«Восьмое слово Киндры»

Глава 1 Дотошный клиент

Ровно в шесть часов утра в квартире частного детектива Грошека зазвонил будильник. Механический инквизитор долго тарахтел у самого уха хозяина апартаментов, пока не выдохся и не замолк. Минут десять после этого Анджей продирал глаза, потом еще столько же зевал, соображая, с какой стати он так рано поднялся, пока, наконец, ему не припомнился последний разговор с адвокатом Гржибовским. И все сразу стало на свои места. Он наскоро ополоснул лицо, подхватил уже собранную с вечера сумку и отбыл на железнодорожный вокзал, даже не позавтракав, потому как время поджимало.

Полусонный пан Грошек еле поспел к отходу скорого поезда на Сувалки, Шестокай и Элк – едва он забрался в вагон второго класса, как состав клацнул буферами и медленно тронулся с места.

До Белостока Анджей мирно продремал на своем диванчике, досматривая прерванный сон. Народу в это будничное утро было немного, так что досужие разговоры попутчиков ему нисколько не мешали, а ритмичный стук колес о рельсы даже убаюкивал его.

В Белостоке поезд остановился на двадцать минут.

Как только начали отцеплять вагоны на Элк пан Грошек, наконец, окончательно пробудился и, зевая, вышел на перрон. Времени было вполне достаточно, чтобы пройтись по вокзалу, не рискуя отстать от поезда. У одного из киосков он стал обладателем бутылочки «Старопрамена» и пухлого «покетбука» в глянцевой обложке – надо было чем-то занять себя в пути, а не просто глазеть через окно на довольно унылый ландшафт полесской равнины. Грошек тут же вернулся в свое купе, раскрыл книгу и, неспешно потягивая пиво, погрузился в чтение. Кроме него в вагоне осталось всего три или четыре пассажира.

До Сувалок пришлось трястись еще около двух с половиной часов – за это время он даже успел дочитать до конца купленный детектив. Впрочем, убийцу Анджей вычислил уже на сто второй странице, так что оставшиеся пятьдесят страниц были пролистаны им исключительно ради того, чтобы убедиться в правильности своих умозаключений. Оставив книжку скучающему попутчику, Грошек подхватил сумку и переместился в тамбур – уже через минуту поезд замедлил ход и остановился у длинного одноэтажного строения.

Вокзалу в Сувалках, наверное, было почти сто лет. Кирпичная кладка от времени и дождей потемнела, приобрела бурый оттенок, однако фасад смотрелся достойно – центральная часть со стилизованными элементами крепостной стены отлично гармонировала с двумя пристройками по бокам, в четыре больших окна каждая. Торцы у этих пристроек также навевали мысли о средневековом замке, являя собой подобие сторожевых башен.

На перроне к Анджею никто не подошел, хотя он терпеливо просидел на скамейке не меньше двадцати минут.

Время шло – уже давно у выходных стрелок мелькнул двумя вагонами обескровленный состав, направляющийся в сторону Шестокая, уже полностью обезлюдела платформа, когда из здания вокзала вдруг выбежала симпатичная молодая женщина в синем джинсовом костюме и белых кроссовках. Она сразу же поспешила к нему.

– Пан Грошек? Простите за то, что заставила вас ждать! Отец попросил меня сделать в городе кое-какие покупки, и мне пришлось задержаться… Я – Бася Ольшанская!

Молодой самоуверенной особе было на вид лет двадцать пять. Продолговатое лицо обрамляли сотни завитков густых каштановых волос – они волнами ниспадали до плеч, создавая иллюзию божественной красоты. Впрочем, с такой прической любая женщина могла чувствовать себя рафаэлевской мадонной и не страдать от недостатка мужского внимания.

Они вышли на привокзальную площадь – небольшой асфальтовый пятачок перед парком.

Пани Ольшанская открыла багажник голубенькой «Нивы», сунула туда сумку Анджея, а для него самого мгновением спустя распахнула дверь салона. Поскольку задние места были уставлены какими-то коробками и полиэтиленовыми мешками, Грошек уселся рядом с женщиной и по укоренившейся привычке накинул на себя ремень безопасности.

– Далеко ехать? – деловито спросил он, едва машина набрала скорость и свернула на дорогу.

– Километров тридцать с небольшим, – любезно поделилась информацией Бася. – Если не гнать, то за полчаса доедем. В Станичках придется съехать на грунтовку, а ночью шел дождь… Вы здесь раньше бывали?

Анджей покачал головой.

– Я вообще в этих краях первый раз, если не считать Мазурских озер в Элке. Мне больше горы нравятся… Хотя альпинист из меня, признаюсь, никудышный.

Пани Ольшанская охотно подхватила географическую тему:

– Мой отец родом из этих мест. Здесь такие живописные леса – один Вигерский национальный парк чего стоит! А в горах довольно однообразно…

– Ну, это смотря в каких горах, – отозвался Грошек, с опаской наблюдая, как их внедорожник лихо обгоняет груженую фуру. – Татры или Альпы – это одно, а Гималаи – совсем другое. Я ведь не восьмитысячники имел в виду.

– Тогда понятно, – улыбнулась собеседница. – А меня в горы да на отвесные скалы калачом не заманишь – ужасно боюсь высоты! Предпочитаю скорость. Вот только из «Нивы» больше ста двадцати не выжать…

Стрелка на спидометре замерла на отметке шестидесяти километров в час. Машину женщина вела уверенно, заранее прогнозируя ситуацию на дороге – она частенько посматривала в зеркало заднего вида и, совершая очередной обгон, выбирала для этого наиболее безопасный маневр. «Опытный водитель!» – с облегчением подумал Грошек, обозревая хрупкие дамские пальчики, сжимающие руль.

Автострада понемногу стала забирать на северо-запад. Опрятный малоэтажный провинциальный городок быстро остался позади.

Они миновали бензоколонку, прошмыгнули мимо поста дорожных служб и, заняв почти всё полотно дороги, помчались в сторону литовской границы. За окном машины замелькали зеленые поля с перелесками.

– Курите! – предложила пани Ольшанская, выдвигая пепельницу, в которой сиротливо угнездился смятый окурок со следами губной помады на фильтре. – Можете немного приспустить стекло…

– Я не курю… – отозвался Анджей, смущаясь.

Ответ женщину, скорее, даже обрадовал.

– Я тоже не большая любительница подымить! Ну, разве что иногда… когда перенервничаю. Глупая привычка со студенческих лет…

– Учились в столице? – полюбопытствовал Грошек.

– Да… В университете. Сейчас работаю с отцом, собираю материал для диссертации…

На горизонте обозначилась деревенька. «Нива» проскочила её за считанные секунды – пейзаж за окном машины вновь обрел краски осеннего леса.

Можно было и помолчать, но Анджей, немного подумав, все-таки решился задать вопрос, который с момента выхода на перрон волновал его больше всего.

– Простите, пани…

– Просто Бася! – поправила его молодая женщина, призывая к более интимному обращению.

Грошек покладисто кивнул.

– Скажите, Бася, вы не в курсе, для чего ваш отец вызвал меня?

– Предполагаю, конечно… – медленно произнесла женщина. – Но лучше вам узнать обо всем из личной беседы с ним. Я не уполномочена вести переговоры…

– Все настолько серьезно? – насторожился Анджей.

– Скорее наоборот, – усмехнулась Бася. – Сельский староста, например, считает моего отца обыкновенным фантазером. И помогать ему отказывается.

Анджей вздохнул – сходу расставить все точки над «i» не удалось. Адвокат Гржибовский, с которым днем ранее связался профессор Ольшанский, убедил Грошека выехать в Станички, не имея четких представлений о цели визита. «Во всем разберешься на месте,» – уверил его бывший патрон. – «Пану Ольшанскому нужен смышленый малый. Работа как раз для тебя». Теперь вот приходилось полагаться исключительно на добросовестность клиента и интуицию адвоката, дабы потом не сожалеть о напрасно потраченном времени в глухой провинции.

Минут через пятнадцать «Нива» свернула на второстепенную дорогу; местность стала намного холмистее. По пути попалось еще несколько деревенек, скроенных на немецкий лад – с тучными амбарами, аккуратными домишками и костелами наподобие кирх. Еще минут через десять открылся потрясающий по красоте вид – глубокую речную долину между двумя крутыми холмами, поросшими лесом пересекал высокий каменный мост. От созерцания величественного сооружения у частного детектива захватило дух.

– Виадук! – пояснила Бася. – Раньше по нему пролегали железнодорожные пути, но сейчас ветка не функционирует…

Наконец, Станички остались позади, и машина выехала на грунтовку. С километр пришлось месить вязкий суглинок, но «Нива», уподобившись армейскому бронетранспортеру, без особых усилий миновала труднопроходимые участки дороги и вскоре подкатила к домику с красной черепичной крышей на опушке леса.

Бася первой выпорхнула из автомобиля, открыла багажник и передала Грошеку его сумку. Вытащив из салона пару пакетов, она быстро взошла на порог дома и ногой толкнула дверь, приглашая спутника следовать за собой.

– Заходите, пан Грошек! Сейчас я свяжусь с отцом – кажется, он еще не вернулся…

Они пересекли маленький коридорчик и прошли в комнату, расположенную рядом с кухней. По всей видимости, гостиную. За последние пятьдесят лет этот обставленный старой мебелью небольшой зал напрасно не тревожили, позволив ему спокойно доживать свой век под мерный стрекот настенных венских часов. Добротный, потемневший от времени буфет, огромный, почти до потолка, шкаф цвета мореного дуба, пышный диван, обтянутый черным дермантином – во всем чувствовалось какая-то основательность и даже музейная чопорность.

Водрузив на стол пакеты, Бася достала из кармана куртки продолговатый кругляш портативной ультракоротковолновой рации (Анджею определить это не составило труда), после чего нажала на кнопку вызова.

– Мы приехали! Когда тебя ждать? – сказала она.

Оказалось, что пан Ольшанский уже на подходе к дому.

– Скажите, а почему вы не пользуетесь мобильным телефоном? – поинтересовался Грошек, как только Бася спрятала переговорное устройство обратно в карман.

– Сотовая станция далеко, – охотно пояснила молодая женщина. – Нам с отцом приходится часто вызывать друг друга, а из подвала звонки вообще не доходят…

– Какого подвала? – удивился детектив.

– Давайте дождемся отца, – предложила пани Ольшанская, загадочно улыбаясь. – Он ответит на все ваши вопросы…

Всего через пять минут на пороге уже раздались шаги, и в гостиную вошел высокий седоватый мужчина худосочного телосложения, одетый в строгий черный костюм. Вместо галстука на шее у него красовалась бабочка. Прищурившись, франтоватый профессор с интересом оглядел пана Грошека и протянул руку.

– Будем знакомы! – приветливо сказал он. – Думаю, вы не откажетесь отобедать с нами? Время дорого, а мне надо побыстрее ввести вас в курс дела…

– Итак, – начал пан Ольшанский свое обстоятельное повествование, покончив с первым блюдом, – вынужден сообщить вам, что, анализируя события последних дней, я пришел к выводу, что моей жизни, а, возможно, и жизни моей дочери, угрожает опасность. Объяснять произошедшее со мной только роковыми случайностями было бы верхом самонадеянности. Впрочем, сельский староста не придал тревожным фактам особого значения, а полиция даже усомнилась в моем психическом здоровье. Поэтому я и обратился за помощью к адвокату Гржибовскому за советом. Он рекомендовал мне вас…

Вступление было многообещающим, так что Анджей кивнул и весь обратился в слух.

– Около недели назад, – продолжил клиент, – мы с Басей приехали сюда, чтобы произвести выемку старинных документов, обнаруженных незадолго до этого в подвале замка Тирберг.

– Подвале замка Тирберг? – переспросил Анджей с недоумением. – Разве здесь есть замок?

– Он находится в километре отсюда, – любезно пояснил профессор. – Точнее, находился. По преданию замок был возведен в этих краях Тевтонским Орденом как форпост, прикрывавший юго-восточные рубежи отвоеванных у пруссов и литовцев земель. Состоял он из собственно замка – «большого дома», имевшего форму квадрата и оборонительной стены с четырьмя угловыми башнями. Одно время принадлежал Криштофу Радзивиллу, великому гетману литовскому. Потом его перекупил один из приближенных польского короля Стефана Батория. В конце шестнадцатого века замок был почти полностью разрушен местными крестьянами. Позже на его руинах мелкопоместный шляхтич пан Жуевский в начале девятнадцатого века отстроил особняк, который за две сотни лет также пришел в запустение. После второй мировой войны здание использовалось в хозяйственных целях, а в настоящее время…

– Да, да, – тут же подхватил Анджей, – всё это достаточно любопытно, но меня больше интересует настоящее время…

Замечание частного детектива не осталось без внимания со стороны пана Ольшанского – пожилой ученый муж нахмурил брови и с обидой в голосе укорил собеседника:

– Я бы не стал напрасно обращать ваше внимание на все эти тонкости, пан Грошек, если бы то, что произошло со мной, не имело к делу никакого отношения. Так, вот. В настоящее время дом восстановлен – одна семейная пара решила развивать в этих краях туристический бизнес. Супруги Лучинские благоустроили заброшенную усадьбу, расчистили пляж у озера, завели лошадей – вы же знаете, как жителям современных мегаполисов не хватает общения с природой! Месяц назад пан Пеперик, в обязанности которого входит присматривать за лошадьми и помогать по хозяйству, занялся расчисткой подвала и случайно обнаружил в кладке трещину. Сначала он хотел замазать её цементным раствором, но, когда стал очищать щель от грязи, несколько кирпичей выпало из стены, открывая доступ в какое-то подвальное помещение. Пан Пеперик сходил за фонарем и захватил с собой молодого пана Лучинского, чтобы попытаться проникнуть туда. Они расширили отверстие и пробрались внутрь. Помещение оказалось потайной комнатой, уставленной старинными вещами, большей частью обгоревшими. Повсюду были видны следы пожара – копоть на стенах, обугленные предметы мебели, какие-то разбитые склянки. Однако, часть обстановки сохранилась, в том числе и кованый железный сундучок, заполненный старинными манускриптами и пожелтевшими от времени бумажными листами. Пан Пеперик известил о находке вуйта, сельского старосту, который в свою очередь обратился в соответствующие инстанции, так что спустя пару дней в усадьбу прибыла комиссия из воеводского музея для ознакомления с найденными раритетами. Члены комиссии решили, что пострадавшие от пожара предметы особой ценности не представляют и реставрации не подлежат, а для выемки обнаруженных документов они пригласили экспертов – представителей столичного университета. Так мы с Басей оказались здесь…

– Понятно, – кивнул Грошек.

Анджей, конечно, мог и не кивать, но это у него уже давно вошло в привычку – на собственном опыте он убедился, что любого собеседника такая мелочь, как кивок, лишний раз подталкивает к откровенности.

– Три дня назад, – продолжил профессор Ольшанский, – я задержался в подвале дольше обычного. Бася уже поднялась наверх, и я остался один. Для работы в потайную комнату провели временное электрическое освещение, так что никаких неудобств я не испытывал и спокойно занимался своими делами. Однако спустя час лампочка погасла – помещение мгновенно погрузилось во мрак. Я не испугался, потому что разумно предположил, что свет исчез по каким-нибудь техническим причинам, поэтому нащупал фонарик и через проем в стене вышел из комнаты в подвальный коридор…

– И что? – спросил Грошек, когда пауза затянулась.

– Не знаю, как сказать… – смущенно поведал профессор. – Дело в том, что метрах в десяти от меня стояло привидение!

Анджей уже дал себе слово выслушать клиента до конца и не подал вида, что разочарован таким мистическим поворотом.

Тем временем пан Ольшанский собрался с мыслями и продолжил монолог.

– Не буду настаивать на том, что это действительно было привидение, хотя косвенные признаки указывали на то, что передо мной было именно оно. Это была женская фигура в каком-то белом одеянии до пят, довольно расплывчатая, ведь рассеянный свет пробивался только с лестницы ведущей наверх. Лица я не запомнил, да и его было просто невозможно различить в сумраке. Фигура бесшумно скользнула по проходу и скрылась в дальнем крыле подземелья. Успокаивая себя, я решил, что всё это мне померещилось… Думаю, вы поймете, почему я не решился преследовать таинственную незнакомку. Не буду скрывать – в первый момент я испугался, ведь со мной рядом не было никого, на чью помощь можно было рассчитывать в случае чего. Поэтому я быстро поднялся по лестнице, вышел из подвала, где и столкнулся с паном Пепериком, который случайно проходил мимо. Когда я объяснил ему ситуацию, мы вместе спустились обратно в подземелье. Мы осмотрели все закутки подвала, но никого не обнаружили. А я еще надеялся, что меня кто-то разыграл! После этого пришлось выбирать – или мне действительно повстречалось привидение, или просто в тот роковой вечер я на какое-то время потерял рассудок. Но разве я похож на сумасшедшего? Хорошо, что еще Бася мне поверила, или, по крайней мере, сделала вид, что история с привидением ей не кажется вымыслом…

– Нет, почему? – подала голос молодая женщина. – Я тебе действительно поверила…

– В конце концов, это не так важно! – перебил её пан Ольшанский. – Дело в том, что на следующий день, когда мы спустились с дочерью в подвал, на стене потайной комнаты мы обнаружили начертанную куском штукатурки надпись «MARANA». Вероятно, и это можно было счесть чьей-то неудачной шуткой, если бы не зловещее значение слова – в переводе с санскрита оно означает «смерть» или даже «убийство»… Ключ от подвала имелся только у меня и, естественно, у пана Пеперика. Однако было глупо подозревать совладельца усадьбы в том, что ночью он проник в подвал, чтобы оставить на стене устрашающую надпись. Тем более, вряд ли древнеиндийский эпос – его конек. Я бы и сам, возможно, не придал большого значения надписи, но к тому времени мне уже было кое-что известно о бывшем владельце усадьбы. Дело в том, что пан Жуевский в начале девятнадцатого столетия много путешествовал по Азии и привез на родину немало священных текстов, написанных в частности на санскрите – несколько таких листов мы обнаружили в сундучке.

Не стану убеждать вас в том, что к этому событию я отнесся легкомысленно. Наоборот, в какой-то момент мне даже показалось, что из глубины веков в облике привидения явился посланец потустороннего мира, желающий либо предупредить людей о смертельной опасности, либо сообщить им о какой-то тайне, связанной с этим домом. Почти весь день мне было не по себе. А чтобы мистическая надпись не стояла у меня перед глазами, я попросил Басю стереть её мокрой тряпкой.

Однако, когда мы возвратились из подвала в мой номер, там нас ждал новый сюрприз! На стене в полный рост был изображен почти нагой мужчина с головой быка, держащий в руках то ли две извивающиеся змеи, то ли две веревки. Я почти сразу понял, что к невинной шутке это не имеет никакого отношения – кто-то тайком пробрался в мои апартаменты и на стене спальни изобразил легендарного бога смерти Яму. А ведь еще индусы считали, что это божество приходит к умирающему с путами, чтобы связать его и доставить в свой подземный мир. Естественно, я расценил это художество как еще одно зловещее предупреждение.

Почти всю ночь я не мог заснуть и пролежал на диване с открытыми глазами, вздрагивая от каждого шороха. Утром мне удалось под вымышленным предлогом улизнуть в Станички, где я обратился за помощью к сельскому старосте, но тот просто поднял меня на смех. Звонок в полицию тоже оказался безрезультатным – мне любезно посоветовали посетить врача, видимо, полагая, что у меня не все в порядке с нервами. И это близко к истине, ведь опасения за собственную жизнь и жизнь моей дочери небеспочвенны! Я даже настоял на том, чтобы Бася перебралась из усадьбы на хутор в семью местного лесничего. И, вообще, я намерен отправить её сегодня домой. Конечно, работа по выемке документов не завершена – еще потребуется около недели или двух, чтобы подготовить все манускрипты к перевозке в столицу, но, думаю, я управлюсь один… Итак, пан Грошек, могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Можете ли вы все это время находиться поблизости и оградить меня от возможной опасности?..

Анджей посмотрел на встревоженное лицо пана Ольшанского, перевел взгляд на Басю, которая молча стояла у окна, и попытался разрядить обстановку простенькой шуткой.

– Вы предлагаете мне изловить привидение? – спросил он у мужчины.

– Глупости… – отозвался седовласый профессор. – В этом деле надо просто хорошенько разобраться. Если вы инкогнито поселитесь в отеле, то сможете провести скрытое расследование. Я буду только рад, если мои опасения не оправдаются.

– Хорошо, – согласился Анджей. – Но в этом случае мне потребуется легенда, чтобы ни у кого не вызвать подозрений. Вряд ли от соседства с частным детективом привидение или некий злоумышленник придет в восторг.

– Представьтесь сотрудником столичного музея, – сказала Бася, наматывая на указательный палец локон своих восхитительных волос. – Тогда ваше появление здесь будет выглядеть вполне естественно…

– Увы, я не силен в исторических дисциплинах, – усмехнулся в ответ пан Грошек. – Боюсь, завалю вам всю операцию.

– Ничего, – обнадежил его пан Ольшанский. – Не боги горшки обжигают. Если для пользы дела придется соврать, врите уверенно. Люди так устроены, что они охотнее верят нагромождениям лжи, чем крупицам истины…

Как только стороны заключили устный договор, профессор встал из-за стола и направился к выходу.

– Идемте, пан Грошек, – сказал он, заметно воодушевившись. – Я вас представлю хозяевам особняка…

Глава 2 Замок Тирберг

Минут десять пан Ольшанский и Анджей шли по извилистой лесной тропинке. Вероятно, пожилому мужчине быстрая ходьба давалась с трудом, поэтому он экономил дыхание и за все это время не проронил ни слова. Грошек, вышагивая рядом с профессором, мысленно принялся составлять подробный словесный портрет клиента. «Лицо овальное, редкие седые волосы, высокий морщинистый лоб с залысинами, глаза карие, нос прямой, в уголках рта глубокая носогубная складка, ниже правого уха две небольшие бородавки, подбородок чуть выдвинут вперед…».

В век фотоаппаратов и миниатюрных видеокамер, наверное, только идиот стал бы описывать внешность человека безликими стандартными словами. Однако Анджей себя к кретинам не причислял. Просто тренировка зрительной памяти уже давно вошла у него в привычку. Одно время он даже пытался выработать у себя настоящий собачий нюх, чтобы без труда ориентироваться в мире человеческих запахов. Как он установил, все люди пахнут и пахнут по-разному. Точнее, мужчины. Адвокат Гржибовский, например, пах мышами. Лейтенант Барич из полицейского управления распространял вокруг себя весьма ощутимый запах дорого ликера, хотя на самом деле пил умеренно и в основном гданьскую водку. Вот только женщины путали все карты. Добраться до природных дамских ароматов не было никакой возможности, поскольку почти всегда их перебивал тошнотворный запах духов. Может быть, поэтому Грошек, в конце концов, и забросил свои перспективные опыты с обонянием… Кстати, от пана Ольшанского заметно веяло плесенью. Хотя, вряд ли это был его собственный запах. «Скорее всего запах плесени он подцепил в сыром подвале,» – поразмыслив, решил Анджей.

Они вышли из рощицы и подошли к оврагу, по дну которого бежал небольшой ручей.

На противоположном берегу среди деревьев высилось двухэтажное здание, отстроенное без особых архитектурных изысков – только кирпичная коробка и двускатная черепичная крыша. Рядом с домом, метрах в двадцати, стояла каменная башня с бойницами, но без купола. Издали оборонительное сооружение напоминало гигантскую пробку от бутылки, истыканную вилкой. С одной стороны к башне примыкала полуразрушенная стена. Видимо, это было все, что осталось от древнего крепостного вала.

Перемахнув через деревянный мосточек, мужчины направились к особняку. Едва они взошли на пригорок, как из-за деревьев показалась узкая полоска озера.

Живописный лес на горизонте, вода, свежий воздух мгновенно вскружили Грошеку голову – ему так вдруг захотелось искупнуться, полежать под скупым осенним солнцем на берегу озера, погрузиться в негу небытия, что он почти забыл о цели своего визита. Казалось, все радости мира сосредоточились в этом клочке земли. Анджей уже стал лихорадочно вспоминать, захватил ли он с собой плавки, когда пан Ольшанский, наконец, вернул его к действительности.

– Не завидую пану Лучинскому, – сказал профессор с усмешкой. – Опять пани Фелиция вышла на пленэр…

На берегу копошились две фигуры – крепкосбитый парень лет тридцати устанавливал какую-то треногу, а сухопарая дама в элегантном бежевом платье с красными рюшками на груди давала ему какие-то указания и озабоченно посматривала по сторонам.

– Кто такая пани Фелиция? – спросил у спутника Анджей, наблюдая за странной парочкой. – Она, случайно, не астроном?

– Хуже, она – художница… – поведал клиент. – Во всяком случае таковой себя считает. Боюсь, её мазня обойдется человечеству очень дорого…

– В каком смысле? – не понял Анджей.

Профессор еще раз усмехнулся и снисходительно пояснил:

– В прямом! Увы, некоторые люди ради своих прихотей способны постоянно отравлять жизнь окружающим…

Мужчины двинулись дальше и подошли к особняку.

В шезлонге на террасе перед домом сидел немолодой тип в черных очках и белых шортах. Мускулистый торс незнакомца сразу бросился Анджею в глаза – такому атлетическому телосложению, наверное, позавидовал бы и сам античный покровитель бодибилдеров Апполон. На ногах у мужчины болтались купальные сандалии.

– Пан Рушальский! – шепнул профессор, представляя Грошеку крепыша. – Очень подозрительная личность! С его-то данными можно было бы не без успеха охаживать дамочек по всему средиземноморскому побережью, а он забрался в эту глушь. Может быть, скрывается от полиции?..

Пан Ольшанский умолк, кивнул отдыхающему в знак приветствия и, поманив Анджея за собой, зашел в дом.

Небольшой холл, обставленный на манер обыкновенного трехзвездочного отеля, оказался необитаем. Правда, из соседнего помещения, по всей видимости общей гостиной, доносились приглушенные женские голоса. Не прошло и мгновения, как в дверях показалась симпатичная блондинка в рубашке и джинсах.

– Прошу принять нового постояльца, пани Геленка, – нарочито весело сказал профессор, подходя к женщине и указывая на своего спутника. – Это наш столичный гость, пан Грошек. Работник музея… Можете ли вы поселить его в моем номере, а за мной оставить номер дочери?

– Конечно, – отозвалась молодая женщина и тут же с улыбкой обратилась к Анджею. – Вам помочь донести вещи? Я сейчас позову мужа…

Грошек решил не злоупотреблять образцовым гостиничным сервисом и коротко пояснил:

– Спасибо, но у меня только сумка. Не стоит никого утруждать…

Пани Геленка не стала настаивать. Она кивнула, взяла ключи и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

Номер, который профессор сосватал Анджею, находился в самом конце коридора и имел на двери цифру «восемь». Пани Геленка первой зашла внутрь, приглашая мужчин за собой.

– Сейчас не сезон, – сказала она, обращаясь к Грошеку, – поэтому не все номера заняты. Если вам не понравится этот, я могу показать соседние комнаты.

Анджей мельком оценил простенькое убранство гостиной, состоявшее из дивана, полированного столика и тумбочки с телевизором, после чего уверил женщину, что ему все подходит.

– Когда у вас ужин? – спросил он напоследок.

– В семь часов, – ответила хозяйка пансионата и, улыбнувшись на прощание, вышла из номера.

Грошек и пан Ольшанский остались одни. Какое-то время оба молчали.

– Сколько всего отдыхающих сейчас находится здесь? – осведомился Анджей у профессора, начиная, наконец, отрабатывать свой хлеб частного детектива.

– Пятеро, – моментально ответил тот, не утруждая себя подсчетами. – Двоих вы уже видели. Пани Фелицию и пана Рушальского. Номер первый занимает семейная пара Хайнштайнов из Австрии. В пятом проживает Лешек из Брахова.

– У вас со всеми сложились хорошие отношения?

– Видите ли, мы с Басей мало с ними общаемся, так что вряд ли успели обзавестись недоброжелателями… – поведал собеседник.

– А как насчет хозяев?

Пан Ольшанский возмущенно замахал руками.

– Нет, нет… Пани Гелена Лучинская и её муж – исключительно приятные люди. Супруги Пеперик также вне подозрений.

Ответ Анджея не совсем удовлетворил.

– Надписи и рисунки – это отдельная тема, – сказал он, – но вот таинственное привидение, блуждающее по старому подвалу… Может быть, перед вами намеренно разыграли спектакль, чтобы потом привлечь сюда больше туристов? Знаете, как люди падки на подобную средневековую мистику!

– В этом, конечно, есть своя логика, – немного подумав, согласился профессор. – Но вряд ли хозяева стали бы целенаправленно выживать нас с Басей отсюда, вычерчивая на стенах зловещие символы. У них и так дела идут не блестяще. К тому же пан Пеперик весьма искренне негодовал, когда вчера утром замывал последний рисунок с изображением бога Ямы.

– Вы позволили уничтожить эту важную улику? – расстроился Анджей.

– Я сфотографировал её, – сказал пан Ольшанский и, покопавшись в карманах, передал ему карточку: – Изображение не ахти, но кое-что видно…

– Разве у вас не современная цифровая фотокамера? – угрюмо поинтересовался Грошек, рассматривая снимок.

Собеседник покачал головой.

– Дело в том, что свой «Кэннон» я закрепил в штативе, чтобы днем делать рабочие фотографии с документов. Естественно, он все время находится в подвале. Поэтому в тот вечер я воспользовался старым «поляроидом» дочери, а у него немного барахлит вспышка …

Профессор прошел в спальню, встал рядом с кроватью и рукой очертил на стене контуры пропавшей фигуры.

– Рисунок был здесь. И Бася и пан Пеперик это подтвердят.

– Хорошо, – произнес Анджей, кивая. – Теперь скажите, когда вы обнаружили на стене этого вашего бога Яму. Желательно поточнее.

– Было уже часов семь. Мы с Басей чуть-чуть припозднились на ужин…

– А днем рисунка еще не было, так?

– Перед обедом мы заходили в номер. Стена была чистая…

– Ну, а увлечение пана Жуевского, бывшего владельца усадьбы, индуизмом – это общеизвестный факт? Кто из постояльцев мог знать о нем?

Пан Ольшанский вздохнул.

– Видите ли, – пояснил он. – Я сам имел неосторожность за обедом в день своего приезда изложить краткую историю этого дома. Кажется, тогда же упомянул и о пане Жуевском и о его путешествиях на восток. Так что, полагаю, об этом факте все постояльцы были извещены лично мною…

Грошек удовлетворенно хмыкнул и задал последний вопрос.

– О вашем распорядке дня, конечно, было известно каждому отдыхающему?

– Боюсь, что да, – опять вздохнул профессор. – Все эти дни мы с дочерью торчали в подвале. Номер часами находился без присмотра.

– Закрытый?

– Конечно!

– Ладно, – заявил Анджей, доставая из своей сумки «беретту», – с этим мы еще разберемся, а сейчас самое время спуститься в подвал…

В подвале было достаточно темно, несмотря на работающую лампу дневного освещения у входа. Поскольку сумрак поглощал большую часть пространства, Грошек не без труда различил в ближнем темном углу несколько ларей и кучу всякого хлама на стоящем впритык к ним стеллаже. Он ступил на цементный пол и огляделся – от лестницы в противоположные стороны вели две галереи. Точнее, это всё был один длинный коридор с неким подобием сводчатого зала посередине.

– Сюда! – сказал пан Ольшанский и направился в правое крыло подвала.

До проема в стене они добрались без приключений и спокойно проникли в потайную комнату. Профессор тут же включил «переноску» и лампочка на сотню ватт, подвешенная к потолку, ярко высветила подземный каземат.

Центр помещения занимал большой деревянный стол с обожженными ножками, уставленный прямоугольными эмалированными кюветами да какими-то склянками с жидкостями. Тут же находились штатив с фотокамерой, стопка картонок и несколько маленьких пинцетов. В некотором отдалении от стола высился практически пустой стеллаж, вмурованный в каменную кладку – только на нижней полке стоял почти черный от сажи ларец.

– Похоже на лабораторию алхимика… – усмехнулся Анджей.

– Да, – подтвердил профессор, – не исключено, что лет четыреста назад здесь занимались неблаговидными делами с точки зрения средневековой схоластики. В ларце оказался любопытный документ, свидетельствующий, что в свое время замок Тирберг отошел некой темной личности по имени Альбертус. Этот последователь иезуитов при дворе Стефана Батория пользовался дурной славой. Возможно, он даже ставил здесь свои алхимические опыты, хотя точных сведений, увы, не сохранилось.

Небольшая историческая справка ничего Грошеку не объяснила. Чернокнижие – это одно, привидение, разгуливающее по подвалу в век космических скоростей и мобильных телефонов – совсем другое. Для частного детектива было куда важнее опереться на уже имеющиеся факты, чтобы с их помощью выстроить приемлемую версию.

Он подошел к проему в стене и выглянул в коридор.

– Отсюда вы наблюдали за приведением?

– Совершенно верно, – сказал пан Ольшанский. – Секунд пять женская фигура стояла около лестницы метрах в десяти – двенадцати от меня, потом медленно двинулась в дальнее крыло подвала и растворилась в темноте.

Грошек молча вылез из комнаты и быстро зашагал по галерее к выходу. Он дошел до каменных ступенек лестницы, остановился и громко крикнул:

– Как только вы меня потеряете из виду, профессор, дайте знать!

Анджей сделал шаг, отдаляясь от пана Ольшанского, потом еще один, потом еще пару. Наконец, услышал его резкий возглас:

– Всё! Больше не вижу!

Грошек достал из кармана ключи и брелком-фонариком посветил вокруг себя. До тупика галереи было еще добрых семь-восемь метров. Оглядевшись, он обнаружил в одном углу старую стиральную машину, в другом – картонную коробку из-под неё, забитую на треть грязным тряпьем.

Подошедший к детективу пан Ольшанский не замедлил поделиться своим мнением:

– Спрятаться тут нигде невозможно. Пока я стоял у лестницы, пан Пеперик обшарил даже ящик с тряпками!

– А в потайную комнату вы после этого заходили? – поинтересовался Анджей. – Возможно, злоумышленник, прикинувшийся привидением, за то время, пока вы были наверху, перебежал из одного конца подвала в другой и спрятался где-нибудь. Например, под столом…

– Нет, – твердо заверил детектива профессор. – Там мы тоже смотрели. И никого не нашли.

Анджей кулаком стукнул по древней каменной кладке. Гулкий отзвук прокатился по галерее.

– Значит… – вздохнул Грошек, что-то бормоча себе под нос.

– Что? – напрягся собеседник.

– Значит, за рабочую версию придется пока принять предположение, что вы, дорогой профессор, стали жертвой какой-то хитроумной мистификации. Ну, не повстречали же вы на самом деле привидение!

– Кто знает, кто знает… – задумчиво произнес седовласый мужчина. – Я бы на вашем месте не стал делать столь категоричные выводы…

Сославшись на занятость, пан Ольшанский остался в потайной комнате колдовать над своими протухшими раритетами, а Грошек, завершив осмотр подвала, поднялся наверх.

На террасе он застал пана Рушальского. В одной руке у последнего был увесистый томик, а в другой – жестянка безалкогольного пива. Крепыш изредка потягивал напиток, не отрывая глаз от книги.

– Простите, не подскажите, как мне найти Пеперика? – обратился к нему детектив.

Мужчина на миг оторвался от чтения и с любопытством посмотрел на Анджея.

– Решили проехаться верхом? – иронично поинтересовался он бархатистым баритоном. – Придется вам подождать до завтра, так как лошадей с обеда арендовала чета Хайнштайнов…

Грошека всегда раздражала манера некоторых людей делать скоропалительные выводы, а не отвечать по существу – ведь в таких случаях практически невозможно скрыть от собеседника истинные мотивы своего вопроса. Он еле удержался, чтобы не сказать, что лошади ему безразличны, и ищет он Пеперика исключительно для конфиденциальной беседы. Но вряд ли в свои планы стоило посвящать совершенно незнакомого человека.

– Ничего, если нет лошадей, в крайнем случае оседлаю самого пана Пеперика… – ляпнул он первое, что пришло ему в голову.

– О! – усмехнулся крепыш. – Может, в седле и для меня местечко найдется? Главное, как я понимаю, уговорить самого Пеперика…

– Боливар не вынесет двоих! – не без сарказма заметил Анджей.

– Разве Пеперика зовут Боливаром? – искренне удивился Рушальский. – А всем он почему-то представляется Болеславом…

Пришел черед изумиться Грошеку – ну, как можно, не зная О'Генри, браться за такой толстенный фолиант!

– Простите, что вы читаете? – как можно тактичнее поинтересовался он.

– Достоевского, – охотно поведал пан Рушальский. – «Преступление и наказание». Не читали?.. В общем-то книга так себе!

– В самом деле?.. – промямлил Анджей. Ему просто не было что сказать.

Зато крепыш, глотнув пива, весьма деловито пустился в объяснения.

– Бедный студент угробил старушку со служанкой. Спрашивается, почему? Деньги ему, видите ли, понадобились! Ну, это понятно – деньги всем нужны. Шел бы уж тогда работать что ли, так нет – сразу за топор! Еще философию под свое преступление подвел, мол, многие люди – букашки, с ними можно без церемоний. А вот был бы этот студент обеспеченным человеком, до этого бы не додумался. Закончил бы свой университет, поступил на службу, женился… Этот Достоевский только одно верно подметил – все преступления от нищеты!

– От нищеты духа, от зависти, – поправил незатейливого морализатора Грошек.

– А хоть бы и так, – согласился мужчина. – Только зависть-то откуда? Да просто у одного денег больше, а у другого – меньше. Вот и весь сказ! Разве не так?

Ввязываться в дискуссию Анджей не стал. Хотя многое бы мог рассказать и о бездушии современного общества и о попирании человечеством библейских заповедей. Мог бы поведать об одном недавнем уголовном деле – пожилая женщина на пару с сыном убили добропорядочную семью, не намного богаче их (что поразило Грошека, после жестокой расправы над невинными людьми женщина упрекала себя только в том, что тщательно не продумала преступление). Мог бы еще сообщить о банде подростков, по дурости и по малости лет, забивших насмерть пенсионера, сделавшего им замечание. Мог бы упомянуть и о преступлениях на почве наркотиков и о пьяных дебошах с поножовщиной. Однако он не стал этого делать. Показывать свою осведомленность в подобных вещах значило косвенно раскрыть инкогнито. А ведь он даже не знал, что за фрукт сидит перед ним.

– Пожалуй, я пойду и поищу пана Пеперика, – примирительно сказал Анджей.

Обладатель внушительных мускулов равнодушно отвел глаза и снова углубился в чтение, бросив на прощание:

– Зачем его искать? Наверное, он у себя в конюшне. А конюшня за домом…

Часть сарая, действительно, выглядывала из-за угла особняка.

Грошек поблагодарил Рушальского и, более не задерживаясь на террасе, направился к невысокому строению, расположенному недалеко от сторожевой башни.

Створка ворот жалобно пискнула, пропуская Анджея внутрь.

