«Пируэт»

Антон Антонов Пируэт

*

Подозреваемый все время норовил сползти со стула на пол, но Юра Сажин предусмотрительно подхватывал его под мышки и возвращал в исходное положение. А Саша Ростовцев, пристально глядя в глаза подозреваемого с распахнутыми во всю ширь радужной оболочки зрачками, задушевным тоном задавал вопросы.

— Нас совершенно не интересует, за что ты убил гражданина Лесникова и как ты его убил. Считай, что это мы уже знаем. Ты только расскажи нам, куда дел орудие.

— Говори, где пушка! — рявкнул Сажин прямо клиенту в ухо, но тот уже не реагировал даже на очень громкие звуки.

По дороге в ГУВД подозреваемый был весел и словоохотлив. Он ни минуты не сидел без движения и был готов признаться в чем угодно вплоть до развязывания атомной войны или разрушения Трои во времена Гомера. И спешно составленное признание в убийстве гражданина Лесникова он тоже подмахнул бы с удовольствием, да вот беда — руки его не слушались.

В общем, с этим типом все было ясно. Наглотался таблеток — и не каких-нибудь, а тех самых, которые недавно пришли в Россию из Европы и назывались по-русски «смешинками».

«Смешинки» вызывали сначала бурный приступ веселья, эйфорию и экстаз, а потом усталость, апатию и в конце концов — спокойный глубокий сон.

Вот в этот самый сон подозреваемый как раз и норовил провалиться, так и не подписав признание, а главное — не объяснив, куда делся пистолет.

Успешное раскрытие убийства на глазах уплывало из рук. Завтра парень скажет, что ничего не помнит, что записанное с его слов признание — это филькина грамота, а каракули в нижней части листа совсем не похожи на его почерк.

А других доказательств нету. Ни один человек не видел, как наркоман Леша Барчук стрелял в бизнесмена Юрия Лесникова на лестничной площадке. Пистолета (желательно с отпечатками пальцев Барчука) тоже не нашли, а то, что кроссовки у парня заляпаны кровью — это не доказательство. После двух выстрелов в грудь и контрольного в голову там крови было по колено.

Если бы этот Барчук к моменту приезда милиции не стоял над трупом ухохатываясь до слез и крича на весь подъезд: «Гляньте на него! Уже дрыхнет! Эй, мужик, вставай, весь кайф проспишь!» и тому подобное — то картина была бы ясна на сто процентов: типичная заказуха. Лесников — бизнесмен, торгово-закупочная деятельность, крупный опт, большие бабки. И пистолетные гильзы на ступеньках. «Макаров» — любимое оружие киллеров.

Но Барчук присутствовал, и у него были заляпаны кровью не только кроссовки, но еще и брюки, руки и футболка, о которую он, по всей видимости, эти руки вытирал. Так что Лешеньку тут же на месте скрутили, затолкали в машину и прямо с места в карьер стали шить дело.

Однако теперь лафа кончилась. Когда Сажин в очередной раз усадил сползающего Барчука на стул, тот просто начал падать в другую сторону и воткнулся носом в стол. В последний момент Ростовцев успел ухватить Барчука за волосы, и нос уцелел. А то могли быть еще и дополнительные проблемы — избиение подозреваемого, то да се. Но обошлось. Леша Барчук просто тихо уснул, так и не подписав признания и не объяснив, куда пропал пистолет.

Ростовцев вызвал конвоира и распорядился:

— Убери эти отбросы общества.

Конвоир поглядел на спящего и счел нужным уточнить:

— Куда убрать?

— В камеру, куда же еще. Юра, помоги.

Сажин помог, и они вдвоем с конвойным поволокли подозреваемого в камеру.

— Глухо, как в танке, — сказал Ростовцев, когда Сажин вернулся. — Без признания прокурор ордера не даст.

— И правильно сделает, — заметил Сажин. — Наркоша Лесникова не убивал. Это и ежу понятно.

— Ежу-то понятно, а вот начальству… — вздохнул Ростовцев. — Если наркоша не убивал, тогда это стопроцентный глухарь. Никаких шансов.

— Ну, не закрывать же парня из-за этого.

— Вообще-то закрыть его не мешало бы. Для профилактики. Каждый наркоман — это будущий вор, а не исключено, что и убийца.

— Ну, положим, не каждый, — возразил Сажин. — Героинщики — согласен. А эти курильщики-таблеточники — так, мелочь. Ни разу не слышал, чтобы кто-то кого-то грохнул из-за косяка с анашой или из-за таблетки «экстази».

— С такими идеями тебе надо в лиге борьбы за легализацию наркотиков работать, а не в угрозыске, — сказал Ростовцев.

— Согласен. Подкинь адресок. Только учти — я готов поменять работу, только если в этой лиге лучше платят.

— Лучше всего платят в наркомафии. Не хочешь туда устроиться?

— Нет, туда не хочу. Там работа очень опасная. Опаснее, чем в ментуре.

* * *

Заместитель директора ООО «Глобус» жил в обыкновенном доме брежневских времен, в четырехкомнатной квартире улучшенной планировки на четвертом этаже. Где-то за городом он строил себе коттедж и работы уже подходили к концу — но справлять новоселье было пока рано.

Убили замдиректора в его собственном подъезде, на промежуточной площадке между вторым и третьим этажом.

Тридцатичетырехлетний Юрий Павлович Лесников начинал толстеть и имел привычку ходить по лестнице пешком. Какая-никакая, а физическая нагрузка.

Еще заместитель директора ООО «Глобус» сам водил машину и не имел охраны. С шофером, который одновременно исполнял обязанности охранника, на фирме ездил только генеральный директор.

Юрий Павлович Лесников был не только менеджером, но и совладельцем фирмы. Соответственно, получал он не только зарплату, но и дивиденды, и все вместе выливалось в очень солидную сумму.

В общем, типичный новый русский — не из тех, у кого пальцы веером и от лексики несет зоной, а из тех, кто в начале перестройки кинулся открывать кооперативы, потом подзаработал на ваучерах, приподнялся на ларечной и лоточной торговле, исправно платил мафии и неохотно — государству, и к концу девяностых накопил денег для участия в солидном бизнесе.

Теперь мафии платил уже не он, а фирма во главе с генеральным директором Забориным. Но платила опять-таки исправно. «Крыша» считалась надежной, а бизнес — спокойным, и никто из совладельцев Глобуса не ждал неприятностей.

И вот тебе результат. Труп заместителя директора остывает в морге с тремя огнестрельными ранениями, каждое из которых безусловно смертельно. И милиция уже названивает самому господину Заборину, хочет побеседовать о покойном, о его делах и проблемах, и о том, кто, по мнению генерального директора, мог его убить

— А разве вы уже не арестовали убийцу? — удивился господин Заборин, услышав предложение о встрече со старшим оперуполномоченным уголовного розыска Ростовцевым. — Я слышал…

— Да у нас есть подозреваемый, — прервал его Ростовцев. — Но, похоже, у него алиби. Свидетели показали, что он зашел в подъезд уже после выстрелов.

— Понятно. Но все-таки это было ограбление?

— В том-то и дело, что нет. Кошелек, часы и золотое кольцо убийца не тронул. И между прочим, кошелек прострелен насквозь.

— Наверное, грабителя кто-то спугнул.

— Да нет, непохоже. Грабитель вряд ли станет делать контрольный выстрел в голову. Особенно если его кто-то спугнул.

— А что же еще это может быть?

— Не знаю. Заказное убийство, например.

— Но это же чушь. С какой стати кому-то заказывать убийство Юрия Павловича?

Вот тут господин Заборин явно сфальшивил. Каждый бизнесмен в России знает, что и он сам, и любой его коллега ежедневно, 25 часов сутки, находится под угрозой заказного убийства. Кредиторы, конкуренты, рэкетиры, вымогатели, своя «крыша», чужая «крыша» — кто угодно может сделать заказ — и пуля найдет цель. Конечно, если своя «крыша» надежна, то опасность снижается на несколько порядков — но если генеральный директор крупной фирмы делает вид, будто он впервые слышит, что на свете существуют заказные убийства, то он явно переигрывает и фальшивит.

— Как раз об этом я и хотел бы с вами поговорить.

— Да не о чем нам говорить! У нашей фирмы нет и не может быть проблем, которые могли бы привести к таким последствиям.

И вот здесь, по тому, каким тоном это было сказано, Ростовцев почувствовал, что на самом деле проблемы у фирмы были, причем именно такие, которые могли привести к подобным последствиям запросто.

— Я не хочу обсуждать эти вопросы по телефону, — произнес он вслух. — Когда мы сможем встретиться?

* * *

Упоминая в разговоре об алиби Барчука о свидетелях во множественном числе, Ростовцев немного преувеличивал. На самом деле свидетель был один. Старушка божий одуванчик из квартиры на первом этаже сразу после выстрелов кинулась к дверному глазку и увидела, как Леша (обитавший, между прочим, на втором этаже, прямо над бабулей, и чрезвычайно досаждавший ей своим шумным поведением) вошел в подъезд, хохоча и пританцовывая.

— Вы точно заметили: вошел, а не вышел? — несколько раз переспросил Сажин, чем очень рассердил старушку.

— Я не дура и не слепая, — прикрикнула бабуля на оперативника. — Входил он! С улицы входил. Пьяный был или это… Задурманенный, — нашла она нужное слово. — А как выходил — не видела, врать не буду.

Лучше бы она видела, как Леша — или, на худой конец, кто-то другой — выходил из подъезда сразу после стрельбы, держа в руке дымящийся пистолет. Но бабка слишком долго ковыляла к глазку. А прочие соседи стали выглядывать на лестницу еще позже.

Дело осложнялось тем, что в это время у подъезда орала дурным голосом машина Лесникова. Сигнализация сработала почти одновременно с выстрелами, но трудно сказать — раньше или позже. Пацаны и девчонки, сидевшие поодаль на скамеечке с гитарой, решительно утверждали, что это Леша Барчук шарахнул ногой по бамперу и руками по капоту буквально через минуту после того, как хозяин тачки скрылся в подъезде.

Эти свидетели тоже утверждали, что Барчук вошел в подъезд после Лесникова. И разбил на входе лампочку.

— Чем разбил?

— А черт его знает. Лампочка хлопнула, и сразу темно стало.

Это точно. Осколки лампочки валялись возле подъезда. А чуть поодаль были разбросаны осколки бутылки разбитой об стену. Одна девочка из компании, далеко за полночь распевавшей под гитару во дворе, жила в этом же подъезде и была босиком, так что ее кавалеру из-за этих осколков пришлось вносить подругу в подъезд на руках. Это случилось уже после того, как милиция уехала, но при повторном опросе все вспоминали этот эпизод с удовольствием, потому что, ожидая лифта, парень и девчонка стали целоваться, а какой-то юный интеллектуал из той же компании на весь подъезд декламировал из Пушкина:

— Постой… При мертвом? Что нам делать с ним?

И сам же себе отвечал:

— Оставь его. перед рассветом, рано, я вынесу его под епанчою и положу на перекрестке…

Мертвого давно увезли, но вся эта история, похоже, произвела на подростков неизгладимое впечатление.

Оперуполномоченного Сажина, впрочем, Пушкин интересовал мало. Оно, конечно, понятно — юбилей, Пушкин у всех на устах, и «Маленькие трагедии» с Высоцким в роли дон Гуана показывали по ящику буквально на днях — но все это не имеет ровным счетом никакого отношения к убийству гражданина Лесникова — бизнесмена из ООО «Глобус».

— Вы уверены, что лампочку разбил именно Барчук? — спрашивал Сажин, но однозначного ответа не получал.

— Вроде, он. А может, и не он. Мы ведь не смотрели. Мы вообще сидели спиной.

Тот парень, который позже вносил девушку в подъезд на руках, в момент разбивания лампочки сидел к подъезду лицом, но смотрел при этом не на Лешу Барчука, а на свою босоногую пассию. Он клялся, что именно Леша заставил автомобильную сигнализацию выть на весь двор, но вот про лампочку уверенно сказать не мог.

Один только юный интеллектуал, наизусть знающий «Маленькие трагедии», решительно утверждал, что именно Барчук разбил лампочку пустой пивной бутылкой. Но он же говорил, что до этого Барчук нес бутылку в руке и у подъезда допивал ее из горла — а этого никто из остальных не видел.

Больше того, кавалер босоногой девушки, Саша Крайнев, категорически заявлял, что Барчук на его глазах опирался о капот лесниковского «Вольво» обеими руками — и обе руки были свободны.

А интеллектуал, Женя Грачевский, по словам друзей, отличался склонностью к фантазированию, и принимать его слова на веру было бы неразумно. Тем более, что они противоречили Сажинской версии, согласно которой лампочку разбил убийца, чтобы легче уйти неузнанным.

Даже если бы не было показаний любопытной бабули и поющей молодежи, Сажин все равно не поверил бы в то, что убийца — Барчук. Сообщник — может быть, но не убийца. Наркоман, одуревший до такой степени, что не может написать собственное имя — и вдруг два точных выстрела в область сердца и один контрольный в голову. Так не бывает.

Ростовцев тоже согласился с этим, и как ни была заманчива версия немотивированного убийства в состоянии наркотического опьянения, он понимал, что придется параллельно заняться более правдоподобной, хотя и менее перспективной версией заказного убийства.

А Сажину предстояло еще побеседовать с женой Лесникова. Накануне, в ночь убийства, ее увезли на «скорой» с подозрением на сотрясение мозга и помрачение рассудка. Она билась в истерике, кидалась на труп, вся вымазалась в крови, а в довершение всего упала на лестнице в обморок и повалилась навзничь. Это случилось на глазах у Сажина, и он успел подхватить вдову, которой угрожали очень серьезные травмы. В результате упали оба. Сажин отделался легкими ушибами, а для вдовы вызвали «скорую».

Бригада «труповозки» вызвалась отвезти безутешную красавицу в больницу без посторонней помощи, проявляя при этом свойственное только медикам особенное чувство юмора, проникнутое исключительной добротой:

— Муж у нее тощий, и она такая же. Положим рядом на носилки и прокатим с ветерком. Все равно она без сознания — какая разница?

Однако Сажин счел, что это будет уже слишком, и вызвал для Ирины Лесниковой отдельную «скорую». Судмедэксперт, который пытался привести Ирину в чувство, опасался, что ее придется госпитализировать — однако его опасения не оправдались. Обошлось без сотрясения мозга, и вдова провела в больнице всего несколько часов.

Узнав от соседей, что Ирина вернулась домой, Сажин решил навестить ее сразу же, не откладывая дело в долгий ящик. По идее, поговорить с ней следовало еще вчера, но видя, в каком она состоянии, Сажин накануне об этом даже не заикнулся.

Памятуя обо всем этом, Юра подходил к двери Лесниковской квартиры с некоторой опаской. Он боялся, что у Ирины опять начнется истерика и заранее решил в этом случае держаться от нее подальше. А то у него еще болели вчерашние травмы и очень не хотелось получать новые.

Однако делать было нечего, и Сажин, сделав резкий вдох и выдох, как перед прыжком в воду, решительно надавил кнопку звонка.

* * *

Непонятно, был это траур или просто повседневная домашняя одежда. Черный, как ночь, шелковый халат с драконами. Слез уже нет — но никаких следов макияжа нет тоже. Только на ногтях — черный лак, но, кажется, он был еще вчера, до убийства. Хотя нет — до убийства Сажин Ирину Лесникову не видел. А какого цвета были ее ногти, когда опергруппа приехала на место преступления, он не запомнил. Но кажется — именно такого, черного.

Да нет — бред, конечно. Никто не станет специально красить ногти черным лаком в знак траура. Просто это сейчас модно, а такой жгучей брюнетке, как Ирина Лесникова, еще и очень идет.

Ирина забралась с ногами на диван и стала молча ждать вопросов. Сажин машинально отметил, что ногти на ногах у нее тоже покрашены черным лаком.

— Это вы? — спросил Сажин, показывая на большую черно-белую фотографию на стене.

На снимке черноволосая юная фигуристка в коротком белом платье, запрокинув голову вверх, исполняла пируэт Бильман.

— Да, — ответила вдова приятным голосом, низким и хрипловатым. Такой голос наверняка должен сводить с ума мужчин. — Я сильно изменилась с тех пор. Странно, что вы меня узнали.

Фигуристке на фотографии было лет шестнадцать, вдове бизнесмена Лесникова по паспорту — двадцать четыре, и за эти годы она действительно изменилась — но не настолько, чтобы ее нельзя было узнать.

— Обычная история, — сказала она, не дожидаясь реакции опера на предыдущую фразу. — Девочка-спортсменка и влюбленный спонсор.

— А вы тоже были в него влюблены?

Только что она была совершенно спокойна, и вдруг слезы покатились из глаз, так что Сажин даже забеспокоился — как бы не повторилась вчерашняя истерика.

Но Ирина взяла себя в руки, выпила воды и ответила на вопрос Сажина:

— Нет, я не была влюблена.

Сажин удивился, но Ирина еще не закончила свою мысль.

— Вам будут говорить, что я вышла замуж за его кошелек. Наверное, так и есть. Но когда шесть лет живешь с одним человеком… Может, это и есть любовь. Не знаю… Не могу объяснить.

Глаза Ирины снова увлажнилась, и она вытерла их тыльной стороной ладони.

— Извините за вчерашнее, — произнесла она, немного помолчав. — Кровь, понимаете?.. Столько крови… И Юра… Мертвый. Я ужин приготовила, ждала его. Он говорил, что задержится. А потом из машины позвонил, что едет. И вдруг — мертвый.

Она снова не удержала слез, и Сажину пришлось ждать, пока она успокоится.

— Вы слышали выстрелы? — спросил он затем.

— Нет. Я слышала, как завыла сигнализация во дворе. Такой звук здесь только у нашей машины. Я выглянула в окно и увидела, что это и правда наша машина. А в подъезде уже был шум, и Юра не вышел отключить сигнализацию…

— Когда вы спустились, на лестнице уже были люди?

— Да… Да, конечно. Соседи были. Наркоман этот. И Николай Иваныч. Он все кричал: «Это ты его? Это ты его?»

Николай Иваныч, отставной сотрудник органов, начинавший службу в конвое, а завершивший на посту начальника медвытрезвителя, первым выскочил на лестницу и увидел наркомана над трупом. Этот Николай Иваныч был единственным, кто ясно слышал выстрелы и утверждал, что стреляли без глушителя. И еще он говорил, что выстрелы раздались буквально в ту же секунду, когда завыла сигнализация.

