног и прижался к ним щекой. – С кем ты будешь завтра?

Она склонилась над ним и запустила пальцы в его волосы, затем соскользнула на шкуру и дала себя поцеловать в губы. Володарский обнял ее и прижал к себе. Она слышала его дыхание и чувствовала, что он едва сдерживается, чтобы не наброситься на нее… И это его желание, которым был пропитан, казалось, даже теплый воздух комнаты, не могло оставить ее равнодушной. Таких сильных ощущений, какие она испытывала, находясь рядом с Володарским, она не испытывала с Максом. Она снова и снова признавалась себе в этом. Любовь к Максу основывалась на чувстве великой благодарности, на уважении… Но в ней, оказывается, не было той физической страсти, которая, поначалу обезоружив Беллу, теперь пробудила в ней вкус к жизни, к мужчине-любовнику. Она была готова находиться в объятьях Петра вечно. Но она знала также, что никогда ему об этом не скажет, что будет биться под ним, умирая от наслаждения, царапая его плечи и спину, но никогда не признается ему в этом. Она не отдаст ему в руки золотой ключик своей уязвимости, который мог бы подарить ему относительный покой. Зачем?

…Она открыла глаза и увидела кисть винограда. Возбуждение и последовавшее за ним ощущение пресыщенности исчезли. Белла хотела только одного: спать. Но прежде, чем Володарский отнес ее, мокрую и уставшую от любовных ласк, в постель, она, вдруг подняв голову, четко и достаточно громко сказала:

– Знаешь, а ведь у Макса нет твоей доверенности… Он потерял ее в какой-то машине, которая везла его в ту самую ночь в аэропорт… Вот так-то…

2 сентября

Утром она проснулась от звуков знакомого голоса. В спальню заглянул Володарский и широко улыбнулся. Он выглядел, как большой ребенок, который пришел похвастать своим рождественским подарком.

– Доброе утро, Белла…

– Привет, господин Володарский. Что такого могло случиться в это пасмурное утро, что ты так улыбаешься?

– Угадай, кого я привез к нам в гости?

Это «к нам» заставило ее приятно вздрогнуть.

– Лучше не говори… Сейчас я приведу себя в порядок и выйду… Надеюсь, что это не Макс?

Но у камина она увидела толстячка, который при виде Беллы подскочил с кресла и бросился к ней, словно родной отец, которого она не видела много лет.

– Белла, Господи, я уже и не думал свидеться! – Савельев обнял ее и прижал к себе. – Надо же, живая и здоровая… Петр Филиппович, вот сюрприз так сюрприз…

– Я что-то не поняла, – смутилась Белла, которая, увидев Савельева, подумала, что Володарский уже успел ему все объяснить… А теперь она не знала, как ей себя с ним вести и о чем говорить: то ли признаваться, что они были знакомы и вели вместе расследование, то ли продолжать играть роль племянницы Пасечника?.. По выражению лица Савельева она поняла, что и тот, спохватившись, что чересчур эмоционально выразил свое радостное чувство при виде Беллы, не знал, что ему говорить дальше. Поэтому Белла посмотрела на Володарского и, чуть заметно кивнув головой, решила заговорить первой: – Как там поживает Григорий Александрович? Он очень ругает свою непутевую племянницу?

– Вообще-то он сильно переживает… – покраснел Савельев, и Белла поняла почему: Руфина. Савельеву было стыдно перед Беллой за невоздержанного Пасечника, который так скоро мог позабыть ее. Они понимали друг друга без слов.

Затянувшееся молчание прервал Володарский:

– Николай Васильевич, сначала мы все вместе позавтракаем, а потом я введу вас в курс дела. Надеюсь, вам не надо объяснять, что все, что вы услышите в этих стенах, должно остаться между нами.

– Естественно, иначе бы меня сюда не пригласили… – Белла видела, как нервничает Савельев в присутствии губернатора. Он, конечно же, и представления не имел, рассказала Белла Володарскому об их совместных усилиях, направленных на поиск убийцы Макса, или нет, а потому изо всех сил старался держаться нейтрально.

– Петр Филиппович, – Белла решила взять инициативу в свои руки, – мне будет удобнее самой ввести Николая Васильевича в этот самый курс дела, – она чуть нервно рассмеялась, – поэтому сразу после завтрака я расскажу ему то, что считаю необходимым, а уж решать, как справиться с моими проблемами, мы будем потом общими усилиями…

За столом прислуживал Скандинав. Белла смотрела из окна дома на скучающих возле ворот охранников и чувствовала себя переутомленной. Володарский же, наоборот, выглядел превосходно. Но каким бы хорошим ни было его настроение, общаясь с немного оробевшим в столь необычной ситуации Савельевым, он не допускал и доли панибратства, держался достаточно высокомерно, а если и шутил, то делал это с явным чувством превосходства. Его громкий и сочный голос отдавался эхом по всему дому, а высокая массивная фигура загораживала пол-окна. Копна пепельных, с проседью, волос придавала ему довольно моложавый вид, умные глаза смотрели на Савельева – с иронией, а на Беллу – с величайшей нежностью.

Савельев же вообще старался не поднимать головы от тарелки, казалось, он был чрезвычайно увлечен цыпленком. Белла улыбнулась, вспомнив их ужины в квартире Пасечника, когда они втроем: Григорий Александрович, Белла и Савельев – отдавали дань кулинарным способностям Зины.

Володарский, как и обещал, оставил их вдвоем, а сам в сопровождении своего заместителя, приехавшего за ним на белой «Волге», отправился в город.

– Белла, позвоните мне, когда вы закончите разговор, – сказал Володарский перед уходом и незаметно для Савельева послал ей воздушный поцелуй.

* * *

– Белла, я предлагаю вам пройтись, – сказал Савельев сразу же, едва машины губернатора съехали со двора, – подышим свежим воздухом, а заодно и поговорим…

Белла и сама хотела предложить ему прогулку, поскольку не была уверена, что в гостиной нет подслушивающих устройств. И хотя она не собиралась ничего скрывать от Володарского, все же ради Савельева стоило быть осторожной. Это ей, Белле, было позволено практически все, а уж какие отношения сложатся между губернатором и следователем прокуратуры по особо важным делам, зависело теперь во многом от них обоих: Николая и Беллы и от того, как Володарский оценит (со слов Беллы, конечно) работу Савельева.

Белла позвала Скандинава и попросила проводить их за ворота, где начинался сосновый бор.

– Красота-то какая, слева лес желтый с розовым и красным, а здесь все как всегда – зеленое, пахучее и древнее… – Савельев шел рядом с Беллой по лесной тропинке и смотрел вверх, на раскинувшееся над их головами ярко-синее небо, пронизанное солнечными лучами.

– Николай, я уверяю вас, что ЗДЕСЬ «жучков» нет, – рассмеялась Белла, – а потому предлагаю немедленно приступить к делу.

– Белла, что случилось? – Савельев сразу же перестал любоваться лесным ландшафтом и взял ее за руку. – Черт знает что такое получается: ты исчезаешь в неизвестном направлении, затем звонишь из Москвы Грише, спрашиваешь про Макса…

– Давайте не будем об этом… Я изо всех сил стараюсь понять, почему вы мне тогда ничего не сказали о том, что человек, назвавшийся Максимом Лерманом, вылетел из нашего города в Москву в полночь 15 июля? Думаю, что из гуманных соображений, но с другой стороны: мы ведь искали УБИЙЦУ Макса, который, как выяснилось, был живой! Потрудитесь объяснить, в чем тут дело.

– Я не хотел тебя расстраивать… К тому же неизвестно было, действительно ли вылетел именно твой муж. А вдруг это был кто-то другой, тот, кто как раз и убил Макса? Кроме того, вспомни, в каком состоянии ты тогда была? Разве можно было в тот момент травмировать тебя такими новостями?

– А когда вы меня в морг возили, тогда не боялись травмировать?

– Я хотел заставить тебя быть более осторожной…

– Знаете, Николай Васильевич, по-моему, мы говорим не о том. Давайте для начала пройдемся по нашему списочку, и вы мне расскажете, что у вас нового… Первыми у нас были Исхановы. Вы кого-нибудь нашли? Что-нибудь прояснилось?

Савельев покачал головой.

– Понятно. Теперь Сосновская. Вы побывали в том борделе, куда она возила Лену?

– Побывали. Там вроде бы косметическая лечебница, а внизу – ателье. Все документы в порядке. Но то, что там бордель, – совершенно ясно. Прижали нескольких девчонок, они в один голос твердят, что всем заправляла Сосновская и человек по кличке Оса. Мы пытались составить его фоторобот, если хочешь, я могу тебе его показать… – Савельев порылся в кармане и достал смятый листок бумаги с изображением гориллоподобного парня. Белле этот рисунок ни о чем не говорил.

– Не густо. А что с Парсамяном?

– Вроде бы все прояснилось. Цветкова с перепугу, когда немножко пришла в себя, рассказала, правда, ужасно путанно, что Гарик ее просто подвозил, что он пытался ее поцеловать, но она попросила его купить ей банку пива и орешки. И все. В квартире Цветковых, под подушкой Ирины, обнаружили ее нижнее белье со следами спермы убитого ею же Олега Караваева. Экспертиза показала, что Цветкова уже несколько месяцев жила с Караваевым половой жизнью… Далее обнаружилась масса интересных деталей, суть которых сводится к главному – Парсамян невиновен.

– Неужели его отпустили?

– Отпустили. И Снегина отпустили. Но это, как говорит Гриша, целиком и полностью твоя заслуга. Что касается его самого, то он звонил адвокатам Снегина, и они выплатили практически все деньги… Но сам Снегин сейчас лежит в больнице: сердце…

«Неужели Володарский отпустил Снегина? Но Володарский мог это сделать лишь с подачи Вагнера… Должно быть, после звонка Пасечника адвокаты сообщили Вагнеру о фирме «Берлин-Инвест». Ее детская шалость помогла выручить из беды порядочного человека».

– …А что касается Иванова, который якобы дал Снегину взятку в размере десяти миллионов рублей, то на него уже столько навешали собак, что он, разозлившись, признался на суде, что крапленые деньги он всучил Снегину по указке одного из руководителей местного ФСБ… Словом, каша заварилась густая. Но я рад за Снегина…

– А что с Ямщиковым? Не нашли убийцу?

– Нет. Мертвое дело.

– А про Линева ничего не слышно?

– Похоронил сына, ходит, убитый горем… Я не знаю, каким боком он может быть связан с твоим мужем.

Савельев немного помолчал, а потом, устремив взгляд своих пронзительных серых глаз на Беллу, набрал в легкие побольше воздуха и спросил:

– А ты давно знакома с Володарским?

– Давно. Николай, он теперь покровительствует мне, и я не намерена это от вас скрывать… Это я попросила его о встрече с вами, чтобы вы помогли мне восстановить имя… Я не хочу больше быть мертвой. Я сейчас живее всех живых…

– А что с Максом? Ты уже не хочешь искать его убийцу?

– Макс… – Она смотрела на Савельева и думала, стоит ли выдавать Макса, но потом все же решила не говорить, что он жив и находится сейчас в городе. – Пока я не найду человека, который заложил бомбу в машину, я не успокоюсь… И пока не узнаю, кто стрелял в Макса…

Она проговорилась. Покраснела, а потом, уже не в силах остановиться, рассказала Савельеву о своей встрече с Максом в доме Германа Леви и кратко изложила историю Макса вплоть до сегодняшнего дня. И хотя она догадывалась, что Савельев давно подозревал, что Макс жив, все равно посчитала необходимым ввести его в курс дела.

Савельев был потрясен:

– Значит, в него стреляли? Мало того, что хотели взорвать, так еще и стреляли? Невероятно… И стрелял человек, который убил Сосновскую? А что, если хотели убить одну Сосновскую, а Макса ранили случайно?

– Макс сказал, что первый выстрел был в него, потому что до того, как он потерял сознание, Сосновская была жива.

Белла промолчала о причине, которая, по ее мнению, способствовала тому, что Макса все же оставили в живых – не станет же она ему рассказывать о махинациях Володарского.

– Нет, я думаю, что стреляли именно в Макса. Просто человек, заложивший взрывчатку, обнаружив, что в машине находится не Макс, решил все же исполнить задуманное и если не взорвать, то хотя бы пристрелить его… Думаю, что Сосновскую он устранил как свидетельницу. Очень странное преступление. А потом, говоришь, отвез их обоих на квартиру к Сосновской? Но почему?

– Да потому, что не мог же он повезти тела к себе домой! А у Сосновской в сумочке наверняка была записная книжка с ее адресом и ключи…

– Но ведь чтобы уложить два тела в машину, потребовалось бы немало времени…

– Если подогнать машину поближе, то забросить трупы в багажник совсем несложно… Другое дело, что убийце пришлось поторопиться, потому что действовал он уже ПОСЛЕ взрыва… Из ресторана начали выбегать люди… Его спасло то, что место встречи Макса с Сосновской скрыто деревьями, а с другой стороны к нему есть удобный подъезд с дороги…

– Белла, ты удивительный человек. Не представляю, как ты все это пережила… Я не пожалею сил, чтобы помочь тебе, хотя определить, кто же именно подложил взрывчатку в машину и кто сжег вашу квартиру и дачу, будет чрезвычайно трудно. Думаю, что Макс лукавит и что ему известно гораздо больше, чем он тебе рассказал. И все же послушайся моего совета – забудь эту историю и постарайся начать все сначала. Я уверен, что покушались лишь на Макса, но никак не на тебя. Ты ни для кого не представляла угрозы, а потому могла погибнуть лишь из-за Макса. Что касается твоего имени, то я помогу тебе восстановить все документы. Твои денежные вклады не арестованы. Как ни странно, но банки узнают о смерти своих клиентов практически последними. Как только будут готовы твои документы, ты в любое время сможешь снять нужную тебе сумму, купить квартиру или что-то еще… Я не спрашиваю, какие у тебя отношения с Максом, но могу догадаться… Уже тот факт, что мы с тобой сейчас находимся здесь, говорит о многом… А тебе не кажется, что твой муж и Володарский как-то связаны? Макс случайно не работал на него?

– Этого я не знаю.

Савельев пожал плечами, мол, не хочешь говорить, не надо. Они поняли друг друга.

– Я уверен, что у тебя уже есть какой-то план… Что ты предлагаешь, неугомонная Белла? Конкретно!

– Помнится, мы остановились на свалке…

– Да уж, я никогда этого не забуду… Гриша, я думаю, тоже… Значит, ты намерена прокатиться на свалку, чтобы встретиться со своими старыми знакомыми, Лизой и Наполеоном?

– Именно. Надеюсь, что в этот раз мне уже никто не помешает. Насколько я поняла, вас сюда привезли, а это значит, что вы без машины и нас повезет Скандинав.

– Кто-кто?

– Вадим, телохранитель. Я его так называю. Поедемте, а по дороге обсудим еще кое-что…

Глава 24

Когда Белла вошла в шалаш, то, посветив фонариком, увидела Лизу, спящую под несколькими теплыми одеялами. Девочка проснулась, вытаращила свои большие прозрачные глаза и издала какой-то хлюпающий звук…

– Лиза, это я… Ты помнишь меня?

Придерживая на груди одеяло, Лиза села и, машинально приглаживая растрепанные волосы, напоминающие теперь паклю, кивнула головой.

– Не бойся… Где Наполеон?

Лиза пожала плечами.

– Ты мне покажешь, где живет Татарин?

Лиза замотала головой, как если бы у нее внезапно разболелся зуб.

– Лиза, ты должна поехать с нами…

– Нет! – услышала Белла ее сдавленный вскрик. Она подошла к тюфяку, на котором жалась Лиза, и хотела уже помочь ей подняться, как почувствовала тошнотворный запах крови… Белла быстрым движением сорвала одеяла и обнаружила, что под Лизой хлюпает целая лужа крови… Юбка, голые ноги Лизы, какие-то подстилки, на которых она лежала, дрожа всем телом, – все было в крови.

– Николай Васильевич, – позвала Белла Савельева, – идите скорее сюда!

Савельев, который ждал ее у входа в шалаш, сразу же вошел и, мгновенно оценив ситуацию, все понял.

– Ее нужно срочно отвезти в больницу…

– Я не уеду отсюда без Наполеона и Татарина… Они должны ответить за все это… – Белла помогла Лизе подняться, но та уже не держалась на ногах. И тогда Савельев поднял ее, легкую как перышко, на руки и вынес из душного, но одновременно холодного шалаша на свежий воздух и почти бегом побежал к машине. – Белла, поехали, отвезем твою подружку, а потом вернемся за «наполеонами» и «татарами».

В машине Лиза потеряла сознание.

– Она может умереть от потери крови… – Белла смотрела полными слез глазами на бледное личико Лизы, на ее свалявшиеся волосы, и сердце ее сжималось от жалости к этому несчастному существу. – Николай Васильевич, скажите, как могло случиться, что она в свои тринадцать-четырнадцать оказалась на мусорной свалке да еще и в компании таких извергов, как Наполеон и Татарин. Куда смотрит милиция? Они же насиловали ее с утра до ночи, продавали всем, кому было не лень мучить ее… Неужели про эти шалаши никому и ничего не известно?

– Белла, это государственная проблема, не смотри на меня так… Будь моя воля, я бы настроил какие-нибудь общежития, да хотя бы обыкновенные ночлежки, в которых каждый мог бы досыта наесться супа, поспать на постели, а не в канализационном колодце и иметь возможность помыться…

– Это я во всем виновата, – захлюпала носом Белла, – я-то все знала и никому ничего не сказала… Надо было ее забрать еще в тот день к себе… Но, с другой стороны, куда? К Пасечнику? Я рада была, что он меня-то приютил, а как бы он отнесся, если бы я привела к нему больную Лизу?