У ближайшего пустого денника стоял грузный мужчина лет шестидесяти в старом потрепанном комбинезоне. Точнее, он медленно двигался по проходу, подчищая земляной пол огромной лопатообразной метлой. По тому, как тщательно были выметены самые труднодоступные закутки конюшни, Грошек сразу понял, что перед ним человек старой закваски, работающий не по чьей-то указке, а потому, что эта работа давно вошла у него в привычку. Такой тип мужчин-трудоголиков всегда вызывал у Анджея симпатию, даже если их внешность не соответствовала строгим канонам мужской красоты. А пану Пеперику действительно похвастаться было нечем. Круглое рябоватое лицо, морщинистый лоб, глубокие залысины, переходящие в плешь, никак не выделяли его среди сотен тысяч других пожилых мужчин, которые давно простились со своей молодостью и смирились с неизбежной старостью.

Может быть, именно поэтому Анджей не стал скрывать, с какой миссией он прибыл в Станички.

– Добрый день, пан Болеслав! – поздоровался он. – Я поселился в номере профессора Ольшанского. Последние дни в вашем пансионате замечены странные вещи – привидение, загадочные рисунки на стенах. Меня попросили разобраться во всем этом… Я частный детектив Анджей Грошек из столицы.

– Приветствую вас, – сказал Пеперик, отвлекаясь от работы на пару секунд, чтобы пожать протянутую руку. – В самом деле, у нас тут последнее время не все в порядке. Хотя, возможно, это просто чьи-то глупые шутки…

– Вы так думаете?

– Вообще-то, за пару лет всякое бывало, но такое – в первый раз.

– А что бывало?

– Да, вот хотя бы неделю назад молодежь резвилась. Приехали к нам девки и парни на велосипедах, мы их в щитовых домиках поселили у озера. Целую ночь они вокруг костра прыгали, маски какие-то надевали, куролесили. Одна девка потом голышом под утро в озере купалась – я на рассвете встаю, вот и углядел… А как они уехали, сзади на избушках я всякие надписи обнаружил и еще рожицы нарисованные. Мода сейчас такая – краской из баллончиков стены разукрашивать.

Анджей понимающе ухмыльнулся.

– Вряд ли тот случай имеет отношение к нынешним событиям, – заметил он.

– Так я о том же говорю. Они к особняку даже близко не подходили…

– Хорошо, а вы не помните, кто был поблизости, когда пан Ольшанский, поднявшись из подвала, рассказал вам о том, что увидел внизу загадочную фигуру?

Пан Пеперик оперся на метлу, задумался и стал медленно сыпать фразами:

– Я из конюшни тогда шел на кухню к жене… Незадолго до этого ко мне приходил герр Хайнштайн… Кажется, он хотел уточнить маршрут очередной конной прогулки… Потом я слышал, как пани Фелиция просила кого-то поднести ей ящик с красками… Еще где-то рядом с домом был Лешек… Может быть, он сидел на террасе?.. Вот, пожалуй, и всё. А зачем это вам?

– Для исключения.

– Для исключения?

– Ну, да. Ведь, если в тот момент кто-то находился рядом с вами, то он просто физически не мог быть в подвале и изображать из себя привидение.

– Ага, понял. Тогда вот, что я скажу… – Пеперик придвинулся к детективу, сокращая дистанцию для доверительного сообщения. – Я бы в первую очередь обратил внимание на Лешека. Очень скользкий тип! Не поручусь, что, когда профессор выскочил из подвала, парень был на террасе. До этого – да, сидел, кажется… А Хайнштайна и пани Фелицию я бы… как это по-вашему… исключил. Они вне подозрений.

– Почему?

– Потому что австриец после разговора со мной пошел совсем в другую сторону – к площадке за деревьями, где в это время играли в теннис дочка профессора и пан Рушальский. Я слышал их голоса.

– Он ведь мог вернуться…

– В принципе, они все могли вернуться. Или кто-то один из них. Но это легко проверить.

– Ладно. А пани Фелиция?

– Господь с вами! Женщина не в том возрасте, чтобы решиться на такое – в случае чего, её подняли бы на смех, а она очень высокого мнения о себе. Нет, такие люди дорожат репутацией. Её следует… как это… исключить!

Пеперику так понравилось последнее слово, что он даже причмокнул от удовольствия, произнося его.

– Значит, Лешек? – спросил Анджей, соглашаясь с доводами собеседника.

– Не берусь утверждать, но никто другой не стал бы с этим связываться. Я так думаю. А у этого Лешека с головой не все в порядке.

– Разве?

– Неделю назад он подошел ко мне и спросил, не доводилось ли мне когда-нибудь в своей жизни видеть чертей!

– Хм, необычный вопрос… И что вы ответили?

– Сказал, что ни разу не видел.

– А он?

– Мне показалось, что он расстроился. Наверное, парень думал, если люди живут в деревне, то нечистой силы тут пруд пруди.

– А зачем это ему, он не пояснил?

– Он не из тех, кто треплет языком попусту. Его, вообще, редко видно. Много спит – иногда встает только к обеду. А еще ходит со своим блокнотиком и задает всем идиотские вопросы. Да еще вот мою жену Марту как-то попросил зарезать при нем курицу. А мы куриц не держим – деревня рядом…

Пеперик покачал головой и, не дождавшись от Грошека нового вопроса, снова принялся за работу.

Детектив действительно закончил опрос свидетеля – теперь он просто разглядывал развешанную на деревянных стенах всевозможную конскую упряжь, мысленно переваривая полученные сведения. Впрочем, пауза длилась недолго.

– Пан Болеслав, – подал голос Анджей, – мне бы хотелось сохранить в тайне, по какой причине я здесь. Возможно, это пойдет на пользу делу.

– Ясно, – кивнул Пеперик.

– Поэтому для всех я – сотрудник музея.

– Не беспокойтесь, – обнадежил детектива пожилой мужчина, – не проболтаюсь. Можете на меня положиться…

Грошек вежливо попрощался с ним и вышел из конюшни. Беседой он остался доволен – в этой малопонятной истории с привидением, наконец, появился первый подозреваемый. Теперь надо было только побыстрее прощупать Лешека.

Глава 3 Неприкаянный дух Регведы

Анджей без труда выяснил, что Лешек после обеда удалился в свой номер и еще не выходил оттуда, так что пришлось отложить знакомство с парнем до ужина. А пока он решил просто пройтись по берегу озера и на всякий случай произвести рекогносцировку. Расположенные в сотне метров от отеля щитовые домики казались крайней точкой небольшого туристического комплекса, Грошек сразу направился к ним.

Строения оказались пусты. Да и осматривать там, собственно, было нечего – обратные стены домиков пан Пеперик давно закрасил зеленой краской.

Тогда Грошек быстро разделся, подтянул к поясу длинные, почти до колен, трусы и полез в воду. Минут десять он самозабвенно кувыркался около берега, то ныряя, то распластываясь поплавком на идеально ровной поверхности озера. «Ну, когда бы еще довелось так славно искупнуться?» – с удовлетворением думал он, отфыркиваясь. – «Ведь даже на уик-энд не всегда удается выбраться в пригород! А здесь девственная природа, да и сервис не хуже столичного…»

Правда, не обошлось без конфуза – с берега вдруг раздался чей-то громкий голос. Грошек еле проморгался и с удивлением уставился на сухопарую даму в бежевом платье.

– Вода холодная? – повторила вопрос женщина. – Не боитесь простудиться, молодой человек?

Самой ей было лет около пятидесяти, то есть, она была всего лет на десять старше Анджея, однако вела себя с ним как воспитательница детского сада, вознамерившаяся отчитать непослушного карапуза. Пришлось вылезать из воды в полном смущении от своего непрезентабельного вида.

Быстро схватившись за полотенце, Грошек прикрыл им обвислые мокрые трусы и голые коленки.

– Я бы посоветовал вам самой искупнуться, – пробурчал он. – Закаливание полезно для здоровья… Пани Фелиция, если не ошибаюсь?

Не удостоив Анджея ответом, дама все же сменила гнев на милость и манерно произнесла:

– Геленка сказала, что к нам пожаловал еще один столичный гость. Сотрудник музея! Вы даже не представляете, как приятно встретить в этой глуши образованного человека, с которым можно поговорить об искусстве. Пан Ольшанский с дочерью вечно заняты, а больше здесь и перемолвиться не с кем. Надеюсь, вы уделите мне немного времени?

– Прямо сейчас? – понуро осведомился Грошек.

– Нет-нет, – отозвалась пани Фелиция, одаривая его своей любезностью. – Может быть, после ужина?.. Или завтра?..

– Хорошо, – согласился Анджей, понимая, что разговора все равно не избежать, – после ужина!

Он быстро влез в спортивную майку и вознамерился удалиться в свой номер. Но не тут-то было!

– Не могли бы вы, пан Грошек, – проворковала художница, – помочь мне с мольбертом? А то одной мне с ним никак не справиться…

Пришлось тащиться за дамой в бежевом платье к треноге. Подцепив деревянную конструкцию плечом, Анджей поплелся к особняку.

Идущая рядом пани Фелиция по пути посетовала, что сегодня она так и не закончила акварель, потом пожаловалась на неудобство работы с мольбертом, который специально для неё сколотил молодой пан Лучинский, после чего энергично поинтересовалась:

– Скажите, пан Грошек, а у вас в столице можно найти приличный этюдник?

«Час от часу не легче!» – огорчился про себя детектив. – «Как бы не попасть с этими заумными терминами от искусства впросак. Что же это такое, этюдник? Место для этюдов, что ли?» Слово было знакомое, но дать ему точное определение оказалось нелегко. Тогда Грошек мысленно послал все дефиниции к черту и вслух доверительно сообщил своей спутнице:

– Увы, мадам! Всю столицу перекопали – новые станции метро пускают! Так что, какие там этюдники…

Пани Фелиция как-то странно на него посмотрела – видимо, ответ её сильно озадачил. Впрочем, она не стала выяснять подробности и даже понимающе кивнула в ответ.

Когда они подошли к пансионату, Анджей без промедления свалил с плеча треногу и поставил её на террасу перед входом в здание. Через полминуты он уже был у себя в номере.

За следующие два часа Грошек изрядно проголодался, дожидаясь ужина, так что он одним из первых спустился на первый этаж за своей порцией калорий.

Внизу собрались все проживающие в особняке, за исключением Пеперика и его жены. Основной подозреваемый Лешек явился в гостиную последним, молча уселся за общий обеденный стол и принялся тыкать вилкой в овощное рагу, отодвигая золотистые кольца лука к самому краю тарелки.

Парню на вид было лет под тридцать. Жиденькая бородка и усики привносили в его иисусообразный облик немного солидности, поэтому он казался значительно старше своего возраста, на самом же деле ему было лет не более двадцати пяти. Вот только тяжелый взгляд из-под насупленных бровей и стиснутые полные губы никак не вязались с ликом Христа. «Иуда на тайной вечере!» – неожиданно подумал про себя Грошек, поражаясь сходству парня с печально известным библейским персонажем.

Супружеская чета из Австрии, наоборот, почти не привлекла внимания детектива. Герр Хайнштайн оказался вполне заурядным западным туристом, пожаловавшим в дебри Полессья за новыми впечатлениями, а его супруга – миловидная особа с глазами испуганной серны и прической в виде конского хвоста – вообще, присела за стол с отрешенным видом, как будто вокруг неё не было ни души. И муж и жена перебросились отрывистыми фразами, из которых Грошек выудил всего два знакомых слова: «Данке!» и «Гут!», после чего парочка с немецкой пунктуальностью стала поглощать пищу, в то время, как в гостиной завязалась оживленная беседа.

Инициатором разговора стала пани Фелиция, поинтересовавшаяся у пана Ольшанского, почему к ужину не вышла его дочь.

– Я отправил Басю домой, – поделился новостью профессор и добавил, словно оправдываясь: – В её присутствии здесь больше нет необходимости. Остальную работу я доделаю сам…

– Удалось что-нибудь разобрать из последних документов? – добродушно поинтересовалась пани Лучинская на правах хозяйки дома. – Мы с удовольствием послушали какую-нибудь таинственную легенду, связанную с этими местами. Кажется, вы говорили, замок Тирберг принадлежал Тевтонскому Ордену? Как это романтично – средневековые рыцари, турниры в честь прекрасных дам…

Ученый в ответ покачал головой и заметил с печалью в голосе:

– Слишком женский взгляд на историю, пани Геленка! Пребывание рыцарей Тевтонского Ордена на земле пруссов и литов – это не великосветские балы, а несколько веков беспощадной и кровопролитной борьбы. Это эпоха завоеваний, зверских расправ и грабежей. Культ силы и веры! Христос для всех, рай – для избранных!..

Профессор на мгновение умолк, после чего продолжил исторический экскурс в прошлое:

– Видите ли, Тевтонский Орден, или точнее «Рыцарский Орден госпиталя Святой Марии Немецкой в Иерусалиме», был создан в Палестине в разгар крестовых походов. Он являлся землячеством немецких дворян и занимался лечением рыцарей, раненых в сражениях с мусульманами. Но к началу тринадцатого века Иерусалимское королевство стало приходить в упадок, и братья Ордена перебрались в Европу, куда их позвал венгерский король Анджей для борьбы с половцами. Чуть позже мазовецкий князь Конрад предложил крестоносцам осесть в Хельминской земле, чтобы отбивать набеги пруссов с севера. Император священной Римской Империи и сам римский папа благословили этот призыв, так что покорение прусских территорий приобрело почти легитимный характер. Укореняясь на новых землях, Тевтонский Орден начал возводить замки, переманивать на свою сторону местных вождей, вводить христианские порядки. «Новообращенных» знатных пруссов немцы прозвали витингами… Раздробленная на союзы Пруссия не сразу дала отпор завоевателям – только через три десятилетия вспыхнула настоящая освободительная война. Она вошла в историю как «Великое восстание пруссов». Великий магистр Ордена Хельдрунген жестоко расправился с мятежниками, потеряв при этом больше половины своей армии. Позже Лондмейстер Пруссии Конрад Тиерберг возглавил очередной военный поход в окрестные земли и разослал несколько отрядов на восток от крепости Кенигсберг. Основной удар пришелся по скальвам, проживавшим на берегах Немана. Селения Раманита и Рамиге были разгромлены, защитники перебиты, женщины и дети угнаны в плен. Остальные скальвы подались в леса, не в силах противостоять крупному соединению из нескольких десятков рыцарей и тысячи пехотинцев. О жестокости завоевателей свидетельствует документ, который я обнаружил в подвале и с помощью Баси перевел с древненемецкого. Это донесение рыцаря Георга Штаццера, возглавлявшего южный отряд, магистру Тевтонского Ордена. Если изволите, то я зачитаю некоторые места…

– Очень интересно! – оживился Лешек. – Ведь этот отряд, должно быть, действовал где-то поблизости…

– Совершенно верно, – кивнул профессор. – До прихода сюда братьев Ордена и поляков эта земля принадлежала пруссам. Точнее, витингу Хелворгу. Об этом говорится в документе…

Пан Ольшанский вытащил из кармана пиджака небольшую записную книжку с тисненой обложкой и, покопавшись в ней, перешел на декламацию:

– … Из шести рыцарей в бою с язычниками пали Теодор Малькрафт и доблестный Готхольд из Бремена. Потери среди кнехтов исчисляются двумя десятками. В Надровии отряд повернул на юг и, следуя приказу Лондмейстера, вышел к Бончееву озеру…

Регведа, семнадцатилетняя дочь покойного витинга Хелворга, встретила отряд с подобающими почестями и отвела для него лучшие строения в своей бревенчатой крепости. Здесь же мы пополнили запас провианта, поскольку угнанные коровы по дороге сдохли и мясо протухло…

Согласно Вашего распоряжения не доверять витингам и их людям, мною был произведен тщательный осмотр жилых домов и хозяйственных построек. Мятежников в них мы не нашли. Однако Ингвард, наш преданный друг, подслушал разговор Регведы со служанкой и догадался, что в поселении находятся чужие. В погребах бревенчатой крепости мы действительно обнаружили восьмерых раненых воинов-язычников с оружием. Их там укрыла Регведа. По моему приказу все язычники были схвачены и убиты во дворе крепости. Регведа, дочь покойного Хелворга, увидев это, призвала своих людей к сопротивлению. В бою наш отряд потерял еще одного рыцаря, Рутвольта из Любека, а также двенадцать кнехтов…

Следуя Вашим указаниям, я не оставил в живых ни одного жителя поселения. Надеюсь, Бог простит их заблудшие души. Регведа предана мною очистительному костру… In secula seculorum, amen!..

– Неужели это было на самом деле? – после небольшой паузы вымолвила пани Лучинская срывающимся голосом. – Как это ужасно! Замучили бедную девушку!

– Такие времена были, деточка, – нравоучительно произнесла пани Фелиция. – Мужчины изначально склонны к насилию, поэтому развитие цивилизации – это непрерывная война между ними за право обладания этим миром. Они же формируют и свой мужской взгляд на историю, признавая за собой исключительное право распоряжаться судьбами всех людей, в том числе и женщин, природою созданных для любви и милосердия…

Небольшой провокационный монолог не вызвал у присутствующих в зале мужчин даже попыток к протесту. Вероятно, в этот момент все они сознавали ту пропасть, что разделяла безжалостного рыцаря-латника и юную девушку, осмелившуюся встать у него на пути.

Неловкую ситуацию разрядил герр Хайнштайн, заявивший с сильным немецким акцентом:

– Надеюсь, вы понимаете, что Австрия не имеет к этому никакого отношения!

Его иронично-извинительный тон пришелся по вкусу Грошеку. В конце концов, по прошествии восьми веков легко рассуждать о нравах, царивших в давние времена. А ведь слепая вера и нетерпимость испепелили в прямом смысле не только Регведу, но и тысячи достойных мужей Европы, включая и вероотступника Джордано Бруно и отцов-реформаторов церкви. К простолюдинам же и иноверцам средневековая знать вообще относилась как к скоту, не принимая их за равных себе. И причина тут не в каком-то особом шовинизме, а в тех конкретных политических и экономических интересах, которые отстаивали сильные мира сего.

– Именно на месте поселения пруссов Тевтонским Орденом был возведен замок Тирберг, – поведал между тем профессор. – Не исключено, пани Лучинская, что территория, на которой находится ваш пансионат, будет объявлена археологическим памятником. Возможно, здесь даже будут произведены раскопки. Впрочем, вряд ли от этого ваш бизнес пострадает. Скорее, наоборот, только выиграет…

– Главное, чтобы не пострадало приведение, которое пан профессор видел в подвале, – то ли в шутку, то ли в серьез заметил пан Рушальский. – Было бы крайне неприятно лишиться такого эксклюзивного экспоната!

Гелена Лучинская вдруг оживилась и медленно проговорила, обращаясь ко всем сразу:

– А, может, призрак – это неупокоенный дух той самой Регведы?

Наконец-то и Грошек решился вступить в беседу. Момент для этого оказался подходящий.

– Возможно, пан Ольшанский стал жертвой обыкновенной иллюзии? – произнес он и краем глаза уставился на Лешека. – Мозг иногда вытворяет такие штуки, что сразу и не разберешь, явь это или помутнение сознания, вызванное, например, утомлением. Вот, если бы кто-нибудь еще видел эту загадочную фигуру…

Реакция молодого человека на последнюю фразу повергла Грошека в уныние – парень отнесся к словам детектива чересчур спокойно. А ведь, если бы он стоял за странным розыгрышем, то, наверное, не упустил бы случая подтвердить, что и сам наблюдал нечто похожее на мистический фантом из подвала. Но Лешек промолчал. Он вообще за полчаса почти не обмолвился ни единым словом, не считая приветствия и короткого замечания по поводу древнего документа. И исчез он из гостиной незаметно для всех – наверное, поднялся опять к себе в номер.

После ужина супружеская чета Хайнштайнов направилась к Пеперику договариваться насчет очередной конной прогулки, Рушальский подался на берег озера, а Гелена Лучинская отбыла в Станички по каким-то хозяйственным делам.

Пани Фелиция, призывно посмотрев на Анджея, вышла на террасу.

– Как вам наша полусемейная обстановка, пан Грошек? – осведомилась она и уселась в кресло, доставая из сумочки пачку сигарет. – Не правда ли, внешне все они приятные и вполне респектабельные люди? Но должна вам сказать, что это не совсем так! В пансионате завелся воришка!

– Почему вы так решили, пани Фелиция? – как можно обходительнее поинтересовался Анджей, услужливо щелкая зажигалкой.

Женщина не стала лукавить или набивать себе цену. Она прикурила, скользнула взглядом по сторонам – не подслушивает ли кто-нибудь её, после чего негромко сообщила детективу:

– У меня кто-то стащил тюбик с краской! Не бог весть, какая потеря, но это просто возмутительно, ведь не исключено, что вор рылся и в остальных моих вещах!..

– Да, – поразмыслив, согласился Грошек, – случай неординарный…

Догадаться, что злоумышленник позаимствовал тюбик с краской из номера художницы, чтобы нарисовать в спальне профессора бога смерти Яму, было несложно. Вот только почему этот горе-художник не воспользовался другими подручными средствами? Карандашом, например, или чем-нибудь еще… Женщине, вероятно, было бы намного проще достать из косметички губную помаду и с её помощью разукрасить всю стену. Значит, логично было предположить, что похитителем тюбика с краской все-таки был мужчина. Впрочем, далеко не факт, решил Грошек. Ведь женщина могла опасаться, что её довольно легко разоблачат – например, по цвету губной помады – поэтому она и пошла на мелкое преступление, которое, в общем-то, даже воровством назвать нельзя.

– Скажите, пан Грошек, – между тем поинтересовалась пани Фелиция. – Как вы относитесь к импрессионистам?

– Импрессионистам? – промямлил Анджей, с трудом переключаясь на каверзный вопрос.

– Дега, Ренуар, Сислей… – пояснила дама. – Мне кажется, на мое творчество заметно повлиял Сезанн. Не хотели бы вы взглянуть на мои последние акварели?

– С удовольствием, – вымученно улыбнулся Грошек, – но чуть позже, если вы не возражаете. Меня заинтриговал этот случай с пропажей тюбика. Даже в голове не укладывается! Не могли бы вы, пани Фелиция, немного рассказать об обитателях пансионата? Что они за люди? У вас ведь профессиональный взгляд художницы не только на вещи, но и на человеческие натуры…

Лесть сработала как надо – женщина понимающе кивнула и обстоятельно заговорила:

– Я дольше всех нахожусь здесь, поэтому могу поделиться с вами своими наблюдениями. Ну, с паном Ольшанским и Басей, наверное, вы знакомы, так что начну с Лешека. Он приехал через три дня после того, как я здесь поселилась. Что можно о нем сказать? Замкнутый молодой человек. По профессии как-то связан с издательским бизнесом. Холост. К женскому полу скорее равнодушен, чем увлечен им. Во всяком случае ни пани Лучинская, ни Бася его не заинтересовали, а ведь они очень привлекательные особы. Не думаю, что это плохо – современная молодежь и так достаточно распущена. Теперь об австрийцах. Тут мне сказать почти нечего. Хайнштайн приблизительно вашего возраста, Геленка говорила, будто он сотрудник фармацевтической компании. Вместе с женой обожают ездить на лошадях верхом, изъездили уже всю округу. Муж еще способен общаться, его супруга не понимает по-польски ни слова. Женщина она тихая и незаметная, но это ровным счетом ничего не значит – в теннис, например, она обставила самого пана Рушальского, а ведь он мужчина очень крепкий и выносливый. Поскольку я помянула Рушальского, должна сказать, что мне до конца этот человек непонятен. Вечно отпускает шуточки по поводу и без повода. Появился здесь в один день с профессором и Басей. Несмотря на кажущуюся доброжелательность и открытость, мне так и не удалось у него узнать, чем он зарабатывает на жизнь. В отличие от Лешека у женщин, несомненно, пользуется куда большим успехом. Не удивлюсь, если окажется, что он работает стриптизером в каком-нибудь баре для ополоумевших дам…

– А Лучинские? – полюбопытствовал Грошек. – Молодая пара забралась в глушь, чтобы заниматься малоприбыльным туристическим бизнесом! Неужели они не могли хорошо устроиться в городе?

Ответ не очень удивил его, несмотря на то, что пани Фелиция блеснула своими аналитическими способностями, сопоставляя факты:

– Весной и осенью гостей здесь действительно немного, но летом и зимой у них все номера заняты. Геленка мне говорила. Сейчас вот Лучинский благоустраивает еще несколько комнат на первом этаже. Да и цивилизации тут хватает с избытком – телефон, телевизор, теннисный корт. Даже линия для подключения к Интернету есть. Мой внук обожает компьютеры, поэтому я в курсе всех этих новомодных штучек. Богдана от Интернета не оторвать…

Дама достала из сумочки фотографию и протянула карточку детективу.

– Богдану девять лет, – пояснила она. – Но он такой умный и самостоятельный! У вас, пан Грошек, есть дети?

Получив отрицательный ответ, пани Фелиция вздохнула и перевела разговор на другую тему. Почти полчаса она удерживала около себя Анджея, после чего быстро удалилась к себе в номер смотреть очередную серию «мыльной оперы».

Отделавшись от словоохотливой собеседницы, Грошек с упоением погрузился в трепетную тишину окружающей его природы. Но в одиночестве он находился недолго – на террасу вышел Лешек. Пригладив куцую бородку, молодой человек присел поблизости и вытащил из кармана блокнотик. Целую минуту он напряженно вглядывался в какую-то точку на горизонте, после чего быстро задвигал карандашом.

– По примеру пани Фелиции решили запечатлеть на бумаге очаровательный местный пейзаж? – как можно благодушнее поинтересовался Анджей у парня.

– Я еще из ума не вышел! – недовольно пробурчал тот в ответ. – Днем я видел из окна, эта старушенция и вас впрягла в работу? Она уже всех достала со своими акварелями – то треногу ей поднеси, то сбегай за водой! Вы видели её мазню?

– Не имел чести, – сокрушенно развел руками Грошек. – Неужели всё так плохо?

– Возомнила себя художницей на старости лет, Сезанном уже все уши прожужжала. Но Сезанном там и не пахнет.

– Вы в этом разбираетесь?

Лешек утвердительно качнул головой, потом хмыкнул и сменил гнев на милость:

– Нет, конечно, дама она вполне приличная, но чересчур уж заносчивая и надоедливая, – заметил он. – Мне Лучинский сказал, что её сюда зять сплавил, чтобы отдохнуть от неё немного. А она теперь на нас насела… Вы, я слышал, сотрудник музея?

Анджей в свою очередь кивнул, не переставая изучать черты лица собеседника со стороны. Было в них что-то очень знакомое. Еще за ужином он предположил, что когда-то уже видел этого парня, и речь тогда шла об убийстве. Но вот где и когда? Во всяком случае, голос ему был совершенно незнаком.

– Приехали помочь пану Ольшанскому? – уточнил между тем Лешек.

– В некоторой степени, – согласился Грошек.

– Дочка у него симпатичная, – пространно произнес собеседник и неожиданно добавил: – Мне кажется, она ведьма!

– Что, что? – изумился частный детектив. – Бася – ведьма? С какой стати?

– Красивая она, но какая-то холодная! И всех сторонится. Не исключено, что по ночам летает на метле и делает людям всякие пакости.

– Вы это серьезно? – изумился Грошек.

– Дня три назад она в озере купалась, – многозначительно прошептал Лешек. – Так вот, у неё под левой лопаткой родинка!

– Что с того?

– В «Молоте ведьм» сообщается, что всех женщин, у которых на груди или на спине в области сердца имеются родимые пятна, следует безоговорочно признавать ведьмами…

– Полная чушь! – отрезал Анджей. – Еще нам инквизиции не хватало!.. Кстати, и в привидения я тоже не верю!

После этих слов интерес Лешека к собеседнику полностью угас. Молодой человек умолк, засунул блокнотик обратно в карман и, не прощаясь, сошел с террасы. Он направился к сторожевой башне и очень быстро скрылся из виду.

Прошмыгнула наверх чета Хайнштайнов. Коротко стриженая жена фармацевта приветливо кивнула новому постояльцу как старому знакомому, отрывисто пожелав доброй ночи:

– Гутен абенд!

Грошек машинально посмотрел на часы. Было всего-то чуть больше восьми. Времени должно было хватить, чтобы еще этим же днем нанести визит сельскому старосте в Станичках.

Он быстро сбежал с террасы на тропу и поспешил в деревню.

Разговор с вуйтом ничего не дал. Никаких преданий или легенд о привидениях, блуждающих в заброшенном особняке пана Жуевского не сохранилось.

– Господь с вами, – усмехнулся усатый мужчина лет пятидесяти с выправкой военного, недавно вышедшего в отставку. – Место у нас спокойное, тихое. Старожилов, конечно, можно поспрашивать, но, думаю, ничего они вам не расскажут… Правда, лет двести назад тут рядом медь искали, даже рудник собирались открыть – почти все окрестные холмы перекопали. Так одно время в ходу были шахтерские байки. Но богатых залежей руды так и не нашли. Потом в горе тоннель прорубили, железную дорогу пустили. А после войны и эту ветку разобрали – неэкономичная она…

«Видимо, фантазии довели Лешека до того, что он решил всколыхнуть умиротворенное течение жизни в провинции», – решил Грошек на обратной дороге в пансионат. – «Хотя, может быть, это не просто фантазии, а четко продуманный план».

Причины, побудившие Лешека к мистификациям, были, правда, пока неизвестны, но один мотив подозреваемый выдал своим поведением. Возможно, Бася ему чем-нибудь досадила, вследствие чего у него и появилась подленькая идея насолить профессору и его дочери. Такое объяснение лежало на поверхности – теперь надо было найти факты, изобличавшие Лешека в причастности к хулиганскому розыгрышу. Это детектив оставил назавтра, предполагая заняться сбором улик прямо с утра.

Проходя мимо виадука, он залюбовался открывшимся видом.

Высокий мост со сводчатыми опорами вел к тоннелю в горе. Легкий ветерок лениво теребил листья на деревьях, в овраге игриво журчал ручей – в неброской красоте природы и творении рук человеческих была какая-то своя особенная гармония. Вокруг все дышало любовью и настраивало на романтический лад.

В сумерках на мосту Грошек различил атлетичную фигуру пана Рушальского. Мужчина был не один – рядом стояла женщина, прикрытая могучим торсом своего спутника. Парочка о чем-то беседовала, но как ни прислушивался Анджей, голосов он так и не услышал.

«Геленка?» – с удивлением подумал про себя Грошек. – «Она ведь сейчас в Станичках! Интересно, её муж знает, с кем супруга так мило проводит время?..»

Впрочем, роль соглядатая пришлась ему не по душе. В конце концов, это было не его дело. Он отвернулся и, с легким сердцем, не замечая более никого вокруг себя, направился в пансионат.

Глава 4 Ночной гость

Ночью Грошек проснулся от того, что в его номер постучали.

Это был не совсем обычный стук – ритмичные удары чередовались с четкими паузами продолжительностью в секунду, как будто за дверью заработал метроном.

Грошек включил ночник, взглянул на часы, лежащие тут же рядом на тумбочке, и удивленно вскинул брови. Было всего пять часов – время самых сладких снов и начала рассвета. «Пан Ольшанский?» – зевая, прикинул в уме детектив. – «Но почему так рано?.. Может быть, что-нибудь случилось? Вряд ли. Тогда бы в дверь колотили более настойчиво…»

Грошек поднялся, натянул брюки и спортивную майку, сунул ноги в шлепанцы, после чего пересек маленькую гостиную и остановился у вешалки. Он повернул на один оборот ключ, отпирая замок, и смело открыл дверь.

За порогом никого не было.

Что за шутки? Как и подобает любому здравомыслящему человеку, Анджей выглянул в коридор и огляделся.

Нет, не зря он помянул пана Ольшанского. И хотя самого профессора рядом не было, в голове сразу же прозвучали его слова, сказанные им накануне: «Было темно, лица я не различил…» А все потому, что в отдалении у выхода на лестницу стояла расплывчатая фигура женщины в бесформенном белом одеянии. Скупой рассеянный свет из окна туманной дымкой падал на незнакомку, позволяя с грехом пополам разглядеть контуры её тела, но только не её лицо.

Привидение, а это было именно оно, застыло без движения, словно античное изваяние из белого мрамора. Зрелище было довольно жуткое, Грошек тоже замер на пороге, лихорадочно соображая, что же следует предпринять. Броситься к зыбкому фантому? Попытаться схватить его, чтобы убедиться, действительно ли это призрак из потустороннего мира, а не человек из плоти и крови? Или все же поднять шум, включить в коридоре свет, разбудить спящих, устроив им ночную поверку?..

Оцепенение спало через пару секунд, когда привидение вдруг плавно качнулось и сместилось в сторону лестницы, ведущей на первый этаж. Женщина-призрак подняла руку и жестом полным величия и грации поманила Грошека за собой. Через мгновение она скрылась с глаз.

Частный детектив Анджей Грошек никогда не считал себя трусом, поэтому приглашение таинственной незнакомки следовать за ней воспринял без робости и дрожи в коленках. Он, уверенно направился вдоль коридора. Единственное, ему пришлось пожалеть, что он не захватил с собой «беретту» – оружие могло пригодиться и в плане психологической поддержки, и в плане демонстрации силы, если бы возникла такая необходимость.

Белое одеяние загадочного существа пятном маячило уже где-то в начале лестницы. Грошек, не сокращая дистанцию, стал спускаться по ступенькам. Размеренный стрекот старинных настенных часов, доносящийся с первого этажа, скрадывал звуки даже его собственных шагов, так что определить, кто идет перед ним, не было никакой возможности. Образ-видение перемещался бесшумно, прекрасно ориентируясь в сумрачном пространстве спящего особняка. «Неужели Геленка права?» – сглотнув слюну, озадаченно подумал Анджей. – «Может быть, действительно в доме поселился восставший из пепла дух Регведы?»

Когда он спустился вниз, привидение уже миновало ту часть пансионата, где паном Лучинским днем велись ремонтные работы, и теперь стояло прямо у входа в подвал. Дождавшись появления Анджея, оно быстро скользнуло в чрево подземелья и исчезло из виду.

Осторожно приблизившись к распахнутой двери, за которой густела сплошная чернота, Грошек остановился. С трудом нашарив на стене выключатель, он зажег свет в подвале и только после этого продолжил движение. «Если это Лешек, то он никуда от меня не денется!» – с удовлетворением подумал частный детектив, в предвкушении того профессионального наслаждения, когда в его руках беспомощно затрепыхается слишком настойчивый любитель странных розыгрышей. Ведь парень, хотел он этого или не хотел, сам угодил в мышеловку.

Света было мало, но его вполне хватало, чтобы не чувствовать себя слепым кротом. Показался стеллаж, забитый всяким хламом, верстак с огромными тисками – всё это Грошек уже видел во время первого посещения подвала. Держа под прицелом выход наверх, он для начала сместился в левое крыло, где стояла старая стиральная машина, и бегло обследовал закуток. Привидением там и не пахло. Скорее, там пахло грязными носками.

Тогда Грошек вышел в центральный сводчатый зал и, не теряя бдительности, направился в другой конец подвала к проему в стене.

Потайная комната была погружена во мрак – уходя наверх со своего места работы, профессор по правилам техники безопасности обесточил помещение. К счастью, вилка от «переноски» валялась под ногами детектива рядом с удлинителем. Анджей вставил вилку в розетку, и комната озарилась ярким светом.

Вот только внутри никого не оказалось.

Стол с покрытыми копотью ножками, ларец, пустой стеллаж для книг напротив… А где же Лешек? Или это был не Лешек?

Голые стены смотрели на детектива с отчуждением, не допуская до своих тайн.

Переведя дыхание, Анджей медленно обошел подвальный каземат по периметру, заглянул в каждую щелку, но, в конце концов, был вынужден признать свое поражение. Привидение исчезло!

И в этот момент в подвале вдруг погас свет – тьма египетская обступила детектива со всех сторон. Только сейчас Грошек понял, что вовсе не дерзкий шутник-мистификатор, а он сам оказался в западне. Но кто же заманил его сюда, и с какой целью?

Наверху было тихо.

«Может быть, просто перебои со светом?» – предположил детектив, не позволяя себе впасть в панику.

Надо было выбираться из подвала. Грошек на ощупь добрался до лестницы и стал медленно подниматься по ступенькам наверх, прижавшись плечом к одной из стен – в темноте любой неверный шаг грозил падением в бездну.

Он уже почти достиг уровня первого этажа, когда на лестнице перед ним неожиданно возникло что-то смутно белое и расплывчатое. Резкая вспышка ослепила его. Что это было? Луч света прямо в глаза? Или несильный удар в лоб?

Хватаясь руками за воздух, Грошек отпрянул назад, оступился и покатился по ступеням вниз. В последнюю секунду он умудрился сгруппироваться, так что, приземлившись на цементный пол подвала, ему удалось сберечь голову и не получить серьезных травм.

Потирая ушибленное колено, детектив встал и прижался спиной к стене – привидение, или кто там оно, не шутило!

Что же делать? Громким криком позвать людей на помощь? Или затаиться? Грошек выбрал последнее. Пусть тот, кто столкнул его с лестницы думает, что расправился с ним. Главное, не дать себя провести во второй раз.

Потекли минуты томительного ожидания.

Прислушиваться к звукам мешал звон в черепной коробке. Видимо, падение с высоты не прошло для детектива даром. «Если бы на моем месте был пан Ольшанский…» – подумал Анджей и осекся. Ведь привидение постучало именно в номер профессора! О том, что его занял новый постоялец знали, пожалуй, еще только супруги Лучинские. Что же в таком случае все это значило? Это значило, что кто-то неведомый покушался на жизнь пана Ольшанского, а не на «сотрудника столичного музея», коим объявил себя Грошек. Вот только почему для этого была выбрана столь одиозная форма покушения? «Чтобы в случае чего списать всё на блуждающий по дому призрак!» – догадался, почти не размышляя, частный детектив. – «Ловко придумано! Если бы профессора с переломанными костями утром нашли в подвале, то решили, что ночью он по своей вине оступился и упал с лестницы, гоняясь за привидением, которого в глаза никто не видел! Возможно, ученому приписали бы старческую шизофрению, а умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью, признали бы обыкновенным несчастным случаем…»

Время шло – ничего не менялось. Вероятно, неведомый ночной гость счел благоразумным покинуть место преступления.

Грошек облизнул губы – за болью в колене и звоном в голове пришла жажда.

«Долго еще здесь торчать? Пожалуй, все-таки надо идти…» – заключил детектив, отделяясь от стены.

Для начала он вооружился. Со стеллажа стянул увесистую деревянную ножку от сломанного стула, после чего вновь приблизился к ступенькам. Однако с воинственно настроенным привидением воевать ему не пришлось – путь наверх оказался свободен.

Осторожно выбравшись из подвала, Грошек огляделся.

Рассвет, проникнув через окна, раскидал по холлу серо-свинцовые махровые тени. На стене все также беззаботно тикали часы. Удалось даже определить время – всего-то половина шестого. А ведь казалось, что Грошек простоял в подвале целый час!

Решение спутать неведомому преступнику все карты возникло совершенно спонтанно. И дело тут было не в тонком расчете, просто возвращаться в номер, словно побитая собачонка, и зализывать свои раны Анджею очень не хотелось – его душа кипела гневом, его душа требовала, если не возмездия, то хотя бы проведения оперативно-следственных мероприятий.

Выбравшись наружу через окно первого этажа, Грошек обогнул угол пансионата. Взобравшись на перила террасы, он дотянулся до бетонного козырька и перебрался на него. Далее оставалось только отсчитать от угла дома третье окно и осторожно постучать по стеклу.

Слава богу, пан Ольшанский проснулся очень быстро, подтверждая расхожее мнение, что старческий сон недолог и очень чуток.

– Это вы?.. – удивленно произнес он полушепотом, запуская Анджея в комнату. – Неужели нельзя было войти через дверь?..