Это давало стопроцентное алиби Барчуку, но с другой стороны, совпадение казалось каким-то слишком удачным. Как будто Барчук специально стукнул по капоту лесниковской машины как раз в тот момент, когда бизнесмен поднялся на площадку между вторым и третьим этажом.

Однако если Барчук — сообщник убийцы, то все выглядит глупо. Зачем будить сигнализацией весь дом, привлекать внимание соседей или хотя бы той же жены? Только чтобы заглушить выстрелы? Нет, не катит. Убийце надо сматываться — быстро и по возможности незаметно, а тут у самого подъезда машина воет, фары мигают и любопытные граждане выглядывают из окон: кто это там угоняет тачку господина Лесникова?

Но может быть, это какой-то особенный отвлекающий маневр. Ведь в конечном итоге получилось так, что убегающего убийцу никто толком не видел. Только поющей молодежи показалось, что сразу, как лампочка разбилась, у подъезда мелькнула какая-то тень. Мелькнула и скрылась за углом. Подъезд угловой, рядом деревья и кусты, три шага в сторону — и ищи ветра в поле.

Сажин размышлял, а Ирина Лесникова молча ждала вопросов и, наконец, дождалась:

— У вас есть какие-нибудь подозрения?

— Господи, какие подозрения? — тихо переспросила Ирина, уставив на Сажина свои тоскливые черные глаза. — Вы ведь уже арестовали убийцу.

Говорили, что еще до приезда милиции она пыталась выцарапать Барчуку глаза.

— Все не так просто, — заметил Сажин. — Оружия не нашли.

— А может, он его домой отнес? Он ведь тоже тут живет.

— Да нет, не отнес. Обыск в его квартире провели немедленно. Да он бы и не успел. Так что тут два варианта. Либо у Барчука был сообщник, который унес оружие, либо пистолет забрал кто-то из соседей. А третий вариант — Барчук вообще ни при чем, и вашего мужа убил кто-то другой.

— Кто?

— Ну, например, киллер. Наемный убийца. Вы исключаете такую возможность?

— Да. Нет. Не знаю. Юра не обсуждал со мной свои дела. Вообще-то, он никогда ничего такого не боялся. Не знаю.

— Значит, подозрений у вас нет?

— Нет. конечно, вы правы. Все может быть. Бизнес, большие деньги. Но он никогда не боялся. Если бы что-то такое было, он мог бы нанять охрану.

— Значит, он никогда не говорил об этом? Об охране, об угрозах в его адрес?

— Нет, я же говорю — нет.

Она сказала это совершенно спокойно — совсем не так, как генеральный директор ООО «Глобус», которому пришлось беседовать со старшим оперуполномоченным Ростовцевым.

Видя, как нервничает Заборин, Ростовцев все сильнее подозревал, что дело тут нечисто. Конечно, у руководителя фирмы может быть тысяча причин опасаться интереса милиции к делам предприятия — но если заместитель этого руководителя убит тремя выстрелами из пистолета, то эти опасения выглядят более чем подозрительно.

* * *

— Поймите одну простую вещь, — Заборин почти кричал и все его поведение говорило о ярко выраженном холерическом темпераменте. — Даже если бы у фирмы возникли проблемы, которые кому-то пришло в голову решать стрельбой, то первой мишенью стал бы я. Я! Кому и зачем понадобилось убивать моего заместителя, который не играл в фирме ключевой роли?

— А он действительно не играл ключевой роли?

— Нет. Если вы имеете в виду ситуацию, когда у начальника-бездельника есть заместитель, который выполняет за него всю работу, то это не тот случай. Мы без труда найдем человека на место Юрия Павловича, и фирма от его смерти нисколько не пострадает.

— Ну хорошо. Я готов с этим согласиться. Но что, если вас хотят запугать? Кто-то организовал убийство не самого нужного сотрудника, чтобы дать вам понять, что этот кто-то настроен очень серьезно.

— Тогда, как минимум, я бы об этом знал.

— А вы об этом не знаете?

— Нет! Заявляю совершенно официально: ни нашей фирме, ни мне лично никто никогда не угрожал, никто ничего не требовал, и никому не могло прийти в голову чтобы доказать мне или еще кому-то серьезность своих намерений.

— Ну, мало ли, что кому может прийти в голову…

— За сумасшедших ручаться не могу, но своих партнеров и конкурентов я знаю хорошо. Они привыкли решать проблемы цивилизованным путем.

— Хорошо, предположим. Но Юрий Павлович и сам мог попасть в неприятную историю. Взять деньги и не отдать. Обидеть криминального авторитета. Проиграться в карты. Да мало ли что.

— Насколько мне известно, Юрий Павлович не играл в азартные игры. А по поводу всего остального вы должны задавать вопросы не мне.

Заборин старался говорить спокойно, но лицо выдавало эмоции. Когда речь зашла о неприятной истории, в которую мог попасть Лесников, лоб генерального директора покрылся испариной, а язык непроизвольно прошелся по губам — так, словно они в момент пересохли.

— А кому? — поинтересовался Ростовцев, имея в виду: кому нужно задавать вопросы?

— Не знаю. Его жене, например. Друзьям, близким знакомым… Во всяком случае, меня он в свои личные дела не посвящал.

— Он не просил денег у фирмы, у вас или у других сотрудников? Может быть, без объяснения причин.

— Нет, не просил. Иначе я давно бы сам об этом сказал.

— Как знать, Михаил Борисович. Как знать. Если деньги из «черной кассы», то, возможно, и не сказали бы.

— У меня нет «черной кассы».

— А вот в это, извините, не поверю.

— Да вы вообще мне не верите! — взорвался Михаил Борисович, но сразу же взял себя в руки. — Ну, это дело ваше. Я могу только еще раз повторить, что не знаю ничего, совершенно ничего, о причинах убийства Юрия Павловича Лесникова. И прежде чем вы начнете подрывать репутацию нашей фирмы своими бездоказательными предположениями, идиотскими версиями и их бессмысленной проверкой, я советую вам хорошенько подумать.

— Вы угрожаете?

— Нет, я предупреждаю. Защищать свою репутацию и свои интересы мы умеем очень хорошо.

«Интересно, чего он так нервничает?» — снова подумал Ростовцев.

И тут же решил, что его визит в «Глобус» нельзя назвать совсем безрезультатным.

Если Михаил Борисович Заборин так боится интереса милиции к делам своей фирмы, то можно быть уверенным, что сам он не заказывал убийство своего заместителя. Зачем ему лишняя головная боль?

* * *

— Чего вам от меня надо? — спросил Алексей Барчук тоном смертельно больного, которого кто-то вздумал тормошить и расспрашивать в ту минуту, когда он уже собрался предстать перед апостолом Петром, чтобы попытать счастья у райских ворот.

— Да просто расскажи нам про вчерашнее. Где был, что делал, как к нам попал?

Сажин изображал из себя доброго следователя, хотя на самом деле не был следователем и не всегда отличался добротой.

Он устал за день, как собака, но разбираться с Барчуком надо было по горячим следам. Если он сообщник, то значит, он симулировал наркотическое опьянение. Человек, обдолбанный «смешинками», возможно, способен пристрелить кого-нибудь из спортивного интереса — но он точно не может быть ничьим сообщником. Это предполагает разумные и упорядоченные действия, а «смешинки» весь разум отбивают начисто.

Вся беда в том, что наука еще не нашла способа надежно определять концентрацию «смешинок» в организме человека. В натуральном виде он сохраняется всего несколько минут, а потом остаются только продукты распада, которые очень непросто отделить от всего остального, что намешано в крови и клеточной плазме.

Милицейские эксперты вообще не могли дать ответ, находился ли Барчук в момент ареста в состоянии наркотического опьянения. Анализы отправили в областной наркологический центр, но оттуда ответа можно было ждать неделю и не дождаться. Главный тамошний эксперт сразу сказал:

— По поводу степени опьянения ничего определенного сообщить не сможем. Принимал ли ваш клиент наркотик — может быть, установим, а когда и сколько — вопрос безответный. Темна вода во облацех.

Дело осложнялось тем, что анализы взяли только утром. В ночь убийства усталые и задерганные опера об этом как-то не подумали, а молодая дежурная следовательница Света Кораблева не подумала тем более.

Ни у кого просто не вызывало сомнений состояние Барчука. Обдолбанный по самый мозжечок — дураку ясно. Одни зрачки во весь глаз чего стоят.

Это уже потом — даже не утром, а ближе к вечеру, когда Сажина заинтересовал этот вопрос, молодой бородатый врач сказал про эти зрачки:

— А давай я тебе атропина в глаз закапаю — и у тебя такие же будут.

И остался после всех этих ночных ошибок только один неоспоримый факт — пальчики Барчука на капоте машины покойного Лесникова и на осколках пивной бутылки.

Пока Сажин опрашивал свидетелей и вдову бизнесмена, с Барчуком занималась следовательница Света Кораблева. Она выложила на стол вчерашнее «признание» Барчука — которое, сказать по совести, очень сильно отличалось от устных высказываний Алексея, каковые он щедро расточал на месте происшествия и потом, в милицейском газике.

Увы, диктофона у оперов под рукой не оказалось, а запись устного текста ручкой на бумаге обычно страдает некоторой фрагментарностью и неточностью — особенно если нет должного навыка.

В результате фразы Барчука наподобие таких: «Хи-хи… Лесникова, да?.. Ой, какое у тебя тут все желтенькое… Ик… Ха-ха-ха… Ты дурак да?.. Лесникова… Ха-ха-ха-ха-ха… Я всех Лесниковых… хи-хи… убиваю, ага… Гы-гы-гы… Бах!.. Из гра-гра-гра… из гранатолета… Бабах!.. Гранатомета, ага… Атомной бомбой — хлоп!.. Гы-гы-гы… Лю… лю… люблю кататься на машине… Это твоя машина, да?.. Хи… Какой ты белый и пушистый… Я тебя люблю…» — превращались в протоколе в чеканные строки: «Я признаю, что из хулиганских побуждений, находясь в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, убил гражданина Лесникова Ю.П., нанеся ему три огнестрельных ранения из пистолета, который затем выбросил».

Оклемавшись наутро, Барчук категорически не согласился с такой интерпретацией своих высказываний, ничего подписывать не стал, устроил истерику на тему «Я невиновен!» — а по поводу вчерашних событий заявил, что ничего не помнит, поскольку был пьян.

Так именно и сказал — пьян. Света Кораблева пыталась перевести разговор на наркотики — но Барчук, что характерно, от наркотиков открещивался наотрез и рвал на себе рубаху (в основном рукава), чтобы показать вены — чистые, как у младенца.

Зато от пальчиков на разбитой бутылке он не отказывался. Да — пил пиво после водки. Потому и не помню ничего. Как пиво пил — помню, а потом — как отрезало.

С машиной дрался?

Может быть. Наверное, споткнулся и упал. Вот вам и пальцы на капоте.

Лампочку бил?

Да что вы? Не, это не я. Хотя все может быть. Ну, пьяный был, не помню ничего.

В Лесникова стрелял?

Из чего? Из пистолета?!! Из какого пистолета? Вы с ума тут все посходили, да?! Откуда у меня пистолет?

И все. Без пистолета ничего не получается, хоть ты тресни.

Следовательница это прекрасно понимала и ясно осознавала, что Барчука придется отпускать. Припаять ему можно разве что разбитие лампочки, да и то с трудом. А оно больше чем на мелкое хулиганство не тянет. Просить у прокурора ордер на арест при таких уликах — это просто смешно.

И пока Лешеньку не отпустили с миром, Сажин решил попытаться раскрутить его на сообщничество. Типа — сам не убивал, но стоял на стреме и прикрывал отход.

Тем более, что Барчук категорически отрицал наркотики. Опьянение признавал — но только обыкновенное, алкогольное.

А раз так, то это в корне меняет дело. Обыкновенный пьяный человек запросто может быть сообщником в каком угодно преступлении и совершать разумные и упорядоченные действия в неограниченном количестве. Конечно, все зависит от степени опьянения, и если эта степень высока, то действия становятся все менее разумными и упорядоченными — однако это не мешает пьяным людям совершать преступления. А иногда даже помогает, потому что алкоголь снимает страх и добавляет наглости.

Наркотики, впрочем, тоже далеко не всегда повергают человека в состояние полной невменяемости. Однако надо заметить, что героинщики, например, совершают преступления чаще всего не под кайфом, а в промежуточный период, когда ищут деньги на новую дозу. Что касается любителей таблеток (и в частности, «смешинок»), то про них вообще ничего определенного сказать нельзя.

Однако же, первоначальная версия строилась на том, что Барчук был совершенно невменяем, когда стрелял в Лесникова. Если же Леша — не стрелок, а сообщник, то от идеи невменяемости придется отказаться. И чтобы понять, какую линию дальше вести, Сажин стал по новой задавать Барчуку те вопросы, от которых Леша за день успел устать до смерти.

— Значит, смотри, что у нас получается, — подытожил Сажин в конце концов. — Вчера ночью в твоем подъезде был убит Юрий Павлович Лесников. В тот момент, когда убийца стрелял в него, ты зачем-то стал лупить руками и ногами его машину. Сработала сигнализация, и в результате почти никто не слышал выстрелов.

— Ну и что? Я пьяный был. Упал, задел машину…

— Нет, братишка. Свидетели говорят, что ты отрабатывал на ней приемы карате. А главное — разбил лампочку над входом в подъезд. Из-за этого убийца ушел в полной темноте, и никто не может его описать.

— Никакой лампочки я не бил.

— Ну зачем врать? Несколько человек видели, как ты ее разбил. Бутылкой из-под пива. Так что тут никаких сомнений нет — лампочку разбил ты. И нас интересует только одно: кто тебя об этом попросил?

— Никто меня не просил! И вообще — не помню я ничего.

— Леша, это несерьезно. Анализы показывают, что алкоголя у тебя в крови был самый мизер. Ты, конечно, мог быть навеселе, не спорю. Но чтобы все забыть… Не верю!

Сажин надеялся, что Барчук действительно был не настолько оглушен наркотиком, чтобы начисто все забыть. И предполагал, что могло быть так: когда Леша попался убийце на глаза, он был еще вменяем. И киллер попросил Лешу запустить сигнализацию и разбить лампочку. На кой черт ему это понадобилось — большой вопрос, но факт остается фактом: никто не видел, как он убегал.

А убегая, убийца мог всучить парню таблеточку, и к приезду милиции Леша уже ничего не соображал.

Конечно, версия была шита белыми нитками, но тут уж никуда не денешься. Совпадения слишком подозрительны, и запирается парень как-то глупо. Ведь он должен знать, что за употребление таблеток ему ничего не будет — так зачем же он так нагло врет? Наверное, он что-то все-таки помнит и неуклюже пытается это скрыть, а алкогольное опьянение кажется ему более естественной отмазкой.

А главное — с собой у него таблеток не было. В этом, конечно, нет ничего необычного. Как правило, так и бывает — купят у торговца одну или несколько штук — и сразу в рот.

Но может, Леша все-таки симулировал?

В таком случае, он не случайный сообщник убийцы, а сознательный сообщник.

Но как это доказать, если подозреваемый на все вопросы отвечает одинаково: «Не помню. Не помню! Не помню!!!» А если на него надавить, срывается на истерику — и тогда становится очевидно, что в гневе он действительно может убить, но не из пистолета, а тяжелым предметом по голове. Но и крича так, что звенят стекла, и вырываясь из рук конвоиров, он продолжает твердить то же самое:

— Не помню! Не знаю!!! Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ!!!

И прижать его нечем.

То есть, выбить признание, конечно, можно. Но на одном признании далеко не уедешь. Если вскроется на суде, что признание не добровольное и вдобавок не подкреплено другими уликами — тут и амба всем, кто вел расследование.

Лучше уж убийство не раскрыть, чем такие последствия.

Да и парня жалко. Очень может быть, что он и правда не виноват. А Сажин не любил подводить под монастырь невиновных. Совесть потом замучает — сны нехорошие и мальчики кровавые в глазах.

* * *

— Нет, если это заказуха, то Барчук ни при чем, — сказал старший оперуполномоченный Ростовцев на следующий день. — Зачем киллеру помощник-дилетант? А на профессионала Леха не тянет.

— Но совпадения странные, — упрямо повторил Сажин. — И, кстати, ты сам хотел его закрыть.

— Я и до сих пор хочу. Но твоя идея не катит совершенно. Тут одно из двух. Либо стрелял сам Леша, а пистолет подобрали соседи, и киллера никакого не было. Либо стрелял киллер, а Леша просто случайно вляпался в эту историю. Если бы у киллера был сообщник, то они ушли бы вдвоем — это сто процентов. Ни один киллер не оставит своего партнера, даже если тот обдолбан по самый мозжечок. Так не бывает. Если партнер не может двигаться, то киллер его скорее пристрелит на месте. Для безопасности.

— И что ты предлагаешь? Отпустить Барчука и остаться на полных нулях?

— Я предлагаю крутить Барчука на убийство в состоянии невменяемости. Это наш единственный способ избавиться от глухаря.

— Запереть парня в психушку?

— А что? Его там вылечат. Сам же говоришь — он таблетки жрет горстями без рецепта какие попало. А там ему будут правильные таблетки давать.

— Я вообще ничего не говорю. Соседи говорят. Некоторые. А другие не подтверждают.

— Ну, вчера-то он точно «смешинок» накушался. Это я тебе без всяких соседей скажу и эксперты тут никакие не нужны. Такие глаза никаким атропином не нарисуешь.

— Пистолет надо искать. Без пистолета никаких шансов. Вменяемый или обдолбанный, а не из пальца же он его застрелил.

— Да, пистолет… Ты ничего нового не узнал?

— Не-а. Все по старому. Первым появился Николай Иваныч, потом выглянул Коля Басов, но на лестницу не выходил, пока не появилась жена Лесникова. То есть вдова. Другие стали подходить уже после нее — и пистолета никто не видел.

— Получается, пистолет мог взять только Николай Иваныч.

— В общем, да. Но там с хронологией не все гладко. Старушка Шмелева утверждает, что сначала пальнули, потом завыла машина, потом Барчук вошел в подъезд, а потом послышался голос Николая Иваныча. А Николай Иваныч говорит, что сначала сработала сигнализация, потом раздались четыре выстрела…

— Четыре?