Савельев со Скандинавом, приехав в больницу, сходили за носилками, осторожно переложили на них неподвижное тело Лизы и унесли. Белла все это время ждала в машине. Когда они вернулись, Савельев сказал, что Лизу отвезли в реанимацию, что она потеряла много крови и что скорее всего ей будут делать операцию.

– Что с ней?

– Ее еще не осматривали… Просили приехать ближе к вечеру, тогда будет поставлен предварительный диагноз…

Белла, слушая все это, почувствовала, как у нее самой разболелся низ живота, словно это не Лиза, а она сейчас истекает кровью.

– Поехали быстрее за Наполеоном, мне просто не терпится отхлестать его по щекам…

– Белла, я думаю, что тебе больше на свалке делать нечего… Я сам прикажу оцепить свалку, и мы устроим облаву на всех ее обитателей. А тебе надо возвращаться домой… Обещаю, что вечером я заеду за тобой и привезу тебя в участок, куда доставят всех бомжей, каких только найдут на свалке… А потом мы с тобой навестим Лизу, хорошо?

Белла кивнула головой.

– Николай Васильевич, а помните, вы обещали показать мне «мои» золотые украшения из взорванной машины?

– Конечно, я все помню.

– И не забудьте про сумочку. Это очень важно. Ведь у меня же была всего ОДНА сумочка, а фактически выходит, что их было две: одну у меня украл Наполеон, а другую вы нашли в сгоревшей машине. Уверена, что у Татарина, этого скупщика краденого, вы найдете и «мои» цепочки, браслет и кольцо, а раз было две Беллы, должно быть еще и два платья…

– Логично, ничего не скажешь. Значит, договорились?

– Да. Примерно во сколько вы за мной приедете?

– Около шести, раньше никак не получится.

– Подождите… – Белла нахмурила брови. – А вы не знаете, кто такой Губин… Борис Губин?

– А ты-то его откуда знаешь? – удивился Савельев. – Белла, ты не перестаешь меня удивлять…

«Знал бы ты, как удивилась я, когда Володарский, обвиняя меня во всех смертных грехах, приписал мне помимо известных убийств еще и убийство Губина…»

– Его убили больше месяца тому назад… Но убийцу мы довольно быстро нашли.

– А что это за человек и кому понадобилось его убивать?

– Коммерсант. Его убила жена, а потом пришла с повинной… Она застала его с любовницей.

– И все?

– А что, мало? Тебе бы хотелось что-нибудь пооригинальнее?

– Да нет, просто я думаю, как он мог оказаться в компании Исханова, Ямщикова и прочих?..

Белла поняла, что дальше распространяться на эту тему не имеет смысла, лучше уж она расспросит обо всем Володарского, ведь именно от него она впервые услышала эту фамилию.

Савельева Вадим повез в город, а Белла осталась в загородном доме Володарского.

Сначала она пыталась уснуть, но потом поняла, что из этого ничего не выйдет, и решила обойти дом. Она, слоняясь из комнаты в комнату, поднялась на второй этаж, осмотрела кабинет Петра Филипповича, попыталась открыть ящики письменного стола, но они оказались запертыми.

Судя по тому, в каком идеальном порядке и чистоте содержался дом, она предположила, что домработница, если она и есть, то приходящая. Или же, что совершенно невероятно, за домом следит Скандинав. В конечном итоге, что ему стоит пропылесосить шесть комнат, вымыть посуду, постирать и приготовить еду, если есть первоклассная бытовая техника: пылесос, посудомоечная машина и автоматическая стиральная…

Белла вернулась на кухню, открыла шкафчики и обнаружила в них все необходимые продукты. Соскучившись по домашним делам, она чисто инстинктивно принялась взбивать бисквитное тесто. Включила плиту, нашла необходимую форму, куда вылила нежное тесто, и уже через полчаса доставала из духовки розоватый высокий корж. Пока он остывал, она взбила миксером сливки, добавила туда сахар и по запаху нашла в одной из баночек пакетики с ванилью. Вдыхая пряный и очень приятный аромат ванили, она находилась в каком-то странном, возбужденном состоянии. Ей казалось, что благодаря этому запаху она уже очень скоро изменит свою жизнь… Ваниль и судьба – какая может быть между ними связь?

Белла разрезала остывший корж напополам, смазала половинки взбитыми сливками, украсила сверху дольками консервированного персика, и получился почти такой же торт, какой покупал ей в Москве Володарский.

Белла подошла к окну и стала ждать. Неужели она стала возлюбленной губернатора? Он будет возрождать остановившиеся заводы и фабрики, строить дома и школы, больницы и стадионы, мотаться по всей области, снимая головы ленивым руководителям, а она, маленькая и глупенькая Белла (маленькая, потому что Володарский – это МАСШТАБ!), будет ждать его вот у этого окна с тортом или котлетами… Но вот дождется ли – это вопрос… Ночью Петр Филиппович будет обучать ее искусству любви, а утром уедет, сопровождаемый эскортом, оставив ее совершенно одну в этом роскошном доме… И чем она займется? «Ты совершенно свободна…» Белла усмехнулась и отошла от окна. «Свободна так свободна». Она отрезала себе большой кусок торта, съела его, запивая чаем, оделась потеплее и, выйдя на крыльцо, позвала одного из охранников. Молодой парень в серой форме застыл перед ней, как застыл бы перед Володарским («Они все здесь предупреждены обо мне…»).

– Вам известно, где находится моя машина?

– Извините, которая?

– Синий «Опель»… – Она назвала номер.

– Нет, неизвестно, но я постараюсь узнать. Вы хотите куда-нибудь поехать?

– Да.

– Здесь в гараже есть другие машины… Петр Филиппович проинструктировал нас относительно вашего передвижения: вас будет возить Вадим или Сергей.

И Белла сдалась. «Пусть, так будет даже лучше…»

– Отлично, тогда скажите Сергею, чтобы подавал машину минут через пять. – Она вернулась в дом и позвонила Пасечнику: – Григорий Александрович… – Она замерла, чувствуя, что все еще волнуется, когда разговаривает с ним. – Вы узнаете меня?

– Белла… Как я рад слышать твой голос.

– Ты снова с Руфиной?

– Белла, ты о чем?

– Так, ни о чем… Нам необходимо встретиться… Я могу подъехать прямо сейчас? Вернее, приблизительно через полчаса?

– Конечно.

– А МОИ ВЕЩИ у вас? С ними ничего не случилось?

– Нет, конечно. Спортивную сумку Зина убрала на антресоль, а все остальное лежит в моем сейфе.

– Вот и отлично. Значит, до встречи.

Она вышла на крыльцо и увидела подъезжающего на машине Скандинава. Вадим выбрался из машины, нагруженный пакетами, и всем своим видом показал ей, что ей следует вернуться в дом.

– Я должен тебя покормить, а уже потом поедешь куда захочешь. Ты сама решила ехать с Сергеем?

– Да нет, просто тебя не было. Но мне лучше поехать с тобой… – Белла увидела, как он расплылся в улыбке. – Я серьезно… А что касается еды, то я испекла торт и уже поела.

– Это не еда, пойдем, я привез много вкусных вещей…

Скандинав разогрел в печке утку, поставил на стол блюдо с фруктами.

– Куда поедем?

– На кондитерскую фабрику.

– Вы нашли деньги, которые вам оставил Петр Филиппович? Он сейчас позвонил мне и сказал, что беспокоится за тебя, боится, что ты не нашла конверта…

– Я действительно не нашла никакого конверта…

– Он под подушкой, – покраснел Скандинав.

– Скажи, Вадим, а это правда, что Петр Филиппович давно влюблен в меня? – Она понимала, что задавать такие вопросы телохранителю безнравственно и пошло, но уж больно инфантильно выглядел Скандинав, ее так и подмывало спровоцировать его на какую-нибудь глупость.

– Он увидел тебя первый раз на свадьбе…

– На какой еще свадьбе?

– На твоей. Он нанял фотографа, который фотографировал тебя. Он ездил в Томилинский интернат, наводил о тебе справки. Он влюбился в тебя, Белла. Странно еще, что он так долго ждал. Про такую любовь я читал только в книгах.

– Ты хочешь сказать, что Володарский – романтик?

– Да. Вор и романтик.

Белле показалось, что она ослышалась:

– Что ты сказал?

Скандинав повторил.

– А ты думала, что я такой дурак и ничего не понимаю? Я все понимаю. И все знаю. Просто я большой и смешной. У меня внешность такая. Зато я неординарно мыслю. Это мне еще в школе говорили. И учился я лучше всех. Я Володарского люблю, восхищаюсь им, мне нравится в нем абсолютно все.

– Ты можешь спрогнозировать его дальнейшую жизнь?

– Конечно. Он хочет уехать за границу, но не уедет. У него слишком много планов и обязательств перед людьми. А те деньги, которые он перегнал при помощи Макса в Цюрих, он потратит не на восстановление химического комбината, как того хотели немцы, а на молочный консервный комбинат. Он хитрый, ему надо было избавиться от Вагнера, который насаждает свою политику… Там очень сложные дела, я их понимаю, но мне они неинтересны.

– Скажи, Вадим, это Володарский освободил Снегина?

– Да, он сделал бы это и раньше, но ему мешал Вагнер. Я придумал, как это можно провернуть без осложнений: поднял все «дела» Иванова и сам лично передал их в руки прокурору… Да еще нам помогла фирма «Берлин-Инвест», намеревавшаяся купить большой пакет акций химкомбината…

– А как ты узнал об этой фирме?

– Володарскому доложили… Ему на стол легла бумага, а в ней все предложения представительницы этой фирмы…

– Значит, ее разговор был записан?

– Разумеется.

Белла вспомнила, как сама записывала на диктофон весь разговор с Ольгой Гуровой, не подозревая, что их голоса прослушиваются службой безопасности. Конечно, Эльза Штейнберг собиралась купить такое количество акций, что цена за них не могла не заинтересовать органы.

– Хорошо работаете. Вадим, а почему ты так откровенен со мной?

– Потому что тебе доверяет Володарский. Ты умная, Белла, и даже если очень захочешь, не сделаешь глупость. А Петру Филипповичу как раз и нужна такая женщина. Понимаешь, ты должна тоже стать Володарским.

– Какие странные вещи ты говоришь, Вадим. Я – Белла, он – Петр. Он мужчина, а я женщина. Мы – не одно и то же.

– Вы очень похожи. Я читал твое «дело», которое нам прислали из интерната. И читал заключение вашего психолога.

– Психолога? Ну и что же она там про меня написала?

– Ты – сильный человек. И это, пожалуй, главное.

– Поэтому твой Володарский решил попытаться меня сломать, когда навешивал на меня все убийства, когда его знакомая названивала мне по телефону и представлялась Беллой, когда он увез меня, напичкав снотворным, в Москву? И это ты называешь любовью?

– Будь ты послабее, он взял бы тебя прямо в день твоей свадьбы с Лерманом…

– Какие же вы все странные! Вадим, мы с тобой заболтались. Иди, жди меня в машине, а я сейчас спущусь…

Она нашла в спальне под подушкой конверт с деньгами. Пересчитала их и решила, что для дела, которое она задумала, их должно хватить.

– На кондитерскую фабрику?

– Да…

* * *

Аромат горячей карамели заполнил все прилегающие к кондитерской фабрике улицы.

– Скандинав, ты любишь конфеты? – Они остановились возле ворот, Белла потянула носом и сглотнула слюну.

– Как ты меня назвала?

– Скандинав, а что? Ты же похож на финна… Так ты любишь конфеты?

– Конечно. Я вообще все люблю.

– Тогда пошли.

– А что мы здесь будем делать?

– Для начала узнаем, куда Ямщиков продал арахис и ваниль, а потом, я так думаю, прямиком направимся в редакцию газеты «Губернские вести». А сейчас просто сопровождай меня, и все, хорошо? Говорить буду я, а ты… Ты скорее всего будешь НОСИТЬ…

Скандинав, так ничего и не поняв, вошел вместе с Беллой в здание администрации кондитерской фабрики.

– Девушка, – обратилась Белла к сидящей в окошке девице, обслуживающей, судя по расклеенным вокруг на стенах объявлениям, оптовых покупателей. – Вы не подскажете, где тут поблизости есть пекарня?

Девушка объяснила, что буквально через пару кварталов, налево.

– Мы поедем туда на машине, – сказала Белла. – Поезжай, скорее…

– Мы куда-то опаздываем?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю…

Они проехали два квартала, свернули влево и увидели невысокое, выкрашенное в ядовито-желтый цвет строение. Аромат свежего печенья или бисквитов, исходивший от этого здания, смешиваясь с карамельным духом, просто кружил голову.

– Хотела бы я жить поблизости… Просыпаешься и дышишь, дышишь…

Белла направилась прямо в кабинет директора. Скандинав ждал ее у входа.

– Добрый день, – поздоровалась Белла с полной и немолодой уже женщиной в красной пушистой кофте, восседавшей за небольшим письменным столом. Тяжелые золотые серьги с крупными рубинами оттянули мочки ее ушей почти к плечам. Рыжие волнистые волосы, жирно подведенные глаза и крошечный розовый ротик. – Я задам вам всего несколько вопросов и уйду. Но от того, насколько честно вы ответите мне на них, вполне вероятно, зависит ваша жизнь.

– Ничего не понимаю, – заведующая замотала головой, и роскошные серьги повторили ее движение, – какие еще вопросы? Вы кто, собственно, будете? Откуда вы?

– Лучше скажите, зачем вы согласились купить у Ямщикова просроченную ваниль и арахис, если прекрасно знали, какого они качества?

Заведующая молчала. Лицо ее медленно наливалось краснотой.

– Вы знаете, что Ямщикова убили?

– Знаю, сама ходила на похороны, прости меня Господи… Но что вы хотите от меня? Ну купила я у него за бесценок товар, дальше-то что? Я же обещала ему не трогать эти проклятые орехи…

– У него были проблемы?

– Вы сначала скажите, кто вы и откуда, а уж потом я решу, что вам говорить-то… А так, кто вас знает…

– Как вас зовут?

– Сусанна Георгиевна.

– Очень приятно. Тогда расскажите, как было дело.

– Я же сказала: пока не представитесь, и слова не пророню.

– Хорошо. Я – сестра Ямщикова. Это мне срочно нужны были деньги, я попала в неприятную историю, и Андрей обещал помочь мне. Скажите, сколько я вам должна, это очень важно. Понимаете, нынешний директор кондитерской фабрики – совершенно незнакомый мне человек. И я обязана вернуть ему партию арахиса и ванили, которые, попросту говоря, украл с фабрики мой брат. Ведь он вам это не продал, а дал на сохранение? Так?

– Ну, конечно, – немного оживилась Сусанна Георгиевна, – он мне так и сказал, мол, пусть постоит товар у тебя, Сусанна, ты подпиши накладную, выдай документы как положено, но товар я у тебя позже заберу, а деньги верну… Ну я так и сделала. Он меня тоже в свое время выручал, так почему бы и ему не помочь? И вдруг узнаю, что его убили… Ну, думаю, теперь уже за товаром никто не придет… А тут… вы… Это он вам рассказал про меня?

– А кто же еще… Я только одного никак не могу понять: почему бы ему просто не спросить у вас денег в долг?

– Он порядочный человек был, очень аккуратный… Я так понимаю, что он для моего душевного спокойствия товар-то оставил, вроде как в залог…

– Значит, арахис и ваниль он оставил у вас, так сказать, на время, а муку с сахаром он продал вам по безналичному расчету, как положено.

– Конечно! Да ее уже и нет-то, муки этой… У меня были из прокуратуры, проверяли документы…

– А почему же вы тогда сказали, что никакого арахиса и ванили у вас нет?

– Ну сказала и сказала… Потому что мы с Ямщиковым так договаривались… Сейчас осень, а тогда-то лето было, ваниль не очень хорошо шла, а вот весной, на Пасху, она вся разойдется… Люди машины на ванили делают…

– Ну и что с того? – не поняла ее мысль Белла.

– Да то, что ваш братец продал мне ее почти задарма, в пять раз дешевле, чем она на оптовой базе стоит, вот, видать, как его прижало, но мы уговаривались, что, когда у него появятся деньги, чтобы со мной расплатиться, он часть ванили оставит мне. Бесплатно.

– Сусанна Георгиевна, вы так говорите, как будто речь идет не о пяти килограммах ванили, а о целой тонне…

– Ну, не о целой тонне, а о пятидесяти килограммах, это уж точно. А ваниль сейчас стоит очень дорого, вот и представьте себе, сколько она будет стоить весной…

Белла не верила своим ушам. А ведь она шла сюда без всякой надежды. С одной лишь единственной целью: узнать, какое количество ванили продал Ямщиков и где сейчас она, эта самая ваниль. Все. А тут всплыли пятьдесят килограммов! Да столько ванили и на фабрике-то не было. И это всегда можно проверить с помощью Савельева.

– Я бы хотела выкупить у вас всю ваниль с учетом весенних, так сказать, пасхальных цен. Назначайте цену.

– Что, вот прямо сейчас?

– Безусловно. Чем скорее, тем лучше.

– Но вам-то она зачем?

– Решила начать свой бизнес.

– Как-то все странно… Но раз вы настаиваете… Пять миллионов – и ваниль ваша.

– Сколько?!

– Хорошо: четыре с половиной.

– И вам не совестно? Ведь Андрей вам продал ее вообще за гроши…

– Хорошо: три миллиона. Это конечная цена.