– Не до приличий, профессор! – тоже шепотом отозвался Грошек. – Слушайте меня внимательно. Дело в том, что обстоятельства требуют вашего временного исчезновения. Сейчас вы через окно спуститесь вниз и незаметно покинете пансионат. Я вам помогу. Утренним автобусом вы отправитесь в Сувалки, снимете номер в гостинице – день или два вам предстоит пожить там. Как только всё прояснится, я свяжусь с вами и вы вернетесь…

– Уехать на два дня? – расстроился совсем по-детски профессор. – Я не могу! Это меня сильно выбьет из графика работ…

– Хорошо… – поразмыслив, смилостивился детектив. – Поезжайте в Сувалки и оставайтесь там хотя бы до ужина… Главное, чтобы вас никто не видел!

Пан Ольшанский не стал привередничать и выяснять, чем вызвана необходимость его стремительного отъезда.

– Ладно, – вздохнув, согласился он. – Тогда займусь разборкой текстов. Заодно заскочу в библиотеку – вы знаете, пан Грошек, вчера я наткнулся на один любопытный документ…

– Профессор!.. – взмолился Анджей.

Уже начинало светать. Над озером клубилась легкая дымка тумана, лес пробуждался от спячки веселым щебетаньем птиц.

– Ну, да… Понимаю… – кивнул седовласый ученый и стал молча собираться.

Спустить его с козырька веранды на землю не составило труда. У сторожевой башни профессор растворился в густом как кисель тумане. Он даже не обернулся.

Грошек, зевнув, растянулся на чужой кровати.

Поединок с неведомым преступником был очень похож на партию в шахматы. Пока перевес был не на стороне Анджея, но получив шах, он не ушел в глухую оборону, а контратаковал, вовремя вспомнив о мудрых наставлениях поручика Барича из полицейского комиссариата. Этот знаток криминального мира не раз говаривал, что подозреваемого всегда следует напрягать разными уловками, дабы заставить его нервничать. Ведь, в конце концов, виновный не выдержит и совершит ту единственную ошибку, которая изобличит в нем преступника.

«Утром посмотрим!» – подумал частный детектив. – «Кого-то непременно должно озадачить исчезновение пана Ольшанского!»

К завтраку не вышла пани Фелиция.

Через Геленку Грошек узнал, что дама почувствовала себя неважно и заперлась в своем номере, вытребовав таблетку от головной боли. Так что за столом кроме самого детектива собрались только четверо постояльцев – невозмутимый как всегда Рушальский, понурый Лешек и беззаботная чета Хайнштайнов.

– Что-то профессора не видно… – мельком заметил Рушальский, поглощая омлет из двух яиц. – Раньше он на аппетит не жаловался. Наверное, с утра засел у себя в подвале… Пан Грошек, вы к нему не спускались?

– Да, – живо откликнулся Анджей, искоса наблюдая за Лешеком. – Его там нет. Наверное, он совершает утренний моцион…

– Пан Ольшанский к прогулкам равнодушен, – в ответ покачал головой мужчина. – Тем более, он сюда не отдыхать приехал, а работать. Все время проводит со своими полуистлевшими документами из ларца – одержим идеей добыть для науки новые исторические факты. А какие новые факты в состоянии коренным образом изменить наше представление о прошлом? Ну, положим, найдет он какой-нибудь древний манускрипт. Может быть, подтвердит какую-нибудь одну из нескольких существующих исторических версий. Что это даст? Вам не кажется, что история и археология давно изжили себя?

– В каком смысле? – опешил Грошек.

– В прямом! Ну, какой прок в частных случаях, если уже известна общая закономерность?

– Образованные люди должны знать историю. Ведь она кое-чему учит…

– История учит только тому, что она никого ничему не учит! – отмахнулся Рушальский. – Так… Развлечение для широколобых интеллектуалов! Это во-первых. А во-вторых, я же не против самой истории выступаю, а против обилия частных событий, которыми пичкают нас, простых смертных. Например, откопает какой-нибудь археолог в Месопатамии новый вид горшков и сразу – сенсация! А какая сенсация, если я о древних горшках вообще никакого представления не имею?…

Определенная логика в словах собеседника присутствовала. С одним только Анджей не мог согласиться и как «сотрудник музея», и как просто человек.

– Тем не менее, всё еще существуют белые пятна истории! Их сбрасывать со счета никак нельзя. Взять, к примеру, Атлантиду или… древние народы с их загадочными письменами! Даже специалисты знают об этом очень мало! Вообще, неразработанными остаются целые пласты человеческой цивилизации на Земле…

– Пожалуй, тут вы правы, – кивнул Рушальский. – Так вот на этих направлениях историкам и археологам и следовало бы сосредоточить все усилия. А не распыляться, погрязнув в рутине прошлого…

За спором детектив на какое-то время упустил из виду Лешека, поэтому не стал оппонировать собеседнику, а переключил внимание на подозреваемого.

Парень молча ел, почти не прислушиваясь к разговору за столом. Известие об исчезновении профессора, казалось, его нисколько не взволновало – он только поднял свои красные от недосыпа глаза и мельком посмотрел на каминные часы. После этого вновь погрузился в свои мысли, монотонно двигая вилкой.

– Не желаете партию в теннис после завтрака? – между тем по-приятельски обратился к Грошеку пан Рушальский, допивая кофе.

– Я не большой любитель тенниса, – признался Анджей и перевел взгляд на Лешека. – Может быть, молодой человек вам составит компанию?

Лешек очнулся от раздумий и покачал головой.

– Жаль, – вздохнул Рушальский. – Фрау Моника меня обещала потренировать, но после обеда. Придется подождать, пока Хайнштайны вернутся с конной прогулки…

Услышав свою фамилию, женщина вопросительно поглядела на мужа. Тот ей что-то сказал по-немецки, Грошек не разобрал, но супруга мило улыбнулась и кивнула, видимо, обязуясь перед обществом сдержать свое обещание.

После завтрака чета австрийцев направилась в конюшню, Рушальский, захватив полотенце, пошел на берег озера, а Лешек снова залег в своём логове.

Целый час у детектива ушел на то, чтобы придумать способ, как выкурить парня из здания. Но вопрос решился сам собой – пани Гелена пошла наверх прибираться в номерах постояльцев, и уже через минуту Лешек сам спустился вниз на террасу.

Грошек тут же поднялся на второй этаж и прошел в свою комнату. Из номера подозреваемого доносился надсадный вой пылесоса.

Детектив, не спеша, налил в стакан воды из графина и замер в прихожей. Элементарная шахматная комбинация на тему отвлечения по его расчетам не должна была подвести. Как только хозяйка вышла в коридор, выкатывая за собой компактный агрегат с кишкой, он выпустил стакан из рук, и громкий треск разбитого стекла разнесся по всему второму этажу.

Уже через пару секунд женщина заглянула в его полуоткрытую дверь.

– Вот… разбил стакан, – посетовал Анджей, нагибаясь, якобы для того, чтобы подобрать с пола осколки.

– Не надо, пан Грошек! – остановила его Геленка. – Я все сделаю сама. Мне все равно прибирать в вашем номере…

Детектив виновато улыбнулся, сокрушенно вздохнул и, пропустив её внутрь, вышел из комнаты.

Нет, не зря он устроил спектакль с разбитым стаканом – дверь, ведущая в апартаменты Лешека оказалась незапертой. Конечно, на охране чужого жилища стоял целый свод уголовных законов, но Анджей не стал обращать внимания на такие пустяки и смело проник в номер подозреваемого.

За крохотной прихожей последовала маленькая уютная гостиная.

Диван впритык к стене, полированный письменный стол и корейский телевизор на подставке – в обстановке не было ничего необычного. В спальне стояли шкаф и огромная кровать, на которой бы уместились сразу два Лешека. Открыв дверцу шкафа, Грошек быстро перебрал стопку рубашек, особенно внимательно изучая карманы и манжеты – не осталось ли на них следов или пятен от похищенного у пани Фелиции тюбика с акварельной краской. С этой же целью он вывернул наизнанку карманы новеньких джинсов, аккуратно свисающих с плечиков, но ничего подозрительного не заметил.

Вернувшись в гостиную, Грошек еще раз оглядел всю её по периметру. Обнаружить тюбик с краской он, конечно, не рассчитывал – подозреваемый, наверняка, уже давно избавился от него. Следовало искать другие улики, а время поджимало, и надо было торопиться, чтобы в случае неудачи не нарваться на конфликт. Осторожно выглянув из окна, детектив убедился, что Лешек все еще на террасе, после чего возобновил свои поиски.

Его внимание почти сразу привлек «ноутбук», лежащий на столе. Компьютер оказался подключен к телефонной линии. «Модемная связь!» – догадался Грошек. – «Парень и на отдыхе не может обойтись без Интернета…».

На ознакомление с содержимым электронного кейса только по предварительным расчетам должно было уйти не меньше часа. Тем не менее, Анджей сел за компьютер и сразу же вывел на экран всю электронную почту. Письма его не заинтересовали – стоящей информации там было мало, переписка с друзьями и коллегами по работе касалась исключительно литературных тем. Поскольку еще пани Фелиция сказала о том, что Лешек как-то связан с издательским бизнесом, детектив вышел из почтового сервиса и полез в хранилище адресов сайтов, которые последнее время посещал подозреваемый. Тут удача ему улыбнулась – по незнанию или же для удобства владелец «ноутбука» не удалил ссылки на эти страницы. Их в меню было несколько десятков. Грошек убедился, что основная часть адресов принадлежит каким-то электронным библиотекам и литературным сайтам. Он наугад загрузил один из них, и на экране возникла титульная страница. Это была гостевая книга какого-то графомана, на которой все желающие могли оставить свое мнение о нетленном произведении автора. Оказалось, что Лешек побывал здесь под вымышленным именем «Бравый солдат Швейк», чтобы в самых гнусных и презрительных выражениях раскритиковать рассказ начинающего литератора.

Анджей даже не стал читать критический отзыв до конца – ему всё и так стало ясно. Лешек оказался обыкновенным «гадёнышем». Пользуясь анонимностью, он посещал гостевые молодых авторов и оставлял на них свои подленькие рецензии. К этому можно было бы отнестись с полным равнодушием, но по вине одного такого же «гадёныша» чуть не свела счеты с жизнью двоюродная сестра Грошека. Шестнадцатилетняя восторженная девчонка решилась опубликовать в Интернете свои стихи и жестоко за это поплатилась. Вместо поддержки и дружеских советов она получила от подобных «доброжелателей» столько грязи, что обиженная на весь мир не нашла ничего лучшего, чем выпить целую горсть таблеток снотворного. Её еле откачали врачи…

А тут еще Грошек вдруг припомнил, откуда ему знакомо лицо Лешека. Оно было похоже на лицо князя Юсупова, одного из убийц знаменитого колдуна Распутина. В голове разом всплыли кадры из кинофильма – жиденькая бородка, пухлые щеки, томные маленькие глаза…

Между тем, просматривая адреса сайтов, детектив неожиданно уперся взглядом в одну из строчек. Это была ссылка на сайт, посвященный индуизму и пантеону ведических богов. Без промедления Грошек ударил по адресу курсором «мыши» и на мониторе компьютера высветилась нужная страница. Бегло просмотрев её, Грошек удовлетворенно хмыкнул. В принципе, дело было сделано. Он подошел к дивану и по-хозяйски развалился на нем.

Минут через пять в номер пожаловал и сам Лешек. Увидев постороннего в своих апартаментах, парень чуть не лишился дара речи.

– Что вы тут делаете? – с кислой миной на лице обратился он к «сотруднику музея».

– Ищу привидение! – коротко бросил Грошек.

Ответ озадачил молодого человека.

– А почему здесь? – пробормотал он.

– Хватит валять дурака! – отрезал детектив, поднимаясь с дивана. – Я не знаю, чем вам не угодил профессор. Да это и неважно… Терроризировать его дурацкими розыгрышами я больше вам не позволю!

– Не понимаю… – еле слышно произнес «гаденыш.» – При чем тут я?..

– Сейчас поймете!

Грошек достал из кармана фотографию, переданную ему паном Ольшанским, и развернул «ноутбук» монитором к парню. Затем с прокурорским напором перешел к обвинительной речи:

– Двенадцатого сентября, предварительно отключив свет и, как я полагаю, обмотавшись простыней, вы спустились в подвал, чтобы продефилировать перед профессором под видом блуждающего по дому «привидения». Этот глупый розыгрыш вам удался. Вечером этого же дня вы еще раз проникли в подвал и куском штукатурки оставили на стене угрожающую надпись «МАRANA», что в переводе с санскрита означает «СМЕРТЬ». И тут вам всё сошло с рук. Войдя во вкус, на следующий день после обеда, когда Гелена Лучинская занялась приборкой на втором этаже, вы стащили у пани Фелиции тюбик с краской, зашли в номер профессора и на стене его спальни нарисовали бога смерти Яму. Изображение этого бога вы обнаружили в Интернете – оно сейчас на экране вашего компьютера. Отпираться бесполезно. Это уже неопровержимая улика!

«Гаденыш» мельком взглянул на предъявленные доказательства его преступной деятельности, после чего вновь забормотал:

– Все было совсем не так. Да, бога Яму действительно нарисовал я, чего уж отпираться… Но я не обматывался простыней и не спускался в подвал! И ничего не писал на стенах. Это просто смешно…

– Вот как? – криво усмехнулся Грошек. – А почему я должен вам верить?

Парень наконец-то взял себя в руки и стал горячо убеждать собеседника в своей искренности:

– Я вам все расскажу, как было на самом деле!.. Понимаете, когда сюда приехал профессор со своей дочерью, я решил показать Басе свой рассказ, который написал дня за два до этого. Она девушка образованная и начитанная, мне было важно знать её мнение. Только рассказ Басе очень не понравился. Она так и заявила: «Мысль примитивна как стиральная доска! Слова убоги как ржавые гвозди!.. И вообще, нечистой силы в природе не существует!..». Ну, а еще дня через два пан Ольшанский вдруг сообщил всем, что видел в подвале привидение. Я и смекнул, что можно легко разыграть его и заодно выместить обиду на всей этой бесцеремонной семейке. В Интернете нашел бога Яму. После этого незаметно вытащил у пани Фелиции тюбик с краской, зашел в номер профессора и на стене его спальни нарисовал ведическое божество. Только и всего… Разве это такое уж серьезное преступление?

Грошек задумался – похоже, парень не врал. Тем более, что по прошествии нескольких часов, Анджей уже и сам не был уверен, действительно ли ночью его заманил в подвал человек во плоти и крови. Трудно было согласиться с тем, что кто-то из людей мог улизнуть из совершенно замкнутого пространства прямо перед его носом да так, что он ничего не заметил.

А еще его смущал один факт. Перебирая адреса сайтов, Грошек легко высчитал, что в то время, как он сам прошедшей ночью гонялся за привидением, парень сидел у себя в номере за компьютером и лазил по Интернету. Значит, вовсе не Лешек выманил его в подвал. Но кто?

– Почему для своих художеств вы выбрали бога Яму? – рассеянно поинтересовался детектив.

– Для большей таинственности, – охотно поведал Лешек. – Профессор еще раньше говорил, что эта усадьба принадлежала какому-то пану Жолкевскому…

– Жуевскому! – поправил Анджей молодого человека.

– Ах, да, Жуевскому! А этот пан был большим почитателем восточных древностей, якобы изъездил чуть ли не всю Индию…

Что ж, признания были получены. Надо было принимать решение.

– Значит, так! – властно заявил детектив. – Вы сейчас немедленно покинете пансионат, в свою очередь я обязуюсь не предавать огласке вашу скандальную выходку. Вас это устраивает?

Как будто у Лешека был выбор!

– Хорошо, хорошо… – забормотал он.

Всего через час его сутуловатая фигура мелькнула на тропинке, ведущей в Станички. С террасы он выглядел совсем жалким и беспомощным.

«Что, собственно, произошло?» – с грустью подумал про себя детектив Грошек, наблюдая за парнем. – «Да ничего! Просто на одного подозреваемого стало меньше…»

Глава 5 «Смертельный» поворот

К обеду вернулись Хайнштайны.

Вскоре за столом собрались все постояльцы пансионата за исключением Лешека и профессора. Оправилась от недомогания даже пани Фелиция, которая спустилась вниз в элегантном голубом жакете поверх ослепительно белой блузки с кружевами. Пожалуй, только Рушальский пренебрег приличиями и явился в гостиную налегке – в спортивной майке и старых потрепанных джинсах.

Пани Лучинская, вместе с мужем присоединившаяся к трапезе, известила всех о том, что Лешек срочно выехал домой, толком не объяснив причины своего столь спешного отъезда.

– Не правда ли, после этого даже воздух как будто стал чище? – с ехидной улыбкой заметил Рушальский, обращаясь к Грошеку.

Вопрос был риторический, ответа не последовало. Тем более, что Гелена тут же обеспокоилась странным исчезновением из пансионата профессора Ольшанского.

– Мы с мужем спускались в подвал, там все нараспашку. Я попросила Пеперика запереть дверь и поискать профессора. Но его нигде нет…

– Случайно нашего ученого друга не утащило привидение? – вновь с иронией произнес Рушальский.

– Оставьте ваши неуместные шутки! – неожиданно вспылила пана Фелиция. – Может быть, с паном Ольшанским случилась какая-нибудь беда, и он нуждается в нашей помощи… Вы, Геленка, были у него в номере?

Чтобы не накалять обстановку, Грошек вступил в беседу и объяснил всем присутствующим, что профессор с утра уехал в Сувалки, но к ужину обещал вернуться.

– Разве я об этом не говорил? – фальшиво посетовал он на свою забывчивость.

Проницательность пани Фелиции его искренне удивила. Женщина как будто знала что-то о том, о чем не догадывались остальные. Но что именно она могла знать? Только допустив, что она сама постучала в номер профессора и по ошибке заманила Грошека в подвал, можно было предположить, что ей кое-что известно о событиях прошедшей ночи. В таком случае она бы несомненно знала то, что пан Ольшанский скатился по ступенькам лестницы на цементный пол подземелья и, вероятно, сильно разбился. Далее. Отсутствие профессора должно было показаться ей чрезвычайно странным – ведь пан Ольшанский до сих пор не был обнаружен. Его не нашли ни живым ни мертвым – он вообще исчез из пансионата. Тогда становились понятными и её утреннее недомогание и подозрительные намеки на возможное трагическое происшествие.

Рушальский тоже не вызывал доверия, хотя его и обвинить было не в чем. Разве что в безобидном подтрунивании над профессором. Но стоящим материалом для разработки в этом направлении Грошек пока не располагал.

А ведь еще оставалась супружеская пара из Австрии. Может быть, в их семейном шкафу тоже был упрятан свой скелет? Внешняя благопристойность туристов – еще не повод для индульгенций. Тоже самое можно было сказать и о хозяевах особняка, Лучинских. Пожалуй, лишь Пеперик с женой явно выпадали из когорты подозреваемых, своей вечной погруженностью в работу демонстрируя отсутствие иных жизненных устремлений кроме каждодневного монотонного труда. Они и пищу принимали не за общим столом, а на кухне, предпочитая разношерстному обществу свой скромный и уютный мирок.

После обеда не прошло и часа, как из дверей пансионата вышла чета австрийцев. На фрау Хайнштайн была короткая белая юбка и белая спортивная майка. За ней оруженосцем вышагивал муж с баулом на плече. Процессию замыкал Рушальский, воинственно похлопывающий себя теннисной ракеткой по коленкам. Троица прямиком направилась на корт, перебрасываясь между собой короткими фразами на немецком.

«Ого!» – удивился Грошек, сидящий на террасе в шезлонге. – «Оказывается, пану Рушальскому лингвистика не чужда, также как и серьезная литература…». Заинтригованный, он встал и поспешил на спортивную площадку, дабы иметь возможность понаблюдать за предстоящим теннисным поединком.

Герр Хайнштайн, увидев его, приветливо махнул рукой, приглашая занять место в соседнем кресле.

– Проше, пан! – произнес он, старательно избегая неизбежного акцента. – Не желаете маленький спор?…

– Спор? – удивился Анджей.

– Пари на матч! – подобрав нужное словосочетание, игриво улыбнулся Хайнштайн.

Владея информацией от пани Фелиции, которая поведала ему о том, что предыдущая встреча Рушальского с супругой иностранца на теннисном корте закончилась явно не в пользу мужчины, детектив поостерегся ставить на сильный пол. Однако совсем отвергать предложение не стал.

– Думаю,… – поразмыслив, медленно протянул он, – наш общий друг Аполлон должен взять парочку геймов…

– Очень хорошо!.. – радостно кивнул Хайнштайн, не торгуясь. – Ставлю свои двадцать евро против двадцати ваших, если он возьмет хоть один!..

Мужчина уселся в кресле поудобнее и, достав из кармана куртки сигару, предложил её Грошеку. Тот отказался, кислой улыбкой и покачиванием головы отвечая на проявленную любезность. Детектив никак не ожидал, что австриец примет сделку на столь невыгодных условиях.

Тем временем после небольшой разминки Рушальский встал на подачу.

С первых же ударов по мячу выяснилось, кто на корте хозяин. Точнее, хозяйка. Фрау Хайнштайн с поразительной точностью стала разводить своего противника по разным углам, кидать короткие мячи к сетке, так что Рушальский был вынужден хаотически отбиваться, бегать по всей площадке как угорелый и вытирать белым напульсником пот с висков. Несмотря на все его усилия, сладить с мастеровитой соперницей ему не удалось ни разу. Правда, раза три он неплохо приложился по мячу, но только один из этих ударов оказался удачным, принесшим ему рядовое очко. А так до перерыва три первых гейма Рушальский продул вчистую.

– Вы видели её последний смэш? – восхищенно проговорил он, присаживаясь рядом с Грошеком и отфыркиваясь. – Такими ударами выигрывают Уимблдонские турниры!..

То, что с двадцатью евро придется расстаться, Анджей уже смирился. И дальнейший ход поединка подтвердил этот печальный вывод. Несмотря на то, что фрау Хайнштайн из человеколюбия сменила тактику – она стала просто методично и сильно бить Рушальскому под заднюю линию – её превосходство над соперником вылилось в очередные два победные гейма.

– Ваша жена играет как настоящая профессиональная теннисистка! – обратился детектив к попыхивающему сигарой австрийцу, когда на корте начался шестой гейм.

– Моника и есть профессиональная теннисистка, – признался тот, в пол-глаза наблюдая за своей женой. – Точнее, была. Даже входила в первую сотню. Правда, она уже пять лет не выступает в соревнованиях, но по-прежнему поддерживает спортивную форму… Ловко я вас разыграл?

«Еще один любитель розыгрышей!» – недовольно подумал Грошек. – «Что-то уж очень много претендентов на роль привидения…».

– Пану Рушальскому не позавидуешь! – тем не менее вслух сказал он, пытаясь иронизировать. – Я рискую потерять всего двадцать евро, а он рискует потерять веру в себя…

Мужчина в соседнем кресле улыбнулся – шутка ему понравилась.

– Откуда вы так хорошо знаете польский, герр Хайнштайн? – поинтересовался Грошек после небольшой паузы, полагая, что уже имеет право задать этот вопрос.

– Просто Мартин! – мягко поправил его собеседник, после чего дал исчерпывающий ответ: – Я третий год работаю представителем австрийской фирмы в вашей фармацевтической компании «Полифарм».

– А с Рушальским вы давно знакомы?

– С Романом? Чуть больше недели… Он очень необычный человек!

– Что же в нем такого необычного?

– О!.. Достаточно сказать, что он прекрасно говорит по-немецки. Вполне удовлетворительно владеет английским, французским, русским и чешским. Кажется, понимает по-литовски. При этом нельзя сказать, что Роман долго обучался в каком-нибудь университете. Вообще, он – человек-загадка…

Грошек приуныл окончательно – его-то способности к языкам всегда были ниже среднего. Английский со словарем – предел его мечтаний – был практически недостижим. С существительными он еще кое-как справлялся, но за лексикой располагались нехоженые тропы грамматики, словно минные поля, усеянные разными перфектными временами и неправильными глаголами. Как-то, подорвавшись на очередном пассивном залоге, Грошек понял всю бесперспективность дальнейшего самообразования, и весь израненный отошел на прежние позиции, дав себе слово никогда больше не браться за учебники.

Тем временем на теннисном корте спортивная драма быстро подошла к концу. Моника Хайнштайн издевательской «свечкой» обвела соперника и, завершив матч всухую, направилась к сетке, чтобы пожать руку Роману. Поражение нисколько не смутило мужчину – проигравший галантно поцеловал даме запястье, сказал ей что-то по-немецки и только после этого рухнул в соседнее с Грошеком кресло.

Лишившись двадцати евро, детектив не упустил случая уколоть Рушальского.

– Вы сражались как лев! – похвалил он его. – Даже удивительно, что вы не выиграли ни одного розыгрыша.

Роман добродушно отмахнулся:

– У фрау Хайнштайн профессиональное «чувство мяча» – в теннисе оно важнее всего. Так что у меня изначально не было никаких шансов…

Спустя несколько минут корт опустел – чета австрийцев проследовала в пансионат, а Рушальский, захватив ракетку и полотенце, подался на берег озера, чтобы искупнуться. Грошек хотел было присоединиться к нему, но, поразмыслив, вернулся на террасу и занялся составлением плана дальнейших действий.

Человеку, неискушенному в вопросах оперативно-следственной работы, знание одним из фигурантов дела полудюжины иностранных языков не сказало бы ничего, зато частного детектива этот лингвистический феномен вкупе с близостью пансионата к государственным границам с Литвой и Россией заставил насторожиться. Ведь после развала Советского Союза Польша стала удобной транзитной артерией для нелегальных товарных потоков из стран Центральной Европы в бывшие советские республики. Про автомобильную мафию, перегоняющую краденные машины из Германии на восток, средства массовой информации вообще прожужжали все уши. «Уж не связан ли Рушальский с контрабандой?» – задался законным вопросом Грошек. Ему живо припомнился вчерашний погожий вечер и мило воркующая парочка на мосту в Станичках. Может быть, Роман обсуждал с Геленой план очередной переброски товара через границу? Обольститель женских сердец на отдыхе – неплохая легенда для преступника! Или… У Анджея вдруг захватило дух. Ну, конечно! А если всё это одна шайка-лейка? Лучинские, Рушальский, странная парочка из Австрии?.. Пан Ольшанский, например, мог помешать им прятать в подвале контрабанду, срывая очередную поставку. Тогда, естественно, история с привидением принимала совершенно иной оборот – хорошо законспирированная банда просто решила избавиться от дотошного профессора, временно отправив его на больничную койку.

Грошек вздохнул – в красивой версии при более внимательном рассмотрении все же высветились некоторые изъяны. Во-первых, хозяева пансионата сами заявили об обнаруженной ими потайной комнате в подвале, а после охотно приняли у себя ученых из столицы. Во-вторых, вряд ли добропорядочный сотрудник фармацевтической компании, коим казался герр Хайнштайн, стал бы связываться с банальной уголовщиной. Что же из этого следовало? Вывод напрашивался сам собой – из всех оставшихся обитателей особняка наиболее подозрительным выглядел Роман Рушальский. За ним стоило понаблюдать со стороны, не входя в близкий контакт. «Вот только чем ему мог не угодить профессор?» – тут же озадачился Грошек. Подходящего ответа он не нашел. А потому не стал выстраивать новые версии, предполагая дознаться до всего в ходе предстоящего частного расследования.

Между тем объект наблюдения поднялся на террасу, мельком взглянул на Анджея и прошел внутрь здания. А всего через минуту в дверях показалась пани Фелиция. Дама, видимо, настолько оправилась от недомогания, что решила использовать послеобеденные часы для своих художественных упражнений на лоне природы. Она подошла к треноге и, заметив сидящего в шезлонге Грошека, обратилась к нему с просьбой доставить её «мольберт» на берег озера к щитовым домикам.

– Оттуда такой прекрасный вид на Сторожевую башню! – пояснила она.

Оставив женщину наедине с красками близ покрытого мхом камня, детектив вернулся к пансионату. За время его недолгого отсутствия на террасе произошли кое-какие перемены – Рушальский и освободившийся от работы Лучинский уселись под плющем играть в шахматы.

Муж Гелены сосредоточенно изучал дебютные построения, между тем как Роман, терпеливо дожидаясь очереди хода, негромко вещал сопернику:

– Драка и стрельба в современном кино – это элемент привлечения внимания, Стась! Не более того. Стремление заполучить зрителя! Моральный аспект вынесен на обочину сознания – всегда есть хороший парень, и есть куча негодяев, с которыми у него заморочки. Естественно, хороший парень всегда прав и крошит негодяев из базуки, словно шинкует капусту. Получается лишком плоский мир…

– А он не плоский? – рассеянно вопросил Лучинский, не сводя глаз с шахматной доски.

– Плоский. Но не до такой степени… – добродушно отозвался Роман. – Как, например, тогда быть с заповедью «не убий»? Или «возлюби врага своего…»?

– Мдаа… Действительно! – согласился партнер по игре, делая ход конем.

Рушальский мгновенно передвинул пешку, нападая на фигуру, и вновь погрузился в дебри философской мысли:

– Вот, допустим, есть человек, который много лет назад сломал тебе жизнь. Законов при этом никаких не нарушил, но нагадил основательно. А потом ты его вдруг встречаешь по прошествии некоторого времени. И обида вроде поутихла, и всё вроде встало на свои места, но отвращение к этому субъекту осталось… Ты бы, например, стал мстить?

Грошек, расположившийся в шезлонге поблизости, тут же навострил уши. Что имеет в виду Рушальский? Точнее, кого?..

Соседа Романа по столику вопрос и вовсе поставил в тупик:

– Не знаю, всё зависит от ситуации… – пробормотал Стась. – Вообще, месть – штука коварная. Надо уметь прощать…

После этих слов разговор оборвался сам собой. Соперники постепенно увлеклись игрой, и уже через минуту над доской стали летать привычные для шахматной баталии тирады:

– Шах!

– Ах, вот ты как…

– Смотри, слона потеряешь!..

Так Анджей и не понял, о ком это говорил Рушальский. Просто ли обрисовал гипотетический конфликт, или привел случай из собственной жизни? И вообще, не профессора ли он имел в виду, когда описывал образ врага?

К удивлению Грошека пан Ольшанский вернулся в пансионат не один, а вместе с Басей. Молодая женщина приветливо кивнула детективу и поинтересовалась, как у него идут дела.

Профессор только развел руками, словно извиняясь за дочь:

– Представляете, Бася все время была тут, в доме лесничего! Я-то считал, что отправил её домой, а она задержалась в Станичках. Говорит, что не оставит меня одного… Ну, никакого уважения к старшим!..

Бася спокойно перенесла недовольное брюзжание родителя и спросила у Анджея, где ей найти Геленку или Лучинского, чтобы договориться с ними насчет комнаты для неё.

– Вам лучше занять свой бывший номер, – посоветовал детектив, – ваш отец вернется в свой, а я перееду в номер, в котором до сегодняшнего дня проживал Лешек. Думаю, хозяева будут не против…

Он передал ей ключ, после чего дочь профессора тут же пошла наверх, а мужчины уединились под плющем на террасе для важного разговора.

Рассказ Грошека о том, как он вывел на чистую воду «гаденыша», воодушевил седовласого ученого.

– Я подозревал, что парень как-то причастен к розыгрышу! – заявил пан Ольшанский. – Сейчас я даже почти уверен, что именно Лешек спускался в подвал, прикинувшись привидением.

– Вам так показалось?

– Нет, но это самое разумное объяснение случившемуся! Наверное, молодой человек просто не осмелился признаться вам в том, что мстил мне и моей дочери таким необычным способом.

– А я ему поверил! – сказал Грошек серьезно. – И оснований не доверять ему у меня нет… Кстати, о мести. Вам когда-нибудь доводилось встречаться с Рушальским? Вы его знали раньше?

– Романа?.. – переспросил профессор. – Нет, с ним я познакомился только здесь.

– Может быть, это ваш бывший студент, с которым у вас давно вышел серьезный конфликт? Не припомните?

– Нет, этого человека я никогда не видел. Это точно! С памятью у меня все в порядке – я до сих пор помню практически всех своих учеников…

Версия о законспирированном злопыхателе разваливалась на глазах. Однако Грошек решил не сдаваться.

– В подвале вы еще обнаружили надпись…

– Да! Там было начертано слово «MARANA». На санскрите оно означает «СМЕРТЬ».

– Вот именно… Вы хорошо знаете санскрит?

Впервые за пару дней общения пан Ольшанский заметно смутился.

– Вообще-то, я его совсем не знаю… – признался он. – Это мне Бася подсказала. Она лет десять назад серьезно увлекалась восточными учениями после общения с кришнаитами. Но сразу вас успокою – к бритоголовому братству с извечным «Харе Кришна!» на устах это не имело никакого отношения. Сама по себе религия её никогда не привлекала – это был исключительно познавательный интерес…

Грошек посмотрел на часы – до ужина оставалось еще около четверти часа. Времени как раз должно было хватить, чтобы переговорить с дочкой профессора.

Он застал молодую женщину в номере – она как раз выкладывала из сумки свои вещи. На предложение присесть детектив ответил вежливым отказом и сразу же перешел к вопросам:

– Скажите, Бася, слово «MARANA» в подвале первой заметили вы или ваш отец?

– Не помню, – ответила пани Ольшанская, продолжая копаться в сумке. – Кажется, мы одновременно посмотрели на стену…

– А откуда вам известен точный перевод этого слова?

– Из древнеиндийского эпоса, конечно… Восьмое слово Киндры!

– Что? – не понял Грошек.

Бася достала из сумки массажную расческу и, осторожно потрогав её зубцы, повторила с расстановкой:

– Восьмое слово Киндры!..

Видимо, лицо у детектива вытянулось в мочалку, потому что молодая женщина улыбнулась и принялась объяснять:

– В одном сборнике ведических текстов говорится, что творец Вселенной Вишвакарма создал Землю и заселил её всякой живностью, а чтобы люди и прочие твари не докучали ему, он поручил управление земной жизнью Великому Киндре. Однако один Киндра не смог совладать со всеми – приходилось все время отрываться то на одно, то на другое, то на третье. И тогда Киндра пошел на гору Желаний просить у Вишвакармы помощников. Сначала он сказал «Швета!», что значит «Свет!», и тут же рядом с ним встал бог Солнца и света Сурья. Киндра сказал «Тама!», то есть «Тьма!», и возник бог ночи Варуна, хранитель Запада. Затем последовали другие слова – так появились Агни, бог огня, и бог ветра Вайю, за ними Кубера, бог богатства, и бог судьбы Кала. Предпоследним было слово «Раса! Любовь!» – так возник бог любви Кама, а последним, восьмым, Киндра произнес…

– Слово «MARANA!» – закончил за Басю детектив Грошек. – Так появился бог смерти Яма!

– Совершенно верно, – кивнула дочка профессора. – Хранитель Юга… Вот только Вишвакарма позабыл их всех сделать бессмертными. Но боги сами о себе позаботились – они обмотали огромным змеем Шешей гору Мандара и стали взбивать ею Океан, чтобы добыть амриту, напиток бессмертия.

Женщина на секунду умолкла, и Грошек поспешно прервал её затянувшийся монолог:

– Согласитесь, Бася, всё это довольно странно!

– Что именно?

– Предположим, кто-то вас решил разыграть. Но откуда простому смертному известно это древнее санскритское слово?

– Из книг, наверное … Хотя, вряд ли, ведь его проще найти в Интернете! Я, например, для работы с текстами на санскрите уже здесь в пансионате скачала словарь с одного сайта.

– Вы приехали сюда со своим «ноутбуком»?

– Нет, я воспользовалась компьютером Геленки. Он стоит на первом этаже в кабинете рядом с гостиной.

Грошек оживился. Значит, не один Лешек мог пользоваться услугами всемирной «паутины»!

– А вы не знаете, кроме вас и Лучинских кто-нибудь еще имел доступ к нему? – поинтересовался он.

– Конечно! Ведь на нем установлена электронная почта. Пани Фелиция отправляла с него послания своему внуку, я это помню хорошо. Потом Мартин Хайнштайн связывался со своим офисом в Вене – я была в гостиной, когда он просил у Геленки ключ от кабинета…

– А Рушальский?

– Рушальский?.. Я ни разу не видела, чтобы Роман подходил к компьютеру – у него аллергия на всякую технику. Он даже мобильным телефоном почти не пользуется… Но вот, что я вам скажу! Все это вряд ли имеет большое значение для вашего расследования, потому что… – женщина немного напряглась, – потому что я не совсем уверена, что на стене в подвале было написано слово «MARANA»…

– То есть, как? – с удивлением посмотрел на женщину Грошек.

– Там же кирпичная кладка, – словно извиняясь, пояснила Бася, – кусок штукатурки, которой была сделана надпись, мог попасть в щель и не оставить следа. Возможно, слово следовало бы прочесть совсем по-другому.

– А именно?

– «MARIANA», например.

– Что бы это могло значить?

– Похоже на женское имя… Марианна или Марьяна.

Детектив Грошек угрюмо посмотрел на собеседницу – такого оборота событий он никак не ожидал.

– Но ведь тогда это в корне меняет ситуацию! Получается, что вам с отцом вовсе не угрожали смертью.

– Да, – охотно согласилась женщина, рассеянно улыбаясь. – Выходит так, что однозначно сказать ничего нельзя…

Глава 6 Вещий сон

После разговора с Басей на душе у Анджея остался горький осадок. Он-то шел по следу неведомого преступника, а на поверку выходило, что его просто ввели в заблуждение – профессор на всякий случай перестраховался и выдал частному детективу версию, опирающуюся исключительно на собственные домыслы. А ведь все могло быть по-другому. Например, сначала пан Ольшанский увидел таинственное привидение в подвале и сообщил об этом всем постояльцам пансионата. На следующий день он вместе с дочерью там же обнаружил загадочную надпись на стене – то ли просто женское имя, то ли санскритское слово со зловещим значением «смерть». Еще ничего не было ясно. Но тут обидчивый Лешек решился попугать специалистов из столичного университета и нарисовал в спальне профессора бога смерти Яму, изображение которого выудил из Интернета. Естественно, пан Ольшанский связал одно с другим и пришел к выводу, что на стене в подвале тоже было упоминание о смерти, хотя на самом деле – это только плод его больного воображения.

Но с другой стороны в этой путаной истории имелся еще один факт, который плохо поддавался объяснению – ночной визит привидения в номер к Грошеку. Это была сплошная мистика. Во-первых, загадочное исчезновение призрака из подвала, где спрятаться человеку было практически невозможно, во-вторых, падение с лестницы, чуть не окончившееся для детектива трагически. Правда, последнее, могло произойти и по вине самого Грошека – ведь в темноте можно было запросто натолкнуться на торец двери или выступающую часть арки, а потом всё списать на происки потусторонних сил.

Так или иначе, после беседы с Басей расследование зашло в тупик. Вокруг снова были милые и добрые люди, забравшиеся в глухой уголок с единственной целью хорошо провести время. Даже Рушальский, появившийся за ужином в подозрительно благопристойном виде, не настроил против себя детектива. К слову сказать, Роман надел не только чистую белую рубашку с бордовым галстуком, но и облачился в строгий однобортный пиджак темносерых оттенков, после чего стал похож на бравого охранника при очень важной персоне. Если бы пани Фелиция, опять сославшаяся на плохое самочувствие и оставшаяся у себя в номере, спустилась в обеденный зал, она наверняка не удержалась бы от комплимента.