— В том-то и дело. Два подряд, один чуть позже и один — еще позже. И только после этого Николай Иваныч вышел на лестницу, а Барчук был уже там.

— Гильз было три.

— Четвертый «выстрел» — это, скорее всего, лампочка. Николаю Иванычу показалось, что он был дальше, тише и вообще какой-то не такой. Но тогда получается, что Барчук ни при чем. Ведь он разбил лампочку, когда входил в подъезд.

— А он не мог кокнуть ее на выходе?

— Так он же никуда не выходил.

— Да, правильно. Не выходил…

— Тут есть один нюанс. Бабка видела, как входил Барчук, но не заметила, как выходил убийца.

— Вот именно. Отсюда можно сделать вывод, что убийца вообще не выходил, а следовательно — убийца и есть Барчук.

— Но та же бабка говорит, что Барчук вошел после выстрелов. Причем не сразу. И она от этого не отступится. Попробуй только намекнуть, что она может ошибаться — сразу начинает: «Я не дура и не слепая. В десять раз больше вас прожила, а ум пока не потеряла».

— Если она прожила в десять раз больше нас, то ей должно быть лет триста.

— А что, она примерно так и выглядит. А Светик, добрая душа, Лешеньку отпустит — это как пить дать. Для нее бабка — свидетель номер один. И для прокурора тоже, и для суда. Если Барчук вошел в подъезд после выстрелов, он не может быть убийцей, хоть ты тресни. Я пока уговорил подержать его по подозрению в пособничестве. Но раз ты считаешь, что так не бывает — значит, Лешу надо отпускать и искать киллера. Кстати, что там на фирме?

— На фирме что ни морда — то кандидат в заказчики. А еще у них есть секьюрити — охрана офиса и складов, сопровождение грузов, личный шофер господина Заборина и тому подобное. Так там что ни рожа — то кандидат в киллеры. И пистолеты Макарова, между прочим, имеются. С надлежаще оформленными разрешениями.

— И что, глухо?

— Да уж конечно не звонко. Если киллер оттуда, то пистолет наверняка давно в речке, а у секьюрити пушки чистенькие — и у каждого орла алиби на год вперед расписано.

— Так. Ну и что мы будем делать? Барчука крутить или фирму?

— И то, и другое, я думаю. Надо Барчуку намекнуть, что это Николай Иваныч пистолет забрал. Если Леша такой протокол подпишет, то мы запросто получим ордер на обыск. И если вдруг найдем пистолет, то можно будет припереть Лешу к стенке и не думать ни о каких киллерах.

— Если мы у Николая Иваныча пистолет найдем, то может статься, он и убил Лесникова. А потом перевел стрелки на наркомана. Вспомни — ведь о том, что он появился на лестнице уже после Барчука, мы знаем только с его собственных слов.

— Не только. Бабка то же самое говорит.

— Бабка говорит, что голос слышала. А еще она говорит, что Барчук после выстрелов в подъезд вошел. Николай Иваныч мог молча ждать и молча стрелять, а когда Барчук появился — заговорил, вот бабка и услышала.

— Нет, это совсем неправдоподобно. Зачем бывшему начальнику вытрезвителя на старости лет стрелять в соседа? Из классовой ненависти что ли?

— А зачем ему подбирать пистолет? Из любви к побрякушкам? Или чтобы тебе нечем было припереть Барчука? У которого, кстати, тоже мотива нет. Состояние невменяемости — это, конечно хорошо, но я тут поговорил со специалистами. Они уверены: если дать обдолбанному «смешинками» пистолет — есть шанс, что шальные пули будут летать во все стороны. Но чтобы две пули в сердце, одну в голову и ни одной мимо — этого быть не может. Либо он не был под кайфом и надо искать другой мотив, либо он не убивал.

Сажин горячился. Он понимал, что законопатить Барчука — это лучший способ избавиться от этого дела, грозящего превратиться в вечный глухарь. Но откровенно делать из парня козла отпущения только потому, что он наркоман — это было слишком. Чем дольше Сажин думал над этой версией, тем меньше он верил, что Леша Барчук, обезумевший от своих таблеток, мог в кого-то стрелять.

И наконец Сажин решил высказать это вслух:

— Слушай, а тебе не кажется, что мы занимаемся ерундой? Ведь нам обоим совершенно ясно, что это киллер. Заказуха чистой воды. И если бы этот дурак с круглыми глазами пришел туда на пять минут позже, то мы бы не морочили головы друг другу и самим себе. Сумасшедшие наркоманы не убивают замдиректоров и не простреливают навылет кошельки с пачкой баксов внутри. Этим занимаются киллеры, и ты об этом знаешь не хуже меня.

* * *

Когда Леша Барчук наотрез отказался подписать заявление, что он видел пистолет, который лежал возле тела Лесникова, а потом этот пистолет забрал гражданин Афанасьев Н.И., стало окончательно ясно, что Лешу придется отпускать.

Барчук не клюнул даже на Сажинскую приманку:

— А что, если Николай Иваныч сам Лесникова грохнул, а теперь на тебя стрелки переводит?

— Не знаю я ничего! — продолжал твердить Леша. — Не помню. Может, меня вообще там не было.

При этом он не думал о выборе правильной тактики — однако выбрал самую правильную.

Крыть нечем.

Хочется крыть, а нечем, как выразился однажды общенародный любимец Михаил Жванецкий.

В тот же день Света Кораблева, наделенный всеми законными полномочиями следователь прокуратуры, вежливо, но твердо сообщила Сажину и Ростовцеву:

— Держать Барчука я больше не могу. Прокурор ордера на арест не даст, да я и не буду его просить. Вам придется искать другого убийцу.

Алексей Барчук вышел на свободу за несколько часов до истечения предусмотренного законом 72-часового срока задержания без ордера на арест.

И исчез.

Сажин с Ростовцевым предлагали приставить к нему наружное наблюдение — хотя бы на несколько дней. Вдруг он все-таки замешан в убийстве. И если Сажин все-таки прав, и Леша симулировал кайф, а на самом деле был в сговоре с киллером — то он может отправиться к сообщнику или заказчику за своей долей.

Но начальник угрозыска Горелов людей на это дело не дал, а сами Сажин и Ростовцев заниматься слежкой не могли. У них было полно других дел.

Они даже не сразу узнали, что Барчук пропал. Только на третий день его вечно пьяный отец был после уличной драки доставлен в дежурку райотдела, где как раз в это время оперуполномоченный Сажин разговаривал с участковым.

Папаша орал, что его сына ни за что держат в тюрьме, а теперь и его решили посадить без вины, и вообще все менты сволочи.

Сажина в этой тираде заинтересовало только одно обстоятельство — оказывается, папаша понятия не имел, что сына уже три дня как выпустили из изолятора временного содержания.

Сажин переспросил несколько раз и убедился, что дома Леша не появлялся. Матери у него не было, а отец его в глаза не видел.

И во дворе его тоже не видели со дня ареста.

Барчук как сквозь землю провалился, и Ростовцев сразу уверенно сказал:

— Сбежал.

И даже позвонил в прокуратуру Свете Кораблевой и в выражениях, которые обычно не принято употреблять при общении с дамой, высказал ей свое отношение к ней самой и особенно к ее методам ведения следствия.

И продолжал злиться на нее еще целых два дня.

А через два дня в своей квартире номер десять, что на третьем этаже в том самом подъезде, где жил и умер Юрий Лесников, скоропостижно скончался ветеран органов внутренних дел, бывший начальник медвытрезвителя Николай Иванович Афанасьев.

Старичок жил одиноко, и когда из его квартиры запахло газом, соседи вызвали сразу и аварийку, и милицию. А местные милиционеры вспомнили, что Николай Иваныч проходит свидетелем по делу об убийстве, и отзвонились в городское управление, Сажину.

* * *

Старший менеджер охранной фирмы «Ястреб» Игорь Тараканов был на складе, когда пришла фура с зеленым горошком из Германии.

Полностью должность Тараканова называлась «старший менеджер по боевой подготовке», и оба шофера этой фуры были его учениками. Работали они, однако, не в «Ястребе», а в транспортном филиале ООО «Глобус», и со своим учителем виделись нечасто.

Навыки, которые привил им Игорь Тараканов, шоферы могли проявить, скорее, при перевозке электроники, дорогой бытовой техники и других ценных грузов. Зеленый горошек к таковым не относился. Хотя как знать. На дорогах встречались такие беспредельщики, которые имели дурную привычку сначала убивать шоферов, а уже потом смотреть в кузов.

Едва Тараканов успел поздороваться с учениками, как в его кармане заверещал мобильный телефон.

Звонил генеральный директор «Глобуса» Заборин, который даже не пытался скрывать свои эмоции и разговаривал с Таракановым далеко не так интеллигентно, как с Ростовцевым.

Как понял Тараканов, проблема заключалась в том, что этот самый Ростовцев позвонил Заборину и вежливо попросил добровольно предоставить в распоряжение уголовного розыска документы, связанные с деятельностью покойного Лесникова Ю.П. на посту заместителя генерального директора «Глобуса». Документы, содержащие особо важные коммерческие секреты, можно пока не предоставлять, но если они вдруг понадобятся, Ростовцев очень просит показать и их тоже и ручается, что секретность от этого не пострадает.

— Нас не интересует ваш бизнес как таковой, — сказал Ростовцев по телефону. — Мы расследуем убийство, и все, что с ним не связано, нас не касается. Даже если в этих документах что-то не так, мы не дадим им хода.

Заборин при этих словах мог бы рассмеяться — так же как Ростовцев после слов Заборина, что он впервые слышит о заказных убийствах. Но генеральный директор слишком сильно психовал и смеяться не мог. Он на повышенных тонах завел свою прежнюю песню, что никакие документы «Глобуса» не могут иметь отношения к убийству Лесникова.

Тогда Ростовцев все так же вежливо и твердо уведомил генерального директора, что документы можно изъять по постановлению следователя, но в этом случае вместе с работниками угрозыска их будут исследовать оперативники из ОБЭП и налоговой полиции.

Заборин не знал, что постановление уже на руках у Ростовцева, но он не верит, что в документах «Глобуса» найдется след, который может вывести на убийцу Лесникова. А потому решил в стиле Коломбо лишний раз потрепать Заборину нервы и посмотреть на его реакцию.

Реакция была впечатляющей. Заборин совершенно потерял самообладание, и когда он бросил трубку, Ростовцев решил, что генеральному директору придется покупать новый телефонный аппарат.

Заборин действительно шарахнул трубкой по аппарату с такой силой, что он мог разлететься вдребезги, если бы был хоть чуть менее прочным. Но аппарат уцелел, и Заборин сразу же схватил трубку снова и, промахиваясь по нужным кнопкам, только с третьей попытки набрал номер Тараканова.

Тараканов выслушал сбивчивое сообщение генерального директора и произнес совершенно спокойно:

— Хорошо, я все понял. Прекрати панику. Розыск — это мелочь. Хватит одного звонка, чтобы тебя больше не трогали. Я позвоню сегодня — так что завтра они перед тобой еще и извиняться будут. Ты мне лучше скажи, что там с наследством. Имей в виду, Ирина беспокоит меня гораздо больше, чем какой-то угрозыск.

— Ну, с Ириной я сам разберусь. Я не собираюсь кормить эту сучку всю жизнь за счет фирмы. Насчет этого ты не беспокойся.

* * *

Когда милиция и газовщики ломали дверь в квартиру номер десять, на лестнице собралось десятка два любопытных с преобладанием детей, подростков и прочей поющей молодежи. Участковый, срывая голос, орал:

— Не курить! Спичек не зажигать! И вообще — пошли все вон отсюда!

Однако вон никто не пошел. А дверь у старичка, между тем, оказалась не простая, а противоударная, и высадить ее с лету не удалось.

В разгар процесса в подъезд зашел молодой человек в джинсовой куртке и с сумкой из джинсовой ткани через плечо. Он вообще был весь в потертой истрепанной джинсе, и Сажин сразу придумал ему прозвище — «Джинсовый Мальчик».

Между тем, был он уже не мальчик — лет тридцать, не меньше. Однако, выглядел Джинсовый Мальчик так, словно только вчера окончил школу. С лица его не сходила улыбка, а рот не закрывался ни на минуту — похоже, молчать этот парень просто физически не мог.

Зато он мгновенно вник в ситуацию и тут же подал здоровую идею — просочиться в квартиру через форточку. Он даже вызвался самолично туда пролезть. Невысокий и щуплый, он как нельзя лучше подходил для этой цели.

Когда к месту событий подъехали Сажин с Ростовцевым, они застали интенсивную возню и трепыхание в лоджиях третьего этажа. Наряд милиции в сопровождении молодого человека со здоровыми идеями перебирался из соседней квартиры на балкон Николая Ивановича.

Молодой человек, назвавшийся Толей, ловко просунулся в форточку и дотянулся до оконных задвижек. Через пару минут милиция уже входила в квартиру через открытое окно.

Николай Иваныч лежал на полу в кухне. Мысль о том, что он нарочно отравился газом, опера отбросили сразу. Все говорило о том, что старика хватил удар. Возникло, правда, подозрение, что это был удар тяжелым предметом по голове, но гораздо логичнее выглядело предположение, что старик, падая, ударился головой об угол стола. А потом вода из кастрюли с картошкой залила конфорку, и газ, вырвавшийся на свободу, довершил дело. Бывший начальник медвытрезвителя, доблестный ветеран органов и кавалер ряда юбилейных медалей, был окончательно и бесповоротно мертв.

Сажин и Ростовцев многозначительно переглянулись. Смерть Афанасьева выглядела естественной: врачу хватило одного взгляда на лицо покойника, чтобы поставить диагноз — инсульт, так что у оперов не было оснований сомневаться в ее естественности. Дело было в другом. Сбылась мечта Ростовцева — осмотреть квартиру Николая Ивановича на предмет поисков пистолета системы Макарова, из которого застрелили бизнесмена Лесникова.

Добровольного помощника милиции Толю вежливо, но решительно вытолкали на лестницу, все окна в квартире открыли настежь, а осмотр начали с балкона, где запах газа ощущался не так явственно.

Начали, кончили и ничего не нашли. Но не отчаялись и стали осматривать свежепроветренные комнаты, коих насчитывалось ровно две — плюс кухня, ванная, туалет, встроенный шкаф и антресоли.

Главное, чего долго не могли понять опера — это зачем покойному хозяину десятой квартиры понадобилась дверь в усиленной раме и с замком, который больше подошел бы банковскому сейфу. Решительно ничего ценного в этом жилище не было.

Но именно этот странный факт побудил Сажина и Ростовцева активизировать поиски. Благо, повод был вполне официальный — осмотр места происшествия. Хоть и похоже, что дедушка помер от инсульта, а окончательные выводы можно будет делать только после вскрытия. А пока в равной степени правомочны и другие версии — например, самоубийство или убийство.

Пистолет все не находился и ценности, для защиты которых нужен сверхмощный замок — тоже, и тогда Сажин и Ростовцев одновременно подумали о тайнике. Раз на виду ничего такого нет, а дверь при этом выглядит, как вход в главное хранилище Госбанка — значит, что-то где-то спрятано.

И Ростовцев, поразмыслив немного, вызвал из управления Диму Петренко с металлоискателем.

Дима прошелся по квартире и под конец, водя металлоискателем под картошкой во встроенном шкафу, задумчиво сообщил:

— Что-то есть.

Картошку быстренько разгребли усилиями участкового, трех пэпээсов, двух оперов и Димы Петренко — и тайник-таки нашелся.

По совести говоря, это был даже не тайник, а просто чемодан, задвинутый в самый дальний угол и заваленный картошкой. Когда чемодан довольно резко выдернули из картофельной кучи, в нем что-то загремело.

Еще пару минут ломали замки.

А потом нетерпеливый Сажин первым заглянул в чемодан, схватил рукой тряпку, лежащую сверху, и, нащупав то, что под ней, воскликнул:

— Есть!

* * *

Когда Ирина Лесникова спустилась сверху, чтобы посмотреть, что это за шаги такие на лестнице, дверь в десятую квартиру, которую открывали, чтобы проветрить помещение и впустить опергруппу, снова была заперта изнутри. Участковый отчаялся разогнать любопытных и теперь отбивался персонально от Толика, который твердил ему о мужике, который продает гитару.

— Представляешь, договорились, что он мне гитару отдаст по дешевке. А у него телефона нет, так он мне адрес оставил. Только номер дома не понять — то ли 13, то ли 19. Я сюда уже второй раз захожу — никто дверь не открывает. И в девятнадцатом доме — то же самое. Ты, случаем не знаешь — мужик такой, лет сорок, Костя зовут.

— Нет, не знаю, — отмахивался участковый.

— Может, в девятнадцатом доме?

— Не знаю. Девятнадцатый дом — это не мой участок.

— Да понятно… А вот, может девушка знает?

Девушкой он назвал вдову господина Лесникова, которую — в шортах и рубашке, завязанной узлом на животе — можно было принять даже за девочку. Когда она оказалась рядом с Джинсовым Мальчиком, они оба почти ничем не отличались от любопытных тинейджеров, заполонивших лестницу.

Джинсовый Мальчик со свойственной ему общительностью, незамедлительно сел на уши вдове и обрадовал ее сообщением, что его зовут Толик, а народ собрался потому, что в десятой квартире убили старика.

Ирина не назвала в ответ своего имени и вообще не была расположена к светской беседе. Она была бледна. Еще когда она только увидела толпу у дверей десятой квартиры, всего на десять ступенек выше того места, где несколько дней назад лежал труп ее мужа — на лице ее отразился ужас. И, разумеется, известие о новой смерти, не могло ее успокоить.

Однако Толик, похоже, имел какой-то особый дар. Слушая его болтовню насчет старика, которого то ли хватил удар, то ли хватили чем-то тяжелым по голове во время приготовления обеда, Ира даже улыбнулась пару раз, а потом сказала:

— Это вообще несчастливый подъезд. Совсем недавно здесь убили моего мужа.

Другой стал бы извиняться, попытался бы замять неловкость или вообще прекратил бы всякие попытки завязать знакомство — а Джинсовый Мальчик только нахально оглядел девушку с головы до ног и обрадованно произнес:

— Значит, вы теперь не замужем?