Сусанна Георгиевна приняла из рук Беллы деньги, поднялась со стула и, покачивая необъятными бедрами, повела ее за собой на склад. Там, в отдельной сухой комнатке, в небольших коробках Белла и увидела упаковки с ванилью.

– Но это ванильный сахар, – поспешила добавить заведующая.

– Как сахар?! Значит, вы меня обманули?

– Да он же импортный, какая кому разница, ваниль эта настоящая или с сахаром… Она стоит столько же…

Густой аромат, которым была пропитана вся комната, вызывал у Беллы почему-то тошноту.

– Весы-то у вас есть? – спросила она у Сусанны Георгиевны.

– Они вон там, у двери… Вы одна будете грузить?

– Нет, я сейчас схожу за мужем… – И Белла, боясь оставить заведующую одну, быстро сбегала за Скандинавом. – Вадим, эту ваниль надо взвесить и погрузить в багажник. Я уже расплатилась.

Скандинав смотрел на нее широко раскрытыми глазами: он ничего не понимал.

– Мы спешим, это надо сделать быстро… – поторопила его Белла.

– Ровно пятьдесят, – констатировала Сусанна Георгиевна, помечая что-то в своем блокноте и не подозревая, что ее только что спасли от тюрьмы. – Ну что, в расчете?

– В расчете… Спасибо. Счастливо оставаться…

– А арахис? – вдруг опомнилась заведующая.

– Нет-нет, он и на Пасху плохо идет… За границей им, говорят, вообще откармливают свиней… – И Белла, усмехнувшись, направилась к выходу. Скандинав уже ждал ее в машине.

– Зачем ты накупила столько ванили? Ты решила открыть кондитерский цех?

– Почти.

– Куда теперь?

– Как, разве я не говорила? В редакцию газеты «Губернские вести».

Скандинав сопровождал ее молча, понимая, что раз Белла молчит, значит, так надо. Даже когда она вернулась из редакции, счастливая и довольная, он и на этот раз промолчал. «Золотой человек».

– Теперь-то домой?

– Нет, теперь в университет, а если точнее, то в морг.

– А это еще зачем?

– Мне надо задать один вопрос патологоанатому.

– Интересная ты женщина, Белла. Какой же вопрос ты хочешь ему задать?

– Нужно выяснить, что ел перед смертью один из его так называемых клиентов… Или пациентов… – Она хрипло и как-то нервно рассмеялась.

Она вышла из морга спустя пять минут. Но, правда, на этот раз ее лицо было несколько растерянным.

– Вот теперь домой… Или нет, я могу отсюда позвонить в больницу, куда мы отвезли Лизу?

– В больницу навряд ли, а вот с Савельевым связаться можем… А уж он перезвонит в больницу… Ты же хочешь справиться о ней?

– Конечно… Если честно, то я думаю о ней весь день…

Скандинав набрал номер Савельева, и Белла уже через пару минут услышала его мягкий и густой басок:

– Изабелла, это ты? Я так и думал, что ты перезвонишь мне… Что касается Лизы, то она пришла в себя… Ей сделали операцию, вроде бы все нормально. Сейчас она лежит под системой. Я послал туда своего человека, чтобы он ее сфотографировал…

– Это еще зачем?

– Затем… не мое это, конечно, дело, но ведь у нее же была мать, отец… Хочу отправить запрос в детские дома и интернаты… А заодно показать эту фотографию по телевизору…

– Но ведь она без сознания…

– Ты хочешь сказать, что у нее закрыты глаза? Ничего подобного. Она пришла в себя. Рядом с ней дежурит сестра, все нормально…

– Я не знаю, конечно, но, по-моему, с газетой вы переборщили…

– Посмотрим.

– Объявится какой-нибудь добренький папашка, который заберет ее из клиники и вновь отвезет в шалаш, только уже на другом конце города…

– А что ты предлагаешь?

– Еще не знаю… А что у вас там с рейдом, вернее, с облавой?

– Мои люди пока еще не возвратились… Жду вот… Ты во сколько будешь дома?

– Сейчас проедусь по магазинам, куплю кое-что для Лизы и освобожусь… Но тогда мне уже не будет никакого смысла возвращаться домой. Мы позвоним вам, Николай Васильевич… Между прочим, сегодня вас ждет сюрприз… Причем такой, о котором вы и не мечтали. Обещайте, что возьмете меня к себе в прокуратуру и дадите мне сразу звание генерала, на меньшее я не соглашусь…

– Хорошо, обещаю, – расхохотался на другом конце провода Савельев.

Скандинав, не проронивший во время их разговора ни слова, остановил машину и повернул голову к Белле:

– Изабелла, что-то я начинаю тебя побаиваться…

– И правильно делаешь, Вадим… Куда это ты меня привез?

– В аптеку. Это аптека для женщин. Думаю, что Лизе понадобятся разные женские штучки, витамины, лекарства…

– Ну у тебя и голова… – Белла улыбнулась и вышла из машины. – Ты со мной не ходи, я все куплю сама…

В аптеке произошла неожиданная и очень приятная встреча. Лена Овсянникова, держа в руках только что купленные упаковки с аскорбинкой, увидев Беллу, обрадовалась, подбежала к ней:

– Я уж думала, что никогда вас не увижу… – Она готова была расцеловать Беллу. – Как же я рада видеть вас!

– Я тоже… У тебя все в порядке?

– Если не считать здоровья, то да… Я теперь постоянно лечусь, езжу на процедуры… Это так неприятно… Просто мне хочется иметь детей…

– А что говорят врачи?

– Что нужна еще одна операция, но ее делают только в Москве и она жутко дорого стоит… Мы уже дали объявление в газету, может, кто из богатеньких и откликнется…

– Обязательно откликнется… А сколько нужно?

– Много… Десять тысяч долларов.

– Да уж, серьезная сумма. Но ты, главное, не падай духом. Ты все в том же интернате?

– А где же мне еще быть? Сами понимаете, после того, как меня «удочерили», интернат для меня стал просто раем…

Подошла очередь, и Белла, извинившись перед Леной, сосредоточилась и принялась перечислять все необходимые Лизе предметы, начиная с гигиенических подушечек и кончая дорогим восстановительным шампунем для волос. Когда ей предъявили счет, Белла достала из сумочки деньги и расплатилась, после чего они вместе с Леной, которая смотрела на Беллу широко раскрытыми удивленными глазами, стала укладывать покупки в несколько пластиковых пакетов.

Когда они отошли от прилавка, Лена, все же не удержавшись, спросила, для кого все это куплено.

– Для одной моей знакомой, с которой произошло почти то же самое, что с тобой, только раз в сто хуже…

– Хуже?.. – У Лены повлажнели глаза. – А разве такое может быть вообще?

– Может… И я должна помочь ей…

– Я бы тоже помогла ей, потому что знаю, как это все ужасно… Но она навряд ли захочет разговаривать со мной, да?

– Послушай, отличная мысль… Я думаю, что, если ты возьмешь ее под свое крылышко, она быстрее поправится… – Белла намеренно вела этот разговор, чтобы Лена, которую все вокруг считали жертвой, попробовала себя в новом качестве, существа сильного, способного помочь более слабому. – Если хочешь, я скажу тебе, в какой больнице она лежит…

– Конечно, хочу…

– Тогда записывай. Заодно запиши все мои телефоны…

Уже перед тем как расстаться, Лена, вдруг что-то вспомнив, наклонилась к Белле и зашептала взволнованно в самое ухо:

– Между прочим, я его видела…

– Кого?

– Осу…

Белла оглянулась, чтобы быть уверенной в том, что их не подслушивают:

– Ты хочешь сказать, что видела его на улице? В городе?

– Ну да… Он сидел на Белоглинской в кафе и пил как ни в чем не бывало пиво…

– И когда это было?

– Вчера. Днем.

– А ты сможешь мне позвонить вот по этому телефону, когда в следующий раз увидишь его?

– Конечно… Я вам названивала постоянно, но какой-то мужчина говорил мне, что вас нет.

«Пасечник».

Они расстались с Леной, и Белла вернулась в машину. Скандинав принялся укладывать пакеты на коробки с ванилью.

– А теперь отвези меня в «Паритет», это мой любимый магазин.

В магазине, толкая перед собой корзинку, Белла вспоминала те дни, когда она точно так же делала покупки, будучи женой Макса. Она приходила сюда часов в десять и подолгу выбирала себе йогурты, экзотические фрукты… Но сейчас ей предстояло купить Лизе белье, пижаму, домашние тапочки, теплый свитер, мыло…

Она вышла из магазина, нагруженная пакетами. Скандинав пошел ей навстречу.

– Нам пора звонить Савельеву, – напомнил он. – Звонил Петр Филиппович, спрашивал, как дела у тебя. Я сказал, что все нормально.

– Ну и правильно сделал. А у него как дела?

– Да тоже, по-моему, неплохо. У него там заседание за заседанием.

– Вадим, звони Николаю Васильевичу. – Белла плюхнулась на сиденье, вытирая ладошкой пот со лба, достала носовой платок и промокнула им все лицо. – Что-то я устала, а конца своим делам не вижу.

– А много их еще, дел-то? – Вадим набирал номер Савельева.

– Теперь это будет зависеть только от Николая Васильевича.

Скандинав протянул ей трубку. Белла прижала ее к уху:

– Слушаю.

– Белла, ты знаешь, где находится моя контора? Так вот, приезжай, а оттуда мы поедем в участок, он на набережной… Там тебе предстоит встретиться с восемью обитателями городской помойки… Думаю, что тебе будет интересно… А заодно и увидишь кого-нибудь из своих знакомых.

– А насчет Лизы не перезванивали?

– У нее начала снижаться температура… Хороший признак.

– Отлично, значит, я еду… Ждите…

Глава 25

Всех бомжей заперли в клетку. Оборванные, с испитыми страшными лицами, они напоминали зверей. Признаки полного отсутствия интеллекта на лицах в сочетании с истерзанной плотью производили тягостное впечатление. Шрамы, нарывы, свежие раны, опухоли, язвы, струпья, мерзкая щетина на впалых щеках, гнилые оскаленные зубы, зловонное дыхание, засаленная одежда и дырявые башмаки… Белла смотрела на стоящих всего в нескольких шагах от нее опустившихся мужчин и искала глазами Наполеона. Она не узнала его, потому что его лицо представляло собой сплошную рану. Зато коренастый довольно плотненький мужичок, стоящий с ним рядом, почему-то сразу всем своим видом подсказал Белле, что это и есть Татарин. И хотя в нем не было совершенно ничего татарского, он своим относительно упитанным видом резко отличался от остальных обитателей помойки.

У Наполеона от крови слиплись волосы, а вместо глаз было два раздутых лиловых шара. Губы тоже распухли, а одна бровь была рассечена и гноилась.

Белла подошла поближе к металлической решетке и позвала:

– Наполеон…

Он медленно поднял голову. Она почти не видела его глаз, но по тому непроизвольному движению, которое он совершил, вдруг рванувшись вперед, в сторону Беллы, она поняла, что он узнал ее.

– Это он, – повернулась она к Савельеву. – Это Наполеон. А вот этот, толстенький, мне думается, Татарин. Уж больно он упитанный.

Наполеона выпустили, и Белла попросила охранника оставить их где-нибудь одних, чтобы она имела возможность поговорить с ним.

Их провели в небольшую комнату, где стоял стол и два стула. Белла села напротив Наполеона.

– Что вы сделали с Лизой? – спросила она.

– Это не я, это Татарин…

– Но ведь ты же сам продавал ее ему.

– Он давал нам еду.

– Что он сделал с Лизой?

– Продал цыганам… Но я дрался за нее… Они били меня, били долго… Я ничего не помню. Потом пришел, а Лизы нет. Где она?

– Ее больше нет, Наполеон. Она умерла. Мы сегодня приезжали туда, к вам в шалаш… Лиза лежала вся в крови… Она скончалась сегодня в больнице.

Наполеон вдруг начал корчить рожи, Белла не сразу поняла, что он рыдает.

– Это ты во всем виноват… Ты развратил ее, ты мучил ее, вместо того чтобы защищать ее и кормить… Где ты ее нашел? Как вы познакомились?

– Она всегда жила там… Сначала у Егора, был такой алкоголик, он потом умер, и мы его похоронили в посадках. Но он не был ее отцом. Татарин говорил, что Егор украл ее, когда ей было пять лет…

– Откуда украл, из детского дома?

– Нет, из детского парка… Лиза гуляла с папой или мамой, она и сама-то толком не помнила, а Егор позвал ее в кусты и тропинкой вывел к пруду, а там уже начинался больничный сад, где у него был свой шалаш…

– Боже, какие ужасные вещи ты мне рассказываешь… Но мне кажется, что я уже об этом где-то читала или слышала…

– Татарин тоже воровал девочек, но потом возвращал…

– Наполеон, а ты-то сам откуда?

– Я ниоткуда. Все равно не скажу.

– Тогда расскажи мне, что было со мной и где вы меня нашли?

– В туалете. Нас было трое… Мы с Лизой забежали во двор ресторана, – он говорил медленно, с трудом разлепляя запекшиеся разбитые губы, – а там большое освещенное окно, правда, ничего не видно… Женский туалет… Мы с Лизой уже делали так… Лиза забралась через форточку в туалет и открыла мне окно изнутри. Там всегда можно было встретить пьяную женщину… С ней можно делать все, что хочешь… А некоторым это даже нравилось. Мы запирались в кабинке, а Лиза была в соседней… А потом мы снимали с женщин кольца, брали сумки, кошельки…

– А что, эти женщины, они не кричали?

– Нет… А некоторые даже пели… Были, конечно, трезвые, но я их и не трогал… Главное – дождаться пьяную…

Белла не верила своим ушам.

– Ты лежала прямо на полу. А рядом валялась бутылка из-под минеральной воды, небольшая, пластиковая…

– Постой, ты сказал, что вас было трое… А кто еще был?

– Циркач с лошадью.

– Господи, какой еще циркач?

– Он работает в цирке, убирает за животными. А вечером иногда за деньги катает кого-нибудь… Он привез в ресторан целую компанию…

– Ничего не поняла. На чем привез?

– У него есть коляска, такая красивая, красная, запряженная лошадьми…

И Белла вспомнила, что видела несколько раз в городе цирковую повозку и еще подумала тогда, что было бы неплохо прокатиться в ней…

– Понятно. Привез он, значит, компанию в ресторан… Но какую компанию, если в ресторане снимала банкетный зал Вера Фишер?

– Там есть еще один зал…

– Да, как же это я могла забыть!.. Ну и что дальше? – Но она уже и так все поняла. Лиза с Наполеоном вытащили ее, а может, и привели в чувство, чтобы сама была в состоянии передвигать ногами, посадили в кибитку и увезли на свалку. – Послушай, но зачем вы увезли меня на свалку? Ограбили бы, и все…

– Для Татарина.

– Ты хочешь сказать, что ваш Татарин меня изнасиловал?

– Он был пьяный и не смог.

– Вот скотина… – Беллу чуть не вырвало. – И ты, и твой Татарин – все вы скоты…

Она вскочила с места и выбежала в коридор.

Охранник, подумав, что на нее напали, ворвался в кабинет и схватил Наполеона. Он вывел его в наручниках и провел мимо Беллы, которая стояла рядом с Савельевым и никак не могла прийти в себя. Наконец она взяла себя в руки.

– Давайте я просмотрю вещи, которые привезли… И поедем скорее отсюда. Я вам потом все расскажу и про Наполеона, и про Татарина, и про Лизу…

Савельев провел ее в другую комнату, где в углу на газете были разложены более или менее приличные вещи, реквизированные у ростовщика Татарина. В куче тряпья Белла не увидела ни своего дорогого платья, ни туфель, ни, конечно, золотых украшений… Зато нашлась ее сумка!

– Это моя. Если не верите, то посмотрите… Там внутри должно быть красное пятно, у меня пролился лак для ногтей… Взгляните…

Савельев поднял с пола сумку и вывернул ее наизнанку. Там на черной шелковой подкладке виднелось красное пятно.

– Ну вот, все правильно… – И Белла рассказала, каким образом, по словам Наполеона, она оказалась на свалке.

– А теперь поедемте к вам, и вы мне покажете еще одну «мою» сумку…

* * *

Но сумка, которую принес с остальными вещественными доказательствами Савельев, хоть и была как две капли воды похожа на ту, что привезли со свалки, не принадлежала Белле. Она была чуть новее и пахла незнакомыми Белле духами. Что касается цепочек, кольца и браслета – все они были точной копией ее украшений.

– Белла, а вы не хотите рассказать мне о ваших приятельницах: Вере Фишер и Лоре Парсамян?

– А что про них рассказывать? Жены миллионеров.

– Но как же… Ведь Вера Фишер была влюблена в вашего мужа…

– Да, что верно, то верно.

– Если вы все еще хотите найти человека, который взорвал вашу машину, то я бы на вашем месте проведал ваших подруг… Честное слово, сдается, что у этой Веры рыльце в пуху…

– Но каким образом я могу ее проведать? Прийти к ней и сказать, здравствуй, это я, твоя подружка Белла, с того света?

– Не знаю, здесь надо подумать…

– Вера не могла так рисковать жизнью Макса… Уж если бы она и хотела кого отправить на тот свет, так только меня… Нет, я к ней не пойду, а уж к Лоре тем более…

– А что с Лорой?

– Да она вообще несчастная женщина: пьет. Ее Давид и в Москву возил лечиться, ничего не помогает…

– А почему она пьет?

– Привыкла. Вера говорит, что от безделья…

– И что делает Вера от безделья?