И все же начало ужина было омрачено маленьким происшествием – мигнув несколько раз, люстра в гостиной погасла, так что зал мгновенно погрузился в сумрак. Гелена Лучинская через минуту успокоила всех постояльцев, вернувшись из кухни:

– Небольшая авария на подстанции… Я только что звонила в Филиппов – свет обещали дать уже через час. А пока будем ужинать при свечах… Ничего, это даже более романтично!

– Излишние хлопоты! – тут же не удержался от ироничного замечания Рушальский. – Мимо рта ложку все-равно никто не пронесет…

Тем не менее, две свечи мигом водрузили в центр стола на стеклянные розетки, после чего услужливый герр Хайнштайн, щелкнув зажигалкой, запалил фитили. По углам тут же разбежались мохнатые дрожащие тени.

– Лет сто назад, когда еще сюда не провели электричество, наверное, ужинали только так, – подала голос Геленка.

– Ну, не совсем так, – мягко возразил седовласый профессор, перекладывая себе на тарелку салат и картофельную запеканку с общего блюда. – Сто лет назад уже существовали и масляные фонари и керосиновые лампы. А вот лет двести – триста назад, пожалуй…

– Даже представить невозможно, чем в те времена люди занимались по вечерам! – вздохнув, заявила хозяйка особняка. – Ни телевизора, ни радио, ни других благ цивилизации…

Вопрос был, скорее, риторический, но он не остался без ответа.

– Пожалуй, ответить нетрудно. Вельможи давали балы и пировали, а крестьяне пораньше ложились спать, чтобы с утра приниматься за работу… – нарочито беззаботно пояснил Рушальский.

– Отчасти все это верно, – кивнул пан Ольшанский, соглашаясь. – Ведь крестьянину и ремесленнику надо было вставать с петухами. Другое дело, лица, которые не были обременены каждодневной заботой о хлебе насущном. Вы забываете еще о тайных страстях! Ведь по ночам алхимики и чернокнижники ставили свои опыты, влюбленные слагали бездарные стихи, маньяки погружались в пучину порока…

Последняя фраза была высказана едва слышно, но она отчетливо прозвучала в пронзительной тишине полутемного зала.

– Уж не маркиза де Сада вы имеете в виду? – улыбнулся Роман. – А я вот слышал, будто этот старикан просто всё выдумал! Разве не так?

Пламя свечи дрогнуло, особенно ярко высветив лицо профессора. Грошек взглянул на него и чуть не подавился своей порцией запеканки – в глазах работодателя как будто отразилось всё многовековое страдание человечества. Уж во всяком случае, таким его Анджей видел впервые.

– Видите ли, – натужено проговорил пан Ольшанский, – Франсуа де Сад не был ангелом. И с женщинами легкого поведения он зашел слишком далеко на пути греха. Но он развивал свои идеи порока, как ни странно, стремясь ко всеобщей гармонии. Только я не о нём – история донесла до нас немало сведений о кровавых оргиях, которые повергли бы в ужас даже этого распутного маркиза! Вы что-нибудь слышали, например, об Эржебет Батори?

– Что-то очень смутно… – признался Рушальский.

– Сегодня в Сувалках я как раз занимался одним документом из ларца пана Жуевского, – задумчиво сказал профессор. – Не исключено, что нити её злодеяний ведут сюда, в бывший замок Тирберг…

– А кто такая Эржебет Батори? – спросила Гелена Лучинская, проявляя интерес к беседе. – Простите нас, пан Ольшанский, за нашу неосведомленность, но ведь это было, наверное, очень и очень давно?..

Седовласый муж, ответил не сразу, собираясь с мыслями. Наконец он обвел взглядом всех присутствующих и произнес всего одну фразу:

– Эржебет Батори – жестокая убийца, замучившая со своими сподручными больше полутысячи женщин и девушек…

– Как? – опешила Геленка. – Полутысячи?..

– Точное количество жертв указано в её дневнике, а именно – шестьсот пятьдесят.

– Зачем же она их убивала?

Вопрос подвис в воздухе – пан Ольшанский почему-то умолк. Наверное, он не счел уместным далее обсуждать этот вопрос. Но Анджей, помня об уловках поручика Барича, решил не упускать случая, чтобы пощекотать нервы всем присутствующим.

– Есть несколько версий на этот счет, – блеснул эрудицией он – По одним сведениям эта женщина просто получала удовольствие от пыток и убийств. Еще одна версия связана с её стремлением к вечной молодости и красоте. Хотя, скорее всего, верно и то и другое…

Ему-то кровожадная графиня была хорошо известна. В одной толстой книге, посвященной всем знаменитым серийным убийцам со времен Калигулы, биография этой преступницы была изложена в мельчайших подробностях. Поэтому, он не стушевался, когда Гелена Лучинская и соседи за столом настоятельно потребовали от него более развернутого ответа.

– Если мне не изменяет память, графиня Эржебет Батори появилась на свет в семействе трансильванских вельмож, – начал Грошек. – Её предком был сам Влад Цепеш, легендарный прототип графа Дракулы. В пятнадцать лет родители выдали дочь замуж за Ференца Надьяди. Её супруг, как и большинство дворян того времени был военным, поэтому он часто отсутствовал в замке, участвуя в военных операциях против Османской империи. Жестокосердие графини Батори проявилось довольно рано – чтобы развлечь себя она стала измываться над безропотными служанками. В ходу поначалу были обычные оплеухи и затрещины, в дальнейшем её пыточный арсенал пополнился хлыстами и дубинками. По тем временам за подобные истязания знатную персону нельзя было привлечь к ответственности, поскольку в некоторых случаях законы позволяли высокородным особам избивать и даже убивать крепостных крестьян. Так что разгул насилия постепенно привел графиню к утонченным пыткам, вроде втыкания под ногти жертв иголок и прижигания кожи раскаленной кочергой. Рождение детей не смягчило её нрав, наоборот, с годами она приобщилась к черной магии и собрала вокруг себя несколько человек, готовых следовать за ней по пути порока. Это были хромой карлик Фичко, личная служанка Дороти Сентеш и лесная колдунья по имени…

Грошек запнулся, но Бася Ольшанская выручила его.

– Анна Дарвуля! – негромко подсказала она.

– Да, Анна Дарвуля… – кивнул Анджей и продолжил. – В подвале одного из своих замков Эржебет Батори оборудовала специальную пыточную камеру, и кровь безвинных жертв полилась рекой. После смерти мужа страсть графини к изуверствам достигла своего апогея. Девушкам кромсали пальцы ножницами, рвали губы и щеки щипцами, с них срывали одежду, обливали водой и выгоняли на мороз умирать мучительной смертью. Служанки считали, что им крупно повезло, если их только раздевали догола и заставляли в таком виде прислуживать гостям. Убыль прислуги Эржебет Батори восполняла, принимая на работу в замок всё новых молодых крестьянок из неимущих семей. Дурная слава о графине расползлась по округе, так что ей уже пришлось прибегать к помощи «добытчиц» – женщин, разъезжающих по всей стране и скупающих для неё «живой» товар. А потребность в служанках неожиданно возросла после того, как однажды увядающая Эржебет Батори заметила, что случайно попавшая ей на лицо кровь очередной замученной жертвы как будто омолодила кожу в этом месте, лишив её дряблости и морщин. Конвейер смерти заработал с новой силой. По приказу графини сподручные стали собирать кровь в огромную бочку, чтобы хозяйка замка могла совершать омолаживающие процедуры. И все же её преступлениям вскоре пришел конец. Эржебет Батори призвала мелкопоместных дворян отдавать ей дочерей на воспитание. Естественно, всех их постигла участь предшественниц из простолюдинок. Местный приходской священник не поверил в сказку о том, что на воспитанниц обрушился загадочный мор и отказался отпевать девушек без установления истинной причины их смерти. Вскоре после этого он сам скончался при весьма странных обстоятельствах, однако его приемник разобрал записи покойного и известил всех церковных старост о том, что в замке творится что-то неладное. Началось следствие. Наместник короля нагрянул к графине Батори и в её покоях обнаружил три обескровленных женских трупа, которые она не успела предать земле после последней кровавой оргии. В подземелье также были найдены еще несколько мертвых тел, не погребенных по христианскому обычаю. Состоялся суд. Сподручные графини под пытками признались в соучастии в убийствах, и их тут же незамедлительно казнили. Эржебет Батори не был вынесен обвинительный приговор, но её замуровали в одной из комнат родового замка, где она прожила до своей кончины в полном одиночестве и забвении еще около трех лет…

Рассказ, окрашенный в багровые тона былых человеческих злодеяний, заставил людей отложить в стороны столовые приборы. Лишь Моника Хайнштайн пунктуально завершила ужин с вилкой в руке – она так и не поняла ни слова из обстоятельного повествования Грошека.

– Мерзость! – с отвращением сказал Стась Лучинский.

– В это поверить просто невозможно! – заявила его жена.

Рушальский оказался хладнокровнее всех – он даже не удержался от зловещего замечания.

– Хотел бы я знать, чем сейчас занимается пани Фелиция!.. – мрачно пошутил Роман и тут же обратился к профессору. – Вы, кажется, что-то говорили о том, что щупальца графини Батори дотянулись и до этого особняка. Что вы имели в виду?

Пан Ольшанский встрепенулся и вновь оседлал своего конька.

– Тогда здесь не было никакого особняка! Как я уже говорил, на этом месте стоял замок Тирберг, принадлежавший темной личности по имени Альбертус. Владелец замка знавался с иезуитами и одно время даже состоял в окружении Стефана Батория, польского короля и двоюродного брата графини Эржебет Батори. Доподлинных фактов о нем практически не сохранилось. Однако среди документов в ларце пана Жуевского мною обнаружен старинный манускрипт, составленный на латыни. Это предписание главы иезуитского ордена брату Альбертусу во всем следовать к выгоде их общего «божьего» дела. При этом упоминается «число зверя», по достижению которого ему надлежит сообщить властям о сатанинских забавах некой графини Б. К этому манускрипту были оставлены комментарии пана Жуевского на отдельном листке. Эти комментарии мне удалось восстановить и проверить в Сувалках на предмет исторической достоверности. Так вот, Жуевский предполагал, что иезуитам стало известно о кровавых вакханалиях Эржебет Батори раньше всех…

– Каким образом? – осведомился герр Хайнштайн.

Профессор кивнул, соглашаясь с правомочностью вопроса и продолжил:

– Пан Грошек позабыл сказать, что в некоторых оргиях графини принимал участие еще один человек, чья личность осталась неизвестной, поскольку его лицо всегда было скрыто под маской. Были основания считать эту особу близкой родственницей графини, её родной теткой Кларой, тоже предрасположенной к садистским увеселениям. Жуевский полагал, что Альбертус имел возможность обольстить или подкупить эту тетушку и в её одеждах несколько раз посетить пыточные подвалы замка. Там же, вероятно, ему на глаза попался дневник графини, в котором та вела учет своим жертвам. Наверное, через Альбертуса об этом стало известно иезуитам, и те составили план по изъятию обширных владений семейства Батори в пользу церкви. Для этого надо было всего лишь уличить владетельную особу в приверженности к сатанизму и колдовству. Отсюда возникло «число зверя», ведь шестьсот шестьдесят шесть замученных ею жертв ни у кого бы не оставили сомнений в том, что Эржебет Батори знается с нечистой силой. Альбертус не погнушался отправить из своего замка и близлежащих селений несколько девушек шляхетского происхождения на «обучение» к графине, чтобы число пострадавших от её кровавых рук быстрее достигло заветных цифр.

– Тот еще был субчик! – хмуро заметил Рушальский.

Профессор вновь кивнул, договаривая:

– Конечно, местная шляхта этого ему не простила и, желая отомстить за своих дочерей, воззвала к рокошу.

– Рокошу? – тут же переспросил австриец, не понимая сути последнего слова.

– Раньше так называли военные междоусобные походы, – великодушно пояснил пан Ольшанский. – Разгромленный замок Альбертуса после рокоша пришел в запустение, и история навечно похоронила в своих архивах события давно минувших дней…

– Я теперь, наверное, не усну до утра после этих жутких рассказов! – пожаловалась Гелена Лучинская, озираясь по темным углам. – Сначала Тевтонский орден, теперь вот графиня Батори. И везде только кровь… С ума можно сойти!

К счастью, уже через пару минут гостиная озарилась ярким светом – видимо, на подстанции в Филиппове устранили неисправность. Гелена сразу убежала проведать пани Фелицию, её муж Стась вместе с четой Хайнштайнов, Рушальским и Басей Ольшанской скопом направились в бильярдный зал.

Грошек тем временем уединился с профессором в его номере. Их разговор вышел совсем коротким. Детектив откровенно признался своему нанимателю, что не знает как ему действовать дальше – во всяком случае, привидение ему поймать так и не удалось.

– Если вы будете рядом, – сказал пожилой мужчина, не теряя бодрости духа, – думаю, больше ничего особенного не произойдет. Работы осталось меньше, чем на неделю – с Басей мы закончим фиксацию ветхих документов всего дней за пять…

Анджей напомнил профессору, чтобы тот на всякий случай никому не открывал по ночам дверь номера, и, подхватив свои вещи, пошел вселяться в комнаты по соседству, из которых еще утром выехал Лешек. Гелена оперативно заменила ему мятые простыни на кровати, вручила ключ и подалась на первый этаж по своим делам.

Потягивая баночку пива, Грошек весь вечер просидел у телевизора. Его любимая футбольная команда проиграла, и от этого на душе стало совсем скверно. Поскольку занять себя детективу было больше нечем, он довольно рано лег спать и быстро заснул.

На этот раз к нему пришло не просто рядовое сновидение, а самый настоящий кошмар. Пани Фелиция в образе кровавой графини Батори всю ночь преследовала его с ножом в руке, видимо, намереваясь убить. В конце этого многосерийного триллера откуда-то появилась совсем юная девушка в белом полупрозрачном балахоне до пят с пятнами крови на руках. Её сходство с привидением поразило Грошека. В туманной дымке девушка-призрак увлекла его на берег озера, зашла в воду и медленно исчезла из виду. Затем вдруг перед ним возникла Бася Ольшанская, которая с горечью укорила Грошека: «Это была Марьяна. Разве ты не узнал её?..»

Короче, проснулся детектив в поту, и еще долго не мог придти в себя от ночных видений. До самого обеда он молча просидел на веранде, наблюдая, как пани Фелиция на берегу озера пытается запечатлеть акварельными красками на бумаге колоритный осенний пейзаж. Но потом, как только дама на время вернулась в пансионат, Грошек резко встал и направился к щитовым домикам.

Ко всяким вещим снам он относился со здоровым скептицизмом. Но девушка-призрак, входящая в воду, все не шла у него из головы.

Он обшарил все близлежащие кусты, прежде чем обнаружил в зарослях ивняка оставленную кем-то одежду. Одежда была, скорее всего, женская – кроме футболки и джинсов в молодежном стиле «унисекс» рядом валялась белая с перламутровым отливом заколка для волос. Ничего не тронув, Анджей незамедлительно кинулся на поиски Пеперика.

Всего через четверть часа они вместе отчалили от берега на утлой лодчонке. Грошек сел на весла и, слушаясь указаний пана Болеслава, стал загребать на противоположную сторону водоема.

– Здесь бьют родники, – информировал его Пеперик. – Течение очень слабое, но оно могло вынести тело на плес…

До крохотного островка, поросшего скудной растительностью, в основном чахоточными кустарниками, они добрались минут за десять. Свернув в широкую протоку, Грошек перестал грести веслами и все внимание сосредоточил на изучении прибрежной полосы, усеянную густыми зарослями камыша.

– Кажется, что-то есть… – негромко сказал Пеперик, с прищуром вглядываясь в какую-то точку у края водного пространства.

Он поднял багор и свободной рукой махнул в направлении берега.

По мере приближения к камышам из воды все отчетливее стали проступать очертания какого-то предмета, который поначалу Грошек принял за небольшой валун с чрезвычайно гладкой поверхностью. И только подобравшись почти вплотную к нему, детектив понял, что ошибся – белеющее пятно оказалось не камнем, а оголенной человеческой спиной. Голова была скрыта под водой, но она угадывалась по длинным темным волосам – словно тонкие нити водорослей, они облепили безжизненное тело.

Пеперик багром осторожно зацепил руку и перевернул туловище на спину.

Лицо утопленницы еще не утратило человеческий облик. На нем было ни кровоподтеков, ни следов, которые бы явно указывали на насильственный характер смерти. Впрочем, не считая себя экспертом по таким вопросам, Грошек отвел глаза в сторону и снова взялся за весла.

Уже через три часа на берегу озера копошилась целая бригада из воеводского следственного комитета – вытащенное из воды тело девушки фотографировали, осматривали прилегающую к камышам местность, протоколировали показания Пеперика и Грошека.

– Её случайно звали не Марьяна? – поинтересовался частный детектив после того, как следователь закончил его опрос.

– С чего вы взяли? – удивился тот, поправляя на носу очки в роговой оправе. – Конечно, еще предстоит опознание, но почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что это Кристина Малецка. Родственники заявили о её пропаже несколько дней назад…

– А почему вы уверены, что это Кристина Малецка?

Следователь кивнул на полиэтиленовый пакет с футболкой и джинсами, найденными у щитовых домиков, которые теперь покоились на переднем сиденье полицейского внедорожника.

– Мы располагаем точным описанием одежды, – добродушно поведал он коллеге по ремеслу. – На майке имеется надпись «Puma» и характерный рисунок у левого рукава… Ну, и некоторое сходство утопленницы с пропавшей, конечно.

– Причину смерти установили?

– Механическая асфиксия вследствие попадания воды в дыхательные пути. Ничего необычного… Неделю назад отправилась на отдых с большой компанией. После затянувшейся вечеринки все встали поздно, и её отсутствие заметили не сразу. Почему-то решили, что она на автобусе с утра вернулась в город, не предупредив никого.

– Может быть, её утопили?

– Вряд ли. Пеперик видел, как какая-то девушка на рассвете входила в озеро. Наверное, это была Малецка, и не исключено, что в невменяемом состоянии. Сами понимаете – алкоголь, наркотики… Кстати, если наркотики, то весьма вероятен спид. А тогда возможно, что она просто свела свои счеты с жизнью.

Доводы казались убедительными.

Возвращаясь в пансионат, Грошек полюбопытствовал у Пеперика, верит ли он в вещие сны. Ответ его нисколько не смутил.

– Я сны вообще не запоминаю, – признался пан Болеслав. – Судить об этом никак не могу…

Однако Грошек уже решил для себя, что иногда мистическим знакам из подсознания все же стоит оказывать внимание.

Глава 7 По следам контрабандистов

Известие о трагическом происшествии на озере никого из обитателей пансионата не оставило равнодушным. Более того, пани Фелиция немедленно уложила в огромный кожаный чемодан все свои пожитки и попросила Басю подбросить её до автобусной остановки на машине.

Прощаясь со всеми на террасе, она холодно взглянула на профессора, намереваясь что-то сказать ему, однако передумала и обратилась к Гелене со словами:

– Всё было прекрасно, милочка! Но вы должны меня понять, находиться здесь после всего этого выше моих сил… Как подумаю, что…

Пани Фелиция поднесла руку к груди и молча покачала головой – нервная спазма сжала ей горло.

Её отъезд Грошека не удивил – впечатлительная женская натура не смогла свыкнуться с мыслью о смерти молодой девушки. Какое уж тут упоительное творчество на лоне природы!

Тем не менее, очередная ночь в пансионате прошла без эксцессов. На новом месте Грошек прекрасно выспался и уже с утра чувствовал себя как огурчик. После завтрака он обосновался на террасе и, словно сторожевой пес, занял наблюдательный пост у входа в здание.

Где-то через час в дверях пансионата появились Хайнштайны. Мартин приветливо махнул ему рукой, произнеся мимоходом что-то насчет благоприятной погоды. Парочка тут же повернула за угол дома и направилась в сторону поселка.

Чуть позже мимо него прошествовал Рушальский. Настроение у молодого мужчины было приподнятое. Полчаса Роман провел на берегу озера, сосредоточенно занимаясь силовыми физическим упражнениями. В том, что человек старается держать себя в форме, Грошек не нашел криминала. Если бы не лень и служебные обязанности, он сам бы с удовольствием присоединился к атлету, чтобы размять свои косточки. Но надо было все время быть начеку и не отвлекаться на маленькие радости жизни.

Стась Лучинский еще раньше отправился в Станички по каким-то хозяйственным нуждам. Несколько раз из кухни выходила жена Пеперика. Пожалуй, в этих перемещениях людей, занятых своим делом, не было ничего необычного. Никаким призраком, блуждающим по дому, не пахло и в помине.

Тем временем Рушальский вернулся с берега на террасу и вызвал Грошека на шахматный поединок. В молодости Анджей увлекался этой игрой, поэтому охотно откликнулся на предложение.

До обеда они сыграли пять партий, причем во всех верх взял детектив.

– Вы – серьезный соперник! – похвалил его Роман. – С вами надо держать глаз в остро! Так и норовите слопать у меня какую-нибудь фигуру…

Грошеку стало даже немного жаль этого незадачливого любителя посостязаться – на теннисном корте Монике Хайнштайн он проиграл, и тут ему ничего не выгорело. Впрочем, настроение от проигрыша у Рушальского отнюдь не ухудшилось. Наоборот, он с улыбкой на лице пообещал в следующий раз взять у победителя реванш.

После обеда Анджей спустился в подвал вместе с профессором и Басей, чтобы поглазеть на их работу.

Молодая женщина уселась перед стопкой спрессованных и обгорелых с одного края листов, взяла в руки пинцет и нечто вроде острого скальпеля, после чего с их помощью стала осторожно отделять верхний листик от остальных документов. Затем этот лист был перенесен ею на одну из двух стеклянных пластинок, с величайшей аккуратностью придавлен другой, и передан отцу. Пан Ольшанский, доселе просто наблюдавший за дочерью, уложил «сэндвич» перед штативом с закрепленной на нем цифровой фотокамерой и сделал пару снимков. После этого он поместил документ в кювету с какой-то жидкостью и посмотрел на часы.

– Почему бы вам не отправить все содержимое ларца пана Жуевского в лабораторию? – поинтересовался Грошек у профессора. – Наверное, можно было сэкономить кучу времени и не торчать с утра до вечера в этом подвале…

Ольшанский охотно пустился в объяснения:

– Видите ли, документы слишком долго лежали в помещении, не приспособленном для длительного хранения. Потом подверглись термическому воздействию. Не все листы бумаги теперь способны выдержать даже малую нагрузку при перемещении – любая небольшая встряска на ухабе и некоторые документы просто рассыпятся в прах. Чтобы этого избежать, надо их предварительно сфотографировать, а потом зафиксировать специальным составом на желатиновой основе…

– А что вы разбираете сейчас? – продолжил вопрошать Грошек, не зная чем еще себя занять в мрачном и неуютном помещении.

– Дневник пана Жуевского… Есть интересные сведения о Ноябрьском восстании в Королевстве Польском. Но они, наверное, будут интересны только специалистам…

– Да уж, – согласился Грошек. – Лучше воздержаться от цитирования кровавых моментов истории. Гелена Лучинская всё так близко принимает к сердцу!

– Не самое плохое качество в человеке, – улыбнулся профессор и, спохватившись, принялся доставать из кюветы стеклянные пластины с раритетным документом.

Больше часа Анджей в подвале провести не смог. Поэтому извинившись, он оставил Ольшанских внизу, а сам выполз на свет божий.

За время его отсутствия наверху произошли кое-какие перемены – в пансионат пожаловала представительная супружеская пара с мальчиком лет десяти. По словам Геленки назавтра в субботу ожидался приезд еще двух семейств по предварительной договоренности.

Ну, а ближе к вечеру к озеру вообще подкатила целая кавалькада из велосипедистов – вчетвером они заняли пустующий щитовой домик. Стась Лучинский, устроив их на ночлег, вернулся в двухэтажное здание и, проходя мимо Грошека, сидящего на террасе, поделился с последним новостью:

– Русские велотуристы из Калининграда… Завтра махнут в Сувалки, а потом в Литву.

Давно Анджей не крутил педали. А ведь в далеком босоногом детстве почти не слазил с велосипеда. На душе у него стало как-то непривычно грустно – еще немного и подойдет старость. А чем он живет? Вокруг вечная суета, чужие проблемы, собственные неосуществленные мечты. Даже отдохнуть по-человечески удается раз в три года…

Ужинал он в компании с Рушальским на террасе – чтобы не тесниться за общим столом, мужчины великодушно уступили свои места семейной паре с ребенком. Потом они вместе поднялись на второй этаж и разошлись по номерам, но уже через минуту в дверь Грошека постучали.

На пороге стоял Рушальский с полотенцем и бритвенным станком в руках.

– Не возражаете, если приму душ у вас? – по-приятельски осведомился Роман. – У меня что-то кран забарахлил. Стась еще с утра перекрыл воду, пообещав всё починить завтра…

– Прошу вас, – любезно отозвался Анджей.

Он пропустил Рушальского в ванную, а сам прошел в гостиную и включил телевизор.

Минут через пять в коридоре раздались голоса. Другие постояльцы пансионата тоже вернулись с ужина и разбрелись по комнатам.

Рушальский все еще плескался под душем. А, может быть, брился. Во всяком случае, кроме звука льющейся воды ничего слышно не было.

Вспомнив, что на вечер он не запасся напитками, Грошек поднялся с дивана и вышел в коридор, намереваясь спуститься в гостиную за парой жестянок пива. Проходя мимо номера Романа, он чуть скосил глаза в сторону и тут же остановился – снизу из щели между полом и дверью выглядывал краешек бумажного листа. Все это было очень похоже на оставленную кем-то записку.

Профессиональное чутье его не подвело. Быстро нагнувшись и вытащив лист наружу, Грошек стал обладателем послания, адресованного Рушальскому. Там была всего одна фраза. Но зато какая!

«Сегодня в десять часов у Сторожевой башни».

Вернув записку на место, детектив быстро сходил за пивом и поднялся обратно в свой номер. Он поспел вовремя – свежевыбритый Роман вышел из ванной, громко обращаясь к Грошеку:

– Я воспользовался вашим лосьоном. Надеюсь, это не сильно вас огорчит?

– Пустяки… – миролюбиво сказал Анджей. – Можете взять себе, если у вас закончился.

– Нет, спасибо, у меня есть, – отказался Рушальский. – Просто у вашего мне понравился запах…

Ценитель тонких ароматов не стал задерживаться и тут же ушел к себе.

Можно было до бесконечности размышлять над вопросом, кто же назначил Роману встречу, не застав его в номере. Но Анджей поступил иначе. Ровно в половине десятого он выскользнул из здания пансионата, под покровом темноты добрался до Сторожевой башни и затаился на самом верхнем ярусе полуразрушенного строения. Версия о контрабандистах всё не шла у него из головы. Она давала объяснения многим фактам из цепи тех событий, что произошли за последнее время. Теперь надо было все их связать воедино и, выявив сообщников Рушальского, передать злостных нарушителей закона в лапы полиции.

Конечно, можно было поступить намного проще. Можно было, например, расположиться на террасе и отмечать всех выходящих из здания. Но Грошеку очень хотелось проникнуть в тайны преступников. Подслушать их разговор, ознакомиться с планами – вот на что он рассчитывал.

Башня оказалась местом малоприспособленным для засады. Как и любой колодец, она усиливала все звуки, которые, отражаясь от старых каменных стен, рождали нечто вроде эха и оглушительного послезвучия. Даже малейший шорох в башне гремел громовым раскатом. К тому же в сторону особняка не выходила ни одна бойница. Приходилось лишь надеяться, что сверху Грошеку все же удастся рассмотреть что-нибудь, не привлекая к себе внимания.

Без пяти минут десять из-за угла дома показалась фигура человека. Это был Рушальский – на мужчине была майка в обтяжку, подчеркивающая все мышечные выпуклости его атлетичного торса. Роман по протоптанной тропинке приблизился к башне и заглянул в проем средневекового сооружения. Потом, немного потоптавшись у входа, он зашел внутрь и совсем скрылся из виду.

Автора записки пришлось ждать еще минуты три. Наконец, из-за угла дома со стороны конюшни появилась женщина в джинсах и куртке. Сколько в неё не вглядывался Грошек, он так и не смог определить, кто именно из обитательниц пансионата назначил Рушальскому встречу. С высоты в шесть-семь метров по косвенным признакам угадывалась лишь половая принадлежность второго участника тайного сборища, но никак не черты лица, по которым можно было однозначно опознать незнакомку. Это с равным успехом могла оказаться и Гелена Лучинская, и Бася, и даже Моника Хайнштайн. Правда, Моники Хайнштайн Анджей за ужином так и не увидел, но это ни о чем не говорило. К тому же в пансионат вселилась еще одна молодая дама, значит, и её нельзя было сбрасывать со счетов.

Так или иначе, женщина тоже зашла в Сторожевую башню. Внизу раздались её громкие шаги, а через мгновение до детектива донесся её приглушенный голос.

– По-моему тебе лучше уехать! – сказала женщина, обращаясь к Роману. – Кажется, он о многом догадывается…

«О ком это они?» – подумал Грошек.

Ему моментально припомнилась парочка, которую он двумя днями ранее углядел на виадуке. Тогда он решил, что с Рушальским была Гелена. «Не Стася ли Лучинского она имеет в виду?» – продолжил размышлять Грошек. – «Беспокоится, что муж прознает о её шашнях! Или, может быть… речь вообще идет обо мне?!» Последнее предположение детективу жутко не понравилось. Тогда ведь получалось, что его инкогнито почти раскрыто, и вся операция по разоблачению злоумышленников висит на волоске.

Рушальский ответил, не давая ему опомниться.

– Я не собираюсь никуда уезжать! Его давно надо было поставить перед фактом…

Далее последовала малоподдающаяся осмыслению фраза.

– Это проще всего, – сказала незнакомка, – но у него с Томашем слишком много общих дел. Они через месяц собирались вместе ехать в Финляндию. Он ведь к нему очень привязался… Я не знаю что будет, если всё раскроется!

– Не бойся, – успокоил женщину Роман. – Я сам поговорю с Томашем. Вот только привезу золото из Италии…

«Ага!» – с удовлетворением подумал Грошек. – «Все-таки золото!» Версия о контрабандистах несомненно брала верх над всеми остальными.

Тем временем незнакомка выдала новую порцию информации:

– Причем тут золото? Ты обещаешь, что это будет твоя последняя поездка? Это мое условие!

– На свете есть много способов зарабатывать себе на жизнь, – пространно заметил Рушальский. – Можно поработать с молодыми. Пусть золото возят они…

– Кстати, – неожиданно заметила женщина, – та девушка, которая тебя узнала… Её тело сегодня выловили из озера!

– Я в курсе, – спокойно отреагировал Роман на сообщение. – Следователь мне тоже показывал её фотографию.

– Бедняжка! – пробормотала незнакомка. – Ей бы жить да жить…

Грошек чуть сместился со своего места, намереваясь занять более удобную позицию, чтобы не пропустить ни слова из диалога, но тут произошло непредвиденное. Какой-то мелкий камешек предательски выскользнул у него из-под ног и с шумом, напоминающим лязг буферов железнодорожного состава, заскакал по ступенькам каменной лестницы вниз.

– Там!.. – сдавленно вскрикнула собеседница Рушальского. – Там кто-то есть!

Во мраке сразу заметался луч от фонарика. Пока Анджей приходил в себя, перед ним уже выросла фигура Романа. Мужчина направил на него пучок света и раздраженно проговорил:

– Это вы, Грошек? Какого черта! Вечно вы всё вынюхиваете… Даже поговорить спокойно не даёте!

Детектив между тем в уме уже решал сложную математическую задачу с двумя неизвестными – будет ли Рушальский его бить или просто сбросит с башни на землю? Ведь газовая «беретта» вряд ли могла остановить такого здоровяка. Тем не менее, он все же прикинулся простачком и стал оправдываться:

– Что вы, Роман! У меня и в мыслях не было за вами шпионить! Я забрался сюда, чтобы просто полюбоваться… Канопусом!

Для большей убедительности Грошек ткнул пальцем в чернеющий над ним небосвод, метя в самую яркую звезду. Рушальский быстро задрал голову и всего через пару секунд уличил детектива во лжи:

– Это Сириус! А Канопус, к вашему сведению, из северного полушария не виден…

Сказав это, Роман резко повернулся и сбежал по каменным ступенькам вниз. Догнав незнакомку у самого угла особняка, он скрылся вместе с ней из виду.

«Как нехорошо получилось,» – подумал про себя Грошек, не чувствуя облегчения от того, что всё еще жив. – «Прокололся на ровном месте! Теперь жди неприятностей…»

Выждав несколько минут, он тоже спустился с верхнего яруса Сторожевой башни и вышел на тропинку, ведущую к террасе. Оперативное наблюдение у него, конечно, сорвалось, но на земле все еще оставались следы. Грошек вытащил из кармана ключи и посветил миниатюрным брелком-фонариком себе под ноги. Отпечаток кроссовки сбежавшей незнакомки он легко определил по размеру, после чего запомнил характерный рельеф подошвы – овал сзади и некое подобие запятой спереди.

Он вернулся в пансионат, где на первом этаже здания столкнулся с вышедшим из гостиной Стасем.

– Сейчас здесь никто не проходил? – с наигранной беспечностью спросил он у молодого мужчины.

– Вроде никого не видел, – ответил Лучинский, мило ему улыбаясь. – Вы кого-то ищете?

– Нет-нет, – успокоил его Грошек. – Вообще-то я хотел попросить вашу жену отправить электронное письмо в Варшаву. Она сейчас, наверное, на кухне?

– На кухне её нет, – сказал Стась. – Она должна быть в бильярдной или на втором этаже… Но если срочно, то я сам могу открыть вам кабинет.

– Да мне не к спеху… – махнул рукой детектив.

Поднимаясь по лестнице, он задал еще один вопрос Лучинскому:

– Скажите, Станислав, а почему не видно Хайнштайнов?

– Они с утра отправились к Виштынецкому озеру, – пояснил тот. – Обещали вернуться только завтра к обеду, а то и к ужину…

– В самом деле? – присвистнул Анджей. – Но Виштынецкое озеро, кажется, в Литве?

– Между Литвой и Калининградской областью, – уточнил Лучинский. – В Житкеймах есть погранпереход на российскую сторону. А там еще километров пятнадцать на север, и через российско-литовскую границу можно попасть в Виштитис. Кажется, они собирались именно туда…

Выходило, что Моника Хайнштайн никак не могла десять минут назад находиться в Сторожевой башне. В то же время Гелене, видимо, ничто не мешало составить Рушальскому компанию вне дома – во всяком случае муж ей алиби не обеспечил. Хотя, конечно, под подозрением оставались еще Бася Ольшанская и замужняя дама, прибывшая в пансионат накануне. Их тоже нельзя было сбрасывать со счета.

До часу ночи, уже лежа в постели, Грошек размышлял, что же имела в виду незнакомка, когда сказала, что утонувшая в озере девушка незадолго до своей гибели опознала Романа. Значило ли это, что Рушальский как-то причастен к её смерти? Однако никаких других обличающих показаний или иных доказательств его вины в распоряжении детектива не было. Прояснить ситуацию, пожалуй, могла только сама приятельница контрабандиста, но для этого её еще надо было выявить среди трех молодых женщин.

За окном тем временем громыхала гроза. Оглушительные раскаты грома еще долго не давали Анджею уснуть. Но вскоре стихия утихомирилась, и он постепенно провалился в сладкий расслабляющий сон.

На следующий день, сразу после завтрака, Грошек расположился на террасе. Долго ждать ему не пришлось – прибывшие накануне отдыхающие вместе с ребенком прямо с утра направились к конюшне.

Пеперик уже, видимо, ждал их. Он вывел из денника коня и помог мальчишке забраться в седло. Держа в одной руке узду, он стал водить лошадь с малолетним наездником по конному двору, давая юному седоку профессиональные советы.

Грошек приблизился к родителям малыша и встал за их спинами. Изучив следы на земле, он убедился, что след от кроссовки дамы из второго номера не соответствует тем, что он видел вчера вечером у Сторожевой башни. Вывод Грошека не сильно обрадовал – и так было ясно, что эта пара никакого отношения к Рушальскому и его темным делишкам не имеет. Только наработанная годами привычка к пунктуальному исполнению служебных обязанностей заставила детектива проверять всех женщин, ни для кого не делая исключений.

Он вернулся на исходную позицию.

Через четверть часа в дверях пансионата показалась Гелена Лучинская. Она слетела со ступенек и направилась к щитовым домикам, где уже копошились, собираясь в дорогу, заезжие велотуристы. Ноги у Геленки были обуты в светлокоричневые туфли на сплошной полиуретановой подошве. Эти модные туфли молодая женщина надевала всегда, когда выходила из дома.

Детективу даже не пришлось сходить с террасы – первый же четкий след, оставленный обувью Геленки на земле среди опавших грязно-желтых листьев, привел его в некоторое замешательство. Три жалких ромбика на фоне мелких пупурышечек не шли ни в какое сравнение с неким подобием запятой и овалом сзади, обнаруженными у Сторожевой башни.

«Неужели Бася Ольшанская?» – огорчился Анджей. Он никак не мог поверить тому, что сообщницей контрабандиста является дочка профессора, очень серьезная и респектабельная особа. Как же такое могло произойти? Наверное, сотруднице солидного университета просто вскружили голову обещаниями красивой и беспечной жизни, решил он. Обольстили для начала дуреху блеском фальшивых брильянтов и пухлыми пачками денег, завлекли в сети преступного бизнеса, а потом шантажом принудили к рядовой курьерской должности – перевозить контрабанду через границу. Иного объяснения придумать было просто невозможно.

Всего через минуту Грошек перехватил Басю у дверей её апартаментов.

– Мне нужно с вами поговорить! – напористо заявил он. – Давайте пройдем в ваш номер…

Пани Ольшанская не подала виду, что встревожена предстоящим разговором. Наоборот, она вполне миролюбивым жестом предложила детективу присесть и пододвинула к нему пепельницу, в которой находились две смятые сигареты со следами губной помады по краю фильтра.

– Я не курю! – заметил Грошек.

Бася рассеянно посмотрела на него и улыбнулась, извиняясь:

– Ах, да… Я совсем забыла!

«Нервничала!» – заключил про себя Грошек. – «Ведь она сама призналась, что курит только тогда, когда перенервничает…».

Он собрался с мыслями и сразу же перешел в атаку:

– Вчера вы были с Рушальским у Сторожевой башни!

– Положим, не у башни, – отозвалась женщина, – а в самой башне!.. И что из этого следует?

Грошек насупился. Слишком уж непринужденно держалась его собеседница.

– Это неважно… Я слышал вас разговор. Скажите, Бася, что заставило вас связаться с контрабандистами? Кто у них главный, Рушальский или некто Томаш? Еще не поздно одуматься и обо всем рассказать полиции. Тогда можно будет рассчитывать на снисхождение…

– Постойте! О чем это вы? – в изумлении выкатила глаза дочка профессора. – С чего вы взяли, что Рушальский и Томаш – контрабандисты?

– Я все слышал! – напомнил ей Грошек. – Я в курсе, что Роман обещал осуществить переброску золота из Италии. И еще одно… Это Рушальский утопил девушку в озере, потому что она его опознала?

Какое-то время женщина смотрела на него, ничего не соображая, а потом вдруг дико захохотала. Такого истерического смеха на грани нервного срыва Анджей давно уже не слышал.