Все присутствующие посмеивались, глядя, как Ирина пытается вежливо отшить нахала, а он не отстает и перед толпой любопытных во всеуслышание клянется, что готов скрасить ее одиночество лучше, чем кто-либо другой.

В конце концов Ирина убежала к себе в квартиру и заперлась, а Толик начал приставать к тинейджерам с двумя вопросами: во-первых, в какой квартире живет эта девушка и не знает ли кто-нибудь ее телефона, а во-вторых, не знакомы ли ребята с Костей, который продает гитару.

Костю ребята не знали, но зато ручались, что в семнадцатой квартире, где, по предположениям Толика, обитал мужик с гитарой, на самом деле никто не живет. Она стоит пустая, и агентство по недвижимости никак не может ее продать.

Зато тинейджеры точно знали, что Ирина Лесникова имеет резиденцию в тринадцатой квартире, и если Толик полюбил ее с первого взгляда, то они готовы всемерно помочь ему в завоевании сердца безутешной вдовы.

Юный интеллектуал, знаток Пушкина, тут же подыскал подходящую цитату из «Каменного гостя» и декламировал на два голоса в лицах:

— Я счастлив!.. «Завтра — вечером, позднее…» Мой Лепорелло, завтра — приготовь… Я счастлив, как ребенок! _С доной Анной вы говорили? Может быть, она сказала вам два ласкового слова или ее благословили вы?_ Нет, Лепорелло, нет! она свиданье, свиданье мне назначила! _Неужто! О вдовы, все вы таковы_.

Надо заметить, что, выбрав для цитирования именно эти строки, юноша несколько предвосхитил события. Никакого свидания Ирина Лесникова Толику не назначила и даже телефона своего не дала. Но Толик во всеуслышание заявил, что не теряет надежды, посетовал еще раз, что не удалось найти Костю с гитарой, и стал вместе со всеми ожидать зрелища под названием «вынос тела», которое стало что-то слишком часто повторяться на лестнице первого подъезда тринадцатого дома по улице Гагарина.

* * *

— «Вальтер», — разочарованно произнес старший оперуполномоченный Ростовцев, когда его коллега Сажин развернул промасленную тряпку.

— И «шмайссер», — добавил Юра, извлекая из ветоши еще одно изделие.

Следом из-под тряпок появился обрез трехлинейки.

Еще в чемодане были патроны ко всем перечисленным видам оружия, две гранаты-лимонки, четыре тысячи долларов сотенками и три тысячи рублей в банкнотах разного достоинства, а также паспорт на имя Новикова Сергея Петровича, 1955 года рождения, с фотографией типичного уголовника-рецидивиста, если судить по исследованиям знаменитого Чезаре Ломброзо, открывшего связь между внешностью человека и его преступными наклонностями.

— Знакомая рожа, — пробормотал Ростовцев, вглядываясь в снимок. — Надо проверить по ориентировкам.

— «Макарова» нет, — заметил Сажин.

— Ну и как это понимать? — задал риторический вопрос Ростовцев.

— Коррупция, — предположил Юра.

— Или старая дружба на почве нетрезвого образа жизни.

— Что одно и то же, — констатировал Сажин. — Порядочным ментам не положено дружить с бандитами.

— Не доказано, что это бандит. Может, просто коллекционер. Хотя, с такой харей…

— И про бабки не забудь. Такие суммы на дороге не валяются.

— А может, он коллекцию распродал. А кое-что оставил на черный день. Это же все явно археологические находки. С мест боевой славы.

— Ну, гадать-то мы можем сколько угодно, — сказал Сажин. — Отсюда у меня есть версия, как убили Лесникова.

— Ну и как?

— Этот самый Новиков Сергей Петрович поджидал его в квартире доброго дедушки Афанасьева Эн И. Потом вышел на лестницу, пристрелил его из коллекционного пистолета системы Макарова и вернулся обратно в квартиру. А мы, как лохи, ее не проверили, потому что дедушка Николай Иваныч — наш человек, старый мент, герой труда и ветеран вытрезвителя.

— С тем же успехом стрелок мог уйти в любую другую квартиру. Все, что ли, прикажешь проверять?

— А вот и не в любую. В половину квартир я лично заходил, когда опрашивал соседей. А к Николаю Ивановичу не зашел. Мы разговаривали на лестнице. Мне даже в голову не пришло…

— Да брось ты. Этот чемоданчик еще ни о чем не говорит. Вот если кто-нибудь скажет, что видел этого Новикова в подъезде незадолго до убийства — тогда другое дело. А так… Может, этот арсенал тут десять лет лежит.

— Да нет, рубли новые. К тому же согласись — этот Новиков подходит на роль убийцы гораздо лучше, чем Лешенька Барчук.

— Однако заметь — твой Лешенька Барчук пропал. Как корова языком слизала. А пропал — значит, сбежал. Или есть другие мнения?

— Есть. Его могли грохнуть. Если Новиков не киллер-профессионал, а бандит-одиночка, то он вполне мог попросить парнишку постоять на стреме. А тот таблеточку съел и начал куролесить. Соответственно, мы его взяли, а когда выпустили, Новиков решил, что лучше будет от него избавиться.

— Ну да. Ты еще скажи, что тот же Новиков старику череп проломил.

— Нет, не скажу. Тогда он забрал бы отсюда чемодан. Или хотя бы паспорт и деньги.

* * *

Поскольку Юрий Павлович Лесников не оставил завещания и не имел детей, все его имущество по закону унаследовала жена. Ей достались не только квартира, две машины и недостроенный коттедж, но и доля Юрия Павловича в обществе с ограниченной ответственностью «Глобус».

При регистрации фирмы об Уставе не особенно задумывались, взяли за основу типовой — а там не было пункта о том, что доля участника не переходит по наследству. А раз так — то по закону получалось, что эта доля переходит по наследству автоматически, и с этим ничего нельзя поделать.

Между тем, доля в капитале фирмы позволяла владельцу этой доли знакомиться с любыми документами, в том числе составляющими коммерческую тайну. Конечно, ничего особенного в этих документах не было, но там имелись сведения о некоторых коммерческих связях «Глобуса», которые Заборину и компании хотелось бы сохранить в секрете от посторонних.

А вдова Юрия Лесникова, разумеется, была для Заборина посторонней.

Конечно, для Ирины Лесниковой важны были не какие-то там документы, а вполне ощутимые живые деньги, которые ей полагалось выплачивать из прибыли фирмы, пока за нею сохраняется доля в капитале «Глобуса».

Это тоже не нравилось Заборину. Одно дело — платить дивиденды одному из основателей фирмы и заместителю ее директора, который — что бы Заборин ни говорил оперуполномоченному Ростовцеву — все же играл в «Глобусе» весьма важную роль. И совсем другое — отдавать те же деньги его вдове, которая ровным счетом ничего для фирмы не сделала.

К тому же господин Заборин вообще недолюбливал Ирину Лесникову. Может, это потому, что она, несмотря на прохладное отношение к мужу, не согласилась стать его, Заборина, любовницей — хотя, предлагая такой альянс, Михаил Борисович намекал, что с ним она будет жить раз этак в несколько лучше, чем с мужем.

Теперь Михаил Борисович ничего такого предлагать Ирине не собирался. Его нынешняя любовница была гораздо сговорчивее, да и внешне отличалась от Ирины в лучшую сторону. Вдова Лесникова была красавицей, и отличаться от нее в лучшую сторону было непросто — но так уж Заборину повезло.

И теперь он хотел от Ирины только одного: чтобы она отказалась от своей доли в фирме «Глобус» в его пользу. Не просто так, естественно. За деньги. Заборин был готов заплатить ей даже больше, чем покойный Лесников внес в уставный фонд фирмы при ее учреждении. Но меньше, чем доля Лесникова стоила сейчас.

Заборин явился к Ирине лично и в самых решительных выражениях потребовал продать долю Лесникова за ту сумму, которую ей предлагают.

Он с самого начала взял неверный тон. Генеральный директор «Глобуса» вообще отличался повышенной эмоциональностью и не умел скрывать свою неприязнь к тем людям, которые были ему действительно неприятны.

А когда Ирина назвала свою цену, за которую она согласна продать долю покойного мужа, Заборин пришел в неописуемую ярость. Он орал, что Ирина вообще ничего не получит, а долю отдаст даром и еще будет на коленях умолять, чтобы взяли.

Ирина спросила, с чего бы это — и тогда Заборин сорвался окончательно. И в его бессвязных и неконтролируемых выкриках промелькнула такая фраза:

— На том свете со своим мужем будешь деньги делить!

— Так значит, это все-таки вы его убили? — холодно и спокойно произнесла Ирина, и Заборин осекся.

Ему больше всего на свете хотелось прикончить проклятую вдову прямо тут же, на месте, и в своем чрезмерном возбуждении он был близок к этому, но вовремя опомнился.

Но тут Ирина сама оскорбила Заборина. По крайней мере, ему так показалось, а он оскорблений никому не прощал.

— Вам надо лечиться, — сказала она. — Нельзя быть таким нервным. Люди могут черт знает что подумать.

— Ты пожалеешь! — бросил Заборин сквозь зубы и вышел, хлопнув дверью.

* * *

Начальник городского угрозыска подполковник Горелов злился на весь мир, на собственное начальство и на самого себя. И зло, естественно, срывал на подчиненных.

А дело было в том, что начальнику всей городской милиции генералу Шубину позвонили из мэрии и поинтересовались — на каком основании угрозыск третирует уважаемую фирму «Глобус», известную своей исключительной честностью, добропорядочностью и активной благотворительной деятельностью.

Начальник милиции, естественно, не мог пропустить все это мимо ушей. Он хоть и не подчинялся напрямую мэрии, но должен был сохранять с нею хорошие отношения — ведь Россия отличается от большинства стран (особенно тех, что расположены к западу от нее) именно тем, что личные контакты здесь буквально в любых делах значат гораздо больше, нежели установленный законом порядок.

Поэтому генерал вызвал к себе начальника угрозыска и переадресовал вопрос ему: а на каком, собственно, основании его подчиненные третируют глубокоуважаемую фирму?

Горелов изложил основания, но одновременно упомянул и другие версии. И получил от генерала недвусмысленный намек: во избежание неприятностей версию заказного убийства временно отложить в долгий ящик и постараться, чтобы о ней не пришлось вспоминать впоследствии. Дескать, была такая версия, но она не подтвердилась. И глубокоуважаемая фирма «Глобус» в этом убийстве никак не замешана.

А злился Горелов потому, что прекрасно понимал — раз началось такое активное шевеление аж на самом верху, значит, глубокоуважаемая фирма в убийстве замешана по самые уши, а ему, начальнику уголовного розыска, приказывают направить подчиненных по ложному следу и при этом сделать вид, будто ничего не происходит.

Какой-нибудь всенародно избранный шериф из штата Техас в аналогичной ситуации устроил бы грандиозный скандал на всю Америку — а подполковник Горелов не рискнул скандалить даже в надежно защищенном от посторонних ушей кабинете начальника ГУВД.

Зато он ни с того ни с сего наорал на собственных подчиненных Ростовцева и Сажина, без всякой логики чередуя тирады из серии «Почему до сих пор не найден убийца Лесникова?!» с тирадами на тему «Какого черта вы прицепились к этому (Глобусу(?!»

Попытки Ростовцева объяснить, что они прицепились к «Глобусу» именно для того, чтобы найти убийцу, не производили на Горелова никакого впечатления. Во-первых, он это и сам знал, а во-вторых, прекрасно понимал, что если убийца связан с «Глобусом» или его окружением, то лучше его вообще не искать, чтобы не тревожить вышестоящее начальство и осиное гнездо купленных с потрохами чиновников в мэрии.

— Короче, есть у вас другие версии — по ним и работайте! — подытожил Горелов после краткого препирательства с подчиненными. — Афанасьев этот, коллега, так сказать. Наркоман ваш. Бандит беспаспортный, как его… Новиков.

— Старик-коллега, между прочим, скончался на днях, — заметил Ростовцев и добавил, кивнув на Сажина: — А Юра вот предполагает, что вместо Барчука мы тоже можем найти труп.

— Вот и хорошо. А еще лучше, если вы найдете еще и труп Новикова, а заодно — свидетелей, которые видели его в ночь убийства возле того дома. Тогда мы спокойно закроем дело, и ни у кого не будет неприятностей.

— А предсмертную записку с признанием в убийстве не хотите? — съязвил Сажин.

— Представь себе, хочу, — ответил Горелов.

— А как быть с поручением следователя о проверке деловых операций, которые проводились с участием Лесникова? — поинтересовался Ростовцев.

— А кто у нас следователь? Светка Кораблева? Ну так она это поручение дала по вашему же наущению — разве нет?

Собственно, так оно и было. Молодая следовательница без излишней самонадеянности считала, что опытные оперативники разбираются в этих делах гораздо лучше нее, и, как правило, охотно следовала их советам. А недавно она наглядно убедилась, что если этим советам не следовать, то случаются всякие неприятности, вроде бесследного исчезновения Барчука, отпущенного ею на свободу вопреки мнению капитана Ростовцева.

Но Ростовцев слишком явно не хотел разговаривать с Кораблевой об отмене этого поручения, и Горелов сказал:

— Ладно, я сам с ней поговорю. А может, с ней и без меня поговорят…

* * *

После разговора с Гореловым Ростовцев незамедлительно извинился перед Светой Кораблевой за грубость, но одновременно настоял, чтобы Алексею Барчуку был возвращен статус подозреваемого, а сам Барчук был срочно объявлен в розыск.

Заодно он выяснил, что Сергей Петрович Новиков в розыске не числится. Но зато эксперты из криминалистической лаборатории быстро выяснили, что в паспорте на имя Новикова подклеена фотография. А это значит, имя в паспорте чужое.

— Очень знакомая рожа, — повторил Ростовцев, получив это известие, и посадил стажера Вадима Мальчугина просматривать розыскные альбомы и ориентировки.

Стажер долго и добросовестно их просматривал, но «знакомую рожу» не нашел.

— Он может быть среди тех, кто был в розыске, а теперь нет, — предположил Ростовцев.

— Но тогда он либо арестован, либо умер, — сказал Сажин, намекая на то, что в этом случае Новиков не мог убить Лесникова.

— Либо розыск отменен, потому что с него сняты обвинения или потому что он был арестован и осужден, а теперь отсидел и опять на свободе. Я ручаюсь, что видел его морду и именно в ориентировке.

На то, чтобы поднять старые ориентировки, ушло еще некоторое время, но потрачено оно было не даром. Действительно, среди отмененных ориентировок нашлась одна со схожим портретом.

— Истомин Святослав Сергеевич, — прочитал Ростовцев. — Пятьдесят седьмого года, трижды судим, разбойные нападения, грабежи, хранение оружия. Задержан в прошлом году за разбой и нанесение телесных повреждений.

— Если он сбежал из-под стражи, то должна быть новая ориентировка.

— А если он отпущен из-под стражи под залог, за взятку или за недостаточностью улик, то новой ориентировки быть не должно. А разыскивало его Нижегородское управление. Надо посылать туда запрос и выяснять, сидит он или нет.

— И если нет — объявлять в розыск по нашему делу?

— По идее он должен сидеть. Правда, у нас с этой демократией по-русски, бывает, даже серийных убийц выпускают под подписку о невыезде… Короче, пиши запрос.

— Так ведь пока ответят…

— А пока будем Барчука искать. Ведь по твоей версии он должен быть в городе.

— По моей версии он должен быть на полтора метра под землей. Долго искать придется.

* * *

На самом деле Барчук находился не на полтора метра под землей, а в шести метрах над нею — на втором этаже недостроенного здания, законсервированного из-за нехватки средств.

Барчук сидел в углу и мог показаться спящим, если бы не запах. Но труп в разгар лета разлагается быстро, и запашок распространился по всей стройке.

Самое противное, что нашли его детишки. Они играли внизу, а когда вонь добралась то первого этажа, их заело любопытство. Один пацан вспомнил, что такой же запах был, когда хоронили его бабушку, а дальше кто-то произнес фразу:

— А слаб(пойти и посмотреть?

Естественно, после этого все гурьбой пошли и посмотрели.

Когда приехала опергруппа, судмедэксперт выматерился трехэтажно, потому что для людей его профессии нет ничего хуже, чем работать с полуразложившимися покойниками. Но внешний осмотр он все-таки провел на месте и сразу сказал:

— Видимых причин смерти нет. Не застрелен, не задушен, не зарезан и не избит. А остальное — после вскрытия.

Сажин надеялся, что в теле Барчука будет пистолетная пуля, а рядом — гильза от «Макарова». Но надежда оказалась тщетной.

Зато рядом с телом обнаружился пакетик. Небольшой такой пакетик из полиэтилена, а в нем малюсенькие таблеточки, похожие на нитроглицерин.

«Смешинки».

— Черт возьми! Да у него тут целое состояние, — сказал Сажин, разглядывая пакетик со всех сторон.

В нем осталось совсем немного таблеток. Остальные Барчук, очевидно, съел — и если так, то причина смерти становилась совершенно очевидной. Нормальная доза «смешинок» — от одной до четырех-пяти штук. Больше уже опасно. А в пакетике их было не меньше сотни. Если учесть, что каждая таблеточка стоит полдоллара, то это действительно целое состояние. Месячная зарплата среднего российского гражданина. Именно столько можно заработать с одного пакетика — если, конечно, продавать таблетки, а не жрать их горстями.

А если жрать горстями, то где-то между пятнадцатой и двадцатой таблеткой можно необратимо сойти с ума, а после каждой последующей — заснуть и не проснуться.

А самое главное — бывалые поедатели «смешинок» (со стажем от месяца и больше) утверждают, что чем больше таблеток съешь — тем больше хочется еще. И спасает только то, что наркоман помногу не покупает, потому что на это надо слишком много денег, а торговцы помногу не продают, потому что не хотят терять постоянных клиентов.

Возникает вопрос — каким образом к Барчуку попал целый пакетик таблеток общей стоимостью не меньше тысячи рублей. Даже если он был неполон — все равно, даже то, что осталось после смерти Барчука, тянуло сотни на три.

Сам Барчук толкачом не был. Его квартиру обыскали очень тщательно и никаких наркотиков не нашли. К тому же, толкачи сами редко балуются зельем — особенно таким, которое начисто отрубает все тормоза, так что, имея под рукой запас, можно запросто схватить сверхдозу.