– Встречается с любовниками. У нее их целая коллекция…

– А что муж?

– Марк-то? А он вечно занят.

– Тоже понятно. Так чем же это таким ты решила меня удивить, когда говорила по телефону про генеральские погоны?

– Пока еще рано… Но думаю, что завтра вечером все будет кончено… Вы не верите мне?

– Ты хочешь сказать, что знаешь, кто хотел вас убить?

– Не уверена, но речь идет не только об этом… Мне кажется, что завтра я поймаю ОСУ!

– Какую еще «осу»?

– Человека, который каким-то образом связан и с Максом, и, быть может, со мной… Кроме того, этот человек наверняка замешан и в более серьезных преступлениях, нежели покушение на убийство… У него просто НАПОЛЕОНОВСКИЕ планы… Это пока все, что я вам сейчас скажу. – Белла перевела дух и попыталась успокоиться. – Ну вот, а теперь самое время поехать навестить Лизу… А по дороге я изложу вам ее ужасную биографию… Вот уж поистине судьба посмеялась над бедной девочкой…

* * *

У Лизы был блуждающий взгляд. Она лежала, устремив глаза в потолок, и, когда ее окликнули, даже не пошевелилась. К ее руке вела прозрачная трубка системы жизнеобеспечения. В палате было прохладно, а в приоткрытую форточку врывался запах мокрых листьев из больничного сада.

– Лиза! – снова позвала Белла и присела на белый стул возле кровати. Савельев стоял в дверях, нагруженный пакетами. – Лиза, это я, Белла…

Наконец Лиза повернула голову, но, увидев Беллу, тотчас отвернулась к стене.

– Тебе не о чем больше волноваться… У тебя все будет хорошо… Скоро твои боли пройдут, и ты пойдешь на поправку… Посмотри на меня, я твой друг, я не буду тебя ни в чем упрекать…

Но Лиза так и не повернулась к ней. Тогда Белла попросила медсестру, чтобы та, когда Лизе станет получше, надела на нее новую пижаму, дала тапочки и все необходимое, что найдет в пакетах.

– А я буду навещать ее каждый день… – пообещала Белла, покидая палату.

– Что мне сказать Володарскому, если он позвонит и спросит, как у нас продвигаются дела? – спросил Савельев.

– Скажите, что готовите мои документы… Больше ему знать пока необязательно.

– А вот насчет Осы ты уверена, что сможешь сама все раскрутить, ты не боишься его?

– Кого его?

– Этого самого Осу?

– А кто вам сказал, что это мужчина?

* * *

Скандинав уверенно вел машину по загородному шоссе: они возвращались домой.

– Так пахнет ванилью, будто мы едем внутри большого торта… Белла, куда тебе столько?

– Вот выйду замуж за Володарского – буду ему каждый день печь пироги и торты. Ты не смотри, что я по моргам да ночным клубам хожу, в душе я совсем домашняя, о детях мечтаю. Обычная, словом.

Она видела, как Скандинав усмехнулся. А потом расхохоталась и она. Но это был нервный смех. Она переживала, что вся ее затея с ванилью – лишь фантазия, основанная на догадках и интуиции. Сколько раз ей хотелось крикнуть Скандинаву: «Остановись! Это срочно, это необходимо!» Но боялась. Боялась самой себя.

Окна особняка светились – Володарский был дома.

Скандинав притормозил возле ворот и проводил Беллу до крыльца.

– Куда выгружать ящики?

– Никуда. Оставь пока в машине, а машину поставь в гараж. Ты меня понял?

– Чего же тут непонятного, – пожал плечами Вадим. – Скажи, что я сейчас приду и разогрею ужин.

– Не торопись, я и сама в состоянии это сделать. – Она легко взбежала на крыльцо, открыла дверь и почти сразу же оказалась в объятиях Володарского.

– Белла, я уже думал, что ты снова исчезла… Где вы были так долго? – Он крепко держал ее в руках и не собирался отпускать. – Я весь день думал только о тебе. – Он, чуть касаясь губами ее щек, искал губы, нашел, раздвинул их языком и поцеловал долгим поцелуем. Белла задрожала, чувствуя, как приятное тепло охватило все ее тело. Она видела близко его лицо, закрытые от наслаждения глаза, вдыхала его запах и чувствовала, что полностью принадлежит ему… Далекий голос Макса затерялся в густой и холодной дымке прошлого.

Когда он отпустил ее, она едва стояла на ногах.

– Петр Филиппович, – прошептала она слегка припухлыми от поцелуев губами, – мне страшно… Я никогда не испытывала ничего подобного… Но я боюсь не вас, а того чувства, которое живет во мне. Я не хочу этой зависимости, я не хочу страдать, я не хочу ждать вас дни напролет и плакать в подушку, у вас совершенно другая жизнь, и я туда не вписываюсь… Вы сегодня целый день занимались серьезной работой, вы необыкновенный человек, а я бы хотела любить ОБЫКНОВЕННОГО человека, который всегда бы был рядом… Вы, наверное, так ничего и не поняли…

– Я все понял, Белла… Но если ты предлагаешь мне выбирать между губернаторством и тобой, я тебе отвечу прямо: мне от жизни нужно ВСЕ… Надеюсь, что я ответил на твой вопрос?

И Белла вдруг поняла, что и она, несмотря на то, что весь день была занята, думала о Володарском. Она ждала этой встречи, этих поцелуев, этого разговора.

– И мне тоже… нужно ВСЕ. А потому, Петр Филиппович, наш уговор остается в силе… Вы соглашаетесь на мою относительную свободу, а я, в свою очередь, обещаю вам, что буду всегда с вами… Даже если физически мне придется какое-то время жить далеко от вас…

– Я знал, что ты это скажешь…

– Но я не могу жить на привязи… У меня в этой жизни слишком много дел, чтобы ограничиваться семейным очагом…

Он взял ее за руку и привел в гостиную, усадил в кресло:

– Ты мне что-нибудь расскажешь?

– Не только расскажу, но и покажу… И еще кое о чем спрошу…

– Спрашивай… – Он склонился над ней и поцеловал несколько раз ее голову. – Как бы я хотел узнать, что сейчас происходит в этой головке, о чем ты думаешь…

– Скажите, откуда вам известно имя Бориса Губина? Помните, когда вы пугали меня еще там, в Москве, то приписали мне и его убийство… Вот я и хотела спросить: почему? Каким образом я, по вашему тогдашнему мнению, была связана с ним?

– Ты угнала его машину, а на следующее утро его нашли убитым в его собственной квартире…

– Я угнала его машину? С чего вы это взяли?

– Вадим, который следил за тобой, видел, как вы с Пасечником оставили красный «Фольксваген» на шоссе… Разве это не так?

– Так когда же началась ваша слежка? С какого момента? – Белла хотела услышать это, чтобы понять, где и когда она допустила ошибку. И почему не чувствовала, что за ней следят. – Вы сказали мне тогда, в Москве, что впервые увидели меня на похоронах, на кладбище… И я поверила, потому что вы действительно могли быть там в это время и увидеть меня в машине Пасечника… Но красный «Фольксваген»… Откуда вы знали о нем?

– Тебя еще раньше заметил Вадим…

И тут Белла вспомнила. Ну конечно! Как же она могла забыть блондина в темных очках, которого она видела в кафе за несколько минут до ее знакомства с Пасечником. Он еще шутил тогда с продавщицей, а та спросила его, что он будет, минеральную или кофе…

– Я вспомнила. Это было в кафе. Ай да Вадим! Ай да Скандинав! Бесценный человек. Во всех отношениях. Теперь понятно, откуда вам известно про Губина… Но только мне это имя ни о чем не говорило, пока я не услышала о нем от Савельева…

– Вадим поехал за вами в ту ночь, когда вы отправились в «Сады», чтобы вывезти «Фольксваген» с какой-то дачи… Он видел, как Пасечник выехал на нем и оставил на шоссе… Потом Пасечник вернулся за тобой, ты ждала его возле ворот этой дачи, вы сели в его машину и вернулись в город… Правда, он зачем-то останавливался у кафе «Панорама»… Не помнишь, зачем?

– Помню, конечно. Он хотел показать мне город с высоты… А еще – розарий. Значит, тот человек, который остановился возле нас на машине и попросил прикурить, и был Вадим?

– Значит… Белла, мы с тобой заговорились… Пойдем поужинаем… Я видел в холодильнике торт… Откуда он?

– Это я испекла, представляешь? – Она заметно оживилась и не заметила, как снова с привычного «вы» перешла на еще непривычное для нее «ты». Они направились на кухню, где Белла принялась готовить ужин. Она достала из холодильника замороженные бифштексы, пиццу, подогрела все это в печке и быстро накрыла на стол. Петр Филиппович включил маленький телевизор. Местное телевидение показывало заседание областной думы, и вдруг Белла увидела Володарского… Он произносил речь с трибуны, говорил громко, уверенно, эмоционально и даже немного резко… Как же он был не похож на того мужчину, с которым она только что целовалась…

– Хочешь послушать? – спросил Петр Филиппович, расправляясь с бифштексом. – Думаю, что тебе это будет неинтересно… Хотя… Хотя я говорил именно о химическом комбинате… И пускай мои планы относительно него менялись довольно часто, я все же нашел деньги на его реконструкцию, но только уже без немцев… Нет, ты не подумай, я не националист, но мне бы хотелось, чтобы на комбинате работали наши деньги, российские… Ты еще слишком молода, Белла, и многого не понимаешь…

– Тогда я не понимаю, зачем было вообще посвящать меня в твои финансовые дела? – возмутилась она, раздосадованная на то, что ее не воспринимают всерьез. – Зачем ты рассказал мне о Цюрихе? Пусть я слишком молода, но в таком случае ты – слишком стар и опытен… Вот и ответь мне, зачем же было мне все это рассказывать? Откуда в тебе такая уверенность в том, что я сохраню это в тайне?

– Пойми, я не мог тебе этого не рассказать, мне необходимо было открыть тебе глаза на Лермана!

– Он вор, но, выходит, и ты тоже вор! – Она воскликнула это довольно громко, но потом смолкла, покраснела и чуть не подавилась пиццей.

– Я не вор, я человек, который находится в постоянном напряжении и думает, куда бы повыгоднее вложить деньги… Ты многого не знаешь… Макс должен был в Цюрихе провести переговоры на предмет покупки там, в Швейцарии, отеля… Да, я перевел туда деньги, но они предназначались для открытия реабилитационного центра, где лечили бы детей с лейкемией…

– И ты бы смог объяснить это немцам, которые перечислили эти деньги сюда, на реконструкцию химкомбината? Просто смешно!

– Ничуть не смешно. Просто я притормозил эту инвестицию, вот и все. Если угодно, они могут в любое время забрать свои деньги назад, но только они этого никогда не сделают…

– Откуда такая уверенность?

– У Вагнера, который как раз и представляет их интересы, большие планы… Пусть он строит животноводческий комплекс в степи. Это сложнее, но зато важнее для области. Откроется множество рабочих мест…

Белла улыбнулась:

– А я и не знала, что мы с тобой за ужином будем говорить об открытии новых рабочих мест… Это так дико, для меня, во всяком случае…

– Тогда оставим это… Просто не очень-то приятно, согласись, когда тебя называют вором…

– Макс сказал мне, что ты собирался покинуть губернаторское кресло и поехать со мной жить за границу.

– Не жить, а пожить… недельки две…

– Пятого сентября?

– А он был хорошо проинформирован… – Володарский посмотрел на Беллу, словно не решаясь что-то произнести, но потом, тяжело вздохнув, все же спросил: – Так, значит, у него нет доверенности? Это он тебе сказал?

– Да, он сказал, что оставил все бумаги в машине, в которой добирался до аэропорта. И я склонна верить тому, что он говорит правду… Если бы доверенность была у него, навряд ли он сидел бы сейчас здесь… Он уже давно перебрался бы если не в Цюрих, то, по крайней мере, в Москву…

– Странно, что он не ищет тебя… – заметил Володарский, и Белла подумала, что за весь сегодняшний день она ни разу не вспомнила про Макса.

– Может, он обрадовался, что я ушла от него?.. Одной проблемой меньше…

– А что это за квартира, куда он тебя привез? Кому она принадлежит?

– Никому. Ее снял для нас его дядя, ювелир Герман Леви.

– Знакомое имя…

– Да вам, наверно, Макс говорил о нем… А может, и предлагал какой-нибудь браслет… – Сказав про браслет, Белла вспомнила об украшениях, которые ей сегодня показывал Савельев. И о сумочке. Она рассказала обо всем Володарскому.

– Значит, в машине находилась какая-то женщина, которой было поручено изображать тебя, – сказал он.

– Но кому это было нужно?

– Судя по тому, что ты мне рассказывала раньше, в Макса была влюблена Вера Фишер. Ты напрасно недооцениваешь ее чувства… Ревность – одно из самых сильных чувств, а уж жажда обладания человеком, которого любишь – вот, посмотри на меня, – это вообще вечный рычаг, вечный двигатель!.. Можешь мне поверить. Я ради того, чтобы сбить тебя с толку, чтобы напугать и в результате потом овладеть тобой, проделал колоссальную работу: слежка, дурацкие фотографии, совершенно идиотские звонки по телефону… Я намеренно сводил тебя с ума, чтобы ты ослабла и вот в таком гуттаперчевом состоянии упала в мои объятия. Вот и суди теперь о силе человеческих чувств… А теперь переключись на Веру. Она любит Макса. Что ей надо сделать, чтобы он бросил тебя и ушел к ней? Что сделала бы ты?

– Я? Пожалуй, ничего…

– А она слеплена совершенно из другого теста. Я так думаю, что Вера наняла какую-нибудь девушку, возможно, актрису, которую вырядила в «твою» одежду, нацепила на нее «твои» побрякушки, сунула ей в руки такую же, как у тебя, сумку и дала ей инструкцию: скомпрометируй Беллу. Все. Я более чем уверен, что на той вечеринке было ДВЕ БЕЛЛЫ… И пока ты, предположим, сидела за столиком и пила шампанское, Вера могла каким-то образом вызвать Макса в холл, а там в это время где-нибудь под пальмой целовалась бы ВТОРАЯ БЕЛЛА… Пусть это звучит грубо, но зато вполне правдоподобно. Скажи, Вера знала, в каком ты будешь платье?

– Знала, – прошептала Белла и побледнела. Она вдруг отчетливо вспомнила, как Вера позвонила ей накануне и спросила, в чем она будет, чтобы им не надеть платья одинакового цвета. Беллу словно ударили по голове. Она стала мыслить быстро и четко. – Петр Филиппович, а ведь у нее была точно такая же сумка, как моя. Но я совершенно забыла об этом… У нее и куча париков… Конечно, ей ничего не стоило за деньги уговорить какую-нибудь девушку забраться с любым мужчиной в нашу машину (тем более что Макс почти никогда не запирал ее), чтобы потом демонстративно целоваться там на глазах у Макса… Макс… Его, должно быть, кто-то позвал на улицу? Или нет? Нет… Просто Вера знала, что мы собираемся уйти с вечеринки пораньше… Но ведь Макс мог выйти вместе со мной… А я задержалась… И кто же меня задержал? Лора? Ведь это ее тошнило в туалете… Но она не такая женщина, чтобы действовать столь грубым способом, да еще и заодно с Верой…

Белла сосредоточилась, пытаясь вспомнить, с кем и ЧТО она пила перед тем, как проводить Лору в туалет… Она пила шампанское с Верой Фишер. За ее здоровье. И судя по тому, в каком бесчувственном состоянии Белла очнулась в шалаше на свалке, в шампанское было подмешано снотворное или какой-нибудь наркотик. А с Лорой в туалете она оказалась случайно. Вот и весь расклад.

– Макс сказал мне, что видел меня целующейся в машине… – пояснила она Володарскому. – Но ведь меня-то там не было… Послушай, мне необходимо поговорить с Верой…

– И ты думаешь, что она тебе во всем признается? Здесь нужно придумать что-нибудь другое… А что, если повторить вечеринку в «Европе»? И пригласить туда примерно ту же самую публику?

– Но как это сделать?

– Очень просто. Разослать приглашения от имени человека, которому отказать будет просто невозможно…

– Я не знаю, кого ты имеешь в виду… Ведь не себя же… Ты все-таки губернатор…

– Правильно. Вот здесь-то мне как раз и может помочь Вагнер. И Марк Фишер, и Давид Парсамян, и Пасечник, и Лазарев, и Сумароков… да все придут. С женами. И будут счастливы, что их пригласили.

– И что же дальше?

– А то, что туда же попытается попасть твой Макс. Ему, как и тебе, надо реабилитироваться. Ему уже пора объявиться. Кроме того, твой муж – человек эгоцентрического склада… Я его хорошо знаю…

– Я понимаю, что ты хочешь сказать… Да, он многое дал бы, чтобы произвести эффект, чтобы шокировать своих друзей и знакомых… Эпатаж – это его стихия. Только вот кто ему скажет об этой вечеринке? Ведь он сейчас вынужден прятаться… Разве что я сделаю это через Борисова…

– Кто такой Борисов?

– Это его друг. Думаю, что он сейчас тоже в городе.