– Простите… – извинилась Бася, понемногу приходя в себя. – Вы все не так поняли! Роман вовсе не контрабандист, а спортсмен. Биатлонист! И в Сторожевой башне он говорил не о золоте вообще, а конкретно о золотой медали. В Италии зимой должны состояться соревнования, – пояснила она, – он включен в сборную страны…

– А Кристина Малецка? – промямлил Грошек, чувствуя как у него краснеют уши. – Как быть с ней?

– Кристина? – переспросила Бася. – Наверное, эта та девушка из компании молодых людей, что отдыхали здесь около недели назад? Она действительно узнала Романа и подошла к нему за автографом. Но её смерть, скорее всего – несчастный случай. Во всяком случае, следователь придерживается именно такого мнения…

– Значит, Рушальский чист перед законом? – разочарованно проговорил детектив. – А кто тогда Томаш? Кто к нему сильно привязан? Почему вы боитесь того, что кому-то что-то откроется?

Казалось, на эти вопросы Ольшанской отвечать очень не хочется. Но собрав волю в кулак, она через силу произнесла:

– Томаш – мой муж. Мы с ним познакомились в университете, когда я была еще студенткой. Но это брак без будущего – мы слишком разные люди… И дело тут даже не в том, что Томаш старше меня на десять лет, просто иногда мне кажется, что у него три жены – наука, карьера и я. Причем я не на первом, и даже не на втором месте. А с Романом у нас все намного серьезнее. Правда, боюсь, отец об этом догадывается, и поскольку он уже успел привязаться к Томашу, то мой развод его не сильно обрадует…

Молодая женщина умолкла, избегая смотреть Грошеку в лицо.

– Я умею держать язык за зубами, – обнадежил детектив собеседницу. – Вам нечего бояться…

Он встал с дивана, прошел к выходу, но задержался у двери.

– А я уж решил, что изловил привидение… – в смущении сказал он. – Извините, Бася, если доставил вам несколько неприятных минут.

Грошек спустился на первый этаж и выбрался на террасу. У него первый раз за последние три дня появилось твердое желание немедленно собрать свои вещи и покинуть этот райский уголок. Ведь ошибочные умозаключения порочили его не только как профессионала, но и просто как человека из рода homo sapiens. Ну, как при такой колоритной спортивной фигуре и знании языков можно было принять Рушальского за контрабандиста? Все ведь предельно ясно – тренировки, сборы, соревнования, неизбежное общение со спортсменами из других стран. К тому же вечное стремление Романа посостязаться, причем не только на спортивной площадке, но и в словесной дуэли…

Грошек даже не заметил, как к нему подошел Стась Лучинский. Мужчина был взволнован, а потому немногословен.

– Монику Хайнштайн обнаружили в Станичках, лежащей около дороги без сознания! – поведал он. – Одежда вся изодрана, на лице запекшаяся кровь. Её отправили на попутке в больницу. Врачи говорят, состояние критическое…

Самоуничижительные мысли разом вылетели из головы детектива.

– А Мартин? – встрепенулся он. – Что с мужем?.. Где он?

Стась в ответ только развел руками…

Глава 8 Расследование продолжается

– Её увидели из проезжающей машины, – сказал вуйт, стоя с Грошеком возле виадука. – Она лежала на обочине вся в ссадинах, не подавая признаков жизни. Когда к ней нагнулись, чтобы проверить пульс, она что-то прошептала по-немецки, но никто ничего не разобрал. Её быстро погрузили в автомобиль и повезли в больницу. Как только мне стало об этом известно, я, естественно, сообщил обо всем в воеводское управление внутренних дел… Следователь только что закончил осмотр места происшествия.

– Наезд? – спросил коротко Анджей.

– Свидетелей наезда нет, – ответил сельский староста, нервно пощипывая ус.

– А как догадались, что эта фрау из пансионата?

– Так ведь при ней были документы…

– Кстати, может быть, это было ограбление? Пропали деньги, ценные вещи?

– Вам об этом лучше спросить у следователя, – тактично уклонился от ответа вуйт. – Простите, но мне надо идти…

Оставшись один, Грошек медленно приблизился к виадуку и облокотился на парапет. Прямо под ним весело журчал ручей, игриво шелестели листвой желтые верхушки деревьев. Всё вокруг дышало сочной осенней свежестью – природа, словно в насмешку над людьми, наслаждалась погожим днем, беззаботно грелась в теплых лучах солнца, отстраняясь и от конкретных человеческих проблем и от общей неустроенности жизни.

Анджей молча смотрел вниз и думал. Трагическое происшествие с Моникой Хайнштайн всё никак не укладывалось в его голове. Он был внутренне готов к тому, что от происков неведомого злоумышленника мог бы пострадать профессор, Бася Ольшанская наконец, но почему несчастье случилось с тихой и неприметной гражданкой иностранного государства? Этого детектив понять был не в состоянии. Его мозг, предпринимая попытки добраться до истины, все время натыкался на полное отсутствие логики в этом деле.

Следователя Шильда, который протоколировал его показания у озера днем ранее, он перехватил часом спустя рядом с полицейским автомобилем.

– Всего один вопрос! – приблизившись, спросил он у мужчины в роговых очках. – Вы нашли Мартина Хайнштайна? Муж знает, что его жена при смерти?

Следователь покосился на него как на тифозную вошь, морщясь и раздувая ноздри.

– Мужа мы не нашли, – наконец поделился информацией представитель закона. – В пансионате его нет. Овраг у виадука мы обшарили – там тоже пусто. Сейчас я еду в больницу. Если придет в сознание его жена, то, может быть, она сообщит нам какие-нибудь сведения…

– Они собирались провести день у Виштынецкого озера! – напомнил Анджей. – Вы это знаете?

– Нам это известно со слов Лучинского. Но на погранпереходе регистрационные данные об австрийских туристах отсутствуют. Они границу не пересекали!

Вернувшись в особняк, детектив Грошек прошел в свой номер и, не раздеваясь, плюхнулся на диван. Его голова пухла от всё новых и новых вопросов. Но основных было всего два. Куда делся Мартин Хайнштайн? И что произошло с его женой? Конечно, можно было спокойно дожидаться, когда на эти вопросы ответит полиция, но деятельная натура Грошека никак не могла смириться с мыслью о том, что ему уготована роль простого наблюдателя. Тем более, ведь никто не мог дать гарантии, что следующей жертвой не окажется пан Ольшанский или его дочь, а они его нанимали именно для того, чтобы обезопасить свое пребывание в пансионате.

Анджей попытался припомнить всё, что ему было известно о Хайнштайнах.

Сотрудник фармацевтической компании с женой, бывшей теннисисткой, выбрались в глубинку на отдых. Любители конных прогулок. Мартин – человек, располагающий к общению, с чувством юмора, спокойный и уравновешенный. Его жена – скромная молодая женщина без особых притязаний на мужское внимание. Стандартная внешность, стандартная тяга к мужской одежде. Иными словами тот тип современных женщин, которых испортили эмансипация и чтение дешевых женских романов. Так почему же беда подстерегла безобидную иностранку? И где в этот момент был её муж? Они ведь вместе отправились к Виштынецкому озеру на российскую сторону. Но, как выяснилось, границу в Житкеймах они так и не пересекли.

Хайнштайны держались всегда вместе, продолжил размышлять Грошек. Представить их отдельно друг от друга так же невозможно, как Ватикан без папы римского. Значит, в момент трагического инцидента они тоже были вместе. А что из этого следовало? Либо Мартин Хайнштайн сам расправился со своей супругой, что выглядело совершенно нелепо, либо… Либо на них кто-то напал, и мужа постигла та же участь, что и его жену!

Неожиданно он обратил внимание на факт, которому изначально не придал большого значения. До Виштынецкого озера австрийские туристы должны были добраться еще вчера! Ведь они выехали с утра и, несмотря на таможенные проволочки, уже к обеду должны были оказаться в Виштитисе. Но они не пересекли даже погранпереход в Житкеймах, до которого было всего километров десять! А Монику обнаружили в Станичках через сутки. Где же они были все это время? Может быть, в самый последний момент Хайнштайны раздумали ехать к Виштынецкому озеру? Может быть, весь день они провели где-нибудь в Филиппове или Олецко? А то и махнули в Сувалки! Этим утром, возвращаясь обратно в пансионат, они могли поймать попутку и случайно стать жертвами какого-нибудь полоумного маньяка, который сначала избавился от Мартина, а потом на окраине поселка выбросил из машины его жену, сочтя её мертвой…

И все же от поспешных выводов Грошек решил воздержаться. Несомненно, любая версия в отсутствии свидетелей и неопровержимых улик выглядела правдоподобно. Но пока он не видел конца ниточки, потянув за который ему бы удалось распутать весь этот клубок хитросплетений.

Анджей встал с дивана и спустился на первый этаж.

Гелены Лучинской в холле не оказалось, зато он нашел её в гостиной. Чтобы хоть как-то восполнить недостаток информации, ему пришлось прибегнуть к уловке.

– Простите, Гелена, – обратился к ней детектив. – Я хочу отправить приятелю электронное письмо. Могу я воспользоваться вашим компьютером?

– Конечно, пан Грошек, – сказала женщина и провела его в кабинет, где на секунду застыла в дверях. – Вам помочь?

– Нет, спасибо, – ответил Анджей, одарив её улыбкой.

Он сел за письменный стол и быстро вывел на экран монитора все исходящие сообщения. Среди них ему посчастливилось найти то, что он искал – письмо Мартина Хайнштайна, которое, по словам Баси Ольшанской, австриец отправил в венский офис своей фирмы. Вот только письмо оказалось составлено на немецком, так что понять, о чем идет речь в лаконичном послании Грошеку не удалось. Отпечатав текст на принтере, он тут же бросился на поиски Рушальского.

Биатлонист сидел на террасе, читая книгу.

– Простите, Роман, – сказал Грошек, вынужденно лебезя перед полиглотом. – Не могли бы вы мне перевести несколько строчек с немецкого? – И он протянул Рушальскому лист бумаги.

Роман прервал чтение и, ознакомившись с письмом, перевел взгляд на детектива.

– Разве вас не учили в детстве, что рыться в чужих вещах нехорошо? – недовольно проговорил он, но все же смилостивился и продолжил: – В этом письме Мартин Хайнштайн просит продлить ему отпуск еще на неделю…

– И все? – разочарованно спросил Грошек.

– Всё… Вас это не устраивает?

– Меня не устраивает то, что Хайнштайн пропал, – сказал Грошек, отвечая на издевку по-существу. – Вам его исчезновение не кажется странным?

– Оставьте это дело полиции! – посоветовал Рушальский детективу. – Неужели вы думаете, что без вас не разберутся?

– Как знать! – самоуверенно бросил Анджей.

– Меня вы приняли за контрабандиста, – усмехнулся Роман. – Кто же, интересно, по-вашему Мартин? Наркокурьер?..

И он вновь взялся за книгу, не дожидаясь ответа.

Грошек тут же вернулся в гостиную, чтобы задать еще пару вопросов Гелене Лучинской. Однако там её не оказалось. Он настиг её на втором этаже.

– Семья из Белостока! – поделилась новостью хозяйка пансионата, выходя из номера, откуда доносился веселый детский смех. – Приехали всего на два дня…

– Скажите, Гелена, – перехватил инициативу в разговоре Грошек, тут же направляя его в нужное ему русло. – Вы не заметили за последнее время ничего необычного?

– Что именно?

– Может, Мартин Хайнштайн и его жена встречались с кем-нибудь… Кстати, у них не было знакомых в Станичках?

– Нет, не было. По крайней мере, я ничего об этом не знаю… А насчет необычного…

– Да, да, – навострил уши Грошек.

– Понимаете… Я сегодня после завтрака прибиралась у них в номере и случайно нашла…

– Что?

– Патрон от охотничьей двустволки! Он закатился под диван…

– А разве Мартин – охотник? У него было с собой ружье?

– Нет, конечно. Ружье бы я сразу заметила.

– И что вы сделали с патроном?

– Выбросила.

– Почему?

– Он ведь был совершенно пустой.

– То есть, это была стреляная гильза?

– Ну, наверное… Я ведь не очень хорошо разбираюсь в этих вещах.

– Гильза не сохранилась? Как бы мне взглянуть на неё?

– Я уже вывалила мусор в контейнер. Да и зачем она вам, пан Грошек? Выставить у себя в музее в качестве экспоната? Попросите Стася, он вам даст хоть десять таких же…

– А у вашего мужа есть ружье и патроны?

– Да. Он хранит их в сейфе. У него и разрешение есть!

Детектив поблагодарил Гелену за ценную информацию и устремился к мусорному контейнеру.

На короткий миг перед его глазами вдруг возникла фигура Стася Лучинского в номере австрийца. Стась сжимал в руках двустволку, около него лежало окровавленное тело Мартина Хайнштайна. «Этой ночью была гроза! – молнией пронеслось в голове Грошека. – Звука выстрела никто мог и не услышать…»

Порывшись с минуту в мусорном контейнере, детектив выудил на свет божий то, что искал. И тут же разочарованно выдохнул – капсюль у боеприпаса оказался цел. Это означало, что Лучинский никак не мог убить Хайнштайна, воспользовавшись этим патроном. «Тогда почему в номере постояльца оказалась пустая гильза, – озадачился Грошек. – Может быть, Мартин подобрал её, гуляя с женой в лесу?»

По просьбе Анджея Лучинский открыл сейф и пересчитал патроны в коробках.

– Кажется, не хватает трех или четырех штук! – наконец определился он. – Видите ли, точного учета я не веду… А вы уверены, что их пропажа – дело рук Хайнштайна? Как он смог до них добраться?

– У меня есть одно предположение, – сказал Анджей. – Бася Ольшанская помнит, что она с Геленой была в гостиной, когда Мартин попросил у вашей жены ключ от кабинета, чтобы отправить электронное письмо в венский офис. А получив связку ключей, он мог без труда вытащить из сейфа несколько патронов. Он ведь был в кабинете один…

Теперь, по крайней мере, в распоряжении Грошека было чем торговаться с органами дознания.

Через час он уже был в Олецко.

– Женщина в сознание так и не пришла, – сообщил ему Шильд. – Сложная черепно-мозговая травма… Ну, а вы с чем пожаловали?

Узнав, что в обмен на ценные сведения детектив желает ознакомиться с протоколом осмотра личных вещей потерпевшей, следователь состроил недовольную мину.

– Вам-то это зачем?

– Я действую в интересах своих доверителей, – заявил Анджей. – Возможно, им тоже угрожает опасность!

Внимательно выслушав его, и, хмуря высокий открытый лоб с небольшими залысинами, Шильд заметил:

– Исчезли патроны?… Хорошо, завтра я попробую получить санкцию на обыск в номере Хайнштайна. Только зачем ему патроны? Ведь ружье из сейфа не пропало! И на теле его жены нет огнестрельных ран…

Тем временем Грошек завладел протоколом. Его глаза впились в строчки, словно буравчиками высверливая пункт за пунктом.

Австрийский паспорт на имя Моники Хайнштайн… Деньги… Золотой перстень с камнем красного цвета, предположительно рубином… Золотая цепочка… Небольшая планшетка с пудрой, губной помадой и пилочкой для ногтей… Ключ от английского замка… Полиэтиленовый пакетик с куском мела… Верхняя одежда – темная бежевая куртка из плотного материала со следами грязи и крови, джинсы фирмы «Рейнджерс Стар», кроссовки…

«В принципе, ничего необычного,» – мысленно заключил Грошек, передавая протокол обратно следователю. – «За исключением мела, конечно.»

Именно кусочек мела привлек внимание частного детектива, а не золотые украшения или одежда с пятнами крови. Ведь загадочная надпись в подвале особняка была процарапана обломком штукатурки. В то же время Моника Хайнштайн имела при себе мел. Одно никак не вязалось с другим – если бы надпись делала Моника, то, наверное, воспользовалась бы мелом! Но не воспользовалась. Почему? «Да просто надпись – это не её рук дело!» – с разочарованием должен был признать частный детектив.

Вернувшись в пансионат, Грошек незамедлительно переговорил с профессором. Его интересовало, не доводилось ли седовласому ученому ранее поддерживать отношения с фрау Хайнштайн?

– Нет, и еще раз нет! – категорически отрезал пан Ольшанский. – Она мне абсолютно незнакома… Да и что у меня с ней могло быть общего? Она ведь ровесница моей дочери. К тому же замужняя дама и гражданка другого государства…

– Всё это так профессор, – согласился Анджей. – Но кто-то ведь оставил загадочную надпись на стене подвала! Кто, если не она?

Он уже собрался покинуть умолкнувшего собеседника, когда тихая фраза Ольшанского догнала его в дверях:

– Вы меня уже в который раз спрашиваете, с кем из постояльцев я мог встречаться ранее… До вчерашнего дня я с уверенностью бы сказал, что ни с кем. Но вчера… Вы видели, как на меня взглянула пани Фелиция, когда она покидала пансионат?

– Ну, теплоты в этом взгляде действительно было немного… – кивнул Грошек.

– Вот, вот. Так женщины обычно смотрят на отвергнутых любовников. С жалостью и отвращением!

– Так она вам знакома?

– В том то и дело, что нет! И в то же время, у меня сложилось впечатление, что я её знаю. Правда, вспомнить, когда и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство я не в состоянии. Прямо наваждение какое-то!

– Дежа вю?

– Что?

– Это психиатрический термин… Ложное узнавание!

– А-а… Может быть… – рассеянно сказал профессор. – Я уже боюсь, неужели память стала отказывать мне?..

Грошек же был иного мнения. После обеда он отправился в Станички, сел на рейсовый автобус и уже меньше, чем через час позвонил в дверь одноэтажного кирпичного дома, расположенного на окраине Сувалок. Адрес Фелиции Криштофович ему дала Гелена Лучинская.

Дверь открылась быстро, как будто его уже ждали. На пороге возникла женщина лет пятидесяти в простенькой вязаной кофте и стареньких шлепанцах. В ней было трудно узнать ту чопорную и шикарную даму, что всего день назад выехала из пансионата. Пораженный переменами во внешнем виде, Анджей не сразу нашелся, что ему сказать.

Пани Фелиция его опередила.

– Ах, это вы, пан Грошек! – устало и буднично произнесла она, запуская детектива в прихожую. – А я думала, что это вернулся Богдан…

– Я бы хотел с вами поговорить, – тактично попросил аудиенции Анджей. – У меня всего несколько вопросов…

– Вы из полиции?.. Надо сказать, что вы мало похожи на сотрудника музея!

Смущение охватило Грошека.

– Это п-почему? – выдавил он из себя, чуть заикаясь.

– В гостиной пансионата висит прекрасная копия Збигнева Рыхлицкого. А вы даже не взглянули на неё. Потом, ваш невразумительный ответ по поводу этюдника…

Маскироваться дальше не имело смысла. Анджей кивнул и улыбнулся в ответ:

– Кажется, мы друг друга стоим, пани Фелиция! Я действительно не музейный работник. Я – частный детектив…

– Вас ко мне направил пан Ольшанский? – неожиданно осведомилась женщина, когда они прошли в комнату.

Грошек счел за необходимость до конца быть откровенным.

– Нет, но я приехал, чтобы выяснить, были ли вы с ним раньше знакомы… Или это тайна?

– Это не тайна, – покачала головой пани Фелиция. – Это трагедия всей моей семьи…

– Мариана? – наобум спросил детектив.

– Да… – подтвердила женщина. – Моя родная сестра…

Она подошла к стене, на которой висели три фотопортрета в рамках, и молча указала на один из них. Молодой симпатичной девушке на фотографии было лет двадцать, черты её лица имели некоторое сходство с чертами лица хозяйки квартиры.

– Она погибла? – осторожно спросил Грошек.

– Да, – едва качнула головой пани Фелиция. – Но прежде, чем она погибла, прошло десятилетие, за которые поседела наша мать и умер от инфаркта отец. И виной всему Францишек…

– Простите…

– Пан Ольшанский! Он был всего на два года старше моей сестры… Вам, конечно, не понять, чем для меня была Марьяна! Когда мне только исполнилось тринадцать, ей уже было девятнадцать. Она училась в художественной школе и мечтала стать художницей. Знаете, подростки не могут жить без кумиров – так было, так есть и так, наверное, будет всегда. Лично я обожала свою сестру. Я считала её богиней и ревновала ко всякому, кто приближался к ней. Когда она начала встречаться с Францишеком, я нашла в себе силы отойти в сторону – я очень хотела, чтобы сестра была счастлива. «Малышка Фили!» – часто говорила она мне. – «Всё будет хорошо! Однажды и ты встретишь своего принца. Он приедет к тебе на мотоцикле, посадит позади себя и увезет далеко-далеко… И ты тоже будешь счастлива…». Этот проклятый мотоцикл! У Францишека была «Чизетта» – небывалая роскошь по тем временам. Парень с мотоциклом тогда воспринимался также, как сейчас молодой человек на новомодном «Рено» или «Феррари»… Но однажды они катались вечером по трассе, и, какая-то машина, совершая обгон, прижала их к обочине дороги. Францишек не удержал руль, и они вылетели в кювет. Сестру доставили в больницу с травмой головы и переломом руки, Ольшанский в аварии пострадал менее серьезно – он отделался ушибом колена и вывихом плеча. Спустя два месяца Марьяну выписали из больницы домой, но к тому времени молодой Ольшанский уже уехал в столицу поступать в университет. Моя сестра угасала на глазах – она повредила какие-то важные нервные центры, и всего через год от жизнерадостной цветущей девушки не осталось и следа. Головные боли, раздражительность, слезы по пустякам – с эти еще как-то можно было жить, надеясь на выздоровление, но вскоре ей начала отказывать память. Она перестала узнавать отца, мать, меня. И когда на каникулы приехал Францишек, она не узнала и его. Потом были годы хождений по психиатрам и невропатологам, последние попытки сберечь ей разум. Ничто не помогало. Марьяна совсем лишилась рассудка – её речь изменилась до неузнаваемости, окружающие люди утратили для неё всякий интерес, она практически отрешилась от жизни. Несколько раз она самостоятельно уходила из дома, где-то бесцельно бродила – её каждый раз возвращали обратно. Но однажды сестра сбежала надолго и больше уже не вернулась. Через несколько дней мы узнали, что на железнодорожных путях её сбил груженый лесом состав…

Пани Фелиция умолкла и еще какое-то время не сводила глаз с окна. Затем она словно очнулась и продолжила монолог.

– А недели три назад я вдруг встретила Францишека Ольшанского в пансионате! Я его сразу узнала, ведь он практически не изменился. Добавились только седина в волосах да ученое звание. Пан профессор! И хотя прошло столько лет, а чувство обиды за сестру во мне не остыло. Где он был все эти годы? Почему так быстро забыл Марьяну? Почему предал любовь? Или это была не любовь, а простое юношеское увлечение? В тот момент я могла простить ему всё, но только не забвение!.. Я думала, он узнает меня. Он не узнал. Он слишком дорожит памятью поколений, чтобы помнить о какой-то девчонке из рабочего пригорода и о её бедной сестре. Я сказала, что его дочь очень похожа на одну мою родственницу и показала ему фотографию Марьяны. Но и это не помогло – он только кивнул и рассеянно улыбнулся…

– Возможно, он просто спешил и не придал значения вашим словам… – решился подать голос Грошек.

– Может быть, – согласилась пани Фелиция. – Тогда я привезла из Олецко акварельные краски и стала рисовать пейзажи. Сама я рисую плохо, а у Марьяны очень здорово получались именно осенние пейзажи! Но даже это не всколыхнуло никаких воспоминаний у пана Ольшанского…

– И тогда вы…

– Что?

– Вы решили напугать его, переодевшись привидением!

– Привидением?… Какая чушь! Разве эта глупая выходка могла мне помочь?… Я поступила иначе – на одной из стен подвала я куском штукатурки вывела имя своей сестры…

– Значит, это вы сделали надпись в подвале? И больше ничего?

– Ничего…

– А как вам это удалось?

– Вам нужны подробности? Извольте… Когда пан профессор сообщил всем, что видел в подвале привидение, мне показалось, что он немного напуган. Обида за сестру тут же натолкнула меня на мысль, связать блуждающий по дому призрак с духом Марьяны, чтобы именем из далекого прошлого ошпарить его окостеневшие мозги. На следующий день после завтрака я задержалась в холле. Пан Ольшанский подошел к двери, ведущей в подвал, и открыл её своим ключом. В этот момент я окликнула его и попросила подтащить мой мольберт ближе к берегу озера. Так как больше мужчин поблизости не было, он не решился мне отказать. Но как только он сошел со ступенек террасы и подхватил треногу, я сказала, что забыла у себя в номере кисточки и сделала вид, будто возвращаюсь за ними. На самом деле я быстро спустилась в подвал, сделала надпись на стене и вернулась в холл. Как только профессор показался в дверях, я вынула кисточки из папки и, проходя мимо него, специально их ему продемонстрировала. Естественно, он ничего не заподозрил…

– И все же вы плохо прочертили в имени своей сестры букву «I», – вздохнув, произнес Грошек. – Возникла путаница.

– Разве? Я этого не заметила… – искренне удивилась пани Фелиция. – Хотя понятно… Ведь я торопилась! К тому же испытывала дикое напряжение… Вот только все мои старания ни к чему не привели. Злой гений моей семьи здравствует, у него взрослая дочь и положение в обществе. И его нисколько не мучают угрызения совести…

В этот момент в прихожей раздался громкий детский голос. Грошек даже вздрогнул от неожиданности.

– Бабушка! – заскакивая в комнату, прощебетал русоволосый парнишка лет десяти, по всей видимости, Богдан, её внук. – Тебя спрашивает какой-то пан!

Пани Фелиция недоуменно вскинула брови. Потом медленно направилась ко входной двери.

Заинтригованный Грошек сместился к окну и посмотрел на улицу.

Он не ошибся в своих предположениях – у крыльца с непокрытой седой головой стоял сам Францишек Ольшанский…

Глава 9 Ключи от подвала

Четвертый день пребывания Анджея в пансионате выпал на воскресенье. С утра погода к огорчению всех отдыхающих не заладилась – солнце спряталось за облаками, заморосил мелкий колючий дождь. Тем не менее, ближе к обеду к особняку подъехала полицейская машина, из которой вышел следователь Шильд собственной персоной. Видимо, он, как и обещал, все же добился разрешения осмотреть гостиничный номер четы Хайнштайнов, несмотря на выходные. Впрочем, его приезд в Станички скорее всего объяснялся не столько служебным рвением, сколько желанием начальства побыстрее разобраться с обстоятельствами гибели иностранной туристки, ведь Моника Хайнштайн скончалась прошедшей ночью в больнице, так и не придя в сознание.

Грошек сам напросился в понятые, намереваясь не упустить ничего из того, что могло бы стать достоянием официального следствия.

Гелена Лучинская открыла дверь номера и пропустила внутрь двух мужчин – Шильда и эксперта-криминалиста. Мельком оглядев комнаты, Шильд попросил понятых встать в дверях гостиной, после чего приступил к обыску.

В маленьком уютном зале был образцовый порядок. Даже пепельница на журнальном столике и та блестела всеми своими гранями – это Грошек отметил в первую очередь. А ведь в номере проживал заядлый курильщик! Как напоминание об этом около пепельницы лежала нетронутая сигара.

– Вчера утром я делала здесь приборку, – сказала Гелена, словно прочитав его мысли. – Под диваном я обнаружила пустой патрон…

– Это один из четырех пропавших? – вяло поинтересовался Шильд. – Где он сейчас?

Анджей молча достал из кармана гильзу. Эксперт-криминалист упаковал её в полиэтиленовый пакет и скупо осведомился у хозяйки особняка:

– Комнату проветривали?

– Да, – пролепетала Лучинская, робея.

Эксперт цокнул языком и деловито известил своего шефа:

– Пробы воздуха на присутствие в нем частиц пороховой гари брать бессмысленно! Да и не похоже, что здесь стреляли…

Следователь, соглашаясь, кивнул и заглянул в спальню. После чего вернулся к столику и, вооружившись ручкой, стал заполнять протокол под диктовку коллеги.

– Осмотр проводится в пасмурную погоду при естественном освещении… – затянул монотонную песню эксперт-криминалист.

Грошек оживился только тогда, когда мужчины приступили к осмотру личных вещей четы Хайнштайнов.

С одеждой парочка управилась очень быстро. Зато на дне полупустого кожаного чемодана-кейса нашлись предметы, которые сразу привлекли внимание не только Грошека, но и всех присутствующих. Это были зонт, небольшая подзорная труба в черном пластмассовом футляре и еще стопка бумаг, помещенных в плотный непромокаемый пакет.

Покрутив в руках подзорную трубу, следователь Шильд вернул её на свое законное место, и всё внимание сосредоточил на бумагах. Тем более, что первый же вынутый им из пачки свернутый пополам лист оказался ксерокопией то ли карты, то ли схемы железных дорог на немецком языке.

– Тре-у-бург… – по слогам прочитал Шильд, с трудом разбирая мелкие готические буквы.

Стоящего у порога Грошека словно осенило.

– Может быть, Тирберг? – осторожно осведомился он. – Когда-то здесь на месте усадьбы пана Жуевского стоял замок Тирберг!

– Замок? – удивленно вскинул брови следователь. – А причем тут замок?

Грошек промолчал, не зная что сказать в ответ. Действительно, замок тут был совсем не при чем. Тем более, что Шильд уверенно заявил, вглядываясь в аляповатые закорючки:

– Нет… Всё-таки Треубург!

Следователь отложил ксерокопию карты в сторону и вытащил из пакета газету, из которой выпал пожелтевший от времени листик с мелким рукописным текстом.

– Майн либе Герта! – прочитал он без особого напряжения заглавие письма.

Однако на этом его познания в немецком языке закончились. Тогда Шильд просто засунул все бумаги обратно в пакет и уведомил эксперта-криминалиста:

– Изымем на всякий случай… А комнаты опечатаем!

Гелена Лучинская вздохнула, но возмущаться по этому поводу не стала. Она, как и Грошек, молча подписала протокол, после чего провела мужчин в кабинет, где дотошные представители закона осмотрели шкаф, в котором хранилось оружие её мужа. Разговор со Стасем у них вышел совсем коротким. Убедившись, что охотничья двустволка на месте, они быстро проследовали к выходу.

Когда полицейский внедорожник скрылся с глаз, Грошек расслабленно опустился в кресло на террасе рядом с Рушальским. Разговор завязался сам собой.

– Полиция уже села на хвост преступнику? – полюбопытствовал Роман. – Они нашли убийцу Моники?

– Вы имеете в виду Мартина Хайнштайна? – на всякий случай уточнил детектив.

– Нет, конечно, – сказал собеседник, качая головой. – Ведь это была образцовая семейная пара! Они очень дорожили друг другом – такое нечасто встретишь в наше время…

Грошек нахмурил лоб. Сам он еще не пришел к однозначным выводам.

– Видите ли, – заявил он Рушальскому, – чтобы разобраться в этом деле надо, уподобившись скульптору, отсечь от глыбы неопровержимых фактов всё ненужное, и тогда многое прояснится! Очень часто в таких делах важно определиться с личностью жертвы, а об этом иногда можно судить по вещам, которые они при себе имеют. Вот, например, что можно сказать о подзорной трубе, которую полиция обнаружила в чемодане австрийца? Это только часть туристского снаряжения или предмет, имеющий какое-то особенное значение для Хайнштайна и его жены? Зачем она могла им понадобиться?

– Один мой приятель, когда его лишили на целый год водительских прав, возил подзорную трубу в своей машине, чтобы объезжать посты автоинспекции, – рассеянно поведал Роман.

– Разве Хайнштайны приехали на машине? – заметил Грошек. – Ладно, бог с ней, с трубой. А как быть со старым письмом из их чемодана? «Майн либе Герта…» Вас это не наводит на некоторые мысли?

– Какие?

– Ну, например, что в отношениях между супругами были свои червоточинки. Допустим, Моника обнаружила, что Мартин когда-то очень давно имел любовную связь с некой Гертой. За этим следуют укоры, ссора, обида. Вот и причины для серьезной размолвки… А ведь в отчаянии очень легко перейти рамки дозволенного!

– Бред! Представить, что Моника решилась убить своего мужа из ревности, просто невозможно!

– Это мог быть несчастный случай! Впрочем, я не настаиваю именно на такой трактовке событий. Я лишь хочу сказать, что среди тех фактов, которыми располагает следствие, лишь немногие из них имеют отношение к пропаже Хайнштайна и к смерти его жены. Задача состоит в том, чтобы не строить фантастические версии, а увязывать имеющиеся улики в единое целое, отбрасывая при этом все несущественные детали в сторону.

– А что кажется вам несущественным?

– Например, намерение супругов посетить Виштынецкое озеро. Похоже, это было заявлено Мартином для отвода глаз. Поэтому копать в данном направлении бессмысленно – ни на какое озеро они не собирались…

– Почему?

– Потому что до погранперехода в Житкеймах можно добраться всего за час, но там они так и не побывали. А Монику обнаружили в Станичках через сутки.

– Хайнштайны могли поменять свои планы!

– Это маловероятно. Пунктуальность у всех немцев в крови!

– Хорошо, а какие тогда факты вам кажутся существенными?

Грошек задумался на секунду и вполне серьезно произнес:

– Привидение!.. Все пошло кувырком с того момента, когда пан Ольшанский столкнулся в подвале с призраком. Думаю, это ключевой момент.

– Вы верите в существование неприкаянных духов и прочей мистической белиберды? – кисло улыбнулся Рушальский.

– Честно говоря, меня сейчас волнуют совсем другие вопросы. Где Мартин? Жив ли он?.. И, сдается мне, ответы на них мы получим, если только доберемся до привидения.

– А с чего вы начнете?

– Не знаю, как поступит официальное следствие, а лично я начну с газеты! – сказал детектив, немного подумав.

– С газеты? – удивился Роман. – Какой еще газеты?

– Как ни странно, местной! – многозначительно подмигнул ему Грошек.

Он встал и быстро направился к Гелене Лучинской.

Молодая женщина не стала выяснять, зачем ему понадобилась пресса за последний месяц – она просто провела его в свой кабинет и выложила перед ним целую кипу газет. Грошек посвятил внимательному изучению печатных страниц не менее четверти часа. Его поиски увенчались успехом – он обнаружил то, что искал. Маленькая заметка сообщала о находке старинных документов в бывшей усадьбе пана Жуевского.

Тут же в коридоре зазвучали голоса – это постояльцы пансионата стали спускаться на обед.

Грошек перехватил пана Ольшанского у самого входа в гостиную и задал ему всего лишь один вопрос. Лаконичное «Нет!» из уст седовласого ученого не сильно его огорчило. Зато сидящий на кухне в ожидании похлебки пан Болеслав, которому детектив задал тот же вопрос, предоставил ему более содержательные сведения:

– Ключ от подвала? Нет, не пропадал! С тех пор, как там орудует пан Ольшанский, я своим почти не пользуюсь. Он висит у входа в конюшню…

Проникнув через ворота внутрь сарая, Грошек для начала огляделся. Его приход не остался незамеченным – обеспокоенные лошади, чувствуя чужака, захрапели в своих денниках. Белая в яблоках Метель даже стукнула копытом о деревянную кормушку и тихо заржала. «Спокойно, девочка!» – ласково успокоил её Анджей и сместился к косяку.

На гвоздике рядом с воротами действительно висел ключ.

Детектив удовлетворенно хмыкнул, взял его в руки и внимательно осмотрел. После чего вернулся в особняк и после обеда вызвал профессора на террасу.

– Вы уверены, что все ваши документы из ларца на месте? – поинтересовался он у пана Ольшанского. – Вы ведете какой-нибудь учет вашим раритетам?

– Да, – кивнул профессор. – Каждый лист я нумерую и заношу его номер в блокнот. Только что мы с Басей работали с документом под номером сто одиннадцать…

– Значит, все ваши находки в сохранности?

– Конечно! – воскликнул профессор. – Желаете убедиться?

Они спустились в подвал и проследовали в потайную комнату. Пан Ольшанский указал на стопку бумаг в картонной коробке и уверенно заявил:

– Здесь все сто одиннадцать!

– Когда вы их пересчитывали в последний раз? – полюбопытствовал детектив.

– Какая в этом надобность? – нахмурился ученый. – Или вы думаете, что они кому-то могли понадобиться?… Но ведь ключ от подвала всегда при мне!

Тем не менее, профессор с помощью Грошека водрузил картонный ящик на стол. Затем он осторожно стал вынимать переложенные чистыми картонками документы, произнося вслух их порядковые номера. От напряжения у пожилого мужчины даже выступила испарина лбу.

– Ровно сто одиннадцать, – облегченно вздохнул пан Ольшанский, когда из ящика показался последний документ. – Все на месте!

В этот момент в подвал спустилась Бася, чтобы вместе с отцом продолжить работу, поэтому Грошек, более не задерживаясь, поднялся к себе в номер и позвонил по мобильному телефону адвокату Гржибовскому.

Разговор занял у него всего пару минут.

– Мне нужны сведения о Мартине Хайнштайне и его семье, – повторил он в конце беседы. – Подробные! Можно устроить запрос в венский офис?

Положительный ответ воодушевил Грошека – маховик частного расследования начал набирать обороты.

Однако основные следственные действия ему все же пришлось отложить на понедельник. Предположение, что Мартин Хайнштайн охотился за раритетами профессора пока не имело веских доказательств. Вместе с тем интерес австрийца к подвалу пансионата вовсе не был случаен – в его вещах обнаружили газету, в которой была помещена небольшая статья о находке ларца с манускриптами. Значит, Мартин мог воспользоваться ключом Пеперика, чтобы проникнуть в подвальный закуток, где орудовал пан Ольшанский. Но старинные документы оказались нетронутыми. Интересно, чем тогда еще рассчитывал поживиться Хайнштайн?

С другой стороны, если Мартин устроил авантюру с привидением, то ему было просто необходимо иметь свой ключ от подвала, решил после недолгого размышления Грошек. Ведь не стал бы Хайнштайн все время бегать за ключом к конюшне! Это и неудобно и чревато разоблачением. Но, тогда, возможно, он сделал дубликат с ключа Пеперика. А раз так, следовало искать улики.

Только утром следующего дня Грошек отправился в Станички и сел на проходящий рейсовый автобус. Уже через час он вышел в Сувалках на площади перед современным зданием автовокзала.

Перекусив в ближайшем «МакДоналдсе», Грошек неспешно направился к автозаправке – на белых опорах покоился бело-синий навес с большими желтыми буквами «Глимар», которые хорошо были видны со стороны дороги. У колонки стояла подержанная «японка» с заправочным пистолетом в горловине бензобака. Минуты через две-три машина выпорхнула на дорогу и скрылась с глаз. Грошек тут же подошел к продавцу бензина, мужчине средних лет в комбинезоне, и вежливо осведомился у него:

– Здесь есть поблизости механические мастерские?

Продавец утвердительно кивнул, указывая на неприметное строение за забором, находящееся метрах в трехстах от заправки.

– Таксопарк! – лаконично пояснил он и тут же добавил. – Но если у вас проблемы с машиной, то лучше обратиться в сервисный центр. Могу дать адрес…

Грошек поблагодарил мужчину. Сервисный центр его не интересовал – ему просто был нужен слесарь.

– Недели три, а то и месяц назад один пан, как и вы без машины, тоже искал слесаря, – зевнув, поведал продавец.

– Немец? – оживился Грошек.

– Кто его знает, по-польски говорил хорошо…

Грошек быстро направился к таксопарку. Теперь он был уже почти уверен, что с помощью интуиции и улыбки фортуны вышел на след Мартина Хайнштайна.