Как и большинство наркотиков, «смешинки» создавались на благо людям. Героин когда-то считался превосходным средством от кашля, а «смешинки» были придуманы, как сильнодействующее лекарство от депрессии, ипохондрии, черной меланхолии и суицидальных наклонностей.

Однако «смешинки» не прошли строгих фармакологических испытаний из-за опасных побочных свойств. Поэтому серийное производство этих таблеток наладил не тот концерн, который их изобрел, а совсем другой — тот, что давно известен во всем мире под названием «Мафия Инкорпорейтед» и под тысячью других имен.

Буквально на следующий день после обнаружения трупа до Сажина дошли слухи, что один из представителей этого «концерна» настойчиво разыскивает Лешу Барчука. Вернее — разыскивал, но милиция успела раньше.

Человек этот не отличался ни большим влиянием, ни большими доходами. Обыкновенный низовой толкач. Он попал под подозрение уже некоторое время назад, но поймать его с поличным пока не удавалось. А тут вдруг этот толкач неожиданно угодил в больницу с сотрясением мозга и большой шишкой на голове.

Выписался он за день до того, как нашли труп Барчука. К этому времени Сажин уже достал своими поисками всех оперов, которые работают по наркотикам, и когда толкач, находящийся в оперативной разработке, тоже стал искать Лешу-наркошу, эти опера позвонили Сажину. Но он как раз был на выезде — так совпало, что труп Барчука нашли в тот же самый день.

Однако в городском отделе борьбы с незаконным оборотом наркотиков работал хороший знакомый Сажина, и он, не застав Юру на месте, перезвонил на следующее утро.

Так Сажин узнал, что некий гражданин Колокольцев, 1974 года рождения, ранее не судимый, но подозреваемый в распространении наркотиков, на днях вышел — вернее, досрочно сбежал — из больницы, где валялся с сотрясением мозга и шишкой на голове. И этот самый Колокольцев последние два дня очень энергично искал покойного Лешу Барчука и даже, вроде бы, грозился его за что-то убить.

А так как Барчук действительно умер, Сажин решил хорошенько прижать гражданина Колокольцева.

Нет, Юра не думал, что Колокольцев убил Барчука. Но некоторые детали и совпадения говорили о том, что именно у Колокольцева Леша взял злополучный пакетик со смешинками. А так как добровольно Колокольцев ни за что не отдал бы пакетик ценой в тысячу рублей, можно предполагать, что Барчук сначала стукнул Колокольцева по голове, а потом взял пакетик без спросу.

Это как-то не вязалось с теорией Сажина насчет того, что «смешинки» — безобидное баловство. Но Юре было не жалко расставаться с этой теорией. «Смешинки» оказались смертельно опасными — что ж, тем хуже для тех, кто их употребляет. А с теми, кто их распространяет, разговор особый. И хотя Сажина это вроде бы не касалось, он решил серьезно поговорить с гражданином Колокольцевым. И заодно подсобить отделу борьбы с незаконным оборотом наркотиков.

Ребята из ОНОН никак не могли получить ордер на обыск квартиры Колокольцева — не было оснований. А у Сажина эти основания теперь были. Колокольцев при свидетелях грозился убить Барчука — и вот Барчук умер. Так, может, это преднамеренное убийство? Товарищ прокурор, а ну-ка дайте нам ордер на обыск жилища означенного Колокольцева. Может, там найдется то самое зелье, которым зверски отравлен милейший парень Леша Барчук.

* * *

А другой милейший парень по имени Толик как раз в эти дни стал ежедневно названивать Ирине Лесниковой, признаваться в любви и назначать свидания.

Под этим массированным натиском Ирина продержалась недолго. Уж слишком обаятелен был Джинсовый Мальчик — да и не настолько Ирина любила покойного мужа, чтобы соблюдать по нему длительный траур. Истерика от потрясения сразу после его смерти — это нормально, а верность покойнику — это уже что-то из области Средневековья. «Каменный гость» и тому подобное.

А Ирина была современной девушкой. И вскоре ее стали часто видеть с веселым парнем Анатолием, первое знакомство которого с безутешной вдовой наблюдал весь 13-й дом по улице Гагарина в день смерти бывшего начальника медвытрезвителя, проживавшего в десятой квартире.

Однако когда генеральный директор ООО «Глобус» Заборин пришел к Ирине уже не один, а со старшим менеджером охранного агентства «Ястреб» по боевой подготовке Таракановым и двумя амбалами из упомянутого агентства, Толика рядом с Ириной не было.

Это, однако, не помешало Ирине порвать документ, который визитеры предлагали ей подписать. А потом разъяренная вдова схватила телефонную трубку с явным намерением звонить в милицию.

Милиции визитеры не боялись, и Тараканов собственноручно расколотил телефон об пол — причем не так, как это сделал бы Заборин, на грани истерического припадка, а спокойно и мрачно, как робот-терминатор.

Но и это не произвело на Ирину впечатления. Она метнулась в прихожую с такой скоростью, что Тараканов и его амбалы не успели вовремя среагировать и перекрыть выход на лестницу.

На лестнице Ирина стала вопить, как будто ее режут, звонить и колотить во все двери, звать соседей и пугать их криком:

— Помогите, убивают!

Вообще-то народ у нас не особенно любит откликаться на такие крики, но тут как-то так получилось, что соседи выскочили сразу из нескольких квартир. И застали примечательную картину: Тараканов и амбалы пытались оторвать Ирину от соседской двери и затащить в ее собственную квартиру.

А Ирина с неженской силой вцепилась в дверную ручку и не прекращала кричать:

— Вызовите милицию! Они меня сейчас убьют!

Соседи оказались настолько сознательными, что не только милицию вызвали, но и вступили в единоборство с «ястребами». Вернее, в единоборство вступил только один сосед — здоровенный детина, который действовал по методу Портоса: «Я дерусь, потому что дерусь». Втроем «ястребы», конечно, легко одолели бы его, но в свете известия, что милиция уже едет, решили не связываться.

Милиция действительно приехала довольно быстро. Во-первых, отделение было рядом, а во-вторых, несчастливый 13-й дом по улице Гагарина стал уже легендарным — целых три покойника за несколько дней. Так что в милиции привыкли: если в первом подъезде этого дома что-то происходит — то дело серьезно.

Ирина рассказала о происшествии дежурному наряду под протокол, немного приукрасив историю: по ее рассказу выходило, что «ястребы» собирались убить ее прямо тут же средь бела дня. Соседи в общем подтверждали ее версию — правда, они не могли сказать точно, собирались ли ее действительно убить или, может быть, только отлупить как следует.

Беседуя на следующий день со следовательницей, Ирина высказалась еще определеннее:

— Они убили моего мужа, а теперь хотят убить меня.

— Почему? — поинтересовалась Кораблева.

— Из-за денег. Мой муж — один из учредителей «Глобуса», его доля — вторая по размеру после Заборинской, и я ее унаследовала. А Заборин с Таракановым хотят ее отобрать и поделить между собой.

Кораблева спросила о сумме, в которой выражается эта доля и дивиденды, которые на нее приходятся.

Когда Ирина назвала сумму, следовательница переспросила: «Сколько?!» — а услышав ту же цифру повторно, потрясенно произнесла:

— Да… Из-за таких денег люди могут пойти на что угодно.

Эту же мысль Светлана высказала позже в разговоре с Сажиным.

Тот согласился с ее доводами, но заметил, памятуя о недавнем разговоре с начальником угрозыска:

— Пока мы не отработаем все другие версии, о «Глобусе» нечего и думать. Сама знаешь, какие там игры.

Сам Сажин нисколько не сомневался в том, что в убийстве Лесникова каким-то боком замешаны «Глобус» и «Ястреб». Это было очевидно с самого начала и стало совершенно бесспорным с того момента, как в дело вмешалась мэрия.

Но с ветром не поспоришь, как говаривал незабвенный д’Артаньян в одном из фильмов Юнгвальд-Хилькевича. Особенно если ветер дует сверху, и начальство подставляет ему все паруса.

Спорить с начальством — себе дороже.

Лучше уж молчать себе в тряпочку и тихо отрабатывать другие версии.

* * *

— Мы из Горгаза, у вас утечка, — сказал парнишка из ОНОН, когда Дима Колокольцев из-за двери поинтересовался, кто к нему пожаловал.

Но Дима, похоже. давно отучился верить в Горгаз, а также в электриков, водопроводчиков и срочные телеграммы. К тому же у Горгаза очень специфические машины, и их всегда ставят прямо у подъезда, чтобы далеко не ходить — а все пространство перед подъездом Колокольцев отлично видел из окна.

А дверь у Димы была, между прочим, железная — покрепче, чем у покойного Николая Ивановича Афанасьева.

Опера колотили в дверь, а Колокольцев орал, что не откроет, пока ему не предъявят ордер.

— Будет тебе ордер! Открывай, милиция! — не выдержали, наконец, опера, видя, что в Горгаз Колокольцев все равно не верит.

— Так бы сразу и сказали, — отреагировал на это Дима. — Сейчас открою, кончайте дверь ломать.

Он и правда открыл, но не прямо сейчас, а минуты через три, и опера вошли в квартиру с предчувствием, что ничего они здесь не найдут. Все, что было в квартире противозаконного, давно спущено в унитаз и тщательно смыто, так что никакая экспертиза не установит, имели место наркотики или нет.

Тем не менее, искали тщательно. Целых две собаки, натасканные на героин и анашу соответственно, категорически заявили на своем собачьем языке, что ни анаши, ни героина здесь нету и в помине. Но это Сажин предсказал заранее. Колокольцев специализировался на «смешинках», а собак, натренированных на их поиск, в городе не было — их, скорее всего, вообще еще не существовало в природе.

«Смешинки» искали вручную, осматривая все, что можно осмотреть, и перетряхивая все, что поддается перетряхиванию. Искали тайники, простукивали стены, полы и мебель.

И нашли-таки тайник, искусно запрятанный в ящике шкафа, в двойном дне.

Тайничок был маленький, особенно по толщине, но пакетик с таблетками поместился бы там запросто — и даже не один.

Однако тайник был пуст.

Конечно, можно было смести в мешочек пыль из этого тайника и доказать, что там лежали «смешинки» — но толку от этого ноль. Чтобы привлечь Колокольцева, надо доказать хранение наркотиков с целью сбыта — статья 228 часть 2 Уголовного кодекса. Есть еще часть первая — хранение без цели сбыта, но в крупном размере, однако она не подходит, поскольку по «смешинкам» еще нет официальных указаний — что считать крупным размером.

Конечно, если бы у Колокольцева нашелся пакетик, ребята из ОНОН как-нибудь изловчились бы его привлечь.

Но пакетика не было.

Обыскивающие наверняка проглядели бы главный тайник, не будь среди них Ростовцева, который хоть и не получил доступа к документам ООО «Глобус», но видел на столе у господина Заборина некоторые из них, в том числе один, украшенный очень характерной эмблемой немецкой фирмы «Брокендорф», производящей консервы на экспорт. Два штриха, изображаюшие гору, и две пляшущих фигурки — чертик и ведьма, вместе образующие латинскую букву «B», с которой начинается слово «Брокендорф».

В холодильнике Колокольцева стояли две неоткрытые жестяные банки с зеленым горошком фирмы «Брокендорф». И, едва увидев эмблему, Ростовцев почему-то сразу подумал о «Глобусе».

Мысль была явно иррациональной — половина города покупала горошек и тушенку от «Брокендорфа», и предполагать здесь какую-то связь было глупо. Но Ростовцев все-таки подозвал Сажина и показал ему банки.

— Надо бы открыть.

— Запечатано фабричным способом, — усомнился Сажин, взглянув на одну из банок.

Но тут он заметил, как изменился в лице Колокольцев, и не стал возражать, когда Ростовцев попросил:

— Найди открывашку.

Консервный нож отыскался здесь же, на кухне, в ящике буфета. Открыть банки было делом одной минуты.

Пакетики лежали там. На дне, под горошком. Четыре штуки в одной банке и еще четыре — в другой.

— А запаяно фабричным способом, — еще раз повторил Сажин.

— Круто, — пробормотал один из сотрудников ОНОН. — Они заряжают банки в Германии и везут сюда уже с начинкой. И черта с два догадаешься.

— А сюда горошек ввозит «Глобус», — сообщил Ростовцев.

— Только он? — спросил Сажин.

— Не знаю, надо проверить. Но «Глобус» ввозит — это точно.

— И что делать? Ехать к ним на склад и вскрывать все банки подряд?

— А это пусть доблестный ОНОН думает. Наверное, надо подключать Интерпол, проверить этот «Брокендорф». Но это без нас. У нас тут другой интерес. Если «Глобус» занимается наркотиками, то Лесникова могли убить из-за этого.

— Из-за чего?

— Может, узнал лишнее. А может, потребовал долю с коллегами не поделил. Или на шантаж потянуло. Да мало ли что. Сам же говоришь — в наркомафии работа опасная.

— Это точно.

— Я вот что думаю. Скорее всего, «Глобус» — просто прикрытие. Официальный получатель груза. А наркотиками занимается охранная фирма. «Ястреб», или как ее там… Самая настоящая мафия — с первого взгляда видно.

* * *

Самая настоящая мафия, тем временем, решала неотложную проблему — как убедить Ирину Лесникову отдать пресловутую долю в капитале «Глобуса» и заставить ее прекратить разговоры насчет того, что ее мужа убили люди Заборина или Тараканова.

Тараканов при обсуждении этого вопроса предложил сразу применить радикальный вариант — грохнуть вдову, и дело с концом.

Но Заборин тут же задал резонный вопрос:

— А ты уверен, что после этого менты снова не начнут копаться в наших делах?

Тараканов не мог ответить на этот вопрос решительным «Да» — хотя бы потому, что купленные им люди в мэрии на днях уведомили его, что если в связи с этим делом возникнут новые проблемы, то они не смогут давить на милицию и прокуратуру до бесконечности. Это чревато большими неприятностями для них самих.

Поэтому убирать Ирину сейчас, буквально через несколько дней после того, как она высказала следователям свои подозрения насчет причастности «Глобуса» и «Ястреба» к убийству мужа, было бы неразумно. Лучше направить основные усилия на нейтрализацию этих показаний, а уже потом, когда шум уляжется, устроить ей тщательно подготовленный несчастный случай.

В тех криках, которые Ирина издавала в квартире и на лестнице, когда к ней явились незваные визитеры, промелькнуло несколько фраз, которые можно было истолковать, как излишнюю осведомленность вдовы о делах покойного мужа. Хотя можно было интерпретировать эти фразы и иначе. Трудно толковать бессвязные выкрики однозначно, и слова: «Думаешь, я не знаю, чем вы там в своем „Глобусе“ занимаетесь?!» — могли означать все, что угодно.

Однако Тараканов, услышав такие слова, склонялся к мысли, что Ирину надо ликвидировать немедленно. Заборин соглашался, что Ирину надо ликвидировать, но уговаривал подождать. Сейчас, когда на склад «Глобуса» прибыла свежая партия товара из Германии, генеральному директору не хотелось делать никаких резких движений. Вдруг в мэрии выйдет осечка, и после гибели Ирины милиция опять решит заняться «Глобусом». В документах они ничего особенного не найдут, но ведь им может прийти в голову установить наблюдение за основными действующими лицами. А тот, кто наблюдает, к примеру, за Игорем Таракановым, может узнать о нем лично и о роде его занятий много нового и интересного.

Те, кто взялся бы наблюдать за Юрием Павловичем Лесниковым в те времена, когда он был жив, могли узнать еще больше. Хотя вся организационная сторона бизнеса с зеленым горошком из Германии лежала на Тараканове, придумал аферу именно Лесников, и именно он летал в Германию устраивать дела с русскими эмигрантами и немецкими наркодельцами, свившими гнездо под крышей фирмы «Брокендорф».

Но следить за Лесниковым при жизни никому не приходило в голову — кроме, может быть, его убийц.

А смерть его создала массу проблем для «Глобуса» и его генерального директора. И для «Ястреба», кстати, тоже, но старший менеджер этой фирмы по боевой подготовке относился к проблемам как-то чересчур спокойно, чем наводил Заборина на некоторые подозрения.

Не меньше подозрений вызывала и решительность, с которой Тараканов изъявлял желание покончить с Ириной Лесниковой немедленно.

И когда Заборину домой позвонил какой-то мужчина, номер которого АОН не смог определить, Михаил Борисович подумал, не Тараканов ли пытается надавить на него, желая отвести от себя подозрения и побудить генерального директора «Глобуса» к активным действиям, которые превратили бы его в соучастника особо тяжкого преступления.

Звонивший сказал всего несколько слов:

— Если ваша кодла не отстанет от Ирки Лесниковой, ты с ее мужем через неделю будешь на том свете переговоры проводить.

В первый момент Заборин даже не испугался и накинулся на Тараканова, обвиняя его в попытке шантажа. Но Тараканов выглядел удивленным и клялся, что никакого такого звонка не организовывал. А если кто-то действительно позвонил с угрозами — то это наверняка и есть настоящий убийца Лесникова.

Однако чем дольше Заборин думал о том, кто мог убить Лесникова, тем больше убеждался, что кандидатуры лучше Тараканова на роль убийцы просто не найти. Мало того, что Тараканов был прирожденным убийцей и начальником убийц — так у них с Лесниковым перед самой смертью последнего были какие-то конфликты. Раньше Заборин не обращал на это особого внимания. Но теперь он вспомнил — да, были трения, и очень серьезные. Лесников и Тараканов чего-то не поделили, а посвящать в свои разборки Заборина (прошу прощения за невольный каламбур) не сочли нужным.

В какого-то постороннего убийцу Заборин верил все меньше. Это было слишком неправдоподобно. Гораздо реальнее предположить, что Тараканов убил Лесникова, а теперь хочет устранить и его вдову. Но дело обстоит так, что ему для этого необходимо согласие Заборина.

А он согласия не даст. Теперь точно не даст. Во всяком случае, пока не убедится, что угрозы по телефону ему высказывал кто-то посторонний, а не бойцы Тараканова, у которых как раз достаточно техники, способной обмануть любой даже самый новейший АОН.

* * *

Ответ из Нижегородского областного управления внутренних дел на запрос по поводу Истомина-Новикова пришел тогда, когда его уже почти перестали ждать, углубившись в другие версии.