– Попробуй…

– Да я могу позвонить ему прямо сейчас, но для этого я должна знать точную дату вечеринки…

– Это делается элементарно. – С этими словами Володарский снял трубку, набрал номер, и Белла услышала его разговор с Вагнером. – Владимир Оттович, приветствую тебя… Да, это я. Ты не помнишь, когда у тебя день рождения? В феврале? Тогда давай отметим твои именины или, предположим, твою помолвку с какой-нибудь из твоих знакомых? Нет таких? А жаль. Тогда вызови моего пресс-секретаря, и пусть он сообщит в газеты о начале строительства животноводческого комплекса в Луговом, тем более что закладку его мы провели всего пару недель тому назад. Зачем? Хочу привлечь к этому проекту как можно больше людей, создадим акционерное общество, ты пригласишь своих немецких друзей, мы ознакомим их с перспективой строительства в нашей области молочных комбинатов и консервных заводов… Организуй банкет в «Европе» и пригласи Фишера, Парсамяна, Пасечника, сам знаешь кого… Я? Конечно, приеду. Назначай время. Хорошо, четвертого, в шесть. У тебя есть еще вопросы ко мне? Вот и отлично.

Белла не верила своим ушам.

– Значит, обратного хода нет? – спросила она, с дрожью представляя себе банкетный зал ресторана «Европа» и всех тех, кого она видела в ТОТ САМЫЙ день… – Значит, все будет, как в тот день… день, КОГДА МЕНЯ НЕ СТАЛО?..

– Запомни, я всегда буду делать для тебя все, о чем ты меня попросишь…

– Неужели ты действительно меня любишь? Но ведь так не бывает… А я… я так боюсь, что не выдержу еще одной лжи… Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Макс предал тебя, но ты прости его. Возможно, он действительно и подумать не мог, что ты жива. Он неплохой парень, но я не очень верю в то, что он потерял мои документы.

– Посмотрим…

– Так ты будешь звонить Борисову?

– Конечно… – Белла поставила себе на колени телефон и набрала номер Борисова. Она была уверена, что Макс в Москве постоянно виделся с Борисовым и что последний, узнав о приезде Беллы в столицу, просто не успел рассказать об этом Максу, хотя наверняка пытался. «Интересно, если Макс два дня не был у дяди и в это же самое время он не жил у Борисова, тогда где и с кем он встречался? Где ночевал? У женщины?» От этих мыслей у Беллы разболелась голова. Тем не менее надо было действовать дальше и все расставлять на свои места. Макс, безусловно, позвонил Борисову в Москве и сообщил о том, что Беллу сбила машина и что она в больнице, а потом наверняка сказал ему, что собирается домой, с Беллой и дядей. И если Борисова с Максом связывают общие дела, то Борисов должен быть сейчас здесь, в городе, и ждать, чем кончится история побега Беллы от Макса. Ведь они понимают, что, пока Макс не помирится с Беллой, денег Володарского им не видать как своих ушей.

– Белла… Ау… очнись… – Петр Филиппович тронул ее за плечо. Белла вздрогнула: из трубки доносились длинные гудки. Она вся напряглась. Она звонила по домашнему телефону Борисова. И если она сейчас услышит его голос, значит, все ее расчеты окажутся верными.

– Слушаю, – услышала она голос Игоря и чуть не заплакала от досады: сколько же предателей развелось?!

– Игорь, это я, Белла… Я сбежала от Макса, ты уже, наверно, знаешь об этом… Я не могу долго говорить по телефону, потому что сейчас улетаю в Москву… Я позвонила тебе, чтобы сказать, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Я уезжаю из города, из Москвы… Завтра вечером я уже буду за океаном.

– Подожди, не вешай трубку! – вдруг буквально заорал Борисов. – Выслушай меня… Макс ни в чем не виноват, он любит тебя, он страдает… Ты ему нужна… Белла, он не знал, что ты жива… Куда ты улетаешь? Что за бред? С кем ты?

– Нашелся человек, которому небезразлична моя судьба, и я уверена, что он никогда не предаст меня, как предали вы… Когда я умоляла тебя дать мне денег, когда просила о помощи, как поступил со мной ты, которого я всегда считала своим другом? Ты даже не сказал, что Макс жив! Потому что вы, мужчины, всегда стоите друг за дружку горой… А кто такая я? Обыкновенная интернатская девчонка… Я не хочу даже говорить об этом… Я уеду, и все останется по-прежнему. Макс будет защищать в судах убийц, а ты будешь играть в карты. Ничего не изменится. И никто из вас даже не вспомнит о моем существовании… Хорошо, если четвертого сентября, в «Европе», где вы соберетесь, чтобы обсудить ваши мужские дела, кто-нибудь вспомнит обо мне, о Белле Лерман, покойной жене Макса Лермана…

– В «Европе»? Белла, о чем ты?

– Ни о чем…

И вдруг она услышала знакомый до боли голос:

– Зу-Зу, не бросай трубку… Где ты? Ты нужна мне… Возвращайся… Прости меня…

– Макс, меня не существует… Ты разговариваешь с призраком… – прошептала, глотая слезы, Белла и положила трубку.

– Блеск! – воскликнул Володарский, решив, что Белла с холодным сердцем донесла до Борисова информацию о банкете и воспринимая ее слезы как высший пилотаж артистизма.

Белла вытерла салфеткой слезы и вздохнула:

– Скажи, ты ведь такой умный… А предательство тоже относится к сильным рычагам, которые двигают человеческое общество?

– Разумеется. Но ты же не станешь из-за этого сильного чувства взрывать четвертого сентября ресторан «Европа»?

– А почему бы и нет?

– По-моему, ты устала и хочешь спать…

Белла как-то странно посмотрела на Володарского, а потом подошла к нему и сказала:

– Мне необходима твоя помощь… Но обещай, что не станешь посвящать в это никого… Даже Вадима…

– Хорошо. Кстати, а где он?

– Думаю, что спит у охранников… Ты держишь его в черном теле, у него в доме даже нет комнаты…

– Почему же, есть, в левом крыле, с отдельным входом… И если он спит, то только там…

– Это я сказала ему, чтобы не переживал об ужине… Он хорошо поработал и заслужил отдых.

– Так что требуется от меня?

– Мне нужно, чтобы ты спустился со мной в гараж.

– И всего-то?

– Да, это все. Но это очень важно.

Глава 26

Подземный гараж мог бы уместить десяток машин. Ярко освещенный, сухой и чистый, он просто располагал к убийству. Белла так и сказала Володарскому, на что тот громко расхохотался.

– Ну у тебя и мысли… Куда мы идем? Ты собираешься убить меня?

– Пока нет… Главное, чтобы мы оба остались живы…

– Ты меня заинтриговала… – Они подошли к черному «Мерседесу». – А чем это здесь так вкусно пахнет?

– Ванилью… Прежде чем ты откроешь багажник, ответь мне, пожалуйста, зачем к тебе приходил Линев?

– Зачем это тебе? – насторожился Володарский. – Он мой друг и пришел ко мне за помощью…

– Но он приходил за помощью и к Максу. Но если он просил Макса объяснить, что его ждет после того, как он убьет собственного сына, то к тебе он приходил с… другим… Ведь он принес тебе фотографию человека, который посадил его сына на иглу, который сломал ему жизнь, ведь так?

– Не кричи… Да, это так, но откуда тебе это известно?

– Догадалась. А зачем ему еще было приходить к тебе? У него было всего одно горе – сын-наркоман. И он хотел, чтобы ты помог ему наказать человека, который УБИВАЕТ молодых парней, таких, как Стас Линев… И ты ему пообещал…

– Да, Белла, ты права. Именно с этим он ко мне и приходил. Но ко мне обращается столько людей, и у каждого проблемы… Ко мне на стол ложатся тысячи жалоб… Матери просят, чтобы я помог освободить из тюрьмы невиновных, на их взгляд, детей… Все хотят справедливости… Вот и Линев. Но почему я должен был поверить ему?

– Хотя бы потому, что он твой друг, одноклассник… Просто потому, что в его глазах застыла смертельная боль… Куда ты дел фотографию?

– Она, должно быть, где-то у меня… Возможно, что мои заместители уже отправили ее вместе с письмом…

– С каким письмом?.. – Белла была раздражена до предела. – Ты хочешь сказать, что он пришел к тебе с письмом?

– Да, ты снова права. Он все изложил мне на словах… А фотография наверняка лежит у меня в столе… Но, Белла, чего ты от меня хочешь? И зачем ты привела меня в гараж? Ты собралась отомстить мне за Линева и наказать за черствость?

– Давай откроем багажник, – произнесла она в страшном волнении. Володарский открыл багажник и увидел коробки.

– Что это?

– Ваниль. Но, думаю, килограммов двадцать, не больше. А остальное – героин.

– Ты смеешься надо мной…

– Нет, нисколько… Сейчас… – она посмотрела на свои часы, – через несколько минут здесь будут люди, которые разыскивают эту партию в течение двух месяцев… А обнаружат ее в гараже губернатора, Петра Филипповича Володарского…

– Да ты сошла с ума… Ты разыгрываешь меня… – Володарский разодрал коробку, достал упаковку ванили и, взяв дрожащими руками один пакетик, надорвал его, понюхал и даже лизнул.

– Героин… – произнес он хриплым от волнения голосом. – Но как он оказался в моей машине?

Белла закрыла лицо руками. Она ждала удара или чего-нибудь в этом роде. Она целый вечер представляла себе эту сцену и была готова к самому худшему.

– Ты чего это закрылась? Белла, да успокойся ты… Неужели ты думаешь, что я боюсь тех людей, которых ты пригласила сюда… пригласила, чтобы меня схватили с поличным?.. Я не знаю, зачем ты это сделала, но я не боюсь их… Я не имею никакого отношения к этим наркотикам… Если ты заодно с Максом, я отпущу тебя прямо сейчас и даже дам машину… Я хочу, чтобы ты была счастлива… Но хотя бы скажи, откуда такое количество героина?

Белла смотрела на ворота. Володарский перехватил ее взгляд:

– Что, опаздывают?

– Да. – Она повернулась и оказалась в его объятиях. – Ты не поверил мне?

– Даже и не знаю… – Он гладил ее по голове. – Ты такая… От тебя можно ожидать чего угодно… Да еще и твои дурацкие разговоры о предательстве… Я-то тебя не предавал…

– Но ведь пугал? Вот и я решила тебя испугать. А если честно, то эти коробки я сегодня купила в пекарне… Из-за этой партии героина убили Исханова и его дочь… А ведь он ничего не знал о том, что его заместитель Ямщиков использовал склады кондитерской фабрики для хранения наркотиков. Пакетики героина, помеченные наверняка каким-нибудь знаком, но лежащие рядом с пакетиками ванили, – лучшего способа спрятать и не придумаешь…

Володарский подошел к коробке и достал еще один пакетик. Перед тем как вскрыть его, внимательно рассмотрел рисунок. Затем взял еще один пакет и положил его рядом с первым на ладони.

– Смотри, на рисунке изображен кусок торта, так? А вот это что такое?

Белла присмотрелась и увидела, что на втором пакетике, в самом углу его, небольшой круглый черно-белый штамп с тремя буквами «OSA».

– Оса! Да это же Оса!

– Но мне это слово ни о чем не говорит! – Володарский пожал плечами. – Может, объяснишь, в чем дело?

Белла достала из кармана джинсов смятый листок с фотороботом и протянула его Володарскому.

– Вот фоторобот Осы. Оса – это кличка человека, который занимался или занимается и по сей день в городе наркотиками и содержит публичный дом. И вот летает себе такая Оса, жалит всех подряд до смерти, и никому до этого нет дела… А ведь это он со своими людьми убил Раю Исханову и самого Исханова, думая, что Исханов присвоил эту партию героина… Ведь это же огромные деньги! Это именно Оса, или человек, который работает на него, стрелял в Пасечника, приняв его за Ямщикова… Возможно, что это Оса убил Сосновскую и ранил Макса… И хотя я и говорю об Осе, употребляя мужской род, но это может быть и женщина… Почему бы и нет…

– Я бы мог подумать, что ты несешь форменный бред, если бы не эти коробки… Белла, нам надо срочно позвонить Савельеву… Я бы не хотел, чтобы твои трофеи увидели здесь другие люди… Ты согласна со мной?

Белла пожала плечами. Она устала. Глаза ее слипались, а тело просило отдыха.

– Савельев мне обещал за это генеральские погоны, – проронила она, направляясь к выходу.

– А разве он что-нибудь знал?

– Нет, но я ему сказала, что его ждет сюрприз.

3 сентября

Утром приехал Савельев. Белла рассказала ему за завтраком про пекарню и ваниль. За столом их было двое: Володарский чуть свет уехал в аэропорт, чтобы улететь в Москву, ночью обещал вернуться.

– Я хочу взглянуть… – произнес потрясенный Савельев, не забывая и в волнении намазывать икру на булочку. – Если это действительно героин, то я распишусь в своем непрофессионализме, а тебя посажу на свое место.

Они спустились в гараж, где под куском прорезиненной ткани стояли коробки с ароматной ванилью. Володарский сам ночью выгрузил их из машины и сложил в углу гаража.

Савельев нюхал и лизал белый порошок, вздыхал, чертыхался, матерился, охал и кряхтел.

– Белла, ты просто молодец.

– Я пригласила вас сюда вовсе не для того, чтобы вы здесь нюхали и лизали героин. Или тем паче хвалили меня. У меня есть план. Но мне нужна ваша помощь. Вчера я дала объявление в газету…

Савельев слушал ее, не перебивая.

– Белла, но ведь он – или она – может прийти не один.

– Так подготовьтесь как следует!.. Понимаете, важно, чтобы человек, который ищет эту партию, увидел на страницах газеты свой знак «OSA». Объявление примитивное: «Продаю 50 кг ванили фирмы «OSA». т. 25–76–00». Если они ищут эту «ваниль», то просматривают все местные газеты…

– Что это за телефон?

– Вообще-то это приемная кондитерской фабрики.

– Гениально. Ведь с нее-то все и началось. Ты хочешь сказать, что мои люди должны успеть на «кондитерку» до открытия и отвечать на звонки? Белла, я поехал…

– А я? Никуда вы без меня не поедете… Кроме того, всю эту «ваниль» мы должны им ПРОДАТЬ, а уж потом схватить их с поличным… Вернее, выследить, куда ее повезут, и только потом брать…

– Но как мы узнаем, что за ванилью приехали именно люди Осы?

– Не знаю… Может, подождать, пока соберутся желающие? Не знаю, я еще не придумала… Но в любом случае мы должны спешить…

Савельев из своей машины по рации связался с отделом по борьбе с наркотиками, вызвал опергруппу и направил ее на кондитерскую фабрику, приказав дожидаться его там.

Приехав на кондитерскую фабрику, он встретился с новым директором, который работал теперь вместо погибшего Исханова, и, не вдаваясь в подробности, приказал в целях безопасности отправить всех работников фабрики в самый дальний цех. В приемной оставалась одна Белла. Никакие доводы и уговоры Савельева не помогли ему – она собиралась встретиться с Осой лично.

– Да не придет он… Пришлет своих людей… Они убьют тебя.

– Но зачем, если я продам им ваниль без особых осложнений…

Белла повязала голову цветной косынкой, надела чей-то белый халат и нацепила одолженные у секретарши, которая теперь отсиживалась в каком-нибудь шоколадном цехе, очки с дымчатыми стеклами.

– Ну как, меня можно узнать?

– С трудом, – признался Савельев. – Но ведь если тебя подстрелят, мне не жить… Володарский сделает из меня фарш…

Территорию фабрики оцепили, в приемной, коридоре, кабинете директора и помещении, где происходило оформление оптовых сделок, прятались вооруженные парни в масках. Савельев сидел рядом с Беллой и делал вид, что взвешивает коробки с ванилью.

Через несколько минут раздался телефонный звонок. Какой-то мужчина поинтересовался ванилью и сказал, что приедет через четверть часа. Но уже спустя десять минут Белла услышала, как на улице остановилась машина.

Когда послышались шаги, Белла от страха чуть не лишилась чувств. Сначала в дверь постучали. Белла ничего не сказала. Потом дверь открылась, и на пороге возникла красивая женщина в темно-синем трикотажном костюме и такого же оттенка туфлях на высоких каблуках. Жгучая брюнетка, она энергичным шагом подошла к столу, за которым сидела Белла, и обдала ее запахом знакомых духов… «Так пахла сумочка…» – промелькнуло в голове Беллы. Перед нею стояла Вера Фишер. Она смотрела на Беллу и не узнавала ее. «Вот она, Оса…»

– Я насчет ванили, – сказала Вера. – Это ведь вы продаете ее?

Белла автоматически назвала цену.

– Вы будете оформлять по накладной или как? – спросила Вера. – Потому что мне лично все равно. Могу добавить сверху стольник. Лично вам. – Она расплатилась наличными.

«Вот спасибо».

Белла и сообразить-то толком ничего не успела, как Савельев, выдававший себя то ли за грузчика, то ли за подсобного рабочего, помог Вере вынести ящики и погрузить их в багажник красного джипа.

«Да это же машина Марка!»

За рулем сидел мужчина, которого Белла не успела разглядеть. Савельев, махнув кому-то, схватил Беллу за руку и посадил в спрятанную под деревом «Волгу».

– Поехали… Если упустим – это конец…

Но перед машиной Савельева уже пылили черные «Волги» ФСБ, набитые ребятами в камуфляжной форме. Погоня началась.

– Надо же, как все тихо… – пробормотала Белла, все еще не пришедшая в себя после встречи с Верой. – Вы узнали ее?

– Нет… – ответил Савельев, он вцепился в руль мертвой хваткой и сосредоточенно гнал машину вперед. – А ты что, разве ее знаешь?

– Да это же Вера Фишер…

– Вера Фишер? – Машину рвануло влево. – Тьфу ты, Господи… Предупреждать надо… Ну и дела… Вот так Оса!