Картина совсем прояснилась, когда один из автослесарей, меняющий шаровую опору на автомобиле, признался, что три недели назад в обеденный перерыв изготовил для какого-то мужчины дубликат ключа:

– Очень уж пан просил, пообещал заплатить хорошо. Ну, почему не помочь человеку?..

Детектив кивнул, соглашаясь:

– Мужчина лет сорока, стрижка короткая, небольшие залысины. Курит сигары! Это он?

– Да, – подтвердил автослесарь. – Когда я вынес ему ключи, он сидел на лавочке, читал газету и курил сигару. Очень представительный пан…

– Ключ от английского замка?

– Верно. Там два передних зубца и четыре небольших бороздки на полотне. Я с ним всего за полчаса управился…

Теперь можно было возвращаться в Станички. Из показаний, добытых в Сувалках следовало, что Мартин Хайнштайн три недели тому назад в неизвестных целях сделал дубликат ключа от подвала пансионата Лучинских. И вовсе не древние манускрипты интересовали австрийца. А что?

В пансионат Грошек вернулся на очередном рейсовом автобусе. Сейчас он даже жалел, что не решился гнать свой автомобиль за сотни километров в глухую провинцию, ведь отсутствие личного автотранспорта лишало его маневренности и оперативности.

Дождаться обеда ему стоило большого труда – время шло медленно, а его прямо распирало от желания немедленно устроить следственный эксперимент.

Наконец, Бася с отцом показались из двери, ведущей в подвал. Седовласый ученый запер замок и вслед за дочерью поднялся на второй этаж в свой номер. Грошек, расположившийся на террасе, немедленно встал с кресла и направился к конюшне. Пеперика там, естественно, не оказалось – пан Болеслав незадолго до этого уже прошел мимо него к своей жене на кухню.

Завладев ключом, висящим у косяка ворот, где приткнулись метла и лопата, Грошек быстрым шагом вернулся в особняк, пересек холл и остановился у входа в подвал. Озираясь, словно преступник, он просунул ключ в узенькую щель английского замка, повернул его на два оборота, после чего включил в подвале свет и, быстро зашмыгнул внутрь.

По каменным ступенькам спустившись вниз, детектив сразу же направился к потайной комнате. В этот момент он перевоплотился из Анджея Грошека, частного сыщика из столицы, в Мартина Хайнштайна, личность загадочную во всех отношениях. Нечаянно задев плечом кирпичную кладку, он даже выругался по-немецки: «Доннерветер!», что сильно его удивило – слово пришло из глубин сознания, чужое и малопонятное.

Как только свет от переноски озарил подземный каземат, Грошек подошел к ларцу с документами, который стоял на нижней полке вмурованного в стену стеллажа, и перетащил его на стол.

Часы показали, что на всю операцию по проникновению в подвал у него ушло каких-то пять минут.

Детектив тут же вернулся к нише, потрогал холодные дубовые доски, постучал кулаком по кирпичной кладке в глубине стеллажа. Потом он наощупь обследовал все полки, пытаясь пальцами расширить каждую щель. Безуспешно. Тайника с кладом он так и не обнаружил. Было от чего придти в уныние – красивая версия о причастности Хайнштайна к тайному сообществу кладоискателей и гробокопателей не находила подтверждения.

Теперь можно было подниматься наверх. Грошек вздохнул и направился к выходу.

Однако, не сделав и десятка шагов, он внезапно остановился и бросился обратно к нише. Крюк! Как он мог упустить его из виду!

Крюк сбоку от стеллажа оказался на самом деле не крюком, а небольшим железным обручем, в отверстие которого лет двести назад втыкали факел, чтобы осветить подземный зал. Впрочем, об истинном его предназначении приходилось только догадываться – уж очень неудобное место он занимал.

Анджей решительно ухватился за обруч и потянул его вниз. Железяка сместилась ненамного, но за этим ничего не последовало. Тогда Грошек левой рукой перехватил обруч и попытался вдавить его внутрь. Обруч довольно легко ушел в стену. Тогда Анджей правой стал шарить в глубине стеллажа. На уровне плеча боковая деревянная стенка полки неожиданно легко отделилась от кирпичной кладки, и пальцы детектива провалились в пустоту. Это была победа! За боковиной полки обозначился небольшой каменный карман. Грошек просунул в него кисть руки и сразу же наткнулся на кольцо.

«Всё-таки я оказался прав!» – в этот миг промелькнуло у него в голове…

– Что вы здесь делаете? – удивленно спросил у Грошека пан Ольшанский, спустившийся после обеда в подвал.

– Дожидаюсь вас, – произнес Анджей бесхитростно. – Хорошо бы позвать вашу дочь и Рушальского. Я тут кое-что обнаружил…

Профессор, чувствуя, что за сообщением детектива скрывается нечто более серьезное, чем просто слова, послушно достал из кармана кругляш ультракоротковолнового передатчика. Уже через пять минут и его дочь и Роман стояли у дубового стола. Все трое смотрели на Грошека, словно детвора на заезжего факира, пообещавшего с помощью волшебной палочки вытащить из пустого черного ящика живого кролика.

– Для начала несколько слов, – сказал Анджей, волнуясь. – О моей находке скоро станет известно полиции, и тогда, боюсь, ни меня, ни вас сюда близко не подпустят. А мне бы хотелось во всем разобраться самому… Правда, кое-что я уже знаю и готов с вами поделиться.

– Это как-то связано с Моникой? – спросила Бася.

– Это связано со всеми нами… – сказал Грошек и остановил взгляд на седовласом ученом. – Когда вы, профессор, пригласили меня сюда, чтобы выяснить, угрожает ли вам опасность, я почти не сомневался, что за таинственным привидением, с которым вы чуть не столкнулись в полутемном подвале, стоит человек. Я ошибочно подозревал в этой мистификации Лешека, потом вас, Роман, и, наконец, пани Фелицию. В отсутствии мотивов было трудно найти факты, изобличавшие любителя или любительницу странных розыгрышей. Но спонтанное развитие событий мне помогло выйти на след злоумышленника.

– Кого именно? – перебил детектива Роман. – Неужели, Хайнштайна?

Грошек кивнул.

– Да, Мартина Хайнштайна! Проведенное мною расследование позволяет ответить на вопрос, зачем австрийскому туристу понадобилось пугать вас, профессор, привидением. Еще при осмотре номера Хайнштайна следователь вытащил из чемодана несколько вещей, среди которых была местная газета. За какое она число я не заметил, да и сначала не обратил на неё должного внимания. Но потом пришел к выводу, что газета имеет какое-то значение для супружеской пары, коль скоро её не выбросили, а поместили в пакет, где находились и другие бумаги – какая-то карта и письма. По фотографии на передовице мне удалось точно определить, что это была газета месячной давности, на последней странице которой я нашел любопытное сообщение. Это была заметка о том, как Пеперик и Лучинский наткнулись в подвале бывшего особняка пана Жуевского на потайную комнату со старинными документами. Значит, решил я, Мартин Хайнштайн с женой приехал в пансионат не просто для отдыха, а с какой-то определенной целью. Так что я ухватился за эту ниточку и стал развивать идею. Хайнштайнам, вероятно, надо было в тайне от всех попасть в подвал! Может быть, они рассчитывали найти здесь старинный клад? Ведь комиссия из воеводского музея ничего ценного тут не обнаружила! Но в подвале обосновался пан Ольшанский, а это обстоятельство мешало им днем заниматься поисками. Значит, проникнуть в подвал они могли только ночью, и для этого им был нужен ключ.

– Мой ключ всегда при мне! – тут же заявил профессор, хлопая по карману.

– Верно, – согласился Грошек. – Но ведь еще один ключ находился у Пеперика в конюшне! Хайнштайн не раз там бывал, поэтому на время завладел им и сделал с него дубликат. В Станички, Филиппов или Олецко Мартин решил не соваться, видимо, из опасения, что в небольшом селении или городке его заказ вызовет подозрения, так что он отправился в Сувалки и там недалеко от автовокзала нашел слесаря, даже не позаботившись о должной конспирации. И вот, став обладателем ключа, он получил доступ в подвал, чтобы заняться поисками клада. Но тут возникли трудности, ведь ночью любой стук из этого помещения несомненно привлек бы повышенное внимание всех обитателей пансионата. Его могли разоблачить. А днем вы, профессор, как я уже сказал, мешали ему, работая со своими документами из ларца. Поэтому Мартин предпринял попытку избавиться от вас. Конечно, он не решился на членовредительство или убийство – все-таки он не уголовник. Он просто задумал напугать вас, и, то ли сам, то ли с помощью своей жены Моники, устроил вам встречу с привидением. Инсценировка принесла свои плоды – вы сначала решили отослать Басю домой, а после по моей просьбе уехали на целый день в Сувалки. Так что у Хайнштайна было какое-то время, чтобы спокойно обследовать весь подвал в надежде найти здесь нечто более ценное, чем кипа старинных рукописей… Короче, вместо того, чтобы идти обедать, я сейчас тоже пошарил здесь по углам и кое-что обнаружил.

– Неужели тайник с кладом?.. – растерянно пробормотал пан Ольшанский. – Как же я раньше не догадался!

– Вам просто не пришло в голову, что в потайной комнате может находиться еще нечто сокрытое от посторонних глаз…

– Так вы нашли тайник?

– И да и нет. Убедитесь сами…

– В каком смысле?

– Встаньте к нише и левой рукой надавите на железный штырь с обручем, который находится сбоку от вас… Теперь просуньте правую руку к боковине полки и попытайтесь вытянуть её наружу!

Профессор сделал все так, как ему велел Грошек.

– Ага!.. – возбужденно проговорил он, обнаружив пустое пространство за деревянной дощечкой. – Там кольцо!..

– Тяните его на себя! – приказал ему детектив.

Через пару секунд в подземном каземате вдруг раздался негромкий скрежет – это ниша с полками пришла в движение. Словно дверь, поворачивающаяся на невидимых петлях, она вдруг стала наползать на пожилого ученого. Проем между стеллажом и кирпичной кладкой увеличился, в глубине его показалась довольно широкая галерея.

– Что это? – охнула Бася Ольшанская.

– Надо полагать, сокровищами пана Жуевского нашему австрийскому другу завладеть не удалось, – улыбнувшись, сказал Анджей. – Зато он обнаружил здесь подземный ход!

Рушальский хмыкнул.

– Вы уже там побывали, Грошек? – осведомился он.

– Нет, – признался детектив. – Из соображений безопасности… Мало ли что!

– Тогда его надо обследовать, – заявил Роман, решительно направляясь к чернеющей пустоте за нишей. – Возможно, мы найдем там Хайнштайна. Вдруг он попал в какую-нибудь средневековую мышеловку!..

Протестовать никто не решился – от соприкосновения с тайной даже у седовласого историка захватило дух. Лишь Грошек проявил элементарную осторожность.

– Кто-то из нас должен обязательно остаться здесь, в подвале, – твердо сказал он. – Если с остальными что-нибудь случится, то он сможет сам придти на помощь или позвать людей.

– Разумно, – кивнул профессор и повернулся к дочери. – Бася, ты остаешься!

– Почему я? – обиделась молодая женщина. – Давайте кинем жребий!

Предложение ни у кого не встретило поддержки.

– В самом деле, Бася, – сказал Роман. – Не мужское это дело – лазить по штольням…

Вот только Грошек был иного мнения. И не потому что мужской шовинизм ему был противен до глубины души.

– Вы тоже остаетесь, Рушальский! – безапелляционно заявил он.

– Что? – удивился Роман. – С какой стати?

– Вы самый тренированный и опытный из нас, – без всякой лести поведал детектив спортсмену. (О себе он, конечно, из скромности умолчал.) – Если со мной или профессором случится беда, то нам понадобится ваша сила…

Грошек, более не ввязываясь в дискуссии, взял со стола фонарь и подошел к подземному ходу.

– Я иду впереди! – сказал он. – Пан Ольшанский, вы – сзади…

Глава 10 Эхо войны

Извилистый как Обозна улица в Варшаве подземный ход напоминал утробу гигантского кашалота, заглотившего живьем сразу двух нерасторопных Ион. С первых же шагов Анджей ощутил, как смрадно дышит эта гадина, как довольно урчит просачивающимися со стен и сводчатого потолка грунтовыми водами. Вероятно, вентиляция здесь отсутствовала напрочь. Впрочем, скользящий по кирпичной кладке луч от фонарика только пару раз высветил обширные пятна плесени, а вскоре вокруг стало намного суше, и под ногами почти перестала хлюпать болотная грязь.

– Интересно, куда ведет этот ход? – произнес Грошек вслух, намереваясь получить от идущего следом профессора, если не точный ответ, то хотя бы общие соображения.

– Понятия не имею, – прохрипел пан Ольшанский сзади. – Может быть, к оврагу… Или к какому-нибудь колодцу за пределами крепостных стен.

Грошек решил не прерывать разговор, чтобы все время слышать поблизости от себя человеческий голос.

– Зато теперь ясно, куда исчезло привидение, когда вы его повстречали в подвале! – сказал он многозначительно. – Пока вы, профессор, поднимались по лестнице наверх, а потом вместе с Пепериком спускались вниз, «призрак» просто перебежал из темного крыла подвала в комнату с ларцом и скрылся в этой галерее! После такой же трюк Хайнштайны провернули и со мной, полагая, что имеют дело с вами.

Галерея вдруг резко устремилась вверх – сделав всего два шага, Грошек уткнулся теменем в потолок и инстинктивно остановился. Что-то было не так. Он посветил фонарем себе под ноги, потом задрал луч света к кирпичному своду над головой и тщательно все осмотрел. Это был тупик. Причем весьма странный тупик – насыпной пол по какой-то причине круто вздымался вверх, метрах в трех от детектива полностью сливаясь с потолком.

– Обвал! – раздался за спиной сиплый голос профессора.

– Что? – не понял Грошек.

– Обвал! Дальше пути нет…

Детектив был вынужден признать, что его спутник прав. Обойти возникшее перед ними препятствие не было никакой возможности. Они продвинулись по подземной галерее всего на какие-то двадцать – двадцать пять метров от потайной комнаты, и теперь были вынуждены завершать экспедицию.

По уклону Грошек взобрался к самому потолку.

– Здесь вроде бы лаз! – несколько оживился он, обнаружив щель, в которую не смог бы протиснуться даже ребенок.

Рядом валялась совковая лопата. Грошек внимательно её осмотрел и пришел к выводу, что она почти новая – слишком уж гладкая и светлая была древесина. Вот только железное полотно было сильно затуплено. «Наверное, Хайнштайн пытался пробить шурф!» – догадался детектив. – «Но у него ничего не вышло…»

Известие о том, что подземный ход привел только к завалу, Бася и Роман встретили с нескрываемым разочарованием.

– Свеженький завал? – поинтересовался молодой мужчина, вместе с Грошеком направляясь на свежий воздух. – Не Мартин его устроил?

– Обвал случился очень давно, – заверил Рушальского детектив. – Хайнштайн тут совсем не при чем…

Ему было немного стыдно – только напрасно взбаламутил людей. Следы пребывания австрийца в подземной галерее не давали ответа на вопрос, куда исчез их сосед по второму этажу, и что случилось с его женой. Расследование который раз зашло в тупик.

Уединившись в номере, Грошек предался размышлениям. Привести мысли в порядок было необходимо еще потому, что общее направление его рассуждений оказалось верным. Теперь, по крайней мере, стало совершенно ясно, зачем Хайнштайну понадобилось любым способом удалить из подвала пана Ольшанского с дочкой. Не для того, чтобы искать в подвале клад, а чтобы днем без помех проделать в завале лаз! Вот только довести до конца эту работу Хайнштайну не удалось. Не хватило времени?.. Или, может быть, он просто бросил эту затею?

Грошек встрепенулся. Ну, конечно! Логично было предположить, что Мартин нашел какой-то более простой выход из сложившейся ситуации. Ну, например, он мог обнаружить в Сторожевой башне дополнительное ответвление от главной галереи и с её помощью обойти завал!

Проверить эту версию было делом пяти минут. Однако, излазив вдоль и поперек всю Сторожевую башню, Грошек должен был констатировать, что никаких тайных сообщений с подземным ходом древнее сооружение не имеет. Конечно, неудача его расстроила, но не на столько, чтобы прекратить дальнейшие поиски. Просто теперь ему нужно было связаться со следователем Шильдом и разузнать, что за карту хранил у себя в чемодане Мартин Хайнштайн.

Едва он потянулся к мобильному телефону, как его «Сименс» сам разразился ритмичным рингтоном. Это адвокат Гржибовский вышел на связь.

Грошек внимательно выслушал своего бывшего патрона.

Информация, собранная из различных источников, характеризовала австрийца с наилучшей стороны. Добропорядочный семьянин, исправный налогоплательщик, исполнительный работник. В Вене проживал с женой на Рюдигер-штрассе. Представителем фармацевтической фирмы в Польше стал три года назад, когда научно-исследовательское подразделение, где он работал, сократили и перепрофилировали. Банковский кредит за свою «ауди» погасил своевременно. Короче, никаких зацепок…

– Это всё? – расстроился детектив.

– Не совсем, – без особой радости в голосе отозвался адвокат. – Ты что-нибудь слышал об Эффельхорте?

– Это город?

– Нет, фамилия.

– Ничего не слышал.

– Тогда тебе вряд ли что-нибудь скажут названия таких клиник как Гадамар, Кальменхофф, Вейлмюнстер, Вильбенау… Ты просил проверить его родословную. Так вот, мне удалось выяснить, что его дед, Генрих Каллер, работал у доктора Эффельхорта. Я тебе скинул по факсу всё, что узнал…

Не теряя ни секунды, Грошек бросился к пани Лучинской. Из её кабинета он вышел с двумя листами убористо набранного текста.

Расположившись на террасе, детектив внимательно изучил послание адвоката. С каждой прочитанной строчкой его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Доктор Эффельхорт оказался зловещей фигурой – нацистским преступником, руководителем одной из клиник, в стенах которых проводился план заправил Третьего Рейха по уничтожению всех недееспособных граждан Германии. Неполноценными представителями арийской нации считались психически больные люди, калеки, дефективные дети. В Вильбенау, где «работал» Эффельхорт, специализировались на ликвидации психически больных людей. Во время второй мировой войны доктор переключился на медицинские опыты с представителями «низших рас». Курировал засекреченный проект «Легион». Дед Мартина Хайнштайна, Генрих Каллер, как раз являлся одним из сотрудников его лаборатории. После разгрома нацистской Германии доктор Эффельхорт оказался в английской оккупационной зоне, был опознан и схвачен, после чего препровожден в спецкомендатуру города Эссена. Однако на пути следования он предпринял неудачную попытку к бегству и покончил собой, приняв яд. Генрих Каллер после войны также был объявлен в розыск, но о судьбе его выяснить так ничего и не удалось. У него остались жена и дочь. В настоящий момент дочь Каллера, она же мать Мартина Хайнштайна, проживает в пригороде Вены в собственном доме. С пожилой женщиной удалось связаться по телефону, передать ей неприятные новости и попутно выяснить, почему в чемодане её сына оказалась карта окрестностей Треубурга. Мать Мартина после некоторой заминки вспомнила, что одно из последних писем её отца было получено осенью сорок третьего года со станции Треубург, куда его направили по делам службы. Из этой поездки Генрих Каллер не вернулся. Как выяснил адвокат Гржибовский, Треубург – бывшее название польского города Олецко, переименованного на немецкий лад в период гитлеровской оккупации…

– Олецко!.. – вслух произнес Грошек.

Станички находились всего в пятидесяти километрах от Олецко, бывшего Треубурга.

Теперь уже логично было предположить, что появление Хайнштайна в пансионате как-то связано с судьбой его деда. Может быть, внук собирал о нем сведения? Может быть, в руки Мартина попали какие-то данные, которые и привели его в бывшую усадьбу пана Жуевского? Но почему тогда свои поиски он вел тайно?.. Хотя именно это как раз было понятно – к чему лишнее напоминание людям о бесчеловечном режиме нацистов в годы второй мировой войны? К тому же, если твой близкий родственник сотрудничал с такой одиозной фигурой Третьего Рейха как доктор Эффельхорт!

Грошек замер. Тривиальная догадка подтолкнула его к мысли, логично увязанной с предыдущей. А если кому-нибудь из жертв нацизма или, скорее, потомку тех, кто сгинул в Лидице, Треблинке или Освенциме, вдруг стало известно о родственных связях Мартина Хайнштайна с бывшим нацистским преступником? Не взыграла ли у кого-нибудь кровь, призывая к отмщению? И пусть с той поры прошло много времени, пусть главари нацистов давно осуждены и казнены по приговору Нюрнбергского трибунала, не расплатился ли Мартин Хайнштайн своей жизнью за чужие преступления полувековой давности? Поверить в это было трудно. Новое поколение не познало всех ужасов войны, вторая мировая для молодых уже в прошлом – исторический факт, не более того. Цивилизация озабочена новыми конфликтами и угрозами миру. Глобализм, сепаратизм, терроризм, наркотики, спид. И все же…

Пеперик! Вот, кто обо всем знал не понаслышке. Когда войска гитлеровской Германии целиком захватили Польшу, и восточный фронт откатился под стены московского Кремля, он был уже подростком. И, вероятно, годы оккупации помнил довольно отчетливо. А значит…

Не делая преждевременных выводов, Грошек отправился в конюшню. Серьезный разговор с паном Болеславом напрашивался сам собой.

Пеперик сидел около ворот на лавке и чинил конскую сбрую. Морщинистое лицо мужчины не выражало ничего, кроме концентрации мысли – как из двух старых уздечек соорудить одну новую. Этот вопрос занимал все внимание пана Болеслава, так что он даже не заметил, как к нему подошел постоялец пансионата.

– Вы что-нибудь слышали о Треубурге? – осведомился Грошек, присаживаясь рядом.

Пеперик вздрогнул, на секунду задумался, после чего, не выпуская из рук пассатижей, ответил:

– Треубург?.. А вам это для чего?

– Хорошо, – спокойно продолжил детектив, – а во время войны где вы проживали? В Станичках?

– В Станичках, – подтвердил пожилой мужчина.

– А вам ничего не говорит фамилия Каллер?.. Генрих Каллер?

– Не знаю такого.

– А Мартин у вас о нем не спрашивал?

Пеперик отложил пассатижи в сторону и уставился на собеседника.

– К чему вы клоните, Грошек? Какой еще Каллер? У меня с Хайнштайном разговоры были только о лошадях!

Глаза пана Болеслава излучали досаду и раздражение. Анджей тут же сбавил обороты.

– Так как все-таки насчет Треубурга? Вы там бывали во время войны?

– Я в Олецко только в конце сорок пятого попал… Город был сильно разрушен. Мы там с матерью были недолго – она работу искала. Вернулись в Станички…

– А здесь в Станичках при оккупации что было? Какая-нибудь немецкая часть стояла?

– Нет. Крупных немецких частей здесь не было. Был взвод охраны железнодорожного тоннеля, что за виадуком… Да еще на месте этого особняка немцы оборудовали что-то вроде пансионата для господ офицеров. Второй этаж заново отстроили, электричество провели. Мы, мальчишки, сюда не совались – здесь тоже охрана была.

– Пансионат для немецких офицеров? – переспросил Грошек.

– Ну, да. Наверное, легкораненым офицерам с передовой поощрение, что ли… Летом мы с дружком на дальний конец озера рыбачить ходили, так видели, как они тут у берега купаются да галдят по-своему. Патефон у них часто играл…

– Там из местных кто-нибудь работал прислугой?

– Нет, никого к особняку не подпускали. Один раз как-то дружку моему конфету кинули и сразу же приказали проваливать…

– Странно!

– Что странно?

– А то, что для грязной работы – постирать, например, двор вымести, печь растопить – не привлекали местных жителей. Неужели все сами делали?

– При пансионате нижние чины были. Наверное, они убирались…

«Затребовать в архивах информацию?» – подумал Грошек, на время умолкая. – «Вдруг где-нибудь всплывет фамилия Генриха Каллера! Только что он мог делать в пансионате? Лечиться? Или лечить солдат Вермахта?..».

Как бы то ни было, Мартин Хайнштайн имел при себе карту окрестностей Треубурга, куда полвека назад прибыл с какой-то миссией его дед, сотрудник лаборатории доктора Эффельхорта. И, если внук оказался в Станичках, то вряд ли случайно, ведь он пытался проникнуть в подвал особняка и далее в подземный ход! Значит, он что-то знал! И это что-то, несомненно, было как-то связано не с вымышленными сокровищами пана Жуевского, а с тем, что здесь находилось во время войны. По словам Пеперика, в особняке располагался пансионат для легкораненых господ офицеров, хотя охранялся он и содержался как настоящий военный объект. Может быть, под вывеской лазарета скрывалась какая-нибудь диверсионная школа или база разведцентра для ведения радиоигры с противником? Так что из этого?

– А когда здесь оборудовали пансионат вы точно не знаете? – поинтересовался Грошек, прерывая затянувшееся молчание.

– Кажется, в начале сорок второго года, – припоминая, ответил пан Болеслав. – Когда немец под Москвой застрял… Тут поблизости еще лагерь для военнопленных собирались строить. Материалу навезли всякого, вышки поставили, колючую проволоку протянули. Один состав с восточного фронта пригнали, выгрузили пленных и работать заставили. Только через полгода всех угнали куда-то, а строительство прекратили. Даже вышки снесли…

– А пансионат для офицеров долго тут был?

– До лета сорок четвертого. Это я точно помню – Красная Армия Белоруссию освободила, вышла к нашим границам. Тогда все офицерье из пансионата за неделю выехало. Охрану с особняка сняли, и мы с мальчишками сюда повадились ходить за всякой всячиной – там котелок найдешь, там пуговицу солдатскую… Дружок мой штык-нож в одной из комнат обнаружил.

Казалось, Пеперику приятно было вспоминать события дней минувших, даже несмотря на то, что касались они сурового военного детства. Глаза у него по особенному вдруг засветились, морщинки разгладились, голос помолодел. Нет, не мог он желать зла Хайнштайну, это Грошек сразу понял. Все-таки удивительное свойство у времени – всё плохое забывается, былые невзгоды из памяти выветриваются, и остается с человеком только смутное ощущение прошлого с именами, датами и мелкими случайными подробностями, из которых складываются сухие строчки биографии. А вот вся гамма душевных волнений, что когда-то выживать помогала, словно испаряется. Потому как нацелена человеческая личность большей частью на настоящее и будущее. И не будь так, бегали бы еще люди друг за другом с каменными топорами, трясли друг друга за грудки, не помышляя о грядущем царстве справедливости и добра.

– В подвале вы тоже бывали? – спросил Грошек, продолжая разговор.

– Все излазили, – кивнул Пеперик. – Только ничего там не было. В ларях немного картошки осталось, мы её всю выгребли да по семьям разнесли…

– А комната, в которой вы недавно ларец обнаружили, тогда вам на глаза не попалась?

– Так не было никакой комнаты. Стены в подвале отштукатурены были, по углам всякий хлам валялся, битое стекло. Кажется, там еще пустые ящики стояли, из-под вина, наверное… Потом отступающие немецкие части здесь оборону вели, дом немного пострадал. А после войны особняк госхозу передали – все рамы пришлось заменить, заново тут всё побелить да покрасить…

Состоявшаяся беседа предоставила Грошеку пищу для размышлений. Во-первых, пришлось снять подозрения с Пеперика. Во-вторых, все внимание сосредоточить на Мартине Хайнштайне и его жене. Теперь уже не было сомнений в том, что благодушный австрийский турист занимался в Станичках поисками чего-то, что во время последней мировой войны нацисты старательно скрывали от людских глаз. Но что это могло быть? Простые армейские склады немцы, конечно, не стали бы размещать под землей. Может быть, подземный ход вел к тайнику, где во время отступления люди из ведомства Розенберга спрятали ценности, захваченные на оккупированных восточных территориях? Ведь до сих пор так и не ясна судьба «янтарной комнаты», например, или золотых украшений из погребения скифской царевны. А что уж говорить о множестве частных коллекций, что безвестно пропали в те грозные военные годы! Наконец самые страшные свидетельства былых преступлений, оставшиеся после массового уничтожения узников концентрационных лагерей – связки колец, брошек, горы золотых коронок… Не их ли искал Мартин Хайнштайн? Может быть, его дед дознался об одном таком тайном захоронении и даже смог составить карту, где указал точные координаты места?

Ночью Грошек спал как убитый, а на рассвете самостоятельно проснулся, стараясь удержать в голове обрывки прерванного сновидения. Лошади! Ему приснились лошади! Это была не просто игра пробуждающегося сознания – казалось, это был знак свыше. Теперь надо было не терять ни минуты…

Он быстро оделся и на цыпочках подошел к номеру Баси Ольшанской.

Из её апартаментов не доносилось ни звука. Грошек облегченно вздохнул и постучал – ему очень не хотелось нарваться на затянувшееся пиршество страсти. Когда молодая женщина открыла дверь, он, стараясь не смотреть в направлении спальни, где бы мог затаиться Рушальский, тихо проговорил:

– Простите, Бася! Мне нужна ваша помощь…

После сбивчивых объяснений дочка профессора окончательно проснулась. На её сборы ушло не больше четверти часа – наверное, в это утро она побила мировой рекорд среди женщин по готовности к выходу из дому. Даже роскошную копну своих каштановых волос Бася по его просьбе оперативно затянула в хвостик, уже спускаясь вниз.

Они вместе вышли на террасу. Грошек перебрался на дощатый навес и подошел к окну спальни, где проживали австрийцы. Просунув руку в открытую форточку, он отворил одну створку и влез в опечатанную комнату. Найти одежду Моники, в которой та совершала конные прогулки, не составило труда – коричневый, спортивного кроя жакет висел в шкафу. Завладев им, детектив вернулся в гостиную, схватил со стола непочатую сигару и через окно выбрался наружу.

– Больше ни слова! – напомнил Грошек, когда спутница на ходу стала натягивать на себя обновку с чужого плеча. – Пусть лошади думают, что мы Хайнштайны…

У ворот сарая они остановились. В рассветной тишине был слышен только слабый стрекот кузнечиков в траве под ногами. Пеперика нигде видно не было.

Анджей с отвращением подпалил сигару и, не затягиваясь, обкурил себя дымом. Только после этого он отодвинул засов, проник внутрь конюшни и подошел к деннику. Белая в яблоках Метель повела головой, встречая его как старого приятеля. Набросив на неё седло и затянув подпругу, детектив, не мешкая, перебрался в соседнее стойло. Оседлав каурую Планету, он снял со стены две уздечки, и уже через пару минут вывел лошадей во двор.

Бася молча перехватила у него повод Метели, спокойно дала ей возможность обнюхать себя, после чего сунула ногу в стремя и легко уселась верхом. Грошек последовал её примеру. Затем он слегка надавил пятками на бока Планеты и причмокнул, понуждая лошадь к движению. По бывшей липовой аллее всадники выехали на проселок и бросили поводья – дальнейший вояж теперь целиком зависел от их четвероногих подружек.

Предоставленные сами себе кобылы быстро поравнялись и медленно затрусили в направлении поселка. Вне всякого сомнения, это была обыденная прогулка для них. Именно на это и рассчитывал Грошек – по его разумению лошади должны были самостоятельно выбрать отложившийся у них в памяти привычный маршрут Хайнштайнов. Теперь надо было только не зевать и примечать все подозрительные объекты на пути их следования.

Бася Ольшанская держалась в седле уверенно, её горделивая осанка и прирожденная грация выдавали в ней особу королевских кровей. Рядом с такой женщиной Грошек быстро ощутил себя не благородным Дон-Кихотом на Россинанте, а простаком Санчо Панса на осле. Впрочем, чувствуя за собой право на лидерство, он решительно отбросил вздорные мысли и всё свое внимание сосредоточил на дороге, тем более что лошади неожиданно свернули с проселка и выбрались на лесную тропинку.

Ехать всадникам бок о бок, соприкасаясь стременами, стало почти невозможно, поэтому рассудительная Планета выбилась вперед со своим седоком. Метель тут же пристроилась к ней сзади. Пробираясь через заросли хвойно-лиственного древостоя, лошади миновали поваленную сухую сосну и через минуту выехали на опушку леса.

Путешественники оказались у склона огромного, поросшего деревьями холма. Планета заметно сбавила ход, совсем медленно добралась до подножия горы и остановилась. Намерений продолжать движение у нее не было. Она просто склонила голову и принялась губами собирать с земли пучки порыжевшей травы.

Грошек осторожно сполз с лошади. Дальше надо было идти пешком.

Поляна перед холмом напоминала просеку с рукотворной насыпью в центральной её части. Взобравшись на насыпь, Анджей сразу же уперся взглядом в шпалу, едва выступающую из-под грунта своей шершавой иссохшей поверхностью. Несомненно, по насыпи когда-то проходила железнодорожная колея. Она вела прямо к основанию холма и скрывалась за густыми зарослями кустарника. Над кустарником виднелась бетонная балка арочного перекрытия, но самого проема в холме видно не было – повсюду была только земля. Казалось, гигантский оползень заполнил вход в железнодорожный тоннель.

– Что это? – спросила Бася, вырастая за спиной детектива.

Грошек уже сориентировался на местности и не замедлил дать исчерпывающий ответ:

– Здесь под горой была железная дорога! Другой её конец выходит у виадука в Станичках. Но там ворота на запоре – ветка давным-давно не функционирует…

– А здесь? – поинтересовалась спутница.

Грошек взобрался по склону пригорка к арочному перекрытию и убедился, что вход в тоннель все же существует.

– Здесь у балки подкопано! – крикнул он. – Наверное, Хайнштайн постарался…

Бася быстро поднялась к нему. Грошек сразу понял, что отослать женщину в пансионат не удастся – в её глазах всё ярче разгорался тот нездоровый блеск, что за века уже свел с ума не одну тысячу первопроходцев и первооткрывателей. Поэтому, вздохнув, он достал из кармана фонарик, присел на корточки и первым просунул голову в лаз.

Глава 11 Свет в конце тоннеля

Проникнув в заброшенный железнодорожный тоннель, Грошек для начала прислушался, поскольку в темной сводчатой галерее, луч света от фонарика оказался слабым помощником его глазам. Требовалось некоторое время, чтобы после солнечного дня привыкнуть к кромешной тьме. Через мгновение на насыпи, с которой он благополучно спустился, раздались шорохи – это из лаза выбралась Бася. Она молча стряхнула со своей куртки налипшие комья глины и присоединилась к детективу.

«Возможно, Моника выбралась наружу через эту дыру, – машинально подумал Грошек. – Ведь её одежда была в грязи…». Конечно, на это обстоятельство надо было обратить внимание еще у виадука, где обнаружили фрау Хайнштайн, но тогда ему не было известно, куда на целые сутки отправилась из пансионата австрийская чета.

Темнота постепенно рассеялась, и Грошек решительно двинулся вперед. Бася пристроилась к нему с боку. Оба хранили молчание – теперь только хруст то ли шлака, то ли мелкой щебеночной крошки раздавался под ногами.

Тоннель очень напоминал обыкновенный перегон между двумя станциями метрополитена. Несмотря на отсутствие полотна железной дороги, казалось, что из мрака вот-вот неожиданно вынырнет локомотив с вагонами и на бешеной скорости протаранит двух экспедиционеров, осмелившихся встать у него на пути. Грошек даже инстинктивно сместился к каменной стене. И все же мысли о подземке вскоре покинули его. На какой-то миг он вдруг ощутил себя шахтером, пробирающимся по штольне в забой. Теперь ему даже мерещился далекий гул буровых установок. Особенно отчетливо доносился лязг вагонеток, хотя на самом деле это всего лишь срывались с потолка обыкновенные капли воды. Если бы сейчас перед ним возникла бригада горнорабочих с чумазыми лицами, он нисколько бы не удивился.

Вернуться к реальности детективу помогла Бася.

– Там что-то есть! – крикнула она и махнула рукой в сторону.

Грошек подошел к противоположной стене, на которую указала женщина, и осветил проем какой-то подземной выработки. К тоннелю примыкала галерея высотой в полтора человеческих роста и в ширину не более двух метров. Вот только вход в неё от основания до потолка оказался забит досками. Впрочем, внизу одна плашка была оторвана – теперь на её месте зияла внушительная щель.

– Это штрек! – пояснил Грошек, посветив вокруг фонарем. – Здесь раньше был рудник. Не исключено, что какой-нибудь коллектор в этом муравейнике соединяется с подземным ходом из особняка пана Жуевского. Наверное, Мартин и Моника пытались попасть в него. Надо тут все хорошенько обследовать…

Он умолк и просунул ногу в щель. Затем, нагнувшись, протиснулся между досками. Бася, не отставая от него, тоже перебралась в галерею.

Экспедиционеры двинулись по штреку, осторожно обходя иссохшие деревянные столбы – доисторическая крепь подземной выработки не внушала никакого доверия. Некоторые трухлявые бревна валялись на земле, через них приходилось переступать и с опаской поглядывать наверх, цепенея от одной мысли, что многотонная масса грунта, находящаяся над головами, может в одночасье обрушиться на них и навечно погрести под завалом.

Метрах в двадцати от входа в штрек показалась первая дыра – отводок в забой. Грошек нагнулся и посветил фонарем внутрь штольни. В нос тут же ударил спертый воздух, от которого чуть не закружилась голова. Конечно, это был не метан, но гадость ничем не хуже. Желание лезть на карачках в забой мгновенно улетучилось.

– Пройдем по штреку до конца! – предложил он Басе. – А потом, если что, вернемся…

Далее на пути им встретилось еще три или четыре штольни. Вероятно, очень давно в них ныряли рудокопы и, кирками долбили породу в поисках медной руды. Однако месторождениями медных минералов Станички не прославились, из чего Грошек заключил, что рудник был заброшен не зря. Видимо, его хозяева, боясь разорения, пожалели вкладывать деньги в убыточное дело.

Бася прервала размышления детектива, остановившись и громко чихнув.

Перед ними выросла сплошная каменная стена. Конечно, не потому что Бася чихнула, просто они дошли до конца штрека. В принципе, можно было поворачивать обратно.

Однако спутница Грошека проявила рвение настоящей скаут-герл. Она отобрала у Анджея фонарик и тщательно осмотрела все углы подземной галереи. Сразу же выяснилось, что у одного края потолок не совсем плотно примыкает к монолитной каменной глыбе, образуя довольно широкую расщелину. Обследовать это углубление, а точнее своеобразную приплюснутую нишу, молодая женщина решилась сама, воспользовавшись спиной Грошека как тумбой. Она переползла с его плеч на каменную полку и направила луч фонарика в самую глубину щели.

– Здесь лаз! – победоносно сообщила пани Ольшанская, завершив осмотр. – И, похоже, он сделан очень давно… Хотя, нет! Возможно, его просто расширили, а сам он естественного происхождения…

Детектив даже ничего не успел сказать, а расщелина уже всосала его спутницу по пояс, оставив снаружи только её ноги в джинсах и кроссовках. Конечно, это Бася, извиваясь как змея, сама заползла в щель. Уже через несколько секунд штрек полностью погрузился во мрак – молодая женщина, словно пробкой, заткнула телом обнаруженный ею лаз. Зато тупик сразу наполнился целой гаммой необычных звуков. Одни из них напоминали скрежет наждачной бумаги о дерево, другие – потрескивания костра и звонкий перестук осыпающейся породы. Вообще, складывалось впечатление, что где-то поблизости по земле волокут тяжеленный мешок, набитый бог знает чем.