Впрочем, он мог бы и вовсе не приходить. Конечно, отрицательный результат — тоже результат, однако оперативникам, работающим по делу Лесникова, хотелось иметь побольше позитивной информации.

Что касается Истомина, то он умер еще зимой в следственном изоляторе Нижнего Новгорода от ножевых ранений, нанесенных соседом по камере. Что они там не поделили, в ответе на запрос сказано не было, да Сажина с Ростовцевым это и не интересовало. Главным было то, что Истомин никак не мог участвовать в убийстве Юрия Павловича Лесникова. Он давно лежал в могиле, и зря отставной начальник медвытрезвителя Афанасьев хранил для него припрятанное добро.

— Слишком много трупов, — пробормотал старший оперуполномоченный Ростовцев, прочитав документ.

— Думаешь, все подстроено? — поинтересовался Сажин.

— Не говори ерунды, посмотри на дату. Истомин уже полгода как покойник.

— Но совпадение странное, — сказал Сажин.

— Смертность в нашей стране чересчур высока, — заметил Ростовцев, пожимая плечами.

После этого оставалось только подшить документ в дело и перейти к другим версиям.

А другая версия осталась одна, и она была связана с фирмой «Глобус», которую высочайше приказано не трогать.

Однако теперь в деле появились наркотики и к работе подключился ОНОН — федеральная служба, которая зависит от местных властей гораздо меньше, чем криминальная милиция. А они способны привлечь налоговую полицию, которая еще более независима.

Наркотики — это серьезно. Во всяком случае, чтобы замять дело, замешанное на наркотиках, надо потратить гораздо больше денег и раздать гораздо больше взяток, чем в случае с каким-то банальным убийством.

И благоразумные работники угрозыска с подачи многоопытного Ростовцева решили не торопить события, заниматься другими делами, которых было, между прочим, полно, и вместе с тем внимательно следить за успехами борцов с незаконным оборотом наркотиков. А если они откопают что-нибудь интересное, угрозыск найдет возможность выскочить из засады в самый подходящий момент.

* * *

В этот день у специалистов по установке миниатюрных приборов для подслушивания, известных в народе под названием «жучков» было много работы.

Мастера из ОНОН ставили свои драгоценные — буквально на вес золота — «жучки» на имущество некоего Андрея Лутовинова, которого назвал на допросе Дима Колокольцев. «Жучков» было выделено всего три — один на квартиру, один на машину и один на одежду. Кроме того, ставился на прослушивание его домашний телефон.

Андрей Лутовинов был тем человеком, у которого Колокольцев получал «заряженные» банки с зеленым горошком. В принципе, после показаний Димы этого Лутовинова можно было уже брать — но где гарантия, что он так запросто расколется и назовет тех, у кого берет банки он сам.

Поэтому злейшие враги наркомафии решили сначала понаблюдать за Лутовиновым издали и послушать его телефонные разговоры. Вдруг да оптовики сами объявятся и подкинут милиции если не улики против себя, так хотя бы ниточку, распутав которую, можно на эти улики выйти.

А шеф оптовых наркоторговцев, старший менеджер охранной фирмы «Ястреб» по боевой подготовке, в этот день тоже был увлечен установкой «жучков».

У наркомафии, как известно, меньше проблем с материальной частью, нежели у правоохранительных органов. Так что для Тараканова жучки не были равноценны золотым украшениям, а являлись обыкновенным расходным материалом, хоть и стоили очень даже прилично.

Тараканов поставил себе целью как можно быстрее доказать Заборину, что Ирину Лесникову необходимо убрать немедленно. Слишком глубокое впечатление произвели на него бессвязные выкрики безутешной вдовы. А возражения Заборина, наоборот, не произвели никакого впечатления.

Он бы с удовольствием грохнул Ирину без всякого разрешения, но это означало как минимум серьезный конфликт с Забориным, который был сейчас не ко времени и не к месту.

Поэтому требовались доказательства. Заборин должен убедиться, что Ирина опасна, что она знает нечто такое, чего ей знать не положено. Во время потасовки у нее в квартире и на лестнице, вдова лишь намекнула на свою осведомленность — но, может быть, со своими друзьями она более откровенна.

За три дня люди Тараканова досконально изучили связи Ирины, и тут наклюнулось кое-что интересное. А именно — мужчина, очень подходящий на роль шантажиста, напугавшего Заборина.

Это был некий Анатолий Кленов, лицо без определенных занятий, которое втерлось в доверие к безутешной вдове и по-хозяйски расположилось в ее квартире и постели.

Кровная заинтересованность названного лица в деньгах, которые Ирина получает в виде дивидендов от фирмы «Глобус», была очевидна даже для дилетанта. А главное — Ирина была влюблена в него по самые нежные ушки, и к тому же она знала характер Заборина.

Вероятно, именно она подсказала своему Толику самый выигрышный ход — позвонить Заборину якобы от имени убийц Юрия Лесникова и пригрозить, что и его ждет та же участь, если он не отступится от Ирины и ее доли в капитале фирмы.

Человек, знающий Заборина, легко мог предположить, что генеральный директор «Глобуса» запаникует и поостережется чинить неприятности вдове. А вдруг ее покровитель или покровители действительно способны осуществить угрозу.

Когда Тараканов поклялся чуть ли не через «век воли не видать», что это не он организовал злосчастный звонок, Заборин ничуть не успокоился и еще более решительно отказался дать санкцию на отстрел вдовы.

Теперь Тараканов решил добыть доказательства, что звонок устроил этот самый Толик Кленов. Вернее, что он сам и звонил. Ну и заодно представить свидетельства, что упомянутый Толик безопасен, как ягненок. Хотя на кой черт нужны свидетельства — достаточно посмотреть на его улыбающуюся рожу.

Но Заборин не верит улыбающимся рожам. Его подозрительность порой доходит до маниакальной степени — только вот подозревает он вечно не тех, кого надо. В нынешней ситуации самый опасный человек — Ирина. Мало ли что Лесников мог разболтать ей по пьяни или в постели.

Эта Ирина вообще змея. Правильно Заборин ее не любит. Плохо только, что после этого звонка и еще после всего того бреда, который Ирина выдала ментам, Заборин боится идти на радикальные меры.

А без радикальных мер не обойтись. Ради денег Ирина способна загубить все так отлично налаженное дело.

И отдать ей эти проклятые деньги, оставить за ней лесниковскую долю и выплачивать тихо-мирно дивиденды — тоже не выход. Фирма, конечно, не обеднеет, но ведь Ирина почувствует слабину и захочет большего.

Змеи — они все такие. Сколько ее ни корми — а она все зубы точит.

* * *

ОНОН и привлеченное к расследованию аферы с зеленым горошком из Германии региональное управление по борьбе с организованной преступностью работали как бы на пустом месте, с нуля. Достоверным фактом было только то, что у наркоторговца Колокольцева нашли две банки с горошком от фирмы «Брокендорф» и пакетиками с наркотиком на дне.

Все остальное можно было отнести к разряду домыслов. Правда, за несколько дней удалось установить, что горошек от «Брокендорфа» в город завозят только две фирмы. Причем одна — ООО «Глобус» — доставляет его напрямую из Германии, а другая — АОЗТ «Перун» — покупает у более крупных оптовиков в Москве.

Понятно, что мафии проще ввозить наркотики напрямую, чем использовать какого-то московского посредника — однако это лишь умозаключение, а не доказательство, которое позволило бы развернуть против «Глобуса» активные оперативно-следственные действия.

А слежка за Лутовиновым, который мог навести на нужные доказательства, некоторое время ничего не давала, и сыщики уже стали беспокоиться: уж не отошел ли он временно от дел, узнав об аресте своего клиента и контрагента Колокольцева.

Может, Лутовинов действительно выжидал — но наблюдение за ним вели аккуратно, и наркоторговец ничего не заподозрил. А потому успокоился и сделал интересный звонок по сотовому телефону.

Даже если бы он не назначил встречу, оперативники, имевшие доступ к станции сотовой связи, смогли бы вычислить абонента по номеру. Но Лутовинов встречу назначил, и через несколько часов пасущие его инстанции уже знали, с кем он собрался пообщаться наедине.

Пристроить «жучок» к одежде Лутовинова так и не удалось — летом это вообще непросто, потому что одежда легкая, и подслушивающее устройство легко обнаружить. Кроме того, Лутовинов оказался очень непостоянен в одежде — у него было столько рубашек и штанов, что навесить «жучки» на все не смогло бы даже ЦРУ.

По этой причине разговор Лутовинова с его визави остался для ОНОН и РУОП тайной. Но собеседник Лутовинова был интересен сам по себе, поскольку работал он не где-нибудь, а в охранной фирме «Ястреб», в должности охранника.

А самое главное — сумка Лутовинова после беседы с этим охранником сделалась заметно тяжелее, чем до разговора. Это было заметно даже невооруженным взглядом.

— Придется его брать, — предположил офицер, ответственный за операцию.

Чтобы установить на законном основании наблюдение за собеседником Лутовинова, требовались если не прямые улики, то как минимум косвенные свидетельства его причастности к преступлению. Сейчас таких свидетельств не было. Но если Лутовинов будет задержан, и в его сумке окажутся банки со «смешинками», то повод организовать наблюдение за охранником Семеновым появится — а это может дать весьма перспективную нить.

Однако у этой идеи были и недостатки. Если люди из «Ястреба» быстро узнают об аресте Лутовинова, они могут принять контрмеры.

Тут вариантов два. Либо они попытаются через своих покровителей в мэрии, а может быть, еще выше, надавить на ОНОН и РУОП, чтобы те не лезли в дела «Ястреба» и «Глобуса». Но РУОП — не городской угрозыск, на него не так просто надавить, особенно из мэрии, с которой он уж вовсе никак не связан. Это городской милиции приходится считаться с городскими властями, а у регионального управления по борьбе с организованной преступностью, как и у областного отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, таких барьеров нету.

Поэтому более вероятен другой вариант: узнав об аресте Лутовинова, «ястребы» занервничают и займутся сокрытием улик и заметанием следов. А это сыщикам только на руку. Чем больше преступник нервничает, тем больше ошибок он совершает, а ошибки преступника — это залог успеха розыскника.

Капитан Борисов, руоповец, ответственный за операцию, посоветовался со своим начальством и с коллегами из ОНОН и вынес вердикт:

— Будем брать.

* * *

Лутовинова взяли без труда и почти незаметно для окружающих. Встреча с Семеновым происходила вечером, домой он шел уже почти ночью, проходил через темные переулки, и в одном из них к нему подкатила машина, из нее выскочили оперативники, подхватили клиента под белые руки, затолкали на заднее сиденье вместе с сумкой и увезли.

Процедура заняла секунды три и совершена была между двумя заводами, обнесенными глухой стеной, при полном отсутствии прохожих. Со стороны Лутовинова было опрометчиво бродить в таких местах в одиночку, даже имея в кармане пистолет и обладая отменной реакцией.

Несмотря на быстроту и натиск бойцов РУОП, Лутовинов успел потянуться к оружию — но попытка эта была успешно пресечена.

В сумке у него действительно оказались банки с зеленым горошком. Целых шестнадцать штук.

Их торжественно вскрыли и нашли то, что и ожидали найти. Смешинки на очень солидную сумму. Ориентировочно — тридцать две тысячи долларов.

Первый допрос длился всего полчаса. В первые пятнадцать минут Лутовинов утверждал, что банки он нашел на улице, но потом перестал, и уже через два часа после окончания допроса у следователя было достаточно доказательств, чтобы вынести постановление о наружном наблюдении за гражданином Семеновым и прослушивании его телефонных разговоров. Этот документ по новому уголовно-процессуальному кодексу нуждался в судебном утверждении, но с уточнением — суд обязан рассматривать дела такого рода в срочном порядке. На утверждение потребовалось еще два часа на следующее утро, после чего Семенов, который еще ни о чем не подозревал и ни от кого не скрывался, был взят под наблюдение.

А через неделю оперуполномоченный Сажин, который регулярно названивал друзьям в ОНОН и интересовался новостями, дождался, наконец, интересных вестей.

Оказалось, что «Ястреб» ведет активную слежку за вдовой Юрия Лесникова. Подслушивает ее телефонные разговоры, пасут ее днем и ночью и без стеснения обсуждают причины этой активности.

Друг передал Сажину копию интересной записи, сделанной в квартире Семенова, где ребята из «Ястреба» собрались немного выпить и расслабиться с девочками.

Голоса не идентифицировались, но тема разговора была интересна сама по себе.

— Шеф хочет грохнуть эту Ирину, — говорил один, — а Заборин не дает. Боится. Он и так у ментов под колпаком.

— А что Ирина сделала шефу? — интересовался другой.

— Похоже, Лесник разболтал ей что-то про наши дела. А может и нет, но шеф думает, что лучше подстраховаться.

— Слушай, а кто грохнул самого Лесника? Кто-то из наших?

— Черт его знает. Может, сам шеф.

— А чего они не поделили?

— Да не знаю я. Бабки, наверно. А если Лесник болтал о делах направо и налево, то и за это могли грохнуть. Нас это не касается.

— А бабу он тоже сам уберет? Или нам поручит?

— Если поручит — сделаем. Какие проблемы?

Слушая эту пленку, Сажин радовался, как ребенок, выкрикивал «Йес! Йес! Йес!!!» и демонстрировал американский победный жест: рука согнута в локте и пальцы сжаты в кулак.

— Мы их сделали! — воскликнул он, явившись с этой пленкой к Ростовцеву.

Ростовцев, однако, не разделял этого восторга.

— Сначала надо доказать, что именно их шеф застрелил Лесникова. И еще разобраться — кого именно они называют шефом. Тут ведь две кандидатуры: директор «Ястреба» Балабеев и еще Тараканов, которому они все время звонят.

— Я ставлю на Тараканова. Балабеев не похож на человека, который способен убить кого-то собственноручно.

— Один черт. Все равно доказательств у нас нет. Мало ли о чем шестерки по пьяни болтают — тем более при бабах.

— Об этом они болтали без баб. Видишь — разговор резко оборвался. Это как раз привезли шлюх.

— Какая разница. Все равно: весь этот разговор — сплошные «может быть».

— Но согласись — эта нить крепче, чем все, что у нас были.

— Согласен. Но работы тут еще выше головы. И черт его знает, как к ней подступиться.

* * *

Тараканов нашел, как подступиться к Заборину, чтобы без ссоры и ненужной нервотрепки получить у него разрешение на ликвидацию Ирины Лесниковой. Он просто дал генеральному директору «Глобуса» послушать голос Толика Кленова.

Конечно, Толик, звоня Заборину с угрозами, старался говорить измененным голосом. Но, как видно, изменил его недостаточно. Во всяком случае, Заборин этот голос сразу узнал. И спросил:

— Ну и кто он такой?

— Никто, — ответил Тараканов, но тут же добавил. — Сам он никто, но может оказаться «шестеркой» на службе у серьезных людей. Настолько серьезных, что они могут доставить нам массу неприятностей, если мы вовремя не перехватим инициативу.

Тараканов не был обычным бандитом. он ни разу не сидел и не любил уголовный жаргон.

У нас в стране менеджеры часто изъясняются языком зоны. А этот бандит изъяснялся языком менеджеров и чувствовал себя в любом обществе, как рыба в воде. Разве только словечко «шестерка» то и дело мелькало в разговоре — но оно давно уже стало достоянием широкой общественности и литературного языка.

— Ты не выяснил, чьей «шестеркой» он может быть? — поинтересовался Заборин.

— Это не самое важное на сегодняшний день, — ответил Тараканов. — Главное сейчас — устранить Ирину.

— Почему Ирину? Мы ведь говорим о Кленове.

— Убрать шестерку никогда не поздно. Главное — Ирина может продать свою долю не нам, а кому-то постороннему. Представляешь, что тогда будет?

Надо сказать, Тараканов на самом деле этого боялся. Из-за упущений в Уставе фирмы по прихоти этой взбалмошной бабы посторонние могли получить доступ к документам «Глобуса». Или, скорее, не доступ, а право на него. Чтобы осуществить это право, им пришлось бы побороться и повозиться — но сама по себе возня очень негативно сказывается на такой тонкой материи, как торговля наркотиками.

Однако как ни старался Тараканов, прямой команды на ликвидацию Ирины Заборин так и не дал. Он лишь сказал в конце концов:

— Делай что хочешь. Но имей в виду: я ничего не знаю.

Заборин как в воду глядел. Ничего не знать — было для него в этой ситуации наилучшим выходом. Как раз в это самое время Ростовцев, оценив еще раз психологический портрет Заборина решился на психическую атаку.

А Заборин был из тех людей, которые выдерживают психические атаки с трудом.

Вернее, не выдерживают вовсе.

* * *

Заборин очень не хотел соглашаться на встречу с Ростовцевым, но тот заявил, что в таком случае явится к Михаилу Борисовичу с ордером на арест.

— На каком основании? — спросил Заборин.

— А вот об этом мы поговорим при встрече.

Михаил Борисович намылился тут же бежать, не оглядываясь, куда глаза глядят — но оказалось, что Ростовцев звонил от дверей «Глобуса». Городская телефонная служба, как назло, повесила автомат прямо на том доме, где находился офис Заборина.

Михаил Борисович, уже изрядно напуганный, попался Ростовцеву на лестнице и был почти насильно возвращен им в директорский кабинет. А там Ростовцев спокойно спросил:

— Скажите, убийство Ирины Лесниковой вы готовите совместно с господином Таракановым или это его собственная инициатива?

И тут Михаил Борисович, не сумев справиться с нервами, совершил ошибку. Вместо того, чтобы вскричать с неподдельным возмущением: «Какое убийство?! Что за чушь вы несете?!» он пролепетал:

— Я… Я никакого убийства не готовлю.

— Ага. Значит он сам это придумал?

— Я не знаю… Я ничего не знаю…

— Да? А про убийство Лесникова Юрия Павловича вы тоже ничего не знаете? Или все-таки до вас доходили слухи? Кто его убил?! Сам Тараканов или его боевики?

— Я тут ни при чем! — воскликнул Заборин, и Ростовцев понял, что дожать его будет не просто, а очень просто.

— Сколько наркотиков у вас на складе?! — закричал опер, старательно — даже слишком — изображая злого следователя. — Где они находятся?! Как помечены «заряженные» банки?!