Выехали на шоссе, Савельев, изо всей силы давя на газ, пытался прорваться сквозь густую вереницу мчащихся на большой скорости машин, но вскоре понял, что все равно не догонит джип, и, развернувшись на скорости, поехал в прокуратуру.

– Все, приехали. Теперь будем ждать результатов… – сказал он Белле в своем кабинете.

– Как вы, однако, быстро сдаетесь, – не могла скрыть своего разочарования Белла. – Значит, погони с выстрелами бывают только в кино?

– В кино хотя бы исправные машины… А наши – никуда не годный металлолом…

Через полчаса на столе взорвался телефон. Савельев судорожным движением схватил трубку, выслушал говорившего и выругался.

– Они упустили их… – бросил он через плечо Белле. – Машина свернула в какую-то арку недалеко от речного вокзала и исчезла…

– Да там же поворот, кольцо… Надо было въехать в следующую арку, а оттуда уже ведет прямая дорога в «Сады»…

– Дело в том, что там произошла небольшая авария, есть раненые… – вздохнул Савельев. – Конечно, разве можно сравнить джип с нашей старой «Волгой»?! Вот черт!

– Но если это Вера Фишер, то вы без проблем сможете застать ее дома!

– Как ты не понимаешь, мы должны взять ее с поличным… Но ты уверена, что это она? Та самая Вера Фишер, твоя приятельница, жена Марка Фишера?

– Вы что, не верите мне?

На столе снова зазвонил телефон. Савельев сорвал трубку.

– Гриша, это ты? Да, она у меня, а ты-то откуда знаешь? Так… понятно. Хорошо, сейчас я ей все передам… Ты сам хочешь? Пожалуйста… – Савельев протянул Белле трубку. – Пасечник на проводе.

– Белла, это Григорий… Тебе сюда только что звонила Лена Овсянникова… Она пыталась позвонить по другим твоим телефонам, но не застала… Она просила передать, что человек, которого ты ищешь, сейчас покупает продукты в коммерческом магазине в дачном поселке «Сады».

– И давно она тебе позвонила?

– Минут пять…

– А ты не знаешь, что она делает в этом самом поселке?

– Я спросил ее, она ответила, что интернат арендует там дачи бывшего пионерлагеря. Они живут там…

– Спасибо, Гриша… Я потом перезвоню… – Она положила трубку и посмотрела на Савельева: – Николай Васильевич, я вас очень прошу, отвезите меня, пожалуйста, в «Сады»… Это очень важно… Лена только что видела там человека, которого она принимает за Осу… Понимаете, она думает, что это мужчина, а ведь на самом деле это женщина… Я знаю Веру, я попробую разыскать в этом поселке джип, найду дом, где они сейчас прячутся… Мне хорошо знакома эта местность…

– Никуда я тебя не отпущу… Ты и так сегодня рисковала… Это очень опасно. Другое дело, что с тобой поедут мои ребята… У меня что-то сердчишко прихватило… – Савельев действительно побледнел, а на лбу его выступили крупные капли пота.

– Николай Васильевич, я сейчас вызову «Скорую»… – Белла, перепугавшись, выскочила в коридор и, обратившись к первому же попавшемуся мужчине, в двух словах объяснила, что Савельеву плохо, и попросила вызвать врача.

Спустя четверть часа Савельева уносили в «Скорую». Он пытался улыбнуться Белле, которая бежала рядом, но, судя по его виду, он с трудом терпел боль…

– Белла, никакой самодеятельности… Езжай домой, поймаем мы твою Осу, не переживай…

Выбежав на крыльцо, она проследила, как носилки с Николаем Васильевичем погрузили в машину «Скорой помощи», и почти не удивилась, когда прямо перед ней возникла громадная фигура Скандинава.

– Белла, что случилось? Куда ты пропала?

– Вадим, у нас мало времени, нам надо срочно в «Сады»… – Она схватила его за руку. – Пойми, это очень важно… Там Вера…

Вадим вел машину, как самолет: они буквально пролетели город, вырвались на трассу и помчались к «Садам»… По обеим сторонам дороги мелькали порыжевшие лесопосадки, сверкали маленькие озера и пруды, проносились дачные постройки, частные дома…

После указателя «Сады» Белла попросила Скандинава сбавить скорость:

– Мы ищем красный джип. Он должен быть где-то здесь.

Когда проезжали мимо коммерческого магазина, того самого, в котором Белла полтора месяца назад покупала продукты, чтобы затаиться и выждать время на даче Борисова, она попросила остановить машину. Вышла из нее, забежала в магазин и спросила кассиршу, молоденькую девчонку, не заезжали ли сюда недавно высокая темноволосая женщина с мужчиной, на что та ответила, что заезжали и что они, по всей видимости, за последние пару часов были единственными покупателями вообще в этом довольно глухом месте.

– А вы не помните, что они покупали? Видите ли, мы собрались на вечеринку, а договориться насчет продуктов и выпивки не успели… – пыталась объяснить Белла свое любопытство.

– О, не беспокойтесь… Можете вообще ничего не покупать, потому что ваши друзья скупили полмагазина… И еды и выпивки теперь у вас будет больше чем достаточно…

Белла вернулась в машину:

– Они где-то здесь.

– Да кто они? Кого мы ищем-то?

– Мы ищем Веру Фишер и ее спутника, они только что оторвались от милиции в районе набережной, спровоцировали аварию и теперь прячутся где-то здесь.

– На красном джипе, говоришь? Разве можно где-нибудь спрятать такую большую и яркую машину? Разве что завести в гараж, но тогда где же мы будем их искать? А что такого сделала тебе Вера Фишер, что ты ее ищешь?

– Мне НАДО ее увидеть…

Они объехали весь дачный поселок, Белла несколько раз выходила из машины, чтобы через щель в заборе рассмотреть чей-нибудь участок и обнаружить там красный джип, но все было напрасным.

Проезжая на обратном пути дачу Борисова, она попросила Скандинава остановиться.

– Может, зайдем, передохнем, а заодно поднимемся на второй этаж его дома, оттуда весь поселок просматривается как на ладошке!

Она вышла из машины и остановилась перед столбиком с металлической панелью, напоминающей домофон. «Три, шесть, девять, один». Она набрала четыре цифры, дождалась, пока раздастся щелчок, после чего ворота дрогнули и раскрылись. Белла, придерживая их ногой, позвала Скандинава, который в это время включал сигнализацию на «Мерседесе».

– Вадим, садись в машину и загоняй ее на участок, здесь сбоку есть навес, туда и поставишь… – Но вдруг она побледнела и яростно замахала руками, приказывая ему стоять на месте: находясь всего в нескольких шагах от навеса, она вдруг увидела стоящий там красный джип. Понимая, что теперь главное заключается в том, чтобы не произвести ни единого громкого звука, она поманила к себе пальцем Вадима, а когда он подошел, молча указала ему на спрятанную под навесом машину.

– «Мерседес» оставишь за воротами, а сам пойдешь за мной… Я знаю, как можно подобраться к дому. Только быстрее, пока нас не заметили…

Они пробирались через густые малиновые заросли. Старались постоянно находиться под большими деревьями или за кустами. Когда добрались наконец до крыльца, Белла сказала:

– Вадим, я понимаю, конечно, что ты должен охранять меня, но в дом я войду одна. Понимаешь, я должна все увидеть и услышать САМА. Это только МОЕ дело.

– Но я не могу отпустить тебя одну…

– Придется… Не будешь же ты удерживать меня здесь, на крыльце, силой…

– Буду. Я отвечаю за тебя… Ты скажи мне, что ты собираешься делать, тогда я хотя бы смогу подстраховать тебя…

– Хорошо. Тогда поступим так. Я вхожу в дом, а ты ждешь меня здесь, на крыльце, и внимательно прислушиваешься к звукам… Ты и сам поймешь, когда мне будет грозить опасность… Но если ОНИ увидят тебя, то все пропало… Дай мне свой пистолет… Или у тебя два?

Скандинав достал из куртки маленький пистолет и протянул его Белле.

– У тебя есть еще один? Спасибо…

Сказав это, Белла открыла дверь и проскользнула в дом, оставив Скандинава на крыльце. Она помнила расположение комнат, а потому сразу определила, что голоса, которые она услышала, едва только переступила порог, доносятся со второго этажа, из спальни. Едва дыша, она стала подниматься по ступеням, чувствуя, что еще немного, и она станет различать не только отдельные звуки, но даже сможет уловить смысл услышанных ею слов. Больше того, она без труда УЗНАЛА эти голоса. Разговаривали двое: Вера и Борисов.

– Думала, что у меня пропадет аппетит от волнения, а я смотри сколько уже съела… Ты только не удерживай меня здесь долго… Мне уже пора домой. Марк обещал вернуться пораньше, а я должна была приготовить ему пельмени… Ты знаешь, он так растолстел в последнее время… Не то что ты…

– Вера, тебе больше нельзя пить… Поставь рюмку… Тебе же надо возвращаться домой…

– Даже если меня и остановят, я все равно сделаю так, что от меня сразу же отстанут… – У Веры действительно был пьяный голос.

– Марк ничего не говорил тебе про четвертое число?

– Нет, а что?

– А то, что Вагнер собирается устроить банкет в «Европе», хочет, чтобы Марк принял участие в его проекте… Я так думаю, что все это делается с подачи Володарского… Ему же нужно как-то отмывать деньги…

– Игорь, скажи, как ты умудрился наткнуться на это объявление? Ведь это же просто чудо какое-то!

– Я ждал этого объявления два месяца. Представь, отдать такие бабки и потерять товар…

– Ты по-прежнему думаешь, что это Исханов?

– Не знаю: Исханов или Ямщиков. Кто-то из них, это точно. И надо же так запрятать, что потом свои же работники и нашли…

– Я только никак не пойму, с какой стати они решили продать эту ваниль?

– Вера, неужели ты так ничего и не поняла? ОНИ знали, что это далеко не ваниль… Ты что, не поняла, КТО за нами сегодня гнался?

– Я поняла, что это люди Исханова или Ямщикова. Я слышала, что у Исханова была большая семья и что, хотя они и жили вдвоем с дочкой, в городе у него осталось много родственников… Ты же молчишь, мне ничего не говоришь… Вот мне и приходится самой делать выводы…

– Да это же были ребята из отдела по борьбе с наркотиками, глупая. И если бы нас сейчас поймали, то ты бы не увидела Марка несколько десятков лет…

– Да мне его хоть сто лет не видеть…

– Вера, ты уже пьяная, хватит пить, остановись… Одевайся и поезжай домой. К Марку.

– Игорь, ты мне лучше скажи, зачем ты сегодня позвонил мне? Ведь я же тебе никогда не нравилась… Зачем ты попросил меня поехать с тобой? Я тебе нужна была только для дела? Да? А зачем тогда, спрашивается, ты затащил меня в постель?

– Вера, перестань выяснять отношения. Главное, что все хорошо закончилось. Я отправлю товар, получу деньги и рассчитаюсь с тобой сполна.

– Нет, Борисов, ты никогда со мной не рассчитаешься, потому что я знаю про тебя все, а ты про меня – ничего…

– А что ты про меня знаешь?

– Ведь это ты взорвал Макса… Вернее, его машину… Но мы-то с тобой знаем, что никакого Макса там не было… Потому что этого не хотела я…

– Что ты такое плетешь… О чем ты?

– О том, что ты ненавидел Макса, это ты положил бомбу в машину, думая, что там будет Макс, но его там не оказалось… И тогда ты решил подстраховаться и пришел к ресторану, чтобы в случае неудачи со взрывом прикончить его на месте… Я видела все, Борисов. Я видела, как ты стрелял в него, как он упал… Но тебе этого показалось мало, и ты под шум взрыва прикончил ту бабу в черном коротком платье, которая отвлекла Макса и разговаривала с ним под деревьями… А потом ты подогнал машину и затолкал оба тела в багажник… Куда ты их повез? Что ты сделал с Максом? Зачем тебе понадобилось убивать его? Ведь вы же считались друзьями…

– Вера, успокойся… Ты несешь Бог знает что… Макс взорвался в машине, об этом знают все…

– Все, кроме меня… Потому что только я знала, что в машине нет Беллы и Макса…

– Так это ты взорвала машину?

– Нет. Я никогда не хотела ее смерти. Я хотела, чтобы Макс ушел от нее, и пригласила одну особу, чтобы она в тот вечер подыграла мне и исполнила роль Беллы… Я хотела, чтобы Макс увидел эту ненастоящую Беллу в машине, обнимающуюся с другим мужчиной… И я сделала это. Он увидел. Ведь он подошел к машине, увидел целуюшуюся парочку, а потом его окликнула та женщина… Я наблюдала эту сцену из окна ресторана… И я видела тебя, Борисов… Скажи, зачем ты убил Макса? Что вам всем от него было нужно? Он был красивый и талантливый мужик, и я любила его больше всех на свете… Зачем ты его убил?

– Вера, я никого не убивал. Макс погиб в машине вместе с Беллой…

– Нет, дружок, Белла не погибла. Потому что, как я уже сказала, в машине была совершенно другая женщина… Да, я сделала так, что она стала похожей на Беллу, но это была не она…

– А где же тогда Белла?

– Хороший вопрос. Я довольно часто задаю его себе и не нахожу ответа… Бедная девочка… Она была так красива, правда, Борисов? Скажи, ведь тебе она тоже нравилась? Я так думаю, что раз ты смог убить Макса, то потом убил и Беллу… Иначе бы она давно объявилась… А потом ты поджег их квартиру… Ты ненормальный, Борисов, ты просто больной человек… Тебя надо лечить, о тебе надо заботиться, тебя, наконец, надо любить…

– Вера, убери свои руки… Они в рыбе… Мне не нужна твоя любовь. Ты напилась, ты стала пить, как твоя подружка Лора Парсамян… Запомни, алкоголь разрушает мозг…

– А разве героин, который мы сегодня с тобой выгрузили из моей машины, не разрушает мозги? Разве не ты превращаешь молодых парней и девчонок в идиотов, продавая им эту гадость? И как только тебя земля носит, Игорь?

– Замолчи, Вера…

– А это правда, Борисов, что тебя за твой острый и длинный нос в школе звали Осой?

Белла замерла. Стало удивительно тихо.

– Отпусти меня, – раздался приглушенный хрип Веры. – Мне больно… Ты что, взбесился? Так же и удушить можно. Если хочешь знать, мне об этом рассказал Макс… Но это было давно. Когда он еще любил меня… Если бы ты знал, Борисов, какой Макс был в постели… Но он и тогда был женат… Всегда, когда он был мне нужен, он оказывался уже женатым… Только никто не знает, кто именно был тогда его женой… Они прожили всего полгода, и Макс вернулся ко мне. Он бы вернулся ко мне и в этот раз, после того, как своими собственными глазами убедился, что Белла изменяет ему с кем попало в его же машине… Но ты убил его. Ты спутал все мои планы. Ответь мне, я правда никому не скажу: за что ты его убил?

– Вера, ты пьяна…

– Бедный Макс, ему всегда не везло на людей… А уж на друзей-то и подавно… – Вера уже хлюпала носом. – И как у тебя только рука поднялась на него… Я только не поняла, что такое ты кинул в машину… Что-то маленькое… А после раздались еще два взрыва…

– Ты хочешь узнать?

– Да, представь себе, хочу…

– Ну что ж, я скажу тебе, но ты больше не выйдешь отсюда… Вера. Вера Фишер. Впрочем, ты бы не вышла отсюда в любом случае, потому что в таких делах не оставляют свидетелей… Я и сам давно хотел поговорить с кем-нибудь о Максе… Да, это верно, я ненавидел его еще с детства… Потому что он всегда был первым… Во всем. А это меня раздражало. – Борисов говорил с жаром, громко и страстно, словно стоял на трибуне и держал речь перед толпой. – И еще: ему всегда чертовски везло. Он сам мне рассказывал, что во время экзаменов в юридическом институте ему постоянно попадались самые легкие билеты, причем именно те, которые он учил накануне, за несколько часов до экзамена…

– Он блефовал, – меланхолично вставила Вера.

– Я не знаю, как это ему удавалось… А ведь он сам из интерната, казалось бы, как он мог вообще поступить в институт? Но… поступил. Блестяще окончил, проработал пару лет в прокуратуре и перешел на вольные хлеба адвоката… И у него уже через полгода образовалась такая клиентура, какой мог бы позавидовать любой Резник, любой Макаров!.. Он спал с самыми красивыми женщинами нашего города, а когда мы с ним оказывались в Москве, он и там чувствовал себя как рыба в воде…

Белла почувствовала, как щеки ее наливаются кровью. Она испытывала самые горькие минуты своей жизни.

– И тогда ты решил открыть свое дело… Открыл публичный дом и стал терзать там малолеток… Ведь ты сначала сам привозил их своим клиентам на дом? А потом две девочки бросились из окна девятого этажа и разбились, словно две фарфоровые куклы… Им было: одной десять, другой двенадцать… И ты думаешь, что никто не знал, чьих это рук дело? Макс рассказывал мне об этом еще восемь лет тому назад… Он был в ужасе от всего этого… Поэтому-то и отказался защищать Сосновскую, он знал, что за ней стоишь ты… А та женщина в черном платье, которую ты пристрелил, случайно не Сосновская? Уж больно похожа…

– Значит, Макс тебе обо всем рассказывал?

– Не обо всем, конечно… Потом он влюбился в эту Зу-Зу… Откопал ее в каком-то детском доме или интернате… Отмыл, приодел… А она сама мне как-то призналась, что вышла за него только из-за денег…

– А разве ты вышла за Марка не из-за денег?