К неудовольствию руководителя экспедиции ситуация неожиданно вышла из-под его контроля, однако с этим пришлось смириться. Грошек даже не стал жечь спички, полагая, что незадачливая разведчица скоро даст знать о себе.

Он не ошибся. Не прошло и полуминуты, как всё вдруг стихло, и до него донесся глухой замогильный голос, принадлежавший, несомненно, дочке профессора.

– Ашется, я-а аштряла…

«Застряла она! – недовольно выругался про себя Анджей. – Ну, никакой техники безопасности!..».

– Попробуй выдохнуть из легких весь воздух и сместиться вперед или назад! – крикнул он в темноту.

Бася вняла его советам, потому что в ответ снова донеслись шорохи. Правда, вскоре они стихли. Видимо, женщина наткнулась на новое препятствие или уже просто прилично удалилась от начала лаза.

Выждав еще минуту, обеспокоенный Грошек снял с себя куртку, потом стянул свитер. Он засунул его в штанину брюк, после чего в одной спортивной майке, несмотря на холод, исходивший от камней, влез в расщелину.

Продвинувшись ползком вперед метров на пять, детектив кожей почувствовал, что ход сужается до размеров бутылочного горлышка. Перспектива стать очередной пробкой ему очень не понравилась. Однако отсутствие верхней одежды помогло ему миновать опасный участок без затруднений, если не считать пару царапин на плече и ссадину на предплечье. Анджей выбрался из каменных тисков и, переведя дух, крикнул в черную как смоль пустоту, привлекая внимание спутницы:

– Бася! Вы где? С вами все в порядке?…

– Я здесь! – почти сразу прозвучал женский голос где-то совсем рядом. – Спускайтесь, пан Грошек… Только осторожно!..

Впереди блеснул лучик света. Этого вполне хватило детективу, чтобы правильно сориентироваться. Теперь он находился в довольно просторном каменном кармане, а перед ним маячил округлый проем в стене.

Выбравшись из лаза, Грошек сначала натянул на себя свитер и только потом огляделся.

Раньше ему никогда не доводилось бывать в пещере. То, что открылось его глазам, выглядело настолько завораживающим, что он разом забыл о том, с какой целью спустился под землю. Повсюду из темноты выступал волшебный, застывший в камне мир. Словно шпили готических соборов из земли торчали сталагмиты, с потолка над ними свисали гроздья сосулек, но не ледяных, а все тех же каменных. В некоторых местах и сталактиты и сталагмиты срастались между собой, образуя ряды колонн, напоминающих по форме трубы огромного органа. В довершение ко всему у себя под ногами Грошек обнаружил целую россыпь причудливых каменных цветов – в полумраке они казались почти живыми.

Бася перевела луч света на стену под лазом и сказочная страна мгновенно провалилась в темноту.

– Смотрите, что я нашла! – сказала Бася, привлекая его внимание.

На гладкой плоскости камня мелом была выведена указательная стрелка. Грошек дотянулся рукой до знака и пальцем провел по нему.

– Наверное, Хайнштайны сделали пометку, – предположил он, припоминая, что среди вещей Моники был найден пакетик с мелом.

– А вот еще! – сказала женщина, направляя белое пятно в сторону и вниз.

Там у основания небольшого сталагмита валялся фонарик. Детектив поднял его и включил – сноп яркого света поначалу ударил ему в глаза, но лампочка довольно быстро потухла.

– Батарейки сели! – удовлетворенно сообщил он своей спутнице, хотя это было и так ясно без его замечания.

– Куда сейчас? – спросила Бася.

– Будем идти по стрелкам! – уверенно заявил Грошек. – Хайнштайны побывали здесь, значит, мы на верном пути.

Экспедиционеры тут же побрели по гроту в поисках еще одного примыкающего к нему хода. Точнее, выхода.

Противоположная стена почти на всем своем протяжении оказалась покрыта странными образованиями, похожими на обыкновенные морские ракушки. Грошек вслух удивился, не особенно рассчитывая на ответ спутницы:

– Интересно, откуда здесь ракушечник? Ведь до моря, наверное, не меньше сотни километров…

– Это не ракушки, – живо отозвалась Бася. – Это гелектиты! Или, проще говоря, кристаллические наросты. Наша студенческая группа на практике однажды исследовала несколько карстовых пещер…

– Карстовых? – переспросил дочку профессора Анджей, смущаясь своей неосведомленности. – Что это значит?

– Карстовые пещеры образуются в результате воздействия подземных вод на растворимые минералы земной коры, – словно по учебнику пояснила молодая женщина. – В толще земли порода постепенно вымывается, появляются пустоты – они могут тянуться чуть ли не километрами. В эпоху палеолита многие пещеры люди использовали как жилища.

К этой информации отнестись равнодушно было нельзя. «Все-таки цивилизация привнесла в быт современного человека больше комфорта, – подумал про себя Грошек, облегченно вздыхая. – Телевизор, диван, холодильник, батареи центрального отопления… А здесь какие удобства?..» Нет, обитать всю жизнь в пещере он не согласился бы даже в объятиях Мэрилин Монро или Пенелопы Крус. Лично его вполне устраивала скромная холостяцкая квартирка на окраине столицы.

Стрелку, оставленную рукой Хайнштайна или его жены, они так и не нашли. Впрочем, в этом не было необходимости – дальний конец грота плавно перетекал в другой подземный зал. Соседняя пещера ничем не отличалась от первой. Пожалуй, только окаменевших цветов здесь было побольше – каролитов, как пояснила Бася. Однако среди всех этих бесчисленных каролитов, гелектитов и сталактитов ничего стоящего обнаружить не удалось.

Зато в следующей пещере на одной из стен Грошек без труда определил указательную стрелку и вместе со спутницей проник через какую-то расщелину в длинный тоннелеобразный ход. И почти сразу провалился по колено в воду. Сухопутная часть экспедиции на этом закончилась.

Поворачивать назад Анджей не решился. Конечно, то, что он с Басей удалился достаточно далеко от входа в темное царство Аида, никак не способствовало благодушному настроению, но небольшая сводчатая галерея, в которой они оказались, была, несомненно, частью рукотворного подземного хода. «Раз Хайнштайны здесь прошли, – с надеждой подумал Грошек, – то и мы здесь пройдем…». И все же самоуспокоение сыграло с ним злую шутку. Галерея завела их в какой-то тупик, из которого пришлось долго возвращаться обратно, тратя в пустую энергопитание для фонарика и собственные нервы. Без света в кромешной тьме лабиринта заблудиться было проще простого – на ощупь все камни были холодны и безучастны к судьбе экспедиционеров.

Неприметный сверток от галереи они обнаружили почти случайно. Огромные наносы глины завалили в нем большую часть прохода. Откуда там взялся оползень, разбираться Грошек не стал. Он поднялся на относительно сухой уступчик, помог взобраться на него молодой женщине, после чего, уподобившись утке, влез внутрь арочного перекрытия.

Впереди тусклым дождем забрезжили проблески света. Грошеку даже удалось встать во весь рост. Дождавшись, когда из арки вылезет его спутница, он уверенно зашагал по каменным плитам в направлении долгожданной свободы, подбадривая Басю словами из лексикона бывалых путешественников. У него вдруг возникло стойкое ощущение, что их мытарства, вероятно, подошли к концу. Он не ошибся. Уже через минуту они стояли возле деревянной перегородки, сколоченной из крепких сосновых плашек. Через щели и немногочисленные отверстия от выбитых сучков сочились белесоватые лучики.

С наскоку препятствие было не взять, поэтому Грошек смахнул с него серебристое кружево паутины и приник глазом к одной из маленьких дырочек.

Помещение за дощатой перегородкой напоминало подвал средневекового замка. Выступающие в проход колонны, сводчатый потолок, каменная кладка стен – все это не шло ни в какое сравнение с лишенными вкуса интерьерами подвалов в современных мегаполисах. Грошеку удалось разглядеть пару верстаков для столярных работ, чугунные фонари старинного литья, сваленные в кучу в одном из углов, странную деревянную подставку, напоминающую то ли пюпитр, то ли столик, и еще много других предметов, об истинном предназначении которых приходилось только догадываться.

– Мы здесь пройдем? – спросила Бася у детектива, дыша ему в затылок.

– Не пройдем, так пролезем! – убежденно заключил Анджей и принялся ощупывать доски, намереваясь отодрать хотя бы одну из них.

Впрочем, по-настоящему применить силу ему не довелось. Две доски с правого края свободно отошли в разные стороны, едва Грошек попытался просунуть ладонь в небольшую щель между ними. Тогда он первым проник в незнакомый подвал, после чего помог выбраться из галереи Басе Ольшанской.

– Похоже на склад утильсырья! – разочарованно проворчал Грошек, обозревая залежи никому не нужных вещей.

Ему стало тошно от того, что предпринятое путешествие по следам австрийской пары закончилось с весьма плачевным результатом. В подвале не было ничего путного. Более того, казалось, что последние лет пятьдесят в этот забытый богом уголок люди вообще ни разу не заходили – столько вокруг скопилось пыли.

Дальнейший путь лежал в направлении ажурных чугунных ворот. Ведь надо было как-то выбираться на свет божий. Грошек со скрипом, исходящим от несмазанных петель, распахнул массивную створку и смело шагнул в образовавшийся дверной проем.

Он замер уже на пороге.

Зал, в котором он оказался, был также освещен рассеянным мерцанием плафона, укрепленного на стене. По периметру помещения высились стеллажи, забитые старыми книгами и коробками, тут же находились старомодные кованые сундуки, большой стол с тусклыми медными блюдами и поваленными на бок ритуальными сосудами – часть утвари валялась даже близ стола. Пол был усеян какими-то рваными листками бумаги, словно праздничный зал новогодней мишурой. На одной из стен висел большой металлический крест, вроде бы из латуни, с распятым Христом. Короче, тут было на что поглазеть – сокровищница Али-бабы, наверное, выглядела очень похоже. Но не все это разнообразие привлекло внимание Грошека. В глаза детективу сразу бросился грузный немолодой мужчина в строгом черном костюме, склонившийся над разбитым вдребезги сундуком в стороне от стола. Недалеко от него на каменном полу у стены лежал человек. Точнее, все, что осталось от человека. Одежда на трупе была вся изодрана и, словно залита чернилами. Грошек с трудом опознал в бездыханном теле Мартина Хайнштайна, но вот кто был рядом с ним? Живой и невредимый…

Человек в костюме и галстуке, услышав шаги за спиной, резко повернулся и встал во весь рост. Лицо незнакомца было непроницаемо для чувств – ничто не выдало в нем волнения или тревоги. Однако, это обстоятельство не помешало мужчине, подслеповато щурясь, достать из кармана пистолет и ловким движением поставить его на боевой взвод.

– Кто вы? – сухо произнес он, не сводя взгляда с детектива и Баси Ольшанской. – Что вам здесь нужно?

Естественно, надо было что-то отвечать, а у Грошека почему-то вдруг пропал дар речи. И не вида пистолета он очень испугался. Просто, на мгновение заклинило у него что-то в мозгу, потом появились самоуничижительные мысли, дескать, не догадался вот, что придется с убийцей Хайнштайна столкнуться, не подготовился. Свою «беретту» в куртке оставил у входа в пещерный лаз. Лопух! Теперь придется стоять по стойке смирно и покорно ждать своей участи. А что еще делать?

Напряженную ситуацию разрядила Бася Ольшанская. Выглянув из-за плеча детектива, она довольно спокойно сказала мужчине:

– Мы из пансионата, что на берегу озера… А вы сами кто, сторож?

Выслушав ответ и встречный вопрос, импозантный незнакомец спрятал куда-то свой пистолет, после чего приказным тоном объявил:

– Стойте, где стоите! Не двигайтесь и ничего не трогайте!

Последняя фраза смутила Грошека. Что-то в ней было не так. Однако, что именно в ней было не так, он не успел понять. Потому как со стороны лестницы, ведущей наверх, неожиданно раздались громкие шаркающие звуки. Это кто-то спускался в подвал. Вероятно, сообщник или сообщники незнакомца…

Глава 12 Проект Легион

Грошек чуть не задохнулся от радости, когда с лестницы сошел не кто иной, как инспектор Шильд. Незнакомец обратился к прибывшему, словно к своему подчиненному:

– Минеры не подъехали?

Инспектор покачал головой и услужливо доложил:

– Пока нет. Еще час придется подождать…

– Смотрите, Шильд, – продолжил незнакомец, указывая на экспедиционеров, – эта странная парочка возникла, словно из-под земли… Надо бы их хорошенько допросить на предмет того, как они здесь оказались!

Следователь, заметив Басю и Грошека, изменился в лице.

– Действительно, – пробурчал он, – мы же перекрыли вход!.. Каким ветром их сюда занесло?

– А куда мы попали? – в свою очередь полюбопытствовала пани Ольшанская и сделала шаг в сторону стола с намерением осмотреть ритуальные сосуды своим бдительным оком архивиста-историка.

Грубый оклик незнакомца заставил её вздрогнуть:

– Я же сказал ничего не трогать!

– Да, это очень опасно! – подтвердил Шильд. – Мартин Хайнштайн уже поплатился за свое любопытство. Он вместе с женой проник сюда, и вот чем все это закончилось…

Инспектор тут же велел горе-путешественникам подниматься наверх по лестнице. Он отконвоировал их к выходу, у которого, замерев истуканом, стоял еще один представитель правопорядка в полицейской форме. Миновав скучающего охранника, все трое вышли во двор.

– Костел! – догадалась Бася, задрав голову и осмотрев конусообразный купол строения.

– Вы выяснили, зачем Мартину понадобилось лезть в подвал костела? – мрачно поинтересовался Грошек. – На обыкновенного грабителя он не похож. Значит, он что-то искал… Но что?

– Ответить на этот вопрос непросто, – сказал следователь, протирая очки. – Основные фигуранты дела уже мертвы. Нам еще повезло, что спустя три дня собака сумела взять след Моники Хайнштайн у дороги и привести нас к трупу её мужа…

– А что там произошло?

– Где?

– В подвале костела!

Следователь поморщился.

– Вам не кажется, коллега, – язвительно заметил он, – что вопросы, вообще-то, должен задавать я?

– А наши общие интересы? – парировал частный детектив, почти перебив собеседника. – Ведь тут, похоже, криминал!

– Отпадает! – махнул рукой Шильд. – Минно-взрывная травма…

– Это что-то меняет?

– Конечно… Сам пан Венцеслав Плах сейчас занимается этим делом! На него вышел адвокат Гржибовский, который сообщил официальным органам несколько важных фактов о личности австрийского гражданина. Вы что-нибудь слышали о тайной операции нацистов под кодовым названием «Легион»?

– От Гржибовского мне известно, что в этом проекте участвовал некий Каллер, дед Мартина Хайнштайна.

– Совершенно верно! – раздался за спинами беседующих негромкий голос. – Так значит, вы и есть частный детектив Грошек, о котором упомянул адвокат?

Незнакомый тип из подвала тоже вылез наружу и присоединился к троице. Страдая одышкой, он теперь тяжело сопел и передвигался не спеша.

Анджей кивнул. У него мелькнула мысль, что перед ним сам Венцеслав Плах, личность загадочная во всех отношениях. «Возможно, даже из сфер, связанных с обеспечением государственной безопасности или прочих спецслужб!» – исподволь вызрело предположение. Впрочем, углубляться в своих домыслах на эту тему Грошек не стал, а простодушно поинтересовался:

– Вы выяснили, как погиб Мартин Хайнштайн?

– В общих чертах… – скупо поделился информацией Венцеслав Плах. – Он вместе с женой проник в подвал костела. Начал вскрывать старые ящики и сундуки. Видимо, тут и произошел взрыв. Хайнштайн, наверное, даже ничего не успел понять и, изрешеченный осколками, скончался на месте. Жене повезло чуть больше – взрывной волной её только отбросило от мужа. Она сильно ударилась головой о стену и, надо полагать, некоторое время пролежала без чувств. А когда очнулась, то попыталась самостоятельно выбраться из подвала. Ей чудом удалось добрести до дороги, но там силы совсем оставили её, и она снова потеряла сознание…

– А что именно они искали?

– На этот счет у следствия нет определенного мнения, – робко вставил инспектор Шильд. – Возможно, мы этого никогда и не узнаем.

Венцеслав Плах покачал головой, не разделяя пессимизм коллеги.

– Думаю, все намного проще… Мартин Хайнштайн искал архивы «объекта А-12»! Среди бумаг изъятых из номера австрийца в пансионате, оказалось письмо от бывшего шарфюрера Лемке. Во время второй мировой войны этот Лемке состоял в охране какого-то объекта под Треубургом. Он сообщил, что осенью сорок четвертого года как-то ночью их поднял на ноги офицер и велел всем спуститься в подвал. Там офицер приказал караульным взять в руки пару каких-то сундуков и следовать за ним по тайному подземному ходу. Намечалась эвакуация, с восточного фронта приходили тревожные известия о возможном наступлении русских, так что это никого не удивило. Сундуки по подземному ходу были доставлены в какое-то полутемное помещение. На следующий день караульную команду сняли с объекта и перебросили на грузовике в Треубург…

– Значит, в сундуках были архивы «объекта А-12»? – осведомилась Бася Ольшанская, проявляя интерес к разговору.

Плах задумчиво покосился на неё и кивнул:

– Скорее всего…

Мужчина достал из кармана замусоленный листик и бережно развернул его.

– От взрыва некоторая часть документов пострадала, но кое-что сохранилось… – поведал он. – Хайнштайн не учел только того, что гитлеровцы заминировали сундуки. И поплатился за это…

Бася тряхнула своими каштановыми кудрями, освобождаясь от косынки-банданы, которой затянула волосы у входа в тоннель.

– А как Хайнштайн нашел этого Лемке?.. Лемке написал мемуары?

– Вряд ли, – ухмыльнулся представительный собеседник. – Ответ Хайнштайну пришел из Бразилии. Похоже, Лемке эмигрировал туда после войны. Конечно, они не были знакомы. Так что еще предстоит узнать, как погибший вышел на бывшего шарфюрера. Возможно, этот Лемке как-то был связан с Каллером, дедом Хайнштайна…

– Ну, а зачем внуку понадобились архивы? – вновь подал голос частный детектив Грошек. – Они представляют какую-либо ценность?

– Конечно, вряд ли Хайнштайна интересовала переписка с интендантскими ведомствами или прочая бюрократическая белиберда, – согласился Плах. – Я думаю, погибший охотился за наследием доктора Эффельхорта! «Объект А-12» был составной частью грандиозного плана этого нацистского преступника по реализации секретной операции «Легион».

– «Объект А-12» располагался в бывшем особняке пана Жуевского, это понятно… – сказал, словно извиняясь, Грошек. – Видимо, более полувека назад подземный ход, который мы обнаружили, еще сообщался с подвалом костела. Но что такое операция «Легион»? Я ничего не слышал об этом!

– Так у вас же другое на уме! – сердито проворчал господин в строгом черном костюме. – Шмотки, выпивка, кроссворды в журналах для олигофренов…

Грошек смолчал, не желая ввязываться в полемику, и старческое брюзжание заглохло само собой.

– Операция немецкого командования «Легион» долгое время считалась вымыслом, – наконец начал вещать Венцеслав Плах. – Существовали некоторые разрозненные факты, не более того. Архивы по этому проекту нигде и никогда не всплывали. Так что со смертью доктора Эффельхорта и его приспешников, казалось, была утрачена последняя связь с этим бесчеловечным проектом. Тем не менее, его идея использовать для нужд третьего рейха плененных солдат противника частично все же была реализована через создание нацистами воинских формирований типа РОА или национальных освободительных батальонов. Это широко известный факт. Однако секретный проект предполагал вовсе не сознательное и добровольное сотрудничество пленных с фашистским режимом, а психофармакологическую обработку почти всех узников концентрационных лагерей, способных держать в руках оружие. Доктор Эффельхорт намеревался с помощью психотропных средств, разработанных его исследовательской группой, полностью стирать людям память и разрушать ядро их личности. Чтобы вместо француза Пьера, русского Ивана или поляка Кшиштофа получать существо без роду и племени, некую унифицированную человеческую матрицу для производства «пушечного мяса». В счет восполнения естественной убыли немецких солдат…

– Разве такое возможно? – удивилась Бася.

– Случаи естественной амнезии у людей даже по тем временам были неплохо изучены медициной. Доктор Эффельхорт как психиатр занимался технической стороной этого дела. Привлек к сотрудничеству молодых талантливых ученых. Тот же Генрих Каллер в университете работал над синтезом адаптогенов, а Юрген Фляйн, например, специализировался на физиологии высшей нервной деятельности… Но сразу после войны предать гласности опыты этих псевдоученых и их хозяев не удалось – не хватило материала для обвинения. Ведь практически не осталось свидетелей! А тот, кто хоть что-то знал, предпочитал держать язык за зубами и скрываться от правосудия…

Вот оно что! Грошек мысленно присвистнул. Выходило, в бывшем особняке пана Жуевского была своего рода кузница для перековки пленных солдат противника в доблестную гвардию вермахта! Или уж, по крайней мере, испытательный полигон. Частному детективу стало не по себе. Ведь, если это дело было бы поставлено на поток, то фюрер смог бы получать не менее пяти-шести свеженьких дивизий в год, которые бы ему очень пригодились. А там, одолей он русских на восточном фронте, сломи силы сопротивления, еще неизвестно как бы сложилась судьба не только Европы, но и всего мира.

Через десять минут к костелу подкатила карета скорой помощи. Тело Хайнштайна в черном полиэтиленовом пакете было осторожно вынесено из подвала и погружено в машину.

Приезда минеров Грошек решил не дожидаться – в принципе он добрался до истины, честолюбие сыщика было удовлетворено. Причины гибели австрийской четы нашли свое объяснение – несчастный случай. Моника и Мартин искали секретные архивы по проекту «Легион» и целенаправленно обнаружили «объект А-12», после того как ознакомились со заметкой в провинциальной газете. Подземный ход, о котором упомянул некий Курт Лемке, оказался непроходим – то ли произошла осадка грунта, то ли более полувека назад путь к тайнику был попросту взорван. Хайнштайны проникли в рудник, как бы обошли завал и по подземным коммуникациям добрались до подвала костела. Тут они начали вскрывать сундуки и ящики. Среди ящиков, наверное, был один, который руководство «объекта А-12» сочло необходимым спрятать подальше от людских глаз. Что там было? Отчеты о проделанной работе? Секретные записи? Или, может быть, сами препараты, с помощью которых ставились бесчеловечные опыты? Так или иначе, сундук оказался заминирован. Хайнштайны погибли. Мартин скончался сразу, а его жена днем позже в больнице, сумев еще как-то выбраться из подвала костела.

Лошади у входа в железнодорожный тоннель лениво пожевывали травку.

Грошек наказал Басе Ольшанский возвратить животных пану Пеперику, а сам снова направился к лазу – надо было забрать из штрека оставленную там куртку с «береттой».

– В случае чего, вы знаете, где меня искать… – уведомил он молодую женщину.

Впрочем, ничего неожиданного не произошло. Пистолет и куртку частный детектив нашел там, где оставил. Он даже успел вернуться в пансионат к обеду…

Почти всю вторую половину дня Грошек был настолько рассеян и отрешен от действительности, что умудрился проиграть Рушальскому партию в шахматы, имея после дебюта на одну фигуру больше. Причиной его погруженности в себя стали размышления над тем, всё ли он учел в своих логических построениях, не упустил ли из виду какие-нибудь малоприметные факты? Дубликат ключа от подвала пансионата, лопата из подземного хода, фонарик, обнаруженный в пещере – вещественных доказательств того, что Хайнштайн стремился завладеть архивом по проекту «Легион» было предостаточно. И все же что-то не давало покоя. Но что? Может быть, пустые гильзы от ружья, найденные в номере австрийца? «Нет, – почти сразу усомнился детектив, – скорее всего, Мартин распотрошил патроны и вытащил из них порох! Порох мог быть ему весьма полезен, чтобы в отсутствии ключа вскрыть металлический сундук. Кстати, по этой причине могло сдетонировать взрывное устройство в самом сундуке!» Короче, в зыбкую паутину его мозговых извилин так и не залетела ни одна приличная мысль, ставившая под сомнение основную версию трагедии, разыгравшуюся в подвале костела.

Ближе к вечеру в пансионат пожаловали инспектор Шильд и пан Плах. Следователь забрал все личные вещи Хайнштайнов, составил подробный протокол об их изъятии, после чего отбыл восвояси, а вот пан Венцеслав решил задержаться в особняке до утра. Мужчина даже не поленился спуститься в подвал и осмотреть подземный ход до завала. Осмотром он остался доволен, и во время ужина за общим столом с удовольствием отведал жареных колбасок, которые в тот день приготовила Марта Пеперик.

– Представляете, – обратилась к нему Геленка Лучинская, – в деревне говорят, будто наши бывшие постояльцы разыскали какой-то старинный клад! Теперь, я думаю, мальчишки нас не оставят в покое, пытаясь проникнуть в подземелье из нашего особняка. А ведь это очень опасно!..

– Безусловно! – поддержал её пан Плах. – Как только профессор закончит свою работу, вам следует навесить на дверь подвала еще один хороший замок. Мальчишки такой народ, что им везде мерещатся пиратские сокровища и летающие тарелки с инопланетянами…

– Я бы на месте вуйта засыпал вход в железнодорожный тоннель, – поделился своими соображениями Грошек. – Подвал пансионата более или менее под присмотром, а вот заброшенный рудник…

Пан Плах кивнул, соглашаясь с его мнением.

– Староста уже обещал на днях пригнать пару грузовиков со щебенкой и завалить дальний вход в тоннель. Это отобьет охоту у сорванцов лазить, где попало… Ведь по большому счету полиция не обнаружила в подвале костела ничего стоящего – пару ящиков с химическим оборудованием и раскореженый сундук с бумагами о хозяйственной деятельности объекта…

Короче, ужин прошел в дружественной доброжелательной обстановке. За исключением одного момента – Рушальский встретил нового постояльца несколько настороженно и за весь вечер в гостиной ни разу не пошутил. Впрочем, у пана спортсмена были все основания, чтобы косо поглядывать на Венцеслава Плаха, ведь дородный мужчина почти сразу переключился на Басю Ольшанскую, беспрестанно осыпая её комплиментами и прочими знаками внимания. Грошек такой сноровке в обращении с женским полом даже позавидовал. Для него флирт всегда оставался лишь пустой тратой времени, совершенно бесполезным элементом игры между мужчиной и женщиной. По наивности он все еще верил в любовь с первого взгляда, в ту самую искру взаимного влечения, что делает отношения между людьми более искренними и основательными. К слову сказать, может быть, именно поэтому его личная жизнь на протяжении двух десятков лет так и не трансформировалась в семейную – из всех возможных претенденток на роль мадам Грошек только Джульетта Капулетти и Кэтрин Бэлфур как-то соответствовали его романтическим запросам.

Когда над пансионатом сгустилась ночь, на частного детектива внезапно сошло озарение. Он даже вскочил с дивана, шепча себе под нос: «Ну, конечно… Виштынецкое озеро! Йезус-Мария! Как я раньше не догадался? Ведь тогда все становится на свои места!..». Перед его глазами вдруг в мельчайших подробностях предстала картина трагедии, произошедшей с четой австрийцев в подвале костела.

Грошек решил не терять ни секунды. Он выскользнул из номера, пробрался через полутемный коридор к окну и замер в ожидании дальнейших событий – ведь не прошло и получаса, как особняк погрузился в сон. Тишину нарушал лишь размеренный ход больших настенных часов, висящих на первом этаже. За окном темным расплывчатым пятном высился лес, фонарь у входных дверей скупо освещал часть террасы.

Из всех обитателей пансионата, казалось, только Грошек продолжал бодрствовать, пребывая на своем посту. Но это было обманчивое впечатление – еще через полчаса где-то недалеко что-то скрипнуло, потом негромко звякнуло, и напоследок прошелестело тихим шорохом.

«Скоро половина второго!» – отметил про себя Грошек. – «Удивительно, я же мог проморгать все самое важное!..»

Он прилип к окну, вглядываясь в ночную тьму, прореженную скупым светом луны.

У Сторожевой башни как будто произошло какое-то движение. Темная человеческая фигура быстро миновала еле освещенную часть пространства и мгновенно растворилась в зарослях бывшей липовой аллеи.

Частный детектив удовлетворенно потер руки и бросился к номеру Венцеслава Плаха.

Видимо, мужчина уже задремал, поскольку открыл не сразу. Заспанный, недовольно сдвигая брови к переносице, он поинтересовался:

– Вам всё не спится, Грошек? Что вам надо?

– Даю на сборы пять минут! – резко оборвал его Анджей. – В нашем распоряжении всего минут сорок, пан Плах. Ну, от силы – час! Или вы идете со мной, или я один устраиваю засаду в подвале костела!..

– В этом есть необходимость? – оживился собеседник. – Вам что-то стало известно по поводу…

Закончить фразу Грошек ему не дал, а просто постучал пальцем по наручным часам.

– Время дорого, пан Плах! Все разговоры потом…

Спустя полчаса они уже были у костела. Переход по ночному лесу от пансионата к виадуку дался спутнику Грошека с трудом. Грузный мужчина надсадно сопел, но вида, впрочем, не подавал, что уже изрядно утомлен.

– Что теперь? – лишь произнес он с одышкой, когда они оба вошли во двор храма.

– Поднимем сторожа и попросим открыть дверь в подвал! – сказал Анджей в ответ. – Он нас, наверное, запомнил, когда мы утром были здесь в компании со следователем Шильдом…

Предположение подтвердилось. Сторож, тусклый невзрачный мужчина лет пятидесяти, мельком взглянув на них, без проволочек провел важных персон к заветной двери, после чего, открыв её, по наказу Грошека отправился обратно в сторожку.

– За кем идет охота? – осведомился пан Плах у частного детектива, осторожно спускаясь в подземелье по крутым ступенькам.

– Сами увидите! – отозвался Грошек, прощупывая окружающую темень лучом от карманного фонарика. – Вы захватили с собой оружие?

– Оружие? – переспросил Плах. – Какое еще оружие?

– Когда мы с Басей наткнулись на вас в подвале, вы достали из кармана браунинг…

– Обыкновенная зажигалка! – ухмыльнулся в ответ спутник. – Кто я такой, чтобы иметь при себе огнестрельное оружие!..

– Ну, как же? – опешил Грошек. – Ведь Шильд на вас с опаской посматривал, а так взирают только на начальство! Я решил, что вы из какого-то специального комитета по расследованию… Занимаетесь делами вроде проекта «Легион»!

– Я действительно интересуюсь проектом «Легион», но я не являюсь членом спецкомитета или представителем официальных властей. В этом деле я выступаю больше как эксперт. Я… психиатр!

Последнее слово так озадачило частного детектива, что он чуть не кувыркнулся с лестницы. Чертов Шильд! Ну, откуда у некоторых людей такое подобострастно-заискивающее отношение к психиатрам? Следователь так расшаркивался перед паном Плахом, будто боялся, что тот по какой-нибудь обмолвке или неосторожному движению упечет его до конца жизни в психиатрическую больницу.

Грошек ступил на каменный пол подвала и проследовал к столу с ритуальными предметами. Подходящее место для засады искать долго не пришлось – как раз рядом у стены оказался пятачок свободного пространства. Анджей протиснулся туда, обогнув край столешницы, а вот дородному пану Плаху пришлось опуститься на четвереньки и пробираться в закуток, петляя между ножками стола.

Когда они оба прижались спинами к каменной кладке, психиатр вновь попытался заговорить. Грошек быстро прижал палец к губам и прошептал:

– После, пан Плах! Нельзя, чтобы нас услышали…

Ему очень не хотелось, чтобы операция сорвалась. Счет уже шел на какие-то минуты. Анджею даже померещился где-то поблизости перестук, напоминающий чью-то легкую поступь, однако это была ложная тревога. Тем не менее, терять бдительность все равно было нельзя. Пришлось выключить фонарик и на какое-то время совсем замереть.

А тут, как назло, пан Плах вознамерился чихнуть. Он стал, словно рыба, выброшенная на берег, глотать воздух и издавать вздохи, грозившие перерасти в маленький ядерный взрыв.

– Да чихайте же быстрее, – прошептал Грошек недовольно. – А то потом будет поздно!

В ответ раздалось громкое шипение, за ним последовал мощный выдох с характерным «хщи-и!» на конце, и тут же со стола на пол полетела какая-то посудина. Казалось, от её падения проснется половина жителей Станичков. Частный детектив зажмурил глаза и выругался про себя…

Но даже этот инцидент не спугнул ночного гостя. Всего через пять минут в соседнем помещении вместе с галереей, ведущей к подземному ходу, послышался скрип отодвигаемой доски и едва различимые шлепки шагов. Через несколько секунд, показавшихся Грошеку вечностью, отворилась ажурная чугунная дверца и в проеме блеснул луч фонарика.

Глава 13 Евангелие от Луки

Человеческая фигура, примеченная менее часа назад у Сторожевой башни, медленно выдвинулась в центр помещения, минуя стол, за которым прятались Анджей и пан Плах. По полу и стенам забегало яркое пятно.

Пришелец явно не подозревал, что на него устроена засада. Сундуки он просто обошел и сразу же направился к стеллажу, где в несколько рядов выстроились обветшалые корешки книг.

Пан Плах рукой коснулся запястья Грошека, как бы задавая немой вопрос: «Что будем делать?». Частный детектив в ответ тоже сжал руку психиатра, призывая к спокойствию. Ведь ему хотелось поймать злоумышленника с поличным, чтобы тот, в случае чего, не имел шансов отвертеться.

Ночной гость тем временем уже стал водить лучом фонарика по полкам, что-то выискивая среди книг. На стеллажах покоились не древние фолианты огромной ценности, а разного рода литература религиозно-философской направленности. Томики хоть и были старыми, но все же вряд ли бы привлекли внимание охотника за раритетами.

Наконец пришелец обнаружил то, ради чего пожаловал ночью в подземелье. В его руках оказалась книга, которую он, бегло пролистав, сунул в карман своей куртки.

Только после этого Грошек, вынырнув из-под стола, вырос перед ним.

– Что вы здесь делаете, пан Лучинский? – громко осведомился он.

Молодой мужчина резко дернулся и, отступив на шаг, замер у стеллажа. Пока он находился в некотором оцепенении, Анджей добрался до выключателя, и через секунду от стенных плафонов засочился тусклый рассеянный свет.

Лучинский, застигнутый врасплох, молчал, бросая затравленные взоры то на Грошека, то на Венцеслава Плаха, который уже выбрался из-за стола.

– Что вы сейчас положили в карман? – продолжил допрос частный детектив. – Не отпирайтесь, нам практически все известно!

Конечно, Грошек в значительной мере блефовал – у него не было в запасе надежных доказательств вины Стася в смерти австрийской четы, были только домыслы и предположения. Но, чтобы всё окончательно прояснилось, следовало ковать железо, пока оно горячо.

– Что вам известно? – наконец глухо произнес Лучинский.

Он не был вооружен, не предпринял попытки к бегству – всё это немного успокоило Грошека. Поэтому частный детектив обратился к подозреваемому более дружелюбно:

– Посудите сами, Стась! Вы ночью пробираетесь в подвал, где погиб Мартин Хайнштайн, завладеваете какой-то книгой… Вы же не будете утверждать, что это ваша книга?

– Нет, – выдавил из себя молодой мужчина.

– Разрешите взглянуть на неё…

Лучинский послушно вытащил из кармана небольшой потрепанный томик и передал его Грошеку.

– «Евангелие от Луки»… – прочитал тот вслух, мельком взглянув на титульную надпись. – Зачем она вам?…

– Подождите… – вступил в разговор пан Плах, заметно волнуясь. – Вы говорите, «Евангелие от Луки»?..

Психиатр чуть ли не вырвал из рук частного детектива неказистую книжицу. Лихорадочно листая её, он забормотал:

– Не может быть!.. Личный рабочий дневник Вейдемана!.. Тут только корочки от Евангелия… Понимаете, Грошек?..

– Кто такой Вейдеман? – полюбопытствовал детектив.

– Сподручный доктора Эффельхорта! Возможно, один из кураторов проекта «Легион». Погиб в конце войны – кажется, несчастный случай… Значит, и Каллер и Вейдеман действительно находились на «объекте А-12», то есть в бывшем особняке пана Жуевского!

Новая фамилия ничего Грошеку не сказала, и он снова обратился к Лучинскому:

– Вы пришли сюда за этим дневником, Стась?..

Вопрос какое-то время оставался без ответа. Наконец мужчина подал голос:

– Я все расскажу! Только прошу об одном – не впутывайте сюда полицию. Вы ведь не из полиции?

– Мы не из полиции, но рано или поздно объяснений вам все равно не избежать. Начинайте прямо сейчас!

– Хорошо, – кивнул Лучинский. – Что именно вас интересует?

– Ну, например, как вы узнали о том, что дневник Вейдемана находится в подвале костела?

– Я первый раз слышу эту фамилию… Когда к нам в пансионат приехали Хайнштайны, я случайно подслушал их разговор на террасе. Они говорили о каких-то ящиках, в которых могло оказаться то, что им нужно. Я не придал этому значения…

– Вы хорошо знаете немецкий?

– У меня университет за плечами. К тому же была небольшая практика…

– И что?

– Через несколько дней случилась история с привидением, которое в подвале особняка якобы увидел профессор. Я сначала подумал, что это дело рук Лешека. Однако на следующий день после завтрака мне пришлось убираться в номерах постояльцев вместо жены – она по делам отправилась в Станички. В гостиной Хайнштайнов было чисто, поэтому я всего лишь опрокинул в корзину пепельницу с двумя или тремя окурками и заглянул в спальню. Кровать была заправлена, вещи не валялись, как у Рушальского или Лешека, так что можно было спокойно уходить, не пылесося номер. И тут, проходя мимо кровати, я обратил внимание на то, что угол простыни слегка замаран. Еще несколько грязных пятен я обнаружил, когда откинул простынь на одеяло. Складывалось впечатление, что её специально волочили по полу, собирая пыль. На чистоплотных Хайнштайнов это было не похоже. Мысль, что жена Мартина могла обрядиться в простынь и под видом привидения явиться в подвал к профессору пришла чуть позже. Вечером я уже намеренно подслушал их разговор. Моника сокрушенно говорила, что им не хватит даже месяца, чтобы расчистить какой-то проход, а Хайнштайн успокоил её, сообщив, что уже отправил в офис просьбу продлить отпуск за свой счет. Связав одно с другим, я понял, что прибыли они в особняк вовсе не как обыкновенные туристы, и стал внимательнее наблюдать за ними. Уже на следующий день я проник в подвал и обнаружил там подземный ход…

– А заодно и свою лопату! – многозначительно заметил Грошек. – Но трогать её было нельзя, ведь тогда Хайнштайны догадались бы о том, что разоблачены…

– Ну, да… – согласился Лучинский, кивая. – Я оставил её у завала…

– Что было потом?

– Хайнштайны еще не отказались от идеи разгрести подземный ход, но параллельно этому плану продолжали разведывать обходные пути, маскируя поиски под обыкновенные конные прогулки. Я не понимал, что они ищут, поэтому, сознаюсь, во время их отсутствия проник к ним в номер и произвел тщательный осмотр всех вещей.

– Наткнулись на бумаги и карту? – помог Стасю Грошек. – Прочли письмо письмо Лемке, в котором говорилось, что ночью перед отступлением немецкие солдаты из охраны особняка перетащили по подземному ходу несколько ящиков в какое-то неизвестное помещение?..