Через десять минут Заборин был совершенно сломлен, и непрерывно лепетал что-то нечленораздельное. Фактически он признал и наркотики на складе, и подготовку убийства Ирины, и вероятное участие Тараканова в ликвидации Лесникова, и даже про Толика Кленова что-то бормотал — но Ростовцев не стал его арестовывать. Он просто встал и вышел.

Затея была согласована с РУОПом и ОНОНом. Необходимо было вынудить на активные действия «Ястреб» и его старшего менеджера по боевой подготовке. Именно у «Ястреба» были покровители в мэрии, а следовательно, «Ястреб» и Тараканова могли отмазать, свалив всю вину на «Глобус» и Заборина. Ведь склады, где лежат наркотики, принадлежат «Глобусу», а доказать причастность «Ястреба» к этим делам будет не так-то просто — если, конечно, не взять его боевиков с поличным.

Поэтому Ростовцев и оставил Заборина одного в его кабинете. Опер знал, что Заборин по психологическому складу не способен на самоубийство, что сейчас он начнет искать пути спасения и обратится конечно же к Тараканову. И это наверняка заставит Тараканова лихорадочно действовать в попытке спасти если не дело, то хотя бы собственную шкуру. Действовать и совершать ошибки.

А кроме того, это наверняка отвлечет Тараканова и его людей от покушения на Ирину Лесникову.

Впрочем, туда уже поехал Сажин, и он не должен опоздать.

* * *

— Опять вы? — обреченно произнесла Ирина, открыв Сажину дверь.

— Опять я, — согласился Юра и добавил: — И вести у меня недобрые.

— Что случилось? — спосила Ирина не столько испуганно, сколько удивленно.

— Разрешите войти. Я расскажу.

— Конечно, входите.

Она посторонилась, и Сажин оказался в квартире.

Из прихожей было видно, что на кухне сидит мужчина. Сажин присмотрелся и узнал — конечно же, тот самый Толик, с которым Ирина познакомилась на лестнице у всех на глазах в день смерти отставного начальника медвытрезвителя.

Толик тоже сощурил глаза, присматриваясь, а потом радостно крикнул:

— О! Я тебя знаю! Ты мент.

— Я — оперуполномоченный уголовного розыска, — вежливо, но холодно поправил Сажин.

— Один черт. Ты тут был, когда мы к деду с третьего этажа в форточку лазили.

— Был, — подтвердил Сажин. — У вас очень хорошо получается лазить в форточку.

— У меня все хорошо получается. Слушай, давай на «ты», а то как-то даже не в кайф.

— Ну давай.

— Ты к Иринке пришел? С этим дедом что-нибудь не так или еще что?

— Или еще что. У Ирины Валерьевны, между прочим, мужа недавно убили. Ты не знал?

— А, ну да. Так я же не знал, что ты в этом деле завязан. Я думал, ты насчет деда… Знаешь, почему я про деда вспомнил? Мы с Иринкой в тот день познакомились.

Мысли у Толика и Юры текли параллельно — но это и немудрено. Когда люди виделись только один раз, им больше нечего вспоминать, кроме этой единственной встречи.

— Ну так что же случилось? — спросила Ирина, которой этот разговор начал надоедать.

— Да так, маленькая неприятность. Коллеги вашего мужа задумали вас убить.

— Меня?! — удивленно, но отнюдь не испуганно переспросила Ирина. — Интересно, за что?

— Вам лучше знать. Я слышал, что-то там с наследством.

— Чушь! Заборин на это не пойдет.

— Заборин не пойдет… А Тараканов?

— А вы знаете Тараканова?

— Кто же не знает Тараканова.

Тут Толик Кленов захохотал не к месту. Он вспомнил старый анекдот и с удовольствием повторил его финал:

— Кто же не знает старичка Крупского! Ха-ха-ха-ха-ха.

— А между прочим, не смешно, — сказал Сажин. — Сейчас наши люди поехали разбираться с Забориным и Таракановым, но не факт, что они успеют перехватить киллера.

— А вы приехали меня предупредить? Или защитить?

— И то, и другое.

— Ну, вдвоем-то мы с ним точно справимся, — без тени тревоги объявил Толик.

— Не вдвоем. На улице и на лестнице тоже наши люди.

Ирина выглянула в окно.

— Не надо подходить к окнам, — мягко сказал Сажин, и все трое отправились в комнату, где сели на диван, расположенный перпендикулярно к окну и углубились в беседу о жизни и о любви.

Толик на первый взгляд казался недалеким, но если поговорить с ним подольше, выяснялось, что он просто общителен не в меру — а вообще-то мужик с головой. Сажина его развязность поначалу немного раздражала — главным образом из-за слова «мент»: сотрудники милиции не любят, когда их так называют в глаза. Однако обаяние Толика быстро растопило лед, и Сажин подумал, что этот парень — самый лучший вариант для Ирины. Никто лучше него не мог развеять ее тоску и вернуть ей радость жизни.

— Кстати, ты купил гитару? — поинтересовался Сажин, демонстрируя хорошую память.

— Ага. Классный инструмент. Мы вместе с Иринкой выбирали. Самому мне в жизни такую не купить. Представляешь, меня с работы выгнали. Я на платной стоянке работал, а там какие-то дебилы одному хмырю тачку помяли — камнями через забор. Хорошо, на нас долг не повесили. Денег не заплатили и выгнали пинком под зад. Так что я теперь вроде альфонса — у Иринки на шее сижу.

— И что думаешь дальше делать?

— В группу какую-нибудь хочу пристроиться. Я же гитарист классный. Хоть в акустике, хоть в электричестве.

— А чего же ты на стоянку пошел? Мог бы в кабаке играть.

— А я играл одно время. Но оттуда меня тоже поперли. Не везет мне с начальством.

— А может, ему с тобой?

— А что, очень может быть. Знаешь, что я тебе скажу. Хорошо иметь много денег — тогда можно наплевать на начальство и жить так, как тебе хочется. А без денег…

— Так ты же говоришь, что у тебя все получается.

— Говорю. Получилось ведь охмурить Иринку. А такая девчонка — одна на миллион. Скажешь, нет?

Ирина, которая все это время сидела молча, думая о чем-то своем, уловила конец фразы и шутливо накинулась на Толика:

— Ну-ка повтори, что ты сказал! Это кто кого охмурил? Вот выгоню голого на улицу — будешь знать, как говорить такие вещи при чужих людях.

— Не-а, не выгонишь, — ухмыльнулся Толик. — Я тебе еще пригожусь.

* * *

Самое лучшее профессиональное свойство оперативника — умение предсказывать действия преступника. Ростовцев этим свойством обладал в полной мере, и после беседы с ним генеральный директор ООО «Глобус» стал действовать точно так, как Ростовцев запланировал. А именно — в панике позвонил Тараканову и, фигурально выражаясь, завопил: «Спасайся, кто может!»

Тараканов обычно не разделял панических настроений партнера по бизнесу, но у него в эти же примерно часы появились сведения, что за ним тоже следят, и что весь их бизнес, похоже, накрывается большой железной крышкой.

А на складе «Глобуса» лежал товар на астрономическую сумму в свободно-конвертируемой валюте. И если в обычных условиях найти его было практически невозможно, то теперь Тараканов мог быть уверен, что менты вскроют каждую банку и не пожалеют скормить весь горошек скоту, чтобы найти товар.

Да и жалко было терять такие деньги. А шанс на спасение товара еще оставался. Главное — вывезти наркотики со складов «Глобуса», опередить группу захвата и сбросить «хвост», если таковой увяжется. А дальше — есть у «Ястреба» своя секретная база, про которую менты знать не могут. Бойцы «Ястреба», занятые в деле, там не бывают, и руководители фирмы тоже не бывали давненько. На этой базе готовят особо ценных сотрудников и обделывают самые темные дела. Но сейчас она как бы на консервации. Там хранится оружие, стоят машины с несколькими комплектами номеров, сидит охрана, но нет никакой активности — и выйти на эту базу, не имея осведомителя среди высших чинов «Ястреба» практически невозможно.

Вот туда и надо вывезти груз. А там перегрузить его на чистые машины и отправить еще дальше — на заранее подготовленные позиции.

Тараканов, который не был директором «Ястреба», но являлся признанным главой мафии, промышляющей ввозом смешинок в этот регион, всегда славился предусмотрительностью.

Узнав от Заборина о катастрофе, он в считанные минуты поднял по тревоге бойцов, предупредил всех действующих лиц предстоящей операции, поручил своему самому доверенному помощнику наиболее рискованную ее часть — вывоз груза со склада, а сам поехал прямо на базу — готовить следующий этап.

Однако он недооценил масштабы операции с милицейской стороны. Он думал, что Ростовцев просто решил взять Заборина на испуг, чтобы вырвать у него признание, а ушел, не арестовав Михаила Борисовича, потому что признания не получил, а других доказательств у него не было. А на самом деле ОНОН и РУОП уже блокировали все подходы к складам «Глобуса» наглухо, и достаточно было опознать помощника Тараканова в человеке за рулем импортного микроавтобуса, чтобы понять, зачем он приехал.

У «Ястреба» был заготовлен путь отхода, на котором нет стационарных постов милиции. Достаточно оторваться от мобильных наблюдателей — и дело в шляпе.

Но оказалось, что никто не собирается долго следить за микроавтобусом. Ему дали отъехать за несколько кварталов и перекрыли путь со всех сторон. Мастера из РУОП не позволили «ястребам» даже передернуть затвор.

Тараканов не имел привычки класть все яйца в одну корзину, и в операции по вывозу груза со склада было задействовано несколько машин. Но в этой конкретной машине наркотиков оказалось столько, что о любых попытках отмазать «Ястреб» можно было забыть.

Вот только за Таракановым уследить не удалось. Он ушел от хвоста мастерски, с использованием самых разных возможностей, через метро и автобус, координируя свои действия с коллегами по радиотелефону с прямым выходом на спутник — возможность перехвата нулевая, и даже РУОПу, который бросил на эту операцию все свои лучшие силы, не хватило людей и техники, чтобы перекрыть ему пути отхода.

— Ну и где он теперь может быть? — спросил Ростовцев, которого вся эта катавасия с наркотиками интересовала лишь как средство взять Тараканова по обвинению в убийстве Лесникова.

— А черт его знает, — единственное, что могли ответить ему коллеги и из ОНОН, и из РУОП, и из собственного угрозыска.

Старший менеджер охранной фирмы «Ястреб» по боевой подготовке бесследно растворился в пространстве.

* * *

Заборин был готов сотрудничать со следствием безо всяких ограничений. Он только умолял не сажать его в камеру к уголовникам, к бандитам, а взамен соглашался отвечать на любые вопросы. И первым вопросом, который ему задали, было:

— Где может скрываться Тараканов?

Михаил Борисович постарался вспомнить все адреса, которые знал — но про секретную базу «Ястреба» он понятия не имел. Она была секретной даже для него.

По названным адресам, конечно, сразу же поехали, но никакого Тараканова там не нашли.

Поиски Тараканова зашли в тупик и грозили затянуться до бесконечности. Ростовцев уже видел ближайшую перспективу: безрезультатная операция «Перехват», бесплодный всероссийский розыск и бесславную сдачу дела в архив лет эдак через несколько.

Бригаду, которая работала по делу о «смешинках», все это не особенно волновало. Они уже выбрали на роль главаря мафии Михаила Борисовича Заборина и работали теперь в этом направлении.

И некоторое время ни ОНОН, ни РУОП, ни угрозыск не знали, что след Тараканова снова взят. Просто взяло его другое ведомство, которое пыталось решить эту проблему своими средствами.

Дело в том, что, уже сменив две машины (не считая нескольких поездов метро и автобусов), выйдя на финишную прямую и направляясь непосредственно на базу, Тараканов превысил скорость.

Его можно понять. Ему только что сообщили, что дело накрылось окончательно, машину с грузом взяли около склада, на складе тоже менты и, кажется, группа поехала брать Заборина. Тараканову оставалось только бежать сломя голову, куда глаза глядят. Но до этого надо было заехать на базу, взять оружие, чистые документы и главное — деньги. Без денег далеко не убежишь, а с собой у Тараканова была слишком маленькая сумма. Он ведь надеялся на более удачный исход.

А теперь оставалось надеяться только на то, что никто посторонний не знает местонахождения базы. А кто знает — не скажет, потому что эти люди его, Тараканова, боятся больше, чем ментов.

И он вдавил педаль газа в пол, зная, что на той дороге, где шла сейчас его машина, стационарных постов ГАИ нет.

Но Тараканову не повезло. Как раз в этот день местные гаишники, районное отделение ГИБДД, затеяли рейд и сидели в кустах с прибором, подаренным полицией немецкого города-побратима. Прибор был старенький, но работал исправно и показал, что иномарка, вылетевшая из-за поворота, превышает дозволенную скорость примерно вдвое.

Этот джип у Тараканова был не новый и довольно потрепанный, но все-таки джип, и гаишники, даже провинциальные, имели представление, сколько такая машина может стоить. И лишь только они прикинули сумму, кровь ударила им в голову.

А тут еще Тараканов не остановился. Знай он, что это рейд и гаишники просто ловят нарушителей — остановился бы, конечно. Той мизерной суммы, которая лежала у него по карманам, с лихвой хватило бы, чтобы откупиться от всех гаишников области. А если они окажутся неподкупными — черт с ними. Можно заплатить штраф, отдать права — какая разница, если через полчаса в кармане будут новые документы, а руки будут лежать на руле другой машины.

Но Тараканов нервничал — даже стальные нервы в подобной ситуации сдают. Он решил, что это ловят его, что везде по дорогам уже выставлены кордоны, и спасение теперь — только в скорости. И он наддал газу, чем разозлил гаишников сверх меры.

На посту их было трое, и двое тут же кинулись в машину, спрятанную за деревьями. У джипа хороший мотор — но и у милицейского «газика» тоже форсированный. И пошла погоня под вой сирены. А дорога лесом идет, свернуть некуда, один только поворот будет впереди — к бывшему обкомовскому санаторию, который ныне превратился в спецбазу «Ястреба».

Тараканов решил сбросить «хвост» раньше, чем придется повернуть. А раз уйти в сторону невозможно и скорость не спасает, остался один вариант — пристрелить водителя или пробить колеса.

Гаишники уже вовсю вызывали по рации подмогу, а Тараканов никак не мог попасть из своего «Макарова» туда, куда надо. Трудно это — одновременно вести машину и прицельно стрелять назад. Он уже раскрошил «газику» лобовое стекло и разбил фару, несколько пуль попало в бампер — но канареечная машина не отставала. Гаишники оказались упрямыми и не трусливыми. Они продолжали погоню и даже стреляли сквозь лобовое стекло в ответ. А их было двое, и стрелять тому, который не за рулем, было гораздо сподручнее, чем Тараканову. И только безобразное состояние стрелковой подготовки в провинциальных подразделениях ГИБДД было причиной того, что все милицейские пули уходили в «молоко».

Избавиться от преследователей до поворота Тараканову не удалось. Пришлось повернуть у них на глазах. Но надежда еще была. Надо только скрыться за бетонными стенами и бронированными воротами и уже оттуда разнести «газик» из всех видов оружия. А потом сменить машину и умчаться раньше, чем к ментам подоспеет подмога.

Однако тут случилась новая беда. Едва гаишники сообщили в район, что вооруженный преступник рвется к бывшему обкомовскому санаторию, про который известно, что там теперь — база отдыха каких-то коммерческих структур с криминальным уклоном, в районе не стали долго думать и позвонили в РУОП.

А там все находились под впечатлением операции «Смешинка», которая еще не завершилась — и кому-то ударила в голову светлая мысль:

— А вдруг это Тараканов.

И мысль эта показалась всем настолько соблазнительной, что к месту событий направили не только группу захвата, но и вертолет.

А когда в воздухе вертолет, уйти от него на машине — мечта несбыточная. Тараканов понял это сразу и не стал даже пытаться. За стенами своей базы он чувствовал себя надежнее, чем в машине, несущейся по дороге неизвестно куда.

* * *

У Тараканова не было больше никаких шансов — но выходить с поднятыми руками было не в его духе. К тому же, на последнем повороте он все-таки подстрелил одного из гаишников и решил, что насмерть. А это означало от пятнадцати лет до пожизненного — и теперь не имело значения, сколько человек он убьет. Смертная казнь считай что отменена, а пожизненное будет так и так.

Да и вообще, Тараканов предпочитал умереть в бою, чем сидеть в тюрьме до старости.

И своих людей, особенно тех, что охраняли секретную базу, он воспитал в том же духе.

И начался бой.

Оружия на базе было много, и держаться Тараканов мог долго — но силы были слишком неравны. Сначала на помощь двум гаишникам прилетел вертолет, потом подъехали машины местной милиции, а дальше началось столпотворение. ОМОН, РУОП, СОБР, ОНОН, угрозыск — кого только не было.

Вертолет потом улетел — увез раненых, которых было уже несколько. Но для Тараканова в этом было мало радости. Теперь базу блокировали со всех сторон и методично обстреливали из автоматов.

Как ни прочны были стены, а силы «ястребов» таяли. И наконец настал момент, когда «ястребы» лишились возможности держать оборону сразу по всем направлениям.

Это был конец. Теперь собровцы могли идти в атаку уже не под шквальным огнем противника, а в относительно комфортных условиях. Они перебегали между деревьями и строениями, а «ястребы» не могли уследить за всеми и перекрыть им путь огнем.

Но когда СОБР ворвался в здание и добил последних «ястребов», Тараканова среди них не оказалось.

Здание заполнили уже не только собровцы, но и омоновцы, и оперативники всех подразделений. Пришел даже уцелевший гаишник. Со всех сторон сыпались предположения, и одно из них такое — никакого Тараканова тут и не было.

Гаишник не видел лица того человека, который в стрелял в него и его напарника. Так что никаких доказательств присутствия Тараканова в этом здании действительно не было. Однако здание и другие строения решили все же тщательно обыскать. И хотя собровцы настаивали, чтобы никто не вмешивался — это, мол, их дело, участие в обыске приняли все, включая гаишника.

Гаишник неотступно следовал за Ростовцевым, и на Тараканова набрели именно они.

Тараканов скрывался в подвальном арсенале, а дверь туда была потайной, замаскированной под стену. Но во время шквальной стрельбы что-то повредилось в механизме. Дверца была прикрыта, но стоило гаишнику случайно опереться на стену в этом месте, как она повернулась, и гаишник первым оказался на лестнице.