– Не знаю… Мне тогда было все равно. Проснулась утром, гляжу – рядом Марк… Оказывается, мы были вместе в гостях, я была с Максом, а он – с другой девушкой. Ну, выпили, Макс ушел, а меня оставил с Марком… Свинья… что тут еще скажешь?

Белла возникла в дверях с пистолетом в дрожащей руке. Она целилась в Борисова.

– Одевайся, – она едва разжала челюсти, – быстро…

Борисов смотрел на нее, как на привидение.

– Белла? Что ты здесь делаешь?

Вера Фишер, прикрывшись простыней, так и застыла с пирожным в руке.

– Вера, возьми свои чулки и свяжи ему руки… Если ты сейчас этого не сделаешь, он тебя просто убьет… А потом и меня. Как до этого убил Макса. – Она, сделав ударение на последнем слове, выразительно посмотрела в глаза Борисову. – И не медли…

– Белла, девочки, что с вами? – Борисов хотел было дернуться, чтобы достать из кармана лежащих на постели джинсов пистолет, но Белла выстрелила…

Когда дым рассеялся, она увидела, что прострелила ему ногу. Борисов, голый, забрызганный собственной кровью, корчился поперек кровати, а Вера, сжимая в руках чулки и мгновенно протрезвев, пыталась связать ему руки.

– Вера, я держу его на мушке, а ты связывай покрепче…

Не успела она это произнести, как в спальню ворвался Скандинав. Он, как истинный профессионал, держал в каждой руке по пистолету и, вертя, как заводной, головой в разные стороны, пытался сориентироваться в ситуации. Через мгновение он уже одной рукой выворачивал Борисову руки, а другой – доставал из кармана наручники. Щелкнув ими, он уложил Борисова на кровать и прикрыл простыней, которая сразу же стала напитываться кровью.

– Скажи, Борисов, так почему ты все-таки не добил Макса? Ты хотел с его помощью добраться до Володарского? Он тебе нужен был живой для ваших совместных афер или у тебя рука не поднялась на друга? Чего ты молчишь?

Борисов посмотрел на нее ненавидящим взглядом и грязно выругался:

– Да, ты права… Не поднялась рука на дружка, но кто бы знал, как я теперь жалею об этом…

– А зачем ты убил Сосновскую?

– Потому что дура была… Засветилась со своей девчонкой… Непонятно, чего ходила за Максом?..

Белла вся сжалась, вспомнив, в каком положении она застала труп Сосновской в холодильнике.

– Вера, одевайся, сейчас здесь будет милиция, – пробормотала Белла, бросая своей бывшей подруге юбку, бюстгальтер и жакет…

– Да, я вызвал милицию, там же внизу есть телефон… А нам лучше всего сейчас уехать отсюда… – подал голос Скандинав.

– Но прежде мне надо кое-что забрать отсюда… – Белла забежала на кухню, открыла буфет и достала спрятанную под клеенкой зеленую папку из машины Бориса Губина, того самого парня, у которого она и угнала красный «Фольксваген». «Авось пригодится…»

Скандинав, Белла и Вера Фишер выбежали из дома. Скандинав распахнул ворота, въехал на машине во двор, зацепил тросом джип, выехал уже с ним на дорогу, запер ворота, и «Мерседес» садами-огородами выскочил на лесную дорогу, ведущую в противоположную от города сторону. Белла что-то сказала Скандинаву на ухо, и он кивнул головой.

– Куда ты меня везешь? – спросила Вера побелевшими губами, все еще не веря, что видит перед собой Беллу. – Белла, неужели это ты?

– Вера, кто была та девушка, которая погибла вместо меня?

– Так… одна моя знакомая… Ты ее все равно не знаешь…

– Тебя убить мало за это… И сдался тебе этот Макс?! Да забирай ты его… – Она стиснула зубы. – Он мне не нужен. Ты его придумала, Вера. Так же, как я. Это не тот человек, ради которого стоило бы устраивать такие трагические спектакли… Ты убила ни в чем не повинную девушку…

– …и ее парня, – опустила голову Вера. – Она в машине была со своим парнем. А их обоих до сих пор считают без вести пропавшими. Теперь меня посадят?

– На электрический стул.

– Белла, а что же было с тобой?

– И ты еще смеешь мне задавать вопросы? Ты меня не видела, понятно?

– Понятно… Значит… значит, ты все слышала? – начало наконец до нее доходить.

– Что именно? То, что Макс переспал со всеми красивыми женщинами нашего города? Бог ему в помощь. Пусть продолжает и дальше. – А потом, забывшись, что рядом находится Вера, Белла пробормотала: – Что же такое маленькое мог бросить Борисов в машину, когда она уже взорвалась? ЗАПОНКИ! Но зачем? Чтобы все поверили в то, что погиб именно Макс? Вера, – очнулась она, – скажи мне правду: кто подложил в машину взрывчатку?

– Я не знаю, Белла, правда не знаю… Ты уже слышала, я подложила тебе свинью… но несколько другого рода… И, быть может, спасла тебе жизнь…

– Нет, Вера, ты спасла жизнь Максу, это правда… Но меня спас тот, кто не дал мне выйти из ресторана… Но я никого, кроме Лоры, которую рвало в туалете, не помню…

– И давно ты в городе? – спросила Вера.

– Какое твое дело?

– Куда ты меня везешь?

– Куда надо. В ад. Кстати, а почему на наших похоронах не было оркестра? Неужели у вас не нашлось денег, чтобы заплатить музыкантам? Ну и сволочи вы все… ненавижу!

– Я всегда знала, что ты грубая интернатская девчонка… И что только Макс в тебе нашел?..

Въехали в город, помчались по синим от сумерек улицам, остановились возле знакомого Белле дома. Вадим вышел из машины, отцепил трос от джипа, куда пересели Белла с Верой, и отъехал на своем «Мерседесе» метров на сто.

– Что вы собираетесь со мной делать? – спросила испуганно Вера.

– Ничего особенного. – Белла достала из кармана куртки телефон, набрала номер и, услышав голос Макса, протянула телефон Вере:

– На, поговори со своим любимым… – И отвернулась. Она слышала каждое слово, произнесенное как Верой, так и Максом.

– Макс, это я… Вера…

– Вера? Ты? Как ты меня нашла?

Белла, повернувшись к Вере, приложила палец к губам: молчи про меня!

– Макс, нашла и нашла, тебе-то не все ли равно?

– Где ты? Я хочу тебя видеть…

Белла на пальцах объясняла, что нужно отвечать.

– Я здесь, под твоими окнами… Я жду тебя…

Послышались длинные гудки. Белла вжалась в спинку сиденья.

– Вера, выйди… Он ХОЧЕТ тебя увидеть… Он сейчас выйдет…

И действительно, спустя две-три минуты из подъезда выбежал Макс. Увидев Веру, стоящую возле своей машины, он подхватил ее на руки и закружил в объятиях.

– Господи, как же я по тебе соскучился, Верунчик… – услышала Белла и почувствовала, как тугой горячий комок образовался в горле. Она медленно открыла дверцу, вышла из машины и теперь стоя смотрела, как ее муж целует взасос Веру Фишер.

Когда Макс увидел ее, он чуть не уронил Веру.

– Зу-Зу? – вырвалось у него, и он, к удивлению Беллы, покраснел.

– Меня зовут Изабелла, – холодно произнесла она, проходя мимо него и садясь в медленно подъехавший к ней «Мерседес». – Поехали домой, Вадим… Я устала…

– Зу-Зу! Стой! Ты ничего не поняла!!!

Глава 27

Петр Филиппович вернулся домой ночью, когда Белла уже спала.

– Белла, проснись, у нас гости…

Она открыла глаза и сразу же зажмурила их от света.

– Ты извини, – услышала она взволнованный голос Володарского, – но ты очень обрадуешься, когда увидишь этого человека… Он оказался в нашем городе случайно… В принципе я знал об этом, но как-то мне было не до него… Вы с ним уже знакомы. Пойдем, он ждет тебя…

Белла, накинув халат, вышла из спальни и покорно последовала за Володарским в гостиную. Там в кресле перед камином сидел подчеркнуто аккуратный и хорошо одетый господин в очках с золоченой оправой. Это был ювелир Герман Леви.

Увидев Беллу, он привстал, чтобы поцеловать ей руку.

– Белла, я должен принести вам свои извинения. За Макса. Честное слово, я многого не знал… И когда вы позвонили мне по телефону, еще там, в Москве, я надеялся, что, побеседовав с вами, хоть что-то пойму из того, что наговорил мне мой племянник… Мне очень жаль, что все так произошло… Вы потеряли все: и мужа, и имя, и все свое имущество… Я знаю, что у вас были драгоценности, которые дарил вам Макс, но они пропали в результате пожара или ограбления…

– Вас прислал ко мне Макс?

– Нет. Я приехал сюда по приглашению Петра Филипповича как ювелир, которому есть что предложить прекрасной женщине… Но, пользуясь случаем, я все же приношу извинения за своего племянника и прошу принять вот эти деньги… – Герман достал из нагрудного кармана пиджака толстый конверт. – Я не скрою, что эти деньги мне передал Макс, когда узнал, что я увижу вас… Будьте благоразумной и примите их. Что касается остального, то извольте взглянуть вот на это… – с этими словами Герман Леви взял со стола большой сафьяновый тисненый футляр глубокого черного цвета, раскрыл его, и Белла увидела набор из колье, браслета, серег и колец, выполненный из золота и янтаря. Все изделия представляли собой сцены из жизни насекомых. Медовые тягучие капли застывшей янтарной смолы ювелир превратил в жужелиц и златок, сверчков и жуков; золотые граненые пластины, служащие основой для этого ювелирного изящества, Леви украсил изумрудными узорами, изображающими травинки или листья. Венцом коллекции было колье, представляющее собой выполненную с большим вкусом сцену… убийства. Золотой жук, пронзенный острым жалом крупной осы, сделанной из платины в сочетании с бриллиантовой пылью, умирал на янтарных, переполненных медом сотах… И это было так символично! Кто из смертных не увязал по самые уши в меду собственных и чужих грехов?

На спинке осы можно было различить небольшой вензель, отлитый из золота: «OSA». Точно такие же знаки присутствовали на различных фрагментах серег, браслета и колец.

– Тебе нравится? – услышала она голос Володарского и очнулась от цепляющихся друг за дружку невеселых мыслей, которые навеяло ей это великолепие.

– Да, у меня нет слов… Но скажите, – Белла подняла глаза на Леви, – ведь вы сделали это на заказ?..

Он чуть заметно кивнул головой. И Белла поняла: Макс познакомил своего дядю с Борисовым, который, очевидно, желая увековечить свой смертоносный, жалящий символ, заказал ювелиру этот набор.

– Это ОН придумал или ВЫ? – спросила Белла, хотя заранее знала ответ.

– Жалить может не только убийца и вор, если вы хотели услышать от меня правду, – довольно жестко проговорил Леви, – но и красота. – Он поднял голову и посмотрел на стоящего рядом с ним Володарского. – Вы, Изабелла, – само жало. Смотрящий на вас мужчина превращается в жука, сгорающего в огне собственной страсти… А вы все жалите и жалите, сами того, быть может, не ведая. Это я вам сказал не как ювелир, а как мужчина. Если бы вы были свободной женщиной, я бы предложил вам ВСЕ. Я эстет, это во-первых, а вы – большая умница, что тоже меня привлекает. Видеть вас каждый день, ощущать ваше тело… Это неслыханное счастье для мужчины. И поэтому мне очень сложно понять Макса… Вы, Белла, само совершенство… А что будет, когда вы по-настоящему расцветете, я даже не могу представить…

– Герман, вы опоздали, – произнес громким и сильным голосом Володарский, – я оценил эту женщину много раньше вас…

«Зу-Зу… Ты мой зверек, ты моя девочка, моя женщина… и я обожаю тебя… твои коротко остриженные волосы, все сто восемьдесят сантиметров твоего гибкого и стройного тела, твои длинные руки и ноги, длинную шею, длинные глаза…» – «Длинные глаза, это как?» – «У тебя действительно длинные глаза, похожие на туловища длинных и изящных рыбок…»

Белла слизнула выкатившуюся на губу слезу и всхлипнула: «Макс, как ты мог так поступить со мной?»

Она сидела, не слыша, о чем говорили в ее присутствии мужчины, смотрела на огонь в камине, а видела Макса, обнимающего Веру Фишер.

– …Надень, я посмотрю…

Она вздрогнула, понимая, что на этот раз обращаются уже к ней. Володарский жестом господина спустил с ее плеч скользящий шелк халата, обнажив Беллу чуть ли не до пояса, и сам собственноручно застегнул на ее шее замочек бесценного колье. На груди оно смотрелось как живое. Петр Филиппович продел ей в уши тяжелые серьги, надел на пальцы кольца с божьими коровками и светлячками, щелкнул замочком на браслете и, не удержавшись, поцеловал Беллу в обнаженное плечо.

– Сюда подойдет золотистая органза в сочетании с бледно-изумрудным атласом и розовым бархатом, – прошептал ювелир, глядя как завороженный на раскрасневшуюся, с блестящими от слез глазами Изабеллу. – Если бы мы были сейчас в Москве, я бы рекомендовал вас одной замечательной портнихе… Я не люблю слово «модельер», оно у меня почему-то ассоциируется с Мольером и эшафотом. Но у Эммы действительно золотые ручки… Я обязательно вас с ней познакомлю…

4 сентября

Утром Белла отдалась ему как хозяину. И он понял это.

Она лежала, уткнувшись в подушку, и думала о Максе. О Вере Фишер.

Володарский поднял ее, унес в ванную и поставил под душ.

– Все, я снимаю с тебя все обязательства… Живи как хочешь… Ты – свободна. Тот дом, в котором ты жила на Лосином острове, – твой. Купи себе квартиру в Москве, Париже, где хочешь…

На него было больно смотреть.

– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к тебе, – сказала Белла и закашлялась от попавшей в рот воды. – Я не могу вот так быстро научиться улыбаться, а тем более смеяться… Может, я впала в анабиоз? Какое странное слово…

Петр Филиппович смотрел, как ее тонкое тело переливается под прозрачными струями воды, и его глаза потемнели при мысли, что он видит Беллу в последний раз.

– Ты уйдешь от меня?

– Да нет же… Никуда я не собираюсь уходить… Успокойся…

Она уже и сама пожалела о том, что заставила его так страдать.

– Кроме того, у меня тоже есть для тебя подарок… Ты мне подарил вчера «Осу», а я подарю тебе кое-что другое… Отнеси меня, пожалуйста, в спальню.

Он принес ее на кровать. Белла закуталась в простынку, открыла прикроватную тумбочку и достала оттуда зеленую папку.

– Представляешь, Макс оставил твою дурацкую генеральную доверенность в машине Губина… Того самого Губина, чей красный «Фольксваген» я угнала от магазина «Паритет»… В этом магазине он покупал щучью икру… Вернее, он покупал ее вместе со своей любовницей… И его даже не остановил тот факт, что он остался без машины… Удивительно, как вы, мужчины, нетерпеливы… Если бы я не угнала машину, то Губин со своей девушкой поехал бы куда-нибудь, где его не смогла бы достать жена, сделал бы бутерброды с щучьей икрой, а потом бы занялся любовью… А так он вынужден был привести девушку к себе домой… И они сделали себе бутерброды из щучьей икры (мне сказал об этом знакомый патологоанатом, который, кстати, и вскрывал впоследствии Губина), полакомились и легли в постель… Вот тут-то их и застала его жена… И убила его. Получается, что я косвенно причастна к его смерти… Это ужасно… Да ты, я гляжу, и не слушаешь меня… Чем ты лучше Макса?

Володарский мгновенно оторвал взгляд от разложенных на постели документов, которые он вынул из зеленой папки… Глаза его блестели.

– Я вижу, как в твоих глазах отражаются все банки Цюриха… – хмыкнула Белла. – Ты счастлив?

– Белла…

– Да, дорогой? Так мы едем покупать мне платье или нет? Я хочу сегодня выглядеть в тысячу раз лучше, чем выглядела 15 июля. И пусть у всех моих знакомых глаза ослепнут от моего нового колье…

– Для начала мы позвоним в загс… – тоном, не терпящим возражения, заявил Володарский. – Ты расторгнешь свой брак с Максом и зарегистрируешь брак со мной. Только после этого мы с тобой, так уж и быть, купим тебе платье… Если хочешь, я могу даже купить для тебя мороженое…

* * *

– Если честно, то я уже и не знаю, зачем еду на эту вечеринку, – говорила Белла Володарскому, когда они ехали на банкет в «Европу». – Как будто бы я со всеми разобралась: Борисов – подлец, я ему прострелила ногу, Макс – мерзавец – он меня предал и изменял мне со всеми подряд, но, правда, хоть пришел ко мне на похороны, Вера – как-никак соперница, но клянется, что машину не взрывала, Лора – пьет, и этим все сказано, Давид… Кстати, мне нужно вернуть ему деньги… Давай заедем к Пасечнику, я оставила у него кое-что… Он приглашен?

– Думаю, что да…

Скандинав, сообразив, свернул на улицу, где жил Пасечник.

Григорий Александрович, увидев на пороге Беллу, закутанную в розовый бархатный плащ, от восхищения и удивления потерял дар речи. Он стоял в смокинге и, судя по всему, тоже собирался на банкет.

– Кто это там, Гриша? – услышала Белла знакомый голос и увидела приближающуюся к ним Руфину в развевающемся черном пеньюаре. – Ба, кто к нам пришел?! Племянница?

– Здравствуйте… Вы извините, но мне необходимо поговорить с Григорием Александровичем, – улыбнулась Белла, прекрасно осознавая, какой удар она только что нанесла Руфине, показавшись перед ней в таком шикарном виде.