– Верно… Я подумал, что в них нацисты прятали какие-то драгоценности, и Хайнштайнам стало известно об этом. Но Мартин больше беспокоился о каком-то наследии доктора Эффельхорта. По обрывкам фраз я догадался, что им нужны то ли научные труды, то ли какие-то записи. За них, по словам Мартина, можно было заполучить солидную сумму с шестью нулями…

– Речь шла о миллионе?

– Просто Мартин сказал, что, имея пару миллионов, можно открыть собственную небольшую лабораторию и заняться любимым делом.

– Эта сумма вас взбудоражила? – сочувственно произнес Грошек. – Вы решили избавиться от Хайнштайнов?

– Вовсе нет! – горячо заявил Лучинский. – Глупости! Мне просто уже понравилась эта игра в тайну. Мартин и Моника наткнулись в заброшенном руднике на продолжение подземного хода и проникли в подвал костела. Они не смогли открыть несколько сундуков и наметили вернуться сюда на следующий день, чтобы попробовать вскрыть их еще раз. Ну, а то, что произошло потом, вы знаете…

– Мартин всыпал какую-то смесь из пороха, позаимствованного из ваших патронов, в прорезь замка на сундуке и поджег её?

– Ничего не могу сказать. Я при этом не присутствовал…

– Тем не менее, взрывное устройство в сундуке сдетонировало, и Хайнштайнов накрыло взрывом!

– Наверное, произошел несчастный случай…

– Охотно верю, – отозвался Грошек. – Вот только вы врете, что вас здесь не было! Вы все время были поблизости, вам очень хотелось взглянуть на папку с бумагами, стоимостью в несколько миллионов.

– Вы этого никогда не докажете! – усмехнулся молодой мужчина, презрительно глядя в глаза частному детективу.

– Зря вы сказали мне, что Хайнштайны поехали в Виштытис, – пожурил Лучинского Грошек. – Дело в том, что, если бы Мартин собирался тайно посетить подвал костела, то он никогда бы не сказал, что отправляется с женой на Виштынецкое озеро! Мартин был человеком неглупым. Он должен был прекрасно понимать, что, если бы, например, сторож услышал подозрительный шум из подвала и вызвал полицию, то их могли задержать. В этом случае у них была возможность прикинуться какими-нибудь любителями-диггерами или просто исследователями всяких пещер и тайных ходов. Но, дав ложную информацию вам, они лишались этого прикрытия, ведь полиция опросила бы вас с женой, а вы бы сказали, что они отправились на Виштынецкое озеро! Выходит, ложь навлекла бы на Мартина излишние подозрения.

– Чушь! – пробормотал Лучинский. – Я ничего такого вам не говорил…

– Более того, – назидательным тоном добавил Грошек, – только вам было выгодно распространить слух о том, что Хайнштайны поехали в Виштитис. Вы намеревались отвести внимание от их реального местонахождения, потому что уже решили с ними разделаться и завладеть наследием доктора Эффельхорта! Пара миллионов вскружила вам голову. Вы скрытно прошли за австрийцами до подвала костела. Вы были недалеко и, возможно, наблюдали за ними из соседнего зала через полуприкрытую чугунную дверцу. Но тут раздался взрыв. Когда дым чуть рассеялся, вы убедились, что Мартин мертв. Его жена не подавала признаков жизни. Оставаться в подвале было опасно, и вы вернулись в особняк. Но Моника не погибла при взрыве, она нашла в себе силы вылезти наружу из костела и добраться до дороги. Там её обнаружили и отвезли в больницу. С этого момента в дело вступила полиция и этим спутала вам все карты – еще раз посетить подвал костела вы не решились. Сочли разумным отложить визит на несколько дней. А сегодня, когда вам со слов пана Плаха стало известно, что в подвале полиция не нашла ничего особо ценного и то, что подземный ход собираются засыпать, вы рискнули пробраться сюда. Правда, вы уже знали, что искать…

– Я должен был раньше догадаться! – подал голос Венцеслав Плах. – Я ведь читал письмо Курта Лемке. Он все достаточно подробно описал. Как их разбудили посреди ночи, как они несли ящики по подземному ходу… Лемке вскольз заметил, что в руках у офицера было «Евангелие от Луки».

– А на самом деле это был рабочий дневник Вейдемана в другой обложке? – домыслил Грошек.

– Вот именно! – кивнул психиатр. – Надо полагать, начальство объекта решило спрятать важные записи отдельно среди тысячи старых, никому не нужных книг. Но посудите сами – «Евангелие от Луки» в руках эсецовца! – Плах обернулся к Стасю. – Вы, Лучинский, сразу обратили на это внимание?

Молодой мужчина уже полностью овладел собой и не удостоил пана Венцеслава ответом.

– Все, что здесь прозвучало, – обратился он к частному детективу, – всего лишь плод вашего больного воображения. Я не замышлял и не планировал смерти австрийцев. Вы этого никогда не докажете. А потому мне больше не о чем с вами говорить. Прощайте!..

Лучинский быстро поднялся по ступеньках наверх, отпер засов входной двери и выбежал на улицу.

– Довольно скользкий тип! – со вздохом резюмировал пан Плах, нарушая гнетущую тишину подвала.

– Возможно, я в чем-то перегнул палку, – задумчиво ответил Анджей. – Наверняка, у него своя правда… Представьте молодого человека без гроша в кармане и с университетским дипломом на руках. Найти работу с приличной зарплатой не удается. Тысячи сверстников отправляются в Штаты или колесят по Европе в поисках лучшей доли. Стась даже на это не решается. Потом брак с девушкой из состоятельной семьи. Им покупают особняк в глуши и предлагают развивать гостиничный бизнес. Не каждому это по нутру. А тут такой соблазн огрести сразу пару миллионов! Искушение сильно велико… Впрочем, к гибели Хайнштайнов он не причастен, а что у него было в планах, одному богу известно…

Глава 14 Эта странная штука – память…

Поезд в Треубург прибыл поздно вечером.

Генрих Каллер вышел на перрон, миновал жандармский патруль у входа в вокзал и, не заходя в здание, направился прямо к черному «хорьху», стоящему около фонаря. Больше машин не было – только у выезда с площади застыл бронетранспортер со свастикой на борту, да еще в отдалении по очертаниям угадывались брички и простые телеги.

Ночная прохлада быстро пролезла Каллеру под пиджак. Весна сорок четвертого в заштатном польском городишке, оккупированном с начала войны, встретила его крайне нерадушно – шел мелкий противный дождь, а у него при себе не было ни зонта, ни плаща.

Дверца автомобиля отворилась, и из салона навстречу ему выбралась женская фигура, обтянутая во все черное. Это была фройляйн Кнапп, знакомая Каллеру по Вильбенау – некрасивая очкастая шатенка с ярко накрашенными губами. Ассистентка Вейдемана внимательно изучила его анфас и, явно скупясь на приветствие, произнесла всего два слова:

– Вас ждут!

Генрих молча залез в машину.

В дороге фройляйн Кнапп большей частью смотрела в лобовое стекло и морщилась, когда «хорьх» подбрасывало на очередном ухабе. Возможно, она получила инструкции не вступать с Герихом в разговоры, а, может быть, просто стеснялась откровенничать при водителе, добродушном белобрысом парне. Лишь на подъезде к «объекту А-12» она отважилась подать голос:

– Вы не захватили с собой коньяку, Каллер?.. В этой дыре я даже забыла вкус настоящего баварского пива! Знаете, иногда так хочется напиться, что готова пить чистый спирт…

– Не думал, что у вас здесь плохое снабжение, – посочувствовал ей Генрих.

– Ерунда! – бросила в ответ Магда Кнапп. – Снабжение здесь отличное, просто Вейдеман запретил выдавать спиртное. Все мысли только о работе. С утра до ночи – работа, работа, работа… Даже радио послушать некогда. Если американцы с англичанами откроют второй фронт, ей богу, мы узнаем об этом последними…

Особняк на берегу озера, обнесенный колючей проволокой, Каллер естественно не заметил – в свете фар распахнулись ворота, к машине подошел ефрейтор в непромокаемой накидке и наклонился к приспущенному окошку:

– Пустая формальность… Ваш паспорт, пожалуйста!

Через минуту фройляйн Кнапп распахнула перед ним дверь парадного входа и иронично продекламировала:

– Добро пожаловать в замок Тирберг!

– Замок Тирберг? – удивился Каллер.

Женщина упругой походкой пантеры двинулась на второй этаж, увлекая за собой спутника.

– Вейдеман раскопал в подвале какой-то сундук со старинными документами! – по секрету поведала она. – Оказывается, на этом месте раньше стояла крепость Тирберг, возведенная тевтонами. Теперь перед сном Вейдеман читает исторические хроники. Не исключено, ищет в них своих древних предков…

У дверей в кабинет они расстались.

Вейдеман встретил Генриха как старого знакомого. Усадил в кресло и даже плеснул в бокал рому. Но дружеский прием не поднял настроения. Тяжелые темно-вишневые шторы безжизненно свисали с гардин, свет падал только от настольной лампы – готическая обстановка комнаты вряд ли уступала по мрачности преисподней.

– Не спрашиваю, какие новости, – сказал Вейдеман, переходя сразу к делу, – после Сталинграда они почти всегда малоутешительные. Тем больше нам всем предстоит поработать… Ваша последняя партия «ментазина-пять», присланная из Вильбенау, по эффективности уступает предыдущим!

– Аминовая группа в бензольном кольце не оправдывает себя, – задумчиво сообщил коллеге Каллер, покусывая ус. – Видимо, теряется ассоциативная связь нейронов с зонами Брока и Вернике.

Вейдемана ответ не устроил.

– Теряется не только эта связь, но и прямое воздействие препарата на корковые структуры мозга! Нам нужна качественная амнезия, а не амнестические и семантические афазии… Не нарушения речи, а избирательная потеря памяти у наших подопечных!

– Правильнее сначала использовать для опытов обезьян, – попытался оправдаться Генрих. – У них легче нащупать слабое звено… Юрген Фляйн работает над этим…

– К черту обезьян, кошек и крыс! – отрезал Вейдеман. – Поймите, время дорого! С завтрашнего дня мы возвращаемся к «ментазину-три». С ним у нас были более приемлемые результаты… Наша лаборатория находится в подвале. Жду вас там завтра с утра, а пока отдыхайте…

В правом крыле здания на втором этаже Генриху отвели комнату, её окно выходило на озеро. Луна отражалась на гладкой водной поверхности круглой головкой сыра, но и это забавное сходство Каллера не развеселило. Скорбное предчувствие, что в этой дыре ему суждено провести несколько месяцев, основательно притупило естественные человеческие эмоции.

Генриху Каллеру шел тридцать шестой год, девять из них он проработал ассистентом профессора на кафедре биохимии Венского университета. С захватом Австрии Германией для него настали тяжелые времена. Исследования в области адаптогенов пришлось свернуть и перейти на частные заказы фармацевтических фирм. Новый режим, вещая о величии немецкой нации, вводил повсеместно новые порядки, очищал официальные учреждения от представителей неарийской расы, готовился к быстрым победоносным войнам, мечтая о покорении всей Европы. Университет эти перемены коснулись тоже. Бывший научный руководитель Каллера, будучи отставленным от должности, уехал в Швейцарию. Сам Каллер удержался на своем посту, но лишился независимости. После всего этого о какой-либо сносной карьере ученого пришлось забыть – надо было привыкать чувствовать себя винтиком большого сложного механизма. А еще бояться, что какой-нибудь бюрократ из надзорных служб докопается до того, что за кровь течет в его жилах. Он как еврей-полукровка должен был скрывать свое происхождение.

Мировой пожар, раздутый фюрером, не стал для Генриха неожиданностью, ведь вся Европа дышала войной. Мобилизации удалось избежать – концерну «Фарбениндустри» потребовались специалисты. Семья осталась в Вене, ему самому пришлось устраиваться на новом месте. В Вильбенау он попал летом сорок третьего года. Доктор Эффельхорт сразу же поручил ему работу над психодизлептиками – химическими веществами, обладающими разрушительным влиянием на функции головного мозга. Особенно Эффельхорта интересовали амнезии – проект «Легион» уже был запущен. Поначалу Генрих был в полном неведении относительно целей порученной работы. Все усилия были сосредоточены на создании препарата, способного избирательно выключать память у людей, при этом сохраняя в порядке мыслительный и эмоциональный аппарат. Так появился «ментазин-один» и чуть позже «ментазин-два». Юрген Фляйн, проводя опыты на крысах, забраковал оба. Крысы лишались не только памяти, но и какой бы то ни было сообразительности. Тогда на свет появился «ментазин-три». Этот препарат был явной удачей Каллера – его действие на корковые структуры мозга отличалось четкой направленностью на потерю мозгом способности удерживать в себе важную информацию, как требовал того доктор Эффельхорт. Правда, при этом напрочь отключалась волевая сфера – крысы становились вялыми, апатичными и заторможенными. Путь до кормушки с едой они не запоминали, и двигались всегда чрезвычайно медленно и лениво. Даже смертельная опасность в виде кошки не могла принудить их к бегству или самообороне. И тем не менее Эффельхорт признал существенные сдвиги в работе. Для Каллера похвала начальства означала нечто большее, чем признание его заслуг. За этим Генриху виделись тысячи спасенных жизней. Препарат, например, наверняка бы помог обгоревшим и тяжелораненым солдатам выходить из шоковых состояний, сопряженных с психической травмой. Временная потеря памяти позволила бы им не кричать во сне от ночных кошмаров, не биться в конвульсиях, вспоминая как тебя обдает нестерпимым жаром в горящем танке, не слышать беспрестанно гул, пикирующих на тебя штурмовиков. Но Эффельхорт не остановился на достигнутом, он уточнил Каллеру следующую задачу и сообщил подробности проекта. От нового препарата он ждал выраженный эффект деперсонализации у людей – невозможность вспомнить биографические данные и события собственной жизни. «Фюрер не решается формировать дивизии из пленных солдат вражеских армий, изъявивших желание служить рейху, – поведал он. – Велика вероятность того, что выданное им оружие в какой-то момент будет использовано против великой Германии. Еще сотни тысяч военнопленных находятся в концентрационных лагерях, даром проедая хлеб и отвлекая силы на их охрану. Нужно более рационально использовать человеческий материал! Из всей этой огромной армии Иванов, Жанов и Анджеев можно получить боеспособных солдат. Наша задача – с помощью „ментазина“ вычистить их память и лишить всякого представления о своих родных и о своей родине. У настоящего солдата нет родины! У него есть командиры и готовность отдать жизнь по их приказу…»

Конец сорок третьего года и начало сорок четвертого Каллер безвылазно провел в Вильбенау. На восточном фронте, в далекой Африке и на Тихом океане гибли солдаты, принося себя в жертву Аресу. Но даже безумие войны с её лишениями и неустроенностью отходило на второй план перед желанием бесчеловечного режима управлять сознанием людей. Отказаться от порученной работы Генрих не мог – тогда бы его точно ждали застенки гестапо и трудовой лагерь. Оставалось проводить исследования, не вызывая при этом излишних подозрений в намеренном саботаже. И «ментазин-четыре» и «ментазин-пять» он синтезировал, отчетливо понимая, что препараты уступают по эффективности «ментазину-три». В Вильбенау он открыл свой личный фронт Третьему рейху.

На «объект А-12» Каллер попал по распоряжению Эффельхорта, чтобы на месте устранить все недочеты, которые мешают получить качественный психодизлептик. Теперь он перешел в подчинение Карлу Вейдеману, такому же фанатику нацистского режима, как и его шеф.

Утром, бегло осмотрев лабораторию в подвале, Генрих за Вейдеманом направился на первый этаж в левое крыло здания. Небольшие помещения напоминали кельи монахов – на кроватях, застеленных белыми простынями, лежали молчаливые небритые мужчины. В каждой комнатке по одному человеку. Всего их оказалось семь.

– Фамилия! – резко спросил Вейдеман одного из них по-русски.

– Ку… ку… ку… ра… тов… – вставая, промычал парень в серой больничной пижаме.

– Возраст!

– Два… дцать… три… три… года… – запинаясь, ответил допрашиваемый.

– Место рождения!

– Село… Бо… бо… ро… вое… Ча… лов… ско… го… го… го… рай… о… на…

– Звание!

– Ря… до… о… о…. вой!

Вейдеман вышел из палаты.

– Никакого эффекта! – сердито сообщил он Каллеру. – Три недели внутривенного введения вашего последнего препарата, а какой результат?

В последней комнате лежал спящий мужчина. Санитар с военной выправкой быстро разбудил его.

– Фамилия! – задал вопрос Вейдеман.

– Не знаю… – щурясь от яркого света, исходящего из зарешеченного окна, по-немецки сказал пациент.

– Когда и где вы родились? Кем работали? Если служили в армии, то в каких частях?

– Нет… Ничего не помню…

– Что это? – осведомился Вейдеман, показывая мужчине ложку.

– Ну… чем едят… – послушно ответил пациент.

– А это?

В руке у Вейдемана появилась граната с вынутым запалом.

– Э-э… – задумался мужчина, пустым взглядом уставившись на неё. – Это… чтобы бить!

– Покажите как!

Мужчина взял гранату как толкушку и несколько раз взмахнул её.

В коридоре Вейдеман бросил:

– Это Борек… В прошлом – профессиональный подрывник… Был схвачен полгода назад при разгроме партизанского отряда. «Ментазин-три» уничтожил в его памяти сведения о прошлой жизни, но очень грубо. На лицо значительная амнестическая афазия с выраженными признаками деменции. А нам не нужны бестолочи!..

В лаборатории шеф вернулся к насущным задачам.

– Я сам долго думал, в чем тут дело. Нейронные связи с речевыми центрами Брока и Вернике здесь совершенно не при чем. Аминовая группа в бензольном кольце тоже! Вот в одном английском журнале я обнаружил научную статью о производных тиазола. Некоторые из них угнетают моторную память. Подопытные животные при сохранном мозжечке начинают двигаться как новорожденные. Со временем они обретают утерянные навыки. Улавливаете? А что, если в «ментазин-три» нам ввести активные группы производных тиазола?

Вейдеман внимательно посмотрел на Каллера, ожидая ответа.

– Можно попробовать, – согласился Генрих, не подавая вида, что взволнован. – Но для начала надо разработать новую структурную схему синтеза…

– Я дам вам в помощь фройляйн Кнапп, – подвел итог скоротечному разговору заместитель куратора проекта, – часть лабораторной работы она возьмет на себя…

То, что Вейдеман не идиот, Каллер знал не по-наслышке. И то, что он откапал в английском журнале неприметную статью о производных тиазола, было тому лишним подтверждением. То ли он интуитивно угадал направление дальнейших изысканий, то ли просто был скрытым гением, но именно это выверенная перспектива разработки нового препарата внушала Генриху наибольшие опасения. В руки нацистов мог попасть действительно эффективный психодизлептик. Сколько душ они собирались стереть, выплавив из подручного человеческого сырья бравых солдат вермахта?

В течение месяца Каллер саботировал работу как мог. По утрам расписывал длинные цепочки химических формул, днем возился с колбами и пробирками у термостатов, даже затребовал себе новый катализатор. Но наступил момент, когда уже рядовой химик, ознакомившись с его записями, упрекнул бы ученого в намеренном затягивании работы по синтезу нового препарата.

Вечером в лабораторию шаткой походкой спустилась фройляйн Кнапп в белом халате. Лицо её было угрюмо как никогда.

– Американцы и англичане открыли второй фронт! – сообщила она. – Вам не кажется, что скоро всем нам придет каюк? От Сталинграда русские подошли к своим границам. Как вы полагаете, мы удержимся?..

– Надо верить в победу! – нарочито спокойно сказал Каллер, занимаясь своими колбочками.

Магда нервно закурила, закашлялась.

– Хотите, я сделаю вам водки? – осведомился Генрих у понурой шатенки.

– Водки? – удивилась фройляйн Кнапп. – Из чего?

– Из спирта, конечно, – улыбнулся биохимик. – Говорят, она хорошо помогает, когда на душе кошки скребут… Самое мощное русское оружие!

Сорокоградусная настойка мгновенно развязала женщине язык.

– Вы не представляете, Генрих, как мне все осточертело! – искренне заявила она. – Когда вы последний раз были в отпуске?

– Сейчас не время… – скупо отреагировал Каллер.

– Плевать!.. Я хочу солнца, песка у теплого моря и оркестра на эстрадной площадке. Неужели вам не надоело торчать здесь?

– Попросите Лемке, он заведет вам граммофон… – не поддался на провокацию собеседник.

Женщина вдруг расплакалась. Слезы потекли из её глаз, размазывая тушь на ресницах.

– Какой прок нам всем от войны?.. У вас много родных, Каллер? Один мой брат в Италии, второй погиб под Курском… Ганса уже не вернуть… А ведь я женщина, я могла стать матерью! У меня могла быть большая дружная семья… А вместо этого мы сидим в вонючем мешке и подбадриваем себя пустой болтовней Геббельса… Так ради чего все это? Вы можете ответить мне?

«Мировой порядок!» – хотел сказать Каллер, но промолчал. Он всего лишь обнял помощницу за плечи и ласково подтолкнул к выходу.

– Успокойтесь, фройляйн Кнапп! Идите к себе! Вам просто надо хорошенько выспаться…

Нет, конечно, он не считал Магду провокатором. Но предположить, что к его работе Вейдеман относится настороженно, имел полное право. За прошедший месяц тот не устроил ему ни одного разноса. Это было очень подозрительно – кредит доверия был на исходе.

«Значит, надо бежать! – подумал Каллер. – Пробираться к англичанам, американцам или даже русским… Только подальше от этой клоаки…»

Для побега не пришлось устраивать подкоп или лезть через колючую проволоку – он чудом обнаружил старинный подземный ход. В дальнем крыле подвала, где под кучей всякого мусора Вейдеман наткнулся на ларец с документами, перед каменной кладкой находилась ниша с вмурованными деревянными полками. «В крепости должен был существовать тайный ход!» – интуитивно догадался Каллер и принялся за поиски. Удача ему улыбнулась. Цепь не распалась, не проржавела – за нишей оказалось именно то, что он искал. Сборы были недолгими. Добродушный весельчак и шутник Лемке вечером следующего дня принес ему пять плиток шоколада, получив взамен полную бутыль спирта.

Ровно в полночь Генрих выключил в лаборатории свет и пробрался в галерею.

Фонарик ему так и не удалось достать. Пришлось воспользоваться импровизированным факелом – скрученное на конце палки тряпье он облил спиртом и поджег. Факел зачадил и высветил уходящий вглубь земли ход. По нему Каллер добрался до какого-то подземного коллектора и уже по колено в воде добрел до проема в стене. Еще одна галерея привела его в подвал костела. Разбуженный стуками снизу ксендз выпустил его на улицу, ничего не говоря, а только крестясь. Глоток свободы опьянил Генриха больше, чем стакан доброго красного вина. «Теперь идти от озера к следующему озеру, – подумал он, – а там Сувалки… Или можно сразу податься на хутора…» Железная дорога, автомобили исключались. Только пешком и только ночью…

Взяли его случайно через два дня. Под Сувалками он наскочил на немецкий патруль и был схвачен. Еще через сутки его доставили обратно на «объект А-12».

Вейдеман долго смотрел ему в глаза, прежде чем заговорить. Наконец произнес:

– Вы думаете будет суд? Эффельхорт пришлет адвоката?.. По законам военного времени вас…

– Расстреляют? – сглотнул слюну Каллер.

Шеф промолчал. Потом махнул рукой, и Генриха увели.

В маленькой душной келье с решетками на окнах было сумрачно и тихо. Мир сошелся в одну точку и стал сверчком. Теперь только это глупое насекомое делило с ним одну на двоих жизнь. «Тронут ли семью? – промелькнуло у Каллера в голове. – Нет… Не тронут… Прагматику Вейдеману сейчас не до этого…»

День закончился быстро, пролетела ночь. На следующее утро два дюжих санитара оседлали его и сам Вейдеман сделал ему из шприца внутривенную инъекцию.

– Фройлян Кнапп помогла мне доработать «ментазин-три»! – пояснил он. – Эффективность нового препарата пока не изучена, но будем надеяться, что он сохранил полезные свойства производных тиазола. Желаете, мы назовем его вашим именем? Каллерин!.. Кажется, звучит неплохо…

Оставшись один, Генрих закатил глаза. По его венам заструилось то, что было хуже всякой смерти. Забвение!

Долго ли он протянет? На этот вопрос не знал ответа никто. Оставалось ждать развязки. Вейдеман решил испытать новый препарат на изменнике, не удержавшись от маленькой мести. Повеситься? Не дадут! Да и не на чем… И вообще так хочется жить, что никогда он не решится покончить собой. Ну, если только в крайнем случае…

Первые перемены в своем состоянии Генрих почувствовал на третий день. Ему вдруг стало очень весело. Солнечный свет, пробивающийся через окошко, прыгал зайчиком по полу и веселил его. Но вот вспомнить вчерашний день он не смог. Не удалось воскресить из памяти и день предыдущий. Чем его кормили вчера? Что было на ужин позавчера? Вопросы так и остались без ответа. «Проклятый закон Рибо! – похолодел изнутри узник. – Оскуднение памяти всегда начинается с событий недавних и тянется к давнему прошлому… Неужели это стал действовать препарат?»

Прошел еще один день. Снова с утра были санитары и Вейдеман. Снова делали укол. Генрих почти до вечера просидел на корточках у стены. Опустошенность все больше и больше овладевала им, подтачивала сознание и гасила эмоции.

Одиночество не угнетало его. Долгие разговоры с самим собой были единственной отдушиной и еще попыткой сохранить себя. Он минутами твердил про себя: «Я – Каллер!.. Я – Каллер!.. Я – Каллер!..». Но слишком долгое повторение фамилии смазывало эффект – в какой-то момент он просто переставал понимать смысл повторяемых слов. С губ слетала какая-то бессмыслица: «Якалер!.. Якалер!.. Якалер!..» Что такое «якалер»? Зачем он произносит это странное нелепое буквосочетание? Приходилось на время умолкать и собираться с мыслями. Слава богу, воля еще была подвластна ему…

А потом он потерял счет дням. Сколько он здесь сидит? Когда его сюда посадили? Зачем? Неимоверных усилий стоило воспроизвести в памяти железнодорожный переезд, у которого его схватили. А что было потом? Словно смолистый туман окутал голову. Вейдеман! Почему он держит его здесь? Только пробившийся сквозь завесу неизвестности ксендз помог припомнить подземный ход и неудачную попытку к бегству.

Долго ли он протянет? Долго ли?…

И все же однажды утром он проснулся, а потом все лежал на кровати, уставившись мутными склерами в потолок. Где-то на окраинах сознания летали отголоски детской песенки. Кто напевал ему эту мелодию?

Открылась дверь и на пороге появился мужчина в белом халате. Вероятно, врач. Поставил еду на стул и сунул в руку ложку.

– Где я? – спросил он у вошедшего эскулапа. – Почему я здесь?..

– Разве вы не помните? – осведомился доктор.

– Это больница?.. – предположил он и испугался. – Что со мной?

– Вы помните ваше имя и фамилию? – задал вопрос врач, сосредоточенно глядя на него.

– Фамилию?.. Нет… Имя?.. Мне кажется меня зовут…

Он задумался и виновато улыбнулся.

– Нет… тоже не помню… Может быть, Вильнау?.. Хотя нет, Вильнау – это что-то другое…

– Что?

– Не могу сказать…

– А кто вы по профессии? Чем вы занимаетесь?

– Во дворе я видел солдат…

– Ну, и что?

– Может быть, я военный?.. Нет, не помню… Помню, что вокруг много стекла… И какие-то шкафы…

– Официант?

– Нет… Скорее… я работал в магазине, где продают посуду… А разве у вас нет моих документов?

– Документов при вас не было, – сказал доктор. – Но, может быть, вы помните, где родились и учились?

– Школа!.. Школу я помню. Здание из бурого кирпича… А город… Мне почему-то кажется, что Вильнау!

– Такого города нет!

– Тогда… не знаю…

– Хорошо, – кивнул врач. – Отложим до вечера. Постарайтесь вспомнить все из вашей прошлой жизни. Это важно!

Доктор удалился. Вечером он вернулся, чтобы расспросить его вновь. Беседа длилась почти час, но удрученно скрестивший руки на коленях Генрих так ничего и не вспомнил. Не вспомнил ни свое имя, ни свою фамилию, ни Вейдемана, ни свою мать…

– Вам не стоит волноваться, – заканчивая разговор, сказал врач. – Мы знаем, кто вы. Вы – Генрих Каллер… Вы были призваны в армию в начале войны, воевали на Восточном фронте, получили сильную контузию…

Генрих отрешенно посмотрел в сторону. В голове было пусто. Признать себя Генрихом Каллером было равнозначно тому, чтобы признать себя стулом или кроватью. Доктор похлопал его по плечу и участливо добавил:

– Ничего страшного не случилось! Просто вы потеряли память, но это поправимо. Завтра мы переведем вас в другую палату! Вы не должны опускать руки, сейчас война, Германия нуждается в вас. Вам нужно вернуться в строй и продолжать бить врага!..

На следующий день его перевели в комнату с видом на озеро. Перед домом сновали солдаты, переговариваясь между собой. Чужой неизвестный мир…

Потом ему принесли военную форму и попросили одеться. Прогулка с врачом чуть ободрила его. Даже без памяти можно было продолжать жить и получать от этой жизни маленькие удовольствия.

– У меня была семья, доктор? – спросил он, с надеждой глядя в глаза врачу.

Тот был немногословен и сдержан.

– Ваша семья погибла во время налета английских бомбардировщиков… Никого не осталось в живых…

А ближе к вечеру к нему в комнату пришла какая-то женщина, молча разделась и легла в кровать.

– Зачем это? – рассеянно поинтересовался Герих. – Вы кто?

– Я – Магда… – сказала шатенка. – Ты меня не помнишь?

– Нет, – пробормотал Каллер. – Вы медсестра?

– Сейчас это неважно… Иди ко мне…

Он сделал все, что требовалось – природные инстинкты взяли верх. Потом откинулся навзничь и тупо уставился в потолок.

– Завтра тебя, наверное, отправят в госпиталь для легкораненых под Берлином, – поведала Магда, прижимаясь к нему. – Вейдеман уже звонил Эффельхорту. Ты помнишь Эффельхорта?

– Нет, – признался Генрих. – Поскорей бы в часть. Может быть, там я вспомню кого-нибудь из сослуживцев!

– Безмозглая скотина!.. – разрыдавшись, выдавила из себя женщина.

Собрав в охапку свою одежду, в одной нижней рубашке она выбежала из комнаты.

Утром к нему пришел доктор Вейдеман. Предложил спуститься в подвал.

У длинного стола лежала Магда. Прядь спутанных волос спадала ей на щеку, глаза были прикрыты.

Генрих отшатнулся.

– Вы солдат, Каллер! – укорил его Вейдеман. – Вы не должны пугаться вида смерти!..

– Что с ней?

– Наглоталась барбитуратов! А потом еще запила их спиртом… Самоубийство!

– Зачем?

– Сдали нервы, я полагаю… Что она вам вчера говорила?

– Ничего… – пробормотал Генрих. – Мы ни о чем с ней не говорили…

– Я не верю вам, Каллер! Она вам что-нибудь передала? Какие-нибудь записи?

Допрос был неприятен Генриху. В чем он был виноват? Что надо было этому дотошному доктору?

– Многие считают, что память – это нечто вроде тысячи комнат без дверей в одном большом дворце, – начал вещать Вейдеман. – Пошел туда, взял одно, пошел сюда, взял другое… Это полная чушь! Память – это именно двери! Если они открыты, то мы способны ходить по комнатам и брать в них то, что нам надо. Их можно закрыть. Тогда мы бессильны – воспоминания становятся недоступны для нас. Но дело в том, что у всех этих дверей всегда один ключ! Открыв один замок, вы можете открыть и другой. Если блуждать по тысячам комнат, то рано или поздно вы попадете в ту, в которую стремитесь… Я ясно излагаю?

Генрих промолчал. Он не понимал только одного – зачем ему читают нудную лекцию?

– Пока вы в коридоре, и двери заперты, – продолжил доктор. – Вы можете обжить новые помещения, обставить их новой мебелью. Поверьте, жизнь не станет от этого намного хуже. Но если все время стучаться в старые комнаты, то однажды это приведет вас к сильному психическому расстройству с самыми сокрушительными для личности последствиями. Вряд ли вам понравится всю оставшуюся жизнь провести в психиатрической лечебнице. Поэтому не стремитесь к прошлому, а стремитесь к будущему!

Врач-доброхот поднялся с ним наверх. В двух словах передал, что Каллеру нужно собираться в Берлин.

– Мы покажем вас лучшим докторам! – уверил он его. – А потом решим в какую именно часть вас направить…

Генрих кивнул. Ему вдруг показалось, что он уже смирился с новой судьбой, с новой жизнью.

Утром он проснулся на рассвете. Долго лежал на кровати, размышляя. Старые комнаты, как и предупреждал его врач, по-прежнему были заперты. А без ключа их было невозможно открыть. Но что если?..

Каллер встал. У него в голове неожиданно созрела идея. Если нельзя взломать двери, то, может быть, можно разрушить стены? Он оделся и закатал рукав рубашки. Потом на подносе поджег вырванные из какой-то книги листы и сунул в пламя пряжку от ремня.

Едва раскаленный металл коснулся предплечья, его всего пронзила острая нестерпимая боль. Но, закусив губы и исторгая из себя дикие стоны, он все вдавливал и вдавливал пряжку в кожу, пока в голове сохранялось сознание.

Наконец, ремень скатился на пол. Рука горела. Казалось, её только что просверлили дрелью и облили кислотой. От боли хотелось выпрыгнуть в окно, но Генрих сдержался. Он вдруг вспомнил такую же дикую боль, крик матери и собственный детский плач. Когда же это случилось? На Пасху! Он упал и вывихнул руку. Мать повела его к врачу…

Отворяя дверь за дверью, Генрих побежал по собственному сознанию, открывая для себя новый старый мир.

Через час он вспомнил все…

К железнодорожному вокзалу в Треубурге Каллера доставили на автомобиле. Вейдеман представил ему офицера, который должен был сопровождать Генриха в пути.

– У вас отдельное купе! – предупредил доктор. – В Берлине вас встретят…

Каллер промолчал – он уже все решил. Здоровая правая рука была готова вцепиться в глотку Вейдемана и рвать её на куски. Но он все почему-то медлил, момент был не очень подходящим. А что, если ничего не получится?

Где-то рядом ухнул паровоз. Испуская клубы пара, локомотив въехал на станцию, таща за собой три или четыре вагона.

Генрих понял, что пора. Паровоз еще не поравнялся с ними, как он схватил Вейдемана за плечи и с силой толкнул его на рельсы. Застывшая на лице гримаса доктора – вот что он увидел в последний момент. Паровоз за пару секунд подмял под себя человеческое тело и покатил дальше.

– Вы что! – заорал офицер сопровождения, кидаясь к Каллеру.

Генрих сбил его с ног ударом кулака в челюсть и бросился бежать по перрону, не слыша, как патруль, стоящий у входа в здание, передергивает затворы.

Автоматная очередь настигла его у водокачки – пули со свистящим шипением вонзились в спину.

Генрих упал. Когда к нему подошли, он был уже мертв. Прикладывающий к разбитой губе платок офицер расстегнул ему китель и вытащил документы. Потом труп Каллера погрузили в машину и, закрыв брезентом, вывезли со станции…

На следующей день утром Грошек уже прощался с профессором и его дочерью.

– Сколько я вам должен? – спросил пан Ольшанский, доставая из кармана портмоне. – Вы справились с заданием отлично и ваши старания должны быть вознаграждены…

– Будем считать, что я провел здесь затянувшийся уик-энд! – улыбнулся Грошек, отводя в сторону протянутую руку с крупными купюрами. – Вы ведь уже заплатили за мое пребывание в особняке!

Брать с профессора деньги он посчитал кощунством.

Сбежав с террасы, Грошек мимоходом пожал руку Рушальскому и отправился на задний двор, где его уже ждал Венцеслав Плах, стоя у полицейской машины. В руках у эксперта по проекту «Легион» был полиэтиленовый пакет с «Евангелием от Луки».

В дороге частный детектив поинтересовался у Плаха, кивая на книгу:

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Я плохо владею немецким языком, – признался тот. – Надеюсь, что после полноценного перевода мы найдем ответы на многие вопросы.

– Да, обязательно нужно все правильно перевести, – согласился Грошек, поглядывая в окно автомобиля, – чтобы вместо какого-нибудь безобидного термина в очередной раз не прочесть восьмое слово Киндры!

– Восьмое слово Киндры?

– На санскрите звучит как «MARANA». Означает «смерть».

– А-а… – улыбнулся Плах. – Это надпись на стене? Профессор мне поведал о вашей героической схватке с привидением. Но не беспокойтесь, переводом документа займутся профессионалы. Рабочий дневник Вейдемана содержит много ценной информации, которая должна пойти на пользу людям. Не сомневаюсь, что некоторые фармацевтические компании охотно бы выложили за пару химических формул не один миллион в твердой валюте. Разработка новых лекарств – вещь дорогостоящая…

– Лекарство от палача?

– Да… Как ни странно это звучит. Но ведь вообще добра не бывает без зла, как жизни не бывает без смерти… Все рождается, но и всё умирает!

Грошек с удивлением взглянул на психиатра.

– А как по-вашему, история человечества – это жизнь прошлого или смерть настоящего? – задал он каверзный вопрос.

Пан Плах задумался на секунду.

– Странная формулировка… Скорее, ни то и ни другое. Пожалуй, история сродни отпечаткам босой ноги на песке. Время, как вода, стирает их с лица Земли. Только немногим следам суждено превратиться в гипсовый слепок и остаться в памяти поколений…

– В этом есть какая-то несправедливость. Ведь следы, если я вас правильно понял – это люди!

– По закону эволюции и прогресса из всего отбирается только лучшее. Все остальное – не более чем материал для построения будущих цивилизаций.

– Да уж… – сказал Грошек, вздыхая. – Обидно, если только строительный материал!

– Ну, почему? – рассудительно заметил Плах. – Разве может быть обидно за кирпичи, из которых возведен целый архитектурный ансамбль? Тем более уж совсем глупо переживать за те кирпичи, что в глубине кладки, а не на виду – ведь любые декоративные элементы опираются прежде всего на крепкий фундамент и каркас. Так что по-настоящему важно только то, чтобы каждый элемент конструкции оказался на своем месте. По-моему, это справедливо и для человеческого общества. Среди людей есть герои, есть антигерои, но все они – лишь фасад здания. А устойчивость этого здания зависит вовсе не от них.

– И от кого же?

– От нас с вами, – снова улыбнулся Венцеслав Плах. – От наших детей… От тысяч и миллионов простых смертных…

Толстяк зевнул и умолк. До Сувалок он больше не проронил ни слова.

Оглавление

Глава 1 . Дотошный клиент

Глава 2 . Замок Тирберг

Глава 3 . Неприкаянный дух Регведы

Глава 4 . Ночной гость

Глава 5 . «Смертельный» поворот

Глава 6 . Вещий сон

Глава 7 . По следам контрабандистов

Глава 8 . Расследование продолжается

Глава 9 . Ключи от подвала

Глава 10 . Эхо войны

Глава 11 . Свет в конце тоннеля

Глава 12 . Проект Легион

Глава 13 . Евангелие от Луки

Глава 14 . Эта странная штука – память…

Реклама на сайте