Он споткнулся и покатился по лестнице вниз. А внизу разгоряченный боем Тараканов выпустил в него остатки обоймы.

Патронов и оружия в арсенале было еще полно, но Тараканов не стал перезаряжать пистолет и хвататься за автомат.

Его переполняла ненависть к ментам, которые уничтожили такой хороший бизнес и теперь стремились уничтожить его самого.

И Тараканов решил поднять на воздух все здание вместе с ментами.

Но Ростовцев успел оказаться внизу раньше, чем Тараканов добрался до гранат и взрывчатки.

Ростовцев всегда умел хорошо стрелять и не боялся рисковать. А риск был велик. Стрелять в переполненном боеприпасами арсенале — все равно, что курить около бочки с порохом.

Ростовцев видел только спину человека, бегущего к гранатам. Он не знал, Тараканов это или нет — но сейчас было важно только одно: не дать ему добежать, не позволить выдернуть чеку.

Бегущий уже схватил в руки лимонку, но как раз в этот момент Ростовцев выстрелил.

Пуля ударила Тараканова в голову.

Граната откатилась в сторону.

Ростовцев отпрянул за угол, на лестницу — но он прекрасно понимал, что это не спасет, если взорвется весь арсенал. Он молился только об одном — чтобы чека осталась в гранате. Молился и считал секунды.

Прошли не только положенные четыре секунды — прошло не меньше минуты, прежде чем Ростовцев выглянул из-за угла.

Тараканов лежал неподвижно.

Граната в двух шагах от него валялась целехонькая, с невыдернутой чекой.

Тут на лестницу ворвались собровцы с криком «Лежать, руки за голову!»

— Свои! — крикнул им Ростовцев. — Не стрелять, тут взрывчатка!

— Бросай оружие, руки за голову! — продолжали надрываться собровцы.

Что с них возьмешь — грубая сила.

Грубая, но зато эффективная.

Ростовцев бросил пистолет, заложил руки за голову, и пока собровцы спускались вниз, успел настроить их на мирный лад.

К счастью, командир группы уже видел его наверху и узнал вблизи, так что телесных повреждений Ростовцев не получил.

Он вытер пот со лба, забрал у собровцев удостоверение и пистолет и, махнув рукой вглубь помещения, сказал:

— Там Тараканов. Хотел взорвать все к чертям, — и добавил с законной гордостью. — Вы, ребята, мне по гроб жизни обязаны.

* * *

— Значит, у вас и в «Ястребе» и в «Глобусе» было такое разделение труда: директор занимается легальным бизнесом, а один из заместителей ведает наркотиками? — спросил у Михаила Борисовича Заборина Ростовцев.

На этот допрос собрались обе оперативно-следственные бригады — и по делу о «смешинках», и по убийству Лесникова. Предстояло решить, надо ли объединять эти два дела в одно или с убийством Лесникова уже все ясно, и можно одно дело просто закрыть в связи со смертью обвиняемого.

Заборин, не задумываясь, подтвердил, что у них было такое разделение труда, и Ростовцев задал следующий вопрос:

— И у вас таким заместителем был Лесников, а у Балабеева — Тараканов?

— Да.

— И что эти заместители не поделили между собой?

— Я думаю, Лесников хотел быть главным. Они всегда не доверяли друг другу. Лесников хотел убрать Тараканова и занять его место.

— Место старшего менеджера «Ястреба»?

— Нет. Место руководителя организации.

— Но Тараканов успел убрать Лесникова первым?

— Да. Видимо, так.

— А кто, по вашему, был непосредственным исполнителем? Кто стрелял в Лесникова?

— Возможно, сам Тараканов. Он ведь начинал киллером. И самые ответственные дела не доверял никому, все делал сам.

Есть такое выражение: «Валить, как на мертвого». Коллеги Тараканова, узнав, что Тараканов умер, и месть с его стороны им не грозит, действительно валили на мертвеца все, что только можно. А Ростовцев спокойно задавал всем одни и те же наводящие вопросы:

— Как вы думаете, Тараканов не мог лично убить Лесникова?

И все бывшие подчиненные старшего менеджера по боевой подготовке в один голос отвечали:

— Конечно, мог.

И даже подробности в деле появились. Кому-то Тараканов говорил, что убьет Лесникова. А кому-то другому уже после убийства хвастался, что именно он его и застрелил. Один боевик даже вспомнил, как Тараканов поручил ему утопить пистолет. Только не вспомнил, где.

Совместный допрос Заборина двумя оперативно-следственными бригадами был заключительной частью всего этого расследования. А когда Михаила Борисовича увели, обе бригады насели на одну Свету Кораблеву и обстоятельно разъяснили девушке, что дело об убийстве Лесникова можно уверенно закрывать. Убил его Тараканов и сделал он это лично. Покойный Алексей Барчук мог быть его сообщником, работающим за пару таблеток — но это уже не имеет значения. Оба — и Тараканов, и Барчук — мертвы, а это является достаточным основанием для прекращения расследования.

Светлана, однако, настояла на том, чтобы допросить еще Ирину Лесникову. Та первой подала идею о том, что ее мужа убил именно Тараканов, и теперь последней ее подтвердила.

А потом спросила, но не Кораблеву, а следователя Туманова, который вел дело о «смешинках» и присутствовал при допросе:

— Скажите, а меня будут еще вызывать? На допросы или на суд? А то я хочу пару месяцев отдохнуть на Кипре. С тех пор, как мне сказали, что Тараканов заказал мое убийство, мне здесь как-то неуютно.

— Об этом не беспокойтесь, — ответил Туманов. — Киллер мертв, заказчик у нас. Бояться вам нечего. А на Кипр езжайте, конечно. Дело об убийстве закрывается, а в деле о наркотиках ваши показания ключевой роли не играют. До суда еще далеко — думаю, вы успеете съездить и вернуться. А если нет — то ничего страшного. На суде можно зачитать показания, данные на предварительном следствии. Так что все в порядке. Нам от вас больше ничего не нужно.

Радость Ирины по поводу того, что дело об убийстве закрыто, была неподдельной. Расследование мешало оформлению наследства — а теперь все формальности удалось провернуть легко и быстро. Правда, с «Глобусом» были неясности: почти все пайщики, кроме Ирины, оказались в тюрьме. Ликвидация фирмы представлялась неизбежной, и надеяться на дивиденды не имело смысла. А имущество «Глобуса» было арестовано, и Ирина не могла прямо сейчас забрать свой пай.

Однако ждать она тоже не захотела. Просто поручила своему адвокату отсудить положенную долю, когда это будет возможно, и отправилась на Кипр вместе с Толиком и его неизменной джинсовой сумкой.

Костюмы он иногда менял — Ирина купила ему несколько новых, но тоже джинсовых: имидж есть имидж. А вот сумку он поменять отказался. Толик считал ее талисманом, приносящим счастье. Так и улетел — в новом костюме, с новой гитарой и со старой сумкой через плечо.

Сажин и Ростовцев провожали их в аэропорту. На этом настоял Толик, и аргументы его были неотразимы.

— Вы нам не чужие! — заявил он. — Юрик два дня нас охранял, а ты, Шура, убрал этого Таракана. Если бы не вы — черт знает, что бы могло случиться. Может, мы сегодня не летели бы на Кипр, а лежали в братской могиле на Северном кладбище.

Ростовцев и Сажин, вообще-то, благодарили за все случай — тех упрямых гаишников, которые очень вовремя затеяли свой рейд по выявлению нарушителей. Но они благоразумно не стали скромничать и отказываться от приглашения. Эти ребята в нерабочее время всегда были не прочь выпить на халяву.

Ну и выпили. Вспомнили историю своего знакомства, убийство Лесникова, смерть Афанасьева и последние события, помянули умерших, порадовались за живых — тех, которым не придется много лет просидеть в тюрьме, а потом попрощались тепло и разошлись — одни на самолет, другие — на автобусную остановку.

Когда самолет взлетел, а нетрезвые сыщики все никак не могли дождаться автобуса и кляли себя, что не воспользовались для этого личного дела служебной машиной, Сажин пробормотал:

— Что-то не верится мне, что Тараканов сам убил Лесникова. Он для этого слишком большая шишка.

— Какая разница, кто его убил? — парировал Ростовцев. — Главное, что мы смогли дело закрыть. А Лесникову туда и дорога. Сколько малолеток этими «смешинками» травится — уму непостижимо. Теперь, может, этой дряни меньше станет.

— А вот это черта с два. Через неделю новая мафия появится. Уже сейчас кто-нибудь сидит и радуется, что мы ему место расчистили. Так что дряни меньше не станет.

— Это ты прав. На наш век дряни с лихвой хватит и еще детям останется.

— Слава Богу, что у меня нет детей.

* * *

«Жучок», пристроенный в неизменной потрепанной сумке Толика Кленова — в сумке, которую он считал своим талисманом, — великолепный японский жучок, не замеченный даже на таможне, продолжал работать и в самолете, и на Кипре. Он питался от микроскопической атомной батарейки — почти как сердечные стимуляторы, которые вживляются прямо в тело человека. Много лет он мог посылать в эфир свои сигналы — слабые, но достаточные, чтобы уловить их с расстояния в несколько сот метров.

И на Кипре, среди пальм и пляжей, «жучок» продолжал передавать в эфир радиоволны, заключавшие в себе все, что говорилось поблизости от сумки. Только некому было ловить эти волны, некому было слушать разговоры. «Жучок», который стоил дороже приличного автомобиля, работал впустую.

— А знаешь, как страшно было падать там, на лестнице. Я ведь и правда могла разбить себе голову и переломать все кости.

— Фигуристка должна уметь падать.

— Я умею. Но ты только представь, как трудно правильно упасть, когда тебя колотит, истерика, и ноги подкашиваются на самом деле.

— А с чего это у тебя была истерика? Ты боишься мертвецов или тебе было жалко мужа?

— Дурак! Я боялась, что они поднимутся в квартиру и увидят тебя с пистолетом.

— А кто тебе сказал, что у меня был пистолет? Пистолет давно лежал на соседнем балконе.

— Все равно страшно. Пришлось бы объяснять, то ты такой.

— А удачно потом получилось со знакомством на глазах у толпы ментов. Этот лох Сажин так до самого конца ничего и не заподозрил.

— Толька, ты гений! Я до сих пор не верю, что у нас все получилось.

— У меня всегда все получается.

* * *

Толик Кленов перевернулся на спину, подставив грудь и живот солнцу.

Он закрыл глаза и вспомнил, как в тот день, в одиннадцать вечера, вошел в первый подъезд тринадцатого дома по улице Гагарина с заранее заготовленной байкой про Костю, который продает гитару.

Он поднялся на лифте до пятого этажа. Вернее, это была промежуточная лестничная клетка между четвертым и пятым.

Если бы на лестнице кто-то был, Толик пошел бы вверх и позвонил в дверь семнадцатой квартиры. Ирина говорила, что она необитаема. Днем агентство недвижимости иногда приводило туда клиентов, но крайне маловероятно, что в этой квартире кто-то может оказаться в одиннадцать часов ночи.

Однако подниматься туда не пришлось. Лестница была пуста, и Толик просто спустился на четвертый этаж и проскользнул в квартиру Лесниковых.

С Ириной он познакомился давным-давно, на областной спартакиаде. Юная фигуристка и молодой биатлонист получили максимум удовольствия от быстротечного романа и расстались, даже не думая о новой встрече. Кажется, Толик тогда мечтал эмигрировать, а Ира — найти богатого мужа.

Мечта Ирины сбылась, а у Толика ничего не вышло. Его идея пристроиться где-нибудь в зарубежном кабаке музыкантом оказалось несостоятельной, а уехать за границу в качестве биатлониста он даже не пытался — из спортсменов там нужны чемпионы мирового уровня, а не призеры областного. и в конце концов, меняя одну работу за другой, Толик оказался охранником на автостоянке.

Там они с Ириной и встретились во второй раз — именно в тот момент, когда Ирине до смерти надоел ее богатый муж, а Толику вообще надоело все на свете.

Сначала они просто стали любовниками. Лесников об этом не знал, но у него с некоторых пор появилась дурная привычка распускать руки в профилактических целях.

Так бывает с людьми, которые слишком много пьют — а Юрий Павлович в последнее время стал пить чересчур много.

Он подписал себе смертный приговор, когда разбил Ирине губу так, что она долго не могла унять кровь, а потом несколько дней не выходила на улицу.

Пока Толик готовился, продумывал план и добывал оружие, все успело зажить. Но мужа Ирина не простила.

Может, если бы она выходила замуж по любви, то все было бы сложнее. Но она выходила замуж за кошелек, и теперь деньги сами плыли в руки.

Толик незамеченным проскользнул в квартиру, и начался обратный отсчет.

Из окна прекрасно была видна площадка перед подъездом. Когда машина Лесникова остановилась перед дверью, Толик убедился, что Лесников один, и вышел из квартиры, на ходу передергивая затвор пистолета.

Они встретились между вторым и третьим этажом, у лифта. Один на один. Никого на лестнице ни сверху, ни снизу, нигде не хлопает дверь и у лифта не горит огонек.

Два выстрела в грудь должны были уложить Лесникова наповал, но Толику показалось, что, уже упав, он застонал — и для гарантии Толик послал третью пулю в голову.

Толику уже приходилось убивать раньше. Он служил срочную во внутренних войсках, в лагерной охране, и однажды предотвратил побег двух зэков, положив обоих очередью из автомата. Тогда было муторно — а теперь ничего. Толик даже картинно подул на ствол «Макарова», как заправский суперагент из голливудского боевика — но тут его спугнула сигнализация, которая ни с того ни с сего взвыла на улице.

Когда Толик обсуждал с Ириной отход, вариантов было ровно два. Первый — бегом на улицу, за угол и в сквер. Но в этом случае велик риск — могут заметить и запомнить, а Толик собирался продолжить отношения с Ириной.

Второй вариант — вернуться назад, в квартиру. Но милиция наверняка захочет побеседовать с женой потерпевшего. Обыскивать квартиру, конечно, не будут, и можно отсидеться хотя бы в шкафу. Но все равно опасно, и Ирина очень не хотела использовать этот вариант.

Толик тоже склонялся к уходу через улицу — однако сигнализация спутала все карты.

Вот тут Толик слегка запаниковал и, не зная, куда кинуться, ударил ладонью по кнопке вызова лифта. И дверцы сразу открылись. Лифт стоял именно на этой площадке.

Когда Толик уже был в лифте, внизу, над входом в подъезд, лопнула лампочка. Ее разбил Леша Барчук, который мгновением позже вошел в подъезд, но не заметил отъезжающего лифта. Он был в таком состоянии, что не замечал вообще ничего вокруг себя.

К тому времени, когда отставной начальник медвытрезвителя Николай Иваныч Афанасьев выскочил на лестницу и схватил Барчука за грудки, Толик уже благополучно добрался до квартиры Лесниковых. Ирина чуть не упала в обморок прямо на пороге — все-таки не каждый день удается устроить убийство мужа, и не каждый день убийца — будь он хоть трижды друг и любовник — ищет убежища в твоей квартире.

Однако Толик с присущей ему энергией и настойчивостью убедил Ирину повременить с падением в обморок. Лучше сделать это на глазах у милиции и соседей — и желательно так, чтобы «скорая» тут же увезла несчастную вдову под сиреной. В этом случае никто не станет осматривать квартиру Лесниковых прямо сейчас — ведь для этого пришлось бы ломать дверь, а ломать дверь нельзя без ордера, а ордера никто не даст: ведь Ирина Лесникова не обвиняемая, а потерпевшая.

— Ты же фигуристка. Фигуристка должна уметь падать, — говорил Толик.

— Ты с ума сошел. Я четыре года не тренировалась. Я убьюсь, и там будет два трупа, — отбивалась Ирина.

Но не отбилась, и Толик вытолкал ее на лестницу.

Упала Ирина удачно. Такое не забывается. Фигуристка, которая несметное число раз падала на лед, пытаясь прыгнуть тройной сальхов, просто не имеет права разбиться, делая элементарный кувырок назад на лестнице.

Она не получила даже серьезных ушибов — но выглядело все это так, что очевидцы подумали: девушку спасет только реанимация. Ее действительно увезли под сиреной, а Толик спокойно ушел утром, ближе к полудню. Осторожно закрыл дверь, поднялся на пятый этаж, покрутился у семнадцатой квартиры и спустился вниз на лифте.

Его многие видели, но никто не заметил. Любопытная старушка с первого этажа отсыпалась после бессонной ночи, а больше никто не мог с уверенностью сказать, входил он только что в подъезд или нет. А у Толика была наготове все та же баечка про Костю с гитарой из семнадцатой квартиры.

Чтобы прийти в гости к Ирине уже через несколько дней, требовалась исключительная наглость. Но чтобы по пути предложить свою помощь милиции, которая никак не могла попасть в квартиру умершего естественной смертью Николая Иваныча Афанасьева, требовалась наглость совершенно несусветная. Однако Толик поступил именно так, а затем как по нотам разыграл сцену случайного знакомства с безутешной вдовой. И все поверили.

Никто даже не заметил некоторого замешательства вдовы, которая оказалась в странной ситуации. Она увидела любовника в окружении милиции, но не в наручниках, а в самых дружеских отношениях со всеми. А он, не моргнув глазом, кинулся к ней со словами: «Девушка, можно с вами познакомиться?» и так далее, и тому подобное, и даже успел шепнуть ей на ухо:

— Ты меня не знаешь. Пошли меня на три буквы.

Ну а дальше — дело техники. Телефонные звонки, приставания, обаяние и огонь любви, растопляющий лед.

И простой опер Сажин, который привык к бытовым убийствам по пьянке ножом по горлу или табуреткой по голове, так ничего и не понял.

А тут еще наркотики, наркоманы, мафия, бои с человеческими жертвами и разные прочие случайности, в результате которых истина совершенно перестала кого-либо интересовать.

А Толика и Ирину перестали даже мучить угрызения совести.

Лесников зарабатывал деньги на торговле наркотиками — так что его жена и ее любовник, можно сказать, оказали обществу хорошую услугу.

Что, впрочем, не помешало им забрать все эти грязные деньги себе.

Деньги — они ведь не пахнут ни наркотиками, ни кровью.

Они вообще не имеют запаха.

11.04. — 31.05.1999 copyright © Антон С. АНТОНОВ. 1999

Оглавление

*

Реклама на сайте