Рыжеволосая Руфина скрылась в спальне и затихла.

– Белла, проходи… Как я рад тебя видеть…

– Гриша, – прошептала Белла, обнимая его и целуя в крепко надушенную одеколоном щеку, – я пришла сказать, что очень благодарна тебе за все… Я никогда не забуду тебя… Больше того, мне бы хотелось, чтобы ты оставался моим самым лучшим другом…

– Савельев мне сказал, что теперь у тебя в друзьях ходят губернаторы… – Григорий Александрович взял ее руку в свою и потрогал новое обручальное колечко с бриллиантом, которое Белле надели на палец пару часов назад.

– Они не ходят, а все больше сидят в машинах, – она кивнула в сторону улицы, – или лежат… Как там Николай Васильевич? Скандинав должен был привезти ему какое-то лекарство…

– Кто-кто?

– Неважно…

– У него все в порядке… Просто переутомился мужик, вот сердчишко и схватило… Да еще и давление…

– Я заеду к нему в ближайшее время. Что касается моих вещей…

– Белла, я все приготовил, как ты меня и просила… – Пасечник принес откуда-то из глубины квартиры большие сумки и пакеты. – Вот здесь твоя одежда, косметика, все то, что было в сейфе, и вот эта спортивная сумка…

– Я должна тебе, Гриша… – Белла достала из одного из металлических ящичков, которые они с Савельевым добыли из сейфа ее сгоревшей квартиры, пачку долларов и протянула их Пасечнику.

– Белла, ты была со мной, а для меня это… высшее блаженство… Я никогда не забуду тебя, твои губы, твои волосы… Я люблю тебя… но… я должен подумать о своей старости…

– Надеюсь, что Руфина все-таки разведется со своим мужем и будет тебе по утрам варить какао и жарить гренки… – Белла, пожав плечами, спрятала деньги на место, открыла спортивную сумку и заглянула туда: там лежали деньги, которые, по ее расчетам, Парсамяны заплатили Ирине Цветковой за то, чтобы она забрала свое заявление назад. «Это для Гарика или Давида, они сами разберутся…»

– Тогда до встречи…

– Ты сейчас куда?

– Скоро узнаешь… Ты не поможешь мне донести все это до машины?

Григорий Александрович, подойдя к машине и увидев Володарского, покраснел, поздоровался и, поцеловав Белле на прощанье руку, поспешил уйти.

– Он влюблен в тебя, этот чертов Пасечник! – воскликнул Володарский, обнимая садящуюся в машину Беллу. – Иди ко мне, я никому тебя не отдам, так и знай…

* * *

Вечер выдался сухой и теплый. Легкий пряный ветерок кружил на площади перед рестораном крупные желтые и зеленые кленовые листья… Из приоткрытых окон лилась музыка, иронично-грустная, пронзительная… Множество припаркованных вдоль улицы роскошных, сверкающих хромом и лаком автомобилей, группа нарядных дам, весело и нервно щебечущих у крыльца ресторана, лоснящиеся смокинги мужчин и аромат их дорогих сигарет в сочетании с духами – во всем чувствовался праздник. Казалось, все богатые люди города съехались сюда отдохнуть и расслабиться, чтобы позже, на свежую голову, придумать что-нибудь небывалое, оригинальное, обещающее невиданные прибыли…

Ровно в шесть часов вечера двери ресторана закрылись. На улице не осталось ни одного человека, только случайный прохожий мог промелькнуть между рядами дорогих автомобилей. В банкетном зале, где каждому из приглашенных заранее было определено его место и столы, расставленные буквой Т, ломились от закусок и бутылок, теснившихся рядом с букетами свежих цветов и вазами, полными фруктов, вдруг наступила тишина. Все пятьдесят человек – члены местной администрации, крупные бизнесмены, банкиры, словом, представители элиты города с женами или любовницами – устремили взгляды на стоящего во главе этого огромного стола маленького темноволосого человечка, фамилия которого практически у всех ассоциировалась либо с композитором Вагнером и его знаменитым «Полетом Валькирий», либо со всей Германией сразу.

– Добрый вечер, уважаемые друзья, – произнес Вагнер и вздохнул, еще не совсем понимая, зачем вообще ему было поручено организовывать этот пышный прием. – Я пригласил вас сюда, чтобы, во-первых, всех вас увидеть вместе, во-вторых, чтобы в этом тесном кругу преданных мне людей предложить свой проект… Он одобрен нашим губернатором, и всем, кто примет в нем участие, этот проект сулит большую выгоду. Открываются перспективы…

Он ждал… Ждал появления Володарского. Вагнер, человек с большими амбициями, но не умеющий удержать на своей персоне и пяти минут внимания столь почтенной публики, был уже близок к отчаянию, поскольку понимал, что его речь подходит к концу, а что говорить дальше, он не знает, вдруг немного оживился, услышав приближающиеся к двери шаги. Он замер, устремив взгляд на дверь, и, когда она открылась, он довольно громко, почти непристойно вздохнул, как если бы кто-нибудь пришел, чтобы отменить назначенную ему казнь.

– Я приветствую вас, господа! – раздался властный, с приятным бархатистым тембром голос губернатора, Петра Филипповича Володарского. – Извините, что опоздал… Разрешите представить вам мою жену, Изабеллу…

В зале стало тихо, как на похоронах. Белла, сбросив с себя розовый плащ и оставшись в открытом золотистом платье, облегающем ее точеную фигурку, улыбнулась, дерзко всматриваясь в знакомые лица людей, часть которых она в последний раз видела на кладбище, на собственных похоронах, и, прошуршав шелком и позванивая дорогими украшениями, прошла к Вагнеру, слегка посторонила его и села в самом центре стола, нежным жестом приглашая последовать ее примеру Володарского.

– Поздравляю, – проговорил вконец растерявшийся Вагнер.

– Спасибо, – улыбнулась ему Белла, затем, подождав, когда ей наполнят шампанским фужер, подняла его и, невольно показывая всем свое обручальное кольцо, сказала: – Что же вы, господа, не поздравляете нас? Вы удивлены, увидев меня живой? И такое бывает в жизни… От недоразумений не застрахован никто, даже сам Господь Бог…

Она поймала наконец этот отчаянный и преисполненный горечи взгляд… Он был обращен к ней и буквально прожигал ее. Вера Фишер, казалось, гипнотизировала ее, глядя ей прямо в глаза и посылая невидимые, но вполне ощутимые отрицательные заряды.

Начались тосты, как на свадьбе. Белла смотрела на дверь. Она была уверена, что тот, кого она ждала, обязательно придет.

Но, пока его не было, она разглядывала остальных своих знакомых. Когда гости прилично выпили и закусили, включили музыку, и некоторые пары начали танцевать. Белла подошла к Давиду Парсамяну, красивому яркому армянину с белозубой улыбкой и серебристыми, красиво уложенными волосами. Увидев приближающуюся к нему Беллу, Давид так и замер с улыбкой на губах.

– Белла… Как ты нас всех напугала… Я выпил много, чтобы не свихнуться… Что с тобой произошло? Ты можешь мне объяснить? – Он взял ее под локоть и увел подальше от всех, в самый угол зала, где они сели на низенькие красные бархатные пуфы.

– Давид! – Белла открыла миниатюрную белую бархатную сумочку и достала оттуда деньги. – Это деньги, которые вы давали Цветковой… Я не могу тебе сейчас всего рассказать, но они совершенно случайно оказались у меня… Возьми их, они жгут мне руки…

Давид не пошевелился. Он ничего не понимал. Тогда Белла сама сунула пачку денег ему в нагрудный карман пиджака.

– Гарик же ни в чем не виноват… Отдашь ему эти деньги, пусть потратит на свою девушку…

– Белла, ты мне ничего не расскажешь?

– Извини, Давид, я бы, может, тебе что-нибудь и рассказала, да…

Она не договорила: к ним подошел Марк Фишер. Слава Богу, без Веры.

– Белла, что с тобой случилось? Расскажи, как ты воскресла?..

– Мне только что этот же вопрос задал Давид… Ребята, я бы вам все-все рассказала, если бы вы похоронили нас с Максом с музыкой… Но вы оказались чрезмерно рациональны… Так не поступают настоящие друзья… Зарыли нас в землю, как котят, и никто из вас даже слезу не уронил… И вы хотите, чтобы мы после этого еще и разговаривали?

Марк даже покачнулся, не в силах переварить услышанное.

– Белла, обещаю тебе, моя дорогая, драгоценная, вся усыпанная бриллиантами крошка, что в следующий раз я похороню тебя с симфоническим оркестром… Ты только дай мне водки, а то я сейчас свихнусь… – И Марк, качая головой, ушел, оставив Беллу наедине с Парсамяном.

– Давид, а где твоя супруга?

– Заболела. С Лорой вообще в последнее время что-то происходит…

– Она пьет?

– В том-то и дело, что нет…

– А что же с ней такое?

– Во-первых, она очень страдала, когда ты погибла… Это искренне. Она всегда относилась к тебе с трепетом… Но, похоже, она во всем винила Макса…

– В чем же?

– Не знаю… Она очень часто во сне произносила его имя, обзывала его всячески и говорила, что никогда не сможет его простить…

– Ты не знаешь, у него случайно не было романа с Лорой?

– У кого, у Макса? Лора – некрасива… Я ее хорошо одевал, но все равно… Мне хоть и неудобно говорить об этом… Белла, на твоем фоне Лора выглядела всегда слишком бледно… Но она моя жена, и я люблю ее. У нее чудесный характер. Если бы она еще не пила…

Тонкий голос Вагнера пригласил всех к столу: подали уху из стерляди.

В зале было шумно: все уже изрядно набрались…

И вот в самый разгар праздника чревоугодия, когда все присутствующие вдруг почувствовали себя членами одной большой и такой счастливой семьи, вдруг открылась дверь, и в зал вошла хрупкая девушка. Она обвела всех рассеянным взглядом, улыбнулась и чихнула. Все дружно зааплодировали. Все, кроме Беллы.

– Лиза! – позвала она девушку. – Иди сюда… – Она ничего не понимала. Всем стало интересно, что общего может быть у жены губернатора с этой невыразительной особой. На Лизе было одно из тех платьев, которые Белла оставила для нее у медсестры: голубое, с юбкой-гофре и золочеными пряжками на поясе. Белые волосы Лизы были красиво уложены, а губы чуть тронуты розовой помадой.

Раздался резкий звук: дверь распахнулась, и вслед за Лизой вошел… Макс. Он был бледен, его глаза кого-то искали. Увидев Беллу, он взглядом попытался у нее о чем-то спросить, но не успел, сразу же за ним появилась не менее бледная Лора Парсамян. Она была во всем черном. Темные круги под глазами говорили о болезни или нервном переутомлении. В эту минуту она показалась Белле, как никогда, красивой.

И вдруг кто-то ахнул… Кто-то из женщин, увидевших приставленное к спине Макса дуло пистолета, который Лора держала в вытянутой руке. Затем люди начали узнавать, собственно, Максима Лермана.

Началась паника, гости стали вскакивать со своих мест, но Лора – и откуда только у нее взялся такой сильный голос?! – прервала эту нервозную суету громким:

– Стоять! Макс, надеюсь, ты знаешь, как меня зовут?

– Да она сошла с ума!

– Она же пьет…

– Из клиники, что ли, сбежала?

– Макс живой, я ничего не понимаю…

– У них свои игры… В них сам дьявол не разберется…

– Но я же сам был на похоронах!

– Господа, – произнесла Лора уже менее решительным и уставшим голосом. – Познакомьтесь с моей дочерью… Лиза, доченька, поди к маме…

И Лиза, лицо которой было явно помечено печатью слабоумия, улыбнулась и подошла к Лоре. Белла почувствовала дурноту.

– Петр Филиппович, мне плохо… Откройте окно… Я ничего не понимаю…

Между тем все притихли: зрелище обещало быть интересным. Все уже представили себе, какой резонанс в городе вызовут события этого вечера, и даже успели почувствовать себя счастливыми при мысли, что им повезло оказаться в числе приглашенных. Еще бы – воскресшая из мертвых чета Лерманов, взявшаяся неизвестно откуда дочка Парсамянов, новая жена губернатора!..

Володарский дал ей пригубить холодное белое вино.

– Белла, тебе лучше? – заботливо спросил он, обнимая ее, но продолжая, так же как все остальные, смотреть на Лору, Лизу и Максима Лермана. – Что здесь происходит, в конце-то концов?! Как могли пропустить сюда эту женщину с пистолетом? Куда, к черту, смотрит охрана?

Но Белла и так поняла, что никакая охрана не смогла бы остановить известную всему городу Лору Парсамян, жену Давида, да еще и с этой худенькой беззащитной девочкой. Что касается Макса, то он всегда проходил везде, где ему было нужно. Очевидно, они и встретились в холле ресторана.

– Лора, – Белла двинулась ей навстречу, – откуда ты знаешь эту девочку?

– Это моя дочь, Лиза. Ее украли у меня, когда я гуляла с ней в парке… А вот этот человек, твой бывший муж, Белла, Максим Лерман – он и МОЙ МУЖ. Лиза – это наша дочь. Он бросил меня, когда познакомился с Верой Фишер… И на протяжении всех этих лет изводил меня, шантажировал, грозился убить, если я только посмею рассказать тебе о том, что я его жена… да, мы даже не были в разводе, когда он женился на тебе… Но сейчас, когда я увидела по телевизору свою Лизу, мне уже ничего не страшно… И я хочу сказать всем… Господа, не сочтите меня за сумасшедшую, но Макс Лерман – страшный человек… С ним опасно находиться в одной комнате… Он весь черный изнутри… Он – сущий дьявол!

– Лора, успокойся, ты же можешь убить его, – прошептала Белла, – одумайся, ведь ты нашла свою дочь…

– Белла! – Лора вдруг с необычайной нежностью привлекла ее к себе, и все замерли, ожидая, что Лора сейчас выстрелит в Беллу, уж слишком ласковым стал голос Лоры. – Белла… Прости меня… Ведь я не хотела тебя убить… Это я, понимаешь, я подложила тогда взрывное устройство в вашу машину… Потом я, как могла, задержала тебя… Ты же помнишь это? А вашу квартиру я подожгла, чтобы и духа этого страшного человека не осталось в этом городе… Я и дачу подожгла, все сразу… Я хотела доставить ему боль… И теперь, когда я вижу тебя, когда я нашла свою дочь и когда я держу на мушке Максима, я понимаю, что мне совсем плохо, что у меня нет сил… Что я ненормальная. Я не знаю, как мне жить дальше?..

Стало так тихо, что слышно было, как за окном шелестит листвой ветер.

– А где Наполеон? – спросила Лиза, оглядываясь и блаженно улыбаясь. – А когда мы пойдем к Татарину?

Лора вздрогнула, раздался выстрел. Макс упал. Лора швырнула пистолет на пол и пожала плечами:

– Он сам выстрелил…

Вбежавшие охранники замерли на пороге, ожидая приказаний Володарского.

– Так, – губернатор жестом приказал всем замолчать. – Закройте дверь и послушайте меня. Все, что произошло здесь сегодня, – вы должны забыть. Макса Лермана уже не существует. Лора Парсамян и ее дочь нуждаются в хорошем лечении. А ты, Давид, не раскисай… Отвези своих женщин домой и вызови врача, СВОЕГО врача… Тело Макса сейчас унесут, и мы все забудем об этом инциденте. В ваших же интересах помалкивать. Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить ряд важных вопросов и заодно отдохнуть. Или наоборот: отдохнуть, а заодно и обсудить. Как кому нравится. Поэтому предлагаю не паниковать… Семейные сцены случаются в каждой семье. Будем же выше этого. Предлагаю выпить за упокой души Макса Лермана… Такие яркие люди, каким был он, сгорают быстро…

5 сентября

– Белла, ты спишь?

Она открыла глаза:

– Да вроде нет, а что?

– Ты же сама просила тебе почитать… Слушай. – Голос Володарского заставил ее окончательно прийти в себя. – «Венеция – удивительный город на 118 островах, связанных 150 каналами, через которые переброшены 400 мостов…»

– Петр Филиппович, вы бы почитали что-нибудь про Рим…

– Белла, ты опять обращаешься ко мне на «вы»… Ты что, ненормальная? Как можно спать с мужчиной и продолжать называть его на «вы»?

– А может, это из большого уважения к тебе… – Она вздохнула, потянулась и посмотрела в иллюминатор. – Сколько еще нам лететь?

– Да не больше сорока минут…

– А мне не приснилось все это: Лора, Лиза, Давид?..

– Сожалею, но нет… Зато теперь ты отдохнешь, а со временем и вовсе все забудешь… Ты так молода, Белла. – Володарский нежно поцеловал ее в висок.

– Петр Филиппович, ты сделал то, о чем я тебя просила?

– Если ты про деньги для Лены Овсянниковой, то я поручил это Вадиму… Кстати, ты классно придумала называть его Скандинавом… По-моему, это ему нравится…

Он говорил еще что-то, но Белла его уже не слышала.

– Зу-Зу!..

Она оглянулась. На соседнем сиденье спал какой-то толстый господин и уютно похрапывал во сне. Он тоже мечтал об Италии.

– Зу-Зу… Ты слышишь меня?

Она приникла к окну и увидела проплывающие мимо облака. Их было много, и они плыли, прекрасные в своей чистоте и недосягаемости… Розоватые отблески солнца время от времени пронзали их и делали небо похожим на опрокинутое золотисто-розовое море…

– Прощай, Макс… – прошептала она. – Прощай…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Реклама на сайте